Мы находились на полпути между Южным Бутово и Нижними Курочками, где нас ждали море выпивки, барбекю и девочки. Где-то в Подмосковье. Сказать по правде, пространственные ориентиры я потерял, едва мы съехали с МКАДа.
Вытягивая из целлофановой упаковки очередную банку "левенбрау" я отчетливо вспомнил кассиршу в супермаркете у бензоколонки. Это было где-то полчаса назад, хотя временные ориентиры я потерял еще до МКАДа, еще до Бутово - вчера или позавчера.
Кассирша! Как она посмотрела на меня, когда я вывалил на стол все эти булочки и кексы, и круассаны со слойками, которые, не глядя, сгреб с лотка. А сверху выставил две упаковки пива и два тюбика визина. Она смотрела на меня так пристально, будто решила похитить этим взглядом мою душу, но на мне были зеркальные солнечные очки, и я не особо волновался. А потом она указала на мой рот, и я обнаружил в нем зажженную сигарету в янтарном мундштуке. Гребаный свет, я мог бы на раз спалить их забегаловку!
Цепляя кольцо пивной банки, я покосился на своего агента. На носу у него, как и у меня, были зеркальные пилоты, еще на нем были драные джинсы и черная футболка с Джоном Локком и надписью "Не говори мне, что я могу!". На одной руке вытатуирована билибинская василиса с черепом-фонарем, на другой - гигеровский алиен. Он прямо светился от счастья, барабанил ладонями по рулю, подпевал магнитоле:
- Ви гара гоу вив гат нафинг ту луз, ла-ла-лай-ла-ла лалала!
Он всю дорогу крутил наш любимый сборник шведской попсы 90-х. Подпевал "И-тайпу" и "Кардиганз" так старательно, что сорвал голос. Я не стал ему рассказывать по продавщицу, которая ворует души, и про то, как чуть не взорвал гребаную заправку. Решил дать ему шанс. Несчастный ублюдок, его еще не проняло всерьез, даже не представляет, что его ждет.
Я зажмурился, отгоняя нахлынувшее ощущение потерянности, мрачного одиночества посреди этого жестокого враждебного мира.
Чпокнул кольцом, открывая голубую жестянку, облил пеной свою гавайку - неожиданно мой агент дал по тормозам... Мы остановились перед светофором.
- Мы из-за тебя убьемся, гиббонины шмат! - завопил я, ловя выскользнувшую банку.
Он повернулся - как комодский варан - рывком двинув шеей слева направо, растягивая посиневшие от напряжения губы...
Тут заиграли "Роксет", "Слипинг ин май кар". Ублюдка сразу же проняло. Просто расплющило ко всем чертям! Он затряс хаером, едва не задевая лбом рулевое колесо, затем высунулся из окна и заорал, указывая в сторону поста ДПС:
- Да ведь это граница, твою мать! Ежанись, мы уже в Калифорнии, детка!
К счастью, полиции не наблюдалось. Ушли на обеденный перерыв или типа того. Бывают же у них обеденные перерывы? Я очень отчетливо увидел трех комодских варанов в серых фуражках, которые разделывают моего агента, заправив салфетки за накрахмаленные манишки.
Не зная, как отвлечься от этой дичи, я решил посмотреть на заднее сиденье. Не надо было этого делать.
- Лакост? - позвал я своего агента. Не услышал собственного голоса.
Я старался смотреть строго перед собой, через лобовое стекло нашей "Злой Красной Мурены", на заляпанный грязью номер "шестерки" впереди. Краем глаза я видел, как этот хрен, хлопая ладонями по рулю, трясет башкой, горланя во всю глотку "мэкинг лав! о йе-е-е!"
- Лакост, твою мать?!
Он сцепил зубы и повторил этот свой вараний маневр шеей. Уставился на меня двумя рей-бановскими зеркалами, в которых я увидел двух бледных парней в солнечных очках, гавайках и тирольских шляпах с перышком. С трудом держа себя в руках, я очень внятно сказал:
- У нас труп на заднем сиденье.
Тут как раз дали зеленый, и мы рванули с места, обгоняя "шестерку". Не сбавляя скорости, Лакост отпустил руль, завозился, заглядывая назад. Запустил обе руки во всклокоченную шевелюру:
- ИЗМЕНА!!!
- Следи за дорогой! - заорал я, проливая пиво себе на шорты.
Он ухватился за руль, с шумом выдохнул.
- Какого попирдолия это значит, по-твоему, а?! - я боялся посмотреть назад.
- Это Эдуард, - сказал мой агент, улыбаясь, как Декстер Морган.
Я пересилил себя и обернулся, готовясь к худшему. Сзади лежал обряженный в серую тройку манекен с накрашенными губами.
С некоторым облегчением выдохнув, я отпил пива, спросил, стараясь казаться спокойным:
- Ладно... А где тогда Белла?
- Она в багажнике.
Я взорвался:
- Ради всего святого, Лакост! Для чего тебе в нашей "Злой Красной Мурене" два этих лядских манекена?!
Он просиял:
- Когда мы доедем до Новых Курочек! Мы там хорошенько подзаправимся с девочками! Выпивка, барбекю! Потом я заряжусь порошком из твоей долбанной хохломской перечницы! Выпью всю эту гребаную текилу, которая едет вместе с Беллой! Выставлю ее с придурчатым приятелем на теннисный корт, а затем...
Тут случилось страшное. Отпустив руль, психопат полез себе за спину под футболку, и вытащил наружу...
- Ствол?! Пиитическая сила, откуда у тебя ствол?!
Он рулил, размахивая пушкой, машина виляла влево-вправо.
- Мы порвали их! - орал Лакост. - Отделали их, как армейцы канадцев! Надо это отметить! Надо это охренительно тщательно отметить, сынок! Ты понял меня, нет? Зови меня "полковник, сэр", сопляк!
- Полковник сэр сопляк! Ты спятил к хренам конячьим, дай сюда живо ствол! Дай сюда сейчас же!
Лицо его окаменело, сделавшись почти как у Эдуарда. Он наставил свою пушку на меня.
- Ах ты обгашенный хренадол, - задохнулся я.
Машину тем временем несло куда-то вкось к обочине. "Злая Красная Мурена" пошла вразнос - хорошо хоть, обе полосы пустовали.
- Следи за дорогой!
Он отвернулся, стал крутить руль, наощупь запихнул ствол в бардачок.
Чтобы отвлечься, я повернул зеркало заднего вида, стал тщательно поправлять свою тирольскую шляпу с фазаньим перышком.
- Твою мать, верни зеркало обратно! Ты, гребаный Фолкнер! Оставь его, да! Оно мне нужно! Вот так! Ты это видишь? Какого хрена, за нами хвост из федералов?!
- У тебя паранойя!
- Паранойя? Да я, твою мать, само спокойствие! Мы сделали это малыш, понял ты меня, а? Мы их порвали!
И тут он опять завел свою шарманку про наш невероятный успех. Все дело было в том, что пятый "Агрономикон" побил по тиражам и сборам "Рублевские зори" Беладонны Фламберг, лидера отечественного книжного рынка, с ее эпопеей про старшеклассника Эдуарда и его подругу-ведьмачку Беллу (надо думать, альтер эго сорокалетней светской львицы).
Терпеть все это стало невыносимо. Пришлось приложиться к расписанной под хохлому перечнице, под завязку забитой забористым порошком. С шумом втягивая онемевшими ноздрями, я откинул голову на подлокотник и закрыл глаза.
Открыть глаза меня заставил монотонный бубнеж Лакоста. Сперва я решил, что он разговаривает со мной. Затем оказалось, что сзади нас, по обеим сторонам от пластикового Эдуарда, сидят девицы - блондинка и рыжая, с рюкзачками на загорелых коленках. Гребаные хитчхайкерши? Когда мы успели их подхватить?
Мой агент втолковывал девицам:
- Этот парень рядом со мной... Не обращайте внимания, что он так дерьмово выглядит, на самом деле он настоящая знаменитость. Это типа лучший писатель десятилетия, я не вру! Смотрели это, "Ночной дозор"?
Это-то тут причем, лихорадочно подумал я. Что он несет?
Девицы закивали, прикладываясь к голубым жестянкам "левенбрау".
- Неважно! - орал агент. - у моего друга там совсем про другое, в его книжке, ничего общего. И называется его лядский роман по-другому. Как же он называется, твою мать? Неважно! Главное, короче, что этот парень что-то типа Кафки с ноутбком, что-то типа русского Маркеса, он просто конь с яйцами от литературы, говорю вам...
Не пристрелить ли его пока не поздно, подумал я. Главное дотянуться до бардачка, где он прячет свою пушку.
- Как называется книга? - спросила рыжая.
- "Окна в пустоту", - ответил мой рот, хотя я собирался молчать.
- Гребаные Окна! - орал агент. - В гребаную! Пустоту-у-у! Его номинировали на гребаный Сельдерей!
- И про что там?
- Один парень, - сказал мой непослушный рот. - Ищет другого, своего друга. Он приезжает в странный город, населенный странными типами, призраками и всякими фантасмагорическими видениями. Борхесовский сюжет, понимаете? В этом ключе он как бы и Одиссей и Язон, одновременно, но чисто технически это ближе к Джойсу, только без этих его ирландских шуточек, на нашем материале. Еще там есть маленький мальчик, от которого зависит судьба мира. В определенный момент от его желания зависит то, по какому вектору будет развиваться история, он что-то типа точки отсчета, и вот мой лирический герой...
- Смахивает на "ночной дозор", а? - сказала блондинка своей рыжей подружке.
Я зажмурился. Боже, что я тут делаю? Во что я превратил свою жизнь. Прогнило что-то в королевстве Датском. Мы едем... Кстати, куда? А, точно! Мы едем в Новые Курочки, где выпивкабарбекюдевочки... Что заставляет меня делать это? Кто сказал мне, что в Новых Курочках будет лучше? Куда несешься ты, "Злая Красная Мурена"? Где я в этом потоке? Кто виноват, что делать? И, главное, кому на Руси жить хорошо? Кем бы ни был этот хренатор, ему, судя по всему, не занимать здорового цинизма. И еще я могу совершенно точно сказать, что ответ на все эти больные вопросы такой: э-э-э, стоп моторы, придержи-ка коней, детка, это точняк не я!
Я как белка, только не внутри колеса, а внутри "Злой Красной Мурены", которая нарезает круги по Подмосковью, которое, как грибной паштет по бутерброду, размазано по этому самому колесу, колесу сансары... Короче, постмодернизм.
Агент мой продолжал мести языком, подхватив инициативу. Сейчас начнет пересказывать им всю мою биографию. Сначала про "Окна" - гран-при за крупную форму, учрежденное в честь нашего великого романиста, нобелевского лауреата - Платиновую ветвь сельдерея на постаменте красного дерева - я так и не получил. Зато через пару месяцев по роману наспех слепили 12-серийную телеэкранизацию с Бурмантом и Рындиной в главных ролях. Сделали из моего романа комедийную мелодраму. Я отомстил режиссеру, переспав с его модельной женой.
А дальше, когда восторги поутихли, начался гребаный "Агрономикон". Псевдоним я придумал за пару минут, в соответствии с нарицательным порно-методом: кота моего (рыжий пушистый шар с мерзким писклявым голосом; Алина уходя от меня после истории с режиссерской женой, забрала его с собой) звали Феликс, а квартировал я тогда неподалеку от проспекта Андропова. Так и родился успешный бренд F. Андропоff.
Теперь даже мой агент называет меня Феликсом.
Один сумасшедший сетевой обозреватель дал название жанру: "агромакабр". Статья его называлась: "Ф. Андропофф. Увы, Боль..." Блоггеры единодушно назвали меня главным разочарованием, а "Агрономикон" - худшей книгой года. Весь первый тираж смели с прилавков за считанные дни. На пиратских сайтах растягивались простыни комментариев, кипели дискуссии и споры. Тогда я даже предположить не мог, что за этим последуют "Агрономикон-2: Что скрывает рожь", "Агрономикон-3: НекроХоз-миллионер", "Агрономикон-4: Кровавые корнеплоды" и, наконец, "Агрономикон-5: Харвестеры Жатвы", обогнавший по сборам романистку Фламберг.
И вот мы празднуем и празднуем этот наш триумф, и никак не можем остановиться. Едем из Москвы в Новые Курочки, где ждут нас море выпивки, барбекю и девочки.
Сонмы крылатых созданий преследуют нас. Морочат приходные головы, нашептывают всякую чушь. То ли ангельские хоры, то ли летучие мыши, то ли бладжеры и квоффлы, то ли летающие куриные окорочка.
Летит, пыля по проселкам, в лесные дали, "Злая Красная Мурена", забитая наркотой, как передвижная аптека, а в ней сидят писатель и его агент. Похожи они не на писателя и агента, а на живое пособие для студентов-наркологов. Безбашенные оторванцы, двое парней из очередного потерянного поколения, самые сраные осколки лета.
Как же тяжела ты, дорога до Новых Курочек!
of mice and men and zombies
Я открыл глаза и не понял, где нахожусь. Сидел в полумраке, за столом, накрытом клеенкой в ромашках. Передо мной стояла керосиновая лампа, о стекло которой бились пегими крылышками мелкие ночные бабочки.
В барабанные перепонки ломились чудовищные, выворачивающие душу наизнанку звуки. Нечто невообразимое, партитура труб страшного суда, исполняемая на трубах водопроводных. Скрежет и лязг, буря и натиск.
Прямо передо мной сидел манекен Эдуард в серой тройке, в его пластиковую руку было вставлен ополовиненный граненый стакан. Чуть левее возвышалась циклопическая бутыль мутной самогонки, а еще левее сидел худощавый, до черноты загорелый дед. Растянутый ворот застиранной тельняшки открывал худые ключицы, в зубах папироса. Он играл на гармони "Камон, бэби, лайт май файя" группы "Дорз".
Позади него, страшно оскалившись, плясал, высоко поднимая колени и маша руками, как упоротая чайка крыльями, мой сумасшедший агент. На нем был ватник и растянутые треники, на затылке шапка ушанка (ее распущенные уши качались в такт его махательным движениям).
На мне, поверх гавайки, тоже оказался ватник, а вместо шорт - выцветшие военные бриджи, заправленные в кирзовые сапоги.
Я хотел спросить "какого рожна здесь происходит", но вместо этого мой рот проговорил:
- Лакост, а где бабы?!
- Какие бабы? - проорал мой агент, маша руками, подплывая ко мне сквозь окутанное сумраком пространство.
- Рыжая и блондинка!
- О чем ты толкуешь, твою мать? Неужели нельзя просто расслабиться, просто получать удовольствие от жизни! просто почувствуй эту волну! Просто приди и разожги мой огонь, детка! Камон, бэйби, лайт май файя! Камон, бэйби, лайт май файя...
Меня мутило. Мы находились в какой-то подсобке, через дверной проем падали лиловатые отсветы галогеновых ламп. Я обвел помещение ошалелым взглядом и увидел мышку. Она сидела возле порога, шевеля усиками, сосредоточенно суча у самого своего носа маленькими лапками. Умные глазки-бусинки смотрели прямо на меня. Дважды мигнув, мышка проворно побежала через порог, виляя тонким хвостиком.
Борясь с тошнотой, ступая не очень уверенно и периодически хватаясь за стену, я последовал за ней.
Передо мной было длинное, ярко освещенное помещение. Оранжерея. Вдоль стен тянулись длинные металлические столы, заставленные пластиковым садками с пышной рассадой. Я пошел вперед, отводя от лица узкие резные листья. Кое-где садки с каннабисом перемежались пушистыми шарами лофофоры Вильямса в глиняных кадках.
Мышка нырнула под один из столов. Я встал на карачки и пополз следом.
Оттуда, из темноты, прямо на меня смотрели, поблескивая равнодушным оловом, чьи-то глаза.
- Не узнаешь? - хрипло спросили из тьмы.
Я почувствовал резкий неприятный запах. Нечто больничное, смесь хлорки, нечистот и приторных валериановых ноток.
Я узнал его. Это лицо, иссеченное грубыми рубцами шрамов, свороченный набок нос, безгубый рот. Я сам придумал его таким.
Агромант, председатель Некрохоза... Он удобно полулежал под столом, подперев тронутую тленом щеку ободранными костяшками скрюченных пальцев:
- Добро пожаловать в мой мир, Феликс.
- И где этот сукин сын достает такую забористую дурь? - сказал я вслух, имея в виду своего агента.
Я зажмурился, стараясь прогнать галлюцинацию. Помотал головой. Глубоко подышал.
Но безразличный оловянный взгляд никуда не делся. Агромант по-прежнему был тут. Лежал, рассматривал меня:
- Хреново тебе, да?
- Еще бы, твою мать.
- А мне знаешь, каково? Пятый раз подряд... Каждый раз твой гребаный лирический герой приканчивает меня каким-нибудь изощренным способом. Ты рубишь бабки, просаживаешь все в барах, или тратишь на женщин, которые все равно уйдут от тебя, или покупаешь себе лядскую беговую дорожку, которой так ни разу и не воспользовался, и снова здорово... Я опять в деле... И этот бодрый поскакун в макинтоше, твое альтер-эго, в очередной раз всаживает в меня заряд из сигнальной ракетницы, колет вилами, поджигает, облив бензином... Я по-твоему похож на долбаную самбуку? Твой роман - он вообще про что, про виртуозов флейринга?
- Он про зомби, - сказал я. - Прекрати разговаривать со мной, ты, гребаная галлюцинация!
- Еще не вечер, малыш, - прохрипел он. - Еще не вечер...
Истошные вопли моего агента "Фе-е-еликс, где ты-ы-ы?!" отвлекли меня, я отвернулся, а когда снова поглядел во тьму у стены - там никого не было. Агромант удалился по-английски. Я на карачках выполз из-под стола.
Агент мой, в ватнике, ушанке и солнечных очках, озадаченно скреб в затылке, пялясь на меня сверху вниз:
- В чем твоя проблема, приятель? Харош уже в луноходы играть, мы выдвигаемся!
Позади него стоял давешний старик. Только теперь на нем было нечто вроде мантии из прожженной в нескольких местах шелестящей болоньи, с огромным капюшоном, укрывавшим верхнюю часть лица. В руках он сжимал отполированный до блеска черенок наточенной косы.
Лишившись дара речи, я захлопал губами, как выброшенный на берег карп, тыкая пальцем в этого, с косой...
Лакост недоуменно хмыкнул, обернулся к своему спутнику:
- Савелич, нахера тебе коса эта?
- Увидишь, сынок, - проскрипел старик. - А что это с другом твоим? Нехило вшторило, а?
Лакост только тяжело, с присвистом, вздохнул. Подхватив меня под мышки, пыхтя, потащил вверх.
Мышка, затаившись в дебрях каннабиса, тоненько хихикала надо мной.
kasiu jas kaniushynu
Мы миновали ржавый знак с перечеркнутой надписью "Жнецово", пошли через распаханное поле, по колено в тумане. Топали и топали неведомо куда. Двое парней в ватниках (один в тирольской шляпе с перышком, другой в солнечных очках и ушанке с распущенными ушами) и дед в плаще из болоньи, с косой наперевес.
Мимо нас проплыл укутанный белесой дымкой остов ржавого трактора. Потом миновали овраг, на дне которого покоились гигантские заплесневелые кабельные катушки, перепутанные мотки колючей проволоки, лысые покрышки, консервные банки и битые бутылки. Оставив за спиной брошенное, заросшее борщевиком железнодорожное полотно, мы оказались на необъятном картофельном поле, прошли мимо водруженного на шест чучела в сгнившей вермахтовской шинели, с выбеленным ветрами черепом вместо тыквы. Ветер гулял по картофельным рядам, вдалеке протяжно покрикивала иволга. Весь этот сеттинг напоминал мне какой-то фильм - то ли Тарковского, то ли Кончаловского... Поди разберись в этом их мэйнстриме.
- Слышь, Лакост? - позвал я. - Ты не помнишь, как называется такой фильм... Там как бы одни чуваки идут в такое место... На такую типа запретную территорию... И у них как бы у каждого своя причина... А там, короче, происходит такое, в это месте, что типа магическая сила и...
- Гребаные неразговорчивые эльфы, - сказал мой агент. - Неразговорчивые и несговорчивые маленькие ублюдки в колпачках.
- Почему? - не понял я.
- Потому, - сказал он. - Что они говорят на своем гребаном эльфийском.
- На квенье, - вставил старик с косой.
- Точно, - сказал я. - Кстати... Извините за странный, возможно, вопрос... а мы раньше нигде не встречались?
- Вот ты обдолбень, - рассмеялся мой агент. - Это ж Савелич! Савелича вся тусовка знает. Ты думал весь этот парад планет, визгуна и хохотушек в нашей "Злой Красной Мурене", ты думал он откуда, с распродажи в "Ашане"?
- А ты попробуй проживи на пенсию эту лядскую, - процедил старик, как бы объясняясь.
- Понятно, - сказал я. - Но мы же ехали в Новые Курочки? Где нас ждали выпивка, барбекю и девочки?
- Быть может, - раздумчиво протянул Лакост, мрачнея. - Вероятно, планы изменились.
- А куда мы идем?
- А ты забыл, да? - крякнул старик с косой. - Разве не ты сам говорил мне, что хочешь разобраться со своей жизнью, сместить точку сборки, перейти на новый уровень, хм-м?
- А я говорил такое?
- Точно, - кивнул мой агент. - Теперь и я вспомнил. Мы уже подъезжали к Курочкам, когда тебя вдруг разобрало. Ты начал вопить про какие-то гребаные летающие окорочка и колесо, намазанное паштетом... Сказал, что должен покаяться, должен найти путь к себе. Велел мне ехать в святые места. А я знаю, где в Подмосковье святые места?! Потом я посмотрел на наши запасы, понял, что надо гнать к Савеличу, иначе мне нахрен чердак снесет от твоих монологов. Точно... И телки эти от нас свалили тогда же, испугались!
Я тяжело вздохнул.
- А идем мы, - сказал старик. - Косить трын-траву... Слыхал, может, песню?
- Какую?
- Про зайцев, - мой агент улыбнулся, как Патрик Бейтмен.
Вот ведь лудилы наркотские, подумал я. К чему они клонят? Мне стало не по себе. Я вдруг отчетливо представил, как эти двое заводят меня в чащу, привязывают к изрезанному рунами мертвому дубу, а потом превращаются в комодских варанов и разделывают меня, заправив салфетки за накрахмаленные манишки.
Я решил держать ушки на макушке, не спускать глаз с этих типов.
Мы шли и шли, и, наконец, остановились на опушке сумрачного березняка. Вокруг волнами стелился туман, трава доходила мне до колена, штанины намокли от росы.
- Отсель начнем, - сказал старик, цыкнув зубом, потер руки и поудобнее перехватил косу.
Лакост вытащил из ватника плоскую фляжку и хорошенько к ней приложился. На металлическом корпусе был выгравирован вписанный в восьмиугольник самолет, пикирующий на пальмы, написано: "dharma initiative namaste!"
- Будешь? - спросил он.
Я взял фляжку, глядя на то, как старик, сноровисто, с посвистом, работает косой, сделал длинный глоток. Закашлялся:
- Что это, блин, такое?
- Перно, - самодовольно пояснил мой агент.
- Его водой разбавляют, может слыхал?
- Чего я, нерусский, синьку водой разбавлять?
Я вернул ему фляжку. Старик молча и деловито поводил плечами, вжикал лезвием, оставляя позади охапки душистых трав, пахнущих головокружительно и сладко.
- И для чего нам эта флора? - спросил я. - Будем кашку варить?
- Ты наперед батьки не лезь, - наставительно сказал Лакост. - Он дело знает. Тут главное, не Что косить, а Когда, понял?
- Не понял.
- Это типа жест, - сказал Лакост. - Типа перформанс такой.
- И нахрена он нужен, этот ваш перформанс?
- Увидишь еще.
И тут я, действительно, увидел...
escape from zhnetsovo
Несмотря на то, что критик, скрывавшийся под ником Русый_Гармонист, в своей статье "Фосгенный чад вымученных килобайтов", посвященной выходу третьего "Агрономикона", называл меня "рупором чаяний утомленных рукоблудием и фармингом сетевых задротов" и "воплощенным пророком оскотинившейся от "ягуара" и "клинкского" школоты", в действительности я - человек старой формации, с детства впитавший традиционные культурные коды, интуитивный консерватор, в семантическом смысле - все еще одной ногой в двадцатом веке.
Поэтому передо мной не стоит вопроса, какие зомби настоящие - медленные, ромеровские, или быстрые, денни-бойловские?
Ну, разумеется, медленные.
Но рынок диктует свои правила, спрос рождает предложение, и как мало я встречал в последнее единомышленников, любителей тех еще, не растиражированных масс-медиа, медленных и неповоротливых, спотыкающихся и шаркающих живых трупов! С закаченными глазами, выставляющих вперед прямые руки со скрюченным пальцами, сопровождающих свой долгий путь за свежим мозгом характерным утробным мычанием. Здесь были для меня истоки, здесь - мои университеты, но редакторы, бета-тестеры, и даже мой сумасшедший агент - все говорили мне одно: "они должны бегать". В конце концов, я поддался на уговоры и сделал своих "некрохозников", "колдырей" и "мортельщиков" быстрыми.
Как говорил Клавдию Шварценеггер-Гамлет: "Большая ошибка!"
- Я так и знал! - орал я на бегу, обращаясь к своему агенту. - Так и знал, что ты втянешь меня в какую-нибудь некислую гребаторию!
- О Господи Боже ты мой! - вопил мой агент, швыряя в кусты разряженный, ставший ненужным, пистолет. - Да чтоб я еще хоть раз! Да хоть колесико! Да хоть полтяжечки! Да ни за что на свете!!! Да что это такое нахрен вообще?!
Если бы я знал ответ на этот вопрос.
Хотелось бы, конечно, ответить ему "э-э-э, стоп моторы, придержи-ка коней, детка, это точняк не я!" Но прямо сейчас это было бы не очень уместно. Тем более, в некоторой степени я ощущал свою причастность к происходящему. Свою ответственность за тот охренительный замес, в котором мы оказались.
Сначала все шло нормально. В этом даже была высокая поэзия - старый абориген, Учитель, с его нестандартными подходами, короткими афористическими пояснениями, недоступными профанам ритуалами. Я чувствовал себя как представитель поколения цветов и марок, юный битник родом из сиэттлских дождей, через шумные вашингтонские пикеты, вудстокские газоны и безудержные калифорнийские оргии преодолевший долгий путь к пустыне Сонора, чтобы вкусить частицу истинного Знания.
Савельич косил Трын-траву, и рассказывал о том, что место, в которое мы попали, наполнено таинственными энергиями, заряжено созидательной силой самой природы, и что его действия дают начало сложному процессу, цепочке реакций незримых сил, которая в конечном итоге даст нам ответы на все вопросы. Раскройте ваше сознание, увещевал он, откройтесь... И эти силы придут к вам, наполнят вас. И не понадобится вам, ребятки, для того чтобы сохранить равновесие в душе, поджаривать себе мозги и со страшной силой бухать. Все само придет к вам, подробности сейчас расскажу...
И точно - Оно и впрямь пришло само. И очень скоро. Правда, никаких подробностей старик рассказать не успел. Он сделал так - внезапно прекратил вжикать косой, остановился, стянул с головы капюшон. Некоторое время стоял, с шумом втягивая ноздрями пропитанный туманом и росой воздух. Потом вдруг с ужасом поглядел на меня, топорща седые брови. Ткнув в меня морщинистым пальцем, прохрипел:
- Это все ты! Твоя аура! - он бросил свою косу, воровато огляделся. - Не надо было вас сюда тащить! Ткань реальности... Слыхали? Хренак! Треснула!!!
- О чем ты толкуешь? - благодушно спросил мой агент, прикладываясь к фляжке.
- Порвалась! - страшно вращая глазами, прошипел старик. - Ткань реальности! Все твой приятель с его аурой замороченной!!! На думку его пробило, понял?!
Я хотел было поинтересоваться, чтобы это значило.
Но старик, поддев до колен длинные полы своей болоньевой хламиды, вдруг припустил скоренькой рысью вдоль березняка. Переглянувшись с Лакостом, мы последовали за ним, но очень скоро заблудились в тумане. Мы стояли посреди картофельного поля и озирались, как пара школьников, отставшая от экскурсии.
А к нам, разрывая волны тумана морщинистыми кирпичными торсами, скаля челюсти в ошметках сползшей плоти, по-марафонски отмахивая когтистыми лапами, уже спешили колдыри...
Последний раз столько бегать мне доводилось лет в одиннадцать, в моей первой школе. Помню, тренер орал "Ну бодрей-бодрей! Щаз откроется дыхалочка!", мы наворачивали круг за кругом по спортзалу, пыхтя друг другу в затылки, и мимо проплывали сложенные стопкой маты, забранные решеткой высокие окна на заплеванный и осенними листьями засыпанный двор, клочок пасмурного неба, мимо проплывала дверь в раздевалку, измочаленный канат, гимнастические козлы с матерной надписью на кожаном боку, тренерский закуток... В закутке этом, между пыльными вымпелами, висел болгарский календарь с румяной девицей в расшитом фартуке на фоне сочно-зеленых карпатских склонов и пронизанных солнцем виноградников. Я бежал, потный и уставший, спотыкаясь, хватая ртом пыльный воздух, с языком на плече, мимо закутка круг за кругом, и всякий раз видя этот календарь, думал: живут же люди...
И вот теперь, чудом оторвавшись от преследования колдырей, мы стоим, пыхтим, упираясь в коленки ладонями, пытаемся отдышаться. И я снова думаю: живут же где-то люди, а?
- Где мы по-твоему? - пыхтит мой агент.
- В лесу, млять!
- Это я и сам вижу, конина ты пряная!! Я имею в виду - как нам добраться до этой гребаной оранжерии?!
- Я без понятия! Это по твоей милости мы здесь очутились. Ты и этот старый пердиант!!!
- Надо найти "Злую Красную Мурену"! И валить отсюда к чертовой матери! Как тебе план?
- Отличный план, Полковник! Где ты ее припарковал?!
- Я не помню...
- Ах ты...
- Стой-стой, мне главное из леса этого гребучего выбраться! Дальше я вспомню, у меня превосходная зрительная память!
- Ты идиот!!! Все, ты меня окончательно достал, Лакост, все это мне...
- Тихо-тихо! Слышишь? Ветки, кажется, хрустят?
- Гребаный параноик, завязывай! Мы оторвались от них. В легкую сделали этих ублюдков. Гребаные спринтеры, а?
- Гы-ы-ы! Феликс, а кто они такие вообще? Савелич говорил...
- Савелич твой, абориген хренов! Забудь его, он не рубит... Это же мои колдыри!
- Кто?
- Ты хочешь сказать, что не читал мои романы?!
- Э-э-э... Видишь ли, Феликс...
- Ты уволен.
- Феликс! Ты не можешь этого со мной сделать! Это несправедливо! Я ведь твой агент, я все время верчусь-кручусь, мне просто некогда читать книжки! Я, просто...
- Иди нахрен, Лакост!
- Погоди... ты слышишь это?
- Я с тобой не разговариваю.
- Я понял-понял, но этот звук, послушай...
- Эти штучки не сработают, как только выберемся из этого гребаного леса - начинай искать себе новую работу!
- Да послушай же ты!!!
- Погоди...
- Да?
- Точно, что-то... О, Господи!
- Что это? Ты знаешь что, верно?
- Знаю... Нам надо сваливать отсюда, Лакост. Надо сваливать как можно скорее.
- Твою мать, оно приближается, да? Вон, за тем оврагом, видишь - гребаная елка упала! Что это такое, а?
- Это Призрак Коммунизма...
Я много чего напридумывал в то лето, когда взялся за первый "Агромномикон". Не самый простой период в моей жизни, от меня ушла Диана, да еще в качестве отступного прихватила всю мою коллекцию двд и этот серебристый гимнастический шар, который так помогал мне настроиться на нужный лад. Жара, повсюду тополиный пух, да еще сочетание сиропа от кашля с джином порой дает странный эффект...
Был у меня там, в первых главах, Безликий Пасечник, насылавший на героев полчища жадных до плоти насекомых, были рогатые четырехногие Костяки, которыми заправляла Некродоярка. Был Завклубом с его специфическими шуточками, корпс-пейнтом и черным фраком могильщика. И ударная бригада упырей-лауреатов и Лич-главбух. Толпы неуправляемых колдырей, основы пищевой цепочки Некрохоза, и его обитатели - некрохозники, и сообразительные мортельщики, и Проклятый сельмаг, и Молотилка... Много чего там было.
Но Призрак Коммунизма был моим любимцем. Получеловек-полумашина, стимпанковый демон, исторгавший из выхлопных труб клубы густого пара, громко чавкающий, тянущий в клыкастые пасти своими щупами и мускулистыми руками все, что попадется под руку, он был одним из неудачных экспериментов Селекционера, сумасшедшего ученого, благодаря стараниям которого появился и Агромант и весь его Некрохоз. Все боялись Призрака - и мои герои, и беспощадный Агромант, и безумный Селекционер, и даже сам автор.
И вот теперь он надвигался на нас из чащи леса, подминая мелкие деревца, на крупных оставляя стальными зубьями своих манипуляторов глубокие, исходящие смолой порезы, скрежеща деталями, лязгая гусеницами, хрипя и подвывая, утробно рыча и радостно смеясь...
Все, конец, приплыли...
Полный раздрай, депрессия. Не знаю, что делать дальше. Мне нужен совет. Кто мне теперь поможет? На кого мне надеяться? Я спрятал лицо в ладони. Сейчас заплачу...
- Феликс?
Я отнял руки от лица.
Он проступал сквозь дымку, как бы парил в воздухе, сидя в позе лотоса, выпрямив спину, положив ладони на колени. Босой, в черном спортивном костюме с вышитой на груди монадой инь-ян. Широкое доброе лицо, прямой римский нос, ясные глаза в сеточках морщин, длинный седой чуб зачесан набок.
Человек, которому я всегда верил. Тот, кто никогда меня не подводил! Единственный, кто может помочь мне советом, сквозь грани реальности он услышал мой отчаянный зов...
- Дэвид Линч!
- Феликс...
- Да, Дэвид? - я шмыгнул носом.
- Тебе не стыдно?
Он очень чисто говорил по-русски, тщательно выговаривая каждое слово, как это делал в свое время его герой, слабый на ухо региональный шеф ФБР Гордон Коул:
- Во что ты превратил свою жизнь, Феликс?
В глазах у меня защипало так, как будто рядом разгрузили целый самосвал ополовиненных луковых головок.
- Дэвид, что мне делать? - прошептал я.
Дэвид закрыл глаза, собрав лоб глубокими морщинами, медленно вдохнул и выдохнул. Поза его олицетворяла вселенское спокойствие и гармонию.
- Доверья белому кролику.
И он растворился в воздухе.
- Спасибо, Дэвид, - прошептал я, вытирая глаза рукавом ватника.
- О чем ты толкуешь, млять, Феликс! - орал мой агент. - Тебя окончательно вскрыло, да?!
Я глубоко вдохнул и выдохнул, огляделся по сторонам...
Вот мой агент, хороший в сущности парень, напуган правда до полного невменоза. Притоптывает, подпрыгивает, нетерпеливо ожидает моих указаний.
Туман медленно расступается, занимается заря, лес полон звуков - ревет и лязгает наступающий Призрак, рычат бегущие по сторонам от него синелицые некрохозники в драных фуфайках, с окровавленными топорами-колунами в лапах. Сипят и хрипят обряженные в выцветшие плащ-палатки мортельщики с охотничьими карабинами, со связками динамита в костистых пальцах. Безумно хохочет жаждущий реванша за все свои пять смертей Агромант, который следует по проложенной Призраком просеке на ржавом комбайне, за рулем которого сидит мертвый комбайнер в очках-консервах и кожаном шлемофоне. Безликий пасечник в длинной непроницаемой вуали жестом сеятеля поводит рукавом, вытряхивая из него пчел-убийц. Хохочет толстомясая дебелая Некродоярка, хворостиной погоняя стадо Костяков, похрустывающее суставами, постукивающее голыми челюстями, продолжающими пережевывать несуществующую жвачку.
Вот расступается туман, и я вижу раскинувший окрест голые ветви, как растопыренные пальцы, черный, молнией сожженный дуб, весь испещренный рунами. На жесткой коре мелом грубо начертана мелом вписанная в пентаграмму кроличья голова. Сверху размашисто приписано "Atis Animatis", а еще выше плотницким костылем прибита дохлая кошка.
Я помню это - шестнадцатая глава четвертого "Агрономикона", под мертвым дубом спрятан ход в подземелье. А в нем Агромант спрятал мортидный генератор, одно из изобретений сожранного Призраком безумного ученого. Нечто вроде Кощеевского яйца, запертого в сундуке, проглоченного зайцем, съеденного лисой... короче, постмодернизм.
Эту главу я писал, когда поссорился с Соней, мятный зубной эликсир в сочетании с вермутом подчас дает странный эффект.
И вот я стою посреди всего этого безумия и чувствую необыкновенную уверенность, прилив сил, ощущаю совершенно противоестественную радость.
- Что мы будем делать? Что мы будем делать, Феликс? - хнычет мой сумасшедший агент.
Я знаю, что я буду делать. Я засовываю руки в карманы ватника и нахожу там ровно столько, сколько нужно мне, чтобы остановить все это.
Все, что нужно мне, чтобы не чувствовать мрачной обреченности посреди чужого враждебного мира. Не потерять почву под ногами, не бухать со страшной силой и не припекать себе чердак черт знает чем. Все, чтобы удержать в равновесии метущуюся поэтическую душу. Все, чтобы получить ответы и быть, наконец-то, услышанным.