САГА О СУСЛИКАХ - ЧАСТЬ VII. РЕВОЛЮЦИЯ. РЕИНКАРНАЦИЯ.
(ИСТОРИИ О БЫЛОМ И НЕБЫВАЛОМ, РАССКАЗАННЫЕ НОЧЬЮ ПРИ СВЕТЕ КОСТРА)
Akvarelnaya, Piece_of_Kate и, конечно же, Catherine - огромное Вам спасибо за неоценимую помощь в создании седьмой части саги.
* * *
В Праздник Середины Лета все звери (ну, может быть и не все, а почти все... а может быть то и вовсе были только Волк с Бобром - кто ж теперь разберет?) собрались на центральной опушке леса, дабы хорошенько отпраздновать это в высшей степени знаменательное событие. Лица присутствующих освещались только колеблющимся оранжевым светом костра - пляшущие тени ветвей придавали им какое-то суровое и загадочное выражение.
- Сегодня, - сказал Бобер, делая глоток из бутылки, - я хотел бы рассказать вам историю о лунных зайцах...
- Ииик, - ответил из кустов Малах Ге-Мавет.
- Хи-хи, - проскрипел из-за деревьев Барсук, то ли во сне, то ли отреагировав на слова Бобра.
- Каррр, - протянула планирующая в отдалении Ворона.
Воцарилась тишина, нарушаемая только сосредоточенным дыханием Волка, пытавшимся, во-первых, осознать услышанное, а во-вторых, сделать затяжку побольше.
- О ком, о ком?! - выдал, наконец, он.
- О лунных зайцах, - мечтательно и нараспев произнес Бобер, устремив глаза ввысь, - слушайте все...
* * *
Поверхность ночного неба казалась безупречной и гладкой - словно над ней со всей тщательностью поработал, вложив в это дело всю свою любовь к профессии, какой-то в высшей степени аккуратный мастер. Раскиданные тут и там звезды не нарушали этой гармоничной картины - они напоминали маленькие драгоценные камни, бережно вставленные в небесный свод дабы придать произведению полную завершенность. Почти полная луна, серебристый краешек которой только-только показался из-за горизонта, неспешно, но упрямо, карабкалась вверх. Но пока что ее свет не был настолько ярким, чтобы развеять тьму, густым чернильным пятном залившую лес.
Два маленьких зайчонка лежали у входа в нору. Две пары маленьких бусинок-глаз глядели в окружающий, тонущий в ночной мгле, мир, и во взглядах их в равной пропорции смешивались настороженность и необузданное детское любопытство.
Зайчата приглушенно переговаривались.
- Когда я стану взрослым, я не буду ничего бояться, - говорил один, тревожно шевеля длинными лопухами ушек, - я буду смелым и сильным, и окружающему миру никогда, никогда не напугать меня!
- Но окружающий мир - огромен и страшен, - возражал ему другой зайчонок, - папа говорил, что в чаще леса водятся хищники - с большими и проворными лапами, острыми зубами и невероятно сильными челюстями!
- Значит, я должен стать еще больше их, страшнее их, сильнее их!
- Но ты же всего лишь маленький зайчик! Папа говорил, что далеко за полями и большими городами водятся невообразимых размеров чудища! Размером во-он с ту гору, а то и больше! Такое раздавит тебя, и даже не заметит!
- Значит, я должен стать самым, самым большим и сильным, больше всех гор, страшнее всех чудищ! Я вырасту, и стану больше целого это мира! Размером с гору! А потом размером с Землю! Размером с луну!
Зайчата притихли и уставились на лик луны, неторопливо выплывающий из-за деревьев.
- Разве луна - большая? - усомнился второй зайчонок, - вон, посмотри, какая махонькая! Папа говорил...
- Да перестань ты, - отмахнулся его брат, - сколько можно уже слушать эти страшные истории, рассказанные с одной лишь целью - не пускать тебя дальше соседней опушки! Я тебе вот что скажу. Мне тут пришло в голову, что мир видится нам только таким, как описывают его взрослые. День ото дня папа твердит тебе: сынок, не ходи в чащу, там живет злой Волк, он откусит тебе голову и выплюнет ее в речку! И вот твое воображение услужливо рисует образ этого страшного Волка - мохнатого, с огромными клыками, толстыми лапами и горящими глазами. И ты настолько веришь в него, что в один прекрасный день выходишь на опушку - и - хоп! - встречаешься с ним нос к носу, и нет тебе уже никакого спасения!
- Да не бойся ты, дурашка! Нет никаких волков, говорю же тебе - ты их сам придумал! И только до тех пор, пока ты усиленно создаешь в своей голове эти пугающие образы, они живы. А на самом деле - кто знает, что там на самом деле? Тебе представляется, что луна - всего лишь крохотный, не больше желудя, светящийся кружок, скользящий по ночному небу... но тебе даже и в голову не приходит, что луна может быть огромным-огромным миром, лежащим далеко за пределами этого неба.
- Но если так, - зябко поежился маленький зайчонок, - то нет никакой разницы. Если она далеко, ты никогда не сможешь достичь ее, и, значит, никогда не узнаешь, прав ты или нет. Кроме того, луна должна быть очень неуютным миром - далеким, холодным, одиноким... И наверняка там нет зайцев!
- Вот еще чего! - усмехнулся его брат, - ну дались тебе эти зайцы! На что они тебе? Нет и нет, по мне так даже лучше! Будешь бродить один по луне в свое удовольствие. И вообще - узнать, что такое луна, можно лишь одним способом - допрыгнуть до нее. Но по мне, так никаких зайцев там действительно нет - и это прекрасно! Никто не будет мешать, приставать с занудными нравоучениями, пугать несуществующими хищниками! Будешь бродить там всю жизнь - и никогда никого не встретишь! Здорово, правда?
- А как же любовь? - грустно спросил зайчонок, - папа говорил, каждый заяц должен рано или поздно встретить свою любовь. Если там, на Луне, никого нет - где же тогда ты встретишь свою любовь? Вот мама говорила...
- Да ну! Скажешь тоже... любовь... далась тебе эта любовь! Бабские сказки! Нет никакой любви, да и не нужна она мне! Вот вырасту - обязательно стану таким большим и сильным, что допрыгну до самой луны! Буду жить там совершенно один - в свое удовольствие!
- Врешь ты все, - вздохнул зайчонок, - только хвастаешься. Где же это видано, чтобы зайцы прыгали до луны? Тебе никогда не вырасти таким сильным!
- Что?! - возмутился он, - да ты послушай только! Я же тебе говорил! Если не слушать взрослых, только и твердящих тебе на каждом шагу - "невообразимо"... "невозможно"... "немыслимо"... то мир будет именно таким, каким захочешь! Захочешь - и допрыгнешь до луны! Да я, если хочешь знать, хоть сейчас уже могу до нее допрыгнуть!
- Так что ж не прыгаешь, хвастунишка? - рассмеялся зайчонок.
- А не хочу!
- Да врешь ты все! Хвастаться все горазды! Так и скажи, что просто не можешь!
- Нет, могу!
- Нет, не можешь! Ты просто хвастун!
- Ну что ж, смотри...
И зайчонок приготовился к прыжку.
- Постой, - испугался его робкий братец, - ладно, ладно, я верю, ты можешь! Ты все можешь! Ты сильный, большой и смелый! Только, пожалуйста, не надо прыгать!
- Боишься?
- Нет, не боюсь... но ты выпрыгнешь наружу, и там тебя схватит злой филин...
- Да нету никаких филинов, болван! - возмущенно прокричал зайчонок, - ты все-таки мне не веришь! Я докажу тебе! Смотри!
- Не надо! - встрепенулся зайчонок, но не успел.
Его брат разбежался, кувыркнулся и, подпрыгнув, блеснул напоследок шерсткой в лунном свете... взлетел в воздух и растворился в ночной тишине.
- Что же это так... - испуганно прошептал его брат, - да как же это так!
- Мама! Мама! - закричал он во весь голос, - мой брат прыгнул на луну! Мой брат теперь живет на луне!
- Не мели ерунду, - строго откликнулся голос из глубины норы, - и ложись уже спать, поздно. И брата своего тоже спать веди.
- Ну как же так... ну мама... - уже тихо произнес зайчонок, - ведь упрыгнул же...
И, грустно уставившись на луну, забормотал себе под нос:
- Теперь ты будешь жить на луне... один... на луне, как ты хотел - ведь не бывает лунных зайцев... будешь бродить в свое удовольствие по бескрайним ее равнинам, холодным, бледным... один-одинешенек... зато довольный, ведь ты сам этого хотел...
И, смахнув лапой навернувшуюся слезу, совсем уже чуть слышно, добавил:
- Но как же любовь? Скажи мне, братик... как же все-таки быть с любовью?
* * *
- И с тех пор, - уверенно закончил Бобер, - всякий, кто глядит на луну, видит на ней очертания одинокого зайца.
Повисла тишина, нарушаемая только стрекотом цикад, чуть слышным свистящим храпом Барсука, доносившимся откуда-то из чащи да громким пыхтением Волка, делающего затяжку за затяжкой.
Смерив недоверчивым взглядом лик луны, Волк затянулся в последний раз, отбросил самокрутку прочь и сказал:
- Знаешь, Бобер, чего-то лично я не вижу там никаких зайцев. Какие-то серые пятна, бесформенные совершенно. Все это чушь.
- Это значит, - произнес Бобер, прикладываясь к бутылке, - у тебя, Волк, до неприличия скудное воображение и напрочь отсутствует фантазия.
- То есть? - напрягся Волк.
- То есть, просто-напросто, ты тупой.
- На грубость нарываешься? - Волк довольно недружелюбно погрозил Бобру кулаком, - о сущности дзен-буддизма хочешь потолковать?
- Да нет, увольте, - рассмеялся Бобер, - не сегодня. Я просто пошутил, сказал дежурную гадость, на которую, между прочим, ты сам напросился. А с фантазией, Серый, у тебя и впрямь туговато. Ну посмотри внимательно, неужели ты не видишь в очертаниях этих пятен ни малейшего сходства с зайцем?
- Неа, - помотал головой Волк, - ни малейшего.
- А что ты там видишь?
- Суслика, - раздался откуда-то из темноты сонный и пьяный голос великого волшебника Малаха Ге-Мавета.
Волк подпрыгнул от неожиданности и поперхнулся заготовленной было фразой. Бобер испуганно прикрыл глаза лапами.
- Что ты сказал? - спросил у темноты наконец пришедший в себя Волк.
Друзья испуганно переглянулись. К счастью, продолжения фразы не последовало. Очевидно, темнота раздумала общаться с друзьями голосом великого волшебника, одарив их вместо этого стайкой радужных пузырей, надежно свидетельствующих о том, что сам Малах Ге-Мавет находится где-то рядом... но в то же время - очень далеко. Как обычно - за пределами добра и зла, а заодно и трезвого ума со здравым смыслом в довесок.
- Блин, - сказал Волк, - час от часу не легче.
- А что случилось-то? - заинтересованно спросил его Бобер, подбрасывая в костер огромное полено.
- Буратино, - заворожено произнес Волк, глядя в костер.
- Что - Буратино?! - изумился Бобер и встревожено поглядел на друга, - Волк, у тебя с головой точно все в порядке? Ты не переборщил с твоей этой... как ее... чудо-травой?
- Полено твое на Буратино похоже, чурбан ты стоеросовый! А еще меня имеет наглость обвинять в скудной фантазии! Погляди, вон руки... вот нос - длинный такой...
- Ты меня Волк, прости, конечно, а что тогда вот это такое торчит?
- Гм-гм, - произнес Волк, и, кажется, немного смутился.
Некоторое время друзья молча глядели в разгорающееся с новой силой пламя костра.
- Смотри, он горит, - произнес Бобер.
- Ага, - согласился Волк, - это просто праздник какой-то. Все Буратины имеют такое свойство очень хорошо гореть.
- Глянь, вон уж и твой гм-гм занялся!
Волк испуганно хмыкнул.
- Ты, Бобер, с выражениями все-таки поаккуратнее. Гм-гм уж никак не мой, а Буратинин.
- Он скоро совсем сгорит, - усмехнулся Бобер, глядя на догорающие остатки полена.
- Нужно его спасти, - сказал Волк, ухватил полено за незатронутый огнем кусок и с силой отшвырнул в сторону.
- Ой-ой-ой-ой! - раздался из кустов полустон-полувсхлип.
- Вот так и случаются лесные пожары, - философски-невозмутимо заметил Бобер.
* * *
Из кустов на секунду показалась недовольная морда Барсука. Морда некоторое время сосредоточенно изучала происходящее, затем злобно рассмеялась, погрозила друзьям обугленным поленом и снова скрылась.
* * *
- Эй, Барсук, - прокричал в темноту Волк, - а ты, случайно, не хочешь поведать нам какую-нибудь занимательную и поучительную историю?
Тишина в ответ. Ни шороха, ни стука, ни хохота.
- Эй, Барсук, - чуть настороженно переспросил Волк, - ты там умер, что ли? Или просто уснул?
- Обиделся и ушел, - предположил Бобер, вороша палкой в костре.
В это время сзади к нему что-то подкралось, ухнуло, взвизгнуло и оглушительно захохотало. Бобер от неожиданности чуть не свалился в костер.
- Придурок, - процедил он сквозь зубы вслед улепетывающему в дебри ночного леса Барсуку, - так и заикой недолго остаться. Что, неужели это и была его занимательная и поучительная история?
- На мой взгляд, - величаво произнес Лось, живая инкарнация Исаака Ньютона, морда которого неожиданно выдвинулась в круг света из темноты, - все истории Барсука грешат неким однообразием. Им не хватает глубины и осмысленности. Послушайте лучше, что я расскажу вам...
Друзья поближе придвинулись к костру, приготовившись слушать.
- Итак, летающие яблоки...
- О, нет, - скорбно возопил к темнеющим небесам Бобер, - умоляю тебя, Лось, только не это снова!
- Ладно, - внезапно легко согласился Лось, к величайшей неожиданности Волка, - тогда я лучше расскажу вам пронзительную и исполненную невероятнейшего драматизма историю о мохнатом русалке...
- Ты, наверное, хотел сказать: мохнатой русалке? - переспросил Волк.
- Нет, я хотел сказать именно то, что сказал. О мохнатом русалке, - чуть грустно повторил Лось.
- Нет, ну это уже ни в какие ворота не лезет! - внезапно возмутился Бобер, - что за фестиваль сегодня такой? Один сусликами из темноты пугает, другой чуть в костер не скинул, этот серый укурок ухмыляется непрерывно, теперь еще и ты, Лось, решил масла в огонь подлить? Что за грубые и унижающие мое достоинство намеки?
Лось недоуменно поглядел на Бобра, но ничего не сказал. За него, несколько обалдело, ответил Волк:
- А в чем, собственно, дело, Бобер? Чего-то я вообще уже ни во что не вгоняюсь! Какого ляда ты взвился-то?
- Ну как! Мохнатый русалк какой-то! Русалк - значит в воде живет. Я тоже живу в воде и тоже мохнатый. Что же я теперь, русалк выходит?
- Слышь, Бобер, - сказал Волк, - я вот не пойму - траву курил я, а вот гонишь почему-то ты. Скажи спасибо, что мы с тобой не в Древней Греции - даже такие в высшей степени милые люди как древние греки, за подобный силлогизм четвертовали бы тебя на месте. И вообще, не нравится - не слушай, пойди в лес лучше погуляй, зайцев своих лунных поищи в безоблачном небе. Не слушай его, Лось, начинай лучше рассказывать. По мне хоть русалк, хоть водяной, хоть хрен моржовый - чем бредовее, тем интереснее.
- Значит так, - начал Лось, покосившись на Бобра (который, впрочем, хоть и сидел слегка насупленный, но уходить явно никуда не собирался и даже, вроде бы, приготовился слушать) - давным-давно было дело, в далеком лесу близ чудного города Копенгагена...
* * *
Давным-давно, в далеком лесу близ чудного города Копенгагена обитало уединенно величественное племя русалок.
Или нет, лучше не так.
Бьются о грани небес темно-серые грозные тучи
Ветра сыны устремляют свой взгляд в небосвод
Ближе к огню собирайтесь, прекрасные звери лесные
Сагу поведаю вам о мохнатом русалке...
* * *
- Усраться можно, - выслушав эту чудовищную тираду, прошептал Волк на ухо другу, - а Лось, похоже, злоупотребляет не меньше меня...
Бобер захихикал, но быстро взял себя в руки, сделал умное лицо и снова обратил свое внимание на Лося, который, впрочем, ничего не заметил. Или сделал вид, что не заметил.
* * *
То, что рекУ вам - запомните истово, братья
В волглых лесах Копенгагена дело вершилось
Пены морской и сынов человеческих дети -
Племя безвласых русалов в далеком краю обитало
Пению ветра, деревьев, ручьев и морского прибоя
Рыку зверей, клекотанью орла подражая
Жили они безмятежно, лесами от мира сокрыты
В рощах, в тени Копенгагена, в водах речных
Ночью безлунной, в безгласом шипении Нордри
Сыном русала Кардана и девы Мари наречен
Встреченный песнью реки, в хитросплЕтенья мира
Шерстью густою покрытый, явился русалк
* * *
Друзья во все глаза смотрели на разошедшегося Лося, уже не зная, плакать им или смеяться... а тот, уже не замечая ничего и никого вокруг, продолжал свою историю, периодически сбиваясь с жуткого речитатива на самый обыкновенный рассказ.
* * *
Необычного ребенка в племени русалков сразу же невзлюбили, как того и следовало ожидать. Сверстники чурались играть с ним, презрительно обзывая мохнатой речной крысой и волосатым ушлепком, кидались в него камнями, клочками тины и прочим дерьмом, гнали от себя прочь. Никто не желал петь вместе с ним песен и водить в лунном свете хороводов, никто не желал играть в подводные салочки и в команду по межтравному русалочьему хоккею его тоже не принимали. Даже его собственные родители, казалось, слегка сторонились его, а когда на свет, один за другим, появились у мохнатого русалка два брата и две сестры - как на подбор красивые, статные, без единого волоска на туловище - стал он и вовсе никому не нужным.
Так и рос он в отчуждении и изоляции, в одиночестве распевая свои песни солнцу, луне и ветру, ни в чем не виноватый, грустный; но на мир не озлобился, так был по натуре русалком очень добрым и отзывчивым.
В том же лесу, отдаленном от прочих селений
Две девы жило, две сестры, так похожих собою
Даже две капли росы, дети утренней влаги
Сходством подобным не смели б открыто гордиться
Дочери Лады, с красотами ивы плакучей
В пляске русалочьей равных они не имели
Даже сам Браги, владетель всех гимнов небесных
Дважды спускался на землю их пенье послушать
И кто ж скажет теперь, почему так случилось? Но на худую судьбину, заплыли однажды эти две сестрички-близняшки в небольшую речную заводь, где с недавних пор поселился в уединении упомянутый нами мохнатый русалк. А сам он, в тот же самый час, сидел в густых камышовых зарослях и упражнялся в пении, аккомпанируя сам себе на небольшой речной лютне. И была его песня воистину прекрасной.
Услышали ее сестры-русалки и замерли в восхищении, и слезы навернулись на их глаза. И стало им интересно, кто же это поет так жалостливо и красиво, стали они приближаться к зарослям и разглядели в глубине мохнатого русалка. Вскрикнули в негодовании и отвращении, а русалк, обернувшись на их крик, внезапно понял - плохи его дела. Ибо одна из сестер навеки пленила его сердце - и не будет ему теперь покоя до самого скончания веков. Правда, он не в состоянии был определить, которая именно из двух - потому что было это делом практически невозможным. И, не в силах совладать с охватившим его чувством стыда, мохнатый русалк нырнул в заводь и спрятался там под корягой.
А сестры-близняшки покривлялись немного, покричали русалку вслед всякие обидные гадости, сплюнули досадливо да и уплыли обратно своим путем - домой.
Но произошла еще одна вещь, о которой мало кто знает. Одной из сестер, на самом деле, очень даже по сердцу пришелся русалк - несмотря на всю его волосатость. Его красивая песня пленила ее, пленила раз и навсегда, но признаться в этом кому-нибудь она стеснялась. И потому, точно так же как ее сестра, рассказывала о произошедшем своим друзьям и подружкам с выражением брезгливого отвращения на лице, с циничными усмешками и непристойными шуточками, коими так славилось племя русалок. Но в сердце ее в это же самое время бушевали пожары.
Шло время. Мохнатый русалк, отчаявшийся и с самого начала лишенный каких-либо надежд, покинул воды реки и отправился в бесконечное путешествие по лесу, всюду распевая свои грустные песни о несчастной и несбывшейся любви. А сестры-русалки год от года, почти не меняясь внешне, внутренне все больше и больше становились друг на дружку непохожими. Любовь одной из них к странноватому мохнатому чудаку становилась все сильнее и сильнее, а от вечной невысказанности ситуация и вовсе переваливала за грань невыносимости. Замкнутость, неразговорчивость, меланхолия - вот какие чувства все больше одолевали ее. Вторая же, напротив, становилась все безмятежнее и счастливее, а вскоре и вовсе вышла замуж.
И тогда, оставшись в совершеннейшем одиночестве, не выдержала влюбленная сестра и в одну из ночей отправилась туда - к тихой заводи, где и состоялась памятная встреча. И, разумеется, никого не нашла - мохнатый русалк к тому времени давно уже покинул эти места. Время стерло его следы с лица земли... но только не для нее. Она чувствовала их всем сердцем, всей душой - и отправилась вслед за любимым, проклиная себя за то, что так долго медлила с этим шагом.
С тех пор прошли тысячелетия. Мохнатый русалк до сих пор странствует по лесам, распевая грустные песни о несбывшейся любви, а влюбленная русалка молчаливой тенью следует за ним, но все никак не может догнать его... а на самом деле - все еще не может набраться сил, чтобы приблизиться, наконец, к своему возлюбленному и высказать все свои чувства.
Но кто знает, как оно на самом деле? Быть может, окажется так, что это вовсе не она, а ее сестра давным-давно пленила сердце мохнатого русалка? Быть может, их встреча не принесет ничего хорошего?
Лично я думаю, что именно так оно и есть. Но все равно этого никто не узнает. Ведь этим двоим никогда не суждено встретиться.
* * *
- Это еще почему? - спросил Волк.
- Потому что в этом мире есть и всегда были те, кто рожден для безграничной радости. И есть те, кто обречен смотреть в бесконечную ночь, - очень туманно объяснил Лось.
- Твоя история закончена? - спросил Бобер.
- Конечно, - задумчиво ответил ему Лось, - куда ж ей дальше продолжаться-то...
- А ты знаешь, а я с тобой не согласен. Мне кажется, у этих двоих все же есть шанс. Они обязательно встретятся, рано или поздно... и обязательно окажется так, что все эти годы они любили именно друг друга.
- Почему ты так думаешь? - спросил Лось.
- Да фигли там думать, - нахально встрял Волк, - сам же говорил, что они похожи были друг на друга, как две капли воды. Так какая тогда этому твоему русалку разница? И вообще, риторизировать твою притчу можно следующим стишком:
- Коли девки так похожи
Не фига иметь мозги
Под руку бери любую
В лес веди и там...
ах ты, скотина! Ты что творишь, гад такой?
Волк вскочил на ноги, пытаясь уклониться от следующего удара палкой.
- Ты что, Бобер, совсем ополоумел? Белены объелся? Причем тут дзен-буддизм?
- Я тебе покажу дзен-буддизм, циничная скотина! - прошипел сквозь зубы Бобер, начиная, меж тем, успокаиваться - зачем такую прекрасную испортил своими сраными риторизациями...
- Да фигли там она прекрасная, - завопил Волк, - я в жизни не слышал такой х...
Этот поучительный во всех отношениях диалог был прерван внезапным громким криком, раздавшимся из ночного леса.
- Это что было? - испуганно спросил вскочивший на ноги Бобер.
- Малах Ге-Мавет с елки упал, - спокойно ответил Лось.
* * *
- А теперь, позвольте, и я расскажу вам историю, - высвобождаясь из цепких объятий темноты, колючего кустарника и алкогольного дурмана, произнес Малах Ге-Мавет, появляясь в круге света.
- Об инкапсуляции смысла? - испуганно спросил Волк.
- Нет. Сегодня я хотел бы рассказать вам историю о пляшущем кимберлите...
Сидевшие у костра заговорили все одновременно.
- О чем? - недоуменно спросил Волк.
- О ком? - с легкой тенью возмущения в голосе воскликнул Бобер.
- О каком кимберлите? - гнусаво протянул Лось.
- Я расскажу вам о днях своей молодости. И о том, какую роль сыграл в моей жизни пляшущий кимберлит, - ответил великий волшебник, усаживаясь у костра.
* * *
В те дни, о которых я поведу свой рассказ, был я еще безнадежно молод и глуп. Занятий у меня особых не было, в магии я тогда еще не очень преуспел, и потому ходил от города к городу, пытаясь заработать себе на пропитание. А работал я тогда, в основном, заклинателем кимберлита. Кто такой заклинатель кимберлита, наверняка спросите вы? Ну как же. Ведь, сами наверное догадываетесь, любому мало-мальски уважающему себя городу нет житья без кимберлиту. Но кимберлит - он существо хитрое до невероятия и скрытное к тому же, живет в трубках глубоко под землей и носу на поверхность не показывает. Единственное, что способно выманить кимберлит наружу - это музыка, да не любая, а особенным образом талантливо исполненная - да и то еще не факт, что кимберлиту понравится. Кимберлит - он штука своенравная. Так вот, слыша звуки музыки, воодушевленный и зачарованный кимберлит напрочь теряет волю и сообразительность, и тут же хочет сплясать. Ну, ясен пень, что в трубке особо не попляшешь - тесно там, темно и невесело, вот кимберлит всеми силами и стремится выйти на поверхность. А увидев солнечный свет, последние остатки кимберлитовского разума скрываются в неизвестном направлении, и все, что он может делать - это только самозабвенно отдаться танцу. Вот тут-то заклинатель и способен повести музыкой кимберлит за собой туда, куда ему только пожелается... а желается ему, как правило, в город, потому что за приманенный кимберлит дают очень хорошие деньги.
Стоит ли говорить о том, что стоящий заклинатель кимберлита ценился в те времена на вес золота? А я был в этом деле настоящим мастером. Видели бы вы, какие прекрасные кимберлиты выходили порой на свет божий под чарующие звуки моего любимого гобоя! Глядеть, как он, в своем завораживающем танце, переливается всеми оттенками темно-синего и темно-зеленого... это, скажу я вам, да! Разве что танец драконов в свете заходящего солнца может быть вещью более прекрасной! Или пейзажи далекого прекрасного Мехико... впрочем, я отвлекся.
Можно сказать, что сгубило меня именно мое мастерство. Однажды я набрел на такую большую трубку, что было совершенно ясно - кимберлит там затаился прямо-таки неземных размеров. Было в этом даже что-то волнительное и прекрасное, какая-то загадка... и нет бы мне, дураку, обойти то место стороной, но я же считал - и по праву - что такому мастеру как я, ничего не страшно! Достал я свой любимый гобой и начал играть - и играл при этом так, как никогда в жизни не играл, клянусь! Всю душу вложил в это дело... и кимберлит не заставил себя долго ждать. Показался он поверхности - да такой огромный! А какой прекрасный! В жизни такого не видел и не совру, если скажу, что никто больше не видел и никогда не увидит! Мощный, брекчиевидного строения, цвета изумруда - загляденье! А как он плясал, друзья... вы бы видели как он плясал!
Вот эта пляска-то меня и погубила. В восторге и предчувствии триумфа повел я его за собой в город, но не рассчитал. Кимберлит оказался слишком огромным, а пляска его - слишком уж безудержной и бесконтрольной. Снес он в итоге чуть ли не половину города, да и потом, когда я уже отпустил его, много лихих дел наделал. Стоит ли говорить, что жители города не были от этого в восторге? Озолотить меня никто не озолотил, разумеется... избили очень сильно, а любимый гобой едва не засунули в... впрочем, об этой части истории я лучше умолчу.
С тех пор я зарекся иметь дело с кимберлитом, а к гобою несколько лет боялся прикасаться. Потом, правда, отошел и снова начал играть, но мастерство ко мне в полной мере так и не вернулось.
Именно в те времена я и решил отправиться на поиски волшебного города Мехико. Но пока я до него добрался, много самых разнообразных вещей повстречал. Одни только поющие крокодилы Зангерхаузена чего стоят...
* * *
- Какие крокодилы?! - в один голос завопили сидевшие у костра.
- Поющие, - мечтательно протянул великий волшебник, устремив взгляд к темным небесам, - о... это воистину прекрасная история, и она стоит того, чтобы рассказать ее вам сегодня. Только, прошу меня простить, чуть позже... потому что в настоящий момент меня мучает настоятельная потребность в слиянии с природой... - и Малах Ге-Мавет пулей бросился в сторону чернеющего леса.
- Поющие крокодилы Зангерхаузена... это ж надо... - задумчиво произнес Волк, стараясь делать вид, что не замечает рож, которые корчит ему из темноты Барсук и не слышит его отвратительного хихиканья.
- Нет, ну это возмутительно! - не выдержал, наконец, Лось, указывая на Барсука - этого нахала точно нужно проучить! Сил нет больше терпеть это безобразие!
- Правду говоришь, Лось, - обреченно вздохнул Волк, - а давай его поймаем!
- Ха-ха-ха! - ответил из темноты Барсук.
- Вы как хотите, а лично я никуда не пойду, - безапелляционно заявил Бобер.
- Не хочешь, как хочешь! - отрезал Волк, - Лось, ты со мной?
- Ага, - флегматично согласился тот.
- Тогда, - зашептал ему на ухо Волк, - давай на счет три бросаемся на него и хватаем... давай, - и уже громко произнес, - Раз! Два!.. Три!!!
Лось и Волк вихрем сорвались с места и устремились за улепетывающим в чащу Барсуком. Его громогласный хохот и витиеватые ругательства Волка, в сочетании с громким тяжелым дыханием Лося, разорвали тишину задремавшего было Леса.
* * *
И, конечно же, наша история не может претендовать хоть на какую-нибудь степень полноты и завершенности без описания того бреда, что приснился в эту ночь Хорьку.
Хорьку приснилось, что он стал каплями воды, медленно стекающими вглубь таинственных пещер Мадагаскара. С чуть слышным шорохом, похожим на осторожные далекие всхлипывания, прочерчивая короткие, незаметные глазу бороздки на поверхности холодных древних камней, он все углублялся и углублялся в их темные, загадочные лабиринты...
Но таинственные пещеры Мадагаскара - особое место. Они способны навеять сны кому и чему угодно - даже тому, что в силу своей природы совершенно не предназначено для того, чтобы видеть сны. И капли воды, стекающие в глубины, вовсе не были исключением...
Каплям воды снилось, что никакие они не капли воды, а зовут их Ханжа Наследин и живут они в древнем и прекрасном государстве хорезмшахов.
У Ханжи Наследина в клетке жил золотой стихар, да не простой. Это у всех стихары как стихары, а у Ханжи Наследина стихар был крылатым. Очень Ханжа Наследин любил своего стихара и гордился им.
И вот однажды, то ли по недосмотру слуг, то ли еще по какой причине, клетка оказалось открытой и крылатый стихар вырвался на свободу - сделал несколько кругов по комнате, отчаянно размахивая крыльями, а потом выпорхнул в открытое окно и улетел в неизвестном направлении, даже не курлыкнув на прощание.
Очень расстроился и разгневался тогда Ханжа Наследин, и не одну экспедицию слуг отправил он на поиски улетевшего стихара, но все они возвращались ни с чем. И тогда, отчаявшись, решил он сам отправиться на поиски своего любимца. Шел он два дня и две ночи, и наконец устал. Прилег под раскидистым деревом бодхи и уснул.
И приснилось ему, что не крылатого стихара ищет, да и не Ханжа Наследин он вовсе. А что он - одинокий китайский бедняк Ху Ли, и все богатство, что у него есть - это старая циновка да обветшалая, давно не ремонтированная фанза, в которой зимними вечерами довольно холодно и неуютно, потому что печка давно сломалась и нет больше никакой возможности топить фанзу канами... да и самих кан, если уж на то пошло, тоже нет. Но однажды злой даосский колдун Ху Цзы, разгневавшись за что-то на несчастного крестьянина, наслал на его фанзу проклятие и наделил ее жизнью и свободой воли. Очень расстроилась тогда фанза от того, что она всего лишь старая, давно не ремонтированная фанза, и ушла бродить в горы и размышлять о несовершенстве бытия. И, конечно же, заблудилась.
А Ху Ли вернулся с рисового поля домой и только тогда обнаружил пропажу. Не стало у него теперь и фанзы, только одна циновка на каменистой почве лежит. Очень расстроился Ху Ли, лег на голую землю и горько заплакал - несчастный, одинокий, всеми забытый и брошенный. Три дня и три ночи плакал Ху Ли, а потом устал и забылся сном.
И приснилось ему, что он - Хорек, спящий в лесу под кустом, а неподалеку горит костер, и в его свете одиноко сидит грустный Бобер, прислушивающийся к звукам, доносящимся из ночной чащи...
* * *
- Блин, все меня бросили, - грустно сказал Бобер, подкидывая в костер новую порцию дров.
- Карр, - протянула из темноты Ворона.
- Слушай, Ворона, хоть ты со мной поговори, а то мне грустно. Середина лета, как-никак, а все куда-то разбежались.
- А как это? Я не умею, - уныло произнес Бобер, - Волк вон регулярно, а мне стыдно ему признаться, что я тоже хочу, но не умею...
- Тоже мне... карр... теорема Пифагора, чего тут уметь! Смотри, я тебе покажу... Берешь... карр... затягиваешься... и все!
- Что, так просто? И все? - восхитился Бобер, - дай я попробую!
И тут же сделал небольшую затяжку.
- Непррравильно, карр... - сказала Ворона, - не выдыхай сразу! Вдохни поглубже, как будто под воду ныряешь и держи в себе... не выдыхай так долго, как только можешь!
- А, понятно, - кивнул Бобер, у которого уже с первой затяжки начало потихоньку рвать крышу, я щас...
Глубоко затянулся, секунды две так посидел, а потом в его голову шальной птицей впорхнула мысль: "А чего это я так сижу тут? Там Волк с Лосем развлекаются вовсю, Барсука ловят, пойду и я к ним присоединюсь!"
И с этой мыслью рванул с места, не говоря ни слова. Приторможенная Ворона проводила его долгим взглядом и погрузилась в свой собственный укуренный транс.
Через некоторое время в темноте что-то зашуршало, кусты раздвинулись и в круге света появился Медведь, привлеченный шумом.
- Выдыхааай! - и с этим отчаянным криком из головы вылетели последние остатки мыслей - она истерически каркнула, взлетела, перекувыркнулась в воздухе и исчезла в ночной тишине.
- А что вообще здесь происходит? - спросил Медведь то ли у себя, то ли у окружающей действительности.
* * *
- Вся эта история с погоней за Барсуком здорово напоминает мне одну историю о безумных монахах, которые заблудились в лесу, - сказал Волк, выходя к костру.
- А что за история такая? - заинтересовался Медведь.