Федорцов Евгений Германович
Каменный Голод

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Октябрь 1944. Затерянный взвод американских солдат, измотанных до предела грязью и боями в Арденнском лесу, натыкается на спасение - мрачный, заброшенный особняк. Но каменные стены не дают тепла, лишь впитывают свет и надежду. Ложное затишье после боя проклятых часов, бьющих тринадцать, оборачивается кошмаром. Из глубины древних камней поднимается шепот. Дом не просто стоит - он живой. И он голоден.
  Октябрь 1944, Арденнский лес.
  
  Дождь стучал по каскам, словно костяные пальцы мертвеца, отбивающие такт нашему похоронному маршу. Шестнадцать часов. Шестнадцать проклятых часов мы брели сквозь серо-зеленый ад Арденн. Грязь, липкая и теплая, как чьи-то внутренности, засасывала сапоги с жадным чмоканием. Я, рядовой Финн О"Лири, прижимал холодный ствол своего "Гаранда" к ключице так сильно, что боль стала якорем - единственной твердой точкой в этом расползающемся мире. В голове гудело от усталости, а за пазухой, в промокшем насквозь пакете, фотка сестры из Бостона казалась последним кусочком иного, солнечного мира.
  
  Мне всего 20, но кажусь старше из-за щетины и глубоких теней под глазами. Рыжеватые, вечно мокрые от дождя или пота волосы торчат из-под каски М1. Лицо худое, покрытое смесью грязи, пота и чего-то похожего на сажу. Глаза - усталого, грязно-голубого цвета, постоянно сканируют лес. На подбородке - старый шрам от детской драки (или так я обычно говорю всем).
  
  Винтовка M1 Гаранд - мой якорь. Держу ее так, будто она часть тела. Штык-нож на поясе, мокрый плащ-палатка поверх стандартной униформы M1943. Рюкзак набит базовым скарбом: пайки, боеприпасы, немного бинтов, промокшая насквозь книга Стивенсона.
  
  Я наблюдателен. Молчалив, но не забит. Быстро соображаю. Чувствую себя немного чужим (ирландские корни), но предан своим. Мой "Гаранд" - единственное, что кажется надежным в этом хаосе. Верю в удачу и скептически отношусь к офицерским приказам. Взводный "призрак" - умею тихо двигаться и замечать то, что другие пропускают. Сейчас выжат как лимон. Ноги горят, ключица ноет от упора винтовки, а в голове одна мысль: "СУХОЕ МЕСТО. ХОТЬ НА ЧАС".
  
  - Остановка! - Голос сержанта Барлоу прорвался сквозь шум ливня, хриплый, как скрип несмазанных петель. Он стоял, чуть согнувшись под тяжестью своего Томми-гана и невидимого груза - ответственности за нас, затерянных где-то между своими и фрицами. Грязь стекала по его лицу, делая его похожим на статую из пепла. Он указал стволом сквозь водяную завесу: - Вон там. Укрытие.
  
  Сержант Говард Барлоу, наш командир, папаша короче. Лет под 50. Крепкий, коренастый, но с проседью в коротко стриженных висках и глубокими складками у рта и глаз - морщины. Лицо сейчас цвета мокрого пепла, подчеркивая усталость. Глаза - серые, острые, как скальпель. Видят все, ничего не пропускают. Кажется шире, чем есть, из-за мокрой полевой куртки и нагрудного разгрузочного жилета с магазинами к Томми-гану.
  
  Пистолет-пулемет Томпсон M1A1 - его "кочерга". Висит на ремне, готовый к бою. Кобура Кольт M1911 на поясе. Каска с тремя полосками сержанта. Наручные часы под плащом - механические, дедовские, все еще идут. В кармане - смятая фотография жены и двух маленьких дочек (8 и 5 лет).
  
  Он скала. Опытный солдат Первой Мировой, прошедший потом всю Европу. Не кричит без нужды, но когда говорит - слушают все. Ответственность за своих парней давит на него сильнее рюкзака. Прагматик до мозга костей. Не верит в чудеса, верит в пули, тактику и инстинкт выживания. Он измотан до предела, но не имеет права это показывать. Его "цвет пепла" - это цвет непрожитой тоски.
  
  Мы вглядывались туда, куда тыкал его ствол. Между черными, мокрыми великанами-соснами, на пригорке, что зловеще выпирал из трясины, стояло Оно. Не дом. Не разбомбленная ферма. Особняк. Трехэтажный монолит из какого-то темного, почти черного камня. Его остроконечные шпили вонзались в низкое, свинцовое небо, как гнилые клыки какого-то доисторического чудовища. Окна - слепые, пустые глазницы. Ни проблеска света. Ни движения. Только огромная дубовая дверь, покрытая резьбой. Даже сквозь дождь и расстояние узор резал глаз: переплетенные змеи, яростно пожирающие собственные хвосты. Знак бесконечного цикла. Или проклятия.
  
  - Французские аристократы... - пробормотал рядом капрал Элайджа Риггс, наш "ходячий справочник". Он нервно поправил запотевшие очки, пытаясь разглядеть детали. - ...свалили отсюда еще в сороковом, едва фрицы показались. Но это... - Он замолчал, сглотнув. - Будто не отсюда. Камни... Словно из Англии привезли.
  
  Камни. Да. Они были не просто темными. Они поглощали свет. Дождь хлестал по крыше, стекал потоками, но стены особняка оставались матово-сухими, как кожа высохшего трупа. От них веяло не просто сыростью руин, а холодной пустотой.
  
  Капрал Элайджа Риггс. Сухощавый, долговязый парень лет 25. Очки в металлической оправе, постоянно запотевшие или забрызганные грязью, которые он нервно протирает рукавом. Лицо интеллигентное, даже в грязи. Волосы темные, непослушные, торчат из-под каски. Говорит четко, даже сейчас.
  
  Винтовка M1 Карабин - легче "Гаранда", ему удобнее. Планшет с картами (внутри водонепроницаемого мешка), компас, блокнот и карандаш. В рюкзаке - трофейный немецкий бинокль и копия "Полевого устава". Выглядит менее воинственно, но снаряжение выдает его роль.
  
  Мозг группы. До войны - учитель истории. Знает кучу бесполезных (и полезных) фактов о местности, архитектуре. Часто служит переводчиком (знает французский и немного немецкого). Иногда его эрудиция раздражает, но его карты и умение ориентироваться спасали не раз. Иногда его очки - щит от реальности, которую он пока не готов принять.
  
  - Входим, - Барлоу щелкнул предохранителем своего "Томми". Его серые глаза, острые и усталые, метнулись по нашему жалкому строю. - О"Лири, Морено - вы сзади. Чистим комнаты. Риггс, Чен - периметр. Питтс - ты с Морено, прикрой его. - Его взгляд задержался на рядовом Луисе Морено, который, бледнея, сжимал серебряное распятие на грязной веревочке. Морено кивнул, его смуглое лицо напряглось. Его BAR казался единственной надеждой против невидимого ужаса. - И ради всего святого, - добавил Барлоу, его голос стал жестче, - ничего не трогайте. Ни хрена! Понятно, Питтс?
  
  Рядовой Луис Морено. Невысокий, коренастый, крепко сбитый парень из Нью-Мексико. Лет 22. Смуглая кожа, темные глаза, которые сейчас широко открыты от усталости и напряжения. На шее, поверх ворота гимнастерки, видно серебряное распятие на грязной веревочке. Он постоянно его трогает, особенно когда страшно.
  
  Пулемет BAR (Автоматическая винтовка Браунинга) - его "детка". Тяжелый, но он носит его без особых жалоб. Кожаная перевязь с дополнительными магазинами. Стальной шлем, кажется, ему немного велик. На поясе - большой нож-мачете (трофей или личное, даже не знаю).
  
  Он сила и вера. Простой парень, сильный физически, преданный товарищам и Богу. Не самый быстрый умом, но надежный как скала в бою. Его BAR дает отряду огневую мощь. Глубоко суеверен. Любое отклонение от нормы - знак свыше или дьявольские козни.
  
  Джеймс "Джимми" Питтс, наш добродушный силач, тащивший на себе ленты патронов к BAR Морено и ящик с гранатами, вздрогнул. Его круглое, обычно открытое лицо было сморщено от усталости и непонимания.
  - Так точно, сержант, - пробормотал он, поправляя тяжелый рюкзак. - Просто... погреться бы.
  
  Рядовой Джеймс "Джимми" Питтс. Настоящий медведь. Широкоплечий, мощный, рост под 190 см. Руки как окорока. Лицо круглое, обычно добродушное, но сейчас искажено гримасой усталости и дискомфорта. Короткая светлая щетина. Часто вытирает лицо грязной рукой, размазывая грязь еще больше.
  
  Тяжелый рюкзак с дополнительными лентами патронов к BAR Морено и ящиками с гранатами. Сам носит M1 Гаранд, но она в его руках кажется игрушкой. На ремне - весовая лопата (его любимое орудие ближнего боя). Каска сидит чуть криво.
  
  Он добряк и силач. Недалек, но золотое сердце. Всегда готов помочь, подставить плечо, нести самое тяжелое. Боится не столько боя, сколько подвести товарищей. Его физическая сила - актив отряда, но иногда он действует до того, как подумает. Он измотан физически - ноша тяжела, а грязь высасывает силы.
  
  Рядовой Ли Чен, наш тихий радист, лишь молча кивнул, его пальцы нервно постукивали по корпусу его SCR-300. Рация молчала слишком долго. Его внимательный взгляд скользнул по заколоченным окнам особняка, и тонкие брови чуть приподнялись - первый профессиональный сигнал тревоги.
  
  Он небольшого роста, аккуратный, даже в грязи. Азиатские черты лица. Лет 20. Взгляд умный, внимательный, постоянно бегает, оценивая обстановку. Движения точные, экономные. Кажется наименее затронутым усталостью, но это иллюзия - он просто лучше скрывает.
  
  Радиостанция SCR-300 за спиной в специальном ранце - его крест и смысл. Пистолет M1911 на поясе - для самообороны. Каска. На запястье - трофейные немецкие часы. В кармане - маленький блокнот с карандашом и радиокодами.
  
  Тихий и незаметный, но ключевой игрок. Его задача - связь с миром, с командованием. Рация молчит слишком долго - это гнетет его больше других. Он молчалив, но не замкнут. Очень наблюдателен. Он сосредоточен и напряжен. Тишина эфира заставляют его внутренние тревожные лампочки мигать красным.
  
  Я ощутил, как по спине пробежал холодок, не связанный с дождем. Этот дом стоял неправильно. Мой "Гаранд" снова уперся в ключицу, напоминая о единственной реальности, которую я понимал: ствол, спуск, пуля. Все остальное - этот лес, эта грязь, этот черный каменный кошмар - было чужим, враждебным. Мы шагнули вперед, к зияющему провалу двери со змеями. Барлоу шел первым, его спина, прямая и широкая, казалась последним рубежом между нами и безумием. Морено шептал молитву. Питтс тяжело дышал. Риггс бормотал что-то о готической архитектуре, пытаясь найти рациональное объяснение. Чен молчал, сканируя периметр.
  
  Дверь открылась беззвучно, будто нас ждали. Внутри пахло пылью, тленом и... миндалем. Сладковато-горький запах бил в нос.
  
  - Цианид? - прошептал Морено, бледнея.
  
  - Или миндальное печенье, - фальшиво пошутил я, но рука сама сжала винтовку.
  
  Холл был огромным. Паркет под слоем пыли мерцал темным деревом. Лестница в два пролета вела наверх, в зияющую темноту второго этажа. На стенах - пустые рамы, будто картины вырвали с мясом. И портрет. Один-единственный, над камином. Мужчина в камзоле XVIII века. Лицо - острые скулы, тонкие губы. Глаза... Глаза казались влажными. Следили.
  
  - Окна заколочены изнутри, сержант, - доложил Чен, наш тихий китаец-радист. - Толстыми досками. Как будто... заточали кого-то.
  
  - Или не пускали что-то внутрь, - пробормотал Риггс, светя фонариком в темный проход справа. Луч выхватил столовую. Длинный стол, покрытый пыльной парчой. Семь стульев. На тарелках - не тронутая еда. Засохший хлеб, почерневшее мясо. И стаканы с темно-красной жидкостью.
  
  - Вино? - шагнул к столу Питтс, здоровяк с руками как окорока.
  
  - Не трогай! - рявкнул Барлоу, но было поздно. Питтс ткнул пальцем в корочку хлеба.
  
  Хруст.
  
  Не громкий. Но в гробовой тишине - как выстрел. И тогда часы в углу заиграли.
  
  Маятник гигантских напольных часов, замерших столетия назад, дернулся. Заскрипели шестерни. И с жутким, мелодичным звоном часы пробили... тринадцать раз.
  
  Звук висел в воздухе, гулкий и нелепый, как похоронный колокол на детском празднике. Мы замерли, винтовки наперевес, пальцы на спусковых крючках, сердца колотились где-то в горле. Морено уронил фонарь, стекло брызнуло о паркет. Питтс рефлекторно прикрыл голову руками. Я впился взглядом в гулкую темноту за дверными проемами, ожидая.
  
  Но ничего не произошло.
  
  Тишина. Глубокая, давящая, нарушаемая лишь нашим прерывистым дыханием и шипением керосиновых ламп. Маятник часов качнулся еще несколько раз с громким, одиноким скрип-скрип-скрип и замер снова. Тени успокоились, вернувшись к своим обычным, пусть и жутковатым, очертаниям.
  
  - Ч-черт возьми... - выдохнул Питтс, опуская руки. Его широкое лицо было бледным под слоем грязи. - Что это было? Бомба замедленного действия?
  
  - Старые часы, - пробормотал Риггс, поправляя очки. Его голос дрожал, но он старался звучать убедительно. Он поднял фонарь Морено, луч скользнул по пыльному корпусу часов. - Пружина... или маятник... зацепился. Освободился от вековой грязи от нашего вторжения и... отработал. Тринадцать? Глюк механизма. Или счетчик сбит. - Он говорил быстро, слишком быстро, как будто убеждал в первую очередь себя. Его "ходячий справочник" дал сбой перед этой необъяснимостью.
  
  Сержант Барлоу медленно опустил "Томми", его взгляд сканировал столовую, углы, высокий потолок с паутиной. Ни движения. Ни теней-призраков. Только пыль, да наша испуганная пятерка.
  
  - Риггс прав, - сказал Барлоу, но в его голосе не было уверенности, только усталое командование. - Старый хлам. Морено, соберись. Питтс, осмотри левый проход. О"Лири - правый. Быстро и тихо. Чен, свети сержанту. Нам нужно найти место для ночевки. Сухое. И с одной дверью.
  
  Напряжение медленно, как воздух из проколотой камеры, стало спадать. Адреналин отступил, оставив после себя ватную слабость и обострившуюся до крика усталость. Морено, дрожащими руками, поднял свой фонарь, крепче сжал распятие. Питтс кряхтя поднялся, почесал затылок под каской. Даже Чен слегка расслабил хватку на своем пистолете, хотя его глаза все еще сканировали тени с подозрением профессионала.
  
  Мы обыскали комнаты вокруг столовой. Кладовая с пустыми банками и мышиным пометом. Буфет с битым фарфором. Маленькую курительную комнату с прогнившими креслами. Ничего полезного. Ничего опасного. Только пыль, тлен и этот всепроникающий запах старой древесины и... чего-то сладковато-горького, что мы теперь приписывали краске или плесени.
  
  В конце концов, мы вернулись в холл. Лестница наверх пугала своей темнотой и обещанием новых лабиринтов.
  
  - Здесь, - указал Барлоу на небольшое помещение рядом с лестницей. Похоже, кабинет или библиотеку. Полки почти пустые. Одно окно, крепко заколоченное досками. Одна прочная дверь, которую можно запереть изнутри засовом, хоть он и скрипел от ржавчины. - Ставим вахту. Два часа смены. О"Лири - первый. Потом Питтс, Риггс, я. Чен, ты спишь - твоя рация важнее. Морено, спи, если сможешь.
  
  Мы втащили несколько наименее прогнивших кресел, сбились в кучу в центре комнаты, подальше от заколоченного окна и темного проема двери в холл. Питтс моментально захрапел, свалившись на рюкзак с патронами. Морено долго ворочался, шептал молитвы, но в конце концов усталость взяла свое, и его дыхание стало глубже. Риггс сидел, обхватив колени, и глядел в пустоту, его очки слабо блестели в свете единственной керосиновой лампы, поставленной на каминную полку (камин был забит кирпичами). Чен прикорнул у стены, прижимая к груди рацию. Барлоу сидел у двери, спиной к нам, его профиль был резок и неподвижен, "Томми" на коленях. Я занял пост у входа в холл, прислонившись к косяку, "Гаранд" наготове. Мои веки слипались, тело ныло от перенапряжения и холода.
  
  Снаружи дождь притих, но потом разбушевался вновь. Сначала редкие капли забарабанили по заколоченному окну, потом поток усилился. Монотонный, убаюкивающий шум. Он сливался с храпом Питтса, с глухим гулом в ушах от пережитого напряжения. Холод из щелей в стенах и от каменного пола пробирал до костей. Лампа на камине коптила, бросая дрожащие, уставшие тени.
  
  Я боролся со сном, кусая губу до крови. Прошел, наверное, час. Тишина в доме казалась теперь не зловещей, а просто... пустой. Старой. Мертвой. Даже скрип маятника часов в столовой опять прекратился. Только дождь. Вечный арденнский дождь.
  
  И вот, в этой полусне, в этом пограничном состоянии между истощением и забытьем, я сначала не понял, что слышу. Сначала это сливалось с шумом дождя. Как шелест листьев за окном. Как капли, стекающие по стене. Но постепенно... постепенно этот звук выкристаллизовался. Он стал отдельным, настойчивым, проникающим сквозь монотонный гул воды.
  
  Шепот.
  
  Не громкий. Не рядом. Где-то далеко. Может, наверху? Может, в столовой? Неразборчивый поток звуков. Не слова, которые я мог понять, а скорее... шипящее бормотание. Как множество голосов, слившихся в один невнятный, ледяной поток. Как шорох сухих листьев по каменному полу. Как змеи, переговаривающиеся в темноте.
  
  Я встряхнулся, протер глаза. Прислушался. Шепот был. Реальный. Он не стихал. Он наползал. Становился чуть отчетливее, чуть ближе. Не угрожающе громко, но неотвратимо. Как холод, пробирающий под одежду.
  
  - Сержант... - я прошептал, поворачиваясь к Барлоу.
  
  Он уже сидел не спиной. Он смотрел прямо на меня, его лицо в полутьме было резкой маской. Его глаза, острые и серые, были широко открыты. Он медленно поднял палец к губам. Тише.
  
  Он слышал. Он слышал этот шипящий, ползучий шепот, поднимающийся из глубин каменного чрева дома, нарушая ложное перемирие ночи. Холод, уже не только от камня, а из самой глубины души, сжал мое сердце. Расслабленность испарилась. Дом не спал.
  
  Мы тихо вышли из комнаты, готовые ко всему...так мы думали.
  
  Ледяной ветер рванул через заколоченные окна. Пламя свечей, которые мы не зажигали, плясало безумными тенями. И в этом танце теней я увидел их.
  
  Фигуры. Семь. Сидели на стульях за столом. Прозрачные, как дым, но я видел одежду - лохмотья, вроде монашеских ряс. Видел склоненные головы. Видел руки, сцепленные в молитве... или отчаянии. И слышал...
  
  Шепот.
  
  Не слова. Шипящий поток звуков, словно змеиное гнездо у самого уха. Шепот лился из семи уст одновременно, наполняя столовую ледяным эхом.
  
  - Святая Матерь... - перекрестился Морено, отступая. Его распятие на шее вдруг почернело, как обгорелое.
  
  Фигуры подняли головы. Пустые глазницы уставились на нас. Шепот стал громче, яростнее.
  
  - На выход! ВСЕ! - заорал Барлоу, поливая их очередью из Томпсона. Пули прошли сквозь фигуры, не оставив следа, впиваясь в стену с гулким стуком.
  
  Мы рванули назад, в холл. Тень от портрета над камином вдруг вытянулась, поползла по стене, приняв форму человека с слишком длинными руками прямо к выходу, отрезая его от нас.
  
  - Наверх! - закричал Чен, указывая на лестницу.
  
  Мы взбежали, спотыкаясь о ступени, покрытые... липкой слизью. Темной, как старая кровь. Она тянулась нитями с верхних этажей.
  
  Второй этаж - лабиринт коридоров. Двери. Все закрыты. Все, кроме одной в конце. Она приоткрыта. Оттуда лился слабый свет и... плач ребенка.
  
  - Нет, - прошипел Барлоу. - Ловушка. Нельзя.
  
  Но плач был таким реальным. Таким беспомощным. Сержант Барлоу, у которого дома остались двое малышей, сжал карабин.
  
  - Прикройте.
  
  Он толкнул дверь.
  
  Детская.
  
  Игрушки. Кроватка с балдахином. И в кроватке... кукла. Фарфоровая, с золотыми кудряшками и синими стеклянными глазами. Она сидела, обняв колени. И плакал она. Из ее полуоткрытого рта лился душераздирающий детский плач.
  
  - Что за чертовщина... - прошептал Риггс.
  
  Кукла медленно повернула голову. Фарфор скрипел. Голубые глаза уставились прямо на Барлоу. Плач смолк. Кукла улыбнулась. Широко. Неестественно. Обнажив крошечные острые зубки.
  
  - Па... па? - проскрипел фарфоровый ротик.
  
  Барлоу вскрикнул, отпрыгнул. Кукла поднялась. Скатилась с кроватки. Пошла мелкими, семенящими шажками, ее фарфоровые ножки цокали по паркету. Прямо к сержанту.
  
  - Папа! Играть!
  
  Барлоу выстрелил. Голова куклы разлетелась на осколки. Тело рухнуло. Но из обрубка шеи выползло... нечто. Гибкое, черное, как нефть, с сотнями тонких, шевелящихся щупалец. Оно шипело, как раскаленная сковорода, и рванулось к ближайшему - Морено.
  
  Тот закричал, отбиваясь прикладом своего BAR. Но щупальца, черные и маслянистые, как живая нефть, уже обвили его голень. Раздался шипящий звук, похожий на раскаленное железо, опущенное в воду, и в нос ударил тошнотворный запах горелого мяса и серы. Морено завопил нечеловеческим голосом, его лицо исказилось от невыносимой боли. Черная слизь текла по сапогу, прожигая кожу и толстую ткань, дымясь едким паром.
  
  - Огонь! - завопил Риггс, отскакивая назад, его голос сорвался от ужаса. - Оно должно бояться огня!
  Но огня под рукой не было. Только сталь и свинец. Я действовал на автомате, сработал инстинкт стрелка, выточенный месяцами боев. Не думая, только видя цель. Это не человек, не фриц - это оно. Угроза. Мой "Гаранд" был уже у плеча, приклад вжался в грязную ткань моего мокрого плеча. Я поймал в прорези прицела плотный, пульсирующий комок тьмы, вылезающий из обрубка кукольной шеи. Дыхание замерло. Мир сузился до мушки и этой черной скверны, ползущей к стонущему Морено.
  
  Выстрел.
  
  Грохот M1 Гаранд в замкнутом пространстве детской оглушил, как удар кувалды по наковальне. .30-06 Springfield - патрон, сражающий оленей и вражеских солдат, - со свистом врезался в центр черной массы. Эффект был мгновенным и чудовищным.
  
  Тварь взвыла. Не визг, а низкий, ревущий вопль ярости и боли, сотрясающий кости. Пуля не разорвала ее, как живое существо. Она будто разбила что-то внутри. Черная форма дернулась, сжалась в плотный, корчащийся шар, из которого брызнули сгустки той же маслянистой слизи. На полу осталось жирное, дымящееся пятно, больше похожее на выгоревшее масло, чем на кровь. Запах серы стал невыносимым, смешавшись с вонью паленой плоти Морено. Сама тварь, сжавшись до размеров кошачьей головы, метнулась к плинтусу, просочилась в щель между досками и исчезла, оставив после себя лишь струйку едкого черного дыма и жгучее воспоминание о своем вопле.
  
  Тишина, наступившая после выстрела, была оглушительной. В ушах звенело. Пороховой дым висел в воздухе тяжелой сизой пеленой, смешиваясь с едкими испарениями от твари и запахом страха. Морено рыдал, скрючившись на полу и сжимая обугленную ногу. Его BAR валялся рядом. Питтс замер, уставившись на дымящуюся щель в плинтусе, его лицо было белым как мел. Риггс тяжело дышал, прислонившись к стене, его очки сползли на кончик носа. Барлоу уже был рядом с Морено, его лицо было каменным, но глаза метались, оценивая ущерб и угрозу.
  
  Я стоял, все еще прижимая приклад "Гаранда" к плечу. Рука дрожала. Отдача. От адреналина. От вида этой... вещи. Пуля попала. Пуля подействовала. Но ощущения победы не было. Было чувство, что я ткнул палкой в гнездо чего-то бесконечно большего и древнего. Запах серы висел в воздухе, как обещание мести. Тварь не была убита. Она была ранена. И она уползла вглубь дома. В его каменные кишки.
  
  Морено стонал, держась за ногу. Кожа была обуглена до кости.
  
  - Надо убираться отсюда! - голос Риггса дрожал.
  
  Мы тащили Морено по коридору. Его стоны сливались с нарастающим гулом. Стены дышали. Буквально. Каменная кладка пульсировала, как гигантские легкие. Из трещин сочилась теплая слизь. Воздух густел, пропитываясь запахом миндаля и гниющего мяса.
  
  - Там! - Чен указал на окно в конце коридора. Оно не было заколочено! Сквозь грязное стекло виднелись мокрые ветки леса. Спасение!
  
  Мы побежали. Морено кричал от боли. Я был последним. И почувствовал... дыхание на затылке. Ледяное. С запахом могилы.
  
  Оглянулся.
  
  Тень.
  
  Она скользила по стене напротив, не соответствуя ни одному источнику света. Высокая. Тощая. С неестественно длинными руками, заканчивающимися крючковатыми тенями-пальцами. Голова - вытянутый овал без лица. Только две глубокие впадины, в которых мерцал тусклый, злобный свет. Она двигалась за нами, не отставая, плывя по камню как по воде.
  
  - Быстрее! - завопил я.
  
  Риггс и Чен вышибли раму прикладами. Холодный, влажный воздух ударил в лицо. Лес!
  
  - Прыгай! - Барлоу подхватил Морено под мышки.
  
  Они исчезли за подоконником. Я рванул следом. И в этот момент каменная рука выросла из стены.
  
  Теплая, липкая, как свежевынутые кишки, она схватила меня за горло. Я задохнулся. Пальцы впивались в шею. За окном кричали мои товарищи.
  
  - Финн!
  
  Я изо всех сил рванулся, откинувшись назад. Раздался влажный хлюпающий звук. Каменная рука оторвалась от стены, как отрубленная. Она упала на пол, извиваясь пальцами, и рассыпалась в кучу теплого, дымящегося пепла.
  
  Я вывалился из окна. Упал в грязь. Руки товарищей подхватили меня.
  
  - Бежим! Прочь отсюда!
  
  Мы рванули в чащу. Дождь хлестал по лицу. Я оглянулся.
  
  В окне второго этажа, где мы выпрыгнули, стояла фигура. Человек в камзоле с портрета. Он смотрел нам вслед. Его лицо было неподвижным. Но уголки губ дрогнули вверх. В ужасающей, голодной улыбке.
  
  Мы бежали, пока не рухнули у ручья, далеко от того места. Морено стонал. Его нога была ужасна.
  
  - Что... что это было? - задыхался Чен.
  
  - Ад, - простонал Барлоу, вытирая грязь с лица. - Самый настоящий ад.
  
  Риггс молчал. Он сидел на корточках, разглядывая что-то в руке. Обломок темного камня. Тот самый, что остался от руки, схватившей меня. Камень был теплым. И на нем виднелся... рельеф. Крошечная, искаженная от ужаса человеческая рожица. Как будто камень впитал в себя чей-то последний крик.
  
  - Дом, - прошептал Риггс. - Дом голодный. Он питается страхом. Болью. Отчаянием. И он не отпустит свою добычу.
  
  - Что ты несешь? - Барлоу схватил его за плечо.
  
  - Он дал нам уйти, сержант. Чтобы рассказать. Чтобы привели других. Больше пищи. - Риггс поднял глаза. В них не было безумия. Только ледяное, бездонное понимание. - Мы помечены.
  
  Внезапно Морено затих. Его стоны прекратились. Мы обернулись. Он сидел, прислонившись к дереву. Его глаза были широко открыты. Рот - тоже. Но не для крика. Изо рта, из носа, из ушей медленно выползали черные, маслянистые нити. Как корни. Как щупальца. Они тянулись к земле, к стволу дерева, впитываясь в кору и грязь.
  
  - Нет! - Барлоу бросился к нему.
  
  Но было поздно. Тело Морено обмякло. Кожа стала серой, сухой, как пергамент. А черные нити пульсировали, утолщаясь, становясь похожими на... корни темного дерева.
  
  И тогда мы услышали скрип. Знакомый, ненавистный. Скрип телеги? Нет. Скрип огромных, старых дверей. Оттуда. Из леса. Из темноты.
  
  Дом звал. Он знал, что мы рядом. Он был терпелив.
  
  - Бежим, - хрипло сказал Барлоу, отрывая взгляд от ужасающего "цветка", выросшего из тела Морено. - Пока можем.
  
  Мы побежали. Но с каждым шагом лес вокруг становился гуще. Стволы деревьев казались темнее. Кора - шершавее, больше похожей на камень. И запах... запах сладкого миндаля витал в воздухе, смешиваясь с запахом сырой земли и гнили.
  
  Я не знаю, бежали ли мы к спасению. Или просто в другую часть его территории.
  
  Потому что когда мы выбежали на опушку, перед нами открылась долина. И в ее центре, на пригорке, омываемый грязным дождем, стоял он. Черный каменный особняк. Слепые окна. Дутые двери со змеями.
  
  А на крыльце, под сенью остроконечного портика, стояла фигура в камзоле. Она подняла руку. Не в угрозе. В приглашении.
  
  Дверь за его спиной медленно, со скрипом, открывалась. Из черной пасти вестибюля потянуло ледяным ветром и сладковатым запахом тления.
  
  Сержант Барлоу опустил Томпсон. Его плечи ссутулились.
  
  - Конец дороги, парни, - прошептал он.
  
  И мы пошли. Потому что бежать было некуда. Потому что за спиной лес стал каменной стеной. Потому что голод дома был сильнее страха. Он был законом этого места.
  
  Мы вошли в зияющую пасть двери. Она закрылась за нами с тихим, влажным всхлипом.
  
  А в лесу, на опушке, где мы стояли, из сырой земли медленно пробился росток. Черный. Блестящий. Он тянулся к серому небу, пуская первые маслянистые листочки, похожие на крошечные скрюченные пальцы. Скоро здесь вырастет новое черное дерево.
  
  Особняк был сыт.
  
  Пока.
   Музыка: Overlord OST - Jed Kurzel
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"