Ескевич Галина, Арк : другие произведения.

Ночной фламинго

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    От Арка: Недавно я завершил первую редактуру старого романа. Это был тяжелый труд, так как роман собирался из старых записей и тетрадок по кускам, часто совершенно разрозненным и недописанным. Потому отчасти считаю и себя автором. Данная вещь писалась в далеком 1989 году. Страшно подумать... Конечно, она не идеальна. Более того, требует серьезного взгляда со стороны. Но сами посудите, сколько времени утекло. О романе. Сразу хочу предупредить - если вы собираетесь его читать, то знайте, здесь есть нестандартные гомоотношения. Если вас это не остановило - добро пожаловать в файл. Псевдоисторический роман. "Наследник" царского рода попадает в древний храм, где узнает, что его судьба начертана сложным рисунком, и суть ее... в познании Всевышнего через самого себя. На Кубикусе упомянули сходство с "Акамие". Нет, господа! Ничего общего.

Ночной фламинго

  
   Миндаль так сладок. Жажда неутолима. И солнце... Невыносимое время это лето. Оно заливает улицы ярким светом. Уничтожает росу на сонных деревьях, которые несомненно ненавидят высокое утро. Сейчас давно молчавшие камни дороги сольются в единый шум! Ах, зачем так душно?! И насекомые жужжат непрестанно в приторном, сонном запахе плодов и курений! Если уже теперь храм полон, то днем сотни немощных и слабых будут задавлены кричащей толпой, которая жаждет посмотреть на весенний праздник Армолиеэнгфэу - великого божества начала начал, похожего на полуженщину-полумужчину, несущего источник жизни в своих ладонях.
   Там, за красочными рядами, за колыхающимися отрезами шелка, за золотом и танцами, в глубине старинного храма, возвышающегося над всем городом, в его боковой комнате, куда едва долетает бушующий ураган голосов и смерч музыки, маленького мальчика, едва ставшего на путь разума, посвящали в таинство короны.
   Он стоял на коленях, упираясь руками в деревянный валик, с черными, словно смола, глазами, полными ужаса. Дрожал от холода и бессилия. И готов был вот-вот зареветь, а беспощадный священнослужитель, не прерываясь, говорил на древнем языке предков и подсыпал в огонь щепотки какой-то сушеной травы.
   Белый, с зеленцой дым заволакивал помещение непроницаемой стеной. И невозможно было разглядеть ни символов на стенах, ни лица посвящаемого в обряд царей...
   Еще одна щепотка - и молитва закончена, но будущий властелин едва дышит, и женщины аккуратно несут его на руках, укутав в шелка и переговариваясь между собой. Мальчика выносят через боковой вход, затемненный зеленью дикого плюща, где на узкой скамье расположилась незнакомка и ее сын лет десяти, который невольно жмется к матери при виде едва живого, посиневшего мальчугана, а та гладит свое дитя по голове, тревожно наблюдая, как удаляется цветастая процессия. Ее лицо наполняется сомнениями, и левый глаз начинает дергаться, но нет, она решилась, и вот уже подталкивает ребенка к угрюмому входу. Ветер сбивает полы богатого платья. Лишь один шаг, и страх позади. Мальчик идет прямо, почти твердо, и святослужитель уже слышит эти легкие, не дрожащие шаги, и он знает, что должен сломить волю того, кто сейчас дотронется до двери и войдет. Он выбьет из головы мысли о силе, ибо нет ничего выше силы Всевышнего, и святослужитель искренне верит в свой путь. Но дверь молчит, а шаги все еще стучат - бесконечно долго. И это выводит из терпения. А мальчик и не думает спешить и входит нескоро.
   Старец окидывает его изучающим взором, но ребенок уже на коленях и кротко опустил глаза. И дым летит под высокий потолок, да непрерывно где-то в звоне шелестит голос. Скоро, очень скоро будет гроза, и мальчик совсем не боится, он равнодушен, только вот святослужитель не видит этого...
  
   I
   Солнце сжигало нежные плечи и превращало зелень садов в золото, а золото - в янтарь. Таким же золотом теперь сияло лицо царицы, что вернулась освеженная от фонтана царей и присела рядом с мальчиком, который наблюдал за ликованием внизу. Сотни рук вознесли руки вверх и просили счастья для себя и царя.
   - Почему он врет? - спросил принц, не оборачиваясь. Он ссутулился, руками вцепился в белые резные перила балкона, на котором было изображено стадо слонов, когда над колыхающейся волной взметнулось огненное лицо бога.
   - Почему ты так решил, Ли-Симан? Разве святослужитель не велик?
   - Но в его словах нет искренности. Я не понял ни слова.
   - Зачем понимать, когда тебе, недостойному, не дано слышать голос разума. Ты должен возносить один лишь звук этих молитв.
   - Но зачем? Это скучно и не нужно. Почему?
   - Лики высшего не простят тебе нечестивых вопросов. Лучше помолчи и жди меня здесь.
   Женщина попыталась погладить кудрявую макушку, но сын увернулся от материнской ласки. Он не понимал все эти нежности. Он сомневался в искренности чувств той, что вновь зашуршала юбками, похожими на хвост павлина. Маленький собеседник с недоверием посмотрел вслед матери. Зачем она пошла в мрачные залы храма? Зачем оставила одного с каменными богами и рабынями, поливающими площадку? Чтобы проучить за непослушание, чтобы дать урок нерадивому приемышу? Нет, это не люди кричат славу на площади - это демоны повторяют тайные заклинания о беде, поглощающей разум. Злым духам доступно ведать судьбой, которая змеевидными струями воды стекает между мраморными плитами к самым ногам. Знамения заключены в стены, во все образы, будь они живыми или мертвыми, - суть одна. Сегодня случится что-то ужасное. А потому каменная оторопь проникает в кровь и лишает всяких сил. Камень, который мыслит, который повторяет слова святослужителя, который...
   Принц резко вскочил и увидел перед собой старика из мрачного подземелья. Ком застрял в горле, кровь забурлила в висках, отраженная во всех видениях, во всех тенях. Ли-Симан хотел закричать, но не мог. На него смотрели ледяные бледно-голубые глаза с черной точкой зрачка, сузившегося от яркого света, глаза дьявола, поселившегося в святой обители. Свет ореолом окружил посланника богов, сиреневая накидка колыхалась от горячего воздуха. Но лицо оставалось ужасным продолжением кошмара: мясистый нос на худом лице, дрожащая отвисшая нижняя губа над шелушащимся подбородком, бритая загорелая кожа головы, украшенная странными рисунками, в худых руках - красный деревянный дракон.
   Молчание затянулось. Ли-Симан не подавал никаких знаков почтения - не падал на колени, не плакал от страха, а только врос в пол, как бывает с овцами, оказавшимися на краю пропасти, смотрел в ничего не выражающие глаза демона, пытаясь заставить тело повиноваться порыву бежать прочь, подальше от опасности. Сердце в груди барабанило по ребрам, слабый запах миндаля начинал душить, а коварные плиты тянули спину согнуться и покориться. Но мальчик сопротивлялся: прикусив губу до крови, он выпрямился в струну, сжал кулачки и губы.
   Рабыни захихикали, заметив, как гордо задрался нос принца, и остановили работу, ожидая достойного наказания от служителя храма. Мальчик же продолжал бороться с гипнотической силой, сковывавшей каждую частицу тела.
   - Ты остаешься здесь, так решили я и твоя мать, Ли-Симан, - святослужитель говорил на одной тяжелой ноте, пытаясь вложить в слова как можно больше сжигающего сердце смысла. - Твои дни здесь продлятся долго, и потому...
   - Нет, - чуть слышно, теряя голос, прошептал Ли-Симан, - Она не предупреждала меня. Она не могла оставить меня здесь, я так хочу домой. - Мальчик вырвался из крючковатых пальцев, обвивших тонкое запястье, и побежал прочь, подальше с ужасного балкона, на котором люди в одночасье становятся служителями... Лишаются мира, лишаются души... Несколько прыжков по лестнице к нижним этажам храма принц преодолел со стремительностью ветра. Само осознание происходящего мало волновало Ли-Симана, а вот судьба явно предуготовила ему неожиданное изменение - каждый наш шаг предназначен Всевышним и судьбой; или жизнь - узор тайных рун предков?
   Когда крохотная фигурка уже рвалась к свободе, чьи-то молодые руки подхватили мальчика и подняли вверх.
   - Барат-Итцу будет недоволен тобой, вернись и моли о прощении, - юноша, удержавший Ли-Симана от бегства, грациозно взошел на площадку со своей изумленной ношей, а ясные девичьи взоры устремились к этому излучающему запах орхидей...
   - Но я... - попытался возразить мальчик.
   - Ты?! Что ты в этом огромном мире? Былинка! А Барат-Итцу в видениях разговаривает с самим Всевышним, презренный. - Кошачьи глаза юноши сверкнули. - Барат-Итцу боятся даже цари, а ты непочтителен с ним!
   - Но он страшен и зол. - Ли-Симан больше не вырывался, поддавшись умиротворяющему величию молодости и ласковому голосу.
   - Ты и должен испытывать трепет перед главным служителем! Но и слушать его можно бесконечно! В его устах - небо! Его речи святы и высоки. - Юноша поставил Ли-Симана на верхнюю ступень и крепко сжал руку ребенка. - Если постараешься теперь, то на следующий год я заберу тебя к себе учиться.
   - Но я не хочу оставаться здесь. В речах этого ужасного старика нет разума...
   - Замолчи или я ударю тебя... - Разгневался провожатый свел к переносице широкие темные брови. - Иди и молчи.
   Первохранитель Барати, так сокращали имя великого жреца, что приводило многих смертных в ужас, стоял на прежнем месте, подняв глаза в высокое голубое небо, заливавшееся летним зноем. Лицо старика казалось совершенно безучастным, но руки судорожно сжались.
   - О великий Барат-Итцу, прости мне дерзость мою... - Юноша прижал указательный и средний палец к брови и чуть склонил голову. Изящество его движения выглядело весьма почтительно, ибо святослужитель сразу опустил взгляд и ласково произнес:
   - Мир тебе, говори.
   - Я предаю рукам твоим сего недостойного, - юноша толкнул Ли-Симана к потным ногам старца. - Пусть, Барат-Итцу сделает из него достойного хранителя, - и снова повторил прежний знак, низко кланяясь. - О прости дерзость мою...
   - Что ж, - хриплым голосом, радостно и одновременно свирепо, согласился Барати, держащий руку над головой мальчика, - Всевышний освободил упрямца, Всевышний и вернул его ко мне, Я беру этого юного постяжителя мира. Прощаю глупый проступок.
   Ли-Симан лежал на горячих, жгущих кожу камнях, с замиранием сердца слушая неумолимое решение судьбы. Как мать посмела отдать его в Храм? Как могла бросить? Разве не ей он дарил ласку и любовь? Разве не здесь свобода сменяется рабством, служением совершенно ужасному старику с нечистой душой? Он уведет его к другим несчастным, и тогда будет поздно сопротивляться и бороться за право просто дышать воздухом - каждое слово, каждое движение отныне принадлежит Храму. И Храму абсолютно все равно, что думает Ли-Симан.
   ***
   Они испытывали волю мальчика жестоко, пытаясь сломить избалованное дитя всепоглощающей верой служителя, который знал, как тонки тростинки детской натуры, как легко они поддаются изменениям и как впоследствии послушны воле всемогущих старцев и жрецов. Но с принцем требуется вдвое больше терпения и вдвое больше жестокости. А потому суждено мальчишке сидеть одному взаперти, практически без пищи и воды, чтобы осознать, что свобода - мираж, за которым не следует гоняться. Мрак поглощает уверенность, уверенность поглощается неизвестностью.
   Прошел месяц прежде, чем Ли-Симана вывели из тесной коморки на воздух. На землю ложились сиренево-голубые сумерки, в то время, когда даже легкая тень становилась почти живой. Мальчика вели между колоннами, поражающими блеском рисунков: громадные каменные цветы тянулись от самого подножия, исчезая в темноте сводов, и в каждом горела частица заходящего солнца, что оставляло жаркую, дымящуюся парами землю. Мальчик робко оглядывался и вздрагивал от напряжения. Бледненькое личико не могло скрыть страха перед будущим. Сколько? Сколько еще терпеть и за что он наказан?
   Вот перед ним распахнулась дверь, и тысячи маленьких искорок заставили пленника сощуриться. Он стоял в коридоре, который был наполнен призрачным движением от больших каменных светильников, и видел, как самая черная тень заполняет пространство, являясь продолжением сидящего за столом святослужителя, который читает длинную глиняную таблицу и что-то бормочет маленькому черному идолу напротив. Прижавшись к стене, Ли-Симан перевел дух перед первым шагом.
   - А, это ты? Заходи, - притворно ласково шепнул Барати, и его светлые, практически прозрачные глаза обратились к мальчику. - Садись поудобнее, хороший мой. Вот сюда... Не стесняйся.
   - Спасибо, - Ли-Симан опустился на краешек низкого плетеного из прибрежной кавланы ромба и опустил глаза.
   - Скажи мне имя свое.
   - Ли-Симан.
   - Так ли? Я знаю другое! - Подоплека и насмешка послышались в вопросе старца, издевавшегося над перепуганным птенцом, но не принцем. - Ведь ты подкидыш и нахлебник матери Ли-Симан, царицы двух берегов великой реки.- Грозно прибавил он, зябко кутаясь в белое верблюжье покрывало.
   - Вы не смеете...- Мальчик не сдержался и захлебнулся в слезах усталости и обиды. - Никто никогда не обвинял меня в этом.
   - И тем не менее, - зло продолжал служитель, - тебя бросили, безродного и низкого. Ты безродный, и виновен, как никто другой! Ты не имеешь права носить высокое имя, имя рода царей! Ведь ты сам говорил матери Ли-Симан, что помнишь отца и то, как он таскал тебя по улицам на рынок с торговцами... Было такое?
   - Я... Вы жестоки...
   - Не больше, чем надо... Так назови имя сам! Быстрее!
   - Я не могу, - пробормотал мальчик и совсем поник.
   - Ты жил с царями, ты - плебей, возвысился до богов. И будь моя воля, я низверг бы тебя в пропасть. Так что же имя?
   - Аномий, - голос мальчика дрожал и стихал с каждым звуком. Он был чуть жив, глядя в ужасное, налитое кровью лицо, склонившееся из тьмы и теней. Иногда оно наполнялось гремучими змеями, иногда - голодными хищниками.
   - Говори громче!
   - Аномий! - повторил Ли-Симан, глотая боль унижения.
   - Веришь ли ты во Всевышнего, низкий?
   - Да, - сокрушенный, мальчик все еще открыто смотрел в непроницаемые ледяные глаза, сжигающие душу в болотных пожарах сомнений.
   - Повтори, что ты сказал и поклянись жизнью, чтобы тебя испепелило, если лжешь.
   - Я верю в высшего создателя моего и клянусь жизнью, что не отрекусь от него, ибо нет мне спасения от вас без него...- Ли-Симан последним усилием выплеснул из груди страх и гордость, задыхаясь в горячем воздухе. - Я надеюсь на спасение...
   - Разве я так жесток с тобой, Аномий? - Хитро осведомился старик, беря со стола финик и протягивая его мальчику. Сладкий фрукт горел пленительным искушением в костлявых пальцах. - Никто не удосуживался здесь такого почтения, как ты, - нижняя губа Барати дрогнула. - Но ты тоже пройдешь через испытания для принятия высокого сана служителя, и надеюсь, что не проявишь своеволия! Тогда избежишь многих наказаний. Время докажет, кто из нас прав, - старец подмигнул. - Ну а теперь о главном, в связи с переселением бессмертной души Армолиеэнгфэу во все живое, я желаю получить именной браслет, - он указал на запястье принца, на котором играла драгоценными камнями ящерка. - Ученикам запрещено иметь украшения.
   - Хорошо, но...
   - Ты изумлен и напуган. Поверь, твоя вещица никуда не денется, а останется на сохранении у Барати на все время обучения и вернется к тебе позже. Согласен?
   - Да, Барат-Итцу.
   - А теперь, когда ты успокоился, опустись на колени и склони голову. - Первослужитель потянул из широкого, украшенного вышивкой рукава светящийся предмет и провел им по голове мальчика, прошептав сквозь зубы непонятную фразу, что застыла в воздухе дрожанием духоты.
   На голове мальчика появилась выбритая широкая полоса кожи, на которой темнел кровавый рисунок-родинка, заставивший старца содрогнуться.
   - Что это?
   - Про что вы говорите, великий?
   - Откуда это пятнышко на голове?
   - Не знаю. - Ли-Симан поднял усталый взгляд на первослужителя, замеревшего, оцепеневшего. Что с ним случилось? По морщинистому лицу Барати прокатилась волна боли, руки опустились, тело онемело, а глаза - глаза безумно сверлили мальчика, бессознательно ища чего-то скрытого в обычных детских чертах.
   Бешенство охватило старика - перед ним стоял древний враг его рода. Именно враги метили подобным клеймом головы. Но разве не уничтожены следы погибшей цивилизации? Разве уцелел единственный наследник, неприкосновенный отпрыск верховного правителя, царя гирлянды храмов богини Цветов, верховного монарха Нарвелиозина? Или он теперь очень близко? Он не ведает ничего. Он всего лишь ребенок, такой маленький и беззащитный, такой испуганный и измученный... Он принадлежит Храму.
   В порыве чувств Барати ударил Ли-Симана по лицу и упал обессилено в кресло.
   - Ну, иди, - протянул он вяло, словно вся энергия жизни вытекла в короткую беседу. - Уже поздно. Иди же!
  
   ***
   Старшие дети танцевали, изгибались и преодолевали себя. Их превращали в изменчивую глину, которую омывает быстрый ручей. Солнце палило жарко, входя в самый зенит, и чем горячее становились камни, тем быстрее и затейливее движения и изгибы. Руки и ноги горели невыносимо, тысячи острых иголок пронзали загрубевшие пятки, мозолистые и потрескавшиеся. Но издалека чудный полет тел казался Аномию воплощением вдохновенья и красоты. Порханием мотыльков над цветущей равниной. Не ведая истины, мальчик верил, что именно так выглядит счастье. Счастье, далекое от глиняных табличек для письма и балкона, где сидели десять учеников храма. Принц изучал рисунок каменного пола, вновь бросал жаркие взгляды на площадку, не обращая внимания на то, что учитель - юноша, с распухшими гнилыми ушами - следит за каждым движением нерадивого всепостежителя жизни. Вот по круглому личику Аномия скользнула то ли улыбка блаженства, то ли слабый призрак боли. Разметавшиеся волосы спутались с липкими листочками плюща. Вот мальчик пробежал взглядом по дощечке, лежащей перед ним, и снова отправился в мысленное путешествие к матовым колоннам нижнего балкона.
   - О чем ты задумался, маленький друг? - учитель легко дотронулся до хрупкого плечика Ли-Симана.
   - Ни о чем, учитель Ваха, я просто устал.
   - Покажи мне свою работу, я прочту, - юноша тонкими пальчиками поднял дощечку и углубился в знаки. - Ты пишешь отменно, но непонятно! Хотя... выглядит красиво. Вот послушайте, друзья мои, - обратился он к ученикам, и те тотчас отложили острые палочки в стороны, - что написал наш Аномий: "Мир бесконечен и необозрим, храним светом солнца. Вода сливаться молит сушу с ее просторами, но нельзя смешать прекрасное с великим. Блажен тот, кто говорит с прекрасным с восхода до заката, и тот, кто вверяет мысли свои великому лишь в час скорби". Это хорошо. Ты, Аномий, достиг совершенства слога и, возможно, скоро займешься изучением магического танца... Как хочешь того сам... Ведь так? - вопрос проникал в душу, заставляя мальчика волноваться.
   - Так, учитель Ваха, - едва кивнул мальчик.
   - Но я сделаю это, если ты действительно желаешь...
   - Да, я хочу.
   - Хорошо! Но не будет ли жалеть мой Аномий? Ты уверен в силе тела и крепости голоса? Подумай, прежде чем дать ответ... А теперь пиши, не отвлекайся... Я должен поговорить с Барат-Итцу и узнать, согласен ли великий хранитель отдать тебя в руки богини танца ... - юноша вдруг замолк и посмотрел вдаль, вспоминая то время, когда избрал путь полета и оказался на площадке Огней, где каждый день - это тяжелый труд. Где тяжелые серьги сгубили уши, солнце сожгло ноги, а голос погас при первом ударе часов семнадцатилетия. Но нет, все забыто, ничего не было, не было, не было... Память померкла. Новый день требует уничтожить мальчика с глазами, полными живительного света. По первому велению Барат-Итцу, потому что Ваха предан первослужителю, как старая собака.
   Учитель вглядывался в нежное лицо Ли-Симана, аккуратно вырезающего узор слова, на его сжатые губы, прямые полоски бровей, и сравнивал с остальными учениками - забитыми, смуглыми детьми. В одинаковых льняных платьях, с одинаковым выражением сосредоточенности на лицах, они еще сохранили свежесть восприятия, но очень скоро превратятся в пустых исполнителей ритуалов. Ваха все пытался определить, куда то и дело смотрит Аномий, пока не обнаружил, что это зеленый балкон с маисовыми аллеями - место, где частенько отдыхает святослужитель, обитель, которая доступна лишь равным с Всевышним.
   Долгое молчание... Почему мальчик так странно смотрел туда? Ваха еще раз обернулся на Ли-Симана и вздрогнул, потому что на мгновение погрузился в сияние, исходящее от ребенка, который явился сюда из поднебесья, из верхнего дворца царей. Гроза - в его волосах, жизнь - в его руках, тьма - в его глазах и свет - в его устах. Ваха дрогнул, вспоминая пытки, которым подвергался столько лет, и заставил сердце любящее и цветущее замолчать - нельзя тянуться к ростку, который принесет тебе погибель. Даже если ты знаешь, что должен оберечь тот от опасности. Растение может перерасти горшок, захватить стены храма и порушить их. Потому Барати изначально прав в желании сжить Аномия со свету.
   - Почему вы всегда так смотрите на меня, учитель Ваха? - Ли-Симан смутил и напугал юношу откровенным вопросом, когда деревянные палки, ударившие по железным дискам времени в нижних чертогах, возвестили о наступлении трапезы. Мальчик стоял перед ссутулившимся, изнуренным служителем Вахой, уже в молодые годы утратившим цветение и надежду на свободу, требуя немедленного и честного ответа.
   - Разве? - Прошептал Ваха, перекидывая через плечо длинный шлейф пурпурного одеяния. - Ты ошибаешься, мальчик. Я смотрю на всех одинаково. Выделять - значит отторгать других. Я внимателен к каждому.
   - Может, это и так, но порою, вы непростительно лукавили со мной. Вот и сейчас...
   - Нет, нет, Аномий, ты ошибаешься, я лишь слежу за порядком, - юноша улыбнулся как можно спокойнее. - Мое назначение - научить вас грамоте.
   - Но почему вас так боятся все служители?
   Ваха пожал плечами:
   - Вымысел... Ты что-то знаешь обо мне? - юноша устало опустился на низкую длинную каменную скамью и подозвал Аномия ближе. Как же красив этот странный ребенок! - Садись ко мне на колени.
   - Вы часами изучаете пустоту и часто что-то бормочете, как бы рассуждая с самим собой... У вас очень печальный взгляд. Многие не видят, но я не считаю вас злым, потому что тот, кто поет при луне, глубоко одинок...
   - Да, конечно, - Ваха погладил Аномия по голове, а потом прижал его к груди, как нечто дорогое, и зашептал: - Ты не говори о нашем разговоре никому, пожалуйста. Ни слова, молю тебя, милый мой.
   - Я и не думал, учитель. Мне слишком тяжело видеть, как вы мучаетесь. Я знаю, кто виноват в этом - Барати! Да?
   Ваха молча кивнул и разжал объятья. Нельзя любить! Нельзя лелеять змею на шее. Когда та заползает на шею, то не задумывается, хорошо ли скручивать кольца и душить.
   - Ты наблюдателен, Аномий! - произнес он холодно. - И опасен... потому что я слишком к тебе привязался, а я не должен любить... - Ваха тяжело вздохнул, пытаясь подавить внутреннего зверя страха. - Зачем ты только заговорил со мной?!
   - Чтобы потом было легче уйти к богине танцев, - прошептал в ответ мальчик, подавая дощечку. - Я дописал.
   - Так ты все же решился? Но зачем? - недавние сомнения и страсти сменились волнением потерять любимого ученика.
   - Испытав все возможности, я обрету покой.
   - Или очень много потеряешь.
   - Но, Ваха, я на свободе, не так как ты. И мое пребывание здесь - лишь необходимое воспитание...
   - Еще ничего не известно. Остерегайся служителей, потому что Храм редко отпускает учеников, и многие из них превращаются в верных псов веры. - Юноша покосился на темные проем, за которым начинался бесконечный каменный коридор, ведущий в лабиринты комнат и залов. - Но я молчу, решай сам, - и он взволнованно поднялся с места. - Ты получил от меня все, что мог, и теперь должен идти вперед один.
   Учитель с тяжелым сердцем шагнул прочь от принца в тень коридора, чтобы больше не томить сердце бесполезными чувствами. А Ли-Симан еще долго глядел вслед хромающей и усталой фигуре с сомнением, пока та окончательно не растворилась в темноте: он читал в Вахе, как в сосуде борьбы между симпатией и страхом, желаниями спасти необычного ребенка и погубить его, истинную борьбу двух противоположных стихий.
   Ваха шел медленно, то и дело останавливался, ладонью опираясь на стену, чтобы перевести дыхание, а потом вдруг поднял табличку, которую отдал Аномий, и быстро пробежал глазами по витиеватым знакам: "Всё - Вселенная, и вся - Всевышний."
   Учитель вздрогнул от мерещащихся шагов, эхом отдающихся в коридоре, с неприязнью подумал о предстоящем разговоре с Барат-Итцу, ожидающим сведений о своем маленьком недруге, с которым вера требовала свести счеты. И начал двигаться еще медленнее, едва отвечая на почтительные приветствия редких учеников в низких сумерках переплетающихся коридоров, пахнущих плесенью и сыростью. Но вот полоска света, маленькая светлая точка впереди - далеко внизу. Держась влажных стен, Ваха сосредоточенно опустил ногу на первую ступень, нащупывая ее в темноте, - бывало так, что камни рассыпались в пыль, а последствия говорили сами за себя: несколько неосторожных мальчишек разбились насмерть. Поделом! Лишние рты средненьких аристократов лишь мешают Храму.
   А Вахе уже давно настолько стала дорога собственная жизнь, что он боялся о себе больше остальных, может, поэтому избежал смерти много раз. Теперь осторожность юноши требовала куда больше внимательности. Двигаясь, точно слепой, учитель лишь тогда ставил полную ступню, когда ощущал твердый камень под ногой.
   - Ваха! - позвал знакомый ненавистный голос, и юноша обернулся, чуть щурясь, чтобы разглядеть в темноте призрак великого первослужителя. Но в проеме наверху Барати не стоял. Конечно, старый ишак хочет запугать... Хочет, чтобы ему поклонялись и молились.
   - Ваха, ты не слышишь меня? - вновь позвал голос, а юноша сглотнул страх, который утверждал, что за провинностью последует наказание. Ваха в ужасе рванул вперед к свету, но не рассчитал движения и, подвернув больную ногу, покатился вниз, понимая, что жестоко наказан за предательство и излишнюю чувствительность. Он лишь закричал и через мгновенье ударился о камни головой. Через час несчастного нашли мертвым.
   ***
   - Покажите мне его, - Барати откинул плотную белую ткань и с болью оглядел кровавую впадину в черепе Вахи. - Кто еще знает о кончине несчастного?
   - Никто, кроме ученика богини танцев, но его я велел запереть. - Ответил старый служитель, мрачный страж покоя и порядка среди учеников. - Ваха споткнулся на поврежденную ногу, ту, что вы тогда ему подрезали, так как он танцевал слишком хорошо.
   - Не помню! Ну-ка покажи, - и святослужитель с особым удовольствием осмотрел вывернутую ступню. - Да, кажется так! Ваха слишком много умел. - Ледяные прозрачные глаза сверкнули. - А что свидетель? Кто он?
   - Сын казначея с Верхних Холмов, - страж изобразил на лице улыбку, от чего его пустые дёсна безобразно обнажились. - Я знал, что вы заинтересуетесь - богатый отец, древний род. Могу привести сюда...
   - Не надо! Начнутся слезы оправданий, мольбы. Слюнявые обещания. Кончи с ним ночью - чтобы без следов. У меня есть прекрасная идея, - задумчиво прогнусавил святослужитель, откусывая мякоть персика: - Подходящая кандидатура для богини танцев! - И, отмахиваясь от назойливой мухи, настойчиво летавшей над фруктами, добавил: - Думаю, ты и учитель Мирта будут довольны.
   - Но, Барат-Итцу, - расстроился неугомонный страж. - Этот был так великолепен.
   - И слышать ничего не хочу!
   - Прошу вас, - взмолился старик, - он один из лучших...
   - Я не хочу, чтобы хоть кто-то знал о смерти Вахи, или ты сам захотел на небеса? - Барати грозно указал вверх, где с потолка ухмылялись демоны первого неба. С черными илцами, красными глазами, они точно знают все слабости людей. - Если нет, то ступай. Жди нового ученика! А свидетеля - без следов... Ясно?
   Старик кивнул, тяжело подымаясь с колен.
   - С величайшим почтением, Барат-Итцу, - откланялся он и рысцой затрусил по залитой солнцем аллее прочь, ибо полуденная трапеза уже заканчивалась, а голод не заглушался чужой гибелью. Смешной. Первослужитель покачал головой, затем нахмурился, наблюдая, как все синее становятся тени, а солнце горячее палит, намекая на близкую грозу.
   ***
   Душная ночь обжигала легкие. Москиты жужжали... Огненная, оранжевая, раскаленная луна светила в глубину полукруглых комнат, бесконечных галлерей, балконов храмов, озаряя все каким-то фантастическим настроением, и в призрачных ее бликах тяжелые сооружения превращались в прозрачные облака, чью тайну выдавали лишь черные тени. Свистящая тишина проникала в сознание, лишала воли. "Спать!" - шептали все предметы и все боги, впитавшие горячую дрожь! Даже зелень садов становилась оранжевой в блеске ночного светила. Но никто не смыкал воспаленных сонных глаз, духота проникала в каждую частицу сознания, мучила, изнуряла.
   - Ты куда, Аномий? - Один из мальчиков приподнялся, и блеск его зрачков ярко отразил лунное сияние.
   - Душно, - Ли-Симан накинул покрывало на смуглые худые плечи и сделал несколько решительных шагов к призрачно дрожащему выходу, - я за водой.
   - А не боишься? Там снова кто-то ходит!
   - Тем лучше. - Ответил Ли-Симан, сглатывая сомнения. - Страх - это самый большой стыд. - Он решительно преодолел узкий коридор, где каждый раз приходилось пробираться полубоком, и теперь стоял перед лестницей, спускавшейся на балкон к фонтану.
   Молчаливая луна с удовольствием встретила гостя ночи. Она то ярко освещала идущего босоногого мальчика, то скрывала его в тени дикого плюща, разросшегося на высоких сводах и колоннах. Вот он - источник, шепчущий о жизни, желанный, единственный, необыкновенный. Ноги начали мерзнуть, когда коснулись мокрых камней, напоенных бесчисленными брызгами. Окунув лицо в живительную влагу, Ли-Симан заулыбался, наслаждаясь великой силой воды. Капли дрожали на ресницах и струйками стекали с волос. В эту ужасную ночь вдруг стало так хорошо, что Аномий осмелился даже тихо запеть колыбельную своей матери. Простая мелодия, сочетание слов, что успокаивали и приносили радость сердцу. Здесь ветер влажный касался сонного лба, здесь чудесная история сплеталась с видениями дивных стран, в которых всегда светлы и благоуханны сады. Здесь можно достать звезду с небес и исполнить самые заветные мечты...
   Мальчик пел тихо, роняя слезы, пока внезапно кто-то не обнял его сзади за плечи и не поцеловал в кудрявую макушку, тихо продолжив старинную песню.
   Ли-Симан обернулся к неожиданному жесту и совсем потерянно улыбнулся:
   - Доброй ночи, учитель... - прерываясь, поздоровался он, поднимаясь от ледяного блаженства и утирая робкие слезинки.
   - Ты, я вижу, совсем одичал после того, как я отдал тебя Барат-Итцу. Извини, что тогда пришлось притащить тебя в лапы к хищнику. Надеюсь, ты не затаил зла на сердце. - Юноша, все такой же грациозный и гибкий, склонился к принцу: - Я мешаю?
   - Нет, учитель. - робко отозвался Аномий, комкая в руках ткань набедренной повязки.
   - Ах, хватит меня так называть. Я Мортигус, а ты Аномий, так? - И он снова ласково улыбнулся. - Вот видишь, сколько я о тебе знаю, и обо всех твоих разговорах, и о Вахе...
   - О Вахе? - Мальчик отпрянул, испуганно сжав кулаки. - Где он? Его убили? Это вы подслушали?
   - Не так много, Аномий. Да, я знаю о вашем разговоре, хотя не вижу в нем ничего дурного, но для тебя же будет важно: запомни, и стены имеют уши, и не дай тебе всевышний быть обманутым таким образом еще раз. Ведь именно ты повинен в смерти несчастного Вахи.
   - Я?! - Аномий вспыхнул и весь сжался в яростном ожидании, но юноша все глядел на него зелеными кошачьими глазами - невыносимыми, спокойными.
   - Да! Ты виновен, что не сам упал с этой лестницы, а ведь Ваха был мой самый близкий друг. Теперь сам, как хочешь, так и суди. Ты не можешь осознать одно: мир это не только стены, животные, цветы - мир это ты сам, ибо ты видишь его своими глазами, но если в мире чего-то не достает, берегись! Понимаешь, милый? А у тебя нет двух качеств: ума и выносливости. И ты слаб. Единственная защита - Ваха - уже не существует и, может, потому я здесь, я хочу заменить тебе эти два качества. - Он замолчал и поманил Ли-Симана подойти ближе, чтобы наклониться к мальчику близко-близко. - Завтра, - тихо шепнул он, - тебя переводят в класс танцев, но молю, не пей воды, что будут предлагать учителя. Это убьет тебя. Ты так слаб. Хорошо?
   - Да, Мортигус, я постараюсь. - Принц согласно закивал, когда тонкие пальцы вновь потрепали его по голове.
   - И не скорби, приходи завтра сюда в это же время, мы сможем поговорить лишь тогда, когда боги и идолы спят. А теперь беги! Барати через несколько минут начнет обход храма. Видишь гаснущую звезду - это значит, что ночи настал конец. Но беги, беги. - Юноша обнял Аномия на мгновение, а потом быстро оттолкнул. - Только помни про воду, слышишь? - кричал он вслед убегающему мальчику.
   И вдруг чей-то невыносимо острый предсмертный крик прорезал тишину.
   ***
   Страж принял новенького с кислой миной и посадил его вместе с новичками и нерадивыми учениками - все равно учить неженку нужно с самого начала. Затем важно прошелся перед мальчиками, хмыкнул, выпирая вперед впалую худую грудь (ему недавно исполнилось сто два года) и, наконец, визгливо вызвал Аномия на площадку.
   - Как же зовут тебя, тварь? - ехидно улыбнулся страж, предвкушая момент, когда увидит на светлой коже ожоги, усталость и боль, когда это белое чистое личико станет страшным от красноты, когда уши отвиснут от тяжелых серег и волосы выгорят, а ноги и все тело будут совсем чужими, когда голос умолкнет и превратится в едва слышный шепот. Страж даже улыбнулся своим мечтам, взрощенным на ненависти к собственному телу, но очнулся, и перед ним вновь стоял невысокий мальчик с ясным взглядом и волшебной грацией, присущей царственному ребенку.
   - Аномий, мой повелитель, - принц улыбнулся так открыто, что внутри у стража все заклокотало от зависти перед молодостью и здоровьем. Старик страстно захотел уничтожить этого нового ученика.
   - Что же, дитя мое, ты умеешь? Подвигайся под ритм зинги, - и учитель указал на длинную площадку из красных плит. - Там, перед всеми. Я понаблюдаю.
   Аномий, немного озадаченный, вышел вперед на ярко освещенное солнцем возвышение в центре балкона, испещренное древними символами - белыми птицами, черными драконами, оранжевыми лунами и солнцами. Камень под ногами теплел и трескался от удушливой жары. Мальчики постарше равнодушно ждали предстоящего истязания, а маленькие с любопытством и злорадством, присущим лишь детям, готовились к короткому спектаклю.
   - Танцуй, что же ты стоишь? - Ухмыльнулся один из них. - Давай, старайся, изобрази нам что-нибудь.
   Звуки зинги - стон замирающего и оживающего железа - наполнили храм протяжным и мелодичным звоном. Страж играл, неожиданно меняя ритм: то медленно, то быстро, но Аномий, подсознательно уловив смену настроения инструмента, сначала неуверенно, потом все смелее двигался по площадке, ловя в каждом звуке свою ассоциацию и используя все движения, оставшиеся в памяти от дворцовой жизни и наблюдения за ритуальными танцами. Его тело изгибалось невероятно, а простые повороты, взлеты, кружения, прыжки - все соединилось в единый удивительный полет, что когда-то исполняла мать. Совсем осмелев, Аномий даже перекувыркнулся в воздухе, и вихрь желтого платья, разметав пыль, понесся в потоке горячего воздуха. Да, солнце жгло кожу невыносимо. Камни раскалялись, прыжки превращались в легкое парение, и Аномию казалось, что ему не остановиться в бесконечном звуке зинги, которая уносила его в воздух, прямо в бесконечность. Он не слышал страстного биения пульса в висках, не ощущал жгущих ноги камней, раскаленных и обжигающих, не видел Барати, что остановился в оцепенении на лестнице, ведущей в верхнюю галерею, ни изумленного стража, что не решался прекратить полет, ни вскочивших со своих мест учеников. Он просто танцевал, бесконечно, в безудержном потоке иллюзий. И пара зеленых кошачьих глаз наблюдала за чудом - это был Мортигус.
   Ошеломленный страж внезапно перестал играть: как по приказу, замер и Аномий, который обернулся, чтобы узреть удивление. Взгляд мальчика сиял победно и страстно. Ученики кинулись к Ли-Симану и, обнимая и пожимая руки, поздравляли с успехом. В их довольных детских лицах зажглась искра жизни.
   - Ну что я могу сказать по поводу твоих движений, они не слишком хороши для взрослого, но сойдут для тебя вполне, - страж с раздражением разогнал толпящихся детей и подошел к мальчику. - Этого недостаточно, чтобы...
   - Не болтайте глупостей, вы - идиот, - от белой колонны отделилась высокая фигура. - Он танцевал прекрасно! Лучше, чем все ваши нахлебники, - мужчина быстро преодолел балкон и приблизился к Аномию, чтобы покровительственно положить тому руки на плечи. - Хвалю тебя, славный мальчик. Я - Мирта! Ты знаешь, кто я? - Он расплылся в довольной, сладостной улыбке. - Я учитель музыки и пения, а ты - мой ученик, ведь принц не хочет остаться с этим отвратительным стариком? - И Мирта ткнул стражу пальцем в живот, от чего тот раскашлялся. - Видишь, как он болен, как полон грязи. Он и тебя заразит. Идем ко мне, и ты не будешь сожжен солнцем. Нечего тебе тут делать. На, выпей, а то жара, вероятно, высосала твоей драгоценной крови. - "Добрый" мужчина протянул Аномию костяную чашу с прозрачной жидкостью, но принц отрицательно покачал головой, хотя внутри него все горело.
   - Спасибо, я не хочу.
   - Правда? - притворно удивился Мирта. - А я думал, вода упоительна, желанна, - он хитро сощурил глаза и весь вдруг вспыхнул от ярости. - Или ты издеваешься надо мной, гадкий мальчишка? Говори, живо! - Мирта схватил принца за шиворот. - Будешь пить, спрашиваю? Будешь?
   - Нет,- хрипло пропищал Аномий, чувствуя, как теряет силы.
   - Значит, нет? Ну ладно! Страж, играй, а ты, гаденыш, танцуй, пока не захочешь пить. Давай, быстрей, мерзкая тварь, изящнее! Ну! - В черных глазах мужчины сияло удовольствие и наслаждение, и Аномий вдруг понял, что до вечера не освободится от этого ужаса.
   Рядом с возвышением разложили костры, и принц, задыхаясь в дыме, духоте, обжигая пятки, кружил под безумные вопли зинги, твердящей лишь одно слово "вода!". Небеса, потоки, огромные гремящие водопады стояли перед глазами Аномия, маня прозрачностью в свои объятия. Последние силы ушли на кружение и взлеты, но Мирта не смилостивился, предлагая упрямцу за языками пламени запретную чашу.
   Солнце. Солнце палило, ноги не слушались, в ушах шумело.
   "За что ты так со мной, всевышний?" - Подумал Аномий в последний раз, прежде чем упал без памяти на горячие камни.
   Он очнулся лишь поздним вечером, в прохладной комнате-склепе, лежащим с обвязанной головой, укутанный во влажную простыню, смазанный какой-то вонючей мазью. Пить не хотелось; ноги, руки, все тело ныло, перед глазами бежали разноцветные круги, которые сменялись то голубыми небесами, то цветами аллеи, то кострами возвышения танцевальной площадки. Лишь зинга не звучала, спасибо.
   Было странно тихо, видимо чья-то воля позаботилась о покое, но мальчику мир стал слишком безразличен, как и он сам, впрочем.
   - Очнулся? Ну и хвала Всевышнему, - в низеньком каменном проеме показался спаситель Мортигус, чьи глаза ласково щурились от света принесенной масляной лампы. - Натерпелся, глупенький! И чего ты только такой упрямый? Зачем танцевал? Эх ты! - Юноша намочил повязку и положил ребенку на голову. - Вот, пей, это хоть и не нектар, а из забытья выведет. Пей да не отмахивайся! Тоже, задумал с кем тягаться. Ты бы еще в том же ритме продолжил, что сначала, так сразу бы и свалился. Лежи, дурачок, все нормально. Лучше?
   - Да, - чуть слышно прошептал Аномий, отпивая тягучей горькой жидкости.
   - Ну и отлично. Я здесь лягу, если что - разбудишь, а то я устал.
   Аномий лежал, глядя в потолок, и никак не мог понять, почему узоры убегают от непослушных глаз, как пугливые пустынные стада, а своды кружатся и сворачиваются в спирали? Казалось, огненная лавина обрушивается на тело, и тогда все горит внутри...
   "Как бесконечно время... Как велика эта боль - нет ничего ужаснее! Уж лучше умереть. Ах, почему, время, ты течешь так медленно? Зачем ты придумало этот мир, если он невыносим даже взгляду, не нужен, безумен? Зачем, время, все это? Когда все - бред сознания... Как больно! Да, я знаю, что еда, разговоры, жизнь - одна минута, а боль - вечность. И я один понимаю, как долга эта минута... Минута до смерти. Нет, а как же те, кого я смогу защитить? Ведь то недолгое, что называли детством, - это лишь базарный ряд и груда бестолковых камешков, правящих миром и людьми. И в том упреке нет правды, не я... Как страшно в безумии молчаливых стен, которые слышат каждое слово... Да, это лишь боль, короткая как смерть, еще секунда, и ее не станет..."
   Запрокинутая голова Аномия свесилась со скамьи, волосы разметались, сбились со лба холодные повязки, обнажив покрасневшее обожженное тело, глаза затекли гноем, и в мокрых нарывах забился бешеный пульс. После ночи бреда и метаний мальчик теперь даже пошевелиться не мог: он лишь мучительно втягивал воздух треснувшими крыльями носа, не в силах переменить неудобное положение. Волдыри на пятках ныли, и что-то жужжало в ушах, как нарастающая песня овода, требующего продолжения танцев. Оводы! Оводы! Они жалили, они летали... Они черными вихрями вонзались в кожу.
   - Воды, выпей воды, Аномий, - голос Мортигуса вырвал принца из объятий бреда, а невидимая сила рук приподняла ребенка, чтобы сразу же холод обжег губы и желчью устремился внутрь.
   - Что это? - Прохрипел мальчик, пытаясь открыть глаза. - Ты убиваешь меня?
   - Нет, успокойся, дай я вытру глаза, - Мортигус окунул кусочек ткани в чашу с настоем и легко стер гной с воспаленных щелочек.
   Ли-Симан прозрел... Он ужаснулся тому, что мир стал таким блеклым, практически черно-белым: в узком, под каменным потолком окне солнце уже искало тропу к вчерашней жертве.
   - А что там? - Мальчик указал вверх глазами, налитыми кровью.
   - Там утро. Не бойся, все пройдет. Я не отдам тебя им и найду способ вернуть домой. - Юноша начал протирать обожженную кожу, поражаясь силе воли Ли-Симана.
   - А ты, Мортигус?
   - Я останусь здесь, так надо. - Белые одежды в черноте дрожали, как крылья поднебесных птиц, когда спаситель опустился на колени. - А теперь покажи мне свои ступни, я облегчу их страдания. - Юноша медленно надрезал волдыри, из которых вытекла желтая вода. Достал из-за красного пояса мазь и обработал поврежденную поверхность с едва сдерживаемым негодованием на отцов великого храма. - Тебе не следует ходить два дня, пока раны не заживут. - Попросил Мортигус принца, до сих пор безропотно терпевшего все священнодействия. - И еще, глаза руками не трогай, я сам о них позабочусь. Если что, протирай вот этим, но не больше. Ранки тоже не трогай, пусть все подсохнет. Надежд на поддержку нет, а я вырвусь только к ночи. Ты понял? - Переспросил он у мальчика, который едва кивнул в ответ. Реагирует - значит выживет, а жизнь... Жизнь исправит зло. Юноша незаметно вздохнул, на мгновение отворачиваясь от Ли-Симана, и продолжал уже совсем спокойно: - Много не ешь и не торопись выздороветь, так будет лучше. Да, очень прошу, Аномий, не выходи отсюда. Ну, а теперь ложись. - Мортигус постарался улыбнуться спасенному и легко, грациознее кошки, сбежал по ступеням к низкому входу: - Отдыхай, - сообщил он напоследок, прежде чем покинул холодный склеп. Кто мог ожидать, что сторонники Барати потратят столько времени на поиски виновного? Они не дадут мальчику надежду на свободу.
   Ли-Симан печально глядел в потолок, совершенно не борясь с пустыней внутреннего равнодушия и скорби. Сейчас, когда он заложник храма, беглец без права на прощение, реальность не так уж и важна, а вот боги, что глядят со стен, куда живее всех людей. Вот по затейливым узорам каменных идолов скользят усмешки, вот в их когтистых лапах гибнут целые народы, принесенные на алтарь судьбы. Мир - всего лишь забава, разыгранная жестокими существами высшего порядка.
   ***
   Мортигус с самого утра ожидал, что окажется в покоях Барат-Итцу. Юноша еще живо помнил, как потерял друга и учителя, которого сторонники великого первослужителя сбросили с балкона за вольнолюбивые мысли много лет назад, и недавнюю смерть Вахи, до сих пор считавшегося хранителем тайных знаний самого величайшего из жрецов. Может, потому было особенно трудно скрывать презрение и проявлять прежнее уважение перед стариком, который теперь сидел напротив юноши и сверлил того прозрачными, ядовитыми глазами. Казалось, что, пройдя через круглую арку, на которой сотни змей кусали друг друга, и оказавшись в покоях Барати, всякий свободный человек превращается в покорную тварь. А Мортигусу пришлось столкнуться с настоящим гневом, произросшим на почве неповиновения, обмана, укрывательства. С гневом полубожества, умевшего видеть будущее и прошлое, как через тонкое стекло.
   - Проходи, садись, - Барати выпрямился на низком ромбе, устланном красной тканью, и широко улыбнулся, скрывая за широкой улыбкой желание раздавить мошенника, который до сих пор умел петлять между сильными храма, прибиваясь то к тому, то к другому берегу, и почти всегда выходил сухим из воды.
   - О, прости мне дерзость мою... - Мортигус натянуто показал почтение и присел на указанное место - на длинный плетеный стул. - Я явился на первый зов твой, великий Барат-Итцу.
   - Да, я знаю твое призвание, ты милый мальчик и хороший учитель... - начал с отступления старик на одной ноте. - Ученики твои прямы, упорны, награда ждет тебя, но... Всевышний, отец мой, он не простит укрывательства юного отступника...
   - О ком вы говорите? - Неподдельно удивленно поинтересовался Мортигус. - Я честен пред Всевышним. - Голос юноши оборвался под пристальным холодным взглядом, пытавшимся проникнуть в самые глубины сердца. Юноша не верил мифам о том, что Барати якобы спустился на землю по велению небес и отдался в руки жрецов, но в эти глазницы смотреть боялся, ибо помнил, как странно изменился после разговора со святослужителем Ваха, который начал слышать какие-то навязчивые голоса. Возможно, курения и напитки, изготовленные умелыми руками старика, приобретают власть над разумом. Возможно, демоны служат мерзацу. Мортигус предпочитал сохранять твердую память, не обремененную видениями, и потому упорно разглядывал виноградные лозы за резными окнами.
   - Ты лжешь мне! - Взорвался было старик, но тут же ехидно добавил: - Маленький ученик Мирты видел, как ты нес Аномия в храм.
   - Я не посещал балкона танцев с конца праздников, Барат-Итцу, да и не я ли отдал этого мальчика тебе навеки? - Холодно возразил Мортигус. Он весь напрягся, тонкие губы плотно сжались. - Я ничего не знаю.
   - Но Мирта утверждает...
   - Мирта - хороший учитель, не отрицаю, но только когда молчит и танцует ритуальные танцы, а язык его червив.
   - Ты утверждаешь, что чист перед Всевышним? Тогда почему некоторые твои ученики признаются, что Мортигус брал целебные мази, но никого из левого крыла не лечил?
   - Следует ли верить детям, неразумным и ревнивым? - Смутные беспокойство и предчувствия заставляли Мортигуса с опаской коситься на край стола, где стояла тяжелая, отлитая из серебра чаша. - Они часто придумывают то, что не происходило.
   - Ты уже несколько раз сказал мне неправду, Мортигус, - глаза старика горели вопрошающе и страстно. - Всевышний дал тебе многое: и ум, и красоту, и удачливость, но зачем же ты ломаешь свою жизнь ради какого-то мальчишки? Ты, поднявшийся с самых низов. Разве не проще?..
   - Я не понимаю вас, - резко оборвал юноша, сжимая пальцы рук и пронзая ладони длинными ногтями. Нельзя показывать беспокойство. Нельзя поддаваться влиянию.
   - Этот мальчик принесет тебе много бед, а твоя судьба мне не безразлична. Отдай Аномия, и я щедро награжу тебя и возведу в сан святослужителя в Верхнем Храме. Только скажи... - Старик мягко коснулся плеча Мортигуса и обнажил здоровые крепкие зубы в широкой улыбке. - Ну, не упрямься!
   - Простите мне дерзость мою, но мысли ваши подобны извилистой реке. Я, право, не знаю, где этот мальчик, и мне безразлично, что с ним случится. Мое дело заниматься с детьми, а не плести сети против моего владыки.
   - Правда ли это? Ведь я могу проверить, но потом будет поздно.
   - Что ж, как пожелаете. Ступайте туда хоть со всеми своими жрецами! На недоверие ваше не отвечу, но в обиду себя не дам. Вы не можете распоряжаться моей судьбой. Верховный Лагари-Итцу не простит вам такого вмешательства.
   - Да ты еще и угрожаешь мне, дерзкий! - Старик вскочил, сверкнув глазами, а покрывало его взметнулось, как темная снежная буря. - Недостойный коснуться губами даже моей стопы, не прошедший тяжелый путь неба. Как смеешь ты насмехаться над верховным пророком?
   - Я бы и не смел, - пожал плечами Мортигус, его загорелые пальцы еще крепче сжались в кулаки. - Уверяю, даже если история эта оказалась бы правдой, моим священным долгом было бы уберечь Аномия от мучений, на которые вы его обрекли. Это называется спасением, а не неповиновением.
   - Что же ты знаешь? Где он?
   - Вы, Барат-Итцу, не понимаете одного, я не Ваха и не слепец, чтобы оставить того, кто был дорогой ценой получен. Пусть я и не так умен, но вы не назовете меня глупцом, ибо я ничего не скажу.
   - Значит ты врешь! Врал? Ты, жалкий червь, выросший в благодатной почве, ютил такие мысли?.. Я жестоко накажу ...- Барати потянулся к столу, но юноша оказался проворнее и перехватил чашу одним резким движением.
   - Я прошу прощения за дерзость мою, Барат-Итцу, но предупреждаю, еще одно движение, и на вашей святой голове будет такая же впадина, как и на голове Вахи. - По лицу Мортигуса прокатилась волна торжества и страха. Правую руку жег холодный металл, на лбу выступил липкий пот. - Вы оставите меня живым и отступитесь от сына царственной Ли-Симан, иначе...
   - Глупец! - Барати взмахнул рукой. - Это ты отдашь его мне или... - старик гадливо улыбнулся, - или многое изменится в твоей жизни.
   - Вот как?! - Зло процедил юноша, улавливая движение в коридоре. - Вряд ли это понравится моему наставнику Лагари-Итцу.
   - Он ничего не узнает.
   - Но тогда... - последним усилием воли Мортигус удержался, чтобы не запустить чашу в святослужителя, - вы никогда не получите Аномия. Да и не сегодня-завтра Лагари увидит все своим глазами. Ведь он знает, где я сейчас. Убить меня - слишком большая цена.
   - Зачем мне убивать такого "несравненного мыслителя", я просто закрою тебя здесь на ночь и найду того, кто мне нужен. Неужели ты мог судить обо мне, как о простаке? - и старик захохотал, весело и надрывно. Мортигус не успел опомниться, как кто-то схватил его сзади и повалил на пол, заламывая руки и скручивая их веревкой. Он пытался вырваться, но тщетно.
   Силы оказались не равны. Впрочем, Барати так спешил, что оставил врага в личных покоях, усадив того напротив идолов. Едва дверь закрылась, юноша начал возносить мольбу Всевышнему:
   - Защити Аномия от рук жадного и корыстолюбивого человека, который возомнил себя равным тебе, ибо знаю, некому отдать мне больше своих мыслей и знаний, в душе мальчика живет то необычайное, что не видел дух человеческий. Лицо его - слияние всех вер, мысли его - воплощение красоты, а душа - вселенная. О великий, отдай ему мир, ибо выше всего он, он всех ведет к тебе и слова его неразумные, скрывают огромную суть, непонятную даже мне. Мирозданием твоим неколебимым я возношу его к тебе. Услышь меня, Всевышний! - и он низко уронил голову, теряя последний глоток воздуха в душном мареве комнаты. В ушах звенела бесконечная тишина и гром приближающейся грозы.
  

II

   Ли-Симан любовался заходящим солнцем, которое переливалось в нежности разноцветных облаков, и хрустальной зеленью садов. Уже около месяца, под неустанным наблюдением Мортигуса, мальчик изучал язык прежних цивилизаций, заучивал целые столбцы символов, запоминал древние тексты, упорно не желавшие оседать в голове. Впрочем, общение с новым учителем было единственным занятием Аномия, который вновь ощущал себя свободным, даже если и не полностью, то хотя бы от лживых наставников и всевидящего ока Барати. Мальчик стремился поскорее выбраться из темной каморки, хранящей в заточении духов умерших. На волю! Побродить по теплым от летнего солнца дорожкам, что совсем недавно поливал зимний дождь, холодный и свирепый. А еще принц часто вспоминал о матери, которая подобно богине грез, появлялась в памяти и прижимала его темноволосую головку к груди. В ее глазах блестели слезы, хрупкие, как ранний рассвет, а голос был ласков, тих и нежен. И тогда мальчик все прощал: год мучений, боль одиночества, страх перед смертью и потерю Вахи.
   Ли-Симан сидел тихо, водя пальцем по впадинкам каменных узоров, ожидая Мортигуса, который обещал появиться перед закатом. Еще вчера учитель так занимательно рассказывал о звездах, о вселенной, о душе и мире, о самом Аномии, о себе и о Всевышнем, но память беспокоила лишь фраза, брошенная как бы между прочим: "Мы с тобой на краю пропасти!" Казалось, даже демоны усмехаются со стен. Но сумерки все сгущались, а учитель не приходил. Сердце Аномия билось сильнее и сильнее. Ожидание становилось напряженнее, а страх - тяжелее. Мысли путались в вопросах.
   "Неужели Барати добрался до Мортигуса?.. Неужели предсказанное свершилось? Неужели я окажусь в плену ужасного старика? Всевышний! Помоги..." Аномий внимательно обвел свою обитель глазами, вслушиваясь в окружающее молчание и гулкое сердцебиение, а потом быстро соскочил с покатого надгробия и заковылял к небольшому углублению в северной стене. Вжавшись в ледяные камни, Ли-Симан замер. Он не понимал, зачем прячется, но ждал опасности. По подземным коридорам гулом зазвучали шаги, в склеп заглянул один из жрецов Барати, а затем и он сам. Бедное сердце мальчика екнуло, ноги обмякли. Если святослужитель обнаружит его... если сейчас...
   Кто-то из мрака позвал старика, до сих пор неподвижно стоявшего у входа, а теперь зашаркавшего куда-то дальше, в подземелья могильников. Медлить? Нельзя медлить ни секунды. Аномий сорвался с места и заковылял - сперва по лестнице наверх, затем по аллее, пока не оказался перед массивной дверью, украшенной древним барельефом: масками демонов, глаза которых горели агатовым заревом смерти и усмехались первобытному страху людей. А чуть выше, прямо со сводов, на мальчика взирали боги, жаждущие кровавых жертвоприношений и наказаний за неповиновение.
   "Туда, я там спасусь", - мальчик потянул одно из железных колец на себя и протиснулся внутрь. Лишь бы не оставаться на виду. Лишь бы не было погони, что обессилила и вымотала едва поправившееся тело. А теперь Аномий стоял на пороге, не смея пошевелиться: прямо на него смотрел один из ликов Всевышнего, которого так часто изображали на росписях храмовых стен. Божество тоже удивленно разглядывало принца, не проявляя ни одной эмоции. Секунда, и мальчик пал ниц, прикрывая голову руками от удара, ибо он посмел совершить невозможное - заглянул в лицо ему, свету и сознанию. По спине прокатилась волна мурашек - боль и страх пропали.
   Поверженный, Аномий лежал перед божеством, о котором столько слышал и от матери, и в храме от многочисленных учителей. Память рисовала небесную красоту вместо самодовольной улыбки, поросячьих, оттопыренных ушей в лиловых массивных серьгах, круглых, лишенных мыслей глаз божества. Просто принц никогда не видел таких огромных ритуальных масок, изготовленных специально для великих праздников, на которых выбирался лишь один достойный чести жрец. Именно он шел по улицам к Нижнему Храму в одеждах, недоступных даже царям.
   Но Аномий, наивный разумом и душой, верил, что видит истинное божество.
   Пустая зала с выбеленными солнцем стенами, изрезанная золотыми узорами, впускала в себя густые дымчатые тени, что раскачивались в огнях. А под голубым сводом уже сгущался мрак. На тяжелых массивных подставках уже тлели остатки пламени.
   Здесь было жутко, даже тепло не спасало от дрожи. Внезапные шорохи, прерываясь, вводили в тяжелое оцепенение. Мальчик сжался, когда над ним, где-то наверху, раздались мелкие семенящие шаги, которые вдруг замерли и слились со звоном в ушах.
   - Кто здесь? - странный вопрос, как эхо, прозвучал где-то поблизости.
   Аномий приподнял голову. Божество осталось на том же месте, потеряв свое очарование из-за появления рядом человека, щурящегося в темноту. Тот протягивал вперед руки и двигался с великой осторожностью, как слепой. Но уже проходя мимо мальчика, незнакомец вдруг остановился и склонился так близко, что на его сером, болезненном лице стали отчетливо видны шрамы от болячек: розовая кожа чередовалась с серыми клочками.
   - Подай мне руку, - потребовал незнакомец, и его шершавая ладонь возникла совсем близко. Мальчик, нервно выдохнул и вложил ручонку в огромную ладонь, отдавая жизнь на волю высокого жреца, чья шуршащая одежда ласкала слух и чье уродливое лицо не внушало отвращения.
   - Как ты здесь оказался? Все ученики должны... - но он оборвался в своем повелительном тоне, почувствовав, как вздрагивает тело мальчика от проходящего ужаса. И тогда мужчина снова склонился ближе.
   - Ты дрожишь? В этакую жару! Странно! Но что же могло встревожить столь юное сердце, которое без дозволения ворвалось в сии священные покои? Ужас наказания или боль за будущее?
   - Нет, - едва слышно ответил мальчик, судорожно цепляясь за рукав.
   - Значит, он боится погони и кого-то, кто вот-вот схватит его, дабы предать... - лицо мужчины просветлело. - Так ли, что ты, добродетельный, знаешь имя Всевышнего, ибо видел я, как молился ты, пав на колени перед маской? - незнакомец обернулся к ритуальному фетишу. - Скажи мне правду! - его фанатичные глаза загорелись, а пальцы крепче сжали ладонь принца. - Лежал в безумии? Так?
   Ли-Симан оказался перед дилеммой соврать или сказать правду: ведь он и вправду пал перед божеством, но не в безумии, а в страхе. Да и верит ли принц? Минуту назад все было так просто.
   - Нет, мой повелитель, рассудок всегда со мной, - возразил Аномий.
   - Что? Ты не веришь во Всевышнего? Весело! - словно вся комната засмеялась такому обстоятельству, но мальчик нашел слова обидными.
   - Это неправда, я всеми силами стремлюсь исполнять веления его и предсказания великих пророков, пытаясь желаемого совершенства. - Жар детских слов еще больше рассмешил загадочного мужчину.
   - Уж не хочешь ли ты сказать, что любой может сравниться с самим Всевышним?
   - Я не думал об этом, но уверен - никто из нас не хуже.
   - Смело! И все могут пожать ему руку?
   - Свет неодолим, но мы можем стать тенью этого света. Сама реальность всегда имеет тень - свое прошлое, так почему и богу не иметь самого себя в прошлом, хотя бы в нем?
   - Мы и тени не достойны, - мужчина поднял Аномия с колен, сквозь пелену вглядываясь в неясные очертания туманного лица. Глаза почти слепые, только... - Ты, верно, умница? Учишься? Кто твой учитель?
   - Я... Не могу сказать.
   - Тайна? Но зачем? Уж не натворил ли чего?
   - Кажется больше, чем натворил, - заволновался Ли-Симан. - Я потерял одного человека...
   - Кого же? Друга?
   - Учителя. Он ушел и не вернулся. Он хотел забрать меня у Барати... - Но тут мальчик запнулся, потому что мужчина весь вспыхнул, и глаза его наполнились ненавистью.
   - Как зовут учителя? Мортигус? - тихо прошептал он.
   - Да, - едва кивнул мальчик. - Я...
   - А ты Аномий! Кажется так? Ну!.. - Мужчина стремительно направился к выходу, но в последний момент обернулся и грозно прошипел: - Теперь ты под моей защитой! Если кто войдет, скажешь, что так желает Лагари! И все эти богопродавцы... - но жрец не закончил, хлопнул дверью, на мгновение взбудоражив тлеющий огонь.
   Аномий непонимающе промолчал в ответ, а потом потерянно присел на лестнице и огляделся. Молнии. Дальние раскаты. И гроза совсем близко.
   ***
   Лишь только сон покинул мир, и палящее солнце вторглось в новый день, Аномий стал свободен. Мортигус вошел в прохладу полукруглой залы с высокими потолками, изъеденными временем и водой, за Лагари-Итцу, который до сих пор что-то возбужденно бурчал себе под нос и щурился.
   - Этот Барати истинный могильщик! Где мальчик?
   - Спит, о великий.
   - Не лукавь, Мортигус, мы одни. Какой забавный этот Аномий. Откуда он?
   - Я мало знаю, известно одно - его приемная мать сама царица.
   - Дочь Ки-Симана, сестра царя? - глаза Лагари расширились. - Так он принц?
   Мортигус кивнул. Зеленые глаза юноши улыбнулись.
   - Если бы не вы, о великий Лагари, мы с ним погибли. Ведь в Аномии я вижу нечто необычное!
   - Это сразу можно заметить по твоей заинтересованности. Теперь понятно, почему Барати бился за Аномия. Мальчик, возможно, станет наследником. Ведь он двоюродный брат маленького царя. Этот мошенник хотел получить через него деньги у царицы и некоторое влияние на положение дел во дворце и верхних землях. Ну что ж, учи спасенного принца! Через год он должен предстать перед советом. Тогда и посмотрим, как поступить. Возможно, ты спасаешь будущего царя. - Окончил Лагари и похлопал юношу по плечу.
   - Нет, о великий, он лишь преемник матери Ли-Симан. Он даже не богат...
   - Глупости! Имея в друзьях царей, ты и сам возвеличишься. Отправь письмо его матери. Пусть пришлет сыну в помощь царскую грамоту возмездия. И мы освободим мальчика, избавимся от старых врагов. Поверь, он - Ли-Симан, а ты...
   Но Мортигус не стал слушать своего учителя, а направился к Аномию, что лежал на камнях, прижав коленки к груди, и спал. Юноша снял с себя покрывало и бережно накрыл мальчика. Затем сел рядом, безучастно склонив голову, измученный бессонной ночью. Плечи Мортигуса упали, и он закрыл глаза. Лагари же, еще постояв в раздумье, стал подниматься к наверх. Боль мучила старца, жила ощущением исчерпанности и бесцветности. Она мучила медленно, пожирая внутренности и кожу. Что ему было до окружающего мира? Ничто не удерживало его на земле, только мозг пульсировал бешено, заполненный частицей ускользающей жизни. Лагари не оглядывался на любимого ученика, которого когда-то научил видеть Всевышнего и тянуться к небу. Там впереди темная дверь вела его в бесконечность...
   ***
   Аномий старался быть похожим на своего учителя во всем: в красноречивом слоге, в тайных знаниях, в красоте движений. Он перенимал у Мортигуса многие привычки, манеру говорить тихо и вкрадчиво. Он перестал все время ожидать угрозы, но оставался таким же одиноким, как и прежде, потому что новые ученики не принимали мальчика в свой круг. Они завидовали его близости с учителем и воспринимали Аномия слишком болезненно - дразнились и избегали всякого общения. Когда Ли-Симан выходил на балкон по вечерам, то ученики прекращали громкие разговоры и исчезали один за другим. Тогда принц садился на теплую после жаркого дня лестницу и облокачивался на каменный парапет, провожая заходящее солнце, чье золотое кольцо окрашивало белоснежные облака кровавыми красками заката, и тихо вздыхал:
   "...Едва бьется солнце. Может, там уже умерло что-то. И все богатство переливов уже не нужно, и слова не нужны, ведь мне не обрести того света, что Мортигус так долго искал. Зачем он мне? Лишь тепло и частицу ласки... Ведь я не требую многого, но почему же все мои желания всегда так низки?! Вот я хочу, чтобы все эти дети умерли, но почему? Как это жестоко! Я знаю, только остановить себя не могу. А ведь будь они хоть чуть снисходительнее ко мне... Разве посмел бы я думать такое? Да, я жесток, но я одинок. Всевышний, ведь я совсем не нахожу поддержки: ни в других, ни в себе. Порою безумие не заканчивается так долго, что перестать думать нет сил. Это мучение! Я думаю - и от того страдаю, я вижу - и от того гублю себя, я понимаю - и пожираю себя. Как самый жестокий червь, гложу неокрепшую душу. Эта бесконечность, эта боль! У меня нет сил, чтобы достигнуть тебя, Всевышний. Безумен ли я в своих нелепых мыслях?.." - Плечи вздрогнули от прикосновения чьих-то рук, но Аномий не повернулся, подумав, что мальчишки вновь решили его разыграть. Пусть издеваются, все равно. И напрасно не обернулся - прямо к нему склонился один из молодых стражей Верхнего Храма, который подчинялся Барат-Итцу, и со скрытой иронией спросил:
   -Что же ты сидишь один, когда другие ученики находят занятия для отдыха?
   - Я... - замялся мальчик, намереваясь скорее подняться.
   - Некоторые мысли опасны для юных умов... - пальцы стража вцепились в плечи Аномия, который задрожал от волнения и предчувствий.
   - Я не хочу играть.
   - Нет, ты просто боишься. Ты боишься всех. Ты труслив...
   - Отпустите меня, иначе я все расскажу Лагари-Итцу. - Из последних сил потребовал мальчик, чувствуя, как боль объятий растекается по рукам.
   - Когда я отведу тебя к Барати, ты перестанешь быть таким самонадеянным и гордым.
   - Отпустите. - Крик уже перешел в вопль, а страж лишь рассмеялся.
   - Ты прикрываешься священными именами, ты пользуешься незаслуженным доверием, ты настоящий обманщик. - Неожиданный пленитель потащил Аномия вниз по лестнице, крепко держа за предплечье. Все, что оставалось принцу, только отчаянно вырываться. - Называться именем царей, избегать наказания, прятаться по храму, искать помощи у жрецов. Самолюбивая тварь, ведь ты пришел из нижнего города. Ты - жалкий червяк.
   - Я ничего не сделал, ничего не сделал, - заплакал Ли-Симан.
   -"Я" - единственное, что ты можешь сказать? Ты думаешь о себе, как все смертные, все простолюдины. - И страж ударил мальчика, продолжавшего сопротивляться.
   Еще несколько ступенек, но тут Аномий услышал рядом голос Мортигуса. А затем увидел, как учитель бежит через площадку прямо к лестнице, чтобы столкнуть стража вниз, к подножию.
   - Цел? - Зеленые глаза встревоженно заглянули в лицо Ли-Симана. Сначала в их глубине сверкнули молнии, а затем ласка. - Подожди, я сейчас вернусь. Сейчас...
   Юноша, прыгая через две ступеньки, настиг стража, поднял его за шиворот и начал трясти. Несколько предзакатных секунд их борьба напоминала возню жуков. Но кто победил, понятно не было, потому что пришелец ругался и упоминал скорый гнев Всевышнего, который, несомненно, обрушится на нечестивца Мортигуса. На шум сбежались и другие дети, они стояли позади мальчика, едва живого от ужаса.
   Опять, опять его преследует старик, а значит и демоны, и паутина судьбы, требующая жертвы. Нет, он не наследник царственного рода, но и не звереныш, не раб... Не раб... Он скоро освободится. Ему осталось еще немного до долгожданного дня испытаний, назначенных самим Лагари. Стоит лишь закрыть глаза и перенестись во времени...
   Целый сезон дождей предстояло мальчику трудиться над текстами, изучать таинственные ритуальные танцы. Он торопился познать, чтобы освободиться и боялся предстоящей встречи с верховными жрецами, среди которых, конечно же, окажется Барати.
   ***
   И вот наступило время. Принц встал рано, чтобы приготовиться к испытанию не разумом, но взволнованным сердцем. Он сидел на широком окне, приложив палец к пульсирующему виску, и чувствовал, как темные своды медленно давят на голову. Волнение. Оно охватывает все существо без остатка, проникает в лицо бледностью, заставляет брови сдвигаться к переносице, а губы сжиматься в тугую нить. Оно лишает сил заплести волосы в косы. Вынуждает склонить плечи, которые затянуты жесткой тканью, не дающей сутулиться. Резкая боль возвращает гордость осанке. Но не мыслям. Одеться... Аномию необходимо скорее одеться. Хотя взгляд его все еще устремлен на нижний балкон, где Мортигус уже приступил к занятиям с новыми маленькими жрецами.
   Сегодня учитель и ученик расстанутся навсегда. Еще секунда, и пора в путь: вот ведь - требуется обкрутить вокруг талии несколько слоев ткани, сцепить их пряжкой от пояса, завязать перепутанные узлы кожаных старых сандалий, одна из которых до сих пор весит на стене, а другая болтается на ноге. Невероятно, что он стал взрослым так быстро.
   Последним штрихом в одеянии принца служила длинная легкая накидка. Такая легкая, что напоминала ветер или крылья птицы. А птицы - они летают слишком высоко, чтобы человек достиг их совершенной свободы.
   Мальчик оставалось лишь пригладить непослушные волосы пахучей смесью из плодов шигы, и тут в дверь постучали - пришел мальчик-жрец. Он улыбнулся Ли-Симану и учтиво поклонился. В темных глазах прислужника появилось одобрение на умение мальчика правильно одеваться: эта ритуальная часть выявляла каждую деталь, каждую ошибку цвета или рисунка.
   - Пошли, - вздохнул Аномий. - Я так боюсь!
   - Мортигус велел передать вам, наследник, о великом благе молчания на испытании. А еще пожелал благоволения Всевышнего. - Сообщил маленький служитель и засеменил по светлому коридору к лабиринту галерей.
   Теперь принцу ничего не оставалось, как подчиниться судьбе. Короткая встреча с учителем на балконе, что не прервал речи и лишь кивнул Аномию, отозвалась в душе яростной бурей страхов и надежд, но в следующее мгновенье провожатый и испытуемый уже спускались по широкой мраморной лестнице в цветущие розовые сады, напоенные дождями и дарящие аромат огромных цветов, манящих и насекомых, и простых смертных. Под ногами затрещал разноцветный гравий дорожки. Из-за поворота показались коралловые фигурки богов и черные нефритовые демоны на белых постаментах. На улыбающихся лицах богов играли лучи. Руки их складывались в древние символы небес, солнца и земли. Демоны же угрожали знаками смерти, боли и страха.
   Но Аномий уже не боялся высших сил. Он с интересом разглядывал уходящие в вышину колонны длинного коридора, которые стали от солнца почти прозрачными и впитывали цвета окружающего мира. Любовался резными листьями больших деревьев, спустивших ветви до самой земли. Даже коснулся воды в огромном фонтане на нижней площадке - говорили, что именно здесь начинался источник самих богов.
   - Мы пришли, - мальчик-служитель протиснулся в узкий ход под основным храмом и полубоком пошел в темноту, которая закончилась похожим на колодец небольшим узким залом с несколькими дверьми. Духота и жар сразу опалили принца, который увидел сидящих у стены мальчиков и юных жрецов, в ожидании посматривающих на низкую дверь на темной стороне. Объединенные не просто желанием перейти в нижний или верхний храмы или стать жрецами, но ощущением единого потока ужаса, исходящего из земли паром и туманом неизвестности, зависшего над высоким жарким небом, они практически не шевелились. Аномий тоже присел у стены, подальше в тень, и превратился в молчаливого призрака. Он вспоминал слова Мортигуса о неуправляемом чувстве: "Миром правит страх, который заставляет двигаться и быстрее вращаться все живое и мертвое. Страх вынуждает мыслить, быстрее преодолевать барьеры, внедряться в мир истины, но и погружает слабого в безумие и равнодушие. Не дай страху сделать из тебя жалкое животное, доверься разуму высших сфер..."
   Аномий зачерпнул чашей воду, что подала ему юная дева - рабыня храма, служительница Лимонных садов, которую, наверняка, отправили сюда для развлечения, а может быть, и для испытания.
   - Спасибо, прекрасная, за такой драгоценный дар. - Спокойно поблагодарил принц.
   В ответ девушка лукаво улыбнулась:
   - Сладки источники, бьющие из глубин цветущих садов.
   - Чтобы ты постояла здесь, я готов пить всю жизнь.
   - Вот вырастешь, тогда посмотрим. - Кокетливая служительница засмеялась, подбирая желтые юбки и собираясь сесть рядом.
   Неожиданно мальчик-служитель подхватил деву за локоть и оттолкнул подальше от Аномия: - Не смей с ним говорить подобным тоном... Я скажу твоему хозяину.
   Девушка споткнулась, упав на колени и плеская воду из кувшина во все стороны. Глаза ее потерянно округлились.
   - Зачем ты так? - Аномий вскочил, желая помочь рабыне, но служитель с силой усадил Ли-Симана на место. - Ты не раб, чтобы любезничать с этими низкими девами.
   - Я хочу...
   - Не шуми, на нас и так уже обращают внимание. Испытание, которое ты пройдешь, должно помочь тебе и освободить. - Служитель просительно улыбнулся Аномию и махнул рукой девушке, что нерешительно стояла на месте: - Прочь, недостойная!
   - Почему ты прогнал ее? - Аномий не понимал волнения служителя, который с подозрением осмотрелся.
   - Везде нас поджидает опасность - даже среди друзей. Неразумно искать общения в силках у птицелова и глупо считать себя свободным, когда тебя окружают высокие стены. - Тихо, с негодованием прошипел служитель.
   - Бессмыслица, я только... - пробормотал Аномий, - хотел поговорить.
   Но мальчик-служитель не слушал оправданий и засеменил к выходу. Принц склонил голову, пытаясь больше не проявлять эмоций, как вдруг боковая дверь открылась, и из нее вышел юноша. Он сделал несколько шагов, а потом прижался лбом к стене и задрожал. Возможно, от боли, которую причиняли железные диски на тонкой шее, возможно, потому что не умел скрывать удрученности:
   - Барати решил отомстить мне, уже готовы плети, которыми на вечерней заре я сам себе растерзаю тело. - Несчастный упал на колени, возводя руки вверх. - За что страдания посылаешь мне? Посмотри на руки мои, на раны, на мое жалкое тело, на сердце, окровавленное страхом.
   Аномий с ужасом уловил запах паленой кожи и вскочил, в безумии кинувшись к пострадавшему:
   - Он поставил тебе клеймо? - Тихо спросил принц. В ответ черные тени протянули к обоим лапы невидимых демонов. Но разве видят смертные когти судьбы? - Тебе больно? Я отомщу за тебя, дай только время! Я отомщу за все годы страданий... - Жарко зашептал Аномий, но незнакомец молчал. Он только опустил глаза и утвердительно кивнул.
   Боковая дверь вновь отворилась. Замерли в ожидании и мальчики, и жрецы. Старый служитель, близоруко щурясь в душную полутьму, некоторое время молчал. Он скручивал в трубочку губы, чтобы дребезжащим голом возгласить:
   - Прошу пройти сиятельного Ли-Симана в залу.
   Отступать Аномий не посмел. Хотя страх подкашивал его веру и надежду на свободу. Иногда даже слабость превращается в дрожание предчувствий. Сначала волны ожидания пробегают невидимым бризом по ткани юбок и щекочут кожу неожиданными мурашками, затем наступает мгновение тока, пронзающего кончики пальцев, и вот принц входит в страну испытания, как будто не было ничего - ни прежней жизни, ни вникания в магическую суть символов и знаков. Входит из душного преддверия через узкий подземный лаз, в самый центр комнаты, наверняка, когда-то служившей великим ритуалам, приносящим связь с самим небом.
   Мальчик остановился на пороге, поражаясь чистоте воздуха, его прохладе, его напоённости влагой и ароматами дальних садов. Он смотрел на четверых жрецов, которые сидели на возвышениях в разных сторонах квадратной комнаты, освещенные лишь светильниками на каменных подставках. Двое из них - уродливый старик Барати, похожий на гниющий плод на золотом подносе, и Лагари, с едва уловимой улыбкой, смотрящий на мир слепыми глазами из-под повязки, что скрывает лоб и часть изуродованного болезнью лица, - вызывали в груди Аномия разные чувства: и неуправляемого ужаса, и молчаливой благодарности. Двое других были абсолютно незнакомы. Юноша без нижней губы при ближнем рассмотрении оказался почти стариком, четвертого скрывала темная плотная накидка. Жрецы молчали, наполняя пространство потоком энергии. Ее гроза волновала и душила Ли-Симана.
   - Назови имя, - возвестил тяжелый, зловещий голос из-под накидки, а эхо многократно повторило звук и завибрировало звоном где-то в темноте.
   - Ли-Симан, - столь же громко ответил Аномий. Он продолжал стоять на месте, вслушиваясь в гулкое стучание сердца и привыкая к холоду.
   - Я знаю, что ты учился у снисходительного Барат-Итцу. Расскажи мне про новые порицания из книги Знаков. - накидка незнакомого жреца вздрогнула. - Если не помнишь, то вот тебе первые строки: "Дабы убитым был он и хоронен лишь на пятнадцатый день, как неблагочестивый..."
   - "И сам убивающий порицал мир в виновности его во грехе пред болью и глупостью ума".
   - Так! Правильно. А как ты понимаешь следующую мудрость: "Мысль, как мир, бренна, непонятна, и тиха река ее."
   - Может ли объять вечность поток и преграду? - Аномий хотел бы не проявлять своеволия, но вдруг смело добавил: - Не бренна мысль, человек бренен, а душа его вечна и мысль его громче грома.
   - Одним знаком выбей мысль свою на камне. - Мягко потребовал голос.
   Аномий аккуратно выполнил задание, превращая душу в спирали круга. Он чуть осмелел и уже совсем привык к равнодушному спокойствию жрецов.
   - Ну, Ли-Симан, знаю я так же, что учился ты языку фури. Прочитай поразившее тебя заклятье. - Предложил жрец в плотной накидке.
   - Не я возник над бренною толпою, но низко пал теперь перед тобою. Кто не успел в тебе увидеть бога, кто не испил из огненного рога...
   - Нет, не это, - внезапно вмешался Барати. Он приподнялся и побледнел то ли от боли, то ли от великой силы, исходившей от древних стен. - Мы бы хотели услышать "Битву духов".
   Жрец под накидкой одобрительно кивнул, и Аномию оставалось лишь исполнить желание коварного первослужителя, надеясь на память, сквозь пространство устремившуюся к древним текстам странной песни:
   - Так далеко, за каменным чертогом, стояла тень на мраморной стене, и бился в дверь, стучащий палкой строго Зеленый дух озер, лесов, степей. Играла тень, и ветер ее прятал,
   и в собиранье звезд мешалось бытие, проткнул мечом и долго, долго плакал кровавый месяц в голубом окне. Ложились сны на голову безумья. И расправляя перепонки крыл, летела мышь - богиня ночи Суя. Ее поранил тот, кто в суе был. И плеск волны, прозрачно-щекотливый. И берег мертвых, молнией обмыв, бежал в безбрежность призрачно любивый,
   бежал он, сам себя забыв. И только над звездой сияла, как маня, и обнимала, и меня ждала
   одна она, она моя родная, прекрасная, забытая земля. - На последнем слоге Аномий чуть не задохнулся, потому что песня фури должна исполняться на одной долгой, затяжной ноте. Снова затянулось молчание.
   - Что ж!.. Мы желаем узреть полет танца, - жрец под накидкой махнул рукой, чтобы из темноты выступил уродец с густыми бровями, кривой и беззубый. - Играй ему. - приказал он, а сам откинулся подальше в темноту. Возможно, тогда огонь не вспыхнул ярче. Возможно, Аномию показалось, что танец под зингу - всего лишь бледная тень от того первого, чуть не лишившего его жизни, но мальчик летал уже наяву.
   - Хватит, - голос Лагари прозвучал впервые. - Не место танцу в храме ночи. Вернемся к испытаниям. Есть ли еще вопросы у первослужителей?
   - Да, - безгубый юноша склонил голову набок. Казалось, что та сейчас отвалится и покатится на пол, прямо к ногам принца. - Чему будет равно число, сочетаемое бесконечное число раз?
   - Нулю. - Решительно, но без всякого знания ответил Аномий и опустил глаза.
   - Кто основоположник сего города? - Барати даже наклонился, чтобы лучше слышать.
   - Все, что ни создано, создано Всевышним нашим. Древние тесты упоминали о роде Симан... Капюшон кивнул и поднялся.
   - Я думаю, он выдержал экзамен. Вы, Лагари-Итцу?
   - Да. - Лагари встал.
   - Вы, Барат-Итцу?
   - Нет, - И первосвятитель продолжил сидеть. - Я хочу задать еще несколько вопросов. Скажи мне, где хранятся сокровища фури? - Старик злобно захихикал.
   - Я не знаю, где хранятся сокровища, но знаю, где лежит сейчас один известный мне браслет, - Аномий сделал шаг вперед. - Я обвиняю вас именем принца и правителя Верхнего города в краже, в умышленном покусительстве на учеников, в замысле коварного убийства. Вы уничтожили моего учителя Ваху и еще многих. И вас, демона зла, я уничтожу.
   В зале повисла тяжелая тишина. Барати ошарашенно замер, юноша выпучил свои и без того огромные рыбьи глаза, Лагари мелко задрожал, а жрец под покрывалом упал в свое глубокое сидение и истерично захохотал.
   - Так ты утверждаешь... - не переставая смеяться, прокричал жрец, скрытый накидкой. - Что снисходительный Барат-Итцу... Нет, я не верю! Да как ты посмел?!
   - Ужасно, - прошептал юноша, бессильно моргая.
   - Позвольте вступиться, мальчик погорячился, - Лагари успокоительно зашептал капюшону что-то, а сам сделал знак принцу достать присланную недавно из дворца грамоту царей.
   - Вот, - и Аномий вытащил из-за пояса сверкающее солнце с тысячами знаков повелений.
   - Что это? - Капюшон резко встал и спустился с возвышения к мальчику, чтобы бегло прочитать написанное, а затем закричать, наполняя темноту стократным эхо: - Так это правда?!
  
   III
   Лишь только Аномий вошел в темные, сырые подземелья с искренним желанием покаяться, как взволнованный, осипший голос Барати промычал:
   - А, пришел! Не выдержал! А ты не боишься, что моя рука еще способна сдавить твое тонкое горло?
   - Так вы привязаны, Барат-Итцу... - горькое сожаление мальчика смешалось со страданием старика, который внезапным воплем оборвал гудящее могильное дыхание.
   - А мне стоит лишь умолить Всевышнего, и он уничтожит тебя, жалкий червь! - покрытое капельками пота лицо первослужителя выплыло из мрака, как самая острая боль. Кашель застучал безысходностью прямо к ногам принца мокротой.
   - Тогда почему бы не выпросить у высших сил освободить вас от пут и насладиться моим истязанием, - Аномий бессильно опустился на помнившие древних каменные плиты и уронил голову, потому что понимал, как низко поступил, воспользовавшись властью матери. - Я-то хотел уже просить милости...
   - Презренный, молчи! Ах, какой обман в твоих льстивых речах! - Уродливым пальцем Барати указал на дар, принесенный Ли-Симаном - на ивовую корзину с фруктами. - Пришел, и подачку прихватил. Ну, что стоишь? Садись ближе, коли не страшно. - Старик поманил мальчика. А сам расстелил длинный кусок ткани от юбок на плесневелом полу. - Жизнь моя уже окончена... - старик начал вынимать из корзины финики, персики, бананы и вздохнул: - Плоды и заклятый враг - итог моей судьбы?!
   - Барат-Итцу, вы должны знать, что я не хотел пользоваться властью принца...
   - Какой ты принц? Любой жрец с Верхних Холмов узнает отметину на твоей голове. Ты потомок правой стороны бога. Ее древние слуги разделили... - и тут старик замолчал, прикусив язык за излишнее многословие. Возможно, его испугал взгляд Ли-Симана, внимательный, напряженный, излучающий поток тепла. Несколько мгновений жрец колебался. А потом набрал побольше воздуха в грудь и коснулся Аномия: - Ты должен услышать правду... Пока я не ушел в мир теней. Много столетий назад они создали храм на краю земли и поделили украшения ограбленных народов на две части, одну из которых подарили служителям Всевышнего. Но остался некий предмет, указывающий силу неба, из-за него и пошли споры. Тогда и произошло разделение. А в последнюю перед великим потопом ночь кто-то убил сына верховного жреца, чья голова была поражена красным пятном... - Старик заплакал. - Его воплощения ждали, ему воссылали умолительные жертвы. Безрезультатно. И вдруг передо мной явился ты... Я поднял на тебя руку, зная, что поплачусь жизнью, но даже посланцам небес не перехитрить великого Барати, не понять, как я близок к Всевышнему... - старик сжал губы и со злостью добавил: - Ты убийца! Жалкий силой! Почему бог меня карает?..
   Мальчик с внешним безразличием следил за тем, как руки Барати пустились в пляс, как безумие охватывает его, превращаясь то в смех, то в горькие слезы. Глаза старика помутнели, пальцы все скребли холодный камень, до мяса.
   - А приемная мать твоя - любовница самого царя, - задыхаясь, забормотал первослужитель, - и ее настоящий ребенок, наследник Сулуу. Родной брат овладел царственной девицей, когда та была еще ребенком, а потом тайно совершил обряд сочетания во время ее болезни... И ровно через год появилось дитя, порождение тьмы. Маленького царя отобрали у несчастной девочки, которую заперли в дальних залах дворца и объявили умершей. Но брат не остановился на кровосмешении. Он запретил сестре еще рожать детей, и измученная одиночеством, Ли-Симан нашла тебя, а на руке твоей сиял браслет, когда-то данный древними служителями убитому ребенку, дивное украшение... появилось через тысячу лет... - Но Барати не смог договорить, потому что забился в горячке. - Будь ты проклят! - Кричал он в темноту, а потом, повернув вращающиеся глаза на Аномия, вдруг перешел на дрожащий лепет: - Нет, Всевышний, не я... Не я... - и упал.
   Барати был повешен на следующий день на воротах храма, после чего по Нижнему Городу поползла легенда о том, что святослужитель проклял простых смертных, а в особенности мальчишку с змеей, вместо головы. Теперь гроза подошла совсем близко. И скоро настало утро.
  
   ***
   Последний час расстававанья был мучителен и сладок. Алыми всполохами огня прошел он по сердцу, когда Аномию пришлось дожидаться учителя, который что-то рассказывал ученикам. Принц стоял на балконе, под раскидистым деревом мано, чьи переплетенные ветви извилистыми змеями клонились к земле и сбрасывали под ноги желто-зеленые листья.
   Ничего не сохранилось в облике от скромного ученика и будущего жреца. Голову мальчика сжимал тонкий обруч, солнце играло в тяжелых серьгах. Снежно-белое платье на темной, почти бронзовой коже, билось на ветру. Прощание приближалось с каждой минутой, и солнце беспощадно раскаляло каменные плиты. Но Ли-Симан терпеливо ждал... Ждал минуты прощания с тяжелым сердцем...
   Учитель изредка бросал на бывшего ученика подбадривающие взгляды, едва уловимо улыбался и внутренне содрогался тому, что Аномий уйдет в большой город, чтобы уже никогда не вернуться. Два года Всевышний подарил им для общения. Два коротких года. Мортигус вздыхал, вспоминая, как узрел в простом мальчике тайную власть. Такая власть проявляется лишь в редких случаях, и даруется либо царям, либо высшим жрецам. Несомненно, что Аномий не простой смертный, но пока он не знает своей судьбы и не понимает, что обладает силой, ниспосланной с небес. Учитель нахмурился, заметив что Аномий нерешительно ступил вниз по лестнице, потом повернулся обратно и облокотился на резной парапет. Принц не умеет ждать. Не склонен к терпению... Душа его далеко от храма. Слишком далеко, чтобы Мортигус мог вернуть ее на Землю. Чтобы заставить Ли-Симана подчиняться жрецам. Мальчику предназначено постичь истину и освободиться от реальности.
   А Мортигус должен сделать так, чтобы служители культа не смогли управлять бывшим учеником и не добрались до него. Даже если теперь придется потерять самого главного в жизни человечка. Даже если в душу войдет одиночество, даже если судьба уготовила печальную участь - лишиться единственной привязанности.
   Возможно, потому сегодня день кажется особенно белым, словно одетым в траур. Аномий уходит навсегда. Расстается с храмом, одевшись в прощальный цвет. Как сложно проделать короткий путь до тебя, мой принц, и как сложно сказать тебе последние слова.
   Мортигус склонился к ученику, который вытянулся в струну, и коснулся его лба со смирением перед фатумом.
   - Неумолима река жизни... Быстро течение. И сильна моя печаль. Аномий, ты свободен. Ты уходишь, наполняя мое сердце надеждой. Ты - сильный мира сего. Ты наследник и принц. Ты второй после маленького царя. - Кошачьи глаза юноши стали совсем прозрачными от непролившихся слез. - Не вспоминай обо мне, забудь о храме! Когда ты перешагнешь порог, будь высоким правителем. Воспринимай веру в угоду самому себе. А жрецов ставь ниже себя... Заставь произносить твое имя с благоговением...
   - Но ведь ты мой учитель, и я всегда буду чтить в тебе бога. Ты выше, даже в низости своей. - Мальчик прижался головой к груди Мортигуса, который закрыл глаза и глубоко вздохнул. - Я лишь хочу сказать на прощание, не учи детей тому, чему учил меня. Всевышний - лишь низина сознания, высшее не может быть господином. Оно создатель, который стоит вне правил, вне всякого незримого... Ты так хотел подарить меня небу, а я видел иначе...
   - Но как же так?.. - Юноша удивленно сглотнул и разжал объятия. - Не уходи, Аномий, я не вынесу. Мне некому отдать свою душу.
   - Не мучься, я всегда буду с тобой. Каждую минуту... Потому что мы уже встретились и стали единым сознанием. Потому что такова была воля тайных знаков судьбы... Но теперь мне пора идти дальше, чтобы узреть и понять, чтобы заглянуть в бездну.- Мальчик шагнул вниз по лестнице. - Прощай, живи в мыслях моих. Я приду к тебе, я сделаю многое, ради тебя, Мортигус, я пересилю боль, наберусь сил и тогда вернусь. Ты только жди...
   Сейчас, сегодня, навсегда остался белый день. Сегодня Аномий ушел, сегодня он не вернется никогда.
  
   ***
   За высокими стенами храма Аномия встретил город, который начинался прямо за длинной лестницей, спускавшейся к огромной площади. Тысячи красных и желтых флагов развевались над стоящими в ряд воинами с леопардовыми шкурами через плечо. Десять слонов, с резными носилками, ожидали высоких господ. Тысячи павлиньих и страусиных опахал крыльями бабочек порхали над знатными семьями в пестрых одеждах, ожидающими принца Ли-Симана. А впереди них, на высоких, переносных тронах, закрытые от солнца пальмовыми ветвями, сидели царь и царица. Женщина, плотно стянутая алой тканью под грудью, с массивными золотыми цветами на тонкой шее, тяжелыми браслетами по загорелым рукам и желто-зеленой змеей в высокой прическе. Мужчина, в золотом вышитом нарамнике. Волосы его скрывал клафт из бело-золотой ткани и высокая корона, напоминаяющая формой полумесяц. Лицо царя, неподвижное, холодное, отливало серебром, потому что его истинная суть была скрыта маской.
   Мальчик обмер. Ему одному предназначалась эта встреча. Его, пришедшего из нижнего города, сегодня ожидают великие правители.
   Царь встал. Медленно спустился на горячие камни, следом поднялась и царица. Казалось, сейчас вся площадь и весь мир упали ниц. Стояли в полный рост лишь трое.
   - Приветствую тебя, солнцу подобный принц! - царь сделал знак подойти ближе и взял мать Ли-Симана за руку. - Не бойся приблизиться, чтобы я обнял своего племянника. - Тяжелая рука легла мальчику на плечо, пальцы клешней сдавили его. - Поздоровайся с великой царицей. На колени...
   Мальчик перевел взгляд на мать, что едва улыбалась. Она побледнела, пытаясь не шевелиться, и глазами попросила исполнить волю царя. Белые камни обожгли колени. Громом забили невидимые зинги. И тотчас мягкие объятия подхватили Аномия и приняли в свое тепло. Мама так крепко обняла нареченного сына! Так часто задышала, что захотелось заплакать от счастья. Неужели свобода? Неужели царь принял чужака?
   - Пора ехать, дорогая сестра. Маленький Сулуу ждет, - голос царя, брезгливый и властный, требовал прекратить короткую близость. Голос намекал, что царица обнимает не человека, а лягушку.
   Мальчик вынырнул из сладостного забытья. Напряжение дрожью докатилось до его губ, в глазах сверкнула угроза. Царь, ненавистный царь, который использует самую прекрасную из женщин. Царь, который имеет власть над решениями жрецов - отпустить или не отпустить опального принца. Если бы властитель захотел, то уже сейчас раздавил бы гаденыша...
   И снова рука царя схватила Ли-Симана, причиняя невыносимую боль. Ноздри правителя мира раздувались, сведенные брови напоминали молнии.
   - Не смей так смотреть на меня! - тихое предупреждение относилось и к мальчику, и к матери. - Сегодня вы вместе, но я всегда могу передумать. И никакое волшебство и заклинание не спасут вас от судьбы!
   - Прошу тебя, всемогущий... - царица задрожала всем телом, мягкие складки ее платья невесомо потянулись к государю. - Ему больно! Он всего лишь мальчик! Ты же знаешь, что я вся в твоей власти.
   Царь упрямо закачал головой, свободной рукой погладил женщину по щеке.
   - Разве прекрасной царице разрешали вступаться за маленького принца?! - спокойно спросил он. - Сколько я сделал для тебя, сколько простил тебе, мой драгоценная сестра. Благодеянием моим отдал безродного мальчишку в храм, просьбами твоими вернул его назад. Разве не видит сестра, что приютила на груди змею, которая в любой момент ужалит нас и уничтожит наш род? - Он поднял подбородок мальчика, заглядывая тому в испуганные глаза. - Ты и знать не будешь, какие мысли таятся в хитрой бестии...
   - Не смей! - женщина выхватила Аномия, ошарашенного сказанным, и вновь прижала к себе. - Разве можно такое простить? Что ты говоришь?
   - То, что известно и небу, и мне! Сама увидишь, что я окажусь прав. - Взбешенный, царь быстро зашагал к слонам, увлекая за собой цветастую процессию. Он даже не обернулся, чтобы позвать сестру. Он больше не снизошел к милости.
   Трубы возглашали движение, и вся площадь словно зашевелилась и задвигалась к верхнему городу. Красное, белое, голубое - все слилось в поток бесконечной реки. Здесь, на лестнице, остались только двое. Плачущая, упавшая на колени царица и мальчик, который не сводил взгляда с величественного, прямо сидящего в носилках царя.
   - Ты не должна его бояться... - Аномий опустился к матери и утешительно погладил ее по волосам. - Сегодня мы нашли друг друга. Остальное неважно. Остальное исправится Всевышним. - мягкие губы принца коснулись поочередно глаз царицы, которая сцепила пальцы и продолжала дрожать. - Не плачь, - попросил он тихо. - Царю твои слезы безразличны. Царь не принимает меня сейчас, но скоро я сумею все изменить...
   В ответ женщина лишь отрицательно закачала головой. В силах ли была она противостоять великому богу в образе человека? Богу, который подарил ей ребенка и тотчас отнял? Богу, который запретил рожать вновь. Богу, который ревновал к Ли-Симану?
   - Я так виновата перед тобой, так виновата, - лишь сумела проговорить царица и вновь захлебнулась в слезах, а потом долго-долго держала Аномия в своих материнских объятиях.
   - Мальчик мой! Мальчик мой! - и больше ничего.
  
   ***
   Верхние дворцы царицы наполнились суетой. С раннего утра слуги готовились к пробуждению царственного Ли-Симана: внизу, в длинных кухнях, готовили угощения, наверху, на балконах и лестницах, расставляли цветы, зажигали ароматные курильницы на каменных подставках. Сама царица со служанками плескала воду в залах, как велел того обычай, и жаркие пары поднимались в духоте, охлаждая многочисленные комнаты. Шум суеты все рос, переходя из разговоров в нервные приказы и и \з пения - в крики. Но в правом крыле дворца было тихо, только пели птицы и шелестела листва. Аномий спал, свернувшись клубком на огромном золоченом ложе, чуть обшарпанном и обнажающем древесину.
   Сухие цветы в огромных вазах уже не излучали ядовитых сладких ароматов, воздух, проникающий через распахнутые окна из сада, был необыкновенно чист. По завесам из тяжелых материй, по голубым коврам, по барельефным стенам, по рисункам низких сводов ползли первые солнечные зайчики. Луч коснулся покрывала, спугнув кровавого комара, поднялся по разметавшимся волосам и лбу мальчика, наконец рискнув осветить сомкнутые веки. Аномий пробормотал что-то во сне, повернулся и приоткрыл глаза.
   Дымка света уже озарила длинную залу, и в ее полумраке ожило все мертвое: отчетливо сверкнули розовым с золотом стены, желтые цветы ковров стали казаться выпуклыми, запереливались завесы, и белые кувшины отбросили по комнате тысячи бликов - здесь все пело разными голосами.
   Этим утром жрец превратился в принца. Богоподобного. Солнцем озаряющего жизнь любого смертного. Поражающего умом. Окрыляющего сердцем. Он шевельнулся, опустил ноги на ледяной пол и встал, еще не сознавая изменений. Там, за красными прорезями окон, шумели высокие травы, белый пух семян летел меж дрожащих в теплом воздухе деревьев, слышалось пение птиц и вспархивало разноцветье бабочек, которые летали среди радуги распускающихся цветов.
   Первое утро принца. Первый среди людей! Ты получил великую награду Всевышнего. Ты стал одним из рода царей. Аномий потянулся, огляделся, поражаясь тишине вокруг. Сделал несколько шагов в глубь зала, и тут дверь распахнулась, а на пороге появился мальчик, скорее даже юноша, в темном нарамнике. Он упал ниц и после разрешения подняться, встал на одно колено и заговорил тоненьким, еще не сформировавшимся голоском:
   - Доброе утро, солнцеподобный. Царица повелела во всем помогать вам. Она приказала, когда вы вернетесь из царства снов, помочь вам подобающе одеться.
   Несколько рабов вошли в комнату, неся новую одежду Ли-Симана. Ни один из них не поднял головы. Никто из них не задержался ни мгновенья.
   - Разрешите мне одеть вас, солнцеподобный! - Мальчик взял с ложа высокие сандалии, перекинул через руку невесомые белый и малиновй нарамники, расшитые жемчугом, с трудом в другую руку взял солнечный шейный диск и пояс с драгоценными камнями.
   Аномий кивнул. Никогда он не чувствовал себя настолько безоружным, как случилось теперь, когда слуга одевал его, зашнуровывал обувь, скреплял на шее многочисленные застежки украшения, нанизывал на руки браслеты с алыми и белыми каменьями, поправлял складки платья, намазывал волосы ароматными травами и вплетал в них разноцветные бусинки.
   Беспомощность ритуала сменялась то усталостью, то негодованием. Тщательность слуги раздражала и радовала. Но до последнего штриха принц находился во власти быстрых рук мальчишки.
   - Хватит, - наконец не выдержал Аномий. - Прочь пошел. Уходи! - юноша встал и стремительно направился к выходу, сбежал по лестнице, пересек площадку с круглым фонтаном и вновь взбежал вверх к покоям царицы, не обращая внимания на рабов, которые при встрече с принцем падали ниц.
   Здесь назойливый мальчик-слуга догнал его.
   - Позвольте, я провожу вас, - попросил он, щуря свои умненькие глазки и склоняя голову набок.
   - Если ты от меня не отстанешь, я тебя побью, - недовольно предупредил Аномий.
   - Я только за радость сочту...
   - Ах вот как! - И Ли-Симон улыбнулся. - Ну, тогда веди, раз такой смелый.
   Слуга даже раскраснелся от удовольствия, что им не пренебрегли. То ли от страха, то ли от глупости он звенел над ухом Аномия всю дорогу, рассказывая о том, как его приютили здесь, как любит он есть орехи, лазит по ночам на деревья и ловить рыб в водоеме. Жаловался, что отец прогнал несчастного из дома, что все у него получается и что приходится здесь мыть огромную лестницу. Но Аномий молчал и понимающе кивал головой, от чего слугу все больше разбирало на откровенности. И так до самой беседки, где сидела мать, в нетерпении ожидающая появления любимого сына.
   Аномий сделал знак мальчику, чтобы тот ушел, и поднялся по ступеням в сонную синь балкона.
   - Доброе утро, мама, - пролепетал Ли-Симан, а женщина удивленно вскинула глаза и протянула к Аномию руки.
   - Боже, ты совсем юноша, - воскликнула она, озаряясь улыбкой нежности и нетерпеливого ожидания. - Тебя не узнать! Глаза твои горят, словно звезды. Ты красив, как весеннее утро. Милый мой мальчик! Садись рядом...
   Плетеная скамья наконец сблизила два разлученных сердца. Золотистая кожа женщины обжигала Ли-Симана жаждой материнской любви. Его "я" тянулось к тонкой тростинке, которая принадлежала иному миру: царю, потерянному ребенку Сулуу, небу, но не приемышу, пришедшему из Нижнего Города. Да, царица любила Аномия, как любят красивую игрушку, боролась за его свободу, но она... Разве она принимала принца в залитое слезами сердце? Сердце, принадлежащее маленькому царю Сулуу. Сердце, которое нашло замену в брошенном, никому не нужном ребенке. Вся ласка, вся привязанность Аномия не пробудила бы в царице любви. А потому каждое ее слово изначально являлось ложью.
   - Я так соскучилась по тебе, - женщина отвела взгляд, сложила руки на острые колени и смяла белый цветок. - Ты голоден, мой мальчик? Возьми хотя бы сладких орехов... Почему ты так грустен?
   - Тяжелая ночь. Сон никак не шел к моему ложу. - Аномий отрицательно покачал головой, отказываясь есть, хотя стол удивлял красотой и разнообразием фруктов, сладостей, вина.
   - Ты отвык от дома, сторонишься меня... - царица отвела заплаканные глаза. - Я старалась угодить тебе. Поешь.
   - Да, моя царица, - Аномий послушно взял чашу из красного стекла и налил себе пурпупрного, словно кровь, вина. - Скажи мне про царя... Скажи, почему он унизил нас?!
   - Неужели так важно, какая блажь взбредет в голову моему брату? Цари ревнивы к власти, цари боятся потерять небесное покровительство. А ты и Сулуу... - она запнулась, бросила помятый цветок к ногам и вдруг резко встала. - Вы не должны бороться за власть. Не должны оказаться заложниками Верхнего Храма, который захочет вас поссорить. Царь и не думал обидеть нас. Царь видит будущее четче простых смертных. Аномий, поверь мне на слово. Мой брат - велик, и я - его раба, и все мы принадлежим ему, как дети. Он добр, он честен и справедлив.
   - Я знаю, - глухо согласился Аномий. Глотками пил он загустевший воздух, отвергая сладкий напиток. Глотки короткие, душащие... Глотки, как перед смертью.
   "И эти стены, и одиночество людей, живущих здесь, - все слилось в поток цветастой процессии, принадлежащей великому царю. Ему принадлежит мир, а мне непонятна даже часть моей души. Я не посмею судить никого, пока не познаю сути... Не увижу бездны... - он взглянул на мать. - Что может быть ужаснее любить отца и сына?! Как страшно знать, что ты их не приблизишь. Как страшно понимать, что и ты один, что зря пытаешься найти чужое сердце в полном мраке, где ветер, звезды, красота садов - лишь часть бесконечного лабиринта. Молчать, молиться небесам? Всевышний, вот он я, сижу за столом в роскоши и ласке... Кто я? Зачем? Мортигус говорил - чтобы служить тебе, но мне хочется большего. И чем грязнее я, тем сильнее это желание и богаче одежды. Я, ничтожество, грациозное, разодетое ничтожество. Я ползаю и рвусь в небо, и звезды мои гаснут, и музыка стихает, а так хочется покоя... Но меня ждут дворцы Верхнего Города, знать, скрывающие ненависть улыбки и царь, который боится потерять власть. Я принадлежу им... Я их часть..."
  
   IV
   Величественны колоннады дворцов. Мраморные столбы их уходят в синий мрак, на котором колышутся серебряные блики ближней воды. Красно-золотые чудовища на белых стенах дворца вечно исполняют ритуальные танцы. Каждый ряд их начинается с пробуждения, затем рисунки меняются, последовательно изображая каждое движение древних богов. Кажется, что музыка, разносящаяся в душном воздухе, доходит до ушей демонов и заставляет их плясать вместе с живыми людьми, чьи голоса заполнили огнем голову. Все звуки: песнь браслетов, шелест одежды, шарканье ног, разговоры, - лишь призраки очевидного существования небес. Всевышнему ведомы желания каждого из нас... Желания, пораждающие муки. Желания, которые превращают мир в серое небытие, где нет места свету, где есть лишь трепетание жизни, как мелькание крыльев ночных пушистых бабочек, как приторный запах ночных цветов, как треск пробужденных жуков, выползающих из-под резных, темно-зеленых листьев, которые таращат свои черные глаза на высокое звездное небо, как хруст подвальной крысы, нашедшей у ямы огрызки сладких дынь. Мир - это движение воздуха через жаркое марево, через границу вечера к ночи. Движение ветвей измученных деревьев к высохшей земле.
   Сюда, к центру Верхнего Города, церемония принесла Аномия, похожего на праздничного идола, которому готовы поклоняться и возносить молитвы. Ступая по лестнице неуверенной походкой, юноша пытался предугадать, как ему следует себя вести: ведь он впервые явился на праздник один, без матери, и плохо помнил советы царицы. Возможно, потому коленки Ли-Симана дрожали, когда он переступил порог враждебного дома в сопровождении одного лишь слуги, который сразу же отстал и уже побоялся догнать хозяина. Знатные гости, бесправные рабы, служители храмов, - все низко кланялись второму наследнику. Путь его усеяли белые и красные лепестки роз. Улыбки вынудили заглянуть вглубь себя и видеть такое же страшное существо, которое сидело в самом конце огромного зала, на золотом возвышении - царя.
   Подле него стоял огромный раб с опахалом из павлиньих перьев, а у ног сидела молодая рабыня со слащавой, не сходящей с красивого лица улыбкой. Великий, недостижимый всевышний, почему ты не даешь увидеть истинное содержание человека, иначе бы все здесь узнали правду о богоподобном правителе. Ли-Симан остановился в почтительных десяти шагах от сияющих солнцем ступеней и низко поклонился царю, скрывая ненависть сердца за тысячами преград. Небрежным кивком приветствовал тот Аномия, жестом предлагая тому присоединиться к знатным семьям. Принц послушно отступил. Так отступают порой кошки. Они гововятся к прыжку. Они прижимают уши. И крадутся, прижимаясь к земле, между сочной травы. Чтобы уничтожить, чтобы покончить с погрязшими в удовольствиях правителями...
   - Приветствую тебя, о желанный гость... - детский голосок оторвал Аномия от наблюдения за царем, который склонился к девушке и отяжеленной украшениями рукой ласкал нежную кожу шеи и плеч красавицы. Было нечто такое, что заставило принца обернуться. - И тебе мир и покой, - неискренне поздоровался принц, лишь на миг уделив внимание невысокому мальчику в красной повязке с дивной вышивкой на узких бедрах.
   - Сердце твое перебивает звуки зинги... Ты смотришь на царя с тайной страстью... - настаивал на продолжении беседы незнакомец.
   - Да, на царя, - подтвердил Аномий, пытаясь погасить пламя, которое мучило его тело и заставляло дрожать под богато расшитым нарамником.
   - Сын матери Ли-Симан похож на бурю страстей, - удивился мальчик и тут же навязчиво спросил: - Почему он ненавидит нас?
   - Вас? - юноша продолжал глядеть на царя с утихающей ненавистью, пропуская мимо слова настойчивого собеседника.
   - Нас, именно нас! Ведь ты смотришь на моего отца!
   - Отца? - эхом отозвался Аномий, не отрываясь взглядом от царя.
   - Похоже, брат мой не слышит меня! Мне кажется, он слишком непочтителен перед маленьким царем! Слишком самоуверен... - мальчик топнул ножкой, хотя взгляд его был совсем не разгневан, скорее даже доброжелателен.
   Аномий мельком рассмотрел собеседника, красота которого была сродни красоте богов: выразительные темные глаза, чувственные матово-кремовые губы, аккуратный носик и брови - взлетающие стрелы, - все говорило о неземном происхождении ребенка.
   Знать утверждала, что Сулуу славится необычайным чувством юмора и тонким извилистым умом. Воздух в его присутствии разряжался. Вот и сейчас из-под хрупких капелек подвесок горного хрусталя маленький царь разглядывал Аномия изучающее, по-взрослому, хотя ему совсем недавно исполнилось десять. Позади драгоценного ребенка стояли несколько рабынь и огромный охранник в леопардовой шкуре, перекинутой через плечо. Упасть на колени, молить о снисхождении? Юноша колебался. Он утонул в темных омутах глаз Сулуу, который внезапно протянул Ли-Симану руку.
   - Я не сержусь, - ребенок гордо выпятил нижнюю челюсть и склонил голову набок. - Ты старше, чем я думал. Осанка, как у всех жрецов... Познание истин далось тебе?
   - Да, мой господин, - Аномий склонился низко перед мальчиком.
   - Тогда открой мне и гостям тайные знания жрецов.
   - Вы уверены, что это будет уместно?.. - Неуверенно пробормотал Аномий.
   - Эй, там, - перебил его жестким приказом Сулуу, - внизу, музыку вон! Я желаю слушать брата!
   Все внезапно стихло, и сотни лиц обернулись в их сторону.
   - Читай, - приказал мальчик, краснея от удовольствия, что приказывает принцу.
   Аномий вздрогнул, но решил подчиниться.
   - Вселенная тянулась бесконечно, и ее невообразимые храмы тонули в синем и белом, и Всевышний, глядя на сии творения, шире открывал глаза, пытаясь постичь самое себя, и не мог , потому что терялся в бесконечности духа. Он не пытался проникнуть в разум каждого разумного существа, ибо был слишком велик, и потому послал избранным необъемлемую власть, и поразился мир удивительной красоте жизни. - Аномий сделал шаг от Сулуу, заворожено следящим за принцем, и непроизвольно закружился в беззвучном танце - танце камышовой розовой птицы. А гости с удивлением наблюдали за прекрасным парением, прекратив обычные разговоры. Тонкая материя платья взлетала вместе с юношей. Мелодично играли на руках браслеты. Пели разноцветные бусинки, заплетенные в косы. С последним кружением гром восторженных возгласов оживил залу от молчания. Люди зашевелились, лишь Сулуу стоял, пораженный преображением Ли-Симана.
   - О, ты прекрасен! - наконец проговорил он, мотая головой. - Ты так прекрасен, что затмеваешь солнце... Позволь спросить тебя, солнцеподобный мой брат, ты любишь вечность? И жизнь твоя имеет смысл вселенной? К тебе снисходит небо по ночам и шепчет голосом всевышнего от звезд? Какая мысль запрятана в устах у бога?
   - Столь странен вопрос твой, - Аномий улыбнулся. - Мрачен и темен путь бытия. Человек редко поражается, и озарение нечасто снисходит к нему. Да, мы готовы принять себя таким, какие есть, готовы слиться с природой, ибо все есть исходная черта - вселенная. Вселенная - в устах Всевышнего, часть вселенной - в устах наших. Мучения мудрецов в поисках истины приходят к смерти, ибо смерть - есть Всевышний, а Всевышний - вселенная, именуемая природой, в которой все правильно, нет не единого отклонения, ибо Вселенная всегда правильна, ибо она есть природа, а природа - Всевышний.
   - Стой, стой, ты совсем запутал меня... - Пропищал Сулуу, махая руками.
   - Прости, повелитель мой... - улыбнулся таинственно Аномий. Мне трудно объяснить то, что внутри нас живет и дышит божеством. Смелости и силы здесь не хватит, ибо бессильным легче принять смерть и внедрить в себя вселенную, становясь Всевышним... - тут Аномий замолк, смутившись собственным речам, и еще более склонился перед маленьким царем, глаза которого напоминали теперь две изумленные оливки.
   - Ты искусен в словах и танцах. Ты не похож на простых смертных. Я хочу говорить с тобой еще... Хочу видеть тебя каждый день... Ты придешь объяснить мне тайны, которыми пропитан. Ты придешь и признаешь, что я ТВОЙ ГОСПОДИН! - Сулуу сощурился, ожидая сопротивления, но Ли-Симан согласно кивнул, и тогда мальчик сделал знак, что собирается попрощаться с братом и отправиться дальше. На прощание он обернулся и добавил: - Интересно, почему вы враждуете с отцом? Не требую ответа... Не смею держать тебя пока подле себя, но завтра жду... - процессия двинулась за маленьким царем, а Аномий вдруг уловил сходство между мальчиком и царицей: "Похож, он похож на мать..."
   Еще долго ночью ворочался юноша, пытаясь уснуть после утомительной поездки в Верхний Дворец. Еще долго думал о внимании Сулуу и его неожиданном желании приблизить к себе опального брата. Кровь царицы текла в маленьком царе. Кровь, смешанная из боли и унижения матери. Боль, ужасная боль пронзала существо принца.
  
   ***
   Когда ты близок будущему правителю, мир кажется иным. Мир наполняется содержанием причастности и принадлежности. С одной стороны, ты абсолютно свободен, а с другой - раб желаний глумливого и необузданного ребенка, коему интересно слушать тебя, позволять тебе слишком много, взамен забирая каждую мысль, каждое слово... Учение-игра, перетирание на жерновах власти, взращивание зерна через извращенный ум.
   После первого посещения Сулуу, интерес маленького царя поугас, и дружба с его стороны превратилась в милые споры по вечерам в Верхних садах. Уступать - было привилегией принца. Уступать значит не подвергаться опале и спасать мать от напрасных разговоров и гнева великого правителя. Уступать значит слушать описания прошедшего дня, жалобы на чрезмерную опеку, рассказы об охоте.
   Сулуу - всего лишь избалованное дитя, которое привыкло менять фаворитов, друзей, врагов... Но Аномий постоянен, его нельзя изгонять. Его, как драгоценный дар, мальчишка берег для себя, а потому каждый день упрямо спускался в ночной сумрак одним путем - мимо водопадов и высоких зарослей, к скамье, где обычно ожидал маленького царя принужденный к общению "друг". С ним Сулуу появлялся и на празднествах, и на приемах. С ним выезжал в город. С ним... смирился грозный царь Верхнего Города, который хмурился при виде племянника и думал о том, что и он в свое время может потребовать престола.
   Но разве юности ведомы желания власти? Юность упивается природой бытия, юность не требует ничего, кроме свободы. Она необъяснима знанием. Ссорится от чистого сердца, сближается от великого чувства. И тоскует откровеннее и чище.
   В тот душный день Аномий пришел брату раньше обычного и застал Сулуу в компании незнакомого мальчика, сидящим в тенистой беседке перед богато накрытым столом. Царь, в белой набедренной повязке, которая оттеняла его золотистую нежную кожу, с вплетенными в волосы хрустальными бусинами, что-то возбужденно рассказывал высокородному гостю в розовом нарамнике, отличавшемся достаточной скромностью, чтобы не раздражать Сулуу. Маленький царь размахивал руками, корчил физиономии, изображая события в лицах и громко кричал.
   Аномий тихонько сел рядом, подперев голову рукой, и некоторое время молчал, внедряясь в узкий круг беседы.
   - И тогда я закричал: "Да как ты посмел!" - Сулуу подскочил на месте и заскакал вокруг стола. - Да как припущу на него коня, а он в канаву, вопит, проклятый. Слуги вытащили, бросили к ногам, ударили плетьми. И тогда ему пришлось отдать книгу. Не видел раньше таких глупых рабов. Как он только посмел отказать? - Гордо поднял голову маленький царь. - Простолюдин, который смеет утверждать, что я ничего не смыслю в тайнах... в знаках и символах, во Всевышнем! - Его глаза вспыхнули негодованием, а ноздри начали раздуваться. - Вы только подумайте, он еще посмел спорить со мной!..
   - И что ты сделал с ослушником? - поинтересовался Аномий, двумя пальцами беря из длинной вазы последний душистый персик.
   - Ничего, посадил в яму. - удовлетворенно сообщил Сулуу, а потом заглянул в опустошенную вазочку. - Аномий, ты опять лишил меня плодов земных! Смешной, забавный ты мальчишка! Подкрался незаметно, сел. Знакомься, Ли-Симан, а это мой новый друг, высокородный Ман. Он сын великого Бантару. Большо-о-го человека... - и засмеялся с явной подоплекой.
   Новый фаворит сдержанно кивнул, разгладил складки на тонкой льняной ткани, скромно опустил взгляд.
   - Я много слышал о брате моего великого царя. - Едва уловимым шепотом произнес Ман и откинул назад широкую волну черных смоляных волос. - Мой отец едва не разорился из-за матери-царицы. - И он многозначительно покосился на раскрывшего рот Сулуу.
   - Из-за царицы? - царь засмеялся громче обычного, не обращая внимания на смущение принца.
   - Вам не будет интересно. - Ман тонко улыбнулся, кривя одну сторону губы - нерв был поврежден.
   - Да? А разве Ли-Симан... - И Сулуу обернулся к немного побледневшему Аномию, узнавшему в загорелом мальчике стража Барати, что когда-то чуть не задушил его у спуска к колоннаде в храме. Золотом бы заплатил Ли-Симан любому, чтобы не видеть эти хитрые глаза... Но нет, одно моргание, и вот перед принцем вновь появился незнакомец. - Что с тобой, Ли-Симан? - мальчишка дотронулся до руки юноши. - Никто не посмеет тебя обидеть, не огорчайся из-за моих капризов и любви к сплетням.
   - Да, конечно. - едва шепнул Аномий. Он с замешательством взглянул на нового фаворита царя, Мана, и тотчас добавил: - Сулуу, это он съел все твои фрукты.
   Маленький царь замер от неожиданной фразы, словно та была сигналом к атаке. Он уставился на нового "друга" наглыми глазками, накручивая на палец длинную прядь волос с бусинками. Возможно, царь понял намек брата, а, может быть, просто проявил вспыльчивый нрав:
   - А-а-а, - угроза прозвучала в долгом междометии Сулуу, от которого Ман вздрогнул , ощутив, что теряет недавние позиции.
   - Я хотел бы попросить тебя, - Аномий подвинулся к брату. - Очень хочется посмотреть ту книгу, что досталась тебе в коротком бою. Позволь, великий!
   - Да, пожалуй, - Сулуу махнул рукой рабу, что все это время лежал на земле и прятал лицо, и приказал: - Принеси книгу, - а потом вновь обратился к Ману. - Я разгневан, - взвизгнул он. - Аномий брат мне, а ты не только пытался унизить его в моих очах, но и постыдно насыщался в моем присутствии. Я не желаю лицезреть тебя, удались...
   Фаворит резко встал. Конечно, если бы власть позволила ему возмутиться, то подлец повел бы себя иначе.
   - Но, великий царь... - пробормотал Ман с круглыми глазами.
   - Ничего не хочу слышать. Пошел вон! - Взбесился Сулуу и подтолкнул фаворита к выходу из тенистой беседки мысом ноги. - Пшел, я сказал! - Смех охватил маленького царя, когда неудачник споткнулся и оказался за пределами видимости, на усыпанной разноцветным гравием дорожке. - Вот видишь, Ли-Симан, какие жертвы я приношу ради тебя... Про фрукты придумано неплохо!
   - Он затронул и тебя, и царский род! - Аномий продолжал спокойно сидеть на прежнем месте, выстукивая дробь по столу. Резные тени листьев вперемешку с солнечным светом ползли по лицу и шее, дрожали бликами на платье. Ушел... Ушел, и Барати больше нет.
   - Взгляд твой горел недобро. Неужели тебя трогают наветы? Или ты ревнуешь своего маленького брата к друзьям? Нехорошо, Ли-Симан! - пожурил Сулуу, вышагивая вокруг юноши. - Ты такой вздорный... Такой вздорный! Почти как я! - мальчишка налил себе сладкого молодого вина и отпил несколько маленьких глотков. - Поверишь ли, как радуют надежды иных на возвышение! Они стремятся быть рядом, говорят лишь прелестные вещи, дарят подарки... А ты сидишь, как паучок, в засаде и дергаешь за нити. - маленький царь прилег на низкую плетеную скамью, его острый загорелый подбородок задрался к небу, открывая светлую розовую шею, что обычно скрывалась под украшениями. - Сам я никогда не испытывал ревности... Раньше не испытывал, Ли-Симан! Но теперь я злюсь, если мои фавориты заводят с тобой ученые разговоры. Если ты не смотришь на меня, не слушаешь моих речей. Если ты отказываешься делить со мной мои радости и печали. Не едешь вместе на охоту или на большую реку. Я не хочу ждать тебя часами и мучиться неизвестностью. Я... - Сулуу отвернулся и замолчал.
   - Я слушаю, - Аномий обернулся к маленькому царю, и сережка в его ухе дрогнула, словно небесный знак об опасности.
   - Слушаешь? Надолго ли? Смотри, сейчас тебя захватит бездна. - Сквозь зубы процедил мальчик, приподнимаясь, когда в беседку зашел раб и с поклоном положил завернутый в лен предмет. - Ты уткнешься в книгу... Ну, чего ты ждешь? Разрешения? Бери, читай... Иди к своим богам.
   -Спасибо, царь мой, - Аномий с трепетом развернул книгу, состоящую из множества тонких кожаных листов, покрытых символами, коснулся их совершенства. Подарок брата - самая величайшая милость. Он знает, чем захватить Ли-Симана, как заставить его подчиняться.
   - Нравится? - царь выглянул из-за плеча. - Наслаждайся. Читай. Я бы отдал тебе больше, но боюсь потерять любимого брата среди звезд. Так возьмешь?
   - Спасибо... - Прозрачная капля покатилась по щеке Аномия, впитывающего волшебные строки: - "И звезды в голубой поклаже, и ветер в солнечном песке..." Это стихи, великий! Великолепные стихи древних... - Лучистые глаза Аномия ожили, он улыбнулся задумчиво своим мыслям: - О великий, ты, право, зря обидел старика...
   - Не следует мешать дружбу и дела царей, - отрезал Сулуу, кривляясь, и захлопал в ладоши. - Музыку мне и танцы, - крикнул он, выглядывая в сад, а затем добавил Аномию тихо: - Ты иди... Оставь меня одного. Только загляни к отцу. Великий царь желал поговорить с моим возлюбленным Ли-Симаном... Ли-Симан, Ли-Симан, - повторил он с особой грустью и вздохнул. - Порою я ощущаю, что ты надоел мне. Ну да прости меня. Иди! - его холодный голос дрогнул, глаза опустились, на щеках появился багряный румянец.
   Вспыльчивый, яростный... Лучше не рваться в бой, а тихо уйти дорожкам, залитым солнечным светом, во дворец. Аномий уже слышал, как музыка и смех заполняют сад. Сердце его тревожно билось. Но не из-за скорой встречи с братом царицы, а потому что слова Сулуу пугали душу страстью. В них скрывалась ненависть к людям, одиночество, нежелание принимать, скрытая угроза всему, что непонятно и недоступно. Спасти старика, написавшего книгу, Аномий, конечно не мог. Он имел лишь возможность прочитать, поглотить упомянутую маленьким царем бездну. И снова принадлежать Сулуу, как дорогая вещица, обманываясь мнимой свободой и подчиняясь бессилию.
   - Не прав, как не прав, - пробормотал себе под нос Ли-Симан. - Все равно я сумею преодолеть стены реальности.
  
   ***
   Юноша ожидал аудиенции в мраморной зале, но великий царь не торопил встречи. Царь ласкал смуглую рабыню, и его стальное лицо-маска светилось от удовольствия - незачем портить настроение, когда рядом такая красота. В лазури одеяний царя все жарче горело солнце, и он меньше вспоминал о племяннике, противном приемыше.
   Вот уже и Сулуу в сопровождении прекрасных дев ветром ворвался в залу, мельком улыбнулся Ли-Симану, и закружил по разноцветному полу, обжалованный женскими ласками, одурманенный волшебным запахом цветов и блеском жизни. Девушки окидывали маленького царя цветами, смеялись, окутывали прозрачными цветными платками. Все - все на свете - тебе, наш будущий повелитель. Никто из нас не посмотрит в сторону чужеродного. Наши страстные тела принадлежат лишь великому господину, наши длинные нарамники тонки, почти невесомы, они вьются прибрежными волнами, путаются между собой. И Сулуу смешно... Он имеет право щекотать красавиц, обнимать их и целовать прямо в алые уста.
   Среди цветных волн Аномий видел крутящиеся подносы с фруктами, слышал вздрагивания зинги. Он плотнее прижимал к груди драгоценную книгу, провожая взглядом цветастую толпу. Сейчас маленький царь успокоится на коленях одной из красавиц и забудется тревожным сном. Сейчас Аномий войдет в туманное будущее, где существует лишь он сам и великий правитель мира.
   - Ваше высочие, его высочайшая милость, царь Ки-Симон-Хидхи, просит вас войти и отобедать с ним. - В высоких дверях появился огромный раб и низко преклонил перед принцем колени. - Прошу вас войти в высочайшие покои...
   Ли-Симан неохотно поднялся. Казалось, почти зеркальные потолки приблизились, чтобы заглянуть юноше в душу и узреть там смятение. Как скрывать ненависть, если ты знаешь правду? Как смотреть в глаза этому человеку-полубогу.
   Царь сидел в полутьме, в глубине разноцветных подушек, освещенный несколькими напольными светильниками. Лицо его, залитое серебром краски, напоминало лица богов, чьих истинных эмоций не увидишь даже в черных, равнодушных глазах. Глаза же царя светились ядовито. Даже ядовитее змей, нарисованных на руках хной и охрой. Даже ядовитее золотого орнамента, похожего на движение пауков, на длинном нарамнике, который несомненно мешал бы при ходьбе и служил лишь для сна. Кто-то подтолкнул Аномия к плетеному ромбу - юноша едва не упал в него, но устоял, сев, как подобается. Все это время стальное лицо следило за движениями гостя.
   - Устроился, царственный, - голос царя был низок, таил в себе зло. - Прошу отпробуй моих угощений, приготовленных специально для тебя, - и он повел бровью. Запах благовоний, исходящий от этого тела, заставил Аномия поморщиться. - Не хочешь, Ли-Симан? Что так? - угроза в голосе царя росла и крепла. - Или угощение мое не сладко? Или я тебе неприятен?
   - Не вы мне, великий, а я - вам. - глаза юноши потемнели, окрашиваясь грозой. - За что вы не признаете меня?
   - А ты не знаешь? - ухмыльнулась маска, и длинные красивые пальцы взяли из вазы ветвь винограда.
   - Знаю, но хочу услышать сам.
   - Отважен - это хорошо, сыну моему - пример, царице - отрада, только вот ноша не по тебе... И престол не для тебя. - Змеиный присвист голоса господина мира заставлял сидеть смирно, практически не шевелясь, вдыхая едва-едва.
   - Я и не жаждал власти. - хотел возразить Аномий, а сам сглотнул, так как маска, казалось, вдруг раздвоилась и сошлась воедино вновь.
   - Потом возжелаешь. Не буду играть, хочу, чтобы ты подписал один документ и тогда...
   - Нет, - решительно отказался Аномий, - смерть мою, великий, не подпишу.
   - Да разве я о том? - ласково заметил царь и обвил шею принца, словно спираль удава. - Не подпишешь? Так я тебя и так убью. - лицо мерзавца стало совсем нежным.
   - Чтобы спать со своей сестрой вновь? - Зло шепнул юноша.
   Улыбка застыла на маске, но лишь на секунду.
   - Почему же, меня устроишь и ты, - царь залился хохотом и плотнее прижался к Ли-Симану, чтобы вызвать в его сердце дрожь и омерзение. - Удобный случай развлечься... Неужели ты, низкий, уверен в своей силе? Уверен, что получишь больше, чем даст тебе царица? Подпиши и освободись, как ветер в море. Получи от меня высокий титул, рабов, земли... Стань наконец принцем, который достоин дружбы Сулуу. И Сулуу вознаградит твою послушность истинной любовью, на какую способны братья. Ведь ты привязан к маленькому Сулуу... Привязан к Верхнему Городу. Так не претендуй на власть, ниспосланную Всевышним не тебе. Или ты замыслил черное? Черную страсть воплотить в жизнь?
   - Вы так сильно меня ненавидите, - Аномий трепетал в тисках царя, который из ниоткуда достал длинный железный колышек для подписи и каменную табличку отречения. - Нам не о чем говорить...
   - Моему сыну досталось больше откровений от чистенького Ли-Симана... И хотя ты презираешь его, но тем не менее не смеешь отказаться приходить. Ведь ты знаешь, что Сулуу не только мой сын, но и дитя любимой тобой царицы. А посему ты будешь делать все, что я прикажу.
   - Вы испортили брата. Вы сделали его злым, изнеженным демоном. Вы мешаете мне дать ему света и радости истины... Вы внушаете ему удовольствие от жестоких развлечений.
   - Он царь, - возразила маска. - Ты слишком самолюбив и эгоистичен, если думаешь, что Сулуу всегда будет принадлежать тебе. Его развлечения ничто по сравнению с твоими... Ведь тот, кто умен, тот и более жестокосерд. Я и сам пил силу храмов, читал древние тексты. Мне ведомы мысли древних. - Щелки глаз закрылись. - Что ты молчишь? Или мысли поют?
   - Не знаю, великий! Чкользко мне, не вижу за что зацепиться.
   - Цепляйся за меня, подпиши. - маска склонилась близко, к самому уху. - Все равно, кто первый взойдет из вас на трон, подпиши. - этот завораживающий голос колебался в мутном воздухе, мысли путались, и все сильнее, быстрее убегала земля из-под ног.
   "Исполни" - шептал голос внутри. - "Так станет легче".
   - Хорошо, - едва пролепетал Аномий, - я не буду царем.
   Гроза стояла на горизонте.
  
   ***
   Принц сидел у ног матери, углубленный в чтение книги . Суро-древо роняло лепестки цветов, и их розовые крылья усыпали плечи, голову, скатывались по коленям в сочную, изумрудную траву. Аномий положил рядом иссохший стебель, зажатый в книге, а царица задумчиво плела венок, блуждая взглядом по пустынным дорожкам.
   - Как Сулуу? - наконец спросила она, утирая глаза тыльной стороной руки. Звон разноцветных браслетов стоном проник в уши юноши и затих, как ветер в листве.
   - Веселится, - не отрываясь от чтения, ответил юноша безразлично.
   - Счастье увидеть будущего правителя...
   - Счастье для немногих - дворцовые услады, - Аномий встряхнул вихрь душистых волос, чтобы удержать внутри бесконечную боль. Как не порадовать мать вестью о потерянном сыне и не дать обманчивую надежду. - Он вспоминал тебя...
   - А что говорил?
   - Что любит тебя, что ты самая прекрасная женщина на свете, - горечь оседала обманом на языке.
   - Правда? - Царица благоговейно закрыла глаза. - Любит меня? Милый мальчик. - и провела рукой в воздухе, точно ища чью-то голову. - Я и не знала.
   Аномий продолжал читать, яростно, до забвения не выносящий собственного равнодушия.
   "Один, без сердца любящего, один на весь мир, птенец в утробе змеиной. Молчите уста! Молчите. Терпите одиночество, терпите! Я не посмею причинить тебя зла, моя царица! Я сомкну сердце, чтобы не отнимать ни капли любви у Сулуу... Любви несчастнейшей матери. Я не превращусь в жестокого завистника. Я обниму тебя, моя милая красавица, и прижму к груди. Чтобы ты, царица, сильнее любила Сулуу, чтобы ты оставалась со мной навсегда!"
   - Что с тобой, Ли-Симан? Да ты плачешь, - женщина покинула высокий ромб и опустилась на колени перед принцем, что склонил некогда непокорные плечи. - О, я что-то сказала? - голос кроткий, дрожащий влек Аномия, словно птенца, припасть к царице на грудь, чтобы захлебнуться в рыданиях. Ведь так давно эти нежные руки не обвивали тело, не гладили волос, так давно это сладкий голос не касался теплом кожи, так давно эти губы не целовали щек и глаз.
   - Ах я глупая, - царица приняла Ли-Симана в объятия и утопила в нежности. - Я совсем за- была о тебе, не ласкала, жестокая... Мальчик мой, прости! Видишь, я каюсь. Не будешь плакать?
   Аномий утвердительно кивнул.
   - Не понимаю, что со мной. - еле слышно произнес он и сжался.
   - Ты слишком переутомляешь себя, тебе нужен отдых... Дрожишь, как в лихорадке. Поди, отдохни, я провожу тебя. Идем, мой милый, - доброе лицо царицы склонилось ближе, вздрагивали лишь темные ресницы-бабочки. - Там, на балконах, для тебя приготовили ложе. - Слабая женщина подняла Аномия на ноги и повела медленно через сад, чтобы вместе подняться на розовую площадку с зелеными навесами из дикого винограда. Уложила принца на позолоченную кушетку и поправила валик под его головой.
   - Вижу, творится что-то с тобой, да не знаю, как помочь. - вздохнула царица, опускаясь рядом. Переливающиеся складки платья накрыли ноги Ли-Симана, как облако тумана, который приносит забвение. - Подать ли воды?
   - Нет, мама.
   - Глупая я, - царица откинула волосы со лба юноши, по-матерински сжав узкую ладошку Аномия. Она сидела так тихо, что даже многочисленные бусинки в кудрявых волосах не звенели, а тонкое платье не шуршало от золотых вышивок. Пусть ребенок уснет, пусть его дыхание выровняется, а веки перестанут подрагивать. Тогда она уйдет... уйдет плакать сама.
   Аномию снилось, что в небе загорелась белая, ослепляющая звезда, которая двигалась навстречу и постепенно наливалась кровью, заслоняя черноту: все ближе, ближе, пока не начала жечь виски, сердце, живот... Ее пламенное тело разрасталось в разрывающемся небе. Вот она заняла полнеба, скатываясь ближе, плавя внутренности, ее сияние шумело ударами земли, тягуче, непрерывно. Боль... Боль...
   - Нет, - вскрикнул юноша, вздрогнул и проснулся, обливаясь холодным потом. Сердце неистово рвалось из груди. А может, просто тяжелая книга лежала на груди, и мешала дышать.
   Бесконечные стихи:
   "...Блаженный путник ищет счастья,
   Он по путям кривым побрел,
   Его душе из низкой власти
   Один чертог - безлюдный стол.
   И праздник этот без признанья,
   Он больше жаждал и не знал,
   Как избежать того изгнанья,
   Что сам себе во снах создал.
   И звезды в солнечной поклаже,
   И ветер в солнечном песке.
   Его фантазия не скажет
   В каком далеке далеке.
   Ему не данное обрелось,
   Не понял он, не мог понять,
   Зачем в его душе менялось,
   Чего нельзя уж поменять..."
   Ли-Симан захлопнул книгу. Он не смел подняться и взглянуть честно в душу, но голос внутри не замолкал, мешая забыться и прогнать звезду, что склонилась, как круглый, созревший персик, и заслонила собой целый мир.
   "Пустыня ветров - вот как выглядит моя жизнь. Я ищу истину, а она рядом, сокрыта смертью, запечатана тысячами замков. Бессмысленна, никчемна... Рождена простым движением через мрак. В ней даже боль нереальна, в ней даже одиночество немыслимо... - принц поднял руки и посмотрел на ладони, расчерченные извилистыми линиями, но не прочел ничего. - Возможно, я такой же путник! Ищущий, жадный... Но и человек, которому необходима хоть капля любви. Хоть одна капля слез, которая озарит сердце царицы".
   Аномий опустил голову на валик. А небо вдруг расширилось и упало, чтобы перевернуться и оказаться снизу. Ли-Симану казалось, что он плывет на облаках, что под ним нет земли, что звезды превращаются в цветы и осыпают грудь душистым снегом. Аромат единственной возлюбленной матери, которая навсегда принадлежит Сулуу Ки-Симану...
   - Принц! Солнцеподобный, очнитесь! Проснитесь, - кто-то тормошил плечо юноши, настойчиво требуя вернуться, но открыть глаза - это все равно, что окунуться в бездну. Все равно что заглянуть в пропасть и не найти дороги к свету.
   -Пошел прочь, - Аномий вздрогнул, когда мальчишка потянул его за руку с ложа.
   -Царица волнуется. Прошу вас, господин. Прошу, откройте глаза. Близится вечер. Вас ждут в Верхнем Дворце.
   - Я помню. Помню, - холодно подтвердил юноша и наконец отомкнул веки.
   Кровавый закат наполовину залил небо. Темные тени тянули к балкону лапы, пытаясь достать опрометчивых смертных. И мальчик-слуга явно знал, что демоны где-то совсем близко, потому что жался к господину и дрожал.
   -Солнцеподобный, уйдемте! Уйдемте отсюда... Я должен нарядить вас, приготовить к празднеству. Вы, конечно, красивы, как бог, но закон требует...
   - Хватит льстить, мой настойчивый раб. Лучше расскажи, почему шея твоя и плечи покрыты ссадинами.
   - Так... - пожал плечами мальчик. - Я не виноват.
   - Я тебя и не обвинял. Идем, да побыстрее! Иначе мне придется наказать тебя сильнее, чем сделал кто-то другой - возможно, даже, что это был мой брат или гость царицы.
   - Вовсе нет, я просто свалился ночью с дерева, хотел поглядеть на звезды, а ветка оказалась слишком тонкая. - Слуга опустил голову и засеменил за Аномием, который пытался идти не шатаясь. Предметы двоились, земля качалась под его ногами.
   - Ты любишь небо?
   - Восход, солнцеподобный! Утром, когда солнце появляется на горизонте, я взбираюсь на холмы за городом и смотрю...
   - Смотришь? На что ты смотришь? На облака и радугу, которым тысячи лет? Которые каждый день возвращаются дарить нам новые страдания?
   - Нет, мой господин, - смутился слуга. - Я смотрю на рождение жизни, на величие безграничности, на смысл и значение. Нет ничего выше света, которым освещает солнце небо. То оно всплывает из тумана, то рождается из огня, то растопляет тучи. Солнце никогда не повторяется. Оно - огромное вместилище тайн.
   Мальчик замолк, а у принца захватило дыхание от вдохновения странного слуги.
   - Возьми меня завтра с собой. - Юноша с легкостью выхватил у слуги пояс, приготовленный для нового праздничного наряда, и быстро скинул прежнюю одежду на пол, чтобы скорее переодеться. - Я тоже хочу испытать радость, что заставляет тебя так рано вставать. Разбуди... Разбуди меня обязательно. Хорошо?
   - Да. - Голос мальчика перешел на шепот. Царица убьет его за самостоятельность Ли-Симана приводить одежду в порядок. - Ну, тогда до рассвета?
   - До рассвета! Жди... - Аномий шагнул из освещенной комнаты во мрак, но демоны не посмели коснуться принца. Лишь простые смертные боятся мглы. А цари пробуждаются к ночи, чтобы радоваться и веселиться.
  
   ***
   В который раз ты приходишь сюда, в Верхний дворец, в сады, где отдыхает маленький царь, и попадаешь в лапы прихотей, бесстыдств и вседозволенности. В который раз ты видишь нагих дев в венках, танцующих под музыку для юного Сулуу. В который раз слышишь смех, пьешь сладкий нектар вина и погружаешься в омуты темных глаз дорогого брата, который и сейчас смотрит на тебя странно. Он пожирает тебя глазами. Улыбается, манит рукой. И ведет навстречу к себе.
   - Мой драгоценный Ли-Симан!- Сулуу обнял юношу, прижался близко-близко, пальчиками прочертил на груди Аномия короткую змейку. - Ты опоздал, ты опять опоздал и заставил меня волноваться, - янтарь зажегся в глубине зрачков. - Ты еще не целовал женщин? Ты хочешь познать их сладость? Возьми любую... Возьми, я разрешаю. Зачем мотаешь головой? Ты скромник, Ли-Симан! Пойдем со мной... Я так соскучился! Я ждал тебя, - и маленький царь увлек брата дальше в сад, не отпуская ни на секунду. - Ты огорчился, что нрав мой жестокий, что я тебя прогнал? Нет? Ты молчишь опять? Ты знаешь, я ревновал тебя! К проклятой книге... Ну, не молчи! - темные губы кратко коснулись щеки Аномия, вынуждая признать поражение перед властью божественного отпрыска. Не подчиниться значит подвергать казни царицу, ввергать ее в немилость царя. Ввергать и себя в опалу.
   - Нет, Сулуу, я болел. Я лежал целый день и страдал от боли...
   - Я не заметил... Да, ты и сейчас бледен, - сочувствие появилось в голосе мальчика, - Присядь, вот здесь. Я с тобой... Я помогу тебе. Есть порошок, чудодейственный, замечательный, - продолжил он таинственно, как заговорщик. - Ман говорит, что средство это дарит радость и здоровье. Что оно уносит нас в мир иллюзий.
   - Ман прощен тобой? - изумился Ли-Симан, замечая как недалеко, в сочной траве, корчится какой-то богато одетый подросток.
   - Ты тоже его прости. Так повелеваю я, твой господин. - загорелая рука Сулуу вынырнула из золотящейся в свете всходящей оранжевой луны темноты и поманила кого-то из зарослей к скамье. - Если ты желаешь, я попрошу порошка и для тебя, мой драгоценный брат. И твоя голова пройдет... - маленький царь положил голову на плечо юноше и затих.
   Лишь тихая музыка, приносящая сладость из-за деревьев да голоса гостей доносились в бездну, что теперь ближе наклонилась над царственным наследником и пришельцем из Нижнего Города. Казалось, сам Барати глядит через круглый глаз ночного светила и улыбается. Улыбается и намекает на...
   -Аномий, вернись обратно, - это грозный шепот заставил юношу вновь опуститься на скамью, когда недавно прогнанный фаворит неслышным шагом приблизился и склонился перед Сулуу. Вот кто прятался от справедливости... Вот кто предлагает совершить путешествие в мир грез. На лице Мана светится превосходство. Руки же покорно лежат на животе, перекрещиваясь на застежке пояса, плотно обхватившем почти прозрачное схенти.
   - Слушайся меня, - маленький царь настойчиво удерживал брата на месте, упиваясь властью. - Ман, ты ли клялся мне недавно в вечной преданности? Ты ли не пользовался милостью истинного божественного потомка?
   - Я, мой светлый господин. Я пользовался, и я умолял помириться с великим братом твоим...
   - Видишь, Ли-Симан, как легко избавиться от вражды и непонимания. Как просто заслужить прощения. Просто нужно любить тебя... Ии я многое забуду, многое позволю. - Сулуу приподнял за подбородок склоненную голову Мана и заглянул тому в глаза. - Где твой волшебный порошок? Где дарящее радость тайное зелье, которое не известно жрецам и запретно для смертных?
   - Здесь, господин, подаривший мне успокоение. - тихо отозвался Ман и покосился на сдвинувшего брови Аномия, который все-таки поднялся и теперь сделал шаг от царя, который не скрывал раздражения неподчинением юноши.
   - Я не желаю пробовать ваше зелье. Зелье это способно убить.
   - Что за глупость? - криво усмехнулся Ман. - Это всего лишь игра...
   - Я знаю, что говорю... - Аномий неожиданно замолчал, осененный догадкой, и с вопросом посмотрел на царя: - Сулуу, скажи мне сейчас правду. Скажи, умоляю. Откуда ты узнал про старика, у которого отобрал книгу с древними текстами?
   - От Мана. Его отец заглядывает в зеркало судьбы и указует путь. Его отец - великий провидец и жрец. - маленький царь сжал кулачки, пытаясь говорить спокойно. - Что за любопытство, Ли-Симан? Ты пренебрегаешь мной из-за книги?
   - Нет, мой возлюбленный брат! Не потому я сейчас стою в стороне. Не из-за книги, а из-за человека, который направил тебя по следу, ведущему к тайным знаниям правой стороны Бога, которую уничтожили тысячелетия назад. Из-за того, что Ман предлагает мне порошок, который убивает. Видишь того мальчика. - он указал на лежащего в траве гостя, который перестал биться в судорогах и затих. - Он перестал шевелиться...
   - Зачем ты пугаешь меня? - Сулуу задрожал и повернулся к Ману, который, не шевелясь, продолжал смотреть на Аномия. - Ты убил и меня? Я тоже перестану дышать? - с ужасом спросил он.
   - Нет, мой драгоценный брат, - успокоил Ли-Симан. - Твой гость уже второй раз вкусил царство грез и теперь не вернется из него никогда. А ты, ты лишь подчинялся воле Мана из-за волшебного средства... чтобы заставить меня совершить шаг к смерти. Подчиняющий порошок сначала лишает воли, во второй раз убивает, чтобы не оставлять свидетелей.
   - Я не желал убивать, - Ман наконец очнулся и дрожащими пальцами вцепился в ткань юбок царя.
   - Ты не желал, но сделал! - Аномий кротко наклонил голову набок. - Я думал, что ошибся, но ты ведь послан из храма? Ты послан умершим Барати... - и он указал на знак реки на руке фаворита. - Такой же я видел и на первослужителе, и на его жрецах...
   - Ядовитая змея, - посланник храма вскочил. - Ты не избежишь своей судьбы. Ты не спрячешься в чертогах Верхнего Города. Не убежишь... - Он сорвался с места и через несколько секунд исчез в темноте среди зарослей - сразу после грозного крика Сулуу, который звал охрану.
   Погоня. Аномий опрометью бросился за убийцей. Ночные мошки разлетались в разные стороны. Вода била в лицо хрупкими каплями, ветки с размаху хлестали лицо, ломались под ногами, цветы испускали последний аромат, лишь луна продолжала стоять на месте.
   Аномий бежал быстрее. Теперь жертва превратилась в преследователя, а жрец - в убийцу. МАН! МАН! МАН! Сознание разрывалось от боли. Сознание ведало о многом. Сознание раздвигало призрачные деревья и показывало Мана вновь и вновь, пока не выгнало несчастного на залитую оранжевым светом круглую поляну и не заставило остановиться, утонув по колено в зловеще шевелящейся траве. Тогда они вновь заглянули друг другу в глаза. Дыхание убийцы прерывалось, глаза лихорадочно блестели, руки сжимались... Мгновение, и вот посланник Барати прекращает бегство и начинает двигаться навстречу принцу. Аномий видел, как трава раздвигается и сходится волнами под ногами Мана, как лицо его искажается, утрачивая прежнюю покорность, и наполняется смыслом, а еще - болезненным волнением.
   - Не прерывай меня, - быстро и отчетливо начал мальчик. - У нас минута! Я глотнул порошка, спутал в темноте... Помоги сесть. - он с силой облокотился на плечо Аномия, что аккуратно опустил Мана в траву. - Барати... Ты знал его... - он прервался. - Тяжело... Я путаюсь... Ненавижу тебя, но должен сказать... Барати уже рассказывал тебе о разделении, о браслете...
   - Нет, Ман, о браслете мало, он сказал лишь, что украшение связано с какими-то спорами между служителями.
   - Да... Найди статуэт...Там... - и вдруг глаза его закатились, лицо посинело. Язык Мана начал заплетаться. - В ней тайна учения... Книга... Старик... - Мана начало трясти. Он вдруг вскочил, крутанулся, затанцевал, хохоча и хлопая в ладоши, даже когда Аномий повалил убийцу, тот продолжал дергаться и вопить нечто нечленораздельное. - Восход прекрасен... И стоит на горе бог, я вижу златую стрелу его... Ли-Симан, идут, они идут за мной, спаси, молю! - Внезапный ужас охватил несчастного.
   - Кто? - Юноша оглядел пустой сад.
   - Вот же, они смотрят на нас. Они заберут меня. - Безумный указал на темные тени кустов. - Ты потеряешь... Гляди, как они шепчутся. Я безумен... Я знаю... Идут... Не отдавай меня, не давай.
   - Конечно, успокойся.
   - Но почему ты отдаешь? Врешь мне! Восход, солнце встает...
   Аномий разглядел в темноте факелы, мелькающие между деревьев, - это спешил Сулуу. Сейчас он поможет... Сейчас... Юноша приподнялся и хотел позвать брата, но в это мгновенье пальцы сжали горло с такой силой, что мир закрутился и изменил цвета.
   - А вот и великий царь пожаловал, - прошипел над ухом посланник Барати. - И он отведает прекрасных лилий... И он познает страх перед бездной, разделяющей людей и Всевышнего... Великий, иди ближе, иди к нам... - смех оглушал Аномия, продолжавшего бороться, пока слуги не оттащили Мана, а Сулуу не подхватил брата и не опустил в траву. Он встревожено наклонился над Аномием, погладил по щеке и вновь посмотрел куда-то вверх:
   - К тиграм, к тиграм его, - истерика охватила маленького царя. Он прижал Ли-Симана к груди и застонал, как потерянный в пустыне ребенок. - Прости меня! Прости... Всевышний знает, что я был слишком наивен. Он убил тебя! Убил! Прошу, не закрывай глаза. Аномий!
   Но в ответ загремел лишь неистовый смех Мана.
   - Богам незачем жить в этом грешном мире...
  
   V
   Ли-Симан не мог уснуть, вставал, опять ложился, то брал в руки книгу, то с волнением отодвигал от себя. И каждый раз смотрел в окна, за которыми еще синела утренняя полумгла. Казалось, время остановилось, чтобы помочь принцу осмыслить произошедшее и прийти в себя после нападения. Казалось, что только древний текст способен ответить, почему звезда, возникшая во сне, теперь постоянно склоняется и заслоняет болью мир. Сначала в образе оранжевой горячей луны, а потом как лик Сулуу, что провожал брата до носилок и все повторял про безмерную любовь.
   Ли-Симан сел, прислушиваясь к шорохам. И тотчас легкая рука легла на его плечо, вызывая страх и дрожь.
   -Солнцеподобный, вы не спите? - тоненький мальчик-слуга приложил палец к губам и указал на приоткрытые двери, за которыми стояли в дреме воины, присланные Сулуу для охраны Аномия. - Идемте... - он шагнул к балкону, а юноша робко накрутил поверх праздничной одежды белую накидку, прикрыл тканью голову, и вот уже они вдвоем спускаются по лестнице в сад.
   -Ты приготовил лошадей? - принц коснулся шеи, на которой резкими отпечатками проступила ночная борьба за жизнь.
   - Да, все, как велел мой господин... - кивнул слуга, а сам нырнул за деревья, чтобы вывести оттуда благородных животных: гривы их вились серебром, мощные шеи изумляли силой, длинные тонкие ноги и пропорциональные тела - красотой. Не было ни одного изъяна в лошадях. Словно природа создала их для любования.
   -Ты послушный мальчик. - Аномий сглотнул, чувствуя боль в горле. - Прежде чем мы поедем, послушай и скажи, что думаешь о древних строках... Поверишь ли, вчера одна книга едва не лишила меня жизни...
   - Жизни, мой господин? Как же так?
   - Жрецы... Они возжелали моей смерти... Но слушай, слушай... Я хочу тебе довериться.
   " Печальной молодой короной обречена змея ползти по травам, А под царскою попоной пес несется вниз к дубравам. Бремя смехом изольется, кровь по камням хлещет, бьет, дивным посвистом смеется, воздух мокрый в горло льет. тысяч звезд - одна горою, море надо мной волною. Гаснут свечи в тишине, буря вечная во мне..." - Аномий остановился. - Хватит, пожалуй, дальше совсем глупость какая-то.
   - Прошу, продолжайте, - слуга пал на колени. - Молю!
   - Ты уверен? Тогда слушай: " ... И признанье в деве скрою, похоронен с нею свет, храмы низки пред горою, так и ты пред нею след. Ты считал себя бесстрастным, пил вино, любовь глотал, а она разрушит властно ложь пустую, злой обман. И уйдет в неверность ночи и найдет во тьме приют, жизнь цветка ее короче, средь лугов и не найдут."
   -Солнцеподобный, вы порадовали мой слух волшебными звуками... - поблагодарил слуга, помогая принцу взобраться на лошадь. - Не вслушивайтесь в смысл, ловите дыхание... Это как движение солнца, как ветер...
   - Ты прав, мой слуга. Вселенную нельзя осмыслить, ее можно лишь почувствовать. - улыбка вновь появилась на лице Ли-Симана. А сердце его обливалось кровью - принц видел бездну в странных строках, ту бездну, что отделяет его от неба.
   Когда человек стремится убежать от себя, его встречает его отражение. Когда человек садится на лошадь, ему мнится скорая свобода. Вдали оказывается Верхний Город с гирляндой великих дворцов и садов, Нижний город с небольшими белыми домиками и прямыми улицами, а впереди растекается долина, которая с высоты обрывающейся вниз пропасти, кажется параллелями золотых, оранжевых и золотых линий. Это долина Царей. Спящая. Оживающая, потому что вот-вот над колеблющимися холмами возникнет тонкий серпик солнца.
   Резко спрыгнув на землю, Аномий подошел к самому краю обрыва, не заботясь о том, что оставил своего слугу далеко позади. Сейчас он стремился к одиночеству как никогда. Туман белым кружевом струился над равниной и превращал в хрусталь сирень дальних оазисов. Небо едва посветлело, и высоко над головой в темной сини погасла последняя звезда. Первые лучики света прорезали небо, розовое молоко расплескалось в узоре тонких облаков. Все ярче и сильнее становилось это сияние: белое молоко заалело и утонуло в высокой лазури. Тогда горизонт вдруг загорелся полукругом и вспыхнул огнем в самом центре. Принц замер, пронзенный огнем. Но не огнем восхищения, а боли. Она прожигала внутренности, приближалась к голове, захватила все естество. Осталось лишь сознание, подчинение великой силе, которая до сих пор томилась в заключении и внезапно обрела свободу.
   Аномий ощутил, как язык его перестал повиноваться, а ноги и руки связаны небом, требующим шагнуть с обрыва в бездну. Сопротивляйся, умоляла голова. Сопротивляйся! -вопило оно, когда принц сделал шаг, и камешки посыпались вниз блестящей пылью. Нет! Не надо... Юноша заслонился рукой от звезды, которая разделала небо на две равные части - темную и светлую. Попытался отвернуться и упал около лошади. Бесконечный поток мыслей хлестнул через край, - темных, ужасных, там, в глубине Ли-Симана, зажглась одна холодная, точно маяк, мысль о несбыточном.
  
   ***
   Он пытался разглядеть сквозь приоткрытые веки тени, что скользили по комнате, пытался пошевелиться и что-нибудь сказать, но не мог. Жаркое пламя светильников жгло, уши заполнил шум голосов и волн, которые исходили откуда-то изнутри. Сначала к юноше склонилось солнце, закапало маслом на кожу, расплавляя ее и обнажая раны, а затем вдруг превратилось во встревоженное лицо царицы. В обведенных черным углем глазах светились слезы, почти такие же прозрачные, как хрусталь подвесок на покатом лбу. Украшение это напоминало воду. Капли воды, потоки...
   - Воды, - пересохшие губы зашевелились, но распухший язык не позволил принцу произнести даже короткую просьбу. Сейчас мать лишь погладила Ли-Симана по голове и плотнее накрыла верблюжьим одеялом, Жарко! Зачем? Зачем она мучит меня? Юноша хотел вырваться и вновь утонул в пчелином месиве жара.
   - Только бы скорее пришел. Спаси его, Всевышний! О скорее бы! - мольбы царицы долетали до раскаленного рассудка и пугали каждую частичку неугомонного сердца. - Он не умрет! Нет!
   Ли-Симан вновь попытался дотянуться до матери, чтобы утешить ее - рука отказала принцу. Более того, ему почудилось, что в окна втекает лава, которая начинает крутиться и превращаться в звезду. Или нет, звезда истекала из тела... Кровоточила по мраморным плитам... Лилась к потолку... Растворяя мир, уничтожая тени и царицу.
   - Мама, - еле слышно позвал Аномий, теряя женщину из виду. - Где ты?
   Он испуганно воззрился на всплески вокруг и услышал незнакомый голос, несомненно, принадлежащий человеку - лекарю или жрецу:
   - Смерть принца близка. Счастье, если день продлятся его мучения... Готовьтесь к погребальным церемониям, моя госпожа.
   - Но как же? Ведь... - голос матери задрожал.
   - Нет, - холодно ответил лекарь, и его шаги растаяли среди всхлипов света.
   Аномий слышал слезы, ощущал, как царица сотрясается над его бесчувственным телом, как обнимает его и прижимает к груди, как водит по его лицу дрожащими пальчиками. А потом он остался один. Со звездой. Словно из тысячи угольков тело догорало, светилось красным, и бешено стучало сердце. Пена выступила изо рта юноши, это видели все слуги. Конец приближался. Смерть охватила юношу без боли, блаженная в своем роковом спокойствии. Вспыхнул маяк, и камнем сорвалась душа вниз, летя в бесконечное, в глубь себя. И лицезрелось дивное: все краски слились в прозрачную пелену, окутывая Аномия ледяным саваном да звезды усыпали чело. Дыхание растворилось в небе, а нить между Ли-Симаном и жизнью оборвалась в долю секунды.
   Тело - Аномий, стало статуей бездыханной. Время рассталось с ним, запуталось в долгих витках своих. Не осталось мучения, и легкость тайная, схожая лишь с далью, возникла. И в одну светлую жизнь вселилась иная, самое Я - новая жизнь: бесконечная, чистая, дышащая. Огромная звезда начала уменьшаться, все быстрее...быстрее... Пока не превратилась в точку и исчезла. Пропадало и то, что казалось огромным... Таяло в небе...
  
   ***
   Тьма пробудила Аномия ледяным дуновением. Он пошевелил пальцами рук и понял - жив! Но силы утекли в звездную даль... А прохлада не предвещала ничего хорошего: по телу пробежали мурашками волны предвкушения настоящего чуда. Юноша медленно сел на ложе, опустив ноги на льняную циновку, а затем шатко встал. Светильники жарко пылали, озаряя комнату и все предметы фантастическими красками, словно у каждой статуи, у каждого рисунка на стенах проявилась душа, но пропала плоть.
   Задевая полами измятого платья эти привидения вещей, Аномий, пошатываясь, побрел к окну. Отдернул плотные завесы и задохнулся от свежести воздуха. Он едва не упал, а потому облокотился на стену и постарался угомонить разыгравшееся в скачки сердце. Чернота внезапно озарилась молнией, которая осветила фигуру, стоящую на пороге балкона. Казалось, небо приблизилось, как иногда зеркало притягивает в себя предметы, по его выпуклой поверхности стекли первые капельки дождя, в которых до единой отразился лик немыслимого совершенства - лицо принца.
   Темнее синевы твоя кожа, мой господин. Синее озер - глаза миндалевидные, обрамленные в черноту ресниц. Тяжелы волосы твои, похожие на песню трав. Стройно тело, источающее любовь и отвагу. Господин, прими мой дождь. Мою грозу...
   Принц сглотнул дождь и шагнул под его защиту. Раскинул широко руки и запрокинул вверх голову. Никогда еще он не чувствовал такой легкости. Никогда не упивался такой свободой. Душа пела, превращая внутреннее во внешнее: в журчание воды, в грохот, в звон стекающих капель вниз, в шум деревьев, в одуряющий аромат просто воздуха. Аномий хотел кричать. Хотел выразить восторг, но внезапно осознал, что рот его беззвучен, что язык молчалив и не способен к словам. Звуки? Как они выглядят? Как эта ночь? Как шелест одежды, как липкое месиво из меда и желчи...
   А здесь, во дворце как странны и незнакомы вещи. Вот фигуры, которым люди поклоняются, как богам. Вот в дремотной волне света рисунки умоляющих молитв на стенах, что должны приносить счастье в дом. Столик прогнулся при легком прикосновении изнеженной руки и слегка треснул, но Аномий едва ли заметил произошедшее - его увлекло созерцание собственных покоев, увиденных словно впервые. Мир человеческий мал и раскрашен убого. Он подчинен формам и рамкам. Он состоит из деталей. Принц взял в руку персик из низкой глиняной вазы, вдохнул аромат и надкусил, пытаясь понять вкус. Затем аккуратно положил обратно и поднес к носу черную авву, которая оказалась невероятно сладкой. И так до самого последнего фрукта.
   Принц уже хотел вновь вернуться к созерцанию грозы, но внезапно сосредоточился на шевелении среди подушек. Человек? Что за человек? Ли-Симан склонился над спящим и внимательно посмотрел в лицо, которое смутно узнавал. Маленький царь. Вздрагивает в беспокойной дреме, постанывает, пальцами теребит бахрому на созданном искусственно ложе. Какой странный мальчик. Темнеющие синие глаза отражали Сулуу, а еще всю комнату - во всех деталях и подробностях... В них, как волшебном зеркале, реальность была куда ярче. Может быть, тогда спящий мальчишка почувствовал присутствие и отомкнул веки. А потом привстал.
   - Ли-Симан? Ты? Ты огорчил меня... - звонкая радость гасла с каждым звуком пред равнодушным ликом Аномия. - Я повел повесить Мана. Знаешь, что я повелел? Я повелел оставить меня здесь, пока ты не вернешься назад из царства духов. Ты не можешь уйти раньше своего повелителя. - Сулуу протянул Аномию руки, чтобы тот помог встать, но юноша внезапно отступил назад. - Что с тобой, Ли-Симан? Или ты меня не узнаешь? Это я, Сулуу! Я, великий царь!
   Но Аномий отвернулся, увлеченный вечерними тенями, ползущими по стенам при первом порыве ветра. Прекрасней нет теней, изменчивых и тихих. Они то тают, то вновь танцуют для огня.
   - Почему? Почему ты такой? - мальчишка схватил принца за плечи и развернул к себе. - Я испугался, примчался сюда, узнав о твоем недуге. Целый день сидел и ждал. А ты был на волоске... - глаза Сулуу заволокли слезы. - Как мне жить без тебя, без твоих рассказов, твоего голоса?.. Ни один пастух не заботился так об овцах, как я заботился о тебе? У меня сердце едва не оборвалось, когда я увидел, что ты умираешь. Пережить чернейший из дней и быть отвергнутым? О, не молчи, Ли-Симан, это выше моих сил! Ужель так больно и сейчас? Или ты смеешься надо мной? - он нахмурился, на мгновение перестав быть ребенком, что ищет, но став хищником со смертельной хваткой. - Не серди меня! Иначе я велю высечь тебя! Так играть мной!
   Аномий в ответ улыбнулся царю и низко поклонился. Да, он многое сказал бы названному брату, но разве хоть один ответ стоил света, что теперь освещал найденного во мраке Сулуу. Слова... Звуки... Что они представляют собой? Можно ли ими играть? Как передать их без единого слова? Танцем. Лишь танцем.
   И Аномий вдруг изогнулся, как дуга, руки его запорхали быстрокрылыми птицами, заставляя пространство зашевелиться и заставить говорить, вместо Аномия. Дрогнули стены словами. Дрогнули и вдруг стали голосом:
   - Велик мой царь, велик мой брат. Щедра его милость, невыносимы страдания. Он любит меня, как игрушку... Он слишком самолюбив, чтобы увидеть - власть не всегда дает достаточно силы. А плоть - смертна и подвластна. Лишь душа в кусочке глины драгоценна для золотой чаши жизни. Лишь истинная любовь способна к созиданию. А я... для моего господина - привычка. Мой господин жаден, дух его эгоистичен и не трезв. Ведь тебя, Сулуу, привела не любовь! Тебя привел страх и жадность. Твой разум боялся потерять меня. Разум, погрязший в заблуждениях. А ведь ты давно не мальчик, Сулуу. Двенадцать - возраст озарения.
   - О Ли-Симан, - Сулуу испуганно вслушивался в голос, казалось, исходящий ото всюду, - я теряю понимание, рассудок отказывает мне, - у царя подкосились ноги, и его голубой нарамник зашуршал, разливаясь переливами на узорному полу. - Я не нахожу нити, что изменила моего брата до неузнаваемости. Кто вложил в тебя эту гибкость и этот голос? Мне страшно подумать даже.
   - Лишь один Всевышний может ответить на твой вопрос, - чудилось, стены заменили голос Аномия. - Не бойся, я не хотел тебя напугать... - Громкое эхо дрожало в покоях от сказанного. - Просто теперь я не могу говорить как прежде.
   - Но что случилось? Скажи! - Сулуу коснулся подола платья принца, с надеждой вгляделся в равнодушное лицо Аномия и побледнел: звездное небо горело в зрачках брата, океаны шевелились под его кожей.
   - Я умер. - Стены сказали это тише, переходя в клокочущий шепот. - Все стало мелочно и не нужно... Вот, смотри.
   Аномий перекувыркнулся в воздухе и легко коснулся пола одними пальцами ног. Это удивительное кружение заставило царя замереть: перед ним сияла звездная пыль - не человек, солнце - не человек, бесконечность - не человек. Миллиарды искр сыпались с черных волос и таяли в воздухе, а тело вдруг вспыхнуло белым светом. Пение - ото всюду лилось пение, переходящее то в сладостную молитву, то в дрожащий плач.
   Оно вызывало улыбку и слезы очищения. Заставляло верить. Дарило короткое забвение. Лишь для тебя, великий царь, лишь для тебя сегодня с небес сошедшее безумие танцевало в забытой всеми богами вселенной. Под шум грозы, принесшей освобождение.
   Потому что Аномий теперь не сопротивлялся звезде, а сам превратился в нее. Чтобы согревать и нести в себе свет.
   Сегодня ночью они уснули вместе, прижавшись тесно друг к другу. Царь и... Может, в последний раз Сулуу был так светел и чист. Может быть, в последний раз он держал руку Аномия в своей не как царь, а как любящий брат. Тайна связала их навеки. Тайна, которая с первым лучом пробудила маленького царя. Ударила ему в сердце и заставила поскорее покинуть покои Аномия в тяжелых размышлениях. Бегство это резало Сулуу на части, сковывало его волю, дразнило... Любовь. Великая любовь зажглась в душе царя. Любовь, которая способна ненавидеть и унижаться, лишь бы получить ответное чувство. Ах, зачем вчерашняя сказка стала между ними стеной?
   "Как видит человек? Реален ли мир вокруг него? Верит ли он глазам своим? А если верит, то есть ли мир на самом деле? Может, все выдумал ты сам? Может быть, что видение - воображаемая реальность. И все полеты во сне, и все мечты, и всякая душа - лишь поиск забытья. Никто, никто не должен знать, что помимо реальности существует оно - небо. Небо, которое недоступно никому из смертных, что влачат существование в суете, не обращая внимания на Тебя. На мою нереальную реальность, которая способна подарить каждому частичку себя. Она приходит в голову картинами и музыкой, вымыслами и надеждами, чтобы внушать желание жить. Она спасает от одиночества. Она выше царей... - Аномий сквозь сон осознал, что разговаривает сам с собой, и тут же в испуге открыл глаза.
   "Мысли. - Подумал он, а стены дрогнули. - Одни мысли! Они стремятся из меня, подобно лучам, бесконечно. Я ощущаю их живое тепло, их дыхание согревает. - Юноша поднял голову, впитывая окружающее ненасытным взглядом. - О, как мне всего этого мало, как хочется необъятного!" - И он, почти не касаясь пола, подошел к окну. Одежды юноши сияли внутренним необъяснимым светом: в их белоснежных складах вились неясные узоры растений, по широкому поясу горели искры изумрудов, переходящих в моросящую пыль рукавов, его тело внезапно ожило при виде удивительного мира - по голубым небесам текли облака - белоснежные перья, и в их тени небо становилось жгуче страстным, сад же горел утренним переливом после грозовых росинок, а еще ниже клонилась трава при легких ударах ветра и тяжелое жужжание висело в воздухе, и трели утренних птиц смущали сердце своим очарованием. Внутри творилось что-то неладное, не схожее ни с одним из прежних чувств Аномия. Он точно ощущал весь окружающий мир в себе: чувствовал любой птичий призыв, каждый шорох говорил о чем-то.
   Но внезапные шаги разрушили все мечты. Мальчик-слуга пал перед Аномием на колени, весь дрожащий, и его робкие глаза скользнули по одеянию юноши.
   - Ты опоздал, я уже оделся, но все равно, - Ли-Симан предложил мальчику сесть, а тот от испуга даже не заметил молчаливых губ Аномия.
   - О нет, солнцеподобный, я не достоин, вы должны избить меня за то, что я посмел повести вас на холм, когда вы были так плохи, но теперь, - и раб вскочил, - я позову царицу! Она сильно волнуется! А вы уже встали... - Слуга побежал к высоким дверям, не дав Аномию возразить и запретить приводить сюда домашних. Он, было, ринулся следом, но в то же мгновение покои заполнили слуги, принесшие цветы и благовония, фрукты и подарки - прислал ли их Сулуу или купила мать, неважно. А затем и мать, которая подбежала к сыну, чтобы обнять и долго рыдать на плече принца, пребывавшего в изумлении. Он никогда не видел столько людей. Никогда не ощущал столько запахов.
   - Умер ли ты, мальчик мой? О, я знаю, ты не можешь говорить, тебе больно. Лекарь предупредил меня. -теплые ладони нежно обняли лицо Ли-Симана, принося в сердце дрожь.
   Аномий кивнул, крепко прижимая заплаканную женщину к себе, желая одарить ее всеми чудесами вселенной. Его взгляд блуждал в поисках Сулуу... Неужели царь испугался и убежал? Неужели... в нем есть место тайному? Юноша вновь посмотрела на царицу, которая теперь была гораздо ниже его. Вытер слезы на бледных щеках. Теперь он никуда не уйдет. Не даст в обиду крохотную жизнь в теле царицы, что не спала всю ночь.
   Она ... не отходила от Ли-Симана ни на шаг, требовала от лекарей, что приходили во дворец, открыть причину недуга и все ждала нового приступа. Бедняжка не знала, что подобного не повторится. И переживала от беспомощности. Единственный подарок, который мог преподнести Аномий несчастнейшей из женщин - Сулуу. Он приходил так часто, что озарил радостью жизнь матери. И наконец освободил принца от постоянной слежки. Да, маленький царь подолгу сидел в покоях царицы, обласканный новой любовью. Казалось, царь думал вызвать ревность в сердце Ли-Симана. Часами играл с ней в волшебные фигурки войны. А потом дрожащей походкой заходил к брату и сидел напротив, ничего не говоря. Не мешая размышлениям, которые уносили юношу в края слишком далекие для фантазии. Но сегодня, глядя в окно и чувствуя присутствие Сулуу, Аномий думал о брате... О коварстве его вынужденного молчания. Маленький царь никогда не путешествовал один. Он приезжал с пышными процессиями и приносил в дом Аномия ароматы богатства и желания. Его рабыни были красивы и пышны телами. Они смущали принца взглядами и движениями. Его подарки - оружие и украшения - заставляли желать охоты и богатства. Возбудить плоть к жизни - вот к чему стремился Сулуу. Сын своего отца. Он словно говорил : гляди, трогай, пользуйся, не отказывайся от наслаждения. Стань одним из нас.
   Но Аномий понимал, что реальность двояка - Сулуу тоже будет похожим на своего отца, с маленьким отъетым животиком, с бесчисленными любовницами. Он также возьмет в жены чистую невинную девочку и оплюет ее. И она родит ему сына, что вырастет мерзавцем...
   Вот мой брат передо мной. Улыбается нежно. Перебирает пальчиками черные длинные бусы и ждет. Юноша вздрогнул, когда Сулуу встал и подошел совсем близко, опустился на колени и закрыл глаза. "Красивый как бог, - подумал Ли-Симан, - как темный бог". Он погладил его по волосам, а царь прошептал:
   - Пора выходить из заключения, мой возлюбленный брат. Сегодня я возьму тебя в большой город на бои. Ты видел бои? Тогда пойдем... Не говори "нет". Не говори.
   Аномий догадывался, что ожидает его там, за стенами дворца. Он чувствовал запах крови, который исходил от Сулуу. Чувствовал едва уловимо, когда садился в закрытые носилки маленького царя. Сильно, когда ехал по шумному городу. Невыносимо, когда поднимался на деревянные трибуны в простой одежде. Кровь всегда имеет один цвет. Но боль смерти разная. Битва - самая возбуждающая. Особенно если дерутся рабы, которым отказано судьбой продолжить низкий путь. Одним дают ножи или палки, других выкидывают связанными и выпускают свору голодных псов. Все равно! Смерть возбуждает. Смерть дает жажду. Сулуу поймал Аномия в ловушку, показывал и дразнил. Он не собирался отпускать драгоценную жертву.
  
   VI
   Украшены цветами лодки царей, легко бегут они по воде, рассекая мутную, темно-зеленую реку, которая наполнена движением и жизнью. Сверкают браслеты на ногах Сулуу, от головы до щиколоток окутанного алыми шелками. Темно его лицо, густы брови, сдвинутые к переносице. Смеется он и обнимает двух рабынь, но сам печален и зол. И не смотрит на Аномия.
   -Близок берег, мой великий господин, - раб указал вперед и начал править к цветущему, ставшему почти алым, острову. Следом по глади свернули и другие лодки. Острыми носами ударили о сушу. И вновь принц посмотрел на брата, но тот не возжелал произнести ни слова, а только поднялся, чтобы погрузить ноги в прозрачную воду и зашагать прямо к деревьям. Вслед за маленьким царем шествовала охрана: высокие воины в белых набедренных повязках, с пиками в огромных руках и короткими мечами, обнаженными для быстрейшей атаки. Трепетанием ветра сопровождали Сулуу рабыни в ярких платьях, открывающих грудь, и рабы, что прикрывали огромными опахалами будущего правителя от солнца.
   Ли-Симан оказался на берегу последним, когда уже и ничтожнейшие из слуг исчезли в цветущем саду с угощением, приготовленным для "уединения" их царя. Юноша остановился на прибрежном песке, понимая, что теперь должен поговорить с Сулуу, помотал головой, пытаясь избавиться от нерешительности, и медленно пошел навстречу смеху. Вот сквозь нежность цветов, сплетающихся в узоры на тонких ветвях, показался мальчишка. Он давно скинул накидку с голову, повалил одну из девушек на огромное золотое покрывало и теперь шутливо наказывал, хлестая по ногам тонким прутом. Рабыня же пыталась поймать руки Сулуу, чтобы поцеловать. Смеялась и каталась из сторону в сторону, расплескивая разноцветные бусинки в волосах и звеня сотнями браслетов.
   Аномий не отрывал воспаленного взгляда от брата, голова его склонилась набок, губы дрожали... Никогда раньше принц не чувствовал страсти в своем теле, никогда его не приводили в трепет звуки музыки, под которые стройные рабыни исполняли постыдные танцы, вызывающие желание. Вот и теперь они кружились по алой поляне, поднося Сулуу сладости и фрукты, вино и ласку. А тот улыбался, пил глоток за глотком темный нектар и смотрел перед собой, словно ничего не замечал: ни осыпающих его лепестков, ни юных тел в прозрачных одеяниях, ни ...
   Маленький царь внезапно поднялся и жестом приказал всем удалиться. Появилось в нем что-то властное, жестокое - от отца! Особая мощь и хладность... Может быть, тогда Аномию почудилось - еще одна капля, и он впадет в немилость.
   Сулуу не шевелился. Сулуу не отводил глаз от юноши. А потом вдруг развернулся и пошел в глубь острова. Возможно, царь ожидал волнения брата, возможно, надеялся, что тот отправится за ним. Но Ли-Симан настолько испугался взгляда будущего правителя, что даже не мыслил помешать его уединению.
   -Мой господин ждет вас, - голос тихий и одновременно твердый вывел юношу из оцепенения. Рядом стоял воин - синим отливала загорелая кожа, серебром смерти - короткий меч. - Следуйте за мной, принц.
   Широким движением он отодвинул ветви склонившихся к земле цветущих персиков и пропустил Ли-Симана вперед, на длинную узкую тропку, уходящую к пологим холмам, поросшим низким кустрником.
   -Идите туда, сиятельный, царь ждет вас.
   Аномий кивнул. Робко обходил он деревья, отдалял встречу размышлениями. Неужели Сулуу прекратит своевольное молчание? Неужели пустота реальности, которой царь заполнен до краев, прорвется из него гневным потоком? Что же, легко уничтожить плоть человеческую, но как усмирить пустоту будущего? Как остановить время и исправить все?
   Резкое движение на дереве. Прыжок. И внезапно царь оказался перед Ли-Симаном. Так близко! Так странно... В прямых волосах до плеч горят алые рубины, алые уста покусаны тайными мыслями.
   -Ты пришел... Ты не мог не прийти, потому что я приказал, - начал он тихо. - Ослушаться меня значит оказаться одному, без поддержки, без величайшего благословения... Ты, возомнивший себя богом, пришел ко мне, простому смертному.
   Сулуу скривился и обошел Аномия, разглядывая его и ища изъянов:
   -Ты совершенен? Да, ты совершенен. Ты знаешь, что я не могу без тебя ни секунды... Ты избегаешь меня... Ты не говоришь со мной. Ты пользуешься мной, чтобы я приносил радость матери Ли-Симан. Она дарит меня лаской, а ты сидишь и ждешь, чтобы я ушел... Ты жесток! Ты не представляешь, что такое чувство. Как оно захватывает, как изъедает внутренности. Не радует ни богатство, ни услады страсти, ни кровь. И я один! Я остался один... - Сулуу отвернулся, на глазах его выступили слезы.
   - Один я! Знаешь ли ты, что такое настоящее одиночество?! - Аномий заговорил голосом листвы, что трепетала и дрожала от волнения. - Мне никогда не были нужны ни твоя власть, ни твое богатство. Я просто любил своего драгоценного брата за силу духа, за веселый нрав, за страсть к познанию, а не к плоти. Мне ничего не нужно было, кроме твоего счастья. Но ты не принял моих подарков. И оставил мне в награду лишь одиночество раба, который принадлежал тебе, как игрушка, для вечерних бесед. А теперь мне ничего не надо... Я свободен. И от мира, и от Верхнего Города. Возможно, ты вселил в меня ЭТО. Владеющее моим телом, моим разумом, моим духом. Сегодня я изменился. И я не принадлежу тебе.
   - Лживый подлец, - царь ударил Аномия по щеке со всей силы, оставляя красные лепестки пальцев на коже. - Ты всегда не замечал меня, а может в этой роскоши, прихотях, мне ничего не нужно, кроме твоего голоса. Я радовался, как последний дурак, каждому появлению, я был совсем один, и я хотел быть не одиноким сам в себе... А теперь... Теперь берегись меня!
   - Мне незачем бояться падающего, - Аномий отступил и опустил глаза, призывая ветер отвечать Сулуу . - Видишь... - и он отодвинул ветку рукой: музыка за деревьями стала слышнее. - Этот мир - я сам, а ты лишь часть меня самого, хотя и чужак здесь... Хочешь, я забуду о твоем гневе? Дай мне руку, Сулуу. Позволь мне вытянуть тебя из пропасти...
   - Хватит, я не хочу,- царь неистово завопил. - Уходи, Ли-Симан, уходи. Ненавижу!
   - Как пожелает мой господин, - шепнули за Аномия листья, а маленький царь побежал прочь, оставляя в принце тайный зов, исходящий из Сулуу потоками ярчайшего чувства. Словно жизнь царь вошла в голову и пронеслась перед глазами. Словно из его цветных камешков-дней сложилось одно слово - страсть.
   Бороться - зачем? Аномий знал - каждому дана своя судьба. Одним суждено родиться в золоте, другим - искать счастья. А ему самому - распутывать клубок тайны, сплетенный между чужими жизнями, которые внезапно обрываются и также внезапно появляются перед Ли-Симаном. Почему Барати хотел убить? Кто был отцом? Откуда пятно на голове? Разрозненность и странность - вот как называется нить судьбы. Судьбы, что подарила мальчишке ЗВЕЗДУ.
  
   ***
   Когда у тигрицы отнимают ее тигренка, она показывает когти. А как описать муки женщины, которую лишили встреч с любимым сыном? Как успокоить ее сердечко, метания по комнатам и бледное молчание? Она почти не ест, не спит, сидит рядом опустив голову. И всякий раз плачет, если кто-нибудь говорит "царь". Бедная женщина... Несчастнейшая из Верхнего Города, отвергнутая жестоким братом, забытая им. Разве мыслимо перенести страдания разлуки? Разве справедливо, что все слуги шепчутся о рождении нового царского ребенка - богоподобной дочери Ки-Симан? Даже рабыням дарит царь любовь, даже их порождения признает богоподобными. А царицу и Аномия никто не пригласил во дворец... Впали в немилость царей.
   Шорохом неуловимым, послушным птенцом пришел Ли-Симан к царице, чтобы утешить ее. Сел рядом за стол, коснулся лежащих на поверхности рук, но мать не приняла мольбы сына, а лишь ниже опустила голову, и волосы рассыпались по склоненным плечам, отливающим янтарем.
   - Аномий, - настоящее имя юноши прозвучало в темных устах женщины впервые, вызывая дрожь, которая пробежала по спине и угасла, как молния, - Я надеялась, что ты помиришься с Сулуу быстрее... Что месяца хватит, чтобы попросить милости. Чтобы не углублять его рану. Ты знаешь, что Сулуу еще ребенок. Что он очень раним...
   - И жесток! - со вздохом добавил Ли-Симан, а когда увидел, что царица побледнела от исходившего от стен голоса, сразу пожалел о не усмиренных разумом чувствах. Нельзя обижать единственную царицу, принесшую на ладонях в Верхний Город подкидыша. Не заслужила она грубости и даже выкрика мертвых камней. - Прости, - Аномий опустился на колени перед женщиной и поцеловал кончик ее невесомого платья. - Но, может, нам не следует говорить о Сулуу. Не следует обсуждать нашу размолвку. Возможно, сегодня, когда и тебя, и меня вновь пригласили к божественному престолу цари, все исправится... И на тебя перестанут бросать дурные взгляды низкие рабы.
   - Но почему ты не уступаешь, почему не позволяешь ему вновь посещать наш дом? Или он сам?...
   - Просто Сулуу дороже тебе по сути, мама. Как не понять? - лицо Аномия отобразило внутреннюю муку, боль и страдание благославеннейшей из цариц. - Родство и кровь - такие разные понятия.
   - Он твой брат. - царица вскочила, отталкивая прочь Аномия, что теперь сидел на черно-белом рисунке пола, не собираясь сопротивляться внезапному гневу. - В чем виновен бедный мальчик? В том, что у него нет матери? Или в том, какие люди воспитали его?
   - Я не о том, - сомкнутые губы юноши дрожали. - Я никогда не смел говорить, не смел вспоминать, но ты... После всего моего унижения, моего одиночества - любить его!.. - Ли-Симан гордо откинул волосы назад, поднялся на одно колено, а затем резко встал. - Уж лучше нам побыть одним, не видеть друг друга!
   - Нет, Аномий, ты упрекаешь меня... А не я ли спасла твою жизнь? - Брови царицы взлетели. Конечно, последний аргумент весомее всех оправданий и доводов. Ты стремишься управлять мной и теперь, великая царица, даже в слабости, даже в душащей безысходности. - Не я ли боролась за твое величие, Аномий? Да кому мне отдавать любовь, кроме тебя? Ты самое дорогое... - она бессильно упала на плетеный ромб с низкой золоченой спинкой и закрыла лицо руками, тихо всхлипывая и роняя несвязные бормотания так скорбно, что Ли-Симан ощутил себя виноватым. Ему хотелось утешить, но тело точно окаменело. Бессмысленны беседы, обманчива нежность. Пусты слова, выброшенные блуждать по миру и напоминать о прошлом.
   - Я не прав, - протянул Аномий голосом ветра. - Прости, мама. - Он приподнял голову царицы за подбородок, склонился к ней близко-близко, чтобы навсегда запомнить глаза любящие не его. - Глупо все это. Знаю, что помочь тебе не могу. Что ты страдаешь, и потому не прав, как смертный, как мужчина... Ты ведь женщина, а женщины любят искренней, их души открыты и велики: для страсти и для детей. Ты люби Сулуу, люби всей душой, а я буду ждать тебя, как верный пес, ведь ты царица моя!
   - О, молю, не надо, милый мой, - женщина рыдала. - Иди к себе, ты не должен видеть меня такой. Я постараюсь... Такая глупая... Ведь ты ничего не знал!
   - Знал, увы! - Ли-Симан обхватил ее за плечи, его глаза горели теплом. - Тогда это было тяжелым ударом для маленького мальчика, я испытал отвращение и боль пред великим царем, пред сыном твоим, но молчал. Мама, ты всегда останешься для меня богиней, полной цветущей молодости, ты и сейчас такая. И все, что случилось, и все, что будет, лишь одна секунда из миллиардов горестей. Я мечтаю лишь об одном: чтобы ты обрела покой. Мне так хочется сделать хоть что-нибудь, дабы освободить от оков твой бренный дух. Я ненавижу царя, когда вижу, как ты бледнеешь лишь при едином упоминании о нем... О дай мне помочь тебе...
   - Знал? Когда же? - глаза царицы наполнились дрожанием.
   - Еще тогда, четыре года назад... Я не хотел сказать, я боялся унизить тебя.
   - О, как тяжело... - несчастная, женщина задохнулась синими сумерками, принесшими с вечерней зарей и гнев. - Ты жесток ко мне! Ты убил меня! Убил! - крик ее перешел в жалкие стоны, голова прижалась к коленям, руки вытянулись, придавая полу новые очертания. - Ненавижу! О, нелепый! Прочь, прочь! Ты так оскорбил!.. Вот любовь!
   - Любовь ли? - ужаснулся Аномий. - Безумна тигрица, защищающая свое порождение... Так вот цена, что я должен заплатить тебе, царица. Ты терпишь меня из-за сына... - он быстро сбежал вниз по лестнице и распахнул двери в пустой сад, который вдруг стал его собственной тенью. Ли-Симан прижался горячим лбом к сухому стволу и почувствовал, как медленно сходит с ума, как вдруг отделяет привязанность к матери, и уже готов принять тайну происхождения Сулуу, а вместе с этим и чуждость Верхнему Городу. Ведь когда-то отец носил его на рынок в большой корзине... Как смутно прошлое. Оно не разочаровывает, как настоящее, не клеймит за слабость и желание быть любимым.
   Голова юноши кружилась, мысли путались, душный шевелящийся воздух плыл перед глазами. Сейчас, сейчас сердце перестанет скакать. Нужно лишь вслушаться в трели вечерних птиц, которые нашли пристанище в изумрудной листве. Нужно подняться ближе к небу и к Всевышнему, уйти, расслабиться. Потерять в ушедшем, приобрести в будущем. Всеми силами Аномий сосредоточился на внутреннем духе, взывая к звезде, дабы узнать силу своей воли, и тут же яркие искры вспыхнули перед глазами, а тело охватила внезапная легкость. Желание. Его произносят тихо, благоговейно... Единственно желание, что исполнит небо. "Я безумие, я хочу видеть отца, ибо потерял мать, пусть же энергия во мне оживет. Увидеть - все, что теперь надо. Услышать несколько слов правды...Я буду знать, кто во мне дышит. О, безумие, помоги... "
   Когда отрываешься от реальности, то видишь истину. Камни уплывают из-под ног, а в вышину взлетает первоисточник - ты сам, только иной. Тогда полукруг солнца кажется крошечным, огромное небо - чашой в руках, а убегающая далеко внизу земля - пятнами расплескавшейся краски. Ты летишь, слушая песню ветра, вселенной, ты - часть от бесконечности. Часть, которая легко достигнет цели, которая пронесется над синим всполохом океана, коснется прозрачной рукой волн. И вдруг остановится, увидев одинокого старика, что сидит на камне и ждет прилива. В его седеющих волосах висят капели воды, а на морщинистом лице выступил пот. Одежда его изорвана и жалка, но гордая осанка достойна царей.
   Ли-Симан расширил глаза, пытаясь ухватить крошечную фигурку: все ближе, совсем рядом пролетев мимо лица мокрым ветром. Он захотел быть материальным так страстно, что воздух задрожал. Еще секунда - невидимое пламя рвануло вглубь, и Аномий, тот, чужой, стал почти осязаем. Он сел на песок, окутанный золотом ткани, стекающей по телу переливающимися складками, и посмотрел на океан, что внезапно забурлил и издалека кинулся к ногам не человека, но бога. Похожий на огромного дракона, страшный монстр еще казался черной полосой, но старик внезапно заволновался и поспешил к склонам, волоча за собой огромную корзину с рыбой. Он так бы и прошел мимо, если бы воплощение Аномия не окликнуло странного человека.
   - Помочь ли тебе, умудренный жизнью старец? Ноша твоя тяжела. - Воплощение встало и протянуло руку к грубой ручке, но старик не позволил взять корзину и нахмурился. - Почему не желаешь помощи моей? Мне одиноко и хочется принести тебе пользу.
   - Почему же ты один? - старик удивленно огляделся. - Место ли прекраснейшему юноше у моря, без стражи? Что ты делаешь здесь?
   - Жду прилива. - Вежливо ответил образ. - Помочь тебе моя обязанность, старец.
   - Прилив? Зачем тебе это? - удивился старик, покрывая содержимое корзины перьями, которые он вытащил из-за пояса. - Уже темнеет, здесь не стоит оставаться, это опасно. Но ты, юноша, вижу, не торопишься. Правда ли ты хочешь ждать?
   - Да. - утвердительно кивнул Аномий. - А потом я помогу тебе.
   - Спасибо, но лучше я сам, ты испачкаешься и обдерешь руки.
   - Неужели ты считаешь меня неженкой, старец? Я во многом сильнее тебя.
   - Но ты, юноша, не достоин такой низости. Груз, право, не по тебе. Лучше пойдем вместе, пока не потопило нас море.
   - Иди, старец, один, я догоню тебя. - Воплощение согласно склонило голову.
   - Юноша, не стоит рисковать. - И незнакомец с волнением посмотрел на горизонт. - Неужели ты ищешь смерти? Почему так глупо себя ведешь? - Но воплощение молчало, продолжая переливаться радугой, что манила океан все сильнее. - Почему ты молчишь?
   - Мой голос спугнет волны. - Через долгую тишину ответил голос, и глаза подняли свое сияние на старца.
   - Неужели голос может быть настолько силен? - улыбнулся старик. - Ведь раньше море тебя не пугалось. О, ты все больше меня удивляешь, юноша. - И он склонился, поднимая корзину. - Пойдем, надо торопиться.
   - Поздно, о великолепный, я уже испугал их, видишь. - И образ указал на синюю даль. - Они начали свой путь...
   Прилив действительно стремительно поднимался к берегам. Волны его кружились, смеялись и дразнились. Взметались вверх и грозились убить... человека, но не бога. Это старик бросился бежать, оставив корзину, крича "Ужас", а воплощение полетело на волне, и в руке его покачивалась корзина. Прозрачные ноги ласкали пенные брызги, успокаивались, укладывались, пока океан не затих и не стал смиренным. А юноша спокойно не взошел на зеленый берег. Его одежды шевелились мечтами и звездами, в его волосах мерещилась ночь.
   Старик стоял на холме, завороженный удивительным, просто сказочным зрелищем, улыбаясь как-то странно, с легким испугом.
   - Дай мне руку. - Ласково попросило явление, протягивая старику две прозрачные ладошки, а тот с благоговением коснулся Аномия и заглянул в его черные глаза-пропасти.
   - Я был дерзок, отец всех людей. Прости. Я потревожил тебя и помешал ждать прилив... Не сердись на старика. - Он искренне смутился.
   - Но ты ошибаешься, великолепный. Я такой же, как ты.
   - О нет, мой необычайный, не смущай меня равенством с тобой.
   - Ты живешь один? Твоя корзина полна рыбы, но никто не помогает тебе донести ее до дома. - заметило воплощение и погладило шершавые ладони незнакомца.
   - Да, никого не осталось, да теперь все равно.
   - Где же они? - мягко вопросил голос.
   - Жена моя умерла много лет назад, а сына я потерял через три года после ее смерти. С тех пор я один. - Голос старика чуть дрогнул, но успокоился. - Прости, ты знаешь вину мою, сын теперь жив ли? Я так виноват перед ним!
   - Ты любил его? Не отвечай, вижу. - Аномий склонился к несчастному бедняку и, заглядывая в его темные глубокие глаза, изумился. Точно чей-то образ мелькнул в прошлом, а потом все ближе, и вот он - отец. Здесь, перед ним. Сквозь свое "я" осязал Аномий это хрупкое дыхание, видел мученическую красоту. Любовь... Опустился юноша на колено, обнял шею старца и заплакал, и вся привязанность его влилась в потерянное прошлое - нежная, чистая и искренняя.
   "Отец мой, неужели не узнал ты меня? - Возвестил в душе юноша. - Кто ты, не знаю я, но теперь, - и он коснулся седых волос. - Я никогда не оставлю тебя, начало мое! Я всегда буду рядом, мой потерянный. Я никогда не скажу тебе правды, не признаюсь, что был твоим сыном, потому что потерянного не вернуть. Вернуться значило бы потерять, но ты не слышишь... И все тайны мне подвластны. Знаю я, как низко пал ты, отец. О, прошу вечного прощения твоего. Вся сила моя ничтожна перед тем, как жесток я. Прости..." - Легкой струей вырвался образ из морщинистых рук, закружил совсем низко, пытаясь запечатлеть навеки синюю картинку с черной фигуркой старика, и исчез в золотой полосе облаков. Завтра умрет отец. Завтра закончатся его страдания, и дух тела его, и душа его вырвутся на свободу, чтобы скрыться среди звезд. А сегодня, сегодня скончается царица. Сегодня... Потому что не закончить познания и не понять хитросплетения судьбы.
   Аномий отпустил ствол дерева и посмотрел на балкон. Завтра город облачится в траур. Сегодня принц не придет к царям на праздник. Сегодня его ждут плачи и тело царицы, которая умерла от любви к Сулуу.
   А впереди серая пустота, и жизнь - живительная влага - ушла из дома Ли-Симана. Это на порог ступила зима, дождливая царица... Но царица ли?
  
   ***
   Все двери запер на засовы, все комнаты окутал покрывалами траура, все песни запретил по вечерам. Смотрел на дождливую стену за окном и дышал холодом. Ходил по земле, но на самом деле не жил. Сидел, листая дни, вспоминал и касался прошлого руками. Почему он сказал матери правду? Зачем была нужна глупая ссора? Разве не знал ты, как близка она к смерти? Разве не слушал ее дыхание и не дышал ею сам?
   Кругами печали опустились тени на глаза. Изнурительно тянулись дни и бесконечные ночи. Аномий остался один. Такое случается со всеми. Всех ожидает страшное, тягучее время, когда не хочется даже шевелиться. Ты глядишь на окружающее в поисках света, но даже свет не приносит тепла.
   А суета мальчика-раба, целыми днями находящегося рядом, не раздражала. Он говорил - принц не слышал. Он одевал господина - принц не чувствовал. Он приносил книги - принц смотрел на них, как в пустоту. Потому что Ли-Симану мир казался серым и безрадостным. Потому что было все равно. Он умирал от тоски. От сознания, что... даже людям нет места на земле, и их забирает смерть. Неожиданная, страшная. Собачья тоска сменялась минутами гнева. Сметала все на своем пути, приносила беспорядок в многочисленные комнаты. Но внезапно улеглась, потому что пришла Она.
   Она появляется всегда, когда мужчине или юноше необходима женская рука. Иногда у Нее нет даже имени. Ибо имя ее Рабыня. Она черна кожей и безродна. Она умеет приласкать в минуты вечерней боли, усыпить и освободить от назойливых дел. Она приносит в покои уют. В сады дождливую тишину. Распоряжается слугами, казной... Отказывает нечастым гостям в гостеприимстве.
   Аномий сам не понимал, зачем позволил остаться этой женщине на ночь, зачем одаривал ее молчаливым согласием на покорность. Но держать женскую ручку на узкой ладони, когда больше нет царицы - это настоящее успокоение. Можно закрыть глаза и вспоминать. Впитывать женскую энергию, разговаривать с душой матери, которая, несомненно, слышит, и отвечает то шепотом травы, то мелким дождем. Но иногда принцу казалось, что на самом деле он сходит с ума. И тогда Ли-Симан пытался избавиться от изнуряющей близости с чернокожей рабыней. Он уходил в сад или закрывался в комнате и умолял вернуть ему потерянное, заранее предназначенное хаосу - души отца и матери.
   Холодными сумерками спускался Аномий в сад и бродил по узеньким дорожкам, до нитки промокая от дождя, срывающегося с пышных кустов. Его рабыня держалась в отдалении, но не отставала. Она семенила, путаясь в складках белого платья, и держала руки на сложенными в цветок лотоса на маленькой груди. Юноша чувствовал присутствие. Хмурился, но не оглядывался. Больше скорби, больше несчастья - любовь, которой не суждено сбыться. Давать надежды низким - чрезмерная роскошь. Но большая роскошь - жить, надеясь на скорую смерть. Ты так пропитываешься ее совершенством, что становишься похожим на призрака: бледного, тонкого, почти бесплотного.
   - Зря ты пошла со мной, холодно. - юноша остановился на повороте к темной аллее, а вода, закапавшая с листов зашептала его голосом.
   - Мне все равно, мой господин, лишь бы ты был рядом
   - Разве не понимает дева южных земель, что ей не найти со мной понимания. Что смерть матери вознесла ее ко мне, а меня спустила к ней?
   - Понимаю, мой господин. Но разве не должна я оберегать своего хозяина?
   - Что заставляет тебя оберегать мою жизнь? Свобода? Любовь? Или чей-то тайный приказ? - Аномий слышал, как шаги черной женщины затихли за спиной. Он стоял, ожидая ответа, но получил лишь долгий тяжелый вздох. - Сулуу приказал тебе... Сулуу заставил тебя...
   - Ты не знаешь власти царей. Ты не обидишь меня, я знаю. Рядом с тобой я поняла, что такое нежность. - робким прикосновением она коснулась плеча принца, прижалась к нему всем телом.
   - Нежности час уходит, а за ним - пустота. За ним - ничего нет, все потеряно. - Голос листвы глухой болью шелестел со всех сторон. - Сулуу пообещал тебе свободу, но ты получила больше. Ты...
   - Я получила тебя, и я не хочу уходить. Я боюсь жить без тебя.
   - Свобода и рабство иногда идут в ногу. Любовь тоже рабство.
   -О, Аномий, ты жесток! Сулуу хотел, чтобы ты был счастлив. Сулуу боялся за тебя. И я боюсь за тебя.
   -Уйди.
   -Господин, - рабыня вдруг стала тверда, как камень. - Брат ваш попросил меня... Он потребовал, чтобы вы спустились к малым воротам сегодня к темноте. Там, у тайного входа, он будет ждать вас...
   Ли-Симан вздрогнул. Резко оглянулся, а несчастная черная женщина сжалась и заплакала.
   -Хорошо. Не бойся, я не сержусь на тебя. Ступай в дом. Дождь становится сильнее. Ступай, - он повелительно кивнул, и, не смея не исполнить воли, рабыня семенящей походкой побежала по дорожке. Вероятно, она страдала даже больше принца, и разрывалась между царскими приказами и нежностью к Ли-Симану. Или нет? Или у рабов нет души?
   Юноша шел, прикрываясь рукой от вновь начавшегося дождя, спустился по мокрым ступенькам к задней части сада, заросшей диким виноградом, что оплетал огромные деревья, и превращал даже солнечный день в полумрак, а вечер - в кромешную ночь. Здесь должен ждать Сулуу - такой неожиданный и странный. Зачем он позвал? Трава мокрыми поцелуями касалась голых щиколоток в простых сандалиях. Огромные капли капали на голову, стекали по шее за шиворот.
   -Темной ночи тебе, мой драгоценный брат, - маленький царь выступил из-под навеса и направился к Аномию, который с удивлением смотрел на скромный нарамник Сулуу и на отсутствие украшений. - Вероятно, я не зря пришел сегодня, ведь брат мой решил, что я желаю ему зла... Не напрасно ждал тебя. Тебе сообщили о моем желании.
   -Иначе бы я не был здесь, Сулуу. Что-то случилось? - стряхивая росу с расшитой мелким жемчугом накидки, принц сел на каменную скамью, залитую дождем. Дождь стекал и с распущенных длинных волос. Темные круги под глазами слились с вечером, и теперь лицо Ли-Симана светилось потусторонностью, мертвенным умиротворением.
   -Случилось, мой жестокий бог. - улыбнулся Сулуу. - Знаешь ли ты, сколько времени прошло после смерти царицы?
   -День или два... Смерть постояннее жизни...
   -Нет, она умерла год назад, а ты превратился в скорбящую тень. Мне говорят, что ты винишь себя... Хочешь ли ты знать правду? Хочешь ли оправдать себя?
   Аномий отрицательно закачал головой.
   -Недавно я узнал, что отец заставил тебя подписать отказ от права на престол... Недавно я понял, что царицу отравили. Теперь на очереди твоя жизнь, Ли-Симан. - Сулуу встал на колено и взял руки юноши в свои. - Но я, - короткая пауза, - люблю тебя. И хотя я желал тебе смерти чаще, но разве я хотел ее по-настоящему?
   -Не знаю, - Аномий задрожал и от пронизывающего холода, и от прикосновения царя.
   -Ты плохо думаешь обо мне. Всего одно твое слово. Одно слово, что я тебе не безразличен, что ты не оставишь меня. Не сбежишь.
   -Прости, Сулуу, я должен уйти, - порывом ветра встал юноша, освободился от близости брата. - Ты слишком много хочешь от меня...
   -Хочу? Я хотел лишь чувства, близости, что сделала бы нас одним целым, единым существом. А ты ревновал меня к матери. Ты сам виноват, что ее убили...
   - Не смей, - тихо, но угрожающе шепнули листья. - Царскими устами повторяешь ты зло.
   - Правда? Ты думаешь, я бесправный мальчишка? А ты? Кто ты передо мной? Низкий посланник Всевышнего? Упрямый глупец? - Сулуу, ставший почти одного роста с Аномием, ткнул тому пальцем в грудь. - А я наследник, я имею право на все, даже на тебя!
   - Многие мнят себя всесильными, и от этого низки сами. - Ли-Симан оттолкнул от себя царя с такой силой, что тот едва не упал. - Брат ли ты мне, если хочешь лишить меня свободы и подчинить своим страстям?
   - Страсти приносят наслаждение, Ли-Симан, а ты живешь в царстве мертвых. Ты боишься себе признаться, что без меня ты - никто. - жаркий взгляд Сулуу пронзал насквозь, пугал и одновременно манил. - я пришел сюда, чтобы добиться твоей дружбы, а не вести бесполезные споры.
   - То есть я должен лишиться выбора?
   - А у тебя есть выбор? Ты безроден, беден, ты ненавистен царю, ты нужен лишь мне одному, а так ты - никто. Ты, возомнивший из себя Всевышнего. Ты обитаешь сейчас в царстве мертвых, и не знаешь, что есть наслаждение. Что есть власть!
   - Власть, которая и тебя однажды лишит жизни. Твои дети вырастут, размозжат твою голову, а затем с почестями отправят в путь к звездам.
   - Ты тоже возжелал мне смерти? Теперь ты знаешь, что такое моя боль! Я пригрел на груди змею, которая жалит мое сердце, не дает мне спокойно спать по ночам, которая жаждой разъедает вены... Это ты, Ли-Симан. - горьким упреком заметил маленький царь.
   - Ты сам этого хотел. Еще тогда, мальчиком, высосал из меня всю мою жизнь, мои мысли, а теперь я чудовище...
   - Да, чудовище, которое любимо мной! Ты понимаешь, что я переверну для тебя мир, что я способен на многое.
   - Мир - это не только власть. Мир - тысячи вселенных с разными именами и судьбами. Я не хотел твоей любви. Я не хотел ничего...
   - Ничего и всё - ВСЁ отнял. - Сулуу от волнения дернул на себе длинные нити разноцветных бус, а те звякнули и наполнили ладони царя переливающимися звездами. - Но я отомщу за свою боль!
   -Глупец. - Аномий хотел уйти вновь, но царь обхватил его сзади за плечи с неожиданной силой и прошипел на ухо:
   - Все равно, что бы не случилось, ты мой, я купил тебя.
   Объятия неожиданно разжались, и Аномий бросился по дорожке прочь от страшного сознания, что сегодня начинается новый виток хитросплетений судьбы. А Сулуу смеялся, громко смеялся ему вслед.
   Каждый шаг - всплеск воды, каждое движение - боль. Принц не оборачивался и не смотрел на Сулуу. Перед глазами стояли черные пропасти глаз брата и его негодование неподчинением Аномия. Страх и ненависть к миру, которые испытывал маленький царь, теперь страданием отразились во внутренностях Ли-Симана. И стоило больших усилий, чтобы поскорее уйти от звенящего в воздухе смеха Сулуу, что продолжал кричать о том, чтобы брат больше никогда не посещал Верхний Дворец.
   Юноша помнил лишь то, что остановился под раскидистым деревом, щедро одарившим его брызгами дождя. Каждая капля - отражение брата, каждая - зеркало реальности, каждая - разные вселенные. Аномий закрыл глаза, чтобы выкинуть из головы образ Сулуу, но тогда уже другая боль заставила его опереться на ствол, чтобы не упасть. Юноша увидел будущее. Служанку, что когда-то прислал царь, сегодня уйдет из дворца. Сегодня она накинет цветной платок на голову, склонив голову, шагнет за ворота и окажется в руках возмездия. За всякое преступление приходится платить. Особенно за милость царей, что внушают тебе надежду величия. Никто, кроме них, не смеет претендовать на обладание желанным предметом. Никто не должен ослушаться божественной воли наместников богов.
   Служанка принца превратится в рабыню. А рабы не имеют голоса. Рабы послушны даже тогда, когда их убивают. Достаточно одного удара по голове. Вот награда за счастье. Вот конец для черной женщины. Сейчас она еще дышит, страдает, боится, а через несколько часов станет хладным трупом без имени. Потому что она - оболочка, часть чего-то большего.
   Дыхание Ли-Симана перехватило от неожиданного видения. Одна картинка сменила другую, и взору предстал Сулуу, который сидел на высоком золотом троне, и манил Аномия подойти ближе. Тот Сулуу был гораздо старше, тот Сулуу по локти запачкался в крови. Кровь стекала по ступеням к подножию лестницы, перед которой замер Аномий. Тысячи глаз демонов улыбались юноше, тысячи глаз богов с вопросом обращались к гостю, решится ли он ступить наверх? Посмеет ли не подчиниться?
   Ли-Симан качнулся на месте, вскинул руки вверх, и капли дождя вдруг закружились вокруг его тела, окутывая принца переливающимися созвездиями. Отринуть мир. Отринуть понимание смерти человеческой плоти, забыть о власти царей. Внутри тебя живет бесконечная вселенная. Внутри тебя - каждый из существующих ныне на Земле и те, кто умер, и те, кто еще родится.
   Принц запрокинул вверх лицо, а ветви дерева потянулись навстречу и приняли ладони принца в свои зеленые пальцы. Подчинись низком серому небу, подчинись движению времени, подчинись неизменности судьбы, прошептали за Аномия листья. У тебя ничто не отнято, ты никому не подчиняешься, потому что внутри тебя мир.
   - Любимый мой, - голос донесся издалека, но уже сулил минуту жалости и невозможности что либо изменить. - Любимый, ты так долго не возвращался. - черная женщина обняла Аномия за плечи и кроткой овечкой прижалась к груди. - Я не желала исполнять его приказа. Ты веришь?
   - Конечно. Разве ты можешь солгать мне?
   - Ты весь промок, ты холоден, как горный ручей. Пойдем. Я напою тебя отваром из трав, я уложу тебя и накрою верблюжьим одеялом. Я спою тебе самую красивую песню. Ты знаешь, я не желала тебе ни капли зла? Я не хотела, чтобы царь управлял мной. Я хочу быть твоей...
   - Конечно! - дождем вывел Ли-Симан на небе символ прощания. Он знал, чего стоят слова обманщицы, которую заставляют рассказывать все до мельчайшей подробности за маленькую свободу. Он знал, что сегодня ночью мозги несчастной растекутся по камням.
  
   ***
   Каждый день принц получал послания от Сулуу. Их приносили с подарками и красавицами, их присылали с цветами и кувшинами специй и благовоний, их играли и пели под окнами спальни Аномия. Иногда слова на дощечках наполнялись любовью, иногда источали яд, иногда умоляли, но чаще всего угрожали. Бесполезно. Ли-Симан не отвечал. Он заперся в огромном подвале, напоенном сыростью и умиранием, и разбирал тайную библиотеку матери. Признаться честно, до последнего дня ни один человек не ведал о ее существовании. Но мальчик-слуга, настырный болтун и липучий приставала, вдруг решительно ворвался к своему господину, что неподвижно лежал ни низком ложе у резного окна, смотря на струи дождя, и подсунул под его нос старую каменную дощечку, оказавшуюся древними заклятиями.
   -Откуда это? - удивление дрожью теней пробежало по стенам. Брови Аномия поползли вверх. Он выхватил из маленьких пальчиков драгоценность, опустил со звоном браслетов ноги на плетеную из шерстяных нитей циновку. Сел, провел с восторгом по символам.
   - Если вы не станете больше меня прогонять... Если вы перестанете считать меня бесполезным. - нахальный раб подбоченился и отставил ножку. Его огромный, несоразмерный росту и размеру нарамник надулся, как маленький парус от порыва холодного зимнего ветра. - Я готов отвести вас к кладу.
   - Ты настоящий разбойник, - Ли-Симан схватил мальчишку за ухо и потянул вверх, - ты еще смеешь мне ставить условия! Ты еще смеешь со мной спорить и перечить!
   Вот тогда слуга и проявил настоящий характер и, смело заглянув в лицо принцу, заявил:
   - Да, смею! Да, потому что вы, солнцеподобный, не можете не прочитать мне еще тех волшебных строк.
   Что же, убедительно получилось. Настолько, что теперь и Аномий, и упрямец сидели с утренней до вечерней зари в полутемных залах подвала и при десяти масляных ламп, которые поочередно сгорали, разбирали сотни или даже тысячи ровно сложенных стопок старых таблиц. Ли-Симан сидел за низеньким столом и пытался составить списки приносимых слугой книг, а слуга то и дело нависал над господином и требовал зачесть очередное тайное заклинание - так он называл древние стихи. Ведь и тяжелая работа требует удовлетворения. Да, немедленного. Особенно если принцу требуется найти и доказать вторичность книги старика, которую Сулуу когда-то получил силой.
    - Солнцеподобный уже третий день не выходит на свет. Солнцеподобный скоро побелеет и превратиться в сухую ветку. - мальчишка подсунул под нос Аномия красно-оранжевый персик и попытался скорчить умную физиономию. - Вы прочитали уже полбиблиотеки. Вы уже нашли все строки новой книги в посланиях древних, но до сих пор не расшифровали главного...
   Непонимающий взгляд.
   - Вы не прочитали писем царя.
   - Разве имеет что-либо значение, кроме книги? Тебе не понять. Смотри, глупец, одна таблица дает краткую строку "Время - лишь граница к несбыточному", а более древний автор раскрывает мысль до конца "Путь времени - лишь граница к несбыточному движению в его остановке". - Юноша закачал головой. - Если ты думаешь, что пустословие Сулуу важнее, то уходи и не возвращайся.
   - Я не могу уйти, я должен понять.
   - Понять? Ты понимаешь?
   - Когда вы говорите, то не шевелите губами. Когда вы молчите, за вас говорят эти книги. Но вы упорно читаете их, словно молитву. Вы сравниваете вот эту книгу со всеми книгами мира и ищете сходства. Зачем вы ищете сходство, если знаете каждый текст наизусть и без моей помощи? - Слуга поджал губы и часто-часто заморгал, а потом скромно пожал худенькими плечиками.
   Аномий молчал. Он вдруг бросил свое занятие и пристально посмотрел на мальчишку, а потом и внутрь себя.
   - Ты прав. Ты заставил меня осознать истину.
   - Истину, солнцеподобный?
   - Да, идем скорее. Сейчас я скажу. - Юноша внезапно схватил слугу за запястье и потащил к выходу по скользкой крутой лестнице, прямо в вечерние сумерки, под открытое небо. Многослойна, словно гора, громада дворца накрыла их своей черной шевелящейся тенью. - Встань напротив! Подними голову. Выше подними.
   Тучи над принцем и мальчишкой расступились, давая огромной белой луне залить две фигурки бледным маревом.
   - Почему вы так смотрите на меня? - слуга попытался вырваться, но пальцы Ли-Симана еще сильнее сдавили тонкое запястье. И тогда мальчишка задрожал под золотом залившихся зрачков господина. Не от страха или от ожидания наказания, а от того, что не мог смотреть на неземную красоту Аномия, которая освещала сад вокруг и преображала до неузнаваемости мир. Рисунки войны на внешней стене залились красным, задвигались, затанцевали последний танец смерти, выпуклые морды древних богов растянулись в усмешках. Мох, проросший на их лбах, носах подбородках зашевелился. А из щелей друг заструились змеи. Птицы зазвенели, словно спустились из небесных долин, сотни бабочек выпорхнули из ночи и порхали над головами в круге ночного светила, как перед лампой.
   - Ты... - сжатые губы юноши молчали, в то время как деревья просто кричали. - Что с тобой произошло? Что с тобой не так?
   - Со мной? Солнцеподобный меня подозревает? Господин думает, я способен его обманывать?
   - Думаю, ты скрываешь что-то.
   - Лишь немного, я клянусь! - Слуга дернулся. Свободной рукой вцепился в нарамник, из-под плотной белой повязки на голове, служащей для защиты от солнца, по виску его потекла капелька пота. - Я все вам скажу. Я все вам скажу, когда вы прочитаете послания царя. Прошу. Сегодня опять приходили его слуги. Они требовали, чтобы вы вышли. Солнцеподобный, я боюсь. Воины царя... Дворец окружают воины царя...
   - Не беспокойся, мой маленький зеленый листочек. Никто тебя не обидит. - улыбнулся Ли-Симан спокойно. - Я обещаю тебе прочитать. Веди меня...
   Вечерняя мгла сгущалась, а небо, заслоненное облаками, плакало, как плакала душа принца, который зяб и кутался в длинную накидку из тонкого льна, вышитую золотыми и серебряными нитями. Он протягивал влажные холодные руки к очагу, но никак не мог согреться. Сегодня он прочитал послания Сулуу. Получил его бесчисленные дары, что стояли в залах и заполняли личные покои золотом, цветами, дорогими тканями и благовониями. Сегодня принц узнал, что такое страсть. Сегодня наступила тьма. Рвущаяся через небеса. Уничтожающая. Сильнее света.
   Ли-Симан вздохнул и зашевелился на плетеном ромбе, а слуга, который расчесывал волосы господина и вплетал в них жемчуг, недовольно замычал и потянул было склонившегося юношу обратно - выпрямиться. Еще несколько хитросплетений, прежде чем волны превратятся в высокую прическу. Для этого необходимы длинные шипы из белой кости и несколько зажимов.
   - Все-таки вы решились пойти. Вы решились и не боитесь наказания. - глупый слуга недовольно вздохнул. - Никогда раньше в наш дом не заявлялись воины и не требовали выдать им особу высокой крови. Никогда я не слышал, чтобы цари следили за братьями, опасаясь их бегства.
   - Ты вмешиваешься не в свои дела. Быстрее! Заканчивай быстрее. Царь вправе покончить со мной. - Аномий резко встал, не позволив мальчишке и дальше затягивать церемонию одевания, но упрямец и теперь не уступил. Вцепился в пояс и начал выправлять складки на отливающем синим нарамнике.
   - Жестоко призывать брата к себе, словно преступника.
   - Что ты можешь знать об этом, лучше помолчи. Целыми тысячелетиями мудрецы говорили о мелочности человека - даже в самом светлом, в его эгоистической любви, а ты, наверное, хотел изменить весь мир?
   - Зачем мне целый мир. Достаточно, если я поселюсь где-нибудь вдали от вас.
   - Почему? - Аномий резко обернулся, его интерес смешался с наигранностью наряда, а искренность взгляда затмилась тяжестью золотых украшений.
   - Потому что, солнцеподобный, я слишком много понимаю, но больше завидую вашему положению.
   - Богатству? Родству?
   - Нет, - мальчишка отрицательно покачал головой, - тому, что вы мужчина. Я давно... Не смею сказать, но терпеть более не желаю. Мне нужна свобода. - Лицо нахала вспыхнуло. - Отпустите!
   - О силы небесные! - юноша еле успел поймать ринувшегося к выходу слугу и повернул его к свету. Когда запах цветов опрокинулся на мальчишку? Откуда пришла весна на его лицо? А до чего свирепый взгляд! До чего плотна повязка на маленькой головке! - Так ты девчонка? Вот что ты скрывала! - Аномий вцепился в запястье с еще большей силой, тогда как бешеный зверек, не человек, пытался вырваться и царапал руку. - Забавно! Что же ты раньше не сказала? Волосы прячешь под тканью, рядишься в широкие платья?
   - Тайну мою вы разгадали, но в сердце разве заглянули? Пустите, солнцеподобный! Пустите, пока я не ударила вас.
   - Иди, - Ли-Симан разжал пальцы, засмеялся стенами и огнем в светильниках. - Если кто-то прячет суть, значит у него есть на то причины. Значит, он не свободен...
   - Всякому ли дается свобода, господин? Многим ее не получить ни при рождении, ни при смерти. Многие смиряются и становятся рабами.
   - А ты? Ты, значит, свободна?
   - До тех пор, пока не покину вашего дома, - кивнула обманщица. - Но быть рядом я больше не могу. И меня уже не страшит ни моя участь, ни мое будущее.
   - Ты готова принимать судьбу? - удивился принц. - Не всякий человек умудряется остаться один на один с участью.
   - Я всегда была одна. Рабство - это изначально одиночество. Я думала, что бегство спасет меня... Я считала, что голод, отсутствие крова - страшнейшее наказание. Но теперь я встретила вас, солнцеподобный. Знаю, душа моя груба, глупость бесконечна, мысли несвязны, как реки. Но вы... вы внушаете мне больший страх, чем рабство. - Нижняя губа девушки дернулась, а в глазах появились слезы. Никогда раньше Аномий не смотрел в такие чистые серые глаза. Никогда его сердце не стучало так часто. Он словно и не видел раньше колыхающегося в тени и всплесках огня лица, не слышал нежного голоса.
   - Я глупец! - Принц выдохнул и посмотрел в окно на черную мглу, внезапно вспомнив про Сулуу. - Ты знаешь. Я настоящий глупец... Я ничего не вижу... Я ничего не знаю и не понимаю.
   - Вы не должны были меня знать, не должны и ничем мне не обязаны... Но я так счастлива, что в тот день, когда болезнь накрыла огнем ваше тело... вы не покинули этот мир.
   - Нет, нет, постой, - Аномий подошел к девушке и на мгновение обнял ее. Странными теперь казались все их споры, все слова, что бросал Аномий в гневе. Ребенок уже слишком взрослый, слишком явно выражены в нем тонкие линии тела, слишком много скрывается в нем смысла. - Я должен поговорить с тобой. Обещай, что дождешься меня. Что когда я вернусь от царя, ты не исчезнешь? Не испугаешься моего знания и откроешь мне все секреты...
   Она кивнула.
   - Хорошо, спасибо, - юноша губами коснулся влажной кожи и впитал ее цветочный аромат. - Только не исчезай!
   - Вы не должны идти туда. - С волнением попросила девушка, но Ли-Симан лишь закрыл глаза, а потом быстро пошел к двери. Несколько секунд сомнений. Несколько движений судьбы прямо по сердцу. Тихий плач за спиной и шаг за дверь. Еще раз обернуться, еще раз посмотреть.
   - Дождись меня? - приказал он переливом свисающих с потолка бус.
   - Да, я слышу, - ответ долетел ветром до слуха.
   - Как тебя зовут?
   - Не важно...
   Не важно знать, не важно думать. Хранить в себе лишь образы текучего металла. И слушать голоса: домашних слуг, воинов, которые ждут, чтобы отправить отступника к царю, людей на улицах, животных в лесах, птиц в поднебесье. Жечь огонь... Через кожу питаться болью. Строки. Строки. Мысли. Мысли... Страх. Письма Сулуу. "Ты мой, ты только мой!" Мелочность царя и молчаливое спокойствие беглянки. Достойные любви... Мы все достойны чести быть любимыми. Мы боимся чувств, но стремимся к ним, чтобы гореть в пламени бездны. Мы пьем от материи и вкушаем ее плоды. Мы - оболочка. Но как поймать в объятия звезду? Как получить нам дар от небес?
   Принц вздохнул. Еще несколько залов. Еще несколько минут свободы. Девочка сказала, что свобода - ничто, если человек любит. Что любовь хуже голода, хуже бедности. Но что же такое чувство? Что заставляет людей делать глупости и творить зло? Любовь...
   Грубое насилие, посланники-воины - вот что такое любовь царя.
   - Что вам? - грубо треснули стены, когда Аномий вышел в первую залу и увидел воинов в леопардовых шкурах. Стражи Верхнего Дворца в ответ низко поклонились, а самый огромный, черный воин, выступил вперед и сказал:
   - Его величие, царь Ки-Симан-Хидхи и его сын, великий наследник, царь Ки-Симон-Сулуу просят вас явиться во дворец на празднество второго рождения дочери, царицы Ситхи. Цари повелевают вам присутствовать на церемонии...
   Аномий понимающе кивнул:
   - Волю наместников бога исполню. Слоны мои готовы к пути. Но разве не помнят цари, что недавно мать моя умерла.
   - Цари сказали, что год приглушает боль. Срока этого достаточно для излечения глубоких ран.
   - Хорошо, я подчиняюсь.
  
   ***
   Улицы за плотным пологом светлы от огней. Толпа выкрикивает имя царей. Громко трубят о празднике длинные трубы. Медленно ползет по верхним улицам к храму процессия Ли-Симана. Сегодня даже низким разрешено покинуть город у подножия и оказаться на богатых улицах, каждая из которых алеет кровью рисунков, горит золотом крыш. Впереди идут воины царей, позади - воины дворца Аномия. Все они - часть Сулуу. И маленький царь знает, что бежать юноше некуда.
   Ли-Симан старался не предугадывать будущее, но тревожился лишь за девушку, что теперь осталась одна - одна среди холода роскоши, которую так презирала. В памяти всплывал не образ, а какие-то цветные пятна - размытое полотно счастья. Ощущения постоянной близости, доверия, терпения, которым она щедро дарила господину. Которым он так часто пользовался. Стыд и злоба на себя гложили сердце, и душу ел червь.
   "О всевышний, какой позор! Подари мне покой и справедливость. Если не могу отличить я простое, то зачем мне сложное? Нет ничего дороже чистоты души, излучающей свет, но как удержать невесомые лучи? Ведь столько соблазнов, ловушек! А девочка эта, всевышний, должна прятать свет. От себя, от мира, от свободы... Почему ты скрыл от меня истину? Почему я теперь смотрю на себя и знаю - глупцу доверено слишком много, но он все равно ничего не понимает. Море - капля в сравнении с таинством величия. Дай мне жизни, подари справедливости суждений, ибо ошибки мои для других смертельны. А существование мое приносит несчастья смертным. Оно заставляет эту девочку лишаться чистоты восприятия и подвергает ее опасности... А я так хочу знать, что она улыбается и ничего не ведает ни о царях, ни об их жестокости. Не знает господства и не страшится рабства. О, всевышний, да будет благословен путь твой, отзовись мне музыкой сердца души."
   Аномий взглянул через занавес на лица горожан, мелькающих среди огня, как призраки болезненного увядания; молодые девицы робко всматривались в процессию, желая хоть мельком узреть желанного жениха всего города, старики жались к высоким стенам богатых домов, мужчины стояли почти неподвижно, выражая почтение великим мира сего, богатые горожане выглядывали из окон и показывали знаки почтения, касаясь бровей сложенными в символ поклона пальцы.
   Ли-Симану становилось душно - тысячная толпа сливалась за его процессией бесконечным хвостом, который извивался во мраке узких улиц. Она росла тем больше, чем ближе сияли стены площади перед храмом. Грохот голосов рос, гул ошеломлял, но принцу казалось, что мир сузился лишь до высокой лестницы, на вершине которой, в окружении рабов и пышно разодетых фаворитов на высоких золотых тронах сидели цари - отец и сын, которые ожидали Ли-Симана - приемыша умершей царицы.
   Низкий родом, попавший в клетку Верхнего Города, Аномий поднимался теперь с пылающим лицом к наместникам бога. Он шел мимо рядов жрецов, высоко подняв голову. Каждое движение заставляло ткань шевелиться и превращаться в россыпь звезд, тяжелые украшения - массивный полумесяц на шее и десятки браслетов на руках и ногах - замедляли встречу, но Аномий не боялся гнева. Он смотрел на Сулуу, который щурился и улыбался самой страшной из своих улыбок - властолюбивой злобой.
   - Я явился, величайший царь, желать здравия юной царице и скромный дар свой принес, дабы положить к ее стопам. - Юноша склонился перед старшим царем и протянул ему золотой символ солнца, добавив едва слышным шелестом материи, чтобы никто более не услышал: - Здесь яд для ваших удовольствий, желания царей исполнимы. - затем повернулся к Сулуу, что превратился в золотое изваяние: одежда его была невыносима тяжела, а лицо скрывал густой слой золотого порошка:
   - Ты приказал не приходить во дворец. Повторял это в каждом письме. Я не послушал тебя.
   - А зря, - брат тяжело дышал от давившей на него массы украшений, но продолжал улыбаться. - Я не желал горестей ни тебе, ни себе.
   - Садись - резко приказал старший царь, одни его глаза переместились на сына, а лицо не изменилось, словно высечено было из камня. - Ты вынудил нас ждать. Ты теперь полностью под моей властью. Садись и смотри, ядовитый змееныш. Гад, порожденный сточными канавами... Убийца своей матери. Виновник ее смерти... Садись или я раздавлю тебя на глазах всего народа.
   Аномию ничего не оставалось, как опуститься на низкий ромб около Сулуу и принять пристойную позу. Сейчас жрецы начнут церемонию. Сейчас их голоса сольются в единую молитву, а вверх взметнуться маски всех воплощений Всевышнего. Поток света, магма, вихрь - вот что такое рождение в понимании древних. Но сегодня под звездным небом слились ненависть и любовь, предательство и благородство, а Аномию все казалось безразличным - эта наигранность убивала его.
   - Вы не смеете говорить ложь, - юноша обращался к отцу Сулуу тихо, но острый слух царя ловил каждый произнесенный принцем звук. - Вы оскорбляете меня! Не я убил мать, а ваша похотливость...
   - Что?! - отец-царь взревел, но молитвы и музыка зинги вобрали в себя ярость. Сулуу ударил Аномия по плечу, требуя прекращения споров, но остановить ветер и огонь вряд ли кто в состоянии.
   - Вы самый жестокий самец, опозоривший нежнейшее создание, которое не успело даже распуститься. Заставить девочку, ребенка, подчиниться грубому порыву желания! Какая мерзость! Какая грязь!
   - Это ты обо мне?! Подлец! - Ки-Симан вскочил, хватая юношу за шиворот. - Я выпотрошу из тебя всю спесь, ты будешь гладок и мягок!
   - Не надо, не убивайте, - Сулуу широко распахнул дрогнувшие глаза. - Он мой!
   - Я свободен. Я не принадлежу вам! - Ли-Симан вырвался из жирных рук, плиты дрогнули под его ногами, но не от землетрясения, а от застилающей глаза ярости. - Еще одно движение против меня, и весь мир узнает о вашем падении и вашем наследнике правду! Сулуу еще многое поймет! - Аномий отскочил к лестнице: тело его изогнулось и в руке блеснул нож.
   - Ты с ума сошел! Брось! - маленький царь быстрым ударом вышиб оружие, и оно, звякнув, добавило в молитву немного диссонанса. - Успокойся... Стоит ли так нервничать? Правда, отец?
   - Этот гаденыш бредит! - язвительно усмехнулся царь. - Но мы простим все эти выходки, тем более, что его высочие наш будущий жених и супруг маленькой царицы. Так ведь, Ли-Симан?
   - Я? - Аномий качнулся из стороны в сторону, посмотрел сначала на Сулуу, который опустил взгляд, а затем на спокойного царя. Юноше показалось, что крик вырывается из его груди, но губы молчали, губы лишь безмолвно дрожали.
   - Да, мой милый принц, ты будешь ее мужем, таким же грязным как и я. - Ки-Симан склонился к Аномию и погладил его по голове. - Как же иначе сделать тебя близким нашему роду? И у тебя родится наследник, какие рождаются от братьев и сестер. Видишь, как это чудесно!
   - Это правда? - Аномий повернулся к Сулуу, а тот кратко кивнул:
   - Церемония сближения скоро начнется. Отец решил отдать тебе принцессу.
   - Я не возьму... - испуганно пробормотал юноша. - Вы не заставите меня... Вы не посмеете... - Аномий задохнулся от духоты и начал медленно скатываться в мрак, но маленький царь подхватил брата и поддержал его от падения.
   - Ты должен, - прошептал он мягко. - Ты должен стать равным мне. Иначе нельзя.
   А в глубине залов, в тишине женской половины в то мгновение маленькая девочка открыла глаза, полные печали, и заплакала, как будто знала, что никогда не обретет мужа. Как и сотни прекрасных дев, что сегодня кружились по площади, вскидывая вверх легкие цветные ткани. Зачем? Зачем ему невеста из рода царей?
   - Я должен немного побыть один. Сулуу, умоляю тебя! Позволь мне спуститься в нижние храмы...
   - Хорошо, ступай, но знай, что за тобой будут следить, - кивнул маленький царь. - Иди, обдумай все, что я писал тебе. Обдумай и скажи мне, что согласен...
   Ли-Симан в ответ сглотнул горечь и медленно начал спускаться по лестнице. Вслед двинулись две тени воинов. Они сопровождали принца до входа в нижний храм, где царили ночь и отзвуки большой церемонии. Никто не посмел войти в обитель древних богов... Возможно потому, что обитель эта доступна лишь богам и жрецам... Возможно потому, что выход из подземелий один. Час или несколько до начала сближения остались принцу, чтобы побыть среди духов. Час полной тьмы, за которой Сулуу ждет своего часа.
  
   VIII
   Призраки жизни покинули забытый храм. Эхо снаружи звучало здесь гулко и странно. Звук заменял зрение. Казалось, до стен идти целыми днями, от оборота до оборота солнца. Под ногами заскрежетали недовольством мелкие камушки. Вот и все, что желали сказать прежние боги, а Аномий освободился от тяжелых украшений, бросил их на гулом отозвавшиеся плиты и на мгновение слился с говорящей тишиной.
   Мой путь навеки одинок,
   И лишь тоски в груди песок
   И желтый апельсина сок...
   Разрубишь жизни волосок,
   А люди скажут: "Как ты мог
   Убить мечом, что создал бог?"
   Шаги слов вдруг затихли, и Аномий упал на колени, влажные от испарений и недавнего дождя, что стекал в храм тонкими ручейками. Возможно, ему показалось. Возможно, это было очередное видение, но потолок вдруг разошелся в стороны и открыл взору молниями сверкающее небо. Потоки воды обрушились на Ли-Симана, а он раскинул руки, открылся стихии очищения и теперь ничего более не желал. Дождь - сладкий, теплый, живой. Дождь, проникающий в рот. Дождь, заполняющий кожу.
   Тонкая ткань промокла до нитки, колени погрузились в грязь, и тогда золото стало черным, а душа прозрачной. Аномий погружал свои руки в месиво, затем касался им лица, волос. Он теперь тоже - царь. Он теперь царь воплощенной грязи. Прошлого нет, остался лишь маяк. И этот маяк свободы принадлежит лишь ему одному. Ни боги, ни цари, ни жизнь, ни смерть не отнимут всевышнего, не достанут до звезды. Им ведомы лишь непонимание, предательство и желание. Им доступны лишь материя, внешнее. Не следует противиться судьбе.
   Не следует ждать, что Сулуу поймет. Маленький царь обладает властью над телами, но души ему недоступны, как и вот этот поток воды. А девочка... Бедная царица Ситхи никогда не останется в покоях перед супружеским ложем с избранником наместников богов, которые решили удержать юношу в своему плену. Потому что судьба повернется, громом разорвет в клочья сегодняшние обряды и подарит Ли-Симану свободу.
   Аномий медленно поднялся на ноги, с благодарностью поклонился прежним богами, оставив им богатую награду - все церемониальные украшения, - направился к выходу, где уже ждали воины царей. Их огромные тени схватили юношу, но не удерживали тело.
   В это время внешняя молитва подходила к концу: поникли разноцветные ткани над площадью, затихли звуки зинги, лишь гул пения жрецов еще тревожил и приносил негодование в голову принца.
   Он шел по лестнице, оставляя за собой мокрый след грозы. Он внушал страх простым стражам, потому что нет ничего ужаснее, когда ты не понимаешь, от чего в пустых залах идет дождь и сверкают молнии. Но следовало молчать. Рабы знают, что цари - те же самые боги. И когда они за жрецами входят в огромные квадратные ворота Храма Армолиенгфэу, то нет ни малейших сомнений в высшем происхождении этих полулюдей-полубогов. Падают ниц люди на площади, падают ниц дворцовые рабы, склоняют спины богатые роды, оседают на колени воины. Лишь жрецам дозволено стоять прямо с царями, потому что они освещают им путь в иные миры. Дают связь со Всевышним.
   Впереди верховный жрец в накидке, скрывающей лицо, позади него - ученики храма, несущие лампы, затем - два ряда продолжающих тянуть одну тяжелую ноту жрецов, а за ними - цари. Ки-Симан ступает тяжело, приволакивая правую ногу. Сулуу идет, низко наклонив голову, словно скорбь поглотила его сердце. А Ли-Симан - самый последний.
   При входе в храм на плечи его легли сплетенные из золота свадебные украшения - они накрыли грудь и спину, лишили возможности дышать.
   Многие служители стояли вдоль церемониального прохода с огнями в руках, в торжественных облачениях белого и желтого цвета, головы их украшали рисунки, как связующие нити с небом. Ли-Симан не робел, он лишь искал взглядом Мортигуса в праздничном ряду среди блуждающих огней, в синем заслоне теней. Не слушая сводящего с ума гулкого мычания жрецов, принц пал на колени перед высшим хранителем. Юноше казалось, что грохот, исходящий из земли, вот-вот разорвет камни под ногами - внизу клокотала смерть. Жара стучала в висках, и голос, плавящийся вверху, над головой, ударял в затылок.
   - Да будет так, прекрасный принц Ли-Симан навеки свяжет судьбу с юной царицей Ки-Симан и станет ее преданным супругом, - рука возложила на волосы юноши венец, тяжестью своей склонивший голову Аномия. Последним усилием юноша вдохнул спертый воздух, искры побежали перед глазами, и вмиг реальность исчезла. Никем не поддержанный, он упал под непосильной тяжестью украшений... Сердце избавило Ли-Симана от мук совести. Беспамятного, несли юного супруга к воздуху. Из темноты вслед слугам задумчиво провожали процессию кошачьи глаза Мортигуса, несмело вытянувшегося из-за высоких надгробий, которые рассказывали о жизни прежних жрецов. На высоком лбу его выступила испарина ушедшего. То был любимый ученик. То был опасный ученик. Вот время, чтобы вызвать его, и кончить все!..
  
   ***
   Тихо. Ветер скользнул по пустынному берегу, смешиваясь с молчаливым морем, засвистел, как пастух, призывающий тучи. Полетел все выше в пустоту темноты, где не видно ни звезды. Его крику вняли облака, заслонившие оранжевую луну, которая горела бездонным колодцем даже через сочные листья. Металл и камни.
   Аномий на ходу снимал с себя многочисленные браслеты и кидал их в разные стороны, срывал с себя платье, которое превращалось в блестящие лохмотья под жесткой рукой. В такое состояние юноша впадал впервые: ему хотелось крушить все и вся. Он скидывал вазы на пол, и специи и благовония заполняли залы, ударял по дверям ногами, рвал в ничто заполнившие дом цветы. Только теперь оскорбление праздничного вечера вместилось целиком во взбудораженный разум.
   Широкие залы, казалось, сузились; юноша обхватил голову руками, закрывая уставшие от света глаза и дергая плечами, словно травяная кукла, попавшая в руки шаловливого ребенка. Царского ребенка, что теперь желает слишком много. Чьи-то руки мягко потянули Аномия вниз, но принц не открыл глаз, ибо знал, зала пуста, как пуста и его душа, заполненная бессердечной злостью, этим беспомощным, жадным чувством. Шепталось какое-то совсем знакомое стихотворение, руки усадили его в кресло. Тяжесть ненависти росла, давила на тело, и юноше все больше казалось, что слышит он голос отца.
   "О, как жестоко! Я почти не слышу тебя." - Разум склонился к странному шепоту. Будто в горячке, Аномий протянул вперед руку, ища существо, уложившее его на разворошенное ложе. Но тщетность попытки лишь принесла забвение и сон. Ли-Симану виделись светлеющие залы дворца, по которым бегали первые лучики солнца. Запах цветов, исходящий от мальчика-слуги. Казалось, и сам мальчик был усыпанной цветами веткой, которая легла рядом, чтобы радовать своей красотой. Но уловить лица, уловить сердцевину соцветия юноша никак не мог. На грани между грезами и реальностью прозрачный образ коснулся кожи едва уловимым теплом, нежная ладонь провела пощеке, и голос тихо прошептал:
   "И будет мертв величайший из низких, но сын его взойдет на трон! А ты, что сегодня гневен, избавишься от мук и от самого себя. Не станет малая земля короной для неба всего, так и царица не свяжет свободу твою, ибо погибнешь ты раньше юности ее. Не бойся, лишь одно может тревожить тебя - ты сам. Гляди ввысь, и будет весь мир с тобой, и я приду к тебе, уничтожу низкое..." - поющие, растянутые ноты фраз лились все быстрее, смысл их терялся среди шорохов оживающего дворца. - Лишь гром поразит землю возвышения, и да расслоятся народы... ОНА объяснит правду появления твоего, а после покинет мир, уводя тебя за собой. Ибо мир разлучит вас..."
   Аномий встряхнул головой и проснулся. Утро размывало предметы сияющим светом. Спальня была пуста, только где-то в саду плескалась вода, маня прозрачностью и прохладой. Ли-Симан лежал смирно, как и в прежние, счастливые дни. Его тело ныло изнутри. Но болели только ноги и голова. Встать, немедленно встать. Найти девчонку. Найти ее. Принц потянулся к лежащему около кровати белому, почти прозрачному нарамнику, накинул его на плечи, затем - алую накидку, быстро затянулся поясом и заковылял к выходу, где уже лежали ниц несколько рабов, ждущих приказаний господина.
   - Где мой слуга? - Ли-Симан гневно нахмурился. - Почему он не пришел?
   Но ответ оказался вполне ожидаем. И надежда растаяла.
   - Убежал, ваше высочие. - Раб, решившийся говорить, прижал руки к голове, ожидая наказаний за плохие вести - всякое можно ожидать от человека, ночью учинившего погром. Но Ли-Симан лишь понятливо кивнул и жестом приказал готовить утренний стол на открытом балконе. "Так и знал, не дождалась. Испугалась вопросов... Испугалась чувств... И близости!", - грохот оборвал его размышления. Там, за дальними дверьми, кто-то рвался к покоям юноши и настойчиво требовал встречи. Но стражники, присланные Сулуу и захватившие дворец, не пускали без разрешения маленького царя в этот дом никого.
   - Что там происходит? - Спросил Аномий. Он быстро пересек розовый от утреннего света мраморный зал, и распахнул следующие двери, за которыми стоял маленький ученик-жрец. Голову его украшала змея с тремя волнистыми линиями, плечи покрывали ожоги от солнца. От неожиданности появления принца ни воины, ни гость не проявили почтения, не поклонились, не упали на колени. Они лишь внезапно замолчали и прекратили спор.
   -О небесный, тебя призывает Мортигус. - вовремя нашелся жрец и поклонился. - Я пришел по велению храма.
  
   ***
   Сады за гирляндой дворцов напоены благоуханием и тишиной. Их весеннее настроение передается каждому сердцу, их набухшие на ветвях бутоны вот-вот готовы распуститься и озарить пространство розовым и белым, их нежность сродни нежности молока, что тает во рту, как первый и единственный поцелуй.
   Иногда в этом бескрайнем саду гуляют цари, иногда его посещают духи, и очень редко здесь ищут уединения верховные жрецы. Но вечером сад освобождается от чужих мыслей, и тогда он по-настоящему оживает и впускает своих настоящих друзей - звезды. Небо низко склоняется к деревьям и целует верхушки. Спокойствие. Умиротворение.
   Ли-Симан остановился под естественным навесом, созданным переплетением дикого винограда и огляделся: если Мортигусу спокойнее встречаться вне стен храма, значит есть на то важные причины. Но разве не знают служители веры, что цари давно превратили дом принца в тюрьму, что, нарушая запрет покидать дворец, принц прокрался сюда и теперь с нетерпением смотрит на далекую лестницу, ведущую в лабиринт прихрамовых территорий. Учитель, что случилось с тобой? Почему ты позвал меня? Сейчас, в густеющей синеве, тонкий силуэт черным абрисом нарисовался в свете всходящей луны.
   Тысячи слов, не подобранных и жалких, готовы были слететь с уст, но Аномий лишь сердечно обнял Мортигуса, ставшего ниже его на полголовы.
   - Не предполагал, что когда-нибудь вновь обниму тебя, - учитель ответно крепко прижал принца к груди, а затем поманил сесть рядом, на длинную скамью. - Теперь ты стал равным царям. Теперь никто не скинет тебя с высокой лестницы... Ты рад, что обрел в невесте свободу и власть?
   - Жрецы думают, что я поступал по собственной воле? - Аномий опустил взгляд, ветки произнесли это совсем тихо. - Младенец и я? Мортигус, ты считаешь меня способным обманываться миражами? Посмотри, я не тот мальчик, что верил красочным призракам, я юноша, который давно пересек границу семнадцатой весны, а в эти годы многие философы уже открывали собственные школы...
   - Знаю! - Мортигус плотно сжал губы и скрестил руки на острых коленях, желтые складки его простого платья сейчас казались Ли-Симану недоступной роскошью. - Всем нам даются испытания, всем мы идем путем Всевышнего и не должны роптать, если великие цари одаривают нас милостью и согласны принять ближе, чем остальных смертных.
   - Неужели ты позвал меня ради этого?
   - Хорошо, я скажу, но сначала о твоем браке. Царица не являлась и не будет твоей супругой. Ки-Симан намеревался проучить тебя за своеволие, хотя в случае смерти Сулуу ты станешь ее мужем, но сейчас... Я хотел успокоить тебя. - Мортигус вновь обнял Аномия. - Это было сближение не для тебя, а для маленького царя. А теперь главное, я покажу тебе кое-что, мне очень важно, чтобы это заинтересовало тебя.
   - Ты уверен? Ты точно знаешь, что обряд... О боги, так вчерашний вечер - лишь испытание! - выдохнул Аномий, сознавая, что учитель знает куда больше, чем сам принц. Возможно, его даже послал брат, который так странно вчера смотрел на юношу. Сумасшедший, взрывной Сулуу! Жрецы управляют твоей жизнью или ты их?
   - Мортигус, ты сказал о некоей тайне, что готов мне открыть...
   - Да, мой запутавшийся ученик. Тайну, не связанную с царским родом, не связанную со страстью, не ...
   - Она касается Барати?
   Молчаливый кивок.
   - С Барати? Ты говоришь "Барати"? - Аномий подскочил на месте и вытянулся в струну. - Так что это?
   -Терпение, ученик! Умерь любопытство! Умерь пыл, который мешает тебе думать. Посмотри мне в глаза, чтобы я был уверен, что ты справишься... - Мортигус продолжал сидеть не шевелясь, а глаза его странно мерцали в темноте. Еще секунду томлений, и вот он встает и протягивает руку к сплетениям растений за которыми узкий вход ведет в подземелья.
   - До тайны несколько шагов... А наша встреча так коротка, как и наше прощание. Позволь мне последний раз посмотреть на тебя... Ну все, все, пойдем.
  
   ***
   Тайные залы - это подземные города. Они бесконечны, они - продолжение древних храмов. Полукруглые потолки, узкие коридоры между каждой новой комнатой, тление масляных светильников, освещающих выцветшие рисунки, изображающие путь смертных к Всевышнему.
   - Сюда, - голос учителя звал за собой, и Аномий шел, словно послушная овца, утопая в удивлении и восхищении. Касался пальцами стен, тянулся к кружевным каменным навесам. Пока не оказался в круглом помещении, при входе в которое едва не отшатнулся назад.
   - О всевышний, что же это? - невольный вскрик вылетел из уст юноши, на его лбу выступили капельки холодного пота. Он даже не заметил, что снова обрел человеческий голос. - Зачем ты привел меня сюда?
   Мортигус стоял рядом и странно молчал, безразлично наблюдая за принцем, который пытался отступить в тень, но неведомыми силами затягивался в зал, который повторял карту звездного неба. Зажженные кем-то светильники создавали иллюзию движения, в многочисленных каменных прорезях мерцали огни, двенадцать колонн поддерживали звездный свод, а посередине возвышался каменный шар. На котором, как на живом существе, двигались очертания черной земли и синих океанов.
   - Почему ты не отвечаешь? - юноша пытался сопротивляться притяжению, пытался ухватиться за Мортигуса, но руки его не подчинялись. - Откуда все это?
   - Не торопись, - тихо пробормотал учитель, - Видишь, они ждут тебя. Иди к ним.
   Ли-Симан посмотрел вновь вперед: из-за колонн появились незнакомцы, чьи маски показались ему чем-то известным и безнадежно далеким. В лазури зала их одежды сияли светом, прозрачностью снега, а головные уборы напоминали солнце.
   - Это они, - Мортигус протянул руку. - Сторонники правой стороны бога, а ты их сын. - Голос учителя становился все громче и сильнее. - Иди же к ним!
   Аномий шагнул навстречу людям-маскам, чья-то рука помогла ему спуститься по лестнице вниз, в комнату, полную неизвестности.
   Они разглядывали Ли-Симана, одни щурились, другие улыбались одними глазами, ходили вокруг. Самая смелая маска даже провела пальцем по одежде Ли-Симана, как бы убеждаясь в реальности происходящего. А потом ... вдруг посыпались вопросы. Слова, которые путали и доводили до головокружения.
   - Ты пошел встречать рассвет в день после смерти убийцы? - одна из масок вырвалась из ряда и колыхнулась навстречу, как бесплотный дух.
   Аномий утвердительно кивнул, голос от ужаса пропал, а умом говорить он не желал.
   - Умер ли отец твой?
   И опять кивок.
   - Летал ли в сознании? Потерял ли голос до нашей встречи? Видел ли книгу старого писаки? Слушал Барати? - маски не требовали ничего, но все ближе сжимали круг, что разгорался необъяснимым белым огнем. Огонь давил на грудь и мешал дышать, реальность плавилась, стены трещали от напряжения. Если позволять им и дальше сужать ловушку, то вряд ли избегнуть смерти. Что хотят эти люди? Чего они добиваются? Как странны их движения, как сильны их взгляды, пьющие внутренние соки. Прочь! Прочь подите! Аномий взмахнул руками и внезапно подпрыгнул вверх, взметая белые крылья платья, как лепестки огромного цветка. На краткий миг он завис в воздухе, освобождаясь от ядовитых чар. А потом и сам изнутри вспыхнул, ударил целым потоком света. Стены тайной комнаты дрогнули, а шар, до того бывший камнем, вдруг вспыхнул, как настоящая звезда, откинул маски на пол, и начал медленно подниматься вверх, пока не достиг потолка и вдруг не просочился в прорези, заполняя потолок солнечным потоком. Аномий, который теперь один стоял посередине, не боялся огня. Аномий, который заставил врагов лежать и закрывать лица рукавами, любовался разноцветными брызгами, падающими на его прозрачное лицо. Все темнее, все глуше билось пламя, все сильнее протягивало оно магматические отростки к принцу, словно собиралось забрать его с собой. А потом осталась лишь одна капля, упавшая Ли-Симану на ладонь. Вся сила юноши вдруг хлынула в эту пульсирующую искру, и тонкая нить соединила их: точка закрутилась, брызнула огненными стрелами, заставляя Ли-Симана заговорить разумом.
   "Я чувствую тебя, мне невыносимо, я погибаю от силы, я сжимаюсь, как жалкий плод..." - юноша едва держался на ногах.
   "Мы взойдем вместе в храм Весны, ты пойдешь к руке Моей, но не счастьем, а горем целого народа... Я ожиданием озарю тебя, а пока прощай... - глас исходил отовсюду, несмолкаемым эхом бился в уши - ...Разум в тебе. Ступай, я подожду..."
   Ли-Симан медленно повернулся под упорным взглядом масок, продолжавших лежать на полу. Эти шарлатаны с восторженным ужасом наблюдали, как неподвижно и светло лицо их врага, как странно горит его тело изнутри. Мертвые глаза Аномия глядели как-то иначе, почти не видели пути к выходу, точно невидимая рука вела его по ступеням. Светящаяся точка растворялась. Тайная стена, отделяющая зал от узкого коридора, ведущего к выходу, сама отошла в сторону - юноша беззвучно скользнул мимо Мортигуса, что тоже видел впервые явление всевышнего, и теперь, как и лжесторонники правой стороны бога, прикрывал от гнева бритую голову. Прости, ученик. Прости, мой Всевышний! Прощай, моя тайна!
   Но Аномий не слышал ничего, кроме шума, он даже думать не смел после случившегося. Винить? Разве мог он...
   Вышел в сад, словно тень, добрался до носилок, упал на подушки абсолютно выжатый, а когда проснулся, то уже лежал в своих покоях на ложе, укрытый длинным льняным покрывалом. За окном луной горела глубокая ночь, душная горячим воздухом, вкравшаяся в комнаты через окна и заставляющая задохнуться тяжестью. Аномий поперхнулся ее очевидностью. Изогнулся от боли, вырвал на ковер. А потом пополз к балкону, чтобы с усилием подняться и опереться на парапет. Головокружение и сердцебиение не давали ему думать, картинки произошедшего путались, но Аномий точно помнил лицо Мортигуса, который раскрыл ему вход в тайную обитель в сплетениях виноградных лоз. Нет, это лишь сон. Лишь видение. После церемонии обручения прошло слишком мало времени. Вот ведь на мне вчерашняя одежда... Лицо еще не умыто от краски. И слуга, конечно, не покинул дворца... Или все-таки покинул? Юноша закрыл глаза. Одной мыслью заставил он себя вернуться в тайный зал. Одним движением отправиться прямо в середину ритуальной комнаты. Да, вот маски раскиданы по полу, белые покрывала никчемным тряпьем лежат у лестницы.
   Аномий приподнялся на мыски, сравнивая ощущение реальности и вымысла, а потом тихо закружил по зале в воздушном беззвучном танце стихии. Ветер сбил его черные волосы в вихрь. Тишина пробудила мысли, но Ли-Симан старался не размышлять.
   "То странное ощущение утром, именно оно сказало мне о встрече с Всевышним. И Мортигус был проводником и предателем одновременно... Храм Весны, где же он? Что хочет от меня Он? И кто, кто умрет?"
   Старая песня слетела с уст юноши, в одиночестве которого билась потоком жизнь. Дивная музыка в древние времена старых богов стояла на первом месте, но сегодня ее слова обрели новый смысл:
   "И если я печален буду в вечерней тающей заре, я никогда не позабуду о милой матери земле. И внемля грубости и страсти, глотая теплое вино, я не познаю силу власти и буду верить лишь в одно, что в осязанье нежных крыльев придет вечерняя заря и ночь бессонную подарит мне озаренная земля".
   Строчки невесомыми бликами таяли в тишине, все теплее их звук отражался в музыке.
   Аномий открыл глаза, желая удержать ускользающий сон. Ему навстречу вставало утро в радости живых птиц и людей. Завесы тяжело колыхались в меркнущем слабом свете - это рождался новый день.
  
   IX
   Аномий вновь открыл глаза. Он приподнялся на одном локте и с недоумением осмотрелся, не понимая, как вновь оказался в комнате, которая в череде видений сменялась то подземельем, то комнатами дворца, то бесконечными лабиринтами садов и фонтанов, то балконами Верховного Храма. Голоса ночных масок будоражили кровь, а зеленые глаза Мортигуса так и стояли в памяти, умоляя о прощении, но разве юноша посмел бы простить предателя, который входит в число тех опасных жрецов, что управляют и миром, и Сулуу, и самим царем. Надежда на человеческое - ничтожная глупость. Власть правит смертными, принесена ли она в руках служителей или с золотом правителей. Привязанность - лишнее. Ее разменивают на тайные знания все мортигусы мира, ее окунают в грязь самовлюбленные царьки. Творить благо для всех, любить искренне и преданно - вот, что дано людям. Но люди никому не нужны. Им не даруется знание, не предлагается дорога в иные миры. Люди пришли сюда, как и Ли-Симан, из глины земли и туда же уйдут.
   А судьба! Коварная судьба, что отправила некогда малыша к дому царицы, просто жестоко играла чувствами несчастнейшей женщины, что стала глиняным идолом для такого же несчастнейшего приемыша. Обида вонзилась в окровавленное смертями и предательствами сердце одинокого мальчика, но не мужа. Ах, глупец, как мог он размышлять о Всевышнем, не разглядев землю?
   Гладкие смуглые плечи Аномия выступали из-под покрывала, точно берега из океана, гордая голова высилась над темнотою, словно маяк, указующий всем кораблям путь к гавани, а лицо, прельщающее юных красавиц, покоилось миром.
   Сегодня Сулуу придет требовать ответа. Он войдет в залы, как хозяин. Он укажет Ли-Симану место. Хотя всего несколько недель назад умолял: "Ли-Симан, сердце мое и моя головная боль! Ли-Симан, который жарок и холоден одновременно. Смилуйся над своим рабом, смилуйся и прими его. Прости его дерзость, прости его гнев и невоздержанность. Люби, и будь господином всего царства, всего мира. Жестокостью молчания, отверженностью и страхом не питай жизнь, не делай ночи бесконечными, не превращай дни в горькую отраву. Вернись ко мне! Отдай мне себя, и я упаду к твоим ногам..."
   Горячая боль пронзала Аномия.
   "Я приду и схвачу тебя... Я брошу тебя в яму. Я стану морить тебя голодом. Я отдам тебя на растерзание рабам, чтобы они научили тебя смиренности. Сотня плетей ожидает тебя, Ли-Симан. Сотни огненных камней. А когда ты сдашься, то я и тогда не прощу тебя. Я отдам тебя на растерзание львам. Потому что так ты разъедаешь мне душу..."
   Аномий натянул темный нарамник и вздохнул - даже слуга покинул его в этот страшный час!
   "Царям дано подчинять народы, Ли-Симан! Цари смеют убивать одним лишь жестом... Но цари также умеют и любить, Ли-Симан".
   Аномий вышел в первую из залов. Он шел к центральному входу.
   "Я приду за тобой, мой драгоценный брат! Я приду и добьюсь покровительства. И ты... Ты станешь безраздельно моим."
   Юноша переступил порог круглой мраморной залы и замер, пристально вглядываясь в залитое солнце бесконечное пространство, отражающее отражение стен. Сейчас, ты слышишь, десять лошадей остановятся у лестницы. Первым взбежит Сулуу. Он нервно рвет в руках кнут. Он пинает рабов за медлительность. Сейчас двери откроются. Сейчас в этом зале станет слишком мало места для двоих.
   - Ли-Симан! - Голос прорвался сквозь преграды. - Я пришел, мой драгоценный брат! Я здесь. Тебе некуда бежать. - Двери распахнулись, и маленький царь остановился на другой стороне, тогда как его отражения потянули руки через туманные видения плит пола и потолка, а потом одним пальчиком поманил к себе Аномия. - Посмеешь ли ты ослушаться меня? Посмеешь ли отвернуться? Ведь ты ждал... ты знал, что я приду. - Эхо трепетало от грозного призыва, но юноша вовсе не собирался сопротивляться, разве что подразнить.
   - Все, что захочет мой господин! - тихо ответил Ли-Симан и поклонился, но не сделал ни шага навстречу.
   - Всего лишь зал разделяет нас, брат. Всего лишь непонимание! Мои чувства к тебе не изменились. Моя душа чиста, мои помыслы священны. Я люблю тебя. Я не скрываю и не боюсь, что ты не ответишь мне взаимностью, - Сулуу протянул Аномию раскрытую ладонь. - Мы равны. Мы теперь равны. Я сделал это для тебя! Я не приказываю - я прошу быть моим, богоподобный принц.
   - Ты можешь считать меня равным, но равен ли ты мне? - Аномий сложил руки в цветок. - Царь и раб, которому даровали богатство и дочь великих царей.
   - Я даровал тебе больше богатства, Ли-Симан! Я даровал тебе свое сердце. - Сулуу засмеялся. - Когда гордость иссякнет, выходи во двор. Я буду ждать тебя. Я с фаворитами отправляюсь в горы поохотиться на птиц. Смири нрав, покорись моему велению...
   Он развернулся на одних пятках и исчез в лазури молодого утра, тогда как юноша еще несколько мгновений нерешительно мялся с ноги на ногу. Казалось, небо оставило его и унизило до крохотного, беззащитнейшего из существ. Сила и мощь, что исходили от Сулуу, подавляли, уничтожали. Ты станешь узником - утверждали страхи. Ты должен пойти, чтобы все изменить, подтвердил голос разума изнутри.
   Хорошо, я пойду, согласился Аномий с собственной тенью и почти бегом пересек залу, за которой начиналась лестница, на которой ждал его мучитель в окружении юношей из самых знатных родов.
   - Мой драгоценный брат, как я скучал по тебе! - Сулуу раскрыл объятия, как ни в чем не бывало. - Рабы обещали тебя разбудить. Но я не думал, что так скоро... - он прижал Аномия с невероятной силой к груди и коснулся щекой щеки, тихо добавив: - Спасибо за милость. Ты зря пошел в храм...
   В Храм? Аномий дрогнул, потому что не понял, о каком именно моменте вспомнил царь, а тот удержал брата от очередного бегства.
   - Тише-тише, они не поймут. - Сулуу наконец отпустил юношу и начал спускаться вниз по прораставшим сорной травой ступеням, говоря через плечо вроде как и со спутниками: - Горные птицы тем хороши, что поют в клетях. Всякой ли птице дано принимать тюрьму за свободу?.. Так, Ли-Симан?
   Но Аномий промолчал под дружные смешки фаворитов, что сравнивали с птицами девушек и жен.
   Птицы живут в небесах, песни их лишь тогда прекрасны, когда нет пределов. Принц без желания последовал за свитой. Птицы сравнимы с душой, которая находится под пятой у пространства и времени. Мистическая свобода, о которой мечтают люди - миф, если нет души.
   Принц посмотрел на пестро разодетых фаворитов, что несомненно лишь невинные ангельские попугайчики. И ускорил шаг, чтобы догнать брата, что уже стоял у лошади и оглаживал белую гриву. Тонкий профиль Сулуу светился в лучах света. Глаза были закрыты. Плечи расправлены, спина горда, словно вот-вот из лопаток вырастут крылья.
   - Брат, - Аномий коснулся золотых браслетов на руке царя, и вот прежний мальчик посмотрел на юношу. Мальчик, который доверяет и ждет ответов. - Я хочу поговорить с тобой... - попросил Ли-Симан, ожидая равнодушия. - Я должен сказать...
   - Не надо, потом. - Губы Сулуу сжались в тонкую нить, кожа покрылась мелкими мурашками. - Едем! - громко крикнул он и через секунду пришпорил коня.
   Дорога круто поворачивала в лесные чащи, голосом которых пела трель птичьих переливов. Золотистая нить иссякала и переходила в зелень, зелень сливалась с небом, а небо поглощалось осколком-солнцем.
   Аномий не пытался догнать царя, не стремился ехать вровень с другими юношами, чьи мысли были обращены лишь к плоти. Он как-то незаметно для самого себя оказался в густом лесу и спрыгнул с коня, а затем пошел на звук невидимых певиц, порхающих меж ветвей.
   Чудесные трели рождались из глубины их крошечных тел, принося в мир радость. Свобода этих крох заключалась даже не в волшебной музыке, а в образах бесконечных просторов, что возникали, стоило лишь закрыть глаза. Водопады, горы, деревья, бескрайние поля, белые стены городов, ветры над лугами. Ли-Симан никогда бы не покидал зарослей, если бы внезапный диссонанс не нарушил его уединения. Голоса. Люди. Сулуу. Юноша спиной вжался в ярко цветущий белый куст и замер, затаив дыхание. Не надо, не надо ничего говорить. Не надо, Сулуу. Не ищи меня.
   - Расставляйте ловушки, я отдохну здесь, - царь присел на согнувшееся, иссохшее старое дерево и с наслаждением вдохнул свежесть утра. По золотым волнам его наряда радугой промчалась разноцветная дымка отражений, заигравших бликами в мокрой траве. - Сегодня, надеюсь, вы доставите мне удовольствие и унизите Ли-Симана? Не забывайте, что это в интересах и моего отца. Я не так добр, чтобы однажды отреклись от дружбы. - Сулуу мягко улыбнулся лесной красоте, словно мог и приказывать другу, и повелевать ему, и уничтожить его. - Когда Ли-Симан появится, приступайте...
   Фавориты кивнули с немой почтительностью. А Аномий вдруг ощутил неуправляемое желание более не слушать ни слова и побежал к лошади, оставленной почти у дороги.
   "Покорство рабов граничит с безволием животных. Животные обладают инстинктами, которые повелевают им убивать более слабых. Вожак стаи требует уничтожить соперника, и звери ненавидят меня... Или бояться Сулуу?! Как неприятно, как больно все это слышать. Всевышний, что же это? Неужели один? Ни друга, ни слуги, ни женщины... В печали немой! За минуту до того, как несколько крепких рук скрутят запястья, повалят на траву, как улыбчивое лицо Сулуу склонится уже без уговоров и начнет свою казнь. Всего лишь наказание для своевольного, непокорного раба. Всего лишь желание унизить и сравнить с другими - твоими игрушками, Сулуу. Нет."
   Аномию не хватало воздуха. Даже крик застрял в горле. Даже гул земли, как продолжение гнева, ушел в глубину и больше не вернулся. Спустить Сулуу еще одну оплошность? Позволить ему продолжать игру? Юноша нервно погладил лошадиную шею, пытаясь сосредоточиться на картинке возможной расправы, и не выдержал. Наказать! Немедленно дать понять этому маленькому прохвосту, этому желторотому птенцу, что не следует смешивать слова и поступки. Нельзя ожидать от зла ответного добра, подчинения.
   Ли-Симан потянулся за хлыстом, крепко сжал его в ладони. Прикусил губы до крови. А затем вскочил в седло и помчался к брату.
   Он знал, что поступает честно. Он понимал, что взвизгивающий, взметающийся и падающий на спины фаворитов хлыст не причинит им того вреда, что замыслы Сулуу, который теперь отступил в тень и наблюдал за расправой брата, как за изумительным ритуальным действом. Брови черные сошлись к переносице, но улыбка продолжала играть на лице мальчишки. До тех пор, пока хлыст не завис над ним самим.
   - Вот до чего довели тебя эти роскошные красотки, эти богатые комнаты и прихоти! Ты совершенно не сознаешь силы власти. Ты унижаешь, ты казнишь, ты пытаешь... Но я не позволю ставить меня в один ряд с несчастными рабами и покорными друзьями, что боятся твоей немилости... Я не раб твоих желаний. - Аномий бросил оружие в траву, но продолжал смотреть на царя свысока. - Я не друг тебе! Я не твой раб! Я рожден свободным и умру таковым, даже если завтра ты бросишь меня ко львам. - Юноша осуждающе покачал головой. - Иногда я думал, что ты поймешь, как много для меня значил, дороже всех на свете. Но сегодня ни твоя любовь, ни твой гнев ничего не значат. Прощай!
   - Постой, Ли-Симан. - Сулуу схватил коня под узду. - Мне не хотелось говорить...
   - Тогда я буду бить тебя!
   - Но... - царь прищурился, в черных, бездонных колодцах его глаз появилась прозрачная вода слез.
   - Завтра или послезавтра случится так, что и ты испытаешь одиночество и будешь так несчастен, что чернота заслонит солнце. Тогда я приду к тебе и утешу, но после... Ты навсегда оставишь меня в покое.
   - Ли-Симан, разве бог не говорил...
   - Я сам себе бог, прощай.
   - Бог без огня, - зло крикнул вслед Сулуу.
  
   ***
   Как быстро забывают люди свои проступки? Через день или два... Почти сразу. Для царей нет преград. Их не посещает раскаяние. Они считают, что разоблачение зла - дело рук разоблачителей и потому долго таят в груди гнев. А Сулуу вообще никогда не забывает ни обид, ни унижений. Возможно, потому в глубине зрачков маленького царя пляшут языки пламени, когда глаза братьев встречаются на больших праздниках. Здесь много людей, здесь нельзя говорить, здесь за все отвечают жесты. Иногда руки Сулуу складываются в пасть крокодила, иногда его украшения изображают кровавые битвы. А сегодня царь опоясался драконом с кроликом в острых зубах. Он улыбается гостям.
   Как ты похож, Сулуу, на свой город. Он также неприступен и так же суров. Спиралевидные крыши дворцов иногда кажутся почти прозрачными и отражают свет, но вечером, когда сумерки спускаются на землю удушливым жаром, спирали становятся красными, словно пожар - таков же той нрав, брат. Ты похож на эти прямые узкие улицы, Сулуу, выложенные мелкими багряно-белыми камнями, потому что так же прямы и узки твои мысли. Из них нельзя сбежать: высокие стены богатых домов обязательно приведут к Верхним Дворцам, а здесь только ты господин. Облаченный в золото, благоухающий, ты сражаешь подданных, как бесконечные сады, что манят к своему покою. Рядом с тобой, Сулуу, богатые обретают власть, а рабы - легкую жизнь. Они сливаются с величием огромных залов, древних богов и храмов, но суть всем ты - Сулуу. Ты средоточие жизни на этой земле, ты властитель их жизней. Тебе подчинено существование смертных. И только одному мальчишке отдаешь ты самого себя. А он ... избегает твоих милостей, как наказания.
   Аномий боком выскользнул на освещенную многочисленными масляными лампами широкую верхнюю площадку, за которой начиналась гирлянда многочисленных лестниц и висячих балконов, и облегченно вдохнул принесший прохладу весенний воздух. Еще мгновение назад он стоял в стороне от собравшихся на церемонию дарования Сулуу символа власти, так как достиг царь возраста солнца и теперь перестал быть мальчиком. Задыхался от жара тел и дыхания чуждых жизней, а теперь просто стоял на месте и смотрел в высокие небеса в ожидании бесславного ответа - почему Всевышний выбрал для него такую странную судьбу. Легкий ветерок приносил почти неуловимый аромат цветов из сада, а вместе с ним до носа Аномия доходил другой запах, вызывающий ужас и одновременно онемение тела. Юноша, преодолевая дрожь, спустился на площадку ниже и внезапно остановился, так как навстречу ему вышла чернейшая из теней. Она протянула из густой тьмы накидки руку и пригласила приблизиться, а сама отступила в низкие деревца, окаймлявшие край площадки. Наверное, именно тогда запах страха вдруг вырос до неба и внезапно накатил на Аномия волной, стянул в липкую паутину и поволок к неподвижной тени, теперь сидевшей на каменной скамье с низко склоненной головой. Лишь широкие плечи выдавали в незнакомце мужчину. Остальное покрывала ночь.
   - С праздником тебя, господин. - пробормотал невидимый собеседник на коверканном наречии и протянул юноше свою широкую ладонь. - Да прибудет мир в сей день.
   - Славься во имя жизни, - приветствовал Аномий, садясь на еще горячую от солнца скамью. Сквозь незнакомца он видел сад. - Каким путем пришел ты сюда?
   - Окольным, господин. Время беспощадно гнало меня сюда, но я не могу сказать тебе зачем. Ты сразу понравился мне, и теперь я хотел бы посидеть рядом.
   - А почему ты так тихо говоришь? - Аномий преодолел исходившую от мужчины силу. - Нас никто не слышит.
   Незнакомец молчал, лишь разум вдруг зашептал: "Глаза твои бездонны... Ты знаешь веру, юноша, но почему я так боюсь коснуться тебя, почему в глубине боюсь? Не мне ли, смерти, дано пройти за любые стены... Но опомнись. Мертвый царь не заменит юного властителя, мир проснется возвещанием... О дай мне свое обличие, прекрасный, дабы должно мне проникнуть в толпу танцующих свидетелей конца." - накидка спала с головы незнакоца, профиль его напоминал металл, но губы были красны, как закат
   - Я могу помочь тебе. - Глухо сказал Аномий. - Но с тем условием, что ты скажешь, когда придет мой черед.
   Незнакомец таинственно улыбнулся, и его совершенно белые глазницы поднялись на принца:
   - Небо скорее сойдется с землею, повелитель. - Он встал, долго вглядываясь в Ли-Симана: темное платье, яркий пояс, богатые украшения, - это явно важный юноша.
   - Быстрее решай, смерть, я даю тебе свое обличие, а ты говоришь про конец моей жизни. - Аномий удержал ускользающий образ собеседника, что начал колебаться и распадаться на капли росы. - Беспрепятственно проникнешь во дворец... - Торопливо прошептал он, но незнакомец уже исчез, и лишь шорох накидки коснулся принца.
   - Ты умрешь от крови, в ночь одиночества... Двое убьют тебя...
  
   ***
   Отец Сулуу лежал под голубой материей. Новый царь стоял перед ним в окружении жрецов и советников. Сулуу не плакал. Сулуу не читал молитв. Он смотрел на символы власти и улыбался. Теперь они остались вдвоем. Теперь ни одно заклинание не спасет Аномия. Новый царь не даст пощады, новому царю неведомы преграды. Красные змеи украсят его запястья, великое солнце станет ему союзником. Все боги на стороне правителей. А Аномий- человек. Странный, но человек.
   Завывание молитв мешали сосредоточиться на сокровенных мыслях, и царь смотрел на Ли-Симана через тело мертвеца с вожделением пустынного шакала. Юность прекрасна, смерть ужасна. Смерть делает кожу желтой, сморщенной, лишает упругости. Смерть приходит, чтобы вызывать отвращение, а юность сулит надежду на наслаждение. Что такое власть, если нет наслаждения, если предмет жажды так близко и так далеко?
   Принц позволяет себе целовать безжизненные уста покинувшего мир правителя, так почему же ему не поцеловать живого?.. Как красив ты, Ли-Симан! Красивее многих дев. Ты высок и тонок, словно тростник. Твои глаза - бесконечная текучая вода. Волосы твои густы, как заросли прибрежных трав. Кожа золотистого оттенка от прикосновений солнца. Ты не смотришь на меня, ты мне не принадлежишь. Но я знаю, о чем ты думаешь.
   По спине Сулуу пробежали мурашки, когда принц поднялся с колен после прощания с мертвецом и бросил краткий взгляд на брата. Всего несколько часов минуло после посвящения маленького царя в возраст солнца, и вот он уже на пороге власти.
   Аномий отступил в ряды советников и вновь опустил голову. Видимый ритуал для людей, невидимый - для пришедшей в покои Верхнего Дворца Смерти. Она укрывает прозрачным покрывалом нового путешественника. Старый царь среди прочих гостей прозрачным деревцем бьется на ветру у окна. Еще несколько поворотов круга времени, и ее унесет в небо.
   "Нет, смерть не то, что ищут люди, и тем не менее в исходе именно она уничтожила все любимое нами. Но ведь и в конце и в начале понять так сложно. Нет большего смысла, как в разуме, нашем всеобемлющем знании. Тайны его сокрыты в той единой исходной точке, приносящей жизнь и сознание божества. Мысль летит в неотъемлемую конечность света, ее величина всегда стремится вперед, она неустанна, она меняется с каждой секундой, она гибнет и живет. В ее умолении рождается ответ на любой вопрос. Миллионы лет поисков, знание, скопленные и захороненные в каждом, равные силе урагана и неуместимые ни в какие рамки, параметры, кроме точки единения..." - Аномий прислонил голову к холодной стене . Что ждал он? Смерти ради явления? Нет, принц просто спал.
  
   X
   Минуты разлуки невыносимы для капризных детей. Царским детям непонятна скорбь и близость к родителям. Они порождены не матерью, а исторгнуты из пасти неба как наместники. Если в сердце царя и хранится место сокровенной привязанности, то не должен никто ведать об этой слабости, иначе тысячи пастей демонов с острыми зубами раздробят царя на части и воспользуются немощью духа, заточенного в любовь.
   Царь обязан с самого первого дня смириться и владеть чувствами. Прощание с прежней властью, с уходом великого царя к Всевышнему - праздник. Всевышний милостиво передает в ладони Сулуу людей и города. Вверяет ему самое ценное - материю земную. Но сначала, по традиции пришедшей из времен прежних богов, должен с приходом нового дня посетить новый правитель горные заброшенные храмы за Нижним Городом.
   В путь отправиться без свиты и охраны. Спуститься сперва круто вниз по бесконечным улицам, а затем ... пересечь бурную реку...
   - Выйдите прочь все! - Это Сулуу внезапно очнулся от гула молитвы над мертвецом, чье лицо приобрело землянистый оттенок. - Прочь... - глухо повторил он и резким жестом приказал охране выгнать знатных отпрысков высоких семейств, их отцов - советников отца и жрецов, все прихвостней, что шуршат нарамниками и шепчутся, склоняясь к друг другу и звеня украшениями.
   Аномий тоже хотел последовать за толпой. Голова еще кружилась от разговора с незнакомцем на нижней подвесной площадке и от видений последнего вздоха ненавистного царя. Казалось, что сам принц вошел сюда, чтобы украсть душу у великого правителя. Смерть воспользовалась образом юноши. Смерть вкралась в покои и неслышными шагами приблизилась к мужчине сзади, положила ему руку на плечо. Рука ее вдруг зазмеилась к горлу, раскрылась алой пастью, пронзила кожу двумя острыми зубами с умерщвляющим ядом... Ужасная боль, ужасная смерть... Ли-Симан видел, как царь обернулся и с ужасом заглянул в глаза убийцы. Он видел не незнакомца в одеждах тьмы, а приемыша царицы - змею, пригретую на плечах царского рода. Аномий физически ощущал, как осело тело мужчины, как он повис на Смерти, как та подхватила его и понесла к ложу. Прощай, царь! Здравствуй, царь!
   - Ли-Симан, подожди. - Сулуу внезапно упал на колени и уронил на грудь голову. - Останься! - Он поднятой в сторону рукой, указательным пальцем вниз приказал закрыть дверь.
   Принц остановился вполоборота. Боковым зрением юноша видел, как свет уходит со смыкающимися створками. Так уходит и его свобода. Кажется, что ты еще можешь оказаться на той стороне, но что-то удерживало Аномия на месте.
   Сказать что-то Сулуу? Потребовать? Ожидание затягивалось, а царь молчал и продолжал стоять на коленях перед мертвецом в полной тишине. Даже дыхания не слышалось, не то что слез. Боль! Какая сильная боль и какой страх! Как страшно! Как боязно заглянуть в будущее. Будущее без поддержки, когда только ты один отвечаешь за все. Когда на тебе лежит ответственность. Четкие ритмы времени отдавались в голове Ли-Симана, и Ли-Симан опустился на колени рядом с братом, чтобы разделить с ним скорбь и страх. В эту ночь они были так близки, как не бывают близки ни влюбленные, ни родственники. Они практически на одну ночь стали целым.
   Но потом пришло утро. Требовательно заглянул свет в оконные проемы, чтобы осветить богатую резьбу на стенах, и Сулуу тяжело поднялся на ноги из согбенного, поверженного положения. Темные тени легли под глазами, придав выражению лица царя глубокую скорбь, длинными пальцами он коснулся щек, лба, пригладил закудрявившиеся от ночной влаги волосы.
   - Пойдем, Ли-Симан, - ладонь царя потянулась к принцу, как щупальца прекраснейшего из чудовищ. - Пора ехать. Боги ждут меня... и тебя!
   -Меня? - Аномий вынырнул из глубокого забытья и посмотрел вверх. - Разве не одни мы должны ходить к Всевышнему.
   -Не сегодня. - закачал головой Сулуу, зашелестел помятым платьем и потянул юношу вверх. - Идем. - потребовал он уже более жестко. - Ты - часть меня самого. Не упрямься... Предстать перед древними богами должны мы только вместе.
   Горные храмы так далеки от настоящего мира. Здесь обитают духи и отшельники. Здесь правит эхо, достигающее самых невероятных высот. Осыпающиеся лестницы ведут в настоящие подземные города, но богам и царям не страшно ступать в их полумрак, потому что лишь в начале пути жизнь имеет значение, а после приходит равнодушие. Боги и умершие цари ждут здесь новых правителей и новых создателей. Шуршанием ног по песку и камням отзываются они гостям, что осмелились пересечь бурную реку и внедриться в свое чрево - старый город.
   Песни рассказывают о том, что когда-то здесь обитала весна: процветали искусства, шумел большой базар, приезжали посланцы из разных стран, чтобы познать небо и испить из источника вдохновения. Но сегодня остались лишь воспоминания камней.
   Сулуу с опаской покинул малую колесницу с парой черных лошадей и, оставив ее у реки, пошел по шаткому мосту к противоположной стороне, к серым громадам трех первых храмов. Он спотыкался, цеплялся за туго натянутые веревки, но продолжал двигаться вперед. Белоснежная набедренная повязка билась на ветру в брызгах обжигающе холодной воды. Тело покрывалось мелким бисером прозрачных алмазов.
   Аномий смотрел на своего царя с ожиданием - неужели Сулуу действительно собирается взять брата на мертвую сторону? Неужели не пошутил? Что хочет спросить упрямый мальчишка у богов? В каком совете нуждается?
   Иди, приказал руками царь, когда внезапно обернулся на середине реки. Иди за мной!
   Аномий дрогнул. Почему не горы давят на плечи царя, а царь давит на окружающий мир? Даже храм кажется маленьким в сравнении с его гордой осанкой и чеканной походкой.
   - Знаешь ли ты, драгоценный брат, что Всевышний оставил эти места? - голос Сулуу перерос из дрожания реки в гулкое эхо.
   -Он вспомнит их. - Ли-Симан оказался на твердой земле и сразу же наклонился, чтобы поднять почти прозрачный камень с двумя глазками.
   -Посмотри на себя! Ты болен... Ты не видишь очевидного. Разум покинул тебя.
   -Ты за этим привел меня к древним богам? Что ты хотел мне сказать на мертвой земле?
   -Лишь то, что ты не бог, мой драгоценный брат. Ты болен... тщеславием!
   -Значит лишь твоя власть дана небом? - улыбка не сходила с лица Аномия.
   -Да, я получил власть при рождении. Я смею утверждать, смею приказывать, я способен на большее, чем ты себе представляешь. Убивать и миловать, одаривать и лишать богатства, освобождать и порабощать.
   -Страшная власть над телом, но не над разумом, не над духом... Ты совершенно не задумываешься, что такое душа.
   - Ли-Симан, существует лишь "сейчас". - сузившиеся до щелочек, глаза царя впитывали замешательство принца. - Для меня сейчас - это ТЫ! ТЫ ОДИН! Я пришел к богам потребовать, а не молить. Я пришел показать им тебя таким, какой ты есть на самом деле... Но пойду внутрь один, потому что ответ небес может напугать тебя, Ли-Симан. Ведь ты не хочешь услышать, что должен отдать мне свою жизнь...
   Юноша отрицательно закачал головой и отступил к мосту. Быть одним целым с ребенком царского рода, принадлежать ему, как игрушка, терпеть близость через одиночество и унижение... Ли-Симан побежал по раскачивающимся мокрым доскам к противоположному берегу. Опять, опять он убегал от очевидного - от плотоядной любви Сулуу. Задыхаясь, прислонился к повозке, склонился, поставив ладони на колени. Но вдруг вытянулся в струну, потому что аромат, принесенный ветром, напомнил о чем-то невероятно знакомом. Слуга. Розовый цвет в смеси с апельсином. Дуновение неги из садов неземных, потусторонних. Жаром обдало юношу, когда он узрел неземное существо: тонкая ветвь, усыпанная первыми весенними цветами, - вот что такое красота. Светлая кожа, прозрачные звезды глаз, волосы, убранные под простую спираль, платье, что стекает в траву белыми складками. Девушка остановилась в двух шагах и опустила на землю тяжелый кувшин с водой. Взгляд ее прошел сквозь Аномия, поднялся к небу и утонул в синеве. Почему, почему ты делаешь вид, что не узнаешь меня? Когда я столько дней сидел рядом, когда ты что-то напевала и прятала суть за одеждами слуги...
   -Ли-Симан, Ли-Симан, - царь внезапно схватил юношу за предплечье и со страхом посмотрел на ту сторону реки. - Я говорил с богами... Я спросил у них о судьбе, Ли-Симан. Сначала я спускался в полной тьме, потом погрузился в синеву голосов... Голоса повторяли твое имя. Голоса просили меня оберегать тебя. - повелительным движением Сулуу потянул принца в колесницу, но тот не шевелился и продолжал смотреть на девушку, что стояла на месте без движения. - Я принес тебе дар от древних духов. Посмотри...
   Аномий опустил взгляд на костяную статуэтку. Коснулся теплого материала, а пальцы царя накрыли пальцы юноши:
   -Мир между нами был разрушен... Я виноват пред тобой. Я не хочу, чтобы ты оставил меня в пустоте Верхнего Города.
   "Не тот тебе быть может другом,
   Кто будет словом подтверждать права,
   А тот, кто, не боясь позора,
   Пойдет вершить с тобой дела.
   Не тот, кто бросит, позабыв о братстве,
   Боясь попасть из-за тебя впросак,
   А тот, кто знав и зная счастье,
   Разделит, большее отдав.
   Он верностью своей докажет право
   Владеть душой твоей всегда,
   И вот тогда и разум твой, и тело
   Погибнут за него всегда..."
   Аномий вспомнил эти стихи и принял дар, хотя разум нашептывал, что ни один шаг не сблизит царя и... гордость. Опять заговорила гордость. Порочность во всем... Словно кровь Сулуу источает яд. Какое братство могло получиться, если они оба ненавидят друг друга?
   - Я знал... - Сулуу обнял Ли-Симана со всей доступной ему нежностью, запустил пальцы в пышные волосы юноши, провел пальцем по его шее, вызывая оторопь и смущение. - Ты не сможешь покинуть меня...
   - Ты ошибаешься, великий, мы уже далеко друг от друга. Мы никогда... - Аномий всем существом потянулся за девушкой, которая подняла кувшин и направлялась вниз по дорожке. А Сулуу, словно уловив дрожь брата, внезапно властным движением поманил к себе незнакомку. Губы царя плотно сжались, ноздри задрожали от скрываемого напряжения, а глаза сверкнули недобрым пламенем ревности и гнева.
   Променять на видение, на девчонку - безродную, нищую... Зрачки царя сузились до крошечных щелочек.
   Плавные движения, покачивающиеся бедра, тонкая ткань, открывающая высокую грудь, волосы, сплетенные в сотни косичек - до пояса. Ни ужаса, ни повиновения в глазах нахалки, что теперь опустилась перед Сулуу на колени и склонила голову. Она отвлекла Ли-Симана от величайшего правителя мира, лишила единственного мига, который принес бы примирение и надежду на взаимность. Царь поднял лицо девчонки за подбородок.
   На что променял? На миловидность, на большие серые глаза, на бесцветные губы и бледную кожу... Я, Ли-Симан, отдал бы тебе царство. Я посвящал бы тебе храмы...
   - Встань, раба. - Царь сдержался от выражения ярости и позволил незнакомке стоять вровень с ним, наместником бога на тверди земной. - Как имя твое?
   - Глаа, дочь святителя Сури. - неуловимое движение бровей еще больше убедило Аномия в подозрениях. Конечно, так умел хмуриться лишь сбежавший слуга. - Я иду к дому богов, на ту сторону реки. Чтобы молить о милости, и вас упомяну, если, конечно, благородные юноши не...
   - Молить? - перебил внезапно Сулуу, с явной алчностью зверя разглядывая юную девушку. - Всех ли пускает подземный город... Все ли способны перейти бурную реку... Ты ведь не ходишь по мосту царей?.. Ты ведь не нарушаешь законов, маленькая раба?
   - Сулуу, нам пора. - Аномий хотел отвлечь брата, заставить его повернуться. Но земля древних богов лишала юношу сил и делала послушной игрушкой в руках человека - алчного до страсти и желаний. Зрящего в самую суть, в самое существо: здесь Сулуу угадывал чувства, пристрастия, слабости. Здесь он управлял и правил Аномием. Невидимыми нитями скручивал запястья, щиколотки, сжимал тисками плечи и талию. Опалял жарким дыханием страсти. И голосом молчания предлагал подчиниться, склониться под весом реальности.
   Тебе нравится девчонка. Так получи ее в подарок... Возьми, мой принц. Дарю. Сулуу резко вырвал из рук девушки кувшин, бросил его в сторону от дороги и низким голосом приказал то ли Ли-Симану, то ли Глаа:
   -Пора ехать, немедленно!
   -Ты сошел с ума, - Аномий не отрывался от океанов серых глаз и скрывал, что ведает тайну лучезарной незнакомки. Голова кружилась, страшась капризов сумасбродного брата. - Мы не можем взять ее с собой.
   - Ты - нет, но царю... Не подчиниться царю равносильно, что не подчинится богу. Глаа не откажет мне... Глаа будет милостива и взойдет на колесницу. - прошипел Сулуу, руки его взметнулись угрожающим ветром.
   - Я не могу, - ресницы девушки дрогнули, щеки вспыхнули от смущения, когда Сулуу уже второй раз коснулся ее и подтолкнул к Аномию.
   - Мой брат пленен красотой. Мой брат бледен... А ты, низкая, смеешь противиться? - засмеялся царь. - Знаешь ли ты, что значат для меня его желания? Его молчание и его смущение? - упрямец наступал на Глаа, тесня к колеснице. - Мира мало моей любви. Садись! - приказал он девушке, резко подтолкнул ее к сидению. А сам с силой дернул за поводья. Хватит. Хватит терзать мне сердце, Ли-Симан. Бери все, что захочешь. Бери эту девчонку. Лишь не покидай меня. Потому что нет ничего страшнее твоей немилости и равнодушия.
  
   ***
   - Прости нас! - Аномий держал Глаа за руку, глядя на узорные плиты под ногами.
   Огромная площадь пяти дворцов со всех сторон окружала двух потерянных в огромном городе людей, что теперь не находили слов для общения. Витыми спиралями первый из них преграждал путь к пастбищам. Второй - синим каскадом садов спускался к площади, маня в прохладу фонтанов. Третий белым облаком слепил глаза. Четвертый, сложенный из множества башен, задумывался, как воплощение десяти небес реальности. Алый дворец с красочными рисунками войн, огромной лестницей и десятью входами, напоминал многоротое чудовище. Волею судьбы вершил Сулуу или лишь посмеялся над несчастными, но они понимали друг друга без слов, как и раньше, когда проводили целые дни в подземельях среди древних книг.
   Совсем дитя, Глаа смотрела прямо, не скрываясь. Светлые луны глаз отражали Ли-Симана, как единственное наслаждение. Но маска лица не выдавала радости или печали, словно прошлого никогда не было.
   -Царь прав, что шутит над тобою, Ли-Симан.
   - Ты больше не называешь меня солнцеподобным...
   - Наверное, солнце зашло навсегда. - путаясь в складках длинного платья, Глаа пошла через огромный квадрат площади, а длинная тень последовала за хозяйкой, преображая на короткие мгновения рисунки плит. - Царь увидел наши чувства. Он привез нас сюда, чтобы показать, насколько мы малы и слабы перед мощью его власти.
   - Ты уходишь? Вот так, не сказав мне ни слова? Ты... та, которая подарила мне рассвет, теперь утверждаешь, что солнце зашло, и я принадлежу Сулуу...
   - Ли-Симан, но разве это не так? - девушка резко развернулась и внезапно оказалась прямо перед юношей. Она обвила его шею, головкой прижалась к плечу и захлебнулась в тихих рыданиях. - Разве ты принадлежишь кому-то еще?
   - Тебе! С тех пор, как ты начала играть со мной, словно смешная обезьянка. Каждый день ходила за мной тенью. Каждый день внушала чувства. Ты приучала меня к себе, а потом бросила... одного.
   - Принц проявляет слабость, просит низкую родом поверить ему. Не говорит ли в юноше гордость? Не почувствовал ли он, что способен управлять не только планетами, но и сердцами? Всевышний лишил моего господина зрения. А посему ему следует забыть о случайной встрече и ревности Сулуу, давшего нам возможность поговорить без лишних свидетелей. Он выбрал лучшее место... Он ушел. Он знал, что ты станешь унижаться. Не унижайся. Женщина не заслуживает твоей милости. У тебя есть небо, есть солнце, в котором сладостно сгорать без остатка... сгорать до тех пор, пока ты не поймешь, что заледенел, а не обуглился.
   - Я не хочу потерять тебя, - Аномий поцеловал влажный лоб Глаа, ее щеки, ее губы. - Я не знал, что могу так сильно чувствовать. Я... - он растерянно опустил руки.
   - Ты слишком торопишься, Ли-Симан. - девушка теперь отвернулась и смотрела на загорающиеся золотом и синевой покатые крыши дворцов, на разливающуюся синеву, что спускалась по балконам. - Мы обязательно увидимся. Поговорить или помолчать. Но не здесь, не под оком царя... У ворот в старые храмы, на холмах... Согласен?
   Юноша робко кивнул. Что с ним? Что происходить с мощью, если она сталкивается со слабостью? Что происходит?
   - Жизнь - это нить, ради которой творится реальность. Вновь жизнь, и смерть, и рождение, и гибель. Все это всевышний, все это нелепость. - Глаа присела и погладила ладошкой красного льва на одной из плит. - Прости, что сказала столько злого, что позволила укорять тебя... что открываю тебе то, что давно вижу.
   - Ты дала мне зрение, но...
   - Не оставила сил? Тогда не думай: силы вернуться. Всевышний вновь прольется потоком на голову моего принца и подарит ему вселенную... Всевышний одарит и одновременно убьет тебя - так бывает всегда.
   - Как странно ты говоришь, Глаа! Как изменилась ты! И какая была ты раньше... я ничего не понимаю. - Аномий сжал голову руками и попытался сосредоточиться, но все заслонял сияющий образ царя, который правил его жизнью, который получил брата в подарок от древних богов. - Помоги мне.
   -Я не смею. Я навлеку ярость Сулуу. Я лишь могу указать тебе путь, но не к небу, а к обычному существованию: к благоденствию, к радости...
   -Ты говоришь о царе.
   -И он нем, и о том, как Ли-Симан запутался в сетях предрассудков. Как доверяет духам, не заботясь о людях, за которых отвечает каждым поступком. Жить надо не в небе, мой господин. Не во Всевышнем.
   -Глаа, молчи!
   - Избери путь... Узри настоящий мир. Тот, который грохочет вокруг тебя. Ты же бог. Ты же способен сказать Всевышнему всю правду о нас, о наших горестях... Аномий, тебе дан великий дар говорить с тем, кто давно нас не слышит. Но сперва и тебе... именно тебе следует узнать, что такое люди.
   -Но как? Мне не хватает многих звеньев. - Аномий пошел за Глаа, и теперь они вместе брели вдоль улицы навстречу нижнему городу. - Как мне восполнить утерянное? Как не потерять тебя?
   - Меня? - удивилась девушка. - А разве ты терял меня, ни разу не заглянув в глубину моего сердца? - она отмахнулась от принца и жестом запретила следовать за собой. - На холмах... Встретимся на холмах. - Вот и все, что осталось Ли-Симану от дрожащего сердцебиения разговора.
   "Разве это не чудо, не мир, ее долгий взгляд... Совсем юная, она много старше меня, она так далека, что ни одно мое решение не коснется ее. И как не похожа на всех женщин, точно кто-то вырезал ее из слоновой кости. Всевышний мой, какой подарок... Какое счастье!" - в темноту уже глядел не юноша, а бог. Ли-Симан случайно сунул руки в складки платья, достал оттуда подарок царя и, о небо, статуэтка сверкнула в его руках - то была Глаа...
  
   XI
   Распустились вечерние цветы. Источают ароматы. Истязают сердце. Изнуряют разум. На настенных металлических досках профиль Сулуу четче, чем отражение в почти идеальных магических зеркалах. Вздрагивает поверхность зеркал из-за метаний принца. Вздрагивает и никому не выдает, что у Ли-Симана ничего нет, кроме скорой вечерней встречи.
   Тайным ходом выйдет принц на скрытый от любопытных глаз на маленький каменный дворик, сядет на коня и помчится навстречу гривастым облакам, что ведут на дальние холмы за Нижним Городом. Там осталась душа. Там разлился кувшин с водой. Та вода проложила дорогу к ногам и смешалась с бурной рекой, чтобы никогда более не возвращаться.
   Аномий с волнением привязал животное к дереву, огляделся, как вор, и сошел с тропы, ведущей к противоположному берегу, чтобы начать долгое восхождение на святые холмы, словно этим путем мог возродить связь с невидимым Всевышним. Юноша думал о потерянных звеньях судьбы, о своей гордости, о хладности и о том, что никогда не сможет понять несправедливости и различности одного человека от другого. Всевышний задумал так, ибо всевышний также не понимает человека. Не ведает о его истинных целях и его великих страданиях. Когда ты совершенен, то все кажется недостаточным, достойным уничтожения.
   Ли-Симан остановился на самой вершине, некогда подарившей ему звезду, и теперь с разочарованием наблюдал за тем, как небо начинает розоветь и наполняться кровью. Солнце медленно плыло к самому краю долины, равнодушное и холодное - в который раз садилось оно и приносило облегчение, но сегодня все изменилось. Жизнь бы Аномий отдал, чтобы вновь мучиться от жары и искать ответы на вопросы о смысле. Смысл? Смысла не существует. Человек рождается, проходит путь судьбы, умирает и вместе с ним умирает его судьба. Остальное не существует. Остальное - это Всевышний, которому нет никакого дела до чужой боли, потому что всевышний - сама боль.
   Ли-Симан опустился на траву, уронил голову. А голоса рассказали ему о приближении той, что всегда приходит вместе с закатом, - единственной надежде на избавление, к той, которую иногда именуют любовью или смертью - нет никакой разницы. Она лазурью разорвет дыхание и утолит прохладой горячий разум. Она не обманет, когда над землей останется лишь алый краешек и последняя надежда перестанет теплиться в потайных закоулках души.
   - Глаа, но почему ты не идешь? - эхо прокатилось к дальним вершинам и к древним храмам, что впитали вечер, а Аномий задрожал от внутренней боли, потому что ожидание убивало его и превращало в пустоту. - Ни слова, ни взгляда - ничего. - Шепнул он и закрыл глаза, сквозь веки наблюдая, как купол вдруг резко потемнел, чтобы подарить каждому дому по звезде: Всевышнему не жаль таких скромных даров. Как не жаль и одиночества, позволяющего повернуться к небу и заговорить с миром, как с человеком. Чтобы наконец смириться, избавиться от смятения и увидеть истину. Луна за луной - до полного ее угасания на куполе, Ли-Симан молился каждую ночь и все ждал появление Глаа. А утром, измученный, возвращался в Верхний Город, чтобы встречать страшное солнце реальности - своего царя. Только теперь юноша понял, что сам бросил зерна в благодатную почву. Что страсть Сулуу - полностью его вина, и стыдился того, что так сильно привязался к мальчишке. А мальчишка улыбался и золотыми когтями призывал Ли-Симана к соитию. Жест за жестом, молчанием в смеси с намеками, подарками и прикосновениями. Солнцу так нужна луна... Луне холодно в ее молитве. Луне никогда не согреть мира. И тебе, о мой Аномий. И тебе никогда...
   Но упрямец все также каждый вечер уезжал на холмы и все так же без надежды поднимался вверх. И ждал... Ждал заката, а вместе с ним - Глаа. Глаа, которая наконец пришла. Глаа, которая заслуживала больше, чем тысячи молитв.
   Она всплыла над небом прозрачнее слез и погрузила юношу в невыразимое тепло, в котором не обязательно говорить. Впервые за много дней закат вдруг перестал приносить печаль, а вспыхнул концом прежних иллюзий.
   Ли-Симан упал перед Глаа на колени и ужаснулся: как раньше он не понимал, что любит. Как раньше не замечал ее?
   -Я ждал тебя, - сухими губами пробормотал Аномий, тая от легкого прикосновения пальцев к волосам, перебирающих вплетенные в косички бусинки.
   - И я, Ли-Симан, я думала... Я столько думала, но не видеть тебя не могу. Во мне все пылает, все дышит тобой. И голос твой звучит молитвой в голове, я не могу... - Глаа присела рядом, чтобы встретиться с принцем взглядом.
   - Закат затянулся, ты достаточно наказала меня. - Аномий взял ее за руки, и богатство слилось с щедростью простоты. - Моя нежная Глаа, где же была ты? Почему ты избегала меня?
   - Я боялась привязаться, как будто что-то тревожилось тебя. - Девушка положила голову Ли-Симану на плечо. - Я не доверяла себе, но ты пришел, и мне не пришлось плакать над собственной гордостью. Ты оказался выше ожидания, и мне так радостно за твою щедрость.
   - Так ты мечтала обо мне? - Аномий нахмурился. - Я любил тебя все эти дни больше, чем мог любить свое сокровенное ожидание. Ты дала мне столько мыслей и слов! Ах, если бы я не верил...
   - Значит, мы нашли друг друга именно в этот час, я надеялась - сегодня вечер будет мне светом. - Глаа потерлась щекой о щеку Аномия. - Неужели моя глупость подарила мне счастье? Я говорю, не боясь казаться смешной. Вот видишь, я обманывала только себя.
   - И тем больше дала мне радости своим появлением. Я не знаю, какое во мне чувство- скорее всего неуверенность. Я столько времени ходил слепым. Каждый рассвет и закат -страдание, и вот она ты, предо мной. - Он обнял девушку, глядя на темнеющее небо. - Каждый день я молил небо, чтобы ты вернулась, теперь я не пущу тебя, никогда не пущу, так как боюсь потерять.
   - Мне кажется все это зря... - девушка задрожала былинкой, качнулась. Как от сильного порыва ветра.
   - Ты покажешь свой дом? Я хочу знать, где искать тебя и как видеть каждое движение, всю ослепительную нежность.
   - Мне ложью видится каждое слово... - Глаа отодвинулась и погрузилась в синь полумрака. Тоненькая фигурка ее мерцала в ярком свете луны, которая поднималась из-за древних храмов. - Принц слишком одарил меня. Он и раньше делал длинные дни короткими. Но разве для низкой твари есть место рядом с небесным существом? Любой женщине мой Ли-Симан мог вверить сердце, а я - пустое, не сложное, которое легко уничтожить...
   - Ты единственная в этой пустоте... Глаа, прошу, не уходи. - Аномий на коленках шагнул к девушке, испуганный властью, дарованной ему Сулуу. Но сейчас Ли-Симан не был принцем. А лишь влюбленным, слабым глупцом. - Умоляю, подари мне эти закаты. Хотя бы закаты...
   - Я подарю тебе счастье, если останусь? - в пронзительных серых глазах вопрос перерос в утверждение.
   - Да, - кивнул Аномий, ощущая, как твердь ускользает из-под ног. Он хотел обнять Глаа, но под пристальным взглядом вдруг заплакал, как ребенок. - Не уходи.
  
   ***
   Нет никого красивее принца. Его тонкое тело полно изящества, его грации завидуют боги. Его густые черные волосы украшены разноцветными раковинами, а золотой нарамник и прозрачное платье оттеняют нежную кожу цвета грозы. Лицо юноши - творение из творений. Черты его божественны и соразмерны. Его голос - небесен. Заслушаться и слушать до самой смерти. Но принц молчит. Почему он всегда так молчалив? Так покладист и так холоден? Каждый вечер Ли-Симан уходит на холмы, каждый вечер обнимает там девушку по имени Глаа. Каждую минуту истекает кровью сердце великого Сулуу.
   Ничего не надо царю. Равнодушен он к богатым красавицам и бедным рабыням. Не радуют его кровавые казни и утомительные прогулки по огромной реке. Не позволяют забыться бесконечные государственные дела и тайные обряды жрецов.
   И сегодня, в праздник великого Армолиенгфэу, Сулуу не способен был усмирить ревности, глядя, как печален брат, как опустил глаза долу и путешествует мысленно по улицам к свободным холмам.
   Мысли Ли-Симана способны сделать молчанием молитвы и радостные песнопения, а свет многих светильников затушить одной единственной слезинкой.
   Скрывает Глаа от принца и свой дом, и свою жизнь. Приходит она каждый заход на заповедный холм, чтобы потом разделить покой принца на две половины и превратить в бессонницу. Девчонка. Дразнит. Манит.
   Сулуу сжал пальцы в кулаки до такого состояния, что костяшки побелели. Под золотой маской осталось его страдание. Под полумраком личных покоев - короткое счастье. От восхода до заката Аномий принадлежал своему царю. Каждую минуту лицезрел правитель брата, и никто не мешал их уединению. Тогда лишь для одного Сулуу звучал голос Ли-Симана и лишь ему одному принадлежало его тело. Но ветру подобны мысли брата. Даже самые высокие стены не удержат безумца в мягких подушках ложа царского. Остается лишь дивиться... и томиться ожиданием, потому что никогда Сулуу не посмеет коснуться бога без позволения.
   Пользуется принц милостью, пьет из тела жизнь, любит низкую девчонку из долины лишь за то, что она - ничтожество. Раба! Заложница. Обнимает ее и дарит ей свои поцелуи. Но не знает, что Глаа отдана за долги простому горшечнику.
   Холодом пронеслась в Сулуу боль. Зачем любить так сильно бога? За что страдания? За что? Неуловимым движением коснулся царь руки брата и поймал его краткий равнодушный взгляд.
   Для тебя одного, Ли-Симан, я купил Глаа. Для тебя одного придет она в Верхний Город и станет твоей. Тонкие пальцы царя скользнули по запястью, сжали с силой, но Аномий не показал боли. Он даже не помнил, что всего лишь час или два назад лежал в темных объятиях брата, усыпленный чудодейственным средством из главного храма.
   Алчный блеск зажегся в глазах Сулуу при одном воспоминании об этих сладостных минутах, но он не выдал радости, не позволил себе улыбаться. Нежнейший брат мой! Драгоценнейшая моя услада! Для тебя... Я подарю ее тебе. Я сделаю все, чтобы ты никогда не оставлял меня в пустоте. Да услышат меня боги! Да узнают мою тайну и мою единственную страсть - я люблю своего брата! Я, который промолчал об убийстве Ки-Симана и который теперь ползает в пыли у ног холодного истукана.
   - Пойдем, Ли-Симан, - склонившись к уху брата, Сулуу сделал знак остальным слугам и воинам следовать за собой к выходу из храма. - Близится вечер... Близится и твоя судьба. Тени под твоими глазами говорят мне о страдании...
   - Что ты знаешь о моих муках? - вздохнул тихим ветром Аномий и едва не упал от слабости, растекающейся по чреслам от недавно выпитого напитка, коим опоил его Сулуу. Кажется, тогда сон впервые пришел к рассудку. Кажется, тогда принцу снились лианы, что обнимали и ласкали его огромными цветами. Лианы спускались с кружева потолка, вливали нектар в уста, сладостью стекали в живот. Истомой гладили кожу.
   Принц вздрогнул и покосился на Сулуу, не отпускавшего ни на мгновение руки брата, хотя теперь они вышли под самое яркое из небес и остановились на лестнице верхнего храма прямо перед бесконечным потоком людей, ожидающих маски бога у входа. Разноцветные материи вскидывались волнами над молящимися, сотни голосов повторяли заветное имя бога. Слоны, стоявшие в тени больших деревьев, трубно возвещали о великом дне.
   Никогда Аномию не успеть на холмы. Боги! Молю. Помоги мне, Всевышний, не потерять ее...
   - Драгоценный брат мой, разве не тебе я служу? Разве не тобой заполнены мои дни? - Сулуу улыбнулся мягким светом. - Почему ты дрожишь? Почему краснеешь и рвешься уйти?
   - Ты знаешь мои тайны, царь!
   - Я знаю все твои тайны, мой драгоценный брат. Но нет ни одной твоей тайны или желания, которых бы я не мог осуществить. Человеческое сильнее первичного божественного. Обладание - вот суть нашего с тобой существования. А я владею материальным миром, Ли-Симан. - Сулуу свернул к боковой лестнице, за которой начинался лабиринт переходов между дворцами. Сулуу шел так быстро, что юноша едва поспевал за ним и путался в тяжелых праздничных одеждах.
   - Куда ты ведешь меня? Куда?
   - Иногда ты не способен заглянуть дальше окна в саду, Ли-Симан. Я веду тебя к долгожданному закату. Не вырывайся. Идем. Идем же!
   Царь нырнул в круглую арку в виде сплетенных в борьбе демонов, внезапно принц оказался на общей площади пяти дворцов. Опять?
   - Удивлен. Я и тогда оставил тебе право выбора, Ли-Симан, - Сулуу приподнял подбородок Аномия, заглянул ему в лицо, а затем повернул на закат.
   Одинокая фигурка стояла вдалеке. Плавилась в душном жарком воздухе. Тонкая, колеблющаяся дымка. Глаа.
   - Иди же, мой драгоценный брат. Иди, возьми ее... - Сулуу ободряюще кивнул. - Иди, пока я не передумал.
   Царь отвернулся и уронил плечи. Сейчас его бог обнимет низкую рабу. Сейчас между ними расцветет солнце, но царю ведома власть - та, что сначала соединяет, а затем разлучает непокорные сердца.
   Аномий сорвался с места. Он бежал навстречу Глаа так быстро, что едва не упал. А девушка стояла на месте, вытянувшись в струну, и дрожала... Никогда еще она не была так близка к гибели. Никогда ей не забыть огненного жала клейма, что превращает людей в собственность царей.
   - Глаа, о Глаа, ты здесь. Ты пришла! - нежный шелк и золото спутались с простой холстиной. Руки подхватили девушку и закружили по площади. - Я не надеялся... Никогда не надеялся, но ты - здесь. Ты со мной!
   Аномий внезапно поставил девушку обратно на землю и покачнулся то ли от жары, то ли от усталости... Темные круги побежали у него перед глазами. Темные круги, среди которых лишь ссутулившийся в отдалении царь в окружении свиты казался настоящим, реальным. И этот монстр улыбался. Словно знал, что скоро юноше придется прийти к повелителю со склоненной головой. Наслаждаться? Сколько должен заплатить Аномий за этот подарок? За то, что Глаа войдет в его дом и останется там навсегда? Но отказаться - нет, он не мог сказать теперь "нет".
   Подарки бывают безделушками и бесценными, значение все равно имеет лишь отношение. Если ты чувствуешь привязанность, даже пустышка способна стать символом и смыслом на целый отрезок жизни, а любовь к женщине лишает мужчину разума, потому что так управляют телом инстинкты. Это не страсть великого царя Сулуу, который готов вознести Ли-Симнана на вершину горы и сбросит затем вниз. Каждое мгновение - восторг. Каждое мгновение - падение. Девам доступны внешние красота и очарование. Если их кожу умаслить, волосы расчесать и поднять по обрядовым правилам, если выделить детали женственного начала, туго стянув ткань в нужных местах - много ума не потребуется. Красота притягательной самки заставит оборачиваться и желать. Но царь знает, чего стоит девичья суть. Через три или четыре года она начнет увядать. А уже через десять превратится в бездарность. Так чем Глаа лучше иных рабынь? Чем она так притягивает Ли-Симана?
   Сулуу разглядывал девушку, которую до сих пор упрямый правитель держал вдали от Аномия и которая теперь скрывалась под прозрачным кружевом, как и прочие наложницы, приходившие в покои царя. А Аномий, что сидел рядом, выпрямился и уронил ветку почти прозрачного винограда на пол. Там, за тонким рисунком, глаза серого неба и холода, манили принца в дали, неведомые ни одному смертному. Поговорить с любимой, коснуться ее хоть кончиком пальцев. Юноша с мольбой посмотрел на Сулуу, а тот понятливо кивнул:
   - Она тоже хочет поговорить с тобой, но всему есть цена, мой драгоценный брат. Насколько ты ценишь эту красоту, настолько дороги мне наши часы близости. Я никогда не унижал тебя ни прикосновением, ни поцелуем. Моя нежность стоит нескольких часов единения.
   - Хорошо, я подумаю, мой царь. - Ли-Симан продолжал смотреть на то, как девушки, сопровождавшие Глаа из тайных комнат, поднимают завесу и демонстрируют дивный образец юности.
   -Итак, мой драгоценный брат, - царь поманил Глаа подойти ближе: невесомое платье из тончайших серебряных нитей стекает к полу, скорее открывая, чем скрывая округлые формы. На длинной шее многочисленные ряды жемчуга, на тонких руках десятки браслетов, в волосах - мерцание. И лишь глаза - настоящие, полные невыразимой тоски.
   - Я согласен, мой царь. Я согласен, лишь назови час.
   - Утром мы отправимся к водопаду. Втроем.
  
   ***
   Шум водопада - гул сердца, длинные носилки - бесконечная дорога. Напротив Аномия сидели царь и Глаа. Глаа смотрела на принца робко. Сулуу с затаенной мыслью. Раскачивались носилки равномерно. Тяжело было рабам нести своих правителей в этот жаркий день. И тяжестью горели мысли Ли-Симана, облаченные в единственную награду. Видеть ли небо или взирать в ее глаза, какая разница. Этого достаточно для мимолетного счастья, для бога, которому доступно чувствовать, а не придаваться размышлениям. Если можно полюбить хоть одно существо, то как не полюбить и весь мир?
   Но Сулуу доступно касаться... Доступно управлять... И вызывать безутешность. Вот почему Глаа тише воды, вот почему бледна и не смеет пошевелиться. Уже ли готов ты, царь, погубить эту душу ради собственной прихоти? Ради подчинения меня себе? Нет, ты умнее. Ты поступишь, как настоящий охотник, что приманивает глупое животное к ловушке сладким лакомством.
   - Теперь мы могли бы пойти пешком, - юноша с надеждой посмотрел на царя, и тот после короткого раздумья едва уловимо кивнул.
   - Действительно, утрудим себя несколькими холмами... И приблизимся к богам, как простые смертные. Так, мой любезный Ли-Симан? - Сулуу подал знак рабам остановиться и через секунду уже оказался на земле. Его бело-золотой нарамник и прическа, убранная в простой хвост из длинных густых волос, почти скрыли высокое происхождение. Но носильщики, что теперь стояли в пыли дороги, все равно упали и растянулись на земле, совершенно обескураженные тем, что Сулуу решился коснуться ногой бренной земли вне дворцовых стен и высокого города. - Глаа не в новинку ходить по оскверненным человеком землям. Но мы с тобой, Ли-Симан, сегодня сольемся с низким племенем. Идем. - царь решительно направился к зеленым холмам, за которыми начиналась извилистая дорога, ведущая к святым местам и древним храмам, совсем недавно сказавшим Сулуу тайные слова.
   Глаа, путаясь в длинных, тонких одеждах послушно засеменила за подростком, Ли-Симан тоже направился за царем.
   - Когда я смотрю на Глаа, то думаю о смерти... Рождаясь, красота так быстро умирает. И остывает, и превращается в тлен... - вытянутые кошачьи глаза Сулуу обратились к Аномию, рука брата потянулась к нему и предложила свою защиту. Отказать юноша не хотел. - Когда мы становимся взрослыми, то попадаем в царство наслаждений или в царство вечных страданий, мой драгоценный брат. Выбор всегда за нами. Один лишь шаг отделяет нас от истины, но все решают именно боги.
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - Ты не пошел со мной прежде в храм богов, но сегодня, если нежная и славная девушка по имени Глаа разрешит нам наконец перебраться через реку, то выбор будет осуществлен.
   - Я, великий государь мой, подчиняюсь вашей воли, - Глаа подняла взгляд от земли и с тоской посмотрела на воду, которая бурным потоком текла по широкому руслу. Каждый шаг приближал их священному месту. Каждый шаг отдалял ее от любимого, глаза которого говорили о чистом и великом чувстве. Но иначе поступить простая раба не смела. А потому она послушно стояла возле подвесного моста, пока двое пересекали реку и ступали на противоположный берег.
   Принц несколько минут не решался подняться на скалистый, почти идеально ровный склон, пока царь не подтолкнул его сзади с тихим недовольным урчанием. А затем почти как ребенка, повел к темным воротам неизвестности. Всевышний, ведь так уже было очень давно, в детстве... Ведь это спираль времени и спираль судьбы. Разве могут царь повелевать богами? Разве подвластен Аномий человеческому ребенку, даже если тот наместник небесной власти на земле?
   - Что ты хочешь от меня? - Ли-Симан стоял под сводами темного храма и больше не чувствовал страха.
   - Прощения и любви, - Сулуу один за другим зажигал светильники. Темные тени царя и высоких колонн падали на принца, но ни на мгновение не превращали его во тьму, а лишь позволяли разгораться вокруг необъяснимому, необыкновенно яркому сиянию.
   - Ты правишь моим телом, мой великий брат... Ты можешь делать с ним, что угодно.
   - Но твоя душа, твой разум, Ли-Симан? Кому принадлежишь ты сам? Каким невероятным стихиям? Чем я провинился, если боги подарили мне любовь к тебе и вырвали мою душу, чтобы топтать ее твоими ногами?
   - Есть у Всевышнего власть вселять в людей любовь... Я не отвечаю за судьбу, Сулуу. Я невинен! Не виновен...
   - Неправда! Лжец! - в золоте огней возбужденное болью лицо Сулуу сменялось то тьмой, то ярким светом. - Кого ты видишь перед собой, Ли-Симан, в этом пустом храме? Царя? Мальчика? Отвергнутого влюбленного?
   - Брата... который хотел мной править! Несчастного человека, который взял на себя власть над царством в столь юные годы... Одинокое сердце, которому всегда приходится лгать. Человека казнящего, но не желающего убийств.
   - Нет, Ли-Симан, я не такой! - Сулуу померк в свете храма, а затем шагнул чернотой к принцу, чтобы с силой обнять его и притянуть к себе. - Я не выкроен по твоей рамке... Я желаю тебя! Я жесток! Я жаден. И ты уступишь мне... Как обещал... Потому что иначе твоя девчонка умрет. Достаточно будет одного жеста, и конец! Пусть ты после этого тоже покинешь мир, пусть... Я буду наслаждаться вашей кровью, ибо мое сердце давно истекло горем и страданием...
  
   ***
   Аномий знал, что Сулуу исполнил обещанное. Аномий тихо стоял под деревом, всегда укрывавшим его от лишних взоров, и смотрел на садящееся солнце, не в силах подняться в собственный дом и взглянуть Глаа в глаза. Очевидность - вот удел всех проданных предметов. Продажность - вот цена любому чувству. Даже такому великому и такому сильному. Всему есть цена... Всему есть прощение?
   Юноша закрывал глаза, но никак не мог избавиться от пляски огня. Словно со всех сторон на принца набрасывались демоны, словно небеса падали ему на плечи и давили к земле. Крепче гранита объятия Сулуу, страшнее ночи его глаза, темнее черноты его губы и жарче огня его страсть... Смятение звало Ли-Симана бежать, но он не двигался с места. Зачем боги позволили свершиться выбору? Почему дали брату власть? Не следует искать ответа - это плата за счастье видеть Глаа, которая дороже всех вселенных и ярче любой звезды...
   Сейчас он решится, сейчас он пойдет к ней... Сейчас. Принц почти слепо побежал по посыпанной разноцветными камнями дорожке и остановился, когда внезапно увидел ее сидящей на низком ромбе прямо у лестницы.
   Милая, бесценная, единственная... Юноша упал на колени, обхватил руками тонкие колени, уронил голову в тонкий океан ткани и погрузился в самый долгожданный аромат.
   - Я думала, ты не придешь, я боялась, что ты... не решишься, - девушка тоже опустилась на колени, и вот они уже прижались к друг другу, словно потерянные дети.
   - Ты не оттолкнешь меня? Ты не оставишь меня? - бормотал он почти беззвучно.
   - Из-за Сулуу? Аномий, разве ты не видишь, что и я в клетке? Разве не две птицы поймал он в свои силки? - Глаа заставила Ли-Симана посмотреть на себя. - Драгоценности, одежда богини, благовония - все это напускное.
   - Он держал тебя так далеко... Он - настоящее чудовище!
   - Нет, Аномий! Он ребенок, который наделен властью. Ты слишком жесток к нему... Ты не понимаешь, что...
   - Замолчи! - юноша задрожал, словно тонкая травинка на ветру. - Какой стороной повернулся к тебе этот обманщик? Что он говорил тебе?
   - Что он любит своего брата, что ты не желаешь с ним говорить, что...
   - Молчи... - Аномий прижал палец к губам Глаа и осел на плиты. - Ничего больше не говори.
   Сознание произошедшего пришло к принцу внезапно. Он прочитал это в сердце Глаа, в самой его сердцевине - она влюбилась! Но не в несчастного Ли-Симана. Она полюбила изворотливую и опасную змею. Только сама пока не поняла, как глубоко захвачена безумием.
   - Аномий, ты молчишь... Аномий, я должна тебе сказать. Сулуу приказал нам явиться сегодня во дворец. Он сказал, что будет много радости и много красоты, что я увижу Верхний Город во всем блеске. Что во дворце царя...
   - Да, моя нежная! Да, мы пойдем... Мы обязательно пойдем. - горькая слеза появилась и погасла в уголке глаза юноши. Он встал и подал своей возлюбленной руку. - Во всем блеске мы явимся к Сулуу. Так как он того желает.
   - Аномий! Посмотри на меня... Я все эти дни молилась за тебя! Я ни секунды не спала, я думала, что, если не выдержу испытания Сулуу, то умру... Но ты здесь! Ты и я - мы теперь принадлежим лишь друг другу. - Глаа провела рукой по лицу принца, отступила и едва уловимо улыбнулась. - Только ты и заход... - печаль появилась во внезапном кружении, больше напоминавшем танец. И танец этот был всего лишь предвестником большого праздника во дворце царя.
   Аномий смотрел на Сулуу и Глаа, что были похожи на два цветка, слившихся в поцелуе. Аномий не отрывался от их кружения, и музыка, сделавшая танец, однотонным звуком в ушах юноши, вибрацией пронзала тело. Царь смеялся. Царь сиял. Царь играл...
   Раба в его руках, послушная девчонка, которой ссужена великая судьба. Нечестивка. Пустышка из костей и кожи. Для него она - пустота, такая же, как и все эти разодетые люди, эти стражи, эти рабы.
   Аномий встал со своего ромба, когда увидел, что брат и Глаа направляются к нему, отступили на несколько шагов назад и слуги с опахалами. Первой приблизилось отражение Сулуу в начищенном до блеска плитах пола, а затем и он - с лучезарнейшей улыбкой. Милостиво позволил Ли-Симану сесть и сам опустился рядом. Девушка расположилась у царственных ног.
   Тонкий профиль царя завораживал принца отсутствием недавней силы. Это был опять ребенок, который приказал вызвать чародеев и с удовольствием смотрел на представление огнедышащих чародеев.
   - Нравится ли Глаа священнодейство жрецов из нижних храмов? - внезапно прозвучавший голос заставил Аномия вздрогнуть.
   - Царь подарил мне слишком много подарков, - тихо отозвалась девушка и посмотрела на двух сильных мира сего с благодарностью, которая болезненно отозвалась в Аномии и обрадовала царя.
   - Смотреть на чудеса приедается, моя гостья. Не о чуде мечтает царь. Не о небе мысли его...
   - Царю грустно? - Глаа чисто и невинно удивилась.
   - Царя укусила змея, - засмеялся Сулуу. - и поселилась в его сердце...
   Аномий затаил дыхание.
   - Но царь приручил бы и сладкоголосую птицу... - добавил подросток и сразу же схватил за руку было вскочившего Аномия. Темные очи его повернулись к Ли-Симану с явной угрозой. - Всевышний будет повелевать мной на небе и наказывать там же...
   - О чем вы, великий! - не поняла Глаа, отвлекшаяся на огненные вспышки.
   - О вашей дружбе, возлюбленная моего драгоценного брата. - сладко отозвался Сулуу.
   - Ваши подарки становятся все более дорогими... Вы пугаете девушку с холмов. - зарделась Глаа и внезапно поднялась. - О великий, могу ли я почитать вам старинную притчу?
   - Да, нежный цветок... Читай! - царь еще крепче сжал ладонь Аномия. Чтобы тот не смел ничего говорить и предпринимать.
   - Их было двое - царь и раб,
   И каждый слабостью объят.
   Царь - у подножья суеты,
   А раб под властию мечты.
   Царь был жесток и одинок,
  
   И лишь один его цветок,
   Что рос у неба, средь вершин
   Его судьбу давно решил.
   Раб, избиваем и корим,
   Под небеса полез за ним,
   Но лишь коснулся он цветка,
   То улетел под облака.
   И только царь во тьме стоял
   И безнадежно долго ждал,
   Он знал, что не вернуть раба,
   Но такова его судьба.
   - Стихи раба? Вы смелы, Глаа, и достойны порой смерти. - Царь встал, шагнул к девушке, что струной вытянулась и не отступала ни на шаг. - Но я не обижу любовь моего брата! Я подарю ей еще один подарок, - Сулуу внезапно размахнулся и дал низкой нахалке пощечину, после чего быстро пошел прочь. А изумленные рабы и стражи еще долго оглядывались на девушку, прижавшую руку к щеке.
   - Ты разозлила Сулуу. Наверное, теперь он впервые увидел тебя, - стараясь сохранить спокойствие, признал Аномий и потянулся к Глаа, чтобы хоть теперь отнять душу девушки у жестокого мерзавца.
   Отнять и увести в свой дом. Окружить заботой, озарить светом божественного неба. Но Глаа были не нужны его подарки. Живая, реальная, она томилась в объятиях своего нежданного принца и с тоской ждала любого знака из верхнего дворца... Хотя и скрывала томление за нежностью, вниманием и многими женскими уловками. Она радовалась, когда Ли-Симан возвращался от царя, не подозревая, чем платит юноша за жизнь смертной рабыни. Она спрашивала, как Сулуу принимал брата... Она с детским любопытством разбирала подарки царя Аномию и примеряла их на себя.
   Она улыбалась, а юноша был счастлив, что она здесь... Что она жива! Но иногда сомнение проникало в изумленное сердце. Почему Глаа забыла про прошлое? Может быть, она никогда не была тем слугой? Может, увидел он лишь то, что желал? И жадная волчица питается от его источника... Нет, нет!
   "Ее лик вдохновляет, исцеляет... Как мелочно все рядом с этим именем, именем заходящего солнца..." - Аномий шептал слова любви вслух, но сказать ей... никогда! Теперь между ними стена выше гор. Выше самого неба. Она - его душа, его духовная защита от страданий, Она - забвение и яд, которым живет попавший в ловушку бог. Бог, который приближает страшное, последнее время.
   Пусть сегодня птичка небесная посидит на коленях. Никто не осудит маленькую слабость, которая освещает этот мир любовью и позволяет Всевышнему верить, что святое существует.
   - Знаешь, Аномий, я как маленький сюжет, мелькнувший в твоей жизни. А ты - большая книга в дорогом переплете с драгоценными камушками и тысячами страниц. - Глаа разворошила волосы принца.
   - Ну тогда ты мой самый любимый сюжет, самая драгоценная страница, которую я буду читать без конца. - Нежный поцелуй сменился щелчком по носу.
   - Если ты будешь читать очень долго, я быстро изотрусь до дыр и тогда...
   - "Тогда" не будет, зачем мне иное... - Аномий сунул любимой в ротик золотистую ягодку винограда. - Сегодня ты что-то слишком болтлива.
   - Я просто поражаюсь, как может на одной странице уместиться столько жизней, ведь у меня не меньше тебя случайных встреч! А ты горишь ярче любого солнца! - О сколько лести и сколько лжи ради близости к царю! - Я, как никто, ухитрилась быть самой красивой страничкой.
   - Да, конечно, милая, ведь ты умеешь...
   - Молчи, Ли-Симан, скажи мне почему ты?.. - Она хитро сощурила глаза, набираясь таинственности. - Меня кормишь, а сам не ешь? - и засмеялась.
   - Шалунья, мучаешь меня?
   - Разве я не могу хоть чуточку... - Она соскочила с его колен и подбежала к окну. - Дождь начался, бежим к беседке?
   - Зачем?
   - Чтобы намокнуть, какой ты серьезный! - Глаа сначала высунулась наружу, подставляя руки под теплые потоки, а затем выпрыгнула на балкон. Аномий бросился следом, но девушка уже кружилась в вихре брызгов, и светлое платье ее моментально намокло и обтянуло стройную юную фигуру. Юноша, не отрываясь, наблюдал за этой сценой. Но он был не одним свидетелем: внизу, в укрытии, стоял Сулуу, чей взгляд горел с не меньшей силой и ликованием... Счастье Глаа не имело границ.
   Как далек стал прошлый сон жизни. Не хватало радости дней, до того они переполнили их. Слепящее безумие хотело познать величие чувств и окунуть в чашу последних минут будущего. Поистине царица Глаа жила в сердце Аномия, а не просто бедная, маленькая задумчивая девчонка, с бредовыми мыслишками и нелепыми понятиями. Игра царя удалась. Ничтожество возвелось в степень равных богам... Презренная, плебейка, грязная рабыня... Одним велением Сулуу возвысил ее до родовитых пустоголовых наследниц.
   - Прошу, возвращайся. Подхватишь лихорадку.
   - Ну, уж нет. - Глаа побежала вниз по дорожке в цветущий сад и резко и свернула к увитому диким виноградом углублению, поминутно оглядываясь, не преследуют ли ее принц. Быстрые ножки поднимали сотни брызгов. Скорее в темноту, подальше от ливня.
   Девушка проскользнула внутрь и стряхнула серебро воды. Теперь она осталось одна и успокоено вздохнула: наконец можно посидеть никого не видя. Развернувшись против света, Глаа внимательно вгляделась в сумрак и замерла от неожиданности: Сулуу сидел на каменной скамье, пожирая ее глазами и теребя кисть широкого золотого пояса. Все его тело расслабленно облокотилось на спинку, он улыбался.
   - Вы как всегда ни на что не похожи. - Мягко зашептал царь, а глаза его превратились в два сверкающих манящих камня. - Подойдите, нежнейшее создание. Не бойтесь, моя непокорная девочка.
   Глаа медленно подошла.
   - Я не ожидала увидеть вас здесь, великий.
   - Я тоже не ждал вас, но... - Он взял ее руки в свои. - Садитесь рядом... Вот так. Вы обидели меня, тогда, на празднике .... Пожалуй, это ваша вина...
   - Да, конечно, великий...
   - И вы ее искупите? - заискивающе спросил царь.
   - Смотря что вы потребуете. - Тихо проговорила Глаа и опустила глаза, а вода, что стекала с ее волос, уже проникла в ткань Сулуу и заставила его подняться.
   - Мне нужно лишь одно: понимание вашей чистой души и тела.
   - Расстанемся, великий, сюда может прийти Ли-Симан.
   - Так вы оставляете мне надежду, прелестная птица?
   Глаа кивнула. Глаа призналась в слабости... Глаа нервно дернулась и подбежала к выходу...
   - Идите отсюда, великий, я слышу его шаги...
   - Ну, тогда прощайте. - Сулуу усмехнулся. Ничтожество. Что стоишь ты в сравнении с Аномием? Что значишь ты рядом со светом? Ты - грязь с его сандалий. Царь шагнул в заросли и через мгновение уже растворился в синеве. Пусть раздвоится дева и познает измену. Пусть обманет сладко и бесповоротно.
   - Глаа. Я принес тебе теплую накидку. Глаа, - Ли-Симан остановился перед виноградным убежищем, четко ощутив аромат благовоний царя. Девушка стояла перед ним с круглыми испуганными глазами. Девушка, которая действительно боялась и любила... Несчастная, за что он тебя использует?
   - Укутайся, ты, право, дитя.
   - Спасибо.
   - Что тебе в голову ударило так глупить?! - Аномий обнял любимую и прижал к себе. - Холодно?
   - Немножко. - Глаа закрыла в глаза и сжалась в комок. - Ты правильно сделал, что пришел сюда,- немного испуганно сказала она. - Я, наверное, схожу с ума, но мне кажется, что... - Она запнулась, как бы обдумывая следующую фразу, и добавила совсем равнодушно. - Царь был здесь и говорил со мной, я не хочу тебе врать... Он такой красивый... Он пришел сюда ко мне!
   - Правда?
   - Что со мной, Аномий? Что со мной происходит? Он ведь совсем мальчишка...
   - Он - царь, и я повторю тебе это тысячу раз... А ты мотылек, который летит к огню...
   - Не говори о нем, я не хочу. Позволь мне забыть, и давай лучше поговорим о чем-нибудь другом.
   - Хорошо, я не буду больше. Сейчас сюда принесут фрукты и сладости. Мы поедим. - Аномий усадил девушку и стал ходить по беседке, как тигр по клетке. Он молчал, а Глаа дрожала. Пока вдруг не упала на колени и не взмолилась:
   - Отпусти меня, мой принц! На неделю... не больше!
   -Ты хочешь уйти? К нему?
   - Нет, - Глаа отрицательно закачала головой, - Я не могу больше... Все давит на меня! Стены! Дворцы... Весь этот верхний мир. Ты можешь отказать мне, но...
   Юноша остановился на звук затихшего голоса и тяжело вздохнул:
   - Хорошо, уходи. Только вернись... Иначе я угасну. Точно светильник. Глаа, ты никогда не слышала от меня слов, что томятся в груди... Ты уходи теперь... Сейчас... Но, уходя, обещай, обещай мне вернуться через неделю...
  
   XII
   Неделю провел Сулуу в Верхнем храме, белые стены которого возвышались над всем миром - над городом, спускающимся по пологим склонам к бесконечной долине, за которой синел океан с одной стороны и возвышались седовласые горы - с другой. Неделю лишь изредка вода касалась губ возмужавшего мальчика. Короткие мгновения сна сменялись полубредовыми молитвами, тело затекало от неудобной позы, но великий царь не покидал выбранного места и продолжал смотреть на маску всевышнего. Жрецы ранним утром приходили к подростку и приносили ему новые светильники. Жрецы рисовали на темном полу тайные символы, которые придали бы сил их правителю, и каждый давал по совету, как поступить правильно, чтобы не изменить предначертанию наместника богов на земле...
   Так положено с начала времен: царь - часть Верхнего Храма. Но Сулуу, непокорный, властный Сулу, пришел сюда не за помощью, он просто хотел побыть один... Он надеялся избавиться от жажды, надеялся побороть свою немощь перед Ли-Симаном. Но всякий раз, когда туман слабости застилал глаза, царь видел, что юноша перестает принадлежать ему и превращается в само небо. "Боги, сделайте его слабым человеком, лишите его своей милости... Пусть он принадлежит лишь мне... Пусть каждый отрезок времени, каждую луну и каждое солнце сгорает от тоски... Познает все страдания, которые сегодня мне не дают ни о чем более думать. Пусть небо отодвинется от его плечей. Пусть богом стану я - мне достанется его душа и его тело, и его судьба. Сделайте Ли-Симана слабым... Сделайте его человеком. И я буду рад отдать власть... Я лишь хочу завладеть его желанием и увидеть в холодных глазах хоть искру любви" - шептали потрескавшиеся губы, а тени пришедших с той стороны умерших душ смеялись над плотской страстью. Вновь и вновь - день за днем... Рождая сомнения и страх.
   - Мой царь, - темный жрец наклонился к Сулуу, и тот недовольно оторвался от созерцания образов богов на бесконечных стенах. В простой набедренной повязке, босой, лишившийся золота кожи, с темными кругами под глазами и с простой прической, состоящей из сотни косичек, в которые слуги вплели жемчужными нити, царь лишился и красоты, и обаяния. Превратился в настоящего демона, чьи зрачки вспыхивают, как у хищного камышового кота.
   -Что тебе надо? - резкий прищур черных глаз выдал негодование.
   -Вот уже седьмой восход Глаа не возвращается в дом вашего брата... Все больше человеческого видят слуги в принце: он перестал призраком бродить по дворцу и в саду, и не исчезает внезапно, чтобы тотчас появиться в другом месте...
   -Цену любую заплачу я за владение Ли-Симаном! Коль Храмам доступно сделать его смертным, то мне тоже нет преград для их власти и процветания... Что я должен делать дальше?
   -Светлый дух Барат-Итцу сказал нам, что лишь человеком останется он жить. Лишь так, мой царь, вы спасете его от судьбы правых сторонников бога! А потому заставьте его быть с вами и стать вашей покорной игрушкой... Иначе жрецы не оставят Змею распространять свой яд и внушать людям истину.
   - Цену любую я заплачу... Я уже сказал!
  
   ***
   Невыносимая тоска лишала рассудка. Аномий умирал - от ревности, от ожидания, от неизвестности. Он думал, что сможет перетерпеть семь мучительных дней без своей Глаа, но нет... Ни секунды покоя не давала взбудораженная душа, которая звала искать, бежать, что-то делать. Часами Ли-Симан всматривался вдаль, часами ждал, что услышит ее голос рядом, что почувствует легкое прикосновение и все пройдет. Нет, Глаа ушла. Глаа испугалась чувств к царю, испугалась, что по-настоящему полюбила богатство и власть, что бессильна перед обаянием настоящего демона, что манит ее изогнутым пальчиком и предлагает все земные щедроты лишь за то, чтобы глупая отказалась от принца. О, коварный Сулуу! Ты тоже не показываешься в длинных, полных синего горя и золотой тоски покоях. Ты не шлешь рабов с приглашениями и подарками и не приходишь сам. Может быть, Глаа сейчас в твоих объятиях вкушает вкус страсти... Может...
   Ли-Симан сжал виски ладонями и закрыл глаза. Он сидел на широкой лестнице своего дворца, не чувствуя жара, поднимавшегося от земли к измученным деревьям, дрожа от того, что песочные часы в седьмой раз подходит к закату, и вскоре алая луна взойдет на небосвод, чтобы окончательно свести с ума.
   Почему ты так поступила, Глаа? Почему ты позволила мне думать о тебе? Почему? Ли-Симан лег на горячие ступени, подтянул ноги под себя и едва не завыл от внутренней, раздирающей боли... Тьма! Спускается с гор великая тьма. Тьма тысяч демонов, вытягивающих из сердца любовь. Тьма, лишающая неба и отдаляющая всевышнего. Ибо без любви нет жизни и нет человека.
   -Ли-Симан, слышишь? Ли-Симан, встань! - Песком осыпался голос на голову, заставляя юношу приподняться и вглядеться сквозь лучи в черную фигуру напротив.
   -Кто вы? - Глоток бы воды, всего один глоток.
   -Я пришел с холмов из старых храмов... Я шел через весь город, чтобы принести тебе подарок... - сказал спокойно человек.
   -Подарок? - Аномий недоуменно приподнял брови и сел. Все: лестница, площадь семи дворцов, небо, - казались ему дымкой, туманным маревом, что вот-вот расстает. Лишь незнакомец не колебался и притягивал тьмой.
   -Ты один из демонов... - тихо пробормотал юноша. - я видел полчища, что толпились за кровью из моего сердца. И уже сделали надрез...
   -Как патетично! И как глупо, мой Всевышний, - засмеялся человек. - Ждать земную женщину, которая не заслуживает ни капли твоей жизни. И бояться существа, что намного ниже тебя. - длинные руки потянулись к юноше и подняли его на ноги, с длинного нарамника посыпались тонкие струйки пыли. Черная тень укрыла принца от зноя, темное лицо вытянулось в змеиную голову, которая множилась и обнажала зубы в усмешке: - Так примешь ты дар или откажешься?
   - Отказ приведет меня к смерти?
   -Сердце твое иссохнет точно, если... - демон сунул в руки Ли-Симана что-то ледяное, обжигающее. Не отказаться, не сбежать... И вот принц стоит на лестнице совсем один и держит в руке длинный узкий камень с надписью, каждый символ которой влажен от демонической сущности. И каждый высыхает на глазах, питаясь теплом.
   "Третья статуэтка решит его судьбу, и уйдет солнце за горизонт, и узнает он ложь во имя истины. И губы его будут шептать: "Кто же ты Глаа?"
   Юноша поднял взгляд на многоцветие садов Верхнего города, шагнул вверх в растерянности. Споткнулся, перечитывая строки, а потом удивленно воззрился на балкон, по которому шла его девушка - его Глаа. Почему же теперь он не ощущает радости? Почему тучи сгустились в душе? Что изменилось от прихода тени? Ли-Симан едва кивнул на улыбку девушки и замедлил шаг, когда потерянная любовь вдруг побежала к нему навстречу и робко обняла:
   - Ты не ждал меня? Ты не рад?
   -Я сидел на ступеньках дома и день, и ночь... - хрипло отозвался Аномий и оглянулся туда, где еще недавно тьма обнимала его.
   - Я лишь сейчас поднималась во дворец. Зачем ты обманываешь, Аномий? Ты ушел... Ты забыл...
   Ли-Симан промолчал. Лишь, словно одурманенный, стал спускаться к длинным теням деревьев, не обращая внимания на то, что Глаа семенит рядом и краснеет то ли от гнева, то ли от смущения. Сейчас он жадно желал понять произошедшее: кончики пальцев немели, кожа покрывалась мурашками, волны равнодушия захватывали частичку за частичкой. Это демоны подносили свои бокалы к сердцу.
   "Что же так мучает меня? Целая вечность мыслей и реальность - они так не похожи. Жизнь!.. Какое огромное безумие, и чем дальше, тем все сложнее оценить свои поступки и сделать правильное решение. Так тяжело решать... Ах, если бы быть ребенком, находился под властью запретов и проповедующих истин, не думал и не отвечал ни за гнев, ни за любовь... Тогда ни демоны, ни боги не владели бы моей плотью. А так, приходится гоняться за призраками и выдумывать мир, который не вернуть назад и не исправить", - Ли-Симан напряженно встряхнул головой и присел на скамью у приносящего прохладу круглого источника, пойманного в каменную ловушку . - Чем больше я думаю, тем сильнее запутываюсь... Демоны принесли в мое сердце тишину-у-у-у."
   Юноша искоса взглянул на Глаа и вдруг понял, что демоны давно усыпили ее. Глубокое забытье заставило девушку свернуться клубочком на траве, дыхание выровнялось. Она была необыкновенно прекрасна. Она манила к себе, она заставляла одним присутствием опуститься рядом, обвить себя руками и погрузиться в забвение... Нет, не следует подчиняться наваждению! Не теперь... Ли-Симан сопротивлялся черным духам, но был слишком слаб. Он не спал семь ночей. Он очень устал... Одно мгновение. Пожалуйста, умоляю... Оставьте мне разум!
   Говорят, демоны набрасываются на слабых именно в сновидениях. Сегодня они славно поживились, насытив принца кошмарами и разбудив его сильным ветром и красной луной. Аномий поднялся на одном локте и еще долго не мог понять, где находится, до того странным казались и деревья, и земля вокруг, словно затопленная кровью и вспышками грозы. Перемежаясь с грохотом, вспышки эти, как шаловливые солнца, метались между стволами. Манили, звали пойти им навстречу... Иди, не бойся, вторили голоса демонов. Иду, не боюсь, отвечал Ли-Симан. Он ступал неслышно по густой траве, отодвигал ветви, пробивая себе дорогу... Он еще не осознал, что спал один - без Глаа. А Глаа? Где была она? Где пряталась...
   Юноша остановился и, пораженный, замер, не в силах пошевелиться. Вся верхняя площадь была заполнена нищими. Они жгли светильники, кружили под звуки зинги в странном хороводе и пели на непонятном языке. Одежды. Разве это были одежды - оборванные клочки ткани. Разве это были тела? Это были сплошные уродства... Десятки голодных псов, сопровождавшие этих недолюдей злобно щерились, и глядели на Аномия алыми зрачками, алчущими крови. А Глаа, его любимая, в желтом платье тончайшей ткани танцевала в центре. И каждая ее мысль, каждая эмоция доходили до принца, принося ему страх. "Не теперь жертвоприношение... Не сейчас! Я хочу танцевать, я хочу заполнить этот мир целиком".
   Аномий отступил назад. Сглотнул горькую слезу. А затем побежал обратно к дому, чтобы забыть то, что видел! Глаа с демонами.
   Сколько раз он спрашивал себя, почему люди выбирают черных духов? Сколько раз ощущал присутствие рядом со смертными. Но любимая... Она...
   - Солнцеподобный, - высокий раб встретил Ли-Симана на пороге и, поклонившись, протянул послание от Сулуу. - Наш господин, наш царь заболел и ждет тебя... Он ждет тебя прямо сейчас.
   -Я не пойду, я не могу пойти!
   -Ты откажешь царю?
   Неужели голос Глаа? Как быстро она добралась до покоев и как спокойна! Если не вспоминать, то легко врать себе и продолжать игру.
   -Сегодня я никому не принадлежу. - Холодные очи Ли-Симана приносили порыв за порывом холодного воздуха. - Семь дней царь обходился без моей оболочки, и сегодня ему придется остаться одному.
   -Ты так и не перестал ревновать, Аномий! Ты бросил меня в саду. Ты ушел...
   -Первой ушла ты! Ты оставила меня ради Сулуу... Ты боишься за его спокойствие, как львица, которая никогда не знала свободы. - принц резко пошел прочь, все больше боясь выдать знание о демонах.
   - Значит, ты считаешь безмолвное увядание царя недостойным твоего внимания, ты легко отказываешься от его милости, потому что сам никогда не чувствовал сильно... Ты думаешь, что знаешь, как выглядит мир изнутри. Но заглядывал ли ты в глубину его чрева?
   - А ты, Глаа, тебе ведом закат? Ты столько раз рассказывала мне, что за закатом приходит истинная жизнь. Ты понимаешь Сулуу, как будто являешься отражением, одинаковой капелькой росы рядом с ним.
   - Я ушла и надеялась, что чистота позволит тебе хоть немного измениться...
   -Испачкаться в грязи? Я слишком заплатил за... - тут Аномий оборвался и понял, что переходит границу, за которой ничего хорошего не останется. А потому замолчал и опустил глаза в пол.
   -Ах, мой солнцеподобный, мир и немир, в котором обитаешь ты, такие разные. В мире царя ты был бы счастлив...
   -Раньше ты считала иначе.
   -Я говорила лишь то, что хотелось услышать господину.
   - Ты говорила то, что желало чрево твоего мира! - рана, нанесенная демонами, зарубцевалась и теперь просто тупо болела. А разочарование в пустом сердце иссохлось и погасило мысли. Ли-Симан больше не любил и не ненавидел Глаа за связь с темными духами. Не обвинял царя за его пагубную страсть. Ли-Симан вдруг вновь увидел на небосводе яркую и жаркую звезду, которая заслонила весь этот нижний мир и подарила ему покой. Чувства опасны... Чувства лишают нас связи с Всевышним. С тем, кто принес самый ценный подарок душе - бессмертие. А потому не стоит бояться.
   -Ты умелая актриса, Глаа, - Аномий погладил девушку по щеке, такой гладкой и такой холодной. О женская красота как скоро ты увядаешь! А потом закрыл глаза и вознесся под облака, где ночное светило плыло над темно-голубыми, призрачными облаками. Сегодня он снова свободен и от любви, и от тела...
   Там, внизу, осталась девушка, что принесла закат с демонами. Девушка, не знавшая, как ярка и прекрасна луна. Круглый диск, воспеваемый жрецами, мог управлять потусторонними существами, создавал сотни дорожек в неведомые вселенные. Но сейчас лишь одна манила Ли-Симана последовать за призраками. Она была заполнена демонами, среди которых, о небеса, была и Глаа в развевающихся золотистых одеждах, с распущенными волосами, опутывающими мир черной паутиной.
   - Ты видишь меня, мой бог? Ты знаешь, зачем все создания собираются у границ царства? Зачем я, созданная в человеческой плоти, пришла в этот мир?
   Тень Глаа скользнула из бесконечного потока темных и заглянула в глаза принца, сидящего над облаками на призрачной дороге.
   -Я лишь пришла рассказать тебе, что рассвет однажды не возродится, потому что рассвет приходит не "для", а "вопреки". Рассвет создан желанием жизни, великой любовью. А демоны украли у тебя самое главное, мой принц. - Теперь Глаа потрепала юношу по щеке и хитро улыбнулась. - Ты хочешь, чтобы я ушла навеки? Ты не представляешь, как тяжело оставаться и ждать... Как страшно в пустоте, где нас оставил Всевышний, ждать его милости и верить в его любовь. Наши сердца высосали демоны, и мы давно перестали верить.
   - Глаа...
   - Семь дней я заставила тебя ждать! Всего семь... Но я и твои творения ждали дольше. И они не видели в тебе зла - никогда! А потому решай! Уходить ли мне или остаться... Я смирюсь и буду молчать.
   - Молчать? Глаа... - Аномий не находил слов и дрожал, словно крохотный листочек, который несет бурный поток.
   - Когда уста сомкнут в себе три грани и двуликий свет пронзит бренный мир через призму ощущений, тогда настанет конец, а пока... живи. Мой Всевышний!
   - Откуда эти строки? - Аномий хотел коснуться девушки, шагнул с дороги и... внезапно полетел вниз под тихий голос Глаа, которая утверждала, что боги приходят, чтобы смотреть. А демоны, чтобы действовать, что судьба непреодолима, а солнце не вечно... Говорила, говорила, а Ли-Симан падал, пока не открыл глаза: он лежал на плетеном ложе, укрытый тонким покрывалом. Рядом, свернувшись на циновке, спала его девочка, его дитя, которое, конечно, никогда не видела демонов и не слышала о гранях безумия бесконечных семи дней. Эта девочка только что вернулась из добровольного изгнания, чтобы покорно ждать пробуждения хозяина и не сметь коснуться его ни словом, ни взглядом.
   - Глаа, милая Глаа, - Ли-Симан бросился к девушке, обнял ее сонную, в простом платье из грубой холстины, со спутанными волосами и прижал к груди.
   - Аномий, прости меня, - сквозь сон Глаа целовала лицо принца. - Я опоздала. Я бродила по холмам и боялась возвращаться в царство искушения. Я боялась стать демоном и убить тебя. Я боялась того, что теперь ты равен Сулуу и его власти... Я боялась его страсти. Я боялась... Но теперь все прошло. Теперь мы никогда не расстанемся.
   - Я хочу жить ради тебя, мне нужна лишь ты. - Аномий с нежностью прижимал потерянную драгоценность и не хотел ни на секунду отпускать, хотя прекрасно сознавал, что будущее не остановить.
   Губы их слились в поцелуе коротком, как жизнь, и солнце первым отблеском озарило верхушки деревьев, а небо вспыхнуло всеми цветами радуги, нежными трелями залились птицы в саду. Сегодня восход преодолел преграду и на самом краю пропасти соединил две почти расставшиеся души вновь, как лианы сплетая их в одно целое.
  
   ***
   В эту ночь Сулуу тоже видел демонов. В эту ночь царь остался совсем один, даже тень ушла от него, даже луна не посмела заглянуть в окна его комнат, до того было темно на сердце у сумасбродного деспота, который лежал на полу среди подушек и смотрел в черноту настоящего ада, вызывая все темное племя себе на помощь. Сулуу думал о Ли-Симане. И о жрецах, которые открыли ему тайну правой стороны бога, который каждый раз приносит раздор и изменения в государства, превращая их в пыль и стирая с лица земли. Почему Всевышний выбрал Аномия? Почему не отдал его царю в качестве задатка за справедливое правление? Почему Сулуу силой должен вырывать тело принца из лап всесильного создателя мира и бороться за него, как будто на войне?
   Нет ничего зазорного в страсти к такому красивому юноше... Никто не осудит, никто не посмеет запретить царю выбирать усладу для своих покоев. Но Аномий совсем другое дело. Сулуу любит!
   - Сделать бога человеком, лишить его сил, забрать у Всевышнего... - миндалевидные глаза царя сощурились и стали темнее ночи. - Даже у смерти я бы отнял тебя... Ты мой! Ты только мой! Непокорный, своевольный, одинокий и хладный, ты мой! И ты вновь придешь ко мне...
   Царь от страсти начал кататься по подушкам, взывая к темным силам, а над площадью семи дворцов поднялся страшный ветер и сверкнула молния.
   Сулуу вспоминал нежную кожу Ли-Симана, в мечтах запускал пальцы в его кудрявые волосы, гладил впадинку между ключицами, касался кончиком языка его шеи и маленьких ушек, сплетал пальцы с пальцами брата... Там, в старых храмах он впервые позволил себя поцеловать. Он дрожал и подчинялся... Он стал на короткое мгновение обыкновенным человеком... Но теперь Ли-Симан не пришел по приказу. Семь дней царь дал ему, чтобы понять, как пуста Глаа. Семь дней заставлял мучиться от сомнений, а теперь - пустота. И царь отомстит за пустоту... Он призовет демонов. Превратит в человека того, кто возомнил себя богом. Потому что за Сулуу великие жрецы и его власть наместника. Завтра, мой драгоценный брат, завтра ты ответишь за равнодушие...
   Это простые низшие твари подчиняются законами, а для великих нет никаких преград и запретов. Они могут лишить вас крова и выгнать из города или даже государства. Они утверждают, что отвечают за вас и с такой же легкостью оставляют вас без монетки в кармане. Они - царь Сулуу. Гневный, вспыльчивый, неудержимый... Не дай, Всевышний, любви наместника! Который отвергнут и оставлен, который ранним утром сам придет к вам после отказа.
   Сулуу взмахом руки остановил носилки и при помощи двух служанок, что расправляли его длинную накидку, отливающую золотом, оказался на земле. Сегодня ничто не напоминало молящегося мальчика из храма. Царь почти два часа лежал в парном молоке, около часа был умасляем благовониями, каждый его волосок был уложен один к одному в самую сложную из причесок, которую венчала корона власти. Глаза были ярко обведены черным, на скулы и губы нанесена золотая краска, шея скрыта под золотой пластиной. Нарамник царя, с вышивкой из драгоценных камней, сверкал и ослеплял рабов и воинов. Никто не смел поднять глаз. Никто, кроме этой нахальной девицы Глаа, которая посмела вернуться назад, которая ищет смерти. Она сидит на высокой белой стене около спуска на улицы Верхнего города и с улыбкой смотрит свысока на человека, способного раздавить ее, словно никчемное насекомое.
   Но нет, Сулуу не покажет злобы, он выманит птичку...
   - Прекрасная Глаа решила вернуться к нам... - Черные глаза вспыхнули, а лицо превратилось в маску живой радости и восторга. - Семь дней я молился, веря, что вы не исчезнете и дадите мне ответ, моя птица. А вы, вы прячетесь среди листвы деревьев и не желаете спускаться к своему правителю... - Зовущие руки потянулись к девушке, которая дрогнула и несколько мгновений не решалась оказаться в объятиях Сулуу. Иди, манили губы царя. Я твой, шептали его глаза... Жестокий обманщик легко поймал Глаа, одним движением провел от шеи до конца спины девушки, спрыгнувшей вниз и проскользнувшей сквозь кольцо держащих рук, и только тогда, когда ноги ее коснулись земли, наконец отпустил. Но не в сердце. Не в мыслях.
   - Вы здесь... А Ли-Симан... Ах вот и он, - Сулуу отступил от девушки и с тайным подтекстом рассматривал высокую грудь, тонкий стан и округлые бедра, скрытые тонким белым платьем. - Так я дождусь ответа? Неужели моя птица забыла...
   - Дайте мне время до сбора урожая... Всего лунный месяц , мой царь.
   - Коль есть надежда, жизнь моя не бессмысленна? - Спросил царь серьезно.
   - Да, именно так. - робко кивнула Глаа и коротко взглянула на приближающегося Ли-Симана. Юноша легким мотыльком сбежал по ступенькам, ведущим в сады дворца и теперь шел через небольшую арку с рожами усмехающихся демонов. А говорят, что горе убивает. Сулуу нахмурился - сияет, играет, манит. Вцепиться в его горло, прижать его к стене, сорвать одежду... Тонкий, высокий, безуперчный...
   - Мой брат оставил меня в час боли. - Сулуу обращался к Глаа, но продолжал смотреть на брата. Всего три года разделяет их. Девятнадцать лет исполнилось принцу прошлой луной. И целая вселенная лежит между властвованием над богом, который сейчас принадлежит лишь себе, как бы Сулуу не связывал Ли-Симана. - Вот он, в желаниях, понятных только ему, с грустью растения, вдохновением птицы, пониманием земли и спокойствием бога...
   Глаа удрученно пожала плечами.
   - Он умеет быть умным для нас, для других - это лишь уродливое подобие птицы, которая нравится не всем, но привлекает каждого. Когда я вижу взмывающую над озерами стаю фламинго, то не могу оторвать глаз, но стоит посмотреть ближе... И фламинго становится воплощенным уродством, лишенным привлекательности.
   - Вы правы, люди не так бессердечны ... - Пальцы рук царя сжались в кулаки. - Он сделал мне больно... Нелепое желание утвердиться в своей свободе, чтобы попасться в собственную ловушку. Как гнусно! Да, он борется, борется с пустотой, с призраками...
   - Вы умный человек, великий, позвольте мне попросить вас, - девушка затихла и тут же с необычной горячностью заговорила: - Простите Ли-Симана, ведь он не знает всего, ему сложно понять простое, он не всегда отличает вымысел и реальность. Он сходит с ума...
   - Тише, Глаа! Вы старше меня на четыре лунных года, но совсем еще дитя. Наверное, физический труд вернул бы на землю ваше сознание. Наши отношения с братом сложны и глубоки настолько, что едва ли возможно найти выход, прощая друг друга. - Прошептал Сулуу, а сам чуть не взвыл от нетерпения, потому что Аномий остановился, чтобы напиться от источника и освежить лицо. Близости, ближе подойди.
   - Великий! Великий! Почему вы замолчали? - Глаа робко коснулась Сулуу, который едва сдержал желание броситься к ногам принца и обвить их, целовать, умолять, унижаться...
   - Я не знаю, как глубок мир, Глаа, ясно одно... Мне нужна сила мысли, которая истощает Ли-Симана, она способна наполнить меня! И я буду бороться за... - пробормотал царь, а горячий воздух шуршащим песком отозвался его желанию. Сейчас он подойдет. Ли-Симан, не отводи взгляда. Ты знаешь, что я не отпущу тебя. Сулуу качнулся, словно от слабости, в тот момент, когда принц уже был совсем близко и всей массой упал на юношу, который не ожидал такого явного обмана, и поддержал брата.
   - Задыхаюсь, в глазах темно... - Сулуу обнял Аномия за шею. - Голова, моя голова... Отведи меня к беседке. Сейчас... - царь незаметно подал знак не следовать за ним и задержать Глаа. Он сам выберет направление... Он отведет Аномия в уединенное местечко. Он вынудит его... Царь застонал. Раз, еще раз, пока они не оказались в густых зарослях садов, и тут же Сулуу отпустил брата и выпрямился, оправляя тяжелое платье.
   - Что не сделаешь, чтобы остаться с тобой наедине, Ли-Симан.
   - Что ты хочешь от меня? - Аномий не удивлялся и не делал попыток к бегству, хотя на шее его билась синяя венка, ох, как билась!
   - Чтобы не потерять слишком дорого доставшееся мне счастье! Или ты считаешь и это мелким чувством?
   - Нет, но ведь ты обещал, что дашь мне свободу. Я сделал все, я заплатил тебе...
   - Покоя с Глаа? Уж я сделаю, чтобы она не досталась тебе, по крайней мере, любой из способов будет верен...
   - Не надо, Сулуу, я не хочу слушать. - Аномий не смотрел на царя, который вновь подошел близко-близко и теперь стоял на расстоянии ладони. Жар его тела беспокоил и звал окунуться в тьму, полную истомы, боли и наслаждения.
   - Ты слишком любишь себя! - шепнул повелитель сладко. - Ты больше человек, чем бог... - Пусть так, но я ухожу... И не хочу ничего больше. Все, Сулуу. Все кончено!
   - Еще ничего не началось, Ты отвергаешь мою дружбу слишком часто, Ли-Симан! Ты не будешь умнее, если уйдешь окончательно.
   - Для этого мне следовало бы умереть. - Горько усмехнулся Аномий. - Не правда ли самое верное решение?
   Он ринулся прочь из зарослей к тропинке, а затем углубился в самую чащу кустарников, на небольшую поляну, сокрытую от человеческих глаз; видна была лишь верхушка дворца и балконы. Юноша огляделся, как бы убеждаясь, что остался один. В тревоге его рождалось новое ощущение - ощущение реальности, умеющей поворачивать настоящее, временами изменяя все вокруг.
   "Что я есть на самом деле? Иногда мне кажется, что я придумываю самого себя и долго решаю, каким быть." Юноша упал в мягкую траву и закрыл глаза. Жаркое солнце проникало и сюда, и весь мир радовался теплу, только Ли-Симану хотелось холода. Он размышлял, потому что иного у него не осталось. Шесть лет он вне вне храма... вне бога... вне мира... Судорожно сжать пальцы и не думать о Сулуу. Царь прикасался к тебе и шептал слова любви... Он утверждал, что храмы навечно свяжут их в союзе пусть не плотском, но небесном. Что даже бога человек может любить сильнее, чем женщину. Что брат принадлежит царю. Аномий до сих пор кожей ощущал близость Сулуу и трепетал в его сильных объятиях. А древние боги молчали и лишали Ли-Симана воли. Сколько раз повторилось после поездки к водопаду безумие? Сколько раз душными ночами царь опутывал Аномия сетями страсти и утаскивал в глубокие пещеры любви, где оставались лишь ощущения, где покорным рабом подчинялся юноша настоящему демону. И демон этот целовал его горячими устами и проникал внутрь, надеясь завладеть телом навсегда. Нет, никогда! Аномий очнулся и сел. Лоб его покрылся испариной, руки дрожали, голова кружилась... Ли-Симан не мог пошевелиться, лишь третьим глазом видел, как Сулуу ищет принца, как возвращается к Глаа на площадь, как..
   - Без результата? - обеспокоено спросила Глаа, когда царь вынырнул из тайного лаза, ведущего в потайные лабиринты за площадью.
   - Он остался таким же необузданным и самолюбивым. - махнул рукой царь. - Пойдемте со мной, я хочу еще немного побыть с вами. Дайте же мне руку.
   - А будет ли это правильно, мой повелитель?
   - Откинем принятые правила, мы приятны друг другу, а это главное.
   - Но, великий, мне неловко.- Глаа подала руку царю, и тот едва уловимо усмехнулся.
   -Я избавлю вас от неловкости. - Он взял пленницу за руку и повел за собой по площади к дворцу, возвышающемуся белым чудовищем над всеми зданиями. Сулуу шел так быстро, что его спутница путалась в просторном платье, спотыкалась и невольно опиралась на сильную руку подростка. Сегодня нет преград. Сегодня осталась лишь ненависть. И низкие твари, которые готовы угождать брошенному наместнику. Но царю нужна лишь эта мерзавка.
   - Никого ко мне не впускать! - Крикнул царь уже на пороге своих покоев и, втащив внутрь Глаа, накрепко закрыл двери. Попалась. Зрачки недобро вспыхнули, улыбка обнажила белоснежные зубы. Теперь царь знал, что осуществит задуманное. Что исполнит повеление жрецов и демонов из ночи - за то, что Ли-Симан отказал, за его непокорность... За отчужденность и бегство! Он не простит!
   В покоях царил беспорядок, словно здесь кто-то решил разнести все на части. Битая посуда, разбросанная одежда, подушки по полу. Несколько лестниц на маленькие внутренние балконы загромождены фигурками божков, четыре колонны, подпирающие рельефный потолок, исполосованы когтями. На золотых рисунках стен подтеки то ли крови, то ли вина... Полугнилые фрукты источают яды из ваз на каменных подставках. Окна завешены плотно. Полумгла.
   Глаа беспомощно стояла у самого входа, наблюдая за Сулуу, что уже успел вскарабкаться на ложе и теперь блаженно закрыл глаза.
   - Он думает, что нужен мне, что я беспомощен, что только ему подвластна божественная сила. Эти фокусы ничтожны. - Царь вскочил и посмотрел на девушку. - А знаете, почему он взял вас к себе? От своего бессилия. Он не может быть похожим на остальных. Ведь я для него маленький деспот, не способный на самостоятельное решение. А вы - обыкновенное самоутверждение в его силе.
   - Так ли это, великий? - не согласилась девушка, ступая по подушкам, прямо к Сулуу подошла она.
   - Нужно только приглядеться, - царь потянулся и усадил Глаа к себе на колени. - Точно также он сидит по вечерам и глядит в эти глаза, - тихо произнес Сулуу, проводя рукой по шее девушки, - и глаза эти любят его, как могли бы не любить. Я считал, что он берет силы от самого себя, но это не так, вы его источник. - Он мягко улыбнулся.
   - Прошу вас, великий. - Глаа хотела подняться, но не смогла, а только приблизилась к царю и коснулась губами его лба.
   - Это все, что может предложить мне женщина?
   - Я же сказала, что через месяц, великий. - смутилась Глаа.
   - А что изменит месяц? Нелепо откладывать, неужели ты не хочешь решить теперь? - Царь провел пальчиком по бровям девушки. - Говори со мной, как с близким, называй меня Сулуу.
   - Сулуу, я умоляю тебя.
   - О чем ты умоляешь меня? - Царь положил девушку на ложе и склонился так близко, что его губы почти касались щеки Глаа. Левой рукой он держал ее за талию, а правой подпирал свою голову. - Когда я держал тебя в своих объятиях там, у стены, мне казалось это почти невероятным, а теперь ты здесь, у меня, одна, и без Аномия, который в любое мгновенье мог бы появиться. - зашептал царь сладостно. - И ты не любишь его, не любишь, так как я этого хочу.
   - Неправда, мне... - пролепетала Глаа, но влажный рот царя не дал ей договорить. Он впился с обожанием и нежностью. Терпкий запах волос Сулуу одурманивал, кожа источала яд, вырваться было практически невозможно, да и не хотелось больше, а потому девушка обвила руками шею царя, который развязывал платье. Холодные бусинки жемчуга щекотали грудь и шею пленницы, руки их соединились и пальцы сплелись. Горячие волны пробегали внутри, и от аромата кружилась голова. Глаа без сопротивления позволяла царю раздевать себя и, сама того не понимая, шептала слова любви.
   - Я обожаю тебя. - Прохрипел царь, поднимая глупышку на руки, и понес в спальню.
   Он был ласков и ненасытен. Когда Глаа очнулась от произошедшего бреда, наступил поздний вечер и на темнеющем небе едва мерцали белые звезды. Царь откинулся на спину и удовлетворено вздохнул, а девушка прижалась к нему и заглянула в глаза, что так странно блестели в темноте.
   - Ты любишь меня? - спросил Сулуу без выражения.
   - Только тебя, - улыбнулась девушка, - но сейчас я должна идти и... Завтра расскажу тебе обо всем.
   - Об Аномии, так? - царь погладил девушку по волосам. - Ты притягиваешь меня, Глаа. Но иди, я не держу тебя.
   - Доброй ночи! - девушка поцеловала Сулуу и быстро встала. Она с трепетом натягивала платье, когда Сулуу позвал ее вновь и обнял:
   - Постой, сейчас он не ждет тебя, он в сомнениях и вряд ли его волнует кто-то другой, кроме него самого.
   - Поцелуй меня, маленький царь. - шепнула Глаа, ловя вздох подростка. Тот нежно прижал свои губы к ее и положил голову на плечо девушки.
   -Я должен потребовать от тебя кое-что... Ты догадываешься? Ведь так... Ты знаешь о жрецах Верхнего Храма. Ты слышала о том, что они называют Аномия богом...
   - Великий, Ли-Симан бог лишь в своем воображении, - затрепетала Глаа.
   - Я видел, как он умер и вернулся обратно к жизни. И я хочу, чтобы ты дала Ли-Симану вот это... - царь протянул девушке узкий маленький флакончик. - Я хочу, чтобы он никогда больше не возвращался.
   - Почему ты делаешь это, Сулуу?
   - Потому, что я доверяю тебе, потому что я видел, как ты танцуешь с духами с темной стороны, и потому что я наместник, который не собирается страдать от власти над собой, который мечтает лишь об одном, чтобы ты осталась рядом...
   - О, Сулуу! - Девушка заплакала. - Я не могу убить его! Я не могу!
   Царь мгновенно оттолкнул упрямицу и отвернулся.
   -Я приказываю, - глухо потребовал он. - Приказываю влить ему в питье яд. Слышишь, низкая тварь! Ты всего лишь пособница демонов... А я, - он обернулся и горящими глазами взглянул на Глаа, - я тот, кто ими управляет!
   - Неправда... Нет, - закачала головой испуганно девушка. - Зачем ты так говоришь, повелитель?
   Мальчишка в ответ криво усмехнулся, красные губы его, испытавшие страсть поцелуев раскрылись жадным цветком.
   - Все цари знают тайны высших путей, мы приходим сюда из верхнего мира. - он притянул к себе безропотную рабыню, а не свободную некогда Глаа. - Мы можем делать выбор между истиной и ложью и называть вещи чужими именами. Мы решаем судьбы. А твоя судьба в моих руках. Я волен любить... Я волен уничтожить... - пальцы начали долгий путь по шее и ключицам девушки.
   - Сулуу, умоляю, - простонала умоляюще новая жертва. - Умоляю. Я не могу убить Ли-Симана.
   Но царь не собирался слушать причины, побуждающее какую-то блоху противоречить его божественному приказу, а только сильнее сдавил на горле глупой ослицы пальцы.
   - Я сказал, и ты подчинишься, - прошипел он тихо
  
   XIII
   Горькое отчаяние с примесью крови отражалось в глазах Глаа, когда она поднесла принцу отравленный напиток. Слезы застилали серое небо глаз... А воспоминания чертили сотни алых молний на теле при воспоминании о царе. Его темном превосходстве и его угрозах.
   Но Аномий не помнил вчерашнего разговора на балконе и теперь дарил любимую нежными взглядами, в которых даже синее небо становилось тускнее.
   - Что с тобой? Почему страдание на этом нежном лице? - юноша хотел коснуться Глаа, но та отодвинула руку, и золотые браслеты зазвенели на тонком запястье.
   - Это все го лишь печаль, - попыталась оправдаться она и отвела взгляд, когда Ли-Симан сделал еще один глоток.
   - Вместе мы все печали одолеем...
   - Да, любимый, я вечно буду с тобой. - Глаа взглянула на свой бокал с тем же ядом. - Вечно буду с тобой... - И она отпила от самого края сладость.
   - Как я счастлив, ты наполняешь меня жизнью.
   - Или смертью. - Шепнула себе тихо девушка. Неужели она решилась? Неужели? Не польстилась на речи царя? Исполнила волю, но не стала рабой?
   - Мы вечно будем вместе, я утешу тебя... - Аномийвнезапно поднялся со скамьи и опустился перед Глаа на колени. Конечно, он видел, что та беспокоится... Конечно, понимал, что причиной стал брат, которому всегда мало. - Знаешь, однажды мы освободимся. Мы покинем этот город. Мы пойдем очень далеко - в ту равнину, где зародился цветок жизни, твой цветок. И будем вдвоем, потому что я жив лишь тогда, когда ты рядом...
   - Я никогда не уйду, никогда! - кивнула в ответ Глаа и внезапно тоже встала перед принцем на колени. - Вот увидишь! -
   Девушка убрала кудрявые волосы за уши юноше, пытаясь навсегда запечатлить его образ в памяти и собирая из осколков в одно разбитое сердце. Нет, ничего покорная раба не скажет царю об этом утре и о том, что бог и девчонка умрут вместе. Ли-Симан, прости...
  
   ***
   Быстрое время приблизило томительный, пропитанный влагой вечер, и вот уже демоны призвали принца и Глаа во дворец верховного правителя мира, чтобы насладиться их беспомощностью.
   И как всегда, царь не отказал себе в удовольствии - в начале он появился во всем красном, потом сменил наряд на синий с золотом, и наконец - предстал перед гостями в черном с серебром.
   Сулуу улыбался и всячески проявлял внимание к фаворитке принца. Угощал ее, позволял сидеть рядом, увлекал ее в танец, обнимал с излишней страстностью. Бесполезно. Аномий не поднял глаз.
   А демон внутри повелителя взыгрался пуще прежнего. Что же, еще не ночь. Еще не пропиталось тело нектаром человека, Ли-Симан. Ты еще не попал в мои когти... Ты не ревнуешь рабыню... И ладно.
   Царь крепче обхватил талию Глаа и склонился к самому ее уху, обдавая жарким дыханием:
   - Ты выполнила то, что я просил?
   Глэдис подняла на мальчишку свой тяжелый пасмурный взгляд.
   - Так ты хочешь поговорить со мной? - На ее лице вспыхнул нехороший румянец. - Идем, я готова все сказать, великий.
   - Сказать? - черные глаза недобро сощурились. - Хорошо, идем, - царь потянул гостью к выходу на открытую площадку, под звездное небо.
   Ну, низкая, какие правила игры ты придумала? Жеманно поджала губы, свела бровки. Не слишком ли задрала носик? Давно ли ты смотрела на Верхний Город? Давно ли сравнивала себя с букашкой...
   Царь отпустил Глаа и быстро пересек балкон, чтобы спуститься вниз по ступеням в царство теней. Здесь музыка стала тише, здесь смолкли голоса... Жужжали лишь ночные насекомые, шевелились руки деревьев, источали ароматы сады...
   - Итак, - Сулуу сложил руки на груди и встал в выжидательную позу.
   - Я слушаю тебя, великий! Говори, - заулыбалась странно девушка и рассеяно затеребила краешек платья. Открытая грудь с розовыми сосками и тяжелыми украшениями, тонкая талия, крутая линия бедер - все это служило соблазнению. Но царь давно перестал жить лишь похотью и жаждал другого источника.
   - Правила игры изменились. Ты не собираешься отвечать... - спокойно констатировал Сулуу. - Неуправляемые рабы страшнее всего. Ты подозреваешь о том, на что я способен?
   Девушка в ответ кивнула.
   - Прекрасно. Тогда я жду.
   - Мне нечего сказать, Сулуу.
   - Правда?
   - Я сегодня поняла, что разум - высшая сила. Что реальность и желания, которые владеют нами - вот настоящее безумство. - Глаа покачнулась, щеки ее заалели то ли от волнения, то ли от боли. - Что-то поменяется - очень скоро. Мы не в силах этого остановить, исправить...
   - Ты дала ему яда? Дала? - царь схватил девушку за плечи и начал трясти, как грушу, получив наконец молчаливое подтверждение. И тогда Глаа отвернулась и задрожала всем телом.
   - Ты преследуешь Аномия, - пробормотала она, цепляясь пальцами за парапет. - Ты пьешь его жизнь. Ты хуже демонов подземелий. Ты реален.
   - Неужели? - усмехнулся Сулуу. - А как тебе нравится то, что он будет моим? Как тебе, нищенке из Нижнего Города слышать то, что таким, как ты, божества не достаются?
   Серые глаза, полные воды посмотрели на черноволосого демона, еще вчера обнимавшего ее и дарившего ей свои ласки.
   - Что я должна сделать, чтобы ты освободил Ли-Симана? - умоляюще спросила Глаа.
   - Для этого тебе пришлось бы стать Всевышним, - отозвался царь и присел на ступени, - а мне - стать тобой. Вот ведь незадача?
   Он посмотрел на звездное равнодушное небо и проводил глазами летящую птицу - розовые всполохи крыльев... Свобода парения... Стремление к далеким звездам. Все это не нужно на бренной земле. Здесь правят другие стремления.
   - Пожалуйста, отпусти, - повторила, словно заклятие девушка, но на этот раз царь отрицательно закачал и поднялся над рабыней черной тенью.
   - Нет. Здесь даже говорить не о чем. Пойдем, - приказал он резко и направился обратно, шелестя черным нарамником в котором играли искры огня. - Ты ничего не понимаешь, ты не знаешь, как я мог бы лелеять Ли-Симана. Я подарил бы ему наслаждение, страну, полную богатств. И себя...
   - Себя? - девушка остановилась. - Сулуу, скажи, ты когда-нибудь чувствовал холод? Аномий не такой, как мы, он способен окунуть пальцы в грязь и остаться абсолютно чистым, а мы с тобой... Мы просто люди...
   - Ты - да! - улыбнулся царь милостиво. - А я поглощу Ли-Симана без остатка. Понимаешь?
   - Но ведь Аномий хладен к тебе... Он никогда не откроет тебе мира и не впустит в закрытую дверь.
   - Эту оплошность я способен исправить...
   - Но как ты станешь равным ему?
   - Ты считаешь меня хуже? - вознегодовал царь, сбрасывая тяжесть украшений и теперь уже волоча Глаа по лестнице вверх. - Меня - царя мира?
   - Нет, Сулуу, во многом ты умнее и практичнее, ты знаешь толк в желаниях, можешь осуществлять не подвластное простому человеку, живущему в бедности.
   - Но почему я хуже? Почему? - настаивал отпрыск богов настойчиво.
   - Надежда спасла тебя, великий, ибо вера жила и говорила, что ты лучше, и ты не мог понять почему все достается Ли-Симану, которого боготворили, как делал и ты сам. Так?
   Царь кивнул в ответ, останавливаясь в нерешительности и разжимая тиски.
   - Но когда ты понял, было уже поздно? Аномий хотел иного - он искал. Я увидела его утром, будто впервые. Это было настоящее чудо! Да нет, больше, много больше. Сулуу, целая вселенная предстала предо мной в его глазах. Меня точно подняла непонятная сила, душащая в своих объятиях. Он вырос до самого неба и вдруг исчез совсем легкой мерцающей точкой. Он говорил, что ты, Сулуу, не сможешь понять даже доли из его слов, но сейчас ... я не уверена, не видела ли сон. - Глаа безумно обвела взглядом сад. - Сулуу, забери меня от него, я боюсь слушать его речи, заполненные странными желаниями. Он хуже в том, что живет не с нами, в этом заключается его одиночество и страх.
   - Вот как! Ты боишься... Любишь, боишься, опять любишь... И тем не менее покидаешь его... А ведь именно сейчас Ли-Симан нуждается в поддержке. - Сулуу мягко, понимающе улыбнулся. - Ты влила яд в его уста и боишься агонии? Последней, ужасной... Смотреть в синие глаза, изнывать от угрызений совести... - мальчишка помолчал. - Хорошо, я приму тебя как рабыню. Я возьму твою жизнь в обмен на Ли-Симана... Поверь, уж я не испугаюсь быть рядом, когда мой принц начнет умирать... А теперь уходи... До завтра, готовься, думай, перебирай мои подарки.
   Девушке нечего было ответить. Она лишь опустила глаза и шагнула к гостям, а царь обернулся и вновь посмотрел в небо. Розовая птица. Фламинго. Что он делает ночью среди звезд? Что ищет в темноте? Что шепчет сердце принца теперь, когда яд течет по его тонким венам и превращает в обычного человека, подвластного желаниям царей?
   Возможно, юноша поднялся и ушел молча. Возможно, он сидит под деревом в саду, где ночные бабочки устроили танец теней и цвета. И упивается минутой уединения. Возможно, он ревнует свою красавицу и корит царя... Или думает о царе... Краска залила лицо Сулуу, ноздри носа вдохнули ночную прохладу.
   Обнять, прижать к груди, утешить... Ты человек, Ли-Симан. Жрецы знают способ лишить тебя Всевышнего. Любую цену готов заплатить ставленник богов. Стать демоном, стать злом, но никогда не отпускать тебя...
   А глупая Глаа пусть ищет тебя всю ночь по Верхнему Городу, в отчаянии повторяет твое имя... И боится гнева... Она заслужила презрения. Она предала тебя, подчинившись власти и силе.
  
   ***
   Ли-Симан шел вперед, не разбирая дороги. Он вспоминал объятия любимой и царя вновь и вновь сквозь пелену полусна-полуяви. А потом смотрел на чернильную синеву зданий и не узнавал их силуэтов и их рисунков. Нет, мир остался прежним, что-то изменилось внутри. Словно храмы выросли, словно небо отдалилось, а звезды стали чуточку призрачнее и холоднее, как и чувства и мысли юноши. Аномий не мог сосредоточиться, боясь думать о брате, но еще больше его волновала Глаа. Тоненькая веточка с ароматными цветами, сорванная смуглой рукой Сулуу. Зачем? Зачем он так жесток? Зачем заставляет дрожать? Зачем лишает единственного? Заставляет спорить о прошлом с самим собой и отказываться от содеянного. Никто и никогда не сможет быть правым. Мы будет обманывать каждым движением, каждым истинным чувством, все утечет в неизвестность, в безмолвие. Да, стоит оглянуться и понять самого себя - мы ищем правду? Или хотим нарисовать для себя красивую картинку? Или...
   Юноша внезапно остановился и понял, что вошел в храм. Тишина. Великая тишина опустилась принцу на плечи... Она спрашивала. Она говорила, что люди верят в бога, но в кого верил Ли-Симан? В то, что за пределами святого места каждый вынужден выбирать дорогу сам.
   Неуверенно аномий шагнул к чаше приношений богини Жизни и заглянул белоснежной статуи в глаза, пытаясь найти здесь ответы. Да, великая мать подарила жизнь. Ради смерти. Она вынашивала дитя в чреве... Она запускала внутрь руку и выбирала того, кто достоин... Она...
   Юноша покачнулся и начал оседать на пол от усталости, накатившей на тело. Голова раскалывалась от боли, в глазах плыл купол с прорезями ночного неба. Не здесь... не потерять сознания... Пожалуйста...
   Шорохи шагов... ли Симан с усилием приподнялся и безо всякого страха посмотрел на нежданного собеседника из прошлого. Жрец. Мортигус. Один из тех, кто ненавидит силу созерцания Всевышнего. Руки бывшего учителя смиренно сложены. Глаза чисты и уверенны. Он знал, что ученик приползет обратно. Он ждал здесь.
   - Я простил тебя, - Аномий глотал звуки и пытался справиться с огненными молниями боли. - Я все так же люблю своего учителя... Я знаю правду... Я понял, что власть важнее веры...
   - Молчи, - Мортигус присел рядом и провел ладонью по мокрому лбу принца. - Ты не должен тратить силы...
   - Нет, учитель... я пришел не просто так. Это судьба. - Ли-Симан сжал руку жреца в темноте, сглотнул горечь на языке. - Помнишь, мы обещали никогда не лгать друг другу.?
   Мортигус согласно кивнул и огляделся, словно опасаясь слежки или погони.
   - Скажи правду, учитель, ты ведь знаешь. Скажи мне, кто я? Что означает красное пятно на моей голове?
   - Ты уверен? Ты весь горишь... - жрец покачал головой. - Тогда давай я помогу подняться. Вот так! Обопрись на мое плечо...
   Юноша на полусогнутых ногах шагнул вперед. Еще шаг по гулкому полу... И еще - пока не потянулись своды древних коридоров.
   - Сейчас, сейчас, еще недолго, - Мортигус толкнул дверь, за которой горела единственная лампа. Маленькое, сырое, темное помещение... - Садись вот здесь... Как же ты бледен!
   - Я готов узнать, - пробормотал Аномий вяло. - Говори.
   Мортигус отвел взгляд на огонь, потом коснулся лица ученика... Задрожал, словно листы на дереве во время бури.
   - Жрецы знают истину. Жрецы обязаны управлять людьми. Мир давно принадлежит демонам. А всевышний - он лишний. Таков порядок, мой принц.
   - Порядок?
   - Да, - кивнул Мортигус. - Но лишь посвященные способны управлять стихиями и заставлять демонов подчиняться. Раньше все было иначе. Раньше вместо порядка царила гармония. Но пришел переломный момент. И бог стал лишь щитом для обделывания тайных делишек. И его изгнали из этого мира. Созерцать. Молчать. Не вмешиваться...
   - Я вмешался?
   - Да... Ты заглянул в бездну... И бездна узрела твою красоту... И она захотела завладеть тем, к чему не способна прикоснуться... Вот, - жрец достал из темноту нечто, завернутое в кусок ткани. - Это статуэтка. Смотри, - Мортигус высвободил белоснежную фигурку девушки с венком в руках и обернул ее лицом к принцу. А тот даже привстал на месте. Несомненно перед Аномием стояла Глаа.
   - Откуда?
   - Это часть утерянной цивилизации... Слова внизу... "Три знака света и единства, в одной руке весь мир объят, а в другой волшебный сердца сад, а в третьей..."
   - Здесь не дописано. - Юноша сосредоточенно оглядывал поверхность, забыв о боли и жжении в сердце. - Где остальная часть?
   - Есть еще две. - Испуганно забормотал Мортигус. - Они были разделены... Видишь здесь разломы.
   - Да, конечно, ты прав, учитель, я должен найти остальные части. - Юноша встал растрепанный и настороженный. - Прости, мне надо бежать.
   - Они убьют тебя, Аномий, убьют! - Закричал совсем печально вслед исчезающему Ли-Симану несчастный Мортигус и шепнул уже тише: - И меня. Да будет проклят Барат-Итцу.
   Но юноша не слышал этого отчаяния. Он гнался за ускользающим блеском далекой звезды. Но побеждали Ли-Симана призраки. Вот две девушки соединились в часть композиции. Они протягивают кому-то венки, они смеются и танцуют среди прозрачных ветвей, повторяя одни и те же слова: "Три знака света и единства, в одной руке весь мир объят, в другой - волшебный сердца сад, а третьей - смерти и убийства. Рука одна согрета всеми, в другой живет бессмертный дух, а в третьей каждый свет потух, и ждут они соединенья. Но час придет..."
   Но час придет! Конечно! Принц остановился под деревьями и покачивался из стороны в сторону... Час расплаты... Демоны в этом мире... порядок... Порядок власти... Сулуу...
   - Сулуу, - губы открылись и прошептали имя, которое жгло небо и язык.
   - Я здесь, мой драгоценный брат, - черная тень шагнула юноше навстречу по высокой траве и приняла ослабевшего принца в объятия. - Я знал, что ты отправишься в храм, чтобы спросить и получить ответы.
   - Ты следил за мной?
   - Да. Как за великой драгоценностью... которую могут обидеть, которую не смеет никто касаться, стража не спускала с тебя глаз, - подтвердил царь ласково. - Сейчас я и ты остались один на один... В этом благоуханном саду, под так любимым тобой небом... Мы равны...
   -Мы равны, - слабым голосом подтвердил Аномий, не в силах сопротивляться.
   - И нет никакого всевышнего между нами? - поинтересовался Сулуу, склоняясь ближе. Губы его, темные и горячие опаляли кожу.
   - Нет... - согласился принц, закрывая глаза.
   - Ты человек?
   - Да, - глубокий вдох, расслабленность мышц.
   - Ты мой?
   - Да, Сулуу...
   - Хорошо.
  
   ***
   Светлое утро. Темное пробуждение. Аномий открыл глаза и увидел над собой улыбающееся лицо царя, оперевшегося на руку, полулежащего в подушках. Его темные глаза источали мед. Его брови не хмурились. В нем не было ни капли царственности. Только любовь.
   Ли-Симан боялся отвести взгляд. Ждал первых слов. Каждая частица его тела горела огнем. А звезда в сердце, залитая огнем царственной страсти, шипела и пыталась вновь загореться, но все же сейчас ее побеждал человек, а не небо.
   - Отпустить? - вопрос звучал нежнее нектара. Сулуу пальцем провел по шее принца и зажмурился от удовольствия. - Сейчас все что угодно, мой возлюбленный брат. Все, что ты пожелаешь... Горы... леса... холмы... храмы... небо... Для тебя все открыто...
   - Где Глаа?
   - Глаа? Светлая птица Глаа вылетела в окно и отправилась искать тебя... Она сказала, что ты дивный. Согласен. Ты дивный... Ты свит из света, из огня, из влаги... И, я не знаю... Из цветов... - царь поднялся с кровати абсолютно голый, шагнул к окну и глубоко вдохнул свежести утра.
   Аномий не мог оторвать взгляда от молодой, стройной фигуры, темной кожи, густых спутанных волос.
   - Я уже не внушаю тебе отвращения? - поинтересовался царь открыто. - Или ты сбежишь завтра? Сегодня?
   - Я должен увидеть Глаа, - Аномий попытался подняться, но понял, что руки его привязаны. Что он абсолютно бессилен.
   - Последний поцелуй, Ли-Симан. - Сулуу обернулся на мгновение, не скрывая превосходства. - Поцелуй моего бога...
   - Хорошо, - отчеканили губы принца.
   - Хорошо? Ты уверен?
   - Да, - Аномий скрывал дрожь, когда над ним вновь склонился царь.
   - Ты не сможешь, мой милый брат. - мальчишка обнажил белые зубы в улыбке. - Ты теперь ненавидишь меня... Но будешь еще больше, когда покинешь эту спальню... ты еще не видел, что я сделал... Ты еще увидишь...
   Аномий непонимающе сдвинул брови, но тут же сотни домыслов и картинок пронзили его измученное сознание, переплетая их с жаркой ночью страсти, где всем владела сила Сулуу. Его руки, его губы, его чресла... Его темная сущность...
   - Глаа?
   - Нет, брат, - царь нежно поцеловал Аномия и потянулся за ножом на столике, чтобы разрезать держащие путы. - Беги к любимой. Торопись, пока я не передумал...
  
   XIV
   Она сидела на лестнице, у самого подножия. Она не входила в дом принца... Она ждала. А потом она заглянула в глаза своему богу и тихо заплакала, не произнося ни слова.
   Аномий тоже молчал. Он отбросил в сторону длинную льняную накидку, опустился на колени и зарылся в складках платья, чтобы на секунду забыть каждый шаг через площадь царей.
   Жрецы. Жрецы висели на позорных столбах. Жрецы корчились в последних судорогах. Жрецы, которых подозревали... Которые посмели усомниться во власти демонов. Мортигус был среди них. Окровавленное лицо, сломанная шея, разорванный живот, из которого вывалились кишки.
   - Больно, - сказала девушка и попыталась встать, но побледнела и вновь опала осенним листом на камни. - Эта ночь окончательно убила меня. - Глаа едва сдерживала слезы. - Ты был с ним? Ты... - она оттолкнула принца и медленно встала, не ожидая оправданий и лишних слов. - Я знала... Он сказал, что ты согласишься... Что я останусь одна... Он вручил мне статуэтку, чтобы я отдала ее тебе. А теперь хватит. Я ухожу... Судьба!
   - Что? - Ли-Симан непонимающе поднял глаза на любимую - Уходишь?
   - Да! Я рабыня Сулуу. Я хочу принадлежать ему... И забыть тебя. Навсегда. Потмоу что все это время ты был моей душой, моими мыслями, моим цветущим садом. Я надеялась исцелиться, но заболела еще сильнее, потому что никогда не смогу обрести тебя. Но сегодня сад облетел, руки наши разъединились... А сердца...
   Глаа замолчала, заметив, что Аномий сделал шаг вверх, еще один и остановился. Его расправленные плечи ссутулились, его крылья опустились. Он впервые почувствовал себя простым человеком, который никогда не поднимется над храмами и не полетит.
   Который зависит от капризов и решений царя, управляющего жрецами и обрядами. Конечно, брат знает силу жертвоприношений. Конечно, он заставляет людей превращаться в марионеток, в покорных кукол для своих удовольствий.
   Тонкая ткань завесы колыхалась, открывая путь в прохладу комнат. Зеленоватый свет стекал по розово-алым цветам колонн. Собранная головоломка ненужным подарком стояла на столе.
   Сулу знал с самого начала. С самого начала он шаг за шагом шел по выбранному пути. Шаг за шагом проникал в темноту, чтобы обрести власть. А теперь с легкостью отдал костяных девушек, что протягивают букеты своей сестре с ребенком на руках.
   Брат украл и Глаа. Брату ничего не стоит убить и его - человека из Нижнего Города. Непокорного, холодного, равнодушного...
   Ли-Симан взял в руку тепло последней статуэтки, еще хранящей тепло любимой. Закрыл глаза. Она уйдет. Она покинет его теперь, когда принц больше всего похож на человека. В самый страшный час. В час, когда в сердце темно, а тело горит от боли и жажды.
   "Читай", - произнес невесомо над ухом ветер. "Читай", - улыбнулись сумерки. "Ты никуда не убежишь", - зарделись облака.
   Три знака света и единства,
   В одной руке весь мир объят,
   В другой - волшебный сердца сад,
   А в третьей - смерти и убийства.
  
   Рука одна согрета всеми,
   В другой живет бессмертный дух,
   А в третьей - каждый свет потух,
   И ждут они соединенья.
  
   И с первым каждый будет знаться,
   Последний силой покорит,
   А средний навсегда забыт,
   Он теми крайними убит.
  
   Принц вздохнул и смахнул композицию на пол равнодушной рукой. Как он будет жить без Глаа? Как он сможет жить, зная, что вынужден лишь созерцать и ничего не исправлять. Ведь мир, созданный всевышним, совершенен.
  
   ***
   Она умирала на руках Ли-Симана. Умирала в мучениях весь этот жаркий день и всю эту душную ночь. Она металась по кровати. Растрепанные волосы спутались, прилипали к телу змеями. Грудь поднималась часто и отчаянно, по коже текли капли пота. Глаза то закатывались, то открывались и смотрели на принца совершенно безумно, почти не узнавая его.
   Аномий молился. Аномий умолял, чтобы Глаа не умерла. Даже если после она и уйдет в Верхний Дворец навсегда к черному демону по имени Сулу и станет прислуживать его страстям, и будет обмахивать его перьями, и ходить совершенно обнаженной, не скрывая тайной красоты... Смерть уже не исправишь. Из царства мертвых возвращаются далеко не все, и те, кто пришел, никогда не рассказывают правды.
   - Прости меня, мой бог, - пересохшие губы едва шевелятся. - Я убила твою силу. Я сделала это в надежде спасти тебя от тебя самого. Но ты... Ты еще светишься изнутри... ты еще улетишь... Тебе не обрезать крылья и не запереть в золотой клетке.
   - Молчи! - юноша зажал между ладонями ладонь Глаа. В синих глазах его вспыхнул огонь не человека, но звезды. - Пересекать черту всегда больно... За ней никто нас не разлучит. И слабость твоя, твои страхи, твои дела перестанут иметь значение. Это демонам важно двигать мир... А мне - сохранить равновесие.
   Да, Ли-Симан думал о равновесии. Думал о том, что теперь чаша весов наконец встала правильно. Что наступил час, за которым потеря перестает быть болью, а возвращает свет.
   - Я влила яд в твой напиток... - Глаа начала задыхаться. - Царь приказал мне сделать тебя человеком. Жрецы... жрецы послали меня. Я должна была удерживать тебя... Я тоже выпила... Я не хотела, чтобы лишь ты страдал... Я...
   - Молчи, молчи, - умоляюще повторил Ли-Симан, наблюдая за тем, как над кроватью струится неземной свет. Он приходит в минуту прощания. Он спускается с первого неба, возвещая о скорой смерти. Затем открываются золотые врата второго неба, чтобы красные демоны узрели грехи и поступки человека. Затем со звоном распахиваются хрустальные ворота очищения, и тысячи птиц поднимают душу все выше и выше...
   Юноша ощутил, как рука любимой похолодела. Но не отпустил ее ни на секунду. Еще мгновение, и он в полном бессилии лег прямо на полу. Свернулся калачиком и уснул рядом с равнодушным трупом.
   Он видел сквозь пелену разноцветных брызг видений три танцующие тонкие фигурки, словно отражения, повторяющие образы Глаа. Он шел за ними по зеленым зарослям в цветущую ирреальность. Быстрые ножки взлетали над травой и цветами, руки незнакомок переплетались в волны символов и знаков, преобразующих пространство... Одна из красавиц пробуждала жизнь, вторая - уничтожала. Третья же несла в руках звезду. И сияла та ярче солнца на небе, уничтожая навеки тьму. Зри, говорил свет. Вбирай меня... Живи... Живи, принося гаромнию.
   - Господин! Мой господин... - голос с другой стороны будоражил и пугал. Но Ли-Симан не мог никак открыть глаз и очнуться. - Господин... Господин... Помогите... Господину плохо...
   Топот ног. Ощущение полета над полом. Прохлада воды на лбу. Мягкая ткань, окутывающая тела. Суета. Разговоры. И внезапная тишина, за которой лишь одни шаги узнаваемы. Брат пришел.
   Его сладкий аромат проникает в ноздри. Его дыхание сжигает сознание. Шуршание одежды пугает. Чернее ночи мысли великого наместника. Чернее хаоса.
   - Ли-Симан, - сладкий шепот касается слуха. - ты еще не умер. Ты еще принадлежишь этому миру, материальному миру демонов и зла. Ты уже перестал сиять огнем, но почти стал человеком... Я заплатил душой, чтобы обрести тебя навсегда и заключить во мраке, чтобы ни один человек не воспользовался твоей любовью к этому миру. Чтобы ни один плач не достиг твоего слуха. Слышишь, мой Всевышний, я готов отдать все, чтобы ты перестал смотреть глазами, полными света, на долины и горы, на небеса и озера...
   - Я знаю это, - Аномий не открывал глаз, но видел Сулу, сидящего рядом.
   - Семь дней я отдал на то, чтобы изготовить напиток, убивающий тело. Но убить тебя - это уничтожить создателя. Нет таких знаний у храмов. Зато сосуд, заключивший тебя в принца, теперь в моей власти.
   - Я знаю, -снова согласился принц.
   - А знаешь ли ты, что будет дальше? Можешь ли заглянуть в будущее? Нет, ты теперь лишен власти видеть...
   - Я знаю...
   - Знаешь? - злые уста недобро засмеялись. - Мой всевышний знает... И прощает меня за все?
   - Да, мой царь. Прощает.
   - Будь проклята твоя красота! - Сулу вскочил и заходил туда-сюда по комнате, словно огромный тигр в клетке.- Ни одного чувства, ни слез, ни горечи по Глаа? Лишь хладное равнодушие? Ты хуже масок бога! Ты хуже моей дрожи...
   Он остановился в центре, под источающим мрак потолком. Белые одежды светились снегом. Жемчуг и изумруды в волосах призывали зло.
   Но ему противостояла яркая звезда спокойного прощания с любимой, которая, уйдя в бесконечность, теперь вошла в ворота небесного храма, где сердца Всевышнего и земного цветка соединились в одно целое. Ведь ее жизнь - его жизнь. Ведь ее смерть - его смерть.
   Аномий приподнялся на кровати и коснулся ледяными ступнями пола, не ощущая предметов. Человек в нем умирал от яда. Всевышний в нем освобождался.
   - Я готов быть твоим, мой царь. - произнес спокойно Ли-Симан, понимая, что именно тьма теперь способна освободить его от человеческого и отпустить вверх, к закату. - а ты готов взять меня, как часть себя?
   Сулуу, что все это время молил великие силы, с удивлением посмотрел на брата. Тело его затрепетало от долгожданного дара. Неужели? Неужели удалось? Не будет больше в Верхнем Городе этого всепоглощающего света? Жрецы воспоют песнь о девятом небе, где заключен Всевышний навеки, охраняемый сотнями армий богов и демонов. А царю достанется, как судьба, принц Ли-Симан.
   - Да, - коротко кивнул Сулу, но не сделал ни шага навстречу. - Что ты задумал, мой драгоценный брат? Ты задумал убежать?
   - Нет, я всего лишь надеюсь, что ты исполнишь мою последнюю просьбу. Похоронить Глаа со всеми почестями, которые достойны цари...
   - Позволить ей подняться выше третьих врат? Увидеть сады небесные, реки полноводные, радость небытия? Хорошо, Ли-Симан, я распоряжусь провести все обряды. Я позабочусь, чтобы лучшие жрецы омыли ее тело... И принесли лучшие благовония и одежды. Я прикажу читать две недели молитвы, освобождающие ее от пут возвращения в этот мир... Но ты, ты должен пообещать, что останешься со мной - здесь.
   - Пока я жив, я останусь с тобой, мой господин.
  
   ***
   Глиняный сосуд, хранящий звезду, потрескался от молчаливого ожидания. Человек по имени Ли-Симан сохранил внешнюю красоту. Глиняный сосуд пропускал свет. Царственный Ли-Симан впитывал его в себя и стал еще холоднее, вызывая в душе и мыслях царя подозрения, гнев и ревность.
   Да, принц исполнял все, что скажет ему повелитель. Да, склонился перед ним, словно цветущее дерево. Но он был не здесь и не сейчас.
   Сулуу спрашивал у мудрейших жрецов, как заставить человека полюбить, но те лишь пожимали плечами и таинственно улыбались. Если ты сам избрал любовь, неси ее с честью. Не жди помощи, не ропщи, не взывай к богам...
   Царь не мог терпеть, не умел ждать. Нрав его, неугомонный и жаркий, требовал немедленного ответа от ледяного чистого источника. Царь запускал в источник грязные руки, но вода смывала все следы каждое утро. Ни роскошь, ни похоть, ни желания не проникали в Ли-Симана.
   Иногда он часами сидел у окна, иногда подолгу истуканом стоял под тенями деревьев и молился. Аномий слушал мольбы ветра, что звал его в тот мир, где сейчас витала мечта о призраке чуда; ветер пытался сбить венок с головы юноши, и если бы только принц заметить, как напоминают эти живые цветы о костяных сплетениях в руках статуэток... Почему же он надел его на голову? Что хотел себе сказать бессмысленным жестом? Нет, Ли-Симан не думал об этом, поддаваясь лишь дуновениям, уносящим все дальше от земли, даря желанную тишину.
   Здесь не было места Сулу, здесь не было места всему Верхнему Городу. Только призракам... Если идти вперед, по дорожкам лабиринта с цветниками из роз, то обязательно выйдешь к площади четырех дворцов, к месту, где когда-то стояла Глаа.
   Здесь можно вызвать демонов верхнего мира, придать им форму человека. Они отзовутся на свет из глиняного сосуда. Они...
   Костлявая рука коснулась плеча принца, и тот понял, что давно уже стоит посреди площади, а перед ним -двое бродяг. Два близнеца. Только первый с изуродованным лицом и иссохшей рукой, а второй - полный здоровья и красоты.
   Рука незнакоца чуть сжалась. В зрачках заклубилась тьма. Призраки. Конечно, они пересекли врата и спустились вниз, чтобы повторить танец статуэток. Именно теперь, когда созерцание близится к завершению. Непроницаемо-черная мгла текла из глаз первого бродяги... Она спрашивала, тот ли сосуд стоит... Его ли следует разбить?
   - Что тебе надо? - Аномий задохнулся от волны ужаса, коим питаются дух, и шагнул назад. Почему стража не видит этих двух? Почему воины Сулу не реагируют? Где люди? Где они? Площадь пуста... тишина!
   - Не бойся, добрый человек, - второй близнец сделал шаг вперед и раскрыл ладони. - Мы не желаем зла. Всего лишь хлеба и место для отдыха. Мы очень долго шли...
   - И нашли тебя, - усмехнулся изуродованный бродяга.
   - Это был очень долгая дорога... И очень тяжелый путь, - повторил с ударением второй, протягивая к Ли-Симану руки.
   - Мы надеялись не зря.
   - Мы пришли не одни...
   - Вы пришли сюда... - Ли-Симан вздрогул, когда все демоны, на всех стенах зашевелились. Бежать? Нет, он не смел бежать, потому что знал, что сам призвал их в мир людей.
   - Ты увидел то, что желал? - поинтересовался спокойно бродяга с иссохшей рукой. - Ты удостоверился в том, что гармония не нарушена?
   - Да! - согласился Аномий тихо.
   - Кто охраняет тебя от людей? - зашипели стены. - Мы - тебя! Ты - нас! Зачем ты нарушил закон? Зачем вошел в сосуд?
   Сотни смерчей крутились по площади, стирая дворцы и время.
   - Я пришел созерцать, - звезда внутри загорелась ярче, успокаивая и приручая бурю. - Я пришел, чтобы стереть память о себе.
   - Мы сотрем память... Мы уничтожим память, - бродяги с обеих сторон взяли руки принца, а затем соединили свои. Именно тогда юноша узрел смысл круга и значение статуэток, которое было так далеко от его человеческого понимания. Всевышний есть во всем, он начало и конец. Он рождение и смерть. Он зло и добро.
   Он не принадлежит материи и не стремиться перевернуть миры. Он является, чтобы смотреть... Но смотреть на него самого - больно. Бесконечно больно, потому что человек наделен желаниями и страхами...
   - Он мой! Он не достанется вам, - дикий вопль проник через застилающий глаза туман, и адская боль пронзила грудь Ли-Симана, пришедшего в себя от странного видения.
   Кровь. Она растекалась по голубому тоньчайшему льну, сочилась из раны.
   - Сулуу, - губы Аномия побелели. - Ты убил меня... Благодарю...
   Принц покачнулся, а комната, в которой он был столько времени под стражей, поплыла и переполнилась звуками.
   Царь выронил нож и подхватил Ли-Симана, ладонями придавил рану, пытаясь остановить кровь. Нет больше Всевышнего. Унесли его демоны...
   - Ты человек, - прошептали темные губы, руки обхватили обмякшее тело. - Ты ведь теперь человек?
   - Кто тебе дал нож? - Аномий сглотнул кровь и дрожь, прокатывавшуюся по всему телу. А царь посмотрел на клинок, валявшийся на разноцветном ковре. Жрецы? Нет, это были черные духи... Да, Сулуу помнил их появление. Он не хотел брать оружие... С тремя змеями-символами: разумом, властью и любовью.
   - Это отрава, брат, - Ли-Симан еще пытался подняться... - Страшная отрава - познать, полюбить, узреть недоступное. До самого последнего момента нет цели, нет стремлений. Он приходит смотреть на нас... Он ничего не меняет... Но знаешь, нет ничего ближе смерти, только она разлучит нас...
  
   ***
   Ранним утром церемониальная процессия несла по площади царей принца великого царя. Эра безраздельной власти и знаний в этот момент еще не заметалась песком вместе с тайными знаниями о снисхождении Всевышнего на Землю. Но она уже подходила к закату, за которым другие цивилизации сами стерли все следы о вратах наверх и проложили себе дорогу в демонический ад.
   Сулуу не провожал мертвеца. Он держал на ладони сосуд - его алое, бьющееся и не затихающее ни на секунду сердце. Держал, как ребенка, которому не суждено вернуться ни на небеса, ни в мир людей. Он вырвал всевышнего из лап демонов и наслаждался светом, исходящим от яркой звезды. Он знал, что теперь никогда не умрет. Что стал единственным, кто получил драгоценнейший дар. Время. Пространства. Власть. Пустое. Если у тебя есть главное - средоточие мира. Неописуемая власть и восторг переполняли Сулуу, он пытался понять, что делать с подарком небес, но слезы мешали думать.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"