Аннотация: Немного меланхоличная история о том, что у каждого есть свое место на свете
В детстве я была птичкой-носовушкой - с таким же неброским "окрасом", мелкая до невозможности, пугливая и молчаливая. Любимым моим занятием в детские годы было забиться в какой-нибудь уголок и наблюдать за взрослыми. Я родилась в большой, многолюдной и шумной семье, кроме моих родителей в доме жили три семьи братьев моего отца, две незамужние тетушки, две бабули-вдовы и, конечно же Глава семьи, которого я почти не видела. Детей в доме было много, но я предпочитала прятаться от них, а не проводить с ними время - я была слабее и меньше даже тех, кто был младше, и мне доставались все тычки и подножки, если маме удавалась вытолкнуть меня в детскую толпу. А вот сидеть в укромном уголке было и интересно и безопасно - все взрослые были уверены, что все дети играют в одном месте, а потому разговаривали без оглядки о всяких взрослых вещах и занимались своими делами. А я смотрела и запоминала, пыталась что-то понять, делала выводы и все больше пугалась. Я не знала, кто хуже - дети или взрослые. Дети могли быть жестокими, они нападали всей сворой и не прощали ни единого проявления слабости, а взрослые были подлыми, они обманывали, изменяли и пи этом ласково улыбались друг другу при встрече.
Когда со мной и другими детьми примерно моих лет стал заниматься учитель, я забросила свои игры в прятки и все свое время проводила в учебной комнате. Учитель заметил мое рвение и вскоре позволил мне пользоваться библиотекой, что привело меня в небывалый восторг. Я бы не вылезала из той тихой комнаты, но чем старше мы становимся, тем больше у нас появляется обязанностей. Честно говоря, меня вполне устроило то, что детей после года обучения пристраивают к какому-либо делу - теперь они не собирались в толпы, были слишком заняты, чтобы придумывать жестокие игры и слишком уставали, чтобы всерьез травить кого-нибудь.
Меня обычно пристраивали к несложной работе - одного взгляда на меня хватало, чтобы понять, что я не создана для того, чтобы таскать воду или работать на огороде. Моих родителей даже частенько попрекали тем, что они родили такую немощную девку, которая ни на что не способна и которую замуж выдать вряд ли получится, больше всех, кстати, причитали незамужние тетушки. Я знала, как обо мне говорят, но терпела и старалась не обижаться. Я сама понимала, что уродилась я совсем незавидной невестой и что мне нужно как можно скорее найти дело, в котором я могла бы достигнуть высот, но как назло ничего мне не давалось.
На кухне я была бесполезна - я резала себе пальцы, обжигалась, обливалась, пачкалась, да и не успевала ничего - семья большая, готовить нужно на всех и много, тут не до мелочи, которая вечно что-то путает и мешается. Готовить приданное - простыни, скатерти, рубашки и полотенца с красивыми вышивками - у меня тоже не вышло, слишком быстро я уставала и опять таки медленно у меня все выходило. С уборкой, приглядом за младенцами, сбором трав, лекарским делом тоже ничего не вышла. Я не была совсем безрукой, у меня получалось почти все, что мне предлагали, но я не выдерживала темп, который был необходим нашей семье. Меня ругали, доводили до слез и гнали, гнали, гнали. Я и сама понимала, насколько бесполезной оказалась для своей семьи - для своей большой, жестокой, подлой семьи, где каждый норовил урвать себе кусок побольше и обойти другого.
Я прочитала все книги в нашей библиотеке, спасаясь от разочарований и горя, я просила учителя рассказывать мне все больше и больше, а потом я начала сочинять истории. Смешные, грустные, волшебные и наивные. Я писала о том, чего никогда не знала - о дружбе, о любви, о приключениях и об отваге, о дальних странствиях и немыслимых авантюрах. Я писала истории для себя и прятала их к себе в шкаф, изредка доставая пачку помятых листов и перечитывая свои фантазии. Однажды случилось то, что рано или поздно должно было случиться - мои записки нашли.
Это случилось, когда шла моя шестнадцатая весна - я была уже девицей на выданье, но все были уверены в том, что меня ждет судьба старой девы, а потому никто не дарил мне яркие отрезы тканей, чтобы я сжила себе нарядное платье, не учил заплетать по-особенному волосы, не освобождал от работы пораньше, чтобы я могла отправиться погулять по центральной площади или сходить на представление дорожного люда за городом. Я крутилась по дому, помогая то с одним, то с другим, бегая по мелким поручениям и попутно уворачиваясь от тумаков и снося незлые и уже привычные оскорбления. День выдался светлый и нехлопотный, так что настроение у меня было радужным. Отужинав, я шла к себе, предвкушая спокойный и приятный вечер, но уже на подходе к своей комнате я услышала дружный смех своих сестер и братьев. Смех бывает разный и этот, веселый, звонкий и злой смех я знала очень хорошо. Но над кем же они могли смеяться?
Я не стала заходить в свою комнату, лишь тихонько заглянула за приоткрытую дверь. Почти вся наша домашняя молодежь вольготно устроилась в моей комнате и весело проводила время. Они передавали друг другу мои истории, зачитывали вслух отрывки и дружно гоготали и высказывали какую-нибудь чушь. Я тихонько отошла от двери и поторопилась уйти. Я спустилась вниз и бросилась в гардеробную. Хотелось сбежать из этого дома и отправиться куда глаза глядят - были у меня и такие истории, которые заканчивались неизменно счастливо. Но беда была в том, что я сочиняла счастливые истории и совсем в них не верила.
Поэтому я лишь погуляла по улицам города и вернулась домой еще до того, как светило скрылось за горизонтом, а оконные ставни захлопнулись. В комнате моей царил небрежный бардак - никто не потрудился прибрать за собой, что уж говорить о том, чтобы замаскировать следы своего присутствия? Я прибралась, сложила все свои истории в аккуратную пачку и легла на кровать, прижимая листы к груди. В горле стоял комок, а глаза наполнились слезами, но я терпела. Слезы не решают проблем и вовсе не дарят успокоения. Слезы - это лишь вода.
На следующий день я отправилась к Главе нашего славного семейства. Я жила не так уж и долго, но за это время все так изменились. Жена моего старшего брата, которую он привел в дом лишь несколько лет назад, превратилась из тоненькой девчушки-хохотушки в вечно недовольную, постоянно спешащую, крикливую женщину. Мой папа, такой большой и сильный когда-то превратился в пузатого забулдыгу, тощий младший дядя вдруг стал статным мужчиной, управляющим одного из наших семейных дел... Все изменились и только Глава остался неизменно седым, неизменно прямым как палка и страшным. Он оглядел меня с ног до головы, прищурился и кивнул, позволяя говорить.
Речь я приготовила заранее и даже смогла не растерять все слова, оказавшись наедине со старцем. Единственно, что голос у меня не был таким спокойным и твердым, как в моих фантазиях.
- Прошу простить меня за дерзость,- проговорила я.- Несмотря на мою душевную привязанность к нашей семье, мне нет здесь места, и потому прошу отпустить меня на поиск собственного пути.
Я знала, что любой может попросить свободы и получить независимость от семьи, чтобы уйти в большой мир и больше не возвращаться в семейный дом, но я понятия не имела, как нужно просить о таком. На моей памяти из нашей семьи никто не уходил, если не вспоминать о девушках, выданных замуж, - наоборот, мы почти каждые пять лет достраивали дом, чтобы хватило места все прибывающим членам семьи. Работы становилось все больше, крикливых и сварливых женщин, вечно что-то выясняющих тоже прибывало, а мужчины становились все требовательнее и строже. Но семья не распадалась и все так же каждый вечер собирались на ужин, где не было места некрасивым ссорам.
Я слышала, как в городе все удивляются тому, что семья растет и будто крепнет, а не разваливается, как обычно бывает. Обычно, это считалось заслугой Главы и многие поговаривали, что он слишком уж суров и не отпускает своих сыновей в свободный путь даже несмотря на то, что некоторые просят годами. Но я все равно решилась просить, в надежде на то, что бесполезную девицу с невозможностью пристроить ее замуж, Глава отпустит.
- Каждый может уйти из семьи, - спокойно обронил Глава. - Не каждый справится без ее поддержки.
Я покорно склонила голову, принимая эту фразу за отказ. Но старец продолжил говорить:
- Я отпускал двух своих братьев, сына и дочь. Все они были умны, сильны, решительны, выносливы, и никто не справился. - Я отпустил четырех своих племянников, чтобы двое из них вернулись домой, один прибился к чужой семье, а последний сгинул.
Он был прав. Больший мир, мир, за пределами нашего широкого двора и большого дома, был опасен и, что самое главное, почти мне не знаком. Я даже не знала, куда я пойду, если получу разрешение покинуть дом, но я знала, что просто не могу оставаться в этой семье больше. И я не хотела слушать о тех, кто ушел и ничего не добился. Я хотела свободы.
- Я не ждал, что ты придешь сама, - продолжал тем временем говорить Глава. - И не планировал этого так скоро, но, возможно, это к лучшему. Я не могу отпустить тебя, но и не могу оставить в семье.
Я с надеждой подняла голову и слушала спокойные слова самого могущественного члена нашей семьи и, что самое странное, самого честного - я не могла припомнить ни одного случая, чтобы он опустился до лжи или притворялся, скрывая свои истинные чувства. Видимо, только сильные имеют право на искренность.
- Мой долг заботиться о каждом члене моей семьи, какой бы большой она не была, - говорил он. - Я говорил с твоим учителем, и нашел место, где тебе будет лучше всего. Но я думал отправить тебя туда после того, как пора юности пройдет. Ты уверена, что не хочешь подождать? Возможно, кто-нибудь захочет взять тебя в жены.
Он так и не сказал, куда собирался направить меня после того, как всякая надежда пристроить меня замуж истает, но я была готова отправиться туда незамедлительно. Глава действительно заботился о каждом из нас и не отправил бы меня в какое-нибудь жуткое место, а родной дом мне окончательно перестал быть защитой, опорой и радостью. Я оставалось все той же невзрачной мелкой неумехой, и если кто на меня, и позарился бы, так это бездомные, ищущие защиты сильной семьи. А приведи я в дом очередного нахлебника, то началась бы новая волна упреков, да и вряд ли с мужем было бы ладно. Поэтому ответила я быстро и даже почти твердо:
- Я не хочу ждать.
Смешно сказать, но это был один из самых смелых поступков в моей жизни, и уж точно он был решающим. Глава принял мое решение и велел ждать и готовиться к отъезду.
С тех пор меня не трогали ничьи слова - я жила лишь мыслью, что скоро покину дом. Впервые в жизни мне вручили несколько отрезов ткани, не нарядных красных, желтых, лазурных сочных цветов, а практично-коричневую, серую плотную шерсть, но и это было здорово. Я сама шила себе платья, подгоняя из по фигуре, украшая их лентами, вышивкой и кружевами. А когда мне позволили прикупить белоснежного ситца для нательных рубашек, радости моей не было предела, а дорогие сестры, тетушки и кумушки удивленно шептались о том, что Глава нашел мне жениха. На меня смотрели по-другому, будто снова и снова изучая и оценивая, но я не обращала на эти взгляды и шепотки никакого внимания.
За полгода мне нужно было подготовиться к новой, самостоятельной жизни. И я готовилась. Собирая себе "приданное" - куда более практичное, не такое нарядное, как полагалось невестам, но добротное и мое. Свои помятые листочки с историями я собрала, отгладила, как могла, перевязала и сложила в библиотеке - теперь они не казались мне совсем уж глупыми и нелепыми. Учитель, который довольно быстро их нашел и прочитал, даже похвалил меня и немного смущаясь признался, что он рад, что я ухожу из семьи. По его словам, место, которое нашел для меня Глава, подходило мне намного больше. Я не стала спорить.
Когда пришло время, я собрала все свое добро, которого стало ощутимо больше, в добротный сундук и попрощалась с семьей. Простились со мной далеко не все, и особого горя никто не испытал. Мне было не место в родном доме, где больше всего ценилась сила, и каждый, кто испытывал ко мне хоть толику добрых чувств, считал, что там, куда я отправляюсь, мне будет лучше. Я и сама так считала.
Обитель знаний - как заманчиво это звучало! Учитель пытался объяснить мне, что это за место, но, кажется, он и сам этого толком не знал, а Глава только обронил, что я сама все пойму. Я согласилась с его словами и сдерживала сое любопытство всю дорогу. Признаюсь, было это очень даже просто - я не только навсегда покинула семейный дом, я впервые в жизни отправилась в настоящее путешествие. Больший мир, о котором я сочиняла такие наивные детские небылицы, распростерся передо мной, и я с жадностью его изучала.
Я слушала разговоры торговцев, с обозом которых меня отправили в путь, наблюдала за их повадками, смотрела на бесконечное звездное небо, пробовала новые, незнакомые блюда, слушала песни... Как много было песен в пути! Мы почти трое суток шли бок о бок с вереницей дорожного люда - они не давали представлений, не устраивали специальных выступлений, они лишь шли своей дорогой, но шли они под звуки песен. Мне все было ново и интересно и я, как когда-то в детстве, забивалась в уголок, становилась как можно более незаметной и наблюдала. Наблюдала, чтобы заново убедиться в том, что все люди обманывают друг друга. Только теперь я узнала, что причин для обмана может быть превеликое множество, а честность все же встречается.
Мир просто оглушил меня своими красками и звуками и когда мой путь подошел к концу, я была рада. Меня привезли к высокой каменной башне, которая будто бы подпирала собой небесную твердь. Я ехала сюда почти месяц и думала, что почувствую что-то особенное, как только увижу свой новый дом, но этого не произошло. Я скомкано попрощалась со своими провожатыми и шагнула к своей новой жизни.
Обитель знаний оказалась огромной, невероятно огромной библиотекой, с большим количеством книг, свитков, записей, которые мне нужно было прочесть. Моей новой и единственной обязанностью было знать. Знать все, о чем написано во всех книгах, коих тут было бесчисленное множество. Башня, высотой едва ли не до неба, имела двадцать этажей и лишь на самом первом были расположены жилые помещения. Все остальные этажи были заняты залами с книгами. И все их я должна была прочитать и запомнить, чтобы магам, пришедшим за ответом, не нужно было ждать или искать их самим.
Я взялась за дело рьяно, просиживая на первом книжном этаже сутки напролет, пропуская обед и ужин, засыпая за книгами и не выпуская их из рук. Я узнавала столько нового - о дальних странах, о подземных глубинах, о немыслимых чудовищах, о далеком прошлом и предсказанном будущем. Все это казалось невероятным и очень важным, я почти чувствовала себя счастливой. Странно, я понимала, что мне чего-то не хватает, но никак не могла чего же именно.
И я снова начала писать истории - теперь они были куда более красочными, разнообразными, загадочными и волшебными, чем раньше, ведь я знала и видела намного больше, чем несколько лет назад. Я уже не просиживала сутки напролет с книжками, которые мне нужно знать - я прогуливалась по небольшому лугу рядом с башней, собирала полезные травы и настаивала лечебные отвары, как когда-то меня учили дома - когда не нужно было торопиться и готовить огромные порции, я вполне справлялась. Почти каждый вечер я писала свои истории или расспрашивала новых сестер об их жизни, о магах, которые приходят к нам за ответами, о том, как скоро я начну отвечать. Нет, книги и свитки с знаниями всего нашего мира я не забросила, я исправно их читала, перечитывала, запоминала, но теперь я понимала, что для того, чтобы одолеть все этажи башни мне понадобится целая жизнь.
Отвечать на вопросы меня пустили через два года, когда я одолела первый этаж. Я поначалу волновалась, думая, как воспримут меня маги - ведь я была моложе всех сестер, да к тому же мелкая, как ребенок, но я быстро поняла - они приходят за ответами и им все равно, кто их дает. Волнение ушло, и я спокойно занималась книгами со второго этажа, быстро спускалась, если приходил кто-то, на чей вопрос я могла ответить, и вновь поднималась, чтобы вновь заняться чтением. Никто меня не оскорблял, никто не смеялся, но я снова ощущала смутное недовольство, какое-то разочарование и тяготилась своей долей. Как и дома, я исправно выполняла обязанности, которые на меня возложили, но покой и умиротворение находила лишь тогда, когда перечитывала или сочиняла свои рассказы.
Он, как и все, что были до него, просто пришел к нам получить ответ на вопрос, а меня будто молнией поразило, когда его увидела. Он был похож на гордого громокрыла, который может подняться выше облаков и обогнать ветер. Заметив меня, он расплылся в широкой улыбке - обычно если мне и доставались улыбки, то холодно-вежливые, а никак не такие веселые и дружелюбные.
- Вот уж не думал, что в этой обители старых клуш мне встретится такая очаровательная птичка, - заметил он.
Когда я только стала Отвечающей, многие удивлялись или не доверяли мне, но он это сделал как-то совсем иначе. Он удивился не тому, что я так молода, а тому, что я здесь. Это было неожиданно приятно.
- Я здесь, чтобы ответить на твой вопрос, - спокойно произнесла я.
- А тебя выпускают размять крылышки? - почему-то вместо того, зачем он пришел, он спросил именно это.
- Я не узница башни, я Отвечающая, я вольна в своих поступках, - не задумываясь, ответила я на этот личный вопрос. - Но ты пришел не с этим вопросом.
Он лишь довольно хмыкнул и внимательно осмотрел меня с ног до головы.
- Мне нужно знать, где искать небесные камни, - задумчиво глядя на меня, протянул он.
- В Озерном краю, на месте опустевших водоемов, - ответила я.
Я знала все о небесных камнях и Озерном краю, хоть ни разу не видела ни камней, ни края. Но мое дело ведь знать, а не видеть.
Он снова пришел через три месяца.
- Что-то ты совсем чахнешь, птичка, - заметил он. - Нельзя же все время сидеть в этой заколдованной башне!
- Я здесь, чтобы ответить на твой вопрос, - привычно ответила я.
Он хитро улыбнулся.
- А тебе можно принимать подарки? - спросил он.
Снова что-то личное, снова дружеская улыбка и никакой спешки.
- Мы не отвергаем дары, - ответила я.
Он довольно кивнул и вытащил из-за пазухи какой-то сверток, аккуратно развернул его, и преподнес мне на раскрытых ладонях осколок неба - гладкий, нестерпимо голубой камень. Я недоверчиво взглянула на него, а потом осторожно протянула ладони. Он довольно кивнул и вложил мне в руки свой подарок, попутно погладив мои холодные ладошки своими горячими пальцами.
- Не место тебе здесь, птичка, - серьезно заявил он мне и ушел.
А где мне место? Кто бы ответил на этот вопрос. Мне не было место дома, не было места в дороге, и нет места здесь - где же тогда я обрету покой?
Книги, которые я так любила дома, за которыми я пряталась ото всех своих детских невзгод, внезапно перестали быть желанными и интересными. Знания о мире перестали казаться ценными и настоящими - какой прок знать о том, что я никогда не увижу? НО я послушно листала многочисленные тома, читала о местах, где никогда не буду, о чудесах, которых не увижу, о приключениях, которых у меня не будет. Даже сочинять истории больше не хотелось. Только подаренный осколок небесного камня - едва ли не единственный дар от сердца, который я получила за всю свою жизнь, радовал и дарил умиротворение.
Я дождалась теплого края, собрала свои вещи и ушла. Уйти было легко - ведь я познала лишь два этажа великой и бесконечной башни. Я не уносила с собой никаких тайн, которые не следовало открывать миру. Меня снова никто не удерживал.
Я не знала, куда ведут меня ноги, я лишь шла вперед, в надежде найти свое место. Я прибивалась к караванам и платила своим попутчикам за защиту, тепло и хлеб своими историями. В дороге все любят послушать добрый рассказ, пусть даже он и полнейшая выдумка. А мне было так странно, ново и приятно рассказывать свои история, что я не замолкала до тех пор, пока голос не терялся. А больше всего меня удивляло то, как меня слушают - с интересом, с жадностью и почтением. Я больше не пряталась для того, чтобы наблюдать за людьми, я шла рядом с ними, и видела гораздо больше. Я видела, как смотрят друг на друга любящие пары, как заботятся о своих детях родители, как уважают ученики своих учителей.
Люди обманщики - я это знала всегда, но то, что они не только обманщики, я узнавала лишь сейчас.
Я не родилась для дороги, но с удовольствием прошлась по малой части нашего большого мира и увидела своими глазами то, о чем знала из книг. Мир был прекрасен, и его так никому и не удалось полностью уложить в книжные строчки - я знала так много обо всем, что я видела, но я знала не все. Я больше не писала истории, я их рассказывала. Они рождались в пламени костра или в тепле очага, росли в заинтересованных глазах слушателей и в их затаенном дыхании и продолжали жизнь в устах тех, кто их повторял. Мои истории путешествовали по миру, а я искала свое место. Где-то оно обязательно было.
Мы встретились с ним в дороге. Он снова улыбнулся так тепло, что у меня защемило сердце.
- Что птичка, я был прав? - весело спросил он.
- Прав, - послушно кивнула я. - Но у меня есть вопрос.
Он хохотнул и хитро прищурился.
- Я здесь, чтобы ответить, - приглушенным тоном сказал он.
- Где мое место?
Я произнесла эти слова торопливо, боясь, что не найду в себе решимости, если буду тянуть. Он лишь удивленно посмотрел на меня.