Как мне надоел мой сосед по трущобам, я не могу передать - это же какой-то фиолетовый кошмар, как говорили в моем детстве в нашей коммунальной квартире. Он, получив пособие и оказавшись не у дел, не умея при этом играть в карты или домино, стал сочинять стихи, или, как он выражался сам, составлять стихотворения. Начиная со второго стихотворения, он начал величать себя поэтом. Но не это самое страшное: ну, величает-шмеличает, я вас умоляю. Но он бегает ко мне по семь раз на дню - то рифму ему придумать, то спросить, что такое ловелас: цветок такой или литературное направление. Его далеко не всегда удовлетворяли мои ответы, посудите сами - он приходит и спрашивает, какая рифма к слову "давно", а мой ответ, замешанный на моем сомнительном острословии и беззастенчивости, его не то что не удовлетворил, а просто поверг в ужас: "Это мерзкое слово я и без вас знаю, а с вашей стороны в высшей степени неучтиво произносить его..." Но самым невыносимым было, когда он своим тягучим голосом, картаво и шепеляво читал свои стихи.
А вы бы смогли выдержать, когда прямо с порога начинают вместо шалома гнусить?
Письмо Люсе в Черновцы
Во дни болезненной разлуки,
Когда живу я вдалеке,
Как я завидую той суке,
Что ты ведешь на поводке.
Увидел в зеркале я проседь,
Боль ощутил в суставах ног.
Как одинока моя осень,
Как без тебя я одинок!
Не все потеряно однако,
Порви все связи с той страной
И приезжай ко мне с собакой,
И стань, мой друг, моей женой.
"Хватит, - взмолился я, - дайте мне переварить этот шедевр". Но автор не унимался и выклянчил у меня внимание еще на два вирша.
Чтобы я не передумал, он затараторил скороговоркой:
Как вишни наполнены соком
(В природе таких не ищи),
На лбу его, мудро-высоком,
Вскочили вулканы-прыщи.
"Прекратите немедленно, - завопил я, - видите, что я пью кофе. Меня уже тошнить начинает от ваших экзерсисов. Хотите кофе?"
"Я вас прошу дослушать. Дальше хорошо будет".
В общем, натерпелся я с ним. Потом он стал ходить на какое-то литобъединение под руководством какого-то известного поэта, стишата которого сосед стал тоже мне читать:
Глядеть привык не в сторону, а прямо,
Чтоб все детали были мне видны.
В души печальной выгребную яму
Гляжу, как в кладезь вящей глубины.
Храню в себе, как ценность и святыню,
К поэзии неистовую страсть,
И главное, к чему стремлюсь я ныне,
Чтоб в эту глубь внезапно не упасть.
И "эго" зрю расплывчато-лилово,
Написанное краской на стене,
И непечатное, родное слово,
Что по ночам приходит в грезах мне.
"Да, в хорошие руки вы попали, - сказал я, - такой наставник сделает из вас настоящего поэта". "Вот видите, а вы говорили..." - гордо сказал сосед.
А через несколько недель (не думайте, что он меня избавил от стихов на это время) сосед сказал: "Сегодня шеф назвал меня настоящим поэтом и обещал включить меня в альманах под своей редакцией. Вот это успех!" "Вы получите гонорар?" "Пока нет. Мне даже придется что-то, и весьма немало заплатить, но зато имя прогремит на всю страну. Я даже в Черновцы пошлю пачечку экземплярчиков".
Действительно, сборник вышел, и две странички заняли стихи моего соседа. Вот одно из них:
Дело, хаверы, отнюдь не в астральности
Или в гордыне, великим под стать.
Поэты еврейской национальности
Ужас как любят по-русски писать.
Так уж судьбою решительно велено,
Скоро простят нам мильоны грехов.
Скоро не будет ни жида, ни эллина:
Будут лишь толстые кипы стихов.
"Я ничего не понимаю", - признался я. Но у соседа появились, новые, бойцовские нотки в голосе, как у внезапно возмужавшего кочета. "Вы консерватор, рутинер и ретроград", - выпалил он. "Как, сразу во всех трех ипостасях?" Собеседник не понял: "Почему в трех? Во всех сразу... И вообще - вы недостаточно индифферентны и маргинальны для меня". Я понял, что лексикон моего соседа сильно расширяется, только семантика несколько отстает от фонетики. Я не стал с ним спорить. Человек счастлив: он наконец-то попал в большую израильскую русскоязычную литературу.
А недавно по "русскоязычному" радио передали стихи моего соседа - на этой радиостанции умеют составлять хорошие подборки стихов
Полуночная чашка кефира -
Улеглась в моей печени боль.
И моя полунощная лира
Мне шепнула: "Твори, друг, изволь".
О, поэты, вы ночью творите...
Стих рожден и взлетает в зенит,
Я б, конечно, творил на иврите,
Только мне не дается иврит.
Словом, теперь я сосед известного поэта, стихи которого и печатают, и по радио передают.