Аннотация: "...Счастье - это вливание серотонина. Мы, как те крысы с электродами в мозгу, ищем красную кнопку. И нажимаем, нажимаем, нажимаем..."
Взгромоздившись на стол, Виталий покачивал ногой и улыбался. От уголков его глаз на щёки сбегали лучики морщин - как у людей, которые часто смеются. Трудно устоять перед его улыбкой - такой искренней, такой... уютной, что ли? К тому же Виталий умеет быть настойчивым. Пять лет назад он проявлял просто чудеса настойчивости. В итоге "да" свернулось обручальным кольцом - платиновым, с тремя изумрудами. И была свадьба, и медовый месяц на Канарах, и даже счастье было... кажется. И куда всё подевалось?
"Хохмач, - подумала Рита и ткнула сигаретой в пепельницу. - Скоморох, чтоб его".
- Да что ты надулась, как сыч? Идём в сауну с нами.
На плечо легла ладонь.
- "С нами" - это с кем?
- Олег, Валерик... кстати, тоже с женой. Паша...
- Ясно, - усмехнулась она.
Паша - реликт эры девяностых: грубый, беспардонный и беспросветно тупой. Ему бы вымереть вместе с собратьями или мимикрировать хотя бы под мента - нет же, живёт, ещё и правила диктует. Водка плюс шансон плюс шлюхи - равно отдых в его компании. Да, и слово отдых неплохо бы взять в кавычки. "Паша" - это своего рода стоп-сигнал: "Извини, милая, но я хочу отдохнуть сам. С водкой и шлюхами". И припрётся любимый муженёк под утро - пьяный, пропахший женщинами, - и будет горланить на весь дом "Девочку пай"...
Плевать!
Да и ему ровным счётом плевать. Как плевать на то, что новенький "Додж нитро", вылетевший в копеечку, стоит в гараже и грустит. Главное, чтоб не ржавел.
Посмотрите, какая у меня жёнушка! Ноги от ушей, всё по стандарту. Обратите внимание, какое на ней колье... а ещё я ей "Субару" купил... а шуба-то! Шуба-то - натуральный песец. Ага. Именно он. Собираются лысики-пузатики и потрясают друг перед другом причиндалами: у меня тачка круче... а у меня любовница моложе... а моя жена красавица, да ещё и в экономике смыслит, мы с ней столько бабла заколотили!
Во, как! И траву косит, и молоко даёт, и за сиськи подёргать можно... Престижно и выгодно.
- Ну, так сходи куда-нибудь, развейся, - Виталий спрыгнул на пол.
- Ты сам предложил, - Рита щёлкнула зажигалкой, затянулась.
Виталий включил кондиционер и, насвистывая, удалился. Струйка дыма потянулась вверх, закручиваясь вокруг хрустального тюльпана люстры.
И чем заполнить вечер? Выдернуть Лёльку да нагрянуть в "Три девятки"? Там сегодня мужской стриптиз... Нет. На голых мальчиков сбежится толпа баб. Если и будут мужики, то разве что нетрадиционно окрашенные.
Значит, лучше в "Студию".
Докурив, Рита набрала Лёльку.
Гудки...
...Лёлька. Весёлая, искренняя, по-бабьи глупая и несчастная. Пьющий муж, двое мальчишек... зачем двое? Да ещё и от алкоголика?
...Лёлька! Первые выходы в свет. Разочарования. Слёзы в жилетку. Любовь - не фатальная, а на грани, какая часто бывает в девятнадцать. Как всё было по-настоящему... По-доброму, хотя не было денег на такси, и дешёвые туфли набивали кровавые мозоли... А сейчас уже тридцать, и...
Сколько сокрыто в былом вдохновении-
Сочные были ночки.
Кончились глупые откровения -
Стали болеть почки...
- Привет, Ритка!!!
Из мобильного как будто вырвался смерч - маленький, тёплый, родной смерчик по имени Ольга... то есть Лёлька.
- Я сразу к делу. Давай сегодня тусанём?
Молчание.
- М-м-м... детей... с кем же оставить пацанов?
- И напьёмся. Будем вести себя непристойно, - продолжила Рита. - Муж с Кубы привёз "Havana Club". Настоящий ром... возьмём кальян...
- Что случилось, Рита?
- Всё как всегда.
- То есть, у тебя всё хорошо?
- Я же сказала - как всегда. Бери детям няньку - я заплачу. Заеду за тобой в девять. Возражения не принимаются.
Отключившись, Рита представила её лицо - растерянное, счастливое. Лёлька никогда не позволяла за себя платить, хотя денег ей катастрофически не хватало. Гордая! Эх, Лёлька...
Теперь нужно заказать столик.
Виталий нарисовался, когда Рита звонила в клуб, одобрительно кивнул и растянул губы в улыбке. "Сытая ящерица", - подумала она.
Лысина лоснится, на боках жирок... А раньше он казался чертовски харизматичным. Настолько, что пришлось отказаться от поисков мужчины мечты. Зря? Видимо, нет. Подруги, погнавшиеся за журавлём, остались обессиленными, в стоптанных туфлях. Потому что головой думать надо.
Рита думала. Много и подолгу: найти вкладчиков, дать кредит физлицу Ю., отказать в кредите мелкой строительной компании, продать домик у моря и дождаться обвала цен в октябре, чтобы купить три таких дачи. И так изо дня в день, месяц за месяцем, год за годом.
Что выпадает мадам с валетами?
Дачи-дома-массажи?
Обзаводиться в шкафу скелетами,
Тонко, без эпатажа...
Cейчас она тоже думала, выдвигала полочки, по которым разложена её жизнь, меняла ярлыки, протирала пыль. Вот пустая ячейка "вечер" начинает наполняться: четыреста долларов, бутылка рома, знакомый официант. Потом - пьяные танцы, косые взгляды малолеток, какой-нибудь симпатичный мальчик. Это первый сценарий. Второй сценарий: вместо симпатичного мальчика - стадо диких обезьян, и по закону подлости какой-то павиан обязательно пристанет; тогда - разговоры о макроэкономике... или о литературе... или о... неважно, о чём-нибудь умном, чтобы обезьяна с ужасом бежала на свою пальму.
В её голос можно влюбиться - сочный, многослойный, как у негритянских певиц. А сама - бегемот с крысиной мордочкой. Старая дева, хотя - добрейшая из женщин.
Пулей пролетев столовую, Максик ткнулся в Ритины колени.
- Мама, мы с Маи Илисной насли... вот!
Он разжал кулачок: на ладони лежала куколка бабочки - бежевая, с коричневыми точками по бокам. Рита взяла её ногтями, как пинцетом, и сказала:
- Это бабочкин домик. Когда придёт весна, она вылупится.
- Как сыплёнок?
- Да, как цыплёнок.
Максик сверкнул изумрудами глаз.
- А сколо весна?
- Уже весна, но ещё холодно.
- А кода тепло?
Марья Ильинична села на корточки и обняла Максика:
- Он такой славный, такой искренний и добрый ребёнок! Давай разденемся, моя радость!
Рита положила куколку на стол и вздохнула. А ведь вся жизнь бедной женщины в этом ребёнке - в чужом ребёнке, - и если её попросить остаться на ночь, она обрадуется. Потому что дома, в замызганной хрущовке со ржавыми трубами, её ждёт телевизор, холодная постель и несбывшиеся мечты.
Максик задрал голову, чтобы заботливые нянечкины руки развязали шапку.
- А теперь сам, мой хороший.
Одолевая пуговицы, он сопел, но не сдавался. И вот дело сделано - куртка повисла на стуле, и Максик, дерзко вздёрнув подбородок, рванул на второй этаж. Три года... а не верится. До сих пор непривычно оборачиваться на звонкое "мама". И ребёнок такой славный, но будто чужой. И от этой мысли хочется бежать. Пить ром и текилу, трясти бёдрами на танцполе, кокетничать с чужими мужчинами.
- Вот молодец! - пропела Марья Ильинична.
- Вы можете остаться на ночь? - спросила Рита.
- Конечно, я останусь, моя хорошая, - нянечка обернулась и одарила улыбкой.
"Вот, какой я должна быть, - подумала Рита. - Но не хочу. А чего я, собственно, хочу? Новую шубу? В Египет?". От этой мысли хотелось бежать ещё дальше. Бежать до изнеможения, не останавливаясь и не оглядываясь. Пусть кажется, что сыплются конфетти дней. Пусть кажется, что мелькают витрины, за которыми всё по карману. Пусть белка, крутящая колесо, думает, что движется вперёд.
Рита плеснула в рюмку рому, выпила, заела конфетой. Щёлкнула зажигалкой и подумала, что снова сядет за руль нетрезвой, и если остановят ГАИшники, придётся звонить Костику, чтобы отмазывал.
Плевать. Она выпила ещё рюмку. Пустота внутри наполнилась теплом. Теперь можно жить.
...Тихая ночь, видят сны воскресные
Дети-мужья-питомцы.
Тихая ночь безупречно пресная.
В небе луна червонцем...
На втором этаже смеялся Максик, ему вторило блюзовое контральто няньки. Рита закрыла глаза и представила, как они играют. Наверняка Марья Ильинична светится счастьем... Так хотелось, чтобы хоть кто-то был счастлив!
Восемь вечера - пора собираться.
Из шифоньера пахнуло густой смесью "Euphoria Blossom" и "Un Jardin Sur Le Nil" от Hermes. Первым под руку попалось узкое черное платье от Versace... Холодная, скользкая ткань... Вечер в Венеции... О, как романтично звучит - "вечер в Венеции", - но только для тех, кто там не был. Венеция - это невыносимый смрад стоячей воды, от которого негде укрыться. И не нужны ни ночные прогулки на лодочках, ни прибрежные кафе. Хочется запереться в номере и опустошить освежитель воздуха...
...Вывешу радостные фотографии
С ретушью скрупулезной.
Вот - мои знания географии
Солнечно - пятизвездной.
Тут я на пляже - втянула пузико,
В опере - я эстетка,
И увлекаюсь серьезной музыкой,
Правда - темно и редко.
Так, теперь - чулочки, туфли, сумка, блеск на губы... Волосы совсем пожухли - срочно надо в парикмахерскую! Ну, вот и всё. Рита оглядела себя в зеркале, повернулась боком - хороша! Томный взгляд синих глаз (спасибо контактным линзам), пушистые ресницы (слава современной косметологии), трогательные ямочки на щеках, хотя на их месте уже должны быть морщины (разработчику ботекса - нобелевскую премию!), точёная фигурка (это ежедневные тренировки в фитнес-клубе). Запросто можно влюбиться - держитесь, мужики!
Накинув стёганую куртку, Рита поспешила к машине. Поспешила - по привычке, хотя времени было навалом.
Рядом с массивным Доджем стояла Субару "Impreza". Прямо картина "тяжеловоз и благородная вороная кобылка". Не нравился Рите Додж - прожорливый урод цвета детской неожиданности.
Заурчал мотор. В салоне потеплело. Ощущая лёгкое головокружение, Рита ехала медленно и курила в окно.
Вот Лёлькин дом - унылая пятиэтажка. Светятся окна, на кухнях мелькают силуэты домохозяек, мигают телевизоры... Рита посигналила - занавеска на Лёлькином окне шевельнулась. Погас свет.
А вот и она - бежит, пальто нараспашку. Юбка коротковата для таких пышных бёдер, а декольте - в самый раз. Многие мужчины любят большую грудь. К счастью, Виталий не из их числа.
- Фу, ну и накурила! - проворчала Лёлька, устраиваясь на мягком сидении.
- Я тоже рада тебя видеть. Ребятишек пристроила?
- С ними мама. Представляешь, Коля снова концерт закатил. Не знаю, на сколько меня хватит...
Рита хотела сказать: "А смысл терпеть?", но вспомнила, что есть непонятный, но веский аргумент - "ради детей", о который, как волны об утёс, разбиваются все доводы.
Хотелось куража. Громкой музыки, незнакомых лиц, движения, чтобы потеряться в этой круговерти и забыть обо всём. Хотелось ткнуться в чей-нибудь пушистый свитер и закрыть глаза...
Рука потянулась к магнитоле. Заиграла "Metallica". Лёлька завизжала, её глаза возбуждённо заблестели. Рита выжала газ.
... шум мотора и ветер в лицо. Впереди - широкая Серёгина спина. Ревёт магнитола, и дорога стелется под колёса мотоцикла, и кажется, что этот мир - твой... Нет, нельзя сейчас думать про Серёгу!!!
Сомнительный звук, но в каждом аккорде -
Святая вера в рок-н-ролл...
Сейчас - та же музыка, та же дорога, но ты уже не в седле, а на мягком сидении с подогревом. Ты за рулём и не видишь пролетающих облаков, изумрудного газона озимых, ты видишь только разделительную полосу, проходящую через твою жизнь. Нельзя на встречную - это не по правилам.
"Студия" не мигала разноцветными маячками, заманивая посетителей, не гремела музыкой, она напоминала английскую усадьбу с коваными воротами. Вдоль тротуара выстроились машины - в основном такси, - припарковаться было негде.
- Автостоянки, они как мужчины, - проговорила Рита. - Лучшие места уже заняты, а те, что свободны, даром никому не нужны.
Место нашлось в самом конце ряда автомобилей, между "волгой" и "копейкой".
- Плохая компания для твоей мадам, - сказала Лёлька.
- Ничего. Переживёт.
Оставив Лёльку с бутылкой рома, Рита заплатила за вход и пошла искать Витька - знакомого официантика.
На танцполе сокращались две длинные блондинки неопределённого возраста. Зал окутывал полумрак, официанты - белые и накрахмаленные - светились неоном и напоминали диковинных бабочек, порхающих от стола к столу. Витёк принимал заказ у пузатого армянина, обнимающего двух шлюх - рыжеволосую пышку и крашеную блондинку.
Рита остановилась у стойки, дождалась Витька, коснулась его руки и промурлыкала:
- Привет, моя радость!
Бледные щёки юноши вспыхнули.
- Привет. Ты сегодня у нас?
- Ага. Слушай, у меня ром есть кубинский, хочу распить. Можно устроить?
- Я куплю бутылку в баре и заменю на свою. Так пойдёт?
- Пять минут подождёшь?
- Не вопрос.
Поймав требовательный взгляд бармена, Рита заказала энергетик и, потягивая его из соломинки, оглядела посетителей. Как всегда, одно бабьё. Всех мастей, возрастов и размеров. Все важные, у всех носы гордо подняты. Свободных мужчин трое: две гориллы за первым столиком и лохматенький павианчик спортивного вида - наверное, один из танцоров. Ну, ничего. Мужики обычно появляются после часа ночи.
Армянин пялился и пускал слюну, ему, видимо, хотелось в свой гарем ещё и брюнетку. Рита встретилась с ним взглядом и отвернулась, скорчив презрительную мину.
Из кухни вынырнул Витёк с подносом, поставил бутылку водки и шампанское, подмигнул:
- Сейчас борова этого обслужу.
"Жлоб поганый, - подумала она, оценив заказ "борова". - Хотя, чего особенно тратиться на проституток? Шампанское им уксусное - пусть радуются".
Витёк освободился быстро, остановился рядом, то и дело ныряя взглядом в откровенное декольте. Глупый, глупый мальчик!
- У тебя четвёртый столик. Купишь у нас ром и пей, что угодно, хозяин разрешил.
- А где четвёртый стол? - Рита осмотрела зал.
- Вот, у стеночки. Он как раз на двоих, как ты и просила. И танцпол рядом.
- Нам ещё кальян с молоком, два энергетика, фруктовую нарезку, бокалы, лёд и лимон - ну, как положено.
- Я запомнил.
Лёлька уже заждалась. Прохаживаясь вдоль тротуара, она размахивала пакетом.
- Идём! - позвала Рита.
- Ну, наконец-то.
Столик оказался удобным, с кожаными креслами. Рита потянулась за мундштуком кальяна, затянулась, закрыла глаза.
- Как же мне здесь нравится!
Витёк принёс нарезку, наклоняясь, как бы невзначай коснулся шеи, на что Рита решила не обращать внимания. Сохнет мальчик - ну и пусть, кто ж ему доктор? Ищет себе мамку, вот и заглядывается.
- Слушай, Рита, в понедельник у нас будет конкурс поэтов, не хочешь выступить?
- Да я ж не пишу давно.
- Старенькое почитаешь. Ну, спасай, а? Люди такую бодягу шлют, я читаю - вешаюсь. Просто об стену убиваюсь. Тебе номинация обеспечена. В жюри буду я и, - она мечтательно закатила глаза, - и Лёнчик, я с ним тоже поговорю.
Рита затянулась, выпустила из ноздрей белые струи дыма, передала мундштук подруге.
- А что мне за это будет?
- Что-что... Ничего. С людьми интересными познакомишься... да это же здорово!
Рита пожала плечами:
- Работу бросать не хочется...
- Я уже за тебя заявку заполнила, - Лёлька сложила руки в молитве. - Ну, Маргариточка! Ну, Ритуличка!
Вот же пристала! Рита махнула рукой:
- Ладно. Во сколько приходить и куда?
Лёлька назвала адрес, её глазища загорелись азартом. Неугомонная. Всё суетится, в союз писателей влезла, конкурсы разные проводит... Молодец, конечно, но что с этого толку? Лучше бы на работу нормальную устроилась. Рита разлила ром по бокалам и задумалась над тостом, но Лёлька опередила:
- Давай за то, чтобы мы были счастливы!
Бокалы звякнули.
Музыка зазвучала громче. На длинные балконы, что на втором этаже, вышли танцоры в костюмах папуасов. Танцпол заполонили дамы, вздёрнули носы и начали крутить задами - смешно и всё больше невпопад. Рита налила по второй и подняла бокал:
- Давай - за удачный вечер.
Как только она выпила, в поле зрения попал широкоплечий брюнет с длинными волосами. Вот и он - объект!
- Лёлька! Тост сработал! Обернись.
Лёлька завертела головой.
- Да вон, вон - у входа!
- Этот монголоид, что ли? - скривилась она.
- Что бы ты понимала, - отмахнулась Рита и принялась строить глазки "монголоиду", но он не смотрел в её сторону.
В голове приятно зазвенело - самое время танцевать. Музыка была что надо - Рита исполнила несколько заученных танцевальных связок и нашла взглядом объект: ноль эмоций. Окинув танцпол равнодушным взглядом, он устроился у барной стойки. "Ничего, сейчас выпьет, расслабится и будет наш", - подумала Рита.
Веселье продолжалось. Наплясавшись, подруги выпили по третьей и по четвёртой. Кальян иссяк - Витёк заменил уголь. Рита почувствовала, что её несёт. Как будто изнутри поднимается горячая волна. Хотелось двигаться, блистать, нравиться...
Объект по-прежнему не проявлял знаков внимания. Волна всё ближе, ближе...теперь это густая чёрная муть с обрывками здравого смысла. Пульс участился, в горле свернулся комок.
И тут откуда-то принесло бледного юношу со взором горящим. В руках юноша держал бутылку уксусного шампанского - такое же армянин заказал своим шлюхам. Не дожидаясь разрешения, парень уселся рядом с Ритой и водрузил бутылку на стол:
- Девчонки, это вам.
Чернота застилает сердце, подкатывает к горлу, накрывает и тащит, тащит, как во время шторма...
- Во-первых, тебе садиться никто не разрешал, - зашипела Рита.
Мальчишка окаменел.
- Во-вторых, посмотри, что мы пьём, - она махнула на ром. - И теперь скажи, зачем ты приволок сюда эту кислятину? Мы что тебе, уличные девки?
Юношу перекосило. Запинаясь, он извинился, сунул бутылку под мышку и заковылял прочь.
- Ты что, рехнулась? - пробормотала Лёлька.
- Думает, мы ему дешёвки, - прорычала Рита.
- Он приятное нам сделать хотел!
Лёлька ещё что-то говорила, но Рита её не слышала: объект вышел танцевать и начал ухаживать за перегидрольной малолеткой, стриженой под овцу.
Вздыбленное море вышло из берегов, разбило причалы и волнорезы и понеслось по улицам, сметая всё на своём пути. Рита налила и выпила, налила и выпила. "Сволочь, - думала она. - Овца. Да как... как он мог? Она же дура дешёвая, и морда у неё дешёвая, и туфли. Да она за полтиник хачикам готова отдаться". Хотелось убить. Вцепиться в белые волосы и бить, бить тёплое и мягкое.
Она помнила, что танцевала. Потом кто-то куда-то её волок.
...Расплывчатые лица и голоса.
Прикосновение... такое требовательное. Кто это? Рита приподняла веки и зажмурилась от боли. "Где я? Что со мной?" - подумала она и открыла глаза. Мир расползался цветными пятнами, диван скакал как бык на родео, люстра металась по потолку. Дом. Столовая.
...Здесь - я летаю (простите) пьяная.
Первым, замете, классом.
Это мой домик с просторной ванною,
Лестницей и террасой....
О, а вот и любимый муженёк стаканчик тянет.
- Зачем же так напиваться? - ласково проговорил он.
Обычно так говорят с умственно отсталыми. Рита хотела огрызнуться, но затылок будто пронзили спицей. Приподнявшись на локтях, она потянулась за стаканом, но тут накатила тошнота - Рита вскочила и понеслась в уборную.
Ноги не держали. Пришлось стать коленями на белый кафель и опереться об унитаз. Казалось, ещё один спазм - и всё. И вывернет наизнанку или голова взорвётся. Рита божилась, что бросит пить. И курить тоже бросит. И станет примерной жёнушкой. Но увещевания не помогали, и она тихо плакала, свернувшись калачиком на полу.
Боль отступала. Память возвращалась постепенно, кусками. Вспомнился объект, увивающийся возле овцы. Ярость. Сейчас ярость казалась взбесившимся пинчером, для контроля над которым достаточно дёрнуть за поводок. Ночью же она была подобна лавине.
Вспомнился мальчишка с бутылкой шампанского. Вспомнилось, как его блестящие глаза блекнут и становятся тусклыми стекляшками, в которых - отражение её, Риты, - зажравшейся дамы с дурными манерами. Желчной, беспардонной, которой человека растоптать всё равно, что букашку. Может, у него и денег-то было только на эту бутылку, он же совсем молоденький... А ведь это бычество! Пашка - презираемый друг Виталия - ведёт себя так же.
Рита взвыла в голос. Это крайняя степень падения. Господи, до чего же стыдно! "Дрянь... какая же я дрянь!" - думала она, кусая руку. Хотелось найти того мальчишку и стать перед ним на колени. Пусть унижает. Пусть влепит пощёчину. Это лучше, чем немой упрёк потухших глаз.
А что же осталось в темноте беспамятства?
На ослабших ногах Рита кое-как добрела до телефона и, скрепя сердце, набрала Лёльку. Только бы она ответила! Только бы...
- Алло?
- Лёлька, - прохрипела Рита. - Оленька, спасай. Что я вчера чудила? Мне так стыдно... так стыдно!
Молчание. Сердце ухнуло и остановилось.
- Сначала ты оскорбила...
- Это я помню. Дальше. Что было потом?
- Потом ты решила избить блондинку за то, что твой уродец на неё запал, а уродцу порывалась прострелить коленную чашечку из пневматика.
- Боже, - Рита ударила себя по лбу. - Я быковала, и все это видели.
- Нет, не все. Только я. Еле тебя в такси запихала и домой привезла. Всю дорогу ты материла таксиста и просила остановить.
- О, ужас! Прости, Лёлик. Я сволочь. Дрянь!
- Ну, и самое страшное, - проговорила Лёлька таким голосом, что Рита съёжилась. - Ты обещала выступить на конкурсе поэтов.
- Тьфу на тебя!
- Подожди радоваться. У меня есть фотографии и свидетели, и если ты меня подведёшь, то в Интернете будет подробный отчёт.
Рита улыбнулась и сказала:
- Лёлечка, я тебя обожаю!
- У меня малой плачет. Давай до завтра. Пока-пока!
Вот, теперь немного полегчало. Рита развалилась в кресле, выпила стакан рассола, оставленный Виталием. Каждый удар сердца отдавал в виски. На душе было пустынно и грязно, как в квартире после вечеринки.
Со второго этажа спустился муж, налили себе кофе, выпил, уселся возле барной стойки и помахал возле носа.
- Смотрю, славно повеселились. Вонища, как будто тут спала дюжина байкеров после попойки.
Рита вздрогнула, будто её ударили, повернулась медленно-медленно и прошептала:
- Нужно Серёжу проведать. Спасибо, что напомнил.
Настала очередь Виталия округлять глаза.
- Да я же не нарочно! Маргарита! Я забыл... я...
Так всегда: самое обидное он говорит с неизменной улыбочкой на губах. А потом дурачком прикидывается, руками разводит. Ну, наступил на отдавленный палец. Ну, забыл. А что, больно, да? Ой! Ну, простите...
Летняя ночь. Кружащийся тополиный пух в свете фонарей кажется серебряным. Серёга едет медленно. Он ценит жизнь и редко гоняет на мотоцикле. Рита задирает голову и пытается поймать пушинки губами. Под "Роллингов" пляшут счастливые звёзды. Серёга - светлый, похожий на эльфа мальчишк, наконец с ней. Прижимаясь к нему, она млеет. Она готова всю жизнь так проездить - за его спиной. Хоть в Сибирь. Да хоть на край света!
Поворот. Яркий свет - по глазам. Визг тормозов. Небо опрокидывается. Земля взлетает вверх. Снова небо... земля... темно.
...больно дышать. Шумно. Лица. Свет: синий-белый, синий-белый. Рита поднимается на локтях, но её силой укладывают на носилки. Всё, что она видит - искалеченный мотоцикл поперёк дороги. Она вертит головой, ищет Серёжку, спрашивает, что с ним. Врачи прячут глаза и говорят, что он жив.
Больница. Белые стены. Капельницы. Тошнота. Но самое страшное - неизвестность. Мама говорит, что Серёжа сейчас в реанимации, и к нему нельзя...но всё будет хорошо, ты только не волнуйся, дочка.
Ослабевшая после больницы, Рита первым делом побежала к нему домой. Дверь открыла седая женщина в траурном платке - его мать. Мир сжался в ноль и вывернулся наизнанку. Девушка привалилась к стене и сползла на пол.
Она рыдала два часа. Потом у неё начались судороги.
И снова больница. Белые стены, которые кажутся чёрными. Лекарства, когда уместнее бы эвтаназия. И боль, рвущая на части.
Ту сволочь, что выехала на встречную, так и не нашли. Рита искала сама. Всматривалась в подозрительные выбоины на капотах, сообщала в ГАИ.
Ничего.
Потом - транквилизаторы. Психиатр Анжелика Львовна и долгие, долгие беседы.
Целый год Рита не подпускала к себе мужчин, а когда играла Серёжина любимая музыка, билась в истерике. С тех пор она стала бояться мотоциклов. И никогда, даже если опаздывала, не выезжала на встречную.
На похоронах Рита не была. Ей просто показали могилку. Она приходила каждый день, потом - реже. Потом Анжелика Львовна сказала, что Серёжу нужно забыть, а для этого - изменить жизнь. Не слушать его музыку, не бывать в памятных местах, убрать его фотографии. Участки памяти, которые болят, оградить - построить заборы и плотины, выкопать рвы - и залить бетоном. Но прошлое всё равно прорастало, тянуло в настоящее лаковые листочки.
Прошло девять лет. А ведь всё могло быть иначе. Серёжа мог выжить, они непременно поженились бы, ютились бы в жалкой малосемейке и еле сводили концы с концами. У них был бы сын... или двое. Рита работала бы за триста долларов в месяц, отъела бы живот...
Было бы лучше?
Она посмотрела на Виталия и увидела не человека - пустой стакан с блестящим донцем. Можно его наполнить текилой, можно - чинзано. Это изменит вкус, но не суть. Дно. Дно - это страшно. Страшно скучно. Хотелось омута, чтобы нырнуть и падать, падать в вязкую черноту, зажмуриваться от страха; считая пульс, сбиваться, захлёбываться чувствами и надеяться, что дна не будет.