Реган Ричард : другие произведения.

К востоку от Малакки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    1937 год. Гитлер готовит планы по завоеванию Европы и разминает мускулы в Испании, а японцы собираются вторгнуться в Китай, алчно поглядывая на ресурсы Индокитая и Индонезии. Опасные времена, но несгибаемый шкипер Билл Роуден находит возможности зарабатывать в этих предательских дальневосточных водах. Опасные рифы, тропические шторма, коррумпированные чиновники, контрабандисты и пираты - все это повседневная жизнь Роудена и экипажа старого трампового парохода, среди офицеров которого побитый жизнью сильно пьющий аристократ, хорошо владеющий ножом валлиец и горячий австралиец с крепкими кулаками.

К востоку от Малакки

[]

Annotation

     1937 год. Гитлер готовит планы по завоеванию Европы и разминает мускулы в Испании, а японцы собираются вторгнуться в Китай, алчно поглядывая на ресурсы Индокитая и Индонезии. Опасные времена, но несгибаемый шкипер Билл Роуден находит возможности зарабатывать в этих предательских дальневосточных водах. Опасные рифы, тропические шторма, коррумпированные чиновники, контрабандисты и пираты — все это повседневная жизнь Роудена и экипажа старого трампового парохода, среди офицеров которого побитый жизнью сильно пьющий аристократ, хорошо владеющий ножом валлиец и горячий австралиец с крепкими кулаками.

Ричард Реган К ВОСТОКУ ОТ МАЛАККИ  Похождения дальневосточного трампа Билл Роуден — 1

[]

     Original title: Oriental Vagabonds (Bill Rowden Book 1)
     Author: Richard Regan

     Bill Rowden:
     Oriental Vagabonds
     Oriental Vengeance

     Перевел с английского Виктор Федин

Глава первая

     Здоровенная муха приземлилась на мое предплечье.
     Я наблюдал, как она пробиралась сквозь густую поросль темных волос, под которыми синел вытатуированный якорь. На другом предплечье был выколот бойцовый петух. Иногда меня спрашивали, зачем моряку такая татуировка. Наверно, они никогда не слышали старой поговорки: "На правой петух — уложу сразу двух". Некоторым приходилось вколачивать это знание кулаками.
     Муха, приостановившись, стала пить капельки пота, выступившие на коже. Я чувствовал, как они скатывались по груди, а темные пятна на майке росли. Я согнал муху. Было только девять утра, но палящая жара летнего сиднейского дня уже вовсю проникала в стальную коробку судовой канцелярии. Закрепленный на переборке вентилятор гнал горячий и влажный воздух, шевеля листы бумаг на письменном столе. Таможенная декларация, судовая роль, санитарное свидетельство и куча других бюрократических бумажек, на которых только-только высохли чернила от разнообразных печатей и подписей австралийских портовых чиновников.
     Отодвинув в сторону занавес, отделяющий канцелярию от коридора, вошел стюард с подносом. Это был плотно сбитый мужчина с темно-коричневой кожей, седеющими волосами и пиратского вида повязкой, прикрывающей левый глаз. Белая куртка, почти серая от частой стирки из-за всепроникающей угольной пыли, штаны в клеточку и поношенные сандалии дополняли его внешний вид.
     — Кофе, сагиб? — он поставил на стол побитый жизнью серебряный кофейник и две чашки.
     — Благодарю, Да Сильва.
     Уроженец португальской колонии Гоа в южной Индии кивнул в знак подтверждения и выскользнул за занавеску. Я наполнил чашку горячим крепким кофе — выращенная на Яве чистая арабика, прожаренная именно так, как я люблю — и сделал пробный глоток, сразу почувствовав живительный эффект кофеина, несмотря на удушающую духоту. Муха уселась на стол, и я согнал ее рукой. Она лениво взлетела, раздраженно жужжа, и присела на серебряную рамку фотографии молодой пары. Высокий и стройный мужчина в форме коммандера королевского флота в небрежно сдвинутой набекрень фуражке, с орденскими планками на груди, широкой улыбкой на загорелом лице стоял вполоборота к почти такой же высокой, пепельно-кудрявой блондинке. Палевое полотняное платье подчеркивало ее гибкую атлетическую фигуру. Она держала коммандера за руку и смотрела на него влюбленным взглядом. На какой-то момент я почувствовал приступ ревности.
     Помимо шума электрического вентилятора и шелеста бумаг ничто не нарушало тишины в канцелярии, но я знал, что это ненадолго. И, разумеется, я успел сделать только еще один глоток, когда другая рука отодвинула занавеску и в проеме появилась видная фигура Питера Лотера, моего старшего помощника, сложного человека, которому жизнь отпустила несправедливо большую долю бед и невзгод. Его белая тропическая форма с тремя золотыми полосками на погончиках являла разительный контраст с моей голубой майкой и рабочими штанами. Но под его глазами выделялись темные круги, а в дыхании ощущался запах джина.
     — Ну как, Питер, сюрвейер[1] закончил инспекцию трюмов, можно начинать погрузку?
     — Угольная пыль! — фыркнул Лотер. — Он сказал, что в четвертом трюме нашел угольную пыль. Он великодушно дал нам пару часов для ее устранения, и потом он придет для повторной инспекции.
     Я указал ему на стул и мотнул головой в направлении кофейника. В трюме не могло быть угольной пыли, тем более, что предыдущий груз был тюками джута. Конечно, достаточно трудно трамповому[2] пароходу, работающему на твердом топливе, уберечься от всепроникающей угольной пыли, но после последней зачистки трюмов они были все время надежно задраены[3]. Разумеется, я не стал бы облизывать трюмные пайолы[4], но их чистота была вполне приемлема для погрузки пшеницы. Зерновой терминал Глеб-Айленда ждал только разрешения сюрвейера, чтобы запустить свои конвейеры, а теперь мы их задерживали. Я бы мог послать команду на повторную зачистку трюма, но и мне, и Лотеру были прекрасно известны подобные штучки.
     — Вы передали вахтенному, где вас искать?
     — Да. Я видел, как сюрвейер спускался по забортному трапу. На причале болтались какие-то сомнительные личности, с которыми он на ходу перекинулся несколькими словами.
     — Они не заставят нас долго ждать.
     Я допил кофе и отодвинул свой стул. Лотер тоже поднялся, и мы обменялись взглядами. Я уже решил было снова сесть за стол, когда послышался громкий стук по дверной коробке. Я остался стоять.
     — Войдите, — сказал Лотер.
     Двое вошедших выглядели как портовые рабочие — причальщики, как их называли в Сиднее. Они были одинаково экипированы в поношенные, запачканные брюки и куртки, которые в девичестве были темно-синего или черного цвета, но теперь были в линяло-пыльную крапинку. Пропотевшие, измятые шляпы были ухарски надвинуты на лоб, скрывая их глаза. Более низкий из этой двойки, со смуглым лисьим лицом, был очевидным лидером. Он без приглашения уселся и ощерился, показывая нечистые поломанные зубы.
     — Здорово, мистер старпом, не возражаете насчет поговорить?  
     Телохранитель, крепкий, дородный, с нависшими бровями, сломанным носом  и толстыми ушами, встал позади него. С моей татуировкой, синей майкой и рабочими штанами, я был для них просто одним из матросов, и они не обращали на меня внимания. Меня это устраивало, так как давало время полюбоваться их наружностью, которая напоминала мне низкопробных негодяев из книг Дэшила Хэммета, стоявших на моей книжной полке. Лотер бесстрастно посмотрел на них:
     — Что вам надо?
     — Не стоит грубить, чиф, — ответил Лисья Морда. — Мы пришли помочь вам.
     — И в какой же помощи от вас я нуждаюсь?
     — Похоже, что вам надо кое-что почистить. Сюрвейер нашел немного угольной пыли в четвертом номере. Вы не сможете начать погрузку, пока терминал не будет удовлетворен чистотой трюмов. А зачистка трюмов — это прерогатива членов моего профсоюза докеров и маляров.
     — И вы, случайно узнав о результате инспекции, явились сюда — без моего разрешения, заметьте. А теперь скажите, что мешает мне выкинуть вас с трапа за это вторжение?
     — На вашем месте, чиф, я бы этого не сделал. Вы можете расстроить наших членов. Они очень впечатлительны к угрозам насилия. Мы не ищем неприятностей, а в ваших интересах поскорее стать под погрузку и убраться отсюда. Вам не нужна задержка, а мы в два счета уберем эту пыль. Одно ваше слово, и бригада будет на борту.
     Лотер взял кофейник и медленно наполнил свою чашку. Старые "добрые" сиднейские портовые штучки, подумал я. Всегда находятся желающие пустить пыль в глаза неопытному судовому офицеру. Ничто не заставляло нас соглашаться на это предложение, наша команда сама могла сделать работу, но пресловутый профсоюз докеров и маляров сам устанавливал свои законы, и отказ мог привести к неприятным последствиям. К счастью, мы не были новичками в Сиднее, и этих двух шутников ждало немалое разочарование. Они могли думать, что проникли на борт незамеченными, но наша команда знала о возможности нежелательных посещений, и отсутствие вахтенного у трапа не означало отсутствия должного наблюдения. Эти двое заерзали, ожидая ответа. Самое время вмешаться.
     — Какие-то неприятности, старпом?
     Лисья Морда обернулся, с удивлением обнаружив меня все еще стоявшим в сторонке. Его телохранитель резко развернулся на каблуках и сделал угрожающий шаг в мою сторону так, что мы чуть не столкнулись.
     — Предлагаю вам отозвать вашего пса, чиф, — произнес Лисья Морда, и, уставив на меня свои крысиные глаза, сказал: — Это конфиденциальный разговор, парень, так что тебе лучше ускакать отсюда. Уверен, что Тайни с удовольствием поможет тебе вылететь в дверь, если ты не найдешь ее сам.
     Я почти желал, чтобы Тайни попытался напасть на меня. Признавая его размеры и вес, я видел его медлительность и неуклюжесть.
     — Никаких конфиденциальных разговоров на МОЕМ судне, — прогремел я. — И пока ты на борту, обращайся ко мне "капитан". А ты, — я ткнул пальцем в грудь Тайни, — если хочешь начать свару, то быстренько вылетишь за борт. Два злоумышленника скатятся по трапу. Кому поверит полиция? Капитану судна, выкинувшего их, или паре мерзавцев вроде вас?
     Лисья Морда примирительно поднял руку:
     — Успокойтесь, капитан. Я не хотел вас обидеть. Просто вы не похожи на других капитанов, с которыми я встречался. У нас тут спокойный разговор с вашим старпомом о небольшой работе для членов нашего профсоюза.
     — Это скорее выглядит как попытка угрозой навязать нам работу, которую мы можем сделать сами. И я уверен, что вы давили на сюрвейера, чтобы он не нашел трюм готовым к погрузке зерна. Я не вчера родился, мистер, и знаю все грязные штучки в этой книге жизни. Черт побери, я сам написал некоторые из них. — Я надеялся, что громовой голос и свирепый взгляд были достаточно убедительны. — Никто, повторяю, НИКТО не смеет угрожать МНЕ на борту МОЕГО судна. Как вы думаете, Питер? Свистнуть команду? Это злобная банда китайских головорезов. Вы двое будете счастливы вылететь на берег с целой шкурой.
     Эти громкие гневные слова отражались от стальных переборок канцелярии. Лисья Морда заметно побледнел под своим загаром, а Тайни как прирос к палубе, но про себя я был впечатлен, что ни один из них не дрогнул и не сделал попытки убежать. Они были все же опасными людьми, и не стоило перегибать палку. Теперь настала очередь Лотера.
     — Уверен, что мы сможем найти разумный компромисс, капитан, — вступил он в разговор, сочтя момент подходящим. — Сюрвейер нашел совсем немного грязи в трюме, и, хотя команде и так работы хватает, она может доделать зачистку, а для уважающей себя бригады чистильщиков будет неловко заниматься такой ерундой. Джентльмены, а что, если я предложу сделать взнос в фонд ваших вдов и сирот, а вы позволите сделать нам самим зачистку для сюрвейера?
     Лотер склонился к Лисьей Морде и прошептал ему на ухо сумму.
     Через десять минут, когда профсоюзные деятели покинули борт судна с желудками, согретыми несколькими глотками спиртного и карманами, набитыми сигаретами и бутылками выдержанного виски, мы сели допить кофе, куда Лотар щедро плеснул джина для поддержки сил.
     — Это всегда работает, Питер, — сказал я. — Сумасбродный капитан обрушивает на них громы и молнии, а хладнокровный старпом предлагает сделку, которая всех устраивает. Эти докеры и маляры не мелочь, они связаны с каждой аферой и надувательствами, которые происходят в этом порту. Мне это не по нутру, но это небольшая цена за то, что мы не найдем внутри зерна ни дохлых кошек, ни собак, ни чего-нибудь похуже, а то и вести из полиции, что кто-то из нашей команды лежит в морге. Ну, а теперь можешь снова позвать сюрвейера, думаю, что он уже в курсе переговоров. Доложишь мне, если случится еще какая-нибудь задержка.
     Я был уверен, что больше ничего подобного не произойдет, но если я считал, что остаток стоянки в Сиднее пройдет без хлопот, то меня ждало разочарование.
* * *
     — За такой короткий срок, капитан Роуден, и при таких низких окладах на ваших трампах весьма сложно найти подходящего кандидата. А что случилось с вашим третьим помощником?
     Это был хороший вопрос, но такой, на который у меня не было хорошего ответа.
     — Дезертировал, — ответил я, хмурясь от раздражения. — Возможно, нашел себе девчонку, или уехал вглубь страны, испытать счастье на золотых приисках.
     Или просто в поисках лучшего, чем плохо оплачиваемая, напряженная и опасная жизнь младшего помощника капитана трампового парохода, будущего. Лично я не печалился от бегства этого малокомпетентного, нервного и угрюмого шотландца, который смылся в первую же ночь после швартовки. Но если я не хотел идти с некомплектом офицеров, мне следовало быстро, в течение двенадцати часов, найти замену. Вот почему я сидел в офисе секретаря сиднейского отделения гильдии торгового флота, союза, который защищал интересы судовых офицеров. Я надеялся, что у него найдется несколько имен, ищущих работу третьего помощника. Обычно количество квалифицированных людей превышало количество соответствующих рабочих мест, и мне доводилось плавать на судах, где все офицеры и половина палубной команды имели капитанские дипломы. Но времена меняются, и если я вытащу здесь пустой билет, то мне придется поутюжить улицы Сассекс-стрит и Кент-стрит, заглядывая в пивные бары и грязные ночлежки для безработных моряков.
     Секретарь гильдии рассмеялся:
     — Ему понадобится изрядное везение — золота там осталось немного. Но всегда находятся люди, готовые слушать байки о заброшенной золотоносной жиле. Вполне вероятно, что он найдет свой конец в какой-нибудь заброшенной шахте, обобранный до последней нитки.
     Он глянул на стенные часы:
     — Послушайте, капитан, дело к полудню, солнце уже давно выше нока рея. Почему бы мне не угостить вас пивом в "Ройал-Георге". Обычно там отираются один-два парня с судов из гавани Дарлинг-Харбор. Может, они знают кого-нибудь, ищущего место третьего помощника.
     В баре отеля вентиляторы создавали какую-никакую прохладу. От офиса гильдии до отеля по улице Сассекс-стрит было рукой подать, но в своем выходном мундире я страдал от невыносимой полуденной жары.
     С облегчением сняв фуражку, я вытер лоб большим клетчатым носовым платком. Наступило время ленча, и в баре живо обслуживали разгоряченных жаждущих людей. Секретарь гильдии бросил несколько монет на стойку бара и вернулся с двумя большими запотевшими кружками ледяного пива.
     Утолив жажду прохладной жидкостью, я стал осматривать заполонившую бар толпу. Большинство ее составляли офисные работники с нежными руками и дряблой мускулатурой, явно неприспособленные к постоянной смеси тяжелой работы и скудной еды, которая была уделом моряков торгового флота. Сидней был крупным портом, со множеством судов, ошвартованных к его бесчисленным пирсам и причалам. Но он также как магнит притягивал недовольных, ищущих шанс на легкую береговую жизнь. Единственным надежным способом заполнить вакантное место было всучить несколько фунтов шанхаерам[5] или бессовестным владельцам низкопробных притонов, где пьяный моряк, проматывающий свой заработок на пиво и доступных женщин, с большой долей вероятности мог проснуться в море с больной от похмелья головой, пустыми карманами и перспективой долгого плавания. Это было незаконно, но я сам не раз пользовался их услугами в буйных, своевольных портах западного побережья Америки. Но в Сиднее? Маловероятно.
     Прибытие новой полной кружки отвлекло мое внимание, и я наслаждался горьким вкусом хмеля, когда секретарь тронул меня за плечо:
     — Видите вон того молодца в углу, рыжеволосого, с веснушками?
     — И с фингалом под глазом, если не ошибаюсь. Похоже на то, что его выкинули из бара после солидной драки.
     — Не исключено. Его зовут Мак-Грат, Джеймс Мак-Грат. Младший сын владельца овечьей фермы из Новой Англии. Вообразил себя боксером. Самодельный ринг в пустом складе, а то и просто обнесенное веревкой место где-нибудь на тихих задворках. Масса забияк прямо таки жаждут потратить пару шиллингов на зрелище боев и поставить на результат.
     — Дерется со всеми желающими?
     — Да, и в большинстве случаев выигрывает. Но когда-нибудь удача от него отвернется. Раньше или позже появится тот, кто действительно знает бокс, и сотрет широкую улыбку с его лица.  
     Я наблюдал за молодым человеком, занятым разговором с несколькими такими же юнцами. Или, вернее, говорил один из них, а Мак-Грат прихлебывал из кружки легкое пиво. Из-под копны рыжих волос выглядывала пара широко расставленных голубых глаз, курносый нос, веснушчатые щеки и яркие губы, которые время от времени кривились в насмешливой ухмылке. Сверкающий под глазом синяк нарушал шаловливое выражение его лица, и при более внимательном рассмотрении можно было заметить набухающие покраснения вокруг скул и носа. Это лицо явно недавно подверглось избиению. Я опустил взгляд на руки, лежащие на столе. Они были крупные и мощные, со сбитыми суставами пальцев и исцарапанные.
     — Он выглядит так, как будто сможет постоять за себя в драке или тяжко трудиться весь день, но от сына фермера мне нет никакой пользы. Если бы мне нужен был рядовой матрос, то тогда, пожалуй, он подошел бы. Но мне нужен специалист с дипломом второго помощника в кармане.
     — Возможно, сегодня у вас удачный день, капитан. У Мак-Грата есть такой диплом, хотя с опытом у него туговато. Ему посчастливилось получить место третьего помощника в местной компании, когда чернила в его дипломе только успели высохнуть. И заработал ОС[6] за драку. С тех пор его никто не берет. Так что, если вы в безвыходном положении...
     — Отстранен от службы, вот как? Ну, он не первый такой. А где он набирал плавценз?[7]
     — На винджаммерах[8]. Похоже, его научили бросать лот, брать рифы и стоять на руле, не более, не считая, конечно, умения использовать свои кулаки.
     — Редкостная птица для наших дней, — сказал я. — Офицер, проходивший практику под парусами. Позовите его, хочу послушать, что он сам расскажет.
     Секретарь гильдии слез со стула и пробрался сквозь толпу пьющих. Лицо Мак-Грата оживилось при известии о том, что какой-то капитан желает поговорить с ним. Когда он шел вслед за секретарем, я приметил широкие плечи, развитую мускулатуру и смышленые голубые глаза, которыми он лукаво смотрел на меня, садясь в кресло напротив. Но в них была и настороженность. Я кивнул в сторону бара, и секретарь пошел и вернулся с кружкой пива, поставив ее перед молодым человеком.
     Надо будет подкинуть ему несколько шиллингов, чтобы рассчитаться, подумал я и повернулся к Мак-Грату:
     — Секретарь вашей гильдии сказал мне, что у вас есть билет второго помощника и вы находитесь без работы. Почему так?
     Я видел, как голубые глаза Мак-Грата оценивали меня, как бы раздумывая, насколько он может, или должен, приукрасить истину.
     — Последний капитан, с которым я плавал, не одобрял драк. Списал меня с записью ОС. Оказал мне паршивую услугу, никто больше не хочет меня брать третьим помощником.
     — Из того, что я слышал, мне показалось, что вам нравиться драться. Может, тот капитан был прав?
     — Да, может и прав. Офицеры и джентльмены — вот какими он хотел видеть нас. Да вот только на баке не было джентльменов, да и на всем судне дисциплина хромала. Я, сколько мог, старался обойтись глоткой. Когда один из заводил зашел слишком далеко, я вытащил его на крышку трюма и выбил из него все дерьмо. Он заслужил это. Но старик — простите, капитан — увидел это, а тот хмырь подал жалобу. Я думал, что старпом станет на моей стороне, но тот испугался толпы. Меня рассчитали сразу же, как только мы вернулись в Сидней. И вот я здесь. Если в ближайшее время я не найду места третьего помощника, то наймусь матросом.
     Я созерцал его побитое лицо и размышлял над его бунтарским тоном.
     — Вас не учили при обращении к старшим офицерам добавлять слово "сэр"?
     Краска бросилась в лицо Мак-Грата, и его губы сжались в жесткую белую линию. Я бросил взгляд на стол и увидел, как его кулаки сжались, до предела натянув покрытую шрамами кожу. Затем руки расслабились, глаза моргнули и рот растянулся в глуповатой улыбке.
     — Прошу прощения, сэр. Я тут совсем забыл о приличных манерах. И спасибо за пиво, после вчерашнего у меня во рту как у дохлого эму в... ну, вы понимаете, что я имею в виду, сэр.
     — Я слышал, что вы служили практикантом на парусниках. Расскажите мне об этом.
     — Совершенно верно, сэр. На "Гартпуле", компании "Марин Навигейшн".
     Я слышал о нем, одном из последних винджаммеров под красным флагом[9], зарабатывавшим кое-как на перевозках зерна между Австралией и Европой:
     — Четырехмачтовый барк, стальной корпус, капитан Томпсон?
     — Да, сэр. Он очень хорошо относился к практикантам, учил нас навигации. Сомневаюсь, что я сдал бы экзамен без его учения.
     — В наши дни мало кто будет завидовать вашему ученичеству на винджаммерах. Я вспоминаю, было что-то необычное с рангоутом "Гартпула".
     — Совершенно верно, сэр. — Я с удовольствием услышал удивление в голосе Мак-Грата. Он не был единственным, кто начинал морскую службу на парусниках. — На нем не было бом-брамселей и трюмселей. Самые верхние — брамселя.
     — Был спроектирован для работы с уменьшенными экипажами. Хотя для практикантов адова работа. Я так понимаю, что от капитана Томпсона вы не получали отметку ОС?
     — Нет, сэр. Вообще на борту неприятностей не было. Все недоразумения разрешались честной схваткой, один из помощников с секундомером в одной руке и нагелем в другой судил. Но горе тому, кто после не мог отстоять свою вахту.
     Несмотря на причину последнего списания и очевидное свидетельство его взрывного характера я почувствовал симпатию к молодому Мак-Грату. Любой человек, который провел четыре года на винджаммере, сражающемся с зимними штормами у мыса Горн и соревнующемся с подобными себе, такими, как "Пассат" и "Памир", за быстрейший переход года — такой человек должен знать кое-что о морском деле и тяжелой работе. Маловероятно, чтобы я нашел кого-то еще. А если я ошибаюсь? Что ж, Сингапур только в трех неделях перехода, и я спокойно вышвырну его на берег.
     — Итак, мистер Мак-Грат. Мой предыдущий третий вчера дезертировал, а отход состоится сразу после полуночи. Если вы сможете подняться на борт сегодня днем... что ж, я готов закрыть глаза на ваш ОС. Но если задержитесь, даже не пытайтесь подняться по трапу. Итак, вы готовы вступить в должность прямо сейчас?
     Глаза Мак-Грата загорелись неподдельным удивлением, и в его голосе чувствовалась благодарность:
     — Да что тут говорить... то есть, так точно, конечно, сэр.
     — Хорошо. Я не могу обещать вам первоклассный лайнер, это всего лишь трамп на твердом топливе постройки военных лет, но вполне мореходный, а питание всяко получше того, что вы имели на винджаммерах.
     — Спасибо, сэр. Я вас не подведу.
     — Да уж постарайтесь. А теперь идите и соберите свои вещи. Если вам чего-то не хватает, лучше подождите до Сингапура — там найдете дешевле чем здесь. Название судна "Ориентал Венчур", ошвартовано у причала острова Глеб. Явитесь на борт не позднее двадцати ноль ноль. Старшего помощника зовут мистер Лотер, я его предупрежу. Строго говоря, вы должны обращаться к нему "милорд", так как он сын графа, но "мистер Лотер" вполне достаточно. Вопросы имеются?
     — Нет, сэр. Еще раз благодарю, сэр. Буду на борту вскоре.
     Он протянул руку и я пожал ее, с удовлетворением заметив гримасу на его лице, когда я сжал его побитые пальцы. Затем он схватил кружку, допил пиво одним глотком и направился на выход.
     — Надеюсь, вам не придется сожалеть, капитан, — заметил секретарь отделения гильдии.
     — Думаю, этого вы и хотели, — улыбнулся я. — Готов поспорить, что он надоедал вам целыми днями в поисках работы.
     Он уныло усмехнулся:
     — Вы правы, капитан, надоедал. Вы оказали мне любезность, и теперь я могу спокойно вычеркнуть его из списков. Искренне надеюсь, что он не причинит вам хлопот.
     Улыбка застыла на моих губах:
     — Мы на "Ориентал Венчуре" не нуждаемся в офицерах и джентльменах. Кроме нашего старпома, разумеется. И мне нравится человек, который может постоять за себя в критической ситуации. Это крутые места, китайские моря. С палубной командой у него проблем не будет. Она, конечно, банда китайских головорезов, но они сделают только то, что прикажет им старший помощник. Или я. Кое-кто из кочегаров бывает излишне буйный, но у нас есть свои методы. Нет, юному Мак-Грату следует опасаться только меня. Если он будет выполнять приказы и делать свою работу — все будет хорошо. Если нет? Ну, тогда ОС будет наименьшей из его проблем.
     Я полез в карман за монетами. Секретарь гильдии протестующе поднял руку:
     — Нет, нет, капитан, я плачу. Вы оказали мне услугу. — Он протянул руку: — Удачи и спокойного плавания.
* * *
     Пока все нормально.
     Я справился с мелким вымогательством профсоюзников и нашел полезную, как мне представляется, замену третьему помощнику. Погрузка почти закончена, и, несмотря на все соблазны Сиднея, неприятностей больше не было. Большинство матросов-китайцев берегли свои заработки и не растрачивали деньги на выпивку и девок. Кочегары-сомалийцы, будучи мусульманами, к алкоголю не прикасались, и только немногие отважились сойти на берег, так как в Австралии не очень-то приветствовали цветных. Пара младших механиков вернулась явно потрепанной, и я подозревал, что часть их синяков и ссадин были получены от местных копов, не посчитавших нужным предъявлять официальные обвинения. Лотер, как обычно, делил свое время между работой (весьма эффективной) и немногими свободными часами,  в которых он искал приправленную джином защиту от демонов, которые продолжали преследовать его.
     Но вот второй помощник, Дэвид Гриффит, чуть не оказался в беде.
     Мне нравился Гриффит, но всеобщим любимчиком он не был. Сын шахтера с долины Ронда, сложением он походил на игрока в регби, а задумчивое выражение смуглого лица делало его привлекательным для большинства женщин.
     Но предпочтения Гриффита были направлены в другую сторону. Это не было совсем уж необычным среди моряков, на многих судах можно было встретить одного-двух подобных ему. Но в тесном закрытом шахтерском сообществе? Гриффита там никогда бы не приняли в таком качестве, и он уговорил отца помочь ему с ученичеством на судне одного валлийского судовладельца. Смелое решение для парня, выросшего среди холмов и терриконов Южного Уэльса, но оказавшееся правильным — он стал хорошим офицером, по крайней мере, в большинстве случаев.    
     Для любого человека достаточно трудно месяцами жить на небольшом пароходе бок о бок с толпой людей, общаться с которыми, при других обстоятельствах, он бы побрезговал, к тому же скрывая правду о себе. Думаю, что все мы в той или иной степени делаем то же самое, но Гриффиту было особенно тяжело страдать от грубых шуток и оскорблений от мужчин, для которых гомосексуальность была поводом для раздражения или для грубых шуток. И иногда предохранительный клапан срабатывал. Если достаточно часто задирать человека, то он либо ломается, либо учится драться. В покрытых сажей переулках шахтерских поселков, в темных задворках припортовых пивбаров, в пропахших ромом азиатских притонах Дэвид Гриффит учился драться. И драться грязно, когда это было необходимо. Он никогда не ходил на берег без ножа, складного или выкидного. Но чем меньше я знал об этом, тем лучше.
     И как я сказал секретарю гильдии в баре "Ройал-Джордж", мне нравятся люди, которые умеют постоять за себя. Побережье Китая было не самым законопослушным среди других омываемых приливами берегов. Хотя официально власти смотрели хмуро на бизнес, который мы порой вели, но среди таможенных офицеров было множество продажных — кривых как задняя нога собаки — душ, за мзду готовых вовремя посмотреть в сторону. И если вы думаете, что пиратство вышло из моды с тех пор, как типы вроде Моргана и Черной Бороды сошли со сцены, то вы просто не видели обстановки в китайских морях. Не единожды нам приходилось отбивать попытки абордажа. Например, когда мы стояли на якоре напротив одного торгового сеттльмента на Борнео, нас окружило множество лодок морских даяков, готовых перерезать нам глотки, если мы не отдадим им деньги и ценности. Они остались с пустыми руками — и нет, наши глотки остались целыми. Я ценил людей, которые могут постоять за себя, при условии, что они не создают неприятностей на борту судна.
     Таким образом, сумев найти замену третьему помощнику, я совсем не радовался перспективе потерять второго помощника.
     В конце этого жаркого палящего летнего дня с юга пришел шквал свежего ветра, который принес долгожданное облегчение как экипажу, так и усталым потным докерам, устремившимся прочь от верфей в конце своей рабочей смены. Лотер разрешил Гриффиту сойти на берег в шестнадцать часов, после его вахты, с тем, чтобы тот вернулся на борт к двадцати двум часам. Шести часов вполне достаточно, чтобы насладиться несколькими кружками пива и перекусить в одной из местных кафешек — или найти себе партнера, готового обойтись без продолжительных предварительных игр — и вернуться назад для участия в подготовке судна к выходу в море.
     Должно было быть достаточно! Если бы я имел доллар каждый раз, когда что-то "должно было быть"!
     Было уже ближе к двадцати трем, когда Лотер заметил его поднимающимся на борт, с манжетами куртки и рубашки на правой руке залитыми кровью. Мне следовало сходить к воротам дока и позвонить в полицию, ведь так должен поступить законопослушный капитан, правда? Однако теперь здесь, на востоке, закон частенько был тем, что ты смог сделать своими кулаками или чем попадется под руки. Выслушав невнятное бормотание Гриффита, я приказал ему заткнуться и привести себя в порядок. Если полиция явится до нашего отхода, то такова его судьба. Если нет — что ж, время и расстояние имеют привычку бросать иной свет на произошедшие события.
     Я стремился как можно быстрее покинуть порт, а в ноль-ноль тридцать, назначенное время отхода, не было видно ни единого признака прибытия лоцмана. Я нетерпеливо расхаживал по затененной рулевой рубке. Прохлада ночи была резким контрастом жаре прошедшего дня, и рулевой-китаец, терпеливо стоявший у штурвала, натянул выцветшую хлопчатобумажную куртку для защиты от холода. На крыле мостика вспыхнула спичка, освещая лицо Лотера, и я почувствовал едкую вонь яванской сигары. Я только собрался закурить сигарету, как услышал топанье ног на трапе, ведущем со шлюпочной палубы, и в сопровождении матроса-китайца в рубке появилась фигура в морском мундире.
     — Прошу простить за небольшое опоздание, капитан. Как вижу, вы готовы и буксир на месте.
     — Доброе утро, мистер лоцман. — Я постарался скрыть свое раздражение. — Да, мы оставили по одному швартову с бака и кормы, и на баке приняли конец с буксира.
     — Отлично, капитан. Отдавайте все швартовы.
     — Отдать носовой и кормовой! — повторил команду Лотер, звякнул швартовый телеграф, и мы с лоцманом вышли на крыло мостика.
     С бака и кормы пришли доклады, что за бортом чисто, лоцман приказал дать малый вперед, из трубы повалил густой сизый дым, в котором проскакивали огненные искры. Сквозь подошвы я почувствовал вибрацию палубы, когда гигантские поршни паровой машины начали свое возвратно-поступательное движение, а винт вспенил темную мрачную портовую воду.
     Медленно, как бы не желая отрываться от земли, пароход развернулся носом на выход из бухты и двинулся мимо пирсов Пирмонта, на каждом из которых темнели силуэты спящих судов. Продолжительный сигнал лоцманского свистка дал команду шкиперу буксира отдать буксирный трос. Когда буксир остался позади, мы обогнули мыс Миллерс-Пойнт и прошли под недавно сооруженным мостом Сидней-Харбор-Бридж, нависающим в темноте над нашими головами. Оставив за кормой мост, мы проскользнули мимо стоявшего посреди гавани приземистого орудийного форта Деннисон. Его зловещие батареи темнели на фоне мерцающих огней района Сидней-Коув, а справа вдали успокаивающе выступал мощный силуэт линейного корабля, стоявшего у военной базы Гарден-Айленд.
     Прибавив ход, мы пересекли бухту Роуз-Бей, далее обогнули покрытые лесом темные утесы Бредлис-Хед, оставляя за кормой идеальную дугу бело-пенного кильватерного следа на спокойной чернильно-черной воде, и на прямом курсе пересекли вход в гавань Миддл-Харбор. Затем, приближаясь к океану между старыми хранителями узкого входа в Порт-Джексон, судно приподняло нос на невысокой зыби словно лошадь, поднимающая голову в предвкушении начала охоты. Массивные черные скалы мыса Норт-Хед молчаливо скользнули вдоль левого борта, а справа, с оконечности мыса Саут-Хед, подбадривающе моргал маяк Хорнби.
     Прозвучал короткий гудок лоцманского катера, приближавшегося с кормы, и лоцман собрал свои вещи:
     — Думаю, дальше вы пойдете сами, капитан.
     — Подходит лоцманский катер, — доложил с крыла Лотер.
     Я протянул руку:
     — Благодарю, мистер лоцман, беру управление на себя. Матрос проводит вас к шторм-трапу. До следующей встречи.
     — До свиданья, капитан. Счастливого рейса!
     Перегнувшись через релинги крыла мостика, я проследил, как лоцман спустился по шторм-трапу и благополучно встал на палубу катера.
     — Так держать, полный вперед!
     Я почувствовал убыстряющуюся вибрацию по мере того, как увеличивавшиеся обороты винта гнали судно через встречную зыбь, и слушал шум воды, разбиваемой форштевнем и обтекающей борта. Приятно было снова оказаться в открытом море, вдали от душных людных улиц Сиднея. Я обернулся, услышав шаги на трапе со шлюпочной палубы. Это был Гриффит, пришедший принять ходовую вахту.
     — На корме все закреплено по-походному, сэр.
     — Спасибо, секонд[10]. Книга ночных распоряжений в штурманской. В двух милях от мысов Хедс ляжете на курс норд-ост. Обороты для десятиузлового хода. Принимайте вахту.
     — Спокойной ночи, сэр.
     — Не такая уж она и хорошая, не так ли, мистер? — сказал я, не собираясь спускаться вниз до тех пор, пока не услышу объяснений опозданию и прибытию в окровавленной одежде. — Сейчас вы в безопасности. Но что может помешать сиднейской полиции телеграфировать властям Сингапура, если они знают, кого искать? — Я вынул из кармана пачку сигарет "Сениор Сервис" и протянул ему одну. Обычно я не разыгрываю роль патера-исповедника, но тут я собирался укрывать возможного убийцу и хотел знать, насколько я рискую. — Похоже, был сделан чертовски опрометчивый, дурацкий поступок, как вы оцениваете?
     Он взял сигарету и прикурил. При свете огня от спички его лицо выглядело бледным, с темными кругами вокруг глаз от напряжения и усталости.
     — Все было так, капитан, как я сказал. Это было самообороной. Я встретил кое-кого в баре в Розелле, на холме сразу за доками, и мы пошли выпить в одно уединенное место.
     Я повидал немало в жизни, вращался и в сомнительных кругах общества, так что мог вообразить, какого сорта места предоставляли в качестве временного прибежища людям, подобным Гриффиту. Они спускались по узкой дорожке. Там висел уличный фонарь, но его слабый желтоватый свет разгонял тьму только в пределах нескольких ярдов. Они остановились под лампой прикурить сигареты. И тут из темноты раздался грубый носовой голос:
     — Если меня спросят, я скажу, что они выглядят как парочка пидоров.
     На дорожке появился ухмыляющийся молодой верзила. Гриффит отметил куртку и брюки в обтяжку, шляпу-котелок и, несмотря на теплый вечер, платок, повязанный вокруг шеи. Смутные силуэты еще двух бандитов материализовались из кустов, блокируя дорожку. 
     — Мы ненавидим педерастов, — прорычал вожак. — Сейчас покажем вам, как шляться тут, вонючие извращенцы.
     Охота на гомосексуалистов, очевидно, была чем-то вроде спорта в менее полезных для здоровья районах Сиднея, но соотношение два к трем было неплохим, и Гриффит чувствовал себя уверенным до тех пор, пока его свежеиспеченный друг не пустился в бега. Готовясь к драке, Гриффит сунул руку в карман и схватил нож. Когда вожак банды бросился на него, он ответил на автомате: уклонился от удара, ударил в ответ рукой с зажатым в ней ножом, выкидное лезвие которого вспороло брюхо противника. Хлынувшая из раны кровь окатило его руку. При виде скорчившегося и стонавшего вожака двое других отпрянули в стороны. Гриффит не упустил своего шанса и бросился вниз по дорожке. Обогнув угол, он притаился за какой-то стеной, прислушиваясь к шуму погони. Но ее не было. Заставляя себя идти спокойно, он спустился с холма и отправился на судно, вытирая кровь носовым платком. На подходе к воротам порта он утопил лезвие в рукоятку и спрятал нож в карман. Дежурный вахтер не обратил на него никакого внимания.
     Я размышлял, что может делать сейчас полиция. Ищут ли они подозреваемого? Знают ли они об участии Гриффита? А вообще, ведут ли они поиски? Группа молодых громил искала приключений и один из них в драке получил удар ножом. Полиция могла подумать, что тот сам на это напрашивался. Но что, если тот умер? Возможно, Гриффит не имел намерения убивать, но нож в кишках? В лучшем случае тот человек нуждался в хорошем докторе. В худшем — что ж, это была самозащита, не так ли? Какой шанс он имел против троих? Но посторонних свидетелей не было, в этом вся проблема. Если двое уцелевших присягнут, что Гриффит сам затеял ссору...
     Огни береговых пригородов Сиднея тускнели по мере того, как мы удалялись от побережья. Гриффит закончил свой рассказ и стоял, облокотившись о релинги — сгорбленный, унылый силуэт, едва различимый в темноте. Я сделал последнюю затяжку и затушил окурок в ящике с песком.
     — Ну хорошо, — произнес я. — Больше не будем об этом. Если не... ладно, посмотрим, что будет, когда мы придем в Сингапур. — Я повернулся к трапу. — Иду вниз. Когда сменитесь с вахты, свяжите в узел окровавленные куртку и рубашку и бросьте за борт с какой-нибудь старой скобой.
     — Есть, сэр, — пробормотал он.
     Я спустился на шлюпочную палубу. Сна не было ни в одном глазу, и я облокотился о релинги, слушая шум разрезаемой корпусом воды и наблюдая, как гребни волн подсвечивали чернильную темноту поверхности моря. Да, начало рейса нельзя было назвать хорошим, но наш старенький пароход знавал и худшие времена. Порой надо быть благодарным и за маленькие радости. Была тихая безмятежная ночь, и судно слабо покачивалось на длинной низкой тихоокеанской зыби, делая стабильные десять узлов, прокладывая прямую борозду и оставляя за кормой искрящийся фосфоресцирующий след.        

Глава вторая

     Жаркий, насыщенный испарениями утренний воздух Сингапура. Китайские кули усердно трудились, разгружая зерно, когда внезапный тропический ливень загнал их в укрытие, а команда поспешила поставить тенты над открытыми люками трюмов. Я находился на палубе, избегая турецкую баню, которая царила в канцелярии, и увидел Мак-Грата, укрывшегося под навесом и уставившегося сквозь густую пелену дождя на товарный склад — всего в десяти ярдах от причала, но едва видимого. Капли дождя были похожи на большие серебряные шиллинги, которые, разбиваясь о бетон, рассыпались фонтанчиками мелких брызг высотой по колено среднего человека, и ревущим потоком уносились по сточным канавам.
     Девятнадцать дней перехода от Сиднея прошли без происшествий. Мак-Грат оказался компетентным специалистом. Его судоводительские знания были вполне адекватны занимаемому положению и наверняка улучшатся с практикой. А знание морского дела — результат четырехлетней работы на парусниках — было великолепным. Матросы с готовностью внимали его наставлениям, и стандарты работы с тросами, парусиной и медяшками значительно улучшились, во всяком случае, в той мере, какую позволял ограниченный бюджет старенького трампа. И, конечно, у него не было никаких поводов демонстрировать свои кулачные способности, а шрамы от предыдущих стычек давно исчезли.
     Я был полностью откровенен с секретарем гильдии, когда рассказывал ему о своей палубной команде как о банде китайских головорезов. Многие из них принадлежали к пиратским шайкам, чьи вооруженные джонки, оперирующие с баз в бухте Байес-бей севернее Гонконга, охотились за торговыми судами, посещающими китайские порты. Вопиющий случай дневного захвата парохода "Ирена" в 1927 году заставил шевелиться военно-морской флот. И китайские торговые дома, которым все это тоже надоело, предложили им выбор Хобсона[11]: либо законный — возможно, полузаконный было бы более правильным выражением  — наем на работу в качестве матросов, либо сдача на не очень-то приветливую милость властей. Тут также играли свою роль клановые связи. Владельцами "Ориентал Венчура" были китайцы с, как я подозревал, клановыми отношениями с бывшими пиратами, находящимися сейчас под моей командой. Некоторые из действий, выполнения которых ожидали от нас владельцы, были не вполне законными и безопасными, так что иметь на борту решительную и надежную команду (как говорят китайцы, тигр в любых условиях остается тигром) было неплохой страховкой. Но у этой палки было два конца. Пока я оправдывал доверие владельцев, команда беспрекословно подчинялась моим приказам, но если я его потеряю, то ее клыки ощерятся в мою сторону. Не то чтобы я плохо спал, беспокоясь о такой возможности — ведь даже дракон опасается змей на их собственной территории, — но я знал, в каких шкафах находятся некоторые скелеты.
     Тропический ливень продолжался, принося некоторое облегчение от угнетающей жары. Я решил присоединиться к Мак-Грату и, используя перерыв в работе, расспросить его о житье-бытье.
     — Итак, третий, что вы думаете о пароходе после четырех лет плавания под парусами. Выглядит чем-то вроде пикника, да?
     На самом деле, я знал ответ. Была гигантская разница между положением третьего помощника на пароходе и положением практиканта на винджаммере. Там он имел изматывающую рутину вахт четыре через четыре, и даже с ежедневным сдвигом вахт во время вечерней "собачьей" вахты[12] было невозможно получить ночной отдых более четырех часов. И даже эти часы отдыха частенько прерывались командой "Все наверх!" при необходимости перестановки парусов. Здесь же, после окончания четырехчасовой вахты в полночь, он имел роскошь проведения всей ночи в койке до того, как снова заступал на вахту в восемь утра. Здесь не было головокружительных подъемов на высокие мачты при воющем ветре и ледяном дожде зимних штормов у мыса Горн. Не было опасного ползания по реям в ста футах над уровнем моря, когда ноги отчаянно упирались в раскачивающиеся перты, живот упирался в твердое дерево рея, а израненные руки с сорванными ногтями боролись с жесткой мокрой парусиной. Питание здесь также было получше. Несмотря на прижимистость владельцев наш кок ухитрялся готовить блюда, которые по сравнению с вареной солониной, горохом и твердыми как камень сухарями, обычными на парусниках, можно было считать роскошными.
     — Я всегда подозревал, что у пароходных парней не служба, а рай, — ответил Мак-Грат с улыбкой, которую можно было принять за дерзкую, но я надеялся, что она была обычным австралийским отсутствием пиетета к начальству. 
     — Не стоит переоценивать, мистер, - проворчал я. — Возможно, ваше довольство привянет, когда начнем грузить уголь, и все провоняет и пропитается угольной пылью. Она попадает в пищу, в воду, в поры вашего тела так, что у вас будет ощущение, будто вы потеете и испражняетесь угольной пылью. И вообще, китайские моря — не место для слабых духом. Не нанесенные на карты рифы вспарывают днище, тайфун может поглотить судно вблизи от порта убежища, пираты на джонках подстерегают невнимательного вахтенного, который позволил им незаметно к себе приблизиться.
     — Извините, сэр. — Улыбка спала с лица Мак-Грата. — Я не имел...
     — Все нормально, сынок, я не в обиде. Но прими к сведению — жизнь на трамповом пароходе, особенно на этом самом, не игра в кегли с банкой пива. Это тебе предстоит понять.
     Я решил было рассказать ему про некоторые не вполне законные вещи, с которыми мы встречаемся, но передумал. Он сам вскоре это выяснит, и он не выглядел типом, которого легко испугать.
     — Как так вышло, что вы очутились на парусниках, третий? — продолжил я. — Я не думал, что австралийцы имеют склонность к мореплаванию.
     — Моя семья владеет скотоводческой фермой в северной части Нового Южного Уэльса, — ответил он. — Я всегда считал, что буду доволен работать со скотом, женюсь на местной девчонке и создам собственную ферму. Но после нескольких суровых сезонов батя предложил мне поискать другое занятие. Думаю, он имел в виду университет и все такое. Поехав в Сидней, я увидел в гавани корабли. Может, это была реакция на жизнь в захолустье, но я решил посмотреть мир. Ну, я ему так и сказал. Сначала он был шокирован, но потом, увидев, что я серьезен, он обошел несколько офисов судоходных компаний и внес залог, когда меня взяли практикантом.
     — Некоторые из людей на тех старых парусниках были настоящими ублюдками, — заметил я. С некоторыми я сам плавал, и до сих пор имею шрамы в подтверждение моих слов.
     — Совершенно верно, сэр, — ухмыльнулся Мак-Грат. — Но они научили меня матросскому делу, а также умению постоять за себя.
     — Я слышал об этом. — Пришло время объяснить ему некоторые правила. — Но если кто-то на борту применит кулаки без моего разрешения, он будет отвечать передо мной по полной. Усвоено, третий?
     В моей версии поведения на трампах было время и место для драк. Люди всегда были склонны регулировать свои обиды кулачным боем. Я сам много раз использовал кулаки. Но всегда готовые схватиться за нож китайцы и полудикие язычники-сомалийцы были взрывоопасной смесью, и если случится что-то серьезное, я желал бы иметь их на своей стороне.
     Мак-Грат кивнул:
     — Так точно, сэр.
     Он задумался, нахмурился, потирая подбородок:
     — Э-э... Чиппи[13] говорил, что вы сами провели какое-то время под парусами, сэр. Это так?
     — Вот, значит, как проводит свое время плотник? — я сделал вид, что сердит. — Судачит о своем капитане с младшими помощниками?
     Мак-Грат залился румянцем.
     — К вашему сведению, мистер, в юные годы я плавал на каботажных барках и шхунах, сразу после войны.
     Мак-Грат вытаращил глаза:
     — А я удивлялся, откуда вы разбираетесь в оснастке, сэр. И вы раньше плавали вместе с плотником, да?
     Он был смел и решителен, надо отдать ему должное. Не многие третьи помощники и после второго рейса осмелятся задавать капитану вопросы. Лотер считал Мак-Грата слишком самонадеянным, но таково было его пристрастное мнение о любом, кто не проходил учебу в Дартмуте[14]. По правде говоря, Мак-Грат напоминал мне самого себя в том возрасте, с тем, что я был еще большим дураком и смутьяном. И я в самом деле ранее плавал вместе с Крампом, плотником, когда я был старпомом на старом "Портнисе". Это была развалина, построенная еще до войны. Все рядовые моряки теснились под полубаком, как на винджаммерах, и были выходцами из Ливерпуля и Ньюкасла. Ими было трудно управлять, а самым строптивым был ливерпулец по имени Бегли, который мнил себя королем полубака. Я улыбнулся этому воспоминанию. Он только однажды столкнулся со мной и получил болезненный урок — укус волкодава эффективнее его лая. Говори громко и носи с собой кофель-нагель, как выражался мой первый капитан. Совет, которого я с тех пор постоянно придерживался.
     — Да, мистер Мак-Грат, — ответил я, придав тень угрозы своему голосу. — Мы с плотником старые соплаватели. Вижу, что вы с ним на короткой ноге. Попросите его рассказать о "Портнисе" и матросе по имени Бегли. И запомните: если вы, по моему мнению, делаете правильные вещи, то мы с вами поладим. Если нет — Крамп может рассказать, что случается с теми, кто пересекает мой курс.
     Я пристально посмотрел на него для придания эффекта сказанным словам, и с удовлетворением увидел, что он слегка поежился.
     — Ну что, ливень, похоже, прекратился, так что буду благодарен, если вы займетесь уборкой тентов и подстегнете докеров к работе.
     Я удалился и вернулся в канцелярию, где бумажная работа сама не двигалась. Здесь меня ждала записка от Лотера, извещавшая о том, что вскоре нас осчастливит визитом управляющий сингапурским отделением судовладельцев с заданием на следующий рейс.
* * *
     — Если вы сможете зайти в Вевак, капитан, то я подкину вам груз бурового и шахтного оборудования, — сказал По Линг Синг, управляющий отделением фирмы "Англо-Ориентал". Низенький, пухлый, с луноподобным лицом, он был одет в безупречный светло-серый тропический костюм, белую рубашку с серым шелковым галстуком, на котором выделялась золотая булавка, инкрустированная большой жемчужиной. Обут он был  в белые ботинки оленьей кожи, шляпа-панама лежала на серванте. Он сидел в одном из потертых кресел в моем салоне, расположенном позади штурманской рубки. Я сидел в таком же напротив него, а Лотер присел на диванчик сбоку. Электрический вентилятор, подвешенный на переборке, раздувал влажный воздух, проникающий через открытый иллюминатор и несущий с собой вонь сингапурских доков — комбинацию запахов тропических растений, гниющих водорослей и отбросов из сточных канав.
     — Кроме того, — продолжал По своим английским с сингапурским акцентом, — у меня есть большой груз разных товаров для хорошего приятеля в Порт-Морсби. На обратный рейс в Гонконг я могу забронировать полную загрузку копрой. — Он довольно потер руки. — В этом рейсе должен быть хороший профит, капитан.
     Его слова звучали музыкой для моих ушей. Мы почти закончили выгрузку зерна, и По через сеть своих агентов выискивал грузоотправителей среди местных торговцев. Будучи трамповым судном, "Ориентал Венчур" не имело ни определенного маршрута, ни твердого расписания. Оно шло туда, где имелся подходящий груз, конкурируя с сотнями других трампов, оперирующих на морских путях Дальнего Востока. Приносило ли оно прибыль или несло убытки, зависело от умения По найти груз по выгодной фрахтовой ставке, а также от моего управления судном как можно экономичней, избегая в то же время созданные людьми и посланные Всемогущим опасности китайских морей.
     По был хорош в своем ремесле, он мне нравился. Несмотря на свой лощеный вид записного франта, он был умен и работящ, и был тем, кого в сеттльментах Малайи звали королем лазеек. Другими словами, он знал всех порядочных людей и немалое количество нечистоплотных личностей. И я доверял ему — то есть, доверял его предсказуемому образу действий. Во всех предлагаемых нам сделках — как законных, так и контрабандных — выторгованные им условия служили в первую очередь его собственным интересам, а во вторую интересам владельцев, оставляя мне и судну крохи. К счастью, эти крохи обычно обеспечивали небольшой бонус команде и позволяли мне надеяться на приобретение в обозримом будущем собственного парохода.
     — Этот Вевак еще та глухомань, — заметил я, размышляя, что затеял По на этот раз. — А кто отправитель?
     — Мистер Эберхардт, Вольфганг Эберхардт, — ответил По, сражаясь с немецкими согласными. — Имеет семейный бизнес на Новой Гвинее еще со времен германской колонии, и до сих пор его дела идут неплохо.
     С таким именем было неудивительно, что он являлся немецким колонистом еще с довоенных времен. Но я никогда не слышал ничего хорошего о том, как немцы обращались с туземцами Новой Гвинее. Также, в данном случае, ничего не слышал о горных разработках в окрестностях Вевака.
     — А что ищет этот Эберхардт? — спросил я.
     — Вроде ищет золото где-то на реке Сепик, — ответил По. — А также ведет разведку нефти. не знаю, насколько успешно, но хорошо платит за быструю доставку, без огласки, если вы меня понимаете. — По постучал по носу.
     — В самом деле? Что вы думаете об этом, Питер?  
     Питер разглядывал буфет со спиртным, барабаня по спинке кончиками пальцев. Дело шло к полудню, и Да Коста принес кофейник с крепким яванским кофе, который был кстати, несмотря на удушливую жару в каюте. Но я предполагал, что Лотер предвкушал большой стакан джина в качестве аперитива перед перед ленчем, на который наш индо-португальский кок неизменно готовил карри. Мой вопрос вернул его к реальности.
     — Я всегда становлюсь слегка подозрительным, когда слышу, что кто-то готов хорошо заплатить за быструю и секретную доставку. В чем тут ловушка, задаюсь я вопросом.
     Его ответ в точности совпадал с моими ощущениями.
     — Никакой ловушки, капитан, — сказал По, несколько слишком спокойно. — Вы знаете, что происходит, когда появляется утечка информации о золоте или нефти. Я уверен, что мистер Эберхардт просто заботится о своих инвестициях и не хочет огласки. Во всяком случае, вы сможете сами спросить его, он пойдет с вами вместе с женой. Уверен, их ждет хорошее путешествие, — он помолчал, улыбаясь заговорщически, — к тому же он очень щедр, если будет доволен обслуживанием.
     — Слышишь, Питер? У нас будет благородное общество в течение десяти дней до Вевака. Распорядись, чтобы прибрались в пассажирском люксе и проветрили его. Да, и неплохо было бы поставить на палубу несколько шезлонгов и теннисный стол.
     Хоть это и было необычным для трампового судна, у нас имелись пассажирские каюты на двенадцать человек. Правда, едва ли судно когда-нибудь имело пассажиров, так что трудно было не заметить сарказма в моих словах.
     — Подготовить апартаменты не сложно, — нахмурился Лотер, — но мы редко имели удовольствие перевозить пассажиров такого калибра как Эберхардты. У них есть какие-нибудь особые запросы? — обратился он к По.
     — Люди, привыкшие жить в джунглях Новой Гвинеи, найдут даже эти скромные условия восточных бродяг вполне приемлемыми.
     — Скромные! — фыркнул я.  Восточные бродяги — так мы шутили между собой. Это относилось к бездомной натуре трампа, что в равной степени можно было применить как к судну, так и ко мне самому. — Если бы я не знал вас так хорошо, то мог подумать, что вы меня дразните, мистер По. Этот скромный пароход неплохо послужил владельцам за последние несколько лет.
     — Простите мне эту маленькую шутку, капитан Роуден. Я слышал, что мистер Эберхардт любит принять вечером стаканчик-другой виски с содовой, но эта фрахтовая ставка покроет любое количество спиртного, которое он пожелает. — По встал и потянулся за шляпой. — А сейчас прошу меня извинить, но я должен вернуться в офис и подготовить необходимые документы. Благодарю за кофе, увижу вас перед отходом. — Он протянул руку. — Не надо меня провожать, я знаю этот скромный пароход почти так же, как и вы.
     Его кожаные ботинки протопали по покрытой деревянным настилом шлюпочной палубе  и вниз по трапу.
     Я был всегда настороже, но не слишком щепетилен. В трамповом бизнесе вы брали то, что дают, и очень часто это было "не спрашивай — не болтай", но что-то в Эберхардте и его грузе плохо пахло. Немецкий колонист в бывшей немецкой колонии с грузом горного оборудования, о котором никто не должен знать, и которое настолько ценно, что понадобилось самолично его сопровождать. Что он ищет? Золота, скажем, полно южнее в районе Лея. Если вести разведку, то это именно то место, куда стоит смотреть.
     — Надо будет внимательно присматривать за этим Эберхардтом и его грузом, — решил я. И, Питер, разузнай-ка, что он предпочитает пить. Наверняка ему не захочется пить в одиночку. Не дадим ему страдать среди трезвенников.
     Я сказал это в шутку, Но, судя по сузившимся глазам и сжатым губам Лотера, он ее не разделил. Ничего, проглотит! Я давно сделал правилом знать все, что происходит на моем судне. Я знал историю Лотера, знал про его схватки с зеленой тоской и их причиной — он пил чтобы забыться. Я был готов терпеть это так долго, как долго его работа удовлетворяла меня.
     — Мы не пассажирское судно, разумеется, — ответил он ровным тоном. — Но пассажирские апартаменты вполне приличны, и я поговорю со старшим стюардом и коком. Не сомневаюсь, что возможность получения некоторого бакшиша подвигнет их к заботливому отношению к Эберхардтам.
     Оставшись один, я продолжил размышлять над визитом По. Что-то в его словах о Эберхардте и и горном оборудовании не складывалось. И кончики моих пальцев покалывало. Возможно, это и были проблемы с циркуляцией крови, как говорили мне доктора, но я заметил, что эти покалывания служили четким индикатором того, что мне втирают чушь собачью. Мы, правда, редко возили пассажиров, но когда приходилось, беспокойств от них было больше чем выгоды. Но немецкий колонист, ищущий золото в неисследованной части Новой Гвинеи? Рейс обещал быть весьма интересным.
* * *
     Ближе к полуночи я прокладывал путь сквозь бурлящую массу жизни, заполонившую ночной рынок на Буджис-стрит. Люди всех рас и разнообразных цветов кожи переполняли тротуары и выливались на проезжую часть. Китайские торговцы в традиционной одежде с большими корзинами и их жены в ярких, декорированных орнаментом чонсамах[15]. Кули в мешковатых синих штанах и грязных спецовках. Индусы в белых накрахмаленных рубашках и дхоти, их жены в цветастых сари, увешанные разноцветными браслетами. Сикх-полицейский в тюрбане, рубашке и шортах цвета хаки, с окованной железом дубинкой, которой он мастерски владел для поддержания порядка. И, как вкрапления, розоволицые европейцы, истекающие потом от жары и влажности, интенсивность которых только слегка спадала после захода солнца.
     Многие магазины все еще работали, выставляя напоказ пряности и шелка, одежду и товары для дома, жареных уток и куски свинины, сладости и еще множество восточных снадобий и других изделий, которые  не смог идентифицировать. Все это освещалось ярким светом фонарей-молний или гирляндами цветных электрических лампочек. Витрины некоторых магазинов были превращены в кухни на открытом воздухе с большими мангалами, от которых в ночное небо спиралью поднимались дымы и искры. Покрытые потом повара трудились над гигантскими котлами, бросая в них лапшу, кусочки мяса, овощи и опорожняя ковши с соусами. Пар от готовящейся еды смешивался с дымом, и время от времени капли масла, падая на раскаленные бока котлов, возгорались вспышками желтого адского пламени. Я вдыхал соблазнительный аромат экзотической пищи, смешанный с кислым запахом древесно-угольного дыма, едкой вонью сточных канав и благоуханием женских духов. Я был здесь много раз, но до сих пор сохранил в себе частичку того чувства удивления и радостного настроения, с которым я, молодым человеком прямо из Англии, встретил эти места.
     Улица была закрыта для транспорта и заполнена столами и стульями, которые были заполнены множеством поглощающих пищу и напитки людей. Среди столов шныряли мальчишки, предлагая различные блюда, пиво "Тайгер" и другие, не так легко идентифицируемые, но более мощные, напитки.
     Я сошел на берег с Брайаном Крампом, плотником. Есть такие, которые считают странным, что капитан водит компанию с плотником, но мне было безразлично, что обо мне думают, а у меня с Крампом было много общего. Мы оба родились на берегу устья Темзы. Крамп — на эссекской стороне — был наполовину цыганом и носил золотое кольцо в мочке уха. На его правом бицепсе был вытатуирован черный ворон, на тыльной стороне ладони правой руки — ухмыляющийся череп, и на тыльной стороне ладони левой руки якорь. А я родился со стороны Кента в семье потомственных рыбаков и контрабандистов. Один из моих предков разбойничал вместе с Диком Турпиным[16], и конец его жизни был предсказуемо ужасным. Мы оба стали сиротами из-за Великой войны и воспитывались в институциях, где, чтобы выжить, научились быть грубыми и жестокими. Но мне повезло больше Крампа. Мой дядя нашел мне место на баке каботажной шхуны, а затем заставил меня учиться на судоводителя.
     Крамп же, оставив детский дом, окунулся в жизнь насилия и преступлений. Днями он работал матросом на неуклюжих баржах, передвигавшихся вверх и вниз по Темзе с помощью приливо-отливных течений и рулевых весел. По ночам он присоединялся к "береговым пиратам" — бандитам, которые грабили суда, ошвартованные в лондонских доках. Неудачная попытка ограбить лайнер компании "Пи-энд-Оу" отправила его в тюрьму Вандсворт. Выйдя из тюрьмы, он как-то ухитрился получить место матроса на старом убогом "Портнисе", где оказался и я. Капитан был слабым и таким же убогим, и на судне верховодил старший механик с бандой приспешников, которые обманывали и обкрадывали как владельцев, так и других членов команды. Одним из вожаков был Бегли, и он решил показать новому старпому, кто здесь хозяин. Произошла жестокая драка, но Бегли оказался не в форме, и когда я его нокаутировал, то убедил его остаться лежать, жестко обработав тяжелыми башмаками. После этого мне пришлось следить за своей спиной, и однажды на меня напали стармеховы прихлебатели. Если бы не Крамп, то не избежать бы мне жестокого избиения или чего похуже, судя по инструменту, который они использовали. По окончании рейса я был рад списаться с этого корыта, а получив командование "Ориентал Венчуром", дал знать об этом Крампу, и он с удовольствием воспользовался моим приглашением. Не могу сказать, что он полностью исправился, но мы понимали друг друга, и его хорошо было иметь за спиной в неприятных ситуациях, которые порой случались.
     Мы сели за пустой столик и были моментально обслужены: только что приготовленный жареный рис, лапша, мясо и овощи, сопровождаемые ледяным пивом "Тайгер".
     — Мак-Грат первый раз в Сингапуре, — сказал Крамп в промежутке между поглощением пищи. — В полночь он сдаст вахту, и я ему сказал, что буду здесь на случай, если он захочет попробовать заливного угря с портером.
     Я усмехнулся:
     — Ему должно здорово повезти, чтобы найти здесь это. Во всяком случае, заливного угря.
     Странно, как из-за каких-то незначительных вещей всплывают в памяти болезненные воспоминания. Заливной угорь во времена моего детства в Ист-Энде был основным продуктом питания. Его ели все, в том числе и я, когда был голодным, но я ненавидел это блюдо. Куски отварного, словно сделанного из резины, угря в желатине, который вонял так, как будто был сделан из коровьих копыт с налипшим на них навозом. Крамп же оставался типичным ист-эндцем, гордящимся своим происхождением и говорящим на диалекте кокни, сдобренном воровскими словечками и рифмованным жаргоном. Например, "котлы" — это сокращение от котелка и полки камина, которая ассоциировалась с карманом, который служил сокращением для карманных часов, которые... Чтобы это понять, надо там родиться.
     Я знал, что не должен стыдиться своего происхождения. Не было моей вины ни в том, что отца убили на войне, ни в том, что мать, оставшись без средств к существованию, скатилась до пьянства и проституции, которые вместе убили ее.  Я не мог ничего поделать с этим. Но мой кентский акцент, о котором учитель ремесленной школы, демонстративно зажав нос, говорил, что от него несет сильнее, чем от сточных канав Уоппинга — совсем другое дело. В средних классах я колотил одноклассников, которые насмехались над моим акцентом, пока до меня не дошло, что проще научиться подражать их округлым гласным и четким согласным. Это не делало меня джентльменом, но правильный выговор давал преимущество в виде сомнения — по крайней мере до тех пор, пока действия не говорили сами за себя. Даже теперь, разозлившись, я старался сдерживать себя от применения насилия.
     Мы еще ели, когда Крамп заметил Мак-Грата и помахал ему. При виде Крампа лицо юноши озарилось широкой улыбкой, которая тут же погасла, когда он увидел меня за тем же столиком. Он осторожно присел на свободное место.
     — Расслабьтесь, третий, — сказал я, подав знак одному из мальчишек. — Вы не на службе, так что наслаждайтесь приятным вечером.
     — Что ты об этом думаешь, Джеймс? — спросил Крамп, обводя рукой окружающее. — Бьюсь об заклад, ты не видел ничего подобного в Сиднее, или откуда ты там.
     — Конечно, там, откуда я, только овцы, скот, пшеница и фермеры. В Сиднее есть китайцы, но я с ними не пересекался.
     Перед Мак-Гратом появились тарелка с едой и бутылка пива, и мальчишка вручил ему ложку. Юноша с опасением покосился на стряпню, где мелкие кусочки мяса и овощей плавали в дымящемся пикантном соусе.
     При виде его ошеломленного лица Крамп громко рассмеялся:
     — Да, для привыкших к мясу и картошке это выглядит необычным. Но не смотри на внешний вид, положи себе в тарелку риса или лапши, перемешай ложкой и ешь.  
     Мак-Грат, осторожно водя ложкой по своей тарелке, широко открытыми глазами наблюдал, как Крамп палочками ловко доставляет еду с тарелки в рот.
     — Палочки, — объяснил Крамп. — Китайцы ничем иным не пользуются. Не беспокойся, для гуайло они всегда подают ложки.
     — Гуайло?
     — Так они называют белых людей, это означает "круглые глаза".
     Мак-Грат осторожно поднес ложку ко рту и начал задумчиво жевать содержимое. Я хорошо представлял, что он никогда ничего подобного не пробовал: смесь ароматов, сладкое, соленое и кислое одновременно, хруст свежеприготовленных овощей в сочетании с шелковистой мягкостью нежного мяса. Затем он широко открыл рот, глубоко вздохнул и схватил бутылку пива.
     Крамп снова засмеялся:
     — Извини, забыл тебя предупредить: соус очень острый, сильно жжет, но ничего, привыкнешь. Гаси пожар пивом.
     Мак-Грат остудил рот еще одним глотком и продолжил еду. С наполненным желудком и второй бутылкой пива он заметно расслабился. Мы откинулись на спинки стульев и наблюдали шумный кружащийся калейдоскоп китайцев, малайцев, индийцев и европейцев.
     Между столиками расхаживали китайские лицедеи. Пожилые музыканты играли странные мелодии на однострунных скрипках. Расторопные подростки предлагали поиграть в "ракушки", ловко передвигая их по столу перед неосторожным ротозеем и соблазняя угадать, под какой ракушкой находится шарик. Другие подростки с потрепанными колодами карт предлагали посмотреть карточные фокусы. Еще одни склоняли не очень трезвых посетителей сыграть в крестики-нолики по смешной ставке в несколько медяков. Победителю доставалось все, поставленное на кон, и похоже, что ребята никогда не проигрывали.
     А в прилегающих переулках мелькали осторожные фигуры в ярких, цветастых, облегающих чонсамах, с экзотическими прическами, накрашенными щеками и густо подведенными бровями и ресницами. Они обменивались взглядами и шептались с одинокими мужчинами, иногда их приглашали присесть и предлагали выпить. Внимание Мак-Грата переключилось от еды, его глаза вращались как будто на стебельках.
     Крамп подмигнул мне и слегка подтолкнул юношу:
     — Если ты задумался о юбке, мы можем устроить тебе попозже. Но, если я не ошибаюсь, каи-таи вряд ли придутся тебе по вкусу.
     — Они неплохо выглядят, — ответил Мак-Грат. — А что значит каи-таи? Это что, китайское название шлюх? 
     — Нет, Джеймс, — засмеялся Крамп. — Эти шлюхи не бабы, а леди-мальчики, смазливые парнишки, одетые как женщины. Есть такие мужчины, которым это нравится. Но многие замечают разницу только тогда, когда сунут руку между ног и обнаружат нечто неожиданное.
     Мак-Грат раскрыл рот. Я не думал, что он был настолько наивным, чтобы не знать о продажных женщинах. Любой моряк, заходящий в зерновые порты южной Австралии или выходящий с грузом нитратов из Чили, имел хотя бы беглое знакомство с борделями и девочками, которые предлагают там свои услуги. Но, судя по его пораженному выражению, ему и в голову не приходило, что мальчики могут одеваться как девочки, чтобы привлекать клиентов.
     Крамп заметил выражение его лица и решил немного позабавиться:
     — Если хочешь, я могу позвать одну из них. Она сядет тебе на колени, и вы познакомитесь.
     Он начал поднимать руку, но Мак-Грат схватил ее и прижал к столу:
     — Не смей! За кого ты меня принимаешь?
     — Легче, Джеймс, — произнес Крамп. — Я не хотел тебя обидеть, просто пошутил. Доедай пищу и любуйся окружающим. Затем пойдем на пароход.
     Мак-Грат застенчиво улыбнулся:
     — Извини, Брайан, но эти каи-таи... я бы никогда не догадался. Слава богу, ты предупредил меня... хотя выглядят они как обычные шлюхи. Посмотри на того рядом с...
     Его голос упал, а я проследил его взгляд, уставившийся на высокого, смуглого, хорошо выглядящего мужчину — моего второго помощника, который по-хозяйски положил руку на плечи одного особенно привлекательного каи-таи.
     — О, это мистер Гриффит. Да, у него наметанный глаз на барышень — если вы понимаете, что я имею в виду, — хихикнул Крамп.
     Оживленные глаза Гриффита на покрасневшем от возбуждения лице были сфокусированы на идущем рядом с ним женственном мальчике. Он, казалось, не замечал ничего вокруг, в том числе своего капитана и своих соплавателей, мимо стола которых он проходил. Я был бы рад позволить ему пройти как бы незамеченным. Не ради меня самого — я повидал много чего, и вид гомосексуалиста с юным любовником меня не оскорблял. Но Гриффит, очевидно, желал бы сохранять известную дистанцию между своими сладострастными предпочтениями и профессиональными отношениями с коллегами.
     И все было бы хорошо, если бы не Мак-Грат. Его лицо пылало и почти сравнялось цветом с его волосами, он уставился на Гриффита, сморщив лицо от испытываемого отвращения.
     — Спокойно, Джеймс, — повторил Крамп, положив ладонь на руку Мак-Грата в попытке успокоить его. — Мистер Гриффит свой. Да, он извращенец, но он свой. Он не будет приставать к тебе.
     — Да уж конечно не будет, — огрызнулся Мак-Грат, отшвыривая руку Крампа. — Если он хоть пальцем прикоснется ко мне, я его убью.
     Тут мне следовало бы вмешаться. Это было бы правильно, особенно в свете моих предупреждений о драках. Но меня охватило любопытство. Возможно, это был то примитивное любопытство, которое толкало людей к развлечениям типа созерцания мужских, собачьих или петушиных боев. Мак-Грат был бойцом; доказательство этого я видел в Сиднее. Я также знал, что Гриффит может постоять за себя. Два пса, лающих и рвущих друг друга. Мне было интересно, кто из них проиграет.
     Взрыв негодования Мак-Грата привлек внимание Гриффита, до сих пор поглощенного своим спутником. Заметил ли он меня и Крампа — не знаю, но он увидел возбужденное лицо Мак-Грата и остановился, слегка покачиваясь.
     — Ба, да это юный Мак-Грат, развлекающийся в свободное время на Буджис-стрит, — произнес он, провокационно вытолкнув вперед хихикающего каи-таи для лучшего обзора. — Надеюсь, тебе нравится окружающий пейзаж, Джеймс? Что ты думаешь о моей юной подруге? Разве она не прелестна?
     Мак-Грат отшатнулся:
     — Убирайся прочь от меня, ты грязный...
     — Извращенец? — закончил фразу Гриффит угрожающим тоном. — Ты кого из себя строишь, щенок, у которого молоко на губах не обсохло? Предлагаю тебе вернуться на пароход, тебе уже давно пора баиньки.
     Алая краска залила лицо Мак-Грата, он сжал кулаки и сделал шаг вперед:
     — Не смей со мной так разговаривать, я не мальчик, а вот ты не мужчина, а что-то другое. Ты отвратителен.
     В глазах Гриффита блеснула ненависть:
     — Я не желаю неприятностей, Мак-Грат, но если начнешь бузить, то ты их получишь.
     Его рука потянулась к карману, где, думаю, у него лежал нож, но затем он, видимо, передумал — вокруг полно народа. Кулаков будет достаточно.
     На лице Мак-Грата отразилась нерешительность, и на мгновенье я подумал, что он уступит. Но затем его темперамент взял верх и он рванулся вперед, нацелившись правым хуком в челюсть Гриффита.
     Кулак наткнулся на что-то твердое, но это не было лицом Гриффита. Вмешался Крамп и перехватил удар, как тисками сжав кулак Мак-Грата своими сильными мозолистыми пальцами.
     — Послушайте, джентльмены, здесь не время и не место для ссор.
     Крамп утянул Мак-Грата в сторону и бросил на меня вопрошающий взгляд. Я кивнул, и он потянул юношу в сторону.
     — Пойдем, Джеймс. Пора, тебе через несколько часов на вахту.
     Он повел Мак-Грата через толпу к стоящим поодаль черно-желтым таксомоторам, и я слышал, как он своим резким голосом настоящего кокни наказывал водителя отвезти их в доки Кеппеля.
     Гриффит расслабился, румянец сошел с его лица, а гнев утих, когда он понял, что я был свидетелем их несостоявшейся стычке. Он отдернул руку с плеча каи-таи, как будто оно превратилось в пылающий уголь.
     — Прошу прощения, капитан, — пробормотал он, — я вас не заметил.
     Отринутый и сконфуженный каи-таи тихо, бочком удалился. Неважно, подумал я, не один, так другой иностранец найдется, с его внешностью он наверняка подцепит кого-то этой ночью.
     Я направил палец в сторону Гриффита и прорычал командным тоном:
     — Вам тоже лучше вернуться на борт, мистер. Помните, что я говорил о драках? — Я постучал по столу для усиления эффекта. — Быть в моем салоне в десять ноль-ноль, минута в минуту. Понятно? — И, не дожидаясь ответа: — А теперь убирайтесь.
     Гриффит развернулся на каблуках и исчез в редеющей толпе. Я взглянул на часы. Был уже второй час, но спать мне не хотелось, как не хотелось и возвращаться в монашеские пределы своей каюты. Я знал место, где было достаточно рома и радушных женщин в любое время. Я помахал обслуге, оставил несколько банкнот и горсть монет на столе и вышел на находящуюся за углом улицу Малай-стрит.
* * *
     — Почему вы считаете приемлемым нападение на старшего по должности?
     Я сидел за столом, а Мак-Грат, стоя передо мной, выглядел взволнованным и несчастным. Я вызвал его к себе в девять утра, страдая от головной боли и приступа лицемерия. Во-первых, я наслаждался общительной, хотя и оплаченной, компанией в хорошо известном заведении на Малай-стрит. Оно не было слишком уж эксклюзивным, любой с достаточными средствами приветствовался, а полиция лишь изредка для проформы посещала его. Но однажды я помог его хозяйке доставить без оформления документов посылку с какими-то ценностями (неискренние благодетели человечества назвали бы их выручкой от аморальных занятий) ее родственникам в Китае, за что я заслужил ее вечную благодарность, бесплатную выпивку и лучших девочек на выбор. Во-вторых, я знал, что мне следовало предотвратить ту яростную конфронтацию. Одно слово их капитана могло задавить этот росток прежде, чем он вырос ядовитым цветком. А теперь я имел двоих разгневанных и возмущенных друг другом молодых людей на своей совести.
     Я принял твердый, холодный, осуждающий вид и свирепо посмотрел на помощника:
     — Итак, Мак-Грат, что вы можете сказать в свое оправдание. Вы обвинили второго помощника в чем-то, что он делал на берегу в свободное время, и думаете, что это дает вам право напасть на него. Я правильно излагаю?
     Мой тон был зловещим, и Мак-Грат поежился.
     — Нет, сэр. Но мистер Гриффит обнимал этого... молодого человека. — Он сглотнул, стараясь сохранить ровный тон.— Он дефилировал, выставлял напоказ, и я...
     — Кто дал вам право судить, — лицемерно прогремел я. — То, что делает второй помощник в свое личное время, меня не касается, если это не влияет на его работу. А если мне нет дела до этого, то и вам нет дела... если вы хотите остаться на этом пароходе. — Я сделал паузу, не спуская стального взора с Мак-Грата. — Итак, мистер?
     Мак-Грат сглотнул. Возможно, он был шокирован мыслью о мужчине, который имел сексуальную связь с другим мужчиной, неважно, насколько удачно тот был загримирован под женщину. Мне это тоже было противно, хотя было ли это прегрешением перед богом или заслуживало наказания земными властями — я не знал. А Гриффит был хорошим моряком и нес службу как следует. Я не хотел терять его. С другой стороны, и Мак-Грат подавал надежды, если научится контролировать свои чувства и свой темперамент. Он потерял предыдущее место из-за драки, и вряд ли мог позволить себе вторую запись ОС. Я побарабанил пальцами по столу, ожидая ответа.
     — Приношу свои извинения, сэр, я действовал опрометчиво. Подобное не повторится.
     — Да уж лучше чтобы не. Нельзя поднимать руку на старшего офицера. Вы принесете извинения второму помощнику, когда он сменит вас в полдень. Итак?
     Мак-Грат колебался. Возможно, он ожидал разноса, даже увольнения, но не предложения извиниться.
        — Итак... мистер Мак-Грат? — прорычал я, наклонившись вперед и упершись руками о стол, как бы готовясь прыгнуть через него. Я мог быть злобным ублюдком, если меня вынудят, и надеялся, что Крамп объяснил ему это, когда они возвращались на такси.
     — Да, сэр, мне жаль, сэр, но... — мои глаза гневно блеснули, но Мак-Грат упрямо продолжил, — примет ли второй помощник мои извинения?
     Я почувствовал, что мое лицо покраснело от гнева, но часть меня восхищалась его упорством, и я сумел удержать голос ровным:
     — Просто извинитесь, мистер. А теперь займитесь делом.
     — Да, сэр.
     Он повернулся, повесив голову, и побрел к двери.
     Выражение его лица: было ли на нем облегчение от окончания выволочки или разочарование? Обычно по рыжеволосым страстным типам судить было легко. Но не в этом случае. Не то чтобы это имело большое значение. Я мог свалить его с ног своими кулаками, выбросить на причал — и инспектор торгового флота не станет тратить свое драгоценное время на его жалобы. Мятежные юнцы не многого добиваются на трампах в китайских морях.  Но что-то в выражении лица Мак-Грата требовало больших объяснений, и нынешнее время было ничем не хуже другого для того, чтобы открыть ему глаза на суть того, на что он подписался.
     — Задержитесь! — позвал я его назад. — Послушайте внимательно, Мак-Грат. Я не собираюсь комментировать то, чем мистер Гриффит занимается в своей личной жизни, но он хороший офицер и не причиняет проблем на борту. Вы можете не любить гомосексуалистов, но в нашей профессии следует научиться жить самому и давать жить другим.
     — Сожалею, сэр, я думаю, что был просто ошеломлен, увидев его вместе с этим... каи-таи.
     — Случаются самые разные люди, вещи и ситуации, Мак-Грат, о чем вы узнаете, если останетесь на этом судне надолго. Думаю, вы уже слышали рассказы о разных грузах, которые мы временами перевозим. Не все, что пересекает планширь фальшборта, занесено в грузовой манифест. Строго говоря, вас это не касается, ответственность лежит на мне и старпоме, если нас прихватят за яйца. Но человек, который умеет держать язык за зубами; человек, который не растеряется в затруднительных обстоятельствах; человек, который умеет постоять за себя в опасной ситуации, не теряя головы — такой человек мне нужен. Я нашел его в Гриффите. Вопрос: нашел ли я такового в вас? Насколько я вижу эту ситуацию, у вас есть выбор. Вы можете списаться с судна и я сделаю в мореходной книжке запись "очень хорошее" в графе "поведение и трезвость". У вас не возникнет трудностей в поиске места — здесь полно судов. Или же вы принесете извинения второму помощнику, и мы (я и секонд) забудем об этом инциденте. Да, и если это сделает более легким ваш выбор: отправители подобных — необычных — грузов порой бывают весьма щедры.
     Я сказал уже более чем достаточно, дело было за самим Мак-Гратом, но я был рад увидеть дикарскую улыбку на его лице.
     — Я не трус, сэр. Я нанимался в расчете на длительный срок. Я буду разговаривать с мистером Гриффитом.
     — Не заставляйте меня впредь повторять подобные разговоры. — Я сверкнул глазами для усиления воспитательного эффекта. — Теперь к делу: старпом доложил, что грузовые стрелы готовы к погрузке ящиков с шахтным оборудованием. Как только они прибудут, грузите их на твиндек четвертого трюма. Проследите за этим.
     — Так точно, сэр.
     Позднее в салон подошел Гриффит. Я сразу перешел к сути дела:
     — Не знаю, в какую игру вы играете, мистер. Здесь повсюду глаза и уши, и кто-нибудь уже доложил о ссоре между европейцами на улице. Ваши предпочтения — это ваше личное дело, но только до тех пор, пока они не влияют на судовой порядок. Поэтому вчерашнее происшествие становится моим делом. Третий помощник был неправ, бросаясь на вас с кулаками, и я уже вызывал его на ковер. Но ваше поведение и ваше отношение выходило за всякие рамки. 
     — Сэр, в свое оправдание...
     — Не перебивайте меня, мистер, — оборвал я его гневно. —— Должен предупредить вас, что даже здесь на востоке, где к определенным вещам относятся более толерантно, чем в Британии, не стоит так демонстративно выставлять себя напоказ. Если вы не можете вести себя осторожно, то, может быть, вы выбрали не тот вид работы. Я достаточно ясно выражаюсь?
     Мой голос был суров и я говорил медленно, чтобы до него в полной мере дошло мое предупреждение.
     — Да, сэр.
     Его голос был напряженный, как будто у него комок застрял в горле, и я мог видеть, как он старается обуздать свой гнев.
     — Что бы вы ни думали о юном Мак-Грате, он обещает стать хорошим офицером, и вам придется работать вместе до тех пор, пока вы оба остаетесь на борту этого судна. Он принесет вам извинения, и вы их примете, понятно?
     Мой тон не терпел возражения, и я ждал с каменным лицом, пока Гриффит не промямлит свое согласие.
     — После случившегося в Сиднее я думал, что вы будете держаться ниже травы, — продолжил я более мягким тоном. — Слушайте, вы хороший офицер, Дэвид, и вы проплавали со мной немало, но не думайте, что я поколеблюсь списать вас, если вы будете причиной очередной неприятности.
      Для людей подобных Гриффиту жестоким обстоятельством жизни являлось то, что их боялись и ненавидели за то, с чем они родились. Трамповые пароходы были не для слабых духом, здесь требовалось заслужить уважение суровых и прочных как гвозди людей, зарабатывающих тут на скудное существование. И Гриффиту удалось завоевать авторитет, порой используя и кулаки. Но жалость и сантименты были роскошью, которую я не мог допустить в этом бизнесе, достаточно тяжелом и опасном, чтобы еще и исполнять роль няньки.
     — Итак, каков будет ваш ответ?
     — Виноват, сэр. Обещаю, больше неприятностей не будет.
     Я отпустил его и позвонил Да Сильве. Голова все еще болела, и мне была нужна большая чашка крепкого кофе.

Глава третья

     Была середина предполуденной вахты Мак-Грата, и я пришел на крыло мостика с чашкой кофе в руках отдохнуть от утомительной бумажной работы в канцелярии. Ветра не было, и зеркально гладкая поверхность воды цвета яркой кобальтовой сини едва заметно колыхалась на длинной низкой зыби. То и дело летучие рыбы с крыльями, сверкающими каплями воды на солнце,  взмывали в воздух и пролетали футов сто, прежде чем возвратиться в естественную для них среду обитания. Солнце, находившееся только на середине своего пути к зениту, уже нагревало своими лучами открытые стальные палубы и конструкции так, что они обжигали при прикосновении. Я стоял в тени брезентового тента, натянутого над левым крылом мостика, и наслаждался тем легким ветерком, который возникал от десятиузлового хода судна. Слева по борту панорама отдаленного южного берега Борнео медленно уплывала вдаль. Прибрежные равнины и невысокие холмы были покрыты буйной зеленой растительностью, среди которой тут и там поднимались струйки дыма, обозначая поселение даяков. И далее, на расстоянии, виднелись серо-голубые очертания горной, таинственной внутренней части острова.
[]

     До сих пор спокойный переход не был богат событиями.
     Вольфганг Эберхардт и его жена Амелия поднялись на борт в день отхода и заняли пассажирский "люкс", из которого они выходили на короткие прогулки по шлюпочной палубе рано утром, пока солнце не припекало, или после захода солнца. Еду им Да Сильва приносил в каюту. Судя по внешности, Эберхардт приближался к пятидесяти, это был высокий, начинающий полнеть блондин со светлой кожей и голубыми глазами. Его лицо несло отпечаток как многолетнего нахождения под тропическим солнцем, так и чрезмерного увлечения спиртным. Его жена, напротив, была невысокого роста, миниатюрная, седовласая. Она всегда носила широкополую шляпу или зонтик для защиты от солнца, и ее бледная, почти фарфоровая, кожа служила разительным контрастом с красноватой, продубленной шкурой ее мужа.
     Несмотря на все мои подозрения Эберхардт оказался именно таким, каким описал его По. Ничего явно подозрительного в его грузе не было, и все бумаги были в полном порядке. И все же, для состоятельного бизнесмена было весьма необычным путешествовать на борту старого парохода, даже того, который перевозил его груз. Регулярная линия, обслуживаемая судоходной компанией "Бернс Филп", была более быстрым и комфортабельным средством добраться домой в Новую Гвинею. Теперь я имел возможность изучить его вблизи, так как через Да Сильву получил записку, написанную рукой Эберхардта. В ней он просил доставить ему удовольствие отужинать со мной и моими офицерами.
     В кают-компании "Ориентал Венчура", как правило, было немноголюдно. Обычно там принимали пищу я, Лотер и младшие помощники, хотя один из них постоянно находился на вахте. Старший стюард, ответственный за все вопросы питания на судне, также обычно ел там. Радиоофицер нес вахту согласно расписанию радиопередач и периодов радиомолчания. Он ел либо с нами, либо в радиорубке в зависимости от расписания. Старший механик со своими ассистентами, хотя и имели право принимать пищу в кают-компании, предпочитали непринужденную атмосферу своей рабочей столовой, где они могли есть, не снимая комбинезонов.
     Я усмехнулся, подумав о традициях и церемониях военно-морских кают-компаний, которые были близки Лотеру, с их дурацкими ритуалами, парадной формой, начищенным столовым серебром, безупречными белыми куртками вестовых и посредственной едой, восполняемой изрядным количеством алкоголя. Наш стол по сравнению с ними был сделан на скорую руку. Трамповые пароходы судоходных компаний Гонконга не блистали качеством и количеством пищи, за которую были готовы платить судовладельцы. К счастью, и я, и старший стюард были знакомы со всякими маленькими хитростями, которые позволяли дополнить судовые припасы, и экипаж обычно неплохо питался, если не быть излишне привередливым.
     Тем не менее, просьба со стороны Эберхардта означала то, что следовало приложить особые усилия.
     В ответ на записку Эберхардта я написал формальное приглашение ему и его супруге, а также проинструктировал всех офицеров явиться в кают-компанию с чистыми руками и в белых рубашках. Затем я обговорил со старшим стюардом вопросы меню. Похоже, он принял просьбу Эберхардта как вызов своим способностям, и поспешил проконсультироваться с коком. Затем надо было позаботиться о напитках. Судовая пресная вода, которую зачастую принимали из не заслуживающих доверия источников и хранили в редко очищаемых стальных танках, куда добавляли немалое количество дезинфектантов, пахла илом, хлорином и угольной пылью. Но, верный своему слову, По снабдил нас несколькими ящиками пива, которые занимали немало места в нашей скромной рефкамере, и изрядным количеством шотландского виски, предпочитаемом Эберхардтом.
     Я наблюдал, как Мак-Грат вышел из рулевой рубки и поднялся на верхний мостик взять пеленга ближайших мысов, чтобы нанести место судна на карту. Насколько я мог понять, Мак-Грат и Гриффит помирились друг с другом. Не было видно открытых признаков враждебности, как, впрочем, и особой сердечности. Что ж, вы не обязаны любить человека, с которым вместе работаете. Я плавал с людьми, с которыми при других обстоятельствах я ни за что бы не общался. Сослуживцы по необходимости, как их называли, люди, с которыми ты работал в течение своего контракта, и больше не видел и не желал снова видеть. И было много пьяных, буйных, размахивающих свинчаткой неудачников, маскирующихся под моряков в портах Дальнего Востока. Я сталкивался с такими, которых было бесполезно штрафовать или угрожать им властями. Но, хотя у меня на рукаве и было четыре золотых нашивки, я пробился из самых низов и знал все баковые уловки. Человек, поднявшийся против меня, получал урок. Если он его выучил — хорошо, если нет, то второй раз я был еще жестче. Он платил штраф побоями и кровью, и была вероятность, что власти найдут его валяющимся в припортовой аллейке.
     Я считал, что руковожу эффективно и большей частью мной довольны. Оплата справедливая, еда не давала поводов жаловаться, и судно, хоть и старенькое, но мореходное и более комфортабельное, чем большинство трампов военной постройки. Работа была тяжелой, но так было на любом другом судне, старающимся заработать на нерегулярных и невысоких фрахтовых ставках Востока, где слово "конкурент" значило "головорез" и где ценилось не соблюдение правил и постановлений, а их нарушение. Но в этом крылись возможности. Как я уже говорил Мак-Грату, Роудены издавна жили на побережье Кента и имели длинную родословную моряков и контрабандистов — эти характерные черты я унаследовал в полной мере. Я также приобрел что-то вроде репутации капитана, знающего всякую укромную якорную стоянку и каждого нечестного чиновника от Калькутты до Владивостока. Соответствовало это действительности или нет — это я предоставлял судить другим. Не было недостатка в выгодных предложениях от По и других агентов по доставке грузов, о которых не следовало спрашивать и которые нужно было укрыть от внимания таможенных и налоговых органов.
     Именно поэтому у меня возникли подозрения. Из-за того, что По подчеркнул желание Эберхардта обеспечить скрытную и беспроблемную доставку груза, и из-за присутствия его самого на борту. Требовалось ли выгрузить оборудование в отдаленной от любопытных глаз бухточке, или следовало побудить местные власти в Веваке прикрыть глаза? Если так, то в чем причина? Ничего незаконного в партии кирок, лопат, бурового оборудования и насосов не было. По не упомянул чего-то особенного. Но в таком случае, зачем вообще упоминать об осторожности? Был ли это намек, что последуют дальнейшие инструкции от самого Эберхардта? Что могло объяснить его желание формальной встречи тем, чтобы иметь повод встретиться позднее наедине. Или По намекал на нечто иное, желая предупредить о необходимости быть настороже. Что ж, я не собирался решать эту загадку прямо сейчас, на крыле мостика, наблюдая, как мимо проплывает таинственный, дикий, покрытый непроходимыми джунглями берег Борнео.
     Со склона невысокой волны сорвалась летучая рыба и стала планировать, стараясь пролететь как можно большее расстояние между собой и преследователем. Им оказался дельфин, вырвавшийся из воды в непосредственной близости позади рыбки. Вода каскадом стекала с его боков и хвоста, тело сверкало на солнце, разинутая пасть обнаруживала хищный ряд острых зубов. Прыжок был рассчитан с математической точностью, челюсти дельфина сомкнулись на несчастливой рыбешке ровно в тот момент, когда она плюхнулась в воду. Сцена охотника и жертвы, демонстрирующая базовый закон жизни. Я считал себя больше охотником чем жертвой, хотя под тонким флером цивилизации, который окутывал большинство наших действий, не всегда можно было их различить. 
     Стоять на обдуваемом ветерком крыле мостика было приятно, но меня ждала бумажная работа в жаркой тесной канцелярии. Я допил свой кофе и отправился вниз. Нужно было проверить подготовку старшим стюардом вечернего приема и удостовериться в том, что Да Сильва нашел мне чистую белую рубашку.
* * *
     Стоя у входа в кают-компанию, я окидывал критическим оком моих офицеров по мере их появления. Лотер, худой и высокий, почти элегантный в поношенной, но свежевыстиранной и накрахмаленной рубашке с тремя золотыми полосками на погончиках и орденской планкой, где среди прочих  была и ленточка креста "За боевое отличие". Обычно в это время он нес вахту, но сейчас его подменил Гриффит, который присоединится к нам позднее. Мак-Грат, выглядевший очень юным в новой белой рубашке с одной полоской на каждом плече. Старший механик Фрейзер, полный, румяный, седовласый шотландец из Лейта, остроумный и вспыльчивый, уже держал в руках полный бокал своего излюбленного виски. Несколько младших механиков столпились вокруг сервировочного столика, осушая стаканы с охлажденным пивом, которое стюард принес прямо из холодильника. Со своими неотесанными манерами, грубыми с въевшимся маслом руками они никак не гармонировали с белыми рубашками, которые некоторые из них надели чуть ли не первый раз в жизни.
     Вскоре, ровно в девятнадцать ноль-ноль, появился Вольфганг Эберхардт рука об руку с супругой. Несмотря на тропическую жару и будничный, потрепанный вид судна, они оделись как на пышный прием. Можно было восхититься сделанным на заказ белым смокингом Эберхардта — не то чтобы я чувствовал себя комфортно в таком одеянии — и черным длинным вечерним платьем его жены, которое великолепно сочеталось с ее бледным видом и пышными седыми волосами.
     — Добрый вечер, капитан Роуден, — произнес он, крепко схватив мою руку. — Надеюсь, мы не заставили вас долго ждать. Джентльмены, разрешите представиться — Вольфганг Эберхардт. — Он выпрямился и слегка поклонился. — А это моя жена, миссис Амелия Эберхардт. Благодарю вас за то, что позволили нам сопровождать вас в этом рейсе домой, в Вевак. — Он говорил сильным, ясным голосом с резким акцентом и четкостью, указывающими на северо-германское происхождение.
     — Совершенно не за что, мистер Эберхардт, — ответил я. — Мы с удовольствием  принимаем вас. Разрешите представить моих офицеров.
     Я назвал каждого из них, сознавая, что некоторые молодые люди, для которых пассажиры были вне обычной морской жизни, не имели представления о галантном общении и глазели на супружескую пару как на существ с другой планеты. Я с облегчением повернулся к Лотеру: он, по крайней мере, был подлинным изделием — офицером и джентльменом.
     — Позвольте представить коммандера, достопочтенного лорда Питера Лотера, моего старшего помощника.
     — О, вы лорд, коммандер Лотер?  
     Интонация в голосе Эберхардта явно показывала удивление при виде того, что среди экипажа потрепанного старого парохода находится настоящий аристократ. Затем он быстро восстановил самообладание:
     — К вам следует обращаться милорд?
     При упоминании титула его жена сделала скромный книксен.
     Сконфуженный упоминанием титула, о котором, насколько я знал, ему хотелось забыть, Лотер принужденно улыбнулся:
     — В этом нет необходимости, мистер Эберхардт. Мистер Лотер или даже Питер будет вполне достаточно. В этом профессиональном окружении для формальностей нет необходимости.
     Эберхардт внимательно присмотрелся к орденской планке на груди Лотера:
     — Если я не ошибаюсь, мистер Лотер, вы носите ленточку креста "За боевое отличие". Значит, вы служили в военно-морском флоте и совершили какой-то выдающийся подвиг?
     — Я имел честь служить в королевском флоте, — чопорно ответил Лотер. — Награду я получил после Ютландской битвы.
     — Ach, Ютланд, — произнес Эберхардт, его глаза загорелись интересом. — Мне бы очень хотелось послушать ваше мнение об этой битве, если вы не против и время позволит. Но, капитан, — повернулся он ко мне, — не будем задерживать ваших офицеров. Не пора ли присесть?
     Лотер, с мрачным лицом и крепко сжатыми кулаками, что-то прошептал Да Сильве, и пиратского вида старый стюард бросился в буфетную и вернулся с большим стаканом розового джина. Я провел гостей к столу, стоявшему в центре обшитой красным деревом, но уже довольно обшарпанной кают-компании, подвинул кресло для миссис Эберхардт и помахал рукой Лотеру и Фрейзеру, чтобы присоединялись, отметив, что Лотер уже осушил полстакана и сигнализировал Да Сильве наполнить его.
     Стол был покрыт белой накрахмаленной скатертью, на которой стояли незнакомые приборы из серебра и фарфора. Бог знает, где старший стюард сумел приобрести их и где прятал. Я заметил, что кое-кто из юнцов недоуменно уставился на столовые приборы, явно размышляя, как их использовать. Прости господи, но их матери должны были научить их хоть каким-нибудь манерам за столом. Не то чтобы мои в их возрасте были чем-то лучше, несмотря на все усилия исправительной школы вколотить их в меня.
     — Прошу не ожидать от нас слишком многого, миссис Эберхардт, — сказал я, надеясь, что у ней достаточно такта, чтобы не замечать вилок, используемых как лопаты, рук с въевшейся в кожу угольной пылью, словно они неделями не видели мыла. — Мы на трамповом пароходе и проводим наши дни, доставляя грузы в не самые здоровые места Дальнего Востока, и пассажиры у нас на борту крайне редки. Но мы постараемся сделать ваше пребывание здесь как можно более приятным.
     — Прошу не беспокоиться за меня, капитан, — ответила она. — И Вольфганг, и я живем и работаем в отдаленной части Новой Гвинеи без каких бы то ни было даров цивилизации. По сравнению с тем, я уверена, ваше судно вполне комфортабельно.
     Да Сильва, в чистой, отглаженной белой куртке, с новенькой блестящей повязкой на глазу, разлил по тарелкам гостей суп, который, как проинформировал нас старший стюард, назывался малиготони. Не знаю, пришелся ли им по вкусу этот густой острый суп с тамариндом, но Эберхардты опорожнили тарелки без комментариев. Вторым блюдом последовали жареные цыплята с пряностями, обжаренным рисом и распаренными овощами. Эти цыплята были доставлены на борт в Сингапуре в плетеных клетках, и кок свернул им шеи и ощипал этим утром.
     Эберхардт ел с видимым удовольствием, пока, наконец, не отложил в сторону нож и вилку.
     — Благодарю вас, капитан Роуден, — произнес он. — Я слышал рассказы о матросской диете — солонина, сухари, черви и все такое. Но, прожив большую часть жизни среди азиатов, нахожу вашу пищу вполне по вкусу.
     — В свое время мне пришлось съесть достаточно солонины и сухарей, — ответил я под утвердительные кивки и улыбки офицеров. — Но я счастлив сказать, что это судно не относится к тем, на которых распространен рацион "пинта и фунт". Наши владельцы несколько более щедры.
     — Пинта и фунт? — с сомнением произнесла миссис Эберхардт.
     — Это матросское название минимального рациона, разрешенного Торговой палатой. Пинта воды, по фунту мяса и сухарей — и так неделями. На некоторых судах до сих пор придерживаются этого регламента, но не у нас — даже когда на борту нет пассажиров. — Я повернулся к Эберхардту, желая сейчас, когда мы разговорились, утолить свое любопытство об этом человеке. — Я так понимаю, что ваша семья обосновалась в Новой Гвинее еще в прошлом столетии?     
     — Ja, в самом деле, — ответил он. — Мой отец был одним из основателей Германской Новогвинейской компании. Он и моя мать прибыли сюда в 84 году, а в следующем году родился я. Конечно, за это время произошли большие изменения. Той компании больше нет, но наша семья адаптировалась к переменам, и наш бизнес выжил, — усмехнулся он невесело. — Как говорится, обстоятельства меняются.
     — Я провел большую часть жизни на море, мистер Эберхардт, — сказал я, — и история никогда не была моей сильной стороной даже в школе. Правда ли, что Германия владела частью Новой Гвинеи и другими островами?
     — Вы совершенно правы, капитан, — ответил Эберхардт. — В западной части Тихого океана немецкие поселения существовали в течение свыше семидесяти лет. Северная часть Новой Гвинеи и архипелаг Бисмарка принадлежали Германии до начала мировой войны. Я был юным офицером милиции, когда австралийские войска высадились в Новой Померании — Новой Британии, как вы сейчас это называете. Мы продержались некоторое время, пока сопротивление не стало бессмысленным. После войны Лига Наций отдала Новую Гвинею под австралийское управление. Так что я не уверен, являемся ли мы сейчас немцами, новогвинейцами или австралийцами. — Он усмехнулся. — Но во многих отношениях жизнь не изменилась. Мы выучили английский язык, торгуем с туземцами и китайцами, ведем разведку золота и нефти, следы которых были найдены. Однажды Новая Гвинея станет богатой страной, капитан Роуден, и, возможно, для меня еще будет время стать ее частью.
     — Да, но как будет с туземцами, сэр? — встрял в разговор старший механик Фрейзер со своим резким шотландским акцентом, который до сих слушал молча. —Какое место уготовано им в вашей новой богатой стране?
     Такой поворот разговора мне пришелся не по душе. Фрейзер имел сильную якобинскую жилку, и в отношении Англии разделял мнение якобинцев, но таковыми были все лучшие старшие механики трампов. Котлы и машины "Ориентал Венчура" были построены в Керколди, что на берегу залива Ферт-оф-Форт, и оказались особенно надежными, потому что, возможно, отзывались быстрее на гэльские проклятия, чем на англо-саксонские богохульства.
     — Каннибалы, воры, охотники за головами, — фыркнул Эберхардт. — Совершенно неподходящие для современного мира.
     — Или дети, которых необходимо привести к Богу, — откликнулась на это миссис Эберхардт. — Миссионеры изо всех сил стараются отвратить их от зловещих привычек. С горных районов до сих пор приходят известия об отдельных случаях людоедства.
     — И они не хотят работать, ja, — продолжил Эберхардт. — Мы обнаружили это еще во времена компании. Поощрение или наказание — никакой разницы. В конце концов нам пришлось ввозить рабочую силу извне. Как я понимаю, вы, британцы, делали то же самое на сахарных плантациях Фиджи и Австралии.
     — Совершенно верно, мистер Эберхардт, — согласился Фрейзер. — Но это же их земля, неужели они не заслуживают своей доли ее богатств? 
     — Они ничего не сделали, чтобы заслужить ее. Все богатство этих островов создали мы, немцы. Если туземцы хотят получить часть этих богатств, они должны вложиться в их создание, работать, подчиняться цивилизованным законам. 
     Он остановился, заметив, что повысил голос как контраст с молчанием всей компании. Возможно, я плохо исполнял роль хозяина и не смог перевести разговор на менее антагонистическую тему, но ведь плата за проезд и фрахт за груз давали ему право высказывать любое свое мнение. Фрейзер уловил мой взгляд и слегка кивнул в подтверждение. 
     — Думаю, джентльмены, вы понимаете, что я имею в виду, — продолжил Эберхардт более спокойным, примирительным тоном. — Мы все благоденствуем под сенью Британской империи, над которой никогда не заходит солнце, ja? Умелое, сильное правительство приносит пользу всем, кто живет по правилам.
     — Точно так, совершенно верно, мистер Эберхардт. — Круглое лицо Фрейзера расплылось в улыбке. — Даже нам, шотландским варварам.
     — Ваши шотландские солдаты были одними из лучших имперских воинов. Мы, немцы, дорого заплатили за это знание.
     — Да, много было тех, кто взял королевский шиллинг, — ответил Фрейзер. — Как говорится, если не можешь победить... 
     Пора было переменить тему разговора. Миссис Эберхардт не выглядела женщиной, которая бы поддержала тему о сексуальных отношениях, мои же взгляды на религию были далеки от конвенциональных, и в спорте я совершенно не разбирался. Оставалась политика, которую тоже следовало бы избегать, но речь Эберхардта в защиту германской колонизации Новой Гвинее разбудила мой интерес.
     — Что вы думаете о ситуации в Испании, мистер Эберхардт, — сказал я, размышляя о том, следил ли он за событиями в Европе. — Германия и Россия поддерживают противоборствующие стороны в гражданской войне. Британские газеты пишут о расширении конфликта, но, глядя отсюда, это кажется таким далеким.
     — Мы далеки от Европы, и я черпаю новости только в тех редких газетах, которые добираются до Вевака, — небрежно ответил Эберхардт. — Но то, что я слышал о товарище Сталине и о коммунистах, наполняет меня тревогой за будущее. Если то, что произошло в Испании, следует остановить, то должен найтись кто-то, кто встанет против него.
     — А ваш канцлер, мистер Гитлер? Как вы думаете, это подходящая фигура для этого? — Из того немногого, что я читал о нем, он не был приятным типом, но я ведь не немец.
     — Среди национал-социалистов есть некоторые фанатики, которые привержены многим расистским бредням, — ответил Эберхардт, тщательно выбирая слова, — но могу вас уверить, джентльмены, что в правительстве и вооруженных силах много толковых и разумных немцев, которые упорно работают над возрождением нашей страны. Но они не хотят еще одной войны с Британией и ее империей. Поверьте мне на слово.
     — Но как быть со всеми разговорами о перевооружении? Новые самолеты, линкоры, подводные лодки, — вмешался Лотер. — Мы уже насмотрелись этого вдоволь во время прошлой войны.
     — Европа должна встать против коммунистов, мистер Лотер. Надо быть готовыми защищаться. Заверяю вас, что немцы не хотят войны, но вы, британцы, слишком благодушны. Вы не сознаете ни советской угрозы, ни угрозы вашим интересам на востоке.
     — Русские вряд ли представляют хоть какую-то угрозу нам здесь, а японцы и китайцы заняты друг другом, — сказал Лотер, — вероятность их нападения на британскую империю крайне мала.
     Мы достигли границ вежливого обмена мнениями, но прежде чем я успел сменить тему разговора, Эберхардт поднял руку:
     — Капитан Роуден, джентльмены, я должен принести извинения. Политика — неподходящий предмет для дискуссии за дружеским столом. Скажу лишь, что мир становится более опасным, и лучше заранее приготовиться, как это делает Германия. А сейчас я предлагаю сменить тему и поговорить об истории. Вы участвовали в Ютландской битве, мистер Лотер. Мой брат тоже был там. Флот Открытого Моря в битве с Гранд-Флитом показал себя более сильным, вы согласны?
     — Боюсь, я подвергну сомнению это предположение, — ответил Лотер, вставая с кресла. — Однако, с позволения капитана и принося извинения миссис Эберхардт, я вынужден вас покинуть, чтобы сменить второго помощника и дать ему возможность присоединиться к ужину. Вероятно, мы сможем провести дискуссию на эту тему в другое время. А сейчас, прошу меня извинить.
     — Буду с нетерпением ожидать этот разговор, — выкрикнул Эберхардт в спину Лотера, устремившегося вверх по трапу в сторону ходового мостика.
     С уходом Лотера я перевел беседу в более спокойное русло. Фрейзер попросил миссис Эберхардт рассказать о жизни в Новой Гвинее, и она разразилась описанием миссионерской работы, которая, как она надеялась, побудит туземцев прекратить их дикие практики каннибализма и охоты за головами. Эберхардт, язык которого развязался после нескольких стаканчиков виски, ограничивался ироническими восклицаниями, выказывающими сомнения в ее возможности превратить дикарей в добрых лютеран. Поэтому я почувствовал облегчение, когда, после окончания ужина, Эберхардт объявил, что он намеревается прогуляться по шлюпочной палубе вместе с женой и выкурить сигару, а затем вернуться в свои апартаменты.
     Я направился наверх, надеясь, что Лотер еще не покинул мостик после сдачи вахты Мак-Грату. Поведение Эберхардта во время ужина только усилило мои подозрения, и я раздумывал, каким образом удовлетворить мое любопытство.
* * *
     Когда я открыл дверь в штурманскую рубку, Мак-Грат и Лотер изучали карту моря Бисмарка. Мак-Грат, подумав, что я хочу поговорить со старпомом наедине, направился к выходу в рулевую рубку.
     — Все в порядке, третий, это и вас касается, — остановил я его. — Поговорим здесь конфиденциально, и не повышайте голос: Эберхардт, может, еще слоняется по ботдеку. — Я повернулся к Лотеру. — Ну, и что вы думаете об этом, Питер?  
     — Он выглядит чрезвычайно убежденным и хорошо информированным для человека, который утверждает, что газеты видит изредка, — ответил Лотер.
     Я, соглашаясь, кивнул:
     — Похоже, его представления о миролюбивой Германии допускают бомбежку беззащитных испанских городов и захват Рейнской области. Затем этот разговор о пребывании в милиции, о брате в германском флоте. Может, у него до сих пор есть связи с германским военным ведомством? — При этом в закоулках мозга у меня начала формироваться определенная идея. — Я никогда не слышал о каких-либо поисках золота или нефти в районе Вевака. А шахтное оборудование — это слишком расплывчатое описание, в котором могут содержаться самые разные вещи, включая взрывчатку, которая может быть весьма полезна в случае войны. Так что же происходит и что в действительности упаковано в эти ящики?
     — Не знаю, по мне он выглядит вполне безобидно. Слегка старомодные взгляды, возможно, ностальгия по прошлой Германии, — ответил Лотер. — Но даже если нацисты готовятся к войне — какое отношение это имеет к нам?
     — Если хотите, Питер, то можете назвать это шестым чувством, — сказал я, — но во мне растет уверенность в том, что здесь что-то нечисто, и это заставляет меня опасаться друга Эберхардта. Что-то в нем побуждает меня думать, что его действия не к добру.
     Я сделал паузу и закурил, задумчиво вертя в руках потертую бензиновую зажигалку. Затем я принял решение и постучал пальцем по штурманскому столу:
     — Надо осмотреть эти его ящики. Если там есть что-то, чего не должно быть, я хочу знать об этом до прихода в Вевак, когда власти начнут ползать по всему пароходу. — Я повернулся к Мак-Грату: — Так, третий, быстренько соберите фонарь, молоток, ломик и ждите меня у рабочей столовой механиков. Мы спустимся в четвертый трюм и осмотрим ящики Эберхардта. Один-два откроем и заглянем внутрь — проверим содержимое. Старпом останется на вахте, пока мы не вернемся.
     — Есть, сэр, — ответил улыбающийся Мак-Грат, явно довольный предстоящим развлечением вместо обыденной рутины несения ходовой вахты. Он рванулся на выход.
     — Да, и еще: надо проделать все тихо, так, чтобы Эберхардт ничего не заподозрил. Наденьте черную рубашку и держитесь в тени, на случай, если он все еще прогуливается по ботдеку.
     — Будет сделано, сэр.
     Мак-Грат покинул мостик, а я направился в свою каюту, где переоделся в старый синий комбинезон.
     Бесшумно прикрыв дверь каюты, я тихо спустился по трапу и прошел по коридору в сторону кормы к рабочей столовой, где меня ожидал Мак-Грат. Он передал мне фонарь, я открыл дверь, ведущую на главную палубу, и мы вышли. Кроме слабого отсвета топовых огней высоко вверху, на палубе не было никакого освещения, и потребовалось несколько минут, чтобы глаза приспособились к почти полной темноте. Не то чтобы я боялся споткнуться или налететь на что-нибудь. Я знал расположение каждой грузовой лебедки, рыма, вентилятора или крышки трюма и мог найти их с закрытыми глазами, но я хотел хорошо видеть на случай, если Эберхардт все еще прогуливался снаружи.
     Луна была в первой четверти, и только несколько звезд тускло светили с неба. Перед самым закатом с северо-востока потянулась череда высоких облаков, и далеко на траверзе над горизонтом сверкали стрелы молний.
     Увеличившаяся облачность сопутствовала удушающему бризу, который относил дым из трубы рваными полосами, призрачно освещенными отсветом топовых огней. Когда мои глаза привыкли к темноте, я стал видеть белые барашки волн, накатывающих из темноты и разбивающихся о борта судна. Я пригнулся, когда облако брызг от шальной волны пронеслось над палубой, тронул Мак-Грата за рукав, и мы тихо проскользнули по палубе в густую темень позади грузовой лебедки, подняли крышку сходного лаза в трюм и спустились по трапу на твиндек, промежуточный уровень между главной палубой и днищевым настилом трюма.
     В трюме было темно, шумно и сыро, пахло пыльным джутом, деревом, маслом и протухшими льяльными водами. Прямо под нами в диаметральной плоскости нижней части трюма проходил туннель, внутри которого на подшипниках вращался гребной вал, наполняя пространство ритмичным грохотом. Ящики Эберхардта стояли прямо под грузовым люком с тем, чтобы их без проблем выгрузить в Веваке. Это облегчало нашу работу. Я включил фонарь, луч  которого, казалось, тонул в густой, как смола, темноте трюма. Я поежился, представляя, как крысы прячутся в темных углах, и затем усмехнулся, напоминая себе, что крысе ничего не светит против человека с ломиком. 
     Мы принялись проверять ящики: я держал фонарь, Мак-Грат читал бирки и обстукивал бока ящиков в поисках чего-нибудь необычного. С помощью ломика он подрывал крышки ящиков и открывал их достаточно широко, чтобы я мог заглянуть внутрь и осветить фонарем содержимое. Я не увидел ничего подозрительного, в них находилось именно то, что и должно было быть.
     В трюме было жарко и душно, и вскоре я стал истекать потом. Когда Мак-Грат прибил на место крышки проверенных нами ящиков, я жестом распорядился присесть и передохнуть. Посмотрев на часы, я обнаружил, что мы находились внизу уже более часа, и подумал, что Лотер начал беспокоиться по поводу нашего долгого отсутствия. Может, я ошибся с Эберхардтом, и его груз был действительно невинным горным оборудованием. Но мы еще не проверили все ящики, и я был не готов признать поражения.
     В трюме было шумно от грохота гребного вала, звуков ударов волн о корпус судна и скрежета деревянных ящиков на качке, но наши уши приноровились к звуковому фону и мы оба услышали скрип кожаных подошв на стальных ступенях сходного трапа. Глаза Мак-Грата расширились от удивления, и я быстро выключил фонарь. Темнота, рассеиваемая желтым лучом света, вернулась и поглотила нас. Она была настолько полной, что я не видел свою руку прямо перед глазами, пока не повернул ее и увидел слабо светящийся циферблат наручных часов, как будто висящий прямо в пространстве.
     Со стороны трапа послышались тяжелые шаги и напряженное дыхание нетренированного человека, затем темноту пронзил луч мощного фонаря, похожего на прожектор. Мы скрывались за одним из ящиков, но рассеянного света оказалось достаточно, чтобы я мог подать сигнал Мак-Грату. Тот кивнул и взял в руки фонарь. Лотер мог забеспокоиться и послать кого-нибудь на поиски. Если это не те, то я понадеялся на сообразительность штурмана.
     — Кто там? — крикнул он необычно высоким тоном, встав и включив фонарь.
     В ответ раздался низкий хриплый голос:
     — Это еще кто?
     Луч другого фонаря метнулся в нашу сторону, и я буквально ввинтился в промежуток между двумя ящиками.
     Мак-Грат замер в луче света, уставившись на дуло большого пистолета, направленного на его живот.
     — Кто тут? — Голос за фонарем звучал громко и повелительно. — Назовите себя.
     Ослепленный лучом света, Мак-Грат не мог видеть противника, но он, как и я. узнал немецкий акцент:
     — Мистер Эберхардт, не так ли? — Его голос звучал более уверенно, чем должен быть у человека, в живот которого направлен пистолет. — Я третий помощник, Мак-Грат. Что вы здесь делаете посреди ночи, сэр?
     — Я спустился проверить свой груз, и могу задать такой же вопрос вам, мистер Мак-Грат. Я не ожидал встретить тут кого-то, шныряющего вокруг него.
     Пистолет оставался направленным на Мак-Грата.
     — Не может быть и речи о "шнырянии", сэр, — запротестовал Мак-Грат твердым голосом. — И буду вам весьма признателен, если вы уберете эту штуку. — Он показал на пистолет. — Меня послал сюда капитан. Возможно ухудшение погоды, и и он приказал мне проверить крепление груза в трюмах. Нельзя допустить, чтобы тяжелые ящики сорвались с мест и повредили содержимое.
     Ложь была вполне правдоподобна, и я молча произнес благодарственную молитву святому Вулосу, покровителю пиратов и контрабандистов, когда Эберхардт опустил ствол и засунул пистолет в карман плаща.
     — Я не мог заснуть, мистер Мак-Грат. Не желая беспокоить супругу, я решил прогуляться по палубе и увидел открытым сходной люк четвертого трюма. Ну и решил проверить, все ли в порядке с моим грузом.
     — Послушайте, сэр, — сказал Мак-Грат, — вам не следует спускаться сюда, это опасно. Если вам надо проверить состояние вашего груза, обратитесь к мистеру Лотеру, и он пошлет кого-нибудь вместе с вами днем, когда здесь будет светлее.
     — В моем бизнесе я убедился, что осторожность не может помешать. В этих ящиках ценное оборудование, и мне не хочется увидеть его поврежденным или пропавшим.
     — О подобном не может быть и речи, сэр. Все в порядке, и вы можете сами в этом убедиться. А затем мы должны вернуться на палубу, чтобы я мог продолжить свою инспекцию.
     Эберхардт прошелся лучом фонаря по своим ящикам. Я подумал на мгновенье, что он собирается воспользоваться предложением Мак-Грата и заняться их проверкой. Но затем я с облегчением услышал его ответ:
     — Мне достаточно вашего слова, мистер Мак-Грат.
     Мак-Грат подождал, пока Эберхардт поднимется, и последовал за ним, поднимаясь неуклюже и медленно, размахивая включенным фонарем во все стороны. Я понял его намек и подобрался ближе к трапу. Поднявшись, он выключил фонарь. Я слышал, как он пожелал Эберхардту спокойной ночи, как затихли их удаляющиеся шаги. Я остался практически слепым в полной темноте и замер, опасаясь споткнуться о крепления ящиков, что могло привести к вывиху лодыжки или поломанной ноге. А это могло навести Эберхардта на еще большие подозрения. Мы проверили не все ящики, а факт, что Эберхардт рыскал здесь с оружием в руках, только укрепил мою решимость разобраться с их содержимым. Но с этим придется подождать, пока не будет уверенности в том, что он не появится на месте действия.
     Когда мои глаза адаптировались к отсутствию освещения, я заметил, что Мак-Грат оставил люк открытым. Слабый свет, а вернее, намек на него, исходящий сверху, указал мне положение трапа. Моя благодарность за это была омрачена сомнением — а вдруг Эберхардт продолжает слоняться вокруг с намерением убедиться, что никого больше в трюме нет. Но когда я осторожно высунул голову из-за комингса, палуба была пуста, и я тихо опустил крышку люка и задраил ее.
     Из каюты я свистнул в переговорную трубу на мостик и пригласил Лотера к себе. Ему, скорее всего, не понравится, но у меня была мысль, как занять Эберхардта на время, когда я основательно займусь содержимым его груза.
* * *
     Предложение Эберхардта обсудить действия во время Ютландского сражения предоставило мне возможность завершить проверку содержимого его груза. Эберхардты возобновили привычку принимать пищу в своих апартаментах, но я перехватил их во время послеобеденной прогулки на шлюпочной палубе и пригласил отужинать со мной и Лотером в кают-компании. Перспектива дискуссии с Лотером ему понравилась, и он горячо поблагодарил меня. Чтобы скрыть свою заинтересованность, я нахмурился:
     — Должен, однако, предупредить, что у Лотера не самые счастливые воспоминания о тех часах. Чтобы развязать язык, ему наверняка понадобится стимулирование.
     — Ach, я отлично понимаю вас, — отозвался Эберхардт с театральным подмигиванием. — Я вас не очень побеспокою, если попрошу приготовить несколько бутылок того превосходного виски, которым ваш мистер По столь любезно снабдил судно?
     —— Разумеется, нет, мистер Эберхардт. Лотер предпочитает джин, но у нас и он найдется. Я распоряжусь, чтобы Да Сильва обеспечил и то, и другое.
     На самом деле я знал, что Лотер не горел желанием вести дискуссию на эту тему — и не потому, что он был каким-то особенно скромным человеком. Ему была присуща естественная сдержанность, более распространенная среди аристократических кругов (по крайней мере среди тех немногих, кого я встречал), нежели простецкая буффонада романов Вудхауза, чтением которых я тайно наслаждался. А обсуждение действий при Ютланде, особенно с немцем, неизбежно воскресит воспоминания, которые, как я знал, он предпочел бы забыть. Не только из-за действий, в результате которых выживших обвиняли в том, что они не уничтожили вражеский флот, но также из-за последовавшего недостойного конца его карьеры.
     Раздраженное, хмурое выражение лица выдавало его чувства, когда я посвящал его в свои планы.
     — Мне необходимо знать, что находится в его ящиках, — напомнил я. — События прошлой ночи показывают, что он настороже. Так что единственный способ дать мне достаточно времени для тщательного осмотра это занять его вечером так, чтобы он свалился в койку на всю ночь.
     — Если я должен, сэр... — вялым тоном сказал он.
     — Боюсь, что да, вы должны, мистер старпом, — ответил я. — Я сказал Да Сильве иметь в достатке любимого виски Эберхардта, а вам следует обеспечить его исправное поглощение. Я полагаю, что ночь будет длинной, так что Гриффит и юный Мак-Грат разделят между собой вашу утреннюю вахту.  Им будет полезно вспомнить, каково это — нести вахты на двоих.
     — Весьма любезно с вашей стороны, сэр, — ответил Лотер с плохо скрытым сарказмом. — Редко можно встретить потакание тому, что человек не сможет нести вахту. Надеюсь, что я смогу вынести это.
     — О, я уверен, что ваша печень привычна к подобному, Питер. И если кто-то может смазать язык Эберхардта и заставить его забыть о своем драгоценном грузе, то это именно вы.
     Он, вероятно, считал порученное ему задание неприятным, но он также был вполне профессиональным, чтобы показать это. В результате Лотер появился вечером свеже выбритый, в чистой форменной рубашке с орденской планкой — так, как будто здесь кают-компания какого-нибудь линейного корабля. Я еще и Фрейзера попросил присоединиться к нам, и когда мы принялись за ужин, разговор переходил от его остроумных, с гэльским акцентом, описаний некоторых экзотических портов, которые мы посещали, к рассказам Эберхардта о жизни в Новой Гвинее. По окончании ужина миссис Эберхардт извинилась, поцеловала мужа в щеку, пожелала нам всем приятного вечера и удалилась в свои апартаменты. Перспектива наблюдения за взрослыми людьми, разыгрывающими на обеденном столе битву, которая являлась частью той войны, которая, как предполагалось, должна была впредь покончить со всеми войнами — такая перспектива, без всякого сомнения, задевала ее христианскую чувствительность. Фрейзер, с другой стороны, казалось, получал удовольствие от такой перспективы, и уделял внимание принесенной с собой бутылке, содержащей темную маслянистую субстанцию с запахом торфяного дыма, которая, как он утверждал, была односолодовым виски из Лох-Лапхроаиг с острова Айлей, что во Внутренних Гебридах. Он щедро плеснул в четыре бокала и наблюдал, как Эберхардт сделал глоток и покатал темную жидкость во рту.
       — Превосходный напиток, мистер Фрейзер. В Новой Гвинее нечасто встретишь виски такого качества.
     — Ну, мы на этой старой посудине редко принимаем гостей, так что это особый случай. Позвольте дополнить бокал, — ответил Фрейзер, доливая его до краев.
     — Благодарю! — Эберхардт поднял бокал. — Prost.
     — Slainte mhath!
     — Итак, мистер Лотер, — лицо Эберхардта лучилось в предвкушении, — я с нетерпением ожидаю начала нашей дискуссии. Я уже говорил, что мой младший брат, Дитер, также дрался при Ютланде?
     — Да, сэр, помнится, вы упоминали об этом.
     — Итак, джентльмены, он имел честь быть артиллерийским офицером на линейном крейсере "Дерфлингер", относительно новом корабле, вступившим в строй в 1914 году, под командованием капитана-цур-зее Хартога.
     Он схватил солонку и поместил ее на середине стола.
     — Он входил в состав разведывательной группы адмирала Хиппера, которая шла в авангарде Флота Открытого Моря. Сражение началось около 16 часов, когда они наткнулись на линейные крейсера вашего адмирала Битти. — Он поставил перечницу рядом с солонкой. — Основная часть германского флота находилась южнее. — Эту позицию он обозначил горчичницей. — А главные силы вашего флота находились северо-западней, — сказал он, поставив туда стакан.
     Эта история была мне знакома, я не раз слышал ее от Лотера. А Фрейзер, который был машинным старшиной при Ютланде, одним вечером в Гонконге рассказал мне свою версию происходившего, когда вид стоявших на рейде британских, французских и американских крейсеров натолкнул его на воспоминания. Поразительным было его глубокое понимание различных аспектов битвы, особенно учитывая, что большую часть ее он провел в замкнутых пространствах машинного отделения эсминца.
     Не вызывало удивления то, что описание Эберхардтом происходивших событий делало сильный крен в пользу Флота Открытого Моря, так как основывалось на свидетельстве его брата, находившегося на "Дерфлингере". Он плел предметами замысловатые узоры на белой скатерти стола, описывая курсы флотов при их сближении, перестрелке, расхождении и новом сближении. Наконец, он отодвинул стакан подальше от других соединений.
     — Итак, джентльмены, — заключил он, — ночью Джеллико отошел, чтобы избежать действий в темное время, а адмирал Шеер на следующий день повел свои силы назад, в Германию, утопив три британских линейных крейсера ценой потери только одного линейного крейсера и одного устаревшего линкора. Британские потери исчислялись семью тысячами, в то время как немцы потеряли только три тысячи человек. В результате вы, конечно, позволите мне сказать, что Ютландская битва — или битва при Скагерраке, как зовем ее мы — была победой германского флота?
     Эберхардт осушил свой бокал виски и сел в кресло с триумфальным видом. Фрейзер наполнил бокалы. Лотер посидел, собираясь с мыслями, и сказал:
     — В Британии многие разделяют подобное мнение, мистер Эберхардт. Они ожидали второй Трафальгар. А вам известно, что сказал мистер Черчилль в защиту адмирала Джеллико? — Он упорно смотрел на Эберхардта в ожидании ответа.
     — Нет, мистер Лотер, боюсь, что не знаю этого.
     — Он сказал, что Джеллико был единственным человеком, который мог проиграть войну за один день. Если бы он потерпел поражение, и Флот Открытого Моря стал бы контролировать морские подступы к Британии, то это был бы конец всем нам. Так что, анализируя его тактику при Ютланде, мы должны помнить эти слова.
     — В таком случае, с нетерпением жду вашего анализа, коммандер Лотер, — сказал Эберхардт. — Но сначала позвольте вопрос: не посчитаете ли вы невежливым попросить вас рассказать немного о вашей роли в этой битве?
     — Как я понял, ваш брат занимал первые места в том представлении. Моя же роль была более ограничена. 
     — Не надо слишком уж скромничать, — ответил Эберхардт. — Крест "За боевое отличие" просто так не дают.
     — Я выполнял свой долг, — спокойно произнес Лотер, — и мне посчастливилось выжить. Многим из тех, кто заслуживал награду, не удалось увидеть Розайт... или Вильгельмсхафен.
     — Отлично сказано, коммандер. На обеих сторонах было много храбрых людей. Предлагаю выпить  в память о них, а затем вы изложите свою точку зрения на эту битву. 
     Они подняли бокалы.
     —  Что ж, начнем, — сказал Лотер, протянув руку к предметам, которыми пользовался Эберхардт для иллюстрации своего описания битвы. — Как я уже сказал, стратегическое значение сражения для Британии и Германии различалось. Адмиралу Джеллико пришлось принять несколько трудных решений, и, с моей точки зрения, большинство из них оказались правильными. Он, возможно, неправильно оценил адмирала Шеера, посчитав, что тот останется в море для возобновления боевых действий на следующий день.
     Он принялся переставлять предметы на скатерти:
     — Итак, вернемся ко второй половине дня 31 мая...
      Дискуссия продолжалась весь вечер. Эберхардт, багровея, оспаривал любую критику в отношении адмирала Шеера. Около полуночи я принес свои извинения под предлогом необходимости быть на мостике при изменении курса. Эберхардт вряд ли заметил мое исчезновение. Он и Лотер употребили количество виски, достаточное, чтобы свались всю палубную команду, но их спору не было видно конца, и их пьяные голоса провожали меня по трапу до тех пор, пока я не закрыл дверь в штурманскую рубку.
      Крамп, боцман и пара матросов ожидали меня в темноте рулевой рубки, почти невидимые в своих темных комбинезонах и платках, повязанных на пиратский манер. Их лица были зачернены жженой пробкой. Темнота скрыла мою улыбку при виде их романтического энтузиазма. Ночь обещала быть длинной, и к ее концу я рассчитывал знать содержимое ящиков Эберхардта.
* * *
     Спустя восемь часов  я сидел за столом в своем салоне, распахнув настежь дверь и иллюминаторы, чтобы слабый бриз хоть немного освежал воздух. Я чертовски устал, под глазами темные круги, но побрился и переоделся в чистое. Лотер сидел в кресле, потягивая крепкий черный кофе. Он выглядел — и несомненно чувствовал себя — намного хуже, чем я. Должно быть, у него болела голова после вчерашнего, и он с мрачным видом описывал разговор с Эберхардтом.
     — Совершенно ясно, что нацисты перевооружаются к новой войне, — говорил он, потирая виски, стараясь уменьшить гул в голове. — Несмотря на свои заявления, он, похоже, вполне в курсе происходящего в Германии. Знает, как их флот занижает водоизмещение новых линейных кораблей и тайно строят подводные лодки в Голландии и Швеции. Для человека, живущего в Новой Гвинее под австралийской администрацией, он хорошо информирован. — Лотер прервался, прикурил сигару и вдохнул полной грудью ее успокаивающий дым. — Да, и проболтался, что его брата после войны перевели в торговый флот, где он сейчас служит капитаном.
     — Я с самого начала чувствовал что-то странное во всем этом деле, — отозвался я. — Я годами бороздил эти воды и никогда не слышал ничего похожего на поиски нефти и золота в той части Новой Гвинеи. Может, он и собирается начать поиски, но он не ограничивается ими, и у меня есть доказательства. Пока вы развлекали его, я хорошенько осмотрел его груз. Угадайте, что я нашел?
     Лотер открыл рот для ответа, но я, подняв руку, остановил его:
     — Не беспокойтесь, Питер, я пощажу вашу больную голову, и расскажу сам. Некоторые ящики имеют двойное дно, и там лежит достаточно оружия для небольшой армии. Винтовки и пистолет-пулеметы с боеприпасами для обоих. И несколько коробок ручных гранат. Так что наш мистер Эберхардт является нечто большим, чем простой бизнесмен.
     — Интересно, что он собирается делать с таким арсеналом? — сказал Лотер. — Объявить независимость и передать Новую Гвинею гитлеровскому новому рейху?
     — Послушайте, Питер, вы служили в военно-морском флоте во время прошлой войны. Их коммерческие рейдеры доставили вам массу хлопот, прячась среди отдаленных островов и пуская ко дну торговые суда по всему океану. Если они делали это тогда, почему бы им не повторить снова.
     — И им понадобятся склады с запасами и боеприпасами, — пробормотал Лотер, бросая взгляд на карту. — Если предстоит война, нацистам понадобятся укромные места для снабжения подлодок и рейдеров, о которых Эберхардт знает так много. Что может быть лучше островков в западной части Тихого океана, которые расположены близко к морским путям между Индией, Китаем и Австралией. Думаю, именно это Эберхардт и делает: устраивает базу снабжения для своих друзей в Германии.
     Такое объяснение выглядело весьма логическим, и я не мог придумать другую толковую причину для контрабанды небольшого арсенала в Новую Гвинею. Разве что кто-то другой сделал двойное дно в ящиках без его ведома. Не поэтому ли По бросил походя намек на деликатный характер этого груза? Хотел ли он, чтобы я нашел это оружие? А если так, каких действий ожидал он от меня?
     — Вы собираетесь сообщить властям и перекинуть ответственность на них? — спросил Лотер, озвучивая вопрос, над которым я уже ломал голову. — Мы же не можем позволить выгрузить на берег все это.
     — Нет, этот тайный груз не будет выгружен на берег, Питер, но и властям я сообщать не буду. По крайней мере не в Веваке. Кем бы он ни был, Эберхардт имеет там значительное влияние. Если мы предъявим оружие местным таможенным парням, Эберхардт открестится от него, но нельзя исключить, что он или уговорит, или купит, или захватит силой со складов. Нет, надежней будет сохранить его там, куда я переложил его.
     Я уселся в кресло и зажег сигарету.
     — И куда же вы его переложили? — осторожно спросил Лотер.
     — В коффердам в носовой части бункерной ямы. Почти всю ночь я и чиппи, с помощью боцмана и пары заслуживающих доверия матросов, таскали оружие. Неудивительно, что это помещение называют трюмом для контрабанды. С кучей угля над горловиной лаза в коффердам никто не найдет его, если не знает в точности конструкцию этого судна. Я и сам не знал до тех пор, пока этот мошенник Джим Коффин с "Нимрода", старый пират, не показал мне.
     Я даже разулыбался, вспомнив бостонца со впалыми щеками, капитана "Нимрода" — систер-шипа[17] "Ориентал Венчура". Они были построены один за другим на верфи Томпсона в Сандерленде.
     — Но мы же не можем держать на борту недекларированное оружие, не так ли? — неверяще покачал головой Лотер.
     Я был слегка удивлен внезапному приступу его щепетильности. Мы и прежде возили немало контрабанды. Но надо признать, я обычно воздерживался от того, чтобы иметь дело с оружием.
     — Эта часть света становится все более опасным местом, Питер. Японцы явно собираются завоевать Китай, поддерживают движения за независимость Голландской Индии и французского Индокитая и даже в британских владениях. Оружие на борту может оказаться неплохой страховкой.
     Сколько бы я ни обдумывал ситуацию, я не мог найти лучшего решения, чем то, которое выбрал. Придержу оружие — и посмотрим, что выйдет из этого. Жизнь в самом деле становилась более опасной, и, возможно, уже в скором времени оно нам понадобится для защиты.
     — Будем надеяться, что мы благополучно выйдем из Вевака до того, как Эберхардт обнаружит отсутствие тайного груза, — заключил я. — А затем пусть он попробует громко заявить о пропаже.

Глава четвертая

     Раннее утро. "Ориентал Венчур" стоит на якоре на глубине десять саженей, поднят желтый карантинный флаг — ожидаем таможенный катер с разрешением встать к причалу. В прозрачной воде были видны цветные рыбки, укрывавшиеся в тени корпуса судна и щипавшие водоросли, которыми обросла подводная часть. Другие рыбы, побольше, патрулировали глубже, у самого дна, на фоне ярко-желтого песчаного грунта. Старший механик Фрейзер и я стояли у борта, опираясь на релинги шлюпочной палубы, и вдыхали горячий, несущий запахи джунглей воздух.
     В миле от нас виднелся сеттльмент Вевак. Несколько окрашенных белой краской правительственных зданий и потрепанных деревянных строений теснились вблизи хрупкого на вид деревянного пирса. По обеим его сторонам простирался белый песчаный пляж, окаймленный пальмами, среди которых были разбросаны хижины туземцев. Мы глазели на тех туземцев, которые подплывали на своих каноэ с балансирами и предлагали на продажу фрукты китайским матросам. Что мужчины, что женщины не носили ничего кроме набедренных повязок; их голые торсы украшали ожерелья с ракушками и акульими зубами, а головы молодых женщин покрывали венки из ярких тропических цветов. Матросы помоложе, непривычные к виду привлекательных полураздетых женщин, оживленно жестикулировали и хихикали.
     Наружная дверь пассажирских помещений открылась и появился Эберхардт, нарядно одетый  в белый тропический костюм, накрахмаленный и отглаженный стюардом, и белую панаму. Он приподнял шляпу и промокнул лоб красным носовым платком.
     — Доброе утро, капитан, мистер Фрейзер! — Он махнул платком в сторону сеттльмента. — Выглядит не очень впечатляюще, но здесь мой и Амелии дом, и мы любим его.
     — Нам доставило удовольствие ваше присутствие на борту, мистер Эберхардт, — сказал я, не очень отклоняясь от истины, потому что, если я не ошибся, мы сунули небольшую палку в колеса планов герра Гитлера. И если я решу избавиться от оружия, всегда найдутся покупатели, не задающие лишних вопросов. Я с трудом сдержал улыбку. — Но уверен, что вы рады добраться до дома.
     — Это было удовольствие для нас, капитан Роуден, — ответил он. — И особенное удовольствие я получил от дискуссии по Ютландской битве с коммандером Лотером. Мы пришли к единому мнению о разном понимании результатов этого сражения, но, — нахмурившись, он сделал паузу, — он совсем немного рассказал о своем личном участии в этом деле. Чтобы получить такую награду, надо было сделать что-то весьма значительное. Ach, возможно, он слишком скромен, пример вашей британской жесткой верхней губы, ja?  
     — Да, он скромный человек, это правда, — отозвался Фрейзер, стоявший рядом. — А на деле он чертов герой, и многих не было бы сегодня в живых, включая меня, не сделав он того, что сделал той ночью.
     Эберхардт поднял бровь:
     — Я не знал, что вы и коммандер Лотер — старые сослуживцы.
     — Да, мы служили вместе. Но в то время я был машинным старшиной, и мы не слишком общались с офицерами.
     — И вы были на одном корабле при Ютланде?
     — На эсминце "Фалькон". Здесь нет никакого секрета, но мистер Лотер вряд ли поблагодарит меня за сплетни за его спиной, так что, если я вам расскажу, то попрошу не распространяться, пока вы на борту.
     — Даю слово джентльмена, мистер Фрейзер.
     — Ну хорошо. Мистер Лотер был штурманом на эсминце "Фалькон". Ночью во время сумасшедших стычек, которые происходили после основной битвы, мы заметили германский линкор "Данциг". Командир принял решение произвести торпедную атаку, развив максимальную скорость, чтобы сбить прицел немецких артиллеристов, но мы все же получили несколько попаданий. Попадание в боевую рубку убило командира, а другой снаряд убил старшего помощника. Мистер Лотер стал старшим офицером среди оставшихся в живых и принял командование.
      Фрейзер сделал паузу. Спрятав свои бледно-голубые глаза под нависающими густыми рыжими бровями, он вспоминал события той ужасной ночи.
     — Конечно, находясь глубоко внизу, я всего этого не видел. Мы только ощущали удары снарядов о корпус и цеплялись за что угодно, когда корабль швыряло так, как собака отбрасывает кость. Мистер Лотер продолжил атаку и подвел эсминец так близко, что дула орудий линкора не могли ниже опускаться, хотя при приближении было достаточно одного попадания, чтобы уничтожить всю надстройку. Затем он таранил линкор, проделав в его обшивке двадцатифутовую дыру, которая чуть не утопила его. К этому времени "Фалькон" стал совершенной развалиной. Мистер Лотер приказал поставить дымовую завесу, и в наступившей неразберихе благодаря дыму и темноте мы смогли улизнуть. Нам потребовалось двадцать четыре часа, чтобы добраться до Розайта. Мы подкрепляли переборки каждым куском дерева, который имелся в наличии, а отливные насосы с трудом справлялись с поступлением забортной воды. Уже в доке мы обнаружили на палубе кусок обшивки "Данцига".
     Фрейзер прервал свой рассказ и провел ладонью по своим редким рыжеватым волосам.
     — Говорю вам, он герой, и если бы не он, меня бы здесь не было.
     Эберхардт восхищенно покачал головой, затем вопросительно поднял брови:
     —  Прошу прощения, капитан Роуден, но мне представляется необычным, что человек с таким опытом и заслугами, как коммандер Лотер, не командует своим кораблем. Без сомнения, для этого есть причины?
     — У него есть причины, совершенно верно, — ответил я. —Но не мое дело выносить суждения или сплетничать. Он хороший старпом, и этого мне достаточно.
     Действительно, не мое дело объяснять Эберхардту, что Лотера вышибли со службы после того, как он увел у адмирала жену. Что она умерла, неся в себе их дитя. Он нес этот невыносимо тяжелый крест до сих пор.
     — Я вас понял, капитан, —— сказал Эберхардт. — А вас, мистер Фрейзер, благодарю за подробное объяснение. А теперь, с вашего позволения, я пойду проверю, готова ли Амелия. Полагаю, вскоре мы пришвартуемся.
     — Сразу же, как местные парни привезут нам разрешение. Вам ведь известно, как тут обходятся со временем.
     Мы смотрели ему вслед.
     — Несколько отличается от опыта вашего брата, — пробормотал Фрейзер. — Одно дело сидеть в безопасности на хорошо бронированном линейном крейсере. Но мы, на наших корабликах, хлебнули ада. И какую получили благодарность? Нас заклеймили трусами за то, что позволили уйти Флоту Открытого Моря, а затем, по окончанию войны, выкинули на берег. Со всем этим, и со смертью его женщины, можно ли осуждать человека, ищущего утешения в бутылке?
     Какая благодарность! Мой отец перед войной был рыбаком и волонтером флотского резерва. Моя мать не смогла пережить его смерть. Она также искала утешения в бутылке, и это погубило ее. Я иногда задумывался, как бы сложилась моя судьба, если бы отец остался жив. Но это бесполезные размышления. Что случилось, то случилось. Я собирался что-то сказать стармеху, когда послышался оклик Мак-Грата с мостика:
     — Подходит таможенный катер, сэр. С ними какой-то армейский чин.
     — Благодарю, третий. Проводите их в мой салон, уведомьте старпома и передайте Да Сильве принести кофе.
     Дела становились все более интересными. Что могло заставить армейского офицера добраться до отдаленного порта Новой Гвинеи и приветствовать прибытие не вполне законопослушного трампа? Мое лицо украсилось пиратской ухмылкой. Ну, скоро мы это выясним.
     Наверху, в моем салоне позади штурманской, я представил себя и Лотера двум обмундированным официальным лицам, поднявшимся на борт. Армейский офицер назвался майором Спенсером, австралийским военным атташе в Новой Гвинее. Его сопровождал другой австралиец по имени Симпсон, который представился руководителем окружной таможенной службы, которой подотчетен и Вевак. Двое местных, одетых в шорты и рубашки с правительственными эмблемами на рукавах, остались на катере, пришвартованном к опущенному парадному трапу. 
     Майор Спенсер принял чашку кофе, но вежливо отказался от предложения чего-нибудь покрепче. Симпсон выглядел так, как будто был не прочь принять предложение, но после отказа Спенсера также передумал. Я не мог устоять от вопроса Спенсеру, чему — или кому — мы обязаны их визиту.
     — Капитан, я не буду ходить вокруг да около, — ответил Спенсер. — Мы получили информацию от властей Сингапура, что у вас на борту может находиться нечто, что не подходит под описание законного груза.
     К счастью, у меня было довольно практики в связи с неожиданными посещениями официальных лиц; или, как в этом случае, не вполне неожиданных. Я сузил глаза и постарался принять удивленный и в то же время обиженный вид.
     — Надеюсь, вы не обвиняете меня, или мой экипаж, в чем-то незаконном?
     — Не будем спешить, капитан, — отозвался Спенсер. — Никто никого ни в чем не обвиняет. Полученная информация весьма туманна, и мы не знаем, что может быть на борту, кто поместил это на борт и кому это предназначалось.
     — В таком случае, возможно, ничего и нет. Это могут быть происки кого-то, кто хочет доставить мне неприятности, или, направив вас на ложный след, отвлечь от чего-то, — сказал я, поддерживая обиженный тон.
     — Я так не думаю, капитан. Источник в основном весьма надежный, и определенное указание на то, что предмет или предметы, чем бы они ни были, направляются в Вевак. Прошу рассказать, какие грузы предназначены для этого порта, сэр.
     Лотер предъявил грузовой манифест и указал на строки с шахтным и буровым оборудованием Эберхардта.
     — Понятно, — задумчиво пробормотал Спенсер, потирая подбородок. — Проверка этого небольшого груза не займет много времени. Мне говорили, что вы хорошо разбираетесь в местных делах — так сказать, слышите барабаны джунглей, капитан. Нет ли чего-нибудь необычного, подозрительного, внутреннего ощущения, что что-то не вполне кошерно, если вы понимаете, что я имею в виду? 
     — Не знаю даже, что вам ответить, майор. В мои обязанности входит знать, что перевозится на моем судне. Весь остальной груз предназначен для Порт-Морсби. Все для надежных получателей. Но если вы мне не верите, то прошу, проверяйте.
     Я никогда не звучал более убедительно. Если Спенсер ожидал найти что-нибудь незаконное в грузе Эберхардта, то его ждет разочарование, и к тому же я сомневался, что он додумается перекидывать уголь, чтобы получить доступ к горловине, о которой ему ничего не известно.
     — Все в свое время, капитан, — холодно возразил Спенсер. Он повернулся к окружному офицеру: — Симпсон, я предлагаю поставить судно к причалу, выгрузить товар и поместить на склад, где мы сможем внимательно осмотреть его. — Он постучал пальцем по манифесту.
     Симпсон кивком показал свое согласие:
     — Вы правы, сэр. Я сейчас просмотрю документы на приход, а затем дадим разрешение на швартовку.
     Лотер вручил Симпсону папку с санитарными и таможенными декларациями.
     — Что вам известно об этом Эберхардте? — спросил Спенсер.
     — Он местный воротила, — ответил Симпсон, просматривая бумаги. — Немецкого происхождения, обломок первоначальной колонии. Его семейный бизнес имеет торговые фактории на Новой Гвинее и близлежащих островах. Имеет репутацию крутого и проницательного бизнесмена. Я с ним не встречался, и более этого ничего не знаю.
     — Он ввозит шахтное оборудование. Здесь в округе ведется разведка или разработка полезных ископаемых?
     — Мне об этом ничего не известно, сэр, — ответил Симпсон. — Вокруг Лея найдено золото, но это значительно южнее. Также я слышал о медных залежах на внешних островах.
     — Немецкого происхождения, говорите? Очень интересно, — задумчиво произнес Спенсер. Он повернулся ко мне: — Как только Симпсон закончит с бумагами, швартуйтесь к причалу, капитан. И прошу вас ничего не говорить мистеру Эберхардту. Я хочу видеть его лицо, когда на берегу Симпсон скажет, что мы намереваемся открыть его ящики.
* * *
     — Уверяю вас, майор Спенсер, там все в полном порядке. Я приличный бизнесмен, и никогда не имел проблем с импортом моих товаров в Вевак.
     "Ориентал Венчур" стоял у причала — тот был старым и хрупким, и мне пришлось предпринять максимум осторожности при швартовке, что не так то просто было сделать при усилившимся морском бризе — с поднятыми стрелами и открытыми трюмами в кормовой части судна. Принадлежавшие Эберхардту товары были выгружены под бдительным присмотром Лотера и Симпсона, который сверял каждый ящик с записями в грузовом манифесте. Сейчас они стояли в грузовом ангаре, и Симпсон, держа упаковочные листы, был готов дать распоряжение рабочим приступить к открытию ящиков. Внутри было ужасно жарко, солнечные лучи накаляли металлическую крышу ангара и превращали его внутренность в подобие работающей печи. Морской бриз, проникавший в открытые двери, приносил лишь намек на прохладу. Эберхардт покраснел от гнева и обильно потел в своем белом костюме.
     — Тем не менее, мистер Эберхардт, нам даны инструкции открыть ящики и проверить их содержимое. Прошу приступить, Симпсон, — твердо проговорил Спенсер.
     Эберхардт встал на пути работников Симпсона:
     — Я заявляю решительный протест, и будьте уверены, я поставлю этот вопрос перед властями в Порт-Морсби. У вас нет абсолютно никаких причин подозревать меня в чем-то нелегальном.
     — Могу вас заверить, что власти полностью в курсе наших действий, мистер Эберхардт, — произнес Спенсер, как мне показалось, довольно напыщенно. — Мы реагируем на полученную информацию.
     — Информацию? Какую информацию? От кого? — взвился Эберхардт.
     — Этого я не имею права раскрывать, — сурово ответил Спенсер. — А теперь прошу отойти в сторону.
      Эберхардт раздраженно фыркнул, но отодвинулся с пути рабочих. Они стали засовывать ломики под края крышек, которые со скрежетом вытаскиваемых гвоздей постепенно поддавались.
     — Это ваших рук дело, капитан Роуден? — требовательно обратился ко мне Эберхардт. — Вы затребовали этих людей, чтобы досадить мне? Потому что я немец, или оскорбил вас каким-то образом?
     Я невозмутимо наблюдал за происходящим из глубины ангара.
     — Вовсе нет, мистер Эберхардт, я к этому не имею никакого отношения, — ответил я, удивляясь, почему он обрушился на меня. Я верил Спенсеру, когда тот сказал, что получил данные из надежного источника, иначе он бы и не действовал подобным образом. В таком случае стало ясно, что не только у меня возникли сомнения в содержании груза. — Я знаю только то, что майор Спенсер приказал обыскать этот груз и, полагаю, мое судно.
     Один за другим открывались ящики, и их содержимое раскладывалось на полу ангара. Эберхардт возбужденно прохаживался взад-вперед, осматривая каждый ящик параллельно с Симпсоном, который отмечал позиции на упаковочном листе.
     — Лопаты, кирки, лебедки, блоки, промывочные устройства, дрели, молоты. Все в соответствии со списком, — заявил он гневно. — Что вы надеетесь найти?
     — Узнаем, когда и если найдем, — загадочно ответил Спенсер. 
     Глаза Эберхардта вспыхнули, он угрожающе поднял сжатый кулак.
     — Вы не знаете, что ищете, и почему ищете, — закричал он. — Меня оскорбили без всяких на то оснований. Я подам официальную жалобу. Вы сами видите, ящики пусты. Что из лежащего перед вами не отражено в упаковочных листах?
     Это было правдой. Ящики были пусты и их содержимое проверено. Симпсон посмотрел вопросительно на Спенсера, очевидно довольный, что получил инструкции следовать приказам майора. Его невозможно будет обвинить, если Эберхардт действительно подаст жалобу.
     Майор Спенсер медленно ходил вокруг ящиков, заглядывая в каждый из них. Те, которые содержали мелкие предметы, были квадратные, и примерно одного и того же размера. Майор смотрел, его мрачный взгляд перебегал от одного ящика к другому, выглядывая какие-то явные признаки. Вдруг его глаза сузились, и уголки рта дернулись. Он склонился рассмотреть ближе дно одного из ящиков, затем обратился к следующему, стоявшему рядом.
     — Ага! — он вытянул руку. — Джемми?
     Схватив предложенный лом, он постучал по днищу ящика. Раздался глухой пустотелый звук.
     — Это интересно, — нахмурившись, сказал Спенсер. — В этом ящике двойное дно.
     Он обошел вокруг других ящиков и нашел еще два подобных.
     — Взломайте их. Посмотрим, что за сюрпризы таятся там.
     Эберхардт застыл как парализованный, в то время как люди Симпсона взламывали ломами фальшивые днища. Я следил за его лицом и видел, как от удивления расширились его глаза и упала нижняя челюсть, когда обнаружилось, что пространство между днищами пусто.
     — Что это? — вопросил Спенсер, выглядевший — к моему удовольствию — таким же удивленным, как и Эберхардт. — Скрытые помещения и ничего в них. Кто-то пытается шутить с нами? Что вы на это скажете, мистер Эберхардт?
     После первоначального шока от вида пустых схронов, Эберхардт быстро пришел в себя:
     — Мне об этом ничего не известно.Я не производитель ящиков. Оборудование доставили мне уже в этих ящиках, и я просто проверил их содержимое. Я не мог и предположить о наличии двойного дна. Спрашивайте других, не меня.
     Надо отдать ему должное, он звучал весьма убедительно для человека, который только что обнаружил кражу своего арсенала.
     — Обязательно спросим, не волнуйтесь, — ответил Спенсер, устремив на меня взгляд стальных глаз, на что я ответил, надеюсь, видом оскорбленной невинности. — Однако на данный момент все выглядит в полном порядке. Мы уложим и запакуем ящики, мистер Эберхардт, и вы сможете забрать их в любое удобное для вас время.
     — Одну минуточку, — вмешался я, держа в руках папку с документами. — Мистер Эберхардт, немного бумажных формальностей. — Я с трудом удержал понимающую ухмылку. — Прошу подписать здесь в подтверждение того, что ваш груз был доставлен полностью и в полном порядке.
     Глаза Эберхардта просверлили во мне дырку, его лицо представляло собой маску сдерживаемого гнева. Он выхватил документ из моих рук и достал из кармана авторучку.
     — Я получил весь мой груз, капитан Роуден? — прошипел он голосом настолько же мягким, как и угрожающим, достаточно тихо, чтобы его слова достигли только моих ушей.
     — Разумеется, мистер Эберхардт, — ответил я выразительно, готовый повернуть нож в ране. — Как вы сами видите, все согласно упаковочным листам.
     — Согласно упаковочным листам! — повторил он сквозь зубы, открывая перо и ставя подпись на документе. — Я этого не забуду, Роуден.
     В этот раз слова прозвучали громко, и майор Спенсер вопросительно глянул на нас.  
     — В самом деле, капитан Роуден, — продолжил Эберхардт с плохо скрытым сарказмом. — Благодарю вас за самое замечательное путешествие, которое я никогда не забуду. А теперь прошу меня извинить, мне надо забрать свой груз.  
     Люди Симпсона уложили товары в ящики и заколотили крышки. Майор Спенсер взял меня за руку и отвел в сторону.
     — Что вы думаете об этом, капитан? — спросил он. — Эберхардт выглядел весьма взволнованным, когда мы обнаружили двойные днища, но удивился так же, как и мы, когда нашли их пустыми.
     — Может, он действительно ничего не знал о них, — ответил я, размышляя, не копал ли я сам себе яму. — Но в таком случае не могу себе представить, для чего они предназначены и кто распорядился изготовить их. — Я помолчал, и затем, продолжая копать, не смог удержаться: — Возможно, кто-то добрался туда раньше вас, еще до того, как ящики были погружены на "Ориентал Венчур".
     — Или когда они были уже на борту, — возразил Спенсер, делая явное умозаключение.
     — Надеюсь, вы не предполагаете, что это сделала моя команда? Но, как я уже сказал, делайте обыск, если желаете. Я к вашим услугам.
     Спенсер пристально посмотрел на меня, и на момент мне показалось, что он ответит утвердительно на мой вопрос:
     — Почему-то мне кажется, что мы там ничего не найдем, так ведь, капитан?
     Я пожал плечами:
     — Мое предложение остается в силе. Но должен сказать, что, если я сам обнаружу что-то подозрительное, я непременно дам вам знать.
     Я протянул руку. Спенсер поколебался, но ответил на рукопожатие.
     — Хорошо, капитан. Удачи, и будьте осторожны.
     Был ли намек на предупреждение в его голосе, задал я себе вопрос, и если был, против чего он меня предупреждал. На мгновенье сомнения чуть не одолели меня. Ведь если Эберхардт был виновен, в чем я не сомневался, то можно убедить Спенсера в том, что мои действия пошли на благо общества. Но старые привычки взяли верх, и я дал знак Лотеру возвращаться на судно.
* * *
     Крыло мостика под навесом, обдуваемое остатками морского бриза, давало желанное облегчение после духоты грузового ангара. Лотер довольно пыхал сигарой, а я прикрывал ладонью сигарету "Сениор Сервис". Команда крепила грузовые стрелы и закрывала люки трюмов.
     — Приведем все в порядок и можем сниматься на Порт-Морсби с рассветом, — сказал я. — На берег никого не пускать. Не думаю, что Эберхардт предпримет какие-то действия, но вахту на палубе удвойте.
     — Есть, сэр, — отозвался Лотер и, сделав паузу, как будто не был уверен, стоит ли продолжать, спросил: — Если не возражаете, шкипер. Я видел реакцию Эберхардта, когда вскрыли второе дно. Он сказал что-нибудь при подписании расписки в приеме груза?
     — Он был взбешен, но постарался скрыть это. Думаю, он догадался, что произошло. Он пригрозил мне, но тихо, так, что никто не слышал. Но расписку он подписал. А что еще он мог сделать? Весь заявленный груз был доставлен точно по контракту. Кому он мог пожаловаться? Сказать майору Спенсеру, что у него был груз оружия в тайниках, но его украли? Он подписал расписку, но он знает, что это мы взяли тайный груз.
     — А что насчет майора и Симпсона? Они что-нибудь подозревают? — спросил Лотер.
     — Симпсон просто мальчишка, он делает то, что велит Спенсер. Но Спенсер подозревает. Он не купил идею о том, что ящики были сделаны с двойным дном, но в них ничего не было. Он считает, что мы замешаны в этом, что тайный груз спрятан на борту. Я сказал ему, что он может произвести обыск, но он решил его не делать. Если он не передумает, то дело выглядит так, что мы можем продолжить рейс.
     — Но если властям известно об оружии, то не лучше было бы передать его им? — посмотрел на меня внимательно Лотер.
     Это был обоснованный вопрос, точно такой же, какой я и сам задавал себе, но отбросил.
     — Как я уже говорил, Питер, эти воды становятся все более опасными. До сих пор среди островов действуют пираты, и главы китайских кланов борются за контроль над портами и реками. И теперь еще Эберхардт. Если он работает на нацистов, то ситуация осложняется еще больше. Неплохо иметь лишнюю страховку, или по крайней мере то, чем можно поторговаться.
     По выражению лица Лотера я понял, что слишком горячился. Одно дело сорвать попытку контрабанды оружием. И совсем другое позволить своей гордости — оскорбленной кем-то, пытавшимся околпачить меня — подвергнуть себя такому же обвинению.
     Я повернулся к трапу, не желая спорить с ним:
     — Я пошел вниз. Вызывайте, если случится что-нибудь необычное. В остальном — выход с рассветом.
     Вернувшись в каюту, я запер полученную расписку в сейфе. Буду рад вручить ее в Гонконге судовладельцам в целости и сохранности. Она неотзывна, и они получат деньги независимо от того, понравится это Эберхардту или нет. В сейфе также находились револьвер "Уэбли Марк-VI" и коробка с патронами. Что-то подсказывало мне, что неплохо будет перебрать оружие, и я положил револьвер на стол и вытащил чистящий комплект. Закончив, я зарядил револьвер, убедился, что он на предохранителе, и закрыл его в ящичке стола.
     Наконец, я вышел на носовую часть шлюпочной палубы (сразу за дверью моей каюты) — место, известное как "капитанский мостик". Я облокотился о планширь, наслаждаясь последними порывами морского бриза. Солнце скрывалось за грядой холмов на западе, короткие тропические сумерки таяли мягкими красными и багровыми цветами. С наступлением темноты среди пальм загорались костры, на которых туземцы приготавливали ужин. Первые дуновения берегового бриза доносили смешанные запахи древесного дыма, гниющих водорослей и рыбных отходов. Они напомнили мне о прибрежном Уитстабле, где я жил в детстве в маленьком рыбацком коттедже, поднятом столбами над затапливаемым песком. О его черных, покрытых просмоленным брезентом стенах, его крыше над черными балками, пропитанными дымом и сажей на протяжении многих десятилетий.
     Я смог реально вытащить мальчишку из Уитстабля, но смог ли вытащить из него Уитстабль? Занятие контрабандой было у меня в крови, и, несмотря на предчувствия Лотера, я улыбнулся при мысли о дюжинах винтовок, пистолетов-пулеметов и гранат, надежно спрятанных на моем судне. Они служили неплохой страховкой, а также принесут кругленькую сумму в подходящий момент. Развязывать войну не входило в мои намерения.         

Глава пятая

     "Ориентал Венчур" стоял у правительственного пирса гавани Порт-Морсби, столицы управляемой Австралией территории Папуа. Окрашенные белой краской правительственные и коммерческие здания теснились у корня пирса, ручейками разливаясь вдоль берега по обе стороны от него. За ними группы лачуг из пальмовых листьев и ржавого железа размещались под деревьями и взбегали на поросшие низким кустарником склоны холмов, которые формировали задний план этой гавани. Вдали, на северо-западе, поднимались смазанные голубой дымкой вершины гор хребта Оуэн-Стенли.
     Утро было жарким и влажным, солнечные лучи безжалостно падали на палубы судна. Но над холмами собирались большие белые облака, обещавшие желанное, пусть и временное, облегчение в виде послеобеденного ливня, во время которого детвора с блестящими от дождя обнаженными телами будет смеяться и прыгать по лужам, разбрасывая во все стороны брызги.
     Мы уже неделю стояли в Порт-Морсби, выгружая доставленные из Сингапура товары и затем загружая копру в мешках, которыми медленно заполнялись трюма и твиндеки. Копра — высушенная мякоть кокосовых орехов — была упакована в грубые дерюжные мешки, которые грузились на борт нашими стрелами и растаскивались по трюмам бригадами туземцев. По их черным, покрытым пылью телам пот струился рекой, они хрипели и хекали, укладывая мешки в надлежащем порядке. Фрахт зарабатывался тоннажем, и чем больше копры мы впихнем в трюма, тем выгоднее рейс, поэтому Лотер гонял помощников, чтобы они следили за возможно более полным заполнением всех укромных уголков. Я слышал о судах, где мешки размещали даже в проходах и столовых команды — не очень приятная перспектива для людей, вынужденных разделять с ними помещения, ведь копра выделяла дурно пахнущий газ и в ней присутствовали насекомые.
     О Вальтере Эберхардте и его пропавшем грузе мы больше ничего не слышали. Майор Спенсер вернулся в Морсби и нанес мне короткий визит — визит вежливости, как он выразился. Но у меня создалось впечатление, что он знал больше того, что говорил, и хотел дать мне знать, что не спускает с нас глаз. Со своей стороны, я оставался в убеждении, что Эберхардт был вовлечен в какие-то темные дела, связанные с нацистской Германией, но держал эти мысли при себе. У меня имелось укоренившееся предубеждение против правительственных чинов, и я не видел никакой выгоды от раскрытия того, что произошло с оружием. Я вовсе не был уверен в том, что Спенсер точно знает о характере тайного груза, а если нет, то я буду последним, кто откроет ему глаза на это.
     Более животрепещущей проблемой было состояние угольных бункеров, которые были уже пусты наполовину. До Гонконга должно хватить, если не форсировать работу котлов, но придется использовать аварийный запас. Да и возможная нехватка угля — это одно, но я также не хотел прийти в порт со свободным доступом к горловине коффердама.
     — Нам совсем не улыбается позволить какому-нибудь таможенному проныре задуматься, куда эта горловина ведет, — заметил я Фрейзеру, когда инструктировал его держать достаточный слой угля над горловиной.
     — Этого не случится, капитан, — на круглом розовом лице Фрейзера весело поблескивали глаза. — Мы не допустим урона репутации старушки, якобы она прячет что-то под юбкой.
     Немного поодаль в изумрудно блестящие воды бухты выступал второй пирс. Во время нашего прихода он был пуст, но последние несколько дней там стояло немецкое торговое судно "Дортмунд", с черным как смоль корпусом и ослепительно белыми надстройками и рубками. Над машинным капом[47] возвышалась черная приземистая дымовая труба, на которой была нанесена марка судовладельца в виде широких белых и красных полос. Это было большое современное судно на — судя по внешнему виду — жидком топливе. Справочник Регистра Ллойда сообщал, что оно принадлежит компании "Германо-Австралийская линия", и было слишком большим и современным, чтобы бродить между отдаленными портами Тихого океана. Я приглядывался к нему, но не видел ничего, кроме обычных грузовых операций и рутинных перемещений судовой команды. Тем не менее, мое шестое чувство держало меня настороже.
     — Любопытное совпадение, — заметил я Лотеру, с которым мы стояли на мостике и наблюдали суету рабочих-кули на палубе "Дортмунда". — Эберхардт пытается ввезти контрабандой партию оружия, а спустя несколько дней появляется большое немецкое судно.
     — Что ж, это логично, если вы правы насчет того, что Эберхардт готовит базу снабжения коммерческих рейдеров, — отозвался Лотер.
     Я кивнул в знак согласия:
     — Нацистам не хотелось бы, чтобы какое-то их судно было замешано в незаконных действиях на австралийской территории. Намного удобней доставить контрабанду на незаметном безобидном трампе вроде нашего.
     Ну, мы были не настолько безобидными, но мне была ненавистна мысль о том, что меня приняли за простофилю, а то, что Эберхардт пытался использовать мое судно для контрабанды оружия (возможно даже и с ведома По), было болезненной пощечиной. Я твердо намеревался сделать так, чтобы в следующем заходе в Сингапур По почувствовал всю глубину моего негодования. Но пока надо было иметь дело с перевозкой грузов и ублажением судовладельцев, и вообще не мое дело мериться силами с нацистскими контрабандистами, по крайней мере, не в большей степени, чем я уже сделал. Лишая Эберхардта нескольких дюжин винтовок и пистолетов-пулеметов, я несомненно добавил его в группу людей, которые вычеркнут меня из списка тех, кому посылают рождественские открытки, но вряд ли нанес заметный урон амбициям герра Гитлера.
     — Как я уже говорил, Питер, эти воды становятся все более опасными. Но чтобы там ни затевал Эберхардт, нам следует держаться подальше и оставить его на попечение майора Спенсера. Завтра у нас отход, и после обеда я сойду на берег и встречусь с агентом. Передайте Гриффиту сделать прокладку до Гонконга, и еще раз проверьте, хватит ли нам бункера на весь переход.
* * *
     Ближе к вечеру я сидел на веранде отеля "Папуа", надеясь, что моя мокрая одежда высохнет в этой жаркой и влажной атмосфере. Послеобеденный ливень в этот раз начался раньше обычного, и мне пришлось пробежаться последнюю сотню ярдов. Я пришел раньше назначенного времени и уселся в ожидании агента, дав знак официанту принести мне пива. Оно прибыло в высоком запотевшем бокале, очень холодное, отвечающее вкусам австралийцев, которые составляли большинство руководящих служащих отеля, и великолепно освежающее после прогулки пешком из порта по такой жаре.
     Потягивая пиво, я слушал шелест пальмовых листьев, чириканье гекконов, охотящимся за насекомыми в трещинах потолка, и стрекот цикад в кустарнике. Отель располагался подальше от пыльной дороги, за покрытой жесткой травой лужайкой, над которой под вечерним морским бризом раскачивались высокие пальмы. Между ними были разбросаны кусты алых и фиолетовых бугенвиллей, острые шипы которых представляли опасность для неосторожного или подвыпившего человека, вляпавшегося в куст. Двухэтажное деревянное здание отеля стояло на мощных пнях, окованных железом в качестве защиты от термитов. Стены из досок твердой древесины были покрыты облезающей белой краской, а крыша гофрированного железа — красной. Широкая веранда, опоясывающая все здание, покоилась на деревянных столбах и была огорожена кованной железной изгородью, украшенной лиственным орнаментом. На нижнем этаже находились бар и ресторан, выше — гостиничные номера, в одном из которых я как-то наслаждался компанией молодой туземки. Мне удалось провести ее в номер так, что портье не заметил. Однако он поймал меня на выходе и поднял бы лицемерный скандал, не дай я ему несколько стрейтсдолларов[18] (почти столько же, сколько я заплатил девушке), подкрепленных внушительным кулаком у носа.
     Улыбаясь этому воспоминанию, я посмотрел на часы и раздраженно крякнул, видя, что агент запаздывает.
     Дальнейшие размышления об опоздании агента были отодвинуты видом морского офицера в накрахмаленной белой униформе и фуражке, поднимавшегося по лестнице на веранду и направлявшегося к моему столу. Четыре золотых полоски на погончиках, фуражка с золотым шнуром, на кокарде дубовые листья окружают красно-белый полосатый флажок. Подобные цветные полосы я видел на трубе "Дортмунда".
     Я едва слышно присвистнул. Не было никаких сомнений — это был капитан немецкого судна.
     Я сузившимися глазами наблюдал за ним. Хотя вокруг было множество свободных столиков, он направлялся прямиком к моему. Подойдя, он остановился, застыл, как по команде "смирно", и произнес четким, звучащим знакомо голосом:
     — Если не ошибаюсь, вы являетесь капитаном парохода "Ориентал Венчур" Роуденом. — Он сделал паузу, как бы ожидая подтверждения, и продолжил: — Позвольте мне представиться: капитан "Дортмунда" Дитер Эберхардт. — Он протянул руку.
     И тут все части головоломки сложились в одну стройную картину. Вольфганг Эберхардт, сторонник нацистов, попытка контрабанды оружия в Новую Гвинею, затем появление — в совершенно неподходящем для него месте — большого современного грузового судна под немецким флагом, командиром которого явился его младший брат, бывший — а возможно и до сих пор состоящий на службе — офицер германского флота. Мои подозрения оказались обоснованными, и я в который раз задумался о шестом чувстве, которое неоднократно спасало мою шкуру, что выражалось покалыванием в кончиках пальцев при приближении опасности, или когда мне лгали в лицо. Я не могу это объяснить, но возможно, я унаследовал это от предков-контрабандистов. Как называют такие вещи — гены? Гены контрабандистов, возможно?
     Скрывая удивление, я изобразил вежливую улыбку, встал и пожал протянутую руку. Мы находились в общественном месте и соблюдение условностей предполагалось. Вблизи было заметно его сходство с братом. Дитер Эберхардт был моложе и стройнее, высокий, светлокожий, с такими же светлыми волосами и бледно-голубыми глазами. Но там, где у Вольфганга виделась расслабленность, проистекающая из барственного образа жизни, у Дитера бросалась в глаза жесткость человека, привыкшего командовать и подчиняться.
     — Не желаете присесть, капитан Эберхардт?
     Мое шестое чувство подсказывало, что Эберхардт пришел не для того, чтобы пожелать мне счастливого плавания, но я продолжал оставаться учтивым:
     — Я ожидаю агента, но он запаздывает.
     — Благодарю, капитан Роуден, я займу у вас только несколько минут.
     Я сел на свое кресло и Эберхардт занял кресло напротив. Он вытащил из кармана рубашки тонкий золотой портсигар, открыл его и предложил мне малую сигару.
     — Табак с Суматры, лучший, уверяю вас.
     Было бы глупо отклонять предложение, и я принял его. Мы прикурили от его выглядевшей шикарно серебряной зажигалки с вензелем германского императорского флота. Он затянулся полной грудью и медленно выдохнул дым к потолку.
     — Полагаю, вы уже слышали обо мне, капитан Роуден? — сказал он с едва заметным намеком на угрозу. — Я-то определенно слышал о вас и вашем судне от моего брата, который имел удовольствие плыть с вами до Вевака.
     — О да, это действительно был весьма приятный рейс, — я просиял своей лучшей улыбкой чеширского кота. — Ваш брат сейчас в Порт-Морсби? Буду рад возобновить с ним знакомство.
     Мы оба знали, что я лгу, и я угадал ответ Эберхардта.
     — Нет, нет, я встречался с ним в Веваке, куда мы заходили по пути сюда. У нас состоялся очень интересный разговор. Вольфганг рассказал мне о вашем старпоме, который сражался при Ютланде.
     — Да, он имел продолжительную дискуссию с вашим братом об этой битве. Похоже, там отличился корабль, на котором были вы.
     — Вольфганг склонен к преувеличениям. Возможно, нам просто чуточку больше повезло. Но я так понял, что коммандер Лотер был награжден за атаку на одного из наших линкоров. Он смелый человек, и мне хотелось бы встретиться с ним, но увы — нет времени, мы выходим сегодня вечером.
     Я откинулся в кресле, размышляя, когда же Эберхардт приступит к делу.
     Он глубоко затянулся, улыбка исчезла с его лица:
     — Вы, возможно, удивляетесь, для чего я встречаюсь здесь с вами?
     — Не думаю, что вы здесь появились случайно.
     — Конечно, нет. — Он понизил голос и склонился над столом как бы в доверительной манере. — Сдается мне, что у вас есть вещи, принадлежащие моему брату. Думаю, сейчас подходящий случай для того, чтобы вернуть их.
     — Не имею ни малейшего понятия, о чем вы, — ответил я, почти убедив сам себя, что выгляжу невинно.
     — Ну-ну, капитан, — голос Эберхардта звучал почти примирительно. — Уверен, вы в курсе того, что доставленный в Вевак груз оказался неполным, и знаете, где остальной груз.
     — Я видел, как таможенный чиновник обнаружил двойные днища в некоторых ящиках, если вы это имеете в виду. Но в них было пусто. — Иногда обострение ситуации служит мощным оборонительным оружием. — Вы обвиняете меня в краже чего-то, чему полагалось быть в них?
     — Я просто утверждаю то, что представляется мне истиной, капитан Роуден. Я считаю, что вы знаете о содержимом тех ящиков, и что вы знаете, где оно в настоящий момент. И повторяю: для вас будет лучше возвратить его.
     — Или что? Вы мне угрожаете? — Пришло время показать зубы.
     — Мне известна ваша репутация, капитан Роуден, вы не тот человек, которого можно запугать. Но предупреждаю — у вас появятся могущественные враги. — Он загасил окурок в наполненной песком пепельнице и поднялся на ноги. — Похоже, ваш судовой агент появился. Я удаляюсь. Отход в полночь. Если хотите избежать неприятностей, то пришлите своего человека после захода солнца, и мы организуем передачу... хм... товара.
     Он прикоснулся кончиками пальцев козырька фуражки, повернулся на каблуках и зашагал по веранде, оставив меня слушать сбивчивые извинения агента за опоздание.
     Агент, молодой австралиец по имени Хикс, с лицом, покрытым потом после спешной ходьбы по послеполуденной жаре, занял кресло, только что освобожденное Эберхардтом.
     — Приношу свои извинения, капитан. День был очень напряженный, я готовил бумаги на вечерний отход "Дортмунда"... но, конечно, это не оправдывает того, что я заставил вас ждать. — Он вытер лоб чистым белым платком. — Я сам из Перта и привык к жаре, но здешняя влажность меня угнетает. Я вижу, вы встретились с капитаном Эберхардтом. Его "Дортмунд" — прекрасное судно и содержится в полном порядке. — Он замолчал, сообразив, что, расхваливая немца, он может нанести мне обиду. Но даже я сам признавал, что "Ориентал Венчур" не выдерживает сравнения с ним.   
     — Вы имеете в виду, что он содержится как военный корабль, — произнес я с улыбкой, чтобы не смущать его. — Неудивительно, учитывая, что он служил в германском флоте. Но мы разговаривали с ним о его брате, который шел с нами пассажиром от Сингапура до Вевака.
     — Действительно, какое случайное совпадение, — заметил Хикс. — Мир невелик.
     "Черта с два случайное", подумал я, а вслух сказал:
     — Да, и становится все меньше с каждым днем. Но к делу: что вы мне приготовили?
     Он передал мне пачку бумаг:
     — Вот документы на отход. И еще — в последнюю минуту поступил запрос на перевозку партии нескольких бочек с дизтопливом и бензином в Лоренгау, небольшое поселение на северном берегу острова Манус. Вам оно известно, капитан?
     Я кивнул. Бывал там несколько раз. Сложный проход через рифы, и к северу от якорной стоянки несколько песчаных отмелей и коралловых мысов, которых следует остерегаться. Запасы угля у нас были меньшими, чем хотелось, но Манус располагался более-менее по пути в Гонконг.
     — Я могу их взять только на палубу.
     — Грузоотправитель согласен на это, — ответил Хикс. — Груз невелик, по дюжине бочек того и другого. Похоже, у них заканчивается топливо, и они нуждаются в срочной доставке. Там для вас подходящего причала нет, но вас встретит рабочий катер, и вы сможете выгрузить бочки прямо на него.
     — Кто отправитель? — спросил я, чувствуя зарождение какого-то подозрения.
     — Мистер Леунг, один из местных китайских бизнесменов. Он продает топливо рыбакам и мелким островным дельцам. Не беспокойтесь, с фрахтом будет все в порядке, даю слово, — ответил Хикс, неправильно истолковав мой нахмуренный вид. — Если берете, я обеспечу их доставку к окончанию погрузки копры. И с рассветом я появлюсь на борту за грузовой распиской.
     — Я извещу старпома об этой партии, — сказал я. — Теперь, если у вас больше ничего нет, позвольте мне поставить вам кружку пива. По вашему виду видно, что вы нуждаетесь в нем. Затем я отправлюсь на судно.
     К тому времени, когда я вернулся на борт, солнце было уже довольно низко. Я нашел Лотера в канцелярии, где он составлял грузовой план, и передал ему содержание разговора с Дитером Эберхардтом.
     — Думаю, что теперь ситуация прояснилась, — подытожил я. — Братья Эберхардты оба в этом деле. Они подозревают, что оружие у нас. Дитер фактически обвинил меня в краже.
     — Почему бы просто не сообщить об этом властям, тому же майору Спенсеру? — откликнулся Лотер, как всегда, вполне резонно.
     — И быть вынужденным объясняться, почему мы прошерстили груз Эберхардта, взяли оружие и скрыли его от таможни в Веваке, — возразил я. — Это оружие предназначалось для "Дортмунда". Небесам известно, Питер, что у меня нет отвращения к контрабанде. У меня самого в предках полно контрабандистов, но если Эберхардт думает, что он может без моего разрешения на моем судне безнаказанно перевозить контрабанду, то он глубоко ошибается.
     По, старый черт, намекал мне, что с грузом Эберхардта что-то не так, но не вдавался в подробности — видно, не хотел делить этот куш со мной.
     — Как ты думаешь, они попытаются забрать оружие? — спросил Лотер.
     — Возможно. Не думаю, что Эберхардт попытается сделать это здесь, в порту, но кто знает. Кто будет вечером на вахте?
     — Юного Мак-Грата я отпустил на берег на несколько часов, а Гриффит на борту.
     — Так, поставьте дополнительных вахтенных на палубу и проинструктируйте их быть бдительными и докладывать о малейших подозрениях. Передайте по вахте предупредить меня в любое время, когда будет отходить "Дортмунд".
     Лотер кивнул, и я направился к выходу:
     — Я буду в каюте. Вызывайте меня по любому поводу.
     Возможно, я зря тревожился, но покалывание в кончиках пальцев предсказывало, что я видел Дитера Эберхардта не в последний раз.
* * *
     Неудивительно, что Мак-Грату захотелось прогуляться по Порт-Морсби. Несколько свободных часов — приятная перемена от судовой рутины. Почувствовать под ногами твердую землю, ощутить богатый букет запахов тропических цветов и кустов, которые в изобилии росли в этом оранжерейном климате, послушать бодрый смех полуголых детей, резвящихся среди прибрежных пальм.
     У морского офицера имелось немного возможностей для моциона. Так что пара часов прогулки бодрым шагом были полезны для поддержания физической формы и отвлекали от судовой обыденности. Также имелась возможность найти приличную еду — добрый стейк со свежими овощами, если наскучила судовая кухня. Но молодость есть молодость, и соблазн холодного пива и возможность полюбоваться европейскими женщинами, которые вели себя свободно в таких похожих на фронтир городках, неизбежно влекли его в один из баров. Поэтому неудивительно, что я нашел его в баре отеля "Папуа".
     Было немного больше двадцати часов — начала вахты Мак-Грата, когда Лотер постучался в дверь и сообщил мне, что тот не вернулся. Может, он загулял? Чувство времени его не подводило на борту, и алкоголь вроде не действовал так на него. С другой стороны, я помнил замечание секретаря гильдии в Сиднее, и сам видел его несдержанность в стычке с Гриффитом в Сингапуре. Хотя Порт-Морсби находился на фронтире того, что европейцы считали цивилизацией, здесь было относительно спокойное место. Здесь не было толп докеров и других рабочих, жаждущих спустить пар после тяжелой смены. Белые люди, проживавшие в Папуа, были в основном правительственными чиновниками, клерками и плантаторами. Среди них наверняка были сильно пьющие, но захотят ли они затеять бучу с молодым австралийским морским офицером? Совсем другое дело — моряки на взводе. А единственным судном в порту, кроме них самих, был "Дортмунд". Он должен отходить в полночь. Может, кто-то из уволенных на берег пустился в разгул?
     — Хорошо, схожу на берег, разузнаю. — Я рывком поднялся с кресла и направился к платяному шкафу. — Позовите Гриффита и скажите ему, что он идет со мной. Если через час мы не вернемся, оповестите полицию.
     Я вынул из шкафа наплечную кобуру и надел ее под просторную куртку цвета хаки. Вынул из ящика стола револьвер, прокрутил барабан, чтобы убедиться в наличии патронов, и почувствовал подбадривающую тяжесть подмышкой. У забортного трапа я встретил Гриффита, заметил зловещий блеск в его глазах и подумал, взял ли он с собой выкидной нож.
     Городок небольшой, так что в нем немного мест, куда мог пойти человек. Если же с ним случилась какая-то неприятность на природе, то шансов найти его до рассвета было мало. Однако для начала наиболее вероятным было начать поиски с баров. Самым большим и ближайшим из них был бар в отеле "Папуа", и мы направились туда.
     Я услышал шум прежде чем увидел его причину. С Гриффитом за спиной, я рванулся вперед по темной тропинке между деревьями и кустами, ведущей ко входу в отель. Шум впереди разрешился криками и возгласами поддержки. Я остановился в тени, рядом с кустами бугенвиллей. Лежащая за ними лужайка была освещена светом, падавшим из окон отеля, и в ее центре собрался круг кричащих и жестикулирующих зрителей. А в центре круга находились два человека, разукрашенных кровоподтеками и синяками, пытающихся выбить дух друг из друга.
     Одним из них был немец, что безошибочно определялось языком, на котором кричали его сторонники. Это был крупный мужчина, намного крупнее своего оппонента и весом, и ростом.
     Остальная часть собравшейся толпы были австралийцами, которые наслаждались зрелищем состязания. Они готовы держать пари на что угодно, эти австралийцы. Даже на две капли дождя, скользящие по оконному стеклу. Я однажды слышал разговор двух мужчин, вышедших из кинотеатра в Мельбурне после просмотра фильма "Капитан Блад", которые спорили о величине бюста Оливии де Хэвилленд. С трудом представляю, как они собирались разрешить этот спор. Так что я нисколько не был удивлен тем, что, несмотря на меньший размер оппонента немца, множество австралийцев рискнули поставить именно на него. Возможно, они считали справедливым поддержать маленькую собачку, хотя из своего опыта могу сказать: судьбу схватки решает не размер собаки, а размер бойцовского духа в этой собаке. А в данном случае меньшая собака была явно лучшим бойцом.
     Несмотря на все преимущества своего роста, веса и длины рук, немец был заурядным уличным драчуном — медленным, с легко угадываемыми телодвижениями. Но он был силен, и любой нанесенный им удар мог нанести немалый вред. И он был крепок. Хотя из его носа сочилась кровь, а один глаз начинал опухать, он продолжал упрямо наступать, размахивая руками как косами и принуждая оппонента отступать, приседать и извиваться.
     Но тот, что был поменьше, оказался боксером. Быстрым и легким на ногу. На каждый удар немца он отвечал двумя. Молниеносные комбинации джебов и кроссов, чередуемых с хуками и апперкотами[19]. Но ему удавалось увернуться не от всех ударов немца. Одна бровь разбита, под глазами синяки. Он отчаянно старался избежать захвата: один солидный удар массивным кулаком немца, и он в нокауте в лучшем случае.
     А я снова лишусь третьего помощника.
     Показав жестом Гриффиту держаться поближе, я пробился сквозь кольцо людей, чтобы иметь лучший обзор. Австралиец с потной от возбуждения физиономией, которого я отодвинул в сторону, дернулся было, но передумал, поймав выражение моего лица.
     Я наблюдал за продолжением схватки. Немец бросился в очередную атаку, отчаянно размахивая руками в попытке сбить с ног Мак-Грата. Он промахнулся, потерял равновесие, и Мак-Грат тут же воспользовался случаем сблизиться и провел молниеносную комбинацию — левый джеб, правый апперкот и снова левый джеб по челюсти немца — и снова отскочил. Здоровяк-немец хрюкнул от боли и потряс головой, но продолжал наступать. Мак-Грат увертывался, держа перед собой окровавленные кулаки и стараясь не подскользнуться. Немец провел очередной выпад, и австралийцы издали коллективный стон — Мак-Грат откачнулся, чтобы избежать удара, и потерял равновесие. Через мгновение он вскочил на ноги и попытался избежать сближения, но тут несколько рук толкнули его в спину, в сторону надвигавшегося немца.
     Один из моряков что-то прокричал и здоровяк буркнул в ответ. На его окровавленных, разбитых губах появилась болезненная усмешка, и он злобно оглядел Мак-Грата заплывшими глазами. Немцы устали от созерцания боя и жаждали покончить с противной стороной. Здоровяк-немец, покачнувшись, шагнул вперед и сплюнул кровью на землю.
     — Ну, теперь тебе конец, — проревел он по-английски.
     Мак-Грат попытался увеличить дистанцию, но немецкие моряки, столпившиеся позади него, мешали ему уклоняться от ударов. Здоровяк-немец отвел свой массивный кулак и с размаху впечатал его в диафрагму Мак-Грата, вышибая из него дух и бросая его на землю. Немцы подняли его на ноги, а здоровяк приготовился нанести еще один смертоносный удар.
     — Прикрой мне спину, — шепнул я Гриффиту, проталкиваясь сквозь толпу к центру круга. Настроение толпы становилось угрожающим. Люди, которые ставили на Мак-Грата, выкрикивали оскорбления немцам, а те в свою очередь, призывали своего человека покончить с австралийцем. Здоровый немец поднял кулак.
     — Стоп! — прогремел я голосом, который был достаточно громким, чтобы достичь от квартердека до грот-марса винджаммера в штормовую погоду. Немцы мгновенно застыли.
     — Джентльмены, — продолжил я нормальным командным голосом. — Это вряд ли выглядит как честная схватка — всей кучей на одного. 
     Здоровяк, очевидно не удовлетворенный незавершенной схваткой, разразился бранью. Раздраженный болезненными ударами Мак-Грата, разбившими его брови, и отчаянно желая выместить хоть на ком накопившуюся злобу, он сделал ошибку, обратив свой кулак против меня.
     Я легко уклонился, ожидая подобного поступка, и, когда тот промахнулся, ударил правой по носу так, что почувствовал, как хрустнула кость. Здоровяк рухнул на колени, схватившись за нос и издавая стоны; между пальцев капала кровь. Раздался прямо таки звериный вой, и толпа немцев угрожающе надвинулась, подобно волкам, окружающим жертву. Гриффит и я не могли им противостоять, и Мак-Грат был не в состоянии помочь. Надо было действовать быстро и решительно. Я полез в карман и достал револьвер. При виде угрожающе большого ствола немцы заколебались. Австралийцы, сообразив, что шутки кончились и не желая быть связанными с возможной стрельбой, быстро рассосались, на ходу обсуждая результаты пари.
     — Это модель "уэбли" самого большого калибра, — сказал я, направляя ствол в живот здоровяка. — Почти самое мощное ручное оружие из всех, которые производились. Кто-нибудь желает проверить мои слова? — Немцы стояли в оцепенении. Возможно, они не очень хорошо понимали английский, но они знали, что значит крупнокалиберный револьвер. — Нет таких? Ну, тогда позвольте моему третьему помощнику покинуть вас. Что касается вас, мистер Мак-Грат, я весьма разочарован, найдя вас посредине скандальной драки.
     Немцы отпустили Мак-Грата, и он, спотыкаясь, пошел ко мне с болезненно выглядевшей усмешкой на разбитых губах.
     Которая погасла при звуках голоса с немецким акцентом позади меня:
     — Прошу вас бросить оружие, капитан. Больше никаких неприятностей, я беру на себя ответственность за моих людей.
     Я повернул голову и увидел старшего помощника капитана "Дортмунда" — три золотых нашивки на погончиках — с "люгером", направленным на мою задницу. Я опустил револьвер, удивляясь, куда мог исчезнуть Гриффит. Но беспокоиться не стоило. Как кот, молчаливо набрасывающийся на свою жертву, он появился из окружающей темноты и схватил немецкого старпома за голову, оттягивая ее назад одной рукой, а другой приложил лезвие ножа к его горлу так, что появились небольшие капельки крови.
     — Не так, парнишка, — промурлыкал Гриффит с ярко выраженным уэльсским акцентом. — Предлагаю тебе бросить свою игрушку, или вскрою твое горло от уха до уха. — Обращаясь ко мне: — Прошу прощения, сэр, я увидел, что этот парень прятался в кустах и решил, что безопасней будет взять его сзади, так сказать.
     Немецкий старпом бросил "люгер" и медленно поднял вверх руки. Я с гневом набросился на него:
     — Сначала ваши люди атакуют моего офицера, а когда я вмешиваюсь, чтобы прекратить драку, вы угрожаете мне пистолетом. — Я опустил тот момент, что сам первым обнажил оружие, и жестом приказал Гриффиту подобрать "люгер". — Я возвращаюсь на свое судно, и будьте уверены, что не поколеблюсь известить австралийские власти, если появится хоть малейший намек на дальнейшие неприятности. Мистер Гриффит, будьте любезны, помогите третьему помощнику.
     Тот вручил мне "люгер" и просунул руку под плечо Мак-Грата.
     — Пойдем, Джеймс, — мягко произнес он.
     Я подождал, пока они скроются из вида, и стал отступать, держа на виду свой "уэбли" на случай, если кто-нибудь из немцев не потерял бойцовского духа. Продвигаясь в темноте прочь от места схватки, я слышал гневные слова немецкого старпома. Немецкий я не знал, но по тону было ясно, что он распекал свою команду. Несмотря на угрозы со стороны капитана Эберхардта, он не желал привлекать внимания к своему судну. Ссоры с британскими офицерами в публичном месте Порта-Морсби были ему не с руки. Если "Дортмунд" действовал под командой германского флота, то его экипаж подлежал военно-морской дисциплине. Я не сомневался в том, что Эберхардт был крепким орешком, и он сведет все счеты в случае, если мы еще пересечемся.   

Глава шестая

     Приближался полдень, и я отдыхал в своем салоне, слушая, как Мак-Грат шуршит в штурманской рубке и затем выходит на крыло мостика. Я выглянул в иллюминатор, который был распахнут для притока свежего воздуха, и увидел, как он работает с секстаном и включает секундомер, чтобы зафиксировать точное время взятия высоты солнца.
     Опухоли на его лице стали спадать, но синяк под глазом оставался, а на сбитых костяшках пальцев красовались фиолетовые пятна йода. Порез над глазом был довольно глубоким, и мне пришлось сделать пару стежков на нем. Единственным успокоителем послужил глоток рома, но не для пациента, который только морщился, когда я продевал иголку в края пореза и стягивал их вместе, а для меня, чтобы не дрожала рука.
     Я выслушал объяснения Мак-Грата по поводу произошедшего скандала и счел их достаточно правдивыми. Сначала немецкие моряки вели себя дружелюбно и даже поставили ему кружку пива. Однако когда они поняли, что он был младшим помощником на британском судне, все переменилось к худшему. Некоторые из них, среди которых был и здоровяк по имени Курт, явно провоцировали драку. Если бы Мак-Грат сбежал, я не стал бы его винить, учитывая такого противника и враждебную толпу, жаждавшую крови. Но, насколько я знал его, такой исход был невероятен. А сам бы я отступил в подобных обстоятельствах? Вряд ли. К тому же у Мак-Грата были шансы. Один на один он мог бы побить немца. Я спросил его, где он учился драться. Он рассказал мне до боли знакомую историю первого рейса практиканта, которого задирали крутые парни с полубака. Парусный мастер "Гартпула" как-то отвел его в сторону и предложил поучиться боксу. "Дерись всегда честно, Джимми", сказал тот, готовясь к спаррингу. А затем с кривой ухмылкой добавил: "Если только тебя не начинают побеждать. Никогда никому не позволяй взять над тобой верх". Потом он показал Мак-Грату кое-какие трюки, непозволительные с точки зрения маркиза Квинсбери[20].
     По всему выходило, что немецкий моряк Курт был не просто вспыльчивым задирой. Рассказы о нацистских бандитах-коричневорубашечниках широко освещались в пробританских газетах в Сингапуре и Австралии. Возможно, Курт был одним из них, нацистский фанатик, верящий в гитлеровскую пропаганду и готовый пнуть сапогом по лицу любого, кто стоит на его пути. А там, где один фанатик, там может быть их много больше. Если Эберхардт и его офицеры были того же склада, то "Дортмунд" представлял собой опасного оппонента любому, кто столкнется с ним.
     Как будто на Дальнем Востоке было недостаточно опасностей с его триадами, пиратами, бутлегерами, наркоторговцами, сутенерами и продажными чиновниками. Его воды и порты были не для слабохарактерных, и жизнь в них было потерять также легко, как и кошелек. Китайцы и японцы были готовы впиться друг другу в глотку, а теперь и нацисты собирались спровоцировать еще одну войну в Европе. Складывалась мрачная картина. Но я улыбнулся, вспомнив, как один австралийский жулик сказал мне: "Жизнь — замечательная штука, Вильям, до тех пор, пока ты не ослаб". Что ж, у меня было неплохое гнездышко в месте, где не задавали много вопросов и еще меньше на них отвечали. Еще несколько лет, и я смогу на время бросить якорь в спокойном месте, где буду нюхать луноцветы на малолюдном берегу с прекрасной полинезийкой. А пока следовало быть готовым к неожиданностям и соблюдать осторожность.
     Следующие несколько дней, пока мы огибали южный берег Папуа и затем шли курсом норд-вест в Соломоновом море, не было видно никаких признаков "Дортмунда", да и других судов, не считая каноэ-долбленок местных островитян, ловивших рыбу поблизости от рифов. Предыдущим вечером мы миновали Новую Британию. Была ясная лунная ночь, и конус вулкана на близлежащем острове Умбои, черным пятном вырисовывавшийся на фоне звездного небосвода, служил ориентиром для прохода узким проливом в море Бисмарка. А теперь, вне видимости берегов, Мак-Грат брал высоты Солнца для определения места судна, с которого нам следовало проложить курс, которым мы могли безопасно обойти мористее отмелей, охраняющих восточные подходы к острову Манус. С севера остров окаймляла гряда рифов, и я намеревался дождаться светлого времени для захода в лагуну, в глубине которой находилось небольшое поселение Лоренгау.
     От мыслей о Лоренгау и о доставляемом туда грузе я вернулся к неприятному воспоминанию о Дитере Эберхадте, военно-морском офицере до мозга костей в его безукоризненно отглаженной униформе. Я ненавидел его высокомерно-небрежные манеры, говорящие о превосходстве. Я не родился в рубашке, как братья Эберхардты, и прошел долгий, тяжелый путь перед тем, как стать капитаном своего парохода. На борту которого находился небольшой арсенал, похищенный мной.
     Почему я пошел на это? А сделав это, почему не доложил об этом майору Спенсеру? Была ли причиной этому оскорбленная гордость, подозрение в том, что По и Эберхардт пытались обвести меня вокруг пальца? Или, может, это был инстинкт потомственного контрабандиста, увидевшего возможность и не подумавшего о последствиях? Я ухмыльнулся, вспомнив слова старшего механика Билла Мак-Фи, моего старого друга: "Совершение правильного поступка не дает гарантии от неудачи". Я испытал в жизни достаточно неудач, чтобы понять правдивость этих слов, и, как следствие — совершение неправильного поступка не обязательно препятствует удаче.
     Что ж, как бы то ни было, оружие находилось у меня, и даже если бы я выкинул его за борт, Эберхардты не сняли бы с меня ответственность за его похищение. Но в действительности — что они могли сделать? Захватить судно и рискнуть привлечь внимание к своим действиям? Я так не думал. Так что я не собирался избавляться от оружия, по крайней мере, пока. Как я говорил Лотеру, оно представляло неплохую страховку, а позже я мог найти на него покупателя.
     Еще одним источником забот являлся Питер. Он был превосходным моряком и прекрасно освоил работу старшего помощника торгового судна. Он также был джентльменом — настоящим джентльменом, младшим сыном графа, его сиятельством. С аристократическим произношением, изысканными манерами и ухоженным видом он был прямой противоположностью мне — сироте, выкарабкавшемуся из исправительной школы и поднявшемуся по крутой лестнице до полу-респектабельности британского торгового флота. Мы с ним довольно хорошо ладили, но порой я должен был напоминать себе, что, хотя и будучи моложе его, я являюсь его капитаном и опытнее его в профессиональном плане, да и не только. Но его пристрастие к алкоголю меня беспокоило. Не то чтобы я был против выпивки, я и сам выпивал немало, но я знал, к чему это может привести. Выпивка погубила мою мать, и я видел немало сломанных ею мужчин, вопящих и бьющихся в припадках delirium tremens.
     Лотер пил, потому что винил себя в смерти женщины (которую он увел у адмирала), умершей при родах. Скандал вынудил его покинуть флот, и он бежал от всего — семьи, друзей, своего дома — всего, что напоминало ему о прошлом, которое он пытался забыть. Он все же сохранил ее фото, так что память о ней оставалась живой, а алкоголь был тем костылем, который помогал сделать жизнь хоть как-то выносимой. В других обстоятельствах из него вышел бы хороший капитан. Я не раз говорил ему об этом, но он только пожимал плечами и говорил, что его устраивает быть старшим помощником. Командование торговым судном, где зачастую попадались буйные и неуправляемые подчиненные и где возможности для наказаний за нарушения дисциплины были ограничены, требовало от командира уверенности в своих силах. Возможно, Лотер чувствовал если не отсутствие такой уверенности, то свою неспособность смириться с прошлым иначе как со стаканом. Погруженный в свои былые беды, он чувствовал, что не соответствует тому представлению, которое сложилось у него: "Старик"[21] — невозмутимый, источник справедливости и мудрости, первый после бога, а не стареющая пьющая развалина, вышвырнутая из королевского флота.
     Конечно, чепуха все это. Я достаточно насмотрелся на его стиль руководства и знал,  что человек, таранивший эсминцем вражеский линкор в Ютландском сражении и сумевший довести после этого свой корабль в родной порт, был типом руководителя, за которым люди идут инстинктивно, без понуканий кулаком или кофель-нагелем. И я знал многих капитанов с худшими качествами, чем у Лотера, которые пили побольше него и выполняли свои обязанности в таком состоянии, за которое они бы вышвырнули других. 
     — Да, порой люди излишне заморачиваются, — произнес я. — Лучше оставлять в прошлом свои страхи и переживания, и думать о настоящем.
     — Прошу прощения, саиб? — раздался голос Да Сильвы. Старый пират вошел в каюту с термокружкой ледяной воды. — Вам еще что-то понадобилось?
     Я с удивлением посмотрел на него и понял, что произнес свои мысли вслух.
     — Нет, Да Сильва, спасибо, я говорил сам себе. Это одно из неприятных следствий единоличного командования.
     — Да, саиб, спасибо, саиб, — ответил он, заменяя пустую чашку на принесенную и удалился, оставив меня размышлять о том, какие еще опасности принесет нам этот рейс.
* * *  
     Первые лучи солнца упали на темную поверхность воды, сметая с нее остатки сумерек. Мы находились примерно в миле мористее Лос-Негроса — наибольшего в цепи островков и рифов, окаймляющих северный берег острова Манус и образующих укрытую лагуну, в глубине которой лежало поселение Лоренгау.
     Узкий, окаймленный пальмами пляж тянулся вдоль берега островка Лос Негрос. Среди пальм были разбросаны хижины туземцев, на песке лежали вытащенные из воды лодки-долбленки, от костров, на которых готовили пищу, поднимался дым.
     За Лос-Негросом лежали коралловые скалы и песчаные островки, за ними открывался проход в рифе, от которого глубоководный фарватер давал безопасный доступ в глубину лагуны.
     — Сбавляйте ход до маневренного и пошлите Мак-Грата на бак руководить отдачей якоря.
     — Есть, — подтвердил Лотер, перевел ручку машинного телеграфа и послал матроса вызвать третьего помощника и баковую команду.
     — Лево пятнадцать!
     — Лево пятнадцать, сэр, — повторил рулевой, вращая штурвал.
     Нос судна покатился в сторону прохода в рифе.
     — Прямо руль!
     Я дождался момента, когда нос нацелился точно на проход:
     — Так держать, курс зюйд-тень-вест!
     Рулевой отвел руль, чтобы одержать судно, и вышел на новый курс, который вел нас через проход к Лоренгау. Поселение находилось на южном берегу мелководной бухты. Напротив нее на расстоянии одной мили в центре кучки рифов лежал небольшой островок. По прошлым заходам я знал, что хорошая якорная стоянка находилась между ним и восточным мысом бухты. Я нанес на карту место отдачи якоря с учетом необходимой длины якорь-цепи и безопасного пространства в случае поворота судна на якоре. 
     "Ориентал Венчур" скользил по зеркально-гладкой воде лагуны. Когда островок оказался на правой раковине[22], я приказал положить руль право на борт, наблюдая, как кильватерная струя описывала белую дугу на сверкающей голубой поверхности. Приведя островок прямо по носу, я скомандовал машине дать малый назад, ожидая, когда судно начнет набирать задний ход.
     — Стоп машина! Отдать правый якорь!
     Послышался всплеск воды от падающего якоря, грохот и дребезжание якорь-цепи на брашпиле, в воздух поднялось облако ржавчины. Я наблюдал, как Крамп придерживает стопором скорость отдачи цепи, и в конце затягивает его, когда требуемое количество смычек якорь-цепи было вытравлено в воду.
     — Спасибо, Питер, — сказал я в ответ на его доклад, что якорь забрал. — Можете дать отбой машине.
     Я взял бинокль и вышел на левое крыло мостика. Поселение Лоренгау представляло собой не более чем скопище туземных хижин, разбросанных вдоль берега мелководной бухты. Большинство из них стояло на западном мысу, где много пальм было вырублено. За линией этих хижин находились более значительные постройки, в одной из которых, с окрашенными белой краской стенами и ржавой крышей, располагалась торговая фактория. От берега выступал узкий, эстакадного типа, хрупкий деревянный пирс, доступный лишь для небольших каботажных шхун.
     Наше прибытие вызвало на берегу некоторый интерес, и несколько туземцев стащили свои лодки в воду и погребли в нашу сторону — несомненно, с намерением проверить, можно ли будет чем-нибудь поторговать. Но никаких признаков рабочего катера, о котором говорил Хикс, не было и в помине.
     Катера не было видно и ближе к полудню, когда я опять поднялся на мостик и осмотрел поселение с биноклем, ища признаки комитета по встрече. Среди островитян время было довольно неопределенным понятием, жизнь здесь регулировалась движением солнца, приливами и отливами, поворотами муссонов. Я мог бы спустить свою шлюпку и сходить на берег в поисках мистера Леунга, но убедил себя, что, коли он так уж нуждается в топливе, то сам вскоре появится на борту.
     К полудню задул порывистый морской бриз, и нас развернуло на якоре. Я читал книгу в своей каюте, когда раздался стук в дверь и Лотер, отодвинув занавес, сообщил мне, что только что от берега отвалила лодка.
     Я присоединился к нему на мостике и рассмотрел в бинокль маленький моторный катер, неловко прыгающий на волне, поднятой морским бризом. В нем находилось двое: один, одетый только в набедренную повязку, сидел на баке, а другой, молодой китаец, в брюках и белой рубашке, сидел на корме, держа одну руку на румпеле.
     Спустя полчаса молодой человек, назвавшийся сыном Леунга, сидел в моем салоне.
     — Приношу вам свои извинения, капитан, за эту задержку и за то, что мой отец не может приветствовать вас лично. — Для человека, проведшего большую часть жизни, общаясь с туземцами на пиджине, он говорил на удивление хорошим английским языком.  — Вы быстро дошли, а мы не ожидали вас так рано. Рабочий катер доставляет груз в Йин. Ожидаем его возвращения только завтра.
     — Йин? Где это?
     — Примерно в сорока милях западнее. У нас там небольшая фактория. Мой отец убыл с катером и вернется на нем завтра.
     — Хорошо, до завтра я подожду, — раздраженно произнес я, размышляя, почему молодой Леунг так долго не не являлся, чтобы сообщить мне об этом. — Но у меня угля в обрез, и я не могу допустить дальнейшей задержки.  
     — Могу вас заверить, что катер с моим отцом будут здесь утром, — ответил он. — К вечеру вы будете уже на пути в Гонконг.
     К приходу Да Сильвы с кофейником мое настроение несколько улучшилось. Я налил Леунгу кофе и предложил ему сигарету "Сениор Сервис".
     — Надеюсь, вы не в претензии, но я предпочитаю сигары.
     Он вытащил из кармана коробку сигар и прикурил от зажигалки, предложенной Лотером.
     — Сюда много судов заходят? — спросил я.
     — Вовсе нет, — ответил он. — За несколько месяцев вы — первые. Большинство перевозок осуществляются торговыми шхунами из Рабаула или Морсби. Нам повезло, что вы проходили мимо по пути в Гонконг. Иначе нам долго пришлось бы ждать топлива. — Он затянулся и с видимым удовольствием выдохнул струю голубого дыма.
     — В Порт-Морсби мы видели большое немецкое судно, — продолжил я. — Черный корпус, белые надстройки. Думаю, что оно тоже следует в Гонконг. Вы не видели его, проходящим мимо?
     — Нет, капитан, мы видим только те, которые заходят в лагуну. Ваше судно — единственное.
     — Что ж, хорошо, — сказал я, не видя смысла в продолжении разговора. — Если не будет изменений, мы к утру установим стрелы по-рабочему. Будем рады увидеть снова вас с отцом.
     — Встреча с вами была удовольствием, капитан. Желаю вам приятного времяпровождения.
     Он загасил сигару о пепельницу, поднялся и протянул руку. Мы обменялись рукопожатиями, и Лотер проводил его к трапу. Когда он вернулся, я рассматривал остатки сигары.
     — Раздумываете, не заказать ли дешевых сигар, да?
     — Можете назвать меня параноидально подозрительным, — ответил я, протягивая ему окурок, — но я не доверяю этому человеку. Он сказал, что давно уже не видел других судов, но курит ту же марку сигар, что и Дитер Эберхардт.
     — Он показался мне довольно дружелюбным, заметил Лотер, крутя в руках окурок. — А это голландская марка, распространенная на островах.
     — Слишком много совпадений, — возразил я, потирая кончики пальцев, чтобы унять покалывания. — Ставлю на то, что "Дортмунд" недавно заходил, а парень лжет, что не видел его.
     — Слишком крутые выводы из одного окурка.
     — Возможно, но я предполагал, что Леунг отчаянно нуждается в топливе. Тогда почему он шляется где-то вместо того, чтобы с нетерпением ждать нас?
     — Не знаю, — ответил Лотер, задумчиво изучая окурок. — Может, они действительно не ожидали нас так скоро.
     — Слушайте, я знаю, что это просто ощущение, но я ненавижу быть застигнутым со спущенными штанами. Сегодня ночью не помешает поставить дополнительных вахтенных.
     — Вы уверены, что не перебарщиваете? — сказал Лотер, всем своим видом показывая, что он так и думает. — Если вы так встревожены, почему бы не поднять якорь и проследовать в Гонконг немедленно. Мы всегда сможем сослаться на какую-нибудь нештатную ситуацию.
     Несмотря на покалывания в кончиках пальцев, я начал сомневаться в своей правоте. Но что, если это топливо предназначалось для создания склада запасов, и "Дортмунд" будет снабжаться тут? Или я уже вижу нацистский заговор там, где его нет?
     — Возможно, это говорит во мне кровь контрабандиста, Питер. Будем надеяться, что завтра утром мы выгрузим эти бочки и спокойно продолжим свой путь. Но если "Дортмунд" рыскает поблизости, и китайцам нет особой веры, то нам следует быть настороже. Так что вытащите несколько винтовок и вооружите ими вахтенных. — Я сделал паузу, заметив озадаченное выражение лица Лотера, и снова подумал, не перегибаю ли я палку. — Полагаю, им известно, как обращаться с винтовкой.
     — Похоже, это одно из преимуществ иметь команду из бывших китайских пиратов. А некоторые сомалийские кочегары в юности сражались рядом с Бешеным Муллой. Я выберу тех, у кого побольше опыта, ну а мы со старшим механиком, надеюсь, не полностью забыли базовую подготовку и организуем краткие курсы переподготовки. Хотя тренировку в меткости стрельбы провести не удастся, увы! — следует соблюсти тишину.
     — Мне следовало бы подумать об этом заранее, — сокрушенно промолвил я. — Какой толк приобрести арсенал, но не иметь подготовленных стрелков. Выйдем в море — изготовим мишени из старой сепарации и будем практиковаться.
     — Там не только винтовки, — оживился Лотер. — Есть и пистолет-пулеметы, и гранаты — все немецкого производства. Винтовки Маузера со скользящим затвором производства военного времени, но любой, знакомый с "ли-энфилдом", легко разберется. Пистолет-пулеметы — модификация модели "Бергманн МП-18", применявшейся в Великой войне. Гранаты — стандартные немецкие пехотные с ручкой, известные в наших войсках под названием "толкушка"[53].
     — Для представителя королевского флота вы на удивление хорошо разбираетесь в немецком стрелковом оружии.
     — Во время войны флот создал несколько морских стрелковых бригад, — пояснил Лотер. — Одно время я собирался вступить туда добровольцем, даже прошел базовую пехотную подготовку, после чего эта дурь выветрилась из моей головы. Там мы много стреляли и бросали гранаты. На удивление, теперь это может пригодиться!
     — Что ж, если научите их пользоваться этим оружием так, чтобы они не перестреляли друг друга и не подорвались — это будет весьма полезно.
     — Есть, шкипер. Я видел, что вы умеете обращаться с "уэбли". Не желаете поучаствовать?
     Судя по его ухмылке, Лотер считал мои меры предосторожности излишними, но я не имел желания искушать судьбу.
     — Посмотрим, Питер, посмотрим. 
* * *
     Я проснулся от стука в дверь каюты. Заскрипела ручка, и в приоткрывшуюся дверь просунулась голова Гриффита, освещенная приглушенным светом коридорных ламп.
     — Четыре часа утра, капитан. Мистер Лотер уже на мостике, а я перехожу нести вахту на палубе.
     Когда я отправлялся отдыхать, все было спокойно, но я велел поднять меня с началом утренней вахты.
     — Благодарю, секонд, — ответил я, стряхивая сон, прежде чем откинуть тонкую простынь, которая покрывала мое нагое тело. Береговой бриз, проникающий через открытый иллюминатор, почти не приносил прохладу.Я пошлепал по покрытой линолеумом палубе к выключателю и включил свет. При тусклом свете лампочки я изучил в зеркале над умывальником двухдневневную щетину, в которой не было ни намека на седину, и сполоснул лицо.  Натянув брюки цвета хаки и рубашку, я снял с крючка фуражку и поднялся на мостик.
     — Доброе утро, шкипер, — услышал я негромкий голос Лотера, доносящийся с левого крыла.
     — Доброе, Питер, — ответил я, присоединяясь к нему. Береговой бриз к утру усилился, развернув пароход кормой в сторону моря. Лотер смотрел вперед, изучая в ночной бинокль очертания берега.
     — Все кажется спокойным. Вахтенные ничего не докладывали. Я послал человека проверить, как несут службу.
     Луна зашла, и высоко в небе, вне действия берегового бриза, тянулась с севера пелена перистых облаков, закрывая сияние звезд. Линия берега была видна невооруженным глазом — светлая песчаная полоса на темном фоне джунглей. Среди пальм проблескивали колеблющиеся огоньки костров, на которых туземцы начинали готовить пищу, а в окнах некоторых более крупных построек светили ровным светом огни керосиновых ламп.
     Подняв ночной бинокль, я внимательно осмотрел горизонт, но на чернильной поверхности воды не было ничего, что могло бы показать приближение какого-нибудь плавсредства. Я почувствовал искушение вернуться в кровать. Может, то, что Леунг курил сигары того же бренда, как и Дитер Эберхардт, было простым совпадением, а я построил целый замок подозрительности на фундаменте одного окурка? Однако если что-то и должно было произойти, то это должно случиться перед восходом, когда спящие спят самым глубоким сном, а несущие вахту теряют бдительность.
     Я потер кончики пальцев друг о друга, чтобы унять покалывание, и снова поднес бинокль к глазам. Горизонт к востоку начал светлеть или мне это показалось? На берегу зажглось больше огней, и береговой бриз донес запахи горящего дерева.
     Звуков с берега не было слышно — мы стояли довольно далеко, чтобы слышать крики птиц и других обитателей джунглей, — но я слышал пение бриза в такелаже и легкие шлепки волн о корпус судна.
     И что-то еще.
     Что-то, чего я почти не осознавал в течение нескольких последних минут. Слабое, низкочастотное урчание. Я напрягся понять, откуда оно происходит. Казалось, оно шло с правого траверза, и я передвинул бинокль в ту сторону, но ничего не увидел.
     — Питер, ты слышишь что-то? — позвал я.
     Ответа не последовало, и я подумал, что он меня не услышал. Но через мгновенье он оказался рядом.
     — Как ты думаешь, что это? — спросил он.
     — Думаю, что с запада приближается катер. Я его не вижу, но уловил работу двигателя.
     Лотер поднял бинокль и снова стал всматриваться в темноту. Наконец он сфокусировался в направлении точно по траверзу:
     — Ага, вот он. Очень слабые огни, красный и зеленый,один топовый, идет прямо на нас. Милях в двух. Должно быть, рабочий катер возвращается из Йина.
     — Возможно, но почему так рано?
     — Скоро рассветет, и может, они хотят начать пораньше, учитывая, что заставили нас задержаться, — хмыкнул Лотер.
     Возможно, он был прав, и мы отправимся в дальнейший путь еще до полудня.
     — Если это их катер, ошвартуйте его у четвертого номера, и мы начнем выгрузку сразу, как только чуть развиднеется. Поднимите команду, вызовите Мак-Грата на мостик. Он сменит вас здесь, а вы пойдете на корму руководить на месте.
     — Есть, сэр, — ответил Лотер.
     Когда он повернулся, чтобы идти, я придержал его за рукав:
     — Я знаю, что вы считаете меня слишком подозрительным, Питер, но внутри меня не умолкает голос, говорящий, что случилось слишком много совпадений. Держите под рукой вооруженных вахтенных, но скройте их от чужих глаз. Если я не прав, можете потом посмеяться надо мной.
     Лотер кивнул, уголки его губ искривились в сардонической улыбке, готовой разразиться смехом:
     — Добро, шкипер, не волнуйтесь, если возникнут неприятности, мы будем готовы.
     Он ушел, и я остался один со своими сомнениями, пока не появился Мак-Грат, протирая сонные глаза.
     Когда катер подошел на дистанцию окрика, восточная половина горизонта окрасилась бледно-розовым светом, хотя западная часть оставалась в темноте. Я уже мог видеть приближавшееся суденышко — по всей видимости, ожидаемый рабочий катер, и внимательно осмотрел его в ночной бинокль. На удлиненном полубаке располагалась рулевая рубка, за ней высокая, тонкая дымовая труба и кап машинного отделения, а кормовую часть занимала открытая палуба для перевозки грузов, которая сейчас была пустой, готовой к приему бочек с топливом. Рабочий катер, приблизившись, сбавил ход, в двери рулевой рубки появился Леунг и, сложив ладони на подобие рупора, крикнул:
     — "Ориентал Венчур", доброе утро. Прошу добро на подход.
     — Подходите к левому борту, в районе вывешенного шторм-трапа, — услышал я ответ Лотера с главной палубы.
      Катер обогнул корму и ткнулся носом у шторм-трапа, высадил Леунга и, немного отойдя, лег в дрейф. Лотер провел молодого человека на мостик.
     — Доброе утро, капитан Роуден, — протягивая руку, сказал Леунг. — Прошу извинить за столь ранний визит, но катер только что вернулся, и мы не хотим заставлять вас ждать.
     — Доброе утро, мистер Леунг. — Я бросил взгляд на рабочий катер. — Ваш отец там?
     — К сожалению, нет. Он очень устал после перехода из Йина и сошел на берег. Он передает вам свои почтительные извинения.
     — Ну что ж, — ответил я, раздумывая, чего стоит ждать от этого сообщения. Катер подан и готов к приему груза, так что какая разница, встретился я или нет с человеком, оплатившим доставку. — Жаль, что нам не удалось встретиться. Начнем выгрузку, как только станет достаточно светло. Предлагаю ошвартовать катер и приготовить ваших людей к приему груза.
     — Благодарю вас, капитан. — Он подошел к релингам и, окликнув рабочий катер, разразился потоком кантонского наречия. Оттуда раздался такой же непонятный ответ, и катер мягко подошел, отираясь о кранцы. Леунг спустился вниз и исчез внутри катера.
     До рассвета оставалось всего ничего, восточная часть горизонта явно посветлела, и нижняя кромка облаков хорошей погоды покрылась позолотой, обещая еще один жаркий день. Катер был надежно ошвартован и все было в полном порядке. Я уже был готов допустить, что беспокоился напрасно, когда из рубки буквально выпрыгнул Мак-Грат.
     — Сэр, похоже на дым там, по правому борту, — возбужденно крикнул он, переводя меня в состояние повышенной готовности. — Там еще темновато, горизонт еле просматривается, но похоже, появился клуб дыма.
     Я быстро перешел на другое крыло мостика и поднял ночной бинокль.
     — Направление, мистер, — рявкнул я.
     — Немного позади траверза, сэр.
     Я стал искать признаки дыма в указанном направлении.
     И затем я увидел ее — предательскую полосу черного дыма на фоне бледнеющего неба. Ниже полосы я не увидел ничего, кроме белых полосок на воде, которые могли быть бурунами от форштевня, рассекающего водную гладь. Если это было судно, то оно приближалось с западной части лагуны, где рифы раздавались, оставляя широкий судоходный проход. Но, как рассказывал Леунг, суда редко им пользовались. Если только...
     Если это не был "Дортмунд", который мог стоять на якоре, укрытый от чужого глаза, в ожидании нашего прихода.
     — Отлично, третий, — сказал я. — Готов держать пари — это "Дортмунд", подкрадывающийся к нам с запада под покровом темноты. Вы молодец, что заметили его, иначе он мог подобраться незамеченным. Сходите на корму и предупредите старпома. Скажите ему отдать швартовы катера и приготовиться к подъему якоря. Затем быстро возвращайтесь, у нас не так много времени.
     — Есть, сэр, — ответил Мак-Грат, скатываясь по трапу, и побежал по шлюпочной палубе в сторону кормы. Я свистнул в переговорную трубу с машинным отделением, и когда Фрейзер ответил, я распорядился экстренно готовить машину, и по команде "полный вперед" выжать из машины все обороты, какие только возможны.   
         Светлело быстро, и я в бинокль ясно видел приближавшееся судно. Уже не было ни малейшего сомнения, что это "Дортмунд": грациозные обводы черного корпуса, элегантные белые надстройки. Он несся полным ходом, и поднимаемый форштевнем бурун казался белым меховым воротником. В стремлении достичь максимальной скорости его механики подали слишком много топлива в котлы, и дым из трубы из-за несгоревших частиц мазута образовал слишком заметное облако. Я подумал, заметил ли это Эберхардт, изливая свой гнев на механиков, или надеялся на то, что наши наблюдатели были отвлечены предстоящей выгрузкой. Я рванулся в штурманскую свериться с картой и снова выскочил на крыло. "Дортмунд" приближался быстро, мне уже не требовался бинокль. Я только надеялся, что нам хватит времени избавиться от рабочего катера.
     Я перевел взгляд на корму, выискивая Лотера, и увидел его стоявшим у фальшборта впереди кормовой надстройки. Мак-Грат уже передал ему мое распоряжение и спешил назад. Я видел, как Лотер махнул рукой, и несколько матросов побежали вперед, к месту, где были закреплены швартовы рабочего катера. Они уже начали отдавать их, когда послышался длинный гудок судового тифона.
     Подняв голову, я увидел облачко белого пара над трубой немца. На мгновение я не мог понять намерения Эберхардта — зачем оповещать нас о его прибытии.
     А затем до меня дошло. Если предполагалось, что мы не видим его в темноте, тогда внезапный гудок отвлечет наше внимание — конечно же, от рабочего катера, для которого этот сигнал также был предназначен.
     Я быстро пробормотал молитву святому Вулосу и крикнул рулевому встать к штурвалу.
     Возведенный в святые валлиец, должно быть, бодрствовал, потому что там, внизу, Лотер пришел к тому же заключению, так как он принялся подгонять матросов, чтобы быстрее отдали концы с катера. В этот момент в фальшборт впились абордажные крюки, и над планширем показалась чья-то голова.
     Лотер издал предупреждающий крик и бросился к пытавшемуся перевалить через фальшборт огромному немцу. В руках Лотера был "бергманн", и он ударил прикладом по пальцам, вцепившимся в планширь, и затем добавил немцу по голове. Тот взревел и свалился на палубу катера с разбитым лицом, но другие немцы подтягивались на абордажных линях.
     Лотер снова крикнул, и из кормовой надстройки выскочили вооруженные китайцы и сомалийцы и склонились над планширем, направив оружие на катер.
     Не успели они открыть огонь, как в дверях рулевой рубки появился немецкий унтер с пулеметом и нажал на спуск. По металлу корпуса зазвенели пули, заставив людей Лотера укрыться за фальшбортом. Унтер-офицер пролаял команду, и немецкие моряки продолжили карабкаться наверх. 
     — Малый вперед! — крикнул я Мак-Грату, который как раз вбежал в рубку, задыхаясь после спринта по палубе. Звякнул машинный телеграф — я надеялся, что Фрейзер стоит наготове.
     Я слышал, как на корме Лотер кричал немцам прекратить абордаж. Для лучшего взаимопонимания он послал очередь в направлении унтер-офицера, который, уклоняясь, нырнул в рулевую рубку рабочего катера.
     — Огонь! — дал команду Лотер своим людям, которые прятались за фальшбортом. Те немного поколебались, но затем осыпали градом винтовочных пуль палубу катера. Попаданий не было, но это заставило немецких моряков спрыгнуть и броситься в укрытие. Лотер направил свой пистолет-пулемет на них, приказав матросам рубить швартовы. Блеснули ножи, и швартовы упали вниз в тот момент, как я почувствовал работу винта. 
     Катер начал отдаляться от нашего борта. Немецкий унтер-офицер, видя, что возможность абордажа ускользает от него, выскочил из рубки и послал очередь свинца в сторону моего мостика. Я упал на палубу, слыша, как пули впиваются в деревянную обшивку и посылают обломки в разные стороны. Раздалась другая очередь, и, выглянув, я увидел, как Лотер опускает свой "бергманн", а немцы оттаскивают унтера в укрытие.
     По мере того как мы набирали скорость, рабочий катер отдалялся все дальше и дальше. Я думал, что они попытаются преследовать нас, но, видимо, угрожающий вид винтовок, нацеленных на них с кормы, заставил их командира — кем бы он ни был — отказаться от этой мысли. Приказав Мак-Грату присматривать за ними, я сосредоточился на "Дортмунде", который продолжал полным ходом приближаться к нам. 
     Практически уже рассвело, солнце вот-вот должно появиться из-за горизонта. По трапу прогремели шаги, и в дверном проеме появился Лотер.
     — Для того, кто упустил шанс сражаться в морской бригаде, вы довольно ловко обращаетесь с пистолет-пулеметом, — подпустил я шпильку.
     — Мне не понравилась пехотная тренировка, но это не значит, что я относился к учебе несерьезно, — возразил Лотер с горящими от возбуждения глазами.
     — В любом случае, исполнено прекрасно, Питер. А теперь вернитесь на корму и со своими вояками не подпускайте катер. Думаю, цель Эберхардта — запереть нас в лагуне. Я попытаюсь опередить его. Когда он окажется по корме, сбросьте как можно больше тех бочек в воду, изрешетите их пулями. Возьмите с собой ракетницу. Когда "Дортмунд" приблизится к плавающим бочкам, пустите туда ракету. Если повезет, растекшиеся дизтопливо и бензин воспламенятся — это как-то отвлечет их.
     — Есть, сэр, — ответил он, вынул сигнальный пистолет из штатного ящичка и поспешил прочь.
     Когда я давал команду "малый вперед", мой пароход смотрел носом на берег. Якорь был еще не выбран, и я намеревался использовать его для быстрого поворота. Это был опасный маневр, но у меня не было ни времени, ни выбора.
     Когда скорость подросла, я приказал положить руль лево на борт, заставляя якорь-цепь поворачиваться вправо.
     Подождав, когда цепь натянется под прямым углом, я скомандовал:
     — Право на борт! Средний вперед!
     Под совместным действием пера руля и натянутой до предела якорь-цепи судно начало быстро разворачиваться вправо. Я схватил рупор и крикнул Гриффиту на бак:
     — Как только цепь ослабнет, выбирайте. Когда пройдем над якорем, мы его подорвем.
     — Будет исполнено, — донесся с бака ответный крик.
     Но подорвет ли якорь? Или он лапами зацепится за камень или кусок коралла, пригвоздив нас на месте не хуже, чем бабочку иголкой, если не лопнет якорь-цепь.
     Я опустил взгляд на свои руки, почувствовав, что они крепко сжаты в кулаки. Теперь, когда я видел врага воочию, покалывания в кончиках пальцев прекратилось. Но "Дортмунд" настигал нас, и даже если я смогу вывести судно из лагуны, он догонит нас, пользуясь преимуществом в скорости.
     Мы, завершив разворот, смотрели носом западнее рифа, за которым стояли на якоре. С бака доносилось медлительное позвякивание звеньев цепи на звездочке брашпиля, который с трудом вытягивал волочащийся по грунту якорь. Я молился, чтобы не было задержки, и чуть не подскочил от облегчения, когда с бака доложили, что якорь встал.
     — Полный вперед! Так держать! — скомандовал я.
     "Дортмунд" быстро приближался слева по носу, Эберхардт, вероятно, понял, что я хочу ускользнуть через вход в лагуну, и намеревался отрезать мне путь. Я лежал на курсе, ведущем к столкновению, и если я хоть что-то в нем понимаю, он не уступит.
     Расстояние между судами уменьшалось стремительно; я кинул еще один оценивающий взгляд и крикнул:
     — Право на борт!
     Схватив рупор, я проорал на корму:
     — Пора! Бочки за борт!
     Мое судно разворачивалось прямо на курсе "Дортмунда", и он с его скоростью должен настигнуть нас в течении нескольких минут.
     — Одерживай! Так держать! — кричал я рулевому, следя за тем, чтобы немец оказался у нас точно за кормой.
     С крыла мостика, вцепившись в поручни так сильно, что стало больно пальцам, я наблюдал, как боцман с матросами, стараясь изо всех сил, переваливали бочки через фальшборт. Часть бочек уже плясала в кильватерной струе — синие с дизельным топливом, красные с бензином — как веселенькие цветочки в бело-пенном обрамлении. Лотер стоял у гакаборта, стреляя из "бергманна". До мостика доносился треск попаданий пуль по бочкам.
     Я сжал зубы, чтобы не закричать от отчаяния: неужели я повернул слишком поздно, неужели бензин не вспыхнет.
     Большинство бочек были уже за бортом, и Лотер продолжал расстреливать их.
     — Ну же, Питер, давай, — кричал я, зная, что он не услышит меня из-за своей стрельбы.
     Лотер положил пистолет-пулемет и достал ракетницу. Он взвел курок, прицелился в центр флотилии бочек и выстрелил. Горящая сигнальная ракета попала в пятно разлившейся смеси и продолжала гореть, но распространения пламени не наблюдалось. Я в отчаянии ударил кулаком по планширю.
     Но затем появилась вспышка голубоватого пламени. Это загорелся бензин, и пламя стало быстро распространяться по поверхности, охватывая все бочки, из которых продолжали истекать бензин и дизелька.
     Я задержал дыхание и мысленно произнес молитву святому Варне, покровителю корнуэлльских береговых грабителей.
     Тут одна из бочек взорвалась с оглушающим грохотом, и языки пламени стали желтеть по мере того, как горящий бензин подогревал и воспламенял дизельное топливо.  В середине все уменьшавшегося пространства между кормой "Ориентал Венчура" и форштевнем "Дортмунда" разливалось озеро огня и дыма.
     Курс "Дортмунда" вел прямо в центр этого огненного ада. Я с мрачным удовлетворением следил за тем, что выберет Эберхардт — рискнуть пройти через пламя или отвернуть.
     Я не знал, насколько внимательно он изучил глубины в лагуне перед тем, как атаковать нас. Сам я перед дачей хода бросил взгляд на карту, чтобы проверить, насколько близко я могу пройти от островка, чтобы не напороться на риф. "Дортмунд" был более крупным судном и имел осадку на несколько футов больше, чем у нас. Я надеялся, что поджигание топлива отвлечет его от осознания того, что преследование моего судна будет проходить на опасных глубинах.
     Я мог чувствовать усиление вибрации от работы винта, связанное с выходом на мелководье. Если я неправильно провел свой маневр и оказался немного севернее, то сам напорюсь на рифы. Я мог видеть верхушки рифов чуть слева от курса, и сжимал зубы в ожидании, но судно продолжало идти. Сзади форштевень "Дортмунда" вошел в языки пламени, и люди на его баке отшатывались от жара и дыма.     
     Видимо, Эберхардт не выдержал, и форштевень "Дортмунда" покатился в сторону от огненного озера. Осознал ли он опасность преследования так близко от кромки рифа, или же просто пытался избежать воздействия огня?
     Вслед за этим "Дортмунд" содрогнулся, носовая часть приподнялась, застыла на мгновенье, и судно покатилось вправо, раскачиваясь, как будто стряхивая схватившую его руку.
     — Он напоролся, — услышал я собственный крик.
     Это был скользящий удар, "Дортмунд" откинуло от рифа на глубокую воду. Получил ли он пробоину от твердого, подобного бетону коралла? Если внутрь корпуса поступает вода, то Эберхардт должен остановиться и заняться исправлением повреждений.
     Я наблюдал за островком в центре рифа и, когда он очутился практически прямо по корме, скомандовал рулевому:
     — Лево на борт! Лечь на курс норд-тень-ост!
     Этот курс выведет нас через через проход во внешнем рифе на открытые просторы западной части Тихого океана.
     Взглянув назад, я увидел, как "Дортмунд" потерял ход и заметил всплеск от отданного якоря. Я пригнулся к переговорной трубе машинного отделения, надеясь, что сумею сдержать восторг в своем голосе.
     — Мы ускользнули, переходите на нормальные обороты полного хода.
     — Принято, — донесся в ответ невозмутимый шотландский акцент, почти заглушенный лязгом и грохотом паровой машины.
     Я повернулся к Мак-Грату, который с открытым ртом смотрел неверящими глазами на затухающие языки пламени и остановившийся "Дортмунд". Несмотря на мои предупреждения, затронутые в разговоре в Сингапуре, такого он, вероятно, не ожидал. Но ему придется привыкнуть к подобному.
     — Это ваша вахта, третий, — грубо рявкнул я, чтобы привлечь его внимание. — Видите проход впереди, прямо по носу? Придерживайтесь середины, затем проложите курс на Гонконг. Если понадоблюсь, я буду в салоне.   

Глава седьмая

     Можно сказать, что я был прав в своих подозрениях, касавшихся братьев Эберхардтов, но это не утешало. Дитер Эберхардт ощерил зубы, и хотя в этот раз мы его обыграли, я прекрасно представлял, что это еще не конец. Он будет искать нас, но китайские воды обширны, и я уверен, что знаю их гораздо лучше него.
     А если он нас найдет — что ж, он уже знает, на что мы способны.
     Это был не первый случай, когда нам приходилось отбивать попытки абордажа, а часть китайской команды в бытность прибрежными пиратами сама принимала участие в захватах судов, которые заканчивались поголовной резней и выбросом тел прямо в окровавленные пасти кружащих вокруг акул. Словом, для них это было обыденным делом, и уже несколько вахт спустя возбуждение спало,  и они спокойно вернулись к никогда не заканчивающимся судовым работам — оббивке ржавчины и покраске.
     А передо мной стояла дилемма: докладывать ли об атаке, и если да — что именно я должен доложить?
     Лотер считал, что я должен доложить, аргументируя это тем, что нам следует вести себя как жертва неспровоцированного и неожиданного нападения пиратов; и доложить об этом немедленно, по радио.
     Мысль толковая, но есть одно "но".
     — Мы не сможем доложить, не объяснив хоть что-то о "Дортмунде", — заметил я. — А что с оружием, украденном у Эберхардта?
     — Мы можем выбросить его за борт, объяснить, что его не было в партии груза, а Эберхардт считал, что его украли мы. Но никаких доказательств не будет, — ответил Лотер.
     Но я все больше склонялся к тому, что дело не только в исчезнувшем оружии. К чему были все эти хлопоты по нападению на нас? Вернуть оружие, или уничтожить нас, чтобы никто не узнал о тайной подготовке баз снабжения нацистских коммерческих рейдеров?  
     Я несколько дней обдумывал все это, постоянно обшаривая глазами горизонт позади нас, ожидая увидеть полосу дыма и, если "Дортмунд" не был сильно поврежден, появления его самого. Ведь его скорость превосходила нашу. Горизонт был чист, но сохранялось предчувствие его появления.
     На всякий случай Сейс, радиоофицер, прослушивал менее употребительные радиочастоты, и ему удалось перехватить морзянку на языке, который он не смог идентифицировать. Передача состояла из произвольных букв и цифр, которые были непонятны ни для него, ни для Лотера, ни для меня. Мы уставились на запись, гадая, не была ли это передача с "Дортмунда".
     Лотер заметил, что это напоминает ему кодовое сообщение:
     — Но мы не можем быть уверены, что это "Дортмунд", с таким же успехом это может быть любой военный корабль.
     — Все так, — сказал Сейс, — но если это сообщение с "Дортмунда", я попытаюсь доказать это.
     Лотер и я посмотрели на него вопрошающе.
     — Речь идет о почерке, как мы, люди Маркони, зовем его. Каждый радиооператор имеет свои особенности в работе морзянкой. Ритм, промежутки между знаками, все такое. После нескольких передач возможно узнать радиооператора, даже если передача идет без позывных судна.
     — Значит, если вы послушаете  передачи "Дортмунда", то сможете сказать, его ли это передача? — спросил я.
     — Не совсем так. Когда я принимал это сообщение, я не задумывался над такой возможностью. Теперь мне надо будет послушать какое-то время его легальные передачи, то есть с позывными, затем несколько кодированных, и сравнить их почерки, — ответил Сейс.
     Ему не понадобилось много времени, чтобы узнать расписание регулярных сеансов связи "Дортмунда". Через несколько дней он установил, что на нем имеются два радиооператора, каждый со своим отчетливо различающимся почерком. После этого он часами сидел, склонившись над столом с надетыми наушниками, перебирая частоты в поисках каких-нибудь кодированных передач.
     И наконец нашел их.
     Где-то хорошо после полуночи он забарабанил в мою дверь, пробормотал "Поймал!" и протянул мне листок бумаги.
     — Это он, сэр, — продолжил он возбужденно. — Я уверен в этом. Один из радиооператоров "Дортмунда", это он передает кодированные сообщения, и это, — он указал на листок в моих руках, — одно из них, посланное только что.
     Я взглянул на невразумительные группы букв и цифр:
     — Хорошая работа, маркони[49]. Теперь мы знаем, что эти шифровки посылает Эберхардт, но нам неизвестно ни их содержание, ни их адресат. Они могут содержать что-нибудь важное, или же мы просто тратим на них время. В любом случае, продолжайте слушать. Возможно, найдется в Гонконге кто-то, кому будет интересно попытаться дешифровать их.
     Хотя я не имел ни малейшего понятия, кому. Шифровки могут быть просто частными сообщениями, которые Эберхардт посылает своим хозяевам. Возможно даже, что в них содержатся жалобы на наши попытки поджечь его судно. В таком случае было бы разумным составить собственный доклад о попытке пиратского нападения. Но я решил, что это может подождать до Гонконга. Любой выход в эфир сейчас может быть перехвачен чужими ушами.
     Тем временем мы продолжали следовать курсом норд-вест, придерживаясь линии пути, проложенной прямо от острова Манус к мысу Энганьо, северо-восточной оконечности острова Лусон, откуда мы повернем западнее, направляясь к Гонконгу. Более трех недель мы шли вдоль этой воображаемой линии по однообразной поверхности глубоких вод западной части Тихого океана, определяя место по полуденным обсервациям солнца и взятием высот звезд в утренние и вечерние сумерки. Большей частью океан был безлюден. Мы заметили только несколько судов вдали, а рыбаки Голландской Индии и Филиппин так далеко от берегов не заплывали. Зато мы видели рыбу-молот. Как-то утром акула всплыла из глубин и сделала несколько ленивых кругов вокруг судна, привлеченная, возможно, ежедневным выбрасыванием отходов камбуза. Скудные отходы, надо сказать — я не одобрял лишних трат.
     Погода все время стояла отличная: днем — необъятный голубой купол над кобальтовой синью океана, ночью — черный шатер над головой, украшенный звездами настолько яркими, что даже без луны можно было почти свободно читать. Мы хорошо продвигались, и казалось, что мои беспокойства по поводу количества бункера были беспочвенны. Фрейзер плотно контролировал суточный расход угля с отхода из Порт-Морсби. Наш пароход сжигал в сутки тридцать тонн при обычной скорости десять узлов. Через три недели после острова Манус, в трех днях пути до Гонконга, у нас оставалось немного более ста тонн угля. Это означало, что придется использовать аварийный запас, но нехватки бункера удастся избежать и не придется заказывать буксир в нескольких милях от Гонконга.
     Но внезапно все изменилось.
* * *
     Я спал плохо, ворочаясь и просыпаясь в душной каюте, когда меня разбудил Лотер с докладом, что ему пришлось сбавить обороты винта.
     Небольшой электрический вентилятор не мог разогнать спертый, душный воздух, который превратил каюту в парилку. Я откинул влажную простыню и голым потопал в душевую. Ополоснувшись тепловатой водой из крана холодной, я почувствовал некоторое облегчение. Ко времени когда я оделся, по моей груди опять побежали капли пота, и, достигнув мостика, я мог выжимать рубашку. В воздухе не было ни малейшего дуновения, поверхность воды казалась вязкой, маслянистой; висевшие над головой звезды были неестественно крупными, и казалось, что их можно было достать рукой. Шедшая с северо-востока зыбь слегка покачивала "Ориентал Венчур", а взгляду за корму открывался вид на буйно фосфоресцирующий кильватерный след.
     — Второй механик докладывает, что из-за повышения температуры забортной воды появились проблемы с перегревом машины, — доложил Лотер, как только я вошел в штурманскую рубку. — Температура на входе 110 градусов[23]. Я приказал сбавить обороты.
     Я кивком подтвердил согласие, и мы склонились над картой, где на четыре утра Гриффитом было нанесено счислимое место[24]. Побережье Лусона лежало в ста милях западнее, и при нашем нынешнем курсе норд-вест мы сблизимся с ним сегодня же. До траверза мыса Энганьо осталось пройти 90 миль, после полудня мы подойдем к нему, точно определим место судна и ляжем на курс вест к Гонконгу. 
     Восточная часть небосвода посветлела. Я вышел на крыло, закурил и стал наблюдать, как Лотер работает с секстаном. Обычно в жаркий день здесь было приятно отдохнуть, наслаждаясь легким ветерком, возникающим от хода судна. Но этим утром душная, знойная атмосфера как бы окутывала нас горячим влажным одеялом. Над гладкой поверхностью воды стелился тонкий слой мглы, и горизонт виделся не четкой линией, разграничивающей темное море и светлеющее небо, а неясной, расплывчатой полоской. И хотя небо было усыпано множеством звезд, Лотеру будет трудно точно измерить высоты светил.
     Пока он считал линии положения, я пошел проверить барограф — барометр, снабженный рычагом, на конце которого крепилось перо. Это перо прижималось к разграфленной бумажной ленте, надетой на барабан, который вращался и делал полный оборот за семь суток. Таким образом получалась кривая, постоянно отображающая изменение атмосферного давления. В тропиках обычно наблюдаются регулярные суточные вариации давления, с минимумом в жаркие дневные часы и максимумом в относительно прохладные ночные. Если в предыдущие дни кривая суточного хода носила знакомый регулярный характер, то теперь плавная синусоида сменилась скачкообразным понижением. Вероятно, это предвещало ухудшение погоды, и я стал прикидывать, насколько близко к нам оно может быть. Тут появился Да Сильва с кофейником и двумя чашками на подносе.
     Старый пират каким-то внутренним чутьем узнал, что я поднялся на мостик — кофе был горячим, крепким и как нельзя кстати, несмотря на царившую в штурманской рубке атмосферу турецкой бани. Не знаю, почему я все время представлял Да Сильву пиратом. Вероятно, черная повязка на глазу наталкивала на эту мысль. Ходили слухи, что он потерял глаз в драке на ножах из-за женщины в Читтагонге. Я не очень-то верил в это, потому что Да Сильва был католиком с Гоа, а бенгальский порт Читтагонг был населен преимущественно мусульманами. Да и о любви речи не шло, а самого Да Сильву с его огромным крючковатым носом, глубокими морщинами и седыми, похожими на проволоку, волосами было трудно представить объектом чьего-нибудь обожания — кроме его матери, возможно. Также я никогда не видел, чтобы он носил нож или выходил из себя, хотя можно было услышать, как он ругался вполголоса на смеси португальского и хинди, если обращенное к нему требование выходило, по его мнению, за рамки приемлемого. Но порой суровый блеск оставшегося глаза и крадущаяся, кошачья походка намекали на неукрощенные страсти, бушующие в недрах его покрытой белой курткой груди.
     К моменту, когда Лотер завершил свои вычисления, над горизонтом показался краешек солнца. Обсервованное место (если измерения были точными) оказалось на несколько миль к западу от счислимого, и Лотер, быстро вычислив поправку на снос, дал команду рулевому изменить курс на полрумба правее. Я кивком подтвердил свое согласие.
     Выйдя из штурманской, я поразился, как быстро за последние полчаса усилилась зыбь, набегавшая правильными рядами с северо-востока — высота волн достигала восемнадцати футов. "Ориентал Венчур" шел лагом к волне, и бортовая качка усиливалась, но пока не была чрезмерной. Привычная голубизна неба приобрела оттенок цвета меди, а солнце изменило свое золотое сияние на красноватое, и вокруг него образовалось размытое гало. Ветра не было, но взволнованная гладь воды вздымалась и блестела как тусклая ртуть.
     Вернувшись в штурманскую, я без удивления увидел, что барометр продолжал падать. Однако меня удивила скорость его падения. Сопоставляя это падение и направление крупной зыби, можно с уверенностью сказать, что мы наблюдаем отголоски жестокого шторма где-то на просторах океана, который, как я надеялся, не двигался в нашу сторону. Я дал команду Лотеру следить за изменениями и пошел вниз в каюту, где Да Сильва накрыл завтрак из тостов и остатков бекона.
     Я снова поднялся на мостик к смене вахт в восемь утра и проверил барограф. Погодные условия внушали тревогу: давление продолжало стремительно падать, и хотя ветра так и не было, зыбь принимала угрожающие размеры. Ряды крупных высоких валов накатывались от норд-оста, раскачивая "Ориент Венчур", разбиваясь о его борта и заливая бело-зеленой водой его палубы. Гнетуще жаркий и влажный воздух был труден для дыхания.    
     — Похоже, мерзкая погода надвигается, — сказал я Лотеру, ожидавшему передачи вахты Мак-Грату.
     — Судя по зыби и падению барометра, севернее нас бушует тайфун, — ответил Лотер, озвучивая вывод, к которому я уже пришел.
     Открылась дверь из штурманской, и появился Мак-Грат.
     — С утречком, третий, — приветствовал я его. — По всем признакам на нас надвигается скверная погода. Мы приближаемся к Лусону, так что пространства для маневра не очень. Доложите мне, как только поднимется ветер — он даст нам понять направление движения тайфуна.
     — Понятно, сэр, — ответил Мак-Грат и пошел посмотреть на карту.
     Я уже проверил точку, поставленную Лотером на восемь ноль-ноль, и измерил расстояние до мыса Энганьо — чуть больше семидесяти миль. Семь часов нормального хода, но при такой качке и уменьшенных оборотов винта мы давали не более семи-восьми узлов. Восточный берег Лусона был пока в восьмидесяти милях, но при нашем курсе становился все ближе. Я вспомнил, каково это было на паруснике, влекомом в сторону подветренного берега. Стараясь держать возможно большее количество парусов, борясь за каждый кабельтов дрейфа, молясь о перемене направления ветра или течения... С пароходом в теории дела обстояли по другому, если не подводит машина, но было немало случаев с судами, которые пытались противостоять урагану и оказывались выброшенными на берег как какой-нибудь плавник. Я поежился, невзирая на жару.
     В ходовой рубке сменили рулевого. Удержание на курсе стало тяжелой работой, и он был весь в поту не только от жары, но и от усилий, прикладываемых к борьбе с возрастающим волнением.
     Я отправил Лотера, сдавшего вахту, вниз позавтракать и заняться подготовкой судна к штормовым условиям. Коль нам уж не избежать тайфуна, надо быть во всеоружии: протянуть штормовые леера, снять дефлекторы палубных вентиляторов и заглушить их отверстия, проверить люковые закрытия трюмов и подклинить прижимные шины как можно плотнее, задраить глухие крышки иллюминаторов, дополнительно раскрепить шлюпки и грузовые стрелы.
     После этого мне и Мак-Грату ничего не оставалось делать, кроме как удерживаться на качке и наблюдать за ухудшением условий. Волны приняли угрожающий сине-зеленый цвет, потеряли прозрачность, их поверхность перестала быть тягуче-гладкой, разрываемая судорожными и беспорядочными порывами ветра. К западу небо оставалось сравнительно ясным, но на восточной половине зловещая гряда тяжелых темных облаков медленно заполняла горизонт. Корпус судна стал содрогаться в борьбе с нескончаемыми рядами водяных валов, заклепки заскрипели от напряжения стареющего железа шпангоутов и листов обшивки. Когда правый борт нырял под набегавшие валы, гребни волн каскадом захлестывали палубу и растекались между люками трюмов и палубными устройствами, чтобы ливнем скатываться с противоположного борта. Но сойти успевала не вся вода, и казалось, глядя из рулевой рубки, что палуба постоянно находилась под водой.

[]

     — Представляете, третий, каково бы сейчас было на винджаммере? — спросил я Мак-Грата. — Безветрие, и качка такая, что ваши кишки раскачивались бы как снасти на топах мачт.
     Он улыбнулся в ответ со всем юношеским оптимизмом:
     — И гадали бы, откуда налетит первый шквал. И что он унесет, когда ударит.
     — Да, в этом вся трудность — угадать, откуда налетит, — подхватил я. — Центр шторма где-то там. — Я махнул рукой в направление, откуда набегали валы. — Но как далеко и куда идет — мы не знаем.
     Барометр продолжал падать, что означало, что шторм надвигается, но пока не поднялся ветер, я не мог сказать, находимся ли мы на его пути или в стороне от него. Сейчас июнь, и в это время тайфуны обычно следуют на северо-запад и затем заворачивают к северу, но будет ли так и в этот раз — вот вопрос.
     — Сложная ситуация, да, третий? Там Лусон, — я показал на запад, где в 80 милях лежал берег. — Нам не следует приближаться к подветренному берегу, но и поворачивать против волны опасно, так как мы можем оказаться на пути тайфуна. А повернуть назад нам мешает нехватка угля. Так что нам остается только продолжать движение в надежде, что мы не находимся в опасной четверти тайфуна. Мы это увидим, когда поднимется ветер. Но все же здесь лучше, чем на паруснике — по крайней мере, у нас есть шанс проскочить вперед.
     — Все так, сэр, — ответил Мак-Грат с озадаченным видом. — Но что вы имели в виду, говоря об опасной четверти? Разве не все это опасно — тайфун, имею в виду?
     — Представь себе тайфун как окружность небольшого радиуса, центр которой движется на северо-запад, — начал я объяснять. — В какой-то момент он станет забирать севернее, значит, северная половина для нас более опасна. Вопрос в следующем: мы впереди центра или позади? Если позади, то он будет удаляться от нас. Но если мы впереди, то мы в опасном квадранте, северо-западном, и центр тайфуна с высокой степенью вероятности пройдет через нас.
     — А как можно определить, впереди мы или позади? — спросил Мак-Грат.
     — По направлению ветра, — объяснил я. — Ветер дует в сторону низкого давления, но отклоняется вследствие вращения Земли. Вы слышали на паруснике разговоры офицеров о том, как использовать направление ветра для определения местонахождения центра тайфуна?
     Мак-Грат почесал затылок, и затем его лицо прояснилось :
     — Ах, да! Встань лицом к ветру — центр будет справа. 
     — В северном полушарии — да. Но мне больше по душе другой вариант присловья: задницей на ветер — центр слева. Итак, если ветер задует с севера, где будет располагаться центр тайфуна?
     Мак-Грат указал на восток. 
     — Да, позади нас. И если мы сохраним курс, а ветер не изменит направления?
     Мак-Грат на мгновенье задумался:
     — Мы будем находиться точно на его пути?
     — Именно так, и правильным маневром будет привести ветер на правую раковину и продолжать его там удерживать при повороте ветра. Так мы уйдем с пути тайфуна. Но для нас это означает изменение курса в сторону берега и, соответственно, потерю маневренного пространства, а также дополнительный расход угля.
     Да, такая вот дилемма. Пока же оставалось только ждать появления ветра. Погода продолжала ухудшаться, облачная масса расширялась и двигалась в нашу сторону, закрывая солнце и создавая угрожающе-мрачный вид. Температура упала на несколько градусов, но духота оставалась гнетущей, дым из трубы прижимался к воде, роняя частички сажи на палубу, и сернистый запах раздражал глаза и ноздри.
     Стало сумрачно, зыбь росла, фронтальные поверхности волн становились более крутыми, их гребни стали заваливаться и падать, раскачивая судно с борта на борт. Топы мачт описывали вызывающие тошноту дуги на фоне туч, главная палуба заливалась зеленоватой водой и белопенными клочьями. Пробраться с кормовой надстройки вперед было опасным предприятием, даже с помощью штормовых лееров. Был и другой путь оттуда: вниз по вертикальном трапу, ведущему в узкий, скупо освещенный туннель гребного вала. В хорошую погоду можно было безопасно пройти по нему и выйти в машинное отделение. Но в этих условиях достаточно было подскользнуться на забрызганных маслом металлических плитах — и падение на вращающийся бронзовый вал сулило неминуемую гибель. Опасность такой прогулки была ненамного меньше, чем при попытке пройти по верхней палубе, постоянно заливаемой набегавшими волнами.
     Тревожно и неуютно было наверху, а для людей ниже ватерлинии — в бункерных ямах, окруженных тоннами угля, которые могли сдвинуться и похоронить людей под собой; в котельном отделении, старающихся удержаться на качке при забрасывании угля в топки, рискуя обжечься или сломать кости — и подавно. Я выждал момент, когда судно на мгновенье застыло, выпустил из рук поручень, за который держался, и скакнул к переговорной трубе машинного отделения по палубе, начавшей в очередной раз крениться.
     — Стармех слушает!
     Его голос звучал успокаивающе громко на фоне стука поршней машины, свиста вырывающихся струй пара и ударов волн о корпус парохода.
     — Как дела, чиф?[25] — мне приходилось кричать для того, чтобы он услышал меня. 
     — Не так плохо, капитан. Давление в котлах падает, парни с трудом обеспечивают подачу угля, есть ожоги и ушибы, но мы справляемся.
     —— Боюсь, что будет гораздо хуже, шторм по-настоящему еще не ударил нас. Передайте своим людям, что они молодцы.
     — Принято, шкипер, сделаем все в лучшем виде.
     Я закрыл медную полированную трубу пробкой со свистком. Посмотрев вперед, я увидел, что гряда облаков заполонила всю северную половину горизонта и образовала черную, непроницаемую на вид стену поперек нашего курса. Вспышки молний внутри туч виделись адской подсветкой. Судно шло лагом к волне. Я сжал зубы.
     — Третий, подверните вправо на пару румбов, чтобы идти наискосок к волне. Сандерлендцы неплохо постарались, но все же не стоит подвергать судно чрезмерной качке. И скажите машине сбросить несколько оборотов. Посмотрим, что из этого выйдет.
     Тайфун надвигался, и мое решение изменить курс, возможно, ухудшало ситуацию. Но выбора не было. Он мог дойти до оконечности Лусона и затем повернуть на Гонконг. Или же повернуть на север раньше и обрушиться на Формозу и Японские острова.
     Пока же курс "Ориентал Венчура" пересекался с предполагаемой траекторией его движения. 
* * *  
     Когда наконец ударил ветер, это стало одновременно шоком и облегчением. Шоком была его внезапная ярость. Мы с Мак-Гратом увидели, как стремительно надвигавшийся порыв ветра срезал один за другим гребни волн и бросил на судно облако белой пены. Вся сила шторма накинулась на нас с воем обезумевшей баньши, накреняя судно со всей яростью своего напора. Все в рулевой рубке вцепились в поручни и молились, чтобы лобовые стекла выдержали удар ветра и воды, которая стучала по ним как шрапнель. Если бы кто-нибудь в этот момент стоял на крыле мостика, он не смог бы ни смотреть, ни дышать от бешенного напора ветра и воды.
     Этот внезапный налет вывел из строя все мои органы чувств, кроме чувства самосохранения. Но через несколько мгновений, слава богу, ко мне вернулась способность трезво оценивать ситуацию. Этот внезапный удар штормовой силы давал возможность предположить, что тайфун был сильным, исключительно сильным, и в то же время, вероятно, небольших размеров.
     Облегчение, если это можно так назвать, состояло в том, что ветер ударил прямо по носу, что означало, что центр урагана находился севернее и мог пройти впереди нас или даже совсем отвернуть дальше к северу. Если так случится, то мы сможем избежать худшего, имея всего 70 миль свободного пространства.
     К чудовищной зыби от севера присоединилось быстро нараставшее волнение от северо-запада, вызванное штормовым ветром. "Ориентал Венчур" под влиянием бортовой и килевой качки дергался как загнанный зверь, старающийся сбросить с себя атакующего хищника. Принять на палубу тонны бело-зеленой воды, стряхнуть ее с себя и вновь удариться в склон следующей волны, болезненно перевалить гребень с бешено вращающимся гребным винтом, задравшимся в воздух, рухнуть в подошву волны — и повторять этот цикл снова и снова.

[]

     Последовавший за ветром ливень, стремительным потоком лившийся из грозных видом мчащихся туч, смешивался с брызгами, сорванными с гребней волн, и летел горизонтально под влиянием ветра, молотил по железу корпуса и рвал в клочья брезентовые тенты. Воздух временами был так наполнен водой, что казалось, будто мы находимся не над, а под поверхностью моря. При видимости, ограниченной до нескольких ярдов, серые, с полосами пены, верхушки волн надвигались из темноты как разверстые пасти злобных существ из самого ада.
     Из своего горького опыта я знал, что на море могут встречаться случаи и похуже, порой и намного хуже. Я не был уверен, насколько хуже может случиться на этот раз, но единственное, что мы могли делать — держаться, надеясь, что не будет повреждено ничего важного, и ждать, когда изменится направление ветра. И следить за барометром. Если продолжает падать — значит, тайфун приближается, если застыл или полез вверх — проходит мимо. Судно мотало немилосердно, и я стоял, крепко вцепившись в поручень. Выбрав момент, когда оно оказалось в подошве волны, я рванул и проскочил из рулевой рубки в штурманскую. Расклинившись в углу, я взглянул на барограф. Несмотря на весь мой опыт плаваний в самых разных условиях, я почувствовал, как сжался мой сфинктер, когда увидел глубину падения — за время вахты перо упало почти вертикально, и теперь находилось ниже 980 миллибар. Такая скорость падения означала, что центр тайфуна находился милях в шестидесяти от нас, а может, и меньше!
     — Капитан!
     В этом возгласе звучала очевидная тревога, и я метнулся назад в рулевую рубку, сильно ударившись о переборку, так как в этот момент судно рухнуло с гребня в подошву очередной волны. Поднявшись на ноги и уставившись в лобовое стекло, я почувствовал, как страх холодным лезвием кинжала проник в мою грудь. Надвигавшаяся волна была в два раза выше предыдущих, выше уровня ходового мостика, даже, казалось, выше топа фок-мачты — хотя я и надеялся, что это только иллюзия. Я прыгнул к машинному телеграфу, перевел рукоять на "средний вперед" и крикнул рулевому подвернуть прямо против волны, чтобы избежать возможного отбрасывания форштевня ее фронтальным склоном, что может привести судно лагом к волне, перевернуть его и отправить прямиком на дно.
     — Держитесь! — выкрикнул я прямо в побелевшее лицо Мак-Грата, краешком сознания сожалея о тех, кто находился внизу и не мог приготовиться к тому, что вот-вот наступит.
     Затем волна-монстр накрыла нас. Сначала бак стал подниматься все выше и выше, пока все судно не оказалось карабкающимся по склону крутой горы. Выше форштевня нависавший гребень начал рассыпаться и падать на нас. На какие-то мгновенья гребной винт держал нас на неимоверно крутом склоне, бился в воде как лапы испуганного животного, пока не ослабла его хватка.
     Судно содрогнулось всем корпусом и начало скатываться кормой вниз. В моей голове промелькнула картина погружения в воду и неминуемой гибели. Но как раз в тот момент, когда казалось, что все кончено и судно проиграло свою попытку оседлать волну, ее вершина прошла под носом судна, который вынырнул, стряхивая с себя тонны клокочущей воды.
     В течение страшного мгновения оно балансировало на вершине волны со свисающими оконечностями, и каждая заклепка корпуса вопила от нестерпимого напряжения, грозя разорваться.
     Затем волна прошла середину судна и нос понесся вниз, зарываясь в подошву следующей, почти такой же высокой волны. Корпус судна содрогался под тяжестью сотен тонн воды, затопивших бак и носовую часть главной палубы.
     Надвигавшийся гребень волны ударил по средней надстройке с силой кузнечного молота, вдребезги разбивая усиленные стекла одного из лобовых иллюминаторов и затапливая рулевую рубку.
     "Такого оно не перенесет", подумал я, удивляясь тому, что еще способен думать перед лицом такой ужасающей ярости.
     Но каким-то удивительным образом судно продолжало  оставаться на плаву.
     Медленно — казалось, это продолжалось целую вечность — нос судна стал подниматься, сбрасывая с себя тонны воды, стремившейся погрузить его глубже. Я неосознанно тянул на себя поручень, как бы помогая судну подняться. Рулевой чудом удержался у штурвала. Он стоял по колено в воде, без головного убора, склонив голову, чтобы защитить глаза от воды и ветра, проникавших через разбитое стекло. Судно слушалось руля и начало взбираться на следующую волну. Еще раз носовая палуба исчезла под яростным валом, затопившим крышки трюмов, лебедки и другие палубные механизмы. Мне чудилось, с относительно безопасной высоты рулевой рубки, что средняя надстройка была вершиной подводного рифа, побиваемого бешенными волнами.
     "Ориентал Венчур" продолжал бороться, поднимаясь медленно, пошатываясь как боксер после града ошеломляющих ударов, и встречал очередную волну с возрастающей, как мне казалось, уверенностью, как если бы он чувствовал, что в силах противостоять стихии, бросившейся на него.
         После прохождения гигантской волны море вроде чуть подуспокоилось. Волны, все еще огромные, стали более упорядоченными, и пароход преодолевал их с меньшим напряжением, хотя качка оставалась дикой и корпус стонал от ударов. Я глянул на Мак-Грата, который, крепко держась за поручень, смотрел на апокалиптическую картину вокруг него. Я заметил, что он весь промок и дрожит, и крикнул изо всех сил, чтобы превозмочь вой и визг ветра:
     — Бегом вниз, третий, переоденьтесь и возьмите дождевик. Да побыстрее!
     Мак-Грат переждал очередной крен и проворно юркнул в дверь.
     Назад он вернулся вместе со старпомом, который нес банное полотенце и мой дождевик. Лотер был в плаще, головной убор отсутствовал, мокрые волосы прилипли к скальпу, из ссадины над правым глазом сочилась кровь.
     — Что-то вроде погрома там, — крикнул он, махнув рукой в направлении трапа. — На верхних палубах то же самое, унесло обе шлюпки правого борта и кое-что из палубного инвентаря. Трюмные закрытия, похоже, пока держатся, но я бы не рискнул посылать кого-то для проверки.
     Я кивнул, отцепил одну руку от поручня, взял полотенце и вытер себя, насколько было возможно. Затем взял дождевик и надел его.
     — Как ведет себя команда? Есть пострадавшие? — прокричал я.
     — Несколько ссадин и царапин, но ничего серьезного, слава богу. Я собрал всех, кроме несущих вахту в машине, и разместил их в кают-компании и рабочей столовой механиков, — ответил Лотер.
     Я снова кивнул, признательный ему за предусмотрительность, и уставился в разбитый иллюминатор, стараясь держаться чуть в стороне, чтобы защитить глаза от набегавшего ливня, смешанного с морской водой.
     — Похоже, ветер крутит против часовой стрелки; значит, центр начал удаляться.
     Я пробрался по вздымавшейся палубе в штурманскую и глянул на барограф. Его перо прекратило крутое падение и чертило горизонтальную линию. Я внимательно присмотрелся к синей линии, оставляемой пером барографа, и мне показалось (если я не выдавал желаемое за действительное), что линия слегка ползет вверх. Я перевел взгляд на карту, прикидывая наше местоположение. Лаг был выпущен, и обычно вахтенный впередсмотрящий каждый час ходил на корму снимать показания счетчика лага. Но сейчас это было невозможно, да и знал я, что против чудовищных волн и ураганного ветра мой пароход едва ли имел какое-то движение вперед.
     — Думаю, тайфун медленно уходит вперед от нас, — крикнул я на ухо Лотеру. — Будем продолжать так держаться и надеяться, что он продолжит уходить, а мы не очень далеко снесены с нашей линии пути и не проскочим мимо маяка на мысе Энганьо.
     При очередном сильном крене дверь, ведущая в рулевую рубку, распахнулась, и в штурманскую ввалился Гриффит, который споткнулся, наткнулся на меня и сумел предотвратить падение, ухватившись за край штурманского стола. На нем были дождевик и зюйдвестка, на губах извиняющаяся улыбка. 
     — Прибыл сменить третьего, сэр, — проревел он сквозь рев урагана, — и плотник принес доски заделать разбитый иллюминатор.
     После заделки иллюминатора вода и ветер больше не врывались в рубку, и положение в ней стало более приемлемым. Разбитое стекло собрали, рулевого сменили, и мое внимание переключилось на проблему нашего положения. При ветре, заходящим на вест, нас сносило на восток, прочь от побережья Лусона. Это лучше чем быть снесенным на подветренный берег, но в то же время увеличивалось расстояние до порта назначения, а количество бункера уменьшалось. Если нас снесет слишком далеко от курса и мы не увидим маяк на мысе Энганьо, то мы не попадем в пролив Бабуян и вынуждены будем взять намного севернее, чтобы избежать лежащей севернее пролива группы островов. Но к тому времени мы будем жечь уже аварийный запас, а идти придется более двух суток.
     Итак, у нас оставалась надежда увидеть маяк, если улучшится видимость и если нас не отнесло слишком далеко на восток. На карте была указана номинальная дальность видимости маяка 30 миль, но при штормовой погоде, когда тучи опускаются чуть ли не до самой поверхности моря, а воздух наполнен брызгами волн и падающим дождем, его видимость составит миль пять или еще меньше.
     Появление на мостике Гриффита напомнило мне, что прошел полдень и, несмотря на неподходящие условия, я ощутил чувство голода.
     Я взглянул на Лотера:
     — Команду кормили?
     — Камбузной плитой пользоваться невозможно. Кок раздал сухари и тушенку тем, чей желудок справится с ней, — ответил тот.
     — С Божьим благословением глоток рома смочит горло и поможет переварить аварийный рацион, не так ли? Флотские привычки не меняются, полагаю, — подмигнул я Лотеру.
     — Я должен поддерживать моральное состояние команды.
     "И служить примером", подумал я, учуяв сразу, как только Лотер вошел, запах рома в его дыхании.
     — Что ж, я спущусь на несколько минут переодеться и перекусить чем-нибудь. Вскоре вернусь. И... Питер, предлагаю вам немного отдохнуть перед вахтой — ночь будет тяжелой.  
     Если тайфун и продвигался вперед, то делал это очень медленно. В течение медленно тянувшегося дня стрелка барографа делала колеблющиеся и разочаровывающе малые шажочки вверх. Ветер продолжал визжать и неистовствовать, срывая гребни волн и неся их с собой, сдирая "шкуру" со всех открытых поверхностей. Глядя из относительной безопасности рулевой рубки, я мог видеть, что краска с наветренных частей мачт и стрел была содрана воздействием бешенного напора ветра и воды. При сильнейших порывах стекла лобовых иллюминаторов заметно прогибались, и Гриффит осмотрительно держался в стороне от них. Глянув назад, я увидел пустые шлюп-балки, шлюпки которых были унесены ураганом, а оставшиеся свободно висеть шлюп-тали крутились и вертелись на ветру, стуча блоками по металлу.
     Судно продолжалось сражаться с разбушевавшимся морем, кренясь порой на критические углы так, что приходилось крепко держаться за поручни, чтобы не улететь вниз по встававшей почти вертикально палубе и не разбиться о противоположную переборку. Или же оно карабкалось вверх по склону волны, задирая нос так высоко, что он, казалось, исчезал в низко несущихся над нами штормовых облаках, прежде чем перевалить вершину и обрушить полубак в подошву набегавшего вала. Но его машина продолжала стучать, а его корпус, несмотря на стоны и скрипы, оставался целым. После многих часов этой борьбы я почувствовал сдержанное уважение к людям, которые построили его, и к самому старому судну, которое, несмотря на изношенность, ржавые потеки и устарелый внешний вид, продолжало сражаться как стареющий боксер-профессионал, уклоняясь, хитря и увертываясь от самых страшных ударов.
     День клонился к вечеру, Лотер сменил Гриффита, водопад слегка приутих, но небо оставалось покрытым стремительно бегущими черными тучами, с которых низвергались ливневые потоки. Солнце заходило в шесть часов, но уже к пяти часам потемнело, и наполненный водяной пылью ветер проникал сквозь щели в дверях и иллюминаторах рубки, заставляя нас ежиться от холода несмотря на то, что мы находились в тропиках.
     Заход солнца принес полную темноту, казалось, мы были полностью отрезаны от остального мира, и все неистовство и ярость тайфуна сосредоточились на нас. Ветер продолжал реветь и свистеть, и из кромешной тьмы перед нами внезапно возникали чудовищные валы, чьи белые ломающиеся гребни смутно виднелись в отраженном свете ходовых огней. Я оставил мостик на Лотера и прошелся по помещениям, подбадривая моряков, приткнувшихся в углах или лежавших на диванах в столовой и кают-компании, вцепившись в прикрепленную к палубе мебель. Было все еще немыслимо разжечь камбуз, и кок раздавал банки тушеного мяса с овощами. Проржавевшие банки с выцветшими, надорванными наклейками выглядели достаточно старыми, чтобы предположить их происхождение из распроданных армейских резервов времен Великой войны, и я не был удивлен тем, что немногие стали их есть. Я перекинулся словами с теми, кто желал поговорить, и продолжил свой путь вниз по трапам в глубины машинного отделения. Спустившись вниз, я был поражен контрастом между этим горячим замкнутым пространством, освещенном ослепительно сверкающими лампами накаливания, наполненном равномерными успокаивающими звуками работы паровой машины, и холодной, сырой, завывающей темнотой ходовой рубки. Несмотря на выматывающую качку, которая даже здесь, внизу, заставляла хвататься за поручни — здесь меня охватило ощущение нормальности бытия. Глухие равномерные звуки, издаваемые паровой машиной, были подобны биению сердца, и до тех пор, пока не останавливался этот ободряющий ритм, оставалась надежда на спасение.
     Фрейзер приветствовал меня на плитах деки машинного отделения рядом с большой машиной тройного расширения, приблизив голову к моему уху, чтобы быть услышанным сквозь весь этот шум:
     — Должно быть, дела не очень, коли вы решили нанести нам визит.
     На его румяном, залитом потом лице появилась ухмылка. Я снял дождевик перед входом в машинное отделение и на мне была только мокрая рубашка и шорты. Пот уже заливал мое лицо, а рубашка парила от сильной жары.
     — Мы прошли через худшее, — прокричал я. — Хочу посмотреть, как у вас дела, и поблагодарить за работу. Если бы мы потеряли ход, конец был бы неизбежен.
     — Спасибо, капитан, я позабочусь, чтобы все люди услышали о вашей благодарности. Среди моих кочегаров немало буйных мерзавцев, которых вы не хотели бы видеть ближе чем в миле от вашей тетушки, но свою работу они знают.
     — По моим прикидкам, центр тайфуна прошел мимо нас и, возможно, повернул на север, так что этой ночью условия будут улучшаться. Если нам удастся обнаружить маяк на оконечности Лусона, то мы сможем благополучно повернуть на Гонконг. Сколько осталось угля?
     — Мы уже сжигаем аварийный запас, капитан. Хватит еще на пару суток, если будем расходовать бережно. 
     — От мыса Энганьо до Гонконга 450 миль, это часов сорок пять хода, к тому же мы и до мыса еще не добрались. Сколько до него — не могу сказать, более полусуток нет определений. Не хотелось бы в море вызывать буксир.
     — Понятно, но у нас в запасе есть сепарация[26]. Порубить, и сгорит за милую душу, — ответил чиф. Затем, посерьезнев, положил руку мне на плечо. — Сделаем все в лучшем виде, шкипер. Я уже отключил все неважные электроприборы. Льда в морозильной камере не будет, и у себя повыключайте вентиляторы и лишнее освещение.
     — Спасибо, чиф, держите меня в курсе.
     К смене вахт ветер отошел достаточно далеко к западу, но дул все еще яростно, и я распорядился подвернуть влево, чтобы компенсировать снос. Не имея определений после утренней обсервации Лотера по звездам, я прикидывал весьма приблизительно, что мы увидим огонь маяка к полуночи. Если же нет, то, как говорил Юлий Цезарь о Рубиконе: когда доберемся до этой реки, тогда и перейдем. Но мысли о возможности не увидеть в темноте маяк и налететь на мели и рифы расположенных севернее него островов постоянно крутились в моей голове.
     По мере того как удалялся тайфун, волны стали уменьшаться, и ветер, все еще штормовой силы, потерял свой ужасающий, воющий характер. Но ливневый дождь не прекращался, и даже при дневном свете мы имели мало шансов увидеть маяк. Ослабевшая ярость моря сделала возможным, хоть и все еще опасным, поход на корму, чтобы снять показания лага. Мак-Грат вызвался добровольцем для выполнения этой миссии, и я провел несколько тревожных минут, прежде чем вновь появилась его улыбающаяся фигура, похожая на большого, мокрого, дружелюбного терьера.
     Счетчик лага показал, что с последней обсервации более двенадцати часов назад мы прошли только 40 миль. Дальнейшие показания лага свидетельствовали, что мы набираем скорость и делаем пять узлов по воде — вполне приемлемая скорость при данных условиях, но съедающая наш драгоценный, все уменьшающийся запас угля.         Пока часы на переборке рулевой рубки отсчитывали последние минуты перед полночью, я с тревогой шарил по горизонту ночным биноклем, высматривая малейшие отблески маяка мыса Энганьо. Темнота ночи была почти могильной, и я задавал себе вопрос, а не повредил ли тайфун маяк настолько, что он более не светит. В таком случае единственным предупреждением перед тем, как распороть себе днище, будет вид бурунов под самым носом. На мгновенье я чуть было не поддался искушению повернуть и направиться в открытое море, подальше от опасностей. При других условиях я бы приказал использовать глубоководный лот для измерения глубин, но с такими волнами, все еще обрушивавшимися на судно, это было смертельно опасно.
     — Эти вспышки, там за облаками — молнии или?.. — отвлек меня от размышлений голос Мак-Грата.
     — Где они, мистер? 
     — Три румба слева по носу, — прозвучал ответ Мак-Грата. — Для молнии они слишком регулярны. — Его голос звучал приподнято от возбуждения. — Считаю вспышки. Один... два... три... четыре... пять. Да, это Энганьо, сэр. — Его крик звучал почти триумфально.
     — Отлично, третий. Берите пеленг при первой возможности и начинайте прокладку для крюйс-пеленга[27].
     "Благодарю Тебя", прошептал я, надеясь, что тот из богов, который сжалился над моим пароходом, услышал меня. Я был уверен, что попадал в худшие переплеты, но не мог вспомнить, когда это было. Но сейчас, выжив в тайфуне, было бы слишком жестокой шуткой не заметить маяк и в результате вылететь на мель.
     С чувством глубокого облегчения я наблюдал, как Мак-Грат работал с картой, готовя прокладку. Я почти завидовал ему. Прошедший день был ужасен, и я размышлял, приходило ли ему в голову, насколько близко мы были к тому, чтобы пасть жертвой этого тайфуна. Если бы траектория его центра шла немного южнее... Если бы он не повернул на север... Если, если!
     Но это прошло, и я нисколько не сомневался, что Мак-Грат, со всей жизнерадостностью молодости, предвкушает то время, когда Гриффит сменит его, чтобы положить голову на подушку.
     Я взглядом обвел горизонт: проблески маячного огня стали более четкими. 
     — Не пора ли брать второй пеленг, третий?
     Нет, для отдыха еще не время, нет. Я взъерошил свои намоченные соленой водой волосы. Глаза болели, и я знал, что белки покраснели, а под глазами появились синяки. Нам требовалось еще несколько часов, чтобы миновать мыс Энганьо и достигнуть безопасности открытого пространства. И с каждой проходящей минутой все больше и больше лопат угля кидалось в разверстые жерла котлов.            

Глава восьмая

     Двумя днями позже "Ориентал Венчур" устало пробирался между островами восточного входа в гавань Гонконга. Тайфун очистил Китайское море от массы сампанов и джонок, которыми в нормальных условиях кишела прибрежная зона. Конечно, многие из них были опытными мореходами, увидели признаки приближения тайфуна и укрылись на защищенных якорных стоянках. Однако были и другие, не столь проницательные или находившиеся далеко от берега, которые были захвачены ураганом и пошли ко дну в этих немилосердных водах, оставляя горюющие семьи подсчитывать понесенные убытки. Так бывало повсюду, где человек покидал относительную безопасность суши в поисках рыбы или других богатств моря-океана. И у Роуденов было немало своих сынов, ставших жертвами морской профессии. Но не в этот раз.
     Когда я вел побитое, но сохранившее гордый вид судно по проливу Татонг-Чэннел, кочегары бросали в топки последние лопаты угольной пыли. Его надстройки несли многочисленные признаки борьбы с тайфуном. Две шлюп-балки торчали пустые и согнутые, искореженные или отсутствующие палубные устройства и дельные вещи имели такой вид, будто они побывали в объятиях Великого Кракена. Большие полосы краски были содраны с поверхностей силой ударов бешеных волн, являя постороннему взору тусклые участки голой стали, уже покрывающиеся ржавыми потеками.
     По контрасту с побитым, прихрамывавшим судном утро выдалось свежим и прекрасным. Солнце еще не поднялось достаточно высоко для того, чтобы его жадные лучи выпили всю влагу с зеленых, покрытых лесом склонов гор, которые окружали гавань. Скалистые вершины Поттингер-Пик и Маунт-Паркер четко выделялись на фоне бледно-голубого утреннего неба, и казалось, что до них можно дотянуться и потрогать руками.
     Обойдя полуостров и повернув на курс, ведущий к узкому проходу Лаймун-Пэссидж, я заметил лоцманский катер, шедший по проходу в нашу сторону. Я сбавил ход, катер подвалил к борту, и потеющий краснолицый англичанин в спортивных шортах и накрахмаленной, но успевшей помяться белой рубашке вскарабкался по лоцманскому трапу и поднялся на мостик.
     — Доброе утро, капитан, — произнес он, протягивая коротенькие и толстые пальцы и тяжело дыша от подъема по трапам. — Судя по внешнему виду вашего судна, вам изрядно досталось.
     Я слегка пожал его слабую влажную руку.
     — Да, нам досталось несколько неприятных часов, когда казалось, что пришел конец. — Я любовно потрепал тиковый планширь ограждения крыла мостика: — Старушка держалась замечательно.
      — Вам, капитан, крупно повезло. С Формозы приходят сообщения о множестве затонувших и выброшенных на берег судов. — Он сделал паузу, как бы ожидая ответа, но когда я просто кивнул, подтверждая наше замечательное везение, продолжил: — Вас ставят к причалам Коулун-Пойнта.
     — Замечательно, лоцман, принимайте управление. Имейте в виду, мы дожигаем остатки и угольную пыль, так что я не уверен, сколько протянем. Буксир заказан?
     — Да, капитан, он на подходе.
      Когда мы прошли узкость, перед нами открылось обширное пространство бухты Коулун-Бей. Впереди у мыса Норт-Пойнт я заметил спешащий к нам приземистый, похожий на крепыша буксир. Я обратился к Лотеру, стоявшему на крыле рядом со мной:
     — Чувствую себя почти как дома. Питер, мы готовы к приему судовладельцев?
     Питер поморщился на этот риторический вопрос. Как только подстихло, он выгнал на палубу всю верхнюю команду — устранять безобразия, причиненные ураганом. Я тогда же послал радиограмму, сообщая в ней наше состояние и наши нужды, но был уверен, что внешний вид нашего судна заставит подняться несколько бровей.
     Но не внешний вид экипажа. Я всегда не переставал удивляться жизнерадостности матросов и их умению тут же забыть ужасы вчерашнего. Ужасы часов, проведенных на пронизывающем ветре пополам с соленым душем, ужасы изматывающей качки на судне, борющимся за свою жизнь. У собравшихся на полубаке под ярким солнцем при виде величественных гор, окружающих укрытые воды гавани, воспоминания о тайфуне померкли в глубинах памяти. Я слышал их возбужденный кантонский говор, когда они показывали руками их родные деревни, джонки и сампаны, снующие между островков. Не зря Гонконг на кантонском диалекте означал "благоухающая гавань". Влажный запах зеленых джунглей, древесный дым множества костров, готовящих пищу, запах высушиваемой рыбы, дым пароходов, стоящих на якоре — все эти запахи пробуждали слегка подзабытые воспоминания. Я вдохнул полной грудью теплый, наполненный множеством ароматов воздух и почувствовал, что Восток прочно угнездился в фибрах моей сущности.
     Впереди можно было видеть скопление судов на якорных стоянках между мысами Цим-Ша-Цуи и Виктория и паромы компании "Стар-Ферри", пробирающиеся между ними. К порту примыкали постройки военно-морской базы и коммерческого центра этого приморского города, с желто-песчаными правительственными зданиями и белоснежными банками и торговыми домами. Правее у судоремонтного завода Хонг-Хам-Бей рядами стояли ошвартованные друг к другу суда, ожидавшие или производившие ремонтные работы. Когда мы прошли мыс Коулун-Пойнт с его построенной в стиле неоготики железнодорожной станцией и возвышающейся над паромным терминалом башней с часами, к нашему борту приткнулся буксир, изрыгнув горячий сернистый выдох. Затем он подтолкнул нас к пирсу-гребенке, в воздух взвились выброски, их подхватили береговые швартовщики-китайцы, которые вытащили тяжелые манильские канаты на причал и положили их огоны на швартовные пушки[55]. Как только швартовы были закреплены, я дал отбой машине, к великому облегчению Фрейзера. Я был уверен, что к этому моменту в котлах жгли только один воздух.
     Наконец, по установленному парадному трапу потянулась вереница портовых чиновников. Все они, я знал, направлялись в мои апартаменты. Не будет покоя грешной душе.
* * *
     — И у вас нет ни малейшего представления, почему вас атаковали у острова Манус? Пираты, говорите? — сказал капитан Феарклу, член правления и управляющий гонконгским отделением  Англо-Восточной пароходной компании.
     Первоначальная волна чиновников схлынула, и Феарклу сидел в кресле в моем салоне, попыхивая желтоватой обгрызенной трубкой Меершаум. Его верхнюю губу покрывали густые усы. Они должны были быть седыми, чтобы попадать в тон с коротко подстриженными волосами, если бы не были так пропитаны никотином.
     — Абсолютно никакого. Как я сказал, это был вполне рутинный снабженческий заход — до того момента, как нас атаковали.
     — Весьма странно, весьма. Я не могу поверить, что старший Леунг мог иметь к этому какое-то отношение. Наш агент в Морсби хорошо отзывается о нем. Должно быть, какой-то его конкурент решил захватить топливо.
     С чашечки трубки упал пепел на брюки темно-серого костюма, который Феарклу носил постоянно, невзирая на жару и влажность гонконгского лета. Он раздраженно смахнул пепел на палубу.
     — Но, капитан Роуден, почему вы сразу не сообщили о нападении, а ждали прихода в Гонконг? Вы могли бы радировать, и тогда был бы шанс поймать их.
     — Нам не было нанесено вреда, кроме нескольких царапин, капитан Феарклу, а к тому времени, как австралийские власти смогли бы прибыть туда, нападавший, кем бы он ни был, давно бы исчез.
     — Полагаю, вы правы, Роуден, — буркнул Феарклу. — Чертовски странно, однако, чертовски странно — все это из-за нескольких бочек топлива. Однако я должен известить страховщиков. Должна поступить претензия от старшего Леунга. Меня удивляет, почему он молчит до сих пор.
     Я был уверен, что знаю ответ на его недоумение, но решил не усложнять жизнь Феарклу.
     — Старший помощник предоставит вам все подробности из судового журнала и грузового манифеста, — сказал я, кивнув в сторону Лотера.
     — Сдается мне, у вас, капитан, был очень интересный рейс не только в этом отношении, — продолжал Феарклу. — Атака пиратов, потом тайфун. Но что мне думать об этом? — Он держал в руке две телеграммы. — В одной из них содержится просьба местной полиции побеседовать с вами о смерти какого-то человека в Сиднее. Что вы скажете на это, капитан?
     Со времени выхода из Сиднея прошло почти три месяца, так что мельница правосудия определенно молола медленно. Но интересно, насколько тонко?
     — Убийство в Сиднее? — Я сам удивился тому негодованию, которое я сумел изобразить. — Что это может иметь общего со мной?
     — Успокойтесь, Роуден, — ответил Феарклу. — Никто не говорил об убийстве. Они просто желают уточнить какие-то детали вашего отхода и был ли кто-нибудь из экипажа в увольнении на берегу во время этой смерти. Уверен, что это обычная рутина.
     — А о чем вторая телеграмма? — спросил я, довольный тем, что перехватил роль ведущего в разговоре.
     — Она от майора Спенсера, который представился австралийским военным атташе в Новой Гвинее. Она звучит несколько загадочно: пишет, что имеет информацию, которую может передать только при личном общении.
     Лотер бросил мне насмешливый взгляд. Я прекрасно знал, о чем хочет говорить Спенсер, но ответил с невинным видом:
     — Не имею ни малейшего понятия, как и о той смерти в Сиднее. Когда я могу ожидать их?
     — Полицейские придут во второй половине дня после того, как я уведомлю их, что вы готовы принимать посетителей. В телеграмме майора говорится, что он прилетит рейсом компании "Империал Эарвейс" из Дарвина, так что будет здесь завтра. Я ответил, что спешки не требуется и вы пробудете в Гонконге несколько недель — выгрузка и требуемый ремонт. "Империал Эарвейс", вы видели? — Феарклу пожевал мундштук трубки. — Прямо набоб какой-то, можно подумать. Лететь самолетом для встречи со шкипером "Восточного Скитальца"! Вы случайно не служите в королевском флоте?
     Я проигнорировал сарказм, а Феарклу глубоко затянулся и выдохнул облако едкого голубоватого дыма.
     — Не хотите ли еще джина, капитан Феарклу? — спросил Лотер вежливо-нейтральным тоном, несмотря на скрытую критику внешнего вида судна и нелестную шутку.
     Как странно, что общительный и компанейский По мог сделать так, что каламбур из имени судна звучал как комплимент, в то время как в устах чванливого, самодовольного Феарклу он звучал почти как оскорбление. На счастье, приближался полдень, и Лотер угостил Феарклу двумя бокалами розового джина, не забыв при этом и себя самого. Я употребил полбокала, который стоял и грелся на кофейном столике.
     — Нет, спасибо, Лотер, — Феарклу вытащил из кармана жилета часы и посмотрел на них. — Я обещал хозяйке вернуться ко второму завтраку. Буду у вас опять попозже — посмотреть, как идут дела.
     Он собрал со стола свои бумаги, сунул их в тонкий кожаный портфель и поднялся.
     — О, чуть не забыл! Вас может навестить и председатель правления. Не знаю, когда, но постараюсь предупредить вас заранее. — Он протянул руку. — Рад был видеть вас невредимым, капитан, сейчас трудные времена.
     Я встал и пожал протянутую руку, а Лотер проводил его к трапу. К тому времени как он вернулся, я наполнил свой бокал.
     — Давай, Питер, налей себе, — подбодрил я его. — Уверен, ты нуждаешься в отдыхе после этих нескольких дней. После обеда Гриффит заступит на вахту, а стивидоры знают, что им делать. Остальное может подождать до завтра.
     Лотер взял свой бокал и потянулся к бутылке.
     — Скоро должны подвезти машину угля, хватит и для камбуза, и для питания одного котла для генератора, пока не получим полный бункер. 
     — Гриффит со стармехом справятся. Воспользуйся свободным вечером, выпусти пар. Завтра наработаешься.
     Лотер глотнул джина и уныло усмехнулся:
     — Я уже сто лет не сходил здесь на берег. Посмотрим, как пройдет день. И я хочу услышать, что скажет полиция по поводу Сиднея. Да, и что, как ты думаешь, имел в виду Феарклу, говоря о трудных временах?
     — Я тоже думаю об этом, Питер. Джапы собираются снова напасть на китайцев? Нацисты угрожают Европе? Ко всему прочему мы имеем майора Спенсера. Я так и знал, что мы его еще увидим.
     Я взял бокал и осушил его.
     — Плесни-ка немного джина, Питер, — протянул я бокал и Питер откупорил бутылку. — Да, скитаться в этих водах вообще непросто. А станет гораздо труднее, если генерал Тодзио и герр Гитлер заварят кашу.
* * *
     — Инспектор Джардин, полиция Гонконга. Спасибо, что согласились принять меня, капитан.
     Инспектор протянул руку и я ощутил крепкую хватку ладони, удивительно сухой для удушливо-жаркой атмосферы салона. Его новая, с иголочки униформа с накрахмаленными складками резко контрастировала с моей одеждой из помятого и выцветшего тика[28], посеревшего от многочисленных стирок. Даже Лотер в белой форме военно-морского стиля выглядел неприятно неряшливым по сравнению с аккуратным и эффективным видом инспектора.
     Инспектора, казалось, нимало не обеспокоили испытующие взгляды, и он пожал руку Лотеру.
     — Эта ленточка — крест ЗБО[29], сэр? — его носовое произношение выдавало мидлендское происхождение, — за войну?
     — Да, инспектор. Меня зовут Лотер, старший помощник. Прошу садиться. — Он показал на кресло.
     Джардин снял фуражку, положил ее на кофейный столик и сел в предложенное кресло.
     — Чем мы — капитан Роуден и я — можем быть вам полезны? Речь идет о какой-то смерти в Сиднее, насколько мы понимаем?
     — Совершенно верно, сэр. Преступление совершено вечером 20 марта, то есть три месяца назад. В районе Розелль был найден труп человека, убитого ударом ножа. Местная полиция многого не нашла, но свидетельские показания указывают на то, что преступник был одет так, как обычно одеваются моряки. Поэтому они проверяют все суда, которые были в Сиднее в это время. Ваше судно — одно из них, и наши сиднейские коллеги попросили нас поговорить с вами.
     — Да, мы были в Сиднее в то время, — ответил я. — Надо свериться с судовым журналом, но насколько я помню, мы вышли той ночью в рейс, так, Питер?
     — Мы отшвартовались вскоре после полуночи, в ночь на двадцать первое, — произнес Лотер. — А в какое время произошла смерть, инспектор?
     — Боюсь, парни в Сиднее не могут сказать достаточно точно. Тело было найдено идущей на работу уборщицей ранним утром 21-го. Должно быть, бедняжка здорово напугалась. Коронер определил время смерти от двадцати двух предыдущих суток до двух ночи. Первоначально никто не заявлял о случившемся, но расследование нашло на пару парней, которые признались, что были в компании с убитым предыдущим вечером. Сказали, что у них была стычка с двумя мужчинами, один из которых сразу убежал и его толком не видели, а второй выглядел как моряк. Они увидели нож и убежали, когда завязалась драка. По времени они не очень уверенно сказали, что  где-то перед полночью.
     — Значит, они бросили приятеля, который, возможно, был зарезан, и убежали? — вступил я в разговор.
     — Так это выглядит. Дело в том, что эти парни не очень-то законопослушны. По слухам, убитый был главарем местной шайки.
     — Шайки?
     — Банды, — ответил Джардин. — Есть показания одного из охранников, стоявших на воротах порта Уайт-Бей. Он сказал, что видел много моряков, возвращавшихся группами по два-три человека, и только одного одинокого. Но опять, о времени он не был уверен, помнил только, что это было около полуночи.
     — Итак, что потребуется от нас? Вы хотите поговорить со всеми членами экипажа? — спросил я.
      — На это я полномочий не имею, капитан, — ответил Джардин. — Новый Южный Уэльс находится вне моей юрисдикции. Все, что я могу, это попросить вас ответить, был ли кто-нибудь из экипажа на берегу в это время, и не было ли его поведение подозрительным по возвращению.
     — Не думаю, что кто-нибудь был на берегу, так как у нас на полночь был назначен отход. — Ложь легко слетала с моих губ после многих лет общения со слишком настырными чиновниками. — Но мы можем проверить, разумеется. Знаете, инспектор, у нас очень хорошая команда. Они не ангелы, порой ввязываются в потасовки, но обычно дело кончалось подбитым глазом или разбитой головой. Что будет, если окажется, что кто-то был на берегу в тот вечер?
     — Я могу опросить его — с вашего разрешения, конечно, — и отослать протокол в Сидней. Права арестовать кого-либо у меня нет, если вы об этом спрашиваете.
     — Спокойно, инспектор, — сказал я, уловив колючие нотки в его голосе. — Мы рады содействовать правосудию. Старший помощник проверит и доложит, был ли кто-нибудь на берегу тем вечером. Как  вами связаться в случае необходимости?
     Инспектор вынул из кармана коробочку с визитками и протянул мне одну.
     — Можете позвонить мне по этому номеру. И поймите меня правильно, капитан. У меня нет никакого желания затруднить вам жизнь. Это не дело об убийстве, по крайней мере пока. У меня сложилось впечатление, что сиднейская полиция не очень-то расстраивается из-за смерти этого типа, и, возможно, будет смотреть на это деяние как на самозащиту. Так что, если вы думаете, что стоит поговорить с кем-нибудь из вашего экипажа —— решение за вами, если не поступит что-нибудь определенное из Сиднея.
     Он поднялся на ноги.
     — Благодарю за то, что потратили на меня время. Капитан, мистер Лотер. Я сам найду выход.
     Он надел фуражку и отодвинул рукой занавес в дверном проеме. Мы слушали, как замирают звуки его шагов по трапу.
     — Не думаю, что нам надо проверять, так ведь, Питер? — произнес я. — Мы и так знаем, кто был на берегу тем вечером.
     — Ведь это была самозащита, верно? — ответил он. — Инспектор прямо намекнул на это. Хотя он может подумать: подозрительно, что мы не сообщили об этом вовремя.
     — Это так, но я не чувствую необходимости предоставить инспектору Джардину удовольствие прийти к подобному заключению. Сиднейская полиция со всей очевидностью не имеет ни малейшего понятия, кого они ищут, и я не собираюсь просвещать их. Похоже, что тип, которого убили, уже был замешан в избиения гомиков. Что ж, пришел и его черед.
     Я уловил выражение, мелькнувшее на лице Лотера.
     — Все в порядке, Питер. Мне надо переговорить с Гриффитом. Я не против закрыть глаза, но если полиция предоставит доказательства и захочет арестовать его, пусть у него будет шанс. Попросите его зайти ко мне, Питер.
     Лотер отправился искать Гриффита, предоставив мне несколько минут на обдумывание того, что я намерен ему сказать. Исходя из того, что он сам рассказал той ночью в Сиднее, а также из утверждения Джардина, что сиднейская полиция не склонна обвинять кого-либо в убийстве, я проникся уверенностью в том, что Гриффит действовал в состоянии самообороны. Но все же он убил человека, и я также был уверен, что никакой судья не будет смотреть благосклонно на моряка, пыряющего людей ножом, несмотря на обстоятельства. Факт, что я не доложил об этом своевременно, является сам по себе преступлением, если смогут доказать,что я знал об этом происшествии. Как я уже сказал Лотеру, все зависит от того, что полиция сможет предъявить.
     — Закройте дверь, — сказал я появившемуся у входа Гриффиту.
     Он стоя слушал со сжатыми губами и сузившимися глазами мой пересказ разговора с инспектором. Закончив, я поднял ладонь в знак того, что не желаю слушать никаких вопросов.
     — Слушайте внимательно, Гриффит. Я и старпом заявили инспектору, что по нашим сведениям никто не покидал борт судна тем вечером. Думаю, он склонен поверить в нашу правоту, если сиднейская полиция не предоставит доказательств противного. Конечно, мы будем в это дело замешаны, если окажется, что мы утаили информацию. Но ни я, ни старпом не видели никого, кто возвращался бы на борт поздним вечером того дня. Я ясно выразился?
     Гриффит поднял брови, и тень усмешки промелькнула на его губах:
     — Вполне, сэр.
     — Сотрите усмешку со своего лица, мистер, — рявкнул я. Я не собирался давать ему повода думать, что он так легко выкрутился. — Всегда нужно помнить о возможных последствиях. И будьте любезны принять все меры, чтобы ни старпому, ни мне не пришлось жаловаться на плохую память. И молитесь, чтобы сиднейская полиция не нашла еще какого-нибудь свидетеля.
     Я отпустил его. У меня не было намерения контактировать с инспектором Джардином, да и сомневаюсь, что он ожидал этого от меня. А если он получит новые сведения из Сиднея? Что ж, мы можем оказаться бог знает где к тому времени, и не стоит беспокоиться о том, что может и не произойти.
     С другой стороны, у нас были все причины для беспокойства. Просто мы не знали о них.

Глава девятая

     Прошла неделя, и мы продолжали разгружаться, стоя у того же пирса-гребенки. Я сделал перерыв в своей работе с бумагами и вышел на крыло мостика выкурить сигарету, наблюдая за работой целой армии грузчиков, заполнивших трюма и перекликающихся между собой на кантонском диалекте. Их монотонные голоса сопровождались стуками и лязгами грузовых стрел, шипением и свистом паровых лебедок. Половина мешков выгружалась сетками на причал, откуда мешки тачками отвозили на склады у основания пирса. Другая половина шла прямиком в трюма лихтеров, пришвартованных к морскому борту. Эти лихтера были оснащены как джонки с изогнутым форштевнем и квадратной кормой, с бортами, декорированными китайскими иероглифами, стилизованными цветами, глазами, драконами и другими животными. Небольшая кормовая рубка служила жилищем владельцу лихтера и его семье, все члены которой принимали участие в грузовых операциях: снимали с гаков стропа сеток, помогали оттаскивать и укладывать мешки, понукали грузчиков работать живее. По заполнению грузом владелец исчезал внизу и заводил движок, затем садился за румпель, а его жена и дети отдавали швартовы, стояли по бортам с кранцами, пока лихтер, пыхтя и изрыгая клубы черного дыма, вылезал из кучи таких же суденышек.
     Несмотря на жару и духоту летнего гонконгского дня, я мог бы подольше наблюдать за этой суетливой активностью, если бы не одно "но". Параллельно с выгрузкой бригады китайских кули прилежно оббивали, зачищали и красили поверхности, пострадавшие от действий тайфуна. Они работали в удушающих коричневых облаках ржавчины и мельчайших чешуек оббиваемой краски, смешанных с пылью от копры и паром, вырывающимся из грузовых лебедок. К шуму грузовых работ добавлялся оглушающий грохот отбойных молотков, так что я с облегчением вернулся в относительное спокойствие своего салона.
     Иллюминаторы из-за пыли были задраены, и электрический вентилятор не мог освежить горячий влажный воздух салона, и он напоминал новое издание Черной Дыры[30], что усугублялось еще необходимостью быть одетым по форме. Записка от капитана Феарклу, доставленная после завтрака Да Сильвой, предупреждала о том, что мистер Ху, президент "Англо-Ориентал", этим утром нанесет мне визит. Накрахмаленная белая форма от жары потеряла свою свежесть, я выпил очередной стакан воды из быстро нагревавшегося кувшина, направил струю воздуха на свое потеющее лицо и промокнул его влажным носовым платком. Я уже собирался сесть за письменный стол, когда раздался резкий стук по дверной раме, появившаяся коричневая рука Да Сильвы откинула занавес и вошел пожилой, но щеголевато одетый господин.
     — Доброе утро, мистер Ху, — произнес я, улыбаясь во все тридцать два зуба и протягивая руку в надежде, что экспансивный прием сгладит дурное впечатление от того, что я не встретил столь высокого гостя у парадного трапа. — Приношу свои глубочайшие извинения за то, что вам пришлось самостоятельно искать дорогу ко мне, а также за внешний вид судна.
     — Ничего страшного, капитан Роуден, — ответил мистер Ху, сжимая мою руку твердой, костистой хваткой. — Я прибыл рано, к тому же ваш третий помощник — Мак-Грат, так? — встретил меня у трапа. — Он махнул рукой в сторону кресел. — Давайте сядем, и, если не возражаете, я сниму пиджак — сегодня довольно жарко.
     Он освободился от дорогого, безукоризненно чистого льняного пиджака кремового цвета, сам повесил его на крючок возле двери и сел в кресло. Я попросил Да Сильву принести кофейник и сел напротив него.
     В рубашке с короткими рукавами, парой брючных подтяжек, мягкими карими глазами и застенчивой улыбкой Ху никак не походил на человека, который пробился от простого тальмана[31] в шанхайском порту до крепкого, упорного и благополучного владельца флота трамповых пароходов.
     — Капитан Феарклу доложил мне о деталях вашего рейса: тайфуне, атаке пиратов на рейде Лоренгау, — продолжил он своим обманчиво мягким голосом. — Весьма неудачно, но страховка покроет убытки и этот рейс принесет прибыль. Должен вас поздравить, капитан, это был исключительно тяжелый тайфун. Много судов погибло, и мы беспокоились о вас. Так славно видеть и вас, и судно живыми и невредимыми.
     Я работал на судах, чьим владельцам было наплевать на их безопасность и на безопасность работающих на них людей до тех пор, пока они приносили прибыль или страховка покрывала убытки. Мистер Ху не принадлежал к ним. Это не означало, что он был мягкосердечным. Он мог быть безжалостным, мог быть опасным для тех, кто пересекал ему дорогу, но он хорошо разбирался в людях и благожелательно, даже по-дружески, относился к тем, кому доверял командование своими судами, если они оправдывали это доверие. В действительности, конечно, он любил свои суда, свой флот. Он лично выбирал покупки и его суждения обычно были безупречны. Возраст и внешний вид почти не влияли на его выбор. Для оценки надежности судна он тщательно изучал доклады Ллойда. Он знал, кто из судостроителей вкладывает душу в свои произведения. Он беседовал с капитанами и помощниками о том, что они чувствовали на судах, которые интересовали его. Порой суперинтенданты качали головой при виде безобразных, грязных, старых, с высокими надстройками судов, которые мистер Ху с гордостью показывал им. Но после ремонта и оснащения по бюджету, который составлял лично мистер Ху вплоть до последнего цента, в результате получали работоспособное судно. Да, все такое же безобразное на вид, все такое же старое, но прочное, остойчивое и способное оправдать все (обычно скромные) расходы по его восстановлению.
     — С тайфуном мы неплохо справились, — ответил я. — Потеряли пару шлюпок, кое-что на палубе помято или сломано. Но люковые закрытия выдержали, и в целом старушка вела себя достойно, надо отдать должное мейкемцам.
     — Мейкемцы? Я не знаком с этим термином.
     — Так Джорди, жители Тайнсайда, называют сандерлендцев. Это прозвище происходит из поговорки: "В Ньюкасле мы строим суда, а в Сандерленде их делают[32]".
     Мистер Ху посмотрел на меня с удивлением, но затем его лицо изобразило усмешку понимания.
     — А, это шутка, построенная на этих странных местных диалектах. В Сандерленде суда не строят, они их делают, — хихикнул он.
     — Мне никогда не удавалось подражать чужому акценту. У меня со своим было немало хлопот, — пожал я плечами.
     — В Китае то же самое, — сказал мистер Ху. — Вам повезло, что в нашей компании  деловым языком является английский. А теперь расскажите мне, что вы думаете об инциденте в Лоренгау. Я лично Леунга не знаю, но другие отзываются о нем хорошо. У него есть сын, насколько я знаю. Вы встретились с кем-нибудь из них?
     Сокрытие происходящего (полностью или частично) на судне было частью капитанской работы в китайских морях тех дней, и я про себя гордился способностью сохранять при этом невозмутимый вид так, как, считается, делают это китайцы. Хотя лгать мистеру Ху было делом неразумным, поэтому я придерживался правды насколько мог, исключая упоминание о "Дортмунде", и делал предположение, что пираты, узнав о партии топлива, захватили катер Леунга. Топливо было ценным товаром в тех отдаленных районах, и мистер Ху мрачно кивнул, когда я закончил свой доклад, но его пронзительный взгляд говорил о том, что он не был полностью убежден. 
      — Есть доклады о катерах, атакующих малые суда среди островов южных Филиппин, — сказал он, поглаживая подбородок, — так что, возможно, вы правы.
     — Что нас сейчас ждет, сэр? — спросил я оживленно, пытаясь сменить тему разговора.
     — Шанхай, — ответил он, смягчив суровое выражение и улыбаясь. — Хотел бы я отправиться с вами. Мой доктор говорит, что прогулка морем будет полезна для моего здоровья — отвлечет меня от стрессов и дурного воздуха Гонконга. Да и неплохо было бы повидать родные края.
     До меня доходили слухи о мистере Ху, как он юным клерком работал на британские и французские линейные компании. Экономил и использовал малейшие возможности для подработок, занимался самостоятельной торговой деятельностью сначала в небольших, а затем во все более увеличивавшихся масштабах. Покупал и продавал списанные товары, ведя двойную бухгалтерию. Получал и отправлял грузы, никогда не значившиеся ни в каких грузовых манифестах. Наконец собрал достаточный капитал, чтобы купить собственное судно, ставшее началом небольшой судоходной компании в Шанхае, которая позже трансформировалась в "Англо-Ориентал", базировавшуюся в Гонконге.
     С лица мистера Ху исчезла улыбка, его взгляд посуровел.
     — День, когда я решил перебраться в Гонконг, был поворотным. Люди говорили, что я сошел с ума. Променять Шанхай, этот восточный Париж, на британский форпост! Но времена меняются, капитан Роуден. Моя бедная родина охвачена беспорядками. Коммунисты засели в Сиане, японцы оккупировали Маньчжурию, а националисты не многим лучше бандитов и гангстеров. Так долго продолжаться не может, и я боюсь худшего. Шанхай — ценный приз, и вы, британцы, знаете: кто контролирует Шанхай, тот контролирует доступ к сердцу Китая. Но сможете ли вы его отстоять, если нахлынут японцы? Может, да, а может, нет. Так что безопаснее в Гонконге под защитой орудий британского флота. — В его глаза вернулся блеск и он рассмеялся во весь рот, выставив напоказ золотые коронки зубов. — А теперь я хочу, чтобы вы повели туда ваше судно. Тревожные времена хороши для бизнеса, не так ли? Фрахтовые ставки лезут вверх. Я дал рекламу в газетах об этом рейсе. Немало людей желают отправить груз в Шанхай, а некоторые уже думают о том, что следует отправить из него. Думаю, что это будет хороший рейс.
     — Когда нам следует выходить? — спросил я.
     — А когда вы будете готовы, капитан? — внимательно посмотрел он на меня.
      — Ремонт штормовых повреждений продвигается хорошо. Суперинтендант уже нашел, где взять спасательные шлюпки. Выгрузка и зачистка трюмов займет неделю. Затем станем под бункер. После этого погрузка — дней десять. — Я быстро прикинул в уме. — Скажем, через три недели, начиная с сегодняшнего дня.
     — Я бы предпочел, чтобы вы справились за две недели.
     Я собрался протестовать, но мистер Ху поднял руку:
     — Знаю, вы скажете, что это невозможно, капитан Роуден, но вы должны сделать все возможное чтобы суметь. События пока идут в нашу пользу, но все может измениться. Обратитесь к капитану Феарклу за содействием по любому вопросу. — Он замолчал, и лукавая улыбка озарила его лицо. — Теперь перейдем к довольно важному вопросу. Вам предстоит перевезти партию чая.
     — Чая! — повторил я, не в силах сдержать недоумения. — Чай... в Китай?
     — Да, да, капитан. Превосходный чай Дарджилинг, растущий на склонах Гималаев. Напиток, который предпочитают ваши английские леди в Шанхае. Я посылаю его лично одному из моих тамошних друзей, который гарантировал очень хорошую цену от отелей и универмагов на Нанкин-Роуд.
     — Чай Дарджилинг! — я покраснел, поймав себя на том, что повторяю как попугай. — Да, разумеется, мистер Ху, но вы сказали, что это очень важно?
     — Вы должны лично передать это моему другу, из рук в руки. Его зовут Тунг, но это имя достаточно распространено в Шанхае. Я дам вам фотографию, чтобы вы могли опознать его. Чай настолько обыденная вещь в Китае, что кто-то может подумать: несколько ящиков индийского чая ничего не стоят, и обращаться с ними небрежно. Но мистер Тунг полагается на меня, а я — на вас в том, что они будут доставлены в безупречном состоянии.
     — Я позабочусь о них, и прошу меня простить за проявленное удивление. Но я не знаток чая — предпочитаю крепкий тайфу с парой ложек сахара.
     — Надо будет заняться вашим образованием. — Он улыбнулся одними глазами, и я подумал, что у него еще припасено для меня. — И последнее, капитан. Мне сказали, что у вас есть неплохие помещения для пассажиров.
     — Пасс... — удержался я от повторения. — Конечно, мистер Ху. Мне понадобится...
     Он поднял руку:
     — Обо всем уже позаботились. Дополнительные еда и напитки будут присланы, и мы наняли двух дополнительных стюардов, которые вскоре прибудут и займутся подготовкой пассажирских помещений. На настоящий момент вы имеете двух пассажиров: леди Эшворт со своей горничной. Надеюсь, ими не ограничится. Нашего маленького "Ориентал Венчура" не сравнить, конечно, с лайнерами Кунарда, но я всегда находил его достаточно комфортабельным. Могу я полагаться на вас и ваших офицеров, капитан?
     Его слова звучали скорее приказом, а не вопросом. Кроме Эберхардтов, я с трудом мог вспомнить, когда мы в последний раз имели пассажиров. За исключением Питера Лотера, никто из офицеров "Ориентал Венчура", включая меня, не мог даже отдаленно походить на джентльмена, приемлемого по меркам леди Эшворт. Что же до многоязычной смеси матросов и кочегаров, то для английских дам они были совершенно другой породой. Я про себя вздохнул, потом утешился тем, что переход займет только четверо суток.
     — Мы с удовольствием примем гостей, мистер Ху.
     Он встал, взял пиджак и, улыбаясь, тронул меня за руку, ничуть не обманутый моей не слишком чрезмерной словоохотливостью:
     — Прошу, капитан, проводите старого человека до трапа. Затем вы сможете целиком заняться подготовкой судна к рейсу.
     Я сопроводил его вниз по трапам и коридорам до верхней площадки парадного трапа. Он остановился и пожал мне руку.
     — До свиданья, капитан Роуден. Помните: если вам что-то понадобится для ускорения подготовки к рейсу, свяжитесь с капитаном Феарклу. На случай, если мы больше не увидимся до вашего отхода: желаю благополучного и удачного рейса.   
     — Благодарю вас, сэр, — ответил я, осторожно пожимая костистую ладонь старого человека. — И спасибо за то, что нашли время для этого визита.
     — Мне всегда доставляет удовольствие посетить одно из моих судов и встретиться с его капитаном.
     Шофер-китаец в униформе помог ему спуститься с трапа и усесться в черный лимузин, стоявший рядом. Я отдал ему честь, приложив руку к козырьку. Я искренне любил мистера Ху, чье доверие дало мне командование "Ориентал Венчуром". В ответ он помахал рукой. Дверь закрылась, и автомобиль принялся лавировать между штабелей копры на причале, оставив меня размышлять об индийском чае и английских дамах-пассажирках.
* * * 
     Наконец выгрузка закончилась, трюма зачищены, но перед постановкой под погрузку я перешвартовался к угольному причалу для бункеровки. Чрезвычайно грязная работа. Транспортер угольного комплекса доставляет уэльский антрацит прямо в бункерный люк — гораздо быстрее, чем устаревший способ подачи мешками вручную, но не менее пыльный и грязный. Ветер сдувает пыль с лент транспортера, облако угольной пыли стоит над бункерным люком, несмотря на все усилия машинной команды накрыть брезентом стык ленты с люком. Все иллюминаторы и вентиляционные дефлекторы задраены наглухо, но все равно пыль проникает в помещения, покрывая тонким слоем все горизонтальные поверхности. Это был ужасный день, и я был безмерно рад, когда старший механик доложил, что заполнен каждый кубический дюйм бункерных ям. Команда рьяно бросилась сгребать и подметать рассыпанный уголь, а затем развернула пожарные шланги, чтобы скатить водой все наружные палубы и надстройки. Стюарды принялись мыть и скрести пассажирские помещения. Сомневаюсь, что леди Эшворт безразлично отнесется к тому, что ее тонкое белье и кружева испачканы угольной пылью.
     Вернувшись к грузовому причалу, я послал записку капитану Феарклу о готовности к погрузке. Хотя вряд ли в этом была необходимость — устный телеграф уже оповестил стивидоров о нашем возвращении. Бригады кули уже собирались, штабеля ящиков, клетей, мешков и бочек уже разрастались на пирсе. Между ними лавировала фигура в военной форме — майор Спенсер, за которым следовал носильщик с портпледом на голове. Увидев меня на крыле мостика, он поднял руку в ироническом салюте, подождал установки забортного трапа и энергично поднялся наверх.
     Через десять минут он сидел, развалившись на диване в моем салоне, и наслаждался свежезаваренным Да Сильвой кофе, держа в одной руке чашку и в другой сигарету. Он глубоко затягивался и выдыхал голубые клубы дыма, которые поднимались к подволоку и рассеивались работающим вентилятором.
     — Как прошел перелет, в норме? — спросил я, соблюдая принятые любезности.
     — Чертовски долгий путь самолетом из Дарвина. И на последнем участке полета от Сайгона немилосердно трясло. Предпочитаю находиться на твердой суше. — Он посмотрел вокруг и ухмыльнулся: — Исключая окружающую обстановку, разумеется.
     — Мне кажется, вы вполне комфортабельно себя чувствуете здесь, — произнес я, не отвечая на его улыбку. — Вы не против рассказать мне, почему вам понадобилось прилететь сюда и встретиться со мной?
     Он поставил чашку на кофейный столик и сделал глубокую затяжку, буквально пожирая меня глазами как кот, созерцающий мышь.
     — Я слышал, что у вас случились какие-то неприятности по пути сюда, —— сказал он как бы вскользь, выдыхая очередную порцию дыма. На его губах был слабый намек на улыбку, но глаза оставались смертельно серьезными, и он не спускал их с меня, изучая мою реакцию. Я в ответ уставился на него. Он не с мышкой имел дело, и я играл в эти игры много раз. Было слишком рано выкладывать карты на стол.
     — Ничего, с чем мы не могли бы справиться.
     — Слышал, вы заходили в Лоренгау, и там была какая-то стрельба.
     — Всего лишь лодка с пиратами, вероятно, морские даяки хотели добраться до палубного груза. Мы дали им отпор. Это все изложено в моем рейсовом донесении.
     — Некоторые из этих даяков говорили по-немецки и появились с судна под названием "Дортмунд". — Он продолжал смотреть на меня в упор. — Это не отражено в вашем донесении.
     — Похоже, что вы неплохо информированы, майор.
     Я размышлял, кто мог дать ему такую информацию. Выглядело невероятным, чтобы Дитер Эберхардт или Леунги  сообщили австралийским властям о произошедшем. Спенсер, несомненно, не был дураком, но я продолжал оставаться настороже. — Если вам известно, что случилось, то что вы хотите от меня, и почему не преследуете германских пиратов?  
     Спенсер наклонился вперед, затушил в латунной пепельнице сигарету и распрямился — глаза сужены, армейские усы вытянуты тонкой прямой линией над сжатыми губами. Несколько мгновений мы смотрели, уставившись друг на друга, как два оленя перед битвой за самку, затем кончики его рта загнулись кверху и и он мягко фыркнул.
     — Окей, капитан Роуден, пришла пора поговорить начистоту. Как вы могли догадаться по тому, что произошло в Веваке, мы уже некоторое время наблюдали за Вальтером Эберхардтом. И вот прибывает его брат на большом современном немецком судне "Дортмунд", и так случилось, что вы с ним сталкиваетесь в Лоренгау. — Он помедлил, давая мне время переварить эту информацию. — Так почему бы вам не рассказать мне о случившимся все с самого начала?
     Я сидел молча, обдумывая вопрос и размышляя о том, насколько я могу ему доверять. Исходя из моего собственного опыта, властям, особенно здесь, на Дальнем Востоке, доверять можно было редко. Я мог бы насчитать пальцами только одной руки полицейских и таможенников, за чью честность я бы поручился. "Никому не доверяй" стало чем-то вроде лозунга, который помогал мне долгие годы.
     — Под словом "мы" кого вы, собственно, имеете в виду? — поинтересовался я. 
     — Официально я являюсь майором австралийской армии, базируюсь в Порт-Морсби и наблюдаю за военной активностью в Новой Гвинее и прилегающих островах. Но неофициально — или тоже официально, но по другой линии — я иногда, о чем мое начальство не догадывается, шлю доклады в Лондон, в армейскую разведку. — Он вытащил серебряный портсигар, угостил меня сигаретой и сам закурил. — Вы сомневаетесь, можно ли доверять мне, ведь так, капитан? — спросил он, выдыхая солидную порцию дыма. — Каким-то образом вы умудрились ввязаться в дела братьев Эберхардтов. Тогда вы и привлекли наше внимание. Наверное, для нас обоих будет лучше, если вы мне все расскажете.
     Я почувствовал скрытую угрозу в его словах и внутренне ощетинился при предположении, что он пытается заиметь какую-то власть надо мной. Подобные претензии я встречал от разных чиновников на китайских берегах. Обычно их чувство собственного превосходства смягчалось под влиянием винтажного бренди и блеска золотых монет. Ну, или при болезненном напоминании о возможности несчастного случая. Но данный случай был совершенно иным, мы находились в британском Гонконге, а Спенсер, по всей видимости, обладал хорошими связями. Опасно делать из него врага. Я медленно, про себя, сосчитал до десяти и затем, начиная со встречи в отеле "Папуа" с Дитером Эберхардтом, рассказал ему о событиях, приведших нас в Лоренгау, о попытке абордажа с рабочего катера, о появлении "Дортмунда" и нашем последующем бегстве.
     Спенсер сжал губы и присвистнул в конце моего рассказа:
      — Интересная история, капитан. Пираты и лихие парни в отдаленном уголке Тихого океана. Звучит почти романтически, кроме одного: мои источники говорят, что вы отбивались с помощью автоматического оружия. Простите, но я не думаю, что автоматы входят в инвентарь торговых судов.
     Я сжал кулаки так, что костяшки побелели, и свирепо взглянул на него, преодолевая искушение стереть с его лица эту невозмутимую, самодовольную улыбку.
     — Успокойтесь, капитан, — поднял он руку умиротворяющим жестом. — Мы с вами на одной стороне. Вы защищались как могли, и я не собираюсь сказать нечто, что бросит тень на содержание вашего донесения. Послушайте, человече, вопреки тому, что я сказал вам в Веваке, я знаю, что было спрятано в двойном дне эберхардтовских ящиков. Мои источники безупречны. Когда ящики прибыли на борт, оружие в них было, а при разгрузке его не оказалось. Следовательно, оно было изъято на борту. Я навел о вас кое-какие справки, капитан. Вы не тот человек, который склонен принимать все за чистую монету. Полагаю, что вы заподозрили Эберхардта и решили взглянуть на его груз. Нашли оружие и изъяли его. Использовали его для отражения атаки немцев в Лоренгау, и оно все еще на борту вашего судна. Вы слишком практичны, чтобы избавиться от того, что дает вам преимущество. Но одно я знаю наверняка. Если я обшарю ваше судно от киля до клотика, я так и не найду его. Вы такой же пират как и Эберхардты. — Он сделал паузу, перевел дыхание и улыбнулся. — Итак, как вам мои умозаключения — близки к истине?
     — Да, майор, довольно близки, — признал я. —  И история на этом не закончилась. После Лоренгау мой радиооператор перехватил несколько кодированных сообщений, которые, как уверял он, шли от "Дортмунда".  — Я открыл ящик стола и вынул пачку радиограмм. — Мне они ничего не говорят, но, возможно, у вас есть люди, которые могут раскусить этот орешек.
     Спенсер просмотрел непонятные группы букв и цифр, свернул листы и положил их в карман своего мундира.
     — Хорошее дело, капитан. Я уверен, у нас найдутся светлые головы, которые с готовностью займутся расшифровкой. Содержимое этих радиограмм может пролить свет на то, что затеяли Эберхардты.
     — Есть предположения, майор?
     — Война! Нацисты собираются развязать войну, и она не ограничится одной Европой. Здесь, на востоке, есть много привлекательных вещей: каучук, нефть, олово. Нацисты ломают голову, как бы прибрать их к рукам, или, по крайней мере, лишить Британию доступа к ним. Я полагаю, что Эберхардты работают на нацистов с приказами найти способы, как причинять различные неприятности, если — и скорее, когда — придет для этого время. Но прямо сейчас не они являются основной проблемой.
     — Как будто уже сейчас не хватает поводов для беспокойства, — фыркнул я, — сейчас, когда сторонники нацистов гоняются за мной.
     — На данный момент наибольшее беспокойство вызывают джапы, — продолжал Спенсер без малейших признаков сочувствия. — Обстановка заметно улучшилась после окончания военных действий в Маньчжурии, хотя и продолжаются разборки китайцев между собой и страна поделена между коммунистами, националистами и несколькими военачальниками. Но есть признаки того, что националисты создают альянсы для изгнания джапов. А те не оставят это без внимания. Передо мной поставлена задача оценить потенциальную мощь возможного китайского союза и вероятную реакцию японцев на такое формирование. 
     — И именно поэтому вы здесь, в Гонконге? Не для того, чтобы задать мне выволочку за похищенное нацистское оружие?
     — Нет, и я отправляюсь в Шанхай. С вами — так уж случилось. — Он подождал, пока я переварю эту неприятную новость. — Так что вы будете иметь удовольствие от моей компании в течение нескольких дней, если, конечно, вы сможете оторваться от общения с хорошенькой леди Эшворт, — закончил он, смеясь над шуткой, которая мне не понравилась.
     Именно тут я окончательно понял, что он действительно является шпионом.
* * *
     Резкие звуки, раздававшиеся при проверке Мак-Гратом согласованной работы машинного и швартовных телеграфов перед отходом из Гонконга, прервали мои воспоминания. Я стоял на крыле мостика в ожидании прибытия лоцмана и смотрел на Пик — самую высокую вершину на острове Гонконг, которая возвышалась над южным берегом благоухающей гавани. Прошло несколько лет с тех пор, когда я последний раз пересек на пароме бухту  и совершил головокружительно крутой подъем дребезжащим фуникулером, ползущим вблизи обрывистых склонов, на самую вершину Пика. Ясным днем оттуда открывался великолепный вид всю просторную гавань, протянувшуюся с востока на запад, с мириадами судов, джонок и сампанов, выглядевшими совсем крохотными с высоты полутора тысяч футов. При наличии свободного времени я любил прогуляться по садам, раскинувшимся вокруг вершины, и выпить кружку прохладного пива с сигаретой на террасе находившегося там же отеля "Пик-Хотел". 
     Но, конечно, не в этот раз. Указания председателя правления о быстрейшей подготовке судна к выходу в море давали совсем немного времени для схода на берег. От молодежной части экипажа, которая привыкла проводить свободное время в дешевых припортовых барах и в таких же дешевых и грязных борделях, можно было услышать приглушенное бурчание, но старшая часть принимала ограничения как должное. Если мы должны были поторопиться с выходом в море — значит, должны. Гонконг никуда не денется и подождет следующего раза. И в любом случае, впереди Шанхай. По крайней мере, таким было мнение Крампа.
     — Не горюй, повидаешь еще Гонконг, — утешал он Мак-Грата на другом крыле мостика, где они перекуривали до прибытия лоцмана. — Шанхай намного лучше. Там можно получить все что хочешь. Буквально все! — подчеркнул он. — Там есть ночной клуб под названием "Замечательный мир". Он принадлежит одному продажному полицейскому по имени Ванг. Шесть этажей, полно народу, а шума еще больше. Все виды развлечений, которые только могут придумать эти китайцы.
     Лицо Мак-Грата выдало его изумление.
     — Ничего удивительного, —— продолжил Крамп. — Как я сказал, в Шанхае можно приобрести что угодно — за деньги, конечно. Ванг с помощью подкупа добился назначения себя главой китайской полиции Французской Концессии[33], и с тех пор крышует всякого рода подпольные делишки в городе. Все это сосредоточено в "Замечательном мире". На первом этаже находятся столики для игры в маджонг, игровые автоматы и певчие птички.
     — Певчие птички? — поразился Мак-Грат.
     — Шлюхи, — объяснил Крамп. — Это пошло от их китайского названия. Но они могут и спеть для тебя, если захочешь. — Он рассмеялся и затем продолжил: — Но это только начало. На втором этаже девочки носят платья с разрезами на бедрах, там есть кафе, парикмахерские, можно почистить уши от серы. Выше находится кабаре с джаз-бандой и девки носят платья с высокими воротниками и разрезами от самого пояса — на случай, если ты не был удовлетворен видом этажом ниже. На четвертом — стрелковый тир, столы для игры в фэнтен, массажные кабинеты. На пятом девочки носят платья с разрезами от подмышек, там есть кинетоскоп и китайский храм с уродливыми божками и амулетами. Ну и на крыше располагаются качели, канатоходцы, и даже есть неогороженный участок, где проигравшиеся в пух и прах китайцы могут сохранить свою честь, бросаясь вниз и разбиваясь о мостовую.
     — Звучит завлекательно. В Сиднее есть Чайнатаун, но там ничего похожего нет, — отозвался Мак-Грат.
     — Я бы не был так в этом уверен, — возразил Крамп. — Возможно, вы, квайлы[34], не знаете об этом, но я готов биться об заклад, что поднебесники имеют там и игорные, и опиумные заведения, точно так же, как в Гонконге или Шанхае.
     — А что ты имел в виду, говоря о французской концессии? — спросил Мак-Грат. — Разве Шанхай не часть Китая?
     Я зажег сигарету и продолжил прислушиваться к удивительно вызывающим воспоминания разглагольствованиям Крампа.
     — Так оно и есть, но императора вынудили подписать договор о международном контроле и предоставить определенные торговые права. Так появился Международный Сеттльмент, который контролируют британцы. Французы, как всегда, захотели жить отдельно, и теперь у них своя территория — Концессия, южнее британской. Международный Сеттльмент — это как раз то, куда мы идем, но имей в виду: хоть ты там и увидишь британскую форму, это не означает, что там царит наш закон. Это место может быть весьма опасным.
     — Ты, наверно, хорошо учился в школе, чиппи, — сказал Мак-Грат. — Я в школе не уделял особого внимания Китаю.
     — Школа! — фыркнул Крамп. — Никогда в нее не ходил. Читать и писать я стал на моем первом судне, подшкипер[35] научил. И все, что я узнал потом о нашей так называемой "Империи, над которой никогда не заходит солнце", я узнал практически. Башмак полицая ударяет одинаково больно что в Лондоне, что в Шанхае, но здесь отношение получше. Но ты не волнуйся, — добавил он, заметив озабоченное выражение лица Мак-Грата, — я знаю местные порядки. Держись меня, и увольнение на берег пройдет так же хорошо, как и в других местах.
     Я усмехнулся, слушая описание Крампом "Замечательного мира". Более-менее все было так, как он описывал. Место, которое потакало чуть ли не любому пороку, несмотря на свою низкопробную репутацию (а возможно, как раз благодаря ей), было излюбленным для посещения богемной частью европейского общества Международного Сеттльмента — шанхайлендеров, как их звали.
     Я провел там немало приятных часов, хорошо поддав перед тем, как поторговаться в цене за ночное развлечение с "певчими птичками". Так, воспоминания должны подождать — я услышал звук шагов на трапе со шлюпочной палубы на мостик, возвещающий прибытие лоцмана, и тут же раздался ревун буксира, который подходил к борту, изрыгая клубы дыма. Матросы на баке вывалили за борт толстый манильский буксирный перлинь, шкипер буксира ловко подвел корму так, что его люди смогли сразу зацепить огон каната и накинуть его на буксирный гак. Буксир стал медленно отходить, мои матросы вытравливали перлинь до тех пор, пока шкипер не поднял скрещенные руки в универсальном жесте "стоп травить, так крепить".
     — Отдавайте все швартовы, — распорядился лоцман, и, когда все концы оказались на борту, скомандовал: —Самый малый вперед!
     Звякнул телеграф, лоцман издал длинный сигнал своим свистком, буксирный канат натянулся и затрещал, натягиваясь по мере того, как буксир увеличивал обороты, размолачивая винтом грязную портовую воду и отбрасывая струю вспененной коричневой воды, увлекавшей за собой деревянные щепки и бумажные обрывки, гниющие фрукты и рыбьи скелеты — все это разбивалось форштевнем парохода и обтекало вдоль его бортов. Я ощутил вибрацию своего винта, судно медленно отваливало от причала вслед за буксиром, направлявшим его нос в сторону рейда. Как только мы вышли на траверз мыса Коулун-Пойнт, лоцман еще раз свистнул, и буксир сбавил ход и отдал буксирный конец.
     Пока команда выбирала его на борт, "Ориентал Венчур" медленно разворачивался, огибая мыс Цим-Ша-Цуи и направляясь через бухту Коулун-Бей к проходу Лаймун-Пэссидж. Когда палубная команда закончила выбирать и укладывать канаты, Мак-Грат поднялся на мостик, оставив на баке Крампа дежурить у якорей до выхода из гавани.
     Лаймун-Пэссидж представлял собой прекрасное зрелище: крутые склоны по обеим сторонам узкого прохода, перемежавшиеся с поросшими буйной растительностью террасами, выходы обветренного базальта, тускло-красные в лучах вечернего солнца. За проходом можно было видеть такую же скалистую вершину Хай-Джанк-Пик, у подножия которой приютился Джанк-Таун — собрание грубых деревянных лачуг. Вблизи городка неподалеку от береговой линии скопились дюжины джонок, каждая с элегантно изогнутым форштевнем и квадратной кормой, некоторые с одной мачтой, другие двух- и даже трехмачтовые. Одна из тех, что побольше, готовилась выйти в море, и я показал на нее Мак-Грату. Ее команда занималась постановкой паруса, длинные рейки которого соединялись полосами брезента или мешковины так, что формой он напоминал веер, и ветер доносил напев кантонской версии песни-шанти.
     Глядя, как Мак-Грат уставился на джонку, оценивая морским глазом ее мореходные качества, я хихикнул:
      — Тоскуете по своему парусному прошлому, третий?
     — Ни в коей мере, сэр, — ответил он. — Но по крайней мере этим бедолагам не приходится лезть на мачту, чтобы взять рифы. Они используют эти рейки, не так ли? — он протянул руку в сторону наполовину поднятого паруса. — Просто поднимают ровно столько, сколько требуется. Но все равно, я предпочитаю быть здесь и проводить свободное время в теплой койке, а не спать вполуха, ожидая команды "Свистать всех наверх!" посреди ночи. 
     Пароход продвигался вперед, и джонки исчезли за скалистым отрогом Хай-Джанк-Пика. При приближении лоцманского катера я сбавил ход, проследил за высадкой лоцмана и дал полный ход сразу же, как услышал свисток подтверждения благополучной пересадки. Катер отвалил в сторону и помчался, опережая нас, по каналу на выход. Там с моря уже подходил большой лайнер компании Пи-энд-Оу[36] с блестящим черным корпусом и словно полированными надстройками, выглядевшими чистыми и свеже окрашенными, особенно в сравнении с непрезентабельной внешностью "Ориентал Венчура". На сигнальном фале лайнера развевался желто-синий полосатый флаг, означающий "Мне нужен лоцман". Я продолжал следовать своим курсом и наблюдал, как лайнер сбавляет ход и принимает лоцмана. Напряженный день для него, подумал я, одно судно только успел вывести, как другое на подходе.
     Разойдясь со встречным лайнером, я повернул влево и, обойдя остров Тамту-Айленд, лег на курс норд-ост, ведущий к проливу Формоза. Солнце зашло за горы, дневная жара спала, мостик овевал освежающий бриз, судно слегка покачивалось на небольшой зыби, шедшей с просторов Южно-Китайского моря. Покрытая рябью поверхность воды отливала густой синевой, и над ней вспархивали летучие рыбки, спасаясь бегством от надвигавшегося корпуса судна.
     — Предвкушаете сегодняшний ужин, третий? — услышал я голос Лотера из штурманской рубки, где они проверяли навигационную прокладку на предстоящую вахту. — Придется развлекать пассажиров, включая того австралийского майора, которого мы встречали в Веваке, и прежде всего прекрасную леди Эшворт.
     — Она не в моей лиге, сэр, — хихикнул Мак-Грат.
     — Вам надо будет вести себя пристойно, следить за своими манерами, и не забыть надеть тот изысканный смокинг с галстуком, которыми нас щедро снабдила компания.
     — Странное чувство от ношения этой униформы, — ответил Мак-Грат. — На парусниках мы вообще не заморачивались с одеждой, но одевать специальную сбрую именно для принятия пищи... Что ж, думаю, это будет неплохой практикой перед тем, как я поступлю на службу в приличную компанию вроде Пи-энд-Оу, лайнер которой нам повстречался только что.
     — Чтобы работать там, необходимо быть джентльменом. Это слишком хорошо для таких как мы, а, третий?
     — Говорите за себя, сэр. Я умею пользоваться столовым прибором, благодарю покорно.
     — Ну и нахальный ты малый! — ухмыляясь, произнес Лотер.
     Я улыбнулся, слушая эти дерзкие ответы. На военной службе Лотер вряд ли бы потерпел такое от младшего офицера. Но ведь и никто из них не огибал зимой мыс Горн на винджаммере. А я попытался вспомнить, когда последний раз я видел его таким искренне улыбающимся.
     И не смог.     

Глава десятая

     Вечер был ясным и спокойным. Я, покинув Лотера, спустился на шлюпочную палубу перекурить в умиротворенном одиночестве. Судно слегка покачивалось на длинной низкой зыби, после коротких тропических сумерек быстро пала темнота. Глядя вверх, я наблюдал, как топы мачт лениво описывали небольшие овалы на фоне звезд, которые, казалось, висят в небе подобно бриллиантам, пришпиленным к черному бархату. Загасив окурок в специально прикрепленной к планширю банке с песком, я пошел в каюту переодеться к ужину. Да Сильва уже разложил приготовленную одежду и занавесил лобовой иллюминатор, чтобы свет, падающий из каюты, не мешал вахтенным на мостике.
     Я еще переодевался, когда раздался стук в дверь и на мой разрешающий возглас появился майор Спенсер. Он принял мое предложение, сам развел выпивку и сел в кресло.
     — Мистер Ху весьма предусмотрительно заказал смокинги, — сказал я, стоя перед небольшим зеркалом в душевой и пытаясь завязать непривычный галстук. Говорилось это для Спенсера. Сам же я был далеко не рад необходимости нянчиться с пассажирами. Конечно, этот переход продлится лишь четверо суток, но "Ориентал Венчур" (возможно, в этом случае название "Ориентал Вагабонд"[37] было бы более уместно) вряд ли представлял собой роскошный лайнер, подходящий во всех отношениях благородным джентльменам и их дамам. Развлекать Эберхардта с его женой было еще той морокой, но, по крайней мере, от нас не ожидалось никакой изысканности.
     — Вижу, что вам, капитан, непривычен смокинг, но я уверен, что вы произведете впечатление на пассажиров. — Он посмотрел, как я продолжал сражаться с галстуком, и встал с кресла. — Ради бога, позвольте мне, иначе мы застрянем тут надолго.
     Я вышел из душевой, и Спенсер, став передо мной, ловко завязал узел и затянул галстук под тугим воротником.
     — Так-то лучше, — выдал он вердикт. — Хорошо, что вы пригласили меня пропустить стаканчик перед ужином, но я не ожидал, что буду исполнять роль Дживса при Берти Вустере[38].
     Я слегка огрызнулся, сел на диванчик, жестом приглашая Спенсера занять кресло, и поинтересовался, понравилась ли ему его каюта.
     — Не жалуюсь, капитан, и особенно рад тому, что вы посадили меня рядом с прелестной леди Эшворт. Да, а вы в курсе, что она родом из России?
     — Ага, догадался, — ответил я, ломая голову, куда он клонит. Феарклу упомянул об этом, когда мы обсуждали распределений пассажирских помещений. Во время нескольких коротких мгновений общения она выглядела с головы до пят настоящей английской леди с великосветским выговором, разве что слегка слишком правильным. Все это заставило меня задуматься, почему она выбрала для путешествия старый потрепанный трамповый пароход вместо одного из регулярных лайнеров, обслуживавших эту линию.
     — Она говорит на многих языках, бегло в большинстве случаев, — продолжил Спенсер. — Талантливая женщина, также обладает артистическим даром.
     — Вижу, вы много о ней знаете.
     — Не более того, что можно прочитать в газетах. Дочь белого генерала Ковтуна, чья семья смогла бежать в Париж во время гражданской войны. Генерал был убит большевиками, но оставил достаточное состояние, что позволило его вдове воспитать двух своих детей — Хелену и младшего брата Томаса. Юная Хелена была восхитительна, вокруг нее крутилась масса поклонников. Ее мать хотела, чтобы она стала модисткой в одном из домов мод Парижа, но ей это было не по нраву. Ей предложили роль хористки в варьете, и вскоре она стала чем-то вроде звезды. Ходили слухи, что она не избегала появляться в пикантных французских кабаре, принимала подарки от поклонников, если вы понимаете, что я имею в виду.
     Все это было новостью для меня.
     — Но как...?
     — Не выглядите таким шокированным. Хотите спросить, как она превратилась в английскую леди?
     — Извините, я не привык обсуждать подноготную пассажиров, тем более женщин.
     Возможно, вожделеть их, но не сплетничать о них с другими пассажирами. Хотя Спенсер не был просто другим пассажиром. Так что за его откровениями крылась какая-то цель.
     — Ваша страсть — море, да? — рассмеялся Спенсер. — Но продолжу. Амбиции Хелены Ковтун простирались выше старлетки кабаре, и она стала играть в театрах. С ее способностью к языкам ей удавалось получать роли в Берлине и Лондоне. В последнем она встретила Бобби Эшворта, наследника старого, хоть и невысокого, титула и такого же небольшого состояния, которое он с удовольствием проматывал в играх и выпивках. Хелена об этом, разумеется, не знала. Эшворт был красив, обаятелен, учтив. Она увидела в нем свой шанс и воспользовалась им. Все вышло не так уж плохо. Когда разразился какой-то скандал из-за карточных долгов и Эшворт был вынужден покинуть Англию, у него оставались еще кое-какие деньги. Они переехали в Шанхай и жили там сравнительно комфортно, пока не умер Эшворт. По-видимому, из-за сердечного приступа, но поскольку его тело было найдено в одной из опиумокурилен, за этим могло стоять что-то другое. Не думаю, что он много оставил Хелене, и она снова пошла на сцену. Из любви к искусству, как она утверждает, но я думаю, чтобы заработать на жизнь. Затем ее пригласили в Гонконг. Знаете, как как эти чванливые колониальные дамы ходят на задних лапках перед знатью.
     —— И все это вы прочитали в газетах? Я полагал, что у вас есть более важные дела, чем листать светскую хронику, — заметил я, размышляя, почему он думает, что мне это интересно.
     — В Порт-Морсби  немного развлечений, знаете ли. Приходилось находить способы провести свое свободное время.
     — Угу, читая о подробностях жизни светских дам. Что ж, мистер Ху, наверно, тоже был поражен ее красотой, — ответил я, забавляясь про себя при мысли о том, как Спенсер читает светскую хронику в промежутках между схватками в поло — или во что там играют австралийские военные. — Он пригласил ее проехать домой в Шанхай на этом судне, — продолжал я. — Мне было сказано, что она привлечет на судно других состоятельных пассажиров. И это сработало. Все каюты раскуплены. Не то, чтобы я был особенно рад этому.
     — Охотно верю при виде того, как вы несчастны в этом костюме, — вновь рассмеялся Спенсер. — И кстати, кто другие пассажиры?
     Я залез в ящик стола и порылся в бумагах. Наконец, я нашел то, что искал.
     — Здесь список пассажиров, — сказал я, читая бумагу. — Мистер Вильсон с супругой. Он кем-то является в Шанхайско-Гонконгском банке, возвращается в свой офис. Мистер Эванс, торговец, путешествует по делам. Мистер Хилл-Девис, директор школы. Он с женой возвращается из отпуска. И наконец мистер Тримбл. О нем никаких подробностей.
     Я коротко встречался с каждым из них, и был не очень-то рад провести четыре дня в светской болтовне и мещанском этикете.
     — У вас есть знакомые среди них? — спросил я, думая, к чему бы ему это знать. Несмотря на видимую болтливость в разговоре о леди Эшворт я подозревал, что он человек, не склонный к праздному любопытству.
     — Нет, просто хотел узнать, с кем придется проводить время.
     — Скоро сами увидите, — ответил я и показал на пустой бокал в его руках. — Повторить на ход ноги?
     — Хлебнуть для храбрости перед боем? Не возражаю, только вместе с вами.
     Я порядочно плеснул в оба бокала и добавил ледяной воды из термоса.
     — До дна, старина! — провозгласил Спенсер и, покатав напиток во рту, сделал большой глоток.
     Я сделал более умеренный глоток, поставил на столик бокал и посмотрел на часы, висевшие на переборке. Подходило время ужина.
     — Я передал леди Эшворт, что мы сопроводим ее к столу, так что будьте добры, майор, двигайте.
* * *
     Китайская горничная леди Эшворт впустила нас только после потешной процедуры выяснения, может ли хозяйка принять гостей. Я готов признать, что не очень-то разбираюсь в женщинах — по крайней мере, в высокопоставленных и богатых, — но леди Эшворт была достойна самого взыскательного взгляда. Я приветствовал ее — как и других пассажиров — прибытие на борт, но тогда она была в просторном брючном костюме, широкополой шляпе и под вуалью, которая защищала ее лицо не только от солнечных лучей, но и от любопытных глаз матросни, наблюдавшей за ее грациозным подъемом по парадному забортному трапу.
     Лицо сидевшей в кресле дамы было бесподобно, с очаровательными зелеными миндалевидными глазами над тонко вылепленными скулами, слегка намекавшими на давних татарских предков. На ее чистой бледной коже не было видно следов времени или воздействия тропического солнца, только тонкие, едва заметные морщинки вокруг уголков глаз, выглядевшие как будто нанесенные художником, говорили о немалом опыте и придавали оттенок живости идеальному во всех отношениях образу. И вдобавок, как будто всего этого было недостаточно для превращения любого мужчины в ярого поклонника, ее лицо было обрамлено пышными локонами золотисто-каштановых волос, ниспадавших на безукоризненной белизны плечи. 
     На ней было обтягивающее длинное до лодыжек зеленое платье, которое гармонировало с зелеными глазами и с золотистыми волосами и которое почти не скрывало под собой ее гибкое стройное тело. Однако скромный вырез платья был достаточно высок, чтобы отвратить изголодавшихся моряков от чрезмерного внимания к своей груди. Она равнодушно улыбнулась на мое явно заметное восхищение, как будто в очередной раз выступала на сцене. Чем, в сущности, это и являлось. Я был просто еще одним из публики, которую надо развлечь, покорить и затем забыть. Между наманикюренными пальцами правой руки она держала тонкую сигарету "Собрани-Коктейль". Осторожно поднеся ее к губам, стараясь не смазать красную помаду, она деликатно вдохнула и выпустила дым через свои элегантные ноздри.
     — Добрый вечер, капитан Роуден, — произнесла она, оставаясь сидеть, но благосклонно протянув мне руку.
     — Добрый вечер, леди Эшворт, —— ответил я и осторожно взял этот хрупкий объект, стараясь не оцарапать его своими мозолистыми пальцами.
     Я задержал ее руку несколько дольше положенного. Зеленые глаза всмотрелись в меня внимательно, и легкая улыбка заиграла на пунцовых губах.
     — Кажется, вы чувствуете себя в этом смокинге лучше, чем я ожидала, — сказала она, пристально глядя мне прямо в глаза. — Он вам идет.
     По правде говоря, я чувствовал бы себя лучше в потрепанном рабочем комбинезоне, чем в непривычном смокинге. Он был сшит из легкого кашемира кремового цвета, но был несколько тесен, так что тонкая ткань обтягивала мои бицепсы и грудь.
     Некоторое время в ее изумрудного цвета глазах вспыхивали огоньки, затем она потянула на себя руку.
     — Я бы хотела забрать свою руку прежде, чем сомнутся пальцы. И, возможно, вы представите мне другого джентльмена?
     Я с удивлением обнаружил, что все еще держу ее руку, и отпустил, надеясь, что не выгляжу слишком уж глупо:
     — Разрешите представить вам майора Спенсера. 
     — Ваш покорный слуга, мэм, — поклонился Спенсер, взяв освободившуюся руку и поднеся ее к своим губам. Несмотря на вечерний час, он предпочел остаться в армейской форме цвета хаки. Но она была аккуратно выглажена, и с короткой прической фасона "милитари" и ухоженными усами он выглядел настоящим бравым солдатом.
     Неожиданно раздался звонкий смех:
     — Как галантно, майор. Приятно видеть, что в британской армии сохранились кое-какие традиции.
     — В австралийской армии, леди Эшворт, — ответил, выпрямившись, Спенсер. — Мы в Новой Гвинее не часто имеем удовольствие бывать в женском обществе, так что прошу простить, если мои манеры слегка заржавели.
     — О! Новая Гвинея! Охотники за головами, каннибалы, как романтично, — раскатистое "Р" и протяжное "О" выдавали ее русское происхождение. — Вы непременно должны будете рассказать мне о тех интересных вещах, которые вы там видели. — Она деликатно потушила сигарету о пепельницу и, стряхнув частичку пепла с ярко-красного полированного ногтя, поднялась с легким шуршанием зеленого шелка. — Пора, проводите меня.
     Спустившись по трапу, она задержалась и жестом предложила мне взять ее под руку. Затем, сопровождаемая сзади майором Спенсером, она вступила в кают-компанию, обведя присутствующих высокомерным взглядом.
     — Леди и джентльмены! — произнес я своим лучшим командным голосом. — Позвольте представить вам леди Хелену Эшворт.
     Я повел ее вокруг стола и стал представлять гостей, пользуясь помощью в виде именных карт, которые старший стюард разложил на столе напротив кресел.
     — Мистер и миссис Вильсоны, — представил я банкира, тучного, лысеющего человека в смокинге со стоячим воротником и галстуком-бабочкой. Его жена — плотная и невзрачная, с прямыми мышиного цвета волосами, затянутыми сзади в тугой узел — была одета в старомодное коричневое платье, длиной до середины икры, с двухслойным подолом и оборками на вырезе. — Мистер Вильсон является начальником канцелярии Гонконгского и Шанхайского банка.
     Мистер Вильсон поклонился, а его жена сделала книксен, уныло выражая вышедшее из моды почтение среднего класса перед представителем хоть и младшей, но аристократии. Леди Эшворт пожала им руки и беззаботно приветствовала их:
     — Мистер и миссис Вильсоны, как вы поживаете? Гонконгский и Шанхайский банк —такое великолепное здание, не правда ли? Прямо в центре набережной Бунд.
     Я повел ее к следующей паре, прежде чем Вильсоны смогли что-то ответить.
     — Мистер и миссис Хилл-Девис. Мистер Хилл-Девис является директором кафедральной школы в Шанхае.
     Хилл-Девис, облаченный в белый смокинг, был высоким, сурово выглядевшим мужчиной с седеющими волосами и клювообразным носом. Его жена-блондинка, с мелкими кудряшками, веснушками и небольшой щелью между передними зубами, выглядела гораздо моложе своего супруга. Вырез ее длинного платья серого шелка, гораздо более глубокий, чем у леди Эшворт, представлял собой соблазнительный вид и притягивал взгляды окружающих.
     Прежде чем им представилась возможность последовать подобострастному примеру Вильсонов, леди Эшворт подала им руку и одарила миссис Хилл-Девис ослепительной понимающей улыбкой:
     — Там у вас, должно быть, полно мальчиков. И все с горящими глазами?
     — Да, приходится остерегаться блуждающих взглядов, когда мы приглашаем их на чай, — хихикнула по-девичьи миссис Хилл-Девис, прикрывая рот рукой в перчатке.
     Мистер Эванс, торговец, имел вид состоятельного джентльмена — высокий и хорошо откормленный, с розовым лицом и коротко остриженными каштановыми волосами.
     — Приятно познакомиться, мистер Эванс, — сказала леди Эшворт, с озорной улыбкой пожимая протянутую им руку. Ее глаза мгновенно оценили качество его черного смокинга, крупных золотых запонок и колец с бриллиантами. Мне показалось, что она буквально почувствовала запах выставленного напоказ богатства. — Ваша жена, должно быть, полностью доверяет вам, коль отпустила вас одного в этот полный разврата город.
     — Что происходит в Шанхае — в нем и остается, — ответил он, парируя ее язвительное замечание хитрым подмигиванием и игнорируя предостерегающий кашель смущенного Вильсона. 
     Последний пассажир был в какой-то мере загадочен. Одетый в жакет из ручной работы твида и широкие фланелевые брюки, он выглядел студентом, хотя и давно вышел из молодежного возраста. Неухоженные черные волнистые волосы и улыбка "под юношу" служили признаком его стремления продлить молодость, но глубокие морщины вокруг глаз и темные полукружья под ними свидетельствовали, что это стремление переходило в борьбу.
     — Мистер Тримбл, — представил я его, и представительница богемы протянула руку, улыбнувшись застенчивой, почти незаметной улыбкой.
     — Леди Эшворт, — приветствовал он, экспансивно потряхивая ее руку, — я весь в восторге от встречи с вами. Я видел ваше представление в театре "Куинс". Должен признаться, что смотрел его пять раз.
     — Пять раз! — удивленно воскликнула она. — Вам так понравилась пьеса "Барретсы с Уимпол-стрит"?
     — Исключительно из-за вашего участия, леди Эшворт, — ответил Тримбл со смущающе жалкой, щенячьей преданностью в глазах.
     — О, не думаю, что я выступала хотя бы вполовину так великолепно, как Катарина Корнель, — произнесла леди Эшворт с обезоруживающей твердостью. — Но очень мило услышать это от вас.
     Когда я вел ее для представления судовым офицерам, она склонила ко мне голову и шепнула:
     — К счастью, я не должна сидеть рядом с ним.
     За вторым столом, поменьше, находились те офицеры, которых я попросил присутствовать на ужине — умытые, побритые и чувствующие себя неловко в новых белых смокингах. Леди Эшворт каждому пожала руку и любезно уделила несколько слов. Седовласый Фрейзер по отечески улыбнулся ей. Сейс, радиоофицер, явно нервничал, и я подумал, что к полуночи он отстучит всем своим эфирным друзьям новость о том, что ему довелось ужинать с известной актрисой. Охваченный благоговением перед красотой леди Эшворт, Мак-Грат, выглядевший более юным, чем в действительности, хихикнул на ее восклицание: — Знает ли ваша мать, что вы убежали в море, мистер Мак-Грат?  
     — Не обманывайтесь внешностью, — встрял я в разговор, опасаясь, что Мак-Грат не понял шутки. — Мистер Мак-Грат — единственный человек на борту, имеющий право класть ноги на стол. К тому же, вы бы увидели лицо того человека, который последний раз вызвал его на ринг.
     — В таком случае я постараюсь не провоцировать его, — улыбнулась она. — Но что вы имели в виду, говоря о ногах на столе?
     — Существует морская традиция, что только человек, прошедший под парусами вокруг двух мысов — Горн и Доброй Надежды, имеет право положить ноги на стол во время еды.
     — Боже! Это происходит при каждом приеме пищи? Мы увидим это сегодня, мистер Мак-Грат?
     — Нет, мэм, — сказал Мак-Грат, лучась от того, что она уделила ему столько внимания. — Ну, может, когда мы едим соленую конину на баке... Но не в порядочном обществе.
     — Соленая конина? А, это еще одна ваша морская традиция. Но мне кажется, что мистер Ху обещал нам что-то получше. — Она задумчиво улыбнулась. — Однако, были времена в России, когда я ела кое-что и похуже.
     Последним был представлен Гриффит, который своей задумчивостью, точеными чертами лица, к тому же одетый в смокинг, очень походил на красавца-актера, кумира многих женщин. Когда они здоровались, я заметил задумчивость в ее взгляде.
     — Добрый вечер, мистер Гриффит. Надеюсь, у нас появится возможность познакомиться поближе.
     В ее словах не было никакого кокетства, и они могли бы стать привлекательной парой, если забыть явную разницу в их общественном положении и — менее явную — разницу в сексуальных предпочтениях. В его взгляде светило равнодушное одобрение, как если бы он наблюдал совершенство произведения искусства.
     — Надеюсь, ваше путешествие, леди Эшворт, будет приятным, — ответил он, поворачиваясь, чтобы занять свое место за столом.
     Я проводил ее назад к центральному столу и, посадив ее справа от меня, сел во главе стола под фотографией короля. Усадив своих дам, джентльмены также уселись, оставив одно место напротив меня пустым.
     — Мистер Лотер, старший офицер, сейчас на вахте и присоединится к столу вскоре, как только его сменит третий помощник, — объяснил я присутствующим.
     — Рад узнать, что кто-то бдит там, наверху, — сказал Эванс, и последовавший смех растопил лед, дав начало непринужденным разговорам тут и там за столом.
     Я поместил майора Спенсера справа от леди Эшворт, а напротив них, по мою левую сторону, сидели миссис Вильсон и ее супруг. Я поздравил себя с удачным выбором, так как у майора забил фонтан красноречия, избавив меня от необходимости исчерпать свои скудные умения вести светскую беседу. Я, возможно, научился более или менее говорить так, как принято в обществе, правильно пользоваться столовыми приборами, но я так и не стал джентльменом. И хотя я не чувствовал неловкости в компании предположительно более благородных людей (четыре золотые нашивки на рукавах обеспечивали мне формальное уважение), но я и не находил удовольствия от необходимости поддерживать беседу с людьми, которые с точки зрения моряка жили так далеко, что могли бы быть пришельцами с другой планеты.
     Осторожное, но умелое манипулирование майора и расслабляющее воздействие коктейлей смягчило атмосферу, пассажиры стали делиться рассказами о жизни в Гонконге и Шанхае. Майору даже удалось убедить леди Эшворт показать свои театральные способности и прочитать отрывки из ее любимых ролей, к горячему восторгу Тримбла, который хлопал в ладоши и кричал "браво" после каждого станса.
     Леди Эшворт ела мало, но не по причине плохого качества пищи — оно на удивление было лучше, чем я ожидал, даже с учетом щедрого пополнения провизии от мистера Ху. Были поданы: легкий суп, порции паровой рыбы, и — на выбор — курица-гриль или карри из козленка. Спустя некоторое время головы всех присутствующих повернулись при виде появления нового лица в кают-компании. Я заметил, что леди Эшворт вгляделась внимательно, словно узнавая, в аристократическую внешность моего старшего помощника, облаченного в белую парадную обеденную форму королевского флота с орденскими планками.
     — Леди Эшворт, леди и джентльмены, позвольте мне представить мистера Питера Лотера, моего старшего офицера, — сказал я, и не стал произносить его титул, так как он вряд ли поблагодарил бы меня за это, да и со стороны Вильсонов мог последовать очередной приступ подхалимажа.
     Лотер обошел стол, пожимая присутствующим руки, занял свое место на дальнем конце стола напротив меня, где стюард тут же поставил перед ним тарелку с супом. Леди Эшворт обменялась с ним рукопожатием, но даже если она и узнала его, то не подала виду, хотя и не сводила с него глаз, пока он усаживался между Тримблом и Эвансом.
     Похоже, Эванс взял на себя роль придворного шута. Он рассказал несколько рискованный анекдот, который заставил смеяться весь стол, включая сурового вида миссис Вильсон, чья пышная грудь колыхалась под покровом коричневого платья. Тримбл тоже смеялся, и я заметил, как леди Эшворт переводила взгляд с него на Эванса и обратно. В твидовом жакете и мешковатых брюках Тримбл производил впечатление нечесанного спаниеля, отчаянно нуждавшегося во внимании, с измученными глазами человека, все время осматривающегося в поисках: друга — чтобы попросить денег, врага — чтобы избежать его, бутылки — чтобы спрятаться в ней.
      — О чем задумались? — склонившись к леди Эшворт, спросил Спенсер тихим голосом, чтобы не услышали сидевшие на противоположной стороне стола.
     — О, я просто размышляла о мистере Эвансе и мистере Тримбле, — ответила она, приняв такой же конспиративный тон. — Оба путешествуют в Шанхай в одиночестве. Один с деньгами в надежде сделать их еще больше. И другой, я бы сказала, желающий иметь деньги и надеющийся найти их там.
     — А если я угадаю, кто есть кто, леди Эшворт?
     — Ни к чему. Но скажите мне, майор, а что вам нужно в Шанхае? Или вы предпочтете рассказать о злоключениях благочестивых женщин, имевших смелость нести Божье Слово дикарям Новой Гвинеи?
      — Не думаю, что такие вещи подходят для бесед в приличном обществе, — хихикнул Спенсер. — По крайней мере, не после такого приятного ужина.
     — Жаль. Хотя я пришла бы в ужас от рассказов о миссионерах, которых сварили и съели, и чьи черепа уменьшили и носят как ожерелья.
     — Можно найти более подходящую тему, леди Эшворт, — широко улыбнулся Спенсер. — Вы наверняка захотите услышать.
     Перебивая их разговор, с дальнего конца стола донесся рокочущий голос Эванса:
     — О, я хорошо поел, — произнес он и откинулся на спинку кресла, желая дать больше простора своему животу. — Все слышали ужасные истории о питании на судах — вся эта солонина и червивые сухари. Но вы нас славно угостили, капитан.
     От других также послышались одобрительные голоса, но я с извиняющимся видом поднял руку:
     — Вы должны благодарить судовладельцев. Обычно они не одобряют расточительства. Но в этот раз у нас особый рейс с таким выдающимся обществом, — я кивнул вправо и влево, — и они решили подтолкнуть лодку, прошу прощения за каламбур[39].
     Эванс шлепнул рукой по колену и захохотал. Его смех заразил и остальных. Этот шум послужил сигналом стюарду убирать со стола. Тронув за руку мужа, миссис Вильсон сказала ему что-то, и тот поднялся, отодвинув свое кресло. Мужчины встали, Вильсоны попрощались и спустились по трапу в свою каюту.
     — Нам не следует слишком сильно шуметь, — произнес Эванс сценическим шепотом, занимая свое место. — Не стоит беспокоить любовников.
     Среди раздавшихся смешков он помахал рукой стюарду, который ожидал в сторонке у бара:
     — Принесите кофе, пожалуйста. — И, обращаясь ко мне: — Вы не против выпить с нами перед сном, капитан Роуден?
     Я собирался покинуть их, но отказываться было бы неучтиво. Я согласился на чашку кофе и бокал бренди из пыльной бутылки, которую стюард достал из-за стойки бара. Когда он поставил бокал перед леди Эшворт, она движением руки отклонила предложение:
     — Миссис Хилл-Девис, джентльмены, прошу простить, но это был длинный день. 
     Не успела она приподняться, как майор вскочил и галантно отодвинул ее кресло. 
     —  Вы уверены, что не хотите кофе, леди Эшворт? — обратился он к ней. — Я был бы премного благодарен, если бы вы уделили мне несколько минут вашего времени, прежде чем удалитесь. Может, присядем там? — Он показал на один из пустующих столов.
     Было видно, что она сознает, что является центром внимания, и еще я подумал, не заявляет ли таким образом Спенсер права на нее. Хотя она и не выглядела женщиной, которую можно обескуражить неуклюжей попыткой.
     — Если вы настаиваете, майор... Я выпью чашку.
     В ее голосе проскользнула нотка раздражения, но все же она приняла предложение. Спенсер сел напротив нее, подождал, пока разольют кофе, затем наклонился к ней и завел серьезную беседу вполголоса, на что она отвечала неслышно на фоне общего разговора. 
     Их разговор тет-а-тет продолжался несколько минут, и ей все больше не нравилось то, что говорил Спенсер  — она все сильнее качала головой так, что золотистые волосы разлетались по плечам. Наконец, она поднялась, с противным громким скрипом ножек по покрытой линолеумом палубе отодвинув кресло.
     — То, что вы рассказали, очень интересно, майор Спенсер, — сказала она достаточно громко для того, чтобы быть услышанной всеми в кают-компании; ее глаза сверкали. — Но я не уверена, как — скорее даже если — смогу быть вам полезной. Кроме того, уже поздно, пора отдыхать, вы не против?
     — Разумеется, леди Эшворт, прошу меня простить, что осмелился задержать вас. Но, возможно, мы еще поговорим, если у вас появятся какие-то мысли на эту тему?
     — Спокойной ночи, майор Спенсер, — твердо сказала она, повернулась к остальной компании и произнесла с очаровательной улыбкой: — Желаю всем спокойной ночи!
     Шелест зеленого шелка сопровождал ее уход, к которому присоединилась и миссис Хилл-Девис. Когда леди покинули кают-компанию, мужчины разом достали из карманов пачки сигарет, и скоро помещение заполнилось голубоватым табачным дымом.
     — Похоже, у вас был разговор по душам с леди Эшворт, — сказал Эванс, приглашая Спенсера сесть рядом. — О чем это вы с ней секретничали?
     — Она расспрашивала меня о жизни в Новой Гвинее, я развлекал ее ужасными россказнями о засушенных черепах и расчлененных миссионерах, — ответил Спенсер, нисколько не смущаясь лгать прямо в глаза. Я видел выражение лица леди Эшворт и понял, что ничего подобного она не спрашивала.
     — Вы не против и нам рассказать об этом, старина? — вставил Тримбл. — Я люблю послушать хорошую историю перед сном.
     — Был долгий утомительный день, да и ночь уже, — ответил Спенсер, затушил сигарету и встал из-за стола. — Я отправляюсь спать.
     Бутылка виски перед Эвансом и Тримблом была опустошена наполовину, и все выглядело так, что они решили покончить с ней, так что и я решил принести им свои извинения. Которые были весьма искренними, так как мы еще находились на судоходных путях неподалеку от Гонконга, и мне надо было быть готовым помочь Мак-Грату если понадобиться.
     — Спокойной ночи, — сказал я всем и, обращаясь к Хилл-Девису, добавил: — Не позволяйте этим закаленным путешественникам совратить вас с пути истинного.
     Поднимаясь по трапу в свою каюту, я чуть не поддался искушению зайти к майору и выяснить у него, что он сказал такого, что разозлило леди Эшворт. Но дверь его каюты была закрыта, и я решил, что, в общем-то, это не мое дело.
     Что оказалось редким примером того, насколько я могу ошибаться.
* * *
     Светящийся циферблат моих часов показывал 23.30 — полчаса до смены вахты на мостике.
     Покинув кают-компанию, я проверил, как Мак-Грат справляется с вахтой и прочитал ли он книгу ночных распоряжений. Затем около часа я читал в каюте. Поколебавшись между Сэмом Спейдом и рассказом Билла Мак-Фи о втором помощнике по имени Споксли, который неожиданно для себя оказался капитаном потрепанного каботажного судна, перевозящего военную контрабанду между Салониками и Смирной во время войны, я выбрал второе и приятно, частенько похихикивая, провел час времени в компании инициативного Споксли. Меня всегда удивляло, почему Мак-Фи, которого я считал писателем не хуже Джозефа Конрада, но с лучшим чувством юмора, не был так же широко известен.
     Затем я еще раз поднялся на мостик. Движение не было напряженным: шел один встречный пароход в сторону Гонконга да куча джонок держалась ближе к берегу. Все выглядело достаточно мирным, но я предупредил Мак-Грата оставаться начеку. Мы проходили траверз бухты Биас-бей, где совсем недавно, четыре года назад, базировались пираты, охотившиеся за проходящими судами. Теперь их гнезда были зачищены, но всегда оставался шанс, что кто-то из наиболее крутых мог вернуться назад. Я на самом деле не ожидал неприятностей, но и не хотел, чтобы Мак-Грат расслаблялся.
     Наконец, я спустился вниз и вышел на балкон шлюпочной палубы, что расположен сразу перед моей каютой. Облокотившись о планширь ограждения балкона, я наслаждался сигаретой и слушал шуршание воды, обтекавшей корпус судна, шедшего десятиузловым ходом. И думал о Дитере Эберхардте и его "Дортмунде". Я сделал несколько осторожных расспросов в Гонконге, но ничего не выяснил. После выхода из Порт-Морсби о нем никаких сведений ни от каких портовых властей не поступало. Создавалось впечатление, что он просто растворился в просторах Тихого океана. Продолжал ли он охотиться на нас? Ведь несколько дюжин винтовок, пистолет-пулеметов и гранат явно не стоили такой массы хлопот. С другой стороны, он мог счесть это личным оскорблением. Непохоже, чтобы братья Эберхардты были способны простить и забыть то, как их ограбил бродяга-шкипер потрепанного британского трампового парохода.
     Я также ожидал, что майор Спенсер проявит больше интереса к "Дортмунду". Он прибыл в Вевак в надежде поймать Вольфганга Эберхардта на контрабанде оружием. Это оружие предназначалось для "Дортмунда", поэтому я полагал, что майор будет стараться напасть на его след. Особенно, если тот был частью нацистского замысла создать сеть баз снабжения германских рейдеров и подводных лодок, способных предпринять неожиданные атаки на британское судоходство.
     И еще я размышлял над тем, почему майор Спенсер выбрал мое судно для своей разведывательной миссии в Шанхай. Наверняка ведь были более быстрые и незаметные способы добраться туда. Присутствие на борту леди Эшворт неизбежно привлекло внимание газетчиков, каковое вряд ли было тем, в чем нуждались действия майора.
     И как я должен был реагировать на явные попытки Спенсера склонить леди Эшворт к приватному разговору? И зачем делать это в кают-компании на виду у всех, если он просто хотел выяснить, открыт ли снова охотничий сезон после окончания оплакивания покойного лорда Эшворта? Или он просто пытался сделать вид, что дело обстоит так?
     Сделав последнюю затяжку, я погасил сигарету о металл ограждения и выбросил окурок за борт. Я уже собрался вернуться в свою каюту, когда мой взгляд поймал одетую в белое фигуру на противоположной стороне палубы. Мое зрение было достаточно хорошим, чтобы в темноте ночи опознать фигуру леди Эшворт в развевающейся на ветру тонкой ночной рубашке. Я только собрался окликнуть ее, как из темноты появился Гриффит.
     — Леди Эшворт, это вы?
     Она вздрогнула, будучи захвачена врасплох одной на палубе посреди ночи. Мне следовало либо показать свое присутствие, либо не вмешиваться не в свои дела и зайти в каюту. Но я был давно научен горьким опытом тому, что все происходящее на борту моего судна так или иначе является моим делом. Поэтому я замер в тени и продолжил слушать.
     — Прошу прощения, не хотел испугать вас. Я Гриффит, второй помощник, иду на мостик принять вахту. С вами все в порядке?
     — Да, благодарю вас, мистер Гриффит.
     — Я могу что-нибудь сделать для вас, леди Эшворт? Позвать вашу горничную?
     — Со мной все в порядке... и, пожалуйста, зовите меня Хеленой. Я не была рождена леди и порой устаю от всей этой формальности.
     На мгновение мне показалось, что я очутился на страницах женского любовного романа. Мой опыт, каким бы ограниченным он ни был, говорил, что женщины, достигшие богатства или титула, никогда не устают пользоваться им и всегда подчеркивают это.
     — Вы находите меня привлекательной, да?
     Это был самый провокационный вопрос из всех, что я когда-нибудь слышал. Леди Хелена Эшворт — или Хелена Ковтун, если угодно — обладала тем типом красоты, из-за которой греки затеяли Троянскую войну. Ну и посмотрите, во что она вылилась. Но из всех мужчин на борту — посмейтесь над иронией происходящего — выбрать Гриффита? Он стоял в темноте рядом с ней, так близко, что мог чувствовать тепло ее тела сквозь тонкую материю ее рубашки и ощущать запах ее духов — но был невосприимчив к ее явному обаянию.
     — Но не так, как обычно реагирует мужчина на женщину? — продолжила она.
     Это было скорее утверждение, чем вопрос, и было чисто интуитивным. Я вспомнил, как она посмотрела на Гриффита, когда я представлял его в кают-компании. Она видела гораздо глубже его задумчивой красивой кельтской внешности, чему мне не следовало удивляться. Если то, что о ней рассказал майор Спенсер, было правдой, у нее было гораздо больше опыта определенных аспектов жизни, чем у людей, проведших большую часть своей жизни в отсутствии женского общества. Людей, подобных Гриффиту, чье молчание явно говорило о его сконфуженности.  
     — Вы не представляете, как здорово иметь возможность разговаривать с мужчиной, который не имеет желания затащить вас в постель. Вы шокированы услышать такие слова от англичанки? Не стоит. Когда-то я была танцовщицей в Париже, и я не англичанка, а русская.
     — Леди Эшворт, я...
     — Не беспокойтесь, я не собираюсь выдавать вас и сохраню ваш секрет.
     — Секрет?
     — То, что вас не привлекают женщины. Среди мужчин моей профессии это довольно обычное явление. Но в вашей, я подозреваю, дела обстоят не так, и это то, чем вы не хотели бы делиться с вашими коллегами.
     — Извините, леди Эшворт, но я опаздываю на вахту.
     Я слышал холод и гнев в его голосе и мог представить негодование, которое могло охватить сына шахтера из Южного Уэльса при том, как богатая, избалованная представительница высшего класса пробила его защитную оболочку. Он дернулся было от нее, но она задержала его, положив руку на плечо.
     — Прошу меня простить, если я обидела вас. Я вовсе не собиралась это делать. Но если бы вы знали, как это утомительно — постоянно быть преследуемой мужчинами, которых интересует только моя внешность. Порой мне приходит в голову, что красота — это проклятие. Было бы славно хоть несколько дней получать удовольствие от общения с мужчиной, который не стремится завлечь меня в постель.
     — Я не обижен, леди Эшворт, — услышал я ответ Гриффита, стараясь понять, к чему ведет этот разговор. Как-то раз, в момент величайшей скуки, я попытался прочесть один из любовных романов Барбары Мак-Коркодейл, и диалоги там были такие же ходульные, как этот.
     — Прошу, зовите меня Хеленой. Ваше имя Дэвид, да?
     — Да.
     — Отлично, Дэвид, надеюсь, мы станем друзьями, так ведь? Джентльмен, рядом с которым леди, которая никакая не леди, может чувствовать себя в полной безопасности. А теперь, вам надо идти на вахту, а мне следует вернуться в кроватку. — Она наклонилась и поцеловала его по-сестрински в щеку. — Спокойной ночи, Дэвид, или уже доброго утра. Или же, говоря по-русски, dasvedanya, то есть до встречи.
     Затем она исчезла, скользнув в темноту по направлению к своей каюте. Оставив сконфуженного, как мне показалось, Гриффита продолжить свой путь на мостик.
     И оставив меня озадаченным от этой трогательно-сентиментальной сцены между двумя весьма привлекательными, но романтически несовместимыми, представителями их пола. И также сконфуженным. Поджидала ли она его, надеясь, что он пройдет мимо ее каюты по пути на мостик? Или это была случайная встреча? В любом случае, что за игру она вела? Мне представилось, что майор Спенсер не был единственной особой на борту, которая была не тем, кем выглядела.  

Глава одиннадцатая

     Было позднее утро, и "Ориентал Венчур" шел курсом норд-ост вдоль побережья провинции Кантон. День был жарким и душным, и я поднялся на мостик освежиться на слабом ветерке под парусиновым пологом. На нашем траверзе лежал город Сватоу, спрятанный за песчаными островками. Невысокие вершины скрывали узкое устье реки Ронг-Ривер, за которым находилось обширное пространство гавани Сватоу-Харбор.
     Путь на Шанхай пролегал по оживленной судоходной трассе, постоянно встречались суда, следовавшие из Японии или северного Китая в Гонконг и Сингапур. Быстроходный лайнер, следовавший на север, лихо обошел нас. Его вращаемые турбинами винты оставляли за собой мощный кильватерный след, и волны, расходившиеся от него, слегка покачали наш пароход. Ближе к берегу был виден целый флот джонок с полностью раскрытыми парусами, старавшимися выжать все возможное от слабого бриза. Они походили на мигрирующую стаю пестрых гусей. Удостоверившись в надлежащем несении вахты Мак-Гратом, я вышел на крыло и закурил, прохаживаясь вперед-назад по деревянной палубе мостика.
     Я прошелся туда-сюда несколько раз и при очередном повороте заметил леди Эшворт, вышедшую из своих апартаментов. Она была одета в белое хлопчатобумажное платье с короткими рукавами и подолом, едва прикрывающим коленки, белые носочки до лодыжек и белые же туфли-лодочки. Между подолом и носочками виднелись загорелые ноги. Прическа была сделана а-ля "конский хвост", а вместо шляпы волосы охватывал шнурок с широким противосолнечным козырьком. Она осмотрелась, как бы удивленная тем, что никто не спешит сопровождать ее, и пошла по шлюпочной палубе.
     — Доброе утро, леди Эшворт! Вы выглядите так, словно собрались играть в теннис, — услышал я голос Лотера, чья голова появилась на трапе, ведущем с главной палубы. — Боюсь, что мало шансов заняться им на борту этого судна.
     — Спасибо, лорд Лотер. Я просто решила прогуляться по палубе перед ленчем. У вас найдется время сделать круг?
     Ее тон был игривый, почти дразнящий. Я заметил гримасу на лице Лотера при упоминании его титула, но он пошел рядом с ней. Я еще раз задался вопросом, были ли они знакомы ранее. Они двинулись в сторону кормы, погруженные в оживленный разговор, а я возобновил свое расхаживание по мостику.
     Десять минут и еще одну выкуренную сигарету спустя я услышал их голоса внизу у трапа, ведущего со шлюпочной палубы на мостик.
     — Благодарю за компанию, Питер, но боюсь, что я отвлекаю вас от важных дел.
     — Делу время, как говорится. Да, мне необходимо проследить кое за чем перед ленчем. Но если вы хотите взглянуть на мостик, то я уверен, что Мак-Грат, третий помощник, с удовольствием объяснит вам все тонкости судовождения. Он австралиец, и хотя молод, но успел поработать практикантом перед мачтой, что в наши дни большая редкость.
     — Перед мачтой?
     — На парусных судах это значит работать рядовым матросом.Сомневаюсь, что в своей жизни он встречал много благородных дам, что там, на парусниках, что в своей глуши, так что не исключено, что он будет глазеть на вас как на диковину.
     — К этому я привыкла. Я с удовольствием посмотрю на ваш мостик. Но я считала, что там рабочее место капитана.
     — При необходимости он не сходит с мостика днем и ночью, но в нормальных условиях он доверяет управление своим помощникам, которые вызовут его в экстренных случаях... После вас, прошу.
     В просвете трапа показалась золотистая прическа леди Эшворт, затем и вся ее фигура выплыла наверх как спортивная версия Венеры Боттичелли в сопровождении Лотера. Она остановилась, увидев меня, и улыбнулась обезоруживающе:
     — Питер — лорд Лотер — сказал мне, что я могу посетить мостик. Надеюсь, я не нарушаю ваших правил, капитан.
     Просто иметь на борту пассажиров было тягостной обязанностью, не говоря уже о том, чтобы приглашать их на мостик. Но из уважения к мистеру Ху и его инструкциям, а также учитывая неоспоримый факт, что леди Эшворт улыбалась своей самой неотразимой улыбкой, я сделал сознательную попытку быть гостеприимным.
     — Ни в коем случае, — уверил ее я, удивляясь, как быстро она завязала дружеские отношения с Лотером. — Сейчас вахта третьего, и он не преминет стать вашим экскурсоводом.
     Я позвал Мак-Грата, и он поспешно вышел из рулевой рубки с робкой улыбкой на юном лице, обнаружив на крыле капитана, старпома и прекрасную пассажирку, с которой был познакомлен за ужином прошлым вечером.
     — Леди Эшворт, надеюсь, вы помните мистера Мак-Грата, нашего третьего помощника. — Она кивнула ему в знак приветствия, а он уставился на нее, как если бы она была привидением, залился краской и опустил глаза. — Леди Эшворт пожелала совершить экскурсию по мостику. Можем мы доверить ее вашим умелым рукам?  
     Мак-Грат посмотрел на меня и Лотера глазами испуганного кролика, и я внутренне улыбнулся, вопрошая себя, тот ли это человек, который противостоял толпе враждебно настроенных немецких моряков. Леди Эшворт смотрела на него ожидающе, а Лотер, хоть и сохранял каменное выражение лица, был явно готов расхохотаться. 
     Наконец Мак-Грат взял себя в руки:
     — Да, разумеется, сэр.
     Лотер развернулся и пошел по трапу на шлюпочную палубу, а я подвинулся и пропустил леди Эшворт в рулевую рубку. По ее виду было видно, что она была удивлена его юным возрастом и сомневалась (несмотря на то, что я ей рассказывал о нем прошлым вечером), достаточно ли он повзрослел, чтобы быть ответственным за безопасность всего судна.
     — Прошу вас, не позволяйте мне сделать что-нибудь, что помешало бы вам в выполнении ваших обязанностей.
     — Не беспокойтесь, леди Эшворт, вы ни в чем не помешаете, — зардевшись, произнес Мак-Грат. Без сомнения, он явно чувствовал разницу между своим заметным австралийским акцентом и четким, хорошо поставленным произношением английской аристократии.
     Я оставался на крыле, не желая еще больше смущать Мак-Грата, и наблюдал через открытую дверь, как он объяснял функции различных блестящих бронзовых приборов и работу рулевого, показывал текущую позицию судна на карте. Между тем приближался полдень, и подходила пора для взятия меридиональной высоты Солнца. Я просунул голову в проем двери и попросил леди Эшворт присоединиться ко мне на крыле.
     — Благодарю вас, капитан Роуден. Надеюсь, вы не держите на меня зла за то, что я вторглась в ваши владения.
     — Ни в коей мере. Уверен, третий помощник ввел вас в детали обязанностей вахтенного помощника капитана.
     — О да, капитан. Я и не представляла, как это захватывающе.
     — В таком случае, у нас есть полчаса до ленча, могу предложить вам выпить чего-нибудь освежающего.
     Если мое неожиданное приглашение и удивило ее, она этого не показала. Несомненно, она была привычна к тому, что мужчины пытаются использовать любую возможность побыть с нею наедине, так почему морской капитан должен вести себя иначе? В самом деле, почему? Несмотря на приобретенный титул и красивую внешность, она оставалась женщиной и под пышными нарядами и драгоценными украшениями мало чем отличалась от тех, на которых я обычно тратил свои доллары. Как кратко выразилась одна из моих знакомых дамочек: "Все женщины стоят денег, но я, по крайней мере, озвучиваю фиксированную цену". Я усмехнулся, подумав, получил ли покойный лорд Эшворт за свои деньги то, чего хотел, прежде чем опрометчиво умер, оставив ее, как сказал Спенсер, вынужденной самой зарабатывать себе на жизнь. Что ж, капитанский ранг имеет свои привилегии, и возможность предложения красивой женщине  украсить декор своей скромной каюты определенно была одной из них.  
     — Очень мило с вашей стороны, капитан, — произнесла она несколько настороженно, заходя в мой салон и усаживаясь на предложенное место на диване.
     Я оставил дверь открытой, задернув только занавеску для уюта, и нажал на кнопку звонка. Да Сильва материализовался практически мгновенно, на его поседевшей, с повязкой на глазу голове свирепо сверкал единственный глаз. Похоже, он уже ждал вызова в буфетной, будучи предупрежденным сарафанным радио о том, что леди Эшворт появилась на мостике. Я попросил его принести кувшин лимонного сока со льдом и бутылку рома, улыбаясь тому, как он встрепенулся, стремясь услужить пожеланиям прекрасной дамы.
     — Как он экзотично выглядит, прямо настоящий пират.
     — Он родом из Гоа, португальской территории на Малабарском берегу. Когда я принял командование этим судном, он уже был здесь. Бог знает, сколько ему лет. Рассказывают, что он потерял глаз в схватке за женщину. Он убил противника, но все же потерял женщину и подался в моря. Сейчас он уже стал частью судна, и никогда не сходит с борта.
     — О, как романтично.
     Тут весьма кстати появился Да Сильва с кувшином, бутылкой и бокалами на потускневшем серебряном подносе. Поставив поднос на кофейный столик, он предложил леди Эшворт стакан лимонного сока и затем налил щедрую дозу темного, резко пахнущего рома в мой бокал. Леди Эшворт сморщила нос, учуяв едкий, слащавый запах мелассы. Я взял кувшин и долил сока в свой бокал.
     — Это называется грог, — стал объяснять я, — напиток моряков из рома и воды. В стародавние времена в него добавляли лимонный сок для борьбы с цингой. Это был единственный способ заставить матросов пить сок.
     — Я слышала, как американцы иногда называют британцев "лайми", — ответила она, обводя взглядом незатейливую обстановку салона, с кремового цвета стальными переборками, старой, но хорошо полированной деревянной мебелью и потертым квадратным ковром на палубе. При открытых дверях и иллюминаторах, с работающим навесным вентилятором температура в салоне была довольно сносной.
     — Британские суда звали лимононосцами, а членов их экипажей — лайми. В наше время судовладельцы обычно снабжают суда достаточным количеством фруктов и овощей, чтобы избежать цинги. Но даже теперь не всегда легко заставить моряков принимать полезную пищу.
     — О, подобное отношение не ограничивается только моряками, — хихикнула дама. — Исходя из моего опыта, мужчины едят и пьют слишком много вредных вещей.
     — Ваше здоровье, — поднял я бокал и, заметив, что она слегка вздернула брови, добавил почти оправдываясь: — Только один бокал перед ленчем, для аппетита.
     — Несомненно. Но меня разочаровало ваше мнение, что грог — напиток не для женщин. К тому же у меня русское происхождение, не забыли?
     Я извинился не совсем искренне, достал из серванта другой бокал, плеснул туда немного рома и потянулся за водой.
     — Nyet! — Ее рука с безупречным маникюром потянулась к бокалу.
     Я подал ей бокал, ожидая, что она понюхает его и сделает изящный глоток.
     — Nastrovje! — Она поднесла бокал к губам, запрокинула голову и осушила его, а затем со стуком поставила его на столик.
     Я с изумлением наблюдал, как вспыхнули ее щеки, а зеленые глаза расширились от удивления.
     — О, как ужасно! Это не дамский напиток, лучше употреблять водку каждый день. — Затем ее глаза сузились и она поджала губы. — Умм, но внутри потеплело.
     Я опять потянулся за бутылкой, но она засмеялась и взяла стакан с лимонным соком:
     — Не частите, моряк, вы ведь пригласили меня выпить только для аппетита.
     — Надеюсь, вы нашли ваши апартаменты удовлетворительными, леди Эшворт? — подпустил я нотку формальности, чтобы увести разговор в более безопасные воды. Моей обязанностью было доставить судно, груз и пассажиров в целости и сохранности в Шанхай. Умышленное нанесение ущерба любым из перечисленных называлось баратрией[40], хотя я и сомневался в том, подходит ли под это определение то, что я хотел бы сделать с леди Эшворт. Однако мистер Ху может увидеть в этом ущерб его интересам, что в результате к тому и придет.
     Возможно, я просто льщу и себе, и своему судну. Было ясно видно, что оно старое. Даже апартаменты леди Эшворт, лучшие на судне, не могли похвастаться роскошью. Стюарды хорошо постарались представить их в презентабельном виде, но что они могли сделать с потертой и линялой мебелью? Отсыревшие занавеси пахли угольной пылью. Облицованные красным деревом переборки были покрыты пятнами от воздействия морского воздуха и полировочной мази и скрипели при каждом накренении судна. За панелями гнездились тараканы, и Люси, горничная, уже раздавила несколько штук метко нацеленной тапкой. Да Сильва с энтузиазмом использовал распылитель дуста, но эффект был минимальным. Что ж, мы сделали что могли, а из того, что я слышал об условиях жизни в послереволюционной России, можно сделать вывод, что если не леди Эшворт, то Хелена Ковтун могла жить в несравненно худших условиях. А тараканы вызывали не больше чем досаду в таком перенаселенном, неопрятном городе как Шанхай.
     — Вполне приемлемыми, капитан, — ответила она с присущим актрисам талантом лгать, чтобы не задеть чувства зрителей. — Ваш пароход выглядит в хорошем состоянии.
     — Он крепок и достаточно силен, несмотря на то, что прошел не одну милю пути. Надо отдать должное людям, которые построили его.
     — Как и многие из нас, — прошептала она перед тем, как отпить глоток сока.
     — Прошу простить меня за любопытство, — сказал я, сомневаясь в уместности своего вопроса, — но встречались ли вы с Питером Лотером ранее?
     Ее глаза посуровели, и она взглянула на меня испытующе:
     — Вижу, что мои разговоры с вашими офицерами не являются моим личным делом, — раздраженно дернула она головой. — Но мой ответ на ваш вопрос — нет, до вчерашнего вечера я с ним не встречалась. Но мой покойный муж однажды представил меня герцогу Аскриггу. Когда Бобби сказал им, что мы отправляемся в Шанхай, тот упомянул своего младшего брата, который исчез где-то в районе Гонконга, и рассказал кое-что о нем: о его флотской службе, о героическом участии в Ютландской битве и о скандале с адюльтером, разрушившим его карьеру. Когда добрый старый мистер Ху предлагал мне проехаться на вашем судне, он сказал мне, что один из судовых офицеров — настоящий лорд. А когда назвали его фамилию, я сложила вместе два и два. — Она умолкла, продолжая сверлить меня своим взглядом. — Итак, вот он, блудный сын.
     — Сожалею, леди Эшворт, я не собирался вмешиваться в ваши частные разговоры. Питер Лотер — отличный офицер, но я не думаю, что ему по душе неприятные воспоминания из прошлой жизни.
     — Вы имеете в виду, что не стали бы вмешиваться, если бы это не влияло на деловую атмосферу на вашем судне. И вы думаете, что я именно это и делаю — возбуждаю воспоминания?
     Конечно, она провоцировала окружающих, и тут я чувствовал, что вступаю на опасную тропу. Но видя, как она устраивает перепалку с майором, а затем флиртует с Гриффитом, я имел хороший повод, чтобы задаться вопросом — в какие игры она играет. 
     — Нет, но я знаю его достаточно хорошо, чтобы считать, что проявления сочувствия ему неприятны.
     — Сочувствия? — вспыхнула она. — У него была любовная связь с женой адмирала, которая понесла от него. Кто-то может сказать, что такие действия недопустимы. Да, я сочувствую его потере, но я предлагала ему не свое сочувствие, а совет.
     — Совет!
     — Старый герцог Аскригг был человеком строгих принципов и лишил Питера наследства из-за этого дела. Но нынешний герцог представляется мне более гибким человеком. Я сказала Питеру, что он может найти того более склонным к примирению.
     — Похоже, вы хорошо осведомлены в делах семьи моего старпома. Но, возможно, некоторые раны слишком глубоки.
     Она протянула руку:
     — Извините, капитан Роуден, если я шокировала вас своей откровенностью. Боюсь, что мой русский темперамент порой превозмогает сдержанность, ожидаемую от английской леди. Но жизнь коротка. Давайте сменим предмет разговора. Поговорим о погоде? Или вы являетесь таким же любителем театра, как этот странный человек Тримбл? — К ней вернулся игривый тон, сопровождаемый кокетливой улыбкой.
     —— У меня немного возможностей для посещения театров, так что здесь вы найдете гораздо лучших собеседников на эту тему, леди Эшворт. В школе, которую я посещал, Безье не проходили.
     — Что это была за школа, капитан? — спросила она, подняв бровь в знак удивления, что я знаю имя автора, который написал пьесу "Барретты с Уимпол-Стрит".
     Я и сам был этим удивлен — знание работ викторианских английских поэтов не было моей самой сильной стороной.
     — Станхопская индустриальная школа в Эшфорде, графство Кент.
     — Это что-то очень техническое, связанное с подготовкой к вашей карьере?
     — Можно и так сказать. Это была исправительная школа для не вполне законопослушных мальчиков.
     — Извините, капитан, я не хотела быть назойливой.
     — Также как и я ранее.
     Я стиснул зубы, испытав внезапный приступ гнева при невысказанном предположении, что мне есть чего стыдиться.
     — Поскольку вы уже спросили, не вижу причин не рассказать вам всю историю. Мой отец был моряком, и он погиб во время войны. Моя мать пристрастилась к выпивке, а затем пошла по рукам мужчин, которые покупали ей алкоголь. А я попался на краже, и суд упаковал меня в Станхоп. Там меня научили читать и писать, а также нечестно драться. Так что извините, если я похож немного на мое судно — такой же побитый и внешне шершавый.
     Горячность моих слов удивила нас обоих. Ее лицо вспыхнуло, но она ответила, сохранив самообладание:
     — Вам не за что извиняться, капитан. Вы — то, что сами сумели создать из себя. И мы не столь уж сильно разные. Да, мой отец был генералом царской армии. Но после того, как его расстреляли большевики и мы эмигрировали в Париж, мы были очень бедны, и мне пришлось зарабатывать на жизнь. Я выступала на сцене, пела, танцевала — и не всегда в добропорядочных местах. Мы встретились с Бобби Эшвортом на вечеринке. Он сказал, что любит меня, что он красив, титулован и богат. Первые три высказывания оказались правдой. Затем он умер. Титулом сыт не будешь. Но я остаюсь актрисой и могу зарабатывать достаточно, чтобы содержать себя соответственно.
     В этом монологе был едва заметный след слезинки, а то, что она рассказала, совпадало с рассказом майора Спенсера. Кроме того, у нее было одно громадное преимущества передо мной.
     — Но ведь вы... — я остановился, сообразив, что моя неуклюжая попытка польстить ей будет настолько же уместной, как викинг в женском монастыре.
     — ... красивы, вы это хотели сказать? Моя внешность — это мое состояние? Бог мой, как мужчины любят благодетельствовать! — Она бросила на меня свирепый взгляд. Я ответил ей тем же. Что ж, поединок взглядами не оставляет шрамов —— телесных, по крайней мере.
     — Похоже, мы с вами одинаково обидчивы, капитан. В моих жилах струится славянская жаркая кровь, а вы... — на ее губы вернулась улыбка.
     — А я потомок длинной цепочки контрабандистов и пиратов — просто честных моряков, пытавшихся заработать себе на пропитание. 
     Она звонко, на весь салон, рассмеялась:
     — Я бы сказала, в вас много осталось от пиратов, капитан Роуден. Я встречалась со многими английскими джентльменами, и должна сказать, что большинство из них более опасны, чем пираты. Пираты... я могу иметь с ними дело. Сундуки с золотом и драгоценностями, бутылки рома, полный желудок и поцелуй красивой женщины. Сокровища и удовольствия — обычно именно в таком порядке.
     — Сокровища и удовольствия! — Я тоже засмеялся. — Ну, в последнее время в китайских морях я видел не очень много подобного. Может, в Шанхае мне повезет?
     — О, я уверена, вам будет сопутствовать удача на обоих фронтах в Шанхае, — ответила она, взмахнув ресницами. — Хотя, наверно, я должна вас предостеречь от коварных русских девиц, которые прожигают жизнь в самом распутном из всех городов — Шанхае, этом восточном Париже, и стремятся завлечь в свои сети английских пэров ради их титулов и состояний.
     — Я буду настороже, если вы покажете мне одну из них.
     Ее звонкий веселый смех только подчеркнул унылую серость моего салона.
     — Давайте выпьем за свирепых славян и пиратствующих англичан, — предложила она.
     Я разлил ром. Мы сдвинули бокалы и выпили.
     — Следующий раз лучше водку. А сейчас благодарю за угощение и прошу меня извинить, надо приготовиться к ленчу.
     Я встал, намереваясь сопроводить ее вниз.
     — Не стоит беспокоиться, я сама найду дорогу.
     Она встала, откинула рукой занавеску и исчезла на трапе, ведущем вниз на шлюпочную палубу. Я протянул руку к своему бокалу и осушил его, удивляясь, как это ей удалось разговорить меня на тему моего происхождения. Но я не всю правду ей вывалил, умолчав о том, что в моей груди продолжал гореть огонь гнева как против тех мужчин, которые разрушили жизнь моей матери, так и против педелей и старших школьников, которые превращали в ад мое пребывание в исправительной школе. Я держал огонь под контролем, но когда что-то или кто-то угрожал мне, я мог раздуть его до белого каления, закаляя как сталь мою решимость. Я хорошо знал, каково это — чувствовать себя презираемым и ненавидимым, униженным и избитым, и ничто на свете не загонит меня вновь в те условия.
* * *
     — ...она положила глаз на этого Гриффита, второго помощника. Не понимаю, что она в нем нашла: молодой парнишка с долин, у него, наверно, угольная пыль из-под ногтей еще не вычищена.
     Я уловил конец фразы Тримбла, входя в кают-компанию. Он сидел за столиком рядом с барной стойкой, держа в руках бокал розового джина. Напротив него сидел гонконгский торговец, Эванс. Когда я вошел, они посмотрели на меня, и Тримбл поднял руку в приветствии:
     — Как насчет присоединиться к нам, капитан? По коктейлю.
     Поскольку я появился в кают-компании заранее, то было бы грубостью отклонить приглашение, и я сел к ним и попросил стюарда принести рома и воды.
     — Вы появились здесь с надеждой, не так ли? — хихикнул Эванс, возвращаясь к прерванному разговору. — Вы ведь пять раз ходили на ее представление.
     Тримбл вспыхнул:
     — Вовсе нет. Просто я хотел сказать, что ей следует больше обращать внимание на зрелых, преуспевающих людей, как мы с вами, а не на...
     Он внезапно заткнулся, сообразив, что чуть не подверг критике одного из судовых офицеров в моем присутствии. Я мог бы счесть это оскорблением, не будь в словах Тримбла частички правды. Но неожиданно из памяти всплыл вид Гриффита и леди Эшворт, беседующих на ботдеке прошлой ночью, и я понял, что она привязалась к нему, чтобы избежать ухаживаний всякого рода, о которых только что высказался Эванс. Который сейчас хихикал над сконфузившимся Тримблом.
     Что касается Тримбла, то было совершенно ясно, что он за человек — потрепанный жизнью, живущий на деньги, присылаемые родней, которого семья послала на Дальний Восток заработать себе состояние или пропасть в этом процессе. Я распознал этот тип людей, и также, без сомнения, леди Эшворт. Но он заплатил за проезд так же, как и остальные, и приличия должны соблюдаться.
     — Не беспокойтесь, мистер Тримбл, — сказал я. — Скоро мы прибудем в Шанхай, и вы сможете ухаживать за ней без опасения споткнуться о мистера Гриффита.
     — Но у вас может быть солидная конкуренция, старина, — подсунул шпильку Эванс. — Я слышал, что она на короткой ноге с каким-то русским генералом.
     При последних словах послышался цокот каблуков из коридора и девичий смех — появилась миссис Хилл-Девис в сопровождении мужа.
     — Добрый вечер, капитан, — приветствовала она меня, прежде чем повернуться к Эвансу и Тримблу.
     — О чем вы тут сплетничаете, старые греховодники, — хихикнула она, — надеюсь, не черните мою репутацию?
     Мы все поднялись, и Эванс махнул рукой, призывая стюарда принести всем выпивку.
     — Это было бы недопустимо, моя дорогая миссис Хилл-Девис, — отозвался Тримбл. — Нет, тут Эванс рассказывал нам, что у леди Эшворт в Шанхае есть какие-то странные приятели.
     — Ничего не знаю насчет странностей, — ответила миссис Хилл-Девис. — Когда мы видели ее время от времени на правительственных приемах, она обычно была в компании министров и дипломатов, ничего странного в них нет.
     — Похоже, ее муж обладал хорошими связями, — подтвердил Хилл-Девис. — Должен сказать, ее поведение вполне достойно.
     — Я не говорю, что она ведет себя недостойно. Просто мы с Эвансом заметили, что она слишком много внимания уделяет второму офицеру, и еще Эванс заметил, что она дружит с неким русским генералом. Но каждому свое, разумеется, — заверил Тримбл.
     — Оо, вы такие сплетники, — хихикнула миссис Хилл-Девис. — Слава богу, со мной мой Берти, — сжимая руку мужа, она бросила мне кокетливый взгляд, — а то вы бы уже поженили меня с капитаном.
     Джентльмену не следует говорить такое, но, несмотря на ее поверхностный шарм, я находил миссис Хилл-Девис крайне непривлекательной, выказывавшей всю убогую претенциозность многих представителей английского среднего класса. При других обстоятельствах она бы и не посмотрела на меня, но четыре золотые полоски на моих рукавах привлекали ее. Не будучи же джентльменом, я периодически прибегал к услугам непривлекательных женщин, и задавал себе вопрос, могла ли миссис Хилл-Девис быть конкурентоспособной в этой области.
     Мои размышления прервало появление стюарда с напитками. Образовалась пауза в разговоре, пока тот расставлял на столике бокалы, и у меня появилась возможность не отвечать на ее игривость.
     — Похоже, у вас появилась поклонница, —— сказал Эванс, слегка толкнув меня локтем.
     Я охотно рискнул бы вызвать неудовольствие мистера Ху, отвесив ему оплеуху. Я не привык становиться предметом насмешек на борту своего судна, и некоторые люди, значительно лучшие по сравнению с Тримблом и Эвансом, убедились в этом к своему несчастью. Вместо этого, я сделал большой глоток, ощутил внутри успокаивающее тепло и состроил любезную мину:
     — Не могу понять, почему. Я всего лишь потрепанный жизнью старый морской волк, видавший лучшие дни — прямо как мое судно.
     — Если бы меня спросили, я сказала бы, что у вас вполне пиратская внешность, — сказала миссис Хилл-Девис, явно стараясь остаться в центре внимания. — Серьгу в ухо, попугая на плечо, и я могла бы ожидать прогулки по доске... или чего-нибудь похуже.
     Она, подняв выщипанную и подкрашенную карандашом бровь, стрельнула глазом на мужа, который, судя по его сконфуженному виду, был совсем не против полюбоваться ее прогулкой по доске. Хотя любой пират, стоящий своих дублонов, вряд ли пропустил бы возможность изнасилования даже такой назойливо утомительной женщины.
     — Если мне будет позволено сказать: я бы этому не удивился, слыша такой выговор, —— вступил в разговор Хилл-Девис, выказывая гораздо больше мужества, чем я ожидал от него.  
     — Ну, я не слышу ничего подобного диалекту Уэст-Кантри, хе-хе, — произнес Тримбл.
     — Это его профессиональная шутка, — пустилась в объяснения миссис Хилл-Девис, положив руку на плечо мужа успокаивающим жестом, как будто тот нуждался в защите. — Берти легко определяет происхождение человека по его выговору.
     — Прямо профессор Хиггинс из "Пигмалиона", — рассмеялся Тримбл.
     Я старался придерживаться литературного языка, но Хилл-Девис оказался настоящим знатоком.
     — Норт-Даунс, я бы сказал, — вывел он заключение. — Побережье северного Кента, в 19 веке изобиловавшее контрабандистами.
     — Бренди для священника, для писца табак, — продекламировал Эванс. — В школе учили. Не помню, кто написал.
     — Киплинг, — ответил Хилл-Девис. — Он жил какое-то время в Кенте. Возможно, там он слышал истории о знаменитой банде контрабандистов, прозванную "Сисолтерской компанией".
     — Довольно странный круг знаний для преподавателя кафедральной школы, — заметил Тримбл.
     — Ну не знаю, — сказал Хилл-Девис. — Иногда надо чем-то развлечь мальчишек. —— Он повернулся ко мне: — Я угадал, капитан?
     Я был поражен его точностью, и слегка благодарен, что его ухо дипломатично отфильтровало наслоения Уоппинга.  
     — Совершенно верно, до последнего слова. Я родился в Уитстебле, затем жил в Сисолтере. Роудены хорошо известны там как рыбацкая фамилия, с немалым количеством контрабандистов и даже одним разбойником в банде Дика Турпина.
     Разговор был прерван звуками тяжелых шагов по трапу, и в дверном проеме появилась одетая в хаки фигура майора Спенсера.
     — Добрый вечер, — жизнерадостно приветствовал он собравшихся. — Наслаждаетесь аперитивами? Не возражаете против моего присоединения?
     — Нисколько, старина, подтаскивайте стул, — ответил Эванс, помахав стюарду.
      — Майор, мой муж только что сказал, что, судя по акценту капитана, тот, вполне вероятно, является пиратом. Похоже, что вы его неплохо знаете. Вы можете подтвердить это? 
     Последние слова миссис Хилл-Девис утонули во взрыве хохота.
     Спенсер подождал, пока все успокоятся, и сказал:
     — Вы можете определить такое по выговору человека? В таком случае мне надо быть осторожным в том, что я говорю... или, скорее, как я говорю. 
     Еще один взрыв смеха.
     — Я просто сказал, что смог заметить следы выговора, распространенного на побережье северного Кента, и упомянул, что этот район был некогда родиной знаменитых — или печально известных — контрабандистов, — сказал Хилл-Девис.
     — А, понял, — ответил Спенсер. — Ну, я не очень-то удивлюсь, узнав, что капитан Роуден пират. Я бы сказал так: в этих водах, имея дело с акулами, надо иметь острые зубы.
     Миссис Хилл-Девис театрально вздрогнула:
     — В самом деле, майор, не хотите ли вы сказать, что мы можем подвергнуться опасности на борту британского судна?
     — Не забывайте, мэм, что некоторые из наиболее знаменитых пиратов были британцами, в их числе и сэр Френсис Дрейк, и Черная Борода, — с улыбкой ответил Спенсер. — Но я уверен, что капитан Роуден доставит нас в пункт назначения целыми и невредимыми.
     — О, я близка к разочарованию, — воскликнула миссис Хилл-Девис, которая явно видела себя в роли Оливии де Хэвилленд в фильме "Капитан Блад". Но она глубоко ошибалась, если видела во мне что-то подобное Эрролу Флинну. Моему стилю ближе злодейская самоуверенность Бэзила Рэтбоуна.
     — Но что касается вас, майор Спенсер, — продолжала она, — вы не ужасаете нас своим австралийским прононсом, не так ли, Берти? — Она обратилась за поддержкой к супругу.
     — Я был рожден в Англии, миссис Хилл-Девис, — сказал Спенсер. — Мой отец служил в армии. Он был ротным командиром Британских Экспедиционных Сил — "Презренных Стариков"[41]. Ему повезло выжить в первых сражениях, а когда в Европу прибыл АНЗАК, у них не хватало опытных офицеров, и ему предложили командовать батальоном. Потом его перевели в штаб австралийского генерала Монаша. Ему понравилось служить с австралийцами, и после войны он переехал в Мельбурн. Мне тогда было четырнадцать лет. Я закончил мельбурнскую гимназию, а затем последовал по стопам моего отца и вступил в армию.
     — Ну и как, это сделало вас британцем или австралийцем? — спросила миссис Хилл-Девис.
     — Я ощущаю себя и тем, и другим, — ответил Спенсер.
     — А что влечет вас в Шанхай? — спросил Тримбл.
     — Что-то вроде работы во время отпуска. Мне полагался отпуск, и один из моих полковых сослуживцев, служащий там, пригласил меня ему помочь кое в чем.
     Я не ожидал от него правдивого ответа, но ложь свободно плыла из него, как будто была его второй натурой. Что, возможно, так и было.
     — А с леди Эшворт вы были ранее знакомы? — спросила миссис Хилл-Девис.
     — А, вы заметили мой разговор с ней прошлым вечером? Нет, мы не были знакомы, я просто попробовал увести ее из-под носа остальных джентльменов.
     Он повел рукой над столом, и присутствующие вновь разразились смехом.
     — Похоже, старина, вы не преуспели, — влез в разговор Эванс, — леди вроде заинтересовалась этим валлийцем, вторым офицером. 
     — В самом деле? Что ж, желаю ему удачи.
     — Она ему понадобится. Мистер Эванс рассказал нам, что у вас обоих есть соперник — русский генерал, — заметила миссис Хилл-Девис.
     — Ну что ж, звание, даже русское, имеет свои привилегии, — улыбаясь, сказал Спенсер и поднялся на ноги. — А вот и супруги Вильсоны присоединяются к нашей веселой компании. Не желаете ли чего-нибудь выпить перед едой?
     Я выпил свой грог и дал сигнал стюарду вновь наполнить бокалы, размышляя о способности среднего класса воспроизводить кусочек Англии в самых отдаленных уголках света, даже на моем стареньком потрепанном пароходе, на котором скрип клепаного корпуса и обшарпанных панелей смешивался с такими непривычными звуками, как смех. Это так отличалось от нашей обыденности — тайфунов, немецких налетчиков и плутоватых таможенников, — что я почувствовал, как мое заскорузлое циничное сердце предложило мне расслабиться этим чудесным вечером.
     Хороший совет, если бы я знал, что должно было произойти.
* * *
     Утренняя вахта нашего последнего дня в море. К концу дня мы должны были подойти ко входу в устье реки Янцзы. В иллюминаторе моей каюты виднелись зубчатые вершины серо-зеленых холмов на островах Чусан, на фоне которых виднелась небольшая флотилия рыболовных судов с вьющимися на ними стаями морских птиц.
     Я сидел за столом, проверяя и перепроверяя массу бумаг для многочисленных представителей бюрократии Международного Сеттльмента, когда послышался громкий стук по открытой двери и чья-то рука откинула в сторону занавеску. Вслед за этим в проеме показалось красное лицо майора Спенсера, который приветствовал меня бодрым голосом:
     — Доброе утро, капитан, позволите оторвать вас на минутку?
     — С превеликим удовольствием оторвусь на время от этой проклятой канцелярщины. Чем могу служить?
     — Не возражаете, если я закрою дверь? То, что я хочу сказать, вещь довольно деликатная. — Он заговорщически постучал пальцем по носу. — Исключительно для ваших ушей.
     Я кивком выразил согласие, Спенсер закрыл за собой дверь и сел на диван. Я развернул кресло в его сторону.
     — Перейду сразу к делу, капитан. Речь идет о леди Эшворт. Я знаю, что у вас были с ней разговоры, да и ваш второй офицер, Гриффит, был замечен в ее компании. Не так ли?
     — Послушайте, майор, — сказал я, чувствуя, как во мне закипает злость на то, какой никчемностью меня отрывают от работы, — если вы пришли сюда посплетничать о леди Эшворт, то у меня найдется чем занять свое время.
     Спенсер бросил на меня многозначительный взгляд и достал из кармана пачку сигарет.
     — Не возражаете, если я закурю?
     И, не дожидаясь ответа, он откинул крышку металлической зажигалки, щелкнул ею и глубоко затянулся.
     — Ну? — сказал я, раздраженный его спокойствием.
     — Что вы о ней думаете?
     — Я едва знаком с ней, и даже если бы был, то не уверен, что стал бы делиться своими мыслями о ней с вами, — раздраженно ответил я. — Она русская, была замужем за лордом Эшвортом, который допился до смерти, и она живет в Шанхае. Все из вышеперечисленного было рассказано вами же, еще в Гонконге. В общении достаточно доброжелательна. Но я никак не могу понять, какое это имеет к вам отношение.
     — Прошу меня простить, капитан, но я не был с вами вполне откровенен, — произнес Спенсер, стряхивая частичку пепла со своей безупречно отглаженной формы.
     — Это, похоже, становится обыденной историей, — огрызнулся я в ответ.
     — Не кипятитесь, старина. Дело в том, что прекрасная леди Хелена Эшворт, в девичестве Хелена Ковтун, является не совсем тем, кем она выглядит.
     — О, ради бога, не собираетесь ли вы сказать, что она вовсе не русская?
     Несмотря на мою неприязнь к его манерам, я стал находить что-то юмористическое в старинной игре плаща и кинжала, проводимой майором.
     — Нет, она самая настоящая русская, дочь белогвардейского генерала, расстрелянного большевиками.  
     — То есть, там нет никакой лжи?
     — Нет, в этой части истории все в порядке. Но как вы думаете, не странно ли, что она стала любовницей военного атташе Красной армии в Шанхае, генерала Ивана Масленникова, который, как я подозреваю, имеет такое же звание в НКВД.
     — НКВД? Что это?
     — Я не буду пытаться произнести это по-русски, но это их служба безопасности, которая подчинена непосредственно Кремлю. Ну и как, не находите ли вы странным то, что женщина, чью семью заставили бежать из России, а отца расстреляли большевики, открыто связывается с высокопоставленным членом партии?
     — Я не разбираюсь в политике, тем более в роли женщин в ней. Но полагаю, вы пришли ко мне не для игры в вопросы и ответы. Давайте ближе к делу.
     —— Хорошо, — ответил Спенсер, — перейдем к делу. До замужества Хелена Ковтун была красивой и довольно успешной актрисой. Кроме русского, она в совершенстве владела французским, немецким и английским языками и имела ряд высокопоставленных любовников. Но она сторонилась политики, в отличие от большинства русских белоэмигрантов в Париже, которые кучковались в тайных обществах и образовывали фонды для борьбы с красными. А затем она вышла замуж за Бобби Эшворта. — Он прервался, чтобы вытащить сигарету, и усмехнулся, как бы испытывая мое терпение. — Да, вы слышали что-нибудь о Кливденской клике?
     Я в недоумении поднял брови и собирался уже напомнить ему, что шкипера трамповых пароходов мало интересуются деяниями английских аристократов, когда он понял мой намек и продолжил:
     — Кливден — это название загородного дома лорда и леди Астор. Лорд Астор контролирует лондонский "Таймс", а его брат, майор Астор, владеет "Обсервером". Обе газеты вели политику подталкивания правительства к соглашению с нацистской Германией. И леди Астор, и майор Астор были членами парламента. Они часто имели встречи с влиятельными единомышленниками — политиками и бизнесменами — в загородном доме Асторов. Это не является секретом, и даже наша австралийская газетенка лейбористов "Уоркер" знает детали, и называет их не иначе как Кливденская клика.
     — Но что это имеет общего с леди Эшворт, — прервал я его, размышляя про себя, что это имеет общего со мной. У меня рождалось подозрение, что майор втягивает меня во что-то, чего я, скорее всего, желал бы избежать. — Может, она просто влюбилась. Я слышал, что он был недурен собою.
     — Возможно, вы правы, и внешний вид, титул и богатство производят впечатление на представительниц слабого пола. Но есть два обстоятельства, которые предполагают наличие скрытого мотива, или, по крайней мере, стимула для влюбленности. Во-первых, нацисты открыто объявили себя противниками коммунизма. Если бы удалось убедить британское правительство завязать более тесные отношения с Германией, то это сделало бы жизнь Сталину более тяжелой и поощрило бы его оппонентов, стремящихся его свергнуть — вместе с коммунизмом.
     — Ага, враг моего врага — мой друг, — сказал я, начиная понимать, куда он клонит. 
     — Совершенно верно. Хотя Хелена и сторонилась политики, она не могла испытывать любви к тем, кто погубил ее отца. Если ее новая родина будет действовать вместе с нацистами против русских, у нее могли появиться какие-то возможности.
     — Да, я могу понять это, — сказал я. — А что там со вторым обстоятельством?
     — Бобби Эшворт был членом Кливденской клики. Он был дальним родственником леди Астор, и когда обзавелся такой прекрасной и экзотической женой, их стали часто приглашать в Кливден.
     — Итак, если она хотела отомстить за смерть отца и нанести какой-то вред коммунистам, то она попала в круг людей с подобными намерениями.
     — И опять в самую точку, — произнес с улыбкой Спенсер. — Начинаю думать, что вы зря тратите время на роли морского капитана.
     — И что она собиралась сделать — стать предводителем банды контрреволюционеров, оплачиваемых Асторами? — сказал я, игнорируя его насмешку.
     — Ничего такого театрального. Но посудите сами: она достаточно известна, бегло говорит на нескольких языках, имеет связи в европейских столицах, где она выступала на сцене и... скажем так, знала немало высокопоставленных мужчин. Она могла быть полезной какому-нибудь лицу или какому-нибудь правительству, заинтересованному в добыче информации, полезной в борьбе одних против других.
     — В качестве шпиона, вы имеете в виду? — начал я задумываться, можно ли доверять словам леди Эшворт и почему она выбрала мое судно для возвращения в Шанхай. Я с трудом мог себе представить сторонниками нацизма Тримбла, или Эванса, или даже Хилл-Девиса с его пустоголовой женой. Возможно, Вильсоны могли бы тайно переводить деньги Шанхайского банка на счета в каком-нибудь берлинском банке. Но это выглядело маловероятным, да и у меня в кончиках пальцев не наблюдалось предостерегающих признаков. Однако все это не означало неправоты Спенсера.
     — Думаю, это слишком вульгарно для Хелены, как вы полагаете? — продолжил он. — Нет, они нуждались в скрытном канале информации, внимательном слушателе, могущем бросить намек в сочувствующее ухо. Никаких плащей и кинжалов.
     — И вам известно об этой стороне ее деятельности?
     — Скажем так: на Эшворта после его вступления в Кливденскую клику стали благосклонно поглядывать некоторые люди в Уайтхолле.
     Он прервался, чтобы прикурить новую сигарету.
     — Итак, лорд Эшворт был внедрен, чтобы шпионить за Асторами, — сказал я, складывая кусочки мозаики в цельную картину, — и их пронацистскими друзьями, в круг которых входила и его собственная жена.
     — Бобби Эшворт был другом Асторов и также имел друзей в Уайтхолле. Всегда стоит иметь друзей, даже если ты и не всегда ценишь их помощь. Асторы весьма уважаемы и могущественны, но порой хороший друг может яснее видеть то, что является их лучшими интересами. 
     — И какие у вас отношения с этими... друзьями в Уайтхолле? — спросил я. 
     — Я солдат австралийской армии, бороться с врагами короля — наша обязанность, а друг — это тот, кто помогает мне в этой работе.
     — Британская разведка? — задумчиво произнес я, вспоминая сказанное им ранее. — Вы такой же шпион, как и она, если верить вашим утверждениям.
     — Я не скажу ни слова более того, что уже сказал, — ответил он несколько театрально, как на мой вкус.
     — Окей, но вы вошли сюда, обеспокоенные разговорами леди Эшворт со мной и моим вторым помощником. Даже если она и является шпионкой, то ничего ценного от нас узнать невозможно. И в любом случае, Эшворт мертв, а она живет в Шанхае, так что не может представлять никакого интереса Кливденской клике.
     Я не видел никакой угрозы, исходившей от нее. А вот Спенсера мне надо было опасаться.
     — Я бы не был так уверен в этом, — ответил он. —В Европе много разговоров о возможности новой войны. Но если вы не заметили, капитан: здесь война уже началась. Китайские националисты сражаются с коммунистами, поддерживаемыми Сталиным. Японцы контролируют значительную часть северного Китая и, подбадриваемые немцами, жаждут большего. И не только Китая, им хотелось бы контролировать ресурсы Ост-Индии и даже самой Индии — нефть, каучук, олово для своей военной машины. А вы направляетесь прямо в центр всего этого, капитан — в небольшой европейский анклав, окруженный с юга националистами, с запада коммунистами и с севера японцами. Шанхай — место их столкновения. Город наводнен беженцами, шпионами, сотрудничающими с ними дипломатами и слухами о японском вторжении — все это плотно перемешано деньгами и коррупцией. И вы входите в это место с бог знает каким грузом и имея на борту знаменитую леди Хелену Эшворт, которая случайно оказывается любовницей русского военного атташе.
     Он перевел дыхание, глубоко затянулся и продолжил:
     — Все, что я сказал, я сказал только для того, чтобы вы и ваши люди были осторожны. Дело не в том, что вы знаете или перевозите, а в том, что другие могут подумать, что вы что-то знаете или что-то перевозите. Просто будьте осторожны — это все, что я хотел сказать.
     Я был готов рассмеяться, не зная, сердиться или забавляться, но вместо этого сжал зубы:
     — Я думал, вы вломились сюда в заботах о добродетелях леди Эшворт, которым угрожает общение с нами, моряками, а вы стали вести речь о том, что я не знаю, как себя вести в припортовых районах Востока. Мне известны все хитроумные уловки между Сингапуром и Саппоро. Шанхай мне хорошо известен, и я смогу безопасно войти и выйти из него несмотря на все уловки ваших шпионов и предвещающие войну слухи.
     — Поймите меня правильно, капитан, ваши отношения с леди Эшворт — ваше личное дело, и я нисколько не сомневаюсь в том, что вы достойно противостоите всяким негодяям, охотящимся за честными моряками. Но времена настали весьма деликатные, Китай колеблется на лезвии ножа. Я просто как друг прошу вас — будьте осторожны.
     — Ах, как друг... — Я собрался уже отдать рифы своего сарказма, как до меня дошло, что у него не было никаких причин делиться со мной всем этим. — Слышал я ваши идеи касательно дружбы, — фыркнул я, и вынужденная улыбка появилась на моем лице. — Но я придержу при себе свое остроумие и приму страховочные меры при сходе на берег.
     Спенсер смерил меня вопрошающим взглядом, а я поднялся и прошел к письменному столу, открыл верхний ящик и вытащил большой револьвер, тускло блеснувший на луче солнца, проникающего сквозь иллюминатор.
     — А, Марк VI. Чертовски сильная отдача. Надеюсь, вы умеете им пользоваться. 
     — Ну, зарубки на рукояти я не делал, — мрачно улыбнувшись, произнес я, — но при необходимости стреляю без колебаний.
     В качестве крайней меры, следовало бы добавить. Хотя последнее не было истиной в строгом смысле слова. Но я никогда хладнокровно не стрелял в человека, и обычно такое происходило только после того, как я использовал другие методы убеждения.
     Спенсер тоже встал:
     — Похоже, вы умеете позаботиться о себе. Спасибо, капитан, что вы меня выслушали. — Он протянул руку. — Я забрал у вас много времени.
     Он слегка скривился, когда я крепко сжал его руку своей мощной мозолистой лапой, кивнув в знак понимания. Затем он повернулся, откинул занавеску и вышел, оставив меня размышлять над вопросом, который мне следовало бы задать.
     А именно: что он и леди Эшворт в действительности делают на моем судне?

Глава двенадцатая

     К восьми часам утра "Ориентал Венчур" спокойно пришвартовался к причалу "Чайна Мерчантс Сентрал Ворф" — одному из грузовых причалов, протянувшихся вдоль северного берега реки Вангпу, ниже по течению от Бунда. Судно было не только надежно пришвартовано к плавучему понтону причала, но и окружено рядами лихтеров осадкой четыре-пять футов. Ближайшие из них были ошвартованы у нашего борта, а остальные друг к другу массой канатов различных размеров и материалов.
     Я стоял на носовой палубе в рубашке, уже мокрой от пота в удушающей жаре шанхайского летнего дня. Вокруг меня суетилась команда, занятая подготовкой судна к выгрузке. Отступив к фальшборту, я посмотрел вниз на на кучу лихтеров, чьи команды терпеливо сидели около раскрытых трюмных люков, смотря непроницаемыми глазами из-под полей поношенных конических шляп. Они уводили загруженные, сидящие в воде почти по самую палубу лихтера вниз или вверх по реке до места назначения.
     Несмотря на яркое утреннее солнце, мои глаза слезились от усталости, и пришлось поморгать, чтобы очистить зрение. Только что закончился долгий ночной переход вверх по эстуарию реки Янцзы, с ее невидимыми в темноте, но ощущаемыми по запаху ила и гниющих водорослей отмелями. Спустя несколько часов мы достигли маяка, отмечающего вход в реку Хуанпу и по указаниям лоцмана вошли в этот более узкий фарватер, поднимаясь к Шанхаю. На северном берегу виднелась батарея Вусонг, стоявшая на страже входа в реку. В дневное время потребовалось бы приспустить флаг в знак уважения китайским силам контроля за речным путем, хотя этот знак был бы чисто символическим, так как фактический контроль принадлежал соединению британских и американских канонерок под названием Янцзы-Патруль, которое обеспечивало свободный проход любому судну, следовавшему в Международный Сеттльмент.
     Восточная часть небосвода начала бледнеть, пока мы пробирались по узкому и извилистому фарватеру между джонками и сампанами, дрейфовавшими вниз по течению. Двумя часами позже, когда солнце уже успело разогнать легкий утренний туман, мы обогнули последний угол фарватера и нашему взору предстал Бунд — ряд исторических зданий, тянущихся вдоль причальной линии Международного Сеттльмента. Нас встретила пара стареньких буксиров, изрыгавших дым и издававших гудки. Они приняли концы с "Ориентал Венчура", развернули его и подтолкнули к понтону Центрального причала. По корме от нас в Хуанпу впадала речушка Хонг-Кью, которая протекала через более мрачные кварталы Сеттльмента и несла свои зловонные воды вперемешку с отходами человеческой жизнедеятельности. По ее берегам теснились склады товаров вперемешку с жилыми хижинами, из которых поднимались бесчисленные дымы и запахи готовящейся пищи, которые лишь частично маскировали запахи отходов и гниющей растительности.
     Во время прохода по реке я послал Лотера отдохнуть пару часов, а сразу после швартовки я оставил его заниматься нахлынувшими чиновниками, а сам спустился в свою каюту. Да Сильва приготовил крепчайший кофе, и несколько чашек частично взбодрили меня. Однако жара и духота усугубляли усталость, и я решил прогуляться по палубе, чтобы развеяться. Бросив усталый взгляд на подготовку к выгрузке, я заметил Мак-Грата, который руководил подъемом грузовых стрел. Как и все, он почти не спал этой ночью, но его юное подтянутое тело не выказывало признаков усталости, кроме, пожалуй, темных кругов под глазами.
     Увидев меня, он подошел:
     — Будут какие-нибудь распоряжения, сэр?
     — Да, третий. Таможенников и других чиновников с их проклятыми бумагами посылайте к старшему помощнику. Также пройдитесь по пассажирам и объявите им, что они все должны в десять часов собраться в кают-компании для прохождения таможенных и иммиграционных формальностей. После чего они смогут разъехаться на такси, которые уже заказаны агентом. Я буду в каюте, и если кому-то потребуюсь я лично — посылайте ко мне. Вам все ясно?
     — Да, сэр.
     Я бросил последний взгляд на реку. На ней не прекращалось постоянное движение буксиров, джонок, сампанов, снующих между судами, ошвартованными у причалов, а также строем элегантных военных кораблей, стоявших на якорях посреди реки. Речные берега были застроены слипами, верфями, складами, факториями, офисами и жалкими жилищами бесчисленных китайцев. Далее вверх по реке, на другой стороне ручья Сучоу, начинался Бунд — район, застроенный большими отелями, банками и прочими коммерческими сооружениями. Их массивные здания с башенками и щипцовыми крышами напомнили мне о британских колониальных строениях, раскинувшихся на улицах и других крупных городов империи — таких, как Бомбей или Сидней.
     В каюте было так же жарко, и я включил подвесной вентилятор, вытер пот с лица и налил в стакан воду из термоса. Я направился к дивану со стаканом в руках, размышляя, не стоит ли слегка вздремнуть, чтобы скинуть накопившуюся усталость. Но только я успел присесть, как раздался вежливый стук в дверь, и в каюту вошел выглядевший учтивым китаец в дорогом полотняном костюме. Сняв фетровую шляпу, он обнажил длинные черные, смазанные маслом, волосы, поправил в петлице алую гвоздику, достал из кармана круглые, с золотым ободком очки и водрузил их на удивительно прямой нос. Он представился Лингом, посланцем мистера Тунга, и я предложил ему сесть. Одновременно я нажал на звонок Да Сильве в буфетную и распорядился о кофе.
     — Полагаю, вы пришли обговорить доставку чая Дарджилинг, — сказал я, покончив с предварительными фразами.
     — Совершенно верно, капитан, —— ответил Линг, блестя своими выпученными по-жабьи глазами из-за толстых линз. — Также я должен передать самые искренние извинения мистера Тунга по причине невозможности его личного посещения вашей уважаемой персоны. Он нездоров, и доктор прописал ему постельный режим. Однако я уполномочен получить товар от его имени.
     Я ощутил покалывание в кончиках пальцев, но в этот раз мне вряд ли требовалось их предостережение. Если кто и мог возбудить недоверие, то это был именно этот шикарно одетый, пахнущий одеколоном Линг.
     — Как весьма неудачно. Прошу передать мое сочувствие мистеру Тингу. Я пробуду здесь несколько дней по крайней мере, надеюсь, за это время он выздоровеет.
     Линг нахмурился и быстро спрятал блеск раздражения, появившийся в его глазах. 
     — Не понимаю, капитан, почему надо ждать выздоровления мистера Тунга для того, чтобы передать товар?
     — Надеюсь, вы прекрасно понимаете, почему, — ответил я, ничуть не обманутый показным простодушием его тона. — Меня инструктировали передать чай лично в руки мистера Тунга.
     — Ах, да, конечно, — сказал Линг, складывая ладони в угодливой манере. — Мистер Тунг осознавал, что могут возникнуть трудности из-за соблюдения вами ваших инструкций. А так как он крайне озабочен в скорейшей доставке товара именно сегодня, он сказал, чтобы я вручил вам это. — Он вынул из кармана конверт и подал его мне. — Здесь написано, что я уполномочен принять товар.
     Я взял письмо и уставился на него с нарастающим раздражением. Распоряжения мистера Ху были вполне определенны. Передо мной стояла дилемма: несмотря на не внушающую доверия личность клерка мистера Тунга, передать ему товар, или вернуть его в Гонконг не доставленным.
     — Не хочу показаться грубым, мистер Линг, но у меня совершенно определенные инструкции от главы нашей компании, мистера Ху. Вы сказали, что мистер Тунг болен и вручили мне письмо, которое по вашим словам написано им. Прошу прощения за прямоту — я не знаю ни вас, ни мистера Тунга, и как мне знать, что письмо настоящее?
     В лицо Линга бросилась краска, его глаза сузились, и мне показалось, что сейчас он потеряет лицо, однако его ответ оказался обаятельно вежливым.
     — Мой дорогой капитан Роуден, конечно, вы вправе быть весьма осторожным в эти... — сделав рукой неопределенный жест — неясные времена. Но заверяю вас — письмо самое настоящее. Мистер Тунг действительно болен, но он лично продиктовал это письмо, вы можете в этом убедиться, посмотрев на его штамп рядом с подписью.
     — Его штамп?..
     — Его личная печать, — вставил Линг, — только он собственноручно может поставить ее на письмо.
     — Я знаю, что такое штамп, но...
     — Вы подвергаете сомнению мои слова, капитан Роуден, — раздраженно огрызнулся Линг, не способный более контролировать себя.
     — Нет, мистер Линг. — Он прервал меня дважды, бросил на меня враждебный взгляд, но я должен был сохранить спокойствие. Я имел дело не с сиднейским портовым громилой, а с китайцем, для которого было необычным открыто выражать свой гнев иностранцу. — Но мои инструкции вполне определенны. Максимум, что я могу сделать для вас сегодня, это послать телеграмму мистеру Ху с описанием сложившейся ситуации и ждать его указаний. У меня сегодня много дел, — их не было, я просто хотел прилечь и немного поспать, — но после полудня я схожу на телеграф и завтра утром прибудет ответ. Вы можете утром позвонить по телефону судовому агенту и, если ответ мистера Ху будет положительным, он уладит формальности для передачи вам товара.
     — Мистер Тунг будет крайне разочарован отсутствием сотрудничества с вашей стороны, капитан, и когда он непременно передаст свои чувства мистеру Ху... — он оставил неоконченным предложение.
     — Это что-то вроде угрозы, мистер Линг?
     Он был слабого телосложения, и со своей гладкой кожей и гвоздикой в петлице выглядел несколько женственным. У меня появилось искушение плюнуть на восточный обычай соблюдать лицо и схватить его за глотку.
     — Я всего лишь посланец, капитан. Вы разрушаете сделку. Мистер Тунг будет недоволен, не получив сегодня товар, и оплата мистеру Ху будет задержана. Последствия ваших действий могут быть таковы, что они оба возложат на вас ответственность.
     — Я рискну, мистер Линг, — сказал я сквозь зубы. — Я уже сказал вам, что я намерен предпринять, и будет лучше не терять ни вашего, ни моего времени.
     Мне требовалось покончить с этим до того, как я потеряю терпение и сделаю что-нибудь, о чем позже пожалею. Я встал, чтобы показать, что разговор окончен, но Линг поднял руку.
     — Возможно, я говорил несколько запальчиво, капитан. У мистера Тунга есть причины как можно быстрей завершить эту трансакцию, и я уверен, что его старому другу мистеру Ху не понравится, что вы ввергли его в неприятности. Но мистер Тунг будет счастлив уплатить... э... фрахтовый бонус за скорейшую выдачу товара.
     Меня не удивила смена угрозы кнута на обещание пряника. Я достаточно долго был на Востоке, чтобы ощутить не раз и то, и другое. Мистер Ху и мистер Тунг могли быть старыми друзьями, но покалывания в кончиках пальцев заставляли меня быть настороже. В дальнейшем разговоре не было смысла, и я взял шляпу Линга и подал ему.
     — Как я уже сказал, я телеграфирую главе и буду действовать по полученным от него инструкциям.
     Линг поднялся и буквально вырвал шляпу из моих рук:
     — Что ж, если это ваше последнее слово, капитан, то я так и доложу мистеру Тунгу, и подождем до завтра. Но я должен предупредить вас, что он не отличается терпением, и не воспримет благосклонно вашу медлительность.
     Я почувствовал, что мне в лицо бросилась кровь и застучало в барабанных перепонках.
     — Для вас будет лучше, если вы немедленно покинете борт, мистер Линг, — сказал я, с трудом держа себя в руках. — Агент известит вас о решении мистера Ху, если таковое последует.
     Линг повернулся, не пытаясь больше скрыть своей ненависти и гнева. Он поднял правую руку — то ли попрощаться, то ли ударить меня, подумал я, но он откинул рукой занавес и исчез в коридоре, не произнеся ни слова. Я послушал, как затихли его шаги на трапе и уселся почитать письмо Тунга. Судя по официально выглядевшей бумаге, с вежливыми фразами и внушительной красной печатью, она могла быть написана кем угодно, в том числе и самим Тунгом. Но судя по поведению Линга, кто-то — он сам или стоящий за ним — хотел спешно положить руки на этот товар. Почему кто-то отчаянно пытался заполучить партию индийского чая — этого я никак не мог понять. Однако у меня были свои, вполне определенные, инструкции, и чем скорее я проясню это дело с мистером Ху, тем спокойнее я буду спать. Я оторвал свое усталое тело от кресла и залез в гардероб за летним пиджаком и поношенной, но вполне приличной панамой.
     Лотер работал в судовой канцелярии, и я, откинув занавес, сунул голову в дверь. На столе стояли кофейник и открытая бутылка джина. Я нахмурился, зная, что следовало бы что-то сказать по этому поводу. Лотер был слишком хорошим человеком, чтобы спокойно смотреть, как он гробит себя алкоголем. Ему следовало бы найти цель в этой жизни, каковой служба помощником капитана на трамповом пароходе, ясное дело, не являлась. Возможно, надвигавшаяся война решит этот вопрос, если его печень продержится достаточно долго. 
     — Я иду на берег в телеграфный офис, хочу послать сообщение мистеру Ху о делах с этим проклятым чаем. Выглядит так, что получатель, которому тот направлен, не может прийти, а мне не внушает доверия клерк, пришедший за ним.
     — Все под контролем, шкипер. Вы надолго?
     — На пару часов, может, немного дольше. Я не ожидаю прихода Линга, этого клерка, ранее чем завтра, но если он вдруг снова появится, просто повтори ему, что мы ждем указаний мистера Ху.
     Лотер кивнул, я отпустил занавес, прошел по коридору и открыл дверь на главную палубу. Снаружи было еще более жарко, и я почувствовал, как пот начал струиться под рубашкой. Бледно-голубое небо было подернуто дымкой, оно было заполнено медленно движущимися грядами облаков, чьи потемневшие основания сулили грозу. Я спустился по парадному трапу на испещренную масляными пятнами деревянную палубу понтона и направился к портовым воротам. Оттуда я мог по телефону вызвать такси, но, несмотря на жару, я испытывал желание размяться и решил пройти пешком небольшое расстояние по улице Тайпинг-Роуд до Бродвея, где я мог остановить проходящее такси или добраться до Бунда трамваем. Возможно, трамвай был не самым подходящим видом транспорта для моего высокого положения, и я усмехнулся, вспомнив далекие времена в бытность младшим помощником, когда я с трудом мог себе позволить потратить несколько медяков на билет.
     Полицейский-сикх у ворот поднял руку к тюрбану, и я в ответ прикоснулся к полям своей шляпы. В кончиках пальцев продолжало покалывать, но я отнес это на счет Линга, которому удалось зацепить меня своей неуклюжей попыткой заставить меня отойти от инструкций. За воротами дорога простиралась на север примерно на треть мили до пересечения с Бродвеем, по ее сторонам вплотную теснились убогие домишки и мастерские, так что мне пришлось идти, маневрируя между дымящими маленькими грузовиками и потными кричащими грузовыми рикшами. Воздух был наполнен пылью и сажей, удушливым дымом выхлопов плохо сгоревшего топлива, кислым угольным дымом и вонью ила с реки.
     Среди толп китайцев, снующих взад и вперед по узкой улице, я был единственным европейцем, но с годами пребывания в портах Дальнего Востока я привык к такому столпотворению, и ловко пробивался к своей цели — Бродвею. На полпути слева от меня открылась аллея, идущая вдоль задних дворов нескольких мастерских к илистому берегу речушки Хонг-Кью. В конце улицы я мог видеть идущие по Бродвею зеленые трамваи с деревянными решетчатыми ставнями на окнах. Я полез в карман за монетами для оплаты проезда, и в этот момент меня сильно толкнули в сторону аллеи.
     Я раздраженно оглянулся, ожидая услышать произнесенные скороговоркой извинения, но увидел только пустые, ничего не выражающие взгляды. Я попробовал вернуться на середину улицы, но те сомкнулись так, что я не мог двинуться ни вперед, ни назад к порту. Свободной для прохода оставалась только аллея, сразу же показавшаяся мне опасной.
     Я сунул было руку в карман и выругался — несмотря на заверения майору Спенсеру, я оставил "уэбли" в письменном столе.
     По толпе пробежала рябь, извергнув из себя двоих бандитского вида китайцев, которые с угрозой приближались ко мне. Я едва успел заметить их наружность: один жилистый, лысый с тонким, похожим на череп лицом, и другой, коренастый, в тюбетейке и с клочковатой бородой. Выражения на их лицах сказали мне все, что было необходимо.
     Во мне сработали бойцовские рефлексы, я принял боевую стойку, подняв кулаки и встав на подушечки ног. Мужчины были быстры. Коренастый двинул прямо на меня, я уклонился, но споткнулся на разбитой плите и чуть не упал. Жилистый протянул руку, как бы поддержать меня, но я почувствовал, как его рука скользнула под мой жилет, подбираясь к бумажнику.
     Простое ограбление, подумал я почти с облегчением, хватая коренастого за воротник — лишь для того, чтобы потерять почву под ногами и распластаться на дороге. Быстрое похлопывание по карману подтвердило, что бумажник изъят. Я вскочил на ноги, задыхаясь от гнева.
     Двойка напавших на меня спокойно удалялась по аллее в направлении к речушке. Череполицый обернулся и обнажил зубы в угрожающей улыбке.
     — Думаете, я вас испугался, —— взревел я, бросаясь за ними со сжатыми кулаками, готовый разбить их самодовольные морды. Они не обратились в бегство, но повернулись ко мне лицом, продолжая улыбаться.
     В моей голове зазвенел тревожный сигнал, затем перед глазами взорвались звезды, последовала жгучая боль и беспамятство.  
* * *  
     Я открыл глаза и тут же застонал, почувствовав тошноту и боль, которая грозила расколоть голову.
     — Приходи в себя, старина, — раздался смутно знакомый голос. Я лежал на чем-то вроде кушетки и пытался понять, где я нахожусь. Когда зрение прояснилось, я увидел, что лежу на заднем сидении стоящего такси, а мои ноги высовывались из открытой двери. 
     Я попытался сесть, вздохнул и снова  издал стон. Болела не только голова — ребра были как в огне.
     — Боюсь, несколько дней у вас будет все болеть, но насколько я вижу, серьезных повреждений нет. У вас, должно быть, чрезвычайно крепкая черепная коробка.
     К моему лицу приблизилась рука с небольшой серебряной фляжкой. Я взял ее трясущимися руками, приложил ко рту и сделал глоток. Когда крепкий алкоголь попал в горло, я закашлялся, но вскоре успокаивающая теплота разлилась по всему телу. Мне в фокус попало лицо, в котором я узнал рыжеватые волосы и подстриженные усы. 
     — Майор Спенсер, — сказал я, глядя на моего спасителя, попытался сесть и проскрежетал зубами от боли. — Что произошло?
     — Я садился в такси в конце Тайпинг-Роуд, когда увидел вашу стычку с двумя бандитами. Третий ударил вас по голове мешочком с песком. Я потерял вас из вида в этой толпе, но смог пробиться через нее. Они тащили вас в подворотню, и один из них бил вас ногой по ребрам. Когда они обнаружили меня, то бросили вас и смылись.
     — Испугались форменной одежды? — спросил я, ощупывая солидную шишку на затылке. К счастью, на пальцах не было следов крови.
      — Скорее моего револьвера, старина. Вы не единственный, кто имеет оружие, но, к сожалению, вы его оставили на борту. Так или иначе, я попросил помочь нескольких туземцев, и мы поместили вас в машину. Надеюсь, вы простите мне мою вольность, но я ощупал вас и нашел, что ничего не сломано. Ваша грива уберегла вас от чего-то худшего чем шишка. Я бы сказал, вы легко отделались, хотя их намерения, думаю, были более серьезными.
     — Их было трое, да? — задумчиво произнес я. Память об инциденте начала возвращаться ко мне. — Я видел только двоих, которые ограбили меня. Я еще подумал — как странно, что они не стали убегать от меня. Третий, должно быть, ждал подходящего момента, чтобы стукнуть сзади.
     — Не думаю, что их интересовал только ваш бумажник. Судя по тому, как обстояли дела, вы в лучшем случае очнулись бы изрядно избитым, а в худшем случае вы закончили бы жизнь на дне Хонг-Кью. Похоже, у вас есть какие-то враги, капитан.
     — Не больше чем у любого, кто зарабатывает на жизнь в этих водах, — ответил я, потирая ребра. Спенсер был прав: похоже, ничего не сломано. — Но если я еще раз встречу эту троицу, то они горько пожалеют. Следующий раз такой фокус у них не пройдет.
     — Будете обращаться в местную полицию? Бумажник к вам не вернется, но вы сможете дать описание этих негодяев.
     — Ограбление моряка? Украденный бумажник? Да они скажут, что у них есть занятия посерьезнее.
     Я покачал головой в знак смирения, но тут же пожалел, так как словно тысяча молоточков постучала изнутри.
     — Мне следовало сразу взять такси, но я решил пройтись. Как глупо!
     — А куда вы направлялись? Я охотно подброшу вас куда надо. Или вы желаете вернуться на судно?
     Вернуться на судно как побитая собачонка, поджав хвост! Мне пришло в голову, что три негодяя могли быть посланы Лингом, чтобы воспрепятствовать мне связаться с мистером Ху. Возможно, они и сейчас наблюдали за мной, с какого-нибудь окна в окружающих постройках. Да будь я проклят, если я сдамся из-за побитых ребер и шишки на голове.
     — Я был на пути в телеграфный офис, хотел послать телеграмму главе нашей компании касательно одного из грузов. — Я осторожно потер шишку на голове. — Это происшествие не остановит меня. Ну, а потом посмотрим.
     — Вы правы, старина, — сказал Спенсер, забрался в такси, уселся рядом со мной и похлопал водителя по плечу: — Телеграф.
     — Как угодно, сагиб, — покачивая головой, ответил водитель, улыбающийся бородатый сикх в оранжевом тюрбане, и включил передачу, нажав при этом на сигнал.
     Проехав несколько ярдов по Тайпинг-Роуд, мы свернули налево по Бродвею. Я откинулся на спинку сидения. Острая боль в затылке перешла в тупую. Грудь саднило от ссадин и кровоподтеков, но я был рад, что ребра остались целыми. Майор Спенсер прибыл вовремя и спас меня от чего-нибудь похуже. Чем больше я размышлял, тем все меньше это нападение казалось случайным. Наличие третьего человека, поджидавшего в толпе подходящего момента, предполагало обратное. А если они поджидали именно меня, то палец сам собой показывал на Линга. Потому что никто кроме Лотера не знал, что я собираюсь на берег.
     Когда такси приблизилось к перекрестку улиц Бродвей, Сьюард и Тьендонг, и так уже плотное движение превратилось в бурлящий хаос машин, автобусов, рикш и мотоциклов, соперничавших с трамваями, когда весь этот поток сужался на мосту Гарден-Бридж. Я вздрогнул, когда сикх едва не столкнулся с подходившим трамваем, протискиваясь в едва заметное свободное пространство в массе средств передвижения. Слева проплыла высокая белая пирамида здания Бродвей-Меншнс, и я задумался — что же такого особенного с этим чаем. Если мистер Тунг был слишком болен для того, чтобы лично забрать его, то мистер Ху наверняка одобрит его передачу клерку Тунга. Отчего же такая срочность и нервозность, выказанные Лингом? В этом деле было что-то дурно пахнущее.
     Мы с трудом продвигались между арочными ограждениями моста Гарден-Бридж над зловонной речушкой Сучоу-Крик. Речка была так заполнена сампанами и лихтерами, что, казалось, по ним можно было перейти пешком с одного берега на другой. Перебравшись на северный берег, мы проехали мимо сада Паблик-Гарден. По правую сторону от нас простирался ряд неоклассических зданий Бунда — коммерческого сердца Международного Сеттльмента с офисами судоходных компаний, отелями и банками, носящими знакомые имена: "Глен Лайн", "Жардин Матесон", отель "Катай", "Чайна Мерчантс", "Гонконгский и Шанхайский банк". С левой стороны тянулись причалы грузовых пароходов и паромов, кишащие толпами народа.
     — Итак, у вас имеются какие-нибудь догадки о том, почему на вас напали? — сказал Спенсер, впервые открыв рот после того, как отдал распоряжение водителю такси.
     —— Я обдумывал это происшествие, — ответил я. — Если это не было случайным ограблением, а намеренным нападением, то должна была быть причина. Если они поджидали меня, то значит, что кто-то знал, что я сойду на берег. И единственная персона кроме моего старпома — это Линг, клерк мистера Тунга.
     — Линг, Тунг. Кто они? — спросил Спенсер.
     — Тунг — это приятель мистера Ху, главы нашей компании. Линг представился клерком Тунга. Мистер Ху отправил Тунгу партию чая, которую я должен доставить тому лично в руки. Но Линг сообщил, что Тунг болен, сам прийти на судно не может и послал его — Линга — принять эту партию вместо себя. Я сказал клерку, что нуждаюсь в подтверждении мистера Ху и свяжусь с ним посредством телеграфа. Я как раз был на пути в телеграфный офис, когда меня атаковали.
     — Чай! — засмеялся Спенсер. — В Китай! У вашего мистера Ху своеобразное чувство юмора.
     — Такова же была и моя реакция, когда мне сказали об этом. Но это особый сорт — Дарджилинг, его трудно найти в Шанхае.
     — Возможно, я не эксперт в этой области. В Австралии, мы завариваем его в котелке, бросаем в воду горсть листьев и солидную щепотку сахара, ставим на огонь и помешиваем эвкалиптовой веточкой. Запах древесного дыма и эвкалипта — ничто не может сравниться с этим холодным утром, особенно в сопровождении глотка рома. Но... вы сказали, что этот чай был направлен мистеру Тунгу?
     — Да, и что из этого?
     Спенсер указал на газету, лежавшую на сидении между нами.
     — Имя Тунг достаточно распространено в Шанхае, но здесь есть заметка о том, что некий Тунг был вчера обнаружен застреленным.
     — Может, это совпадение, — сказал я, хотя и давным-давно понял, что следует опасаться вещей, которые выглядят как совпадения, — но если нет, то он точно не пребывает в здравии, и это возможная причина для того, чтобы помешать мне. Так что чем скорее я пошлю телеграмму мистеру Ху, тем лучше. 
     Такси пересекло улицу Кантон-Роуд с ее мрачными складами и рынком редкостей и проезжало витиевато украшенный фасад клуба "Шанхай" — барокко, как, я слышал, его называли, — который напомнил мне о шикарных гостиницах лондонского Вест-Энда. Телеграфный офис находился сразу за углом, и как по заказу, сикх нажал на тормоз, едва избежав столкновения с пересекшим путь грузовиком, который издал продолжительный сигнал и получил в ответ очередь проклятий на урду.
     — Эти кули совсем не умеют водить, сагиб, — воскликнул сикх и, сделав крутой поворот, остановился у телеграфного офиса. Я распахнул дверь. Спенсер, достав из кармана пачку банкнот, вручил одну из них водителю.
     — Вот что я вам скажу. Посылайте телеграмму, а я вас подожду здесь. Затем пройдемся пешком до клуба "Шанхай" и пообедаем, а потом уже вы вернетесь на судно.
     Я пробормотал согласие и зашел в здание офиса. Через двадцать минут мы входили в импозантный холл клуба, где были перехвачены швейцаром в ливрее и с подозрительным взглядом. Однако после нескольких тихих слов Спенсера он нырнул в свою конторку и позвонил по телефону. Несколько мгновений спустя появился дежурный администратор, подобострастно приветствовавший майора как почетного члена клуба, а меня как почетного гостя.
     — Раньше мне здесь бывать не приходилось, — сказал я, стараясь не показать то, что был впечатлен.
     — Мне тоже. Но у меня есть влиятельные друзья, — пояснил Спенсер с иронической улыбкой, поднимаясь по белой итальянского мрамора лестнице, ведущей в бар "Лонг-Бар".
     — Это те же друзья, о которых вы упоминали прежде? — поинтересовался я, размышляя, насколько высоко тянутся связи майора.
     — Вполне возможно.
     Наверху лестницы стоял ливрейный лакей, который распахнул для нас одну из находившихся там дверей. Вслед за Спенсером я вошел в помещение, в котором и располагался знаменитый "Лонг-Бар" длиной свыше ста футов, дальняя стена которого была облицована мрамором. Одна из его секций в форме буквы Г представляла собой удобную позицию для наблюдения за деятельностью вокруг Бунда через широкое окно. Время было обеденное, и бар был переполнен. Некоторые посетители были в форме — морской белой и армейской цвета хаки. Воздух был наполнен жужжанием разгоряченных алкоголем разговоров и густым запахом сигар и трубочного табака. Здесь присутствовали исключительно мужчины-европейцы, и табличка над барной стойкой напоминала, что китайцам и женщинам доступ сюда был воспрещен.
     Спенсер направился к менее занятой части стойки, примерно на полпути от Г-образной части.
     — Мне говорили, что здесь существует неофициальное разделение кормушек, так сказать. Тот конец, — он указал большим пальцем на Г-образную часть, — предназначен для тайпанов[42]. На другом конце располагаются мелкие деловые люди. Мы с вами находимся посередине. Что будете пить?
     Я снял шляпу и осторожно почесал затылок. Боль уменьшилась, но не исчезла совсем.
     — Солидную порцию анестетика, я думаю, — ухмыльнулся Спенсер. Он повернулся к ожидавшему бармену и сказал: — Два больших бурра-пега[43] с капелькой ледяной воды.
     — Будьте здоровы, капитан, — продолжил он, когда прибыли напитки, и с удовольствием сделал большой глоток. — А теперь вопрос. Почему это заведение называется "Лонг-Баром"? 
     Я потряс головой и уныло застонал, настигнутый волной боли.
     — Как мне сказали, если вы прижметесь щекой к стойке бара на одном конце и посмотрите на другой конец — вы увидите кривизну Земли. 
     Он расхохотался собственной шутке, и я присоединился к нему, хотя движение грудной клетки причиняло боль.
     Спенсер опустошил свой бокал:
     — Возьмем еще по одной, и поднимемся выше на ленч.
     Часом позже мы прикончили превосходный карри на третьем этаже ресторана. Спенсер заказал столик в укромном уголке, где растущая из горшка пальма давала некое уединение. Несмотря на боль от моих ссадин, пара виски стимулировала аппетит, и я ел горячий, наперченный карри с удовольствием.
     Спенсер сказал, наблюдая, как я проглотил последний кусок: 
     — Для человека, которого здорово отмутузили несколько часов назад, вы выглядите на удивление жизнерадостно, капитан.
     — Ну, мне приходилось быть битым и ранее... как и задавать трепку другим. Человек способен нормально пережить несколько ссадин. Но если я смогу добраться до этих мерзавцев, то им мало не покажется.
     В это время я услышал звон и, обернувшись, увидел официанта, пробиравшегося между столиками с табличкой для сообщений и позвякивавшего бронзовым ручным колокольчиком.
     — Похоже, вы получили ответ на вашу телеграмму, — заметил Спенсер, показывая на табличку, на которой мелом было написано мое имя.
     Я глянул на наручные часы, посчитал в уме и нахмурился:
     — Что-то очень быстро.
     Я поднял руку, подозвал официанта, разорвал конверт и быстро пробежал на короткому сообщению. Которое вызывало больше вопросов, чем ответов.
     — Может, вы сможете объяснить это, — рявкнул я гневно и положил телеграмму на стол перед Спенсером.
     Тот спокойно взял и прочитал короткое сообщение:
     — "ТУНГ МЕРТВ ТЧК ПЕРЕДАЙТЕ ЧАЙ СОГЛАСНО ИНСТРУКЦИЯМ МАЙОРА СПЕНСЕРА ТЧК ХУ". Вы такого не ожидали, капитан?
     — Вы чертовски хорошо знаете, что нет, не ожидал. Я чувствую, что меня держат за дурака, майор, и мне это не нравится. Я ничего не писал о смерти Тунга, так откуда он узнал о ней? И он хочет, чтобы я передал чай вам. Что вы имеете общего с партией чая? Полагаю, за всем этим что-то кроется.
     Я уставился на него, с трудом сдерживая желание стереть ухмылку с его лица. Вместо этого я ткнул пальцем в его грудь:
     — И вы знаете об этом что-то.
     Спенсер проигнорировал толчок, придвинул кресло ближе к столу и наклонился, понизив голос:
     — Приношу извинения за то, что держал вас в неведении, капитан Роуден. Порой лучше не знать слишком многого, но обстоятельства сейчас работают против нас. — Он понизил голос до шепота. — Боюсь, в тех ящиках не чай, а опиум.
     — ОПИУМ! — я чуть не подавился этим словом.
     — Не говорите так громко, — прошипел майор, — нам не следует привлекать к себе внимание.
     — Я невольно провез контрабандой груз — чая — в Шанхай, и вы знали об этом, — проворчал я. — Вам следует дать объяснение, и, черт возьми, оно должно быть правдивым.
     Уголки рта майора Спенсера сложились в загадочную улыбку, он сложил ладони вместе и уставился на меня, возмутительно спокойный, как бы оценивая надежность пытливого юнца, желающего играть во взрослые игры.
     — Я говорил вам, что путешествовал в Шанхай для того, чтобы оценить силу китайского сопротивления Японии и возможную реакцию джапов[44] на него. Ну, а сейчас обстановка накалилась еще больше. Наша разведка полагает, что джапы готовы начать наступление на центральный Китай. Вопрос в том, сколько сил могут собрать националисты Чан-Кай-Ши для противодействия им. И, что более важно, на какую поддержку мы можем рассчитывать, чтобы предотвратить захват джапами всего Шанхая, включая Международный Сеттльмент.
     В расстройстве я покачал головой, и приступ острой боли подогрел мой гнев:
     — Итак, события развиваются быстрее, чем ваши хозяева в Уайтхолле предполагали. Но что общего, черт побери, это имеет со мной и контрабандным грузом...
     Я оставил незаконченным свое высказывание.
     — Вы, возможно, не заметили этого, капитан, но наши владения здесь подвержены большой опасности. Если джапы захотят захватить Международный Сеттльмент, то мы мало что сможем сделать, чтобы остановить их. Остается только надеяться на китайские войска. Но что их побудит к этому — любовь к королю Георгу?
     Я был уверен, что Чан-Кай-Ши, как и любой другой китаец, не дадут и ломаного гроша за короля Георга и его так называемую империю. Но торгашеское влияние было тем, чем британцы превосходили многих в течение столетий.
     — Итак, этот опиум предназначен в качестве взятки какому-то местному военачальнику, чтобы обеспечить защиту его войсками наших интересов в Шанхае, — так сформулировал я свою мысль. 
     Сам я много раз давал взятки, и не мне укорять кого-то за это. И как бы я не противился этой мысли, в словах Спенсера появился определенный смысл.
     — Я бы не ставил вопрос так грубо, — откликнулся он. — У националистов есть хорошие генералы и войска, способные противостоять джапам — за хорошие деньги. А с другой стороны, у нас не достаточных сил, чтобы остановить их. Так что, стоит усилить потенциальных союзников, не так ли?
     — Я вижу, круг ваших друзей ширится, — сказал я, думая о том, насколько тесны связи между Спенсером, Ху и несчастным Тунгом. — Итак, Тунг должен был обеспечить попадание... чая в правильные руки. Думаю, что кто-то узнал об этом и убил Тунга, чтобы самому завладеть партией. Со смертью Тунга мистер Ху (или тот, кто в действительности стоит за всей этой операцией) доверил вам завершить ее? 
     — Все правильно, по всем пунктам, — ответил с ухмылкой Спенсер. — Для моряка вы не такой уж тугодум.
     Я пропустил шпильку мимо ушей, но выражение моего лица стерло улыбку с лица, и он продолжил более уважительным тоном:
     — Полагаю, что кем бы ни был этот Линг, он работал не на Тунга, а на того, кто его убил. Вы правильно сделали, что отказались передать ему партию чая. И возможно, он думал, что, устранив вас, он сможет договориться со старшим помощником. Однако, в отличии от Тунга, я не знаю, кто является настоящим получателем, и, подозреваю, мистер Ху также не в курсе. Но есть люди, которые, надеюсь, смогут помочь.
     — Очередные ваши друзья?
     — Не совсем, но некоторые китайцы, имеющие пользу от существования Международного Сеттльмента, будут более склонны видеть его в существующей форме, нежели под непредсказуемым контролем японцев.
     — Лучше белый дьявол чем...
     — Что-то вроде этого, — согласился Спенсер.
     Я посмотрел на него вопрошающе:
     — Но вы ведь рискуете, использовав мое судно для контрабанды опиумом и сообщая мне об этом. Что помешает мне сообщить об этом властям? Или самому продать его?
     — Риск обдуманный, — ответил Спенсер с холодной улыбкой. — В таком случае вы наживете себе еще больше врагов. Может, вас это и не заботит, но после ваших приключений и Веваке и Лоренгау вам в будущем могут понадобиться друзья.
     Я все еще был зол и немало разочарован тем, что мистер Ху недостаточно доверял мне, чтобы поделиться этой тайной. Но, как сказал Спенсер и как я сам знал из собственного горького опыта, порой лучше ничего не знать. И если даже он ввел меня в заблуждение, было бы большой ошибкой делать из мистера Ху врага. Кроме того, я в самом деле любил этого старика. Чего нельзя было сказать о Спенсере. Я имел ощущение, что его дружба продлится только до того момента, когда я перестану быть ему нужен.
     — Я в состоянии позаботиться о себе сам, — прорычал я, — и не уверен, что нуждаюсь в вашей дружбе.
     — Однако в ней возникла необходимость некоторое время назад.
     Я раздраженно фыркнул — мне было нечего ответить. Меня застали врасплох, но такое не повторится.
     Спенсер взглянул на наручные часы:
     — Ну что ж, покончим с ленчем. Предлагаю вам вернуться на судно, и пусть кто-нибудь займется вашими ссадинами, а я, согласно с инструкцией мистера Ху, попробую найти истинных получателей чая. Вам знаком "Замечательный мир", капитан?
     — Да, это ночной клуб во Французской Концессии.
     Я хорошо знал этот клуб, прибежище всяческих пороков и преступников Шанхая. Им владел коррумпированный полицейский чин. Крамп достаточно точно описал его Мак-Грату. Для тех, кто мог себе это позволить, он предоставлял массу развлечений как с надетыми, так и со спущенными штанами.
     — Отлично. Тогда давайте встретимся там вечером, скажем, в 10 часов. После того, что произошло сегодня утром, я советую вам захватить с собой пару надежных спутников. Посещение несколькими моряками ночного клуба не должно вызвать подозрений. Держите, — майор протянул мне несколько банкнот. — Я удаляюсь, а вы расплатитесь по счету. Останется достаточно, чтобы взять такси до порта. Итак, в десять вечера. Удачи!
     Я неохотно пожал протянутую руку, чувствуя себя немного как Иуда, продавший душу за тридцать сребреников. За цену обеда и такси я стал в некотором роде пешкой майора Спенсера в игре, в которой большинство игроков мне были незнакомы, и на доске, о размерах которой я мог только предполагать.   

Глава тринадцатая

     Было видно, что юный Мак-Грат был зачарован парадом ошеломляюще красивых женщин в ярких цветных чонсамах, которые, как и обещал Крамп, имели сбоку разрезы почти от талии. Он сидел между мной и Крампом за столиком на третьем этаже "Замечательного мира", наблюдая кабаре китайских акробатов и фокусников. Окружающие нас столики были заняты самодовольными и экстравагантными мужчинами и женщинами европейского, китайского и смешанного происхождения, чье внимание было направлено частично на кабаре, а частично на то, какое впечатление они производят на других. Многоязычный говор, шампанское, виски, водка, дорогие сигары и экзотически выглядевшие сигареты. Между столиками сновали "певчие птички", готовые присесть и пофлиртовать за цену выпивки, или пообещать большее тем, кто на это способен. Я заказал всем пиво, и три больших запотевших бокала были доставлены официанткой в короткой юбчонке, которая суетилась вокруг меня, пытаясь угадать, на какой размер чаевых она может рассчитывать, и одновременно бросая озорные взгляды на Мак-Грата.
     К этому моменту Линг, должно быть, осознал, что его первые попытки заставить меня расстаться с партией опиума провалились. Зная ее ценность в Шанхае, я нисколько не сомневался, что он — или тот, кто стоял у него за спиной — не захочет выпустить из рук такой лакомый кусочек. Я также удивлялся опрометчивой попытке мистера Ху провезти контрабанду в Шанхай, рискуя при этом и своим судном, и лично мной. Тот факт, что он скрыл от меня суть дела, говорил о том, что политическая ситуация в Китае становилась весьма опасной. А чувствительные носы таможенной службы подозрительно ничего не почуяли, хотя слух о контрабандном грузе попал в чужие уши. Из этого следовало, как намекнул Спенсер, что власти приложили бинокль к слепым глазам. Что все еще оставляло меня наедине с задачей, как безопасно передать груз тому, на кого укажет Спенсер как на истинного получателя.
     Мне также пришло в голову, что пользующийся дурной славой ночной клуб был необычным местом для такой трансакции, так как служил притоном для множества известных гангстеров и рэкетиров, которые были бы не прочь наложить на нее руки. С другой стороны,  клуб был хорошо известен и властям. Не было необычным увидеть высокопоставленных чиновников плечом к плечу с деятелями подпольного бизнеса, так что повторение силовой акции здесь было маловероятным. Тем не менее, я прислушался к совету Спенсера и взял с собой "уэбли". Крамп, Мак-Грат и я представляли собой достаточную силу, способную противостоять и численно превосходящему противнику.
     Я доверил Мак-Грату нести портфель с находящимся внутри коносаментом, и он держал его на коленях, пока такси везло нас сквозь шум и суету оживленного вечернего движения по Бродвею, через мост Гарден-Бридж и далее на юг вдоль Бунда к авеню Эдуарда VII. Крамп и я все это уже видали не раз, но Мак-Грат широко открытыми глазами смотрел на прекрасные здания и яркие огни Бунда. По авеню Эдуарда VII проходила граница с Французской Концессией. Такси резко свернуло направо и по изогнутой улице, обрамленной рядами платанов, дошло до угла бульвара Де Монтиньи, на который выходил фасад в стиле барокко пятиэтажного здания "Замечательного мира".
     Оказавшись внутри, я повел своих по лестнице на третий этаж, и попросил столик на четверых — с расчетом на ожидаемого гостя. Помещение было переполнено, но блеск золота, сунутого в ладонь унылого портье, купил его неискреннюю улыбку и небольшой, но подходящий столик с неплохим видом на сцену. Крамп улыбнулся на выпученный взгляд Мак-Грата и дернул его за рукав.
     — Держи себя в руках, третий, ты скоро пустишь слюну.
     — Извини, чиппи, я никогда не видел ничего подобного.
     — Да уж, необычный вид, это точно, — ответил Крамп. — Здесь можно получить любое удовольствие, какое только сможет вообразить мужчина. Девки, мальчики, девочки и мальчики, выпивка, гашиш, опиум. Все что только придет в голову.
     — Думаю, что ограничусь пивом и полюбуюсь окружающим, — откликнулся с улыбкой Мак-Грат. Он поднял бокал. — Ваше здоровье, сэр, и спасибо за угощение. — Он показал на пустующий стул. — Ждем кого-то, сэр?  
     — Ждем неприятностей, шкипер? — вклинился Крамп прежде, чем я успел ответить.
     — Ждем майора Спенсера, — ответил я. — И нет, не думаю, что случатся неприятности. Слишком публичное место для таких типов, как те, что напали на меня утром. Но на всякий случай будьте настороже.
     Что для пары истосковавшихся по женской ласке моряков было нелегкой задачей. Воздух кабаре был насыщен опьяняющей смесью ароматов сигарного и сигаретного дыма, дорогих духов, пива, пота и слабого, дразнящего запаха гашиша. Не говоря уже об изобилии присутствующих женщин всех цветов кожи и размеров. Я решил, что будет лучше посвятить их в происходящее, частично по крайней мере, для того, чтобы они не распылялись на постороннее.
     — Слушайте, вы оба. Хочу объяснить...
     — Добрый вечер, капитан. — Колониальный, в нос, выговор принадлежал майору Спенсеру, что контрастировало с его белым смокингом и черным галстуком-бабочкой, которые придавали ему фатоватый вид. — Не возражаете, если я присоединюсь к вам? — Он плюхнулся в свободное кресло не дожидаясь ответа и поднял руку, чтобы привлечь внимание официанта.
     — Виски с водой, большой бокал, — стал заказывать он. — Кто-нибудь из вас желает повторить?
     Я заметил колебание Мак-Грата:
     — Полный вперед, третий. Думаю, что правительство его величества заплатит за этот бокал.
     Явно впечатленный внешностью пришедшего, официант торопливо удалился и вскоре вернулся с напитками, эффектно расставил их на столике, и затем принес блюдо, заполненное рулетами с овощами и мясом, китайскими пельменями и другими не так легко определяемыми деликатесами, включая те, которые были подозрительно похожи на куриные бедрышки. Он чуть ли не пал ниц, когда Спенсер протянул ему крупную банкноту и сказал, что сдачи не надо.
     — Ну, и каково ваше впечатление от "Замечательного мира"? — продолжил Спенсер, обращаясь к Мак-Грату.
     — Еще один бордель, винная лавка и мюзик-холл в одном, если позволите мне высказать свое мнение, — проворчал я прежде, чем тот успел ответить. — Неплохое место для моряка, чтобы потратить деньги на девочек, потерять голову от пьянки и проснуться на борту вонючего корыта, идущего бог знает куда.
     — Не думаю, что подобное случалось с вами, шкипер, — хихикнул Крамп. — Но я знавал капитанов, которые с удовольствием пользовались услугами шанхаеров для пополнения команды. Порой человеку надо дать по голове, чтобы он соображал что, где и когда. Но нам же не нужно тебя спаивать, а, третий?
     Мак-Грат проглотил кусок рулета и покачал головой:
     — Но ведь наверняка шанхаеры не работают в местах подобных этому. Оно выглядит весьма...
     — Респектабельным? — вмешался Спенсер. — Это смотря как взглянуть. Владельцем этого места является Ван Джинронг, бывший старший китайский детектив полиции Французской Концессии. Здесь полно наркоторговцев, гангстеров, вожаков шаек, проституток и других подпольных деятелей — исключая, конечно, нашу компанию. Но вас вряд ли здесь собьют с ног или ударят голове.
     — Это звучит успокаивающе, — ответил Мак-Грат, сплевывая мелкие куриные кости в салфетку. — Но как высокопоставленный полицейский оказался владельцем подобного заведения?
      — Ван остер, как пачка бритвенных лезвий, и крив, как задняя нога кенгуру, — ответил Спенсер. — И он женат на очень умной женщине по имени Лин Гуишенг, которая имеет связи в местных триадах, и особенно тесно связана с одним из главарей — Ду Юшенгом. Этой троице удалось захватить контроль над местным рынком опиума. Одно время под ними была банда, которая уводила опиум прямо из портовых доков и прятала на заднем дворе дома Вана. Прибыль принесла ему несколько ночных клубов, включая "Замечательный мир", и дала возможность возглавить Зеленую банду — крупнейшую триаду Шанхая.
     — Теперь я понял, почему мистер Ху приказал мне следовать вашим советам относительно партии... чая, — вошел я в разговор, впечатленный его знанием подпольного мира Шанхая. — И кого же мы должны тут встретить?   
      Мой вопрос остался без ответа, так как Спенсер уставился на что-то за моей спиной.
     — А вот и прекрасная леди Эшворт, — произнес он, — и если я не ошибаюсь, этот дородный, похожий на татарина, джентльмен есть ни кто иной, как генерал Масленников, советский военный атташе в Шанхае и по совместительству ее содержатель.
     Я обернулся посмотреть. В самом деле, у входа в кабаре стояла леди Эшворт. Она выглядела потрясающе в бледно-зеленом с отливом шелковом вечернем платье, выгодно оттеняющем ее длинные золотистые волосы. Многие головы повернулись в ее сторону как подсолнухи, привлекаемые ослепительными лучами солнца. Рядом с ее высокой и гибкой фигурой резким контрастом выглядел коренастый человек, которого Спенсер идентифицировал как Масленникова. Короткая стрижка почти не прикрывала череп, который выглядел почти квадратным. Узкие глаза были спрятаны под нависающими бровями. Широкие нос и скулы, под которыми плотно сжатый рот с чувственными толстыми губами. Уголки рта были опущены, придавая лицу презрительно-угрюмый вид.
     — Этот тип выглядит мерзко, не так ли? — произнес Спенсер, как бы читая мои мысли. — Один из ставленников Берии.
     — Берии?
     — Главы НКВД, советской политической полиции.
     Было видно, что Масленников был здесь постоянным посетителем и не скупился на чаевые, потому что мрачный портье тут же превратился в блестящий пример униженного подобострастия и повел пару к столу, расположенному у дальней стороны сцены. Их путь пролегал рядом с нашим столом. Я заметил, что леди Эшворт крепко вцепилась в руку Масленникова и шла с опущенными глазами, очевидно не желая встречаться глазами с людьми, которые могли приветствовать ее. Однако Спенсер, не колеблясь, самоуверенно поднялся с кресла, когда они проходили мимо.
     — Добрый вечер, леди Эшворт, — сказал он. — Приятно снова видеть вас.
     На мгновенье я уловил ее растерянный взгляд, но она тут же взяла себя в руки и расцвела широкой улыбкой узнавания.
     — Майор Спенсер, капитан Роуден и мистер Мак-Грат. Боюсь, что еще одного джентльмена я не знаю.
     Я представил Крампа, который осторожно взял протянутую руку и слегка потряс ее, явно ошеломленный очарованием леди Эшворт.
     — Приятно увидеть вас снова, господа. Позвольте вас представить моему хорошему другу и русскому патриоту, генералу Масленникову.
     Глаза генерала блеснули как клинки, но все же он изобразил формальный поклон.
     — Иван, это капитан Роуден, шкипер судна, на котором я вернулась в Шанхай. Мистер Мак-Грат и мистер Крамп — его офицеры, а майор Спенсер — попутчик по путешествию.
     Она замолчала, давая нам время пожать генеральскую руку. На удивление, его рука для выглядевшего мощным человека была влажной и слабой, почти женственной. Но я поостерегся бы принимать это за слабость. Показная улыбка на его губах не распространялась на его холодные глаза, и я почувствовал, что он из тех людей, которые любят причинять страдания своим противникам.
     — Вижу. что вы нашли дорогу в "Замечательный мир", — продолжила леди Эшворт, — наш шанхайский ответ "Фоли Бержер". — Заметив растерянный вид Мак-Грата, она добавила: — Ах да, вы ведь не бывали в Париже, мистер Мак-Грат. Но не беспокойтесь. Могу вас уверить, что "Замечательный мир" ничуть не хуже.
     — Рад нашему знакомству, джентльмены, — прервал ее Масленников, чей мягкий голос был так же обманчив, как и его рукопожатие. — Я слышал, вы вроде как пострадали от происшествия этим утром, капитан Роуден. Улицы Шанхая бывают очень опасными. Надеюсь, ничего серьезного? — Его английский был правилен, но акцент был ужасен.
     — Вы хорошо информированы, генерал, — ответил я, раздумывая, как могла к нему попасть эта информация и стараясь сдержать удивление в собственном голосе. — Это была неуклюжая попытка ограбления. К счастью, рядом оказался майор Спенсер, и пострадали только мой бумажник и моя гордость. Но я надеюсь, что представится случай на ответный матч.
     — Я вижу, вы не тот человек, который позволяет шутить с ним, не так ли? Желаю успеха. В этом городе подобные типы могут легко спрятаться. А полиция... — Он пожал плечами. — Некоторым людям нечего терять, кроме своих цепей. — Он замолчал, улыбаясь собственной шутке, и затем произнес несколько тихих слов по-русски леди Эшворт.
     — Разумеется, дорогой, — заверила она его успокоительным тоном. — Капитан Роуден, джентльмены, прошу извинить, но нас ждут. — Она махнула рукой в направлении дальней стороны кабаре. — Желаю приятно провести вечер, и прошу передать привет лорду Лотеру и мистеру Гриффиту.
     Масленников дернул рукой, изображая прощальный жест, взял ее под руку и повел между столиками.
      — Зловещая скотина, вам не кажется? — произнес Спенсер, когда те отошли подальше. — Надеюсь, она знает, что делает.
     — Создается впечатление, что она побаивается его, — высказался Мак-Грат, озвучивая и мои опасения. Я заметил следы на ее руке, которые выглядели как синяки, причиненные пальцами очень сильной руки. И под аккуратно наложенным макияжем один ее глаз выглядел чуточку темнее другого.
     — А что он имел в виду словами о людях, которым нечего терять кроме собственных цепей? — продолжил Мак-Грат.
     — Он цитировал Маркса, человека, чьи идеи воодушевляют русских коммунистов, — ответил Спенсер. — Думаю, он так нелестно отозвался о Шанхае. Согласно коммунистическим представлениям, китайцы — это угнетенные массы, а европейцы, правящие городом, являются капиталистическими угнетателями. Он намекает, что капитан, будучи представителем этого класса, вполне заслуживает быть ограбленным.
     Крамп разразился приглушенным смехом:
     — Я знавал нескольких чайных листиков там, в Большом Дыме, которые были бы рады сказать то же самое[45]. 
     Угрожающий взгляд, который я бросил на него, никак не стер широкую ухмылку с его цыганской морды.
     Спенсер поднял руку, привлекая внимание, и посмотрел на наручные часы:
     — Пора приступить к нашим делам, капитан. Коносамент с вами?
     Я показал на портфель перед Мак-Гратом.
     — Хорошо. Итак, у нас назначена встреча с мистером Вангом и мистером Ду, бизнесменами, о которых я вам говорил ранее. — Мы все поднялись, чтобы последовать за ним, но он взмахом руки усадил Крампа и Мак-Грата и положил крупную купюру на стол. — Мы с капитаном пойдем одни, а вы пока ешьте, заказывайте выпивку и ждите нашего возвращения.
     Спенсер бросил на меня вопрошающий взгляд. Я утвердительно похлопал по левой стороне груди, и он кивнул.
     Я последовал за Спенсером, который лавировал между столиками в сторону заднего входа в кабаре. Мы прошли близко от столика Масленникова, где несколько угрюмых европейцев в плохо подогнанных костюмах сидели рядом с генералом и леди Эшворт. Мужчины углубились в оживленный разговор и курили папиросы, которые, как я определил по кислому запаху, были самой дешевой маркой названием "Беломорканал". Розовая сигарета "Собрани" леди Эшворт выглядела здесь чужеродной, также как и она сама среди группы этих непривлекательных личностей. Казалось, что она внимательно к ним прислушивалась и не обратила на нас никакого внимания.
     Затем мы вышли в коридор и были встречены крепко сложенным китайцем в смокинге.
* * *  
     Трудно было поверить, что офис Ванга находился в том же самом бурном, шумном здании, что и "Замечательный мир". Как только толстая дверь с мягкой обивкой закрылась за нами, весь шум и гам как отрезало, и в офисе воцарилась тишина как на кладбище Боу в лондонском Майл-Энде. Окон не было, стены были драпированы китайскими гобеленами от пола до потолка, затененные зелеными абажурами лампы бросали свет на громадный красного дерева стол, доминирующий в помещении. Перед столом стояло три кожаных кресла для посетителей, хотя, как представлялось мне, они не были предназначены для нежеланных гостей. Позади стола вдоль стены стоял резной книжный шкаф из палисандра и буфет с напитками. Покрытый кожей пресс-папье, чернильница со старинной нефритовой ручкой и фотография в серебряной рамке были единственными украшениями отполированной до зеркального блеска поверхности стола. Фотография изображала молодую версию сидевшего за ней человека в официальной китайской одежде, стоявшего рядом со слегка нахмуренной, также официально одетой, молодой женщиной.
     Ванг представился владельцем "Замечательного мира", и, исходя из рассказа Спенсера, я предположил, что женщина на фотографии — это никто иная как его матримониальная партнерша по криминальному бизнесу Лин Гуишенг. Преступная жизнь, похоже, давала неплохие дивиденды, по крайней мере пока, так как постаревшая версия Ванга, сидевшая за столом, была крупной, пухлой и изнеженной. Он был экстравагантно одет в халат с высоким воротником из синего шелка с вышитыми золотом львами и драконами и голубую шелковую шапочку со свешивавшейся золотой кистью над лунообразным рябом лицом. Позолоченная сигарета с фильтром свисала с его расслабленных губ. Показав жестом на кресла, он вынул из ящика стола портсигар из слоновой кости и хрустальную пепельницу, которые он осторожно поставил на стол перед нами.
     По щелку его пальцев к столу приблизилась молодая красивая женщина, налила в бокалы напитки и поднесла нам зажженную спичку, а затем осторожно выскользнула за обитую дверь. 
     Я встречал в своей жизни немало разбогатевших гангстеров, но от немногих исходила такая скрытая опасность, как от Ванга, и взглянул на Спенсера, впечатленный его спокойным непроницаемым видом, с каким он потягивал дорогое виски и выпускал через ноздри тонкие струйки дыма.
     — Итак, джентльмены, надеюсь, вам понравилось?
     Тишину прервал мужчина, сидевший в третьем кресле. Если Ванг излучал ауру гангстера, то этот человек воплощал физическую сущность такового. Его болезненно-желтое угловатое безобразное лицо вряд ли улучшали толстые губы и большие торчащие уши, вид которых усугублялся коротко подстриженными черными волосами. Дорогой двубортный вечерний костюм свисал с его скелетоподобной фигуры, и костлявые волосатые запястья выглядывали из накрахмаленных манжет с ненормально большими золотыми запонками. Он выглядел точно так, как я представлял себе американского бутлегера, с той только разницей, что он был китайцем. Когда Ванг представил его, я понял по языку их телодвижений — несмотря на то, что Ванг был хозяином офиса, в котором мы сидели, и старшим партнером их криминального бизнеса, именно Ду, главарь Зеленой банды, был доминирующей фигурой.
     Я был удивлен той легкостью, с которой нас допустили в святая святых Ванга, даже если учесть его репутацию и связи, защищавшие его. Мой "уэбли" по-прежнему находился у меня подмышкой, что придавало уверенности. Но даже без огнестрельного оружия расплывшийся Ванг и болезненно худой Ду не смогли бы, как я считал, оказать какое-либо сопротивления в случае, если бы мы захотели напасть на них. Очевидно, они были уверены в том, что наши намерения мирные, или же в том, что мы прекрасно знали — стоит поднять хоть палец против них, и нас ждет медленная и мучительная смерть.
     — Да, мистер Ду, спасибо, — ответил Спенсер с совершенно спокойным видом. — Также я весьма признателен за то, что вы нашли время для встречи со мной и капитаном Роуденом.
     — Наше время не столь важно, — промолвил Ванг, раздавив в пепельнице сигарету и подняв обе руки ладонями кверху, — если речь идет о бизнесе. — Он повернулся ко мне. — Если не ошибаюсь, речь идет о некоей партии... чая, так ведь, капитан Роуден?
     — Совершенно верно, мистер Ванг, — ответил я, не будучи уверенным, как много рассказал им Спенсер.
     — Майор Спенсер рассказал нам довольно мало, — сказал Ванг, как будто прочитав мои мысли. — Но, возможно, вы будете достаточно добры, чтобы посвятить нас в детали этой истории?
     На лице Ванга наметился намек на улыбку, когда я изложил ему разговор с мистером Ху, полученные инструкции по доставке Тунгу того, что, как мне было сказано, является партией чая Дарджелинг. Тень улыбки исчезла, когда я описал визит Линга, представившимся представителем заболевшего Тунга, нападение головорезов, новости о смерти Тунга и полученные инструкции мистера Ху в отношении майора Спенсера.
     — Да, неприятное дело, — заметил Ванг, когда я закончил свой рассказ. — Как я понимаю, вы знаете истинную природу этого груза, капитан Роуден, и его назначение?
     — Теперь да, знаю, — ответил я, бросив взгляд на майора. — И предполагаю, что мистер Тунг был убит теми, кто хотел помешать этому.
     — Именно так, капитан, — сказал Ванг. — Наша страна разорвана между теми, кто лоялен национальному правительству, возглавляемому несравненным генералом Чан Кай-Ши, отколовшимися коммунистами Мао Цзе-дуна и ненавистными японскими захватчиками с их приспешниками. Один из них генерал Хан, который контролирует провинцию Шандун, севернее реки Янцзы. Я полагая, что именно он ответственен за смерть мистера Тунга и нападение на вас.
     Он прервался, чтобы закурить позолоченную сигарету, и выдохнул дым кольцами, поднимавшимися под висящий над столом зеленый абажур. Затем на его рябом лице появилась лукавая усмешка:
     — А скажите мне, капитан Роуден, вы не видите иронии в том, что Британская империя, самая могущественная из всех существовавших, прибегает к контрабанде опиума, чтобы побудить китайцев сражаться с японцами... для защиты ее интересов в Шанхае?
     В последних словах послышался более чем намек на насмешку, и я подумал, не пытается ли он спровоцировать мою реакцию на его слова. Я лично был согласен с его словами, и вряд ли мог оскорбиться, самолично провезя груз, явно оскорбительный для чувств моралистов. Но мне стало интересно, как Спенсер, который непосредственно представлял могучую, но ведущую двойную игру Империю, воспримет такой пренебрежительный тон. Он покраснел и в его глазах появилась сталь, но он ответил очень спокойно:
     — Я бы предпочел сказать, что мы укрепляем узы дружбы между заинтересованными сторонами. Японское вторжение угрожает и Китаю, и Британии. Как это ни печально, в настоящий момент Британия находится не в том положении, чтобы прямо противостоять Японии, но вполне может оказать помощь тем, кто на это способен.
     — Ну конечно, поставкой товара, хотя и прибыльного, но несущего деградацию и смерть тысячам, — ответил Ду, впервые подав голос с тех пор, как спросил, довольны ли мы напитками. Несмотря на преувеличенную серьезность его слов, я заметил насмешливый блеск в его глазах, на что пират в моей душе почувствовал необходимость ответить.
     — Это звучит несколько лицемерно от того...
     — Мы все здесь друзья, капитан, — прервал меня Спенсер, не обманутый легкостью моего тона, и положил мне на плечо руку. — Вас проинструктировали прислушиваться к моим советам в отношении этого груза. Мистер Ду является не только сторонником националистического правительства, но и очень хорошим другом генерала Чана, который назначил его главой комиссии по борьбе с наркотиками Китая. — Он прервался, чтобы дать возможность осмыслить значение его слов, но затем, увидев выражение моего лица, быстро продолжил, стремясь предотвратить мой смех. — Он также пользуется значительным влиянием в Шанхае, и, я уверен, он знает, как наилучшим способом использовать ваш груз. Так что я настоятельно рекомендую вам передать ему этот груз.
     —  Лицемерие не является чем-то неизвестным вам, британцам, — продолжил Ду, и блеск его глаз свидетельствовал о том, что он забавляется непоследовательностью британского правительства, предлагающего целое состояние в виде опиума шанхайскому гангстеру, возглавляющему борьбу с наркотиками в Китае. Затем блеск погас, и его губы изогнулись в болезненной гримасе. — Но я вам напоминаю, что, хотя мы принимаем друзей в Международном Сеттльменте, остальная часть города, то есть большинство населения, китайцы. Нам не требуется особого поощрения, чтобы защищать себя, но мы слабы по сравнению с японцами. К счастью, можно убедить часть коммунистов и предводителей военных группировок предпринять совместные действия против еще более ненавистного захватчика. Именно для этой цели я с благодарностью приму ваш груз, капитан Роуден. — Он прервался, расслабил мускулы лица; в его глазах вновь появился блеск. — И теперь, как лицемер лицемеру, могу дать вам совет. Японские войска накапливаются на севере. Самым мудрым для вас было бы поскорее завершить здесь свои дела и покинуть город до того, как они перекроют движение по рекам. И второе: генерал Хан не воспримет легко крушение своих планов, он попытается отомстить.
     Я не знал, обижаться или быть польщенным тем, как Ду сравнил наши мотивы. В его самодовольной, насмешливой манере говорить было что-то, что затронуло меня, и я представил себе страдания, причиненные опиумом несчастным, ищущим забвения в его дыме. Но моральные сентенции здесь, во все более опасном мире Дальнего Востока, были роскошью, которую могли себе позволить немногие. В любом случае, я едва ли мог отказаться передать ему опиум, не нажив себе врага в лице мистера Ху и не заработав неудовольствие правительства его величества в лице майора Спенсера. Мой инстинкт выживания говорил мне, что я могу ожидать от них так же мало симпатии, как и от генерала Хана, и что предупреждение Ду было нацелено именно на это. Все свелось к тому, что у меня реально не было другого выхода.
     — Приношу свои извинения, джентльмены, но боюсь, что мое знание политической ситуации крайне ограничено. — Я обратился прямо к Ду. — Но если майор Спенсер считает, что вы именно тот человек, который поможет тому делу, что имел в виду мистер Ху, то я с удовольствием передам груз вам.
     — Мудрое решение, капитан Роуден, но вы не справедливы к себе, — ответил Ду, ни на мгновение не купившись на мою наивность. — На этом побережье хорошо известна ваша репутация как человека, которому известно, что жемчужины не валяются на пляже, и который, если берется за дело, то выполняет его, не задавая лишних вопросов. — Он бросил взгляд на портфель, лежавший на моих коленях. — Полагаю, что коносамент находится с вами. Если вы подпишете его, я пошлю моих людей, чтобы забрать ящики в удобное для вас время. Уверен, что с ними ничего не случится до этого времени.
     Его слова можно было легко интерпретировать как угрозу, и кровь прилила к моему лицу, но я смог улыбнуться и достал из портфеля коносамент. Я положил бумагу на полированное красное дерево поверхности стола, а Ванг легким взмахом пальца указал на чернильницу с пером. Все смотрели, как я осторожно погрузил перо в чернила, нацарапал подпись внизу листа и посыпал ее песком из шейкера. Когда чернила высохли, Ду взял коносамент, стряхнул песок в пепельницу и, свернув лист, положил его в карман. Получив от него кивок, Ванг выдвинул ящик стола, вытащил из него документ и толчком отправил его ко мне по поверхности стола. Это была банковская расписка за фрахт и стоимость чая — ничтожная сумма по сравнению с реальной стоимостью опиума, находившегося внутри ящиков чая.
     — Думаю, что все в полном порядке, но вы можете телеграфировать детали мистеру Ху, если нуждаетесь в его подтверждении.
     — Уверен, что в этом нет необходимости, — ответил я, помещая расписку в портфель.
     — Что ж, — потер руки Спенсер, — коли все решено, думаю, нам следует покинуть ваш офис, присоединиться к коллегам в кабаре и обмыть успех. — он поднялся и протянул руку. — Благодарю вас обоих за сотрудничество. Мои друзья в Лондоне оценят это и не забудут то, что вы сделали.
     — Надеюсь, что их дружеское отношение окажется бесценным для нас в ближайшее время, чья мрачная тень уже надвигается на нас, — ответил Ду. — Но любая помощь перед лицом общего врага приветствуется.
     Я поднялся с кресла, но Ду положил руку на мое плечо:
     — Прежде чем вы уйдете, капитан, мы можем поделиться информацией, которая может быть вам полезна. Люди, которые напали на вас. Желаете ли вы знать, где найти их?
     — Чертовски желаю, — прорычал я с нетерпением. — Есть одно незаконченное дело, но в этот раз я буду лучше приготовлен.
     — Разумеется, — ответил Ванг. — Я заметил, что ваши спутники выглядят способными людьми, да и бугорок у вас подмышкой заметен, но хочу вас уверить, что здесь вам ничего не грозит. Другое дело — снаружи. Однако, если что-нибудь случится, то пусть это случится достаточно севернее авеню Эдуарда VII, на территории Британской Концессии. Французская полиция здесь слишком назойлива, любит вынюхивать. — Он похлопал себя по носу, чтобы усилить впечатление. — Я исхожу из собственного опыта, о чем, я уверен, вам известно.
     Я кивнул, и Ванг продолжил:
     — И прошу засвидетельствовать мое нижайшее почтение мистеру Ху. Сейчас мы вращаемся в разных кругах, но в молодости у нас было несколько... взаимных интересов. Он патриот и большая потеря для нашего города. — Ванг протянул мне руку. — А теперь скрепим рукопожатием нашу договоренность. Вы можете продолжить наслаждаться теми развлечениями, которые предлагает наше скромное заведение, или заняться другими делами где-нибудь вне.
* * *
     Я шел неровной походкой по левой стороне улицы Тибет-Роуд, своей расслабленной походкой являя результаты приятного времяпровождения в "Замечательном мире". Попыхивая сигарой, которую я приобрел за один шиллинг у улыбчивой длинноногой девушки, я шагал среди столиков для маджонга, фальшиво насвистывая мелодию "На солнечной стороне улицы", которую я слышал по радио во время последнего отпуска в исполнении Лейтона и Джонстона. В одном месте я споткнулся на неровной брусчатке и чуть не упал. Неловкие дерганные движения позволили мне заметить трех мужчин, которые следовали за мной, стараясь оставаться незамеченными. Слева от меня тянулись густые высокие деревья, окаймляющие границы рекреационной зоны, в середине которой располагались ипподром и крикетный клуб. Я остановился и прислонился к какому-то дереву, делая глубокие вздохи, как бы желая прояснить голову. Затем я поковылял вглубь лесополосы, чтобы быть незаметным со стороны улицы. Найдя дерево, предоставляющее достаточное укрытие, я остановился, оперся одной рукой о ствол дерева и другой рукой стал сражаться с пуговицами на брюках.
     Завидев это, трое бросились продираться сквозь деревья. Я мог слышать шорох веток и шелест сухой травы под их ногами. Я повернулся, широко раскрыв глаза и открыв рот в деланном удивлении, и услышал негромкий угрожающий смех тех, кто посчитал меня попавшим в капкан. Несмотря на тень от деревьев, света было достаточно, чтобы узнать в двоих тех, кто нападал на меня утром. Третий, самый крупный из них, был слишком высок для китайца, и носил тонкие черные усики. На его левой щеке виднелся синевато-багровый шрам, видимо, недавний. Подобных типов я видел в контролируемом японцами порту Дайрен, и предположил, что он маньчжур, из марионеточного государства Маньчжурия. Отвратительно выглядящая скотина, должно быть, это он двинул меня сзади по голове и саданул ногой по моим ребрам. Испуганно умоляющий взгляд скрыл мою внутреннюю усмешку, и маньчжур атаковал, явно уверенный в том, что выглядевший пьяным капитан не в состоянии оказать сопротивление.
     Я продолжал стоять, прислонившись к дереву, со склоненной на одну сторону головой и одной рукой у ширинки, якобы собираясь найти пуговицы. Лицо маньчжура ощерилось злобной усмешкой, выставив напоказ золотые зубы, от которых отражался рассеянный свет уличного фонаря. Он полез в карман и достал нож. Послышался слабый щелчок, и зловещего вида лезвие выскочило из рукоятки. Он махнул им угрожающе перед моими глазами и внезапно застыл в изумлении, глядя прямо в дуло большого револьвера, чудесным образом появившегося в руке, которая только что была между моих ног.
     Загипнотизированный видом крупного калибра, он не заметил, как из темноты выскочил стальной кулак и ударил его под ложечку. Когда он сложился вдвое, раскрыв рот в отчаянной попытке вздохнуть, я ударил его рукоятью револьвера в лицо и увидел раскрошенные зубы и кровь на разбитых губах. Маньчжур со стоном упал, и я сильно ударил его ногой по печени. Все случилось настолько быстро, что остальные двое замерли на месте, шокированные происходящим. Но когда я поднял револьвер, они подались назад, пытаясь скрыться.
     — Не советую двигаться, — раздался спокойный, но повелительный голос. Головорезы в панике завертели головами. Они, возможно, не поняли произнесенного, но увидели пистолет, направленный на них одетым в смокинг человеком, по бокам которого стояли два внушительных здоровяка, преграждающих им путь к бегству.
     Две пары глаз метнулись в моем направлении, услышав щелчок предохранителя. Я протянул револьвер Мак-Грату. У меня не было намерения застрелить их и тем привлечь к себе нежелательное внимание. Маньчжур продолжал стонать, лежа на земле, и было видно, что сегодня он на многое не способен. Оставались два к одному, но соотношение было в мою пользу, даже без револьвера.
     — Вы хотели порезать меня? Теперь можете попробовать.
     Я был уверен, что у них есть ножи, но они глупо просчитались, думая, что я сильно пьян, и оставили ножи в карманах. Более плотный из них с редкой бородкой первым осмелел и сунул руку в карман, нащупывая нож. Это была его первая ошибка. Быстрый прямой в челюсть заставил его покачнуться, но не сбил с ног. Я подал назад, чтобы дать ему сохранить баланс, и показал рукой на карман, отрицательно покачав головой. Он понял — только на кулаках, и буркнул подтверждающе. Затем он пригнулся и протянул руки в мою сторону, вращая раскрытыми ладонями. Мне уже приходилось видеть этот вид восточного боя. Его называли "китайская рука" — смесь рубящих ударов ладонью, ударов кулаком и пинков ногами. Должно быть, к нему вернулась уверенность, он ощерился и двинулся ко мне.
     И сделал вторую ошибку. Он был быстр, его нога поднялась и почти достигла моего паха, но я ожидал это. Его ступня попала в мои руки.
     Хорошо драться, когда обе ноги на земле, так лучше сохранить баланс. Но не с одной ногой в воздухе, когда она крепко захвачена оппонентом, который любит применять грязные методы. Я сделал шаг назад, позволяя захваченной ноге подняться по инерции выше, и сильно крутанул ее. Лодыжка хрустнула, я безжалостно потянул поврежденные кости и услышал крик агонии. Я все еще держал ступню, когда он повалился на землю. Я услышал скрежет поломанных костей и отпустил ногу, оставив того стонать и извиваться рядом с поверженным маньчжуром.
     Третьим членом банды был скуластый, верткий парень, тот, который все время улыбался во время нападения на Тайпинг-Роуд. Он стоял, застыв как кобра, зачарованная мангустой, и поднял открытые ладони в универсальном жесте неоказания сопротивления. Я мог видеть крупные капли пота на его лбу, почувствовал запах страха и, сделав шаг вперед, сжал кулаки. 
     Я не находил в себе настроения быть милосердным. Короткий прямой, сопровождавшийся всем моим весом, влетел в поддых мерзавца со звуком топора, раскалывающего полено. С болезненным стоном воздух вырвался из его легких, колени подогнулись, и он бы упал, если бы Мак-Грат и Крамп не подхватили бы его под руки.
     — Этот удар за меня, — сказал я, поднял за подбородок его склоненную голову и посмотрел в его охваченные ужасом глаза. — Не вздумай снова даже посмотреть в мою сторону. — Я схватил его за волосы и потряс голову для усиления эффекта. Огонек понимания мелькнул в его глазах, и он слегка кивнул. — Хорошо, а теперь за мистера Тунга.
     Краем глаза я увидел, как Спенсера перекосило при виде ярости моего удара по груди бандита с силой, достаточной для того, чтобы сломать несколько ребер. Мак-Грат и Крамп отпустили его, и он повалился как тряпичная кукла на траву, судорожно вздыхая и всхлипывая.
     Я не знал, эти ли мерзавцы убили мистера Тунга. Если бы знал точно, то так легко они бы не отделались.Однако несмотря на то, что Шанхай был бандитским городом, мы находились в Британской Концессии, где буква закона, пусть и со скрипом, но выполнялась. Мертвые не дают показаний, но всегда может найтись достаточно свидетелей нашего выхода из "Замечательного мира", и полиция сможет сложить два и два. Хотя я всерьез сомневался, что эта троица захочет иметь дело со мной и полицией. Я достал из кармана белый носовой платок и вытер кровь маньчжура с костяшек рук. Затем я протянул руку:
     — Освобождаю вас от этой тяжести, третий, — сказал я, забирая "уэбли" и всовывая его в наплечную кобуру. — Полагаю, на сегодня развлечений достаточно, задачу мы выполнили. — Я пнул маньчжура, который попытался сесть, и обратился к Спенсеру: — Мы закончим выгрузку послезавтра, и я склонен прислушаться к совету Ду и покинуть порт, пока генерал Хан не натравил на нас других бандитов, а также пока японцы не перекрыли судоходные пути. Вы пойдете с нами, майор?
     Мне не хотелось иметь его на борту, но не спросить его было бы невежливо.
     — Сначала мне нужно уладить кое-какие дела здесь, но я дам вам знать до выхода в море. Должен сказать, капитан, мне бы не хотелось оказаться от вас на противоположной стороне.   
     Я усмехнулся, подумав о татуировке на моей руке: "На правой петух — уложу сразу двух". Это не полностью соответствовало действительности, но я чаще выходил победителем в драках, чем побежденным.
     — Поразительно, чему могут научить исправительная школа и несколько лет службы на баке, — сказал я и повернулся к Мак-Грату: — А сейчас, третий, было бы неплохо окликнуть такси. Мы возвращаемся на пароход. Майор, вас куда-нибудь подбросить?
     — Я снял номер в клубе "Шанхай", это в двух шагах отсюда по авеню Эдуарда VII. — Он пожал протянутую мной руку. — Спокойной ночи, капитан, джентльмены.
     — Берегите себя, майор, — сказал я, в то время как звуки солдатских шагов затихали в темноте.
     Я был рад, что он увидел более брутальную сторону моей натуры. До сих пор казалось, что все карты в его руках, но в покере, как и в жизни, не всегда побеждает тот, у кого лучшие карты. Я все еще переживал, что был втянут в то, от чего я предпочел бы держаться в стороне. Дело не только в контрабанде наркотиков. В моем прошлом были и худшие вещи, но я бы охотно рискнул, если бы мистер Ху прямо попросил об этом, подсластив чем-нибудь горечь угрызений совести. Но у меня не было никакого желания впутываться в сумеречный мир политики и шпионажа, представленный Спенсером. Заниматься контрабандой проще, когда все вовлеченные стороны — включая тех из властных структур, которых можно уговорить глядеть пресловутым глазом Нельсона — имеют свой интерес. Патриотизм и лояльность — после того, что Британская империя проделала со мной и подобными мне, стараясь выжать из нас все за жалкие гроши — стали пустым звуком для контрабандиста. Среди воров есть свои понятия о чести, которые вряд ли были бы поняты майором Спенсером.
     Лучше бы больше не встречаться с ним, но, учитывая сложившееся положение дел, я сомневался в такой возможности.  

Глава четырнадцатая

     После полудня я стоял на крыле мостика под брезентовым навесом, наслаждаясь сигаретой и наблюдая за работой палубной команды, готовящей судно к отходу. Последние лючины были установлены, поверх них натягивали брезентовое покрытие и укладывали сверху металлические полосы креплений, забивая деревянными молотками клинья для их тугой обтяжки. На уже закрытых трюмах грузовые стрелы укладывали в походное положение. Мак-Грат методично обходил рулевую рубку, проверяя машинный телеграф, рулевое устройство и другое оборудование. В штурманской рубке Гриффит, вынув из ящиков карты на предстоящий переход, занимался предварительной прокладкой курсов.
     В кармане у меня лежала телеграмма, доставленная на борт в середине предполуденной вахты, и содержала следующий текст:
     СИТУАЦИЕЙ ЗНАКОМ ТЧК СЛЕДУЙТЕ НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО ДАВАО ПРИНЯТИЯ ПОЛНОГО ГРУЗА АБАКИ ТЧК ХУ КОНЕЦ
     Мне не требовались дальнейшие понукания для того, чтобы как можно быстрее приготовить судно к выходу в море.
     Вниз по реке Вангпу среди обычной суеты местных суденышек прокладывал себе путь старый потрепанный русский пароход. Из его тонкой высокой трубы валил черный дым. Взяв бинокль, я прочитал его название — "Адмирал Альтфатер", написанное на корме белыми кириллическими буквами, и ниже порт приписки — Ленинград. Развевающийся на корме кроваво-красный флаг Советского Союза с золотым серпом и молотом производил разительный контраст на фоне черного, покрытого солью и ржавчиной корпуса. Я подумал, был ли адмирал каким-нибудь погибшим героем революции, и стало ли пролетарского вида судно подходящим мемориалом для него. Также заинтересовали меня радиоантенны, натянутые между мачтами. Трампы его возраста редко имели радиостанции. Все еще имелись скаредные британские судовладельцы, которые не хотели тратиться на их установку и зарплаты радиооператоров. Возможно, советские власти имели более просвещенный взгляд на пользу от современных коммуникационных средств.
     Мои размышления были прерваны видом большого грузового автомобиля, медленно продвигавшегося по узкой, заполненной толпами людей улице Тайпинг-Роуд, который затем остановился у ворот порта. Сикх-полицейский пропустил его на причал, где стояли уже выгруженные ящики с "чаем". Таможенник-индиец в щегольской униформе вышел из своей конторки у ворот. Чтобы лучше рассмотреть происходящее, я опять поднял бинокль и наблюдал, как молодой китаец в серых широких штанах — вероятно, агент Ду — выбрался из кабины и вручил оформленные документы на груз. Таможенник просмотрел их и затем обошел штабель ящиков, сличая их маркировку с указанной в декларации. Будет ли он, думал я, требовать открыть один из ящиков, чтобы проверить содержимое. В таком случае мне пришлось бы объясняться с властями. Но тот факт, что и британская разведка, и китайская комиссия по борьбе с наркотиками были заинтересованы в этом грузе, делал подобное развитие событий маловероятным.
     Однако мое сердце замерло, когда тот указал пальцем на один из ящиков. Было слишком далеко, чтобы можно было услышать, что он сказал, а читать по губам я не умел, но, похоже, агент попросил документы, чтобы свериться с записями. Таможенник отдал их и агент пролистал бумаги. В процессе этого в руках агента материализовался коричневый конверт и исчез среди бумаг — ловкость рук, которая заработала бы ему членство в ордене магов. Это произошло так быстро, что я чуть было не пропустил этот момент. Но орлиный взор таможенного офицера явно заметил этот трюк, и я даже присвистнул от восхищения, когда тот, широко улыбнувшись, подписал разрешение на вывоз и дал знак ожидавшим кули начать погрузку грузовика. Через двадцать минут он покинул пределы порта, и я вздохнул с облегчением. Если генерал Хан и продолжал иметь виды на эту партию, то меня это уже не касалось.
     Свисток из переговорной трубы машинного отделения заставил меня чуть ли не вздрогнуть, и я услышал громкий ответ Лотера:
     — Мостик, старпом. — Последовала пауза, пока он слушал, и затем: —Все понял, я передам Старику.
     За глаза капитана торгового судна его команда всегда величала Стариком независимо от возраста. В моем случае я был на пять лет моложе Лотера, но никаких обид с обеих сторон не возникало, и я подмигнул Лотеру, показав, что слышал его, когда тот вышел на крыло.
     — Стармех доложил, что закончит бункеровку в течение часа.
     — Спасибо, Питер, к этому времени мы закроем трюма и положим стрелы. Больше нас ничто не держит, так что пройдите в портовое управление и закажите через агента лоцмана и буксир на шестнадцать часов. — Он кивнул и пошел на выход, но я окликнул его, вспомнив, что не слышал ничего от Спенсера с тех пор, как мы расстались на Тибет-Роуд. — Также попросите агента уведомить майора Спенсера в клубе "Шанхай" о том, когда мы отходим и порт назначения, хорошо?
     Собственно, не было никаких причин для того, чтобы я внезапно вспомнил о Спенсере. Ранее я спросил его, отправится ли он с нами из Шанхая, исключительно из вежливости. Я не имел ни малейшего представления, как долго он собирался оставаться в городе, и если даже он собирался уже покинуть его, подходит ли ему переход в Давао. Ему не составит большого труда найти подходящий пароход, идущий в Порт-Морсби. Это будет гораздо медленнее, чем возвращаться самолетом, к тому же ему, наверное, надо доложить о военной ситуации, что наиболее вероятно сделать из Гонконга или Сингапура. 
     Я был бы рад оставить его в Шанхае делать то, что угодно его хозяевам в Уайтхолле, но кончики моих пальцев стало покалывать с самого утра. Спенсер сказал, что даст мне знать, пойдет ли он с нами, но прошло два дня, и от него никаких вестей не было. "Берегите себя", сказал я ему при расставании. Я тогда сказал это не в качестве предупреждения, но по какой-то смутной причине при взгляде на него, шагающего одиноко и исчезающего в темноте. Я потряс головой, говоря себе, что беспокоюсь ни о чем, и что майор Спенсер может позаботиться о себе без моей помощи.
     Через двадцать минут Лотер вернулся и сидел у меня в каюте, наслаждаясь стаканом ледяной воды, куда я добавил изрядно джина.
     — Видно, что нуждаетесь в этом, Питер. Смойте угольную пыль с вашей глотки.
     Лотер с удовольствием выпил.
     — Агент подтвердил наш заказ на выход в 16.00. Но майора не нашли. Ему оставили записку в клубе. Больше ничего мы не можем сделать.
     — Как там на берегу, все спокойно?
     Я был уверен, что генерал Хан к этому времени уже в курсе, кто и почему напал на его людей. Ранее я приказал не отпускать членов экипажа за пределы портовых ворот. Но даже при этом я не был спокоен, опасаясь того, что Хан попытается помешать нашему отходу. Коль он не смог наложить свою лапу на опиум, то может подумать о подходящей альтернативе. Скорее всего, он не будет убивать меня, а будет держать живым в ожидании выкупа. Если кто-нибудь даст его.
     — Все выглядит достаточно спокойно. Но чувствуется присутствие военных. В офисе капитана порта мне встретился молодой лейтенант. Он сказал, что объявлено что-то вроде тревоги, и армия начнет патрулировать причалы начиная с сегодняшнего вечера.
     — Что ж, это точно предотвратит попытки разбоя. Продолжайте подготовку к отходу, и позовите меня, когда прибудет лоцман.
     — Принято, шкипер, — ответил Лотер, допил напиток и исчез за дверью.
     День тянулся медленно. Закончив погрузку угля, команда принялась сметать угольную пыль с палуб и ссыпать ее в рогожные мешки, которые носили вниз в машинное отделение.
     К 15.30 все еще не было известий от Спенсера, и я, вместо того чтобы сидеть в душной каюте, надел форменную фуражку и вышел на мостик. Река, казалось, была сейчас особенно оживленной, с большим количеством отходящих судов. А вот прибывающих, наоборот, было гораздо меньше обычного. Также видна была оживленная активность вокруг военных кораблей, стоявших на бочках посреди реки. Окрашенные серым катера сновали между ними и Адмиралтейской набережной, перевозя группы моряков, очевидно отозванных из увольнений. Когда большая стрелка часов начала отсчитывать последние полчаса перед шестнадцатью ноль ноль, несколько бипланов пролетели над городом и направились вдоль течения реки Вангпу вниз в сторону устья Янцзы.
     В 15.45 через портовые ворота проехал автомобиль и остановился перед нашим парадным трапом. Из него вышел лоцман в белой униформе, надевая на ходу фуражку. В это же время Лотер доложил, что подошел буксир и с бака заводят буксирный канат.
     — Машинный телеграф на "Готовсь", людей по швартовному расписанию. На баке и корме оставить по одному продольному и шпрингу, — распорядился я.
     Я услышал звонок машинного телеграфа, подтверждающий команду, и оглушительный свисток Лотера, призывающий палубную команду занять места по отшвартовке. Тут и лоцман вошел в рулевую рубку.
     — Мы оставили по продольному и шпрингу, мистер лоцман, — сообщил я ему, обмениваясь рукопожатием, — но если не возражаете, будем отходить ровно в шестнадцать.
     — Как пожелаете, капитан. Скажете, как будете готовы. 
     Не могу сказать что, но что-то —  то ли активность вокруг военных кораблей, то ли процессия торговых судов, идущих на выход — создавало в городе атмосферу ожидания чего-то неприятного. Пока стрелки часов отсчитывали последние минуты до назначенного времени, я прохаживался по крылу мостика, размышляя, почему нет известий от майора. Глупо, конечно. Если он выбрал какой-то другой путь, чтобы выбраться из города, какое это имело отношение ко мне. И все же что-то не давало мне чувствовать себя спокойным.
     Так я стоял, то и дело посматривая на часы. Когда минутная стрелка указала на двенадцать, послышались восемь склянок, отбитых вахтенным матросом. Лоцман посмотрел на меня выжидающе. Буксир ждал, нетерпеливо попыхивая сернистым дымом из трубы. Пора уходить.
     Я размял покалывания в пальцах:
      — Поднять трап!
     И, обращаясь к лоцману:
     — Принимайте командование, мистер лоцман.
     — Гляньте-ка, шкипер!
     Настоятельный тон Лотера прервал лоцмана, и мы с ним, последовав взглядами за указательным пальцем старпома, увидели въезжающий в ворота порта автомобиль с британскими номерами. Сикх-полицейский, заслышав нетерпеливый клаксон, едва успел отскочить от мчавшегося автомобиля, который, проскрипев шинами, резко остановился у трапа. Матросы только приступили к его подъему.
     — Отставить подъем! — крикнул я, перегнувшись через релинги мостика.
     Передние дверцы авто открылись, и перед нами предстали майор Спенсер и водитель в военной форме, который шагнул к задней двери и распахнул ее. В изумлении я увидел, что майор протянул руку, и из машины показалась леди Эшворт. Она была в брюках и блузке кремового цвета, в солнечных очках, а голова была повязана голубым шарфом, скрывавшим большую часть ее лица. Но это, без сомнения, была она. Майор Спенсер что-то резко приказал водителю, который подбежал к багажнику и открыл его, явив на свет несколько больших чемоданов.
     — Поднимите чемоданы на борт, — крикнул я ошеломленным матросам, которые круглыми глазами уставились на поднимавшуюся по трапу леди Эшворт, сопровождаемую майором Спенсером.
     — Похоже, вы дождались пассажиров, капитан, — сказал, улыбаясь, лоцман.
     — Не уверен, что очень рад им, — скривившись, ответил я. — У меня распоряжение следовать в Давао, и в них ничего нет по поводу захода в другой порт для высадки леди-пассажирки. — Я взглянул за борт. — Трап на борту, давайте уходить, пока не появился еще кто-нибудь.
     — Хорошо, капитан, отдавайте все швартовы.
     По команде швартовы ослабили, ловкие руки береговых швартовщиков скинули огоны швартовных канатов с береговых пушек и матросы стали их выбирать, распевая в унисон своим усилиям шанти на кантонском диалекте. Лоцман дал короткий сигнал судовым тифоном, и буксир, выплюнув из трубы клуб густого дыма, начал отводить нос от причала. Угол между судном и причалом увеличивался, и последовала команда:
     — Самый малый вперед!
     — Самый малый вперед, — повторил Лотер и передвинул ручку машинного телеграфа.
     "Ориентал Венчур" медленно высунул свой нос на середину реки и затем со все увеличивавшейся скоростью начал долгий путь по извилистому фарватеру реки вниз в сторону моря.
     Внешнему взгляду город представал тихим и мирным. Обычной послеполуденной грозы сегодня не состоялось, и клонившееся к западу солнце выкрасило гранитные и известняковые фасады Бунда в медово-золотистый цвет. Но неожиданное появление леди Эшворт и продолжавшееся покалывание в кончиках пальцев предвещало много интересного в начавшемся рейсе.
* * *
     Лоцман покинул нас в устье реки Вангпу, перебрался по шторм-трапу на лоцманский катер и помахал оттуда рукой. Я дождался, пока катер отойдет на безопасную дистанцию и приказал дать полный ход. До смены вахты в двадцать ноль ноль оставался час.
     — Питер, вы не прочь провести судно по фарватеру? — спросил я Лотера. — Я пришлю молодого Мак-Грата вам в помощь, и скажу Да Сильве принести вам ужин на мостик. Мне хотелось бы поговорить с майором Спенсером. Затем я поднимусь и сменю вас.
     — Никаких проблем, сэр. Уверен, у него будет интересное объяснение своему экстравагантному появлению.
     — Я заинтригован услышать его, — ответил я. — Буду в каюте, вызовите меня в случае необходимости.
     — Принято, сэр.
     Я спустился на шлюпочную палубу и осторожно постучал в дверь пассажирской каюты правого борта. И майора, и леди Эшворт разместили в те же каюты, которые они занимали на пути в Шанхай. Да Сильва, несомненно, позаботился о них обоих, и, в отсутствии горничной леди Эшворт, наверно, предложил ей свою помощь в распаковке багажа и раскладыванию его по шкафам и ящикам. Мне стало интересно, позволит ли она пиратского вида выходцу из Гоа копаться в своем белье.
     Спенсер сразу ответил на стук, и я, всунув в дверь голову, жестом показал предложение выпить. Спенсер кивнул, и мы прошли в мой салон. Я закрыл дверь, не желая, чтобы нам мешали, предложил Спенсеру сесть на диван и налил в два бокала солидные порции виски.
     — Вода в кувшине, — сказал я, поставив термос на столик и усаживаясь в кресло напротив.
     Я подождал, пока он сделает первый глоток, и продолжил:
     — Итак, майор, может, вы соизволите объяснить ваше внезапное появление вместе с леди Эшворт? Мы следуем в Давао, но, судя по вашему виду, вам все равно, куда, лишь бы прочь от Шанхая.
     Спенсер налил еще ледяной воды в виски и сделал большой глоток. Под глазами у него были мешки, он был бледен и чумаз. Немного помолчав, как бы ожидая прилива сил от выпитого, он широко улыбнулся:
     — Да, это были весьма напряженные сорок восемь часов. Я понимаю, что должен дать вам какие-то объяснения. Откуда же начать? — Он откинулся на спинку дивана и полез в карман. — Не возражаете, если я закурю? Никотин способствует работе серых клеток.
     Я кивнул, и Спенсер вытащил сигарету из серебряного портсигара, щелкнул зажигалкой и глубоко затянулся.
     —Хелена, вероятно, захочет несколько дней побыть одной, — сказал он. — Этот зверь, Масленников, слегка побил ее.
     — Это объясняет ее закрытое лицо, — кивнул я. — Но я полагаю, что здесь что-то большее, чем ссора любовников, коли уж вы выбрали мое судно в качестве убежища.
     — Боюсь, что так, дружище. Помните, я говорил вам, что Бобби и леди Эшворт были членами Кливденской клики, и что она использовала свои связи для того, чтобы помочь русской белой эмиграции продолжать борьбу с коммунистами, а он приглядывал за теми, кто придерживался нацистских взглядов.   
     Я кивнул, вспоминая наш разговор в моей каюте за день до прихода в Шанхай.
     — Итак, когда умер Эшворт, Хелена осталась практически без средств к существованию. Ее друзья в Уайтхолле сочли время подходящим для того, чтобы продолжить обмен информацией. Овдовевшая леди Эшворт все еще имела хорошие связи в официальных кругах и желала продолжить борьбу с Советами. Став любовницей Масленникова, она стала снабжать его кое-какими сведениями, подслушанными в чиновнических кругах, на приемах в посольстве и так далее. А также она могла собирать крохи информации от Масленникова и из бумаг, которые могла подсмотреть.
     — То есть ваши друзья из разведки уговорили ее связаться с Масленниковым и стать двойным агентом, поставляющим информацию обеим сторонам?
     — Не совсем так. Она узнавала от наших друзей только то, что они считали нужным, а она скармливала это Масленникову. Должно быть, он думал, что сорвал банк. Красивая женщина, с энтузиазмом откликнувшаяся на его неуклюжие ухаживания, к тому же имевшая друзей в высших сферах, которые не всегда соблюдали осторожность в разговорах. Она, знаете ли, превосходная актриса. Он всецело доверял ей.
     Возможно, меня должна была шокировать мысль о том, что английская леди продает себя в обмен на информацию, которая помогает в ее борьбе. Но потом я вспомнил, что леди Эшворт — или Хелена, как Спенсер постоянно называл ее — была русской, и что такие большевики как Масленников убили ее отца. Она, должно быть, ненавидела его, но была вынуждена отдаваться ему, чтобы помочь борьбе с ними. Это выглядело грязным, противным делом. Но кто я, чтобы судить, я и сам был замешан в темных делишках.
     — И он настолько легкомыслен, что позволял ей видеть и слышать вещи, которые не следовало?
     — И которые она передавала нашим друзьям, за что ей платили. Она играла свою роль безукоризненно. Он считал ее коммунисткой, ненавидящей английскую аристократию, несмотря на то — или, возможно, благодаря тому, — что сама своим замужеством вошла в их ряды.
     — И что же пошло не так?
     — Я подхожу к этому. В рейсе мне удалось переговорить с ней, и я объяснил, что представляю людей, связанных с ее друзьями в Шанхае. Им будет интересно узнать позицию китайских коммунистов в случае японского вторжения. Мы считали, что и Советам такие сведения будут важны. Если джапы смогут вбить клин между националистами и коммунистами, то захватят весь Китай, что даст им отличный плацдарм для дальнейшей экспансии. Ресурсы Сибири привлекательны, и с учетом нацистской угрозы на западе Советы могут потерять Восток. Так что в интересах Сталина, чтобы китайские коммунисты объединились с националистами против джапов. Мы нуждаемся в подтверждении этой информации, так как такой оборот дел и в наших интересах. Если падет Китай, то все наши владения к востоку от Суэца, включая Индию, окажутся под угрозой.
     — И она согласилась выведать это от Масленникова? — Я размышлял, как и когда Спенсеру удалось завоевать ее доверие, особенно после того, как она резко отринула его подходы во время ужина в первый вечер рейса. Майор Спенсер не был простоватым солдафоном, каким он пытался представить себя. — Это звучит как нечто вроде Большой Игры. 
     Спенсер кивнул:
     — Похоже, что в вашей исправительной школе преподавали что-то вроде истории.
     Я оставил этот выпад без ответа. Почти единственное, чему я там научился, кроме умения драться — это читать. С тех пор я неплохо использовал эти умения.
     Хотя это кажется невероятным, моряки любят читать — по крайней мере те, кто умеет. Долгие одинокие часы трудно заполнить чем-либо другим. Однако что-то в словах Спенсера взволновало меня. Не его насмешка о моем учении, а рассказ о леди Эшворт.
     — А как вы узнали, что леди Эшворт будет путешествовать в Шанхай на этом судне? — спросил я.
     — Друзья друзей, старина, — ответил он, почесав нос. — Это послужило неплохой рекламой для судоходной компании мистера Ху. Помните, что многие китайцы заинтересованы в том, чтобы японцы держались подальше от их страны. Так что друг намекнул мистеру Ху, что в ее присутствии на борту есть и другое преимущество.
     — В компании некоего военного атташе, — прервал я его, начиная видеть сложившуюся ситуацию. Ху и британская разведка не только втравили меня в контрабанду опиумом, но и смогли подобрать пассажиров на тот рейс. Но ясно, что в любой, даже хорошо продуманной, схеме могут иметься прорехи. — Но вы все еще не объяснили мне, что пошло не так.
     — Ну, похоже, что коммунисты также имеют друзей, и от них пошли подозрения, что мое появление в Шанхае одновременно с леди Эшворт было не просто совпадением.
     — Вы хотите сказать, что кто-то намекнул Масленникову, что вы не простой солдат, совершающий морское путешествие для поправки здоровья?
     — Что-то вроде этого. Как бы то ни было, подозрительность заставила его присматривать за Хеленой, и когда он обнаружил, что она проявляет повышенный интерес к определенным делам, он взбеленился. Обладая крутым характером, он попытался выбить из нее правду. Стало шумно, соседи пожаловались, и, похоже, он решил подыскать более подходящее место для допроса, а тем временем оставил ее запертой в апартаментах. К счастью, наши друзья обнаружили это, смогли вломиться внутрь и вывести ее. Затем нам понадобилось ее где-то спрятать. 
     — На борту моего судна! Но если вы не получили моей записки, как вы могли знать мой порт назначения? Это мог быть даже Владивосток.
     — Не думаю, старина, — покачал головой Спенсер. — Как только мы начали подозревать, что у Масленникова появились сомнения в ее лояльности, мы начали обдумывать, куда ей лучше бежать из Шанхая. Куда-нибудь за пределы Китая, куда не смогут дотянуться лапы НКВД и его приспешников. Куда-то, где есть сообщение с Австралией для меня, и где актриса может сесть на пароход, идущий в Америку.
     — Америку!?
     — Хелена хочет исчезнуть, — пояснил Спенсер. — Она устала играть роли, которые с трудом сдерживают волка у ее двери и в то же время привлекают других разнообразных волков. Она пока еще молода и весьма привлекательна. Для актрисы, стремящейся начать новую жизнь под другим именем, Голливуд — лучший выбор. Я получил вашу записку, старина, но я же знал, что вы направляетесь в Давао. Хелена сможет отправиться оттуда в Америку, а я поймаю пароход, идущий в Порт-Морсби или в Австралию.
     У меня появилось желание пощечиной стереть самодовольную усмешку с его лица. Как он мог узнать, что мы пойдем в Давао? Разве что...
     — Вы как-то связаны с тем, что мистер Ху отдал распоряжение идти в Давао?
     Я постарался сдержать гнев в голосе, но почувствовал, как кровь бросилась в лицо, а костяшки пальцев, стискивавших бокал с виски, побелели от напряжения. Я чувствовал себя как кукла, которую дергают невидимые нити.
     — Насколько же влиятельны ваши друзья? — резко бросил я.
     — О, весьма влиятельны. — Улыбка Спенсера погасла, когда он понял, что зашел слишком далеко, и поднял руку в примиряющем жесте. — Но не нервничайте, старина. Нет ничего закулисного в этом рейсе. Давао один из главных портов на Филиппинах по экспорту абаки — манильской пеньки, как вы ее зовете. Флот его величества является крупным потребителем абаки. Звонок с некоего правительственного департамента в Гонконге запросил Англо-Восточную судоходную компанию, есть ли у нее судно для перевозки этого сырья по назначению, инструкции о котором последуют позже. Последовало соглашение об условиях погрузки и выгрузки и величине фрахта, и вот вы на пути в Давао. Можно даже сказать, что я внештатный суперкарго, наблюдающий за соблюдением интересов грузоотправителя.
     — Леди Эшворт, должно быть, чертовски много значит для некоторых людей, коли вы решились на все эти беспокойства, — ответил я. Мой гнев угас при мысли об избитой и подвергающейся угрозам женщине, для которой мое судно стало местом убежища.
     — Совершенно верно. она пользуется расположением, если можно так выразиться, некоторых очень высокопоставленных персон. И даже то немногое, что она знает о нашей разведывательной службе, может быть ценным для Советов и угрожать ее жизни. Но не переоценивайте ее важности, капитан. С учетом угрозы для Империи, исходящей от Японии и Германии, сохранение преимуществ в получении таких существенных ресурсов, как абака, исключительно важно. Это также хорошо и в деловом смысле.
     — И куда после Давао?
     — Туда, где поставщики флота его величества нуждаются в нескольких тысячах тонн пеньки. Сингапур, возможно, или Сидней.
     — То есть, возможно, мне не удастся отделаться от вас и после Давао, а?
     У меня было ощущение, что майор собирался продолжать вести нечестную игру. Я знал, что должен быть ему благодарным за спасение моей шкуры в Шанхае, но последнее, чего бы я хотел, это иметь офицера военной разведки, заглядывающего мне через плечо.
     — Боюсь, такая необходимость возникнет, старина. Но частично вы должны винить самого себя. Если бы вы не сунули свой нос туда, куда не следовало, и не испортили мою операцию против Эберхардта, то вы не привлекли бы моего внимания. Вот так-то, — пожал он плечами и осушил свой бокал.
     Он был, конечно, прав, но меня это не утешало. Лучшее, на что я мог надеяться — это на то, что они оба сойдут в Давао. Леди Эшворт, Хелена Ковтун или как еще она будет называться — в погоне за своими мишурными мечтами. Спенсер — заплетать мозги другому сукину сыну. 
     — Что ж, спасибо за откровенность. По крайней мере, я теперь знаю, как обстоят дела. Можете еще себе налить, если желаете. Мне надо подняться на мостик и сменить старпома. Поговорим еще утром.
     Я поднимался по трапу на мостик, размышляя о том, утаил ли Спенсер что-нибудь еще, и потирал кончики пальцев, успокаивая покалывания.    

Глава пятнадцатая

     На рассвете мы шли курсом ост-зюйд-ост, проходя мимо северной кромки группы островов Шенгси, окаймляющих южные подходы к реке Янцзы. Несмотря на летнее время, утро было холодным, небо затянуто дождевыми облаками, слабый бриз слегка рябил казавшуюся маслянистой поверхность воды, которая имела коричневый цвет из-за наносов могучей реки. Видимость между частыми ливнями была плохой, а во время их вообще никакой. Лотер вызвал меня на мостик и поставил на бак впередсмотрящего, который должен был подавать сигналы судовым колоколом. С юго-востока шла низкая длинная зыбь, и судно медленно поднималось и опускалось на каждой волне. К западу виднелась группа джонок, регулирующая свои бамбуковые паруса в попытках уловить каждый порыв непостоянного ветра.
     Когда мы вынырнули из полосы особо сильного ливня, я осмотрел с биноклем горизонт, и с удовлетворением удостоверился в том, что ни одного встречного судна, которое могло быть скрытым ливнем, поблизости не было видно. Я подумал, стоит ли сбавить ход. Но в округе были видны только джонки, оставшиеся позади, а впереди расстилалось пустое море. Ливни имели относительно короткую продолжительность, так что подача туманных сигналов во время попадания под них будет достаточным для предупреждения приближающихся судов — при условии, что и они будут делать то же самое.
     Вчера после разговора со Спенсером я сменил Лотера в двадцать один ноль ноль, кратко введя его в курс событий, приведших майора и леди Эшворт на борт нашего парохода. Переход вниз по реке занял большую часть ночи, и я оставался на мостике до четырех часов, когда Лотер прибыл сменить Гриффита. Я спустился вниз с намерением прикорнуть на несколько часов, однако вскоре был разбужен матросом с сообщением Лотера о том, что видимость серьезно ухудшилась.
     Я чувствовал тяжелую усталость, которую не смогли полностью развеять даже несколько чашек крепчайшего кофе, поданных Да Сильвой. В остальном же я был вполне доволен. Мне удалось благополучно доставить по назначению незаконный груз, получив только один удар по голове вместо того, чтобы совсем лишиться ее. Глядя на активность в порту во время отхода, можно было предположить, что назревают крупные неприятности между китайцами и японцами. К счастью, мы были уже вне его, и мне предстояло только благополучно доставить Спенсера и леди Эшворт в Давао, а затем вернется нормальное течение жизни. То есть, нормальное для трампового парохода в дальневосточных морях, к тому же со шкипером, который, казалось, все время притягивает к себе всяческие неприятности.
     То же касалось и леди Эшворт, которая с трудом избежала болезненной и, возможно, убийственной хватки Масленникова. Я размышлял о том, насколько успешной будет ее карьера в Голливуде, и увижу ли я в каком-нибудь кинотеатре Вест-Энда фильм с ее участием в роли femme fatale подобно Марлен Дитрих в "Голубом ангеле" или "Шанхайском экспрессе". Я улыбнулся при мысли о Хелене, играющей роль женщины, живущей своим умом среди воров и грабителей на китайском побережье — роль, для которой, как я считал, она прекрасно подходила и опытом, и внешним видом.
     Бак накрыло плотной завесой дождя, и затем на все судно в течении десяти минут обрушился сильнейший ливень. Я укрылся в рулевой рубке и наблюдал, как вода заполнила палубы и водопадом стекала за борта, так как шпигаты не справлялись с таким количеством.
     Громкий звон судового колокола на баке привлек мое внимание. Мы как раз вынырнули из полосы ливня, и по правому борту обнаружился старый пароход. Я посмотрел в бинокль. Под носом у него не было бурунов, что означало, что он не имеет хода или движется очень медленно. Его черные борта были усеяны потеками ржавчины. Я быстро прикинул в уме, что при сохранении прежнего курса мы пройдем в полумиле южнее его. Это было слишком близко для спокойного расхождения, особенно если у него были неполадки в машине или рулевом управлении или если он предпримет какой-нибудь неожиданный маневр. Я, посмотрев на него еще несколько секунд, не нашел ничего неожиданного, но на всякий случай решил изменить курс на румб влево, чтобы увеличить расстояние между нами. Положив бинокль, я обернулся к рулевому:
     — Лево руля, держать...
     — Гляньте, шкипер, дым! — прервал меня Лотер.
      Повернувшись, я увидел клубы черного дыма, вырывавшиеся из машинного капа.
     — Отставить, прямо руль! — рявкнул я, прыгнул к машинному телеграфу и перевел ручку на "Готовсь", давая знать стармеху, что вскоре последуют маневры.
     — Окей, Питер, беру управление на себя. Вызовите третьего помощника и вывалите спасательную шлюпку за борт на случай, если понадобится оказать помощь.
     Я перевел ручку телеграфа на "малый вперед" и снова с биноклем стал изучать другое судно. Дым продолжал валить из капа. На палубах никого не было видно, хотя мне показалось, что я вижу смутные фигуры — возможно, капитана и вахтенного помощника —  в рулевой рубке. Признаков подачи сигнала бедствия я не заметил, но увидел радиоантенны, протянутые между мачтами, и подумал, не поднять ли радиоофицера, но решил, что в этом нет необходимости. Во вневахтенные часы приемник продолжал оставаться включенным на аварийной частоте, и на расстоянии одной мили сигнал должен был быть достаточно громким, чтобы разбудить радиста.
     Поступление дыма усиливалось. "Бедняги!" — пробормотал я. Пожар на море был худшим кошмаром для моряков, и я мог представить, какой разразится ад, если в машинном отделении разовьется сильный пожар.
     Я услышал звук шагов и, обернувшись, увидел подбегавшего Мак-Грата.
     — Видите, третий, там пожар на судне. Загляните в Международный свод сигналов и запросите флагами, требуется ли им помощь.
     — Есть, сэр, — ответил Мак-Грат, прыгнув в рулевую рубку. Спустя несколько мгновений он вернулся с флагами, вскарабкался на верхний мостик и закрепил их на сигнальном фале. Я дал длинный гудок тифоном для привлечения внимания.
     Ожидая ответа, я подвел свое судно на расстояние полмили с наветра от горящего судна и застопорил машину. Мы вместе с ним медленно дрейфовали под легким бризом. Я не хотел слишком близко приближаться к другому судну, опасаясь взрыва его котлов. Ответа на наш сигнал еще не последовало. Либо они были полностью заняты борьбой с пожаром, либо не поняли нашего сигнала. Оно не выглядело британским, но это не имело значения, так как мы использовали международный свод. Но, по крайней мере, казалось, что они справляются с огнем, так как дым стал менее интенсивным и и из черного становился серым.
     Тут на их мостике развилась лихорадочная активность. Несколько человек выскочило из рулевой рубки. Один из них был в форменной фуражке, и я предположил, что это капитан. Другой подбежал к сигнальному фалу и поднял флаги, означающие — мне не нужно было заглядывать в свод — "Прошу оказать немедленную помощь".
     — Третий, поднимите утвердительный.
     Я посмотрел назад и крикнул Лотеру, который стоял на шлюпочной палубе:
     — Похоже, им нужна наша помощь, Питер. Спускайте шлюпку, возьмите с собой стармеха и выясните на месте, что им требуется. Если надо, мы можем по радио вызвать буксир из Шанхая.
     — Принято, шкипер, — прокричал он в ответ, и шлюпку стали вываливать за борт.
     — Следите за ним, третий, — сказал я вернувшемуся Мак-Грату, а сам перегнулся через релинг крыла мостика и стал наблюдать за спуском шлюпки. Лотер, Фрейзер и шлюпочная команда была уже в шлюпке, надевая неуклюжие капковые жилеты и разбирая весла.
     — Травить тали, потравливать фалини втугую, — послышался крик Лотера.
     Это была непростая операция, осложняемая качкой судна на зыби. Матросы должны были травить шлюпочные тали на обоих концах шлюпки с одинаковой скоростью, в противном случае шлюпка могла получить сильный дифферент, а люди, сидящие в ней — выпасть за борт. Когда шлюпка приблизилась к воде, Лотер скомандовал "стоп травить тали". Это была критическая фаза спуска. Следовало подобрать правильный момент опускания на воду в ложбину зыби так, чтобы подходившая волна приподняла шлюпку и натяжение талей ослабло, что даст возможность матросам отдать гаки шлюп-талей. Любая ошибка может быть фатальной. Мне приходилось видеть в плохую погоду шлюпку, подвешенную за один гак, и сыпавшихся из нее людей в бурное ледяное море. Но сейчас зыбь была регулярной, более предсказуемой, но я все же задержал дыхание, пока Лотер, точно уловив момент, не опустил шлюпку точно в ложбину и она не подвсплыла, освобождаясь от талей.
     — Весла... на воду!    
     Гребцы склонились, четыре пары весел одновременно погрузились в воду, и шлюпка, напоминая собой неуклюжего водного жука, медленно начала движение к охваченному огнем судну. Подняв бинокль, я еще раз детально осмотрел его. На то, что судно было очень старым, указывали старомодный кормовой подзор, тонкая труба и побитые временем и ржавчиной борта — свидетельства долгой тяжелой работы. На корме подняли флаг — красное полотнище с белой горизонтальной полосой посредине. Он был мне незнаком, но мы находились достаточно близко, чтобы я мог прочитать его порт приписки — Рига, столица и главный морской порт Латвии, крошечной страны на берегу Балтийского моря. Латыши объявили свою независимость в конце Великой войны и боролись за нее как против Красной армии, так и против немецкого Фрайкора. Фрайкор состоял из фашиствующих головорезов, таких же, как братья Эберхардты, которые поддерживали агрессивные планы Гитлера по доминированию в Европе.
     Над надписью "Рига" я прочитал его название — "Карлис Ульманис". Обе надписи были небрежно нанесены свеже выглядевшей белой краской. Я подкрутил фокус бинокля и картинка, став слегка яснее, выявила закрашенные черным наваренные буквы, на которые сверху было нанесено новое название. Я не был удивлен этим, ведь судно такого возраста за свой долгий срок службы наверняка не один раз было продано и переименовано. Я не мог прочитать первоначальное название и порт приписки, но последний был значительно длиннее, чем четырехбуквенное слово Рига.
     Тем временем наша шлюпка подошла к корме латвийского судна. Сверху один из его моряков махал рукой Лотеру, указывая в сторону противоположного от нас борта, где, предположил я, у них был вывешен шторм-трап. Шлюпка исчезла за корпусом судна, я положил бинокль и приказал Мак-Грату спустить флажной сигнал. Возгорание, по всей видимости, было взято под контроль, так как только отдельные струйки дыма вырывались из машинного капа. Мне было интересно, насколько серьезен размер повреждений, потеряло ли оно полностью ход или был шанс аварийного ремонта для продолжения пути. Я раздумывал, не послать ли радио агенту в Шанхае для заказа буксира, но решил подождать доклада Лотера и затем решить, какую помощь мы сможем оказать. По крайней мере, полосы ливней сдвинулись, видимость улучшилась и небо прояснилось.
     Я почуял запах жарящегося на камбузе бекона, и желудок напомнил мне, что я ничего не ел с прошлого дня. Поднялись ли мои пассажиры? Исходя из сказанного вчера Спенсером Хелена испытывала физические и моральные страдания после избиения и будет, вероятно, сторониться общения, по крайней мере, пока следы побоев не сойдут с лица. Но я был слегка удивлен тем, что Спенсер не был привлечен весьма бурной активностью на шлюпочной палубе и не появился выяснить, в чем дело.
      Я только собрался вызвать Да Сильву с его чудесно пахнущим беконом, когда на мостике "Карлиса Ульманиса" заработал сигнальный ратьер[46]. Он выдал группу из четырех коротких вспышек, затем вторую и третью группы. Затем ничего. Ожидание.
     — Они хотят общаться азбукой Морзе, — сказал я. — Третий, достаньте ратьер и позовите на помощь маркони.
     Мак-Грат рванулся вниз, а я навел бинокль на мостик латвийского судна. Там стояли Лотер и Фрейзер среди группы моряков, в которой выделялся капитан в фуражке военно-морского образца. Когда я смотрел, один из моряков протянул сигнальную лампу Лотеру. Было достаточно далеко, чтобы видеть все отчетливо, но у меня создалось впечатление, что моряк был чем-то возбужден и кричал на Лотера. Как бы то ни было, Лотер взял лампу, поднял ее и повернулся лицом к нам.
      — Я готов, сэр.
     Я повернулся и увидел Сейса с ратьером в руках.
      — Передайте, что мы готовы к переговорам и спросите, чего они хотят,  — сказал я.  —И передавайте медленно. На том конце принимает мистер Лотер, и я сомневаюсь, что он читает Морзе так же, как вы.
     Сейс бодро улыбнулся и защелкал заслонками ратьера, которые открывали или перекрывали путь световому лучу.
     После короткой паузы Лотер начал передачу. Сейс, читая, громко повторял каждую букву, а Мак-Грат записывал это в блокнот. Хотя я и не очень силен в азбуке Морзе, но смог понять смысл передаваемого текста, и кровь застучала в моих висках все сильнее по мере того, как моя ярость увеличивалась с каждой последующей вспышкой. К концу передачи лица Мак-Грата и маркони стали пепельно-белыми.
     — Передайте ему, что сообщение принято, — рявкнул я, давая выход своему гневу. — И майора Спенсера на мостик, немедленно.
     На этот раз шестое чувство изменило мне, покалывания в кончиках пальцев прекратились с выходом из реки Вангпу. В расстроенных чувствах я саданул кулаком по тиковому планширю. Что означало отсутствие обычного предупреждения о неприятностях? Теперь мне стало ясно: я был слишком занят мыслями о завтраке и отдыхе, чтобы заметить этот знак. Я снова стукнул со всей силы планширь.
     — Неприятности? — рядом со мной очутился Спенсер с удивленным выражением лица.
     Я протянул ему запись и увидел, как его плечи опустились и лицо посерело.
     — Мы остановились, чтобы оказать помощь этому проклятому судну — оно горело и запрашивало помощь. И я послал Лотера со стармехом посмотреть, чем мы сможем помочь. Но на самом деле у них пожара не было, это было уловкой, чтобы остановить нас. Там чертовы русские, и они захватили наших людей, требуя отдать им леди Эшворт.
     — Что вы собираетесь делать, капитан? — на этот раз в глазах Спенсера появилась тень неуверенности.
     — Чертова альтернатива, вы не находите? Отдать леди Эшворт на верную гибель или потерять двух моих офицеров и полдюжины команды. — Я снова стукнул кулаком. — Она знала, на что идет. Также, как и вы. — Я бросил на него гневный взгляд. — Какой выбор предпочтительней?
     — Возможно, это блеф. Мы можем атаковать их. У вас на борту есть оружие и люди, владеющие им.
     — Это не блеф, майор, — раздраженно рявкнул я и подал ему бинокль. — Посмотрите сами, те, что на мостике, вооружены, и на палубе их несколько. Если не применить какую-нибудь хитрость, у нас не будет ни единого шанса. Я не боюсь драки, если есть хоть малейшая надежда на выигрыш, но здесь весь расклад против нас.
     — Пойду-ка извещу Хелену о происходящем.
     С хмурым лицом Спенсер направился вниз по трапу.
* * *  
     Размеренно поднимались и опускались весла, спасательный вельбот полз по слегка взволнованной поверхности полумильного пространства, отделявшего нас от "Адмирала Альтфатера". Красно-белый латвийский флаг был уже заменен на кроваво-красный советский, и несколько моряков висели за бортом в боцманских креслах, замазывая имя Карлиса Ульманиса, кем бы он ни был. Я управлял шлюпкой, направляя ее к спущенному трапу. По одну сторону от меня сидел третий помощник, по другую — леди Эшворт в голубом шарфе, таком же, с каким она прибыла на борт в Шанхае, повязанном так, что он скрывал большую часть ее лица. Я ожидал увидеть страх или гнев в ее глазах, но вместо них увидел лишь взгляд смирившейся печали да следы слез, черные от потекшей туши. На рыбинсах[50] шлюпки стояли чемоданы с ее вещами. На баке сидел Крамп, без энтузиазма распевая "два-раз" для координации работы гребцов.
     Я неуклюже подвел вельбот к трапу, обходя нашу шлюпку, уже болтавшуюся на своем фалине. Советский моряк принял и закрепил концы, а я помог Хелене подняться на палубу. За нами мои гребцы поднимались с ее багажом. Он казался ничтожно малым для женщины, бывшей замужем за английским аристократом. На палубе мы были встречены татарином свирепого вида в промасленной кепке и синих заляпанных шортах, вооруженным чем-то вроде кремневого пистолета. Другой человек с антикварным ружьем держал под прицелом гребцов первой шлюпки, уныло сбившихся в кучу на крышке трюма. При моем появлении они в надежде подняли головы, но опустили их снова, когда татарин повел дулом пистолета в сторону металлического трапа, указывая нам, что мы должны подняться на мостик.
     Вблизи старенький пароход выглядел таким же непритязательным, как и издали: грязным, с обшарпанной краской, ржавыми подтеками. Было видно, что экипаж потерпел поражение в борьбе за поддержание его в приличном состоянии. Воздух был насыщен запахами вареной капусты, угольной пыли, потных тел и отчаяния. Мне довелось в свое время работать на судах скупых судовладельцев с отвратительным снабжением, но не до такой степени[56].
     Человек, который встретил нас на мостике, выглядел еще более древним, чем его судно. Из-под околыша его морской фуражки на шею спускались седеющие локоны. Тужурка старого фасона с бронзовыми пуговицами намекала на то, что носивший ее служил в Российском Императорском флоте. Глубоко посаженные глаза были бледно-голубого цвета как сибирское зимнее небо, а суровые складки под ними свидетельствовали о многих годах несения вахт в различных условиях. Он был невооружен, и приложил два пальца к козырьку в знак уважения к моей должности. Я кивнул в ответ и посторонился, давая пройти Хелене и моим морякам. Те без всякого почтения уронили чемоданы на изношенный, в пятнах, настил мостика и сгрудились вокруг них.
     Рядом с советским капитаном стояли несколько человек. Трудно было сказать, офицеры или матросы, так как все они были одинаково одеты в потрепанные выцветшие саржевые рубашки и рабочие брюки. Некоторые были вооружены старинными винтовками со скользящим затвором, их пальцы лежали на спусковых крючках. Позади них с каменными лицами стояли Лотер и Фрейзер. У Фрейзера под глазом наливался синяк, и я предположил, что импульсивный шотландец взорвался, когда понял, что угодил в ловушку. Лотер тоже не был трусом, но, очевидно, он сообразил, что сопротивляться вооруженным русским бесполезно. Он поймал мой взгляд и покачал головой, как бы извиняясь. Бог его знает, но если кому и надо извиняться, то это должен быть я за то, что поддался на эту уловку.
     Из группы стоявших рядом со старым капитаном выделялся один мужчина. Щуплый и жилистый, с темными тонкими чертами лица и копной густых черных сальных волос, он был одет так же, как и другие, в синие брюки и рубашку, но, глядя на его молодое, чисто выбритое лицо, чистые руки и аккуратно подстриженные ногти, можно было сказать, что он не был моряком. В руке он держал наган, направленный в мою сторону.
     Голос советского капитана был спокойным и властным, а его английский — вполне приличным:
     — Я прошу прощения за военную хитрость. Но это было необходимо. Елена Ковтун — предатель Советского Союза, и мне приказано схватить ее и отправить туда, где она будет предана суду.
     — Военная хитрость, черт побери. — Я начал, как и собирался, с возмущенной, оскорбленной невинности. — Мы не находимся в состоянии войны, и леди Эшворт, если вы ее имеете в виду, является британской гражданкой, вдовой очень уважаемого пэра королевства и имеет хорошие связи с членами британского правительства. — Это было претенциозно и многословно, но я был полон решимости добиться морального превосходства. — Она законно путешествует на британском корабле, и вы не имеете права задерживать нас или мешать ей. Я требую, чтобы вы... 
     Щуплый смуглый мужчина плюнул на палубу у моих ног, прервав мое красноречие и крикнув что-то по-русски. Советский капитан поднял руку, призывая его замолчать: 
     — Наш комиссар не очень любит реакционных, самозваных аристократов. Он посвятил жизнь искоренению их на любимой родине. Он понимает немного по-английски, но затрудняется на нем говорить, особенно когда злится. Как бы то ни было, мне приказано отвезти Елену Ковтун во Владивосток. Если вы передадите ее, вы и ваши люди сможете вернуться на свое судно. Если вы будете сопротивляться, мои люди вооружены, и мы силой возьмем...
     Его слова утонули в очередном потоке гневных слов от комиссара, произнесенных по-русски. Люди с винтовками напряглись и угрожающе нацелили на нас оружие. Я взглянул на Хелену и увидел, что она поняла все сказанное. Ее смирение исчезло, глаза загорелись гневом, а шарф распахнулся, обнажая лицо с решительно сжатыми губами. Я должен был ради нее  (и себя самого) сделать последнюю попытку даже при такой безнадежной ситуации.
     — Я протестую самым решительным образом, капитан, — сказал я, сознательно пытаясь не обращать внимания на комиссара. — Это безобразие, за которое вы будете нести ответственность. Захватить гражданина Великобритании в открытом море! Я... 
     Ствол нагана уперся мне  в грудь, и по холодной ярости в глазах комиссара я увидел, что вишу на волоске.
     — Кажется, вы не оставляете мне выбора, капитан, — продолжил я, подняв руки вверх, — но могу заверить вас, что буду информировать власти об этом акте пиратства.
     — Называйте это как хотите, мои приказы...
     — Меня не волнуют ваши приказы. — Горячность в голосе Елены поражала. — И еще меньше меня волнуют ваши протесты, капитан Роуден. Я не вернусь в Россию и не позволю таким людям, — почти выплюнула она это слово в адрес комиссара, — допрашивать и касаться меня. Если у вас нет выбора, капитан Роуден, то у меня он есть.
     С последними словами она вытащила из сумочки небольшой револьвер, крепко прижала его к груди и нажала на спуск.
     Раздался резкий звук выстрела, Хелена пошатнулась от удара пули и стала падать.
     Третий помощник отреагировал мгновенно. Он бросился вперед, подхватил ее в падении и осторожно положил ее на тиковый настил, а затем принялся проверять наличие признаков жизни. Но кровь, вытекавшая из почерневшей от выстрела вплотную дырки в ее свитере, растекалась темно-красным пятном по ткани и капала на грубый, грязный тик, что было безошибочным признаком того, что ее жизнь быстро угасает.
     Выстрел и падение Хелены на палубу застали русских врасплох. Их взгляды устремились на нее, и этого короткого отвлечения внимания нам было достаточно. Выстрел все еще звенел в ушах, а Крамп и команда гребцов упали на колени, открыли крышку одного из сундуков Хелены и вытащили то, что было внутри. В то же мгновение я сунул руку под куртку. Когда советский капитан и его люди подняли глаза, ситуация изменилась. Они смотрели на ствол моего "уэбли", и почти чудом в руках Крампа и моих людей оказались пистолет-пулеметы Бергманна.
     Третий помощник продолжал стоять на коленях рядом с безжизненным телом Хелены.
     — Нет пульса, капитан, и она не дышит, — сказал он с явным австралийским акцентом.
     Я кивнул, подтверждая, а затем обратил внимание на советского капитана. Мне нужно было перехватить инициативу, пока шок не прошел, и тот или иной из них, в первую очередь хреновый комиссар, не решит действовать как Герой Советского Союза.
     — Похоже, у нас здесь тупик, капитан, — сказал я, глядя на него самым стальным взглядом, который я только смог изобразить. — Мои люди тоже вооружены, и я думаю, что перестрелка приведет к ненужным человеческим жертвам. Я предлагаю вам разрешить нам отойти на наши шлюпки. — Я сделал паузу, а затем добавил, как бы вспомнив: — Захватив с собой тело леди Эшворт. Я думаю, мы можем забыть о вашей попытке...
     Меня снова прервал злобный поток слов на русском языке. Комиссар, очевидно взбешенный самоубийством Елены, которое лишило его славы передать ее начальникам НКВД во Владивостоке, поднял наган и направил его прямо мне в голову.
     — Он требует бросить оружие, — осторожно сказал советский капитан. — Он очень злой и непредсказуемый молодой человек, и советую вам подчиниться.
     Конечно, перестрелка почти наверняка приведет к потерям с обеих сторон, но, возможно, советский капитан посчитал это небольшой ценой, которую нужно заплатить, чтобы подтвердить версию о том, что британские моряки напали на его судно и убили Хелену Ковтун в перекрестном огне.
     Глаза комиссара горели ненавистью, и я видел, как его палец побелел на спусковом крючке, который в нагане имел тяжелый спуск. Даже если у него была версия двойного действия, он бы успел выстрелить всего один раз, прежде чем Крамп убил бы его. Но к тому времени я был бы мертв. Мне нужно было что-то придумать быстро, иначе я буду не единственным трупом.
     — НЕТ! — услышал я отчаянный крик Лотера. — Если вы собираетесь стрелять, то стреляйте в меня.
     Рука комиссара дрогнула, он оглянулся и увидел, что Лотер борется с одним из русских моряков за то, чтобы завладеть винтовкой. Другой поднял свою винтовку и ударил Лотера прикладом по спине.
     Это была та возможность, которой воспользовался третий помощник.
     Из своего положения на корточках рядом с телом Хелены он бросился под ноги комиссара, сбив его как в схватке регби. Револьвер непроизвольно выстрелил, и пуля просвистела мимо моего уха. Произошла короткая драка, наган был вырван из руки комиссара, сам комиссар лежал спиной на палубе, массивный третий помощник сидел на его груди, держа кулак у лица противника.
     — Поднимите его, третий, — сказал я, — и заберите это оружие.
     Я указал на револьвер, лежащий на палубе, куда он упал. Третий помощник поднял револьвер, щелкнул предохранителем и сунул его в карман. Затем он встал, рывком поднял комиссара на ноги и толкнул в суровые объятия Крампа.
     Я перевел внимание на советского капитана, который наблюдал за происходящим с тем, что очень напоминало намек на ироническую улыбку.
     — Мне бы не хотелось драки, но если нам придется пробиваться с вашего судна, то прольется очень много крови, — сказал я. Наши пистолет-пулеметы быстро разберутся с его людьми, но всем нам не уйти. А еще внизу были русские с винтовками, которые охраняли экипаж первой шлюпки. — Мое предложение все еще в силе, капитан. Никакой стрельбы, и мы спокойно уйдем. Да, и мы возьмем с собой тело леди Эшворт. Она заслуживает лучших похорон, чем это возможно в России.
     Советский капитан взглянул на комиссара, переставшего сопротивляться железной хватке Крампа, а затем на пистолет-пулеметы в руках моей команды. С их устаревшим оружием его люди не могли сравниться с моей бандой беспощадных китайских пиратов и сомалийских негров, и он знал это. Мне пришло в голову, что он, вероятно, воспринял без всякого удовольствия радиограмму от своего начальства в Москве с требованием перехватить британское судно, будучи вооруженным лишь горсткой старых винтовок и злобным мальчиком-комиссаром с револьвером. Ему удалось убедить меня, что его корабль действительно горит. Но мы его переиграли, и он вынужден был признать это. Он кивнул, рявкнул несколько слов по-русски, и его матросы опустили дула винтовок.
     — А люди на главной палубе?
     — Da! — Он перегнулся через релинги и что-то крикнул вниз.
     — Питер, сходите и проверьте, пожалуйста.
     Лотер выхватил оружие у одного из наших моряков и побежал по трапу вниз.
     — Спасибо, капитан, — сказал я с явным облегчением. — Мы вернемся к нашим шлюпкам.
     — Одну минутку, пожалуйста, — ответил он. — Я должен убедиться, что Ковтун мертва.
     На его месте я поступил бы точно так же. Не сумев захватить ее живой, он, по крайней мере, мог подтвердить НКВД, что она мертва и больше не доставит им неприятностей.
     Я кивнул, и мы опустились на колени рядом с телом. Советский капитан потянулся к пропитанному кровью свитеру, очевидно, намереваясь разорвать его и осмотреть под ним рану.
     — Помилуйте, капитан, — сказал я, мягко отталкивая его руку, — проявим скромность по отношению к даме. Вы видите: она не дышит, пульса нет. Ее больше нет с нами.
     Он приложил ухо к лицу Елены и прислушался, затем потянулся к ее запястью, нащупывая пульс.
     — Da, я удовлетворен, — сказал он, поднимаясь на ноги. — Я сообщу властям о ее смерти.
     — Хорошо, капитан, тогда мы удаляемся. Но, чтобы исключить недопониманий, мы возьмем с собой вашего дружелюбного комиссара и вернем его, когда благополучно окажемся на борту нашего судна. — Могу поклясться, что на лице советского капитана промелькнул намек на ухмылку. — Окажи почести, чиппи.
     Крамп радостно схватил комиссара за шиворот и, подтолкнув его к трапу, поднес большой тяжелый кулак к лицу сопротивлявшегося мужчины:
     — Ты пойдешь по-хорошему или по-плохому, приятель. Выбирай сам.
     Третий помощник и один из китайских матросов осторожно подняли безжизненное тело леди Эшворт и последовали за Крампом вниз по трапу к шлюпкам. Мрачную процессию замыкали остальные матросы, несшие багаж. Я со своим револьвером прикрывал отход.
     — Задержитесь на пару слов, пожалуйста — попросил советский капитан, когда я повернулся, чтобы покинуть мостик.
     — Давайте, но побыстрее.
     — Мы не будем мешать вашему уходу, и, как я уже сказал, о смерти Елены Ковтун я сообщу  во Владивостоке. Но, боюсь, эта новость не спасет шею этого человека. — Он кивнул подбородком в сторону комиссара, который теперь сидел рядом с Крампом в носовой части спасательной шлюпки, его руки были связаны концом фалиня. — В его службе за провал не гладят по головке.
     — Вам тоже достанется? — Меня не волновало, что случится с комиссаром, но мне было бы жаль, если бы старого капитана постигла та же участь.
     — Возможно, но я моряк. Может быть, я потеряю командование, возможно, даже звание, но море останется морем. — Он задумчиво покачал головой. — Я не буду подавать вам руку на глазах у всех. — Его окруженные морщинами глаза заблестели. — А если с ним что-нибудь случится, то мы горевать не будем. Но, конечно, две смерти будет труднее объяснить. Radi boga, поосторожней!
     Я резко повернул голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как третий помощник споткнулся, входя в шлюпку, и выпустил из рук тело Хелены, которое с тошнотворным стуком упало на рыбинсы.
     — Спасибо, капитан. Пошлите свою шлюпку забрать вашего человека, как только мы доберемся до нашего судна. — Я приложил к козырьку фуражки два пальца и, не дожидаясь ответа, сбежал по трапу на главную палубу и спустился в шлюпку.
     — Отваливай!
     Гребцы согнули спины, и две шлюпки отправились обратно к "Ориентал Венчуру". Утренние ливни прекратились, и видимость значительно улучшилась. Заляпанное илом море приобрело зеленоватый оттенок под ярко-синей дугой неба, и легкий южный ветерок морщил гладкую поверхность длинных волн зыби. Возвращаться было труднее, и к тому времени, когда мы подошли к трапу, люди сильно вспотели.
     Я кинул спасательный жилет в нос шлюпки и указал большим пальцем на комиссара:
     — Надень это на него, чиппи, и выбрось его за борт. Он не утонет, и, если ему повезет, акулы оставят его в покое на то время, пока русские не подберут его.
* * *
     — Отнесите тело леди Эшворт в ее каюту, — приказал я третьему помощнику, как только мы поднялись на борт. Затем, повернувшись к Лотеру, добавил: — Питер, проследите за подъемом и креплением шлюпок, и ждите меня в пассажирском люксе.
     Не дожидаясь ответа, я взбежал по трапу на мостик, где меня ждал бледный, мрачный Гриффит.
     — Леди Эшворт? — спросил он.
     — В нее стреляли, — ответил я. На подробные объяснения времени не было. — Давайте ход. Проложите курс на Формозский пролив. Пусть думают, что мы возвращаемся в Гонконг. Через пару часов мы повернем на восток и продолжим следовать первоначальным курсом. И пошлите человека в "воронье гнездо", чтобы проверить, не следят ли за нами.
     — Есть, сэр, — ответил удрученно Гриффит, чья радость при благополучном возвращении шлюпок улетучилась при виде безжизненного тела леди Эшворт, которое подняли на борт. Он вернулся в рулевую рубку, откуда я услышал звонки машинного телеграфа и распоряжение рулевому держать курс зюйд-вест. Когда обороты машины увеличились и судно набрало ход, я бросил взгляд за корму на спасательную шлюпку советского судна. Она достигла комиссара, и команда тащила его на борт.
     — Жаль, что Нобби Кларк[48] не достал его, — пробормотал я.
     В пассажирской каюте на кровати лежало тело леди Эшворт, а мы с третьим помощником смотрели на нее, как скорбящие на посту. Затем дверь отворилась, и вошел Лотер с мрачным выражением лица. Я уловил запах джина и догадался, что он сделал быстрый крюк в свою каюту, чтобы выпить чего-нибудь бодрящего.
     — Пришел засвидетельствовать свое почтение, Питер? — мрачно заметил я.
     Лотер посмотрел на безжизненное тело. Несмотря на окровавленный свитер, прилипший к груди, с темным, опаленным выстрелом в упор пулевым отверстием над сердцем, лицо леди Эшворт выглядело умиротворенным и спокойным.
     — Это было довольно опрометчиво с вашей стороны, — продолжил я. — Но я рад, что вы это сделали. У меня самого кончились идеи. Если бы этот мерзкий маленький говнюк нажал на спусковой крючок, все могло бы плохо кончиться.
     Болезненная гримаса исказила лицо Лотера, когда он помассировал поясницу, в которую врезался приклад винтовки.
     — Когда я увидел, что вы поднимаетесь на борт вместе с майором Спенсером, одетым как третий помощник, я подумал, что что-то сейчас произойдет. Но я никак не ожидал, что она застрелится. Я подумал, что, если удастся пронести на борт оружие, то вы сможете защитить ее. По крайней мере, с оружием это сработало.
     Майор Спенсер уныло усмехнулся, снимая фуражку Мак-Грата. Ему пришлось сбрить усы, но даже в морской форме он мало походил на Мак-Грата.
     — Как бы там ни обернулось дело, я не хочу, чтобы они знали о том, что майор австралийской армии имеет к этому какое-то отношение. Они могут сообщить о присутствии австралийского третьего помощника капитана, если заметят акцент. А там, если Советы проверят судовую роль в Шанхае, они найдут подтверждение в имени Мак-Грат.
     — Весь этот трюк с комиссаром был спонтанным решением, — сказал я. — Слава богу, выстрел пошел мимо. Но я все еще не могу простить себе, что поддался на их уловку. Это судно покинуло Шанхай незадолго до нас, на моих глазах. Латвийский флаг сбил меня с толку, и я просто не сопоставил их. А вообще, что они использовали для имитации пожара?
     — Пару ведер, заполненных отработанным маслом, влажными тряпками и керосином, — ответил Лотер.
     — Очень эффективно. Что ж, по крайней мере, мы выкрутились из этого без большого ущерба.
     — Чертов жестокосердный ублюдок, — взорвался Лотер. — Там лежит мертвая женщина.
     — Спокойно, Питер, — сказал я, не обращая внимания на всплеск эмоций. — Сейчас мы мало что можем с этим поделать.
     Он уставился на меня со смесью ярости и презрения. Но потом профессиональная маска снова появилась на его лице.
     — Полагаю, нам придется подготовить ее к погребению в море, — сухо сказал он. — Хотя я не уверен, как мы это объясним. 
     Он замолчал, покачивая головой. Безжизненное тело красивой женщины на кровати почти наверняка напомнило ему о другом месте и времени и о женщине, которую он потерял. На мгновение я проник за его маску, и мне показалось, что я увидел, как дрожат его губы. Затем он взял себя в руки:
     — Я скажу боцману отрезать кусок брезента и зашить ее в него.
     — Не спешите, мистер Лотер, — сказал Спенсер, и на его губах заиграла тень улыбки. — Возможно, вам захочется еще раз проверить ее пульс.
     — Зачем? Ясно, что она...
     — Мертва? — прохрипел дрожащий женский голос. — Мне очень жаль разочаровывать вас, Питер. — Леди Эшворт поднесла дрожащую руку ко лбу. — Боже мой, я чувствую себя ужасно.
     Лотер подпрыгнул, как испуганный кролик, когда услышал голос Хелены, а затем схватил ее за свитер:
     — Но в вас сидит пуля. Нам нужно...
     — Все в порядке, Питер, — сказал я, схватив его за руку прежде, чем он успел разорвать пропитанный кровью свитер. — Нет там никакой пули.
     У Лотера отвисла челюсть, и Спенсер от души рассмеялся:
     — Видели бы вы свое лицо, Лотер. Дань уважения актерскому мастерству леди Эшворт, не так ли. И немного старого доброго плутовства.
     Хелена слабо улыбнулась и попыталась сесть.
     — Думаю, вам стоит еще немного полежать, — заметил Спенсер, осторожно приподняв ее голову и подложив под нее вторую подушку, чтобы ей было удобнее. — Должно пройти некоторое время, чтобы действие нейротоксина исчезло.
     — Исчезающая пуля, нейротоксин. Что, черт возьми, все это значит, майор? — спросил Лотер, снимая фуражку и почесывая голову.
     — Советы и, в частности, этот противный на вид комиссар ни за что не позволили бы леди Эшворт уйти. У них наверняка был приказ с самого верха — захватить ее любыми средствами. Нашим единственным шансом было убедить их, что она покончил жизнь самоубийством. Использованный пистолет был не настоящий, а сценический, который стреляет холостыми патронами, но при поднесении его к одежде дульной вспышки достаточно, чтобы прожечь дыру и проткнуть грелку, наполненную кровью одной из коз команды.
     — А нейротоксин?
     — Это средство, которое я приобрел у даяков, охотников за головами с Борнео. Они наносят на свои дротики яд, который в достаточно малых дозах может парализовать человека и замедлить его дыхание и сердцебиение так, что он будет выглядеть мертвым.
     — Это рискованно, если вы просчитаетесь.
     — Это так, но некоторые мои друзья в Лондоне кое-что изучали на тему действия таких ядов.
     — И это так остановило пульс, что советский капитан не почувствовал его? —  спросил Лотер.
     — Нет, яд только замедляет его. Вот чем мы воспользовались. — Спенсер вытащил из кармана небольшой резиновый мячик. — Если вы зажмете его в подмышке, то прервется кровообращение в запястье, так что пульс не будет ощущаться. Он был прикреплен к подмышке леди Эшворт. Я прижал ее руку к ее телу, когда она упала, и убрал мячик, когда мы бросили ее на дно шлюпки.
     — Вы имеете в виду, что ее бросили преднамеренно? — Лотер выглядел почти обиженным, как будто это его бросили в шлюпку.
     — Боюсь, что да. Люди видят то, что они хотят видеть. Нет лучшего способа поддержать обман, чем неуклюже уронить труп. Мне очень жаль, леди Эшворт, из-за действия яда вы не чувствуете пока, но у вас будут неприятные синяки на ваших ребрах.
     Хелена простонала театрально:
     — Я уже чувствую их.
     — Итак, Питер, подведем итог, — сказал я. — Если повезет, они попадутся на эту уловку и сообщат, что леди Эшворт покончила с собой. Если у них возникнут сомнения, они могут попытаться последовать за нами и предпринять еще одну попытку схватить ее. Но я приказал Гриффиту лечь на курс зюйд-вест, как если бы мы следовали в Гонконг. Позже мы изменим курс и направимся на восток, чтобы вернуться на исходный путь. Они не могут знать, что мы направляемся в Давао, поэтому надеемся, что видели их последний раз.
     — Да, вы определенно обманули меня, — усмехнулся Лотер. — Все это жестокое равнодушие при словах о том, что никакого ущерба не было. Это было сказано только для того, чтобы меня возбудить. И это сработало. Прошу прощения за мою вспышку, но я должен был сказать, что вы ублюдок… сэр!
     — Я заслужил это, — сказал я, отвечая на усмешку. Было приятно видеть улыбку Лотера, даже если это было за мой счет.
     — Что ж, джентльмены, — продолжил я. —Теперь, когда леди Эшворт благополучно вернулась к жизни, я предлагаю дать ей отдохнуть. — Я взял запасное одеяло и накрыл ее. — Пожалуйста, лежите, пока не почувствуете себя лучше. Я через час проведаю вас.
     Хелена взяла меня за руку:
     — Вы рисковали своей жизнью ради меня, капитан. Спасибо, и, пожалуйста, поблагодарите остальных своих людей.
     В ее глазах стояли слезы, на этот раз настоящие, а не те театральные, которые она пролила в шлюпке. Они тронули даже мое твердое, циничное, старое сердце.
     — Прекрасно, что все обошлось благополучно. Но мы все еще в опасной зоне. Нам нужно доставить вас в Давао, а вам придется держаться подальше от посторонних глаз, пока мы не доберемся туда. Так что я не могу отблагодарить команду; они должны продолжать думать, что вы мертвы.
     — Возможно, так оно и есть, — сонным голосом ответила она, расслабляясь на подушке и закрывая глаза.
     Когда я вернулся, она уже сменила блузку, поправила нарушенный слезами макияж и сидела в кресле, удовлетворенно куря одну из своих разноцветных "Собрани". Да Сильва принес мне чайник, я поставил поднос на стол и полез в сервант за дополнительной чашкой.
     — Ох уж эта ваша английская одержимость чаем. После такого смертельного переживания требуется что-то покрепче. Если вы снова заглянете в этот сервант, то найдете там бутылку водки "Wyborowa". Это польская, а не русская водка, но она лучше, чем керосин, который в Советском Союзе теперь выдают за водку. Наполните два стакана, и давайте поднимем тост за свободу.
     — Свободу? — произнес я. — Да, полагаю, вы свободны от этого бандита Масленникова.
     — Я свободна от гораздо большего, чем он, — ответила она.
     Я вытащил бутылку из серванта, налил два стакана прозрачной жидкости и протянула ей один.
     — Водка должна быть ледяной, но мертвецы не могут быть привередливыми. — Она подняла свой стакан и чокнулась со мной. — За свободу и новую жизнь в Голливуде. — Запрокинув голову, она выпила водку. — Надо было бы разбить стекло о камин, но его нет, да и не хочется прибавлять работу тому, кто будет убираться. — Она ухмыльнулась. — Ну что ж, теперь мы можем выпить чаю, который вы так предусмотрительно принесли. Присядете?
     Я сел в другое кресло, заинтригованный ее настроением. Не каждый день можно увидеть, как красивая женщина воскрешает из мертвых, выпивая крепкие напитки.
     — Так каково это — быть мертвым?
     Она пила чай, обдумывая вопрос.
     — Это раскрепощает, — наконец ответила она смеясь, показывая свои прекрасные белые зубы и тряся каштановыми волосами. —Я свободна от леди Хелен Эшворт, притворявшейся англичанкой. И я свободна от Хелены Ковтун, танцовщицы и актрисы с темным прошлым. Я застрелила их обеих, чему были британские и русские свидетели, которые могут подтвердить это. Вы доставили тело обратно на борт, сделаете запись в судовом журнале после погребения его в море где-нибудь у побережья Формозы. Я с нетерпением жду возможности присутствовать на собственных похоронах.
     Я рассмеялся вслед за ней; это была забавная мысль, но опасная.
     — Думаю, для всех будет лучше, если вы этого не сделаете, — ответил я. — Кроме майора Спенсера, Лотера и меня, никто не знает, что вы еще живы. Возможно, мне придется поделиться этим секретом еще с парочкой человек. Но лучше, если остальные члены команды продолжат думать, что вы мертвы. Таким образом, никто не проболтается, выпив лишку.
     Она задумчиво кивнула. Затем ее рот расплылся в широкой ухмылке, и каюта заполнилась новыми взрывами смеха:
     — Еще лучше: я пропущу собственные похороны.
     Я приложил палец к губам:
     — Серьезно, никто не должен знать, что вы живы. Вам придется оставаться в каюте, пока мы не доберемся до Давао. Я буду приносить еду от Да Сильвы. Он молчалив как рыба, но вы будете поражены тем, что он может приготовить на плитке в своей буфетной.
     — А вы будете посещать и развлекать меня? Не то мне придется прибегнуть к бутылке водки и тем ужасным романам, которые я успела бросить в багажник, прежде чем майор Спенсер запихнул меня в свою машину.
     Ее улыбка стала дразняще кокетливой, но я решил, что лучше всего сыграть подачу прямой битой:
     — У меня в каюте неплохой выбор книг. Но также вы можете занять время обдумыванием своих действий по приходу в Давао.
     — Я уже все обдумала, — сказала она, снисходительно качнув головой. — Вы не представляете, как пребывание в статусе трупа очищает мышление. Все мое прошлое, все мои ошибки, все эти ужасные люди, такие как Масленников — все ушло, все убралось к дьяволу. Газеты сообщат о моей смерти. Несколько строк в колонке некрологов: вдова покойного лорда Эшворта, друга Асторов, экзотическое происхождение. Через несколько дней обо мне забудут, и скатертью дорога. Затем в Голливуде появляется некое новое лицо — осколок шанхайских беженцев, спасающихся от хаоса Китая в поисках новой жизни в Америке. Девушка с красивым лицом, которая может говорить на нескольких языках. Новое имя, возможно, небольшая косметическая операция, чтобы скрыть некоторые морщины. Макияж, костюм... я не думаю, что кто-то узнает бывшую леди Эшворт. И я уверена, что у меня все получится на большом экране. — Ее глаза смотрели вдаль, как если бы она уже могла видеть свое имя в свете огней на Таймс-сквер. Затем она резко повернулась ко мне. — Что вы думаете?
     — Я не хочу обрушивать ливень сомнений на ваш торжественный парад по улицам Голливуда, — сказал я, — но как вы попадете в Америку без документов? Вам понадобится новое удостоверение личности, новый паспорт и все такое.
     — Майор Спенсер должен мне пару одолжений, не так ли? И я уверена, что человек с его связями сможет оформить необходимые документы для еще одного беженца.
     Я кивнул. Она была права. Я не сомневался, что Спенсер или, по крайней мере, его друзья в Уайтхолле имеют возможность предоставить набор документов, которые обманут даже самого зоркого иммиграционного чиновника. Если они захотят это сделать. Сделают ли они это для Хелены, или же посчитают, что спасение ее жизни есть достаточная оплата за те услуги, которые она им оказала? У меня было ощущение, что ничего не получится так просто, как она себе представляла. Но у был нее сильный характер, и я надеялся, что она справится.
     Она наклонилась, затушила в пепельнице сигарету, встала и пошла в ванную. Я услышал скрежет старых медных кранов и шум воды, падавшей в ванну.
     — Мне нужно смыть кровь и грязь от этого русского корабля, — крикнула она через открытый дверной проем. — Вы можете не уходить. Угощайтесь сигаретой и водкой, если есть желание.
     Я не ханжа, но пребывание в компании красивой женщины, пока она принимает душ, не было обыкновенным времяпрепровождением среднего капитана трампового судна. Мне на мгновение пришло в голову, что, поскольку она, с юридической точки зрения, не существует, я был волен предпринять любые бесчестные действия, если бы я таковые вынашивал. К тому же она попросила меня остаться, поэтому я вытащил из коробки пастельно-розовую с золотым ободком сигарету "Собрани", закурил и вдохнул в легкие дым. Он был мягче, чем мои обычные "Сениор Сервис", с пряным вкусом, который мог быть экзотической смесью балканских табаков или просто плодом моего воображения.
     Я собирался налить себе еще рюмку водки, когда услышал девичье хихиканье и повернулся, чтобы увидеть Хелену в длинном халате, стоявшую в двери ванной как в рамке.
     — Думаю, в следующий раз я предложу вам "Блэк Рашн". Эти розовые вам совсем не идут.
     Мне понравилась мысль о возможности следующего раза, но вид ее лица напомнил мне о том, что Масленников сделал с ней. Без макияжа нанесенные ей побои были очевидны. На обеих скулах были багровые следы от кулаков, вокруг одного глаза красовался пурпурный синяк, а на нижней губе была глубокая трещина.
     Она перехватила мой взгляд и скривила губы, как мне показалось, болезненно.
     — Теперь вы знаете, что может скрыть театральный макияж и помада, — сказала она. — Но это еще не самое худшее.
     Она повернулась и сбросила халат до талии. Я увидел пышную грудь, но не она привлекла мое внимание. Ее обнаженную спину покрывали темно-багровые рубцы и синяки.
     — Боже мой, какой ублюдок.
     — Он бил меня ремнем с пряжкой.
     — Если я когда-нибудь доберусь до него...
     — Молитесь никогда не оказаться рядом с ним. Он настоящий зверь.
     Она поправила халат и повернулась ко мне лицом. Ее глаза были сухими, но яростно горящими.
     — Я бы действительно застрелилась, чтобы не вернуться к этому снова. У меня в сумке есть еще один пистолет, который стреляет отнюдь не холостыми патронами.
     Я видел мужчин, избитых до крови, но вид того, что сделал с ней Масленников, вызывал у меня тошноту.
     — Это еще одна причина, по которой мы доставим вас в Давао незаметно.
     Я потушил розовую сигарету:
     — Наслаждайтесь ванной и дайте мне знать, если вам что-нибудь понадобится.
      Это прозвучало жалко, но я не мог придумать, что сказать лучше. Так что я позволил себе уйти и оставил ее одну.

Глава шестнадцатая

     — ...И мы предаем ее бренную оболочку бездне, чтобы она обратилась в прах, ища воскресения тела…
     Я стоял с непокрытой головой у носилок, на которых лежал накрытый красным флагом сверток, и читал слова службы по погребению на море. Я не был религиозным, да и настоящего  трупа не было, но я все же был тронут простыми словами молитвенника. Было десять часов утра на следующий день после нашей встречи с "Адмиралом Альтфатером", и "Ориентал Венчур" лежал в дрейфе, мягко вздымаясь и покачиваясь на длинной океанской зыби. Траурная процессия состояла из Лотера, Крампа — который свернул старый соломенный матрас, утяжелил его железным ломом, подаренным главным инженером, и обшил его толстым брезентом, — китайского боцмана и шестерых матросов, которые держали носилки, опиравшиеся одним концом на планширь фальшборта, ожидая сигнала поднять внутренний конец.
     — …когда море отдаст мертвых и наступит воскрешенная жизнь чрез Господа нашего Иисуса Христа. Аминь.
     Я закончил молитву и кивнул боцману. Носилки приподняли, и брезентовый сверток, содержавший то, что в журнале записано как останки леди Хелен Эшворт, скользнул по деревянным доскам за борт и упал в воду в западной части Тихого океана. Я подошел к борту и стал смотреть вниз на кристально прозрачную воду, наблюдая, как брезент скользит все глубже и глубже, пока он не исчез в синих глубинах.
     — Дать ход, Мак-Грат, — скомандовал я третьему помощнику капитана, который почтительно наблюдал за церемонией с крыла мостика.
     Присутствовавшие на церемонии похорон расходились по мере того, как судно постепенно набирало ход. Крамп отстегнул с носилок флаг, свернул его и протянул Лотеру.
     — Спасибо, чиппи, — сказал тот. — И пустите слух среди команды, что сегодня утром была похоронена в море леди Эшворт.
     — Есть, сэр, — ответил Крамп. — Нет ничего страшного в том, что некоторые из нас поднимут стакан в память о ней, когда мы доберемся до Давао, если вы понимаете, что я имею в виду, сэр.
     — Что ж, только не переусердствуйте. И держите глаза открытыми. Я думаю, что большинство парней заслуживают доверия, но дайте мне знать, если вы увидите, что кто-то шпионит за пассажирскими помещениями.
     — Не волнуйтесь, мистер старпом, прослежу в лучшем виде.
     — Я, честно говоря, не вижу в этом смысла, — сказал Лотер позже, когда мы сидели в моей каюте, принимая рюмку перед обедом. — Наверняка было бы достаточно просто сделать запись в судовом журнале.
     — Возможно, вы правы, Питер, — ответил я. — Я сомневаюсь, что у британских властей возникнут какие-либо вопросы после того, как я сообщу о смерти консулу в Давао. Прискорбный случай самоубийства, вероятно, вызванный продолжающимся горем по поводу смерти ее мужа. Нет, меня беспокоят русские по получению сведений с "Адмирала Альтфатера". Если они почуют подвох и начнут задавать вопросы на набережных порта, то, если кого-то из нашей толпы спросят, те подтвердят, что судно останавливалось для похорон.
     — Но мы не сможем держать в секрете присутствие Хелены на борту до Давао. Большинство офицеров уже знает, что она жива, и некоторые из членов экипажа наверняка заподозрят это.
     — Нам просто нужно сделать все, что в наших силах, Питер. Да Сильва позаботится о ней и будет приносить ей еду, а ей просто придется оставаться в своей каюте. До Давао всего неделя.
     — Но ей нужно будет стирать одежду, и она не может оставаться все время взаперти.
     — Слушай, Питер, это ее дело, — твердо ответил я. — Экипажу официально объявили, что она мертва и похоронена. Если Хелена хочет, чтобы леди Эшворт исчезла навсегда, ей нужно держаться подальше от чужих глаз, пока мы не высадим ее в Давао. Мы можем положиться на офицеров, но кто знает, что скажет какой-нибудь сопливый механик при угрозе жизни. В конце концов, кто-то обязательно проговорится, и лучшее, на что мы можем надеяться, это то, что к тому времени Хелена будет надежно спрятана где-то под новым именем. И чем меньше кто-то на борту знает об этом, тем лучше.
     Я подумал о Хелене, одной в пассажирском люксе, без сомнения, улыбающейся, ожидающей завершения своих собственных похорон. До нашего прибытия в Давао оставалось всего несколько дней, но одно дело — сохранить в тайне пребывание Хелены на борту, а совсем другое — доставить ее на берег на Филиппинах без каких-либо документов. Но я обдумал это, и мне пришло в голову вероятное решение: надо подключить возможности майора Спенсера. Если это сработает, то ей не придется ступать ногой на филиппинскую землю. Однако ей все равно придется высаживаться в США. Иммиграционные власти не одобряют прибывших без документов. Но Хелена была находчивой женщиной, и, возможно, Спенсер сумеет, как она надеется, предоставить ей необходимые документы. Но как ему удастся это сделать, пока мы в море, я не мог себе представить.
     Я почти допил ром и уже хотел было предложить отправиться в кают-компанию, когда в дверь вежливо постучали, и из-за занавески появился Сэйс, радист.
     — Извините, что беспокою вас, сэр, но есть радиограмма от мистера Ху. Я подумал, что вам следует ее немедленно прочитать.
     Он протянул мне бланк желтого цвета. На  чтение ушло всего несколько секунд, и содержание было тревожным.
     ЯПОНЦЫ ВТОРГЛИСЬ В КИТАЙ ТЧК ТЯЖЕЛЫЕ БОИ ВОКРУГ ШАНХАЯ ТЧК НАЦИОНАЛИСТЫ И КОММУНИСТЫ СОГЛАСНЫ СОТРУДНИЧАТЬ ТЧК СЛЕДУЙТЕ ДАВАО КАК ЗАПЛАНИРОВАНО ТЧК ХУ КОНЕЦ.
     Я протянул бланк Лотеру, наблюдая, как его глаза сузились, а губы сжались, и повернулся к Сэйсу:
     — Попросите майора Спенсера присоединиться к нам, а затем отправьте подтверждение мистеру Ху.
     Спенсер тут же прибыл, и я передал ему радиограмму.
     — То, чего мы и ожидали, — сказал он, бегло взглянув на ее содержание. — Правда, несколько позже. Похоже, Шанхай защищают, а союз с коммунистами даст японцам повод задуматься.
     — Похоже, ваши усилия смогли принести какие-то дивиденды, майор, — заметил я.
     — Насколько я помню, это был ваш груз, капитан, — ответил Спенсер. — Я только помог в его доставке.
     — Там сейчас немалая заваруха, но мы вовремя улизнули.
     — Я бы не был так в этом уверен, — возразил Спенсер. — Японцы не удовлетворятся Китаем. Как только они его проглотят, они нацелятся на Французский Индокитай, Голландскую Ост-Индию и Филиппины. Может быть, даже на Индию и Австралию. Я думаю, мы услышали первые выстрелы грядущей большой войны. Той, которую вы пытались предотвратить двадцать лет назад, коммандер Лотер.
     Занавеска отодвинулась, и опять появилась голова радиста:
     — Я настроил коротковолновый приемник на Имперскую службу Би-би-си, сэр. Возможно, вы захотите их послушать.
     Мы втиснулись в радиорубку, чтобы послушать потрескивающий, бестелесный, то усиливавшийся, то затухавший голос, читавший новости о вторжении. Японские самолеты обвинялись в бомбардировке Шанхая, причем некоторые из бомб упали на территории Международного Сеттльмента. По всему городу велись ожесточенные бои, в том числе вдоль реки Сучжоу на границе Британской Концессии. Но Чан Кай-ши послал свои лучшие войска для защиты города, одновременно согласившись сформировать единый фронт совместно с коммунистами.
     — Мистер Ху, похоже, знал, что война неизбежна, когда он отправил нам распоряжение о скорейшем выходе в рейс, — сказал я.
     — Не первый раз мои хозяева в Уайтхолле неправильно прочитывают руны, — ответил Спенсер, нимало не смущаясь подразумеваемой мною критики. — Но, наверно, вам стоит рассказать об этом Хелене. Это был как бы ее родной город.
     Она встретила новость приглушенным всхлипом. Большие яркие слезы навернулись на ее глаза и медленно скатились по щекам.
     — Сожалею, Хелена, но нет сомнения, что ваши друзья попали в неприятный переплет, — сказал я, гадая, стоит ли рискнуть предложить ей утешение.
     Она вытерла слезы платком и высморкалась.
     — Я любила Бобби Эшворта, — сказала она. —Он пил больше, чем было полезно для него, и играл в азартные игры, но он всегда хорошо относился ко мне. Шанхай был спасением от долгов и забот Англии, и мы были там счастливы. А затем — по щеке скатилась одинокая слезинка — он умер и покинул меня. Но я плачу не поэтому. Я плачу по городу, по Шанхаю, который я любила, и по всем тем, кто называет его своим домом. Что бы ни случилось, жизнь для них уже никогда не будет прежней. Возможно, вы, британцы, этого еще не осознали, но ваше господство в Китае закончилось. За него будут бороться между собой японцы и китайцы. Бог знает, кто победит, но победитель не захочет, чтобы британцы воспользовались хотя бы частью этой победы. А пока это будет кровавый замес.
     Я подумал, оставался ли Масленников в городе. Ничто не доставило бы мне большего удовольствия, чем услышать, что он был убит одной из бомб, упавших на Международный Сеттльмент. Но я как-то сомневался в этом. А в чем я не сомневался, так в том, что мне доставит огромное удовольствие обнять и утешить Хелену. Но я по своему опыту знал, что занятия любовью с женщиной, когда ей было плохо, потом неизменно оборачивались болью от ее укусов в уязвимое место. В любом случае, она едет в Голливуд, а я буду все тем же шкипером потрепанного старого трампа. Тщетно желать достать луну.
* * *
     "Ориентал Венчур" слегка покачивался по длинной тихоокеанской зыби, шедшей с востока, его фок-мачта медленно чертила гигантскую дугу на фоне яркой сини безоблачного неба. Умеренный ветерок покрывал вершины волн небольшими гребешками пены. Я стоял на крыле мостика, сжимая кружку свежезаваренного кофе, наполнял легкие чистым воздухом, дувшим с бескрайних просторов западной части Тихого океана, и наслаждался его прохладными солеными пальцами, взъерошивавшими мои волосы. Рядом майор Спенсер также наслаждался свежим солнечным утром и с удовольствием курил сигарету. Мы были одни в центре огромного круга синей воды под куполом бескрайнего голубого неба.
     — Легко представить, что мы единственные, кто остался в мироздании, — размышлял Спенсер, втыкая окурок сигареты в ящик с песком, прикрепленный к поручню. — Здесь, вдали от всех битв и неприятностей суши.
     — Да, в такие дни жизнь имеет свои прелести, — согласился я. — Но подобные  передышки носят временный характер. Опасности на море всегда ходят рядом, а тогда, когда вы думаете, что добрались до безопасного убежища, вы сталкиваетесь с еще одним набором опасностей на берегу. Что вы думаете об этом, третий?
     Мак-Грат вышел из рулевой рубки со своим секстантом, собираясь взять высоту солнца.
     — Как говорили на старом "Гартпуле", сэр: "Не волнуйтесь, в море случаются и худшие вещи". Так что я не волновался, и худшие вещи случались.
     Спенсер от души рассмеялся. Мак-Грат закончил измерять высоту солнца над горизонтом. Щелкнув секундомером, он снял замер со шкалы секстана и вернулся в штурманскую рубку, чтобы произвести вычисления.
     — Кажется, сегодня утром мы все немного философски настроены, — продолжил Спенсер. — Но вы подумали, что делать с Хеленой, когда мы доберемся до Давао? Будет не слишком сложно найти судно, направляющееся в Штаты, но как нам найти такое, где не будут задавать слишком много вопросов?
     «Вот и все о вере Хелены в благотворительность майора», подумал я, задаваясь вопросом, стоит ли просветить его относительно ее ожиданий.
     — Я думал над этим вопросом, — ответил я вместо этого. — И у меня, возможно, есть решение. Вы слышали о Джиме Коффине?
     — Джим Коффин? — повторил Спенсер. — Нет, не думаю. Он ваш друг?
     — Не совсем друг. Он американский капитан, командовал всеми типами судов, пересекающих Тихий океан и окрестности. Молодые годы он провел на китобойном флоте, где заработал солидную репутацию и прозвище Мрачный Джим.
     — Мрачный Джим, — повторил Спенсер, фыркнув, как краснолицый попугай. — Забавное прозвище.
     — Надо быть очень храбрым человеком, чтобы высказать это ему в лицо, — ответил я. — Только друзья могут называть его Мрачным Джимом.
     — И не говори мне, что у него мало друзей, — усмехнулся Спенсер собственной шутке.
     — Он родом с Новой Англии, крупный, резкий и вспыльчивый. Прекрасно справляется с трудностями. Он хороший моряк, знает эти воды как свои пять пальцев, чует, где найти хорошую сделку, и знает, когда нужно держать язык за зубами.
     — Звучит как высокая похвала от вас, — ответил Спенсер.
     — Да, он хороший человек, пока вы не пересечете его курс. Итак, последнее, что я слышал: он купил собственное судно, австралийский трамп названием "Нимрод", и мотается на нем по западной части Тихого океана. Интересно то, что он что-то вроде систер-шипа моему "Ориентал Венчуру". — Я похлопал по деревянному поручню с гордостью собственника.
     — Вы имеете в виду, что он идентичен вашему? — спросил Спенсер.
     — Более или менее, — ответил я. — Во время войны подводные лодки потопили так много судов, что правительство создало программу экстренного судостроения для восполнения потерь стандартными проектами, которые можно было бы осуществлять на разных верфях союзников. И "Ориентал Венчур", и "Нимрод" были построены по проекту "Джи", предложенному судостроительной верфью Томпсона в Сандерленде. Это были самые крупные суда, спущенные на воду этой верфью. Они обычно строились по заказу правительства, но некий спекулянт, рассчитывавший на хороший куш, заказал эти два судна. Он думал, что сможет продать их по хорошей цене после окончания войны. Он даже заставил Томпсона включить в дизайн несколько пассажирских помещений, зная, что это сделает суда более привлекательными для чартера линейными компаниями. Однако у него что-то не сложилось, и мистер Ху дешево купил это судно во время спада грузоперевозок. Моему судну сейчас уже 20 лет, но Томпсоны построили прекрасное судно, и оно все еще справляется со своей задачей, даже если оно уже не совсем то, каким было спущено в воды Уира. — Я замолчал, посмеиваясь при мысли о том, как мистер Ху принимает во внимание внешний вид покупаемого судна. — Хотя я сомневаюсь, что этот тип был популярен даже тогда, — продолжил я. — Требуется редкая порода людей, чтобы увидеть что-то красивое в облике этих судов.
     Я предполагал, что был одним из них, так как находил старушку привлекательной. Но, возможно, ожидается, что у меня, как у капитана, мнение будет предвзятым.
     Я обвел взглядом свои владения. На носовой палубе группа моряков была занята обтяжкой креплений грузовых стрел, в то время как другие, вооруженные проволочными щетками и кистями, боролись с непрестанной ржавчиной. Я повернулся, чтобы посмотреть на корму, ожидая аналогичной сцены, но мой взгляд остановился на густом столбе дыма, валившем из трубы и тянувшимся за горизонт большой черной указкой.
     — Третий, почему мы так дымим?
     Мак-Грат чуть не выпрыгнул из рулевой рубки, услышав резкий тон моего голоса. Он уставился на клубы жирного черного дыма:
     — Не знаю, сэр. Сейчас сообщу старшему механику.
     — Этот дым будет виден на много миль, — отрезал я. — Я не думаю, что русские догадаются, куда мы направляемся, но рисковать не стоит.
     Мак-Грат поспешил прочь, и я снова повернулся к Спенсеру:
     — Итак, о чем я говорил? Ах да, Джим Коффин. Что ж, если кто и знает, как незаметно доставить женщину на борт судна, следующего в Америку, то это именно он. Я дам команду маркони связаться с ним, и, если получится, то мы сможем устроить где-нибудь встречу... Третий помощник!
     — Сэр, — ответил Мак-Грат, появившись теперь с раздраженным выражением лица, которое я решил проигнорировать. — Старший механик сообщил, что часть угля, приобретенного в Шанхае, некондиционна. Он осматривает бункеры вместе со вторым механиком, чтобы решить, что с этим можно сделать, и доложит вам, как только закончит, сэр.
     — Некондиция! — фыркнул я, изображая роль вспыльчивого Старика. — Владельцам выставят счет как за лучший корабельный уголь, а те вывернут кому-то кишки наизнанку, если мы позволили поставщику надуть нас и поставить нам пыльный мусор, подходящий только для индийских железных дорог. — Я усмехнулся. — Благодарите бога, что это будете не вы. А теперь попросите маркони и старпома зайти в мой салон.
     — Попытайтесь установить радиосвязь с капитаном Джимом Коффином на «Нимроде», — сказал я радиоофицеру, когда мы собрались в моем салоне. — Поищите его в списке судовых радиостанций. Я не знаю, менял ли Коффин порт приписки и позывной, но используйте тот, который указан в списке. Я уверен, что его радист знает этот позывной. Если вы сможете с ним связаться, то передайте это сообщение. — Я вручил Сэйсу написанную от руки радиограмму.
     — Совершенно верно, сэр. Сейчас подходит период радиомолчания, а сразу после него я займусь этим. Вы имеете представление, где он находится? Если он дальше пятисот миль, то мы, скорее всего, не свяжемся с ним до наступления ночи, когда прохождение радиоволн улучшится.
     — Извините, маркони, он может быть где угодно, но надеюсь, что он где-то неподалеку среди островов. Просто постарайтесь сделать все возможное.
     Сэйс повернулся, чтобы уйти, но мне пришла в голову мысль:
     — Между прочим, маркони, вы слышали еще какие-нибудь из тех закодированных передач, которые мы перехватили после острова Манус? Мы передали то, что вы получили, майору Спенсеру, и я уверен, ему будет интересно узнать, слышали ли вы больше.
     — Нет, по пути в Шанхай я ничего не слышал, сэр, но если они вели передачу из моря Бисмарка, то это слишком далеко. У нас будет больше шансов, когда мы продвинемся дальше на юг, к Филиппинам.
     — Что вы думаете, майор? — спросил я. — Если эти сообщения исходили из "Дортмунда", насколько велика вероятность того, что он все еще бродит по окрестностям Новой Гвинеи?
     Сосредоточенный вид Спенсера свидетельствовали о том, что он обдумывал этот вопрос, и я воспользовалась возможностью, чтобы взглянуть на Лотера, сидевшего на диване напротив. Его лицо было осунувшимся и бледным, а в руке он сжимал стакан, наполовину полный холодной воды, в которой, как я подозревал, также находилась солидная порция джина. Было позднее утро, обед был не за горами, но Лотер выглядел так, будто начал слишком рано. Обычно он держал под контролем свое пьянство и своих демонов. Но что-то, похоже, изменилось, возможно, стресс от взятия в заложники на борту "Адмирала Альтфатера" и шок от вида залитой кровью Хелены вызвали воспоминания, которые он пытался забыть. Не в моей природе было играть исповедника или психотерапевта для моей команды. Человек или делал свою работу, или я избавлялся от него, иногда помогая ногой с трапа. Но Лотер был больше, чем просто еще один член экипажа. Он был самым близким из моих друзей, и это была именно моя неспособность обнаружить русскую ловушку, которая чуть не убила некоторых из нас. Я подумал, стоит ли предложить ему отпуск в следующий заход в Гонконг, чтобы дать ему возможность выпустить пар в барах и банях Ван Чай.
     — Я передал перехваченные вами сообщения в Лондон, — ответил Спенсер. — Эксперты изучают их, но они, похоже, содержат какой-то случайно сгенерированный код, очень сложный. Что касается "Дортмунда": предполагаю, что он все еще в том же районе. Вероятно, ждет еще одной партии оружия, чтобы заменить ту, которой вы его лишили.
     — В этом есть смысл, — сказал Лотер, и его лицо снова покраснело после очередного глотка джина, — если нацисты готовят его к началу военных действий.
     — А что насчет повреждений? — спросил Спенсер. — Вы говорили, что "Дортмунд" сел на мель, когда пытался перехватить вас.
     — Трудно сказать, — ответил я. —Он двигался на полном ходу, когда коснулся рифа, и если бы он ударился о коралл, то мог бы пропороть себе днище. Но, насколько я помню, участок, на котором произошло касание грунта, был покрыт песком. Мы его прошли вообще чисто, но у "Дортмунда" осадка больше. Он мог получить повреждение пары листов обшивки, к тому же пробоина могла быть ограничена одним танком.
     — Что это значит? — спросил Спенсер.
     — Это значит, что у них может быть танк, полный морской воды, но судно все равно останется на плаву. А что ты думаешь, Питер?
     — У современного немецкого судна вроде этого, вероятно, в носу есть ледовое подкрепление, — сказал Лотер. — Если оно только скользнуло по твердому песку, то могло получить вмятины и потери нескольких заклепок. И если площадь повреждения достаточно невелика, они могли бы удифферентоваться на корму, поднять нос из воды и заделать пробоину с помощью цементного ящика. Этого может быть вполне достаточно до следующего докования. Ближайшие из доков находятся в Батавии или Брисбене. Нетрудно будет выяснить, появился ли там "Дортмунд".
     — Мы сможем узнать это у представителя Ллойда, когда доберемся до Давао, — сказал я и повернулся к Сэйсу. — Хорошо, маркони, вы можете начать попытки связаться с "Нимродом". И держите меня в курсе событий.
     — Понял, сэр, — ответил он, откинул занавеску и исчез на трапе, ведущем в радиорубку.
     — Как вы думаете, насколько велики наши шансы связаться с вашим Джимом Коффином? — спросил Спенсер.
     — Если он находится в пределах досягаемости нашей передачи, если он слушает эфир, если у него нет дел поинтереснее... Много "если", но Мрачный Джим любит загадки, особенно если в этом замешана женщина.
     — О Небо, капитан, вы уверены, что нежная леди Эшворт будет в безопасности с этим вашим капитаном Коффином?
     — Я уверен, что Хелена Ковтун более чем ровня Мрачному Джиму, даже если он и немного пират, — сказал я, гадая, как Хелена отнесется к пьянице из Новой Англии с бочкообразной грудной клеткой и челюстью, как судовой фонарь, и к его команде головорезов-неудачников, чья репутация была даже хуже, чем у моих громил. У меня было ощущение, что "Ориентал Венчур" по сравнению с ним покажется благородным заведением. Но не будем забегать вперед.
     — Подождем и посмотрим, залатана ли часть пробелов в его воспитании, — продолжил я. — Тогда, если мы сможем доставить ее к нему, не привлекая к себе никакого внимания, и команда распространит информацию о захоронении в море, и те, кто знает правду, будут держать языки за зубами — тогда леди Эшворт исчезнет без следа. Разве что американские власти будут задавать слишком много вопросов.
     — После вторжения японцев в Шанхай будет громадный наплыв людей без гражданства, — ответил Спенсер. — Симпатичная молодая вдова, чей муж-миссионер трагически погиб в Китае, распространяя благую весть среди языческих жителей Поднебесной, наверняка тронет сердце самого закоренелого американского чиновника. Хорошая история, подобная этой, и временный паспорт, который я смогу ей устроить, представят все в нужном свете. К тому же у меня есть один или два друга в Америке, которые могут увидеть пользу в красивой актрисе, свободно говорящей по-русски.
     Я приподнял бровь:
     — И там друзья на высоких постах?
     Видимо, они из тех, кто не предоставляет свою дружбу даром. Кажется, Хелене нелегко будет отвязаться от майора и его друзей. Это заставило меня задуматься, увижу ли я его в последний раз, когда он покинет борт в Давао.
     — И на низких тоже, капитан. Друзей не бывает слишком много.
* * *
     Было начало вечерней вахты, и "Ориентал Венчур" шел курсом эюйд-тен-ост навстречу слабой зыби, лениво приподнимавшей наше судно. Закат был великолепен, последние лучи солнца ярко освещали основания облаков над западным небосклоном, их цвет быстро менялся от золотого к красному и янтарному оттенку розового по мере того, как солнце исчезало за далекими холмами острова Минданао.
     Я поднялся на мостик в двадцать ноль-ноль, когда Мак-Грат сменил Лотера, и стал свидетелем восхода луны — огромного, поднимавшегося прямо из моря мерцающего шара, который казался таким близким, что его можно было коснуться рукой. Ее лучи посеребрили волнистую поверхность воды и омыли корпус судна прохладным призрачным светом. В стороне берега мерцали россыпи огней — это рыбаки надеялись на хороший улов при свете луны. В остальном горизонт был пуст.
     Оставив помощников заниматься приемом-сдачей вахты, я прошел в штурманскую рубку, чтобы взглянуть на карту. Отметив обсервацию, которую Лотер нанес после определения места по высотам звезд в вечерних сумерках, я провел пальцем по предварительной прокладке: параллельно побережью Минданао сначала на юг, а затем — там, где берег изгибался в сторону мыса Сан-Августин — на запад. Оттуда мы повернем на север, пересекая залив к порту Давао, куда должны будем прибыть на следующий день.
     Сдав вахту, Лотер на несколько минут присоединился ко мне в штурманской рубке, где мы обсудили детали работ по приему груза манильской конопли. Затем он пожелал мне доброго вечера и направился вниз.
     Но отсутствовал он недолго. Я писал распоряжения по вахте на предстоящую ночь, когда дверь штурманской рубки распахнулась, и ворвался Лотер с желтым бланком радиограммы в руках.
     — Третий! — крикнул он Мак-Грату, и тот, уловив в голосе спешность, тут же просунул голову в штурманскую.
     — Спуститесь вниз и попросите майора Спенсера присоединиться к нам. Маркони получил сообщение.
     Третий помощник вернулся через минуту, за ним последовал майор. Тем временем Лотер протянул мне бланк, и я положил его на стол под красный свет специальной настольной лампы, чтобы прочитать, но смог увидеть только бессмысленные группы букв.
     — Это ответ от "Нимрода"? Он что, так шутит? — произнес я, раздраженный тем, что Джим Коффин решил, что у нас много лишнего времени на разгадку его писанины.
     — И да, и нет, — сказал Лотер, а затем, увидев выражение моего лица, быстро продолжил: — Маркони снова пытался связаться с "Нимродом" сегодня вечером, но также безуспешно. Ответа не было, как и в предыдущие две ночи.
     — Но что же это тогда, — перебил я его, размахивая радиограммой у него под носом.
     Лотер проигнорировал мое нетерпение:
     — Вскоре после того, как он послал последний раз вызов, он услышал вот это.
     — Итак! Это от "Нимрода" или нет?
     — Маркони считает, что да, но это не ответ на вашу радиограмму.
     — В этом нет никакого смысла. Почему Коффин проигнорировал мое сообщение, а затем отправил что-то подобное. — Я положил бланк на штурманский стол. — Здесь просто набор букв и цифр.
     Мы уставились на бумагу, словно ожидая внезапного вдохновения.
     — "SSS, SSS, SSS, GVTQ, GVTQ, GVTQ, SSS, SSS, SSS, 0720N 13", — прочитал вслух Лотер. — Сейс говорит, что передача была четкой, а сигнал сильным, так что отправитель где-то поблизости. Передача прекратилась сразу после цифры тринадцать, как будто что-то ее внезапно прервало. Я сказал ему продолжать слушать.
     — Почему вы думаете, что это от "Нимрода"? — спросил Спенсер, задавая очевидный вопрос. Тот, который я должен был сам спросить, если бы был более внимательным и менее раздражительным.
     — По позывному, здесь, — указал Лотер. — После трех групп SSS идут буквы GVTQ, повторяющиеся три раза. Это позывной "Нимрода" — по крайней мере, именно тот, который указан в списке судовых радиостанций.
     Когда я снова прочитал сообщение, я начал понимать смысл чисел.
     — Это британский позывной, — сказал я. — Так что, Коффин либо сохранил его, когда купил корабль, либо не успел его поменять.
     — Вы говорили, что раньше он принадлежал австралийской компании, — сказал Спенсер. — Так почему у него британский позывной?
     — Пережитки колониализма, — ответил я. — Австралийские торговые суда считаются британскими. Но если предположить, что это передача с "Нимрода", то что означает все остальное? Я полагаю, что 0720N означает начало координат судна, семь градусов двадцать минут северной широты.
     — А тринадцать? — спросил Спенсер.
     — Это долгота, — сказал я. — Это могло бы быть 13 градусов восточной или западной долготы, но это слишком далеко, на другом краю света. Более вероятно, что это означает сто тридцать с чем-нибудь градусов восточной или западной долготы. Если западной, то это посредине Тихого океана. Далеко. — Я посмотрел на карту. — Семь градусов двадцать минут северной широты — это очень близко к нашей широте, — я ткнул в карту пальцем рядом с нашим местом у Минданао. — Если взглянуть восточнее, — я провел пальцем по карте, — то этот сигнал мог прийти откуда-то отсюда, — я снова ткнул в карту. — Сто тридцать градусов восточной долготы — это может быть не далее чем в двухстах милях отсюда.
     — Но зачем передавать свое местоположение, если сообщение не предназначалась для вас? — сказал Спенсер. — Возможно, он сообщает вам, где находится, или предлагает встречу.
     — Если бы это было предназначено для нас, то сообщение началось бы с нашего позывного, — возразил я. — А коли это не так, то значит, что оно было передано всем, кто его слышит.
     — Как сигнал бедствия? — сказал Спенсер. — Но я думал, что сигналом к ​​этому является сочетание SOS.
     — Да, это так, — ответил я. — И для запоминания сигнал прост: три точки, три тире и три точки, повторяемые трижды. Так что это не сигнал бедствия. И я не припомню какого-нибудь коммерческого сигнала, который состоит только из трех букв S. А что думает по этому поводу маркони?
     — Он не имеет ни малейшего понятия, — ответил Лотер, задумчиво нахмурив брови. — Но есть и другая возможность, хотя и странная, — продолжил он. — Во время войны существовал экстренный флотский сигнал, который передавался кораблями, подвергшимися атаке подводной лодкой. Этот сигнал состоял из трех букв SSS и означал "Я атакован подводной лодкой". Но его использовали только во время войны.
     — А мы сейчас не на войне, — сказал я. — Так почему же кто-то должен был послать такой сигнал? Если… — ответ пришел мне в голову в тот же момент, когда я озвучил вопрос — …если только они были атакованы подводной лодкой, и тот, кто послал его, понял, что у него очень мало времени, вспомнил старый флотский сигнал и решил использовать его в надежде, что кто-нибудь примет сообщение.
     — Я припоминаю, что вроде второй помощник Коффина, Флинн, был сигнальщиком на "Бархэме" во время войны. Возможно, он запомнил этот сигнал, — сказал Лотер.
     — Но почему бы просто не послать сигнал бедствия, SOS, и любой, принявший его, распознал бы это как призыв о помощи? — спросил недоумевающе Спенсер.
     — Это так, но сигнал SSS является также предупреждением для других кораблей, — сказал Лотер. — Любой, кто услышит этот сигнал в военное время, будет знать, что, если он пойдет на помощь, на него также могут напасть. Но, как сказал шкипер, мы не на войне.
     — По крайней мере, о таковой мы не слышали, — заметил я. — Но если вы подверглись атаке подводной лодки, то вас можно простить за поспешную склонность к такому выводу. А это значит, что где-то там, — я махнул рукой в ​​направлении востока, неохотно выражая неизбежный вывод из наших соображений, — есть подводная лодка, которая только что напала на торговое судно, занимающееся обычной деятельностью. Это акт войны... или пиратства. — Я прервался и обратился к Спенсеру. — Майор, кажется, вы привлекаете к себе неприятности. У вас есть какие-нибудь теории?
     — Я в таком же недоумении, как и вы, — ответил он. — Вокруг некоторых островов Тихого океана были замечены японские и нацистские подводные лодки, что неудивительно, учитывая, что, по крайней мере, японцы, похоже, нацелены на дальнейшие завоевания на Востоке. Но нет закона, запрещающего плавание подводной лодки в международных водах, если она не мешает судоходству. Я полагаю, что японская подводная лодка может атаковать китайский корабль сейчас, когда они оказались в состоянии войны после вторжения.
     — Суда, идущие из Ост-Индии и Австралии, если они направляются в Китай, идут обычно этим маршрутом, — сказал я. — Но этот сигнал послало не китайское судно. Насколько я помню, есть правила, регулирующие действия военных кораблей, перехватывающих торговые суда — конечно, если это не просто явное пиратство.
     — Обычно подводная лодка не должна атаковать торговое судно, не определив сначала, что оно принадлежит врагу, а затем предоставив команде возможность покинуть судно и спастись на шлюпках, — пояснил Лотер. — Немцы следовали этим правилам в начале войны, но затем отказались от них и просто атаковали любой корабль, направлявшийся в или из Великобритании.
     Это вызвало неприятные воспоминания, и я почувствовал, как мое лицо вспыхивает от гнева. Мой отец был убит подводной лодкой. Натерпевшись тем, что немецкие подводные лодки практически безнаказанно атаковали каботажные суда, и не имея еще достаточного военно-морского эскорта, Адмиралтейство обратилось к использованию судов-ловушек, безобидных на вид торговых судов, которые несли скрытое вооружение. Любая неосторожная подводная лодка, которая отваживалась в надводном положении приблизиться, оказывалась, чаще всего, проигравшей артиллерийскую дуэль, когда приманка — Q-корабли, как их называли — сбрасывала маскировку и открывала огонь с близкого расстояния. Мой отец служил на таком корабле и погиб вместе с остальной командой. Был застрелен из пулемета, находясь в воде после того, как немец, почувствовав обман, без предупреждения торпедировал их. Если Лотер был прав, то подводная лодка только что без предупреждения атаковала британский корабль, намеренно или по ошибке. Покалывание в кончиках пальцев подтвердило правильность принимаемого мною решения.
     — Если бы это был сигнал бедствия SOS, то по морскому праву я обязан оказать помощь. Сигнал SSS может быть предупреждением, но также может означать, что там есть люди, спасающиеся на шлюпках или же прямо в воде. Думаю, мы обязаны проверить. Обычно я бы отправил радиограмму владельцам, сообщая им о своем намерении, но если там подводная лодка, то я не хочу предупреждать ее о нашем подходе, так что я скажу маркони, чтобы он соблюдал радиомолчание. Но, поскольку вы представляете фрахтователей, майор, я должен сообщить вам, что наше прибытие в Давао задерживается. Но в данных обстоятельствах думаю, что вы не станете возражать.
     — Если японская субмарина атакует британские корабли, то власти должны быть проинформированы. Но мы должны быть уверены в этом, поэтому я согласен, что надо взглянуть, — ответил Спенсер.
     Пока мы обменивались мнениями, Лотер занялся картой.
     — Я проложил курс в точку с координатами семь градусов двадцать минут северной широты и сто тридцать градусов восточной долготы, шкипер, и далее на восток по параллели. Думаю, вам стоит взглянуть.
     Я склонился над картой и проследил за проложенной Лотером линией, которую он провел карандашом на восток, в Тихий океан. Линия курса упиралась в группу крошечных островов.
     — Что это?
     — Мы знаем их как острова Пелью, сэр. Туземцы называют их Палау, что, вероятно, означает просто острова.
     — Они населены?
     — О да. И вот что интересно. До конца войны они принадлежали немцам, а теперь ими владеют японцы. На сто тридцать пятом градусе расположено главное поселение Корор. Туда нам идти чуть более 36 часов, и, соответственно, меньше, если атака произошла западнее.
     Наверное, слишком поздно для бедолаг, оказавшихся в воде. Если они не утонут или не умрут от воздействия среды, то их достанут акулы. Я все же надеялся, что им было дано время спустить шлюпки.
     — Хорошо, Питер, передайте курс третьему помощнику и ознакомьте старшего механика с ситуацией. К рассвету выставьте дополнительных наблюдателей и подготовьте судно к приему выживших. И достаньте наверх оружие. Мы не можем сражаться с подводной лодкой, но надо иметь какие-то средства защиты от абордажа, если речь здесь идет о пиратстве. Я скажу Хелене. Сомневаюсь, что она будет довольна этим отклонением, но тут уж ничего не поделаешь.

Глава семнадцатая

     Незадолго до восхода солнца "Ориентал Венчур" приближался к острову.
     Мы шли на восток почти два дня, ничего не обнаружив, даже каких-нибудь обломков, которые могли бы всплыть на поверхность с затонувшего судна. Также больше не было никаких дальнейших передач от "Нимрода", хотя маркони перехватил другое сообщение, закодированное, так что мы его не смогли прочитать. Но пройдя так далеко на восток, я решил взглянуть на якорные стоянки неподалеку от Корора, чтобы узнать, не дадут ли они ключ к разгадке происхождения радиопередачи или судьбы "Нимрода".
     Вместе с Лотером я внимательно изучил самую крупномасштабную из имевшихся у нас навигационных карт, которая покрывала острова Пелью, и проштудировал адмиралтейскую лоцию. Корор находился в центре цепи островков, окруженный почти непрерывной линией рифов, которые защищали большую укрытую лагуну. Сквозь рифы существовало несколько проходов, но все они были слишком мелкими для океанских судов нашего размера, которым следовало становиться на якорь на рейде Корор-Роудс, расположенном за выступающей в море частью рифа.
     Если подводная лодка потопила "Нимрод", то маловероятно, что она все еще оставалась в этом районе. В таком случае, не найдя обломков, мы, получается, пустились в погоню за химерами. Однако отсутствие обломков также могло означать, что судно было не потоплено, а захвачено, возможно, из-за того, что перевозимый им груз предназначался для Китая. Что было вполне возможно, хотя мне было трудно представить, почему у японской подводной лодки могли появиться основания подозревать британский корабль так далеко в Тихом океане. Возможно, подводная лодка решила сопроводить «Нимрод» на ближайшую территорию Японии, чтобы провести более тщательный досмотр. Острова Пелью были японскими, поэтому Корор был логичным выбором. Но разве мог командир подлодки так открыто бросить свой приз на рейде? Япония не воевала с Великобританией, и кто-нибудь обязательно заметит, если британское судно прибудет в качестве приза японской подводной лодки. Нет, если "Нимрод" и ее похититель были где-то поблизости, то они вероятнее всего будут спрятаны вне поля зрения в каком-нибудь уединенном месте для стоянки.
     И внимательное изучение карты показало, что такое укрытие действительно можно было найти.
     В нескольких милях к юго-западу от Корора была выемка в цепи островков, образующих кромку основной части рифа. В северной части этой выемки остров Уруктапель в форме серпа изгибался на запад и юг. На его северо-восточной оконечности прорастал собственный участок рифа, простиравшийся на юг, образуя рукоять серпа. Южная часть выемки была окаймлена островом примерно круглой формы под названием Мехерчар, от юго-восточного края которого простирался другой участок рифа, обращенный на север. Акватория, ограниченная этими двумя островами и их рядами рифов, образовывала большую полузамкнутую бухту, посреди входа в которую торчали два рифа. Проход между южным из этих рифов и рифом Мехерчар был слишком мелким, чтобы там могло пройти большое судно. Но между северным рифом и рифовой рукоятью серпа Уруктапела глубина была достаточной для прохода судна размером с "Ориентал Венчур". В защищенной от океанской волны южной части бухты можно было спокойно стоять на якоре.
     Можно было бы пройти в бухту северным каналом, но это выдало бы наше присутствие любому, кто уже стоял там на якоре. Однако дальнейшее изучение карты предложило лучшую альтернативу. К западу от Мехерчара я заметил два островка, между которыми риф изгибался на северо-восток, а затем снова резко изгибался на запад, образовывая узкую бухточку. Похоже, глубины воды и пространства между островками было достаточно, чтобы мой пароход мог там безопасно поворачиваться на якоре. Кроме того, в вершине этой бухточки был неглубокий проход, который позволял шлюпке зайти в лагуну и пройти небольшое расстояние до Мехерчара, откуда можно было незаметно наблюдать за бухтой. Возможно, я был слишком осторожен, и мне следовало смело двинуться на рейд Корора. Но покалывание в кончиках пальцев вернулось, и после чуть не закончившейся несчастьем встречи с "Адмиралом Альтфатером" я был не в настроении рисковать.
     Приближаясь в предрассветных сумерках, я был уверен, что смогу спрятать "Ориентал Венчур" в кармане между двумя островками до восхода солнца, и предупредил Фрейзера получше следить за работой котлов, чтобы они сильно не дымили.
     В тусклом свете утренних сумерек, когда мы медленно приближались к рифу, я мог отчетливо различить два островка, между которыми я нацелился пройти, и в то же время надеялся, что наш собственный темный корпус все еще был скрыт темным фоном западной половины небосклона. С Мак-Гратом и Крампом на баке и с якорями, готовыми к отдаче, я осторожно направил судно в середину прохода между островками, прислушиваясь к крикам боцмана, замерявшего ручным лотом глубину. Когда носовая часть вплотную приблизилась к проходу, глубина еще была более двадцати саженей, а поверхность воды в сумерках была все еще слишком темной, чтобы дать какие-либо визуальные подсказки относительно глубины. Я тревожился о характере дна между островками, не слишком ли крутой склон для того, чтобы вовремя остановиться при внезапном уменьшения глубины, и какой характер грунта, чтобы якорь надежно забрал. Одно дело — заняться расследованием источника возможного сигнала бедствия. И совершенно другое — подвергнуть собственное судно опасности, и я не осмеливался даже подумать о том, что сказал бы мистер Ху, если бы я разбил его судно на отдаленном тихоокеанском рифе.
     — Двадцать саженей.
     Доклад боцмана означал, что у нас под килем более девяноста футов воды. Растущий свет уже позволял различить цвет пальм и кустов и видеть волны, разбивавшиеся о песчаные пляжи островков.
     — Шестнадцать саженей.
     Значит, глубины изменяются ступенчато, но поворачивать было уже поздно. Я дал стоп, и мы медленно по инерции заходили в проход.
     — Десять саженей.
     Мои руки сжались на поручне. Под килем было всего тридцать футов, и глубины быстро уменьшались, но мы оказались почти точно посередине между двумя островками. Еще один кабельтов, и мы будем надежно скрыты ими от посторонних взглядов.
     — Семь саженей.
     Всего тринадцать футов под килем! Я чувствовал, как на лбу выступил пот, и едва заметил, как вершины пальм покрылись золотыми пятнами, когда краешек солнца показался над горизонтом.
     — Малый назад!
     Я смотрел вниз на кристально чистую воду, сквозь которую светлеющий желтый песок казался пугающе близким, ожидая первых признаков того, что судно стало двигаться назад.
     — Семь саженей.
     Глубины перестали уменьшаться, и мне сразу стало легче дышать.
     — Отдать якорь! Стоп машина! Три смычки в воду!
     Это означало, что длина якорь-цепи составит почти триста футов, что в семь раз больше глубины воды. Этой длины было более чем достаточно, чтобы удерживать нас, пока погода остается хорошей, и в то же время она достаточно коротка, как я надеялся, чтобы не задеть кормой отмели.
     С бака донесся грохот и лязг якорной цепи, за которым последовал громкий всплеск от удара якоря о воду. Над лебедкой поднялось облако пыли от выскакивавшей из цепного ящика ржавой цепи.
     Я услышал с бака три удара в колокол, за которыми сразу последовал доклад Лотера:
     — Три смычки в воде.
     — Задержать канат.
     Я видел, как Крамп изо всех сил затягивал ленточный тормоз брашпиля, в то время как Мак-Грат перегнулся через фальшборт, наблюдая за углом входа якорь-цепи в воду. По мере того, как инерция заднего хода натягивала ее, якорь полз до тех пор, пока его лапы не врезались в грунт.
     Звякнул швартовный телеграф. Лотер продублировал доклад с бака:
     — Якорь взял, сэр.
     Якорь держал, и судно стояло посередине между островками в центре небольшой бухточки. Со стороны это выглядело легко, но какое-нибудь поперечное течение могло отбросить нос корабля на риф, или глубина могла оказаться слишком большой для постановки на якорь, и в этом случае я бы вспотел, поворачивая в такой тесной акватории судно, чтобы выбраться из этой ловушки. Хотя это и сейчас будет не так-то просто. Береговой бриз держал судно носом к рифу. Позднее днем морской бриз развернет его в другую сторону.
     — Спасибо, Питер. Можете дать отбой машине, но скажите чифу, чтобы он держал достаточно пара для быстрой дачи хода, если потребуется. Установите двойную якорную вахту и посадите человека в воронье гнездо, чтобы нас не застали врасплох. И пошлите Мак-Грата на шлюпке промерить глубины вокруг судна. Не хотелось бы наткнуться на какую-нибудь неприятную банку, когда нас будет разворачивать. А когда освободитесь, то спуститесь ко мне в каюту и мы обсудим планы на вечер.
     Я спустился вниз, имея возможность расслабиться теперь, когда мы укрылись в центре того, что казалось довольно уютной якорной стоянкой. Защищенные островками на севере и юге и рифом на востоке, мы могли пострадать только от шторма с запада. К счастью, никаких признаков чего-либо подобного не было. Расположенный в полутора милях от нас густо заросший лесом остров Мехерчар казался безлюдным. Покрытый густым тропическим лесом и мангровыми зарослями, перемежаемыми мелкими озерцами, он выглядел труднопроходимым. На его другой стороне располагалась большая защищенная бухта, которая выглядела как идеальная якорная стоянка для склонного к пиратству командира подводной лодки, если он хотел провести тщательный и беспрепятственный досмотр своей добычи в безопасном месте, укрытом от посторонних глаз.
     Я потер кончики пальцев, чтобы облегчить покалывание. Мне очень хотелось узнать, что было в той бухте. Если верить обрывку радиосообщения, подводная лодка атаковала "Нимрод", либо отправив команду Джима Коффина на дно вместе с судном, либо схватив и где-то удерживая ее. Но с какой целью? И если они были в плену, то в нужном ли месте искал я их? Или все это было сумасшедшей погоней за недостижимым?
     Я надеялся получить некоторые ответы на другой стороне острова, но надо было дождаться темноты, чтобы быть уверенным, что нас никто не заметит.
* * *
     Остаток дня прошел спокойно. Задувший после полудня морской бриз развернул на якоре судно, принося некоторое облегчение от жара раскаленных пылающим солнцем стальных палуб. Не было замечено никаких признаков жизни ни на одном из двух островков, которые представляли собой ни что иное как песчаные дюны, покрывающие вершины кораллов. Каждый из них был покрыт густыми зарослями высоких пальм, на фоне которых наш пароход было трудно обнаружить. Причем мы не заметили никаких других судов, идущих со стороны моря, и никакой рыбной ловли туземными судами в лагуне. Если острова и были заселены, то с ближней стороны никаких свидетельств тому не было. Что меня вполне устраивало.
     Во второй половине дня я приказал Мак-Грату исследовать на шлюпке узкий канал, который, видимо, вел из бухточки в лагуну. Он промерил путь в вершину бухты и обнаружил, что канал был достаточно широким и глубоким, чтобы через него прошла шлюпка. После канала раскинулась глубокая синяя вода лагуны, и примерно в миле от устья канала лежал остров Мехерчар. Мак-Грат записал компасные пеленги и замеры глубин, что позволит нам пройти его путем после наступления темноты.
     Вернувшись на борт, он доложил мне о результатах, и мы набросали кроки вершины бухточки и канала, ведущего к лагуне, отметив промеры глубин и пеленга соответствующих объектов.
     Приближалась полночь, корабль тихо стоял на якоре, наружное освещение было выключено, а команде запрещалось курить на палубе и шуметь. Растущая луна парила высоко в ясном, усыпанном звездами небе, обеспечивая ровно столько света, как я и надеялся, чтобы пробраться через Мехерхар, взглянуть на то, что было на другой стороне, и снова вернуться. Я снова приказал Мак-Грату спуститься в спасательную шлюпку. Это будет долгая ночь для него, но на его стороне была молодость. К тому же я доверял его навыкам управления небольшими плавсредствами. Как, по-видимому, и китайские гребцы, большинство из которых возбужденно ухмылялись при мысли о полуночной экскурсии. Никого грабить не предвиделось, но мне показалось, что эта вылазка взывает к скрытой жажде пиратства, которая все еще населяла их восточные души. Крамп, Спенсер и я дополнили состав этой партии. Если "Нимрод" или подводная лодка находятся в лагуне, я хотел бы убедиться в этом сам. Мало кто из нас имел большой опыт тайных ночных вылазок, кроме Крампа, и я подозревал, что и майор чувствовал себя достаточно хорошо в ночных патрулях в джунглях. На борту я оставил Лотера и Гриффита ответственными за судно. Я не ожидал, что что-то пойдет не так, но оставил инструкции, что, если у нас возникнут серьезные проблемы, мы пустим красную ракету. Это будет для них сигналом сняться с якоря, выйти из бухточки и доложить по радио властям о сложившейся ситуации.
     — Весла на воду! Р-раз! — тихо скомандовал Мак-Грат, как только шлюпка отвалила от борта. Вслед за этим последовал скрип и плеск весел, когда китайские матросы, чьи оскаленные зубы были видны в лунном свете, принялись энергично грести.
     — Гребите легче, черт возьми, — прошипел Мак-Грат. —Разве вы не знаете, что ночью звук распространяется дальше?
     Пытаясь уменьшить плеск, один из гребцов "поймал краба"[51] и свалился с банки, растянувшись на шлюпочных рыбинсах.
     Когда приглушенный смех утих, я сказал:
     — Гребите как обычно, парни. Я сомневаюсь, что здесь есть кто-нибудь в пределах слышимости.
     Используя затененный фонарик, Мак-Грат следил за курсом по компасу, направляя лодку к каналу в верхней части бухточки. Небольшие волны с мягким плеском разбивались о выступавшие над водой кораллы рифа, и лунного света было достаточно, чтобы видеть светлеющую воду с обоих бортов шлюпки, в то время как Мак-Грат осторожно вел ее посередине канала. Мне бы не хотелось лезть в темную воду и карабкаться по кораллам с острыми краями, если бы он посадил лодку на мель, но штурман благополучно провел нас. Матросы выполняли свою работу, весла постоянно поднимались и опускались, и шлюпка легко двигалась по спокойной воде лагуны. Ночь была теплая, но я вздрогнул, когда брызги от весла попали мне в лицо.
     — Кажется, мы идем гораздо дольше, чем сегодня днем, — тихо сказал Мак-Грат.
     — Ночью ощущения бывают обманчивы, — ответил я. — Просто доверьтесь компасу, и мы скоро доберемся туда.
     Впереди на горизонте невысокой темной массой вырисовывался Мехерчар, который, казалось, уплывал прочь, пока мы гребли к нему. Через полчаса киль заскрежетал по песку, матросы втянули внутрь весла, прыгнули в воду и вытащили шлюпку на пологий пляж. Я собрал всех вместе.
     — Оставайтесь здесь с людьми, третий, и охраняйте лодку. Внимательно наблюдайте, и если увидите красную сигнальную ракету, или мы не вернемся к рассвету, возвращайтесь назад как можно скорее и доложите мистеру Лотеру.
     Я услышал, как он прошептал: «Да, сэр», и затем, жестом указав Спенсеру и Крампу следовать за мной, направился к темным теням под деревьями.
     До светового дня оставалось около пяти часов. Более чем достаточно, чтобы преодолеть милю или около того до другой стороны острова, откуда мы сможем увидеть, стоит ли там кто-нибудь в заливе. Но отсутствие жилья означало также, что троп не было. Нам пришлось пробиваться через лес, и когда мы миновали линию пальм, окаймлявших пляж, идти оказалось труднее, чем я ожидал: под пологом тропического леса росли густые кусты. И хотя лунный свет, просачиваясь сквозь листву, позволял мне выбирать путь сквозь растительность, но мне все равно требовались частые остановки, чтобы посветить фонариком на карманный компас и убедиться, что мы не ходим по кругу в этой темноте.
     Мы продвигались медленно. Чтобы поставить ногу, приходилось осторожно нащупывать почву впереди нас. Казалось, мы производили ужасно много шума, барахтаясь и продираясь сквозь кусты, которые неохотно пропускали нас. Позади меня я слышал затрудненное дыхание Спенсера и его проклятия, когда он терял равновесие или врезался в колючий кустарник, терзавший его руки и лицо. Я явно переоценил его умения ведения войны в джунглях.
     Крампа я не слышал, что было неудивительно, так как он был подходящим человеком, чтобы прикрывать спину. Мальчишкой, живущим в убогих бедных улочках Уоппинга, он научился передвигаться в темноте, шастая по переулкам, через заборы и стены доков, где он воровал все, что мог продать или обменять, чтобы было что поесть и во что одеться. Он превозмог ночные страхи, и опасность сверкающих в темноте ножей и тяжелых ботинок была для него большей угрозой, чем укусы летучих мышей или нападение крыс. Так что я не думал, что колючие кусты или возможность появления змей и тропических пауков внушали ему большой ужас. Это было слабым утешением, потому что я не мог сказать то же самое о себе. Однако в джунглях было на удивление тихо. Подозрительно тихо. Ни кваканья лягушек, ни жужжания сверчков, ни писка летучих мышей. Единственное, что я слышал, были те звуки, которые мы производили сами, пробираясь через подлесок к противоположной стороне острова.
     И все-таки я что-то чувствовал. Мы не видели ни единого человека ни на одном из близлежащих островов. Ни струйки дыма от приготовления пищи на костре, ни далекого отблеска фонаря на рыбацком каноэ, ни смуглой фигуры, скользящей между деревьями. Ничего. Но я чувствовал, что мы не одни. Я не слышал этого, не говоря уже о том, чтобы видеть это в темноте, но я мог это чувствовать. Кто-то или что-то было с нами в джунглях. Смотрит на нас? Или охотится на нас? Или, возможно, это было просто мое перевозбужденное воображение.
     Почти не осознавая этого, мои движения стали осторожными. Опуская ноги при каждом шаге и осторожно скользя по кустам, я старался свести к минимуму издаваемый шум. Сзади я услышал ругань Спенсера, споткнувшегося о камень. Похоже было, он отставал, поэтому я остановился в черной тени повалившегося дерева, поджидая его. Стоя неподвижно и безмолвно, затаив дыхание, я медленно поворачивал голову из стороны в сторону, внимательно прислушиваясь к малейшему звуку. Ничего не было слышно. Ничего, кроме пульсирующего шума в ушах от легкого прилива крови. Ничего, кроме пробормотавшего проклятие Спенсера, когда еще одна ветка поцарапала его лицо. Ничего ... кроме легчайшего шороха, легчайшего шепота потревоженных листьев. Моя рука упала на пояс, и я потянулся за ножом в ножнах.
     Могучая рука заткнула мне рот, и острый конец лезвия прижался к моему горлу.
     — Веди себя тихо, — прошептал мне на ухо голос. — Не сопротивляйся, и твое горло останется целым.  
     Я чувствовал грубую силу в руках, которые держали меня, и знал, что нож перережет мне горло, как только я рыпнусь. Я расслабился и опустил руки.
     — Вот и молодец. Сейчас я уберу руку с твоего рта, а ты расскажешь мне, кто ты и что здесь делаешь. Если же закричишь...
     Острие ножа глубже вонзилось мне в шею, чтобы подчеркнуть серьезность его слов. Мужчина с ножом не был японцем, это я мог понять по его акценту, а позади Крамп все еще бесшумно скользил сквозь кусты и, наткнувшись на нас, сможет быстро расправиться с ним. При условии, что у меня тем временем шкура останется целой.
     — Мы с судна, стоящего на якоре у лагуны.
     — Вы британцы?
     — Ага.
     — Ваше судно называется "Ориентал Венчур"?
     Несмотря на нож, приставленный к горлу, от удивления я напрягся, и мне пришлось заставить себя расслабиться.
     — Да.
     Я был еще больше удивлен, когда нож был убран, а хватка, державшая меня, исчезла. Я обернулся, ожидая увидеть мужчину, который схватил меня, но увидел только темноту и услышал низкий хриплый смешок. Кем бы он ни был, он снова растворился в тени.
     — Увидеть меня нелегко, но я все еще здесь. Позови своих друзей. Если вы ищете "Нимрод", я могу вам помочь его найти.
     Я крикнул, и Спенсер с Крампом пробрались сквозь подлесок на звук моего голоса, в котором мне удалось не допустить испуганной нотки. Они нашли меня на крошечной поляне, всматривающимся в кусты.
     — Несколько секунд назад здесь был человек, который сказал, что может помочь нам найти "Нимрод".
     Это прозвучало нелепо, и я увидел в лунном свете лицо Крампа с недоверчивой улыбкой человека, который подумал, что у его капитана поехала крыша. Но при виде огромного островитянина, материализовавшегося из кустов, улыбка застыла на его губах.
     — Кто вы, черт побери? — рявкнул я, потирая шею там, где все еще чувствовал острие его лезвия.
     — Полегче, сэр, — ответил он. — Я Рату, рулевой с "Нимрода". Если вы, джентльмены, ищите нас, то я очень рад вас видеть. Если нет, — в лунном свете зловеще сверкнуло лезвие ножа, — вы, вероятно, не вернетесь назад.
     Нас было трое против одного, но что-то подсказало мне, что Рату, если его так в самом деле звали, гораздо лучше чувствует себя в темноте джунглей, чем мы. А если он был с "Нимрода", то, вероятно, знал, что с ним произошло. Если только это не было ловушкой, и те, кто его захватил, поджидали нас. Но как они могли узнать, что мы идем?
     — Ну-ка, повежливей, и убери этот нож. Ты разговариваешь с капитаном, — прорычал Крамп, вытаскивая из ножен свой нож и приседая, готовый броситься на еле видимую фигуру, почти незаметную на фоне кустов.
     — Подожди, чиппи. — Я схватил его за руку. — Думаю, с ним все в порядке. — Я повернулся к Рату, чьи глаза яростно блестели в лунном свете, как у какой-нибудь пантеры. — Я Роуден, капитан парохода "Ориентал Венчур", — объяснил я. — Три дня назад мы получили обрывок радиопередачи с "Нимрода". Я знаю вашего капитана Джима Коффина и решил разобраться в случившемся. В сообщении говорилось, что вы подверглись нападению подводной лодки.
     — Подлодка! Да, это верно. Но они ошиблись, им нужны были вы. Но теперь, после их нападения, думаю, что мы на одной стороне. Если вы хотите знать, что случилось, я отведу вас туда, где вы сможете увидеть и "Нимрод", и подводную лодку.
     Я решил, что дальнейшие вопросы — а их у меня было много — могут подождать, пока мы не увидим то, что Рату обещал нам показать. Итак, мы последовали за ним, пока он вел нас через джунгли, без колебаний находя путь в почти полной темноте по едва заметной тропе, которая полого уходила вверх к тому, что, как я предположил, было вершиной одного из невысоких холмов острова. Это могло быть ловушкой, но теперь в моих пальцах не было покалываний, и я чувствовал, что могу ему доверять. Тем не менее, было трудно поспевать за ним. Рату, казалось, скользил по кустам и камням, как будто его ноги точно знали, что находится на их пути, и к тому времени, когда мы достигли песчаной вершины холма, я сильно вспотел. Чтобы сориентироваться, я взглянул на небо, а затем посмотрел на восток, туда, где между редкими деревьями был отчетливо виден залив. Заходящая луна отбрасывала серебристую рябь на поверхность темной как чернила воды, и я последовал взглядом за протянутой рукой Рату. Очертания корпусов разглядеть не удавалось, но были видны якорные огни двух судов. Ближе виднелся только один огонь, а подальше видны были два огня большого судна и под ними тусклая цепочка палубного освещения.
     Спенсер вручил мне ночной бинокль, который он нес в рюкзаке, и в поле зрения появились темные корпуса, силуэты которых были обрамлены отраженным лунным светом. Более крупное судно определенно имело традиционный облик трехостровного[52] трампа, похожего на "Ориентал Венчур". Но мое внимание привлекло судно меньшего размера. С длинным низким корпусом и приземистой центральной боевой рубкой оно, без всяких сомнений, было подводной лодкой.
     — Взгляните, майор, — сказал я, протягивая ему бинокль. — Мы нашли то, что искали.
     Это подняло очень интересный вопрос о том, что мы собираемся с этим делать. Но сначала нам требовались ответы, и я сел на прохладный песок и жестом предложил остальным сделать то же самое.
     — Военный совет, — сказал я, внутренне ухмыляясь картине смутно различаемых мужчин, мелодраматически притаившихся в темноте: трое из нас с бледными серьезными лицами, казавшимися в серебристом лунном свете пиратскими черепами, и четвертый, свернувшийся пружиной, как огромный кот. — У нас есть несколько вопросов к тебе, Рату.
     Он скользнул по песку и присел на корточки, будучи теперь достаточно близко, чтобы я мог рассмотреть поношенные брюки и рубашку, густые вьющиеся волосы и сильные, решительные черты островитянина — фиджийца, судя по его габаритам. Инстинктивно я протянул руку и почувствовал теплую, сухую, мускулистую хватку его рукопожатия.
     — Рад встрече, капитан. Думаю, теперь ты знаешь, что я говорю правду. —Его зубы сверкнули в лунном свете. — Извини, что приставил тебе нож к шее. Но я должен был знать, кто ты.
     — Забудем. А теперь расскажи мне, что случилось, когда вас атаковала подводная лодка?
     —Мы шли из Бугенвиля в Манилу и только миновали эти острова, как заметили подлодку в лунном свете на поверхности. Она шла курсом на перехват. Приблизившись, она произвела выстрел. Снаряд упал прямо перед нами.
     — Предупредительный выстрел, требование остановить судно, — вставил слово Спенсер.
     — Да, сэр, так и сказал капитан Коффин. А потом он сказал, что слишком тяжеловесен для какой-то неизвестной паршивой подводной лодки, свистнул чифу и сказал ему добавить пара.
     — Это похоже на Джима Коффина, — сказал я, ухмыляясь в темноте.
     — Да, сэр, мы пытались бежать, но они снова выстрелили. Капитан Коффин сказал радисту позвать на помощь, но подводная лодка стрельнула еще, попала в мачту и сорвала антенну.
     — Они услышали начало передачи и открыли огонь по мачте, чтобы остановить ее, — заметил Спенсер. — Хорошая стрельба в темноте. Возможно, ее капитан знал, что означает SSS, а может, ему было все равно.
     — Что случилось потом, они поднялись на борт?
     — Да, сэр. Офицер поднялся на борт и потребовал показать судовые документы. Капитан Коффин был в ярости, никогда не видел его таким злым, но бумаги он принес. Офицер их прочитал, а затем говорит, что не верит нам, что мы не "Нимрод", а "Ориентал Венчур". Капитан Коффин долго скандалил, а потом они привели нас сюда.
     Я мог легко заполнить детали, которые упустил Рату. Джим Коффин с красным от гнева лицом являл собой устрашающее зрелище. Чтобы захватить его судно и отвести на отдаленную якорную стоянку, командир подлодки должен был быть или очень храбрым, или очень уверенным в себе, хорошо вооруженным. Но здесь было более важное обстоятельство: почему за нами охотилась японская подводная лодка. Просили ли Советы их помощи в выслеживании нас? Но если да, то как они узнали, где искать?
     — Японский капитан дал хоть как-то понять, зачем он нас искал? — спросил я, надеясь, что Рату мог что-то подслушать.
     — Японский? — воскликнул Рату. — Нет, сэр. Эта подлодка не японская, она немецкая[57].
     — Немецкая! — настала моя очередь удивляться. Потом в голове стало проясняться. — Суда похожи друг на друга, поэтому они подумали, что вы "Ориентал Венчур"?
     — Верно, сэр. Капитан Коффин пытался объяснить, но они ему не поверили. Они думают, что мы "Ориентал Венчур", только прикидывающийся "Нимродом". Сейчас они перерывают все судно, что-то ищут.
     — Думаю, я знаю что, не так ли, майор? — сказал я. — Они пытаются вернуть оружие Эберхардту. Бог знает, как они наткнулись на "Нимрод". Но теперь он у них в руках, и мне интересно, сколько времени им понадобится, чтобы понять, что оружия на борту нет.
     — И что они сделают с Коффином, — сказал Спенсер. — Они посчитают, что он лжет об оружии так же, как и о названии своего судна.
     Что бы они с ним ни делали, Джим Коффин был вспыльчивым и упрямым, как осел, чем вряд ли мог вызвать симпатию нацистских следователей. Однако он был не единственным человеком на борту.
     — Что они сделали с остальной командой? — спросил я Рату.
     — Капитан Коффин и офицеры все еще на борту, заперты в полубаке. Остальные люди на берегу, в паре заброшенных туземных хижин, недалеко от пляжа. Их охраняет несколько человек с подводной лодки.
     — Полагаю, тебе удалось сбежать? — спросил я.
     — Да, сэр. Это было легко, — с ухмылкой ответил здоровяк. — Когда немцы поднимались на борт, я спрятался. На "Нимроде" полно мест, где можно спрятаться. Они угрожали потопить его, если капитан Коффин не приведет судно сюда. Затем, когда мы прибыли на место, они вывезли команду на берег, но меня не нашли. Они не знают обо мне. Я слышал, как они допрашивают капитана Коффина. Они били его, много раз. Мне их будет жаль, когда он освободится. На судне слишком много людей с оружием, поэтому я выскользнул за борт и поплыл на берег посмотреть, может быть, смогу освободить команду. А потом я увидел, как идет систер-шип "Нимрода". Я догадался, что вы пойдете на берег искать его.
     — И повстречал, — вмешался Крамп, — с ножом у горла капитана.
     — Мне очень жаль, мистер, но нужно было убедиться, что вы друзья.
     — Похоже, ваше прошлое настигает вас, капитан Роуден, — сказал майор Спенсер. — Эта нацистская субмарина атаковала "Нимрод", думая, что это был "Ориентал Венчур" — ведь корабли выглядят почти одинаково. Они сложили два и два, и... что ж, бедный капитан Коффин, похоже, страдает за ваши грехи. Вопрос в следующем, коли мы уже здесь: как нам избавить "Нимрод" от нацистов и как нам вместе уйти?
     — Хороший вопрос, майор. — Я сам об этом думал. Если нацисты преследовали меня, то было бы несправедливо бросить Джима Коффина на милость захватчиков. — Интересно, имеют ли они какое-либо представление о том, что именно Коффин пытался передать, когда они атаковали, или о том, что кто-то мог это услышать, — продолжил я, формируя зародыш появившейся идеи.
     — Возможно, нацистский капитан думает, что он в безопасности, особенно на территории, контролируемой Японией. Он, вероятно, думает, что напасть на него здесь и в голову не придет никому, не говоря уже о банде хулиганов с другого судна-бродяги.
     — О хулиганстве мы позаботимся, — фыркнул я, довольный тем, что майор уловил ход моих мыслей. — Но даже с учетом элемента неожиданности нам все равно понадобится приличный план, чтобы вывести из строя подлодку и освободить "Нимрод". Неизбежно возникнет стрельба, которую могут услышать японцы. У них здесь есть войска или военные корабли?
     — Судя по тому, что нам в Лондоне известно, капитан, японцы не так сильно интересуются этими островами. Они получили мандат Лиги Наций в качестве приза за то, что очутились на стороне победителей. Но здесь для них привлекательного немного. Вероятно, есть какой-то администратор, вышедший на пенсию или изгнанный в Корор за то, что он расстроил чем-то императора. Я сомневаюсь, что там много военных. В любом случае Корор находится в добрых десяти милях от нас, никакой стрельбы с такого расстояния они не услышат.
     — Звучит обнадеживающе, майор, но у нас все еще есть подлодка и несколько десятков нацистов, с которыми нужно разобраться. Я предлагаю вернуться на судно, и вы с коммандером Лотером сложите свой военный опыт и придумаете план. Нацисты могут чувствовать себя в безопасности, но в конце концов они поймут, что Коффин говорит правду, и что потом? Неужели они просто отпустят его и признают, что совершили акт пиратства в мирное время?
     Я встал и взглянул на восток. Горизонт начал светлеть. Пора было двигаться, а не то Мак-Грат выполнит приказ и покинет нас.
     — Пошли, что ли, — сказал я, подгоняя спутников. —У нас еще масса дел.
* * *
     Закат застал "Ориентал Венчур" медленно двигавшимся на запад, прочь от своей якорной стоянки между островками. Любой, кто наблюдал бы за нами в течение дня, мог подумать, что мы остановились для временного ремонта, хотя он также мог быть заинтригован, наблюдая, как команда тренируется в гребле на судовых шлюпках. На воду была спущена еще одна, и на обеих гребли с энтузиазмом вокруг судна в течение нескольких часов, после чего их вспотевшие команды смогли остыть, прыгая в воду, плавая в ней, брызгая и хохоча, пока появившийся вдалеке плавник акулы не заставил их вскарабкаться на борт судна. Затем, ближе к вечеру, шлюпки были подняты на борт, якорь выбран, я вывел судно из бухточки и взял курс строго на запад, к заходящему солнцу.
     В течение дня мы не видели никаких признаков человеческой активности на берегу, и я был достаточно уверен, что никто не видел ни наш приход, ни наш уход, но я решил не рисковать и продолжал идти на запад, пока островки не исчезли в темноте. Потом я повернул на юг, а затем и на восток, возвращаясь обратно к рифу и держась подальше от берега, чтобы не натолкнуться на камни. Чтобы оставаться невидимым в темноте, я также приказал затемнить судно. Палубное освещение и навигационные огни были выключены, и Лотер проверил, все ли заглушки поставлены на иллюминаторах, так чтобы ни единый лучик света не прорывался наружу.
     Однако подготовка судна была простой задачей. Большее беспокойство у меня вызывали офицеры и команда. За исключением Лотера и майора Спенсера, все они были гражданскими лицами, а то, что я просил их сделать — увести "Нимрод" из-под прицела пушек подводной лодки, экипаж которой не будет сидеть сложа руки, — было больше похоже на военную операцию. Однако большинство мужчин и раньше принимали участие в довольно непростых действиях, некоторые даже под моим командованием. Пиратство на китайском побережье или борьба с британцами в Сомали были сопряжены с немалой долей опасностей. Но здесь все было по-другому. Мы столкнемся с безжалостным врагом без всякого вознаграждения. Не будет ни призов за успех, ни богатства, ни славы. Только возможность ран и, в случае проигрыша, неизбежность смерти.
     Я намеревался сам возглавить вылазку, и мне нужны были Лотер и Спенсер с их военным прошлым — позаботиться об оружии и взрывчатке. Крамп сам настаивал на том, чтобы пойти, и я знал, что всегда могу на него положиться. А Гриффит и Мак-Грат были разочарованы моим решением оставить их на борту. Я видел в их глазах зависть и вполне понимал их, так как и сам, очевидно, не изжил в достаточной степени юношеского стремления к приключениям. Однако нельзя было оставлять судно без офицеров, ведь если что-то пойдет не так, они смогут увести судно в ближайший дружественный порт и сообщить там о произошедшем. Старший механик Фрейзер также нуждался в людях для поддержания работы машины и котлов. Мне нужны были люди, которые могли бы грести и применить оружие при необходимости. На боцмана и старшего кочегара я возложил подбор добровольцев, недостатка в которых не было. Однако в душе я надеялся, что, после того как мы ее освободим, команда "Нимрода" сама сможет вернуть свое судно, если Лотеру и Спенсеру удастся отвлечь подводную лодку. О подвигах Мрачного Джима Коффина и его головорезов в Южно-Китайском море ходили легенды. Если кто-то и сможет одолеть группу нацистских моряков, то это именно они. Тем не менее, это было рискованным делом, и мы вполне можем потерпеть неудачу и потерять людей.
     План, который разработали Спенсер и Лотер, казалось, имел разумные шансы на успех при условии, что мы сможем освободить команду Джима Коффина и сохранить элемент неожиданности. Несколько моментов неразберихи со стороны немецких моряков, большинство из которых будет крепко спать в своих койках, определят разницу между успехом и неудачей. А теперь, при полном затемнении судна, мы направились к южной оконечности острова Мехерчар.
     Внешний край рифа в этом месте подходил вплотную к острову, и  водное пространство между ними было заполнено выступающими верхушками рифов и песчаных отмелей. Однако Рату использовал свое время на берегу с пользой и заметил крошечную брешь в рифе, ведущую к узкому извилистому проходу, который позволял лодкам обогнуть южный берег Мехерчара и войти в залив рядом со стоявшей на якоре подводной лодкой. Он указал мне его на карте. Грести здесь было гораздо меньшее расстояние, чем от нашей первоначальной якорной стоянки в западной бухточке. Но сначала надо было найти правильную точку спуска шлюпок в темноте, руководствуясь только счислением и интуицией.
     На выходе Рату спросил разрешения встать на руль. Как рулевой "Нимрода" он быстро почувствовал руль ее систер-шипа, и я был впечатлен его умением. Судя по его разговорам, он глубоко уважал и был привязан к капитану Коффину. Было видно, что моряк он отменный. Я поинтересовался, где он приобрел свои навыки, и его ответ меня не удивил. Фиджийцы были прямыми потомками великих полинезийских мореплавателей, которые водили свои проа — парусные каноэ с двойным корпусом — на огромные расстояния по Тихому океану, используя знания о звездах, пассатах, течениях, волновых режимах и перелетных птицах, передаваемых от поколения к поколению. Рату учился у деда, и утверждал, что может найти путь к любому месту в Тихом океане. Верно это или нет, но он сразу понял проблему точного выхода в точку высадки десанта и заверил меня, что сможет провести нас туда.
     Я наблюдал, как он стоял на руле, используя звезды для определения направления и времени, ощущая ветер на своем лице через открытые иллюминаторы рулевой рубки, оценивая близость рифа по силе запаха берегового бриза, и искренне восхищался им. В нем чувствовалась сила и благородство, которое я редко, если вообще когда-либо, наблюдал среди подобных мне моряков. Я даже не был уверен, смогу ли я сам претендовать на такое. Или, возможно, это было просто воспоминание о том, как пугающе сильные руки приставили нож к моему горлу.
     Однако у меня не было времени для подобных размышлений. Я поручил Мак-Грату чаще снимать показания лага и вести исполнительную прокладку курса по счислению, надеясь, что в моих расчетах нет места для ошибок. Поэтому у меня с души свалился камень, когда Рату объявил, что мы прибыли в нужное место как раз в то время, когда и я пришел к такому же выводу.
     Было уже около полуночи, и, повернув судно так, чтобы уменьшить бортовую качку, я снизил ход до минимума настолько, чтобы только поддерживать управляемость. Затем я приказал спустить шлюпки и передал команду судном Гриффиту. Все, что ему нужно было сделать, это держаться достаточно далеко от берега, чтобы обезопасить себя от рифа, но в то же время достаточно близко, чтобы увидеть наши сигнальные ракеты. Затем либо уходить, либо, если мы просигнализируем об успехе, на рассвете завести судно в ту же бухточку, что и прежде, и встать там на якорь. Это звучало достаточно просто, но до рассвета у него не было возможности точно определить место судна, и ему оставалось только постоянно замерять глубины. Однако он был хорошим штурманом, и они оба, он и Мак-Грат, были хорошими моряками, поэтому я мог ему доверять. Но если он посадит корабль на мель, а сняться с мели нам не удастся, тогда, если все пройдет успешно, мы отправимся в путь на борту "Нимрода". И мне будут предстоять тяжелые объяснения.
     Перед тем, как покинуть мостик, я взял компасный пеленг на небольшое темное пятно в белеющей полосе прибоя, отмечавшее узкий проход через риф. После затишья предыдущих двух дней с востока пошла длинная зыбь, которая, возможно, свидетельствовала о шторме далеко в Тихом океане. Хотя она и не была достаточно большой, чтобы вызвать какие-либо серьезные трудности при спуске шлюпок на воду, но гул волн, разбивавшихся о риф, был хорошо слышен. Это делало проход более заметным, но для безопасного прохождения требовалось осторожное управление и расчет. Любая неверная оценка привела бы к тому, что шлюпка разбилась бы об острые кораллы, приведя людей к гибели.
     Я взял на себя командование первой шлюпкой, назначив Рату лоцманом, который будет указывать  путь через проход в рифе в лагуну. Лотер и майор Спенсер последуют за нами на второй шлюпке, в которую поместили большую часть оружия и взрывчатки. Войдя в лагуну (если предположить, что мы туда попали), мы не могли позволить никакому звуку выдать наше присутствие. Вот почему Мак-Грат обучал моряков искусству бесшумной гребли. Сначала смазать уключины маслом и обернуть их старой тряпкой, чтобы заглушить скрип, а затем показать, как выносить плашмя лопасти весел после гребка, чтобы избежать всплесков.
     Из спущенной на воду шлюпки я махнул рукой Гриффиту и увидел, как его темный силуэт на крыле мостика поднял руку в ответ. Вода забурлила под кормой "Ориентал Венчура", и он двинулся на восток прочь от опасностей рифа, ускользая в темноту и оставляя за собой пенный след кильватерной струи. Гребцы принялись за работу, Крамп сидел за румпелем, шлюпка Лотера следовала за нами. Луна все еще была на небе, но ее свет приглушался грядой облаков. Тем не менее, белая линия прибоя была отчетливо видна на западе, где чернильная тьма острова сливалась с небом. Со шлюпки, находившейся низко на воде, проход между бурунами был незаметен, но Крамп правил по компасному курсу, который я засек перед тем, как покинуть мостик.
     Согласно лоции, течение должно было идти к северо-востоку со скоростью около одного узла, а это означало, что за двадцать минут, которые потребуются нам, чтобы добраться до рифа, нас может унести на 300 ярдов в этом направлении. Я сделал поправку на это и приказал Крампу изменить курс на румб к западу, чтобы нас не пронесло мимо прохода. Взглянув за корму, я убедился, что Лотер тоже изменил курс, следуя точно за нами. Обе шлюпки были вельботами с прочной обшивкой внакрой, предназначенными для работы в открытых водах. В опытных руках это были хорошие ходоки, но тренировки под руководством Мак-Грата вскоре были забыты, так как гребцы боролись с волной и отказались от любых попыток грести тихо. Вряд ли это имело значение: рокот прибоя заглушал любой шум. Но когда мы окажемся в тишине лагуны, все будет по-другому.
     Рату, огромный фиджиец, сидел на носу. Его зрение и слух были такими же острыми, как у лесного кота, и он смог почувствовать затишье в шуме прибоя, которое означало вход в узкий проход. Проследив за направлением его вытянутой руки, я приказал Крампу изменить курс на полрумба вправо. Если у меня и были кой-какие сомнения в том, что Рату сможет безопасно провести нас через проход в лагуну, то наблюдение за тем, как он направляет корабль к месту высадки, используя только свои тайные, но отточенные навигационные инстинкты, развеяло их. Но что еще более удивительно, Рату оказался толковым помощником Спенсеру и Лотеру в обучении экипажа обращаться с винтовками и ручными гранатами. Я спросил, откуда у него такие познания. Он усмехнулся и пожал плечами, признав только, что некоторое время служил в фиджийской армии, прежде чем устроился работать на табачной плантации на Филиппинах. Там он помог молодому Джиму Коффину в драке с американским табачным плантатором, и с тех пор они плавали вместе.
     Нам все еще нужно было безопасно провести обе шлюпки через риф, и предостерегающий оклик Рату с носа шлюпки указал на то, что мы приближаемся к проходу. В темноте по обеим сторонам тянулась белеющая линия прибоя, где волны с грохотом бились о коралловый барьер. Прямо по носу виднелась темная пропасть, ведущая к спокойной лагуне. Она выглядела пугающе узкой, с опасными бурунами по сторонам.
     — Легче грести!
     Я повернул голову и, убедившись, что Лотер следует точно за нами, поднял руку в условленном знаке, чтобы он задержался, пока как мы не проскочим эту узкую щель.
     Надо было тщательно рассчитать время нашего последнего рывка, чтобы с набегающей волной зыби пройти через проход с достаточной для сохранения управляемости скоростью и не коснуться бортами об острые, как бритва, головы кораллов, выстроившиеся по сторонам.
     Наблюдая, как большие гладкие гребни вздымаются из темноты, считая секунды между ними, я нащупывал подходящий момент. Молодым моряком я провел много часов на маленьких плавсредствах, а Крамп практически вырос на них, но во рту у меня пересохло и рука крепко сжимала планширь, пока я ждал подходящего момента.
     Вершина пологой волны прошла под шлюпкой, подняв ее и позволив мне окончательно убедиться, что мы нацелены точно на середину прохода.
     — А теперь навались, ребята! — крикнул я, когда мы попали в подошву набегавшей волны. — Вложите все силы.
     Шлюпка рванулась вперед, движимая таким напряжением мускулов, что сгибались весла. Почувствовав подъем на следующую вершину волны, я быстро помолился святому Вулосу, чтобы мой расчет оказался правильным.
     — Навались, навались! — крикнул я.
     Шлюпка набрала скорость, когда волна подняла ее, неся вперед к опасным бурунам. Я почувствовал, как корма стала уваливаться, но Крамп яростно дернул румпель, чтобы исправить это. Теперь мы оседлали волну, двигаясь несколько впереди гребня, команда изо всех сил пыталась сохранить темп движения. Затем мы влетели в щель, буруны по обе стороны, для весел едва хватало места, под килем всего несколько дюймов кипящей воды. Но этого оказалось достаточно, и мы вылетели, как пробка из бутылки, в тишину лагуны.
     — Легче грести, — крикнул я, и шлюпка плавно стала снижать скорость хода. Затем я повернулся, чтобы посмотреть на проход, ожидая увидеть шлюпку Лотера, приближающуюся к нам. Но спокойная вода внутри рифа была пуста, а чтобы разглядеть что-то за линией бурунов, было слишком темно.
     У меня упало сердце при мысли о том, что Лотер ошибся в расчете и шлюпка наткнулась на рифы, где он и его люди сейчас погибали на острых как бритва кораллах. Грести назад против волны мы не смогли бы, а для действий против нацистов в моей шлюпке было слишком мало людей. Все, что я мог сделать, это надеяться, что он все еще там снаружи, ожидая подходящего момента, чтобы влететь в узкую щель. Задержав дыхание, я считал секунды между волнами прибоя... а шлюпка Лотера все не появлялась.
     У Рату, должно быть, зрение было лучше, чем у меня, потому что он внезапно указал на темную полосу прохода и в ужасе вскрикнул.
     И тут я сам увидел темное пятно шлюпки, нос которой был направлен прямо на буруны, а весла взмахивали, как лапы перевернутого краба.
     — Поворачивай, поворачивай, — крикнул я, зная, что это безнадежно и что Лотер не мог услышать сквозь грохот прибоя.
     Волна обрушилась на риф, вздымая пену и брызги. Но не только их. Подобно мячу, отскакивающему от стены, часть воды отскочила от коралла, при этом обратный поток оттолкнул шлюпку за мгновение до удара и развернул ее прямо в проход. Сила волны была достаточной для того, чтобы шлюпку по инерции пронесло через щель до безопасной лагуны.
     Лотер вел шлюпку с бледным лицом, но облегченно улыбаясь.
     — Еле-еле проскочили.
     — Да, Питер, я уже думал, что вам конец, и нам придется собирать ваши тела с рифа.
     — Ладно, нам не до разговоров, — ответил он неестественно громким голосом в относительной тишине лагуны. — Ведите нас, шкипер, и будем надеяться, что Рату сможет найти путь в этой темноте.
* * *
     Переход через усыпанные выступающими верхушками кораллов отмели лагуны оказался на удивление простым. У Рату, похоже, было шестое чувство, когда он тихо давал команды менять курс то влево, то вправо, ведя нас фарватеру, который он наметил во время исследования острова Мехерчар. Время от времени чувствовались касания и скрежет корпуса о грунт в мелких местах, но поскольку команда гребла легко, чтобы свести к минимуму шум, то никакого вреда, кроме царапин, корпусу причинено не было. Наконец, мы обогнули южную оконечность острова и попали в глубокие воды залива, в котором стояли на якоре "Нимрод" и нацистская субмарина. Примерно в трех четвертях мили от берега было видно бледно-желтое свечение единственного якорного огня подводной лодки, и на некотором расстоянии от нее виднелись якорные огни и палубное освещение ее приза. Лунный свет был слабым, и наши шлюпки было бы трудно обнаружить в темноте. Я также надеялся, что удаленность стоянки и отсутствие реакции на радиопередачу Коффина внушили нацистам чувство безопасности, так что они не проснутся, пока не станет слишком поздно.
     Я услышал, как Рату тихо прошипел что-то с носа, чтобы привлечь мое внимание, и увидел, как его рука махнула в сторону берега. Мне показалось, что я смог разглядеть бледную полосу песка, отделявшую темноту воды от темноты суши, но не увидел ничего, что могло бы послужить ориентиром. Так что все решали обостренные чувства Рату, который уже так далеко благополучно провел нас. Я сказал Крампу держать в том направлении, которое тот указал, и посмотрел за корму, чтобы убедиться, что Лотер также следует за нами. Вдали от края рифа и грохота прибоя над лагуной царила глубокая тишина, нарушаемая лишь случайным всплеском летучей рыбы или приглушенным скрипом дерева об обмотанные ветошью уключины.
     — Суши весла! — вполголоса приказал Крамп, когда из темноты материализовалась бледно-серебристая линия пляжа, и спустя несколько мгновений киль заскрипел по песку. Гребцы сложили весла и выпрыгнули, чтобы втащить шлюпку на пляж, за нами последовала шлюпка Лотера. Я пересек пляж и в тени кустов посветил направленным фонарем на часы, чтобы проверить время. Прошло всего полтора часа с тех пор, как мы покинули "Ориентал Венчур", но, казалось, прошло гораздо больше времени. Я тихо позвал остальных.
     — Благодаря Рату, который провел нас через проход, мы неплохо успеваем, — сказал я, — но все же следует поторопиться. — Я повернулся к боцману, который шел в шлюпке Лотера. — Останешься здесь за старшего, боцман. Пусть твои люди спрячут шлюпки среди мангровых зарослей. Держитесь скрытно, прячьтесь от чужих глаз, если тут кто-нибудь появится. Большую часть оружия и гранат мы оставляем в шлюпках. Но стрелять можно только в случае крайней необходимости, когда без этого будет не обойтись. Если кто-то будет подкрадываться, постарайтесь обезвредить его без шума.
     Глаза боцмана сузились, а губы изогнулись в пиратской усмешке, обнажив ряд сломанных, почерневших зубов. Я знал, что мистер Ху и боцман были из одного клана, хотя контраст между учтивым, вестернизированным Ху и грубым, злобно выглядевшим моряком был огромен. Я был уверен, что боцман руководил одной из пиратских банд, которые базировались на залив Биас в двадцатые годы. У него была непререкаемая власть над своими людьми, без сомнения основанная на комбинации доверия и страха, и я не сомневался, что он был готов воткнуть нож в любого, кто бросит ему вызов. Он утвердительно кивнул, раздался шквал шепота на кантонском диалекте, и матросы затащили шлюпки в укрытие и сами растворились в тени.
     Остальные — Лотер, Крамп, Спенсер, Рату и я — собрались в кружок среди кустов у кромки пляжа. Большой "уэбли" успокаивающе прижался к моему телу, а Лотер и майор держали пистолет-пулеметы Бергманна. У Крампа имелся ужасно выглядевший нож в ножнах на поясе. Но из всех нас именно Рату мог вселить страх Божий в любого, кому "посчастливится" встать у него на пути. Среди боцманских запасов он нашел большое мачете и кропотливо отточил его до бритвенной остроты. Длинный изогнутый клинок тускло поблескивал в лучах лунного света. Его огромные мускулистые руки отрубили бы человеку голову так же легко, как срезали бы цветок со стебля.
     — Ну что, Рату, поищем остальную часть вашей команды.
     По его рассказу, недалеко от пляжа нацисты обнаружили пару заброшенных туземных хижин на поляне у небольшого пресноводного озера. Команду "Нимрода" поместили туда со скованными руками и ногами, и поставили охрану из трех моряков, которые сменялись на восходе и закате. Один человек обычно патрулировал снаружи хижины, а двое других наблюдали за узниками внутри. Уже испытав на себе способность Рату исчезать и прятаться в темноте джунглей, я не был удивлен тем, что он смог наблюдать за распорядком дня нацистов, оставаясь незамеченным. Я надеялся, что его навыки не подведут и сейчас, когда нам нужно обезвредить этих охранников, не выдавая своего присутствия.
     Рату начал движение с безошибочным чувством направления человека, рожденного находить путь через самые дикие джунгли. Остальные последовали за ним гуськом. Рату сказал, что тропа ведет от пляжа на несколько сотен ярдов в глубь острова к небольшой поляне. Если здесь и была тропа, то я не мог отличить ее от окружающих джунглей, поэтому я просто сосредоточился на том, чтобы не терять из вида спину Рату, надеясь, что и другие в состоянии не отставать.
     Минут через десять он поднял руку, давая сигнал остановиться. Затем он упал на четвереньки и поманил нас сделать то же самое. Я отбросил на задний план мысли о пауках и змеях и последовал его примеру. Мы медленно ползли, пробираясь сквозь шипастые кусты, пока не увидели поляну, в центре которой можно было различить темные квадратные очертания местных хижин. Проблески света вокруг двери большей из них показывали, что внутри были люди. Я указал на нее рукой, и Рату кивнул.
     — Где часовой? — прошептал я ему на ухо.
     Рату протянул руку. Сначала я ничего не увидел, только смутные очертания хижины на темном фоне джунглей. Затем в густой тени проявился чуть более светлый контур человека. Он стоял, прислонившись к стене, и, пока я смотрел, вспыхнула спичка, освещая призрачное лицо. Затем пламя погасло, сменившись огоньком сигареты, и до меня донесся запах дыма, плывущий над поляной во влажном ночном воздухе. 
     — Они чересчур самонадеянны, — прошептал Спенсер, подползая ко мне. — Но держу пари, что их командир вывернет его наизнанку, если поймает на курении при несении службы.
     Я уже собирался ответить, когда почувствовал легкое прикосновение к своей руке, повернулся и увидел Рату, прижимавшего палец к губам. Огромный фиджиец указал на часового и ткнул пальцем в горло.
     — Ждите здесь, — сказал он, прежде чем тихо исчезнуть в кустах. Его как будто тьма поглотила, оставив меня удивляться тому, как такой крупный человек может перемещаться по джунглям с ловкостью кошки.
     Я с мрачным удовлетворением наблюдал за красным светлячком, который нацистский моряк подносил к губам. Кончик сигареты засветился ярче и подсветил его лицо.
     Потом оно исчезло.
     Я ничего не услышал и ничего не увидел, но там, где в тени хижины стоял человек, мирно наслаждаясь табачным дымом, воцарилась темная задумчивая тишина.
     Я скорее почувствовал, чем услышал легкий шелест листьев, а затем появился Рату с лицом, расплывшимся в широкой улыбке.
     — Как попасть в хижину? — прошептал я, гадая, были ли внутри два оставшихся охранника или нацистский командир увеличил их число.
     — Легко. Они нас не ждут, — ответил Рату, сверкнув белозубой дьявольской улыбкой. — Просто открываю дверь, мы входим, действуем быстро, и у них ни на что не будет времени.
     Это звучало слишком просто, но внезапность всегда была решающим фактором. Даже если люди в хижине услышат, как мы подошли, то они подумают, что это их приятель. Почему они должны думать иначе? Я надеялся, что все так и произойдет. А если охранники сидят с оружием наизготовку, то картина будет иной. Любая стрельба предупредит экипаж подводной лодки, и это будет катастрофой. Сможем ли мы вернуться к шлюпкам и найти дорогу через риф до того, как нацисты нападут на наш след? И даже если сможем, как мы найдем судно? Мрачная картина. Но для сомнений не было времени.
      — Хорошо.
     Я жестом пригласил остальных подойти ближе и быстро прошептал план:
     — Рату позаботился о наружной охране. Теперь надо идти внутрь. Рату первый, за ним я, потом вы трое. Действуем как можно быстрее, без шума. Стрелять только в крайнем случае.
     Все утвердительно кивнули головами.
     Рату встал и вышел из кустов. На мягкой, покрытой травой земле поляны его шаги не были слышны. Он поманил нас следовать за ним. Тишина была полной, даже лягушки и сверчки, казалось, замолчали; только в ушах отдавалось сердцебиение.
     Через несколько коротких шагов мы прижались к стене хижины: Рату и я по обе стороны от грубой деревянной двери, Спенсер, Лотер и Крамп позади нас. Рату приложил массивную руку к двери.
     — На счет три, — произнес он, подняв кулак. Затем, наблюдая, как он поднимает по одному пальцу за раз, я тихо сосчитал: «Один ... два ... три».
     Он с силой толкнул дверь, которая легко открылась. Я мельком увидел два удивленных лица, когда немцы поняли, что человек в дверном проеме был не тем, кого они ожидали.
     Но Рату начал действовать мгновенно.
     Немцы сидели на табуретках по обе стороны от низкого столика. Рату схватил ближайшего прежде, чем тот успел среагировать. Его огромный кулак как молот нанес удар по голове, от которого тот свалился как подрубленный.
     Я был несколько медленнее. Второй успел вскочить и потянуться к лежавшему на столе пистолет-пулемету. Но я оттолкнул стол, и оружие с грохотом загремело по деревянным половицам. С яростным криком немец бросился на меня, схватив за рубашку, и мы оба повалились на пол. В его руке появился нож, направленный к моей груди. Я перехватил его запястье, и на секунду мы замерли в смертельной схватке на руках.
     Затем Рату нанес удар. В его массивной руке стул, который он разбил о затылок немца, казался крошечным. Раздался тошнотворный глухой удар, и тот обмяк, как тряпичная кукла, из-за уха потекла струйка крови. Я сбросил с себя его тело и поднялся на ноги.
     На стене висела единственная лампа типа "Летучая мышь". В ее свете я смог разглядеть группу людей, скованных наручниками друг с другом. У кого-то были сломаны окровавленные носы, у других лопнувшие губы и лица в синяках. Такого интернационала я уже давно не видел. Пуштуны из Афганистана в грязных панталонах и белых платьях до колен, головы которых были покрыты традиционными тюрбанами. Малайцы в свободных синих туниках, брюках и в шляпах сонгкок. Сомалийские кочегары в заляпанных потом майках и саронгах с вышитыми фесками или расписными тюрбанами. Но все до одного цвели улыбками.
     — Привет, Рату, — крикнул один из пуштунов. — Где тебя так долго носило?
     — Мелек, старый пират. Где ключи от наручников?
     — В кармане того здорового, которого ты ударил табуреткой. Чувак, у него будет головная боль, когда он проснется.
     — Если он проснется, — ответил Рату. Порывшись в карманах лежавшего, он торжествующе поднял связку ключей.
     Спустя несколько мгновений мужчины были освобождены, растирая свои ушибленные, окровавленные запястья и разминая затекшие мышцы. Их глаза нетерпеливо следили за нами, пока мы проверяли оружие, добавив к нашему два пистолет-пулемета, принадлежавшие немецким морякам.
     — Итак, народ, — обратился я к кругу улыбавшихся лиц. — У нас не так много времени для подробных объяснений. Меня зовут Роуден, я капитан "Ориентал Венчура". У нас на берегу две шлюпки и куча оружия. Мы собираемся захватить "Нимрод", освободить вашего капитана и нанести как можно больший ущерб этой нацистской субмарине. Вы с нами?
     Один из пуштунов выступил вперед:
     — Меня зовут Мелек, я боцман "Нимрода". Это мой брат Хаким, — указал он на другого пуштуна. — Мы с вами, капитан Роуден, и, иншалла, мы скоро заберем "Нимрод" у неверных.
     — Ладно, свяжите немцев и заткните им рты, а затем следуйте за нами обратно на пляж, и примемся за работу. Рату, вперед.

Глава восемнадцатая

     — Шабаш! 
     По этой вполголоса поданной команде моряки перестали грести, вынули весла из уключин и тихо сложили их в шлюпке.
     Моя рука лежала на румпеле, пока шлюпка медленно дрейфовала, теряя скорость. Невысокий силуэт подводной лодки угрожающе темнел перед нами. На топе короткой мачты, расположенной на боевой рубке — или парусе, как ее называли английские подводники, — тускло-желтым светом горел якорный огонь. Хотя его свет был виден на расстоянии нескольких миль, он не был предназначен для освещения акватории вокруг подводной лодки. Тем не менее я знал, что любой объект на поверхности в пределах 100 ярдов может отражать достаточно света, чтобы привлечь внимание вахтенного наблюдателя. Однако за пределами этого круга, сливаясь с чернильно-черными тенями острова, шлюпка была почти невидимой.
     Нам потребовалось полчаса, чтобы бесшумно подойти к подводной лодке. Гребцы старались избежать всплесков, уключины были обернуты мокрой ветошью, чтобы в них не скрипели весла. Шум был нашим самым большим врагом. Если вахтенные подлодки и не смогли бы увидеть нас, они бы наверняка услышали, если бы мы поскрипывали и плескали веслами. В то время как я знал, что моя команда овладела искусством бесшумной гребли, я не был уверен, что могу сказать то же самое о толпе хулиганов Коффина. Они были в другой шлюпке, которой командовали Крамп и Мелек. Я приказал им обойти подлодку на достаточном расстоянии, следуя к "Нимроду", который находился немного дальше от берега. Его палубное освещение служило отличным маяком для команды, жаждущей мести. Я надеялся, что они уже были там. Лежа невидимыми в темноте, мы ожидали момента, когда внимание вахтенных на борту будет отвлечено настолько, что мы сможем незаметно забраться на борт подлодки и захватить ее.
     Перед тем как покинуть хижину, Мелек и Хаким допросили немца, который первым пришел в себя. Я не задумывался над тем, чем они угрожали, но он охотно показал, что командир субмарины был самонадеянно уверен, что никто не знал о захвате "Нимрода" и не искал его. Большая часть команды по ночам спала на борту подводной лодки. Помимо троицы, охранявшей пленников на берегу, на борту "Нимрода" оставался только командир с горсткой людей, и я надеялся, что они так же беспечно относились к наблюдению, как и трое в хижине. Двое из них остались связаны, как цыплята, и с кляпами во рту. Третий не нуждался в подобных предосторожностях. Он наслаждался сигаретой в неведении того, что его ждет, когда мачете Рату перерезало ему горло.
     Теперь Рату виднелся на носу шлюпки большой темной задумчивой фигурой. Рядом с ним сидел маленький жилистый ибан, или морской даяк, которого Рату представил Бемой. Охотники за головами с Борнео, морские даяки жили в длинных домах по берегам рек и устраивали жестокие набеги на своих врагов. Они не боялись моря, покрывали большие расстояния на своих бандонгах —больших узких каноэ под парусом из плетеных листьев ротанга. Именно им — Рату и Беме — я доверил разобраться с вахтенными субмарины, чтобы мы могли без помех высадиться на нее.
     Потому что единственная возможность захватить подлодку и вывести ее из строя — это застать их врасплох. Не могло быть и речи о лобовой атаке против обученных моряков, вооруженных пистолет-пулеметами и 88-миллиметровой палубной пушкой, способной выпускать 20 снарядов в минуту. Нет, единственный способ попасть на борт субмарины — проделать это тихо и незаметно. Рату, незаметный и смертоносный, как ягуар, был очевидным выбором. Он сам вызвался добровольцем и позвал Бему, который сверкнул дикой ухмылкой, показывая ряд зубов, каждый из которых был остро заточен. Он присел рядом с Рату, одетый только в коричневую набедренную повязку и обрывок материи, обмотанный вокруг головы. В руках он сжимал острое как бритва мандау — короткое мачете, которое в его опытных руках было смертельно опасно для человека или животного. Они составили странную пару: огромный, мускулистый фиджиец и жилистый морской даяк, но они были вполне уверены в своей способности бесшумно очистить палубу подводной лодки, чтобы Спенсер и Лотер могли подняться на ее борт.
     В середине шлюпки сидел майор Спенсер, перепроверяя снаряжение, которое он лично отобрал и загрузил в нее. В деревянном ящике лежал ряд гранат, известных как немецким солдатам, так и британским томми как "толкушка", с толстой цилиндрической головкой, набитой взрывчаткой, и с деревянной рукояткой. У основания ручки откручивается колпачок, открывающий шнур с шариком на конце. Легкий рывок за шнур — и поджигается запал с пятисекундной задержкой. Этого времени достаточно, чтобы человек бросил гранату и укрылся. Спенсер аккуратно сложил несколько гранат в два ранца. Кроме того, он сделал несколько связок из пяти гранат. Они были слишком тяжелыми, чтобы бросать их, но были смертоносным оружием, будучи подорванными в ограниченном пространстве. Спенсер уложил по три такие самодельные бомбы в каждый ранец и поднял руку, показывая, что готов к бою.
     Помимо гранат, у Лотера и Спенсера на шее висели пистолет-пулеметы Бергманна, а еще несколько были сложены в шлюпке. Стрельбы будет не избежать. У меня не было особой уверенности, что мои неподготовленные моряки смогут отличить в темноте друга от врага, но приходилось обходиться тем что есть.
     Я поднял ночной бинокль и стал изучать палубу подводной лодки в поисках вахтенных, ожидая движения, которое выдало бы их присутствие. Я кое-что заметил: пятно тьмы скользнуло мимо контура палубного орудия. Этот вахтенный, вероятно, периодически проверяет нос и корму. Тень продолжала двигаться вперед и, наконец, остановилась возле зазубренного профиля резака сетей. Я перевел бинокль на кормовую палубу. Она была гладкой, на ней не было ничего, за чем можно было бы спрятаться. Позади боевой рубки я увидел аварийный люк, открытый для дополнительной вентиляции жаркого и душного нутра субмарины. Если в отсеке внизу и было включено освещение, то через открытый люк его не было видно. Я наклонился вперед, тихонько прошипел, чтобы привлечь внимание Спенсера, и указал ему на это.
     Я ожидал увидеть еще одного вахтенного в боевой рубке и сосредоточил свое внимание на ней. Ага! Мое внимание привлекла знакомая форма офицерской фуражки. Пока я наблюдал, человек вышел из тени рубки и, ступив на открытую орудийную платформу, облокотился о релинги. Значит, двое вахтенных, оба, вероятно, вооружены. Я прошептал информацию Спенсеру, который передал ее Рату в носовой части. Здоровяк поднял кулак большим пальцем вверх. Затем он снял рубашку и, гибкий и бесшумный, скользнул за борт, а за ним немедленно последовал Бема, зажав в зубах мандау. Я следил, как они плыли к подводной лодке, но в темноте быстро потерял их из виду. Кроме того, я предполагал, что они плыли под водой как можно дольше, чтобы избежать обнаружения.
     Минуты длились, казалось, целую вечность, и я с тревогой осматривал палубу подлодки через ночной бинокль в поисках каких-либо признаков того, что Рату и Бема достигли ее. Человек на носу все еще был там, пользуясь одиночеством, чтобы спокойно покурить. Неприкрытый рдеющий кончик сигареты являлся подтверждением ослабления его бдительности.
     Что было смертельной ошибкой. Я так и не увидел приближения Бемы, но вот там был моряк, темный силуэт на фоне усыпанного звездами неба, а в следующий момент он исчез. Ни сигнала тревоги, ни всплеска тела, падающего за борт. Ничего. Тишина.
     Я перевел взгляд на середину лодки, чтобы осмотреть рубку. Офицер в фуражке все еще сутулился над поручнем орудийной платформы, несомненно с нетерпением ожидая смены вахты и возможности провести несколько часов на своей койке. Рату не было видно, и я подумал, что он все еще в воде. Затем часть более глубокой тени корпуса, казалось, отделилась и медленно скользнула вверх по трапу на орудийную платформу. Я застыл на кормовом сидении, сжав пальцами бинокль и едва решаясь дышать, как будто малейший звук заставит немца обернуться. Он, очевидно, услышал что-то — возможно, шум падающих на палубу капель морской воды, стекавшей с Рату. Но когда он стал поворачиваться, было уже слишком поздно.
     Тень бесшумно прыгнула, поглотив сутулую фигуру вахтенного офицера, окутала ее и утащила вниз. В забвение.
     Я расслабился и сделал долгий медленный вдох, когда безошибочно узнаваемый профиль Рату на оружейной платформе замахал рукой, показывая, что все чисто.
     — Весла... на воду, — вполголоса приказал я морякам. Шлюпка быстро набрала ход, и я направил ее в сторону подводной лодки.
     — Весла по борту! — прошептал я, когда мы скользили вдоль борта, стараясь не удариться о корпус. Но Рату придержал шлюпку и удерживал ее, пока Лотер и Спенсер с "бергманнами" и ранцами не вскарабкались на обшитую деревом палубу подводной лодки. Еще два "бергманна" были переданы в нетерпеливо протянутые руки Рату и Бемы. Лотер показывал им обоим, как менять магазин и передергивать затвор, и я надеялся, что они вспомнят это, если, или, что более вероятно, когда начнется стрельба. Как только они вылезли, я позволил шлюпке сдрейфовать на небольшое расстояние от подлодки. Наша задача — поддержать огнем, если кто-либо из экипажа субмарины появится на палубе. Я почувствовал на удивление тяжелый вес "бергманна". Я больше привык к знакомому "уэбли", но для предстоящего дела револьвер не годился.
     Я увидел, как Спенсер подал Лотеру знак занять позицию у аварийного люка, а сам стал мягко подниматься по трапу боевой рубки. Лотер подтверждающе поднял вверх большой палец и на цыпочках устремился в корму. На одном плече у него висел ранец, на другом пистолет-пулемет, за ним бесшумно следовал Бема. Я мог представить себе прогорклый запах дизельных паров, пота и кулинарного жира, который, должно быть, встретил их, когда они наклонились над открытым люком. Я посмотрел, как Лотер залезает в ранец и вытаскивает связку гранат, затем повернул бинокль в сторону рубки. Спенсер скрылся из виду, по-видимому, склонившись над люком, ведущим в центральный пост, но громоздкий силуэт Рату успокаивал.
     Лотер поднял большой палец, чтобы показать, что он готов, и я увидел, как Рату повернулся, чтобы передать сообщение Спенсеру.
     Затем здоровяк выпрямился.
     — Хорошо ... давайте, — выпрямился и прошипел фиджиец, хотя потребность в соблюдении тишины уже прошла.
     Я наблюдал, как Лотер возился с основанием рукоятки гранаты, обнажая шнур детонатора и дергая за него. Я слышал себя, как считаю секунды: «Раз… два… три». Затем он бросил связку в люк, захлопнул его и повернул колесо люка, задраивая его.
     "Четыре... пять."
     Я скорее почувствовал, чем услышал одновременные взрывы — ударная волна прошла через воду и ударила по корпусу шлюпки. Я схватился за планширь, чтобы не упасть, и к тому времени, когда я взглянул вверх, Лотер вытащил вторую связку из ранца и начал вращать колесо люка, чтобы открыть его. Последовала краткая пауз после того, как он открыл люк и сбросил связку, затем последовал третий взрыв, а через долю секунды последовал четвертый, когда вторая связка гранат Спенсера взорвалась в центральном посту. Должно быть, для людей внизу в замкнутых отсеках наступил ад.
     — Aufgeben, aufgeben!
     Я слышал, как Спенсер кричит в боевой рубке, призывая немцев сдаться. Ответ пришел в виде струи горячего свинца, вылетевшей из люка. Поднимая искры, пули рикошетили и отлетали от комингса. Спенсер был настороже, и я услышал, как захлопнулся люк, и угрюмо сосчитал до пяти, прежде чем еще один взрыв сотряс внутренности субмарины. Когда шум стих, из-под ног Лотера раздался стук. Медленно колесо начало вращаться, поворачиваемое изнутри. Лотер отступил, нацелив свой "бергманн" на открывавшийся люк. Над комингсом появилось бледное, испуганное лицо молодого моряка, почти подростка.
     — Kamerad, — всхлипывал он, — kamerad...
     А потом из темноты бухты я услышал звуки взрывов и стрельбы. Дело еще не было закончено.
* * *
     — Навались! — кричал я, гребцы надрывали спины, лодка рвалась вперед. Теперь в секретности не было нужды — взрывы и стрельба освещали носовую часть "Нимрода". Я понял, что Крамп поставил свою шлюпку у бака, где Мелек со своими людьми постарается закрепиться.
     Оставив Лотера и Спенсера принимать сдачу экипажа подводной лодки, я направил шлюпку к корме "Нимрода", моля святого Вулоса, чтобы мы не опоздали. Было всего пара сотен ярдов, но, судя по стрельбе, направленной в сторону полубака, немцы сосредоточили огонь на нем. При нормальных обстоятельствах обученные моряки субмарины превосходили бы головорезов Мелека, даже несмотря на то, что те численно превосходили их и, вероятно, были лучше вооружены. Но чего они меньше всего ожидали, так это атаки моряками "Нимрода", вооруженными пистолет-пулеметами и гранатами, которые взбирались по наспех сделанным шторм-трапам, отчаянно пытаясь вернуть свой корабль. Даже в этом случае нацисты отреагировали быстро, и перестрелка была интенсивной. Так что нам следовало добраться туда как можно скорей. Если люди Мелека дрогнут и немецкий командир перехватит инициативу, то мы не сможем ожидать особой пощады за то, что сделали с его людьми и его драгоценной подводной лодкой.
     Гребцы не нуждались в понуканиях и старались изо всех сил, быстро сокращая дистанцию, пока не достигли кормы "Нимрода". Перестрелка происходила в носовой части, в в этом конце судна все еще было тихо, и мы скрылись из вида под кормовым подзором. Однако нацисты недолго останутся в неведении о нашем присутствии. У нас были только секунды, чтобы попасть на борт; в противном случае мы станем легкой мишенью для любого, кто заметит нас с борта судна. Боцман встал, широко расставив ноги, и поднял бамбуковый шест с крюком на конце, к которому был прикреплен шторм-трап. Он зацепил крюк за кормовой поручень, шторм-трап свисал в шлюпку. Я сильно потянул его, проверяя крепление, перекинул "бергманн" через плечо и начал подъем.
     Сзади я услышал как боцман обращается к команде на смеси кантонского, английского и сомалийского языков. Я оглянулся и увидел группу улыбающихся китайских и африканских лиц, наблюдавших, как их капитан поднимается в темноте по шторм-трапу словно пират 17 века. На миг у меня возникло сомнение, что они пойдут за мной. Затем нетерпеливые руки потянулись к трапу, и несколько мгновений спустя мы присели на корме, готовя оружие. Я оставил "бергманн" висеть на плече и вытащил "уэбли". Рукоятка из орехового дерева была привычней, и я снял револьвер с предохранителя.
     Впереди продолжалась интенсивная стрельба. Мы выбрались на палубу незамеченными, но надо было быстро двигаться и атаковать нацистов с тыла, пока они были заняты Мелеком и его командой.
     — Идите со своими людьми по правому борту, продвигайтесь ближе к баку.
     Боцман кивнул, пробормотал несколько слов на кантонском диалекте, и китайцы — половина команды шлюпки — бросились за ним, когда он устремился вперед по палубе.
     Я повернулся к остальным — небольшой группе сомалийских кочегаров. Крепкие, худощавые мужчины с мускулами, отточенными за многочасовые перекидывания угля в адских условиях котельного отделения. Здесь, в своих чиненых и выцветших комбинезонах, с разноцветными лоскутами, повязанными выше бровей, с дьявольскими ухмылками на темных лицах, с пистолет-пулеметами или винтовками Маузера в грубых жилистых руках, они выглядели достаточно пугающе даже для меня, не говоря уже о тех, кто осмелится встать у них на пути.
     Я поднял револьвер:
     — Остальные следуют за мной.
     Потом мы поднялись и побежали вперед по главной палубе. До кормовой части средней надстройки мы добрались незаметно, внимание нацистов по-прежнему было приковано к взрывам и стрельбе с бака. Сколько еще пройдет времени, прежде чем они осознают угрозу с кормы? И где они держали Джима Коффина и его офицеров? Я решил рискнуть.
     — На шлюпочную палубу!
     Я вбежал по трапу и бросился вперед, сомалийцы следовали за мной по пятам. Впереди меня распахнулась передняя дверь жилого помещения, и на палубу вышел немецкий моряк в полосе света, падавшего изнутри дверного проема. Он положил пистолет-пулемет на поручень ограждения и обрушил струю свинца на бак, где, судя по интенсивности стрельбы, люди Мелека стремились продвинуться к средней надстройке. Я прицелился и уже почти нажал курок, но заколебался, внезапно охваченный нежеланием стрелять человеку в спину. Соседний со мной сомалиец не колебался, его "бергманн" выплюнул смерть и немец рухнул на палубу.
     — К капитанской каюте, — крикнул я, надеясь, что интуиция меня не подведет, и снова бросился вперед. Достигнув двери, ведущей в жилые помещения, я тут же сунулся туда, в спешке забыв, что за ней могут быть люди, готовые стрелять. Но проход был пуст. Дверь в капитанскую каюту была открыта. Я приостановился, держа револьвер перед собой, и шагнул к дверному проему, понимая, что в любой момент пуля может разорвать мою грудь. Снизу, с главной палубы, донеслись выстрелы. Я глубоко вздохнул и бросился в каюту.
     Два угрюмых нацистских офицера удивленно оглянулись. Один, в тропической белой форме командира подводной лодки, держал «люгер» у головы человека, привязанного к стулу. Это был крупный мужчина, обнаженный по пояс, с почти неузнаваемым из-за крови и синяков лицом. Другой держал под прицелом пистолет-пулемета троих мужчин, лежавших на полу со скованными за спиной руками и связанными ногами.
     Я даже мимолетно посочувствовал судьбе подводника после того, как моряки "Нимрода" увидят своего капитана, использовавшегося в качестве боксерской груши.
     — Стоять! — рявкнул нацистский командир властным высокомерным тоном, вновь обретая уверенность в себе. — Я пристрелю вашего драгоценного капитана, если кто-то хоть пошевельнется. — Он посмотрел мне прямо в глаза. — Если вы командуете этими людьми, то прикажите им сложить оружие, пока никто не пострадал. Schnell! 
     — Давай стреляй, нацистский ублюдок, — прохрипел Коффин. Его голос звучал дерзко, несмотря на все полученные им избиения.
     Взгляд командира подлодки был жестким и жестоким, и я знал, что он пристрелит Джима при первой возможности. Возможно, это будет последний поступок отчаявшегося человека, когда он поймет, что игра проиграна. А может, Мелек потерпел поражение, и трупы его и моих людей сейчас истекают кровью на носовой палубе, побежденные более дисциплинированными немцами. Потому что снаружи прекратились звуки стрельбы, и все, что я слышал — это топот сапог, поднимающихся по трапу с главной палубы.
     Я замер в ожидании момента истины. Если мы потерпели неудачу, то люди, которые вот-вот появятся, будут немцами. Я мог бы рискнуть и выстрелить в их командира, но он почти наверняка успеет убить Коффина, как только увидит мое намерение. Сомалийцы и остальные немцы начнут стрелять, и мы все погибнем под перекрестным огнем. Возможно, командир субмарины пришел к такому же выводу. По его высокомерному лицу расплылась злая усмешка, и он прижал дуло пистолета к голове Коффина.
     — Даю вам последний шанс, прежде чем я его застрелю.
     Но в дверном проеме показался Крамп, за ним были видны Мелек и Хаким. Их возбужденные лица почернели от гнева, когда они увидели, что нацисты сделали с Коффиным и остальными.
     Почувствовав облегчение, я расплылся в улыбке: 
     — Я бы не стал этого делать, если бы был на вашем месте, капитан. Ваши люди повержены, "Нимрод" наш. Если вы хоть еще один волос повредите на голове Джима Коффина, я не буду отвечать за то, что его люди сделают с вами. Но это будет долгая, медленная и бесконечно болезненная процедура.
     Мелек вытащил из-за пояса изогнутый нож зловещего вида и щелкнул лезвием.
     До последнего высокомерный, командир немецкой подлодки спокойно посмотрел на меня:
     — Я думаю, вы забываете о том, что у меня также есть подводная лодка. Если вы причините мне вред, она утопит это судно и вас вместе с ним.
     — Вижу огонь фальшфейера, — донесся со шлюпочной палубы голос боцмана.
     Я улыбнулся, сладкий привкус победы наполнил мою ухмылку:
     — Я так не думаю, капитан. Была ваша, стала наша.
* * *
     — Блуи, — крикнул Мрачный Джим в переговорную трубу связи с машинным отделением. — Поднимайте пары, будьте готовы к отплытию сразу после восхода солнца.
     Рассвет близился, небо на востоке уже побледнело, но над островами к западу ночь была еще темной. Я стоял на мостике "Нимрода" с сигнальным пистолетом в руке. Подняв его, я нажал на спусковой крючок, и ярко-зеленая ракета взмыла в светлеющее небо. Я открыл затвор, выбросил патрон и зарядил другой. Спустя несколько мгновений вторая зеленая вспышка полыхнула высоко над заливом, сигнализируя Гриффиту, что следует привести пароход на соединение с нами.
     С подбитым глазом, синяками и замазанными йодом ранами Коффин выглядел так, что мог напугать даже лошадей, не говоря уже о маленьких детишках. Но я знал, что он переносил и более жестокие избиения, и на его лице появилась кривая ухмылка, когда он заставил Мелека и его команду работать над устранением беспорядка, оставшегося после перестрелки. На шлюпочной палубе лежали два мертвых немецких моряка, их трупы почтительно прикрывали кусками парусины. Двое других находились в лазарете, где Лотер изо всех сил старался спасти их от пожизненной инвалидности. Одному из них пуля попала в плечо, размозжив кости. Лотер сделал ему укол морфия, вернул, как мог, на место кости и прибинтовал руку к груди. Чтобы полностью восстановить руку, ему понадобится стационарное лечение. Другой получил пулю в бедро, которую Лотер извлек плоскогубцами, а затем посыпал рану серным порошком и наложил повязку. Несмотря на ожесточенную перестрелку, я с облегчением обнаружил, что ни один из членов моей команды или команды "Нимрода" не пострадал серьезно, получив лишь поверхностные порезы от летящих осколков. Командира подлодки, его первого лейтенанта и остальных выживших немцев заперли в служебном помещении под полубаком, и пара головорезов-малайцев охраняла их.
     На самой подводной лодке, помимо двух вахтенных, один из которых был младшим лейтенантом, несколько человек были убиты и большое количество ранено в результате взрывов гранат, которые разрушили камбуз и серьезно повредили центральный пост. Двигатели, однако, не были повреждены, и лодка могла двигаться на поверхности, но без значительного ремонта погружаться не могла. Палубную пушку Спенсер привел в негодность, сняв затвор и выбросив его за борт.
     После того, как последняя граната была сброшена в центральный пост, подводники стали выбираться из корпуса, держась за головы — ошеломленные, оглушенные и истекающие кровью из лопнувших от взрывов барабанных перепонок. Спенсер усадил их на палубе, а Рату и Бема, расположившись на артиллерийской платформе, держали их под прицелами своих "бергманнов", в то время как майор и Лотер тщательно обыскивали лодку. Убедившись, что все под контролем, они зажгли фальшфейер, чтобы подтвердить захват лодки. Немецким морякам было приказано ждать возвращения своего командира. Рату и трое матросов "Нимрода" стояли на страже, им было приказано стрелять в любого, кто хоть как-то выкажет неповиновение.
     Как только на "Нимроде" услышали, что на субмарине взорвалась первая граната, Мелек и его люди ворвались в помещения полубака, почти застигнув нацистских моряков врасплох. Однако те отбивались, удерживая людей Мелека на баке, пока прибывшая банда китайских пиратов не переломила ситуацию. Попавшие под перекрестный огонь между людьми Мелека и моими головорезами нацистские моряки решили, что старый пароход не стоит их жизни, и сложили оружие.
     Я был доволен, что все так закончилось. Я понятия не имел, как командир подводной лодки объяснит свои потери и повреждения. Но, честно говоря, мне было все равно. Он совершил акт пиратства в международных водах и пострадал от его последствий. В любом случае Спенсер заверил меня, что его доклад военным властям освободит меня от любых обвинений, которые может выдвинуть немецкое правительство. Так что мне оставалось только вернуться на свой корабль и уговорить Коффина взять с собой пассажира.
     — Итак, Билл Роуден, — протянул он, прерывая ход моих мыслей. — К счастью для меня, ты услышал мою радиопередачу. А то я уже начинал задаваться вопросом, смогу ли я самостоятельно справиться с этим нацистским ублюдком.
     — Джим Коффин, ты в курсе, что своим видом можешь напугать самого дьявола?
     — Да уж, ты мог бы добрался сюда и побыстрее. Но я и не ожидал, что твой старый восточный бродяга сможет дать более восьми узлов по ветру. — Он засмеялся и тут же вздрогнул, почувствовав колющую боль в груди от ссадин и сломанных ребер. — Не смеши меня, это больно. Но повторю еще раз: я чертовски благодарен тебе. Эти нацисты вели жесткую игру.
     — Думаю, твой Рату со временем придумал бы способ освободить парней на берегу и вернуться с ними на борт, — ответил я и ухмыльнулся: — Колоритная у тебя команда, прямо пираты какие. Но среди них явно есть приличные люди.
     — Пираты! — фыркнул Коффин. — Просто хорошие, честные моряки, пытающиеся заработать себе на жизнь.
     — Рату также отличный навигатор, без него нам бы не пройти через риф. Он сказал, что его учил этому искусству дедушка.
     — Его дедушка имел пристрастие к человечинке, — сказал Коффин, его окровавленные губы скривились в болезненной усмешке. — Но он точно может ориентироваться лучше, чем оба моих штурмана, даже со своими секстантами. — Он промокнул губу не слишком чистым носовым платком. — Но что меня интересует в первую очередь, — продолжил он, — так это то, почему эти нацистские ублюдки искали вас. Они чуть не разнесли мой пароход к чертям собачьим, все что-то искали. Они были уверены, что перед ними "Ориентал Венчур". Все думали, что я пытаюсь обвести их вокруг пальца. — Он покачал головой, морщась от боли. — Пойду поговорю наедине с этим шкипером краутов[54]. Посмотрю, воспримет ли он с таким же удовольствием то блюдо, каким он потчевал меня.
     — Некоторые пронацистски настроенные деятели пытались использовать меня втемную для доставки оружия в Новую Гвинею, — ответил я. — А я обнаружил его и... конфисковал. Похоже, оно предназначалось для какой-то базы снабжения среди островов, служащей для пополнения запасов подводных лодок и надводных рейдеров. Нацисты поняли, что это я забрал оружие, и хотели его вернуть. Один раз они уже пытались это сделать, немецкое судно "Дортмунд" выследило нас до Мануса и атаковало там, но мы отбились.
     — Бог мой, и он называет нас пиратами! Похоже, ты ничем не лучше. Но скажи мне, Билл, что это за дело, в котором тебе нужна моя помощь?
     — Ага, значит, вы получили это сообщение?
     — Маркони принял его прямо перед тем, как мы заметили этого нацистского ублюдка. Из-за него я был слегка озабочен.
     Я усмехнулся:
     — Есть кое-что, что тебе, полагаю, понравится.
     Я только собрался сказать ему, но тут звук судового тифона привлек наше внимание, и мы подняли глаза, чтобы увидеть, как "Ориентал Венчур" медленно направляется ко входу в залив.
     Коффин удивленно присвистнул:
     — Бог мой, он действительно выглядит как копия "Нимрода". Я сам не смог бы отличить их друг от друга; неудивительно, что и крауты промахнулись. Но скажи-ка мне: если ты со своим старпомом здесь, то кто рулит этой старой лоханкой?
     Он снова свистнул, когда я сказал ему, что судном управляет второй помощник, и Коффин с восхищением наблюдал, как Гриффит направляет корабль на якорное место примерно в четверти мили от нас. Когда якорь забрал, я мог представить себе, какая тяжесть свалилась с его плеч.
     — Похоже, у тебя там приличный помощник. Я не уверен, что доверю своему секонду, Джо Флинну, проделать что-нибудь подобное. Но вот еще вопрос: откуда этот армейский парень, майор Спенсер. Кажется, удобно иметь такого, когда пули посвистывают.
     Я внимательно обдумал вопрос,размышляя, как много я могу ему сказать.
     — Он военный атташе Австралии в Порт-Морсби. Путешествует с нами в качестве пассажира в Давао и надеется оттуда добраться до места службы.
     — Ну ты скажешь! Рату и Бема рассказали мне, как он и твой старпом взорвали субмарину. Не похож он на привязанного к бумажкам и хлещущего коктейли. Тоже мне, атташе...
     За его спиной послышался легкий кашель. Коффин повернулся и увидел, что майор Спенсер хмуро смотрит на него.
     — Что значит быть привязанным к бумажкам и коктейлям?
     — Не сочтите за обиду, майор, но там, откуда я пришел, в военные атташе обычно ссылают негодных полковников, которых Пентагон должен держать подальше от серьезных дел.
     Спенсер широко улыбнулся:
     — Никаких обид, капитан Коффин. Но у вас, ребята, нет Империи, которой нужно управлять, имея при этом лишь горстку войск. Что делает важной задачу держать руку на пульсе того, что творится у соседей.
     — Всегда думал, что это Королевский флот держит на плаву вашу империю чаепития и незаходящего солнца.
     — Старина, они хороши для того, чтобы напугать пиратов. Но когда предстоит настоящая битва...
     Коффин выглядел так, будто собирался рассмеяться, но вспомнил свои сломанные ребра и передумал.
     — Что ж, я бы сказал, что когда дело доходит до драки, судя по тому, как ваши и мои мальчики действовали прошлой ночью, способности примерно равны. Что вы скажете? 
     Он протянул руку, и Спенсер пожал ее:
     — Я бы не стал с этим спорить.
     Коффин снова повернулся ко мне:
     — А теперь, Билл, о том деле, в котором ты просил меня помочь. Как я уже сказал, я получил твою радиограмму, но в то время я был занят, пытаясь избавиться от подводной лодки.
     — Прежде чем я отвечу на этот вопрос, Джим, ты можешь сказать мне, куда ты направлялся?
     — Конечно, это не секрет. Я шел из Бугенвиля в Манилу, там меня ждет груз консервированных ананасов, пальмового масла и копры, направляющийся в Сан-Франциско.
     — Хорошо. Как ты относишься к перевозке пассажиров?
     — Пассажиров? С каких это пор ты начал перевозить пассажиров? — засмеялся Коффин, несмотря на боль в сломанных ребрах.
     — Это долгая история. А этот конкретный пассажир бежит от боевых действий в Китае. Пришел на судно в Шанхае, ища способ попасть в Америку, — ответил я.
     — Что он собой представляет? Может ли он оплатить проезд?
     Спенсер взглянул на меня и расплылся в широкой улыбке.
     — Ну выкладывай уже, — поторопил меня Джим. — В чем дело?
     — Этот пассажир — дама, и да, она может позволить себе оплатить проезд.
     — Дама! Вы хотите, чтобы я взял на борт чертову даму. Дьявол, да у нас вряд ли найдутся условия для перевозки пассажиров, не говоря уже о дамах.
     — Успокойся, Джим, — ответил я. — С ней не будет никаких проблем. Коли вы зайдете в Манилу, то закупишь там все, что ей нужно — она заплатит. Дело в том, что ей с трудом удалось избежать серьезной опасности в прошлом. Ей нужно где-нибудь начать новую жизнь, и ей нужен кто-то, кто сможет незаметно доставить ее туда, не задавая лишних вопросов.
     — И ты полагаешь, что я и есть тот парень на белом коне?
     Коффин замолчал, и его разбитое лицо скривилось в печальной улыбке. Я знал, что в его прошлом было много всего, чем он не гордился. Но, несмотря на его отнекивания, женщина, бегущая от преследований, наверняка должна была повлиять на чувство рыцарства, которое, как я знал, все еще таилось в его окровавленной американской груди. Даже если он чертовски ловко старался это скрыть.
     Он пожал плечами, и кривая ухмылка стала шире:
     — Хорошо, позволь мне встретиться с этой дамой, и мы обсудим ситуацию.
* * *
     — Доброе утро и вам, капитан Роуден. Нет, я не могла заснуть, все думала о мистере Лотере и майоре Спенсере, и обо всех вас. Неужели было так необходимо рисковать своими жизнями? Как только немцы осознали бы свою ошибку, они, конечно, отпустили бы "Нимрод", ведь так?
     Я вернулся на борт "Ориентал Венчура" и, постучав в дверь Хелены, нашел ее полностью одетой и расхаживающей по номеру, напоминая опасно красивую дикую кошку.
     — Возможно, но их коллеги были вполне готовы убить нас, когда напали на нас в Лоренгау. И если бы Джим Коффин не смог убедить их в своей невиновности, бог знает, что они сделали бы с ним и его людьми. Но из того, что я слышал о вас, вы наверняка должны знать, что здесь на кону поставлено нечто большее. Если нацисты настроены на войну, то мы не можем позволить им контролировать торговые пути. Британия зависит от судоходства в плане поставок продовольствия, топлива и сырья. В прошлый раз немцы чуть не задушили нас своими подводными лодками, и, похоже, они готовятся повторить то же самое. — Я замолчал, внезапно осознав, что говорю до смешного как проповедник с кафедры.
     — Да, да, я слышала все это раньше, от того забавного маленького Уинстона Черчилля. — Она остановилась, ее лицо нахмурилось, она стала крутить кольцо с бриллиантом на своем пальце. — Но это все в прошлом. — Хмурый взгляд исчез, сменившись улыбкой, озарившей ее лицо, как будто она вышла из тьмы на свет. — Так скажите мне, что собой представляет... этот капитан Коффин?
     — Он житель Новой Англии, родом из Бостона, — ответил я, счастлив сменить тему. — Душевный человек, но чрезвычайно вспыльчивый. Хороший друг и опасный враг. Большинство людей, которые заступали ему дорогу, сожалеют об этом.
     — Судя по вашему описанию, он выглядит определенно опасным. Должна ли я его бояться? — В ее голосе появилось чуточку кокетства.
     — Он немного грубоват, но я не думаю, что вы... не думаю, что у вас будут с ним большие проблемы. У него нет большого опыта с английскими дамами. В его стиле больше девушки из бара в Маниле или Нагасаки.
     — Но можно ли ему доверять?
     — Я уверен, что ваша... репутация будет в достаточной степени сохранена.
     Хелена разразилась смехом:
     — Я не это имел в виду. Меня не беспокоит неприкосновенность чести по приезду в Соединенные Штаты. Я просто хочу попасть туда, не вызывая ничьих подозрений. Леди Эшворт и Хелена Ковтун мертвы, и пусть они остаются в том же статусе.
     Я считал себя слишком старым и поседевшим для того, чтобы краснеть, но тут я почувствовал прилив крови к щекам. Если уж я начал беспокоиться о моральном благополучии женщины, выбившейся из русской танцовщицы в аристократку, то, возможно, мне действительно следует в будущем сосредоточить свое внимание на девушках из бара.
     — Для хранения секретов нет лучшего человека, чем Джим Коффин. Можете не верить мне на слово, скоро сами убедитесь.
     — А как насчет вас, Билл Роуден? Теперь, когда вы, наконец, можете сплавить меня в чужие руки, вы довольны?
     — Было весьма приятно видеть вас на борту. — Я пожалел о напыщенно-глупых словах сразу же, как только произнес их, и не удивился, услышав хихиканье Хелены.
     — О, это так буржуазно. Но вам совсем не понравилось, когда мистер Ху заставил вас взять меня пассажиркой в Шанхай.
     — Это было так заметно? 
     Она была права, но я думал, что для старого потрепанного бродяги мы неплохо справлялись со своей ролью.
     — О да, но вы действительно пытались быть джентльменом.
     Я рассмеялся в свою очередь:
     — Вот уж кем я никогда не был, так это джентльменом. Вы не слышали предложение вашей подруги леди Астор, что моряки торгового флота должны носить желтые повязки, чтобы предупреждать благонравных девиц о возможности подхватить неприличную болезнь?
     — Леди Астор была подругой леди Эшворт, а не меня. Но это действительно похоже на то, что она могла бы сказать. — Хелена сделала паузу, улыбаясь, затем продолжила. —Я слышала, как кто-то однажды сказал, что ни один мужчина не является джентльменом для своего портного. Пожалуйста, не сочтите меня вульгарной, но скажу, что без одежды вы вряд ли отличите джентльмена от хама.
     С таким же успехом я мог бы ответить, что без одежды дамы и барышни тоже неотличимы. Но поскольку она подняла этот вопрос, я решил испытать удачу:
     — Мне кажется, что вы способны понять разницу прежде, чем они дойдут до этого состояния.
     — Капитан Роуден! — запротестовала она, делая вид, что обмахивает лицо веером. — Мне кажется, я неправильно оценила вас. Я принимала вас за сильного, молчаливого человека, преданного своей профессии и не имеющего особого опыта в тонкостях вежливого разговора с дамами.
     — Я в самом деле не имел удовольствия проводить много времени в компании женщин. И мои отношения с женщинами обычно были скорее корыстными, чем нежными.
     — Что ж, возможно, у нас есть что-то общее, — печально улыбнулась она. — У меня была своя доля корыстных отношений.
     Затем она шагнула вперед и взяла меня за руку.
     — Возможно, в другое время и в другом месте... — Голос ее был задумчивым. — Но мир вот-вот будет разорван, и наша жизнь вместе с ним. И кто знает, что произойдет, пока это все не закончится. У вас есть свой корабль, а у меня будет моя новая жизнь в Голливуде. Если мне повезет, возможно, вы увидите меня на экране. Кто знает, может быть, вы посетите Лос-Анджелес, и если да, то найти знаменитую актрису не так уж и сложно. А если не повезет? Что ж, у вас все равно будет свой корабль. — Она убрала руку и отвернулась. — Спасибо, что спасли меня, капитан Роуден. Теперь мне надо пойти собрать свои вещи. Вспоминайте порой обо мне.
     Два часа спустя мы переправили Хелену и ее чемоданы на "Нимрод" и направились в салон Коффина, расположенный позади штурманской рубки — там же, где и у меня на "Ориентал Венчуре". На ней были удобные брюки и свободная блузка, но макияжем она озаботилась, и следов избиения на ее лице не было видно. Коффин поднялся со стула с открытым ртом и поприветствовал ее, осторожно взяв за руку и застенчиво бормоча, не сводя с нее глаз.
     — Боже мой, капитан Коффин, вы просверлите во мне дырку, — сказала она, отвечая на его взгляд столь же пристально, явно заинтригованная крупным, свирепо выглядевшим мужчиной, чье синяки и опухшее лицо с большим кривым носом легко могли напугать ее.
     — Прошу прощения, мэм, — ответил Коффин. — Боюсь, что на этой старой лоханке не часто появляются пассажиры, тем более дамы. — Затем, очевидно, восстановив самоуверенность, он хитро подмигнул мне. — Нет той роскоши, к которой, я уверен, вы привыкли там у капитана Роудена.
     — Но корабли однотипны... — начала Хелена, прежде чем увидела огонек в глазах Коффина и поняла, что он дразнил ее.
     Коффин жестом предложил нам усесться. Я занял потрепанное кресло, майор Спенсер и Лотер диван, а Хелена устроилась между ними. На столе стоял большой кофейник, и Коффин налил каждому из нас по чашке крепкой подкрепляющей жидкости.
     — Билл сказал мне, что вам нужен проезд в Соединенные Штаты, — сказал он, как только мы расселись. — С кем-то, кто не будет задавать слишком много вопросов. Я могу предложить вам это, леди. Но, несмотря на то, что наши суда однотипны, у моих людей нет таких джентльменских повадок, как у капитана Роудена и его офицеров.
     — Джентльмен - это просто мужчина, который покупает два экземпляра одной и той же утренней газеты у швейцара своего любимого ночного клуба, когда уходит из него с девушкой, — холодно ответила Хелена. — Все, чего я прошу — это право на уединение.
     — Для пассажира, оплатившего свой проезд, мы сделаем все возможное, леди. Если кто-то побеспокоит вас, скажите мне, и он пожалеет о том дне, когда родился.
     Хелена безмятежно улыбнулась ему. Если кто-то и мог позаботиться о себе, так это была она, и я усмехнулся, зная, что она уже оценила Мрачного Джима и точно определила, как вести себя с этим большим американцем.
     — Я уверена, что мы все отлично поладим, капитан Коффин. Почему бы вам не познакомить меня со своими офицерами?
     Коффин поспешно послал своего стюарда за ними и представил их, когда они прибыли. Паг Мерфи, старший помощник, американец ирландского происхождения. Низкорослый, коренастый, с мощными плечами, тяжелой челюстью и густой черной бородой. Джо Флинн, британец, в прошлом сигнальщик Королевского флота, служивший на линейном корабле "Бархэм". Блюи Кейс, старший механик, австралиец, с пышными рыжими с проседью волосами. Хелена пожала им руки, уверенно отвечая на их пытливые взгляды. Это будет интересный вояж для всех, подумал я, вспомнив слова Мэй Уэст: "Дама, которая разбирается в снастях, вряд ли в них запутается".
      Хелена разбиралась достаточно хорошо, чтобы завязать узлами любого жаждущего любви моряка, и я видел, что она и Коффин прекрасно поладят. Пришло время вернуться на свой пароход и отправляться в путь. Я допил кофе и встал.
     — Минуточку, — произнесла Хелена. — Прежде чем вы уйдете, я хотела бы соблюсти старый русский обычай. Капитан Коффин, у вас найдутся стаканы?
     Он подошел к буфету, открыл дверцу и достал восемь высоких стаканов для вина.
     Хелена поднялась с дивана и посмотрела на каждого из нас по очереди.
     — Спасибо всем за все, что вы сделали. Я всегда буду помнить вас... всех вас... и ваш корабль. — Ее голос дрогнул, и она сморгнула слезу. Когда она продолжила, ее голос окреп. — В России при расставании принято выпивать по стакану водки — na pososhok, как говорится. Капитан Коффин любезно предоставил нам стаканы.
     Она дотянулась до вместительной сумки, лежавшей под ногами, и вытащила из нее запечатанную бутылку водки. Она протянула ее Коффину, который достал штопор из ящика письменного стола, ловко извлек пробку и вернул бутылку Хелене. Та разлила ее поровну на восемь стаканов. 
     — В России мы не прощаемся. Мы говорим dasvedanya, до встречи. — Она подняла свой стакан. — Dasvedanya!
     — Dasvedanya! — повторили все вокруг.
     Хелена запрокинула голову, залпом осушила стакан и со стуком поставила его на стол.
     — Леди! — с восхищением воскликнул Коффин. — Похоже, у нас будет отличный рейс.
* * *
     Прощальный гудок "Нимрода" нарушил спокойствие бухты, вспугнув стаю морских птиц.
     С крыла мостика я наблюдал, как Джим Коффин вывел свой корабль с якорной стоянки. Проскользнув мимо нас, он набрал ход и вышел через проход в рифе на просторы Тихого океана. Стройная фигура Елены с развевавшимися на ветру каштановыми волосами махала нам рукой со шлюпочной палубы, и я смотрел на нее, пока ее можно было различать. Затем я повернулся и посмотрел в сторону кормы. Спасательная шлюпка возвращалась от субмарины, доставив туда немцев, а также два тела, зашитые брезентом. Их сопровождали Лотер и майор Спенсер, вооруженные "бергманами" на случай, если у тех возникнут новые мысли о сопротивлении. К счастью, драки, похоже, не случилось. Тем не менее я вздохнул с облегчением, когда все шлюпки были благополучно подняты на борт. Я увидел Спенсера, вылезавшего из шлюпки с чем-то, похожим на большую пишущую машинку, но тут же забыл об этом в рутине подготовки к выходу.
     — Вира якорь, — крикнул я на бак Мак-Грату и услышал лязг лебедки, которая начала подбирать якорь-цепь.
     Зазвонил швартовный телеграф, сопровождаемый докладом Лотера: "Якорь встал!"
     — Малый вперед... право десять... прямо руль... так держать.
     "Ориентал Венчур" набирал ход, носовая часть приподнялась, встречая волну при выходе из прохода в рифе. Поверхность воды меняла цвет с бирюзового на кобальтовую синь океана.
     — Полный вперед, курс на Давао, мистер Лотер. Примите управление.
     — Есть, сэр.

Примечания переводчика

1
Сюрвейер (англ. surveyor) — эксперт, производящий осмотр судов и грузов и дающий заключение об их состоянии и т.п.

2
Трамповое судно, трамп (tramp) — морское транспортное судно, занятое в трамповом судоходстве. Трамповое судоходство не связано с обслуживанием определенных направлений и портов и базируется на одиночных рейсах и перевозках грузов через порты, определяемые договором морской перевозки грузов - чартером.

3
Задраены — герметично закрыты.

4
Трюмные пайолы — съемный полностью или частично деревянный настил на деке грузового трюма.

5
Шанхайеры — вербовщики для работы на малопопулярных морских судах. Они спаивали матросов и заставляли их в пьяном виде подписывать кабальные контракты с капитанами.

6
ОС (отстранен от службы) — аббревиатура одной из причин списания с судна в мореходной книжке.

7
Плавценз (плавательский ценз) — установленный законом минимально необходимый срок работы на низшей должности (помимо соответствующего обучения и сдачи экзамена) для получения рабочего диплома (в просторечии билета) специалиста морского торгового флота, в данном случае помощника капитана.

8
Винджаммер — последнее поколение крупных коммерческих парусников, появившееся в конце XIX века на основе достижений промышленной революции. Стальной корпус позволил этим судам получить огромные, по сравнению с парусниками предыдущих поколений, размеры с увеличенной в 3-4 раза грузоподъемностью; стальной рангоут позволил поднять паруса на большую высоту и увеличить парусность, максимально используя ее даже в сильный кормовой ветер.

9
Красный флаг (Red Ensign) — флаг торгового флота Великобритании.

10
Секонд — неформальное обращение ко второму помощнику капитана.

11
Выбор Хобсона (Hobson's choice) — отсутствие выбора.

12
"Собачья" вахта (dog's watch) — на парусном флоте былых времен при двусменной вахте время с 16.00 до 20.00 было поделено на две короткие вахты 16.00-18.00 и 18.00-20.00. Это делалось для того, чтобы моряки не стояли вахты весь рейс в одно и тоже время. Вероятно, собачьими эти короткие вахты назывались с намеком на короткий купированный хвост собаки. 

13
Чиппи (англ. стружка, щепка) — прозвище судового плотника.

14
Британское военно-морское учебное заведение в г. Дартмут.

15
Чонсам (ципао) — китайская женская одежда: облегающее платье с разрезами по бокам, коротким рукавом и воротником-стойкой.

16
Разбойник Ричард (Дик) Турпин (1705-1739) считается легендарной личностью в Англии. Его образ был романтизирован английским писателем Уильямом Эйнсвортом в романе «Роквуд», увидевшим свет в 1834 году. О разбойнике слагали баллады и легенды, его образ присутствовал в театральных спектаклях. О нем даже сняли сериал, где представили зрителям в образе благородного героя с большой дороги, красивым удальцом, мчащимся на лошади в развевающемся черном плаще. Однако литературный и экранный образ, созданный художественными натурами, не имел ничего общего с реальностью. В действительности Дик был отъявленным подлецом и негодяем. Он отличался патологической жадностью и жестокостью. Что же касается внешности, то лицо этого «героя» было основательно подпорчено оспой. 

17
Систер-шип (англ. sister ship) — однотипное судно.

18
Стрейтсдоллары, или доллары Пролива (англ. Straits dollar) — денежная единица английской колонии Стрейтс-Сеттльментс (колония Великобритании в юго-восточной Азии на полуострове Малакка), бывшая в обращении с 1904 по 1939 годы. Помимо Стрейтс-Сеттльментс, её также использовали Объединенные Малайские Султанаты, Необъединенные Малайские Султанаты, Саравак, Бруней и Северное Борнео. В 1939 году доллар Проливов был заменен на малайский доллар. 

19
Джеб — прямой удар. Кросс — удар дальней рукой. Хук — удар согнутой рукой без замаха. Апперкот — удар снизу.

20
Правила Квинсбери — кодекс общепринятых правил спортивного бокса, написанных в 1865 году валлийским спортсменом Джоном Г. Чамберсом и публично одобренных в 1867 году маркизом Квинсбери.

21
Старик — прозвище капитана морского торгового судна (аналог в советском торговом флоте - "Мастер").

22
На раковине — направление 135 градусов, считая от носа судна (сзади справа или слева).

23
По Фаренгейту. 110 ®F = 43.3 ®C.

24
Счислимое место — место судна, определенное по курсу и пройденному расстоянию с учетом действия ветра и течения. Его точность недостаточно высока, поэтому при каждой возможности производятся определения места судна навигационными или астрономическими способами. Такое место судна называется обсервованным.  

25
Чиф — неформальное обращение к старшему механику на англоязычных судах (для сравнения: в советском торговом флоте стармеха называли дедом, а чифом называли старпома).

26
Сепарация — материалы (дерево в основном), используемые для прокладки, подстилки и сепарирования при грузовых перевозках.

27
Крюйс-пеленг — способ определения места судна по двум пеленгам на один и тот же ориентир (маяк), взятыми через определенный промежуток времени, и пройденному судном расстоянию по курсу (пути) за это время.

28
Тик — плотная ткань саржевого или полотняного переплетения нитей с продольными широкими пестроткаными или печатными цветными полосами. Вырабатывается из льняной или хлопчатобумажной пряжи.

29
ЗБО (DSC) — крест "За боевое отличие" (британская военная награда).

30
Калькуттская черная яма (также Калькуттская «черная дыра») — вошедшее в историю название маленькой тюремной камеры в калькуттском форте Уильям, где в ночь на 20 июня 1756 года задохнулось много оборонявших город англичан. Они были брошены туда бенгальским навабом Сирадж уд-Даулом, захватившим Калькутту в ответ на ее укрепление англичанами, что нарушало достигнутые прежде договоренности. 

31
Тальман — лицо, ведущее подсчет груза при погрузке на судно и выгрузке с него. Обычно к услугам тальмана прибегают при приеме и сдаче перевозимых по счету грузовых мест. 

32
На диалекте Джорди выражение "их делают" (make them) звучит как "мейкем" (make'm).

33
Шанхайская французская концессия была учреждена 6 апреля 1849 года, когда французский консул в Шанхае Шарль де Мантиньи (Charles de Montigny) получил от шанхайского даотая документ, согласно которому часть территории выделялась под французский сеттльмент. Этот участок земли, где расположены современные шанхайские районы Сюйхуэй и Лувань, занимал центр, юг и запад городской части Шанхая. К юго-востоку от французской концессии находился обнесенный стеной Китайский город, а к северу — Британская концессия (впоследствии вошедшая в Шанхайский международный сеттльмент). 

34
Квайл — белый иностранец (гонконгский сленг).

35
Подшкипер — (ранее на торговых судах) помощник боцмана, заведующий боцманскими кладовыми.

36
Пи-энд-Оу (P&O) — Пиренейская и Восточная судоходная компания.

37
"Ориентал Вагабонд" — "Восточный скиталец".

38
Дживс и Вустер — популярный цикл комедийных романов и рассказов английского писателя П.Г. Вудхауза о приключениях молодого английского аристократа Берти Вустера и его камердинера Дживса. Цикл в основном написан в период с 1916 по 1930 год. Романы и рассказы в основном написаны в жанре комедии положений.

39
Игра слов. В английском языке выражение "push out" означает "выходить в море, отваливать". "Push out the boat" имеет также переносное значение "угощать, платить за выпивку" .

40
Баратрия — ущерб, нанесенный судну или грузу капитаном или командой по преступной небрежности или умышленно.

41
"Презренные старики" — так называли себя в послевоенные годы выжившие ветераны Британских Экспедиционных Сил. Так повелось от того, что император Германии Вильгельм II, который чрезвычайно пренебрежительно относился к БЭС, якобы издал приказ от 19 августа 1914, где требовал "безжалостно истребить… коварных англичан и смести эту презренную шайку генерала Френча". Впрочем, никаких документальных подтверждений тому, что кайзер действительно отдавал такой приказ, не существует.

42
Тайпан — влиятельный бизнесмен.

43
Бурра-пег — крепкий коктейль, в составе которого коньяк, шампанское (или сухое игристое вино), ангостура (горькая настойка) и другие ингредиенты.

44
Джапы — презрительное название японцев среди англоговорящих.

45
Большой Дым (Big Smoke) — Лондон (сленг кокни); Чайный листик (tea leaf) — вор (сленг кокни).

46
Ратьер — лампа с заслонками для передачи световых сигналов азбукой Морзе.

47
Для обеспечения естественной вентиляции над машинным отделением предусмотрена шахта, которая наверху заканчивается машинным капом. В крышках машинного капа имеются иллюминаторы.

48
Нобби Кларк — акула (кокни сленг).

49
Маркони — прозвище судового радиоспециалиста.

50
Рыбинсы — решетчатый настил на дне шлюпки.

51
Поймать краба — ошибка гребли, при которой гребец, неправильно погрузив весло в воду и вместе с тем сделав большое усилие для гребка, внезапно вырывает весло из воды и падает в шлюпку, т.е. «ловит краба».

52
Трехостровной трамп — судно с тремя надстройками: носовой, центральной и кормовой.

53
У русских (советских) солдат эта граната получила прозвище "колотушка".

54
Краут (нем. капуста) — прозвище немцев, данное солдатами западных союзников.

55
Швартовные пушки (палы) — чугунные или стальные тумбы на причалах, за которые крепятся швартовные канаты.

56
Здесь и далее автор не удержался от повторения западных штампов, которые часто рисуют русское (советское) в неприглядном виде.

57
На самом деле появление немецкой ПЛ в 1937 году на Тихом океане невероятно по техническим данным подлодок того времени.

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"