Аннотация: Просыпаюсь и делаю снимок своего красивого лица, привычно и уверенно. В раскрытом окне мир четче и свежее. В безветренном дворе слышны разговоры соседей и игривые крики детей. Встав на подоконник, вижу внизу автомобиль пухлого соседа.
Просыпаюсь и делаю снимок своего красивого лица, привычно и уверенно. Вместо Тани только смятая простыня. Размышляю о том, что слишком много видел смятых постелей в последние дни и выхожу из комнаты, тихо прокравшись по коридору. Снова играет музыка, тихо, даже скромно, какая-то классическая мелодия; все композиции без слов и с применением инструментов, а не компьютера и микшерного пульта, для меня классические, из эпохи пышных курчавых париков и напудренных щек.
Мне нужно срочно почистить зубы и умыться, ополоснуть лицо специальной водой, намазаться кремом. Но я вновь вспоминаю, что нахожусь в гостях и, огорченно вздыхая, отправляюсь на поиски хозяйки квартиры.
Таня сидит на кухонном диванчике, прихлебывает капучино и листает новости знаменитостей в смартфоне. По крайней мере, я бы точно сейчас читал "Звездные сплетни", если бы мог войти в "Свитерр". Она бодра и свежа, словно и не гуляла полночи, и следов сахарной пудры не осталось. Предлагает мне кофе, и я замечаю некоторую скованность и неловкость в ее движениях, значит, как и я, она стесняется нашей встречи и ночных игрищ. Возможно, вспоминает свое вчерашнее поведение, руки в моей ширинке и кое-что еще, обычно виденное только в кино для взрослых. Но мы не виделись пару лет, может быть такое поведение для нее норма. В ее смартфоне открыта электронная книга, тоже какого-то классика.
Мы прихлебываем кофе, смотрим за окно или на стену, себе в чашку, в которой, возможно вскоре по оставшейся гуще будем гадать и пытаться увидеть будущее. Чтобы снять возникшее напряжение, я начинаю смеяться, и смех переходит в хохот, так что даже кружка трясется в руках. Таня смотрит на меня с подозрением, и я резко обрываю гогот, спрашиваю, скучала ли она по мне. При этом игриво тяну бровь вверх, а улыбка у меня ― улыбка обольстителя и разрушителя женских сердец. Она покашливает, чуточку выплюнув кофе на стол. Вытирая капли одноразовыми бумажными полотенцами, она признается, что иногда думала обо мне. Тут я догадываюсь, что она ничего не помнит про вчерашний вечер и гуляние в баре, поэтому спешу ей радостно все рассказать, не забывая о пикантных эротических моментах, и даже показываю на себе ее похотливые поползновения. С каждым моим словом она краснеет и краснеет, становится пунцовой, а я заканчиваю нашу повесть подмигиванием и утешительными словами, что все в порядке, не думай об этом. Внутри себя смеюсь громче и громче. В этот момент получаю сообщение от матери, быстро скрываю его, но потом пишу ответ, что ночевал в гостях у бывшей школьной любви. Не успеваю убрать смартфон в карман, снова звонок. Звонит напоминание, что мне сегодня нужно работать. Я испускаю протяжный стон и кидаю голову на скрещенные на столе руки. Чувствую внезапно появившуюся слабость во всем теле, даже не могу подняться, пройтись до дивана.
На моем затылке появляется рука Тани, она гладит меня, успокаивая, словно собственное дитя. Прошу у нее разрешения воспользоваться смартфоном, а после снова вскрикиваю, узнав, что ее действительно нет в "Свитерр". Пытаюсь войти под своим паролем, но снова ошибка, ошибка, ошибка! Делаю глубокий вдох и регистрируюсь заново, придумываю новый пароль, псевдоним и наконец-то захожу. На глазах появляются слезы, и я улыбаюсь и смеюсь, скорее, публикую все сделанные после сбоя фотографии, но экран в очередной раз звонит ошибкой, чертовой непонятной глупой ошибкой! "Свитерр" не принимает мои фотографии, не принимает ни одну публикацию. Я сдерживаюсь от негодования, удаляюсь из "Свитерр" и регистрирую Таню. Загружаю пару ее фоток для проверки и радостно смотрю первые публикации в ее аккаунте. Отправляю в ее "Свитерр" свои фотографии и рассматриваю мигающую ошибку. "Свитерр" отторгает меня. Я громко ругаюсь, ругаюсь и кричу, заставив Таню отпрянуть от меня, уронив кружку, а потом рыдаю. Я даже начинаю причитать, спрашивать кого-то, почему со мной такое произошло и, главное, за что? Таня усаживается рядом и обнимает меня, стараясь успокоить, но ее нежный шепот не останавливает поток моих жгучих слез, и я бегу, бегу в ванную, где запираюсь и включаю, как видел в кино, воду, чтобы шум перекрыл мой плач. И мне уже больно плакать, начинает саднить горло, горят глаза. Таня стучит и просит выйти, а я говорю, что хочу просто побыть наедине. Я вижу мое заплаканное лицо в зеркале, подмечаю какое-то пятно на виске, на левом ухе, и чертово пятно даже на пиджаке. Над головой у меня кружится, кружится тусклый неоновый ноль.
Я умываюсь и не смотрю в зеркало. Набираю ванну горячей воды, выливаю почти все найденные гели и лосьоны для тела и отправляю в свободное плавание найденную резиновую уточку. Раздевшись, погружаюсь, вздыхая с облегчением и удовольствием. Фотографирую себя в разных ракурсах, с пенкой на носу, ушах, делаю усы, играюсь с уточкой. От скуки делаю коллаж из фотографий за несколько дней, а потом отвечаю Тане на ее очередной обеспокоенный вопрос за дверью, что я принимаю ванну. Потом открываю заметки и пишу, пишу свои размышления, и пытаюсь вспомнить каждого последователя, его псевдоним и фотографию. Записываю запомнившиеся интересные сообщения, хвалебные отзывы. Решаю создать собственный "Свитерр" в смартфоне. Публикую фотографию, где я с пенкой на носу, словно заливчато смеюсь, подписываю фирменной фразой, а потом пишу восторженные комментарии от своих последователей.
Через полчаса или час я заполнил ответы за пару сотен поклонников и тяжело вздыхаю. Вылезаю из ванны и, покрытый остатками пены, выхожу в кухню под удивленным взглядом Тани. Я рыскаю по ящикам, проверяю полки, а потом прошу у Тани водку или коньяк. Находится только вино, и я, выпив половину бутылки, усаживаюсь голым задом на диван, продолжая печатать отзывы. Таня сидит поодаль в кресле и смотрит на меня, ни разу не моргнув. Возможно, она напугана и не может шевелиться, наблюдая за своим пьяным бывшим парнем, сидящим голым и хихикающим над собственными сообщениями, придуманными за последователей, которые исчезли.
Мои глаза слезятся и воспалены, а руки сковывает судорогой, пальцы хрустят при каждом разгибании и сгибании, а потом смартфон визжит, умирает от заканчивающегося заряда аккумулятора, пару раз мигает и выключается. Я хватаю Таню за руку, прошу тебя, заряди мой телефон, а потом трясущимися руками подключаю смартфон к розетке. Я быстро вращаю глазами, мне не сидится на месте, хочу новые реакции последователей. Нужен фломастер, Таня, скорее! И вскоре черные надписи сообщений моих потерянных последователей покрывают стены комнаты. Я перепачканными пальцами поправляю челку и перечитываю отзывы, а потом слышу сирену, сирену полицейской машины, приближающейся к нам где-то вдалеке по проспекту. Я вдруг понимаю, что едут за мной, и быстро-быстро хватаю вещи, едва очнувшийся смартфон и убегаю по-прежнему голым по подъезду и улице.
Солнце особенно сильно припекает мне бока. Прохожие смотрят на меня с недоумением или улыбкой, несколько девчонок вскрикивают и хихикают, а потом начинают видеотрансляцию моего нагого дефиле по дворовым улочкам. Я бегу проулками и снова натыкаюсь на прицелы смартфонов, направленных на меня, и тогда понимаю, что наконец-то меня вновь начали узнавать и вот она настоящая известность. Я подбегаю к парочке: девушка и парень, в летних кедах и шортах, одинаковые растянутые майки накинуты на плечи. Спрашиваю, где им расписаться, а они молчат, только улыбки и смартфоны по-прежнему направлены на меня. Я чувствую, как с меня стекают островки пены, и рассказываю для видеозаписи историю своей популярности в "Свитерр", а потом делюсь впечатлениями первого показа, в котором участвовал. Вениамин Пяткин (!), кричу я, Вениамин Пяткин! На их лицах я отчетливо вижу восхищение и от именитого Кутюрье и от моего участия в его показе. Я почти уверен, что парочка скоро наброситься на меня, как это обычно бывает с последователями при встрече с обожаемым кумиром, поэтому вежливо прощаюсь и убегаю.
В парке мамочки выгуливают деток, качают в колясках, догоняют в песочнице, а я, стараясь выровнять дыхание, бреду медленным шагом, умиленно ухмыляясь и приговаривая какие все красивые, а детишки озорные. Несколько мамаш вскрикивают и пытаются почему-то заслонить своих отпрысков от меня, а потом с воплями и слезами убегают, прижимая на руках ничего не понимающих очаровательных малышей. Я кричу им вслед, что оставаясь у всех на виду, никогда не будешь одиноким, и предлагаю автограф. Несколько мужчин, видимо мужья сбежавших девушек, направляются в мою сторону, и лица их выражают хмурую уверенность для бравого поступка, а кулаки сжимают крепче и крепче. Один из них издалека что-то кричит мне, и я могу различить только "...извращенец... пошел вон!", но я манекенщик, а мир ― мой подиум. Я стучу пятками по тротуарной плитке, убегая все дальше и дальше, и снова слышу переливчатый звон полицейской сирены. Возле фонтана в центре парка я делаю несколько фотографий своего красивого тела, так красочно покрытого пенкой, и спешу показать их каждому встречному, чтобы выслушать мнение. От меня отпрыгивают и отмахиваются, мне грубят и советуют идти прочь, но я люблю своих поклонников, их улыбки и смех помогают мне не сдаваться и продолжать, продолжать бороться за право на "Свитерр".
Присев на лавочку я разглядываю окружающий меня прекрасный мир, чувствую единение с природой, и мне кажется, что экология улучшается и улучшается. Все показывают на меня пальцем, смеются, и я рад оказываемому мне вниманию, тому обожанию, которое я давно заслужил. Я одеваюсь, не забываю свой дорогой пиджак и просматриваю новые фотографии в смартфоне. Парк постепенно пустеет, а я хочу больше и больше последователей. Быстрым шагом выхожу на проспект и запрыгиваю в трамвай, услужливо открывший двери прямо передо мной. В кармане нахожу остатки мелочи, сдачу с оплаты такси, и спокойно мчусь в центр города, где обычно проходят все празднества и гуляния, и откуда всем городским скопом мы приезжаем рассматривать салюты. По широкой аллее, словно по подиуму, спускаюсь к набережной и улыбаюсь каждому прохожему, сую всем под нос свои фотографии и жду, жду реакции, улыбки, восхищения, но на меня смотрят не так, как обычно смотрят фанаты. Смех мне больше не кажется восторженным, а улыбки искренними, но я не оставляю свою борьбу. Требую от одного парня, чтобы просмотрел все мои фотографии, чтобы каждую оценил, вслух поставил "нра". Он кривит рот, смотрит на меня округлившимися глазами, а потом вновь втыкает взгляд в свой смартфон, но я тяну его за край футболки, умоляю и тут падаю на асфальт. Парень толкает меня, бьет рукой в лицо, а потом пинает несколько раз ногами. Я вскрикиваю, чувствую вкус крови во рту, и у меня что-то течет из носа, а на губах вновь привкус крови. Парень называет меня сумасшедшим и, часто оглядываясь, уходит быстрым шагом. Кто-то протягивает мне руку, помогает подняться, незнакомка в тоненьком платье протягивает бумажный платок, несколько голосов предлагают вызвать полицию и "скорую помощь", но я отказываюсь. Скорее фотографируюсь, делаю панорамный обзор вокруг себя, стараясь запечатлеть окружающих меня прекрасных людей. На фотографии у меня разбит нос, а лицо в крови. Тут я с ужасом осматриваю свой пиджак, модный дорогой пиджак, а на нем пятна крови, пыль и несколько потертостей, нитки торчат из локтей. Я громко кричу, кричу раненым человеком, потерявшим последнюю связь с миром моды. Меня пытаются успокоить, решив, что истерика из-за побоев, но мой каприз сменяется на гнев. Я говорю, что думать только о себе, значит быть свободным, но меня не понимают. Я говорю, что оставаясь на виду у всех, никогда не будешь одиноким, а меня переспрашивают, просят повторить. Тогда я расталкиваю всех, наступая на ноги, ударяя в плечи, и отчаянным бегом с раскинутыми в стороны руками скрываюсь за густыми деревьями.
Где-то по-прежнему визжит полицейская сирена, нагоняя меня почти на каждом повороте. Я бегу очень грациозно, несмотря на избиение. От теплого ветра мои волосы волнами рассыпаются по воздуху, а в голове, моей голове рождаются новые безумно интересные идеи, как привлечь больше последователей.
Домой приезжаю через час и сразу залезаю в холодильник. Кидаю в пакет колбасу и сыр, предварительно порезав на тонкие ломтики, и снова выбегаю на улицу, благо родителей не было дома и я смог избежать ненужного слезливого участия в моей жизни. С пакетом наперевес брожу дворами и гаражными кооперативами, пока не нахожу нужных мне людей. Сородичи Марсена. Уличные бродяги и покорители мусорных баков. Их трое, заросшие бородами и с грязными патлами. Показываю прозрачный пакет, предлагаю еду за зрелища, и они только хрипло спрашивают, чем развлечь. Через несколько секунд трое кувыркаются в пыли, сражаясь за сыр и колбасу, как раньше предки сражались с мамонтами, а я все снимаю на камеру смартфона. Делаю множество фотографий и несколько видеозаписей их борьбы за выживание, высказываю свое мнение в горящий глазок камеры. Публикую в заметках смартфона. Мне кажется, что под записями появляются сообщения моих последователей. Тысячи "нра". На крики и шум возни прибегают уличные собаки и кошки. Я подкидываю в человеческий клубок несколько кусочков колбасы и сыра, и животные начинают грызть, кусать, царапать бездомных, сражаясь с ними за пропитание. Мой громкий смех привлекает жителей дома выглянуть в распахнутые окна, и многие улыбаются и делают ставки на победителя. Но находятся и те, кто возмущенно потрясают кулаками, кричат, что такое творится, зачем я это снимаю (?), прекрати-прекрати-прекрати немедленно! Я машу им в манере светской особы, виденной в различных фильмах, и говорю, что потом все опубликую. Сверху в меня кидают помидоры и сырые яйца, но промахиваются, дополняют натюрморт сражающихся кровавыми и желтыми всплесками. Лица бездомных в ссадинах и кровавых пятнах, разбиты носы. Собаки и кошки вгрызаются в ноги бродяг и валяющиеся помидоры, доедают все попадающееся под морды. Один из бездомных лежит под кучей сваленных двоих дерущихся соперников, чавкает колбасой и хлюпает жижей разбившихся яиц, хрустя осколками скорлупы.
Вскоре сражение заканчивается. Один без сознания, двое вместе с кошками и собаками доедают провизию, которую я сыплю на них сверху и фотографирую, фотографирую, снимаю видео. Я вновь слышу вдалеке звон полицейской сирены и убегаю, а соседи незнакомого дома еще бросают мне вдогонку ругань и брань, а кого-то даже тошнит из раскрытого окна на раскалённый тротуар.
Петляю дворами и гаражными кооперативами обратно домой. Несколько раз спотыкаюсь, потому что смотрю в смартфон и публикую видео борьбы бездомных за колбасу и сыр в заметках телефона. Почти всю дорогу я смеюсь, уверенный, что скоро появятся тысячи новых "нра" и отзывы последователей.
Смартфон вновь сигналит напоминанием.
Я охаю и бегу, бегу дворами и улицами, показываю некультурные жесты сигналящим водителям, даже не планирую извиняться перед сталкивающимися со мной прохожими, ругаюсь, ругаюсь громче на смартфон и чертову работу. Вновь прихожу с опозданием, но Прыщавый не верещит почем зря. Стеклянным взглядом он смотрит перед собой, словно не видя меня. Потом я разглядываю на его лице презрение, и презрение это ― по отношению ко мне. Какого он о себе мнения, однако! Думаю, показывать ли, что его презрением задето мое самомнение, но почти сразу мысленно обливаю его нецензурными выражениями, за которые обычно в "Свитерр" блокируют на пару месяцев, и прохожу мимо. Путь мне преграждает вытянутая рука Прыщавого, и мне хочется его ударить, а Прыщавый пищит, что я уволен. Видимо, прочитав негодование и недовольство на моем лице, он лениво просеивает слова между зубами, объясняя, что в прошлый раз я оставил магазин не закрытым. Несколько авантюрных посетителей торгового центра слушая эхо собственных вопросов типа, есть тут кто (?), решили поживиться оставленными без присмотра вещами. Разумеется, видеокамеры зафиксировали их плотоядные рожи, и данные уже переданы куда следует, но шмотки украдены, магазину нанесен материальный ущерб, а владельцу и лично Прыщавому нанесен моральный ущерб. Я кривлю губами снисходительную улыбку, говорю, что все в итоге нормально, виновные будут наказаны, а ущерб возместят по страховке. У меня была уважительная причина быстро свалить из магазина. Подмигиваю, поджимаю губы, жду. Просто ты не ценишь окружающую тебя красоту, говорит Прыщавый, красоту магазина и его посетителей. Тут я прыскаю смехом, а Прыщавый хмурится. Оказывается, что на меня написали жалобу несколько посетительниц. Я сразу понимаю, что кляузничать приходили те коровы и вспоминаю их недоуменные лица за стеклами дверей и направленный на них мой смартфон. Я смотрю на крутящееся трехзначное число над головой Прыщавого, а потом плюю ему в лицо. Все равно не самая лучшая работа и не самая большая оплата. Ухожу нарочито медленным шагом, пока Прыщавый оттирает глаза и губы и кричит на меня, наконец-то, в привычной истеричной манере. Извиняться даже не планирую.
***
Чем бы я ни занимался, куда бы меня ни занесли мои беспокойные ноги и мысли, я частенько возвращаюсь к Ангелу. Меня тянет к ней, хотя я не испытываю любви или даже очень сильной симпатии к этой обычной по всем параметрам девушке. Мой смартфон вновь трусливо пищит, просит накормить, но я игнорирую его, шагаю по улице вдоль разрисованных граффити домов. Несколько минут назад я вышел из трамвая, в котором долго ругался с кондуктором, отказывающимся разрешить мне бесплатно проехать несколько чертовых остановок. И хотя я клялся выйти на следующей остановке, все равно оставался в салоне и нагло смотрел ему в глаза или прятался за спинами добропорядочных пассажиров, оплативших непомерно завышенный тариф извозчика. В напряжении и гневе мне удалось проехать дальше, чем я рассчитывал, но до квартиры Ангела по-прежнему было далеко.
Смартфон безжизненно болтается в кармане пиджака, а мои руки сводит судорогой от желания сфотографировать красивый летний закат, себя на фоне блеска солнца на кронах деревьев и отправить все в "Свитерр", чтобы каждый последователь увидел меня и красоту вокруг. Что может быть важнее этого? Я чувствую, как у меня горит лицо, и ветер, прохладный вечерний ветер остужает мою разгоряченную голову. Иду мимо плохо одетых людей. Мужчины и женщины, переставшие следовать моде, натягивают первые попавшиеся на глаза на уличных рынках джинсы и майки. А смартфоны, посмотрите какие у них дешевые поддельные смартфоны (!), которые они сменяют каждый год, потому что быстро ломаются, роняют на тротуар, на плитку в ванной и громко возмущаются, что купленная ими продукция такая ненадежная. И вновь тратят гроши на дешевый телефон, который вскоре поменяют. От них несет уличной едой, они считают такие забегаловки возле дороги ресторанами и копят, копят баллы, чтобы получить скидку. Я тону в мире безвкусицы и пустоты, а должен был плыть наверх к всемирной славе и популярности. Мне навстречу по тротуару идет команда из троих парней, одетых в спортивные шорты, куря в унисон дешевые вонючие сигареты, а вид у каждого суровый, словно намерены напасть на меня и отобрать все ценное, что можно продать на рынке, пока полиция не увидит. Они проходят мимо, а я думаю, какие же вокруг все неудачники, без цели и желания добиться своей мечты.
Мой приход к Ангелу в гости для нее сюрприз. Ее родители еще купаются в теплом море, а она словно и не выходила все дни из дома, купается в холодных учебниках. Предлагаю ее согреть, даже обнимаю на пару секунд, но она нехотя пускает меня в дом и отскакивает, как от прокаженного. В холодильнике поубавилось пластиковых контейнеров, а из морозилки исчезла пара пачек пельменей. Шампанское так и не появилось, а купить пару бутылок у меня не нашлось денег. Я сижу в кресле, а Ангел напротив меня валяется в кровати и читает, читает учебники, делает пометки в тетради. Через несколько минут молчания и скрипа ручки о бумагу я взрываюсь капризом и прошу выслушать, в конце концов, мы не чужие друг другу! Моя тирада несколько раз прерывается всхлипыванием и ручьем слез, я пытаюсь найти сочувствие и понимание в ее взгляде, на ее лице, может что-то посоветует, как быть, к кому обратиться? Мои вопросы остаются без должных, приличествующих ответов. Ангел даже не понимает сути проблемы. Ее нет в "Свитерр", вспоминаю я, значит все мои слова, попытки достучаться до черствого сердца этой девушки пролетают мимо нее. И тут эта фурия произносит черные слова, спрашивая, зачем вообще нужен "Свитерр". Меня словно бьют кувалдой по голове, и сердце, мое несчастное сердце стучит сильнее и быстрее. Зачем (?), кричу я, зачем?! Кто, по-твоему, расширяет границы дозволенного, обогащает культуру и современную цивилизацию? На кого ровняются модельеры, художники, певцы, режиссеры? У кого исключительный правильный вкус? Убери "Свитерр", удали всех последователей, и ты получишь крах цивилизации, варварство, культурный вандализм. Мое лицо вновь горит, наверняка покраснело от негодования и, главное, от безграмотности Ангела. А на ее лице трещит натянутая улыбка, и блестят зубы, белоснежные зубы, несмотря на тонны выпитого кофе и колы, начиная лет с двенадцати. Потом Ангел смеется, и сквозь смех, уверяет меня, что все сказанное ― ерунда. Нет, только посмотрите, послушайте, какая наглость! Вся моя жизнь это "Свитерр" (!), а она обзывает ее чушью. Я подскакиваю, и кидаюсь на Ангела, обхватываю ее шею своими длинными утонченными пальцами. Давлю, давлю изо всех сил, пытаясь убрать улыбку с ее наглого лица с шершавой кожей. Я немного похрюкиваю, как это обычно со мной бывает при усердном старании что-то сделать, а потом чувствую резкую боль между ног: Ангел ударила меня коленом в пах, и я взвизгнул от страха и неожиданности, возможно слегка обмочился. Изгибаюсь на кровати, а Ангел бьет меня в ребра и сталкивает мое стройное тело на пол, где пару раз добавляет ногами в бок. Она кричит, угрожает вызвать полицию, а из ее глаз текут слезы, размазывая остатки туши тонкими ручейками по щекам: значит, она выходила куда-то сегодня. Наверняка, встречалась с Юлианом. Я пищу от боли, часто-часто дышу, вдох-выдох, и тащу себя на выход, только бы не получить еще удары.
В ее подъезде я облокачиваюсь на подоконник и хныкаю, сжимая ладонью между ног. Я даже несколько раз приседаю, как в детстве советовали, если мяч попадал туда. Желтая лампочка мигает в такт моим кульбитам возле теплового радиатора. Выйдя во двор, я иду в направлении остановки и вдруг понимаю, что у меня не осталось ни одного друга, а путь в модельный бизнес и карьера актера закрыты навсегда.
Несмотря на вечер, я впервые за день встаю с постели. Оставаясь верным спору и своему слову, фотографируюсь, потом еще делаю несколько фотографий в зеркало ванной комнаты. У меня болят бока, ребра, немного ноет между ног. Я намываюсь очень тщательно, мою голову, потом стригу ногти, бреюсь, чищу уши, поливаюсь различными маслами, потом дезодорант, бальзам после бритья, и выхожу в кухню. Мой завтрак состоит из нескольких долек яблока и апельсина, кусочка шоколадки, кофе, овсяной каши. Передо мной не сидит отец, привычно читая газету, и я не вижу его брови над краем страниц.
В заметках смартфона я сообщаю последователям о своих снах, о виденных мною ванильных облаках и солнце в виде разрезанного лимона. Я купался в сливочном море. Я лежал в сахарном песке. Я был один. Как обычно в конце подписываюсь обеими фирменными фразами: "Думать только о себе, значит быть свободным" и "Оставаясь у всех на виду, никогда не будешь одиноким". Отец в гостиной смотрит по телевизору сериал, иногда выдавая свое недовольство или указывая главному герою, куда ему лучше ехать. Мать сидит рядом, читает журнал, изредка посматривает происходящее на экране.
У себя в комнате я одеваюсь, не забывая свой дорогой пиджак, который предварительно начистил, а в карман кладу чистый платок. Проверяю прическу, поправляю непослушный волосок, снова причесываю сбившуюся волну волос. Прыскаю на шею туалетную воду. Снимаю себя в нескольких ракурсах, надуваю губы или делаю брутальный задумчивый взгляд, придавая лицу уверенности и немного загадочности, чтобы каждый хотел узнать, какие мысли в этот момент у меня в голове. Через пару дней, уверен, все догадаются, о чем я думаю сейчас.
В раскрытом окне мир четче и свежее. В безветренном дворе слышны разговоры соседей и игривые крики детей. Встав на подоконник, вижу внизу автомобиль пухлого соседа. В доме напротив несколько окон подсвечены желтыми лампами. Я стою на краю, желая привлечь больше зрителей, последователей. На одном из балконов курит мужчина и, кажется, смотрит на меня ничего не выражающим взглядом, словно и он думает сделать то же самое, что я совершу через пару секунд. А совершаю я вот что: отталкиваюсь и лечу в жаркий летний день. Секунду воздух обжигает мне щеки, а потом я сминаю крышу соседского автомобиля. Мне кажется, что я не чувствую боль. Передо мной темнота, и я слышу словно вдалеке несколько вскриков и всхлипов. Кто-то во все горло орет: "Это же сын Тамары!" Я не слышу вспышек камер, но надеюсь, что меня сфотографируют, а все фотографии опубликуют в "Свитерр".