ОН ПРИШЕЛ... ОН УШЕЛ...
Она ходила за Ней по пятам, следила за каждым Ее движением. Вот хозяйка стоит на террасе. Голые ноги обнимает мягкий халат. Шлепанцы скрывают лишь часть ступни, оставляя на обозрение темно-розовые пятки. Эти моменты были самыми приятными в их совместной жизни. Она готовила еду: шумит чайник, взрывается брызгами масло в сковороде, нож стучит по доске, рассекая сыр на тонкие рыжие прямоугольники... Кошка сидела, жмурясь, на солнечной дорожке, что ворвалась через приоткрытую дверь и растянулась на полу среди старой, доживающей свой век мебели, которую свезли сюда из нескольких московских квартир. И ждала.
Кошка любила дачное лето. Траву никто не скашивал, и та джунглями разрасталась по всему участку. Среди зонтиков сныти и оранжево-пушистых шаров одуванчика она замирала в ожидании зазевавшихся птиц. Однажды ей удалось зацепить воробья, который оглушил ее своим истошным криком. Она не переносила шум и потому расслабила лапу. Когда когти убрались в мягкую подушечку, воробей очумело взметнул вверх, продолжая орать изо всех сил. Она подняла хвост и проследовала к дому, всем своим видом показывая презрение к глупости.
Птицы пробуждали в ней лишь азарт охотника. Но к пойманной добыче кошка сразу теряла интерес и тут же выпускала на свободу. Среди всех пернатых она ненавидела только ворон. Их утренняя перекличка мешала хозяйке спать. Та просыпалась и, боясь потревожить теплый кошачий клубок, осторожно переворачивалась на другой бок.
Все существа, огорчавшие Ее, пополняли список кошачьих врагов. Потому охоту на ворон она считала долгом чести. Однако, понятное дело, одной сноровкой их не одолеешь. Сначала кошка задумала взобраться на ель, где по утрам базарили что есть мочи эти серые бестии, и затаиться в темно-зеленых лапах. Но потом вспомнила, как в прошлом году соседский кот Севка залез на верхушку тополя и орал там допоздна благим матом, пока его с позором не извлекли оттуда. Такая участь страшила ее гордое существо. Со временем кошка узнала о слабости ворон ко всему яркому. Подбросив к ели отливающую серебром фольгу, она затаилась и стала ждать. Но хозяйка, не догадываясь о приманке, подхватила фольгу со словами: 'Эти проклятые вороны вечно разносят мусор!'. И сунула ее в ведро.
Список врагов на этом не заканчивался. В него входила и соседская собака Боня, дворняга с длинными ходульными ногами, подобранная щенком где-то в городской толчее. Эта бестолочь смела облаивать хозяйку при малейшем приближении ее к забору. Нестерпимо было терпеть такое хамство!
Последним пунктом в списке значился Витюшка. Так звала хозяйка недавно появившегося в Ее жизни мужчину. Он временами возникал в их городской квартире, ел-пил-спал и испарялся на радость кошачьему сердцу. Не распознав Витюшкиной сути, женщина радовалась его нечастым посещениям, как радуется ребенок приходу Деда Мороза. Но кошка подмечала все: и как входил он в квартиру прямо в грязных ботинках (хотя другие оставляли их у входной двери!), и как неестественно Она улыбалась и висла у него на шее. Говорил он громко, нравоучительно и грубо. И хотя хозяйка не переносила хамство, но в Витюшкиной речи она его почему-то не замечала. Порой кошке казалось, что вот сейчас бранное слово сорвется с его губ и истина сразу откроется неразумной женщине. Но Витюшка всегда умел вовремя остановиться. А потому эта самая истина, давно понятная кошке, так и оставалась скрытой для ее хозяйки.
Но главное - запах! Кошка думала, что именно такой 'аромат' исходит от лошадей, за которыми не ухаживают добрые руки человека, или от собак, живущих на свалках. Потому она не могла удержаться, чтобы не вонзить свои когти в нагло свисающие с домашних шлепанцев Витюшкины пятки. Тот взвизгивал, как поросенок под острием ножа, и вопил: 'Ну ж, погоди ты, тварь!'.
Вот и сейчас дверь их дачи с шумом открылась и ввалился Витюшка. Она вскрикнула от неожиданности и забарабанила словами: 'Как хорошо...ты откуда... надолго... завтракать будешь...'. Он слушал эту дробь, снисходительно улыбаясь. Кошка была в отчаянии: похоже, кошачий уикенд провалился.
Суетясь, женщина побежала за зеленью, что чахлыми торчками пробивалась сквозь тяжелую глинистую землю. И в этот момент кошка вцепилась в пятки своего заклятого врага. Ведь именно он нарушил гармонию этого тихого солнечного утра! Витюшка так и не смог свыкнуться с кошачьими повадками и от неожиданности завопил что есть мочи. Прибежала хозяйка и забегала вокруг, охая и не понимая, что происходит с этим милым и ласковым животным.
- Это бешенство, - прохрипел он. - Надо усыпить.
- Не может быть, не может быть...странно..., - повторяла Она растерянно, смазывая йодом мелкие кровоточащие ранки.
Этот день был таким же скучным, как все остальные, когда появлялся он. Целый день готовилась еда, которая мгновенно исчезала в бездонном Витюшкином чреве. Затем он дремал на раскладушке под яблоней, подставив солнцу свой свисающий на бок тяжелый живот, а Она скребла под холодной водой сковородки, отмывала от скользкого жира тарелки, оттирала у чашек темные ободки. Тут, как раз к ужину, пробуждался и Витюшка. И все повторялось опять, только в наступивших сумерках.
Вдруг зазвонил телефон, внося городской диссонанс в мягкую тишину летнего вечера.
- Да, Зоечка, здравствуй! Ты откуда? Я сейчас приеду, подожди!'
Хозяйка засобиралась. Витюшка открыл один глаз:
- Ты куда это на ночь глядя?
- Сестра проездом на Курском, сто лет не виделись. Ты ложись спать, Витюшенька, а я к утру буду.
- Ну вот, приехал! - заныл он.
- Ты и не заметишь, голубочек мой сладенький, как ночь пройдет. А тут и я вернусь, - ворковала Она, нанизывая на корни слов уменьшительно-ласкательные суффиксы. Так разговаривала женщина только с кошкой, только совсем другим тоном - не униженно просящим, а радостно-нежным.
Он продолжал дремать. Пошел дождь. Витюшка пробудился, с трудом поднялся с прогнувшейся под его тяжестью раскладушки: 'Похолодало, однако... Печку что ли затопить, а то околеешь тут ночью...'.
Кошка вжалась в угол террасы. Она знала, что пока нет хозяйки, нельзя показываться на глаза ее кавалеру. Но для кошек нет ничего ужаснее сырости. Потому она проскользнула в приоткрытую дверь и по привычке прыгнула на кровать. Утомленная за день, она прильнула к подушке и сразу же задремала. Вдруг резкая боль захлестнула ее: Витюшка крепко держал кошачий хвост. Она пыталась вырваться, достать зубами его толстую ладонь, но ей это не удалось. Он подкинул ее вверх и, держа за хвост, раскрутил пропеллером, приговаривая:
- Настал твой последний час, тварь! А хозяйке твоей скажу, что, мол, убежала киска, пока спал, и не знаю куда.
Кошка молчала, понимая: ее крик еще больше распалит Витюшкину ярость. Однако в какой-то момент траектория 'полета' дала сбой, и кошка, собрав остатки сил, вонзила когти прямо в лицо обидчику. От неожиданности и боли Витюшка разжал пальцы.
Пока он смазывал лицо йодом, гнев остыл. Он и сам не понимал смысла расправы над кошкой. А, впрочем, плевать ему на эту тварь! Впредь будет знать, кто в доме хозяин. Он нашел в буфете бутылку коньяка и выпил залпом стакан.
В печке трещали поленья. В комнате было тепло, уютно и спокойно. Витюшка разомлел. Ему уже ничего не хотелось, только бы скорее заснуть. Но надо было дождаться конца печной 'работы' и закрыть задвижку. Только так можно было не замерзнуть сырой августовской ночью. Однако в печке все еще весело трещали поленья, что-то гудело и взрывалось. Он взял газету и прилег на кровать. Сон моментально сморил его. Витюшка закрыл глаза и захрапел с такой силой, что стаканы на столе тихо зазвенели, а газета медленно сползла с груди на дощатый пол.
Кошка выползла из своего укрытия. Сломанный хвост не слушался и веревкой волочился по полу. Она знала, что некого просить о помощи, и потому молчала. Ей были давно известны повадки гостя: до утра он явно не очнется. Настало ее время поквитаться с тем, кто значился в списке последним пунктом. Кошка четко знала последовательность своих действий и потому была почти спокойна. Лишь поврежденный хвост нестерпимо ныл. Кошка прыгнула на полку и, вытянувшись в струну, изо всех сил стала бить мягкой подушечкой по печной задвижке. Наконец, та, поддавшись, стала урывками закрываться от каждого надавливания кошачьей лапы.
Затем, собрав последние силы, она прыгнула на форточку, протиснулась в узкую щель и растворилась в темноте летнего сада.
Ливень все еще продолжался. Золотой свет от единственного фонаря отражался в миллионах дождинок, и они горели на мокрых листьях, словно бесчисленные светлячки. Мокрый сад был полон загадок...
Однако для кошек нет ничего ужаснее сырости. Кроме человеческой злобы.
Печка топила на славу. В доме было тепло, уютно и спокойно.