- Я подумала, ты меня убить хочешь, - сказала я моему убийце.
Он закрыл книгу, задумчиво пожевал губами и сказал:
- Нуу... я должен буду это сделать.
И тогда я выдернула иглу из вены, отодрала вместе с пластырем и отшвырнула прочь - она закачалась на прозрачной трубочке, роняя повсюду глюкозу. Дырявый маятник.
В сгибе локтя выступила кровь, я быстро согнула руку.
Лекс резко втянул воздух и бросился ловить капельницу и водворять на место - не в мою руку, слава всем богам, а на стойку. Ну надо же - глюкоза... он бы еще аскорбинкой меня спасать вздумал.
От неосторожного движения закружилась голова, но я рывком приподнялась в кровати, села. Милая, милая женская слабость. Уронить себя, как мишку, на пол, чтобы кто-то, все равно кто, не бросил.
- Не бойся, говорю же, просто глюкоза. Хочешь, себе ее воткну.
- Зачем?
- Чтобы ты убедилась. Безвредная она. А некоторым даже полезная.
- За-чем? - по слогам повторила я. - В глобальном смысле. Даже мне все равно, какое у меня давление. А тебе это зачем?
Он усмехнулся - совершенно обворожительно. Лукаво и задиристо, как будто ожидал моего вопроса и заранее приготовил блестящий ответ.
- Не люблю убивать полуобморочных девушек. Скучные они, когда в обмороках. А я не выношу, когда скучно.
- А юношей? - не удержалась я. - Полуобморочных.
- О-о-о, это совсем другое дело, - Лекс подал мне руку, я поднялась, и меня даже почти не шатало. - Юноши, ты знаешь, перед смертью все, как один, ведут себя нескучно. Переживают, что я их трахну. Берегут они себя даже перед смертью. Хотя, казалось бы...
Меня тянуло улыбаться против воли. Злиться на Лекса становилось все сложнее.
- Пойдем отсюда? - попросила я. - Пожалуйста. Мне здесь плохо.
- Если я отвезу тебя в кафе, ты не станешь швыряться чашками?
- Не стану.
К тому же чашки не будут так трагично и медленно истекать чаем, как это получилось у капельницы с глюкозой.
Перед глазами вставали полуобморочные юноши, держащиеся за свою девственность обеими руками.
Хотелось смеяться. Хотелось плакать. Но больше всего хотелось сбежать из Банка донорских органов.
- Покажи ранку. Надо хоть вату приложить.
Я разогнула руку и увидела неровное рыжее пятно крови, Лекс осторожно вытер его и накрыл ватным тампоном выступившую свежую каплю.
Пока мы ехали, я думала о том, что, наверно, уже не вернусь в свою квартиру. Как будто та бетонная плита навсегда заперла ее. Мое жилье стало мне чуждым, будто осталось в прошлом. Я отбыла свой срок в квартире, словно отучилась в институте, и плита стала чем-то вроде диплома. Жительница квартиры номер такой-то получила бетонную плиту об окончании проживания.
Мои платья, диваны и занавески, как конспекты выученных лекций, можно было закинуть в дальний угол. Они мне больше не понадобятся. Я больше не буду изучать ни платьев, ни диванов, ни занавесок.
Подумалось так - и стало легко, как после выпускных экзаменов.
Я глубоко вдохнула и улыбнулась, а Лекс внимательно посмотрел на меня и включил музыку. Переборы на акустической гитаре успокаивали, как теплый шепот, а потом вступила флейта, и мелодия полетела куда-то вверх, в высокое, почти пустое небо.
Осеннее солнце светило в глаза, я подставила ему лицо, откинувшись на сиденье. Зажмурилась. В глазах мелькало - то солнечный свет, то тень от ветвей, столбов и зданий.
А потом я поймала себя на том, что мне хочется вот так ехать вечно.
Закольцевать этот самый миг - и никогда его не отпустить.
Я чуть повернула голову и глянула на Лекса из-под ресниц. Его волосы были растрепаны на самой макушке - видно, потерся затылком о подголовник - а из-за уха опять торчала прядка. Я подумала о том, как это случается, почему растрепанный и сумасбродный мальчишка оказывается надежным настолько, что я готова ему верить во всем.
Еще подумалось, что он вовсе не хочет меня убивать. Что у него совсем другая цель.
Что если я спрошу: "Скажи, ты ведь помочь мне хочешь? Спасти?" он ответит: "Да".
А если попрошу ехать вперед и никогда не останавливаться - кивнет в ответ.
И, может быть, усмехнется еще раз, так же задорно, как делал это, когда про юношей полуобморочных говорил.
А потом машина притормозила на перекрестке, остановилась, будто придавленная тенью монументально-официозного здания - и я поняла, что нервы мои ни на что ни годятся. Что я вот-вот буду плакать просто потому, что музыка закончилась. Что настроение у меня скачет, а мысли суматошны, как нерадивая хозяйка.
Поэтому я выпрямилась и стала дышать глубже.
И сказала Лексу, будто бы между делом:
- Слушай, но ведь совсем необязательно мотаться по городу. Сегодня замечательный день, теплый, и солнце светит. Не грязь, не дождь. И я, мне кажется, вполне готова...
- Нет. Не готова. И день не замечательный. То есть он, конечно, замечательный, но нам с тобой не подходит.
- Почему же?
- Потому что сегодня Покрова Пресвятой Богородицы - большой православный праздник. Ты же не хочешь, чтобы твои родители и друзья в следующем году вместо того, чтобы праздновать - тебя бы вспоминали со скорбью?
Я растерялась. Я совсем не думала о том, что не стоит никому портить праздник.
- И вообще не задавай мне больше таких вопросов. Мне лучше знать, когда, - строго сказал он и переключил коробку передач.
- Хорошо, - вздохнула я.
Макс
- Какая девушка? - снова спросил водитель. - Не та ли блондиночка, за которой ты следишь? Катей зовут. Клиентка фирмы "Умри достойно".
В динамиках завершающим аккордом взвизгнули гитары, и латиноамериканская мелодия покатилась по кругу.
Я вздохнул глубже и принялся гадать: парень, который якобы меня спас - он из "Умри достойно" или из того красного грузовика, который Катю чуть по асфальту не размазал? Невелик выбор - и там и сям убийцы. Разница только в том, кто платит за смерть. И те и другие могли решить, что я им мешаю, и не без оснований. Значит, мне нужно убедить его в том, что я безопасен. По большому счету это так и есть.
- А вы из фирмы? - воскликнул я. - Ах, как это было бы здОрово! Такая удача!
- Нет.
- Жаль. У меня задание, знаете, редактора написать именно о фирме. Что и как у них там происходит. Я должен был сам туда пойти! Но тут Катя подвернулась... но тогда я не понимаю...
- Все ты понимаешь.
Машина остановилась на перекрестке, перед лобовым стеклом мелькали пешеходы, я еще подумал дернуть дверцу и выскочить на улицу. Но водитель развернулся ко мне, и я увидел оба его серых глаза, и морщины, пролегшие под ними, и твердые скулы, рельефные, как у боксера после боя, и тонкие бесцветные губы. Подумалось, что человек с такими холодными глазами запросто и грузовик на девушку направит и бетонную плиту возле ее двери установит. Бетон он и есть. Холодный, как танк в ангаре.
Но это - если знать. А с виду - незаметный, невыразительный, серый весь. И впечатление, будто не человек, а каменюка ко мне развернулась.
- Все ты понимаешь, - сказал он. - Эти ребята тебя не убрали только потому что не боятся. Или ты им нужен. Вот и расскажи мне - зачем?
"Расскажи мне - зачем, и я тебя сам уберу за ненадобностью" - додумал я за него.
- Зеленый свет.
Я указал взглядом на светофор, но и без того сзади уже просигналили, и он снова взялся за руль. И снова несколько раз дернул рычаг переключения скоростей.
- Ладно, - сказал он. - Если ты еще жив, значит, не дурак. Если не дурак - значит, с тобой можно договориться. Тем более, ты журналист и понимаешь, что информация стоит денег. Я заплачу пять сотен, если ты просто расскажешь все, что знаешь.
Эти люди, подумал я, дважды пытались убить Катю. Следовательно, они знают о ней все, или не все, но достаточно для убийства. А я - ничего не знаю. Вижу лишь то, что валяется на виду. Почему бы не заработать пару монет на собственном незнании?
И я рассказал - тем более что недавно примерно теми же словами и то же самое выдал милиционерам - я все повторил. И как главред отправил меня "умирать достойно", и как я сидел на скамейке, как увидел Катю и сдуру пошел за ней... и во что это вылилось. Даже про милицию рассказал и про то, как бетонную плиту фотографировал и собирался наврать в статье.
Машина петляла по улицам бесцельно, серый глаз то и дело поглядывал на меня, а его хозяин слушал очень внимательно. А когда я закончил - заговорил он.
- Не вижу смысла скрывать правду. Ты сам видел, что это за фирма. И есть люди, очень заинтересованные в том, чтобы покопаться в ее архивах. Узнать, погибли их близкие случайно - или та фирма помогла.
Он говорил спокойно, будто на деловой встрече, и совсем не походил на того парня-трудягу, который чуть раньше был не прочь заработать лишнюю сотню. Он словно рассуждал вслух и предлагал мне порассуждать вместе с ним.
- В "Умри достойно" должны быть архивы - договоры, подписи и фамилии. Даже если они отработали и закрыли дело, наверняка хранят оригиналы договоров. Потому что всегда что-то может всплыть, дневники или письма тех, кого они убили. Им везет, разрешили работать и рекламировать свой бизнес, и общественность не стоит с плакатами у дверей, потому что свободу личности у нас в последнее время уважают до маразма. Но если улики укажут на фирму - к ним обязательно придут и зададут вопросы. И чтобы ответить - нужен документ.
Это звучало убедительно. Очень убедительно.
- И есть люди, которые не могут смириться со смертью близких. Есть матери и отцы, которые только после смерти детей понимают, что чего-то им не додали. Не досмотрели. Не уследили. Они хотят знать, понимаешь?
Я кивнул.
- Люди хотят знать, а боссы фирмы не хотят отвечать на вопросы простых людей. Даже на вопросы богатых простых людей. Чтобы боссы заговорили, нужны доказательства и уголовные дела, а это не так-то просто.
Я удивился, как сам до такого не додумался. Ведь отличные заголовки получатся! "Толпы убитых горем родителей осаждают фирму, занятую легализацией самоубийств". "Матери требуют выдачи данных обо всех самоубийцах". "Каждый несчастный случай - возможное самоубийство". Нет, плохие заголовки, слишком общие, слишком размытые, нужно еще название фирмы со статьей увязать.
- А причем тут Катя? - спросил я.
- Ну что же ты, думай. Она сама туда пришла. Она хочет умереть так, чтобы никто об этом не догадался. У нас есть снимки, как она открывала дверь зеленого здания с золотой вывеской, у тебя они тоже наверняка есть. А потом - бах! - жуткая гибель. Мучительная. Страшные подробности, новые фото - девушка под колесами грузовика. Лобовое столкновение. Или взрыв. Что угодно! Но бесчеловечное. Как думаешь, хорошая реклама для фирмы?
- Нехорошая.
- Очень нехорошая. Грязные убийства вместо обещанных красивых и безболезненных смертей. И результат - бизнес под угрозой банкротства.
- Значит, это шантаж?
- А как еще с ними говорить? Конечно, шантаж.
Марк
- Отлично, - выдохнул я. - Вот они и попались!
Богдан почесал в затылке, хмыкнул и глубокомысленно изрек:
- Однако!
- И что мы будем делать? - спросила Марина.
Незнакомый голос, раздававшийся из динамиков, убеждал журналиста в том, что делать лично ему ничего не понадобится. Ему нужно будет просто выяснить, где и с кем находится Катя, только и всего. Потому что в фирме такие-сякие боссы, похоже, насторожились и решили временно приостановить деятельность: все крутится вокруг Кати, другие клиенты, если они есть, носа на фирму не кажут. А времени терять нельзя, потому что я того и гляди, испугаюсь, сожгу архивы и вообще объявлю о закрытии. Потому что мне есть чего бояться, уж он-то, незнакомый, но очень заинтересованный голос, точно это знает.
- Сейчас его высадят где-нибудь на окраине, проследить за машиной не успеем, да и не знаем, какая машина, ничего не знаем, - сказал Богдан Петрович. - Но допросим журналиста, внешность выясним, приметы опять же. Составим фоторобот, разошлем ориентировки... Хотя я бы на твоем месте, Марк, подумал о закрытии.
- С какой стати? - возмутился я. - Ничего плохого я не сделал. Они врут, чтоб заморочить журналисту голову. Ты это прекрасно знаешь!
- Я - знаю, - кивнул Богдан. - И я знаю, и городские власти, и даже патентное бюро. Все мы это знаем, все, кто видел твои документы и разрешал тебе эту рекламу. Ты делаешь нужное дело, сложное дело, ты профессионал и умница. Но если из-за тебя, каким бы умницей ты ни был, прогремит взрыв или что там они задумали - виноват окажешься ты.
"Мы с тобой делаем одно дело, - донеслось из динамиков, - Оба хотим вывести убийц на чистую воду. Логично ведь объединить усилия?"
- Логично, - сказал я.
- Еще бы, - подхватил Богдан. - Подумай сам - разве тебе нужна страшная смерть Кати? Разве ей она нужна? И разве нужно кому-нибудь из нас оправдываться перед мэром?
Марина, поняв, что разговор слишком серьезный, попятилась к выходу. А может, ей не хотелось слушать, как ее босса отчитывают, словно мальчишку, который не понимает, что творит.
- А почему ты про мэра только сейчас вспомнил? Почему сразу не сказал, что нужно постоянно оглядываться, как бы чего не вышло? Я убежден, что...
- А я не был убежден, - отрезал он. - Мне нужно было убедиться, что охотятся не просто на эту девочку, а что - из-за тебя на нее охотятся. Вот теперь я убежден.
"Девушку куда-то увезли, но скрывать ее вечно они не смогут, - раздалось в ответ на краткую реплику Максима. - Потому что уже сейчас ты можешь написать статью об ее похищении, и поднимется ненужный им шум".
Тут же Богдан смягчился, шагнул ко мне, взял меня за плечи.
- Послушай, Марк, и пойми - я о тебе забочусь. И я не требую, чтобы ты закрылся навсегда, я всего лишь хочу, чтобы переждал. Ты запрешь все двери, на каждое окно повесишь табличку "Закрыто" и отдохнешь. Только и всего. У тебя давно отпуска не было, ты вообще забыл, какая она - нормальная жизнь. Тебе нужен отдых, а мне нужно время. Я поймаю этих людей и посажу, да хоть за терроризм! Взрывное устройство было в дверях? Было! Уже есть что предъявить. А потом, когда все закончится...
- А для Кати? Или она тоже, по-твоему, будет ждать, пока кого-то там поймают?
Богдан вздохнул, опустил руки. Потоптался на месте и снова посмотрел на меня.
- Отступись. Закрой фирму, громко, с объявлением по всем каналам, чтобы Катю... если вдруг... не смогли связать с тобой. Это все, что я могу тебе посоветовать.
"Соглашайся, - мягко сказали журналисту. - Ты ничем не рискуешь и ни в чем не замешан. Всего лишь сфотографируешь. Всего лишь напишешь статью. Потом передашь все мне, а я тебе скажу - пускать в ход или нет".
- Нет, - ответил я Богдану.
- Ты не справишься. И я не справлюсь. Слишком много неизвестного, вообще все неизвестно. Хотя, нет, я справлюсь - если вас всех вместе с Катей закрою, и не просто закрою, а за решетку посажу.
- Нет, - повторил я.
- Считай, что это требование властей, - сказал Богдан Петрович. - Сегодня же ты получишь официальный документ, - и, не слушая меня больше, достал телефон и принялся названивать, не отрывая взгляда от монитора.