О заглавии. Никак не мог подыскать точное определение весьма схожему таланту разных писателей:
Владимира Набокова, Ильи Ильфа и Евгения Петрова, Леонида Соловьёва, Ивлина Во...
В чём я нaхожу сходство таланта у этих разных писателей? Вот тут и получалась у меня неприятная мыслительная пауза. Назвать их всех "талантливыми лингвистами" - звучит и сухо и убого.
"Мастерами слова"? - Литературный штамп. Дешёвка.
Наконец нашёл - у всех у них был "ТАЛАНТ СЛОВА", их язык необыкновенен: Точный, адекватный, и, в то же время, совершенно неожиданный! Какая-то гениальная чуткая точная ВНЕЗАПНОСТЬ подбора слов и целых фраз.
В очень интересном послесловии Бенедикта Сарнова к книге "Мой друг Ильф" критик приводит сравнения и мысли, вызванные у разных людей (писателей по-большинству), феноменом Ильфа и Петрова. Отмечает общеизвестное и всем знакомое: Язык Ильфа и Петрова естественно вошёл лексикон многих поколений русскоязычных читателей. Такое случилось до них в русской литературе только раз, -- пишет справедливо Сарнов, - с "Горем от ума", о котором Пушкин высказал пророческое предвидение: "О стихах я не говорю. Половина - должна войти в пословицу."
(Я читал это письмо Пушкина целиком, где он критически оценивает произведение А.С.Грибоедова, замечая довольно язвительно, что единственный умный человек в этой комедии - сам Грибоедов.
Но предсказание Пушкина сбылось с гениальной точностью, что меня всегда удивляло и восхищало.)
Точно так же, - замечает Сарнов, -- произошло с двумя гениальными романа Ильфа и Петрова.
А дальше он пишет о Набокове, точнее, не просто о нём, а об его отношении в ним.
Цитирую Сарнова, который цитирует Набокова.
"Его отзыв представляет особый интерес хотя бы потому, что суждения Набокова о собратьях по перу, все его литературные оценки обычно носят резко негативный характер. Больше того! Почти всегда они высокомерно презрительны. Вот, например:
"Для меня рассказ или роман существует только, поскольку он он доставляет мне то, что попросту назову эстетическим наслаждением... Всё остальное, это либо журналистская дребедень, либо, так сказать, Литература Больших Идей, которая, впрочем, часто ничем не отличается от дребедени обычной, но зато подаётся в виде громадных гипсовых кубов, которые со всеми предосторожностями переносятся из века в век, пока не явится смельчак с молотком и хорошенько не трахнет по Бальзаку, Горькому, Томасу Манну"
Прерываю на секунду цитирование Сарнова-Набокова пояснением и дополнением.
Куб -- у архитекторов и скульпторов почему-то считается неким Символом Вечности. Возможно, что есть лишь мой домысел, это идёт от древней инлийской притчи, об огромном алмазном кубе, к которому раз в миллион лет прилетает ворон поточить свой клюв. И, - продолжает притча, - даже то время, за которое куб сточится, НИЧТО по сравнению с Вечностью!
Второе - идея "Смельчака с молотком", возможно, подсказана Набокову критической статьёй Герберта Кийта Честертона, современника Шоу, поэта, писателя, журналиста и одарённого литературного критика, о выступлениях Бернарда Шоу против идолопоклонства.
"Ему недостаточно было быть просто революционером: революционеров было так много. Ему хотелось выбрать какой-нибудь выдающийся институт, который бездумно и инстинктивно принимали бы даже неистовые и нечестивые...
... И он нашёл такой предмет; он нашёл великий и неприкосновенный английский институт - Шекспира.
Однако выступление Шоу против Шекспира, какие бы преувеличения ни допускал он смеха ради, ни в коем случае не было, как часто полагали, простой причудой или фейерверком парадоксов. Он говорил всё всерьёз; то, что называли его легкомыслием, было лишь усмешкой человека, которому нравится говорить то, что он думает, -- занятие, являющееся, без сомнения, самой большой забавой в жизни
Более того, можно со всей прямотой сказать, что Шоу сделал доброе дело, пошатнув идолопоклонническое почтитание Божества с берегов Эйвона.
Это идолопоклонство было вредным для Англии; оно укрепляло нас в нашей опасной самонадеянности, побуждая думать, что у нас, и только у нас одних, был поэт не только великий, но и единственный поэт, стоящий выше критики.
Это было вредным для литературы, это превращало в постылый образец для подражания то, что являлось созданием гения, но создано было наспех и не лишено недостатков. Вредным с точки зрения религии и морали был и тот факт, что существовал столь огромных размеров земной идол, что мы вкладывали столь полную и безрассудную веру в дитя человеческое. Справедливо, что именно Шоу замечал слабости Шекспира. Однако нужен был именно человек, в такой степени прозаический, чтобы противостоять всему, что было столь опасного в обаянии поэзии, подобной этой; может, и не было бы ошибкой послать глухого для того, чтобы разрушить скалу, на которой гнездятся сирены."
Последняя фраза абзаца почти точно схожа с высказыванием Набокова.
Продолжаю цитирование Сарнова-Набокова.
"Не знаю, кого сейчас особенно чтят в России - кажется Хемингуэйя, современного заместителя Майн-Рида, да ничтожных Фолкнера и Сартра, этих баловней западной буржуазии (Я бы назвал её "западной извращённой интеллигенцией" - Эспри). Зарубежные же русские запоем читают советские романы, увлекаясь картонными тихими донцами на картонных же хвостах-подставках или тем лирическим доктором с лубочно-мистическими позывами, мещанскими оборотами речи и чаровницей из Чарской, который принёс советскому правительству столько добротной иностранной валюты"
(Написано это Набоковым в послесловии к русскоязычному изданию "Лолиты" 1965 г. У меня как раз есть это издание!)
Блеск! Просто удовольствие, ЭСТЕТИЧЕСКОЕ, читать такую критику! Думаю, читателям ясно, ЧТО имел в виду Набоков, говоря о "картонных тихих донцах" и о "докторе с лубочно-мистическими позывами".
"Тем большее изумление, - продолжает Сарнов, - вызывает отзыв этого великого сноба об Ильфе и Петрове в его интервью Альфреду Аппелю. 1967г."
Вот теперь я вынужден прервать столь приятное цитирование и высказать своё небольшое замечание.
Набоков хвалит Ильфа и Петрова, называя их "поразительно одарёнными писателями", за то, в частности, что они сумели придумать "такое прикрытие (Остапа Бендера) которое им обеспечило полную независимость".
И Сарнов с этим согласен. Я же считаю, что это неточно и просто неверно. Ибо Ильф и Петров подвергались в СССР сталинского времени или остракизму со стороны критики или резким нападкам со стороны "правоверных придворных большевиков", как Кольцов, Луначарский, Селивановский и других. Не нашли Ильф и Петров никакого укрытия от советских тупых начётчиков! В 1948 году их книги вообще были запрещены и изъяты из библиотек.
Набоков, по-моему, понял и почувствовал великий талант Ильфа и Петрова в их языке, которым были написаны эти два романа! Схожим с его!