Солнце ярко светило с безоблачного неба, и к полудню температура поднялась до 70 градусов по Фаренгейту. Офицеры "Белайла", следовавшего в четырехстах ярдах позади "Ройал-Соверена", увидели, что на французских и испанских кораблях поднимают флаги, и капитан Уильям Харгуд отдал команду бить сбор. "Джентльмены, -- сказал он, показывая на "Фугё", -- должен вам сказать, что собираюсь пройти под кормой этого корабля; зарядите орудия двумя ядрами и добавьте картечь -- всыпем им как следует. Расходитесь по своим постам и имейте в виду - стрелять только наверняка". Харгуд прошелся и встал рядом с носовой карронадой правого борта квартердека.
Они увидели, как борт "Фугё" украсился двумя рядами вспышек орудийных выстрелов, а несколькими секундами спустя в парусах "Ройал-Соверена" появились рваные дыры. В ответ раздалось несколько выстрелов носовых орудий Коллингвуда, и флагманский корабль окутало облако дыма.
На полуюте "Белайла" находилось тридцать морских пехотинцев, с тремя офицерами во главе. Глядя сверху на расположенный перед ним квартердек, шестнадцатилетний лейтенант морской пехоты Пол Николас на некоторое время ощутил прилив уверенности при виде моряков - загорелых, решительных, ухмыляющихся. Некоторые из них были обнажены по пояс, другие только расстегнули воротники и закатали рукава; их головы были повязаны платками. Николасу, который еще ни разу не участвовал в сражении, они казались неустрашимо рвущимися в бой.
Затем, впервые в жизни, он услышал свист вражеских снарядов, а когда первое ядро пролетело у него над головой, он начал понимать, что им предстоит пережить. Харгуд приказал лечь на палубу всей команде, за исключением офицеров, от которых ожидалось, что они останутся на ногах перед лицом врага. Николас, как и его непосредственный начальник первый лейтенант Джон Оуэн, был поражен мрачным, внушающим благоговейный страх молчанием на борту корабля. Эту тишину нарушали "только подающий команды голос капитана Харгуда -- Так держать! Помалу право! Так держать! -- и голос штурмана, который передавал команды рулевым. Время от времени раздавался голос офицера в адрес какого-нибудь нетерпеливого матроса -- Эй там, сэр, лежать, вам говорят!".
Вскоре пристрелочные выстрелы сменились залпами. "Пронзительный крик, крик агонии последовал за очередным выстрелом, и голова несчастного рекрута рассталась с телом". Попадания начали быть более частыми, и сам Харгуд был сбит с ног большим обломком рангоутного дерева. Но он поднялся на ноги и снова забрался на карронаду.
Перед глазами Пола Николаса, стоявшего совершенно незащищенным на полуюте, открывался вид на весь квартердек, где он впервые в своей жизни видел окровавленные тела и слышал крики раненых и умирающих людей. В своих воспоминаниях подросток честно писал, что его охватило состояние, близкое к панике. При виде лежавших вокруг него морпехов он испытывал искушение сделать то же самое. После очередного близко пролетевшего ядра он не смог удержаться и припал к палубе. Но, как он позднее вспоминал, внутренний голос побудил его встать и выполнять свой долг. Безмятежный вид Джона Оуэна, хладнокровно прогуливавшегося взад и вперед по открытому полуюту, ободрял его и вдохновлял. Николас присоединился к нему и "какая-то часть его силы духа передалась мне, подбодрила и стала частью меня".
Позднее он считал поведение Оуэна наглядным уроком того влияния, которое оказывает пример офицера на находящихся под огнем людей. Однако, несмотря на видимое хладнокровие, лейтенант Оуэн находил эту бездеятельность томительной, хотя и гордился молчаливой стойкостью своих людей. Его также тревожили значительные потери (которые он оценил впоследствии в пятьдесят человек) еще до того, как "Белайл" открыл огонь.
Первый лейтенант Эбенезер Джил спросил Харгуда, не лучше бы было дать залп по противнику, для того хотя бы, чтобы закрыть свой корабль облаком порохового дыма. Оуэн восхитился суровостью и выразительностью капитанского ответа: "Нет, нам приказано прорвать строй, и мы прорвем его, ей-богу!".
Последующие двадцать минут, которые показались вечностью, Оуэн вместе с другими опытными офицерами подбадривал подчиненных, повторяя: "Ничего, скоро примемся за работу". Наконец они услышали крик Харгуда "К орудиям!" и с облегчением приступили к делу.
* * *
Французы и испанцы стремились вывести из строя подступавшие британские корабли. Стрельба велась преимущественно цепными и стержневыми книппелями, с тем, чтобы повредить такелаж, рангоут и паруса, и, таким образом, добиться потери управляемости и способности двигаться у кораблей противника. В случае удачи их можно было бы расстреливать по своему выбору еще до того, как они смогут приблизиться к союзному строю.
Их огонь причинял значительный ущерб и определенно беспокоил команды впереди идущих британских кораблей, но, тем не менее, британцы надвигались медленно и неумолимо. Недостаток обученных канониров был важным фактором ограниченной эффективности огня Соединенного флота, но, пожалуй, еще более значительно на неё повлияло наличие крупной зыби. Она билась в борта и так раскачивала французские и испанские корабли, что вести прицельный огонь на большой дистанции было делом почти невозможным. При размахе на противоположный борт ядра летели слишком высоко, при крене в сторону противника ядра зарывались в воду. К тому же дым от предыдущих залпов, не успевавший рассеяться при этом слабом ветре, затруднял французским и испанским канонирам наблюдать за падением ядер и соответственно корректировать прицел. В этом сражении намного сильнее, чем во многих других, всё заволакивалось густым дымом. Видимость ограничивалась непосредственным окружением, и рев орудийных залпов оглушал так, что ничего не было слышно. Британцам это давало незначительное преимущество. Дым дрейфовал по ветру со скоростью их продвижения, обеспечивая им некоторое прикрытие.
Корабельный полицейский "Фугё" Пьер Серво впоследствии с сожалением писал о "нашей дурной привычке, при которой "Фугё" расстрелял свыше сотни зарядов из пушек большого калибра на значительном расстоянии еще до того, как англичане щелкнули первым орудийным замком". Они расстреляли эквивалент примерно трех-четырех полных бортовых залпов, прежде чем "Ройал-Соверен", с бортами, значительно возвышавшимися над "Фугё", с большим количеством орудий и большим экипажем, наконец сблизился с ним.
"Ройал-Соверен" нацелился пройти в промежутке между "Фугё" и черным корпусом заметного трехдечного флагманского корабля адмирала Алавы "Санта-Анна", намереваясь произвести продольный бортовой залп с обоих бортов по тому и другому. Но при приближении Коллингвуда противник попытался помешать ему прорвать строй. Испанцы обстенили крюйсель "Санта-Анны", сбавляя ход, а Бодуэн поставил брамселя для увеличения хода. Коллингвуд, однако, не отказался от своего намерения, и приказал капитану Ротераму править прямо на бушприт "Фугё". Когда стало ясно, что "Ройал-Соверен" не собирается отворачивать в сторону, то "Санта-Анна" сама начала уклоняться так, чтобы уменьшить эффект его залпа, а Бодуэн, избегая столкновения, внезапно повернул вправо, подставив противнику свой левый борт.
Проходя между двумя кораблями, "Ройал-Соверен" смел продольным огнем корму "Санта-Анны", и затем, с расстояния около пятидесяти ярдов, дал залп всеми орудиями правого борта по "Фугё". Так как англичанин был выше "Фугё", то пушки мидель-дека и опер-дека били по верхней палубе француза, сметая работавших на опер-деке матросов и разместившихся на шкафуте пехотных стрелков.
Воздействие бортового залпа противника ошеломило Пьера Серво:
"он дал залп из пятидесяти пяти орудий и карронад, посылая на нас ураган больших и малых ядер и мушкетных пуль. Мне показалось, что корабль разлетелся на куски. Поток ядер, обрушившийся на корпус слева, заставил корабль накрениться на правый борт. Большая часть такелажа и парусов была порвана в клочья, а опер-дек и шкафут были очищены от большинства находившихся там матросов и солдат-стрелков. Наши нижние орудийные палубы, однако, пострадали не так сурово. Там вышло из строя не более тридцати человек. Это вступительное приветствие, хотя и было жестоким и суровым, не обескуражило наших людей. Хорошо организованный ответный огонь вскоре показал англичанам, что у нас тоже есть пушки и мы умеем обращаться с ними".
Уклоняясь далее влево, "Ройал-Соверен" подошел так близко к "Санта-Анне", что их длинные мощные реи сцепились друг с другом своими ноками. Следующий залп вспорол борт "Санта-Анны". Капитан "Нептюна" Местраль, наблюдавший за боем в нескольких сотнях ярдах от него, с характерным презрением к испанскому союзнику заметил, что "несколько человек прятались снаружи борта, противоположного неприятелю". Местраль делал поворот через фордевинд для того, чтобы обстреливать "Ройал-Соверен" с большой дистанции. "Фугё" уже влепил по меньшей мере один залп в подветренную раковину "Ройал-Соверена" во время его поворота, а французский корабль "Индомтабль" с расстояния около пятисот ярдов стрелял по подветренному борту британца. С еще большего расстояния "Сан-Хусто" и "Сан-Леандро" обстреливали его носовую часть.
Орудийные расчеты нижних палуб "Санта-Анны" переместились с левого на правый борт, заряженные орудия которого еще не использовались в бою, и поразили флагманский корабль Коллингвуда, который уже лежал на параллельном курсе. Теперь уже пришла очередь "Ройал-Соверена" накрениться от удара по меньшей мере 1300 фунтов металла, врезавшегося в него; но, так как Алава предполагал использовать эти орудия в ближнем бою, они были заряжены, вероятно, двумя ядрами, в каковом случае вес залпа доходил до 2600 фунтов. Минут пять "Ройал-Соверен" сражался против шести вражеских кораблей в одиночку, без какой-либо поддержки. Возможно, именно в это время гардемарин Джордж Кастл "выглянул из какого-то кормового порта, и то, что я увидел вокруг - французы и испанцы, палящие в нас со всех направлений".
"Санта-Анна", несомненно, была самым мощным и к тому же непосредственным оппонентом "Ройал-Соверену", и в течении следующего часа два мощных трехпалубника обрабатывали друг друга в непосредственном столкновении. "Ройал-Соверен" превалировал в этой битве, но не на много. Джордж Кастл, с нижней орудийной палубы, был в самой гущи этих событий: "Я вас уверяю, это была славная работа, думаю, вам бы хотелось увидеть, как я задвинул им в раковину. Я был расписан к самым крупным орудиям корабля, и с одного орудия я лично пальнул в них". Штурмана "Ройал-Соверена" Уильяма Чалмерса ядро разорвало почти пополам в то время, как он разговаривал с адмиралом. "Он опустил голову на моё плечо и сказал мне, что убит", -- так Коллингвуд позднее писал своей жене. Сам адмирал был ранен осколком в ногу, но он продолжал прохаживаться по квартердеку, жуя яблоко и подбадривая ближайших канониров. С испанской стороны, сержант Доминго Галльегос и капрал Фернандо Касаль, командующие огнем орудий "Санта-Анны", позднее были представлены к награде за выдающееся мужество.
* * *
Рассказы о том, что первый продольный залп "Ройал-Соверена" по "Санта-Анне" уничтожил 400 человек и повредил четырнадцать орудий, повторялись неоднократно в описаниях Трафальгарской битвы. Их источником является авторитетный отчет Уильяма Джеймса об этой битве, опубликованный в 1824 году, который в этом отношении явно фантастичен. В самом деле, представление о том, что единственный, хотя и мощный залп мог так повлиять на линейный корабль Наполеоновской эпохи, является абсурдным.
Информация пришла к Уильяму Джеймсу от английских участников битвы, которые ссылались на "последующие признания испанских офицеров". Очевидно, у него были сомнения, и он пометил эти цифры как "представляющиеся невероятными". Он тогда не знал, что перекличка команды "Санта-Анны" после боя выявила, что потери составили 104 человека убитыми и 137 ранеными. Впоследствии, выжившие испанцы, довольные тем, что не погибли, щедро преувеличивали результат сокрушающего залпа "Ройал-Соверена".
Рассматривая подробности свидетельств битвы, следует принимать во внимание обычай побежденных преувеличивать свои потери. Как британские военнопленные второй мировой войны в Северной Африке утверждали, что сражались против [немецкого] Африканского корпуса, а не против итальянцев, также и побежденные при Трафальгаре французы и испанцы впоследствии вспоминали наличие неотразимых британских трехдечников повсюду.
Как бы то ни было, уцелевшие после первых британских залпов сохранили живое впечатление от их сокрушительных последствий. Например, Пьер Серво оставил графическое описание эффекта залпа двойными ядрами со стороны трехдечного корабля, сопровождаемого огнем карронад, сметающим все с верхних палуб. Но вполне вероятно, что воздействие сокрушительного огня было более значимым для морального состояния противника, нежели для его физического уничтожения: оно заставляло людей покидать свои посты и прятаться перед неминуемым следующим залпом.
* * *
Период невыносимого ожидания для второго лейтенанта Пола Николаса закончился, когда капитан "Белайла" Харгуд отдал приказ открывать огонь не всем бортом, а по мере появления цели в зоне огня. "Белайл" отставал от "Соверена" на добрых четыре сотни метров, и ему понадобилось восемь минут для того, чтобы покрыть это расстояние. Все это время "Ройал-Соверен" сражался в одиночку против шести противников. Кое-кто на "Белайле" утверждал, что ветер стихал по мере приближения к вражескому строю - среди моряков ходило поверье, что ветер от канонады стихает, но в любом случае последние ярды тянулись болезненно долго под ужасающим стальным градом. Первый лейтенант Эбенезер Джил, который впечатлил всех присутствовавших на завтраке своим предчувствием, что не переживет этот день, получил ранение в бедро и его отнесли вниз. Лейтенант Джон Вудин был смертельно ранен. Корабль наконец пересек строй в тридцати ярдах по корме "Фугё", последовательно стреляя из своих орудий по мере того, как кормовая часть противника входила в зону их действия.
"Белайл" был из захваченных французских кораблей, имел на борту восемьдесят восемь "длинных" орудий и карронад, с общим весом бортового залпа свыше 1200 фунтов. Однако и в этот раз Бодуэн умело сманеврировал для снижения эффекта продольного огня и начал поворот на курс в сторону британца. Испанский корабль "Монарка", находясь справа по носу "Белайла" в расстоянии четырех сотен ярдов, подвергал непрерывному обстрелу надвигавшийся британский корабль. При виде сбитого кормового флага "Белайла" испанцы возликовали, подумав, что он сдается. По мере продвижения флаг был еще дважды сбит, а "Белайл" открыл ответный огонь по "Монарке". У молодого испанского офицера по имени Мануэль Феррер навсегда осталось в памяти зрелище того, как его приятель Пруденсио Руис Алегриа, стоявший в карауле у корабельного флага, был разорван пополан одним из пролетавших британских ядер. Верхняя часть его туловища упала в воду, а ноги остались на палубе.
Затем капитан Харгуд увидел впереди себя еще один корабль. Французский "Индомтабль", очевидно, входивший во вторую линию вражеских кораблей, поливал его продольным огнем с носа. Харгуд вознамерился пройти по корме нового противника, но паруса "Белайла" были в клочьях, такелаж поврежден, и скорость неуклонно падала. "Фуге" завершил поворот и шел сквозь орудийный дым вслед за Харгудом, намереваясь пройти по корме "Белайла". Дистанция между ними была настолько мала, что бушприт француза почти нависал над полуютом британца.
Теперь уже пришла очередь "Белайла" страдать от продольного огня "Фугё". Серво вспоминал: "Мы имели вражеский корабль на левом крамболе; таким образом, в то время, как мы могли получить только несколько выстрелов из их кормовых орудий, они были открыты для нашего полного бортового залпа со всех палуб, с кормы до носа". На "Фугё" ликовали, когда бизань-мачта "Белайла" рухнула в воду через левую раковину. Затем было разбито вдребезги все рулевое устройство, что лишило корабль управляемости. "Его паруса полоскали, а шкоты и прочий бегучий такелаж были разорваны в клочья шквалом ядер и картечи. На некоторое время они прекратили стрельбу. Мы, со своей стороны, удвоили усилия, увидев, как повалилась грот-стеньга".
На поврежденном "Белайле" лейтенант Оуэн, Пол Николас и остальные морские пехотинцы покинули незащищенную палубу юта и спустились вниз, заменяя выбывшую из строя прислугу квартердечных карронад. Оуэн был ранен осколком дерева в бедро, но, в разорванных и окровавленных брюках, он продолжал руководить своими людьми.
* * *
Минут через десять после "Белайла" подоспели "Марс" и "Тоннант", несколько облегчая положение первых двух британских кораблей. "Фугё", только что лишивший "Белайл" значительной части его такелажа, был отвлечен огнем "Марса" с правой раковины и "Тоннанта" с кормы. Теперь уже француз лишился большей части своего такелажа, а помощник командира Франсуа Базен получил несколько ранений.
Видя угрозу прорыва строя со стороны "Марса", командир "Плутона" бригадир Жюльен Космао-Кержюльен добавил парусности и закрыл брешь между собой и "Монаркой", принудив "Марс" изменить курс и нацелиться в широкий разрыв строя впереди "Монарки". "Плутон" продолжал идти вперед, и Джордж Дафф был вынужден лечь на параллельный "Плутону" курс. Оба корабля ввязались в длительную схватку, медленно приближаясь к "Санта-Анне", которая, переместив часть людей на орудия левого борта, открыла продольный огонь по носовой части "Марса".
"Марс" оказался под реальной угрозой попадания в ловушку. Увидев возможность абордажа, Космао отозвал от орудий абордажную партию. Пехотный капитан Перно, чьи люди должны были прикрывать высадку с палубы юта, бросился со своими солдатами вперед к своему посту согласно абордажному расписанию. В этот момент вражеское ядро проникло на вторую батарейную палубу и врезалось в их группу, убив трех человек. Перно, покрытый своей и чужой кровью, упал и потерял сознание.
Но Космао уже изменил свое намерение. Ему показалось, что "трехдечник и другой корабль поменьше" (возможно, "Тоннант" и "Белайл") маневрируют с целью атаковать его с кормы. Он резко отвернул, приводя "Марс" на раковину, дал залп по "Тоннанту", и затем, послав часть команды на орудия правого борта, несколько продольных залпов по кормовой части "Белайла". Как "Плутон", так и "Фугё" утверждали, что именно их огонь сбил бизань-мачту и грот-стеньгу "Белайла".
Когда "Плутон" отвернул, капитан "Марса" Дафф привелся к ветру, чтобы избежать продольного огня "Санта-Анны". В этот момент капитан морской пехоты Томас Норман, командовавший своими людьми на полуюте, увидел, что "Фугё" отходит от "Белайла" и занимает позицию для нанесения продольного залпа по корме "Марса". Он спустился вниз и доложил капитану. Дафф спросил его, возможно ли нацелить орудия на "Фугё". Норманн ответил отрицательно. "В таком случае, -- сказал капитан, -- мы должны направить наши орудия на те корабли, которые попадают в сектор обстрела. Я схожу, посмотрю; но возможно, снизу виднее, так как там меньше дыма".
Дафф прошел в кормовую часть квартердека и перегнулся через борт, отдавая приказание своему посыльному Александру Арбутсноту спуститься вниз и распорядиться развернуть орудия как можно больше в сторону кормы, против "Фугё". Когда юноша стал уходить, просвистело несколько ядер. Даффу оторвало голову, а два матроса, стоявших за ним, были убиты. Гардемарин Джеймс Робинсон рассказывал своему отцу, как "узнав про это, матросы подняли на руки его тело и трижды издали боевой клич, показывая, что их не смутила гибель командира. Затем все опять разошлись по своим орудиям". Однако, кроме своего капитана, "Марс" потерял грот-стеньгу, гик контр-бизани, большую часть такелажа; также были повреждены несколько орудий и перо руля. Двадцать девять человек были убиты и шестьдесят девять ранены. Капитан морской пехоты Томас Норман получил серьезные ранения, а двадцатилетний подштурман Александр Дафф умер на руках своего младшего брата Томаса. Первый лейтенант Уильям Хенна принял командование, но "Марс" практически не управлялся и едва мог обороняться, дрейфуя на ветре от "Санта-Анны".
"Плутон" маневрировал для занятия лучшей позиции относительно нового противника. В это время капитан [морской пехоты] Перно очнулся, услышал голос одного из своих солдат и попросил отнести его к хирургу. Тот ответил, что давно бы это сделали, но посчитали его мертвым. В кокпите Перно перевязали и осмотрели: кости целы, на левой руке серьезная рана, в груди, поблизости от ключицы, торчал расщепленный деревянный осколок. Перно также опасался за свой левый глаз. Беспомощный, он лежал на матрасе и прислушивался к шуму битвы.
Выше, на квартердеке, капитан Космао не имел ни тени сомнения в идентификации вражеского корабля, на который были нацелены орудия правого борта. Это был корабль, который британцы захватили при Ниле, более того, корабль, которым он сам командовал в 1795 году и на котором захватил свой первый приз - английский фрегат. "Тоннант" приближался под сильным огнем с оркестром, игравшим подходящую для такого момента песню - старую, любимую, но с текстом, обновленным в 1803 году, более отвечавшим злобе дня - угрозе французского вторжения:
Флот галлов приближается вплотную, парни,
Кто-то должен победить, а кто-то умереть, парни.
Но это не страшит ни тебя, ни меня -
Таков наш клич.
Британцы, цельтесь метко,
Отомстите за обиды своей Родины.
В сотне ярдов от неприятельского строя лиселя "Тоннанта" были разбиты, а когда 40-фунтовое ядро вычеркнуло из жизни двух оркестрантов, оркестр разразился терзающим уши крещендо. Примерно в двенадцать тридцать капитан Тайлер направил "Тоннант" между испанским кораблем "Монарка" и французским "Альхесирасом", затем повернул левее и держался несколько по корме от испанца. Продольный залп его сорока шести заряженных двойными ядрами орудий и карронад, весивший 2300 фунтов, превратил орудийные палубы "Монарки" в сущий ад. Лейтенант Рамон Амайа, командовавший одной из батарей, был убит на месте, а младший лейтенант Игнасио Регера был ранен, но остался на своем посту. Вторым залпом были сбиты реи фок-мачты и бегин-рей. Испанскому солдату Амору Секо приписывалось спасение корабля, так как он вовремя обнаружил и приступил к тушению пожара, который разгорался под орудийными палубами. Через какое-то время пожар удалось локализовать, но "Монарка" отвернула. Орудия левого борта "Тоннанта" теперь были нацелены на "Плутон", но силы и средства британца были сконцентрированы против "Альхесираса", его основного оппонента с противоположного борта.
* * *
"Невзирая на все мое желание предоставить вам подробнейший отчет об этом бедственном сражении, -- писалось в письме, посланном 25 октября 1805 года из Кадиса дону Бернардо де Уриарте, -- слухи и сообщения, циркулирующие здесь, настолько смутны и неточны, что я сомневаюсь, могут ли сами адмиралы сделать это с достаточной степенью точности... беспорядок и замешательство, царившие в ходе этой ужасной битвы, привели к тому, что самим командирам практически невозможно восстановить то, что происходило на борту их собственных кораблей".
Вплоть до сегодняшнего дня не существует двух одинаковых описаний Трафальгара. Расхождения кроются не просто в мелких деталях или придании различной важности тем или иным аспектам битвы. Даже после того, как все шканечные журналы и отчеты командиров были сведены вместе, точный ход событий остается неясным, и у различных авторов сражаются друг с другом разные корабли.
И действительно, это была беспорядочная битва, приводящая историков в замешательство. В ходе её капитаны не всегда точно представляли, что происходит, и когда впоследствии они описывали, с какими кораблями сражались, то зачастую делали это неверно. Только в 1907 году французский историк Эдуард Дебриер проанализировал все доклады командиров кораблей Соединенного флота и установил порядок, в котором действительно шли корабли. Предыдущие описания основывались на том построении, которым должны были идти корабли согласно плана, и на неточных схемах, нарисованных сразу после боя. Свидетельства участников также не вполне надежны. Многие из них были составлены спустя двадцать и более лет после описываемых событий, с использованием позднейших источников, с преувеличениями и ретроспективным знанием, соединяли свои собственные впечатления с впечатлениями тех, с которыми они обсуждали события впоследствии.
Кроме того, всем свойственно ошибаться. В этой битве метафорический "туман войны" становился более плотным из-за наличия реального порохового дыма, который не рассеивался при почти полном отсутствии ветра. Корабли возникали из густых полос дыма и снова исчезали. На их месте появлялись другие. Флаги были сбиты огнем. Не были ли вражеские корабли, промелькнувшие сквозь дым, на самом деле своими? Или корабли, которые считали готовившимися атаковать их, были уже вовлечены в стычку с другими кораблями?
* * *
"Альхесирас" имел восемьдесят два орудия против девяноста двух "Тоннанта", но залп его главного калибра, состоявшего из 36-ти и 18-фунтовок, весил больше, чем залп 32-х и 18-фунтовок "Тоннанта", учитывая, что вес французского фунта несколько превышал вес английского. К тому же, его экипаж состоял из 850 человек, среди которых было много солдат, а на "Тоннанте" находилось 673 человека, из которых только восемьдесят восемь были морскими пехотинцами. Так что на стороне француза было некоторое преимущество.
"Альхесирас" под грот-марселем медленно приближался к "Тоннанту". Уже в непосредственной близости он дал продольный залп по кормовой части "Тоннанта", причинив значительные повреждения, несмотря на попытку капитана Тайлера уклониться от огня. Из-за его неожиданного поворота "Альхесирас" въехал в борт противника, запутавшись своим бушпритом в грот-вантах "Тоннанта". Оба корабля обстреливали друг друга с минимального расстояния, но под тем углом, под которым они столкнулись, "Тоннант" имел преимущество, так как мог задействовать большее количество орудий. Град картечи из его 32-фунтовых карронад смел почти весь такелаж "Альхесираса". Лейтенант Бенджамин Клемент, командовавший на полубаке, приказал своим людям перезарядить 32-фунтовые карронады картечью и нацелить их на палубу француза. Клемент был одним из опытнейших лейтенантов на флоте, и это сражение было для него пятым, не считая одиночных стычек. Еще будучи гардемарином, он трижды был ранен в сражении при Кампердауне, а при Копенгагене он командовал плоскодонным катером. Вместе с ним на полубаке были расписаны боцман Ричард Литтл и несколько физически сильных и опытных матросов.
Канониры "Альхесираса" также причиняли не меньший вред своему противнику. Адмирал Магон был одет в свою лучшую форму, через плечо была перекинута позолоченная портупея, которой наградили его испанцы в 1798 году в благодарность за благополучное эскортирование двух судов, перевозивших ценности из Америки. Перед началом сражения он пообещал отдать её тому, кто первым взойдет на борт неприятельского корабля. Адмирал приказал барабанщикам подать сигнал к атаке. Члены абордажной партии под водительством лейтенанта Гийома Вердро ринулись вперед, прикрываемые огнем солдат 1-го Швейцарского полка и морских пехотинцев 20-го полка.
Им выпал шанс превратить морской бой в рукопашную схватку, к которой экипаж "Альхесираса" усердно готовился. Как и на других французских кораблях, стрелки вели огонь с марсов. Они убили и ранили большое количество людей на верхних палубах "Тоннанта", но, к несчастью для них, им не удалось вывести из строя прислугу 32-фунтовых карронад. Когда Вердро повел своих людей в атаку, баковые карронады Бенджамина Клемента и оставшиеся в строю 18-фунтовки и карронады квартердека произвели ужасающий залп картечью, выбивший почти полностью абордажную партию. Вердро погиб на месте, как и командир морских пехотинцев Мишель Менне, а Магон получил пулю в предплечье, но отказался покинуть свой пост. Лейтенант "Тоннанта" Фредерик Хоффман с гордостью вспоминал, что "только один человек сумел ступить на наш квартердек, где один из наших моряков тут же проткнул полупикой его икру, а другой уже намеревался раскроить его саблей". Хоффман вмешался и приказал отправить француза в кокпит для оказания медицинской помощи.
Тем временем испанский корабль "Монарка", оправившись, вновь перешел к активным действиям и занял опасную для "Тоннанта" позицию по его левому крамболу. С этой позиции он произвел залп, который разорвал пополам четырнадцатилетнего гардемарина Уильяма Брауна и снес фор-стеньгу и грота-рей "Тоннанта". На баке Бенджамин Клемент понял, что "Плутон" находится в позиции, с которой он может произвести продольный залп по "Тоннанту". С "Плутона" капитан Космао рассматривал "Тоннант", корабль, которым он когда-то командовал. У него была возможность захватить его - и Клемент это ясно понимал: "Оценив ситуацию, в которой мы оказались, я пошел на корму, чтобы проинформировать капитана Тайлера, узнав там, что его отнесли вниз раненным". Первый лейтенант Джон Бедфорд принял командование и сказал Клементу, что он послал за оставшимися офицерами для обсуждения того, какие действия следует предпринять. В это время подошел второй лейтенант Чарльз Беннетт и они втроем "согласились на том, что на корме следует сдерживать атакующих, а бак займется джентльменами по носу".
Чарльз Тайлер был ранен в бедро, и, хотя он и не потерял сознания, стоять не мог. Стрелки "Альхесираса" преуспели в очистке квартердека и полуюта "Тоннанта", и 18-фунтовые карронады стояли покинутыми, а уцелевшие морпехи искали укрытия. Из трех их сержантов двое были убиты. Клемент вернулся на бак, распределяя по мере возможности орудия против "Монарки" и "Плутона". Одно из ядер "Тоннанта" пронзило корпус в районе орлоп-дека: деревянные обломки ударили в голову лежавшего на тюфяке капитана Перно и убили хирурга. Перно на время ослеп, а потом чуть не задохнулся от тяжести дюжины тел, упавших на него. Затем его перевязали и перенесли в офицерскую каюту.
Находившийся впереди "Фугё" получил значительные повреждения во время продолжительной дуэли сначала с "Белайлом", а затем с "Марсом" и "Ройал-Совереном". Его бизань-мачта была сбита, а паруса и такелаж свисали в беспорядке с бортов корабля. На полуюте и кормовой галерее разгорался пожар, причиненный попаданием горящих пыжей на упавшие паруса. Пьер Серво, который, будучи главным корабельным полицейским, отвечал и за борьбу с пожаром, со своими людьми "прилагали все усилия к тушению пожара, несмотря на град ядер, и орудовали топорами, отрубая и выбрасывая за борт переплетенные свисающие снасти и куски рангоута". Обрывки парусов и снастей свисали с бортов и закрывали орудийные порты. Бодуэн приказал Серво "пролезть по наружному борту и удостовериться, что обрывки грота не загорятся при стрельбе из орудий главной палубы". Выполнив это, он карабкался вверх на шкафут и уже забрался на руслени, когда "один из вражеских кораблей произвел залп из всех орудий правого борта. Грохот и сотрясение были настолько огромны и ужасны, что я чуть было не упал навзничь в море. Из моих ушей и носа хлынула кровь".
Оказаться с наружной стороны корабельной обшивки во время вражеского залпа было еще тем испытанием. Нападавшей стороной был, по-видимому, снова "Ройал-Соверен", так как именно к этому британскому трехдечнику Бодуэн направлял свой корабль. Его заместитель Франсуа Базэн заметил, что оснастка противника была в гораздо худшем состоянии, чем их собственная: "нам удалось полностью лишить его рангоута".
Без сомнения, к этому времени "Ройал-Соверен", потеряв грот-мачту и бизань-мачту, стал полностью неуправляемым. Грот-мачта "Фугё" также пострадала: перебитая ядрами на высоте 10 - 12 футов от палубы, она свешивалась через левый борт. Пьер Серво со своей командой принялись обрубать ванты топорами, но с трудом передвигались среди массы упавшего такелажа. По впечатлениям Серво, к этой стадии боя более половины всего экипажа были ранены. Вскоре и фок-мачта упала на форкастель. "Наш флаг, однако, продолжал развеваться. Он был единственным, что уцелело выше верхней палубы", -- вспоминал Серво.
"Белайл" был еще не в таком плачевном состоянии, но упавшая бизань-мачта блокировала стрельбу из его кормовых орудий. Обнаружив эту мертвую зону, капитан Космао направил свой корабль "Плутон" так, чтобы, продолжая обстреливать врага, получать в ответ минимум огня.
* * *
Адмирал Вильнев через обволакивавший корабли дым не мог видеть ход битвы к югу от себя. Он не знал, что его подчиненные причиняли значительный ущерб тем неприятельским кораблям, которые первыми прорвали его строй.
Обеспокоенные британские офицеры, наблюдавшие с палуб своих подходивших кораблей, имели гораздо лучшую картину происходящего. Лейтенант "Конкерора" Хамфри Сенхауз позднее писал, что головные корабли "с самого начала атаки попали в такую ситуацию, в какой ничто, кроме героической смелости и артиллерийского искусства, не могло им помочь выпутаться из затруднительного положения. Если бы корабли противника сдвинулись, как и требовалось, от авангарда к арьергарду, и проявляли почти такое же активное мужество, то, думаю, даже британские искусство и отвага не смогли бы победить".
Многие позднейшие комментаторы, рассматривая начальную фазу битвы, недоумевали, почему Нельсон пошел на такой риск. Моряк и романист Джозеф Конрад провел немало времени в этих водах на торговых судах. Он живо вспоминал, что в этой местности ветер, когда заходил на норд-вест или вест-норд-вест, мог весьма быстро поменять направление на восточный. Это привело бы к тому, что головные корабли могли остаться изолированными под огнем французской эскадры. "Одна только мысль, -- писал он, -- об этих капризных восточных ветрах, которые могли задуть в любое время в течение получаса или около того после первого обмена выстрелами, должна была заставить учащенно биться сердце".
С головы своей колонны Нельсон наблюдал, как южнее передовые корабли Коллингвуда прорезали строй Соединенного флота. Один из рассыльных на квартердеке, гардемарин Джордж Уэстфал, вспоминал энтузиазм адмирала при виде того, что Харгуд не открывал огня до того момента, пока не прорезал строй. Он вскричал:
-- Замечательно сделано, Харгуд!
Но он не мог скрыть своего беспокойства. Сигнальный лейтенант Джон Паско наблюдал в подзорную трубу за развитием событий.
-- Один брам-рей рухнул, -- заметил он.
-- Чей? Не "Ройал-Соверена"? -- спросил адмирал.
Паско уверил его, что это был вражеский рей. Нельсон улыбнулся и сказал:
-- Коллингвуд справляется великолепно.
Когда Коллингвуд сблизился с противником, первые пристрелочные выстрелы с "Сан-Августина" и "Героя" начали падать по носу от "Виктори". Когда же один из них пролетел над головой, Нельсон отправил командиров фрегатов по своим судам. Уильям Проуз, капитан "Сириуса", попрощался со своим племянником, капитаном Чарльзом Адером, командовавшим морскими пехотинцами на флагманском корабле. Вскоре "Виктори" предстояло испытать такой же ожесточенный огонь, как и тот, которому подверглись "Ройал-Соверен", "Белайл", "Марс" и "Тоннант".