Авторското право публикувани литературно произведение, защитено от законите на Руската Федерация
Awọn aṣẹ fun atejade ìwé kiko ise ni idaabobo nipasẹ awọn ofin ti awọn Russian Federation
Аѓтарскiя правы на апублiкаванае лiтаратурны твор ахоѓваюцца заканадаѓствам Расiйскай Федэрацыi
Ауторска права за обЌав ене к®ижевно дело зашти"ено законодавством Руске ФедерациЌе
The kukopera kwa lofalitsidwa zolembalemba ntchito kute-tezedwa ndi malamulo a Russian Federation
Авторские права на опубликованное литературное произ-ведение охраняются законодательством Российской Феде-рации
ОБЕЗЬЯНА И ВЕРБЛЮДЪ: Литературно-художественное издание.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Романы о ни о чём - моя радость, моё изобретение.
Ни войн, ни столкновений грудью в грудь (груди), ни слёз однополых любовников на кладбище.
"О чём? Не понял(а)!" - лучшая оценка моим но-вым, как марка водки, романам.
В метро девушка вскочила с коленей подруги, ломала себе пальцы, кричала, что охвачена горячей любовью ко всем розовым фламинго.
Подруга не утешала, она в отчаянии разрыдалась, за-тем светло засмеялась, вытерла слёзы и объявила, что осуждает себя с рождения, а барабанщикам на Параде в Москве не простит невнимания - так утка не прощает коту, который украл утёнка.
В искренности двух девушек больше действия, чем во всех моих романах о ни о чём.
"Славно-то, как около цирка?" - женщина с клоун-ским носом, но потрепанная бельём на ветру, обращалась к прохожим.
Да, славно!
- Три часа брожу по Москве, уйму шаловливых со-ветов выслушала, а обезьяну в шапочке с пером, в потеш-ных полосатых панталончиках, в красных башмачках с за-гнутыми концами, в зеленом камзольчике, в белом жабо, и всенепременно на двугорбом верблюде, а обезьяна - меж-ду горбов на попоне восседает с царственной мордой, буд-то - двоюродная сестра королевы Англии - не видела! - Девушка (обязательно девушка, потому что в женском платье, длинноволосая, с ярко выраженными грудными железами, тонкой карандашной талией) в Макдональдсе извлекла пирожок из обертки и рассматривала его, словно выведывала военную тайну. - Пирожок не похож на пиро-жок, а даже неприличной милостыней выглядит, как негр на содержании доярки.
Пироги выходят из печи - румяные, с луком, яйцом и рисом - вкусные, красивые, и не простят подделки, даже не поблагодарят за то, что их съели, а этот пирожок - го-рячий, но не из печки, нахальный, и, если бы он родился человеком, то обязательно - карликом с мелкими чертами проказливого лица.
Что карлики - обожают мотоциклы, тянет карликов к мотоциклам, будто они - родные сёстры.
В душе у карлика тихо, словно умерли домашние жи-вотные, а на мотоцикл прыгает, тарахтит мотоциклом, и находит в тарахтении спасение от своей трусости перед девушками с сорок пятым размером ноги.
Пирожок - он бы карлику подошёл, и с радостью в карлика вошёл, даже на скорости, на мотоцикле, а мне - стыдно, когда от пирожка аромат женских духов; я же не в городе Рязани, где пироги с глазами - их едят, а они гля-дят.
- Девушка, сразу видно, вы - из деревни!
Об обезьяне рассуждаете, пирожок критикуете - странно, но с тихим шелестом шёлка опустились на стул в Макдональдсе - графиня, и вам за великосветскость про-щается лепет; с беспокойной улыбкой, вы обижаете пиро-жок за то, что он не похож на Ваш домашний пирог. - Мужчина подсел рядом за столик, поставил поднос (гам-бургер, молочный ванильный коктейль-стандарт), улыб-нулся девушке, надул щеки, пыжился выглядеть киногеро-ем - романтичным, остроумным знатоком бумаг и скри-пок. - В деревне свои пироги, а в Москве - американские пирожки, иначе москвичи и гости столицы опухнут с голода, как лемминги в весеннее наводнение.
Большой город требует быстро и качественно, и справляется, даже на плечо язык никто не высовывает; Макдональдсы спасают, поэтому люди пухнут не от голо-да, а от ожирения - век бы книжки читали, а нет - едим и едим, верим, что в пирожках, в колбасе заложены основы гробоведения.
- Вы Московский озорной гуляка? - девушка отку-сила от пирожка, кивнула головой - тяжелая коса до пола питоном в резонанс засмеялась (собеседник подозревал иронию в словах незнакомки, то от улыбки задохнулся, простил девушке даже молодость - так Король Людовик прощал неопытных девственниц). - Немолодой жиголо, без средств к существованию, неудачник, иначе не знако-мились бы с девушками в кафе быстрого питания, деше-вом, но вкусно готовят, даже кровь кричит в щеках.
На ресторан у вас денег нет, подруги жизни нет - я вижу, что вы без обручального кольца; молодость прошла, вы - старый, лет тридцати пяти, но надеетесь подцепить простушку из деревни; может быть, возьмете её в свою квартиру, где проживает сварливая вечная мама с лошади-ными вставными зубами имени "Первых американских поселенцев".
За то, что пригрели деревенщину, вы будете каждый день её поучать, журить, корить, презирать, учить жизни; после же укорений, вы заставите девушку прислуживать по квартире - вам и матушке, готовить королевский обед, но из дешевых продуктов; выслушивать вас, работать си-делкой старой барыни, а в конце жизни потребуете, чтобы я поднесла вам стакан воды за облагодетельствования.
Вы непременно сэкономите на утомленной жене; да-вайте подсчитаем стоимость одного дня жизни в роли ва-шей молодой красавицы жены! - Девушка оглядела оста-ток пирожка, протянула соседу, улыбалась искренне, с лу-чиками кронштадтской весны, проговорила без робости, но слегка побледнела и придвинулась к мужчине, будто шептала ему сокровенное о кладе в бабушкином сундуке. - Отведайте пирожка; вы же себе не можете позволить пи-рожок в Макдональдсе, дорогой пирожок для вас; рядовой гамбургер - привычно и обычно, но пирожок - роскошь, стоит дороже гамбургера, менее питательный и по себе-стоимости уступает, как дедушка в метро уступает место молодой бабушке.
В деревне нет метро, но наши мужчины входят в уныние, пьют, не избегают опасных ям в реке, поэтому ча-сто тонут, или давятся гнилыми поганками, или что ещё хуже - накушаются непотребного, у нас же нет Макдо-нальдсов; для пирогов не в каждом доме печка найдется, а мука, рис, яйца и лук - деликатесы для многих тружеников села - черепах водяных кушают, как крокодилы, но на жизнь не ропщут, о своём житье-бытье в книжках пишут, иногда английскими буквами, оттого, что английский язык обязателен для нищих россиян, не вызывает острого полового желания, и на английском мы обязаны, как на родном произносить слово "еда".
Из уездного города к нам в село прислали молодень-кую учительницу английского - тоненькая, больше для по-рядка Мирового живёт, посредственная, с короткой стриж-кой; где это видано, чтобы женщина волосы коротко под-стригала, как обезьяна на верблюде.
В Москве я сначала падала в обморок - первые два часа; не верила что вижу людей - толстые, невероятно тол-стые женщины, иногда в обтягивающих штанах, а зад - трактор "Кировец", ноги - тумбы, и стрижка - короткая, под мальчика, под деда - ностальгия по старикам.
Затем я пообвыкла, знала заранее, что в Москве ожи-рение, но не представляла, что ожирение с короткими во-лосами и с огромными слоновьими ягодицами, к которым прилипают жёлуди.
Ах, дурно я говорю о людях, но в оправдание себе - не осуждаю, а по наблюдательности своей - чистая, свет-лая, весенняя, и заранее прошу прощения, если кто слышит меня и затаил обиду, как на краснокожего индейца. - Девушка приложила руки к грудям (груди через платье ярким светом надежды озаряли жующие лица с пятью подбородками каждое). Она долго смотрела в зал (собеседнику страшно стало от молчания девушки, словно она вызывала духов добра, чтобы они сожгли в адском костре духов зла). - Нравятся вам короткие женские стрижки - носите на здоровье нации; и пОпы огромные толстые бронетанковые - к усладе вашей; дивно мне, но я на природе выросла и не знаю грязи, сырости в квартирах, налогов, переломов опорно-двигательных аппаратов, причём переломы из-за ожирения.
В деревнях за чуть подстриженные волосы, пусть да-же ниже плеч - ворота дёгтем мажут в назидание потом-кам; я, когда вижу испоганенные ворота - уже не шучу над благотворительностью, называю мазальщиков нечувствительными монстрами, которые прячут зеленые хвосты в портках.
У нас мужчины в портках пашут и сеют, а у вас встречаются мужчины в юбках - что с них взять, даже апельсины не вырастут около мужчины в юбке.
Слышала я слово "мода", но до Москвы верила, что мода - когда красиво.
Вздор нагородят и под юбкой спрячут ваши мужчи-ны.
Может быть, у них язва под юбкой, когда штаны, то язва трется о ткань, как кошка трется о порог, а в юбке - не трётся язва, другому яму роет, а, если мужчину в юбке за-смеют, на лесоповал погонят, то - неприличным полагаете, защищаете его всем Миром, даже забываете, что в стране давно сталь не выплавляют.
Когда мне исполнилось семь лет я онемела - не на год, но на час, и причина - не поломанная человеческая судьба, не скелет в шкафу батюшки, не свиньи, что стекла битого наелись и сдохли, а яичная скорлупа, от голубого дрозда - нехорошо, когда на скорлупу наступаешь, не к добру, а к - дождю.
Я батюшке в поле узелок со снедью несла - бутылка самогона - наилучший, чистейший - для организма полез-ный, бодрость и работоспособность на лугу от него повы-шенная, как вешают цыгана конокрада - ближе к небесам.
На скорлупу наступила, да призадумалась - так ли это хорошо, когда в лугах ромашками пахнет; детский ле-пет, мысли маленькие, но остановили меня, даже выбили из графика - я же не в тайге, где охотник выбивает из бел-ки спесь.
Призадумалась я, мечтала, чтобы в наши леса не только дрозды прилетали с голубыми яйцами, не только медведи захаживали из зоопарков, но и обезьяны прибежа-ли - хлопотливые, немного дурные, с отвратительным за-пахом из-под хвостов, но потешные, милые, с большими черными глазами, в которых отражается бездна болота.
Я не боюсь болот, в болотах - сила, даже, если геолог с палаткой утонет, то болото не пугает, оно, наоборот, от геолога ума и жира набирается, крепчает и по ночам ино-гда приходит в снах; даже в женщину болото может пере-кинутся - так оборотень перекидывается из человека в чу-дище и обратно.
Мысль об обезьянках тешила меня; я осуждала азиа-тов за то, что они кушают живых обезьян - видела по компьютеру; в азиатских ресторанах обезьянку подают к столу, живую, привязывают, чтобы голова, как у каторж-ника из дырки в столе торчала, затем - ножом снимают верхушку черепа - и из живого черепа ложками черпают обезьяний мозг - неэстетично и бессмысленно, потому что обезьяна - не говядина и не свинина; обезьяна должна потешать, а не страдать на столе.
Чижиков и соловьёв кушаем - деликатесы, но обезь-яну не съем - нет нужды мне в обезьяньих мозгах.
Веселье разлилось на лугу по телу; ромашки помогли и мысли об обезьянах; шмели, жирные, никто их не купит - шмелей, но радость приносят на крыльях удачи.
Может быть, не шмели - а феи, не разглядывала, под юбку Дюймовочкам не смотрю, я же не городская, поэтому - не испорчена.
В мыслях о прекрасном открываю глаза, и - ужас! УЖАС!!!
По лугу ко мне бежит бородатая женщина в юбке, с волосатой грудью, в руках коса смерти, и косой железной устрашающей смерть меня сейчас пожнёт.
Проклятия летят из женщины, голос мужской, гру-бый - не сразу я батюшкины тембры уловила, поэтому - онемела, думала, что попала в ад, и сейчас меня веревкой, на которой черти своё нижнее белье развешивают на про-сушку, меня смерть задушит, а затем косой добьёт.
Не нужно бессмысленной возни; каждое действие несёт в себе пользу Будущему, и, возможно, что смерть моя в раннем возрасте - предначертана, от неё польза Гос-ударству Российскому; но обидно.
Онемела, от смерти в юбке бегу, ножки в ромашках заплетаются, и ромашки теперь - не друзья, а враги, стебли их - щупальца древнего царя Соломона.
Я швырнула в смерть узелок с провизией для батюш-ки, думала, что смерть, как медведь, накинется на добычу, и не прогадала я - послышалось жадное чавканье, а затем бульканье.
До дому я добежала, обошла белого двугорбого вер-блюда в стойле, отвесила поклон обезьяне - на карлика не похожа обезьяна, но потешная, а мне в тот момент не до потехи, онемела я после встречи со смертью.
В избу вбегаю, а на кровати маменька голая лежит, искусственное дыхание изо рта в рот дяденьке незнакомо-му делает; дяденька забавный - в высокой шляпе, потом я узнала - цилиндр называется, и, кроме шляпы на дяденьке нет ничего из одежд, даже самовар можно ставить на голое тело.
Маменька меня увидела, буднично осведомилась - где батюшка; я ничего не отвечаю - язык отсох; боялась я тогда, что не возьмут меня сомлевшую без языка в мичма-ны.
Очень хотела в моряки пойти после школы, да блажь всё, прошла блажь, от неё - дым, искры, но не деньги.
Матушка сарафан накинула - красивый, расписной - маки по льну, дяденьке объясняет, что я онемела сейчас - не от их ли искусственного дыхания изо рта в рот, как у кошек, которые немеют, чернеют и задыхаются в угольной шахте.
Дяденька с кровати свалился - тюфяки у нас соло-менные, экологически чистые, как и отхожие места; ногой в тонкую панталонину белую тычет, прыгает на другой ноге, а всё мужское у него изрядно болтается, очень на осьминога похоже.
"Лихоманка меня третий день трясет, будто назначи-ли меня кондуктором трамвая.
Джоги, Чоли, Чича, Фортунато, за что меня били? - расхохотался, облачился, говорит строго, решительно, но затем вдруг, зарыдал, лицом пожелтел и цилиндр скинул с головы - вторую голову убрал. - Девочка! Как онемела, так и протрезвеешь на моём великолепном представлении - без балерин, без кловунов, без медведей, без тигров на велосипеде". - Руку в шляпу засунул и вытягивает ленту цветную - красивая, как у хохлушек в волосах на свадьбе.
Тянет робко, а лента не заканчивается, змеится лен-той Мёбиуса; я умная, книжки читаю, в интернет хожу - обо всём знаю, но не всё принимаю.
За лентой плюшевый заяц выскочил - ободранный, в заплатках, но родной, настоящий друг любой девочке, а мальчикам зайцы не нужны - я ошибалась в детстве.
Дяденька мне зайца подарил, да поклон отвесил до насыпного пола, царицей Мира меня назвал и обещал, что если я принесу через десять лет в избу чистую воду в бе-лом ведре, то всю жизнь буду счастлива - так и произо-шло, теперь мой конь - добро.
Я заговорила, язык отмок, и сладостно стало на душе, слова льются, грудь себе детскую растираю ромашкой; а дяденька хохочет, будто на ключик золотой заведенный, вытаскивает из шляпы диковинные бумаги.
Матушке бумажки цветные без хозяйственной надобности, она оттолкнула дяденьку, руку в шляпу засу-нула, да банку трехлитровую соленых огурцов вытащила - нашу банку, из подполья.
Я захлопала в ладоши, а дяденька съежился в миг - ёжик не больше, пристально на маменьку глядит, но рас-храбрился, закричал, что за работу ему огурцы положены; Чича болеет, а он, вообще, не знает, как в его волшебный цилиндр огурцы из нашего погреба выскочили, как на хо-дулях Марсиане.
"Прогорел мой театр, сгорел дотла в жерле ревности, а я - директор погорелого театра, и имя мне - понурая не-решительная головешка! Ах! - Дяденька у матушки выхва-тил банку с огурцами, и в шляпу обратно закинул, как в колодец Моветона (матушка руку в шляпу, да рука в кап-кан на мышей попала, как крокодилу в зубы). - Большой театр я содержал, хозяин, собственник - Карабас Барабас обзавидуется.
Одних балерин циркачек - шесть штук; три акробат-ки, два акробата, дрессировщик львов, погонщик лошадей и попугаев, коннозаводчик Гиви, воздушные актёры, гим-насты, жонглёры, клоуны и даже женщина - силач-в-руках-подкова-калач.
Гвоздь программы - я, золотой гвоздь, фокусник граф Игорь фон Абрамович дон Кио.
Сколько женщин я пилой разрезал, скольких пикой проткнул на арене, скольких стрелой погубил в яблочко глаза - вашим мамашам, господа полицаи, не снилось.
Процветал наш цирк передвижной, деньги давал, а деньги я в сундуке хранил, на белую гориллу диковинную копил - страсть у меня до горилл.
Но Судьба выкинула со мной фокус, по сравнению с которым голая балерина из шляпы - шутка студента цир-кового училища.
Клоун у меня рыжий работал, потешный - Алан, кар-лик от природы, но стремился ввысь, даже на ходулях к девушкам в общежитие ходил, мучился, проклинал вторые этажи, сам над собой смеялся, дразнил вахтерш, но не пла-кал в подушку любовницам.
На ходулях войдёт, шланг велосипедный с насосом из портков высунет - в темноте не видно, разгляди, что из портков торчит, - то ли змей морской, то ли игуана в бес-памятстве.
Большой успех Алан имел не только на арене, но и в общежитиях прачек, похожих на свежие матрасы.
Беда пришла - влюбился в Ольгу Николаевну - де-вушка двадцати пяти лет, сдобная украинка из потом-ственных гоголевских ведьм.
Ольга Николаевна работала силовым номером, куль-туристка, два метра ростом, сто сорок килограммов вну-шительного веса, румяная, во всех местах пригожая - ху-дожник Кустодиев в гробу перевернется, - фокусник об-лизнул губы, затем поклонился матушке, щелкнул пальца-ми у меня перед глазами - добыл искру и продолжал голо-сом потомственного ветеринара: - Алан на сто десять ки-лограммов меньше весит, на метр ниже, возможно, поэто-му воспылал - да так, что за двери мы прятались, когда он любовные стихи Ольге Николаевне нёс на оценку.
О работе Алан не забывал, но о прачках уже не ду-мал, а они в досаде забрасывали цирк старыми портянка-ми, резались в карты, терзались сомнениями - добиваться ли Алана, или найти Принца на Белом коне; страху я натерпелся от прачек, даже поносом мучился, вопил в бе-шенстве на акробаток, вырывал шесты у канатоходцев - всякое происходило, даже с внематочной беременностью клоунов-мужчин, я же - директор, как царь.
Ольга Николаевна, потому что обыкновенная девуш-ка, пусть даже культуристка циркачка, мечтала о Принце на Белом коне, и Принце не из Цирка, а Принце из Булон-ского леса - затвердила - Булонь, Булонь, лучше бы - Шампань - потешнее, как на пробежке кловунов.
Алан очень страдал от непонимания, иногда во время выступления срывался с лестницы, бежал за кулисы, но его останавливали пинками, отшибали память, пока он не рассмешит унылого зрителя в десятом ряду.
Однажды, когда кловун Алан в сильнейшем подпи-тии - выпил водку для слона - возвращался с отработан-ного номера, в слоновнике услышал подозрительное шеве-ление, будто три кобры плясали на похоронах факира.
Я часто в цирке менял факиров, кобры оставались прежние, а факиры умирали от укусов змей, словно нико-гда не слышали о русском бесстрашном купечестве, об офенях, что изобрели особый язык для тюремщиков.
Алан прошёл за стог с сеном и на необъятном батуте увидел свою любимую культуристку Ольгу Николаевну (слона за задние ноги поднимает), в объятиях нового при-шлого кловуна - Белого Пьеро; Пьеро весил как две Ольги Николаевны, на голову её выше, и борода у него ниже ко-лен, а у Алана - бородка похожа на поросль куртизанок.
Всё произошло на закате, когда зрители зевали, а воздушные акробатки под куполом веселили - бегали без трусов по канату.
Алан набрал полный рот авиационного керосина, подбежал к Ольге Николаевне, к Пьеро, выдохнул на них керосин, а на выходе изо рта держал зажжённую черную свечу - сатанинскую.
Сатанисты у нас арендовали угол в клетке со львами, мы брали плату черными свечами их человеческого жира; артель хотели создать по производству армяков, а армяки без свечей по ночам трудно шить.
Пьеро загорелся, вспыхнули волосы на Ольге Нико-лаевне, и она в ужасе пинком послала, тоже вспыхнувшего Алана, куда повыше - через тернии к Звездам.
От Алана купол вспыхнул, словно щёки у гимназистки на первом свидании с калекой.
Через минуту цирк пылал - Чернобыльская ката-строфа; Пьеро в роль вошёл с горящими - в двойном смысле - очами, бегал по залу, хватал зрителей за руки, умолял не паниковать, а принять смерть с гордостью, как братья Пилигрим.
"Люди, лёд, когда в трико - плохо, но и головешка в волосах - не к добру; проиграл ваш дедушка в карты Москву французам, да отыскал я в бабушкином сундуке Предзнаменование, Апокалипсис нового времени, где ска-зано, что все неправедники огнём цирковым очистятся".
Все и всё сгорело; остался я сирый - меня верблюд Ватрушка спас, а подгоняла его кнутом - превосходный жокей - обезьянка Чича.
Хлещет Ватрушку кнутом по очам, мне тоже доста-ется изрядно, но понимаю, что для нашего блага старается Чича - так конюх с барыней поднимают рождаемость в поместье.
Теперь мы втроём - артисты погорелого цирка, бро-дим по городам и селам, даём представления, берём лю-бовь и огурцы - зарабатываем, словно и не жили никогда в довольстве и сметане".
"Ишь ведь выжига! - Матушка без злобы прошептала и погладила фокусника по голове, затем по груди, руке, животу, бедрам - до беды бы дошло, но в сенях загрохота-ли вёдра, гром небесный с всхлипываниями вошёл в избу.
Папенька - я узнала его, а ведь на лугу приняла за смерть с косой, в юбке и с волосатой грудью, как у выздо-равливающего француза.
"В рабочий полдень скинул исподнее, без криков, без шума принимал ванну в болоте, ведь знаю, что на сотни верст нет чужих, поэтому не уберегся, как толпа негостеприимных новобранцев фермеров в одном лице. - Батюшка приложился к ведерной бутылке с самогоном (дяденька фокусник с укором посмотрел на маменьку), пил жадно, шумно, привыкал к новой жизни в юбке. - Украли мою одежду, прохожие с желтыми зубами; зубы их рассмотрел, думал, что к счастью, что увидел в кустах желтозубых, а оказалось - к потере одежды.
Пришлось мешок вокруг чресел обмотать, как бабе - стыдно, но должен я, чтобы веселье, радость, обнимания разлились по жизни, а не проклятия в адрес воришек одежды и не адский огонь с дымом серы.
Огонь, а серой воняет - грустно, как после первой ночи с коровой!
Фокусник заторопился, сказал, что у него срочные дела в лесу; матушка вынесла ему и Ватрушке с Чичей мешок с провизией - на год скитаний.
Я тогда впервые увидела не учительницу английско-го языка, а верблюда и обезьяну, живых, потрёпанных жизнью, без грима; без косметики верблюды и обезьяны выглядят не то, чтобы осерчавшими от жизни, но гувер-нантки в сельских усадьбах на них похожи.
Обезьяна важно восседала между горбов верблюда, в лапе обезьяны казацкая нагайка со свинчаткой - любой доктор поправит своё здоровье с помощью этой нагайки; волшебница Элли из Изумрудного города с подобной плёткой прошла через Волшебную страну.
Дяденька фокусник держал обезьяну Чичу за ниж-нюю лапу, но обращался ко мне (и я возгордилась, что для него значу больше, чем лапа обезьяны):
"Девочка с глазами-вишенками!
Нужды ты не знаешь и не узнаешь; и цирк твой не сгорит, потому что нет у тебя цирка, даже откланяться на арене некому - разве что - коровы на лугу.
Я бы выстругал себе и тебе новый цирк из березовых бревен, но на руках мозоли от собирательства, и Чича не обрадуется, если я возьму в руки мотыгу и киянку, словно я не легенда, а простой рисовый китайский мандарин.
Вижу, что у твоего батюшки жало с ядом, но для тебя - не страшно, потому что жало - не дуло пистолета Ка-лашникова, не выстрелит в тебя.
Пройдут годы, у тебя заколосится и подрастёт, как на удобренных полях.
Возникнет надобность в женихе; да где взять поря-дочного-то? - дяденька фокусник воздел руку (вторая рука занята лапкой обезьянки) к небу, заголосил тонко, по-бабьи - так вдова рыдает над очередным покойником му-жем. Или цирковая клоунада играла в бывшем владельце цирка, или искренность выходила вместе с желанием найти золотой ключик от страны Буратино. - В деревнях пьют поголовно, тонут в реке, теряются в лесу мужики, падают в берлоги к бурым медведям, а белых медведей в лесах нет, съели.
Пустяки всё, земное, наносное, - фокусник вынул из кармана карамельку, подумал, отшвырнул в кусты, словно гранату в фашиста, отвернулся от меня. - Человек думает не о радостях земных, а размышляет о каре небесной, об аде с черными чертями; копыта, рога, сковородки с кипя-щим маслом, котлы со смолой, сера, зубовный скрежет, мор, страдания, голод, холод нищета.
Где, правда?
Правда не в людях, а в вас - в девушках с длинными волосами, румяными щеками и отсутствием наркотической зависимости.
Люди об аде думают, а девушки - о женихе.
В деревне женихи - пыль, а в городе - фармазоны, презренные женоненавистники, изможденные эстеты в об-тягивающих голубых трико.
Не висельник тебе в мужья в деревню нужен, девоч-ка, не ключник с голосом бабы, не тракторист, который трактора настоящего никогда не видел даже в интернете, потому что интернет пропил, не городской стяжатель, по-хожий на Бабу Ягу в молодые годы.
Тихий пастушок романтик - вот настоящий жених для тебя, доля для женщины в горящей избе, для девицы, которая в колодце не только воду видит, но и Звёзды.
Все, все к Звёздам полетим: кто с Космодрома, кто - из колодца.
Найди себе романтика, поэта, но не бездельника по-эта с бутылкой водки в кармане, а поэта-работягу - при-гожего, покладистого, умного, работящего соглашателя; чтобы трепетал он осиновым листом в твоих руках, а тя-гость крестьянской службы переносил с почтительностью, пониманием и индейской трубкой Мира в руках.
Идеальный жених пастушок-романтик; где он водит-ся? в каком женьшеневом китайском краю?
Когда у тебя вырастет желание, девочка, желание жениться, а не умолять на коленях, то поезжай в город Москву - посмотри на Царь-колокол, а на остальное не смотри, словно тебе в глаза закапали фиолетовую краску.
Остальное - мираж без верблюдов и без обезьян.
В Москве народу больше, чем в твоей жалобной де-ревне; женихи склонятся осинами перед тобой, потому что ты - богатая, - фокусник усмехнулся, подошёл к моей ма-ме, обнял её за шею - так симпатяшки из Краснодара ла-стятся к Санкт-Петербургским девушкам. Матушка не со-противлялась, но после пяти минут тягостного молчания легонько надавила на глазные яблоки фокусника своими искусными пальчиками - приводила дяденьку в сознание. - Но почти все женихи - выжиги; изучи мужские сути, прежде чем посетишь столицу многих Родин - Москву.
Фармазонов и стяжателей - отметай, как оса прого-няет пчёл.
Суженного ряженного узнаешь по двум признакам - обезьяна и верблюд - символы эпохи вероятных черепов.
Либо накануне тебе приснится обезьянка на верблю-де - не обязательно Чича и Ватрушка, но обязательно эти два полезных для общества животных, сравнимых с нота-ми "ля" и "фа".
Либо ты живыми их увидишь на улице, случайно; или - на картинке, или вскрикнет кто-нибудь в запальчи-вости - "Обезьяна и верблюд", - тогда и хватай жениха - он вблизи тебя пройдёт, а, может быть, спелым арбузом к ногам твоим подкатится, пообещает Луну с неба и свирель (скрипку, клавесин - всё одно, суета).
Романтика-поэта с душевным клеймом "обезьяна и верблюд" хватай, в Усадьбу свою вези нареченным жени-хом; он и в труде поможет, и в празднике, чайную ложку не украдет, в ломбард не снесёт, а, если ты в суде поссо-ришься с прокурором, то и на прокурора с вилами, как бык с рогами, бросится, потому что романтику прокурор - не указ; поэт витает, но и за яблоневым садом ухаживает".
Дяденька фокусник добрый совет дал, ловко подхва-тил обезьянку Чичу на руки - она же приняла его любез-ность с царственным одобрением, - сказал что-то о людях и вшах; и укатил на верблюде по имени Ватрушка - Си-вилла, предсказательница, а не верблюд.
Время пришло, мне сейчас двадцать два года - воз-раст паники для незамужних украинок, но детский возраст для американок и француженок.
Хожу-брожу по Москве, Царь-колокол посмотрела, а теперь - жениха надо, но, чтобы печатью обезьянки и вер-блюда отмеченный, как золотым пером в волосы.
Богатая я, но в меру понимания, деньги на берлин-ских немцев не потрачу, под ноги драчунам не кину, кло-вуна с красным носом не облагодетельствую - не куплю ему "Мерседес" красного цвета; могу многое по деньгам своим большим, но склад ума у меня крестьянский, что в переводе на Московский язык означает - "правильный", и не носит оттенка оскорбления, оттого, что у кого деньги и Правда, тот и умный академик.
- Где же вы остановились, душечка? - собеседник нервно усмехнулся, потрепал воротник рубашки (поддель-ный Ральф Лоурен). - В Москве, как вы точно, с помощью афоризмов владельца погорелого цирка, обрисовали - множество выжиг, фармазонов, стяжателей и просто ино-городних граждан с неблагими намерениями, словно толь-ко для того рождаются, чтобы у брата или у сестры роди-тельское достояние отобрать.
Сам я местный, пью умеренно, вас уважаю за стой-кость характера и за румяные щеки - заплакали бы вы в три ручья, но всегда веселы, правдивы, словно тоску сна-чала проткнули кинжалом, а затем сожгли в доменной пе-чи.
Моя бабушка работала на сталелитейном заводе чу-гунщицей - врагов народа в чугун закатывала; не больно врагу народа, быстро и без обиды к Партии и Правитель-ству, потому что из загонов с овцами народ и Партия со-оружали заводы и Космодромы Байконуры.
Бабушка часто после работы скидывала свинцовый фартук - радиации много в природной стали, выпивала чарку водки за помин души залитых в чугун врагов, и меч-тала - пушистая овечка у холодильника.
На работе у бабушки всегда жарко, поэтому дома она холод любила: зимой окна нараспашку, как блузка у моде-льера, из-под крана только ледяная вода, а в чайнике - льдинки.
Руку тяжелую с чугунными перстнями мне на голову бросит, тоскует, проникновенно рассказывает:
"Миша..."
Кстати, меня Мишей назвали в честь олигарха Миха-ила Прохорова.
- Очень приятно, Миша! А я - Алёна, в честь ху-дожника Васнецова.
В сортире у нас в деревне репродукции висят, поэто-му батюшка на Алёнушку Васнецовскую настроился, и меня по инерции назвал - так катится с горы телега без лошади.
Читал в отхожем месте книжки батюшка, хохотал из сортира, а иногда и плакал навзрыд, словно у него много-вековой сибирский запор от кедровых орехов.
Вы, продолжайте рассказ, Миша, словно дорогу укладываете.
Понимаю, что вы хотите произвести на меня впечат-ление, Миша, чтобы я вас облагодетельствовала молодая, красивая, богатая; увезла в поместье и назначила пастуш-ком-романтиком, другом Васнецова.
Но Судьба ваша и моя в лапах обезьяны и в копытах верблюда, а они в Макдональдс не заходили ещё, и гам-бургер с обезьяньим мясом и копыта верблюда здесь не подают вам на разочарование.
Назло стукните копытом по столу, Миша, изобразите верблюда, похожего на вас в зеркале.
Не думаю, что после вашей выходки я сделаюсь больной, но оперный сезон, назло вашим эстетам, открою в Макдональдсе.
Козы - не верблюды, но копытами, особенно по но-чам, стучат по крышам, воду ищут около трубы.
Будьте счастливы, смакуйте моменты со мной, не думайте о провале, о том, что я засмею вас, укорю в сер-дечной близости, пожурю за ложь; может и закрою лицо руками, зарыдаю, а потом молча вас в лоб поцелую, как покойника - всё из-за тугих чулок.
Я вам говорила о цене на красивую девушку и о том, что вы и другие мужчины желаете получить бесплатно то, что дорого очень стоит, дороже жемчуга.
Например, я - девушка вип класса, да-да, мне знако-мы и слова, и выражения, и дела - интернет всему научит; цена за общение со мной, или с другой красавицей - десять тысяч рублей в час - минимум.
На вечеринке я белой павой могу обнаженная по сто-лу пройти и станцевать среди бутылочек со спиртными напитками - запросто, без волнения, потому что с лестни-цы часто падала, знаю цену жизни и страху.
Мы беседуем час - десять тысяч рублей - раз.
Услуги психоаналитика, а вы мне изливаете свою душу - тридцать тысяч рублей в час; итого - сорок тысяч рублей вы мне должны уже, как уж на глупом пингвине.
Я поправляю ваше здоровье, морально вас утешаю, поднимаю вашу самооценку - платный психиатр, терапевт, еще - десять тысяч - пятьдесят.
Вы же хотите, чтобы я стала вашей женой, домохо-зяйкой - услуги экономки - пять тысяч в сутки, сиделкой за маменькой - двадцать пять тысяч в сутки, гувернанткой - три с половиной тысячи в сутки, поварихой - три с половиной тысячи в сутки, наложницей - десять тысяч рублей за ночь, приравняем к суткам, ведь вы не сможете чаще раза в сутки, матерью ваших детей - три миллиона рублей за вынашивание и рождение одного ребенка, сиделкой с детьми - пять тысяч рублей в сутки.
Сложим все эти цифры, получим по минимуму, без учёта детей - больше ста тысяч рублей в месяц, намного больше; а ваша зарплата, если вы работаете, - не больше двадцати тысяч рублей.
Значит, вы, и вам подобные, хотите обмануть краси-вую девушку, заляпываете нам мысли словами, стихами, но приемлю стихи, если они от эстета романтика-пастушка; пастушка по призванию, а не по курсам охмуре-ния богатых девушек; и пастушок обещает по хозяйству лучше, чем батрак.
Вам же прощаю ваш долг, потешайте меня, пока не появятся верблюд и обезьяна, и, если они возникнут - воля ваша и фокусника, возьму вас в мужья, отвезу в Усадьбу, сделаю помещиком - будете моим мужем; станете тайно крестьянок на сеновале брюхатить, куриц щупать, но и трудиться так, чтобы из ушей дым, из пастушьего рожка - музыка, а из голосовых связок - развлечения для меня - сказки русско-народные.
Вы осведомлялись, где я остановилась; отвечаю - в гостинице "Националь", номер скромный, да я не сорю деньгами - четырнадцать тысяч в сутки, как за один час беседы со мной.
ПроводИте меня в номер, утомилась, да кланяйтесь чаще, не складывайте губки сердечком, как бука.
Не Губка Боб, а - бука.
Надеюсь, что я не ославила вас, не оскорбила и не обидела - чураюсь себя, слежу, чтобы лад в разговор, что-бы без оскорблений и намёков, что собеседник не соответ-ствует, как тополь не растет рядом с яблоней.
Любознательно о вашей бабушке, она и вас в чугун закатывала, или вы бабушку закатали? - Алёнушка за-смеялась, завернула остатки трапезы в салфеточку - предусмотрительность, подставила локоток Михаилу, и ухажёр с подобострастием, но в то же время с напускной гордостью мексиканского красавца, взял под локоток; по-шли крейсером "Аврора" и броненосцем "Потёмкин".
- Бабушка моя - фантазёрка, прямой потомок ска-зочника Андерсена, но сердце Андерсена надорвалось бы, как выскакивает горячая вода из земли на Дальнем Восто-ке, при виде мозолей бабушки.
Она боязливо смотрела мне в глаза, но, по мере того, как рассказ разворачивался, распрямлялись крылья у ба-бушки, и я отодвигался в дальний угол, хватался за топо-рик - на всякий пожарный случай - так утопающий в бо-лоте хватается за хвост русалки.
"Миша! В чугуне сила страны, и слабость людей! - бабушка закрывала дверь, подавала мне стакан воды, затем выпивала вторую стопку водки - за тех, кто в море. - Моя мечта - частный крематорий, а гробы в крематории из чу-гуна, нашего чугуна, проверенного, с пломбами. - В поры-ве мечты бабушка открывала рот шире и шире - Дарьяль-ское ущелье; в глазах её бушевало чёрное адское пламя, слова иногда превращались в заклинания, но - интересно, любознательно, особенно для молодой натуры мальчика, который не познал картинки нудистов. - Чушь, вздор, ложь, что нужно в крематории сжигать покойников в сго-раемых, как шляпка маляра из газеты, гробах.
В чугунном гробу покойник превратится в пыль, в труху воспоминаний потомков, как Пушкин.
Дедушка твой, мой муж - Силантий Петрович не ве-рил в чугунные гробы, и где он сейчас, подлец?
В седле на арабском скакуне?
Нет, он - душа часов, хотя и не часовщик, а профес-сор химии... был. - Бабушка вздыхала, смотрела на часы в чугунном коробе; вместо маятника - высушенная муми-фицированная голова моего дедушки, бабушкиного мужа - маятник Фуко вздрогнул бы от кощунства. - Когда мне исполнился год, мы переехали в Москву, да, в Москве в наши годы чугун изготавливали на зависть Испании и китайцам узловых станций.
Смышленая я в детстве, в один годик всё осознавала, да не убивала только, в чугун не закатывала - физическое состояние младенца не позволяло - так Анна Каренина на инвалидной коляске не попадет под поезд.
Помню, лежу в детской кроватке, а к нам в квартиру чёрт с визитом заходит, огромный, выше потолка.
Взрослые не видели, что чёрт, а думали, что папин начальник на заводе, да, начальник, но не над зарплатой и не над телом, а директор папиной души.
У чёрта на рыле наколка - чайка на фоне заходящего или восходящего Солнца - японский знак самурая.
Чёрт моему отцу говорит, что нашёл для него теп-ленькое местечко - смотритель кладбища в Перово; стыд-но в те времена с завода на кладбище уходить, но батюшка чёрта послушался, потому что уже, как бы умер батюшка - никто не видел, но я видела, младенец, хотя и слова ска-зать путного не могла сквозь деревянную соску - пожале-ли денег на нормальную соску, мне в рот гадость засовы-вали деревянную, чурку из печки, за что им - поклон и вечное проклятие - так девочка Элли проклинала маньяка из Изумрудного города.
Матушка моя к чёрту ластится, а, когда услышала о кладбище, сразу ногу ему на плечо закинула, потому что - балерина.
Я в кроватке тоскую, не знаю, как с чёртом сладить, но, наконец, решилась, что всенепременно, когда вырасту, в восемнадцать лет выйду замуж за ученого человека, да чтоб он болел, хлипкий и вскоре после свадьбы тихо помер грибом поганкой.
Голову мужа я вместо маятника в старинные часы прикреплю, и своим поступком как бы чёрта в золотую клетку времени заключу.
Мечты мои, потому что - праведные, сбылись, и де-душку твоего, а он строптивый, никак не хотел умирать - я обезглавила после его смерти или до... не помню, склероз; голову вместо маятника прикрепила и каждый душный вечер мрачно смотрю на качание маятника-головы туда-сюда и обратно.
Всем приятно, кроме чёрта!
Слышу, как чёрт беснуется под землей, мучается в золотой клетке, и вода - не вода, но с него стекает в котел с кипящей смолой, где грешники проклинают чуму и ча-хотку.
Иногда в часы молния шаровая залетает, бьет в вы-сушенную голову твоего деда, но - только грохот, а ущер-ба для часов - ноль, потому что - чугунные".
Бабушка подходила к часам, заводила, при этом гиря часового механизма стонала человеческим голосом, будто просила милостыню в вагоне электрички.
Однажды, бабушка пришла с работы торжественная, увешенная орденами и медалями, в руках чугунный ко-стыль с черепом.
В часы залетела из форточки шаровая молния, удари-ла в высушенную голову дедушки, громыхнуло, но бабуш-ка, мокрая после дождя, не обратила на молнию должного внимания, а пошла в ванную, дверь за собой не закрыла, вывалила из сумок в ванную деньги, долго считала, иногда вскрикивала в восторге, после каждой тысячи вспоминала ракету "Искандер"; смуглое морщинистое лицо бабушки озарялось светом Правды.
"Миша! Мишенька, внучек неблагородный!
Мечта моя птицей Фениксом сбылась!
Я получила одобрение Совета Министров и Депута-тов на частный крематорий на Николо-Архангельском кладбище.
Расценки в десять раз превышают государственные, поэтому заживу с чугуном, как желаю, даже африканцев смогу называть неграми.
За свои гуляю!
Тебя же, и всех моих остальных родственников, про-шу не беспокоить меня; люди падкие до чужих денег - сразу побежите ко мне с мольбами и прошениями, начнете деньги клянчить на чугунные скамейки, на чугунные кро-вати и чугунные велосипеды, словно у вас между ног це-мент, а не живая плоть.
Придёт время и вас, родственники, в чугунные гробы положу - красиво, торжественно и со скидкой - нет в том горя, а помочь в радости - всегда, пожалуйста, тем более что планирую жить двести или более лет, как Мафусаил.
Борода у меня отрастет - не беда, потому что борода-тые женщины очень ценятся у знатоков кладбищенских дел и балета".
Бабушка меня угостила яичком, подозреваю, что с могилки.
Я поднял голову в совершенном отчаянии, будто на меня соловей присел отдохнуть:
"Бабушка! Ты разбогатеешь, а под тебя жених найдется кавказский или - ночь-негр, окрутит, охмурит, твои капиталы прогуляет, и мне ничего не достанется, си-ротке с родителями.
Добренькая вы, бабушка, разве возможно чудо, когда носки дырявые?
Всенепременно вас кавказец окрутит, и затем вы с ним начтёте, как Ромео с родителями Джульетты.
Кавказец затребует у тебя квартиру, а ты выставишь против его бойцов своих, Люберецких - прольется кровь, и всё останется на своих местах, только денег у тебя уба-вится; впрочем, ХАХАХА! Трупов прибавится, значит, твоему ремеслу - крематорию частному - прибыль!
Спохватитесь, да рано, станешь миллиардершей на своих бедах!"
Я не скрывал слёз, смотрел на бесчувственную ба-бушку, а видел - детский велосипед, барабан, скрипку - подделку Страдивари.
Бабушка вышла из квартиры, а запах чугуна и крема-тория навсегда остался в моих изумленных ноздрях. - Ми-хаил смахнул гороховую слезу, рассмеялся, но затих в вос-поминаниях - так девушка затихает в сумке для рыбы.
В холле гостиницы пожилой портье с усами из музея Буденного тихим замогильным голосом, словно нашел весной в подвале гнилую картофелину и вскрикнул от го-лода, поинтересовался:
- Мужчина с вами, госпожа?
- Не из праздного любопытства вы спросили, не по служебной надобности, а из-за пустоты в душе! - Алёна улыбнулась работнику гостиницы, потрепала его по левой щеке, словно пробовала кожу на прочность для изготовле-ния перчаток. - Если бы вы родились в древнем Риме, то обязательно носили бы на лбу кленовый лист, как индусы носят точку.
Не знаю, но предчувствую, или после чувствую; в душе - картина, вы и кленовый лист.
Не канадец, а Канады тогда ещё никто не затеял, а с кленовым листом, отмеченный печалью осени.
Я бы пригляделась к вам, как к своему жениху, но старый вы, словно вас в кадушке с капустой гноили для революционных матросов броненосца "Потемкин".
Сердцу и Судьбе не прикажешь, и, если появится сейчас верблюд, а на нём - царственная обезьянка в мала-хае, то даже и не знаю, кого в мужья возьму: Михаила или вас, как пень трухлявый для костра.
Нет знамения; в руках бы комкали фотокарточку обе-зьяны и верблюда - ясно и без подозрений - по капле море Байкал выпьем, а, если верблюд с обезьянкой пройдёт между вами и Михаилом - то - загадка, сфинксы ещё раз перевернутся в саркофагах.