Детство свое Черный вспоминать не любил. Да он практически его и не помнил. Самыми первыми образами, оставшимися в его памяти, были братья. Потом - теплая, пахнущая родным и спокойным мягкая подстилка, которую они разодрали, проверяя на прочность. Скользкий пол, по которому они носились друг за другом. Строгие громкие окрики хозяина, от которых прижимала уши мать. Заливистое веселое тявканье, звонко и смешно отражавшееся от стен. Позорные лужи, в которые его сильно тыкали носом, отчего тот потом долго и нудно ныл. Лапы, зубы, хвосты и уши братьев, детское рычание в полушутливых свалках. Теплые руки людей, которые вначале вызывали доверие, в которые хотелось уткнуться носом и ласково покусать, предлагая забаву. И которые потом оказывались жесткими и безразличными, которые крутили щенка во все стороны, щупая лапы и залезая в пасть.
Черный тогда еще не понимал, что это такое - быть рожденным для того, чтобы быть проданным. Он не знал, что был задуман несвободным задолго до того, как его отец и мать встретились, привезенные друг к другу с разных концов города. Его цена была известна его хозяевам еще до его рождения. Его и его братьев именно так и воспринимали - как воплощение этой цены, горстку бумажек, которые люди называли странным словом "деньги". Их кормили и за ними ухаживали не потому, что люди были рады их появлению на свет - а потому, что люди видели в них свою будущую прибыль. Их воспитывали послушными для того, чтобы поднять эту цену. Когда Черный был щенком, он еще не знал этого. Поэтому с радостью откликался на команды людей, приносил мячи и заброшенные далеко в кусты палки, сидел, лежал и замирал, думая, что это - какая-то особая игра людей, которая поможет ему заслужить их любовь и внимание. Однако в награду за послушание Черный получал только куски мерзкого приторного сахара и разве что несколько слов, сказанных снисходительным тоном. Подрастая, он начал разочаровываться в людях.
А потом его продали.
Всех его братьев к тому времени уже купили. Вечерами Черный лежал на обрывках бывшей подстилки, положив голову на лапы и закрыв глаза. Мать спала в другом месте и мало обращала на него внимания. Она уже настолько привыкла к тому, что все ее дети никогда не остаются с ней, что воспринимала это как должное и даже гоняла Черного от себя, если он хотел пообщаться. Он был самым крупным и сильным их всех щенков. Держать такого в квартире никто не хотел. Покупателям внушало подозрение отсутствие маниакально-радостного блеска в его глазах при выполнении команд. Время шло, Черный взрослел, и хотя он все еще оставался щенком, детство для него уже успело закончиться.
Человек, который наконец решил его купить, оправдал пессиместичные ожидания Черного. В его квартире Черный провел всего несколько дней. Потом его увезли в деревню. Посадили на цепь возле конуры. И оставили.
Первое время Черный испытывал такую тоску по дому - даже не по тому, в котором он жил, а по абстрактному представлению о нем, которого теперь, как он понял, у него не будет никогда - что жить ему не хотелось. Но он жил, жил, жил, и постепенно начал привыкать.
Хозяйка дома была доброй и очень старой. Подсовывая Черному вкусные, по ее мнению, косточки в миске, она смотрела, как он ест и разговаривала с ним. Он слушал. В благодарность за разговоры - служил.