Когда металлические ворота закрылись, он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Воздух вышел облаком пара. "И что теперь?".
Федора встречали.
Невысокий мужчина в сером пиджаке улыбался - неловко, будто сдерживаясь. Он облокачивался на темно-синюю иномарку и не сводил глаз с Федора.
- Я думал, ты там навсегда, - сказал он дрожащим голосом и улыбнулся - теперь по-настоящему, отчего разошлись паутинки морщинок.
Это первое, что услышал от него Фёдор за двадцать лет.
- Да чего уж... - хрипло ответил. - Я и сам так думал. Привет, Миша.
- Привет, Федя.
Они скупо обнялись. От друга пахло одеколоном, автомобильным ароматизатором, кофе, домашним теплом... "Как же много запахов несет с собой нормальный человек".
- Ну, что, поехали? - Миша кивнул на машину.
Мужчина оглянулся на здание, в котором провел почти двадцать лет. От звонка до звонка. Подумал о чем-то, легко вздохнул.
- Поехали.
В машине тихо играло радио, было тепло.
Молчали. Фёдор смотрел в окно, Миша поглядывал на друга, размышляя, о чем спросить, о чём пошутить, но в голову лезли какие-то неловкие слова. "Извини, что не писал... Двадцать лет... Что он делал двадцать лет?".
- Домой? - Он выехал на магистраль.
- Домой, конечно.
- Ну, мало ли... В кабак. В стриптиз. На "малину".
Он криво улыбнулся своей шутке, но смутился и уставился на дорогу.
- "Малина" закончилась, Муня... - сказал Федор. - Осталась там, в прошлом.
- Меня давно никто так не называл.
- Теперь только Михаил Сергеевич для всех?
- Да брось... А впрочем, да. Или Мишенька.
- Жена?
- Ага.
Фёдор бросил на него внимательный взгляд.
- Детки есть?
- Да, двое! - Водитель поднял вверх указательный и средний палец и добавил: - И третьего хотим.
- И правильно.
Он уставился в окно.
- Как ты? - озабоченно спросил Миша, выруливая на перекрестке.
- Ну, так... Как будто школу закончил: не понимаешь ничего, - но грех жаловаться. Слушай, однако, у тебя и агрегат. Японец? - Он погладил приборную панель. - А раньше помнишь, на "мерсе" гоняли?
Миша хмыкнул.
- Да уж, гоняли... Ты выжимал на каждом светофоре, обгонял лихачей... а про взятки я молчу.
- Зато с какой радостью они брали.
- Я когда спросил в первый раз, как пристегнуться, ты помнишь, что ответил?
- Нет.
- Что ремни еще в прошлый раз срезали, когда машина перевернулась! Я тогда побелел весь!
Фёдор несмело улыбнулся, Миша захохотал.
- Но сел ведь.
- Да из всех наших только у тебя и была машина! Зверь на 17-х дисках.
- Правильный ответ: потому что я твой друг. Кстати, насчет команды...
Миша перестал улыбаться и напрягся.
- А ты все такой же, Муня.
- Какой? - Он приподнял бровь.
- Не прячешь эмоций. Рад, что некоторые вещи не меняются.
Друг неопределенно кивнул.
- Так что насчет команды? Кто как?
- Ну, про Балдежа и Сложного ты знаешь.
Фёдор тяжело кивнул головой.
- Мага успел в Канаду улететь до того, как его в розыск объявили, а потом все запуталось в 2000-м, и... перестали искать.
- Это я тоже знаю... Он мне открытку прислал. Местный и Шалам?
- А Шалам теперь это Владимир Алексеевич Шаламов - депутат от нашего округа. Шаламом его уже давно не называют.
- Надо же, поднялся... Надо будет созвониться с ним. А Местный?
Миша отвернулся.
- Местный сиганул в окно в 2001-м.
Фёдор сгорбился, провел ладонью по лицу, словно сгоняя тень.
- Насчет "чистки" много слышал там... про Местного не знал. Земля пухом.
- Земля пухом...
Они помолчали.
- Местный был добрым малым... Самым молодым. Как это произошло?
- Квартиры ваши проверяли. На одной - что на окраине - был он. И товар. Его хотели схватить, Местный прыгнул с балкона... Бежать хотел. Но неудачно.
- Ладно, чего уж... Сантьяго помнишь? Ну, Руслана.
- Ну?
- Темненький такой, боксом занимался.
- Да мы все...
- Нет, он потом на чемпионат ездил? А мы всю ночь квасили на даче у Светки.
Федор кивнул и криво улыбнулся.
- Да, помню такого. Хмурый, но доброй души человек. На уазике отцовском приехал из сугроба вытаскивать...
- Там вот, он теперь крупный бизнесмен в области. Стройки, торговые базы... Если что, если... работу будет туго найти, к нему обратись. Он тебя помнит, я спрашивал. Просил передать его номер. Я тебе отправлю.
Федя скупо кивнул.
Когда они проезжали оживленный центр города, Миша сказал:
- Ну, вот и город. Слушай, если будет сложно привыкнуть ко всему такому... Не знаю. Шум. Люди. У меня есть эксперт знакомая - психотерапевт, может помочь. Денег не возьмет. Я ее сыну помог диплом защитить.
Федя повел плечами и кашлянул.
- Город стал таким... все такое, как будто мечта фантаста. Кир Булычев и Жюль Верн.
- Ты про зеркала и светящиеся вывески?
Федор кивнул.
- Но это только в центре, - заметил Михаил. - На окраине ты не заметишь, что 90-е кончились. Да и люди все те же.
- Люди-то понятно.
Миша порылся в кармане и протянул Феде телефон и зарядное устройство.
- На, возьми. Мой старый, но сенсорный. Можно видео смотреть, музыку слушать... Батарейка, правда, долго не держит, но тебе ведь много и не надо. Там новая симка. Думаю, ты знаешь, как пользоваться?
Пассажир кивнул и взял телефон, повертел в руках.
- Были там такие - у блатных... Спасибо.
- Чепуха. Если не старый друг подарит первый сотовый, то кто?
Федя бросил на него изучающий взгляд.
- Хм... Ты забыл, что у меня уже был сотовый?
Миша стукнул себя ладонью по лбу.
- Точно. Ты же пионер среди нас... А это правда, ты тогда Магу телефоном ударил по лицу? Нос сломал?
- Ну, ударил точно. Он поставку сорвал на склад... Махина такая металлическая с антенной! Нос вроде не ломал.
- Хорошо... Телефон заряди. Вечером наберу по нему. Надо дела на кафедре доделать, потом приеду. Водки купить?
- Сам решай. Я много пить не буду...
В подъезде не было черных пятен от спичек на потолке и все почтовые ящики на своих местах. Не пахло плесенью. А так, как будто ничего не изменилось.
На стене закрашенное, но легко угадываемое вечное слово из трех букв.
Грузная женщина неопределенного возраста спускалась, держась за перила.
- Здравствуйте, тетя Галя, - сказал он, поднимаясь.
- А кто... - Она сощурилась. - Ох, ты же... Бог с тобой, Федя Ковальчук, что ли? Ты?
- Да, тетя Галя. Федя.
Перед квартирой он застыл.
- Ну, привет, - сказал он, глядя на родимый дерматин. На стене, которою с тех пор много раз красили, не было надписи. А вот на потолке каким-то образом сохранилась нацарапанное Сложным. "Здесь живёт Федя по кличке Плотник".
Пронеслась мысль, что за дверью он сам - на двадцать лет моложе - ест щи и не знает, что за ним уже выехали. И если Федор сейчас откроет дверь, тот, помоложе, накинется на него, начнется драка. Молодой победит, скорее всего.
Он позвонил.
Дверь открылась, и на него пахнуло теплым воздухом. Аромат выпечки, масла на сковороде, борща, домашнего тепла.
Закружилась голова. Он прогнал мысли о детстве, прогнал саму идею слёз.
- Привет, мама. - И переступил порог.
- Ты кушай-кушай. Может, за тортиком сходить?
Он помотал головой, она села обратно. К нему было обращено круглое, милое сердцу лицо. Федор отложил пустую тарелку супа и принялся за картошку.
- Так медленно кушать стал... Как будто прячешься, - надтреснутым голосом сказала она. - И похудел так...
- Как у тебя на работе? - Он расправил плечи. "Не отберут. Тут не отберут".
- Да у что у меня, - она отмахнулась. - Дети с каждым годом все более прогрессивны, скоро не будем совсем за ними поспевать... Новых бумаг оформлять много... А так, школа как школа. Тетради, столовая, олимпиады. С ЕГЭ немного мучаемся, но это у всей России такое...
- Но таких, как мы, наверное, уже нет? - Он усмехнулся.
- Еще бы! Ваше время - сложное. Переходное. Как могли, выживали.
У нее опять выступили слезы на глазах. Федя заметил, как дрожат руки.
- Мама...
- Один Кирилл чего стоил? Два раза из школы выгоняли! А Машка! Помнишь, она первой начала попсу иностранную слушать... Первой волосы покрасила.
- Но забеременела первая Света.
- Да уж... Отличница. Но время такое было... Сейчас у нее муж юрист, ребенок.
Она смотрела на него, не отрываясь.
- На отца так похож... Федя, двадцать лет почти.... - Она старалась держаться ради него.
Он вспомнил, как она осела на стул, когда на него надели наручники, потом упала в ноги людям в форме. Как выла и хватала их за ноги.
- Мама.
Он обнял ее и почувствовал, как этот родной человек, который вырастил его и дал всю свою любовь, человек, который всеми правдами и неправдами пытался вытащить его из тюрьмы, который ждал его как никто другой, содрогается от слез.
- Все будет хорошо, мама. Все будет хорошо.
- Алло, разобрался в телефоне? Я в девять заеду, в магазин зайду.
- Хорошо. Мама ушла к тете Алёне, чтобы мы спокойно посидели. Сказала, что племянник должен зайти.
- Племянник?..
- Да. Потом объясню.
- Хорошо. В девять я у тебя. Достань стопки, нарежь хлеб.
- Не учи ученого.
На пороге комнаты Федор застыл в нерешительности. Он не ощущал ностальгии или сильного желания вернуться в прошлое. Хотелось закрыть дверь и не нарушать того воспоминания, которое принадлежит другому человеку. Все, что касалось его мыслей о комнате, никак не давало ему права входить сюда спустя двадцать лет.
Такое бывает с воспоминаниями. Они живут собственной жизнью, когда ты часто обращаешься к ним и придаешь месту или человеку слишком сильное значение. Они наполняются каким-то насыщенным цветом и становятся больше, чем копия реальности.
Он нашёл спортивный костюм, подаренный Балдежом. Тот был самый модник из них. "Ну, надевай! - веселый голос друга. - Это же фирма!". Балдеж прислонился к косяку и следил, как Плотник разворачивает сверток. "Теперь и на ринг, и в клуб. Чтобы не снимал, пока малиновый пиджак не купишь!".
Он заморгал, прогоняя видение. Его комната. Почему он не съехал от мамы, хотя тогда деньги были? Наверное, дело в том, что он думал: "успеется". Да и не хотелось оставлять маму одну. Как бы там ни было, дело было не в деньгах. Он помнил, как купил маме шкатулку. Чугунную ванную. Шубу. Обставил зал и ее комнату мебелью. Себе он купил поддержанную машину. Мама говорила родственникам, что он открыл кооператив по производству мебели.
Он отчетливо помнил странное чувство недоверия к тому, что он делал и сколько получал. Чувство навалившейся свободы и нежелания думать о последствиях. Мысль из прошлого: "Это не я, это кто-то другой".
А потом, когда многое конфисковали, он думал о том, что жалко, если у мамы забрали ванную, некрасиво это. Хотя, по сути, не должны были отобрать. Но многие следователи были страшнее тех, кого они судили.
"Эти с*чары защеканские могут и квартиру отобрать, б*ядь", - Сложный матерился с особым шиком, как будто первым его словом был мат.
Взгляд скользнул, ни на чем долго не останавливаясь. Старый шкаф, кровать под ковром на стене, стол (бывшая парта), собственноручно сделанный табурет, коричные шторы. Почему-то все казалось чужим, словно принадлежало Федьке-школьнику и Плотнику, носившему за ремнем пистолет, а не безработному с отсидкой.
Остался выцветший плакат красотки из иностранного журнала и плакат "Ночь работе - не помеха" на шкафу, остальные сорвали при обыске. Искали тайник. Федор усмехнулся. Какой тайник? Он тратил деньги в ресторане, прятал в коробку из-под кроссовок, носил полный "лопатник", остальное отдавал старшим "на раскрутку". Теперь и старших нет, чтобы спросить про проценты.
Федор улыбнулся вечно молодой красотке с плаката и присел на кровать. Она протестующе скрипнула. Он дома.
Михаил шумно мыл руки в ванной и что-то напевал под нос.
Федор сидел спиной к окну и смотрел на стол. Крепкие соленые огурцы в банке, маслянистые лакомые шпроты, ломти черного пахучего хлеба, розоватые кружочки колбасы, невинно-голые, и ароматный сыр на тарелке - вот и вся нехитрая закуска.
- Можно пиццу заказать, если хочешь, - предложил Миша, встав в дверях. - Сейчас это быстро делается.
- Да куда? - Федор махнул рукой. - Мне и этого уже больше нормы... Не думал, что преподаватели много получают.
- Я там в коридоре оставил тебе книг почитать на первое время. Достоевский. Думаю, тебе в тему. Если слишком сложно, то я и Бунина принес. Помню, ты его рассказы в библиотеке в школе брал. А!
Друг сходил в коридор, пришел оттуда с шоколадной плиткой и лимоном. Одну руку он держал за спиной.
- Мы же не коньяк пьем, - с сомнением в голосе протянул Федор.
И Миша театральным жестом вынул из-за спины бутылку янтарной жидкости.
- О-о... Армянский?
- А то ж, - подтвердил Миша, выпятив грудь. - На кафедре подарили.
Коньяк пока отложили, достали из морозильника водку.
- Сам разольешь? - Миша проницательно смотрел на друга.
На мгновенье тот задумался, протирая бутылку.
- Лучше ты.
Преподаватель твердой рукой наполнил стопки. Чокнулись, выпили, неспешно и вкусно закусили. Федор - ломтиком колбасы, а Миша сделал бутерброд из хлеба, шпрот и сыра.
- Первая рюмка за столько лет. Как будто заново девственности лишаюсь...
- Да уж, хорошо хоть с другом лишаешься...
Выпили снова.
- Федя, есть вопрос.
- Если он про неё, то... Лучше не надо.
- Хорошо. Позже спрошу. Просто она пыталась тебя найти. Предлагай тему.
Мужчина подцепил вилкой кусок сыру.
- Племянник у меня есть. По тетке. Ему, кажется, девятнадцать... Без башки совсем. Зайдет сегодня.
Миша слушал, неспешно наполняя стопки.
- Я его однажды только видел, когда тетка с мамой два года назад ко мне приходили на встречу. Бедовый он, на меня чем-то похож... - Чокнулись. - Скажи, опять модно бандитом быть?
Собеседник неопределенно повел плечами, поерзав на табурете. Хотел налить еще, но Федор осадил.
- Погоди ты. С непривычки разнесет.
- Хорошо. - Отложил бутылку. - Модно? Не сказал бы... А вообще в России мода на легкие деньги и дурную славу не проходит. Но у них сейчас немного другие стали идолы.
- Какие?
- Как сказать... Шумят, хорохорятся, шмотки модные, татуировки на лице, денег хотят.
- И не стреляет почти никто, - кивнул Федор.
- Сейчас либо наркота, либо интернет. Деньги. Ну, и масс-медиа culture.
Помолчали. Солнце закатными лучами пронзило комнату в последний раз, окрасило стол золотом и исчезло.
- А какие песни они сейчас слушают?
Миша снял с крючка полотенце, вытер руки и включил несколько песен на телефоне. Пока он делал бутерброд, Федор задумчиво кивал или усмехался.
- Понятно... Ну, это ясно. Понтов до подбородка... матерятся неумело, не говорят будто, а мельтешат. Я половину слов не понимаю...
- И ведь денег загребают - ух!
Федор поднял густые брови.
- Серьезно?
- А то. Машины, квартиры, чуть ли не острова себе покупают. Теперь рэп - прибыльно. Делают часто халтурно, ни в какие ворота... Молодые ведутся.
Федя кивнул с видом "я так и думал".
- Надо мне что-то с Алешей решать.
- А что там?
- Да у него условка уже есть. За хранение, кажется. Мать изводится, говорит, с плохой компанией связался...
- Старая песенка.
- Вот-вот. Но жалко ее. Надо парня вразумить... Я вроде сейчас...
- Вразумлятор.
- Ну, да... У нас, помнишь, такой дядя Митя был?
Миша уставился под потолок.
- Дядя Митя... Седой? В свитере вязаном все время ходил...
- Во-во. Он же с тремя отсидками был... Страшный в молодости человек. И чуть что старшие меня к нему водили, чтобы уму-разуму учил.
- И как?
- Ну, видишь, плохо учился я. На опыте только понял. Наливай.
Выпили.
- Я вот думал раньше: почему люди жалуются, что сложно на свободе устроиться? Работу найти, жену... Думал, врут. А сейчас вроде понимаю.
- И в чем сложность? - Михаил звонко развернул упаковку шоколадки.
Федя потер синеватый, гладко выбритый подбородок.
- Будто сравниваешь себя с кем-то, кто был до тебя... Как будто фильм смотришь или про Онегина читаешь. Понял?
- Если честно, не очень.
- Вот как вышел, будто не понимаешь, что изменилось. А жизнь на месте не стоит, ты ее помнишь той, и получается, что ощущаешь... так, что кто-то замешал тебя в новую колоду. С новыми мастями. А ты не в зуб ногой... Будто под водой оказался. Вроде те же дома. Деньги те же... Бл*, если бы отложил немного тогда, может, сейчас бы на машину хватило. Маму возить.
- Пачку долларов ты на новый год подарил, помню.
- Ты тогда подарки девушкам покупал, - усмехнулся друг.
- Дурак. Надо было акции покупать.
Посмеялись. Федор помыл и нарезал лимон.
Лешка был жилист, плечист, коротко стрижен. Говорил много, то и дело срываясь на какие-то непонятные Федору и Михаилу слова. На дядю он смотрел с почтением и чуть исподлобья. До начала истории выпил предложенную рюмку и закусил лимоном.
- Как ты сказал... "Рофлишь"?
- Ну, да. Они, ну, барыги эти, говорят: "Ты че, рофлишь"? А я такой: "неа". А они такие: "уверен"? Ну, я холодного включаю, чисто на чилле, ну, типо, и говорю: я люблю, в натуре. А они такие: "Один раз на ротан кинул - и че, уже любишь"? Ну, я полез на того, ну, танка... Хэзэ, борец, походу.
Федя с Мишей переглянулись.
- На меня не смотри.
- Ты преподаватель, к тому же филолог.
- Я по зарубежной литературе преподаватель, а не по современному сленгу.
Затем, пока Миша ставил пузатый чайник на огонь, Федор обстоятельно расспрашивал племенника.
- У тебя "условка" есть, - добавил он. - Ты сейчас работаешь где? Универ-то бросил, поди.
Парень угрюмо кивнул.
- Security в клубе.
- Охранник, - прошептал Миша, когда Федор повел головой.
- Давай так. С горяча не лупи. Сегодня подумаю, как можно эту ситуацию разрулить. Тебе советую пока на дно залечь. Никаких гулянок с друзьями. Сиди дома. Телефон выключи.
- Но...
Федя посмотрел на него темными глазами.
- Я сказал: сиди дома, Лёха.
Парень попытался смело встретить его взгляд, но опустил глаза.
- Ты их человека ударил. Одного, видимо, вскользь. А второго сильно. Это даром не пройдет. Я серьезно говорю. Ты же боксер! Он в больнице лежит, мать сказала.
- Ага. Он еще хотел телефон достать, дружков набрать...
- Вот я и говорю. Они, если по-старому будут работать, отметелят тебя так, что тетя Алёна не узнает... И бабки захотят. Это если по легкой системе. А могут ведь и девку наказать.
- Пусть попробуют! Я ее люблю.
- Ей тоже не пиши. Дурака на валяй. Без этого фуфла давай. Как домой пойдешь, позвони, объясни ей все, потом трубку выключай. Сейчас от тебя зависит, что будет дальше... - Федор провел широкой ладонью по лицу, будто вытирая пот. - И от меня.
Алексей давно ушел, когда друзья наполовину выпили коньяк и уже дули на горячий чай в чашках.
- Она искала тебя, Федя.
- Ну... Хотела бы, нашла, а не искала. У меня к ней претензий нет.
Миша кивал хмельной головой. Играл музыкальный сборник "Песни 90-х". Шоколадка кончалась. Чай пили, отдуваясь и охая.
- А была ли любовь?
Федор посмотрел на него ясными глазами.
- Была, но прогорела вся...
- А я думал, тебе там... любовь помогала держаться. Или вера.
Мужчина повел плечами.
- Там это все сначала становится или важнее, или исчезает совсем. Стены впитывают. В Бога-то я еще верю, а в любовь - нет.
- А как будешь жить? - Миша пьяно напрягал лицо, стараясь казаться серьезным.
- Как все...
Как только Миша ушел домой, напевая "Тополиный пух" и несколько раз обняв друга, Федор покурил и лег спать. На балконе, пока он выпускал дым, пьяно озираясь, ему показалось, что его старый друг Сложный вошел следом и закурил любимый красный Malboro. Куртка его была распахнута, и Федор видел на голой груди две аккуратные дырочки. Сложный усмехнулся.
Ночью слышал, как своими ключами открывает дверь мама. Она стояла в дверях его комнаты и смотрела, как он сопит.
На следующее утро Федор принял ледяной душ, нашел старую записную книжку и сделал много звонков. Вечером отправился на встречу. До места он добрался на автобусе, потом долго шел пешком.
Сначала вокруг были магазины автозапчастей, какие-то гаражи, затем зоны выгрузки оптовых складов. На стене надпись "...ин ворует ваши деньги". Первые три буквы были заклеены листовками синего цвета с белым медведем.
Промзона, какие-то рельсы, ведущие в никуда, лай собак. Неглубокие лужи. Наконец он нашел нужную автомастерскую.
Высокий мужчина в грязном комбинезоне курил, сидя на табурете перед входом. Рукава закатаны до локтя, открывая татуировки, на голове бейсболка.
- Здравствуйте. Я бы хотел увидеть Автандила.
- Нет его. - На небритом лице застыла неприязнь. - Че надо?