Олег молчал, поглядел на окна замка. Потом усмехнулся. Послушал пение в голове - там обосновался Медведев с гитарой...
Потом подчинялся иным законам, узнавши, как, и узнавши, где,
Становился легким и незнакомым, трехпалым листиком на воде,
Слетал, планируя, на поверхность, и было пофиг, куда снесет,
И смысла не было, не было, не было - и все.
А небо скрипело, кричало: "Где ты?! Идешь ко дну ли, бредешь ли вброд?"
Неадекватный клинок победы был злым и кислым, как электрод,
Когда, посвящая Атланта в лорды, ложился на каменное плечо,
А смысла не было, не было, не было ни в чем...
Опустил глаза на мальчишку:
- Меня учили: если поклялся - надо сохранять верность. Иначе будешь болтаться, как г...но в проруби. От одного берега к другому... Хуже нет. Пусть лучше убьют. Что смотришь? - Олег улыбнулся. - Я же сказал, что я русский. В переводе на ваш, европейский язык - контуженный с рождения и до скоропостижной, стрррррашной смерти. Пошли в замок, собственность по имени Калле. Я есть хочу. И спать.
Калле молчал. На что он подбивает русского?! Предательство само по себе в его понимании, сформированном на "Мальчике со шпагой", "Журавленке и молнии" и множестве других прекрасных книжек, было делом недопустимым и постыдным. А уж тут, когда перебежчик навсегда теряет шанс на Дом! Впрочем, русский же и так не согласился, Калле решил не заводить с ним больше разговоров на эту тему. Он повернулся спиной к Олегу, а тот вдруг схватил его за плечо:
- Погоди, стой! - Олег рывком распустил трос на запястьях.
Калле успел подумать, что так и не знает имени своего пленитял, а спросить почему-то не решился. Ладно, назовут же его как-то в замке, там и услышим. А русский развязал руки и...
- Дай сюда руку, дурак, ты палец себе вывихнул... - Олег резко повернул и одновременно потянул на себя палец Калле. Он ждал, что мальчишка вскрикнет, но тот только напрягся и почти вызывающе посмотрел на Олега. Да на висках выступил пот. А Калле подумал, что конвоир сейчас ему начнет выкручивать суставы. Однако боль была мимолетной, хоть и резкой, как молния, он стерпел, приложив все силы, чтобы не выказать слабости перед противником.
"И всё-таки это нечестно, - угрюмо подумал русский. - Нечестно. За храбрость нельзя карать смертью, даже если это враг. А мальчишка храбрый. Неумелый, но храбрый. Неужели обязательно довести его до потери себя, то того, что он превратится в кричащий комок, не желающий ничего, кроме одного: прекращения боли, на всё готовый ради этого..."
"Полость рта... область подмышек... В случае воздействия огнём на половые органы результат почти стопроцентный..." Олег сморщился и надавил на висок, чтобы выгнать из головы сухой голос инструктора, объясняющий мальчишкам то, что казалось жутковатым, но интересным и притягательным. Но ведь это было для НАСТОЯЩЕЙ войны! С НАСТОЯЩИМ врагом! С тем, кто пришёл к тебе домой... ну или, на худой конец - враг твоей страны! А тут - тут ему никто ничего не сделал! И меньше всего этот Калле! А ведь по нему видно - может, остальные не видят, а Олег видит! - что он будет молчать, пока есть силы! Значит, его наверняка изуродуют перед тем, как убить... Ох, добраться бы до того, кто всё это затеял... хоть до одного... вот тогда он, Олег, оторвался бы по полной, всё бы вспомнил, чем учили, всё-всё...
Честней всего было бы Калле отпустить. Он, Олег, даже отдал бы ему обратно меч... Ну что он может знать, какие такие тайны?! Где у соседей ядерные ракеты?! Да и боец он никакой...Хватит, ждут.
- Да иди же, не стой, ну?! - и он с силой толкнул пацана в спину....
- Я не собственность! Не понял, да?! Нечего толкать! - рявкнул на русского Калле и, помешкав, вошел в замок.
Как и кубинцы, немцы вечерами собирались в большой комнате на первом этаже, именуемой тронным залом. Войдя, Калле оглядел полтора десятка разновозрастной ребятни, преобладали сверстники или чуть постарше, как Гюнтер, младших было мало, как и старших, они сидели рядом, там главным у них был самый рослый парень.
На встречу ребятам поднялся Гюнтер:
- Олег! А мы тебя ждём! - указал глава немецкого острова на место рядом с собой, там стояла единственная свободная еще белая тарелка, кажется, с горячим супом и кружка.
- Ну вот я и пришёл, - отозвался Олег, широко улыбаясь. - Для тех, кто меня ещё не видел, хотя я думаю, все обо мне уже слышали: меня зовут Олег; я русский и я ваше новое приобретение...
...Если бы кого-то из взрослых в маленьком русском городке спросили, знают ли они Олега, то наверняка был бы получен ответ: "Очень умный мальчик. И такой вежливый..." (Как правило, это всё, что взрослые - даже самые лучшие - знают о подростках: умный-глупый, вежливый-грубый - и клеят эти ярлыки бездумно и прочно...) Примерно так же одобрительно, хотя и в другом ключе, отозвались бы о нём ровесники, десятка два из которых немедленно заявили бы, что Олег - их друг. Причём будучи искренне уверенными в этом.
Вопрос был только в том, что думал об этом сам Олег. А он совершенно спокойно считал, что друг у него только один - Серёжка. Именно ДРУГ, для которого и на которого не жалко ничего - ни вещей, ни денег, ни, ГЛАВНОЕ! - времени. (Была ещё Татьяна, но это - СОВСЕМ другое, с нею Олег просто не думал обо всё этом). Остальные - что бы они сами себе не думали - для Олега были знакомые. ХОРОШИЕ знакомые. Или приятели. ДОБРЫЕ приятели. Или - в клубе - товарищи. НАДЁЖНЫЕ товарищи.
Знакомые, приятели, товарищи... Но не друзья. Это слово слишком ОБЯЗЫВАЛО. А он ненавидел быть обязанным. Если кому-то хочется считать его своим другом - пусть, он не будет возражать; зачем злить и расстраивать людей? Ну а что он сам считает по тому или иному поводу... хм, этого чаще всего не знала даже его мама. Сергей - тот знал. И прощал Олега за то, что тот врун, что бывает излишне острожен (так Олег сам называл про себя трусость)... Прощал, потому что Олег был умным, Сергею не врал и можно было быть уверенным: что бы ни случилось - не подведёт. Однако, Сергей был исключением...
Младших ребят Олег не любил. Они казались слишком глупыми, несерьёзными и шумными; в то, что он сам был таким недавно, Олег не верил. Пожалуй... да, пожалуй он мечтал поскорее стать взрослым. Но не потому, что это означало "тачку", "деньги" и "девчонок" - на эти вещи ему было плевать. Быть взрослым значило полностью собой распоряжаться. В мыслях Олег это сделал уже давно. Он станет военным. Снайпером. Именно снайпером, и никак иначе. Снайпер - это высшая степень самостоятельности. В мыслях он давно всё и всех расставил по своим местам: мишени на огневых рубежах, а за спиной - остальные люди, которые не будут ему надоедать. Чтобы его боялись - ему тоже не было нужно, потому что и это ОБЯЗЫВАЛО.
Несмотря на то, что от природы он был трус - и это оставалось реальностью - он давно приучил себя не бояться ни боли, ни усилий, ни даже собственного страха, что самое важное. Страх существовал и хныкал где-то отдельно, за жирной чертой, решительно проведённой Олегом. И временами даже становился невольным союзником, своим хныканьем подсказывая степень опасности.
Но сейчас... Сейчас это был необычный страх. Страх не за себя. Не за близких даже. Страх за незнакомого мальчишку, которому он, Олег, выкручивал руки, связывая. Страх за другого человека - довольно редкая в жизни Олега вещь...
...Никто из сидящих в зале немцев (хотя тут наверняка были не только немцы) не выглядел дегенератом или садистом. Обычные ребята, обычные девчонки. Все самые страшные вещи делают совершенно обычные люди. И самое ужасное, что эти страшные вещи сплошь и рядом бывают оправданы необходимостью. Причём не выдуманной, а РЕАЛЬНОЙ...
...Всё это промелькнуло в голове Олега за секунду. Он продолжал улыбаться и дружелюбно смотреть на всех.
- Это мой пленный, - небрежно кивнул он на Калле. - Я его взял на мосту, отдал за него плеер и разговорю. А пока... если тут кормят пленных, то, может, и ему найдётся порция? А если нет - то поделим мою, - он перенёс ногу через скамью, приподняв меч, вставленный в петлю для ремня (деревяшка не прорежет ткань...) и сел, указав Калле на место возле себя, - я не жадный.
У Калле, от природы отличавшегося высокой интуицией, сейчас, как и почти у любого человека, попавшего во враждебное и опасное окружение, обострилось чутье. Уже через пару минут мальчишка осознал, что что-то на этом острове НЕ ТАК, необычно. Но что? Как уже говорилось, ему сразу бросилось в глаза, как старшие немцы, 15-17 лет, таких было мало, всего человека 3-4, держались несколько отчужденно и сидели хотя и за общим столом, но тоже как-то и не со всеми. Младшие ребята были чем-то насторожены, хотя всеми силами пытались показать беззаботность и даже некую радость по поводу сегодняшних побед и просто, что всем удалось выжить. Однако они явно старались держаться поближе к Гюнтеру, словно видели в нем талисман, защищавший от неведомой беды. И еще, тут у всех при себе было оружие. Кубинцы, возвращаясь с мостов, обычно сразу бросали мечи и арбалеты в своих комнатах, и никому не приходило на ум таскать за собой по всему замку неудобные деревяшки. Зачем, если ночью Играть нельзя, а если кто-то и нападет на остров, так сам найдет беду на свою голову. Немного подумав, Калле придумал причину. Очевидно, тут всё в вопросе власти. Фернандо был среди кубинцев самым старшим и самым сильным, никому не приходило в голову оспаривать у него лидерство. Были у него соперники? Наверное, да. Но не лезли на рожон, зная и свои силы, и правило, согласно которому через год срок Фернандо истечет сам собой, подчиняясь какой-то островной загадке, и он исчезнет. А вот у немцев расклад иной. Гюнтер. О нем кубинцы рассказывали, что он был избран простым большинством голосов, а не пришел к власти в результате революции, как комманданте Фернандо. Так вот, если Гюнтер в свои 14 лет был и не мелким и не старшим, средним, но опирался на голоса мелких, тогда можно понять обиду старших немцев и более сильных, которые чувствовали себя обойденными. Интересно, что было бы, получи они власть? Калле одно решил точно, глядя на старших - при такой власти он бы тут оказаться не хотел. А как к нему относился Гюнтер? Сложный вопрос. Калле не мог этого понять.
Олега не интересовал вопрос власти на немецком. Ему хотелось жрать со страшной силой. Олег был не дурак поесть, тем более, что сейчас понимал: он не просто устал, у него нервное истощение - отсюда и волны сонливости... В тарелке был суп - густой рисовый суп с мясом, хорошими такими кусками, в кружке - тёмный горячий чай.
- Сядь! - Олег злым рывком за плечо усадил Калле рядом с собой. Сейчас он по-настоящему злился на мальчишку, из-за которого половину всего этого наверняка придётся отдать. Кажется, тут не принято кормить живые трупы. Или всё-таки накормят?
Калле садиться не хотел, поймав некоторые взгляды, но от рывка плюхнулся на покосившийся бочонок, прямо впритык к Олегу (так, оказывается, зовут его "хозяина") и довольно близко от Гюнтера, который что-то вежливо начал говорить русскому. Наверное, хвалил за доблесть на мосту, а потом рассмеялся неожиданно и придвинул прямо под нос Калле свой почти полный каким-то соком стакан. Калле покосился на соседей в ожидании какой-то каверзы, но президент уже продолжил что-то втолковывать Олегу на русском языке, явно забыв о нем. Учитывая, кто Калле не пил ничего с самого утра, а денек выдался жарким и, мягко говоря, нервным, мальчишка умирал от жажды. Немного времени заняла борьба с самим собой - и самолюбие было побеждено.
- Thanks. I am very glad... - буркнул Калле непонятно кому в пространство перед собой и сделал первый глоток. Сок оказался очень странным, совершенно не походившим ни на один из известных ему на Земле, но весьма вкусным.
Ну чему удивляться? Да, Олег не только не убил пленного, хотя Гюнти сделал ему ясный намек и оставил на мосту, но даже притащил его за стол. А ведь почти каждый из сидевших здесь успел получить рану от того или иного кубинского меча, что можно было бы простить, но самое страшное, почти каждый сидевший за столом потерял от кубинского меча кого-то из своих друзей. Или просто товарищей. Камрадов. И сейчас оставалось лишь позавидовать выдержке немецких ребят, простивших Олегу его нетактичность как новенькому.
И сейчас Гюнтер, не прекращая улыбаться и даже шутить с малышами, урывками тихо пытался это объяснить Олегу по-русски. Суть речи Гюнтера, сводилась к следующему. Ну и что, что конкретно ЭТОТ мальчишка никого из немцев не убил? Что, ему за это крылья приделать и возвести в ранг херувима? Не убил потому, что не успели его кубинцы обучить. А если бы успели? Ведь Олег сам видел, как непреклонно мальчишка вел себя на мосту, предпочитая смерть приказу бросить оружие. Мальчишка хочет домой. Причем не только на свой остров, но именно в свой дом, в свою теплую постельку, к мамке с папкой. И за это он будет воевать, если ему снова дать такую возможность. Олег в этом сомневается? Олег не понимает, что здесь идет ВОЙНА? А на войне, к сожалению, приходится убивать не только того, кто стреляет в тебя, кто изнасиловал твою сестру и убил твоего отца-старика. Американцы сожгли Дрезден. Сгоравшие в огневом шторме женщины и дети многих американцев убили сами? Русские, подойдя к Берлину, видя упорство защищавших последние рубежи Рейха инвалидов и малолеток, не постеснялись ввести на улицы целую танковую армию и молоть гусеницами последних гитлерюнге, но, когда русские стали терять свои танки от яростного сопротивления ребятни, Жуков не постеснялся подогнать к городу тяжелые осадные орудия и методично сносить с карты города квартал за кварталом, не считая, скольких детей, женщин и стариков он хоронит каждым залпом. А армия Паулюса? Она сдалась, но много выжило вернулось домой после войны? Несколько процентов, остальных русские уморили в сибирских лагерях. Вот так, дорогой Олег. Но он, Гюнтер, за всё это не собирается мстить ни русским вообще, ни Олегу в частности. Во-первых, немцы тоже были не ангелами, так ведь шла ВОЙНА, во-вторых, теперь мы одна команда и у нас общие враги, хочет того Олег или нет. И дело здесь вовсе не в том, дадут ли пленнику поесть или нет, дело в том, как его воспринимать, а Олег воспринимает его как угодно, но только не как представителя вражеской армии, принесшей острову множество бед и очень опасной, и что Олег наверное считает себя самым умным из здесь собравшихся, считает, что ему одному пришла в голову мысль лелеять побежденных врагов и искать мира с врагами непобежденными. И он, Гюнтер, с удовольствием бы дал Олегу поиграться в эти игрушки, да вот беда, на кону стояла жизнь не только Олега, но и всех немецких ребят, которых заигрывания с врагами могли подвести под мечи. И он, Гюнтер, к сожалению, видел, как это делается, ни раз и не два.
- Не думай, что мы звери, камрад, - снова повторил он в заключении. - Но мы бы очень обожглись на этих пленниках, которые кажутся такими милыми и безобидными и лезут в друзья, а потом эта малая дружба неизбежно тянет за собой большую кровь. Не мы придумали эту войну. Но выхода у нас нет. Мы не хотим умирать. И мы хотим домой.
Калле все это время медленно пил сок маленьким глотками и сидел как мышь, тихо.
- Какое знание истории... - процедил Олег, резко придвинув свою тарелку (там оставалось ещё больше половины) пленному. - Жри! - тихо рыкнул он, со стуком кладя на стол ложку. - Иначе залью в пасть насильно!.. - и снова повернулся к немцу. - Только вот из наших лагерей не вернулся каждый седьмой пленный. А из ваших - каждый второй. Хотя было их примерно поровну... Я этот вопрос подробно изучал, я, видишь ли, не только руки людям крутить учился... Знаешь, конунг, ты объясняешь мне то, что я сам понимаю. Думаешь, не понимаю? - насмешливо повторил он. - Понимаю-у... Нас, русских, столько раз предавали и продавали, что... ну ладно. А теперь поставь себя на моё место. Вспомни, как ты сюда... хм... свалился. Тебе в тот же день сунули незнакомого пацана и сказали: "Прирежь его и пошли ужинать!"? Я вам хорош? Нет, я вижу... - он покосился в сторону, - что мою тамбовскую морду тут не все рады наблюдать. Я КАК БОЕЦ вам хорош? Отлично. Тогда уж позволь мне за эти три дня вытянуть из него, - он кивнул в сторону Калле, - то, что вам... НАМ важно. Где стоит засадный полк, сколько эльфов с луками и гномов с топорами сидят на тактических ракетах у них в подвале... А потом... - Олег залпом выпил чай (почти злорадно, хватит с пленного и сока...) и обжёг себе рот. - Потом я отведу его на мост и спихну вниз. Зарубить его я не смогу, потому что НЕ НЕНАВИЖУ, пойми. Перерезать горло своим ножом то же не смогу, потому что... не смогу. А столкнуть вниз сумею. А он пусть немного поживёт. Тем более... - Олег вдруг рассмеялся. - Тем более, что у него через три дня день рождения. Он мне сказал.
- Ваша страна отказывалась финансировать ваших пленных через "Красный Крест". - Вяло огрызнулся Гюнтер на "каждого второго не вернувшегося". - И ваш же вождь сказал, что у вашей страны не бывает попавших в плен, есть только предатели. Разве не так? Вот и скажи, что было делать с миллионами нахлебников, целыми армиями сдававшихся в плен в сорок первом, да и потом? Но сейчас не это главное... - Гюнтер наблюдал за манипуляциями с тарелкой Олега. Его лицо медленно менялось. К еде пленник не притронулся, не смотря на то, что тирада русского была долгой.
Калле прекрасно понимал, что Олег придвинул ему свою тарелку с супом зря. Еще ничего не произошло, но Калле догадался, что зря и не ошибся!
Гюнтер встал, огляделся и быстро забрал тарелку с супом у одного из немецких малышей, разжал крохотные пальчики и вынул надкушенный кусок хлеба. Содержимое тарелки он вылил в тарелку Олега, теперь уже принадлежавшую Калле и бросил перед ним кусок хлеба. Немецкий малыш плакал, рыдал, тер ручонками красные глаза. Кто-то из девчонок попробовал возмутиться на Гюнтера, но, странное дело, старшие немцы тут сразу пришли ему на помощь и на недовольную прицыкнули, она замолкла. В зале повисло молчание.
Калле уставился на тарелку, потом обвел взглядом немецких ребят. Как есть, когда на тебя смотрит полтора десятка глаз, выражающих что угодно, кроме дружелюбия, когда справа плачет маленький немчонок, оставшийся без ужина, а слева что-то гневно рычит немцам Олег. Калле просто оцепенел, уставившись в стол. Мальчишка решил, что если его сейчас прикончат, то явно из-за дурака-русского. Есть на устроенной немцами "выставке" он не стал, не позволила гордость.
Выждав время и поняв, что есть пленник не будет, Гюнтер сбросил тарелку на пол кончиком меча. Капли горячего супа попали на ноги Калле, но он смолчал.
- Вот что. Количество еды нам сюда передают строго по количеству бойцов. Для пленных не предусмотрено, извини. Не мною не предусмотрено. И не надо вставать в позу и играть в благородство, отдавая свою порцию. Живи ты здесь один и отвечай только за свою жизнь, так корми хоть мышей, а сам погибай с голоду, твое личное дело. Но на тебе, на твоем мече, жизни всем островитян, малышей, девчонок. И я не могу позволять тебе ослабнуть. Но раз пленный для тебя так важен, я буду забирать пищу у своих и отдавать ему. И знаешь, у кого? У самого маленького и непригодного к войне. Закон фронта - накорми солдат как положено, а остальных как получится.
Конунг повернулся к пленнику и громко сказал:
- Зря совсем пропал ужин у малыша, ну, может, за завтраком ты будешь умнее и съешь, что дадут? - Гюнтер отвернулся от Калле и опять обратился к Олегу. - Каждый раз, когда ты будешь пробовать совать ему свою еду, будет голодать кто-то из малышей, даже если пленник и не съест. Если ты честно съешь свою порцию и попросишь и для него еды, я выполню твою просьбу и заберу у малыша только половину и дам твоему другу. Надеюсь ты это уяснишь до того, как с голоду начнут пухнуть малыши.
Олег молча встал. Кивнул всем, потом - отдельно - слегка поклонился девчонкам.
- Спасибо, очень вкусно, - искренне сказал он. - У вас, наверное, намечаются посиделки, но вы уж меня простите, я замотался. С твоего разрешения, - он посмотрел на Гюнтера, - я пойду спать... - он снова кивнул всем. И, выбираясь из-за стола, бросил Калле: - Пошли... - а потом снова обратился к немцу, понизив голос: - У вас есть пустующие комнаты? Я возьму его, - кивок на пленного, - к себе. Никому нет никакого дела - ЗАЧЕМ! - упредил Олег явный вопрос. - Может быть, я собираюсь его трахать? - Олег вызывающе смотрел на спокойно молчащего немца. - ОН - МОЯ ВЕЩЬ. Игрушка, ты же сам сказал. Моё дело, что я делаю со своими игрушками, разве не так? Хочу - целую, хочу - ломаю. И я за него отвечаю - головой или свободой. Мне не хочется терять ни того, ни другого! Так что не волнуйся. А вот если его куда-то отведут, то явно найдутся люди, которые захотят позабавиться. У кого чешутся если не член на самом деле, то руки. А я не люблю, когда портят мою собственность.
Гюнтер дернул ртом и вдруг сказал:
- День рождения, говоришь? Что же, отпразднуем мы его день рождения, не бойся. Эти дни он проживет. Если и вправду согласится рассказать нам всё, что сможет, его не станут допрашивать, отдадут тебе и проводят к началу моста. А дальше ты уж сам... Можете уходить.
Неске проводил взглядом ребят, Олега и пленного с Кубинского острова. Все смотрели в спины уходящих с ужина и не заметили, как президент быстрым движением взял со стола надкушенный кусок хлеба и спрятал в рукав...
Олег волок Калле куда-то по коридору и наконец проник в одну из комнат, явно намереваясь здесь заночевать. Чья это комната была, пленник не мог сообразить. Калле огляделся. И не нашел ничего, из тех неповторимых мелочей, которыми хозяин старается хоть как-то раскрасить свое жилище. Эта комната выглядела пустынной. Куда же делись её прежние обитатели? Хотя на островах ясно куда.
Олег расшнуровал ботинок, стащил. Уронил на пол. Расшнуровал и стащил другой, но вместо того, чтобы поставить рядом, запустил в дверь и громко сказал с десяток слов, среди которых цензурным был только запев: "Чтоб их..." Потом посмотрел на пленного, который сидел на краю соседней кровати. Как египетская статуэтка сидел: прямые руки на прямых коленях. Олег ощутил, как плавно и сильно передавливает горло. Мотнул головой и заговорил тихо, мешая немецкие, английские и даже русские - когда не хватало запаса - слова:
- Ты знаешь, Калле... мы попали. Здорово попали. Давай-ка сразу решим вот что. Я тебе просто хочу объяснить... Если ты через три дня расскажешь на допросе ВСЁ, я ОЧЕНЬ, просто ОЧЕНЬ постараюсь тебя отстоять. Честью клянусь. Не знаю, как. Но я умный, можешь не улыбаться. Я думаю, что-нибудь получится. По-моему, Гюнтеру я понравился... и, по-моему, у них... у нас на острове, - поправился Олег, - есть внутренние группировки. За надёжного сторонника Гюнтер может помочь мне с тобой. Но... - голос Олега дрогнул. - Но... по-моему, ты не будешь рассказывать. Мне так кажется. Тогда у нас есть только три дня жизни. Потом тебя захотят забрать для пыток, я тебя не отдам. Ну и... всё. Поэтому давай, ещё раз говорю, сейчас решим всё. ЧЕСТНО. Если ты мне скажешь, что не будешь ничего говорить... - Олег замолк. Взять сейчас его и отвести к Гюнтеру: вот он, берите и допрашивайте. Он, Олег, на самом деле хороший фехтовальщик. Он проживёт тут ещё не меньше двух-трёх лет! Вечность! Внезапно дикий страх затопил не только разум - он поглотил Олега полностью, смял, растворил, уничтожил. Пусть не два-три года. Два-три месяца. Две-три НЕДЕЛИ, это на бесконечность больше трёх дней, на которые он будет обречён по собственному слюнтяйству и глупости этого пацана! ЖИТЬ! Ради бога, как угодно - ЖИТЬ, ЖИТЬ, ДА ЖИТЬ ЖЕ!!!
Калле не слышал Олега, он думал о свеем: "Вот так значит и будем жить... Утром и вечером я буду ходить на завтраки и ужины, во время которых немцы будут придумывать всё новые и новые глумления, по вечерам буду слушать душевные излияния этого, а верить ему нельзя, ни единому слову. А днями... интересно, что же будет днём, когда весь гарнизон разбежится по мостам? Запрут куда-нибудь..." Калле скривился.
Олег с трудом "вынырнул на поверхность". Пот лил по лицу и пропитал одежду насквозь. Но приступ страха прошёл бесследно. Олег снова был прежним... ПОЧТИ прежним, и холодно удивлялся этой глупости - очертя голову лезть на смерть ради пацана, которого он знает полдня.
- Если ты решишь ничего не говорить, - твёрдо сказал Олег, - то мы просто проживём эти три дня. ПРОСТО ПРОЖИВЁМ. Потом я попробую устроить тебе побег. А сам останусь. Вот видишь... - Олег через силу улыбнулся. - Я всё честно рассказал. Теперь для тебя выгодней молчать. Тогда у тебя больше шансов. А мои... что ж, мои исчезают до нуля. И зачем именно ты пришёл на этот чёртов мост, - с отчаяньем вырвалось у старшего мальчишки, - вашего этого Фернандо я бы прирезал хоть пленным, хоть каким... Хоть бы кроссовки надел, дурак, я бы и тебя, может, прибил, набрался бы решимости... у-у-у-у... - почти по-волчьи провыл Олег, падая лицом в подушку. - Дурак... - стонал он в наволочку, поливая её слезами, - пришёл, как на пляж... ещё бы надувной круг с собой припёр... а я теперь должен... м-м-м... ой, мама, страшно ка-а-а... - он сел и заорал на Калле: - Ну что смотришь?! Противно, здоровый лось ревёт, как девка?! Мол, глянь-ка на меня, за весь день ни слезинки, весь гордый и отважный, да?! Да ты дурень, ты не понимаешь ни фига, ты думаешь, что это игрушки, а нас УБЬЮТ!!!
Сердце Калле билось спокойно и размерено, как метроном. Он безразлично смотрел на Олега, сегодня он уже один раз был на грани и теперь слова не пробивали крепкую стену. "Что он пристал так к кроссовкам, - думал мальчишка-пленник, - наверное, сожалеет, что не достались ему со всей добычей. Кроссовки тут уж куда удобнее тяжелых и душных армейских ботинок, это верно. Ничего, обойдется. Сейчас, наверное, в мою комнату на "Кубе" вселяется кто-то, разглядывает все". Если кого-то убивали на мосту, то обычно скоро на остров поступал новичок взамен. В игре поддерживалось нерушимое равновесие.
Олег размазал по лицу слёзы. Вздохнул. Сказал угрюмо:
- Что я сказал - то я сделаю. Сам я с тобой не побегу. Не могу. Я поклялся. А тебе попробую помочь бежать. Всё. Только... только и ты подумай. Ну, я тебя прошу. А то получается - я тебе все шансы, какие можно, а мне при любом раскладе - ноль... Кого ты предашь, глупости всё это...
Он знал, что когда его станут убивать - в самые последние мгновения - он пожалеет о своём решении. Но это будет потом, когда за него станет говорить - нет, кричать - умирающее тело. А пока он всё-таки может управлять собой.
Мальчишка-швед будет жить. Он, Олег, так решил. Хотя бы потому, что швед младше.
Хорошо бы воды холодной...
Я ему: "Ты чего, родный?"
Здравствуйте, товарищ Шевчук...
- Ночь... - пробормотал Олег и, глядя в окно, передёрнул плечами. - Ночью я не такой, как днём. Да все не такие... Ночью можно бояться. Плакать тоже лучше ночью. И разговаривать ночью удобней всего... Правда, тогда забываешь выспаться... - он посмотрел на мальчишку, который что-то выкладывал из карманов. - Мама у меня учитель. Я у неё один... А всё-таки знаешь, что-то с этими похищениями не так. Меня, например, утащили не просто из людного места - конкретно на меня человек двадцать глазело... Эх, если бы мне побольше жизни - я бы это дело расколол наверняка. Начал бы с опроса здешних, пару схемок начертил бы... - он пригляделся к тому барахлу, которое выложил на кровать мальчишка. Тот неуверенно раздевался, поглядывая на Олега. - Книга, тетрис, еще что-то в чехле. А это зарядник? Да ты богатый...
Олег встал, сходил за ботинком. Каменный пол был холодным, почти приятно - ноги за день устали в тяжёлой обуви. Он поставил "австрияки" рядом, выровнял их носы. Накрыл носками. Разложил на скамье майку и штаны, повесил поперёк ремень. Сверху положил меч - рукояткой к постели. Подумал, что так и не вымылся, а ведь хотел на море... Сказал Калле:
- Можешь прикончить меня ночью, во сне... Смотри, бить надо сюда, - Олег нажал на основание шеи за левой ключицей, - изо всех сил вниз, к сердцу. Тогда я даже проснуться не успею. И, может, тебе спасибо скажу... - но тут же оборвал себя.
Калле молча смотрел, куда показывает его пленитель. (Какая разница куда бить, меч рубит и человека, и дерево, и железо одинаково легко)
- Хотя - нет. Погоди, - сказал Олег. - Меня убьёшь - чёрт с ним, я заслужил. Но ты ещё и остальных... - он решительно встал, выдернул из-под ремня трос. - Давай руки... - и устало добавил. - Давай, говорю... - Калле не двигался, только подобрался. - Извини, - вздохнул Олег и, перебросив тросик в левую - глаза пленника стрельнули туда - ребром правой коротко и резко русски стукнул мальчишку по напряжённой шее - пониже уха.
Мальчишка обмяк, тихо повалившись на кровать.
Придёт в себя - будет маленькая амнезия, минуты на две, предшествующие удару. И всё... Олег перевернул мальчишку на живот, быстро связал кисти - вроде бы и свободно, руки не затекут, а не вывернется даже гибкий пацан - и прочно притянул свободные концы к раме кровати (хм, обычная, с панцирной сеткой, как на базе...) Если мальчишка любитель ворочаться во сне - то увы. Придётся терпеть. А начнёт рваться или выкручиваться - нашумит...
Олег собрал и перенёс на скамью одежду пацана, повертел в руках книгу, хмыкнул, положил туда же. Вернулся к своей кровати. Сел, не сводя глаз с оружия, протянул руку, погладил рукоять.
- Красавица моя... - прошептал он, не стесняясь Калле, который, похоже, приходил в себя. Да он всё равно русского не знает... - Я тебя назову Змея... Пусть хоть на короткое время у тебя будет имя... И ещё... - он откинулся на кровать. Повернул голову. - Ещё... Я с тобой не расстанусь. Клянусь. Если совру - можешь меня убить, хоть в чужой руке, хоть в моей...
Он ещё погладил рукоять, потом привстал, вытащил из ножен нож и определил его под тощую подушку. Несколько раз пихнул подушку кулаком, повернулся на бок, вздохнул, закрывая глаза. Натянул на ощупь одеяло.
- Спокойной ночи, Змея... - прошептал он. И добавил: - Спокойной ночи, мама... - потом улыбнулся и добавил по-английски. - И тебе, великий сыщик, спокойной ночи. Был бы у меня, что ли, такой брат...
Всё загудело, засвистело, закачалось, тело заныло, но это было даже приятно. Олег ощутил, как расслабляются мышцы - как будто он растекается по кровати... мягче... мягче... вот и нет его, вот и растаял, вот и спит он...
Калле дождался пока пленитель его затихнет и осторожно подергался, ничего, кроме боли себе не причинив. Связывать русский умел на совесть. Вообще он много что умел для островитянина. Странно, вроде бы всего один день в Игре? Или на Земле учили? Внезапно Калле подумал, что если Олег начнет делиться своими боевыми навыками с немцами, соседям придется плохо. И кубинцам. Нет, острова немцы вряд ли захватят, но крови их врагов станет побольше. А значит надо попробовать... Калле повернул голову, глядя на спящего Олега. Мелькнувшая мысль уколола его, как заноза, быстро ушла куда-то в глубину души и там затаилась. Потом. Всё это потом. Мальчишка попытался заснуть и не смог. Как оказалось, не зря. Ночь еще преподнесла сюрпризы в виде ночного гостя. Калле дернулся было, решив, что Гюнтер явился его тихонько прирезать или задушить подушкой, избавив русского от душевных смятений. Но Гюнтер лишь что-то положил в его карман и так же тихо ушел. Что же, еще одна загадка этого странного острова. А сколько их всего, загадок то будет впереди? И каждая может таить в себе смерть, как мина-ловушка.
Еще час мальчишка потратил, пытаясь выбраться из петли, закусывая губы, чтобы не кричать, когда тросик ранил руки, но всё было безрезультатно. Спустя полтора часа он бессильно провалился в небытие.
Щёлк. Олег открыл глаза. Значит, на базе полшестого. А тут? Стоп, где ТУТ?! Он проснулся, как обычно - в хорошем настроении. Но этого настроения хватило на одну секунду. Пока всё не вспомнилось. Как будто чугунную плиту положили на грудь. ДЕНЬ ПЕРВЫЙ НАЧАЛСЯ, прошептал кто-то в ухо мерзким голосочком.
Было тихо-тихо, в окне серело небо, и каким-то чутьём Олег понял: рано ещё, все спят. Он сел, откидывая одеяло. Ёлочки, а холодно. Вот тебе и тропики, вот тебе и замок, вот тебе и рыцарская эпоха. Холодно.
Калле спал напротив, весь свернувшись каким-то невообразимым комом. Что он, правда освободиться хотел и так и уснул - в попытках? Но через миг до Олега дошло, что он всё-таки устроил младшему мальчишке пытку - пытку холодом. Калле ЗАМЁРЗ и не мог со связанными руками даже залезть под матрац - а ничего другого у него и не было.
- Гадство... - прошептал Олег, вставая и сдёргивая своё одеяло. Подошёл ближе на цыпочках. Два раза потянул за концы тросика - узлы послушно распались. Мальчишка во сне застонал, ощутив свободу, перекинул одну руку вперёд, сунул под мышку и застонал снова. На запястьях остались кровоподтёки - да, рвался, по-тихому, но упорно. Как же он замучился, если не просыпается... А вот интересно - если бы освободился (невозможно, но вдруг?) - зарезал бы? Как-то не верилось. В бою бы ударил точно. А спящего - нет. Не тронул бы.
Олег набросил на пленного одеяло - и не выдержал, хихикнул. Швед, не просыпаясь, тут же скрылся под ним с головой, как в нору влез. Распрямился под одеялом, вздохнул громко и сонно, удовлетворённо задышал. Потёр ногу ногой. Так и не проснулся. Ну и пусть спит.
Русский начал одеваться. Что там у нас в программе? А, вот подходящее... Пусть поёт, усмехнулся он, уже почти привычно вставляя меч в петлю и "запуская личный плеер" в голове.
...Вот опять на снегу тени от фонарей
Расстелила розовая звезда,
И я опять не могу догнать кареты твоей,
Лишь иду, как собака по следам.
И стоять невмочь, и дойти - слабо,
Натянула ночь на колки столбов
Чахлый строй телеграфных струн...
СТОП! Он не так клал одежду Калле. Немного, но не так. Олег напрягся, превратился в натянутый стальной трос. Сюда заходили, подсказал дрожащим голосом старый добрый Страх. Пока ты спал, сюда заходили, и ты не проснулся даже, а они могли...
Заткнись, буркнул Олег. Главное ты уже сказал. Сюда и правда заходили, и я не проснулся - а это плохо. Впрочем, это от усталости, конечно. Утрясусь и буду как раньше. Но вот зачем... а, ну да. Ясно. Олег усмехнулся, кладя обратно джинсовые шорты Калле. И всё-таки нельзя спать такой колодой...
...В зале было пусто. На столе лежал плеер, самодельные карты; стулья, скамьи, ящики-бочки, да и сам стол - сдвинуты к стене. Танцевали, наверное... Или фехтовали? А, может, и то и другое...
Олег перебрал карты. Это была покерная колода, очень хорошо нарисованная на блокнотных листах и сильно затрёпанная. Рассматривая карты, Олег улыбнулся удивлённо: король пик - Гюнтер. Да и остальные масти тоже изображали явно кого-то реального. Джокер... Олег прищурился. Джокер был тот рослый "взрослый" мальчишка, который вчера за ужином сидел как бы отдельно ещё с двумя-тремя такими же. Чисто внешне он Олегу глянулся, и его Олег запомнил хорошо. Но вот как обстоят дела. Джокер. Олег бросил карты, потом аккуратно сложил их. Отошёл к камину. Присел. В камине ещё не остыла зола, на закопченных камнях было написано:
- и романтично нарисован голубь с сердцем в клюве.
Олег хмыкнул и решил дойти до моря, выстираться - носки, трусы, майку. Что мокрое будет - высохнет потом само. Но, уже выпрямившись, быстро нагнулся снова. Что-то он заметил краем глаза... точно.
С другой стороны камина, в тени, были нарисованы рядом несколько свастик.
- Вот как... - пробормотал Олег уже вслух, выпрямляясь.
Песчаный пляж был тих и холоден, песок выглядел тёмным, тут и там его пересеКалле следы. Мосты висели странными арками, и вообще весь пейзаж напоминал развалины непредставимо огромного замка, залитого водой. Дул ветер - тоже прохладный, и Олег, поёжившись, сел на корточки и потрогал воду. Странно, но она оказалась тёплой. Он встал, потянулся и громко сказал:
- For to admire an' for to see,
For to be'old this world so wide -
It never done no good to me,
But I can't drop it if I tried! 1.
1. (И восхищаться, и дышать,
И жить бескрайностью дорог -
"Без толку!" - мог бы я СКАЗАТЬ.
Но БРОСИТЬ бы - уже не смог...
Дж. Р. Киплинг (Пер. О,Юрьева.))
Странно прозвучали слова в прохладном воздухе - одинокие и свободные, они полетели к соседнему острову.
- Э-эй! - крикнул Олег. Беспричинно засмеялся и стал раздеваться.
Оставив штаны, ботинки и оружие на песке, он вошёл в воду по живот и, беспечно бросив на неё ставшую медленно набухать одежду, начал тут же полоскать её, насвистывая сквозь зубы. Потом - принялся напевать, сперва негромко, потом - всё громче и беспечней:
- И снова гонки по пятам.
Господь печальный, даждь нам днесь
За хлеб, за исповедь, за дом
И за живущих в нем людей.
Если дышать, то только там,
А если петь, то только здесь -
Без кислорода, но зато
Смотри, как весело лететь
по вертикали!
Голос у Олега был так себе - обычный мальчишеский дискант, временами грубо надламывавшийся и начисто необработанный. Но пел он с явным удовольствием и с чувством...
- На цеппелинах-облаках
Гроза, но странно - литер нет.
Воюют эльфы за кольцо,
Сдирает латы Дон Кихот.
Забавно днем с огнем в руках
Войти в астральный Интернет,
Чтобы узнать себя в лицо
И выйти через черный ход
по вертикали!
Моя планета - рок-н-ролл
Разбитых дек, потертых струн,
Разноголосье древних лир
В петле магнитофонных лент.
Я оставляю эту роль
Средневековому костру,
Как оставляют этот мир
Поэты в двадцать восемь лет.
Гонки по вертикали -
В небо,
Гонки по вертикали...
В зале уже были люди. Две девчонки (жаль, Олег вчера не дождался, пока всех представят - люди наверняка обиделись, а зачем это?) возились около большого кухонного шкафа. Вчерашний мальчишка - как его... Ганс! - Ганс сидел за поставленным на место столом, положив подбородок на кулаки, слушал плеер. Рядом на столе лежал меч.
- Guten Morgen, - старательно подбирая слова, выговорил Олег. - Wann wird FrЭhstЭck?
- Скоро, - ответила по-русски одна из девчонок. - Что ты так рано встал? Купался?
Олег неопределённо пожал плечами, потом кивнул. Подошёл к столу - Ганс наблюдал за ним внимательно и равнодушно. Так смотрит большая хорошо выученная собака - овчарка, например.
- Сойдёмся? - предложил Олег, кивая на меч Ганса. - Для разминки.
Флегматично пожав плечами, немец поднялся. Краем глаза Олег заметил, что девчонки не прекратили своей возни - видимо, подобные вещи были вполне обычными.
Ганс покрутил меч. Пригнулся. Олег понял, что фехтовальная стойка тут вряд ли годится - и принял обычную - в сущности, такую же, как немец. Почти сразу тот напал - молча ударил сплеча и успел отдёрнуть меч обратно, промахнувшись - Олег отскочил, Ганс тоже, угадав выпад в живот.
Ганс был сильный боец. Не фехтовальщик, а рубака, но рубака серьёзный и тупо-безоглядный. Если против такого выходить хоть с малейшим страхом, хоть с каплей неуверенности - почует, сомнёт и затопчет, неважно, достанешь ты его, или нет. Именно такими были в представлении Олега немецкие ландскнехты прошлых времён.
Мечи сухо постукивали. Подсознательно Олег боялся сломать оружие - уж очень красивым оно было. Эта мысль здорово мешала, и Олег отогнал её.
Арсенал Ганса был беден, но сам немец силён - намного сильнее Олега. И ещё не в том возрасте, когда более сильного противника можно "замотать" до потери дыхания. Очередным ударом он почти выбил Змею из руки Олега, "отсушив" пальцы. На лице Ганса появилась довольная улыбка. А Олег холодно разозлился. Следующий удар - а Ганс поспешил его нанести - Олег пропустил, отскочив в сторону-вперёд и плашмя ударил немца сперва по локтю, потом - по рёбрам и по шее. На все три удара понадобилось не больше двух секунд. Меч Ганса полетел в угол (не зазвенев, а застучав), сам немец охнул и упал на колено.
Девчонки хохотали. Ганс поднялся, кривясь. Олег молча отсалютовал ему мечом и, убрав оружие, обернулся к девчонкам. И замер. Девчонки доставали из деревянного шкафа ДЫМЯЩИЕСЯ тарелки и кружки. И одна из них как ни в чём не бывало окликнула:
- Олег, пробегись, постучи там по дверям, пусть эти поросята встают завтракать! А то нас придушат прямо за столом - скоро мосты начнут сходиться!
Завтрак оказался вкуснючим. Большущие капустные голубцы с рубленым мясом и жареными грибами, масло, по две горячие булочки, чёрный кофе (с чем-то спиртным, похоже - во рту и в горле начинало довольно приятно мягко гореть после первого же глотка) и конфеты, по три штуки - карамель, правда, и какая-то странная: бледный белый фантик, бледный красный рисунок - остров с пальмой. Никаких надписей, даже самых мелких.
Олег вздохнул. Вчера он совсем не наелся, хотя от нервов даже не понял этого, а сейчас желудок настоятельно требовал - жри, дурак! Всё надо съесть! Всё!!! И попросить добавки - СВОЕМУ дадут! Мальчишке приходилось голодать по два-три дня на испытаниях, но там никто не тыкал под нос одуряющее пахнущими тарелками, не жевал и не чавкал вокруг. И всё-таки он остановился ровно на половине.
- Держи, - он удивился, увидев перед собой ещё тарелку и кружку - и даже не понял, кто с ним говорит. - А то упадёшь от слабости, если будешь откармливать ЭТОГО за свой счёт.
- Всё равно ему недолго нас объедать, - добавил ещё кто-то равнодушно.
Олег не сдержал благодарного вздоха. Скажем честно - не из-за Калле. Он, Олег, может доесть свою порцию - до фига ещё вкусной еды! Нет, тут нормальные ребята. Если и есть козлы - то не больше, чем на любых сборах. Не могут же они в самом деле через три дня...
МОГУТ, сказал мерзкий голосочек. И ЕГО, и ТЕБЯ. Не обольщайся.
Невезение, мрачно подумал Олег, энергично начиняя разрезанную булку тающим маслом (по давней привычке он пользовался своим ножом и ловил на себе любопытные взгляды). Я ведь ПРАВДА МОГ БЫ себя вполне комфортно чувствовать среди этих парней и девчонок. Появились бы у меня друзья... ну и враги, а куда без них? И всё было бы... а вот, как по маслу было бы. Чёртов швед... Чёртов я. Чёртов мир.