Легенды и предания, домыслы. Что из них правда, а что ложь? Никто не скажет ищущим.
Тихий вздох и закрытые глаза. На губы и щеки ложится тонким ледяным веретеном пар дыхания, чтобы сразу стянуть кожу. Скрип снега под ногами, легкий перезвон бубенцов. Никто не скажет, но я верю. Верю и знаю.
Толчок, и с едва слышным шелестом шлейф ткани, украшенный блестками и вышивкой устремляется за мной. Я верю и знаю. Как поверила тогда, когда твои руки коснулись моих плеч. Как тогда, когда твое тепло и твой огонь поселились в моей душе. Толчок, под ногами обрывается крыша и я скольжу по воздуху, став почти невесомой, как дух, до края соседней, покрытой покатой черепицей крыши. Шаг. Тело плетет незамысловатый танец, ведя за собой подобие, долженствующее показать людям, что вы есть... были.
В небе рвутся красочные фейерверки, восторженные крики толпы. Под ногами вскинутые ввысь лица темнеют провалами ртов и глаз. Как разглядел ты меня в подобной толпе? Как услышал среди множества сердец одно? Нет ответа. И больше не будет. Твой дар остался со мной, маленькой, замерзающей девочкой, которой было суждено умереть под тонким налетом снега. Но твои ладони отогрели, а огонь дыхания исцелил душу. Мы с тобой вечные странники, но твои дороги теперь далеки от моих. Не угнаться за тобой. не долететь даже на подаренных тобой крыльях.
Два столетия назад истинных уже было всего трое. Сейчас же остались только такие как мы, спасенные вами. Пригретые, как бездомные котята.
Звенят бубенцы в бутафорской гриве, которой у тебя никогда не было. Развеваются шлейфом усы, которые не функциональны и совершенно глупы. Скалится улыбкой пасть, в которой обычные человеческие зубы, которым не сравнится с твоими белоснежными клыками.
Моя душа, моя жизнь, моя совесть и память. Ты олицетворял все для меня, весь мой мир. И с твоим уходом он стал пресным и серым.
В небеса вознеслись бумажные фонари, сияя приглушенным светом и мои ноги заскользили по этим островкам теплого света, мимолетно касаясь бумажных ступенек. Снизу раздались изумленные возгласы и люди, задрав головы, восхищенно и, немного испуганно, следят за танцем окрыленной души. Да, смотрите, и верьте. Ваша вера - якорь, маяк, который светит во тьме, указывая дорогу к дому. Я верю, что ты вернешься, древний, заменивший мне отца. Я верю в тебя и жду твоего возвращения.
Ночь спустилась на плечи, когда мои ноги коснулись земли на окраине города. Уродливая маска откинута в сторону и легкие обжигает морозный воздух. В ладонях сам собой формируется огонек, сияющий ярче звезд, но видимый только тем, кто умеет смотреть. Это ваша вера, собранная сегодня мной. Она слаба и ее едва, едва хватает, чтобы заменить погасший маячок в старой часовне. Чем дальше, тем меньше люди верят в вас, древние. Людская память коротка, и события, происходившие всего то сто лет, назад кажутся им размытыми и сказочными. Нереальными.
Вздохнув откидываюсь назад, опираясь спиной о растущее у края поляны деревце. На плечо ложится теплая ладонь.
- Не грусти. Ты самая сильная из нас. - Тихий голос полон грусти и печали. - Они вернутся. Ты ведь веришь в них. Они не могут не вернутся. - И в этом тоскливом утверждении всё: и неверие, и надежда и страх...
- Вернутся. - Говорю совершенно уверенно. - Не может не вернуться. Потому, что я его принцесса, а он мой дракон. - По губам скользит уверенная, легкая улыбка. Не важно, как долго придется ждать. Я дождусь. И даже если все остальные забудут, я буду верить и ждать.
Для группы МСД
06.02.15.
Шаг первый. Расправить крылья.
Холодный воздух врывается в легкие, обжигая и заставляя захлебнуться в беззвучном плаче. Ног она не чувствовала уже довольно давно, а значит, завтра встать не сможет. Да и будет ли у нее это завтра? Пальцы онемели и не гнулись, но она все равно пыталась подцепить ими соскальзывающую с худеньких плеч тонкую ткань.
Мороз ударил неожиданно, забрав поздний урожай и лишив людей надежды пережить зиму. Лорд, конечно, пытался как-то справится с этой напастью, раздавая собранный ранее урожай. Но это не могло спасти всех. Дими видела как их соседка, со слезами на глазах, ушла в лес, прижимая к себе своего новорожденного ребенка. Вернулась она поздно вечером, уже одна. А вчера настал черед их семьи расставаться с одним из своих детей. Мать девочки с утра засобиралась и ушла к брату, живущему со своей женой через два дома от ихнего. Отец же долго ходить вокруг да около не стал. Подсев к играющей с младшим братом дочери серьезно посмотрел на нее и спросил.
- Ты ведь все понимаешь, Дими? Ты же не хочешь, чтобы твой братик умер? Мы с мамой так хотели мальчика. - Мужчина вздохнул. - Пойдем, нам нужно отойти подальше от деревни.
Девочка каким-то звериным чутьем поняла, что ответ на вопрос: 'Зачем?', ей очень не понравится. Встав, медленно, как во сне пошла за отцом, нацепившим на плечи полушубок и потянулась за своей шубкой.
- Не бери. Не нужно. - Остановил ее отец, и, крепко ухватив ее за крошечную ладошку, своей широкой мозолистой ладонью, буквально выволок ребенка на мороз. Босые ступни сразу онемели и перестали слушаться.
- Папа, не надо! - Всхлипнула девочка. Но разжалобить отца не получилось. Они шли примерно час, углубляясь в окружающий деревню лес, пока не вышли на небольшую полянку. Мужчина отвязал от пояса топор и повернувшись к дочери пояснил:
- Так для тебя будет лучше. - Димита не знала, откуда в ней вдруг взялись силы, но увидев занесенный над головой топор, рванулась, как пойманный в капкан зверь и ободрав кожу об ногти, сжимавшего ее ладонь человека, сумела вырваться. Пискнув, девочка кинулась прочь от ставшего вдруг чужим человека. Она не знала сколько бежала, лесная чаща сменилась сначала превратившейся в чавкающую под ногами грязевую массу дорогу, а после городскими окраинами. Остановилась лишь когда поняла, что дальше ступить не может ни шагу. Забившись между домами, сжалась, пытаясь отогреться. На город давно опустилась ночь, осветившись мириадами огоньков зимнего фестиваля. Теплыми маячками взвились ввысь сотни бумажных фонариков, даря иллюзию тепла.
Медленно, но верно, холод делал свое дело. Когда перестали слушаться руки, она просто легла и, свернувшись в клубочек, замерла, провалилась в странную, безразличную полудрему. Со свинцовых низких небес медленно кружась посыпались крупные хлопья снега, укутывая девочку в невесомое пуховое одеяло. Почему-то, в этот момент ей привиделся кто-то очень теплый и солнечный. Этот человек поднял ее на руки и стало неожиданно хорошо и радостно.
- Эй, крошка, не спи. Хорошо? - Приятный, бархатный голос ласкал слух, заставляя жмуриться от удовольствия.
- Я только чуть чуть глаза закрою, можно? - Пробормотала она сквозь накатывающую дрему. Как сквозь вату прозвучал недовольный возглас, а потом губ коснулось горлышко фляги.
- Ну ка, будь хорошей девочкой, пей. - Приказ, прозвучавший в голосе мужчины заставил подчинится и в горло полилось что-то обжигающе горячее, заставив закашляться, захлебываясь. По телу пробежала волна тепла, а потом ударила боль.
***
Казалось, боль была всегда и везде. Дими не помнила сколько она длилась. Сильнее всего горели замерзшие ноги и пальцы на руках, заставляя захлебываться в крике. А безжалостные чужие ладони мяли и растирали задубевшую кожу.
- Надо же было так обморозится. - Сказал знакомый голос. - Похоже пальцы на ногах не получится спасти.
- Нам бы на руках пальцы спасти, а ты про ноги говоришь. Удивлюсь, если удастся сохранить хотя бы ступни. - Ответил другой голос переливающийся низкими басовитыми нотками. Почему-то, слушая его казалось, что человек, обладающий таким голосом, должен непременно быть очень большим, с накаченными мускулами, выпирающими как отесанные водой камни под плотной кожей. Как-то Дими видела у бродячих артистов большого медведя, вот примерно таким и должен был по ее мнению быть обладатель такого чудесного голоса. Большим, массивным и добрым.
- Ну у нас всегда есть возможность все исправить. Мне давно пора было завести птенца. - Усмехнулся первый.
- Птенец? Из этого?! - Второй возмущенно засопел. - Ты в своем уме?! Да это убьет ее так же верно как тот холод, от которого ты ее спас. Ты посмотри, какая она тощая. Кожа да кости. И где тут материал на обряд?
- Ничего, откормится. - Усмехнулся ее спаситель. - Не всем же быть столь упитанными как твоим птенцам.