Аннотация: Набросок первой песни: https://singify.fineshare.com/song/4f6679e7-5518-4dd9-af75-6ec6e376cce3-1 Набросок Второй песни: https://singify.fineshare.com/song/abc7a2ec-f11c-4066-a7cc-9e7b659179d0-1
Скрипучая повозка, ведомая мощным конем, катилась по древней дорожке, что извивалась меж просторов, словно жилая артерия земли. По обе стороны простирались пшеничные поля, где золотистые колосья, подобно волнам морским, покачивались под дыханием ветра, шепча о минувших урожаях и грядущих надеждах. Над головой плыли кучевые облака, и в их белоснежных формах внимательный взор мог различить знакомые силуэты - то ль рыцарей, то ль древних богов, в зависимости от воображения странника. Взгляд Гаер-Джэшуал-Хара, дровосека с сердцем мечтателя, задержался на облаке, напоминавшем наковальню судьбы, и он, задумавшись, взирал на небосвод, пока лошадь лениво перебирала копытами.
Солнце, опускаясь к горизонту, окрасило небеса багрянцем, и поля уступили место травянистой равнине, где ветер пел свою вечную песнь. Вдали показался одинокий путник, шедший вдоль дороги, слегка заросшей сорняками. Длинным посохом он опирался о землю, устало шествуя вперед, подобно странствующему рыцарю, чья душа томилась в поисках истины. Услышав скрип приближающейся повозки, он обернулся, и взору Джэшуала предстало лицо, высеченное из темного камня - грубые черты выдавали в нем теразиуса, каменного человека, чья раса славилась своей стойкостью.
Теразиусы, не нуждаясь в одежде для защиты от холода, носили ее по древнему обычаю, дабы одеяния отражали ремесло или сан. Пурпурная ряса путника возвестила о том, что перед Джэшуалом стоял алхимик, мастер тайн природы и стихий. В великой империи Роданис, простирающейся через континент и острова, уживались люди, теразиусы и гоблины равнин, тогда как пещерные гоблины, дикие и безумные, были истреблены солдатами империи три тысячи лет назад, когда теразиусы, сражаясь с ними, заложили основы союза. Ныне о тех тварях почти не слышно - остатки их скрылись в глубинах земли.
- Приветствую! - воскликнул Джэшуал, ударив себя в грудь по обычаю жителей империи, и звук этот разнесся над равниной, подобно боевому кличу.
- И тебя приветствую, - отвечал теразиус с учтивостью, что смягчала суровость его черт.
- Куда держишь путь, благородный странник? - вопросил Джэшуал, чьи глаза искрились любопытством.
- К славному городу Гарендару, - молвил каменный человек.
- Наш путь един! Буду рад разделить его с тобой, - предложил дровосек с горячностью сердца.
- Благодарю, - кивнул теразиус, и усталость в его голосе отразила долгие странствия. - Мои ноги изнемогли от пути.
Теразиус обошел повозку и, взобравшись, сел рядом с Джэшуалом. Дровосек дернул поводья, и лошадь, повинуясь, двинулась дальше.
- Акаль-Адар-Нур, - представился каменный человек, указав на себя с достоинством.
- Гаер-Джэшуал-Хар, - отвечал тот же жестом, и между ними воцарилась тишина, полная невысказанных дум.
Но вскоре Джэшуал, не вынеся молчания, нарушил его:
- Позволь узнать, часто ли ты странствуешь по этим землям?
- О да, - отвечал Адар, и голос его звучал, как эхо древних скал. - Из города в город, из деревни в деревню, я несу знание по дорогам империи.
- Должно быть, ты видел мир, - с завистью молвил Джэшуал. - Я же не уходил далеко за пределы своих лесов.
- Мир я видел, - кивнул Адар. - Много мест запечатлелось в моей памяти, подобно страницам летописи.
- Я живу день за днем, - вздохнул дровосек, - а вокруг всегда кипит жизнь. В книжных сказаниях - войны, приключения, а я лишь рублю дрова.
- Хмм, - задумался теразиус, и его взгляд затуманился, словно он вглядывался в прошлое. - Войн в последние годы не было. Император Патариаль правит мудро, хотя не все его решения находят отклик в моей душе. Но я, алхимик, не должен судить дела управления.
- Я и вовсе далек от таких высот, - признался Джэшуал с улыбкой.
- Понимаю, - кивнул Адар. - Ты говорил о книгах... Сказания - лишь слабое эхо реальности, но исторические тома хранят мудрость веков. Скажи, много ли ты знаешь о Гарендаре? - поинтересовался он, и в его голосе зазвучала искра предвкушения.
- Стыдно признаться, благородный путник, но я знаю о Гарендаре почти ничего, хотя бывал там не раз, - молвил Джэшуал, склонив голову в признании своей невежественности.
- Тогда позволь мне пролить свет на его славу, - отвечал Акаль-Адар-Нур с достоинством каменной статуи. - Сто лет назад город Гарендар, подобно неприступной твердыни, был осажден союзом трех городов. Катапульты обрушивали каменный дождь на его стены, армии предателей штурмовали бастионы, но все их усилия разбивались о непоколебимую волю защитников. Тогда полководцы, видя поражение, решили окружить город и ждать, пока голод сломит его жителей. Со стороны моря вражеский флот выстроился у обрыва, а армия императора, занятая другими битвами, не могла прийти на помощь. В те дни баллист на башнях еще не стояло. Но умысел предателей был обречен на провал! Смекалистые гарендаровцы, в катакомбах под городом, выращивали редкое растение, что росло в пещерах и было съедобным, хоть и горьким на вкус - я сам вкусил его однажды, и память об этом до сих пор терзает мой язык. Так они продержались до зимы, а те холода были суровее, чем дыхание северных бурь.
- У города богатая история, - кивнул Джэшуал, в голосе его звучала смесь восхищения и задумчивости. - Но я читаю в основном вымышленные легенды, что согревают меня у камина долгими ночами.
- Ах, понимаю, понимаю, - улыбнулся теразиус. - Я же влеком познанием настоящего и прошлого, изучаю научные труды, где истина скрыта меж строк.
- Скажи мне, странник, что творится за пределами империи? - вопросил Джэшуал, и в его сердце зажглась искра любопытства.
- Увы, мои странствия ограничены границами, установленными императором Патариалем, - отвечал Адар. - А что может быть в тех диких краях? Стычки племен, варвары и звери, рвущие друг друга в клочья. Из текстов знаю: на востоке пустыня, где зной испепеляет плоть, на юге болота, готовые поглотить неосторожного, а на севере и западе океаны охраняют берега империи.
Воображение Джэшуала воспарило: он представил себя свободной птицей, кочующей от края к краю, встречая новые лица и открывая неведомые земли. Эта мысль опьяняла, и хоть годы его уже не были юными, он уловил в себе пламя, что могло разгореться вновь. Руки его, сильные от трудов, могли найти работу где угодно, и он, вдохновленный, решил отложить возвращение домой с золотом и товарами. Обрывки снов, что терзали его ночи, всплыли в разуме, и сердце забилось сильнее.
Твердо решив на заре отправиться в паломничество к святому месту, Джэшуал жаждал пережить путь пешего странника, подобно Акаль-Адар-Нуру. К вечеру путники достигли развилки дорог. Теразиус, поблагодарив, покинул компанию, а Джэшуал свернул к лесопилке у реки, где водяное колесо вращало пилы с большей силой, чем руки человеческие. Звонкое золото перешло к новому хозяину, и, довольный сделкой, он оставил повозку и коня в конюшне.
Перед ним предстал длинный каменный мост, чьи арки возносились над пропастью, уходящей на сотни метров вниз, где река струилась в тени. Кожаная сумка висела через плечо, а на ремне покоилась фляга. Деревянные ворота, распахнутые настежь, приветствовали путника. Неприступные стены и башни окружали имперский город Гарендар, где стражники с луками и могучие баллисты, заряженные дротиками и каменными ядрами, охраняли покой. Смелый осаждающий потерпел бы страшный разгром, а выжившие вернулись бы калеками. На башнях красовались гравированные изображения героических рыцарей, чьи имена шептались в легендах.
Доблестные воины прошлого, чьи подвиги воспеты в веках, вечно запечатлены в каменных изваяниях, что украшают башни Гарендара, сияющего подобно звезде на обрыве судьбы. Гаер-Джэшуал-Хар прибыл вовремя, ибо врата города, охраняемые суровой стражей, уже готовились сомкнуться с наступлением ночи, дабы вновь распахнуться лишь с первыми лучами зари. Бдительные стражи, подобно рыцарям древности, неусыпно следили за покоем жителей, и ни воры, ни убийцы не осмеливались приблизиться не только к Гарендару, но и ко всем великим градам империи. Лишь изредка дерзкие души, жаждущие наживы, появлялись на улицах, но строгие законы империи, карающие смертной казнью за любое преступление, мгновенно гасили их пыл. В здравом рассудке ни один негодяй не рискнул бы бросить вызов блюстителям порядка, чья рука была тверда, как гранит.
К вечеру городская площадь опустела, и торговые лотки, подобно молчаливым свидетелям дневной суеты, закрылись. Купцы, приезжие и местные граждане разошлись по своим очагам, оставив улицы в объятиях тишины. Взгляд Джэшуала упал на здание с вывеской "Медовый Шлем", откуда доносились оживленные голоса и лился теплый свет из окон. Это место было ему знакомо: таверна, что не раз приютала его усталую душу, согревая ее огнем очага и братским духом.
Таверна гудела, подобно улей, наполненная до краев жителями империи. Джэшуалу с трудом удалось отыскать свободный стул у одного из продолговатых столов, где шум и гам сливались в бурю голосов. Мужи жевали пищу и запивали ее элем, многие с нетерпением ждали вечера, дабы собраться с друзьями или в одиночестве забыться, отгоняя тяготы труда. Один гоблин, опьяненный до беспамятства, сидел с пустым взглядом, уставившись в стол, словно душа его унеслась в иные миры. Официанты, подобно танцующим теням, разносили блюда и выпивку, принимая новые заказы с ловкостью, достойной рыцарей. Под потолком висели круглые люстры, озаренные пламенем свечей, а у камина бард настраивал лютню, готовясь оживить ночь мелодиями прошлого.
Протискиваясь к своему месту, Джэшуал уловил несколько недовольных взглядов, но, рухнув на стул, оказался среди расфуфыренных купцов.
- Ха! Наши специи покорят сердца! - воскликнул один с энтузиазмом, что мог бы вдохновить армию.
- Пфф, специи?! Истинное богатство - в украшениях! - возразил другой. - Я предлагал тебе союз, и мы бы уже черпали золото лопатами!
- Люди еще проснутся, уверяю! Это лишь начало! - не сдавался первый.
- Лишь бы не конец! Ох, зря я тебя послушал, - стонал купец, хватаясь за голову.
- Мы ступили на новый путь, вкус новый, и народ еще привыкнет!
Вдруг кто-то хлопнул Джэшуала по плечу. Обернувшись, он узрел невысокую гоблиншу с зеленой кожей, одетую в светлое платье, с подносом под мышкой. Ее ярко-желтые глаза впились в него с любопытством. Гоблины равнин, хоть и не считались красавцами среди людей с их длинными ушами и крупными носами, были далеки от уродства своих пещерных братьев.
- Приветствую, уважаемый, что изволите заказать? - молвила она с учтивостью.
Джэшуал приподнял бровь, размышляя, и наконец решил:
- Колбаски, темный эль и хлеб.
Девушка кивнула и скрылась в толпе.
- Вот так-то! - возликовал пухлый муж слева, играющий в настольную игру с оппонентом напротив.
- Так и есть, - отозвался тот, передвинув фишку.
- Что за колдовство?! - возмутился купец.
- Это искусство, друг мой, а не магия! - рассмеялся соперник.
Местные и приезжие собирались в группы по сословиям, ибо с подобными легче найти общий язык. В углу таверны моряки затеяли борьбу на руках, а другие делали ставки, яростно подбадривая товарищей, чьи мускулы напрягались в свете свечей.
Вскоре Гаер-Джэшуал-Хар получил свой скромный заказ, и в тот же миг бард, окончив настройку лютни, облокотил инструмент о стул, воздев руки и хлопая в ладоши, призвал тишину, подобно глашатаю на рыцарском турнире. Некоторые затихли, почтительно склонив головы, другие продолжили беседы вполголоса, а иные, поглощённые своими страстями, не обратили внимания на его зов. За окнами таверны "Медовый Шлем" ночь распростёрла своё чёрное покрывало над Гарендаром, и лишь отражение огней таверны мерцало в стеклах, словно звёзды в бурных небесах.
И вот в воздухе зазвучала музыка, нежная и чарующая, словно шепот древних духов. Музыкант, с ловкостью мастера, водил пальцами по струнам, то замедляя темп, дабы растопить сердца слушателей, то ускоряя, воспламеняя их души. Он разогревал толпу и сам себя, готовясь к пению, и мелодия, лёгкая и пленительная, разлилась по залу, унося с собой тревоги дня. Наконец, проведя рукой по струнам в последнем аккорде, бард возвысил голос, запевая:
Век чудесный, век прекрасный, наступил,
Мозаика былых времён вновь жива,
Эпоха тьмы в забвение ушла,
В единении мы вновь восстали,
Позабудем мрак былых часов,
Сердца наши в согласии горят,
О, как могли мы заблудиться в пути,
О, как пали мы к ногам коварной блудницы,
Лживыми обетами ум наш сковала,
Царица Иалона, тень предательства!
Но её триумф был недолог,
Очнулись мы от чар её злобы,
Лорд Айзенхарт явился, как гром с небес,
Мечом двуручным поразил он ведьму,
Царица пала ниц, сокрушённая праведным гневом,
Лорд Айзенхарт, светоч истины,
Очистил нас от мрака лжи,
Мечом судьбы он век новый нам даровал,
Век чудесный, век прекрасный,
Лорд Айзенхарт, герой легенд,
Герой сердец наших!
Переведя дух, бард ненадолго замер, давая голосу отдохнуть, и вновь заиграл на лютне, наполняя зал мягкими аккордами. После песни многие вернулись к прерванным беседам, а Джэшуал, потягивая тёмный эль, внимал музыке, что убаюкивала его душу. Один купец покинул стол, и его место занял теразиус, чья каменная кожа скрывала сердце, столь же смертное, как у людей. Теразиусы питались лишь салатами, отвергая мясо из глубокой веры, чтящей всякую жизнь. Даже в походах, когда иного пропитания не было, они предпочитали голод, и сия стойкость могла показаться безумной, но была нерушима, как их каменный дух. Люди и гоблины же, не ведая таких уз, упивались мясом, не считая жертв, лишь бы утолить аппетит.
Бард, вдохновлённый весельем толпы, затянул новую песнь, полную насмешки и урока:
Я бездельник, я разбойник,
Беру, что пожелает сердце моё,
Горе путнику, что встретит мой взгляд,
Я разбойник, я бездельник,
Ищу слабого, дабы ограбить,
Отберу всё, что мне по душе,
Вон идёт один, беззащитный странник,
С вершины скалы я толкаю камень,
Пусть раздавит его, мой улов готов!
Но рисковать не стану,
Вдруг у него нож, вдруг ум в его глазах,
Я бездельник, я разбойник,
Камень катится, неся погибель,
О, ужас! О, позор!
Камень раскололся, разлетелся в прах,
Лишь мелкий осколок упал к ногам,
Путник поднял взор и усмехнулся,
Какой позор, какой стыд!
Я бежал прочь, разбойник жалкий,
Запнулся, покатился вниз,
Как камень, не разбился, но шею свернул,
Был разбойник, был бездельник,
И по заслугам получил свой конец!
Таверна взорвалась хохотом, ибо такие песни, полные сатиры и правды, были любезны сердцам собравшихся. Бард, не останавливаясь, перешёл к новой мелодии, и Джэшуал, хорошо отдохнув, оплатил ночлег. Поднявшись по лестнице на второй этаж, он отыскал свою комнату и, улегшись в постель, утонул в объятиях сна, где тени прошлого и зов будущего уже шептались ему в ушах.
***
Величественная королева Орданора стояла перед Гаер-Джэшуал-Харом, именуемым Итануром, подобно статуе богини войны, озарённой светом уходящего дня. Золотые доспехи, украшенные тёмно-чёрными узорами, перетекающими в багровое платье, облекали её фигуру, подобно королевскому плащу, а в руках она держала окровавленный меч, выставленный напоказ, словно символ праведного гнева. Итанур, стоя на коленях, склонил голову, и слова, полные муки, вырвались из его груди:
- Моя королева, я подвёл вас!
- Итанур, - прошептала она, и в её голосе звучала скорбь, отягощённая тяжестью трона.
Вены на её лице вздулись, свидетельствуя о напряжении, что терзало её душу, а Итанур, стиснув зубы, чувствовал, как сердце его сжимается от невыносимой боли. Он жаждал вернуться в прошлое, переписать судьбу, но время, как непреклонный страж, держало его в своих оковах. Образы поражения кружились в его разуме, подобно призракам, и он искал спасения от позора, что жёг его честь.
- Да, ты подвёл меня, - молвила королева, и её слова, подобно ударам молота, обрушились на него. - Ты подвёл королевство, армию, себя самого.
Разгромленный воин не осмелился возразить, ибо истина в её словах была неоспорима. Вес мира, казалось, навис над его плечами, вдавливая его в холодный каменный пол. Капля крови сорвалась с лезвия меча и упала, разлетевшись на мелкие брызги, словно печать его вины.
- Ты заслужил своё звание, ты был избран, ты нёс ответственность, - продолжала она, голос её дрожал от гнева и скорби. - Армия потеряна, враг у ворот.
Итанур, не в силах долее выносить натиск правды, поднял голову и встретил её взор.
- Моя королева, моему провалу нет оправдания, я был предан! Предатель... - не успел он договорить, как королева, пошатнувшись, уронила меч.
Он подхватил её, не дав упасть, и в тот миг её слабый голос прорезал тишину:
- Итанур, почему? Почему ты позволил этому случиться? Почему ты позволил надежде угаснуть?
- Я... - слова замерли на его губах, и слеза, подобная жемчужине, скатилась по щеке. Ноги королевы подкосились, и она оказалась в его объятиях.
- Мы подвели королевство, - вымолвила она, её рука коснулась его щеки с материнской нежностью.
- Нет, это моя вина, моя! - воскликнул он с отчаянием. - Моя королева, я не прошу прощения. Мои страдания станут моим наказанием до последнего вздоха. Я буду жить, буду сражаться за выживание, буду помнить каждый день, каждый час!
- Возьми меч, Итанур, возьми его, - прошептала она с трудом, и он увидел, как она ранее вонзила клинок в себя. Таков был обычай Орданора: уходящие короли и королевы принимали смерть по своей воле, дабы не пасть от руки врага. Армия противника, прорвав ворота, учинила резню во дворце, и королевская стража, до последнего вздоха бившаяся с захватчиками, уже слышала их шаги в коридорах. У королевы не осталось иного пути, кроме как встретить судьбу на своих условиях.
- Моя дочь... найди её, Итанур... найди её. Передай ей меч. Теперь она королева. Орданор не должен пасть. Ты должен!
Двери тронного зала распахнулись, и свет из коридора озарил мрак. Итанур услышал приближающиеся шаги, но, не обращая внимания на угрозу, медленно опустил бездыханное тело королевы на ступени перед троном. Три вражеских рыцаря, с мечами наготове, ринулись к нему, подобно теням смерти.
- Проклятые твари! - гнев, подобный вулкану, взорвался в его груди.
Он стремительно поднял королевский клинок и, выхватив топорик из-за пояса, метнул его с силой отчаяния. Остриё пробило шлем первого рыцаря, и тот рухнул, как срубленное дерево. Двое других, уже рядом, нанесли удары, и хотя Итанур парировал один, второй лезвие полоснуло его плечо. Но гнев придал ему сил: он яростно обрушил удары на врагов, отбивая атаку одного и пнув его в грудь. Рыцарь, потеряв равновесие под тяжестью доспехов, рухнул. Увернувшись от второго меча, Итанур пронзил бок противника, и кровь хлынула, как река гнева. Второй удар в грудь довершил дело, и рыцарь пал. Третий, поднявшись, не успел взмахнуть клинком - смертельный удар в горло оборвал его жизнь.
Бросив прощальный взгляд на королеву, Итанур поспешил к винтовой лестнице. "Времени в обрез, подонки захватили замок, нужно бежать, пока есть шанс", - подумал он. Повсюду лежали тела стражей, чьи лица искажала гримаса агонии, а кровь, подобно багровым рунам, испещряла картины и стены коридора, рассказывая о танце смерти.
Итанур ступил на последнюю ступень, и из тени вынырнул тёмный паладин в рогатом шлеме. Воин замер, едва не потеряв равновесие перед лицом новой угрозы.
Внезапно взгляд Гаер-Джэшуал-Хара, именуемого Итануром, упал на взведённый ручной арбалет, покоящийся у мёртвого стражника, и он, подобно ловкому оленю, увернулся в сторону, предчувствуя удар судьбы. Тёмный паладин, чьи тяжёлые шаги сотрясали каменный пол, надвигался на воина, подобно воплощению мрака. Там, где проходил этот рыцарь тени, свечи гасли, словно жизнь покидала их под взглядом его рогатого шлема. Итанур, сжав арбалет, навёл его на врага и спустил курок. Тетива, подобно раскату грома, вытолкнула болт, что, прорезая воздух, устремился к цели. Глухой удар возвестил о попадании - болт вонзился в плечо паладина. Но тот, не дрогнув, взмахнул рукой, и магическая волна, подобная урагану, отшвырнула Итанура обратно в королевский зал, где эхо его падения разнеслось под сводами.
С грохотом он рухнул на холодный пол, и дыхание, словно уловленное в силки, отказывалось возвращаться. Рот его жадно ловил воздух, а тяжёлые шаги паладина приближались, подобно барабанной дроби перед казнью. Перевалившись на бок, Итанур взглянул на чёрного рыцаря, и боль в груди, что жгла, как раскалённый уголь, смешалась с кровоточащим порезом на руке. Могучий противник был слишком силён, и внутренние силы Итанура иссякли, как угасающий факел. Он отвернулся от паладина, словно отвергая саму смерть, и его взор скользнул по полу к телу королевы. Она лежала, прекрасная даже в смерти, и лишь потухшие глаза, подобно тёмным звёздам, говорили о её уходе в царство теней. Лицо воина омрачилось - желание жить покинуло его. Он жаждал последовать за ней, куда бы ни вела её душа, и более не мог тешить себя пустыми обетами о будущем или чести. Всё потеряло смысл. "Тёмный паладин, спаси меня, освободи мою душу", - молил он в безмолвии сердца, ползя к королеве.
- Вновь я подвёл вас, моя королева, - вырвалось из его уст слабым шёпотом, полным отчаяния.
Высокая тень паладина накрыла Итанура и её величество, и двуручная булава, подобно молоту судьбы, вознеслась над рогатым шлемом. Итанур сомкнул очи, принимая печальную участь, и холод, подобный дыханию могилы, пробежал по его спине, предвещая конец.