Аннотация: Любите ли вы свою собаку настолько, чтобы рассчитывать на ее помощь в устройстве личной жизни?
ДЖУЛЬКА, ЛЮБОВЬ И МАГИЯ
Как ни старайся отклониться от курса, предназначенного судьбой, сколько ни совершай ошибок, все равно твоя жизнь направится в нужное русло.
Замуж я вышла рано - уж больно хотелось вырваться из отчего дома, где свирепствовал отец-алкоголик. Из множества претендентов выбрала супруга по любви. Первые годы, как водится, жили душа в душу. Дом - полная чаша, хорошая работа, за мужем - как за каменной стеной. Пожив несколько лет для себя, решили завести ребенка. Да не тут-то было. Не получалось, хоть ты тресни.
Старались мы, как хорошисты на экзамене. Просто из кожи вон лезли. Но каждый раз мой организм вывешивал красную тряпку, как символ очередной неудачи. И начались мучения на долгие годы. По каким врачам не ходила, к каким бабкам и экстрасенсам не обращалась. Одни говорили, что я абсолютно здорова, другие прописывали лечение, правда, затрудняясь поставить диагноз. Муж проверяться не желал, будучи уверенным, по каким-то известным ему одному причинам, в своей способности к детопроизводству. Выходило, что причина во мне. Вам знакомо чувство неполноценности? Меня оно стало посещать все чаще и оставалось все дольше.
Возвращаясь с очередной медицинской экзекуции, почувствовала жизненную необходимость заехать на птичий рынок. И сходу купила там собаку. Чудесного боксера, мгновенно завоевавшего мое сердце. Как там еще с ребенком получится - неизвестно, а понимающая душа - вот она, смотрит трогательно преданными глазами.
Покупала собаку, а она оказалась ключиком к дверце, за которой таилась тропинка к счастью.
Джулька сразу стала полноправным членом семьи. Хвостатое дитя утешило меня, несколько примирило мужа с отсутствием детей.
Щенок подрастал. Но поначалу очень трудно переносила Джулька одиночество. Приходя с работы, я обнаруживала изжеванные домашние тапочки, истрепанные ковры, разодранные обои.
- Что ты опять натворила, чудо рыжее, - выговаривала я, потрясая пальцем перед виновато опущенным собачьим носом.
- Сами виноваты, бросили дитятю в одиночестве, - отвечали Джулькины глаза.
Сейчас уже понимаю: что-то еще ты хотела мне сказать, Джулька.
В тот памятный день я застала дома изумительный раскардаш. По всей квартире валялись пух и перья. Мать честная! Сукина дочь разодрала подушки в спальне! Я обомлела: подушки были радушным подарком свекрови к свадьбе и предметом ее гордости. Во время каждого визита свекровь всякий раз спрашивала, мягко ли спится голубкам на подарке любящей матери.
Схватив Джульку за шкирку, я потащила ее к месту преступления:
- Кто это наделал, - тыкала ее носом в останки свекровиного подарка. - Бесстыжая собака, кто наделал?
Стоп. А это кто наделал? Среди отборного пуха мирно примостились несколько ржавых гвоздей и зерна пшена. Глазела на них я минут пять. Потом, как во сне, выгребла гвозди и пшено, аккуратно сложила их в мешочек и пошла к подруге.
Возвращалась домой кружным путем. Долго колесила по едва видимым тропинкам, старательно напрягая мозги, но так и не смогла ответить на вопрос - зачем?
Благоверный встретил меня ехидным вопросом:
- Видела, что твоя любимица натворила? - сладенько так. - Все балуешь, все пестуешь, кобыла вон какая вымахала, а мозгов, как у хозяйки.
- Может, у тебя мозгов больше, - я за словом редко в карман лезу, - объяснишь мне, безмозглой, для чего в подушке, подаренной твоей матерью, такие странности заложены?
Высыпав перед оторопевшим супругом содержимое мешочка, выждала паузу:
- Пшено и гвозди в подушку вшивают, чтобы у тех, кто спит на них, детей не было.
- Ну, все. Крыша поехала на почве бездетности, - проворковал самый близкий человек на свете. - Это, говорят, бывает. Лечиться надо, дорогуша.
Призвав все свое терпение, я постаралась объяснить супругу, как и где нашла странные предметы. И добавила, что бабка моей подруги, может, и выжила из ума, но секреты, завещанные родительницей (а та была первой колдуньей на деревне, до сих пор легенды ходят) помнит. Мелькнула у мужа в глазах искорка сомнения, но он продолжал мерзко ухмыляться и посоветовал обратиться к психиатру.
Какой-то разговор у него с матерью состоялся, но свекровь не перестала ходить к нам в гости, всегда мило улыбалась, однако разговора о подушках не заводила. Муж был внимателен и нежен. Что еще желать? Ходить по врачам я перестала, отдавая материнскую любовь Джульке. Но червячок, поселившийся в душе, продолжал точить.
Беременность была даже не неожиданностью. Избитый "гром с неба" показался бы щелчком пальцев. Я некоторое время не могла понять, о чем мне толкует доктор. Радость охватила позже, но зато с неимоверной силой. Я помчалась домой известить супруга.
Увы, поделиться я могла только с Джулькой. Мужа дома не было.
- Джуленька, собакушка, - мурлыкала я в лохматое ушко. - Два месяца, ты понимаешь? У меня будет маленький, крошечный человечек.
А мужу сообщать уже было не о чем. Вернулся он утром с ведром рыбы, когда я была уже в больнице. Выкидыш врачи объяснили стрессом, неврозом и чем-то еще, запоминать не было ни сил, ни желания.
Я обошлась без упреков. Потеря была не только моей.
- Дорогая, я оставил в дверях записку, кто-то вытащил ее. Узнаю, убью гада.
Оставив его оправдания без внимания, решила все силы направить на возобновление попыток зачать ребенка. Надо сказать, последние события вдохновили и мою вторую половину. Усердие наше было достойно всяких похвал и не пропало зря. Вторую беременность мы тщательно охраняли. Договорились не открывать нашей тайны решительно никому, в квартире не курить, гостей не принимать. Но эти и другие меры предосторожности не помогли. Идиллия продлилась три месяца. И я снова поехала в больницу.
Тут мой супруг приуныл. Столько желчи стало выплывать наружу, что я стала бояться, не захлебнулся бы.
На людях - самая благополучная семейная пара, дома - две верблюжьих колючки, вцепившихся друг в друга. Правда, уходить муж не собирался. То ли питал надежду, то ли пригрелся в уютном гнездышке, полном деликатесов. Опять же, десять совместно проведенных лет просто так не вычеркнешь.
Единственным разумным существом в доме оставалась Джулька. Во время ссор она залезала под стол и выглядывала из-под бахромы скатерти, ожидая примирения. В минуты затишья собака прижималась ко мне теплым телом, заглядывая в глаза. Джулька, Джулька, подушки-то ты разорвала, да что толку? Рвать - не связывать. Да и чтобы рвать, силы нужны немалые. А нету.
Не все дни бывали черными. Иногда мы с мужем вспоминали былые деньки, становились даже нежны друг к другу. Но куда было деваться от неизбывной грусти?
В тот день Джулька особенно игриво отреагировала на команду "гулять". Такого прилива щенячьего восторга я давно не видела. Она подпрыгивала, извиваясь в воздухе всем телом, тянула за поводок, торопила так, словно от этой прогулки зависела вся ее жизнь.
Знакомой тропинкой Джулька ринулась вперед. Звук падения и смачное - "Да чтоб тебя!". Я рванулась на защиту своей питомицы. В луже сидел человек, а над ним, с любопытством разглядывая добычу, стояла Джулька.
- Какой палкой! Она сзади подбежала и под коленки ткнула. Я и осел.
- Давайте руку, - совсем смутилась я. - Поднимайтесь, пойдемте к нам, обсохнете, вымоетесь.
Поднялся он, конечно, сам. А я приготовилась защищаться. Сочинила уже целую речь в защиту Джульки. Но мужчина, улыбаясь, сказал совсем не то, что должны говорить люди в подобных случаях:
- Я уже месяц хожу в это время здесь. Когда я вас впервые увидел, вы были в черной куртке, черных джинсах с белым шарфом на голове и потеряли вот это...
Серьга... Я похоронила ее уже. Как и себя. И, похоже, обеих преждевременно.
Конечно, я вышла за него замуж. Когда узнала, что беременна. И пусть общественность трижды меня осудит, но мы полны счастья, как памперсы наших близнецов.
А Джулька единогласно получила полное право на пожизненную пенсию, даже если ослепнет, разучится лаять и потеряет нюх.