Однажды тихим летним вечером по аллее в неизвестном городке шагали двое. Один из них был высок и строен, другой маленького роста, полноват, однако он не стеснялся роста своего высокого друга. Они неспешно беседовали, шагая мимо лип и кленов, вдыхая свежий запах листьев и заходящего солнца. Таких, как они, людей, из двенадцати дюжина - незапоминающиеся лица, простая одежда, в которую одевались многие жители городка и степенное вышагивание, которое можно было принять за вечерний моцион коренных и весьма уважаемых горожан.
- Позвольте, я совершенно не понимаю, чего же вы так обеспокоенны этой ситуацией? - спрашивал высокий у своего низенького спутника.
- Как же, как же? Как можете вы, дорогой друг, так говорить? Вы посмотрите только вокруг - всюду страшные пороки, как незаживающие язвы, всюду мелкие страстишки, всюду мелочность и эгоизм! - отвечал низенький и лицо его пылало благородным гневом.
- Ну это вы, право, преувеличиваете! Ну не все уж так печально и беспросветно! Ну есть же искорки светлого. Разве эти прекрасные, эти милейшие деревья не вызывают в вас самые возвышенные чувства? Разве не прекрасна эта тонкая поэзия заходящего солнца, этого гибнущего Бога Солнца, гибнущего, чтобы поутру вновь смело двинуться навстречу погибели, разве природа сама и прекрасные лица прохожих не делают вас чище и не заставляют ли задуматься - да, право, самое страшное в человеке уже избыто? - таким эзоповым языком вопрошал высокий своего спутника.
- Ах, вы своим мягкосердечием и благожелательностью, право, преувеличиваете достоинства этого мира. Ведь вдумайтесь - даже величайшие из жертв, принесенных во имя Человека, во имя его спасения, заставили задуматься немногих из них.
- А разве те немногие не вытаскивают ли мир с его грехами? - нахмурился высокий.
- Если бы, о, если бы это было так, мой поспешный друг! А ведь и те малые растерзаны диким большинством! Так не бессмысленно ли далее затягивать этот спектакль? - хитро взглянул низенький на своего товарища.
Высокий спутник его глубоко задумался. Густые закатные тени лип медленно скользили по его лицу, неприметному, впрочем, благородному. В глубине его темных глаз появилась грусть, вернее печаль, светлая печаль о чем-то известном, но далеком и недостижимом, о чем-то, что будучи когда-то мечтой, должно было воплотиться и ради этого были принесены великие жертвы и казалось бы - вот, пройдя через кровавое искупление должен был человек задуматься и понять, но нет, так и осталась мечта мечтой, даже хуже - перешла в категорию неосуществившихся, оттого особенно вызывающих жалость.
Из его груди вырвался тяжелый вздох.
- Что же, может вы и... Но нет, нельзя не дать шанса осужденному на гибель. Что нам? Дадим шанс еще один. Пусть человек, простой встречный человек сам решит судьбу свою. Пусть будет не по нашей, но по его воле. Как? Принимаете ли соглашение?
- А почему бы и нет? Только смею вас уверить, мой друг, человек вас разочарует. Что ж, поскольку я уверен в результате, я готов дать вам фору. Мы спросим пятерых. Если хоть один из них оправдает ваши ожидания, что ж, пусть будет по-вашему. Да-да, по-вашему, вы оказываете слишком много почести человеку, давая ему возможность решать самому, - сказал низенький и глаза его, глубоко посаженные и прежде казавшиеся темными провалами, сверкнули вдруг светом, глубоким светом какой-то странной, чуждой миру и человеку мудрости, иной мудрости.
Они остановились и оглянулись. Невдалеке от них на скамейке сидел старик. Его одежда была вся истрепана, старая соломенная шляпа, вся растрепанная и дырявая во многих местах лежала рядом с ним. Голова его была опущена на грудь. Казалось, он крепко спал.
Высокий порылся в карманах, но, видимо, не найдя ничего, развел руками:
- Извини, даже мелочи не осталось.
Старик вдруг поднял голову. Странная ярость исказила черты его лица. Он задышал быстро, грудь его вздымалась.
- А пошел прочь от меня, чтоб ты провалился, богатей чертов, даже жалкой монеты дать руку не поднимет, - заорал вдруг старик, но осекся, голова его медленно опустилась и он, будто выдохшись,задышал медленно и глубоко.
- Один-ноль в вашу пользу, - ошарашенно пробормотал высокий.
Низенький довольно расхохотался.
- Скажите, коллега, а вы вообще-то часто беседовали с этими обожаемыми вами людьми? - отсмеявшись спросил он.
Высокий потупился.
- Да, конечно, только, пожалуй давно. Мда, пожалуй слишком давно.
Его спутник вдруг посерьезнел.
- Тогда запомните, что человек еще преподнесет вам еще много сюрпризов, и вы помянете мое слово.
- Однако нам пора, у меня есть еще четыре человека в запасе, - словно сбросил с себя груз произошедшего высокий и плавно поднялся со скамейки, - Пойдемте.
И они двинулись по темневшей аллее. Однако аллея, всего некоторое время назад казавшаяся многолюдной, даже утомительно многолюдной, вдруг опустела. Возможно причиной тому была наступавшая ночь, возможно странное пособничество низенького каким-то волшебством избавило этот парк от надоедливого человеческого шума.
Вдруг из кустов сбоку к быстро шагавшей парочке вышло двое высоких и складных парней. Их недобрые лица несли на себе печать того человеческого порока, который, будучи одобряем современностью, не преуменьшил своего разрушающего воздействия на сердца человеческие.
- Мне почему-то кажется, что вы пройдете дальше, только заплатив нам положенную плату, - ухмыляясь, заявил один из них.
- Поэтому советую вам вывернуть карманы, - заявил другой. Лицо его светилось какой-то сумасшедшей радостью.
Высокий был ошеломлен. На его лице сменяли друг друга испуг, переходящий в страх и изумление, переходящее в гнев. Низкий явно потешался над всей ситуацией.
Вдруг один из грабителей сделал плавный шаг вперед и резко ударил в лицо высокого. От неожиданности, не столько от удара, тот осел на землю и раскрыл рот в чистом изумлении.
- Держите, добрые господа, - радостно произнес низкий, вытаскивая из-за пазухи кошелек и протягивая его одному из парней. - К сожалению, у нас больше ничего нет.
- То-то же. Ты поблагоразумнее будешь. И объясни своему другу, чтобы не зевал ртом и порасторопнее соображал, имея дело с такими, как мы, - и они, похохатывая, удалились.
Высокий сидел на земле все с таким же детским изумлением на лице. Взгляд его был направлен куда-то внутрь. Низкий, понимая, что его благовозвышенный друг возможно, впервые столкнулся с жесткой реальностью, подошел к нему, и, помолчав немного, заговорил:
- Таков возлюбленный вами человек, мой друг. Вот он во всем своем проявлении - от молодости до старости. И вот его вы возлюбили. И вот он вам отплатил. Ну что, вы довольны или станете настаивать на чистоте эксперимента?
Высокий вдруг стыдливо покраснел и опустил голову.
- Вы правы, - выдавил он из себя.
Низкий вздохнул.
- Ну что же. Все когда-то заканчивается. Пришла пора закончиться и этому.
Он поднял руки на головой, будто прощаясь с кем-то невидимым, но от того не менее реальным, с кем-то, кто все время незримо и составлял всю суть человека, но был им неосязаем, с кем-то, кто был воплощением всех пороков и добродетелей человечества.
И вдруг опустил руки.
По темной уже дорожке к ним шагала девочка в белом платье. Она появилась словно из ниоткуда, словно свет соткалась из сумерек. Она шагала, но не касалась ногами земли. Ни звука не доносилось. Листья замерли на деревьях, ветер боялся вздохнуть. Друзья испуганно вглядывалось на приближавшееся к ним белое привидение.
На лице низкого вдруг отразилось столь несвойственное ему испуганное изумление, на лице высокого - несказанный восторг. Можно было понять, что они ее узнали.
Девочка подошла к ним и внимательно вгляделась в обоих. Этот взгляд, который не мог принадлежать столь юному существу, был столь глубок, что, казалось, в нем можно купаться. Строгое материнское покачивание пальца, юный задорный смех и снова нежное поглаживание по голове как бестолковых детей своих - все это вдруг почувствовали оба. Девочка покачала головой и двинулась мимо них. Они проводили ее взглядами. Девочка шагнула в сумрак липы и исчезла, заботливо укрытая тенями.
Высокий сглотнул и перевел взгляд на своего спутника.
Тот задумчиво смотрел в землю. Какое-то неведомое прежде чувство появилось в нем и превратилось в слабую надежду на лучшее, на исправление бестолкового и прекрасного человека.
- Что ж, - медленно произнес он, поднимая взор на так и продолжавшего сидеть высокого. - Она нас простила.
- Кто это был? - в испуганных глазах высокого плескался страх.
- Что за глупый вопрос? Конечно, это была Она.