Записки оболтуса
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Пока что все эссе для журнала "Новый Мир", собранные в одном месте)
|
Игорь Федоровский
Записки оболтуса
Предуведомление
Каждый из нас писал критические заметки. Кто-то оставался на уровне "Нравится - не нравится", "Понял - не понял", "Зацепило - не зацепило", недалеко ушёл и ваш покорный слуга. Конвульсии скрепляют эти разрозненные заметки. Оболтус не может и не умеет работать (и читать) систематически, потому его критические суждения обрывочны (хотелось безумно написать лишены запаха и вкуса, но я не хотел быть обвинённым в ковидности моей критики). Мои заметки ничем не больны и не болеют, они существовали сами по себе больше десяти лет и стремились хотя бы к таким же сиюминутным клочкам, которые многим захочется сжечь после прочтения.
Надеясь расстаться с жизнью оболтуса в критике, я объединил все завалящиеся в чуланах рукописи, все вещи, опубликованные в малотиражных омских изданиях, чтобы проститься с ними. Беда обрывков в том, что они не прощаются, от них ждут продолжения, а что делать, если хочешь начать? Это ж оболтуса статья, махнёт рукой нечаянный критик моей нечаянной критики. Это ж только стрелять в кого жёваной бумагой - понадобится. Вылезет же неизвестно откуда обрывок оболтусовского периода, подкузьмит уже начавшийся какой-нибудь новый Кузьминский период жизни и творчества.
Представленные заметки, к сожалению, неполны. Не вошли сюда тематически близкие к ним эссе "Горбатый Гумилёв или Как я был ирландским вождём" ("Новый Мир, апрель, 2021) #некрасов #размышленияучёрногохода " ("Новый Мир, декабрь, 2021) и статья "С любовью по ссылке Или В бродский брести" (Менестрель, ! 14, 2020). Эти тексты были уже опубликованы, а настоящая цель подборки показать что-то редкостно оболтусовское, что-то оставшееся в закромах, но болевшее до оглушения, что-то не доведённое до "подписано в печать", но и не расписавшееся в собственном бессилии.
P.S. Уже после написания этого ни к чему не обязывающего вступления статья о Сергее (или Павле?) Есенине была опубликована в "Складчине", но выкидывать этот фрагмент не стал - с этого кирпичика начались мои эссешки об осуществлённых писателях.
2022
2011
<фрагмент 1>
Разорванный на строчки.
3D монохромная статья о поэзии Кирилла Савицкого (1985 - 2011)
Человека Кирилла Савицкого я не знал. Пара-тройка электронных писем, подборка в наш омский альманах "Вольный лист" - вот и всё. Во всяком случае, не будет банальных прощальных фраз, похожих одна на другую. Я знаю Кирилла Савицкого - поэта и здесь он бесконечен, здесь не сфальшивишь, поскольку его стихи прямы и звукоосязаемы. Поэзия монохромна, здесь главенствует один только цвет - чёрный, другие - недопустимы. Время действия стихов - вечер или ночь, дневной свет тягостен Савицкому, поэт намеренно создаёт черноту, чтобы в неё упасть.
Не искалеченный,
Не излеченный...
...Черный
Монах. Черный.
За гроздьями четок
Плачет голодный
Легочный ток.
Бессчетные ночи,
Отчитки черни...
Ежевечерние.
Пальцы как черви,
Порции порчи
Точат висок.
"НИСХОЖДЕНИЕ"
Можно заметить, что у поэта черны даже звуки, читатель пропадает в этих бесконечных "ч". Если в начале стиха можно ещё, вчитываясь, плыть по плавным "л", запинаясь о темноту, то потом она поглощает тебя полностью, не даёт двигаться дальше, забирает спокойствие. Даже в бреду поэту является чёрное платье, и я понимаю, что надежды нет. Просветления не будет - настоящая смерть темна, мне это ещё предстоит осознать. Стихи тяжелы, не просто для понимания, порой они тяжелы сами по себе и норовят то и дело выпасть из-под прицела зрения. Все эти "вишни веществ" не поддаются расшифровке: в них угадывается загадочная фигура самого поэта:
Я хочу, чтобы меня разорвали на строчки
На глотки и застенчивые цитаты
Чтобы в глазах моих читали многоточие
Сентиментальные инквизиторы Ада
Поэт много говорит о себе в первом лице. Он осязает собственную смерть, находится с ней в постоянном диалоге, чтоб её не спугнуть. На чёрном фоне смерть не видна, словно нужная тебе вещь в тёмном углу шкафа. Но до неё надо обязательно докопаться, иначе бессмысленна сама цель существования поэта (заглядывания в шкаф).
Тот, кто здесь давно похоронен
Обещал мне лечение...
"ТОСКА"
Противоборствуя с жизнью, смерть побеждает всегда. В мире "мертвых расстояний", "чопорных мертвых раст(л)ений" и "тромбозных стриженых листьев" нет места живому: возникая, оно ищет глоток света, но не находит его в монохромном мире "разорванного на строчки" и увядает. Потому и растения в мире Савицкого можно прочитать как растления, иначе не объяснить их существования в безжизненном мире, где вырасти могут только "горбы из навоза". Мне чужд этот мир, но, как ни парадоксально, находиться в нём приятно, потому как сквозь призму мёртвого мира поэта удобно наблюдать за своим живым, и он оказывается ничуть не лучше. В нём поэты существуют, а это для Савицкого неприемлемо.
Железные фижмы журчали,
Как вожжи в руках палача
"КЕССОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ"
Слышу звук железа, холодный, кандальный, НЕСВОБОДА поэта давит на него, сковывает в судорожные кольца, заставляет бить кандалами, лишь бесполезно сбивая в кровь пальцы. Но кровь тоже черна в темноте - ничего не видно. Смерть умеет скрывать свой неприглядный вид, свою, быть может, оторванную голову и струпья по всему телу. Чтобы добраться до смерти поэту Савицкому нужно пройти бесконечную череду болезней: здесь и чахотка и паралич и пандемия, что уже глобально. Будто бы раздвигая тяжёлые пальто, доходит он до нужной вещи - смерти в глубине шкафа. И с каждым новым стихотворением (курткой? Пальто?) смерть ещё ужаснее.
Я умер.
Поговорим об этом(?)
Мне хочется с ним поговорить, но в тусклом свете своего обычного дня я не нахожу слов, остаётся лишь перечитывать оставшиеся у меня его слова:
Добрый день.
Не возражаю.
Выберите что-нибудь из заметок
или того что лежит в группе у меня
Его ответы на электронные письма тоже похожи на стихотворения, на попытку разрушить обыденность, когда она, казалось бы, неразрушима. Деление писем, которые он присылал мне, на стихотворные строки понятно - Савицкий поэт во всём, в каждой мелочи, в каждом звуке. Вот стихотворение, посвящённое ещё одному из певцов смерти, Поплавскому, любимому поэту Кирилла.
Гулко
Плакала полая лунная мама,
Полируя межзвездные полки
Оттеночным лаком
"ДОМОЙ С НЕБЕС"
Многое связывает этих двух поэтов. Про трагическую судьбу говорить не будем - поэту редко удаётся жить долго и счастливо. Воспевание смерти, упадка, тоже явно. Но я выделю также противостояние слепого городского механизма и смерти. У Савицкого улицы "болезнетворны" воздух, ухоженный псиной, небо порочно, а люди - "пьяные ересью страха и срама". Находим у Поплавского:
Выйди в поле бедный горожанин.
Посиди в кафе у низкой дачи.
Насладись, как беглый каторжанин,
Нищетой своей и неудачей.
Объединяет поэтов и богатая звукопись (пример у Поплавского "Обледенелый мир лоснился при луне"). Для Кирилла Савицкого звукопись - это одна из основ поэзии. Даже смерть в стихах не то чтобы уступает звучанию, вернее сказать, мирно сосуществует:
Лазурные розы дороги,
Десерты из царственных розг,
А ветер, как прозопагнозия,
Терзал варикозные дроги
"КЕССОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ"
Звукопись "разорванного на строчки" собирается в нечто большее - в полифонию, в "обоз озноба", в попытку сказать больше, когда слов уже не хватает, либо они умерли. Так и мы в будущем в стихах Кирилла Савицкого станем прочитывать что-то новое, что недоступно сейчас нашему сознанию. Сейчас Савицкий эстетезирует смерть, он ей наслаждается. Завтра он будет другим. Потому что мы взглянем на него по-другому. Мы немного приблизимся к поэту, в то время как он отдалится от нас на порядочное расстояние. Мы достигнем тёмного угла шкафа, в то время, когда не останется больше его стен. И тогда монохромность в поэзии Кирилла Савицкого будет, наконец, нарушена.
2015
<фрагмент 2>
Грёзы и реальность Дениса Качуровского
Опыт вступительной статьи
С Денисом я познакомился в 2008 году, когда в Омском государственном университете возобновил издание журнал "Пилигрим", а я стал там членом редколлегии . В стихах молодого автора, присланных на публикацию, много было подражательного, незрелого, но уже я отметил, что он работает над стихом, ищет новые способы выражения, экспериментирует с жанрами. Так возникла в его творчестве пародия, порой переходящая в явный стёб над сегодняшним временем, в котором во главу угла ставятся деньги и физические удовольствия.
Однако на суд читателю предлагается сборник вполне серьёзных стихотворений. "Виртуальные сны" - сборник раздумий о жизни, о будущем, о поисках себя. "Какая-то неправедность во всём,
Какая-то абсурдная нелепость", - говорит автор, понимая, что в мире много несовершенного, неоднозначного. Даже обычная, на первый взгляд, гроза воспринимается им то как "невиданный разлад", то как "счастливый случай". Денис видит мир по-разному, пытается разобраться в его загадках, каждый день замечает новые необычные детали, ощущает себя то мотыльком, то цветком, то странствующим путником. Сон - спасение от кошмарной реальности, попытка выбраться за пределы обыденного, избитого. Что делать, когда "Привычные границы надоели"? Когда окружающиймир давит на сознание поэта? Только писать стихи. Денис Качуровский автор книги "Прогулка сквозь дождь", вышедшей в 2007 году. Не случайно автор не торопился издавать новую книгу - нужно было нажить начувствовать на новое издание, заново отредактировать старые тексты, не раз публиковавшиеся. Дениса отличает бережное отношение к стихам, над одной строчкой он готов работать несколько дней, дожидаться вдохновения. Стихи для Качуровского не должны быть бездушными, неживыми, в них всегда присутствует дыхание автора. Кажется, когда читаешь стихи, можно различить его голос.
Денис пишет не только стихи, в последнее время в сети появляются острые критические статьи, посвящённые писателям и поэтам Омска. Там же можно найти иронические стихотворения под псевдонимом "Дима Аморалов". Денис пробует себя в разных жанрах, хочется пожелать ему, чтоб "Виртуальные сны" нашли своего читателя.
<фрагмент 3>
Рассвет свежего заката
Свежезакатное - книга неожиданная, похожая на свежий всплеск волн, и много в ней того искренного, светлого, что, увы! со временем часто уходит из творчества молодых, уступая дорогу пессимизму и грубым реалистическим картинам. В творчестве молодого автора Арины Кондаковой есть ясная, оптимистическая нотка. Даже произведения о войне окрашены в светлые, тёплые оранжевые краски. Даже смерть показана, как это ни парадоксально, жизнеутверждающе. Погибла девочка Люська в рассказе "Облепиховые ветки", но ведь это ещё не конец! В финале рассказа пришла весна. И может быть, эта весна - вестник той великой победной Весны, когда фашисты были окончательно разгромлены.
Или прочитаем чистый, свежий, как утреннее море рассказ "Бриз". Он уже сложнее и по композиции и по мысли автора. Возможно, Арина в будущем придёт к многоплановому повествованию, где несколько сюжетных "голосов", иногда сливающихся в один, похожий на шум моря. Причём вдвойне ценно, если это многоголосье будет умещаться в сравнительно небольшой объём.
Арина Кондакова - романтик, герои её произведений оказываются в необычных местах: "весна в веночке прыгнет с парашютом", "закат все катался в траве рыжей сытой лисицей", " и Алёнке взглянуло в глаза не её отраженье", "Вечер бесшумный в наручных часах робко присел на карниз. /Нервно, волнуясь, звезды он пил, в стакане с водой растворив их", совершают неожиданные действия, делают привычный нам, казалось бы, обыденный, мир интересным. Свежий закат (только что из печки!) привлекает жаром тепла, которое дарит автор в своих рассказах и стихотворных строках. Но Арина не только раскрывает романтическое мировоззрение: есть в книжке и стихотворения о надвигающейся реальности, о неизбежном взрослении, об угасании детских иллюзий, о тех близких людях, которые всегда будут жить в памяти "Воздушный змей", "Рассвет", "Старость". Неслучайно эти произведения расположены в конце книжки, угадывается творческий рост автора от романтических, почти иллюзорных произведений до серьёзного осмысления жизни.
Арине Кондаковой всего восемнадцать лет, и все творческие поиски в поэзии (а особенно в прозе) впереди. Этот первый опыт издания далеко не случаен, книга показывает автора будто бы на первом рубеже в жизни, охватывает "совершенное несоверношеннолетие", восходит к первому закату, за которым столько ещё разнообразных дней - не сосчитать! 11-й выпускной класс - ещё немного времени и - университет, появятся новые знакомые, новые исследования, да и творчество будет меняться. Но пусть то светлое, чистое, что я отметил сейчас, будет присуще Арине на всём протяжении творческой жизни. И пусть закаты случаются лишь тогда, когда за ними, лёгкий, дрожащий, угадывается новый рассвет.
2020
<фрагмент 4>
<Павел?>Есенин - забытый поэт
Название этого эссе может удивить, может вызвать недоумение - почему, забытый? Вот уж кому на первый взгляд повезло, так повезло: издаются сборники, недавно вышла новая книга в серии ЖЗЛ, проводится Всероссийская есенинская неделя. Но за всей масштабностью, может, некоей показушностью (для сравнения, тираж Прилепинской книги ЖЗЛ о Есенине 10 тысяч экземпляров, а другие герои той же серии, если достигнут 2-3 тысяч, то хорошо) теряется герой, уходит, как и Пушкин в бессмертие, в "наше всё". Но если Пушкину "повезло" с тем, что он не так прост и ясен, чем привлекает к себе концептуалистов и авангардистов всех мастей и времен, то признаваться в любви к Есенину в солидном учёном кругу как-то и стыдно. Но почему?
Потому что мы считаем, что выучили его в детстве досконально и больше к нему не обращаемся. Мы перекормлены Есениным как манной кашей, набили оскомину его "Черёмухой", отмахиваемся от белой берёзы под окном, хотя даже не удосужились порой заново перечитать взрослыми те стихи, на которых выросли. А ведь даже у поэта заря хоть и лениво, но "обсыпает ветки новым серебром".
Кабы твёрдо знал я тайну
Заколдованным речам,
Я узнал бы хоть случайно,
Кто здесь бродит по ночам.
Вчитайтесь в эти строки - разве нет "взрослой" загадки в этом хорошо знакомом нам "детском" стихотворении? Здесь отражена проблема творчества, возникающая, когда поэт выходит из комнаты в пространство и слог его становится обширней, гуще:
Из-за ёлки бы высокой
Посмотрел я на кругу:
Кто глубокий след далёкий
Оставляет на снегу?
Так и хочется сказать - да сам поэт и оставляет! Но сей след оказался незамеченным его потомками и последователями. Это не "бесконечная дорога убегает лентой вдаль" это с каждым следующим поколением мы уходим, убегаем всё дальше и дальше от живого поэта от слишком ранних его утрат и усталостей. "Берёз изглоданные кости" видеть уже не желаем. Бережём себя для тихой жизни, для улыбок. Наша взрытая дорога дремлет. Впрочем, сам Есенин написал про нас:
Ты теперь не так уж будешь биться
Сердце, тронутое холодком,
И страна берёзового ситца
Не заманит шляться босиком.
Есенин? Да, знаю, он в Хай-фае!
Дошло до того, что поп-певца Павла Есенина молодёжь знает лучше, нежели нашего героя, что неудивительно моргенштерны и егорыкриды (взявшие кстати у того же Есенина натуралистические измышления о своей жизни) гораздо интересней, нежели поэт из прошлого века. Они живы, их можно хейтить, а Есенина как-то неудобно, хотя "Пей со мною, паршивая сука" написал именно он, творчество сегодняшних рэперов и поп-певцов глубоко вторично, вряд ли они знают, что такое тальянка и как играть на ней.
Я и сам когда-то в праздник спозаранку
Выходил к любимой, развернув тальянку.
А теперь я милой ничего не значу.
Под чужую песню и смеюсь и плачу.
Так и мы смеёмся и плачем под новомодную, топовую, вовсе не Есенинскую песню. То, что ещё вчера трогало душу, уже для нас "прошлый век". Тот же Хай-фай постепенно стирается из памяти. Будут ли помнить о нём через несколько десятилетий вопрос спорный. А о нашем герое?
Улица Есенина? Нет, не слышали.
Удивительно, но в городах России улицы Есенина либо нет совсем, либо они практически неизвестны даже самим жителям (у нас в Омске я обнаружил коротенький тупичок в "Долине нищих", на котором точно никаких мероприятий, посвящённых поэту не проводят). В отличие от Маяковского Есенин словно затерялся в миллионах городов и посёлков, может, его именем стоит называть пруды и берёзки? Тот самый "костёр рябины красной", который никого уже согреть не может. А "головой на меня похожий" клён стал бы лучшим памятником поэту.
Узнали о Есенине из сериала.
Случается и такое. Видео, интернет, соцсети сейчас вытесняют книгу, заставляя автора даже после смерти унижаться в постах, извращённых цитатах, карикатурах. Есенин предстаёт разухабистым сорванцом, рубахой-парнем. Много в жизни смешных потерь, но отказывая ему в монументальности, солидности, не доходя в своих поисках до "Страны негодяев" или "Пугачёва", мы присоединяемся к равнодушному мнению пользователей: "Поэт и прекрасно", "Ооо, чёрный человек, круто!", "Неее, не читали", "Вообще, стихи как-то не очень заходят". Был бы благодарен Есенин людям, живущим не с ним на земле, а два-три поколения через? Думаю, был бы. И из страны, где тишь и благодать, передавал нам привет.
"Приход неприхотливый".
От кулацкого поэта и подкулачника через любимого поэта зеков он пришёл к своему 125-летию постаревшим, обросшим тысячами бородавок-продолжателей, на которыми реальное лицо поэта уже не угадывается. Кто-то берёт природную тематику, доводя порой до такой слащавости, что и читать-то про зелёные берёзы, растрепавшие шёлковые косы, стыдно. Кто-то берёт разухабисто-кабацкие мотивы, развивая физиологическое, животное в стихах и убивая, заложенную у Есенина живую душу. Есенин забыт, потому что он извращён. И клейма на его поэзию начали ставить ещё при жизни. Есенин забыт, потому что о нём приходится вспоминать, как ни парадоксально это звучит, он не кричит в нас своим удалым голосом, не срывается в молодецкую удаль, даже не отрекается скандалить.
И вот - очередной юбилей, опять Есенин, словно бы выходит на дорогу в старомодном ветхом шушуне. "Я усталым таким ещё не был". Мы видим одиозную, масштабную, безликую фигуру, некоего почётного истукана, к которому в определённые даты нужно подносить цветы. "Ты меня не любишь, не жалеешь" - сказал бы сам поэт. И нечего ему на это возразить, может, потому, что мы выпиты другими поэтами, Есенину не хватило нас, живых, способных выйти из кабацкой Руси в дремлющий под сказкой сна лес. Нам бы отчитаться о проведённых мероприятиях, посвящённых энному юбилею да пойти домой слушать Егора Крида.
Ложь - вобла, го!
Бежим в литературу, а без лжи мы уже как-то её себе и не представляем. Мол, правда - это очерк, документалистика, мемуарный жанр (да и то не всегда), а повесть, рассказ да и стихотворение без толики сухой лжи - никуда.
Почему приходится пускать рыбку лжи в свои произведения? Первое: чтобы не обидеть прототипов, чтобы они себя не признали, наделить их несуществующими чертами, выпятив одну, наиболее характерную, реальную. Косяк сухоньких рыбок здесь проплывает перед огромной большой акулой, ради которой всё произведение и написано. В стихотворениях ложь (а чаще умолчание) служит для оттенения особых качеств человека, которому посвящены строки. Сухие выбранные факты лишают возможности посмотреть на предмет обожания, например, в полной мере, более подробно, какие-нибудь золочёные локоны порой заслоняют душу.
Второе: ложь может быть сверхзадачей произведения, где чёрное автор изначально задумывает показать белым, а белое - чёрным. Так создаются мифы, порой доходящие до реальной веры: мы не можем думать, что Сальери не травил Моцарта, мы не можем сомневаться, что Борис Годунов послал убийц к малолетнему царевичу Дмитрию, потому как об этом Пушкин написал очень правдиво. Художественная ложь бывает во много раз сильней обыденной, пресной, безынтересной правды - здесь наша вобла превращается в жирного вкусного осетра или налима и мы поглощаем её, забыв о скучной реальности.
Третье: ложь может быть невольной, либо от незнания предмета. Причём если вы думаете, что этим грешат лишь графоманы, ошибаетесь. У того же Пушкина в "Капитанской дочке" на стене висит винтовка, хотя такого оружия во время Пугачёвского восстания ещё не водилось. Есть исторические ошибки у Толстого в "Войне и мире". Но являются ли эти недочёты ложью, как таковой? Да, если мы привыкли верить автору-классику во всём, полагаться на него, цитировать при случае, пусть даже и без повода. И нет, если мы будем рассматривать писателя ещё и как человека, личность, который без ошибок, без заблуждений не живёт.
Четвёртое: ложь может быть, как ни странно, дорогой к правде. Во время глубокой цензуры (сейчас, к сожалению, мы медленно, но верно возвращаемся в это время) писатели иногда замалчивали, а иногда и откровенно перевирали некоторые события, чтоб их произведения увидели свет. Благодаря этому мы можем читать такие тексты в нескольких вариантах и выбрать какой с умолчанием или без, нравится больше. Порой правда вредит автору, он пытается выпятить её, а это вредит художественности, органичности, некоторые писатели и возможны то только во время лжи и умолчаний, сухонькие фигуры их, похожие на воблу в мире красных осетровых рыб будут неинтересны.
Список этот можно продолжать - ложь не одно столетие, начиная, пожалуй, с "Повести временных лет" владеет русской литературой. А делает ли она тексты лучше или хуже, решает, разумеется, читатель-любитель рыбы.
Вот костью бы только не поперхнуться...
Человек, не купивший собаку
Он уже был старым для своих молодых, запутавшихся в "измах" сверстников и пережил их всех, словно его лёгкое дыхание становилось с каждым годом всё легче. Но называть это эссе "Лёгкое дыхание" Бунина мне показалось банальным, даже за мою недолгую историю читателя и почитателя литературной критики накопилось несколько десятков статей с подобными названиями.
Он так и не купил собаку в своём отечестве, оставшись для нас далёким, загадочным нобелевским стариком. Начинаясь для нас с детских лет, со "сладостного бора" и "сосны корявой" мы постигаем его "Листопад", чтобы устало проникнуться "Господином из "Сан-Франциско" и уйти в "Тёмные аллеи", ощущая в груди "зной и сухость солнечного света".
Он остался без гражданства, покинув Советское государство, и так и не нашёл для себя новой страны, в которой жилось бы тепло, душевно. Он сам, словно богатый 58-летний Господин из Сан-Франциско, отправившийся в Старый Свет за развлечениями, только по возвращении обнаруживший, что его провинциальной Руси-деревни больше нет. Это не его, это Русь не знают, куда деть, пассажиры корабля, хотя ещё недавно прославляли её и восторгались.
Он, по сути, передал свою жизнь, душу, свет Алексею Арсеневу, оставшись желчным и мрачным странником тёмных аллей. Не осветила судьбу даже нобелевская премия, споры вокруг присуждения которой не утихают и по сей день. Был ли Бунин просто удобной фигурой, чтобы принизить молодое советское государство? Так ли нужна была премия мечтавшему о доме писателю?
Канарейку из-за моря
Привезли, и вот она
Золотая стала с горя,
Тесной клеткой пленена.
Одиночество Бунина, даже очерченное клеткой нобелевской премии, тягостно, на Русь он смотрит как на чёрную, провинциальную, деревенскую мать: и отказаться от неё не может, и принять не в силах.
Глядит с улыбкой состраданья
На ту, кто сотни верст брела
И для него, ко дню свиданья,
Последний грошик берегла.
Страна - старуха мать действительно, сберегла для читателей крупицы таланта: в советских библиотеках некоторые произведения Бунина, в частности стихотворения и прозу, которую можно было бы приписать к "антибуржуазной" можно было встретить. Он был ещё жив за границей, но на родине его уже припоминали в прошедшем времени, как ушедшую навсегда модернистсткую эпоху, к которой самого Бунина нельзя отнести. Он традиционен, но в хорошем, не обветшалом и замшелом его смысле, не серебряный, но золотой век русской литературы осыпается в его "Листопаде", собака лает в ожидании хозяина, но...
Настанет день - исчезну я,
А в этой комнате пустой
Все то же будет: стол, скамья
Да образ, древний и простой.
2022
<фрагмент 5>
Что-то чуковское или Запретить можно кого угодно
Извинение перед Хармсом
В начале эссе хотелось бы извиниться перед ещё одним (вместе с Чуковским) любимым поэтом моего детства Даниилом Хармсом - всё же не он будет главным героем. Хотя многих детских поэтов можно подвести под одну гребёнку - "да что это за чушь", "да может, в кровавую революцию для бандитов-беспризорников это и сошло бы, но у нас детки правильные, не мешайте им сидеть в айфонах и играть в игрушки". Словом, был бы Бибигон, а свой Брундуляк всегда найдётся.
Да, сегодня дети изнежены, Чуковский для них (хорошо, что ещё не для всех) чужд, Хармс - непонятен, да и стихотворения вообще вызывают зевоту и скуку. Давайте нам крровищщи! Но ограничения по возрасту (этот суровый маркер 0+, 6+ и прочие) заставляют новое поколение российских детских писателей быть осторожнее - ещё с Хармсом сравнят. Вот и выходит бесконфликтная детская проза, где в очередной битве хорошего с лучшим читатель проигрывает.
Чуковский - взрослый писатель
И это, безусловно, так. Это и многократно переиздававшиеся "Современники" и "От двух до пяти", и "Дни моей жизни". Однако я взрослого Чуковского читал в детском возрасте - благо тогда никаких ограничителей по возрасту не существовало. "Запретить! - найдётся сейчас визгливый, скрипучий голос, готовый ворваться в моё прошлое, материализоваться во въедливую директрису Брундуляк и отнять книгу. Там же откровенно говорится о смерти и о том, как получаются дети! " "К сожалению, мы вынуждены вам отказать в выдаче книги, - вздохнёт библиотекарша, заставшая ещё лучшие времена. Здесь маркер 16+". Ох, нелёгкая это работа...
Чуковского захочется перечитать, повзрослев до 60+. "Дни моей жизни" показывают, что, несмотря на огромную славу при жизни, Чуковский так и остался неудовлетворён собой, своим творчеством. Он пережил всех своих знаменитых сверстников, пережил сыновей - писателя Николая Чуковского и инженера Бориса Чуковского. Где вы, друзья юности, первые авторы Чукоккалы? Читать мемуарную прозу Чуковского обязательно следует тем Брундулякам, которые добились чинов и званий и думают, что их точка зрения окончательна и обжалованию не подлежит.
Крокодил Крокодилович Чуковский
"Да что это за сказки! - слышу я тот же противный голос. "Краденое солнце" Чуковского сродни вываливающимся старухам Хармса - ребёнок не поймёт! А где же толерантность! У Чуковского всюду - преимущество белой расы, ведь "В Африке акулы, в Африке гориллы, в Африке большие злые крокодилы!" А вот без малого сто лет назад в феврале 1928 года в "Правде" была опубликована статья заместителя народного комиссара просвещения РСФСР Н. К. Крупской "О "Крокодиле" Чуковского":
Такая болтовня - неуважение к ребёнку. Сначала его манят пряником - весёлыми, невинными рифмами и комичными образами, а попутно дают глотать какую-то муть, которая не пройдёт бесследно для него. Я думаю, "Крокодила" ребятам нашим давать не надо...
Растерзать была готова Чуковского и критик Э. Любина:
Идея и содержание "Мухи-Цокотухи" не соответствует нашему воспитанию малышей в духе дружбы, единства, помощи коллектива. Посмотрите, букашки веселятся, и ни Муха-Цокотуха, ни автор отнюдь не осуждают всех этих "друзей", покинувших товарища в трудную минуту...
Ничего не напоминает из событий недавних дней? Там Хармс, тут Чуковский - история повторяется, букашки нападают на Крокодилыча. Но что же они предлагают взамен? Не превратится ли пресловутый 0+ в ноль без палочки? Хочется успокоить читателей, критики и критиканы будут всегда, но и дети, не поддавшиеся различным маркированиям и чипированиям, не ушедшие полностью в компьютерную реальность, останутся. Но то, что российским критиканам-брундулякам нужен свой Мойдодыр - очевидно.
Добро и зло истребляют друг друга, а безликие торжествуют
Директриса, которую и саму пора бы запретить, может обвинить Чуковского в эстетизации зла. Бармалей Чуковского очень уж притягивает, где светлый идеал, чему научится молодое поколение? И действительно, Танечка и Ванечка в экранизациях и мультипликациях - никакие, безликие. Акцент делается на Айболите и Бармалее. Но ведь и мы - всегда воспринимаем крайности, чтобы дойти до середины нужно либо "земную жизнь пройти до половины", либо учиться уже в детском возрасте искать потаённые смыслы. Не Жадный Бармалей противопоставляется доброму Айболиту, а всё яркое и запоминающееся - холодному и косному. "Айболит-66" - величайший фильм, однако и ему досталось за отрыв от реальности (хотя, блин, это же сказка!), наивность и условность. Слова такого "Арт-хаус" наши брундуляки не знают. Умеют лишь Танечек и Ванечек воспитывать, боясь - вдруг где не Иван дурак, а доблестный Ваня Васильчиков-то и вырастет.
Извинение перед детской литературой
В конце эссе извинюсь перед современной детской литературой. Может, есть сегодняшние ныне творящие чуковские-хармсы, мне неведомые. Что нужно сейчас - грамотные, горящие учителя - чудо-деревья у наших ворот, умеющие приметить современного КорнейИваныча. Иначе, не познакомившись с детской литературой, наши от 2 до 5 не полюбят Пушкина, Гоголя и Толстого. А став школярами, будут считать чтение наказанием.
Запретить можно кого угодно. Но можно и, не теряя времени, учиться с детских лет анализировать прочитанное, и тогда что-то доброе, мягкое, чуковское точно не пробежит мимо вас.
<фрагмент 6>
Бэтман - Аполло русской литературы
В нём всё - парадокс, оксюморон, даже имя и фамилия рисуют нам контрасты. Бог и забулдыга. Аполлон и Григорьев. Супермен и горький пьяница - две ипостаси одного и того же человека будут преследовать нас, не узнавая, мы будем обращаться к биографии, но и там! Конечно же и там.
Опять они, два призрака опять...
Старинные знакомцы: посещать
Меня в минуты скорби им дано,
Когда в душе и глухо, и темно.
Он родился от связи судебного чиновника, титулярного советника с крепостной, дочерью крепостного кучера. Год воспитательного дома, как говорится, без роду и племени. А потом всю жизнь отчаянные попытки доказать себе и другим своего Аполлона. Мы знаем подобные примеры в русской литературе. Жуковский, Фет, с последним, кстати, Григорьев будет долгое время очень близок.
"Еще от детства, - начал он,-
Судьбою был я обречен
Страдать безвыходной тоской,
Тоской по участи иной...
Внешность - далеко не суперменская, но как доказать, в первую очередь себе, что он, именно он - "наше всё"? Единственный способ - учёба, "плакал над учебниками, посвящёнными наукам, к которым не имел расположения, постоянно дрожал от страха об отчислении". В результате окончил курс юридического факультета "первым". Но так ли нужно ему будет потом полученное образование? С лета 1845 года он живёт литературным трудом. Доказал себе и миру, что может. Если бы молодёжь нынешняя знала Григорьева, ей был бы он удивительно близок. Но у каждого поколения свои "бэтмэны".
Первые серьёзные чувства (к Антонине Корш из известной в ту поразованной семьи литераторов), и снова крах, вроде бы неудача, несданный предмет. И снова Аполлон поднимается над Григорьевым и женится в итоге на Лидии Корш, сестре своей первой любви.
И дебютировал- то он в печати стихотворением "Доброй ночи!", которым уместно завершать творческий путь. Григорьев пришёлся не ко двору как поэт. Время 40-х было не поэтическое. Здесь судьба нашего героя напоминает Некрасовскую: первая книжка стихотворений была встречена прохладно. Однако, в отличие от своего сверстника, Аполлон практически порывает со стихотворчеством и возвышается критическим исполином. Не терпит ранимая душа Бэтмена поражений.
"Московский городской листок", "Отечественные записки", "Москвитянин" "Русская беседа", "Библиотека для чтения", "Русское слово", "Русский мир", "Светоч", "Сын отечества", "Русский вестник", "Время", "Эпоха"... нигде Григорьев не чувствовал себя своим, нигде не находил "русской чистой души", идею которой проповедовал. Он в ту пору "органической критикой", стремится взрастить искусство на национальной почве, однако, может, Аполлону необходимо было просто подняться над этой почвой? Ведь чудовищное пьянство и сгубило нашего Бэтмена. Пение цыган опускают на землю, опрокидывают навзничь даже сверхчеловека. Пьянство, русское, славянофильское, которым в кабаках щеголяют и гордятся - это вам не в кино играть.
Но снова парадокс. Чем больше погружается Григорьев в богемный, "попсовый" образ жизни, тем больше растёт его непопулярность и от него отворачиваются даже близкие по духу и образу жизни литераторы. Даже Достоевский (вдумайтесь, на что таинственный и сложный писатель) не понимал и не принимал туманных рассуждений о чётко не сформулированном "органическом" методе. Пришла пора "соблазнительной ясности". Но и тут наш Аполлон сумел перестроиться. Мало кто даже из литераторов помнит сейчас Питерскую газету "Якорь", где писал театральные рецензии, неожиданно имевшие большой успех благодаря необыкновенному одушевлению, которое Григорьев внёс в репортёрскую рутину и сушь театральщины. Вот тебе и "прекрасная ясность" Бэтмена! Но увы, раскрыться полнее его критическому дарованию в новой форме и в более серьёзном издании было не суждено.
И умер он - как многие из нас...
Григорьев умер в 1864 году в Петербурге в возрасте 42 лет. Всю жизнь он пытался доказать, "что может, что достоин, что способен". И, если честно, попытавшись вылепить из нашего героя эдакого сверхчеловека, хотелось лишь показать неуверенную, робкую, стихийную и незаурядную личность. Если кому Бэтмен помог увидеть героя, так пусть он поможет увидеть и Григорьева.
<фрагмент 7>
Нелёгкая Цветаева
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь...
И хотелось бы, Марина Ивановна, но Ваша удивительная современность, созвучность, сопричастность сегодняшнему времени не даёт ни забыть, ни забыться в творчестве других авторов. В ней угадываешь нелёгкие минуты, фрагменты, комья времени сегодняшнего, её "голос из-под земли". "Все даты - как рукой сняло" - и на самом деле, любому времени - своя Цветаева. Летящая, воздушная, парящая - вот прям цветаева-Цветаева в безоблачное, спокойное время, готовая отправиться в полёт даже на своих тирешках, она тяжелеет и падает, обрываясь на полслове, полслоге, полдыхании, ежели случается беда. Сладкой рябины горькая кисть - это сама Марина Ивановна, как и время, в одну секунду превращающееся из светлого, манящего (как же оно коротко!) в боевое, скрежещущее.
Собирая любимых в путь -
Я им песни пою на память,
Чтобы приняли как-нибудь -
Что когда-то дарили сами.
Вспомяни о моих прохожих! - просит Марина в финале этого стихотворения. Ещё раньше она собирается смеяться прохожим в лицо (Легкомыслие! Милый грех), а потом - в самом известном:
Я тоже была прохожий!
Прохожий, остановись!
Прохожий - это сама Цветаева. Нигде не задерживающаяся, всё запоминающая, дрожащая от малейшего порыва ветра. Она идёт и сейчас средь нас, неприметная, нелёгкая, такая же чужая в нашем времени, какой была в своём. Переселенец "Вражду вселенскую взвалив на горб" Марина взывает:
О, чёрная гора
Затмившая - весь свет!
Пора - пора - пора
Творцу вернуть билет.
Цветаева и война - огромная, не полностью ещё изученная тема, не-прожитая, потому как на долю Марины Ивановны достались лишь Чехия, Испания да первый, страшный год Великой Отечественной, о котором, правда, стихов нет. Однако боль, пришедшая из какого-то общего Цветаевского времени есть и сейчас, в нашей стране ей вряд ли дано утихнуть. "Пожар пожирает траву", "Метель заметает вехи", "Зола засыпает зданья" - всё это нелёгкое Цветаевское время, которое сейчас возвращённой болью прорастает в нас, кружится оборвавшимся лепестком. Наше поколение взвалило на свои плечи нелёгкую Цветаеву, не зная, как и удержать. А потом...
Бузина целый сад залила
Кровью юных и кровью чистых...
Это разве не про время сегодняшнее? "Поспешайте, сержанты резвые! Полотёры купца зарезали" - это ли не о парадоксальности каждого дня, утоптанного в слухах и сплетнях. "Глотатели пустот, читатели газет", - сказала бы Цветаева сейчас о тех, кто поглощает сомнительные новости соцсетей. Если ребёнок, растущий на асфальте для неё жесток, то сейчас соединив образ, проехавшись эдаким катком по асфальту соцсетей, она бы нам, обывателям, не дала пощады. Справляй и погребай победу, - вновь написала бы она читателям газетных тонн, глотателям, доильцам сплетен, рассовавшихся по трущобам земных широт.
Даже любовь для Цветаевой тяжела, невыносима, пронести её даже на рас-стояние собственного тела, вдохновений, сухожилий без надрыва, без на скаку оборвавшейся жилы невозможно.
Точно гору несла в подоле -
Всего тела боль!
Я любовь узнаю по боли
Всего тела вдоль.
Жизнь: ножи, на которых пляшет Любящая... Невосстановимо хлещет жизнь... А когда понимаешь, что остались последние капли, что жизнь уже "избыта", что боль, которая в груди - старей любви...
Пошли мне сад
На старость лет.
Увы, старости было не дано. Даже в последних стихотворениях слышны предзвуки новых идей, но они долетают до нас эхом, видны отблески фонаря, который пора гасить... Всё повторяю первый стих и всё переправляю слово... Марина Ивановна, я-то знаю, нелегко вернуть прежнюю истовость, нелегко и сидеть на краю, куда Вас не посадили. И нелёгкой тоже быть нелегко. Но я для Вас как раз тот жестокий ребёнок на асфальте, то ли распластавшийся под тяжестью сегодняшнего мира, то ли пытающийся не уронить Ваши строки.
2023
<фрагмент 8>
Прозрение кривого человечка
или
Взрослый/детский/Заболоцкий
И если бы сказка вдруг стала не сказкой,
Пришел бы к тебе человечек с повязкой,
Взглянул бы на сад, покачал головой
И заплакал бы вместе с тобой.
Мы в 2023 году отмечаем не только 120-летие Николая Заболоцкого, но и 90-летие "Сказки о кривом человечке". Обычно, знакомство с поэтом начинается именно с этого произведения, в некоторые школьные энциклопедии оно включено, в частности, именно с ним первым познакомился и автор этих строк. Меж тем "Сказка" далеко не детская, учитывая и время написания и тему "кривизны" мира, и собственную авторскую попытку опровержения сказки в конце. Никаких "стали жить-поживать". Только плач двоих, пусть даже в райском саду, заполненном гусеницами. Но, может, плач и ведёт к прозрению.
Читатель изначально слеп. Знакомится со сказками он начинает с материнских/бабушкиных слов (няни достаются не всем, особенно в нынешнем мире). Потом - будто бы прорезается один глаз, начинается знакомство с детскими произведениями автора. Но вот полностью прозреть удастся далеко не всем. Скорее всего, если бы не "Сказка", меня отвратило бы от Заболоцкого, потому как всё-таки знакомятся с ним чаще всего по назидательным "Не позволяй душе лениться". Мне эта вещь не нравится, она до удивления нарочита, моралистична, пожалуй, лишь строку "Гони с этапа на этап" читаешь, зная судьбу Заболоцкого, с определённым смыслом. И вывод там не соответствует заданности - если всё равно в душе "и утешенье и исцеление", то какая разница, будет она трудиться или нет? Замах слишком громок и вряд ли приведёт к прозрению.
И всё же читатель кривой или не желающий видеть? Кто-то, может, читал "Как мыши с котом воевали" или удивительный "Картонный город", в которых развиваются мотивы постоянного непрекращающегося движения. Так и "Сказка" очень напоминает ещё одно очень известное стихотворение Заболоцкого "Движение". Даже начинаются они схожим образом покачивающегося человека.
Сидит извозчик, как на троне
Из ваты сделана броня.
И борода, как на иконе,
Лежит, монетами звеня.
И
На маленьком стуле сидит старичок,
На нём деревянный надет колпачок.
Сидит он, качаясь и ночью и днём,
И туфли трясутся на нём.
Кажется, что Заболоцкий и сам "прозревает" даже в рамках одного стихотворения, из которых сам же и выходит. Вторая строфа "Движения" - это как раз выход Заболоцкого-экспериментатора. Если "руками машет и сверкает" можно ещё принять за плохую составную рифму, то "вытянется как налим" и блестящем животе - можно принять - нет, не за созвучие, а за рифму, пустившуюся в движение. И кривым человечком в итоге становится то ли извозчик, то ли сам читатель. В "Сказке" же подобный эксперимент "выход из плоскости" из привычных покойных рамок четверостишия:
- Ах, так!-
Рассердившись, вскричал старичок.
- Ах, так!-
Закачался на нем колпачок.