Аннотация: рассказ про то, как может быть оплачена материнская забота в современном мире и если после этого смысл в жизни
Мы жили в одном дворе. Дом был дружный, устоявшейся: жильцы не менялись, квартиры не разменивались и не продавались. Все знали друг друга, приветливо встречая и провожая по имени. Лавочки около подъездов не пустовали. На них активно обсуждались новости, судьбы, мода, болезни и... время. Звали всех сидящих ОБС. Может они, и знали, как их окрестили, но не обижались. Что было, то было.
Время шло. Лавочки редели. Кто когда-то называл лавочку ОБС, сам перешёл в новое поколение сидящих. Что они обсуждали, не знаю, так как молодость, сессия, лекции оставляли время на то, чтобы сказать: "Здравствуйте!" и спешить.
Но была в нашем доме женщина, которая заставляла обращать на себя внимание. Звали её Инна.
Внешностью не броской, а вот цвет волос седой-преседой цеплял внимание. И ещё про неё во дворе говорили: "Работает в мединституте".
А в то далёкое советское время, это был своеобразный статус, не высказанный вслух, но вызывающий трепет и уважение.
Инна никогда никуда не спешила: выверенный шаг, твердый и спокойный, создавал впечатление, что время работает у неё.
Голос был низким и грудным.
Одевалась неброско и скромно. И всегда одна без мужа. Только она и сынишка, держась за руки, шли в детский сад или в магазин, на прогулку. И вот в этих моментах происходило её преображение. Внутренний свет любви проступал наружу и освещал её лицо, даря улыбку глазам. Материнское и женское счастье рисовали крылья за её плечами. Шаг становился лёгким. Было видно, что сын придавал ей смысл жизни.
Спустя годы, мы стали общаться. Инна подошла ко мне, когда мы с моим маленьким сынишкой были на прогулке, и стала говорить. Просто говорить, видно была потребность, про себя и свою жизнь. Ответила на вопрос, который у каждого, живущего в доме был записан, как не разведанный интерес: "Почему одна? Где муж?". Оказалось, что муж её погиб в автокатастрофе, когда сынишке было 2 месяца. Теперь стало понятным, почему без сына её красивое лицо становилось не улыбчивым. Эта утрата всегда была с ней и в ней. Она тенью ложилась на лицо, придавая ему большее количество лет, чем было на самом деле.
Её исповедь была краткая, но ёмкая. Про её жизнь. Про то, как батон делился на четыре части, чтобы растянуть деньги до зарплаты, про то, что её сын Максим лучший в классе. Что для её жизни, нужно не много, а сыну надо учиться, и что в новом времени она себя не нашла, про взятки, которые берут, а она не хочет пойти на сделку с совестью. "Ведь это мединститут! Кто тогда нас лечить будет?!?!", - с чувством проговорила тогда.
Теперь при встрече она останавливалась и говорила. Изливала ту материнскую радость про Сына, которую не могла никому другому сказать. В этих моментах общения, умещались все важные этапы жизни её Максима. Звучала гордость в голосе. "Всё сам. Умный. Поступил. Учиться. Работает".
А в доме нас окрестили: "Твоя подруга".
Время бежало. А Инна оставалась прежней: задумчивой, не стареющей, живущей успехами сына и его жизнью. Свою жизнь она не строила... Мне иной раз казалось, что мода и красивые вещи были только у Максима, а у Инны вещи как-будто не изнашивались, застыли во времени.
Долгое время наши пути не пресекались. Но лето 2012 года нам позволило встретиться. Я была сражена наповал изменениями в Инне.
Передо мною была ходячая мумия. Дело было не в худобе. Здесь она ни при чём.
Лицо и взгляд повергли меня в шок. Лицо без эмоций. Каменное. Обречённость во взгляде. Горе. Она несла горе. Всё в ней говорило о трагедии. Стало страшно мне. Зная, кто смысл её жизни, я похолодела от ужаса. Новая утрата.
Поравнявшись с ней, почувствовалось, что её телесная оболочка не может жить, удерживая это горе. Её состояние проступало наружу. Глядя на неё, я поняла, что она ходит, потому что надо; дышит, потому что надо. И всё...
Вдруг Инна резко остановилась и как много лет тому назад, стала говорить. Скудные слова её монолога прояснили ситуацию. "Сын уехал в Москву. Женился. Внуку 2 года. Перестал приезжать. Забыл. Всё забыл. Чем я его обидела? За что?". Отговорив, пошла. А в моих ушах застрял её голос, роняющий слезу. Память запечатала её глаза: сухие пустые и мертвые.
Я стояла, понимая, что нет слов, чтобы утешить, нет слов, чтобы подбодрить. Их нет!!! Нет на земле для матери, которая всё отдала для счастья своего сына...
Короткая исповедь, как оказалась, была последней.
Когда с милицией открыли дверь, то из квартиры выпорхнула бабочка. Все в доме с удивлением пересказывали этот факт. А мне подумалось, что это Душа матери надела крылышки и полетела в далёкую Москву, чтобы прильнуть к окошку квартиры её сына. И посмотреть в последний раз посмотреть перед долгим путешествием на любовь всей её жизни, которая так жестко и жестоко отсекла пути к общению, забыв, перешагнув через Мать.