Я рассматриваю ладони своих рук, "читаю" линии, фигуры, знаки. Вот линия жизни. Начинается она цепью счастья, предвещающей богатство, выдающееся общественное положение. Но что-то не сложилось ... .
- Мама! Мам! - тихо зову я маму, забравшуюся на сеновал, представляющий собой продолжение неказистого сооружения, в котором жила наша семья и которое все почему-то называли вагоном, хотя сооружение это было похоже на один из дровяных сараев, окружавших более прочные и удобные для жилья постройки. Мама не отзывается, но я знаю, что она здесь и продолжаю звать. Поняв, что он меня не отвязаться, мама подаёт голос:
- Что тебе, сынок? - в голосе её слышаться слёзы.
Я знаю почему плачет мама. Вот уже год как от нас ушёл отец и нет надежды, что он когда-нибудь вернётся. Нас у мамы шестеро. Вышла замуж старшая сестра, уехала на Украину, но вскоре вернулась одна. В семье я самый младший. Зимой мне исполнилось только пять. От маминого горя заходится сердце. Я готов заплакать в голос, но, смахнув набежавшие слёзы, с дрожью в голосе говорю:
- Мам, к нам пришёл Лёнька Соколов, а я не знаю, что ему дать - пирожок или яичко?
Лёнька Соколов - мой ровесник. Не родственник нам и не близкий сосед. Но Лёнька почему-то считает приходить к нам вторую Пасху подряд с объявлением о воскрешении Христа и получать за это крашеное яичко. Я к нему на Пасху не ходил и мне совсем не нравится, что он в этот день приходит к нам и стоит у порога как нищий.
С тайной надеждой, что мама даст Лёньке вместо яйца невкусный ржаной пирожок, я пришёл на сеновал и жду маминого ответа.
- Дай ему яичко, - говорит мама.
Дед мой Григорий Иванович Храмов революции не принял. Была она для него непонятной, как непонятны были и перемены в его небольшой приволжской деревушке, когда верховодить в ней стали пришлые люди да своя голытьба.
В гражданскую войну дед отслужил по принудительному набору в Красной Армии. На рожон не лез и вернулся после войны в свою деревню живым и здоровым. Бабушка - в ту пору молодая ещё женщина - имела шестеро детей, а с дедовым приходом родила ещё шестерых. Имея - как когда-то говорили - золотые руки, кормился дед не от сохи , а от своего ремесла. Был он краснодеревщиком. Жизнь менялась к лучшему, люди вокруг строились, и дедовы руки были, как никогда, кстати.
Да вот напасть! Зашевелились в деревне мужики. Что-то не понравилось им в Советской власти и собрались мужики её бить. Кинулись созывать по дворам дошли и до деда.
Никогда не забывал дед того дня, когда в его дом пришли три горлопана, баламутивших деревню. И среди них Ефим Богатов - его сосед бедняк, подвизавшийся в местных органах власти. Говорили долго, от уговоров перешли к угрозам, принудили деда идти бороться против Советской власти.
Никогда не забывал дед и того дня, когда их неведомо куда двигающийся обоз встретил верховой отряд красногвардейцев. Отряд долго не решался приблизиться, но, видимо, имея сведения и , убедившись, что мужики в большинстве своём оружия не имеют, двинулся на обоз ... .
- Дай ему яичко, - говорит мама.
Яиц в доме не так уж и много. Я неохотно возвращаюсь в дом и подаю Лёньке крашенное яичко.
Много лет спустя в один из моих нечастых наездов к ней мама рассказала какую обиду нанёс ей отец Лёнки - хозяйственный вологодский мужичок. Он запретил своему старшему придурковатому сыну Кольке и младшему тихоне Лёньке водится с моим старшим братом и мной - безотцовщиной. Именно поэтому, как никому другому, Лёньке полагалось дать яичко, чтобы не подумали люди, что без отца обеднели мы, что на Пасху и яйца дать не можем.
... Нет не блеснули тогда сабли, не покатились на сырую землю мужицкие головы, не потекла мужицкая кровь. Рассеялся по обозу повстанцев красногвардейский отряд. Где по двое, где по трое, а где и по одному расселись красногвардейцы по мужицким подводам и повели разговоры. И поняли из тех разговоров мужики страшную для них правду: быть им давно уже битыми и лежать мёртвыми - примени отряд против них всё имеющееся у него оружие. Не стали спрашивать бойцы, кто подбил мужиков на бунт, только просили тихо и мирно вернуться домой, не чиня никому зла.
Вернулись тогда мужики в свои деревни, но затаилась в мужицких сердцах тревога - не простит им Советская власть бунта.
Так и вышло. Приехали из волости уполномоченные, стали искать зачинщиков. Пришлых, подбивавших в деревню на бунт, в деревне не оказалось. А своих горлопанов деревня не выдала. Но до самой смерти жалел дед, что не выдал он Советской власти своего соседа Ефима Богатова, затаившегося в своём убогом домишке. Не вышло то добро добром.
Люди простили Ефиму его грех перед Советской властью за бедность его и многодетность. Но Ефим свой грех людям не простил, когда пронеслась по приволжским деревням метла коллективизации, и он самый бедный из беднейших вновь оказался на коне. Не был этот мужичонка горазд в делах, но речист на сходках. За что и был замечен уездным начальством, увидевшим в болтуне свою опору. Гнилая то была опора. Гнилью своей она отравляла жизнь крепким мужикам, прочно стоявшим на земле и своим трудом добывающим хлеб и копейку. Мыслимо ли было в ту пору прокормить двенадцать ртов, но кормил ведь крепкий мужик Григорий Храмов двенадцать человек. Кормил бы и больше, если бы не ефимы богатовы.
Не по-соседски, а представителем Советской власти вошёл в дом деда товарищ Богатов. Не окрестив лба, не снявши шапки, как было принято в деревне, прошествовал он на половину деда. Дед работал над очередным заказом, но это не остановило Ефима. Начал он без предисловий:
- Ерундой занимаешься, Григорий Иванович, а кто на обчество работать будет?
Помутился тогда дедов разум. Схватил он Ефима за грудки и потащил его к двери, чтобы выкинуть из дома. Может быть, всё и обошлось бы - не будь свидетелей. Но были тогда в доме ещё мужики, не решившиеся подойти к деду вместе с Ефимом. Они-то и подтвердили на скором и неправедном суде неправомочные дедовы действия к представителю Советской власти.
Увезли деда в Самару и пробыл он там два года. В тюрьме, по его рассказам, он не был, а был в каком-то учреждении, из которого не было выхода, и где он пилил и колол дрова. А когда вернулся домой, не застал дома шестерых детей - умерли дети от голода. Видимо, с той поры и стало гнуть деда, стали слепнуть от слёз глаза. Но крепок был ещё мужик. Выдал замуж старшую дочь - мою маму.
Хороша бы была та свадьба с завидной невестой и видным женихом - моим отцом. Да вот беда - развалились, чуть отъехав от церкви, свадебные сани, вывалив жениха и невесту в сугроб. Молодые и гости обратили досадный случай в шутку, но старики сказали, что это не к добру.
Начали молодые хорошо. Родные сладили им добротный дом, помогли с коровой и домашней утварью. Ладилась, вроде бы, счастливая жизнь. Родилась дочка красавица. Назвали Валентиной. Отец уходил на заработки на железную дорогу. Получал прилично, в доме водились деньги. Но кому-то такая нормальная и естественная жизнь была бельмом на глазу. Хотя не было уже в деревне Ефима Богатова. Не помнили в деревне - то ли пошёл на повышение, то ли забрали мужика, вспомнив старую историю с бунтом - только агитаторов за счастливую "обчественную" жизнь не убавилось. Приступили и к молодой семье.
Вот тогда моей маме, молодой женщине, не ахти как верующей в Бога и однажды вышедшей с ребёнком на руках за деревню на пригорок и было видение:
- Не спала я, - рассказывала мама, - и чувствую, что я не на пригорке, а на большой горе и спустился ко мне Он.
- Господи, - только и сказала мама, не в силах оторвать взгляд от глаз Его.
Ничего не сказал Господь и только показал рукой на подножие горы. И увидела мама под горой огромное скопище народа, копошащего в земле. Никогда в своей жизни она не видела столько народа.
- Что это, Господи? - спросила мама.
- Колхоз, - ответил Господь. И видение пропало.
Ни жива, ни мертва мама вернулась домой. Что-то после этого повернулось в крестьянской душе, восстало. Не пошли молодые в колхоз. И обрушилась на них кара постоянно голодных и недовольных колхозной жизнью людей. Решено было на сходе дом молодых развалить, а их из деревни выгнать. Дом развалили, когда не было отца. Его приехавшего с заработков и кинувшегося с топором в сельсовет там же и повязали, а затем с местным конвоем увезли в город .Год ждала мама отца, перебиваясь у своих родителей.А дождавшись отца, уговорила его уехать из деревни и уехать навсегда.
Далёкий северный городишко, словно сподобился для приёма разного неугодного люда. Благо этот люд не требовал благоустроенных квартир - да и попробовал бы он их требовать! Вот и селились, где попало. Отец и мама поселились в заброшенном вагоне, снятом с колёс. И тут зажили хорошо. Родились ещё две дочки Александра и Нина. Приехали из деревни дед и бабушка посмотреть как устроились дочь с зятем, а посмотрев, переехали сюда жить, поселившись неподалёку в однокомнатной квартире в бараке. На одном из семейных советов решено было строить большой дом у реки. Места для дома выбирала мама. Был куплен и завезён лес. Но грянула война.
Дед мой для службы в армии не подходил по возрасту. На отца, работающего на железной дороге, наложили бронь.
Хоть и маленький был тот северный городишко, но бомбили его нещадно. А бомбить его, судя по всему, было за что. Имел городишко узловую станцию, паровозное и вагонное депо. А ещё он имел железнодорожный мост*, разбомбив который враг надолго бы прекратил поставки по сухопутью для Карельского и Северного фронтов. Но надёжно был защищён мост, прикрывалась станция и оба депо.
Кто бомбил - немцы ли финны - были неизвестно**. Хотя опознавательные чёрные кресты на плоскостях самолётов*** выдавали их принадлежность к люфтваффе. Их видели те немногие оставшиеся в живых после одной из последних бомбардировок, когда словно в отместку за неудачи на фронтах рой самолётов принялся методично истреблять жилые кварталы, прилегающие к железнодорожной станции.
В этот памятный для жителей города день должен был погибнуть мой отец, кочегаривший у топки паровоза, стоящего на мосту и выпускающего дым и пар, укрывая мост от прицельного бомбометания.
В тот день должна была погибнуть моя мама, едва успевшая выйти из рабочей столовой, когда в неё упала бомба и убила обедавших там людей.
В тот день должны были погибнуть две мои старшие сестры Валя и Оля, находившиеся в школе у станции. Но все остались живы.
Война не тронула нашу семью. В войну в семье появилось пополнение: родился мой старший брат. Родился он слабым и хилым. Да и откуда было взяться здоровью? Не от той ли гнилой картошки, вытаскиваемой мамой с территории военного городка в студёные зимние ночи под страхом нарваться на пулю бдительного часового. Но то ли часовые не были бдительными, то ли было указания не стрелять в голодных женщин - минула лихая и здесь. А то бы не писать мне этих строк, не материализовавшись в плоть и в кровь. Но такая материализация состоялась вскоре после окончания войны. Родился я в отличие от братца крепким и здоровым и, наверное, поэтому был в семье предметом постоянных розыгрышей.
Помнить себя начал рано.
Помню то раннее летное утро, когда мама, взяв меня на руки, выскочив из нашего убогого жилища, возле которого собралась наша семья. Все что-то кричали, а по грузовой площадке, что находилась напротив нашего дома, уходил от нас отец. Из всего, что запомнилось - это слово "копынька". Бабушка - большая мастерица давать всем прозвища - называла так своего зятя за его скопидомство. Уйдя от нас и живя в одиночестве, отец сколотил кругленькую сумму. Умер он, прожив пятьдесят семь лет, оставив всё ухаживающей за ним незадолго перед его смертью женщине.
Память возвращает к траурным дням 1953 года. На грузовой площадке, где обычно собираются дети, чтобы покататься с пологой горки одного из спусков площадки, пусто. Гудки застают меня, взбирающимся на горку. Я смотрю по сторонам и нигде не вижу людей. Мне становится страшно и я бегу домой. Дома застаю плачущую маму: умер Сталин. Культа Сталина в семье не было. Слёзы мамы были скорее данью славянскому обычаю: оплакать умершего. Три года спустя, когда по радио передали сообщения о культе личности Сталина, мать нарушила древний обычай: не поминать плохим словом покойника.
- Паразит, - вылетело из уст матери. Более точного и ёмкого определения личности этого человека я не встречал.
Весна в том памятном году затянулась. Долго не сходил с реки лёд. Местные власти прибегли к помощи взрывников: река нужна была для сплава леса. От взрыва лёд разлетается на все стороны, достигает берега, осыпает стоящих на берегу людей мелкой морозной пылью и какими-то странными кусками льда из множества смёрзшихся сосулек. Взрослые гонят нас от берега, но мы успеваем схватить по кусочку необычного льда. Это леденцы. Леденцы нашего детства.
Вниз по реке, освободившейся ото льда, сплавляют лес. Сплав производится беспорядочно, поэтому на реке возникают заторы из брёвен. Часто заторы, возникшие на середине реки, достигали берега и образовывали лагуны. С конца мая, едва с берегов сходит снег, в реке начинаются купания. Организуют их старшие ребята, а мы - что помладше - присоединяемся к ним. На берегу разжигают костры. Окунувшиеся в ледяную воду, тут же вылетали из неё и бежали к костру - согреться. Вот тогда я и научился плавать. Плавать я научился быстрее, чем понимать насколько были опасны купания в холодной воде реки, дно которой завалено было огромными валунами, оставшимися от древних ледников и углублено воронками от бомб прошедшей войны. В одной из таких воронок утонула моя одноклассница первоклашка Валя Савина. Несколько лет спустя ребята постарше решили "исследовать" воронку-убийцу, используя для этого противогаз и скрученный для этого шланг из нескольких гофрированных трубок. Но "исследования" закончились, едва начавшись. Взявшийся опуститься на дно воронки уличный заводила и хулиган Лёнька Штыров, спрыгнув в воду с плота, тут же выскочил из воды, сорвал с себя маску и заорал благим матом. Никто ни тогда, ни после не понял, что случилось. Но охотников спуститься на дно воронки больше не нашлось.
Река порожистая, шумливая надолго останется в моей памяти. Ребёнком, незадолго до школы, я с сестрой побывал у её устья, а за год до окончания школы с геологической экспедицией очутился у её истоков. Редкая удача - побывать у истоков реки**** своего детства, причём проехав большое расстояние вдоль её берегов. Мне это удалось. Как потом удавалось многое. Было в этом что-то от течения родной реки. Несла она по жизни ни быстро, ни круто, иногда кружа на месте, но никогда не норовя утопить или выбросить на берег... .
1970-1991 г.г.
* Тот самый мост в нынешнее время.
** 5 июля 1942 года 17 бомбардировщиков Ju-88 и 1 Do-215 ( возможно это был Do-17Z или Ме-110 ) в сопровождении 5 Ме-109 попытались бомбить мост в районе станции Кемь. На перехват вылетело 4 "Харрикейна" из 760-го полка, ведомых капитаном П. В. Воробьёвым, а также 4 "Харрикейна" из 195-го ИАП. Советские лётчики сходу сбили 3 бомбардировщика, прежде чем их связали боем немецкие истребители.
Всего советским истребителям удалось одержать 8 побед. Капитан П. В. Воробьёв сбил Do-215, Ju-88 и Ме-109. Ещё один Ju-88 сбил старший лейтенант А. И. Николаенков, а 4 других самолёта пали жертвой 195-го полка. Потери советской стороны составили 3 самолёта.
В апреле 1943 года на счету старшего лейтенанта А. И. Николаенкова было 229 боевых вылетов, 8 личных и 23 групповых побед, одержанных в 28 воздушных боях ( все на "Харрикейне" ).
7 июля 1943 года капитан А. И. Николаенков был тяжело ранен в очередном воздушном бою, смог привести самолёт на свой аэродром, но скончался от полученных ран в госпитале.
*** Фашистский бомбардировщик J-88 в северном небе над Кемью.
Один из таких самолётов гонялся за нашим соседом, пока не накрыл его у помойки. Неизвестно как представлял в своих рассказах это событие сам пострадавший. Но рассказ в повествовании соседей пострадавшего оброс многими деталями и подробностями, которые, возможно, и не имели место, но без них и не было бы в рассказе никакого интереса. Народная молва сохранила имя и фамилию героя, попавшего под раздачу германской авиации - Алексей Емелин. При очередном объявлении "воздушной тревоги" Алексей, будучи от природы наблюдательным и сметливым человеком, рассчитал, что бомбить немцы будут мост и железнодорожную станцию, но никак бараки рабочего посёлка у реки. И поэтому после тревожного воя сирен только лишь перевернулся с боку на бок, отдыхая после ночной смены. Но что-то не сложилось в расчётах Алексея. После надвигающегося надрывного гула самолётов упали первые бомбы. И упали они в центре посёлка. Поняв, что его расчёты не оправдались, Алексей выскочил из барака и побежал по пустынной улице. Похоже, что и пилот, увидевший Алексея, видно, тоже не бесхитростный ас Геринга за короткие секунды успел проследить направление и цель, к которой стремился долговязый русский мужичок - бугор и неприкрытая дверь. Это тут, в так называемых 'щелях', как тараканы, прячутся русские. То-то задаст им сейчас Пауль, нажав гашетку бомбодержателя в нужное время и в нужной точке... .Бомба упала точно в цель, разметав в разные стороны помойку, принятую фашистом за бомбоубежище. Сбитый воздушный волной, оглушённый взрывом, весь в помоях Алексей после бомбардировки еле добрался до реки, чтобы отмыться. Благо, воды в реке в то время было много и была она необыкновенно чистой... .
*** Фашистский самолёт Me-109 в северном небе над Кемью.
Незаконченная повесть
