Ершов-Осадченко Николай : другие произведения.

Космонавты

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Афины почти проиграли космическую гонку со Спартой, но Спарта внезапно сходит с дистанции, чего-то испугавшись...


   Елене Павловой
  
   I
   С дрожью холодной и тайной спартанцев мы слушали речи,
   долгие речи, что-де афиняне, многословя,
   сто звездолетов промыслят, пятьсот воспоют стихами,
   в жертву же столько быков своей принесут богине,
   масло даром паля, что когда звездолет бы гнать им,
   много бы раз хватило, хоть прав будь Никандр-безумец,
   месяц огромным мнивший, а звезды -- того огромней,
   даль же до звезд немыслимо больше, чем сами звезды.
   Критский чудак, полагавший сны достоверней чисел!
   Первенство будет за Спартой в последней над ним насмешке.
   Так вещали они, спартанство и время теряя;
   мы же, в первенство веря бессонной чертежной ночью,
   утром нашим закатным знали, что не успеем.
   Слушали также мы фесмофетов, уста которых
   медной сыпали бранью: "тысячи", "мириады";
   слушали также, с серебряно-черной тяжестью в сердце,
   стоны иных жрецов, что за губрис нам кара будет.
   Все же чертили мы, чтоб с грохотом сталь ковалась,
   молот чтоб опускал андроид, Гераклу равный,
   с громом, подобным грому владыки прежнего века,
   Зевса, что ныне в цепях, чьи молнии ровным светом
   светят в жилищах афинских, Аргусово стооких,
   в двадцать и тридцать ярусов, тени у них как гномон, --
   видел бы нас Гомер! но дважды не может видеть.
   Право, не стал ли губрис законом пришедшей эры?
   Если умножены нА сто меры, то что -- сверх меры?
   Верно ли то, что верно, при Зевсе не Зевсе ныне?
   Три ли один и два при родившей дитя Афине?
  
   II
   С дрожью больной и сонной на древнюю шли мы площадь,
   шли огласить архонтам и уповавшему люду
   низкий позор наш, Афин же честное пораженье.
   Было объявлено Спартой и подтверждено послами:
   высится на скале, через бездну тень перебросив,
   близкого дня ожидая, к ночи готовясь дальней,
   серая их стрела для мишени круглой и желтой.
   Символ на ней сверкает один, огромная сигма,
   равно Селену знача и немногословный полис.
   Зеркало нам наставив, Спарта от нас сокрылась:
   семеро из феатра мнимых мужей ученых
   будто бы вровень с нами шли к завершенью дела,
   тратя на речи время в собраниях и на рынках,
   истинные же заперты денно были и нощно,
   как на отдельной земле под отдельной небесной твердью,
   спали по три часа и десять часов чертили,
   после же снова ложились, сочтя прошедшими сутки:
   так за тринадцать месяцев два протрудились года.
   Те же два с половиной себе отмерили срока,
   в точности как и мы, и с нами под тем же солнцем,
   но, отраженьями будучи, лицам своим придавали
   наш изможденный вид дурманной травой и развратом.
   Нынче же все Афины на нас как на них взирали,
   словно не поседели черных мы линий ради.
   Словно каждый из нас был думающий бездельник,
   звезды перемножал и медведиц слагал из денег.
   Жирной толпе, по жизни дышащей слишком часто,
   лодырь-философ дважды презреннее оргиаста.
  
   III
   "Стойте!" -- кричал гонец стоявшей толпе в сто тысяч,
   мысля сказать "молчите". Был он так взбудоражен,
   что успокоил толпу, как сон прерывается буйный
   звоном -- и утро, и небо, и в небе медленный ястреб.
   Мы посчитали его за знак, что Олимп не покинут.
   Вот что сказал гонец: звездолет со скалы спартанцы
   сбросили в пропасть, как прежде хилых детей бросали,
   и разошлись, на небо смотреть опасаясь как будто.
   Спрошен будучи нашим гонцом, один из лаконцев
   "люди побеждены" сказал, и ни словом больше.
   В дряхлой руке же держал исчерканный лист с огромной
   и обведенной сигмой, прочих среди расчетов.
   Что за численный ряд столь страшную дал им сумму?
   Так подумали мы; архонты же, посовещавшись,
   нужным нашли к жрецам и даже, возможно, в Дельфы
   за толкованьем сего помешательства обратиться:
   нам ли над атеистами первенство дали боги,
   или же будет кара хуже для нас стократно,
   коль покусимся небо сделать последним морем?
   С тем распустили толпу, что, споря, уже двоилась,
   нас же отправили спать, как детей, ибо мы шатались
   и, как бывает после двух дней непрерывной яви,
   складные речи вели, но как бы не существуя,
   словно во сне чужом выступавшие третьи лица.
   Встали мы звездной ночью, каждый как заново создан.
   День или два прошло, не скажешь по вечным звездам.
   Все же часы, что были, считали время до старта:
   счет, потерявший смысл, как ум потеряла Спарта.
  
   IV
   С дрожью огня, готового с мига на миг затухнуть,
   облаком став, потеряться, как память о сновиденье --
   так мерцала звезда в окне, выходившем в вечность,
   ставшем внезапно пропастью скромном нашем оконце.
   Каждому где-то во сне объяснились слова спартанца.
   Речью Афины хотя и разнятся со Спартой напрочь,
   были мы все же эллины, общий язык имели
   в Зевсове глиняном веке, -- в этой-то амфоре послан
   Спартою нам ответ, крепостью смысла пьянящий
   так, что хватает капли. Вспомни имен толкованье:
   "люди побеждены" -- Никандр, ученый безумец,
   прав был? под стать пришелся безумию мирозданья?
   месяц на самом деле огромней ста небосводов,
   мнящихся нам отсюда? а звезды того огромней?
   Право, когда б до радуги или до горизонта
   вздумали мы добраться мощью машин железных,
   меньшим был бы позор и к смеху привел, не к страху.
   Но надлежало, помимо слов, разгадать расчеты:
   им лаконичность чужда. И семеро эпигонов
   физику осадили, как Фивы, ища разрушить
   зодчество двух веков из камней мириадолетних.
   Здесь мы сошли с ума -- или впрямь так легка разгадка?
   Словно ветром листок у самой земли влекомый,
   нечто считалось к оси нисходящим по асимптоте;
   если же эту ось посмел бы продолжить кто-то
   в край титанических чисел, в Гиперборею счета,
   вкрался бы медленный рост в числитель крупично-малый,
   что означает -- прощайте, конечные интегралы.
  
   V
   С солнцем, за отступленьем Спарты, готовы спорить
   были в тот день Афины, восхода красное пламя
   красным надеясь пламенем предвосхитить, чтоб небо
   каменно-серым, едва заливаемым синевою,
   наш звездолет покинул, как Атлантиду птица,
   в небе же оставляя дым и вспененный воздух,
   белой сродни борозде за обычным летучим судном,
   только стоймя и вблизи предстающей перед народом:
   столп, что славнее и выше прежней любой колонны,
   щебень с которой века уносили, ее обдувая.
   Эта за час развеется -- равный векам по славе.
   Всё самого себя многократно казалось больше.
   Нас посему, на помост всходящих, едва страшила
   казнь утоплением в небе, ввержение в горний Тартар,
   тайно нам предстоявшие; всем же мнилось иное:
   будто за труд мы награждены леденящим счастьем
   тверди небесной достичь, и изблизи любоваться
   мраморной грудью Селены, и выяснить, чтС суть звезды,
   и рассказать об этом первыми -- что, конечно,
   высшим из названных счастий считали простолюдины.
   Ради неведенья их, но не разочарованья,
   выбрали мы при жизни принять танталовы муки:
   будут над нами гроздья звезд, а под нами влага
   неба дневного, прекрасны и равно недостижимы.
   Как погребенный земле назад отдает земное,
   космосу -- мы. Ни грезя, ни уравненье строя,
   более взлядом прежним не встретиться со звездой нам.
   Зеркало, видя бездну, делается бездонным.
  
   VI
   Скалам сродни Симплегадским, с мертвым трудом смыкались
   и размыкались окаменевшие наши губы,
   словно нас десять Атласов за огненный хвост держали;
   двигателей же рев заглушал возносимую нами
   славу Афине деве, воительнице бесстрастной,
   матери непорочной, заступнице справедливой,
   новой земле и Олимпу новому предводящей.
   Лик ее на иконе в нас укреплял решимость:
   наземь обломки рухнут взорванного звездолета,
   весть принеся, но не объясняя, чтоб в подвиг смертных
   мог, кто желает, верить, иные же в божью кару:
   дерзость, подобная нашей, вменялась еще Дедалу,
   дерзость не слов и грез, но чисел и тонких линий.
   Зевса, однако, запреты пали. Слава Афине,
   смертным открывшей: мать ли, мыслитель, работник, воин,
   каждый не своего, но всякий всего достоин;
   равно ведущей к доблестям, через одну в другую.
   Да, мы уперлись в твердь, незримую и тугую.
   Да, от звезды к звезде доплывали за четверть часа.
   Сняли одну и думали, как нам с ней возвращаться.
   Либо сам воздух чисел безумием приотравлен,
   либо Hикандр увидел огрех, что теперь исправлен:
   истинно Перетворец, что делает мир хорошим,
   был на краю бытия Афиной зачат с Хаосом.
   Спарта до неба достать боялась даже глазами,
   а на Луне афинец сидел и слагал гекзаметр,
   праздного вместо первенства рад, что вселенской тайне
   сделавшись сопричастен, выдержал испытанье.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"