Нити... темнее самой Тьмы, едва видимые, с оттенком горечи и блеском тончайших кристаллов шерла... Колкими ледяными прикосновениями они спутались в тонкую паутину, разрослись, цепкими паучьими лапками оплели меня, словно обняли... мгновенными чёрными вспышками, длинными иглами пронзили всё моё тело. В этих лучах, во множестве костлявых когтистых лап я таял, плавился и замерзал одновременно, врастая в лёд, и ураганный зимний ветер рвался сквозь меня...
Словно шипы того мучительного жуткого трона проросли и пустили корни в моём теле - их поливают лишь мёртвой водой. Сквозь её толщу все прежние ростки - Мари, дом, Лаххи, Камиль, лаборатория, Эликсир - увяли, высохли в один миг и осыпались прахом. Вселенской свечой, багряным солнцем всплыл на миг из мрака туч Лахатар, но тут же скрылся в тени чёрных крыльев: его Врата отныне и всегда закрыты для меня. Лишь мелкие искры памяти о нём спрятались, схоронившись в моих венах.
Тьма. Но и в темноте очертания становятся яснее, словно обрастают плотью, меняя цвет от чёрного к густо-вишнёвому, бордовому и алому как кровь.
Кровь, кровь - отзывается эхо. Жаждет, алчет, мечется внутри тела как в недрах бездонного колодца.
Нити сплетаются в клубок, сгусток, пульсирующий алой звездою со множеством тонких ветвящихся лучей-щупалец... они дышат гремучею смесью жизни и смерти, вдыхая новое бытие в не успевшее остыть сердце... вновь леденят и обжигают, режут плоть лезвиями, высасывая сок по капле, пожирают изнутри, въедаясь намертво зубастыми присосками... Щекочут, колют шипами стеблей, и сухие алчущие бутоны распускаются кровавыми розами нестерпимой жажды...
Долгожданным ливнем после изнуряющей продолжительной засухи обрушивается поток, он окрашен в совершенный цвет жизни, а вкус божественен, будто забытый, но великий и древний бог на мгновение принял его обличье, чтобы по прихоти своей напоить меня, утолить невыносимый голод, нараставший с каждым мгновением.
Теперь этот бог - во мне. Он - я - вне жизни и смерти, миров и стихий, в новой, открывшейся мне упоительной реальности, и ласковая Тьма баюкает меня на бескрайних волнах кровавого моря...
...пока чьи-то сильные руки не подхватили меня, вынося на берег. Или, быть может, в небеса. Я не видел лица. Не слышал голоса. Не знал имени. Только руки. Красивые мужские руки с тонкими пальцами. Одна обхватила моё тело, и застывшая капля крови сверкнула на пальце рубином. Я хотел лишь коснуться - ладонью, губами, а больше всего - сердцем. Всем собою. Но тело не слушалось меня.
Клятва. Или обещание. Как вспышка. Никогда не вспомнить тех невысказанных слов. Думаю, я исполнил её и несу до сих пор - как знамя, как Орифламму. Как искры в своей крови.
Снова Тьма.
Ангел. Ангел смерти - лучистые глаза цвета сапфира или василька, бледное лицо. Проводит белой рукой по моей щеке. Кожа как шёлк.
- Эрнан, очнись! - голос будто знакомый, с дальнего берега кровавого моря.
- Ангел, я умер?
- Нет. Ты не мёртв, но больше никогда не станешь прежним. Я обратила тебя.
- Ты...
У этого лица когда-то было имя, я силился его вспомнить, тщетно продираясь назад за прозрачную стену, что выросла до небес.
- Да. Эрнан, ты не узнаёшь меня? - близко шепчут губы, склонившись надо мной, чёрные волосы касаются лица. Она. Ангел смерти.
- Я должна сказать тебе... ты вампир.
Вампир...
Вспышка. Багровое светило, алая роза-звезда в моей груди шевельнулась, расправила лепестки-щупальца, раскрыла венчик для глотка, предвкушая новый спасительный поток.
- Да. Прости. Я только так смогла спасти тебя от смерти и от грядущей казни. В городе говорят - ты умер в тюрьме. Но теперь тебе придётся пить кровь.
- Кровь! - алая вспышка. Проснувшееся во мне создание вибрирует, с каждым ударом пульсации срастаясь со мной, со всем моим существом. Голод, безумный голод охватывает меня, он пустил корни, и сквозь всё моё тело пророс его цветок - неистовая роза в груди... голод сводит челюсти, вонзает острые клыки, жаждет. - Кровь!
- Но если тебе сложно или страшно сразу принять это, - снова тихий голос и далёкие синие глаза из ниоткуда, - вспомни: быть может, ты кого-то ненавидишь или считаешь врагом...
Ненавижу... лицо, мутные глаза сквозь прорези колпака, мясистые руки, в которых столько боли! Я знаю, где он! Ненавижу!
Я выбрался из укрытия, оставив синеглазого ангела, и заковылял по улице, переставляя ноги - они ещё плохо слушались меня. Кости срослись, оставив рваные рубцы, и с каждым шагом просыпалась боль, она подхлёстывала и призывала к мести. Голод стал невыносим.
Разбив окно кулаком, я пролез в дом. Я - тварь, которую не принял ни рай, ни ад, ни даже Лахатар, нечистая сила, оставшаяся, чтобы отомстить. Крови! - взывала каждая частичка моего тела. Крови!
Люди. Живые сосуды с вожделенной жидкостью. Его семья. Не важно. Я опустошил их до капли. Он. Он! Прощайся с жизнью, палач! Я страстно желал убивать его медленно, чтобы он испытал всю ту боль, которую причинил мне, я проклинал и смеялся, упиваясь сменой ролей! Он кричал. Он узнал меня! Мысль поразила меня молнией: пока я буду мучить его, он истечёт драгоценной кровью! Неутолимый голод победил, и смерть его была быстрой.
Кажется, несколько мгновений я видел осколки его жизни, обломки памяти: кричащие от боли рты, бормочущие небывалые признания, возводящие на себя сотни грехов, о существовании которых они даже и не подозревали. Безумные глаза, серые осунувшиеся лица... тела, обожжённые расплавленным свинцом, корчащиеся, пронзённые шипами, изуродованные, вывороченные кости, искалеченные руки и ноги. Я мстил за всех, кто терпел от него эту боль, я высасывал последние капли, но мне хотелось ещё. Я стремился к недостижимой вершине - высшей точке кровавого опьянения и экстаза. Почувствовав, что крови палача больше нет, я как взбесившийся зверь начал раздирать его бесчувственное тело, тщетно пытаясь найти хотя бы несколько капель. Я нашёл их, но кровь мертвеца была густа и холодна, отдавая горечью, как предзимняя вода в замёрзших лужах.
Сожалел я недолго. Ликуя и упиваясь свершившейся местью, я выбежал на улицу и увидел двух бродяг. Голод вновь взорвался во мне красным фейерверком. Вскоре и они пали жертвами, а тела я бросил в придорожной канаве.
Ночь прошла быстро. Когда начало рассветать, я почувствовал смертельную усталость и непреодолимое желание спрятаться от грядущего дня там, куда не сможет проникнуть свет. Скрывшись в подвале заброшенного или сгоревшего дома, - я не успел разобрать - я забылся глубоким сном. Так прошла моя первая охота и первая ночь моей вампирской жизни.
Я проснулся, когда уже совсем стемнело. Только открыл глаза, как меня скрутило от голода. Кровожадное существо, поселившееся во мне, вновь требовало пищи, и с каждым мгновением всё сильнее.
"Быть может, ты кого-то ненавидишь..." - всплыли в памяти тихие вкрадчивые слова ангела.
- Ненавижу! - крик или отзыв на этот новый пароль, знаменующий начало ночи.
Ненавижу! Инквизиторы. Трое. Сухие постные лица в мелких морщинках, крысиная физиономия Бонифация, гнусавый голос:
"Обвиняемый Эрнест де Лилль..."
Обвиняемый. Подозреваемый. Виновный. Осуждённый. Приговорённый. К чёртям! Эрнест де Лилль умер в тюрьме под пытками, но вы, "отцы Святейшей Инквизиции" заплатите кровью и жизнью за эту смерть! Не удивлюсь, если при виде криков, мучений и признаний всех обвиняемых, осуждённых и приговорённых вы получали воистину дьявольское наслаждение - такое, как получаю я, упиваясь кровью.
Я помчался в сторону монастыря - от вчерашних рубцов и ран на теле не осталось и следа. Нашёл быстро. Но как только впился клыками в шею первого из них, бескрайнее кровавое море захлестнуло меня. Его волны лились мне в горло, но мне всё было мало... кажется, временами я различал лица, полные страха, ужаса, но мне не было дела до их чувств - все они были лишь бурдюками или сосудами, наполненными вожделенным напитком.
Моё зрение изменилось. Я перестал видеть улицы ночного города, хотя ещё по дороге к монастырю различал в полной темноте всё до мельчайших подробностей как никогда раньше, но теперь воздух и весь мир окрасились в бордовый, а потом - в вишнёвый и алый цвет. Я смутно, или, быть может, интуитивно различал очертания улиц, домов, деревьев и различных предметов в кровавом тумане. И этот красноватый мир оплела сеть багряных как закат звёзд и созвездий и соединяющих их алых лучей... они пульсировали, звали, манили, и я знал, что это - сердца и души, люди, наполненные вожделенным эликсиром, лишь на несколько мгновений утоляющим мой вечный голод. Вначале он преследовал меня, потом поселился внутри, в глубине и не торопился отпускать, стал моей сутью, сросся со мной, со всем моим существом. Я находил очередную багряную звезду с тонкими вибрирующими ответвлениями по очертаниям человеческой фигуры, вонзал клыки в тёплую плоть и пил... пока не отбрасывал прочь обескровленное тело. Каждый раз наслаждение всё сильнее захватывало меня, и я был нестерпимо близок к высшей точке экстаза и упоения и неудержимо стремился к ней...
Я не замечал времени, но, думаю, так прошла не одна ночь с перерывами на дневной сон. Я не смог вспомнить, где прятался от солнечного света, лишь смутные очертания подвалов, запах сырости и влажной оттаявшей земли. Но однажды, наверное, близко к утру, кинувшись к очередному маяку, манящему меня в багряном мареве, я почувствовал что-то яркое и горячее прямо у моего лица. Огонь. От неожиданности я сделал шаг назад. Сильная дрожь пронзила моё тело, и красный туман рассеялся. Передо мной был монах, хотя я находился далеко от монастыря, и моя жертва угрожала мне горящим факелом. Я отпрянул: за время моего кровавого пиршества я успел полностью отвыкнуть от прежних очертаний окружающего мира. Теперь я могу только гадать, какая сила толкнула этого монаха схватить факел и начать размахивать им перед моим лицом, но без этого я вряд ли очнулся бы от своей одержимости кровью, не подозревая вовсе, до чего может довести подобное состояние.
До самого утра я бродил по улицам, привыкая заново к очертаниям родного города. Рассвет застал меня неподалёку от кладбища, и я пробрался в старый склеп. Кажется, он принадлежал известному когда-то в городе семейству д"Эвре, с которым мы состояли в дальнем родстве, но это я вспомнил потом. Я толкнул каменную плиту надгробия, и она легко подалась. Только тогда я осознал, насколько стал сильнее по сравнению с тем, каким был в человеческой жизни. "Переживший собственную смерть, я более мёртв, чем жив, а потому выхожу ночью, а днём буду спать в гробу", - думал я, вытаскивая скелет с истлевшими остатками плоти, волос и одежды. Тускло блеснули несколько золотых пуговиц. Неплохая находка для грабителя, но мне ни к чему людские ценности: я познал цену истинного бессмертия, текущего по венам. Я вытащил скелет и отбросил в угол, погладив по лысому черепу: будь ты вампиром, дружище, мы стали бы неплохой компанией. Он смотрел на меня чернотою глазниц и, казалось, усмехался. Я залез в гроб, задвинул крышку и проспал до темноты.
На следующую ночь, насытившись вдоволь, я блуждал, словно пробудившись от дикого кровожадного сна, нагой, каким родился для вампирской жизни, не чувствуя холода, но вновь обретая речь, слова и мысли и вдруг заметил их.
Они стояли на пустынной улице и будто говорили, не произнося при этом ни слова. Лица были бледны, а от тел не исходило никакого запаха, или это ничтожное мимолётное дуновение заглушал ни с чем не сравнимый пульс или ток холодной и тёмной крови, прекрасной, как лепестки ночных цветов, или манящий поцелуй, или... нечто невообразимое и столь желанное, что я не мог подобрать имени. Какая-то горчинка, капелька яда, алая и близкая, родная, игравшая отсветами в глубине их зрачков. Где я мог видеть эти синие глаза..?
Помню! Ангел... я свершил месть, и он пришёл за мной, приняв двойное обличье - юноши и девушки. Но мне милее она, и прежде чем уйти, она станет моей!
Кивнув друг другу, они разошлись в разные стороны очень лёгкой, нелюдской походкой, будто с каждым шагом могли подняться ввысь. Кажется, удаляясь, он так и сделал, или я потерял его из виду.
Она направилась в мою сторону, слегка приподнимая подол длинного расшитого платья. Я спрятался в переулке за углом и наблюдал за нею, но, когда она поравнялась со мной, вышел, протянул руку и сильно прижал к себе.
- Красивая. Как ангел. Ты будешь моей.
- Эрни! - вскрикнула она.
В этот миг я словно обрёл своё имя заново.
- Я. Эрнан. Идём со мной! - перебросил её через плечо как добычу или трофей и с ещё большей силой ощутил этот новый пульс, и чем быстрее становился он, тем вожделенней. - Я хочу твоей крови!
Я поставил её на ноги, обнял и слегка коснулся губами её шеи - холоднее, чем у людей - вгрызся клыками и глоток за глотком начал пить прекрасный нектар, такой сладостный и немного знакомый - там, за волнами кровавого моря, за вселенской тенью багряного мира...
- Эрни! Прекрати! Хватит! - её рука тихонько, почти нежно, но настойчиво похлопала меня по щеке. Я еле оторвался от неё.
- А?
- Разве ты не помнишь меня?
- Ты похожа на ангела смерти. Он приходил ко мне.
- Я Мари.
- Мари? - имя знакомое и - да, это лицо... я потерял её, там, очень давно, - Да. Помню. Она умерла в тюрьме. Кажется, потом она приходила. Когда я тоже умер.
Полная луна на миг выползла из-за туч, осветив её лицо - оно было мраморным. Жемчужным. Перламутровым. Мой синеглазый ангел...
- Нет, Эрни, ты не умер. Это я, я приходила, чтобы сделать тебя таким.
- Ты? Или ангел? Он похож на тебя...
- Я. Надеюсь, ты не жалеешь?
- О чём? О, нет! Это так вкусно!
Я снова взвалил её на плечо и зашагал по улице. Она не сопротивлялась и не пыталась бежать, лишь когда мы поравнялись с кладбищем, спросила:
- Куда ты меня несёшь?
- К себе. В склеп. Там живу.
В склепе я положил её на пол, сорвал с неё одежду и набросился с голодной страстью зверя: теперь ты снова моя! Моя добыча, моя жена!
"А ведь она была моей женой", - подумал я потом, когда мы лежали вместе на полу, не чувствуя холода. Я обхватил её руками, а она вдруг приподнялась и поцеловала меня.
А я... забыл, что можно целовать. И когда Мари коснулась губами моих губ - всё, что было до и накануне моего обращения, лавиной обрушилось на меня... узнав ангела смерти, я заплакал.
- Мари, это всё правда было? Вся та жизнь, алхимия, наш сын, ушедший в Лахатар, потом тюрьма, инквизиция и...
Кажется, при встрече она уже пыталась объяснить, но я не понял её слов.
- Да. А потом я обратила тебя. Сделала вампиром.
- Ты? Я думал - я умер, но меня не принял ни рай, ни ад, ни Лахатар. Ангел смерти оставил меня, чтобы отомстить, а теперь вернулся забрать в страну мёртвых. - Я вглядывался в её лицо. - Так это была ты? А как ты такой стала? Я думал - ты умерла в тюрьме.
- Орландо обратил меня.
- Орландо... - повторил я, силясь вытащить из памяти образ, лицо с этим именем... синие глаза, длинные чёрные волосы, скрещенные шпаги, - твой брат?
- Теперь он мой учитель: он обратил меня, и я должна подчиняться ему. Прости, он не разрешил мне видеться с тобой, но я очень просила хотя бы на одну ночь... Я отдала тебе кровь совсем близко к утру, и Орландо звал меня домой. Велел оставить тебя там, в галерее. Я послушалась и только потом поняла, что днём галерея освещена солнцем. Солнце губительно для нас.
- То-то я днём прячусь! Сплю.
- Я боялась, что ты этого не поймёшь. Ты сам ушёл оттуда?
- Не помню. Помню смерть... ангела... то есть тебя. Багровую звезду. Холод. И руки.
- Какие руки? Чьи?
- Не помню.
Она поднялась и начала одеваться. Покачала головой, заметив, что в нескольких местах платье порвано, безуспешно пыталась стряхнуть с него пыль, грязь и комья земли. Шагнула к выходу. Я схватил её за руку:
- Стой! Ты куда?
- К Орландо. Он зовёт меня.
- Не пущу! Ты моя!
Обхватил её. Она не сопротивлялась. Только теперь заметила в углу скелет:
- Что это?
- Хозяин. Мы его гости.
- Ты спишь в этом гробу?
- Да. - Близилось утро, и меня начинало клонить в сон. - И ты будешь. Со мной. Ты - моя! Поняла?
Она легла рядом. Вдвоём было тесновато, и, кажется, спать ей ещё не хотелось. На улице рассветало.
- Спи, - сказал я и обнял её.
Проснулся я раньше, и вместе со мной вновь пробудился мой бешеный голод. Мари ещё спала, когда я впился клыками в её горло: вампирская кровь во сто крат вкуснее людской.
- Эрни, подожди, не терзай меня! - прошептала она, просыпаясь. Я с трудом оторвался. - Я тоже голодна! Вместе на охоту пойдём.
Мы вышли на дорогу. Я кинулся на первого встречного и выпил всю его кровь на одном дыхании, высасывая до последней капли, а тело бросил в канаву. Так же я поступил и со вторым, и с третьим...
- Эрни! Хватит! - голос сквозь кровавую пелену. Лёгкая рука коснулась плеча. Я схватил, прокусил эту руку на сгибе локтя и снова ощутил невообразимо прекрасный вкус вампирской крови... пока руку не попытались отдёрнуть.
- Перестань! - крик прямо в ухо, - Эрни! Стой! Хватит!
- А? Чего?
Красный туман медленно рассеивается. Она. Мари.
- Ты давно сыт! Я наблюдаю за тобой! Почему ты не можешь остановиться? Ты убил уже четверых! Ты совсем дикий какой-то!
- Я?
- Да. Нам нельзя так: тебя могут выследить и убить.
- Кто? Люди? Да я сильнее любого из них!
- А если их больше? Монахи и служители церкви знают о существовании таких, как мы.
- Служители церкви? Я отправил на тот свет инквизиторов, что допрашивали меня! Разве нас можно убить? Кажется, кто-то из моих жертв пытался ткнуть меня кинжалом. Вначале было больно, но кровь заглушила всё. Я забыл, и рана заросла.
- Нет, не кинжалом или шпагой, но солнечный свет и огонь губительны для нас. Тела вампиров воспламеняются быстрее и сильнее, чем человеческие.
Я вспомнил монаха с факелом.
- Со времени обращения ты положил столько народу, - продолжала Мари, - что нам приходится заметать следы за тобой. Ты бросаешь трупы прямо на дороге или в канаве!
- А ты? - удивился я. - Разве нет?
- Смотри!
Некоторое время она выжидала за углом. Потом, завидев одинокого горожанина, подошла, заговорила с ним, увлекла в тень и там наклонила его голову, словно обнимая... Я считал глотки. Семь. Они отозвались во мне отдалёнными ударами колокола. Сжав кулаки, я еле сдерживался, чтобы не присоединиться к ней, пока не почувствовал на ладонях струйки крови: раньше я и не замечал, что ногти мои немного выросли и заострились, став похожи на когти.
К моему удивлению, когда Мари направилась ко мне, человек даже не упал, а, лишь слегка пошатнувшись в первый миг, медленно зашагал по улице.
- Ты не насытилась. Семь глотков - это очень мало.
- Он не единственный. Будет и второй, и третий...
- Скучно.
- Ты понял? Иначе ты навлечёшь беду и на себя, и на меня, и... на Орландо.
- Он мне не нужен. А ты решила меня учить?
- Я должна тебя учить, потому что обратила тебя. - Мари оглядела меня. - Ты так и ходишь без одежды?
- А зачем? - удивился я. - Мне не холодно. В чём обратили, в том и хожу. Я ведь не живу среди людей.
- Но появляешься в городе. Тебе не кажется, что люди должны принимать нас за себе подобных?
- Чего?? Какая разница, что обо мне думает еда? - я встретив её умоляющий взгляд и решил согласиться. Для разнообразия. - Ну, если ты так хочешь...
Скрылся в тёмном переулке, но вскоре вернулся. Мари, увидев меня, тихо вскрикнула. Будь она человеком, наверное, упала бы в обморок:
- Что это? Какого проходимца ты раздел?
- Первого встречного, - хохотнул я, осматривая свой "наряд", который оказался мне слишком велик: грязная рубаха местами порвана, на коленях штанов дыры, куртки нет вовсе, а башмаки болтаются на ногах, при каждом шаге норовя свалиться. - Тебе не кажется, что в эту пору в городе проще найти бродягу, чем дворянина?
- Ты неисправим... - вздохнула она и, шёпотом, думая, что я не услышу, произнесла: "И почему вы с Орландо такие разные?"
- К чёрту Орландо! Ты моя! - Я вспомнил вчерашнюю ночь в склепе. - Скажи, а если ты родишь, наш ребёнок тоже будет вампиром? Будет пить вместо молока кровь?
Вместо ответа Мари вдруг закрыла лицо руками. Заплакала. Слёзы были чуть красными, словно смешались с кровью.
- Я больше никогда не смогу родить ребёнка... - всхлипывала она.
- Почему? Ведь ты была моей. Вчера.
- Была... - она отняла руки от лица, мокрого, в красноватых потёках. - А зачать не смогу. И ты не сможешь породить детей, потому что у вампиров детей не бывает. Наверное, потому что мы пережили собственную смерть. А я... - она говорила, захлёбываясь, глядя в стену прямо перед собой, - я так хотела сына... да, сына, наследника, не огненного, как Луи...
- От Орландо?! - я притянул её за плечи. Ткань платья затрещала. Мгновение я смотрел в глаза Мари, но потом оттолкнул её. - Иди к нему! Иди! Проваливай!
Она отступила на шаг. Глаза её сверкнули, и впервые вместо того, чтобы, по своему обыкновению, опустить голову и медленно пойти прочь, как было в человеческой жизни, Мари заговорила тихо и взволнованно:
- Да, я хотела детей, а Луи погиб, прожив всего два года...
- Лаххи ушёл.
- Я не верю... с тех пор я больше ничего не знаю о нём. Ты не хочешь признавать или огорчать меня, но... он сгорел в огне.
- Совсем спятила? Ты видела, что он шагнул в огонь и исчез - и это ты называешь - сгорел?
- Это всё ты, ты во всём виноват! - шёпот перешёл на крик, - ты хотел взять его с собой к цыганам! Потом твоя сестра приехала к нам и пропала! Из-за тебя мы попали в тюрьму! Нет, не подходи, не прикасайся ко мне! Из-за тебя я стала такой! Каждый вечер я просыпаюсь от голода, и мне нужна не пища, а кровь!
- Неужели ты так и не привыкла? Не нравится вампирская жизнь? - поразился я. - Не я обратил тебя, а ты - меня! Что стоишь? Катись к своему ненаглядному Орландо! Лучше бы ты за него вышла замуж!
- Да, лучше! Жизнь убийцы, проходимца и кровопийцы тебе более по душе, чем добропорядочного дворянина...
- Какой я теперь, чёрт подери, дворянин? Я еретик и колдун - забыла? - и моя душа оказалась настолько черна, что не смогла очиститься огнём! Вот что болтают в городе! Но на самом деле всё ещё хуже: ни мир мёртвых, ни даже Лахатар не пожелал принять меня! Ты всё жалеешь о человеческой жизни! Мы можем быть вдвоём - вечно! - молодые, сильные и свободные! А ты плачешь о еде, семье и детях! Ступай к своему Орландо!
Она пристально посмотрела на меня, быстро развернулась и пошла прочь - я слышал лишь эхо её шагов по вымощенной камнем улице.
Я остался один.
На следующую ночь я вышел на охоту и больше не пытался найти Мари или заговорить с нею - наоборот, ощущая её присутствие где-то неподалёку, пытался держаться на расстоянии. Я привыкал к новым вампирским чувствам, ставшим сильнее и острее, вспоминал то, что осталось за невидимой стеной до обращения - перепутанное, сломанное и забытое и пытался как-то выстроить в одну, пусть кривую и прерывистую линию. Вернувшись окончательно из моего багряно-кровавого царства, я будто заново учился говорить и думать, слышать и понимать, а не только бессмысленно бродить по улицам в поисках очередной жертвы, пытаясь достичь высшей точки упоения, которая всё так же далека как луна за облаками...
Я выпил кровь двоих и, уже почти насытившись, вспомнил вчерашний разговор с Мари, предшествовавший ссоре, и разнообразия или эксперимента ради решил испробовать её способ. Я пил медленно, подражая ей, и вдруг уловил, что вместе с глотками крови начинаю видеть воспоминания и мысли своих жертв, словно перелистываю ожившие страницы и иллюстрации их книги жизни. За самыми яркими, свежими, зачастую недавними следовали другие, слегка потускневшие и истёршиеся, а вслед за ними - совсем забытые. О, нет, для меня не были интересны картины судеб, отпускал ли я людей живыми или бросал мёртвыми. Мне было безразлично.
Решив продолжить свои наблюдения, я заметил человека, торопливо идущего по дороге. Должно быть, он возвращался домой. "К смерти своей торопишься", - мысленно усмехнулся я, появившись рядом с ним, вонзил в его шею клыки и, кажется, забыл о счёте глотков, отдаваясь кровавому потоку как в первые свои ночи. Всё то, что пыталась объяснить мне Мари, казалось лишним, надуманным по сравнению с этим ни с чем не сравнимым вкусом. О, нет, он не "солёный" и тем более - не "железистый", как привыкли говорить люди, он разный. О вкусе крови и его оттенках можно рассказывать неизмеримо долго - всё равно, как если бы кто-нибудь, лишённый зрения с самого рождения, спросил: "Какого цвета весь этот мир?" Я не спешил, но смаковал каждый глоток, и... воспоминания этого человека показались мне смутно знакомыми. Позабытое лицо возникло в моей памяти... он знал Камиля?
- Клод? - я резко оторвался от него.
Он ничего не понял, лишь слегка пошатнулся и, почувствовав слабость, решил, что ему на мгновение стало дурно. Я успел выпить лишь несколько глотков его крови. Посмотрел на меня, сдвинув брови, силясь вспомнить, и вдруг глаза его широко раскрылись, в них засияли огоньки радости:
- Эрнест? Вы! Не может быть... простите... господин де Лилль? Возможно ли это? Вы живы?
Он старался говорить шёпотом, но не мог скрыть изумления. Оглядел меня: моя одежда больше подходила уличному бродяге, чем дворянину.
- Вам нужна помощь? - спросил он, решив, что мне удалось бежать из тюрьмы. - Вы очень бледны. Вы не ранены?
- Нет.
- Что бы с вами ни случилось, я никому вас не выдам и постараюсь сделать для вас всё, что в моих силах. Вы столько сделали для Камиля, моего покойного брата...
Я не верил своим ушам, не верил даже его мыслям, которые, сам ещё не осознавая, слышал почти как свои собственные. Неужели в прежнем, покинутом мною мире у меня остался верный и преданный друг? А я сейчас едва не убил его... Но чем он теперь может мне помочь? - нас разделяет стена, точка невозвращения, имя которой смерть. Я еле нашёл слова для ответа:
- Нет, мне ничего не надо. Благодарю.
Он ослабел от потери крови, и я провожал его до дома. Подумать только, я помогал своей жертве! Опираясь на мою руку, Клод заметил, что она слишком холодна и снова предлагал помощь, считая, что я мог подхватить лихорадку. Прощаясь у порога, он сказал:
- Благодарю вас. Умоляю, господин де Лилль, вам нельзя оставаться в этом городе, - на миг он замолчал, прикусив губу, произнеся этот горький каламбур. - Уезжайте немедленно, и как можно быстрее! Здесь вас слишком хорошо знают, и слухи о вашей смерти уже разлетелись по городу. А вы ещё так молоды... зря вы пренебрегаете моей помощью: лошадь, одежда, хоть, к сожалению, и не дворянская, запас провизии и немного денег - всё, что я имею - к вашим услугам. - Он вновь взглянул на меня. - Если вы больны или ранены, мой дом открыт для вас, ведь я врач. Повторяю, я сделаю для вас всё, что могу.
- Спасибо, Клод, - ответил я и посмотрел ему в глаза, - но лучше ступайте в дом и навсегда забудьте о сегодняшней нашей встрече.
Взгляд его на мгновение остекленел, он посмотрел на меня невидящим взором, кивнул, будто случайному прохожему, который довёл его до дома, пробормотал "благодарю, до свидания" и закрыл дверь.
Это потом я понял, что вампиры могут не только слышать мысли смертных, но и приказывать им поступить так или иначе, и человек, не задумываясь, последует этому приказу.
Я брёл по улице, удивляясь, что в нынешнюю жизнь постучалась одна из теней прошлого. А ещё где-то с цыганским табором кочует Рэнья, но я не стану её искать. Подумать только, как вовремя умер Камиль... останься он жить, и ему не миновать инквизиции и допросов. Меня передёрнуло от этой мысли - нельзя с ним так, ведь он... он святой.
Остатки ночи я блуждал по улицам. Близилось утро. Я собирался направиться в сторону кладбища и до рассвета отыскать могилу Камиля, хотя мои молитвы и воспоминания вряд ли будут кем-то услышаны. Вдруг мой взгляд остановился на остове сгоревшего дома...
Мой дом сожгли!
По закону имущество колдуна и еретика, не имеющего наследников, осуждённого на костёр, переходит во владение церкви, но чернь распорядилась раньше: узнав, что я и Мари попали в тюрьму инквизиции, всякие проходимцы, собравшись на улице, сожгли мой дом. Думаю, этим действом верховодили мародёры, надеявшиеся отыскать хотя бы немного золота потом на пепелище.
Перепрыгнув через ограду, я пролез в пустую глазницу окна и бродил по обугленным развалинам, чувствовал горький привкус гари и пепла, зола скрипела на зубах. Обгоревшие ступени лестницы, ведущей в бывшую лабораторию, обвалились у меня под ногами, но я успел ухватиться за косяк двери. Если б я по-прежнему оставался человеком, я бы неминуемо упал, мне было далеко до нынешней вампирской ловкости. В лаборатории повсюду валялись плавленые огнём и битые склянки, черепки колб, реторт и прочей алхимической утвари. Окно было выбито, в крыше зияла дыра, вероятно, от взрыва. В углу целая куча чёрных хлопьев от сгоревшей бумаги - книги, записи мои и отца, так бережно нами хранимые... и благодаря не опытам, но крови я обрёл бессмертие, а клятву, данную отцу, так и не исполнил. И только атанор был лишь чуть более закопчён, чем во время моих опытов, но остался цел и невредим.
Прахом всё. Я запустил руку в атанор. Зола. Быть может, она ещё хранит огонь, в который ушла Мэрха? Мне всегда казалось, что в пепле продолжают жить невидимые частицы огня, как искры в моей крови.
Я подпрыгнул и через дырку вылез на крышу. Ещё совсем недавно этот дом был обитаем, потом... объят пламенем, вокруг толпа зевак, крики, проклятия в адрес "колдуна" ... Наверное, сильно полыхало - гораздо выше цыганского костра, что на мгновение стал Вратами Лахатара. А ведь огонь мог перекинуться и на ближайший дом - да, вот на этот. Мгновение я представлял, как и он полыхает, и багровое пламя, мерцая сквозь кровавые слёзы, пляшет, отражаясь в лопающихся от жара окнах, быстро охватывает всё здание...
... пока не понял: это не видение, в соседнем доме пожар! Люди, крича, повыбежали - кто в чём был, раздался звон колокола... какая-то женщина рвалась в дверь, но огненная стена преградила ей путь. Кажется, это хозяйка дома. Обезумев, босая, в одной ночной рубашке и кое-как наброшенной накидке, она с криком ринулась в огонь и вскоре вылетела назад с обгоревшими волосами, кашляя от дыма, вся в саже, но с ребёнком на руках. Кричала она на всю Вселенную: второго сына она не успела спасти...
Мгновение я видел в предрассветном небе крылатую тень над домом, а в следующий миг эти распростёртые крылья возникли в самой гуще ярого пламени, во плоти и во всей своей огнедышащей красе, глаза как угли или пылающие карбункулы на миг взглянули на меня...
У него было лицо - полное потаённой силы стихий, но не ужасающее, а прекрасное и, показалось, до невозможности знакомое, столь родное, что я, повинуясь внезапному порыву, упал на колени перед сильнейшей из стихий мира. "Кто ты?" - колотилось в груди. Он не ответил. Я хотел повторить вопрос, но понял, что начисто позабыл слова лахарана. Кто я такой, чтобы спрашивать его? Он не за этим здесь. Я видел, как он держал на руках погибшего в огне ребёнка - не тело, но память о нём, таком каким был накануне пожара. "Забери и меня! - мысленно кричал я, мой беззвучный крик сотрясал небеса, - я твой, Тёмное пламя смерти!" Если бы я знал, что его прекрасные и сильные руки будут касаться меня, лаская обжигающими языками пламени, я бы стремился приблизить время казни и принять костёр словно титул государя. "Я отомстил, я - твой..." Но огромное крыло как вспышка молнии махнуло передо мной, краем задев меня по лицу. Он исчез. А я закрыл лицо руками, пытаясь как можно дольше сохранить кожей это касание, легкое и внезапное, как поцелуй горячего ветра. И только почувствовав утреннюю слабость, поспешил укрыться в подвале своего разрушенного дома. Я надеялся и даже молился этому неведомому богу, чтобы за день огонь перекинулся с соседнего на мой дом, пожирая и сжигая дотла всё, что ещё не успело сгореть в этих развалинах и, вероятно, добрался бы до меня. Конечно, если бы я рассказал о своём самоубийственном желании кому-нибудь из вампиров, тот намекнул бы мне, что нет ничего проще, чем дождаться на крыше восхода солнца. Но, будучи совсем недавно обращённым, я даже не вспомнил рассказ Мари о губительности солнечных лучей, и, лишь только начинало рассветать, чувствуя слабость, инстинктивно прятался в темноту.
Пробуждение захлебнулось разочарованием: он не пришёл за мной. Наверное, я недостоин. Но чего ради продолжать кровавое существование, ведь я отомстил за себя! Смерть повсюду, повелевает всеми, дёргая за ниточки, как марионеток: боль, болезни, одиночество, страх, чума, инквизиция, пытки, казнь, резня... тонкая и прочная паутина. Почему, вернувшись на пепелище, я так жду, что это тёмное пламя сожжёт и меня? Быть может, избежав приговора, моя душа жаждет костра? Или я всё ещё надеюсь уйти в Лахатар, будто напоминаю или прошу о прежнем выборе... но я пропустил его, или его сделали за меня - я больше не человек и, быть может, даже не саламандра, я - тварь, нежить, вампир.
Время близилось к полуночи, но я не торопился покидать подвал, и даже голод, обычно терзавший меня, как-то поутих.
Я ждал, когда придёт он и обнимет меня своими пламенными крыльями, как ждут святого причастия и благословения.
Я остался на пепелище и в следующие ночи. Голод притупился, будто заразившись от меня безразличием ко всему. Временами мне казалось, что холодная алая звезда с лучами-щупальцами, растворившаяся во мне при обращении, вновь обрела плоть, потемнела и начала сохнуть, став почти чёрной с красноватым матовым блеском. Иногда я проваливался в забытьё, похожее на сон, и мне снилась тюрьма. Меня снова волокут на допрос, сейчас начнутся пытки... я кричу, признаваясь во всё новых небывалых грехах. Палач терзает моё вампирское тело, придумывая одну пытку за другой. Инквизиторам больше не нужны признания, они испытывают моё бессмертие на прочность, и в тысячный раз растянутые на дыбе, хрустят раздробленные кости в тисках...
Голоса. Я слышал их прежде. Кошмарное видение оставило меня.
- Ответь мне, взволнованно говорит она, - почему я и чувствую, и не чувствую его?
- Ничего с ним не случилось, - отвечает он.
- Тебе легко говорить: не ты обратил его! Если бы мы не поссорились, я бы не чувствовала своей вины перед ним.
"Поссорились? Так это - Мари?" - узнал я её. Казалось, и ссора наша затерялась за чертой времени.
- Если он погибнет, - продолжает она, - я никогда не смогу себе простить и не смою чёрное пятно его смерти.
- Брось, не разыгрывай трагедию, - мужской голос принадлежит Орландо, - он просто уходит в долгий сон. Это гораздо лучше, чем в кровавом безумии кидаться на каждого и оставлять обескровленные трупы посреди улицы.
- Долгий сон? Что это? Я ощущаю его так уже несколько суток. Будто Эрнан голоден, но сам и не ощущает этого. Значит, он спит?
- Я не успел рассказать тебе. Иногда вампиры после сильных переживаний или от меланхолии и безразличия уходят в глубокий сон. Они могут спать беспробудно от нескольких суток до десятков или, что довольно редко, даже сотен лет. Во сне они не чувствуют голода, им не нужна кровь, но из-за её отсутствия долго спящий вампир постепенно теряет свой облик и медленно высыхает, становясь похожим на мертвеца, а потом и на мумию. Пока не проснётся и не выпьет крови первой жертвы.
- Правда? - удивлённый голос Мари. Кажется, ей сложно было поверить в то, что услышала.
- Да. Оставь его в покое. Пойдём.
Шаги удаляются. Я снова остался наедине с собой, поблагодарив судьбу, что эти двое не стали искать меня. Мне не хотелось видеть Мари, а тем более - Орландо. Может, и правда уснуть лет на десять или даже сто? Но за такой долгий срок на месте этих развалин люди наверняка захотят построить новый дом и найдут меня...
Лучше я буду ждать Его...
В оцепенении прошло ещё несколько суток, быть может, неделя. Кожа начала становиться какой-то сухой. Голод прекратился, но без крови я совсем ослабел, и даже тёмно-красный кровожадный цветок не проявлял себя, сроднившись со мной. Возможно, пройдёт ещё немного, и я действительно провалюсь в долгий сон, о котором говорил Орландо. А пока я остаюсь на пепелище. Ждать.
Я отомстил. Забери меня, я - твой.
А если Он не придёт?
А может - шевельнулось во мне - я сам должен явиться к Нему на поклон и просить? Стать на колени у порога, у закрытых огненных Врат? Но... где их искать? Ни огонька...
И молнией предо мной вспыхнули слова, произнесённые Мари:
огонь и солнечный свет губительны...
Значит ли это, что солнце может испепелить мою плоть подобно огню? Не поэтому ли я прячусь перед рассветом во тьму как зверь бежит от опасности? Ухожу в спасительный сон. Надо лишь выйти перед самым восходом и...
Я попробовал пошевелиться. Движение отняло все силы. Ещё недавно для меня не составляло труда встать на ноги, но до утра я сумел лишь перевернуться и проползти около двух шагов в сторону лестницы. У меня появилась цель.
Прошла, быть может, неделя или меньше, пока я добрался до ступеней. После каждого движения я отдыхал, проваливаясь в сон. У лестницы были перила, железные, а потому не сгорели в пожаре. Пять или шесть раз я пытался ухватиться за них, но рука бессильно падала, и снова сон накрывал меня. В одну из таких передышек мне вновь приснилась тюрьма, как я прыгал к решётчатому окну, тянулся к лучам солнца, словно предчувствовал, что вижу их в последний раз.
Меня разбудили шаги. Человек. Бродяга-мародёр, тщетно надеявшийся отыскать в подвале разрушенного господского дома что-нибудь ценное. Шаги приближались.
Дьявол! Он споткнулся о мою голову, выронив светильник, который тут же погас. Тяжело повалился на пол. Хрустнула кость. Потерял сознание. Тепло, человечье тепло, пульсирующее по венам! Именно оно подтолкнуло меня, я сумел подняться и вгрызся в его шею. Пульс вливался в меня музыкой небесных сфер, и с каждым глотком силы возвращались ко мне.
Осмотрелся. До рассвета ещё долго. Кажется, за время своего добровольного заключения я забыл, что за пределами этого подвала существует мир, а не является лишь в краткие передышки сна исковерканными видениями прошлого. И этот человек, а также голоса Мари и Орландо были доказательством тому. Но ведь они двое - вдруг подумалось мне - тоже стали вампирами... зачем? Если ради мести, то - кому? Особенно Орландо. Тогда, быть может, и цель моего существования совсем иная? И вся картина моих ещё недавних представлений о жизни, ставшая почти религией, начала неуловимо и стремительно меняться... Если бы я был нужен крылатому богу смерти, разве он не увёл бы меня с собой ещё во время пожара?
Я поднялся по лестнице, вышел на улицу и увидел лишь слегка закопчённый, чуть тронутый огнём снаружи соседний дом - наверное, огонь успели потушить. Вспомнил полные пламени глаза, невыразимо прекрасное лицо и, поддавшись порыву, опустился на колени и заплакал.
"Тёмное Пламя смерти, - шептал я, - вечное и всесильное! Ты не пришёл за мной и не забрал меня, но значит - такова моя судьба. В тот миг, когда ты взглянул на меня, ты зажёг в моей душе огненный цветок, и до этой ночи он неудержимо рвался к тебе как к своему отцу. Отныне и всегда я буду помнить о тебе и любить тебя..."
- Эрни! - тонкая рука легла мне на плечо. - Очнись, Эрни!
- Ты? - удивился я. - Ты ведь ушла от меня.
- Не сердись, прошу тебя. Я была неподалёку, а ты стоял на коленях прямо на дороге и...
"Молился". - Чуть не сказал я. Да. Самое точное слово. Наверное, впервые в жизни я молился по-настоящему. Я нашёл своего бога, но тогда ещё не успел подумать об этом.
- Плакал, - продолжала Мари. Я не смогла пройти мимо. Прости, я даже пыталась прочесть твои мысли, но ничего не поняла.
Я обернулся. В её взгляде перемешались попытка понять, сочувствие и страх.
- Ты можешь видеть то, о чём я думаю?
- Да... нет... то есть вампиры могут читать мысли людей и иногда - других вампиров, если они сильнее, или если тот, другой, не пытается скрыть. Не всегда получается.
- Мысли людей... - задумчиво повторил я. Кажется, она ответила на вопрос, который ещё не успел возникнуть у меня в голове, но обрывки его временами появлялись, не облекаясь в слова. - И говорить им свою волю? Так?
- Да.
- А вампиры? Получается, ты сильнее меня?
- Ненамного, но - да, потому что я тебя обратила. Только по силе крови и способностям, не физически.
- И всё равно ушла к Орландо. Тогда скажи - зачем обратила именно в ночь перед казнью, не раньше? Тогда, когда на моём теле живого места не осталось? Боялась, что я умру в тюрьме? Или что меня сожгут? - я схватил её за плечи и притянул к себе, когти пропороли ткань платья, впились в кожу, оставляя дыры и пятна на голубом бархате, шитом золотом. Мгновение мы стояли молча, я вновь взвалил её на плечо и понёс в развалины дома.
- Отпусти! Куда ты опять меня тащишь?
- Домой! Уже не помнишь, да? Это наш дом!
- Боже...
- А ты не знала, что его спалили? Я не призрак, но нечистая сила и живу либо в склепе, либо здесь. Эти развалины принадлежат мне по праву!
Я поставил её на землю. Мари огляделась и лишь покачала головой. Схватив за руку, я повлёк её туда, где раньше была лаборатория, порог которой она переступала столь редко. К моему удивлению, когда мы поднимались по сломанной лестнице, Мари оказалась более ловкой, чем я. Посмотрела вокруг, тронула рукою закопчённый атанор.
- Он единственный выжил после погрома и пожара.
- Зачем ты привёл меня сюда? Бередить прошлое?
- Нет. Надеюсь, Орландо не найдёт тебя здесь так быстро.
- Он найдёт меня где угодно. Как и ты. Мы связаны кровью.
- Тогда расскажи - прямо сейчас! - зачем ты меня обратила? Не поверю, что Орландо надоумил тебя! Я хочу знать!
- Нет, наоборот - я пошла против его воли... - её глаза были широко раскрыты, и на миг в глубине зрачков полыхнули багровые огни, - это больно и страшно... Помню... мне приснился... дух или демон... с чёрными крыльями... или сам дьявол. Боже, я не понимаю, что говорю, сколько раз я клялась и пыталась забыть это жуткое видение, но не могу... - Мари говорила захлёбываясь, как в бреду, глядя куда-то в пустоту, поверх меня, словно там, на чёрной от копоти стене её кошмар явился вновь, видимый одной лишь ей. - Его жуткие глаза, полные адского пламени смотрели мне прямо в душу. Он сказал: обрати Эрнана. Сделай его вампиром, как ты. И исчез. Вечером я проснулась и рассказала о своём сне Орландо, но он не придал этому никакого значения, только махнул рукой. Сказал, что это моя жалость к тебе и память о прошлом рисует во сне кошмары. И запретил мне. Не знаю, видел ли он мои мысли, но демонический пылающий взгляд преследовал меня до самого утра... Я металась пред выбором: ослушаться Орландо или этого жуткого демона. Мне вдруг почудилось, если я выберу второе, огонь костра во время твоей казни каким-то невидимым, противоестественным образом проникнет в наше дневное убежище и спалит нас дотла... Возможно, это всего лишь страхи, подкреплённые воображением, как считает Орландо, но к концу ночи я устала бороться с собой. Моё тело будто разрывалось на части. Я подумала, что Орландо поймёт меня, и решилась. Да, я послушалась демона, но утешала себя тем, что, как умею, спасаю тебе жизнь. Кажется, Орландо не ожидал от меня такого, а я - от него... рассвет был уже совсем близко. Я приказала тюремщикам немедленно впустить меня, а потом внушила им, что ты умер. Ты был без сознания и, я бы сказала - при смерти. Кошмар... что они с тобой сделали... Я вытащила тебя из камеры и сумела обратить, благо, ничего не напутала. Потом пришёл Орландо. Я не помню, когда он отменил приказ...
- Какой приказ?
- Не обращать тебя. Нарушать запрет очень больно. Ведь я подчиняюсь ему.
- А я - тебе?
- Нет. Ты свободен. А Орландо учит меня, и я ещё не всё умею, - Мари то ли уходила от прямого ответа, то ли не знала, как объяснить. - Да, я должна бы учить тебя, но не могу. Потом, когда Орландо сказал мне оставить тебя в галерее, я, не подумав, послушала его. Днём я несколько раз просыпалась в страхе, что тебя сожгло солнце. Но ты, вероятно, очнулся и успел скрыться.
- Не помню... будто кто-то унёс меня, но я видел только руки... Скажи, а демон, который тебе приснился... он чёрно-пламенный с молниями на крыльях и глазами, горящими как угли?
Мари вздрогнула:
- Ты что, знаешь о нём?
Я предпочёл умолчать. Неужели ей приснился мой крылатый бог смерти? Тогда моя догадка, что именно он выбрал меня для вампирской жизни, подтверждается... А вдруг те руки, что пригрезились мне, были его?
- Ты тоже не веришь мне? - спросила Мари.
- Верю.
- Орландо считает, я всё придумала, увидела во сне кошмар, и сама испугалась, - в знак благодарности Мари взяла меня за руку. Некоторое время мы молчали, думая каждый - о своём.
- А самого Орландо кто обратил? - вдруг спросил я, хотя раньше и не задумывался над этим вопросом.
- Бертран, - мрачно проговорила Мари.
- Кто это?
- Вампир. Очень сильный. Ему больше ста лет. Ведь у вампиров чем старше - тем могущественней.
В моей памяти внезапно всплыл её рассказ накануне нашей свадьбы об исчезновении Орландо и нечистой силе.
- Так это он унёс Орландо из окна?
- Да.
- Значит, Орландо - его? Ученик или подданный? Вассал?
- Теперь Орландо свободен. Он ушёл от Бертрана.
- Почему?
- Бертран жестоко обращался с ним, причём даже не в наказание, а ради собственного удовольствия. Ему нравится причинять боль. Он злой и жестокий.
- Разве вампир может быть добрым? Не представляю. Я тоже такой, когда надо было мстить. А сейчас Бертран где? В Лилле? Или уехал? Я ни разу не видел его и не ощущал поблизости.
- В том замке на окраине. Нас стало слишком много для такого маленького города.