Шварц Миротвор, Мак Брелан Август : другие произведения.

Страдания молодого Вальтера (Всё не так - 2)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Второй рассказ из цикла "Всё не так". Главный герой, которого действительно зовут Вальтер, гуляет в 1988 году по ночной Москве, а потом предаётся воспоминаниям и мысленно переносится в собственное прошлое -- в Берлин 1969 года...

Миротвор Шварц, Август Мак Брелан

ВСЁ НЕ ТАК

  
  

Рассказ второй

Страдания молодого Вальтера

  
  

9 мая 1988 года

21:00

Москва

Кооперативное кафе "Улыбка"

  
   -- Ну и как это называется? -- поморщился майор вермахта Вальтер Шольц, сделав первый глоток.
   -- Это, мой забывчивый друг, называется "кофе", -- саркастическим тоном ответил капитан гестапо Гельмут Фогель. -- Я, конечно, понимаю, что с возрастом у каждого человека развивается склероз -- но ведь тебе, Вальтер, нет еще и сорока пяти...
   Хотя Шольц был старше своего приятеля лет на десять (не говоря уже о более высоком звании), но тем не менее первую скрипку в их дуэте играл именно Гельмут. Таков уж, наверное, закон природы -- нагловатые и остроумные циники с привлекательной внешностью уверенно руководят, а скромные и тихие добряки с полнеющим животиком, лысеющей головой и очками на носу безропотно им подчиняются.
   -- Нет, Гельмут, это отнюдь не кофе, -- покачал головой Вальтер. -- И ты сам в этом непременно убедишься, как только осмелишься это... пойло попробовать.
   -- Гестаповца не устрашит ничто! -- торжественным тоном произнес Фогель, улыбаясь лишь уголками губ. -- А уж тем более чашка какого-то кофе, не угодившего некоему майору интендантской службы...
   И Гельмут величавым движением поднес принесенную официантом чашку ко рту, а затем столь же величаво из этой чашки отпил... после чего выражение его лица несколько изменилось. Ему явно хотелось выплюнуть выпитое обратно -- но Фогель все же пересилил себя и довел глоток до конца.
   -- Ну и гадость! -- скривился Гельмут, вновь обретя способность говорить. -- Да, Вальтер, на этот раз ты оказался прав. Действительно, это не кофе. Это какая-то бурда, которая годится разве что для свиней. И зачем мы только сюда пришли?
   -- А ведь я предлагал пойти в офицерскую забегаловку, -- заметил Вальтер.
   -- Я наивно полагал, -- пожал плечами Фогель, -- что в кафе мы хотя бы посидим с комфортом. Тем более что в кооперативном кафе ассортимент по идее должен быть лучше, чем в государственном.
   -- Дороже -- да, -- согласился Шольц. -- Лучше -- нет. Во всяком случае, на этот раз.
   -- А-а, да что тут поделаешь? -- махнул рукой Фогель. -- Что возьмешь с этих русских? Угораздило же меня сюда попасть...
   -- Я сюда попал уже давно, -- заметил Вальтер. -- Сразу после училища...
   -- Гитлера на них нет, -- в сердцах сказал Гельмут, чуть понизив голос.
   Впрочем, зал в кафе "Улыбка" был практически пуст, а до стойки, за которой стоял директор заведения, было достаточно далеко. Кроме того, из динамиков раздавалась популярная музыка.
   Внезапно Вальтер захохотал.
   -- Смех без причины... -- произнес по-русски Гельмут, с интересом глядя на поведение старого приятеля.
   -- Да нет, причина-то у меня есть, -- ответил Шольц, немного успокоившись. -- Я просто кое-что вспомнил. Гуляю неделю назад по Арбату, вижу каких-то "неформалов", как их тут называют. То ли металлистов, то ли люберов, то ли просто хулиганов -- идут, короче, смеются, поют что-то, на окружающих -- ноль внимания. А на скамейке сидят двое старичков. И один другому говорит: "Сталина на них нет". Совсем как ты сейчас...
   -- Тоже мне сравнение! -- фыркнул Фогель. -- Тем более что Сталин-то уже успел русскими... поруководить -- да так, что они до сих пор помнят. А вот Гитлер так и не показал им, как выглядит загадочная мать некоего Кузьмы.
   -- Гитлер много чего не смог сделать, -- меланхолическим тоном сказал Вальтер.
   -- Эх, если бы Гитлер сейчас был фюрером! -- воскликнул Гельмут, после чего покосился в сторону стойки.
   Впрочем, никто, кроме Шольца, его не услышал. Тем более, что в динамиках как раз начался припев известной песни из очень популярного фильма:
   -- Айне, айне, айне, айн моменто,
   Айне, айне, айне сантименто...
   Разумеется, в итальянской песне -- и даже в псевдоитальянской -- следует употреблять артикль "уно", а никак не "айне". Однако режиссер намеренно использовал именно немецкое слово, дабы таким образом тонко намекнуть на несколько противоестественную дружбу Германского Рейха с фашистской Италией. Официального же объяснения от создателей картины никто даже не потребовал -- в конце концов, текст песни так или иначе был совершенно бессмысленным.
   -- Подумай только, Вальтер, -- продолжил Фогель, -- как это было бы великолепно! Ну разве при Гитлере посмел бы какой-нибудь славянский ублюдок принести нам такую гадость вместо кофе? Да его бы за такое немедленно выпороли до полусмерти, после чего отправили бы спать не в теплый сарай, как обычно, а в холодный карцер -- и притом без ужина! А этот мерзкий еврей, -- Вальтер едва заметно кивнул головой в сторону директора кафе, -- и вовсе не оскорблял бы наших арийских взоров своим жалким существованием...
   -- Думаешь, их бы всех отправили в Израиль? -- понимающе кивнул Шольц.
   -- Или в Израиль, или куда-нибудь еще... -- немного загадочным тоном ответил гестаповец.
   -- Ох, Гельмут, Гельмут, -- покачал головой Вальтер. -- И как ты можешь с такими убеждениями жить? Просыпаться по утрам, принимать пищу, работать, наконец?
   -- А ты? -- лукаво прищурился Фогель.
   Ответил Шольц не сразу. В конце концов, он тоже был убежденным национал-социалистом, и тоже относился к Адольфу Гитлеру с благоговением. И все же взгляды Гельмута казались Вальтеру слишком уж... радикальными.
   -- Настоящий национал-социалист, -- заговорил наконец Шольц, -- это прежде всего патриот Германии. Долг верного члена национал-социалистической партии состоит в том, чтобы всемерно бороться за величие Рейха и поддерживать гегемонию своего отечества в Европе и Азиатской России...
   -- Ну что у тебя за привычка? -- скривился Фогель. -- Почему ты всегда повторяешь чужие слова? Неужели у тебя совсем нет собственных мыслей?
   -- Понимаешь, Гельмут, -- задумчиво сказал Вальтер, -- иногда чужие слова настолько хороши, что я с ними полностью соглашаюсь. После чего они-то и становятся моими собственными мыслями.
   -- Ну, как знаешь, -- не стал спорить Гельмут. -- Что же касается меня, то я всегда поступаю так, как мне позволяют обстоятельства. Взять хотя бы Захарченко - этого упрямого журналиста, про которого я тебе сегодня рассказывал. Да, я не могу обращаться с ним, как с говорящей скотиной, чего этот славянский недочеловек безусловно заслуживает -- но зато могу как следует поиздеваться над ним на допросе -- а если он и дальше будет запираться, то и применить физические меры воздействия. Или возьмем вон того еврея за стойкой. Да, я не могу стереть его с лица земли -- но зато могу... ну, скажем, уйти и не заплатить.
   И Фогель действительно встал из-за стола, явно намереваясь удалиться восвояси.
   -- Подожди, подожди, -- недоуменно забормотал Шольц. -- Ты что же, действительно уходишь?
   -- Действительно ухожу, -- подтвердил Гельмут. -- Пусть только попробует меня остановить. Небось побоится связываться с гестапо.
   -- А я как же? -- спросил Вальтер. Конечно же, невкусный кофе допивать он не собирался, но оставлять недоеденными два пирожных не собирался тем более.
   -- А ты оставайся, -- ответил Фогель. -- Мне все равно пора бежать. Через полчаса у меня свидание с Радой.
   -- С кем? -- не понял Шольц.
   -- Ну, с актрисой. Из театра... как он там называется... "Ромэн", да. Красавица -- с ума сойти. Личико и фигурка такие, что пальчики оближешь. Ладно, потом расскажу поподробней. А сейчас некогда. Пока!
   Проводив приятеля взглядом, Вальтер тяжело вздохнул. Нет, не потому, что Гельмут Фогель явно собирался поступиться своими нацистскими принципами.
   А потому, что теперь Шольцу предстояло расплачиваться за двоих.
  

* * *

  

22:30

Москва

Красная площадь

   Будучи истинным немцем, Вальтер Шольц почти всегда планировал свои действия заранее, не оставляя в непредусмотренном виде ни одной детали. Но только почти.
   Его вечерние прогулки по центру советской столицы, где он провел на службе Германскому Рейху и лично фюреру уже немало лет, были тем самым пресловутым исключением, подтверждающим правило. Во время этого ежедневного моциона маршрут Вальтера был случайно-хаотическим - гулял Шольц согласно принципу, описанному в русской поговорке "куда глаза глядят".
   В этот день глаза... вернее, ноги Вальтера привели его в святую святых Государства Российского (как бы оно в данную историческую эпоху ни называлось) - на Красную площадь, где майор интендантской службы не бывал уже давно - месяца полтора, а то и два.
   Несмотря на позднее время, площадь, как и всегда, была отлично освещена. Народу, впрочем, было не так уж много - ведь завтра, как и сегодня, советским гражданам предстояло идти на работу. Так что большинство окружавших Шольца людей были, как и он сам, иностранцами - но, конечно же, не офицерами вермахта, а просто туристами.
   Внимание Вальтера привлекла группа японцев, как по команде направивших свои извечные фотоаппараты на Мавзолей. Хотя усыпальница двух великих вождей закрылась для посетителей уже несколько часов назад, специально подсвеченные надписи "ЛЕНИН" и "СТАЛИН" четко выделялись на темном фоне. Также без труда можно было разглядеть (и запечатлеть на фотопленку) двух часовых, безмолвно стоящих на Посту Номер Один - советского курсанта Высшей школы КГБ и немецкого капрала "Ваффен-СС".
   По правде говоря, Шольцу всегда больше нравилось другое произведение монументального искусства, также расположенное на Красной площади, но на некотором от Мавзолея отдалении. Майора всегда восхищал Памятник Германскому Воину-Освободителю, сооруженному целой бригадой берлинских скульпторов вскоре после войны. Этот мраморный богатырь (если уж употреблять русский термин) гигантских размеров был чем-то похож на легендарного Отто Скорцени в исполнении Арнольда Шварценеггера. В руке своей, однако, он держал не пистолет и даже не автомат, как капрал у Мавзолея - нет, его оружием был меч, как бы символизирующий все то оружие, с которым вермахт некогда пришел на эту землю, дабы освободить советский народ от жестокой тирании и подарить ему возможность наслаждаться мирным трудом. Так, во всяком случае, гласила надпись, красиво исполненная на двух языках - готическим шрифтом по-немецки и славянской вязью по-русски.
   У подножия памятника лежали цветы. По рассказам старших товарищей Шольц знал, что когда-то их здесь было очень много - при Сталине традиция подобных благодарственных подношений со стороны москвичей и гостей столицы неукоснительно соблюдалась и поощрялась. При Берии она понемногу сошла на нет, а при Хрущеве и вовсе игнорировалась почти демонстративно -- и даже Брежнев восстанавливать ее не стал. Так что цветы к памятнику давно уже подносили только сами же немцы, служившие в освобожденном их отцами и дедами стольном граде. Впрочем, многие офицеры, включая также и Вальтера с Гельмутом, подобными вещами предпочитали не заниматься, справедливо полагая, что подобная "благодарность" будет выглядеть в их исполнении скорее как издевательство.
   Полюбовавшись напоследок мраморным чудо-богатырем еще секунд пятнадцать, Шольц повернулся и пошел домой - в конце концов, завтра ему тоже предстояло идти на службу, пусть и не такую увлекательную, как у его приятеля Фогеля.
   Дойдя почти до самого края площади, Вальтер вдруг услышал оживленный разговор на неизвестном ему языке. Сначала ему показалось, что отчаянно размахивающие руками друг у друга перед носом молодые туристы говорят по-арабски, тем более что внешность у них была самая что ни на есть ближневосточная. Однако после того, как один предполагаемый араб назвал другого "Эйтан", а тот его - "Гиора", Шольц сообразил, что неизвестным ему языком является иврит.
   Что ж, подумал Вальтер, бывает. Ну да, в свое время Советский Союз не последовал примеру Германии и не разорвал с Израилем дипломатические отношения после Шестидневной войны, как это сделали большинство европейских стран. Но ведь и Хрущева понять можно. Когда руководишь страной, не признаваемой США и другими странами НАТО, ценность любого иностранного посольства в Москве несколько возрастает. Особенно если речь идет о прозападной капиталистической стране. В конце концов, сохранение отношений с еврейским государством само по себе антигерманской деятельностью не является, верно?
   Поэтому Шольц лишь пожал плечами и перевел взгляд туда, куда указывал палец одного из израильтян - нет, не на здание ГУМа, а на висевшие как раз напротив Мавзолея огромные портреты трех известных государственных деятелей. Разумеется, самым большим по размеру был портрет Фюрера-Освободителя - однако Вальтер, не питавший к основателю Третьего Рейха теплых чувств, устремил свой взор несколько левее. Там, естественно, были изображены все те же Ленин и Сталин, как бы с некоторым изумлением любующиеся собственным пантеоном. Вальтер пристально посмотрел им в лицо - сначала студенту-недоучке из Симбирска, потом недоучившемуся семинаристу из Гори. А ведь это по-своему иронично, подумал Шольц - когда-то они недоучились, а вот теперь их недопохоронили.
   Усмехнувшись своим не вполне политически выдержанным мыслям, Вальтер покинул наконец Красную площадь и свернул в хорошо знакомый переулок. Однако ход его рассуждений на этом не прекратился.
   Что ни говори, а для одного из двух вечно живых советских вождей подобное состояние могло и прерваться. И Берия после XX съезда, и Хрущев через десять с небольшим лет уже вот-вот собирались предать тело Сталина земле, освободив Красную площадь как от его портрета, так и от останков. И если бы не вмешательство немцев - как в 56-м, так и в 68-м...
   А ведь в 68-м было куда сложнее, подумал Шольц - доходило аж до уличных боев с баррикадами, да и сам Вальтер был был тяжело ранен, после чего при первой же возможности перевелся из танкистов в интенданты. Что же до 56-го, то тогда хватило подкрепления в виде одной дивизии вермахта, спешно переброшенной в Москву из Псковской области. Сам Вальтер как следует всего этого не помнил - ему про "московскую прогулку" рассказал старший брат Дитер, как раз служивший срочную в этой дивизии.
   Тяжело вздохнув, Шольц ускорил шаг, но тут же снова его замедлил и прислушался -- где-то в одном из подьездов забренчала гитара, и какой-то явно молодой парень весело затянул хрипловатым голосом на мотив известной песни про чемоданчик:
   -- Кто прошлого не помнит и не знает,
   От этого нисколько не страдает.
   На прошлое плевать,
   Мозги не забивать --
   Нам в жизни настоящего хватает.
  
   Что было, то прошло -- и не вернется,
   Уйдет в небытие и рассосется.
   Зачем копаться в том,
   Что поросло быльем
   И в будущем навряд ли отзовется?..
   Дальнейшего повернувший за угол Вальтер уже не услышал. Впрочем, Шольцу хватило и первых двух куплетов, которые его просто поразили.
   Черт возьми, а ведь так оно и есть! Не расскажи ему Дитер про 56-й, так он бы, наверное, и не задумывался о событиях, произошедших давным-давно и не оказавших тогда на его детство абсолютно никакого влияния. Но ведь и нынешняя молодежь, которая в 68-м в лучшем случае едва появилась на свет, наверняка не желает забивать себе голову делами давно минувших дней. А это значит, что когда пройдет достаточно времени...
   Но тут что-то привлекло внимание Шольца, и он остановился.
   На свежепокрашенной стене дома ярко выделялся рисунок, сделанный черным углем. Цифра "20" в черной рамке. И чуть пониже надпись, печатными буквами: "Россия помнит".
   -- Да, - прошептал Вальтер, -- они помнят...
  

* * *

20 января 1969 года

16:00

Ванзее, Германия

Вилла семейства Райнеке

  
   Не успел Вальтер нажать на кнопку звонка, как входная дверь открылась, и Шольц увидел добродушного толстяка с хлебными крошками в бороде.
   -- Вальтер! Приехал! Наконец-то! -- накинулся толстяк на Шольца и заключил его в свои мощные обьятия.
   -- Мартин, да ладно тебе... -- попытался вырваться Вальтер. -- Я ж до сих пор...
   -- Да, Мартин, ты уж давай поосторожнее.
   Это вышел в коридор Эрих -- высокий элегантный блондин с несколько ироничным выражением лица.
   -- Вальтер ведь у нас ранен, -- наставительным тоном сказал Эрих. -- Пострадал за фюрера, партию и фатерланд.
   Тем не менее он тоже подошел к Шольцу и обнял старого друга -- правда, сделал это более мягко и деликатно.
   Лет десять назад, когда отец Вальтера, доцент Дюссельдорфского Политехнического Института, получил наконец долгожданную должность профессора в Берлинском Университете Гумбольдта, Шольцу-младшему пришлось перейти в новую школу. Двое других ребят в его классе также оказались новичками -- Мартин Ламсдорф, переехавший в столицу из Дрездена, и Эрих Райнеке, чья семья вернулась на родину из долгосрочной командировки. Естественно, Вальтер, Мартин и Эрих немедленно сдружились. Вместе ходили в кино и на футбол, вместе заготавливали шпаргалки и прогуливали уроки, вместе ездили в походы и на рыбалку. Конечно, после выпускного вечера судьбы трех друзей разошлись. Вальтер, начитавшись мемуаров Гудериана и прочих книжек о войне, подался в защитники Рейха, став доблестным офицером танковых войск. Эрих пошел по стопам отца, избрав дипломатическую карьеру - и уже успел дважды съездить за рубеж, да не куда-нибудь во Францию или даже в Испанию -- нет, ему пришлось послужить фатерланду в Канаде, на вражеском Западе. Что же до Мартина, то он давно уже был механиком на крупнейшем берлинском автозаводе -- впрочем, эта работа его вполне устраивала.
   Однако друзья по-прежнему продолжали встречаться при каждом удобном случае. А поскольку Вальтер приезжал в отпуск не так уж часто -- раза два-три в год -- каждый визит Шольца превращался в небольшой праздник, для которого Эрих любезно предоставлял загородную виллу своего отца.
   -- Ну, проходи, проходи, -- поманил Вальтера за собой Мартин, направляясь в ту сторону, откуда очень вкусно пахло.
   Войдя вслед за друзьями в столовую, Шольц увидел за обеденным столом человека лет тридцати со шпионским лицом. Нет, на незнакомце не было темных очков, и выглядел он отнюдь не загадочно -- напротив, лицо его было самым что ни на есть обычным и неприметным. С таким лицом легко затеряться в толпе, не оставив у окружающих о себе никаких воспоминаний.
   -- А это Хорст Шефер, -- представил его Вальтеру Мартин. -- Хороший парень. Мы с ним в шахматном клубе познакомились. Гроссмейстер Штейн сеанс давал. Я-то продул, а вот он вничью сыграл.
   Пожав руку новому знакомому, Шольц уселся за стол и присоединился к роскошной трапезе. Однако Мартин с Эрихом тут же попытались ему помешать, набросившись на Вальтера с глупыми, по его мнению, вопросами.
   -- Да отстаньте вы, -- попытался отмахнуться от друзей Шольц, откусив очередной кусок колбасы. -- Ну их к чертовой матери, этих русских. Я до сих пор не понимаю -- ну что им не нравится? Разве мы с ними плохо обращаемся? На войну их не гоним, жить не мешаем, в лагерь не отправляем -- если не бунтуют, конечно. Да и уровень жизни у них практически не хуже нашего. Так нет же... Вот ведь неблагодарные свиньи!
   -- А чему ты, собственно, удивляешься? -- усмехнулся Эрих. -- После того, как мы их в сорок первом захватили...
   -- Освободили, -- уточнил Вальтер, с важным видом подняв вместо указательного пальца вилку.
   -- Ладно, не будем спорить, -- пожал плечами Эрих. -- Мы их покорили. А какому народу такое понравится?
   -- Тоже мне проблема, -- фыркнул Мартин, осушив новый стакан пива. -- У моей сестры муж из Зальцбурга, так говорит, что австрийцы от такой ерунды нисколько не комплексуют.
   -- Это совсем не то же самое, -- покачал головой Эрих. -- Австрию мы не оккупировали, а аннексировали, как японцы Корею или американцы в прошлом веке Калифорнию с Техасом. Мы сделали Австрию частью Рейха. Австрийцы -- такие же немцы, как и мы. А русские, поляки, французы -- это другое дело. Мы ими, по сути, управляем, но и гражданства Рейха не даем. Вот они и чувствуют себя эдакой низшей расой. Вторым сортом. Проигравшими. Нам-то этого как следует и не понять.
   -- Ну, Германия тоже испытала горечь поражения, -- вступил в разговор молчавший до сих пор Хорст.
   -- Когда? -- удивился Мартин, но тут же вспомнил. -- Ах да, в первой мировой.
   -- Тем не менее даже тогда, в восемнадцатом, нас никто не захватывал и не оккупировал, -- возразил Эрих.
   -- Однако до революции-то они нас довели, -- хмыкнул Мартин, наливая себе новый стакан. -- Раз-два -- и нету кайзера. Буржуазная демократия.
   -- Хорошее было время, -- мечтательно вздохнул Эрих с таким видом, как будто лично помнил эпоху Веймарской республики.
   -- Ох, не верю, -- покачал головой Вальтер. -- Я никогда не жаловал историю, но все-таки помню из учебника, что время тогда было довольно мерзопакостное.
   -- Вот именно, -- кивнул Мартин. -- Голод, безработица, инфляция...
   -- Национальное унижение, -- добавил Хорст. -- Версальский мир. Отторгнутые территории. Запреты на вооружение. Армия игрушечных размеров.
   -- Ничего вы не понимаете, -- махнул рукой Эрих. -- Тогда Германия была свободной. Тогда правительство действительно выбиралось народом, а не как сейчас. Тогда можно было ездить за границу, заниматься крупным бизнесом, да и вообще делать, что хочешь, не испрашивая особого разрешения.
   -- Ну вот, поехали, -- протянул Мартин. -- Опять за свое. Эх, Вальтер, дружище, знал бы ты, сколько раз я уже с этим вольнодумцем хреновым спорил на эту тему. И ведь не боится же, что настучу в гестапо. Знает ведь, что друзья друзей не выдают. А если б и выдали -- так что с того? У него ж папаша -- начальник отдела в МИДе, без труда сыночка отмажет. Да и что ему будет за эти застольные разговоры? Сейчас же не тридцатые годы, и даже не сороковые.
   -- И не двадцатые, к моему великому сожалению, -- не унимался Эрих. -- А ведь были мы, немцы, свободным народом, были...
   -- Ну и что? -- пожал плечами Мартин. -- Толку-то от этой свободы с демократией. Может, каким другим народам все это и нужно -- американцам там всяким или англичанам. А мы, немцы, устроены по-другому. Нам нужны порядок и дисциплина. И вождь -- или кайзер, или еще лучше фюрер.
   -- Так оно и есть, -- поддержал Мартина Вальтер, запивая капусту пивом. -- В конце концов, наш народ сам сделал свой исторический выбор.
   -- Вальтер, а ты не мог бы поменьше цитировать школьный учебник? -- язвительно сказал Эрих, отодвигая от себя тарелку с остатками пирожного. -- Ты хоть вообще знаешь, как все это происходило?
   -- Ну, в общих чертах знаю, -- неуверенно ответил Шольц. -- В начале тридцатых были выборы. И партия победила.
   -- Какая партия? -- резко спросил Эрих.
   -- Будто их у нас не одна, а несколько, -- пожал плечами Вальтер.
   -- А известно ли тебе, Вальтер, -- ироническим тоном осведомился Эрих, -- что слово "партия" происходит от английского "part", то есть "часть"? Партия -- это часть общества, а частей всегда больше, чем одна. Иными словами, партий в стране по определению должно быть несколько.
   -- Тогда и было несколько, -- не стал отрицать очевидного Шольц. -- Но потом наша партия победила, а остальные... как это говорил учитель... ага, помню... а остальные сошли с исторической сцены.
   -- Можно сказать и так, -- кивнул Мартин.
   -- Ух, как все запущено... -- покачал головой Эрих. -- Ладно, Вальтер, слушай меня внимательно. Как известно -- пусть известно и не всем -- в 1932 году состоялись очередные выборы в Рейхстаг, за победу на которых боролись три партии -- национал-социалисты, социал-демократы и коммунисты. И вот перед самыми выборами две из этих партий обьединились в так называемый Народный Блок.
   -- По указанию русского фюрера, -- уточнил Мартин, отрезая себе большой кусок торта.
   -- Подожди, подожди, -- покачал головой Вальтер. -- Русский главный руководитель так не называется.
   -- Да какая разница! -- махнул рукой Мартин. -- Раз он самый главный - значит, начальник, то есть фюрер.
   -- Это как раз не важно, --- сказал Эрих. -- Получив указание от русского... главного руководителя, Эрнст Тельман обьединился с социал-демократами в Народный Блок. Который и выиграл те выборы.
   -- Ну да, я ведь так и сказал, -- кивнул головой Вальтер. -- Партия победила.
   -- И все же победили коммунисты не сами по себе, а вместе с социал-демократами, верно? -- возразил Эрих. -- Причем большинство портфелей в новом правительстве досталось именно социал-демократам. Хотя канцлером все же стал Тельман -- другой такой харизматической личности в Народном Блоке не было. И с чего же началось правление новой власти? Что произошло весной 33-го года?
   -- Нацисты подожгли Рейхстаг, -- с готовностью ответил Мартин.
   -- Это ложь! -- неожиданно резко сказал Хорст.
   -- Почему же ложь? -- удивился Шольц. -- В учебнике было сказано, что правда.
   -- Нашел что читать! -- презрительно фыркнул Эрих.
   -- Да ведь над нацистами был суд! -- убедительным тоном сказал Вальтер, потянувшись за новой бутылкой. -- Разве нет?
   -- Эх, Вальтер, Вальтер, -- вздохнул Эрих, -- ну какой же ты наивный! Ну да, нацистов обвинили в этом поджоге. Ну да, над Адольфом Гитлером и другими руководителями НСДАП был суд. Но по требованию Тельмана суд был закрытым, и его материалы так и не были преданы гласности до сих пор. Ту знаменитую речь Гитлера в свою защиту не опубликовала ни одна газета.
   -- А ведь это была великолепная речь, -- заметил Хорст.
   -- А ты сам-то откуда все это знаешь? -- несколько растерянным тоном спросил Шольц то ли Эриха, то ли Хорста.
   -- Родительские связи иногда бывают полезны, -- уклончиво ответил Эрих. -- Мне удалось в свое время побывать в спецхранах и полюбоваться материалами этого дела. Подлог на подлоге, фальсификация на фальсификации. Вроде сталинских процессов в России -- правда, те были позже.
   Вальтер опустил голову, почувствовав какую-то странную тошноту. Шольц твердо знал, что его друг Эрих Райнеке -- насмешник, демагог и нигилист. Но не лжец. А это значило, что врал не Эрих, а учебник истории. И его составители.
   -- Разумеется, -- продолжил Эрих, -- Гитлер и его соратники были признаны виновными, после чего их приговорили к долгим срокам заключения, а нацистская партия была запрещена.
   -- Ну и правильно! -- сказал Мартин, заедая торт эклером.
   -- Как же правильно, -- удивился Вальтер, -- если они ни в чем не были виноваты?
   -- Да какая разница? -- пожал плечами Мартин. -- Все равно они были порядочными мерзавцами. Не останови их тогда, так мало ли каких дел эти ублюдки бы натворили.
   -- Типичная коммунистическая логика, -- укоризненно покачал головой Эрих.
   -- Подожди, подожди, -- вдруг встрепенулся Вальтер. -- А что же социал-демократы? Почему они не воспрепятствовали этому... произволу?
   -- Социал-демократы, -- вздохнул Эрих, -- совершили тактическую ошибку. Они также не любили нацистов, и сочли запрет НСДАП благом -- как для Германии, так и для себя лично.
   -- Просчитались, голубчики! -- злобно хихикнул Хорст.
   -- Таким образом, -- продолжил свое повествование Эрих, -- Тельман обьявил о проведении новых выборов. Уже без нацистов.
   -- А что же стало с нацистами? -- поинтересовался Вальтер, поднося к губам новый стакан.
   -- Часть руководителей НСДАП, -- ответил Эрих, -- попала в тюрьму, как я уже говорил. Остальные разбежались. Что же до рядовых членов запрещенной партии, то коммунисты изьявили желание взять их к себе. Многие это предложение приняли.
   -- Предатели, -- покачал головой Хорст.
   -- Да ну, -- махнул рукой Мартин, -- почему же предатели? Ну, заблуждались ребята, да, было. А наши приняли их в партию, вот они и перевоспитались. Да и то, зачем нормальному человеку ставить на дохлую лошадь?
   -- Естественно, -- сказал Эрих, -- новые выборы принесли победу коммунистам. Теперь им уже не нужно было блокироваться с социал-демократами, и правительство стало полностью коммунистическим. А что было дальше...
   -- А дальше вроде был какой-то путч в 34-м, -- наморщил лоб Шольц, припоминая полузабытые страницы.
   -- "Ночь длинных ножей," -- кивнул головой Эрих. -- Сперва социал-демократы устроили демонстрацию. В которую внедрились провокаторы, начавшие бросать камни в полицейских и вызвавшие кровавые столкновения, перешедшие в настоящее побоище. Лидеры социал-демократов были убиты в ту же ночь, остальных же обвинили в попытке переворота. А дальше с социал-демократами случилось то же, что и с нацистами -- запрет партии, арест и разгон руководства, массовый переход рядовых членов к коммунистам...
   -- А ведь ловко, да? -- подмигнул Вальтеру Мартин, явно не испытывающий и тени возмущения.
   -- Я этого не знал, -- опустил голову Шольц. Его тошнило все больше.
   -- Я вижу, ты много чего не знал, -- сказал Эрих, не столько насмехаясь над Вальтером, сколько сочувствуя. -- Ну, а потом были новые выборы, и теперь уже коммунисты получили столько голосов, что смогли вносить изменения в конституцию. А уж там-то пошло-поехало. Закон о национализации крупных предприятий. Закон о запрете буржуазных партий. Закон о борьбе с врагами общества. Создание государственной тайной полиции -- сокращенно "гестапо". Концлагеря для недовольных...
   -- Если враг не сдается, его уничтожают, -- довольно хмыкнул Мартин.
   -- Нашел кого цитировать, -- фыркнул Хорст. -- Какого-то русского.
   -- А хоть бы и русского, -- пожал плечами Мартин. -- Хороший был писатель. Наш, пролетарский.
   -- Одним словом, -- продолжил Эрих, -- к началу берлинской Олимпиады 1936 года от былой свободы и демократии не осталось и следа. Теперь уже Тельман был полновластным хозяином Германии -- и официально именовался не канцлером, а фюрером. А страна наша стала именоваться Германским Демократическим Рейхом. Неофициально -- Третьим Рейхом.
   -- А вот армию он так и не тронул, -- заметил Хорст.
   -- Разумеется, -- кивнул головой Эрих. -- Прусский офицер -- это не какой-нибудь политик-оппозиционер, ему даже нравится беспрекословно подчиняться. Тем более что Тельман в своих речах говорил отнюдь не только о строительстве социализма. Он также умело призывал к национальному возрождению, к смыванию версальского позора, к борьбе с западным империализмом. То есть, по сути дела, к новым войнам. А что еще офицерам нужно? Да и военные заводы он пока оставил прежним хозяевам, временно освободив их от национализации. Даже придумал для Круппа и других военных магнатов специальное звание...
   -- "Полезный капиталист," -- хихикнул Мартин. -- Такая вот диалектика.
   -- А что было дальше, -- сказал Эрих, -- известно и так, тут уж официальная пропаганда почти не наврала. Сперва Тельман ввел войска в Рейнскую зону, потом вместе с Россией послал добровольцев в Испанию, которые помогли подавить мятеж франкистов. Потом заключил союз с Муссолини -- как-никак, тот ведь тоже когда-то был социалистом. Потом спровоцировал коммунистический мятеж в Австрии и ввел туда войска. Потом присоединил вслед за Австрией еще и Судеты. Потом оккупировал и расчленил Чехословакию. Англия и Франция, конечно, протестовали, но вмешиваться боялись. Тем более что Тельман все больше дружил с русскими. А в августе 39-го заключил наконец с Москвой формальный союз двух социалистических стран.
   -- Нашел кому верить -- русским, -- покачал головой Хорст.
   -- Да, союз оказался не очень-то прочным, -- кивнул головой Эрих. -- Предполагалось, что Германия с Россией нападут на Польшу совместно. Однако русские отнекивались две недели, пока наши не разбили поляков на западе -- и только после этого Красная Армия вошла в Польшу с востока. Зато потом, уже зимой, когда русские напали на Финляндию, Тельман никакой поддержки им не оказал.
   -- И нечего, -- махнул рукой Мартин. -- У нас своих дел хватало.
   -- Тоже верно, -- согласился Эрих. -- В 40-м захватили -- простите, освободили -- Норвегию, Данию, Францию, Голландию, Бельгию. Весной 41-го -- Югославию и Грецию. Заключили союз с Венгрией, Румынией и Болгарией. Русские тем временем аннексировали Прибалтику и Бессарабию. Ну, а в июне 41-го случилось то, что должно было случиться -- война двух окончательно рассорившихся социалистических колоссов. Один из которых оказался на глиняных ногах.
   -- К счастью, это были не мы, -- довольным тоном произнес Мартин.
   -- Ну, а через пару лет наступил мир, -- сказал Эрих.
   -- А в 44-м расстреляли Гитлера, -- как-то не совсем кстати заметил Хорст.
   -- Да что ты приуныл, Вальтер? -- обратился Мартин к Шольцу, который давно уже молчал с печальным видом. -- Ну да, грязноватая история. И кровавая, верно. Но зато с хорошим концом. Все же сколько добра коммунисты сделали! Ликвидировали безработицу...
   --...конфисковав деньги и имущество арестованных, а потом пустив эти средства на всевозможные общественные проекты, -- уточнил Эрих.
   -- Ну и правильно! -- пожал плечами Мартин. -- А сколько автобанов построили...
   --...используя каторжный труд политических заключенных, -- заметил Эрих.
   -- Да какая разница? -- поморщился Мартин. -- Так им и надо, недобиткам. И экономика у нас будь здоров, а не как при твоей любимой демократии было. Хотя могло бы быть и лучше. Вот если бы все предприятия национализировали, а не только крупные...
   -- Ты что же -- хочешь, чтоб социализм у нас был как в России или Греции? -- возмущенно спросил Эрих. -- Неужели ты не понимаешь, что частный владелец всегда управляет эффективнее, чем государственный чиновник?
   -- Брехня! -- фыркнул Мартин. -- Я вот работаю на государственном заводе. А мой приятель, Петер, такой же автомеханик, ишачит в частной мастерской. И что же? Зарабатываю я столько же, но у меня -- семичасовой рабочий день, а он по девять-десять часов в день трудится. А хозяин у него большие деньги зашибает, чужим трудом живет. Разве это правильно?
   -- В России так тоже когда-то было, -- равнодушным тоном сказал Вальтер, думая о чем-то другом. -- "Нэп" называлось.
   -- Мартин, ну как же ты не понимаешь, -- сказал Эрих, -- что твой автозавод просто-напросто щедро дотируется государством?
   -- А мне-то что за беда? -- усмехнулся Мартин.
   -- И откуда же, по-твоему, государство берет такие деньги? Одних налогов на это не хватит...
   -- Ну и откуда? -- спросил Мартин без особого интереса.
   -- А ты поинтересуйся, какие деньги нам ежегодно платят французы, чехи, югославы, русские...
   -- Так мы же их освободили! -- возмущенно ответил Мартин.
   -- Спроси вон у Вальтера, -- ответил Эрих, -- как нас любят освобожденные нами народы.
   -- Но ведь это действительно так, -- немного пьяным голосом сказал Шольц. -- Ведь они тоже, как и мы, до освобождения жили не ахти как. Разве им стало хуже?
   -- Да ведь не в этом дело, Вальтер, -- покачал головой Эрих. -- Как ты уже сегодня имел счастье убедиться, я совершенно не в восторге от нашего коммунистического режима. Однако я бы совсем не хотел, чтобы сюда, в Берлин, пришли какие-нибудь американцы с англичанами -- или те же русские. Пусть бы они нас и освободили. Пусть бы и одарили нас демократией. Нет уж, спасибо.
   -- Ладно, мне пора, -- вдруг спохватился Мартин, посмотрев на часы. -- Завтра рано вставать, а пока придет автобус...
   -- Я подвезу тебя на "опеле", -- предложил Эрих. -- А вы, ребята? Поехали?
   -- Не надо, -- покачал головой Вальтер, по-прежнему находившийса в некотором трансе. -- Я как-нибудь и сам... Подожду автобуса...
   -- А я провожу Вальтера, -- сказал Хорст.
   Хотя Шольц отказался от предложения Эриха главным образом для того, чтобы побыть одному, общество Хорста его нисколько не тяготило. Тем более что выговориться все же хотелось.
   -- Ты пойми, Хорст, -- сказал Вальтер, когда они подошли к безлюдной автобусной остановке, -- я ведь идеалист. Я не такой, как Мартин, которому лишь бы брюхо набить и в шахматишки перекинуться. И не такой, как Эрих, которому лишь бы поумничать и показать, какой он знаток истории и прочих наук. Мне, Хорст, надо во что-то верить. И до сих пор я искренне верил в коммунизм. А что же получается? Наша партия говорит о всенародном единстве -- а сама, выходит, добилась этого единства самыми подлыми методами. Твердит о социализме -- а сама допускает частную собственность. Воспевает международную солидарность трудящихся -- а тем временем мы, по сути, угнетаем другие страны. Называем эти страны союзниками -- а относимся, как к колониям. Так нельзя, Хорст.
   Справедливости ради следует отметить, что Вальтер Шольц и раньше смутно подозревал, что его любимые коммунистические идеалы далеко не всегда совпадают с реальностью. Но только сегодня, после разговора по душам с закадычными друзьями, он окончательно понял всю глубину своих заблуждений.
   -- Иными словами, Вальтер, -- негромко произнес Хорст, -- ты хотел бы верить во что-нибудь другое? Ты хотел бы, чтобы твои идеалы были чисты и логически непротиворечивы? Чтобы у твоих кумиров слова не расходились с делами? Чтобы твои убеждения не были тебе в тягость?
   -- Да, -- столь же негромко ответил Шольц, немного подумав. -- Ты прав. Но где найти такую веру, такие идеалы, такие убеждения?
   -- Я дам почитать тебе одну книгу, -- сказал Хорст. -- Разумеется, под строгим секретом.
   -- Спасибо, -- поблагодарил Вальтер, после чего полюбопытствовал: -- А как она называется?
   В ответ Хорст сначала воровато оглянулся по сторонам, и только потом произнес два слова:
   -- "Моя борьба"...
  
  

КОНЕЦ ВТОРОГО РАССКАЗА

  
   (ПРИМЕЧАНИЕ: Продолжение -- в рассказе "За рубежом")
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"