Ермаков Сергей Александрович : другие произведения.

Надежда умирает последней

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Череда смертей падает на хрупкие плечи молодой девушки Надежды. Мать за убийство её отца попадает в тюрьму. Вдобавок ко всему - муж не любит Надежду, пьет и бьет. Но судьба дает молодой женщине шанс вырваться из порочного круга - она становится чертовски богатой. Следователь Тычинский в чудеса не верит и начинает расследование...

Сергей Ермаков

Надежда умирает последней

1

   Следователь Александр Петрович Тычинский работал в Отделе Внутренних Дел одного из маленьких заполярных городков. Он был обычным следователем и отличался от других работников отдела только своей мечтой о системе домашний кинотеатр, которую никак не мог воплотить в жизнь. Поскольку время шло к вечеру и на сегодня его работа была закончена, капитан подошел к вешалке, чтобы начать одеваться, как вдруг в дверь осторожно постучали.
   - Заходите, - повязывая шарф, крикнул Тычинский.
   В открывшуюся дверь заглянула девушка. У нее были большие, как у куклы голубые-голубые глаза, раскрасневшиеся от мороза щеки, по которым текли следы от растаявших снежинок. Она что-то бережно прижимала к своей груди под курткой - какой-то сверток и поглаживала его.
   - Извините, - спросила девушка, - а я могу видеть капитана Тычинского?
   Голос ее был приятным, располагающим к себе.
   - Вы уже видите капитана Тычинского, - ответил следователь, поняв, что домой к горячему ужину он не успеет.
   Ну, что ж ему не впервой, не привыкать.
   - Мне сказал внизу дежурный, что нужно подойти к вам, - добавила девушка.
   - Сказал, так проходите, - пригласил жестом девушку зайти в кабинет Тычинский, повесил обратно на вешалку свою дубленку, шарф и пошел к своему столу.
   Посетительница перешагнула порог и остановилась у двери. Тычинский внимательно рассмотрел ее и вспомнил, что он ее где-то видел. Хотя, удивляться было особенно нечему - их городок был крайне мал и хотя бы раз в жизни каждый из его жителей имели возможность друг друга лицезреть.
   - Ну, что же вы стоите возле дверей? - спросил Тычинский. - Проходите. У меня, между прочим, уже рабочее время заканчивается. Так что, давайте побыстрее, излагайте, что там у вас есть.
   Девушка подошла поближе, присела на стул, предложенный Тычинским, который находился напротив стола следователя, придерживая одной рукой, то, что было спрятано у нее на груди под курткой, достала другой из кармана пальто голубенький платок и вытерла им глаза. Возможно, что эти ручейки у нее на щеках, вовсе не растаявший снег, а слезы.
   - Что вы там прячете? - спросил Тычинский, кивнув на грудь девушки, где она хранила что-то.
   - Котенок, - ответила она, - я шла к вам, а он сидел возле одного подъезда и мяукал. Замерз совсем. Я его подобрала. Хотя мне самой скоро будет жить негде, но жалко его. Он живой и маленький.
   И тут Тычинский вспомнил где видел эту девушку - она проходила года три назад по одному из ведомых им дел как свидетель.
   - Вам не нужен котенок? - спросила она. - Он красивый, полосатенький...
   - Нет, котенок мне не нужен, у меня уже есть... - хмуро ответил Тычинский и сделал паузу.
   Он не стал объяснять девушке, что у него дома живет не кот, а черепаха, которую купила в зоомагазине его жена. Этот факт не имел весомого значения в их беседе. Поэтому он спросил у девушки:
   - Вы пришли, чтобы предложить мне котенка?
   - Нет, - помотала головой девушка, - я просто случайно подобрала его, когда шла к вам. Но вы, наверное, меня не помните...
   - Отчего же, - ответил Тычинский, - прекрасно помню, что вы были свидетельницей по делу, которое я вел. Я даже могу сказать как вас зовут... секундочку... Надежда, если не ошибаюсь?
   - Да, - с некоторым удивлением кивнула девушка, - значит, вы меня помните?
   - Это профессиональное, - не без гордости ответил Тычинский.
   - А то дело, по которому я проходила вы помните? - спросила Надежда.
   - Ваша мать убила вашего отца в ванной молотком, - небрежно ответил Тычинский, моментально вытащивший из глубин памяти все воспоминания, связанные с посетительницей.
   - Да, - подтвердила Надежда, - но только это не моя мама его убила.
   - А чья же? - рассеянно спросил следователь, который уже думал о рагу из окорочков с жареной картошкой, которое обещала ему на ужин жена.
   - Моего отца убил другой человек, - сказал девушка.
   Тычинский помолчал немного и сказал:
   - Вы были свидетельницей на суде три года назад. И тогда вы никаких заявлений по этому поводу не делали.
   - Да, я промолчала тогда на суде, я скрыла настоящего убийцу, - ответила Надежда, - я сама посадила свою маму, и теперь настоящий убийца остался на свободе, и он угрожает мне. Я боюсь, я пришла к вам за помощью. Вы мне поможете?
   Котенок на ее груди шевельнулся и жалобно пискнул. Тычинский издал горлом звук, который нельзя было расценить ни как "да" и ни как "нет"..
   - И кто же по-вашему этот настоящий убийца? - спросил следователь.
   - Мой муж, - ответила Надежда, - мой муж Володя Костаров.
   - Угу, - сказал Тычинский и отвел глаза.
   Девушке он не поверил.
   - Я понимаю, что то, что я говорю, кажется вам неправдой, - продолжила Надежда, - но, поверьте, на самом деле все было так, как я говорю! Я боюсь его, поймите. Ведь он убьет и меня так же, как убил моего отца. Я молчала три года...
   - Я вот тоже хотел спросить, - вставил свое слово Тычинский, - отчего же вы молчали три года?
   - А вы не понимаете? - спросила Надежда.
   - Нет, не понимаю, - честно признался Тычинский.
   - Я очень, очень любила его, - ответила девушка. - Я и сейчас его очень сильно люблю! Люблю одновременно и очень боюсь! Ведь он однажды сказал мне, что если я хоть кому-нибудь, хоть когда-нибудь скажу о том, что это он, а не моя мама, совершил это убийство, то тогда... тогда он меня тоже убьет!
   - Значит, он вам угрожал? - спросил Тычинский.
   - Угрожал конечно, но не этих его угроз я боялась больше всего на свете! - ответила девушка.
   - А чего же вы тогда боялись? - спросил Тычинский.
   - Я боялась того, что он уйдет от меня! - ответила Надежда. - Боялась, что он бросит меня и уйдет! А я его так люблю! Вы не знаете...
   - Так-так, так-так, - покачал головой следователь, уже предчувствуя к чему клонится разговор, - и что же случилось сегодня, что вы решились ко мне придти? Вы его разлюбили или почему-то перестали бояться?
   - Он предал меня!!! - воскликнула Надежда, закрыла свои глаза тонкими пальчиками руки и всхлипнула.
   Котенок, словно чувствуя настроение новой хозяйки громко замяукал.
   - Вы не понимаете как я жила эти три года, - заплакала она, - он избивал меня, унижал, запугивал. А я, я же ради него от мамы отказалась. Она в колонии сидит из-за меня. Она не виновата в убийстве, но она из-за любви ко мне взяла на себя это преступление! Я три года ее во сне ее вижу, понимаете? Она стоит на пороге в комнате, головой качает и молчит. А мне заговорить с ней стыдно, я ведь ее предала. Я и писать ей не могу, потому что мне стыдно. Я пишу и письма сжигаю. Она, наверное, меня прокляла, оттого и жизни у меня никакой нет. Я маму свою поменяла на мужа, человека, которому я совсем не нужна! И который отца моего убил. Мой папа хоть и пил, хоть и житья от него не было, но он же мой отец! А он его молотком по голове! Я, как дура, была в него влюблена, смотрела во все глаза. Я тогда не знала, что мой муж подлец, бабник и убийца!
   - Значит, муж вас бьет и вам изменяет? - задал прямой вопрос Тычинский.
   - Да, он постоянно мне изменяет и бьет меня, у меня больше нет сил это терпеть! - ответила Надежда, опустив лицо низко и поглаживая котенка под курткой.
   - И вы лучшего способа не придумали, чем придти ко мне и попытаться засадить его в тюрьму, - сказал Тычинский, чувствуя, как его живот крутит внутри от голода.
   Он толком пообедать сегодня не успел, а теперь и ужин пропускает. Надежда подняла на него глаза, которые округлились и стали от этого еще больше.
   - Вы мне не верите? - спросила Надежда. - Я же вижу, что вы мне не верите!
   - Ну как я могу вам поверить, - устало ответил Тычинский, - я прекрасно помню это дело. Помню, что был и мотив убийства, ведь ваш отец украл у вашей матери все ее сбережения, которые она копила много лет, были и угрозы от нее в его адрес в тот день, которые все соседи слышали. В конце концов, ваша мама сама созналась в этом убийстве!
   - Мама оклеветала себя, - произнесла девушка.
   - Зачем же ей было нужно клеветать? - терпеливо уточнил Тычинский. - Что заставило ее это сделать, подскажите мне?
   Надежда не сразу ответила на этот вопрос. Она какое-то время теребила в руках свой голубой платочек, смотрела куда-то в сторону и лишь метель за окном своим воем нарушала тишину. И еще бурлил от голода живот у Тычинского.
   - Мама меня спасала! - произнесла Надежда.
   - Так, уточните, пожалуйста, а вы тут при чем? - теряя терпение, продолжил вопросы следователь. - От чего или от кого ваша мама вас спасала?
   - Вы понимаете, просто я тоже была там, когда Володя... когда он ударил моего отца... - всхлипнула Надежда, - я все видела... понимаете, он ударил его и убил... а потом мы убежали... а потом пришла мама и подумала, что это я убила папу и взяла вину на себя. А я ничего ей не сказала, потому что Володю я очень сильно любила... люблю...
   - Значит, по вашим словам, ваша мама увидела в квартире труп отца и подумала, что это вы его убили? - уточнил следователь. - Именно вы, а не кто-то из его собутыльников. Почему?
   - Потому что мы оставались с папой в ту ночь в квартире одни, я маме звонила на работу, - объяснила Надежда, - и мама думала, что мы одни. Но на самом деле был еще Вова. Мама пришла утром, отец убит, а меня нет. Поэтому она решила, что это я его убила и взяла вину на себя, чтобы меня спасти. А на самом деле убил мой муж Володя.
   - Откуда взялся ночью в вашей квартире Володя? - не понял Тычинский.
   - Мы с Вовой пришли домой поздно, после дискотеки, я позвонила маме по поводу украденных у нее папой денег, но что Вова пришел со мной, я ей не сказала, - пояснила Надежда, - поэтому она и не знала. После звонка вышел пьяный отец и между ним и Вовой вспыхнула ссора. Они подрались.
   - А еще кто-то видел, что именно ваш муж ударил вашего отца? - спросил Тычинский. - Может быть, кто-то еще был в момент убийства в вашей квартире?
   Надежда отрицательно покачала головой:
   - Нет, никого больше не было...
   - Хорошо, - сказал Тычинский, - допустим, я запишу ваши показания. Допустим, все, что вы говорите, даже подтвердит ваша мама. Но, поймите, одних только ваших показаний недостаточно, чтобы обвинить вашего мужа в убийстве. Вы это понимаете? Ведь у нас с вами нет никаких улик, свидетельствующих против него и нет больше свидетелей! Ведь нет?
   Надежда снова отрицательно помотала головой, а следователь облегченно вздохнул.
   - И еще, - добавил Тычинский, - арестовав вашего мужа по обвинению в убийстве, мне придется арестовать и вас, потому что, во-первых, откуда я могу знать, что вы не соучастница преступления, а только лишь свидетель? А если, допустим, ваш муж скажет, что он никого не ударял и вообще не был в квартире? Или он покажет, что этот смертельный удар нанес вовсе не он, а вы сами? Такое тоже может быть! И что тогда нам делать? Ведь ваши показания равноценны - у вас нет свидетелей, и у него нет. Это первое. А второе, тоже вас не обрадует. Поймите меня правильно, ведь вы же лжесвидетельствовали в суде, когда давали показания против своей матери, а лжесвидетельство уголовно наказуемо, об этом вы, надеюсь, знаете? Вас могут посадить в тюрьму на пару с вашим мужем.
   Глаза Надежды округлились от испуга. Тычинский наклонился к ней поближе и спросил, глядя прямо в глаза:
   - Ну, признайтесь, Надя, по честному. Просто вы поругались со своим мужем, он вам изменил и вы решили ему отомстить? Придумали неправдоподобную историю, пришли ко мне в такую погоду, в такой холод, чтобы засадить своего мужа за решетку, значит, он сильно вас обидел! Но прошу вас, не нужно рыть яму другому, сами в нее попадете! Вы же молоды еще, неопытны и сами для себя ставите капкан, даже не подозревая об этом. Я понятно выражаюсь?
   Надежда кивнула. Отогревшийся котенок выглянул из ее куртки и с интересом посмотрел на следователя. У него была симпатичная полосатая мордочка с большущими, как у Нади глазами.
   - Знаете, сколько у нас в городе происходит бытовухи? - спросил Тычинский, снова садясь за свой стол. - Ни одной недели не проходит, чтобы муж жену не зарезал или жена мужа! Мой вам совет - побыстрее разводитесь со своим мужем, раз он вас так мучает. Я вам обещаю, что вы с вашей красотой найдете себе хорошего человека и будете жить в новом браке долго и счастливо!
   - А вы считаете, что я красивая? - спросила Надежда.
   - А что у вас на этот счет есть какие-то сомнения? - вопросом на вопрос ответил следователь, деловито перелистывая какую-то старую книгу у себя на столе.
   - Есть, - ответила Надя, - меня муж иначе как "чучундрой" не называет. Он никогда, ни разу в жизни мне не сказал, что я красивая.
   - Ну, не знаю... - сказал Тычинский, мельком взглянув на собеседницу, - по-моему вы красивая.
   - А я его люблю, - ответила девушка, - и очень сильно. А он этого не ценит. А я без него жить не смогу.
   Тычинский не стал ничего отвечать потому что если он продолжит этот бесполезный, по его мнению разговор, то ужинать будет часов в десять, а итак уже у него от еды всухомятку в желудке подозрение на язву. Он все-таки милиционер, а не психотерапевт. Надежда поняла, что разговор окончен, медленно поднялась со стула.
   - Если муж будет над вами издеваться, то приходите ко мне, - предложил Тычинский на прощание, - что-нибудь придумаем. Я его вызову, припугну.
   Надежда еще кивнула, очевидно не собираясь воспользоваться предложением Тычинского. После этого она встала, быстро повернулась и, ничего больше не говоря, пошла к двери кабинета. Отворив дверь, она остановилась и, не оборачиваясь, произнесла:
   - И все-таки это мой муж его убил...
   Тычинский опять ничего не ответил, чтобы не продолжать эту диалог со страдающей от неразделенной любви молодой женщиной. Потому что он столько выслушивал ежедневно всяких бредней от своих подследственных, всяких домыслов, фантазий и лжи что, всего этого хватило бы, чтобы свести любого человека с ума.
   Когда девушка ушла, Тычинский взглянул на часы, подошел к шкафу, торопливо оделся, и заранее, приготовился к уличной борьбе с бураном - опустил уши у ушанки и поднял воротник у дубленки. На улице ветер сразу же плюнул ему в лицо тысячей мелких колючих снежинок. За маревом вертящейся в воздухе белизны было не видно дороги, но Тычинский уже почти десять лет ходил со службы одной тропой и мог бы дойти до дома с закрытыми глазами.
   Тычинский, почти дойдя до дома, вдруг вспомнил, что жена Вера звонила ему и просила зайти по дороге с работы в магазин за хлебом. Преодолев сложный путь от работы почти до дома среди бушующей пурги, капитан, оказавшись в теплом магазине, снял свою ушанку и стряхнул с нее снег. Покупателей, несмотря на холодную погоду в магазине было много - а куда денешься, ведь кушать чего-то надо, вот люди и шли сквозь метель за продуктами.
   Тычинский пристроился в хвост очереди за хлебом и вдруг кто-то несильно толкнул его в бок. Следователь повернулся и увидел своего одноклассника, друга детства, которого еще со школы все звали Паганель по причине внешнего сходства с героем романа Жуль Верна. Оттого что Паганель, как и герой книги, был всецело поглощен своими научными домыслами, внешне он выглядел весьма непрезентабельно - за внешним своим видом он следил слабо.
   - Ну, как там борьба с преступностью? - спросил Паганель, отряхивая длинное свое несуразное пальто от снега.
   - Нормально, - ответил Тычинский, - а я как раз тебя искал.
   - Зачем это? - спросил Паганель, протирая запотевшие с улицы очки кончиком вязаного шарфа
   - Наша бухгалтер просила тебя зайти посмотреть принтер, он у нее опять плохо печатает, - сказал Тычинский, - и еще что-то там в компьютере у нее. Я не запомнил.
   - Пока некогда, - ответил Паганель, - на следующей неделе зайду. Работы много.
   - Похоже, ты нарасхват, - усмехнулся Тычинский.
   - Да, таких компьютерных специалистов как я - раз два и обчелся, - без ложной скромности сказал Паганель.
   Очередь за хлебом, не смотря на длину, двигалась быстро и Тычинский, купив батон и буханку черного, попрощался с другом и поспешил домой к горячему ужину.

2

   Назавтра на работу Тычинский, как обычно, пришел без опоздания. Он был крайне пунктуален, не терпел от других неточности и расхлябанности и себе ее не позволял. Поднимаясь по лестнице отдела внутренних дел, Тычинский столкнулся со своим соседом по кабинету старшим лейтенантом Федько, который спешил куда-то вниз, на ходу застегивая куртку. Увидев капитана Тычинского, он крикнул ему на ходу:
   - Там тебя какой-то парень ждет уже час!
   - А сам-то ты куда собрался? - спросил у него Тычинский.
   - Труп замерзший мальчишки нашли за гаражами, - ответил Федько, - метель утихла, они и обнаружили его по дороге в школу. Поеду гляну.
   - Ну, давай, - кивнул Тычинский.
   Он подошел к кабинету, возле которого сидел парень лет двадцати пяти с широкими скулами и глубоко посаженными на черепе глазами. Капитан достал ключи и стал открывать дверь, когда парень поднялся со скамейки и спросил:
   - Здрасте. Это вы капитан Тычинский?
   - Да, я капитан Тычинский, - ответил следователь, - вы по повестке?
   - Нет, - замотал головой парень, - я это... пришел сказать... моя жена... она к вам вчера приходила.
   - Ваша жена? - открывая дверь, спросил Тычинский. - Как ее фамилия?
   - Костарова, - пояснил незваный визитер, - Надежда Костарова.
   - Надежда Костарова? - как бы припоминая о ком идет речь, наморщил лоб Тычинский, хотя он прекрасно помнил вчерашнюю посетительницу, - да, она была у меня вчера вечером. А что вам угодно?
   - Я ее муж, Владимир Костаров меня зовут, - представился парень, - я это... хотел там рассказать... вам...
   - Что вы хотели мне рассказать? - спросил Тычинский.
   - Ну, дак это, - промямлил Костаров, теребя в руках пачку сигарет и оглядываясь, - не колидоре же говорить, в кабинете... что ли...
   - Вам придется подождать, - сказал следователь, - у меня сейчас люди пойдут по повесткам. Потом у меня есть дела сейчас, надо было предварительно мне позвонить.
   - Я подожду, - с готовностью согласился парень.
   Ждать посетителю пришлось почти два часа. Не то, чтобы Тычинский специально тянул время, но сначала он допрашивал свидетелей по другому делу. Потом Тычинского вызвал его непосредственный начальник, который сам долго был занят и Тычинский ждал, когда он освободиться. А когда следователь вернулся, то увидел, что парень задремал на стуле в коридоре, положив голову на подоконник.
   - Молодой человек, - тронул его за плечо Тычинский.
   Парень открыл глаза и вскочил, спросонья хлопая глазами и оглядываясь вокруг.
   - Пройдемте в кабинет, - сказал Тычинский.
   Парень сначала, видимо, не мог сориентироваться где находится.
   - Заснул, блин, - захлопал Костаров сонными глазами, - с ночной смены и сразу к вам.
   - Где работаете? - поинтересовался Тычинский, пропуская парня к себе.
   - На руднике в подземке, - ответил муж Надежды.
   Тычинский жестом указал Костарову присесть на стул, на котором вчера поздно вечером сидела его жена и он сел, комкая теперь спортивную шапку в руках.
   - Ну, что разобрались со своей половиной? - спросил Тычинский.
   - Чего? - переспросил Володя.
   - Говорю, с женой помирились? - перефразировал вопрос следователь.
   - Не-а, - помотал головой Володя, - она у меня дура, чего мне с ней мириться? Я с ней не разговариваю вообще!
   - Тогда откуда вы знаете, что она ко мне вчера приходила? - спросил Тычинский. - Если вы с ней не разговариваете?
   - Мне один товарищ мой рассказал, - простодушно ответил Володя, - он у вас здесь работает, на входе дежурит сидит.
   - Что за товарищ, как фамилия? - пытливо прищурив глаза, спросил Тычинский.
   - А вам зачем фамилия его? - спросил муж Надежды.
   - Не терплю, когда болтуны работают ОВД, - пояснил Тычинский.
   - Да не, он не при чем, он знает, что у меня жена, Надька двинутая, - горячо зашептал Володя, выгораживая товарища, - поэтому и помог мне по дружбе. Не надо его наказывать, он хороший парень. Понимаете, блин, дело в том, что у меня это... как сказать... ну, женщина у меня есть другая. Вот когда Надька об этом узнала, что у меня есть другая женщина, у нее крыша съехала. Она стала мне угрожать, что посадит меня в тюрьму, если я к ней не вернусь и не перестану гулять с тетками. Не ночевать дома, пить там, ну, все, короче.
   - Не ночуешь дома? - уточнил Тычинский.
   - Бывает, - признался Володя. - Я вообще-то не хотел, блин, от нее никуда уходить. От жены не хотел я уходить. Ну, так там пару раз на сторону загулял, это нормально, вы же тоже мужик и тоже должны понимать, что мужику положено.
   Тычинский молча кивнул. И хотя он не был согласен с его мнением, что мужику положено гулять - сам он от жены не "гулял" и не собирался, но показывать этого парню не стал. Подумал о том, что вчера жена морочила ему голову, а теперь пришел ее муж.
   - Я прав, мужику положено гулять, - уверенно повторил муж Нади, - я так думаю, что мужик должен иногда налево загулять. Что за жизнь мужику с одной телкой все время, одна морда туда-сюда постоянно бегает? Да и вообще, это... вам скажу, просто, я рано, блин, женился, не нагулялся еще! А она вот такая падла побежала в ментовку стучать!
   - Выражаться не надо, - попросил Тычинский.
   - Это я так, извините, выскакивает, - пояснил Володя, - все-таки я в подземке работаю, а не в Доме Культуры.
   - А откуда вы знаете, что мы с вашей женой именно о вас говорили? - спросил Тычинский. - Может быть она приходила ко мне по другому делу. Котенка предлагала взять на воспитание, например.
   - Да, блин, как будто в ментовку поперлась котенка предлагать, - гоготнул Вова, - насмешили. Я этого котенка выкинул на хер в помойку сегодня, когда Надька на работу ушла. Он мне в кроссовки нассал.
   - Холодно же на улице, - сказал Тычинский, - замерзнет.
   - Да и хрен с ним, - махнул рукой Вова, - я их в детстве топил. Кошка рожала, а я топил.
   - И не жалко было? - спросил Тычинский.
   - А чего их мне жалеть-то? - спросил Вова.
   - Понятно, - сказал Тычинский, - так зачем ты пришел ко мне?
   - Мне Надька постоянно стала угрожать, что меня посадит на зону, - ответил Володя, - говорит, скажу, вот, что это ты убил моего батю, тогда посадят тебя, говорит, в колонию! А я тут вообще не при чем, вы же знаете! Я же даже на суде не был и по делу этому не привлекался!
   "А почему?", - подумал Тычинский, но Вова уже продолжал:
   - Вы же знаете, что Надькина маманя сама завалила своего мужа, потому что тот водку жрал без меры, бил ее, а потом еще у Анны Степановны, Надиной матери все ее сбережения спер, которые теща моя для Надьки копила много лет. Анна Степановна в тайник сунулась - денег нет. Она треснула молотком батю по башке. А тот копыта, блин, и протянул! А Надька теперь говорит, что, мол, пойду скажу, что это ты его убил! Но это не я!
   - Если не ты, если ты не виновен в этом, то чего же ты так разволновался? - спросил его следователь.
   - Я вообще узнать пришел, что она вам говорила, - пояснил Вова.
   - А с чего ты взял, что я тебе что-то отвечу на твой вопрос? - спросил следователь. - Что она мне говорила, это наше дело.
   - Да я понимаю, ну все-таки? - пробормотал Володя.
   - Что "все-таки"? - спросил Тычинский.
   - Ну, она вам не говорила, как будто это я отца ее убил? - едва скрывая тревогу, спросил Вова. - Говорила?
   - А что это ты, Владимир, заикаться стал? - с интересом переспросил Тычинский, наблюдая за тем как забегали глазки у его собеседника. - Рыльце в пушку?
   - Че? - не понял Володя. - Какое рыльце?
   - Твое, - пояснил Тычинский.
   - Ничего ни в пушку, - ответил Володя, сглотнув слюну, - я просто беспокоюсь, а вдруг вы жене моей поверите и меня под арест посадите? А я не при чем в этом деле!
   - В ночь убийства Афанасия Костарова ты заходил с Надеждой к ней домой? - напористо спросил Тычинский. - Видел ее отца?
   - Нет, - помотал головой Вова.
   - А жена твоя уверяет, что заходил вместе с ней, - поведал следователь.
   - Врет она, - воскликнул Володя, - врет падла! Мы в ту ночь с ней на дискотеке тусовались, а потом в подвале сидели. У нас подвал такой был теплый, там мы диван, стол поставили, тренажеры. Собирались там по вечерам и ночью. Надька тогда домой не хотела ходить из-за отца. Или у матери в садике ночевала или со мной.
   - Надежда отца боялась? - спросил Тычинский.
   - Он козел был, - пояснил Вова, нервно кусая грязные ногти, - нажирался и орал.
   Тычинский пожалел, что раньше, во время следствия по этому делу с Вовой не встретился. Парень явно что-то скрывал, путался, избегал глядеть в глаза и сильно волновался.
   А ведь три года назад, когда Тычинский расследовал это, казалось бы, бытовое дело об убийстве, у следствия никаких других версий, кроме лежащей на поверхности и не возникло - муж украл деньги, пропил их, жена в отчаянии его молотком ударила по голове и убила. Настолько банальная история, что дальше и ехать некуда.
   Тычинский тогда особо не мучил допросами Надежду - оно и понятно, девушка в семнадцать лет осталась практически сиротой. Она молчала постоянно, лишнего слова было не вытащить, а Тычинский и не старался ее разговорить - все, казалось было ясно и без ее показаний - ведь Анна Степановна сразу же взяла убийство на себя. А вот теперь возникла неясность - кто-то явно врал - или Надя, или ее муж.
   - Ладно, не паникуй, - по "дружески" посоветовал Костарову Тычинский, - жена твоя приходила просто пожаловаться, что ты гуляешь на стороне, просила тебя попугать. Поэтому, Вова, мой тебе совет иди домой лучше и попытайся с женой все миром уладить, чтобы меня здесь по пустякам не отвлекать и голову мне не морочить. У меня итак работы по горло!
   - Да? - обрадовано переспросил Володя. - Че только за этим приходила?
   - Только за этим, - подтвердил Тычинский, деловито склонившись над бумагами.
   - Это, ну, я пойду тогда, а? - спросил Вова.
   - Иди, - ответил следователь.
   - До свидания, - сказал на прощание Володя, вскочил и стремглав скрылся за дверью.
   Тычинский поднял глаза от бумаг и задумчиво посмотрел на закрывшуюся дверь. В нее вошел заснеженный старший лейтенант Федько и сразу стал отряхиваться, наводя на полу лужу от растаявшего снега.
   - А внизу все это сделать было нельзя? - спросил Тычинский.
   Федько остановился и спросил с непониманием:
   - Чего?
   - Отряхнуть внизу снег нельзя было? - повторил Тычинский. - Надо было все в кабинет тащить?
   - А ты про это? - махнул рукой Федько. - Высохнет! Понимаешь, замерз там как собака! Труп примерз к бетонной плите, еле отковыряли, потом ждали там целый час, машина сломалась.
   - Убийство? - спросил Тычинский.
   - Нет, - ответил Федько, садясь за свой стол, - вчера пурга была, а погибший был из нашего контингента. Нигде не работал, бомжевал, видимо водки перепил вчера, вот и замерз. А тебя что за парень утром дожидался? Это не тот, что на прошлой неделе в баре стойку развалил?
   - Нет, похож просто, - ответил Тычинский, - один типаж. Этот по другому делу приходил.
   - А-а, - с пониманием произнес Федько, - а чего ему надо было?
   - Да ходят ко мне друг за другом то муж, то жена, - ответил Тычинский, - помнишь, дело было три года назад, когда жена мужа молотком убила?
   - Скажешь, капитан, - усмехнулся Федько, - у нас чуть ли не ежедневно то жена мужа, то муж жену на тот свет отправит. Всех не упомнишь.
   - Было такое дело, - поведал Тычинский, откинувшись на спинку стула, - жена копила деньги, работала на трех работах, чтобы дочь учиться отправить в столицу. А муж ее алкоголик тайник нашел, все деньги украл и пропил. Жена пропажу обнаружила, мужа в пылу пьяной ссоры ударила молотком и убила.
   - Банальная бытовуха, - сказал Федько, - ничего интересного.
   - Я тоже так думал, - продолжил Тычинский, - но вчера ко мне пришла дочь той самой женщины и сказала, что как будто это не мать убила ее отца, а ее теперешний муж. Вот он ко мне сегодня и приходил.
   - Да, знаю я! Небось, с мужем поссорилась и решила его напугать за счет нас, - сделал вывод Федько, - сто раз в моей практике была такая история.
   - Я тоже так вчера подумал, - ответил Тычинский, - и не вспомнил бы об этом деле, если бы не пришел сегодня этот ее муж. Какой-то он скользкий, испуганный, вел себя как-то подозрительно, ногти грыз. Ну, вижу я, что в этом деле не все так просто!
   - Слушай, капитан, - сказал Федько, - любишь ты копаться в мелочах! Тебе что работы мало начальство навалило, что ты со всей этой ерундой разбираешься? А как ему еще себя вести, если на него собственная жена убийство вешает? Испугался парень, вот и прибежал оправдываться, а ты сразу доводы, предположения строишь. Забудь ты, все само рассосется! Ох и замерз я, проголодался, поставлю что ли чаю. Будешь чай, капитан?
   Тычинский кивнул и подумал, что за разговором с Вовой Костаровым совсем забыл о важном деле. Ведь ему завтра уже предстояло ехать в служебную командировку в Ленинградскую область. Направило начальство в женскую колонию для того, чтобы на месте допросить одну из отбывающих наказание женщин по расследуемому им сейчас делу об ограблении кассира горбольницы. Лишил какой-то отморозок весь медперсонал города зарплаты за месяц и лег на дно - не найти.
   И тут Тычинскому в голову пришла мысль о том, что в этой же колонии, наверняка, сидит и мать приходившей к нему Надежды - Анна Степановна Зайцева. Какое-то необъяснимое чувство говорило ему о том, что в этой истории, которую поведала ему Надежда все не так гладко, как хотелось во все это верить и раз уж ему выпала возможность поговорить с матерью Нади, то почему бы ею ни воспользоваться?
   Тычинский набрал номер архивного отдела, расспросил их о том, где отбывает наказание заключенная по такому-то делу Зайцева А. С., ему ответили, что в Тосно и Тычинский убедился в том, что в предположении своем он не ошибся. Ну, что ж, раз так получилось, раз все так складывается, то ему и все карты в руки - попробует допросить по новым фактам Анну Степановну.
   - Чай созрел, - сказал Федько, увидев, что вода в банке стреляет большими пузырями из кипятильника. - Наливать?
   - Ты не видел, шеф на месте? - задумчиво спросил Тычинский у Федько, ему расхотелось пить чай, - мне нужно сходить к нему, командировку оформить.
   - Куда едешь-то? - спросил Федько.
   - В Питер, - ответил Тычинский.
   - Хорошо тебе, - покачал головой Федько.
   - Чего ж хорошего? - спросил Тычинский. - Вдруг до Нового года не успею вернуться?
   - Успеешь, - ответил Федько, наливая себе чай, - время еще есть.
   Тычинский ничего ему не ответил, взял бумаги подмышку и вышел в коридор.

3

   Тычинский не любил Питер зимой. Другое дело приехать в Северную Пальмиру летом, когда из холодного и ветреного лета Заполярья попадаешь в душный суматошный мегаполис. Бродишь по окрестностям вокзала в предвкушении отпускной поры и хорошее настроение не сбивает даже утомительное бегание по перрону с чемоданами, сумками и узлами, в которые жена Вера насует обязательно тех вещей, которые в отпуске ни разу не пригодятся.
   Выехав за город на электричке до Тосно, где находилась женская колония, Тычинский стал дочитывать купленный в дорогу детектив. Изредка он поглядывал в окно электрички, за которым пролетали заснеженные поля и пригороды Питера.
   Через два часа, добравшись до пункта назначения, он расположился в комнате для допросов Тосненской женской колонии и стал ждать когда к нему приведут мать Надежды Костаровой - Анну Степановну Зайцеву.
   Вскоре большая металлическая дверь скрипнула и крупного сложения надзиратель-женщина легко подтолкнула в комнату нескладную сгорбленную зечку. Заключенная остановилась в дверях, держа руки за спиной, и с опаской взглянула на приехавшего из городка следователя. Ничего хорошего от жизни она уже не ждала, поэтому молилась только о том, как бы ей не добавили срок.
   Тычинский заметил, что трехгодичное пребывание за колючей проволокой изменило женщину не в лучшую сторону. Она и раньше-то не была красавицей - фигура похожая на кеглю, голова постоянно втянутая в плечи и взгляд затравленного собаками зверька.
   Зона усилила многократно все эти ее непривлекательные черты. Бесформенная мешкообразная юбка, кофта узковатая в груди, темный платок, а главное потухшие глаза делали Анну Степановну еще более похожей на древнюю старуху, хотя ей было-то всего немногим за пятьдесят.
   Тычинский подумал о том, что, вероятно, дочь Надежда унаследовала свое природное обаяние и красоту от покойного своего отца - Афанасия. Живого его Тычинскому не приходилось видеть - только труп на полу в ванной.
   Но, расследуя дело об убийстве, он видел фотографии, сделанные еще в то время когда Анна Степановна и ее муж только-только поженились, были молодыми и фотографировались на фоне их, тогда еще наполовину деревянного города. Тычинский отметил, что отец Надежды Костаровой и ее мать были довольно таки странной, не подходящей друг к другу парой - он высокий, видный, с точеными чертами лица, а она маленькая, неказистая, даже на фото испуганно втянувшая голову в плечи. Анна Степановна так и стояла возле двери, ожидая указаний. Конвоир - усатая женщина, похожая на переодетого мужчину спросила баском:
   - Я могу идти?
   - Да-да, - кивнул Тычинский ей, - идите.
   Конвоирша улыбнулась желтым оскалом и вышла из комнаты. Когда за надзирательницей закрылась тяжелая стальная дверь, Тычинский обратился к Анне Степановне:
   - Проходите, пожалуйста, присаживайтесь на табурет.
   Заключенная безмолвно покорилась, прошла села на привинченную к полу табуретку и опустила голову.
   - Вы меня не узнали, Анна Степановна? - спросил Тычинский.
   - Узнала, - тихо ответила женщина, - вы следователь, который вел мое дело.
   - Да, вы, Анна Степановна, я вел ваше дело, - подтвердил Тычинский.
   Он специально полностью произносил имя и отчество заключенной, потому что знал, что здесь ее, кроме как по фамилии, редко называют. Таким образом Тычинский пытался расположить женщину к себе, что иногда срабатывало, а иногда и нет. Но она сидела, как изваяние, не шевелясь, глядя в не крашенные доски пола.
   - Как ваши дела? - спросил Тычинский.
   - Спасибо, хорошо, - ответила Анна Степановна.
   - Как кормят? - спросил Тычинский.
   - Как везде, - ответила Костарова.
   Тычинский вел ничего не значащую беседу, а Анна Степановна безразлично отвечала на его вопросы. Ей хотелось, чтобы этот человек поскорее ушел, чтобы не смотрел на нее и не спрашивал какие-то глупости - как кормят и как она живет?
   Ведь его интересовало не это, а что-то другое, иначе бы он не приехал. Она понимала, что сейчас он скажет то, зачем сюда приехал следователь и боялась этого. Ей казалось, что опять случилось что-то плохое, потому что ничего хорошего она от жизни и не ждала. Тычинский, видя, что женщину расшевелить трудно, открыл свою папку, взглянул на находящиеся внутри бумаги и сказал:
   - Анна Степановна, я действительно три года назад вел ваше дело. Вел его внимательно, если вы помните. Но недавно в поле зрения попались некоторые факты, которые меня заинтересовали и немного насторожили. Я бы очень попросил вас с полной серьезностью и вниманием отнестись к нашему разговору, потому что от этого зависит ваша дальнейшая судьба.
   Мама Надежды молча кивнула, глядя по-прежнему на носки своих кирзовых сапог. Тычинский подумал о том, что все-таки как-то уж очень резво он взял быка за рога, сразу стал говорить о делах, а не разрядил казенную обстановку шуткой, не передал привет из дома. И тогда он предложил женщине:
   - Может быть, хотите кофе? У меня есть в термосе кипяток и с собой пакетики растворимого кофе. Вы какой любите больше со сливками или черный?
   - Я давно кофе не пила, - ответила Анна Степановна, - и дома не очень-то его любила.
   - Хорошо, тогда может быть, чаю? - спросил Тычинский.
   Мать Надежды ничего не ответила, посмотрела на следователя долгим печальным взглядом и потом отвела глаза на зарешеченное окошко, за которым уже густели питерские сумерки. Во взгляде ее отразилась такая тоска, что Тычинский понял - чай с ним она пить не будет.
   - Что ж, если не хотите и чаю, тогда давайте тогда вернемся к нашему делу, - сказал он, листая бумаги в своей папке. - Не так давно ко мне заходила ваша дочь Надежда.
   При звуке имени своей дочери мускулы на лице Анна Степановны вздрогнули, веки приподнялись и женщина чуть-чуть ожила. Тычинский намеренно сделал паузу, дабы дать возможность заключенной почувствовать ту позитивную энергию, которую несет любая весть с воли.
   Он не спешил продолжить говорить дальше, предполагая, что Анна Степановна сама сейчас задаст вопрос о дочери. Но она не задала. На мгновение вспыхнувшая в ее глазах жизнь тут же погасла и Анна Степановна снова превратилась в каменное изваяние. Пришлось Тычинскому продолжать разговор самому:
   - Так вот, как я уже сказал, ваша дочь недавно заходила ко мне в кабинет и поведала одну интересную историю. Она сказала мне, что вашего мужа, якобы, убили не вы, Анна Степановна, а ее нынешний супруг Владимир Костаров. А вы сознательно оговорили себя, стараясь оградить свою дочь от наказания, потому что думали, что убийство совершила она.
   Анна Степановна опустила голову еще ниже, что затрудняло Тычинскому слежение за реакцией ее малоподвижного лица на излагаемые им факты. Следователь так и не увидел, как прореагировала на это его необычное сообщение Костарова, поэтому решил продолжить:
   - Если Надежда сказала мне правду, значит, вы четвертый год безвинно находитесь за решеткой.
   Анна Степановна ничего на это не ответила. Тогда Тычинский решил поставить вопрос прямо в лоб, чтобы получить на него четкий и ясный ответ:
   - Так кто же убил вашего мужа? - спросил Тычинский. - Ваш зять или все-таки вы?
   - Это я его убила, - тихо ответила мать Надежды.
   - А почему же Надежда говорит, что вы взяли вину на себя, а на самом деле убил вашего мужа Владимир Костаров? - спросил Тычинский.
   - Я не знаю, - ответила Анна Степановна.
   - Надежда мне сказала, что вы вернулись с работы и обнаружили в ванной труп мужа, - продолжил следователь, - это было так?
   - Не так, - ответила Зайцева, - я пришла с работы, мой муж был дома. Я сказала ему, чтобы он вернул мне деньги, а он не вернул. Мы стали скандалить, я его ударила молотком и убила. Он украл наши деньги, которые я копила для дочери и я его убила.
   - А мне Надежда говорила, что вы не убивали своего мужа, а взяли вину на себя из-за того, что думали, будто бы ваша дочь совершила это убийство, - продолжил Тычинский, - и хотели ее спасти от тюрьмы! Так ли это, Анна Степановна? Только скажите так или не так?
   - Вы только за этим приехали сюда? - спросила Анна Степановна.
   - Нет, не только за этим, - ответил Тычинский, - тут отбывает наказание одна женщина, она проходит у нас как свидетель по делу об ограблении кассира городской поликлиники. Сидит она за неоднократную кражу одежды на рынке. Вот недавно прислала письмо, что готова сотрудничать со следствием и дать показания по делу, которое у нас до сих пор не раскрыто. Вот я и приехал. Возможно, теперь с ее помощью найдем грабителя, который оставил без зарплаты в прошлом году всех городских врачей. А этой женщине помощь нам зачтется, попадет под амнистию, выйдет пораньше.
   Анна Степановна даже не кивнула головой. Было непонятно слушает ли она вообще, что ей говорит следователь или думает о своем.
   - А с вами я попутно решил поговорить, - сказал Тычинский, - чтобы поставить все точки над "и", как говорится. Я бы не стал, конечно, даже заводить эту тему, если бы еще тогда, три года назад у меня не возникли какие-то сомнения. Помните, ведь никто из соседей ничего не слышал утром, в то время, когда вы предположительно подрались с мужем и ударили его молотком? Согласитесь, какой-то шум должен же был быть? Люди уже не спали, собирались на работу...
   - Не знаю я, - ответила Анна Степановна, - вы милиция, вы и разбирайтесь...
   - Мы и разбираемся, - сказал Тычинский, - а вот ночью был шум и соседи его слышали.
   - Наденька заходила ночью, а потом убежала, - монотонно ответила Анна Степановна, - потому что отец был пьяный, она его пьяного боялась. Она уже тогда с Вовой встречалась, к нему и ушла.
   - Так к нему или с ним? - спросил Тычинский. - Может быть, они вместе заходили к вам в квартиру?
   - Я не знаю, - безразлично произнесла она.
   - А вы постарайтесь вспомнить, - поднажал следователь.
   Зайцева не стала вспоминать. Она какое-то время помолчала, глядя в сторону, потом вдруг губы ее сжались в тонкую трубочку и она спросила:
   - Чего вам от меня еще нужно? Чего вы все копаете? Это я убила Афанасия, я! Я ведь созналась, я сижу, вас не трогаю, чего вам еще нужно? Зачем вы лезете ко мне в душу!
   - Я помочь вам хочу, - сказал Тычинский.
   - Не нужно мне от вас никакой помощи, - ответила Анна Степановна, покачивая головой, как китайский болванчик, - досижу как-нибудь свой срок и выйду. Обойдусь... Не верю я вам, не верю, что к вам Наденька приходила! Вы что-то затеваете и хотите меня впутать, вы хитрые! Но я не поддамся! Это я убила своего мужа! Я его, подлеца, ударила за то, что он у меня деньги украл, которые я по копеечке откладывала, собирала, чтобы дочери единственной образование дать! Чтобы моя девочка уехала навсегда из этого города проклятого, холодного! Я убила его, Я убила и нечего вам копаться, нечего! Ударила его молотком, он упал и сдох!
   Тычинский встал из-за стола, подошел к зарешеченному и закрытому отвесным деревянным щитом окну. Анна Степановна некоторое время негромко всхлипывала, сморкалась в платок, но слез хватило ненадолго. Следователь решил больше эту тему не поднимать. По правде говоря, он и сам уже устал за сегодняшний день, как собака.
   Тычинский прошелся по камере, сел обратно за стол, а Зайцева тем временем засунула платочек обратно в карман юбки.
   - Как она там живет Наденька? - печально спросила Анна Степановна. - Как она там без меня?
   - Нормально, - ответил Тычинский.
   По большому счету, он и не знал как она живет. То, что она с мужем не ладит, Тычинский решил матери не рассказывать. Тогда о чем говорить?
   - Погода у нас в городе плохая стояла эти дни, - сказал он, - буран целую неделю дул, даже в школе занятия отменили.
   Следователь заметил, что женщину не интересует ни буран, ни снегопад, ни даже если бы город целиком накрыло лавиной, ей было бы это безразлично. Ей нужны были только вести о дочери, которых Тычинский не привез. И следователь решил слукавить, чтобы немного порадовать впавшую в уныние женщину:
   - Да, я чуть не позабыл, Анна Степановна! Ведь Надежда вам подарок передала на Новый год!
   Глаза матери немного ожили и засверкали. Тычинский полез в свою сумку, перерывая лежащие там вещи, еще не зная что за подарок якобы "передала" матери Надя, пока не наткнулся на большую шоколадку с орехами, которую купил по дороге сюда, чтобы перекусить, если не найдет в Тосно столовой. Он достал шоколадку и увидел, что лицо Анны Степановны еще больше посветлело, руки ее задрожали, полезли в карман за платком и выронили его на пол.
   - Надежда не знала, что сюда в колонию еду, а когда узнала, то вот застала меня практически уже на перроне, - пояснил свою маленькую ложь Тычинский, - поэтому она успела купить только эту шоколадку прямо в привокзальном киоске. Шоколадка хорошая, с орехами. Так что, вот, с Новым годом вас, Анна Степановна!
   Тычинский не оправдывал убийство, но Зайцеву чисто по человечески и не сильно осуждал. Покойный муж ее был личностью отвратительной, алкаш и драчун, украл деньги, которые жена копила, работая на трех работах, чтобы дать дочери образование и моментально пропил их. Такое простить было нелегко и поэтому чисто по человечески Анну Степановну можно было понять. Но закон есть закон.
   Женщина сидела, не решаясь протянуть руки, поэтому следователь нагнулся и положил ей шоколадку прямо в руки, сложенные на коленях. У Анны Степановны по лицу потекли практически сухие слезы.
   - Почему же она мне не пишет-то совсем? - спросила женщина.
   Тычинский растерялся, не зная, что ответить. Он вспомнил - Надежда говорила, что не пишет матери, потому что ей стыдно за то, что мать вроде как за нее наказание отбывает. Тычинский совсем запутался. Опереться на версию убийства Надежды он не мог, потому что Анна Степановна ее опровергла. А если все-таки она убила мужа, а не Вова Костаров, то почему тогда Надя не пишет? Черт ногу сломит в этой истории. Но он разберется. Возможно, старший лейтенант Федько бы не стал копаться в мелочах, но Тычинский был настырен и внимателен к мелочам. Не терпел, если что-то в общую картину не вписывалось, старался разобраться.
   - Не знаю почему не пишет, наверное, нет времени, - ответил он ей.
   - Нет времени, - как заколдованная повторила Анна Степановна, - вы ей скажите, ведь мне многого не надо. Раз в полгода пару строчек напишет, для матери утешение.
   - Хорошо, - пообещал Тычинский, - когда я ее увижу, то скажу ей обязательно, чтобы вам писала.
   Анна Степановна молча кивнула, поглаживая шоколадку, которая по ее мнению еще хранила тепло рук ее дочери. Следователь застегнул свою сумку и подумал о том, что история эта, конечно, смутная, но пока ему не зацепить никакую ниточку, чтобы дотянуться до правды. Надо было что-то еще сказать на прощание, но что говорить Тычинский не знал.
   - Ну, что ж, - сказал Тычинский, поднимаясь, - поеду я домой, надо еще на Новый год успеть к семье.
   Анна Степановна ничего не ответила, продолжала сидеть, поглаживая обмороженными руками цветастую обертку шоколадки и думая о дочери. Следователь попрощался и вышел.
   Анна Степановна осталась сидеть одна в комнате для допросов. Через несколько секунд за ней пришла конвоир, подняла с табуретки и выпроводила в зону. Выйдя на воздух, Анна Степановна присела в курилке на скамеечку и задумалась.
   Зачем приезжал этот милиционер? Чего он хотел от нее? Да, это не она убила своего мужа Афанасия Зайцева. Но она никогда и никому в этом не сознается. Пусть все будет так, как оно идет. Ей и на волю-то не хочется, стыдно дочери в глаза смотреть. Как она там, девочка? Небось трудится так же, как мать день и ночь и никакого просвета. И ничего не смогла Анна Степановна для не сделать... ничего...
   Думы внезапно прервала смотрящая за отрядом здоровенная бабища по кличке Вася. Она ладошкой, похожей на совковую лопату сильно толкнула Анну Степановну в лоб и пробасила ей командным тоном:
   - Ты че уснула, что ли тут, лахудра? В бараке бардак, быстро поднялась и на счет раз-два-три бегом убираться, кошелка старая!
   Анна Степановна торопливо вскочила, по опыту зная, что с этой бабищей с мужским именем Вася, сидящую за двойное убийство и вооруженный грабеж, лучше не спорить и поспешила ко входу в барак.
   - А ну, стой! - приказала Вася. - Иди сюда!
   Анна Степановна подошла.
   - Че в кармане оттопырилось, дай-ка позырить! - приказала она.
   Анна Степановна нехотя достала шоколадку.
   - Опа! - удивилась Вася. - Откуда такой подогрев? Ты чего со свиданки, что ли приканала?
   - Дочь прислала на Новый год, - объяснила Анна Степановна, - не забирай, пожалуйста...
   - Ты че, дешевка, правил не знаешь? - заорала на нее Вася. - В общак все пойдет, поняла?
   И она сунула себе за пазуху шоколад, повернулась кругом и вразвалочку пошла прочь.
   - Хотя бы обертку отдай, - попросила Анна Степановна.
   Она знала, что ни в какой общак этот шоколад не пойдет, а вечером его сожрут за чефиром Вася и ее подруги. Впрочем, ей и не так дорог был этот шоколад, как цветастая обертка, которой, она верила, еще недавно касались руки ее дочери. Вася остановилась, достала шоколадку, развернула ее, оставив a фольге, скомкала обертку и кинула на грязный плац.
   - На, жри скотина, - сказала она усмехнувшись и пошла себе дальше.
   Анна Степановна подошла к скомканной бумажке, нагнулась, подняла ее, прижала к груди, разгладила и спрятала поближе к сердцу.

4

   Тычинский приехал домой, с утра отчитался о командировке и до обеда с головой погрузился в работу, которой накопилось достаточно пока он был в Питере. Отобедав в кабинете принесенной из дома холодной гречкой с олениной, приготовленной женой Верой, он стал заниматься поиском адреса того самого человека, на которого ему дала показания заключенная по поводу ограбления кассира горбольницы.
   Отыскав адрес, он съездил по нему в надежде поймать на месте подозреваемого, но дверь открыла перепуганная женщина и сообщила, что ее сын, подозреваемый, живет где-то в другом месте, о котором она ничего не знает. Раздосадованный Тычинский вернулся в отдел и обнаружил, что его ждет в коридоре Надежда Костарова.
   Следователь, который внутренне ожидал ее появления, виду, конечно, не подал, а пригласил ее пройти в кабинет, присесть и подождать, пока он закончит с бумагами. Тычинскому неловко было признаться даже самому себе, но ему хотелось увидеть Надежду. Отчего-то когда она приходила, у него поднималось настроение, в ее компании он чувствовал себя уютно и хорошо. Следователь сложил бумаги в папку, убрал их в сейф, повернулся к Надежде и спросил:
   - Ну и что вы хотите рассказать мне на этот раз? Только покороче, я только что из командировки, у меня масса дел.
   Надя смотрела в сторону, кусала губы и нервно теребила ручку своей довольно неказистой на вид дамской сумочки. Тычинский понял, что она готовится сообщить ему еще что-то новое. А Тычинскому не терпелось ошарашить Надежду рассказом о том, как он побывал у ее матери. Но пока он молчал и ждал, что она ему на этот раз скажет.
   - Помните, в прошлый раз вы сказали мне, что если будет заведено дело на моего мужа, то возможно и я попаду за решетку? - спросила она.
   - Было такое, говорил, - кивнул Тычинский, деловито что-то строча ручкой на листе бумаги.
   - Так вот, я согласна, - выпалила Надежда.
   - С чем согласна? - не понял Тычинский или сделал вид, что не понял.
   - Я согласна сесть в тюрьму, - пояснила Надя.
   - Вот как? - удивился Тычинский и поднял на нее глаза.
   - Понимаете, - продолжила Надежда, - я... меня давит этот груз, это вранье мое, вот тут, в сердце, я не могу больше так жить! Еще личная жизнь не заладилась, хоть вешайся!
   В этот момент дверь в кабинет отворилась, зашел старший лейтенант Редко. Увидев у Тычинского Надежду, он остановился и спросил:
   - Не помешаю?
   - Не помешаешь, старший лейтенант, проходи, - ответил Тычинский и представил его Наде, - мой коллега, следователь Федько. Он в курсе вашего дела, пусть тоже послушает.
   Надежда кивнула и продолжила:
   - Я вам расскажу, все как на самом деле тогда было. И вы все поймете. Поймете, что я не соврала. Вы мне поверите.
   Она поперхнулась, закашлялась и побледнела.
   - Успокойтесь, пожалуйста, попейте воды, - торопливо предложил Тычинский.
   Он встал из-за стола, быстро подошел к графину стоящему на окне, налил в казенный граненый стакан воды и подал его девушке. Надя жадными большими глотками выпила половину, непроизвольно всхлипнула и поставила недопитый стакан на стол к Тычинскому. Он убрал его снова на окно.
   - Успокоились?
   - Да, - ответила Надежда.
   - Ну и хорошо, - сказал Тычинский.
   - Вы сказали, что у вас мало времени, - вымолвила она, глядя ему в глаза, - но если я расскажу не все, то вы не поймете.
   - Я буду вас слушать, - терпеливо пообещал Тычинский, - сколько нужно.
   - Просто есть такие вещи, - продолжила Надя, - о которых мне было стыдно в прошлый раз вам говорить. Но если я не расскажу все в подробностях, то вы не поймете из-за чего все случилось именно так, как я вам расскажу.
   Она сделала паузу, вдохнула воздух, посмотрела на висящий на стене календарь с летним видом их родного города, зажатого со всех сторон горами.
   - Вы помните, - начала она, - я говорила, что мой отец маму никогда не любил. Он всегда на нее только грубыми словами говорил, дрался, а как женщина она вообще была ему противна. Он постоянно это говорил ей, я слышала с самого детства. Унижал ее, говорил, что она жирная и страшная, что не руки у нее, а лапы куриные, не лицо, а пятка заскорузлая. Да, вот так именно и говорил. Пока я маленькая была, он все по любовницам бегал, дома мы его редко видели. Мама скрывала от меня, что у него любовницы есть, говорила, что, мол, отец на работе был в ночную, а я то знала, что он нигде не работает. Но виду не подавала, чтобы маму не расстраивать. Но потом, когда он окончательно спился, его любовницы все выгнали и стал он дома жить. А я в это время как раз уже повзрослела, мне семнадцать лет тогда было. И вот сначала я заметила, что он подглядывает, когда я переодеваюсь, извините...
   Надежда покраснела и закрыла лицо руками. Тычинский и Федько переглянулись, но ничего не сказали, чтобы не сбить девушку с мысли. Надя некоторое время хранила молчание, но потом помотала головой и продолжила:
   - Я заметила, что он норовит постоянно схватить меня как бы случайно то за грудь, то ущипнет за ягодицы. Я сначала этому значения не придавала, отец все-таки. Но потом заметила, что делает он все это не по отечески вовсе.
   Надежда снова перевела дух и Тычинский заметил, что руки ее сильно дрожат. Конечно, нелегко такие вещи рассказывать про родного отца.
   - Задвижку в ванной он нарочно сломал, чтобы как бы невзначай заглянуть, когда я душ принимаю, - продолжила Надежда, - а однажды ночью я легла спать, а он ко мне в кровать залез в одних трусах и стал везде лапать, лез целоваться. Я испугалась и к маме в садик убежала. Мама там ночным сторожем работала. А отец пришел, кричал, чтобы я вернулась домой. Он в кровати меня уговаривал, чтобы я... нет, не могу я об этом говорить... мне стыдно...
   Она закрыла глаза ладонями. Тычинский и Федько обменялись взглядами и старший лейтенант изобразил гримасу, обозначающую: "Во как оно бывает!".
   - Не волнуйтесь, Надежда, рассказывайте дальше, - попросил Тычинский, - суть мы уже поняли, подробностей не нужно. А о том, о чем вам говорить неприятно, не говорите.
   - Незадолго до всего этого кошмара у меня как раз Вова появился, - продолжила Надежда, - я в танцевальный кружок ходила заниматься в Дом Культуры. И поэтому меня на дискотеки бесплатно пускали. Мы там с Вовой и познакомились. Он только что с армии пришел, был такой весь из себя. Всех наших местных хулиганов гонял, я в него влюбилась без памяти. Мы встречались с ним, гуляли, ну, и сами понимаете, целовались. Однажды он меня к другу пригласил, мы посидели вместе, а друг этот его потому ушел куда-то по делам и мы вдвоем остались. Я уже знала, к чему все это приведет, страшно боялась, но знала, что если у нас "этого" не случится, то его потеряю. Мы с ним уже о свадьбе тогда подумывали, я и решилась на этот шаг. А когда Вова ко мне полез с "этим", я отца вспомнила, как он ко мне лез в кровать, и мне так стало противно, что меня вырвало. Я ждала, что близость первая моя будет, как сон какой-то, как рай, а получилась грязи и стыд. Вова тогда растерялся, удивился, расстроился. Он-то думал, что это он мне омерзителен. Я хотела ему объяснить, но как сказать? Как сказать, что к тебе собственный отец пристает? Извините, что я вам все это рассказываю, но иначе не будет понятно, отчего дальше вся эта цепочка выстроилась.
   - Ничего, ничего, Надежда, это наша работа, мы и не такое иногда выслушиваем, - ответил Тычинский.
   - Тем более, теперь все это уже не будет тайной, - сказала Надежда, - ведь если суд состоится, то придется все это снова рассказывать принародно. Ну и что, сяду в тюрьму, а потому не вернусь сюда.
   - Погодите, Надежда, никто вас пока сажать не собирается, - сказал ей Тычинский, - продолжайте рассказывать.
   - Вот Вова стал у меня допытываться, почему, мол, у тебя такая реакция на все это? - стала рассказывать дальше Надежда. - Вопросы задавал, был ли у меня кто-то до него или не был? Я молчала и тогда он рассердился, сказал, что если я что-то скрываю, то значит... ну, в общем... я гулящая. Я тогда заплакала, потому что у меня до Вовы никого не было, я и не целовалась-то никогда. У меня истерика случилась, не выдержала я и все ему выпалила про отца. Он поверить не мог, сразу подскочил и закричал, что убьет его!
   Надежда вдохнула воздух, задержала его внутри и резко выдохнула, чтобы не расплакаться в самый ответственный момент рассказа.
   - Я испугалась, - сказала она, - но Вову успокоила, сказала, что мне нужно привыкнуть к нему, ведь я его люблю и тогда у нас все будет хорошо. Вова вроде успокоился, но, как оказалось, все в себе затаил. А на следующий день еще так случилось, что мой отец у мамы наши деньги украл. Все ее сбережения стащил, которые мать копила, чтобы меня учиться отправить. Когда она его попросила вернуть, то он ее избил. Тогда я маме пообещала, что поговорю с отцом насчет денег. Мы с Вовой как обычно гуляли до полуночи, в подъезде стояли, целовались, а потом я зашла по просьбе матери, чтобы, если отец спит, проверить его карманы. Боялась я отца, страшно мне было, поэтому Вову своего я попросила на кухне посидеть, посторожить пока я деньги искать буду. Думала отец мамины деньги с собой носит. Но ничего я у него не нашла. Я маме позвонила на работу из коридора, ей рассказала, что деньги не нашла. А когда трубку положила, то услышала шаги. Вижу, отец проснулся и идет ко мне. Пьяный, шатается. Увидел меня и говорит, мол, иди ко мне дочка, я тебя поцелую. Тут Володя выскочил в коридор и как двинул ему в лицо кулаком. И сам стал кричать, что если меня мой отец хоть пальцем тронет, хоть подойдет ближе метра, то он, Володя, ему кишки выпустит. Они сцепились, я от ужаса и пискнуть не могла. Володя сильнее был, толкнул отца опять. Папа упал в ванную и схватился за молоток. А Володя, он в пограничниках служил, молоток выхватил у него из руки, да как даст наотмашь моему отцу, тот и рухнул на пол. И лежит, не двигается. Мы с Володей очень тогда испугались, выскочили, убежали, даже входную дверь не закрыли. А утром я пришла к дому, а мне соседка говорит, мол, мамка твоя папку убила. Она на себя вину взяла, потому что думала, что я отца молотком ударила. Вот и вся история.
   - Деньги-то не нашли из маминой заначки? - спросил Федько.
   - Нет, - ответил Тычинский, - может быть, их отец где-то вне дома спрятал. Не нашли их, ведь у трупа не спросишь куда он их подевал.
   - Перед судом маму выпустили, вы же помните, вы сами ее из СИЗО отпустили, она дома жила, - продолжила Надя, - я ей не рассказала, как на самом деле все случилось той ночью. А она и не спрашивала. Она так и думает до сих пор, что это я отца убила. Про Володьку она ничего не знает, я ей не сказала. Мама мне говорила, что ее жизнь все равно ничего не стоит, а моя только начинается и она хочет меня счастливой видеть. Мама знала, что мы с Володькой друг друга любим, боялась, что он на мне не женится, если узнает, что это я отца на тот свет отправила. Знала бы она, что это Володя отца убил не взяла бы тогда на себя это убийство. Хотя, нет, наверное, моя мама точно так же бы и поступила, чтобы нас спасти. Она у меня святая. Мама мне говорила, не плачь, дочка, мне большого срока не дадут, я уже не молодая, да вся в болячках. Просила у меня прощения, что не смогла мне помочь в жизни пробиться, как хотела.
   Надя опять закрыла глаза руками и между пальцев у нее потекли слезы. Тычинский и Федько не знали, как на это реагировать, сидели и переглядывались. Надя взяла себя в руки, вытерла слезы платком и закончила свое повествование:
   - Вот теперь я вам все рассказала, а вы уже решайте, что со мной делать.
   - А что нам с тобой делать? - переспросил Тычинский. - С твоих слов ты вроде как и не виновата. Но это твоя версия случившегося, а нам нужно еще и мужа твоего показания взять.
   - Так возьмите, - предложила Надежда.
   - Возьмем, - кивнул Тычинский, - но вряд ли это что-то изменит, потому что мама твоя этот твой рассказ скорее всего не подтвердит.
   - Почему вы так считаете? - удивилась Надежда.
   - Я был у нее недавно, - ответил Тычинский, - и мы разговаривали на эту тему.
   - Как были? - удивилась Надежда. - Где?
   - В колонии, - ответил Тычинский, - в Ленинградской области.
   - А зачем вы туда ездили? - спросила Надежда. - Из-за того, что я вам раньше рассказала?
   - Нет, у меня было другое дело, но попутно я с твоей мамой повидался, - ответил Тычинский, - пересказал ей твой рассказ в подробностях.
   - А она? - расширив глаза, спросила Надя.
   - А она мне сказала, что это она мужа своего убила, - поведал Тычинский, - и от своих показаний не собирается отказываться ни при каких обстоятельствах.
   - Почему вы мне не сказали о том, что поедете в колонию? - с обидой спросила Надежда.
   - Эта поездка неожиданно получилась, - ответил Тычинский, - но ты не волнуйся, я от тебя матери передал сувенир - шоколадку. Подарок к Новому году.
   - Спасибо вам, - растерянно Надежда, - сколько я вам должна?
   - Нисколько, - отрицательно покачал головой Тычинский, - ты бы лучше матери почаще писала. А то она мне жаловалась, что ты ей не пишешь совсем.
   - Я к ней лучше сама съезжу, - тихо ответила Надежда, - а не пишу я ей, потому что стыдно. Стыдно мне, понимаете? Я же вам говорила уже, я родную мать предала, на дурака, своего мужа сменяла!
   - Да, Надежда, история твоя и сама по себе не простая, - сказал Тычинский, - ты иди сейчас домой, а мы с коллегой покумекаем, как тебе и твоей маме можно помочь. Ты сейчас с мужем в квартире живешь?
   - Нет, я ушла от него в ту однокомнатную квартиру, где мы с мамой жили, - ответила Надя.
   - Вот вечером сядь и напиши все, что нам тут рассказала, - посоветовал Тычинский, - и мне завтра принеси, ладно. И мы уже будем решать все вместе как нам лучше поступить.
   - Хорошо, - кивнула Надя, - я вам занесу показания, возьму отгулы на работе и поеду к маме в колонию.
   - Гляди, Новый год на носу, - сказал Тычинский, - не успеешь вернуться домой.
   - А к кому мне сюда возвращаться? - грустно спросила Надежда. - Самый дорогой, самый близкий мой человек там. К ней я и поеду.
   Она поднялась со стула и добавила:
   - Спасибо вам.
   - Пока не за что, - ответил Тычинский, провожая Надю до дверей, - мы с вами договорились, что вы завтра ко мне с утра с написанными показаниями придете.
   Надежда молча кивнула и скрылась за дверью.

5

   - Ну, что мыслишь, старший лейтенант, относительно нового мотива убийства гражданина Зайцева? - спросил Тычинский, когда Надя ушла.
   - А не врет она? - с сомнением спросил Федько. - Что-то я ей не верю.
   - Для чего ей врать? - пожал плечами Тычинский. - Какие у нее для этого побудительные мотивы?
   - Не знаю, - ответил Федько, - мало ли какие... Вот ты и разберись, раз она к тебе ходит!
   - Я и пытаюсь разобраться, - сказал Тычинский, - я думаю, ведь что-то ей должно двигать, что она к нам уже не в первый раз пришла? Давай допустим такой вариант. Например, поссорилась она с мужем и решила ему отомстить, засадив его за решетку. Может такое быть?
   - Может, почему же нет, - согласился Федько.
   - Придумала она всю эту историю и к нам пришла, - продолжил рассуждения Тычинский. - Но ведь она, наговаривая на мужа и себя подставляет. Я же ей уже объяснял, что дело может повернуться так, что ей самой придется понести наказание либо за соучастие в убийстве, либо за лжесвидетельство на суде над ее матерью. Но она сегодня снова пришла и на своем настаивает. Помнишь, что она сказала в самом начале нашей беседы? Мол, готова сесть на нары вместо матери. Не слишком ли опасное для самой себя наказание придумала для мужа - самой садиться на нары?
   - А ты полагаешь, что ее совесть замучила, что мать в колонии сидит безвинно? - с сомнением вопросил Федько. - И теперь она хочет оправдаться?
   - А почему бы и нет?
   - Не верю я в муки совести, - с легкой усмешкой ответил Федько, - насмотрелся я за десять лет работы на всяких аферистов, которые лапшу на уши вешают.
   - Слушай, старший лейтенант, у аферистов всегда выгода какая-то есть в том, что они плетут, - возразил Тычинский, - у Надежды какая выгода врать, скажи мне? В колонию попасть за лжесвидетельство? Или что?
   - Да, в этом ты, конечно, прав, выгоды у нее никакой нет, - согласился Федько, - но это только в том случае, если она не врет.
   - Вот так-то, - гордо выпрямился на стуле, довольный своими убедительными доводами Тычинский.
   - Гордиться-то особо нечем, - сказал Федько, - ведь если даже этот Вова Костаров убил отца Надежды, то доказать этого мы не сможем, улик-то никаких нет, а на одном обвинении этой девушки дела не построишь. Даже если мать ее откажется от своих показаний, этого недостаточно, чтобы посадить Костарова. Так что новые мотивы преступления, которые нам тут она поведала ничего не дают.
   - Да-а, - задумчиво произнес Тычинский, - в этом ты прав, но помочь ей все равно как-то нужно. От отца девчонка страдала, теперь муж ее мучает.
   - Я тебе честно скажу капитан свое мнение, - сказал Федько, - по моему, так Вову Костарова не за что на нары сажать. Он за свою любимую девушку заступился. Ну, не рассчитал силы и убил ее отца. По нынешним законам можно все это дело вообще на самооборону списать, если с хорошим адвокатом связаться. Сам подумай, ведь по показаниям Надежды отец ее сам себя так по отношению к ней повел, что не врезать ему было невозможно. Знаешь, вот я, например, когда за своей будущей женой Ленкой только ухаживать начал, жутко ее ревновал к каждому фонарному столбу. И представляю, если б она мне сказал, что, мол, мой тесть Иван Петрович до нее домогается. Я бы его за ноги с балкона свесил, пока бы дурная кровь из головы не вытекла.
   - Ты экстремист, - ответил ему Тычинский.
   - А как еще иначе поступать? - развел руками Федько. - Не в суд же идти такие вопросы решать. Их надо решать по мужски с глазу на глаз. Прижал к стене и объяснил.
   - Вот Костаров прижал, и объяснил, а объяснение и закончилось ударом молотка, - сделал вывод Тычинский.
   Федько осекся и задумался, а потом добавил:
   - Единственный выход на сегодняшний день - постараться как-то Зайцеву под амнистию подвести и выпустить пораньше. Мать выйдет, Надежда твоя не будет страдать, а Вова пусть гуляет. Он же не бомж, не бандит. Вообще он работает?
   - На руднике, - ответил Тычинский.
   - Вот видишь, - сказал Федько, - чего зря парня трясти? Если новые показания Надежды присовокупить к этому делу, то можно рассудить так, что мать Надежды действовала в состоянии аффекта. Подумай, шутка ли узнать, что собственный муж к дочери пристает с сексуальными поползновениями? На этой почве можно ее под амнистию подвести и срок скостить до минимума. Она как сидит, без нареканий?
   - Нормально, взысканий от администрации у нее нет, - ответил Тычинский, - работает хорошо. Пожалуй, можно попробовать ее амнистировать.
   - Да, это был бы самый лучший выход из создавшейся ситуации, - кивнул Федько, - ее мать бы вышла из тюрьмы и Надежде незачем бы стало себя терзать. А парня этого, ее мужа не стоит сажать. Пусть они в своей семье сами разбираются. Если бы мы всех мужей по заявлениям их жен сажали, то в городе, наверное, только мы бы с тобой, капитан, и остались.
   - Да, уж, - с сомнением усмехнулся Тычинский, - мы с тобой самые лучшие мужья.
   - Если ты так не считаешь, то я тебе скажу, что я самый лучший муж, - сказал Федько, - зарплату домой приношу, жене отдаю, с мужиками в гараже не пью до утра, жене не прикладываю по физиономии, тещу люблю и не гоняю с ружьем по двору. Что еще?
   - То, что ты перечисли, это, по-моему, нормальные человеческие отношения, - сказал Тычинский.
   - Ошибаешься, - ответил Федько, - это давно уже выходящие из ряда вон отношения.
   - Наверное я отстал от жизни, - сказал Тычинский.
   - Наверное, - согласился Федько.
   - У меня в прокуратуре связи есть, - сказал Тычинский, - в колонии, где Зайцева сидит я был, с начальством тамошним общался, нужно с нашим шефом поговорить, он поможет. Я займусь этим вопросом сразу после нового года.
   Федько тем временем усмехнулся, подмигнул и спросил:
   - Думаешь я не вижу, чего ты так стараешься, капитан? Понравилась тебе девчонка?
   Тычинский нахмурился и сурово посмотрел на старшего лейтенанта. Ничего ему не сказал. Только сурово посмотрел и погрозил пальцем.
   - Ой-ой, не гляди на меня так! - поднял руки вверх Федько. - Прости, я ошибся, она тебе не нравится, а это просто твой долг - помогать всем униженным и оскорбленным.
   - Да, это мой долг! - подтвердил Тычинский.
   Он подумал о том, что наверное это заметно, что Надежда ему в самом деле симпатична, раз уж Федько его подкалывает. Но ведь он не в плохом смысле, он не собирается за ней приударить, а просто она нравится ему как человек.
   "Утешай себя, утешай!", - подумал Федько и чтобы перевести тему, спросил:
   - Кстати, как там твоя черепашка поживает?
   - Нормально, - ответил Тычинский.
   - Ой, не пойму я, на фига тебе черепаха? - пожал плечами Федько. - Лучше бы собаку завели, если какое-то живое существо дома хотите иметь. От собаки хоть прок какой-то, она квартиру охраняет и хозяев от воров и бандитов, а от черепахи какой толк? Только свою капусту жрет и какает где попало.
   Тычинский ничего не ответил, потому что Федько был в чем-то прав. Действительно от черепашки не было никакой пользы, от воров она не защитит в случае нападения, на колени, как кошка не залезет и не замурчит. Но зато она была забавная, Тычинский любил смотреть как она медленно кушала капусту и прятала голову в свой панцирь, когда чего-нибудь боялась. Поэтому он ничего не ответил Федько, а склонился над своими бумагами.

6

   Перед Новым годом Вова Костаров решил совершить визит вежливости к родителям. Он не слишком жаловал эти походы, потому что считал себя человеком самостоятельным и недолюбливал, когда его кто-то поучал или лез со своими дурацкими советами.
   Родители Владимира, напротив, считали, что они должны предохранить сына от ошибок и всячески совали нос в его личную жизнь. Бесповоротно открестившись от встречи Нового года в узком семейном кругу, и решив справить его с местными легкодоступными женщинами и друганами, Вова пошел к родителям накануне праздника, чтобы исполнить свой сыновний долг - посидеть, зевая от скуки за "круглым" семейным столом и слушая маразматические, по его мнению, бредни папы и мамы.
   Одно лишь обстоятельство радовало его в этих гостях - мать для этих застолий постоянно пекла вкусные румяные пироги с рыбой или с мясом, которых Вовик за столом обжирался до отвала и всегда еще с собой забирал пару штук, а то и больше. Сколько давали. Токмо ради этих замечательных пирогов он готов был сносить мамашины упреки, что он никогда не звонит, заходит редко, что он не хочет жить нормально в браке со своей такой "прекрасной" женой и прочее, и тому подобное, что выводило Вовика из себя моментально.
   Но Вовику приходилось ходить к мамане еще и потому, что последнее время, чтобы досадить своей жене, он любил зайти к родителям иногда на халяву пообедать, набить пузо, как барабан. А потом гордо придти домой и ничего из того, что Надька наготовила, демонстративно не есть, тем самым демонстрируя, что он и без нее неплохо может обойтись в жизни.
   По дороге к родителям Вова купил в магазине бутылку водки, а когда вышел, то встретил возле ларька своих друганов. Они, увидев у него в кармане "пузырь" немедленно позвали его загудеть с ними в гараже. В другой раз Вован пошел бы с ними, но сегодня он деликатно отказался, сославшись на визит вежливости к маме, а, попросту говоря, послал их на х..., сообщив, что идет в "берлогу к предкам".
   Друганы в накладе не остались и весело отматерилии его тоже. Вова распрощался с ними, подошел к дому, где он провел детство "золотое", зашел в подъезд и стал с неохотой подниматься по лестнице подъезда. С одной стороны его очень тяготил предстоящий скучный вечер, а с другой еще с первого этажа в нос ударил аппетитный запах мамкиных пирожков, который он с наслаждением втянул носом. Поднявшись на пятый этаж, где жили родители, он остановился ненадолго и потом позвонил в звонок. Дверь открыла мама, распахнула ее и стала заглядывать за спину Владимиру.
   - А где же Наденька? - с удивлением спросила она. - Мы вас обоих ждали...
   - Может быть, вы ее одну ждали, блин? - заведенный с полтычка, спросил Владимир. - Может, я вообще сюда зря пришел? Скажи, я уйду!
   Вот так, пришел любимый сын, а она за спину заглядывает - где его жена! Не успел придти, как его уже стараются вывести из себя!
   - Зачем же ты так, Вова? - растерялась мать. - Я просто узнать хотела где она.
   - На работе, - неприветливо буркнул Вова и прошел в коридор.
   Мама, явно не удовлетворенная его ответом, затворила за ним дверь и спросила:
   - Она и попозже не придет что ли?
   - Не придет, мамаша, не придет, у нее работа допоздна, - ответил Вова, - без нее посидим неплохо. И хватит уже, а то я уйду.
   - Ну, что же, ладно, раз работа тогда что же делать, - сказала мать, - ты раздевайся, проходи, я побегу на кухню, а то у меня там жаркое подгорит.
   Вова заметил, что мать что-то лукавит, глазки отводит и про Надьку сразу заговорила. Ох, не к добру это. Никак она опять задумала воспитательные беседы вести. Если только она свой рот откроет, то он сразу удалится из этого семейного родового гнезда.
   В коридоре мать, выйдя из зала, сменил батя - человек с отсутствующим взглядом, высокий, сухощавый, всю жизнь проработавший в горе и до сих пор горбатящийся на производстве.
   - Здорова, батя! - сказал Вован, протягивая отцу руку.
   С отцом у него были хорошие отношения, потому что батя никогда не лез в его жизнь, и казалось, что ему вообще было все по барабану все. На самом деле дело обстояло не так, просто отец делал для двух своих сыновей -Вовы и Антона, все, что мог, впахивал в своей горе, чтобы его дети не голодали, вот и все. А вести с ними душеспасительные беседы он не мог, ввиду низкого своего уровня знаний. Зато он много работал.
   - Где "умник"? - спросил Вован.
   - У себя в комнате сидит, - ответил отец, - что-то там в своем Интернете смотрит, телефон занят все время у нас.
   - Дал бы ему по шее, - сказал Вован, - да и все проблемы!
   - Пусть занимается, авось умнее нас будет, когда выучится, - сказал отец.
   - Я и сам себя дурнее него не считаю, - ответил отцу с наездом Вовик, - что оно дает, это образование? Я и без образования свои бабки заработаю, побольше чем некоторые с институтом. Еще не хватало над учебниками сидеть, время зря тратить, блин.
   "Умником" презрительно называл Володя своего младшего брата Антона, который пошел, как считал Вован, не в их породу, был инфантильным, в футбол не играл, предпочитая спортивным играм с детства книжки дурацкие. В библиотеке просиживал, как какая-нибудь крыса канцелярская, вместо того, чтобы нормально, как все пацаны в войнушку поиграть на улице.
   Вот теперь еще раскрутил родаков на компьютер и чего-то там все печатает, рисует, в Интернете лазит. Что это за Интернет такой Вова не знал, но краем уха слышал только, что там можно посмотреть порнушку, поэтому полагал, что младший брат его этим и занимается.
   Антон летом заканчивал одиннадцатый класс и собирался поступать в институт, что вообще выводило Владимира из рамок его самообладания. Этого желания младшого Володя в категорической форме не одобрял, потому что он сам был решительно против всяких образований. Родители же собирались Антона кормить, пока младшой не закончит свой ВУЗ. Это их намерение казалось Вове несправедливым и оскорбительным по отношению к нему, старшему сыну.
   Значит, Вова будет пахать на руднике, зарабатывать себе на хлеб, а этот хлыщ малолетний мороженное с шоколадом будет жрать в Москве или в Питере, а родители ему будут слать бабки каждый месяц! А как же тогда он, Вова, будет жить, ему, ведь тоже деньги нужны? Почему Антон будет дурака валять где-то в институте, а он, Вован должен кишки рвать на производстве? Пусть и "мелкий" тоже идет на рудник, а в вечернее время учиться в филиале какого-нибудь института, которых в последнее время расплодилось немерено даже в их маленьком городке.
   - На, батяня, поставь, пузырь в морозилку, - сказал Вован отцу, протягивая ему бутылку водки, - а я пойду пока "умника" навещу.
   Отец взял бутылку из рук сына и побрел на кухню, где возилась мать. Вовик отворил дверь в комнату, где, ссутулившись перед компьютером, сидел его брат Антон. Они были совершенно не похожи друг на друга - Вовик был крепкого сложения, с широким скуластым лицом, а Антон - сутулый субтильный тип в больших очках, которые он вечно поправлял указательным пальцем на своем большом картошкообразном носу. Раньше в этой маленькой комнате они ютились вдвоем, а теперь Антон стал единоправным хозяином помещения, что отчего-то тоже Вована раздражало, хотя у него была большая жилплощадь, доставшаяся ему в наследство от дедушки по маминой линии.
   - Привет, задрот, - с легкой долей презрения сказал брату Вован.
   Он вообще не любил очкариков и стыдился, что его родной брат относится к братии умников, которые корпят над книгами, что, по мнению старшего брата, как мы уже и говорили, было бесполезной тратой времени и сил. Антон в детстве неоднократно битый старшим имел определенную субординацию, поэтому на оскорбительное для себя приветствие ответил только кивком.
   - Ты чего тут, блин, со своим железным другом сидя, разговаривать совсем разучился? - спросил Вовик, усаживаясь на диван.
   - Здравствуй, - натужно выдавил Антон.
   Он в свою очередь брата недолюбливал, считая его быдлом и памятуя все шишки и синяки, которыми за всю жизнь наградил его братишка. Но ни противопоставить его силе свою силу, или просто даже возразить Антон не мог, потому что старший брат запросто и сейчас мог свернуть его в бараний рог.
   Вова знал, что Антон ничего против него ни вякнет, поэтому продолжал куражиться над малодушным и трусливым братцем.
   - Че за пидара очкастого ты тут повесил? - спросил Вова ткнув на плакат с которого глядел улыбаясь худощавый человек в очках с семитским профилем.
   - Это основатель самой крупной компании по производству программного обеспечения, - ответил Антон.
   - Ты че от него фанатеешь? - спросил Вован.
   - Да, - выдавил младший брат.
   - Ну, ты дурак, - усмехнувшись, протянул Вова, - а может ты "голубой", раз мужика повесил на стену?
   - Сам ты... - пискнул Антон.
   - Что? - сурово вопросил Вова. - Ты че там, блин, сказал?
   - Ничего, - торопливо осекся младший брат.
   - То-то же, - удовлетворенный быстрой победой, великодушно простил мелкого старшой.
   Он посидел, не зная к чему еще придраться, а Антон в это время что-то печатал на клавиатуре, заглядывая в открытый перед ним учебник.
   - Я в твое время девок уже таскал, куда надо, блин, - поведал он, зевая, - а ты сидишь тут дрочишь целый день в своем Интернете.
   - Я в институт готовлюсь, - возразил Антон.
   - Да пошел он твой институт, - сказал Вова, - работать иди в гору! А то хочешь херней заниматься, а мы с предками должны тебя, дурака, кормить.
   - Ты-то тут при чем? - пискнул Антоша. - Я с тебя денег не прошу!
   - Ну, ты не тявкай, дохляк, не со своими заученными "ботаниками" бакланишь, - грозным голосом приказал ему Вова, - а со старшим братом говоришь, понял?
   Антон снова, как черепаха в панцирь, втянул свою ушастую голову в узкие плечи, привычный, что обычно после таких слов краткий на расправу Вован отвешивает ему звонкую оплеуху. Но ее сегодня не последовало.
   - Ладно, гонобобель, прощаю, - сказал Вова, вставая с дивана, - я сегодня добрый, праздник все-таки. Пошли водки выпьем, да посидим по мужски.
   - Я сейчас не могу, мне надо работу закончить, - сказал Антон.
   - Работу? - переспросил Вова. - Ты, блин, знаешь, что такое работа? Это когда пудовым молотком сваи забиваешь, вот это работа! А то, чем ты занимаешься, это хренотень на постном масле!
   Антон спорить не стал, потому что знал, что дискуссия закончиться тем, что Вовик закрутит ему руки и будет заставлять его говорить, что он не прав и простить прощения. Поэтому Антон покорно встал из-за своего компьютера, с тоской взглянув напоследок на экран монитора и побрел за старшим братом в зал, где их ждали уже родители.
   - Поговорили, ребятки? - спросила мама. - Садитесь за стол, будем ужинать.
   Все уселись за семейный стол, батя на правах хозяина налил сначала себе, потом Вовику, а когда поднес бутылку к рюмке Антона, тот закрыл ее поверхность ладонью.
   - Я минералки выпью, - сказал он.
   - Что? - возмутился Вовик. - Ты чего, не мужик, что ли или тебе с нами в падлу выпить?
   - И правда, сын, пусть Антон не пьет, ему еще семнадцать лет только, - вступилась за "хлюпика" мать.
   - Мамаша, я в его годы уже водку пил и это мне не повредило! - сказал Вовик. - Он же не в парнике жить собирается, а среди людей, пусть привыкает, правда батя?
   Отец ничего не ответил, пожал плечами. Ему было все равно, будет Антон пить сейчас или нет. Он пронес бутылку дальше и плеснул матери, которая сразу заверещала:
   - Хватит, хватит.
   - Ну, смотрите сами, вырастите из него растение ботаническое, - сказал Вовик.
   - Сам ты растение ботаническое, - вдруг огрызнулся Антон, сверкнув своими рыбьими глазками из-под очков.
   Сказал и сам испугался.
   - Что ты там? - взбычил Вова. - Что ты сейчас вякнул, рожа твоя интеллигентская, а ну, повтори, блин!
   - Ничего, - быстро ответил Антон, не отрывая глаз от тарелки, где лежала у него горка салата оливье.
   Минутный всплеск революционной решительности в борьбе за свои права моментально сменился в его сердце на страх расплаты за эту самую решительность.
   - Ребята, не надо ссориться, вы же братья, у вас же родных на земле никого больше нет! - вступилась мать. - Давайте лучше выпьем за наступающий год, чтобы он был лучше, чем предыдущий!
   - Куда уж лучше, блин! - хмуро буркнул Володя.
   Батя их никого дожидаться не стал, опрокинул рюмку, крякнул и стал закидывать в открытую пасть большие ложки салата. Вова тоже выпил водку до дна, со стуком поставил рюмку, закусывать не стал, а всего лишь запил клюквенным морсом.
   - Что же ты, закуси, - засуетилась мать, - вот же салат из крабовых палочек, вот оливье, селедка под шубой.
   - После первой не закусываю, - деловито сообщил Вова, откинувшись на спинку стула.
   Он с пренебрежением проследил как младший брат отпил из хрустальной рюмки пенящейся минералки, осторожно поставил ее на стол, взял вилку тремя пальчиками и немножко салата положил себе в рот.
   - Ты, случайно, не сидя писаешь, блин? - спросил он с ухмылкой у Антона, намекая на то, что тот не по-мужски поступает.
   - Оставь Антона в покое, Вова, - попросила мать, - у тебя своя жизнь, а у него своя. Что ты к нему цепляешься? Мы же собрались посидеть, праздник отметить.
   - Отметишь тут с такими, - пробубнил Вова в сторону брата и добавил, - наливай батя. Как говорится, между первой и второй перерывчик небольшой.
   Отца упрашивать не пришлось. Батя вообще обычно за столом был крайне неразговорчив, вначале много пил и много ел, а затем мирно засыпал в середине застолья где-нибудь на диване. Добудиться его было трудно и поэтому никто и никогда не пытался этого сделать.
   - А я хочу выпить за вас, - сказала мама, кивнув в сторону одного, а потом второго брата, - чтобы вы дружили и держались друг за друга. Вы разные пока, хорохоритесь, но пройдет лет десять и вы все поймете. Вон передачу по телевизору посмотрите, люди ищут друг друга по всей земле, находят и радуются. Потому что родная кровь это...
   - Ну, ладно, мамаша, блин, завела свою шарманку, - перебил ее Вова, - слышали уже про родную кровь двадцать раз. Что-нибудь новое бы придумала!
   - А чего ты маму перебиваешь? - неожиданно опять вступил в разговор Антон. - Она говорит, так ты помолчи!
   Сегодня Антон был явно не в себе - тявкал, как собачонок. Оперился и стал буреть. А объяснил себе этот факт Вован тем, что давно он младшему братцу шею не мылил хорошенько, чтобы тот чувствовал, кто в доме хозяин. Вот, стоило один раз пощадить "мелкого", как уже щенок стал покусывать, не боясь, что ему шею свернут.
   - Я не понял, это что тут происходит? - раскинул руками Вован. - Что тут за петушок закукарекал? Ты оборзел совсем парень без моего воспитания! Или думаешь, что если тут родители, так я тебе не накостыляю по хребтине дохлой?
   - Вова!!! - в сердцах воскликнула мать. - Ну, почему каждый праздник нужно меня доводить до белого каления! Почему мы не можем просто посидеть, поговорить, как все нормальные люди?
   - О чем говорить? - ответил в грубой форме Вован. - О чем мне с этим очкариком говорить?
   Отец воспользовался всеобщим замешательством и немедленно выпил.
   - Ты и со мной не можешь общего языка найти, и с женой своей не можешь найти общего языка! - выдала вдруг мама.
   - Так, понятно, до этой стервы уже добрались! - вскипел Вова. - Вообще, это мое дело, нахожу я с ней общий язык или нет! Это никого из вас не касается!
   - Нет, касается! - воскликнула мама. - Ты думаешь, что я ничего не знаю? Мне люди говорят, все про тебя рассказывают, стыдно им в глаза смотреть! Дома жена ждет, а ты путаешься с разными! Ладно бы была Надюша какая пропащая, так ведь нет, всегда чисто в доме, есть приготовлено!
   - Мамаша, ты ничего не знаешь, и я тебе сказать ничего не могу, - ответил Вова, - потому что это наше дело! Только ее и мое, понятно, блин? И не вмешивайтесь!
   - Буду, буду вмешиваться! - воскликнула мама. - Я ведь хотела как лучше, квартиру вам отдала, которая от покойного дяди мне досталась! А ты как благодаришь?
   - Ага, вот началось! - хлопнул себя по коленям Владимир. - Уже и квартирой стали попрекать! Я знал, что этим все и закончится! Ну, спасибо, мамаша! За угощение, блин, спасибо и за все!
   Папа в это время налил себе до краев большой фужер, который предназначался для клюквенного морса и тихо сказав: "Ну, раз никто не хочет!", выпил его до дна.
   - Поздравляю с Новым годом, - раздраженно добавил Вова, резко вставая из-за стола, - а мне пора уже, блин, идти!
   Он знал, что если сейчас останется за семейным столом, то разругается с маманей в пух и прах, а как же потом ходить к ней столоваться, теперь, когда Надька ушла? Поэтому он решил отступить с поля битвы, быстрым шагом пошел в коридор, снял с вешалки куртку и накинул на плечи. Мама поспешила за ним, а за ней плелся, как хвост младший брат. Папа на диване пьяно икнул, осмотрелся и спросил:
   - А куда это все подевались?
   - Я тебя квартирой не попрекаю... - продолжила мать не законченную за столом мысль.
   Но Вова перебил ее:
   - Мамаша, лучше замолчи, а то поругаемся!
   Но мама уже разошлась, она так долго копила в себе эти слова, строила фразы во время бессонных ночей, чтобы высказать все, что она думает - что ж теперь всему этому пропадать, что ли?
   - Тебе бог дал хорошую жену, мы помогали, как могли, - продолжила она уже на повышенных тонах, - что же ты никак не уймешься! Найди Надюшу и попроси прощения, попроси, чтобы она вернулась!
   - Ага! Эта гадина уже здесь побывала! - взвился Володя. - Я так и понял! Уже накапала зараза!
   - Не смей так говорить о Наденьке! - закричал вдруг Антон. - Ты и пальца ее не стоишь!!!
   Лицо младшего брата покраснело, очки запотели, его нескладное сутулое тельце затрясло от негодования.
   - Ты, червь компьютерный, - с изумлением произнес Вова, увидев как младшого перекорячило, - ты-то что за нее впрягаешься, блин? О "Наденьке" так не говорить, да? Может, ты в нее влюблен, а онанист с потными ладошками?
   - Ты... слушай... хватит уже... - заикаясь от волнения выговорил Антон. - Я тебе не мальчик уже... а то как дам вот!
   Сказал и сам испугался того, что вылетело изо рта. Как он мог дать, если даже кулачок-то как следует сжимать не научился? Вова от такой наглости даже на мгновение впал в неподвижность, но быстро пришел в себя сделал шаг вперед, чтобы проучить зарвавшегося наглеца.
   - Матери хотя бы постыдился! - сказала мама, закрывая от надвигающего старшего сына хлюпика-младшего. - Еще драку здесь устрой!
   - Уже уходишь? - пьяным голосом спросил появившийся в коридоре отец, шатаясь от стены к стене. - А чего так рано, мы же не все еще выпили?
   - Спасибо батя, сыт по горло! - сказал напоследок Володя, проведя себя ребром ладони по шее.
   Он не стал лупить доходягу, рывком открыл дверь, не прощаясь, выскочил в подъезд, сбежал вниз, думая о Надежде, повторял про себя: "Тварь, тварь подлая!".
   Ну и хрен с ними, пусть со своей Наденькой целуются, а он к ним больше ни ногой! А мелкий-то оперился птенец! Ну, ничего, на улице встретится без мамочки, Володя задаст ему жару!
   А эта-то стерва, его жена, уже сбегала к матери, рассказала какой он нехороший. И что странно, они ей верят, а родного сына из дома гонят! Если бы они все знали, если бы только мог Вова как-то доказать, что это не Анна Степановна, а сама его Надька убила своего отца! Тогда бы он ей показал, где раки зимуют, навсегда бы от нее избавился!
   И тогда он решил пойти, найти свою жену и с ней серьезно поговорить, возможно, даже с применением крайних мер. Сколько можно над ним издеваться? Да, он простой, не хитрожопый, как она, так что теперь ему всю жизнь страдать?
   Володя решительно направил стопы в сторону дома, где раньше жила Надежда с матерью и отцом, а теперь одна, полагая найти ее там и поговорить серьезно. Он шел, а по улицам уже слонялись туда-сюда в предновогоднем настроении подвыпившие компании, парочки и нетрезвые одиночки.
   Володя откровенно недопил у родителей, градус в его голове гулял и требовал добавки и ему хотелось еще вмазать, но у него было дело и поэтому с дороги он не сворачивал.
   Почти у самого дома родителей Надежды его неожиданно кто-то окликнул от дверей маленького подвального магазинчика. Владимир повернулся и увидел своего старого знакомого по кличке Барбос с парочкой каких-то страшненьких дамочек. В каждой руке его было по два литровых пузыря водки, которые он держал, как боец гранаты перед танковой атакой. "На таких страшных, - подумал Вова, - хватило бы тебе, Барбос, "боеприпасов".
   - Вован, братан, какая встреча! - радостно воскликнул Барбос, подбегая поближе на своих коротеньких кривых ножках. - Куда чешешь так быстро? Куда спешишь?
   У Барбоса была занимательная особенность - ростом он был метр с кепкой, но брюки ему всегда были коротки. Где только он их покупал?
   - Да вот иду от родителей, гуляю, - ответил Вова, не желавший посвящать Барбоса в тонкости своей личной жизни.
   - Мадамы, подождите, - обратился таинственным голосом Барбос к своим спутницам и потащил Вову недалеко в сторону.
   "Мадамы" гортанно захохотали словно, как жабы заквакали. Они обе были на полголовы выше своего ухажера и шире раза в полтора.
   - Выручай, братан, компания нужна, - прошептал Барбос, косясь на своих "нимфеток" и подмигивая им, - у тебя язык подвешен, ты с бабами умеешь, а я их снял только что в баре и сам в тупике. Одна твоя, другая моя. Давай?
   - Слушай, они, блин, страшные какие-то, - с опаской взглянул в сторону спутниц Барбоса Вован.
   - Поэтому я и водки столько взял, - пояснил ему друган, демонстрируя свои две литровые бутылки водки, - давай, пойдем ко мне, не ломайся. Недурственно проведем время. Или ты жены боишься?
   Обиднее фразы, чем ту, что только что сказал Барбос Вовану, в городке и придумать было нельзя. Прослыть для настоящего мужика подкаблучником - какое бесчестье, какой позор! Вова приосанился, как северный павлин, и ответил:
   - Да, ты че бакланишь-то? Я мымру свою вчера выгнал на хрен из дома, блин, поэтому я человек холостой! Куда хочу, туда и иду!
   - Вот и в кайф! - прошипел Барбос. - Пошлепали! Только, чур, мне левая, а тебе правая!
   - Смотри, сам по пьяни не перепутай, - усмехнулся Вова и взял под руку ближайшую к нему "красавицу".
   А к Наде он решил сходить разобраться потом, после праздников.

7

   Надежда расположилась в комнате для свиданий в ожидании матери. Это была тесная комната с решетками на узком окне. Но на окне висели занавески, что создавало какое-то подобие уюта для тех, кто встречался здесь с родными.
   Вполне понятное волнение охватило душу дочери, ожидавшую в колонии свидания с матерью, которую она не видела три долгих года. Надя дрожащими от волнения руками разложила на газете на столе нехитрые деликатесы из сумки, тщательно обследованной охраной - помидоры, яблоки, огурцы, колбасу, пакет сока, который женщина-надзиратель вскрыла и понюхала.
   - Бывает таким образом проносят спиртное, - объяснила она, - в консервы заливают под видом компота, даже в апельсины водку иногда шприцем впрыскивают.
   Надзиратель ушла, а Надежда осталась наедине со своими мыслями. Как встретит ее мама, которой она не писала почти, перед которой она так виновата? Наконец, несмазанные петли скрипнули, дверь отворилась, в нее сначала заглянула надзиратель, а потом появилась мать. Она робко переступила порог, держа руки за спиной и, не поднимая глаз, остановилась у стены.
   - У вас два часа, - хмуро бросила надзирательница и захлопнула дверь.
   Надя вскочила с места. Ей хотелось броситься к маме, утонуть в ее объятьях, но она не решалась этого сделать. Мать подняла глаза, с болью посмотрела на Надежду и прошептала:
   - Дочка, ты приехала ко мне...
   И тогда Надя подбежала к ней, обхватила ее руками, прижалась, как в детстве и слезы ручьем побежали по ее щекам.
   - Прости меня, мама, прости, - шептала Надежда.
   - Что ты милая, за что? - беззвучно и без слез плакала мама, потому что плакать в зоне было не принято и позорно, да и слезы были все уже выплаканы. - Это ты меня прости...
   - Прости, за то, что не писала тебе, не приезжала, - объяснила Надежда.
   - Ничего, ничего, ведь приехала же теперь, я ждала тебя, - утешала ее мама, поглаживая по волосам, словно маленькую, это ты меня прости....
   - Я не могла писать, начинала и рвала листки, мне было так стыдно, что ты из-за меня сидишь в тюрьме, - продолжила исповедь Надя, - я вся измучилась за эти годы.
   - Ничего доченька, ничего, - ответила ей мама, - я не для тюрьмы тебя рожала, а для счастья. А вот счастья не дала тебе, сама и наказана за это буду!
   - Нет, мамочка, нет, скоро все изменится, - пообещала Надя, - пойдем к столу, я тебе деликатесов привезла.
   - Спасибо тебе, доченька за шоколадку, вкусная она была, - сказала мама, хотя она этой самой шоколадки даже не понюхала.
   - Это следователю Тычинскому спасибо, - не стала акцентировать на этом факте Надежда, - он тебе ее привез. Он хороший, он нам обещал помочь. Вот, мамочка, садись, кушай. Сначала ветчины, колбасы, помидоров, а потом чаю попьем с тобой.
   Анна Степановна села за стол, не сводя глаз с дочери.
   - Успею я поесть, - сказала она, - сначала расскажи мне, как ты живешь, как Володя поживает?
   - Нормально, мамочка, нормально все, - ответила Надежда, - вот добиралась сюда с трудностями. Сегодня же Новый год, так билетов не было, пришлось ехать в общем вагоне.
   - В общем? - изумилась мать. - Целые сутки в общем вагоне?
   - Очень увидеть тебя захотелось, - сказала Надежда, - понимаешь, у меня вдруг как пелена с глаз упала. Я подумала, что же я в жизни наделала? Я перед тобой так виновата!
   - Ни в чем ты дочь не виновата, не кори себя, - сказала Анна Степановна, - это я во всем виновата. Случилось все так, как должно было случиться. Вот досижу я свой срок, вернусь, и будем мы снова вместе. Немного уже осталось, всего пять лет. К тому времени внучка или внучку мне родите. Приеду, буду нянчиться.
   Надежа встала из-за стола, отошла к окну и сложила руки на груди.
   - Что такое? - испугалась Анна Степановна. - Я что-то не то сказала?
   - Ты не будешь сидеть пять лет, мама, я тебя вытащу отсюда, - пообещала Надежда, - уже скоро вытащу.
   - Кто же меня выпустит? - вздохнула мать. - Разве только по амнистии. У нас одну женщину недавно выпустили по амнистии.
   - Я рассказала всю правду следователю, - ответила Надежда, - рассказала ему все, как было в ту проклятую ночь. Рассказала, кто на самом деле убил отца.
   Мать побледнела и прошептала с испугом:
   - Доченька, зачем? Зачем ты себя вот так? Я же уже три года отсидела, а теперь если они узнали все, они тебя посадят?
   - Почему меня? - повернулась к матери Надя. - Они посадят настоящего убийцу!
   - Кого? - не сразу поняла мать, но потом вспомнила свой разговор с Тычинским и спросила. - Ты Володю имеешь в виду? Ты тоже говоришь, что это он убил Афанасия? Мне следователь это рассказывал, когда приезжал, но я ему не поверила!
   - Напрасно не поверила, мама, это я следователю все и рассказала, - произнесла Надежда, снова присаживаясь за стол к матери, - я видела сама, как Володя ударил молотком отца. Мы зашли в тот день домой, я хотела поискать деньги, которые отец у тебя украл. Пока искала, он проснулся, стал кричать, Володя его ударил, завязалась потасовка и потом отец схватил молоток. А Владимир выбил его у него из руки и ударил сам. И убил.
   Мама замолчала и долго смотрела в одну точку на стене.
   - Ну и пусть, - сказала она, осмыслив произошедшее, - пусть это он убил, взял грех на душу. А я за него отсижу, потому что он мою душу от греха освободил. Хорошо, что не дал мне бог убийство совершить, а я ведь хотела Афанасия убить. Мне наказание это людское не страшно, я отсижу, а Володя, его бог накажет, это страшнее.
   - Мама! - воскликнула Надя. - Он его убил, почему ты должна сидеть в колонии?
   - Он нас с тобой освободил от этого человека, который мучил нас всю жизнь, - тихо произнесла мать, - у меня к нему, к Володе, ничего, кроме благодарности в сердце нет. Пусть живет, я чувствую, ты с ним поругалась, может быть, разлюбила, у тебя сейчас душа горит. Но это пройдет, дочь, это пройдет. Пусть Володя живет спокойно, пусть. Он за нас с тобой заступился, грех на душу взял.
   - Что ты заладила, мама, "грех, грех"? - снова вскочила Надежда. - Набожная стала здесь очень?
   - Я и раньше была всегда набожная, только никому этого не показывала, даже тебе, - с горечью ответила Анна Степановна, - я вижу, ты приехала ко мне, чтобы Володю своего только засадить...
   Надежда поняла, что обидела мать, подошла со спины, обняла ее и поспешила сказать:
   - Нет, мамочка, что ты говоришь, я к тебе ехала, чтобы успеть тебя с Новым годом поздравить. Я же за тебя переживаю, я же знаю, что тебе здесь не сладко приходится. Хотела тебе помочь, вытащить тебя отсюда.
   - Я уже привыкла здесь, - ответила Анна Степановна, - потому что, доченька, я всю свою жизнь с отцом прожила, как в колонии. Меня здесь так никто не унижает так, как он унижал. И не работаю я здесь столько, сколько приходилось работать, чтобы его и тебя содержать, чтобы на водку ему давать, чтобы на учебу тебе откладывать. Так что я здесь отдыхаю. Как на курорте.
   Она тихо, почти беззвучно рассмеялась своей шутке. Впервые за три года рассмеялась тому, что сравнила колонию с курортом. Дочь к ней приехала и как камень с души упал.
   - Ты вернешься домой и ничего этого не будет, - пообещала Надя, - будешь жить, как хочешь. Захочешь работать, работай, не захочешь, не работай, я тебя обеспечу. Пришла моя пора долги отдавать.
   - Ты ничего мне не должна, доченька, это мой родительский долг был тебя поднять, - ответила Анна Степановна, - дать тебе образование, а я не смогла. Ты уж своих детей поднимай, а про меня не думай, я сама...
   - Ну, что ты сама, мамочка, что сама? - не выдержала Надежда. - Разве справедливо это, что ты за другого человека наказание отбываешь?
   - Я уже тебе объяснила дочь, что для меня не важно кто убил Афанасия, ты или Володя, - ответила мать, - вы для меня были, как одно целое, мои дети. Я за вас готова была не только в тюрьму сесть, а умереть.
   Надежда не нашлась, что сказать, они обе молчали и не смотрели друг на друга. Наконец, дочь первая нарушила тишину:
   - Мне очень плохо без тебя мама, - сказала она дрожащим голосом, - я теперь одна, вечерами так тошно без тебя. Я только теперь поняла, что у меня одна родная на свете душа, это ты. И никто меня любить не будет так, как ты. И жертвовать собой не будет так, как ты. Я хочу, чтобы ты была рядом со мной всегда. Чтобы мы с тобой как раньше сидели вдвоем, разговаривали, а ты мне волосы заплетала. Помнишь?
   Надежда посмотрела матери в глаза и увидела, что они влажные от слез. Глаза матери, уставшие от горя, плакали от счастья и любви, которыми наполняли сердце слова ее дочери.
   - Я не хочу, чтобы тебя в городе считали убийцей, - продолжила Надя, - потому что ты самая добрая, самая хорошая на свете. Я не хочу, чтобы прохожие поворачивались и шептались, вон, мол, смотри, идет, у нее мать отца молотком убила. Я не хочу этого. Только мы с тобой вдвоем есть на целом свете. А любовь к мужчине? Не знаю, мама, есть ли она на самом деле? Ты мучалась всю жизнь со своим мужем. Я, когда Володю встретила, думала у меня-то все будет по-другому, не так, как у тебя! А у меня, мамочка, так же, еще хуже в сто раз! Ты просто помнишь Вовку таким, каким он был тогда, еще до убийства отца. Помнишь таким, каким он был, когда три года назад к нам приходил чай пить, когда он за мною ухаживал! Тогда Володя другим был, а теперь только показал, кто он есть на самом деле! Думаешь, что я раньше не хотела в милицию пойти и все рассказать, как на самом деле было? Но он меня все эти три года, мамочка, запугивал, что если только кому чего скажу, то он и меня, как нашего непутевого папашу убьет, вывезет за город и бросит в лесу. А я его боюсь, мама. Вот знаю, что у него любовница есть, а сказать не могу, боюсь!
   - Все, у тебя родная, как у меня, - с горькой обидой на судьбу проговорила мать, - видно доля наша такая страдать!
   - Нет, мамочка, я страдать не хочу! - ответила Надежда. - Я жить хочу счастливо, но он мне не дает. Я уже не раз от него уходила, да идти мне куда? Не могу я одна быть в квартире, где мы с тобой жили. Вот если бы ты там была!
   - Так он тебе изменяет? - спросила с обидой Анна Степановна.
   Ведь самой точно такое же горе испытать довелось. Она-то думала, что ей мужик изменял, потому что она уродилась неказистая. Всю жизнь на дочь смотрела и радовалась - какая ладненькая у нее Надюшка получилась, ей-то уж точно мужик никогда изменять не будет, а вот оно как вышло!
   - Вот, только перед тем, как к тебе поехать, я решила напугать его, мол, ухожу от него, - продолжила Надя, - думала, что остановит, а он как дрых на диване, даже головы не поднял. Я посидела в нашей квартире, ждала, что он за мной придет. Не дождалась его, мамочка, пошла сама, а он дверь не открыл. Слышу, из квартиры женский голос кричит: "Кто там пришел?". Вот, мама, я за порог, а он уже всяких гулящих в квартиру тащит. Мне после этого мыть полы в квартире, убираться противно и в ванной мыться не могу. Кто его знает, где он этих своих подруг наснимал и чем они болеют!
   - А может, дочка, это ты с ним как-то не так? - предположила Анна Степановна. - Может быть, не давала ему того, чего он хотел?
   - Удивительная у тебя, мамочка, черта характера во всем всегда себя винить, - с горькой обидой сказала Надежда, - я помню, ты и с отцом так же себя вела. Он тебя колотит, а ты говоришь, мол, сама виновата, надо было суп вовремя разогреть. Он тебя избивает, а ты себя винишь, что поперек ему сказала. И я тебя в своем поведении повторяла до поры до времени. Думала постоянно, что же я не так делаю, чем ему не угождаю? Старалась ублажить, а чем больше старалась для него, тем хуже получалось! Вот так, мамочка, вот так!
   - А если тебе Наденька кого-то найти другого? - предложила мама. - Хорошего?
   - Кого я найду? - с горькой усмешкой спросила Надежда. - Кого я найду себе в этом городе хорошего? Все мужики одинаковые, все пьют, все гуляют! Да, и, мама, ведь у нас с Володей так же в семье, как и у тебя с отцом было. Это только Володе только можно гулять направо и налево, а мне и взгляд нельзя бросить на другого - сразу дерется! Не дай бог увидит с кем-нибудь на улице. Пригрозил, что обоих прибьет! Я боюсь!
   - Ревнует - значит любит, - сказала мать.
   - Не любовь это, мама, не любовь, - грустно покачала головой Надя, - а издевательство.
   Анна Степановна ничего не ответила, смахнула только слезу.
   - Уезжать надо оттуда, с этого гиблого Севера, как ты и хотела всю жизнь, - продолжила Надежда, - вот тебя заберу отсюда и мы вместе с тобой уедем. Будем новую жизнь строить.
   - Куда мы уедем, дочка, кто нас ждет? - вздохнула Анна Степановна. - Никому мы не нужны!
   - Прорвемся, мамочка, - с воодушевлением сказала Надя, - квартиру продадим, на домик в какой-нибудь деревне нам хватит. Будем жить, заведем куриц, огород, копаться будем, а?
   - Хорошо бы, - улыбнулась Анна Степановна, представив эту идиллию.
   - Тогда измени свои показания, - попросила Надежда, - напиши, что ты не убивала отца, что пришла и увидела его труп в ванной. Как оно и было.
   Мать долго молчала, а потом со вздохом сказала:
   - Не могу я, Надюша, не могу! Прости меня, не буду я этого делать! Ты уезжай пока из города, а я к тебе потом приеду!
   Настало время Наде сделать паузу. Она отошла к стене, уперлась лбом в отштукатуренную поверхность и всхлипнула. Потом глаза руками закрыла и зарыдала. Анна Степановна сидела, повесив голову и не зная, что сказать.
   - Ну, хорошо! - выпалила Надя, внезапно прекратив плакать. - Ты о себе не хочешь подумать, обо мне подумай!
   - Я итак о тебе думаю и думала всегда, - ответила мать, - деньги собирала по копеечке! Я же не думала, что так получится, что твой отец их все...
   - Оставь ты эти деньги в покое, мама, давно их проехали! - громко сказала Надежда. - Не хотела я тебе говорить, да придется! Ответь мне, у тебя был дядя родной по имени Самсон?
   - Был, - ответила Анна Степановна, - только я про него тебе не рассказывала. А откуда ты о нем знаешь?
   - Потом расскажу, - ответила Надежда, - ты мне скажи, ты знаешь, где он?
   - Не знаю, - ответила мать, - не знаю я где он теперь. Он только один раз прислал письмо моему отцу из Америки, а отец мой обрадовался, написал ему ответ. Про то, как живет, про то, что дочь у него есть, то есть я. Отец был очень рад, что брат у него нашелся. Но тогда времена были другие, не то, что сейчас. Когда пришло второе письмо от дяди Самсона и отца в КГБ вызвали, заставили написать брату, что он с ним, империалистом, общаться не будет. Это мне мама перед самой своей смертью рассказала. Пригрозили отцу в КГБ, что если он не напишет, как ему велено своему брату, то его посадят, как американского шпиона. А у него итак судимость была, он боялся. Тогда все боялись, время было такое, дочка. И мы даже разговаривать о дяде Самсоне перестали дома и мне отец сказал, чтобы я не болтала, что у нас родня за границей есть. Письма его и фотографии отец сжег. Это все незадолго до его гибели случилось. Больше я о дяде Самсоне ничего не слыхала.
   - Он умер двадцать лет назад, - поведала Надежда.
   - А ты откуда знаешь? - удивилась Анна Степановна.
   Надежда, покусала губы, находясь в раздумье, а потом быстро подсела к матери и стала торопливо ей шептать что-то на ухо, отчего глаза у Анны Степановны расширялись с каждой фразой в которой то и дело повторялось имя дяди Самсона, а руки стали предательски подрагивать. Когда Надя закончила говорить, она отсела от матери и спросила:
   - Теперь-то ты, надеюсь, понимаешь, что должна отказаться от своих показаний?
   Анна Степановна медленно, словно под гипнозом, кивнула и упала в обморок.
  

8

   Отец Анны Степановны был младшим сыном зажиточного волжского крестьянина по имени Демьян Бенедиктов. После революции в двадцать втором году Демьяна арестовали красноармейцы, раскулачили и увезли с собой. Забрали и весь многочисленный скарб - от дома до подпруги.
   Осталось у него два сына - Самсон и Степан, да мать, которая о них и заботилась. Было в ту пору Степану всего два года, а Самсону девять. А через пятнадцать лет вновь засвирепствовала по стране железная рука ГПУ и уже Степан Демьянович попал в немилость к советской власти, как кулацкий сынок. Его арестовали, и в компании таких же, как он "врагов народа" отправили на крайний Север осваивать новые месторождения полезных минералов. Старший брат Степана Самсон к тому времени уж года три как находился неизвестно где и поэтому ареста избежал. Потому что отслужив в советской армии, в колхоз он не вернулся и писем домой не писал.
   Ссыльный семнадцатилетний Степан прибыл в товарняке с такими же как он за полярный круг. Контингент на разработках подобрался соответствующий. В округе было множество зон, обнесенных колючей проволокой. С помощью дешевой зековской силы под руководством партии возводились стройки "коммунизма". По поселку шастали приблатненые бесконвойники, освободившиеся зеки, кому некуда было ехать, тоже частенько оставались в поселке. Оттого, что жило поселение по законам зоны, драки были ежедневными, а убийства воспринимались как нечто само собой разумеющееся.
   Отец Анны не отставал от своих "друзей", хотя, в сущности, был человеком неплохим и добрым, но вот однажды рубанул кого-то топором и загремел в тюрьму на десять лет. И только-только его посадили, как через год началась война. Все воевали, а папаша сидел. Вернулся в послевоенный городок уже в пятидесятом году. К тому времени город изменился, появились первые каменные дома. Мужиков в послевоенные годы было мало, каждый на вес золота. Отец познакомился на танцах с матерью Анны Степановны, родителей которой так же, как и его когда-то сослали на Север. Он был старше ее на десять лет, но это не помешало им пожениться и родить дочь Анну.
   Батя после рождения дочери безобразничать не перестал, так же, как и раньше пил, не ночевал дома, дебоширил, бивал мамку. Так было принято в городке - жену бивать по пятницам. Но вот с дочерью всегда был ласков и если уж покупал бутылку, то никогда не забывал купить и дочери конфетку. Таким всегда нетрезвым, но к ней добрым его маленькая Анна и запомнила, потому что вскоре отца раздавило насмерть в обрушившемся, наскоро построенном руднике.
   Начальники все вину списали на отца, якобы он был пьян и сам разломал балку, поддерживающую свод рудника. И пенсии по утери кормильца на их семью не дали.
   Случилось все это, когда Анне было четырнадцать лет, они тогда уже жили в бараке. Так вот осталась Анна вдвоем с матерью. Мама ее больше замуж не вышла, работала уборщицей в столовой, сильно болела, простудившись еще в ту пору, когда ее грудным ребенком притащили после войны на Север родители.
   Мать Анны Степановны догорала, как свеча и, едва-едва дотянув до совершеннолетия дочери, отправилась на кладбище вслед за погибшим отцом. Город, который забрал у нее мать и отца Анна ненавидела, ненавидела даже больше, чем его ненавидели ее родители. Но еще больше страшил ее тот мир, который был там за кольцом этих северных гор.
   Тот мир был вообще чужим и пугающим для только-только вступающей в жизнь девушки, которая в свои восемнадцать лет не видела ничего хорошего. Но ей казалось, что где-то далеко отсюда есть другая жизнь, непохожая на череду вечных страданий и если ей самой бог не дал возможности увидеть ту жизнь, то она положит все силы, только чтобы ее дети не повторили ее путь.
   В этом холодном маленьком провинциальном городишке у Анны Степановны была своя, оставшаяся от матери однокомнатная квартира с убогой обстановкой, а это было все-таки каким никаким наследством. С восемнадцати лет Анне пришлось рассчитывать только на себя, на свои силы, потому что близкой родни у нее больше не было, кроме дяди Самсона.
   Анна Степановна помнила как, появился в их жизни дядя Самсон, которого отец считал погибшим. Он нашел их каким-то образом и прислал одно письмо из Америки, где проживал. А потом отец сказал Анне, чтобы она не болтала никому об американском дядюшке, забыла и она забыла. А конверт отец сжег. Поэтому не знала Анна где ей дядю своего искать.
   Она осталась жить в квартире покойных родителей, устроилась работать учеником закальщика в ремонтно-механическом цеху, мечтая о том, чтобы накопить достаточно денег для того, чтобы уехать отсюда навсегда.
   Время шло, ей исполнилось двадцать пять, никто из парней ее, некрасивую култышку, по прежнему не замечал. А она, тем временем, привыкла и к северным метелям, и к длинным полярным ночам, и к светлому лету. Она механически ходила на работу и не видела в своей жизни никакого смысла.
   И вот однажды на каком-то очередном вечере трудовой коммунистической славы, проходившем в красном уголке цеха, в котором работала Анна, к ней привязался неизвестно откуда взявшийся на этом вечере высокий голубоглазый красавец мужчина, которого она раньше никогда не видела. Он был, правда, в сильном подпитии, но зато в первый раз в жизни Анна почувствовала, что это такое, когда за тобой ухаживает мужчина. От неожиданности она растерялась, хотела убежать с вечера, но он навязчиво вызвался ее провожать, заперся к ней в квартиру и завалился спать на ее кровать.
   Утром оказалось, что Афанасий Зайцев, так звали мужика, только недавно приехал из какого-то разваливающегося совхоза в Белоруссии за "длинным", как тогда говорили, рублем на Север. Было ему тридцать с хвостиком лет, сам детдомовского помета - ни кола, ни двора, ни хозяйства. Приехав в горняцкий город, он устроился на рудник проходчиком, жил в комнате общаге, где кроме него ютились еще восемь человек, и шлялся по всем пьянкам в поисках развлечений.
   Анна ночевала на кухне сидя, пока гость ее храпел в комнате на ее кровати, а поутру выпроводила его из своей квартиры. Выпроводить выпроводила, да сама заскучала. Было воскресение, она смотрела из окна на улицу, вздрагивая, если где-то в окрестностях появлялся похожий на Афанасия мужской силуэт.
   Но тосковать долго ей не пришлось. Уже вечером Афанасий самолично явился к ней с вещами, по хозяйски расположился в комнате и остался у нее навсегда. Естественно, он ее не любил. По природе своей Афанасий был типичным альфонсом, привыкшим чтобы неказистые женщины, типа Анны, его кормили, поили и обстирывали.
   Он перебрался к ней, только для того, чтобы не ютиться в общаге с восьмью посторонними мужиками. А Анна это была или какая-то другая тетка ему было абсолютно безразлично - никаких чувств она у него не вызывала. Но Анна тогда об этом не думала, потому что боготворила своего Афанасия и была готова простить ему и ночные гулянки до утра, и следы помады на рубашке, и обидные слова в свой адрес. Потому что очень любила.
   Ее подружки, такие же неказистые, как и сама Анна, завидовали ей кто белой, кто черной завистью, шептались, вот, мол, какого мужика себе отхватила. И никто из них не знал о том, какие издевательства над собой ей приходилось терпеть, чтобы сохранять внешнее благополучие отношений. Афанасий был человекам "радушным" и одаривал своей лаской тех самых подружек тоже, чтобы им было не так обидно, что он им не достался.
   Когда же Анна забеременела, Афанасий первое время однако даже слегка переменился, прекратил свои похождения, стал более ласков и участлив. У Анны забрезжила робкая надежда, что теперь ее муж утихомириться, перестанет гулять, пить и таскаться с дружками по сомнительным хатам. Поэтому дочку Анна и назвала в честь своего этого чаяния красивым именем Надежда.
   Рождению дочери Афанасий и правда был очень рад. В роддом пришел от счастья в усмерть пьяный, кричал, поливал портвейном стерильный пол больницы, пару раз постирал пеленки, но уже через неделю окончательно охладел к своему ребенку и все в их совместной жизни стало на круги своя. Наденька росла, Афанасий продолжал беспробудно пить, с рудника его выгнали. Он, будучи человеком беззаботным работал то грузчиком, то подсобником, но в основном не больше чем полугода на одном месте.
   Зато Анна Степановна упахивалась на нескольких работах круглые сутки. Она любовалась своей дочерью, красотой пошедшую в отца, и надеялась, что дочка не пойдет по ее стопам. Свою мечту о другой, красивой жизни она переложила на подрастающую дочь.
   Анна Степановна мечтала, что Надя уедет из этого холодного города в столицу, найдет себе там достойного своей красоте жениха и будет с ним жить счастливо и богато. Для этого Анна Степановна и работала на трех работах, чтобы накопить деньги на учебу дочери, выучить ее в институте. Чтобы не пришлось ей унитазы от чужого дерьма ногтями отскребать, на тридцатиградусном морозе с железками возиться, да от начальников обидные слова слышать.
   Анна Степановна бережно откладывала свои сбережения в углу на антресолях, дочь росла стремительно, а деньги прибавлялись невыносимо медленно. Анна Степановна работала закальщицей, лицо ее было испорчено паром и ядовитыми выделениями, руки отморожены. По вечерам она подрабатывала уборщицей в школе, а ночами сторожила садик по чужой трудовой книжке.
   К семнадцатилетию Надежды папаша совсем распустился - своим подругам-разведенкам, к которым хаживал раньше, он стал уже не нужен, потому что вид имел поношенный и грязный, нигде не работал, да и во всех отношениях стал слаб.
   Демократические преобразования в стране позволили ему не опасаться статьи за тунеядство, нигде не работать и жить за счет жены. Ежедневно он вымогал у Анны Степановны денег на дешевую водку, которой торговали в их же подъезде азербайджанцы, напивался в одиночку и начинал буянить.
   Правда Надежду не обижал - дочь как никак, ее он любил, потому что была она на него сильно похожа. Отыгрывался на матери. Бывало, заявится пьянющий в стельку, Анна ему дверь откроет, а он шарахнется, да как закричит, вроде как испуганно:
   - А-а, что за пугало тут поставили!
   И сам ржет. Это он шутил так. Анну Степановну никогда иначе как "мымра", "маромойка", "уебище" и не называл. Сядет за стол и кричит:
   - Ты сволочь жирная, ты мне пожрать приготовила? Бегом, разогревай, пока я тебе не приварил по хоботу!
   Анна Степановна пыталась ему денег не давать на водку - он ее избивал, пыталась просить не оскорблять себя хотя бы при дочери, но он только хохотал и говорил:
   - Ты, тварь, должна радоваться, что я с тобой такой страшной живу до сих пор и меня еще не тошнит от твоего вида, жаба ты пупырчатая!
   Как будто сам был красавцем писаным. Смыла водка всю его красоту, тело струпьями покрылось, хромал он на обе ноги и кашлял непрерывно. Но не умирал и жить до ста лет собирался.
   - Я тебя, тварь, переживу! - орал он матери. - Хоронить не буду, валяйся на земле, паскуда, за то, что ты жизнь мою сгубила!
   Анна Степановна, как могла дочь от общения с отцом ограждала. Делала все, чтобы та дома время не проводила. Надежда ходила в музыкальную школу по классу баяна, вечерами посещала местный Дом Культуры, занимаясь народными танцами. Анна Степановна очень мало с дочерью общалась. С работы из ремонтного цеха бежала домой ужин готовить, потом спешила классы мыть в школу, потом на ночную смену сторожить садик.
   Может быть, поэтому ее дочь Надежда росла домовитой и хозяйственной, могла сама себе с шести лет блинчиков напечь. Сама поест, отца покормит, еще и матери останется на утро, когда она с работы придет. И ласковая такая. Подойдет, бывало, когда Анна Степановна с работы вернется, спросит:
   - Мамочка, ты устала, давай я тебе сапоги сниму.
   У Анны Степановны аж сердце заходится от счастья и она говорит ей:
   - Ничего доченька, немного тебе осталось терпеть нашу мерзкую жизнь. Вот школу закончишь, поедешь учиться в Москву или в Ленинград. Денег тебе я заработала и еще буду работать сколько нужно, лишь бы тебе, Надюшка, уехать отсюда и не видеть всего этого. Отца твоего, города этого.
   Надежда тогда прижималась к ней и отвечала:
   - Спасибо тебе, мамочка. Когда я выучусь, я обязательно тебя отсюда заберу, ладно?
   - Ладно, - кивала Анна Степановна и искренне верила, что дочь ее не оставит в беде.
   Она такая понятливая выросла и умненькая. Видать, пошла мозгами в дядю Самсона, который по немногочисленным рассказам отца ее Степана с самого детства имел страсть к коммерции и изобретательству.
   Однажды Надя испуганная около двенадцати ночи прибежала к ней на работу в садик и стала колотить в дверь. Анна Степановна ее впустила, Надюша забежала внутрь и бросилась к батарее отопления. Было холодно, а она только в ночнушке была одета, свитерок тоненький сверху и пальтишко осеннее. Вся дрожит и всхлипывает.
   - Что такое, дочка? Что случилось? - испугалась Анна Степановна.
   - Папка ко мне приставал, - виновато объяснилась дочь.
   - Как приставал? - сразу не поняла мать.
   - Лез ко мне в кровать, - заплакала дочь, - трогал меня везде.
   - Что он, сволочь, совсем уже озверел? - тихо сама у себя спросила Анна Степановна.
   - Мама, можно я тут с тобой переночую? - спросила Надежда. - А то мне страшно дома с ним...
   - Конечно, дочка, конечно, - обняла ее мать и сама заплакала.
   Да что ж это за ирод такой, сколько он мучить их будет? Через полчаса приперся сам Афанасий, стал колотить в дверь и требовал, чтобы Надежда домой вернулась. Побродил вокруг, да и отправился спать. А Надя стала вместе с матерью в садике с той поры ночевать. Анна Степановна и не пыталась с Афанасием относительно этой темы говорить, потому что знала, чем этот разговор для нее закончится - очередным синяком. Боялась она его и не могла собственную дочь от него защитить, а помощи просить не у кого было.
   Заработанные деньги в свой сокровенный тайник Анна Степановна клала только тогда, когда никого не было дома. Откладывала скромно на еду и одежду, остальное копила, хранила в лифчике, пока не набиралась сумма, достаточная для покупки ста долларов. Потом выбирала время, когда была дома одна, залезала на антресоль, в самом дальнем углу которой лежал старый пыльный сапог. Она доставала из мехового нутра его стодолларовые купюры, сложенные толстенькой пачкой и думала о том, что каждая бумажка эта пропитана ее кровью, потом, болью и унижениями.
   Не суждено ей самой было выучиться, сирота была, никому не нужная, не суждено ей было уехать из этого городишки, так пусть хотя бы дочка уедет. Пусть получит образование, на которое Анне Степановне денег никаких не жалко. Своя жизнь не удалась, так пусть хотя бы доченька счастлива будет.
   Анна Степановна пересчитывала купюры и докладывала к ним еще одну, купленную на улице у знакомого "мажора". Копила Анна Степановна двенадцать долгих лет. Не ахти какая большая сумма получилась, но на первое время дочери хватит, лишь бы поступила в ВУЗ, а там уже как-нибудь и сама сможет подработать - город-то большой.
   И вот однажды, вытащив заветные свои доллары из лифчика, чтобы вложить их в тайник, полезла Анна Степановна на антресоль, сунула руку в сапог и обомлела - там было пусто! Он схватила его, потрясла, обшарила всю полку, все остальные сапоги, но денег не было.
   - Ой, - только и сказала Анна Степановна, схватившись за сердце, - ой...
   И рухнула на пол. Страшная беда навалилась, как туча, как скала, как полярная ночь. А она-то недавно еще настороженно как-то подумала - куда это пропал из квартиры ее "суженый", ведь на улицу раньше его было не выгнать? И денег не требует на водку, а ходит по всему городу, соседка рассказала, и за собой хвост своих собутыльников таскает! А вот оказывается откуда он взял деньги на выпивку - из ее тайника украл! Как только она это осознала, голова ее закружилась и Анна Степановна упала в обморок.
   Очнулась оттого, что кто-то пнул ее ногой по ягодице. Открыла глаза, стоит пьяный Афанасий, а с ним еще какой-то посиневший от дешевой водки собутыльник.
   - Что развалилась тут свинья? - добродушно спросил он. - На, корова, хлебни хоть раз в жизни "Бренди" легче станет!
   - "Бренди"? - переспросила Анна Степановна, с трудом поднимаясь с пола. - Откуда у тебя деньги на "Бренди"?
   - Заработал! - громко заорал Афанасий и раскатисто рассмеялся.
   Собутыльник вторил ему козлячьим смехом и даже рыгнул чесноком от восторга. Вероятно, они вместе с Афанасием на ее сбережения неплохо поужинали сегодня.
   - Сволочь! - не удержалась Анна Степановна. - Ты мои деньги украл! Те деньги, которые я на дочь собирала! Чтобы ее выучить, ей образование дать! Ты украл!
   - Ну, ты тварь безмозглая, - замахнулся бутылкой Афанасий, - ты, маромойка, заткнись, пока я тебе башку не раскроил! Ты от меня деньги ныкала, гадина, я не мог выпить с друзьями. Счас как примочу бутылем, так, сука, забудешь, как зовут!
   Анна Степановна, не зная что делать, рухнула перед ним на колени.
   - Афанасий, милый, отдай, - заплакала она, обхватив его бедра своими руками, - отдай, пожалуйста. Отдай, сколько осталось, прошу тебя. Это же для нашей дочери я собирала!
   - Пошла ты, тварь паскудная кал клевать, - и он с силой брезгливо оттолкнул ее коленом так, что Анна Степановна опять упала на пол, - я гулять хочу! Я десять лет не гулял, поняла? Мы с корешем Венькой сейчас в ресторан пойдем, ясно, тебе ты, жаба, бля?
   Анна Степановна, привыкшая уже к унижениям, на пузе подползла к мужу, целуя его давно нечищеные ботинки и запричитала:
   - Отдай, Афанасий, Христом богом тебя прошу, отдай деньги, не пропивай! Я за них ишачила, здоровье потеряла, чтобы дочка уехала отсюда, чтобы выучилась в институте!
   - Никуда она не уедет, поняла, ты свинья? - ответил нагло Афанасий. - Я тут прожил всю жизнь, люблю свою малую родину и она проживет не сдохнет! И без образования обойдется! Я сам имею шесть классов и ничего живу, и благоденствуй, на хрен, не хуже других! Правда, Веня?
   - В натуре, братан, - откликнулся кореш сиплым голосом.
   - Моя дочь будет жить со мной, понятно? - добавил Афанасий. - Ты старая сволочь мне противна, ты уходи, а дочь пусть остается!
   И тут Анна Степановна вспомнила, как ее муж лапал дочку, как она убежала от него и пряталась в садике. И поэтому последние его слова она поняла так, что муж ее собрался с ее дочерью Надеждой жить, как с женщиной. А может быть, он уже живет? Анна Степановна медленно поднялась с пола и, сходя с ума от стыда и позора, посмотрела на него.
   - Чего вылупилась, как ехидна? В рыло хочешь? Так я тебе сейчас приштампую печать с гербом по харе!
   Анна Степановна не обратила внимания на угрозы, а двинулась на мужа, сжав кулаки.
   - Только тронь Надю еще раз скотина, убью! - прошептала она.
   - Что? - приосанился Афанасий. - Бунт на моем корабле? Ты на кого гавкаешь, сука драная?
   Тут Анна Степановна с небывалой прытью схватила мужа за лацканы куртки одной рукой, а другой полезла внутрь в поисках денег и успела выхватить из кармана стодолларовую бумажку. Но после этого Афанасий с размаху ударил ее кулаком в лоб и она отлетела на кухню.
   Кореш Веня спешно ретировался в подъезд. Афанасий подскочил к Анне Степановне, закрутил ей руку за спину и вытащил из зажатого кулака жены сто долларов. Напоследок пнул ботинком по ребрам и сказал угрожающе:
   - Ну, бля, вернусь, уморщу, паскуда!
   С этими словами он выскочил в подъезд, а Анна Степановна крикнула ему в сердцах:
   - Я убью тебя, сволочь!
   Эти слова многие соседи услышали и потом на суде свидетельствовали, мол, было такое, угрожала подсудимая мужу, что убьет его.
   Надя пришла домой со своего танцевального кружка и застала мать сидящей на полу. Надежда уже высокой, хоть и худенькой - ростом пошла в отца, ей было семнадцать лет, даже мальчик у нее завелся к тому времени, который ее провожал - Вова. По лицу сидящей на кухне Анны Степановны катились слезы, она смотрела перед собой, теребя в руках мокрое полотенце. Надя бросилась к ней и спросила:
   - Что такое, мамочка, опять он? Он бил тебя?
   - Девочка моя, он все наши деньги украл, - обречено ответила мать, - как же теперь, а?
   - Какие деньги? - не поняла Надя.
   - Которые я тебе на учебу копила, - ответила Анна Степановна, - как-то нашел мой тайник и все забрал! Все, что там было! Что же делать дочка, что делать? Может, в милицию на него заявить?
   - Погоди, не надо милиции! - попросила Надя. - Его же посадят! Я попробую с ним поговорить! Он меня послушает, он деньги отдаст! Он сегодня вернется, я с ним поговорю! Вставай, не сиди на полу! Я думала, что ты уже ушла на работу.
   - Ой, и я правда уже опоздала с этим расстройством, - спохватилась Анна Степановна, - как дальше жить, побегу, а то уволят. Ты поговори с ним дочка, поговори. Тебя он, может быть, и послушает...
   Оставшись на своей работе в огромном садике одна среди детских кроваток, Анна Степановна поддалась чувству депрессии и унынья. Она просто физически не могла не думать о том, что то, чему она посвятила всю свою жизнь исчезло в один миг. Как же он мог так поступить, Афанасий, это же и его дочь? Как же теперь быть? Неужели он потратит все деньги и их не вернуть? Она задавала себе вопросы, но ответа на них не было.
   Ровно в полночь на работу ей позвонила из дома Надя и шепотом сообщила:
   - Мама, я пришла с дискотеки, а папка уже пьяный спит возле кровати. Я карманы в куртке у него и в брюках обшарила, в них денег нет. То есть немного около ста рублей и все!
   - Ладно, доченька, ложись тоже спать, - посоветовала Анна Степановна, - утро вечера мудренее. Завтра протрезвеет, попробуем с ним поговорить.
   - Может быть, он где-то дома спрятал, поискать? - спросила Надя.
   - Не нужно, - сказала мама, - разбудишь его еще на беду. Лучше спи, я приду скоро, как всегда рано утром.
   - Хорошо, я буду спать, - шепотом согласилась дочь и положила трубку.
   И вот наутро, вернувшись с работы, на полу в ванной Анна Степановна наткнулась на труп своего мужа с кровавой вмятиной на виске. Рядом валялся тяжелый молоток. Анна Степановна взяла молоток в руку и присела рядом. Папаша был в майке и в трусах, видимо проснулся ночью, наткнулся на то, что дочь шарит по его карманам, ищет деньги.
   Надежды с утра дома не было, она убежала. Да и не мудрено - испугалась дочь. Анна Степановна сидела на холодном полу и думала о том, что же все-таки случилось этой зловещей ночью? Ее муж сам проснулся или Надя стала все-таки искать деньги? А может быть, он проснулся и снова начал к ней приставать? Зашел в ванную, когда она мылась?
   Ей ясно в эти минуты было только одно - допустить, чтобы дочка села в тюрьму Анна Степановна не могла. Просидев рядом с мужем два часа и о чем только не передумав, чего только не вспомнив, она решилась взять всю вину на себя, подошла к телефону и набрала номер отделения милиции...
  

9

   Третьего января ближе к вечеру в квартире старших Костаровых, родителей Володи и Антона раздался короткий звонок в дверь. Валентина Петровна, которая в это время готовила на кухне ужин, торопливо вытерла руки о цветастый передник и поспешила открыть дверь. На пороге стояла Надежда. В руках она держала коробочку с тортом, перевязанную тоненькой ленточкой.
   - Здравствуйте, мама, - произнесла Надя, осторожно глядя в лицо свекрови, - я пришла вас поздравить с наступившим Новым годом.
   - Здравствуй, Надюша, проходи, - ответила ее Валентина Петровна, - мы тебя в праздник ждали, я Антона посыла тебя пригласить, а он тебя не нашел.
   - Я к маме своей ездила, - с легкой гордостью ответила Надежда, переступая порог.
   - Куда, в тюрьму, что ли? - удивленно спросила свекровь.
   - В колонию, в Тосно, - уточнила Надежда.
   - Прямо в Новый год? - покачала головой Валентина Петровна. - С тридцать первого на первое?
   - Да, прямо в Новый год, - ответила Надя.
   - Ну и как она там? - поинтересовалась свекровь. - Хотя, чего это я на пороге тебя допрашиваю, доченька? Проходи, раздевайся, за чаем все и расскажешь!
   В это время в коридоре появился Антон. Он увидел Надежду, глаза его засверкали, он засуетился и стал помогать жене брата снимать пальто. Надежда отстранено принимала ухаживания младшего брата мужа, не отталкивала его, чтобы не обидеть, но и никак не потакала его упрямым и явным проявлениям симпатии.
   - А где папа? - спросила Надя, проходя в кухню вслед за свекровью.
   - Он сегодня на работе, - ответила свекровь, - праздники кончились, пора и деньги зарабатывать. Я тоже уже сегодня уже вышла, недавно с работы вернулась, а отец и первого работал. Платили по двойному тарифу, надо же деньги собирать в кубышку, ведь уже скоро Антон школу закончит и поедет учиться.
   Антон не сводил глаз с Надежды. Он присел на табуретку и любовался женой брата, думая о том, что надо же, его старшему, тупому дураку досталась такая жена, а он ее не ценит.
   - Не хочешь супа поесть грибного? - спросила свекровь. - Из сушеных грибов наварили, которые осенью вместе собирали. Да холодец еще остался с праздничного стола, я много приготовила. Вот он и остался с хреном.
   - Спасибо, я дома поела, - ответила Надежда.
   - Дома? - переспросила свекровь. - А ты где живешь сейчас? С Володей?
   - Нет, мама, я как тогда ушла, когда он вечером привел любовницу, так больше и не возвращалась, - ответила Надежда, - стыдно мне как-то.
   - Это ему должно быть стыдно, я ему сказала про то, что он девок водит, так он раскричался, убежал, - начала было возмущаться Валентина Петровна.
   - Вы ему об этом сказали? - спросила Надя.
   - Да, я его поругала за это! - гордо ответила свекровь.
   - Теперь он будет думать, что я к вам жаловаться бегаю, - обречено вздохнула Надежда.
   - Нет, что ты, - ответила свекровь, - мне о том, что у сына есть любовница ваша соседка сказала. Мы с ней вместе работаем.
   - Да, уже весь город знает, что Володя мне изменяет, - с грустной улыбкой произнесла Надежда, - скоро пальцами будут показывать.
   - Володя с нами поссорился, нагрубил накануне Нового года и ушел, - перевела тему свекровь, - испортил всем праздничное настроение, чуть не избил Антона! Я не знаю, что с ним стало. Он таким никогда не был.
   - Я и сама не знаю, - вздохнула Надежда.
   Повисла пауза.
   - Так что, ты к маме съездила? - спросила Валентина Петровна, чтобы возобновить разговор. - Как она там, не болеет?
   - Вроде нормально выглядит, только постарела, - ответила Надежда.
   - Да, там же все-таки тюрьма, - сказала свекровь, - а не курорт.
   - Там колония, - поправила Надежда, - в тюрьме порядки строже.
   - Ну, все равно не сладко, - сочувственно покачала головой свекровь, - что же ты так уехала, не сказав нам ничего? Я бы пирогов напекла ей, привет передала.
   - Я передала от вас привет, - ответила Надя, - а не зашла к вам, потому что внезапно собралась, сама не ожидала. Подумала отчего-то, что если не съезжу до Нового года то, что-то случиться. Как будто изнутри кто-то подтолкнул. Вот села в поезд и поехала.
   - А где ты сама сейчас живешь? - спросила свекровь.
   - Пока в материной квартире обитаю, - ответила Надя, - но уже ищу варианты, чтобы снимать комнату. Не могу я в той квартире находиться, где все это случилось. Мерещиться всякое, особенно вечером и ночью.
   - Да-да, - понимающе кивнула Валентина Петровна.
   - Пока светло еще или я на работе, - продолжила Надя, - забываюсь, а приду домой, темнеет и мне становится страшно, как в склепе. Я лампочки включу везде, телевизор старый погромче, чтобы не жутко было, ног все равно ночью очень страшно мне.
   - Не мучай себя, приходи к нам жить, - предложила свекровь, - потеснимся как-нибудь. У нас все-таки три комнаты. Ты можешь в проходном зале спать, мы с мужем в спальне, а Антон в своей комнате.
   - Да, правда, Надя, живи у нас, - обрадовался Антон, который до того безмолвствовал, сидя на табуретке в уголке малогабаритной кухне, - я тебе даже свою комнату уступлю, а сам буду спать в зале! Зачем тебе снимать квартиру, только лишние деньги тратить?
   - Нет-нет, - помотала головой Надежда, - не могу я так поступить, нехорошо это. Получится, как будто я вас специально с сыном ссорю. Итак, из-за меня у вас с ним отношения разладились.
   - Да он сам, знаешь, как себя вел в последний раз! - воскликнул Антон. - Как подлец! Все, мама, я терпеть больше не буду, еще раз он так себя поведет, я его побью!
   - Он тебя сильнее, сын, - сказала мать, - не связывайся с ним, он старший налупит тебя! У него возраст еще такой сложный...
   - Какой у него возраст? - спросил Антон. - Ты путаешь, мама, это у меня переходный возраст сложный, я должен шалить! А у него он давно этот возраст кончился!
   - Затянулся просто, - подсказала Надежда.
   - Навсегда, - добавил Антон, - потому что в голове у него ничего нет.
   - Не надо так говорить о брате, - строго приказала Антону мать, - давайте эту тему прекратим. Поговорим о чем-нибудь другом. Лучше расскажи еще, Надя, как ты к маме съездила? Ты ведь первый раз у нее была?
   Она ухватилась за тему Надиной поездки, как за спасительную соломинку, когда страсти накалились.
   - Да, в первый раз была, - подтвердила Надя, - раньше как-то не решалась и денег не было, вы же знаете, что я без работы сидела два года.
   - Тебя к ней пропустили без проблем? - спросила свекровь.
   - Пришлось подарить небольшой презент, - сказала Надя, - но я предполагала, что так будет, поэтому купила тут копченого палтуса две небольшие рыбки, сунула там начальству и мне разрешили свидание.
   - Мама не болеет? - поинтересовалась свекровь.
   - На здоровье не жаловалась, - ответила Надежда, - она у меня такая, умирать будет, а никому не пожалуется. Рассказывала мне про порядки в колонии, но ничего, говорит, привыкла.
   - Да, не дай бог туда попасть, - вздохнула свекровь, - ну, уж раз попала, надо терпеть. Антон, порежь торт, чайник закипел.
   Антон послушно выполнил просьбу матери. Он вообще был идеальный сын и для будущей своей жены просто находка - предупредительный, вежливый, домашней работы не чурался. Только на вид неказистый. Девочки из класса на него внимания не обращали, а этот факт его самолюбие задевал и комплекс неполноценности увеличивал. И оттого лицо Антона покрывалось вулканическими прыщами, которые еще более его шансы на сближение с девочками аннулировали.
   От этого обстоятельства Антон страдал, мазал лицо свое кремами, но это не помогало и девочки по-прежнему его не замечали. Тогда вдруг страстно, порочно и неотвратимо он влюбился в жену своего старшего брата Володи - Надежду. Это случилось как-то внезапно, чувство налетело на него, как ураган. А ведь раньше, когда Надя приходила к ним вместе с его старшим братом, Антон полагал за лучшее спрятаться у себя в комнате и таращиться в свой мерцающий монитор. Теперь же, только заслышав ее голос, бросал все дела и бежал к ней навстречу. Пожирал глазами, истекая половою истомою.
   Последнее время Надежда все чаще заходила одна, оттого и Антон с ней общался более часто и сама собой возникла, пробилась, как росток и расцвела любовь. Влюбленный никаких поползновений на честь ближайшей родственницы не предпринимал, явно свое чувство не показывал, только тихо страдал от переизбытка либидо, выступавшего на юношеской коже его лица новыми прыщами. И как в одной семье получились два таких разных брата - это была загадка природы?
   За чаем непроизвольно разговор опять вернулся к старой теме отношений между Вовой и Надеждой.
   - Так что же вы теперь, разводиться будете? - спросила свекровь.
   - Не знаю я что теперь делать, - ответила Надя, - я же не была инициатором того, что случилось с нами. Я просто хотела жить спокойно в нашей квартире, чтобы у меня была семья, дети, муж, который бы мне не изменял.
   - Вот и надо было бы завести ребеночка, - подсказала Валентина Петровна, - тогда бы не бегал бы Володя от тебя, а дома сидел бы, нянькался.
   - Мама, вы же знаете, что мы эти три года с хлеба на воду перебивались, - ответила Надежда, - я работы не могла найти без образования, Вова мыкался тоже, пока на рудник не попал по блату. Спасибо папе вашему, который ходил за него просить к генеральному, а так бы и до сих пор сидели на бобах. Какой уж тут ребеночек?
   - Мы же вам помогали, чем могли, - сказала свекровь, - а появился бы ребеночек, еще бы подкинули вам денег.
   - Что ж мы на вашей шее, что ли сидели бы взрослые люди? - спросила Надежда. - У вас вот ребеночек сидит, - кивнула она на Антона, - его нужно поднимать!
   - Я... я не ребенок уже, - заикаясь от обиды, воскликнул Антон, - я уже одиннадцатый класс заканчиваю, между прочим! И потом могу пойти работать и себя обеспечивать!
   - Езжай лучше учиться, - сказала ему мать, - наработаешься еще за всю жизнь. Только ее и видишь работу эту с утра до ночи, оглянешься, а жизнь прожил, а кроме работы и не видал ничего. А женщинам и того хуже. На производстве наработаешься, придешь домой и становись снова на кухне к плите? Правда, Надюша?
   - Да, - согласилась Надежда, - тебе первому надо уезжать отсюда, Антон! С твоими золотыми мозгами тут нечего делать, они никому тут не пригодятся.
   Антон аж зашелся от волнения - Надя похвалила его, сделала комплимент его мозгам. Он хотел что-нибудь ей ответить, но его дыхание перехватило и поэтому он только сипло что-то прошипел, но никто на это не обратил внимания.
   - Ой, я засиделась у вас, - сказала Надежда, взглянув на висящие на кухне круглые китайские часы, - спасибо вам за чай, за гостеприимство. С Новым годом вас поздравляю. Хотя и с опозданием!
   - Посиди еще, - попросил Антон, - куда тебе спешить?
   - Да, Наденька, посиди, - присоединилась мать, - чаю еще выпьем, поговорим. Скоро бразильский сериал начнется. Смотришь сериал про любовь?
   - Нет, не смотрю, - ответила Надежда, - у меня в квартире у родителей телевизор сломался. Старый он очень. Звук есть, а изображение мутное-мутное. Ничего не видно.
   - Так что же ты делаешь по вечерам? - удивилась свекровь.
   - Читаю книжки, - ответила Надя, вставая из-за стола, - спасибо вам, пойду я. Нужно выспаться. Я же теперь должна эти дни отработать, на которые с напарницей подменялась, когда к маме ездила. Еще и денег потратила много, придется работать без выходных. Завтра надвое суток в ларек выходить.
   - Что ж, как знаешь, - сказала свекровь, - отдохнуть и правда тебе нужно, вон круги какие синие под глазами.
   - Ехала в общем вагоне, не спала почти, - грустно улыбнулась Надя, собираясь выходить с кухни, - попутчики были подозрительные у меня, всю дорогу пили водку и кричали матом. Я боялась их, так не спала.
   Она шагнула за порог кухни, Антон подскочил с табуретки, как чертенок из табакерки.
   - Мы с тобой не договорили, Надюша, - остановила ее свекровь, удержав за кисть руки, - Антон, пойди пока позанимайся к себе в комнату, я хочу с Надеждой с глазу на глаз поговорить.
   Антон с неохотой поднялся и пошел вон из кухни. У дверей обернулся и сказал:
   - Только ты, Надя, без меня не уходи, ладно? Я пойду прогуляться и тебя провожу заодно.
   - Хорошо, - кивнула Надежда, садясь снова за стол.
   Дверь за Антоном закрылась, мама Володи вздохнула и, присев напротив Надежды, спросила:
   - Что же все-таки нам делать?
   - С чем? - спросила Надежда.
   - С этой ситуацией, - объяснила свекровь, - Володя, он хоть в чем-то и я, как мать, понимаю и поступил плохо, но надо простить, принять, Надежда, мы же женщины, мы хранительницы очага. Ты хорошая девушка, я от тебя ни слова грубого не слышала и порядок у тебя всегда в доме. Мы сами пробовали говорить с Володей, он нам нагрубил, убежал, чуть не ударил Антона. Но надо как-то эту проблему решать, у вас все-таки семья.
   - Вы знаете, мама, мне не хотелось вам этого говорить, все-таки Володя ваш сын, но наверное, теперь придется сказать, чтобы это не было для вас неожиданностью, - начала говорить Надежда и тут же замолкла.
   - Что говорить? - испуганно спросила свекровь, по тону невестки почувствовавшая, что сейчас ей предстоит услышать что-то ужасное. - Что еще вы скрывали от меня?
   - Дело в том, что моего отца на самом деле убила не мама, - сказала Надежда, - она отбывает наказание не за свое преступление.
   - Так? - ничего не понимая, невпопад ляпнула свекровь.
   Она просто не взяла в толк причем тут в отношениях невестки и ее сына то, что кто-то другой, а не Анна Степановна убила их отца. Надежда ничего не стала больше говорить, закусила губу, словно сожалея о том, что было уже сказано.
   - Мы с Володей были тогда в квартире, он сцепился с моим отцом и он ударил его... - Надежда никак не могла закончить предложение.
   Ей было трудно сказать такое матери. Свекровь сама догадалась обо всем, но разум ее не хотел в это верить.
   - Володя? - предположила она. - Ты хочешь сказать мне, что это Володя убил твоего отца, я тебя правильно поняла? Нет, этого не может быть! Володя не мог этого сделать, я прекрасно знаю своего мальчика! Нет, я в это не верю!
   - И все-таки это сделал он, - печально подтвердила Надежда, - я видела, как он тогда ударил моего отца молотком. Видела, как отец умер. Потом мы с Володей убежали. А мама утром, вернувшись с работы, подумала, что это я убила отца. И она взяла вину на себя.
   - Зачем Володе нужно было убивать твоего отца? - дрожащим от волнения голосом спросила свекровь. - Нет, я не могу поверить...
   - Мой папа сам на Вову бросился с молотком, - ответила Надежда, - но Володя выбил молоток и стукнул его по виску. Отец умер. Я тогда спасла Володю от тюрьмы и предала свою мать. Я думала, что этим сохраню и нашу с ним счастливую семейную жизнь. Но этого не получилось. Видимо, моя мама была права, когда говорила мне, что бог все видит и теперь мы с Володей этими ссорами, изменами, страданиями и отвечаем за это преступление, которое скрыли. Я боюсь, что когда-нибудь Вова и меня убьет так же, как моего отца. Мне стало страшно жить рядом с ним. Он стал неуправляем, как зверь. Поэтому я уже сходила в милицию и все им рассказала.
   - В милицию? - переспросила свекровь. - Ты ходила в милицию? Зачем?
   - Чтобы они знали правду и мою маму отпустили, - ответила Надежда.
   - А Володя? - не поняла свекровь. - Его же теперь посадят в тюрьму?
   - Я не знаю, - ответила Надежда, опустив глаза в пол.
   - Его посадят, - обречено произнесла Валентина Петровна, - его посадят в тюрьму. Что же будет теперь, что же будет?
   - Когда состоится суд, я все расскажу, как было на самом деле, - сказала Надежда, - расскажу, что Володя заступился за меня. Что у него тогда просто не было другого выхода, кроме как ударить, потому что отец сам напал на него с молотком. Возможно, Володю не посадят, потому что это была самооборона. Он защищался.
   - Нет, его точно посадят! - обхватив голову руками, пробормотала мать. - Его посадят в тюрьму! Разве обязательно было идти в милицию?
   - Моя мама сидит в колонии, хотя ни в чем не виновата, - ответила Надежда, - ее должны освободить. Человек не должен отвечать за чужое преступление. Она итак уже достаточно пострадала. А что вы бы мне посоветовали делать?
   - Господи, я как чувствовала, что сегодня произойдет что-то ужасное, - с тяжелым вздохом сказала свекровь, - я не знаю, что я тебе посоветовала бы сделать. У меня просто не укладывается в голове - мой Вовик убил человека. А если бы вы не поссорились с Вовой, ты бы так и молчала, так твоя мать бы и сидела в колонии?
   - Вы знаете, мама, мы бы все равно не смогли с Владимиром жить с этой грязью в душе, - ответила Надежда, - тайна, которая нас связывала, она душила каждую ночь до кошмаров. Я спать лягу, глаза закрою и вижу труп отца, как он падает, как его голова хрустнул от удара молотка. Мне это снится и я просыпаюсь в холодном поту. Иногда ночью что-то черное как сдавит грудь, что хочется выть белугой и страшно до жути. Я теперь думаю, что лучше бы мы с ним тогда сознались во всем, что произошло на самом деле. Если бы Вову осудили, я бы дождалась его из колонии и стали бы мы жить без этого груза в душе. Теперь и ему худо, он не знает, куда себя деть, от этого и бесится, и я, как ни стараюсь, забыть не могу.
   - Да, - рассеянно кивнула свекровь, - в голове не укладывается... теперь понятно, почему вы ребеночка так и не завели...
   - Какой уж тут ребеночек, - грустно подтвердила Надежда, - если мы с мужем жили все три года сжатые внутри, как пружинки. Не поверите, я когда я в милицию сходила, у меня как камень с души упал.
   - Значит, теперь суд будет? - грустно спросила свекровь.
   Надежда медленно кивнула. Свекровь печально пожала плечами, отвечая каким-то своим внутренним мыслям, рассеянно переставляя чашки на столе.
   - Поймите, Валентина Петровна, я не могла иначе поступить, - сказала Надежда, - другого выхода у меня не было.
   Свекровь ничего ей не ответила. Она смотрела куда-то вдаль за окно, где горели желтые фонари, освещая большие, нанесенные метелями сугробы. Надежда сказала, все о чем она собиралась сообщить своей свекрови, поэтому осторожно встала и пошла в коридор.
   - Только Антону пока ничего не говори, ладно, - окликнула ее Валентина Петровна, - я потом сама с ним поговорю.
   - Хорошо, - пообещала Надежда и добавила, - простите меня.
   Свекровь ничего не ответила, пошла к комнате сына, приоткрыла дверь и предупредила сына:
   - Антоша, Надя уходит.
   Он выскочил, выбежал мимо нее, не заметив даже, что у матери красные глаза и стал помогать Надежде одевать пальто. Сам накинул на плечи куртку, быстро надел ботинки, шапку и шмыгнул в дверь.
   - До свидания, - сказала Надежда.
   Свекровь только кивнула, потому что не могла говорить, внутри все крутило - она боялась разрыдаться. Не каждый день матерям сообщают, что их сын убил человека. Одно дело когда он гуляет, безобразничает, а другое, когда узнаешь, что он убийца.
   Антон и Надежда тем временем вышли на улицу. Шел мягкий январский снег, густой, как будто кто-то на небе высыпал корзину с пухом. Надя подставила ладонь и поймала несколько снежинок, которые моментально растаяли в ее руке. Антон стоял рядом и смотрел на нее, не решаясь отвести взгляд.
   - Ты сделал то, что я тебя просила? - поинтересовалась Надя.
   - Да, - поспешно закивал Антон, - я все скачал из Интернета и даже распечатал, как ты велела.
   Он полез за пазуху, достал оттуда свернутые трубочкой листы и протянул их Надежде. Она взяла их торопливо развернула и спросила:
   - Никто не видел эти бумаги?
   - Никто, - ответил Антон, - я же сам понимаю, что это тайна.
   - Ты молодец, - сказала Надежда.
   Она подошла поближе к горящему фонарю и попыталась прочитать. Но фонарь горел тускло, а снежинки не давали различать буквы, засыпая текст.
   - Ничего не разобрать! - с досадой сказала Надя. - Не могу прочитать!
   - Я расскажу тебе, - подсказал Антон, - чтобы все получилось, как ты хочешь, чтобы ты наверняка получила эти деньги, твоя мама не должна иметь судимостей по тяжелой статье. Это самый важный пункт в документе.
   - То есть она никогда не должна быть осужденной? - переспросила Надежда. - Ни по каким статьям?
   - Нет, это касается только тяжелых статей, таких, как убийство, - продолжил Антон, - тяжкие телесные повреждения и тому подобное. Судимость по политическим мотивам не считается.
   - Интересно, а нельзя ли как-то подвести, что мама убила отца по политическим мотивам? - спросила она сама у себя и тут же себе ответила. - Нет, скорее всего, это не получится! Нужно продолжать нам делать так же, как мы и делали. По нашему плану. Но есть одна загвоздка, с которой никак не справиться.
   Лицо Надежда приобрело оттенок скорби и разочарования, заметный даже в тусклом свете фонаря. Антон, преданно глядящий ей в лицо, заметил это и поспешил спросить:
   - Что это за загвоздка, скажи мне, я что-нибудь придумаю?
   - Ты меня любишь, Антон? - спросила Надя.
   - Больше жизни, - честно признался младший брат мужа, - ты же знаешь, как я тебя люблю!
   - Тогда ты должен мне помочь, - сказала Надежда, беря его под руку и приблизив свои губы вплотную к его щеке, - сможешь?
   - Все, что скажешь, ради тебя я сделаю, - преданно ответил Антон, истекая безудержным вожделением.
   - Тогда пойдем, проводишь меня до дома, а по дороге я все тебе расскажу, - предложила Надежда.
   Антон замялся и вдруг, глядя ей в глаза, робко попросил:
   - Наденька, а можно я тебя поцелую? Легонько, только в щечку, можно?
   - Что ты, Антон, - достаточно жестко ответила ему Надежда, отстраняясь от него, - ты забыл, что я жена твоего брата? Как тебе не стыдно!
   Антон сразу сник, втянул голову в плечи. Надежда смилостивилась над ним снова взяла его под руку и они медленно пошли вдоль длинного дома, по дорожке засыпаемой снегом. Надя что-то вполголоса с воодушевлением говорила Антону, он смотрел на нее во все глаза с лицом счастливой груши, слушал и преданно кивал ей в ответ. Вскоре они скрылись в густой пелене падающего снега за темными покровами полярной ночи.

10

   Через пару дней капитан Тычинский приводил в порядок бумаги в своем кабинете. В дверь постучали. Следователь крикнул: "Да!", разрешая войти. Дверь отворилась и зашла Надежда. Тычинский накануне вызывал ее повесткой. Надежда поздоровалась, прошла и села напротив следователя, слегка повернув голову в профиль. Капитан сразу заметил что-то необычное в ее лице - оно было сильно напудрено и как будто припухло с той стороны, которую Надежда отвернула от него.
   - С вами что-то случилось? - спросил Тычинский.
   - Ничего, - слегка помотала головой Надежда, - все нормально.
   - Просто мне показалось, что у вас синяк на лице, - сказал Тычинский, роясь в своей папке поисках необходимых бумаг.
   Надежда, которая хотела скрыть от следователя неприятный инцидент, произошедший у нее с мужем, растерялась и спросила:
   - А что очень заметно, что у меня синяк? Я же его замазала кремом...
   - Для меня заметно, я же все-таки в милиции работаю, - ответил Тычинский, - муж ударил?
   - Да, он, - кивнула Надежда, - я же вам еще в прошлый раз говорила, что так и будет. Он меня преследует. Я ушла от него, стала снимать комнату, потому что страшно одной в квартире матери. А он меня и там нашел и избил.
   - Зачем же вы двери открыли ему? - спросил Тычинский.
   - Я не думала, что он будет драться, - ответила Надежда.
   - Ваш муж был пьян? - хмуро поинтересовался Тычинский.
   - Конечно пьян, - ответила Надежда, - кричал на меня, что бы я, извините, заткнула свой рот и больше к вам не ходила. Угрожал, что вообще убьет, как отца моего, если не перестану пытаться его посадить.
   - Пишите заявление о том, что он вас избил, - предложил Тычинский, - будем разбираться.
   - Ничего я не буду писать, - ответила Надежда, - извините, но я вам не верю. Я напишу заявление, он выкрутится, а потом еще больше будет меня избивать. Что я не знаю, как у нас правосудие делается?
   - Ну, это вы напрасно, Надя, так говорите, - обиженно сказал Тычинский, - я между прочим, уже собрал все необходимые документы, присовокупил к ним ваше заявление, я самолично займусь этим делом и даю вам гарантию, что при ближайшей амнистии, вашу маму досрочно освободят!
   - Когда это будет? - спросила Надежда.
   - Я же сказал, при ближайшей амнистии, - ответил Тычинский, - может быть, где-то через два месяца.
   - Но ведь судимость на ней так и останется? - спросила Надежда.
   - Что вы имеете в виду? - не понял Тычинский.
   - Я имею в виду, что убийцей она так и останется, - продолжила Надежда, - убийцей, которая отбыла наказание. То есть это клеймо убийцы на ней будет всю жизнь. А ведь это несправедливо, ведь это не она убила моего отца.
   - Слушайте, Надежда, я итак сделал достаточно много, - с легким раздражением сказал Тычинский, - поверьте, это было непросто помочь вашей матери и вам. Но я постарался это сделать, потому что вы мне глубоко симпатичны и я понимаю, что вам нелегко пришлось в жизни. Но вы от меня требуете невозможного. Поимейте совесть.
   - Поймите меня, я просто хочу, чтобы мама была полностью реабилитирована, - сказала Надежда.
   - А что делать с вашим мужем? - спросил Тычинский.
   - Мне нет дела до моего мужа, - ответила Надя, - для меня важно, чтобы моя мама перестала быть убийцей, а сажать моего мужа или не сажать, это уже вам решать!
   - Надя, я в прошлый раз еще вам говорил, что если мы запустим это дело на пересуд, то можете пострадать и вы, - сказал Тычинский, - я повторяю, что на вас повиснет подозрение в соучастии в убийстве, а так же вы можете быть привлечены за лжесвидетельство. Я устал вам это повторять. Но в данный момент даже не это главное! Ведь ваша мама не отказывается от своих показаний, она упрямо твердит, что это она убила своего мужа, вашего отца.
   - Она отказывается, - перебила следователя Надежда.
   - Как отказывается? - удивился Тычинский. - Откуда вы это взяли? Я был у нее в колонии недавно и она подтвердила мне, что это она убила своего мужа. Надежда, честно, я устал от вас.
   - Я была у нее в колонии после вас и она написала мне вот это, - не обращая внимания на последние слова Тычинского, сказала Надежда и положила следователю на стол листок, исписанный корявым неровным почерком.
   - Что это? - не понял следователь.
   - Это заявление матери, что она отказывается от, данных ранее, показаний, - объяснила Надежда.
   - Откуда оно у вас? - поинтересовался следователь. - Ах, да... вы что ездили к ней?
   - Ездила, - подтвердила Надежда, - я встретила в Тосно новый год. В гостинице. У меня было два свидания с мамой. Тридцать первого и первого
   - Так-так, - кивнул Тычинский, взял из рук Надежды листок и начал читать.
   Глаза его бегали по строчкам, он что-то перечитывал, иногда кивал головой, пару раз спросил у Надежды, о тех местах в листочке, где Анна Степановна написала не понятно. Дочь хорошо разбиралась в почерке матери и отвечала сразу.
   Читал Тычинский минуту, потом отложил листок в сторону, задумчиво помолчал и произнес:
   - Вообще-то, все это нужно было оформить не так, как вы с мамой это сделали. Ну, да ладно. Значит, ваша мама решила отказаться от своих показаний. Хорошо. Но что же ее на это подвигло? Вы ее уговорили?
   - Я ее попросила, - ответила Надежда, - ведь моя мама до недавнего времени считала, что это я убила отца и за меня она страдала. А Володя ей никто, он чужой. Кроме того, он просто опасен.
   - Да-да, это понятно, - сказал Тычинский. - но мне придется все равно вас огорчить, Надя. Ваших показаний и отказа матери от своих показаний все равно не достаточно, чтобы предъявить обвинение вашему мужу.
   - Почему же? - спокойно спросила Надежда.
   - Нужен хотя бы один свидетель, того, что именно Владимир ударил и убил вашего отца, - объяснил Тычинский, - ведь иначе это дело в суде никто рассматривать даже не будет. Не хватает доказательств. А у нас с вами свидетеля нет!
   - Есть, - невозмутимо ответила Надежда.
   Пришла пора удивляться Тычинскому:
   - Откуда? Какой свидетель? Что вы мне голову морочите?
   - Можно я его позову? - спросила Надежда.
   Тычинский, про себя уже ругаясь, что взялся за это дело, кивнул, не понимая что еще могла придумать эта настырно борющаяся за свободу своей матери девушка. Надя вышла в коридор и вернулась с худым и сутулым молодым человеком в больших очках.
   Тычинский предложил молодому человеку сесть на стул, а Надежду попросил подождать в коридоре. Девушка вышла, А Тычинский пристально посмотрел на новоявленного свидетеля. Тот сидел на стульчике, пытаясь выпрямить свою сутулую спину. Его выпученные глаза под очками напоминали окуляры глубоководной рыбы и оттого выражение их нельзя было разобрать.
   - Как вас зовут молодой человек? - спросил Тычинский, думая о том, как ему до минимума сократить этот бесполезный, по его мнению, разговор.
   - Меня зовут Антон Костаров, - ответил свидетель, - я родился в тысяча девятьсот восемьдесят...
   - Этого пока не нужно, - прервал молодого человека Тычинский, - поговорим по существу. И вы мне расскажите лучше, что вам известно... погодите-ка, вы только что сказали, что вы Антон Костаров? Вы родственник Надежды и Владимира?
   - Я брат его, - ответил Антон.
   - Ах, брат, - заинтересованно покачал головой Тычинский, - брат, стало быть. И что же вы мне хотите рассказать?
   - Три года назад, - стал рассказывать Антон, - брат пришел домой какой-то взвинченный и нервный. Мы тогда с ним в одной комнате жили, брат тогда только из армии недавно вернулся, у нас очень хорошие отношения были, не то, что сейчас!
   - Сейчас у вас сложные отношения? - поинтересовался Тычинский.
   - Так себе, - пожал плечами Антон, - он просто дурак, а с дурака спрос не велик.
   - И в чем же это его дурость выражается? - уточнил Тычинский.
   - Он надо мной издевается, оскорбляет, - продолжил Антон, - с матерью ругается. С Наденькой так обходится ужасно. Просто негодяй.
   - А тогда, когда у вас хорошие были отношения, после его армии, тогда он был умный? - сузил вопрос следователь.
   - Не умный, конечно, но и не такой, как сейчас, - ответил Антон, - он тогда меня не унижал, а наоборот заступался во дворе, общался со мной по нормальному.
   - А сейчас, стало быть, унижает? - спросил въедливый Тычинский.
   - Постоянно, - подтвердил Антон, - он таким образом самоутверждается. Ему обидно, что родители меня в институт хотят отправить, а он на руднике работает.
   - Он тоже хочет в институт поступать? - спросил Тычинский.
   - Не хочет он никуда поступать и еще не хочет, чтобы и я учился, - ответил Антон, - считает, что эта пустая трата денег. Он крайне недалекий человек.
   - Ясно, - кивнул следователь, - так что произошло три года назад, извини, я тебя перебил?
   - Три года назад, я тогда во вторую смену в школу ходил, - ответил Антон, - родители на работу ушли, я помню. Я еще спал утром, а Вовка дома в ту ночь не ночевал.
   - Он вообще часто дома не ночевал? - спросил Тычинский.
   - Бывало, что не ночевал, - ответил Антон, - особенно когда с Надей стал встречаться.
   - Хорошо, - кивнул Тычинский, - продолжай.
   - И вот Вовка приходит домой утром, у самого руки трясутся, - стал рассказывать дальше Антон, - мы еще чай с ним сели пить с пряниками медовыми. Я вижу, что-то не так, что он какой-то странный, спросил его, он что-то буркнул в ответ, замолчал, пошел спать. Я потом в школу ушел, пришел домой, Вовки дома не было. Мы с мамой и папой поужинали, а когда спать легли, он заявился. Тогда мы с ним в одной комнате были, он ко мне подсел на кровать и говорит, что, мол, я брат, человека убил.
   Тычинский внимательно смотрел на Антона, следил за его глазами, но Антон был настолько близорук, что из-под очков топорщились выпуклые, как у палтуса два глаза и угадать по этим семафорам врет ли Антон или говорит правду, не было никакой возможности.
   - Я ему не поверил, - продолжил Антон, - думал он сочиняет все. Но тогда он мне в подробностях рассказал, как они с Надей пришли к ней домой и как ее отец на него кинулся с молотком. И как потом Вова его ударил по виску, а отец Надин упал и умер. Он меня еще спросил, что мне делать?
   - А сколько тебе лет тогда было? - спросил Тычинский.
   - Четырнадцать, - ответил Антон.
   - И брат к тебе за советом пришел, что ему делать? - усомнился Тычинский.
   - А к кому ему еще идти было? - пожал плечами Антон. - К родителям, что ли? И не за советом он ко мне приходил, а просто выговориться, наверное, хотел. Такое не каждый день случается.
   - Ясно, - ответил Тычинский, - так ты ему не поверил или поверил?
   - Я днем узнал от мамы, что посадили в милицию за это убийство Анну Степановну, мать Нади, - ответил Антон, - а после школы меня Вовка встретил и сказал, чтобы я забыл то, что он мне наговорил насчет этого убийства. Сказал, что, мол, я пошутил над тобой, чтобы тебя напугать!
   - А ты говорил, что он пришел с утра взволнованный, - уточнил Тычинский, - а не помнишь, в какое время он вернулся домой?
   - Родители только-только ушли, а они уходили в семь утра, - ответил Антон, - он вернулся сразу после них, минут через десять. Точно он вернулся в десять минут восьмого. Я на часы еще посмотрел тогда, чтобы узнать, сколько мне спать осталось.
   - А в какое время ты сам встаешь? - спросил Тычинский.
   - В девять утра, - ответил Антон, - у меня всегда был жесткий режим. Я таким образом себя к дисциплине приучаю.
   - Молодец, - похвалил парня Тычинский.
   - А потом поздно вечером уже мы вместе пили чай на кухне и я заметил, что Вовка как-то странно себя ведет, волнуется, - продолжил Антон.
   - Значит, он сказал тебе, что пошутил насчет убийства и ты поверил? - уточнил Тычинский.
   - Конечно, поверил, - подтвердил Антон, - почему я должен брату не верить, тем более что он меня часто пугал тогда всякими страшными историями, в которых сам якобы принимал участие.
   - А почему же сейчас ты вдруг об этом вспомнил? - спросил Тычинский.
   - Надя недавно приходила к нам и сказала моей матери, что это Вовка убил ее отца, а я подслушал из коридора их разговор с моей мамой, - ответил Антон. - А потом мы с Надей вышли на улицу, я ее пошел проводить до дому и я ей признался в том, что подслушал. И рассказал ей то, что знал, что Вовка мне еще тогда говорил насчет убийства. И Надя меня попросила к вам придти и все рассказать.
   - Ну, что ж, молодец, - похвалил парня Тычинский, - вот тебе бумага, напиши, пожалуйста, все, что мне рассказал.
   - Вы знаете, я только сейчас подумал об этом, - продолжил Антон, - если он пошутил со мной тогда утром про это убийство, что это он убил отца Нади, то откуда вообще он мог о нем знать? Ведь, как я потом выяснил, мама Нади позвонила в милицию спустя час после того, как он мне все рассказал.
   - Соображаешь, - усмехнулся правильной логике парня Тычинский, - из тебя неплохой следователь получится. Не желаешь стать сыщиком?
   - Извините, нет, - ответил Антон, - я хочу в Московский Государственный университет поступать. Буду заниматься компьютерным программированием, если примут.
   - Что ж, желаю тебе не провалиться на экзамене, - сказал Тычинский, - вот тебе ручка, вот бумага, пиши.
   Антон взял ручку, склонился низко над листом бумаги и стал медленно выводить буквы одну за другой. Тычинский выглянул в коридор и пригласил Надежду обратно к себе в кабинет. Она вошла. Капитан предложил ей присесть и сказал:
   - В общем-то, мне все ясно, Надежда Афанасьевна. Теперь у нас с вами достаточно свидетелей и улик, чтобы предъявить обвинение гражданину Владимиру Костарову. Но вот один пункт, который может сыграть ни в вашу пользу ребята, он все-таки меня настораживает.
   - Какой же? - поинтересовалась Надежда.
   - Вы, Надя, давали на суде над вашей матерью заведомо лживые показания, - ответил Тычинский, - вы же знали истинного убийцу и скрыли это! Придется, как я и обещал, предъявить обвинение и вам, Надя! Обвинение в лжесвидетельстве.
   - Да, Вовка ей угрожал, чтобы она молчала! - воскликнул Антон, отвлекаясь от написания показаний. - Я сам могу подтвердить это, он избивал ее, видите у нее и сейчас синяк! Товарищ милиционер, вы моего брата не знаете, он подонок!
   - Тихо-тихо, молодой человек, - строго сказал Тычинский, - вы пишите пока, а мы тут разберемся временно без вашего участия!
   - Я же вам уже говорила, товарищ капитан, что наказание меня не пугает, - ответила Надежда, - я его заслужила, я сама пошла на это. Хотя я итак уже сильно наказана своей неудавшейся жизнью. Вы, наверняка не знаете, что такое недельные приступы депрессии, когда все из рук валится, а успокоительное пьется, чуть ли не ведрами. Все время думаю о маме, как она обо мне заботилась всю жизнь, жила ради меня, а я ее предала. Когда еще муж был рядом, когда любил, я ему верила, то как-то справлялась с этим чувством вины, а теперь боюсь одна оставаться, кругом кошмары мерещатся.
   - Она хотела жизнь покончить самоубийством, - опять встрял в разговор Антон, - я ей не дал этого сделать!
   - Даже так? - спросил у Надежды Тычинский.
   - Один раз очень плохо на душе стало, - ответила Надежда, - муж, как обычно, опять загулял. Я пила снотворное в таких случаях и ложилась спать, а тут взяла и две пачки съела, а потом еще всяких таблеток наглоталась. Умереть захотела. Но в тот вечер к нам Антон зашел, принес от мамы консервы, они у них в гараже стоят и Антон их приносит раз в месяц. Мы вместе грибы, ягоды собираем осенью. Вот Антон зашел к нам, позвонил в дверь, я еле-еле доползла, чтобы открыть, думала, что Володя вернулся. Открыла, а там Антон стоит.
   - А я вижу, она бледная и стал ее откачивать! - добавил Антон. - Хотели скорую вызывать, но потом ее вырвало и все прошло.
   - Своей смертью ты никому бы не помогла, - сказал Тычинский, - даже себе.
   - Я выхода не видела, - ответила Надежда.
   - Но теперь-то он есть, - сказал следователь, - больше таких глупостей не делай. А насчет того, почему ты молчала три года, так же как мне сейчас и на суде скажешь. Скажешь что тебя муж запугал, избивал. А Антон подтвердит. Подтвердишь, Антон?
   - Конечно, - закивал брат Володи, - он и меня хотел недавно избить. А вообще постоянно мне оплеухи дает. Разве это нормально, я же взрослый человек?
   - И об этом тоже скажешь на суде, - посоветовал следователь.
   - Кстати, Надежда, а еще свидетели есть, что муж тебя избивал? - спросил следователь.
   - Есть, - кивнула Надя, - вот этот синяк, который вы заметили... он... хорошо, я расскажу. Я комнату сейчас снимаю у одной бабушки, знакомой моей мамы. Мне в маминой квартире страшно одной, а с этой бабушкой я вечером и чаю попью, да и вообще не так одиноко мне вечерами, и не так страшно. Эта бабушка видела, как Вовка приходил ко мне и как потом у меня кровь из носа лилась, после того как он меня ударил.
   - Она не побоится выступить в суде? - спросил Тычинский.
   - Нет, она сама мне это предлагала сходить в милицию, - ответила Надя.
   - Ладно, тебя мы от тюрьмы как-нибудь убережем, - пообещал Тычинский, - ты уже итак достаточно настрадалась.
   - Спасибо вам, - поблагодарила Надежда.
   - Все, я закончил, - сказал Антон и положил ручку на исписанный листок.
   Тычинский быстро пробежал показания Антона глазами.
   - Ну, что ж, теперь все в порядке, - сказал Тычинский ребятам, - идите домой, ждите, я вас вызову по повестке.
   Он кивнул им обоим на прощание и склонился над бумагами. Надежда и Антон покинули кабинет, а Тычинский, сложив в папку исписанные листы, задумался. Нужно было арестовывать мужа Надежды Владимира Костарова. Доказательств его вины теперь было более чем достаточно.

11

   Владимир Костаров после отработанной в подземке смены зашел в рудничную столовую, дабы пообедать на славу. В своей квартире он жил теперь холостяком, поэтому у него дома из съестных припасов не было ничего - хоть шаром покати, а есть нечего. Спасал Вову от голодной смерти лишь тот факт, что ему за вредность производства давали талоны на питание и он мог набить брюхо в столовой, а вечерами сидел на чае и пельменях. Сам-то он готовить не умел, Надежда от него ушла, с матерью он поссорился.
   Сытно отобедав, он вышел на морозную улицу, потянулся и поплотнее застегнул пуховик. И только лишь собрался пойти к автобусной остановке, как вдруг к нему неожиданно подошел милиционер в форме и, преградив ему дорогу, сурово вопросил:
   - Костаров Владимир Александрович?
   - Да, а че такое? - удивился Вова тому, что его разыскивает милиция.
   - Пройдемте с нами, - безапелляционным тоном приказал представитель власти.
   - Куда это? - испугался Вова. - Это не я!!!
   - Что "не я"? - переспросил милиционер.
   Вова сам не знал, что "не он", просто это такой у него был условный рефлекс на стражей порядка - кричать сразу, что это не он. Тогда Вова решил все-таки выяснить, за что его забирают в "воронок", ведь сейчас же не тридцатые годы советской власти, а демократия! Если он ничего такого не делал, то почему твориться такой беспредел?
   - А че такое-то? - возмутился Вова. - Че это я поеду! Никуда я не поеду! Я не пьяный, я с работы иду!
   - Есть постановление о вашем задержании по обвинению в убийстве, - терпеливо объяснил умными словами милиционер, - не усугубляйте свое положение сопротивлением представителям закона, чтобы мне не пришлось применить табельное оружие.
   С этими словами милиционер картинно положил руку на кобуру. Вова оторопел, ноги его подкосились. Услышав о табельном оружии, которое могут применить в его сторону, он подчинился и пошел к "радушно" распахнувшейся двери милицейской машины.
   - Это не я, - бормотал Вова, - я никого не убивал...
   - Там разберутся, - пообещал милиционер, - следователь у вас хороший, въедливый, если не виноват, то не посадит.
   На глазах у собравшихся вокруг от любопытства товарищей Вовика по работе его запихнули в "воронок". Вове хотелось крикнуть, когда его сажали в зловещую машину:
   - Прощайте, товарищи! - но он этого делать не стал, в надежде, что еще вернется.
   "Воронок" быстро укатил с территории рудника и понесся в город. Вова ехал в холодном чреве железного кузова, выглядывая в зарешеченное окошко сначала на пустынную заснеженную обочину, а потом уже на пролетающие мимо улицы родного города. Арестовавший его милиционер мирно дремал напротив, даже не следя за арестантом.
   - А за что меня взяли-то? - снова спросил Вова у своего охранника.
   - За убийство, - терпеливо объяснил милиционер.
   - Но я никого же не убивал! - опять попытался оправдаться Вова.
   - Там разберутся, - безразлично повторил милиционер.
   Это зловещее "там" испугало Вову больше чем сам арест. Где это "там"? Его посадят в тюрьму и будут лет восемь выяснять он убил или не он?
   - А кого я убил? - спросил Вова. - То есть не я, а кого мне, блин, "шьют"?
   Милиционер устало посмотрел на Вову и ответил:
   - Я не знаю. Ты бы поменьше языком болтал, "там" этого не любят. Лишних вопросов и слишком разговорчивых.
   "Опять он говорит "там"! - испуганно подумал Вова. - Где это "там"?".
   - Где это "там", блин? - воскликнул Вова. - Меня, что сразу посадят? А где мой адвокат? Я ничего не скажу без адвоката!
   Неприятное чувство липкого кишечного страха крутило внутренности Вовы, он заметно нервничал и оттого был неадекватен сам себе.
   - Будет тебе и адвокат, и суд присяжных, и булка с маслом, - пообещал милиционер, - а если не заткнешься, то получишь по почкам дубиной. Я тебе говорю, чтобы ты побольше молчал и слушал, а поменьше трепался, значит, знаю. Я в зоне служил часовым на вышке, вашего брата изучил. И тебе скажу, что блатные не любят, когда так много, как ты, говорят по пустому.
   Вова совершенно сник. Блатные... Его практически уже упрятали в зону. Надо было убежать! Оттолкнуть мента и бежать! А куда? Куда ему бежать? Из города одна дорога, не на лыжах же по лесу обходить или через горы лезть! Да и куда убежишь - поймают ведь все равно!
   Пока Вова нервно грыз ногти, думая, что ему дальше делать, что говорить, "воронок" подъехал к зданию ОВД, его быстро выгрузили из машины и отвели на второй этаж к кабинету знакомого ему следователя Тычинского. И тогда Вова все понял - его обвиняют в убийстве отца его жены Надьки!!! Все-таки ей, стерве, удалось убедить следователя, что это он его убил!
   Капитан Тычинский оторвал взгляд от бумаг, которыми был занят и безмолвно посмотрел на втолкнутого в кабинет Владимира гипнотизирующим взглядом. Вова как существо малограмотное, но экспрессивное поддался гипнозу и сразу закричал:
   - Это не я! Я его не убивал, это не я, блин!
   - Спокойно, гражданин Костаров, - мягко сказал следователь, - я пока еще не предъявил вам никакого обвинения.
   - Этот, который меня арестовал, он сказал... - начал было жаловаться Вова, но Тычинский его прервал, предложив присесть.
   Владимир сел и заерзал на стуле. Следователь тем временем достал из папки какие-то исписанные листы и стал внимательно их читать один за другим. Вова же в это время пытался сообразить, что же тут происходит. Правда, его жена все-таки убедила следователя, что именно это он убил ее отца? Или его все-таки вызвали как свидетеля? Но ведь он тогда на процессе над Анной Степановной отсутствовал! Он вообще к этому делу был как бы не причастен! И там, в квартире, когда все это произошло, они с Надькой были только вдвоем! Что же менты смогут ему предъявить? Зачем он понадобился им?
   - Так, что вы говорите, гражданин Костаров? - неожиданно спросил следователь, положив бумаги перед собой.
   - Я... - растерялся Вова. - Когда?
   - Вы зашли сюда и что-то сказали, - напомнил следователь, - вы сказали что-то насчет того, что вы никого не убивали. Или вы мне сказали, что вы не убивали отца своей нынешней жены Надежды Костаровой?
   - Я его не убивал, клянусь, это ее мать его убила, - начал быстро тараторить Володя, - он у нее деньги украл и она его убила! Не верьте вы моей жене, она сука, она хитрая! Это она притворяется, что вся такая... а на самом деле она тварь последняя!
   - Давайте обойдемся без оскорблений, - попросил Тычинский, - ваши эмоции я к делу не пришью.
   - Я вам говорю, что это Анна Степановна убила своего мужа, - продолжил Володя, - а теперь Надька хочет меня посадить за то, что я от нее ушел. Мы же говорили с вами тогда и вы тогда со мной согласились вроде.
   - "Тогда" у меня не было некоторых фактов, - пояснил Тычинский, - которые появились теперь.
   - Какие еще факты? - насторожился Володя. - О чем вы, блин, говорите?
   - Первый печальный для вас, Владимир, факт тот, что Анна Степановна отказалась от своих показаний, - начал Тычинский, - она написала заявление, что обнаружила мужа уже мертвым, когда вернулась с работы.
   - Что? - воскликнул Володя. - Она же врет! Это она его...это... а что...
   Он растерялся, потому что был явно не готов к разговору в милиции. В его голове судорожно ворошились планы того, как ему оправдаться, но выхода для себя он не находил.
   - Заявление Анны Степановны о том, что она не убивала своего мужа подтверждают и показания вашей жены Надежды Костаровой, - добавил следователь, - Надежда утверждает, что она видела, как именно вы, Владимир, в пылу ссоры ударили ее отца молотком. И от этого удара он скончался.
   - Я? - Володя едва не поперхнулся. - Да это она сама саданула своего батю, блин! Я это своими глазами видел! Ну, вообще, вот зараза! Ну, если она так, то и я так! Мы же договорились!
   - Кто она? - спросил Тычинский. - Повторите, пожалуйста, кого вы имеете в виду под словом она? И объясните с кем и о чем вы договаривались?
   - Жена, блин моя, чтоб ее скрючило, это она, Надька, - дрожащими губами прошипел Володя, - она его ударила. Да, мы тогда с ее отцом сцепились из-за нее, она сама нас столкнула специально! Но убивать ее отца у меня и в мыслях не было! Мы с ее батей стали толкаться, но я больше удерживал его пьяного, чтобы он сам себе чего не повредил, дурак старый! А потом я смотрю, она молоток схватила и как даст своему отцу по виску! Он сразу и обмяк, упал в ванную. А она мне говорит, что, мол, блин, стоишь, на молоток спрячь и убегаем!
   - Это Надежда так сказала? - с сомнением спросил Тычинский.
   - Да, она так сказала, когда батю своего грохнула! - подтвердил Вова. - И сунула мне молоток. А я его схватил и кинул в ванную. И говорю ей, ты что, говорю, дура, блин, что ли, ты же отца убила!
   - Удивительно неправдоподобная история, - покачал головой Тычинский.
   - Но так оно все и было!!! - воскликнул Вова. - Почему вы ей верите, а мне нет? Так же и вот мать моя, как заколдованная ей верит, а мне нет! Я честно не хотел вам всего этого рассказывать, мы с женой тогда еще договорились, что это наша тайна, блин, и мы с ней умрем, но не выдадим. Но раз она первая начала, то и я тоже молчать не буду! Это она убила своего отца!
   - Так, погодите, Владимир, - прервал этот поток Тычинский, - хоть ваша версия, как я уже и сказал, весьма не похожа на правду, но я готов вас выслушать с самого начала, чтобы расставить все точки над "и". Где вы познакомились с Надей?
   - На дискотеке в доме культуры, - ответил Володя.
   - У вас с будущей женой была близость до того, как произошло убийство отца Нади? - спросил Тычинский.
   - Вы спрашиваете, "пекались" мы или нет? - не сразу понял Вова.
   Тычинский со своей стороны не сразу понял, что за непонятный ему глагол употребил Костаров и поэтому уточнил свой вопрос, чтобы Владимир дал ответ, который можно было бы занести в протокол допроса:
   - Я спрашиваю, вступали ли вы в половую связь с Надеждой Костаровой до того как был убит ее отец?
   - А это зачем вам знать? - решительно отверг бесцеремонное вмешательство в его личную жизнь казенного следствия Владимир. - Причем тут вообще это? Не скажу я!
   - Скажете, - настоял Тычинский, - скажете, потому что показания Надежды Костаровой основываются на фактах ваших личных отношений. И, исходя из того, как вы ответите на этот вопрос, я уже буду делать выводы относительно вашего участия или не участия в убийстве отца Нади. Но если вы, Владимир, хотите еще больше навредить себе, то можете и не отвечать.
   Вова был внутренне обескуражен длинной и мудрой с его точки зрения речью следователя, он ненадолго задумался, тщательно поковырял в носу и изрек короткое:
   - Да...
   - Что "да"? - постарался уточнить Тычинский.
   - Я ее имел, - ответил Вова.
   - Отвечайте лучше "вступал в половую связь", - предложил Тычинский, - я не могу написать "имел" в официальном документе.
   - Хорошо, - согласился Вова, - вступал в половую связь.
   Тычинский зафиксировал показания в протоколе допроса. Первое волнение у Вовы прошло и он решил бороться до конца, чтобы доказать свою невиновность. Мало ли, что Надька говорит? Он про нее то же самое может сказать!
   - А Надежда утверждает, что у вас с ней не было отношений по причине ее боязни полового акта, обусловленного тем, что ее в то время домогался ее родной отец, - сказал Тычинский, следя за реакцией Вовы.
   - Че? - вытаращил глаза от удивления Владимир. - Че вы сказали? Кто кого домогался? Ее отец меня домогался?
   - Не вас, а саму Надежду, - терпеливо ответил Тычинский, - все, что я вам рассказываю записано со слов вашей жены Надежды. Так что вы пока послушайте и не перебивайте меня. Так вот, отец Надежды домогался ее, она из-за этого испытывала стресс и убегала из дома.
   - Из дома она убегала, потому что дура была, - сказал Вова, - у нее постоянно в голове были какие-то дурацкие фантазии, что она чуть ли не принцесса!
   - Я просил вас послушать, - сказал Тычинский, - свои комментарии вы выскажете позже.
   - Но я потом забуду, - начал было вскрикивать Вова, но, наткнувшись на жесткий взгляд следователя, притих.
   - Помолчите, - попросил Тычинский, - так вот, читаю дальше по тексту показания вашей жены. Когда Надежда рассказала вам о том, что отец ее сексуально домогается, то в вас заиграло чувство ревности и вы набросились на отца, стали его избивать. Защищаясь от вас, ее отец схватился за молоток, вы молоток выбили и ударили Афанасия по виску. После чего он скончался.
   - Не так все было! - возопил Владимир. - Не так, это все наврала она!
   - А как же все было по вашему мнению? - спросил Тычинский.
   Он специально вынуждал Костарова рассказывать одну и ту же историю два раза, полагая поймать его на неточности изложения или на ошибках в деталях
   - Я же вам говорю, - продолжил Владимир, - что когда у них с матерью пропали деньги, которые Анна Степановна копила, мне Надька и говорит, мол, пойди, потряси старика, чтобы он сознался, куда "бабосы" подевал. Мы пришли к ним в квартиру, а "старый" в это время спал на диване в дупель пьяный.
   - Кого вы называете "старый"? - спросил Тычинский.
   - Ну, этого, отца ее ханурика, Надькиного батю, - ответил Вова, - я его разбудил и стал трясти, чтобы он сознался, куда деньги подевал. Он, конечно, блин, полез на меня драться, но я его отбуцкал малехо. Так слегка для профилактики. Но чтобы убивать его, блин, такого и в мыслях не было! А тут Надька с молотком подскочила и как даст ему по башке!
   - Зачем ей нужно было убивать своего отца? - спросил Тычинский.
   - Ну, не знаю, вы у нее и спросите, блин, - в сердцах ответил Владимир.
   - Если бы она смогла дать такой отпор своему отцу, - продолжил Тычинский, - то наверняка бы не позволила вам, гражданин Костаров, себя избивать до синяков и крови из носа!
   - А когда это я ее так избивал, а? - выразил искреннее удивление Владимир. - Я ее никогда пальцем не тронул!
   - Не нужно прикидываться, нам все известно, - ответил следователь, - не далее как позавчера вы избили Надежду в снимаемой ею комнате. Или, скажете, вас там не было?
   - Я был у нее, но пальцем ее не тронул, - взахлеб закричал Володя, - я замахнулся на нее только, но я ее не бил никогда. Честно, я ее стерву боялся даже! Вы ее не знаете, она хитрая. А я знал, что она тварь конченая! И если молотком по лбу не ударит, то отравы в чай подкинет! Не трогал я ее! Клянусь вам, что не трогал!
   - Ну, хватит уже этот детский лепет мне плести тут, - сурово сказал Тычинский, - как будто у меня других дел нет, а только ваше одно. Вот у меня есть показания соседки, у которой ваша супруга Костарова снимает комнату. И в них ясно написано, что ты зашел к Надежде вечером такого-то числа, вы громко ругались, а потом после твоего ухода она пошла в ванную с разбитым носом. Синяк на ее лице я сам видел.
   Владимир застыл с раскрытым от изумления ртом.
   - Я не бил ее! - повторил он. - Мамой клянусь, что не бил, блин! Почему вы мне не верите?
   - Может еще скажешь, это она сама себе разбила нос о дверной косяк? - с легкой издевкой спросил Тычинский.
   - Может быть, блин, - нервно дергая мышцами лица, произнес Володя.
   - Знаешь, я достаточно долго работаю в милиции и закончил, между прочим, педагогический институт, - сказал Тычинский, - так что распознавать характеры людей немного научился. Я скажу тебе, Володя, хватит валять дурака и лучше сознайся в том, что совершил убийство. Оформим тебе явку с повинной, а я постараюсь тебе помочь. Я же понимаю, что ты действовал в состоянии аффекта...
   - Я не убивал его!!! Не убивал!!! - в истерике вскричал Владимир. - Это она его ударила! Молотком! Она сзади подбежала, когда он меня толкнул!
   - Прекрати сейчас же орать, - прикрикнул Тычинский и ударил ладонью по столу.
   Владимир сник, ссутулился и стал в отчаянии грызть ногти на руках.
   - Почему вы ей верите, а мне не верите? - спросил он, плюя огрызки на пол. - Она говорит, что я убил, а я, блин, говорю, что это она убила! Других же свидетелей нет! Это несправедливо!
   - В том-то и дело, что у Надежды свидетель есть, а у тебя нет никаких свидетелей, - вздохнул Тычинский.
   - Какой еще свидетель? - поднял глаза Владимир. - Откуда он взялся? В квартире никого не было тогда, только я, моя жена и ее отец! Там не было больше никого, даже кошки, блин! Какой еще свидетель?
   - Свидетель? - мрачно переспросил Тычинский. - Свидетель есть и я полагаю, что ему незачем на тебя наговаривать. Смысла никакого нет.
   - Да кто это такой-то, а? - истерично уже, чуть не плача, провыл Владимир.
   - Это твой родной брат, Антон Костаров, - сказал Тычинский, - он показал, что ты ему сообщил три года назад, что убил Надиного отца.
   - Мой брат? - в отчаянии произнес Володя. - Этот хлюпик? Он сказал, что я ему говорил эту херню? Никогда такого не было!
   - Кстати, вот его показания, свидетельствующие против тебя, можешь почитать, - сказал следователь, повернув исписанный Антоном листок буквами к лицу Володи, - узнаешь почерк?
   Владимир ничего не ответил, пробежал показания Антона глазами, поднял глаза и завопил:
   - Да они сговорились!!! Ничего я ему не говорил!!! Это его Надька заставила написать!!!
   - Цыц! - коротко сказал Тычинский.
   Вова рывком закрыл свое лицо меховой шапкой и что-то глухо вскрикивал в ее меховое нутро, ругался, но разобрать слова было невозможно. Наконец, он закончил, отнял шапку от лица и спросил глухим голосом:
   - Меня теперь посадят?
   - Все зависит от того, как ты себя поведешь, - пояснил Тычинский, - если ты и дальше будешь упорствовать, отказываться и путать следствие, то тебе дадут большой срок. А если нам поможешь, то мы постараемся все-таки убедить суд, что ты действовал в состоянии аффекта и тогда наказание не будет столь суровым.
   - Я не убивал его, - тихо сказал Владимир.
   - Опять двадцать пять, - развел руками Тычинский, - только что я привел свидетельство нескольких людей...
   - Они сговорились, - скрежеща зубами от злости, ответил Владимир, - эта сука, она меня решила засадить из-за моей квартиры. Она одна там хочет жить.
   - Это вряд ли, - ответил Тычинский, - у нас не Москва, квартиры стоят дешево, так что вряд ли из-за квартиры. Просто Надина мама из-за тебя отбывает наказание уже третий год. А там не сладко.
   - Мне дадут адвоката? - обречено спросил Владимир.
   - Конечно, дадут, это твое право, - ответил Тычинский, - и адвокату ты все расскажешь, как и мне. Мой тебе совет, дави на чувство ревности, обуявшее тебя, когда ты узнал о том, что отец Нади до нее домогается.
   - Обуявшее... - механически повторил непонятное слово Владимир.
   - А теперь, извини, Володя, но с сегодняшнего дня ночевать ты будешь в СИЗО, - сказал Тычинский.
   - Где? - испугался Владимир.
   - В следственном изоляторе, - ответил следователь.
   - Зачем меня туда а? Я не сбегу, - испугался Владимир, - я хочу домой, мне завтра на работу. Меня уволят за прогул!
   - На работу твою мы сообщим, что ты задержан, - пообещал Тычинский, - тебя не уволят. Вернешься после одсидки, восстановишься на прежнем месте. А домой тебе пока нельзя. В показаниях Надежды ясно сказано, что ты ее запугивал, чтобы она не ходила в милицию и не давала на тебя показания. И избил еще недавно. Нет, тебя выпускать нельзя, ты социально опасен.
   - Я ее не бил, я пришел выяснить, что если она, блин, насовсем ушла, то чтобы забрала вещи, - плаксивым голосом проныл Владимир.
   - Ну, все-все, гражданин Костаров, сказки про белого бычка мне надоели, - сурово сказал Тычинский, - ступай-ка в камеру и там хорошенько подумай.
   После этих слов моментально появился тот самый милиционер, который привез сюда Костарова и сопроводил Владимира в тесное и душное СИЗО, где его охватило чувство глубокой депрессии. Он сидел на вонючем матрасе в тесной камере, в которой никто на него не обращал внимания и смотрел в одну точку.
   - Что чувак, хреново? - спросил его, подсаживаясь толстый зек с наколками на груди.
   Вова помнил, что ему сказал еще в "воронке" мент, который его арестовал, чтобы он больше молчал и слушал, а меньше говорил, и только кивнул в ответ.
   - За что взяли? - спросил зечара, блеснув золотой фиксой.
   - Ни за что, - осторожно ответил Вован, - жена подставила.
   - Бывает, - равнодушно изрек зек и спросил, - ты с воли, пацан, курить есть?
   Вова без слов достал пачку сигарет и протянул ее заключенному.
   - Братан и меня угости, - спросил с верхнего яруса худощавый мужик лет сорока.
   - Бери, - безразлично сказал Вова.
   В камере наступило оживление, ее обитатели пустили пачку по рукам и к Вовану она вернулась с одной сигаретой.
   - Последнее даже воры не берут, - объяснил зек, - все раздал, а как сам?
   - Меня отпустят, - сказал Вова, - скоро. Я ни в чем не виноват.
   - Все мы не виноваты, - зевнул зек, ложась на свою шконку, - и все тут сидим. Вон, дохлый, уже третий год суда ждет. Так что привыкай к обстановке.
   Он отвернулся к стене и громко захрапел. Вова даже не стал прикладываться на вонючий, какой-то даже зловещий матрас. Он сидел и ждал, что сейчас металлическая дверь с кормушкой отворится, войдет следователь Тычинский и объявит, что произошла чудовищная ошибка, его выведут и отпустят домой. Но этого не произошло, Тычинский не вошел, а тем временем в камере шла своя жизнь и никто на скорбного новичка внимания не обращал. Вован просидел на нарах до отбоя, а потом ему волей неволей пришлось лечь спать.

12

   Капитан Тычинский стоял возле окошка своего кабинета и смотрел как розовые лучи восходящего солнца заливали белоснежную верхушку лысой горы, которая находилась как раз напротив его окон. У подножья горы в ущелье текла шумящая, не замерзающая горная речка, вдоль русла которой ходили поезда, перевозящие руду с рудников.
   Наступил второй месяц весны - апрель, но в Заполярье весна отличалась от зимы только тем, что солнце подольше гуляло по небу, да приезжали в городок покататься на горах горнолыжники и сноубордисты. А так снег лежал, как и прежде, и метели выли, а мороз не спадал.
   За спиной раздался стук и в кабинет заглянула Надежда Костарова.
   - Можно войти? - спросила она.
   - Конечно, заходите, - повернулся к ней Тычинский и предложил присесть на стул.
   Костарова прошла, присела и улыбнувшись сказала:
   - Как хорошо стало на улице, почти весна!
   - Да, - кивнул Тычинский, не зная чего еще добавить по поводу наступившей весны.
   - А я ведь попрощаться пришла к вам, - поведала Надя, - уезжаем мы с мамой.
   - Куда? - удивился Тычинский. - Анну Степановну ведь всего две недели назад освободили по амнистии и вы уже куда-то уезжаете? В отпуск?
   - Нет, - помотала головой Надежда, - мы насовсем отсюда уезжаем. Квартиру уже продали мамину однокомнатную, поедем в среднюю полосу.
   - Если не ошибаюсь, у вас родственников нет, - сказал Тычинский, - а на деньги, вырученные от продажи однокомнатной квартиры в нашем городе в средней полосе ничего приличного не купишь.
   - Да, я это знаю, - кивнула Надежда, - мы действительно продали квартиру очень дешево, но сил нет больше тут жить.
   - Как же вы будете дальше? - спросил Тычинский.
   - У мамы в колонии осталась одна подруга, - ответила Надежда, - она до заключения жила в поселке под Вологдой. Мужа-пьяницу тоже убила. То есть не тоже убила, что я говорю такое, ведь мою маму оправдали, благодаря вам. Так вот эта женщина освободиться через полтора года, она письмо в сельсовет написала и соседям тоже, чтобы нам разрешили там пожить до ее возвращения.
   - А потом? - поинтересовался Тычинский. - Когда эта женщина вернется, вы куда?
   - Мама говорит, что и когда освободится, она нас не выгонит, - ответила Надежда.
   - Ваша мама всегда хотела уехать отсюда, - задумчиво произнес Тычинский, - и вас хотела отправить в столицу, но не в поселок же. У нас же все-таки город, тридцать тысяч населения, производство работает, перспективы. А под Вологдой какой-то поселок. Зачем же шило на мыло менять?
   - Не люблю я Север, не люблю морозы, не люблю, когда зимой темно, а летом светло всегда, - ответила Надежда, - и еще мне тяжело очень по этим улицам ходить. Мне так плохо здесь было, что я забыть этого никак не могу.
   - Вот с этого бы и начала, - сказал Тычинский, - я, например, люблю нашу природу, особенно осенью, когда листья желтые, красные, пестрит в глазах, красиво! А какие у нас грибы, какие ягоды...
   Надежда только вздохнула на эти слова, но ничего не ответила - для се6я она давно все решила. Повисла пауза, нарушил которую Тычинский.
   - Муж ваш бывший Володя ничего не пишет из колонии? - спросил он.
   - Матери своей он писал, - со вздохом сказала Надежда, - что сидит по чужой вине, что это я его оклеветала. Теперь свекровь со мной не здоровается и еще всем рассказывает, какая я плохая, что посадила ее сына невиновного. Как же мне отсюда не уезжать?
   - Но ведь ее младший Антон тоже давал показания, - напомнил Тычинский.
   - Сын для матери всегда сын, а я кто? - грустно сказал Надежда. - Я чужая. Я пыталась с ней поговорить, но она меня слушать не стала. А раньше у нас были хорошие отношения с Антоном, мы дружили. Он ведь в этом году собирается в МГУ поступать, на факультет вычислительной математики и кибернетики. Он молодец, такой умный мальчишка. Учиться очень хочет, серьезно готовится. Всегда раньше ко мне заходил в гости, рассказывал мне как дела у него, а теперь мы и не видимся больше.
   - Не расстраивайтесь, все наладится, - попытался успокоить расстроившуюся Надежду.
   - Как наладится? - вздохнула Надя. - Он же против матери не пойдет. А мать на меня из-за Володи очень сердита. Как будто я виновата, что он отца моего ударил этим молотком. Он ведь мог с ним и без молотка справиться.
   - Ладно, сидеть Володе недолго, ведь суд учел, что он был в состоянии аффекта, - напомнил Тычинский, - через четыре года выйдет на волю, а то и раньше, если будет себя в колонии нормально вести. Тогда, может быть, и помиритесь.
   - Тогда я уже далеко отсюда буду и никогда больше сюда не вернусь, - сказала Надежда.
   В это время в дверь постучали, просунулась голова и пропитой голос пробасил:
   - Я по повестке пришел, вызывали?
   - Подождите пока в коридоре, - ответил ему Тычинский, - я вас вызову.
   - Извините, что я засиделась, - подскочила Надежда со стула, - мне пора идти.
   - Я вас провожу, - предложил Тычинский.
   На крыльце они попрощались и следователь промолвил напоследок:
   - Что же, желаю вам удачи на новом месте. Маме передайте привет и мои пожелания здоровье. Все то хорошо, что хорошо кончается.
   - Можно я вас на прощание поцелую? - спросила Надя.
   - Не надо, Надежда, - строго ответил Тычинский, - я все-таки при исполнении и на работе.
   Надежда улыбнулась очаровательной светлой улыбкой, повернулась и заспешила вниз по крыльцу, а Тычинский зашел в здание ОВД и закрыл за собой тяжелую стеклянную дверь.

13

   Лето за полярным кругом наступает как правило неожиданно, но в основном ненадолго. Оно приходит дней на десять максимум и на два дня, как минимум. Эти "летние" дни позволяют себе растянуться на все календарные летние месяцы по парочке в июне, июле и августе или сгрудиться в кучу и понежить северян двухнедельной истомой.
   У Тычинского в начале августа у него был запланирован отпуск, его тянуло сесть в поезд, купить бутылочку пива и ехать, наблюдая как за окошком пролетают мимо все более, и более зеленеющие поля, все более высокие деревья и все более густонаселенные районы.
   Его жена Вера тоже давно, еще месяц назад уже начала собираться, запаковывала вещи в чемодан, а назавтра вытаскивала их и укладывала вновь. Поскольку в предстоящем отпуске они собирались посетить тещу Тычинского, переехавшую лет пять назад с Севера и живущую недалеко от Смоленска, то Вера никак не могла решить, что же ей взять с собой парадно-выходные платья или шмотки, годные только для копания в огороде? И первое и второе вместе в чемодан не вмещались. Наконец, дилемма была решена таким образом, что Тычинский должен был бы отправился в универмаг, чтобы купить вдобавок к чемодану еще одну большую сумку для не помещающихся вещей.
   После работы Тычинский вышел из отделения милиции и раскрыл зонт. Дул сильный ветер, который пытался вырвать из рук Тычинского его складной зонтик, но следователь не сдавался и жалел о том, что не надел осенний плащ.
   Тычинский дошел до универмага и вошел внутрь, отряхивая зонтик от капель дождя. Побродив у прилавков сумки подходящего размера, цвета и качества Тычинский не нашел. Он искал солидную, черную, не маркую, крепко сшитую сумку без всяких дурацких надписей, типа, "American boy", но ничего такого в продаже не было, поэтому огорченный неудачей Тычинский решил зайти посмотреть на ассортимент еще и на толкучку, уютно разместившуюся в здании бывшего, захиревшего во времена становления демократии, кинотеатра.
   Выйдя из универмага, Тычинский заметил, что дождь и, правда, поутих значительно, даже ветер стал не такой злой, хотя и затаился за всеми углами, ожидая только времени, чтобы наброситься на незащищенных прохожих.
   Следователь свернул к рынку, укрывшись зонтиком и вдруг нос к носу столкнулся с матерью Володи Костарова, лицо которой было бледным, а голова облечена в черный траурный платок. Тычинский поздоровался с ней, но Костарова его не заметила и прошла мимо. Следователь оглянулся, гадая, по кому женщина носит траур?
   Он дошел до рынка, там купил дорожную сумку. Не такую как он хотел бы, но выбирать не приходилось - ассортимент был скуден до неприличия, вероятно все более-менее порядочные сумки уже разобрали отпускники, которые уехали на юг раньше, чем Тычинский.
   Сделав это важное отпускное приобретение, он прямым ходом отправился домой. По дороге и дома его раздирало желание узнать, кто умер в семье Костаровых? Может отец? Так он еще не старый был, да и не болел. Хотя времени прошло много с той поры, как его видел Тычинский на суде. Уж не Володя ли скончался в зоне. Или убили его там?
   Назавтра, придя на работу, Тычинский поделился своим вопросом с Федько, который отгулял свой отпуск в мае, отпускная эйфория уже выветрилась из его головы и поэтому он теперь целиком и полностью окунулся в рабочее кипение.
   Работы в ОВД летом было не так много, как зимой, оттого, что основной контингент населения города разъезжался в теплые края на летний период, потому волна убийств и прочих преступлений затихала. Это обстоятельство позволяло Федько уже с утра почитывать какой-то футбольный вестник, комментируя содержание фразами, типа:
   - Да, ну! Ноги им оторвать за такую игру! Где их только находят? Я бы им устроил мировую скорбь, чтоб они у меня все обратно в маму запросились!
   Услышав вопрос Тычинского не знает ли он о том, кто умер в семье Костаровых, он оторвал глаза от газеты и переспросил:
   - Каких Костаровых?
   - Помнишь ту девушку, Надежду Костарову, мать которой я помог амнистировать, а мужа ее Владимира Костарова мы посадили за убийство будущего тестя? - напомнил Тычинский.
   - А, ты опять об этом, - понял Федько, - не я ничего не слышал. А ты откуда взял, что у них в семье кто-то умер?
   - Я встретил мать Костарову в траурной повязке возле универмага, - ответил Тычинский
   Федько наморщил лоб, полагая, что от усилий его лобовых мышц что-то всплывет в мозгу, но ничего не вспомнил и поэтому сказал:
   - Нет, я не в курсе этого дела, посмотри лучше сводки по городу, может быть, чего-то найдешь полезного.
   Тычинский вышел из кабинета, где-то ходил около получаса, а когда вернулся, то сел на свое место и стал постукивать костяшками пальцев по поверхности стола.
   Федько обратил на это внимание и спросил:
   - А чего такой задумчивый-то перед отпуском? Билетов в свой Смоленск не достал что ли? Или на боковушку места достались возле туалета?
   - Нет, я все думаю по поводу Костаровой и ее сына, - ответил Тычинский, - его убили, оказывается.
   - Какой Костаровой? - опять спросил забывчивый Федько. - Ах, да, ты же говорил о ней только что. Слушай, сдались они тебе, вот не пойму я, дело давно забытое. Я удивляюсь как ты еще фамилии-то их всех помнишь? Я дело сдал и сразу забыл. Ты выяснил что там случилось-то? В колонии что ли ее сына убили или сам помер?
   - Я сначала тоже подумал, что убили старшего, а оказалось, что младшего зарезали в Москве, - ответил Тычинский, - помнишь, который свидетелем по делу проходил, Антон. В очках такой, страшненький.
   - Зарезали в Москве? - удивился Федько, откладывая газету. - Он в отпуске, что ли был?
   - Нет, не в отпуске, - ответил Тычинский, - он поступать поехал в университет и пропал без вести. А отыскали его недавно мертвым. Кто-то зарезал его и бросил на пустыре. Десять ножевых ранений, бил явно не профессионал. Информация пришла из Москвы.
   - Естественно, концы в воду? - спросил Федько.
   - Да, убийцу не нашли и вряд ли найдут, - ответил Тычинский, - скорее всего шпана местная парня порезала, потому что все деньги и документы пропали.
   - Как же его опознали, если документов при нем не было? - спросил Федько.
   - Его родители побеспокоились, что от сына нет никаких известий, через нас сделали запрос в Московский ОВД, дали приметы, там у них был похожий неопознанный труп, - ответил Тычинский, - они ответили. Мать Костаровых ездила на опознание.
   - Не повезло матери, - сказал Федько, - один сын сидит в колонии за убийство, а второго самого убили.
   - Да, не повезло, - согласился Тычинский.
   - А не может быть вся эта история связана как-то в одну цепочку? - предположил Федько.
   - Как? - пожал плечами Тычинский.
   - Допустим, этот брат, который сейчас сидит в колонии, - предположил Федько, - обозленный на то, что Антон дал на него показания нашел в зоне какого-нибудь отморозка, чтобы тот, освободившись, убил Антона в Москве.
   - Слишком сложная комбинация для Вовы Костарова, - с сомнением покачал головой Тычинский, - вряд ли у него хватило бы на это ума. Даже если предположить, что, допустим, он, например, выиграл в карты у какого-нибудь другого зека и что за карточный долг тот должен был убить его брата.
   - А что вполне реальное дело, - сказал Федько, - я о таком раскладе слышал и не раз. Может быть, это были и не карты, а какая другая игра, в кости, например, в нарды. Или просто этот Вова Костаров ему денег заплатил.
   - Чем он может заплатить? - задумчиво произнес Тычинский. - Откуда у него финансы? Нет, старший лейтенант, все это очень зыбкая версия. Вова Костаров не крестный отец и даже не приблатненый. И игрок он никакой, это же сразу видно по человеку. Одно дело в козла играть с мужиками в бытовке, а другое с каталами на нарах. Нет, скорее всего, случилось это убийство крайне банально, без всяких связей с делом его брата. Антон приехал в Москву в первый раз. Одет был прилично, родители постарались. Он еще немножко не от мира сего, близорукий, компьютерщик, немного наивный. Папа с мамой ему явно хорошее количество денег дали на первое время в Москве прожить. Он засветил их где-то, в кафе или еще на вокзале. Его выследили и убили. Вот и вся история.
   - Возможно ты прав, в Москву всякий сброд едет со всего бывшего союза, - подтвердил Федько, - шпаны там хватает. Не повезло парню. Мать жаль. И отца.
   Тычинский кивнул.
   - Ладно, забудь, - махнул рукой Федько, - тебе в отпуск нужно собираться и думать о том, как ты будешь у мамы на даче яблоки с грушами кушать.
   Но Тычинский не забыл. Что-то интуитивно тревожило его в этом деле, ему казалось, что он видит какой-то нюанс, зацепившись за который, можно будет дать ответ - случайно погиб Антон или все-таки это было преднамеренное убийство?
   В своей беседе со старшим лейтенантом Федько он разложил все по полочкам, все доказал и сделал вывод, что дело это никак с Вовой Костаровым не связано. Но вот самого себя, внутри он никак не мог в этом убедить. Не укладывалось в его сердце, что на самом деле все так просто, как он сам разъяснил эту историю старшему лейтенанту. Это чувство вообще называется чутьем или интуицией, и оно это свербело его изнутри, не давая покоя до самого конца рабочего дня.
   Поэтому вечером, перед тем как идти домой, Тычинский зашел в квартиру Костаровых и позвонил в дверь. Открыла мама Антона и Вовы. Следователь заметил, что она и дома не снимала траурную повязку.
   - Здравствуйте, Валентина Петровна, - поздоровался Тычинский, - я следователь, капитан Тычинский, если помните.
   - Я вас помню, - кивнула мама Антона, - проходите.
   Тычинский сделал шаг за порог, она закрыла за ним дверь, остановилась в коридоре, не приглашая далее.
   - Я слышал о вашем горе, Валентина Петровна, приношу свои соболезнования, - негромко сказал он.
   Мама Антона медленно покачала головой, глядя куда-то в сторону, туда где ничего не было.
   - Вы разрешите мне задать вам несколько вопросов? - спросил Тычинский.
   - Зачем? - ответила вопросом на вопрос Валентина Петровна. - Ведь дело расследуется в Москве и наша милиция тут не при чем.
   - Я еду через Москву в отпуск, - объяснил Тычинский, - и у меня будет некоторое время для того, чтобы пообщаться с коллегами из столицы. Возможно, я смогу вам чем-то помочь.
   - Чем вы сможете помочь? - с недоверием и горькой иронией спросила мать Антона.
   - Я постараюсь разыскать убийц, - ответил Тычинский.
   - Разве это так важно? - спросила Валентина Петровна.
   - А разве нет? - ответил вопросом на вопрос следователь.
   - Знаете, для меня теперь важно только то, что моего мальчика больше нет в живых, - ответила она, - и вот это уже никак не исправить. Никакими розысками. А второй сидит по вашей милости.
   Тычинский пропустил мимо ушей обвинение в свой адрес и продолжил:
   - Но согласитесь, что все-таки преступники должны быть найдены и наказаны. И если мы найдем убийц вашего сына, то этим мы убережем от их преступлений других людей, которые тоже могут безвинно пострадать, как и ваш сын.
   - Мне совсем нет дела до других людей, - печально ответила Валентина Петровна, - а вам зачем все это нужно? Хотите выслужиться перед начальством?
   - Я хочу вам помочь, - сказал Тычинский.
   - Я вам не верю, - покачала головой Валентина Петровна, - вы все одним миром мазаны. Я столько в Москве натерпелась, столько гадостей наслушалась, столько денег на взятках оставила, чтобы тело сына сюда привезти! Мне теперь и на улицу выходить не хочется, все люди противны!
   - Я хочу вам помочь, - еще раз повторил Тычинский, - и прошу вас, пожалуйста, пойти мне навстречу.
   Костарова впервые взглянула в глаза следователю, осмотрела его внимательно с головы до ног, как будто видя в первый раз и потом произнесла с горечью в голосе:
   - Все убийцу Антошки вы не найдете...
   - Почему вы так уверены в этом? - спросил Тычинский.
   - Потому что Москва очень большой город, - ответила мама Антона, - там миллионы людей живут и убивают каждый день кого-нибудь. А вы простой провинциальный милиционер. Если уж они там не могут найти, то как вы сможете? А я ведь говорила Антошке, предлагала, что возьму отпуск за свой счет и поеду с ним. А он ни в какую, наотрез до ссор и слез. Кричал, мама, я не маленький, не мешай мне жить так, как я хочу!
   - Он собирался жить в общежитии? - задал наводящий вопрос Тычинский.
   - А где же еще? - вздохнула мама. - У нас в столице родни нет...
   - Он вам звонил из Москвы? - спросил Тычинский.
   - Нет, - помотала головой мама, - ни разу не позвонил. Я тут извелась вся за эти дни, когда его дома не было. Чувствовала, что что-то произошло. Прошла неделя и весточки никакой не было. Я сердцем чуяла, что что-то с ним случилось.
   - Он ни с кем не собирался встретиться в Москве? - спросил Тычинский.
   - Я же говорю, что у нас в Москве ни друзей, ни знакомых нет, - ответила Валентина Петровна, - с кем ему там встречаться?
   - А когда вы начали беспокоиться? - спросил Тычинский.
   - Я беспокоиться начала как только он на поезд сел, - ответила Валентина Петровна, - он же у нас неприспособленный такой. В детстве много болел. А когда четыре дня прошло, как он уехал и никакой весточки не было, я позвонила а МГУ в приемную комиссию и спросила - подал ли Антон Костаров документы. Мне ответили, что не подавал. Тогда мы с мужем пошли к вашему начальнику, он сделал запрос, мы дали приметы, а потом нам сообщили... нет, я не могу говорить.
   Она опустилась на пуфик, стоящий в прихожей и закрыла лицо руками. Тычинский подождал, когда Валентина Петровна успокоится и спросил:
   - Вам принести воды?
   - Не нужно, - ответила Валентина Петровна, - все уже нормально.
   - Так значит Антон документы не успел подавать в университет? - уточнил Тычинский.
   - Не успел, - кивнула Валентина Петровна, - а ведь чтобы ему можно было устроиться в общежитие, он должен был бы сразу же с поезда ехать подавать документы в университет, ведь иначе жить бы ему было негде. Мы с ним сто раз все обсуждали. До самых мелочей. Как он из поезда выйдет, на какой станции метро сядет, на какой вылезет, на каком троллейбусе дальше поедет. По карте я ему маршрут до МГУ нарисовала фломастером на всякий случай. Почему он этого не сделал? Почему он поехал в другой район? Его нашли совсем не по дороге ни к университету, ни к общежитию,
   - Он не мог заблудиться и выйти не на той станции метро? - спросил Тычинский.
   - Антон не был настолько глуп, чтобы так заблудиться, - ответила она, - он разбирался в самых сложных компьютерных программах, он сам писал эти программы. А это не просто! Он не был дуралеем!
   - Я не хочу вас обидеть, - пояснил Тычинский, - мне просто очень важно знать все детали. А московские следователи вам ничего не сказали. Труп не могли привезти на то место и бросить?
   - Нет, они сказали, что скорее всего, его и убили там, где нашли, - ответила Валентина Петровна, - так они мне сказали. Какие-то приметы у них там были, я в этом не разбираюсь.
   - Значит Антон сознательно поехал на метро в другую сторону? - допытывался Тычинский.
   - Не знаю, - ответила Валентина Петровна, - вообще, он от меня ничего никогда не скрывал
   - А вы не пытались как-то себе объяснить, почему Антон не сразу поехал в университет подавать документы, - спросил Тычинский, - а помчался куда-то на окраину Москвы? Зачем он туда поехал? Возможно, у него были какие-то планы, о которых вы не знаете или просто забыли?
   - Я не знаю, - помотала головой Валентина Петровна.
   - Постарайтесь вспомнить какие-нибудь разговоры, имена, которые ваш сын называл перед тем как уезжать, - попросил Тычинский, - любая информация может оказаться той ниточкой, за которую можно будет уцепиться. Ведь я сначала тоже думал, что это случайное убийство, но потом сопоставил факты и понял, что Антон намеренно, приехав в Москву, отправился куда-то в иное место, чем университет. Зачем?
   Валентина Петровна отрицательно покачала головой и сказала:
   - Я ничего такого не припомню...
   - Ваш старший сын переписывался с Антоном? - спросил Тычинский.
   - Нет, они перестали общаться сразу после того, как Володю арестовали, - ответила Валентина Петровна.
   - Вы писали Владимиру в колонию когда и куда поедет Антон поступать? - спросил Тычинский.
   - Конечно, писала, - сказала мама, но тут до нее дошло к чему клонит Тычинский и с удивлением спросила, - а вы думаете, что это сделал Володя? Но он же сидит в колонии! А вот в чем дело! Вы хотите и это убийство повесить на моего сына? Не выйдет!
   - Ничего такого я не хочу, - попытался разъяснить ситуацию Тычинский, - я хочу выяснить...
   - Не нужно ничего выяснять, - с обидой в голосе сказала Валентина Петровна, - ах, вот вам чего надо! Выслужиться! На невинного человека еще одно убийство повесить!
   - Вы меня не так поняли, - попытался разъяснить ситуацию Тычинский.
   Но разгневанная женщина его не слушала.
   - Я не хочу вас больше здесь видеть, уходите! - сказала она. - Вам бы только безвинного человека засадить! Вова мой не виноват в убийстве отца своей жены, он мне писал, я ему верю! А вы его все равно посадили!
   - Еще один вопрос, - попытался продолжить Тычинский.
   Но Валентина Петровна уже открыла входную дверь и сказала, опять глядя в сторону глазами, в которых заблестели слезы:
   - Уходите, пожалуйста, я вам больше ничего не скажу! У меня муж скоро придет с работы и мне его нужно будет кормить, а вы меня отвлекаете! Уходите!
   - Хорошо, я уйду, но если вы что-то вспомните, я прошу вас, позвоните мне... - начал было предлагать записать номер своего рабочего телефона Тычинский, но мать Антона демонстративно отвернулась, показывая, что ей его телефон не пригодится.
   Тычинский вышел на площадку, дверь за ним захлопнулась. Он спустился по сырому и холодному подъезду вниз по ступенькам лестницы и вышел на крыльцо. Дождь лил, как из ведра. Корявые ладони листьев рябин, трепыхались под каплями дождя, как будто тысячи рук аплодировали какому-то невидимому концерту, а беспрерывный стук капелек о мокрый асфальт, о ржавые крыши, о припаркованные машины озвучивал эти аплодисменты.
   Люди бежали по своим домам, спешили под сухие и теплые крыши. Тычинский с неудовольствием обнаружил, что ноги у него совершенно мокрые, но в этом был свой плюс, ему больше не нужно было бояться луж и можно было бежать домой напрямую, не обходя текущие по асфальту ручейки - все равно ноги уже мокрые, хуже не будет. Он открыл зонтик, подставил его черный купол под холодные брызги летнего заполярного дождя и рванул в сторону дома, шлепая прямо по лужам мокрыми ботинками.

14

   Валентина Петровна так и не позвонила ему. Через три дня Тычинский сел на поезд, поезд тронулся с места, увозя его в отпуск на полтора месяца. Тычинский, вспоминая разговор с Костаровой подумал о том, что, возможно, он и правда много на себя берет. Зачем ему лезть в дело, которое расследуют московские сыщики? И осознав все это, Тычинский решил наглухо отвлечься от милицейских дел и в целом посвятить себя только впитыванию радостных минут законного отдыха в свой уставший за зимний период организм.
   Тычинский ехал на верхней полке в плацкартном вагоне, где пахло съестными припасами, не стираными носками и углем из титана. Он неторопливо листал свой любимый журнал "Аудио-Видео", мечтал о том как когда-нибудь купит себе систему домашний кинотеатр и изредка поглядывал на пролетающие за окном одинокие поселки Карелии. Вера внизу увлеченно беседовала с соседкой по купе и их беседа напоминала двусторонний монолог. Каждая из женщин говорила о своем, не слушая собеседницу, но им обеим было хорошо, а Тычинскому тоже неплохо.
   Через сутки сонного пути поезд с лязгом затормозил и приткнулся своим усталым рыльцем к подножию Ленинградского вокзала. Народ лихо ринулся по перрону, волоча за собой сумки, чемоданы и тележки на колесах. Тычинский и его жена не спешили. Между их поездами в Москве был разрыв в целых десять часов и, когда они добрались таки до камер хранения, то Вера поведала ему свой план, который заключался в том, что сейчас они сдадут багаж и вместе пойдут в ГУМ смотреть "что там есть".
   Но Тычинский с этим ее, единолично принятым решением, был полностью не согласен, потому что у него был свой план посещения города Москвы. У него был записан на бумажке десяток адресов магазинов, в которых торговали системами домашний кинотеатр. Он хотел хотя бы в отпуске воочию убедиться в достоинствах и недостатках каждой системы, чтобы потом при покупке не совершить какую-нибудь роковую ошибку.
   Вера же абсолютно не желала простаивать рядом с мужем, который, по ее словам, будет таращиться в магазине в плоский экран огромного телевизора и водить пальцем по паспорту изделия, задавая всякие непонятные ей вопросы продавцу-консультанту. Ей не хотелось тратить день в Москве на скучные магазины бытовой техники, когда рядом столько замечательных мест, где торгуют одеждой и косметикой.
   И вот возле камер хранения, куда они сдали багаж, Вера продолжала настаивать на ГУМе, а Тычинский упирался и не желал совершать вояж по сверкающим от роскоши галереям центрального универмага. Результатом их беседы случилась мелкая перебранка, которая закончилась тем, что Вера в сердцах воскликнула:
   - Иди ты куда, хочешь!
   И Тычинский согласился. Они договорились встретиться через шесть часов на том же самом месте, резво повернулись друг к другу спинами и пошли в разные стороны.
   Первый магазин фирменной бытовой техники, который намерен был посетить Тычинский находился недалеко от Московского вокзала, поэтому следователь-отпускник пошел к нему пешком, по дороге разглядывая вывески магазинов и спешащих по своим делам жителей столицы.
   Он по своей провинциальной привычке заглядывал всем встречным в лицо, пока у него отчаянно не устали глаза, а так же и ноги, не привыкшие к таким длинным переходам.
   - А на карте это расстояние выглядело куда более коротким, - сказал Тычинский сам себе и остановился.
   Он решил немного передохнуть, сделать привал и присел скамеечку возле большого окна. Засмотрелся на шумящий, торопящийся город и у него - провинциала с то ли с непривычки к мельканию прохожих, то ли от выхлопных газов закружилась голова. Тычинский зажмурился, так просидел минут пять, а когда встал, шагнул вперед, то чуть было не сбил с ног молодую красивую женщину, прекрасно одетую, которая вышла из косметического салона и направлялась к своей машине. Тут же дюжий молодец оттолкнул Тычинского от красавицы и в грубой форме рявкнул на него:
   - Ты, параноик, куда прешь? Зрачки залил с утра, дороги не видишь?
   Тычинский как-никак был капитаном милиции и имел собственную гордость, чтобы кто б это ни было смел на него обзываться параноиком. Даже в самой столице он не позволит с собой так обращаться! Поэтому Тычинский развернулся к телохранителю этой расфуфыренной особы и сказал ему на первый раз достаточно вежливо:
   - Ты поосторожнее в выражениях, а то ведь могу и обескуражить!
   - Что? - скривился в презрительной усмешке крепышок, поигрывая мускулами под дорогим черным не по жаркой московской погоде пиджаком.
   Но Тычинский не удостоил его ответом, а повернулся к женщине, чтобы извиниться перед ней за свою неловкость. Взгляд его скользнул по ее лицу и застыл изумленно. Перед ним стояла с радушной улыбкой сама Надежда Костарова.
   Нет, поначалу он думал, что обознался и эта женщина просто похожа на ту самую Надю, которая приходила к нему в смешном, перешитом из старого, пальто. Но глаза глядящие на Тычинского блеснули озорной искринкой, а губы растянулись в улыбке и Тычинский понял, что он не обознался.
   Надежда и раньше была симпатична, даже в своей секондхендовской одежде, но теперь с дорогим макияжем и прической сделанной явно хорошим парикмахером, в своих одеждах из бутика, она стала просто неотразима.
   - А я вас сразу узнала, капитан Тычинский, - радостно сказала она, - смотрю, сидит возле витрины с закрытыми глазами, хотела подойти, а вы меня чуть не сбили! Какими судьбами в столице?
   - Надежда это ты? - все еще не мог никак поверить следователь.
   - Я, а кто же еще? - рассмеялась Надя, - неужели я так уж сильно изменилась?
   Тычинский не нашелся что ответить, улыбнулся и пожал плечами.
   - В отпуске? - еще раз спросила Надя.
   - Да, мы с женой проездом к ее маме едем, - пробормотал ошарашенный Тычинский, - вот пошел прогуляться, столицу поглядеть.
   - А где же ваша жена? - поинтересовалась Надежда, оглядываясь вокруг, - я ее ни разу еще не видела.
   - А она отправилась в ГУМ примерять себе обновки, - ответил Тычинский, - а я пошел, вот, хочу домашний кинотеатр присмотреть себе.
   - Накопили денег, чтобы купить себе кинотеатр? - удивилась Надежда.
   - Нет, пока еще не накопил, но чтобы не ошибиться, заранее прикинуть... - ответил Тычинский, - но как ты... вы, как так?
   От неожиданности встречи, от странного перевоплощения Нади из Золушки в принцессу он опешил и приобрел явные признаки косноязычия. Надя весело рассмеялась и сказала торчащему неподалеку телохранителю:
   - Иди в машину, подожди меня за рулем! И извинись перед моим другом за то, что ты его обозвал!
   - Извините меня, - буркнул охранник.
   - Извиняю, - ответил Тычинский.
   - Извинился, иди в машину, - приказала ему Надежда.
   - Но как же вы? - неуверенно спросил охранник.
   - Я обойдусь без тебя, - ответила она, - не видишь что ли, встретила старого знакомого?
   Охранник втянул маленькую голову в широченные плечи и поспешил к блестящему джипу припаркованному прямо на тротуаре.
   - Муж приставил ко мне эту охрану, - объяснила Надя, - совершенно не дают шагу ступить без их ведома. Так надоели.
   - Так вы замуж вышли, - с облегчением вздохнул Тычинский, - а я то думаю, как так? Этот джип, одежда, макияж, собственная охрана?
   - К чему эти условности капитан Тычинский? - спросила Надя. - Мы с вами старые знакомые, давайте на "ты".
   - Хорошо, - согласился Тычинский.
   Надежда смотрела на него с легкой улыбкой и он заметил, что наконец-то ее глаза светятся счастьем.
   - Как же тебе удалось так быстро и удачно выйти замуж? - спросил он.
   - Ты считаешь удачно? - спросила Надежда с ноткой грусти.
   - А почему нет? - удивился Тычинский.
   - Это долгий рассказ, - ответила Надежда, - кстати, я тебя должна еще отблагодарить за то, что ты мне помог маму освободить из колонии. Я, когда уезжала не могла себе это позволить, а теперь могу! Конечно, чтобы подарить систему домашний кинотеатр, у меня таких денег нет, а вот на сносный обед в хорошем ресторане финансов хватит! Муж такой жмот, совсем не дает мне наличных!
   - Ну, что ты, Надя, спасибо, это моя работа людям помогать, - замялся Тычинский, - какая благодарность? Нет, в ресторан я не пойду!
   - Но не будем же мы здесь посреди улицы разговаривать, - сказала Надежда, - я тебя расспросить хочу о многом и тебе рассказать о своих успехах.
   - А я видел недалеко тут пирожковую, - предложил Тычинский, - неплохая. Можно там поговорить и покушать...
   Он наткнулся взглядом на Надино выражение лица, которое являло собой сочетание жалости и умиления, и понял, что сморозил глупость. Представил, как Надежда будет смотреться в своих дорогущих шмотках за грязным столом пирожковой и сам рассмеялся.
   - Товарищ капитан, брось ты эту свою провинциальную застенчивость, - предложила Надежда, - забудь, что ты милиционер и поехали, посидим в ресторане, как старые друзья!
   - А ты стала совсем другой, - покачал головой Тычинский, - уверенная в себе, деловая, не то, что раньше.
   - Деньги и власть меняют людей, - ответила Надежда, - но я, надеюсь, поменялась не в худшую сторону?
   - Нет, совсем нет, - ответил Тычинский, - кстати, ты упомянула о своей матери. Как Анна Степановна поживает? Где она живет? С вами?
   - Мама умерла, - отведя взгляд в сторону, ответила Надежда, - она как будто ждала, чтобы жизнь моя устроилась, я стала счастлива и сразу же умерла. Так жалко. Не прошло и двух недель после нашей свадьбы, она слегла и сгорела, как свечка. Ей бы жить и радоваться, а она...
   - Извини, я не знал, что Анна Степановна умерла, - сказал Тычинский.
   Надежда сжала его локоть своей рукой и глаза ее наполнились слезами. Помолчали, потом она взяла его под руку и сказала:
   - Пойдем уже в машину, неудобно как-то тут стоять на тротуаре. Все движение перегородили своими телесами.
   Тычинский согласно кивнул ей и заметил, что ему приятно, оттого, что такая женщина как Надежда держит его под руку. По дороге к джипу Надя добавила:
   - Моя мама всю жизнь жила только для меня, и когда увидела, что я пристроена, обеспечена, что муж меня любит, так сама тут же и потеряла интерес к жизни. Пока в колонии сидела, держалась, а тут увидела, что у меня все хорошо и все ее болячки наверх вылезли.
   - Так что даже с такими деньгами, как у твоего мужа сделать ничего нельзя было? - удивился Тычинский.
   - Оказалось, что многие ее болезни были сильно запущены, - сказала Надя. - Да и с чего мой муж будет мою маму лечить? Здесь так не принято, это же "каменные джунгли", это тебе не наш городок. Не успела я маму отблагодарить, Тычинский, за все, что она для меня сделала. Не успела.
   Водитель-телохранитель, увидев, что Надежда идет к машине, выскочил, подбежал к двери и распахнул ее перед хозяйкой.
   - Садись сзади со мной, - предложила Надя, - кстати, тот косметический салон, из которого я вышла, он мой собственный, мне его муж подарил в день свадьбы. На тот случай, если мы с ним вдруг разойдемся, тогда у меня останется свой косметический салон, свое дело, чтобы я с голода не умерла.
   - Моя Вера тоже мечтает о собственном парикмахерском салоне, - сказал Тычинский, залезая в просторный салон джипа, - но у меня денег нет, чтобы ей его подарить ни на свадьбу не было, ни на золотую свадьбу не будет.
   Надежда улыбнулась только и сказала водителю:
   - Миша, вези нас в ресторан.
   Водитель надавил на газ, мощная машина рванулась по дороге так, что Тычинского прижало к сидению. Приехали быстро, даже не успели толком перекинуться новостями. У входа пожилой швейцар поздоровался, вежливо согнувшись в поясе:
   - Здравствуйте, Надежда Афанасьевна!
   - Здравствуй, Николай, - ответила Надежда, - как твои дела?
   - Хорошо, Надежда Афанасьевна, - ответил Николай, - вашими молитвами живы.
   Надя кивнула ему, сунула в руку купюру и прошла мимо. Тычинский растерялся от роскоши и вышколенности персонала, который так и спешил угодить клиентам. В родном-то городе, бывало, стоишь, стоишь у прилавка - никому до тебя дела нет. А, не дай бог замечание сделаешь продавцам, так наорут еще, скажут, мол, постоишь, не сахарный, не растаешь.
   Тычинскому угодливый официант подвинул стул, Тычинский повернулся и сказал ему спасибо, Надежда улыбнулась и прошептала Тычинскому:
   - Это их работа, не стоит благодарить, а то разбалуются.
   Потом она по хозяйски взяла со стола меню, открыла его, подозвала официанта и пальцем указывая на блюда сказала:
   - Всего по две порции. Что будем пить?
   - Не знаю, - ответил Тычинский, - я первый раз в таком месте. Водку, наверное.
   Надежда заказала водку. Все появилось на столе моментально, как по мановению волшебной палочки. Изысканные блюда, деликатесы - Тычинский такого отродясь не ел. Но все равно больше чем поглощать все это великолепие, ему хотелось послушать чудесную историю о сказочном превращении Надежды из провинциальной гусеницы в столичную бабочку. Надя не заставила ждать, начала рассказ сама:
   - Ты знаешь, мы с мамой, когда приехали в Вологодскую область в тот дом, о котором я тебе говорила, когда заходила в милицию прощаться, как только я его увидела. так поняла, что мы с мамой погорячились. Не дом оказался, а сарайчик полуразваленный. Окна выставлены, мебели никакой, даже забор весь покрали. Пока хозяйка в колонии, местные жители весь и дом разворовали. Поселок этот практически вымер, работы никакой, хоть волком вой. Я еще тебя тогда вспомнила, что ты говорил, подумала, что в городе хоть квартира какая-то была своя, ванна и туалет не на улице. Жить было можно.
   - Вот видишь, я был прав, - сказал Тычинский.
   - Не спеши с выводами, - ответила Надежда, - мы погоревали, подумали как быть и я решила. Говорю маме, ты оставайся пока, а я поеду в Москву на заработки, может быть, удастся какую-то работу найти. Но на душе было тошно. Знаешь, такое ощущение, что все против тебя, весь мир и ничего хорошего уже в жизни не будет. Оставила я маме те деньги, что мы за квартиру выручили, себе немного взяла и поехала в Москву. Жутко мне здесь было поначалу, гадко даже. На работу я куда только не пыталась пристроиться. Определюсь, два дня поработаю, хозяин лезет с поцелуями, говорит, не отдашься, выгоню. И выгоняли. Поменяла мест работы столько, что не сосчитать, пальцев не хватит. Потом сняла крохотную комнату на окраине, а хозяйка этой комнаты, хорошая женщина мне помогла устроиться в бар. Сначала я посуду мыла, потом получила повышение - стала официанткой. Я старалась работать так, что с ног валилась, а как иначе, если хочешь в жизни пробиться? Это заметил наш директор. Хороший был барчик, приличный такой, при гостинице. Два месяца я там отработала и до сих пор бы работала, но вдруг один день все изменил. В ресторане при гостинице должен был быть какой-то огромный банкет с немцами, директор стал искать, кто по-немецки хоть немного понимает. В самом ресторане среди официанток не нашлось таких, пришли к нам в бар спрашивать. У меня в школе пятерка была по-иностранному, я же в институт собиралась, учила его, как могла. На уровне бытовых разговоров перевести и сама объясниться могу. Сказала директору об этом, он меня взял на вечер отработать. Тебе интересно?
   - Конечно, - ответил Тычинский.
   И правда, рассказ Надежды его заинтриговал, хотелось продолжения.
   - Все-таки город такой Москва, он... как бы это сказать... такой, - подбирала точное выражение Надежда, - он всем шанс дает. Хоть один раз, но дает! Сюда люди едут с надеждой свою жизнь круто изменить в лучшую сторону и у многих это получается! А у многих не получается, это зависит от того, как судьба хвостиком вильнет. И еще зависит от того, как сам ты себя поведешь. Согласись, что нам с мамой за все, что пришлось пережить в жизни, мое замужество это заслуженный подарок судьбы?
   Тычинский молча кивнул и спросил:
   - Так ты за немца замуж вышла?
   - Что ты, не дай бог, они же скупые жутко, - ответила Надежда, - никогда в жизни! На том банкете и наших соотечественников с толстыми кошельками полно было. Я бегала в зале, разносила вино и шампанское. И вот один хлыщ меня видимо заметил и от него подошел ко мне человек. Я как раз отошла, за стойку бара, чтобы бокалы наполнить. Он подошел и предложил мне двести долларов.
   - За что? - не сразу понял Тычинский.
   - За то, - ответила Надежда, скосив глаза на непонятливого следователя.
   - А-а, - догадался Тычинский, - понятно. И ты?
   - А как ты думаешь? - спросила Надежда.
   - Думаю, что ты отказала, - предположил Тычинский.
   Надежда еле заметно утвердительно покачала головой, улыбнулась и продолжила свой рассказ:
   - Тогда этот человек вернулся опять ко мне и сказал, что хозяин даст мне пятьсот долларов, если я с ним поеду. Он меня так разозлил и я его по-нашему послала куда подальше. Он сразу же мне предложил тысячу.
   - Ого! - удивился Тычинский. - Сумма, однако!
   - Да, - согласилась Надежда, - но я же не проститутка, товарищ капитан. Хотя, знаешь, я тогда как представила сколько это денег, даже чуть было не согласилась! Но я всегда знала, что не смогу этого делать за деньги с каким-то посторонним мужиком. Фу, какая гадость! Он ждал ответа, а я попросила его больше не приходить.
   - И что же дальше? - Тычинский даже заерзал на стуле от любопытства, забыв обо всех деликатесах на столе.
   - Ничего, - сказала Надежда, - через пять минут хозяин этот сам явился. Оказался молодой такой и ничего, симпатичный. Пригласил завтра пообедать с ним. Я согласилась, но предупредила, что этот обед меня ни к чему не обязывает. Он согласился.
   - И вышла за него замуж? - непроизвольно ускорил счастливый финал Тычинский.
   - Да, вышла, но не за него, а за его отца, - ответила Надя.
   - Как за отца? - удивился Тычинский. - А откуда отец взялся?
   - Случилось так, что мы обедали в одном из ресторанов и туда приехал его отец, - продолжила Надя, - я потом только узнала, что это его ресторан. Он к нам подсел, мы разговорились и вдруг сыну позвонили на мобильный и он сразу куда-то умчался. Оставил нас с отцом всего на два часа. А когда вернулся, его отец уже сделал мне предложение.
   - Так сколько лет твоему мужу? - осторожно спросил Тычинский.
   - Шестьдесят пять, - ответила Надя, - он бывший министр какого-то министерства. Теперь владеет несколькими заводами, у него два сына и дочь от первого и второго брака. Говорит, что я сильно похожа на его первую любовь. Представляешь в каком году у него эта любовь была? Меня еще на свете не было, да и тебе тоже. Но не подумай ничего, я его из семьи не уводила, он был уже вдовец, когда мы с ним познакомились.
   - Так ты его хоть любишь? - спросил Тычинский.
   - А что такое любовь, товарищ капитан? - спросила Надя. - Я ради любви маму свою в колонию упекла. А потом эта моя любовь меня иначе как "чучундрой" и не называла. Напивалась эта моя "любовь" и лезла ко мне в постель, даже не помывшись, приставал, добивался близости. Это я про Вовика говорю.
   - Я понял, - кивнул Тычинский.
   - Брр, как вспомню, так оторопь берет, - продолжила Надежда, - а старичок мой меня любит, цветы дарит, называет куколкой. Как мне его не любить?
   - А его сын что сказал по поводу вашего бракосочетания, когда вернулся в ресторан? - спросил Тычинский.
   - А сын у них в семье отцу не перечит никогда, так уж он воспитан, - ответила Надя и добавила, - он от отца своего зависит, потому что папа его весь бизнес держит в руках. Ой, Тычинский, что это я о себе, да о себе? И ты ничего не скажешь! Я ведь хотела тебя давно уже спросить об одном человечке, который мне очень дорог, который мне очень помогал, когда я осталась совсем одна! Знаешь о ком я?
   Тычинский догадался, поэтому слегка нахмурился. Ему не хотелось говорить с Надеждой о печальном, но все равно нужно было бы в любом случае сказать.
   - Как там Антошка Костаров? - весло щебеча спросила Надя. - Он же собирался поступать в Москву в университет? Не знаешь, поступил? Не видел его?
   Тычинский опустил взгляд к тарелке, на которой покоилась недоеденная жареная картошка и непроизвольно кашлянув, сказал:
   - Ты знаешь, тут такое дело... я не хотел говорить...
   Надежда сразу поняла по выражению лица следователя, что случилось что-то нехорошее.
   - Что такое? - встревожилась она. - С ним что-то случилось?
   - Его убили здесь, в Москве, - ответил он.
   - Как убили? - выронила вилку Надежда. - Кто?
   Тычинский пожал плечами. Ресницы Надежды часто-часто заморгали, она всхлипнула, схватила со стола салфетку, вскочила и побежала в туалет. Сразу же подскочил из-за барной стойки телохранитель Миша, который, как верный пес находился тут же в зале и с тревогой спросил Тычинского:
   - В чем дело? Почему она плачет?
   - Она спросила об одном своем близком друге, с которым случилось несчастье, - ответил Тычинский, - я ей рассказал, она заплакала.
   Миша с пониманием кивнул, отошел на свое место. Минут через пять Надя вернулась и села на свое место.
   - Извини, - сказала она, - я не была к этому готова. Наверное, когда что-то приобретаешь, нужно быть готовым и к потерям. Сначала мама умерла, а теперь вот Антона убили. Получается, что мне счастье привалило, деньги привалили, а двух моих близких людей судьба у меня отняла. За все надо платить.
   - Успокойся, Надежда, ты тут вовсе не при чем, - сказал Тычинский, - у Антона была с собой крупная сумма денег. Паренек он был, сама знаешь, неординарный, немножко не от мира сего. Нашлись подонки, которые заманили его на стройку и убили.
   - Хватит, - попросила Надежда, - не нужно подробностей, а то я опять сейчас разрыдаюсь. Понимаешь, я ведь думала, что если он поступит в университет, то сможет жить в нашей с мужем квартире. Зачем ему по общагам скитаться? Мы живем за городом, а квартира семикомнатная с мебелью в центре пустует.
   - А ты с Антоном с той поры, как уехала ни разу не говорила, не писала ему писем? - спросил Тычинский.
   - Знаешь, собиралась много раз, но как-то закрутилась, - ответила Надя, - я же тебе рассказывала, мне самой было тяжко еще недавно. Думала, вот обустроюсь, встану тут на ноги, а потом первого сентября, когда Антошка поступит, приеду и его обрадую, что мы будем с ним вместе здесь. Знаешь, сколько раз я себе эту встречу представляла! Господи, лучше бы я его на вокзале встретила, когда он поступать приехал! Тогда бы его не убили...
   - Теперь уже ничего не изменить, Надя, - сказал Тычинский, - надо с этим смириться и жить.
   Он взглянул на часы и понял, что нужно ему уже бежать, потому что иначе он не успеет обойти все свои запланированные магазины. Надежда заметила, что Тычинский спешит и сказала:
   - Что ж, ты прав у каждого своя судьба. Я очень рада, капитан Тычинский, что мы с тобой случайно встретились.
   - В родные места не тянет? - спросил он.
   - Нисколько, - ответила Надежда, - а тебя бы тянуло туда, где тебе было плохо?
   - Меня? - переспросил Тычинский, - меня нет!
   - Вот и меня нисколечко не тянет, - ответила Надежда, - мне здесь очень-очень хорошо живется. Что ж до свидания, следователь Тычинский. Передавай привет жене!
   Она встала и протянула ему на прощание руку. Следователь легонько пожал ее тонкие пальцы, облаченные в золотые перстни со сверкающими камушками. Тычинский повернулся, вышел из ресторана, сориентировался по местности и пошел по тротуару по направлению к магазину бытовой техники, где хотел посмотреть систему домашний кинотеатр. Он настолько задумался, что прошел два квартала мимо вожделенного магазина и даже не заметил этого. А думал он вот о чем.
   Бывает же такое в жизни. Живет, живет себе до поры до времени где-нибудь мышкой серой. Ну, не совсем серой мышкой, а простой, обычной девушкой в каком-нибудь заурядном захолустье, а потом вот так - раз, фортуна поворачивается лицом и сразу из грязи в князи. Джип, телохранитель, квартира семикомнатная в центре и вилла за городом. Нет, Тычинский ей не завидовал, он был человеком не завистливым. Тщеславным, но не завистливым.
   Он много раз еще дома, до отпуска вспоминал о Надежде и ее матери, думал, как они там устроились в домике в Вологодской области? Но никогда даже в самых бредовых фантазиях он не мог подумать, что встретит Надежду в самом центре Москвы сказочно разбогатевшей. Вот жизнь какие штуки подбрасывает, почище любого кино!
   В этот день Тычинский не успел обойти все магазины, которые наметил. Не рассчитал Московские расстояния. Но и тех трех салонов бытовой техники, что он посетил, хватило, чтобы его мечта об огромном плоском экране и супер звуке стала еще ярче гореть в его сердце.
   Своей жене Вере рассказывать о встрече с Надеждой Костаровой и совместном посещении ресторана следователь не стал. Хоть жена его была и не сильно ревнивой супругой, но все-таки лишнего повода для всякого рода подозрений ему ей давать тоже не хотелось. Поэтому при встрече в назначенном месте возле камер хранения, Тычинский радостно умилялся купленной Верой новой кофточке, юбке и брюкам, а про себя вспоминал прикид Надежды, одна пуговица из которого, вероятно, стоила как все вместе взятые обновки его жены.
   Вера засовывала свои покупки в сумку и говорила, что Тычинский все-таки порядочная свинья, что ему домашний кинотеатр дороже жены и как ей трудно было одной выбирать все эти вещи, посоветоваться не с кем, а Тычинский вдруг обнял ее и поцеловал прямо возле камеры хранения.
   - Ты что это вдруг, очумел что ли? - изумилась Вера, слегка отталкивая его. - Здесь же люди кругом смотрят!
   - Пусть смотрят, - ответил Тычинский, - я тебя люблю и захотел обнять.
   - Ты что, прям, как новобрачный какой-то, - смутилась жена.
   - А я еще и не старый! - ответил Тычинский. - Чего мне стесняться, я же жену свою любимую целую, а не постороннюю тетю!
   - Ой, ладно, пойдем в зал ожидания, - деланно серьезно засуетилась вокруг вещей Вера, хотя и невооруженному глазу было видно, что ей приятно неожиданное внимание мужа, - а то я устала, измоталась, как собака и не ела целый день. Ты-то поел чего-нибудь?
   - Да, перекусил в пирожковой, - ответил Тычинский.
   Ему было стыдно обманывать жену, но он соврал о пирожковой и не рассказал, что был в ресторане, чтобы сохранить Верины нервы в спокойном состоянии. Он представил, что, отвечая на ее вопрос где он покушал, он сообщает жене что, мол, встретил одну знакомую свидетельницу по одному делу и она пригласила меня в дорогой ресторан. Вера сразу же спросит, а с каких это орехов она тебя в ресторан приглашает? Сощурит подозрительно глаза и точно подумает, что он что-то от нее скрывает. Зачем это нужно?
   - А я не ела, - повторила Вера, - не могу я эти пирожки есть. Я читала, что делают их из собак или кошек, а еще из бомжей. Лучше уж возьмем сумки из камеры хранения, сядем в зале ожидания и я поем того, чего из дома взяла.
   - Там попортилось уже все, - предположил Тычинский.
   - Мы с тобой все скоропортящееся сразу же все еще в поезде съели, - ответила Вера, - а не скоропортящееся я специально оставила на потом. К тому же, лучше я съем свое скоропортящееся, чем пирожок из бомжа, который питался неизвестно чем, болел СПИДом, писался под себя и вообще неизвестно кто был.
   Если бы Тычинский и правда поел в пирожковой, то его, наверное, сейчас бы вытошнило - так убедительно его жена обрисовала внутренность продающихся в округе пирожков. Он получил багаж в окошке камеры хранения и поплелся за женой, которая спешила в зал ожидания в надежде перекусить своими домашними запасами.
   Впереди был длинный отпуск, а из головы Тычинского не выходил разговор с Надеждой и огромный серого цвета домашний кинотеатр, который он видел в последнем посещенном им магазине.

15

   Ближе к середине сентября Тычинский вернулся из отпуска загоревшим и свежим, наполненный витаминами от съеденных фруктов и силами от поглощенных овощей с тещиного огорода. Он шел в послеобеденное время на работу, в свой последний день отпуска, предвкушая встречу с сослуживцами и рассказы о том, как кто из них провел лето.
   Поскольку выходить на службу ему предстояло только завтра, Тычинский шел не спеша, прогуливаясь по родному городу. Была середина сентября - на севере разгар осени. Листья уже пожелтели, местами покраснели, а кое-где еще боролись за свое право оставаться молодыми редкие зеленые листочки.
   Вспоминая смоленские поля, высокие деревья средней полосы, Тычинский думал, что все-таки он не сможет жить без этих вот северных, карликовых, кривых и маленьких березок, без этих рябин, на которых повисли гроздья красных ягод, без этих скалистых гор, на вершинах которых все лето пролежал снег.
   Тычинский шел и улыбался своему городу, по которому соскучился за время отпуска, как по старинному другу. Здоровался со знакомыми, даже останавливался, спрашивал, как отдохнули? Ему было хорошо оттого, что он вернулся домой, туда, где у него есть работа, дом, жена, друзья, где он родился и прожил практически всю свою жизнь.
   Он шел по центральному проспекту и вдруг неожиданно его взгляд встретился с глазами Валентины Петровны - матери братьев Костаровых. Она узнала следователя, часто-часто заморгала глазами и первая кивнула ему. Тычинский не стал ей улыбаться, как всем знакомым, памятуя их последнюю встречу, во время которой мать Антона и Вовы Костаровых выставила его за дверь. Кроме того на ее голове до сих пор была повязана траурная повязка.
   - Здравствуйте, Валентина Петровна, - сказал он, не зная, останавливаться ли ему рядом с ней или идти дальше.
   Но женщина сама разрешила этот вопрос.
   - Хорошо, что я вас встретила, товарищ капитан, - произнесла она, подойдя ближе, - вы извините меня, что я тогда с вами так говорила...
   - Ничего страшного, - ответил Тычинский, - я вас прекрасно понимаю.
   Они помолчали и Тычинский решил первым спросить:
   - Как поживает ваш муж? Все хорошо с ним?
   - Пить стал очень сильно, - ответила Валентина Петровна, - боюсь, что его с работы выгонят.
   Она держала в руке тяжелую сумку с продуктами и Тычинский, не найдясь, что ответить по поводу мужа, предложил:
   - Давайте, я вас провожу до дома, помогу продукты донести. Я еще один день в отпуске, мне спешить некуда.
   - Что вы, не нужно, - смутилась Костарова, - я сама дотащу как-нибудь, привыкла уже.
   - Нет, все-таки давайте, - протянул руку к пакету Тычинский.
   Валентина Петровна решилась и отдала следователю пакет. Они пошли по дорожке, усыпанной опадающими листьями.
   - Никаких вестей из Москвы по поводу убийства Антона? - спросил Тычинский.
   Валентина Петровна отрицательно покачала головой и следователь решил больше не затрагивать эту тему. Они шли рядом и некоторое время молчали.
   - Мы теперь вдвоем с мужем в квартире остались, - сказала Костарова грустно, - иногда я представляю, что Антошка жив и учится в университете. Я ему письма пишу, но не отправляю. Потому, что туда, где он сейчас, письма не доходят. Володе тоже пишу почти каждую неделю, но он мне не отвечает уже полгода. В комнату, где сын жил боюсь заходить. Как зайду туда, так плачу и плачу. Как-то хотела там убраться, пыль смахнуть, полы помыть. Везде на его вещи натыкаюсь и не могу, сердце разрывается от боли. Так я на него надеялась, он такой умный был у нас, всегда послушный, целеустремленный. А какая-то сволочь убила его.
   Тычинский шел молча, не зная, что и ответить матери, которая потеряла обоих сыновей - один убит, а второй не пишет. Это было грустно.
   - Компьютер Антошин стоит на столе, не могу, как вспомню, что он за ним круглые сутки работал, - продолжила Валентина Петровна, - мы хотели его продать, но там какой-то пароль сын поставил, никто не может разобраться...
   Она ненадолго задумалась и спросила:
   - А у вас в милиции случайно нет такого специалиста, чтобы пароль с компьютера снять? - спросила Валентина Петровна. - Мы искали ребят, они смотрели, никак не могли справиться с этим паролем. И сказали, что если пароль не подберем, то это вообще груда железа, а не компьютер.
   - У меня есть один специалист, мой приятель, - ответил Тычинский, - он не в нашей системе работает, но очень хорошо разбирается и в программировании, и в деталях компьютера. Могу с ним поговорить относительно вашего пароля. Если он сможет, то поможет.
   - Переговорите, пожалуйста, - попросила Костарова, - и пусть он посмотрит, мы заплатим.
   - Что вы, не надо, - ответил Тычинский, - я думаю, ему это сделать будет не трудно.
   - Вы знаете, ведь я же не разбираюсь в компьютере, - добавила Валентина Петровна, - даже не знаю, сколько он может стоить. За какую цену его продавать? Боюсь, что нас обманут.
   - Мой друг даст вам консультацию, - пообещал Тычинский, - я с ним поговорю, потом мы с вами созвонимся и в удобное время зайдем к вам. Надеюсь, что он с этой проблемой справится.
   - Пожалуйста, товарищ следователь, - попросила Валентина Петровна, - заходите хоть сегодня со своим другом.
   - Не обещаю, что сегодня зайдем, потому что мы только что из отпуска с женой вернулись, я еще своего друга не видел, - ответил Тычинский, - но как только его найду, то, даже если сам не смогу придти, то все равно сразу направлю его к вам. Его зовут Паганель,... то есть Сергей его зовут
   - Хорошо, спасибо вам, - кивнула Валентина Петровна.
   Они подошли к подъезду, Тычинский отдал ей ее сумку с продуктами, Костарова зашла в подъезд, а следователь повернулся и пошел в сторону ОВД. Неожиданно стал накрапывать мелкий дождь, Тычинский поднял воротник плаща и ускорил шаг. Он вошел в отдел, поздоровался с дежурными, прошел на второй этаж, подошел к своему кабинету и толкнул дверь.
   - О-о! Здравия желаю, товарищ капитан! - радушно встретил его Федько, вскакивая с места. - Приехал отпускник?
   - Как видишь, приехал, - ответил Тычинский, пожимая коллеге его крепкую руку.
   Он подошел к своему столу, не заваленному, как обычно бумагами, провел по его гладкой поверхности ладонями, откинулся на спинку стула и выглянул в окно.
   - Слушай, я тут твой дырокол из стола брал, - сказал Федько, - мой где-то потерялся. Дал кому-то из отдела и не помню кому. Я верну сейчас.
   - Ладно, мне не к спеху дырокол, - махнул рукой Тычинский, - я никого пока "колоть" не собираюсь! Лучше расскажи как тут у вас без меня дела? Что новенького в городе случилось?
   - Пара убийств была недавно, - начал рассказ Федько, - на бытовой почве оба. Муж жену забил до смерти и два собутыльника что-то не поделили. Один другого зарезал насмерть. Краж очень много было. Люди поуезжали в отпуск, вот шпана этим и пользуется. А вообще, тихо было по сравнению с зимой.
   - Угадай, кого я в Москве встретил? - спросил Тычинский.
   - Аллу Пугачеву, - предположил Федько.
   - Нет, не Аллу Пугачеву, - покачал головой Тычинский, - Надю Костарову.
   - Что-то я такой не припомню, - ответил старший лейтенант.
   То ли правда не помнил, то ли притворялся.
   - Как же, ты все забываешь, я же тебе сто раз уже рассказывал, - напомнил Тычинский, - эта та девушка, у которой мать сидела за убийство собственного мужа...
   - А-а, - догадался Федько, - опять ты про нее! Послушай, капитан, ты явно к ней неравнодушен. Только об этой Наде я и слышу. Я, конечно, тебя, как друг, не предам, но вот Вера, если узнает, то может быть крупный семейный скандал.
   - Погоди ты, при чем тут моя жена? - перебил его Тычинский. - Сам факт интересен, что мы в многомиллионном городе случайно встретились.
   - Скажи еще, что судьба вас свела, - с улыбкой добавил Федько.
   - Будешь ерничать, ничего тебе не расскажу, - сказал Тычинский и привстал, как бы собираясь уйти.
   - Ладно-ладно, - замахал руками старший лейтенант, - рассказывай, я буду молчать и слушать.
   - Дело не в том, что я на нее натолкнулся, - начал повествовать Тычинский, - просто интересно, что она замуж вышла за очень богатого старичка и теперь ездит на джипе с охраной. Живет на вилле, квартира семикомнатная у них в центре и свой косметический салон имеет.
   - Ничего себе раскрутилась девочка, - удивленно покачал головой Федько, - она у нас была-то полгода назад, что ли?
   - Да, в апреле, помнишь, приходила прощаться, - напомнил Тычинский, - и вот видишь, нашла себе мужа и теперь живет припеваючи.
   - Слушай, а это не "понты"? - спросил Федько. - Она тебе не лапши на уши навешала?
   - Я сам все своими глазами видел, - сказал Тычинский, - она меня в ресторан пригласила пообедать. Шикарный ресторан. Официанты вышколенные, предупредительные. А блюда, какие, ты бы попробовал, язык проглотил!
   - Ладно, ты же не проглотил, - завистливо произнес Федько, - болтаешь вон нормально. Ну и чего дальше-то было у тебя с Надеждой? Пообедали вы и потом? Она тебе рассказала как ей удалось так быстро и удачно замуж выскочить?
   - История длинная, похожая на киношную, - ответил Тычинский, - раз и в "дамки".
   - За полгода такие вещи не происходят, - усомнился старший лейтенант, - что-то все это подозрительно.
   - Почему же нет? - покачал головой Тычинский. - Иногда от первой встречи до ЗАГСа проходит всего один день. Я, например, Веру свою встретил на концерте в Доме Культуры. У нас места случайно оказались рядом. А уже вечером ей предложение сделал. А ты говоришь - не бывает!
   - Знаю я эту вашу с Верой романтическую историю, - ответил Федько, - сто раз ты мне ее уже рассказывал. Столица это не Дом Культуры, туда ежедневно по тысяче девчонок приезжает со всей страны за богатыми женихами и девяносто девять процентов из них оказываются на панели или на вокзале с бомжами. А ей одной повезло?
   - Выходит, что повезло, - ответил Тычинский, - она попала в тот самый один процент счастливиц. Или у тебя есть какие-то другие предположения относительно ее внезапного взлета?
   - Нету у меня никаких предположений, - раздосадовано ответил Федько, - просто обидно мне. Кому-то везет на пустом месте, а тут пашешь всю жизнь за копейки сначала патрульным, потом участковым, потом учишься еще на заочном, получаешь должность и звание, а в зарплате выигрываешь три копейки. Жена пилит, дочь просит всякие вещи, а я ничего купить не могу. Да, ладно. Повезло ей, пусть живет и радуется! А мы уж как-нибудь...
   - Но не все так гладко, как на первый взгляд кажется, - продолжил Тычинский, - на самом деле, ей богатство привалило, а мать ее, Анна Степановна умерла. А потом, когда я Надежде рассказал о том, что Антона Костарова убили, так она расплакалась. Они ведь были друзьями.
   - Не верю я в дружбу между мужиком и женщиной, - сказал Федько, - рано или поздно такая дружба кончается постелью. Дружить могут только либо бывшие любовники, либо будущие. Не я придумал. Где-то вычитал недавно.
   - Антон был не мужчина, а мальчик еще, - сказал Тычинский, - они молодые ребята, к тому же родня, она жена его брата. Какие еще могли быть между ними отношения?
   - Ситуация между мужиком и бабой всегда одна, - стал спорить Федько, - а пацан этот в нее был влюблен. Я видел, когда они к тебе приходили, как он на нее смотрел. Стопроцентно тебе говорю, что он был по уши в Надежду эту влюблен.
   - Ну и что из этого, что он был в нее влюблен, она девушка порядочная, - возразил Тычинский, - она мне рассказывала, что ей предлагали за ночь тысячу долларов, и она отказалась.
   - От тысячи отказалась, зато замуж выскочила удачно, - усмехнулся Федько, - хитрая баба.
   Тычинский открыл рот, чтобы что-то возразить, но вдруг какая-то мысль пришла ему в голову, он задумался, а потом произнес:
   - Слушай, старший лейтенант, а если и правда посмотреть на это дело под другим углом зрения... я только сейчас придал значение тому факту, что у Надежды и Антона были такие тесные отношения. Вместе пришли тогда свидетельствовать на Костарова Владимира.
   - Ты просто не замечал этого, потому что был ей "очарован", - сказал Федько, - а я чувствую, что она не такая простушка, какой прикидывалась. Если бы она была простушкой, то замуж бы так удачно не выскочила за полгода. Согласись?
   Тычинский задумчиво кивнул.
   - Но все равно, какая нам с тобой разница? - зевнул Федько. - Было ли у Надежды и Антона чего или не было. Мне, честно, дела до них нет.
   - Не скажи, - задумался Тычинский, - Антон поехал в Москву в то время, когда Надежда уже была там и вышла замуж за своего богатея. Не исключено, что они там встретились. А потом Антона нашли мертвым.
   - Ну, ты наплетешь, капитан, - удивленно протянул Федько, - скажи, зачем этой Костаровой убивать Антона? У нее денег куры не клюют, жизнь устроена. Если даже он в Москву приехал, нашел ее и стал устраивать сцены ревности, то его достаточно просто выкинуть вон, но не убивать же. Зачем ей его убивать?
   - Не знаю пока, - пожал плечами Тычинский, - как-то пришла в голову такая мысль. Надо сопоставить все факты и потом уже делать выводы.
   - Ты когда на работу выйдешь, философ? - спросил Федько.
   - Завтра, - ответил Тычинский.
   - Завтра, - обрадовался Федько, - вот и хорошо! Займемся делами, некогда тебе будет о глупостях думать. А то я один, тебе честно скажу, уже здесь замучился все на своей шее волочить, пока ты в отпуске там прохлаждался.
   - Ладно, бывай, пошел я до дому, - сказал Тычинский, вставая из-за стола, - по дороге покажусь начальству.
   Он пожал Федько на прощание руку, подошел к двери, внезапно вспомнил о чем-то, вернулся к столу взял телефонную трубку, набрал номер и приложил трубку к уху. Когда ответили, поздоровался и попросил Сергея к телефону.
   - Здравствуй, Паганель, - сказал он.
   В трубке раздался веселый возглас, который свидетельствовал о том, что Тычинского на том конце провода рады слышать.
   - Сегодня утром я приехал, - ответил Тычинский на вопрос Паганеля, - ты заходи ко мне заходи вечером, дело есть к тебе. Одни мои знакомые на компьютере не могут какой-то пароль снять. Ты сможешь это сделать?
   - Конечно, смогу, - ответил Паганель, - а на чем пароль на БИОСе или на системе?
   - Откуда я знаю? - ответил Тычинский. - Я вообще не понял, о чем ты меня сейчас спросил. Сам разберешься, когда посмотришь. Они хотят продать этот компьютер, но опасаются прогадать в цене. Посмотришь? Подскажешь? Спасибо, я на тебя очень надеялся! Нет, это их покойного сына компьютер. Я тебя прошу помочь, ладно. Это и мне самому очень нужно.
   Тычинский положил трубку и Федько сказал:
   - Ты чего опять мутишь? Никак тебе с этой семьей не проститься.
   - Понимаешь, мне кажется, что в компьютере Антона могут быть какие-то данные к кому он поехал в Москву, - ответил Тычинский, - ведь он не поехал сразу же в университет, значит, у него была назначена встреча. Поэтому я и попрошу Паганеля посмотреть какие-нибудь документы, авось что-то, да и всплывет.
   - Любишь ты копаться в мелочах, а мне вот обычной бытовухи хватает, чтобы с ней разбираться, - ответил Федько и склонился над бумагами.
   Тычинский вышел из здания ОВД, побрел домой, думая о том, что ему завтра предстоит выходить на работу и трудиться в поте лица аж до следующей весны, когда ему снова предстояло ехать в отпуск. На улице стало прохладнее и поэтому Тычинский ускорил шаг.
   Он вернулся домой, прошел в комнату и вдохнул запах своей квартиры, который позабыл за лето. Черепашка, которая путешествовала с ними в отпуске в маленькой корзинке, включив бешеную для себя скорость, носилась по комнатам, заново обследуя свою заброшенную территорию. Вера в это время болтала по телефону, рассказывая с трех часов дня своим подругам одной за другой рассказ на тему как она провела лето. Увидев, что муж вернулся, прикрыла ладонью трубку и сообщила:
   - Там я пельмени купила, в морозилке лежат, свари их себе сам. Мне тут надо Тане дорассказать как. Я...
   Что собиралась дорассказывать жена, Тычинский слушать не стал, потому что из опыта знал, что Вера пока не поведает своей полусотне "близких" подруг как она летом спины не разгибала на мамином огороде, не успокоится.
   Тычинский с готовностью пошел на кухню, вытащил из морозилки пельмени и поставил воду в кастрюле на плиту. Вода вскипела, Тычинский сварил пельмени и принялся за трапезу. Только лишь он успел доесть последний пельмень, как в дверь позвонили и на пороге нарисовался Паганель.
   Он наотрез отказался проходить, сославшись на то, что очень спешит и выкроил для дорогого друга всего час в своем плотном графике. Тычинский с грустью взглянул на закипевший чайник и стал быстро собираться идти с Паганелем. Только он шагнул за порог, как в коридоре появилась Вера.
   - Ты куда это? - удивленно спросила она.
   - Нужно зайти по делу, - объяснился Тычинский, - я не надолго, час-полтора. Как раз успеешь всем позвонить, и я вернусь.
   Вера взглядом выразила недовольство, но вслух ничего не сказала, тем более, что она не позвонила еще трем подружкам, а если Тычинский останется дома, то он сядет на диван и будет вздыхать, выражая как будто ему безумно одиноко и мешая говорить.
   Вера ушла в зал, а Тычинский и Паганель отправились к Костаровым смотреть компьютер. По дороге поговорили о том, как каждый из них провел лето, а когда подошли к дому Костаровых, Тычинский сказал другу:
   - Я тебя попрошу об одной вещи. У этих людей сына убили летом в Москве. Они его компьютер продают. Будь с ними покорректней, ладно?
   - Нет проблем, - пообещал Паганель и они зашли в подъезд.
   Дверь открыла Валентина Петровна, обрадовалась, увидев на пороге очкастого умника, которого обещал привести Тычинский и пригласила их войти. Моментально за ее спиной появился в изрядном подпитии старший Костаров, облаченный в растянутую майку и длинные семейные трусы. Увидев Тычинского в дверях своей квартиры он растерялся ненадолго, опешил, но вскоре пришел в себя и хмельным голосом вскричал:
   - Арестовывать меня пришли, менты? Сына посадили, другого убили, а теперь и за мной пришли? Не выйдет!!!
   И с этими словами он из двух рук изобразил всем известную фигуру, когда правая рука, согнутая в локте выставляется вперед, а ладонь левой придерживает локтевой сгиб правой. Костарова повернулась к нему и сказала:
   - Прекрати безобразничать! Товарищ следователь к нам мастера привел, компьютер починить, а ты куражишься! Напился, так иди спать!
   Услышав объяснение из уст жены Костаров успокоился и отчего-то шумно вздохнул. Видимо слово компьютер напомнило ему об убитом сыне. Валентина Петровна не выдержала оскорбительного натиска на ее гостей хмельного безобразника-мужа, взяла его под "белые" ручки и принудительно повела в спальню, где он некоторое время бушевал, но вскоре затих и захрапел. Угомонив мужа, Костарова вышла к сидящим в зале Тычинскому и Паганелю и спросила их:
   - Чаю попьете с конфетами?
   - Нет, спасибо, - сказал Паганель, - время позднее, а я не знаю еще сколько придется возиться. Покажите мне лучше, где компьютер стоит?
   - В комнате у сына, - ответила Валентина Петровна.
   - Угу, - буркнул Паганель и прошел вслед за Костаровой в комнату, где жил Антон.
   Тычинский последовал за ними. Комната была небольшой. На письменном столе с потухшим монитором стоял компьютер, над ним на полке ровным рядом стояли компакт диски, у окна кровать, рядом с ней шкаф, вот, пожалуй, и все, что было в комнате из обстановки. На компьютерном столе рядом с монитором в рамочке была поставлена фотография, на которой были изображены Надежда, ее муж Владимир и рядом с ними Антон.
   - Вот компьютер, пожалуйста, - сказала Валентина Петровна, - его смотрели друзья сына, но никак запустить не смогли.
   Паганель щелкнул кнопкой на системном блоке, компьютер загудел, монитор ожил, на его черной плоскости замелькали-забегали какие-то буквы, понятные одному лишь Паганелю. Буквально через пару секунд загрузка остановилась и на экране появилась надпись, предлагающая ввести пароль.
   - Вот так и раньше было, - сказала Валентина Петровна, - мы и мастера вызывали, он ничего не смог сделать.
   - Такой мастер, значит, был, - с превосходством сказал Паганель, - боюсь, что придется делать вскрытие.
   - Это как? - испугалась Валентина Петровна.
   - Отверткой, - объяснил Паганель, - системная батарейка держит в памяти пароль, нужно перемычку снять, обесточить подпитку БИОСа и тогда компьютер умрет, пароль сотрется. А потом мы его оживим и все будет работать, но уже без пароля.
   Валентина Петровна, которая, впрочем, как и Тычинский ничего не поняла, кроме двух последних фраз, переспросила:
   - А те рисунки, которые сын рисовал, его записи, стихи, все тоже сотрется?
   - Зачем же? - деловито роясь в своей сумке в поисках отвертки, ответил Паганель. - На винчестере информация останется.
   Валентина Петровна попыталась осмыслить, что ей сказал этот человек, но потом неуверенно добавила:
   - Извините меня, но я вас не поняла.
   - Все творчество вашего сына сохраниться в целости, - объяснил Паганель, - проведем операцию с минимальными потерями.
   - Спасибо вам, - сказала Валентина Петровна, - вы тут работайте, а я пойду все-таки чай поставлю. Принесу вам сюда. А вы садитесь, товарищ следователь. На кровать садитесь, ничего страшного.
   Тычинский присел, мать Антона вышла и он сказал Паганелю:
   - Ты поосторожнее со словами. "Делать вскрытие", "умрет", "оживим". Не надо этого. Я же говорил, что у них сына убили, а ты как нарочно сыплешь словами на эту тему.
   - Извини, забыл, - ответил Паганель, - а вообще, тут работы на пять минут. Я сейчас закончу уже.
   - Повозись подольше, мне нужно хозяйку кое о чем расспросить, - сказал Тычинский и пошел на кухню.
   Валентина Петровна сидела и ждала, когда закипит чайник. Увидев Тычинского, грустно улыбнулась и предложила присесть. Как видно боль у нее так и не прошла за то время, пока Тычинский был в отпуске.
   Следователь принял приглашение присесть, сел на табуретку и спросил:
   - Скажите, пожалуйста, Валентина Петровна, а у Антона были друзья?
   - Были приятели, как у всех. Одноклассники к нам иногда приходили. Но не часто, Антошка был таким одиночкой.
   - А девушка любимая у него была? - спросил Тычинский.
   - Не было, - ответила мать, - он же все вечера проводил перед компьютером. То играл, то писал что-то, то в Интернете сидел. Даже гулять его было не выгнать на улицу. А почему вы спрашиваете?
   - Я увидел фотографию у него на столе, - ответил Тычинский, - где он, ваша невестка и ваш сын Володя вместе. Обычно молодые люди в возрасте Антона не слишком жалуют родственников, больше замкнуты на сверстниках, тем более что с братом у него были не очень хорошие отношения. А фотографию он именно с братом и его женой на стол поставил.
   - Возможно, Антоша переживал, что ему пришлось на суде давать показания против Вовы, вот и поставил эту фотографию, - сказала мама.
   - Он после суда ее поставил? - уточнил Тычинский.
   - Да, где-то в это время, - ответила Костарова.
   - А вы не трогали ее после того, как Антон уехал? - спросил Тычинский.
   - Пыль протирала, а вообще старалась оставить все так же, как было при нем, - ответила Валентина Петровна и спросила, - а почему вас это интересует?
   - На фотографии, прямо на рамке висит маленькая новогодняя мягкая игрушка, которая перекрывает лицо Володи, - объяснил Тычинский, - и остаются в кадре только Надежда и Антон. Возможно, случайно.
   Валентина Петровна долгим взглядом посмотрела на Тычинского и спросила:
   - Что-то я не пойму, к чему вы клоните?
   - Я вас прошу вспомнить, - продолжил Тычинский, - только постарайтесь не обижаться на меня, как в прошлый раз, а понять, что я хочу выяснить некоторые детали. Ладно?
   - Хорошо, - кивнула Валентина Петровна, - вы уж меня простите за тот раз. Сами понимаете, я тогда только что сына похоронила.
   - Я вас понимаю, - ответил Тычинский и задал вопрос, - вспомните, как вел себя перед поездкой в Москву Антон. Не замечали ли вы, что он грустит? И не изменилось ли его поведение, когда он отправлялся в Москву?
   Костарова ненадолго задумалась и ответила:
   - Антошка очень хотел ехать поступать в МГУ, поэтому он именно так себя и вел, как вы сказали. Но при чем тут фотография, которая у него на столе стоит?
   - Он говорил с вами о вашей невестке Надежде перед поездкой? - спросил Тычинский.
   - Конечно, говорил, - ответил Валентина Петровна, - но они же дружили. Иногда мне даже казалось, что Антоша в нее влюблен. Это меня не тревожило, я Наде всегда доверяла. Она была с ним строга и дистанцию держала. К тому же, при чем здесь Надежда? Она уехала с мамой куда-то в Вологодскую область, а Антоша поехал в Москву? Кстати, вы мне напомнили. После вашего визита нам принесли квитанции за телефон и я увидела, что перед самой поездкой Антошка звонил кому-то в Москву.
   - Почему вы думаете, что это именно он звонил, а ни ваш муж, например? - спросил Тычинский.
   - Потому что ни я, ни муж в Москву не звонили, - ответила Валентина Петровна.
   - Квитанция эта у вас сохранилась? - спросил Тычинский.
   - Как назло выбросила я ее, - ответила Костарова, - я этому значения не предала, только потом ваши слова вспомнила.
   - Жаль, что выбросили, - покачал головой Тычинский, - но все-таки я попытаюсь выяснить, кому он звонил на телефонной станции. Какого числа это было?
   - Не помню, - ответила Валентина Петровна.
   Тем временем чайник закипел, Костарова поднялась с табуретки, стала готовить чашки для чая, но на кухню зашел Паганель с лицом человека, совершившего невозможное.
   - Все, - сказал он, - пароль снят, система грузится. Можете работать.
   - Сколько я вам должна? - спросила Валентина Петровна, суча руками по переднику, как будто там у нее были приготовлены денежные купюры.
   - Нисколько, - ответил Паганель, - меня друг попросил вам помочь, да и работы-то, сами видели на пять минут.
   - Все равно, мне неловко, - сказала Костарова, - вы пришли, время потратили. Мастер приходил, возился два часа, ничего сделать не мог, а сто рублей у меня взял.
   - Слышал, Тычинский, - сказал Паганель, - найди и привлеки этого грязного дельца за халтуру. Ничего не сделал и деньги взял. Мы, профессионала, Валентина Петровна, тем и отличаемся, что делаем свое дело быстро. А для хороших людей еще и бесплатно.
   Костарова опять грустно улыбнулась и предложила:
   - Хоть чаю тогда попейте с вареньем.
   - Чаю попью, - согласился Паганель, усаживаясь за стол, - только без варенья и сахара. Зубы болят.
   Костарова кивнула.
   - Скажите, - спросила она, наливая гостям в чашки ароматный чай из заварного чайника, - а за сколько мы сможем этот компьютер продать?
   - Навскидку сказать не могу, мне нужно, чтобы прицениться "железо" протестировать, - ответил Тычинский, - систему погонять на быстродействия. Но если исходить из мощности процессора, то долларов за пятьсот у вас его купят.
   - Мы за него два года назад тысячу с лишним долларов отдали, - удивилась Валентина Петровна, явно усомнившись в честности Паганеля.
   - Это только произведения искусства со временем дорожают, - ответил, шумно прихлебывая горячий чай, Паганель, - а автомобили, компьютеры и прочая бытовая техника стремительно дешевеет, к сожалению. Выходят новые модели, развиваются новейшие технологии, вытесняя старые аппараты. Я вас не обманываю, но повторяю, что эта цена навскидку. Надо проверить, что у него внутри и тогда я смогу дать окончательный вердикт.
   - Мы бы компьютер не продавали, - грустно сказала Валентина Петровна, - все-таки он главная память о сыне. Но мы так с похоронами Антона залезли в долги, кто же мог знать... Еще нужно было тело привезти из Москвы. А вы не сможете нам распечатать на память все его рисунки и стихи? Все, что он там делал, не сможете сохранить? У нас этого печатающего устройства нет, мы его уже продали. К тому же, я сама боюсь к компьютеру подходить. Не сможете?
   - Вы знаете, я на этой неделе занят, - ответил Паганель и в это время Тычинский с силой нажал на его ногу под столом.
   - Но для вас я сделаю это, - понял намек Паганель и скривился в ужасной улыбке.
   Тычинский явно перестарался, нажав на ногу компьютерщика довольно болезненно.
   - Что с вами? - испугалась выражения его лица Костарова. - Вам плохо?
   - Мне хорошо, - ответил Паганель, - но чтобы сделать то, о чем вы попросили, мне нужно забрать компьютер домой. Не весь, только системный блок без монитора.
   - Возьмите, - кивнула Валентина Петровна, - я вам доверяю, у вас глаза добрые. Если вы его продадите за пятьсот долларов, то я согласна, потому что мне нужно срочно отдать деньги. Люди хоть и понимают, что у нас горе, но у многих у самих детей нечем кормить.
   - Хорошо, я постараюсь, - кивнул Паганель, - возможно придется продавать по запчастям, там видно будет.
   Они допили чай, попрощались и минут через десять ушли из квартиры Костаровых. Тычинский и Паганель вышли из подъезда, причем Паганель шел первым, а за ним Тычинский тащил системный блок компьютера. Компьютерщик громко возмущался:
   - Только мне и дел, чтобы распечатывать какое-то наивное искусство покойного юноши! Я, конечно, понимаю родительские чувства, но почему я? Я сейчас делаю микропроцессор, величиной со спичечную головку, у меня времени в обрез. Вот сам бы ты и распечатывал!
   - Я не разбираюсь в компьютерах, - ответил Тычинский.
   - Вот получается как! - продолжил Паганель. - Ты неуч, а я должен за это страдать! Вся страна одни неучи! Я до сих пор учусь ежедневно, осваиваю новые технологии, а некоторые только стулья на работе просиживают! Думаешь, мне легко новые программы и платы осваивать? Нелегко, но я не хочу помереть дураком!
   - Пойми ты, в этом "ящике" наверняка есть разгадка, кто этого паренька убил, - сказал Тычинский, - сердцем чувствую, что есть она там. Меня интуиция редко подводит. Не мог он в свои семнадцать лет никаких следов не оставить. Наверняка, дневник какой-то вел, или записи. Рисунки его могут рассказать о чем-то или стихи. Все проверь досконально, пожалуйста, ничего не пропусти. Особенно то, что касается женщины по имени Надежда меня интересует.
   - Знаешь, сколько распечатка стоит? - спросил Паганель. - Картридж один по немереной цене продают!
   - Ладно тебе, не жмись, - ответил Тычинский, - с меня пиво.
   - Два литра, - уточнил Паганель.
   - Заметано, - кивнул Тычинский.
   Паганель повернулся и пошел вперед, помахивая своей сумочкой с инструментами, а Тычинский тащился за ним, волоча неудобный прямоугольный системный блок.
   - Ты мне вкратце расскажи что в этом компьютере конкретно нужно искать, - спросил Паганель, - чтобы я весь мусор мог отсеять, а только главное отфильтровать.
   - Ладно, - согласился Тычинский, - только мне придется тебе рассказать все с самого начала, чтобы ты был в курсе всех дел. Но поклянись, что ты будешь хранить это в себе и никому ничего не скажешь. Тайна следствия, понимаешь?
   - Могила! - пообещал, как в детстве молчать Паганель.
   Тычинский по дороге до дома Паганеля поведал другу всю историю с того самого дня, когда Надежда пришла к нему в первый раз до того случая, когда она приходила к нему прощаться, уезжая с матерью в Вологодскую область.
   О том, что он встречался с ней в Москве, Тычинский решил умолчать, поскольку ее замужество, к этому делу никаким образом, возможно, может не относиться. Он решил подождать чего в компьютере Антона отыщет Паганель и тогда, вероятно, все станет на свои места.

16

   Среди ночи Тычинского разбудил телефонный звонок. Он спросонок нащупал у прикроватной тумбочки трещащий во весь свой дребезжащий голос телефонный аппарат, нажал на кнопку ответа и поднес трубку к уху. Вера, привыкшая к ночным звонкам мужу с работы, со вздохом перевернулась на другой бок, отвернувшись к стене.
   - Это я! - прошипел в трубке Паганель. - Быстрее одевайся и беги ко мне, я тут такое откопал!
   - Который час? - спросил Тычинский, с трудом разлепляя глаза.
   - Ерунда, всего половина пятого, - ответил Паганель, - время детское.
   - Половина пятого? - переспросил Тычинский, спросонья ничего не понимая. - А что случилось?
   - Ну, знаешь, я тут копошусь, по крупицам выстраиваю скелет информации, - рассерженно сказал Паганель, - а ты даже не помнишь, о чем меня просил вечером!
   - Какой скелет? - не понял Тычинский. - О чем ты говоришь?
   - Я в компьютере этого Антона нашел такие данные, ты упадешь! - восторженным полушепотом произнес Паганель. - Скорее беги сюда, говорю тебе!
   - А до завтра это не подождет? - не отрывая тяжелой головы от подушки, спросил Тычинский.
   Паганель разочарованно хмыкнул. Он старался помочь своему другу, не спал всю ночь, забросил все свои расчеты и все для того, чтобы Тычинский не смог осознать, что же он сам Паганеля накануне попросил сделать. И тут до следователя дошел глубинный смысл слов его товарища.
   Он вспомнил как вечером они тащили компьютер к Паганелю домой, как он попросил его отыскать информацию, а сам сейчас никак не хотел просыпаться. Приятель уже обиженно засопел в трубку и тогда Тычинский мотнул головой, окончательно проснулся и ответил Паганелю бодрым голосом:
   - Жди, бегу! Минут десять и я у тебя!
   - Только не звони, у меня сын чутко спит, разбудишь, постучи в дверь аккуратно, - попросил Паганель.
   Он положил трубку, Тычинский тоже кинул трубку на аппарат, вскочил с кровати и стал торопливо одеваться.
   - Что там еще за скелет нашли? - спросила, зевая проснувшаяся Вера.
   - Какой скелет? - не понял следователь, а потом ответил. - А, да, скелет нашли! Надо идти. Спи, я скоро вернусь!
   Вера натянула одеяло на голову, Тычинский быстро оделся, выскочил из подъезда и стремительно помчался по улице по направлению к дому своего ученого друга. Было прохладно, такое ощущение, что вот-вот пойдет снег, а следователь не надел шапки и шарфа. Но согревало его даже то, что он непрерывно бежал.
   У дома друга он заметил, что тяжело дышит, хотя раньше такое расстояние он преодолевал шутя и без всякой одышки. Тычинский зашел в подъезд, поднялся и осторожно постучал в дверь. Паганель ожидал его, отворил сразу же и с таинственным выражением лица поманил за собой. Они прошли на кухню, закрыли дверь, Паганель закурил и начал с вопроса совсем не в тему:
   - Ты знаешь, что молнии приносят пользу?
   - Какую же? - зевнув, поинтересовался Тычинский.
   - Во время того, как молния летит к земле, она выхватывает из воздуха и "связывает" между собой миллионы тонн азота, - начал говорить Паганель, - и потом "затаскивает" этот азот в землю. Получается бесплатное азотное удобрение, которое обогащает почву и повышает урожай злаков. Понимаешь, как все взаимосвязано? Дождь, молния, все продумано, чтобы давать растительности то, что ей нужно.
   - А какое отношение к нашему делу имеет этот факт? - спросил Тычинский.
   - Никакого, - запросто ответил Паганель.
   - Слушай, ты меня для того разбудил среди ночи, чтобы рассказывать мне о том, как молния из воздуха выхватывает азот? - сердито уточнил Тычинский.
   - Это я тебя томлю ожиданием, - ответил Паганель, затушивая сигарету, - чтобы тебе было интереснее слушать.
   - Не надо меня томить ожиданием, мне итак интересно, - попросил Тычинский.
   - Ты считаешь? - спросил Паганель.
   Следователь уверенно кивнул и тогда Паганель деловито присел, положив ногу на ногу. Он медленно затянулся сигаретой, выпустил дым, произнес многозначительно: "Да-а!" и наконец начал свой рассказ о том, что же ему удалось откопать в компьютере Антона:
   - С вечера я, как археолог в пыли веков, раскапывал в компьютере данные по маленькой косточке, примерял их друг к другу всю ночь, пока не выстроился некий каркас.
   - А так это ты этот скелет имел в виду, когда мне звонил? - догадался Тычинский.
   - Да, его я имел в виду, - согласился Паганель, - мне было нелегко систематизировать весь тот ворох информации, что был в компьютере. Отделить зерно от плевел. Потому что то, что я обнаружил в начале, оказалось хвостовой частью, а то, что нашел в конце оказалось головой.
   - Ладно, давай обойдемся без этих малопонятных образов, - предложил Тычинский, - ты уже достаточно потомил меня ожиданием со своей молнией, которая выхватывает из воздуха азот. Рассказывай суть!
   Неспешный Паганель снова длительно затянулся сигаретой, пока пепел на ее кончике не потух и не свалился на пол. Затем он выпустил пушечной струей изо рта дым и потер красные от долгого сидения перед компьютером глаза.
   - Этот парнишка которого убили - Антон Костаров, - начал повествовать Паганель уже с серьезным выражением лица, - был до безумия влюблен в жену своего брата Владимира. Дневника, к сожалению, он не вел, у молодежи, особенно у парней это не принято. Сам-то ты вел дневник?
   - Не вел, - ответил Тычинский.
   - Вот и он не вел, - продолжил Паганель, - но вот парочку стихотворений, посвященных предмету его любви я откопал в одной из спрятанных в дальнем углу папках. Вирши, конечно, слабенькие, ритм хромает, рифмы банальные, но написано весьма искренние. Судя по этим стихам, Надежда ему взаимностью не отвечала, отчего он очень страдал. Его неразделенное чувство, наверное, так бы и угасло, но внезапно вмешались обстоятельства. И я так понял из дальнейшей информации, что как-то раз, бродя в Интернете, Антон наткнулся на американский сайт ненайденных наследников.
   - А что, есть такой? - поинтересовался Тычинский.
   - Да, есть, - ответил Паганель, - я сам об этом узнал, когда копался в компьютере Антона ночью. Представь себе, что, например, твой дедушка давным-давно уехал в США или Европу, и, допустим, там сказочно разбогател. Жил он не тужил, а потом в один день раз! и умер. Семьи он не успел завести по причине того, что всю жизнь провел в капиталистической погоне за наживой. И поэтому наследников никаких у него не осталось. И вот тогда он оставляет завещание, что, мол, знаю, есть у меня где-то в России внук Александр Тычинский, которому я безвозмездно и завещаю свои миллионы. А следователь Тычинский сидит в России, получает свой смехотворный оклад и не знает, что он уже миллионер, а потом вдруг случайно заходит на этот сайт, а там бац! ждут его его денежки. Да, ты не трясись так, капитан милиции, я сайт этот проверил, нам с тобой никто никакого наследства не оставил. Так и умрем мы с тобой в нищете!
   - Погоди, чего-то я не пойму... - начал было Тычинский.
   Но Паганель поспросил его:
   - Не перебивай, а то столкнешь меня с лыжни моей логики!
   - Хорошо, перебивать не буду, - пообещал Тычинский.
   - Антон, наткнулся на этот сайт и стал наугад всех своих знакомых вводить, - продолжил Паганель, - вариант, конечно, нулевой, даже меньше, чем в телелотерею выиграть. Но видимо, Антон просто баловался, одноклассников туда вводил, родственников, я так думаю, но каким-то образом вдруг сайт неожиданно на фамилию, имя, отчество матери брата его жены Анны Степановны Бенедиктовой среагировал.
   - Погоди, при чем тут Бенедиктова? - не понял Тычинский. - Анна Степановна Зайцева была!
   - Она Зайцева стала, когда замуж вышла за своего мужа Афанасия, - пояснил Паганель, - а до этого была Бенедиктова. Отец у нее был Степан Бенедиктов, а дед Демьян Бенедиктов. Понял?
   Тычинский молча кивнул
   - И Надежда Афанасьевна, о которой ты меня просил все выяснить, ведь тоже Костаровой стала, когда замуж за Вову своего вышла, - продолжил Паганель, - понятно? А в школе была Зайцевой.
   - Это понятно, - сказал Тычинский, - непонятно другое. А Антону откуда была известна девичья фамилия матери жены его старшего брата?
   - А Антон вообще был мальчишкой любознательным, - ответил Паганель, - собирал коллекцию удивительных фактов, строил свое генеалогическое дерево до пятого поколения вглубь веков. Оттого он и интересовался девичьей фамилией матери жены своего брата. Кстати, и о том, что молния несет с собой азот и удобряет поля я из его записей узнал.
   - Погоди, если ты говоришь, что он дневника не вел, то откуда тогда ты все эти факты выкопал? - спросил Тычинский.
   - Компьютер такая штука, - сказал Паганель, - человек работает, что-то пишет и не подозревает, что все его движения отслеживаются системой и заносятся в определенные папки. И если специалист, типа меня, подкован в программировании, то для него труда не составляет узнать что владелец компьютера делал на компьютере месяц или год назад. Конечно, если с той поры диск не был отформатирован.
   - Давай без технических тонкостей, - попросил Тычинский, - мне важна суть.
   - Но мне не пришлось копаться в нуликах с единичками, - невозмутимо продолжил Паганель, - всю информацию я узнал из заархивированной переписки Антона с адвокатами того сайта ненайденных наследников. Вся их переписка в компе сохранилась. Антон неплохо английским владел, а мне с моим сомнительным знанием иностранных языков пришлось попотеть, чтобы разобраться. Я выяснил в результате моей работы, что у Анны Степановны Бенедиктовой жил в Штатах родной дядя, которого звали Самсон Бенсон, и который знал, что у него в России есть родной брат Степан и племянница Аня. Когда-то давно Степан от него отказался, как от империалиста, я так полагаю по "просьбе" КГБ. Но миллионер Самсон Бенсон оказался необидчивым и все свое нажитое состояние оставил племяннице. Скорее всего, он просто догадался, что это КГБ запретило брату с ним переписываться. А умер Самсон Бенсон еще до перестройки, так что не удалось ему племянницу увидеть.
   - И сколько этот американский дядюшка денег нажил? - спросил Тычинский.
   - Три миллиона долларов, - запросто ответил Паганель, закуривая новую сигарету.
   - Три миллиона? - с нескрываемым удивлением воскликнул Тычинский.
   - Тихо-тихо, не кричи, сына разбудишь! - дернул его за рукав рубашки Паганель. - По правде говоря, я сам чуть со стула не упал, когда узнал эту цифру. Представляешь, три миллиона американских долларов без вычета налогов?
   - Представляю, - угрюмо буркнул Тычинский, - выходит, она меня обманула летом! Она не замуж вышла, а наследство получила.
   - Кто она? - не понял Паганель.
   - Надежда Костарова, - пояснил Тычинский.
   - Точно так, - сказал Паганель, - но я продолжаю повествование. Так вот, Надежда с мамой спокойно могли бы получить это наследство, если бы ни одна деталь. Для того, чтобы Анна Степановна унаследовала состояние по завещанию, она не должна была иметь никаких тяжелых судимостей типа убийства, вооруженного грабеж и прочих. А вот отбывание наказания по политическим мотивам даже поощрялось. Но она на беду отбывала наказание за убийство, если я не ошибаюсь?
   - Не ошибаешься, - ответил Тычинский, - а почему этому американскому дядюшке вдруг взбрело в голову этот пункт с судимостью в завещание вставить?
   - А пес его знает, - сказал Паганель, - их американцев попробуй разбери. Об этом информации тоже нет. Видимо попала шлея под хвост, вот и написал.
   - А смотри, как написал, так и случилось, - покачал головой Тычинский, - чутье какое было у этого миллионера развитое.
   - Недаром же он так обогатился, - согласился Паганель, - без чутья в этом деле никак. Потом произошло все то, о чем ты мне рассказывал. Надежда пришла к тебе, засадила с твоей помощью своего мужа в зону, вытащила свою мать и поехала в Москву получать денежки. В переписке Антону Надя рассказывала, что по приезде в столицу они с мамой практически без проволочек получили в наследство три миллиона долларов переводом в банк. Это же американцы, у них бюрократии такой, как у нас нету. Приезжали адвокаты из Штатов, кровь у Анны Степановны на анализ брали, чтобы определить родство.
   - А чего же они с матерью в штаты не уехали? - удивился Тычинский. - А остались жить в России, в Москве?
   - С такими деньжищами, какие они получили в наследство и у нас можно неплохо пристроиться, - сказал Паганель, - а что ты там молвил, что как будто Надежда тебя в чем-то обманула летом? Или я ослышался? Ты что ее видел после того, как погиб Антон?
   - Да, мы случайно столкнулись с ней в Москве, - ответил Тычинский.
   - Ты мне этого не говорил, - сказал Паганель.
   - Так было нужно, - ответил Тычинский, - понимаешь, я ее увидел прямо в центре и не узнал. При джипе, при охране, сама из себя расфуфыренная такая. Но она сказала мне, что разбогатела, благодаря тому, что удачно замуж вышла. Она мне убедительную историю рассказала, как познакомилась с будущим мужем. Я еще тогда подумал, что какая-то больно сказка о Золушке получается, как в плохом кино. Ведь о наследстве ее я не знал.
   - И не узнал бы никогда, - продолжил Паганель, - если бы ни я. Антон ведь перед поездкой в Москву по просьбе той же Надежды всю информацию удалил из компьютера. Я ее письмо к нему прочитал. Где она его об этом просила. Но нам повезло. Он не до конца информацию уничтожил, а просто сгрузил в корзину, да и все. Это как бы в мусорный бак выбросил, а вынести забыл. А я нашел способ все восстановить. Антон, видимо окрыленный любовью и ожиданием встречи с предметом своего вожделения, дело до конца не довел. К тому же он тогда еще не знал, что больше за свой компьютер никогда не вернется...
   - Погоди, у меня мысли путаются, - сказал Тычинский, - выходит Надя не из жалости к матери, не из-за чувства вины перед ней затеяла этот пересуд, а из-за денег?
   - Какая жалость, какое чувство вины в наше время? - спросил Паганель. - Она Антона пригласила к себе в Москву, обещала ему, что выйдет за него замуж, лишь бы он молчал и никому ничего не болтал о наследстве. Она заманивала его перспективой жить с ней на вилле, обещала ему "Порше" купить. Во как! И, кстати, эта "целомудренная" Надежда нагло отдавалась бедному юноше, чтобы привязать его к себе, даже пока еще была здесь, в городе и мужа ее еще не посадили.
   - Откуда ты знаешь? - спросил Тычинский.
   - Стихи Антона, я распечатал, послушай, - продолжил Паганель, - "И я, лобзая твои груди, и проникая в твое лоно, тебя, Надежда, целовал". С точки зрения стихосложения, безграмотно, но зато какие факты открываются!
   - Юношеские фантазии, - махнул рукой Тычинский, - эти строчки абсолютно не доказывают, что между ними была близость.
   - Ознакомишься со всеми документами, поймешь, что была, - подтвердил свою точку зрения Паганель.
   - Погоди, сейчас близость отнюдь не главное в этом деле, - сказал Тычинский, - подведем итог всему тому, что мы с тобой узнали. Значит, Надежда получает от Антона информацию, что ее мать может получить три миллиона наследства от покойного дядюшки Самсона Бенсона, если не будет иметь судимостей. Далее Надя начинает под видом заботы о матери пытаться засадить своего мужа за решетку. Для этого Надежда приходит ко мне и я начинаю заниматься ее делом. Не без моей помощи мать ее, Анна Степановна оказывается на свободе, она полностью реабилитирована и теперь ничто и никто им не препятствует в получении денег. А Антон-то, каков кремень был, ведь никому ничего не рассказал, ни матери, ни отцу. Ни слова не обронил. А на внешний вид и не сказал бы что в нем такая скрытность живет.
   - Тихушник, - дал свою характеристику Паганель, - из таких разведчиков ковать нужно.
   - Погоди, - продолжил рассуждения Тычинский, - если Антон при мне говорил, что именно его брат Володя убил отца Надежды, то тогда выходит, что правда Анна Степановна сидела в колонии ни за что! Поэтому тут я ничего неправильного не сделал, что помог ей выйти на свободу, а посадил Вову Костарова.
   - Ошибаешься, - разочаровал следователя Паганель, - как ты сильно ошибаешься. Ты наоборот безвинного парня за решетку упрятал! Есть во всей этой переписке одно звено. Вот тут видишь, (Паганель протянул ему распечатанный листок) Антон в паре писем пишет, что он ради Надежды брата своего оклеветал. Читай письмо, видишь Надежда Антона вынудила дать показания против старшего брата. Отдалась ему, купила этим, он сдался. Вот тебе и разведчик!
   Тычинский жадно выхватил из рук Паганеля листок и уперся в него глазами. Он читал и никак не мог поверить, что его так легко провели, вынудили засадить за решетку невиновного человека. Он опустил листок на колени и растерянно посмотрел на Паганеля.
   - Обвела тебя малявка вокруг пальца, - покачал головой друг, - лет-то ей хоть сколько?
   - Не больше двадцати одного, - удрученно ответил Тычинский.
   - Это дар быть такой редкостной стервой в таком юном возрасте, - сказал Паганель, - прирожденный талант нужен, этому не учатся, с этим рождаются. Ведь она продумала все до мелочей, как хороший шахматист на сто ходов вперед. И зацепить тебе ее теперь не за что.
   - Погоди-ка, - опомнился Тычинский, - почему же не за что? А вот тут, ниже Антон ей пишет о том звонке, который он сделал ей в Москву перед самым своим отъездом. А она в ответе его отчитывает, что он ей звонит на трубку, нарушая их договоренность о том, чтобы все было в тайне. Так, а он ей пишет, что соскучился и хотел только лишь услышать ее голос. Все ясно! Выходит, что Антон по прибытии в Москву, поехал прямиком на встречу с ней и погиб!
   - Думаешь она сама его убила? - удивился Паганель.
   - Может, и не сама убила, ведь у нее теперь телохранители есть с бандитскими мордами, - задумчиво произнес Тычинский, - но это дела не меняет. Ее можно будет засадить за все эти преступления.
   - За какие? - спросил Паганель.
   - За убийство Антона, за принуждение его лжесвидетельствовать, - сказал Тычинский, - на основании вот этих самых бумаг, которые ты достал из компьютера.
   - Эти бумаги ими не подписаны, - ответил Паганель, - это не обычное письмо, а электронное. Оно могло быть напечатано кем угодно, могло быть фальсифицировано, например, тобой, ведь почерка не сверишь. Честно говоря, я сомневаюсь, принял ли бы суд доказательства, основанные на электронных носителях? И самое главное, с теми деньгами, которые сейчас есть у Надежды, с теми адвокатами, которых она может позволить себе купить, она нами попу вытрет, можешь даже не пытаться ее посадить!
   - Нет, ты понимаешь, Паганель, это теперь мое личное дело, - вскипел Тычинский, - это меня, следователя со стажем она обвела вокруг пальца, обдурила, как простака. Мне стыдно теперь на работу идти!
   - Ты не паникуй, следователь со стажем, кроме нас с тобой об этих бумагах никто не знает! - сказал Паганель. - И не узнает никогда.
   - Но человек безвинно сидит в тюрьме, - ответил Тычинский, - Костарова я засадил за убийство, которое он не совершал! И я сам его засадил, понимаешь? Нет, я должен хотя бы попытаться показать эти бумаги прокурору и добиться, чтобы...
   - Остановись-остановись, - легонько потряс Тычинского за плечи Паганель, - забудь ненадолго о своей работе, о чувстве долга пред Родиной и о своей обиде на Надежду. Остынь, подумай о себе, о своей жизни. Подумал? А вот теперь я тебе скажу, что у меня есть другой план, который тебе точно понравится. И ты, и я - мы с этого поиметь можем, понял? Тогда слушай!
   Тычинский сам не находил достойного выхода из создавшейся ситуации, но поскольку доверял своему ученому другу, то откинулся на спинку кухонного дивана и приготовился слушать. Он чувствовал себя использованной туалетной бумагой.

17

   Надежда подъехала на своем джипе к принадлежащему ей косметическому салону и ее водитель Миша по привычке занял место на тротуаре, загородив прохожим проход своим широким навороченным автомобилем. Его не волновали никакие прохожие, которые осторожно себе под нос возмущались тому, что им загородили проход, а беспокоило телохранителя только лишь то, чтобы его молодой хозяйке было комфортно и удобно идти по улице. Второй охранник - длинный худощавый, но широкий в кости парень по имени Боря выскочил из машины первым и открыл ей дверь.
   - Миша, ты здесь, Борис со мной, - приказала Надежда, выпорхнула из джипа и быстрым шагом пошла по направлению к салону.
   Боря бежал чуть сзади и сбоку, бесцеремонно расталкивая прохожих, который шагали по своим делам навстречу им. Привыкшие уже за последние годы к классовому неравенству граждане податливо отступали, освобождая дорогу богатой леди.
   Надежда вообще не часто посещала свой салон, ее волновал лишь доход, который она проверяла каждую неделю по бумагам. И если он ее не устраивал, то она приезжала сделать выволочку директору, а то и дать ему пинка под зад за нерадивость. Поскольку в данный момент она вовсю занималась покупкой большого универмага, тратить свое время на мелкий салон, который был самым первым ее приобретением, ей было попросту жалко.
   Она уже шагнула на крыльцо, когда вдруг знакомый голос окликнул ее по имени. Надя обернулась и увидела стоящего неподалеку капитана Тычинского, с которым она столкнулась не далее как в августе на этом же самом месте. Капитан широко улыбался и приветливо помахивал свернутым в трубочку журналом.
   - Тычинский? - удивилась Надя. - Какими судьбами? Опять в отпуск? Что-то ты зачастил.
   Она не сошла с крыльца и даже не повернулась к нему, а только слегка направила на него искоса взгляд, давая понять, что ей сейчас ужасно некогда тратить время на шапочных знакомых.
   - Я не совсем в отпуск, - сказал Тычинский, подходя поближе, - я по личному делу в Москву приехал.
   - Что ж, я очень рада за тебя, - безразличным тоном ответила Надежда, - но мне крайне некогда сейчас, у меня много важных дел назначено на сегодня. Все расписано по минутам, кроме того, меня ждет муж, а он у меня ревнивый.
   И она отвернулась, собираясь зайти в салон, но услышала, как Тычинский громко сказал:
   - А ведь мужа-то никакого нет... - и остановилась.
   Медленно повернула голову и с надменным видом произнесла:
   - Капитан Тычинский, я с тобой разговариваю только потому, что ты однажды мне очень помог в жизни, иначе бы я тебя и слушать не стала. Что ты о себе возомнил?
   - Ничего особенного, - ответил Тычинский, - просто не люблю когда меня водят за нос.
   - Это твои проблемы, - спокойно сказала Надежда.
   - И твои тоже, - усмехнулся Тычинский, - Самсон Бенсон не обрадовался бы, узнав какими способами его двоюродная внучка завладела его немалым состоянием...
   Лицо Надежды после этой фразы нервно передернулось и побледнело, но она быстро взяла себя в руки. Телохранитель Борис, видя, что хозяйка впала в "нервную психику", тихонько зарычал, как цепной пес, готовый броситься в атаку по одному только ее приказу.
   - Я не знаю о ком и о чем ты говоришь, - ответила Надежда, - и попрошу тебя оставить меня в покое, пока я не попросила своих ребят оградить меня от тебя.
   Борис даже ступил вниз на одну ступеньку, демонстрируя Тычинскому какие у него широкие плечи и набитые на тренировках по карате кулаки.
   - Если я оставлю тебя в покое, - спокойно сказал Тычинский, - то поверь мне на слово, тобой очень скоро заинтересуются другие люди.
   - Ты мне угрожаешь? - спросила Надежда, метнув молнии из глаз.
   Она повернулась, оттолкнула Бориса, стремительно сошла с крыльца и подошла вплотную к Тычинскому. Ее глаза сверкали, а ноздри раздувались. Такой ее Тычинский еще никогда не видел и не узнавал. А куда же делся тот ангел с лицом ребенка, та Надежда, которая бесконечно плакала и вызывала сочувствие и жалость?
   - Боже меня упаси тебе угрожать, - ответил следователь, - это же очень опасно! Ты же раздавишь меня, как клопа. Зарежешь, как Антона? Или придумаешь что-то еще более оригинальное?
   - Что ты несешь, Тычинский? - спросила Надежда. - Что еще за обвинения в мой адрес? Ты сошел с ума?
   - Я в здравом уме, - ответил Тычинский, - не нужно больше этого спектакля. Я в курсе всего того, как оно на самом деле обстояло. Конечно, ты все продумала, везде следы замела, но все-таки кое в чем прокололась и теперь тебе грозит длительный срок заключения, если, конечно, ты не захочешь поговорить со мной по хорошему.
   Надежа задумалась ненадолго, потом вдруг лицо ее переменилось, стало заинтересованно-любопытным и она спросила:
   - Ну что там у тебя есть? - спросила Надя. - Что ты хочешь мне предъявить?
   - Доказательства у меня есть, - ответил Тычинский, похлопав себя по карману меховой, не по теплому осеннему московскому климату, куртки, - к сожалению, Антон не уничтожил вашу переписку, как ты его просила, а опрометчиво оставил ее в своем компьютере. И вот теперь она находится на компакт-диске, который лежит у меня в кармане.
   Некоторое время Надежда видимо вспоминала, что же она писала Антону и может ли эта переписка представлять для нее какую-то опасность. Видимо, воспоминания эти сделали перевес не в ее пользу и лицо ее опять исказилось в злобной усмешке.
   - Ты не сможешь ничего доказать! - сказал Тычинскому Надежда. - У тебя нет никаких шансов что ты докажешь мою причастность к этому убийству! Мало что сочинил этот глупый мальчишка в своей переписке не известно с кем!
   - Заблуждаешься, Надежда, - ответил Тычинский, - стоит только мне дать ход этому делу, как у тебя начнутся неприятности. Расследования, очные ставки, бесконечные судебные заседания. А там ненароком припомнится и рассказ твоего мужа Владимира Костарова о том, что именно ты убила своего отца. Лишняя сутолока, суета, из Америки тут же появятся законопослушные адвокаты твоего покойного дядюшки Самсона Бенсона, которые заморозят твои счета до выяснения обстоятельств. И на бизнесе твоем это не в лучшую сторону скажется, поверь мне, я это знаю. Зачем тебе эти проблемы?
   - Погоди-ка, - сощурив глаза, остановила его Надежда, тыкнув указательным пальцем в грудь, - мне кажется, что ты меня шантажируешь! Нет, точно, ты меня шантажируешь! Иначе ты бы приехал и напялил на меня наручники!
   - Надежда Афанасьевна, у вас неприятности? - отважился наконец узнать телохранитель Борис неприятным ватным голосом. - Может разобраться?
   - Заткнись! - коротко приказала ему Надежда и спросила. - Чего ты хочешь, Тычинский?
   Следователь ответил не сразу. Он вздохнул, посмотрел на небо, потом себе под ноги и спросил:
   - Здесь не место для подобного разговора, тебе не кажется? Да, и времени у тебя, кажется, нет...
   - Хорошо, я пожертвую своим драгоценным временем, - раздраженно ответила Надежда, - заметь, я это делаю во второй раз.
   - Ты сама своему времени хозяйка, - ответил Тычинский, - тем более что сейчас решается вопрос о том, будет ли у тебя в дальнейшем так много свободного времени или же его значительно сократят насильственным путем.
   Надежда попыталась беспечно усмехнуться, но получилось это не весело, а злобно и Тычинский заметил, что она приметно нервничает, хотя и пытается это скрыть.
   - В ресторан я тебя не поведу, - сказала она, - я не спонсорша, а ты не альфонс, чтобы постоянно за мой счет обедать.
   - Тогда могу предложить пирожковую, - сказал Тычинский, - на большее я пока потратиться не могу, извини, зарплата не позволяет.
   - Ладно, пошли в машину, там поговорим, - сказала Надежда.
   - У тебя там сидит охранник, - сказал Тычинский, - а я им не доверяю.
   - Он подождет снаружи, - ответила Надежда, повернулась и пошла к джипу.
   Тычинский последовал за ней, они подошли к автомобилю, впереди побежал Боря, но Миша опередил его и уже отворил двери, выскочив из-за руля.
   Надежда села вперед, а Тычинскому указала сесть на задние сидения. Следователю никто дверь не открыл. Пришлось о себе позаботиться самому. Он влез в салон, уселся на мягкие подушки, которые, видимо, существовали в салоне для уюта хозяйки. Миша только просунул голову, чтобы сесть за руль, как Надежда с силой стукнула его по стриженой макушке и приказала:
   - Погуляй!
   Миша подчинился, отошел к Борису и они вместе закурили, искоса поглядывая на Надежду, сидящую в машине с каким-то подозрительным "капитаном". На капитана дальнего плавания этот внезапно появившийся тип был не совсем похож, на капитана хоккейной сборной тоже, поэтому оставалось одно предположение у телохранителей - это был милиционер.
   - Так чего ты хочешь? - спросила Надежда.
   - А что ты мне предложишь за мой замечательный диск? - вопросом на вопрос ответил Тычинский.
   - Ночь любви, - предложила Надежда.
   Тычинский усмехнулся и ответил, помотав головой:
   - Не пойдет.
   - Не пойдет? - удивилась Надежда. - А чего же ты сам хочешь?
   - Денег, - коротко ответил Тычинский.
   - Денег? - удивилась Надежда. - Ты хочешь, чтобы я дала тебе денег? За что же, позволь узнать?
   - За этот маленький компакт-диск, который лежит у меня в кармане, - ответил Тычинский.
   - Нет, не за компакт-диск, ментовская ты морда продажная, - сказала Надежда, - ты хочешь получить у меня деньги, чтобы ты не затевал никакого следствия? Я тебя правильно поняла?
   - Абсолютно, - ответил Тычинский.
   Надежда презрительным взглядом посмотрела Тычинскому в лицо, но он не увидел ее взгляда, потому что смотрел на улицу, не выпуская из виду телохранителей новоявленной миллионерши.
   - Ты меня разочаровываешь, Тычинский, - произнесла наконец Надя, - я тебя уважала, думала, что ты единственный честный человек во всей милиции, а ты туда же, куда и все, да? Денег захотел чужих. Как это низко...
   - Ты припомни-ка, что во многом благодаря мне, ты все это великолепие получила в свое распоряжение, - напомнил Тычинский, поглаживая обитую натуральной кожей дверцу джипа, - я бегал, суетился, чтобы твою мать выпустили из колонии, поэтому тоже хочу поиметь долю от этого пирога.
   - Долю от пирога? - удивилась Надежда. - А не подавишься?
   - Ты же не подавилась, - ответил Тычинский, - ты ради этих денег мужа за решетку засадила, брата его, Антона на тот свет отправила. Насчет скоропостижной смерти твоей мамы у меня, например, есть разные подозрения. В общем, сама ты выцарапывала свою долю у жизни, как могла. И ничего, тебя совесть не мучает, что ты по трупам шла. А меня пытаешься стыдить. Кстати, позволь поинтересоваться, а что патологоанатомы сказали по поводу смерти Анны Степановны?
   - Не твое дело, - грубо ответила Надежда.
   - Почему же? - деланно удивился Тычинский. - Это дело вскоре может стать моим. Хотя заниматься им я буду в паре с каким-нибудь московским следователем. Но это даже хорошо. Наберусь опыта в столице. Сделаем эксгумацию.
   - Эксгумацию пепла? - усмехнулась Надежда. - Мать сожгли в крематории.
   - Умно, - ответил Тычинский, - все предусмотрела. А свидетельство о смерти ты купила за пару сотен зеленых, не иначе?
   - Пару сотен, это в твоем вонючем городишке это дело стоит, а здесь счет идет на тысячи, - ответила Надежда.
   - Все вроде продумала, предусмотрела, сделала чисто, - продолжил Тычинский, - а вот что Антоша не сотрет файлы в компьютере, ты предусмотреть не смогла. А это мне на руку! Если захочу - сделаю твою жизнь невыносимо печальной!
   - Не угрожай мне, Тычинский, - с усмешкой ответила Надежда, - мои адвокаты вашу ментовскую безграмотную контору в пыль сотрут! Судей куплю, если надо будет! Я выкручусь, а вот ты...
   - Я не угрожаю тебе, Надежда Афанасьевна, - ласково сказал Тычинский, - а хочу предостеречь тебя от беды. Ведь попадись материал из компьютера Антона в руки не мне, твоему другу, а какому-то другому человеку, тебя бы уже повели под белы рученьки на Петровку или куда тут в столице в таких случаях водят?
   - Ты что ко мне в друзья что ли записался? - с презрением спросила Надежда. - Или я как-то неправильно тебя поняла?
   - Я же тебе уже говорил, что если запустить те данные, что у меня есть в оборот, то посадить тебя, может быть, и не посадят, а вот пыль нехорошая пойдет, - добавил Тычинский, - смердящая пыль. Узнают все, что не мама твоя человека убила, и не Вова - муж твой, а ты сама. И вот тогда, чтобы спокойно владеть своими миллионами тебе придется, ох, как попотеть, доказывая, что это не ты молотком папку родного по виску забила до смерти.
   - Какой же ты мерзкий негодяй, Тычинский, - покачала головой Надежда.
   - Я негодяй? - удивился он. - Ну, вот, дождался благодарности! Я же твой друг и приехал тебе помочь. Ты единственную ниточку, которая может тебя задушить спешу оборвать, дабы уберечь тебя от несчастья. И после этого я негодяй?
   - И сколько же ты хочешь за эту ниточку? - осторожно спросила Надежда.
   - Пустяк, - весело сказал Тычинский, - сто тысяч долларов. Для твоего "пирога" это так, кусочек крема, а для меня и моего друга, который всю эту информацию в компьютере раскопал какое-никакое подспорье в жизни.
   Надежда выпучила глаза, долго смотрела на Тычинского и внезапно расхохоталась на всю машину.
   - Сто тысяч, ты с ума сошел! - хохотала она. - Ты же, капитан серый, больше ста долларов в своей жизни никогда не видел и в руках не держал! Ты представляешь, сколько это денег - сто тысяч?
   Лицо Тычинского внезапно стало жестким, глаза налились холодом.
   - Знаешь что, - сказал он Надежде, - я честно хотел сделать все по-тихому, по мирному. Я говорил с тобой нормально. Ты и сама до недавнего времени на сто рублей неделю жила, так что нечего мне из себя тут строить королеву Марго. Мои условия я тебе сказал, так что решай. Я остановился в гостинице "Заря", номер телефона я тебе вот тут записал. Согласишься на мои условия, звони.
   Тычинский протянул Надежде вырванный из блокнота водителя Миши листок, на котором он только что написал номер телефона.
   - Я жду до девяти вечера, а потом делаю звонок куда нужно, - продолжил он, - и дальше от меня уже ничего зависеть не будет. И смотри без всяких твоих фокусов. Потому что второй такой компакт диск у моего товарища и как только от меня не будет никаких известий, диск сразу же попадет к прокурору. Пока.
   Тычинский решительно рванул на себя рычаг дверцы машины, но Надежда остановила его, схватив за рукав.
   - Погоди, - сказал она, не выпуская рукав, - сто тысяч, это ты слишком много захотел, Тычинский, одумайся. Ну, что тебе нужно в жизни? Домашний кинотеатр и парикмахерский салон для твоей жены в вашем занюханном городе? В полтинник уложишься, не жадничай! Давай так - тебе пятьдесят тысяч и по рукам!
   Тычинский посмотрел на Надежду долгим пронзающим до копчика взглядом и сказал безапелляционно:
   - Мне полтинник и моему другу, у которого второй диск еще тридцать тысяч!
   - Ну ты даешь! - возмутилась Надежда. - Этот твой друг и на сто долларов не наработал!
   - Как хочешь, - сказал Тычинский и снова попытался вылезти из машины.
   - Погоди, давай остановимся на шестидесяти тысячах и все вам обоим, поделите, - предложила Надежда, - Тычинский, это большая сумма. Тебе в ментовки до ста лет столько не заработать, соглашайся!
   - Ладно, семьдесят - мое последнее слово! - сказал Тычинский. - Не будь такой скупой и безмерно жадной с человеком, который пришел искренне тебе помочь!
   - Так уж и искренне, - скривилась в неприятной гримасе хорошенькое лицо Надя.
   - Да-да, искренне, - подтвердил Тычинский.
   - Ладно, залезай в машину, - сломалась Надежда, - я согласна.
   Тычинский улыбнулся, довольный собой, влез обратно, плюхнулся на заднее сидение и сказал:
   - Надеюсь, у тебя хватит твоего тонкого ума не натравливать на меня своих "бультерьеров" и выбрасывать меня на ходу из машины, потому что в этом случае мой товарищ сразу же отнесет второй диск, куда нужно.
   - Не повторяйся, Тычинский, мы же договорились, - сказала Надя, пересаживаясь к нему на заднее сидение джипа.
   Телохранители, увидев, что хозяйка, не посетив салона, собирается уезжать, кинулись к машине. Надежда жестом остановила их снаружи и добавила Тычинскому в самое ухо, прижавшись к нему своей упругой грудью:
   - Сейчас поедем ко мне в загородный домик. У меня там есть наличные. Я как раз собиралась себе кое-что купить, обналичила деньги и отложила. Тебе повезло, что так вышло, потому что иначе пришлось бы несколько дней ждать, пока я необходимую сумму набрала в банке.
   От нее пахло дорогими духами, губы ее были жаркими, дыхание щекотало ухо следователю. Он отодвинулся, дабы не попасть случайно под ее очарование, словно глупая курица под колхозный трактор.
   - Наконец-то, мне начало везти, - ответил Тычинский.
   Надежда отпрянула от него, хохотнула, довольная собой, жестом разрешила охранникам сесть в машину и сказала Михаилу, который расположился на месте водителя:
   - Едем за город.
   - А как же дневная программа, отменяется? - уточнил Михаил.
   - Завтра все сделаем, что запланировано, сегодня у меня важный гость, - ответила Надежда, - нам с ним нужно посидеть, поговорить.
   Она сказала это таким тоном, словно Тычинский был косточкой от рыбы, впившейся в ее горло изнутри. Миша завел автомобиль, рывком нажал на газ, выскочил на дорогу, отчего все остальные машины ударили по тормозам, и помчался по трассе к выезду из города. Тычинский не пытался больше заговорить, Надежда тоже молчала, а что касается охранников, так им и не положено было разговаривать.
   Джип несся посреди дороги, мелкие машины, типа, "Жигулей" и прочих недорогих машин боязливо жались к обочине или сразу отставали от греха подальше. Навороченные иномарки вели себя с достоинством, но и Миша с почтением притормаживал, видя на дороге автомобили, которые по цене были сопоставимы с джипом его хозяйки.
   Ехали долго - около часа, потому что постоянно застревали в каких-то небольших пробках. Хорошо еще, что Михаил игнорировал правила движения - он выезжал на встречку, ехал по трамвайным путям, а то и по тротуару.
   Если бы ни постоянные нарушения правил дорожного движения водителем Надежды, то скорее всего приехали бы не за час, а гораздо позже. Капитана Тычинского, как провинциального милиционера, конечно, коробило, что водитель так нагло игнорирует законы, установленные для автотранспорта, но вскоре он заметил, что так же поступают многие водители, особенно дорогих иномарок. Тычинский плохо ориентировался в Москве, поэтому поглядывал, куда его везут, наблюдал за знаками и старался запоминать обратную дорогу.
   - Не беспокойся, Миша тебя обратно отвезет, куда скажешь, - произнесла Надежда, глядя перед собой на дорогу.
   Она заметила, что Тычинский пытается запомнить дорогу и окрестности.
   - Неплохо бы, чтоб довез, а-то как же я буду выбираться? - забеспокоился Тычинский. - Вечереет уже...
   - Миша тебя доставит в лучшем виде, - еще раз пообещала Надежда и спросила, - а как ты меня нашел, я ведь не так часто бываю в своем салоне?
   - Я подождал, - ответил Тычинский, - три дня тебя караулил возле салона. Хотя ведь мог бы просто позвонить тебе и назначить встречу. Но поостерегся. Знал, что ты можешь и не придти, ведь по телефону то, что я тебе при встрече сказал, я бы говорить не стал.
   - Как бы ты мне позвонил? - с кривой усмешкой спросила Надежда. - Откуда у тебя может быть мой номер телефона?
   - Мне его покойный Антон сообщил, хотя этого и не желал делать, - ответил Тычинский, - когда он тебе в последний раз звонил из нашего города, хотел твой голос услышать, данные о звонке остались на нашем телефонном узле. Я воспользовался своим удостоверением, мне пошли навстречу и, пожалуйста, у меня есть твой номер. Не скрою, я даже звонил тебе один раз из автомата, но ничего говорить не стал, достаточно было того, что я убедился, что трубку сняла именно ты.
   - Какой же ты подонок, Тычинский, - сказала Надежда, - все-таки ты меня сильно разочаровал! Я-то думала ты другой, а ты...
   - Можно подумать ты меня не разочаровала, - хмуро ответил Тычинский, - мне казалось, что у тебя крылья были за спиной, как у ангела, а у тебя рога на голове.
   - Рогов у меня нет, я теперь не замужем, а вот у тебя могут вырасти, - усмехнулась Надежда, - пока ты тут за мной охотишься, кто знает, что твоя жена там делает?
   Тычинский не стал ничего ей отвечать. Не было смысла кричать и отстаивать верность жены. У него была другая задача и он ее делал.

18

   Все в джипе молчали, пока не въехали за ворота шикарного многоэтажного особняка, сложенного из красного кирпича и обнесенного высоким белым забором. Ухоженный газончик был засажен анютиными глазками, все, даже садовая скамейка сквозила какой-то выпендрежной роскошью. Тычинский не преминул заострить на этом внимание.
   - Этот домик я купила, - объяснила Надежда, - до меня здесь какой-то банкир жил, потом его застрелили в подъезде собственного дома и его жена продала эту дачку мне. А ничего, уютненько, чисто, да, Тычинский?
   - Нормально, - ответил следователь, выходя из машины.
   Уже вечерняя заря кровавым заревом сияла. Воздух был теплым и свежим.
   - У меня есть еще один сюрприз для тебя, - загадочно произнесла Надежда, - пойдем в дом.
   Тычинский последовал за ней, взошел на высокое мраморное крыльцо, Борис, который уже стоял наверху загородил собой крепкие дубовые двери.
   На крыльце Надежда обернулась и сказала:
   - Извини, Тычинский, но Миша тебя обыщет. Я не хочу неприятностей.
   Тычинский хотел было воспротивиться, но потом подумал - чего ему противиться, если у него оружия нет с собой. Даже ножа нет. Миша облапал его с головы до носок и кивнул Наде в знак того, что все чисто.
   - Что же ты, Тычинский в зимней куртке? - спросила Надежда. - У нас же тепло.
   - Зато у нас уже холодно, - ответил следователь.
   - Ладно, - сказала Надежда, - я думала ты в куртке пистолет прячешь, но раз нет, тогда заходи, посмотри как жить надо!
   Они с Надей зашли в просторный холл с камином, обставленный дорогой мебелью, облицованный самыми дорогими, не всегда сочетающимися между собой материалами. Телохранители остались снаружи.
   - Аляписто, да? - спросила Надежда. - Что же ты хотел, "новые русские" дом строили? Жена покойного банкира сама делала дизайн. Денег много, а вкуса ноль. Для нее важно было, чтобы все было самое дорогое из того, что есть в Москве. Ничего, капитан, я обживусь, сделаю ремонт, поменяю плитку, камин, все поменяю.
   Но Тычинский уже не слушал Надежду, он увидел у стены холла шикарный домашний кинотеатр, именно такой, какой хотел иметь сам. Надежда, заметив, куда смотрит Тычинский, рассмеялась и сказала:
   - Вот это именно тот сюрприз, о котором я тебе говорила. Можешь включить, вот тебе пульт. Но сначала дай мне твой диск, я его просмотрю. Возможно, он мне будет не интересен.
   - Тебе не будет интересен, я найду того, кому он будет интересен, - безразлично сказал Тычинский, устав уже от этого "пинг-понга".
   Он достал из кармана диск, записанный Паганелем и положил его на стол. Надежда взяла компакт, повернулась и по широкой лестнице поднялась на второй этаж. Тычинский тем временем с нетерпением включил огромный телевизор, который моментально брызнул на него с экрана яркими красками и объемным звуком из колонок.
   Тычинский, не отрывая взгляда от экрана, щелкал каналами. Он даже не заметил, как спустилась сверху Надежда. Она переоделась и была уже в пестром махровом халатике и в мохнатых тапочках на босу ногу. В руках держала обычный полный черный и непрозрачный пакет для мусора.
   - Нравится? - спросила она, увидев, что Тычинский осматривает ее систему домашний кинотеатр.
   - Неплохо, - ответил Тычинский.
   - Между прочим, я это дело благодаря тебе купила, - сказала Надежда, - вспомнила как ты все время свои журнальчики листал. Дай-ка думаю, куплю и посмотрю, что это за ерунда. И ты знаешь, мне не понравилось! Я его и не включаю даже...
   - Ты просто ничего не понимаешь, - ответил Тычинский, - это же сказка. Вот так ляжешь на диване, щелкаешь каналами. Захотел, ты в Африке, захотел в Америка, захотел в Антарктиде даже.
   - Я итак, если захочу, могу сесть в самолет и полететь в любую точку мира, - сказала Надежда и протянула Тычинскому полный мусорный пакет.
   - Что такое? - возмутился следователь. - Пускай твои холуи мусор выносят! Я к тебе на работу не нанимался дверцы перед тобой открывать!
   - А хочешь я тебе найму? - предложила Надежда.
   - Дверцы открывать? - спросил Тычинский.
   - Нет, начальником охраны, - ответила Надежда, - у меня скоро будет много объектов, а я тебе доверяю, не то, что этим олухам.
   Она кивнула на двери за которыми терпеливо ждали Миша и Борис.
   - Нет, я на тебя работать не буду, - сказал Тычинский, - у меня своя жизнь, а у тебя своя. Пересеклись они один раз и хватит. Посмотрела диск?
   Надежда кивнула.
   - Хороший компакт, - сказала она, - занимательный. Вижу ты хорошо поработал.
   - Это на тот случай постарался, если ты решишь поступить со мной, как с Антоном поступила, - объяснил Тычинский, - тогда за меня мои документы против тебя свидетельствовать будут.
   - А где моя гарантия, что если я тебе заплачу, то это дело больше никогда не всплывет? - спросила Надежда.
   - Гарантия, это мое честное слово, - сказал Тычинский.
   Надежда не удержалась и расхохоталась во весь голос.
   - И это говорит мне продажный милиционер! - сказала она. - Кто, вообще, поверит, твоему честному слову?
   - Скажи мне, зачем мне нужно будет снова затевать этот сыр-бор, если ты мне заплатишь все честь по чести? - спросил Тычинский.
   - Денег никогда не бывает много, - сказала Надежда, - завтра ты потратишь все, что я тебе дам, купишь себе домашний кинотеатр. Потом жена твоя прогорит со своим никому не нужным салоном, тебе захочется еще зеленых купюр, ты привыкнешь, что они у тебя есть, а взять их будет неоткуда и ты опять приползешь меня шантажировать.
   - Этого не случится, - пообещал Тычинский, - ты меня за дурака держишь?
   - Ладно, - махнула рукой Надежда, - но смотри не разочаровывай меня больше. Я к тебе, дурачку, отношусь с симпатией, иначе бы ты у меня тут сидел в гостях, можно подумать.
   Сказав это, Надежда подумала о том, что завтра же ее адвокаты займутся тем, чтобы на основе данных, которые она прочитала на диске, завертят дело и оградят ее от поползновений таких вот Тычинских. Больше всего она, несомненно, боялась того, что судебное разбирательство, которым угрожал этот провинциальный следователь, может дойти до ушей американских адвокатов покойного дядюшки Бенсона. Возможно, она выиграет дело и деньги останутся при ней, но какое-то время будут такие неприятности, которых она не хочет. В этом Тычинский был прав.
   - Это твои деньги, - сказала Надежда и кинула ему на стол мешок для мусора, - пересчитывай.
   Тычинский запустил руку в мешок и наугад вытащил одну из пачек. Он открыл ее, проверил достоверность внутренних купюр, опасаясь нарваться на куклу, потом сделал то же самое со второй и третьей, взятыми наугад, пачками. Удовлетворенный, сунул мешок себе под ноги и широко улыбнулся.
   - Зря ты отказываешься на меня работать, - сказала Надежда, - эти деньги я у тебя уже не отберу, они твои насовсем. А платить буду раз в десять больше, чем ты получаешь у себя в отделе, если согласишься. К тому же мне директор нужен в мой салон, а то все воруют только, а работать ни хрена не хотят. Твою бы жену пристроили на первое время.
   - Что, в Москве специалистов нет? - спросил Тычинский.
   - Специалисты есть, - ответила Надежда, - да у меня в них нет уверенности. Кругом шпионы, кругом подстава, людей нет, на которых можно опереться. Тебя я хотя бы достаточно хорошо знаю и ты провинциал, не успел еще спаскудиться. На периферии, особенно на севере люди другие. У них внутри еще не все сгнило. Хотя, я слегка в тебе ошиблась, думала ты за совесть работаешь, такое исключение из общих ментовских правил, а ты притворялся, Тычинский. Оказался, как и все, жадный до денег. Но это тебя не портит, напротив, говорит, что ты не в облаках витаешь, как я думала, а на земле стоишь. Что будешь пить?
   - А что предложишь? - спросил Тычинский.
   - Рекомендую виски "Джек Дениэлс", - ответила Надежда, - я когда-то в нашем универмаге на них только облизывалась, а теперь могу себе позволить хоть бочку.
   - Согласен, - ответил Тычинский.
   - Так вот, пока мы посидим, поговорим, а ты подумай над моим предложением, - продолжила Надежда, накрывая на стол, - я помогу твоей жене здесь свой салон открыть. Поначалу может у меня поработать или в пригороде контору наладит, а потом как дела пойдут. Ты мне нужен, Тычинский здесь! Да и будешь у меня под присмотром, чтобы в сторону не вильнул.
   - Я подумаю, - ответил Тычинский, наливая себе и Надежде из бутыли коньячного цвета жидкость.
   - Я вино буду пить, - остановила его Надежда, - мне виски не наливай.
   - Тогда я пить не буду твой "Джек Дениэлс", - сказал Тычинский.
   - Не доверяешь мне? - усмехнулась Надежда, - думаешь отравлю? Правильно, никому не доверяй, тогда только живым останешься. Черт с тобой, наливай, и я выпью виски.
   Она взяла пальчиками, унизанными перстнями рюмку, которую ей наполнил следователь.
   - За нашу взаимовыгодную сделку! - провозгласил тост Тычинский.
   - Для меня чем же она выгодна? - с удивлением спросила Надежда.
   - А тем, что попади эта информация в другие руки, ты бы не мизерной части своего состояния лишилась, - объяснил Тычинский, - а всего целиком!
   Надежда ничего не ответила, стукнула свой бокал о бокал Тычинского и залпом выпила. Выпил и следователь.
   - Ну, как тебе вкус? - спросила она, закусывая черной икрой из большой банки.
   - Обычный самогон, - ответил Тычинский.
   - Не жлобствуй, - сказала Надежда, - это ты из зависти говоришь.
   - Чего мне тебе завидовать, я сам теперь богатый, - сказал Тычинский, закусывая виски красной рыбой, - захочу, буду сам пить виски каждый день.
   - Сопьешься, - хмуро пошутила Надежда.
   Она достаточно легко рассталась с деньгами и это Тычинского настораживало. Он не мог понять, что же у нее на уме.
   - Так я не поняла, - спросила Надежда, - что ты мне ответил, насчет работы? Будешь работать на меня и жить в столице или нет?
   - Мне нужно подумать, - ответил Тычинский, - кроме того, у нас с тобой нет пока доверительных отношений, много недосказанностей.
   - Так давай доскажем, - предложила Надежда, - или ты куда-то спешишь?
   - Я никуда не спешу, - ответил Тычинский, - и хотя мне пора бы уже ехать домой, но мой поезд уходит только через пять часов, поэтому на него я успею. Меня интересует и очень сильно мучает один вопрос - кто же все-таки убил твоего отца? Анна Степановна, Вова или ты сама?
   Надежда криво улыбнулась и ответила:
   - Допрос без протокола?
   - Это вообще не допрос, - ответил Тычинский, - ты предлагаешь мне работу и я должен знать с кем я буду иметь дело. Иначе доверительных отношений у нас не получится никогда.
   - Это очень длинная история, - сказала Надежда.
   - У нас есть время, - напомнил Тычинский, - меня крайне терзает любопытство в подробностях узнать, как ты смогла обставить всех вокруг, включая и меня.
   - Ты знаешь, мне иногда и самой хочется выговориться, - сказала Надя, вытягивая стройные загорелые ноги на диване, - но поговорить не с кем. А ведь я сыграла людьми и тобой в том числе, как гроссмейстер шахматами. Но пришла я к этому, капитан, не сразу. В детстве я была доброй и ранимой девочкой.
   - Теперь уже мне в это верится с трудом, - сказал Тычинский.
   - И тем не менее это так, - сказала Надя, - мы жили с матерью и батей очень бедно, даже несмотря на то, что мать вкалывала день и ночь. Она вкалывала, а отец пропивал, поэтому баланс постоянно был отрицательным. У нас была старая мебель и рваные дорожки на полу. Я никогда не могла съесть лишней конфетки и ходила в штопанных перештопанных колготках. Однажды я увидела, как мать прячет в свой тайник деньги. И я увидела, что у нас есть много денег. Я спросила ее, почему мы так плохо живем, раз у нас есть деньги, но она сказала, что это мне на будущее, на учебу и их нельзя тратить сейчас. И тогда я поняла, что ненавижу свою мать. Она все время мне талдычила о каком-то будущем, о том, что я должна уехать из этого города навсегда. А я ходила в школу в рваных сапогах и смешном пальто, перешитом из ее старого, надо мной смеялись и называли оборванкой. И вдруг я узнаю, что на антресолях есть припрятанные денежки, а мы голодаем. Мне в подростковом возрасте не хотелось никуда уезжать из нашего города, у меня были подруги, своя жизнь, мне казалось, что лучше и уютнее, чем наш маленький городок и не существует на свете.
   - Я и сейчас так думаю, - сказал Тычинский.
   - Потому что ты ограниченный человек, либидозная масса, - ответила Надежда, - ты слабый человек и боишься совершить поступок. Вот и теперь я предлагаю тебе изменить твою жизнь, работать на меня в столице, а ты трусишь и цепляешься за свой городок, где перебиваешься с хлеба на воду. Мир не для таких как ты, для тебя задворки.
   - Если бы я не подумал, что ты таким образом пытаешься уговорить меня работать в твоей команде, я бы наверное рассердился и ушел, - сказал Тычинский, - если бы я был тем, кем ты меня назвала, я бы не приехал сюда к тебе за своей долей наследства, а просто передал бы нарытый материал московским следователям.
   - Ладно, ладно, замяли, - махнула рукой Надя, - слушай дальше. Мне исполнилось семнадцать. У некоторых моих одноклассниц были золотые сережки, дорогие импортные шмотки, а я ходила, как ощипанный цыпленок. С моими ровесницами встречались мальчишки, а на меня никто не обращал внимания, словно я была какой-то замухрышкой. Я плакала ночами и думала, что когда-нибудь вырасту, стану богатой и тогда все парни будут за мной бегать, а девчонки завидовать мне. И чем больше я об этом думала, тем сильнее ненавидела свою жадную мать.
   - Она же для тебя копила, о тебе заботилась, - сказал Тычинский.
   - Знаешь, капитан, когда тебе хочется пойти на дискотеку в красивых сапожках и модных джинсах, - с ноткой ностальгии произнесла Надя, - хочется покупать сладости, не считая копейки, но ты не можешь этого делать, а деньги зачем-то пылятся на антресоли, то тебе, семнадцатилетнему человеку не этого понять и не хочется думать о каком-то далеком завтра. Я хотела, чтобы у меня деньги были сейчас, а не когда-то потом, когда мне казалось, жизнь уже кончится. Знаешь в семнадцать я думала, что в двадцать буду уже старухой.
   - Это все так думают, - согласился Тычинский.
   - Я себя ненавидела, и мать ненавидела еще больше, а отца просто вообще ненавидела! - продолжила Надя. - Но мне приходилось свою ненависть к ним скрывать, быть ласковой и хорошей. Я всегда умела контролировать свои эмоции и притворятся, если ты заметил. Если надо, вызвать жалость, если надо сострадание. Ты тоже попался на этот крючок. Это у меня врожденное, талант, этому не научишься! И первое открытие, которое я для себя сделало было таким - люди охотнее верят лжи, чем правде. Или я не права Тычинский?
   Следователь пожал плечами, не желая ни опровергать, ни подтверждать это умозаключение молодой аферистки. Надежда ненадолго остановилась в своем рассказе, перевела дух и спросила:
   - Будешь еще виски?
   - Не откажусь, - сказала Тычинский.
   Надежда налила ему и себе еще по рюмке "Джек Дениэлс", выпила залпом, не дожидаясь, когда следователь поднимет свою рюмку и продолжила.
   - В этот период в моей жизни и появился этот полудурок Вова Костаров, - сообщила она, поглаживая пальцем прозрачную стенку бокала, - я, как дура в него влюбилась, хотя он был полнейшим тупым идиотом. Но на дискотеке за ним все наши девчонки бегали и мне так хотелось, чтобы он был рядом со мной. А он на меня даже не смотрел. Тогда я залезла в мамин тайник и взяла оттуда пятьсот долларов. Я купила себе новую куртку, сапоги, джинсы, колечко золотое, сережки. Приоделась, как принцесса, пару раз его коктейлем угостила на дискотеке и он сразу клюнул. Первый раз проводил меня до дому, потом мы с ним встречались на чердаке или в подвале. И тогда уже он стал за мной бегать и липнуть ко мне, как муха какая-то. А я стала круто одеваться, стала в себе уверена и на меня не только другие парни стали поглядывать, а даже мужики постарше, типа тебя.
   - Я на тебя не поглядывал, - сказал Тычинский, - ты пришла ко мне и я тебе помог.
   - Ой, не ври, - усмехнулась Надежда, - что я не видела как ты на меня смотрел. И еще скажи, что ни разу ночью во время нечастого секса с женой на ее месте меня не представлял?
   - Нет, не представлял, - ответил Тычинский.
   - Ладно, черт с тобой, - махнула рукой Надя, - все равно ведь не сознаешься!
   Тычинский не врал - он жил с женой не так давно, чтобы она успела ему надоесть, но убеждать в этом Надю ему было ни к чему. Была какая-то легкая, ни к чему не обязывающая симпатия, но прошла, когда Надежда уехала. С глаз долой - из сердца вон. Надежда тем временем продолжила свой рассказ:
   - Я потом еще взяла денег с антресолей, потом еще. Но я знала, что мать скоро полезет в тайник и обнаружит пропажу денег.
   - Погоди, а она что, не заметила на тебе обновки? - спросил Тычинский.
   - А я их прятала и одевала только тогда, когда ее не было дома, - ответила Надежда, - а дома ее не было никогда, она работала. А вечно пьяному бате было вообще все равно как я одета.
   - Ты как-то говорила, что он до тебя домогался, - напомнил Тычинский, - щупал тебя за все места.
   - Я наврала тебе, - запросто ответила Надя и расхохоталась, - и ты поверил мне! А вот если бы я тебе сказала правду, то ты бы мне никогда не поверил! Батя к тому времени был больной, еле дышащий от своих пьянок человек. Его и заботило только одно - где бы найти выпить и завалиться спать? Какой уж там секс? Он меня просто не замечал. Я для него была предметом мебели - не более чем стул или табуретка. Он, когда подпивал, то иногда лез ко мне с нравоучениями, но чтобы там руки распускать, этого не было. Мать он мог и ударить, и толкнуть, и оскорбить, а меня побаивался. Я ему отпор давала.
   - А соврала ты для того, чтобы подставить своего мужа, - добавил Тычинский, - чтобы была мотивация из-за чего между твоим будущим мужем и отцом завязалась эта драка, закончившаяся убийством.
   - Должна же я была у тебя вызвать сострадание, - жалобно пропела Надежда, - к судьбе несчастной девочки, которую насилует отец. И конечно объясниться из-за чего завязалась потасовка. Одним выстрелом двух зайцев убила.
   - Да-а, - только и произнес Тычинский, но ничего более осмысленного не добавил.
   - В какой-то день я знала, что у матери зарплата и что она вечером полезет в свой тайник, - невозмутимо продолжила Надежда, - меня прямо трясло от страха, что все раскроется. Тогда я забрала себе все подчистую деньги, что там были, оставила только триста долларов и к бате подошла. А он уже тогда был изрядно пьяный, сидел на кухне и пытался из гуталина выжать спирт. Я ему говорю, мол, мать от тебя деньги прячет на антресолях. И показала где. Он страшно ругался, те триста долларов, что я оставила, забрал, и тут же ушел из дома. Я тоже ушла погулять, а когда вернулась, то мать уже пропажу обнаружила.
   - И на отца списала кражу? - уточнил Тычинский.
   - Да, конечно, - кивнула Надежда, - ведь на меня мать даже в самом страшном кошмаре подумать никак не могла, я же была пай девочкой! Проплакали тогда мы вместе с матерью весь вечер, посетовали, что у нас такой отец придурок. Но понимаешь, я то ведь знала, что батя протрезвеет когда-то и тогда расскажет матери, что взял из тайника всего только жалкие триста долларов. И тогда уже мне будет не отвертеться, придется все объяснять! Батя, тем временем, пропал тогда дня на три, а я продолжала тратить мамкины деньги, никак не могла остановиться, они мне карманы жгли. Покупала я себе всякие деликатесы, каких раньше никогда не ела, мы с Вовкой даже в ресторане несколько раз за мой счет обедали. А он жрал, падла, и даже не поинтересовался откуда у меня деньги. Я тогда его уже разлюбила, но отвязаться уже не могла, он за мной клеился, как липучка.
   - Быстро у тебя любовь прошла, - сказал Тычинский.
   - Я своего добилась и он стал мне не интересен, - ответила Надежда, - когда отец через несколько дней заявился недостаточно пьяный, я решила спросить у него - помнит ли он сколько денег взял из тайника или нет? Я думала он все свои мозги пропил, но он мне точно сказал, что триста долларов там нашел. И что все их он уже потратил. Я тогда ему дала еще денег, чтобы он опять напился и матери ничего не мог рассказать. Батя деньги взял и опять смылся. Я не знала, как я буду выпутываться из этой истории. Не поить же батю каждый день в усмерть? А когда деньги кончаться, что делать? Представляешь ситуацию?
   - Да-а, - с издевкой согласился Тычинский, - безвыходный тупик.
   - Поверишь, Тычинский, я ничего не планировала, - невозмутимо продолжила Надя. - В тот день мы зашли вечером с Вовкой ко мне домой, я хотела потеплее одеться, а батя чего-то привязался к Володе, они сцепились, я схватила молоток и как шандарахнула старого по виску, он и упал.
   - Выходит, не врал мне Владимир, когда я его задержал, - задумчиво произнес Тычинский, - он мне все так и рассказывал, как ты сейчас рассказала.
   - Не врал муженек мой бывший, - подтвердила Надежда, - но у меня выхода не было другого, кроме как батю по башке стукнуть.
   - Выход был, - сказал Тычинский, - во всем сознаться.
   - Не могла я этого сделать, - сказала Надежда, - мать моя меня всегда паинькой считала, не хотелось ее разочаровывать.
   - Легче было отца убить, - подсказал Тычинский.
   - Ты меня не подкалывай, - ответила Надежда, - я же тебе говорила, что ничего не планировала. Молоток под руку подвернулся, я его и ударила. Подвернулась бы подушка, ударила бы подушкой. Но подвернулся молоток.
   - Легко себя оправдать, - сказал Тычинский.
   - Легко, - согласилась Надежда.
   - За четыре тысячи отца убила, - констатировал нелегкий факт Тычинский.
   - Я его не за деньги убила, просто так обстоятельства сложились, - сказала Надежда, - мне стыдно было матери признаться, что я деньги у нее украла.
   - И решила папашу прибить, чтобы концы в воду, - закончил фразу Тычинский.
   - А он все равно человеком никогда не был, так растение бесполезное, - равнодушно сказала Надежда, - сорняк. Только водку жрал и вонял ходил по квартире. Что таракана убить, что его, честно говоря, без разницы. А что потом было, ты все уже знаешь. Мы с Вовкой тогда убежали, сидели в подвале до утра, молчали и друг к другу жались. А потом, утром уже я домой пришла и узнала, что мать на себя убийство взяла. Я же ей тоже рассказывала, что, мол, отец ко мне пристает, лапает меня, хочет трахнуть. Мама его боялась, ничего не говорила, а когда труп увидела, подумала, что я его молотком саданула.
   - Ты с матерью говорила на эту тему до суда? - спросил Тычинский.
   - Почти не говорила, - кивнула Надя, - хотя она дома все время была после убийства, еще на работу ходила. Ее потом из зала суда сразу в машину и увезли.
   - А что же ты тогда матери сказала? - спросил Тычинский.
   - Ничего я ей не сказала, - ответила Надежда, - плакала только и отмалчивалась на все ее расспросы. Она так и поняла, что это я отца завалила. Но у меня и другой вариант был на всякий случай, если мать вдруг пойдет в отказ - все валить на Вовика, придурка этого недоразвитого. Согласись, что мне бы поверили больше, чем ему. Ты ведь поверил?
   - Поверил, - подтвердил Тычинский.
   - Но выкручиваться мне не пришлось, - продолжила Надежда, - мать все на себя повесила и поехала в колонию срок отбывать.
   - А тебя совесть не мучила? - спросил Тычинский.
   - Какая совесть, о чем ты? - усмехнулась Надежда. - Знаешь, ведь моей матери все равно было, что в тюрьме, что на воле. Она итак всю жизнь с этим алкашом, моим папашей всю жизнь, как за решеткой прожила. Так что для нее срок не такая уж и беда, она привыкла. Я другое дело. В семнадцать лет если сядешь, то все жизнь кончена. Так и будешь до самой смерти скитаться по тюрьмам. Я знаю. Мать правильно сделала, что села вместо меня. Как у нас в стране говориться - все лучшее детям.
   - А ты села бы в тюрьму, вместо дочери? - спросил Тычинский.
   - У меня нет дочери, - сухо ответила Надежда, - когда будет, тогда и поговорим.
   - Ладно, - согласился Тычинский, - поговорим. А что, Антон случайно твое наследство нашел или ты ему подсказала?
   - Откуда я могла ему подсказать, если я вообще не знала, что у меня где-то дедушка двоюродный живет, - ответила Надежда, - от меня же мать все скрывала. Мамку вместе с моим дедом Степаном и бабкой тогда так КГБ напугало, что они и имя его забыли. Антон просто случайно наткнулся в Интернете.
   - А мог бы и не наткнуться, - сказал Тычинский, - а что эти адвокаты американские сами вас не искали?
   - Им-то это зачем? - спросила Надя. - Денежки на счете лежат, работают, обрастают салом и адвокаты с этого сала кормятся. Там же хищники почище наших в этой Америке. Ты не забегай вперед, капитан, меня с мысли сбиваешь.
   Она помолчала, вспоминая на чем остановилась и продолжила:
   - Когда мать посадили за решетку, мы с Вовкой осталась в нашей однокомнатной квартире. Деньги у меня были, я жила, не тужила. Нытик этот Вова все время скулил, кошмары его мучили по ночам, болтал он во сне много. Я боялась, что он где-нибудь по пьяни все расскажет как было, пришлось мне за него замуж выйти и вести полноценную супружескую жизнь. Сначала мы не бедно жили, пока деньги материны не кончились. Потом стало туго - работы нет, да и делать мы с ним ничего не умеем. А у меня же амбиции, я же всегда хотела жить, как вот сейчас живу, я знала, что когда-нибудь я буду так жить, я чувствовала. И когда я про наследство от Антона узнала и узнала, что получу деньги, только в том случае, если мать будет без судимостей, я решила своего мужа подставить. К тому же он мне тогда уже сильно надоел.
   - И ты пришла ко мне, - подсказал Тычинский.
   - Не-ет, - помотала головой Надежда, - это было бы глупо, сразу идти к тебе. Нужно было подготовить сначала почву, чтобы комар носу не подточил. Ведь Вовка мой в то время на роль убийцы не сильно подходил. Он дома сидел, работал в подземке, мечтал о ребенке. Просто выдающийся семьянин, типа тебя. Иногда напивался с мужиками, но домой шел даже тогда на автопилоте. А мне же нужно было сделать из негодяя, бабника и мерзавца, вытащить на свет его быдловское прошлое, которое он в себе тщательно скрывал.
   Надежда сделала паузу, закурила тонкую дорогую сигарету.
   - Мужика довести просто, - сказала она, - ведь вы, самцы, только снаружи такие крутые, а внутри гниль одна. Хочешь, расскажу как я Вовика за три месяца из семьянина в полную тварь превратила?
   - Расскажи, - согласился Тычинский, ему было любопытно.
   - Сначала нужно мужика к себе крепко накрепко привязать, а потом неожиданно бросить, - сообщила Надежда. - Главное, чтобы мужик этого твоего броска не ждал и тогда удар будет такой сильный, что почти всякий мужик сломается.
   - И откуда ты выкопала все эти познания в свои двадцать лет? - спросил Тычинский.
   - А возраст тут не при чем, - ответила Надежда, - ум либо есть, либо нет его. Я наблюдательная была и читала много. Я с детства поняла, что мне в жизни не на кого будет надеяться, только на себя, понял? И мне Вована нисколько не было жалко. Поэтому с ним я начала весь свой план последовательно проводить по пунктам. Для начала я перестала с ним спать. Просто уклонялась, как могла от близости. То говорю, голова болит, то читаю лежу на другом диване, чтобы не приставал. Он начал беситься, угрожать, что найдет себе любовницу, а я внимания не обращала. Я ведь именно этого и добивалась. Еще я ему водки пить не давала дома, друзей его не пускала к нам, курить гоняла на площадку. Он перечил мне и мы ссорились. Он убегал из дома и напивался с друзьями в гараже.
   - Хитро, - согласился Тычинский.
   - Это еще что, - усмехнулась Надя, - мало было сделать его плохим, нужно было сделать так, чтобы для всех вокруг я осталась такая же хорошая, а только для него была плохой. Знаешь, можно так порядок в доме наводить, что мужик через три дня озвереет. Допустим, привык он носки свои и трусы класть в одно место. А я в другое перекладываю, как будто порядок навожу. Он ничего не находит, злится, орет. А соседи все слышат, думают, какой плохой Вова. А самое трудное, Тычинский, для свекрови оставаться хорошей, а для мужа нет. Но и тут я их обоих перехитрила. Готовить дома я не переставала, да все время только то готовила, что он терпеть не мог. Блинчики с капустой, фасолевый суп, гречку. От одних этих слов его мутило. Он к маме побежит кушать, а она ко мне с проверкой заявится, а у меня полный холодильник еды. Свекровь в непонимании, а я в слезы, типа, на кухне весь день провожу, а Вова ничего не есть. А он с матерью не особо откровенничал, на тему наших с ним отношений, я этим и пользовалась. Вовка вообще не любил о нашей жизни распространяться родителям, а я на этом играла.
   - Может, ты его и с братом рассорила? - спросил Тычинский.
   - А то кто же еще? - с гордостью спросила Надя. - Я Вовке плешь проела, говоря, какой у тебя брат хороший, умный, воспитанный. Знаешь, как это его бесило? Он орал, над Антоном при мне куражился, чтобы доказать свою значимость. От этого их отношения, сам понимаешь, не улучшались. Не поверишь, Тычинский, уже через месяц я своего мужа узнавать перестала. Стал он где-то шляться, шалав всяких таскал, хотел, чтобы я заревновала. Он слабохарактерный такой был, быстро вниз съехал. Сначала все ходил, пытался что-то выяснять, а потом наоборот стал меня от себя гнать. Я его подготовила, сделала из него откровенного козла и к тебе пошла. Удачно время выбрала?
   - Удачно, - согласился Тычинский, пораженный стервозностью молодой женщины.
   - Еще я хотела, чтобы он меня побил, - продолжила Надежда, - а он, слюнтяй, не смел на меня руку поднять.
   - Так ты же приходила с синяками? - удивился Тычинский.
   - Самой пришлось стукнуться об угол шкафа, - ответила Надежда, - я его заманила к себе, специально, когда бабка моя соседка, которая мне комнату сдавала, дома была. Стала его оскорблять, обзывать, тихо, чтобы соседка не слышала, думала ударит, а он только зубами скрипел и кулаки сжимал. Не решился стукнуть. Я сама ему два раза залепила, а он ни в какую. Сбежал. Пришлось мне самой биться. О шкаф.
   Тычинский сидел, так, словно его посадили на кол. Он всякого повидал-послушал на своем веку, но такого!
   - Что, Тычинский примолк? - спросила Надежда. - Еще виски хочешь?
   - Нет, спасибо, мне еще ехать на вокзал, - выдавил из себя он.
   - А я выпью, - сказала Надежда, - да и куда ты поедешь на ночь глядя. Оставайся у меня, не бойся, а утром на самолете улетишь. Мишка тебя отвезет.
   - Нет, я лучше на поезде поеду, - не согласился Тычинский, - я на самолете не люблю. Меня тошнит в самолете.
   - Как хочешь, - сказала Надежда, - было бы предложено. Эх, Тычинский, знал бы ты, как мне надоело притворяться паинькой, как я ждала вот этого самого момента, когда я смогу сказать всем!
   Она вспрыгнула на стол с ногами, скинув на пол бутылку с виски, которую Тычинский едва успел поймать и возопила на весь дом:
   - Слушайте вы все! Я Надежда Костарова не такая, как моя мать! Я сама себе хозяйка! И не стойте на моем пути, раздавлю! Понял?
   Тычинский кивнул. В это время, услышав крики с улицы заглянул Михаил. Надежда жестом выпроводила его вон. Она присела на свое место, налила себе еще рюмку виски и выпила залпом.
   - А этот щенок Антон был в меня влюблен, - продолжила Надежда, не закусывая, - и вот однажды он прибежал ко мне с горящими своими жабьими глазами и стал мне путано объяснять, что моя мать наследница огромного состояния покойного своего дядюшки. Вовки как раз дома не было, он был в подземке, работал. Мы побежали с Антоном к ним домой и он мне показал в Интернете все данные.
   Надежда сделала паузу. Она наслаждалась собственным рассказом, потому что давно хотела его кому-нибудь поведать, описать как безупречно она в свои двадцать с небольшим лет сыграла людьми. И Тычинский был как раз тем человеком, который мог бы оценить ее совершенную игру.
   - Мы долго возились с этой перепиской, - сообщила Надежда, - сканировали документы, посылали их, ждали ответа. Когда я поняла, что деньги мне и вправду светят, что мне только нужно протянуть руку, чтобы их взять, я пришла к тебе. Наврала с три короба, что это Вова Костаров батю моего убил, ты поверил, повелся и вот вам результат. Мама моя оказалась на свободе, Вован за решеткой, а я богата.
   - Да, ты своей цели добилась, но какими средствами? - произнес Тычинский. - Легко прошла по трупам.
   - Да, ладно тебе, моралист тоже мне, - махнула рукой Надежда, - приперся сюда за моими деньгами бесстыдно, еще меня и поучает! Иначе нельзя было поступить, понял? Видишь ли, дорогой мой продажный капитан, если бы в завещании дядюшки Бенсона не было этого долбаного пункта, что моя мать не должна иметь судимостей, я бы всего этого сыр-бора не затевала, а просто дождалась бы свою дорогую матушку из колонии и получила бы эти три миллиона без проблем. Но обстоятельства сложились так, что пришлось выкручиваться.
   - А что с матерью твоей стало? - спросил Тычинский.
   - Она слишком много совала свой нос, куда не следовало! - ответила Надежда. - Надоела она мне своим занудством! К тому же после того как мы деньги получили и в этот дом переехали, у нас отношения совсем разладились. Она ни с того, ни с сего вдруг во все финансовые дела стала лезть, "божий одуванчик", указывать мне как деньгами распорядиться. Благотворительность никому не нужную развела, деньгами швырялась направо-налево. Представляешь, она в колонию свою, где сидела, перевела на обустройство сорок тысяч долларов, на всякие детские дома немерено успела потратить, в фонды инвалидов кинула тысяч сто зеленых, пока я эту дурь не прекратила. Ты понимаешь, я ведь ничем официально до ее смерти распоряжаться не могла, все состояние принадлежало ей, она была законная наследница, а я так, сбоку припека! Ну, она меня разозлила в конец!!!
   - Выходит, и ее ты тоже прикончила? - тихо спросил Тычинский. - Как Антона зарезала? Или...
   - Нет, зачем мне лишние проблемы, - равнодушно произнесла Надежда, даже не замечая как переменился тон ее гостя, - начали бы копаться, расследовать. Мне этого не нужно было. Я мать обманула. У нее со здоровьем после колонии были большие проблемы, я уговорила ее лечь в клинику на обследование. Там ей мои люди ввели в вену вещество и она тихо ушла на небо без лишнего шума.
   - И никто ничего не заподозрил? - спросил Тычинский. - Просто похоронили и все!
   - Кто чего заподозрит? - усмехнулась Надежда. - Везде все подмазано "зелеными"! Мы же в России живем, здесь за взятку тебе маму родную продадут, понял? Я так плакала, так плакала на похоронах, что кто чего подумает? Кто посмеет даже заподозрить, что это я ее на небо отправила, ты следователь провинциальный? Тут же Москва, понимаешь?
   - Понимаю, - кивнул Тычинский.
   - Ни хрена ты не понимаешь, - сказала Надежда, - думаешь мне самой легко было родную мать убить? Но она хотела все состояние на благотворительность пустить. Говорила, мол, нам деньги за так достались, нужно людям помогать, а мы будем жить скромно. Как увидела вот эту виллу, так стала ко мне приставать, мол, продай немедленно, а деньги детям голодающим раздадим, беспризорникам сопливым и грязным. Достала, в общем! Сама виновата.
   - Ну, конечно, - согласился Тычинский.
   - Мне ее правда жалко было, но иначе я поступить не могла, - сказала Надежда, - иначе бы все, что я до этого делала пошло бы насмарку. И вот, когда мать почила, я стала сама распоряжаться деньгами. Мне даже пришлось чуть-чуть даже поиграть в благотворительность, якобы дело покойной матери продолжить и не вызвать лишних подозрений. И все у меня стало хорошо...
   - Оставался только Антон? - подсказал Тычинский. - Который был, как чирей на попе?
   - Да, этот жабенок мне покоя не давал, - согласилась Надежда, - но ты бы знал как я его крутила, чтобы он на своего брата показания дал! Пришлось с ним даже спать.
   - Он тебе стихи посвящал, - сказал Тычинский.
   - Да, ерунду всякую, - отмахнулась Надежда, - не стихи, а чушь полная. И тоже ныл ходил за мной так же, как и его брат. Люблю, мол, жить без тебя не могу. Пришлось пообещать ему, что когда мы деньги получим, то я за него замуж выйду. Кстати, ты говоришь, что он ничего в компьютере не стер?
   - Он удалил там что-то, но не до конца, - сказал Тычинский, - мой знакомый спец все восстановил.
   - Это ты с этим спецом хочешь деньгами поделиться? - спросила Надежда.
   - Да, - кивнул Тычинский, - он процессор для компьютера делает, который будет в сто раз меньше, чем те, что сейчас существуют. Ему на разработку деньги нужны.
   - Что ж флаг тебе в руки, - сказала Надежда, - только ведь пустишь деньги на ветер... у этого твоего "Кулибина", ты говорил, второй диск храниться, где на меня компромат записан?
   - У него, - подтвердил Тычинский.
   - А когда я его получу? - спросила Надежда.
   - Зачем он тебе? - спросил Тычинский. - Мы его уничтожим и все!
   - Слушай, а этого твоего ученого не Валерой зовут? - спросила Надежда.
   - Нет, его Сергей зовут, - ответил Тычинский, - кличка у него Паганель, смешной такой, волосы длинные в круглых очках. Вечно в длинном таком плаще ходит.
   - А-а, помню я его, - сказала Надежда, - он приметная личность такая в нашем... в вашем, то есть, городе. Кстати, живет не далеко от моего бывшего дома, кажется в семнадцатом доме, сразу за "Юбилейным" магазином.
   - В четырнадцатом, - уточнил Тычинский.
   - Точно в четырнадцатом доме он живет, в первом подъезде налево второй этаж, - сказала Надежда.
   - Нет, во втором подъезде, направо третий этаж, - уточнил Тычинский.
   - Ты не путаешь? - спросила Надежда. - У меня в этом доме одноклассница жила, я к ней в гости ходила!
   - Чего мне путать, если я прямо от него сюда к тебе поехал? - ответил Тычинский.
   - А кроме вас двоих никто ничего не знает больше? - спросила Надежда.
   - А зачем нам с кем-то еще деньгами делиться? - задал резонный вопрос Тычинский.
   - Это точно, - согласилась Надежда.
   - Ты про Антона не дорассказала, - напомнил Тычинский.
   - Что о нем говорить? - пожала плечами Надя. - Он слишком много знал, писал мне по Интернету ежедневно. Стихи свои дурацкие присылал. Только мне и дел тут было по нему, очкарику прыщавому тосковать.
   - Но ведь ты с ним спала, - напомнил Тычинский.
   - Только ради дела, - ответила Надежда, - но он и любовник был никакой. Только до меня дотронется и уже все, штанишки мокрые. Не то, что его брат, мой муж бывший. Тот имел, все, что двигалось. Вот козел был порядочный!
   - Почему был? - спросил Тычинский. - Он и сейчас живой, только в зоне сидит. Скоро амнистия, я думаю, ему срок скостят, ведь он один у матери остался.
   - Ты только там, в городе не особо распространяйся обо мне, - сказала Надежда, - телефон мой забудь. Хотя нет, я его сменю. Главное, чтобы Вован не пронюхал, где я живу. А то ведь и его придется прикончить, как Антона. Он мне безразличен, я видеть его не хочу!
   - Антона сама, что ли зарезала? - спросил Тычинский.
   - Да, ну его, - махнула рукой Надя, - приехал хлюпик, мы с моей охраной его возле вокзала встречали. Он сразу полез с поцелуями, стал прямо при людях на колени, дурачок. Мы с ребятами его завезли в глухое место, там и прикончили. Я первая его ударила ножом в живот. Он стал меня раздражать, мерзок мне стал, как жаба какая-то.
   - И тебе совсем не было его жалко? - спросил Тычинский.
   - А меня кто пожалел в жизни? - зло ответила Надежда. - Этот мир сам по себе жесток! Надо быть бессердечной, если хочешь выжить. Мне немного жалко было Антона, все-таки он плохого мне ничего не сделал. Но понимаешь, Тычинский, сегодня ты одного пожалел, завтра другого, а придет время и они тебя не пожалеют. Я поэтому сама первой ударила Антона ножом. Думала еще, смогу я это сделать или нет? Забоюсь убить во второй раз или нет? Ведь я не видела как моя мать умирала, хотя практически сама ее на тот свет отправила. Знала, что она умрет, что ее отравят, приходила к ней в тот вечер, апельсинов принесла. А назавтра ее уже не стало. Но убить вот так, глядя в глаза? Я не знала - смогу или нет? Смогла, капитан, оказалось, это просто.
   У Тычинского по спине потек холодный пот.
   - Это было как испытание, как экзамен, - продолжила Надя, - я волновалась, как будто перед танцем на сцене. Я тебе говорила, что танцевала в Доме Культуры в народном ансамбле? Так волновалась, что не смогу его зарезать, силы духа не хватит, но он сам виноват, полез ко мне целоваться. Я как разозлилась и ткнула его ножом в живот. Он заплакал, упал на колени. Не мог поверить, что я с ним так. Я ушла, его ребята добивали. Потом ночью рыдала, как дура, а через неделю забыла и все.
   Надежда замолчала и легкое подобие грусти скользнуло у нее по глазам.
   - Я ведь тебе, Тычинский, все это не просто так рассказываю, - вымолвила она, - а для того, чтобы ты, если на меня работать будешь, был готов ко всякого рода деятельности. Мне, например, мешает один человек. Я хочу купить универмаг, а перед ним его рынок, где я хочу сделать автостоянку. Я ему предлагала деньги, а он, сволочь черномазая, ни в какую. Понаехали со своего Кавказа, твари! Вот его надо будет ликвидировать!
   - А с чего ты взяла, что я буду на тебя работать? - спросил Тычинский.
   - Потому что тебе теперь деваться некуда, - ответила Надежда, - я на видео засняла, как ты деньги мои пересчитывал.
   - Плевать я на это хотел, - сказал Тычинский, поднимаясь.
   Он, чувствуя уже, что ноги его не слушаются, взял в руки мешок с баксами и повернулся к двери. В эту же минуту из нее выскочил Миша и направила на следователя короткий автомат с глушителем.
   - Стой на месте, руки вверх! - приказал он.
   Из противоположной двери зала двери в это время выскочил второй телохранитель с пистолетом в руках. Он мягко подошел сзади и ткнул, поднявшего кисти руку с зажатым в правой мешком с деньгами, Тычинского стволом в затылок.
   - Вот так, - развела руками Надежда, - а ты, капитан, думал что мир прост, как журнал "Аудио-Видео"? Нет, дорогой, мир не прост! Я ведь, пока ты тут в мой большой телевизор пялился, ребят успела предупредить.
   - Сядь на место! - приказал Михаил и Тычинский подчинился.
   Деваться было некуда.
   - Эх, ты милиционер! - с издевкой продолжила Надежда, - и ты, дурачок, думал, что я тебе вот так просто со своими деньгами отсюда выпущу? После того что я тебе рассказала, открою двери и скажу - иди, мол, Тычинский, куда хочешь! Я мать свою убила за деньги и отца! А тебя гнида, уж точно не пожалею!
   - А как же? - заикаясь произнес Тычинский. - Ты же мне работу предлагала? Я согласен. Договорились...
   - Думаешь мне такой работник, как ты, понадобился? - рассмеялась Надежда. - Ты же ничтожество полное, а не профессионал! Поганый жадный провинциальный мент, который почему-то решил, что он имеет право вымогать у меня деньги! Ты даже этой простой вещи по нормальному сделать не смог! Приперся, тупой, как баран и стал тут права качать со своими мозгами куриными!
   Тычинский сидел, держа руки вверх, а мешок в руках у него медленно покачивался. Надежда дала знак, Борис рывком выхватил у Тычинского деньги и кинул их Надежде на диван, не убирая ствола от затылка милиционера. Она вскрыла пакет, достала оттуда пачку и, с любовью глядя на нее, сказала:
   - Вот они красавицы мои. Вот кого я люблю. Эти маленькие зеленые бумажки. Они всегда дают мне то, чего я захочу. И никогда не перечат. А вот плохой дядька! Он захотел вас, мои маленькие, у мамочки отнять. Не бойтесь, мои зелененькие, я не отдам вас плохому дядьке, вы останетесь со мной. А дядька скоро умрет, ему денежки будут не нужны. Зачем мертвому денежки? Мы похороним дядьку где-нибудь на помойке без особых почестей. Жадному мусору самое место на свалке! Тебя устроит, Тычинский, место на свалке?
   - Нет, - помотал головой Тычинский.
   - Я тебя и не спрашиваю, - сказала Надежда, - все уже решено. То, что я хотела знать, ты мне уже рассказал. Адрес Паганеля мне выдал, глупый. Сегодня Мишка полетит самолетом в твой родной город и твоего Кулибина местного прикончит. И диск у него заберет. Адрес ты мне разболтал только что, так что проблем никаких не возникнет. Все-таки, какой же ты тупой, Тычинский, недалекий. Знаешь, пока в России столько ослов, таких как ты, такие люди, как я будут жить хорошо.
   - Зачем тебе меня убивать, Надежда? - спросил Тычинский, которому в затылок упирался холодный ствол. - Я работать на тебя буду, как пес цепной, только не убивай!
   - Дурак, я же тебе сказала, что не нужен ты мне! - прикрикнула на него Надежда. - Я тебя "разводила", работу тебе предлагала, чтобы ты мне рассказал где этот Паганель живет! Не скули, не поможет, ты уже практически покойник.
   - Не надо... - взмолился Тычинский.
   - Заткнись! - приказала она. - Ты приехал сюда, чтобы у меня деньги отнять? Ты хоть сам понимаешь, что ты сделал?
   - Не убивай меня, не убивай, пощади, - попросил Тычинский, - я буду молчать! Прости меня дурака!
   - Нет, Тычинский, жадность до чужого добра она до хорошего не доводит, - властно произнесла Надежда, - ты слабый и не умный, за это будешь наказан. Все я от тебя устала, веди его, Миша, за баню, кончай там, чтобы тут ковровое покрытие его мерзкой кровью не портить.
   - Погоди, давай поговорим... - попытался крикнуть Тычинский.
   - Будь мужиком, помри, как положено менту, без соплей! - сказала Надежда.
   Она упивалась своей властью, она испытывала удовольствие от того, как легко она играет судьбами людей. За ней сила, за ней власть, за ней удача. Она готова на любой шаг, на любое действие, лишь бы сохранить свой этот статус. Какой-то червь приехал ей угрожать. Она сама могла бы Тычинского убить, если бы захотела, но теперь ей это уже было не нужно. Себе она все уже доказала, воткнув нож в живот человеку, который ее любил.
   Борис с размаху ударил следователя рукояткой пистолета по затылку, тот упал на пол, у него из кармана куртки вылетела толстая перьевая ручка и упала на пол. Телохранители Надежды вдвоем подхватили его обмякшее тело и потащили на улицу, где уже воцарилась кромешная тьма. При этом Борис наступил на ручку Тычинского, она хрустнула и переломилась пополам. Надежда налила себе еще виски, залпом выпила, взгляд ее упал на лежащую на полу ручку, что-то ее встревожило, она подошла и подняла ее с пола.
   Борис и Миша вытащили Тычинского на крыльцо и стали спускать вниз, когда вдруг внезапно свистнула, словно майский жук, шустрая пуля и Борис с пробитым ею лбом стал заваливаться на ступеньки дома. Он покатился вниз, а растерявшийся Михаил вскинул автомат и прищурился, стараясь разглядеть в кромешной осенней тьме снайпера. Но нажать на курок оружия он не успел - вторая пуля почти сразу после первой пробила и его лоб в том же самом месте, что и у Бориса. Телохранителя отбросило назад, он споткнулся, на спине съехал с крыльца вниз и замер.
   Полковник Тарасов - командир группы захвата, которая прикрывала Тычинского в этой операции, хлопнул снайпера по плечу и сказал:
   - Молодец, боец, ты мастер! Уложил обоих! Пять с плюсом!
   Снайпер, довольный собой, поднял вверх винтовку и ответил:
   - Как приказывали, товарищ командир!
   - Иначе нельзя было, - объяснил Тарасов, - иначе они застрелили бы нашего героя Тычинского...
   Полковник махнул рукой и тем самым скомандовал группе захвата врываться в дом. Бойцы ОМОНа, хорошо вооруженные, облаченные в бронежилеты и маски побежали к дверям и окнам, согласно ранее утвержденному плану операции. Полковник тем временем подбежал к лежащему на земле Тычинскому, перевернул его на спину и спросил:
   - Что, капитан, видать уже попрощался с жизнью?
   - И не один раз, - ответил Тычинский, поглаживая ушибленный затылок и пытаясь принять вертикальное положение, - я же точно не знал, успели ли вы к нам на "хвост" сесть, за мной приехать. Думал, сейчас эти два молодца меня выведут и пристрелят за баней.
   - Мы просто ближе подойти не смогли, - объяснил полковник, - эти двое постоянно территорию охраняли. А забор вишь какой - три метра и свет по периметру. Только когда оба охранника внутрь вошли за тобой, мы успели снайпера подсадить, а он не промазал.
   - Хорошо сработал парень, обоих уложил с двух выстрелов, - сказал Тычинский, неуверенно поднимаясь с земли.
   - Профессионал, - гордо подтвердил полковник, - бывший биатлонист, мастер спорта. Ты микрофон-то не потерял?
   Тычинский похлопал себя по карманам и огляделся.
   - Только что был на месте, я проверял, - сказал он удивленно, - наверное выпал, когда меня телохранители на улицу тащили.
   - Эх, ты, оперативник, - покачал головой Тарасов, - но ты не пугайся, записано было все четко, я слушал. Здорово ты ее на показания раскрутил. Сейчас скрутят мои хлопцы твою "подругу" и будет нам что ей предъявить. А ты, вообще, молодец, капитан! Выдержка у тебя будь здоров! Переходи ко мне, с квартирой поможем!
   - Нет, я свой город люблю, - ответил Тычинский, - мне без Севера никак, скучаю...
   - Ну, как знаешь, - согласился полковник.
   В это время на крыльцо выскочил боец и отрапортовал:
   - Ее в доме нет, товарищ полковник!
   - Как нет? - удивился Тарасов. - Она же не иголка, не могла бесследно исчезнуть!
   И он сам рванул в дом, а Тычинский за ним. Они забежали в холл, где он сидел с Надеждой. Ее там, естественно, не было. Домашний кинотеатр работал, бросая на стены яркие блики, но звук был отключен. Тарасов нагнулся и поднял с пола раздавленную телохранителями ручку Тычинского.
   - Вот что ее спугнуло, - сказал он, показав Тычинскому ручку из разлома которой торчали тонкие с волос провода, - никуда она не денется, дом окружен, проверяйте все кладовки, под кроватями смотрите. Спряталась где-то!
   ОМОНовцы заметались, переворачивая дом. Тарасов присел на диван, взял в руки бутылку виски, разглядывая этикетку. Тычинский подошел к холодильнику, достал оттуда лед, завернул его в салфетку, приложил к ушибленному затылку и присел в кресло. Тем временем бойцы Тарасова переворачивали дом вверх дном, но найти Надежду не могли. Полковник с грохотом поставил бутылку на стол и снова взял в руки ручку-микрофон.
   - Растоптали гады такой прибор хороший, - сказал он, - теперь, наверное, не починить его.
   Тычинский, который чувствовал себя виноватым за то, что по его вине испортили дорогостоящую казенную вещь, промолчал. Но чтобы утешить Тарасова, предложил ему:
   - У нас в городе мой товарищ живет, он спец по электронике, его Паганель зовут, он починит, если нужно.
   - Да, уж, - не поверил Тарасов, - починит долотом и кувалдой. Тут техника, капитан, на грани фантастики. У империалистов такой нет, специальная разработка наших спецов. Радиомикрофон в ручке с чувствительностью неимоверной.
   - Между прочим, этот мой земляк компьютер делает, величиной со спичечную головку, - сказал, обидевшись за земляка, Тычинский.
   Что эти столичные думают, что если человек живет в провинции, так он непременно все чинит долотом и кувалдой?
   - Делает или уже сделал? - поинтересовался Тарасов.
   - На стадии разработки застрял из-за финансовых проблем, - ответил Тычинский.
   - У нас вообще все и всегда застревает из-за финансовых проблем, - пробормотал Тарасов, но добавил, - попозже мне напомни об этом твоем Кулибине. У нас хорошие специалисты на вес золота. Если ты не преувеличиваешь о его талантах, то он в нашем ведомстве вполне может пригодиться.
   Опять появился то же боец, всем своим видом показывая, что Надежду в доме они не нашли.
   - Да что ж такое-то? - рассердился Тарасов, вставая с дивана. - Всех поувольняю в запас к чертовой матери!
   И он сам решил проверить весь дом. Тычинский с места не поднялся, потому что считал, свое дело уже сделанным. Пусть теперь ОМОН трудится. К тому же голова его сильно болела от удара рукояткой пистолета. Чтобы расслабиться от перенесенного стресса, он налил себе еще виски из бутылки и выпил залпом. Тычинский заметил, что денег, которые приносила ему Надежда в пакете нет на месте. Стало быть, она их захватила с собой. Только куда она их захватила? И куда подевалась сама?
   Бесплодные поиски продолжались еще минут двадцать. Полковник Тарасов, дико матерясь, самолично проверил все, вплоть до сливных бачков унитаза и банок из-под кофе. Как это было ни печально, но пришлось констатировать факт, что Надежда успела от них скрыться. Как растаяла в воздухе. Двери все были под охраной, вокруг забора стояли по периметру бойцы, но факт оставался фактом - в доме ее не было.
   - Похоже, обхитрила нас твоя землячка, - сконфуженно сказал Тарасов Тычинскому, - записали мы ее показания с твоей помощью, а обвинение предъявить некому...
   - Куда же она подевалась из окруженного дома? - спросил Тычинский.
   - Похоже, мы ее недооценили, - сказал Тарасов, - я задачу бойцам поставил. В округе милиция будет в курсе, приметы ее передали на все посты. А тебе капитан, спасибо за информацию, за помощь. Надо тебя в больницу отвезти, а то, не дай бог, у тебя сотрясение мозга. Что-то ты бледный какой-то.
   Тычинский и сам чувствовал себя нехорошо, жаловаться он был не привычен, оттого и помалкивал. Его отвезли в больницу, где врач осмотрел его и сказал, что ушиб хоть и сильный, но сотрясения, к счастью, нет.
   Уже через пару дней Тычинский вернулся на поезде в свой родной город, где его ожидал на вокзале старший лейтенант Федько. Он сгорал от нетерпения и надеялся услышать триумфальный рассказ Тычинского о том, как поймали Костарову.
   Он тоже пытался отпроситься у начальства в командировку вместе с Тычинским, но его не пустили, сославшись на то, что тут некому будет работать. Федько об этом очень сожалел, оттого и сгорал от нетерпения узнать как все было. Рассказ Тычинского старшего лейтенанта разочаровал, он даже сказал так:
   - Вот тебе и столичный спецы! Я бы ни за что ее не упустил!
   Тычинский ничего не ответил, пошел к патрульной машине, которая ожидала его.
   - Ну, что, капитан? - спросил Федько. - Подержал в руках большие деньги?
   - Подержал, - ответил Тычинский.
   - Не жалко было расставаться? - спросил Федько.
   - Я об этом не думал, для меня это была просто бумага, - ответил Тычинский.
   - Не видать тебе теперь систему домашний кинотеатр, как своих ушей, - подколол его Федько.
   - Не видать, - с легким вздохом ответил Тычинский, но потом осекся, - почему не видать? Куплю я ее себе когда-нибудь!
   - Купишь-купишь, - согласился Федько, чтобы поддержать товарища, - но не о системе домашний кинотеатр тебе теперь мечтать нужно.
   - А о чем же? - спросил Тычинский, залезая в УАЗик.
   - А о том, чтобы Костарову поскорее поймали, - сказал Федько, - ведь ты ее, надо думать, сильно разозлил. Она может даже сюда за тобой приехать!
   - Вряд ли, - ответил Тычинский, - ей сейчас надо побыстрее следы заметать. Поэтому, скорее всего, она постарается сделать новые документы и уехать из страны.
   - Может быть и такое, - сказал Федько, - но все-таки тебе посоветую быть поосторожнее. Она теперь, как раненый зверь!
   Он помолчал и добавил:
   - Тут ко мне твой этот ученый друг приходил, пока тебя не было, спрашивал как у тебя дела.
   - А-а, это Паганель, - улыбнулся Тычинский, - я ему хорошую новость везу. Полковник Тарасов, с которым я работал в Москве заинтересовался разработками Паганеля, просил, чтобы я как-то их свел.
   - Ну, блин, - покачал головой Федько, - а тебе в Москве не предлагали остаться?
   - Предлагали, - ответил Тычинский, - только я не захотел.
   - Серьезно? - удивился старший лейтенант. - Или шутишь?
   - Без шуток полковник Тарасов предложил в их отдел перейти, - сказал Тычинский, - с квартирой обещал помочь.
   - И ты отказался? - изумился Федько.
   - Отказался, - подтвердил Тычинский.
   - Ну и дурак, я бы остался, - мечтательно произнес Федько.
   - У тебя задачи в жизни другие, ты мечтаешь стать генералом, а я хочу на пенсию выйти и из органов уйти, - сказал Тычинский.
   - И чего делать будешь? - спросил Федько.
   - Книги буду писать, детективы, - ответил Тычинский то ли в шутку, то ли всерьез.
   - Ну-ну, - недоверчиво буркнул Федько.
   Они тем временем подъехали к родному зданию ОВД, остановились и стали выгружаться.

19

   Прошло три месяца и снова незаметно подступила предновогодняя суета. Тычинский шел со службы домой, а по дороге заглянул в магазин, чтобы купить гирлянду для елки. Получилось так, что они с Верой вчера елку поставили, стали гирлянду вешать, а гирлянда вся запуталась, лампочки из нее посыпались и работать она перестала.
   Следователь шел в универмаг за гирляндой мимо обладающей в городе дурной славой забегаловки, где на разлив торговали спиртным, а туалеты поставить не сочли нужным и оттого выпивающие в этом заведении граждане ходили по нужде за угол, пугая прохожих следами жизнедеятельности, замерзающими на белоснежном снегу. Тычинский и сейчас увидел двух типов, которые стояли в определенных позах у стены и весело журчали, несмотря на обилие идущих мимо прохожих.
   Тычинский хотел их шугануть, но вдруг голос одного из них - высокого показался следователю знакомым. А тот громко и с вызовом вещал заплетающимся языком своему другу - маленькому кривоногому мужику в коротких штанишках буквально следующее:
   - Я, в натуре, Барбос, не фраерок тебе какой-нибудь! Я, блин, от звонка до звонка, лямку тянул! И не парашничал! Так что, если че, то я могу и в тыкву зарядить? Всосал, профура?
   - А че я, Вован? - оправдывался маленький. - Я ничего такого не хотел сказать...
   - Следи за базаром, понял? - наехал на него Вова Костаров, а это был, конечно, он. - За такие слова тебя бы на зоне на пику надели, понял?
   Барбос понятливо кивнул, с опаской глядя на своего друга "рецидивиста". Вероятно, Владимир, о досрочном освобождении которого позаботился Тычинский, отмечал свое возвращение из мест не столь отдаленных и поэтому следователь не стал гонять "писающих мальчиков", а просто прошел мимо.
   Похоже было, что Вован не стыдился того, что ему пришлось малость посидеть в колонии. Судя по диалогу с Барбосом, он даже гордился своей ходкой и преподносил свою отсидку, как некую заслугу, как, допустим, окончание "всероссийской академии вылощенного хамства", не менее.
   Тычинский зашел в универмаг, сразу подошел к одному из ближайших, украшенных дождиком прилавков и спросил у продавщицы есть ли у них елочные гирлянды. Та ответила что нет и она даже не знает есть ли они вообще в магазине. Тычинского это заявление расстроило, он повернулся и услышал знакомый голос. У другого прилавка стоял и о чем-то оживленно спорил с продавцом сам Паганель.
   - У этих батареек маленькая емкость, они не будут работать больше недели!
   - Тогда купите другие, - устало отвечал продавец, - вот эти.
   - Эти очень дорогие, - сказал Паганель, - мой сын не собирается круглыми сутками гонять свою машинку, поэтому они быстрее окисляться, чем закончится заряд!
   Тычинский подошел поближе и спросил:
   - Проблема выбора?
   Паганель повернулся и, увидев Тычинского, равнодушно спросил:
   - А, это ты?
   Тычинский не опешил от такого безрадостного приветствия. Он очень давно знал этого человека, поэтому просто тыкнул слегка его кулаком под ребра, чтобы тот пришел в себя.
   - Ай, - воскликнул Паганель, - что ты делаешь?
   - Делаю так, чтобы ты меня узнал, - ответил Тычинский.
   - Я итак тебя узнал, - сказал Паганель, - просто видишь, хочу купить сыну в подарок на Новый год батарейки для его машинки, а не могу найти подходящего сочетания цена-качество.
   - М-м, хороший подарок на праздник для сына, - деланно понятливо, но с иронией произнес Тычинский, - а я новогоднюю гирлянду ищу. Наша сгорела вчера, когда на елку ее вешали.
   - Гирлянду? - обрадовался Паганель. - Я видел хорошую гирлянду, недорогую, только не здесь.
   Моментально забыв о своих батарейках, Паганель схватил Тычинского за рукав и потащил в противоположную сторону торгового зала.
   - Куда ты пропал? - спросил Тычинский, еле успевая двигаться за стремительным товарищем. - Не заходишь ко мне. Как твои дела с этой работой, которую ты делал для Тарасова?
   - Понимаешь, я ошибся в расчетах, - стыдливо прошептал Паганель, - у меня случилась катастрофа! Я перепутал формулу и от этого масса и размер процессора выросли в двести раз. Мне все нужно пересчитывать и ты знаешь, я серьезно задумался, а может быть, я не гений?
   - Нет, ты гений, - подбодрил друга Тычинский, - великие тоже иногда ошибаются!
   - Ты думаешь? - с сомнением переспросил Паганель.
   - Уверен, - подтвердил Тычинский.
   Тем временем они подошли к прилавку с гирляндами. Одна из них следователю понравилась и он ее купил. Затем они вместе приобрели необходимые для подарка сыну Паганеля батарейки и вышли из универмага. Паганель проводил Тычинского до подъезда его дома и помчался по своим делам своей суетливой, немного согнутой юзом походкой.
   Следователь зашел в подъезд и стал подниматься по ступенькам, мимо стен исписанных англоязычными и русскими словами, а также разнообразными рисунками. Он подошел к двери своей квартиры и позвонил в звонок. Тычинскому не хотелось доставать ключ, который находился в кармане брюк под полой дубленки. Для этого нужно было расстегивать дубленку, задирать полу пиджака, лезть в карман, а это были крайне неудобные манипуляции, если еще принять во внимание, что у него в руках была коробка с гирляндой. Вера должна была быть уже дома, могла ему открыть и поэтому Тычинский позвонил.
   После первого звонка никакого шевеления за дверью не возникло, Тычинский позвонил еще раз и подумал о том, что все-таки ему придется лезть в карман за ключом, видимо Вера где-то задержалась с работы. Он расстегнул дубленку, достал ключи и отворил дверь.
   В квартире было тихо и темно, но почему-то работал телевизор. Тычинский подумал о том, что, скорее всего, Вера, которая уходила на работу позже его, не выключила его и "ящик" работал целый день.
   Тычинский положил на табуретку в коридоре купленную им коробку с гирляндой и стал осторожно снимать обувь, поглядывая вокруг, чтобы не наступить на любимицу жены - черепаху, которая произвольно бродила по комнатам куда ей вздумается, не беспокоясь за свою безопасность. Но, если быть честным, то черепашке с ее твердым, как камень панцирем, и не за что было беспокоится, скорее Тычинский беспокоился за свою. Он просто боялся упасть сам, споткнувшись об нее, как уже ни раз случалось, чем раздавить твердый панцирь черепашки.
   Тычинский надел домашние тапочки и пошел в темный зал. Зайдя, щелкнул включателем и остолбенел от увиденного - на стуле, примотанная к нему прозрачным скотчем с заклеенным ртом и связанными за спиной руками сидела его жена Вера. В глазах ее отражался неописуемый ужас, она что-то замычала, увидев мужа, задергала обездвиженными руками, словно пытаясь вырваться. В это время скрипнула дверь кладовки за спиной, следователь хотел обернуться, но женский голос приказал ему:
   - Не двигайся, мент!
   Тычинский все же, скосив глаза, успел заметить, что женщина вооружена пистолетом с глушителем, который нацелен прямо ему в затылок. Оружие она сжимала двумя вытянутыми вперед руками. Он узнал ее, хотя черный парик сильно изменил внешность, но не узнать ее Тычинский не мог.
   Где-то в глубине души он предполагал, что она может появиться в его жизни опять, но вот что она возникнет в его квартире под новый год с пистолетом в руках, этого он допустить никак не мог. А вот оно так и вышло.
   Конечно, это была Надя Костарова. Живая и здоровая, собственной персоной. Жуткий холодок, как тогда на ее вилле пробежал у Тычинского между лопатками.
   - На колени! - скомандовала она. - И руки за голову!
   Тычинский подчинился. Оружия у него с собой не было, а кидаться с голыми руками на пистолет было бы глупо.
   - Ну что, скотина? - с торжеством спросила Надежда. - Попался ты мне в руки!
   Тычинский постарался не терять самообладания, хотя это было трудно сделать. Когда тебе в затылок смотрит пистолет, который находится в руках женщины, хладнокровно отправившей на тот свет отца, мать и человека, который был в нее влюблен - что ее может остановить? Что может заставить не нажать на курок?
   Был бы Тычинский в квартире один, возможно, он потерял бы самообладание. Но на стуле, привязанная к нему, сидела его жена, и оттого Тычинский в ее глазах не мог показать себя ничтожеством, тряпкой и слабаком.
   По крайней мере, ему нужно было сейчас постараться сохранить жизнь своей жене, а потом уже заботиться о себе. В том, что Костарова застрелит его, Тычинский не сомневался и старался об этом не думать. Он постарался вызвать Надежду на разговор, а там уж будь что будет. Главное сейчас потянуть время. Для чего? Этого Тычинский пока не знал, но и сдаваться так просто на заклание, как рождественскому индюку, ему тоже не хотелось.
   - Как ты смогла тогда пропасть бесследно со своей виллы? - спросил он нарочито беспечно, хотя голос его дрогнул, выдав волнение.
   - Вы все жуткие балбесы, - ответила Надежда, - я была готова к подобному повороту событий, я ждала. И все-таки я едва успела уйти, Тычинский. Ты практически провел меня. Я почти до самого конца не смогла догадаться, что ты притащил с собой ментовский "хвост" и "жучка" в кармане.
   - Я занимался в самодеятельном театре, - сказал Тычинский, чувствуя как у него по лбу бежит тоненькой струйкой холодный пот, - играл гвардейца кардинала. Но всегда чувствовал, что меня тогда недооценили. Спасибо за комплимент.
   - Жаль, но Гамлета тебе уже не сыграть, - усмехнулась Надежда, - потому что ты скоро сдохнешь.
   - Жаль, - повторил Тычинский, - я мечтал об этой роли. А из-за чего ты раскусила, что я пришел к тебе не один? Где я прокололся?
   - У тебя ручка выпала, - ответила Надежда, - я ее подняла, увидела провода и поняла, что это был микрофон. Я готова была тебя порвать на части,. Но времени не было, надо было бежать.
   - Куда же ты делась-то из окруженного дома? - спросил Тычинский.
   Пока они разговаривали, предполагал следователь, она не должна выстрелить. Тычинский косился на жутко перепуганные глаза Веры, которая с залепленным скотчем ртом и обмотанная им с ног до головы выглядела бы весьма комично, если бы не обстоятельства в которых они находились.
   - Ты знаешь, Тычинский, - ответила Надежда на его вопрос, - со времен средних веков никто из людей ничего лучшего не придумал для побега, чем подземный ход. Тот банкир, толстый буржуй, у которого я купила дом тоже, как и я, опасался внезапных визитов незваных гостей, поэтому позаботился о том, чтобы спокойно уйти в опасных обстоятельствах. Он, не сам конечно, а с помощью рабочих, вырыл тоннель и замаскировал вход в него в стене так, что никто бы в жизнь не догадался, что за кафельной плиткой есть дверь в стене. Ты знаешь, Тычинский, банкир был порядочная скотина, потому что этих рабочих, которые рыли ему подземный ход, он замуровал прямо там же.
   - А тебе-то кто про это ход рассказал? - спросил Тычинский.
   - Его вдова, - ответила Надя, - мне пришлось ей за эту тайну доплатить хорошую сумму, но, согласись, дело того стоило.
   - Да, я соглашаюсь, - кивнул следователь.
   - Не тряси головой, Тычинский, это меня нервирует, - приказала Надежда.
   Похоже она не торопилась стрелять, ей хотелось насладиться сполна страхом Тычинского, но следователь отчего-то не дрожал и это ее раздражало. Она хотела его унизить, заставить ползать на пузе, а потом уже пристрелить вместе с женой. Похоже было, тогда на вилле он придурялся, когда слезно просил у нее пощады. Но ей хотелось снова заставить Тычинского унижаться, а это пока не получалось. И она продолжила рассказ о том, как ей удалось удачно избежать ареста.
   - Вы не нашли мой подземный ход! - продолжила Надежда. - В вырытом тоннеле банкир даже поставил тележку на рельсы. Он был толстым и неповоротливым, ползти бы не смог, поэтому позаботился о технике. Молодец покойник был и меня тоже это его "метро" спасло. Я когда поняла, что ты ментов с собой притащил, деньги схватила, которые в мешке были и в ход юркнула. Уже через пять минут я была за сто метров от виллы, вылезла из колодца и через лесок ушла на трассу.
   - Прямо в халате? - уточнил Тычинский.
   - Зачем же? - усмехнулась Надя. - У меня в подземном ходе были джинсы припрятаны, футболка, кроссовки и свитер. На всякий случай. Я стараюсь все предусмотреть в жизни.
   - Всего не предусмотришь, - ответил ей Тычинский.
   - Да, не предусмотрела я того, что ты, дурак, припрешься с ОМОНом, - сказала Надежда, - я думала ты, как и все вы менты до денег жадный, а ты просто дурак! Ну, и что ты поимел оттого, что меня сдал? Премию в сто рублей, да?
   - Мне премии не дали, - горько поведал Тычинский.
   - Это оттого, что ты дурак природный, понял? - зло сказала Надежда. - Как же я тебе ненавижу! Ты знаешь, что на другой день уже все мои счета арестовали, я ничего не смогла снять. Меня гоняли по всей Москве, я еле-еле смылась и сидела полгода, как крыса в норе на съемной квартире в каком-то захолустном поганом городишке в средней полосе. Но одна вещь мне давала силы жить, догадайся какая?
   - Не знаю я, - ответил Тычинский.
   - Не знаешь? - срывающимся от злости голосом прикрикнула Надя. - Я хотела тебя, гада, на тот свет отправить, понял? Я ждала все это время, я себе новый паспорт сделала, купила пистолет. Ты думаешь я промажу?
   - Нет, я так не думаю, - обречено ответил Тычинский.
   - И правильно, - сказала Надежда, - я специально тренировалась, чтобы не промахнуться. Проси у меня пощады!
   - Зачем? - спросил Тычинский. - Ты же все равно меня убьешь?
   - Правильно мыслишь, - сказала Надежда, - но мне хочется, чтобы ты просил пощады!
   - Веру не убивай, - попросил Тычинский, - она тут не при чем... это наше с тобой только дело.
   - Какую Веру? - сразу не поняла Надя. - Жену твою? Нет, Тычинский, я тебя ведь не просто убить хочу, а так сделать чтобы ты помучился! Сначала жену твою, дуру глупую пристрелю, пожалуй, а ты посмотришь, как она сдохнет, а потом уже тебя прикончу!
   Вера, услышав о своей неминуемой гибели тихонько завыла.
   - Не нужно, Надежда, ее убивать, - снова попросил Тычинский, - какой тебе прок от ее смерти? Я во всем виноват, меня и убей. А хочешь помучить - прострели сначала ногу или руку.
   - Твоя жена, дура, открыла мне дверь и впустила в квартиру, - не слушая Тычинского, продолжила Надя, - даже не спросила у меня, кто я такая. За это она и умрет. Дурам незачем жить на свете. Пожалуй, и правда, я сначала ее застрелю, чтобы ты, Тычинский, видел это.
   Тычинский понял, что Надежда специально измывается над ним, наслаждается своей местью, пьют ее по капле из испуганных глаз его жены.
   - Что тебе даст наша смерть? - попытался еще раз убедить маньячку не стрелять Тычинский. - Ты не станешь от этого богаче, не будешь счастливее...
   - Заблуждаешься, - усмехнулась Надежда, - когда ты сдохнешь в муках, я испытаю оргазм!
   Надежда стояла на выходе из коридора, Тычинский на коленях на полу спиной к ней. У него не было никакого шанса успеть вскочить и выбить у нее из рук пистолет. Он стоял с поднятыми вверх руками на полу собственной квартиры и не знал, что делать. Если все равно помирать, то может быть, хотя бы попытаться вскочить, откатиться, кинуть в Костарову тяжелой вазой.
   Если бы он был в квартире один, он так бы и сделал. Но прямо перед ним сидела связанная на стуле его жена. И если Надежда промахнется и не попадет в него, то Вера все равно погибнет. Мозг судорожно искал выход из создавшейся ситуации, но не находил его.
   - Мне наплевать на вас! - не торопясь стрелять из своего большого пистолета, продолжила Надежда. - У меня было все - деньги, будущее, беззаботная жизнь. Ты все это сломал, оставил меня с жалкими семидесятью сотнями тысяч в мусорном пакете. Я теперь нищая по твоей милости.
   - Но наша смерть не сделает тебя снова богатой, - снова попытался убедить ее не стрелять Тычинский, - это моя работа. Я просто делал свое дело.
   - Заткнись! - приказала Надя. - Я устала от тебя! Смотри внимательно как сейчас сдохнет твоя жена!
   Она направила пистолет на Веру и чуть отступила назад и вбок, чтобы выстрелить прицельнее. Глаза жены Тычинского съехали к переносице и голова безжизненно мотнулась вбок. Она потеряла сознание.
   Надежда, шагнув в сторону, естественно, не посмотрела себе под ноги, где медленно ползала по паласу вездесущая черепашка. Одна нога убийцы неустойчивым сапогом на высоком каблуке встала прямо на панцирь и прижатая черепашка стремительно поехала вместе с ее ногой по дорожке своим гладким брюшком. В это же время, Тычинский, еще не зная, что убийца поскользнулась, вскочил на ноги, чтобы заслонить Веру от пули собой.
   Надежда не удержала равновесие, ноги ее разъехались, она пошатнулась, взмахнула стволом пистолета и выстрелила в потолок. Пуля отбила кусок штукатурки и рикошетом отлетела в угол, разбив стекло полированной польской, доставшейся жене по наследству от родителей, стенки.
   Вера громко замычала от выстрела, дернулась и упала вместе со стулом. Тычинский не стал терять даром драгоценного времени. Он, как тигр прыгнул назад толкнул пытающуюся удержаться на ногах Надю, и придавил ее своим весом. Тычинский хотел вырвать у нее пистолет, но Надежда крепко прижала его к себе обеими руками стволом вверх.
   Она держала его так, что дуло оказалось под подбородком, сжатое пальцами левой руки, а пальцы правой Надежда не убирала с рукоятки - указательный же палец лежал на спусковом крючке. Тычинский намертво зажал ее руки и не давал им двигаться ни вправо, ни влево.
   - Отдай пистолет, - попросил Тычинский, обездвижив Надежду.
   Все-таки по сравнению с ней он был достаточно силен, недаром же занимался по утрам с двухпудовой гирей.
   - Обо что я споткнулась? - хрипло спросила Надежда, потому что пистолет придавил ее горло. - Ничего не было на полу...
   - Это черепашка, - ответил Тычинский.
   - Какая еще черепашка? - не поняла Костарова.
   - Наша домашняя, - ответил Тычинский.
   - Черепашка... - повторила Надежда, - черепашка...
   И расхохоталась нервным смехом, похожим на рыдания.
   - Убери палец с курка и отдай мне пистолет, - предложил Тычинский, - ты же можешь выстрелить себе в голову.
   - А может быть, я умереть хочу, - спросила Надежда, - откуда ты знаешь?
   - Зачем тебе это? - спросил Тычинский.
   Но она не ответила на его вопрос.
   - Ты везунчик, Тычинский, - произнесла Надя, глядя в сторону, где на полу застыла привязанная к стулу Вера, - тебе опять повезло и ты наверху. Я достигла того, чего хотела, но вот появился ты и лишил меня всего, что у меня было. Я теперь, как затравленная лиса не знаю, куда мне деваться, как жить! А все из-за тебя!
   - Просто отдай мне пистолет и мы поговорим об этом в других обстоятельствах, - предложил Тычинский.
   - А зачем мне нужны другие обстоятельства? - спросила Надя. - На мне три убийства, о которых я тебе рассказала, а ты записал своим микрофоном. Мне теперь уже не жить, меня все равно расстреляют, понял?
   - Смертная казнь в России отменена, - сказал Тычинский.
   - А ты думаешь мне будет легче сесть навечно в одиночную камеру? - спросила Надежда. - Мне сейчас всего двадцать два года. Я молода, красива, сексуально привлекательна. Ты чего так тяжело дышишь? Возбудился что ли, лежа на мне?
   - Для меня ты не женщина, - ответил Тычинский, - а убийца. Поэтому не льсти себе.
   - Вот поэтому я и не отдам тебе пистолет, - прохрипела Надежда, - потому что ты тупой мент-законник. И ты не отпустишь меня, если я отдам тебе пистолет.
   - Не отпущу, - подтвердил Тычинский, - ты хотела убить меня и мою жену.
   - А знаешь о чем я сейчас думаю? - обречено спросила Надежда.
   - О чем? - автоматически повторил Тычинский.
   - Мне было трудно убивать своего отца, хотя он был законченный негодяй, - сказала Надежда, - трудно было, потому что это было в первый раз. А когда я с твоей помощью засадила Вовика на нары то, мне совсем было на него абсолютно начхать. Когда в больнице отравили мою мать, женщину, которая меня родила, я даже пару недель ревела по ночам. И тогда я решила убить в себе жалость, потому что жалостливый человек это слабак и у него нет будущего. И тогда я сама зарезала Антона, который готов был для меня на все. Чтобы себя проверить я убила его. Я тебе этого не рассказала тогда в моем доме. Я спросила его: "Ты умрешь за меня?", он ответил: "Умру!", я сказала: "Умри!" и воткнула ему в живот нож. Знаешь, мне уже было все равно.
   - Ты сумасшедшая, - констатировал Тычинский факт, в котором давно уже не сомневался.
   Руки его затекли держать запястья Надежды, но и ее кисти были белыми - так сильно она вцепилась в пистолет. Она усмехнулась его словам и продолжила:
   - И вот теперь, Тычинский, я должна уничтожить существо, которое я люблю больше всего на свете, себя... потому что другого выхода у меня нет.
   Следователь догадался, что она имеет в виду и попытался ее остановить:
   - Нет!!!
   Но никак не мог попрепятствовать ей нажать на курок. Он мог только удерживать ее руки в прежнем положении, чтобы она не направила ствол пистолета на него или на Веру. Все произошло в доли секунды, раздался выстрел, оглушив следователя, липкое и теплое брызнуло в лицо Тычинскому. Он отпрянул, еще не понимая, куда попала пуля, потому что ослеп от крови застившей ему глаза.
   Вера завизжала от ужаса, увидев окровавленное лицо мужа. Тычинский спешно вытер окровавленные глаза рукавом и увидел, что Надежда лежит на полу обезображенная выстрелом, прошившем ее голову от подбородка к макушке. Взгляд его скользнул по полу по направлению к жене и упал на черепашку, которая в панике убегала под диван
   - Ну вот, - сказал Тычинский, сидя на полу в состоянии шока, - а старший лейтенант Федько утверждал, что от тебя, черепаха, пользы никакой. А ты нам жизнь спасла.
   Вера громко мычала и извивалась, как червяк, призывая Тычинского на помощь. Он вырвал из окостеневших пальцев Надежды пистолет, отбросил его в сторону, поднялся, подошел к жене и стал ее развязывать, для начала отклеив скотч ото рта.
   - Гад ты, Тычинский! - завопила первым делом Вера, когда рот ее стал свободен. - Я с тобой разведусь! Мне в жизни так страшно не было!
   - Мне самому тоже, - признался Тычинский, помогая Вере подняться.
   Она встала, стараясь не смотреть на обезображенный труп Надежды и побежала в ванную. Оттуда послышались гортанные звуки, которые говорили о том, что жена переволновалась и ее желудок этих волнений не выдержал. Тычинский подошел к телефону и набрал номер своего отделения, чтобы сообщить о том, что стряслось в его квартире.
   Вызвав своих коллег, он присел на диван, поглядел на труп под которым медленно растекалась лужа густой, как сироп, черной крови и подумал о том, что палас, на котором лежала простреленная голова Надежды теперь придется выкинуть. Кто же его возьмется чистить? А ведь практически новый палас был, трех лет ему еще нет. Потом Тычинский перевел взгляд на разбитое стекло стенки, на хрустальные рюмки, которые пуля превратила в осколки, на потолок со щербиной от выстрела. В этот момент он как-то не думал, что мог бы уже быть мертв, а горевал по поводу нанесенного ущерба.
   Из-под дивана выползла обеспокоенная черепашка, Тычинский взял ее на руки. Черепашка недовольно зашевелила лапками, показывая тем самым, что ущемления своей свободы передвижения она не потерпит! Следователь отпустил животное на пол и она поползла за телевизор, где у нее находился запас листьев капусты. Черепашка не знала, что только что совершила подвиг.
   - А зачем мне этот домашний кинотеатр? - спросил Тычинский сам у себя. - Не нужен он мне, обойдусь...
   И подумал о том, что то, что ему удалось сохранить сейчас, стоит в миллион раз дороже любого домашнего кинотеатра. А он этого раньше не ценил. С улицы завыла милицейская сирена, по подъезду послышался топот бегущих ног и в дверь позвонили. Тычинский поднялся с дивана и пошел открывать дверь своим коллегам. То-то они удивятся...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"