|
Из одного письма
У меня есть несколько любимых мест, это под Фанагорией, под Танаисом, в Персиановке, под Азаком, на Кумачке.
Ещё есть такое место, называется "объект Мухин" - это из моей археологической практики, курганные захоронения 3-го тыс до н.э. Я там вместо скрепера работала, а потом лопатой, ножом, кисточкой. В перерывы ходила за пивом, 8 км в одну сторону, потом очередь с мужиками, которые очень поражались моему возрасту в купе с начитанностью и умением стойко переносить физические нагрузки на жаре, при этом оставаясь женственной (ну хоть чему-то меня геофак к тому времени научил!). Мы сидели в ожидании на ступеньках палатки, а потом они пропускали меня без очереди, и, если попадался кто с мотоциклом, то мужики наперебой уговаривали его отвезти меня на раскоп. Однажды один такой моторизованный отказался, сославшись на занятость и отсутствие времени. Так на следующий день в этой очереди на него смотрели с откровенным презрением, и вокруг места, где он стоял образовалась томительная словесная пустота.
Год назад я, на автопилоте памяти добралась до того самого пивного павильончика, просто хотелось вспомнить старое ощущение от этих походов за пивом. И что? Стоит он, родимый! А рядом мужики. Я села на ступеньки, сижу. Вдруг кто-то из мужиков говорит негромко так "ребёнок?". Я глаза поднимаю. Господи, сколько мы пива в тот день выпили! Я еле добралась до дома. И был мне тот мужик как кусочек прошлого, которого время не взяло.
август 2001, г.Ухань, Юйцзяшань, 31
Письмо Орфею
Не грусти, Орфей! Ты имеешь такой талант, идти семимильными шагами по дороге, тяготы которой непосильны для остальных. Не хорони себя, собрат! Тонкие иголочки инея обрядили провода за одну ночь, но на рассвете они станут сосульками, чтобы к обеду закапать на головы прохожих. Тяжесть тоски, холодной птичьей лапой сжимающая сердце в долгий и пустой зимний вечер, обратится к рассвету в воздушное кружево строчек. Плачет больное сердце поэта не потому, что оно слабее других сердец, а оттого, что не пальцами ощупывает он мир, но сердцем.
Ты на жизнь смотришь распахнутыми глазами, а я - в микроскоп, ты видишь целое, а я - фрагменты, кусочки мироздания, ты замечаешь улыбку, а я - лишь движение уголков губ, ты свяжешь колосья в сноп, а я растащу его по зёрнышку.
Для тебя Земля подобна запятой, для меня - запятая Земле. Ты откроешь новые пути, я же увязну в лужице твоего следа. Не грусти подолгу. Мне иной раз самой так пусто на душе станет, особенно, когда напишу что-либо, что нравится самой. Вычерпана душа, кажется, что уже больше никогда и ничего не написать, думаешь: вот оно, последнее, кончился, сорвался в пропасть последний жалкий осколок, отпущенного мне на этом свете.
Из зеркала глянет некое человекоподобие с перебитыми постромками взгляда, силящегося зацепиться краешком за реальность, неизбежно утекающую сквозь пальцы. И тогда я беру веник и, сметаю на совок реальности околоплодные оболочки, в которых вышло на свет божий очередное моё детище. Я безжалостно твёрдой рукою оборвала твою пуповину, стих, ты теперь ты - уже не я.
И пустота, пустота... На полу - горсточка пыли. А потом увижу трещинку на потолке, похожую на ветку граната, ветку граната за окном, похожую на усик жужелицы, глаза кошки, похожие на камень цимофан.. Слеза, помедлив секунду в уголке глаза, ударится о белый лист бумаги, и следом за ней.
О, спасительный веник! Что было бы со мною, не сумей я в первый же приступ вселенской душевной опустошённости, этой извечной болезни поэтов, воспользоваться тобой, тривиальный атрибут обыденности? Не оглядывайся назад, Орфей, вынося из царства теней свою Эвридику-Поэзию, и не дай бог ей оглянуться!
Ночь на исходе, главное не потерять себя в её глухих переулках, не оглядывайся, Орфей! Не верь тоске, не корми своей кровью прожорливое чудовище самоуничижения! От брака Пустоты и Хаоса родился весь земной порядок.
..и муза будет балансировать на тонкой проволоке Мироздания, трепещущей цикадой нашёптывая слова утешения, иди, Орфей, по хрупкому мостику сегодня из вчерашнего дня в завтрашний!
Я не умею исцелять, могу лишь легко коснуться холодными тонкими пальцами разгорячённого лба.
конец 2000 года, Ухань, Юйцзяшань, 31
Предутренний разговор
Я:
Чеширские коты - повзрослевшие Алисы.
...от которых остаются только улыбки..
Те, что передаются по наследству.
...в них заворачивают рыбу,
когда несут с базара, так, чтобы она,
наконец, отвела свой жемчужный взгляд,
покоясь в гамаке авоськи, как в ложе прокруста,
разевающая рот без единой строчки,
рыба - та самая, золотая, исполняющая
три желанья - в пучках пряной кинзы,
средь головок редиса - в порфире - в
венчике чесночном.. Три желанья -
ты мог бы успеть улыбнуться.
Аксёнов Даниил:
Я мог бы успеть улыбнуться,
одолжив улыбку у Кота,
который ее одалживает так неохотно,
что готов забыть свое прошлое
ради чужого будущего...
чтобы тот, другой, загадать
успел свои три желания,
увидев рыбу,
когда ее несут с базара, так, чтобы она,
наконец, отвела свой жемчужный взгляд...
2001.12.23
Поезд. Из письма
У меня - туман. Завтра вечером кирпично-красный поезд ворвётся в этот туман, на всей скорости унося меня на север. Поезд и туман - два явления этого мира, совершенно не совместимые по своей сути. Это самый мощный пример соприкосновения параллельных миров, который я могу себе представить. Поезд будет натужно гудеть, продираясь сквозь эфемерную субстанцию, поезд будет терять скорость, временами забывая, где он и что он. Поезд разорвёт туман в клочья, захлебнётся на миг ветром пустоты, потеряет двумерную опору рельс, сердце его пропустит такт, собьётся на сотую долю секунды, за которую можно взлететь в небо. Туннель! Только он спасёт кирпично-красную сороконожку от потери самосознания, от потери связи с миром и чувства долга.
Ешь подземелье большими кусками, запивай его ветром, пялься бездумно на жалкие провисшие провода по обеим сторонам тоннеля. Проглатывай со спокойной совестью исполнившего свой долг идиота, своё реальное поездоощущение, осознание себя Поездом с Большой Буквы, Преодолевшим Туман, ибо тебе не быть подлинно свободным. НИКОГДА.
20.03.2001г. г.Ухань, Юйцзяшань, 31
***
Искры звёзд на сером камне неба. Что это? Гемофилия страха. Желание познать боль и боязнь обременить этим знанием близких. Соединительные союзы - как неизбежные меры длины, а ещё отфильтрованные слова заклинаний.
15.09.2001г. г. Пекин, Чжичуньли, 21
В поезде
..и проснёшься в том поезде ночью, уставишься в кусочек сквознячного окна, и представишь себя не то книгой на полке передвижной библиотеки, что колесит по дальним колхозам, не то автоматом в ящике, что ждёт своего часа завоёвывать новые земли.
Ночь за окном, изредка в оранжевых отсветах привокзальных технических служб, чаще в разрозненных огоньках дачных посёлков. Жалкие железнодорожные созвездия, с яростной лёгкостью заслоняемые кометами встречных составов.
Ужмёшься до единого тела, строго отграниченного от других тел нумерованным местом. Вот так и лежать нам всем по полочкам в случае аварии, согласно купленным билетам.
Эти мысли в раз согреют. Упрёшься горячим лбом в холодный сквозящий эмпээсовский переплёт окна, да и заснёшь под размышления, откуда ты да куда ты..
29.09.2001 г. г. Пекин, Чжичуньли, 21
Тяжёлый сон
Смерть приходит в метро. На длинных ветках. На поворотах.
В мучительном скрежете, когда поезд заглубляется ниже под землю, пол вагона секундно проваливается вдруг на стыке костылей-рельс и отрицательно ускоряется перед освещённой пещерой - в это время обычно и уходит из-под ног метко выбитая ударом ноги табуретка, и добротная пеньковая петля затягивается вокруг шеи. Ватные ноги тяжелы, голова - не меньше пуда - вот-вот закатится набок, дыхание истончённо, в ушах оглушительно звенит телефон, знобит запястья.
- Станция Октябрьская, переход на Кольцевую линию.
06.04.2002 г. г. Москва, Чертаново
Питер. Казанская. "Межсезонье" (из письма)
Интересно бывает посмотреть, как наше каждодневное находит место в поэтическом - тот самый ахматовский сор, о котором привычно рассуждают в таких случаях. У меня есть строчка "конских копыт перестук под потолком достоевского шкафа в снежную полночь услышу" - я жила в коммуналке на Казанской - бывшая привратницкая, забитая по самое нехочу старой мебелью, книгами, компьютерными деталями, журналами по "саентологии и дианетике" (я даже их читала и приходила в экзистенциальный ужас!), картинами современных художников, дисками БГ и слесарным инструментом. В огромном коридоре было темно и пахло человеческим жилищем.
Каждую ночь, перед тем, как заснуть, я некоторое время глядела в потолок, мне казалось, что он бесконечно падает на меня, что только моя неподвижность в пространстве вызывает неподвижность потолка во времени, и что если я сделаю хоть одно движение - то непременно раздавит. Так я и засыпала. А как-то ночью, это была ночь на 13-е марта этого года, меня разбудил стук копыт. В центре Питера гужевой транспорт не редкость, но мне нестерпимо захотелось увидеть под седлом эта лошадь или запряженная, я рванулась к окну - там шёл снег, снег косо падал на мостовую, пересекая галогеновый конус фонаря, окна дома напротив (почти по Цою!), казались черными зеркалами, за каждым из них скрывался дух рождества и сановный покойник.
На часах было ровно полночь. Лошади я не увидела. Не помню, много ли я ходила на утро и куда, но вечером написала "Межсезонье" - зарисовка, описание дня.
Такой уж это город - Питер, для меня он город - в котором непременно должны быть люди, которые дышат стихами, и люди, которые ими плюются.
02.06.2002 г. г. Тангу, Тайда
Из письма близкому другу
Осень дышит в затылок из прошлогодья. В листьях густо-зелёных вижу призраки кучек пепла, дворников с мётлами, и величественный Пекин в полном императорском убранстве сентябрьских церемоний в преддверии праздника Гоцин, по иронии судьбы, совпадающего с традиционными праздниками сбора урожая. На Тяньаньмэнь выстроят эпические картины из цветов в обливных керамических горшках, привезут овощи-рекордсмены из горных районов, расцветят ночной город миллионами гирлянд.
..я наверное сочиню несколько строчек, чтобы успокоить себя - мол, могу ещё чего-то. И дай бог, им меня пережить, хоть на пару лет.
Слушаю акустическую гитару, глядя в низкое широкое окно на черепичные крыши - кажется, всегда здесь жила, и, кажется, завтра покидать этот дом. Такая вот острая боль осознания своей сиюминутной и вечной природы.
пташка феникс за стреху забилась -
ужели ей стать воробьём,
ожидая дракона?..
21.08.2002г. г. Пекин, Циньхэ, Янгуаннаньли, 17
Два эпиграфа к стихам из "Демисезонья" и немного рассуждений
***
Странный это был день - 16-е марта, помню: было много солнца, помню, шли, ехали в метро, в переходах между линиями стояли на ступенях тускло освещённых эскалаторов, говорили о "там" и "тут", разглядывали рекламу, снова шли, заходили в тепло магазинов, что-то покупали "к чаю" (надо думать, выбор был безалаберным). Льдинки подтаивали, расползаясь по серому, щербатому асфальту улиц с авиационными названиями, и мы месили талую воду, и грязь, и болтали о какой-то, "верно, монастырской" стене, и проигнорировали кинотеатр, предложенный нам в ориентиры, но больше, однако, напоминавший завод электроприборов. А потом звонили в тяжёлую дверь и долго топтались в простенках, улыбаясь радушному хозяину. Пили чай, грызли яблоки. Смотрели друг другу в глаза, разбегались.
Потом был вечер и ночь. И "комендантский час", и морозец, и ясное небо с начищенным в ювелирной лавке золотым ростком месяца, благородно просвечивавшим сквозь лёгкие чернильные облака, и под Дворцовым мостом, словно постыдные фамильные тайны, неожиданно всплывали грязные льдины с объеденными оттепелью краями.
***
..а ещё были фонари на набережной Фонтанки те самые, из "В сторону Летнего сада", и разговоры о провинциальных городках, об искусстве и ритуальности в разных культурах, а ещё была музыка за деревянными ставнями, в тепле студенческого кабачка, которую мы бы и не заметили, когда б нас не предупредили, что "за музыку надо платить отдельно".
***
..ночь. А ночью увидеть на черной воде льдину - это очень неожиданно - словно увидеть приведение, ведь почти не заметно, что река движется - видишь только шевеление чего-то внизу, под тобой, но и это ощущается как нечто очень неявное, ведь на набережной почти всегда дует сильный ветер.
Это появление льдин воспринималось именно как всплытие - вот, неожиданно что-то такое сероватое и бесформенное возникло в зоне моего зрения. Когда я увидела первую такую льдину, она показалась мне невесть откуда взявшейся утопленницей, эта льдина с вмёрзшим в неё лоскутом.
В Питере действительно очень много цыган. Они постоянно попадались на ступеньках у входа в метро, например, у "Гостиного двора", "Чернышевской". И, они как-то особенно органично вписывались в антураж - не так, как вписались бы в Москву - они сочетались с городом, возвышая его до города без корней, города-скитальца, Летучего Голландца, гондольера.
18.04.2002 г. Тангу, Тайда
Ещё о стихосложении
Некоторые стихи написать просто, с другими получается что-то вроде укрощения, возведения в рельеф, а иной раз так хочется найти собственную форму для кусочка нечта, именуемого поэтической реальностью.
Вербализация ощущения, мысли - есть сложный процесс приведения к социальному знаменателю сугубо индивидуального, ведь язык - общий, а любое слово - произнесённое в тишине наедине с самим собой или же растиражированное в миллионе экземпляров - есть облачение личного в понятное (или потенциально понятное) другим людям. Вот здесь и начинается самое сложное - потому, что художественное слово - всё же не полицейская констатация факта, в которой по определению не должно быть разночтений. По сути - это тот же перевод, но с "личного-герметичного" на общедоступный. И тут очень важно, какие художник ставит перед собой задачи - передать свои ощущения как можно ближе к внутреннему звучанию, пусть и в ущерб понятности, или же сделать их наиболее легко дешифруемыми, пусть даже содержание исказится в процессе "перевода". Я никогда не забывалась в порыве выразить себя настолько, что образы мои совершенно не поддавались бы расшифровке при помощи обычной логики, хотя некоторые критики и упрекают меня в том, что пишу нелогично. Вероятно, я стану и дальше балансировать меж этих берегов - и опять будет появляться то более понятное и близкое читателю, то более запутанное, но зато близкое лично мне. А весь процесс - просто поиск некоторой идеальной границы - когда в стихе (шире - в тексте) "комфортно" и автору и читателям.
Оттого, видимо, Иван Кузнецов и назвал автора вечным преступником, пожалуй, соглашусь с ним, в этом контексте - да, преступник.
18.06.2002 г. г. Тангу, Тайда
Байка про Сапожника и Суку Страшную (из письма)
О! Это история, достойная пересказа. Дело было так. Я жила в те времена в общежитии Ростовского Университета N2, что на углу Сладкова и Зорге, комната на пятом этаже, как раз напротив кухни. Был у нас такой тип - местная достопримечательность - Миша Сапожник. В университете он, понятное дело, не учился, а просто жил неподалёку и притаскивался в общежитие потусоваться.
Хамоватый, всегда проходил через вахту без препятствий, впрочем, вреда настоящего от него не было, потому и пускали. Особенно Миша любил "терроризировать" первокурсниц с географического отделения. Он заваливал к ним в комнату "на чай", девчонки просто не осмеливались возразить, не хватало уверенности. Выхлёбывал чай стаканами, требовал домашнего варенья, мог залезть в холодильник и пошарить там и на предмет первого со вторым. Начало девяностых - времена были особенные, так что его интерес к холодильнику в общем был вполне понятен - помнится, за дешёвым "муниципальным" хлебом по 2 рубля надо было становиться в очередь часов в восемь утра, иначе разберут старушки, а "обычный" стоил 30 рублей, этот хотя и был вкуснее, но такая цена совершенно не по нашей студенческой стипендии. Миша был не дурак, и никогда не пользовался "гостеприимством" одной и той же комнаты слишком часто, устраивая своеобразные "обходы вассальных владений", однако же, минуя мою комнату - из многолетнего опыта зная, что геологини - девушки строгие и здесь на халявку не поживишься. Географини завидовали нам чёрной завистью и часто жаловались на Мишины "приходы" и "завалы". Я как-то в очередной раз посоветовала "послать его подальше", меня поймали за язык - мол, "приди и пошли". Я согласилась.
И вот в один из ближайших вечеров Миша наметил в жертву обитательниц "географической" комнаты на нашем пятом этаже. Правда, прошёл туда не сразу, а сперва завис покурить да потравить анекдоты на той самой кухне, против которой я жила. Без пяти минут жертвы почувствовали неладное, вспомнили моё обещание, с чем и влетели ко мне без стука. Уж не вспомню, куда я собиралась - но именно в тот момент вид имела специфический - красный фланелевый халат, вся голова в бигуди, на лице отвратительная зелёная маска, веки обильно смазаны маслом - вид совершенно не для широкой публики. Но - дал слово - держи. И я пошла на кухню в самом боевом настроении. Для солидности прихватила чайник. Время было вечернее, оживлённое, на трёх плитках свободной оказалась всего одна конфорка, на неё-то я и кинула свой чайник. Для затравки разговора хлопнула себя по карману - мол, спички. Сапожник услужливо протянул зажигалку, запалила газ под чайником и весьма прохладно поинтересовалась:
- Чего притащился, Сапожник? Ждали тебя тут? Вали к едрене фене!
Миша опешил:
- А если не повалю? Чё будет?
- Выебу! - лаконично пообещала я, для убедительности развернувшись к нему почти всем корпусом. В кухне воцарилось молчание - моя репутация "любимицы самого строгого профессора, кандидатки на красный диплом" как-то не вязалась с такими выражениями. Миша внимательно оглядел меня с ног до головы, чуть протрезвел и, в раздумчивости качая головой, произнёс:
- Нет, ну такая сука страшная! Надо уходить самому! - после чего сунул зажигалку в карман и загрохотал бахилами вниз по лестнице.
В общем, отсмеявшийся народ разнёс историю по всему общежитию, а я так и осталась с тех пор Сукой Страшной. Правда, и Сапожника на нашем пятом этаже больше не видели. Не доходил.
04.08.2002 г. г. Пекин, Циньхэ, Янгуаньнаньли, 17
Зимний разговор с Сержантом
Я: А в Пекине морозно и солнце в дымке. Приезжайте в гости!
Сержант: Ах, Ирина, знали бы Вы, как я мечтаю увидеть зимний Пекин! Вообще зимний Китай! А то только читать о нем приходится у сунских поэтов, а они только жалуются все как один - опять, мол, холодно и скверно, и надо отправляться в поход против северных варваров. Про мороз и солнце никто не пишет - не было, видать, у них Пушкина своего.
Я: Зимний Китай очень разный. Например, на самом севере, там, где Манчжурия - природа - те же забайкальские степи, там бегают низкорослые сибирские лошадки, и разрывают снег в поисках пропитания. Снег в тех краях ложится уже в октябре и держится по самый апрель. В Пекине морозно. Но снега нет. Первый и последний раз за эту зиму он выпал 7-го декабря, полежал пару дней - машины раскатали, а что осталось - выдули северные ветра. В столице зимой очень сухо и солнечно, поздороваешься за руку - током бьёт.
В Ухани, в Центрально-Южном Китае, часто идёт дождь, изредка выпадет мокрый снег, который ломает вечнозелёные кусты самшита. И дети, как и везде, валяются в снегу и лепят толстых, неповоротливых баб. Практически круглый год в Ухани что-то цветёт.
Если двинуться дальше к югу, в Гуанчжоу и Шанхай - там зима вполне пиджачная. Снег выпадает редко, снежинками, много карликовых мандариновых деревьев в глиняных горшках, прямо на улицах. Правда, часто бывает облачно.
На юго-западе страны, в провинции Юньнань на границе с Таиландом, Бирмой, Непалом и Лаосом в обед бывает даже очень жарко - примерно +28 градусов, а к вечеру +15. Там, в маленьком городке Цзинхун, где живут самые приветливые люди во всём Китае, протекает узенькая речка Ланьцаньцзян, которая затем станет огромной и бурной, и будет называться Меконг.
А на самом крайнем юге, на острове Хайнань, круглый год лето, там вылавливают жемчуг и черепах-каретт, и кокосы стоят дешевле картошки.
Сержант: А ведь красиво, наверное? Две вещи мечтаю посмотреть: Стену на рассвете и Запретный Город зимним утром.
Я: Мороз и солнце - это на знаменитой горе Хуаншань (Жёлтая гора), там замечательные узоры, которые пишет иней на всём, что попадётся под руку - деревьях, скалах, камнях, домах крестьян и даже на рогах буйволов. И много солнца!
Хороша и Стена на рассвете, и Запретный город зимним утром. Летом Пекин слишком душей и зноен.
14.01.2002 г. г. Пекин, Чжичуньли, 21
Пара слов о Пекинских достопримечательностях
Я среди пекинских достопримечательностей особо выделяю два парка Ихэюань и Юаньминюань. Гугун мне как-то чужд. Некоторое очарование есть в старых стенах Юнхэгуна, но из-за практически постоянного обилия народу он утрачивает львиную долю своей привлекательности. Я разбалована тихими, полу заброшенными храмами и монастырями центра и юга страны. Самый, пожалуй, замечательный из них, широко известный храм - Цзиньцзянь в Куньмине (провинция Юньнань). Очень нежное место, помогает уравновесить себя с миром.
Юаньминюань - хорош колоритными развалинами и обилием лотосов - там их целые заросли, после дождя зажигается радуга в полнеба, такая яркая, что смотреть больно. Из-за обилия лотосов и кипарисов этот парк вызывает у меня хубейское "дежавю" - там лотос одно из самых привычных растений, как и кипарис. Всё это в сочетании с античным стилем придаёт лёгкую игривость всему вокруг - нетипично для Китая, и в то же время гармонирует. Мне даже нравится, что эти развалины не реставрируют - в нагромождениях ионических колонн, коринфских капителей, псевдолабиринтов, перемежающихся зарослями лотоса, традиционными павильончиками и беседками, щедро залитыми солнечным светом - чудесная свежесть смешения далёких культурных традиций, едва ли не симбиоз.
апрель 2002г. г. Тангу, Тайда
Поток сознания
Мосты.. Странные сооружения, призванные соединять точку А с точкой Б, а по сути своей призванные напомнить нам, идущим по ним, о многомерности мира.
Ведь есть ещё верёвочные мосты - живые и шаткие, сквозь прорехи которых видны бурные горные реки и глубокие пропасти. Столько я по ним ходила - и на Кавказе и в Дабе и в Трёх Ущельях и в Куньлуне. Совсем другое чувство. А ещё - можно пройтись по перилам Буденновского моста через Дон - когда волосы путает ветер, а Дону глубины всего полметра - так что если падать - это навсегда.
И вся жизнь то возводишь мосты - то сжигаешь - и умираешь самосожжённым. Потому, что каждый из нас - тот же мост.
август 2002 г. г. Ухань, Юйцзяшань, 31
Спаслание n-1 (О безысходности)
Милый мой некто!
Если, блуждая по переулкам судьбы, ты в который раз почувствовал приближение ноября со всеми вытекающими из него "сталями в голубом стекле", а, почувствовав, начал размышлять об этом с присущей тебе обстоятельностью, значит, ты осознанно прикоснулся к безысходности. Не спеши с энтузиазмом новообращённого экстраполировать сию особенность мироздания на любой из известных тебе циклических процессов, будь то адская булочная поэзии или металлургический комбинат. Ибо сказано: флишевые толщи суть ритмическое переслаивание воспоминаний, играющих с нами в странную игру под названием "сегодня" (Никвилан-Чивекюся, великий геолог от философии). Учись у природы переживать катаклизмы, зарывайся в ил и впадай в анабиоз до следующего дождя, подобно известной австралийской рыбине, поступай так каждый раз во время еды, когда твой кислотно-щелочной баланс начинает шутить с тобой рекламные шутки фирмы "Орбит".
Не спеши, мой дорогой некто, ведь даже овладев во всех тонкостях данным способом борьбы с локальными проявлениями безысходности, ты всё же не будешь в состоянии победить саму безысходность, ибо сказано: дорогу осилит идущий (Непомнюкто Великий). Смело воспользуйся универсальным способом решения всех парадоксов, известным со времён жандарма Таманхамона - бейся головой об стенку до полной потери памяти.
Спаслание оставлено в прихожей на трюмо под связкой ключей..
16.08.2001г. г. Ухань, Юйцзяшань 31
Гонконг (отрывок)
Первые два дня была в нервном напряжении - решался вопрос с визой, чтобы отвлечься, пошла по музеям. Нашла любимую картину любимого художника - она висит в Гонконговском музее искусств, на третьем этаже. Простояла у неё полтора часа - на усталых к тому моменту ногах, но в медитативной рассеянности и, замёрзнув вконец, вернулась в гостиничное своё заёмное "домой", на 12-й этаж сумасшедшего Chunking Mansion`а, где живут в основном бродяги со всего света - туристы, путешествующие автостопом по "странам и континентам", материковые китайцы (в меньшей степени) и особенно - выходцы из Африки, Пакистана и Индии, которые наводняют здание не только своими необъятными смуглыми телами в цветастых одеждах, но и специфическим запахом свежего пота, смешанным с дорогими парфюмерными изысками от Armani и Calvin Klein - кто знает, почему они предпочитают именно эти фирмы?
В моей гостиничке условия были вполне домашними - маленький номер, правда, хорошо обставленный весьма практичной мебелью, с компактным санузлом, кондиционером, телевизором и замечательным окном в половину стены, из которого открывался потрясающий вид на Victoria Harbor - главную достопримечательность Гонконга, его визитную карточку.
Вечерами я выходила на набережную Коулуна за Музеем Искусств и облицованной гладкой мраморной плиткой полусферой Музея Космонавтики и Воздухоплавания, туда, где на борту огромного парапета гроздьями висят туристы в непременных футболках с гонконговской символикой, фотографы с цифровыми камерами, цветными принтерами и ручными обезьянками на бутафорских цепочках, шоколадная приставучая братия продавцов поддельных Ролексов и Омег, художники с этюдниками и старички с традиционными китайскими шахматами, вокруг которых непременно собирается толпа зрителей. Обогнув всю эту публику, я спускалась по ступенькам причала к самой воде и, усевшись там под табличкой "Danger! Deep 25 m", вдыхала солёный ветерок под лёгкое чмоканье волн о ступеньки, смотрела на широкую, многоуровневую снизку электрических огней разного цвета, упорядоченности и интенсивности, то загорающихся, то погасающих в сложном и завораживающем ритме на той стороне пролива. Временами какой-либо кусок панорамы становился совершенно чёрным, приобретая очертания длинной баржи или катерка, а иногда и огромного трансатлантического лайнера, величественно проходящего по фарватеру, как викторианский вельможа по ковровой дорожке после высочайшей аудиенции. Волны у моих ног бились о бетон куда веселее, и я перебиралась на пару ступенек выше, хотя лёгкие брызги всё равно долетали до лица, оседая на нём солёными бусинками, запутываясь в волосах вместе с каплями тропической мороси упавшей с неба. Потом, насмотревшись и надышавшись морем, с влажными волосами, в парящей от влаги и телесного тепла одежде, я возвращалась в свою комнату, чтобы после горячего душа удобно устроившись на широком подоконнике с чашкой чёрного кофе, продолжить медитацию на вечерние огни в уютном халате и с более высокой точки обзора.
С некоторых пор я боюсь высоты, но игрушечная Nathan Road, с тысячей вывесок на один фасад, с жёлтыми зебрами пешеходных переходов, с бесконечным подмигиванием световых реклам и ритмичным звуковым сигналом светофоров казалась нереальной, а потому настоящего ужаса я не испытывала, сидя на самом краю каменной доски подоконника, едва не свесив ноги "за борт", напитываясь всем этим муравейником под названием Ночной Коулун. Все шесть вечеров меня занимал дом напротив - такая же многоэтажка, постройки 60-х, как и тот, в котором я жила. Смотрела я на него и по утрам, а также днём, и в любое время, когда была свободная минутка. Фасад чуть зачернившийся над кухонными окнами, с потёками закиси железа под коробками кондиционеров, в нижней части завешенный рекламными постерами, оказался примечателен своей близостью - даже без всякого бинокля было чудесно видно всё, что делается в тесных квартирках - частью жилых, частью пущенных под офисы. На верхних этажах устроены некие подобия галерей и соляриев - мне запомнился один, принадлежащий чете пожилых китайцев, которые использовали этот кусочек пространства под некое подобие сада, огорода и оранжереи - стеллажи с цветочными горшками по правую руку, овощные "грядки" по левую, в конце узкого прохода, вдоль внешней стены дома - несколько настоящих деревьев в могучих кадках с целыми гирляндами эпифитов-орхидей, так что за ними не разглядеть, какой породы эти деревья. Старики постоянно что-то двигали на стеллажах - подсыпали земли в горшки, подрезали ветки, ежедневно рано утром собирали овощи в пузатые корзины, а ближе к вечеру - орхидеи в картонные коробки. Дважды в день можно было наблюдать, как хозяйка чистит на галерее с полдюжины мелких морских окуней, чешуя от которых летит во все стороны и оседает на огромном полотнище рекламы PEPSI-COLA, натянутом на уровне второго этажа. Подоконник, с которого я всё это наблюдаю, моё любимое место в номере, именно из-за его наличия комната кажется мне такой уютной и вполне приспособленной для удовлетворения визионистских нужд постояльцев, буде у них такие окажутся.
Обедают старички в доме, поэтому я не знаю, едят ли они мясо, или только рыбу. Девять лет китайской жизни заразили меня привычкой смотреть на всё, что не спрятано от чужих глаз, но и сама не пожалуюсь на случайное присутствие непрошеных соглядатаев в моей жизни, если не озаботилась конфиденциальностью той или иной её стороны.
Если отвлечься от старичков-огородников и посмотреть чуть вправо, то там, на такой же террасе, устроен солярий и мини-спортзал, где по утрам с десяток разновозрастных людей обоего пола заряжаются бодростью и свежестью движения на весь день - судя по всему - это клерки, "работники вращающегося стула", как определяет их расхожая журналистика. Некоторые приходят вечером, после работы, сбросить усталость на тренажёрах и попрыгать под ритмичное диско видеокурса аэробики. Хозяйка квартиры и солярия - одинокая девица лет 25-ти - работает двумя этажами ниже в одном из офисов того же здания, мне хорошо видно, как ежедневно она спускается в 9:30 по лестнице на четыре пролёта вниз и начинает разбирать бумаги с рабочего стола у окна своей конторы, занимающейся продажей недвижимости, о чем, и написано прямо на транспаранте, прикреплённом к одному из подоконников с внешней стороны фасада.
|