Больше всего времени Грибоедов проводил на кухне. В квартире, состоящей из салона, двух спален с туалетами, балкона и маленького коридорчика, это было его самым любимым местом. Там стоял холодильник, из которого вечером вынималась замороженая пицца, консервированные огурчики-грибочки, шкалик с водкой и две бутылки пива. Пицца грелась в микроволновке. Огурчики с грибочками съедались без дополительной тепловой обработки. Водки выпивалось 50 грамм, после чего шкалик отправлялся в холодильник, а пиво начинало употребляться.
Неписанное правило о том, что повышать градус можно, а понижать - нельзя, Грибоедовым не признавалось. Весь вечер Грибоедов сидел за столом, булькал пивом и смотрел телевизор, стоящий в салоне так, чтоб видно было с кухни.
Жизнью Грибоедов был доволен вполне. То есть, он, конечно, мог завести нудную песнь о несбыточном и несбывшемся с забредшим в гости приятелем, но делал это, больше, для поддержания разговора. Грибоедов смотрел на жизнь философски. "Если судьба дает возможность выпить и закусить по-людски, значит, все хорошо",- говорил Грибоедов, отправляя в рот очередную порцию спиртного. На что собеседник, если таковой имелся, хмыкал и отвечал: "Это, батенька, алкоголизьм наступает". Грибоедов не соглашался. Он считал, что желание жить так, как тебе нравится не есть алкоголизм, а здоровое стремление любого индивидуума. Вообщем, философ он был еще тот.
Жил Грибоедов в маленьком городе Милтоне, штата Пенсильвания. Каким образом занесла его туда волна эммиграции - история долгая. Город Милтон "городом" назывался из уважения, ибо масштабы его являлись более чем скромными. Магазинчики напоминали сельпо времен совдепии в улучшенном варианте. Имелась несколько пиццерий, пара забегаловок при бензозаправках и один бар - стандартный набор американской деревни.
Зато от Милтона рукой подать до Джервиса и других, более крупных населенных пунктов, где можно найти все, включая и работу. Это, наверное, и притягивало сюда выходцев из бывшего Единого и Могучего. Супермаркет, в котором работал Грибоедов , находился в тридцати минутах езды от городка. В обязанности его входило устанавливать температуру в холодильниках в соответствии с санитарными нормами, периодически ее проверять и чинить, все что ломается. Бывший инженер-электрик, Грибоедов вышеозначенные процедуры выполнял без применения каких-либо умственных усилий. Иногда, правда, приходилось напрягаться, чтобы спросить чего-нибудь по-английски. Когда обращались к нему, он практически все понимал, но самостоятельно выражаться было тяжело. Выручал молодой поляк, работавший на кассе, который долго не признавался, что знает русский. Потом, видимо, пожалел Грибоедова, глядя на его убогие попытки объясниться с местным населением. Платили в супермаркете мало. Хватало лишь на то, чтобы свести концы с концами, а про отложить "на черный день" или что-нибудь серьезное приобрести не могло быть и речи. Не мешало бы продать старенькую "Мазду", которая пылилась у механика Михаила в пятидесяти милях от Милтона, долларов так, за пятьсот. Но чем ждать, пока он ее починит, уж лучше пешком дойти куда надо. Правда,Михаил обещался оживить развалюху забесплатно, "из любви к искусству", как он выразился. Халява всегда выглядит привлекательно, особенно если с деньгами туго, и Грибоедов терпиливо ждал. Хорошо, что у него было пока на чем ездить. Грибоедов серьезно подумывал перехать из своих двухспальневых хоромов в квартирку поменьше, как вдруг на голову ему свалилась удача.
Удачу звали Юля. Однажды вечером позвонила Грибоедову его племянница из Нью Йорка, Ритка:
--
Дядь Витя, можешь радоваться, я тебе подселение нашла. Целых триста баксов в месяц. Не возражаешь?
--
Против кого-то из твоих друзей очень даже возражаю. Если не сопрут ничего, то загадят все вокруг.
Тут Грибоедов был прав. Контингент Риткиных знакомцев на интеллигенцию досоветских времен походил меньше всего. Где она отмороженных друганов своих находила - можно было только догадываться.
--
Да нормальная девчонка. Она тут в каком-то колледже училась, но что-то не вышло, нашла работу недалеко от вас. Может, и со странностями - все не без них. Ну я ж тебе плохого не посоветую, бери руммейта, пока дают! Короче, дядь Витя, думай, а то упустишь, - сказала Ритка и положила трубку.
Квартирантов, думал Грибоедов перед приездом Юли, надо сразу приучать к порядку, а то на голову сядут. Понапривозят кучу хлама, разведут везде грязь, окурки накидают, домой кого попало приводить будут, а кварплату у них клещами не вытянишь. Надо сразу четко требовать, чтоб никаких гостей и никаких окурков. Собак тоже нельзя - они псиной воняют. Заготовил Грибоедов речь вступительную, но так ее и не произнес. Одного взгляда на квартирантку было достаточно, чтобы понять - от этой не будет ни окурков, ни хлопот. Все ее пожитки уместились в Риткином "Фольксвагене" и представляли собой чемодан и компьютер - так что, прогноз на счет "кучи хлама" не оправдался.
На вид девчонке было лет девятнадцать. Джинсики, футболочка, веснушки. Ростом - метр с кепкой на коньках, если подпрыгнуть - сопля, вообщем. Хорошенькая, правда. Расфуфыренная и накрашенная Ритка казалась рядом с ней монстром в перьях.
--
Ну, дядь Вить, знакомься, - Ритка была явно довольна, что сумела так все устроить. У нее вообще был по части "устроить" - полный тип-топ.
--
Виктор, -протянул руку Грибоедов.
--
Юля, - ответила сопля довольно крепким, недевчоначьим рукопожатием.
--
Значит так, - распорядилась Ритка, - живите в мире и согласии. Я поехала, у меня дела. Грибоедов, Юльку не обижай. Юлька, смотри, чтоб он тут не спился окончательно.
Ритка уехала, оставив Грибоедова с квартиранкой. Показав свои владения и обозначив ключевые моменты по поводу оплаты, поочередной уборки кухни и мытья посуды, Грибоедов ждал вопросов. Вопрос последовал.
--
А у вас Интернет есть ?
Грибоедову стало смешно. На "вы" его в последний раз называли еще до приезда в Америку.
--
Есть. Причем быстрый. Правда, только в моей комнате.
--
Тогда можно я network проведу, чтоб во всех комнатах было? - спросила Юля.
"Странности на лицо", - подумал Грибоедов.
--
Да проводи, что хочешь и где хочешь, лишь бы стены целые остались. Кушать будешь?
--
Нет, спасибо, - девчонка помотала головой.
--
Да ладно ты, не стесняйся. Знаешь, как мне обломно одному кушать. А так - у меня аппетита прибавится.
Грибоедов начал извлекать из холодильника свой стандартный набор.
--
Хотите картошки жареной? - вдруг спросила Юля.
Грибоедов повеселел:
--
Конечно хочу. А ты умеешь жарить?
Юля кивнула.
В кухонном шкафчике нашлось несколько картофелин, которые через двадцать минут превратились в шикарное блюдо и красовались на столе рядом с салатом из мелоконарезанных овощей, селедочным паштетом и свежеиспеченными блинчиками.
В этот день Грибоедов обошелся без пиццы. Водки Юля пила мало. Видно было, что вливает в себя спиртное только за компанию, хоть и не морщится.
Разговаривали ни о чем. Грибоедов в душу не лез, да и о себе много не плел.
Сказал только, что на самом деле его фамилия вовсе не Грибоедов, и к всемизвестому литератору и музыканту он никакого отношения не имеет.
Грибоедовым его прозвал один приятель, за пристрастие к любимой закуске - маринованным грибочкам. Прозвище так надежно прикрепилось, что постепенно вытеснило настоящую фамилию.
Юля смеялась:
--
Хорошо, что вы грибочки любите больше, чем, например, сосиски или, компот.
--
Да, Сосискожуйкин или Компотопийкин звучит несолидно, - соглашался Грибоедов.
На следующий день Юля вымыла полы в доме, отшкрябав грязь, которая наслаивалась на них годами. Затем подлючила свой и Грибоедовский компьютеры к хабу. Похоже, наличие Интернета волновало ее больше, чем наличие стиральной машины.
Грибоедовская жизнь приобрела новый оттенок. Он спешил с работы домой как на праздник, и каждый раз открывал холодильник, словно ребенок, разворачиваюший подарок ко дню рождения - с ожиданием чего-то удивительного и хорошего. Юля готовила без каких либо кулинарных излишеств, но со вкусом. В один из выходных Грибоедов сходил в парикмахерскую и подстригся, а будучи в Нью-Йорке, купил себе два новых одеколона и модные ботинки. Чем чаще Грибоедов смотрелся в зеркало, тем больше убеждался в том, что он - вполне видный мужчина и выглядит гораздо моложе своих пятидесяти. Живота, в отличие от многих своих ровесников, у него даже не намечалось, как, в прочем, и лысины. Грибоедов стал меньше пить. За ужином он мог ограничиться одним лишь пивом. Произошедшие перемены Грибоедов считал следствием глобального потепления, магнитных бурь, повышения зарплаты, но никак не пристутствием квартирантки, хотя и ловил себя на том, что думает о ней слишком часто. За совместными ужинами и чаепитиями Грибоедов успел рассказать о себе все: начиная от поступления в институт тридцать лет назад и заканчивая разводом с женой, котрая променяла пьющего, но хорошего Грибоедова на непьющего и жлобоватого американца. О себе Юля рассказывала мало, на корню пресекая все распросы. Грибоедов попытался выведать хоть что-то у Ритки, но и тут был полный провал: Ритка о Юле не знала почти ничего - ни с кем она встречалась, ни откуда приехала, ни где ее семья, и есть ли она вообще. Зато было известно место работы - какая-то компьютерная контора в Джервисе, где компьютеры разбирались, собирались, чинились и продавались. Свободное время Юля также проводила возле монитора - неужели успевала соскучиться за этой железкой по дороге домой?
Грибоедов вызвался подвозить Юлю до автобусной остановки, откуда она ехала в свою контору. Однажды его посетила мысль: " А почему бы не отдать ей старую "Мазду"? Пускай ездит."
От сознания собственного великодушия Грибоедову на душе сделалось тепло. Он представил, как вручает девушке ключи от машины, и она, исполненная благодарости и пораженная грибоедовской щедростью, в порыве чувств целует его в губы. Грибоедов берет ее на руки и несет в спальню, где освобождает от джинсов и футболки. Под футболкой у Юли лифчика нет. Это Грибоедов знает. Он уже успел налюбоваться маленькими сосками, уперающимися в тонкую трикотажную ткань. Далее следует безумная ночь любви, Грибоедов опьянен молодым телом, он готов впиться в него зубами, чтоб потом зализывать следы своих укусов...
Грибоедов принял решение. После работы он заехал к механику Михаилу.
--
Что, Витек, покупателя нашел?
--
Да нет, - ответил тот, - подарить хочу.
Брови Михаила приподнялись в удивлении.
--
Уж, никак, бабе подарить собираешься...Угадал?
--
Разве от тебя скроешь?...Да ты знаешь ее.
--
Не та ли, которая живет у тебя? Постой, Грибоедов, она ж тебя лет на тридцать младше...
Грибоедову не хотелось врать, но с другой стороны, ему было приятно, что Мишка смотрит на него с одобрением и завистью, и он гордо заметил:
--
Любви все возрасты...
--
Ну, ты даешь, Грибоедов! Молодцом! Раз такое дело, починю тебе твой драндулет. Сможешь забирать его через пару дней. И с тебя бутылка.
--
Мишаня, без проблем. Слушай, а если мне его покрасить, чтоб смотрелся лучше?
Михаил заржал:
--
Тогда переименуй его в придачу. Есть ведь машина "Мерседес-Бенс", а у тебя будет "Пердунец-Бенс"! А я тебе на бампере крупными буквами выведу: Пер-Ду-Нец...Слышь, Грибоед, и как она? Ну, в смысле того...
- То, что надо, - ухмыльнулся Грибоедов, многозначительно цoкая языком.
Обещание механик сдержал и машину починил через два дня.
Грибоедов ждал походящего момента. Однажды вечером он спросил Юлю:
--
У тебя водительские права есть?
--
Есть, - ответила она, - правда я вожу очень плохо - практики нет.
--
Слушай, а почему бы тебе не практиковаться на моей "Мазде"? Бери и катайся, - последнюю фразу Грибоедов произнес с особенной легкостью и как бы невзначай, - мне, в принципе две машины не нужны.
--
Сколько?
Грибоедов замер.
--
Что "сколько"?
--
Ну, сколько, за машину хотите?
Не успев собраться с мыслями, Грибоедов выпалил:
--
Тысячу двести.
И тут же пожалел об этом. Он запросто мог бы попросить и две. Юля не собиралась торговаться, она только сказала, что может отдать деньги не сразу, а по частям: половину сейчас и половину через месяц. Это ничего, главное только, чтоб машина за этот месяц не развалилась.
Так "Пердунец" обрел нового хозяина. Точнее, хозяйку. О Юле Грибоедов старался больше не думать. Она продолжала вкусно готовить. Исправно платила за комнату, а долг за машину отдала через месяц. Грибоедов хотел от денег отказаться и, может быть, так и сделал, если б вручала она их лично. Она же оставила конверт на столе.
Однажды, наблюдая за неумелыми попытками Грибоедова погладить рубашку, Юля отобрала у него утюг, сказав, что впредь пусть лучше обращается к ней, в целях пожарной безопасности. Грибоедов был тронут заботой. Для себя он решил, что Юля - представительница сексуальных меньшинств, так как другой причины отсутствия у молодой симпатичной девушки ухажеров найти не мог. На этом и успокоился. В один из вечеров Юля собралась куда-то уходить. Грибоедов первый раз увидел ее в юбке, туфельках на каблучке, с аккуратно наложенной косметикой, и сердце его екнуло.
--
Юлька, да ты ж красавица! И куда, если не секрет, собралась?
--
На свидание.
--
Ничего себе! И где ж ты успела познакомиться?
--
По Интернету еще месяц назад, - ответила Юля.
--
Во дает молодежь! Ты ж кавалера своего, небось, в глаза не видела!
--
Почему, не видела? Видела. Он мне фотку прислал, и веб-камера у него тоже есть. Так что, все что надо было увидеть, я уже увидела.
--
Прям таки все? - съязвил Грибоедов.
Юля вопрос проигнорировала. Попрощалась и уехала.
Грибоедов напился. Он глотал рюмку за рюмкой и чувствовал, как иррациональная тоска медленно водит острым ногтем по его груди. Юлька вернется, и он ей все скажет. Что именно " все", Грибоедов точно для себя не определил.
Юлька вернулась около двеннадцати. От нее пахло сигаретами.
--
И как ухажер? - поинтересовался Грибоедов.
--
Нормальный, только немного скучноватый.
--
Да, - задумчиво произнес Грибоедов, - юмористы по интернетам не сидят...
--
Пошла я спать, - сказала Юля, - спокойной ночи.
--
Юля, - прошептал Грибоедов, хватая ее за руку, - не уходи, мне с тобой поговорить надо...Зачем тебе всякие ухажеры, я ведь так люблю тебя, Юля.
Юля отдернула руку, и в глазах ее мелькнуло недоумение. Грибоедов прижал девушку к стене и задышал перегаром в лицо:
--
Мы оба - одинокие люди. Каждый день у меня перед глазами такая красивая девушка, ну как же я могу? Ты же меня мучаешь, Юленька. Я умру без тебя, веришь?
--
Виктор, пустите, что вы такое говорите, пустите меня сейчас же, - шипела Юля, пытаясь его оттолкнуть.
Попытка успехом не увенчалась и только разозлила Грибоедова. Он повалил девушку на диван и запустил руку под юбку, ногой раздвигая ее колени. Мерзавка вырывалась и даже попыталась Грибоедова укусить, за что получила по физиономии. Наконец, Грибоедов нащупал пальцами искомое, тут же ощутив прилив жизненных сил и, к своему удивлению, немедленное их утекание. Грибоедов в недоумении застыл, глядя на увеличивающееся на брюках пятно.
Воспользовавшись его замешательством, Юля выбежала вон.
Весь следующий день Грибоедов проспал. Благо был выходной. Проснувшись, он подошел к Юлиной комнате. Дверь была открыта. Юли не было, как в прочем, и ее вещей. На кухонном столе лежали триста долларов в конверте.
Из окна Грибоедов увидел "Мазду", припаркованную возле обочины.
"Может, все-таки не уехала?" - мелькнуло у него в голове.
Ключ лежал на переднем сиденьи. Машина не заводилась. Похоже, на этот раз "Пердунец" сдох навсегда.