Фай Наталья : другие произведения.

Воспоминания Танцующего Облака

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Жизнеописание Аншантин, Танцующего Облака племени ассанте, и наследной принцессы последнего рода туарегов, известной в Англии и Франции конца XIX века под именем Аннеи Шанталь Санте, как самая красивая женщина при дворе, художница, врачевательница травами и первая в истории женщина-парфюмер
  Воспоминания Танцующего Облака
  Исторический роман/мистика
  Автор: Наталья Фай
  
  Жизнеописание Аншантин,
  Танцующего Облака племени ассанте,
  и наследной принцессы последнего рода туарегов,
  известной в Англии и Франции конца XIX века
  под именем Аннеи Шанталь Санте,
  как самая красивая женщина при дворе,
  художница, врачевательница травами
  и первая в истории женщина-парфюмер
  
  Примечание автора
  
  Дорогой читатель!
  Мне радостно, что Вы скоро узнаете Аншантин, её непростую и яркую жизнь. Быть может, она станет лишь ещё одной прочитанной Вами книгой и вскоре забудется. А может, она найдёт отклик в Вашей душе, и расскажет нечто важное. Урождённая от ассанте и туарегов, она выросла в знойной Африке, но в юные годы судьба забросила её на далёкие английские острова, где она и прожила большинство своих лет.
  У неё было много имён, Аншантин-Танцующее-Облако - одно из них, Аннея Шанталь Санте - другое.
  Её нарекали наследной принцессой, величали первой красавицей, о ней говорили, что она проклята, за её спиной шептались злые языки, называя ведьмой.
  Ею восхищались, ей завидовали, её ненавидели и всеми силами пытались уничтожить.
  Но что Танцующему Облаку людская злоба? Она свободна по праву своего рождения, и никто и ничто не в силах этого изменить.
  
  Воспоминание первое. Рождение
  
  Я родилась на закате, под грохот набегающих на песчаный берег волн.
  Океан пенился, бесновался, и его нутро в последних ярко-алых отблесках заходящего солнца было мутно-зелёное и пронзительно-коричневое, словно запёкшаяся на мхе кровь.
  Нежный солоноватый бриз дышал лёгким холодком на солнце, что медленно садилось за лиловую полосу горизонта, не желая отворачиваться. Но вот оно сдалось наконец, и на краткий миг наступила полнейшая чернота.
  Когда свет дня ушел, а темнота ещё не наступила, в момент пересечения границ, в миг кромешной тьмы, и родилась я.
  Вместе со мной пришла ночь, и открыла на небесах белоснежный лик. То была луна... Полная, далёкая и прекрасная, она ярко меня осветила. Я широко распахнула глаза, и её светлое пятно вдруг размылось и превратилось в красивое женское лицо, склонившееся надо мной. А затем белая ладонь прикоснулась к моему разгорячённому лбу, и я ощутила боль. Я закричала, и мой мир впервые взорвался звуками.
  Эти звуки: мой собственный пронзительный крик, тихая, ласковая песнь моей матери, вплетающийся в её голос низкий баритон отца, а затем и оглушительный океанский рёв, стали первыми моими ощущениями о том мире, в который я пришла, и о той жизни, которую я начала.
  И жизнь эта была полной непролитых слёз, а оттого такой же солёной, как и алеющая в свете закатного солнца океанская кровь. И такой же пронзительной, до боли, до крика, до хрипоты, до тишины оборванных связок... До кромешной тьмы не там и не здесь.
  Я родилась на закате...
  Я помню мамины руки, её осторожные, полные трепетной нежности прикосновения. Помню папины глаза и его чудесный голос, от которого по телу разливалось приятное тепло и в душе воцарялось спокойствие, вытесняя все остальные чувства. Я помню старого и странного Марагаро - отца-целителя нашего племени - который был первым посторонним человеком, коснувшимся меня после матери и отца.
  Это удивительно, правда? Я, младенец, была ещё только пару минут как родившимся человечком, крохотным, сморщенным, ничего не сведущим. Но я ощущала и осознавала, и всё понимала, как и всегда, по-своему... И я всё помню, даже сейчас.
  Даже сейчас, всё то, что происходило со мной с самого момента моего рождения, и до тех самых пор, пока я могла говорить и видеть, я помню так ясно, будто это происходило со мной всего мгновение назад, или происходит сейчас... А иногда мне кажется... Нет, скорее даже я просто знаю, ощущаю всей кожей, что кое-какие вещи ещё вернутся в мою следующую жизнь, чтобы повториться вновь.
  Это похоже на безумие, да? Я знаю, о чём ты думаешь... Но не спеши делать выводы... Позволь мне сперва рассказать тебе всё, что сумею...
  Итак, в своём воспоминании я вновь пережила свой первый мистический опыт - рождение. Я пришла в этот мир на острове Пай, находящемся на северо-западном мысе африканского континента, близ нынешних Гвинеи и Бисау. Но я не являюсь частью темнокожего африканского населения, традиционно представляемого в связи с этими географическими широтами.
  Мой отец принадлежал к племени ассанте, обосновавшемуся на юге Гвинеи, у самых берегов Атлантического океана. Он был не так чёрен, как чистокровные ассанте, но очень смугл, черноглаз, улыбчив, разговорчив, всегда худощав и активен. Мать же была арабкой, уроженкой северного народа туарегов.
  Она была самой прекрасной женщиной из всех, кого я встречала. Она обладала красотой нежной и кроткой, дарящей умиротворение.
  В отличие от высокого и тощего отца, она была маленькой, словно куколка, с мягкой кожей и дивным загаром персикового цвета. Её длинные вьющиеся каштановые волосы и ласковые, как у лани, зелёные глаза, составляли лик моей личной Богини.
  Папа и мама встретились случайно, во время путешествия папы на север с бедуинами, в поисках новых плодоносящих земель. Увидевшись впервые, они оба поняли, что обрели друг в друге свою судьбу. Объединившись в семейном союзе, мама с отцом выбрали кочевой образ жизни, несколько сезонов проводя в селениях шуайя и туарегов, среди родственников матери, а осень и зиму встречая у гостеприимных огненных ассанте, на чистых океанских берегах. Иногда они присоединялись к торговым караванам бедуинов и зарабатывали на жизнь обменом.
  Когда мама забеременела мною, они, оставив на время все свои дела, по настоянию папы отправились к ассанте.
  Племя ассанте жило очень бедно, кормясь дарами океана и собственноручно выращенным зерном, но эти люди были гордыми и сильными, и никакие трудности не могли их сломить. Большую часть племени составляли воины, но не потому, что ассанте хотели войны и готовились к ней, а лишь по той причине, что таковой была манера воспитания детей ассанте и само отношение ассанте к окружающему миру, раз за разом ввергавшего их народ в тяжкие испытания. Сама жизнь виделась им бесконечной борьбой за выживание.
  И мне очень жаль, что я, самим фактом своего существования, немало поспособствовала той жестокой и кровопролитной борьбе, в которую оказались втянуты благородные папины сородичи.
  Всё началось именно в ту ночь, когда я родилась.
  Мы втроём - мама, папа и новорожденная я - встречали тот памятный закат не на самом континенте, а на маленьком укромном острове Пай, расположенном совсем недалеко от него. Это место считалось священным, и женщины ассанте приплывали сюда, когда нуждались в помощи духов океана. Именно поэтому отец настоял на том, чтобы во время родов мама находилась на этом острове. И именно по этой причине мы были единственными, кто заметил...
  Едва зашло солнце, на одинокий и пустой берег континента тайно высадились шлюпки с вошедшего в бухту корабля. Чужого корабля. Корабля одного из богатейших английских пэров и его приспешников.
  Мы были первыми людьми на континенте, которым довелось увидеть британский корабль. Я помню со слов папы, что это было огромное двухмачтовое судно из тёмной древесины, с белыми парусами и странного вида женской фигурой на корме, а шлюпки были похожи на маленьких темнопёрых утят.
  На берегу с этих шлюпок сошли люди, и устремились прямо вглубь острова, оставляя на влажном песке отпечатки своих подбитых железом сапог. Их следы исчезли к утру, как и сам корабль. Но люди остались. Они имели свой собственный интерес и цель пребывания на наших землях...
  В какой местности они скрывались, как выжили в столь чуждых им условиях, мне до сих пор непонятно. Равно как и то, почему никто из нашего племени не заметил их, и почему они сами сразу не нашли поселение ассанте.
  Сейчас, когда прошло уже так много времени, и я имела возможность понять этих людей, я думаю, что они, вероятнее всего, скрывались намеренно, так как изначально имели нечистые помыслы в отношении нашего народа. Они миновали наш посёлок стороной, и приложили все усилия, чтобы не производить шума и не выдать своё местонахождение. Скорее всего, они даже не охотились, и не рыбачили, чтобы прокормить себя, довольствуясь теми немногими плодами произрастающих возле берега фруктовых деревьев бананов и маракуйи, что могли поднять с песка до наступления прилива. Люди ассанте никогда не ходили собирать эти фрукты, так как их скорее подбирали песчаные обезьяны - паи, в честь которых и был назван маленький остров, на котором я родилась. И, к тому же, считалось, что фрукты - это неподходящая для воинов еда.
  Однако прибывшие не были воинами. Они были разведчиками, исследователями, искателями. Впоследствии они составили множество карт наших земель и дали им собственное название - Золотой берег.
  Ибо в ту ночь, когда я оглашала берега острова Пай своими первыми детскими криками, эти люди, эти проклятые всеми богами белые демоны, отыскали на моей родине золото... И обагрили наши берега и чистые океанские воды чёрной кровью своей алчности.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Воспоминание второе. Младенец в отцовской колыбели
  
  Днём моего рождения был шестой день лета.
  Климат Золотого берега похож на бесконечное лето, и океан круглый год согрет солнцем, потому здешние жители почти не изготавливают тёплую одежду. Нужда в ней появляется только в начале лета, в сезон частых дождей. Тогда огненные ассанте - дети солнца, так не привыкшие к сырости, укутываются потеплее, чтобы справиться с неприятным ознобом и избежать лихорадки.
  Однако в год моего рождения дождей было совсем мало, и всё больше ощущалось знойное дыхание пустыни. Солнце временами раскалялось докрасна, заставляя прятаться под тростниковые навесы и зонтики из широких пальмовых листьев.
  Мой папа установил на нашей маленькой стоянке три таких зонтика, и первые несколько дней после моего рождения мы с мамой почти всё время лежали под ними вместе, и наслаждались солоноватым океанским бризом и игрой цвета в высоком, чистом небе над островом Пай.
  Я никогда не забуду этого неба: светло-лиловое с алыми проблесками на рассвете, к полудню оно нагревалось почти до бела, после обеда становилось сине-зелёным и словно сливалось с океанской водой, а вечером заливалось густыми фиолетовыми и багровыми тонами. Ни один художник на свете не сможет повторить этой магии: магии неба.
  Многие годы спустя, уже будучи на чужбине, вдали от этого неба, сколько я ни смешивала краски в разных пропорциях, пытаясь добиться достоверности в своих картинах, у меня ничего не получалось.
  Мой собственный сын, в своё время, в подобных изысканиях пойдёт дальше меня, и изобретёт способ самостоятельно колорировать масляную и темперную краску, проведёт множество экспериментальных работ и даже будет удостоен премии за выдающиеся заслуги в развитии художественной науки.
  Глядя на его картины, наполненные цветом, светом и дыханием самой жизни, я ощущаю, как останавливается время, и вновь и вновь переношусь в самые счастливые воспоминания своего детства.
  Однако, я не стану забегать наперёд, и продолжу рассказ о самых первых днях своей жизни, которые, как бы странно это ни звучало, я помню очень ясно.
  Младенцем я была крепким и здоровым. Единственным, что тревожило мою мать, был очень светлый, почти белый, цвет моей кожи. Глаза мои с самого рождения были, как и у мамы, глубокого зелёного цвета, с той лишь разницей, что мамины глаза напоминали яркую весеннюю листву, а в моих глазах с первого мига и навсегда живёт мятежный океан. Волосы же мои вились беспорядочно и были тёмными, как у папы, но в последствии посветлели от солнца. Мама всё пыталась мысленно отследить, от кого из предков могла я унаследовать такую внешность и переживала из-за того, что моя белая кожа может стать источником бед. Но папу это скорее забавляло и радовало.
  Отец тогда впервые стал называть меня Облаком. Убаюкивая меня и ласково напевая, он говорил: 'Засыпай, засыпай, маленькое белое облачко. Пусть твои сны будут такими же лёгкими и светлыми, как ты сама.' Это звучало как какое-то волшебное заклинание - Шика Руа Ан - Маленькое Белое Облако - на языке ассанте. Успокаивая нас обеих, отец вновь и вновь твердил матери, что волноваться совершенно не о чем, так как в поселении ассанте много детей от смешанных браков и им привычны люди, которые выглядят иначе. И к тому же, говорил папа, совсем скоро солнце и ветер скроют мою белизну и подарят красивый загар.
  Но он был прав лишь отчасти. Люди ассанте приняли нас с радостью, и ни разу не встречала я на себе странных взглядов. Однако моя кожа и в самом деле слишком белая, а солнечный свет Золотого берега никогда не приживался на ней обильным загаром, но лишь слегка золотил её, и вызывал веснушки и красные пятна, какие ещё иногда бывают у рыжеволосых людей.
  Тем не менее, в детстве я не сильно отличалась от других детей моего возраста, по крайней мере в племени шуайя, где у многих девочек, как и у меня, была довольно светлая кожа. А у моих троюродных сестёр по материнской линии были такие же каштановые и золотистые волосы, как у нас с мамой. Только я, в отличие от подруг, никогда не укрывала голову платками и шляпками, позволяя волосам светлеть и приобретать рыжевато-золотые тона под щедрыми солнечными лучами.
  Солнце всегда было и остаётся моим божеством, в которое я искренне верю. Солнце - это неиссякающий источник, дарящий самую чистую и искреннюю любовь всему, чего оно касается. И я с самого детства старалась отвечать ему взаимностью. Я любила запрокидывать голову и кружиться, подставив лицо его лучам и вдыхая его свет, представляя, как наполняюсь животворящей энергией.
  Мой отец называл это солнечным танцем, а меня - Танцующим Облаком.
  Сейчас, когда я думаю об этом, слёзы наворачиваются на глаза, и желание ещё хоть раз вернуться в те мгновения беззаботного счастья безнадёжно рвёт мне грудь...
  Но вернёмся к маленькому, уединённому острову Пай, что стал моим первым прибежищем на земле.
  Мы с родителями провели там шесть ночей и семь дней. На седьмой день, когда мама почувствовала, что уже совсем оправилась и восстановила силы, отец привёз со стоянки ассанте Марагаро, отца-целителя племени.
  Марагаро был старым, худощавым и жилистым, с блестящими чёрными глазами и длинными чёрными волосами, заплетёнными в причудливые косицы.
  Я помню, как моего лба коснулись его костлявые пальцы с длинными жёлтыми ногтями. Это прикосновение вызвало во мне ужас, но ощущение быстро прошло, так как посмотрев в мои глаза, Маро тут же очень искренне, широко и по-доброму улыбнулся. Зубы его, несмотря на возраст, были все целые, чистые и безупречно белые, а его голос, когда он впервые заговорил со мной, оказался очень приятным, низким, тёплым, успокаивающим.
  Он осмотрел меня и маму, и поздравил нас с тем, что обе мы были в прекрасном состоянии тела и духа. Затем он помог моим родителям провести церемонию погребения оре - тела моего духа-хранителя, плаценты, или, как его ещё называют, детского места.
  Мама высушила его на солнце, а затем обернула в красивое детское платьице, которое сшила сама, и уложила в специально приготовленную для него плетёную корзинку. Папа принёс из глубины островка цветы и сладкие фрукты, которые они также сложили в корзинку с оре, в знак благодарности и почтения. Корзинка затем была опущена в океан, и мы долго смотрели ей вслед, покуда она не скрылась из виду.
  Небо над нами всё это время оставалось совершенно безоблачным, и Марагаро сказал тогда моим матери и отцу, что это очень хороший знак, и отныне мы заручились поддержкой духов океана и небесных духов.
  Тогда мама спросила его с усмешкой, уж не те ли самые духи, что повелевают погодой, сделали так, что я родилась белой, словно облако.
  Но на это Маро с очень серьёзным выражением ей ответил, что моя белая кожа - это знак силы, которой наделила меня полная луна в ночь моего рождения, и что им следует ожидать проявлений этой силы, быть готовыми к этому и не испытывать страха. Также он предупредил их, что они не могут нарекать меня каким-либо именем, кроме общинного, пока мне не исполнится семь лет, а затем я последовательно получу три имени: для общения в кругу семьи, для представления чужакам и для общения с духами.
  Я помню, как молчали, потрясённые, отец и мама, и как они решили не говорить об этом более ни с кем, и никому не открывать моей силы, когда та проявится. Они нарекли меня Ан Шантин - Облако Танцующее, и искренне надеялись, что им не придётся отдавать меня в обучение Маро и знать под другим именем.
  Я осознаю, что они берегли меня, и хотели, чтобы жизнь моя была счастливой и необременённой. Но я не могу перестать думать о том, как бы сложилась моя жизнь, если бы я с самого начала была объявлена в племени как Говорящая с Луной, ученица и наследница Марагаро, а не как Танцующее Облако, племянница Вождя...
  О, я была обожаемым всеми ребёнком, бесспорно. Меня баловали, и я всегда была в окружении преданных товарищей своих детских игр. Я была по-настоящему счастлива. Но как только мне исполнилось семь лет, жизнь моя впервые перевернулась с ног на голову, именно из-за того, что мои способности, до последнего момента были ото всех сокрыты...
  Тем не менее, до того, как я достигла этого возраста, мы с родителями вольно и безбедно жили в селении племени ассанте, что располагалось недалеко от Золотого берега нынешней Гвинеи.
  Марагаро привёл нас в селение утром восьмого дня, и сразу же меня представили Вождю и его советникам, а также старейшинам и матерям-хранительницам. Такое множество новых, незнакомых мне, но дружелюбных и улыбающихся лиц, стало одним из самых ярких первых впечатлений.
  Вечером на стоянке Вождя, по его велению, устроили пир в мою честь. Это было сделано согласно древней традиции, которая распространяла защиту и покровительство Вождя на новорожденного ребёнка и его потомков.
  Мне, также по традиции, досталась в наследство древняя детская кроватка, в которой до меня спало множество моих предков, в том числе и мой отец.
  Это тоже была одна из самых старых и почитаемых традиций племени - передавать какую-либо детскую вещь из поколения в поколение. Считалось, что на такие вещи боги-хранители налагают свою печать, а младенец, которому она принадлежит, сокрыт ото всех злых сил светлыми духами, и душами предков, что наблюдают за ним с небес и оберегают.
  Кроватка была вручную вырезана из цельного куска дерева неизвестной мне породы. Я помню, что она была очень тёмной и легко раскачивалась, а также приятно пахла. Она была вся сплошь покрыта замысловатыми резными узорами, в которых я, будучи совсем маленькой, любила угадывать силуэты диковинных животных. Я свободно лежала в ней лет до пяти, пока не вытянулась в росте настолько, чтобы перестать в неё помещаться. Даже сейчас я помню то огорчение, что испытала, обнаружив, что мои ноги уже довольно болезненно упираются в её край, и осознав, что я больше не смогу спать в ней, как любила, мерно покачиваясь, словно на волнах, что дарило мне несравнимое ощущение покоя и умиротворённости.
  Нам выделили небольшой домик в квартале рода, и у меня сразу же появилась очень большая и любящая семья, состоящая из многочисленных родственников отца. Все они принадлежали к роду, от которого я получила своё имя. К роду Шантин - Танцующих. Танцующие были искусными воинами, и их ещё называли Танцующими-со-сталью.
  Главой каждой семьи Шантин был мужчина. Поскольку в племени ассанте всегда правили мужчины рода Танцующих, наследственность передавалась детям по мужской линии, и мальчики, вырастая, никогда не покидали родное поселение насовсем. Девушки же могли выходить замуж свободно. После свадебного обряда они, по традициям племени, принимали новое имя, данное им мужем, либо хранителем рода мужа. После этого они и их дети более не считались принадлежащими к роду Танцующих, но переходили под защиту семейств своих мужчин.
  Браки внутри родов, между родственными в пятом-шестом колене семьями, не возбранялись ни Вождём, ни старейшинами, но матери-хранительницы всегда зорко следили за взаимоотношениями молодёжи, пресекая всякое недостойное, по их мнению, правящего рода поведение.
  Рядом с нами жили папины родители, его родные братья, а также их двоюродные, троюродные и менее близкие по родству братья со своими семьями. Все они состояли в главном, изначальном родстве с правящей семьёй и Вождём. Дети этих семей, как и я, считались племянниками и племянницами Вождя. Сколь бы ни были далеки друг от друга наши семьи, в каждом из нас текла кровь Шантин, и мы были братьями и сёстрами друг другу.
  Мы были детьми Шантин. Наследниками правителей племени. Это было не просто звание, к нам относились по-особому. Нас никогда не обременяли тяжёлой работой, не кричали на нас и не ругали, пусть даже мы вели себя порой слишком заносчиво и самовлюблённо.
  Но зато от нас требовали иного... Если дети простых семей почти все были ткачами, гончарами, охотниками, землепашцами, то я и мои сородичи должны были обучаться по книгам.
  Нас заставляли читать, нас тренировали писать, обучали выражать свои мысли на бумаге. От нас ожидали, что все мы когда-нибудь будем править племенем, и растили из нас будущих советников, стратегов, мыслителей. С самого раннего детства мы были приучены к тому, что к нам прислушиваются, и даже самую нелепую идею сначала рассмотрят со всех сторон, прежде чем перенаправить нашу энергию в другое, более полезное русло.
  Нас также учили быть воинами. Всех, даже девочек. Ассанте не видели разницы между воином-мужчиной и воином-женщиной, и в чём-то такая равность мне импонировала. Женщины ассанте подчас были более свирепыми и безжалостными противниками. Их боялись и называли 'кацины' - кошки, или 'кацианны' - оборотни, ведьмы, способные превращаться в зверей.
  Большое значение уделялось нашему физическому воспитанию. Нас обучали чувствовать своё тело и в совершенстве им владеть, подчинять воле физические желания и ощущения, поступающие извне. Мы учились контролировать самих себя и весь мир вокруг.
  Таково было наше назначение - упорядочивать и держать в порядке. Мы были залогом безопасного и счастливого будущего всего племени.
  В племени в то время жило около трёх тысяч человек, а нас, детей-погодок Шантин, было семнадцать - десять мальчиков и семь девочек приблизительно одного возраста, моя собственная маленькая стая, в которой я выросла и обрела близких мне людей, близких по-настоящему, по крови, по духу, по образу жизни. Вместе мы делали свои первые шаги, вместе произносили первые, ещё только отдалённо похожие на речь, звуки, вместе изучали окружающий мир.
  И вместе мы танцевали.
  Наш род не просто так звался Шантин, в нём из поколения в поколение хранились и передавались секреты древнего искусства магического танца, танца со сталью, танца с огнём, танца со зверем и других ритуальных танцев.
  В племени часто устраивались празднества, и когда по вечерам разжигался большой общинный костёр, все жители, от мала до велика, собирались подле него, и наша маленькая стая устраивала целые представления.
  Мы тщательно готовились к таким вечерам, сами придумывали себе образы, вместе прорабатывали сюжет нашего танцевального повествования, шили себе костюмы, мастерили маски и украшения. И каждый раз это было незабываемо, и мы, и наши зрители, растворялись в искусстве и волшебстве танца.
  Тогда, в моём раннем детстве, все дни от года и до семи лет, были почти одинаковыми и состояли из обязательных физических занятий несколько часов каждое утро, упражнений с письмом и чтением, изучением книг о древних науках, прогулок в тропических чащах и на берегу океана, изучению и мастерству искусств, и обязательном поочерёдном дежурстве на общей племенной кухне, где абсолютно все дети, когда наступала их очередь, помогали добывать и готовить еду. Также, в зависимости от погодных условий, нас обучали понимать состояния неба и земли, с целью предотвращать бедствия, которые могут доставить резкие перемены погоды.
  Мы изучали явления природы, запоминали названия различных растений, насекомых, животных, рыб. Мы учились различать съедобные плоды и ядовитые. Мы рассматривали способы выживания в дикой природе в одиночку и сообща. И всё это было так интересно, так увлекательно. Как жаль, что сейчас это всего лишь мои воспоминания...
  Но прежде, чем всё это стало воспоминаниями, и мою голову заполонили противоречивые мысли, а в душе поселились нелёгкие чувства, я жила радостной и очень приятной жизнью ребёнка.
  Ребёнка, у которого была своя большая и дружная семья.
  Как только я вылезла из отцовской колыбели, я познакомилась с ними, своими троюродными, четвероюродными, пятиюродными и другими, братьями и сёстрами, самыми дорогими моими друзьями.
  И совсем отдельно - с одним из них, который был особенным, и который стал мне близким другом на всю жизнь, несмотря на все преграды и расстояния между нами.
  Он был моим пятиюродным братом, и он был старше меня на три года.
  На языке ассанте его имя означало "Опасный".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Воспоминание третье. Братское плечо
  
  Кангар.
  Само его имя - магическая формула, что высекает искры прямо из воздуха.
  В моей памяти он навечно останется именно таким: молодым, ярким, властным, сильным, полным внутреннего сияния.
  Он был самым старшим в нашей маленькой стае Шантин, и ему с детства приходилось быть сильным, чтобы оберегать нас, вести и вдохновлять.
  Он был неоспоримым лидером, в силу своего происхождения, воспитания, и твёрдого, волевого характера. Пожалуй, из всех людей, которых я знаю, у Кангара самый стойкий внутренний дух.
  Его растили быть Вождём, нас растили в подчинении ему. Никто и никогда не перечил Кангару. Кангар говорит - ты слушаешь. Кангар делает - ты повторяешь. Кангар велит - ты выполняешь.
  Совсем немногие из его друзей, к которым, к моей огромной радости, причисляюсь и я, знали, как тяжело ему на самом деле приходится, и каких огромных физических и душевных сил ему стоило его становление.
  Его, как ни одного другого из Шантин, воспитывали в великой строгости. Мастера, хранительницы и другие наши учителя были к нему очень требовательны.
  Кангар просто обязан был во всём и всегда быть первым, сильнейшим, лучшим. Его плавили, гнули и закаляли, как сталь. Он был живым клинком, которым в годы войны племя пронзало грудь врага, и щитом, укрывавшим всех нас во времена великой опасности.
  Кангар, как и я, был ребёнком смешанной крови, с необычными и привлекательными чертами, и его лицо притягивало взгляд. Рядом с другими юношами он был как лев среди котят. Редкая женщина в племени могла остаться к нему равнодушной, и у Кангара всегда было множество талиэлле - поклонниц, к которым он, тем не менее, относился спокойно и даже прохладно.
  Кангар, впрочем, со всеми был одинаково дружелюбен и немного отстранён, и никого не подпускал к себе ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Лишь нескольких друзей он воспринимал как родных, заботясь о них, как о семье.
  Многие пытались завоевать его дружбу или симпатию, но далеко не каждый мог выдержать его прямой взгляд...
  В сильном сердце Кангара жил неукротимый огонь, что своим пламенем отражался в его глазах. Этот огонь мог опалять так, что становилось невозможно дышать, и тело прирастало к месту.
  Кангар всегда был очень требователен, как к самому себе, так и к другим, и всех в своём окружении держал в рамках жёсткой дисциплины.
  Со мною же Кангар, или просто Кан, как я его звала, был всегда особенно суров, и в то же время он всегда заботился обо мне. Он был мне настоящим другом, с которым я могла говорить свободно и легко, и чувствовать себя в безопасности. Он опекал меня, как только может опекать растущую девочку большой и сильный старший брат. Однако и мне случалось испытывать на себе ярость его огня...
  Но я никогда не обижалась на него, не злилась. Его поступки всегда были тщательно взвешены, продуманы, а решения - справедливы и разумны. Безо всякого сомнения, я, да и многие другие в нашем племени, без раздумий доверили бы Кану свою жизнь, отдали бы всех себя на исполнение его воли, мудрой и единственно верной.
  Кан, в свои взрослые годы, почти всегда бывал серьёзен, порой слишком серьёзен. Сейчас я понимаю, что его нелёгкая ноша: все сомнения, волнение, переживания, были сокрыты от посторонних глаз этой маской - немного высокомерной, кажущейся холодной и безразличной. Она укрывала все его чувства, все его страхи.
  Он просто не мог позволить себе быть слабым, беспечным, опрометчивым. И не мог позволить кому бы то ни было увидеть в нём проявления чувств.
  Все мои воспоминания о радостном, беззаботном Кангаре, о счастливом Кангаре, о Кангаре смеющемся и танцующем, относятся к нашему раннему детству.
  Наверное, день нашего знакомства был одним из немногих дней в его жизни, когда он улыбался легко и сердечно, и не стремился себя скрывать.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Воспоминание четвёртое. День рождения Солнца
  
  Шло четвёртое лето моей жизни.
  В последний жаркий месяц в поселении ассанте устраивалось грандиозное празднество в честь рождения Солнца - сына небесных Богов. К торжеству готовились многие недели, и приготовления были не менее ожидаемой и предвкушаемой всеми забавой, чем сам праздник, весёлой, яркой и очень приятной частью торжества для всего селения.
  Каждое утро я, как и все дети, как и моя маленькая личная стая Шантин, просыпаясь, бежала к центральной улочке поселения, туда, где под широким навесом работали улыбающиеся ассанте: дети, подростки, взрослые, словом, все, кто только был в тот момент свободен от других обязанностей или имел желание сделать приготовление к празднику своей основной работой. Ассанте всех возрастов и ото всех семей, сообща создавали ритуальные фигуры Богов, сплетая их из длинных, жёстких кокосовых и банановых листьев, а также шили костюмы и маски для ритуального танца, готовили украшения из ракушек, камней, плели корзины, лепили глиняные вазы и горшки в дар Богам, и делали многие, многие другие предметы для праздника.
  Мы называли это общинное сердце поселения 'акона' - в буквальном переводе 'круг большой работы'. Это действительно было место постоянной работы, там всегда что-то происходило, царила кипучая энергия, звучали весёлые голоса, смех и дружные песни. Ни разу не видела я ссор в аконе. Всё, что хотелось сделать или попробовать сделать, воплощали сообща, помогая друг другу, поддерживая, обсуждая и находя лучшее решение.
  Ассанте ценили любовь, которую так щедро дарили им их небесные Боги и которую они ощущали во всём, что их окружало, и старались всячески её приумножать. Наверное, такая простая, первобытная, бескорыстная любовь и дружба - самые ценные дары, которыми только может обладать человек. И я бесконечно рада, что была частью этого.
  Много позже, в свои самые тяжёлые и тёмные дни, я часто вспоминала свои детские годы, вспоминала нашу общинную акону и царящий в ней дух всеобщего равенства, сплочённости. Даже тогда, когда во мне самой не оставалось простого дружелюбия, лишь одно это маленькое, окрашенное детской наивностью напоминание наполняло меня светом и разжигало мой собственный внутренний алтарь любви. Это очищало меня и придавало сил. В каком-то смысле моя большая и дружная семья всегда была со мной, где бы я ни находилась. Они все - мои родные и любимые ассанте, создавшие акону - жили внутри меня самой, освещая мой путь и придавая мне сил.
  Но не передать мне словами моей великой печали, которая охватывает меня каждый раз, при мыслях о том, как я и мой отец подвели нашу семью.
  Я сожалею, и всегда буду сожалеть о том, что не смогла быть больше частью племени, чем частью своей личной судьбы, и вместе со всеми в годы тяжбы встать плечом к плечу, встретить врага и отразить опасность...
  Я жалею о том, что мой отец ничего не сказал Вождю о том корабле, который мы видели в ночь моего рождения. Знаю, что он защищал нас с мамой, как считал необходимым... Ведь корабль тех англичан им самим тогда показался чем-то иным, чуждым, страшным, как кошмарный монстр, или проявление злых сил, и само упоминание о нём могло посеять смуту и поставить под удар наше безопасное положение в племени.
  Ассанте были в большинстве своём очень суеверны и боялись злого рока. И именно по этой причине мои родители не раскрыли никому моего дара... И мне с самых ранних лет пришлось платить душевным спокойствием за принадлежность нашей семьи к сильному и знатному роду.
  Но, в конце концов, не мне судить о том, что было бы лучше для нашей семьи, ведь тогда на кону стояла не только моя судьба, но и жизнь и благополучие моих дорогих родителей...
  Однако наша причастность или непричастность к Шантин - это, по моему убеждению, несовершенная ценность и ничтожная цена, по сравнению с той, которую пришлось всем нам заплатить в противовес своей временной безопасности...
  Сама я была слишком мала, чтобы осознать всю важность того, что мы тогда увидели, и того, что понял отец. Я была слишком мала, чтобы развеять его страх. Я была слишком мала, чтобы поддержать его, чтобы убедить, чтобы воззвать к его храбрости. Я была слишком мала для всего.
  Но с самого первого своего дня я видела духов.
  Ты, как и я, уже знаешь, что они существуют: тайные или явные призраки, наблюдающие за нашей жизнью и иногда проявляющиеся в ней. Некоторые из них - души умерших, некоторые - тени Богов, что иногда спускаются в наш мир со своих небесных чертогов, а другие - жадные твари из тьмы, что могут быть очень опасны. Они приходят из граней: света и тьмы, материи и отражения, огня и того, что огонь пожирает.
  Марагаро тоже видел их, но наши с ним ощущения разнились настолько, что я была вынуждена сама искать истину в их отношении и осмысливать те явления, что мне открывались.
  Там, где он видел белое пятно на земле - я видела женщину в белом одеянии, печальную, сияющую странным холодным светом. И я сразу понимала, что она настолько же реальна, насколько я сама, в то время как Марагаро считал явления духов чем-то сродни сновидению наяву, или наваждению - событием очень редким, таинственным, значимым, и даже опасным.
  Он просто не видел их так много, так часто, и так полно, как я. А я никогда и никому не доверяла всего того, что видела, и не обсуждала ни с кем, после того, как поделилась своими видениями с моей матерью, Аммед.
  Не могу сказать, что мы с мамой были очень близки. Аммед - Пустынный Цветок - всегда была для меня примером для подражания и некой вехой, которой мне самой достичь было невозможно. Я считала себя недостаточно красивой, недостаточно талантливой, недостаточно умной, чтобы быть такой дочерью, которой она могла бы гордиться. Я помню, с каким страхом смотрела она на моё белое тело. Я всегда испытывала перед ней стыд и вину, сама толком не понимая причины.
   Однажды я рассказала маме о той печальной сияющей женщине, которая прикоснулась ко мне в ночь моего рождения, и которую я затем нередко видела в поселении. Эта женщина была невероятно красива, и странным образом казалась мне смутно знакомой. Она часто вдруг ни с того, ни с сего оказывалась рядом со мной, когда я была занята повседневными делами. Она молча смотрела на меня, и была в её взгляде такая тяжёлая, давящая тоска, что сердце моё сжималось. Я смутно чувствовала, что она нуждается во мне. Мне хотелось узнать, кто эта женщина, и каким образом я могла бы ей помочь. Я подумала, что если я опишу маме, как она выглядит, то мама сможет сказать мне, кто она такая.
  Но мама страшно перепугалась, схватилась за сердце и тихим, прерывающимся голосом запретила мне говорить о том, что я вижу. Меня так потрясло её побледневшее лицо и сквозящая в нём боль, что я пообещала молчать и держала данное маме слово. Хотя не раз приходили ко мне сомнения, и я была готова нарушить мамин запрет, я всё же покорялась своему внутреннему стойкому убеждению, что делать этого мне не стоит, хоть и не вполне понимала тогда, почему.
  Я наблюдала и за другими призраками, которые выглядели, как светящиеся люди, за маленькими кудлатыми созданиями, похожими на живые комочки меха, за крупными тёмными существами, что бродили по нашему посёлку по вечерам, и за многими другими удивительными духами, и лишь изумлялась их красоте, их спокойствию, их сиянию.
  Я очень быстро отметила, что духи - не такие, как мы, что они могут делать удивительные вещи, и что кроме меня их во всём нашем огромном поселении видит один только Маро. Да и то, видит он не их самих, а только их свечение - малую часть, самые сильные всплески. И реагировал он на свои видения всегда очень странно: вскакивал на ноги и начинал крутиться вокруг своей оси, притоптывая и проговаривая громко какие-то непонятные свистящие и щёлкающие слова.
  В племени к Марагаро относились с огромным уважением и никогда не удивлялись его выходкам, не считали его странным. Но для меня его поведение было явным знаком того, как отнесутся в племени ко мне, если я вдруг стану описывать то, что вижу.
  Пока я была мала, родительский страх быть изгнанными из тёплого крова жил во мне полной силой, и я хранила обещание, данное маме, и изо всех сил старалась наблюдать за своими таинственными друзьями незаметно для других и делать вид, что ничего не происходит.
  Как же ошибалась я тогда... Ах, если бы только я знала тогда то, что знаю теперь... Я бы стала кричать о них, чтобы все и каждый услышали и увидели то, что вижу я, я бы рассказала о своих видениях всем, кто только был в племени, как только научилась бы говорить...
  Но поведение Маро, молчание моего отца и постоянные переживания матери накладывали печать на мои уста. В те годы духи были моими личными гостями, тайными друзьями.
  Я замечала их постоянно, так что со временем привыкла вести себя так, словно ничего странного нет в том, что они, невидимые для всех, кроме меня, и отчасти для Маро, живут вместе с нами в поселении.
  Но в то утро, когда все дети Шантин готовили цветочные венки на аконе, один человек из племени всё же заметил, как я изумлённо таращусь в пустоту и разговариваю, как ему показалось, сама с собой.
  Это был мой брат.
  Кангар.
  
  
  
  
  Воспоминание пятое. Тайное убежище у озера Духов
  
  Высокий для своего возраста, очень подвижный и улыбчивый, черноволосый и кареглазый, как и большинство детей его народа, загорелый от макушки до пят, с глубоким, лучистым взглядом, Кангар жил всем, что происходило в племени и как будто был во многих местах сразу, принимая участие, помогая, или просто наблюдая.
  Кану в то лето было всего шесть. Он ещё не проходил посвящения, ни разу не присутствовал на племенных советах, которые устраивали старейшины, и считался ребёнком. Но за ним постоянно следили сотни любопытствующих, оберегающих и оценивающих взглядов. И Кан знал это.
  Чем старше он становился, тем острее ощущал направленные на него отовсюду взоры, тем более чутко относился к тому, что о нём говорят, и тем отчуждённее делался, видя, что от него постоянно ждут чего-то выдающегося и не дают ступить и шагу с тем, чтобы принадлежать лишь самому себе.
  Поэтому, когда я перехватила его потрясённый взгляд, я застыла, стараясь, чтобы ни малейший мускул на моём лице не пошевелился. Кан, прекрасно осознавая, что сейчас привлёк ко мне внимание чуть ли не всех, кто был в аконе, вдруг сорвался с места, схватил маленькую меня в охапку, усадил себе на плечи, и со всей быстротой, на которую были способны его сильные, жилистые мальчишеские ноги, побежал прочь, подальше от аконы, подальше от окружавших нас глаз, подальше от хижин-хранилищ, за пределы селения, вглубь прилегающих к нему зарослей, образовывавших густые тропические джунгли.
  Я так испугалась, что тело моё пробила дрожь. Я зажмурилась и изо всех сил я схватилась за длинные волосы Кана, чем наверняка причинила ему немалую боль, но Кан не произносил ни слова и не останавливал своего стремительного бега, пока не достиг глубины чащи.
  Хлёсткие и гибкие растения били меня по бокам. Я пригнулась как можно ниже. Но вскоре мы остановились, и Кан ссадил меня на кипу упавших пальмовых листьев.
  Я всё ещё дрожала и боялась на него посмотреть. Я сидела, обхватив себя руками, чувствуя, как слёзы подступают к глазам, и только одна мысль билась в моей голове в этот миг - мне конец. Кангар узнал, что я вижу духов, и теперь он расскажет всем в племени, что я проклята луной, и всю нашу семью выгонят из племени, или, того хуже, до смерти забьют камнями. А может, сбросят с обрыва или утопят в океане...
  - Маленькая, открой глаза, - прозвучал рядом со мной тихий голос.
  Я помотала головой и ещё крепче прижала ладони к бокам.
  Кан засмеялся, с трудом разжал мою левую руку и вытянул её куда-то вперёд. Мои пальцы лизнула холодная влага. Я вздрогнула и открыла глаза.
  Мы сидели у кромки священного озера Духов, что было единственным доступным нашему племени источником пресной воды на многие дали вокруг.
  Здесь всегда было тихо и спокойно, неважно какая погода бушевала над кромками деревьев. Из-за этого, и ещё из-за того, что вода в озере была необычайно сладкой и приятной, ассанте и прозвали его озером Духов, и каждое утро сюда приходил кто-нибудь из племени, чтобы набрать воды и оставить сладости и цветы в качестве подношения духам, которые оберегали это место.
  Всё утопало в зелени: тёмной, сочной, яркой, напитанной благостью воды. В глубину чащи проникали косые лучики солнечного света, и, ударяясь о поверхность спокойного и ровного, словно зеркало, озера, рассыпались мириадами искр. Это было невероятно красиво.
  Я наклонилась к поверхности воды и увидела в ней своё отражение. От стремительного бега мои чайно-золотистые волосы спутались, на бледном худом лице две яркие точки - широко распахнутые зелёные, как глубокая океанская вода, глаза.
  Рядом застыл Кан, с поджатыми губами, напряжённо глядя на моё отражение в озере.
  Я стала рассматривать отражение его глаз. Впервые я заметила, что они совсем не чёрные, как у его отца. Сверкающая вода высвечивала в его взгляде зелёные, золотистые, песочные, ореховые ноты, а в самой глубине - алые и багряные капли, живые и горячие, словно всполохи горящего внутри этих невероятных глаз огня. На какой-то миг его зрачки превратились в сверкающий калейдоскоп, отражающий блеск воды. Но вот Кангар моргнул, и чудесное видение исчезло.
  Он улыбнулся и потрепал меня по макушке.
  - Всё хорошо, маленькая. Если бы ты была одержима духами, твоё отражение в этом озере было бы совсем другим. Но ты - это ты. Всё хорошо.
  Я бросила взгляд на своё отражение. В моих глазах не было огненных капель. В них плескались океанские волны, зелёный прилив обрамляли песочные ресницы берега... Я потёрла глаза. Интересно, видит ли Кан то, что вижу я?
  Я попыталась привлечь его внимание к его собственному отражению в воде, но он уже уводил меня, улыбаясь, шутя и время от времени припрыгивая. Тот факт, что я оказалась не демоном, а простым ребёнком, который играл сам с собой, его обрадовал.
  Наверняка мои родители уже хватились меня, подумала я. Ведь все, кто был на аконе, видели, как Кан меня унёс. Кан не принадлежал к нашей маленькой стае, он был старше, и к нему все имели особое отношение, а потому его поведение было просто из ряда вон выходящим событием. Родители в это утро были на дальних зерновых полях, но обязательно нашёлся кто-то, кто побежал рассказать им о случившемся.
  Мы, дети Шантин, не могли позволить себе делать то, что нам хочется, и не быть при этом замеченными. Но Кан, кажется, научился с этим справляться.
  Он привёл меня вовсе не обратно на акону, а ещё немного дальше в тропическую чащу, и, прижав палец к губам, подошёл к высокому, старому и засыхающему уже дереву, обильно покрытому лишайниками, пошарил рукой между нижних ветвей и извлёк оттуда тканую чёрную верёвку, очень крепкую, толстую, похожую на змею. Он изо всех сил налёг на верёвку, и она стала подниматься вверх, а нижняя часть древесного покрова вдруг зашевелилась, и я увидела, что прямо внутри ствола есть проход, закрытый большими кусками коры и замаскированный лишайниками. Кан раскрыл его, мы быстро заползли внутрь, и он снова сравнял вход кусками коры так, чтобы снаружи ничего не было заметно.
  Мы оказались в самом странном и удивительном месте из всех, что мне доводилось видеть. Дерево изнутри оказалось почти полностью полым, и в пустоты просвечивал дневной свет, льющийся с самой вершины. Сквозь этот свет по воздуху двигалась древесная пыльца. Я вытянула ладонь на просвет и на какой-то миг мне почудилось, будто мы под водой.
  Долго мы просидели так, по разные стороны ствола, поджав под себя ноги, с запрокинутыми вверх головами. Никого и ничего больше не было рядом. Над нами шумел ветер.
  Наконец Кан сказал:
  - Хорошо, правда? Тебе нравится?
  Я кивнула.
  - Это мой секрет. Только ты знаешь об этом дереве.
  - Только ты знаешь обо мне - неверным эхом отозвалась я.
  Кан нахмурился и прикоснулся к мочке своего уха. Это означало, что он хочет услышать больше.
  - Только ты знаешь обо мне, - вот и все, что я смогла сказать.
  - Но с тобой всё в порядке, ты не одержима, и ты не демон! Я же видел!
  Я смутилась. Кан, как и все ассанте, признавал существование Богов, демонов, духов и прочих магических существ, но, как и остальные, боялся их.
  Что ему сказать? Как мне объяснить ему то, что он увидел? И не переменит ли он своего мнения, если узнает правду? Не отвернётся ли от меня, не прогонит ли? Этого я боялась больше всего на свете.
  - Это место стерегут сильные и добрые духи, - вдруг сказал Кан, - именно поэтому я здесь и устроил своё убежище. Они не выдадут тайн.
  Я посмотрела ему в глаза. Знает ли он, что внутри него живёт колдовской огонь?
  - Если бы я... Оказалась демоном... Что бы ты сделал?
  Кангар, против моего ожидания, улыбнулся после этих слов. Почесал свой затылок, ощупал пальцами кору и пол у входа в тайник. Затем сказал:
  - Я бы тебя освободил от демона.
  - Что? - я засмеялась.
  Кангар тоже засмеялся:
  - Да-да, я бы что-нибудь придумал, и уверен, что это бы сработало. Я бы спас тебя, маленькая.
  Я смеялась так долго, что голова моя разболелась. Но внутри стало легко. Кангар со мной. Если понадобится, он меня спасёт.
  Кангар же, напротив, не смеялся после сказанного им. Он смотрел на меня, серьёзно, внимательно, задумчиво.
  - Я, кажется, знаю, в чём твой секрет, - сказал он.
  Я вздохнула и обхватила себя руками, как тогда, когда он принёс меня к озеру.
  Кангар наклонился ко мне так близко, что длинные пряди его волос упали на мои плечи.
  - Теперь мы связаны, маленькая. Я храню твою тайну, а ты - мою. Я клянусь, что буду молчать о твоей тайне. Клянёшься ли ты, что будешь молчать о моей?
  - Клянусь, - не задумываясь, ответила я.
  Кангар улыбнулся и протянул мне цветок, который всё это время прятал за своей спиной. Это была ароматная паучья орхидея, белая с золотистой пыльцой.
  Именно из таких орхидей я в то утро плела свой венок.
  С того дня мы стали очень дружны и редко разлучались.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Воспоминание шестое. Кольца, топорики, бусины и вазы
  
  Мы вернулись в поселение с охапками пахучих белых орхидей, объяснив встревоженным взрослым, что ходили в чащу, чтобы добыть больше свежих цветов для наших венков.
  Наши строгие cтаршие братья, сёстры, тёти и дяди удовлетворились таким объяснением и отошли от нас, предоставив нам самим работать с принесёнными цветами.
  Несмотря ни на что, мне всегда нравились отношения между взрослыми и детьми Шантин у ассанте. Такого равенства и свободы поведения, предоставляемой детям нашего рода, я больше не встречала нигде. Нас оберегали, за нами присматривали, нас контролировали - да, но взрослые никогда не вмешивались в наши дела. Они помогали нам, если мы просили их об этом, но сами не предлагали своих советов. Возможно, именно поэтому дети Шантин у ассанте с раннего возраста были самостоятельными маленькими людьми и росли сильными, выносливыми и радостными. Именно такими племя хотело видеть своих Вождей, хранителей, старейшин, матерей. Такими они и были.
  Мы присоединились к нашим братьям и сёстрам на аконе. Это был последний день приготовлений, и на следующий день на рассвете начнётся празднество. По этой причине общая работа была особенно шумной и весёлой, и мы могли вести беседу о своих делах, не опасаясь, что нас кто-нибудь станет слушать.
  - Твои родители? - тихо спросил Кангар, склонившись над своим плетением так низко, что движения его губ не были видны.
  Я понимала, что он имеет ввиду. То, что они должны были сделать давным-давно, но чего решили не делать никогда.
  - Боятся, - так же тихонько выдохнула я.
  - Не хотят? - снова короткий, но такой сложный вопрос.
  Я лишь вздохнула.
  - А чего хочешь ты?
  Я удивлённо воззрилась на него. Кангар улыбался, как мне показалось, немного грустно.
  Я подумала и ответила:
  - Чтобы мама была здорова. От плохих мыслей ей становится больно в груди, и я стараюсь, чтобы у неё были только хорошие мысли. Но это не всегда получается...
  Кангар некоторое время молчал, перевязывая сложное плетение своего венка из банановых листьев, жёлтых кактусовых соцветий и белых орхидей, и скрепляя его края тугими жгутами из просоленных водорослей. Закончив, он вытянул своё творение на руке, повертел, рассматривая с разных сторон, остался доволен и отложил венок в корзину с другими, уже готовыми.
  - Для себя, - спросил он, выуживая из моих волос липкие кактусовые цветочки, - чего ты хочешь для себя?
  - Для себя? - повторила я, - я не знаю...
  - Подумай, маленькая.
  Я непонимающе следила за его пальцами, крошащими жёлтый бутончик. В цветках кактуса был липкий сок, который мы иногда использовали, как клей. На коже он становился белым, когда засыхал. Руки, ноги и даже лицо Кана уже были покрыты белыми пятнами клея. Я подумала, что, наверное, тоже испачкалась, отложила свой незаконченный венок и принялась вытирать щёки краем своей длинной туники.
  - Я не знаю, - повторила я, когда через несколько минут брат отнял ткань от моего лица и требовательно заглянул в мои глаза.
  - Это плохо. Ты должна узнать.
  Я быстро завязала узелки на кончиках своего венка. Кангар принял его из моих рук и перетянул узелки потуже.
  Я знала, что он ждёт, чтобы я сказала, что втайне мечтаю поделиться своими видениями хоть с кем-то. Я знала, что он ждёт от меня правды. Но я не могла заставить себя произнести всё это вслух.
  От нелёгких размышлений меня спасла Туналилла, одна из моих шестнадцати собратьев. Она отделилась от остальных, подошла к нам, плюхнула мне на колени связку красивых колечек из древесной коры, над которыми работала уже несколько дней, и уставилась на Кана.
  - Хочешь? - спросила она его.
  Туне было пять лет, и у неё были светлые серебристо-серые, словно рыбки, глаза. Удивительные глаза, с маленькими круглыми чёрными, как горошинки перца, зрачками. Таких во всём племени больше ни у кого не было. Её папа говорил, что они достались ей от прабабушки, которая была родом с далёкого севера. Когда Туналилла смотрела на меня своими рыбьими глазами, мне всегда становилось не по себе, и я старалась побыстрее дать ей то, что она хочет, и отвернуться. Мне казалось, что если смотреть в её глаза слишком долго, можно онеметь, а то и вовсе - превратиться в рыбку.
  Кангар взял нанизанные на жёсткую трутовину колечки и внимательно рассмотрел каждое. Очень скоро стало понятно, что Тунина работа ему нравится. Он цокал языком и с удовольствием гладил по очереди ровные, круглые кусочки древесины, которые Туна так старательно зачищала и полировала, и которыми она не без основания гордилась. У Туналиллы были очень чуткие и умелые пальцы. Она обожала мастерить что-нибудь из древесины, и у неё это отлично получалось.
  Колечки были все разных размеров и из древесины от разных пород деревьев. Туна делала их из найденных ею кусочков отпавшей древесины и из сломанных веток. Попадались чудесные колечки из цельных срезов веточек. Некоторые были покрыты узорами, некоторые - полностью гладкие. Одни были светлыми, другие тёмными. Кажется, Туна даже сама окрашивала их растительным соком, чтобы придать древесине ещё больше насыщенности. По крайней мере, её туника и кончики пальцев были все зелёные и сырые.
  Я насчитала двадцать одно колечко и сбилась. Дальше двадцати одного я пока считать не умела. Я училась считать по пальцам на своих руках и ногах, а двадцать первым определителем служила моя коса.
  - Хочу, - наконец сказал Кангар, - вот это, можно?
  Он зажал в руке самое маленькое колечко с тонким узором, сделанное из светлой древесины и как будто светящееся изнутри.
  - Можно, - кивнула Туна, забирая всю связку, - завтра на празднике ты его получишь.
  Она спрятала колечки в свою плетёную сумку, которую носила за спиной, села рядом с нами и стала рассматривать наши венки. Скоро подошли и другие дети из моей стаи, стали показывать свои работы и смотреть на наши.
  Неразлучные Токайя и Шеоро - шумные мальчишки-непоседы, мои одногодки, смастерили небольшие топорики из заточенных камней и кораллов, и устроили целое представление, демонстрируя нам своё оружие. Все смеялись над ними, и только Кан похвалил их труд, заставив разом покраснеть и замолчать.
  Многие стеснялись Кангара. Раньше он никогда не присоединялся к нам, и мои сестрёнки и братики смотрели на него с любопытством и опаской. Кауали, самая смелая и дерзкая из девочек, посмотрела ему прямо в лицо, но Кан ответил ей спокойным взглядом, и она тут же отвернулась к брату Гетару, который что-то тихо рассказывал близнецам Чаку и Энтану.
  Брат и сестра - двойняшки - Питайя и Кантеан слишком смущались и прятали свои поделки за спиной, а малышка Шанка, самая маленькая из девочек, подползла к Кангару и вцепилась в него своими пухлыми ручками. Кан взял её на руки и подбросил в воздух - малышка засмеялась, и на лице Кана отразилась довольная улыбка.
  Тогда низенький и немного полный братишка по имени Бобо с удовольствием поделился с Кангаром сделанными им из сушёных ягод, крупных семян и скорлупок бусинами. Они стучали и трещали, и их тоже можно было раскрасить.
  А двойняшки Палати и Итала, самые старшие из нас - им, как и Кану, было по шесть лет - краснея и елозя на месте от удовольствия, продемонстрировали слепленные ими из белой глины высокие кувшины. Кувшины были немного неровными, но все мы в своё время пробовали работать с глиной, и знали, как это трудно, поэтому никто не стал указывать сестрёнкам на эти огрехи. Тем более, что девочки сразу же принялись покрывать бока и горлышки кувшинов узорами, что делали недостатки почти незаметными. Другие стали помогать им и давать советы, остальные болтали и шутливо толкались. Только трое: я, Кан и Туналилла не присоединяли своих голосов ко всеобщему гомону.
  Когда солнце начало садиться, наша работа была окончена, и мы все вместе побежали к океану, смотреть, как алые лучи заката красят небо и зеленоватую воду.
  Мы стояли по колено в прибое, положив руки друг другу на плечи, глядели вдаль, подставив лица солёному ветру, молчали, и каждый думал о чём-то своём.
  Кангар снова был чуть в стороне, серьёзный и собранный. Его колдовские глаза смотрели на солнце, и красный закатный огонь отражался в них оранжевыми сполохами. Я уже поняла, что только я вижу его глаза такими. В этот момент мне очень сильно хотелось прикоснуться к его огню. Мне казалось, что он живой. Я встряхнула головой, прогоняя наваждение, и подумала, уж не схожу ли я с ума.
  Однако то, что происходило в моей жизни затем, вытеснило прочь все мои наивные детские мысли и заставило повзрослеть разом на несколько лет.
  Если бы только я тогда знала...
  
  
  
  
  Воспоминание седьмое. Сияющий город под толщей воды
  
  В ночь, что предшествовала празднику Солнца, мне приснился самый чудесный, самый удивительный сон.
  Началось всё с того, что, засыпая, я увидела перед собой лицо уже знакомой мне печальной призрачной женщины в белом одеянии. Она улыбалась, но глаза её были полны такой невыносимой грусти, что сердце моё скорбело вместе с ней, хоть я и не знала тогда причин её тоски.
  Со встречи с нею начался и этот дивный сон. Я вышла из нашего домика, оставив маму и папу безмятежно спать, и пошла за нею следом, вдоль одной из главных дорог нашего селения, что вела к пляжу.
  Женщина вывела меня на спокойный пустынный берег океана. Всё вокруг казалось серым в тусклом свете пробивающейся сквозь облака луны. Здесь было установлено несколько небольших харанэ - домиков, в которых рыбаки и собиратели раковин хранили свои снасти и инструменты.
  Я любила иногда созерцать неспокойные волны океана, спрятавшись на настиле под сваями ближайшего к воде харанэ. Это было прекрасное место для тайного наблюдения: и океан, и небо, и деревья у посёлка прекрасно просматривались, при том, что меня самой снаружи было не видно. Я могла не бояться быть обнаруженной - я забиралась под харанэ только во время отлива, когда все рыбаки и охотники уходили, и только мой брат Кангар знал о том, что я бываю здесь. Однако он не одобрял моих опасных вылазок, так как вода в этой части пляжа была стремительной и бурной, и во время высоких волн или быстрого прилива нижний уровень харанэ полностью затапливался водой. Маленькую меня, ещё не умеющую хорошо плавать, могли ожидать большие неприятности.
  Однако сейчас стихия была умиротворённой. Океан тихо шелестел, мягко накатывая на песок: волна за волной, волна за волной. Высокие пальмы шумели на ветру, переговариваясь со звёздами. Кое-где сверкали в зарослях светящиеся любопытные глаза мелких животных. Всё вокруг было настолько реальным, словно я действительно стояла посреди ночного пляжа, утопая по щиколотку в прохладном белом песке, а не спала, и видела сон об этом месте.
  Моя таинственная знакомая меж тем вошла прямо в воду, и обернулась, поджидая меня. Я подошла к краю песчаной полосы и остановилась, не решаясь шагнуть в остывший и потемневший океан. Видя моё замешательство, женщина вернулась и протянула руки раскрытыми ладонями вперёд, что было характерным жестом ассанте, и означало: 'Я открыта перед тобой. Пожалуйста, доверься мне!'
  Несколько мгновений я смотрела ей прямо в глаза, а она, спокойно улыбаясь, ждала моего решения. Она выглядела сейчас совсем как реальный человек, лишь волосы и одежда зеленовато светились и неестественно колыхались, выдавая её потустороннюю природу.
  Я пристально вгляделась в её черты. В который раз за всё то время, что я знала эту женщину, её лицо показалось мне смутно знакомым.
  Кто она такая? Судя по её внешности и бессловесной манере общения, она - одна из женщин ассанте. Может ли она быть моей давно умершей родственницей? Чего она ждёт от меня, зачем пришла сейчас? Она была загадкой, которую мне так хотелось постичь. Во мне жила странная убеждённость в том, что мы с нею связаны более крепкими узами, чем я могу предполагать.
  Повинуясь внутреннему порыву, я вложила свои руки в её ладони, ужаснувшись жалящему холоду, исходящему от них. Женщина тихо, мелодично рассмеялась, и легко подняла меня вверх, на уровень своего роста, а затем ещё выше, быстро отрываясь вместе со мною от земли и взмывая вверх, так, словно мы были птицами.
  Я не успела ни испугаться, ни изумиться, как наше удивительное перемещение тут же превратилось в стремительный полёт в ночной синеве неба. Мне не было ни холодно, ни страшно, все мои мысли улетучились. Я ощущала себя очень лёгкой. Нас окутывал синий воздух, в ушах шумел ветер. От всего этого у меня перехватило дух. Женщина-призрак крепко держала мои руки и смеялась, глядя на меня. Всё во мне ответило ей таким же радостным, пьяным от нереального ощущения свободы, смехом.
  Так мы летели, пока не достигли точки океана, что была довольно далека от берега и изобиловала подводными скалами из мела и кораллов. Мы приземлились на вершины этих скал, что под действием постоянно омывающей их воды были пологими. Здесь женщина-дух отпустила мою ладонь, и указала куда-то вперёд.
  Проследив за её жестом, я с удивлением обнаружила то, чего по моим представлениям никак не могло существовать в океане: мириады сияющих шаров где-то очень глубоко под водой. Это настолько изумило меня, что я вскрикнула и, потеряв равновесие, рванулась вперёд. Не знаю, упала бы я в воду, или же нет, но призрачная женщина удержала меня. Она прижала к губам кончики своих белых пальцев, показывая, чтобы я вела себя очень тихо, развернула меня к себе спиной и прижала обеими руками, так крепко, что стало даже немного больно.
  Я наклонилась к самой воде, все мои чувства и ощущения обострились. И тут я увидела то, отчего у меня сам собою пропал дар речи. Мы с моей странной провожатой зависли над кромкой иссиня-чёрной воды, а там, в манящей и недостижимой глубине, мерцал и переливался всеми красками сказочно прекрасный, величественный подводный город.
  Это был именно город: со странного вида спиралевидными зданиями, высокими и низкими, широкими и совсем тоненькими, уходящими к поверхности, как подводные стрелы; со светящимися путями и отрезками дорог, с полями, на которых росло что-то разноцветное, яркое, плавно покачивающееся под водой, и с жителями, которых мне с такого далёкого расстояния было не разглядеть - они выглядели как стремительно перемещающиеся светящиеся точки.
  Не знаю, сколько я просидела так, во все глаза рассматривая открывшееся мне чудо, едва не касаясь своим носом поверхности воды. Женщина-тайна изо всех сил удерживала меня, будто боялась, что я могу нырнуть туда, к этим удивительным океанским людям. Но я, как это ни странно, ощущала сильнейшую свою уязвимость перед этим местом, и откуда-то знала со всей убеждённостью, что мне оно недоступно. Это печалило меня и в то же время разжигало огромное любопытство. Я старалась увидеть и понять как можно больше. Но подводный город и его обитатели были слишком далеко, чтобы их было видно достаточно хорошо.
  Проснувшись глубокой ночью в своей постели, я не помнила, как в своём сне вернулась домой. Осторожно, стараясь не потревожить маму и папу, я вышла и огляделась. Моей таинственной гостьи нигде не было видно. Я легла на остывший за ночь песок, и задумалась, глядя на звёзды. Восстанавливая по частичкам свой сказочный сон, я с огорчением поняла: моя память не вместила в себя и сотой доли того, что мне открылось. Подводные строения были такими волшебными, нереальными, словно не из нашего мира. А жители этого города, кто же они такие? И как выглядели? Я запомнила лишь их свет - мягкий, мерцающий, переливающийся, словно тысячекратно усиленная игра перламутровой раковины.
  Мои родители поднялись засветло, и, увидев, что я уже не сплю, лишь покачали головами. Как и все сегодня, сохраняя молчание и неспешность, мы переоделись в праздничные одежды. Папа надел белоснежную рубашку и брюки из тончайшего хлопка, а мама - красивое платье ярко-оранжевого, солнечного цвета. На мне была полагающаяся моему возрасту детская туника, доходившая мне до колен, белая, как и папин костюм, расшитая разноцветным узором. Мы с мамой заплели свои волосы в несколько кос и украсили цветочными венками, а папа, наоборот, распустил свой привычный узел и гладко-гладко расчесал волосы. Родители сияли улыбками и выглядели очень счастливыми. Я и сама улыбалась во весь рот, глядя на них - такими красивыми и радостными они были.
  Нам предстояло встретить рассвет и поздравить наших Богов, а также вручить им свои дары, а затем пировать и веселиться. Но праздник теперь мало волновал меня, все мои мысли вились вокруг образов сияющих людей, что живут глубоко в океане.
  Мне очень хотелось узнать, видел ли их ещё кто-нибудь. Может быть, рыбаки и добытчики раковин знают о существовании этого города? Что, если они намеренно хранят всё в секрете? Но почему? И какие они, те подводные люди? Похожи ли они на нас, или же совершенно другие? Я поняла, что они уже не уйдут из моего воображения, и мне отчаянно захотелось ещё хоть раз увидеть их и их город, если не наяву, то хотя бы во сне.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Воспоминание восьмое. Мелодия жизни
  
  Должно быть, странно это выглядело бы со стороны, в особенности для чужака, не знакомого с обычаями и верованиями ассанте: длинная процессия из медленно шагающих в абсолютном молчании людей. На каждом его лучшая одежда, женщины вдобавок украсили себя цветами, океанским жемчугом и раковинами, а мужчины при оружии, простоволосы и босы. Все тихи, неспешны и глядят лишь друг на друга да на дорожку, по которой идут.
  Неспешность и молчание - обязательный ритуал сегодняшней встречи восхода. Этот рассвет был особенным, так как ознаменовал собою рождение главенствующего Бога ассанте - Рашшана - солнца. Поскольку ассанте всегда наблюдали как рассвет, так и закат в океане, солнце считалось ребёнком Бога Тауко - неба, и мужем Богини Аребе - океана. Океан и водная стихия воспринималась этими чудесными людьми как женская сила - священный источник, дарующий жизнь. В весьма непростых условиях жизни на жарком берегу океан дарил людям ассанте больше всего пищи и полезных материалов.
  Много времени заняло наше умиротворённое шествие. Детей младше семи лет несли на руках отцы. Такие дети ещё не прошли посвящения и не получили магической защиты от злых духов, которые могли подстерегать в предрассветной мгле. Папа хотел было поднять меня на руки, но я отстранилась и с улыбкой покачала головой. Я была Ан Шантин, племянница Вождя, и я не боялась духов. Я гордо вышагивала между родителями, держа их за руки и переглядываясь то с мамой, то с папой.
  Мама выглядела прекрасно. В последнее время её мучили сильные боли в груди и тяжёлый кашель, но сейчас болезнь отступила, мама шла вполне уверенно и глаза её сияли. Отец время от времени ловил мой взгляд и улыбался, а я, глядя на него, думала о том, что не знаю никого, кто плавал бы лучше него. Я желала сделаться таким же уверенным пловцом, как и он, чтобы свободно заплывать далеко в океан и нырять на глубину. Ведь я хочу увидеть город, что спрятан ото всех на дне океана.
  'Нужно попросить Аребе помочь мне', подумала я - 'Богиня ласкова к девочкам, она не откажет мне.'
  Размышляя так, я порадовалась тому, что мы с Каном успели приготовить больше цветочных венков для Богини, чем у нас обоих было пальцев на руках и ногах. Оставалось надеяться, что наш дар придётся Богине по вкусу, и она будет милостива. В конце концов, ведь не просто так моя загадочная знакомая показала мне это чудесное подводное царство. Мне очень хотелось верить, что тому была весомая причина, дающая мне шансы на более близкое знакомство с океанскими жителями.
  Мы приблизились к аконе, и мои мысли сами собой иссякли. Тише стали и окружающие нас ассанте, если только возможно было вести себя ещё более скромно. Здесь нас ждали высокие фигуры Богов, сплетённые из коры и листьев фруктовых пальм, а также другие вещи, которые следовало отнести к океанскому побережью. Несколько мужчин принялись бережно укладывать фигуры на специальные носилки, остальные стали собирать свои поделки. Теперь все действовали быстро, и некоторого шума было не избежать.
  Потянувшись за цветочными плетёнками, в предрассветной темноте я столкнулась с Кангаром. Брат сжал мои ладони, белозубо улыбнулся и поклонился моим родителям. Его мать и отец были недалеко, и он помахал им рукой, показав жестом, что дальше пойдёт со мной. Я изо всех сил закусила губу, удерживаясь от того, чтобы не начать тут же пересказывать ему свой сказочный сон. Кан, заметив выражение моего лица, приложил руку к уху и кивнул, давая понять, что готов выслушать меня позже.
  Вчера мы нанизали пахучие и немножко колючие венки на длинные лозы, сколько поместилось, а остальные уложили в большие корзины, и теперь общими усилиями несли плоды своих трудов, оказавшиеся довольно тяжёлыми. Цветы - мои любимые паучьи орхидеи, белые с жёлтым - за ночь раскрылись ещё сильнее и теперь источали насыщенный сладковато-пряный аромат. Я очень скоро измазалась в жёлтой цветочной пыльце и устала от веса корзин. Плетёные Рашшан, Тауко и Аребе покачивались впереди всех, и, казалось, одобрительно кивали, наблюдая за нашими усилиями.
  Я уже готова была остановиться, чтобы передохнуть, когда рядом с нами возникла Туналилла и перехватила у меня часть поклажи. У неё самой были только её колечки, которые она надела на толстую нить и повязала себе на шею. Я улыбнулась ей, но Туна не смотрела на меня - её серебристые глаза-рыбки буравили моего брата. Кангар же, в свою очередь, полностью проигнорировал её появление.
  Я пригорюнилась. Мне так хотелось, чтобы Кан и остальные ребята из моей стаи подружились, но до сих пор этого не произошло. Так уж сложилось, что Кангар был слишком значимой фигурой, чтобы к нему можно было относиться просто как к ещё одному брату, как к равному. Ведь он был нашим будущим Вождём...
  Ни один человек в племени не был к нему равнодушен. Чаще всего его боялись. Реже находились такие, кто избегал его или вёл себя агрессивно в его отношении. Некоторые же и вовсе открыто его ненавидели, за полученную им по праву рождения власть. Такие ассанте считали передачу главенства в племени по роду Шантин несправедливой.
  Кангар прекрасно обо всём этом знал, и умел распознавать истинное отношение и намерение собеседника за словами и жестами. Он всегда очень спокойно и твёрдо общался как с теми, кто заискивал перед ним, так и с теми, кто делал неприятные и острые намёки.
  Я уважала сильный и гордый дух Кангара, восхищалась его манерами и даже втайне мечтала быть похожей на него. Но Туна была моей сестричкой, и мне было неприятно, что Кан не хочет с ней здороваться. Туна, несмотря на своё порой грубоватое поведение, обладала добрым и сочувствующим сердцем. Не её вина, что она родилась с глазами, в которые опасно долго смотреть.
  Кан не имел никакого понятия о моих внутренних переживаниях, и с интересом разглядывал виднеющийся впереди пляж. Всё было как в моём сне: пустота, разгоняемая луной серость, и тихий шорох накатывающих волн. Я знала, что перед самым рассветом луна скрывается высоко в небе, среди облаков, а значит, пока она светит так ярко, у нас ещё достаточно времени для приготовлений.
  Священные фигуры божеств установили в песке вдоль линии прибоя. Присутствующие стали располагаться на пляже, и каждый стремился занять местечко поближе к краю, чтобы всё видеть. Это длилось довольно долго, но в общей суете я отыскала всех своих братьев и сестёр, и теперь семнадцать из нас и Кангар стояли все вместе, у самого края общей толпы, с нетерпением ожидая дальнейшего развития событий.
  Малыш Бобо не успел встать впереди всех, как остальные дети, и ему не было ничего видно из-за его маленького роста. Он неловко подпрыгивал, пока Кангар, как самый высокий из нас, не ухватил его и не усадил к себе на плечи. Бобо взвизгнул от радости, но тут же умолк, поскольку на наших глазах свершалось сакральное действо.
  Вождь племени, матери-наставницы, Марагаро, и старейшины вышли вперёд и встали лицом к остальным, глядя в медленно светлеющее небо. Маро простёр вверх свои худые руки, похожие на голые ветви, и стал медленно раскачиваться, бубня себе под нос особую песнь - он пытался призвать хорошую погоду и помочь солнцу взойти. Остальные по-прежнему были почти недвижимы и молчали. Мы не могли присоединиться к ритуалу Маро, так как кроме него никто в племени не умел говорить со стихиями. Теперь нам предстояло терпеливо дожидаться, пока покажется солнце.
  Я наблюдала за Маро, затаив дыхание, однако очень скоро моё внимание рассеялось. Ветерок, тихий и нежный, ласково вился вокруг, но был довольно прохладным. Я быстро озябла и стала потихоньку растирать свои предплечья, стараясь не задевать стоящих рядом. Кангар бросил на меня тревожный взгляд. Краем уха я уловила неподалёку мамин сдавленный кашель.
  Осторожно наклонившись, я оправила свисающие из наших корзин цветы. Рядом лежали сумки и коробы с поделками остальных Шантин: расписанными вазами и мисками, гирляндами разнообразных бусин, короткими ножами и топориками, и другими красивыми вещицами. Надеюсь, наших подношений хватит, чтобы задобрить Богов на целый год, до следующего праздника.
  Каждый готовился что-то попросить за свои дары, и я уже знала, что кроме совета о плавании, обязательно попрошу у Богов здоровья для своих родителей, и для своих братьев и сестёр, и для каждого ассанте в племени.
  Я просто не могла видеть, как страдает моя мама. Я была бессильна помочь ей, как ни старалась. Я изучала полезные травы и растения, но в тропиках встречалось слишком мало лечебных корешков. К сожалению, и Маро не мог полностью вылечить мою маму. Самые действенные лекарственные средства он получал от кочевников - арабов, туарегов и шуайя, а также от редких иноземных караванов, которым случалось попадать в наши края. От арабских лекарств маме делалось лучше, но их требовалось принимать постоянно, и запас быстро иссякал. Божественная поддержка была совершенно необходима.
  Мы стояли в молчании, с затаённым трепетом и своими надеждами. Постепенно небо над океаном налилось глубокой краской, сине-лиловой, как сердцевина дикой орхидеи. Полоса между небом и поверхностью океана стала оранжевой, как мамино платье. Над водой полетели первые птицы-рыболовы: серые крачки и белоголовые бекасы. Песок утратил серость и стал отражать блеск воды, мерцая в нагревающемся воздухе.
  Нас было так много на том берегу, хоть и не все, далеко не все люди из племени пришли встречать рассвет. Но ещё больше было вокруг нас духов.
  Слишком поздно я поняла, что замёрзла не столько от свежего океанского бриза, сколько от присутствия многочисленных призраков, зависших в нескольких шенгх (мера длины, принятая у ассанте, приблизительно равна семи сантиметрам - прим. авт.) над песком. Они стояли рядом с живыми людьми, и почти сливались со стылым воздухом, но всё же были явно различимы.
  Оглядевшись вокруг, я была поражена тем, как много их здесь, рядом с нами, в этот час. Присмотревшись получше к лицам и одеждам ближайших из них, я поняла, что все они - духи умерших ассанте. Они явились сюда, вероятнее всего, с той же целью, что и все мы: чтобы встретить солнце и восхвалить нашего главного Бога. От них исходил такой холод, что я невольно начинала стучать зубами и была крайне удивлена, что больше никто его не ощущает. Кангар смотрел на меня уже с открытой тревогой в тёмных глазах.
  Маро меж тем продолжал нашёптывать свою песнь. Низкие, гортанные звуки его голоса будоражили слух. Медленно, очень медленно, он развернулся вокруг своей оси, с силой притаптывая песок под своими ногами. Затем хлопнул в ладоши и громко вскрикнул, и в этот же самый миг ярко-жёлтая солнечная макушка выглянула из-за линии горизонта.
  Ассанте, все, как один, опустились на колени, склонили головы. Маро остался единственным стоящим, он всё так же проговаривал магические слова и пританцовывал на месте, помогая солнцу подняться. Ракушки и камешки, украшающие его запястья и лодыжки, глухо пощёлкивали в такт его движениям.
  В какой-то момент он совсем затих, и вскоре мы услышали, как его голос, постепенно набирая силу, перерастает в мощное, вибрирующее пение. Это был знак для нас, теперь мы все могли подниматься и приветствовать Рашшана.
  Кангар помог мне встать с колен, отряхнул мою тунику от песка. Вместе мы вгляделись в освещённые золотистым сиянием фигуры божеств. Они казались смеющимися, что я восприняла как добрый знак. Все стали пританцовывать, как Маро, добиваясь синхронности и ритмичности движений, и над океаном поплыла общая песнь сотен голосов: густая, гудящая мелодия. Мелодия нашей радости и торжества. Мелодия нашей веры. Мелодия нашей жизни.
  
  
  Воспоминание девятое. Семь отвергнутых желаний
  
  Три скользящих шага вбок. Приседание, разворот. Руки, окутанные сизым дымом, плавно покачиваются, имитируя движение птичьих крыльев. Мягко скрипит песок под маленькими стопами. Белые туники развеваются от дыхания невидимого ветра.
  Семь девочек - семь самых младших сестёр из рода Шантин - танцуют в круге, освещённом пламенем костра. Смуглые и темноволосые - все, кроме одной, зеленоглазой малышки с кожей, едва тронутой загаром, и косами, порыжевшими от солнца. Девочка улыбается, прикрыв глаза, и движется в каком-то мечтательном полузабытьи, словно в колдовском трансе.
  Широкий взмах рукой и поклон, мягкий, беззвучный прыжок - и падение. Бьются, словно сотни сердец, голоса ашико - барабанов. Им вторят десятки ликембе - маленьких и больших дощечек, покрытых звонкими деревянными язычками. Умелые руки игроков заставляют их оживать, наполняя ночной посёлок своими громкими и чистыми голосами.
  Двойной разворот, снова падение - намеренное, сюжетное. Раскалившийся песок обжигает ноги. Соединить ладони, наклон влево, выбросить руку вверх. Поворот, поворот, поворот...
  Это я знаю танец, или танец знает меня? Я чувствую эти движения как часть себя самой. Я вижу этот танец... И себя... Будто бы со стороны. Как будто часть меня - там, в кругу сестёр, танцует священный Танец Семи Желаний, а другая моя часть, невидимая, бесплотная, как дух, стоит шагах в десяти и наблюдает. Словно я смотрю в некое подобие зеркала. Я действительно настолько маленькая?
  Ликембе начинают завывать всё яростнее. Мы - или они? - летим вокруг костра... Эту часть танца следует исполнять, взявшись за руки, но нас - их? - всего семеро, а костёр огромен. Я всегда теряюсь на этом этапе, мне начинает казаться, что я двигаюсь слишком быстро и сейчас врежусь в кого-нибудь. Но на этот раз всё не так... Всё совсем не так... Я - и здесь, и ещё где-то... Я необычно спокойна. И я вижу себя со стороны. Что происходит? Я сплю? Мне всё это снится?
  Полёт ускоряется, движения смазываются. Многоголосая мелодия достигает пика и резко обрывается. Голоса людей вокруг смолкают, будто их обладатели вдруг онемели. Девочки падают на колени, откидываются назад, широко раскидывая руки в просторных туниках, и правда очень похожие на крылья каких-нибудь морских птиц.
  Я ощущаю радость и дикую усталость. Всё тело ломит. Тело? Руки... Мои руки не чувствуют ничего! Что происходит?
  Девочки очень медленно встают и отступают на несколько шагов от костра, сбившись в кучку, взявшись за руки, тяжело дыша и переглядываясь с абсолютно счастливыми лицами. Матери-старейшины входят в освещённый круг, их сопровождает Марагаро. Маро бросает в пламя пучок каких-то пахучих трав и начинает тихонько что-то приговаривать. Его лицо блестит, ярко освещаемое оранжевым пламенем, похожее на застывшую глиняную маску. Я ловлю себя на том, что не могу разобрать ни слова, хотя Маро говорит на привычном мне наречии ассанте.
  Кто-то трогает меня за плечо. Я вздрагиваю, оборачиваюсь - и встречаю взгляд таких же зелёных, как и мои, глаз. Но эти глаза намного старше моих и печальнее, и я знаю, что им суждено целую вечность оставаться такими. Это глаза той самой знакомой мне женщины-призрака. Она светится во мраке и очертания её фигуры расплываются, как будто она соткана из туманной дымки.
  'Меня зовут Акеми' - её губы не движутся, мягкий голос звучит в моей голове. Впервые она заговорила со мной.
  'Акеми', - повторяю я мысленно, - 'Красивое имя, и редкое... Акеми - дождь, нечастый гость на этих землях!'
  Она улыбается, а я в который раз отрешённо отмечаю про себя, что её лицо очень похоже на мамино - такое же красивое, только вот очень грустное.
  'Акеми, что со мной случилось? Я превратилась в дух?' - спрашиваю я. Но Акеми не хочет или не может мне ответить. Она лишь улыбается, покачивая головой.
  Маро тем временем завершил свою странную речь и малышки Шантин так же медленно, одна за другой, подходят поближе к костру. Я вновь вижу саму себя издалека - маленькую, пожалуй, слишком маленькую и худощавую фигурку на фоне высокого столба пламени. Мы молимся Богам, прижав ладони к груди и опустив головы. Какое-то время вокруг все молчат, затем Шантин громко, так, чтобы их было хорошо слышно всем присутствующим, начинают по очереди рассказывать о том, какие дары они попросили у Богов - для себя и для всего племени. Священные семь желаний. Я застываю, в оцепенении глядя на собственное улыбающееся лицо.
  'Пора' - Акеми вдруг хватает меня за плечи и толкает изо всех сил. Я резко проношусь вперёд, с ужасом падаю на саму себя и...
   - ... и только те, кто сможет побороть в себе гордыню и жадность, останутся живы и соединятся с другими, не менее великими племенами, чтобы продолжить свой род... Те же, кто примет чужие дары - дары белых демонов - в одночасье лишатся всего, что любят, и обретут свою гибель...
   Чей это голос? Он совсем не похож на мой, но исходит от меня... Это говорю... Я?
   Моя голова закружилась, колени подкосились, и я рухнула на царапающий кожу песок. Перед глазами вихрился огонь и мелькали тени, до моего воспалённого, искажённого слуха доносились чьи-то испуганные выкрики... Я ощутила резкую, острую боль в висках, смежила веки и окунулась в непроглядную тьму...
  Очнулась я уже утром, в своём доме, но почему-то не на постели, а на полу около неё. Моя голова страшно болела, во рту пересохло. В глаза как будто песка насыпали.
  - Проснулась, - папа вдруг появляется рядом, помогает мне привстать, подаёт широкую глиняную чашку.
  Я жадно пью холодную, прозрачную воду. Её вкус с первого же глотка освежает и придаёт сил. Этот вкус - вкус цветочной свежести и тенистой прохлады - имеет только вода из Озера Духов.
  - Как себя чувствуешь?
  - Голова очень болит, - наконец могу выговорить я.
  - Что с тобой было вчера, Облачко? Ты так нас всех напугала!
  - Напугала? - слабым голосом переспрашиваю я. Вместо воспоминаний о вчерашней ночи - одна только темнота, - Я... Я ничего не помню...
  - Не помнишь? - папа удивлён и встревожен, - Шика, ('маленькая' - перевод авт.) ты уверена? Подумай хорошенько. Постарайся вспомнить, Шика Ан, пожалуйста. Это очень важно.
  Я стараюсь исполнить папину просьбу, но вязкий, пульсирующий болью туман наполняет меня до краёв. Я такая разбитая, словно не спала несколько ночей подряд.
  - Нет, папа. Прости. Я ничего не помню, с того момента, как мы с девочками начали танец. Что случилось? Что-то... Плохое?
  - С чего ты взяла? - папа вдруг улыбнулся, но как-то натянуто, - Ты просто переутомилась и потеряла сознание, Шика. Но сейчас тебе уже лучше. Спасибо Богам и Богиням, ничего плохого не случилось.
  - Но...
  - Пойдём, - папа прервал меня, не позволив больше задавать вопросов, - праздник ещё не окончен, и я уверен, что ты не хотела бы пропустить самую любопытную его часть.
  Он взял меня на руки, крепко прижал к себе. На нём была всё та же праздничная одежда, уже довольно сильно примявшаяся. Мы двигались к пляжу, где, должно быть, успели побывать многие из племени. На утро после Танца Семи Желаний все шли посмотреть, унесло ли в океан тотемы наших Богов. Это было ожидаемо и, собственно, ради этого такие тотемы и создавались. Считалось, что если океан примет их, и все дары, и подношения, это будет означать, что Боги готовы исполнить просьбы.
  Привычный путь казался необычно долгим. Солнце пекло и палило сильнее привычного. Очень скоро я снова захотела пить и пожалела, что не захватила с собой из дома той чудесной воды. Папа шёл медленно, щадя моё ослабевшее тельце. Невольно я вновь начала засыпать, убаюканная его шагами.
  - Шика, ты только посмотри! - от папиного возбуждённого возгласа вся дрёма вмиг с меня слетела.
  Тотемы Богов, на которые был потрачен труд и силы не одного десятка людей, гордо высились в небе над пенящимся океаном. За ночь вокруг их опор нанесло много песка, и они увязли довольно глубоко. Груды сложенных друг на друга разнообразных предметов - подарков для Богов - были рассеяны по всей полосе прибоя. Часть из них покачивалась на волнах, медленно уходя всё дальше в океан. Тут и там сновали огорчённые, раздосадованные ассанте, откапывая свои дары из мокрого песка и пытаясь понять, какие из них всё же были приняты.
  - Вот это да, - тихо проговорил папа, опускаясь вместе со мной на дощатый настил под тенью харанэ, - никогда ещё я такого не видел... Ни разу за всю свою жизнь.
  Папа выглядел растерянным. Глядя не него снизу вверх, я только сейчас смогла рассмотреть тёмные круги, что залегли вокруг его глаз. Должно быть они с мамой так переживали за меня ночью, что почти не спали.
  Хотелось сказать что-нибудь, чтобы ободрить папу, но у меня не было сил даже на то, чтобы самостоятельно сидеть. В моей голове пронеслась горькая мысль: а ведь я вчера даже не успела произнести свои желания... Я прижалась к папиной груди. Его рубашка пахла костром, сушёной соломкой, что устилала пол нашего дома, и пшеничными лепёшками, которые обычно пекла на завтрак мама.
  - Мама, - с усилием выговорила я, - где мама?
  Папа ответил не сразу. По-прежнему хмурясь, глядел он на разбросанные по всему берегу дары ассанте своим Богам и рассеянно мотал головой, словно отказываясь поверить увиденному. А когда он наконец заговорил, голос его звучал очень напряжённо:
  - Мама ушла на общую кухню... Чтобы взять немного пшеницы для завтрака.
  Это прозвучало не очень правдоподобно. Мой нос твердил, что завтрак мама сегодня уже готовила. Но когда я спросила папу об этом, он снова молчал несколько долгих, наполненных смутным дурным предчувствием минут, а потом сказал лишь:
  - Не бойся, Шика. Всё будет хорошо. Не бойся.
  - С мамой всё в порядке? - я настойчиво потянула папино лицо к себе, заглядывая в его глаза.
  - Да, - сразу же сказал он, отвечая мне прямым взглядом, - с мамой всё хорошо.
  Я выдохнула с облегчением. Папа вызывал у меня недоумение, отказываясь объяснять происходящее, но я не стала пытаться его разговорить. Я была слишком утомлена и раздавлена всем произошедшим.
  Папа принялся поглаживать мои волосы и напевать старенькую колыбельную про обезьянку, которая умела летать. Видимо, хотел, чтобы я ещё поспала и отдохнула. Но папина песенка нисколько не успокоила меня. Она напомнила мне о моём тайном желании - научиться плавать, как рыбка, как неведомые жители подводного города. Желание моё так и не было высказано, а потому у меня всё ещё оставалась надежда на то, что оно не будет отвергнуто.
  
  
  
  
  
  Воспоминание десятое. Дурные слова
  
  Дома мама, очень бледная, но улыбающаяся, суетилась вокруг трапезного столика. Она выглядела усталой, движения родных рук были какими-то замедленными, изломанными. Мы обнялись, и я обратила внимание на то, что мама одета в одно из своих дорожных платьев, а её волосы, обычно аккуратно собранные в красивую причёску, кое-как уложены вокруг головы и обмотаны платком.
  Скрипнул пол под папиными ногами. Я обернулась и перехватила папин взгляд. Быстро посмотрев на маму, а затем на папу, я успела заметить короткие кивки, которыми они обменялись. Я не стала задавать никаких вопросов. Я поняла, что сейчас они мне ничего не расскажут.
  На столике призывно исходили паром тарелки с горячими лепёшками и мелко нарезанными фруктами. Папа сразу же с удовольствием принялся за еду. Маму заметно обеспокоило моё состояние. Она потрогала мой лоб, вгляделась в усталые глаза и велела поесть, сколько смогу, а затем отправляться спать. Я кивнула в знак согласия, чувствуя навалившуюся сонливость.
  Но едва я притронулась к пище, тревожные ощущения усилились, и мне стало совсем не до сна. Лепёшки были не свежеиспечёнными, а подогретыми, горячими снаружи и чуть прохладными внутри сладкого, рассыпчатого теста. Это были ночные лепёшки, приготовленные, должно быть, пока я лежала без чувств. Но для чего мама готовила их так поздно? На общей кухне оставалось ещё много еды, приготовленной в честь праздника.
  Сложив вместе, как кусочки мозаики, папин измученный вид, нервную бледность мамы, дорожное платье и ночные лепёшки, я поняла, что родители готовились отправляться в путь. Они собираются покинуть селение? Но почему?
  Осознание пришло сразу же - мой обморок был тому причиной.
  'Ты так нас всех напугала!'
  Страх сжал льдистой лапой моё сердце. Что такого произошло со мной ночью, из-за чего родители решили бежать?
  Делая вид, что мне очень хочется есть, я осталась за столом и ещё немного понаблюдала за родителями, изо всех сил стараясь сохранять вид спокойный и безразличный. Я пришла к выводу, что сейчас они уже не собираются никуда уходить. К тому же, я не заметила, чтобы какие-либо из наших вещей были собраны. Значит, ночью они хотели уйти, но затем что-то заставило их переменить решение. Что-то... Или кто-то...
  Я вдруг поняла, что мне необходимо повидаться с сёстрами. Ведь они были ближе всех ко мне прошлой ночью, и уж точно должны были видеть всё, что со мной тогда случилось. Раз уж мама с папой не хотят мне ничего рассказывать, и не собираются делиться своими тревогами, мне придётся что-то придумать, чтобы уйти из дома, и найти кого-нибудь из девочек. Я должна получить ответы, и понять, что мне делать дальше.
  Родители не хотели отпускать меня одну, уговаривая остаться и попробовать снова уснуть. Но я была тверда.
  - Мне нужно идти, - говорила я, - если Боги отвергли все дары, мы должны попытаться всё исправить. Возможно, мы могли бы провести ещё один Танец Семи Желаний.
  Родители снова обменялись своими таинственными взглядами и кивками, и папа уже было открыл рот, чтобы насовсем запретить мне выходить из дому - я видела это по его глазам - однако тут в дверном проёме появилась взлохмаченная фигурка Италы. Сестричка звонко поздоровалась и сказала, что меня на главной площади уже ждут наши братья и сёстры и что Вождь собирается сказать нам всем что-то очень важное.
  Мама негромко вскрикнула и прижала руки к губам, папа тут же обнял её, поддерживая. Нахмурившись, он сказал:
  - Чему быть, того не миновать, Аммед. Мы должны идти.
  - Только Ан! - вмешалась Итала, - Вождь велел привести только её.
  Папа недоумённо взглянул на девочку, но Итала, жизнерадостно встряхивая своими тонкими косичками, уже крепко держала меня за руку и тащила прочь.
  - Ты как, нормально? - спросила она, едва мы отошли на несколько шагов.
  - Нормально, - подтвердила я, ощущая, как поневоле плотный завтрак действительно вернул мне силы.
  - Ну и хорошо. Представляешь, все наши подарки остались на песке! Все-все! И те горшочки, которые мы с Палати вылепили, и куклы, что шила Кауали, и оружие, что делали братья, и твои цветочные бусы...
  - Венки, - поправила я. От звонкого голоса Италы у меня снова начинала болеть голова. - Мы с Каном делали венки. Что, даже Тунины колечки не унесло в океан?
  - Даже их!
  - Но ведь они такие лёгкие! Это очень странно.
  - Точно! Каплекун говорит, такого никогда не случалось! Больше сорока лет Боги принимали все-все подарки, а в этом году не стали!
  Я изумлённо раскрыла рот. Каплекун, упомянутый сестрёнкой, был летописцем племени и нашим учителем, а также одним из самых старших жителей в посёлке. Его память хранила множество событий из жизни нашего народа и слушая его, мы узнавали порой действительно удивительные подробности былых времён.
  - Каплекун не говорит, почему это могло случиться?
  - Нет! - округлив глаза, ещё пуще прежнего заверещала Итала, - он не знает, представляешь! Говорит, это плохой знак, очень плохой!
  - Плохой знак, - задумчиво протянула я, - Итти, послушай...
  Итала остановилась, всё так же крепко держа меня за руку и внимательно глядя мне прямо в глаза.
  - Что было вчера ночью? После того, как мы закончили танец... Мне стало плохо, но больше я ничего не помню.
  - Не помнишь? - Итала наклонила голову вбок, ввинчиваясь в меня чёрными-пречёрными зрачками.
  - Нет, совсем ничего. Я только утром пришла в себя, уже дома. Мама и папа молчат об этом.
  Итала недоверчиво подняла брови. Её косички замерли, и я разглядела на конце каждой яркую разноцветную бусину. На шее Итала носила бусы из таких же бусин. Такие любил мастерить Бобо. Но я не помнила, чтобы Бобо дарил свои бусины кому-либо, кроме Кана.
  - Итти, ты расскажешь мне, что было? - сама не зная отчего, я вдруг разозлилась.
  - Нет, - Итала отвернулась, - раз твои родители молчат, то и я тоже буду молчать.
  Я фыркнула, сердито вырвала у неё свою руку и побежала. Похоже, все сегодня сговорились против меня.
  Добежав до площади, я резко замерла, переводя дух. Возле крытой беседки Вождя уже собрались все дети Шантин и несколько взрослых, в том числе родители Кангара и он сам.
  Увидев меня, Вождь вдруг встал со своего высокого сидения, похожего на трон, откинул тонкие тростниковые занавеси беседки и неспешно направился ко мне.
  У меня внутри всё сжалось от ужаса.
  Вождю было пятьдесят шесть, но он выглядел гораздо, гораздо моложе прожитых лет. Он был самым крепким и широкоплечим мужчиной в племени, а его глаза, глубоко посаженные под широкими грозными бровями, казалось, умели видеть насквозь. Его звали Ракатау - 'львиный рёв', но все в племени, даже его собственная жена и дети, всегда называли его только Вождём.
  Я сложила ладошки на груди в знаке почтительного приветствия и, нарушая правила вежливости, опустила глаза. Я не смогла выдержать взгляд Вождя, направленный на меня из самых тёмных и опасных глубин его души.
  Никогда не могла я объяснить, отчего ввергал он меня в такое парализующее, цепенящее ощущение страха. Он казался мне самым жестоким мужчиной из всех, кого я знала, хотя до сих пор ни его поведение, ни то, что рассказывали о нём другие, не давало повода думать о нём так. Было что-то такое в хищном прищуре его глаз, в скупо поджатых губах, в острых, как грани разбитой скалы, скулах... В стиснутых на поясе мозолистых пальцах, в эбонитово-глянцевой коже, иссечённой шрамами. Говорили, что в юные годы ему довелось сражаться с арабами, что пытались силой завладеть правом свободного прохода через наши земли. Тогда Вождём был его отец, и Ракатау пришлось пожертвовать собой и своими братьями для защиты племени.
  - Ан Шантин, - тихо и отчётливо выговорил Вождь, - хорошо ли ты чувствуешь себя? Всё ли в порядке с твоим здоровьем?
  Донельзя удивлённая, я посмотрела Вождю в лицо и неуверенно кивнула.
  - Здорова ли также твоя мама?
  Ещё один короткий кивок.
  - И с папой твоим всё в порядке?
  - Да.
  - Ну и хорошо, - со странной интонацией сказал Вождь. Совсем как Итала.
  Да что происходит? Почему окружающие относятся ко мне так, словно я больная или сумасшедшая?
  Вождь поманил меня рукой и пошёл обратно в свою беседку. Краем глаза я попыталась выхватить из толпы лицо Кангара, но увидела лишь его затылок. На поясе у него висел длинный нож в красивых плетёных ножнах. Такого я у него ещё не видела. Должно быть, он получил его совсем недавно. Может быть даже вчера. Как же много я пропустила со своим обмороком!
  Вождь снова устроился на своём сидении-троне посреди беседки и подозвал к себе всех нас, семнадцать младших Шантин и Кангара - своего преемника.
  У Вождя было пятеро дочерей, но женщины не могли править. Поэтому Кан, как самый старший из мальчиков правящего рода Шантин, готовился в будущем занять его место. Он присутствовал на всех самых важных собраниях, кроме племенных советов, в которых принимали участие лишь Вождь и старейшины. Но скоро ему исполнится семь, он пройдёт посвящение, и станет полноправным преемником Вождя. Его станут слушать все: и старейшины, и матери-хранительницы, и сам Ракатау.
  А Маро не спешил обзаводиться учениками, хотя Вождь уже давно велел ему позаботиться об этом. Ведь племени одинаково нужны как правители, так и целители.
  До сих пор в моей груди теплилась надежда, что однажды я смогу стать последовательницей учений Марагаро. Мне бы хотелось и дальше изучать целительское ремесло. Но у мамы с отцом имелись собственные планы на моё будущее. Как бы странно это ни звучало, но всё чаще они заговаривали о том, что мне следовало бы начать изучение арабского языка и письменности. Папа давно уже хотел возобновить свои торговые путешествия и мечтал о собственном караване.
  Однако сегодня, похоже, моё будущее оказалось под серьёзной угрозой.
  Пока я подходила ближе к Вождю, моя кожа зудела и неприятно чесалась от множества любопытных, и, кажется, даже осуждающих взглядов, направленных в мою спину.
  Искренне надеясь, что вскоре я разберусь в происходящем, я приготовилась слушать Вождя.
  Ракатау, подождав, пока все мы соберёмся подле него и установим тишину, простёр вперёд мускулистую руку, показывая, чтобы мы были очень внимательны.
  Все затихли. Кангар стоял подле меня, так близко, что я ощущала его дыхание на своей макушке. Я опустила руку, и тут же почувствовала стиснувшую её ладонь брата.
  - Дети, - начал Вождь, - будьте предельно внимательны и во все уши слушайте то, что я вам сейчас скажу...
  Он говорил негромко, но внимание всех присутствующих было приковано лишь к нему. Его рокочущий голос, казалось, заполнил собой всю беседку и приковал к месту.
  - Несчастливые знаки были даны нам, для того, чтобы мы кое-что поняли... Мы все с вами видели, как отверг океан наши подношения.
  Присутствующие издали единый горестный вздох. Вождь помолчал немного, вглядываясь в лица стоящих перед ним, затем продолжил:
  - Мы все с вами слышали те дурные слова, что говорила во время священного ритуала Семи Желаний Ан Шантин!
  На меня словно ушат ледяной воды вывернули. Сердце забилось часто-часто.
  Я говорила дурные слова? Я говорила... Не своим голосом!
  Часть воспоминания, яркая и пронзительная, ворвалась в моё сознание. Я действительно говорила... Какие-то чужие, непонятные слова... Вчера, на празднике, в присутствии множества людей... Но я не помнила ни того, что было сказано, ни того, что происходило после. Мои щёки запылали, по спине пробежала дрожь.
  - Я собираюсь объявить об этом на сегодняшнем совете, так, чтобы каждый в племени услышал слово Вождя. Но вначале я хочу сказать его вам, так как вы все из рода Шантин и причастны к произошедшему не меньше, чем сама Ан.
  Можно было услышать, как кричит высоко в небе чайка, высматривая рыбёшек на лёгких волнах. Над моим ухом взволнованно дышал Кан. Все затаились, ожидая, что скажет Вождь дальше.
  - Ан Шантин, - вдруг снова обратился ко мне Вождь, - мне неведомы мотивы твоей странной и малоприятной речи, но знай: Вождь племени прожил на свете слишком много и повидал такое, что тебе не снилось и в самом страшном из твоих снов. Я не верю в знаки, как в счастливые, так и в роковые, не верю в предубеждения. И я не верю в пророчества. Я не верю твоим словам. Ты поняла меня, дитя?
  Я кивнула, хотя на самом деле не понимала толком ничего. Я не помнила значения того, что говорила... Пальцы Кана стиснули мою ладонь ещё сильнее.
  - Твои мысли диковинны, Ан. Ума не приложу, как только тебе в голову пришло подобное... Ты ещё совсем дитя, и я не стану карать тебя. Но знай: я не вижу ничего забавного в твоей игре. Я наказываю тебе больше никогда не возвращаться к подобным фантазиям. Обещаешь ли ты слушаться своего Вождя?
  Я снова кивнула, ощущая, как в уголках глаз выступают слёзы.
  - Я знаю, что все в племени ждут объяснения твоим словам. Твои родители, братья и сёстры. Они ждут, Ан. Сможешь ли ты найти себе оправдание?
  Опустив голову так низко, что волосы упали на лицо, я изо всех сил стиснула зубы, сдерживая рвущийся наружу плач.
  - Я так и думал, - Вождь привстал, показывая, что мы можем уходить, - я скажу им то же, что и вам... Скажу, что наши верования устарели, а в глупой прихоти океанских отливов и дурных словах маленькой фантазёрки нет ничего страшного.
  ... Кангар вёл меня за собой вглубь джунглей, к нашему дереву. Я не заметила, как мы миновали озеро, папоротниковые заросли, высокие пни вырубленных мангров, и оказались внутри убежища. В какой-то момент я просто подняла голову и оказалась лицом к лицу со взволнованным, сочувственно улыбающимся Каном.
  - Ан... На тебе лица нет...
  Он прикоснулся к моей щеке, отводя в сторону запутавшиеся волосы. Его ладонь была очень горячей и до сих пор пахла пыльцой паучьих орхидей. Моих любимых орхидей.
  Я всё же не выдержала и расплакалась. Кангар неловко обнял меня.
  - Всё будет хорошо, Ан...
  Слёзы текли из меня горьким потоком, я всхлипывала и отчаянно мотала головой. Так стыдно и противно от самой себя мне ещё никогда не было...
  
  Воспоминание одиннадцатое. Братская клятва
  
  Тот день мне навсегда запомнился как один из самых тяжёлых и волнительных в моей жизни.
  Мы не могли позволить себе долго прятаться ото всех в своём дереве-убежище, потому как очень скоро наше отсутствие вызвало бы тревогу и взрослые принялись бы искать нас. До сих пор дерево служило нам надёжным тайником, и никто, кроме нас, не знал о нём. Но мы всё равно не хотели рисковать.
  За те час или полтора что я проплакала на плече у Кана, легче мне не стало, но Кан подробно рассказал мне о том, что именно произошло минувшей ночью.
  По его словам, после нашего Танца Семи Желаний, как только пришло моё время говорить о своих желаниях, я неожиданно застыла, будто одеревенела, и заговорила низким, грубым голосом, который никак не мог быть моим собственным. Я заговорила о плавучих домах, что пришли к нашему берегу из-за далёкого горизонта, о белых демонах, которые сошли с них на нашу землю, об опасности, которую они принесли с собой.
  - Ты сказала, что им нужна наша земля и то, что в ней скрыто. Что они захотят заполучить её во что бы то ни стало. Что они будут обманывать нас, пытаться подкупить и соблазнить, и что... М-м-м... Что нельзя поддаваться на их уговоры... Что-то про гордость и алчность... И что все мы погибнем.
  От последней фразы у меня будто сотни крохотных муравьёв забегали по спине.
  - Я действительно так сказала, Кан? Что мы все погибнем?
  Кангар нахмурился и сжал голову руками, напрягая память.
  - Кажется, да. Ты говорила очень странно, Ан, совсем не так, как обычно ты говоришь... Ты как будто читала из какой-то мудрой книги или повторяла чьи-то слова. А ещё глаза у тебя были стеклянные... Ох, ну и перепугался же я за тебя!
  - Прости, - прошептала я.
  - За что? Ты же ничего ужасного не совершила, Руа Ан (Белое Облако - перевод авт.) Ты была не в себе, я это сразу понял - Кана передёрнуло, - я подбежал, чтобы помочь, хотел сделать что-нибудь, чтобы привести тебя в чувство... Но Маро оттолкнул меня...
  - Маро? Что он сделал?
  - Он наклонился к тебе и что-то спросил... Слишком тихо, я не услышал, что именно. Но ты ответила: 'Дождь'.
  - Дождь... Акеми! - воскликнула я, - Ну точно же, вот кто говорил моим голосом! Акеми, это была она!
  - Акеми? - удивлённо переспросил Кангар, - Кто такая Акеми?
  Я поспешила объяснить Кану, что пока я танцевала, Акеми, моя знакомая - призрак, проделала со мной нечто, отчего я стала видеть всё происходящее со стороны, а затем...
  - ... Акеми вошла в моё тело, - я прижала ладони к груди, на этот раз отчётливо вспомнив это ощущение и осознавая, что так оно и было, - и я стала говорить все эти вещи... Точнее, это она, Акеми, говорила. Понимаешь?
  - Кажется, да... Выходит, это она таким способом предупреждает всех нас об опасности... Вот только... Похоже, никто не поверил, Ан... Вождь так точно решил, что ты всё это просто выдумала...
  - Ты прав, - я переплела пальцы, с силой стискивая подол своей туники, - он решил, что я хотела испортить праздник...
  - Ан, не говори глупостей... Ты ничего не испортила, поверь. Тебя и слышали-то далеко не все, а только те, кто стоял ближе всего...
  - Да, но они расскажут остальным! По всему посёлку пойдут слухи! Что со мной будет, Кан? Со мной и с моими родителями? Над нами будут смеяться, нас станут презирать?
  Говоря всё это, я ощущала, как меня окатывают одна за одной ледяные волны ужаса. Может Акеми и хотела помочь, но ничего путного из её предупреждения не вышло. Возможно, народ ассанте действительно находится в большой опасности. Но пока осязаема только та угроза, что нависла надо мной самой... И мои родители... О, Боги, мама! Она ведь только-только выздоровела и начала наконец улыбаться...
  Кангар потряс головой, протёр глаза, затем стал растирать плечи. Я с запозданием заметила, что братец выглядит сильно утомлённым, глаза его раскраснелись, а на руках заметны следы...
  - Это Маро, - пояснил он, когда я осторожно дотронулась до огромного синяка на его предплечье, - спешил убрать меня подальше от тебя...
  Я судорожно вздохнула, а Кангар неожиданно зарычал совсем по-звериному, и в его глазах снова заплясали странные огненные искры.
  - Никому и никогда я больше не позволю к тебе прикасаться! Обижать тебя! Использовать тебя!
  - Кан...
  - Вот увидишь, Руа Ан! Никто не посмеет плохо относиться к тебе и твоим родителям! Я скоро вырасту, и стану самым высоким мужчиной в племени, и самым сильным! Я буду защищать вас! Клянусь!
  У меня снова навернулись слёзы, на этот раз от благодарности и любви к брату. Я ничего не смогла сказать в ответ, но это было и не нужно... Кангар и так всё понял по моим глазам, и прижал меня ещё крепче.
  В тот момент я наконец смогла успокоиться и ощутить себя в безопасности. Хоть и совсем ненадолго...
  Слёзы высохли, и я стала рассуждать более-менее ясно и последовательно. Кангар был прав - Акеми предупреждала о реальной угрозе.
  Тут-то я и вспомнила, мельком, краешком сознания отмеченный мною странного вида огромный деревянный плот с белыми крыльями, что мы с родителями видели на острове Пай... Может это и был тот самый плавучий дом? И что за существа такие эти белые демоны? Что им вдруг понадобилось на нашей земле, почему они хотят её отобрать?
  Мне подумалось, что Марагаро, должно быть, способен понять больше меня. Он должен в точности знать, что со мной случилось, и кто говорил моим голосом. Ведь он может видеть духов, хоть и не так, как я, и также способен слышать их. А может, и общаться с ними, и даже говорить от их имени.
  Что, если Маро знает, кто такая Акеми? Может, он поможет мне переубедить Вождя и уговорить его серьёзно отнестись к предупреждению?
  Я снова и снова мысленно возвращалась к зловещему пророчеству. От слов, пересказанных Каном, мне сделалось не по себе. Всё племя ассанте ждёт неминуемая гибель? Белые демоны несут смерть? Я просто обязана узнать об этом больше и сделать всё, что будет в моих силах, чтобы Вождь поверил мне. Я должна спасти свой народ...
  - Я помогу тебе, - тихо сказал Кан, глядя в моё лицо и будто читая мои мысли, - Давай вместе поговорим с Маро? Попытаемся объяснить ему, как всё было. Если мы придём к нему вдвоём, он не станет отмахиваться от нас и выслушает, я уверен.
  Я кивнула, и Кан, отодвинувшись от меня, осторожно приподнял деревянную крышку нашего домика, проверяя, есть ли поблизости кто-нибудь, кто может заметить нас выбирающимися из нашего секретного дерева. Через пару минут он подал мне знак, первым вылез наружу и помог вылезти мне.
  Брат шёл первым, я, держась за его руку, семенила следом. На поясе у Кана покачивался туда-сюда новенький кинжал в красивом резном футляре, и мне в голову пришла неожиданная мысль.
  - Кан, а вы обменивались подарками?
  - Что? - Кан остановился и обернулся. Его глаза всё ещё переливались огнём.
  - Ну, после того как я потеряла сознание... Вы продолжили праздник? Обменялись подарками, пили варру (ритуальный праздничный напиток ассанте из фруктового сока с добавлением травяных настоек - прим. авт.) ели вкусности?
  Кан на секунду замешкался, словно не решаясь рассказать мне о чём-то неприятном.
  - Понимаешь... После того, как ты упала... Все испугались, начали переговариваться... Твой папа сразу унёс тебя, я пошёл было следом, но он велел мне возвращаться на площадь и передать остальным, что с тобой всё в порядке. Я не смог уйти, мне было неспокойно за тебя... Словом, я не вернулся на праздник и не знаю, что там творилось. Я всю ночь просидел рядом с твоим домом, стараясь не показываться на глаза твоему отцу...
  - Кан, - взволнованно прошептала я, - но тогда ты должен был видеть, как мои родители...
  - Да, - Кан снова всё понял, - я видел. Они обсуждали побег и собирали вещи... Но перед самым рассветом пришёл Маро и...
  - Так значит Маро убедил их отказаться от побега.
  Кан развёл руки в стороны и улыбнулся:
  - Я этому только рад. А ты?
  - Ох, не знаю, - я никак не могла отделаться от мысли, что стала прокажённой, - мне страшно, Кан.
  - Не бойся. Я с тобой. И мы идём говорить с Маро.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Воспоминание двенадцатое. Взгляд в будущее
  
   Глаза Маро - маленькие, чёрные, как жуки, очень живые и пронзительные, вглядывались в меня, кажется, целую вечность.
  По моей коже бежали мурашки и мне было очень сильно не по себе, но я не смела отвести взгляда. Отвернуться означало выдать свой страх. Отвернуться означало предположить, будто в моих глазах и вправду можно разглядеть злого духа. Отвернуться означало подписать себе приговор.
  Кангару тоже было очень неуютно эти несколько долгих, томительных минут. Он сидел позади меня, и я чувствовала, как сильно бьётся его сердце. Пару раз его ладонь прикасалась к моей спине, словно проверяя, не оледенела ли я под таким пристальным взглядом целителя.
  Наконец пытка кончилась: Маро прищурился, поджал губы и коротко кивнул. Я медленно выдохнула, Кан скользнул вбок, заёрзал, ловя взгляд Маро, прикасаясь руками к своему горлу, покашливая, всем своим видом демонстрируя, что хочет говорить с ним.
  Но Маро сделал вид, что не замечает Кана. Сохраняя молчание и глядя только себе под ноги, он поднялся и скрылся в дверном проёме, оставив нас двоих так и сидеть на пороге.
  Мы с Каном переглянулись и почти синхронно пожали плечами в недоумении. Замерев в наступившей тишине, мы прислушались. Маро что-то приговаривал самому себе, позвякивало нечто стеклянное, скрипели половицы.
  Пошептавшись, мы пришли к выводу, что раз нас не прогнали, то мы можем пока остаться и подождать: может, Маро ещё выйдет к нам. Звать целителя сейчас, когда он был, судя по всему, занят чем-то важным, или идти за ним нам обоим представлялось невежливым.
  Кан задумчиво вгляделся в резную дверь комнаты, за которой скрылся Марагаро, а я использовала предоставленное нам время, чтобы как следует осмотреться и запомнить каждую деталь этого удивительного жилища.
  Дом Маро стоял на самом краю деревни ассанте, в некотором отдалении от других построек, и был одним из самых больших и необычных домов, что мне доводилось видеть.
  Снаружи он больше походил на огромную хижину-хранилище без окон, кое-как прикрытую пальмовыми листьями, чем на жилой дом. По сути он и был скорее хранилищем, мало пригодным для комфортного жилья, так как Маро не заботился о нём, будучи целыми днями занят в посёлке с больными, собирая ингредиенты для лекарственных средств в джунглях и на побережье, или отправляясь в путешествия с караванами на несколько недель, а то и месяцев. У этого дома даже не было трубы, ибо Маро не держал у себя кухонной печи.
  Входная дверь была с обеих сторон изукрашена кусочками океанских кораллов и полипов, кое-где покрыта голубоватым мхом и белым мелом, и в целом выглядела так, будто Маро поднял её из подводных глубин. Над входом висел череп степного волка, скалясь на вошедшего пожелтевшими клыками и пугая глубокими дырами глазниц. Под потолком прихожей и вдоль стен были развешены длинные нити с пучками разнообразных трав, листьев, засушенных корешков и прочей диковинной растительности. Стены и пол дома целителя покрывали красные, белые и чёрные символы: круги с точками внутри, спирали, кривоватые треугольники и другие странные знаки.
  В этом удивительном жилище было больше пяти комнат, и многие недоумевали, зачем отцу-целителю Марагаро столько пространства, если он живёт один, без жены, детей, и не держит у себя учеников.
  Однако мы с Каном знали, что комнаты дома Маро отнюдь не пусты: они забиты всевозможными иноземными диковинками, товарами арабов, туарегов, индусов и персов, среди которых можно отыскать как неземной красоты ткани и одежды, так и украшения, обувь, книги, посуду, а также экзотические растения, специи и пряности, и множество других красивых, полезных, а порой загадочных или даже жутковатых вещиц. Все они ждали своего часа, чтобы пригодиться кому-нибудь из ассанте.
  Маро был так невероятно богат благодаря принятым им обязанностям поддерживать торговые отношения с иноземцами, поскольку после моего рождения папа - единственный до того времени посланник от ассанте на торговых путях востока - прекратил свои путешествия, и вот уже почти пять лет вёл осёдлую жизнь. Маро, как и папа, знал арабский язык, а потому согласился заменить его и не жаловался на свою работу, хотя она была и сложной, и очень ответственной - ведь от благополучия такой дружбы зависел наш мир со всем востоком.
  Несмотря на то, что жизнь на Золотом берегу была тяжёлой и подчас очень суровой, арабам наша земля виделась привлекательной жемчужной и рыболовной жилой, и они уже не раз пытались покорить наш народ и превратить нас в своих рабочих, что вылилось в долгие воды войн, которые, к счастью, ещё до нашего с Каном рождения, завершились перемирием и договором об обоюдной торговле.
  В последние годы Марагаро становилось всё сложнее сочетать свои целительские обязанности с торговлей. Настало время взять помощников и учеников, чтобы обеспечить должную преемственность.
  Я надеялась, что родители позволят мне пойти по стопам целительства. Мир трав, специй и растений чрезвычайно привлекал меня, и мне очень хотелось овладеть всеми секретами и премудростями этого искусства, чтобы применять свою страсть и знания с пользой для других.
  Поэтому сейчас, тихонько сидя на пороге дома отца-целителя Марагаро, я осматривала каждый уголок и каждую мелочь, впитывая, познавая, открывая для себя всё новые детали.
  Навещает ли Маро по ночам душа волка, которой принадлежит этот череп? Для чего ему все эти символы внутри его собственного дома? И почему здесь нет ни одного окна?
  Я знала, что свои вопросы не стоит задавать вслух. Всё равно, ответа на них я скорее всего не получу. Стоит наблюдать, вникать, самостоятельно делать выводы, и тогда, возможно, мне приоткроются некоторые из тайн Маро.
  Входная дверь за нашими спинами отворилась, и вошёл незнакомый мне молодой ассанте с перевязанным предплечьем. Был он невысоким и очень худым, до того худым, что походил на кривоватую палку с руками и ногами. Повязка закрывала почти всё его предплечье и выглядела скверно, пропитавшись тёмной кровью до нитки.
  Юноша низко поклонился и опустил голову, с первого взгляда узнав в Кангаре преемника Вождя. Кангар тут же встал и протянул ему руку, юноша, поколебавшись, ответил ему нерешительным рукопожатием. Кан улыбнулся во весь рот и затараторил что-то о ночном шторме на островах и связанных с этим неудобствах для рыболовов. Юноша закивал и посетовал на свою неудачу, рассказал, как перевернулась их с отцом лодка, как он налетел на острые подводные скалы и поранился.
  Слушая их, я поразилась осведомлённости Кангара обо всём что происходит в посёлке, и тому, как Кан легко беседует с более взрослым, чем он сам, соплеменником, при этом держась дружелюбно и открыто. Или, по крайней мере, делая вид, что он искренне сочувствует беде юноши-рыбака.
  Мне самой вовсе не было его жаль, ведь по всему выходило, что он и его отец нарушили древнее правило. В ночь священного праздника они отправились к дальним островам, чтобы расставить там сети раньше других рыбаков и выловить больше рыбы и устриц. Они последовали зову своей жадности, вместо того, чтобы уважить и поблагодарить Богов. Рана на руке юноши виделась мне карой свыше, предупреждением о том, что бывает, когда смертные забывают о Богах, перестают почитать их и радоваться божественным дням.
  Марагаро, вероятно, услышав их голоса, показался в дверях и махнул рукой, приглашая нас всех внутрь своего жилища.
  Последовав за ним, мы оказались в просторной комнате, представлявшей собой нечто среднее между спальней, кухней и рабочим пространством.
  В самом дальнем углу теснилась кровать, не заправленная и прохудившаяся под изорванным желтоватым балдахином; вдоль стен стояли сундуки, ящики, коробки с зерном, сушёными фруктами и запасами синих водорослей.
  На массивном деревянном столе, что стоял посреди комнаты, были разложены деревянные, медные и серебряные щипцы для трав, чаши различных форм и размеров, позеленевшие от травяного сока молотильные камни, мешочки с сушёными травами и корзинки со свежесрезанными растениями, связки ярких птичьих перьев, груды пергаментных свитков, перевязанных жёсткими бечёвками, вазочки с чернилами и множество других мелочей. Здесь же было установлено нечто вроде маленькой переносной жаровни, испускающей ароматный дым. Сверху она была накрыта покорёженным листом жести, и на нём побулькивали четыре округлых стеклянных чаши с широкими ручками по бокам.
  Следуя жестам отца-целителя, мы втроём влезли на широкую скамью у стола, и Маро принялся водить руками над склянками, приговаривая магические формулы излечения болезней и поддержания здоровья - такие я уже слышала от него не раз, и мне хотелось получше разобраться в том, из каких слов они состоят и как именно действуют. Маро говорил очень невнятно, порой путая и коверкая фразы до неузнаваемости.
  'Интересно,' - подумала я, - 'существуют ли книги, в которых записаны заговоры для лечения? Может быть, среди тех книг, что хранятся у Маро, есть такие. Вот бы пойти и поискать...'
  Но шансов незаметно выбраться из-за стола не было, к тому же мне не хотелось обидеть Маро, который явно готовил для нас какое-то особое варево, а потому я стала терпеливо наблюдать за пузырьками, кипящими во всех четырёх стаканах и плавающих в них лепестках, корешках и листочках.
  Пахло изумительно: богатым травяным духом, пшеничной сладостью кориандра, цветочным мёдом, и чем-то ещё, неизвестным мне, пряным и очень душистым.
  Вскоре я поняла, что во всех четырёх ёмкостях находятся разные ингредиенты, и этот приятный, сложный аромат образуют вместе больше десяти компонентов. Мысленно я разделила составляющие на четыре части, выделив густой сироп на зерне с мёдом, согревающий отвар из пяти специй, среди которых был и восточный кориандр, и белые перечные горошины, а также горьковатую вяжущую настойку на чёрной грибной коре.
  Состава четвёртой порции я пока понять не могла, но догадалась, что она предназначена именно мне, поскольку было очевидно, что медовый сироп выпьет Кангар для восстановления сил после бессонной ночи, пряным отваром взбодрится сам Маро, потративший ценную энергию на своё лечебное колдовство, а вяжущая настойка достанется пострадавшему в океане рыбаку, чтобы остановить хлещущую из раны кровь.
  Что же в четвёртой склянке? Я наклонилась вперёд, чтобы получше разглядеть иссиня-чёрное, похожее на арабские чернила, щекочущее горло своим ароматом питьё. Со дна всплывали и опадали горки чего-то мягкого, длинного, ворсистого, я и решила, что это какое-то неведомое мне растение даёт такой насыщенный и тёмный отвар. Вдыхая исходящий от него запах, я ощущала странную холодящую лёгкость, какая бывала у меня от нахождения рядом большого количества духов.
  Зелье завораживало и приковывало взгляд, и наблюдая за варящимся растением, я до того увлеклась, что пропустила момент, когда Кангар и Солон - так звали горе-рыбака - взяли в руки каждый свою чашу. Маро наклонился до уровня моих глаз и помахал рукой, привлекая моё внимание. Я улыбнулась ему, увидела, что Кангар и Солон пьют именно те зелья, которые я предположила, и забрала свою чашу, удивившись тому, что её ручки были едва тёплыми.
  - Что здесь, Маро?
  Марагаро ответил не сразу. Смерив меня долгим, проницательным взглядом, в котором читался некий вызов, он сказал:
  - Это напиток, позволяющий заглянуть в будущее.
  Брови мои поползли вверх, Кангар закашлялся, Солон похлопал его по спине и недоумённо переспросил:
  - Заглянуть в будущее?
  Марагаро обвёл нас всех своими чёрными глазами, мерцающими отражённым огоньком жаровни и сказал:
  - Здесь и сейчас, в присутствии троих свидетелей, Руа Ан из рода Шантин, освещённая великой Луной в момент своего рождения, и получившая от неё великий дар, примет решение: выпить ли это зелье и увидеть то, что ожидает племя ассанте впереди, или же отказаться от питья и забыть о вчерашнем происшествии, как о дурном сне.
  - Я ничего не понимаю, - Солон морщился, видимо, вяжущее зелье было чересчур горьким.
  - Не обязательно понимать, - кривовато усмехнулся Маро, - смотри, слушай и запоминай.
  - Ан, - шепнул Кангар, стискивая моё запястье, - не пей этого, слышишь? Не пей!
  - Пусть она сама сделает свой выбор! - тут же прикрикнул на него отец-целитель, - Не мешай, Кангар! Ан ещё совсем ребёнок, но ребёнок умный и наделённый необычайной силой. Ан понимает, что её ждёт, если она выпьет эту настойку. И что будет, если она откажется, - и добавил, глядя теперь только на меня, - Что должно свершиться, произойдёт так или иначе.
  - Так или иначе, - негромко повторила я, глядя прямо в глаза Марагаро, - тогда зачем мне пить зелье? Если то, что должно случиться, всё равно сбудется...
  - Чтобы мы узнали, что нас ждёт на самом деле - Маро приблизил ко мне своё лицо, буравя взглядом, - Чтобы успели подготовиться... Чтобы сумели выжить... Если будет на то воля Богов.
  Солон и Кангар смотрели на нас во все глаза. Рыбак - растерянно, Кангар - с большой тревогой. Я замерла, чувствуя, как перед глазами всё плывёт от сильного запаха чёрной травы.
  - Ан, - Маро снова привлёк моё внимание, но его лицо я теперь видела как будто сквозь облако пара, - Я знаю, что это говорила не ты. Твоим голосом говорил один из духов, что охраняют эти земли. Но злой это был дух или добрый? Предупреждал ли он нас или пытался обмануть? Мы должны узнать правду.
  Видя, что я окончательно растерялась, Маро сказал уже мягче:
  - Ничего не бойся, Ан. Мы рядом. Решайся, маленькая Руа Ан, и если решишься, то пей поскорее, пока зелье не остыло.
  У меня вырвался глубокий, прерывистый вздох. Маро, сам того не ведая, а может, и подстроив всё специально, на самом деле не оставил мне никакого выбора.
  Как только я вдохнула аромат этого странного варева, оно тут же начало воздействовать на меня. Моё сознание туманилось, с каждой секундой я теряла представление о том, что происходит, окружающее расплывалось. Это было похоже на начало сна наяву, как тогда, во время священного танца.
  Голова стала кружиться, тело всё сильнее немело от холода, который становился невыносимым, и я поспешила выпить загадочный напиток одним большим глотком, даже не разобрав вкуса.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Воспоминание тринадцатое. Лев алый, лев белоснежный
  
   Это не было похоже ни на сновидение, ни на грёзу. Это была иллюзия, исковерканная фантасмагория.
   Неба не было. Земли под ногами тоже. Ни горизонта, ни хоть какого-то движения. И ни одной живой души, кроме меня.
  Я находилась в странном сероватом пространстве, больше всего напоминающем мутную воду. Передо мной мерцала в неверном отсвете невысокая фигура, повторяющая мои движения - нечто вроде отражения, словно я стояла у невероятно грязного зеркала.
  У меня возникло желание очистить эту поверхность. Я принялась тереть 'зеркало' тыльной стороной ладони, разводя белые круги по сизому мареву. На загадочной растекающейся субстанции появились круги, спирали, тоненькие завихрения, похожие на грозовые облака, гонимые ветром. В центре быстро росло белое пятно, расширяясь, занимая собой всё больше места, приходя в движение.
  Сосредоточив всё своё внимание на этом белом коловороте, я вдруг поняла, что он затягивает меня внутрь себя. Я попыталась удержаться, но всё было тщетно, моё тело легко прошло сквозь молочный туман, и я оказалась...
  ... в поселении ассанте. На одной из главных улиц, уставленной широкими домами, в которых жили самые знатные семьи, недалеко от центральной площади и общинного колодца. Отсюда даже был виден мой дом: небольшая шляпка крыши и краешек круглого окна в моей комнате.
  Ошарашенно оглядевшись вокруг, я поняла, что это не реальность: здесь по-прежнему не было ни неба, ни тверди, дома как будто парили всё в том же сероватом мороке.
  Не успела я подумать о том, что здесь слишком безлюдно, как откуда-то со стороны раздался дикий звериный рёв, оглушивший меня и напугавший до дрожи. Я узнала голос хищника - огромного пустынного льва, свирепого и жестокого, способного одним ударом лапы убить человека.
  Бежать, спасаться! Но - о ужас! - моё тело приросло к месту, и я не могла ни пошевелиться, ни закричать. Мне оставалось лишь смотреть, как на меня надвигается гигантский зверь: устрашающего вида белый лев, с громадными лапами, густой гривой и горящими в здешнем сумраке ярко-синими глазами. Его пасть была так широка, что в неё могли поместиться две Ан.
  Сердце моё ухнуло куда-то вниз, я сделала новую, отчаянную попытку броситься наутёк, но лишь дёрнулась и застыла, словно муха, угодившая в клейкую паутину.
  Однако лев не предпринимал никаких попыток напасть на меня. Ступая медленно, грузно, величественно, он дошёл до центра улицы, и остановился на перекрёстке. Несколько мгновений он стоял совершенно неподвижно, глядя куда-то сквозь меня.
  Потрясённая внезапной догадкой, я помахала у льва перед носом - он не обратил на меня совершенно никакого внимания - и обернулась... Чтобы вновь замереть от страха, на этот раз смешанного с изумлением и восхищением.
  С противоположной стороны деревни на белого льва надвигался лев огненный. Он был весь словно соткан из огня, его тело переливалось и пламенело, и он скорее походил на духа, чем на живого льва. Это был удивительный, прекрасный зверь, он гордо вышагивал к противнику, не отрывая от него взгляда алых с ярко-жёлтыми, точно языки пламени, сполохами зрачков.
  Увидев второго льва, белоснежный зверь грозно зарычал, скаля клыки, растопыривая лапы с острыми когтями. Алый лев издал ответный рёв, такой устрашающий, что кровь застыла в моих жилах. Лев продолжал надвигаться на соперника, постепенно ускоряя шаг и переходя на плавную рысь, а затем на стремительный бег.
  Когда до белого льва, и неподвижно замершей меня оставалось всего несколько шагов, он вдруг прыгнул, и атаковал белого льва с воздуха...
  Огромные, благородные, ужасные в своей свирепой красоте, цари джунглей сошлись в смертельной схватке. Они подпрыгивали, изгибались, били друг друга мощными когтистыми лапами, вгрызались клыками, отходили, тяжело дыша, и нападали снова.
  ... долго длилась их битва... Львы были одинаково сильны, и ни один не хотел уступать врагу.
  Белый лев разорвал алому грудь своей массивной лапой, но тот в ответ лишь ещё ожесточённее принялся терзать его клыками... Кровь белого льва залила всё пространство вокруг, кровь алого была огнём, от которого вспыхивали и разгорались дома.
  Вскоре вся деревня пылала, кверху стлался густой, едкий дым, а двое львов, рыча, ревя и пытаясь уничтожить друг друга, не замечали ничего вокруг, продолжая свой смертельный поединок.
  Моё сердце разрывалось от ужаса, боли, жалости и желания, чтобы всё это поскорее закончилось... Если бы я могла, я бы не задумываясь бросилась к ним, чтобы остановить, оттолкнуть их друг от друга... Я - маленькая и слабая, каждый из львов весит в десять, а то и в двадцать раз больше меня, и в тоже время у меня было ощущение, что именно я владею силой, способной их помирить. Но я стояла на месте, скованная, и наблюдала за жестоким сражением со стороны, оставаясь невидимой и неосязаемой.
  Казалось, они могут драться бесконечно. Боковым зрением я уловила силуэты в огне... Ахнув от потрясения, я увидела, что все дома в посёлке разом превратились в руины, а среди них... Маленькие львята, чёрные, коричневые, пепельные, кремовые... Лежат без движения... И все - со страшными кровавыми ранами... Дети ассанте - львята! Мои братья и сёстры! Все мертвы! Все убиты безжалостным пламенем...
  Я расплакалась в голос, стала кричать, львы по-прежнему не замечали никого и ничего вокруг, буквально разрывая друг друга на части, измученные, израненные, умирающие, но не желающие прекратить свой поединок.
  Кровь... Всюду кровь... К моим ногам заструились яркие красные потоки, горячие и тошнотворные.
  Смерть... Все погибли... Маленькие львята погибли все до единого, и оба льва тоже скоро умрут...
  Почему же я жива? Почему я стою в центре кошмара, целая, невредимая, и не могу ничего поделать?
  И тут я закричала так громко, что крик обжёг горло.
  Я рванулась вперёд, влетела в кого-то, больно ударившись коленом о нечто твёрдое и холодное, и картина перед моими глазами смазалась, стала тёмной и неподвижной.
  Я запрокинула голову, из глаз брызнули слёзы... Сжав зубы изо всех сил, я обхватила себя руками, чтобы унять дрожь.
  А ещё через несколько мгновений я поняла, что лежу на полу в доме Маро, и рядом со мной Кангар.
  Кангар гладит меня по голове и говорит что-то очень тихо и ласково.
  Кангар мой брат. И он живой человек, не лев и не львёнок. В его глазах живёт огонь, но он не лев... Он не огненный лев... Нет...
  Стараясь не смотреть Кану в глаза, я перекатилась на бок, сдерживая рыдания. Меня била крупная дрожь, руки и ноги словно занемели, из груди вырывались всхлипы.
  Кангар и Солон перенесли меня на кровать Маро, и Маро укрыл меня своим цветастым одеялом, после чего они с Солоном ушли.
  Кан остался со мной. Он снова что-то шептал, негромко, мягко, обнимая меня, растирая мою ледяную кожу и причиняя мне боль своими горячими прикосновениями.
  Лев. Пламенный лев...
  Мне потребовалось довольно много времени, чтобы окончательно прийти в себя.
  Когда я стала воспринимать окружение, разобрала речь Кана и смогла пошевелиться, не испытывая при этом мук, мне тут же захотелось домой, к своим папе и маме, к своим братьям и сёстрам, чтобы увидеть их лица, обнять их, почувствовать, что они рядом, и с ними всё в порядке.
  Кангар не позволял мне встать, уговаривая дождаться Маро и Солона, просил потерпеть ещё немного, приносил мне пить сладкий медовый отвар, что остался в его чаше, но я отказывалась, по-прежнему испытывая тошноту и головокружение, и упрашивала брата отнести меня в мой дом.
  Я почти расплакалась снова, от шока, потрясения, навалившейся усталости, обиды на брата, заставляющего меня оставаться здесь, когда мне так плохо. Кангар извинялся и всячески пытался меня приободрить, но впервые за время нашего знакомства мне хотелось оказаться как можно дальше от него...
  Вернулись Маро и Солон. Марагаро замер в дверях, придерживая проход открытым для кого-то ещё. Увидев, кого они привели, мне сделалось вновь так же жутко, как во время моего страшного видения.
  В комнату отца-целителя, низко пригнувшись и отводя в сторону полы своей богато расшитой длинной рубашки, входил человек-лев.
  Львиный рёв. Ракатау. Наш Вождь.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Воспоминание четырнадцатое. Вождь и Змей
  
  Вождь выслушал мой тихий, сбивчивый рассказ очень внимательно.
  Всё время, пока я говорила, он смотрел прямо в мои глаза. Я словно приросла к месту и не смела отвести взгляда. Было очень важно передать ему весь ужас того, что мне открылось. Вождь должен поверить мне!
  Но на Вождя моё видение не произвело того впечатления, на которое мы все надеялись. Закончив, я с бьющимся сердцем ждала его слов, однако он молча и бесстрастно смотрел на меня пару мгновений, а затем отвернулся и стал наблюдать, как Марагаро наматывает чистую хлопковую ткань на руку Солона.
  - Вождь, - не выдержал Кан - наш народ в опасности! Вскоре на нас нападёт страшный враг! Мы должны...
  Он осёкся под суровым, пронзающим взглядом Вождя и умолк.
  Вождь неторопливо поднялся, подошёл к столу с остатками зелий Маро. Поднёс к лицу ту чашу, из которой пила я, вдохнул исходящий от неё запах.
  - Старый змей... Чем ты напоил этого ребёнка?! - его голос, точно раскат грома, сотряс стены.
  Моя кожа покрылась мурашками, Кангар прерывисто вздохнул, Солон задрожал и сглотнул, покосившись на дверь.
  Марагаро остался совершенно спокоен. Он закончил перевязывать Солона, вручил юноше маленькую баночку с заживляющей мазью, и Солон тут же выскочил вон, поспешив укрыться от ярости Вождя.
  Маро стёр с рук налипшие кусочки вязкой мази, свернул аккуратным узлом остатки ткани, убрал в один из сундуков, оправил свою тунику, и только тогда ответил Вождю взглядом и словом:
  - Я не дал Ан Шантин ничего такого, что повредило бы её здоровью. Это 'чёрный иту' - снадобье, которое совершенно безвредно для человека с её даром.
  - Даром?! - гневно переспросил Вождь, - Ты продолжаешь утверждать, что у Ан Шантин есть некий дар, и ставишь её слово выше моего?! Ты дал ребёнку яд, только для того, чтобы доказать свою правоту?!
  Маро горько покачал головой:
  - Ты глух, слеп и глуп, Тау. Почему ты отказываешься верить в истину, цепляясь за удобную тебе правду?
  От подобной наглости у меня всё внутри заледенело. Так невежливо назвать Вождя его кратким именем и обвинить в глупости! Кангар тоже был потрясён.
  - Я не желаю продолжать этот разговор, - лицо Вождя окаменело, он повернулся, чтобы уйти.
  - Ты выслушаешь меня, - всё так же уверенно и прямо произнёс Марагаро, - Ты услышишь всё, что я скажу. А потом примешь решение, Тау. Молю Богов, чтобы это было верное решение.
  - Богов?! - Вождь обернулся, его губы искривила насмешка, - Ты молишь Богов?! Твоя жизнь сейчас висит на волоске, чёрный ты змей, и вовсе не по воле Богов, а по моей воле! Сейчас я твой Бог!
  - Ты мой Вождь, - очень тихо, но отчётливо сказал Маро, склоняя голову, - а я твой Целитель. Моя жизнь в твоих руках, а твоя - в моих. Мы связаны, Тау, и ты знаешь это. Ты знаешь это так же хорошо, как и то, что твои глаза видят, твой язык говорит, а грудь крепка, как скала.
  - Ты угрожаешь мне, змей?! - Вождь подошёл к низко склонившемуся Маро, его руки угрожающе сжались в кулаки.
  - Я... Лишь прошу тебя... Прошу выслушать меня до конца... Вождь.
  Несколько долгих, томительных, подвисших в воздухе мгновений мы с Каном напряжённо следили за разыгравшейся на наших глазах сценой, ожидая дальнейшего её развития. Поведение Маро было столь же дерзким, сколь и удивительным, а реакция Вождя - ожидаемой, но от того не менее печальной.
  Наконец Вождь огляделся, подвинул поближе крепкий персидский пуфик, сел на него и жестом велел Маро тоже сесть. Целитель медленно опустился прямо на пол, оказавшись намного ниже Вождя, и поднял лицо к нему, глядя открыто. Вождь знаком показал ему, что готов слушать.
  - Ты знаешь Аммед, мать Ан Шантин, - начал Маро, - знаешь, откуда она родом. Знаешь, кто правит на тех землях. Ты видел её своими собственными глазами.
  - Видел, - прогудел Вождь, - бабушка Ан Шантин, очень сильная восточная колдунья. Много лет назад она при мне околдовала пятерых суровых мужчин - хранителей персидского шаха, и они стали мягкими и послушными, как котята. Но при чём здесь она?
  Бабушка? Моя бабушка - колдунья? Но мама говорила...
  - Ан имеет особых предков в роду своей матери. Все женщины в их семье - шуани, видящие-сквозь-тьму, наделённые особым даром, передающимся из поколения в поколение. Поскольку ты сам видел действие этого дара, то не станешь подвергать сомнению мои слова?
  Вождь не ответил, лишь кивнул.
  - Ан Шантин - такая же шуани, как и её бабушка, а возможно даже более сильная, так как её дар при ней с самого рождения. Как только я увидел её, новорожденную, на руках у её матери, я сразу же понял, что это очень необычный ребёнок. И вот мои догадки подтвердились, Тау. Ан Шантин - шуани, беседующая-с-духами. Через неё с нами, простыми смертными, говорят духи... И... Кто знает, может быть, даже сами Боги?
  Вождь скривился совсем как ранее Солон, отпивший горького лекарства.
  - Прошу тебя, давай не будем...
  - Тау, услышь меня! Мне известны причины твоих духовных разочарований, но мне известна также и та истина, которую ты не хочешь принять. На наши земли грядёт беда, беда в облике белого льва, который развяжет войну и погубит всех ассанте. Мы должны спасаться. Мы должны покинуть эти земли. И времени у нас мало... Таково послание духов, и оно не изменится оттого, что ты в них не веришь. Ты должен принять решение, Тау, решение, на которое не повлияют твои чувства, но решение, что найдёт твоя мудрость и разум. Будущее всего народа ассанте в твоих руках.
  Вождь улыбался, переводя взгляд с Маро, на нас с Каном, и по его лицу непонятно было, о чём он думает. Одно было ясно - он не верит. Что бы ни сказал Марагаро, что бы ни предприняла я, он не поверит нам. Просто потому, что он не верит в существование духов. Как сказал Маро: у него есть на то свои причины? Интересно, что же это за причины?
  - Я вижу, что мои слова не дошли до твоего сердца, Тау, - разочарованно протянул Марагаро, вставая и отходя в угол комнаты.
  Вождь хмыкнул и тоже поднялся:
  - Верно видишь, Змей. Знай своё место.
  И, не сказав больше ни слова, вождь ушёл.
  Мы с Каном сидели молча, потрясённые и опечаленные. Маро тоже был огорчён и не скрывал этого. Его сухое, острое лицо с потухшими, как угли костра, глазами, выражало крайнюю степень досады.
  В моей голове зажужжали новые вопросы.
  Оказывается, моя бабушка - колдунья? Почему мама скрывает это от меня? Она говорила, что бабушка была простой ткачихой и умерла задолго до моего рождения. Но из слов Марагаро и Вождя выходит, что это совсем не так...
  Отчего наш Вождь не верит в духов? Десятки поколений ассанте чтили убеждения своих предков, их обычаи и традиции. Неужели наше поколение перестанет почитать высшие силы?
  Почему Марагаро так непочтительно ведёт себя с вождём? И почему Вождь назвал Маро Змеем? Ведь его имя - Марагаро - означает 'гроза змей' - то есть гроза болезней, поскольку змея в верованиях ассанте была символом недугов и вообще всяческих несчастий. Уж не считает ли Вождь, что Маро со своими попытками повлиять на его взгляды, стал врагом?
  - Дитя, - мягко сказал Маро, помогая мне подняться, - солнце уже садится. Пойдём, я помогу тебе добраться до дома.
  - Целитель, позвольте мне, - Кангар с готовностью протянул ко мне руки, - Ан ещё слишком слаба, я понесу её.
  Марагаро бросил на него цепкий, оценивающий взгляд.
  - Хорошо, Кангар. Скажи Аммед и Хамайну, что их дочь заболела, но уже получила лекарство и скоро поправится.
  Кангар осторожно усадил меня себе на плечи. Я выслушала последние наставления целителя - пить часто и помногу, но ничего не есть до следующего заката.
  Уже в дверях мы услышали:
  - Я прошу вас не говорить никому о том, свидетелями чего мы все сегодня стали. Вождь не поддерживает нас, и люди не поймут, если мы станем сами убеждать их. Видимо, пока не время...
  - Целитель, - взволнованно спросил Кан, - Вождь уже не переменит своего отношения?
  Маро мрачно покачал головой.
  - Но у кого же тогда нам просить помощи?
  - Помощи? - Маро невесело усмехнулся, - У Богов, мой мальчик... У Богов... Только Боги и духи могут помочь нам теперь... Если будет на то их воля.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Воспоминание пятнадцатое. Тревожные знаки
  
  - Кан?
  - Да, маленькая?
  - Я не хочу домой. Посидим на берегу?
  - Ты уверена?
  - Хочу поговорить...
  Кангар пожал плечами и зашагал быстрее. Покачиваясь на его спине, я почти задремала, однако тревожившая меня мысль возвращалась снова и снова, маяча ярким красным огоньком, и не давала расслабиться.
  Глаза. Огенно-алые глаза льва пламенеющего из моего видения не давали мне покоя. Слишком знакомыми были эти мерцающие сполохи во взгляде... И это были глаза не нашего Вождя...
  На пляже было довольно людно. Рыбаки укрывали на ночь свои лодки, женщины набирали солёную океанскую воду для ритуальных омовений, тут и там сновали дети, собирая выброшенные приливом раковины, камни, осколки кораллов, пучки водорослей и другие диковинки. Темнеющий воздух был наполнен гулом весёлых голосов.
  Вдохнув полной грудью чистый, солоноватый ветер, я почувствовала себя намного легче. Однако недавние события давили тяжёлым камнем моё сердце. Кан, ощущая моё настроение, был тих и мягок.
  Он принёс меня к одной из небольших пологих скал у самой воды, и мы долго нежились на нагревшемся за день валуне, пористом и блестящем, обкатанном волнами.
  Заходящее солнце окрасило горизонт всеми оттенками алого, пурпурного, золотого. В высоких небесах носились чайки, джунгли далеко на востоке начинали трещать звуками ночной жизни. Всё было как всегда, как обычно, и всё же...
  - Какие они странные, - вдруг тихо сказал Кан, глядя на резвящихся в песке ребятишек, - священный праздник сорван, Боги не приняли наши дары, неясная угроза нависла над нашей родиной... А они смеются, как ни в чём не бывало. Никто из них не думает о том, чтобы повторить ритуал дарения, священный танец... Никто не думает о Богах.
  - Наверное, некоторые думают, - неуверенно возразила я, - может быть найдутся те, кто сохранит традиции.
  - Ты будешь снова готовить подношения? - спросил Кан, - Я бы хотел, но боюсь, что учитель Тауру не позволит. Он уже отчитал меня за то, что я пропустил нашу тренировку и пошёл на праздник.
  - Твой учитель не был на празднике? - мои брови взлетели вверх, - Какие тревожные знаки я вижу повсюду! Сначала Итала украла бусы у Бобо, затем Солон и его отец нарушили священное правило, потом Вождь сказал что не верит ни в духов, ни в Богов, а теперь ещё и твой учитель... Не Боги отвернулись от ассанте, ассанте отвернулись от Богов!
  - Ан, а ты сама веришь, что Боги и духи действительно существуют?
  - Конечно! Как же я могу не верить, ведь я...
  Я запнулась. Кангар ждал, глядя на меня с доброй улыбкой. И я смело сказала:
  - ... ведь я вижу их. Я вижу их, Кангар. Это так.
  Брат задумчиво поглядел вдаль.
  - А где они, Ан? Ты сейчас видишь возле нас кого-нибудь... Необычного?
  Я осмотрелась вокруг и усиленно закивала.
  Как и всегда, во время заката из чащи выходили высокие, тонкие тени, безликие и чуточку пугающие. Над деревьями проносились странные плоские создания, похожие на прозрачные облака. В воде неподалёку от нас сияло нечто, похожее на большую скользкую медузу со множеством щупалец. Несколько призрачных людей бродили по пляжу рядом с нашими соплеменниками.
  Да, духи, Боги и прочие потусторонние создания действительно существуют. Они повсюду. Они живут рядом с нами, своей собственной, загадочной жизнью, только мы не всегда знаем об этом.
  Я стала детально описывать Кану всех этих удивительных существ, стараясь говорить как можно тише, чтобы никто, кроме брата, не уловил моих слов. Кангар склонился к самым моим губам, слушая с широко раскрытыми от изумления глазами.
  - Ух ты... Хотел бы я видеть их всех, как ты.
  - Что ты! Не говори так... Ведь тогда ты был бы проклят... Как я.
  - Ан, ты не проклята. Маро прав, ты обладаешь великим даром. Ты необычный и важный человек. Если бы только нам удалось убедить Вождя...
  - Неужели никто кроме Вождя не имеет власти среди ассанте? Ведь ты сам скоро станешь Вождём.
  - Нескоро, - возразил Кангар, - я буду правой рукой Вождя, но я должен буду ему подчиняться. Я стану полноправным Вождём только после смерти Ракатау. До тех пор меня никто не станет слушать всерьёз... Слово Вождя выше моего слова.
  - Что же нам делать?
  Кангар тяжело вздохнул.
  - Я не знаю, Ан. Ты могла бы спросить у духов совета?
  - Наверное... Может быть, Акеми сможет помочь.
  - Это та самая женщина, что говорила твоим голосом?
  - Да... Ой, Кан, а ведь я так и не рассказала тебе!
  - О чём?
  - Акеми показала мне во сне... В ночь перед праздником Солнца. Послушай! Глубоко-глубоко в океане есть самый настоящий город!
  - Город? Чудеса!
  - Да! Я видела его под водой! Он сияет сотнями огней! И там живут такие же люди, как мы, только они умеют дышать под водой, и...
  - Что же? Что, Ан?
  - Мне кажется, что у них хвосты вместо ног, совсем как у рыб!
  - Рыбьи хвосты? До чего же забавно!
  - Конечно, хвосты! Как же иначе они плавают на такой глубине?
  - Постой, Ан, но почему рыбаки и ловцы жемчуга ни разу не говорили об этом городе? Ведь они постоянно плавают в океане, они должны были бы знать...
  - Может быть, этот город и его жители - призрачные, и их могу увидеть только я?
  - Наверное, ты права. Как интересно!
  Ветер усиливался. Отблески солнечных лучей бежали по воде яркими бликами. Вскоре на берегу не осталось никого, кроме нас двоих.
  - Кан?
  - Да, маленькая?
  - Ты научишь меня плавать на глубине, как ныряльщики?
  - Ох, боюсь в таком деле я не помощник, Облачко! Я никудышный пловец, а на глубине и вовсе не бывал ни разу.
  - Как жаль! Но я обязательно научусь хорошо плавать. Я мечтаю ещё раз увидеть этот подводный город и тех, кто в нём живёт.
  Солнце подмигнуло в последний раз и скрылось за полосой неба. В такие минуты ассанте говорят, что Бог-Солнце Рашшан окунулся в объятия своей жены Аребе, властительницы океана, и настало время тишины и покоя.
  Мои ступни лизнул холодок. Я опустила голову и чуть не завопила от ужаса: по песку бежали отвратительные тёмно-синие существа, похожие на безголовых ящериц. Одно из них задело меня своим хвостом, и пальцы на моей правой ноге онемели.
  - Что случилось? - встревожился Кангар.
  Я вскочила, неловко поскользнулась на округлом каменном боку и шлёпнулась спиной на песок, как краб. Кангар спрыгнул с камня, взял мои руки, потянул на себя. Я поднялась и изо всех сил вжалась в брата, обводя испуганными глазами океанский берег.
  Вокруг творилось нечто невообразимое: многие, многие сотни самых разных существ-духов и призраков устремились в океан. Одни летели, другие ползли, третьи плыли по воздуху. На нас они не обращали абсолютно никакого внимания. Призрачный народ торопился изо всех сил, как будто... Убегая от чего-то... Или кого-то... Страшного.
  - Кан, давай уйдём, пожалуйста, - мой голос дрожал, и брат, поддерживая меня, направился к дороге, ведущей к посёлку, на ходу разрывая ногами песок, чтобы мне было легче идти.
  Поравнявшись с одним из харанэ, я обернулась. Любопытство во мне взяло верх над страхом. И я увидела Акеми, стоящую у полосы прибоя, Акеми, улыбающуюся своей печальной улыбкой, Акеми, машущую мне рукой!
  - Стой, Кан, - едва дыша, я развернулась и приставила ладонь ко лбу, - Там Акеми!
  - Акеми? Она зовёт тебя?
  Я смотрела во все глаза, на такой знакомый мне призрачный женский силуэт. Акеми стояла, прижав ладони к груди, затем взмахнула руками от себя, медленно подняла вверх левую руку и начертила у себя над головой круг.
  - Она показывает знаки... Говорит: 'Моё сердце с тобой, я ухожу надолго, но вернусь'.
  - Уходит? Именно сейчас, когда мы нуждаемся в её помощи... Как некстати...
  - Кан... Происходит что-то очень странное... Я чувствую тревогу. С той самой минуты, как мы пришли сюда. Сначала я подумала, что это из-за моего видения, но... Кан, здесь, наверное, тысячи призраков, и все они уходят в океан.
  - Что? Они уходят? Прямо в воду, вглубь океана? Но почему?
  - Я не знаю, Кан... Мне страшно на это смотреть. Бежим домой, пожалуйста!
  Кангар подхватил меня на руки, и изо всех сил помчался по дороге к посёлку.
  Мы успели добраться до моего дома раньше, чем из джунглей донёсся первый удар. Раскатистый грохот. Затем ещё удар. И снова грохот, долгий, продолжительный. Как бой множества огромных каменных барабанов... Как вопль обрушенных пламенем домов...
  Всю ночь из чащи доносились душераздирающие звуки. Эти звуки слышал каждый в посёлке. Но ни один из нас не понял тогда, что они означали. Те, кто был слишком напуган, поспешил забыть об этой страшной ночи. Нашлись такие, кто сунулся в джунгли прямо той ночью, но сбежали, не сумев выдержать невероятно громкого шума, разрывающего барабанные перепонки.
  Однако долгие годы спустя все, кто сумел впоследствии выжить, сходились во мнении: именно в ту ночь всё и началось.
  Началась война за нашу родину. Война за Золотой берег.
  Белые демоны взрывали глубокие подземные пещеры своим дьявольским динамитом. Именно в ту ночь они начали крупномасштабную добычу золота на наших землях.
  
  
  Воспоминание шестнадцатое. Большое сердце
  
  Наутро я проснулась с сильной головной болью. Я не помнила, как заснула. Родителей и Кангара уже не было. Мама и папа, наверное, ушли с остальными взрослыми на разведку в тропическую чащу. А Кангар перед уходом оставил мне записку: 'Встретимся на обеде.'
  Меня ждали занятия у учителей. Вряд ли из-за ночного происшествия их отменят. Я привыкла просыпаться каждое утро в одно и то же время, через час после рассвета, чтобы успеть позавтракать перед уроками, и поговорить с Солнцем, но сегодня мне пришлось сократить свой ритуал, так как я проспала. Памятуя о наставлении Маро, я не стала ничего есть, и это было кстати, так как времени на сборы у меня оставалось в обрез.
  Наскоро освежившись и переодевшись в свежую тунику, я выбежала из дому, и сразу же влилась в толпу своих братьев и сестёр Шантин. Спеша к учителю Ньяле, преподававшему гимнастические танцы, все обсуждали ночной шум.
   Занятия на какое-то время дали успокоение моему уму. Сосредоточившись на повторении танцевальных движений за учителем, я отключила все посторонние мысли, целиком отдавшись воле танца. Тело приятно ныло от напряжения, а вынужденный голод только придавал лёгкости.
   Время пролетело незаметно. После урока танцев мы освежились у общинного колодца, и отправились к Каплекуну, летописцу. Каплекун рассказывал нам историю племени, а также те сведения, что были известны ассанте о других странах, материках, и населяющих их народах. Поговаривали, что Каплекун владеет десятью наречиями и настолько стар, что помнит времена, когда Боги-создатели ходили по земле. Его уроки всегда были для меня увлекательными.
   Сегодня Каплекун рассказывал нам о войнах персов с паадди-шакхами, свирепыми монгольскими воинами, которые хотели захватить восточные земли ради собственной выгоды. Каплекун в те годы был ребёнком, и помнил совсем немного, но у него сохранились толстые книги о тех временах, и он зачитывал нам особенно важные и интересные отрывки. В древних летописях было много военной терминологии, сложных терминов, и я очень скоро потеряла нить повествования.
   Моё внимание привлекла Итала. Бусы Бобо по-прежнему обрамляли её шею. Вид улыбающейся и довольной жизнью Италы, в то время как на ней незаслуженно красуется чужая вещь, вызвал во мне злость.
   Я дождалась перерыва на обед, и когда все поспешили на общую кухню, я догнала Италу, взяла её за руку и отвела в тень под сенью раскидистой пальмы оахоа.
   - Итти, это не твоё, - я указала рукой на бусы, которые Бобо создавал с такой тщательностью и трудом.
   - О чём ты говоришь? - притворно удивилась Итала, - Это мои бусы, я сама сделала их.
   - Ты врёшь! - я перешла на крик, - Их сделал Бобо, а ты украла!
   - А вот и неправда!
   Наши громкие голоса привлекли внимание. Вокруг столпилось довольно много народу, но я не смотрела ни на кого, продолжая стыдить сестру:
   - Верни Бобо его бусы, так поступать плохо! Ты воровка!
   - Да как ты смеешь! Я ни у кого не крала их, ясно? Я их нашла!
   - Да где же ты могла их найти?
   - Там, на берегу!
   И тут я поняла - Итала украла бусы не у Бобо, а у Богов, для которых наш маленький брат готовил свой подарок. Потрясённая, я покачала головой.
   - Как ты могла, Итала? Как ты могла присвоить себе то, что предназначалось Богам?
   - А им эти бусы не нужны, понятно? Они их не взяли, вышвырнули обратно на берег! Так что я имею полное право взять то, что мне хочется, если это больше никому не нужно! - Итала распалилась, её тонкие косички растрепались, и яркие бусины, сдерживающие их, упали на землю.
   Я наклонилась, чтобы поднять бусины, но чья-то худая, загорелая рука опередила меня. Я подняла голову и встретилась взглядом с Кангаром. Брат передал бусины мне и повернулся к Итти.
   - Итала, это правда? Бусы сделал Бобо в подарок Богам, а ты подобрала их на берегу и присвоила себе? - строго спросил Кангар, вмиг делаясь выше и значительнее всех окружающих нас фигур.
   Итала не ответила. Тяжело дыша и сверкая на нас своими чёрными зрачками, она сорвала со своей шеи злополучные бусы, швырнула их в меня и убежала прочь.
   Кангар поцокал языком и вздохнул.
   - Как же быть? Я обязан сообщить матерям-хранительницам. Итала должна понести наказание.
   - Пусть, - я взяла брата за руку. Толпа любопытных, увидев, что спор разрешился, постепенно расходилась, - Не жалей Итти, она совершила очень скверный поступок и заслуживает наказания.
   - Ты такая храбрая, Ан, - улыбнулся Кангар, крепко сжимая мою ладонь, - Заступилась за младшего, не побоялась бороться за правду. Ты молодец. Благодаря тебе ассанте будут помнить, что Богов нужно уважать... Как и чужой труд.
   Я покраснела, Кангар рассмеялся и повёл меня внутрь кухни. В этом чистом, светлом месте, всякие разговоры были запрещены. Ели неспешно, насыщая тела и души. Мне всё ещё нельзя было есть, и я довольствовалась тем, что пила столько ананасового сока, сколько мог вместить мой желудок.
   - Увидимся на закате? - спросил Кангар, провожая меня на урок письма и чтения.
   - Я постараюсь успеть. Нужно вернуть Бобо его бусы.
   - Конечно! Передай ему от меня привет и скажи, пусть запомнит хорошенько, какая чудесная у него сестра!
   - Кангар, перестань!
   Брат засмеялся и поспешил на свой урок, а я, вся пунцовая от смущения, поспешила присоединиться к остальным ученикам, уже занимающим свои места под небольшим навесом возле домика учителя Шевайо.
   Ближе к вечеру, уставшая, с гудящей от новой информации головой, я шла, еле волоча ноги, к дому Бобо, что стоял на невысоком утёсе с прекрасным видом на океан.
   Маленький Бобо ещё не учился, и проводил свои дни, собирая различные красивые и необычные вещи и мастеря из них поделки.
   Я застала его, сидящим на песке недалеко от дома, посреди груды разноцветных камней.
  Помахав рукой, я поспешила подойти ближе, и увидела, что каждый камень покрыт рисунками. Бабочки, цветы, рыбки, звёзды - что только не было изображено на них!
  Бобо жизнерадостно поприветствовал меня. Он улыбался во весь рот и выглядел абсолютно счастливым, держа в одной руке тонкую кисть, а в другой - баночку с зелёной краской. Его руки, грудь и лицо были испачканы яркими пятнами краски.
  - Какая красота! Бобо, да ты ещё и рисуешь!
  Братик отложил в сторону все свои инструменты и расчистил место возле себя, чтобы я могла сесть.
  - Я рад тебе, Ан! Спасибо, что пришла!
  - Бобо, у меня есть кое-что, что принадлежит тебе, - я протянула братику связку бус, на которую успела добавить обронённые Италой бусины.
  - О! - воскликнул Бобо - Ты нашла их на берегу?
  - Не я, - с сожалением сказала я, - Их нашла Итала.
  - Я так устал на празднике, что проспал до вечера, а когда пришёл на пляж, то там уже ничего не было! Скажи Итале спасибо за меня! Но почему бусы принесла ты, если их нашла Итала?
  Я замялась, не зная, как рассказать Бобо о подлости сестры, и сомневаясь в том, стоит ли вообще это делать. Он выглядел настолько лучезарно, что мне не хотелось его расстраивать.
  - Итала попросила меня передать их тебе. Они очень ей понравились, она носила их весь день.
  - О! - снова обрадовался Бобо - Как здорово, что Итале понравились мои бусы! Ах, Ан, пускай Итала их носит и дальше, раз они ей нравятся! Ты сможешь отдать их ей, и сказать, что я дарю ей эти бусы?
  - Бобо... - я растерялась, не зная, что сказать.
  - Я сделаю ещё, много-много! - братец смешно развёл свои пухленькие ручки в стороны, так широко, как только мог, - Если хочешь, для тебя тоже сделаю! Хочешь?
  - Хочу, - я невольно улыбнулась, заражаясь весельем от Бобо, - сделай, пожалуйста. Я буду с удовольствием носить твои бусы, они такие красивые! А эти отдам Итале.
  - Спасибо, Ан! - Бобо встал и крепко обнял меня, и тут же ойкнул, отстраняясь, увидев, что запачкал мою тунику красками.
  - Ничего страшного, я отстираю, - я снова обняла братика, и он засмеялся.
  Так Бобо, самый младший из сыновей Шантин, в тот день преподал мне важный урок: большое сердце может жить и в самом маленьком человеке.
  
  
  
  
  
  
  Воспоминание семнадцатое. Страшное зло
  
   Я покидала дом Бобо уже задолго после заката, вся перемазанная разноцветными красками, с сумкой, потяжелевшей от подаренных Бобо расписанных камушков, и с радостной улыбкой.
  Понимая, что я уже не успею сегодня увидеться с Кангаром на условленном месте, я направилась прямиком домой. Меня не покидала странная убеждённость, что Кангар тоже не смог туда явиться.
  От вынужденной голодовки слегка кружилась голова и усталость ощущалась сильнее, но тело стало каким-то лёгким и приятно пустым. Чувства обострились, всё окружающее воспринималось необычайно чётко. Звуки джунглей казались песней, краски звёздного неба - особенно насыщенными, прямо-таки волшебными. Я улавливала мельчайшие оттенки и полутона ароматов, фруктовых, растительных, животных, солёных запахов, наполняющих темнеющий воздух и сразу же, не задумываясь, инстинктивно угадывала их происхождение, мыслями обрисовывала возможные свойства и удивительно приятную сочетаемость друг с другом. Мне очень нравилась такая игра. Ночь всегда приносит с собою особые запахи, мир словно играет ярче, взывая к обонянию и маня за собой.
  Погружённая в свои мысли, я не сразу заметила, как приблизилась к нашему домику с ярко освещёнными окнами. В дверном проёме показалась худая, высокая и всклокоченная фигура, в которой я тут же узнала отца-целителя Марагаро.
  Сердце моё пропустило удар, я настороженно замерла.
  Маро дёрнул головой так резко, что заставил меня вздрогнуть. Он был одет в свой пёстрый колдовской костюм, со множеством костяных украшений, и держал в руке посох с навершием из змеиного черепа. Он не спешил уходить и явно был сильно рассержен, его глубокие чёрные глаза сияли отражённым отсветом свечей.
  Какое-то время я стояла, не смея пошевелиться, заворожённая его диким, яростным видом, но затем Маро заметил меня, улыбнулся на удивление обрадованно, и поманил меня рукой.
  Я приблизилась с некоторой опаской, Маро поспешил приветствовать меня традиционной для ассанте фразой 'Рад видеть тебя!' и присел на корточки, так, чтобы наши глаза находились на одном уровне. Пристально вглядевшись в моё лицо и ощупав мои ладони, целитель заверил меня, что я совершенно здорова, и могу возвращаться к прежнему режиму питания. После он извлёк из складок своей туники маленький тёмный мешочек, вложил его в мою ладонь, улыбнулся на прощание, и стремительным шагом двинулся прочь в ночную темноту.
  Войдя в дом, я обнаружила папу и маму, сидящих за обеденным столом в напряжённом молчании. Они посмотрели на меня разом, но при этом не произнесли ни слова. В комнате ярко горели три высокие лампы, наполненные пахучим кокосовым маслом, издавая треск и бросая причудливые блики на стены, потолок, окна, и лица. Я увидела, что мамино лицо мокро от слёз, а папины глаза полны неизъяснимой тоски.
  - Что произошло? Что сказал вам целитель? - спросила я.
  Родители переглянулись и молча встали, начисто проигнорировав мои слова и затеяв шумное и нарочито бодрое приготовление ко сну.
  Во мне смешались растерянность, удивление и неприятное огорчение, оттого что мама и папа не хотят говорить со мной открыто.
  - Я ухожу на пляж, - громко бросила я, и прежде чем родители успели что-либо возразить, и остановить меня, из последних сил побежала в направлении океана.
  На бегу из моих глаз тоже потекли слёзы. Я поймала себя на мысли, что в последнее время плачу слишком часто, и, сердито встряхнув головой, закусила губу, сдерживая непрошенные эмоции.
  К моему удивлению, выходя на чистый песчаный берег, я увидела Кангара, бегущего по пляжу с другой стороны посёлка. Брат помахал мне рукой и жестом велел следовать за ним. Я припустила, что было духу, ожидая, что на том краю берега нас ожидает нечто любопытное.
  Так оно и оказалось. У кромки тропического леса горел небольшой костёр, и на песке вокруг него сидело множество ассанте.
  Догнав Кангара, я сжала его ладонь в приветствии, и вдвоём мы приблизились к собравшимся.
  Услышав их тихие, встревоженные голоса, мы не сразу разобрались в происходящем, но вскоре сообразили, что люди собрались обсудить происходящее в джунглях.
  Несколько человек, вернувшихся с разведки, сообщали, что жуткий шум исходит из глубокой пещеры за лесным водопадом. Крепкий, коренастый паренёк по имени Малонго говорил сбивчиво и взволнованно о странных голосах, похожих на человеческие, что им довелось различить в том грохоте и вое. Они не рискнули войти внутрь, кто-то ещё из разведчиков начал утверждать, что в пещере ожило великое древнее зло, и они должны были немедленно уйти, дабы спасти свои жизни. Другие возразили, что некоторые следы и другие признаки указывали на то, что в пещере находились люди.
  Но кто это мог быть? На всём обширном берегу океана не было ни одного другого поселения, кроме деревеньки ассанте.
  Испуганные и хмурые, люди переговаривались, спорили, кричали друг на друга, но так и не могли прийти к общему мнению. Кто-то утверждал, что это были проголодавшиеся пещерные духи, которые вот-вот выйдут охотиться на ассанте, кто-то вспоминал арабов и персов с их былой ненавистью к нашему народу... Находились и такие, кто утверждал, будто всё это им лишь почудилось.
  Меж тем необычные, вселяющие страх звуки, продолжали доноситься из джунглей. Они стали тише и приглушённей, смешавшись с ночной жизнью обитателей леса, но не исчезли, как многие надеялись.
  - Духи, - прошептал Кангар, глядя в мои глаза - или всё же люди? А может, демоны?
  - Белые демоны! - потрясённо ахнула я.
  Наши голоса привлекли внимание, и взрослые тут же велели нам уходить, так как мы были ещё слишком малы, чтобы находиться вне дома в такой поздний час.
  - Я Кангар, ученик и преемник Вождя, - Кан шагнул в круг света с высоко поднятой головой, - и я имею право быть здесь сейчас и говорить с вами.
  Ассанте притихли, переглядываясь и пожимая плечами.
  - Послушайте! - Кангар обвёл всех пламенным взглядом и стиснул руки в кулаки, - это и есть то самое зло, о котором нас предупреждали духи во время священного праздника! Оно уже пришло на наши земли, и оно поистине страшно!
  - О чём говоришь ты, преемник Вождя? - грубо перебил его один из старших мужчин.
  Кангар умолк на долгую минуту, глядя на мужчину пронизывающим огненным взором.
  Некоторые стали поглядывать на меня, тыкать пальцем и перешёптываться. Вне сомнения, многие слышали моё пророчество в ту ночь и поняли, о чём говорил Кан...
  - Я говорю, что знаю, кто находится в пещерах. Знаю, что нужно им и чего нам ждать от них.
  - И кто же? - мужчина иронично изогнул бровь.
  - Это белые демоны, которые пришли отнять наши земли и убить всех нас!
  Всеобщий ропот, выкрики, некоторые даже вскочили со своих мест. Ассанте хватались за головы от ужаса, или же наоборот, смотрели с открытым неверием и насмешкой, но никто не остался равнодушным. Заявление Кангара взорвалось, словно высокая волна о скалистый риф.
  - Скажите, - Кангар повысил голос, перекрикивая всеобщий гвалт, - был ли с людьми у пещер Вождь, кто-нибудь из Старейшин или приближённые к ним?
  Наступила тишина, все как один посмотрели на Малонго, но тот раздосадовано покачал головой.
  - Глупцы, - процедил сквозь зубы Кангар, - мы должны организовать вторую разведывательную вылазку к пещерам, и на этот раз заручиться поддержкой Вождя и Старейшин! Только так мы наконец сможем выяснить истину, в которую поверят все!
  Сказав это, Кангар взял меня за руку и стремительно зашагал прочь от костра, прочь от возбуждённых, потрясённых, недоверчиво глядящих нам в след ассанте.
  Вскоре мы уже бежали по пляжу, а затем снова шли по тропинке, ведущей к посёлку.
  Вокруг было непривычно шумно и людно, яркая полная луна светила на нас небесной выси.
  Я до того вымоталась, что не могла сказать Кангару ни слова. Кан закусывал губы, его глаза искрились огненными всполохами.
  - Глупцы... - снова и снова повторял брат, раздосадовано качая головой.
  Я была согласна с его острым словом, люди у костра для меня выглядели просто сборищем невежд, бросающих вызов судьбе. Но не были ли мы с Каном ещё глупее, полагая что можем предпринять что бы то ни было, чтобы нам поверили?
  Не было ли глупостью думать, что мы, всего лишь юные дети, можем изменить такую сложную структуру племени, как власть Вождя и Старейшин? Не было ли наивностью верить в то, что нас всё-таки услышат и послушаются?
  И не было ли откровенным заблуждением полагать, что белые демоны станут дожидаться наших разведчиков и не придут к нам сами, раньше, чем мы вообще успеем что-либо осознать?
  
  
  
  
  
  Воспоминание восемнадцатое. Кинжал и демоны
  
   Это произошло на следующий день.
   С самого утра занятий было всего несколько и у меня, и у Кана, а потому мы ещё задолго до полудня встретились на общей кухне, чтобы помочь с приготовлением большого общинного ужина.
  Такие общие трапезы устраивались в племени ассанте довольно часто, и отличались особенно радостным и приятным времяпровождением.
  Настроение у нас было приподнятое, и мы с энтузиазмом направились к харанэ - рыбацким домикам - чтобы взять у рыбаков и ныряльщиков часть улова для наших блюд.
   Мы решили очистить и выпотрошить рыбу там же, чтобы сразу закопать все отходы в песок. Устроившись поудобнее, мы принялись за работу. Мне удалось выбрать из всех ножей, что хранились в харанэ, самый острый. Он был сделан из кости какого-то зверя, лёгкой и прочной. Орудовать им было просто и приятно, он не натирал пальцы и не ранил кожу грубой боковиной лезвия, как обычные ножи из металлических сплавов. Кан долго искал себе подходящее орудие, но ни один из имеющихся в запасах харанэ ножей не пришёлся ему по вкусу, а его собственный нож, который он всегда носил при себе под одеждой, оказался затуплен и потемнел.
  Тогда Кан отвязал ножны, что висели у него на поясе, и вынул из них настоящее чудо - тот самый кинжал, что появился у него с праздничной ночи. Я впервые видела нечто настолько красивое: лезвие кинжала было целиком высечено из прозрачного кристалла со множеством переливающихся на солнце граней, а рукоять была деревянной, со сложным переплетающимся узором.
  Кангар поднял прекрасное оружие высоко в воздух, и мириады маленьких радуг упали с кинжала на нас, на песок, на всё, что было вокруг. Рыбья чешуя сверкала не меньше, отражая удивительный свет кристалла. Я засмеялась и захлопала в ладоши, Кангар улыбался во весь рот.
  - Нравится? Отец подарил. Вообще-то стоило дождаться моего семилетия, но я рад, что он достался мне раньше срока.
  - Он такой красивый! Кто сделал его?
  - Мама сказала, что кто-то из её далёких предков народа шуайя. Кинжал хранится в нашей семье уже больше ста лет, представляешь?
  - Вот это да! Какое сокровище! Вот так повезло тебе!
  - Ага, - Кан засмеялся, и взял одну из рыбин, намереваясь вспороть ей брюхо при помощи кристального кинжала.
  - Кан! - я схватила его за руку, останавливая, - Что ты делаешь? Это же настоящее чудо, этот кинжал! Нельзя относиться к нему как к простому ножу для грязной работы.
  - Наверное, ты права...
  Я отобрала у брата кинжал, осторожно прикоснулась ладонью к кристаллу. Он был холодным, как всякий природный минерал, и этот холод приятно отзывался в руках. Его прозрачность поразила меня, сквозь него можно было смотреть, как сквозь персидское стекло. Он был удивительно чист, и сиял всеми цветами радуги даже от малейшей капли света. Узорчатая рукоять была пропитана восками и растительными маслами, о чём говорил тонкий горьковатый запах, исходящий от тёмной, тёплой, обработанной чьими-то умелыми руками древесины.
  Я влюбилась в этот необычный кинжал. Мне захотелось узнать, что это за минерал из которого он изготовлен, где можно его добыть, чтобы сделать и себе нечто подобное. Но древность этой вещи напоминала мне о том, что повторить такой кинжал, скорее всего, не сможет даже самый искусный мастер. Ведь бывают предметы поистине уникальные, единственные в своём роде, живущие своей собственной жизнью и меняющие хозяев десятками, а то и сотнями лет. Похоже, этот кинжал как раз таким и является.
  Кан, видя мой восторг и увлечённость, улыбался так самодовольно, словно это он сам, собственными руками создал это удивительное изделие.
  Пока я изучала прекрасный кристалл, он дочистил всех рыбин облюбованным мною костяным ножом и принялся за моллюсков. Ловко поддевая края створчатых раковин острым кончиком ножа, брат раскрывал их одну за другой, очищал от ила и сора и аккуратно складывал в принесённую глубокую миску.
  - Знатный будет суп! - Кан с предвкушением погладил свой живот и засмеялся.
  Я наконец смогла расстаться с кристальным кинжалом и стала помогать брату, поливая очищенных моллюсков смесью из сока лайма и подсоленной воды, а затем перекладывая плотными банановыми листьями, чтобы сохранить их свежесть и мягкость до того часа, когда они превратятся в любимое лакомство Кана - густой ароматный суп с рыбой, моллюсками, травами и земляными орехами.
  Кангар вернул свой кинжал в ножны на поясе, мы собрали все миски и корзины с дарами океана на одну из каталок, что стояли тут же в харанэ, и осторожно повели её по раскалённому песку. Такие каталки были сколочены из крепких древесных пластин и предназначались специально для перевозки большого количества тяжёлых грузов. Одна каталка выдерживала вес целого вепря, или самой огромной океанской рыбины, что однажды выловили наши рыбаки - кистепёрого сохо с забавными усиками и жёлтыми глазами.
  За работой на кухне ассанте напевали свои простые, но мелодичные и радостные песни, благодаря Богов и природу за дарованную пищу, за возможность ощущать себя детьми океана, песка, солнца и ветра, за удачливую судьбу. Так они на свой собственный манер освящали продукты в момент приготовления и дарили друг другу хорошее настроение.
  Однако, когда яства были готовы и настало время ужина, все песни и весёлые разговоры стихли. Ассанте собрались возле кухни, на общей площади. В центре прямо на земле расстелили лиственные скатерти, и на них расставляли миски, плошки, тарелки, кубышки и всевозможные вазы с приготовленными вкусностями. Образовался широкий общий стол. Главное блюдо - суп с дарами океана, что так любил Кан, - аппетитно булькал в огромном котле посреди кухни. Его разливали по глиняным мискам и раздавали всем пришедшим. Молодые, взрослые, пожилые ассанте сидели прямо на земле вокруг этого своеобразного стола, заключая его в несколько расширяющихся кругов. Ели не спеша, в тишине и приятной компании родных и близких.
  Мы с Кангаром попали в самый первый, приближённый к расставленным кушаньям круг и помогали передавать тарелки с едой всем желающим. Тут же был и Вождь, и двое из девяти Старейшин. Ракатау сегодня выглядел совсем по-свойски, сидя со скрещенными ногами в кругу ассанте, словно просто ещё один мужчина из племени. Его отличала только яркая туника, и густая грива заплетённых во множество мелких косичек волос.
  Пища ассанте была небогатой, но по-своему примечательной. На нашем общем столе, кроме уже упомянутого супа, были как свежие очищенные фрукты, нарезанные на аккуратные дольки, так и горячие лепёшки из пшеничной и кукурузной муки, а также мясо тапира, запечённое с ананасами, и множество самых разнообразных морепродуктов: несколько видов рыбы, как варёной, так и жареной, креветки в остром пряном соусе, осьминоги, кальмары, мидии, и многие, многие другие...
  - Интересно, почему Матери-хранительницы не явились на ужин? - спросила я Кана, когда с едой было покончено, и все стали шумно переговариваться. Кто-то вновь затянул песню, многие из сидящих рядом подхватили.
  В таком шуме можно было не опасаться, что кто-нибудь нас услышит, но Кан всё равно наклонился к моему уху и самым тихим шёпотом поведал мне, что хранительницы заняты важным совещанием. Когда Кан рассказал им о проступке Италы, лишь двое из семи Матерей поддержали его негодование. Остальные сошлись во мнении, что поделки Бобо были изготовлены для Богов и не принадлежали ему, а поскольку Боги от них отказались, их мог взять себе любой из ассанте. Однако для окончательного решения все семеро Матерей должны иметь одинаковый взгляд на проблему, и сейчас они пытались найти общий язык.
  Странное чувство охватило меня, я впала в задумчивость, на краткий промежуток словно отрешившись от окружающей действительности.
  Моя собственная совесть просто вопила о несправедливости пятерых Матерей, полагающих результат долгого и кропотливого творчества Бобо чем-то столь простым и незначительным, чем можно так просто пожертвовать для кого угодно. Но вспоминая искреннее счастье маленького Бобо, узнавшего об Итале, которой так понравились его бусы, что она не хотела с ними расставаться, я сама не могла рассудить этого спора.
  Наконец я пришла к выводу, что Итала всё же была нечестна. Она могла бы попросить Бобо подарить ей эти бусы, вместе того чтобы сразу забирать себе находку. Ведь она без сомнения узнала их, из всех Шантин только один Бобо мастерил такие вещи из камней, осколков кораллов, гальки, и пустых коробочек от семян. Братик с радостью отдал бы бусы ей, и никому бы не пришлось ссориться. Его работа отняла у него много времени и сил и была сделана очень старательно. На мой взгляд, она являлась достойной такого уважения.
  Моё рассеянное внимание привлекли мальчишки, со всех ног бегущие по площади. Добравшись до края общинного круга, они стали махать руками, привлекая всеобщее внимание. Ассанте мало-помалу умолкли, ближайшие к мальчикам взрослые спросили, что случилось, но они только трясли головами, держались за бока, и хватали ртами воздух. Отдышавшись, один из мальчиков выкрикнул:
  - Белые люди!
  Тишина, звенящая, удивлённая.
  Моё сердце болезненно сжалось.
  Вождь встал со своего места, жестами веля сидящим образовать проход для мальчиков. Все стали пересаживаться, подвигаться, и когда мальчишки подошли к Вождю, он попросил их громко и чётко повторить и разъяснить сказанное.
  - По главной улице идут белые люди! - закричал тот же мальчик, что первым произнёс эту пугающую весть, - Чужаки! Они пришли из джунглей! Их пять и пять человек, они странно одеты и несут...
  Но договорить мальчишка не успел. На краю площади появились новые фигуры. Это были те самые десять незнакомцев, как мы позже выяснили - европейские исследователи. Светлокожие, светловолосые, покрытые загаром и блестящие от пота в непривычном им климате.
  Те самые белые демоны.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Воспоминание девятнадцатое. Глаза цвета неба
  
  Ассанте отреагировали на появление чужаков удивительно спокойно.
  Десять человек неспешно шли к народному собранию в центре площади, а все по-прежнему сидели на своих местах, высматривая приближающиеся фигуры кто с удивлением, кто с интересом, а кто и с некоторым опасением.
  Вождь отдал тихий приказ одному из Старейшин, и тот немедленно покинул общий круг, провожаемый любопытными взглядами и шепотками.
  Кангар, не сводивший взгляда с пришельцев, вдруг сдавленно охнул, и зашептал мне на ухо:
  - Ан, ты только посмотри, что у них в руках! Что это за смешные штуки?
  Смешными на мой взгляд в них было всё: от белых пробковых шляп на головах, до коротких брюк, едва прикрывающих колени, и массивной грубой обуви, явно очень тяжёлой и неудобной для хождения по песку. Но Кангар был прав, действительно, вдобавок ко всем прочим вещицам, вроде круглых и квадратных коробочек, длинных палок и сумок, которые эти люди непонятно зачем нацепили на себя, многие из них несли причудливые металлические трубки, большие и маленькие, изогнутые и прямые. Они выглядели весьма забавно, напоминая мне рогатки или бумеранги из металла. Интересно, каково их предназначение?
  Тут белые люди, подошедшие совсем близко к сидящим ассанте, остановились в нерешительности. Один из них сказал что-то своим товарищам, вышел чуть вперёд и помахал нам обеими руками. Со стороны это выглядело как просьба о помощи. Люди и впрямь были измучены и выглядели довольно жалко: все в ссадинах, царапинах, солнечных ожогах. Они смотрели на нас так же растерянно и недоверчиво, как и мы на них.
  Старейшина с повелением Вождя вернулся, ведя за собой ещё пятерых Старейшин, и все они были вооружены. Помимо ножей и кинжалов они держали в руках ритуальные копья, которые, несмотря на свою символичность, были достаточно острыми и опасными.
  Пришельцам явно не пришлось по вкусу такое подкрепление. Трое из них направили на нас свои забавные изогнутые трубки, а остальные стали переговариваться взволнованными голосами. Некоторые начали пятиться назад, готовые вот-вот обратиться в бегство.
  Ассанте в большинстве своём непонимающие смотрели на происходящее, но некоторые мужчины стали выкрикивать, что чужаки угрожают нам, а потому следует сейчас же прогнать их, пока не случилось беды.
  И тут вмешался Вождь, своим мощным волевым голосом перекрыв нарастающее возмущение. Он громко заявил, что хочет говорить с гостями, но видя, что они не понимают его слов, снова велел всем расступиться, и образовать проход для незнакомцев. Люди подчинились неохотно, многие отодвинулись подальше, не желая оказываться в непосредственной близости к чужакам.
  Но те, в свою очередь, не спешили входить в круг. Они продолжали возбуждённо спорить друг с другом, и по-прежнему нацеливали на нас своё диковинное оружие.
  Тогда Вождь сам пошёл к ним навстречу, с широко разведёнными в стороны руками, показывая, что имеет мирные намерения. Незнакомцы попятились, таращась на его высокую, массивную фигуру с откровенным страхом. Вождь подошёл к ним почти вплотную, развернулся в пол-оборота и широким жестом указал на общий стол, на котором по-прежнему оставалось ещё много еды. Затем он слегка поклонился и повёл руками в сторону стола, всем своим видом говоря, что приглашает гостей присоединиться к трапезе.
  Чужаки долго переглядывались и перешёптывались, затем наконец медленно опустили свои трубки, и стали также кланяться Вождю. Некоторые снимали шляпы и махали ими, при этом склоняя головы в сторону Вождя. Они выглядели дико, несуразно, непонятно - словно существа из другого мира.
  Вождь провёл их к общему столу, и когда они уселись наземь плотной группой, самолично подал каждому из них в руки по миске с супом. Чужаки вели себя по-разному, одни сразу же набросились на угощение, другие благодарили Вождя жестами и не спешили приступать к еде, тщательно приглядываясь и принюхиваясь, третьи же и вовсе не обращали на пищу никакого внимания, глядя на Вождя с откровенным испугом.
  Взгляды всех ассанте были прикованы к чужакам. Среди них не оказалось ни одной женщины, только мужчины разного возраста, телосложения, с различным цветом волос: белым, рыжим, жёлтым, сероватым. Их кожа была покрыта красными пятнами и сильным океанским загаром, но всё равно они были настоящими белыми людьми по сравнению с огненными чернокожими ассанте.
  Я смотрела на них во все глаза, ловя черты, мимику, жесты, мельчайшие детали внешности и проявляющейся за ней натуры. Я ощущала, как вскипает во мне неприязнь к их неопрятному и даже грязному внешнему виду, к заросшим жёсткими волосами лицам, ко взглядам, жадно обшаривающим всё вокруг.
  Они были иными, совершенно далёкими, абсолютно непохожими на нас. И они, безо всякого сомнения, были опасны.
  Кангар глядел на них с некоторой брезгливостью и зарождающейся яростью, сжимая рукоять своего кристального кинжала. Краем глаза я следила за алыми всполохами в глубине его глаз, и моё сердце билось, как барабан.
  Никто не произносил ни слова. В оглушительной тишине, нарушаемой лишь выкриками птиц и шумной жизнью джунглей далеко за нашими спинами, прошло довольно много времени. И вот чужаки насытились, уверились, что наш Вождь настроен вполне дружелюбно, и стали жестами показывать на наш общинный колодец, обустроенный неподалёку, и на свои рты, видимо пытаясь сказать, что испытывают жажду и им очень нужна вода.
  Эта просьба вызвала некое замешательство, и Вождь нахмурился, не зная, как поступить.
  Вблизи деревни ассанте был только один источник чистой воды, пригодной для питья - священное озеро Духов. Но даже будучи друзьями с этими странными людьми, ни один из ассанте никогда бы не позволил чужакам приблизиться к святыне. Каждое утро молодые девушки наполняли чистой, прозрачной, сладковатой на вкус водой озера множество кувшинов и приносили их на общую кухню, где каждый мог напиться и взять воду для своего дома. Для мытья, стирки и прочих бытовых нужд использовалась вода из глубокого общинного колодца, находящегося на этой самой площади. Она всегда была очень тёплой, почти горячей, и немного мутной от обильных примесей песка и ила. Её отстаивали, очищали - в каждом доме имелись специальные бадьи и чаны для этих целей - но ни одному ассанте и в голову не приходило её пить.
  Вождь попросил девушек, сидящих ближе всего к кухне, принести несколько кувшинов с водой из озера. Девушки, улыбаясь, исполнили его веление, и все сообща передали три больших глиняных кувшина чужакам. Однако те, не подозревая об оказанной им чести, отнеслись к священной воде с недоверием и не спешили её пить. Один из них снова указал на колодец, и произнёс длинную фразу на своём непонятном языке, и по его интонации угадывался вопрос.
  Скорее всего, он спрашивал, была ли эта вода добыта из колодца, решила я. Видимо, так же рассудил и Вождь, потому как отрицательно покачал головой и сказал:
  - Священное озеро Духов даровало нам эту воду. Вы не сможете туда пройти. Однако наши хранилища еды и питья открыты для гостей.
  Очевидно, его серьёзный, спокойный тон и лёгкая улыбка вызвали у пришельцев доверие. Тот из них, что вёл переговоры, теперь указал на кухню и повторил вопросительную фразу. Вождь кивнул, чужаки заулыбались, заметно расслабились и стали смотреть на нас уже более дружелюбно и заинтересованно. Встречаясь взглядом с кем-то из ассанте, они кивали, словно говоря нам, что рады находиться здесь.
  И тут произошло сразу несколько стремительных событий. Один их чужаков, которого я украдкой рассматривала, вдруг поднял голову и посмотрел прямо на меня. Я ахнула, поражённая цветом его глаз: они были ярко-синими, словно безоблачное летнее небо над океаном. Вряд ли кто-то из ассанте за всю свою жизнь встречал такой лучистый синий взгляд светлокожего человека родом из Европы или далёких Английских островов.
  Мужчина тоже издал громкий возглас, и стал показывать на меня рукой, говоря что-то своим товарищам. Те тоже смотрели на меня с широко раскрытыми глазами, и по их лицам было ясно, что они изумлены. Не понимая, что во мне вызвало такую реакцию, я нахмурилась, испытывая неприятное чувство досады, оттого что на меня так таращатся.
  Мужчина же и вовсе осмелел, поднялся и приблизился ко мне, протягивая руку и о чём-то спрашивая.
  В тот же миг Кангар выстрелил со своего места, словно спущенная с тетивы стрела. Он загородил меня от чужака, выхватил кинжал и сделал быстрый, стремительный выпад в сторону мужчины. Тот вскрикнул, на его руке прочертилась алая линия.
  Ассанте зашумели, выходка Кангара вызвала бурную и эмоциональную реакцию. Многие юноши тоже выхватили своё оружие, кто-то выкрикнул:
  - Не смейте прикасаться к нашим детям!
  Раненый Каном мужчина стал кланяться, разводить руками, очевидно, выражая раскаяние, и отошёл к остальным пришельцам, которые все как один стояли, направив на Кангара свои железные трубки.
  Кангар продолжал загораживать меня, а мужчина уже спокойно сел на своё прежнее место, избегая смотреть на кого-либо из ассанте. Его товарищи опустили оружие, окружили его. Один вынул из сумки на поясе свёрток белой ткани и стал перематывать его раненую руку, но мужчина отмахнулся от помощи, натянуто рассмеялся и полил рану водой из кувшина. Порез был довольно глубоким, струилась кровь, но мужчина, судя по всему, хотел показать, что не считает его серьёзным ранением.
  Вождь приказал Старейшинам увести с площади всех женщин и детей, и нас тут же заставили уйти. Однако и я, и Кан, да и многие другие были только рады вернуться к себе домой, где мы ощущали себя безопаснее, чем рядом с неприятными пришельцами.
  Однако никто из нас и не догадывался, что скоро на всём нашем обширном побережье не останется ни одного места, где можно было бы чувствовать себя в безопасности.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Воспоминание двадцатое. Кристальная защита
  
  Белые люди покинули наше селение за несколько часов до заката.
  Старейшины и около двадцати юношей вызвались сопроводить наших новых знакомых до их стоянки, и вернулись только наутро следующего дня.
  Они поведали, что чужаки разбили лагерь на самой дальней стороне побережья, в скалистой бухте, что была примерно часах в трёх ходьбы от деревни ассанте. Они установили в гроте под скалами больше ста низких конусообразных домиков, а в глубине бухты стоял их корабль - огромный деревянный исполин с белоснежными крыльями-парусами и вырезанной на корме фигурой гологрудой девы.
  За то время, что ассанте провели на их стоянке, они успели увидеть столько потрясающих вещей, что разум отказывался считать этих людей простыми смертными. У них были такие инструменты и приспособления, которые могли прогрызать ходы в древних скалах, освещать разом весь берег, охлаждать воздух, издавать звуки, отпугивающие диких животных.
  На многие километры вокруг их стоянки не было ни одного живого существа - такой невыносимый шум они поднимали. И именно они устроили тот дикий грохот и вой, потрясший всю деревню несколькими днями ранее.
  Однако проведя всю ночь в наблюдении за кипучей деятельностью чужеземцев, ассанте так и не поняли, что именно те делали в пещерах. Множество закрытых повозок и тюков белокожие вывозили на свою стоянку, а затем с помощью длинных крепких верёвок загружали в корабль.
  Было очевидно, что они обнаружили в тех пещерах нечто ценное, и теперь спешили забрать это себе. Но никто не мог предположить, что же именно стало их добычей.
  Вождь был весьма встревожен увиденным. Он велел нам всем остерегаться чужестранцев, и если они снова придут в нашу деревню, по необходимости оказывать им помощь, но не говорить с ними, не завязывать контактов и обходить стороной.
  - Помните, мы ничего не знаем о них, - говорил он хмуро, - ни того, кто они такие, ни откуда прибыли, ни что именно им понадобилось в наших краях.
  - Думается мне, они скоро уберутся отсюда, - сказал один из Старейшин, - похоже, что когда они заберут из пещеры всё, что только смогут, то повезут это к себе домой.
  - Твои слова, да в Божьи уши, - проговорил другой Старейшина.
  И это предсказание сбылось.
  Проведя с десяток дней в бесплодных попытках изучить нас, наш язык, быт и культуру и неизменно натыкаясь на стену вежливой отстранённости, белые люди в конце концов перестали приходить в деревню ассанте.
  А ещё через два дня мы с Кангаром, Палати, Туналиллой, Бобо, и несколькими другими нашими родными, наблюдали за отплытием их корабля.
  Мы сидели на самом высоком холме над деревней, и отсюда открывался потрясающий вид на большую часть побережья. Мы видели, как медленно и осторожно корабль вышел из бухты, как неуверенно лёг на волны, ловя ветер своими парусами, как затем он расправился и окрылился, гордо уходя в горизонт вслед за солнцем. Но был ли это конец нашему знакомству с белокожими людьми?
  - Я думаю, они ещё вернутся, - сказал Кангар, негромко, но отчётливо, так, что его услышали все.
  - Вот бы они стали жить с нами! - воскликнула Атейя, одна из наших старших кузин, - Они такие интересные!
  - Думай, что говоришь! - разгневался Кангар, - Это белые люди, и они несут зло! Мы не должны больше позволять им приходить в нашу деревню!
  - Белые люди? - Атейя нахмурилась, - Что в этом плохого? Ан Шантин тоже белая! Но ведь она зла не несёт?
  Тут я ахнула, ибо наконец поняла, почему тот синеглазый мужчина так остро заинтересовался мною в день их появления на общем ужине. Всё оказалось просто, моя кожа была такой же светлой, как и их собственная. Рядом с чернокожими и смуглыми ассанте я выглядела словно белая орхидея среди пурпурных и алых. Неудивительно, что я вызвала такое внимание.
  Кангар рассердился не на шутку. Поднявшись с густого папоротникового ковра, на котором мы расположились, он, возвышаясь над Атейей, буквально заорал:
  - Не смей сравнивать Ан и этих белых демонов! Ан - наша сестра, она ассанте! Её мать - арабка, так же, как и моя! Нет ничего странного и тем более плохого в том, что её кожа светлая! Я тоже не так чёрен, как ты или вот Бобо, но и я - ассанте, а не белый демон!
  Атейя растерянно пожала плечами и отвернулась, показывая, что не желает разжигать спор.
  Из глаз Туналиллы брызнули слёзы.
  - Кан, - я тронула брата за руку, - всё хорошо. Успокойся, пожалуйста.
  - Я не хочу находиться рядом с людьми, которым нравятся демоны и не нравятся их собственные сёстры, - резко сказал Кангар и быстро двинулся по спуску вниз с холма.
  - Кан! - я подхватила свои вещи, крупную тканевую сумку и пергамент, на котором зарисовывала корабль, и поспешила за братом. Оглянувшись напоследок, я увидела, что Туналилла спрятала лицо в ладонях и плачет навзрыд, громко всхлипывая и вздрагивая, а остальные пытаются её успокоить.
  - Кангар! Ты испугал Туну! Постой!
  Как бы быстро я ни шла, у меня не получалось догнать брата. Он был так рассержен, что передвигался невероятно быстро, ничего не видя вокруг и не слыша.
  Я перешла на бег, и когда мы оба добрались до низины, в которой начиналась наша деревня, я вдруг увидела такое, отчего тут же споткнулась о корягу, торчащую из земли, и полетела на песок вверх тормашками.
  Духи! Тысячи духов вернулись и заполонили деревню. Они сновали в воздухе тут и там, обжигая своим ледяным холодом. Прозрачные и тёмные, искрящиеся, сверкающие, похожие на людей и совершенно диковинные, страшные и странные, они вернули свои права на пребывание на нашей земле. И их по-прежнему никто не замечал, кроме меня, и, вероятно, Марагаро.
  - Кангар! - в моём голосе отчётливо прозвучал испуг, и Кан наконец очнулся. Он повернулся, увидел меня и поспешил прийти на помощь.
  Удивительную вещь наблюдала я, пока он торопливо подходил ко мне - духи сторонились его, разлетаясь, расступаясь, расползаясь в разные стороны, когда он шёл мимо них.
  Брат помог мне подняться, ощупал мою ногу, и убедившись, что я не получила повреждений и могу самостоятельно передвигаться, покинул меня рядом с общей кухней, поспешив домой. Я поняла, что он хочет поговорить с отцом, попросить его помочь убедить вождя не позволять белым людям снова входить в наше поселение, если они вернутся.
  Глядя как он идёт между разбегающихся в разные стороны духов, я наконец поняла, что причиной такой реакции был его кристальный кинжал. Я заметила, что кинжал слабо светится, покачиваясь на поясе Кана и излучая странную энергию. Должно быть, кристалл служил не только оружием, но и защитой от потусторонних существ.
  'Нужно будет сказать об этом брату... Завтра, когда он остынет и сможет услышать мои слова. Этот кинжал может оказаться очень полезной вещью.' - думала я уже дома, за ужином, сидя между родителями за маленьким, тёмным от времени деревянным столом.
  После ужина я наконец согрелась, разомлела, убаюканная привычными ароматами дома: тёплой древесины, ореха, травяной зелени, фруктовой свежести.
  Уже погружаясь в дрёму, я ощутила новый, непривычный, выбивающийся из общей картины запах: тяжёлый, дурманящий, кружащий голову. Запах был мне странно знаком. В поисках его источника я обнаружила среди своих вещей тот самый мешочек, что отдал мне Маро на пороге моего дома, казалось бы, уже целую вечность назад. Волнение по поводу незваных гостей перекрыло собою все прочие заботы.
  Сейчас я принюхалась к мешочку и его содержимому с любопытством. Сам мешочек был сплетён из тростниковых жгутов и пах сладковатой травяной сухостью. Его содержимое наверняка было какой-то пряностью, но Маро так и не объяснил мне, что это, и как его следует применять. Осторожно развязав тесёмки, скрепляющие края мешочка, я обнаружила, что он до краёв заполнен иссиня-чёрным порошком, весьма хрупким и летучим. Я узнала его - это были перемолотые листья 'чёрного иту'. Зелья, помогающего увидеть будущее.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Воспоминание двадцать первое. Восхождение Алого Льва
  
  Последующие месяцы слились в моей памяти в один сплошной день, оттенённый досадой от запрета Вождя на проведение праздника Солнца, а также от откровенно торжествующей Италы, что избежала наказания за свой дурной поступок, поскольку матери-хранительницы так и не сумели договориться.
  Я много тренировалась, посещала уроки письма, чтения, истории, и другие занятия, а по вечерам вносила свою лепту в работу на общей кухне, после чего спешила провести пару часов до заката с Бобо.
  Братишка собирал сухие ягоды, коробочки с семенами, кусочки древесины и другие природные материалы, что годились на изготовление бусин. В добавок к этому на побережье он находил различные раковины, плоские камни, обломки кораллов и другие причудливые вещицы, которые мы вместе разукрашивали, покрывали узорами и рисунками, а затем протыкали острыми костяными иглами и нанизывали на крепкие тростниковые нити. Так получались не только бусы, но и красивые ожерелья, браслеты.
  Иногда мама Бобо приносила из своей мастерской новую, только что слепленную из глины посуду: тарелки, миски, чашки, и мы расписывали их с особым старанием.
  Мне очень нравилась такая творческая работа. Она давала отдых уму и заряжала новыми силами. Я любила общество Бобо, его искренний, добрый нрав, страсть к природе и художественный талант восхищали меня и вдохновляли. Проводя время рядом с ним, я чувствовала себя счастливой.
  Нам редко удавалось выбраться вместе куда-нибудь в поисках новых интересных вещиц, но однажды мы провели весь вечер, отыскивая сокровища на берегу, и я собрала целую россыпь мелких океанских камушков, зеленовато-белых и блестящих. Они были пористыми и довольно податливыми. Мне удалось пришить их к своей сумке, и я чрезвычайно этим гордилась.
  За этим занятием - пришиванием камушков к сумке - меня застал Кангар, который в тот день освободился раньше обычного и решил не дожидаться меня у нашего тайного дерева, а пришёл сразу к Бобо, чтобы помочь нам в работе.
  Мы с Каном виделись каждый вечер после заката, всего на час или даже меньше того, но мы так привыкли встречаться и обсуждать прошедшее за день, что не хотели отказываться от общения, несмотря на то, что сильно уставали, и обоим доставалось от родителей за поздние возвращения.
  К тому же, я видела, что Кангару, из-за его высокого положения, а также гордого и прямого характера, нелегко было общаться со сверстниками. И я была рада, что в моей компании ему хорошо. В свою очередь я всегда могла поделиться с ним своими мыслями, спросить совета. Я очень ценила его доверие и заботу.
  В тот вечер Кан был особенно тихим и задумчивым, я бы даже сказала, угрюмым. Он помог мне проделать отверстия в камушках - его сильные руки справлялись с задачей куда лучше моих - а после наблюдал за моим шитьём невидящими глазами, погрузившись глубоко в собственные размышления.
  Бобо не умел молчать. Чем бы он ни был занят, он не умолкал ни на минуту, то восхищаясь вещью, которую держал в руках, то комментируя свою работу, то вспоминая, как делал нечто похожее. Его жизнерадостный голосок журчал, как водопад. Я только кивала в ответ на реплики Бобо, исподволь наблюдая за Кангаром. Его настроение тревожило меня. Приближался день его рождения, день семилетия и посвящения. Чем же омрачены его мысли в такое важное время?
  Когда солнце село, мы стали собираться в обратный путь. Бобо никогда не отпускал гостей без подарков, и сегодня он заставил меня набить свою сумку доверху красивыми перламутровыми раковинами. Я уже предвкушала, как смастерю из них какое-нибудь украшение для дома. Моё настроение было превосходным, рот сам собою растягивался в улыбке.
  Кангару достались высушенные крабьи клешни и десяток акульих зубов - рыбацкий трофей отца Бобо. Он поблагодарил братика и с таинственной улыбкой пообещал в следующий раз принести для него какой-то особый гостинец, заставив Бобо подпрыгнуть и захлопать в ладоши от восторга.
  Провожая меня домой, Кангар продолжал молчать. Когда пришло время прощаться, он вдруг взял меня за плечи, вгляделся пристально в мои глаза и спросил:
  - Шика Руа Ан, будешь ли ты присутствовать на церемонии моего посвящения?
  Я опешила. Посвящение было сокровенным таинством, на которое допускали только самых близких и родных. Кангар - будущий Вождь, поэтому на его посвящении, кроме Марагаро и Ракатау - старших посвящающих - должны присутствовать его мать и отец, а также младшие братья. Но я, сестра по крови столь дальней, что почти и не родственница вовсе?
  - Я... Я не уверена, что это хорошая идея, - пролепетала я, - я благодарна тебе за доверие, но мне кажется, что...
  - Что? Что тебе кажется?
  - ... что я не твой близкий родственник, и не имею права присутствовать на такой важной церемонии.
  Кангар рассмеялся и крепко обнял меня.
  - Шика (маленькая - перевод авт.) ты - самый близкий мой друг!
  - Правда? - я недоверчиво ухмыльнулась и ткнула братца в бок.
  Он ойкнул и отскочил, а потом потянул меня за руку, и мы упали на песок, прямо посреди дороги. Поборовшись немного, я тут же сдалась - Кан был заведомо сильнее меня - с наслаждением откинулась на спину и подставила лицо ночному небу. На нём не было ни тучки, и звёзды искрились яркими вспышками.
  - Что ты видишь, Ан?
  - Где? На небе?
  - Да, там, среди звёзд. Ты умеешь читать созвездия?
  - Нет, а ты?
  - Я умею... Немного. Мама рассказывала мне об этом. Смотри, - Кан вытянул указательный палец в сторону большого созвездия, увенчанного красной звездой, - это созвездие Алого Льва. Я родился под этим знаком. Долгие годы он был едва различим, а сейчас сверкает особенно ярко. Это называется восхождением. Как раз в год моего семилетия, представляешь?
  - Ух ты! - моё сердце забилось быстрее. Совпадение или...
  - Ан, - Кангар повернул ко мне голову, его глаза пылали красными искрами, - ты придёшь на моё посвящение? Ведь придёшь, правда?
  Разве могла я отказать будущему Вождю? Могла ли я сказать 'нет' лучшему другу?
  Осмелилась бы я возразить алому льву огненному, чья судьба - защищать народ ассанте от льва белого?
  Я тяжело вздохнула и прошептала:
  - Кан, у тебя в глазах живёт огонь. Я вижу его каждый раз, когда смотрю на тебя.
  Кангар непонимающе поднял брови:
  - Огонь в глазах? Как такое может быть?
  - Я не знаю... Кан?
  - Да?
  - Ты помнишь двух львов из моего видения? Лев белоснежный...
  - ... и лев красный. Лев пылающий. Лев, который разожжёт огонь войны...
  Кангар говорил быстро, с видимой горечью. Я поняла, что он догадался обо всём, как только впервые услышал моё пророчество.
  - Да, Шика. Можешь не говорить. Я знаю, что огненный лев - это я. Я знал об этом всегда. Твои слова лишь подтвердили мои догадки.
  - Догадки? - теперь настала моя очередь удивляться.
  - Я всегда знал, что если на наши земли придёт враг, именно мне будет суждено повести свой народ на войну, - с видимой болью проговорил Кангар, - ведь Ракатау уже очень стар, и ему осталось править совсем недолго.
  - Кан...
  Я не знала, что сказать, как поддержать его, утешить. Сейчас он был совсем мальчишкой, растерянным, печальным, придавленным бременем собственной судьбы.
  - Не бойся, Ан, - Кангар быстро взял себя в руки, встал с песка и помог подняться мне, - я сделаю всё, что будет в моих силах. Я уберегу народ ассанте от белых демонов.
   - Я тоже сделаю всё, что смогу, - я изо всех сил стиснула руки брата, - я с тобой, Кан! Я приду на твоё посвящение!
   Кангар улыбнулся, его лицо наконец просветлело, словно такие простые мои слова сняли часть тяжёлой ноши с его сердца.
   Пожелав мне спокойного сна, Кангар скрылся в темноте, перемежаемой редкими факелами, установленными на тропинках.
   Прежде чем войти в дом и столкнуться лицом к лицу с недовольными родителями, я долго стояла, запрокинув голову, глядя на звёзды и что-то шепча. По моему лицу текли слёзы. Страшная боль давила грудь. Суждено ли Кангару погибнуть, как и всем детям ассанте? Как мне спасти его и остальных от белого льва?
   Задавая безмолвному небу вопросы, и не находя на них ответов, я вдруг ощутила знакомый холодок на коже. Обернувшись, я встретилась взглядом с пылающими зелёным светом глазами призрака. Это была Акеми, моя печально улыбающаяся Акеми. Она здесь, рядом со мной. Она вернулась. Впервые за всё долгое время нашего знакомства, я по-настоящему жалела, что не могу её обнять.
  
  
  
  
  
  
  Воспоминание двадцать второе. Танец Воина
  
   Посреди жаркой ночи, освещённой десятками костров, Кангар танцует, высоко подбрасывая свой кристальный кинжал. Его глаза закрыты, лицо похоже на застывшую маску. Он кружится, подпрыгивает, припадает к земле, бесшумно и так быстро, что создаётся впечатление стремительной борьбы с невидимым противником. Прекрасное лезвие в его руках мелькает, как маленькая опасная молния, отбрасывает блики света, трепещущие среди языков пламени.
  Вокруг собралось почти всё племя ассанте, все сидят в почтительном безмолвии, не отрывая глаз от танцующего Кана, и только мерный гул барабанов и треск костров разрывают тишину этой ночи. Особенной ночи.
  Кангар Шантин стал взрослым. Он посвящён, он выбрал Путь Воина, и сильный дух отныне ходит за его спиной.
  Посвящение Кангара - одно из событий, которые моя память сохранила на всю жизнь.
  По традиции, в день своего семилетия следовало встать на рассвете, и после серии ритуальных омовений, молитв и подаяний духам, уйти из деревни до самого вечера, проведя все часы, предшествующие таинству, в полной тишине и уединении.
  На закате посвящаемый должен был войти в священный круг огня, составленный отцом-целителем, и в присутствии близких объявить о выбранном им Пути Жизни, попросить благословения у Богов, и попробовать призвать духа, который согласился бы стать его хранителем.
  Кангар рассказал мне, что в тот день проснулся задолго до рассвета. Небо только-только начинало светлеть, наливаясь золотом, а он уже не мог усидеть на месте. Его охватывало радостное волнение и вместе с тем - тревога. Ожидалось, что он встанет на Путь Вождя, сделается прямым преемником Ракатау, его учеником, однако Кангар решил избрать Путь Воина, чтобы овладеть искусством боя, укрепить тело и дух. Он хотел стать кем-то большим, нежели предводитель, он желал быть настоящим защитником своего племени.
  Когда Кангар прошёл сквозь священный круг, внутри огненного кольца его дожидались пятеро: Марагаро, Ракатау, родители Кангара, и я. Я улыбнулась Кану, встретившись с ним глазами, и получила ответную улыбку, совсем тонкую, почти незаметную. Кангар был напряжён до предела, он волновался так сильно, как никогда прежде. Мать и отец протянули руки ему навстречу, Кангар подошёл к ним и поклонился. Шанкитарра, мать Кангара, обняла его и что-то сказала, очень ласково, тихо, и как мне показалось, успокаивающе.
  Маро воздел руки к небесам и заговорил, обращаясь к Богам. Он просил их обратить свои взоры на мальчика, что сегодня становится юношей, одарить его силой и оградить от бед. Он просил их прислать Кангару сильного и справедливого духа-защитника.
  Под конец речи его голос сошёл на шёпот, руки соединились на уровне груди, голова опустилась. Затем Маро резко распрямился, хлопнул в ладоши, и засмеялся. Это означало, что ритуал проходит успешно, и он ощущает благостное влияние высших сил.
  Кангар подошёл к нему, опустился на колени, и стал тихо произносить речь, предназначенную небесным покровителям. Он говорил долго, горячо, с заметным волнением.
  После они с Маро воздвигли большую глиняную чашу посреди круга, и Маро подал нам, свидетелям посвящения, знак подходить.
  Каждый приготовил что-то в дар духу-хранителю Кангара. Полагалось, что дары, сделанные от всего сердца, вызовут расположение духа, и он примет посвящённого под свою защиту.
  Первыми к чаше подошли родители Кана. Мне не удалось разглядеть, что положил в чашу отец Кана, но он простоял у чаши много больше положенных тридцати ударов сердца, и я подумала, что для него сегодняшний день так же важен, как для Кана. Наверняка он очень волнуется за сына и надеется на милость Богов.
  Шанкитарра принесла в дар праздничную рубашку красивого алого цвета, расшитую мелкими ракушками и осколками кораллов. Согласно обычаю, она смастерила и расшила её собственными руками.
  Я же опустила в глубокое дно чаши ожерелье с акульими зубами и кораллами - талисман силы. Много дней я потратила, чтобы отыскать равные по размерам и форме детали и собрать это ожерелье как можно более аккуратно.
  Последним к чаше подошёл Вождь, и положил поверх остальных даров наконечник копья, по виду довольно старинного, сделанного из красивого светлого металла.
  Затем каждый из нас оцарапал палец об острый край чаши, совсем чуть-чуть, но так, чтобы дары окропились кровью. Это была редкая и дорогая жертва, означающая, что вместе со всеми этими вещицами мы дарим часть своей жизни.
  Пока мы проводили обряд с подарками, Маро подготовил специальное зелье, вроде ритуального вина, причащающего участников ритуала к высшим силам. Считалось, что выпив этого напитка, мы станем истинными свидетелями посвящения, так как сможем услышать и увидеть благословение Богов, если будет на то их воля. Поднеся чашку с напитком ко рту, я почувствовала знакомый аромат, помедлила, и отпила совсем немного. Мне не хотелось вновь сходить с ума от затмевающих реальность видений. К счастью, осушать чашку до дна не требовалось.
  Началась самая важная часть посвящения - призыв духа-хранителя. Кангар затянул медленную, глубокую, чуть дрожащую мелодию. Он стоял, прижав руки к груди, слегка раскачиваясь, с рассеянной улыбкой. Присутствующие подхватили его мотив, Маро вплёл в нашу музыку слова заклинания, и свершилось нечто необыкновенное. Языки священного пламени круга ожили, встрепенулись, перетекли - и превратились в огромного огненного льва с сияющими алыми глазами. Величественно ступая, лев подошёл к Кану и встал за его спиной. Я посмотрела льву прямо в глаза, в невероятные, искрящиеся пламенем глаза, и тяжёлая истина камнем легла на моё сердце. Огненный лев стал воплощением той силы, что дремлет в глубине глаз Кангара. Огненный лев стал его духом-хранителем... И его судьбой.
  - О, слышишь ли ты? О, видишь ли ты? О, чувствуешь ли ты присутствие духа, свидетель? - донёсся голос Маро.
  - Я слышу, я вижу, я чувствую, - хором сказали мы. - Дамартау, - добавил Вождь, - Алый Лев.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"