Этьен Экзольт. Последний приют для девственниц

ETIENNE EXOLT

ПОСЛЕДНИЙ ПРИЮТ ДЛЯ ДЕВСТВЕННИЦ.

Сидя на жестком черном стуле с блестящими от яркого зимнего солнца стальными ножками, она оставалась неподвижной, безразлично ожидая, чуть наклонив голову и рассматривая пятнышки грязи, коснувшиеся острых носков ее высоких сапог. Врач, возвышавшийся напротив нее над старым столом из светлого дерева, один за другим заполнял листы, перенося в них все, что находил интересного в ее документах, в истории болезни, в многочисленных справках, которые она вынуждена была принести с собой.

Эта маленькая комната с ее желтыми стенами и потолком в мучительно-темных разводах напоминала ей одновременно ее детскую, какой она была в шесть лет, такую же пустую и холодную и в то же время привратницкую из старой книги, никак не соотносившуюся с таинствами врат и переходов, но служившую вместилищем грязи и низости тех, кто навсегда остановился здесь, неспособный ни вернуться, ни идти дальше.

За окном, от холода которого врач закрывал ее обтянутой халатом спиной, покачивались в дурмане студеного ветра тонкие ветви, черные птицы пролетали, влекомые своими хищными желаниями и она завидовала им лишь в том, что они могли откладывать яйца. Ей бы хотелось произвести на свет нечто столь совершенной формы, гладкое, ровное, быть может, покрытое удивительным хаотичным узором пятен, блестящее и чуть приплюснутое. Она рассматривала бы его, подняв к своим всегда восторженным, всегда подозрительным глазам, а потом разбила бы твердую скорлупу, которая треснула бы со звуком, с каким ломаются кости новорожденных и вязкая, желтовато-розовая масса перетекла бы в ее любимую пиалу с рыжими и полосатыми кошками и она пила бы, улыбаясь, наслаждаясь горьковатым, как сперма, вкусом, не обращая внимания на капли, стекающие по подбородку к нагой груди.

- Встаньте. - доктор поднялся и сравняться с ним в росте ей не смогли помочь и высокие каблуки. Спрятанные под матовый квадрат лампы едва заметно мерцали, а одна из них на мгновение гасла каждый раз, когда девушка совершала какое-либо движение.

- Раздевайтесь, -и она, ни на мгновение не усомнившись в справедливости власти его, извернулась и скинула черную стеганую куртку с красными птицами на груди.

- До белья, -бесстрастностью голоса своего он хотел убедить ее, что нагота не интересует его, но она знала, что такого быть не может и каждый, кто утверждает подобное -лжет. Улыбнувшись, не понимая, почему ее не осматривает доктор-женщина, она все же стянула через голову красную, с черными яркими цветами блузу, оставшись в того же цвета кружевном бюстгальтере, из маленькой чашечки которого вываливалась левая, более крупная грудь, позволяя видеть напрягшийся сосок.

Вернувшись на стул, она расстегнула молнии на сапогах, прикасаясь пальцами к стальным заклепкам, холод и твердость чьи были также приятны ей, как другим -податливость и теплая мягкость. Зная, что все так и будет, она пожелала предстать перед ними в самом удивительном и прекрасном виде своем и потому, когда узкие черные джинсы покинули ее стройные ноги, перед взором врача предстали сетчатые чулки и едва прикрывавшие лобок прозрачные трусики, на которые он взглянул с равнодушием взирающего на падаль травоядного.

Указав на весы тонкой рукой, он проследил за ней, прошедшей, пошатываясь, несколько шагов по холодному полу из кремовых плиток и поднявшейся на стальное возвышение так, как будто было оно по праву доставшимся ей эшафотом. С удивлением смотрела она на стальную наклонную линейку и скользивший по ней цилиндр. Ей казалось, что таких устройств не существует больше, что они вымерли, унесенные ледниковым периодом, ударом астероида и на смену им пришли более легкие и сложные, но быстрее и проще размножающиеся их последователи с маленькими экранами и забавными, состоящими из геометрических фигур цифрами на них. Поневоле почувствовала она почтение, ведь простой сей механизм намного старше был ее и, несомненно, опытнее был и мудрее и потому, когда врач приказал ей сойти, она, незаметно для него, поклонилась стальному аппарату, надеясь, что он сочтет это достаточным проявлением уважения.

Холодными пальцами взяв ее за руку, он приставил ее к стене, к вертикальной деревянной доске с цифрами на ней и заставил выпрямиться, после чего опустил сверху рейку, прижавшую ее пышные волосы и легонько ударившую по голове.

Попросив ее сесть справа от него, он записал увиденное и она, потирающая место удара больше согласно привычке, чем от боли, с удивлением узнала, что вес ее равнялся пятидесяти килограммам, а рост ста шестидесяти пяти сантиметрам. Все это было неправдой. Она могла быть выше или ниже, более толстой или худой, но эти измерения говорили о ней ложь. Как ни старалась, не могла она вспомнить истину о себе, о своем росте и весе и потому сочла более уместным промолчать, понимая, что им важнее то, что они видят, чем то, что есть на самом деле и противиться этому порядку вещей значило бы для нее представить себя в еще менее выгодном свете.

Он заставил ее вытянуть левую руку, обмотал вокруг нее серый, соединившийся липучей застежкой материал и, накачивая в него воздух маленькой грушей из коричневой резины, воззрился на белый, под исцарапанным стеклом циферблат. Боль сжала руку девушки, глаза ее остановились, как стрелки часов, ставших свидетелями изнасилования. Напрягшись, резко втянув в себя воздух, уронив голову так, что волосы закрыли глаза, она всхлипнула и вцепилась правыми пальцами в край стола.

- Что такое? - врач оставил в покое грушу, склонив голову посмотрел на девушку и в глазах его таилась предвкушающая радость.

- Боль...но...- пробормотала она сквозь тихие слезы и врач довольно улыбнулся.

- Ну, милая моя, нам же нужно измерить давление...- и с еще большей силой надавил на податливую резину, сощурив глаза, в которых подозрительный страх блистал потаенным, дозволенным наслаждением.

Медленно опускаясь, подобно опадающему после долгой работы члену, тонкая черная стрелка скользила между недоверчивых цифр и мужчина, улыбаясь, облизывая полные бледные губы смотрел то на нее, то на девушку, не зная, что привлекательнее, не понимая, к чему стремился он всю свою жизнь. И когда замерла, остановилась стрелка, он моргнул и тряхнул головой, осознав, что не увидел, не заметил, не запомнил цифр. Дрожащими руками он сорвал с ее предплечья жгут, отметив, что красный неровный след остался на бледной ее коже и зная, что именно будет вспоминать перед сном, лежа рядом со своей не знающей оргазма женой.

- Я должен осмотреть вашу сумку, - наученный многими прежними пациентками, он знает, что доведется ему увидеть, к чему удастся прикоснуться и от скупого вожделения веки его трепещут, в горле пересыхает и он тяжело глотает, мечтая о том, чтобы выкурить при ней, в одно одетой белье, едкую сигарету, выдыхая дым ей в лицо, заставляя его обтекать ее упругую грудь.

Запустив руку, он перебирает ее вещи, проводит пальцами по твердой, иссохшей подобно коре усталого дерева обложке маленькой синей книги, касается шелка черных трусиков, с удивлением замечает бюстгальтер из красной кожи, черные кружевные чулки, еще больше изумляясь, когда руки его встречаются с упругим, чуть липким материалом, столь знакомым ему из неумелых фантазий его жены.

С трудом вытягивая из залежей джемперов и жестких от недавней стирки джинсов, он поднимает к свету алый толстый фаллоимитатор с большой головкой и выпуклыми венами. Блики яркого солнца из окна за его спиной впиваются в яркий пластик, пахнущий похотливыми лекарствами.

В его улыбке, когда он смотрит на покачивающуюся в его руках твердость, она видит зависть и страх. Он переводит взор с тугой головки на спокойные глаза девушки, длинные ресницы ее медленно опускаются и только когда обратный путь начинают они, позволяют себе подобное и губы.

- Я девственница, - он слышит в этом угрозу, злобную, всемогущую силу, противостоять которой у него нет сил и, раздраженный, бросает обратно в сумку то, чем никогда не сможет насладиться и отряхивает руки так, как будто в заразной грязи оказались они. Вернувшись за стол, на скрипнувший под ним стул, он хватает тонкую пишущую ручку, но все тело его дрожит и это передается рукам, которые с трудом начинают буквы и не знают, как закончить их. Прижав левую ладонь ко лбу, он не смотрит на девушку, внимая лишь ровным разделительным линиям на желтоватой бумаге и вспоминая, что ему говорили об особом отношении к этой пациентке, продиктованном неустойчивостью ее болезни.

Подняв глаза, он видит, что она неподвижно стоит, соединив перед собой пальцы опущенных рук, пристально и внимательно глядя на него так, как будто бы то, что делает он интересует ее более всего. Но отстраненная слабость во взгляде ее не позволяет поверить ей. Он сомневается в том, что может быть что-нибудь интересное ей в этом мире, он чувствует в растворе ее серых глаз, прозрачно мерцающих подобно маслянистому морфию, тоску по невозможному и это пробуждает в нем игривую зависть. Покой возвращается к нему во время очередного вдоха и он продолжает свои записи, воображая и представляя, как он заигрывает с этой девушкой, водит ее в кинотеатры и рестораны, приглашает к себе домой, когда жена снова уедет к своим родственникам и наслаждается этим милым телом, выбрасывая сперму и глядя в эти безразличные, неподвижные глаза.

Под халатом его узкие джинсы и он чувствует, как возбужденный член упирается в них, чего давно уже не было с ним и почти никогда в тех случаях, когда пациентки оказывались в белье или обнаженными. Он помнит борьбу с одной из них, нагой и дикой, вырвавшей серьги из ушей дежурной медсестры, ее груди бились о его тело, его вспотевшие от усилия ладони скользили по ним, упираясь в твердые соски, но ничто из этого не пробудило в нем мужчину. Именно жестокая, несгибаемая, сомнамбулическая отрешенность этой девственницы возбуждают и пугают его и он, чувствуя, что немного осталось времени до того момента, когда ее несомненная недоступность и унылая молодость, его раздражение и злость не позволят ему больше находиться в одном помещении с ней, захлопывает журнал.

- Одевайтесь, - и, выйдя из комнаты, встает, прислонившись к холодной и неровной желтой стене, рассматривая пустой узкий коридор, где с желчным гудением мерцают лампы дневного света и впитывают его, пристрастные к этому извращению, годами пребывающие в благословенном увядании цветы, чьи коричневые горшки закреплены в напоминающих намордники стальных конструкциях.

Удивительно быстро она появляется рядом с ним, обеими руками схватившись за ручки сумки и с трудом волоча ее за собой.

Находя в том злорадное удовольствие, он не помогает ей и идет нарочито быстрым, уверенным, четким шагом, слыша за спиной ее тяжелое дыхание, сбивчивый ритм ее каблуков. Он придерживает двери, пропуская ее и они оказываются в помещении, от вида которого сердце девушки замирает, ведь она видела его в своих снах или том, что теперь кажется ими. Квадратное, из каждой своей стороны оно выпускает длинный коридор, уставленный кремовыми или обтянутыми черной тусклой кожей диванами и креслами, низкими столиками, служащими убежищем для бледнолистных цветов, электрических чайников и кружек со сколотыми ручками.

Выпустив из рук сумку, она слышит, как та с шуршащим тяжелым стоном опускается на пол и, в то время как мужчина, подойдя к стойке из желтого дерева, разговаривает с пожилой медсестрой, осматривается вокруг, ведь здесь ей предстоит провести немало дней. Ей нравятся эти нежно-кремовые стены, она приходит в восторг от огромных круглых светильников на низком сероватом потолке и уже не может дождаться, когда увидит их горящими, надеясь, что сияние их будет тусклым и расплывчато - сладким. Низкие диваны, стоящие в углах, кажутся ей удобными и она уже предвкушает теплые вечера на них. Золотистый паркет пола с широкими щелями между чешуйками его напоминает ей школу, которую не так уж и давно закончила она, она вспоминает мальчиков, которым так и не удалось ее поцеловать и улыбается, надеясь, что многие красивые сны удастся ей увидеть здесь. Картины на стенах она оставляет для более подробного позднее изучения, лишь одна сразу же вторгается в чувства и память ее, ведь девочка и собака, изображенные на ней так похожи на тех, кем хотела бы быть она. Ей бы хотелось иметь такое странное раздвоение личности, чтобы одновременно быть черноволосой девочкой в зеленом коротком платье и рыжей огромной собакой, которая кем угодно кажется ей, но только не сторожем, не спутником и не защитником. Между девочкой и псом имеется пустое пространство, контуры и фигуры их не соприкасаются, что видится разделением, возникшим намеренно и по причине особых их отношений. В голубом мареве за ними грезилось море, таились уплывшие в туманный сумрак горы и она уже мечтала о том, чтобы увидеть их и знала, что это произойдет, когда она закроет глаза и вопьется клыками бестелесного хищника в податливую плоть сновидений.

Вздрогнув, она понимает, что мужчина машет ей и, оставив свою сумку, подходит к нему.

Сидя на вращающемся кресле, полная женщина оценивающе смотрит на девушку.

- Это Ирина, -при этом мужчина не смотрит на нее, - Она несколько недель побудет у нас.

Женщина кивает, ее крашеные черные кудри трясутся от того.

- Разместите ее в девятой. - схватив ключи, печально зазвеневшие в его руках, он поспешно уходит прочь и девушка улыбается, зная, чем она займется, как только найдет уединенное спокойное место.

Медсестра встает и оказывается ниже Ирины, идет по коридору, что напротив входной расположен двери и девушка следует за ней, усталыми, ноющими, теряющими чувствительность слабыми руками волочет за собой по полу, почти уже не поднимая, сумку.

Маленькая палата со светло-зелеными стенами, вытянутая и прохладная, кажется ей уютной. Она садится на тихо скрипнувшую от того кровать, на зеленое клетчатое одеяло и поворачивает голову к окну. Задумчиво глядя на желтые шторы и заметные за ними темные решетки, она проникла в пространство без мыслей, где останавливаются глаза и смиряются с поражением тени, откуда в панике бежит боль, страдания растворяются дурманным дымом, а иллюзии становятся жалкими грызунами, подбирающими крошки, оставленные воспоминаниями.

- Милочка! - женщина трясла ее за плечо и девушка резко повернула к ней голову, моргнула, пытаясь понять, кто же стоит перед ней.

- Переодевайся и подойди ко мне.

Девушка кивает и женщина, шаркая ногами, выходит из палаты, с грохотом закрывая за собой дверь.

Некоторое время Ирина сидит неподвижно, опустив голову, глядя на свои зажатые между коленями руки, наслаждаясь блеском черных острых ногтей. В тишине палаты лишь слышны проезжающие по улице, шуршащие и потрескивающие автомобили, далекие невнятные голоса, сухими призраками расползающиеся по воздуху, полному ароматов строгих и унылых, холодных и пряных. Где-то истошным писком призывает к себе телефон, но все это кажется ей таким же далеким, как мысли о самоубийстве, ведь не было еще ни одной орхидеи, которая боялась бы смерти также, как она.

Сняв блузку и джинсы, она аккуратно вешает их на спинку деревянного стула, стоящего возле противоположной кровати стены. Бросив быстрый взгляд на дверь, она стягивает с ног чулки и бросает их на одеяло, за ними следуют трусики и бюстгальтер. Нагая, она приседает перед сумкой, пятки подняты над холодным полом, покачивающиеся соски едва не касаются колен. Левой рукой убирая за уши волосы, закрывающие глаза, правой она рыщет в сумке, достает из нее белые трусики и красный бюстгальтер, черные джемпер с широким воротом и джинсы, оказывающиеся узкими, плотно сжимающими ее ножки и ягодицы, что всегда нравилось ей и немного возбуждало.

Поместив ноги в синие тапочки, застегнув молнию на джинсах, она осматривает себя, стряхивает пылинки с рукавов, глубоко вздыхает и поднимает глаза на дверь. Темно-желтое дерево, круглая ручка со сползающей фальшивой позолотой кажутся ей ненадежной преградой для чего бы то ни было. Здесь нет замка, нет щеколды, нет задвижки, кто угодно и что угодно может проникнуть к ней, когда она будет беззащитна, нага, когда она будет спать или смотреть в окно и она одновременно боится этого, как летящая муха опасается паутины и желает в предвкушении, как самец богомола-отсечения своей головы.

Кончиками пальцев взявшись за ручку, она осторожно поворачивает ее, выглядывает в пустой коридор, выходит и закрывает за собой дверь так осторожно, так медленно, что та от удивленного почтения не издает ни единого звука.

Повернув направо, она считает шаги и их требуется всего пятнадцать, чтобы она оказалась возле стойки медсестры.

Вытянув руку, та ставит перед девушкой маленький стаканчик из мутного прозрачного пластика, на дне своем приютивший две маленькие белые таблетки.

- Что это? - она поднимает стаканчик к своим глазам и смотрит на них, наклонив голову. В них она чувствует угрозу для себя, они видятся ей ядом, который неведомые силы желают поместить в нее, чтобы отнять силы к сопротивлению, волю, саму жизнь, но она чувствует, что уже такой близостью к этим субстанциям лишает себя возможности чего-либо, кроме неприглядной покорности.

- Доктор сказал сразу же выпить. - медсестра встает, берет большой графин и наливает воду из него в маленький граненый стаканчик.

Девушка решительно покачала головой.

- Что такое? - медсестра удивилась, как будто впервые столкнувшись с подобным неповиновением.

- Я не буду пить воду из этого. -отвращение и презрение, сравнимые с теми, какие испытывают растения к неспособным опылить их насекомым сияет в голосе ее.

- Почему? - и кажется, что это интересно ей также, как судьба персонажей в любимых ею телевизионных сериалах.

- Другие пили из него. - вздорная, бессильная злость замирает в ее сощурившихся глазах.

- Я его мыла. - медсестра улыбается, как и всегда, когда встречает неожиданное в новом пациенте.

Она снова, на этот раз намного сильнее трясет головой.

- У тебя есть своя кружка? - медсестра смотрит на нее пристально, слова произносит четко и громко, как привыкла за многие годы общения с больными.

Девушка кивает.

- Иди и принеси ее.

Снова кивнув, она мелкими быстрыми шагами возвращается в свою палату, опустив и держа неподвижными руки со сжатыми кулаками. Найдя в сумке белую высокую кружку с голубой на ней кошкой и превращающимся в ручку ее хвостом, Ирина возвращается к медсестре. Поставив кружку, она зачарованно наблюдает, как течет в нее вода, поблескивая оскопленным зимним солнцем.

Женщина выжидающе смотрит на нее, постукивая о стойку тупым концом яркого красного карандаша. Закрыв глаза, девушка мгновение стояла так, длинные густые ресницы ее дрожали и казалось, что она расплачется. Но затем, с непоколебимой решимостью гордого висельника она высыпала таблетки на свою ладонь, собрала их маленькими своими губками и сделала большой глоток прохладной, чуть горьковатой воды.

- Вот и умница, - женщина ласково улыбнулась, - Открой ротик...

- Для чего? - в изумлении Ирина сделала шаг назад. В просьбе той ей видится неведомая, дурманящая и волнующая угроза, осознать которую она не в силах.

- Я должна убедиться, что ты выпила таблетки.

И тогда Ирина успокаивается, она понимает это недоверие, ведь и сама привыкла к нему, особенно в том, что касается мужчин и, прижавшись к стойке грудью, открыв ротик так широко, как только это возможно, демонстрирует его пустоту.

Успокоившись своей маленькой победой, сестра садится на скрипящий стул и возвращается к глянцевому журналу, к историями о знаменитостях и смертях. Чувствуя себя брошенной и одинокой, девушка стоит, осматриваясь вокруг, пытаясь найти то, что сможет привлечь ее, но беспокойство крутится вокруг нее ожившим чучелом горностая и она не может пошевелиться.

Медсестра перелистывает страницу и только тогда поднимает голову и обращает на девушку немного насмешливый, слегка недоумевающий взгляд, каким несущие потомство морские коньки смотрят на своих самок.

- В чем дело? - кончиком пальца она гладит лакированную обложку.

- Что мне теперь делать? - на боку графина солнце замерло неловким взрывом и она не может отвести взор от него, слова ее медлительны, ленивыми дюнами расплываются они в лихорадочном воздухе и пустые пространства между ними ни единого не приемлют оазиса.

- Можешь идти в свою палату.

Это кажется ей самым удивительным из всех вариантов, самой невероятной из всех возможностей. Она сама поражается тому, что предвидела все, кроме этого. Глядя на пол, блестящий влажными разводами, она неуверенно совершила один шаг, ведущий ее по этому пути, чья очевидность соперничает с непредсказуемостью, затем другой и так, медленно и неуверенно, чувствуя, как жгучая слабость расползается по всему ее телу, добралась до палаты, где ей пришлось толкнуть обеими ручками дверь, чтобы та открылась. Не раздеваясь она упала на кровать, прижалась щекой к колючему одеялу и упорхнула в тяжелый мрачный сон.

Она просыпается в темноте, разрушаемой лишь фарами проезжающих за окном автомобилей. Джемпер слез с ее левого плеча и она поправляет его, испуганно озираясь. Губы ее приоткрываются, ресницы дрожат, ревнуя друг друга к сумраку вокруг них. Сон соперничает в ней со слабостью, она стягивает джемпер и бросает его на кровать, джинсы падают на пол, она забирается под одеяло, на холодную, грубую простыню и сворачивается калачиком. Под закрытыми глазами ущербные, выцветшие, иссохшие воспоминания толкутся как мужчины, стремящиеся затолкнуть банкноту в трусики стриптизерши. Она вспоминает, как приходила медсестра, будила и поднимала ее и помогала ей дойти до столовой, где она сидела за голубым исцарапанным столом и пыталась съесть вторую ложку холодного супа, как она стояла в очереди и кто-то был перед ней в темных одеждах и она получила свои таблетки и проглотила их с большим трудом и ее едва не стошнило.

Свернувшись еще сильнее, она старается согреться, но это бесполезно и сон пропадает, уступая место новому стыдливому желанию. Некоторое время она пытается сопротивляться ему, сжимая ладони между коленей, стискивая зубы, стараясь отвлечься и думать только о сне, погрузиться в блаженную темноту, но плоть сильнее сновидений и ей приходиться открыть глаза и сесть на краю кровати, вздохнуть и подняться.

Голова ее кружится, как в тот день, когда незнакомый мальчик пытался поцеловать ее в грязном подземном переходе, она держится рукой за стену и с трудом добирается до двери, сгибаясь и постанывая. На ней только белые бюстгальтер и трусики, но она понимает, что если вернется к одежде, то не выдержит и еще больший испытает стыд. Мысль о том, чтобы выйти в таком виде причиняет неожиданное наслаждение, порочное и возбуждающее, волнующее и преступное. Подцепив дверь пальцами рук, она при помощи ступней открывает ее и, склонившись, выглядывает в пустой и тихий коридор.

Справа, от места медсестры доносятся, хищное гудение лампы и смущенный, неясный гул телевизора, в противоположном конце коридора приглушенный свет кормит растения в огромных кадках, скользит по их большим и тусклым, круглым листьям.

Она помнит, ей показывали куда идти и, стараясь не удаляться от стены, она, пригнувшись, чувствуя себя каторжницей-беглянкой, семенит вдоль нее, перебегает, замирает на мгновение возле вожделенной белой двери со стальной ручкой, а затем скользит внутрь, радуясь, что та приоткрыта и не придется касается ее.

Поскальзываясь на белом кафеле, она устраивается над унитазом, брезгуя сесть на желтое, в темных каплях, сиденье. Опустив трусики ниже колен и закрыв глаза, она слушает, как тонкая струйка бьется о воду, в расслаблении и освобождении находя то, что обычно получала от книг. Яркая лампа подсматривает за ней, гудя от похотливого возбуждения, из маленького окна с правой стороны дует холодный воздух, но она чувствует это место едва ли не самым уютным из всех, где ей довелось побывать. Странное, хрупкое, но полное неистребимой воли вдохновляющее волнение возникает в ней и она чувствует, что вселенная прекрасна и удивительна, что мириады невероятных свершений предстоит еще произвести ей и все они будут поразительно удачливы и великолепны. Не обнаружив туалетной бумаги, она, вопреки обыкновению не расстраивается даже из-за этого и, выпрямив затекшие ноги, натягивает трусики, прикрывая покрытый редкими волосками лобок. Развернувшись, она с сомнением смотрит на черную круглую ручку, разместившуюся справа на покореженном, исцарапанном бачке, на воду, оставшуюся почти такой же прозрачной, какой и была и решает, в угоду изнеженной брезгливости своей, оставить все таким, каким оно стало, не тревожа возникший естественным образом покой.

Она выходит из кабинки, поворачивает налево и останавливается в изумлении и страхе.

Высокое, источающее тонкий зловонный аромат существо стояло перед ней, облаченное в длинный плащ, на потрескавшейся зеленовато-коричневой коже которого множество имелось грязных пятен, светлых и темных, матово-желтых и бурых, перетекающих друг в друга, соперничающих за самые гладкие и близкие к большим черным пуговицам места.

Лицо его почти полностью скрыто огромными очками, в зеркальных зеленых стеклах чьих она видит свое искаженное отражение, узкий и длинный нос с большими порами покрыт сползающими чешуйками шелушащейся кожи, тонкие широкие губы бессмысленно улыбаются и бледность их пугает ее, кажется ей предвестницей гибели. Черные волосы, редкие, спутавшиеся, острыми прядями опускаются до узких плеч.

Существо открывает рот, шевелит губами, но ни одно звука не возникает от того и тогда оно проводит руками перед своим лицом, грязными пальцами протирает стекла очков.

- У меня чудовище между ног. - говорит оно, опустив руки.

- Что? - девушка невольно подается вперед, с трудом внимая хрипловатому тихому голосу.

- У меня чудовище между ног...веришь?

Она в сомнении трясет головой.

- Не знаю...

И тогда он распахивает плащ.

Между его ног на полу сидит тварь, уродливее которой Ирина не смогла бы и вообразить.

Вся состоящая из складок морщинистой кожи, она упирается в пол пятью тонкими лапками, тремя на правой стороне, морда ее, завершающаяся коротким и подвижным, бледно-розовым хоботом четырьмя маленькими блестит глазками, из которых один закрыт бельмом, два других сочатся желтым гноем и только один неустанно вращается, как будто бы не поддается никакому контролю со стороны обладателя своего. Маленькие рожки во множестве прорастают между двух треугольных, разорванных, коричневых от грязи ушей, в волосках которых путешествуют сонмы крошечных черных насекомых. Язвы и гнойники расползлись по всему телу. Некоторые из них настолько древние и хрупкие, что лопаются от взгляда девушки и темно-красный, с желтоватыми пятнами гной течет, полный крохотных белых личинок, по бокам и лапам, собираясь возле обломанных черных когтей. Тварь чихает, должно быть, от своего собственного мускусного горького зловония и кровавые брызги увлажняют гладкие плитки пола.

Подняв голову, она смотрит на девушку слезящимися мутными глазами, приоткрывает пасть, в которой жмутся друг к другу, сломанные, неровные, украшенные черными пятнами зубы, преуспевающие в гниении, избавившиеся от многих собратьев своих. Она не может выдержать этого превращающего любую мысль в кощунство взгляда и, вскинув руки, закрыв ладонями лицо, отпрянув и ударившись о стену, извергает из себя испуганный неведомым страданием крик.

Она кричит, прерываясь лишь на вдох и вздрагивает, когда мягкие руки касаются ее плеч и забивается еще глубже в темноту потерянных страхов, но ласковый женский голос пробивается сквозь звенящий гул в ушах и она, приоткрыв глаза, чуть раздвинув пальцы, видит сквозь них ласково улыбающуюся медсестру, глаза которой полны настороженного, готового к любому действию внимания. Не различая слов, слыша в них лишь успокоение и силу, способную защитить от любого нелетающего страха, девушка позволяет вести себя, скользит ногами по полу, роняя на него чистоплотные слезы, где они остаются в сухом страдании и блестят далеким светом подобно звездам, чей свет еще жив несмотря на случившуюся многие тысячелетия назад гибель. Опустившись на кровать, она, всхлипывая, сжимается, прячет ладони между ног и засыпает сразу же, как только медсестра выходит из комнаты. Ей снятся красные папоротники и гигантские черные крысы, пожирающие их.

В прохладном кабинете она сидела напротив доктора и окна, соски затвердели от холода под тонким черным джемпером, а он ошибочно считал это возбуждением и сладко улыбался от того.

Он был довольно молод и ему нравились ее светлые волосы, ее маленькие яркие губы, ему хотелось бы иметь такую дочь, чтобы подглядывать за ней в ванной и спальне, но у него даже не было жены.

Глядя на него, она видела лишь мужскую неопределенность и, как черви тюремного кладбища о палаче, она ничего не могла сказать о его недоверчивых, но любопытных глазах.

- Мне сказали, что у вас есть боли. - он положил свои тонкие руки с ухоженными ногтями на бумаги, что были историей ее болезни, он соединил кончики маленьких пальцев и чуть наклонил голову и она отвернулась от него, предпочтя смотреть на светло-зеленую неровную стену.

- Кто живет в уборной? - ее голос, чуть хрипловатый и неуверенный, готовый сорваться и броситься в истеричные водопады показался ей самой неприятным, слишком детским и пугливым.

- Простите? - доктор наклонился над старым столом из темного дерева, подался к ней.

- Кто живет в уборной? - она плотно прижимает ладони друг к другу, сам вопрос пугает ее, она чувствует, что раскрывает тайну, произнося его.

- Какой? - улыбка доктора становится еще более жизнерадостной.

- В женской уборной на этом этаже. - ее удивляет это уточнение, как будто в каждой из тех комнат обитает кто-либо.

- Там никого нет. - он скрещивает руки на груди, откидывается на спинку своего вращающегося кресла.

Она замотала головой.

- Не обманывайте меня. Я видела его вчера.

- Кого?

- Этого...мужчину...

Спрятав ладони между коленей, она чувствует холодный воздух, тянущий к ней свои ненасытные стрекала, желтый пластиковый еж с остро заточенными карандашами вместо иголок привлекает ее внимание и она задумывается о том, как много времени и сил приходится затратить на то, чтобы содержать их в таком совершенном и утонченном состоянии. Ей думается, что каждое утро доктор, приходя в свой кабинет, первым делом достает из стола маленькую стальную точилку и длинные волнистые полосы тонкого дерева падают на стол ломкими спиралями. Не раньше, чем все двенадцать карандашей будут одинаково длинными и опасными сможет он приступить к своей странной работе и вспомнить о своих пациентах. Замечтавшись, допустив блеск зачарованного безразличия в глаза свои, она замечает вдруг, что один из карандашей сломан, что грифель его отсутствует и тогда улыбка пластикового ежа становится для нее злобной ухмылкой. Раздражение и неприязнь, возникнув между грудей, царствуют на всех землях между отвращением и ненавистью и она начинает ненавидеть это мерзкое искусственное животное, она знает, что он нарочно сломал один из своих карандашей, чтобы досадить ей и специально выбрал для того единственный красный, тот, который кажется ей красивее остальных. Ей хочется схватить эту уродливую тварь и выбросить ее из окна, чтобы она упала в глубокий снег, где только приблудные собаки найдут ее для того, чтобы грызть от голода в тщетной надежде унять гудящее распухшее брюхо и успокоить боль в гниющих зубах. Она надеется, что доктор выйдет из кабинета на минуту, которой ей будет достаточно для того, чтобы открыть форточку и совершить свою ловкую месть.

- Как вы себя чувствуете? - его обеспокоенность кажется ей искренней, но она подозревает, что виной бесконечные повторения сделали ее таковой.

- Что?

- Вас что-нибудь беспокоит? - джемпер сползает с ее левого плеча, открывая черную перекрученную лямку бюстгальтера. Член доктора беспокойно дергается и он спешит положить ногу на ногу, надеясь тем самым пресечь совсем ненужное сейчас возбуждение.

- Я...- она чувствует себя неуверенной, она не знает, следует ли ей говорить ему об этом, ведь все так просто и привычно, - У меня немного болит живот...- и, заметив его обеспокоенность, спешит добавить, -Но в этом нет ничего страшного...Я знаю причину, это скоро пройдет...

- И какова же причина? - он втягивает воздух, принюхивается, ведь ему всегда казалось, что он может почувствовать женскую менструацию и по запаху отличить девственницу от развратницы.

- Это все демоны. - она говорит это так же легко, как другие признаются в том, что черная кошка виновата в их нежданно пришедшей беде.

Ему требуется немалое усилие, чтобы оставаться спокойным, не улыбнуться и ничем не выдать своего взволнованного нетерпения.

- Кто?

- Демоны, - глаза ее мечутся из стороны в сторону, такие блестящие, как будто она рассказывает ему о своем первом поцелуе, - Они живут у меня в животе.

Кончики его пальцев вжимаются друг в друга.

- И давно они там?

Она пожимает плечами.

- Я не помню, - глаза ее сощуриваются, но он совершает ошибку, думая, что она вспоминает. Воображение ее дарит ей прекрасные картины того, как она один за другим ломает карандаши в спине этого гадкого создания.

- Как они появились? - он открывает записную книжку в кожаном переплете, берет со стола черную шариковую ручку.

- Не знаю. Я просто почувствовала их.

- Что они делают? - он ведет сталью по бумаге, но чернильного следа не остается, как не остается воспоминаний об электрошоке.

- Кружатся.

Он вытягивает один из карандашей и она замирает, она останавливает вдох на середине. Его выбором стал единственный красный, он не замечает сломанного грифеля, он подносит его к бумаге и в то мгновение, когда дерево с оглушающим хрустом впивается в нее, девушка вздрагивает и чувствует пугающий жар между ног.

Она задумывается о том, что не знает, как делают карандаши, как помещают в тонкое дерево черный стержень и эта тайна добавляется к длинному списку, в котором уже отмечены секреты изготовления таблеток, снимающих головную боль, настоящие причины набухания полового члена, несоответствие между внешним видом букв и их произношением, назначение шипов на кустарниках с горькими ягодами, причиной, по которой лисицы становятся рыжими весной и многими прочими явлениями, найти объяснение которым собственными силами она не смогла.

Пробормотав неясное проклятье, он бросает карандаш на стол и берет другой, записывает невидимое ей, но необходимое.

- Я отправлю вас к специалисту.

- Демонологу?

Едва заметную улыбку его смог бы различить только самый ловкий в рассказах охотник.

Он кивает, выписывая направление, карандаш скользит по желтоватой бумаге, с наслаждением пересекая высеченные на ней ровные тонкие линии.

Ночью она слышит голос.
Вторгаясь в ее беспокойный сон так же, как голодная змея пробирается в гнездо незадачливой птицы, он зовет ее по имени и сперва она не признает его, отмахивается от него руками, мечется из стороны в сторону, пытается скрыться под подушкой, но затем, в мгновение, когда призраки сновидений отступают, испугавшись кошачьей тени, она слышит этот зов так ясно, что вскакивает на постели и простыня съезжает на пол, прикрывая блестящие под кроватью глаза.

В зудящей тьме палаты, посреди шероховатого ее холода, в присутствии лоснящихся стен она видит, как переплетаются лучи лунного света и того, что исходит от фонарей, видит, как они спариваются, подобно сияющим червям и пытаются подобраться к ней, а голос, ласковый, женский голос зовет так, как зовет учительница, когда знает, что ученица прилежно выучила урок и потому сближение, неизбежное и уготованное судьбой, приятно будет им обоим.

Сидя на краю кровати, она превозмогает головокружение, вызванное таблетками, собирается с силами, отбрасывает с лица волосы, ставшие еще более волнистыми от капельниц. За окном проезжает тяжелый автомобиль и стекла дребезжат от того, занавеси покачиваются от пропускаемого щелями в раме воздуха, которому нравится шевелить лапки мертвой жирной мухи, лежащей на подоконнике, делать вид, что она жива и только что вернулась с сытного ужина.

Встав, она потирает запястье. После капельниц у нее немного болят, чуть-чуть дрожат руки, но в них появилась странная, волнующая сила, позволяющая любой опасности содержать в себе нечто привлекательное для любопытства.

Осторожно ступая босыми ногами по гладкому полу, но предпочитая его холод расслабляющей мягкости тапочек, она приоткрывает дверь и выглядывает в туманный коридор.

Каждая ночь здесь похожа на другую. Где-нибудь вскрикнет пациент, хлопнет дверь уборной, зашумит в ней вода, дежурная медсестра переключит телевизор с одного канала на другой, шумно перелистнет страницу журнала, зловещим шепотом заговорит по телефону, осуждая мужей своих подруг. Влекущий Ирину голос доносится слева и ей не придется проходить мимо поста, а если ее и заметят, то она всегда сможет сослаться на нужду. Довольная тем, что имеет оправдание своего проступка, она крадется сквозь дымчатый полумрак, в белом бюстгальтере, пугливо сжимающим груди и тщетно надеющимся, что цветы на нем способны в момент опасности выпустить шипы. Полупрозрачные трусики, превращающихся в тонкую полоску между ягодицами всегда казались ей до невозможности неприличными и потому были особо приятны. Мысль о том, что кто-нибудь из мужчин, пациентов или санитаров может увидеть ее в таком виде возбуждает и лукавой улыбкой опаляет маленькие губы. Ей любопытно знать, что они подумали бы о ее теле, нашли бы ее соблазнительной, понравились бы им ее груди, захотели бы они сжать их, поцеловать их соски, ее губы, сорвать с нее белье и взять ее прямо здесь, на этом клетчатом линолеуме, где ее руки бессильно впивались бы в зеленые и белые квадраты. От этих мыслей она чувствует волнующее тепло, подобное тому, которое вынуждает вылупляться из куриных яиц василисков и, похотливо ухмыляясь, продолжает свой путь.

Голос зовет направо и ей приходится перебежать через коридор, как через полную быстрых автомобилей опасную улицу, прижаться к стене на другой стороне ладонями и грудью и некоторое время, закрыв глаза, тяжело и глубоко дышать, стараясь унять тяжело бьющееся, едва избежавшее смертельной опасности сердце. Но никто не слышит ее. За белыми дверьми с тускло поблескивающими ручками мерно храпят пациенты, постанывая во сне от удовольствия или ласковых кошмаров, разговаривая с призраками, призывая неведомых существ на одним им понятных языках. Она крадется, прислушиваясь, не стукнет, не заскрипит ли где дверь, выдавая вздумавшую прогуляться медсестру, случайно забредшего санитара или скучающего дежурного врача и голос становится все громче, не меняясь в нежной таинственности своей и когда ей удается наконец, найти нужную ей дверь, та выглядит точно так же, как и все остальные.

- Закрой скорее. - раздраженный мужчина, высокий и лысоватый, с рыхлым тяжелым телом, одетый в один лишь черный кожаный фартук стоит спиной к ней, позволяя видеть его волосатые огромные ягодицы. Потолок здесь намного выше, под грязными разводами его, под его трупными пятнами она, подняв голову, тряхнув пышными волосами, замечает картины парящих в небе огромных разноцветных планет, тоскующих газовых океанов, одурманенных лун, беспокойных астероидов, непрощенных сверхновых, зачумленных галактик.

На стенах же, потрескавшихся, покрытых желтоватым налетом она различает остатки тех рисунков, какие обычно делают для детей в помещениях яслей и детских садов. Утки и мыши, играющие в мяч, лягушки с теннисными ракетками, коровы под зонтами, прячущиеся от невидимого дождя, кролики, задумавшиеся над шахматами, все приобретшие от времени странные цвета, лишившиеся конечностей, глаз, ушей вместе с обвалившейся штукатуркой, превратившиеся в странных мрачных существ, опасных и холодных, изобретательных и терпеливых.

Гигантская фигура заполняет сей зал. Ноги, выбритые совсем недавно, прижаты к стенам широкими полосами ржавого металла и блестящей чистой стали, аккуратно подстриженные ногти покрыты красным лаком, только-только впустившим в себя первые трещины. Мускулистые, гладкие, чуть загорелые, они красивы до тех пор, пока она не обращает взор к месту сочетания их, где, раскрытое стальными распорками, блаженствует сказочное влагалище. Его розовые глубины, матово поблескивающие от смазки, сладким ароматом наполняющей воздух, освещены прожекторами, укрепленными на стенах, стоящими на полу, протянувшими свои толстые черные кабели к едва слышно гудящим машинам возле входа. Состоящие из решетчатых стальных коробок, где бродят недовольными бонаконами зеленые искры, стальных цилиндров с зелеными иероглифами на них и темных сосудов, в которых вращались, покусывая друг друга, черные существа, помимо плавников имевшие и руки и щупальца, они настораживали и пугали ее не меньше, чем феникса дождь.

Она вспомнила, тот школьный урок, когда перед каждым из учеников поставили странный аппарат, состоящий из двух снабженных щетками колес и, крутясь, напрягая воздух и саму реальность вокруг себя, они дарили искристую, молниеносную связь двум сияющим электродам. Одетая в белую блузу и черную юбку, от которой широкие полосы поднимались к плечам, скрывшая брови под ровной челкой, она зачарованно смотрела на то, как, ускоряясь, диски сливались в мутное мерцание и, сперва нехотя, а затем со все возрастающей страстью разряды хлестали воздух, издававший от того жалобный треск.

Электричество всегда возбуждало ее. В чистом его виде, сильное и безжалостное, далекое от сложных электрических схем и хитроумных электронных устройств, оно казалось ей прекрасным и удивительным, истинным чудом, достойным поэзии таинственным волшебством, ничтожным проявлением некоего могущественного космического существа, перед которым только и достойно было преклоняться. Каждый раз, когда разряд вспыхивал в воздухе, ее влагалище вторило ему и тогда, за старой, исписанной непристойностями партой, глядя на кружащиеся колеса неподвижным взором, она впервые испытала оргазм.

Заинтересовавшись теми машинами, она совершает шаг вперед, но мужчина, стоящий за длинным и широким, ярко освещенным стальным столом, оборачивается к ней и она видит в его зеленых, окруженных глубокими морщинами глазах ту злобу, с которой вороны выклевывают глаза у своих мертвых сородичей. Перед ним разложены странные инструменты, многие из которых к тем же присоединены проводам. Совращающие блики, соблазняющие вспышки, порочные искры скользят по хирургической стали и еще сильнее напрягаются от того пружины и еще больше мечтают о прикосновении латексных перчаток тонкие ручки.

- Обувь! - прорычав, он вернулся к своим инструментам, проводя по ним пальцами, сощурившись в размышляющем, задумчивом выборе. Осмотревшись, она обнаружила возле стены высокую полку, на которой имелось все: от тапочек из белого искусственного меха до туфель на прозрачной платформе, в которой таились крысиные черные скелеты и сапог из черной кожи на высоком стальном каблуке. Выбрав белые открытые туфли на платформе, очень похожие на имевшиеся у нее, она, присев, застегнула их и вновь направилась к мужчине, чувствуя одно только любопытство, вопреки обыкновению лишенное какого бы то ни было страха. Слишком занятый своим неведомым делом он едва ли мог чем-либо угрожать ей, тем более, что она была в больнице и стоило ей закричать, как санитары, медсестры и врачи немедленно явились бы к ней на помощь. Приблизившись к мужчине, она удостоилась еще одного быстрого взгляда и смогла заметить алые неровные пятна вокруг его глаз и черную тушь на ресницах. Светлые волосы, грязные и непричесанные, торчали так, как было угодно великим богам анестезии, татуировка совокупляющихся дельфинов резвилась на левой руке, касаясь хвостами локтя.

- Что вы делаете? - высоким каблуком правой туфли она зацепилась за кабель и, едва не упав, вынуждена была опереться на покачнувшийся столик, что вынудило его посмотреть на нее, как на слабоумную.

Инструменты, лежавшие перед ней, зубцами, неровными остриями своими, тяжелыми телами из тусклой стали, покрытыми угрожающими красными надписями на незнакомых ей языках, напоминали ей о тех играх, в которых она представляла себя палачом.

Ей было тогда двенадцать лет и двое несчастных малышей, мальчик и девочка на три и четыре года ее младше согласились поиграть с ней, немного удивленные тем, что она, девочка намного старше и красивее, обратила на них внимание. Отбросив свой красный велосипед, она отвела их в подвал, где все уже было приготовлено заранее. Две старые ржавые кровати были соединены вместе, поставлены под маленьким узким окном и она, привязав руки и ноги детей прочными белыми веревками, отошла, любуясь и облизываясь. Белое платье девочки она разорвала одним резким движением, благо ткань была тонкой, а красную рубашку мальчика и его синие шорты ей пришлось разрезать ножницами. Дети кричали, но здание это, предназначенное под снос, слишком далеко находилось от прочих и, как и пустырь рядом с ним, было известным местом для игр и самых странных происшествий, поэтому едва ли кто-либо обратил внимание на визги, которыми часто сопровождаются детские игры.

Аккуратно разрезав трусики на сопротивляющейся, изворачивающейся, пыхтящей, плачущей, умоляющей отпустить ее девочке, она сделала то же самое с мальчиком и, устав, отошла от них и встала, тяжело дыша. В это грязном подвале, где в одном углу были свалены старые ржавые батареи и сломанные доски с торчащими из них изогнутыми гвоздями, а в другом высыхали принесенные ею, разложенные семиконечной звездой и связанные хвостами мертвые крысы, она чувствовала себя такой же радостной, как в тот день, когда впервые увидела мертвую лошадь, такой же счастливой, как в ту минуту, когда отец сказал ей, что ее братик умер, так и не появившись на свет.

Подойдя к мальчику, она склонилась над его крохотным членом, опаленным горячим солнцем, изумилась складочкам крайней плоти и, все еще держа ножницы в руке, задумалась о том, не отрезать ли ей этот странный отросток для того чтобы позднее, в обстановке более спокойной и располагающей к раздумьям, изучить его в попытке понять смысл и суть отличия мужчины и женщины.

К несчастью, ей не дали совершить сего. Она уже даже поднесла блестящую сталь, приложила ее к телу вопящего мальчика, разместила между лезвий напрягшийся от страха, выбросивший едва не попавшую на ее красную футболку струйку прозрачной мочи член, но в эту минуту подоспели взрослые, кричащие, возмущенные и ей пришлось бежать, проклиная их и надеясь на то, что судьба еще будет благосклонна к ней и она сможет в полной мере познать величие скрытных причин, меняющих плоть и затмевающих разум.

- Что я делаю? - мужчина усмехнулся, огромные руки его, выбрав, подняли нечто, более всего схожее с пневматическим молотом, с трудом удерживая его на весу, - То, что должен делать мужчина.

Покачиваясь, он направляется к широко распахнутому стальными распорками влагалищу и она следует за ним, стараясь не смотреть на болтающиеся между его ног темный морщинистый член и тестикулы, более всего похожие на проеденные червями высохшие яблоки.

Он входит в пространство между мясистыми губами, покрытыми крупными порами и останавливается перед преградой, розовой лоснящейся стеной, почти сплошной, если не считать девяти неровных темных дыр. Чуть выступающее отверстие уретры над ней и еще выше уродливый розовый утес клитора, нависающий, угрожающий невиданной расправой, что станет пугающим наслаждением и погубит все восхищающие сновидения, оставив вместо них беспокойную темноту.

Соединив один из кабелей с механизмом в своей руке, мужчина включает его и вибрация сотрясает все его тело. Трясутся его руки, жир на животе под фартуком, его мягкие целлюлитные ягодицы, напрягая все свои силы он вонзает трясущееся острие в плеву, налегает всем телом на рычащий аппарат. Ноги гигантской женщины трясутся, пытаясь вырваться, где-то вдалеке раздается приглушенный, сдавленный и, как думает Ирина, придушенный кляпом, крик боли, на который мужчина не обращает внимание. Снова и снова он, упираясь ногами, вонзается в непреодолимую преграду, пот течет по его телу, аппарат выплевывает струи пара, горячая мутная жидкость течет из него на пол, грохочущий рев почти скрывает в себе женские стоны.

Отбросив бесполезный механизм, загремевший по полу, оставивший в нем выбоины, он рукой вытирает пот со лба.

- Нужно слишком много усилий, чтобы лишить женщину девственности, - он садится на трехногий табурет, с обитым потертой кожей сиденьем, склоняется, положив локти на колени, качает головой, - Иногда мне кажется, что оно этого не стоит.

Закрыв ладонями лицо он плачет. Тонкая струйка крови течет там, куда вонзалось острие, но ничто не выдает более серьезных повреждений. Чувствуя себя смущенной, полагая, что присутствовала при том, что не должна была видеть, Ирина пятится, но уже через несколько шагов позволяет себе повернуться к мужчине спиной. Такой как он ни для кого не представляет опасности. Выпрямив спину, она идет к двери. Остановившись возле нее, она снимает туфли и несет их в руке весь обратный путь для палаты, где прячет в нижнем отделении тумбочки и, забравшись под холодное одеяло, быстро засыпает, чтобы увидеть во сне мертвых детей и смеющихся жаб.

Дожидаясь приема, она сидела на красном кожаном диване и скучала, развлекая себя воспоминаниями и фантазиями, старательно и намеренно смешивая их, передавая им детали и подробности, события и краски, желая превратить их в нечто неотличимое друг от друга, не подозревая, что с самого своего появления они уже обладали свойством тем.

Обнимая себя руками, она старалась найти тепло в красном своем джемпере, сидя почти на самом краю, но откинувшись при этом на спинку, с тоской смотрела на лобок, скрытый под черной, грубой тканью джинсов, вспоминая о том, с каким неистовством ласкала себя ночью, проснувшись внезапно от жгучего напряжения в клиторе. Ей бы хотелось продолжить это удивительное занятие, тем более, что был пустым длинный коридор, по светло-зеленым стенам которого расползлись яркие маски, приличествующие разве что племени гомосексуальных каннибалов, причем тому, в котором не принято поедать особей противоположного пола. Но она боялась, что в самый желанный момент доктор позовет ее и потому сидела, то пряча ладони в рукавах, то помещая их в карманы и пытаясь из них добраться до сладкого места, почти неотрывно глядя на дверь из желтого дерева и находя золотистый блеск круглой ручки нестерпимо пошлым.

В это утро она немало времени провела перед зеркалом, тщательно расчесала свои волосы, взбила и рассекла пробором, обвела карандашом глаза, фиолетовые тени бросила на веки, черной помадой прикрыла губы и тайком повесила на соски маленькие зажимы в виде собачьих голов, купленные в одном интимном магазине случайно, перед самым уходом и только потому, что, случайно блеснув, показались красивыми и доставлявших сейчас болезненное наслаждение. Обычно их одних было достаточно для того, чтобы она заполучила оргазм, но сейчас, волнуясь перед встречей с доктором, он не спешил к ней, что злило и раздражало ее.

В то заведение она пришла вместе с подругой, старавшейся хоть как-то вернуть желание в своем незадачливом партнере, с которым лишь один раз в месяц имела пятиминутное сношение. Наивная, она полагала, что прозрачное или кожаное белье, плети или наручники имеют нужную ей волшебную силу. Не испытав ни одного оргазма, она считала, что это не мешает ей жить с мужчиной, чтобы только избежать одиночества и для этого ей был пригоден любой, первый попавшийся, независимо от качеств его и старания в постели.

Ирина, для которой боль и страдания, насилие и покорность почти неотличимы были от всего, что связывала между собой мужчин и женщин, всегда испытывала сладостную тягу к подобным магазинам, наследникам лавок мудрецов и алхимиков, чародеев и шарлатанов, обещавших немыслимые удовольствия из далеких заморских стран и рассказывавших истории, от которых напрягались соски и сжимались зрачки.

Ее подруга, похвалявшаяся, что купит нечто невообразимо пошлое, уходила из магазина с бельем, мало чем отличавшимся от обычного и, уже поднявшись на ступеньку перед дверью, шедшая за ней, возмущенная такой простотой Ирина краем глаза заметила стальное сияние.

Склонившись над витриной, лаская ее кончиками волос, она заворожено вглядывалась в эту изящную сталь и то, что изначально была та предназначена для воссоединившихся с наслаждением страданий привлекало более прочего. Не было у нее иного назначения, с трудом можно было вообразить иное использование да и выглядело бы оно предательским. Подобно тому, кто всю жизнь провел за музыкальным инструментом, они не были способны ни на что иное, кроме как дарить удовольствия, возбуждать и совращать и в этом она завидовала им, хотела сравниться с ними.

Они стоили довольно дорого, ей пришлось отказаться от похода в кинотеатр и книги для того, чтобы они принадлежали ей и потом, когда они лежали перед ней, поблескивая летним исковерканным солнцем, она, положив голову на прижавшиеся к столу ладони, рассматривала их с неуверенной улыбкой.

Использовать их было так просто, но она никак не решалась на то, опасаясь, что это сделает ее порочной и развратной. Она рассматривала свои соски, прикладывала к ним приобретения, но не решалась разжать их пасти и позволить клыкам вонзиться в плоть.

Ей нравилось смотреть на них и воображать себя танцовщицей в дешевом баре, отдающейся за мелочь грязным и пьяным мужчинам, представлять, как ею, связанной, скованной, неподвижной, наслаждаются скрытые под черной кожей мужчины, но после тех тихих фантазий она всегда убирала и прятала стальных собак, боясь, что мать может увидеть их и понять, что они представляют собой.

Слезы были в ее глазах от того, что ее опять пытались поцеловать и взволнованная, возбужденная, злящаяся на себя и свою пугливую слабость, не позволившую ей наслаждений, она скинула одежды, рывком открыла, едва не сломав, ящик стола и стальные клыки вонзились в ее соски, сначала в левый, а затем и в правый и через мгновение она уже лежала на черном ковре, нагая, разметавшая по нему светлые волосы свои, сотрясающаяся от следующих друг за другом нескончаемых оргазмов.

Щелкнув, открылся замок, ручка повернулась, дверь бесшумно открылась и тонкий юноша вышел из кабинета, закрывая его и почтительно кланяясь.

- Всего хорошего, доктор. - сказал он и, закрыв дверь, обратил на девушку взор настолько пристальный, что она смутилась, почувствовав себя кактусом, от которого по ошибке ждут яркого цветка.

- Доктор просил подождать. - он сел рядом с ней и она поспешно выдернула руки из карманов, сжала ладони между коленями. Этот юноша, должно быть, был очень болен, если ему требовалась помощь докторов. В черном поношенном джемпере, в выцветших синих джинсах, вытянувшихся на коленях и старых туфлях, он, тем не менее, выглядел довольно изящно и даже привлекательно. Ей понравились его широко открытые, напряженные, чуть лукавые темные глаза, неотрывно смотревшие на нее так, как будто она могла вскоре исчезнуть, ей показались интересными его мягкие большие губы с острыми очертаниями верхней, она хотела бы услышать от них несколько непристойных слов, ведь при этом движения их были бы столь расслабленно точны. Она подумала, что не отказалась бы от нескольких свиданий с ним. Она позволила бы ему, как и всем остальным, сводить ее в кинотеатр и ресторан, прогуляться с ней по сияющим скверам, подержать ее за руку и, быть может, в виде особого исключения, обнять и поцеловать. Быть может, она даже пригласила бы его к себе домой или пришла к нему, но, как только речь зашла бы о том, чтобы она обнажилась или позволила ему прикоснуться к себе, немедля исчезла, перестав подходить к телефону и не открывая дверь, хитро глядя в глазок на чужое испуганное разочарование.

- Тебе не стоит бояться доктора. - слушая его ласковый, вкрадчивый голос, она смотрела прямо перед собой, на маленькие плитки старого рассохшегося паркета, - Опасаться следует другого.

Он наклонился к ней достаточно, чтобы она почувствовала на своих волосах его дыхание. Это показалось ей неприятным, но она, прекратившая моргать в предвкушении тайны, позволила себе маленькое, игривое, золотистое отвращение. Тем более, что в сближении этом не смогла почувствовать ничего плотского, оно было подобно тому, как два призрака проходят один сквозь другого, что только в словесной игре и возможно назвать совокуплением. Он казался возбужденным, полным странных энергий, но причиной того могла она назвать или болезнь или те препараты, что должны были излечить его. Она знала, какими бывают мужчины, когда желают женщины, ей не один раз приходилось спасаться от них, от этого же юноши она не чувствовала никакой угрозы, словно девушки не интересовали его или в силу неких причин, быть может, из-за действия лекарств, он был временно или навсегда лишен мужской силы. На мгновение она даже усомнилась в его мужском поле, ей показалось, что рядом с ней сидит такая же, как она, и ей пришлось нарушить данный себе обет и бросить на него быстрый взгляд, что вызвало у самого юноши снисходительную улыбку.

- Все девушки попадают в эту больницу девственницами. - прошептал он, - Но ни одна не остается невинной, когда выходит отсюда.

Его губы двигались подобно гусеницам, пожирающим самый сочный и последний на дереве лист, его глаза казались нежной пустотой и когда она, наклонившись, смотрела вслед ему, быстро удаляющемуся, ей казалось, что в болезни его сокрыто великое переживание, чудовищное чувство, прекрасная катастрофа, какие, быть может, она желала бы и для себя самой.

- Милочка...-доктор стоял, открыв дверь и придерживая ее рукой, глядя на нее с добродушной настойчивостью.

Он только задавал вопросы. Здесь все доктора любили спрашивать и не причиняли боли, что удивляло ее и делало пребывание в клинике не столько приятным, сколько неожиданно, настораживающе спокойным. Только похотливые иглы причиняли страдание, но было оно скоротечным, быстро забывалось и само по себе казалось неуместным среди цветов на стенах, мягких уютных кресел и разговоров, где она могла все рассказать о себе.

Говорить она могла долго, обстоятельно и подробно отвечая на каждый вопрос, ничего не скрывая и отвлекаясь иногда на самые малозначительные детали. Доктор лишь улыбался, приглаживая седые волосы, поправлял очки в тонкой золотистой оправе и записывал что-то в свой маленький черный блокнот.

Он спросил ее и она ответила, что не была замужем и не собирается, ведь все мужчины кажутся ей отвратительными и грязными животными, которые только и хотят, что хватать и терзать ее, сжимать ее тело и впиваться в него, вонзаясь в ее жизнь с целью подчинить себе и уничтожить.

- Они все такие? - доктор улыбался так, как если бы слышал старый, но по прежнему забавляющий анекдот.

- Все, доктор.

- Даже я? - он хитро сощурил глаза, глядя на нее так, что она не могла промолчать и вынуждена была ответить.

- Думаю, что и вы, доктор. - но при этом она не смогла смотреть на него.

- Вам нравится у нас? - он закрыл блокнот и она поняла, что остальные вопросы интересуют его уже не потому, что она является больной и созданы скорее для того, чтобы стало ясно ей: здесь она пациент особый и внимание, уделяемое ей, ничего общего не имеет с тем, что можно было бы назвать ее болезнью.

Она кивнула, считая это достаточным признанием и он отпустил ее. Медсестра уже сидела на диване, поджидая девушку, чтобы отвести обратно в отделение.

Серое здание клиники, которое Ирина лишь мельком успела увидеть через затененные стекла автомобиля, прячущееся в грязных снегах как стареющая проститутка в искусственных ярких мехах, снаружи выглядело огромным, внутри же, превращаясь в переплетение коридоров, протянувшихся от здания к зданию поддерживаемых колоннами переходов с огромными окнами, возле которых мерзли в сухой земле растения с большими светлыми листьями, грохочущих лифтов со стенами цвета венозных страданий, пустующих палат со стальными суднами на зеленом линолеуме пола, столовых с недвижимыми, закруглившими углы столами, тренажерных залов, где редко можно увидеть мужчин и почти никогда - женщин, обретало черты наивной бесконечности, сопротивляющейся тому, что признаться себе в незавершенности своей, становилось потерявшим память лабиринтом, забывшим о том, какому правилу нужно следовать, чтобы выбраться из него.

Каждый раз, следуя за медсестрой по пахнущим ленивой чистотой коридорам, полы в которых нередко были такими мокрыми после уборки, что можно было поскользнуться, Ирина с любопытством рассматривала плакаты, картины и календари на стенах, царапины заплаты на креслах, обнаруживая, что они никогда не повторяются, как будто каждый раз либо другим путем вели ее, либо сами вещи становились другими или перемещались, чтобы запутать или разыграть ее.

И еще эти маски. Теперь на стенах везде висели маски, овальные и круглые, украшенные маленькими перьями и нанизанными на нити косточками, с яркими разноцветными линиями, фигурами и пятнами, неровными вырезами для глаз, а иногда и для рта, который чаще был представлен треугольными белыми клыками. Они казались ей хищными, она подозревала, что они хотят, что они могут съесть ее, если она не будет достаточно осторожной, она хотела принадлежать их племени и танцевать в блеклом, горячем солнце, больном кровоточивой лихорадкой, разрывая голыми руками тела привязанных к камням девочек, украшенных костями вымерших животных и кусочками дерева, впиваясь заточенными зубами в их визжащую плоть, умирая от жажды и проклиная летающие машины, что только могли быть посланниками демонов. Она хотела спросить, она должна была спросить, но все время забывала, а сама не могла вспомнить, были ли они здесь раньше и не могла понять, для чего они здесь, подозревая лишь, что могут они отпугивать злых духов болезней и служить таким образом на пользу ей.

Должно быть, в этой клинике склонны к использованию самых необычных методов лечения и это приятно ей, от этого улыбаются ее называющие поцелуй оскорблением губы. Ей нравится считать себя той, кому интересно необычное, она любит говорить о том, что придает ей образ девушки пригодной для самых экстравагантных пристрастий, от их печальных миазмов она становится такой таинственной, еще более недоступной и сопровождаемое злорадством чувство удовлетворения неизменно возникает в ней.

Уже зная, что все самое удивительное происходит здесь поздно вечером и ночью, после ужина, после приема двух маленьких белых и одной вытянутой голубой таблеток, после того, как сестра выключает свет в палатах, она сидит в темноте, положив на одеяло рядом с ногой сотовый телефон и легонько касаясь его пальчиком, подталкивая его все ближе к краю, размышляя о том, что произойдет, когда он достигнет его, хватит ли у нее смелости, любопытства, безрассудства толкнуть его так, чтобы он упал, ведь она не может предсказать с точностью, сломается ли он от того и не уверена в том, что он нужен ей. Те несколько мужчин, что осмеливаются звонить и присылать сообщения едва ли имеют какую-то важность. Цветы и подарки приятны ей, но нередко у нее возникает ощущение, что она принимает их, что она думает о мужчинах, а иногда и о девушках лишь потому, что таков установленный порядок вещей, но не потому, что у нее имеются личные причины для того.

Почувствовав движение возле приоткрытой двери, она нажимает на кнопки телефона и его экран вспыхивает для того, чтобы она смогла осветить им прижавшееся к стене существо.

Маленькое дрожащее тельце, покрытое гладкой кожей, для которой казались немыслимыми поры, огромная голова с белесыми глазами, как будто прикрытыми невзрачным бельмом, тонкие ручки и ножки, подламывавшиеся, когда оно пыталось ползти, но при этом несомненный признак мужского пола между ног напомнили ей образы из ее менструальных сновидений.

- Кто ты? - подобрав ноги, прижав колени к груди, она не сводила с него луча неверного света.

- Меня зовут Синцитий. Я пришел, чтобы отвести тебя, - говорил он тяжело и медленно, едва слышным писклявым голоском, злобным и презирающим, наполненным той же ненавистью, с которой кукушка смотрит на приемных родителей своего дитя в день, когда забирает его. Для усиления его слов, для того, чтобы громче звучали они и более были четкими, несомненно, служила черная коробочка, пристегнутая к его шее черным ошейником, а мерцающий диск на его затылке, полный вращающихся шестерней и непоседливых личинок, придавал ему сил.

- Куда? - телефон погас, ей пришлось снова нажать на кнопки, чтобы вновь вспыхнул экран и за это время Синцитий успел сесть, подобно собачке, почесывая свой непропорционально большой, с круглой воспаленной головкой член, под которым незаметно было тестикул.

- Разве ты не хочешь тайны? - ей показалось, что он усмехнулся также, как те мальчики, что предлагали ей игры, о которых она не знала и которые всегда заканчивались их потными руками в ее тонких трусиках, но темнота многое превращала в лоскутный мираж, бояться которого было также бессмысленно и глупо, как скрываться от воздуха.

Она опускает ноги на пол и теперь находится на его территории, в его охотничьих землях, в его непредсказуемой власти. Предвидя происшествие, она оделась так же, как вчера, но когда они приблизилась к двери, гость ее зашипел, закашлялся, проталкивая слова сквозь свое тоненькое горло и они, с трудом пробивающиеся в решетку на черном пластике, звучат так, как будто были бы записаны сотни лет назад на устройстве, каких уже не осталось и потому не могут быть воспроизведены с точностью и теми намерениями, какими предполагались изначально.

- Обувь! Ты не должна появиться перед ними без обуви!

Тонкие ремешки обвивают ее щиколотки, стальные застежки сжимают белую кожу, она думает о том, что каблуки будут сильно стучать, но Синцития это нисколько не беспокоит, он, довольный теперь ее видом, выбирается из комнаты. Она следует за ним и, выйдя в коридор, слышит тихий храп медсестры, сквозь который доносятся новости о далеких землетрясениях, пожарах, наводнениях, извержениях вулканов и авиакатастрофах. Но все это кажется ей случайными видениями, ничего этого нет, все это придумано для того, чтобы напугать и развлечь, а она не желает первого и не нуждается во втором.

Они проходят мимо уборной, в которой кто-то забыл закрыть кран и она видит, как тонкая мутная струйка течет, иногда почти прерываясь и мечтая быть грязной, поворачивают в узкий коридор, где Ирина никогда не была и здесь оказывается незапертой дверь, ранее открытая только для врачей и медсестер. Пройдя в нее, она совершает лишь несколько шагов и оказывается перед широкими дверьми грузового лифта, темно-зеленые их пластиковые панели покрыты царапинами и выбоинами, красные надписи стерлись настолько, что невозможно уже угадать, о чем когда-то предупреждали они и она думает, что, быть может, то было предостережение для таких, как она, где упоминалось имя Синцития и опасность, несомая им. Но, поскольку она не может прочитать погибшие буквы, то их не существует для нее и она чувствует себя свободной и пребывающей в безопасности под тусклым светом мерцающих, гаснущих, вспыхивающих, гудящих и потрескивающих, тонких и синеватых ламп.

- Вызови. - раздраженно говорит он ей, замершей перед круглым окном посреди левой двери, в котором с неподвижным взором оледенело ее отражение, неизменно увлекающее в сладкий и мечтательный наркоз, вызывающее домыслы и предположения о том, кем могла бы быть эта девушка, кем бы стала она, если бы чуть больше страха было в ее глазах, больше помады на губах, румян на щеках. Быть может, тогда она продавала бы себя грязным и пьяным мужчинам и от мысли о том, что они один за другим овладевают ею без права на нежность и во имя одного лишь удовольствия, она возбуждается, руки ее невольно тянутся к промежности, ему приходится повторить свой приказ, едва ли не выкрикнуть его, срывая свой тонкий голос.

Гремя и позванивая, лифт поднимается к ним, пропуская сквозь круглые окна яркий свет, едва не ослепляя ее. Вздрогнув, двери его медленно, покачиваясь, расходятся и она ступает внутрь, хватается за стальной поручень, идущий вдоль стены, боясь упасть от внезапного головокружения, одно лишь которое может удержать ее от неожиданного оргазма.

- Третий этаж. -ей приходится приложить усилие, чтобы вдавить большую круглую кнопку с уродливой на ней, от руки нанесенной красной цифрой. Загоревшись скрытой в ней лампой, она заставила лифт выждать несколько мгновений настороженной тишины, в которой лишь хрипло дышал Синцитий и переступила с ноги на ногу девушка, кажущаяся еще более бледной посреди этой оглушающей чистоты.

Дернувшись так, что она едва устояла на ногах, лифт направляется вниз, темнеют круглые стекла, медленно поднимается в них свет и исчезает вновь, привалившись к стене и закрыв глаза, хрипит, открыв рот Синцитий и она боится, как бы он не умер раньше, чем они достигнут цели, недоумевая, что будет делать одна и ночью в незнакомых коридорах, где ей останется лишь звать на помощь медсестер и врачей.

Далеко не сразу после того, как останавливается лифт, открываются двери и она, приблизившись к грязным стеклам, успевает различить темные фигуры, движущиеся и неподвижные, но единые в ощущении той безвольной, безразличной, спокойной и всемогущей силы, что присуща коматозной пустоте и кошачьему безмолвию.

В этой небольшой зале, где потолок сходится полусферой к золотистому в центре нее шипу, на стенах развешаны головы рогатых, клыкастых, снабженных хоботами и фасеточными глазами существ, каких она никогда не видела, о каких никогда не читала, каких не должно существовать. Восхищенная, она подходит к одной из них, покрытой красной, с черными бесформенными пятнами шерстью, проводит кончиками пальцев по желтому потрескавшемуся короткому бивню, заглядывает в темную глубину маленького треугольного уха. В его пасти легко поместилась бы ее голова, эти матовые клыки, пусть и затупились или сломались некоторые из них, без труда разорвали бы ее тело, в четырех янтарных глазах она видит лишь жестокую насмешку и кажется ей, что хищник тот предпочел бы ее любой другой жертве. Согнув длинный его черный ус, коснувшись средней волосатой ноздри, она отворачивается от него, уже готовая испытывать к нему презрение.

Другой привлекает ее удивительными рогами своими, более всего схожими с рассудительными изумрудными кораллами и, коснувшись кончиками пальцев морщинистого упругого хобота, заглянув в пасть, где таился раздвоенный черный язык, она пришла к выводу, что существо это давно уже вымерло - слишком невероятным показалось ей, чтобы могло оно обитать одновременно с жидкими кристаллами и падкими искусственными спутниками.

У него были глаза цвета того зеленого шелка, каким было ее любимое в семь лет платье. Однажды летом она забралась слишком далеко в густой кустарник с колючими ветвями, собирая блестящие камушки и, когда выбиралась обратно, платье все изорвалось до такой степени, что уже не держалось на загорелом тонком тельце. Любившая долгие прогулки, она не надевала трусики, ведь без них было намного легче и быстрее присесть в любом месте, иногда даже посреди тротуара на пустой улице и не требовалось натягивать их обратно, чтобы поспешно скрыться от медленно растекающейся по воспаленному асфальту лужицы. И тогда она, стянув с себя обрывки платья и бросив их в кусты, пошла по улице голая, в одних сандалиях на босую ногу, сжимая в кулачках самые красивые из найденных камней. Она до сих пор вспоминала, как было то приятно, ей часто снилась та короткая прогулка и она нередко раздумывала о том, чтобы повторить ее, особенно часто уговаривая себя по ночам, умоляя себя хотя бы обойти вокруг дома в сонной темноте, где ее никто не увидит, но не находя в себе ни безумия, ни решительности для того.

Между странными трофеями, зловещими чучелами теми, красные, синие, зеленые и матовые гудят длинные лампы, расцвечивая все вокруг хрипловатым мерцанием, перемигиваясь и придавая еще более удивительные очертания теням мертвых существ.

Иные фигуры, еще живые или кажущиеся таковыми, привлекают внимание ее. Посреди той залы стоят они, глядя на нее и Синцитий ползет к ним, оставляя за собой след из желтоватой слизи. После некоторого раздумья она следует за ним, быстро его догнав, но оставшись в шаге позади него, терпеливо выжидая, пока он отползет достаточно, чтобы можно было совершить следующий.

Прежде всего она заметила того, кто обладал истинным чудовищем между ног. Сложив на груди руки он стоял лицом к ней и она не сомневалась, что он смотрит на нее, пусть и не могла видеть его глаз под золотисто-зеркальными стеклами очков. Справа от него, на возвышении, к которому вело пять черных ступеней, в кресле из позолоченного дерева сидел хрупкий мужчина, лицо которого было закрыто белым овалом маски, тянувшей серебристые трубки к огромной машине позади него, издававшей надсадный гул, выбрасывавшей в воздух шипящий пар и похотливые искры. На медных цилиндрах ее она видела нанесенные по трафаретам черные цифры, прозрачные колбы кипели зеленым смрадом, разноцветные провода дрожали и покачивались от движения темных, влажно мерцающих поршней. Облаченные в черные комбинезоны мужчины с крашеными в тот же цвет волосами, выбритыми на висках, где у каждого имелась татуировка в виде двухголового паука, внимательно смотрели сквозь темные очки на плоские экраны, касаясь изредка больших стальных клавиш под ними, вызывая на них всплеск цвета или рывок беснующихся кривых.

Прикрытое распахнутым кимоно, на шелке чьем танцевали неудержимые миранджи, тонкое тело сидящего, почти неощутимое под черной тканью, выглядело слабым и беспомощным. Безволосые грудь и пальцы, гладкая и нежная кожа на хрупкой шее вместе с исходившим от него ощущением невинной хрупкости, выдавали юный возраст.

Руки сидящего, вывернулись на подлокотниках и она видела провода и трубки, входящие в них. Что-то текло в его вены, что-то пульсировало в проводах, создавая мерцающие миражи под его кожей, а сам он, склонив голову с короткими, поднятыми наверх волосами, был неподвижен. Прошедшая поверх его закрытых глаз полоса красной была на правом, серебристой - на левом, кожа его поражала бледностью своей, в которой чудилась неведомая, сверхъестественная сила мертвой рептилии, окаменевшей во время оргазма.

Прикрытый распахнутым черным кимоно, на шелке чьем танцевали неудержимые миранджи, он выглядел слабым и беззащитным и несмотря на все усилия черного лака ногтей, старавшегося отвлечь на себя внимание, не оставалось незамеченным и плоскостопие его маленьких хрупких ног.

Слева от него, сложив руки над промежностями, стояли два облаченных в кожу существа и для одного она была черной, а для другого - красной. Головы их закрывали шлемы с крупными заклепками и круглыми вырезами для глаз, но не для рта. На лбу каждого заклепки составляли перевернутые буквы А, шеи стягивали широкие ошейники с острыми шипами. Сапоги на высокой платформе, перетянутые множеством застежек, перчатки со стальными заклепками на костяшках пальцев, ремни на груди и плотная кожа над промежностью напоминали ей древние сны, быть может, увиденные и не ею и она хотела быть ими, быть любым из них, она хотела увидеть их лица, не сомневаясь, что за этими масками скрываются самые прекрасные губы, которым она, если бы оказалась достаточно игрива, даже позволила бы себя поцеловать.

- Я...доставил ее...господин...-прохрипел Синцитий, когда совсем немного оставалось ему до низшей из ступеней и обессилено упал, тяжело дыша всем своим крохотным тельцем и не произнося больше ни слова.

Кивнув, властитель чудовища поднялся к юноше и осторожно дотронулся до его руки.

- Она уже здесь, мой принц.

Ирина, словно только от этих слов осознав свое присутствие, подняла голову и выпрямила спину, перенесла вес на правую ногу и спрятала за спиной руки, чувствуя во всем происходящем фотографическую торжественность, подозревая в этих существах неисчислимое множество явлений, какие никогда не смогут произойти в ней.

Дернув головой, юноша медленно открыл глаза, поднял голову и посмотрел на нее так, что именно то мгновение стало первым, когда она осознала свою принадлежность к женскому полу. Она и раньше пыталась скрыть от самой себя и от других, используя для первого - невразумительную фантазию, а для второго - мешковатую длинную одежду, удивительное открытие, заключавшееся в том, что она создана для мужчин и женщин также, как и они для нее. Впрочем, неосознанно расчетливая, лукавая, хитрая и лицемерная, если было то ей выгодно, она могла одеть и белые чулки с короткой юбкой тогда, когда хотела, чтобы мужчины, знакомые ей не один год, скованные своими приличиями и страхами, боящиеся сказать ей неосторожное слово, ведь она делала для них себя строгой скромницей, вожделели ее в скорбящем бессилии. Но в обычном своем состоянии и чаще всего, она думала о себе как о существе бесполом, неподвластном чужому вожделению, что было, конечно же, ошибкой, ведь для того, кто желает утвердить свою силу нет ничего более притягательного, чем неопределенность, преодолеть которую всегда сложнее, чем что-либо иное.

Властелин чудовищ осторожно снял маску, отсоединив от нее одну за другой недовольно шипящие трубки и явил белое, узкое лицо с маленьким подбородком и высоким лбом, подобающее совратителю малолетних или неудачливому вору.

Выпрямившись не без помощи властелина чудовищ, он медленно закрыл глаза и только тогда вновь открылись они, когда сжались на подлокотниках руки. Напрягшись, он попытался приподняться и помощник терпеливо ждал, подхватив его лишь тогда, когда он едва не упал обратно. Черные губы его исказились так, словно это он испытывал невыносимую, истончающую ногти, растворяющую мечты об удовольствиях сернистую боль, в то время как сам юноша ничем не выдавал того, что могло быть страданиями его. Он совершил шаг к Ирине, едва не оступившись на лестнице, иглы вытянулись из его рук, разбрызгивая жидкости, разбрасывая искры. Поддерживаемый повелителем чудовищ, он приблизился к девушке, смотревшей на него с испуганным изумлением. Чувствуя в нем силу, способную уничтожить ее, она все же не сдвинулась с места и не побежала прочь, удерживаемая бунтом против всех собственных подозрений и предчувствий, возмущенная тем, что они полагают себя властными над ней.

Стоя перед ней, покачиваясь и глядя на нее неподвижными, темными глазами, желтоватые белки которых украшены были лопнувшими руслами кровеносных сосудов, он казался ей жалким и пугающим одновременно. Подобного сочетания до сих пор не доводилось встречать ей и оно завораживало ее. Он протянул к ней руки, но она не отпрянула и тогда. Тонкие, с дрожащими согнутыми пальцами, они показались ей руками мертвеца, способными принести удачу тому, кто сумеет ими воспользоваться и знает, как надлежит делать то. Опустив их, он устало кивнул и тогда, вскинув голову, слуга его махнул рукой двум сокрытым под кожаными шлемами мужчинам, поддерживая левой рукой своего господина, правой доставая из кармана плаща одноразовый шприц. Как раз в то мгновение, когда воины оказались рядом с ним, он, стянув зубами пластиковый колпачок и выплюнув его так, что он упал на Синцития, вонзил иглу в предплечье юноши, ничем не ответившего на то. Прозрачная жидкость перебралась в его тело и властелин чудовищ отступил, всматриваясь в господина, с каждым мгновением обретавшего все большую уверенность в существовании своем.

Он уже почти не качался, руки его сжимали и разжимали кулаки так, словно готовились к битве, под опущенными веками глаза метались взбешенными марулами и, удостоверившись в действии снадобья, довольно улыбаясь и удовлетворенно кивнув, повелитель чудовищ обошел своего принца и, встав у него за спиной обнял.

Ловким движением скользнув по плечам своего господина, он вынуждает ткань опасть на пол, где она увянет и исчезнет. Глядя на нее, Ирина видит, что можно за одно мгновение прожить тысячелетнюю жизнь великана-раба и это восхищает ее и она клянется себе в том, что больше не причинит вреда ни одному червю.

Юноша обнажен теперь, являя ее взору впалую, бледную, безволосую грудь, заметно вздутый живот и толстый длинный член, медленно поднимающийся волшебной башней из густых зарослей лобковых волос

Он бросился к ней и она, вскрикнув, вырванная из порочной и пустотелой задумчивости своей, отпрянула от него, спотыкаясь на высоких каблуках и едва не упала. Он хватает ее за плечи, он тянет вниз с левого плеча тонкую лямку, а она пытается оттолкнуть его, одновременно отворачиваясь от его изуродованных жаждой поцелуя воспаленных губ. Ее руки прикасаются к его холодной груди, впервые она чувствует так мужчину и, ощущая его твердую плоть, познавая в ней отличие, вторгаясь в пространство, неведомое ей, казавшееся ей запретным и ненужным, она широко раскрывает глаза, обретающие наивность новорожденной ядовитой змеи. Фиолетовые тени осыпаются с ее век и ей хочется прильнуть к этой отвратительной плоти не меньше, чем навсегда скрыться от нее. В первом видит она подчиняющее освобождение, во втором чувствует червивое, постыдное, но способное сохранить все неизменным спасение. Она прикасается к принцу также, как делала то с опасной бритвой, встретившись с ней однажды в ванной комнате квартиры, куда была приглашена в гости. Желая вымыть руки, она склонилась над раковиной, а когда выпрямилась, увидела эту спокойную сталь. Развернутая, с ручкой из мутной слоновой кости, она лежала на прозрачной полочке, рядом с тюбиками зубной пасты, маникюрными ножницами, щеточками для бритья и флаконом золотистой туалетной воды. Увидев ее, она удивилась тому, что владелец квартиры той, производивший впечатлений человека достойного жизни, склонного к ней и выполняющего все ее правила, намеревается покончить с собой и только потом вспомнила иное назначение лезвия того. Улыбнувшись себе в зеленоватом зеркале, она поправила волосы, смочив их влажной рукой, утверждая их потерявшийся было пробор, посмотрела на свои блестящие розовые губы, на погруженные в лиловые тени глаза. Бросив взгляд на дверь, прислушавшись и не услышав шагов, она, осторожно протянула руку и кончиками пальцев прикоснулась к лакированной ручке, провела по ней так, словно была та пластиковым цветком, внезапно явившим признаки увядания, дотронулась до плоскости лезвия, оставив на нем тающий, становящийся невидимым отпечаток пальца, навсегда запомнив это как столкновение с тем, что разрушает мысли и сжигает мечты. Ей хотелось взять муаровую бритву, поднести к своей шее, чтобы увидеть, как будет выглядеть то, но она не решилась, полагая, что владелец заметит перемещение, почувствует, что столь ценная его вещь подверглась осквернению. У нее было чувство, что она, будучи все же женщиной в природе и плоти своей, не имела права прикасаться к той бритве, у нее была уверенность в том, что она перерезала бы себе горло, если бы все же сжала ту гладкую кость.

Ее левая грудь выскальзывает из чашечки бюстгальтера, как сновидение из черепной коробки и в этом порывистом обнажении она чувствует злобную ярость, свершение того, что было ожидаемо слишком долго, намного дольше, чем было то назначено свыше. Ее губы улыбаются в то время, как она пытается вырваться из цепких, неожиданно сильных рук, подобное часто снилось ей, она едва ли не мечтала об этом еще будучи маленькой девочкой. Ей нравились фантазии, в которых незнакомые мрачные люди похищали ее, раздевали, связывали, накидывали на голову грязный мешок и, нагую, безвольную, увозили прочь для того, чтобы она служила им в их непонятных играх, для их невразумительных удовольствий. Сейчас, когда сбывались те ее дурманящие мечты, она готова была отказаться от них, признать их глупость и ничтожество, а ведь когда-то казались они такими чудесными, такими невозможными, что малейшего прикосновения их было достаточно, чтобы замирало дыхание ее, останавливались глаза и удушающе сладко сжималось влагалище.

Схватив бюстгальтер между чашечками, он тянет его на себя и тонкая ткань, соединяющая их, рвется. Теперь и правая ее грудь подвластна чужим взглядам и мужчины уже спешат к ней, тяжело дыша под масками, поглаживая плотную кожу над гениталиями. Схватив девушку за руки, они тянут ее вниз, ноги ее подламываются и она, упирающаяся, кричащая, не падает на пол только благодаря мужской силе. Один из них вытягивает ее руки над головой, одной своей легко удерживая их запястья, а другой бросается к ногам, между которых уже опустился на колени принц. Властелин чудовищ держит правую из них, воин хватается за левую, принц сжимает в руке трусики и тянет их, тонкая ткань с радостным треском рвется на узких бедрах, издавая такой же треск, с каким превращаются в пепел перья феникса. Она пытается пнуть юношу, ударить каблуком в грудь, но воин перехватывает ее ногу и теперь она лежит, широко раздвинув их, обрывки бюстгальтера обвисли на ее плечах, упругие груди покачиваются от движений извивающегося, хрипящего тела. Он склоняется над ней, его слюна капает на ее шею, она отворачивается, закрывает глаза, зажмуривается, не надеясь прогнать тем мужчин, но полагая, что от этого они станут менее отвратительны.

Его ладони с плотно прижатыми пальцами ложатся на ее груди, он давит на них так, что ей становится трудно дышать, он осторожно сжимает их, как будто они кажутся ему фруктом, приятным на ощупь, но ядовитым на вкус, он опускается на нее и под тяжестью его тела она видит высокую башню из камня цвета меди, стоящую посреди песчаной бури. От него исходил приторный запах, больше похожий на неизвестное ей лекарство, чем на пот или немытую кожу. Так пахнут пациенты, лежащие на операционном столе в ожидании скальпеля и трупы, только что зашитые после вскрытия. Его член упирается в ее промежность, она чувствует его горячую твердость и кричит, пытаясь отогнать неизбежное.

Стоя на коленях, он направляет себя в нее, круглая большая головка раздвигает маленькие губки, и тогда он снова ложится на нее, сжимая ее левую грудь, правой рукой опираясь на пол.

Властелин чудовищ спокоен и неподвижен. Безо всяких усилий он удерживает ногу девушки, во всем существе его чувствует величественная торжественность, как будто при величайшем чуде присутствует он и лишь изредка губы его вздрагивают, как будто с трудом удается ему удержать их от счастливой улыбки, такой же, какую причинил бы ему самый долгожданный и приятный подарок.

Все настойчивее пытается юноша проникнуть в женское тело, вонзиться, ворваться, пробиться. Она чувствует, как твердая горячая головка раздвигает губки ее, неспособная двинуться дальше, сдерживаемая судорожно напрягшимся влагалищем. Снова и снова натыкается он на досадную, необъяснимую преграду, только злость создающую в нем и хрипит, рычит сквозь зубы подобно загнанному в угол, раненому и умирающему зверю, все еще пытающемуся укусить своих убийц. Ее глаза уже не видят, зрачки их расширились, взор далек и блуждает вместе с тем, как качается из стороны в сторону ее голова. Она лишь вскрикивает каждый раз, когда он напрягается или совершает толчок, пытаясь прорваться в нее и когда ему, неожиданно для него самого, это удается, они одновременно кричат, ее глаза раскрываются так широко, что видят, как заходит солнце над кровавыми храмами, что окружены зеленоватыми льдами и нагими людьми, не знающими холода, вооруженными длинноствольными револьверами и не имеющими волос на головах.

И почти тотчас же семя изливается из него. Оно течет в ней, смешиваясь с кровью, она чувствует его горячий жгучий поток, бьющий в нее снова и снова, она считает, четырнадцать раз. Это кажется ей важным, ей видится, что число это особое значение всегда имело для нее, только она не понимала и не признавала этого. С каждой пульсацией, сопровождающейся для нее восторгом воющей боли, он тяжело всхлипывает, когда его член замирает в ней, он мгновение лежит неподвижно, а затем резким рывком, причиняя боль не менее сильную, чем отведанная при вторжении, выбирается из нее. Вскочив на ноги, отпрянув от девушки, он падает на спину, мужчина и покоритель чудовищ не успевают подхватить своего господина и голова его ударяется о пол, синеватая пена пробивается сквозь плотно сжатые дрожащие губы. Отпустив ее запястья, второй воин бросается к принцу, берет его голову в свои руки и бережно держит в то время, как собрат его растирает его грудь, стараясь не касаться оставленных иглами отметин и кровоподтеков.

Она медленно поднимается, дрожа всем телом, пытаясь прикрыть руками наготу, но их недостаточно для того и она предпочитает спрятать груди, чувствуя, как течет по ногам горячая жидкость.

Склонившись над юношей, господин чудовищ раскрывает его глаза, прижимает пальцы к его шее, считая пульс.

- Что ты с ним сделала? - вскочив, он бросается к девушке и она, видя его перекосившиеся от гнойной ненависти губы, обретает неожиданную прыть в подкашивающихся ногах, отбегает от него на несколько шагов.

- Убирайся отсюда! - он машет рукой, прогоняя ее так, как делают то с назойливым призраком. Она стоит неподвижно, глядя на него исподлобья, не понимая, как может он требовать такое от нее. Она должна остаться здесь навсегда, нет ни одного больше места для нее во всем мироздании и ей известно, что он понимает это. Ее отражение мерцает в стеклах его очков золотой лихорадкой. Синцитий тихо подвывает, пытаясь подобраться поближе к принцу, скребя бессильными ручками по полу.

- Пошла вон! - на нее никто раньше не кричал и, испуганная и возмущенная этим не меньше, чем всем пережитым и болью, она бросается к лифту.

В нем она плачет, прижимаясь к стене, пока он грохочет, поднимаясь и ей неизвестно, как она угадала этаж, как добралась до своей палаты и почему никто не услышал ее плача. Забравшись под одеяло, она сворачивается, прижимая колени к груди и, рыдая, засыпает.

Она просыпается от призывов к завтраку, ее белье разорвано, на бедрах и промежности засохли кровь и сперма. Она больше не девственница и только об этом она может думать, пока ест рисовую кашу и пьет горячее какао.

- Мы хотели бы предложить тебе групповую терапию, - доктор воззрился на нее с доброжелательным вниманием. - Ты знаешь, что это такое?

Она кивнула, нервно сжимая одеяло. Его присутствие волновало ее. Когда он вошел, она уже расстегнула джинсы и запустила пальчики под трусики и теперь злилась за отсрочку удовольствия, смотрела на него с едва сдерживаемой злостью.

- Ты согласна? - она не видела в этом предложении ничего опасного для себя. Насколько ей было известно, все эти бесцельные разговоры и совместное решение задач не имели никакого отношения к ее принцу, находились вдали от его владений и не могли сделать ее менее привлекательной для него. В то же время любое сотрудничество с врачами, следование их намерениям и повелениям казалось ей способом обрести силы, необходимые для преодоления трудностей и тем, что делало ее более послушной и достойной награды со стороны высших сил, в том числе и самого принца. Жестокая двойственность, таившаяся во всем этом, понимание того, что чем больше она принимает лекарств, чем более точно отвечает на вопросы врачей, тем скорее будет выписана из больницы, не оставляла ее даже во снах. Просыпаясь посреди ночей, она убеждала себя в том, что при помощи таблеток, уколов и капельниц намного раньше обретет все необходимое для вечного единения с принцом, чем они смогут выписать ее. Она слышала, что они не могут продержать ее здесь меньше месяца, один из докторов упомянул при ней об этом и удивился, когда она улыбнулась тому сообщению. Ей показалось, что он заподозрил в ней симулянтку, так бросился он читать историю ее болезни и только нечто, текущее с тех желтоватых страниц, результаты анализов или иных обследований, смогло убедить его в том, что была иная причина у ее улыбки. Он упрекнул ее в том, что ей нравится находиться в больнице и она ласково согласилась с ним. Она даже признала, что это доставляет ей удовольствие и она переживает самое удивительное время в свое жизни. После нескольких минут, в течение которых он смотрел то на саму девушку, то на список назначенных ей препаратов, она пребывала в сомнении, она боялась, что он откроет тайну происходящего с ней, сочтет все это низким и омерзительным и выгонит ее прочь. Но он всего лишь отметил, что ее слова, как и все ее состояние, может быть вызваны действием лекарств.

Это напугало ее больше, чем что-либо иное. Лежа в своей палате, глядя на синеватый от света лампы потолок, она позволяла себе крамольные мысли о том, что ее принц, как и все остальное, может быть всего лишь результатом болезни, которую они отказывались ей назвать или лечения, в подробности которого не желали посвящать. Она знала о галлюцинациях. Ранее она видела только жаб и пауков, но знала, что видения могут быть и другими и только тот факт, что она перестала быть девственницей доказывал ей, что в происходящем нет безумия и аномальной работы мозга, только холодный металл лазерного пистолета убеждал, что вещества, наполнившие ее кровь, недостаточно могущественны, чтобы создать нечто подобное в красоте и могуществу ее принцу.

Ей показалось, что участие в разговоре с другими людьми, тем более безумцами, может развлечь ее и она шла за доктором также, как за другими мужчинами в кинотеатр и только когда вошла в комнату, где ее уже ждали семь других пациентов и увидела одного из них, осознала весь ужас своей ошибки.

- Я передумала, - она развернулась и хотела выйти, но доктор, улыбаясь, закрыл перед ней дверь.

- Это невозможно. Вы подведете группу. Все эти люди ждали вас, вы не должны обижать их.

Она посмотрела на них, на похотливые глаза молодого мужчины в сером помятом костюме, на розовые тапочки девушки, потирающей запястья, на огромный живот лысого старика и поняла, что бегство немыслимо и сочла вообразить все испытанием, которое принц послал ей, чтобы убедиться в ее силе, в том, что она достойна быть рядом с ним.

- Отлично. - врач проследил за тем, как она заняла один из пустовавших стульев и сел на другой. - Можем начинать. Представьтесь и назовите причину, по которой вы оказались здесь.

Все было слишком просто и глупо. Она знала, она чувствовала, что все происходит не так, как должно быть и, всматриваясь в лицо доктора, все большее обретала подозрение в том, что он был сторонником неких тайных влияний, не желающих ее счастья с принцем.

В этой комнате, где на единственном окне висели гнутые золотистые жалюзи, было прохладнее, чем в ее палате и она сжалась, обхватила себя руками, покачиваясь на неудобном маленьком стуле, размышляя о том, какие удивительные записи могли храниться в папках, видимых за стеклянными дверцами стоявшего напротив нее шкафа. Она сидела возле стены, под клеткой с молчаливой канарейкой, неприятный холод щекотал ее левую щеку, пробираясь сквозь щели в оконной раме и надменным, горделивым взором, полным ощущения собственного превосходства, той его разновидностью, которой нередко пытаются скрыть страх, осматривала других пациентов.

- Я пытался покончить с собой. - длинноволосый юноша в черной футболке, с руками такими тонкими, что десятилетний ребенок показался бы сильнее его, выглядел именно так, как должен склонный к самоубийству. Усталая печаль в его глазах, медленные движения рук, дрожащие пальцы, вызывали в ней отвращение, он был недостаточно слабым для того, чтобы быть похожим на ее принца, но все же имел слишком сильное сходство с ним и двойственность эта раздражала ее. Он не казался ей симпатичным или привлекательным, ей хотелось никогда больше не видеть его, как и всех остальных, кто находился в этой комнате.

- Я...слышала голоса...-они двигались против часовой стрелки и очередь дошла до девушки в выцветшем розовом халате. Грязные волосы, закрывшие ее лицо хранили в себе следы мелирования, светлые и красные пряди были когда-то воплощением всего страха, какой она могла позволить себе, жалкой попыткой спастись от демонов, какой для других служат татуировки и громкая музыка.

- Что они говорили тебе? - доктор наклонился вперед, соединив пальцы рук, уперевшихся локтями в колени.

- Они...хотели, чтобы я спала со всеми мужчинами...

Ирина с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться. Ее демоны были слишком заботливыми и осторожными с ней, чтобы предложить ей подобное, они были подобны ревнивому отцу или брату, едва ли осознающим причины, по которым они стараются как можно дольше сохранить девственность возлюбленной дочери и сестры.

- Ты делала это? - ей показалось, что голос доктора дрогнул. Быть может, он представил себе все страстные сцены того откровения, вообразил себя на месте любого их тех мужчин, которым отдалась эта робкая девушка и не было в том его вины до тех пор, пока он не пустил ее в сновидения свои.

Она покачала головой и он расслабился, откинулся на спинку стула.

- Хорошо, - он кивнул и обратил взгляд на Ирину, ибо она была следующей, - Почему вы здесь?

- Из-за таких, как он, - она повернула голову и посмотрела на тварь, сидящую справа от доктора, уродливое, покрытое множеством наростов на светло-желтой коже существо, все в пятнах и шрамах, с редкими рыжими волосками вокруг крупных сосков и возле основания толстого короткого члена.

- Она лжет! - завопило чудовище, взмахивая тонкой рукой, выпуская черные когти. - Я первый раз вижу ее.

- Я знаю...-доктор позволил своим губам улыбку, способную успокоить и разъяренного комодийского варана, положил руку на плечо существа и снова повернулся к Ирине. - Что вы имеете в виду?

- Вы можете притворяться сколько угодно, доктор, но вы знаете, что это такое. Такие, как он всегда преследовали, домогались меня, пытались убить. Мне везло, я узнавала об их планах раньше, чем им удавалось меня усыпить или отравить. Несколько раз я едва не попадала в их ловушки. Хорошо, что меня успевали предупредить.

- Кто предупреждал вас?

- Демоны.

Старик усмехнулся и доктор резко повернулся к нему, посмотрел на него с укором.

- Простите, доктор. - он достал из кармана грязный, в желтых пятнах носовой платок и протер им глаза.

- Те самые, которые прячутся у вас в животе?

Она кивнула.

- Но вы, кажется, хотели избавиться от них.

- Иногда мне кажется, что без них было бы лучше.

- Только иногда?

- У них есть планы на меня. Много раз я оказывалась в неприятных местах и совершала дурное только потому, что они заставляли меня.

- Что вы делали?

- Я не хочу говорить об этом.

- Хорошо. - она хотела бы заметить в докторе недовольство, но казалось, что он с равным удовольствием принимает все, что демонстрируют ему его пациенты.

- Он вам неприятен? - изящным жестом он указал на мерзкое существо.

- Да. - она предпочитала смотреть на носки своих серых тапочек.

- Что именно вам неприятно?

- Что? - она вцепилась в сиденье. - Посмотрите на его клыки! На его хобот! На его живот! Он все время чешет свой член, как будто чем-то болен! Разве он вам самим не отвратителен?!

Доктор поднялся и подошел к ней, положил руку на ее плечо и она отметила, что этими же пальцами он касался мерзкой твари.

- Успокойтесь, - он наклонился, всматриваясь в ее глаза, - Давайте вернемся в вашу палату.

Она шла, сопровождаемая им, чувствуя на спине его задумчивый взгляд. Должно быть, он ставил диагнозы, вычислял ее болезни, вспоминал прочитанные учебники и статьи, но едва ли был настолько неосторожен, чтобы осуждать ее или упрекать в испорченном сеансе групповой терапии или вреде, причиненном другим пациентам. Ей показалось, что он сам был удивлен произошедшим, что он не ожидал подобного и пребывал в некотором недоумении, как будто бы состояние ее оказалось намного тяжелее, а заболевание более удивительным.

В черных джемпере и джинсах она сидела в кресле, ногами упираясь в его край, спрятав лицо в коленях. Неморгающие ее глаза более подобали одной из тех кукол, какие использовали в древних кинофильмах для того, чтобы изображали те динозавров и уродливых инопланетян и она заметила стоящего перед ней только тогда, когда он чихнул.

Медленно подняв голову, она увидела его отстраненную улыбку.

- Я же предупреждал тебя.

- Что...-она проглотила скопившуюся во рту слюну, - Что мне делать теперь?

Он пожал плечами, но так неуверенно, как будто впервые за всю свою жизнь совершал то.

- Смотря чего ты хочешь.

Откинувшись на спинку кресла, она отбросила со лба вьющуюся прядь, чуть сощурила глаза, он видел такое выражение каждый раз за мгновение до того, как девушка отказывалась целовать его.

- Ты хочешь...-он облизнул бледным языком пересохшие губы, - Ты хочешь отомстить?

- Нет, - она удивленно покачала головой, - За что?

- Но ведь они...-он смущается так, как будто она только что обвинила его в импотенции.

Она рассмеялась так, как делала то в детстве, когда что-нибудь забавляло ее в мультфильме. Он, не знавший того, принял тот смех за нечто, призванное унизить его и опустил голову, не в силах более смотреть на ее обтянутую джинсами, видимую меж щиколоток промежность.

Замолчав, она обратила на него спокойный взор, каким смотрела бы на учителя, преподающего скучный урок. Лишь несколько мгновений мог он выдержать тот взгляд. Сжав руки в кулаки, он отвернулся и ушел и она была уверена, что в мыслях своих он проклинает ее и улыбалась, представляя слова, каким он обзывает ее.

Поднявшись, она осмотрелась вокруг и обнаружила коридор, в котором не была ни разу. Ничем не отличаясь от прочих, с такими же масками и яркими хищными цветами на стенах, он все же был пространством, не исследованным ею и потому привлекал больше остальных. В конце его она видела окно, у которого была возможность представить ей нечто, способное увлечь взор. Все остальные являли ей вид больничного двора с полумертвыми деревьями, по которым прыгали жирные вороны, пейзаж со ржавыми мусорными контейнерами, привлекавшими ободранных хромающих собак, грязный снег с торчащими из него бетонными панелями и балками, здание, остававшееся недостроенным уже много лет, где по вечерами виднелись странные мерцающие огни, навевающие гневливую тоску и мысли о бесконечности жизни. И, несмотря на то, что она могла часами рассматривать зацепившийся за ветку вблизи от верхушки дерева, болтающийся на ветру пластиковый пакет и не уставала от вида вороньих драк и собачьих оргий, ей хотелось зрелищ иных, более ярких и требовательных. Потому и обрадовалась она, когда стали они наносить на стены изображения ярких ядовитых орхидей, бесплодных мухоловок и скучающих лилий, в изгибах чьих лепестков ей мерещились дороги в сады, полные убийств и непогребенных скелетов.

Осмотревшись и заметив лишь сестру, записывающую неведомые сведения в журнал, она, обхватив себя руками, перешла границу того коридора, ощутив себя в иных землях, где мир может быть плоским, но вращающимся вокруг звезды, а кошки управляют сложными механизмами при помощи искусственно приживленных на их тела щупалец. Подойдя к одной из дверей, приютивший в себе матово-зеленое искажение стекла, она осторожно приоткрыла ее и заглянула в полутемную палату.

Здесь никого не было. Четыре кровати были аккуратно заправлены, коричневые шторы задернуты, яркое солнце пробивается в тонкую щель между ними, слепит девушку, думающую о том, что в этом пыльном уюте она с удовольствием провела бы несколько часов а, быть может, и осталась бы навсегда. Терпеливый покой затхлого воздуха, стойкое молчание и вьющаяся, прилипчивая тишина очаровывают ее и она с трудом заставляет себя закрыть дверь, чтобы заглянуть в палату напротив, отличающуюся только тем, что в ней стоит на одну кровать меньше и на потолке заметно бледное серое пятно, формой похожее на револьвер.

Эту дверь она закрывает сразу же. Повторение пугает ее, сердце ее бьется чаще, она чувствует угрозу для себя и, чтобы успокоиться, делает несколько шагов, прикасается к ручке из зеленого стекла.

На зеленом, в белую полоску одеяле ближней к окну левой кровати сидит ее двойник, с которой она не встречалась уже больше года, полагая ее пропавшей, исчезнувшей, погибшей, предавшей. Ее волосы короче и темнее, какими она носила их тогда, ее грудь меньше, обтянутая комбинезоном из черной лоснящейся ткани, тонкой настолько, что сквозь нее проступают соски. Такой одежды никогда не было у нее и она сожалеет об этом. Ей хотелось бы появиться в таком виде перед некоторыми из знакомых ей мужчин, посмотреть на то, как будут они удивлены и восхищены, как лучезарная, сияющая похоть вонзится в них, меняя голоса, выпрямляя и напрягая вены, расширяя зрачки так, как сделала бы то боль.

Ее звали Вероника. Когда-то они много времени проводили вместе, играя в самые разные игры, путешествуя по летним дворам, обсуждая книги, споря и ругаясь друг с другом. Несколько раз дело едва не доходило до драки, а расстались они после того, как она попыталась поцеловать Ирину. Позднее она сожалела о том, что не позволила того поцелуя, мечтала о нем, воображала его. Много раз он снился ей и тогда, пробудившись, взволнованная и разгоряченная, она призывала подругу, сопровождая то неясными жестами дрожащих рук, но та или не приходила или оставалась невидимой и молчаливой, в злорадном унынии находя для себя уют и покой.

Отвернувшись от окна, она встала и подошла к Ирине, пряча за спиной руки.

- Тебе понадобится оружие. - ее голос как ласковый аромат падали, ее глаза -прозрачный гной последнего больного чумой, в ее правой руке небольшой пистолет, черная сталь вызывает видения лунных кратеров и заброшенных замков, последние хозяева которых - юноши с голубыми глазами - продают себя на улицах городов таких же молодых, как и сами они.

Ирина берет в руки оружие, впервые прикасаясь к нему. Оно лежит на ее ладонях как лист бумаги, исписанный непонятными иероглифами, как шкатулка с драгоценностями, от которой потерян ключ, ее губы шевелятся, но она никогда не признается в том, что нарушила свой давний уговор не разговаривать с предметами. Улыбаясь, она приподнимает джемпер, обнажая бледную кожу мягкого живота и крохотный пупок, подобный заброшенному алмазному кратеру, засовывает пистолет под джинсы, направив его дулом вниз. Она помнит, она видела в кинофильмах и на фотографиях, она читала и слышала, что так делают мужчины и потому сейчас радуется тому, что может быть подобной им хотя бы в этом, чувствуя, что любой из них проклял бы ее, если бы увидел, что именно она сделала, возненавидел бы, избил, отнял пистолет, изнасиловал. Мысли те пугают, но, вместе с холодном жалобно прижавшейся к животу стали, возбуждают ее, она чувствует в них фиолетовый огонь страстного стыда, она радуется тому, она считает себя той, кто в тишине и одиночестве произносит оскорбления в адрес своих обидчиков, поносит и проклинает их, не смея сказать ничего подобного в лицо и сохраняя спокойную приветливость при встречах.

- Там восемь патронов. Тебе придется тщательно выбирать. Больше я принести не смогу, - изумрудные блестки на веках Вероники погибли миллионы лет назад и только расстояние позволяло им оставаться тем пламенным сиянием, каким не уставали восхищаться хлопотливые лемуры и сентиментальные убийцы.

Если бы происходило то за пределами больницы, она с легкостью назвала бы восемь человек, которых хотела бы убить. Но здесь не было такого количества даже говоривших с ней и она, чувствуя в каждой пуле нужду и страсть, успокаивала их тем, что ожидание будет недолгим, что она все усилия приложит для того, чтобы сократить его. Вероника хочет сделать шаг назад, но Ирина, оставив пистолет в левой руке, правой хватает ее за руку. Пальцы сжимают тонкое, прохладное запястье и она тянет Веронику к себе, губы ее приоткрываются, всем телом она подается вперед, в глазах ее видны заброшенные дороги и мертвые собаки.

- Нет, - вывернув руку, Вероника освободилась, отвернулась и отступила на пару шагов, - Время еще не пришло.

- Что ты здесь делаешь? - тяжелая рука опустилась на плечо Ирины и она, обернувшись, увидела толстую медсестру, чьи редкие и жирные волосы были светлыми у корней. Еще довольно молодая, она уже отчаялась найти себе мужчину и потому проводила все время за чтением статей о красивых знаменитостях и непрестанно срывалась на пациентах. Тяжелые золотые серьги в ее ушах выглядели издевательством над тем удивительным металлом и не было сомнений в том, что однажды они выпадут, расстегнутся, исчезнут или будут вырваны из ее ушей.

- Ничего, - Ирина повернулась обратно, беспокоясь за свою подругу, но та хорошо спряталась и, когда сестра, оттолкнув девушку, заглянула в палату, то никого в ней не нашла.

- Нечего здесь делать, - она закрыла дверь и встала, прислонившись к ней спиной, -Возвращайся в свою палату.

Весело пожав плечами, она подчинилась тем словам и, закрыв за собой дверь, несколько минут простояла возле нее, прислушиваясь и ожидая, что сестра последует за ней.

Только убедившись, что этого не произойдет, она забралась на кровать, села, поджав под себя ноги и положила пистолет перед собой, рядом с подушкой, готовая в любое мгновение спрятать его под нее. Упершись локтями в колени, склонившись так, что волосы опустились на коричневое одеяло, она всматривалась в оружие, изучая его, восхищаясь им, не понимая, как могло нечто столь удивительное возникнуть в этом мироздании. Оно казалось совершенно чуждым всему, что было вокруг, оно выглядело инородным и уже только потому прекрасным. Похожее на выкидыш неведомой твари, на эмбриона, который умер бы при рождении или вскоре после него от неизлечимой болезни, от родовой травмы или врожденного недуга, оно лежало перед ней и она, не в силах ни пошевелиться, ни моргнуть, смотрела на пистолет, чувствуя его своей жертвой. Обреченный на то, чтобы погибнуть в ее руках, принадлежать ей настолько, что одной ее просьбы было бы достаточно для его самоубийства, он готов был выполнить любое ее поручение, каким бы невыполнимым оно не показалось поначалу.

Едва ли он был сочетанием механических частей. В нем не могло быть ни пружин, ни металлических трубок, какими бы черными они ни были. И мех, покрывший рукоять принадлежал ему самому, пророс на его теле, будучи признаком половой зрелости. А если он и оставался неподвижным, то могло быть множество причин тому. Он мог вести ночной образ жизни, что отчасти выдавал плавный изгиб спускового крючка, он мог быть усталым, ведь Вероника известна была своей ненасытностью во всем, он мог испытывать влечение к тому, что давно потерял или же быть всего лишь голодным.

Весь день она носила его с собой. Когда же был проглочен ужин и вечерние таблетки, она вернулась в свою палату и некоторое время стояла посреди нее в темноте, опустив руки, размышляя о том, что может произойти и как следует ей поступить в каждом из тех случаев, какие она могла вообразить.

Вздрогнув от шагов прошедшей мимо ее двери медсестры, она скинула джемпер и джинсы, предварительно достав из них и осторожно положив на подушку пистолет, и, оставшись в черных бюстгальтере и трусиках, взяла его в руки и села на кровать, ожидая.

Вскоре появился и Синцитий. Когда дверь приоткрылась, Ирина спрятала правую руку под подушку, желая как можно дольше сохранить в тайне то, что и она может быть опасной. Увидев маленькое уродливое создание, она почувствовала себя огорченной и разочарованной. Она ждала, что кто-нибудь другой придет к ней сегодня. Быть может, властелин чудовищ или сам принц, которого, как она неожиданно поняла, ей хотелось увидеть более всего. Вторая встреча с ним могла оказаться невозможной, но тем более удивительной и не было сомнений в том, что нечто невероятное произойдет с ней, если она снова увидит его, ведь так случилось уже однажды и, учитывая все обстоятельства и особенности произошедшего, должно было повторяться и впредь. Кроме того, он был ее первым мужчиной и она чувствовала некоторые обязательства перед ним. Ей хотелось встретиться с ним, чтобы узнать, что он чувствует по отношению к ней, интересна ли она ему еще, хочет ли он сходить с ней в кино, поцеловать ее, подарить ей цветы, снова владеть ею. От мыслей тех у нее кружилась голова, ее тошнило, пугающая слабость впивалась в ноги, мышцы живота сводило и она чувствовала, что хочет умереть, но снова и снова они возвращались к ней, подобно тому, как неустанно совершают свои набеги на соседние королевства муравьи-рабовладельцы. Она могла неподвижно лежать на спине в глумливой, крутящейся полудреме, глядя на потолок и наслаждаясь видом пляжа и моря и тонущих вдали гигантских кораблей, когда мысли о принце и злосчастьях его неожиданно приходили к ней и тогда она вскакивала, задыхаясь, размахивая руками и чувствуя горячее, противное и волнующее жжение между ног. Ей снилось, что она встречается со своим принцем на улице, он ведет ее в ресторан, где они выбирают из аквариума и едят кистеперую рыбу с золотисто-черной чешуей, едут по пустым ночным дорогам в его большой красной машине, где только два сиденья и он привозит ее к себе домой, чтобы показать какие-то картины, а вместо этого, едва закрыв дверь, набрасывается на нее, срывая платье с плеч, разрывая его тонкие лямки. Она бежала по коридору, крича "Мой принц!" - а он преследовал ее, сильный и быстрый, рычащий, поскальзывающийся на паркете и она, свернув в открытую дверь оказывалась в белой спальне, где вокруг четырех стальных труб обвились кольца наручников.

- Что ты скажешь о моем принце? - Синцитий подполз к самой кровати, хриплый голос его звучал слабо и неуверенно, умоляюще и заискивающе, но при этом чудилась в нем неясная угроза и понимала Ирина, что неверный, неугодный ответ ее самую неожиданную может вызвать реакцию.

- Он прекрасен, не правда ли? - помогая ее молчанию бормотал уродец и тогда она кивнула в ответ, осторожно снимая пистолет с предохранителя.

- А что ты думаешь о мужчинах?

Этого она уже не могла вытерпеть, сердце ее забилось чаще, жгучая волна злости облила его маслянистой своей грязной водой, воспоминания о боли залепили глаза.

- Они отвратительны! - и она сжала пистолет в рукояти, готовая потратить пулю на это не заслуживающее ее существо.

- Ты права, права...-Синцитий рассмеялся, - Но, раз ты ублажила моего принца, я готов открыть тебе тайну.

Она наклонилась к нему, все еще ожидая от него мести.

- Мужчин не существует.

- Но как же...-она выпрямилась, вспоминая всех знакомых ей особе мужского пола, пытаясь найти в них признаки, указывающие на то, что были они гноящимися иллюзиями, неумелыми конструктами, искусственными образованиями, механизмами или внешним покровом существ более могущественных и отвратительных, что всегда было взаимосвязано для нее, - Как же ты сам...

- Если ты пойдешь со мной, я покажу тебе.

- Ты поведешь меня...к принцу?

- Нет. Сегодня он занят. Ему не до тебя, - и по тому, как он сказал то, она почувствовала, что едва ли сможет когда-нибудь еще увидеть его.

- Подожди, я оденусь, - свободная рука ее потянулась к висящим на изножье джинсам, в которые она могла бы спрятать оружие.

- В этом нет нужды.

- Там холодно, - она передернула плечами, стараясь придать голосу своему как можно больше жалостливой мольбы.

Он покачал головой, усмехаясь.

- Одетую тебя не пустят. Только потому, что ты приглянулась моему принцу, ты можешь оставить белье. В тех местах женщина должна появляться обнаженной.

В сомнении, она прикрывает глаза, лаская пальцами сталь пистолета, подозревая во всем этом ловушку, готовую снова причинить ей ту же боль. Она могла понравиться принцу и он снова пожелал совершить насилие над ней. Во второй раз оно не будет уже столь болезненным, останется лишь суть его и то, что будет оно происходить так, как ей бы того не хотелось. Видя в этом скромное, пугливое противоречие, чувствуя, что именно в нем и кроется истинное блаженство насилия, она все же не могла решиться и отдаться возможности его. Безоружная, она должна была следовать за этим мерзким существом, возникшим лишь потому, что создание его было остановлено и прекращено, повторяя свою ошибку с тем лишь отличием, что теперь знала возможные последствия.

- Подожди. Я одену другое...-это было ее любимым, слишком хорошим и дорогим для того, чтобы быть разорванным чужими руками.

И когда она вышла к нему, ожидающему возле стены невдалеке от двери, на ней был красный, с черными маленькими цветами, кружевной комплект.

Сжимая руки в кулаки, она чувствовала пот на правой ладони, оставшийся после того, как сжимала она рукоять пистолета и напоминание это раздражало ее, вынуждая чувствовать более беспомощной, чем было то в прошлый раз.

Снова оказалась она в том гремящем лифте и он, как и раньше, двигался вниз, но теперь намного дольше продолжалось это путешествие и когда он остановился и открылись двери его, то первое же, что ощутила она, а именно - резкий, жестокий запах горькой смердящей плоти - убедило в том, что нечто иное предстоит ей и что Синцитий не обманул ее.

Он с трудом выползает из кабины лифта, хихикая и хрипло дыша, она следует за ним, стараясь не наступать на остающийся после него влажный кровянистый след.

В длинном трубчатом ангаре, настолько высоком, что несколько самых больших из увиденных ею памятников могли бы поместиться здесь один на другом, под стеклянным потолком, над которым беснуется полярное сияние, она видит то, что с первого мгновения считает животным, но что есть огромный половой член, длиной не меньше двухсот метров, прикованный к полу толстыми черными цепями, продетыми сквозь вонзившиеся в его плоть кольца.

Зрелище это кажется ей омерзительным. Извиваясь, натягивая цепи, для которых в полу возникли поржавевшие стальные площадки с болтами толщиной в ее туловище и гремя ими, он поводит из стороны в сторону слепой, красновато-фиолетовой, вытянутой и острой головой, разевая беззубое отверстие, пульсируя напряженными венами, извергая сладковатое зловоние. Пот стекает с него, собираясь под ним в мутные лужи, исчезающие затем в круглых решетках. Мужчины в черной и красной гладкой коже, со шлемами и круглыми очками на головах, сжимающие в руках короткоствольные винтовки стоят возле стен, зеленые и синие трубки мерцают между ними подобно сквернословящим факелам и они остаются неподвижными, когда Ирина проходит мимо них, хотя она и не сомневается, что глаза их, скрытые под зеркальными темными стеклами, следят за ней, а под кожаным жестким доспехом напрягаются многоопытные члены, что особенно приятно ей теперь, когда она присоединилась к племени, ранее казавшемуся ей едва ли не инопланетными существами, к могучему народу женщин, познавших мужчину и что радует ее, ведь она понимает, что они не посмеют и шагу ступить со своих подсвеченных газом мест. Некоторые из них держат в руках длинные шесты, завершающиеся острыми шипами, между которыми проскакивают шаловливые искры. Толстые провода тянутся от тех шестов к гнездам в стенах и предназначено то оружие, как думает Ирина, для усмирения закованной в цепи твари.

В стене справа от дверей лифта она видела узкий, ярко освещенный проход, по которому, одна за другой, шли женщины, несущие на руках младенцев, все в черных корсетах, оставлявших нагими одинаково маленькие груди, с зелеными моноклями в правых глазах и бельмом на левых, в туфлях из лакированной кожи на высоких платформе и каблуках. Шаги их, размеренные, марширующие вели их к середине зала, где они резко поворачивали и направлялись к черному зеву головки. Заинтересованная, Ирина приблизилась к ним, ведь не так часто приходилось ей видеть младенцев. Опасаясь женщин, выглядевшим сильными и жестокими, она встала в шаге от их тропы и воззрилась на несомое ими, первым же взглядом обнаружив, что все дети были девочками. Испытывая испуганное отвращение перед мужчинами, она чувствовала себя отстраненной и от женщин, несмотря на то, что многое в них казалось ей удивительным. Ее восхищала упругая тяжесть грудей, этих волнующих наростов с твердыми навершиями сосков, таких волнующе уродливых, морщинисто - влекущих, кажущихся настолько неправдоподобными, ненужными, бессмысленными, что нет уверенности в безвредности для них прикосновения. Она знала, что женщина кормит грудью своих детей, но, глядя на свои собственную, сжимая ее в руке, чувствовала в ней иное назначение, каким прежде всего могло быть удовольствие. Она любила водить кончиками пальцев по упругой гладкой коже, чуть нажимая, чтобы ощутить мягкое противодействие, ей нравилось прикасаться к соску самым кончиком ногтя, во всем этом чувствовала она таинственный смысл, ощущая себя потворщицей древних богов, совершающей неугодный им запретный ритуал, приветствуемый ими лишь потому, что любое проявление воли и силы приятно им. Она сомневалась в том, что ее тело содержит матку, а иногда и все прочие внутренние органы казались ей не менее иллюзорными и сомнительными, но только не легкие. Единственным относящимся к физиологии явлением, которое она признавала за собой было дыхание и, таким образом, она не могла отказать себе в легких. Только они из всего, чем одарила ее природа, не подлежали сомнению. Дыхание подвергалось постоянному наблюдению и стоило только ему обрести временное и случайное затруднение, что, конечно же, случается со всеми, как это немедля становилось предвестником скорой гибели и тогда она могла остановиться посреди улицы, сесть так, что короткая юбка задиралась, позволяя взорам удивленных и любопытных мужчин видеть прикрытое прижавшейся к нему шелковой тканью влагалище и, тяжело дыша, со слезами на глазах ждать смерти те несколько минут, пока дыхание не восстанавливалось, чтобы вновь продолжить свой путь, будучи уверенной, что только что чудом избежала кончины.

Но эти женщины, в отличие от многих других, не смотрели на нее, не улыбались, не пытались заговорить. Проходя мимо нее, они, следовали к черному зеву, куда и бросали младенцев, следуя после этого вдоль правой стены к основанию того ненасытного зверя. Любопытная, Ирина последовала за ними и увидела, как кричащие, задыхающиеся, хватающие ртом воздух младенцы выпадают из черного отверстия, окруженного лучами морщинок на темной вокруг него коже. Женщины проворно ловят их, окровавленных и беспомощно перебирающих в воздухе руками и теперь эти маленькие мерзкие существа уже другого пола, подобный незрелому ядовитому плоду отросток топорщится между их пухлых, как вздувшийся труп, ножек.

- Теперь ты поняла? - Синцитий подползает к ее ногам, цепляется за каблуки туфель.

- Но ведь ты не мог появиться так...-она растерянно взмахивает руками и словно в ответ на то гремят цепи, когда могучий и хищный волшебник натягивает их.

- Меня создал мой господин. - не без гордости заявило существо.

- А сам он? - и она замерла, надеясь услышать кровотворную тайну.

- Он возник только потому, что должен был появиться. В нем была нужда и он стал сущим. Его враг остался без врага.

- Кто его враг?

- Девственницы.

Лежа в своей палате, содрогаясь от озноба, одев джемпер и закрывшись до самого подбородка двумя одеялами, она вплоть погружения в сон пыталась понять, были ли шуткой его слова и даже в сновидении своем вопрошала о том красных овец и механических мухоловок.

Сидя на кровати, прижавшись спиной к прохладной стене, она читала книгу в потертой мягкой обложке, края которой обтрепались и стали мягкими, а страницы волнистость обрели и сероватый оттенок плотной бумаги. Мужчина в костюме целился из пистолета в обнаженную, стоящую на коленях перед ним блондинку и едва ли могла она вспомнить более приятную ее глазу обложку. Да и сама книга казалась ей таинственно увлекательной, ведь женщин здесь совращали и заманивали, чтобы резко сорвать одежду, заломить татуированные руки, бросить на грязную кровать, где они бессильно пытались оттолкнуть от себя пахнущих сигаретами и спиртным мужчин, что были умелыми и спокойными убийцами. Расстраивало ее только то, что далее этого действие не заходило, словно автор, испугавшись, сочтя, что книгу его могут назвать непристойной и недостойной публикации, отказался от первоначального замысла, от величайшего удовольствия и либо скрыл часть написанного либо вовсе не создал ее, оставив одну из своих читательниц в возбужденном недоумении. Она желала продолжения, даже если бы она была на месте одной из тех женщин, она хотела бы его и, отложив книгу, замечтавшись, неморгающим взором смотрела в солнечное окно, сквозь щели в котором дул не имеющий ничего общего со свободой холод. Она предпочла бы теплую тюрьму, с цепями и плетьми, ее пальцы расслабленно и неловко скользят по плотной ткани над промежностью, между полусогнутых ног, прохладная стена кажется ей застенком, ресницы ее дрожат как руки допрашиваемого, из которых снова и снова выпадает сигарета.

Держась кончиками пальцев за приоткрытую дверь, юноша смотрит на Ирину широко раскрытыми глазами, облизывая бледные губы. Ему нравится, что ее колени прижались друг к другу, его восхищает ее неподвижный взгляд, она напоминает ему девушек со старых фотографий, пленниц черно-белых фильмов, но иное видение смещает те кадры и он видит ее в халате, идеальную домохозяйку по сути и мыслям своим. Дернув головой, он напоминает себе, что у нее должна быть красивая и довольно большая для ее роста грудь и осторожно стучит костяшками пальцев о дверь.

Она медленно поворачивает к нему голову. Проходит не одна секунда, прежде чем она узнает его и тогда, улыбнувшись так неожиданно ласково, что его член дернулся, она выпрямляет ноги и, освободив правую руку, машет ею, подзывает его к себе, как могла бы то сделать сидящая на троне королева.

Это злит его. Он всегда мнил себя революционером. Но все же он заходит и закрывает за собой дверь.

Она молча смотрит на него, взгляд ее полон болезненной мечтательности. Он совсем не похож на мужчин из книги, она не хотела бы, чтобы у него было оружие. Ей кажется, что он недостоин того.

- Я хочу кое-что показать тебе. - он приближает к ней на шаг, пальцы ее босых ног сжимаются и выпрямляются, что он принимает за недовольство и останавливается.

- Это интересно? - ее безжизненный голос, спокойный, как у смирившейся с горем молодой вдовы, злит его.

- Разве ты не хочешь узнать побольше о своем принце? - он старается, чтобы голос его был насмешливым, но звучит тот скорее издевательски.

Оттолкнувшись от стены, она подгибает под себя ноги, кладет ладони на колени, вся наклоняется к нему.

- Говори.

Он качает головой, радостно улыбаясь и она понимает, что он замышляет что-то, но, не чувствуя в нем злобы и силы, не может счесть его опасным.

- Я могу только показать, -он берется за блестящую ручку двери, - Я приду к тебе вечером.

Он выходит из ее комнаты раньше, чем ее ноги касаются холодного пола и когда она выглядывает в пыльный пустой коридор, его уже не видно, только неодобрительно смотрят маски и хищно блестят влажные зевы ярких цветов.

Вернувшись в комнату, она закрывает дверь и прижимается к ней, сложив на груди руки. Ей неизвестно было время, но за окном достаточно светло для того, чтобы вечер представлялся далеким.

Присев на край кровати, она прикоснулась кончиками пальцев к книге, но теперь страницы ее уже не казались такими привлекательными. Бросив быстрый взгляд на дверь, она усомнилась в надежности своего убежища. На мгновение мысль о том, чтобы забраться под одеяло, спрятать голову под подушку и уснуть показалась ей самой простой, самой очаровательной. Ослабленная множеством таблеток и растворов, изнуренная нескончаемыми беседами с врачами, обесчещенная сновидениями и мечтами, она могла бы проспать так долго, что все чудеса и тайны ускользнули бы от нее. Этот юноша казался скромным и нерешительным и было легко представить, как он уйдет, увидев ее спящей, не осмелившись потревожить ее сон. Оставаться бодрствующей означало для нее оставаться здоровой. Она не сомневалась, что болезнь, какой бы она ни была, распространяется по ее телу в то время, когда она спит и неспособна предпринять что-либо против нее. Размышляя о том, чем занять себя до вечера, она растерянно смотрит на кровать с книгой, облупившийся подоконник, рука ее, расслабившись, случайно касается груди и, словно удивленная этим неловким, нелепым прикосновением, она сжимает свою плоть сквозь серый джемпер, опустив подбородок, задумчиво и немного удивленно рассматривая свои ногти. Как будто впервые почувствовала она эту упругую неодолимость, только сейчас обнаружила все ее напряженные удовольствия. Отпустив себя, она прижимает ладони к двери, с каждым мгновением дыхание ее становится все тяжелее, глазам все сложнее следить за тем, что хочет быть неподвижным.

Не раздеваясь, она забирается под одеяло, расстегивает пуговицу и молнию на джинсах, забирается прохладными пальчиками под черные шелковые трусики. Подобно пытливым путникам, они блуждают в смрадной темноте, пока не находят искомое сокровище, твердое и смертоносное. Левую руку она прячет под одеждой, нащупывает правую грудь, осторожно сжимает ее, как если бы она была крошечным живым существом, одно неловкое приложение силы к которому может сломать хрупкие косточки, нетерпеливо вздыхает, прислушиваясь к тишине коридора.

Вчера молодой доктор расспрашивал ее о том, что, не без некоторого смущения, назвал личной жизнью. Когда он заглянул в ее палату, она решила, что встретилась с еще одним из санитаров, таким огромным и сильным выглядело его тело. Тем не менее, она безропотно последовала за ним, глядя на его спину, туго обтянутую белым халатом. Он был едва ли не на три головы ее выше и она с глумливым ужасом вообразила себя его женщиной, представляя, как он нависает над ней, угрожая раздавить, как ее груди сминаются о его живот, а его огромный член вонзается в нее, добираясь до самой матки, но при этом погружаясь едва ли наполовину. Фантазии эти не испугали, но и не возбудили ее. Волнение, охватившее ее, вынудившее ее руки так сильно дрожать, что доктор закрыл окно и включил стоявший у стены старый масляный обогреватель, полагая, что она мерзнет, ничего общего не имело с тем, которое вызывали в ней мечты о грязных и ловких акробатах бродячего цирка. Они занимали ее также, как спецэффекты в зрелищных старых фильмах, как странные черно - белые чудовища, движимые спрятавшимися в них людьми, поразительно лишенные реалистичности, но становящиеся еще более удивительными от того.

Нисколько не смущаясь, оставляя свои глаза спокойными, а улыбку добродушной, он расспрашивал ее о том, есть ли в ее жизни мужчина, сколько их было, почему она не желает мужского общества, что породило в ней этот ей самой казавшимся нелепым страх. Он спросил у нее, нравятся ли ей девушки и она призналась ему, с удивительной легкостью, что испытывает интерес к их упругим, бесстрашно выступающим, вздымающимся над поверхностью реальности грудям и целовалась со своей подругой лишь потому, что той захотелось узнать женский поцелуй.

Пальцы его рук соприкасались кончиками своими, ногти их были аккуратно подстрижены и выровнены, взгляд его, ни на мгновение не покидавший девушку, чувствовавшую раздражение от его бесстрашного покоя, ласковым и снисходительным был ровно настолько, чтобы она не забывала о различиях между ними, о том, что сегодня вечером он вернется домой, а она уснет в холодной пустой палате. Она понимала, что ему доводилось слышать истории более невероятные и захватывающие, она завидовала ему и сама хотела узнать их все. В его столе должны были храниться истории и рисунки, созданные больными людьми, удивительные и нелогичные, непристойные и чудовищные. Ей хотелось увидеть и прочитать их, они виделись ей намного более интересными, чем мудрые книги в черных обложках, ничего не способные рассказать о тех пределах и границах, за которыми начинается великое царство случая и возможности.

Она злилась и потому, когда он спросил у нее о том, удовлетворяет ли она сама себя, она сказала ему неправду. Ей не так уж и нравилось это и к собственным ласкам она прибегала очень редко, как правило только тогда, когда больше было совсем нечего делать. Ощущение собственного нагого тела возбуждало ее больше, чем что-либо иное. Раздевшись, всегда испытывая некоторое сомнение перед тем, как обнажить грудь, стянуть с нее кружева бюстгальтера, она ложилась на свой узкий скрипучий диван и представляла себя в плену у жестоких существ, руководимых только своей похотью. наслаждающихся ее телом безо всякого внимания к ее страданиям и желаниями. Настойчивая, непреодолимая сила, сминающая любое сопротивление, безразличная и насмешливая, ловкая и неспешно самоуверенная, разрывающая одежду и белье, связывающая, сковывающая, заламывающая руки, вторгающаяся без сомнений и по своему неотъемлемому праву, возбуждала ее также, как других близость к знаменитостям. В тихой своей комнате, опьяненной дневным блеклым светом, проползавшим через прозрачные занавеси, она, уставшая после школы, лежала с закрытыми глазами, мечтая о веревках и стали, растерянно лаская груди, касаясь сосков кончиками пальцев, поглаживая промежность, но никогда не продвигаясь дальше, никогда не добиваясь оргазма, о котором она слышала и читала, но который все же представлялся ей чем-то мистическим и невозможным, обитающим в тех же пространствах, где и проститутки, которых она никогда не встречала, восхищавшие ее, вызывавшие в ней недоумение и удивленный восторг, вызванный непониманием того, что должно произойти в женщине, какой силой воли должна она обладать, чтобы преодолеть природные барьеры и не желать более единственного мужчину. Не испытывая особого удовольствия от собственных ласк, она считала что-либо большее не только недостижимым, но и ненужным. Выдумки были прекрасны и она любила их, но едва ли в них нуждалась. Воображение нередко значит больше наслаждения, это слишком просто и легко объяснимо для того, кто привык считать все иллюзии равноценными.

Улыбаясь, странный доктор поблагодарил ее, пообещал, что они еще непременно поговорят, проверил свои записи и, спрятав лист, на котором отмечал некоторые детали ее рассказа в стол, проводил ее обратно до каюты. Встав возле окна, касаясь холодного подоконника кончиками пальцев, она задумалась о том, понравилась ли этому мужчине и не было ли в его словах и действиях намека на то, что он чего-либо хотел от нее. Она была бы не против, его сила и мощь, размеры и мудрость, всегда подозреваемая ей в науке, могли быть привлекательными, если бы она смогла повнимательнее рассмотреть все предлагаемые ими возможности. Она решила дождаться следующей встречи.

И теперь, когда руки ее ласкали гладкие упругие груди, она, к своему удивлению, вспомнила этого мужчину и то внимание, какое он уделил самым откровенным и ей самой кажущимся непристойными деталям ее жизни. Иногда она казалась себе такой порочной...

Все же она уснула с одной рукой в расстегнутых джинсах, другой сжимающей грудь, повернувшись к стене, приоткрыв губы, не имея ни сновидений, ни намерения проснуться.

Несколько минут он стоял, прикрыв за собой дверь, глядя на нее, спящую, на ее светлые волосы, привлекавшие его больше всего, ведь до сих пор у него не было блондинок, он даже не ходил ни с одной из них в кинотеатр. Прислушиваясь к ее тихо сопящему дыханию, он находил в том звуке странное, отвратительное очарование и признавал его тем, что может вернуть к реальности даже самого заядлого галлюцинатора.

- Я пришел, - тихо сказал он, но она даже не пошевелилась. Он сделал шаг, встал над ней, глядя на ее маленькие губы и она почувствовала его присутствие, ресницы ее задрожали.

- Пауки...-пробормотала она, - Уберите этих пауков...

В недоумении осмотревшись и не обнаружив в комнате даже тех крошечных черных паучков, которым иногда скармливал мух, он облизнул губы, понимая, что все это делает девушку только еще привлекательнее.

- Вставай, - чуть громче стал голос его, - Нам пора идти.

Она резко поднялась, села, едва приподняв веки и почти закрытыми глазами осматриваясь вокруг.

- Что? - она высвободила левую руку, отбросила упавшие на глаза волосы.

- Ты же хочешь увидеть своего принца?

Резко кивнув, она отбросила одеяло и села и он увидел в проеме расстегнутых джинсов белый шелк трусиков. Заметив его взгляд, она опустила голову и покраснела от смущения.

- Отвернись! - она резко вскочила, сама поворачиваясь к окну.

Ухмыляясь, он воззрился на тусклое дерево двери, слишком гладкое и ровное, чтобы быть приятным глазу. От того, что он приготовил ей, ее смущение исчезнет если не навсегда, то до того самого дня, когда она покинет это последнее прибежище девственниц.

- Идем, - ему показался удивительным и неподобающим взор ее, полный яростной решимости, ведь не было в ней силы, способной подтвердить притязания его.

Пожав плечами, сочтя его еще одной нелепой выходкой, он открыл дверь и вышел в коридор.

Медсестра, стоявшая возле передвижного металлического столика, на котором разложены были коробки с лекарствами, посмотрела на них с лукавым неодобрением. Другая, пожилая и улыбчивая, стиравшая пыль с яркой красной маски, явно сочла их любовниками и в ее понимающем взоре не было ничего, кроме вожделеющей памяти. Все это было неприятно Ирине, думавшей только о своем принце, но ради него она могла смириться с любым чужим подозрением, с каждым неумелым домыслом.

Они дошли до конца коридора, где юноша встал перед узкой коричневой дверью. Рассохшаяся, украшенная бледным ровным пятном там, где когда-то на ней была табличка, она была неприметна и скорее предполагала наличие за ней кладовки или помещения, в котором отдыхают уставшие от безумств своих подопечных медсестры.

Выудив из кармана маленький золотистый ключ, он вставил его в медный шар ручки и дважды с громким щелчком повернул.

- Откуда у тебя ключ? - требовательно и завистливо дрожал ее голос, она обнаружила в этом слабом существе туманные тайны и это было ей неприятно.

Он лишь коротко взглянул на нее, открывая перед ней дверь, снисходительно улыбаясь и не позволяя себе ответ. Сжав кулаки, она переступила порог, мечтая о том часе, когда совершит свою еще неопределенную, но уже неотвратимую месть.

Узкая темная лестница уходила вниз и лишь некоторые из ее площадок освещались тусклыми светильниками, нехотя выползавшими из зеленых стен. Пропустив Ирину, юноша закрыл дверь на ключ и направился вниз, не оборачиваясь и едва слышно напевая неизвестную ей мелодию. Держась за стальные шероховатые перила она последовала за ним, кожаные сандалии мягко шуршали по черным ступеням и ей пришлось миновать не менее пяти этажей, прежде чем она оказалась перед дверью из мутного стекла, за которой буйствовал яркий свет.

Он кивнул, предпочитая, чтобы она шла первой и, сочтя, что у него должно быть достаточно причин для того, она прикоснулась к холодному стеклу, оказавшемуся удивительно легким и, толкнув, открыла перед собой узкий коридор со стенами из светло-голубой плитки, пылающий обеззараживающим светом газоразрядных ламп. Осторожно ступив в него, подозревая в его слепящей чистоте небрежный обман, она вдыхает его затхлый воздух и останавливается в испуганном восторге. Этот пряный аромат она не чувствовала уже многие годы, смешавшиеся в одном тошнотворном благовонии сигаретный дым и запах старой кожи, дешевая туалетная вода и машинное масло, радужный страх и притихший порок, все то, что она чувствовала в той маленькой комнате, где ее прижал к стене и пытался поцеловать, до боли сжимая груди, родной дядя.

Низкие двери поблескивали гневным глянцем, но когда она подошла к самой близкой из них, правую очернявшую стену, то за круглым мутным стеклом не увидела ничего, кроме смутных всполохов, несмотря на то, что чувствовала в тех пространствах жадную ледяную страсть.

Спутник ее прошел чуть дальше, остановился возле третьей в той же стене двери, закатал рукава своего черного, с вытянутыми рукавами джемпера и, сложив на груди руки, терпеливо и молча ждал ее. Когда она проходила мимо второй двери, ей послышались странные, пугающие, отравленные пурпурной жалостью и жестоким отвращением стоны, доносящиеся из-за нее и она одним прыжком оказалась рядом с юношей, в презрительной его усмешке увидев, что никогда и ни перед кем не стал бы защищать ее и странное ощутив от того успокоение.

Глубоко вдохнув, он кивнул в сторону двери.

Подозревая, что в этих дверях есть нечто болезненное, опасное, смертельное для него, она ухватилась за стальную скобу ручки и потянула ее на себя. Ей пришлось использовать и вторую руку, упереться ногами в скользкий пол и только тогда удалось отодвинуть тяжелое дерево настолько, чтобы пробраться внутрь.

Всех усилий тусклых масляных ламп было недостаточно для того, чтобы эта маленькая комната знала что-нибудь кроме той мерзостной, гнилой полутьмы, в которой живут тени чудовищ. Черные листья тугих вьюнков закрывали собой стены, низкий потолок, покрытый ядовитыми каплями, хранил в себе черные крюки, назначение которых осталось непонятным Ирине, маленькие вентиляторы бессильны были против тяжелого пряного зловония влажного воздуха и огромное круглое окно напротив двери являло собой то, что заставило ее позабыть обо всех неудобствах.

За толстым стеклом она видела своего принца, лежащего на операционном столе. Его бледное тело, прикрытое лишь красноватым светом, уязвленное ослепительно белыми шрамами на хрупких запястьях, вытянувшее тонкие руки и безволосые ноги, более подобало обреченному на изучающее вскрытие мертвецу, чем тому, кто считал себя повелителем девственниц, сомнамбулическим соблазнителем, безумием превзошедшим совращение, отрешенностью устранившим порок. Ребра просвечивали сквозь лишенную родимых пятен кожу, впалая грудь лишь чудом не сломалась под тяжестью круглого серебряного амулета и ничем не выдавала дыхания и жизни. Прикрытые черными веками глаза не желали более видеть что-либо, движение казалось немыслимым для него, наличие мышц в чьем теле казалось сомнительным.

Трое облаченных в черные халаты существ выступили из темноты и одновременно с тем юноша приблизился к Ирине сзади и положил руки на ее талию. Дернувшись, она обернулась к нему, руки ее вцепились в его запястья.

- Тише...-он улыбнулся ей со странной злобной лаской, - Они услышат тебя.

- Что? - она рванулась, при этом ладонь ее ударила по стеклу.

Насторожившись, уже занеся руки над разложенными в пугающем порядке хирургическими инструментами, создания вздрогнули, резко повернули к ней прикрытые остроконечными уборами головы. Закрытые черными круглыми стеклами глаза не должны были видеть, но она подозревала, что у них могут быть и другие чувства, о которых ей ничего не было известно.

- Не вспугни их. - чувствовать его руки было не столько неприятно ей, сколько непривычно. Прикосновение к ее плоти казалось ей кощунством, занятным и забавным святотатством, одним из тех, о которых так приятно с содроганием вспоминать. Взволнованная, недоумевающая о том, каким может быть продолжение и не сомневающаяся в том, что может в любое мгновение прекратить и остановить его, она вернула взор к успокоившимся существам, склонившимся над ее принцем. Одно из них вонзило в его вену тонкий шприц и выпустило в золотую кровь прозрачный раствор, а другое склонилось, приближая скальпель, сжатый тонкими пальцами в черной перчатке, к его маленькому безвольному члену. Третье же исчезло на мгновение, чтобы вернуться, толкая перед собой стальной стол, на котором лежал обнаженный юноша, в смерти чьей можно было не сомневаться. Правая рука его безвольно свисала, следы от множества проникновений видны были на сгибе локтя.

Они разместили его справа от принца принцем и доставивший мертвеца, взяв скальпель, кончиками пальцев сжал крайнюю плоть его члена, приподнял и что-то сказал своим коллегам. Она не могла расслышать его слов, но ей показалось, что они насмешили их. Ее же волновали чужие руки, опускающиеся к бедрам.

Дернувшись, она попыталась скинуть их, правыми пальцами вцепилась в его запястье, но он склонился к ней, губы его оказались так близко к ее уху, что она испугалась заражения неведомыми его болезнями.

- Если нам придется бежать, ты не увидишь главного...- его спокойный шепот вызвал в ней только возмущенную злость. Больше всего на свете она хотела видеть своего принца. Находиться так близко к нему, пусть и отделенной от него холодным стеклом, было слишком приятно для того, чтобы она могла бояться чего-либо, чтобы что-либо иное могло иметь значение. Вид его исцелял и наполнял жизнерадостной силой, она чувствовала себя счастливой, превзошедшей любое довольство, она становилась чистой в его присутствии и не было ничего, что могло бы помешать ей наслаждаться тем. Глупая и радостная улыбка царапала острой бессмысленностью губы ее, широко раскрытые глаза блестели так, как будто древние луны снова переживали в них скорбную полноту свою.

Мягкие пальцы, чье проворство не имело отношения ни к клавишам ни к струнам ухватились за ушко застежки и потянули ее вниз, расстегивая трескучую молнию. Ей пришлось приложить всю силу воли, сдержаться также, как в те минуты, когда она оставалась одна с нравившимися ей мужчинами и они удивлялись, почему она выглядит отстраненной и ждали от нее объяснений, а она снова и снова уговаривала себя не целовать их и не раздеваться перед ними. Ее прекрасный принц и жестокие тайны его стоили любой жертвы, но она дала себе слово, что не позволит больше, чем допустила бы на ее месте девственница, чтобы сохранить верность ему. Удивившись, испугавшись, затаив дыхание, она призналась себе, что не принадлежит более к когорте невинных и это восхитило ее.

"Я не девственница", - подумала она и дыхание ее захлебнулось солнечным восторгом. Она с ужасом вспоминала теперь, что когда-то хотела навсегда остаться невинной, что полагала в том источник силы и вдохновения для себя. Теперь она думала об этом с усмешкой и презирала тех наивных глупых девиц, которые полагали, что нетронутыми они имеют большую цену и значимость. Она чувствовала себя частью лучшей и прекраснейшей части женщин, принадлежащей к тем, кто познал совокупление и тем самым приобрел знание могущественное и сокровенное, позволяющее им понимающе улыбаться друг другу на улицах, разделять одно сокровище на всех с чувством любящего сестринства, наслаждаться одним и общим удовольствием без боязни потерять его.

Скальпель, сияющий подобно мысли бога, коснулся мертвой кожи, выпустил из под нее истосковавшуюся по свету кровь и аккуратно отрезал член, оставляя на его месте неровную бледную рану. Прозрачная маска со шлангом, идущим к укрепившимся на полу машинам, на тускло подсвеченных шкалах которых пугливо трепетали красные стрелки прикрывала лицо принца и оно становилось еще прекраснее, еще таинственнее от того.

Ухватившись за джинсы Ирины, юноша потянул их вниз, обнажая ее ягодицы, но она могла только смотреть на то, как рука в латексной перчатке сжимает побывавший в ней член, приподнимает его и отрезает от тела.

Она испуганно вздохнула, юноша же, решивший, что причиной тому были действия его злорадно усмехнулся.

Тонкая струйка крови потекла по бледному бедру принца, коснулась унылой стали стола. Маленькая ранка казалась недостойной его величия. Его хрупкому телу более приличествовал бы полученный во время турнира кровавый разрыв, выпускающий внутренности, смешивающий их с раздробленными костями, маленький прокол, оставленный притаившимся в темном коридоре убийцей, ядовитая ревнивая пена на посиневших губах.

Расстегнув свои брюки, юноша правой рукой сжал под бельем свой член, не отводя взгляда от девичьих ягодиц. Несмотря на то, что нечасто ему доводилось видеть подобное и лишь дважды находился он в присутствии обнаженной женщины, позволявшей ему прикоснуться к ней, плоть его не желала твердеть. Разозленный, он отнес эту слабость к побочному действию тех препаратов, которые его заставляли принимать и растворяли в его венах и продолжал со все большим неистовством теребить свой мягкий член, отмечая, что тот все же набирает силу, пусть и непривычно медленно и едва ли не сопротивляясь тому.

Существо поднесло стальную коробку и отрезанная плоть была помещена в нее, скрывшись в бликующем сиянии, слегка приглушенном туманной темнотой окна. Оно скрылось со своей ношей во тьме и, задержав дыхание, девушка с недоумением и страхом проследило за ним, уносящим то, что первым проникло в нее.

Его член был уже достаточно твердым, не таким, как бывало то обычно, но пригодным для удовольствия и он прижался им к ее ягодицам, к тонкой полоске шелка между ними, не рискуя его обнажить, стесняясь и боясь того, что, обернувшись, девушка может случайно увидеть его. Вздрогнув, она лишь сильнее прижала ладони к стеклу и закусила губу. Она чувствовала горячую твердость на своем теле, она понимала ее страстную суть, но ощущала себя в безопасности. Пока на ней были трусики, ничто не угрожало ей и она могла быть спокойна. Эта странная близость возбуждала ее, нетерпеливое тепло увлажняло промежность, тело непроизвольно выгнулось, вспоминая о своем женском естестве. Она сомневалась, что прижимавшийся к ней позволит себе навредить наложнице принца, коей она считала себя. Ей было тяжело и неприятно называть себя так, но она понимала, что у такого, как он, было множество женщин и будет, если только она не остановит его. Глядя на себя в зеркало, она понимала, что не была красавицей, но многие мужчины вожделели ее и признавали в ней наличие странной, потусторонней привлекательности, источником которой могли быть и ее ощутимая неопытность и движения тела, выдававшие особую пригодность его к нагим наслаждениям. Это и было тем, что она намеревалась использовать против своего принца, для того, чтобы навсегда принадлежать ему, снова и снова отдаваться ему.

Руки юноши поднялись и осторожно, робко коснулись ее грудей. Должно быть, он ожидал, что этому она будет сопротивляться, но, разделенная между тем, что видела и чувствовала, она не могла уже считать части эти соотносящимися друг с другом. Все внимание девушки уделено было омертвелому принцу, тело же ее, ласки и прикосновения, обрушившиеся на него, не имевшие к происходящему за окном никакого отношения, почти не интересовало ее. Оно реагировала так, как сама она не посмела бы никогда, отвечая на мужское женским, покачиваясь, подставляя себя и, осмелев от того, что ничто в ней не отвергало его, юноша сжал напряженными пальцами ее упругие груди, не находя в себе достаточно смелости, чтобы забраться под ее джемпер и почувствовать их наготу. Возможно, позднее он решится на это, когда лекарства уже не будут так сильно влиять на него.

Успокаивая себя таким образом, изгибаясь, двигаясь так, как будто совокуплялся с ней, он закрыл глаза и тихо постанывал, нижняя челюсть его выдвинулась вперед, лицо обрело отрешенно-злобное выражение. Время от времени тихий, сдавленный рык, какой можно услышать от человека, с трудом справляющегося с позывами рвоты, вырывался из его горла, но он уже не слышал сам себя, беспокоясь только о том, чтобы получить наибольшее наслаждение от податливого тела в его руках.

Одно существо передало другому отрезанный у мертвеца член, а вернувшееся из темноты третье взяло в руки распылитель с маленьким стальным баллоном и опрыскало ранку в промежности принца. После этого тонкая игла, вонзилась в его кожу, золотистой нитью притягивая к ней чужую плоть. Склонившись над благоуханным телом, они соединили артерию и вены, что заняло у них время, достаточное для того, чтобы ласкавший Ирину юноша утомился. Движения его становились все медленнее, утратили силу и резкость, руки его все слабее сжимали ее грудь и вскоре он, тяжело дыша, отвлекся от нее. Пошатываясь, стирая пот со лба он отступил к стене и оперся на нее спиной.

- Что они.. - она подтянула джинсы, застегнула молнию и только после этого повернулась к нему, - Что они делают?

- Они...- он стер с губ вытекшую на них слюну, - Он должен всегда быть невинным. После тебя он стал грязным и они пересадили ему член девственника.

- Так просто? - она бросила взгляд за окно. Существа стояли над ее принцем, отложив инструменты и разговаривая, - Я думала, такие операции намного сложнее и дольше.

- Только не здесь, - он устало покачал головой, - Уже завтра он сможет снова быть с женщиной.

- Снова? - сердце ее болезненно сжалось в предчувствии непонятной измены, - Здесь появилась еще одна...?

- Они есть почти всегда.

- Кто она? - она попыталась вспомнить всех девушек, каких видела в коридоре больницы. Каждую из них она успевала рассмотреть лишь мельком, все они казались ей некрасивыми и она была слишком занята своими переживаниями, чтобы рассматривать их в качестве возможных соперниц.

- Я не знаю, - его руки дрожали, ему с трудом удалось застегнуть брюки и она не увидела ни на них ни на его белье пятен, - Спроси Синцития.

Существа сняли маску с лица принца и увезли его в темноту.

Сразу же после завтрака, приняв таблетки и побывав у осмотревшего ее, измерившего температуру и кровяное давление терапевта, она отправилась на поиски девственницы. Блуждая по холодным коридорам, сложив на груди руки, пряча ладони в подмышках, она всматривалась в женские лица и тела.

Слишком стара. Замужем, если верить кольцу и возрасту. Говорит по телефону о своих детях. Движется так, что не может быть девственницей, достаточно только посмотреть на бедра. Не менее часа она потратила на то, чтобы найти свою соперницу, свою преемницу. Она замерзла, устала, голова ее кружилась и тогда она заметила худую темноволосую девушку, сидящую в пустом коридоре на светло-зеленом диване.

Тем утром на стенах появились клетки. Некоторые из них были пусты, в других растерянно прыгали, изредка чирикая, издавая истеричные вопли маленькие, переливающиеся птички с изумрудными и синими клювами.

В этом коротком коридоре все клетки были пусты.

Девушка сидела, поджав к груди ноги в синих тренировочных брюках, неморгающим взором рассматривая клетку на стене противоположной стене.

Остановившись, прислонившись к стене, наклонив голову, Ирина долго рассматривала ее. Она вполне могла быть девственницей. Ей едва ли было больше двадцати лет, она казалась слишком неуверенной в себе, во взгляде ее серых глаз таилась потаенная, тщательно скрываемая посредственность, желавшая представлять себя таинственной хрупкостью. Она казалась далекой от мыслей, слишком погруженной в себя и поверхностной одновременно и все это вполне соответствовало тем представлениям о невинности, каковые имелись у Ирины.

Опустившись на диван напротив незнакомки, она сидела, сложив на коленях руки, выпрямив спину и пристально глядя на нее.

Коридор был тих и безлюден, только ветер свистел в щелях рассохшегося окна и холодное его дуновение приходило к ним, касаясь их щек и волос погребальным поцелуем.

- Синцитий уже приходил к тебе? - Ирина наклонилась вперед, волосы, разделенные прямым пробором, качнулись и рассыпались, почти закрывая лицо.

- Что? - девушка вздрогнула, отвлекла взор от пустой клетки, медленно перевела его на сидевшую напротив.

- Ты уже встречалась с нашим принцем?

Наклонив голову, она внимательно всматривалась в Ирину с легким пренебрежительным недоверием, подозревая в ней безумие и пустоту.

- Я не понимаю о чем ты.

- Ты девственница? - она напряглась, глядя на незнакомку, представляя ее под своим принцем,

Девушка смутилась и отвела взгляд. Мгновение она сидела, опустив голову, почти касаясь лбом коленей, потом повернулась к окну и направила вдаль взгляд сосредоточенный и недовольный, напряженный и воинственный, как будто высматривала за мутным стеклом своего самого давнего, самого любимого врага.

- Почему тебе это интересно?

Отвратительная, свойственная когда-то и ей привычка избегать ответа на вопрос о невинности, столь свойственная девушкам до определенного возраста, после которого любая более или менее привлекательная женщина уже не должна оставаться без мужчины, теперь вызывала у нее тошнотворную злость.

- Это единственное, что может быть интересно.

Некоторое время они молчали, глядя друг на друга. Ирина вспоминала своего принца, полагая, что ему никогда не было холодно, а незнакомка смотрела в окно сощуренными глазами.

- Как ты оказалась здесь? - Ирина откинулась на спинку дивана, пряча ладони под собой и чувствуя, что если девушка не ответит и на этот вопрос, то будет без промедления сочтена угрозой.

- Я наглоталась таблеток.

- Ты хотела покончить с собой? - она подалась вперед, впервые встретив самоубийцу, внимательно вглядываясь в нее, пытаясь найти в ней некие отличительные признаки, обнаружить нечто, отсутствующее в других людях, никогда и не помышлявших о том, чтобы добровольно унизить все иллюзии свои.

Она кивнула, пытливо посмотрела на Ирину, но та молчала, вспоминая, что ни разу за всю ее жизнь мысль о том, чтобы совершить самоубийство не коснулась ее.

- Мой...-девушка вздохнула, - Жених заинтересовался моей подругой.

- Он переспал с ней? - от мысли о таком прекрасном и удивительном, никогда еще не пережитом ею и потому кажущимся чудесным, способным открыть неведомое явлении, у нее перехватило дыхание.

- Он написал ей письмо.

- И все? - тоскливое разочарование исказило губы Ирины.

Она кивнула.

Ирина рассмеялась. Она чувствовала себя едва ли не счастливой. То, что у этой девушки был жених, которому она придавала такое значение делало невозможным ее невинность. И, конечно же, ей было просто смешно от чужой наивной и раболепной глупости.

- Как тебя зовут? - она расслабилась, ей стало намного теплее.

- Елена.

Это имя показалось ей мерзким, слишком простым и осмысленным для того, чтобы быть именем.

- Ты кого-то ждешь здесь?

Она кивнула, она делала это с такой готовностью, с такой привычной резкостью, что казалось, будто это было приятно ей, было любимым ее действием, навязчивым жестом.

Медленно поднявшись, Елена подошла к Ирине и села рядом с ней.

- Я жду хирурга, - прошептала она, оглядевшись и убедившись, что никто не может их подслушать.

Ирина бросила быстрый взгляд на запястья девушки, вспомнив, что некоторые самоубийцы используют одновременно несколько методов, опасаясь, что одного может быть недостаточно. На ее запястьях не было шрамов или повязок.

- Тебе будут делать операцию? - она смущенно отвела глаза, опасаясь некоего невидимого смертельного заболевания или скрытой травмы.

Елена кивнула.

- Какую?

- Я снова стану девственницей, - она гордилась этим также, как другие девушки - увеличенной посредством силикона грудью.

Ирина резко вздохнула, выпрямившись, пальцы ее вонзились в сиденье дивана.

Сочтя это признаком восторга, Елена схватила ее за руку.

- Тебя тоже могут вернуть. Этот доктор...он готов сделать это со всеми нами.

Дверь кабинета в стене перед ними открылась и пожилой, полноватый мужчина в белом халате выглянул в коридор, бесчувственно улыбаясь и поправляя маленькие, в стальной оправе очки.

- Елена! - он махнул рукой, подзывая ее.

Вскочив, она радостно подбежала к нему, приподнялась на носочках, поцеловала его в щеку.

- Вы тоже ко мне? - обнимая ее за талию, он смотрел на Ирину, сощурив глаза и она чувствовала, что ее грудь привлекает его больше всего.

- Нет. - она покачала головой, поднялась и, отвернувшись, быстро направилась прочь от них по коридору. Ей показалось, что она услышала за спиной девичий смех и мужскую усмешку и от этого кулаки ее сжались. Только мысль о том, что у нее все еще оставалось восемь пуль успокоила ее.

Преисполненная униженной злости, она вернулась в холл, где села напротив заполнявшей бумаги медсестры и, вжавшись в мягкое кресло, наклонив голову так, чтобы спрятаться в тени собственных волос, отдалась печальным мыслям. Любая из женщин, которую она видела, каждая, находившаяся здесь, могла быть следующей, кого познает принц. Независимо от возраста, замужества, наличия детей, они могли снова стать девственницами и ощутить в себе его плоть. Она понимала, что те, кто выбирает для него женщин едва ли руководствуются красотой или молодостью, когда выносят решение и это раздражало ее, казалось ей величайшей несправедливостью. Мимо нее, переваливаясь, прошла женщина лет сорока с крашеными рыжими волосами, одетая в синий выцветший халат и Ирину сотрясла холодная дрожь при одной мысли, что ее принц может возлечь на это дряблое старое тело. Быть может, он уже делал это, но она удержалась от порыва подойти к женщине и спросить. Было не так уж и важно, сколько женщин он знал в прошлом. Необходимо было не допустить, чтобы у него появилась еще одна.

В раздумьях о том, как остановить его, полагая, что нет другого пути, кроме как снова стать девственницей и сомневаясь, что даже в этом случае ей позволят во второй раз оказаться рядом с ее принцем, она вернулась в свою комнату и встала у окна, глядя на лениво плывущий в глянцевой темноте вечера снег.

- Нашла себе новую девочку? - услышав собственный голос, она обернулась и увидела Веронику, стоявшую, прислонившись к стене, - Как она тебе? По-моему, грудь слишком маленькая, но ты ведь не особенно разборчивая, правда?

- О чем ты? - сжимая холодный подоконник, Ирина чувствовала себя совершенно беззащитной и то, что вид ее двойника, облаченной в натянувшийся на груди комбинезон из черного латекса возбуждал ее, было лишь еще одной причиной для усталой слабости.

Вероника подошла к ней, улыбаясь черными губами, покачивая бедрами, пританцовывая и соблазняя.

Неожиданное предположение, рвущее мысли прозрение остановило глаза Ирины.

- Ты...-она впилась подозревающим, ненавидящим взором в своего близнеца, - Ты тоже была с ним?

- Нет. - она презрительно фыркнула, как будто мысль об этом казалась ей старой и неуместной, раздражающей шуткой, - Такие, как я не в его вкусе. Да и он не в моем.

- Почему ты так говоришь? Он очень привлекателен...-она смутилась, слова эти вырвались у нее прежде, чем она успела осознать их и теперь казались ей лишними, пугающе откровенными и опасными. Никогда еще она не говорила такого о мужчине и это обрадовало ее, укрепило в мысли о том, что только теперь женское проявилось в ней, превзойдя те бесполые идеалы, которыми она гордилась раньше.

Вероника рассмеялась.

- Посмотри на себя, - она приблизилась к Ирине, взяла ее подбородок в свои холодные пальцы и подняла его, - Ты стала такой пошлой. Все, что тебя интересует - еще раз переспать с ним.

- Нет...-она слабо качнула головой, - Ты не понимаешь...

- Чего? - руки Вероники легли на ее талию, -Того, что тебе хочется снова оказаться перед ним голой? -ладони скользнули под джемпер, -Почувствовать его прикосновения-пальцы ее коснулись грудей Ирины, сжали их, стиснули соски, -снова ощутить его тело, как его член вонзается в тебя?

Она крутила соски подушечками пальцев, а Ирина молчала, чувствуя, как пылающие иглы поднимаются от промежности, как кружится в животе темная жгучая сила, еще более сладостная от тех пошлых и мерзких слов, которые говорила Вероника, от ее звенящего, дрожащего злобной похотью голоса.

- Я дала тебе оружие, а ты не пользуешься им. Мне обидно, что мой подарок лежит без дела... - правая рука отвлеклась от груди и скользнула к промежности, - да и почему ты решила, что восемь пуль это восемь смертей? Ты считаешь себя настолько меткой? Ты даже никогда не стреляла! - ее пальцы впились в твердую ткань джинсов, вдавливая ее во влагалище, от чего Ирина застонала, прикусывая губу и боясь того, что кто-нибудь может войти и застать ее в такой непристойный и двусмысленный момент.

Черные губы Вероники склонились к ней, приблизились так, что одного дуновения лунного ветра было бы достаточно для поцелуя.

- Потрать все восемь на него. Убей его, - шевелились ее пальцы, сжимающие сосок, двигались те, что прижимались к промежности и головокружительный аромат пылающего забвения уже кружился вокруг нее, обещая жесточайшее наслаждение из возможных, - Если ты выпустишь в него все пули, то одна точно попадет.

- Я не могу...не могу сделать этого... - Ирина закрыла глаза, дрожа от удовольствия, голос ее дрожал и срывался, слова казались ей инородными и грубыми наростами, едва ли предназначенными для того, чтобы нести смысл, - Я не могу убить человека.

- Когда-то ты хотела убить меня.

- Ты - другое дело...

- Конечно же! - Вероника резко отдернула руки, отступила на шаг.

- Ты всегда пренебрежительно относилась ко мне. Не ожидай и от меня другого!

С этими словами она вышла из палаты, оставив Ирину в мгновении от оргазма, но недоумение и злость ее были столь велики, что она все же не смогла дождаться его, опустившись вместо этого на кровать, сжимая колени дрожащих ног.

Она долго сидела, успокаивая себя, убеждая себя, что во всем происходящем нет опасности для нее. Убийство принца, каким бы ужасным не казалось ей, все же выглядело возможным, ведь было лучше для него умереть, чем узнать еще одну женщину. Протянув руку под подушку, она нащупала холодную гладкую сталь и улыбнулась, как делают то при встрече с теми, кому никогда не доверяли самые соблазнительные секреты. Закрыв глаза, она представила, как наводит на него оружие, нажимает на спусковой крючок, выпуская пулю за пулей в его впалую грудь и это было бы так легко, ведь убив его она причинит смерть не человеку, но существу неизмеримо высшему.

Возможно, именно так ей и надлежало сделать, но все мысли ее противились тому, считая этот вариант последним и наименее желанным. Прежде всего она должна была вновь увидеть своего принца, поговорить с ним, доказать ему, что нет никого, более, чем она, достойного быть рядом с ним и для этого был единственный, пусть и не самый приятный путь, убеждавший ее в том, что для него есть девушки более привлекательные, чем она. Недовольная тем принуждением, которое чувствовала в своих действиях, она сразу же после обеда и приема лекарств направилась к тому кабинету, возле которого встретила задумчивую самоубийцу, вспоминая ее и сожалея, что попытка та не удалась.

Ей понадобилось немало времени, чтобы найти то место. Она заблудилась, ведомая головокружением, вынужденная останавливаться, садиться и отдыхать. Мерзкие вопли заключенных в клетках черных птиц, злобный треск, издаваемый гигантскими золотистыми богомолами мешали ей сосредоточиться и она подолгу сидела, опустив голову и сжимая ее руками, чувствуя в себе безмерную полость, зловещую пустоту, порожденную тем, что она стала женщиной. Больше всего ей хотелось бы убедить принца в том, что женщина лучше девственницы, больше пригодна к удовольствиям, более склонна и пригодна к ним. Мысль о том, чтобы снова стать девственницей была подобна возвращению в памятные страданием места, попыткой провести приятный день в обществе неинтересных врагов.

Несколько минут она стояла перед дверью, впиваясь ногтями в собственные пальцы, глядя на крошечные царапины, украшавшие неровное дерево, стараясь вдыхать воздух как можно реже, словно содержал он порочный яд или могло дыхание выдать ее.

Крик одного из пациентов, растерянный и испуганный, полный яростной тоски, вырвал ее из забвения и придал ей сил, которые она и потратила на то, чтобы постучать в дверь.

В этом кабинете был низкий потолок, намного ниже, чем в ее палате, но это не удивило ее, а показалось скорее отличительным признаком, свидетельствующим о высоком положении доктора в некоей неизвестной и непонятной ей иерархии. Изящная лепнина, глубокие трещины и грязное стекло маленького окна были тем, что она могла бы рассматривать в течение многих часов, но доктор отвлек ее, улыбнувшись так, как то мог бы сделать ее принц, с такой же безмерной слабостью и отстраненной нежностью в движении бесцветных губ. Подозрение о кровном родстве, возникшее у нее, ничем не могло помочь ей и потому она только отметила его и улыбнулась ему, пожалев, что не оделась лучше и не накрасилась, не смогла появиться в лучшем виде перед тем, кто мог быть так близок к ее принцу.

- Что вы хотите, моя милая? - доктор поправил на переносице очки и, уперевшись локтями в стол, соединил кончики пальцев.

- Я хочу...-она опустила взор, увидела грязь под своими ногтями, - Я хочу, чтобы вы вернули мне девственность.

Он не удивился и не смутился, откинулся на спинку кресла и обратил на нее довольный и предвкушающий взор.

- Это возможно, - он сложил на груди руки и сощурил глаза, -Я зайду за вами после ужина.

Его спокойный и мягкий, басовитый голос, его расслабленная уверенность уверяли ее в том, что нет опасности для жизни или здоровья и операция уже не пугала ее. Теперь она думала о ней как о том, что вернет ее к принцу, позволит вновь оказаться рядом с ним. Ради этого она готова была терпеть любую боль

Отобедав и приняв две маленьких голубых таблетки и одну красно-белую пилюлю, она вернулась в свою палату и некоторое время пыталась читать, но мысли о том, является или нет девственницей каждая из появлявшихся на страницах книги женщина отвлекали ее и после того, как выяснилось, что десятилетняя девочка, одна из главных персонажей, каждый день с удовольствием ублажала своих отца и дядю, непредсказуемость стала разрушительной и книга была отброшена. Сидя на кровати, прижавшись спиной к стене, прижав к груди колени и обняв их, она чувствовала себя больной и усталой в этой недоверчивой темноте, она едва не плакала от безысходности, которой не видела причин, ведь будущее, ради которого стоило двигаться и продолжать существование виделось вполне достижимым при наличии определенных усилий и терпеливой настойчивости.

Даже если причиной того состояния и были препараты, которые она принимала, не в ее силах было противостоять их влиянию и она не посмела бы отказаться от них, обмануть и остаться чистой, как пытались то делать некоторые другие пациенты. Ее принц следил за ней, она должна была быть хорошей и послушной, чтобы нравиться ему, выполнять все, что говорят доктора, ведь каждый из них, не исключая и тех, с кем она еще не встречалась, мог оказаться родственником или приближенным его.

Он пришел тогда, когда на улице за окном уже почти не было автомобилей. Тусклый свет коридора ничем не мог помочь ему, он недоуменно озирался, поправляя очки и уже вознамерился уйти, когда она пошевелилась, распрямляя затекшие ноги, заставляя скрипнуть кровать.

Усмехнувшись, он кивнул и она последовала за ним, молча и покорно, ибо видела в нем воплощение воли своего принца. Путь их, как она и ожидала, вел вниз, но по другой лестнице, обнаружившейся за дверью с треснувшим зеленым стеклом. Закручиваясь винтом, гремя железными ступенями, она уходила вниз в окружении темных сырых стен, редкие светильники под синеватыми яйцами абажуров мерцали, издавая пугливый треск, собирая крупные капли в вертикальных бороздах толстого стекла.

Доктор часто останавливался, чтобы отдышаться и тогда она стояла, глядя на его спину, на его вспотевшую волосатую шею. Он ни разу не обернулся к ней, но она была довольна тем, в очередной раз не успевшая привести себя в порядок и выглядевшая хуже, чем ей хотелось бы с растрепанными волосами и

Когда лестница закончилась, узкая черная дверь, окруженная яркими трубками ламп, открылась перед ними. В этой маленькой комнате, где стены были зеленой квадратной плиткой, а пол - гладкой блестящей чернотой, возле правой стены стоял белый комод, а напротив него - трюмо с большим зеркалом, окруженным лампами, из которых лишь немногие продолжали верить в электрический свет. Круглый кожаный табурет перед ним высоко поднимался на тонкой стали и на него положил доктор то, что достал из верхнего ящика комода. Взглянув на нее так, что она на мгновение усомнилась в собственных намерениях, в том, достаточно ли будет у нее сил и воли совершить задуманное, он вышел в другую дверь, оставив ее в гудящей, искрящейся тишине.

Она видела такую одежду только в тех фильмах, которые считала непристойными и смотрела тайком, когда была уверена, что родители и сестра не вернутся долго, позволяя ей любое смятение в роскошных фантазиях. Опасность заключалась в том, что, глядя на сцены страстного насилия она впадала в оглушающее забвение, погружалась в колдовской транс, вырывавший из нее бессвязные слова, нередко не имевшие отношение ни к одному из языков этого мира и она боялась, что кто-нибудь застанет ее за этим и сочтет безумной и снова отправит к дотошным докторам.

Теперь она только усмехалась, вспоминая те свои никчемные страхи. Озираясь, боясь, что доктор войдет и застанет ее без одежды, находя в том неприятное лишь потому, что только принц должен был видеть ее наготу, она стянула с себя джемпер и джинсы, облачилась в черный, с красными лифом и вертикальными полосами топ из сочащегося маслянистым блеском латекса и короткие, облегающие черные шорты с серебристыми пятиконечными звездами на ягодицах. Черные чулки и оставившие пальцы свободными перчатки, туфли с блестящими каблуками и странный, прохладный аромат удивляли ее, она не понимала, почему в этом волшебном царстве любили сетки и кружева, латекс и сталь, но признавала в том очаровательную гниль порока и улыбалась, слизывая ее со своих одурманенных фантазий и цепных сновидений. Так было угодно, так было приятнее этим удивительным существам и для того, чтобы угодить им и приблизиться к своему принцу она готова была на любой из тех поступков, какие ранее показались бы ей возможными только для ее двойника.

Чувствуя себя совершающей злодеяние и возбуждаясь от того, бросив еще один взгляд на дверь, за которой скрылся доктор, она прильнула к зеркалу, вцепилась в разбросанную под ним косметику, нанося алую помаду на губы, черные с золотистыми блестками тени на веки, румянами ублажая щеки, жадной тушью обводя глаза, наклеивая ресницы вдвое длиннее собственных.

Посмотрев на себя в зеркало, последний раз пригладив разделенные прямым пробором, который так шел ей, волосы, она подошла к двери и прислушалась, глядя на ее круглую стальную ручку и волнистое в ней, искаженное отражение. Ей ничего не удалось услышать, ничего не смогла она почувствовать и в любых других обстоятельствах она поверила бы, что за дверью той пустота, ласковая и уродливая пустота гнетущего бытия.

Осторожно повернув ручку, она толкнула дверь и открыла ее, вторгаясь в оранжевый туманный полумрак.

Влажный, пряный, удушливый, слоистый воздух старательно вбирал в себя свет нескольких тусклых ламп и посреди маленькой круглой комнаты на каменной плите, поддерживаемой фигурами клыкастых возбужденных существ сидело создание, в безмятежности которого скупая таилась угроза.

Почти бесформенное и мягкое, кажущееся состоящим из одного лишь жира под плотной кожей, оно было неподвижно, блаженной улыбкой уродуя свое и без того чрезмерно широкое лицо. Большие глаза, закрытые лишенными ресниц веками, ни малейшего не совершали движения, приплюснутая голова с несколькими длинными бесцветными волосками казалась слишком большой для маленького тела, тонкие, пульсирующие гофрированные черные трубки тянулись от нее к потолку и только выпуклый, неровный, покрытый бесформенными темными пятнами живот с черной гнилой вмятиной пупа мог сравниться с ней в размером. А под ним, между коротких, полных младенческих ножек, вздымался длинный и толстый член, на выпуклых венах которого расцвели татуировки роз и лилий, напряженный и покачивающийся, распространяющий вокруг себя ощущение непревосходимой лавандовой мощи.

Закрыв за собой дверь, она некоторое время стояла, прижимая к ней ладони, боясь оставить ее и понимая, что как только сделает это, любое возвращение станет немыслимым. Здесь, в этой больнице, никогда и ни в чем не было пути назад и восстановление невинности было лишь новым началом, ведь даже вновь получив плеву та, кто однажды почувствовала в себе мужскую плоть, никогда не забудет об этом.

- Кто это? - подойдя к замершему перед существом доктору, она встала слева от него.

- Это Великий Анацефал, брат нашего драгоценного принца, - доктор достал из кармана халата носовой платок и протер им запотевшие очки, -Он и вернет тебе девственность.

- Как? - она с сомнением посмотрела на отвратительное существо, не ставшее для нее более привлекательным даже после того, как она узнала о его восхитительном родстве. Только жалость и восторженное отвращение стали новыми в ее отношении к нему и как не убеждала она себя в том, что почтение и покорность должны быть ею в присутствии его, ничем подобным не могла стать.

- Вкуси его семя и девственность вернется к тебе. - он вернул очки на переносицу и, сложив руки на груди, выжидающе воззрился на нее.

Медленно повернув голову, она посмотрела на существо, замершее в небесном покое, ртутной тяжестью билась кровь в напряженном члене, блаженная отрешенность взывала к золотистым цветам. Крупная круглая головка, темная, с глубокой темнотой посредине покачивалась и манила, гипнотизировала и благоухала, обещая неслыханные удовольствия.

Она подошла поближе и наклонилась, всматриваясь в нее, в неровности и впадинки на ее поверхности, протянула руку и коснулась ее кончиками пальцев, ощутив от того слабое, колючее жжение электричества. Впервые она прикоснулась к мужскому члену и почувствовала руками его неистребимую твердость. Удивительное, волнующее, возбуждающее ощущение, подобное первому вдоху, первому глотку алкоголя, первому разочарованию, разрушительное и незыблемое, въедающееся в память утренней болью, впивающееся в сновидения призрачным острием. Не отрывая взгляда от своих пальцев, удивляясь тому, что делали они, едва ли и половину сохраняя воли, она обхватила ими упругий ствол и направила их вниз, к основанию его, чтобы затем медленно поднять и вновь опустить. Существо оставалось неподвижным и даже дыхания не было в нем.

- Нет, нет, нет! - доктор позади нее кашлянул и цокнул языком, -Не так, не так! Он так не любит.

- Как же он любит? - выпрямившись, она развернулась к мужчине.

- Ему понравятся ваши губки, - он сам облизнулся при этом и она не поняла, относилось ли то к ней, вызывающей у него вожделение или же сам он не однажды припадал к этой гордой твердыне.

Повернувшись к Великому Анацефалу, она, не отнимая руки от его члена, всмотрелась в невозмутимый царственный лик. Прикоснуться губами к его мужской плоти казалось ей деянием слишком смелым и пугающим, чрезмерно дерзким, граничащим с неким неопределимым, хаотическим и всепоглощающим бунтом, за которым следует жестокая, смеющаяся, подвывающая свобода, почти неотличимая от вседозволяющего, искреннего, чистого и совершенного безумия.

- Я...-она почувствовала, как слезы отчаяния жгут ее глаза, -Я не могу...

- Ну же, моя дорогая...-он ласково положил руки на ее плечи, без каких-либо иных, кроме успокоения и ободрения, намерений в том, - всего лишь несколько глотков и вы снова сможете претендовать на внимание нашего принца.

Она покачала головой в упорствующем сомнении. Ей не было известно, в каких отношениях ее принц состоит со своим братом и одобрит ли он подобную близость. Быть может, он будет рад поделиться с ним удовольствием или сочтет это омерзительной изменой. Ирина задумчиво подняла глаза к светильникам на стенах, глубоко вдыхая дымный смрад. Ей казалось странным, что путь к объятиям ее принца лежит через измену ему, но ничего иного она не могла себе предложить. Найдя решимость в воспоминаниях о своих немногих победах и достижениях, большинство из которых были похвалами учителей и родителей, инкрустированными теми немногими комплиментами, коих она успела удостоиться в своей жизни, она опустилась на колени, обеими руками сжимая твердую плоть и направляя ее к своему лицу. В то мгновение, когда губы ее прикоснулись к упругой головке, она подумала о том, что доктор может и обманывать ее, что все это некий хитроумный план, задуманный, быть может, лотосоокой Еленой или иной неведомой соперницей, но возможность могла исчезнуть и потому она не остановила себя.

Ей пришлось раскрыть рот так широко, как только могла она, чтобы обнять губами солоноватую головку и вкус этот показался ей приятным. Она боялась, что испытает отвращение, что почувствует тошноту, но вместо этого невольно вспомнила все самое вкусное, что доводилось пробовать, эклеры с клубничным кремом, фруктовый лед, белый шоколад, неоновое киви. Кончиком языка она прикоснулась к головке и глаза ее безвольно закрылись. Только горячая твердость сохранилась в ее мироздании, одна только эта трепещущая плоть держала на себе всю реальность, за которой не было ни галлюцинаций ни иллюзий, ибо вобрала она все их праздные неуверенности и слабоумные заблуждения.

Она видела, она знала, что должна делать и губы ее медленно двинулись, оставляя помаду на бледной коже Анацефала. Удивленная, она почувствовала, что гордится совершаемым, приближавшим ее к идеалу женщины, способной, готовой и умеющей доставить удовольствие мужчине, знающей все способы и разновидности того занятия, ни перед чем не испытывающей смятения, смущения или страха. Ее принц будет доволен, если только не узнает о том, что она делала с его братом или не придаст тому значение. Едва ли есть что-либо здесь, чего он не знает, что не становится известно ему. Власть его беспредельна на территории этой больницы, а быть может, распространяется и за пределы ее, она справедлива и чиста, никто и никогда и не помышлял о том, чтобы сопротивляться ей, переворот или революция немыслимы здесь, где сам правитель проповедует свободомыслие и неугомонное удовольствие.

Вспоминая роскошных умелых женщин из тех фильмов, что смотрела тайком, она погрузила так много мужской плоти в рот, как смогла, продолжая до тех пор, пока не почувствовала рвотный рефлекс, пока головка не уперлась в горло, затрудняя дыхание и лишая, как казалось, навсегда, голоса. Медленно, с довольством от выполненного долга, с облечением избавившись от удушающего давления, она направила свои губы обратно к головке, впилась в нее долгим, текучим, сосущим поцелуем и оторвалась с горделивым видом , протянув обвисшую, блестящую, нехотя разорвавшуюся паутинку слюны.

- Так ему нравится? - подняв голову, она обернулась к доктору, стоявшему позади нее, сложив на груди руки.

- Я думаю, да. - после мгновения оценивающего размышления ответил он и она вернулась к своему занятию, высунув язычок, впиваясь им в углубление на головке, окружая ее давлением ласки, чувствуя себя прекрасной преступницей, нарушившей правила мира, из которого посчастливилось сбежать. Она не сомневалась, что все ее подруги и родственники отреклись бы от нее, сочли бы ее отвратительной и грязной, если бы увидели, что она делает, если бы узнали об этом, если бы она рассказала им. И она не знала, сможет ли сохранить это в тайне, достаточно ли у нее силы воли, чтобы сдержать откровения о подвигах тех, когда окажется она перед подругами своими, чтобы не насладиться их испуганными и завистливыми взглядами, ведь она знала, что никто из них никогда не делал ничего подобного и почти все они, оскопленные приличиями, считали это запретным и недостойным.

Ей было жаль их.

Она вернула свои губы горячей твердыне, она снова скользила ими к основанию члена, чувствуя, как течет по подбородку слюна и постепенно все то, что сперва казалось тяжелой болью становилось навязчивым наслаждением. И теперь она сладко задерживала дыхание, когда головка упиралась в ее горло, прижимала к ней язык и успевала следить за доктором, ходившим вокруг нее, опасаясь только того, что ресницы отклеятся, упадут и испачкают этот блестящий гладкий пол.

Почувствовав, как напрягается и подрагивает член, она поняла, что он близится к удовольствию и задрожала сама, понимая, что должно произойти и пытаясь подготовить себя к этому. Доктор, должно быть, и сам почувствовал это. Остановившись за спиной Анацефала, спрятав руки в карманы халата, он, сощурясь и чуть наклонив голову, смотрел на девушку так, как будто ожидал от нее какой-то недостойной выходки, некоего безрассудного предательства, опасного и безысходного.

Когда член дернулся так, что едва не вырвался из ее рта, она, чувствуя себя героем на пороге самопожертвования, только сжала его сильнее в руках и через мгновение рот ее заполнился бурлящим, густым, горячим, приятно солоноватым, чуть приторным семенем, которым она захлебнулась, не успевая глотать, чувствуя, как оно течет по ее горлу обжигающим и пьянящим потоком. Закашлявшись, она едва не выпустила из рук бьющуюся плоть и доктор бросился к ней, схватил ее волосы на затылке, положил руку на шею.

- Не отпускайте! Глотайте так много, как сможете. Чем больше, тем точнее вы достигнете желаемого.

Закрыв глаза, она чувствовала, как сперма стекает по ее подбородку, с трудом вдыхала сквозь забитые ею ноздри, снова и снова глотала, чувствуя жгучую тяжесть в животе. Сотрясения члена продолжались и ей казалось, что это не закончится никогда, она готова была сдаться и выпустить его, счесть достаточным уже проглоченное ею. А затем поток иссяк, но плоть не обмякла, оставшись такой же твердой и стойкой, как прежде.

С трудом проглотив то, что оставалось во рту, чувствуя вяжущий привкус и покрытое вязкой пленкой небо, стирая трепещущими руками высыхающую на губах, свисающую с подбородка сперму, она тяжело дышала, восхищенная собственным деянием. Превозмогая слабость в затекших ногах она поднялась, едва не поскользнувшись в растекшейся по полу луже. Достав из кармана носовой платок, доктор протянул его ей. Улыбаясь, она вытерла им уголки губ.

А на следующее утро, едва проснувшись и запустив пальчики в свои трусики, направив в себя указательный, самый проворный и ловкий, она вновь ощутила преграду, вставшую на его пути.

Радостная, предвкушающая великолепное будущее, она встала и одела свой любимый, черный с серебристыми нитями джемпер и белые облегающие джинсы, умылась и с наслаждением позавтракала, приняла таблетки, удивив дежурную сестру смешливым воодушевлением и отправилась в свою палату дожидаться обхода.

Он вошел к ней не постучавшись.

- Ты опоздала. - он поставил на подоконник прозрачную стеклянную пирамидку и вышел, на прощание одарив ее той злобной улыбкой, с которой когда-то прижимался к ней.

Подойдя к подоконнику, она коснулась его кончиками напряженных пальцев, прикусила губу, пытаясь рассмотреть что-либо в призматической глубине дешевого глупого стекла. Пригладив волосы, она присела так, что пирамида оказалась перед ее глазами, всмотрелась в нее, чуть прищурившись, облизнула губы и осмотрелась, как будто подозревая в комнате присутствие едва заметных, почти неощутимых существ. Но здесь никого не было, никто не мог угрожать ей, не мог заметить ничего из содеянного ею, каким бы мерзким оно не казалось ей самой.

Кончиком указательного правого пальца она дотронулась до острия пирамиды и, почувствовав укол, отдернула руку. Как она ни всматривалась, ничего не было в стеклянной пустоте. Отражения под запретом, а все остальное извращено настолько, что перестает быть определяемым, видимое находится в постоянном движении, сжатое гноящимся искажениями стеклом.

Столкнувшись с этой ускользающей от очарования бессмысленностью, она капризно сжимает губы, не зная, что следует предпринять. Прикоснувшись к прохладной гладкой грани, она провела к ней от вершины к основанию и тут в глубине порочного стекла вспыхнуло изображение, вынудившее ее приблизиться к нему, широко раскрыв безупречные в страстном отчаянии своем глаза.

Она увидела крошечную фигурку Елены в одних только черных стрингах. Неуверенно озираясь, неумело и бессмысленно прикрывая руками свою крошечную грудь, она переступала с ноги на ногу, едва не ломая высокие черные каблуки. Метания ее прекратились только тогда, когда перед ней появился повелитель чудовищ. Он что-то сказал ей и она, безвольно опустив руки, всмотрелась куда-то за его спину. Но все же, когда мужчины в кожаных масках набросились на нее, она пыталась сопротивляться. Она довольно удачно пнула одного из них в живот каблуком, он отшатнулся и это дало ей мгновение свободы, когда она еще стояла на ногах и могла противиться им. Второй мужчина оказался за спиной девушки, схватил ее предплечья и прижал к себе. Дернувшись, она попыталась вырваться, каблуком проткнуть его ногу, но подбежавший третий вцепился в ее щиколотки и приподнял их над полом. Извиваясь, она была уже бессильна изменить что-либо и они осторожно опустили девушку, вытянув и широко раздвинув ее руки и ноги, после чего, подобно тому, как луна вступает в солнце во время затмения, в видимое пробрался принц девственниц.

Покачиваясь и сутулясь, он медленно переступал длинными худыми ногами, поддерживаемый властелином чудовищ, опущенная его голова дергалась, волосы покачивались надо лбом, глаза казались закрытыми, но несмотря на это, член был возбужден так, как будто он уже долго и внимательно рассматривал девушку. Приподняв голову, она, уже не пытаясь вырваться, изумленно и выжидающе, с презрительной ненавистью смотрела на него. Одной рукой придерживая принца, повелитель уродов достал из кармана одноразовый шприц и, не без труда сбросив с него пластиковый колпачок, вонзил иглу в правое предплечье принца. В следующее же мгновение тот преобразился. Тремор исчез, как исчезают ушедшие с незнакомцами дети, спина выпрямилась, глаза открылись и напряженные руки сжали пальцы во всепробивающие кулаки. Издав неслышный рев, он бросился на девушку, одним резким движением сорвал с нее трусики и, отбросив их прочь, навалился на нее. Она тоже кричала и было жаль Ирине, что устройство это не могло передавать звук. Мотая из стороны в сторону головой, она напрягала мышцы рук и бедер в то время как принц, помогая себе левой рукой, уже пробирался в нее.

Дальше Ирина не смогла смотреть. Она увидел только, как он пару раз поднял и опустил свои маленькие бледные ягодицы, после чего, осознав совершившееся, выпрямилась и, сев на кровать, склонившись и упершись локтями в колени, закрыла ладонями лицо.

Неизбежное произошло, предсказанное ею самой свершилось, но поверить в это было неимоверно трудно, почти невозможно, совершенно немыслимо. Не ревность, но некое намного более могущественное чувство, подобное тому, которое испытывает человек, получивший доказательства того, что вселенная устроена иначе, чем он верил многие годы, обволокло мысли ее. Она чувствовала, что должна что-нибудь предпринять, немедленно совершить какое-либо действие, способное избавить ее от этой мучительной пустоты, гнойной тяжестью разраставшейся в груди, ее удивляло, что нет в ней ни слез, ни гнева, только странная, неловкая печаль, скорбь по гибели всего сущего, тишина предпоследней ночи.

- Теперь ты проиграла. - услышала она хрипловатый грустный голос и, отняв ладони от глаз, подняла голову.

Маленькое черное существо сидело на тумбочке, почесывая шипастую шею длинными когтями короткой лапы.

- Кто ты?

- Ты не узнаешь меня? Я - твой демон. - облизнув лапу, как кошка, он провел ею по рваному маленькому уху с серебристой на нем кисточкой.

- Ты жил в моем животе? - откинувшись назад, она моргнула, отворачиваясь от вспыхнувшего за окном, ослепившего ее и тут же скрывшегося в туманной облачности солнца.

Существо обратило на нее недоуменный взгляд.

- Возможно. - если бы все насекомые были такими уклончивыми, цветы никогда не знали бы покоя.

- Я случайно оказался в этом месте.

Она понимающе кивнула.

- Я тоже. - но ей показалось, что он не поверил тем словам.

- Здесь живет мой враг.

Ирина покачала головой, соглашаясь.

- Кто это?

- Синцитий.

На мгновение глаза ее широко раскрылись, зрачки увеличились и темнота их стала волнистой мечтой. Томная сладость предвкушения, успокаивающая безмятежность злодеяния затопила ее и она ласково улыбнулась.

- Ты хочешь убить его?

- Обычно именно это и делают с врагами. - он зевнул, предоставив ей для обозрения пасть с двумя рядами мелких зубов, причем внешний был красным, а другой - черным. Два тонких языка извивались под темно-фиолетовым небом, гнилой смрад отдавал сладостным дурманом.

- Почему вы ненавидите друг друга?

- Может ли у демона быть демон?

Усмехнувшись, девушка пожала плечами.

- Полагаю, это становится бесконечностью.

- Когда-то мы с ним жили в одном очень интересном человеке. Я хотел, чтобы он покончил с собой. Это было бы так красиво. Синцитий помешал мне.

Она тяжело вздохнула.

- Жаль. - она вспомнила, сколь велико было каждый вечер желание выпить вместо одной снотворной таблетки все.

- Ты можешь помочь мне. Мы заманим его в ловушку - его правый янтарный глаз хранил в себе множество древних насекомых и все они были смертельно опасными, ядовитыми чудесами, - Ты поможешь мне?

- Я... - она обратила взор на пустую пирамидку, вспоминая все то, что должна была сделать, - У меня много своих забот...

- Когда Синцитий будет мертв, я помогу тебе. Ты хочешь, чтобы та девушка перестала тебе мешать? Я могу поговорить с ее демонами. Мы изменим ее желания, обратим ее мечты, она больше не будет хотеть твоего принца. Возможно...-он усмехнулся так, как будто рассказывал любимую шутку, -Ее уже не будут интересовать мужчины.

- Ты обещаешь мне это? - она подалась вперед, всматриваясь в другой его, зеленый глаз, в котором кружились галактики и раковины трилобитов, - Я не могу терять время.

- Я обещаю.

- Если не верить тебе, то кому? - она обречено вздохнула.

Дернувшись, он повернулся к двери.

- Кто-то идет!

Ирина сжала в пальцах жесткое одеяло, испуганно осматривая комнату, пытаясь найти место, где сможет укрыться ее демон, но он метнулся под кровать и в то же мгновение дверь открылась, впуская улыбчивого добродушного доктора, которого девушке уже доводилось видеть и который смущал ее рассказами о своей работе с буйными пациентами.

- Здравствуйте, милая, - поглаживая лысую голову, где только над висками осталось немного седых волос, он смотрел на нее поверх маленьких круглых очков, - Не хотите ли побеседовать со мной?

Она кивнула, понимая символичность вопроса и через минуту уже сидела в его кабинете, рассматривая картину с тремя выглядывающими из норы барсуками.

- Вас что-нибудь беспокоит? - откинувшись на спинку вращающегося кресла, он соединил перед грудью кончики пальцев, спокойно и весело, внимательно и добродушно глядя на девушку.

- Я...-она провела рукой по голове, приглаживая волосы, которые вдруг показались ей растрепанными, - Я не уверена.

- И все же? - он покачнулся на кресле и в скрипе его Ирина услышала предсмертный плач песчаной рептилии.

- Мужчины.

- Все? - услышать насмешку в его голосе она смогла бы только при помощи воображения своего. Несмотря на то, что сделать это было бы очень легко, она предпочла избежать тех гримасничающих иллюзий. Доктор был приятен ей, в силу своего возраста он казался не опасным и потому вызывал больше доверия. Ему она могла рассказать то, что не решалась поведать другим и, тем более, женщинам.

- Один.

Доктор понимающе улыбнулся.

- Вы влюблены?

Смущенная, пребывающая в яростном смятении, которое вызвал в ней тот вопрос, она предпочла кивнуть, отвечая. Ее чувства были намного сложнее и глубже, чем то банальное оскорбление разума, которое он упомянул, но разговаривать с ним об этом было крайне неосмотрительно. Едва ли он мог понять ее.

- Это прекрасно. Совершенно нормально, что это беспокоит вас. Ваш избранник отвечает вам взаимностью?

- Да. - она сама заметила скользкую неуверенность, звучавшую в ее голосе, но доктор не обратил на то внимания или не ощутил недоверчивой фальши.

- Великолепно, - придвинувшись к столу, он записал что-то на листе бумаги, - А что с теми чудовищами, о которых вы говорили?

- Простите? - она не могла вспомнить таких своих слов.

- Демоны у вас в животе. Они вас еще беспокоят.

Совпадение смутило ее. Она заподозрила, что от долгого пребывания в этой клинике и опыта общения с такими, как она, у доктора развилось особое чувство, позволявшее ему учуять демона, заметить его след, оставленное присутствием его возмущение в мыслях. Тогда она была в опасности, ведь он мог поймать ее на лжи, погрузить ее в сонливое беспамятство таблетками и уколами, сделать ее беспомощной, отдать ее принца в вечное владение другой. И она знала, что если выдаст свое маленькое чудовище, то никогда уже ни одно подобное ему не поможет ей.

- Нет. - сказала она, опустив взгляд.

- Это великолепно, - доктор снова отдал бумаге несколько слов, - Значит, мы удачно подобрали препараты. Должно быть, скоро мы уже сможем вас выписать.

Вздрогнув, она подняла на него испуганный взгляд.

- Доктор...-пальцы ее вжались в колени, - Я думаю, мне нужно еще побыть здесь.

Поправив очки на переносице, он отложил синюю стальную ручку и с любопытством воззрился на свою пациентку.

- Почему вы так думаете?

- Иногда...мои мысли такие спутанные и временами, по утрам, я снова чувствую эти странные боли, а ночью слышу тихие голоса, - она знала, что нужно говорить, чтобы остаться здесь, чтобы они не посмели выпустить ее ближайшие несколько недель.

- Что они говорят?

- Они только шепчут, я не могу ничего разобрать.

-Не беспокойтесь. Вы совсем недавно начали лечение, препараты еще не успели достаточно накопиться в вашем организме. Некоторые из них начинают оказывать эффект только после месяца приема. Со временем все эти явления исчезнут.

Некоторое время он задумчиво смотрел на бумаги перед собой, покусывая губу, поглаживая пальцами правый висок.

- Мне бы хотелось провести с вами один тест, - он поднялся, отталкивая кресло к окну, - Если не возражаете.

И, несмотря на то, что ей было невероятно любопытно, что он будет делать в случае ее отказа, она предпочла согласиться и последовать за ним, надеясь, что тем самым она удаляет угрозу от своего демона, приближает себя к своему принцу.

В маленькой, с темными стенами комнате без окон, где были только два стальных стула с кожаными сиденьями и спинками да старый покосившийся стол, он предложил ей сесть и, открыв едва не отвалившуюся дверцу, достал из ящика небольшой прибор с круглой шкалой и несколькими ручками, провода от которого тянулись к кожаным, со стальной в них проволокой, ремням.

Он попросил ее закатать рукав на левой руке, что она и сделала, после чего положила руку на прохладный и гладкий стальной подлокотник, удивляясь бледности кожи, возмущаясь светлым волоскам на ней.

Закрепив ремни на ее руке, он сел на шаткий стул, подключил прибор к розетке электрической сети, перевел в верхнее положение черный маленький тумблер. Красная стрелка дрогнула под мутным исцарапанным стеклом, устройство тихо и неровно загудело, напоминая Ирине звук работающего вибратора, который она видела у одной из своих подруг и доктор довольно улыбнулся.

- Я хочу проверить ваш болевой порог, - он прикоснулся к одной из круглых ручек, -Скажите мне, когда почувствуете покалывание.

Медленно и осторожно он поворачивал ручку, глядя то на девушку, то на шкалу.

- Вы ничего не чувствуете?

Она помотала головой, скривив губы. Ей было жаль разочаровывать доктора, но в таких мелочах она решила его не обманывать.

- Может быть, прибор сломан?

Доктор подошел к ней, обеспокоено глядя на нее, отстегнул пару ремней и прикоснулся к стальным прожилкам в них. Мышцы на его щеках дернулись от электрического удара, не столько болезненного, сколько неприятного, но это было единственное, чем он проявил себя.

- Нет...-задумчиво сощурив глаза он вернул ремни на руку девушки, - С ним все в порядке.

Вернувшись за стол, он положил руки на зеленоватую сталь прибора, несколько мгновений смотрел на него неморгающим взором, погрузившись в унылое размышление.

Затем он прикоснулся к переключателю под шкалой, от чего стрелка метнулась к левому краю шкалы и устало ударилась о него, после чего, дрожа от злобного нетерпения, поднялась до первого из черных делений, не достигая ближайшей цифры.

Снова поворачивая регулятор, доктор со все большей обеспокоенностью смотрел на Ирину и когда стрелка достигла правого края, он не выдержал и вырвал из розетки черную вилку.

- Это невозможно! - он взмахнул руками, трепещущим нервным жестом выражая все свое возмущение.

Она пожала плечами. Ему было виднее.

Он подошел и встал перед ней, потирая морщинистые руки, глядя на нее со злобным подозрением. В ее же взгляде был только полный надежды на спасение и покой испуг. Брови ее изогнулись, пальцы вцепились в подлокотники. Яркая лампа свисала над ней на изогнутом черном шнуре, ослепляя, отражаясь яркими бликами в очках доктора. Резко выбросив руку к груди девушки, он длинными умелыми пальцами схватил ее за сосок.

Вскрикнув, она ударила его по запястью, он отдернул руку и спрятал за спиной.

- Простите, - сказал он, поправляя очки другой, - Я должен был проверить.

- Со мной что-то не так? - она сложила на груди руки, чтобы спрятаться от него, боясь, что он снова повторить свой выпад. Сосок немного ныл, вспоминая о боли, но правый возбудился и в промежности возникло томное тепло. Бросив взгляд на скрытое под мятым халатом щуплое тело она усомнилась в том, что этот мужчина мог быть причиной того возбуждения. Он ничем не был похож на ее принца, между ними нельзя было заподозрить ни малейшего родства.

- Нет, нет, что вы...-он провел рукой по лысине, - У вас, должно быть, какая-то особая нечувствительность к электрическому току...Любопытно...

Разозленная тем, что представляет для него всего лишь интересный образец, она поднялась, опустив сжавшиеся в кулаки руки. Спохватившись, она вернула их в прежнее положение, решив и далее в обществе этого доктора закрывать ими грудь.

- Вы найдете сами свою палату? - она кивнула и он, уже не обращая на нее внимание, снова сел за стул, отрешенно глядя на прибор перед собой.

Перед дверью в комнату она остановилась, ощутив за ней присутствие чуждого, враждебного существа. На стене справа от нее яркие синие птички прыгали в черной клетке, надрывно чирикая, сверкая изумрудными глазами.

Осторожно открыв дверь, она заглянула в палату, готовая бежать, беспокойная от мысли о том, что ее демон мог пострадать.

Юноша сидел на кровати, держа на коленях пистолет.

Повернув голову к двери, он улыбнулся.

- Забавная игрушка, - он взял оружие, выбросил из него обойму, нажал пару раз на курок и снова зарядил пистолет, - Только с ее помощью тебе ни с кем здесь не справиться. Вот это, - он достал из-за спины маленький серый корпус, - Будет намного лучше...

Он бросил ей этот предмет, но, несмотря на легкость его и изящную ловкость броска, она с трудом поймала его двумя руками, неумело выставив их перед собой и едва не уронив холодный пластик.

Во всем похожий на ее пистолет, он обладал более коротким и квадратным дулом, заканчивавшимся зеркально-стальной исцарапанной пластинкой. Над рукоятью она заметила маленький рычажок и, коснувшись его, вызвала тихое гудение и вибрацию устройства, после чего несколько красных огоньков загорелись вдоль его дула.

- Это лазерный пистолет. Его хватит на пятьдесят секунд луча и у него нет отдачи, -юноша поднялся с ее кровати и она поняла, что теперь ей придется просить сестру поменять постель. Его одежда, как и он сам, выглядела чистой, но ощущение осквернения, неотступно следовавшее за ним и остававшееся еще долго после присутствия его, невозможно было устранить иначе.

- Я возьму твое оружие. Вряд ли оно пригодится тебе. - он направился к двери и она, глядя на него, приближающегося с непреодолимой ленивой волей, подобно огромному травоядному динозавру, поняла, что не сможет остановить его. Возможно, он был прав и дарованное им оружие было более уместно, учитывая, кем могли быть ее враги и чем они могли обладать, но Вероника будет в бешенстве, когда узнает, как Ирина распорядилась ее подарком и мысль об этом не могла не пугать.

Она шире открыла дверь и прижалась к стене, чтобы он мог пройти. На мгновение ей показалось, что он схватит ее, что-нибудь сделает с ней, но он только улыбнулся и ушел, спрятав пистолет под черным джемпером.

Закрыв дверь, она осмотрела палату. Здесь везде могли быть его следы. Он мог осмотреть все здесь, прикоснуться ко всей мебели, подоконнику и самому окну, открыть тумбочку и сумку, ощупать и обнюхать ее одежду, бюстгальтеры и трусики. Все здесь могло быть осквернено, не только постель.

Она встала посреди комнаты и осмотрелась. На первый взгляд ничего не было тронуто, даже книга так же лежала на самом краю подоконника. Открыв ящик, она достала из него пластиковый белый пакет и заглянула в него. Выловив в нем черные стринги, внимательно осмотрела их, поднесла к лицу, понюхала. Одни за другим она осматривала предметы белья и остановилась только тогда, когда обнаружила на красном, с черными цветами бюстгальтере странные белесые пятна, которых не помнила, которых не могло на нем оказаться. От омерзения сердце ее часто забилась, голова закружилась и меховая темнота затмила взор.

- Госпожа...-тихий голос, робкое прикосновение к ноге вернули ее, не позволили потерять сознание и упасть. Опустив голову, она увидела своего маленького демона, сощурившего глаза, с беспокойством смотрящего на нее.

- Со мной все в порядке...-она оперлась на подоконник правой рукой, - Ты видел того, кто ждал меня здесь?

- Нет, госпожа. Я...-демон запрыгнул на тумбочку, почесал левый бок, - Я выходил ненадолго.

- Выходил? - ей казалось, что ему небезопасно разгуливать по коридорам клиники, -Куда?

- Это место...-он смутился, отвел от нее взгляд, - Только для демонов.

- Понюхай. -она протянула ему бюстгальтер и он послушно приблизил к нежному шелку черные раздувшиеся ноздри.

- Чем он пахнет?

- Вами, госпожа?

- А мужчиной? Его...-дыхание ее перехватило, когда она задумалась о том, вправе ли произносить это слово, достойно ли оно ее, не будет ли оно слишком непристойным, -спермой?

Демон принюхался снова, наклонив голову.

- Нет. Точно не мужчиной.

Успокоившись, она села на подоконник, положила рядом с собой оружие.

- Откуда у вас этот пистолет? - обеспокоенный голос демона, поднявшаяся на его загривке шерсть насторожили ее.

- Один молодой человек подарил его мне. - она взяла его в руки, провела по его побитому пластику. - Почему ты спросил?

- Этот пистолет очень опасен. Он может убить даже такого, как я.

Она удивилась, что он говорит ей это, позволяя ей понять, что теперь у нее есть возможность угрожать ему и причинить вред. Он мог обманывать ее, позволяя считать его более беззащитным, выгодная стратегия для того, кто способен на сложные, многосоставные, долгосрочные планы, для существа изощренно - хитрого, потаенно жестокого, но при этом удручающе слабого, каким она и видела этого своего демона.

- Он поможет против солдат принца?

- Убить - нет. Ранить - возможно, - он потер нос лапкой и чихнул, - Если все будет хорошо, то уже сегодня ночью ты сможешь проверить это.

Когда наступила темнота и дежурная сестра выключила свет в коридоре, Ирина уже лежала под тонким одеялом, в одном только черном бюстгальтере, со связанными руками над головой. Ее демон был умелым пленителем и знал все загадки узлов. Они не единожды проверили и каждый раз, стоило ей, вывернув запястье, подцепить и потянуть указательным пальцем веревку на особом месте узла, как он распадался, превращаясь в бесстрастную слабость.

Вытянув и разведя ноги, она терпеливо вдыхала темноту и ждала, не чувствуя страха, не желая сна. Демон затаился в ящике тумбы, она слышал, как он скреб когтями по деревянным стенкам, случайно задевая их. Медленно и глубоко вдыхала она, задерживала воздух в легких и лишь по прошествии нескольких секунд совершала расслабленный выдох. Раз за разом повторяя это, она вскоре привела себя в состояние близкое к сладостному дурману, слепящему забвению, в котором виделись ей огромные красные грибы, золотистые кенгуру в высоких цилиндрах, вежливо раскланивающиеся друг перед другом и насекомые с черными клешнями, привлекавшие самок тем, что ударяли ими о панцири свои, нередко раскалывая их и причиняя себе смертельные раны.

Она очнулась только тогда, когда почувствовала прикосновение к промежности своей. Вздохнув, она приподняла голову, схватившись обеими руками за уголок, откинула одеяло и в свете всех трех лун, из которых одна, желтоватая, была полной, другая, серебристая, пребывала в первой и третья, голубая, в последней четверти, увидела Синцития, устроившегося между ее бедер, крошечными ручками гладящего их, нервно облизывающего синие губы.

- Ты знаешь, как возбудить, красавица...-его вкрадчивый голос на многие намекал потери, - Ты знаешь, как доставить удовольствие...

Высунув язык, он провел им по губкам ее влагалища и коснулся клитора, от чего она вздрогнула и попыталась подняться.

- Нет! - выкрикнул он, вцепляясь пальчиками в нежную кожу бедер, - Лежи и наслаждайся! Доставь мне удовольствие и я обещаю, что снова представлю тебя принцу. Ведь это я выбираю для него девственниц...

Изумленная, она медленно опустилась на подушку, приподняв над грудью связанные руки. Ее демон замер в тумбочке, ожидая сигнала. Каждый из них мог обманывать ее, но мог и помочь и выбор был сложнее, чем в тот день, когда два мальчика стояли перед ней, прижавшейся к стене и уйти она могла только поцеловав одного из них.

Горячий язычок Синцития вцепился в ее клитор, крохотная ручка погрузилась во влагалище, уперлась в девственную плеву, но едва ли ему под силу было прорвать эту непостижимую преграду. Яростное удовольствие электрическим теплом вонзилось в нее, она вздохнула и вскрикнула, приподнялась на локтях, всматриваясь в темноту между ног, где извивалось бледное уродливое тельце. Палец ее изогнулся, цепляясь за заветное место в петле, на мгновение она еще усомнилась в своем решении, но сознательное родство с демоном превзошло сомнительные обещания того, кто позволил ее изнасиловать и она, схватив его скользкую кожу, сжав хлипкую плоть, призвала своего демона.

Едва не сломав дверцу тумбы он выскочил, одним длинным прыжком взлетел на кровать и, выпустив длинные когти, вонзил их в Синцития.

Он завопил, издавая высокий звук, одновременно похожий на плач и рев, он дернулся, размахивая крохотными ручками и ему удалось сбросить с себя демона. Истекая кровью, Синцитий скатился с кровати, закрутился на полу, разбрасывая темные капли.

- Как ты могла! - прошипел он, падая на спину, - Я хотел отдать тебя моему принцу...

Оранжевое мерцающее свечение, прерывистое от строчной развертки, покрыло его кожу и за одно мгновение он исчез, оставив после себя медленно расползающийся по комнате зеленоватый дым.

- Почему?! - демон заметался по комнате, - Почему ты мне не сказала?

- Что? - она села на кровати, сбрасывая с рук веревку.

- Как я мог не догадаться? - он вспрыгнул на подоконник, выдвигая и пряча когти снова и снова.

- Что происходит? - вытащив из-под подушки пистолет, она направила его на демона.

- Ты думаешь теперь это что-нибудь изменит? - рассмеялся он и через мгновение на его месте была лишь дымная пустота.

Поднявшись, держа в руке пистолет, она подошла и вдохнула тот приторный, горький аромат и он наполнил ее злобной решимостью.

Не беспокоясь уже о том, что сестра заметит свет, она включила его, достала зеркальце и косметику, нанесла синие густые тени, красной тушью утяжелила ресницы, добавила румяна на щеки, черноту вернула губам, черные, с золотистыми цветами одела бюстгальтер и трусики, натянула сетчатые чулки и перчатки, взбила и без того пышные волосы и сочла себя готовой предстать перед принцем.

Она легко нашла путь к лифту, благо что оказалась открытой дверь в ведущий к нему коридор и только когда закрылся он поместила ноги в туфли на высокой платформе, которые до той поры держала в руке, чтобы сделать бесшумными шаги свои.

Она надеялась, что правильно запомнила этаж, верную нажала стальную круглую кнопку. Осторожно выглянув из остановившегося лифта, увидев только черные гладкие стены коридора, она усомнилась в своей памяти, но некое настойчивое чувство подсказывало ей, что она должна остаться здесь и потому двумя шагами позднее она позволила лифту уехать, медленно подняв свет в круглых окнах его дверей.

Маленькие треугольные светильники, в беспорядке разбросанные по потолку, полу и стенам, красные, синие, желтые, зеленые, выбивали из зеркальных стен хищные образы и казалось ей, что неведомые изворотливые насекомые ползают, ворочаются вокруг нее, выжидая удобного случая, чтобы напасть.

Золотистые круглые ручки изогнутых дверей одна за другой подвергались насилию с ее стороны, пока наконец одна из них не поддалась и не обнаружила за собой темное пространство, в котором лишь небольшое возвышение выделялось золотистым свечением и только для того, чтобы не позволить мрак роскошному трону с подлокотниками в виде трехглазых клыкастых тварей. Позолота почти покинула уже его резное дерево, на кремовой, с золотистыми лилиями, обивке, виднелись темные пятна, а под заднюю правую ножку подложен был кусок свернутой бумаги и все же он производил пугающее ощущение сосредоточения неведомой мощи и не было сомнения в том, что именно на нем восседает принц в то время, как принимает самые значительные решения свои.

Крошечные лампы, окружавшие ступени, источали мерцающие полосы света, затхлый воздух благоухал ароматами тоскливого забвения и она трижды обошла трон, осторожно ступая по квадратным плитам, чтобы не попасть между ними острым каблуком, не раздавить тусклые травинки, протягивая к нему руку, но не осмеливаясь коснуться, опасаясь, что будет тогда сожжена, уничтожена и лишена возможности доставить удовольствие своему принцу.

В задумчивой отстраненности она встала перед троном, покачиваясь в его успокаивающем сиянии, соединив за спиной пальцы рук и не слышала, как открылась дверь позади нее.

- Что ты делаешь здесь? - в сопровождении четырех мускулистых охранников, из которых двое были полностью скрыты под черной кожей, остальные же только маски и сбруи несли на себе, Елена направлялась к ней, шествуя подобно властительнице всего сущего. Одни только золотистые крошечные трусики на ней с красным на них изогнутым фаллосом, туфлями на прозрачной платформе она раскалывает пол. Ее волосы заплетены в короткую косу, тяжелые серьги с пластикой имитацией бирюзы покачиваются в чуть оттопыренных ушках, ногти утонули в синеве блестящего лака, надменный и горделивый взгляд сощурившихся глаз сжигал все прозрачнокрылые мечты.

- Я...-Ирина в испуге прикрыла руками грудь, чувствуя похотливые взгляды прикрытых черной кожей самцов и понимая, что если она окажется слишком слабой, то они овладеют ею раньше, чем она снова достанется принцу.

- Взять ее! - спокойно сказала Елена и мужчины бросились к Ирине, метнувшейся было к двери. Споткнувшись на высоких каблуках, она не успела даже упасть, как сильные руки подхватили ее, выкрутили запястья и направили к ожидавшей возле трона девушке.

- Ты думала снова увидеть моего принца? - Елена кивнула на трон и мужчины бросили Ирину на мягкое сиденье, груди ее почувствовали пружины под тонкой шероховатой тканью. Мужчины держали ноги девушки, двумя пальцами один из них обездвижил ее руки, она чувствовала сладкий запах, исходящий от обивки, волосы растрепались и закрыли глаза и как ни извивалась она, была безжалостной и непреодолимой чужая сила.

- Ты не получишь моего принца! - Елена указательным пальчиком подцепила тонкую резинку трусиков, потянула их, обнажая крошечный анус и аккуратные губки влагалища.

- Снова стала девственницей? - она сжала рукой красную головку, - Это легко исправить...

Плюнув на руку, она растерла слюну по своему твердому фаллосу и, раздвинув пальчиками губки влагалища, приблизила к ним его головку. Почувствовав ее прикосновение, Ирина узнала его и дернулась, пытаясь вывернуться и спасти свою девственность. Теперь она имела для нее намного большее значение, ведь если ранее невинность представлялась лишь бессмысленным и довольно нелепым приобретением, то ныне стала единственной помощницей на пути к прекрасной мечте и она готова была всеми силами сопротивляться для того, чтобы сохранить себя.

В то мгновение, когда алый пластик уже был готов вонзиться в ее тело, тяжелый стальной звук, подобный тому, что мог бы сопровождать падение механического слона, сотряс воздух вокруг них и рабы немедля опустили ее, пав на колени, прижав лбы к полу.

Извернувшись, Ирина ударила Елену ногой, попав в ее правую руку и та покачнулась, злобно зашипев, выставила перед собой руки, приготовившись к битве, но громкий голос, хрипловатый и звонкий, электрическим ударом парализовал ее.

- На колени перед вашей королевой!

Не понимая, о ком идет речь и чем грозит происходящее, но видя покорность сильных, и угрожавших ей, сочтя, что единство с ними в чем-нибудь может позднее помочь ей, не видя ничего перед собой бросилась на колени, больно ударившись ими и только после этого осмелилась поднять взор.

Первым она увидела властелина чудовищ, на плечах которого, вцепившись длинными пальцами в потертую кожу плаща, сидели две красных ящерицы, нервно поводящие вокруг хамелеоновыми глазами, пробующие воздух зелеными языками, недовольные и похотливые. Два мускулистых существа с мужскими телами и головами черных муравьедов несли в татуированных руках блистающие алебарды и девушка с рыжевато-золотыми пышными волосами шла между ними, горделиво демонстрируя свои огромные обнаженные груди.

Ей могло быть лишь чуть больше двадцати, но было очевидно, что не пройдет и нескольких лет, как вся ее красота исчезнет в кратерах целюллита, погрузится в забытье жировых складок и обвисших, смягчившихся неприятностей. Сейчас она была великолепна, горделивая, как король бабуин, делающий вид, что не замечает измен своих самок с самыми презренными соплеменниками, презрительная не меньше, чем способная прожить два дня бабочка, взирающая на однодневок. Благовонные масла внушали ее коже расслабленный блеск, золотая пыль покрыла ее, скопившись между круглых грудей и на крупных сосках.

Зачесанные надо лбом волосы поднимались высокой волной, длинными локонами падали на широкую спину, умолявшую о татуировке, тонкие кольца, медные, золотые, серебряные, жались друг к дружке на широких запястьях.

За ее спиной, возвышаясь над ней подобно гильотине, тяжело дышало огромное существо, могучие руки которого покрыты были зеленой переливающейся чешуей, а ноги- черной шерстью. Красные и синие пряди его гривы завиты были в длинные косы, острые рожки украшали покатый лоб и маленькие глаза взирали на весь мир со слабоумной жестокостью. Слюна капала на пол с его желтоватых, выступающих из длинной челюсти клыков, маленькие ноздри, окруженные рыжими волосками трепетали, наслаждаясь каждым запахом из возможных и казалось, что нет во вселенной того звука, которого не услышали бы его высокие и острые, с оранжевыми раковинами разорванные уши.

- Как вы посмели решать свои вопросы здесь, в тронном зале моего сына? - она подошла к склонившимся перед ней девушками и встала над ними, рассеянно поглаживая грудь, - Кто вы?

- Я-его женщина, госпожа, - не поднимая головы молвила Елена и соперница ее вздрогнула от такой невообразимой наглости.

Королева рассмеялась, сжав темные соски между подушечками больших и указательных пальцев.

- У моего сына не может быть одной женщины, - она всмотрелась в девушку и насмешливо улыбнулась, - Ты не девственница, я чувствую это.

- Я только вчера перестала быть ею...-кончиками дрожащих пальцев Елена упиралась в пол, - Ваш сын...

- Я понимаю...-она обошла девушку, прошла мимо Ирины и опустилась на трон, положив правую ногу на левую, - Но это ничего ни для кого не значит.

Склонившись над правым подлокотником, свесив с него расслабленные, изящно обвисшие пальцы, она обратилась к одному из мужчин в масках.

- Почему вы слушались ее?

- Она сказала нам, что принц решил сделать ее своей женой.

- И вы поверили этому?

- Нам никто еще не говорил такого, госпожа...И она была очень убедительна...

Усмехнувшись, королева прижалась головой к высокой спинке и на мгновение закрыла глаза.

- Встань, девочка, - Елена поднялась, глядя в глаза королеве без испуга и сомнения.

- То, что ты должна быть наказана, не подлежит сомнению.

Огромная тварь довольно зарычала и приблизилась к девушке, встав у нее за спиной. Алебардщики брезгливо отвернулись, нервно выбрасывая дрожащие, извивающиеся языки.

- Ты хочешь быть единственной для моего сына? - в голосе ее слышалась угроза, но

- Да, госпожа!

- Неужели ты думаешь, что я пожелаю своему сыну знать только одну женщину?

Елена опустила взор, удивленная и напуганная жестокой истиной тех слов.

- Когда он будет лишать кого-либо девственности в следующий раз, ты будешь наблюдать за этим. Таким будет твое наказание.

Елена вздрогнула, голова ее взметнулась и взгляд полный ненависти обратила она на королеву. Руки ее сжались в кулаки и она метнулась к этой властной женщине, чья улыбка стала от той ярости только еще более нежной.

Те самые рабы, которые еще недавно повиновались ей поймали ее в шаге от нижней ступени, схватили за руки, вывернули их за спину. Вскрикнув, она дернулась, попыталась ударить каблуком по ступне мужчины, но он, усмехнувшись, оттолкнул ее ногу коленом.

- Уведите ее. - королева зевнула, что заставило улыбнуться повелителя чудовищ.

- А ты, девочка...-теперь она обратила свое внимание на Ирину, - Что делаешь здесь ты?

- Я только хотела еще раз увидеть моего принца...

Повелитель чудовищ склонился к уху королевы и прошептал ей несколько неразборчивых слов.

- Думаю, это вполне можно устроить. - она наклонилась вперед, рассматривая грудь Ирины.

- Ты знаешь, кто я?

- Нет, госпожа.

- Я мать твоего принца и его первая женщина. Эта грудь...-она приподняла и сжала левую, - Вскормила его...это чрево...-она погладила свой живот правой ладонью, -Выносило. Ты должна боготворить меня.

- Так и есть, госпожа.

- Тогда почему ты не подойдешь и не поцелуешь меня?

Поднявшись, Ирина подошла к трону и мужчины поднялись, пропуская ее. Зайдя с правой стороны, она взошла под ступеням и наклонилась к щеке королевы, ненавидя свои мешавшие, изо всех сил старавшиеся закрыть лицо волосы.

- Нет, нет, нет...-глядя перед собой сказала прекрасная властительница. -Сюда.

Ее левый указательный палец воткнулся в правый сосок.

Смущенная и опасающаяся, что ее проверяют, что кто-то подсмотрел за ней и Вероникой и рассказал об этом Синцитию, повелителю чудовищ, королеве или даже самому принцу и теперь им лишь требуется бессмысленное доказательство ее тайных влечений, она опускает взор и смотрит на крупный напрягшийся неровный сосок, возле основания которого короткий изгибается черный волос.

Она смиряется с тем, что мироздание погружается в уклончивый, утомительный, унылый хаос и любое решение только усугубляет его, склоняется и обхватывает губами горячую твердость, что-то напоминающее ей, но поцелуй заканчивается раньше, чем она успевает вспомнить.

Королева ласково отталкивает Ирину, уперевшись ладонью в ее грудь и во взгляде ее унижающие роятся искристые замыслы.

- Мы должны подготовить тебя.

После темных узких коридоров и гремящего лифта она оказалась в маленькой круглой комнате, где на желтых стенах висели головы тасманийских дьяволов с раскрытыми в яростном и похотливом вопле пастями. Золотые розы, блуждавшие между ними, уже многие потеряли свои лепестки и длинные лампы призрачно гудели над маленьким столиком с круглым на нем мутным зеркалом. Из покосившегося шкафа были извлечены черные одежды и белье, из маленького ящичка - тяжелые серьги и синие тени с оранжевыми блестками, черные помада и лак для ногтей. Мужчины раздели ее под пристальным взглядом королевы и она ничем не выразила сопротивления им, чувствуя, что

одновременно с тем, как руки их осторожно стягивали с нее белье, волнительное пустое тепло растекается по телу, подобное тому, которое вынуждало ее тянуть руки к промежности, но более тонкое и беззащитное. Усилие воли, прилагаемое ею для того, чтобы ничем не мешать им, расстегивающим бюстгальтер, стягивающим его с безвольных рук, придавало особое очарование происходящему, ощущение возбуждающей сознательности, увлекательного подчинения, радостного признания. Опустив голову, она изумленно смотрела на блестящие стальные застежки туфель, когда толстые мужские пальцы с трудом вытягивали из них тонкие кожаные ремни и покорно поднимала ноги, чтобы они могли сдернуть с них трусики.

Ее волосы зачесали назад, собрали в пышный волнистый хвост под серебряными зубами заколки, золотые браслеты, состоящие из черепов и животных сверкнули, защелкиваясь на ее запястьях, кружевная блузка цветочными тенями растеклась по бледной коже, полоска которой осталась нагой между короткой юбкой из прозрачных состоящей складок и черными сетчатыми чулками.

Они привели ее в комнату, посреди которой стоял черный квадратный стол и усадили на жесткий черный стул с высокой спинкой, прикрепленный к полу стальными болтами. Наручниками, спрятавшимися в черном мехе они приковали ее щиколотки к его холодным ножкам и оставили одну, недоуменную и нетерпеливую.

На левой для нее стене скривилась картина, изображавшая набор хирургических инструментов, среди которых замечены были ей и те, что подобали только гинекологу. Масляные краски потускнели и потрескались от времени, но все еще было заметно то страстное старание, с которым неведомый художник выводил мельчайшие детали: ребристые ручки скальпелей, крошечные пружинки зажимов, хищный клюв абдоминального ретрактора. Иные не пишут с такой тщательностью и тела безупречных красавиц и было нечто нестерпимо непристойное в той картине, нечто безупречно возбуждающее, вынуждавшее глаз следить за трещинами и неровными мазками так, как будто могли они привести к раскрытию самых оскорбительных тайн.

Дверь открылась позади нее с презрительным скрипом и, повернувшись, наклонив голову и выглянув из-за высокой спинки кресла она увидела юношу, одетого в серый джемпер с вытянутыми рукавами.

- Здравствуй, красавица...-положив правую руку на кресло, он склонился над девушкой. - Прости, что заставил тебя ждать.

- Я жду не тебя, а моего принца, - капризная слабость отравляла его голос и была приятна ей.

Он рассмеялся.

- Ты до сих пор ничего не поняла?

Она в недоумении смотрела на него.

- Ты же сам показывал мне, как ему...

- Это был всего лишь экран. Я боялся, что ты заметишь обман и потому изо всех сил отвлекал тебя.

- Но почему ты...-она задохнулась, не в силах перенести множества смыслов, возможностей, вероятностей, случайностей, которые могли скрываться в любом из доступных вариантов.

- Разве ты не слышала историй о том, как принцы переодеваются в простолюдинов?

- Тебе настолько скучно?

- Иногда. - он присел на стол перед ней, сложил на груди руки.

Она все еще не верила ему, несмотря на то, что в распутной улыбке его и спокойных глазах чувствовала ту же великолепную, волнующую слабость, что была отличительной и самой приятной чертой ее возлюбленного принца.

-Если ты все еще не веришь мне...-он закатал левый рукав и указал на крупную родинку, устроившуюся чуть ниже локтя, - Ее ты должна была запомнить.

Опустив взор, она пыталась вспомнить, как выглядело его тело, его левая рука, но все было слишком подвижно, размыто, неестественно в тех червивых воспоминаниях. Вздохнув, она покачала головой.

- Откуда тогда у меня могло быть все то, что я показал тебе? Как мог я пройти через все двери?

Она пожала плечами и от этого губы его дернулись в злобной гримасе.

- Ты не веришь мне?

- Я не знаю...-блестящая заклепка на шве его черных потертых джинсов привлекла внимание ее остановившихся, переставших моргать глаз.

Его рука метнулась к ней и раньше, чем она успела остановить ее, воспрепятствовать ей, впилась в ее левую грудь.

- Ты поверишь мне только тогда, когда я снова изнасилую тебя?

Схватив его запястье обеими руками она пыталась избавиться от болезненной хватки, но силы ее было недостаточно для того и настырные пальцы судурожно мяли ее грудь. Она попыталась встать, но только зазвенели цепи наручников, она дернулась, но стул был прочно прикреплен к полу.

- Если ты сделаешь это, значит ты точно не мой принц. Ему пришлось бы сначала получить инъекцию.

- Все это была игра, моя дорогая. Нет ничего проще, чем притвориться слабым и нет ничего выгоднее. Если все вокруг знают тебя как того, кто не может поднять и ложку, они не заподозрят в твоей руке меча, - пальцами левой руки он обхватил ее запястья и прижал их к столу, чтобы она ничем уже не могла помешать ему, - Меня хотят убить, мне приходится лгать и притворяться. Нет ни одной действительной причины ни для одного конфликта и все же они существуют, как и этот.

- Кто хочет убить тебя? - прилагая все силы свои она не могла оторвать ладони от стола, указательный и большой пальцы изогнулись дугой над ее запястьями

- Мой младший брат. Он всегда завидовал мне. Должен признать, он намного сильнее меня. Но наша мать любит его меньше. Мне всегда казалось, что у нас разные отцы, но она отрицает это.

- Почему он хочет убить тебя?

- Мое место, мое положение. Оно слишком привлекательно...-он улыбнулся и прищелкнул языком, - Так много девственниц...

Дверь в дальнем от них конце комнаты открылась и двое мужчин в кожаных масках вошли, сопровождаемые повелителем чудовищ.

- Что?! - он выбросил руку, указывая на юношу пальцами в красной кожаной перчатке, - Что ты делаешь здесь?

Соскочив со стола, тот радостно ухмыльнулся, как мечтающий попасть в тюрьму преступник, застигнутый на месте преступления.

Бросив взгляд себе за спину, повелитель чудовищ отодвинулся, пропуская двух мужчин, ведущих под руки облаченного в черное принца, поникшая голова чья безвольно раскачивалась из стороны в сторону. Мутная капля повисла сияющей гусеницей на нити слюны, тянувшейся от его бледных губ и когда они посадили принца за стол, им пришлось придержать его, чтобы он не повалился вперед.

Всем телом Ирина подалась вперед, насколько позволяли обездвиженные ноги, вспотевшие ладони ее прижались к столу сильнее, чем прежде, губы приоткрылись и зрачки затопили глаза.

- Мой принц! - простонала она, опуская голову и чувствуя себя омерзительной предательницей, ведь грудь ее все еще болела от чужого прикосновения.

Причинивший ту боль рассмеялся.

- Ты думаешь, что у него есть власть? - он наклонился, глядя в ее глаза так, как будто разочаровался в самом талантливом своем ученике, - Он всего лишь било. Что ты будешь делать, когда его выпишут отсюда и вся его власть закончится?

- Она предназначена для него? - он кивнул в сторону неподвижного, изможденного юноши. -Мне жаль его.

- Почему? - повелитель чудовищ со скрипом сжал руки в кулаки и оперся ими о стол, склонившись над ним в то время как двое мужчин обходили его, не сводя глаз с нарушителя.

- Она совершенно безумна! - усмехнувшись, он бросился к той двери, через которую попал сюда и мужчины последовали было за ним, сотрясая всю комнату своим тяжелым неуклюжим бегом, но не успели они оказаться рядом с Ириной, как хлопок ладоней остановил их.

- Пусть идет! - повелитель чудовищ стянул сперва левую, затем правую перчатки и бросил их на стол перед принцем. - Он не сможет причинить вреда.

Он достал из кармана плаща черный платок, снял очки и протер их, вернул на покрасневшую переносицу, сжал кулаки и выпрямил пальцы, от чего громко хрустнули суставы и обратил на девушку самый похотливый взор, какой ей доводилось когда-либо ощущать на себе. Вздрогнув, она опустила взор, чувствуя, как наполняются одинаковым бесстыдным жаром щеки, уши и промежность. Она ощутила желание, требовательное томление, какое ранее полагала возможным только по отношению к ее принцу и это испугало ее.

Мужчина в кожаной сбруе, стальные кольца которой окружали проткнутые лишь чуть меньшими по размеру соски подал властелину чудовищ красный поднос, на котором лежала коробочка из черного лакированного дерева, украшенная диковинной вязью золотистых вьюнков, хранившая в себе заполненный желтоватой жидкостью одноразовый шприц.

Обнажив иглу, поднеся шприц к глазам и нажав на поршень так, чтобы на кончике ее появилась презрительная к чудесам капля, повелитель чудовищ закатал шелковый рукав на правой руке принца и решительным резким движением вонзил острие под бледную кожу.

Положив шприц обратно в футляр, проводив слугу задумчивым взором, повелитель чудовищ ласково провел по лоснящимся, грязным волосам принца, приглаживая острые пряди.

Слуги встали по обе стороны от принца, но прошло не меньше минуты, прежде чем движение возникло в нем и все это время Ирина внимательно рассматривала его, стараясь запомнить те особенности, которые не позволят ей обмануться в будущем. Она отметила, что его левая бровь казалась расположенной чуть выше, а у правой был более резкий изгиб, она обратила внимание на то, что был странно изогнут к безымянному пальцу правый мизинец, сочла любопытным темное пятно на левой щеке.

Медленно подняв голову, он захрипел, широко и некрасиво открыв рот, дрожащая рука поднялась и потерла правую скулу, после чего он открыл глаза и, часто моргая, осмотрелся вокруг.

- Мой принц...-повелитель чудовищ улыбнулся и указал изящным жестом на девушку.

Юноша медленно перевел на нее взор, глаза его сощурились, всматриваясь в далекий сумрачный образ, а девушка, выпрямив спину, подставив его взору грудь, положив друг на друга замершие на самом краю стола кисти рук, старалась придать взгляду своему то выражение, которое считала томным, расслабленным и покорным желанием. Ей хотелось быть одновременно скромной и порочной, чтобы ее принц знал, что если и будет она готовой ко всему, то только для него одного и все удовольствия, какие с радостью может предложить она, все ее тело, способное существовать исключительно для наслаждений, отдано будет в угоду любым его желаниям, сколь бы своевольны и безжалостны к ней не были они.

Широко открыв на мгновение глаза, он встретился с ней взглядом и в то же мгновение руки его затряслись, голова запрокинулась и клокочущая пена прорвалась сквозь губы вместе с терзающим слух хрипящим стоном.

Вскрикнув, Ирина попыталась встать и бежать на помощь, но оковы бросили ее обратно.

- Снова твое колдовство! - повелитель чудовищ метнул в нее презрительный и злобный взор и кинулся к принцу. Сжав его голову в ладонях, он достал из кармана резиновую черную трубку и, сложив ее втрое, поместил между зубами юноши.

- Уберите ее отсюда! - он аккуратно стирал своим платком слюну и слезы, так заботливо и нежно, как не всякая мать делает то со своим слабоумным первенцем.

Блистая заклепками на кожаных шлемах, слуги направились к ней и даже в них чувствовала она растерянность и страх.

Позднее, когда она сидела в своей палате, рыдая, уверенная в том, что только боль и страдания может причинить своему принцу, ее демон пришел к ней.

- Что с тобой? - его вкрадчивый голос проник сквозь ее слезы также легко, как сновидения проходят через закрытые веки и она отняла ладони от лица и подняла голову, чтобы взглянуть на него.

Он сидел на подоконнике, свесив костлявые короткие ноги, перебирая четырьмя длинными пальцами, втягивая и выпуская черные изогнутые когти, покачивая из стороны в сторону коротким хоботом, как люди делают то ногами.

- Как ты здесь оказался? - она уже несколько лет не видела его и надеялась, что он покинул ее навсегда.

- Не забывай. - я всегда с тобой, - ласково сказал он. Так мать говорит ребенку о том, что никогда не перестанет защищать и опекать его.

- Как ты выбрался?

- Есть три способа, насколько тебе известно.

Слезы остановились в ее глазах.

- Какой третий? - в замешательстве она воззрилась на него, пытаясь вспомнить особенности своего тела, подозревая непристойное и удивляясь тому, как ему удалось в течение столь многих лет сохранять ее невинность.

- Через пупок, - он поморщился, глубокие складки исказили низкий лоб, - Но я считаю этот способ не соответствующим моему положению.

- Какой ты предпочитаешь?

- Через пищевод, естественно.

Все эти годы она не задумывалась о том, как они покидают ее тело и возвращаются в него и теперь, внимая его откровениям, удивлялась тому, что была настолько лишена любопытства. Впрочем, то могло быть и влияние демонов, не позволявшее ей интересоваться ими, сохранявшее тайны в бессердечной недоступности, чуть ослабевшее теперь благодаря их собственному желанию, присутствию в ее жизни принца или особенностям этого заведения.

- Почему же я никогда не просыпаюсь?

- На моих клыках и когтях яд. Когда я хочу выбраться, я парализую тебя и ты ничем не мешаешь мне.

Она кивнула. Все выглядело достаточно убедительно, чтобы поверить этому до тех пор, пока и оно не окажется ложью.

- Зачем ты пришел ко мне?

- Тот...- он сощурил свои и без того маленькие глаза и ей показалось, что змеиные зрачки стали еще уже, -Демон, что приходил раньше...как ты его называешь?

- Малькольм. - именно это имя пришло к ней первым, когда, давным-давно, она впервые задумалась о том, каким может быть его имя.

- Он хочет навредить тебе. Он может это сделать.

- Как?

- Разве ты еще не поняла? - он усмехнулся и потер хобот, оставив на его бледной коже розовые следы. - Он делает тебя опасной для твоего принца.

Она вздохнула и обхватила себя руками. Возможность, открываемая его словами ускользала от нее раньше, теперь же она видела в ней одну из наиболее вероятных причин многих странностей, происходивших с ней.

Правой рукой она скользнула по холодной простыне под подушку и пальцы ее наткнулись на твердую грань пирамиды. Вытащив ее, она подняла к глазам беспокойное стекло и провела по нему пальцем.

Стройный юноша в красных чулках недоуменно озирался по сторонам. Его тонкое, мускулистое тело, прикрытое на спине черной татуировкой кролика показалось ей привлекательным и она не устыдилась того, подозревая, что женское белье было причиной. Он только успел убрать прядь темных волос с лица, отбросить ее за ухо, как злобная тень набросилась на него и не сразу смогла опознать в ней Ирина своего принца. Яростный и неистовый, он швырнул юношу на пол, перехватил его пытавшуюся нанести удар руку, когда тот вскочил, вывернул ее за спину, развернул его и бросил снова, на этот раз последовав за ним, навалившись на его тело, спрятав под собой руку, другой держа несчастного за волосы. Пару раз он несильно ударил его лицом о пол, после чего жертва перестала сопротивляться, лишь слабо шевеля длинными ногами, а дальнейшее видеть она не желала и пальцы ее снова коснулись пирамиды, убивая видимое.

- А ты думала, что он интересуется только девушками? - демон рассмеялся, как делают то в присутствии чужого забавного и невероятного невежества. - Разве только девушка может быть девственной?

Ее сердце билось часто и тяжело, она готова была разбить пирамиду, боясь безжалостных видений и тайн, что могла та хранить, но мысль о том, что придется убирать осколки, страх порезаться о них, превозмогли неуверенную ненависть и она снова спрятала под подушку опасные грани.

- Если ты поможешь мне, мы сможем избавиться от Малькольма, - он спрыгнул с подоконника и подошел к ней, покачиваясь на тонких ногах. Яд его глаз слишком едким был для того, чтобы ложь могла выжить в них, оставаясь невыясненной и непрощенной.

Она улыбнулась и кивнула. В любом случае, одним демоном станет на какое-то время меньше и быть может тот, что придет на смену ему окажется более заботливым и приятным.

Той ночью она взяла оружие и, не меняя одежды, направилась туда, куда демон вел ее.

- Как ты называешь меня? - спросил он.

- У тебя нет имени. - она покачала головой и робкая, дрожащая улыбка, прежде времени взошедшим цветком умерла на ее губах.

Демон ухмыльнулся и она не смогла понять, был ли он оскорблен или доволен. Ей было безразлично, у нее было оружие против него и в любой момент она могла повернуть назад.

Он дал ей ключ. Маленький, с круглым ушком и острыми зубцами, напоминающими челюсть престарелого саблезубого тигра, исцарапанный и потускневший, покрытый отпечатками ее пальцев, утопивший в себе неизвестный ей изогнутый символ, не принадлежащий ни одному известному ей алфавиту, он подошел к той тонкой двери, за которой ее ждала широкая лестница с мраморными белыми перилами, освещенная яркими, вертикально расположенными зеленоватыми трубками газоразрядных ламп. Она спускается по скользким ступеням, проходит мимо заменяющих столбы сурикат, проводит рукой по их острым носам, она идет все ниже и ниже мимо зеленых стен, истекающих мутными каплями ржавых труб и обвивающихся друг вокруг друга черных проводов.

Черная дверь останавливает ее. Глядя на стальную ручку, на свое в ней перекрученное отражение, она достает из-за спины пистолет и снимает его с предохранителя. Демон довольно бормочет неясные слова, левой рукой она поворачивает ручку, левой ногой толкает дверь.

В огромном круглом зале темнота и смрад. Горькие испарения поднимаются к сводчатому потолку, круглые лампы перемигиваются в своем смехотворном заговоре, железные скрип и скрежет скрывают от слуха все прочее, кроме резких выкриков, рычащих возгласов, вопящих приказов.

Подойдя к краю площадки, тянущейся почти по всей окружности, вцепившись в сырые стальные перила, она смотрит вниз, волосы ее свешиваются и покачиваются над неуютной бездной.

На самом дне огромные существа, подобные тому, которое она видела с королевой, вцепившись в деревянные балки, служившие спицами, вращали черный вал, приподнимавшийся над ними статуей насмешливого идола и свет ликовал на их мокрых от пота спинах, подобно возлюбленному народом палачу.

- Что они делают? - она отпрянула, когда ей показалось, что одно из существ почуяло ее и посмотрело наверх. В туманном этом бреду все могло быть неточным и она предпочитала стать вдвойне осторожной, чтобы избежать неприятностей и не быть обнаруженной раньше времени.

- Они добывают горме.

- Что?

- То, что дает силу твоему принцу. -скучающий голос демона раздражал ее.

Стараясь держаться ближе к стене, вздрагивая от рокочущего смеха, доносящегося снизу, она пробралась к маленькому круглому люку, вцепившись в колесо которого с трудом повернула его, уперевшись ногами в ржавеющую стену открыла крышку и пробралась в узкий проход за ней, где весьма полезными оказались светящиеся оранжевым мерцающим пламенем глаза демона.

- Мы уже близко. - его злорадный похотливый шепот казался ей неуместным. Она чувствовала, что все дрожит вокруг нее, сама реальность сотрясается и трепещет от напряжения неведомых сил, одно случайное столкновение с которыми способно испепелить и навсегда избавить от самой возможности существования.

Рукоять пистолета выскальзывала из ее вспотевших рук, согнувшись, она пробиралась по узкой трубе коридора, не надеясь уже когда-нибудь закончить это путешествие. Демон полз позади нее, скребя когтями по металлу, всполохи его глаз, мгновения темноты, когда он моргал, его дыхание, похожее на звук неисправного механизма успокаивали ее, в них она обретала уверенность в том, что следующее мгновение будет приятным и одного уже этого было достаточно для того, чтобы продвигаться вперед.

Люк был приоткрыт и петли его смазаны, но ей все равно пришлось приложить все свои силы для того, чтобы отодвинуть его чуть больше и пробраться в пространство за ним, едва не порвав джемпер и оцарапавшись об острый край.

В одном из углов здесь были свалены части всевозможных механизмов и аппаратов, среди которых она заметила блестящий маслом поршень от маленькой паровой машины, инфузионный насос в расколотом пластиковом корпусе, исцарапанном и пожелтевшем, странный прибор с тремя круглыми, покрытыми черной сеткой зеленоватыми экранами и множеством стальных тумблеров под ними, лишенных каких-либо обозначений, зеленые и оранжевые платы с черными, красными, желтыми на них цилиндрами и прямоугольниками, переплетшиеся подобно высасывающим друг из друга жизнь паразитическим лианам разноцветные провода, высохшие крысиные трупики, старые куклы со спутавшимися волосами, использованные одноразовые шприцы и многое другое, что было всего лишь пластиком и сталью, бесформенными или лишившимися формы феноменами, существующими лишь в угоду своему настоящему состоянию.

Напротив люка, на маленьком столе из желтоватого металла сложены были саквояжи и футляры из темной кожи со стальными на них монограммами и инициалами. Они должны были принадлежать докторам, но когда она открыла один из них, то увидела в нем светло-зеленый парик, черный кожаный бюстгальтер, наручники в черном мехе и ярко-красный фаллоимитатор. Смутившись, она захлопнула саквояж и воззрилась на его сияющую застежку. Ей захотелось украсть все это. Яркий парик казался приятным сам по себе и она была уверена, что будет великолепна в нем, бюстгальтер хорошо выглядел бы на ее увеличивающейся груди, а все остальное никогда не устало бы возбуждать ее и дарить удовольствие. Все это должно было принадлежать ей только сейчас и палец ее рассеянно гладил стальную застежку в то время, как она пыталась узнать секрет монограммы, принадлежность всего обнаруженного, сочетая буквы с именами всех известных ей докторов и чудовищ. Совпадения не свершилось, но она все же убрала руку, с сожалением понимая, что не посмеет совершить такого преступления в этом месте, чертоге ее принца, где она должна была являть собой пример и оставаться чистой уже только для того, чтобы соответствовать ему.

Посреди стола, заключенный в корпус из зеленоватой стали, едва заметно мерцал маленький круглый экран, окруженный черными пластиковыми ручками и переключателями.

- Ты это хотел мне показать?

- Да. Поставь верхнюю правую ручку в положение пять, а среднюю левую на три.

Выполнив его указания, она проявила на экране дрожащую зеленую линию, изгибы которой оставляли за собой медленно угасающий призрачный след.

- Переключи средний внизу.

Только двумя пальцами она смогла справиться со стальным тумблером и тогда линия вскрыла свою прямоту, наполнилась движением и шумом, разошлась и раздвинулась для того, чтобы явить зеленые тени, мерцающие силуэты, в которых Ирина без труда узнала тех, кого не желала видеть. Друг к другу они относились совершенно иначе и только после долгого поцелуя, сопровождаемого жестокими ласками, они возобновили свой разговор.

Едва слышные, их голоса доносились из-под крошечной квадратной решетки над экраном и она склонилась к ней, чтобы стали разборчивыми их слова.

- Я не думаю, что нам следует опасаться ее, - говорила Вероника.

- Она смогла подчинить себе рабов, - правая рука властелина чудовищ не отрывалась от ее груди, - Это немногим под силу. Я могу вспомнить только троих. Даже меня они стали слушаться не сразу.

- Ты предлагаешь уничтожить ее?

- Хуже, -он рассмеялся, - Я предлагаю ее вылечить.

Вероника рассмеялась.

- Ты слишком жесток, - ее правая ручка проворно скользнула под его брюки и рука Ирины дернулась, когда она на мгновение почувствовала в своих пальцах горячую упругую твердость.

- Что? - она вскинула руку к глазам, всматриваясь в нее, пытаясь увидеть на ней рану, царапину, след от любой другой ошибки, но замечая только усилившуюся дрожь в пальцах.

- Чьи сны ты думала ты видишь? - демон запрыгнул на стол и воззрился на выпуклый экран.

- Что они хотят сделать?

- Устранить Елену. Она мешает им, - он прикоснулся к одной из ручек, повернул ее против часовой стрелки, добавив четкости трепетавшему изображению. Когда-то Ксавье мечтал, чтобы королева забеременела от него. Полагаю, это увлечение давно прошло. Думаю, он хочет владеть всеми чудовищами этого мира, а для этого ему нужно горме. Пока принц жив и находится здесь, королева не позволит таких трат. Она слишком любит своего единственного сына.

- У него нет братьев?

- Ни одного. Кто-то сказал тебе другое?

- Ты знаешь...-она почувствовала вкус семени во рту, -Великого Анацефала?

- Он...-демон повернулся к ней, приоткрыл пасть, завораживая зловонной горечью, - Он был когда-то одним из нас.

- Что с ним случилось? - глядя на то, как властелин чудовищ ласкает Веронику, она ощущала фантомные блики тех прикосновений и соски ее твердели, а мышцы живота напрягались, готовясь к наслаждению и с каждым мгновением, которое она смотрела на маленький экран она все больше хотела быть на месте своего более удачливого и сильного двойника.

- В нем больше не было нужды. - сладкая зависть слышалась в том, -Он смог измениться и вернуться к своей мечте.

- О чем он мечтал? - она почувствовала, как влагалище ее наполняется чудотворным теплом и с трудом сдерживалась, чтобы не согнуться, поддавшись тому ощущению.

- Он хотел вернуть людям невинность, - демон усмехнулся и, отвернувшись от экрана, осмотрел комнату, - Мы задерживаемся. Нас могут обнаружить.

Взор его скользнул по саквояжам и футлярам.

- Здесь. - он указал на один из них, длинный и плоский, расщепленным черным когтем.

Стальная защелка разошлась с громким щелчком и футляр раскрылся, являя бархатные ячейки, в которых притаились тонкие стеклянные ампулы с прозрачной, едва заметно мерцающей жидкостью в них.

- Это оно?

Принюхавшись, склонившись над ампулами, демон кивнул и она, захлопнув футляр, схватила его и зажала под левой рукой.

- Идем. - она уже схватилась рукой за крышку люка, но он замер, прислушиваясь к двери.

- Подожди...-спрыгнув со стола, он подскочил к двери и, зацепившись когтями за ее старое дерево, приоткрыл ее.

Она хотела было предупредить его, но было уже поздно. Дверь резко открылась и, отброшенный ею, демон совершил полет над столом, задевая хвостом кожаные ручки, а одно из огромных существ заглянуло в комнату, недоуменно осматриваясь. Взор его остановился на футляре под ее рукой и он уже открыл рот для того, чтобы крикнуть, но она выхватила пистолет, направила его на гиганта и нажала на спусковой крючок. Яркий фиолетовый луч вонзился чуть выше белого широкого шрама на его груди и в следующее мгновение только серебристая пыль парила в воздухе там, где некогда было живое. Остался еще и его запах, мускусный приторный аромат грязной плоти, порочного древнего животного, для которого сама память была неудачной шуткой.

- Не дыши...-демон поднялся, прижимая к груди левую лапу, - Это может сделать тебя одной из нас.

Завороженная, она смотрела, как медленно, покачиваясь и вращаясь, совершая удивительные пируэты, опускаются на черный пол переменчивые искры. В их загадочном блеске ей виделись пугающие откровения, великие тайны, что стали бы известны, если бы она вдохнула их, слизнула с разошедшихся плиток паркета. Пистолет едва не выпал из ее руки, повиснув на указательном пальце, зацепившись за него окружившей спусковой крючок скобой, на мгновение ей показалось, что она впервые убила живое, но потом она вспомнила о происхождении и смерти. Живое умирает по другому, живое опасно после смерти только в том случае, если было таким при жизни или же спустя некоторое время, когда гниль и тлен становятся пищей для неспешных болезней.

Живое не обращается в демоническую пыль и потому она лишь улыбнулась, вспоминая, какой приятной была твердость спускового крючка, чувствуя, что воспоминание то становится самым приятным изо всех, ей принадлежавших, рассыпаясь шипучим блеском, как то шампанское, которое она впервые выпила в тот вечер, когда впервые же позволила поцеловать себя.

- Шприцы! Захвати шприцы! - придерживая правую лапу левой, демон указал ею на один из саквояжей. Открыв его, она подняла из бархатистых глубин соединенные в длинную ленту упаковки со шприцами, оторвала от нее несколько штук и убрала их в карман.

Сидя на своей кровати, наклонившись вперед, она рассматривала ампулу, держа ее между большим и указательным пальцами. Жидкость, не только не искажавшая видимое, но делавшее его более четким и близким, привлекала взор, увлекала его в свои глубины, где таились восхитительные чудовища, страстные и жадные до удовольствий, хранились сокровища, оставленные мудрыми царями, конечности богов, подписывавшие документы о произведении Большого Взрыва, холодные глаза вероятностей, сломанные механизмы, при помощи которых запускалось когда-то вращение планет и создавалось время, все самые сладкие иллюзии и самая лучезарная ложь.

- Не сомневайся, - демон зализывал рану на правой руке длинным черным языком, -Это приведет тебя к принцу.

- Я никогда...-сделать укол самой себе казалось ей более трудным, чем выстрелить в чудовище. Вонзить в себя иглу виделось ей сродни самоубийству, таким же странным и непредсказуемым действием, как перерезать себе горло солнечным утром или броситься с крыши, смеясь, в первую брачную ночь.

- Все очень просто...-он соскочил с кровати, согнулся на полу и злобный, хриплый кашель сотрясал его тело до тех пор, пока в луже желчи на полу не оказался тонкий черный жгут.

- Я помогу тебе...-подняв его и вытерев о свой живот, он запрыгнул на кровать.

Она закатала рукав и демон проворно обернул все еще влажный, пахнущий высохшими цветами жгут вокруг ее предплечья.

- Результаты непредсказуемы...-он принял из ее руки шприц, поднял его к свету, чтобы убедиться в отсутствии в нем воздуха.

В ее улыбке отрицание всех страхов, уверенность во всех чудесах, между которыми уже нет различий, она вытягивает руку, сжимает и разжимает кулак, глядя на свои пальцы с удивлением, восхищенная тем, что может управлять чем-то столь далеким от нее. Облизнувшись, демон вонзает иглу. Ее вены ползут так близко под кожей, они так четко и ярко выведены под ее наивной бледностью, что для него не составляет труда с первой же попытки попасть в одну из них. Кровь вторгается в чистоту препарата и, глядя как она растворяется в нем, ничего в нем не меняя, неспособная привнести в него цвет и покой, Ирина радуется тому поражению так, как будто оно есть ее собственное, призванное к жизни потаенными мечтами и полузабытыми сновидениями.

Поршень уходит вниз и все перетекает в нее, шприц падает на пол и катится по нему, поблескивая иглой, навсегда забывшей теперь о предназначении своем и в то же мгновение жгучая боль прыгает из темноты на ее промежность и она, вскрикнув и вскочив, сползает на пол, где сжимается в гниющих судорогах. Соскочив с кровати, демон становится на четвереньки, вглядывается в лицо девушки так, как лаборант смотрит на крысу, умирающую от испытываемого на ней препарата, ожидая, выживет она или нет и готовый в зависимости от этого отпраздновать удачу или провести очередное вкрытие.

- Что с тобой? - он наклоняет голову и часто моргает, пасть его приоткрывается и, глядя на его острые клыки, она подозревает, что он готовится пожрать мертвое тело и больше всего ее страшит, что он может не дождаться ее смерти.

- Я...-она тянет руки к промежности, где вся сосредоточена боль мироздания чувствует странную, угнетающую, изгоняющую мысли тяжесть между ног и вместе с тем, как она понимает, что случилось с ней, страдание уходит, торопливо, стараясь как можно меньше оставить после себя следов, как неудачный убийца, ошибшийся целью.

Она садится на колени, убирая волосы с лица и приглаживая их, дрожащими пальцами она расстегивает пуговицу джинсов и молнию и смотрит на себя, преображенную.

Мужской член, от одного взгляда ее наполняющийся силой, увеличивающийся и поднимающийся, пульсирующий и покачивающийся, принадлежит теперь ей.

Вытянув шею, демон заглядывает под ее брюки, но она не чувствует себя смущенной. Странная, горделивая отвага наполняет ее и она поднимается, покачивая своим новым, все больше твердости привлекающим к себе приобретением.

- Он...-она не могла оторвать взор от своей напряженной, чуть изогнутой в левую сторону плоти, - Большой?

- Не очень, госпожа...-демон сощурился и прищелкнул языком, -Но довольно красивый.

Неуверенно, словно боясь, что от прикосновения все исчезнет и станет как прежде, она протянула пальцы к своему члену, кончиком указательного дотронулась до головки, ощутив ее горячую твердость, надавила на нее, немного опустив еще сильнее напрягшийся в сопротивлении тому член и отпустила, усмехнувшись, когда он взлетел наверх, ощутив тяжелое волнение, схожее с тем ощущением, какое она знала от прижимающегося к клитору пальца. Взволнованная и возбужденная, она cнова прикоснулась к своей новой плоти, теперь уже более решительно. Вспомнив, как то делали мужчины, сжала ее в кулаке и от наслаждения дыхание ее перехватило, глаза закрылись и она покачнулась, едва не испытав оргазм. Прикосновение демона спасло ее.

- Сейчас для этого не время, госпожа, - он теребил ее штанину, посматривая на дверь, -Не тратьте силы. Пока концентрация горме высока, вы должны успеть...

Кивнув, она хотела было застегнуть джинсы, но трусики, так красиво прикрывавшие когда-то ее лобок не могли вместить новых приобретений и больно врезались в тестикулы. Ничего другого у нее не было и она решила обойтись без них вовсе.

- Отвернись, - присев на край кровати, она взялась за джинсы, ожидая, когда демон выполнит ее просьбу.

- Я - твой демон, - усмехнувшись, он запрыгнул на тумбочку также, как когда-то Малькольм, - Я знаю почти все о тебе, я видел тебя в самых похотливых твоих снах.

- Почти все? - она стянула джинсы и трусики, бросила последние под подушку и снова одела брюки. Ощущение жесткой ткани было не самым приятным, но не казалось болезненным и уже этим радовало ее. С трудом застегнув молнию, чему мешал напряженный член, она почувствовала себя готовой к свершениям, ранее невозможным для нее уже в силу принадлежности к женскому полу. Теперь она могла стать насильницей и заняться разведением лунных грибов, умирающих, если женщина приблизится к ним, отправиться в джунгли Лемурии, чтобы охотиться на гигантских богомолов или вступить в братство унылых убийц.

- В этой больнице ты оказалась скрытой для нас...

-Это из-за принца, -она вздохнула и еще раз улыбнулась непредсказуемому могуществу его.

За спину поместив пистолет, в денежный карман джинсов затолкнув ампулу, в левый - шприц и отдельно от него - иглу, она сочла себя готовой к любому путешествию.

Теперь для нее не было закрытых дверей. Перемены, произошедшие в ней изменили и многое вокруг нее и она подозревала, что любой мужчина сможет войти во все эти двери, надежно запертые для женщин и непреодолимые для девственниц. Они легко открывались перед ней и от злобной зависти рот ее наполнился горькой слюной. Она вспомнила все те преграды, за которые хотела попасть, таблички на которых казались предвестницами удивительных открытий и которые оказывались запертыми. Ей нужно было проследить тогда, обрести вечно ускользавшее от нее терпение, дождаться и увидеть, как мужчины без труда открывали их. Эти жестокие мужские тайны, не имевшие подобий в мире женщин, виделись ей едва ли не самым прекрасным из существующего и то, что все они были доступны теперь для нее величайшим казалось благом.

Улыбаясь, она открыла дверь, ранее покорную только докторам и демон следовал за ней растерянной тенью, всматриваясь в нее так, как будто была она опасной и непредсказуемой и в любую минуту мог он ожидать нарушения ею всех договоренностей, попытки убийства, судорожного приступа или слащавого поцелуя.

Она уходила вниз и движение это было самым приятным и легким изо всех возможных. Спустившись по узкой зеленой лестнице, она вошла в зеркальный лифт и опустилась до пределов его. Поблуждав по узким коридорам с черными зеркальными стенами, она нашла винтовую железную лестницу и сошла по ней, после чего и оказалась в маленькой комнате, где за толстыми стеклами в неустанном движении пребывали существа, напомнившие ей тех чудовищ, которыми она в детстве пугала себя перед сном.

Длинные их толстые тела, из матовых составленные полупрозрачных сегментов, сокращались и удлинялись, изгибались и сворачивались в дрожащие спирали. Фасетчатые глаза переливчатым манили отвращением, жвалы трепетали в мечтах о сочных жертвах, но стальные мятые тарелки полнились фруктами, кусочками затемненных яблок и бездыханных дынь, усохшими дольками апельсинов, намекающими на подземные тайны киви. И эти страстные черви метались по грязному песку, бились о покрытое с обеих сторон темными пятнами зеленоватое стекло, пытались взобраться на синие неровные стены, задирая головы к мерцающим над ними ламп.

- Что это? - она прижалась ладонями к стеклу, от чего член ее напрягся, а несколько червей вскинули голову. Двое даже подползли поближе, приподняв передние сегменты, покачиваясь и всматриваясь в темноту.

- Они переносят психические заболевания, - демон приблизился к стеклу, глядя на червей с таким презрением, как будто были они затупившимися опасными бритвами. - Их разводят здесь.

- Разводят? - она присела, чувствуя, как трется о грубую ткань напряженная головка. -Кто?

- Королева занимается этим, - демон провел когтем по стеклу, но черви не обратили на это внимание. Еще двое подползли к стеклу напротив девушки, - Она натаскивает их на девственниц.

- Как?

- Это очень просто. Несчастные твари очень чувствительны, особенно на ранней, личиночной стадии. Если за ними будет ухаживать девственница, то они настолько привыкнут к ней, что начнут считать ее в своей королевой и в дальнейшем любая другая будет вызывать у них соответствующую реакцию. Если их держать долго без соприкосновения с невинной девушкой, а потом выпустить, то они будут упорно искать ее до самой смерти. Лучше всего это делать, когда наступает время размножения. Тогда они будут пытаться оплодотворить ее и тем самым увеличат вероятность заражения.

Перебирая черными ножками все больше червей приближались к стеклу. Разноцветные всполохи стали ярче, темные движения ускорились в их телах и она вспомнила одно свое сновидение, в котором видела похожее существо. Тогда, проснувшись посреди ночи, она почувствовала раздражение на левой ноге и, высвободив ее из-под одеяла, чтобы почесать, обнаружила на ней несколько красных пятен.

- Они приходили и ко мне? - отступив на шаг, она смотрела на них с тем отвращением, каким провожают признавшихся в своем бессилии врачей.

- Иначе ты не оказалась бы здесь.

- Я должна была закрывать окна...-она отдернула руки и сложила их на груди.

- Это не помогло бы, - демон усмехнулся, прислонился спиной к стеклу, - Они способны проникнуть сквозь стены и двери.

- Значит они мужского пола?

Обернувшись и посмотрев на червей, демон пожал плечами.

- Никогда не задумывался об этом.

- Они снова придут ко мне? - ему послышались в голосе ее сотни связанных с тем замыслов.

- Возможно. Но не скоро. В тебе слишком много лекарств, твоя кровь отравлена, твое сознание неприятно им. Когда все это уйдет...- он смутился, не зная времени, - То к тебе придут...но не эти, а другие...

Она кивнула, послала червям воздушный поцелуй, от которого они с неожиданной резвостью бросились врассыпную и покинула их унылую обитель.

В комнате с золотистыми панелями стен, стальными цветами, обвивающими их заклепки, лотосами, расцветшими на них только для того, чтобы яркие лампы могли укрепиться в симметричных бутонах, светом своим укрепить острые лепестки, она замирает от зрелища столь восхитительного, что кажется ей, будто в одном этом мгновении сошлись и растворились, дабы неделимую создать текучую форму, все специальные эффекты, бриллиантовые блески, накладные ресницы и силиконовые имплантанты, драгоценные духи и обманчивые бюстгальтеры, жесткие подплечники и высокие каблуки, аниматронные куклы, стальные скелеты и невидимые нити, двойные экспозиции и филигранные миниатюры, изобретательные ракурсы и расплывчатые блики, черно-белые прилежности и подмененные кадры.

Поднявшись на золотистую тумбу, босыми ногами с блестящими черными ногтями придавив красный бархат, королева подставила свои груди синеволосому, сжавшему ее широкую талию в могучих руках так, как высокий мужчина сделал бы то с хрупкой несовершеннолетней девочкой, а другие - с иссохшим трупом. В одном из углов комнаты тускло блистали черные доспехи, для двухголового предназначенные рыцаря, в другом -неровно тикали напольные часы, между цифрами которых неравное имелось количество делений.

Запрокинув голову, улыбаясь в блаженном забытьи, королева не сразу почувствовала вошедшую а когда ощутила нечто чужеродное в пространстве своего наслаждения, то, вскрикнув, вцепилась длинными пальцами в волосы мужчины, испуганно озираясь, щурясь от яркого света висевшей под потолком лампы.

- Что ты здесь делаешь? - она вжала голову в плечи, мужчина же не прекращал сосать ее грудь.

- Я ищу вашего сына.

- Его здесь нет, - недоумение в ее голосе показалось странным, так могла бы удивиться ящерица, которую обвинили в принадлежности к живородящим.

- Где он? - Ирина подняла оружие, направив его на женщину, но та не обратила на это внимание, как если бы оно не могло причинить вреда ей или же само по себе не имело власти, не могло выстрелить в сложившихся обстоятельствах.

- Его нет здесь, - она ласково провела рукой по синим волосам, опустила руку на шею и поглаживала ее, как делают то с животным, демонстрируя ему снисходительную нежность, -И никогда не было.

-Но...мой принц...-она растерянно дернула головой и пистолет чуть опустился, целясь теперь в левую руку мужчины.

-Так ты о нем! - королева фыркнула, усмехаясь. - Он не мой сын. Я усыновила его на время, как и многих до него. Должна отметить, он не самый приятный их всех.

-Я должна...- Ирина смутилась, почувствовав себя так, как будто пыталась соблазнить чужого мужа.

-Понятия не имею, где они его держат. Мне это совсем неинтересно, - королева впилась когтями в спину мужчины, тело ее задрожала, знаменуя тем самым близость удовольствия, -Не понимаю, почему он так волнует тебя, когда рядом есть такие...-ее пальцы распрямились и прижались к загорелой коже, под которой радиоактивными волнами бесновались могучие мышцы, - Я могу поделиться с тобой...

Соблазн угрюмой старой лисой пробрался в узкие норы ее целомудрия, теплым приливом раздразнил закопавшуюся в песок скромности тягу к преступлениям, метеоритным дождем разбудил ленивых ящеров похоти. Она посмотрела на небольшие, круглые, удивительно ровные ягодицы мужчины, его гладкие, безволосые ноги, его спину, на которой ей хватило бы места лечь, представила себя в объятьях его рук, что могли бы без усилия сломать ее шею или позвоночник, вообразила себя под ним, задыхающуюся от тяжести монотонного тела, слизывающей пот с проколотых стальными кольцами сосков и звонкое тепло заныло в ее промежности.

- Нет...-она растерянно покачала головой. - Мне нужен мой принц...

Королева усмехнулась, как будто услышала шутку, которую только по привычке считала смешной.

- Я не знаю, куда идти...

Тело властительницы уже сотрясалось от негодующего оргазма, но, будучи привычной к нему, она сохранила способность говорить, только стал прерывисто-хриплым голос ее а слова обрели оттенок порочной, изможденной, упадочной усталости.

- Они ...-она судорожно вздохнула, руки мужчины напряглись, не позволяя ей и малейшего, пусть и случайного, освобождения. - ...они хранят их всех вместе...

- Кого?

- Всех принцев. - взгляд королевы все больше напоминал тот, с которым змея смотрит на сброшенную ею кожу.

- Я знаю только одного.

- Ты не знакома с его братьями?

Cо злобным, презрительным подозрением посмотрела Ирина на своего демона, но тот лишь растерянно пожал плечами.

- Я встречалась с теми, кто называл себя так...-она приблизилась к мужчине, позволяя небольшую уступку тому, что ей было приятно считать порочностью, она всмотрелась в его позвоночник, от которого исходило слабое электрическое потрескивание и на одно невероятное мгновение ей показалось, что он может быть ее сыном, что ей хотелось бы иметь такого сына - сильного, способного покорить любую женщину, овладеть любым мужчиной, ей хотелось бы мечтать о нем, снова и снова пробуждаясь от затопляющих разум зловонных потоков сновидения.

- Ищи их по волнению тока...-и она не могла более говорить, с тихим стоном обмякла она, положив голову на плечо мужчины, блаженно закатив глаза и исчезнув в безумии оргазма.

Темные коридоры, тихие запахи и навязчивые чувства привели ее в помещение, где развешены прикрепленные полосками скотча и магнитами в виде черепов и цветов плакаты, изображения всевозможных существ, в том числе подобных Синцитию и других, явно имеющих демоническое происхождение, пребывающих в окружении деревьев и механизмов или же вскрытых и расчлененных, дабы продемонстрировать расположение мышц и костей. Посреди комнаты имелось кубическое возвышение, с каждой стороны которого расположились бинокуляры с золотистыми стеклами, но тигры и змеи барельефа казались ей угрожающими и она не сразу решилась приблизиться к нему, обойдя вокруг него несколько раз прежде чем заслужить насмешку демона. Вздрогнув, она бросила на него злобный взгляд и, только для того, чтобы доказать ему, что страха в ней нет, склонилась, прижала глаза к мягкой резине вокруг окуляров и положила пальцы на стальные ручки по обе стороны от него.

Сквозь золотистое марево она сперва могла рассмотреть только расплывчатые пятна, затем, после того, как круглая ручка с правой стороны совершила два оборота, изображение стало четким настолько, что она смогла рассмотреть трещины и вмятины вокруг заполнившего взор кольца на черном кожаном ремне. Нижний левый регулятор позволил ей совершить удаление и она увидела троих мужчин, стоящих, спрятав за спиной руки. Двое других осторожно держали под руки принца, а далеко перед ним, прикованная к поднимающимся из красного пола стальным шестам, обвисла на коротких цепях Елена. Повелитель чудовищ появился с правой стороны и мужчина, выделявшийся среди прочих ростом, сложением и яркими синими волосами, следовал за ним, толкая перед собой клетку, за черными прутьями которой металось неразличимое бледнокожее создание.

Встав перед державшими принца, повелитель чудовищ сказал им несколько слов, достал из внутреннего кармана плаща шприц, сбросил с иглы пластиковый колпачок и вонзил ее в правое предплечье юноши. К тому времени стараниями синеволосого клетка уже была помещена посредине между принцем и Еленой и когда повелитель чудовищ, отбросив шприц, повернулся и кивнул, мужчина открыл дверцу, выпуская на волю существо, в котором Ирина отметила сходство с крысой и ящерицей одновременно. Дряблый живот волочился по полу, слабое безволосое тело, покрытое темными болезненными пятнами и кровоподтеками, неуклюжее и слабое, если верить тонким лапкам и испуганному взгляду больших темных глаз, казалось тем, что с трудом удерживает в себе жизнь. Длинный тонкий хвост извивался, бился о пол, приплюснутая морда истекала слюнями, он прижимался к полу, поглядывая на мужчин с раболепным страхом.

Голова принца дернулась, губы его зашевелились мужчины ослабили хватку и теперь лишь поддерживали своего господина. Повелитель чудовищ ласково провел по его руке и отступил в сторону. Подняв взор, принц увидел существо на полу и злобная сила сотрясла его тело. Он стряхнул с себя чужие руки, оскалил зубы и бросился к несчастной твари. Елена забилась в своих оковах и не было сомнений, что она кричала и проклинала, но мужчины вокруг нее оставались невозмутимыми, только повелитель чудовищ улыбался так радостно, как будто на любимом присутствовал представлении.

Тварь попыталась сбежать от принца, но лапы ее скользили по полу, скребли по нему длинными когтями и явно не были предназначены для бега. В два прыжка юноша настиг неловкое создание, набросился на него и обхватил левой рукой. Оно попыталось вывернуться, изогнуло шею, открыв пасть и демонстрируя острые клыки, прижимая к голове маленькие острые ушки, но он ударил его между ними и существо лишилось чувств, бессильно повалилось на пол и обмякло. Стоя на коленях над ним, принц смеялся и лаская левой рукой, соски, правой сжал и без того твердый член. Тело Елены трепетало, время от время дергаясь и натягивая цепи. Должно быть, она рыдала и от понимания этого Ирина на мгновение отвлеклась от окуляров. Сама она не была уверена в своих чувствах, но ревности не было среди них. Это создание, принадлежность которого к какому-либо царству или общности сложно было определить, не являясь ни мужчиной ни женщиной, едва ли могло представлять какую-либо угрозу для нее, как не могли быть ею непристойные картинки или надувные куклы. Улыбнувшись, ведь ее принц по прежнему принадлежал ей, она вернулась к окулярам.

Навалившись на беспомощную тварь, принц, правая рука которого сжимала член, закусив губу направил себя в чудовищную плоть и от той разрывающей боли существо очнулось, бесшумно разинуло пасть в уродливом крике, заскребло по полу когтями. Локтем правой руки принц надавил на шею твари, прижимая ее к полу и бедра его дернулись в движении, от вида которого Ирина едва не опустилась на пол, такая теплая слабость расползлась по ее ногам подобно спасающимся от воды ядовитым змеям. Промежность ее воспылала, член болезненно напрягся и она едва удержалась, чтобы не запустить руки под джинсы. Только необходимость продолжать наблюдение избавила ее от удовольствия. Елена обмякла, обвисла на цепях, повелитель чудовищ улыбался как мать, глядя на своего побеждающего в драке сына, а принц совокуплялся с извивающимся под ним существом. Выше ее сил было отвести взор от его звериных глаз, злобно исказившегося рта, напряженных рук, намокших от пота волос. Чувствуя в его силе болезнь, в его страсти - отчаянное безумие, в тишине - беспокойные голоса, она восторгалась и восхищалась, уже почти мечтая быть им.

Когда все закончилось и мужчины подняли обессилевшего, тяжело дышащего принца на руки, синеволосый затолкнул обратно в клетку вяло отбивавшуюся и, без сомнения, продолжавшую кричать тварь, а повелитель чудовищ послал Елене воздушный поцелуй и они ушли, Ирина оторвалась от окуляров и, протирая уставшие от яркого изображения глаза, направилась к маленькой овальной двери. Ей пришлось призвать на помощь демона, чтобы повернуть круглое колесо и открыть ее и тогда она ощутила затхлое зловоние, горьковато-пряные запахи, смешавшиеся с едким ароматом антибиотика, солоноватым привкусом неведомых препаратов и волнующим смрадом могучих мужских тел.

Повиснув на цепях и опустив голову, Елена казалась мертвой и только слабое дыхание выдавало в ней ту, кто способна была еще к удовольствиям. Ирина встала перед ней, глядя на ее бледное тонкое тело, маленькую грудь, плоский живот, чувствуя, как вновь набирает силу обмякший было член. Она удивилась тому, как быстро стало для нее легким, простым и естественным влечение к девушке. И ранее неравнодушная к женской красоте, она чувствовала изменение в тех своих чувствах, обретших в себе игривую жестокость и изворотливую подозрительность и заискивающие голоса шептали ей о волшебной силе и том предназначении, коим было подчинение и употребление.

Сжав пальцами подбородок Елены, она подняла его и та медленно открыла полные слез глаза и застонала.

- Ты уже не такая смелая, дорогуша...-Ирина коснулась ее мягкой груди, провела пальцем по крупному, мгновенно затвердевшему соску.

- Уйди прочь! - Елена дернулась, злобно сощурила глаза.

- О, нет...-Ирина обошла девушку, положила руки на талию, - Мне нравится здесь...

Она взялась за тонкую резинку розовых трусиков, сжала правую ягодицу. Елена заметалась, от чего злорадно рассмеялась ее мучительница.

- Тебе не сбежать от меня...-она резко потянула тонкую ткань и та порвалась с удивительной легкостью, как будто сама мечтала о том.

Извиваясь, Елена пыталась обернуться, но поза и волосы мешали ей в том.

- Что ты делаешь?

- То, что ты хотела сделать со мной, - она расстегнула джинсы и приспустила их, выпуская на свободу напряженный, подергивающийся член.

Поглаживая его правой рукой, левой она провела по ее губкам, жестким волоскам, понюхала пальцы.

- Тебе это нравится, дорогуша...

Головкой члена она прижалась к левой ягодице Елены и та зарычала, дернувшись, сжимая и разжимая кулаки, натягивая цепи в нелепых попытках разорвать их серебристые звенья.

- Это тебя не спасет...-обеими руками Ирина ласкала ее ягодицы, посматривая на свой дрожащий от нетерпения член, - Тебя ничто не спасет...

Непонятный, обессиливающий страх сжимал ее горло подобно самому возбуждающему ошейнику, она чувствовала себя бегуном, намного опередившим всех соперников и замершим в метре от финишной черты, завороженным ее непреодолимой пустотой. Уверенность в успехе, уничтожаемая тем, что он должен был стать первым, сжигаемая страхом перед его последствиями, останавливала ее. Только ревнивая ненависть была тем камнем, о который она должна была содрать свою любимую коросту и, прикусив губу, она прижала левую ладонь к дернувшемуся от прикосновения животу девушки и притянула ее к себе, насколько позволяли цепи, правая же, сжимая напряженный член, направила его к влажным губкам, для чего Ирине пришлось присесть и выгнуться так, что у нее немедленно заболели ноги и спина.

Елена застонала в бессильной злости, а Ирина засмеялась и, опустив пальцы, раздвинула губки, облегчая своему члену путь. Неумелый, неопытный, он никак не мог пробраться внутрь. Девушка извивалась, стонала, всеми силами старалась не допустить того, что казалось ей ужасным, надеясь, что мучительница устанет и откажется от своих намерений, но это лишь раздражало ее и придавало новые силы.

- Он все равно не достанется тебе! - прошипела она и в это мгновение твердая плоть ворвалась в нее.

- О! - удивление превзошло всю ярость новых наслаждений. - Так ты не девственница!

- Это не твое дело!

- Как же так! - Ирина почувствовала себя преданной. - Как же наш принц!

- Я знаю...-демон схватился рукой за стальной шест. - Вчера к ней приходил ее жених. Они провели десять минут наедине в палате.

- Десять минут!? Так быстро? - Ирина плотнее прижалась к Елене, чувствуя ее прохладные ягодицы. Насилие происходит быстрее, чем согласие и в этом одно из множества достоинств его.

- Она одновременно лишилась невинности и кончила.

- О! - это показалось Ирине удивительным и вызвало злобную зависть. Подобное удовольствие она знала только от своих рук и струй воды. Ей хотелось получить его от ее принца, ей было интересно, каким оно будет, когда источником его станет мужчина.

- Ты предала нас!

- Кого?

- Меня и нашего принца.

- Его - может быть, но не тебя. Вы не одно и то же! - она вздрогнула и замолчала, неожиданное предположение вырвало из нее дыхание. - Вы не можете быть одним и тем же, я видела вас вместе...

- Почему ты сделала это? - Ирина встала перед лицом девушки и сложила руки на груди.

- Рано или поздно мы все выйдем отсюда, - она ничего не могла поделать с собой, толстый и красивый, остроконечный, обвитый венами член привлекал ее взор. - Нас вылечат и мы выйдем отсюда. Наша жизнь продолжится без принца. Его не будет, мы никогда не встретим его. Как только мы переступим порог, он исчезнет для нас. Если мы забудем о других, то проведем остаток жизни несчастными.

Ее слова кровоточили опасной истиной. Ирина старалась не думать о безликом будущем, в котором звезды взрывались, чтобы боги прикуривали от этого шелковистого огня. Принц стал самим временем, течение его крови подталкивало минуты, от его оргазмов сотрясалась пыль на луне, когда выпадала его ресница еще один неоткрытый вид позвоночных вымирал в далеких джунглях.

- Этого не произойдет. - ее уверенность сродни была той, что позволяет детям бояться прячущихся в темноте чудовищ.

- Чего? - Елена ухмыльнулась. - Тебя не выпишут? Они не станут держать тебя здесь вечно.

-Здесь есть другие отделения. -иногда, во время дневных путешествий по светлым коридорам, она слышала крики, доносившиеся из тех странных мест, перекрывающие пение птиц и шепот масок.

- Ты не настолько больна, - презрительная усмешка прозвучала упреком в слабости.

- Это будут решать врачи.

Елена скривила губы и кивнула, безразлично соглашаясь.

Ирина обошла вокруг нее, рассматривая тонкое тело.

- Они не позволят тебе свободы. Даже демоны ничем не смогут помочь тебе. - от жалости член ее расслабился и успокоился. Ей было жаль эту девушку, не способную избавиться от заманчивого бремени посредственности, перед чьей непреклонностью бессильны все общества и спокойные времена, которых только и желала она.

Повернувшись к ней спиной, не обращая внимания на стальные проклятья и цепные угрозы, Ирина оставила ее с тем удовольствием, с каким подписывают документы о разводе и подтверждают в морге личность тех, с кем давно помышляли расстаться.

В этом просторном зале, где темные стены служили пристанищем для накладывающихся друг на друга, многослойно переплетающихся проводов, сочащихся зловонной влагой темных ржавеющих труб, мерцающих ламп под стальной сеткой и множества разнообразных, сверкающих черным хитином, поблескивающих жвалами, играющих фосфоресцирующим светом в брюшке насекомых, она увидела три матовых пластиковых кокона, спиральных гудящих веретена, окруженных серебристыми высокими баллонами и круглыми черными резервуарами с красными на них предупреждающими надписями. Заточенные в стальных корпусах приборы вспыхивали оранжевыми цифрами и зелеными дрожащими линиями на выпуклых экранах, гофрированные трубы дрожали от жидкостей и газов, метавшихся в них, напряжение и сила наполняли все здесь и она замерла, с трудом вдыхая холодный, безвкусный воздух, глядя на эти чудесные машины с испуганным благоговением.

- Что ты делаешь здесь? - рычащий голос показался ей знакомым и когда она обернулась, то узнала это существо, несмотря на то, что не видела его уже более десяти лет.

Когда-то именно оно вынуждало ее спать с включенным светом, эти длинные черные когти скреблись в дверь ее комнаты, пытались повернуть ручку, следы от его языка она видела на сиденье унитаза после того, как сидела на нем и возвращалась через несколько минут после этого, это его тень скользила между деревьев, оставляла отпечатки огромных лап на снегу.

Маленький черный демон сидел на его плече.

- Она пришла сюда для того, чтобы убить нас! - он злобно зашипел, указывая на нее лапкой. - Она принесла оружие!

- Оружие? - чудовище опустило огромную голову, прижало длинные уши, сощурило янтарные глаза.

Она усмехнулась и показала ему пистолет, держа его на ладонях.

- Думаешь, оно может навредить тебе?

Он принюхался, втянул воздух волосатыми ноздрями.

- Я не знаю...-взмахнув рукой, он указал за ее спину. - А он...почему он здесь?

Безымянный демон сжался за ее ногами, пряча голову и тяжело дрожа.

- Он помогает мне найти моего принца.

Демон рассмеялся басовитым рыком, Малькольм вторил ему писклявым визгом.

- И ты поверила ему? - он спрыгнул на локоть гиганта. - Он делал все, чтобы ты не встречалась с твоим принцем.

- О чем ты? - она стряхнула с ноги прилипчивого демона и посмотрела на него с таким жгучим подозрением, что он свернулся в клубок подобно броненосцу.

- Тебе повезло, что мы были у тебя. Когда черви пришли, у нас были силы спасти тебя от них, - Малькольм соскочил на пол и подбежал к своей госпоже, - Но мы не хотели делать этого.

- Почему?

Он отвел взор и почесал задней лапой за ухом.

- Ты была такой скучной...мы надеялись, что здесь тебя изменят.

- А вы...не боялись, что вас выгонят из меня?

- Такая опасность...была, но мы сочли ее приемлемой. Если бы ты изменилась так, как мы надеялись, нам всем стало бы намного приятнее жить.

- Но этого не произошло?

- Отнюдь. Ты очень изменилась, к нашей радости. Нам нравится, что ты стала смелее с мужчинами, мы надеемся на множество удовольствий.

Ее губы недовольно изогнулись. Ей показалось, что они пытаются управлять ею, ей была не по душе их отстраненная расчетливость. Но никогда ранее она не находилась так близко к своим безрассудным демонам, ей было приятно считать их именно такими, не слышала ни одного их признания, лишь несколько раз они говорили с ней. Их жестокие откровения пугали ее, она не могла поверить ни одному из них и одновременно не могла признаться себе, что все они могут лгать. Она чувствовала необходимость верить одному из них, принять чью-либо сторону уже только для того, чтобы один из них не чувствовал себя одиноким и стал ее верным союзником.

- Но он был против? - она кивнула на дрожащего демона.

- Он считал, что это навредит тебе.

- Я знал, что они хранят здесь принца, - пропищал он, высунув голову, - Я знал, что он сделает с тобой.

- Мне все понравилось. - она пожала плечами.

- Ты не представляешь себе всех последствий. - возмущенно завопил демон.

- Самое плохое, что может произойти - я больше никогда его не увижу, - она метнула взор к матовым капсулам.

- Есть только один способ для тебя сохранить его. - Малькольм нетерпеливо улыбнулся, - Он должен стать одним из нас.

Мгновение вспыхнуло в ней всезнающей улиткой и она поняла, что прекраснее этого не может быть ничего, что это единственная возможность стать счастливой.

- Как мне сделать это?

- Не все так просто. Для этого ты должна убить одного из нас.

Вскинув пистолет, она спокойно улыбнулась и нажала на спусковой крючок. Яркий фиолетовый луч с гневливым шипением превратил в пурпурную пыль насмешливого Малькольма и самый большой из ее демонов рассмеялся, пожимая плечами.

- Ты никогда не любила его.

Она кивнула, как делает то осужденный, признающий свою вину.

- Как мне сделать его своим?

Безымянный демон, осознав, что ему больше ничего не угрожает, выпрямился и, осмотревшись, заметил горку красного порошка. Глаза его вспыхнули и он жадно облизнулся. Еще раз оглядевшись, он, прижимаясь к полу, подобрался к волшебной пыли и, высунув длинный черный язык, попробовал ее самым его кончиком.

Гаспар пренебрежительно ухмылялся, а Ирина наблюдала за своим маленьким демоном с тоскливым безразличием.

Несколько раз переведя взор с одного на другую и не встретив осуждения или запрета, он жадно, со всхлипом, втянул в себя порошок, а то, что осталось после этого слизнул. Часть пыли поднялась в воздух, вспыхивая праздничными огнями и девушка отвернулась от них, отмахнулась от них ладонями, а ноздри Гаспара расширились, рыжеватые волоски в них затрепетали.

- Ты...-она прикоснулась к его огромной руке, - Ты был когда-то человеком?

- Я был девушкой. Намного красивее тебя, -он говорил об этом со странным сожалением раскаявшегося убийцы, не совершившего в своей жизни ничего значительнее тех злодеяний.

- Что с тобой случилось?

- Один прекрасный юноша не хотел видеть меня рядом с собой. Я хотел...хотела быть с ним. Мне предложили стать его демоном.

- Кто предложил? -она вздрогнула, вообразив силы могущественные и непреодолимые, для которых все самые изящные ее игры были лишь жалким подобием забавы.

- Мои собственные. Как стало ясно позднее, они всего лишь хотели избавиться от меня. Я казалась им слишком скучной, -он пристально смотрел на Ирину и она стыдливо отвела взор. Она чувствовала себя виноватой перед этими удивительными существами, она никогда не задумывалась о том, что ее удовольствие может быть и чьим-то еще, что ее затворнический отказ от наслаждений может причинить кому-либо вред, ведь она даже не считала, что тем самым наносит ущерб самой себе.

- Мы не такие, -маленький демон ласково потерся о ее правую брючину, - Мы любим тебя, мы сделаем все, чтобы твоя жизнь была приятной.

- Ты оказалась фацилитирована. Этого мы не ожидали. Без принца твоя жизнь будет неполноценной, он должен остаться с тобой. Ты сможешь спать с ним в сновидениях и галлюцинациях.

Она представила себе эти волшебные грезы и улыбнулась им и нашла их притягательными.

Они рассказали ей про коридоры и зал с золотыми статуями, про красную жидкость, в которой сохранялись живыми чудотворные паразиты и электрическую машину. Никогда еще она не старалась запомнить все с такой тщательностью. Повороты и ориентиры, опасности, приметы и отвлекающие красоты, она увидела все заранее и восхитилась всем и потому не удивлял ее ни яркий орнамент на оранжевых стенах, ни фигурные зеркала, силуэтами повторяющие самых страстных и возбужденных чудовищ, ни Вероника, поджидавшая ее за углом.

- Мне сказали, что здесь будет кто-то желающий моей смерти, но я не думала, что это будешь ты. -она протянула руку и коснулась обнаженного предплечья, от чего ощутила слабый удар электрического тока.

- Кто, кроме меня? - Вероника моргнула и длинные накладные ресницы рассекли воздух изумрудными волнами.

- Ты действительно хочешь убить меня? - и вместо ответа она оттолкнулась от стены, отступила на шаг и подняла левую руку, в которой держала знакомый Ирине пистолет.

- Как ты вернула его?

- Переспала с тем, кто отнял его у тебя.

Ирина вздрогнула и Вероника усмехнулась, правой рукой отбросила с лица волосы, чуть более светлые, чем у ее двойника.

- Теперь, когда ты делаешь это, мне тем более позволено.

Ирина попятилась, правая рука ее потянулась за спину, где под джинсами таилось ее оружие, но Вероника покачала головой и только слабость осталась теперь в первой из них.

- Открою тебе секрет. Я делала это и раньше.

- С кем? - она попыталась вспомнить всех мужчин, с которыми общалась, снова и снова убеждаясь в искристых воспоминаниях, что никогда не заходила дальше поцелуя даже во снах.

- С твоими демонами. Со всеми. Иногда со всеми сразу. Особенно приятным был Малькольм.

- Я только что убила его. -услышав о том, Вероника усмехнулась, а глаза ее широко раскрылись вместе с тем, как увеличились зрачки.

- Ты не оставила мне порошка? - отражения вздрогнули в ее глазах, как будто случился невдалеке одним им угрожающий взрыв.

- Что?

- Того, в который он превратился.

- Все забрал безымянный.

- Жаль. Он так возбуждает...-длинная лампа мигнула над ее головой в матовом выпуклом абажуре. Потолок здесь был таким низким, что любая из них, приподнятая каблуками, могла бы дотянуться до него, прикоснуться к его черным пятнам, к его серым кровоподтекам.

- Кто займет его место?

- Ты должна знать.

На мгновение Вероника задумалась, всматриваясь в Ирину, прислушиваясь к своим собственным предчувствиям и подозрениям.

- Это глупо. - она фыркнула, достала из кармана пачку сигарет, спрятала пистолет за спину, закурила и выдохнула дым в лицо своему двойнику.

- Так мы всегда будем вместе.

- Ты помешалась на этом. - она всмотрелась в тлеющий кончик сигареты так, как

- У меня нет выхода.

- Я не позволю тебе.

Ирина приподняла бровь, вспоминая слова своего двойника о том, что силы их равны и в это мгновение Вероника пнула ее в промежность.

От жестокой боли она оцепенела, не в силах ни вдохнуть, ни признаться себе в столь ненасытном страдании. Согнувшись и открыв рот, из которого не смогло выбраться ни единого звука, она смотрела на своего ухмыляющегося двойника слезящимися глазами, восхищенная мужской волей, позволявшей существовать, зная, что в любое следующее мгновение подобное мучение может обрушиться кружащимся многозвучием, в котором исчезает мудрость и теряется сомнение.

Она бессильно опускается, опираясь левой рукой на стену, тяжело дыша и закрыв глаза. Стоя на четвереньках, едва удерживаясь на дрожащих руках, она видела рушащиеся дворцы в тошнотворном мерцании миражей, перевернувшиеся корабли, тяжело вздыхающие на спокойных волнах, гниющих дельфинов, выбросившихся на берег, женщин со вскрытым животом, из которого только на длину пуповины и смог отползти младенец, мертвых птенцов, вывалившихся из расколовшихся, пробитых яиц, оторванные хвосты ящериц, крыс, отравившихся своими же детенышами.

Вероника склонилась над ней.

- Мы совершенно одинаковые. Чего не хочу я, не хочешь и ты.

- Между...нами...-прижав правую руку к промежности простонала Ирина, - Есть различие...

- Какое? - ее двойник склонилась над ней, прислушиваясь со злобной ухмылкой.

- У меня есть...-и в ту же секунду из-за спины ее выскочил маленький скользкий демон. Рыча и визжа, выпустив в прыжке когти, он, не обратив внимание на единственный выстрел, который успела сделать Вероника, ударился в ее грудь и повалил на пол. Дернув головой, он вонзил когти в ее живот и она закричала, выпуская оружие хватая гладкое тело демона, стараясь оторвать его от себя. Приподнявшись, опираясь на стену, Ирина наблюдала за их схваткой. Извернувшись в дрожащих пальцах, демон скользнул между грудей Вероники и через мгновение острые клыки его вонзились в ее горло. Она вскрикнула и в то же мгновение тело ее обмякло, а демон испуганно отпрыгнул и, прислонившись к стене, зарычал.

Пошатываясь, Ирина приблизилась к своему двойнику и всмотрелась в рану на ее шее, из которой неторопливо и тяжело, нехотя и не столько покидая внутреннее, сколько вторгаясь во внешнее вытекала вязкая, маслянистая фиолетовая жидкость. Руки девушки слабо подергивались, глаза закатились под трепещущие веки и под рваными краями раны заметен был зеленоватый блеск, что не мог быть ни плотью, ни костью, ничем не напоминал металл и непохож был на пластик. Только повторение могло быть сделано из того материала, только копия, враждебная и завистливая, лишенная голографических безумств и водяных кошмаров и было понятно отвращение демона, ведь даже погубленное им, тело это оказалось несъедобным и непригодным для него.

Ирине захотелось плюнуть на своего поверженного двойника, она даже почувствовала, как наполняется слюной рот, но боль была еще сильна, хлесткая и отзывающаяся на пульс и она решила оставить все таким, каким оно должно было исчезнуть.

Теперь она во всем следовала повелениям своих демонов и потому все было именно таким, каким они описывали и предсказывали его.

Золотые статуи возле стен, чаша с красной жидкостью, в которой нет краски и нет крови, она может только бить из земли чудотворным источником, волшебным ключом, потерянным родником. У нее нет вкуса и нет запаха, но цвет, заменяет все, подменяет их и его одного достаточно, чтобы никогда больше не скучать. В нем нет рубинов и нет пламени, он смеется над вином и презирает мех. Тишина и пустота в нем, но нет уныния и тоски, он полон ненавязчивого, случайного веселья, он хранится в таком чистом серебре, что даже мерзкие карлики, чьи фаллосы стали ножками чаши не могут опорочить его.

Высоко над ней, под темным потолком мечутся молнии, поршни шипят и вращаются шестерни, она чувствует покалывание на коже, волосы отвечают на него, как отзывается на неслышимый сигнал непослушная овчарка.

И на самом дне той чаши темная покоится шкатулка, к которой Ирина и опускает руки так, словно то первый ее нежеланный ребенок.

Злобно зашипев, молнии замирают под потолком, а затем спускаются к ней искрящимися змеями. Они кружатся вокруг нее, за многие годы пожравшие многих, они жалят и кусают ее, они ненавидят ее все больше и преуспевают только в том, чтобы сжечь кончики ее волос. Она неуязвима на них, они не интересуют ее и демоны будут ею довольны.

В другом зале она поворачивает теплый стальной рубильник, для чего ей приходится использовать силу обеих руки и дрожащий, полный электрического треска гул возникает в машинах вокруг нее, а венозно-матовый доселе кокон наполняется зеленоватым светом, разделяется с громким хрустом и верхняя половина его поднимается, являя ей принца.

Обнаженный, с иглами в сгибах локтей, с электродами, прилипшими ко лбу и вискам, он лежал в холодном бреду, неподвижный и омертвелый, он показался ей почти незнакомым. Склонившись над ним, она не заметила дыхания и это испугало ее. Отпрянув, она сжала в правых пальцах прядь волос, наматывая ее на указательный, осматриваясь в поисках помощи. Взгляд ее упал на панель управления, на символы и подписи рядом с ручками и переключателями. Что-либо из этого могло вернуть принца к жизни, жестокие демоны вновь посмеялись над ней, сообщив только часть того, что она должна была сделать и она уже начала обдумывать планы невероятной мести им, большая часть которых заключалась в самоубийстве, когда тяжелый, судорожный, хрипящий вздох послышался из кокона.

Подскочив к нему, она увидела своего принца очнувшимся, бешено вращающим глазами, хватающим воздух широко открытым ртом. Пальцы его сгибались и выпрямлялись в болезненном, припадочном ритме, ноги мелко дрожали, тонкая струйка бесцветной мочи потекла из напрягшегося члена.

Подхватив обеими руками его правую, возблагодарив инъекцию, придавшую ей силы, она потянула его из кокона, чувствуя его тело расслабленным и безвольным, еще более тяжелым от того. Ей казалось, что прежде всего нужно извлечь его из этой холодной колыбели и только после этого влить горме в его вены, но после нескольких неудачных попыток, приведших лишь к тому, что ей удалось перевесить его тело через край кокона, отчего руки его коснулись пола и лужица слюны образовалась на нем, она отказалась от тех своих намерений.

Она впервые делала укол, но слишком много раз видела, как другие совершали то, чтобы совершить ошибку. Отказавшись от мысли ввести вещество внутривенно, так как знала, что поймать вену иногда бывает сложнее, чем молодую гиену, она вонзила иглу в предплечье юноши, соглашаясь на более слабое и менее продолжительное действие. Ей нужно было только несколько минут. Едва она вытянула сталь из его плоти, как конечности его задрожали и, схватившись руками за края кокона, он сел в нем, глядя вокруг себя с неистовой ненавистью, как человек, многие годы проведший в коме, слышавшей все, что его жена вытворяла не стесняясь его присутствия. Резко поднявшись на ноги, он вскинул левую руку к закружившейся голове, правой поглаживая член и от этого великолепного зрелища ее собственная плоть затвердела, больно прижимаясь к молнии джинсов. Переступив через кокон, принц приблизился к Ирине, одного роста с ней, возвышенной каблуками. Улыбаясь так, как будто была она тысячной жертвой его одобренного законом убийства, он встал перед ней, склонив голову к правому плечу, правая рука его поднялась к ее щеке, а левая опустилась на промежность. От этого прикосновения, горячего даже через плотную ткань, она ощутила болезненное, напряженное, жгучее удовольствие, едва на подломившее ее ноги, чуть не извергнувшее из нее семя. Она тихо застонала, чувствуя нарастающую злость, беспричинную и такую яростную, что ни одна чужая смерть не смогла бы утолить ее, а ловкие пальцы принца уже расстегивали пуговицу и молнию, высвобождая ее подрагивающую плоть. С испуганным, завороженным удивлением она следила за ним, очарованная уверенностью и точностью его движений, выдающими привычку и пристрастие, ощущая себя в странном единении с ним, с каждым биением его сердца, в согласии с любой его мыслью, недоумевая, так ли чувствуют себя мужчины, находясь в компании себе подобных, в обществе равных и сильных, в не ведающем предательства братстве пола и насилия.

Он опустился на колени, сощурившись, рассматривая ее член и она ощутила новое, неведомое ранее глумливое смущение. Будучи женщиной, она знала свое назначение и была склонна к обычной лицемерной скромности, за которой скрывалось желание носить короткие юбки, облегающие футболки и сетчатые чулки, двуличное естество половозрелой замки, играющей в недоступность. Она знала цену наготе, она любила быть обнаженной и представлять себя обнаженной перед мужчинами, самыми любимыми были для нее сновидения о том, как с нее срывают одежду, все это было обычным и приятным. Но, обретя в себе мужское, она чувствовала теперь нечто противоестественное в том, чтобы предстать перед кем-либо неприкрытой. Мужчина не должен был совершать подобного, как уверяла она себя, в представлениях ее только гомосексуалисты вели себя иначе и превращение в одного из них неотвратимо несло на себе приторный, синтетический привкус неотвратимого, неизбежного, освобождающего, придающего силы извращения.

Холодные пальцы принца сжали ее член, царапнули острыми грязными ногтями его основание. Облизнув губы, он всмотрелся в покачивающуюся перед ним голову, сощурил глаза и наклонил голову, уподобившись мелкому хищнику, увидевшему желанную и беззащитную добычу. Она уже решила, что он отказался от своих намерений, но в то же мгновение он набросился на ее плоть подобно крысе, пожирающей своих детенышей и она задохнулась в неистовом восторге, чувствуя, как ее член погружается в его горячее горло, а твердый язык впивается в головку с неистовством ядовитого жала. Его пальцы щекотали ее тестикулы, сжимали ягодицы, слюна стекала по члену, издавая сочные звуки, когда он скользил от головки к основанию, не останавливаясь ни на секунду, сохраняя неизменным спокойный ритм. Положив руки на его липкие волосы, сжав в пальцах скользкие пряди, она закрыла глаза, голова ее запрокинулась и вселенная превратилась в ядовитое, язвительное удовольствие, перед которым не смог бы устоять и самый непорочный кактус. Плоть же самого принца оставалась невозмутимой, никак не отвечая на все его усилия, на мерцание ламп и томные ароматы, он двигался без страсти и наслаждения, выполняя работу, выгодную для мироздания, но не для него самого, не столько неприятную, сколько однообразную и унылую, лишенную истинной, ненавязчивой радости, не способную избежать упреков и унижений.

Только когда семя изверглось в него он всхлипнул и захрипел вместе с ее сдавленным рычащим стоном и в то время как она удерживалась, чтобы пылающая темнота не захватила ее, не отняла у нее сознание, не лишила последней надежды на изменение, он, медленно выпустив из рта ее член, посмотрев на него широко раскрытыми глазами так, как будто все неустойчивые чудеса сжались на его головке, улыбнулся, как делают то встретив старого любовника, с которым сохранились хорошие отношения и медленно повалился на пол.

И в то время, как извергающее все мыслимые жидкости тело принца билось возле ее ног, дверь открылась и повелитель чудовищ, сопровождаемый могучими слугами ворвался в электрическую темноту, сжимая в руке пистолет Вероники.

- Что ты делаешь? - он направил на нее оружие, мужчины метнулись к ней, но в нескольких шагах от нее натолкнулись на электрическую стену, кольца на их сбруе заискрились и они отступили в недоуменном испуге.

- Ты знаешь, что я могу призвать и других. - из левого кармана плаща он поднял маленькую красную пирамидку, провел по ее грани пальцем в черной перчатке и тотчас же позади него подобно солнечным бликам, подобно неприятным воспоминаниям, предсказуемо и все же пугающе появились огромные существа, с недовольным рычанием воззрившиеся на нее.

- Только на этот раз и у меня есть чудовище. - она осторожно застегнула молнию, стараясь не задеть все еще напряженный член, хранивший на себе последнюю каплю спермы, влажно блестящий от слюны и щелкнула пальцами, в ответ на что все в комнате вздрогнуло и по левую сторону от нее появился самый большой из ее демонов с другим, сидящим у него на голове.

- Мое больше. - усмехнулась она.

Повелитель чудовищ выругался, из правого кармана достал маленькую коробочку из слоновой кости, в золоте на которой целовались мальчики и несекомые и рассыпал в воздухе ее порошок, от чего машины вспыхнули искристым страданием и погасли на мгновение лампы и все мужчины и чудовища рухнули на пол, подергиваясь в молчаливых судорогах.

- Как же...он все еще стоит...

- Он моложе и сильнее.

И тогда повелитель чудовищ вздохнул и отступил.

- Я устал...-и он медленно опустился на колени, с трудом стянул перчатку с правой руки, где не оказалось среднего пальца, но на другую у него не хватило сил и он упал на спину, отчего белый парик его слетел, явив взору темные пятна на тусклой коже.

Она подошла к нему, наступив на искусственные волосы, придавив их острым каблуком, она опустилась возле него и расстегнула пуговицы его плаща. Его тело, всегда скрываемое с такой дотошной тщательностью интересовало ее, она полагала, что оно покрыто шрамами, фурункулами и язвами сотен неведомых болезней, полученных им от его подопечных, от его созданий, от призванных и покоренных им чудовищ, большинство из которых, как полагала она, было демонами оказавшихся в той клинике пациентов. Распахнув полы плаща, она едва не рассмеялась, обнаружив под ним черные кружевные бюстгальтер и трусики на теле, таком же худом и бледном, как у ее принца. Из маленького, сморщенного и темного члена текла струйка ярко-желтой мочи, крупные, с фиолетовыми на них пятнами тестикулы вырывались из-под неспособной сдержать их тонкой ткани.

- Все так просто...-она поднялась и вернулась к своему принцу, возле которого крутился ее беспокойный демон.

- Скорее, госпожа, скорее! - его нервная нетерпеливость смущала ее, навевала подозрение в тайном плане, мрачном умысле, неведомой цели, для достижения которой им был необходим ее принц, причем превращенный в подобие их, но пути назад уже не было и она открыла деревянный ящичек, достала из него экстрактор, прикоснулась к расположенному на его боку рычажку, выпустив тем самым его острые шипы и положила его на лоб принца.

- Я сделаю остальное...-раньше, чем она успела возразить, демон взвился в воздух и опустился на экстрактор, отчего тот с протестующим хрустом вонзился в череп принца. Темная кровь потекла из-под лакированного корпуса, лампы и янтарные глаза демона отразились в ней, а сам он, прикоснувшись к стальной многоножке, запустил устройство, издавшее тихий гул и замолчавшее через несколько секунд. Подцепив когтем крышку, он открыл прибор и взглянул на маленькую стеклянную колбу, в которой несколько капель волновалось прозрачной жидкости.

- Госпожа! - ее, едва не уснувшую от необратимости происходящего, передернуло от его голоса и она, наклонившись, выдернула из колбы резиновую трубку, отобрала у стальных внутренностей сущность своего принца, подняла ее к глазам.

- Все прозрачное...-прошептала она, поворачивая колбу так, чтобы оказалась та напротив одной из ламп, - Все такое прозрачное...

- Госпожа, госпожа! - теперь уже другой демон поторапливал ее.

Она сняла колпачок с иглы и погрузила в раствор, втянула его в пластиковую утробу, ловким ударом ногтя, таким же, каким сбрасывают пепел с сигареты, взбила пузырьки воздуха и выдавила каплю на кончик острия, после чего вонзила его в свою руку и, преодолевая сопротивление поршня, более сильное и упорное, чем обычно, опустошила шприц.

Замерев и не дыша, стараясь не шевелиться и ничего не менять в себе, не допустить ни мысли, ни воспоминания, она стояла, вслушиваясь в свои ощущения. Ничего не менялось в них, она не чувствовала в себе новых мыслей, фантазий, признаний, отвращений, воспоминаний. Ничего не появилось в ней, все возможности и предвзятости остались прежними, сохранили себя страхи и желания.

- Ничего...-прошептала она и руки ее расслабились.

- Не так быстро, госпожа...-демон приподнялся и лизнул кончики ее пальцев, - Должно пройти время, пока препарат распространится по вашему телу, пока мозг впитает его и привыкнет к нему. Вам может быть больно, у вас могут быть кошмары. Будем надеяться, что не случится отторжения.

- Это...это невозможно...

- Я тоже так думаю, -поспешил успокоить ее Гаспар, - Но вы должны быть готовы к тому, что все исчезнет и станет другим.

Она кивнула, улыбаясь, не подозревая, что именно он, прозорливый и много сменивший владельцев, имел в виду.

Больше не было таинственных дверей и ночных приключений. Теперь она спокойно спала, просыпаясь, когда медсестра приходила, чтобы позвать на завтрак. Никто больше не вожделел ее и все чудовища исчезли. Даже демоны ее молчали, никак не проявляя себя, не являясь на зов и врачи полагали то хорошим признаком, следствием верно подобранных лекарств и признаком неизбежного излечения.

Сама она, недовольная обрушившимся на нее одиночеством, считала, что они затаились, что они ждут принца и готовятся к его прибытию, учат его, как быть одним из них с наибольшей выгодой для всех. Дни стали монотонными, отражения - более неловкими, чем прежде, но она терпеливо переносила их, наблюдая за тем, как расползаются по рукам желтые пятна от капельниц. Она разговаривала только с докторами и, иногда, с медсестрами, не встретив больше никого из прежних своих собеседников и не найдя новых. Она много спала и читала, но не помнила сновидений и книг. Все было таким спокойным и тихим, что ранее она и не подозревала о существовании подобных покоя и тишины. Звуки казались удаленными и приглушенными, все сочетания цветов выглядели приятными и даже голоса птиц больше не раздражали ее.

Ее выписали ровно через месяц и прошло больше года, прежде чем она снова оказалась возле этой больницы. Идя под руку со своим новым любовником, одетая в белую шубку и черные джинсы, с волосами еще более светлыми и пышными, чем обычно, она, смеясь, не сразу заметила знакомое строение.

- Стой! - она замерла возле сетчатого ограждения. - Смотри! - ее рука в красной перчатке указала на серое здание. - Здесь я лишилась девственности!!

- Неужели? - он поглубже засунул мерзнущие пальцы в карманы черного пальто. - И как это случилось?

Она сощурила глаза, глядя на него лукавой ведьмой.

- Я расскажу тебе об этом позже.

- Когда? - но казалось, что история та волновала и привлекала его не больше, чем детские сказки.

- Когда демоны позволят мне. - она смахнула с ресниц снежинку, посмотрела на него с извиняющейся тоской и пожала плечами.

Он улыбнулся, скучающе и безразлично и тогда она снова взяла его под руку, чтобы продолжили они свой смеющийся путь.

Комментарии: 1, последний от 04/05/2011. © Copyright Этьен Экзольт (exolt@mail.ru) Размещен: 17/02/2011, изменен: 17/02/2011. 316k. Статистика. Роман: Фантастика		Ваша оценка:

Этьен Экзольт : другие произведения.

Последний приют для девственниц