Когда-то жили муж с женою,
А с ними славный карапуз -
Малыш по имени Гагуз,
Который кроткою душою
Со дня рожденья обладал,
И рос к тому ж таким смышлёным,
Что в десять лет он понимал
Язык пернатых. Благосклонным,
Казалось так, был небосвод
К мальчишке доброму, но вот
Вдруг Смерть явилась в дом незвано
И тут же скорбной чередой
Ушли во мрак, как ни печально,
Отец и мать, и сиротой
Мальчишка стал, а следом бедность
К нему пристала, как репей,
Прогнав куда-то без затей
Его ребячью безмятежность.
Сидел раз, голодом томим,
Гагуз у дома, съесть мечтая
Хотя б кусочек каравая,
И вдруг услышал, как над ним
Прокаркал ворон с ветки вишни:
- Покинет коль Гагуз свой дом,
Тогда в краю другом Всевышний
Поможет стать ему царём!
Услышав это предсказанье,
Себе под нос Гагуз изрёк:
- Уж лучше б голода терзанье
Мне чуть уменьшил добрый Бог,
И небольшой кусочек хлеба
Сюда во двор бы сбросил с неба,
Чем царство целое дарить.
Когда же голод стал томить
Его сильней, то поневоле
Ушёл искать он лучшей доли
По тропке длинной, как змея,
Куда-то в дальние края.
Мальчишка долго находился
В пути томительном, пока
У небольшого городка
Нежданно вдруг не очутился
С зарёю алой, поутру.
Мальчонка к царскому двору,
Гонимый голодом, явиться
Без промедления решил,
Чтоб на работу попроситься.
Царю же птичник нужен был,
А потому Гагуза взяли
Смотреть за курами царя.
Рукам юнца благодаря,
Вдруг, к изумленью, перестали,
Как прежде, куры подыхать,
Напротив, стало возрастать
Их поголовье с каждым годом,
И царь на птичника был рад
Бросать с окна довольный взгляд.
Меж тем под добрым небосводом
Гагуз окреп и возмужал,
Да и к тому ж на удивленье
Таким прекрасным парнем стал,
Что вызывал он восхищенье
Своею дивной красотой
И доброй чистою душой
У окружающего люда,
А больше всех вот у Мади -
Царевны краше изумруда,
Которой силился найти
Царь принца знатного в супруги.
Но все отцовские потуги
Напрасны были: дочь его
Ни в коей мере не желала
Хотя б взглянуть на одного
Из женихов, и не давала
Она согласья никому.
Отец был зол, и потому
Однажды он, поддавшись гневу,
Свой взор рассерженный вперил
На несговорчивую деву,
И ей сердито пригрозил:
- Ну коль упрямишься, тогда уж
Я мужа сам тебе найду
И, знай, насильно выдам замуж.
Сказала дочь: - Я не пойду
Ни за кого, за исключеньем
Гагуза - птичника, отец.
Тут царь, разгневанный вконец,
Вскричал тотчас же с возмущеньем:
- Как эту дерзость ты сказать
Отцу родимому посмела?
Ну, разве слыханное дело,
Чтоб вдруг безродный птичник стать
Смог зятем мне? Такому сраму
Не дам свершиться никогда!
Эй, слуги, выкопайте яму
И бросьте птичника туда!
С поры той стал Гагуз томиться,
Вины не зная за собой,
В бездонной яме, и проститься
Пришлось бы парню там с душой,
Но дочь царя не забывала
Все дни заботиться о нём,
И каждый раз ему тайком
Ведро с едою опускала.
А время шло, и миновал
Уж год один, что был голодным,
За ним другой уже настал,
Что оказался хлебородным,
И в том году в один из дней
К окну царя совсем нежданно
Слетелись семь ворон и рьяно
Кричать вдруг стали стаей всей.
От шума птичьего лишился
Покоя царь, и тут же он,
Созвав всех слуг, распорядился
Прогнать немедля тех ворон.
Но только как те не старались,
А в силах всё ж не оказались
Прочь от дворца их удалить,
Или хотя б угомонить.
Людей вороны не пугались
И улетать не собирались;
Напротив, каркать и кричать
Они неистовее стали
И оставалось людям ждать,
Скорей чтоб сумерки настали.
Пришёл лишь вечер, наконец,
То стая чёрных птиц взлетела,
Покинув с карканьем дворец,
Но утром ранним прилетела
Всё так же стая ко дворцу,
Став каркать вновь разгорячённо.
На птиц взирая удивленно,
Царь обратился к мудрецу:
- Пугливы птицы и обычно
Людей боятся, как огня,
А тут они средь бела дня
Ведут себя так непривычно,
Как будто просят у меня
Какой-то помощи, и я
Желаю знать про их смятенье.
Сказал мудрец без промедленья:
- О царь, чтоб этих птиц понять,
Язык нам птичий надо знать,
И коль усердно поискать,
То человек такой найдётся,
Что птиц умеет понимать.
Промолвил царь: - Ну, что ж придётся
Найти такого знатока.
В моём огромном, славном царстве
Он должен быть наверняка.
Однако в целом государстве
Такого так и не нашли,
Хоть трижды царство обошли.
Раз, как обычно, с темнотою
Царевна к птичнику пришла
С ведром, наполненным едою,
И просто так ему рекла:
- К дворцовым окнам ежедневно
Вороны чёрные летят
И там, то яростно, то гневно
С утра до вечера кричат.
Отец мой очень знать желает
О чём безудержный их крик,
Да вот никто не понимает
Ворон неведомый язык.
Гагуз промолвил ей из ямы:
- Вот если крик их услыхать,
То смог бы я растолковать
Царю причину этой драмы.
Мади была удивлена
Словами птичника. Она
В него глаза свои вперила,
Затем с волнением спросила:
- Тебе знаком язык ворон?
Гагуз вопросом уязвлён
Немного был и возбуждённо
В ответ воскликнул, словно гром:
- Язык не просто мне знаком,
А говорить могу свободно
С любым пернатым хоть о чём!
Без промедления, бегом,
К отцу царевна поспешила
И, торопясь, проговорила:
- Отец, коль хочешь ты узнать
Зачем кричат вороны эти,
То нужно птичника позвать:
Ведь он единственный на свете,
Кто понимает их язык.
Царь, встрепенувшись, в тот же миг,
Взглянув пытливыми глазами
На дочь, спросил: - Он до сих пор
Ещё не помер в этой яме?
Мади, потупив тут же взор,
В ответ сказала: - Видно небо
Не хочет в тёмные края
Его отправить, ну а я,
Небес веленью веря слепо,
Бросала в яму хлеб ему
И жив наш птичник потому.
Царь крикнул слугам: - Поднимите
Из ямы птичника сейчас,
А завтра утром в ранний час
Его с собою приведите
Ко мне сюда да поживей.
Лишь только небо просветлело
От первых солнечных лучей,
Воронья стая прилетела
К окну царя, и подняла́
Всей стаей крик привычно громкий.
В то время стража привела
Уже к царю в его чертоги
Страдальца-птичника, и царь,
Узрев того, промолвил внятно:
- Не знаю, что там было встарь,
Но вот теперь, как ни досадно,
Язык вороний незнаком
Уж никому в краю моём.
Коль ты язык их понимаешь,
Тогда послушай разговор
Вон тех ворон, а как узнаешь
О чём они ведут свой спор,
То обязательно поведай
Мне о вороньей сваре этой.
Гагуз немедля ближе встал
К окну и, птиц послушав, тут же
На языке их приказал
Им что-то вдруг. На ветках груши
Расселись птицы в тот же миг,
Прервав на время громкий крик,
И ждя чего-то терпеливо.
Тут птичник стал неторопливо
Царю суть дела разъяснять:
- Вон те птенцы, которых пять,
Сидят с вороной, что вскормила
Их всех, а вон поодаль мать,
Что воронят тех породила
Здесь год назад, но содержать
Она птенцов не захотела,
Ведь был голодным прошлый год,
И, бросив деток, улетела
В края другие от невзгод.
А вот ворона эта стала
Растить детёнышей чужих
И хоть сама недоедала,
Но всё же выкормила их.
Теперь, когда преобладает
Здесь год благой, ворона-мать
Сюда вернувшись, отобрать
Своих птенцов назад желает
У их кормилицы, но та
С тех дней голодных навсегда
Уже своими тех считает,
И ворочать не помышляет
Их той, что бросила тогда
Птенцов несчастных без стыда
На произвол судьбы жестокой,
И стая вся с большой тревогой,
Стараясь каждый день сюда
Под очи, царь, твои являться,
Ждёт справедливого суда -
Кому птенцы должны достаться:
Той, что их всех произвела,
Или другой, что их спасла?
Гагуза выслушав с вниманьем,
Правитель долго размышлял,
Затем покончил он с молчаньем
И твёрдым голосом сказал:
- Вороне, деточек взрастившей,
Должны птенцы принадлежать,
А той другой, их наплодившей,
Нельзя на них претендовать.
Гагуз тотчас, без промедленья,
К окну поближе подошёл,
И тут же царское решенье
Вороньей стае перевёл.
Шесть птиц, услышав весть такую,
Вмиг с ветки радостно снялись
Да прочь все вместе унеслись,
Седьмая же в сторону другую
С тоской отправилась одна.
Вздохнул правитель облегчённо,
И дочь позвал свою. Она
Предстала пред отцом смущённо,
Вблизи Гагуза вмиг застыв.
Царь, руки им соединив,
Сказал, растрогавшись немного:
- Уж так ты, юноша, умён,
Что не найти, как ты, второго
Нигде, и я тебе свой трон
Передаю без сожаленья,
И правь отныне всей страной;
Моя же дочка без сомненья
Достойна быть тебе женой.
Вот так в краю чужом, далёком,
Как ворон вещий предсказал
Мальчишке в детстве босоногом,
Гагуз царём успешно стал.