Аннотация: Описание: Этот сборник социально-мемуарно-художественных рассказов. Он рассказывает о том, что главные барьеры в России не на улице, а в головах людей. Об этом и будут эти восемь рассказов.
Аннотация:
Сборник социально-мемуарно-художественных рассказов. Он рассказывает о том, что главные барьеры в России не на улице, а в головах людей.
Очередное 'веселье' или травматолог - скотина
Это воспоминание было ярким и 'веселым'. Мне тогда было девятнадцать лет. Надо сказать, справедливости ради, что все девятнадцать лет я была настоящей соней и истинной совой. И родители ничего не могли с этим сделать. Им приходилось мириться с музой, которая приходила ко мне именно по ночам. Ночью я обычно писала стихи и рассказы, но в основном всё-таки стихи. Творчество было для меня отдушиной уже пять лет. Рассказы и стихотворения я писала о любви, о дружбе, о природе, о боли, о страхе, об отчаянье... Писала я, в основном, от первого лица. От лица юных, в основном - физически здоровых девушек. Были и произведения о 'личном', но их я показывала лишь самым близким для меня людям.
Но у меня было еще два увлечения. Я занималась рисованием, что случалось редко и только тогда, когда у меня было жгучее желание. Рисовала я чисто для себя и об этом знали опять же только самые близкие. Ещё одним увлечением, которому я отдавалась со всей страстностью, было чтение... Я читала книги или слушала аудиокниги. Если я находила действительно интересную, захватывающую, эмоциональную история, то меня было крайне сложно оторвать от прослушивания или чтения. Иногда третье увлечение соединялось со вторым или первым, чаще всего такое случалось, именно тогда, когда я слушала одну из любимых аудиокниг, но бывало и так, что рисовала или писала своё под совершенно новую книгу.
Читала или слушала я обычно фэнтези, иногда фантастику или любовные романы, а порой, когда я уставала от 'сказок' и у меня был странный переклин в мозгу, я брала в руки серьёзную книгу. Вроде книг: 'Дневник Анны Франк.', произведение Анны Блиновой - 'Я тебя никогда не забуду!', Шарлотты Бронте - 'Джейн Эйр.', Ивана Тургенева - 'Ася.' Девятнадцатый год моей жизни был годом свободы. Я могла читать, слушать, рисовать, писать до часу и двух часов ночи спокойно, потому что мне не нужно было учить уроки, догонять класс, готовится в бешеной спешке к ОГЭ. Я закончила девятый класс, когда мне было восемнадцать лет.
Год после окончания обучения должен был стать годом веселья, отдыха, встреч с друзьями, прогулок, реабилитации после последних двух операций на ноги. Год после получения аттестата должен был стать не только годом отдыха, но и годом моей физической подготовки к максимально самостоятельной жизни. Пока я училась в школе, моё обучение проводилось на дому. Но в колледж я хотела ходить, как все и почувствовать себя частью коллектива, а для этого нужна была не только электрическая коляска, но и физическая подготовка. Это было нужно для того, чтобы я могла спокойно высидеть все лекции и при этом воспринимать учебный материал, а не терпеть адскую физическую боль и надеться на то, что лекция скоро закончится, что никто не заметит, что у меня что-то болит.
Такого отдыха и реабилитации, как мы с мамой планировали, увы, не получилось по ряду определённых причин. Сначала в нашем доме стали менять лифт, не предупредив об этом заранее. Интуиция удержала маму от того, чтобы записать меня на курсы и в бассейн и как оказалось - она правильно сделала, потому что я оказалась заперта в квартире на шестом этаже. Нет выехать из квартиры я могла, но спуститься с шестого этажа на первый на моей коляске было почти нереально. Два с половиной месяца я была в изоляции от внешнего мира. Но когда поставили лифт, стало понятно, что он не предназначен для инвалидов-колясочников. Мама пыталась сделать так, чтобы нам что-нибудь сделали с лифтом, и здесь удача наконец-то нам улыбнулась. Нам дали на просмотр квартиру в новом районе. От первой квартиры нам пришлось отказаться из-за существенных её недостатков. Но случилось чудо и нам дали на просмотр ещё одну квартиру в том же районе и том же дома.
Мы переехали, и я знала, что планы с курсами и бассейном отодвинулись на неизвестный срок, но я была рада, что мы переезжаем, я надеялась, что на новом месте у меня начнётся более спокойная жизнь, без бешеной гонки в плане обучения и воспоминаний о том, как я не могу заехать на коляске в ванну или на кухню. Потому что в новой квартире с широкими проёмами, я смогу ездить по всей квартире спокойно даже в темноте и это все не могло не радовать, да - было жаль оставлять любимое место прогулок, но я была уверена, что мы найдём новое. Мы переехали, обустроились, перевезли большую часть вещей, более-менее привыкли.
Но неожиданно мой палец на правой ноге в очередной раз напомнил о себе. На пальце появился нарыв, который зрел, а потом прорвался - стало чуть легче, но через какое время из ранки вышла спица размером с иголку. Ранка после лечения зажила, и мама наконец нашла рентген-аппарат, который смог сделать мне рентген стоп. В городе шестимиллионнике практически невозможно найти рентген-аппарат, а в Кургане, крохотном городишке, где достопримечательность одна - больница, в которой мне делали операции на стопы, такой рентген-аппарат есть и не один. Ладно, мама нашла выход, и снимки были сделаны и сделаны хорошо. И вот нога заболела вновь, когда я, мама, папа решили, что все прошло. Мы с мамой сравнили снимки после операции и новые.
Оказалось, что вторая спица-иголка начала мигрировать и ищет выход наружу, но проблема была в том, что дырочка, из которой вышла предыдущая ненавистная иголка уже окончательно зажила. А других дырок у меня на ногах не было, к счастью или к сожалению. А тем временем, сидя, я не ощущала стопу, будто у меня её никогда не было. То место, откуда вылезла первая железная гадость, было прямо под пальцем и когда на это место надавливали или оно соприкасалось с чем-то - его жгло как огнём. Если я ногой упиралась, лежа обо что-то или вставала на ногу, то у меня темнело в глазах - настолько мне было больно.
Мама легонько трогала место, где была ранка, говорила, что она чувствует спицу и что если сделать небольшой надрез и немного расширить его, то можно вытащить эту гадость из ноги. Но она сделать это не сможет, ведь это дело медиков, а не швеи, хотя лично я думала, что мама за столько лет, лежа со мной в больнице и изучая мои болезни, стала куда опытнее и мудрее многих врачей, хотя я, скорее всего, сужу предвзято. Но свои ноги я абсолютно точно доверяла лишь своим врачам-ортопедам в Кургане и маме. В отношении своего тела я была очень щепетильной и не без веских на то причин. Был личный печально-жестокий опыт. Мама сказала, что мой оперирующий врач прислал ей электронное письмо, в которым сказал, что надо вытащить спицу. А также объяснил, что то, что спицы мигрируют - это естественно и что такое бывает довольно часто, но меня это почему-то не утешало.
Мама сказала, что подумает, как можно быстрее решить проблему с железякой, чтобы прекратились уже эти проблемы с правой стопой. Она знала, как я хочу сидеть, а не лежать в кровати и как ещё сильнее, до внутренней дрожи, хочу стоять. Вертикализатор будет бесполезен, пока я чувствую эту жуткую боль. Он будет подставкой для вещей, одеял и подушек, пока не решим вопрос, который стоял ребром, и в этот раз у меня не было уверенности, что иголка выйдет сама со временем и к более того я устала ждать.
Мне хватило прошлого раза. Усталость эта была гнетущей, она царапала душу острыми безжалостными когтями. Но я верила маме и верила в неё. Она также, как и я, не желала ждать пока вдруг каким-то 'чудесным' образом из стопы или прямо из пальца выйдет треклятая спица или пока мы поедем в Курган на плановое обследование и вытаскивания всего металла из моих ног. Я приняла это решение ещё тогда, когда только-только вылезла первая игла и теперь оно окончательное. Но ждать до Кургана слишком долго.
И вот мы едем в травматологию, потому что врач из поликлиники уверил маму, что именно там мне вытащат эту несчастную спицу. Ранним утром меня разбудили, я немного для приличия поворчала. Мама меня одела и немного покормила. Свою обычную порцию я бы в полусонном состоянии все равно бы не съела. За нами приехало социальное такси. В машине мою коляску поставили на тормоз, закрепили и застегнули на мне ремень безопасности, и я предупредила водителя, чтобы он был аккуратнее на кочках. Мы поехали в травмпункт. В машине меня укачало, поэтому я молчала. Руки крепко сжимали подлокотники кресла. Вдох-выдох, вдох-выдох...
За окном светило яркое, теплое солнце, небо было ясным, чистим, голубым. Как мы выбрались из машины и оказались в здании, я плохо помнила. Я просто в это время пыталась отойти от поездки в машине. У меня всегда были проблемы с вестибулярным аппаратом, и я всегда терпеть не могла эту свою особенность. Она делала меня слабой и напоминала о том, какая я, на самом деле, беспомощная. И от этой особенности не было никакого лекарства и мне приходилось справляться с ней своими силами, а именно просто-напросто терпеть и думать, усиленно думать о чём-нибудь приятном.
Белые стены и белый пол, выложенные плиткой. И светильники на потолке тоже сияли ослепительно-белым светом. От такой белизны хотелось зажмуриться, и вообще не открывать глаза, по крайней мере пока мы не войдём в кабинет травматолога, а ещё лучше дождаться того момента, как я окажусь в своей комнате и тогда открою глаза. И в правду на несколько минут я закрыла глаза, но потом всё же их открыла. Я смотрела, но при этом не видела всю эту раздражающую белизну и у меня это вроде получалось. Коридор был узким настолько, что три коляски в нём точно не разъедутся - кому-то придётся уступать, кому-то ждать. Несколько дверей, маленькая, даже крошечная гардеробная, в которой почти не было места, но мы всё же сняли куртки, всё-таки в них в здании очень жарко. В коридоре стояла пара стандартных, узких, жестких кушеток, на которых уже сидели люди, как только мы зашли, мне показалось, что в здании целая толпа, но на самом деле там было всего несколько человек.
Мама предложила мне полежать, ведь она знала, что ноги у меня начинают болеть очень сильно, если меня подбросит в машине на кочке, а меня в этой поездке подбросило не один раз и даже не два и ноги болели. Боль была жестокой, сильной, тупой, ноющей и настолько обыденно-привычной, что я отказалась от столь заманчивого предложения, к тому же я была уверена, что делать надрез на пальце станут лишь, когда я буду лежать на кушетке, и колени смогут отдохнуть во время извлечения спицы. Через некоторое время нас пригласили в кабинет. В кабинете царил минимализм. Кушетка у стены, точно такая же, как и в коридоре. Белые гладкие стены, один стул, одно компьютерное кресло и два стола-близнеца на одном стоял белый плоский компьютер, а на втором столе почти ничего не лежало, кроме аккуратной стопки каких-то документов.
За полупустым столом сидела женщина в белом медицинском халате лет сорока пяти на вид, стройная, светловолосая, сероглазая в очках. Она - медсестра. За компьютером сидел мужчина лет тридцати на вид, черноволосый, коротко стриженный, голубоглазый, с приятным лицом. Но отчего то мне этот доктор очень не понравился, уж слишком отрешенным он мне показался. Мама стала показывать мои рентгеновские снимки с двумя спицами и снимок с одной спицей, рассказала про операции и про то, что одна спица вылезла наружу, и мама её вытащила, а вторая внутри и причиняет мне боль и её надо срочно вытащить.
Ее объяснение было лаконичным и насколько было возможно - четким. И само объяснение заняло менее десяти минут, и я в очередной раз похвалила себя за то, что год назад в день своего восемнадцатилетния подписала доверенность, которая позволяла родителям вести все мои дела в течение десяти лет. Доверенность была сделала, потому что не все важные здания оборудованы для инвалидов-колясочников так чтобы была возможность в них заехать и в них передвигаться на электроколяске, так что меня всё равно кому-то из родителей приходилось сопровождать в каждой поездке. Пока мама рассказывала, я думала, как покороче и поточнее описать свои болевые ощущения, когда врач будет осматривать ногу, но из задумчивости меня вывели слова доктора.
-Мы подкожными делами не занимаемся. - равнодушно произнёс врач, не глядя нас.
Я переглянулась с родителями и во все глаза уставилась на молодого доктора, но тот продолжал что-то печатать, но через несколько минут сдался и посмотрел мне прямо в глаза. Я ответила на его раздраженный взгляд своим пристальным и рассерженным взглядом. Сказать, что я была удивлена словами врача - это ничего не сказать. Я была глубоко шокирована. Как это? Как это не занимаемся? Это ведь шутка - правда? Маму же заверяли, что спицу вытащат и притом, как я поняла - абсолютно бесплатно.
Черт возьми, мы не можем уехать ни с чем! Это немыслимо просто! Эмоции захлестнули меня, время как будто бы остановилось. Мысли в голове завертелись словно в бешеном ослепительно-ярком калейдоскопе. Для меня прошла вечность, а в кабинете прошло всего несколько напряженных и тягучих минут. Медсестра смотрела в сторону врача с явным осуждением, но высказать своё мнение не решалась. Мужчина всё-таки нарушил молчание и дал мне призрачную, едва уловимую надежду, которая мгновенно расправила слабые крылья. Может всё обойдётся и всё же мы не зря приехали в травмпункт.
-Ну, давайте, я ногу все же посмотрю. - сказал молодой травматолог так, словно этот осмотр - пустая трата его бесценного времени, которое мы у него безжалостно отбираем.
-Да, давайте, ногу посмотрим. - воодушевилась медсестра и подарила мне вполне искреннюю, сочувствующую улыбку.
Родители быстро и крайне осторожно в четыре руки сняли черный, закрытый, аккуратный ботинок, а за ним и носок и я вытянула ногу так, чтобы врачу было легче её осматривать. Правда я была уверена, что врач подойдёт ближе. Ногу обдала приятная прохлада и острая боль на некоторое время отступила, и я почувствовала мимолетное облегчение, но прошла минута, вторая, третья... Я устала держать ногу на весу и снова согнула её в колене. Боль пронзила мою стопу, и я на несколько секунд зажмурилась, но потом, открыв глаза, переглянулась с родителями.
Тишина стала настолько плотной, что её казалось, можно было резать ножом. Прошло больше пяти минут, а врач даже не повернул голову в мою сторону. Он продолжал что-то сосредоточено печатать на своём компьютере. А мы продолжали смиренно ждать. Медсестра молча смотрела на мою ногу, вытягивая шею словно жираф. Мне неожиданно стало смешно. Мне показалось, что истерика меня скоро захлестнёт. Неужели эта глупая женщина не понимает, что проще встать, подойти и посмотреть? Чем вытягивать шею, сидя на стуле? Вопросы, естественно, риторические.
-Так Вы будете ногу смотреть? - наконец нарушила молчание мама.
-А зачем? - бросив косой взгляд на мою стопу и пожав плечами, ответил доктор.
-Я думал, что у неё спица торчит. А так, мы подкожными делами не занимаемся. - произнесла равнодушно эта скотина в белом.
-Так что же нам делать? - удивленно спросила мама.
-Я ногу не чувствую. - произнесла я глухим голосом.
-Если бы у вас торчала спица, я бы её вытащил. - ответил он как не живой человек, а как робот.
-Хах! Если бы у неё торчала спица, я бы её сама вытащила, и мы бы к Вам не приехали. -произнесла мама с напускным спокойствием, но я уловила в её интонациях чуть-чуть насмешливости, а может я её себе лишь вообразила.
Медсестра, услышав мамины слова, округлила и выпучила глаза выражая молча крайнюю степень удивления. Папа тяжело вздохнул, а меня захлестнула злость. Так ещё он и маму совсем не слышал и не слушал. И видимо он слепой и тупой, как пробка. Это не врач-травматолог... Это... Это... Это травматолог-скотина. Да, именно так! Травматолог-скотина! Если бы у меня вылезла спица, я бы на стопу даже один тонкий носок одеть не сумела. Я бы не смогла лечь на бок или на живот, а сесть и подавно. Я передернула плечами, вспомнив, как однажды утром, проснувшись на миг, я подумала, что ослепла, но потом я всё-таки смогла видеть, но как в молочно-сизом тумане и закричала, хотя мне казалось, что я сиплю.
Я звала маму и вскоре она примчалась на мой вопль. Я думала, что вывихнула или хуже того сломала большой палец на правой ноге и также я знала от учительницы по биологии, что переломы мелких костей самые болезненные и в тот момент мне показалось, что я поняла и ощутила о чём она говорила, но нет. Как только мама пришла я, собрав остатки сил и воли, перевернулась на спину.
Мне стало чуть полегче, но лишь на пару секунд. Нет, эта скотина в белом халате не имеет хотя бы проблеска ума. Не один нормальный человек не смог бы выдержать такую боль. Да ещё одеть носки и ботинки, сесть в коляску опираясь на подножку, когда из пальца торчит тонкая острая в два сантиметра длиной, спица, и палец болезненно дергается туда-сюда - у меня есть воображение и многие говорят, что хорошее. Но даже я не могу представить такую ситуацию или такого сильного человека. Это либо сверхчеловек, либо какой-нибудь больной мазохист, но я не отношусь ни к первому, ни ко второму. Заработал принтер, а медсестра продолжила вытягивать шею, глядя на мою ногу.
Врач повернулся к нам. Его глаза ничего выражали, они были пустыми, какими-то стеклянными. И здесь я поняла, что я даже не винтик в его конвейере многочисленных пациентов, а просто пыль под его ногами. Он не стремится выполнять свои обязанности травматолога в полной мере. Всё, что он умеет - это сидеть за компьютером, делать вид что работает и выдавать малозначимые бумажки, а также вытаскивать всякие посторонние предметы из тел - только, когда они торчат. Попытаться помочь, как нормальный врач?
Нет - его это не касается, ведь эта пустая трата его бесценного рабочего времени. Осмотреть ногу по-настоящему? Мужчине это не интересно. Нога как нога, а то, что болит - травматологу не важно. Выслушать внимательно и дать совет, как облегчить девушке сильную боль? Зачем? У него есть свои мысли и чувства, которые куда ценнее, чем очередной бесплатный пациент и ведь этот пациент ему не друг, и не родной человек. Я скрипнула зубами. И перевела взгляд на маму. Её лицо было спокойно, но я-то знаю - это просто самоконтроль, которому я, увы, только учусь, и учиться мне ещё очень долго.
-Поедете в больницу по направлению. Поедете туда, как приехали сюда. - он протянул маме листок.
-Меня уверили в поликлинике, что здесь нам помогут. Мы сюда приехали сами, по собственному решению. И я уже звонила в Институт Вредена, там сказали, что спицу могут вытащить только платно, а если бесплатно - ждать очень долго. Пока мы будем ждать и пока до нас дойдёт очередь, мы уже скорее всего успеем съездить в Курган вытащить там все спицы из обеих ног и вернутся в Санкт-Петербург. - произнесла мама, уже не скрывая своего колючего раздражения.
-Ничем не могу помочь! Вот так же и езжайте в больницу. - равнодушно пожал плечами мужчина.
Я бросила на него гневный взгляд. Сейчас я очень жалела, что не умею испепелять своим взором, иначе бы от этого травматолога остался бы лишь пепел. Я старалась утихомирить свою злость, но у меня это плохо получалось. Но злость лишь возросла от моих усилий, и к ней неожиданно примешался шок и какая-то странная не свойственная моей натуре обреченность. Почувствовав эту обреченность, я поняла злость тает медленно, но всё же тает, а вот обреченность и шок накрывают одной сплошной огромной холодной волной и у меня едва хватает воли и сил держать на лице хмурую маску. Весь день коту под хвост. Да простит меня мой старенький кот по имени Снежок, я не его имела в виду. Мне действительно было очень обидно, особенно за родителей. У них так много было дел и планов, и они отложили их все ради того, чтобы потратить один день и избавить меня от привычно-адской боли, которая вызывала дикую непримиримую усталость. Я старалась скрывать от них и боль и усталость, но они слишком хорошо меня знают. И мы ничего не сделали и день насмарку.
-Ясно. Спасибо! - холодно произнесла мама.
Мама убрала направление в больницу в рюкзак, и они вместе с папой осторожно одели мне носок и ботинок, зашнуровав его и поставив ногу на подножку. Я морщилась и жмурилась от боли, стараясь не шипеть. Это дома я могу шипеть или даже рычать, чувствуя боль, а на людях хватит и того, что жмурюсь и морщусь. Если я плачу на людях, значит боль нестерпима и усталость, которая к ней примешана - невыносима, а если я реву на людях, возможно даже не пытаясь спрятать слезы и не в силах говорить внятно и громко, значит меня довели до белого каления. Такое, правда, случается редко, но если случается, то остаётся в моей памяти на долгое время, и я долго корю себя за проявление слабости, ведь для меня это неприемлемо. Это мой негласный личный закон. Никаких слёз, никакой боли - если её можно терпеть молча. В шесть лет я дала себе слово, которое стараюсь выполнять.
Мы вышли из кабинета, но перед этим вежливо, холодно и отстраненно попрощались с травматологом и его помощницей. У меня возникло острое желание не аккуратно закрыть дверь, а хорошенько ей хлопнуть. Да, я понимаю - это глупо, но, если бы у меня была такая возможность, я наверняка бы сделала это. Но меня быстро вывезли из кабинета, и папа, выходя последним, закрыл дверь. Мы молниеносно, на мой взгляд, промчались по узкому коридору и, завернув за угол, остановились около свободной кушетки. Мама опустилась на неё, и мне не нужно было смотреть ей в глаза, чтобы понять - она чувствует то же, что и я.
Сейчас она по эмоциям - моё зеркальное отражение. Я испытывала разочарование, злость, досаду и шок. Я находилась прямо напротив двери в гардероб. Папа оперся спиной о стену, его лицо выглядело сейчас сумрачно-хмурым. Мама достала направление и внимательно его прочитала. Тишину, которая окружала нашу троицу, можно было резать тупым ножом и вязать из неё петли, если бы она, конечно, была бы материальной. Через несколько минут мама её всё-таки нарушила.
-Хм! Он ещё ошибку допустил в направлении. - я уловила в интонации маминого голоса помимо раздражения и едва заметную нотку презрения.
-Где именно? - полюбопытствовал папа.
-У Насти первая группа крови, а не вторая. - ответила мама, бросив на него взгляд искоса.
-А он спрашивал про кровь? - поинтересовалась я.
Может я в какой-то момент настолько глубоко ушла в свои мысли, что прослушала что-то очень важное. Я судорожно соображала, но мамины слова резко прервали метание моих мыслей.
-Нет! Он вообще ничего не спрашивал. - развеяла мои сомнения мама.
Ну, это уже слишком! Шок схватил меня за горло, почти завладел мной.
-Пойду-ка я попрошу переделать направление. - произнесла мама со вздохом, вставая.
-Иди! - хором откликнулись мы с папой.
Мы с папой остались вдвоём. И я быстро поймала его хмурый взгляд и насколько могла виновато и вымучено улыбнулась. Отец вопросительно посмотрел на меня.
-Папа, прости! - я опустила взгляд.
-За что? - в его голосе я почувствовала изумление.
-Ну как же? Вы поехали сюда из-за меня и все безрезультатно! А у вас было столько важных дел! Прости! Ты меня простишь? - спросила я, подняв глаза.
-Не говори глупостей! Мне не за что тебя прощать! Всё в порядке, котёнок! - в последней фразе, я ощутила теплоту и нежность.
Я благодарно кивнула. Между нами вновь повисла тишина, но она, как мне показалось, перестала клубиться черными тучами над нашими головами. Раздались четкие стремительные шаги и через пару минут мы с отцом увидели маму, и она улыбалась, но её глаза были спокойными. Мы пристально посмотрели на неё.
-Он зол! И хотел все изменить ручкой, но я не позволила. - горько усмехнулась мама.
Папа покачал головой, а потом поднял глаза к потолку. И это означало, что он глубоко шокирован. Но только близкие могли читать его эмоции по жестам.
-Ну, переделал? - спросила я нетерпеливо.
-Конечно! - воодушевлено ответила мама.
Я хмыкнула. Мама села обратно на кушетку и, сложив листок с направлением, убрала его в рюкзак. Потом мама взяла свой телефон и открыв игрушку, начала в неё играть. Папа последовал её примеру и тоже достал свой мобильный и наверняка зашёл в интернет. Я же прикрыла глаза и несколько раз вздохнула и выдохнула. Где-то через час папа уехал в районную поликлинику к своим врачам, попросив меня перед этим не унывать и уверено сказал, что всё будет хорошо. Я благодарно ему улыбнулась и пожелала ему удачи. А нам предстояло ещё около часа ждать машину в здании травматологии, ведь мама не знала сколько точно времени займёт извлечение из ноги спицы, поэтому она заказала машину с большим временным запасом. Прошло какое-то время. По коридору кто-то проходил и люди шептались. Мы с мамой тоже обменялись парой малозначительных фраз. Дверь одного кабинета открылась, из него вышел мужчина среднего возраста. Одна его нога была в гипсе до колена. Сам мужчина передвигался с помощью костылей.
-Ну и зачем я ложился на стол. 'Если она не собиралась менять мне гипс', -ворчливо произнёс он, проходя мимо нас.
Мы с мамой переглянулись и улыбнулись друг другу. Значит я не одна такая, но эта ситуация стала последней каплей в чаше моего терпения. И я начинаю смеяться громко, от всей души и мама быстро подхватывает его, но её смех стремительно обрывается, а я продолжала смеяться, и еле-еле смогла усмирить свой смех, но через пару минут я вновь начала смеяться. Мама попыталась меня успокоить, но у неё это не получилась. Пару раз у меня выходило замолчать, увы, ненадолго. Я понимала, что на меня смотрят люди, но остановиться не могла. Ибо знала прекратить смеяться - значит позволить слезам катиться по щекам. Такое бы я себе очень долго не смогла простить. А так чувство обиды, отчаянья, шока, неверия, досады поглотили меня целиком и эти чувства выходили из меня вместе с истерично-веселым смехом.
Сознание будто разделилось на две части. Одна часть меня пыталась бороться с затопившими душу эмоциями, а вторая ликовала от того, что может выплеснуть свои негативные эмоции, что я делаю крайне редко, пусть даже таким оригинальным способом. Но всё же я попыталась остановиться, сжимала губы и зажимала рот руками, но это мало помогало. В конце концов пришло время выходить на улицу, и я наконец-то смогла более-менее успокоиться. Пока мама одевала мне куртку, на глаза навернулись слёзы. Видимо шок и прочие негативные чувства ещё частично владели моей душой.
Я одним усилием воли сумела их сдержать, но мама заметила, что мои глаза наполнились влагой, но на её вопрос, что со мной, я лишь отмахнулась. На улице никого не было, кроме нас с мамой. Вдруг налетел холодный ветер и ударил мне в лицо, выбивая из меня на несколько секунд воздух, а с ним желание реветь и остатки негативных чувств, но взамен оставляя горечь в душе и звонкую и глубокую как бездну, пустоту в сердце. Через несколько минут приехала машина. Дорогу домой я помню смутно. Дома, раздевшись, я легла на кровать. И только прослушав пару песен, я окончательно осознала, что лето уже не будет таким радужным, как я его себе представляла в конце прошлого года. А жаль...
Очередное 'веселье' или пробуждение
Это воспоминание было ярким, но 'веселым'. Мне тогда было девятнадцать лет. Эта история - приквел к предыдущему рассказу: 'Очередное веселье или травматолог -скотина.' Мне сделали операцию на ноги в Кургане. Левую ногу сделали целиком за один раз. То есть переделали тазобедренный сустав, сделали колено, сделали стопу и выпрямили на левой ноге все пять пальцев и вставили в каждый по спице, и они торчали, словно когти Росомахи, и я даже шутила, что я теперь пусть временно, но смесь русалочки из сказки Андерсена и Росомахи из людей ИКС.
Вторая операция была проще, по крайне мере так казалось мне, маме и врачам - на правой ноге нужно было сделать лишь стопу и выпрямить, и вставить спицу лишь в большой палец. Так казалось. После операции у меня появилась фликтена, которую лечили антибиотиками, капельницами, делали перевязки, и в итоге вылечили и загипсовали вторую ногу, а в конце концов благополучно выписали. Распилка обоих гипсов прошла спокойно и успешно. Ноги окончательно зажили, и вскоре мама привезла обувь - осеннюю и летнюю. Я померила ее, она показалась мне вполне удобной. Конечно, к обеим парам надо было привыкнуть, но для этого нужно было время и терпение. Через несколько месяцев я обнаружила, что до сих пор не могу привыкнуть к обуви, более того - когда я сижу в коляске, в летней или осенней обуви, то испытываю жуткую боль в правой ноге, а конкретно - в большом пальце. Под большим пальцем у меня был небольшой бугорок. Мама считала, что это просто выпирающая косточка, которую не смогли вправить врачи.
Она не понимала, почему я ною и жалуюсь, ведь кость, по сути, болеть не может, да и врач, который делал мне операцию, сказал, что там нечему болеть. Но я чувствовала - болит, горит огнем и меня это нервировало. Я закатывала истерики, спорила, скандалила, делала все, чтобы поменьше сидеть в коляске. Мама тоже злилась на меня, раздражалась, но не уступала. Через несколько недель бесконечных слез, споров, уговоров и криков, она все-таки решила посмотреть ногу, видимо,итолько для того, чтобы доказать, что я закатываю истерики на ровном месте. Но нас обеих ждал неприятный сюрприз, трогая 'косточку', мама обнаружила, что она то твердеет, то становится мягкой под ее пальцами.
Она передо мной извинилась и положила на бугорок мазь Вишневского, которая должна была снять боль и помочь разобраться - что же это такое у меня появилось на ноге. Через несколько дней у меня появился небольшой нарыв и его прорвало. Из маленькой дырочки стал вытекать гной. Мы еще несколько недель прикладывали компресс с мазью к этому месту, но эта припухлость не становилась меньше, боль, во время моего сидения в коляске, не утихала. В конце концов, мы поехали в поликлинику к хирургу. Но врач ничего не объяснил толком, только высказал предположение, что что-то проникло под кожу и это что-то надо вытащить. Мы с мамой стали судорожно вспоминать - что и когда могло впиться и войти под кожу ноги так, чтобы мы не заметили.
В конце концов, мы вспомнили, что за неделю до того, как мама привезла новую обувь, мы ездили делать слепки на тутора, в которых я должна была стоять на вертикализаторе. Несмотря на то, что в тот день мои ноги оборачивали пленкой, кусочек гипса все равно мог попасть под кожу. Мы с мамой забыли об этом случае, потому что после этой поездки, я серьезно заболела и свалилась с высокой температурой. Хирург, выслушав нас, предположил, что такое вполне возможно. Он наложил мне новую повязку и отпустил домой, сказав, что мама делает все правильно. Я уехала расстроенная, потому что проблема так и не решилась. Прошла еще неделя, неделя, на которой я вообще не ходила в ванну, потому что боялась ухудшить состояние ноги. В конце концов, мазь вытянула кусочек гипса и мне, на несколько дней, стало легче.
***
Однако, гной продолжал вытекать из пальца, и мы решили просто дождаться, когда он закончится. Но, не тут-то было. Нога продолжала болеть, и в какой-то момент мне показалось, что палец болит больше, чем прежде. Мама просила меня подождать и регулярно меняла мне компрессы с мазью. В один из дней мы поехали в поликлинику, чтобы проверить мои почки. С почками все оказалось нормально, но, когда врач заметила, что я морщусь от боли, когда мама одевала мне носок, спросила - в чем дело. Мы вкратце описали ей ситуацию, и она решила посмотреть на мой палец. Она посмотрела мое больное место и сказала, что в пальце какая-то железная штука, которую надо вытащить. Мы с мамой были озадачены, но поблагодарили ее за помощь.
Она отмахнулась и пожелала нам удачи. Через несколько дней, мама, на послеоперационных снимках обнаружила, что у меня в пальце стоят две маленькие спицы и что одна, а возможно и обе эти спицы стали мигрировать. Я знала, что спицы, особенно маленькие, могут мигрировать, но никогда не думала, что это случится именно со мной, поэтому была неприятно удивлена. Мама предложила мне, при том условии, что спица не вылезет сама из пальца, поехать в травмпункт. Но через три - четыре дня у меня появился большой нарыв на пальце, который через неделю назрел и прорвался. Как только он прорвался, боль утихла... на один день, а на следующее утро, я проснулась от адской боли.
Надо сказать, что с тех пор, как у меня начал болеть палец и родители поняли, что это правда, мне под ноги стали класть валик, чтобы стопы свисали с него и не соприкасались с кроватью, чтобы мне не было больно. В это утро, открыв глаза, мне показалось, что я ослепла на несколько секунд. А потом, несколько раз моргнув, я начала видеть свою комнату, словно в тумане. Большой палец болезненно, конвульсивно дергался, и у меня было такое ощущение, что я вывернула его или сломала. Я пыталась повернуться сначала на один, потом на другой бок, но это не помогало. Нашарив, почти что вслепую, телефон, я посмотрела на время и увидела, что уже почти одиннадцать часов. Я позвонила маме и начала ее звать, несмотря на то, что она сбросила звонок, я знала, что она идет в комнату. Мне казалось, что мой голос хриплый настолько, что его не слышно. Но мама позже говорила, что я кричала очень громко и этим испугала ее. Волевым усилием я перевернулась на спину.
Мама сняла носок и повязку и в шоке уставилась на меня. Она попросила меня лежать спокойно. Я спросила у нее, что случилось, а она ответила, что из пальца вылезла спица. Я настолько удивилась, что на секунду забыла про боль. Мама еще раз попросила меня лежать смирно и на этот раз я послушалась. Через несколько минут, вытащив спицу, она встала с моей кровати. Палец все еще дергался, но болел значительно меньше. Весь этот день я провела, не вставая с кровати. Через несколько дней ранка полностью затянулась, а бугорок исчез. Я смогла нормально сидеть в коляске в своей новой обуви и была довольна, а также надеялась, что подобного происшествия со мной больше не повторится. Но ошиблась...
Очередное 'веселье' или четырнадцатое февраля
Где-то через неделю или чуть больше мы все же воспользовались направлением, которое дал нам травматолог. Мы поехали в больницу не потому, что я не могла терпеть боль. Отнюдь, я к ней уже почти привыкла. Просто я бы себе не простила, если бы не использовала этот шанс. Как мы ехали до больницы - я не помню. Мою коляску благополучно закрепили, везли аккуратно, да и я была почти что уверена, что родители в любом случае удержат коляску, ведь на этот раз мы поехали не в электрической коляске. Электрическую коляску мы планировали заказать, как только мы разберемся с моей последней операцией по вытаскиванию спиц. А пока родители возили меня сами. Через некоторое время, где-то час, а может и два, мы вышли из машины, расплатились с водителем и зашли в здание. Как мы оказались на втором этаже - я не помню, потому что все время пока мы были в регистратуре, снимали верхнюю одежду, поднимались на этаж и шли к нужному кабинету, меня занимали мысли - смогут ли мне здесь вытащить эту спицу и насколько это будет больно. И не окажется ли эта поездка почти такой же бессмысленной, как и поездка в травматологию.
***
Третий вопрос занимал меня больше всего. О боли я почти не думала, потому что была уверена, что выдержу операцию по удалению спицы, даже без обезболивания и наркоза. В те минуты я думала, что я все знаю о боли, по крайней мере - физической. Ведь я живу с ней почти всю свою сознательную жизнь и научилась терпеть ее молча. Многие врачи до сих пор поражаются и восхищаются моей стойкостью. Но никто из них не знает, что у меня просто нет выбора. Я должна быть сильной ради близких и друзей. Надо сказать, что помимо поездки в больницу, у нас с родителями была запланирована вечерняя поездка на хоккей, которую я очень ждала. У кабинета врача было всего несколько человек, и я подумала, что мы быстро справимся со всем и вечером я уже буду в Ледовом Дворце наслаждаться игрой любимой команды и радоваться их победе.
Ведь в такой день, как День всех влюбленных, команда СКА, на мой взгляд, не имела права проигрывать. Время ожидания пролетело незаметно и вот мы с мамой зашли в кабинет. В кабинете была кушетка, стол, небольшой шкаф и стул. Мы поздоровались с врачом и, когда я его увидела, мне захотелось смеяться. Ведь он очень сильно был похож на моего лечащего врача в Кургане - Георгия Мерабовича. За столом сидел молодой мужчина в белом халате, лет двадцати пяти - тридцати на вид. Темные, короткие волосы, большие черные глаза, смуглая кожа, искренняя доброжелательная широкая улыбка, а также - круглые очки. Имени его я, к сожалению, не запомнила. Мы кратко описали ему мою ситуацию и показали рентгеновский снимок ноги. Он сказал, что может прямо сейчас попробовать вытащить эту спицу, но это платная услуга.
Мы с мамой задумались и, в конце концов, мама сказала, что решать буду я сама. Я взвесила все за и против. Пока эта спица причиняет мне боль, я не могу долго сидеть в коляске. Я не могу нормально спать на животе. А самое главное - я не могу стоять в вертикализаторе и это огорчало меня больше всего. Аргументы говорили за то, чтобы дать попробовать врачу вытащить спицу. Но - интуиция кричала во мне тревожной сиреной, что пытаться не стоит, ведь будет только хуже. Я привыкла доверять интуиции, но в этот раз аргументы перевесили нарастающую во мне тревогу. Я, повернувшись сначала к маме, а потом, посмотрев на врача, с радостной улыбкой сказала, что готова попробовать. Мама спросила у меня - уверена ли я, и я ответила утвердительно и даже заявила, что они могут не колоть мне обезболивающее. Мама кивнула, но сказала, что укол обезболивающего все равно нужно сделать. Я не стала спорить.
Врач дружелюбно мне улыбнулся и назвал две суммы. Одна на тот случай, если мне не вытащат спицу, вторая - если ее все-таки вытащат. Мама, видя мое воодушевление, согласилась, к тому же суммы были небольшими. Врач объяснил, как пройти к процедурному кабинету и обещал минут через десять - двадцать туда подойти. Мы вышли из кабинета и сразу рассказали папе о моем решении. Он, в отличие от мамы, не удивился ему. Зайдя в кабинет, папа помог маме положить меня на стол и вышел в коридор. После того, как мама сняла мне обувь с носками и положила ее на коляску, медсестра попросила ее так же выйти, но я ухватилась за мамину руку. Я дрожащим голосом заявила, что не отпущу маму.
Мама, пристально глядя мне в глаза, сказала, что и сама никуда не собиралась уходить. Медсестра заупрямилась, а я почувствовала, что глаза защипало от слез. А медсестра сказала, что если я не принимаю эти условия, то пусть мама вытаскивает мне эту спицу дома сама. По моим щекам невольно покатились слезы. Мама еще раз заверила меня, что никуда не уйдет, встала на мою защиту, и попыталась объяснить сестре, что та не понимает моего положения. Страх прикосновения чужих рук к моим ногам не был безосновательным. Когда я была маленькой, не помню - сколько мне тогда было лет, мы ходили на массаж и ЛФК к одному очень хорошему инструктору. Она была со мной очень осторожна и деликатна.
Но в тот день ее не было, вероятно она заболела или случилось что-то еще. В тот день вместо нее был инструктор-мужчина. И он один раз согнул мои ноги так, что я дико закричала, и потом каждое прикосновение к ногам вызывало страх и дрожь во всем теле. И несколько месяцев после этого случая я даже родителям с огромным трудом позволяла одеть не то что обувь, а просто штаны или носки. В одиннадцать лет мне сделали операцию на ногу, после нее была разработка. Мама перекладывала меня в гипсовое корыто после первого дня разработки, ей помогал папа одного из детей, так как массажистка убежала сразу после того, как уложила меня в укладки. Этот мужчина аккуратно прикоснулся к моим ногам, но я этого не ожидала.
При этом я была жутко взвинчена после разработки, и все это в совокупности дало то, что я резко дернула ногой. Дело в том, что я не видела, как этот мужчина касается ноги, а просто почувствовала это. О переломе я узнала на следующий день, мою ногу загипсовали, а через три месяца после первого перелома я сломала и вторую ногу в том же самом месте. Женщина - врач, просто хотела помочь поддержать ногу, но я ее не видела и поэтому испугалась, и снова дернула ногой. В совокупности я имела по перелому на каждой ноге выше колена и дикий подсознательный страх чужого прикосновения к любой из частей моих ног. Переломы давно зажили, курс по укреплению костей давно пройден, но я до сих пор позволяю прикасаться к ногам, когда закрываю глаза только родителям или, если я вижу, кто и как прикасается к ноге.
Я могу позволить прикоснуться к ногам чужому человеку только в присутствии мамы, которой я безоговорочно доверяю. Но сейчас, лежа на столе, держа маму за руку, я поняла, что боязнь опять проснулась и она вылезала наружу вместе со слезами. Медсестра попыталась меня успокоить, но у нее ничего не вышло. Зато все понимала моя мудрая мама, которая гладила меня по волосам, говорила, что никуда не денется и все будет хорошо. От ее слов и действий я снова почувствовала себя маленькой беззащитной девочкой. Только рядом с мамой, иногда с папой и близкой подругой Яной я могла показать слабость.
Но сейчас в помещении находился незнакомый и совершенно посторонний мне человек. И мне стало противно и безумно стыдно за то, что я показала перед ней свою слабость. Я приложила огромное усилие, и не без помощи мамы, заставила себя успокоиться. 'Да, показала себя! Тоже мне - самая храбрая на свете... Без обезболивающих все выдержу... Дура! Хотя, может быть, правда выдержу и реабилитирую себя в глазах этой незнакомой медсестры, а что наиболее важно - в своих собственных.' Эта мысль утешила меня, и я смогла ответить на несколько маминых шуток, слабо улыбнувшись. Слезы высохли, но я все еще не отпускала мамину руку. Через несколько минут в кабинет зашел тот самый врач, и я мимолетно порадовалась, что он не видел моей слабости. Мама спросила его, можно ли ей остаться в кабинете и он, с улыбкой разрешил ей это. Медсестра была недовольна, но ей пришлось смириться с решением врача. Мне вкололи обезболивающее, и на несколько минут нога онемела, но потом я снова стала ее чувствовать. Я подумала - может так и надо, ведь мне будут разрезать не всю стопу целиком, а только место под пальцем. Врач мне улыбнулся, взял скальпель и отошел к стопам. Он показал медсестре, как правильно держать ногу, та аккуратно ее взяла, немного приподняв. Мама продолжала одной рукой гладить меня по голове, а другой аккуратно прижимала меня к столу.
Мои руки были сжаты в кулаки и лежали вдоль тела. Мама попросила меня думать о чем-нибудь приятном и хорошем. Я слегка кивнула и, закрыла глаза, крепко сжала зубы. Перед внутренним взором возникло лицо лучшей подруги. Я сосредоточилась на этом образе, поэтому для меня стала полной неожиданностью, пронзившая ногу острая боль. Образ Яны исчез, и я оказалась в полной темноте. Все, что я чувствовала, было болью, жестокой, отчаянной и беспощадной. Мне показалось, что я сама превратилась в один сплошной оголенный нерв. 'Проклятье! И я еще думала, что знаю о боли все! Наивная, глупая девочка...' А тем временем, в ноге кто-то копался. Я не могла открыть глаза, это казалось чем-то невозможным. Все, что я могла - это лежать смирно, сжимать добела кулаки и зубы. Теперь я понимала, что чувствовали люди в прежние века, когда их оперировали.
Только у них во рту - был кляп, у меня его не было. В какой-то момент я подумала, что раскрошу себе зубы. Боль стала еще более невыносимой, и я резко вскрикнула. 'Проклятье! Черт! Обещала же себе не кричать...' Прошло еще несколько длинных секунд, показавшихся мне вечностью, и врач сказал, что мне надо передохнуть.
Я открыла глаза и по ним ударил яркий свет. Я почувствовала, что в ушах скопилась влага и что кожу на лице стянуло. Врач предположил, что мне вкололи мало обезболивающего. Мама сказала, чтобы вкололи еще, но я запротестовала. Мама взглянула на меня и повторила просьбу об уколе. На мои слабые протесты она не реагировала. Я снова зажмурилась, приготовившись к неизбежной адской боли. Укол сделали, но, видимо, это был точно не мой день, потому что при уколе по моим ощущениям, попали в нерв. Я мысленно дико взвыла и еще крепче зажмурилась.
Время для меня, как будто бы остановилось. Осталось два ощущения - адская боль и невыносимо адская, при которой я вскрикивала. В какой-то момент я почувствовала, как мама с силой разжимает кулак моей правой руки, чтобы взять меня за руку. По щекам, все это время, беззвучно катились слезы. Если ад существует, то для меня это он и есть. Единственное, что удерживало меня на плаву - это образ перед мысленным взором. Образ моей лучшей подруги. Я была рада, что ее здесь нет, потому что, увидев меня в таком состоянии, она бы разочаровалась во мне. Так я думала в те минуты. Неожиданно ее образ стал гаснуть, и я стала цепляться за отдельные детали. Короткие рыжие волосы, большие карие глаза, светлая улыбка. Чем больше я цеплялась за эти кусочки, тем больше они меркли. В голове мелькнула отстраненная мысль, что я еще никогда не теряла сознания и, что если я его потеряю, то спицу, наверное, вытащат.
Из последних сил я простонала, чтобы они прекратили пытку, считала, что больше не выдержу. Врач и медсестра не услышали, а вот мама - поняла. Ее голос прозвучал, как гром. Она сказала, чтобы они прекратили и зашивали ранку. Я прошептала, что зашивать не надо, пусть просто заклеивают. Я и так отсюда выйду, главное - уйти. Медсестра мне возразила, что не зашивать нельзя, так как это маленькая, но операция. В этот момент я ее окончательно возненавидела.
Как ни странно, прикосновение иголки, почти не вызвало боли. Я не помню, как отец оказался в кабинете, но, когда он взял меня на руки, я крепко обняла его и спрятала лицо у него на груди, снова почувствовав себя малышкой. Врач сказал, что в нашем городе нам никто не поможет и для того, чтобы все вытащить - надо ехать в Курган. И ему явно было жаль, что он не сумел нам помочь. Забавно, Курган - город маленький и его единственной достопримечательностью является Центр Илизарова, а в Петербурге, где множество больниц не могут нормально сделать обезболивание и вытащить маленькую двухсантиметровую спицу. Поездку домой я не помню. Поездка на хоккей в тот день, естественно, сорвалась. Яна, узнав о всей этой истории в тот же день утешила меня сказав, что ни одна молодая девушка, молча и без слёз не выдержит такую пытку. Также она сказала, что не разочарована во мне, а восхищается моей стойкостью. Я была благодарна близкой подруге за поддержку.
Через неделю мне нужно было снять швы с пальца. Накануне поездки в больницу, мы обнаружили, что моя нога потеряла чувствительность и сделав рентген, после того, как швы были сняты, мы обнаружили, что спица ушла еще дальше от того места, где она была до попытки ее вытащить. И я, и родители, и Яна были шокированы этой ситуацией, но сделать ничего не могли. Оставалось лишь ждать майской поездки в Курган. А четырнадцатое февраля две тысячи семнадцатого года попал в копилку самых 'веселых' и жутких дней в моей жизни.
Очередное 'веселье' или автобус
К автобусам у меня всегда было двоякое отношение. Ведь до какого-то момента автобусы были колясочникам недоступны. И это было хорошо показано в фильме - 'Любовь с ограничениями'. Но даже теперь, когда автобусы стали доступны для колясочников, попасть в них бывает сложно. Безалаберность водителей, погодные условия и нежелание маршрутчиков уступать законное место на остановке для социального транспорта. Все это представляет большую сложность для инвалидов - колясочников и их сопровождающих. Так же, в автобусах, место для инвалидов не оборудовано для того, чтобы закрепить какую-либо коляску. Я знала лишь один автобусный маршрут, на котором можно было закрепить пассажира в коляске ремнем безопасности.
Но при всем, при этом, ездя в автобусе, глядя в окно, можно было наблюдать за красотой города. Несмотря на то, что в Санкт-Петербурге далеко не везде есть доступная среда, это не делает город менее красивым. Мы иногда пользуемся автобусами и довольно часто сталкиваемся с безалаберностью водителей. Многие из них не знают, как открыть пандус для въезда коляски в автобус. Некоторые просто теряют ключи для открытия пандуса. Они предлагали нам занести коляску на руках, но как только я стала пользоваться электрической коляской, такой вариант стал абсолютно невозможным! Да и доверять себя и свою технику совершенно незнакомым людям, я, откровенно говоря, боялась. Ведь во время подъема коляски неопытным человеком, он может ее уронить... Подобных случаев было много, но рассказать я хочу об одном.
***
Очередное веселье - сборник рассказов, прежде всего о человеческом факторе, по отношению к инвалидам, а уже потом - о доступной среде. Это был один из тех дней, когда мы с мамой поехали не по делам, а просто гулять и отдыхать. Отложили все планы и поехали. Самая лучшая прогулка для молодой девушки - шоппинг. К тому же, в тот день в магазине Оджи была распродажа - один плюс один равняется трем. Я надеялась, что на этой распродаже, я смогу найти красивое платье, для поездки в Москву в сентябре. Выехали мы днем, на наше счастье, в этот день водитель автобуса сразу и при этом - сам, вышел из автобуса и открыл нам пандус.
К сожалению, в самых популярных маршрутах нашего района, нет возможности закрепить коляску. Поэтому, маме в таких поездках, приходится вставать напротив меня, чтобы, если что - удержать коляску. Правда, электроколяску практически невозможно удержать обычному человеку, если только у него нет специальной физической подготовки. А мама у меня - совершенно обычная женщина, поэтому в очередной раз, когда мы ехали в автобусе, я молилась всем известным и неизвестным мне богам, чтобы водители не тормозили резко.
В этот раз мы без приключений доехали до метро, вышли и пересели в другой автобус - до Меги - Парнас. Логично что, автобус, это - та же машина, поэтому крепление для коляски и ремень безопасности должны быть в каждом автобусе. Просто для безопасности обычных пассажиров и самого инвалида. Я вцепилась правой рукой в перила, чтобы чувствовать себя немного увереннее. В этот день нам повезло с водителем - вез он плавно и не дергал автобус, поэтому не успела я и глазом моргнуть, как мы доехали до Меги. Я не знаю, что случилось, но почему-то, подъезжая к остановке, водитель заволновался, а за ним и весь автобус. Я спросила маму, что случилось. Она сказала, что маршрутка снова стоит там, где ей стоять не положено, не давая проехать автобусу.
Водитель автобуса пытался гудками заставить маршрутчика дать ему проехать, но тот не отреагировал. Я скрипнула зубами от досады, ведь поездка начиналась так хорошо. Водитель попытался аккуратно объехать маршрутку, чтобы все-таки подъехать к остановке и высадить меня. Но видимо, что-то пошло не так, на секунду автобус тряхнуло. Мама инстинктивно схватилась за подлокотник моей коляски, а я ухватилась за ее руку чуть повыше локтя, а правой рукой еще крепче сжала перила, так, что костяшки пальцев побелели. Через несколько секунд водитель все-таки выровнял автобус и встал к остановке максимально близко. Мы последними выходили из автобуса, когда все уже оплатили проезд, и мама помогла мне выехать. Поблагодарив водителя и оказавшись на остановке, мы увидели, что навес над остановкой немного покосился. Я почувствовала, как внутри закипает злость на маршрутчика и жалость к водителю автобуса. Но мама быстро вывела меня из задумчивого состояния и позвала за собой. Я увеличила скорость на коляске, поехала вслед за мамой, выкинув все лишние мысли из головы. Все- таки я приехала сюда отдыхать и учиться ездить на коляске самостоятельно на большом пространстве, среди большого количества людей.
Я не знаю, сколько мы провели времени в Меге-Парнас, но полагаю, что более двух часов. Шоппинг прошел удачно - купили несколько симпатичных вещей, вкусняшки (то есть - сладости). Когда мы решили, что нам уже пора домой, мы позвонили папе, и он прямо с работы приехал к нам, ведь у нас было несколько пакетов. Я была вполне довольна нашей вылазкой, ведь для первого раза я справилась, на мой взгляд, вполне неплохо. Вскоре мы втроем вышли из Меги и пошли к остановке. Я была уверена, что мое радужное настроение продлится до следующего дня, но ошиблась. На улице было темно, но мне это не мешало ехать по ровному асфальту до остановки. Через несколько минут мы увидели автобус с открытыми дверями. Но этот автобус стоял неровно и слишком далеко от тротуара, чтобы я могла спокойно в него заехать. Мама подошла к открытой водительской двери и попросила водителя подъехать поближе и откинуть пандус, чтобы я смогла заехать. Водитель отреагировал на мамину просьбу лишь со второго раза. Я сочла это плохим знаком.
Водитель вышел из автобуса, в его руках был ключ, что уже было очень хорошо. Ведь теперь я знала, что заморочек с открытием пандуса не должно быть. Водитель откинул пандус и посмотрел на меня, будто приглашая подъехать к тротуару, спуститься вниз и заехать на пандус. Мама сказала, что так не пойдет, ведь я просто не могла спуститься с такой высоты поребрика. Моя коляска чисто технически может подниматься и опускаться не более чем на пять сантиметров, здесь же было все пятнадцать! Для меня попытка спуститься с такой высоты равносильна самоубийству. Мама попыталась объяснить водителю, что это слишком высоко для меня, на что он ответил, что если я могу в ней катиться, то смогу и спуститься, а если и нет, то он снимет меня вместе с коляской. Мама с сарказмом спросила, а сможет ли он запросто поднять сто семьдесят килограмм? Тот, посмотрел на нас, как на идиоток, и сказал, что да - он сможет. Я демонстративно подъехала к самому поребрику и сверкнула глазами на водителя. Водитель взялся уже за подлокотники моей коляски, как мама воскликнула, что за них браться нельзя.
Тот, сразу отпрянул и ошарашенно посмотрел на меня. Когда он был близко, я успела его мельком рассмотреть. Он был нерусским, наверное, узбеком или таджиком. В нашем городе довольно много водителей городского транспорта из Средней Азии, и все - они для меня были на одно лицо, и многие из них, увидев меня на электроколяске, предлагали затащить меня в автобус на руках, но не один из них и не обвинял меня в чем-либо. А этот водитель, когда мы не дали стащить меня с поребрика, заявил мне в глаза, что это из-за меня сломали остановку и он не хочет из-за меня ее доламывать. Люди всегда относились ко мне по-разному - кто с жалостью, кто с сочувствием, кто с пониманием, кто с восхищением, но ни разу я не видела в глазах человека такого откровенного презрения, как в глазах этого водителя. Я была шокирована и жутко обижена этими незаслуженными обвинениями в мой адрес. Ведь виновата была не я, а тот маршрутчик, который безнаказанно уехал.
Мамины глаза сверкнули гневом. Отцовское лицо окаменело. Я не знаю, что бы произошло в тот момент, если бы не вмешался еще один человек. Он сказал, что водитель ведет себя глупо и ему нужно выполнить нашу просьбу. Водитель же разозлился еще сильнее, но все-таки выполнил нашу просьбу. Человек, стоявший рядом со мной, был одет в полицейскую форму, выглядывавшую из-под куртки. Я была ему благодарна за вмешательство. Мы с ним быстро переглянулись, и кажется - он мне подмигнул. В итоге, в результате вмешательства мужчины, я все-таки заехала в автобус. Но мое радужное настроение лопнуло, как мыльный пузырь. Я была жутко раздосадована и расстроена. Когда нам нужно было выходить, пандус нам открыли без напоминания.
На второй автобус мы сели без приключений, и так же без приключений доехали до дома. Родители мне объяснили, что некоторые остановки слишком узки, чтобы автобус мог к ним спокойно подъехать и это точно не моя вина. Это было заботой городских чиновников. Я приняла их слова к сведению, но это не вернуло мне хорошего настроения, и я еще больше уверилась, что нужно создать такой сборник, как 'Очередное 'веселье', или...', ведь он покажет обычным здоровым людям с какими трудностями нам приходится сталкиваться каждый день. И это точно - не вина людей на колясках.
Очередное 'веселье' или Питерское метро
Это было в две тысячи шестнадцатом году, осенью. Тогда у меня еще не было электроколяски, и мы тогда еще не думали, что кроме электроколяски мне придется заказывать и коляску с ручным управлением для метро. Тогда у меня была только одна коляска - Икс - панда. Высокая, с откидывающейся спинкой и абсолютно индивидуальная, так как изготовлена была по моим личным параметрам. Многие чиновники и простые граждане, те, которые никогда не сталкивались с проблемами инвалидов - колясочников, считают, что инвалиды специально приобретают дорогие коляски за счет государства или за счет спонсоров, из простой прихоти. Разумеется, это не так. У каждого инвалида, в частности - колясочника - совершенно разные заболевания и им нужна разная техника. Даже моя коляска, так внешне похожая на стандартную коляску, все же от нее отличалась. У коляски с ручным управлением можно управлять подъемом ног и опусканием спинки - правда, все - вручную.
Впрочем, в тот день я не думала ни об электроколяске, ни о коляске активного типа, просто на тот момент у меня их не было. Я думала о том, что мама отвлекла меня от домашнего задания и подготовки к экзаменам. Как только начался сентябрь, я, буквально, не вылезала из-за стола с учебниками. Сдать экзамены на хорошо и отлично, и получить нормальный аттестат стало моей главной целью. Теперь я занималась даже в выходные, причем - до позднего вечера.
В один из таких выходных и произошел тот случай, о котором я хочу рассказать. К метро я относилась немного лучше, чем к автобусам, ведь в нем я каталась с раннего детства. Правда, в моем детстве не было службы сопровождения, и ездить было нелегко. Но сейчас она есть, и ездить стало намного проще. Хотя на самом деле - все зависит от ситуации, но суть не в этом. А суть вот в чем - тогда мы поехали на прогулку, и прогулка сама по себе была чудесной, но вот обратный путь... Когда мы ехали на прогулку никаких проблем не возникло. Единственная проблема, которая, на мой взгляд, могла бы возникнуть - долгое ожидание сопровождающих, но этого не было.
Мы хорошо погуляли, а когда пришло время возвращаться - мы пришли к метро, вызвали службу сопровождения, которая быстро помогла нам сесть в поезд. Они пообещали сообщить на ту станцию, куда мы ехали, чтобы нас встретили у вагона поезда. Но около вагона нас никто не встречал. Мы несколько минут ждали, но никого не дождались и пошли к эскалаторам. Мы подошли к кабинке дежурного по станции, мама легонько постучала по стеклу, чтобы привлечь ее внимание. Та, открыв окошко, спросила, что нам нужно, хотя на самом деле - должна была сказать, что вызовет для нас службу сопровождения или о том, что они уже едут, потому что им о нас сообщили, но этого не случилось.
Я тяжело вздохнула, ведь что-то подобное я и ожидала. Ведь у меня, просто по определению, весь день на ура пройти не может. Закон подлости преследовал меня всю жизнь. Я, вроде бы, должна была к этому привыкнуть, но так и не привыкла. Пока мы ждали группу сопровождения, я смотрела по сторонам, рассматривая людей, поднимающихся и спускающихся на эскалаторах. Некоторые из них поворачивали ко мне головы и смотрели на меня с удивлением, с жалостью или смотрели сквозь меня. Через несколько минут мне надоело это занятие и я, повернув голову и уставившись на закрытый эскалатор, начала гадать - приедет один человек из сопровождения или двое.
Иногда, в прошлые разы, приезжал один человек, который говорил, что поможет держать коляску, но на самом деле - вставал на верхней ступеньке и смотрел, как коляску держала мама. Хотя, конечно, он обязан был делать это сам. Тем временем мама спросила у дежурной, сообщали ли им с другой станции, что нам нужно сопровождение. Дежурная сказала, что ей ничего не сообщали и наш приезд для нее стал сюрпризом. Я, услышав эту фразу, переглянулась с мамой, и мы понимающе кивнули друг другу. Время тянулось, словно жевательная резинка - медленно - медленно. Если бы я могла ерзать на коляске, то уже точно извертелась бы. В конце концов я их увидела, они спускались вниз по эскалатору. Оба в темно-синей форме сотрудников метрополитена, один был высокий и стройный, с седеющими волосами, второй - с темными волосами, плотный. Спустившись, они подошли к нам, поздоровались.
Как только запустили эскалатор, тот из них, который был крепче на вид, завез меня на него. Он хотел было поставить коляску на тормоз, но мама не дала ему это сделать, мотивировав это тем, что, когда меня нужно будет свозить с эскалатора, он не успеет снять коляску с тормоза. Он был недоволен, но послушался. Через несколько минут, они с напарником заявили, что никогда не видели подобных колясок. Я хмыкнула себе под нос, такие заявления давно стали для меня привычными. Когда мы были на середине пути, я подсознательно уловила, что этому сильному на вид мужчине, стало тяжелее держать коляску. Возможно, дело было в том, что моя коляска была у него далеко не первой за сегодняшний день, а возможно - потому что он был физически слабее, чем казался внешне.
Через какое -то время я услышала от него фразу, которая повергла меня в шок, так, что я даже не сразу ее поняла, а когда осознала ее, то разозлилась. Он сказал, что чиновникам надо принять закон, который будет позволять инвалидам-колясочникам ездить на метро только в стандартных колясках, которые для метро подходят и ни на каких других. Его напарник согласился с ним. Видимо у этих двоих не было родственников или друзей, прикованных к коляске, и они не представляли себе жизнь инвалида, раз они позволяли себе такие циничные заявления.
Как только я хотела заявить им о том, что они неправы и разразиться тирадой насчет болезней, и то, что все инвалиды разные и подходит им только разная инвалидная техника, мамин голос прозвучал из-за моей спины как гром. Она спросила их - а что в таком случае делать мне, которой не подходит обычная стандартная коляска, а подходит только изготовленная с учетом моих требований. Ведь я такая же личность, как и они и имею право на использование любого общественного транспорта. Я стиснула зубы и задумалась над тем - как таких людей вообще пускают в службу сопровождения, ведь своим высказыванием и согласием с этим высказыванием, они оба выказали лично мне и всем инвалидам в общем, полное неуважение. А ведь уважение - это элементарная вещь, которую заслуживает каждая личность.
Мне стало паршиво и остатки хорошего настроения растворились в мрачных эмоциях. Пока эти мысли крутились у меня в голове, я почувствовала за спиной, смущение и смятение мужчин и раздражение мамы. Все оставшееся время мы провели в напряженном молчании. Когда меня свезли с эскалатора, я почувствовала неимоверное облегчение. Мама забрала коляску у работников метрополитена, поблагодарила их за помощь и сказала, что дальше мы справимся сами. Примерно через час, я оказалась дома, в своей кровати, выжатая, как лимон. Этот день из дня отдыха превратился в день осознания того, что главные барьеры не на улице, а в головах людей.
Очередное 'веселье' или грязная машина
Этот день мне запомнился не болью в ногах и не тем, что водитель не мог нормально закрепить мою коляску или тем, что вёл автомобиль неаккуратно, и я подпрыгивала на каждой кочке, которая отдается в позвоночнике болью и, заставляет молиться всем святым и богам, чтобы титановая конструкция не треснула или ещё хуже - не сломалась, ведь если она сломается, то будет дорога каждая даже не секунда, а доля секунды - ведь угадать куда воткнется спица, в какой-нибудь орган или вылезет наружу, никто не может. Поэтому, каждый раз выходя из дома, когда нужно было куда-то ехать, я горячо надеялась, что приедет машина, в которой смогут меня нормально закрепить и водитель будет аккуратно ехать - за свою короткую, но насыщенную жизнь я ездила в различных машинах и с разными водителями. В пятнадцать лет мне сделали операцию на позвоночник. Тот год был для меня адом и в тот год меня спасли в Кургане. Я смогла вновь спокойно дышать, не просыпаясь по ночам от того, что мне не хватало воздуха и смогла строить планы. И пусть теперь эти планы было труднее выполнить, потому что у меня в тазу и в спине стоит конструкция. Я теперь, например, могу плавать лишь на спине, но это мелочи - главное я жива.
Это был один из хмуро-серых дней, который запомнился, как необычайно унылый. Несмотря на то, что Санкт-Петербург считается городом дождей и серости, но этот день мне запомнился, как даже чересчур мрачный и хмурый день. Мы с мамой поехали на Обводный канал, в фирму инвалидной техники, которая называется: 'Оттобок', чтобы проверить мою электроколяску и посмотреть мою новую коляску, которую во время обсуждения, сами колясочники и их близкие друзья и сопровождающие называли между собой в разговорах - коляски активного типа или просто - напросто 'Активки'.
Эти коляски были с большими колёсами, которые может крутить любой колясочник, у которого работающие и сильные руки, он может управлять ею, крутя колеса, а также снимать и ставить коляску на тормоз самостоятельно. А ещё эту коляску можно было засунуть в багажник легковой машине и пусть для этого надо было снять подножки сложить коляску и снять большие колёса, но, если сравнивать Активку с электроколяской, то первая была проще в использовании и легче в перемещении. Но электроколяска была более удобной лично для меня, потому что в ней я могла менять положение тела и передвигаться самостоятельно. Я тогда была полна надежд, что, приехав в Оттобок, мы сможем сразу же забрать мою вторую коляску. Эта коляска, активного типа, была мне нужна для каких-то неожиданных поездок, например - для неожиданных поездок в другие города, в частности - Курган и Москву. Также она была необходима для поездок в метро, так как в электрической в метро просто не пускают.
Я достаточно быстро заехала в машину, коляску быстро и правильно закрепили, надели на меня ремень безопасности. Мама была довольна тем, что ей не надо постоянно следить за тем, чтобы со мной ничего не случилось. Мы заранее предупредили водителя, что ехать нужно, как можно аккуратнее, особенно на кочках. Машина погрузилась в полумрак. Поскольку день был хмурым, дневного света в машине практически не было. Я какое-то время пыталась смотреть в окно, но поскольку окна были узкими, я почти ничего не видела. Напротив, меня, немного наискосок, сидела мама. Надев очки, она копалась в своем телефоне. Через несколько минут она поймала мой взгляд и почувствовала, что мне скучно. Она стала мне читать выдержки из Интернета, которые были смешными и заставляли меня улыбаться, а иногда - даже смеяться. На середине пути я, неожиданно для себя, громко чихнула. Потом еще раз и еще. Надо отметить, что я в тот момент ничем не болела и никакой аллергии у меня не было, поэтому я не могла понять, что происходит. Мама несколько минут смотрела на меня с удивлением, но потом сама стала чихать.
- Да, что вообще происходит? - воскликнула я.
- А ты... апчхи-хи... присмотрись внимательно к салону - сказала мама.
Я последовала ее совету и внимательно осмотрела внутренности машины. Обшивка салона, обивка сидений, пол и потолок были настолько грязными, что казалось - ее не мыли с момента ее первой поездки. Пару минут мы с мамой чихали не переставая. Во мне, в эти несколько минут, нарастала злость. Как они вообще посмели отправить такую грязную машину для перевозки людей на колясках, да и вообще - людей! Ведь это просто неуважение к пассажирам и водителю! Как мне показалось, водитель уже привык к тому, что твориться в машине, поэтому он не выказывал недовольства, а просто вел машину.
Мама сделала несколько снимков салона, чтобы на будущее, по возможности, отказаться от этого автомобиля для наших поездок. Я же в это время вспоминала другую поездку, примерно десятилетней или одиннадцатилетней давности. В то время я еще могла сидеть на пассажирском сиденье. И в то время социальное такси только-только начинало свою работу. Вместо специальных машин, приезжали совершенно разношерстные автомобили. Одна из таких машин запомнилась мне тем, что находиться в ней было совершенно невозможно. В ней мы с мамой дышали 'через раз' и мечтали побыстрее добраться до дома. Когда мы в тот раз выбрались из машины, я просила всех святых и Бога, чтобы такой поездки больше никогда не было в моей жизни. Но видимо высшие силы решили подшутить над нами. Ничем другим сегодняшнюю поездку я объяснить не могла.
Я сделала глубокий вдох, почувствовала, что меня тошнит, и прикрыла рот ладонью. 'Проклятье! Кого же мне молить в этот раз, чтобы больше никогда не попадать в такие ситуации.' Мама заметила изменение в моем лице и нахмурилась. Ей явно не нравилось, что мне становилось плохо. А я пыталась в это время вспомнить, когда меня тошнило в последний раз, и не могла. Если мне, девушке у которой особых проблем с дыханием нет так тяжело, то что-же происходит в этой машине с теми людьми, у которых проблемы с легкими. Когда мы выбрались из автомобиля, я была почти в полуобморочном состоянии и маме приходилось указывать мне, что мне делать. Я надеялась, что, хотя бы в фирме Оттобок, нам повезет, и мы просто заберем свою коляску. Однако, этого не случилось.