Добрый день, позвольте представиться, я - доктор Анжела МакАлистер, и я работаю в исследовательской лаборатории в пригороде Нью-Йорка. Большой комплекс, полное государственное обеспечение, зарплата, с лихвой покрывающая любые расходы, и выверенный до мелочей распорядок жизни. Как на рекламных плакатах: "встречайте, уже в печенках!"
Я вам всё объясню: ученые десятки лет бились над созданием "эликсира бессмертия", на какие только ухищрения не пойдут люди, чтобы жить вечно. Однако пару лет назад пришлось признать поражение: человеческий организм просто неспособен к такого рода регенерации.
По крайней мере, пока не умрет.
Да-да вы всё поняли верно: мы изготавливаем зомби (кто бы мне сказал лет двадцать назад, чем я буду заниматься!) Сначала мы просто откачивали трупы. Коктейли из различных комбинаций катехоламинов и прочих гормонов, стволовые клетки, иглоукалывание, шокотерапия - и вуаля - тела оживали. Хотя у кого язык повернется называть это жизнью? Просто безмозглые оболочки, способные реагировать на внешние раздражители. Затем мы пытались восстановить функции мозга (пришлось создать целое отделение нейрохирургии). Не сказать, чтоб мы имели в этом особенный успех, но большинство наших зомби годились к использованию. Что я имею в виду? Бесплатную рабочую силу, конечно: уборщики, которые никогда не устают и не требуют оплаты, ассенизаторы, которых не тошнит от своей работы, грузчики - качественного зомби можно обучить простым вещам. Однажды у нас был госзаказ на партию зомби для полицейских оцеплений, но начальство на это не пошло: проект не то чтобы держался в секрете, но мы вовсе не собирались ставить его на поток. Тем более цель у нас была другая.
Манипуляции с мозгом - работа моего отдела. Сколько лет мы бились, пытаясь оставить зомби воспоминания о былой жизни и способность чувствовать, но раз за разом терпели крах: память восстанавливалась лишь частично, да и то ненадолго. Нам, конечно, удалось заново научить зомби думать: принимать решения, оценивать сложность задачи, делать выводы. В общем, чувствовать себя почти живым. Но это было "не то" по словам начальства: конечно, таких на работу не поставишь, они вечно размышляют и задают вопросы: а кто я? а почему я? а где здесь туалет? Они просто отказываются сотрудничать, эти безмозглые мертвяки, хотя мы дарим им второй шанс! Таких мы утилизируем, а рабочим оставляем способность примитивно мыслить: им хватает ума сменить грязную в воду ведре и не красить окна вместе со стеклами, они исправно поливают себя каждый час специальным аэрозолем, уничтожающим их вонь, (его с усмешкой окрестили зомбидезом), но они не требуют к себе уважения и, к счастью, не собираются в различные ассоциации вроде "зомби за равноправие" Хотя я бы на это посмотрела.
Негласный принцип в нашей работе - не трогать своих. Ученые тоже умирают: от банального инфаркта, или в ужасной автокатастрофе или от ножа случайного бандита в подворотне, но их обязательно кремируют или хоронят, каким бы ценным материалом они ни казались.
Представьте себе, вы воскрешаете доктора Джекобсона, лучшего в своем роде специалиста. В его отделе выращивают искусственные части тела для пострадавших зомби, благо их тела принимают любые ткани. Вы его воскрешаете, сохраняете ему все функции мозга и, может быть, воспоминания, и...и что? Как вы думаете, он безропотно продолжит свою работу? Будет создавать себе подобных и ни разу не спросит - какого черта? Я воняю тухлым мясом, не могу есть любимый лимонный пирог, ездить за город с женой и по цвету похож на дохлого земляного червя. А каково вам будет работать бок о бок с доктором Джекобсоном, выглядящим как монстр из книжки Мэри Шелли? Вы предложите сделать из него помощника лаборанта и не возвращать воспоминания: уж с пробирками любой идиот справится. Вот лучше и воскрешайте любого идиота.
Мою сестру звали Ева, и в детстве мы с ней частенько дрались, он была младше всего на пару лет, но казалась мне непроходимой дурой, я не хотела с ней играть и брать в свою компанию, а она вечно жаловалась на меня родителям. Близки мы стали только в колледже, она интересовалась медициной, я - наукой, мы вместе корпели над проектами и участвовали в конференциях, и работу мы получили тоже вместе, правда, в разных отделах.
Ева не одобряла зомбирования.
- Они все равно чьи-то дети, друзья, родственники, - возмущалась она, хотя мы использовали только бесхозные и так называемые "учебные" трупы.
- Представь, Анжела, что однажды ты придешь на работу, а на проходной буду сидеть я в форме охранника с заспиртованной улыбкой на бледном лице, и я не узнаю тебя. Ты приложишь пропуск к турникету, скажешь мне "добрый день" и пройдешь в здание. А я буду сидеть там, внизу. Всегда.
Я задумалась над ее словами. У наших зомби нет имен, это "уборщики", "помощники", "толстяки", "одноглазые", "безносые" и прочие обитатели подсобных помещений, но что если их ряды пополнит зомби по имени Ева? Моя родная сестра, с которой я прожила бок о бок двадцать лет, а потом еще десять - тесно общалась. Что я скажу ее мужу? Что я скажу своим племянникам - Нику и Мэри-Элис?
Смогу ли я смотреть им в глаза и улыбаться, зная, что их мать превращена в черт-те что: живое мясо, ходячий труп, только потому что нашей лаборатории это выгодно. Смогу ли я закончить свои исследования и всем сердцем быть преданной науке, как и прежде? Прощу ли я тех, кто сделал это с Евой, и прощу ли сама себя?
И что я буду думать, каждый раз проходя мимо своей сестры: существо с потускневшими и вылезающими волосами и потерявшими цвет глазами, да уж, красавица, совсем как живая! Взгляд - пустой и бессмысленный, как у имбецила, непроизвольные сокращения мышц, из-за которых кажется, что ее попеременно бьет током, дробный стук зубов - моя Ева!
Она отлично выполняет свою работу и ни на что не жалуется, но в полной ли мере мы изучили ее мозг? Не возродятся ли там воспоминания о прежней жизни? Не станет ли она провожать меня осуждающим взглядом, не в силах закричать, даже прошептать проклятье мне вслед - потому что ей не вернули речевой аппарат.
- Господи, Анжела, у меня же дети, у меня муж! Я хочу обратно свою жизнь! - буду читать я в ее взгляде, даже если этого там нет и в помине, - за что мне это? Жить, и знать, что больше никогда их не увижу. Думать, и думать, и думать о них день-деньской, замерев в одной позе, улыбаясь новоприбывшим и действуя строго по программе. Ты хотела для меня такой жизни?
Ева могла бы мне все это сказать, но нельзя быть уверенной на сто процентов. Мы стараемся, мы закупаем новейшее оборудование, лекарства и препараты, мы изучаем их мозг до последней мелочи, но так и не понимаем, что в итоге они помнят и о чем не хотят нам рассказывать. Недомертвые, полуживые. Как залезть в их головы и с твердой уверенностью заявить - дело обстоит так-то и так-то?
Ева работала над созданием лекарств, продлевающих жизнь. Она имела в виду жизнь живых, как ни каламбурно это звучит, - мы же стали применять ее препараты к зомби и преуспели, Ева была против, но от контракта никуда не денешься, когда у тебя двое детей, за чью хорошую школу надо платить и прекрасный большой дом, такой дорогой в содержании. Она любила медицину, но еще больше она любила свою семью. Я удивлялась ей и завидовала: при нашей работе умудряться уделять время семье - уже подвиг. А Еве даже не пришлось делать выбор. У нее все было правильно, чинно, равномерно. Зомби в ее сладкой жизни места не находилось, и смешно было наблюдать, как она умудряется не замечать их в лаборатории, где на одного ученого приходится по паре-тройке мертвецов.
Я же считала, что распыляться по мелочам - это не мое, и если ты что-то делаешь, делай это на все сто: либо ты идеальная домохозяйка, либо превосходный ученый, поэтому у меня к тридцати годам не осталось никого, кроме Евы. Наши родители умерли пять лет назад, замуж я не вышла и даже домашних животных не завела: да и когда бы мне уделять им время, если я до полуночи торчу в лаборатории? Ева, ее муж, ее дети стали моей семьей, с ними я проводила праздники, их приглашала на дни рожденья, с ними притворялась, что у меня все в полном порядке, и порой даже верила в это. Однако смыслом своей жизни я считала науку, и только ей я была верна всем сердцем. Такое положение дел меня устраивало: работа с лихвой окупала отсутствие семьи, минимум друзей и одинокие уикенды. А потом они как-то обронили, что мой проект пора закрывать, что мы в тупике и зомби никогда не будут похожи на живых, мол, пора развивать проект доктора Криди: зомби как рабочая сила на опасных для людей объектах.
Разве это была наша цель? Мы хотели подарить людям бессмертие, а они опять опускают руки! Мой проект сдвинулся бы с мертвой точки, нужно просто больше опытов, больше финансирования, больше веры!
Мне нужна была помощь Евы, но я сомневалась, что она проникнется моей идеей, поэтому я решила сделать все втихаря. Если хоть кто-то заикнется о том, что я не люблю свою сестру, будет иметь дело с моими подопытными, из тех, у кого инстинкты набекрень. Просто наука - это единственное, ради чего я готова на глобальные жертвы.
Пусть говорят, что жертвовать кем-то другим, да еще прикрываясь красивыми словами вроде "во имя любви", "ради ее же блага", "на пользу всему человечеству" - куда легче. Не спешите меня судить. Когда мне принесли договор на подпись, я три часа сидела, склонившись над бумагами. Я читала его десять раз до и перечитала еще раз: буквы прыгали и разбегались, потому что мыслями я было далеко. Я сидела за своим рабочим столом, при свете тусклой помигивающей лампы, которую зомби-рабочий давно должен был заменить, под шуршание и попискивание электроприборов, под тиканье единственных механических часов, которые мягко напоминали, что пора бы идти домой, как будто я уже не была дома, здесь, в родной лаборатории.
Я так нервничала, ставя одну-единственную подпись, которая в корне изменила бы мою судьбу, что сломала ручку.
Я знала, что Ева меня не простит. Я бы на ее месте не простила, не с ее характером, но наука требует жертв, а люди по-прежнему хотят жить вечно. В общем, я поставила подпись на том злосчастном документе и по факсу отправила его своему начальнику, и с того момента я не имела права передумать и его отозвать. Но этого у меня и в мыслях не было.
В тот вечер, несмотря на поздний час, я поехала за город, к сестре, дети и Роберт уже спали, а она сидела на террасе и пила маргариту. Я присоединилась к ней, прикрывшись, словно щитом, бутылкой вина, купленной по дороге. Мне хотелось поболтать о пустяках, вспомнить молодость, позволить себе побыть сентиментальной, насытиться этим теплым осенним вечером, со стрекотанием сверчков и лёгким ветерком, пахнущим солёной водой и прохладой.
Не знаю, как я могла так поступить с Евой, с такой счастливой, живой, энергичной - она была молода, полна сил, и она всей душой исповедовала жизнь. И ненавидела зомби, как надругательство над самой идеей жизни. А я хотела предать ее.
- Прости меня, Ева, прости... - обняла я ее на прощанье. Она, наверное, не поняла, за что я извиняюсь, но я боялась, что больше шанса попросить прощения не будет: она не услышит меня или не поймет или просто не захочет понимать.
- Ты - самая лучшая сестра, Анжела, несмотря на твою одержимость наукой, этими ожившими беднягами, которых вы изучаете, ты все равно действуешь во благо, и твои старания приносят пользу. Мы же изобрели кучу лекарств благодаря тебе. Лекарств, которые помогают живым.
И тогда я еле заглушила порыв все ей рассказать: про мое предательство, про подписанный договор, про то, как я люблю ее и ненавижу себя... Но Ева меня опередила:
- А теперь позволь я вызову тебе такси, ты слишком пьяна, чтобы вести машину.
И я поняла, что она все равно меня не поймет или не поверит, моя правильная малышка Ева. Я покачала головой, села за руль и уехала, хотя из-за слез было трудно разбирать дорогу. Если бы я разбилась на машине, врезавшись в столб, - это было бы идеально. Но я не разбилась.
На следующий день мы обе были в лаборатории.
- Доктор МакАлистер, доктор Елански, просьба подойти в операционную, - передали по интеркому. Елански - это фамилия моей сестры после замужества.
"Началось", - подумала я и пошла на второй этаж.
Я явилась первая: Еве дольше подниматься, она работала на минус первом этаже, остальные же были в сборе, в масках и перчатках со шприцами наготове.
- Все обязательно должно быть так? - спросила я, тщательно моя руки.
Доктор Джекобсон похлопал меня по плечу.
- Врачи с давних времен ставят опыты на людях, вы - потрясающей смелости женщина, доктор МакАлистер.
Надеюсь, Ева окажется такой же смелой.
Я села на кушетку.
Она открыла дверь.
- В чем дело? Что-то произошло?
Ева не терпела изготовления зомби, но будучи создателем лекарства, она лучше всех могла рассчитать нужную дозу, исходя из массы тела человека его внешних и внутренних особенностей.
- Мы же на сегодня никого не планировали.
- Скоро будет один труп, - прошептала я, - вот его показатели, на мониторе. Нужна твоя помощь в расчетах.
- Да, конечно, - Ева казалось растерянной, - как он умер? - прищурилась, вглядываясь в данные.
- От...Т 61.
- Препарат для усыпления животных? - Ева округлила глаза и попятилась.
Я поняла, что не выдержу, если всё пойдёт прахом. Я любила сестру, но науку я все же любила больше.
- Ева, это наш долг, не смей сбегать! - Она в последнюю секунду заметила в руке Джекобсона шприц.
- Анжела! Что ты!...Нет!..
Как еще можно залезть в голову зомби, если все приборы, все лекарства, все методы, включая психотерапию и гипноз, не дают точного ответа? Если мы долгие годы бьемся над решением проблемы смертности и не двигаемся вперед? Я хочу, чтобы, когда умрет моя сестра, ее муж, ее дети, они снова вернулись. Вернулись, как будто из долгой комы или кошмарного сна, вернулись такими же, какими уходили - с их воспоминаниями, чувствами, любовью друг к другу. Холодная кожа, молчащее сердце и землистого цвета лицо - не дорогая плата за дальнейшую вечную жизнь. Не уборщика, не ассенизатора, не "толстяка" или "безносого", а Евы и Роберта, Ника и Мэри-Элис, любящей, крепкой семьи, ячейки общества.
Но для этого надо понять, что происходит с мозгом зомби, нужно найти четкие ответы, во имя светлого будущего, во благо человечества, ради науки...Если приборы и лекарства не помогают, я сама выясню это. Я залезу в голову зомби. Как?
Позвольте представиться, я - доктор Анжела МакАлистер, сотрудник исследовательской лаборатории, по совместительству зомби. Уже одиннадцать месяцев мой мозг полностью функционирует, я сохранила все воспоминания и - более того - мой речевой аппарат исправен. Да, от меня воняет зомбидезом, я не могу есть лимонный пирог и играть в крикет, а цвет лица не скроет и тонна косметики, зато мы выяснили, что использование Т 61 для добровольного ухода из жизни способствует сохранению большей части воспоминаний, и это существенно поможет нашим исследованиям. Да, нашим. Я все еще в команде с такими же чокнутыми учеными, которыми не претит работать бок о бок с зомби ради науки. Мой проект движется полным ходом.
Ева? Ева не любит зомби. Она работает этажом ниже, и с тех пор мы с ней никогда не встречались.
Зомби по имени Ева
Добрый день, позвольте представиться, я - доктор Анжела МакАлистер, и я работаю в исследовательской лаборатории в пригороде Нью-Йорка. Большой комплекс, полное государственное обеспечение, зарплата, с лихвой покрывающая любые расходы, и выверенный до мелочей распорядок жизни. Как на рекламных плакатах: "встречайте, уже в печенках!"
Я вам всё объясню: ученые десятки лет бились над созданием "эликсира бессмертия", на какие только ухищрения не пойдут люди, чтобы жить вечно. Однако пару лет назад пришлось признать поражение: человеческий организм просто неспособен к такого рода регенерации.
По крайней мере, пока не умрет.
Да-да вы всё поняли верно: мы изготавливаем зомби (кто бы мне сказал лет двадцать назад, чем я буду заниматься!) Сначала мы просто откачивали трупы. Коктейли из различных комбинаций катехоламинов и прочих гормонов, стволовые клетки, иглоукалывание, шокотерапия - и вуаля - тела оживали. Хотя у кого язык повернется называть это жизнью? Просто безмозглые оболочки, способные реагировать на внешние раздражители. Затем мы пытались восстановить функции мозга (пришлось создать целое отделение нейрохирургии). Не сказать, чтоб мы имели в этом особенный успех, но большинство наших зомби годились к использованию. Что я имею в виду? Бесплатную рабочую силу, конечно: уборщики, которые никогда не устают и не требуют оплаты, ассенизаторы, которых не тошнит от своей работы, грузчики - качественного зомби можно обучить простым вещам. Однажды у нас был госзаказ на партию зомби для полицейских оцеплений, но начальство на это не пошло: проект не то чтобы держался в секрете, но мы вовсе не собирались ставить его на поток. Тем более цель у нас была другая.
Манипуляции с мозгом - работа моего отдела. Сколько лет мы бились, пытаясь оставить зомби воспоминания о былой жизни и способность чувствовать, но раз за разом терпели крах: память восстанавливалась лишь частично, да и то ненадолго. Нам, конечно, удалось заново научить зомби думать: принимать решения, оценивать сложность задачи, делать выводы. В общем, чувствовать себя почти живым. Но это было "не то" по словам начальства: конечно, таких на работу не поставишь, они вечно размышляют и задают вопросы: а кто я? а почему я? а где здесь туалет? Они просто отказываются сотрудничать, эти безмозглые мертвяки, хотя мы дарим им второй шанс! Таких мы утилизируем, а рабочим оставляем способность примитивно мыслить: им хватает ума сменить грязную в воду ведре и не красить окна вместе со стеклами, они исправно поливают себя каждый час специальным аэрозолем, уничтожающим их вонь, (его с усмешкой окрестили зомбидезом), но они не требуют к себе уважения и, к счастью, не собираются в различные ассоциации вроде "зомби за равноправие" Хотя я бы на это посмотрела.
Негласный принцип в нашей работе - не трогать своих. Ученые тоже умирают: от банального инфаркта, или в ужасной автокатастрофе или от ножа случайного бандита в подворотне, но их обязательно кремируют или хоронят, каким бы ценным материалом они ни казались.
Представьте себе, вы воскрешаете доктора Джекобсона, лучшего в своем роде специалиста. В его отделе выращивают искусственные части тела для пострадавших зомби, благо их тела принимают любые ткани. Вы его воскрешаете, сохраняете ему все функции мозга и, может быть, воспоминания, и...и что? Как вы думаете, он безропотно продолжит свою работу? Будет создавать себе подобных и ни разу не спросит - какого черта? Я воняю тухлым мясом, не могу есть любимый лимонный пирог, ездить за город с женой и по цвету похож на дохлого земляного червя. А каково вам будет работать бок о бок с доктором Джекобсоном, выглядящим как монстр из книжки Мэри Шелли? Вы предложите сделать из него помощника лаборанта и не возвращать воспоминания: уж с пробирками любой идиот справится. Вот лучше и воскрешайте любого идиота.
Мою сестру звали Ева, и в детстве мы с ней частенько дрались, он была младше всего на пару лет, но казалась мне непроходимой дурой, я не хотела с ней играть и брать в свою компанию, а она вечно жаловалась на меня родителям. Близки мы стали только в колледже, она интересовалась медициной, я - наукой, мы вместе корпели над проектами и участвовали в конференциях, и работу мы получили тоже вместе, правда, в разных отделах.
Ева не одобряла зомбирования.
- Они все равно чьи-то дети, друзья, родственники, - возмущалась она, хотя мы использовали только бесхозные и так называемые "учебные" трупы.
- Представь, Анжела, что однажды ты придешь на работу, а на проходной буду сидеть я в форме охранника с заспиртованной улыбкой на бледном лице, и я не узнаю тебя. Ты приложишь пропуск к турникету, скажешь мне "добрый день" и пройдешь в здание. А я буду сидеть там, внизу. Всегда.
Я задумалась над ее словами. У наших зомби нет имен, это "уборщики", "помощники", "толстяки", "одноглазые", "безносые" и прочие обитатели подсобных помещений, но что если их ряды пополнит зомби по имени Ева? Моя родная сестра, с которой я прожила бок о бок двадцать лет, а потом еще десять - тесно общалась. Что я скажу ее мужу? Что я скажу своим племянникам - Нику и Мэри-Элис?
Смогу ли я смотреть им в глаза и улыбаться, зная, что их мать превращена в черт-те что: живое мясо, ходячий труп, только потому что нашей лаборатории это выгодно. Смогу ли я закончить свои исследования и всем сердцем быть преданной науке, как и прежде? Прощу ли я тех, кто сделал это с Евой, и прощу ли сама себя?
И что я буду думать, каждый раз проходя мимо своей сестры: существо с потускневшими и вылезающими волосами и потерявшими цвет глазами, да уж, красавица, совсем как живая! Взгляд - пустой и бессмысленный, как у имбецила, непроизвольные сокращения мышц, из-за которых кажется, что ее попеременно бьет током, дробный стук зубов - моя Ева!
Она отлично выполняет свою работу и ни на что не жалуется, но в полной ли мере мы изучили ее мозг? Не возродятся ли там воспоминания о прежней жизни? Не станет ли она провожать меня осуждающим взглядом, не в силах закричать, даже прошептать проклятье мне вслед - потому что ей не вернули речевой аппарат.
- Господи, Анжела, у меня же дети, у меня муж! Я хочу обратно свою жизнь! - буду читать я в ее взгляде, даже если этого там нет и в помине, - за что мне это? Жить, и знать, что больше никогда их не увижу. Думать, и думать, и думать о них день-деньской, замерев в одной позе, улыбаясь новоприбывшим и действуя строго по программе. Ты хотела для меня такой жизни?
Ева могла бы мне все это сказать, но нельзя быть уверенной на сто процентов. Мы стараемся, мы закупаем новейшее оборудование, лекарства и препараты, мы изучаем их мозг до последней мелочи, но так и не понимаем, что в итоге они помнят и о чем не хотят нам рассказывать. Недомертвые, полуживые. Как залезть в их головы и с твердой уверенностью заявить - дело обстоит так-то и так-то?
Ева работала над созданием лекарств, продлевающих жизнь. Она имела в виду жизнь живых, как ни каламбурно это звучит, - мы же стали применять ее препараты к зомби и преуспели, Ева была против, но от контракта никуда не денешься, когда у тебя двое детей, за чью хорошую школу надо платить и прекрасный большой дом, такой дорогой в содержании. Она любила медицину, но еще больше она любила свою семью. Я удивлялась ей и завидовала: при нашей работе умудряться уделять время семье - уже подвиг. А Еве даже не пришлось делать выбор. У нее все было правильно, чинно, равномерно. Зомби в ее сладкой жизни места не находилось, и смешно было наблюдать, как она умудряется не замечать их в лаборатории, где на одного ученого приходится по паре-тройке мертвецов.
Я же считала, что распыляться по мелочам - это не мое, и если ты что-то делаешь, делай это на все сто: либо ты идеальная домохозяйка, либо превосходный ученый, поэтому у меня к тридцати годам не осталось никого, кроме Евы. Наши родители умерли пять лет назад, замуж я не вышла и даже домашних животных не завела: да и когда бы мне уделять им время, если я до полуночи торчу в лаборатории? Ева, ее муж, ее дети стали моей семьей, с ними я проводила праздники, их приглашала на дни рожденья, с ними притворялась, что у меня все в полном порядке, и порой даже верила в это. Однако смыслом своей жизни я считала науку, и только ей я была верна всем сердцем. Такое положение дел меня устраивало: работа с лихвой окупала отсутствие семьи, минимум друзей и одинокие уикенды. А потом они как-то обронили, что мой проект пора закрывать, что мы в тупике и зомби никогда не будут похожи на живых, мол, пора развивать проект доктора Криди: зомби как рабочая сила на опасных для людей объектах.
Разве это была наша цель? Мы хотели подарить людям бессмертие, а они опять опускают руки! Мой проект сдвинулся бы с мертвой точки, нужно просто больше опытов, больше финансирования, больше веры!
Мне нужна была помощь Евы, но я сомневалась, что она проникнется моей идеей, поэтому я решила сделать все втихаря. Если хоть кто-то заикнется о том, что я не люблю свою сестру, будет иметь дело с моими подопытными, из тех, у кого инстинкты набекрень. Просто наука - это единственное, ради чего я готова на глобальные жертвы.
Пусть говорят, что жертвовать кем-то другим, да еще прикрываясь красивыми словами вроде "во имя любви", "ради ее же блага", "на пользу всему человечеству" - куда легче. Не спешите меня судить. Когда мне принесли договор на подпись, я три часа сидела, склонившись над бумагами. Я читала его десять раз до и перечитала еще раз: буквы прыгали и разбегались, потому что мыслями я было далеко. Я сидела за своим рабочим столом, при свете тусклой помигивающей лампы, которую зомби-рабочий давно должен был заменить, под шуршание и попискивание электроприборов, под тиканье единственных механических часов, которые мягко напоминали, что пора бы идти домой, как будто я уже не была дома, здесь, в родной лаборатории.
Я так нервничала, ставя одну-единственную подпись, которая в корне изменила бы мою судьбу, что сломала ручку.
Я знала, что Ева меня не простит. Я бы на ее месте не простила, не с ее характером, но наука требует жертв, а люди по-прежнему хотят жить вечно. В общем, я поставила подпись на том злосчастном документе и по факсу отправила его своему начальнику, и с того момента я не имела права передумать и его отозвать. Но этого у меня и в мыслях не было.
В тот вечер, несмотря на поздний час, я поехала за город, к сестре, дети и Роберт уже спали, а она сидела на террасе и пила маргариту. Я присоединилась к ней, прикрывшись, словно щитом, бутылкой вина, купленной по дороге. Мне хотелось поболтать о пустяках, вспомнить молодость, позволить себе побыть сентиментальной, насытиться этим теплым осенним вечером, со стрекотанием сверчков и лёгким ветерком, пахнущим солёной водой и прохладой.
Не знаю, как я могла так поступить с Евой, с такой счастливой, живой, энергичной - она была молода, полна сил, и она всей душой исповедовала жизнь. И ненавидела зомби, как надругательство над самой идеей жизни. А я хотела предать ее.
- Прости меня, Ева, прости... - обняла я ее на прощанье. Она, наверное, не поняла, за что я извиняюсь, но я боялась, что больше шанса попросить прощения не будет: она не услышит меня или не поймет или просто не захочет понимать.
- Ты - самая лучшая сестра, Анжела, несмотря на твою одержимость наукой, этими ожившими беднягами, которых вы изучаете, ты все равно действуешь во благо, и твои старания приносят пользу. Мы же изобрели кучу лекарств благодаря тебе. Лекарств, которые помогают живым.
И тогда я еле заглушила порыв все ей рассказать: про мое предательство, про подписанный договор, про то, как я люблю ее и ненавижу себя... Но Ева меня опередила:
- А теперь позволь я вызову тебе такси, ты слишком пьяна, чтобы вести машину.
И я поняла, что она все равно меня не поймет или не поверит, моя правильная малышка Ева. Я покачала головой, села за руль и уехала, хотя из-за слез было трудно разбирать дорогу. Если бы я разбилась на машине, врезавшись в столб, - это было бы идеально. Но я не разбилась.
На следующий день мы обе были в лаборатории.
- Доктор МакАлистер, доктор Елански, просьба подойти в операционную, - передали по интеркому. Елански - это фамилия моей сестры после замужества.
"Началось", - подумала я и пошла на второй этаж.
Я явилась первая: Еве дольше подниматься, она работала на минус первом этаже, остальные же были в сборе, в масках и перчатках со шприцами наготове.
- Все обязательно должно быть так? - спросила я, тщательно моя руки.
Доктор Джекобсон похлопал меня по плечу.
- Врачи с давних времен ставят опыты на людях, вы - потрясающей смелости женщина, доктор МакАлистер.
Надеюсь, Ева окажется такой же смелой.
Я села на кушетку.
Она открыла дверь.
- В чем дело? Что-то произошло?
Ева не терпела изготовления зомби, но будучи создателем лекарства, она лучше всех могла рассчитать нужную дозу, исходя из массы тела человека его внешних и внутренних особенностей.
- Мы же на сегодня никого не планировали.
- Скоро будет один труп, - прошептала я, - вот его показатели, на мониторе. Нужна твоя помощь в расчетах.
- Да, конечно, - Ева казалось растерянной, - как он умер? - прищурилась, вглядываясь в данные.
- От...Т 61.
- Препарат для усыпления животных? - Ева округлила глаза и попятилась.
Я поняла, что не выдержу, если всё пойдёт прахом. Я любила сестру, но науку я все же любила больше.
- Ева, это наш долг, не смей сбегать! - Она в последнюю секунду заметила в руке Джекобсона шприц.
- Анжела! Что ты!...Нет!..
Как еще можно залезть в голову зомби, если все приборы, все лекарства, все методы, включая психотерапию и гипноз, не дают точного ответа? Если мы долгие годы бьемся над решением проблемы смертности и не двигаемся вперед? Я хочу, чтобы, когда умрет моя сестра, ее муж, ее дети, они снова вернулись. Вернулись, как будто из долгой комы или кошмарного сна, вернулись такими же, какими уходили - с их воспоминаниями, чувствами, любовью друг к другу. Холодная кожа, молчащее сердце и землистого цвета лицо - не дорогая плата за дальнейшую вечную жизнь. Не уборщика, не ассенизатора, не "толстяка" или "безносого", а Евы и Роберта, Ника и Мэри-Элис, любящей, крепкой семьи, ячейки общества.