Аннотация: Оставь надежду всяк сюда входящий. Первая часть закончена. Комментарии приветствуются.
1
Я сопротивляюсь сну. Отступи, морок... Боль! Она пронзает мышцы, впивается в запястья, наседает на грудь... Ночь, словно одно мгновение, но простыни скомканы, подушка валяется на полу.
Я лежу, свернувшись комочком на самом краю, подогнув под себя ноги, влажные волосы налипли на лоб, в горле сухой комок, словно я не пил несколько дней, а ноги болят так, точно все это время я шел по обжигающей пустыне.
Прослушал будильник? Опять... За дверью что-то напевает мой друг - Большой Роб. На самом деле его зовут Анатолий. Но так уж завелось у нас со школьных лет - прозвище стало превыше имени.
Роб работает в банке большим начальником. Ездит на служебной машине до дома и обратно. Наверняка, сейчас он уже при костюме и в галстуке. Натягивает пальто, хотя что для него промозглый ветер улиц, дождь и слякоть.
Я почти без сил поднимаюсь в вертикальное положение, ногами натыкаясь на одеяло на полу. Полутьма... За окнами серое небо опустилось на детскую площадку, раздавило красные качели, раздавило облинявшую лавочку... Голова! Она болит невыносимо...
- Роооб, - тяну звук, но он вязнет между зубами.
Друг открывает дверь и смотрит на меня, хмурясь.
- Во сколько ты вчера пришел? - спрашивает без обвинительного тона.
- В час... - я понимаю, что лгу. На самом деле стрелка часов уже пересекла четыре и застряла на четверти пятого. - Не спрашивай...
- Аспирин попросишь у Наташи. Она завтрак тебе приготовила. - Большой Роб поджимает губы, выражая крайнее недовольство образом моей жизни. Конечно, он может выкинуть меня на улицу в любую минуту, но не станет этого делать никогда.
- Спасибо, - ухаю я и опять безвольно сажусь на кровать. Я должен поспать. Должен несколько часов, прежде чем смогу по-человечески подняться со дна ночи.
А потому возвращаю из изгнания подушку и одеяло и закрываю глаза...
Тик-так, аромат кофе щекочет ноздри. Глаза открываются сами. О черт! Два часа дня! Домохозяйка большого боса возится на кухне, готовя ужин для хозяина. Тот предпочитает есть дома, иногда приводит с собой какую-нибудь красотку, с которой проводит вечер или два вместе. Привычки друга не меняются. Роб - заядлый холостяк.
А я... С кем меня можно сравнить? С бездельником? Прожигателем жизни? Наверное, со стороны именно так и выглядит.
Натягиваю на длинные худые ноги мятые вельветовые брюки. Рубашку не первой свежести подцепляю с пола. Где-то в шкафу есть синий свитер и куртка. Шарф тоже пригодится. Я не сижу дома.
- Анатолий звонил, - Наташа выруливает с кухни в красном платье и фартуке в цветочек, на босых ногах у нее огромные клетчатые тапки. Образец женского естества. Ненавижу образцы. - Сказал, чтобы вы не ходили сегодня никуда. Лихорадка еще не совсем прошла.
- Спасибо за информацию. - Спорить бесполезно, и потому я прошу вынести мне в коридор чашку кофе. Конечно, ей не понять, что это такое - пить на ходу, одной рукой завязывая ботинок, а другой держа чашку.
В глазах домохозяйки читается пренебрежение. Приютил бомжа. И еще его приказы выполняй! Но Наташа лишь пожимает плечами и отправляется за порцией несущего капельку пробуждения напитка. А я бесцеремонно шарю по карманам друга в поисках мелочи. Ну вот, пятихатка обнаружилась. На горячий чай и чизбургер хватит вполне.
- Вот кофе... Может, бутерброд? - услужливая Наташ неуслужливо выгребает со стола мои бумажки и с подозрением смотрит, как я сую деньги в карман куртки.
- Нет, спасибо, уже достаточно поздно для праздного пожирания пищи земной, - улыбаюсь я. Бедная, ты так открыто меня ненавидишь, что с радостью подсыпала мне крысиный яд. Нельзя. Законы суровы. И потому с мольбертом под мышкой я выхожу совершенно здоровый под мелкий осенний дождь и направляюсь на набережную, чтобы рисовать серый мглистый день.
Лихорадка отступает, когда впереди выплывает чудовище моста, а рядом с ним корявые навесы, которые сооружены независимой гильдией художников. Я не отношусь к ним, но как-то само получилось - приняли. И даже место застолбили.
Можно сидеть тихонечко на стуле со старым пледом и мазать мокрыми стежками небо на холсте, расплывчатые всполохи фонарей рядом со старинным храмом. Частенько мои работы покупают праздношатающиеся туристы. Я называю эти неловки картинки халтурой. Слишком много в них движения света. И слишком они похожи на правду. Такую сырость внеси в квартиру, и она пропитает всю жизнь. Я не люблю свои холсты. Я также не люблю яркие работы, коими грешат многие молодые повесы от искусства.
Маришка, приехавшая из Польши и практиковавшаяся рядом все лето, любила фиолетовый. Желтый с фиолетовым. Небеса сумасшедшие получались. И храм - пропитанный охрой. Чертовски неприятные образы. Художницу старые завсегдатаи нашего сообщества хвалили, подбадривали, называли экспериментатором, но рисовали по шаблону. Здешние улочки, пруды, витиеватые пейзажи реалистично повторялись на стендах.
Сегодня под навесом обитались лишь старый бородач Ёзоф и Влад. Ёзоф в коротком пальто и перчатках сидел за стендами и рисовал в полумгле русалку, погруженную в прибрежную пену. Влад, приехавший недавно с какой-то модной выставки, расставлял натюрморты-миниатюры по колору и композиционному решению.
- Привет, - поздоровался я, и оба обитателя набережной небрежно мне кивнули, не отвлекаясь от работы.
Прекрасно. Сегодня я попробую вспомнить ночной кошмар. Я возьму бумагу, достану кисти и акварель. Я отключусь от спокойного благополучия квартиры Большого Роба.
Красный... Черно-красный... наползает туман... обрекает меня подчиняться... И сжирает мне плоть... и сводит к нулю все старания...
Роб говорит, что это лихорадка. Что я постоянно балансирую между болезнью и выздоровлением. Он даже пытался съездить со мной к врачу. Но мне-то ясно, что спасение не найти в лекарствах. Нужно выбраться из города, вдохнуть полной грудью свободу, отправиться в путешествие по лесам. Без лишних людей. Спуститься по бурным потокам рек ,преодолеть складки гор. До следующей весны я заключенный.
Мазки неровно ложатся на бумагу. Настойчивые порывы ветра пытаются отнять у меня бумагу. Кажется, сегодня в серой мгле города даже ветер не хочет, чтобы царствовала осень. Голые деревья черны и угловаты. Рябь воды ребриста и хищна. Тоска. Застилает лоб внезапной испариной.
Я тянусь к карману, хотя еще не зазвонил мой старенький мобильник. И слышу голос друга, холодный и одновременно испуганный.
- Майкл, где ты?
- Я? - удивленно оглядевшись, я понимаю, что остался на набережной один и что уже довольно темно. Мимо же, освещая меня коротким светом, идет поток машин.
- Майкл, почему ты молчишь?
- Меня зовут Михель, - губы дрожат от холода, кисточка в руках леденеет на глазах. Изморось сочится из нарисованной картины ночного видения - серые и черные круги и изгибы. Холмы, покрытые пожаром... Ледяным пожаром.
- Майкл, не дури. Ты опять еле говоришь. У тебя жар... - настаивает Большой Роб. - Почему ты не остался в кровати? Немедленно говори, где ты?
- На набережной, - с гулким стуком рядом падает коробка с красками. Замедленно, как в фильме. Брызги цвета на серую пустоту.
- Черт тебя побери! - друг уже не сдерживается. - Ты понимаешь, какой себя подвергаешь опасности? Ты знаешь, что они убили Влада? Ты знаешь, что они сделают с тобой, если найдут тебя? Стой на месте... Я уже еду.
Моторы и гул. Люди спешат домой, в уютное тепло, под покрывала, в горячие ванны, в бутылки с виски и коньяком. Я бы тоже отхлебнул пару глотков. Утер бы рукавом губы, но у меня просто не осталось сил... Даже на осознание произошедшего.
Мозг просто отказывается верить, что Влада больше нет. Его невозможно лишить жизни. У него сильная защита, почти непробиваемая. Лишь близкие знали, как это сложно - жить с вечной подозрительностью даже к родным.
Влад всегда был щитом. Дверью, за которой мне было не страшно.
Серо-черное чудовище где-то рядом? Везде... пробирается льдом за грудину, почти заставляет перестать сопротивляться. Я отступаю вглубь павильона...
Почему я утратил способность следить за временем? Ведь я должен был заметить, как коллеги-живописцы собираются, как шумят, как толкают меня, вероятно по плечу и... Сейчас около двенадцати ночи! Из папки торчит краешек картины: разноцветные бабочки смешались в вихре любви. Образ жаркой страсти, необузданной, дикой... Символ распущенности.
Роб, где же ты? Беспокойство прокатывается по спине стадами мурашек. Мне плохо. Мне безумно плохо. Если я только выйду на почти опустевшую дорогу, то обязательно упаду под колеса.
Я буду лежать и ждать смерти, распластанный размоченностью нейронных связей. У меня связей с этим миром почти не осталось - лишь жалкие ошметки настоящего. Сейчас я соберусь. Я не хочу, чтобы ты выгребал меня с моими картинками и почти волоком тащил до машины. Сохранить остатки гордости. Я не болен. Я еще могу делать телодвижения и шевелиться, несмотря на тугую пелену дождя.
Или нет? Прямо напротив резким звуком остановилась незнакомая тачка. Тонированные стекла. Стекло поползло вниз, а из него короткими стежками вырвался сигаретный дым, прибиваемый каплями к асфальтовому покрытию.
- Малыш! Эй, малыш! - голос обращался в темноту. Снисходительно, почти нежно. Сначала я даже и не понял, что ко мне. Возможно, просто огромный пес какой-нибудь бойцовской породы, сидит на заднем сидении в салоне. Но нет, дверца приоткрылась, выпуская наружу серо-черных змей тепла... Согреться... Пожалуйста... Роб, где ты?
- Малыш, - руки подхватили меня именно тогда, когда я начал отключаться от реальности, полыхая невообразимым огнем. - Помогите мне посадить его в машину...
Темнота! Я знаю все ее оттенки. Все уголки, все расщелины, все ее тайные знаки. Черничная трепетность. Сгустки засохших чернил. Кляксы, разбавленные туманностью. Темнота сквозь веки. Тяжелые замки, чтобы не видеть происходящего. Скованность движений и внезапная попытка подняться с незнакомого ложа. Конечно, я много раз просыпался в чужих кроватях, меня принимали и хотели оставить. Меня пытались превращать в этакую домашнюю зверушку. Женщины. Они стремятся к уюту, они окружают заботой. Они гладят, бормочут на ухо лишнее, но такое ласковое слово, не понимая его значения. А я вечно нахожусь в потоке. В бурном потоке изменяющейся реки, из которой ни разу не выходил, сносимый временем и пространством в иные миры.
Женщины за это меня ненавидели. Они пытались строить семью, не понимая, что неспособны даже слово удержать на месте. Не то чтобы разглядеть за картинками сущность чувства.
Горечь пропитала губы.
- Тише-тише, пей, - знакомые нотки снисходительности, извечное сюсюканье, которое я ненавижу. Сопротивляться бы, но ведь все равно в горло попадет предложенная гадость.
Глаза потихоньку привыкают к новым обстоятельствам. Все же и раньше я видел не так, как обычные люди.
Большая комната красных оттенков. Краснее бывает лишь артериальная кровь. Живая, но приглушенная моим болезненным присутствием. Колышутся тяжелые портьеры, за которыми, наверняка, есть много воздуха и пространства, потому что я чувствую дуновение и голову готово отдать на отсечение, что там не город. А какие-нибудь леса и горы, и даже извилистая речка...
Здесь же в старинном камине тлеют угли. Подмигивают оранжевыми зрачками, заглядывающими в самую душу. Вспыхивают сверхновыми и умирают, распространяя жар. Как и моя лихорадка. Непрекращающаяся боль.
- Кто вы? Где Роб? - я даже не пытаюсь освободиться от тяжести одеяла, под которым лежу безвольной скрученной из множества нитей веревкой.
Незнакомка с убранными назад волосами ставит поднос с чайником и чашкой на тумбу, достает из верхнего ящик гребень и начинает причесывать меня. А я все пытаюсь понять, почему ее лицо в темноте светится. Фосфорицирующий макияж? Кожа, подвергшаяся химической обработке?
Не ври себе, Майкл, ты знаешь, что попал в жуткую ловушку. Влад мертв. Ты слышал, что сказал Большой Роб, когда звонил тебе в последний раз, а ты беспечно терял время, пытаясь вспомнить ночные кошмары.
Волосы растекаются беспамятством и успокаивают. Трогай их. Ласкай. Прикасайся. Мне не страшно. Можешь ничего не отвечать, только продолжай. Вот так - каждое движение равно электрическому разряду. Я люблю ощущение беспомощности. И полусна.
Но тут совершенно другое. Не по собственной воле я поехал в чужой дом.
- Где-е-е-е Роб? - неужели это мой голос? Не подчиняется совсем... Сухой отзвук, хлюпанье кашля - вот на что похож звук, исходящий из моего горла.
- Малыш, успокойся... Спи! Все будет хорошо... - незнакомка неспешно подтыкает края одеяла и поднимается от кровати. Если бы она посидела дольше, я бы понял, чем пахнет ее кожа, я бы услышал стук ее сердца и уловил бы движения невесомой души.
Сейчас завеса алого захлестывает и валит каждую, отдельно взятую картинку вселенной: сперва вырывает корни деревьев и швыряет их по кругу, затем смерчем мечется по воображаемым улицам неизвестного города, затем тыкает волдырями неизлечимой болезни по коже живых мертвецов. Я схожу с ума. Я должен бежать отсюда...
И я не знаю, где я...
2
Алекс думал, это будет просто - висеть на волоске, балансировать, не срываясь. Но внезапно ночью почувствовал глухую вибрацию под кроватью и не смог заснуть. Первые ошибки на работе обнаружились через неделю бессонницы. Потом пришлось идти вниз и стучаться к соседям с желанием разобраться, от чего комната ходит ходуном исключительно с одиннадцати до семи утра. Соседи, мирные в общем люди, негодовали, утверждая, что это наверху беснуются, включают музыку и мешают им отдыхать. Они даже впустили непрошенного гостя внутрь, чтобы показать комнаты, в которых не обнаружилось ни одного шумящего агрегаты, а мило была расставлена мебель.
Потому пришлось уйти неудовлетворенным и сильно взвиченным наверх. Принять снотворное и уснуть.
Но ровно в одиннадцать несчастного разбудил почти ощутимый толчок. Вазочка на подоконнике подпрыгнула и издала жалостливый звук.
- Суки! - голова от принятого лекарства кружилась, но еще сильнее бились в истерике стены. И теперь несчастный Алекс, как к привычным уже шумам прибавился ритм музыкальной композиции - бездарное трехкратное постукивание с трехсекундным перерывом.
Значит, он виноват? Значит, из-за его невнимательности, увольнение с работы стало не призрачным и реальным? И агрессивность возникла не из-за соседей- мудрил?
Ну, держитесь! Достаточно подняться, спуститься вниз и проверить... И тогда долой мирные переговоры. Да здравствует справедливость!
Алекс целенаправленно прихватил с собой диктофон и за секунду слетел на этаж ниже, чтобы приложить к соседской двери ухо и засечь злоумышленников на месте преступления. Но так и замер в нелепой позе - тишина. Ни шевеления, ни вздрагивания... И наверняка, посапывающие носы под одеялами. Глупо получилось. Конечно, можно из гадости позвонить и разбудить неповинных жильцов, но всего лишь развернулся автоматически и ступенька за ступенькой начал путешествие наверх. Клонило в сон. Синие стены, разрисованные местными хулиганами в произвольной манере, повторяли извечные сюжеты поклонения фаллической символике и устрашению перед врагами.
Алекс давно перестал обращать внимание на эти глупости.
Но не сейчас. Утром Мария принесла снотворное. Целую пачку. Такие выписывают по специальному рецепту. В данном случае - матери, которая частенько до этого буянила у несчастной секретарши по ночам. Теперь таблетки есть у измученного Алекса. Он выпил немного. Две по рецепту. Он не думал, что стены начнут раскачиваться именно на родном этаже. И стуки. Стуки исходят снизу. Смеется настойчивая песня с участившимся ритмом.
Спааааать! Завтра бухгалтерский отчет. Проверка пройдет не за душевной беседой. Цифры запутаны, воровство очевидно. Самое меньшее - огромный штраф. Самое страшное - расследование и наказание.
- Заткнитесь! - Алекс зарычал, завыл, забил руками по бетону, выронил ключи, не в силах угомонить гнев. Потом упал на стершиеся от времени плиты и попытался поднять связку, которая упорно не поддавалась пальцам.
Пять лет беззаботности. Новая квартира, новая машина, постоянные поездки за рубеж. Огромные взятки в ИФНС, смешные рожицы зеркалам.
Неужели это срыв? Неужели он, железный человек, не выдержал постоянного напряга и двойной бухгалтерии? Абсурд. Алекс умел ковать деньги и тратить их так, чтобы всласть проводить время.
- Суки! Удоды! - бормоча проклятия, мужчина наконец дополз до своей двери и начал тыкаться в замочную скважину, в то время как за дверьми его собственной квартиры разыгрывалась настоящая буря и слушался шум и громкая музыка.
Сейчас он доберется до источника звуков. Сейчас...
Алексу наконец удалось повернуть проклятый ключ в двери и всем телом навалиться на ручку, навзничь падая в залитую электрическим светом прихожую.
- О, вот и Санни вернулся! - незнакомый перец начал поднимать хозяина на ноги. В этом ему помогали два совершенно уродских урода и раскрашенная девица абсолютно понятно чем по жизни занимающаяся. Назвать одеждой эту полоску ткани посередине не хотелось.
Девица махала на Алекса платком, смоченным похоже в шампанском. И приговаривала.
- Небольшой бокальчик, и все пройдет. Бокальчик! Сейчас-сейчас...
Что за?.. Алекс не узнавал комнат. Мало того, что здесь толпилось, наверное, полгорода, так еще и... мебель чужая. А столы? Откуда эти столы, забитые дорогой халявой?
Мужчина пытался сопротивляться, пока его волокли через бесчисленные комнаты мимо отрывающихся гостей. Картинка от снотворного плыла, звуки разговоров сливались в мычание, а мычание - в гул.
-Санни, еще бокал! Пей! Сани, еще... пенное! Чувствуешь разницу?
Алекс хотел бы ответить, захлебываясь шампанским, но от чего сам не понимал, пил до дна одну за другой.
- Конечно, шумно! Так и должно быть! Это же праздник... - сказал негр в белой кепке, присаживаясь на краешек дивана, на который усадили мужчину. - Как твой отчет? Готов?
Алекс отрицательно покачал головой.
- А ты не волнуйся. Ерунда. Волнуется пусть тот, кто верит... Ты ведь не веришь в наказание? Чокнемся? - и он протянул мужчине еще один бокал.
Мужчина попытался не завалиться на бок. Краем глаза он видел, как та самая раскрашенная красотка из угла комнаты тянет на середину давешнюю Марию. Та сопротивлялась, тормозила ногами об пол, хватаясь за дверцу шкафа. С ужасом глядела в сторону коллеги, по голове которого тяжелым молотом била новая мелодия. И в конце концов рухнула на колени бесформенным мешком и позволила потянуть с себя платье прочь.
Алекс икнул. Не потому что никогда не видел женщину голой, а потому что только сейчас понял, что уснул прямо на лестнице. Конечно, он не дошел до квартиры и валяется прямо в подъезде. Нужно немедленно проснуться. Нужно как-то заставить прекратить эту вакханалию.
- Вон пошли! - взревел пытавшийся встать и сильно шатающийся главный бухгалтер. - Пошли все вон! Это моя квартира!
- Никто и не претендовал... - залебезил длинноносый урод, схвативший прямо из-под носа мужчины бутылку. - Мы вот только затаримся для продолжения банкета. И сразу вас вдвоем и оставим.
Алекс посмотрел на суетившихся гостей. Со всех четырех двери быстренько закрывались. В одной застряла блестящий край платья, но и он как-то сразу ускользнул на ту сторону. Стихло.
Секретарша Мария сидела в лифчике и трусах на ковре с огромными глазами. Утешить бы ее, но сейчас мужчину волновала совсем другая проблема: как проснуться? Сначала он попытался открыть каждую дверь, передвигаясь по стеночке к каждой попеременно, затем тряс головой и наконец вылил гнев уже на несчастную дуру, что дала ему сегодня эти проклятые таблетки:
- Ну что? Доигралась? Спецом мне их вручила! Да? Убить меня хотела? Сучка! - Алекс ни с того, ни с сего ударил секретаршу наотмашь по лицу, заставляя голову той дернуться в сторону. - Разделась! Ждешь чего? Думаешь, ты такая красотка, что я на тебя полезу?
Червоточный гнев прорывался наружу булькающим, огненным маслом. А эта кукла тупая все продолжала сидеть на месте, дожидаясь развязки. И она не заставила себя ждать, потому что терпению Алекса внезапно пришел конец. Он не помнил, как начал разрывать на части несчастную секретаршу, как раскидал ее, словно куски тряпья, в разные стороны. Как умывался чужой кровью и хохотал от собственного бессилия.
Резь в глазах. Повернуться бы... Бухгалтер с трудом открыл глаза, прикрылся ладонью от света в окне. Кажется, проспал... Слишком светло для ноябрьского утра. Часы перевели на прошлой неделе. О-о-о, хотел потянуться, но упал с малюсенького кухонного дивана. И сразу подскочил, как ошпаренный.
Кровь. Засохшая кровь размазана по обивке, ею пропитана пижама и халат. Значит, он все-таки выходил ночью. Ключи валяются на линолеуме. Первая мысль о собственных порезах не оправдалась. И тогда Алекс с возрастающим ужасом начал исследовать каждую комнату квартиры.
В гостиной, светлой, с недавним ремонтом все вроде было на местах. Ни намека на погром или попойку, в кабинете тоже все в порядке. Компьютер выключен. Бумаги сложены аккуратными стопочками. Никакой крови.
Алекс сглотнул и раскрыл дверь спальни. С самого начала он чувствовал - что-то не так. Он кожей ощущал, что просто так кровь не появляется. И теперь стоял на ватных ногах, боясь упасть от тошнотворного и одуряющего запаха смерти.
На его шикарной итальянской кровати, прямо на белом пуховом одеяле, в пышных облаках подушек, лежала Мария. Да, Алекс не сомневался, что она мертва, что прямо под ней темнеет пятно, которое не уничтожишь и не сотрешь...
- Это не я, - сам перед собой попытался оправдаться мужчина.
Мысли его разбегались в разные стороны. Да, он вчера выпил лекарство, он спускался вниз, потом, видимо, добрался до кухни и видел кошмар. Мария не приходила. Мария вообще женщина не во вкусе Алекса. Старовата, толстовата и слишком умна. Жуткое сочетание недостатков. Но этого недостаточно, чтобы убивать.
Мужчина закрыл глаза, представляя, как к нему вламывается милиция, как за спиной защелкиваются наручники. Икнул. Потом еще раз.
И услышал стон. А мертвецы, как известно, активности не проявляют.
- Машенька, ты живая? О-о-о-о, - бросился вперед, в то время как секретарша поднималась и трясла головой. Ржаного цвета волосы, покатые белые плечи... На тонкой шелковой сорочке подтеки крови.
- Живая, - простонала едва уловимо. - Водички бы... Ну ты даешь! Кровь остановилась? - и неожиданная гостья приподняла голову Алекса. - Носом шла. Вот улётно повеселились.
- Улётно? - мужчина прижался головой к холодным женским коленям.
- Не переживай. Сегодня-то не громыхало внизу... И вообще было весело. - Мария потянула бухгалтера на себя, запыхтела маленьким паровозиком. А голова Алекса внезапно опять начала со страшно силой болеть.
3
Я проснулся от холода, завозился под одеялом, как спеленатая паутиной муха. Мокро. Жар прошел, а на смену ему пришла нехватка тепла. Конечно, камин не топили. Промозглость синью проникла на красные стены и в красную мебель. И воздух - влажные клочки тумана атаковали распахнутое окно.
Бесспорно, все это сделано, чтобы я вынужденно поднялся из кровати.
О, слабое тело вывалилось на пол. Затряслось мелкой дрожью и поползло к источнику ледяной пытки. Я ощущал, как острые иглы вонзаются в ключицы, обдувают тощую грудь, впалый живот. Лишенный атрибутов одежды, я был абсолютно беспомощен перед любым проявлением непогоды.
Но теперь я уверился и в том, что мои похитители желают вернуть меня из мира снов и полностью насладиться тем, что я не в состоянии избежать их условий игры.
Когда я это понял? Вчера... Позавчера ночью, когда метался по новому ложу, превращая простынь в комок нервов, подушки - в метательное оружие, я ощутил первый дискомфорт несвободы. На щиколотке обнаружился браслет. Нет, это было приспособление. Цепь... Так мне казалось сквозь очередной кошмар, что плотно наседал на грудь и целовал меня в губы безо всякого разрешения в надежде испить моей жизни.
Теперь, у окна, я убедился в своей правоте. Моя свобода ограничена периметром этой комнаты. В этом странном доме, за пределами которого тянутся заброшенные поля и полоска далекого, на грани горизонта, леса.
Ничто настолько не выглядит ужасно, как луна на всклокоченном серо-черном небе, где облака - мазки ощущений, а яркий диск - твоя тоска и страх.
Умер Влад. Большой Роб сказал, что они найдут меня. Что я в опасности. Наверное, друг давно знал, что так должно случиться. Он, как и Влад, ставил меня перед фактом.
А факты всегда пахнут злом. И неизбежностью.
Например, если тебе исполняется десять, и ты узнаешь вдруг от родного и дорогого отца, что он совершенно чужой человек? А еще когда тебе рассказывают, что твоя предполагаемая мать оставила тебя в придорожном кафе и пошла в тридцатиградусный мороз по совершенно пустынной дороге в ночь, зная, что наверняка замерзнет?
Дышать! Пожалуйста... Мало воздуха... Мерзнуть лучше, чем гореть... Свернуться, поджать ноги, обнять их руками. Питаться серо-черным огнем, отголосками теней старых деревьев, что окружают этот странный дом. Одинок ли он или рядом возвышаются другие постройки? Близко ли проезжая часть и сколь идти до ближайшего участка?
Вот о чем я должен думать, а не о Владе.
Влад вырастил меня. Влад изначально знал, какой я, и никогда не ограничивал. Он растил меня со знанием дела, не сажая глубоко в землю, как делают это с растениями, чтобы те лучше укоренились, он нес меня над этим миром и миром иллюзий, готовый подкинуть каждую секунду высоко в небо.
Большой Роб в дни нашей славной юности говорил, что у Влада много денег. Что этих денег хватит, чтобы кормить небольшое государство. Роб тоже хотел обладать такой властью. И потому фанатично учился. Нет, он учился во имя...
А я жил просто так. С некоторым нежеланием приезжал к Владу в гости, когда тот начинал настаивать и находить меня в совершенно неожиданных местах. Помнится, я зашел в кафе. Случайно. В другом городе. И через пятнадцать минут меня позвали к стационарному телефону. Неожиданность? Закономерность слежки...
И обреченность того, что выходные пройдут под пристальным взглядом отца, который начнет пичкать завтраками, обедами и ужинами, обеспечена стопроцентно.
Влад был закрытым человеком. С тяжелым характером, свойственным большим боссам. И Роб стремился походить на своего крестного отца. Своего покровителя. Типичная история. А я, как многие уже поняли, ненавижу условности...
Я играл в театр Сомерсета Моэма. Каждое утро "гостевания" надевал белые брюки, выходил в сад, устроенный каким-то модным дизайнером, садился с Владом за столик, покрытый чистейшей белой скатертью. Пил кофе с французскими булочками, слушал пение птиц и медленно, практически лениво отвечал на поставленные отцом вопросы.
Никогда не интересовался своим происхождением, никогда не требовал денег, никогда не уговаривал пристроить какого-нибудь друга или любовницу на престижную работу. В общем, молчал.
Влад тоже изучил правила игры.
Он интересовался лишь тем, чем я в данное время года занимаюсь. Летние экстремальные походы. Осенние зарисовки в разных странах мира. Зимние подъемы в горы. Весенние загулы... Каждый раз все менялось. Неизменной оставалась лишь живопись.
При том, что художником я себя никогда не считал и не учился. Желание запечатлевать нереальность пришло с первыми кошмарами почти семь лет назад.
Мне жизненно необходимо было передать на холсте или бумаге впечатления, смешанные из снов и улиц многоликих городов. Первые холсты появлялись почти каждый день, потому что я увлеченно искал ответы, тьму и свет между зданий и в пейзажах. Складывал картины в углу мастерской устроенной во флигеле, построенном для гостей Влада.
А потом узнал, что отец показал мою мазню какому-то критику. И тот загорелся продажами от выставок, узрев в серо-черных переплетениях и жестких мазках свежий ветер.
- Нет-нет, - отнекивался я. - Не надо, чтобы моё имя марали на страницах прессы. Отец, ты знаешь, что для меня важно оставаться в тени. Уволь меня... Я не хочу...
Влад кивал, но поступал по-своему. Они придумал имя, биографию таинственному художнику. Он подготовил агрессивную пиар-кампанию. И дело пошло... И обо мне несуществующем заговорили. Частные коллекционеры покупали синюю смерть дождя, кровавые сумерки в Сене, пятна света в фонарях... Издавались альбомы, раскупаемые молодыми и не очень любителями колористики.
Но в павильонах я всегда оставался лишь подражателем недоступного меня самого... Меня, который за год заработал состояние, при этом ничего не делая. А я болел. Я без слов просил о помощи.
Тогда я не понимал, что лихорадка уже втекала в душу и лишала меня спокойствия. Я горел лишь иногда - раз или два в месяц. Просыпался в поту, вставал и долго стоял под душем, если оказывался в городе. На ночевке в лесу искал прохлады озер. Бесполезно. Боль отступала ненадолго.
Образы мешались в серость ледяного одиночества, в которое загонялась и душа, и привыкший все терпеть разум.
Теперь я лежу под настоящим ледяным ветром наяву. Я горд тем, что могу дышать... Я попал в ловушку, расставленную очень давно. Я почти верю, что кошмары не выдуманы.
4
Утро. Кровать. Мария. Комбинация для пересекшего грань человека.
- Как ты оказалась здесь? - мужчина собирал по комнате раскиданные вещи, проклиная себя за невоздержанность. Конечно, между ним и секретаршей что-то произошло. Конечно, до приезда проверяющей группы осталось около двух часов. Но они, как всегда, завалятся куда раньше по закону подлости. А это значит... Все равно что это значит, потому что в горле комом стоит выпитое во сне шампанское. Потому что настырная секретарша явно не собирается выметаться из квартиры.
- Я? - лениво потягиваясь, Мария перевернулась на живот и хихикнула. - Ты сказал, что тебе страшно... Ты боялся соседей. Они на самом деле милые... - нахалка подмигнула, вызывая в памяти то ли серию оргазмов, то ли желание выблевать содержимое желудка.
Алекс взмахнул головой, пытаясь припомнить момент ухода с рабочего места. Вчера он скопировал информацию на флешку, чтобы проверить баланс еще раз, выключил компьютер, стянул со спинки кресла грязно-серый пиджак. Вышел в основную комнату, где уже собирались по домам бухгалтера. Мария еще сидела перед кабинетом шефа. Красила губы оранжевой помадой. Она улыбнулась мужчине и попрощалась...
Алекс вышел в промозглый вечер с намерением купить три или четыре бутылки пива, но внезапно вспомнил про вечернюю работу и таблетки.
Нет, не вырисовывается картинка. Секретарша появилась здесь по собственному волеизъявлению. Более того, от ее присутствия голова просто раскалывается.
- Может, крепкого чая? - секретарша вынырнула из томительной мягкости кровати и потопала мимо мужчины, раскачивая упругими бедрами, а Алекс опять без сил опустился на край недавнего ложа любви.
Только сейчас, с внезапным ужасом и тоской, он осознал, что шум, стуки, вибрирование происходит не снаружи, а у него в голове.
- Тебе с молоком? - с кухни голос Марии казался глухим, почти мужским отзвуком, тягучим и бьющим по вискам.
- Мне с ядом... - одними губами пошутил мужчина сам для себя, но, вероятно, все же сказал это слишком громко, потому что гостья вошла в спальню уже с чашкой и свела недовольно брови:
- Это ты из-за проверки так расстроился? Не волнуйся, все будет лучшим образом.
Конечно, заведут дело, дадут срок... Алекс сглотнул и жадно отпил от края несколько глотков.
- Цифры не совпадают. Изо всех углов лезут, черти! Воровство налицо.
- А на лице? Пусть докажут, что это ты! И вообще, - Мария своевольничала, полезла в шкаф и достала костюм, который бухгалтер надевал лишь в исключительно праздничных случаях. - проигрывает лишь тот, кто пожирается своими страхами... Ну-ка! Прикинь. Вроде влезешь.
Влезть-то, конечно, можно. И в узкие брюки, и в трещащий пиджак... Забыть, что набрал за эти годы больше двадцати килограмм. Поехать в фирму и сдаться на милость ревизорам... Пусть все катится под гору, шелестя конфетными фантиками, оставшимися после праздника жизни.
Но нет, Алекса ожидала совсем другая реальность. Лишь около девяти вечера после долгого рабочего дня, когда все в офисе стояли на ушах, он понял, что окончательно и бесповоротно ВЫИГРАЛ. Отхватил джек-пот! Без взяток, без лишних дерганий. Все цифры мифическим образом сложились в балансах и отчетах так, что даже старому черту не подкопаться.
И само собой сотрудники отправились отмечать в ближайший ресторан. К тому времени, как разгоряченные алкогольными коктейлями, уже практически атаковали танцевальную площадку и пересекли границы запретов, чтобы вдоволь пообниматься, Алекс внезапно протрезвел. Более того, сквозь грохот музыки и разговоры он услышал треск и щебетание в ушах, до этого свойственные только квартире.
- Что случилось? - подскочившая Мария в обтягивающих джинсах и открытой кофточке, явно нарывалась на "комплимент". - Пойдем танцевать!
Мужчина поднял вверх глаза. Всего один раз, а уже ведет себя, словно имеет на него какой-то право.
-Пойдем же! Тебе понравится.
Алекс поднялся, стряхнул крошки с пуза - идеальность все же близка женщинам, - и пустился в короткое лавирование между столами. На площадку. Он думал, что там, среди людей, шум уничтожит вибрацию в ушах, он танцевал, он смотрел в глаза Марии, такие прозрачные, зеленые, словно молодая листва. Пил бокал за бокалом золотистое шампанское, стопочки коньяка, вино....
Но мир не утрачивал четкости... Или это танец делал зал ресторана гутоперчивым, практически пластилиновым.
- Я бо-о-оль-ше не м-о-г-у, - мужчина покачнулся, намереваясь развернуться и плюхнуться в какое-нибудь кресло, но толкнул проходящего мимо официанта...
Еда, напитки полетели с подноса разноцветным всплеском, часть соуса плеснула на плечо бухгалтера, лицо окатило прохладой. И послышался звон бьющегося стекла.
- Ёпт! - Алекс схватил обслугу за плечи и затряс. - Куда прешь, недокормыш? Ты хоть понимаешь, кто я есть? Да ты... Да я...
И тут подскочила Мария, юркая такая, словно куница, с острыми зубками, мягким мехом и сверкающими глазками. Салфеткой начала оттирать мужчину, что-то бормотать. Официант побежал за полотенцем, а Алекс все стоял на месте. Продолжая ругаться с воздухом и громкой музыкой. Гнев изливался из него темными потоками, заполнял желчью пространство, отравлял еду... Отравлял пьяных коллег.
- Ты должен его убить, - Мария привстала на цыпочки, обвила шею полными руками, улыбнулась ласково. - Взять шнурок, подойти и задушить.
Алекс вновь посмотрел на секретаршу. Удивление быстро сменилось страхом. Мария кивала на немой вопрос бухгалтера, словно небольшая неприятность являлась смыслом всей жизни.
- Иди! - приказала она. - Немедленно!
Алекс качнулся: сперва назад, точно придавал себе старта, потом резко шагнул вперед. Никогда и никого он не желал так уничтожить. Как работника ресторана. Из-за чего? Да просто так, а не потому, что тот испортил костюм. Позади оказалась дверь в служебные помещения. Впереди - коридор в кухню. И прямо по курсу бегущий официант с полотенцем.
- Я уже... - закричал он. - Сейчас все исправим... Прос...
Следующим нервным жестом Алекс дернул между пальцами шнурок. Ну, уродец, поиграем! А ты уже испугался, ты задергался, когда оказался в моих руках. Ты сопротивлялся, словно молоденький петушок с тонкой шейкой. Можно было бы сломать ее руками. Но нет, Мария сказала только шнурком. Дерганье куклы сменилось половой тряпкой, и вот официант сползает по стенке.
Алекс посмотрел на свои ладони. Убийца! Сумасшедший... Что же будет?
Надо немедленно бежать прочь. Ехать домой.
Алекс сорвался с места преступления, хотя никто не хватал его за ноги и не умолял больше о пощаде, не хрипел и не пускал слюни. Да, мужчина и раньше видел смерть. Он носил усыплять свою старую собаку. Он помнил, что смерть в жизнь приходила внезапно, размягчала мышцы, опустошала взгляд. Ужасно... Но не так, как сейчас. Зачем он послушался Марию? Как мог поступить так глупо?
Бухгалтер схватился за голову, вкручивал пальцы в череп, словно хотел пробраться в мозг и посмотреть, что творится внутри, вычленить гул, вибрацию и боль...
- Твое пальто... Надевай! - Мария опять оказалась поблизости, приводя Алекса в дикий ужас. Еще один вечер в компании сумасшедшей.
Внезапная догадка осветила сознание. Да, это же таблетки! Маленькие и белые. Лишают воли...
- Я никуда с тобой не пойду, пробормотал мужчина вяло. - Я поеду один.
- Ты не сядешь за руль в таком состоянии. Удивительно, что ты на ногах держишься, - Мария дернула бровями, крылья ее аккуратного прямого носа заходили ходуном, и Алекс готов был дать руку на отсечение - из них вот-вот должен был повалить дым.
Нет, он не пьян. Он испуган. Он совершил зло...
-Я не пойду... - снова законючил плаксиво мужчина.
- Прекрати пьяную истерику. На нас смотрят. Мы только что спасли фирму от разбирательств. Слышишь ты, осёл, ты пойдешь со мной и будешь делать все, что я скажу...
- Скажешь? - в глубине мозга взорвалась еще одна огненная ракета.
- Да, скажу! Ты начальство, а напился, как свинья... Ну-ка, шарф дай повяжу. Наклонись!
Горячее прикосновение привело Алекса в чувство. Белый шарф укутывал горло, напоминая о страшной сцене в коридоре. Или этого не было?
Мужчина с намеком подмигнул Марии. Мол, я сделал, а секретарша в ответ обнажила зубки.
- Довезу, не бойся... Ну, потопали.
"Потопали" означало спуск в метро. Где давно ездят одни иногородние и где полно заразы. Внутренности Алекса сопротивлялись неприятным запахам, близости к многочисленным телам. Но именно здесь шум в голове внезапно затих, а вместе с ним перестал сопротивляться и мужчина.
Он ввалился в вагон, грузно опустился на сидение и затих.
Какое же это было блаженство - ненадолго освободиться от впившейся в макушку занозы! Испытывать крайнюю степень расслабления. Ощущать, как по венам курсируют другие поезда метро - со спиртным, сильно разбавленным мыслью о содеянном. Именно она не позволяла Алексу наконец уснуть и повалиться на сиденье, как заправскому бомжу. К тому же, назойливая муха-Мария постоянно что-то жужжала на ухо.
Мужчина старался не слушать внешним ухом. Ведь снаружи было слишком громко, а внутри - блаженно тихо.
Ни капли крови не упало. Ты видел, как жизнь уходит из молоденького официанта. Ты не боялся, что именно этот человек на этом отрезке времени больше не почувствует, ничего не подумает, не станет радоваться или огорчаться. Потому что именно ты сделал за него выбор.
Алекс выдохнул. Покосился на Марию, что положила бухгалтеру голову на плечо и теперь крутила губами в явной задумчивости. Темные медные кудряшки лезли из-под шапочки, щекотали щеку. Темные ресницы, под которыми поблескивала зеленая река, вздрагивали от напряжения.
- Ты ничего не слушал, - сказала женщина. - Ты все проспал. А ведь я тебе важное говорила...
Мужчина вздрогнул. Неправда, он слышал... Каждую фразу, каждый звук, проникающий в мозг. Секретарша вещала, точно надоедливое революционное радио, которое нельзя выключать ни днем, ни ночью. Она вещала на работе, когда пришли проверять счета. Вещала в кабинете начальника, когда тот с красными глазами и таким же красным носом жал Алексу руку за отличную работу... Потом она сказала, чтобы мужчина взял шнурок. А сейчас, в метро, речь шла про мирового начальника. Этот мировой начальник управляет всеми деньгами мира... Чего уж не понять!
- Я все слышал, - на автомате ответил бухгалтер, заставляя тело не завалиться на бок.
- Нет, ты должен знать, - Мария внезапно развернула Алекса к себе и обняла его лицо ладонями. - Должен запомнить каждое слово... Каждую буковку... Алекс, Влада больше нет. Никто нами не управляет и не останавливает. Мы можем делать все, что захотим... Ты только скажи мне, где теперь ключ?
Бухгалтер в ответ отпихнул секретаршу и попытался подняться. Сейчас он сойдет. На любой станции. И поднимется наверх.
- Сидеть! Я сказала! - зарычала Мария грозно. - Осел безмозглый... Сидеть! Куда собрался?
- Да пошла ты! - бухгалтер плыл в коньячном тумане. Одежда его утратила вес, пальто приподняло полы, шарф вздернулся вверх, шнурки на ботинках заплясали...
- Не так сразу, - женщина повисла на руке шагнувшего к выходу Алекса, пока тот отрешенно разглядывал немногочисленных пассажиров. Нет, не рассматривал, а не мог оторвать глаз. Половина сидели, лишенные кожи, маня свежестью мяса. Другие, их было всего двое в вагоне, выглядели, как фарфоровые куклы в одежде. И один, с горящими глазами, совершенно странный и от того еще более ужасающий, тоже смотрел на бухгалтера с кривой улыбкой. А потом и вовсе приветственно кивнул и показал такие же острые зубки, как у Марии, чем привел Алекса в дикий ужас и заставил выскочить на перрон, едва двери распахнулись, при этом волоча на себе не отстающую пиявку.
- Мне нехорошо, - мужчина упал на лавочку, вытер покрывшийся испариной лоб. - Кажется, я отравился...
- Это пройдет... Нужно расслабиться... нужно поддаться... не сопротивляться... Ты можешь... Ты только...
Дальше пролилась серость. Длинные ночи. Короткие дни.
Алекс точно знал, что переместился в свою квартиру. Слышал, как Мария причитает что-то над его телом: то ли плачет, то ли молится... Чувствовал жар свечей, расставленных по спальне. Ощущал горький вкус незнакомого напитка на губах. Повторял за незваной и такой пленительной секретаршей слова, теперь обретающие объем.
Как же раньше он не замечал, что Мария совсем не толстая, не увядающая дамочка, у которой осталось в жизни лишь ожидание одиночества? Как же не разглядел, что она всегда была настоящей богиней?
У нее тонки пальцы, и кожа пряно-ядовитой отравой ласкает твое естество. У нее гибкое тело со стальными клешнями, готовыми отрезать все пустое и ненужное. У нее лицо завораживающей убийцы, покусившейся на самое дорогое. Огненные волосы ее дразнят, обжигают, тлеют ранами на сердце... Она не отпустит...
- Алекс, ты меня слышишь... Я знаю, что слышишь. Завтра ты пойдешь на работу. Нельзя не ходить на работу. Нельзя болеть больше недели. Ты же знаешь... И сидеть на месте нельзя! У нас столько дел... - горячие ладони погладили лицо, провели по шее, по груди. Остановились и нарисовали цветок мизинцем. Алекс приоткрыл веки. Здесь! Узкое лицо, высокие скулы, глаза черны и насмешливы. Не Мария уже... Незнакомка!
- Я пойду, - простонал не своим голосом. - Дай мне ночь... Одну ночь! Последнюю. И человек сдастся. Перестанет плакать и стенать...
- Алекс, милый... - склонилась близко, прикоснулась губами, обожгла страстью. Мужчина дернулся и вновь затих. Он впервые засыпал без страха, что будет кружиться в боли, грохоте и дрожать от пронзительной боли.
5
Лика вышла из школы ровно в два. Надела курточку с меховой опушкой, сапожки, расшитые золотыми розами. Выпорхнула и побежала по дорожке, ведущей к дому. Осень. Последнее солнышко. Красота. Еще колышутся на спящих деревьях последние золотые послания зимушке, уже по утрам покрываются легкой ледяной дымкой лужицы. И пар идет изо рта, если подуть едва-едва.
Лика спешила поскорее добраться до комнаты, пообедать, сделать уроки и засесть за компьютер. Чтобы зависнуть на литературном сайте и выложить новую главу про приключения прекрасной Эльвиры в стране ужасного лорда Ночи. И чтобы пообщаться с многочисленными подружками по интересам, среди которых есть еще романтики, которые знают, как же это приятно - мечтать о любви к темному принцу. Или к грозному и беспощадному дроу. Или даже к самому древнему дракону.
Лика прыгала через лужи. Размахивала рюкзаком, на котором уже давно не осталось живого места, так его разнообразили всякие милые картинки мифических существ из Интернета. На ходу придумывала, как Эльвира задаст жару грозному сопернику во время черного пира и залепит оплеуху за нескромные объятия... Но внезапно остановилась, так как что-то блеснуло под ногами. Не крышка от пивной бутылки. Золото. Или все же обертка конфетная?
Лика, сама не зная почему, присела и потянулась рукой к найденному предмету. Пальцы ее на мгновение погрузились в ледяную грязную воду лужи и потянули на поверхность сначала тонкую витую цепочку, а затем и... кулон в виде то ли какого-то животного вроде осьминога, то ли звезды, у которой большая часть углов поднята вверх. В том, что это драгоценность, девушка ни капли не сомневалась.
Господи! Какая красота! Вот это удача! - подумала она, воровато оглянулась и быстренько зажала находку от посторонних взглядов в ладошке. Не здесь, дома рассмотрю, - Лика сорвалась с места в совершенно озаренном состоянии и помчалась к подъезду, обжигаемая самыми фантастическими фантазиями, естественно связанными с сочиняемым романом про Эльвиру. Да, именно такой вот кулон и должен быть у настоящего повелителя! В нем будет сосредоточена великая мощь, способная погубить мир. Да что мир? Все миры погубить...
Девушка скинула пальто, сапоги, бросила рюкзак в сторону. На всем ходу влетела в ванну, чтобы отмыть поскорее от грязи неожиданный подарок небес. Затем любовно положила украшение перед собой на обеденный стол и, пока разогревался суп, разглядывала с сосредоточенностью заправского ювелира. Ни одна деталь не ушла от внимательной Лики. Лепестки, поднятые кверху, все же больше походили на закрытый бутон, а нижний - стебель. Края лепестков были плотнее середины. И на поверхности их россыпью играли камушки. Лика даже боялась подумать, какой они стоимости. Но интуиция подсказывала - это не простая безделушка. Это эксклюзивная авторская работа. Еще несколько поворотов в пальцах, и девушке показалось, что даже какие-то знаки проступают. Тут уж восторгу ее не было предела. Да, чудеса случаются! Никому не отдаст, никому не покажет! Разве что подружкам интернетовским похвалится. А родителям ни в коем случае! Мать отнимет моментально... Еще объявление даст. Честная слишком.
Лика прижала цветок к груди, глубоко выдохнула и закрыла глаза, благодаря воображаемого лорда за подарок и предчувствуя скорый его приход и с большим воодушевлением включила компьютер, чтобы добавить в почти дописанную главу описание главного символа власти самого злого из демонов.
***
Замерзшая вата - вот в какое состояние я впал. Остекленевшая вата облаков на ночном небе, у которых нет защиты от ветра, которые проникают промозглостью под кожу. Ледяная вата мыслей, припадающих к источнику смерти, а может быть, и бессмертия... Болезненное умирание. Иголки, вонзающиеся в жизнь. Да, сейчас... Сейчас наступит момент, и я приду в сознание. Я смогу встать, оденусь и выйду через дверь. Я узнаю, где оказался... И я уже не буду собой. Ну, давай же, лихорадка!
Я еще не простился с отцом. Отец умер. Если начать плакать, то слезы не вернешь в душу, поэтому лучше сковать все морозом, сохранить в подвале памяти... Не позволить себе расслабляться... Не позволить себе стать частью досок пола. Ну давай же!
Шаги... Тяжелые. Скрип протяжный и жестокий. Отдаляющий меня от замерзшей ваты, лишающий свободы. Еще один вздох ледяным воздухом, щелчок закрывающегося окна и руки, что поднимают меня, волочат обратно к кровати.
- Зачем ты это сделал, малыш? - шепчет голос. - Так убежать не удастся...
Я начинаю дрожать от холода, горячие руки растирают мои ноги до боли, затем огнем водят по рукам, предплечьям, заставляя кровь бежать быстрее. Я знаю, что не умру теперь. И он знает. Он вышел из машины на набережную. Длинное черное пальто, белый шарф, перекинутый через шею небрежным жестом. Узкое лицо, алчные глаза и сжатые злые губы.
Если бы у меня была кисть, я с легкостью повторил бы каждый штрих этого образа на залитой дождем дороге. Большой Роб опоздал, зато похититель явился вовремя. Да!
Сознание покрылось многочисленными трещинами и рухнуло на меня всей своей мощью, вызывая в голове фантастические картины. Иногда люди принимают их за реальность, но для меня - обычное дело якшаться с нетрезвыми мирами.
- Я это сделал и точка, - пробубнил я пересохшими губами, хотя не был уверен в том, что мой убийца, мой ненасытный монстр еще находится в комнате, которая вдруг стала огромным ртом и теперь безобразно чавкала и хлюпала, пытаясь меня полностью перемешать со слюной для лучшего переваривания.
- Ты больше так не поступишь, - ответ пришел слишком быстро, ресницы мои дрогнули, глаза открылись. Красное. Его лицо через красную призму выглядело почти человеческим. Даже красивым.
- Я убегу, - улыбнулся я натянуто. А мой собеседник покачал отрицательно головой.
- Теперь нет, - со знанием дела заявил он. - Влада больше нет. Его убили.
- Ты?
- Нет, но это ничего не меняет. Спи!
Меньше всего я хотел спать. Сон разжижает разум, попадает в душу, разрывает ее на клочки. А еще во сне я слишком слаб. Я боюсь спать теперь, когда знаю, что никто не разбудит меня, что Роб не ворвется в комнату и не растормошит меня от кошмара.
Когда мы были еще мальчиками, этот большой человек откликался на Тошку. Ходил со мной на речку ловить пескарей. Опускал ноги в воду и сидел рядом с удочкой так сосредоточенно, что, кажется, ловил увесистую щуку.
Тошка - мой друг. Тошка учился у Влада. Потому что отец знал - настанет день, и все изменится бесповоротно. Ценное вложение получилось. Потому что я доверял Большому Робу. Доверял, как самому себе, несмотря на то, что друг напоминал мне частенько запрограммированного на определенные действия робота.
Не учить - заучивать. Не работать - вкалывать. Не думать - продумывать стратегию и реализовывать. Не верить - слепо исполнять. Способен ли такой ученик принимать сам решения? Я до сих пор не знаю. Но он среагировал на опасность. Сразу позвонил мне и опустил подробности произошедшего.
Конечно, там наверняка было много крови. Очень много боли и ярости. Влад не сдался бы просто так, потому что не доверял даже самому себе. Но везде найдется лазейка... Везде прячутся крысы. С жадными глазами, жаждущие оторвать кусок от пирога пожирнее. Их легко купить на горящее злато. Или найти другие слабости.
Даже Роб мог бы оказаться в ловушке. Даже его легко обмануть, использовать... Здесь, в материальном мире, он всего лишь исполняет обязанности соглядатая. Он привык к тому, что живой... Что дышит и чувствует... Ему нравится вкус пищи и сладость женщин. А еще Роб привык к времени. С самого раннего детства каждому человеку прививают время, как основной атрибут жизни.
Неужели это ты, Тошка, меня предал? Ты спросил, где я нахожусь... Ты...
Адская боль. Скручивающие жгуты на запястьях. Сон, превращающийся к реальный кошмар. Тело растягивается и приподнимается над кроватью. Щиколотки... Их сжимают огненные узлы. Этого ты хотел, друг детства?