Она проснулась рано утром, когда тени ночи еще бродили в густом прохладном тумане. В комнате было темно, и потому квадрат незашторенного окна казался непростительно ярким. Женщина лежала укутавшись в старое стеганное одеяло и прислушивалась то к тиканью часов, то к собственному дыханию. Глаза прищурившись разглядывали смутный пейзаж за стеклом. Черная ветка яблони разрезала его по косой. Единственный листок, грязным лоскутком повис на самом ее кончике, и застыл, не потревоженный даже легким вздохом ветра. Женщина зажмурилась. Она множество раз провожала осень, сжилась с ней, изучила цвет, запах, привычки. Шестидесятый ноябрь! Стоит ли выходить во двор, что бы почувствовать его? Достаточно закрыть глаза...
Она напрягла сдающую в последнее время память, пытаясь вспомнить этот же день в прошлом году. Нет, кажется тогда моросил дождь, и с яблоневой ветки срывались крупные мутные капли. А может быть это было раньше?
Женщина открыла глаза и недовольно заворочалась. Подниматься не хотелось. Да и куда спешить? В отличие от остальных жителей деревеньки она не держала вечно голодной скотины. Всей-то живности - четыре курицы, петух и старый кот. Подождут уж как-то с завтраком, раз у хозяйки День рождения.
Женщина осторожно потянулась, не так как бывало в молодости - в струнку, а совсем чуть-чуть угадывая каждый хрустнувший сустав.
- Пора вставать, - негромко приказала она себе, и решительно отбросила одеяло.
Ступни коснулись стертого ворса некогда пестрого ковра. Под пяткой что-то предательски хрустнуло.
- Ну вот, - раздосадовалась женщина, - Уже и за порядком не слежу. Эх, старость не радость...
Она покачала головой, и тут же нахмурилась:
- Да, какая же старость! Шестьдесят. Одиночество - вот отчего лень, вот отчего хоть волком вой.
Невольно взор метнулся к фотографии, вот уже много лет не меняющей своего расположения. С выцветшего глянца, сжатого деревянными оковами рамки на нее смотрел мужчина. Недовольно, даже как-то подозрительно. Густые черные брови сросшиеся на переносице придавали лицу весьма мрачное выражение.
- Эх, Паша, Паша, - вздохнула женщина, - И с тобой не сладко было, и без тебя тошно.
Ей стало грустно. Мучительно захотелось пожалеть себя, может даже всплакнуть. Муж Павел умер пятнадцать лет назад, как-то внезапно, от инфаркта. Учитывая его вроде бы крепкое здоровье и могучее телосложение - это действительно было полной неожиданностью. Впрочем, он всегда отличался непредсказуемостью. Бывало сорвется, побросает в видавший виды рюкзак вещи и провизию и уйдет в лес. Жди его. Неделю не появится. А что он там в чащобе делает, кто знает? Странный был - не понять, сколько не живи, бок о бок.
Женщина вздохнула.
"Ты уж не суди Люба", - вспомнились слова Павла, и его голос, как живой задребезжал в ушах. - "Такой уж я, не переделаешь".
А она и не пыталась. Жили и жили. Хозяйство вели. Павел как-то умел вертеться, и держал семью на плаву. Все бы ничего, вот только детей у них не было, и грызла душу Любы непонятная тоска. Густая, как сосновая смола. Непрошеной гостьей прокралась она в душу женщины, заглушив звонкие нотки в голосе, изморозью прошлась по сердцу, и вечной скорбью поселилась в глазах. Временами Любу посещала смутная догадка - может, не будь тоски этой и не бегал бы Павел в леса, не хмурил бы мохнатые брови, и не сидел бы часами на крыльце, попыхивая самокруткой.
Женщина поежилась. Что за мысли печальные в День рождения!
- Нашла о чем думать, - буркнула она, и решительно поднялась. - Всё! - голос прозвучал неожиданно громко, нарушив покой сонной комнатки. - За дело.
Люба вспомнила о голодной птице во дворе, о коте, который уже наверняка трется у двери, и даже обрадовалась. Привычные дела сегодня - спасение от нахлынувшего прошлого. Засуетилась. Наспех привела себя в порядок, мимоходом глянув в пыльное зеркало, и натянув поверх платья цигейковую жилетку устремилась во двор.
*************************
Осень пахла сыростью с едва уловимой примесью тления. А еще откуда-то тянуло едким дымком, а со стороны леса ласковой волной докатывался до деревни целительный запах хвои. Люба стояла на крыльце и прислушивалась. Она всегда любила слушать, различать звуки, узнавать их и откладывать в памяти. В соседнем дворе заливисто залаял пес. Люба вспомнила неугомонного, вечно убегающего от хозяев и неизменно возвращающегося в репьях и занозах Шарика. Улыбнулась. Где-то вскрикнул петух, замычала корова, скрипнула дужка ведра у бредущей к колодцу селянки. Деревня жила своей привычной, размеренной жизнью.
Люба пошла по небольшому ухоженному дворику, размышляя о предстоящих дневных заботах.
Она не заметила, как мимо дома, по влажной от оседающего тумана дороге прошел мужчина. Собственно, ничего примечательного в этом не было, если не брать во внимание, что мужчина был приезжим. Он приостановился у Любиного забора, заглянул во двор, нерешительно потоптался и пошел дальше, чуть покачивая небольшим кожаным чемоданчиком. Туман быстро поглотил его высокую, худую фигуру.
А Люба за какой-то час справилась с нехитрыми делами, и остановилась, опершись на кирпичную стену дома. Задумчиво глянула на дорогу, уже почти освободившуюся от тумана. Бор склонивший свои пышные вечнозеленые кроны над тихой гладью реки, тянул к себе. Над водой неторопливо плыли, похожие на призраков обрывки тумана, а в низком пенно-облачном небе кое-где пробивались слабые солнечные лучи. Люба прищурившись смотрела вдаль. Она знала, что должна была сделать. Ритуал, повторяющийся много лет в День рождения, не стал рутиной, чем-то малозначимым и механическим. Скорее она позволяла себе лишь раз в год отдать дань воспоминаниям.
Оторвавшись от стены, женщина медленно побрела через двор, и отворив калитку вышла на залитую сероватым светом дорогу. Путь предстоял не долгий. Туда, где на опушке леса среди пожухлых трав пробивался родник, вода которого считалась целебной. Местные в легенду не особо верили, а вот приезжие, в основном туристы, привлеченные великолепием окрестностей, спешили к хрустальному "глазку" с бутылками, флягами и котелками.
Но Люба не рассчитывала встретить чужих, ноябрь не время для наплыва путешествующих. И потому была неприятно удивлена, заметив, что у корявой ивы куполом прикрывающей источник кто-то стоит. Женщина прищурилась.
"Кто бы это мог быть"? - с любопытством подумала она.
Высокий мужчина в черном плаще. На старой скамейке примостился его чемодан. Явно не местный! И точно не турист.
Живой интерес, пересилил неприятные чувства и женщина прибавила шагу. Теперь она могла лучше разглядеть странного путешественника. Седые кудри, вероятно бывшие когда-то шикарной шевелюрой падали на широкий лоб. Обычное лицо, на котором морщины старости еще не совсем скрыли моложавый задор.
Люба остановилась, вернее замерла на месте с сильно бьющимся сердцем. Этого не могло быть! Черты странного человека были знакомы. Вот этот изгиб бровей, широкие скулы, чуть склоненная на бок голова, да и вся фигура...
"Он и тогда был таким худым"... - пробормотала женщина машинально, еще не смея признаться что узнала приезжего.
Она стояла всего в нескольких шагах от него, растерянная и оглушенная неожиданной встречей. Мужчина, до того задумчиво глядевший на прозрачную воду, поднял глаза. Мимолетное безразличие сменилось волной замешательства.
Он смешно и часто заморгал, и сделал неуверенный шаг навстречу.
- Лю-ба? - проговорил заикаясь, и выдохнул: - Ты?
Молчание в ответ было расценено, как недоумение. Его не узнали!
- Простите, - курчавая голова понуро поникла. - Возможно, Вы не помните...
Он и представить не мог, какой ураган бушует в ее душе.
- Вадим, - наконец выдавила она, и добавила уже увереннее: - Я помню.
Две пары голубых глаз встретились, словно ища подтверждения: " Ты действительно помнишь"?
Люба первой пришла в себя, и медленно пошла навстречу Вадиму. Остановилась рядом, разглядывая пожухлый листок, приклеившийся к скамейке.
- Я приехал сегодня утром, - услышала она его взволнованный голос. - Подходил к твоему дому, но не решился постучать. Вот отправился сюда.
И помолчав совсем тихо добавил:
- На наше место.
Люба улыбнулась, и решилась поднять глаза.
- Наше место, - повторила она, и задумчиво нахмурилась: - Как давно это было.
- Для меня это было всегда, - неожиданно решительно заговорил он, для чего-то схватившись за ручку чемодана. - Это место, ты... Я жил далеко, шел себе наперекор, ошибался, но всегда помнил об этом роднике, скамейке, лесе. О твоем голосе и улыбке.
Женщина скептически поджала губы. А он не замечал, зарядившись вдруг разговорчивостью, желанием выплеснуть все, что накопилось в душе.
- Я приехал, собственно, ни на что не рассчитывая. Просто хотелось вернуться, вдохнуть этого воздуха, прикоснуться к прошлому, увидеть тебя, хоть издали. Если бы ты не появилась, я врядли рискнул бы зайти. Если помнишь, я всегда не мог ни на что решиться.
Он оторвался от чемодана, и досадливо ударил кулаком об кулак. Люба молчала. Странно, но многие годы мечтая, и тайно надеясь на встречу, она рисовал ее совсем не такой. Она была смелой в своих мечтах.
Женщина стряхнула влажные листья и села на скамейку. Ее мысли блуждали далеко. Преодолев барьер в сорок лет, она вернулась в осень своего двадцатилетия. Там все было таким же. Разве что деревья пониже, ручей пошире, а она гораздо моложе. Гибкая как лоза, невысокая светловолосая девушка с веселыми голубыми глазами. При всей жизнерадостности характера, временами она впадала в задумчивость и желала уединения. Приходила к роднику, чтобы под звон хрустальных струй поразмышлять, помечтать о жизни. В один из таких дней встретила его. Двадцатилетнего, вечно лохматого мальчишку, приехавшего в их края, с такими же юными романтиками-туристами. Он присел у родника старательно наполняя потертые фляги водой. Заметив девушку улыбнулся, широко и искренне. Скупое осеннее солнце заиграло искрами в голубых глазах.
- Привет, - бросил он задорно, и словил ее ответную, немного смущенную улыбку.
Так сложилось, что запланированную неделю отдыха он провел не среди друзей и палаток, а с ней, на этой самой опушке, сидя рядышком на скамейке у ручья.
Они говорили обо всем, ощущая необыкновенную легкость, и радость от присутствия друг друга. Он пригласил ее в свой лагерь, посидеть у костра и послушать студенческие песни под гитару. Идея была плохой, так как друзья откровенно посмеивались над Любой, явно недоумевая по-поводу интереса Вадима к местной "селяночке". Тогда он сделал выбор в ее пользу, и приходил по нескольку раз в день к роднику, на встречу. Магия любви неподвластна логике. И когда пришла пора прощаться, молодые люди обменялись признаниями и заверениями, которые должны были бы связать их жизни навеки.
- Я скоро вернусь, - пылко говорил Вадим, сжимая ее хрупкие пальцы. - Ты только жди.
Она кивала, понуро опустив голову и глотая слезы. Вадим говорил что-то об учебе, строил планы, рассчитывал. Он готов был вывернуть собственную жизнь, что там, мир наизнанку лишь бы найти возможность быть с Любой...
Прошло сорок лет. Она уже и не помнила, на каком году перестала ждать возвращения. Просто приходила сюда каждый день рождения, устраивая себе экзекуцию воспоминаниями. Она не могла забыть, не смотря на годы и мужа. Несмотря на разочарование. И вот он вернулся. Какая нелепость. Эта встреча скорее походила на насмешку, чем на подарок судьбы. Люба с досадой ощущала, как сильно бьется сердце, как рождаются в глубине души маленькие фейерверки ликования.
"Глупо"! - приструнила она себя, и смело глянула на Вадима. И тут же отметила, что он по-прежнему привлекателен, какой-то особой зрелой мужской красотой. Ухожен.
Люба в панике вспомнила об стареньком платье и побитой молью жилетке. И удивилась. Как же давно ее перестали волновать подобные вещи. И вот...
- Хочу чтобы ты знала, Любочка, - меж тем говорил он. - Я всегда желал вернуться к тебе. Виной всему возраст. Мне ведь тогда было двадцать. Я полностью зависел от родителей. Учеба в университете не позволяла еще и работать. Возвращаясь домой после нашего знакомства, я был переполнен эмоциями, и думал, что вопрос новой встречи решиться за неделю. Родной город отрезвил. Я отложил поездку на месяц, потом на год, а потом понял, что в ближайшие лет пять думать о чем-то серьезном не смогу. Мне светила аспирантура, потом кандидатская, докторская...Как-то незаметно цифра пять превратилась в пятнадцать. Очнулся когда уж к сороковнику подвалило. Сединой виски подернулись, а я все тяну, откладываю счастье. Помнил я о тебе Люба. Бывало повеет в окно пряной осенью, а я глаза закрою, и вижу и тебя, и лес, и скамейку эту. И ведь понимаю, что времени минуло много, ты замужем наверняка, детишек нянчишь, а так однажды невмоготу стало, что решил: "Поеду! А там, что будет. Хоть увижу"!
Билеты купил, собрался. Друг вызвался на машине до вокзала подвезти. Помню дождь лил, вытяни руку - не видно ничего. Машина наша в поворот не вписалась. Вылетела на обочину, и прямо в столб. Друг погиб, а я по больницам год валялся, еле оклемался. Там же, в больнице встретил Машу. Она была медсестрой, и все возле меня сидела, выхаживала. Женщина одинокая, тихая и ладная. Взвесил я все, вспомнил про журавля и синицу, о годах, которых уж не вернешь, и сделал Маше предложение. Поженились. Двадцать лет жили мирно. Маша оказалась хорошей женой. Сына мне родила. Он по моим стопам пошел, поступил в университет в этом году. Жаль мать не увидела, умерла два года назад, сердце сдало.
Ей стал неприятен этот разговор. Казалось, она заранее знает его продолжение. Жена умерла, сын выпорхнул из гнезда, стало одиноко. Только вот кому старик нужен, разве что такой же старушке. Люба решительно поднялась.
- Ты прав Вадим, прошлого не воротишь.
Мужчина поник и замолчал. Потупившись в землю, глухо произнес:
- Так ведь у меня нет прошлого, Любочка. Словно миг один через жизнь нес. Любовь таилась в сердце, а я и не гнал и не боролся, так нес, как цветок за пазухой. Я ведь приехал, не прощения просить, и надежд никаких не питал. Сам не знаю. Всю жизнь душа ныла, побежал сюда, как за бальзамом целительным. Вдруг увижу все - и поблекнут краски. Ведь бывает так, Люба?
- Бывает, - неуверенно повела плечами она. - И что же помогло? - с напускным безразличием спросила она.
Вадим молчал. Задумался над ее вопросом. Сильный порыв, невесть откуда взявшегося, ветра прошелся по верхушкам сосен, разворошив в них жизнь. Вскрикнула где-то птица. Люба обвела взглядом окрестности, глаза остановились на Вадиме и застыли. С тоской.
- Пойду я, - произнесла тихо, будто извиняясь. - Повидались и ладно.
А по сердцу словно ножом полоснуло.
- Как же так, Люба? - вспыхнул он. - Неужели вот так уйдешь. Хотя, что это я. Понимаю. У тебя наверное семья?
Женщина не могла больше слушать. Слезы комом подступили к горлу. Отрицательно мотнув головой, она отвернулась и как могла быстро зашагала к дому.
*************************
Привычный двор показался чужим. Не радовали ни подбежавший кот, ни бодро закудахтавшие куры. Они всегда были тоненькой ширмой за которой скрывалось холодное одиночество. Сегодня эту ширму изорвали в клочья, и ее уже не восстановить. Тоска вырвалась наружу и скрутила женщину в узел. Она бродила по двору не в силах справиться с эмоциями. Наконец, села на широкий сруб, заменявшей скамейку и тихо заплакала. Она отчаянно жалела себя, Павла, Вадима, всех, кого перековеркала жизнь. Спрятала лицо в ладонях и не сдерживала потоков горючих слез. Чья-то теплая ладонь осторожно легла на плечо. Люба встрепенулась, медленно опустила руки и глянула на неслышно подошедшего Вадима.
- Счастье дается только однажды, - хрипло сказал он. - Свое я оставил здесь. Правда пришлось проделать долгий путь, чтобы понять это. И теперь не могу просто уйти. Ты, человек, к которому я неосознанно шел все эти годы. Назови меня странным или легкомысленным, но это так. Скажи, ты готова разделить остаток пути со мной, не смотря на потерянные годы, сложности, ошибки? Примешь ли меня, заблудившегося на сорок лет?
Он напряженно смотрел ей в глаза. А Любе внезапно стало легко. Солнечный луч, наконец -то обнаруживший лазейку среди туч, золотом расплескался по земле.
- Да, - просто сказала женщина, и робко коснулась его теплой ладони.