Тухватуллина Лилия : другие произведения.

Стихи 2017г

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:




  
  
   ОБО ВСЕМ
  
   Зачем такое сильное ничто
   гнездится рядом - в дне почти что каждом?
   Как ни плюсуй, безрадостен итог
   и обернется он нулем однажды.
   Зачем мне это хитренькое все,
   что так подобострастно всеохватно?
   Любое "нет" от правды не спасет.
   Любое "да" тебя обложит ватой,
   и ни пошевелиться, ни вздохнуть.
   В набухшей от весенних половодий,
   ты в ней потом легко пойдешь ко дну,
   хотя сейчас тепло и мягко вроде.
   Огонь, земля, и воздух, и вода -
   такие преходящие стихии.
   Зачем мне это глупое всегда,
   когда с ним рядом бродит вечный киллер?
   И остается только "может быть" -
   жизнь соткана из хрупких упований.
   Макнув перо в чернильницу судьбы,
   так просто объяснить весь мир словами.
  
   ХОЛОДНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
  
   Слабый ветер и тонкая дробь
   надоевшей унылой капели -
   это вьюги про белую скорбь
   до весны рассказать не успели.
  
   Скоро город отправится вплавь.
   Столб фонарный застыл, словно цапля.
   Нам опять не хватает тепла.
   Полнят чашу холодные капли.
  
   Будет пить их одну за другой
   длиннохвостое чудище - ветер:
   захворал, хороводясь с пургой,
   и постель ему белая светит.
  
   Я забыла, как ветки шуршат,
   будто не было ласковых листьев,
   и привычно рисует душа
   серый город невидимой кистью.
  
   СВОЕЙ РЕКОЙ
  
   Плывешь - мгновенья жизни для -
   спешишь: скорей-скорей.
   Ты не живучей мотыля
   для мудрых пескарей.
   В твоих глазах живет тоска
   ветров, степей, коней.
   Вот берег голого песка,
   вот - спутанных корней.
   Река взрезает материк
   заржавленным ножом.
   И чей-то смех, и чей-то крик
   вползает в тишь ужом.
   И пролистаешь ты дворы -
   страницы книги книг -
   еще с младенческой поры
   ловя последний миг.
   Дымы горящих очагов
   ветрами унесет,
   и ты не знаешь ничего,
   и бог не знает все.
  
   КАЧНУЛСЯ ГОРОД
  
   Качнулся город домиками-ульями,
   сон приземлился, выпустив шасси.
   Промилле счастья приняла пилюлями,
   на дозу грусти не хватило сил.
   Знакомый сеттер метил местность маркером,
   одной ногой прижавшись к бересте.
   Автомобили покидали паркинги,
   и каждый телом лаковым блестел.
   На берег моря улететь могли бы мы -
   на небе рыхлый самолетный след.
   Там пахнет мир серебряными рыбами,
   а не рассветным дымом сигарет.
   И перестав прикидываться взрослыми,
   пойти, забыв таблетки-пузырьки,
   туда, где лодка взмахивает веслами
   и лижут берег чудищ языки.
   Где тишина полна песчаных шорохов
   и греет солнце панцири камней.
   Но для тоски осталось мало пороха -
   по городу, дарованному мне.
  
   СНАЧАЛА
  
   С какого-то времени
   жизнь начинается снова.
  
   То мимо ущелий,
   то мимо чарус и болот
   шел поезд - на небе
   маршрут его был нарисован.
  
   Опущен шлагбаум
   и дальше состав не пойдет.
  
   Ты встретишь его на платформе -
   с навесом дощатым,
   вдали от вокзала
   и тусклых фонарных свечей.
   И ветер холодный хлестнет
   напоследок нещадно.
   И жизнь уведет тебя,
   звякая связкой ключей.
   С тревогой подумаешь:
   только бы не подкачала,
   легко ли шагается
   в старых, как мир, башмаках?
  
   С какого-то времени
   будешь стоять у начала
   и хлебную корку
   в молочную реку макать.
   И что тебе небо
   кисельных оттенков лиловых...
   Щебенка и глина,
   заборчик, увитый вьюнком,
   и стрелочник ходит по шпалам
   совсем не стрелком.
   А жизнь впереди.
   И вздохнешь.
   Приосанишься снова.
  
   ИЗ ДАВНЕЙ ПОЕЗДКИ
  
   Года три ей, забавная очень,
   я ее понимаю едва.
   Обрезая подол темной ночи,
   мчится поезд, порвав провода.
   Спит дитя, обнимая ножищу
   золотого большого отца.
   Завтра будет в вагоне жарища,
   и не видно дороге конца.
   Как мне нравится эта девчонка:
   шепелява, мудра и горда.
   В изголовье трепещет "вечерка",
   пузырится в бутылках вода.
   Днем повесить могла топорище,
   выйдя в тамбур - убила бы им.
   Стихло все, ветер в щелку не свищет,
   и не скоро развеется дым.
   Мост над гладью широкого плеса.
   Я из А - еду в B - через С.
   Лишь крутились бы эти колеса
   и малышка была при отце.
  
   ФОНТАН
  
   Запылили апрельское облако,
   подметая шершавый бетон.
   Я лучи выплетаю из воздуха
   и вяжу золотое манто.
  
   Месяц выплыл безжизненным призраком -
   только спряталось солнце за дом -
   в тонком шарфе капризного лирика
   и с невидимым черным зонтом.
  
   Скоро лето на стартовой линии
   даст команду в эфир: от винта!
   Восхитит опереньем павлиньим и
   гибкой шеей знакомый фонтан.
  
   РАСЦВЕТАЮТ
  
   Расцветают адонисы,
   чтобы мир рассказать,
   и дрожа сверху донизу,
   закрывают глаза.
   Покидая подвальчики,
   выбегают во двор
   малыши-одуванчики -
   на большой разговор.
   И звенят колокольчики
   на поляне лесной,
   мир когда-то закончится
   и для них тишиной.
   Будут солнцем гонимые
   окунаться во тьму.
   Родились не для имени,
   не для суетных мук -
   на холме незабудками,
   стайкой лилий в пруду -
   и качаются - будто мы -
   у небес на виду.
  
   В ЧАС, КОГДА ВЫКЛЮЧАЕТСЯ СВЕТ
  
   В час, когда выключается свет,
   и выходят кроты без опаски,
   соревнуемся мы в мастерстве
   выбирать темно-серые краски
   для теней и речной синевы,
   для ветвей и дорожной пыли,
   а еще для несчастной любви,
   если сами мы разлюбили.
   Ночь, навек разлюбившая день,
   мы с тобою чуть-чуть похожи.
   Нам для грусти довольно дождей
   и погашенных окон - тоже.
   Бьют часы - хромоногий палач.
   Осыпается тихо вечность.
   Небо словно дырявый плащ -
   бог накинул его на плечи.
   Много дней недостроенный храм
   отсыревшую месит глину.
   В сером сумраке башенный кран
   держит гордо прямую спину.
   Мир не стар, и не слаб, и не ветх
   разрушителям на потребу.
   В час, когда выключается свет,
   бог латает сердца и небо.
  
   ЗОНТ
  
   Какой удобный зонтик - полусферой,
   цвет у него хороший - темно-серый.
   И принт приятный - тучи, облака.
   Вдруг показалась нежная рука
   и притянула, придержала зонт
   за краешек - туманный горизонт.
  
   ОДНА НОЧЬ И ОДИН ДЕНЬ
  
   Парад дерев - таинственных знакомых.
   Светило в тучах - жертвенным огнем.
   Как хорошо, зарывшись в сумрак дома,
   забыть о прошлом, не грустить о нем.
  
   "Забыть нельзя, вернуться невозможно" -
   какая песня льется в тишине...
   Все то, что просто, кажется мне сложным,
   все то, что сложно, так понятно мне.
  
   Пусть за окном то лужи, то пылища,
   и все - тоска, ты все-таки вставай,
   ведь новый день тебе готовит пищу,
   а ночь уже дала тебе слова.
  
   *****
  
   Долгим гулом придется звенеть
   и мечты устремлять в небо синее -
   так звучит колокольная медь
   над страдающей гордой Россиею.
   Пусть не выразить чаяний всех,
   и молчание каждого - золото,
   воспарите в стихах, словно стерх,
   над серпом, перекрещенным с молотом,
   над двуглавым российским орлом,
   над Кремлем с куполами соборными.
   Не ужившись с обыденным злом,
   вы пойдете тропинками горними,
   чтобы голос в дороге окреп
   и остался навек в чьей-то памяти.
   Слово - ветер? Нет, камень и крест.
   Так и будете петь, не устанете.
  
   ДОЖДЬ
  
   Снова пусто внизу, на дворе.
   Дождик сетью колышется тонкой.
   Редкий зонт проплывет плоскодонкой
   кверху дном на чужой голове.
   Ночь спустилась, боясь высоты.
   Столб горящую лампу полощет
   в луже - черной огромной калоше.
   До рассвета уснули зонты.
  
   ВИНА ЛЮБВИ
  
   Дождь в серебряном плаще
   вплыл в сквозную арку дома -
   сотворение борщей,
   строк и солнца всесезонно.
   Незаметно скрылся дождь.
   Все случайное случайно.
   Штор капроновая дрожь
   цвета солнечного чая.
   Шелест ласковых страниц,
   упоительно привычный.
   Из неяви пали ниц
   одомашненные птички.
   Хлеб, клубника, молоко.
   Запах кофе и укропа.
   Парашюты облаков
   перепутывают стропы.
   Вин не признана вина.
   Неслучайное - законно.
   Не случайна тишина
   городского телефона.
   В просмоленной лодке дождь
   из любого закоулка
   приплывет, когда не ждешь -
   только сердце стукнет гулко.
   Дегустатор сладких вин,
   собеседник, пересмешник.
   У него бурлит в крови
   сок малины и черешни.
   Солнце в дымке голубой
   золотым руном пушится.
   Невозможная любовь
   никогда не завершится.
  
   МНОГОТОЧИЕ
  
   Когда-то возведенный мост
   парит под тучами
   по направлению вест-ост.
   Река кипучая
   расталкивает берега,
   играет ветками.
   А у людей своя игра -
   с их кругосветками
   и снами, полными любви,
   намеков полными
   и страха не дождаться виз.
   А мост над волнами
   застыл, болит его хребет:
   в нем что-то хрустнуло.
   Ему своих хватает бед,
   людскими чувствами
   переболев, давно остыл.
   До платья белого
   невесты, слез ее, фаты
   ему и дела нет.
   До гитаристов и бомжей
   с их суицидами.
   До физкультурников, моржей,
   туристов с гидами.
   Летящих на канатах вниз
   и просто - прыгнувших -
   не обвинит, не извинит.
   Он сыт их играми -
   и демиургов, и дельцов,
   и - многоточие.
   Прикрыла облаком лицо
   заря восточная.
   На берегу два рыбака
   с пустыми ведрами.
   Встряхнула буклями река,
   качнула бедрами.
  
   ПЕРЕКРЕСТОК
  
   Сотни раз, бродя по перекрестьям,
   перекресткам, переулкам лет,
   окажусь я в том же самом месте
   на родной единственной земле.
   Сотни раз приду я в город спящий,
   но не отыщу свое окно,
   не зайду в подъезд: в почтовый ящик
   не бросают письма все равно.
   Зная, что неспящего не встречу,
   в темноте шагну на шаткий мост.
   Успокоит речка длинной речью,
   злым пассажем - ветер-виртуоз.
   Город истечет потоком улиц,
   а луна - сиянием во тьме.
  
   На меня деревья оглянулись:
   кто нарушил их покой в тюрьме?
   Но сквозь чащу веток, в поле белом,
   кажется, не хоженом никем,
   вижу я вокзал заиндевелый,
   блещущий огнями вдалеке.
   На перроне мечется собака,
   путник изможденный задремал.
   Как давно я не умею плакать,
   сочиняя собственный роман.
   Голы ветки, как рога оленьи.
   В парке, где меня сегодня нет,
   статуи упали на колени
   в россыпи ржавеющих монет.
  
   И опять промчался мимо поезд
   не в конечный пункт, а вообще.
   В сотый раз я завершаю повесть,
   еду без билета и вещей.
   Огоньки погасли, в поле канув,
   насыпи дорожные грязны.
   Дребезжат граненые стаканы
   в старых подстаканниках резных.
   На пустынном полустанке выйду.
   Утром розов самолетный след.
   Скрылся поезд, прогудев, из виду -
   в морок перепутавшихся лет.
  
   Молча расступаются деревья.
   Петухи гордятся: рассвело.
   У колодца на скамейке древней
   дремлет потемневшее ведро.
   Не дворцы распахивают двери
   в непогоду, а сенной лабаз:
   каждому входящему по вере -
   вера заплутавшего слаба.
  
   Дом скучал, забившийся под крышу,
   и фонарный зажигал огонь.
   Думал он, что я его не слышу,
   что увез меня ночной вагон.
   Вот он - мир проснувшийся. Ни звука.
   Небо - сквозь оконный трафарет.
   И закрыта книга ноутбука,
   и под стол задвинут табурет.
  
   НА ЗАКАТЕ
  
   В крошеве облачных льдин
   в тонком прозрачном платьице,
   лес прижимая к груди,
   солнце закатится.
   Странны коробки-дома,
   грани - широкие, узкие...
   Сводят кого-то с ума
   вина, закуски ли,
   может, большая любовь -
   та, что печальнее осени.
   Кто-то есть в доме живой -
   сушатся простыни,
   наволочки, ползунки,
   взрослые вещи - с карманами.
   Смолкли трамваев звонки
   между туманами.
   Высятся или лежат
   параллелепипеды.
   На девяти этажах
   чайники выпиты.
   Съедены вазы конфет,
   может, соленых сухариков.
   Медленно гаснут в кафе
   лампы-фонарики.
   Новый пришит позумент
   к темной небесной скатерти.
   В мире полно перемен.
   Солнце закатится.
  
   БРИЗ
  
   Солнце из-за кулис,
   легкий озерный бриз.
   Это большой риск -
   веровать в сентябри,
   тихо цедить коктейль:
   кофе и Нопфлер Марк.
   Риск - не любить апрель,
   мир погружать во мрак
   дикорастущих лун
   с пылью на лепестке,
   и не любить июль:
   лето не слить ни с кем,
   даже с Экзюпери,
   и не любить декабрь.
   Летняя плоть земли
   соками истекла.
   Будет опорожнен
   с брагой осенней чан.
   Лунная пыль времен -
   тяжесть моим плечам.
   Дань моя сентябрю:
   снова исчиркан лист.
   Просто подайте брют,
   бренди, и блюз, и бриз.
  
   КАФЕ ДОЖДЯ
  
   Я выйду из дождя
   и забегу в кафе
   и закажу горячий чай имбирный.
   На стол чуть погодя
   я выложу конверт,
   листок бумаги, ручку и мобильник.
   Смеясь, официант
   от моего стола
   уйдет, вздымая радужные волны.
   Но принесет стакан
   из тонкого стекла
   с коктейлем не на шутку алкогольным.
   Отправлю мир в полет,
   он легче мотылька.
   И пролетит еще одно столетье.
   И мимо проплывет
   с бокалами в руках
   официант в муслиновом жилете.
   А чай слегка горчит.
   А город - за стеной.
   А на письмо неярко лампа светит.
   И дождь шумит в ночи
   и тренькает струной.
   Кафе дождя - мой адрес на конверте.
  
   ОСЕННИЕ КООРДИНАТЫ
  
   Проявятся вокруг меня и над
   и скроются, растаяв, чьи-то лица,
   и нужно бы скорее возвратиться
   к нулю моих абсцисс и ординат -
  
   туда, где тьму сжигающий фонарь,
   висящий над моей земною осью,
   так яростно расцвечивает осень,
   что я бросаю кисть в ночную хмарь.
  
   За прошлое приходится платить,
   гроссбух счетов изрядно измочален,
   но расплачусь - и буду я в начале
   какого-то неясного пути,
  
   что вьется и петляет в никуда.
   Но шарик под ногами гуттаперчев,
   и столб фонарный в темноту заверчен,
   а ветер в ноги листьев накидал.
  
   КОГДА СЛУЧИТСЯ СНЕГОПАД
  
   Когда увижу я прилет снегов,
   конечно, не случится ничего:
   в душе уже свершился снегопад,
   и не вчера, а много лет назад.
  
   И я с натугой приоткрою дверь
   не в облака, а в снега круговерть.
   И небо - хоть один ориентир -
   замажет вихрей белый штрих-пунктир.
  
   На дно пурги уйдут коты, дома,
   я окажусь на донышке сама.
   И жадно придорожные пески
   хлебнут из луж последних - от тоски.
  
   И будет берег пробовать губой
   озерный изменившийся прибой
   и ощущать другой небесный вкус,
   и зашипит волна, как серый гусь.
  
   Когда случится сильный снегопад
   и затушует озеро и парк
   с семействами медлительных камней,
   возможно, рыбы подплывут ко мне.
  
   РАЗВЕЯЛИСЬ СТИХИ
  
   Что было делать с этой длинной ночью
   в квартире, где сползали со стены
   и на полу валялись света клочья.
   Поэта не бывает без вины -
   и я была, как прежде, виновата,
   что мир своих чудовищ возродил,
   луна засохла сыром ноздреватым,
   и жди теперь, когда польют дожди.
   Развеялись стихи, как стая птичья,
   ведь легковесны, что ни говори.
   В каналах улиц утонули листья
   и золотые рыбы-фонари.
  
   НЕБЕСА СТЕКЛЯННЫЕ
  
   Небеса стеклянные
   все еще подсвечены.
   Рытвинами-ямами
   путь пугает вечером.
  
   Осияна листьями,
   пусть лишившись многого,
   прячусь за кулисами
   перфоманса нового.
  
   Потускнели медные
   листья, как фольговые.
   Удаляюсь медленно,
   полумраком скована.
  
   Встал в холодных сумерках
   тополь ближе к тополю.
   Тихо. Может, умер кто.
   Фонари не топают.
  
   Окна словно клавиши
   белые и черные.
   Потянув за краешек,
   занавес задернули.
  
   КАБАЦКИЙ РАЙ
  
   Это сущие пустяки
   разгуляться в кабацкой дымке -
   для чего еще кабаки? -
   в свете лампочек - фотоснимки,
   за столами - хмельной народ,
   все заезжие здесь купчишки,
   каждый что-нибудь продает
   и не сбудет никак излишки.
  
   И стоит в полумраке гул,
   то-то хвастают и бранятся,
   и мешки свои стерегут,
   и столы, на которых яства;
   рыщет венечка с кузьмичом -
   шарят в коробе василисы,
   упираясь в плечо плечом,
   зарумянившись до залысин.
  
   Напивается стихоплет,
   кнут засунув за голенище,
   он услужливым подает,
   он не любит гордячек нищих,
   и считает себя певцом
   высшей правды - горячей, едкой -
   и швыряет - ее - в лицо,
   или - скомканные салфетки.
  
   И не быть бы ему купцом,
   но за пазухой станет пусто;
   хмарь закусит он огурцом,
   темень - квашеною капустой;
   не покажешь лицом товар -
   не увидят его изнанки,
   очень ходкий товар - слова -
   налетайте смелее, анки.
  
   Разгорается скорый бой,
   хлещет правого виноватый;
   вышибала, само собой,
   заложил оба уха ватой;
   смехотворные кулачки -
   у драчливых характер женский,
   подкрадутся, сорвут очки -
   и прикроются занавеской.
  
   Где ты, ласковый шалопут,
   балагур и смельчак ерошка,
   не пора ли спасать толпу;
   заиграет твоя гармошка -
   и захочет пуститься в пляс,
   и споет озорно и лихо,
   и рыдая, и веселясь,
   разгулявшаяся купчиха.
  
   И затихнет вдруг у печи,
   чай прихлебывая из блюдца.
   В окна черные дождь стучит,
   ветки голые в стену бьются.
   И визгливый собачий лай
   отзовется ночным кошмаром.
   Рукотворный кабацкий рай...
   Что есть нового в мире старом?
  
   НОЧЬ
  
   За окнами уже совсем темно,
   я всматриваюсь в душу, словно в бездну.
   Разбросаны костяшки домино
   на полустертом бархате небесном.
   У облачка опять пушистый хвост
   и мягкий расплывающийся профиль.
   Вечерний мир привычно нищ и хвор,
   и близок к еженощной катастрофе.
   Несчастья замышляют по ночам.
   Тревожный таймер днем почти не слышен.
   А боги - в небе. Потому молчат.
   Никто из них не хочет жить на крыше.
  
   Автомобиль проснулся и фырчит,
   проста его сигнальная система.
   Утонет в темном омуте - в ночи -
   тоска при виде сливочного крема
   и чашки кофе - больше, чем с кулак -
   пусть от него неровно бьется сердце.
   И месяц подплывет из-за угла
   катать уснувших розовых младенцев,
   а после - всех желающих. Мечты
   обдумывают тоже темной ночью.
   Все главные желания - просты,
   и каждый сам и каменщик, и зодчий,
   и в океане ночи тонет сам,
   мечтая о любви на склоне лет, и
   таблетки принимает по часам,
   и часто забывает про таблетки.
  
   Я вглядываюсь в город, как в себя,
   и всем внимаю - спящим и неспящим.
   А ночь ползет, кого-нибудь губя,
   а ночь летит вослед впередсмотрящим.
  
   ОМУТ
  
   Под осенним небом снулым
   одинокая скамья...
   Словно в темноте салуна,
   он садился близ меня.
  
   И хотелось убежать,
   ноги лишь переобуть бы,
   улететь вослед стрижам
   и не знать людские судьбы.
  
   Сумасшедший, не в себе,
   вряд ли знающий салуны,
   взгляд его светлей небес,
   но безумный, но безумный.
  
   Поздоровавшись, смолкал,
   словно вспугнутая утка,
   задохнувшись на минутку
   от воды речной глотка.
  
   Не была ль скамейки твердь
   возвращением из боя -
   тщетно бившийся с собою
   от меня бы принял смерть.
  
   Пусть мы были незнакомы,
   он в реке моей души,
   там, где тишь и камыши,
   чуял омут, чуял омут...
  
   ЗАПОЗДАЛОЕ
  
   А холода приходят тоже с неба.
   Так ссоримся мы с теми, с кем в родстве.
   И тучи, охлажденные до снега,
   не льют уже потусторонний свет.
   Не стало театральных листопадов.
   Покинул труппу спившийся суфлер.
   И воет в мрачном парке за эстрадой
   голодный пес, отбившийся от свор.
  
   Сценарии становятся печальней:
   не только жизнь диктует, но и смерть.
   Нашептанное длинными ночами
   в скетч превратить актерам не суметь.
   Неяркой оказалась роль улитки,
   интригой не довольны лопухи.
   За мной признают, предъявив улики,
   умышленные тяжкие стихи.
  
   Но мой театр - лишь исповедальня,
   в стихах моих привычный фон - наив.
   В объятиях дерев пирамидальных,
   ссутулившись, застыли фонари.
   Что есть неотвратимее прощаний,
   нет ничего труднее, чем сберечь.
   Укрытых серебристыми плащами,
   камней могильных затихает речь.
  
   И я склонюсь в поклоне и умолкну,
   погаснут витражи в пустом фойе.
   И дождь прилипнет телом к темным окнам:
   ты здесь еще, услышь меня, поэт.
  
   ОБЪЯТИЕ МИРА
  
   Когда ничего не случается,
   кажется все не так.
   Скажешь себе: выпей чай и сядь
   в углу. Вся жизнь - суета.
   Когда от тоски можно чокнуться
   и думаешь: каждый глуп,
   тогда опрокинь коньячок и сядь
   смиренно в своем углу.
  
   Постукивают молоточками
   часы твои вразнобой.
   Расширился с внуком и дочкой мир,
   скукожился мир-с-собой.
   Ты не бесподобная женщина,
   подобия - дочь и внук.
   А жизнь на углы уменьшена,
   но комнат хватает двух.
  
   Очнулась с утра обманутой
   в своей усыпальнице слов
   рифмующим слоги мамонтом
   среди молодых слонов.
   Попробуй отвар шиповника
   и книжку возьми и ляг.
   Как строки ложатся ровненько
   про выдуманных миляг.
  
   А жизнь эту можно выдумать.
   Обзор до того красив -
   лишь ехать, любуясь видами
   из окон лихих такси.
   И кошкой следишь за "дворником":
   раз-два - и обзор твой чист.
   Водителям, как затворникам,
   внимать: многомудр таксист.
  
   А солнце опять чудесное,
   у туч плавники парчой
   сияют. Река над лесом ли,
   с земли воспарив, течет.
   И можно словами лучшими
   все светлое воссоздать.
   Сядь прямо, вот - кофе, груши... Мир -
   для счастья и так всегда.
  
  
  


Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"