Золотой колокол Приспринга действительно впечатлял: в высоту три человеческих роста, с хитрой вязью, идущей по ободу, в чьих путаных сплетениях не всякий мог разглядеть скрытые образы. Отлит колокол был давно, и не для людей, а для божеств - семи древних банши, чьи лики застыли на нём в рельефе. Исполняя данный наказ, звонил он исключительно во имя небес, ненавязчиво прося их защиты.
При голоде - дважды.
Так взывали к духам воды и земли, дарующим урожай, - к степенной Бейтэ и плодовитой Дайнэ. Люди ждали долго, но их мука обращалась для Праматерей мгновением. Смертные научились спасать себя сами. Они сами повернули созданные богинями реки, обильно орошая Южные поля. Они сами выстроили в сухой и бесплодной Волчьей долине новый город, где стали предусмотрительно хранить излишки зерна от урожайных лет. Семь было банши, семь городов, семь колоколов. Но для нового города колокола так и не выковали, ведь и к небесам там никто никогда не взывал.
Трижды звонили, если готовились к войне.
Это было обращение к Фамирэ́, что могла преумножить силу, Джа́рэ, что давала мудрость, и Идирэ́, что способна была защитить любимых. Но вражеские войска не раз, подступив к столице, брали штурмом "неприступные" ворота. Будь стены Приспринга деревянными, а не гранитными, сейчас никто бы уже и не помнил о нём, сожжённом захватчиками.
И только в одном случае колокольный звон служил не мольбой, а приглашением: в случае, если приближалась коронация очередного Во́рдера.
Люди надеялись, что добрые Праматери благословят короля на правление, а вместе с тем даруют свою милость и его верному народу. Что они проверят, достоин ли король. Что оградят подданных от тирании и безумства... Но и безумцев останавливали люди.
Ритуал затерялся в глубине веков. Расколотые гневом обманутых, лишившихся вечной жизни служителей, Небесные колокола были переплавлены в монеты с профилем Кровавого Короля. И только золотой гигант Приспринга так и остался висеть в конце дворцовой площади как символ глухоты небес.
Длинная серая тень колокольни продолжала искажать рисунок мостовой, но на протяжении многих поколений сам колокол молчал, больше не пытаясь взывать к небу. Его тревожный звон, некогда вводивший всех в оцепенение, уже давно не беспокоил жителей столицы... до этого дня.
Естественно, винодел Ро́ак Та́дор также ни разу не слышал колокольного зова. Он был уже стар и прожил немало, но практически вся его жизнь прошла во фруктовых рощах соседнего Гри̒дена, светлых и просторных настолько, что тени от ближних деревьев никогда не соприкасались меж собой. Прогуливаясь по дворцовой площади Приспринга, Роак неизменно цеплялся взглядом за силуэт колокольни, которая настолько примелькалась местным, что те уже не задавались вопросом о её надобности. Роак, впрочем, тоже не задавался - в этом тесном городе было слишком много силуэтов, чтобы заострять внимание на каком-то конкретном.
Но историю колокола он знал. И, несмотря на приверженность древней религии, не желал, чтобы тот раскатывался рядом с его домом своим мрачным басом. Как он думал, от ужасов прошлого и в настоящем ничего хорошего ждать не стоило. Но было ли кому-то дело до мнения винодела?..
Первый удар прозвучал после полудня.
Роак с дочерью завершали свою скромную трапезу, когда их слух потревожил незнакомый звук, и они замерли с приборами в руках.
Эминора звякнула столовым серебром и по обыкновению мягко поднялась из-за стола. Но дальше не пошла, осталась на месте, твердо держась за спинку стула и вслушиваясь.
За каменными стенами шумел весенний ветер, врезаясь в них с налёта, - и больше ничего. Потому девушка моргнула и перевела светлый взгляд на отца.
- Это что?
Роак крест-накрест сложил на тарелке приборы и по старой привычке чопорно промокнул губы салфеткой. Любопытство - вот что было на девичьем лице, и в голове смутно закопошилась щекочущая тревога. Чем она была вызвана, он не знал и узнавать не особо хотел. Мало ли что там шумит на улице? Может, голодный народ опять дебоширит, может, телега с железками перевернулась. А может...
Звук повторился, на этот раз обретя должную силу и глубину. Тяжёлый, первый после долгой спячки вздох потревоженного монстра разносился по округе металлическим дребезжанием. Роак, конечно, догадался, что это.
Подбородок Эми резко дёрнулся вверх, будто она хотела разглядеть источник звука сквозь стены. Чистое лицо разгладилось, ожидая.
Зловещий третий удар.
- Не голод... - пробормотал Роак.
- Не голод, говоришь? Хотя да, пока стучит не он.
Губы Эми сложились в мягкой улыбке, но сама она продолжала смотреть куда-то в сторону.
Всё замерло.
Роак несколько раз моргнул и нервно прочистил горло, в котором непонятно от чего засвербело. Отодвинул от себя тарелку. Изящная посуда, цепляясь дном за скатерть, почти заглушила последние отзвуки третьего удара. Роак вслушался, но колокольная мольба не спешила больше нарушать неестественной для столицы тишины. Он нервно покачал головой.
- Не стучит, Эми... Не стучит, а звонит. Колокол это.
Мысли метались в панике. Три раза - война. Но с кем? Со Снежными? Вряд ли. Им уже несколько столетий запрещено покидать их промозглый Колдом. Они сидят в своих ледяных дворцах, предаваясь молитвам, или пропадают на охоте, выслеживая своё жуткое зверьё. Но если не Колдом, тогда только Равентен. А война с Равентеном - это конец всему! Их безупречно обученные, закованные в раго легионы сотрут города Олдленса в пыль!..
Но как же договор?
Как же все заверения гераниса?
Или Владыка убит?..
Но почему вообще звонит колокол?
Почему, если люди давно отвергли его богинь?..
Пальцы нервно вцепились в ворот некогда бордового камзола. Роак попытался вспомнить отношение их короля к религии и заключил, что почтительным его назвать нельзя. Но зачем ещё прикасаться к проклятому колоколу, как не по прямому назначению?..
Неожиданно прозвенело в четвёртый раз, а затем, почти тут же, в пятый, как бы навёрстывая упущенное время.
Роак застыл, широко распахнув глаза, а затем шумно выдохнул, закрыв их. Короткие ресницы вздрагивали под опущенными веками, но Эми этого не видела: она в очередной раз повернулась в сторону звука.
- Пойду посмотрю. Я недолго.
Медленно уходила привычная скука, но ни грамма страха так и не проявилось. Ах, если бы Эми боялась! Но нет: она уже спорхнула вниз по узкой лесенке на первый этаж, туда, где находилась их винная лавка. Её лёгкие шаги скоро почти затихли. Скрипнула на ржавых петлях дверь и тут же громко хлопнула, закрываясь.
Роак рассеянно бросил взгляд на окно, но ставни были закрыты.
Может, она вернётся? Право, не настолько же она легкомысленна, чтобы выйти в тонком платье в такой жуткий холод туда, где сейчас наверняка беснуется толпа?.. Он сидел, мысленно уговаривая себя, что волноваться не о чем. Что виной его чрезмерному беспокойству за дочь - дурное воображение, а значит, она прекрасно справится со всем сама.
Но в душе теперь уже даже не щекотало, а болезненно скреблось.
Когда прозвенело ещё раз, Роак встрепенулся и всё-таки собрался вслед за Эминорой. Он торопился, неуклюже частил тонкими ногами, что уже ближе к концу лестницы привело к падению. Страдальчески ощупав ушибленное мягкое место и охая, винодел распахнул дверь. Он мог сказать про себя, что любил простых людей, но эта любовь на их галдящую толпу не распространялась. И вот теперь он должен следовать в ней куда-то только потому, что так захотела его дочь.
Почему, почему нельзя просто пересидеть дома?
Роак похлопал по одежде, ища ключ. Но ключ остался в карманах тёплого шерстяного плаща, который надеть на свой извечный камзол он в спешке забыл. Поиски возвратили винодела в его лавку и увенчались успехом. Плащ устроился на хлипких плечах хозяина, но вдруг тот вспомнил о непотушенном очаге. Лестница заохала вместе с ним, выводя обратно наверх. Роак снял плащ, быстро залил огонь и, взяв выложенный на стол ключ, вновь спустился.
Наконец, он вышел на улицу и торопливо закрыл за собой дом. Ключ на одно долгое мгновенье задержался в замке, пока Роак обречённо разглядывал идущих по улице людей. Ужасно тянуло вернуться. Было предчувствие чего-то важного и страшного, того, о чём узнавать лучше с чужих слов, пусть даже переиначенных и приукрашенных.
Но Эми так не считала. А встретить это важное и страшное одной среди непредсказуемой живой массы Роак ей позволить просто не мог, потому опасливо шагнул на мостовую.
Толпа разлилась по главной улице, словно река с быстрым течением, и этот поток нёсся на север, впадая в людское море на дворцовой площади. Запах хмеля, плесени, грязи и давнего пота ударил в нос, а уши заложил разноголосый рокот. Найти здесь тоненькую девушку было просто-напросто невозможно. Мало того, Роаку казалось, что он и сам потерялся. Маленькие шаги не позволяли ему поспевать за толпой, и та несла его сама, грубо и неумолимо.
Винодел то и дело пытался притормозить, но приводило это к результату в основном противоположному. Поток нёс его, задевая и обругивая за нерасторопность. В конце концов, он смирился и просто бездумно переставлял ногами.
"Что такое?"
"...слышал, лавина сошла, камни с горы в западную стену втемяшились..."
"Это колокол звонил!"
"...десять человек нужно, чтоб в него разок звякнуть, башку на отсечение даю!.."
"...а семь раз - коронация..."
"...ну, а с Файсулом что тогда?"
"...человек хороший, но как король - бездарь".
Как он сам не вспомнил! Два и три удара уже были, а значит, остаётся только семь. Это всего лишь коронация! Никакой войны, никакого иного бедствия! В колокол велел звонить новый король - безбожник Файсул мёртв!
Тревога сменилась в нём неясным предвкушением, знакомым с детства. Такое приходило накануне Ярмарки Плодов, когда мать готовила разные сладости и дети вслепую шарили в праздничном мешочке, не зная, что им попадётся.
- Чтоб тебя Девятая в васти дертэ утащила!.. Смотри, куда прёшь, лыблик!
Роака в очередной раз пихнули в бок.
Он продолжал путаться в ногах, мешая всем, кому посчастливилось оказаться позади, но толпу это не замедляло. Мужчины, женщины, дети и старики беззастенчиво оттесняли его со своего пути, отчего он часто оступался. Один раз он был близок к падению, но кто-то здоровый и грязный тряхнул его за ворот любимого камзола, удержав. Отчего-то стало противно, но Роак подавил отвращение, выжигая его зародившейся надеждой.
"Скоро всё изменится, не будет грязных и голодных! Новый король! О, неужели? Файсул мёртв! Новый король!.." - ликовал он. Противный голосок напомнил, что детей у Файсула никаких не было, но разве это довод для того, кто уже начал верить в лучшее?
В мелькнувшем на секунду просвете между тел винодел увидел знакомое белое платье, подпоясанное ярко-красным шарфом. Он попытался ускорить шаг, но, конечно же, эти попытки ни к чему не привели. Зато Эминора просачивалась сквозь толпу изящно и естественно, не в пример отцу. Платье её до сих пор не потеряло своей свежести, не смялось. Не надорвался подол под чьими-то грязными сапогами. Светлые, будто молочные, волосы ласково колыхал ветер. Её шарф стал для отца звёздным мостом, не дававшим ему больше потеряться и смутиться.
Эми нырнула под навес злосчастной колокольни, и Роак двинулся туда же. Он всё ещё натыкался на людей и бормотал в ответ на их ругательства какие-то нелепые извинения, но теперь точно знал, куда идти.
Наконец, толпа неохотно выплюнула Роака на гранитный порог колокольни, и он всё-таки упал, запнувшись на последнем шаге. Эми подхватила отца под локоть, помогая встать и отряхнуться.
Народ продолжал прибывать.
- Ты неразумно поступила... очень. Улицы в подобное время неприятны...
Людской поток, стремящийся к площади, всё-таки начал как-то затихать и замедляться. Хотя, возможно, виноделу так казалось только потому, что его самого в этом потоке теперь не было.
- Ага, очень неприятны. Везде, и на реке, и в городе - как половодье. Утонешь и не выплывешь, - встряхнула плечами девушка.
Роак хотел сказать ей о легкомыслии, но взгляд дочери был внимателен.
Сейчас она в кои-то веки была куда серьёзней его, лелеющего в своей душе мечты о сытом, как прежде, будущем при ещё не объявленном короле.
Он уже видел, как надевает утром новенький, пахнущий кожей камзол, как блестят только что выкованные золотые пряжки. Он ощущал гладкость причудливых перил широкой лестницы, ведущей в просторную и светлую столовую. Он чуял запах свежей выпечки, ароматного равентенского шоколада и пряных, любимых его женой духов. О, конечно же, его Кария тоже была там! Конечно же, она вернулась к нему! Ведь Роак уже не продавал своего изысканного вина грубым крестьянам - он снова был лордом Гридена, как в те времена, когда они поженились! Он был лордом полноправным, не регентом надменного чужого ребёнка. И его дочь, его нежная светловолосая лебедь, была наконец счастлива. Она улыбалась своей хитрой улыбкой, и шёлковый красный шарф подпоясывал уже не белое хлопковое платьице, а роскошный и пышный бархатный наряд королевы...
Было волнительно.
Роак тщетно тянул короткую шею, открывая её ветру, когда пытался разглядеть что-то кроме помоста у дворца. Ждать становилось невыносимо. Древняя, ощетинившаяся жёсткой черепицей громада тонула в тенях, подвижных по воле изменчивых небес. Будущее пряталось там, на том конце площади, и Роак уверил себя, что будущее это - светлое.
Его околдовала чудесная картинка в воображении, он уже и не вспоминал тех предчувствий, что терзали у порога. И пусть даже всем было известно, что из тьмы не может получиться света, а привнесённый в неё огонёк надежды тушится первым же сквозняком, - разувериться уже не было сил.
Вдали поймало жёлтый отблеск что-то металлическое, и солнце тут же загородили грязно-серые облака. С решительным торжеством дунули в свои медные трубы глашатаи. Толпа немного притихла, всматриваясь в фигуры у Гранитного дворца.
Вперёд вышел кто-то сухой и ветхий. Лиц с расстояния многих десятков метров было не разглядеть, но по волочащимся вслед блёкло-зелёным одеждам Роак опознал главного советника. Тот сделал пару мелких шагов вправо по помосту. Несколько раз по-птичьи хрипло кашлянул. И неожиданно громко для своего старчески дребезжащего голоса начал говорить.
- Мои добрые горожане... Славный Лесной народ. С прискорбием... неизмеримым прискорбием я вынужден сообщить вам ужасную весть...
- Что, колокол теперь так и будет трезвонить? - выкрикнул кто-то с явной издёвкой.
Но, вопреки обычаю, толпа не подхватила веселья. Площадь зашелестела, но почти тут же затихла. Даже Эми, поддавшись давящему настроению толпы, как-то посерела и ссутулилась.
- Вам известно, что у Его Величества не было наследника... Но каковы в нашем представлении наследники? Избалованные, чопорные, всю жизнь провёдшие в стенах дворца...
Старик остановился, закашлявшись.
Он был не стар, а скорее даже древен и, пережив трёх королей, готовился пережить четвёртого. Мерзкий старик. Что толку от жизни, если она слишком затянулась? Жить вечно могут только безумцы наподобие праведных колдомцев. Вечно возвышаться - лишь безумцы вроде жестокого равентенского гераниса.
"Ох, как же долго! Где же наследник? Где он?" - Роак нервно затопал ногой, вглядываясь в полумрак за фигурой советника.
Тот собрался продолжать.
- Но у Высших законы иные. В главной части Королевского тома ничего не сказано о бастардах. Зато все мы знаем про три древних Права, дарованных нам с Первым Уроком Праматерей. Одно из них: Право Крови есть уважение памяти предков и вера в обладание их потомками лучшими качествами их благородных душ, - педантично процитировал советник.
Роак заворожённо повторил известные с детства истины.
Стоящие на площади люди, слыша обычные разглагольствования о законах, в которых мало кто разбирался, быстро ожили. Предсказуемые слова о смерти Файсула потонули в гомоне толпы. Советник замолчал. Хотя возможно, он говорил что-то ещё, но из-за поднявшегося шума до колокольни не доносилось ни единого звука его речи. Зато доносились смех, ругань, возмущённые вопли и мерзкое шмыганье простуженных носов.
Жители обсуждали свои житейские проблемы и повседневные дела, передавали из уст в уста свежие сплетни о широко известных в узких кругах знакомых, нахваливали ассортимент дешёвых трактиров и делились слухами, пришедшими из других пределов Олдленса. Роак тоже незаметно для себя завёл с Эми пустой разговор об её успехах в пении и приготовлениях к свадьбе подруги, чьего имени даже не помнил.
А потом тряхнул головой, не понимая, зачем это начал.
Люди легко забыли, где находятся и как сюда попали, стоило только промелькнуть чему-то знакомому и привычному. Их совершенно не волновали ещё не провозглашённый король или его советники. Что они, королей не видали?
Правление Файсула было голодным, но спокойным, ведь сам он был мягок и отходчив. Каждый третий из тех, кто стоял сейчас на дворцовой площади, не побоялся бы высказать перед почившим королём хоть похабную шутку, хоть обвинение в бездарности - тот бы лишь рассмеялся или печально вздохнул. Дерзкий верноподданный спокойно вернулся бы вечером домой, хлебнул пустой похлёбки, пожурил непослушных детей, лёг в постель с любимой женой и спокойно спал до самого утра, зная, что проснётся и завтра, и послезавтра, и через неделю...
Да вот только теперь король не Файсул.
Зло и отрезвляюще холодно прозвучал очередной удар колокола.
Винодел и его дочь, находящиеся внизу, заткнули уши. Ближний к колокольне край толпы резко отпрянул. Те, чьи перепонки не доконал звон, воззрились на фигуры у дворца.
Ещё хранившие тень улыбки лица наполнились непониманием. Сотня из тысячи губ зашевелилась, слаженно выдыхая имя человека, что стоял теперь на помосте, - стройного молодого мужчины. Даже и не мужчины, какого-то слишком мягкого и опрятного, скорее юноши. Крепчающий ветер трепал дорогую бирюзовую ткань его одежд и волосы - отчётливо рыжие, как у любого из королевского рода.
"Красивый", - заключил Роак, не пытаясь разглядеть его лица. Когда ты король, внешность не важна. На идеальной картинке бывшего гриденского лорда Его Величество был красив, а он верил в неё безоговорочно.
- Это сын короля, - то ли спросил, то ли просто проговорил вслух Роак.
В голове всё ещё дрожал металл, потому он почти полностью навалился на грубую колонну колокольни. Пальцы скользили. Картинка будущего, нарисованная вдохновлённым воображением, отчего-то подёрнулась рябью.
- Меринас, - удивлённо пробормотала девушка. Её голубые глаза, подобно небу над головой, заволокло тревогой. - О, банши, послали вы правителя на нашу голову...
Толпа зажурчала, обсуждая значимость стоящей на помосте неприятности. Винодел смотрел на них и не понимал. Ведь это же король, их будущее!..
Весенний ветер пускал по морщинистой коже мурашки, а старый камзол совсем не грел. Роак судорожно передёрнул плечами от холода. Он вспомнил брошенный плащ и залитый водой очаг. Ему снова хотелось вернуться в дом, спокойный и относительно тёплый дом, где неприятности не найдут их с Эми, а если и найдут, то не сейчас. Не сейчас, когда рядом толпа со своим смердящим духом.
Но Эми не пойдёт. О, отец прекрасно знает свою дочь - ни за что не пойдёт. Хотя и сама мелко вздрагивает в беленьком платье, подпоясанном красным шарфом...
Но откуда опять эти мысли о неприятностях? Что не так? Может, дело в солнце, вздумавшем в очередной раз скрыться?
- Этот юноша... Он... кто? - выдавил Роак, с трудом заставляя себя оставаться на месте.
- Юноша? Да это же начальник тюрьмы! Он начальник тюрьмы, отец. Да из низов к тому же. Неужели ты не слышал? Люди года два-три тому об этом много говорили.
Роак считал себя человеком, лишённым предрассудков. Начальник тюрьмы тоже может быть достойным во всех смыслах, ведь он, в конце концов, просто исполняет написанные другими законы. Но голос Эми был пропитан отвращением. Его дочь не станет женой тюремщика. А значит, его покои в замке Изумрудной Лозы останутся у чванного лорда Эстада. И его Кария не вернётся.
Онемевшие на холоде пальцы вновь заскользили, заставляя винодела сесть на ступени.
Толпа уже практически затихла.
Сухонькая фигура советника снова выдвинулась вперёд.
- Сегодня, в последний день Прихода Да̒йнэ триста пятидесятого года Четвёртой эры, мы приветствуем нового короля. Да будет славен его путь до теневых чертогов!
Тонкие, похожие на трухлявые ветки пальцы водрузили на голову Меринаса венец Высшей Власти. Старая реликвия учуяла королевскую кровь и обречённо сверкнула семью своими каменьями.
Говорят, с каждой коронацией они сияют всё тусклее.
"Он сын Файсула..."
"...может, всё не так уж плохо?.."
"Я слыхала, он безродный".
"Не лгёшь?"
"...как мы... как все мы..."
"...безродный... он знает... он помнит..."
"А чего ж тоды в золоте весь? Ни миртса он не помнит. Плевать ему на нас".
"...у, морда какая толстая..."
"...и тупая..."
"...и злая. Не то что Файсул наш был..."
"А отчего помер-то? Файсул, а?"
"...иные по веку не дохнут, а этот в расцвете..."
"А у иных и дети иные. Сразу на готовом. А энтому... богатство в голову! Гляди-ка как шатается..."