Федорцов Игорь Владимирович
Кровь с молоком

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Говорят, горбатых в рай не пускают, подразумевая вовсе не физический недостаток. А какой?.. Он действительно издалека... Он идет по следу... И рай ему не уготован... Теги: ведьмовство, сверхъестественное. Зло малое и Зло большое. P.S. История вторая. Продолжение "Кто-то издалека".
  Кровь с молоком
  История вторая
  
  "...Злые же люди и обманщики будут преуспевать во зле, вводя в заблуждение и заблуждаясь..."
  Святой апостол Павел. Второе послание к Тимофею.
  
  1
  За семь шагов до дорожной развилки лошадь остановилась. Верхового качнуло в седле и он сонно заморгал, рассмотреть помеху движению вперед.
  - Знаешь, Мянтуз, чем отличается жеребец от мерина? - в дремотной тянучке обратились к бахмату*.
  Конь всхрапнув, дернул шеей и без принуждения зашагал дальше, забирая влево.
  - ...Правильно. Читает указатели.
  На черной стрелке, косо прибитой и загаженной птицами, когда-то белой, а сейчас серой краской, крупно выведено "Брашовъ". С отмененным сто лет назад ярем на конце названия. Патриархальность в незамутненном виде, умиляться и вздыхать.
  - Какой указатель, такой и город. Примета верная, - зевал всадник. Из трех последних ночей, одну вовсе не спал, а две кемарил вполглаза под комариный писк.
  С равнины означенный Брашов напоминал старенькую плохонькую шапку не по размеру, нахлобученную на плешину холма. По приближению странноватое впечатление только усиливалось. Достаточно абстрагироваться от линий черепичных крыш, контуров каменных мерлонов и церковных маковок. Шапка и шапка. По местному - аблавуха. Приютивший городишко Чирьев Взгор омывала тишайшая Плиска, кое-где подбираясь под крепостные куртины, шестиростовые, крупной кладки, старой и новой. Пяток башен торчали суровыми стражами, видеть далеко сверху. Донжон с подачи местного клира и при поддержке патриаршего кустоша* разобрали, пустив материал на постройку колоколен монастыря Святого Якуба, городской ратуши и торгового пассажа, походить на столицу. Подвести путника к зеву Речных ворот, через спокойные воды, переброшен каменный мост. Въезд некоронованных особ, обязательно и исключительно, через них. Проще взимать пошлину и за теми, кто её взимает, приглядывать верным оком. Вторые ворота - Дальние, выпускали из городского периметра на простор и раздолье Меншчыны, разбегаться дорогам во всю ширь благодатного края, в последнюю войну, всех противу всех, не разоренного. Не дотянулась, пожечь, порушить. Не зря колокольни возвели, малиновым звоном заутрений, обеден и вечерь беды отгонять.
  Городская среда... Мудрено названа, не мудрено застроена. Три площади: Мародеров, Мидного Лужа, она же Королевская, и Рыночная, соединены Малым Кружем. Местные так и говорили приезжим: "Кружем на Мародеров, Кружем на Рыночную", подразумевая, двигаясь в левую сторону на названные площади верно попадешь. Внутри весьма приблизительного кольца - Кукуши. Грáдок* состоятельных, гербовых, именитых и родовитых. За Кружем область заселения торговцев, цеховых, ремесленников, накромсанная расходящимися лучами мощенных улиц на кварталы: Бальверы, Гофтары, Прасолы... У крепостного пристенья лачуги и хижины бедноты - Копытки, Шлехи, Босы. В остальном все привычное слуху и глазу: церкви, ратницы*, шинки, бордели, лечебни, мыльни. Ну и остального по мелочи, не отставать от подобных мест и местечек, рассованных и распиханных по углам страны.
  Было Брашову и досадное. Не отметились верноподданные горожане в анналах и роковниках* родной державы выдающимися умами науки и политики, хвастаться и гордиться ими. Певел Гнилый лютовал и разбоил на дорогах, выпросив за свои деяния монаршего гнева и высочайшего указа о немедленной поимке. Год подвоевода Леш Гач выискивал подлого вора по деревням и хуторам. Народу разорил больше именитого злыдня. И не поймал бы век, но обнищавшие людишки сами Гнилого изловили и под палача отдали. Ославился и Охрим Чечерь, королевской хоругви пикинер. Венценосцем обласканный и им же на плаху спроваженный, не путать дворцовую казарму со спальней королевы во дворце. Не умолчать и о Юсе Пекше, златокузнеце, ювелире и фальшивомонетчике. За свое непревзойденное мастерство подделки, ему не свинец в глотку залили, а головой в расплавленный металл окунули. За остальных, упомянутых в летописях бегло и без подробностей, тост в приличном обществе помянуть тоже не произнесешь.
  Въезжая в незнакомый город, напрасно надеяться, до вас никому нет дела. Думать подобное, глубоко заблуждаться. Лучше придерживаться противоположного мнения. Осознавать, вы под доглядом мытарей, властей и закона, обывателей, ворья и попрошаек, и потому будет не лишним проявить благоразумную осторожность и осмотрительность.
  - Важно, Мянтуз, правильно сориентироваться. Перед кем шапку ломать, кого подальше послать. С кем торг вести, кого невозбранно ебсти, - проведена верховым поучительная лекция. Multa paucis - многое в немногом, похвалили бы мудреца люди ученые и книжные, за умение ухватить и сжато передать суть.
  Жеребец недоверчиво тряхнул головой. Рассказывай сказки другим. Предприимчивый выискался. В лесу чего учудил? Лошаденки егерские к барышнику сами кинулись, только бы забрал от тебя. Здесь обойдется ли?
  Кокур упрек бахмата понял, потому продолжал разъяснять.
  - Тварей, которые Божьи, не спорю, на квадратную сажень побольше... Такой паноптикум! А которые не пойми чьи, те мелкие и зажравшиеся. Ничего серьезного беспокоиться. Стшига в саду гнездо совьет. Упырь под чердачные стропила заселиться. В подвале ватракос* квакает или ювха* под крыльцо заползет. Умертвие в оранжерее землицу рыхлую, унавоженную облюбует прилечь. Ведьмовки на отшибе избенку с банькой поставят. Неупокоенные в гости незваными наведаются. Призрак в доме мебель подвигает, посудой побрякает. Суккуб хозяина... хе-хе-хе... срамно уластит. Инкуб...
  Мянтуз возмущенного фыркнул.
  - ...хозяйку vingull (конский член) побалует. И все!
  Утешил! От таких обнадеживающих речений и день светлей и дышится легче. Полной грудью и взахлеб! Ни тебе скоффина (василиска), ни виверны, ни мантикоры, ни водяницы, ни сланги*, ходить потом с порченной шкурой, на живую, на скорую руку, дратвой залатанной.
  Отцокали копыта по мосту, накрыла грозная тень машикулей, медяк вброшен в металлический ларь сбора въездной пошлины. Отдай, не греши!
  - Ехай! - дозволил опцион, отмахнув не задерживать. Скорее по привычке. За въезжающим никого. Первый нынче. Суеверный бы сплюнул.
  Вслед всаднику длинно харкнули. И гость припоздавший, и не люб. На заплечье только левое глянь и рожу коцаную.
  Через арку ворот, преодолев звенящий эхом тоннель, Кокур оказался на небольшой эспланаде, засвеченной солнцем. Из достопримечательностей места - кордегардия охраны под городским стягом; вакантная виселица на одну шею; странноприимный дом древнего зодчества, с колоннами и контрфорсами; церковь, отхватившая большую часть пространства. По сюжетам витражей посвящена Святому Луду, крестившему некогда благодатный край, жителей которого в столице презрительно кличут "ботвинами". Из-за не проходящей любви провинциалов к борщу.
  - Двигай, Мянтуз! - увещевал всадник лошадь. - Надо где-то прислониться, толком поесть-попить-поспать.
  Жеребец понукание проигнорировал. Не впервой на городских улицах. Сильно не разгонишься, сшибешь кого ненароком. А спрос с кого? Не со шпор, с копыт. Наслушаешься разного и огреть могут.
  Не торопился и Кокур. Не здания и памятники рассматривать следует. Не среду обитания, а обитателей среды. Людей. Тех, кто под ногами снует. Кто в стороне стоит. За шторами окон прячется, подглядывать. В теньке расположился, головой вертит.
  Церковной паперти не минуешь. Попрошайки всех мастей, видов и образов, привычно тянут руки, получить милостыню. В каждую грязную лапу сунуть, никакой казны не хватит. Потому Кокур спокойно ехал мимо, игнорируя просьбы и сетования на хвори, на деток малых голодных, на родителей старых немощных, на безвинные страдания и лишения. На особо настырных косился Мянтуз, храпел и скалил крупные зубы. Отставали быстро. Не крестьянского поля лошаденка, не у войника под седлом. Грива в ленты и ремни прибрана, в косицы сплетена, кольцами обвешана. Вядзьмара (принесла нелегкая!) животина.
  Ближе к концу пестрого ряда страстотерпцев, в тенечке молодой липы, взгляд Кокура поймал лохматого мужичка. Почему его? Местечко удобное выбрал. А зачем попрошайке удобства? Не на отдыхе ведь, на промысле. На пропитание собрать, выклянчить. Костыль под рукой. И с ним не просто. Не на виду - разжалобить, в сторонке лежит, не мешаться.
  - Как зовут, горемыка? - подъехал Кокур поближе, перемолвиться с нищим словом.
  Отслеживать в обыденном необычное не столько склад ума или вбитая в подсознание привычка, сколько жизненноважная потребность. Если угодно - рефлекс. Обобщать опыт, наблюдения и подозрительность. Кредо гурмана. Не пропустить вкусное, не оставить без нужного внимания.
  - Назовусь больше подашь? А то тезке ярыжку* бросишь? - одним зырком, исподлобья, оценили приезжего. Конь справный, всадник ладный, в железо доброе опоясан, взглядом прилипчив и дотошен. Сволочь, словом. С таким не разговаривать, в ножи сходиться, дальше спокойней жить и, соответственно, дольше.
  Подгляди кто на них со стороны, с философской бы грустью заметил - ворон ворону глаз не выклюет, и оригинально собственную сентенцию переосмыслил. Эти выклюют. Им поделенное не поделить. На одной ветке не усидеть. В широком небе не разминуться.
  - И такое может случиться, - не отрицал, но и не сулился попусту Кокур, явить щедрость руки и сердца.
  - Побудой.
  Услышав, верховой только усмехнулся. Как он Кокур, так и нищий - Побуда.
  - Запомнил.
  - Бройником служил. При Радоже знатно побило. Теперь у ограды службу несу, - кратенько изложили некоторые подробности и кивнули на костыль. - При оружии. - Подергали одежонку. - В броне и табарде.
  - Немного их осталось тогда, - выказал Кокур понимание тяжести выпавших испытаний калечному воину.
  - Кто из Брашова, все здесь, - признался Побуда, но на жалость не давил, что весьма странно.
  Необычно для нищих. Не свойственно. Не голоден выходит. Голову прямо держит, глаза не отводит, не прячет.
  - Монетку бы подал, потом спрашивал.
  Монетку попрошайка получил. Ожидания оправдались, ярыжку бросили.
  - По делам вижу в Брашов прибыл, - смотрел Побуда на торчащий из-за спины всадника дюсак. Пояс и меч уже оглядел. Справа хитрая и хозяин непрост.
  - Ищу кое-кого, - признался Кокур. Зачем лишний туман. Ненужный интерес подогреть? Упомянутого интереса и без того будет, шагу не шагнуть. - Помочь хочешь?
  - Какой с меня помощник, - напомнить об увечье, Побуда локтем толкнул костыль. - Хромоногу только в помощниках и бегать.
  - А чего тогда спросил?
  Всматриваться в личину занятие малоприятное, поскольку скрываемое вряд ли получиться отнести к достоинствам. Но кто ты, спрашивать с других, когда на самом подобная "морда". И под ней не лик святого.
  - Нечасто к нам вядзьмары заезжают, - осторожно капают словеса.
  - Скажешь тоже! - глядел сверху великан на клопа.
  Побуда понимающе покивал. Не то сказал. Разуму две части тела не подчиняются. Язык и хер.
  - И то верно. Помолчу, - и брякнул одинокой монетой в кружке.
  - Постоялый двор подскажи, не проехать, - обратился Кокур с самой обычной просьбишкой, не заканчивать разговор на острой ноте и не искать нового информатора. С этим более менее понятно. Не место красит человека, а человек оное место выбравший. И это не обязательно тот, кто на нем сидит, задницей греет.
  Опять зырк.
  - На солидный кошель - Поветный Грифон. Прямо по улице, до Мидного Лужи, с ней налево, - обсказывал Побуда путь. - Вашей стати в Золотую Беркану, на Мародеров, подаются. Или в Королевский Крумкач. Он рядом. Прижимистые в Хвосте Саламандры живут. Ну, а голь перекатная при шинках угол со шлебаном снимает.
  - Про Грифона подробней? - захотел уточнить Кокур. Не из желания покрасоваться или пыль пустить в глаза. Иные соображения возникли, игнорировать их.
  - Каретный сарай, конюшня, мыльня, охрана. Место тихое. Не на глазу.
  Вполне внятные и достаточные объяснения, одобрить собственную расчетливость и, возможно, прозорливость.
  Пестрят уличные вывески, снует разномастный народец, горланят зазывалы, расхваливая товар и услуги. Хорошо пахнет хлебом, жареной и пареной готовкой, копченостями. Сытый голодным сделается, нанюхавшись вкуснятины.
  - Заметил? Мир не без добрых людей, - разглагольствовал Кокур, привычно обращаясь к жеребцу. - Я о нашем Побуде. Сидит в сторонке, рожа грязная, а шея и уши чистые. В волосах колтун, а вши не скачут. Одежка замызгана, но слишком аккуратно, а то и такие места изгвазданы, где в последнюю очередь замараешься. Костыль при нем. Подмышкой его носит? Или на манер коромысла закидывает? Опора под плечо не блестит, не натерта. Пятка не сбита, а металлической набойки нет. Нога хромая и не гнется? А колено на портках вытянуто. Скажешь с чужой жопы сняты. Ловко с размером угадали. Как на него пошиты. Башмаки отчего одинаково стоптаны? На раненную сторону нормально ступает. Опять же, кто при Радоже бился, тому из казны платят. Морда не запитая. Куда деньги идут? И пахнет он сладко. Брехней. Она, Мянтуз, всегда сладко пахнет. Слаще малинового варенья. Такой вот Побуда нам попался. Тебе интересно? Мне уже. Въехали только. Я тебя загодя предупреждал, в городе наперво надо правильно сориентироваться. Думал про улицы говорил?
  До площади добрался скоро. Понятно почему Лужа. Посередине плескался фонтан. Семь хилых струй в гранитной чаше. Столичные моды. Гулять разодетым горожанам в арках многоцветных радуг, красиво и шумно падающей воды. Не понятно почему Мидного? Траты на показ покойный монарх не приветствовал. За рачительность ратовал. От того в дырявых шкарпэтках (носках) и помер. Король! А не босяк уличный.
  На подворье "Грифона" Кокура встретили насторожено, не сказать с опаской. Хозяин - Артим Царный, дородный, бородатый, хитрый во все стороны и со всех сторон, не пришел в восторг от потенциального постояльца. Ликом не одухотворен, видом не благополучен, манерами не благороден. Платежеспособность под сомнением. От таких получишь головные боли и истрепанные нервы, и никакого прибытку неудобства компенсировать.
  - Комнату снять, два гроша в день. С обедом три. Полное содержание - пять, - огласил условия Царный, прибывая в больших раздумьях, не указать ли заезжему открыто на выход. Однако сдерживался события форсировать, предоставляя клиенту либо дать повод для отказа в заселении, либо убраться собственной волей.
  Кокур слушая речи Царного оглядывал зал "Грифона". Столы под скатертями, стулья изящной колченогости и никаких лавок. Окна с чистыми стеклами. Под потолком колесо светильника на сто свечей. По углам поменьше, на двадцать пять. Пол мыт и выскоблен до желтизны. Стены недавно белены и красиво увешаны рогами и мордами убиенного охотниками зверья. Не людно. Семейная пара завершала трапезу и юная панеле* допивала, судя по тонкому аромату, тминный ликер. Пристрастие выдавало в ней коренную аукштайтийку.
  "Землячка," - оглядел Кокур девицу. Бледна, узка в кости, долгообразна. Ничего примечательного, облизываться и пускать слюни.
  - Пять это..., - хотелось уточнить за что немыслимые деньги сдерут. В ином шинке неделю проживешь, бражничая и обжираясь.
  - Комната, завтрак, обед и ужин. Мыльня. Стойло для лошади и догляд за ней. Посыльный. Купить, отнести-принести. Пригласить бальвера (лекаря), брадобрея, портного, - раскрывались нюансы предоставляемых благ в "Грифоне". - Девки и прочие непотребство отдельно.
  Сделалось любопытно, какими такими непотребствами помимо девок пользуются постояльцы. О чем Кокур Царного и спросил.
  - Наряды разные. Антураж. Может вы королем хотите побыть. Или заморским султаном себя мните. Сераль собрать и повелевать басурмански, - нисколько не стеснялся хозяин посвящать в тонкости экзотичного времяпрепровождения. - Рабыни, одалиски, пажи, миньоны...
  "Одичал," ‒ признался Кокур отсталости от светской увлекательной жизни. Люди вон как отдых обставляют. Королями, султанами живут. Расходов двадцатка, а впечатлений на всю тысячу. - "Особенно с пажами и миньонами," - тяжелел за спиной дюсак, развлечься по своему.
  - Медь не принимаем, - предупредил Царный, исподволь склонить заезжего поискать другое место проживания. Облик гостя с весьма колоритным и запоминающимся лицом внушал самые худшие опасения, предполагая натуру беспокойную, деятельную, привносящую хаос в устоявшийся размеренный уклад.
  - Меня устроит, - высказали согласие остановиться в "Грифоне".
  Поскольку отделаться от нежелательного приезжего не получилось, Царный извлек толстую книгу в сафьяновом дорогом тисненом переплете, со шнурком-закладкой. Макнул перо в чернила, внести соответствующие записи в строки и столбцы.
  - Прозвание, титулярность, род занятий, причина прибытия в Брашове, сроки проживания в комнатах. Таков порядок.
  "Имя основа основ," - вальяжно текла мысль, подобная скрывшемуся под лестницей дымчатому аборигену из кошачьих.
  - Кокур.
  - Простите? - не совсем понял гостя Царный, глянув в сторону подъема на второй этаж.
  - Вы спросили имя. Кокур. В Брашове проездом. Жительствовать у вас предполагаю три-четыре дня, - кратко рассказано о себе и планах на ближайшее будущее. Звание и род деятельности опущен. Уточнять Царный не стал. Подобных он повидал немало, ошибаться. Легко сбрешут, а то расскандалятся, указать на необоснованность требовать с них подобные сведения, приплетя еще и конфиденциальность.
  - Оплачивается три, шесть, девять и так далее. Съезжать можете в любое время. Вещи не проживающих не храним и для передачи третьим лицам не принимаем.
  - Тогда шесть, - размахнулся Кокур тратить деньги. День-два отоспаться. День осмотреться. Еще парочка на беготню и поиски.
  Оплату за проживание внес сразу.
  Вернулся к жеребцу. Отвел в конюшню и самолично расседлал. Сунул припасенный соленый ржаной сухарь, похрустеть четвероногому приятелю. Похлопал, погладил, осмотрел копыта. Обязательно проверил в гриве узелки лент и колечки с рунами. Обронил и слово нужное. Hailaz ana sinþai sijēs (Невредимым останься в пути).
  - Не скучай! - пожелал он Мянтузу. Конюху трущемуся рядом, в чаяньи заработать, сунул мелкую монетку. - Вечером дашь овса в пиве вываренном.
  - Сделаю! - обещался тот, клятвенно прикладывая руки к груди или прижимая деньгу к сердцу. - Может кобылку сообразить?
  - Я как-нибудь сам, а он обойдется.
  Получив от Царного отпирку* с номером, Кокур поднялся в комнату. Чисто. На полу ковром коротко стриженная овчина. В стену не гвозди набиты, развешивать вещи, а имелся двустворчатый шкаф. Рядом куфра* с замком и ключом, запирать ценное. Круглый стол, близнецы стулья и кровать под пологом от мух. Узкое окно с ячеистой рамой на петлях, открывать проветривать. На подоконнике плошка с отравой для летучей братии.
  Сунул руку к поясу, захватить из кармашка щепоть праха. Бросил вверх. Дунул, развеять серые хлопья.
  - Kwemain miz nēþō nurþanē, audaz austanē, sēlį̄ sunþanē, wunjō westanē (Да прибудет мне спокойствие с севера, изобилие с востока, благость с юга, радость с запада).
  Бегучий сполох отразился голубым в стеклах и звездным фиолетом в маленьком настенном зеркале. Подошел, посмотрелся в отражение. Провел пальцем по глади, оставляя четкую полоску следа. Не пылью покрыто. Наговоренным тленом удавленного ворона, седмицу кормленного мертвечиной и мертвецкой кровью поенного.
  "Ic dir nach sihe (Я тебе вслед смотрю)... Ic dir nach sihe...," - пробормотал Кокур строку из ритуала, получить хозяину Грифона в обиход столь редкую вещицу, познавательно и полезно подглядывать за постояльцами.
  - А возможно и не его инициатива, - заподозрили в вуайеризме иных любопытствующих. Людей, промышляющих присвоением чужой личной собственности. Вспомнил более, чем странного нищего у церкви. Связано ли одно с другим? Узнать не помешает, раз судьба свела нос к носу.
  Зеркало протер рукавом, слюной начертал руну "манназ". Поразмышляв не отходя, знак стер. Нанося новый - "иера", нашептал на гладь.
  - Wari þū mek, Ꝧunraz, furi elhjaimaz wurdamaz, jahw ubilammai augammaz (Защити меня, Тунар, от злых слов и дурных глаз)...
  Седельные тоболы сунул в куфру. Попробовал прочность скоб и надежность замка. На ключ капнул тягучего желтого жира. Не сведущий примет за гхи, а посвященный в науку тлена и праха сделается молчалив и завистлив. Очень уж редкое маслице. Очень.
  Вставил ключ в замок, произнеся чуть слышно.
  - Kwemain miz helpō fram himinai (Да будет мне помощь небес).
  После чего закрыл, а ключ убрал на пояс. Прошелся по углам комнаты. Заглянул за шкаф и куфру. Подвигал стол и стулья. Задрал скатерть. Мало ли? Подошел к окну, глянуть на окрестные виды. Непритягательно. Участок сада старых яблонь, крыши конюшни и сарая, въезд на подворье. Впрочем, все ли так худо, не впечатлиться городскими пейзажами?
  В ворота сунулся шустрый малой. Туда глянул, сюда прошелся посмотрел. Пробежал глазами по окнам этажей здания. Спросил служанку, показал бумагу. Вроде бы послание доставил. Много лишних телодвижений для письмоносца.
  Кокур поспешил спуститься, отловить соглядатая. Едва успел сойти с последней ступеньки, пацан показался в зале. Уличная босота, тощая, ловкая и прихватистая.
  Громко свистнув, Кокур поманил - подь сюда! Почтарь с оглядкой приблизился.
  - Меня ищешь?
  - Нет. Мамка за батькой послала, - уверено соврал малой, белобрысый что березовое полено.
  - А родитель кто?
  - Брукарь.
  Здесь правды больше, но тоже не вся.
  - Погляжу, не плохой заработок на укладке мостовых, в Грифоне пропадать.
  Неглупый парень. Понял, несколько с враньем перебрал.
  - Мне домой надо, - навострился белобрысый ретироваться. Поручение-то выполнил. За кем посылали, нашел.
  Кокур пацана не слушал, но услышать его самого выудил монету.
  - Куда деревенский лапоть в городе пристроиться может? - сверкнула в руке ярыжка. Ей-ей плотвичкой на отмель брошенной трепыхалась, завлекала.
  - При гарнизоне или городской управе, - поддались искушению хорошо и не напрягаясь заработать. - В других местах бумагу от войта потребуют, не беглый ли. В наем сговорится пойти, нанимателю взнос платить за год. В гильдию без рекомендации не возьмут, хоть голова золотая, хоть руки, хоть жопа. Или в золотари, или на казенный кошт. Платят маловато, зато волокиты никакой и в казарму селят на первое время, жилье подыскать.
  - Пашко Руць из Малушей. В городе с прошлого года. Ищу его, - опять подбросил Кокур монету, приворожить взгляд пацана.
  Белобрыс почесал макушку, в потолок для приличия посмотрел, на двери оглянулся.
  - Приметы бы какие... А так...
  - Найдешь, удвою, - выстрелено монетой в белобрысого.
  Ловок. Подхватил, не уронил. Не в жменю загреб, а пальчиками, что пинцетом лекарским цапнул.
  - Слово? - потребовал пацан подтверждения сказанному, выставив скрюченный указательный палец. Кокур догадался, сделал зацеп своим. Подергали будто дрова пилили двуручной пилой.
  Отпустив малого, спросил обед. Молочная затирка, пячисто, шкубенки, смаженки... Под прохладный ржанок* легкие мысли обо всем и не о чем. С "Аббатского" о душе бы думал. О ней все пекутся, тревожатся. И знают про неё досконально всё.
  Что хорошо, в зале не колготно. Говорят тихо, пьют умерено, музыкой уши не дергают. Сиди посиживай, пиво потягивай. Жизнь в удовольствие. Беззаботное ничегонеделание.
  Заказал кружку хваленого "Августинского". Понравилось. Вторую стребовал. По нормальному, розыском бы заняться, времени не теряя, но вот не хотелось. Ничего не хотелось. Даже задницу от стула отрывать.
  "Приморился видно," - легко оправдано безделье под пиво и пячисто.
  Кликнул полового.
  - Попадью сделаешь? - захотелось после "Августинского" градуса посерьезней.
  - Не сервируем. Скотство-с, - вежлив отказ постояльцу.
  "Надо же? Гарэлка с пивом - скотство!" - поразился Кокур чистоплюйством установленных порядков.
  - Шмаковки принеси.
  - Пойла не держим.
  - А так, - Кокур стукнул монетой по столешнице. Сработает, нет?
  Не сработало.
  - Это вам в Крумкач надо. Или в иное место пожалуйте. У нас такие распивы не подаем, - даны половым соответствующие разъяснения.
  "Вот тебе и Грифон," - подумалось Кокуру совсем о другом. О других. Коротко. Не развивая и не углубляя. Все завтра. А сегодня.... Пячисто и пиво. "Августинское".
  Вернулся пацан часа через три. Взмыленный и довольный.
  - Он при важне* состоит. Живет с вдовой на Клепцах. У вдовы дочь взрослая, - ехидно показал, выставив локти. - Титьки во! Сейчас в Синицы подался. Путь известный. Туда многие служивые ходят, у кого с деньгами туговато или баба за дворнягу держит. Когда погавкать, когда полизать.
  - Жди! - наказал он белобрысу. - Вернусь!
  На минуту заскочил в комнату. Сменить одежку, переоблачиться. Пояс снял, надел другой, попроще. Проверил кармашки под клапанами, не пусты ли. Проверил деньги, не оказаться без гроша. Глядя в зеркало поправил воротник не светить сторонним рудракшу. Вытянул из тоболы филактерий* на гайтане и тоже прибрал подальше. Из оружия оставил заплечную перевязь с дюсаком. Скорчил улыбку. Взгляд мирный, вид добрый. Неплохо.
  - Пошли, покажешь, - и поманил белобрысого третьей монетой.
  Тот не возражал. Чего бы не сводить приезжего? Сразу два дела сделает. И заработает, и присмотрит.
  Не телепались и добрались быстро. Познавательно прошлись через три квартала по Прасолам. Не жируют люди, но и не бедствуют.
  Место шинку выбрано ходкое, на перекрестке Бодайки и Рядной. По ней до Рыночной площади прямо держать. И служба и "дружба" в соседях.
  В зале человек тридцать компаниями и единично. Терпимо дымно. Пахнет пригорелой курицей, пережаренным луком, перцем, картошкой. Разносит сквозняками знакомый парок hundssoð* (варево из собаки). Шибает закисшим пивом, тертой кожей, потняком заношенных рубах. Смех, речь, возгласы. Гудят голоса. Тихонько ноет дуэт: жалейка и смык.
  ‒ђ агародзе верба расла,
  Там гуляла дзеѓка красна....
  Душевно. Зайти и остаться.
  - Вон тот, с чубом, - кивнул белобрыс на клевавшего в кружку важника.
  Умаялся за день на ногах толочься. Тому принеси, этому подай, туда сходи.
  - Понятно, - легонько хлопнул Кокур проводника по спине, отпуская. Монету без обмана отдал. - Дальше тебе не интересно.
  Пробрался сесть напротив чубатого. Словом не перемолвились, а двинуть в морду кипит.
  "Двинуть всегда успею," - утихомиривал себя Кокур. Разумом соглашался, а душа отсрочки не понимала.
  - Пашко Руць, ты будешь?
  Важник, сморгнув дремоту, посмотрел на Кокура с большой настороженностью. Дюсак приметил.
  - Сам-то кто, спрашивать?
  - Привет привез из Малушей. От Ганки.
  Стоило договорить с Пашко сонность и вялость слетела. Чубатый попытался сразу и дохлебать пиво, и встать, и перелезть через лавку. Удрать помыслил.
  - Сидеть! - прирыкнули на деревенского, хлопнув ладонью по столу. Рядом заозирались, залюбопытничали, пригляделись. По какому случаю буза? С кем? С чего? Один здешний, примелькался, а второй... Второй с рваной мордой никому не глянулся. Какой-то он не свой...
  Окрик на беглеца подействовал, остановил. Пашко обмяк и опустился на прежнее место. Скис видом и фигурой ужался.
  - Рассказывай, - потребовал Кокур у чубатого признаний.
  - Про что? - артачился тот говорить. Долго ли только? Приучен народ церковниками наизнанку выворачивать неприглядное. Но напротив сидит не поп, откровенничать. Незабытым, но уже и не столь колким.
  - Из дома сбежал. Бабу и хозяйство бросил. Чем старая жизнь плоха сделалась, за лучшей в город подался? - давил Кокур на важника не сидеть тому немым истуканом.
  - А ты кто, лезть расспрашивать? - боялся Пашко и прошлых дней, ворошить их, и человека с рваными шрамами на лице. И вестей его тоже боялся.
  - В Орден обратимся? Официально объясняться, под свидетелей и на бумагу? Или с него начать? - указано на дюсак за плечом. - По пальцу за вопрос и за неправильный ответ. Не веришь? Брактеат при мне. Показать?
  - Че-та я не пойму, - затравлено бегали глазенки у чубатого. Нос росой пота покрылся. Губа задрожала.
  - Я же не от безделья здесь, - понизил голос Кокур поделиться секретом. Секрета нет, но зачем в том признаваться. Сам догадается ли?
  От услышанного последний гонор с чубатого сошел. Глотнул из кружки успокоиться, мысли расстроенные упорядочить.
  - Время не тяни, - поторопили Пашко, дыша злом в лицо.
  Не из далека начал. С основного. Болело нутро. Тревожило. Думано о случившемся не раз и не одной ночью. Не отпускало.
  - На ярмарку навострились с сестроебцем... со свояком то есть. На завтра ехать, а он возьми захворай. Что делать? Товару наготовили на три воза. Одному разорвись, не управиться. Хотел по соседям идти, нанимать кого, Маря, жена его, сестра моей Ганки, поехать в помощь вызвалась. Не бабье дело, но куда деваться? Стороннему платить надобно. Кормить. Добрались до места, расторговались славно. Ярмарка неделю, а мы за три дня привезенное продали. Больше возьми и то ушло бы. Да кто же наперед загадывал? Ране за седьмицу три четверти уйдет, хорошо. Собрались вертаться. Чего надо купили для хозяйства, да и в обратный путь сладились...
  - Привет Пашко! - поздоровались с чубатым вошедшие.
  Руць вяло взмахнул ответно рукой. Знакомцы к столу не подсели, рядом за соседним угнездились. Трое важников. Знаки весов на рукавах. Старший подозрительно глянул на Кокура, на чубатого. Все ли нормально? Тот лишь покивал подтверждая, все путем!
  - Ночевкой стали, - продолжил малушский беглец прерванный рассказ. Голос понизил, только Кокуру слышать. - С прибытку зубровки выпили. Посидели. Спать легли, не спится. Теплынь. Маята. Мысли всякие в голову лезут. Маря рядом ворочается. Я к ней поближе. Она ко мне. По жопе погладил. За сиську подержался. Какая баба от чужого хера откажется, а мужик от чужой манды...
  "Вряд ли кто тебя за такое осудит," - согласился Кокур и самого совесть кольнула. Слегонца.
  - ...В общем, постеснялись чуток и каждый свое получил. А утром она в слезы. Мол, как сестре в глаза смотреть будет, грех великий взяла. Я и так, я и сяк, ревет коровой стельной... Ничего, проревелась и сует в руки дощатик. Дескать, себе купила, но коли согрешила со мной, Ганке отдай. Пусть на божничку поставит. Только чтобы сама в избу занесла. А мне и самому стыдно. Душа в кровь. Хмельному-то радость, плоть потешил. У трезвого иные думки. Я ведь Ганку шибко любил... На каждой вечерке из-за нее с парнями в кровь дрался... Взял дощатик... Только не могла Марька его купить! Все время рядом со мной крутилась. И за покупками со мной ходила. И деньги её я в своей калите держал. Может подсунул кто или дал? С тем и вернулись.
  - Мужик у нее откуда? Пришлый? - потребовал Кокур уточнения, не оставить неясностей, дознаться истины.
  - Наш. Из Малушей. Илькой звать. Илией. Тютькой дразнили. Медлительный. Многие в непонятках чего в нем Маря нашла. Были бойчее хлопцы и рукастей к хозяйству. Бабка наверное ему поспособствовала. Она вроде лекарки. Травы собирала. Наговоры знала многие. Роженицам помогала.
  - Какая бабка? - извострился Кокур на нового участника истории с дощатиком.
  - Вроде из Крывского края... а то из Полаччыны перебралась. Он и не ведал, что у него родня там, а сыскалась. Радовался. Так-то у него ни матки, ни батьки, ни кого. Бабка все говорила, оженю тебя, правнука увижу и помру. Так и вышло. Только перед смертью сильно плакала. Ой, горевала!! Бабы, что за ней доглядывали, рассказывали, лежит в хате на лавке, слезы ручьем и шепчет, деточка мой, кровиночка... Померла.
  "Диббук," - едва не простонал Кокур, запуская пальцы в волосы. Как не догадался-то?
  Прячется такая погань по белому свету. Вечной жизни ищет. Сколько проживет, дряхлое тело на молодое меняет. Вспомнил и ритуал их поганый. Ꝧegar hrafninn verðr hvítr en álptin svǫrt (Когда ворон станет белым, а лебедь - чёрным). Сыскал и утешение - отпряталась сучина! Водяница сказывала семья угорела. Черная волшба черным дымом вернулась. Жалости или угрызений не испытывал. Виновная невинных с собой на тот свет утащила. Негаданно и дорого вышло тварь извести.
  Кокур тихо стукнул по столу не молчать, продолжать Пашко. Душещипательные моменты на потом оставить.
  - Приехали. Я дощатик Ганке и отдал. На говорю, поставь на божничку. Она и радёшенька. С той поры жизнь и поехала в разные стороны, - кисло важнику. Самолично счастье свою порушил.
  - Чего обратно не отнес, у которой брал? - дергало у Кокура рваную щеку в праведном гневе на чубатого.
  Сидит перед ним крепкий мужик. В самом соку и силе. Такому только детей делать и растить их. Он дерьма сотворил, а расхлебывать бабе своей оставил. Не расхлебала бы. Диббуку родня ни к чему, раскрыться только. Попадись Ганке вовремя ведунья толковая, первой же руной прочитала бы, нет у нее сестры, а есть подмена! Потому-то диббук Ганку и изводил. Спокойней жить. Да и домом завладеть мыслила.
  - Забоялся. Ганка... Она характерная.... Насмелился однажды. А Маря мне и говорит, а ты сестрице моей повинись, как лянку с меня стаскивал, как груди тискал, сосцы слюнявил, ступни дыханием грел, щекой о галёнки (голени) терся, колени целовал, до менжи моей подбирался. Слова говорил ласковые. Любой своей и радой называл, горлинкой..., - Пашко хлебнул из кружки умягчить память. - С того и уехал. Ганку звал... Ни в какую. Дом, мол, дедов... Сестрааа, - потянул последний слог, выразить свое отношение к родственнице. - Блядь позорная...
  Лучше бы дальше каялся... Пизда свояченицы ему виновата!
  Взорвало Кокура. Въехал чубатому в зубы от всей накаленной до предела души. Того с лавки в проход выбросило. Упал, худые сапоги вверх задравши.
  - Ах ты ж паскудина! - подхватились, словно ждали, приятели, за Пашко заступаться.
  Кинулись стаей. Вожак впереди. Но и Кокур не медлил. Отступил в бок, топнул по краю лавки, задрать противоположный конец. Старшой жестко налетел пахом на внезапное препятствие.
  - Ох! - болезненно с кривил рожу, согнулся и присел.
  "Ох" случился погодя. Кокур, с хорошим шагом, пнул важнику в грудину, откинув под ноги своим. Продолжая двигаться, смел со стала кувшин, подставил под удар кулака очередного бойца. Кувшин в дребезги, брызги на одежду, в морду, в глаза. Несущественные мелочи, отвлекаться на них, платочком утираться, видеть. Глаз не залупа, все сам пролупат.
  Поднырнув под замах, вбил кулак в печень второго важника. Здоровяк хмыкнул, извился гусинецей, упал. Не забыл Кокур и Пашко. Зарядил пенделя, отбить "лаптю" ливер и собственную ногу. Не зевнул, успел отшатнуться, пропуская пролет брошенной кружки. Еще подшаг, двинуть чубатому подъемом стопы в рожу, не боясь что-то сломать или повредить. Руць приложился потылицей (затылком) о мостицы - гул пошел. Кровь из носа хлынула.
  "Вдова умоет!" - праведно хрипел Кокур, шалея от криков, движения и тесноты.
  Оперся рукой на столешницу, подпрыгнул и встретил нападавшего ударом ног. Важник (третий из пашковских) перелетел через проход, на столешницу. Проехал, собирая посуду и долбанулся башкой в стену. Уронил на себя светильник. Припалил морду.
  - Ааааа!
  Кокур крутанулся юлой. Долбил локтями в тесном пространстве. Клацнула чья-то скивица (челюсть), отхватила кончик языка... Хрустнуло ребро... Лег на бок нос... Скок с опорой на лавку, таранить коленом. Враз раздольней сделалось.
  - На! - припечатали к лопаткам Кокура табурет. Хорошо на дюсак попали, ничего не сломали, но дых сбили.
  Верть на мысочках, зрить нападавшего. Одного из... Старый проверенный пинок по мудям с большим выносом стопы. "Табуреточник" убыл, по бабьи вереща. Сам прошлепал, словил отменную зуботычину. На ногах устоял, не опрокинулся. Обидчику, закабанелому войнику, ответил и с правой, и с левой. Высоко вскинул колено, в грудак пробить. Позади со злой напряженностью выдохнули.
  - Ииииихххх!
  Успел, пригнулся. Над макушкой мелькнула доска лавки. В затылок метили, суки! Хер угадали! Тут же подбили ногу, уронили. Топнули рядом, промахнувшись морду сплющить. Пружиной сыграл, припал на руку, отработал мельницу, уложил двоих. Отпробовал пинка в сральник. Спасибо не сказать, но подсобили живей с пола подняться.
  Времени прошло, сердчишко раз тридцать стукнуло, а зал штурмовал Кокура. Чужой он! Обликом, поведением, норовом! Меченный былинным богатырем отмахивался и отбивался, как мог и чем мог.
  - Бей, вядзьмара, братове! - призывали, нападая по парно, зажимая и обходя со стороны.
  Некому! Некому с тыла прикрыть! Насело волчье! Работал на скорость и точность. Отступал, смещался, уклонялся... По плечу попала брошенная тарелка, рассыпая куски мяса и картошку. Над макушкой шклянка сбила свечи светильника, плеснула за шиворот осколки стекла.
  Сунули кулаком в ребра, напрыгнули сзади. С тушей назакорках не развернешься. Глотку перехватят, быстро сдуешься. Перебросил напавшего через себя. Придержал уронить головой в мостицы, в рассыпанную кашу, пролитое пиво.
  - Ебашь подлюгу! - призывали не отступать, месить меченого.
  Два нырка и шаг назад, занять новую позицию, встретить на кулак. Правых нет, все виноватые!
  Подсечка, посадить на жопу плотника. Или кто он там, балда дубовая. Двинули сзади. Пролет вперед и под стол, укрыться от подсола*. Вскочил, опрокинул мебелину, поставил баррикаду. Подхватил из-под ног, запустил блюдо, успев увидеть, глиняный диск разрубил губу войнику. Ответно принял жбан на локоть. Свернул скивицу рыжему крепышу и сам в скивицу получил, зубами клацнул. Отшагнул на пяты, запнулся и клушей перевалился через лавку. Ох...
  "Хлыстом" - прыжком со спины - встал! Двоих уронил, пропустив чувствительный подрёберник. Бодливого остановил табуретом. В щепки разбил. Не голову. Сидушку.
  Сквозь ор, топот и грохот беснующегося шинка, донеслось.
  - Всем стоять!
  Попытка угомонить побоище и развести бойцов не удалась, но спровоцировала полный потоп!
  Кокур не уступал. Столько за последнее время накопилось, в душе и на сердце! Не спеть, не сплясать, не высказать... Потому вот оно очищение! Раздать наболевшее, честно поделиться!
  - Железо не тронь! - предупредил войника, потянувшего из-за голенища нож. Не жалеючи хряснул кулаком, сломал ключицу. Лучше сказанное дойдет.
  Дотянулся левой, погасил чей-то глаз. Правой проверил селезенку. Уворачиваясь, отпрянул в бок и назад. Выстрелил ногой в голову, нападавшему дылде...
  - Стоять сказано! - безуспешно требовали подчинения. Клином вбились в разгулявшуюся хмельную толпу. Разнять, развести, унять. Успеть, пока совсем худо не обернулось.
  Саданули слева. Боль пронзила бочину. От толчка Кокура развернуло. Выцелил и влепил обидчику в переносицу. Разогнался добавить. Бухнуло в правое заушье... Бытие погасло....
  
  
  2
  Низко пригнувшись, не задеть притолоку - на горбатого проем ставлен, придержав капялюш (шляпу), хоружий Огей Дыбка шагнул через родной порожек.
  - Здравия всем, - произнес он привычно, в удивлении выкатывая глаза на двоих подчиненных.
  С темна коридора да на свет, не сразу разглядел и сообразил, что увидел. Подьячие занимали привычные места за столами. И бардак у них привычный взгляду и уму. Завалы бумаг, стопки книг учета, склады свитков, горы списков, пучки перьев, выводки чернильниц, песочниц... Но вот внешний вид обоих...
  - Охерели! С жиру беситесь?! - праведно вознегодовал Дыбка увиденному. Раньше подчиненные мирно не жили, а теперь до прямого рукоприкладства докатились. Люди что скажут, глядючи на такое безобразие. - Выгоню к ебеням!
  - И вам не хворать, - ответили с ошуи, являя, прибывшему на службу начальству, побитое лицо. Весьма и очень. Синюшная вздутость с правой стороны, заплывшие глаза, красно-синяя кипень левой скулы. Нетронутой осталась только щека. Небольшое светлое пятно на пострадавшем от побоев лике.
  - Здравия, господин хоружий, - прогундосили с одесной. Младший из подьячих выглядел лучше. Не столь катастрофично и цветасто. На лбу рассечение, односторонняя лопоухость, нос отёчен и бардов, потому гундит. Скивица в бок сдвинута. Харя в ссадинах, будто по занозистой доске провезли и не единожды.
  - О своем пекитесь! - сверкал Дыбка грозными очами на побитых дурней. - Чего опять не поделили, заголки (бездельники) полоумные?
  Ругаться и лаяться хоружий горазд, не исправила и женитьба на племяннице прежнего бурмистра. Благородная Попина Аеш, обязалась привить супругу высокие столичные манеры, не уронить чести в беседе с людьми достойными. Лучше бы супружеский долг чаще исполняла, не оставлять Огею сил на ругачку и прочие взбрыки.
  - Напраслину возводите, - перечили обидным речам Дыбки.
  Именем подьячий Юрай Птых. Он с одесной. Сынок городского казначея, человека в Брашове уважаемого. Но это казначей уважаемый, а отпрыск ни в чем достоинств не проявил. Может оно и слава богу? Нынешний его вид прямое тому подтверждение.
  - Обосранцы! - выразил Дыбка свое отношение на всякие оправдания, несомненно заготовленные ему высказать.
  Настроение хоружия вызвало понимающее переглядывание подьячих. Дыбка он весь на виду. Весело - смеется. Не ладиться в жизни - печалиться и обязательно лается. Нет в нем мудрой сдержанности проявлять чувство иначе. Не выставляться открытой книгой, позволять читать себя с любой страницы.
  - Как успехи? - задан вопрос вторым, маленько осадить воинствующего горлопана. С порога и орать. Не разобравшись в ситуации, не вникнув в суть, не спросив, не выслушав, дать трезвую оценку, причинам и следствиям.
  Осадили. Дыбка прошел в свой угол. Отпихнул стул ногой. Смахнул с него пыль, откуда бы ей взяться? Бросил мятый, в кляксах засохшей глины, капялюш на стол, на груду неразобранных бумаг. Сбил чернильницу. Благо пустая, замарать документы. Их не мало скопилось, плотно занять день-два.
  - А никак, - раздраженно и честно признался хоружий.
  Обиженным медведем глянул на подьячих - спрашивайте, притихли!
  Юрай смолчал. Негоже младшему поперед старших лезть, любопытничать.
  - Обманул доносчик? - спросили второй, без лишнего подхалимского драматизма, ныне вполне уместного, пролиться на раны Дыбки утешительным елеем.
  Хоружий переложил шляпу на дальний край стола. Поправил листы. Даже бегло прочитал несколько строк из подвернувшегося первым.
  "Оооо!" - поняли с одесной.
  "Ууууу!" - догадались с ошуи.
  - Верно говорил. Прихватили подлюг на горячем, - принялся рассказывать Дыбка о ночной облаве, избегая аллегорий и книжной воды. - Склады у ганзейцев вскрыли. Мы им - кто такие? Они деру на второй этаж, в окно и на крышу. С нее в проулок спрыгнули. Думали к монастырю метнутся, в саду спрячутся, а ворье через ограду и на кладбище.
  Юрай крыжму наложил. Ночь!? Скудельница!? Господи, спаси!
  - Гонимся не отстаем. Они твари всякую тропку знают, за крестами и надгробиями укрываются, следы путают, - рука хоружия змеей вьется по столешнице, отображает перипетии погони. - Но не сдаемся, в потылицы им дышим. Нам легче, воры с узлами бегут. Вот-вот нагоним сволочье! - нагнетает Дыбка трагизма ночному преследованию. - Уже можно сказать за шкирку готовы хватать и вязать, а они, курвы такие, шасть к Старой ратнице. Нырь в подвалы. Сунулись следом, навстречь кажанов поднялось - тьмы! Пищат, верещат, крылами бьют!
  - Давно халупу снести надобно! - впал в нервное возмущение Юрай. Сопереживал. Тонко чувствуя юношеской, не огрубевшей душой, обиду начальства.
  - Барон не дозволяет, - напомнили младшему. - Место приглядное. Ратница стоит - королевское имущество. Снесут, земля городу отойдет. Мызе с того прибытку не поиметь.
  В недосказанности осталось упрямое не желание договариваться к взаимной выгоде сноса ветхого пустующего здания. Городская управа жадилась сделать достойное Их Светлости подношение, землицей в черте стен разжиться, а Мыза всячески избегал брать на себя инициативу договариваться на щепетильную тему. В столицу донести могут. Вопрос завис и оставался нерешенным много лет. У каждого на то свое мнение, высказанное и невысказанное, но сейчас время исповеди хоружия, его слушают.
  - Лаз у них там, в катакомбы спуститься, - нет предела досаде Дыбки. Обставили его на последнем шаге. Лишили законной славы, увели удачу.
  - И не побоялись же, - ежиться Юрай, представляя, кто ждет человека в каменных норах, пронизывающих Чирьев Взгор. Самое место разной нечисти обитать.
  - Поди на кладбище старой земли набрали, обсыпались. От кого могилой тянет, ночные твари не трогают, - со знанием проговорил второй. Недоверие к сказанному снял чужим авторитетом. - Про то отец Барталом толковал. Из Шацкого монастыря. В прошлом году заезжал, когда язычники объявились, капища ставили, волхвовали.
  - Дальше-то что? - вернулись к повествованию хоружия, о провале задержания расхитителей склада.
  - Попытались пройти разведать, стрелу в нас пустили. Благо промазали. Вот тут прошла, - показал Дыбка мизер над плечом. - В ловушку из наших угодил, без увечий обошлось. Охромел маленько. Короче, потолкались у входа и вылезли. В катакомбах их не взять, а соваться не знавши лазеек пройти, верная смерть. Не от стрелы помрешь, так заблудишься и с голоду околеешь.
  Про пленение не заикнулся. Не нагнетать лишнего.
  - Стрелков бы в засаде оставить, - предложен Юраем тактический маневр.
  - Где? - полон раздражения Дыбка. Учить его вздумали. - Входов-выходов, что дыр в сыре. И к реке, и за стену ведут. В городе почти под каждым старым домом потай сыщется, заходи и прячься.
  - Этим и пользуются, - согласился второй подьячий. Выглядел он тщедушным, одет не столь нарядно, как Юрай. Не у всех отцы в казначейской должности. У Якуша Гаркушки и вовсе родителей нет. Приютский он. Дома призрения Святого Марка. Благодаря монахам не подох в канаве от бескормицы, холода и вшей. Выходили, вырастили, выучили и в людской мир отпустили, не признав талантов церковные повинности надлежаще нести. Непредставителен, вороват, греху лживости подвержен, а так же корыстолюбию и мздоимству. Прибывай талант Якуша в некой гармонии, в малой уравновешенности, несомненно воспитатели не отказались бы пристроить столь ценного члена братства к нужной службе. Но характер воспитанника уподоблялся светилу, беспорядочно выстреливающему протуберанцы огня и жара, и не поддающееся верному предсказанию и контролю. Излишняя и необоснованная инициативность в разы вреднее бесталанной смиренной посредственности.
  - Мне бы с вами пойти! - полон энтузиазма Юрай, проявить себя на ниве активного служения закону.
  - И что бы изменилось? - хочет послушать Дыбка дурака, лезть на варначий нож.
  - По морде бы не получил, - рассмеялся Якуш, болезненно кривя разбитые губы и охая отбитыми ребрами.
  - В зеркало посмотрись для начала, другим остры строить! - рассердился Птых. Выглядели оба не геройски, но так и геройствовать только младший мечтал.
  Дыбка сменить неприятную тему собственного неуспеха, наболевшее излил - полегчало, спросил у подьячих.
  - С вами-то что приключилось? Чего опять не поделили? Или жемантийцы с куршами на державу набег устроили? От чухонцев отбивались?
  - А у нас, господин хоружий, вот что, - Якуш сунул руку под свой стол и извлек холщовый сверток. Подал Дыбке.
  "Вий и вий," - сравнил тот подчиненного. Казалось Гаркушка не моргает, а поднимает веки лобными мышцами.
  - Что за хрень? - насторожился хоружий принимать предмет без внятных пояснений откуда и у кого взят.
  - Посмотрите-посмотрите, - интриговал подьячий ошуи.
  - Уворованное у оружейников из слободы сыскали? - подозрителен Дыбке приподнятый настрой Якуша. Бит хорошо, но не квасится, не киснет в обидах. Кольнула ревность. Вдруг важного, из розыскных листов на площади вывешенных, изловили, пока он по подвалам паутину на капялюш собирал и в мышином дерьме топтался.
  - Вядзьмара повязали вчерась. В Синицах! - не утерпел похвалиться Юрай, преисполненный неподдельной гордостью за необыкновенной отваги поступок.
  - Охренели! - вылупился хоружий на подчиненных и лицом красен сделался. Благо сердечными коликами не страдал, пустырник глотать в столь острые моменты. - Да вы, бл...
  Продолжать не стал. Удостовериться, не вводят ли в заблуждение и сами не заблуждаются ли, развернул концы свертка, увидеть заплечные ножны и дюсак. Проще в близнецах родства не признавать, чем с принадлежностью оружия ошибиться. Но теплилась надежда. Чудеса ведь случаются? Редко, вдруг и к хорошему.
  - Драку учинил в шинке, - усмехнулся Якуш довольный произведенным на хоружия впечатлением. Не поленился привстал, подать начальству исписанный лист. - Ознакомьтесь.
  Дыбка отложил дюсак, дотянулся взять бумагу.
  Составленный документ уведомлял.
  "Пятого числа месяца чэрвеня (июня), в шинке "Синицы", в Шилгавом переулке у Рыночной площади, беспричинно был избит Пашко Руць, работник городской важни. Вкупе с ним нанесены тяжкие побои важникам: Волоту Рябе, Остафию Пряхе, Питуту Гмыре и еще многим (список прилагается), общим количеством семнадцать человек. Разбито посуды (опись составлена), разрушено мебели и прочего имущества (приведено отдельно) на сумму двести грошей. По прибытию представителей властей, зачинщик беспорядков отказался следовать их законным требованиям. Выражался грубо и матерно. Оказал злостное сопротивление при задержании. Согласно статьи пятьдесят второй, Уложения о Порядках, принудительно помещен в городской каземат, до прояснения всех обстоятельств противоправных действий, повлекших рушение закона..."
  Хоружий, закончив чтение, посмотрел за окно. Солнце. Посмотрел на подчиненных. Одно расстройство.
  - С чего взяли что... Имени даже не указано... Что арестант вядзьмар?
  Само слово произносить, что после бани на ежа садиться.
  - Кокур, - резануло слух Дыбке.
  - Что Кокур?
  - Под таким именем арестованный прибыл в Брашов, - растолковал Якуш. - А вядзьмаром его признали потерпевшие. В частности, пострадавший от злонамеренных действий, Пашко Руць.
  Дыбка на ладонь вытащил дюсак из ножен. Не сегодняшняя поделка. Кован мастером. Вещь в себе. Хороша уже тем, что есть и готова к прямому применению. Не на парадах хвастать.
  - Такие шойхеты (убойщики) еще носят, - припомнил хоружий рассказы знающих людей. - Переняли.
  - Из Mumme (ряженых)? ‒ боязливо втянул голову в плечи Юрай. Поубавилось отваги у горячего парня.
  - Совсем непохож. Не из клоунов, - отказано Гаркушкой арестанту в принадлежности к отряду наемников, не брезгующих заказными расправами.
  - А на кого похож? - разозлился Дыбка. Мало ему ночных неприятностей, теперь еще это... Вот уж макнет жизнь в дерьмо, то по макушку. - На Böske?
  Упомянутое сообщество "охотников за головами", в просторечье "козлы" с вядзьмарами одного поля ягодки, только с другого края. Людишек ловят, с нечистью не связываются.
  - На вядзьмара. И сомневаться не следует, он и есть. Вы его жеребца не видели. В гриве серебра рунного на сотню. Спроста что ли? - снисходителен Якуш к мнительному начальству. - Можно сказать повезло!
  - В каком месте везение начинается? - попросил хоружий пояснений у подьячего. Лично склонялся к противоположному мнению.
  - Вядзьмар! - громко произнес Гаркушка, привлечь внимание к самому факту о ком говорит.
  - Сунет грамотку от имени и по воле монаршей в Брашов заехал и уже мы с тобой будем в камере сидеть, как мешавшие правосудию и следствию. Запамятовали? В столицу запрос писали, прислать вядзьмара, - обрисовал Дыбка свое виденье ситуации и развития ближайших событий. Городские интересы противу государственных не поставят. - Но еще хуже обернется, если он взаправду из козлов. Гайтан свой предъявит и что?
  - Рано столичному. Они так быстро не откликаются. Да и уведомления не поступало, - не унимался Якуш, ссылаясь на формализм царивший повсеместно. Ему ли не знать. На таком же месте зад греет. И руку. Четко представляет о чем говорит.
  Хоружий погладил ножны оружия. Ощутил шероховатости, прошелся по швам и клепкам. Оно многое расскажет о хозяине, но не всей правды. Сталь тому и служит, всей правды владельца никому не позволить выведать.
  Взялся за рукоять дюсака. Рука удобно легла. Таким железом в толчее самое оно шуровать. Верткое. Сноровистое. Руби-режь!
  "Для шойхета оно и есть," - не отпускала Дыбка подозрительность.
   Одарил подьячих грозным взглядом. Вздыхать не стал. Ох, не зря попы утешают, Господь терпел и нам велел. Но вот прямо сейчас, глядя на подчиненных, хочется воспросить Всемогущего. До коль? Край когда?
  "Не вводите меня во искушение!" - стоило бы присоветовать сидящим от него по одесную и ошую. А искуситься желалось.
  - Проспится, уведомит! - пригрозил Дыбка подчиненным в нескрываемом негодовании. Ситуация с арестом вядзьмара ( вядзьмара ли?), виделась исключительно в мрачных тонах. Про "козла" думать вовсе отказывался. - Вместе объясняться перед Их Сиятельством Мызой будем. Вы за арестанта из Синиц, а я за Веселя. И лучше чего толкового загодя придумать, не мямлить и пол с потолком не рассматривать, овцой тёчной стоя.
  - Не о том думаете, господин хоружий, - ткал воодушевленное словоблудие Гаркушка. - За деревенским ботвином козла посылать? Не смешите! Нас бы подвязали. Будь Кокур шойхетом, прирезал бы Руца ни за что бы не вызнали кто и с чего. А он в шинок приперся. Где чужих глаз, в арбузе семечек меньше. Не работают клоуны на виду, на свидетелей. Традиции у них опять же. Рог козлиный в зубы вобьют, трепался много. В глаз воткнут, видел не положенное. В ухо вставят - подслушивал лишнего. В анус запихают - предал чужие интересы. А наш? С разговором полез.
  - Может заказан так?
  - Кмет? Из Малуш? Подсобный на важне? - рассмеялся бы над сомнениями, да ребра отбитые болят.
  - Выкладывай, - дозволил Дыбка подьячему дальше делиться мыслями и соображениями. Про Mumme верно подмечено. Не их стиль, прилюдно аутодафе устраивать. Для Böcke слишком мелкая рыбешка, не их уровня.
  - Наш вядзьмар, сам по себе вядзьмар, - зашел из далека Якуш лучше быть понятым. - Он к Пашку Руцу из Малушей прибыл, а это в другой стороне, в Наваградчыне. Про Малуши сам Руць поведал.
  - Сцепились они с чего?
  - Темнит важник, правду рассказывать.
  - А вы спрашивали? - заподозрил Дыбка промашку в ведении следствия. Все спустя рукава делается!
  - Вчера больше отмалчивался. Знатно ему досталось. Рот еле открывал. С десяток слов произнес не более.
  - Глядючи на вас, можно представить. На сегодня вызывали? Допросить надлежаще?
  - Уехал с раннего утра.
  - Куда?
  - Не сказывал. Вдова говорит, с постели оделся и за дверь не жравши.
  - И на службе не появился. Пропал, - дополнил Юрай историю с избиением важника. От себя предположил. - Видать не захотел повторно с вядзьмаром связываться.
  Хоружий не удержался присвистнул. Настроение сделалось еще хуже. Самому в узилище забраться, время у судей не отнимать?
  - Кокур тот еще фрукт, - расцвечивал Якуш рассказ подробностями. - Остановился у Царного! Будь он по бумагам гильдийский, первым делом в ратушу заявился бы, отметиться о прибытии. Уложение от них того требует, время ему позволяло. Детали службы предстоящей выспросить, уточнить. За деньги поговорить. О постое узнать. Условия выкатить. Сами знаете! В них гонору, сколько на тифозным покойнике вшей.
  - На рыбе чешуи, - поддакнули с одесной.
  - В Уложении четко прописано, при невозможности определить на казарменное довольствие, оплачивать трехдневное прибывание в заведениях средней стоимости жилья, но не более десяти грошей. Десять грошей это десять грошей. Не воробьиный бздех. А наш вядзьмар мимо ратуши стороной и куда? В Поветный Грифон! - умело укладывал Якуш немногие факты в мозаику собственного виденья событий предшествующих аресту. - Заселился к Царному, подорожной не предъявил, ни звания, ни рода занятия не указал, - последним штрихом прозвучало. - И Кокуром назвался.
  Хоружий призадумался. В словах подьячих присутствовал определенный смысл. Никто не откажется пожить на широкую ногу за казенный счет.
  - Вядзьмар вещички в номер занес, мальчишку, что у босоты городской на прикорме, отловил и нанял нужного ему человека сыскал, - выдавал Гаркушка подробность за подробностью.
  - Пашко Руца из Малушей, - сдвинул Дыбка брови к переносице, сообразив к чему клонит подьячий. История в самом деле странная и путаная.
  - Его самого, - подтвердил Якуш важную в их деле деталь. - Кокур прямиком в Синицы заявился. Люди говорят, Руць хотел сбежать, но вядзьмар не позволил. Рявкнул, тот и прирос к лавке задницей. Сидел пришибленным.
  - О чем говорили? Хотя бы приблизительно, - очень желалось Дыбке услышать пусть косвенные, но подтверждение словам подчиненного.
  - А! Неизвестно, - досадно подьячему. - Малуши упоминали, точно. Но в основном говорил Пашко, а вядзьмар расспрашивал. После в рожу Руцу въехал, с лавки сбросил. За приятеля важники поднялись. Кокур и их уронил. А дальше, сами понимаете, народ на всякое непотребство отзывчивый и к противозаконию склонный.
  Справедливо подмечено, не поспоришь.
  - Пришлось вмешаться, - дополнил Юрай не без пафоса. Послушать, гордился битой мордой.
  "Кроме синяков, заслуг никаких," - очень понимал хоружий рвение младшего Птыха выделиться, проявиться, зарекомендоваться.
  - Вы-то как в Синицы попали? - подозрительно Дыбке. За правило собирались в "Селедке", а тут в другой край подались. На пару.
  - С обходом шли, - выдал несуразицу Юрай. - Хозяин Синиц за стражей послал, драку разнять. Сошлось так.
  - Вы же не стража? - непонятна хоружию инициативность подчиненных лезть не в свою вотчину.
  Подьячие переглянулись. Один выглядел виноватей другого. Выручил менее "виновный".
  - Объясните это нашим торгашам. Опять многостраничную кляузу настрочат. Так распишут... Налоги, мол платим, на благотворительность жертвуем..., - кривлял Якуш кого-то из гильдийских старшин, важного и вредного.
  - С этим понял. Хотя ни в чем не уверен. Дальше что с арестованным делать? - требовал досказанности хоружий. Упирайся не упирайся, в стороне не останешься. Его подчиненные учудили.
  "А выставятся хотят героями. Вядзьмара повязали," - от одной такой мысли у хоружия спина взопрела.
  - Выпустим. Не та величина в подвале держать, - разворачивал Якуш план действий, обернуть урон к выгоде. - Поговорим. Есть что обсудить, - кивнул он на составленную бумагу о вчерашнем беззаконии в Синицах.
  - Вдруг потребует компенсаций за вмешательство? Или маршалоку, а то и воеводе поветному с жалобой обратиться? - видел хоружий возможные ответы на хитрости и уловки Гаркушки. - Или к Их Светлости барону. А Мыза, сами знаете, на столицу оглядывается, теплое место не потерять, а то и вовсе поближе ко двору перебраться, выслуживается.
  - Выясним, - заверил Якуш не проявляя чрезмерного беспокойства. - Уверен, не все так однозначно плохо, как представляется на ваш взгляд, господин хоружий.
  - Говори уже! Плохо... не плохо... Ничего хорошего не вижу в допущенной в мое отсутствие самодеятельности! - отчитал Дыбка подьячих.
  Потому как пялился на Гаркушку, его вина бОльшая. Сразу понятно с кого спрос, в случае выявления ошибочности принятых мер по задержанию некоторых персон.
  - Показания потерпевших предъявим. Выставим к возмещению ущерба пятьсот грошей. Не доводить до суда и исков, предложим Веселя отловить. Катакомбы по вядзьмарской части. Они в норы разные чаше спускаются, чем в сортире надобности справляют. Гули, трау*, упыри... Самый вядзьмарский промысел. Призовые посулим отдать, за отлов вора назначенные. Ему не за всякую тварь столько заплатят. А тут человек! Плевое дельце, - закончил Якуш говорить, нисколько не смущаясь очевидной натянутости его планов и зыбкости умозаключений. Выйдет, не выйдет. Куда шатнется.
  - Пятьсот грошей серебром! Он что Кукуши сжег? - неподдельно изумился Дыбка выставляемой сумме ущерба от обычной кабацкой драки перепивших мужиков.
  - В бумагах написано двести, - напомнил Юрай не завираться сослуживцу. На таких мелочах и ловятся, лихоимцами прослыть.
  - Перепишем, - заверил Якуш, потирая руки от предвкушения успеха. Умел людей обязывать, в должники вгонять. - Порча имущества, обращение к лекарям пострадавших, штраф за сопротивление властям... Плюс-минус, но лучше в плюс, оно и выйдет на пятьсот-шестьсот. А поднатужиться, в свете вновь открывшихся обстоятельств, и на тысячу натянем!
  "Нас бы самих не натянули," - не разделяет Дыбка убежденности подчиненного в удаче.
  - А ежели он со столицы окажется? Мало ли? - не мог успокоиться хоружий. Посыл у подьячего хороший. Но обоснование хлипковато. Это не в карты или кости продуть, отыграться не позволят?
  - Бумаги пусть предъявит и брактеат, - сквозила в речи Якуша уверенность, ничего подобного у арестанта не найдется.
  - Предположим имеет, - сделал хоружий неприятное для всех допущение.
  - Предъявит, извинимся. Голову пеплом посыплем. Дескать, сами не признали, а вы не представились. А должны, - не мало не смущался Якуш потерпеть фиаско в затее подрядить необычного арестанта на работу. - Но думаю не из столицы он. Какое дело столичному вядзьмару до служащего важни Пашко Руца, родом из Малушей?
  - Погоди ты! Малуши... Малуши..., - резалась память у Дыбки. Не это ли беспокоило? Порылся в бумагах. Извлек полученную перед самым его убытием бумагу. - Там лес недавно горел?
  Хоружий передал послание деревенских жителей на изучение подьячим.
  - И какая связь? Вядзьмар ельник подпалил? - спросил Юрай. Первым прочел и первым догадку высказал.
  - Может и пожег. Нам-то что? - отмахнулся Якуш, не слушать глупости. - Послание кому? Подскарбию. Передадим, пусть с этим Шуба разбирается. У нас тут другое наклевывается... Хотя постараться и пожар можно до кучи приобщить, еще жирнее претензии выйдут! Однако с доказательствами совсем плохо. А в Синицах Кокура на горячем взяли. Свидетелей и потерпевших два десятка, больше! Уверен, вядзьмар этот в Брашове частным порядком и представляется возможным припрячь его решить нашу маленькую проблему. Которая если приглядеться не такая уж и маленькая, - подьячий даже приосанился, излагать масштабно. - Скоро новые назначения в управу и то, что Весель гуляет на свободе, нашему маршалоку припомнят. Не оставят на должности. Я это понимаю, вы понимаете, он прекрасно понимает. Маршалок наш, пон Чапля, рыбина еще та. Перестрахуется, нас крайними сделает и показательно выгонит, ославив на весь город, в кресле своем остаться. С другой стороны, не переназначат его, новый маршалок нас выпрет. У Гелки свои люди, на наши места присмотрены. Мы в их число не входим. Скомпрометированы прежней службой. Разве только папаша Юрая, новому начальству вкусно денег занесет.
  - А чего это мой? - заерепенился Птых. Не первый раз родством попрекали и не только Якуш. Намеки оскорбительные делали.
  - У меня с господином хоружием нет никого, - напомнил сослуживец о своем и Дыбка полном сиротстве. - Поэтому следует Веселя доставить на суд или показательно извести. Маршалок останется прежний, ну и нас не попрут, - ласково похлопал и погладил стол. - Еще четыре года при должностях и хлебных крошках останемся.
  Дыбка облизывал вполне разумные соображения подьячего. Правильно растолковал, Гаркушка. С какого края не подступись, а выкручиваться придется. С вядзьмаром или без него. С вядзьмаром лучше, поскольку предыдущие попытки навести законный порядок, мягко говоря, не задались.
  "Новый Гнилый объявился" - сравнил хоружий древнюю историю с текущим моментом современности. В обеих случаях помощь со стороны. Вядзьмар, конечно, не местные кметы, но и он не Леш Гач, год за ним гоняться. Памятуя о назначениях в Совет города, ему и срока такого не отпущено.
  - Верное, что про вядзьмара известно? - потребовал Дыбка итогов разговора, принимать окончательно решение действовать.
  - Приехал вчера за полдень. Пошлину заплатил не чинясь, - докладывал Якуш выжимку фактов. - С нищим остановился поговорить. Очевидно расспросил дорогу. Определился на жилье в Грифон. Снял комнату на шесть дней..., - подьячий многозначительно поднял палец. - На шесть! Тридцать грошей! Деньги свои за постой внес! - тряс он указательным перстом. - Значит, у него здесь личное дело. Возможно и не одно. Про Руца и Синицы сказывал.
  - Не много, - метались сомнения в Дыбке. Не хотелось лишний раз угодить в историю, за которую не похвалят и наград не дадут. С другой стороны уже угодил. И с ночной неудачной погоней и с непонятным арестом. Подьячие под чьей рукой ходят?
  - Вот сердцем чую, я прав! - постучал себя в грудь Якуш.
  - Сердцем он чует! - ворчал хоружий, поворотившись к окну. Кого хотел за стеклом увидеть? Ворон?
  - Многое потеряем, если он окажется тем, кем нам кажется, - путано выразил Юрай свою настороженность неприкрытым шантажом вядзьмара. Интриги не геройское поприще, мараться.
  - Чего гадать перегадывать? Давайте пригласим, поговорим, а там уж и определимся слезы лить или гарэлку пить, - вынес окончательное предложение Якуш.
  Дыбка осмотрел свой стол, будто искал важное и нужное. Не нашел. Потянулся к капялюшу - не тронул. Глянул на подьячих. Хмыкнул. Ну и рожи. Превозмогая внутреннюю боязнь и сопротивление, согласился.
  - Пусть ведут. Только вежливо, с обхождением.
  Юрай шустро выглянул за дверь, крикнуть в коридор.
  - Господин хоружий, желает с арестованным вядзьмаром толковать!
  
  
  3.
  Очнулся Кокур от холода, сырости и некомфортного лежания на плоском и жестком. Не размыкая век, проверил рудракшу. Вздохнул спокойней. Присутствует. Прислушался к звукам. Трещат факелы. Звонко падает с низких сводов водица, ныряя в лужи. Кто-то бубнит. Шмыгнул носом. Воняет горелым, копотью и нечистотами. Приоткрыл глаза и, не ворочая головой, гудела страшно, поводил осмотреться. Камень стен и потолка. Свет и вонь со стороны изголовья. Пошевелился, ощутить собственное тело. Стрельнуло, кольнуло, в черепушке отозвалось гулом.
  - Суки, - кряхтел Кокур, вспоминая инцидент в Синицах.
  Что суки, правильно замечено. Дважды... Трижды причем. По башке двинули, в подвал грязный, сырой и вонючий сволокли. Положили макушкой к дверям. И как их обозвать? Суки первостатейные!
  Облизнул пересохшие губы. Пить не пил, но ощущение такое - пил! Неумеренно и разное мешая. "Попадью", шмаковку, мидус и далее по обширному списку, вплоть до граматки.
  С натужным кряком сел. Ой-ёй-ёй! Ребро за ребро зацепилось.
  - Ёёёёб...
  Слов не подобрать, насколько прекрасна жизнь. Глянул по сторонам. Чего и следовало ожидать. Тюряга. Пеналы камер отгорожены от коридора толстенными решетками. Освещены невеликие пяточки пространства, прохаживаться охране. Приглядывать за арестантами.
  "Еще бы они прохаживали и приглядывали. Не окочурился ли?" - сомневался Кокур в надлежащем исполнении обязанностей тюремной службы. Где не бывал, никто уставу не следует, а многие и не догадываются о его наличии.
  На полу блестят лужи, отражая рыжий дерганный свет. Вздрагивают и покрываются рябью от капель. Звуки всплесков беспокоят, будто палочкой по макушке долбят.
  Кокур, с задержкой вдоха, поднялся. Шатнуло. Качнуло. Скособочило. Расстегнул кобат (безрукавку). Задрал край рубахи, пощупал ноющую зону. Синяк добрый. Потыкал в ребра слева. Терпимо. С другой стороны? Лучше. Поворочал скивицей. Почти замечательно. Потрогал затылок. Путный шишман. Покрутил головой. В шее нормально. Покачал. Булькало что-то под теменем.
  "Можно терпеть, а можно и не терпеть," - напутствие не тянуть с выбором, не строить из себя Бову Королевича.
  Открыл тугой клапан поясного кармана, достал бумажную свертку. Сунул в рот. Зубами выдавил горошины, обертку сплюнул. Вкус!!! Глаза закрылись и язык свернулся. Желалось лечь и забиться в угол. Затихориться, замышиться. Пересилил подлую слабость. Растворив в слюне снадобье, потужно сглотнул. Как с похмелья. Главное первый глоток протолкнуть. К последнему уже лечение действует. Не воскрешение, но близко.
  Попустило. Окружающее обрело координаты, четкость форм и граней. Задышалось свободней. Подошел к решетке, рассшнуровал гульфик и помочился в проход. Хорошооооооо!
  - Ты чего охальник женщину смущаешь!? - в камере напротив, к решетке подковыляла старуха. А может показалась древней. Грязна больно и одежка чуть ли не из лоскутов пошита. - Ишь, рассупонился, срамец!
  - Смотри не покрасней, - стряхнул капли Кокур, закончить дело и зашнуроваться.
  - А чего краснеть? Подержаться бы! - говорила с ним старуха, нисколько не удрученная положением заключенной. - Тогда может бы рделась малиново. Издали не интересно. Подробностей мало, - и показала мизинец скрюченный. - И зрение обмануть может. Года-то мне великие.
  - Время какое сейчас? - не волновали Кокура гривуазные переживания возрастной подружки по несчастью. -День? Ночь?
  - Торопишься куда? Так отсюда, сколь не спеши, все одно опоздаешь, - посмеивалась бабка над сидельцем.
  Кокур невольно вновь потрогал шишак на затылке. Жестко приложили. Как мозги не вышибли?
  "Были бы они еще," - готов ругаться арестант. Не за битье морды Пашко и не за разборки с его дружками. Со стражей напрасно сцепился, здесь оказаться. В Брашов за чем прибыл? Rakkavig (собачий бой) устраивать в шинке? Теперь долго объясняться придется. Еще дольше бредятину законников выслушивать.
  - Uz bainō ini huldą, uz huldai ini blōþą, uz blōþai ini skinþą, uz skinþai ini lēgōz jahw hallunz jahw under erþafastammai halliwi at ēgwjas butmą (Из костей - в плоть, из плоти - в кровь, из крови - в кожу, из кожи - в бревна и камни и под вкопанный камень на дне моря), - наложил Кокур заговор на изгнание хворей телесных. Для душевных томлений обычно серебра хватает, старки купить, налиться по брови.
  - Вот жизнь наступила, - продолжала бухтеть старуха, подсматривая за арестантом творившим волшбу. - Вядзьмаров будто пьянь последнюю завалящую в каталажку суют.
  - На лбу у меня написано, о вядзьмаре толкуешь? - огрызнулся Кокур раз за разом одно и тоже слушать.
  - На лбу у тебя другое написано, - не унималась старая. Не с кем, видно, перемолвиться, устала молчать, теперь зудит комаром.
  - Прочти, послушаю, - нарочно убран волос, подразнить старухню. - Лучше различишь?
  - Похлопочешь у хоружия, вызволишь старую женщину из узилища, тогда и спрашивай. На лебяжьем пере из-под крыла погадаю. Пух из хвоста нимфицы сожгу. Кости с рунами стародавнего письма брошу. Могу на овечьей требухе глянуть. Но самое откровение будет...
  - И чего заткнулась? - подыграл Кокур. Ждет же старая вопроса, удивить до икоты.
  - Грешно мне такое молодому мужчине предлагать.
  - И не надо. Я вернее знаю. Древней карге лохмы осмолить и на костер поставить, пятки поджарить. Враз вещей сделаться.
  - Все едино сбрешет окаянная, - лыбиться старуха, тряпье свое теребя, ткань распуская, нитку ссучивая. И тянет её на запястье, мотает.
  - Веревку сплетешь?
  - Шарфик свяжу.
  - Не одно и тоже?
  - Дык, кому примерить.
  - Чего натворила, здесь кукуешь? - наблюдал Кокур, по давно выработанной привычке уделять людям и их трудам повышенное внимание. - В зелье травку перепутала? Полынь с беленой или с мухомором? Сознание расширилось у клиента и шагнул он из окна, манимый и влекомый в дали неведомые. Этаж-то какой приземлиться? Не третий?
  - Чего мелешь, не знаючи.
  - Скажи, узнаю.
  - За что безвинных женщин в казематы суют?
  - Неужели за красоту?
  - За наветы подло на них писанные. У дьяка на бабу не встает, я виноватая, - пожаловалась старая, слезу выжала.
  - Я и говорю, травки попутала.
  - Крест кладу, безвинно страдаю! - старуха ловко покрестилась. - Все согласно рецепту Святой Хильдебранты делала!
  - Не знаю такой.
  - И не надо.
  - А чего левой-то крыжмы машешь? - спрошено у бедовой травницы.
  Послушать, она агнец божий. Посмотришь - паршивая овца в людском стаде.
  - Больно глазастый, - погрозили Кокуру кулачком. - Так что? Поможешь бабушке сменить палаты каменные?
  - Самому бы выбраться.
  - Не боись, - успокоили арестанта. - Вядзьмара за решеткой держать, все одно что на шиле сидеть. Удовольствия никакого.
  - Я тебя про время спрашивал? Запамятовала? - не интересны Кокуру бабкины заверения. Люди за медяшку мозги выедят, а тут малые Щорсы в шинке учудил. Нервы помотают.
  - Как раз kveld* начался, - объявила старая.
  Кокур внимательней посмотрел на старуху. Для простой ведьмовки слишком просвещенная. Kveld... Ишь ты.
  - Чего? Нравлюсь? Ох, в молодости я бывало..., - старуха игриво повела плечиком, павой выставилась.
  - Там была, там была,
  Дзе кони пасѓтца,
  Так дала, так дала,
  Што руки трасутца!
  Уныние - грех смертный. Кому-то везде хорошо. И в дому, и в дыму, и на коне, и в огне. Кокур, соглашаясь сам с собой, покивал головой.
  - Когда ты молодою была, у моего папаши еще хер не отрос, - проворчал он, прослушав пение.
  - А как звали-то родителя? Не Леѓоном? Знала одного. Красавец!
  - Чего жива, если знала? - приложил Кокур усилия задавить неуместные сейчас эмоции. Сумела зацепить.
  - В подполье обреталась, - подергала старая крепкую решетку.
  "Ведь не врет нисколько," - сформировалась мысль, услышанное и увиденное обобщив.
  Оборвать разговор, отошел к топчану, дальше долеживать срок. Сколько времени пройдет, объясняться позовут.
  - У зялёную дуброву
  Выйду к мiламу сваёму.
  Пайду к мiламу сваёму,
  Каб завёѓ мяне да дому..., - пела старая, навивала на него дремоту. И не хотел, а глаза закрылись.
  Пришли за ним примерно через час. Нарочито громко топали в коридоре, гремели ключами, давая время сон одолеть.
  - Эй, вядзьмар! На выход! Господин хоружий желает повидаться, - объявили арестанту.
  - А может я не желаю, - зевалось и тянулось Кокуру. Еще бы полежал, колыбельные послушал.
  Собачиться с охраной обычное дело. Ритуал, обеими сторонами неукоснительно соблюдаемый. Кому характер показать, кому готовность за выкаблуки под ребра двинуть.
  - С ним решишь, чьих желаний больше. Если что деньгами доплатишь. Дешевле отделаться.
  Стоило Кокуру выйти из камеры в коридор, опять старуха у решетки.
  - Не забудь о бабушке словечко замолвить. Безвинно, мол, пропадает. Оговорили злые завистники.
  - Само собой, - произнес Кокур на просьбу настырной соседки.
  - Смотри! Обещалси! - прильнула она лицом к ржавому железу. Запела.
  - Чаму ж мне не пець,
  Чаму ж не гудзець,
  Мушка на вакенцы
  У цымбалкi б'ець. ...
  Убавив голос до шепота, проговорила.
  - Hatō þek alla hwat habaiþi namo... (Да ненавидит тебя все, что имя имеет)...
  Еле расслышал. Не легкой дороги желала, старая шкура!
  Не уследила ни она, ни охрана. Два быстрых шага и удар ногой между прутьев.
  Старуха отлетела в дальний угол. Сложилась горкой тряпья. Ворохнулась и затихла.
  - Пришиб! - возмутился охранник, просовывая факел, рассмотреть состояние арестантки. - Вот уж Дыбка с тебя спросит! Ох, спросит! Её же попам держали! Народу сколько уморила! Без малого полсотни!
  - Быстрей ты сдохнешь, чем она окочурится, - процедил Кокур, вглядываясь в темноту. Признаков жизни никаких, но придуривается. Покойник так удобно не уляжется.
  Второй схватился за басселард, воспринимая действия арестанта за угрозу отправления закона.
  - Смотри, нечем хер держать будет, - предупредили его не пороть горячку с оружием.
  "Из обозников. Они дерганные," - оправдал Кокур своего конвойного.
  - Пошли! Чего встал! - поторопили заключенного. - Коли околела, отвечать будешь. Чохом за все художества.
  Пятнадцать ступеней вверх на восток. Пять шагов по межэтажной площадке. Пятнадцать ступеней вверх, на запад... Шесть пролетов к свету, воздуху и свободе. Для чего считал? Занять голову. Счет - самое верное и простое нагрузить мозги. Привнести порядок в сумбур произошедших событий с собственным участием и подготовиться к новым. Сейчас проведут по коридорам...
  "Хорошо бы к палачу завести. Чисто случайно дверью ошибиться," - подсказал бы Кокур городским властям, толсто намекнуть ему на сговорчивость к покаянию.
  Упустили. Вели непосредственно к хоружию. Навешать "всех собак" за вчерашнее, усовестить и подрядить за дешево на плевую работенку. Тьфу-тьфу и готово!
  "Молоки дракона, препуцию с хера василиска или менструальной крови химеры добыть," - вспомнилась расхожая шуточка среди промышляющих ценными ингредиентами волшбы для замороченных высоким искусством влияния на миропорядок. Alag. Тонкое мастерство заполнять бреднями толстые тома наставлений по чернокнижью.
  - Старуха давно посажена? - обратился арестант к угрюмому сопровождению, тяжело пыхтевшему от подъема по лестнице. Передний еле полз. Замыкающий отстал на пролет. Искушение удариться в бега у Кокура присутствовало в полном объеме. Не стал дурью маяться.
  "Успею," - обнадежился он. - "Нельзя же с хоружием не повидаться. Не поймут."
  - Совесть мучает? - не соизволили обернуться к арестанту.
  - Угу. Грызет, - согласился Кокур с вопрошающим.
  - Давненько уже.
  - Чем провинилась?
  - Людишек травила. Сильно мучились перед смертью. Кто кровью под себя ходил, кто кишки выблевал. Бабы детишек скинули, не выносили. Ослепли, оглохли...
  - По заслугам, выходит, к вам угодила.
  - А как иначе?
  - А меня тогда за что? - не удержался Кокур с подначкой. Известно, в тюрьму виновных не сажают. Судья позже, на досуге, придумает в чем замаран и к чему причастен. По расхожему мнению, в подземельях и на каторгах, сплошь жертвы произвола и беззакония.
  Сзади злорадно гоготнули.
  - Увидишь, - пообещали хором оба стража.
  Про старуху не просто спросил. Не всякий божий одуванчик наговор на Исконной Речи знает. Из тех, кто знает, не всякий подобное произнести отважится. А которые говорить возьмутся... Кокур даже оглянулся. От желания спуститься обратно в каменный подвал.
  - Шагай, шагай, - поторопили его не мешкать и головой не вертеть.
  Шагал. Выбора не представилось. По дороге сжевал еще дражину. Из тех, что лекари не прописывают. В рецептуре не сведущи. В примененных компонентах не разбираются. Доведись им прознать о чудесной пилюле, очень бы порадовались собственной необразованности в разделе медицины Vafamaðr*.
  При переходе попал под солнце, глянувшее через стрельчатое окно. Зажмурился. Ощутил тепло. Пустяк, а настроение поднялось. Воды бы глотнуть и совсем замечательно.
  - Господин хоружий! - втолкнули Кокура в комнату. - Как велено, задержанный доставлен!
  Арестант безрадостно хмыкнул, глядя на цветные, с преобладанием синего и бурого, настороженные лица подьячих. На них выражение охотничьих собак на след вставших. Хоружий невредим, но хмур. Не простой разговор предстоит. Сколь жизнь не сводила, власть отличалась феноменальной злопамятностью и изворотливостью толковать любые факты исключительно в свою пользу. Захочет, а она захочет, шкуру спустить - спустит. Разует-разденет до волос и ногтей. И те сострижет под мясо, не жировать. И крепко помнить, с кем связался.
  - Проходите господин...
  - Миголь*, - сорвалось первое пришедшее в голову меченого. Будто кто цыганской иглой ткнул.
  - Напрасно плохо про нас думаете, господин Кокур, - отвлекся Дыбка от документов. Наводил порядок на столе, сортируя раздать подьячим.
  - А как еще? Где очнулся, хорошо думать, - готова претензия к властям и законоблюстителям.
  - Сами виноваты! - возвернули накат.
  - За тем и доставлены, разобраться и принять меры.
  Говорили с Кокуром сразу с трех сторон. Сосредоточился на хоружии. Он тут всем заправляет. Да и внешне презентабельней.
  - Садитесь, - пригласил арестанта хмурый Дыбка. - Разговор не короткий.
  - Воды бы испить, - попросил Кокур. Встречи в логове закона быстро не завершаются. Даже согласись он с порога со всеми выдвинутыми против него обвинениями.
  Хоружий кивнул и младший воды принес. Кокур заглянул в кружку, не с лужи ли черпнул? Легонько дунул - vatn* и выглотав полную кружку, с облегчение вздохнул.
  - Что же... Давайте разбираться с произошедшим вчера в шинке Синицы, с вашим непосредственным активным участием и..., - последующее должно прозвучать убийственно обвиняюще. - По вашему почину.
  - Давайте, - согласен Кокур, удобней располагаясь на стуле, отбиваться от городских крючкотворов, не сильно им наглеть.
  - Отрицать учинение беспорядков не станете? - наконец отложил бумаги Дыбка. Проверил перья и чернила. Не пропустил взгляд арестанта.
  "Писать-то подьячим," - раскусили уловку хоружия, потянуть время, на нервах поиграть, самому с мыслями собраться.
  - Стану, - не разочаровал арестант присутствующих незамедлительным отказом.
  - А избиение Пашко Руца, служащего городской важни?
  - Не знаком, - не принимал Кокур обвинений, посматривая по сторонам. Никто фиксировать допрос не собирался. Похоже побои чубатого мало кого интересовали. Представление устроено исключительно из-за него и рассчитано на него.
  - А так же Волота Рябу, Остафия Пряху и прочих, общим числом около семнадцати человек..., - шелестели исписанным листом слева.
  - Не путайте меня с ветераном битвы при Щорсах. И на мозырей и ятвягов с Яджем Рудым тоже не ходил, - отпирался Кокур от высказываний в его адрес.
  - ...включая представителей властей, подьячих Юрая Птыха и Якуша Гаркушки, - пафосно закончили список пострадавших в Синицах от лиходейства.
  - То, что вы являетесь вядзьмаром, ни сколько не смягчает вышеизложенного, а как раз усугубляет совершенные вами противозаконные деяния, - весомо звучит обвинение хоружия. Взгляд только в сторону отведен. Неужто из скромности.
  - Чего хотите? - решил Кокур взять инициативу в собственные руки. Понятно к чему все эти песни судейских сирен.
  - Ущерб противоправных действий вядзьмара Кокура, по иску владельца шинка Синицы и поименованных пострадавших, составил пятьсот серебряных грошей, - добавили к обвинению. Знаково так добавили.
  - Я спросил, чего хотите?
  Дыбка замолчал и, буквально, вгрызся взглядом в Кокура. Что за люди? Все им трын-трава!
  - Таковы претензии закона на ваши преступные действия в городе Брашове, - не торопились подводить окончательные итоги, делать выводы и начинать торги.
  - В последний раз спрашиваю, - Кокур постучал ногтем по ножке стула, на котором сидел. - Чего хотите? Писульки ваши и подсчеты оставьте судье.
  - Пренепременно, - согласился с ним покарябанный. Молчал больше, а тут разверз уста.
  - Бумагу от вашего Пашко Руца о побоях почитать дайте? Где он сам? Приведете, погляжу про кого талдычите, - напустился Кокур на хоружия и подьячих. - С остальными сведите. Ущерб кто определял? Заключительная оценка где?
  Молчание.
  - Чего глядите? У меня копыт нету, - Кокур к удивлению отследил обеспокоенность и волнение законников. К сожалению не увязал их с обсуждением его личности на предмет причастности к "козлам". Но и того, что в вяздьмарах числили, оказалось вполне достаточным.
  Молчание затянулось.
  - Тогда о чем вообще говорим?
  - Нет его. Уехал Руць. С утра, - не выдержал, признался Юрай. Забоялся отвечать придется за допущенные нарушения и подтасовку фактов.
  - Тогда кончайте театр про битых и ограбленных. Нет от Пашко бумаги, обвинения снимаем. А вот с остальными... Получается его дружки на меня кинулись и присутствующих в свару втянули. С важников и спрос. На пятьсот грошей, - быстренько вывернули ситуацию в Синицах наизнанку и выходило, следом выдвинут обвинения за незаконное задержание, и покрывательство виновных с отягчающими. О чубатом Кокур не переживал. Трус. Никаких бумаг ни составлять, ни подписывать не станет. Поскольку, стоит только при разбирательствах всплыть деревенской истории о дощатике и диббуке, Орден подключится. Перед инквизицией все будут выглядеть бледно, кроме борца с поганью. Так что в чьей колоде тузов больше и гадать не приходилось.
  Дыбка зло зыркнул на Якуша, потом на Юрая. Говорил вам, такую сволочь голыми руками не возьмешь! Им ссы в глаза, а они - божья роса! Еще сейчас окажется город не обеспечил безопасного прибывания на своей территории. Сами власти выступили на стороне беззакония, бездоказательно заключив под стражу. Уличит в преступном сговоре. Объявит ущерб здоровью, репутационные потери. Пожалуй, их выгонят гораздо раньше выборов нового маршалока.
  Хоружий подал знак и перед Кокуром выложили изъятый при аресте дюсак.
  Владелец оглядел имущество. С особым удовольствием вернув оружие за спину, подглядывать из-за плеча. На здешних неумных обитателей.
  Тишина ожидания. Кто заговорит первым.
  - Дело у нас к вам господин Кокур, - начал хоружий, но за чем-то взял новую паузу.
  - Излагайте, - дозволил, теперь уже бывший, арестант. Когда людям от тебя что-то очень нужно, не следует торопиться, отказываться. Лучше хорошенько обдумать, не нужно ли тебе от них чего-нибудь. А ему нужно. Раз забрался в Брашов.
  - Требуется ваша помощь изловить одну сволоту, - признал Дыбка заинтересованность в сотрудничестве. Трудно говорил, через собственное "я" переступая. - Понимаю, люди вашего призвания подобным не занимаются, но нужда великая. Прячется гад в катакомбах под городом. Их там многие версты! От старых времен еще. И знает их, как свои карманы. А мы нет. Числится за Веселем и его молодцами многое всякое. Воровство, грабеж, разбой, поджоги, похищения. Теперь организовал выращивание курительного мха. От которого люди хуже всякого баргеста или упыря становятся. Не сразу, а как пристрастятся употреблять. Не высмолят самокрутки вовремя, умом помутятся и начинают... Надо, с лекарем вас сведем, который тела жертв освидетельствует и рисунки делает. Когда поймаем суку, предъявим. Мы, конечно, его поздно или рано поймаем. Но по чести скажу, лучше бы вчера, чем завтра. О том и хотел с вами договориться. О помощи.
  - Понятно, - внимательно выслушал Кокур хоружия. - Мне с того что?
  - Поможете справедливому правосудию пресечь злонамеренные действия и покарать виновного, - патетично произнес Юрай. Сам не понял, полную дурость сморозил. Не обусловленную ни местом произносить её, ни действующим лицом выслушать.
  Чем потенциальный герой от настоящего отличается? Со временем количество дурии в голове не уменьшается ни на ноготок.
  - А правосудие мне? - низменно меркантилен заезжий.
  - Получите наградные за Веселя. Тысяча серебром. Достаточная сумма чувствовать себя уверенным, - объявил Дыбка без особой надежды убедить. Ни в справедливость, ни в вядзьмара он не верил. Были на то причины и находил он их вескими, собственное неверие оправдывать.
  - В чем?
  - В любом приличном обществе. Местном, столичном или у соседей, коли там окажитесь.
  - Господин Кокур, - подключился Якуш поддержать хоружия. - Мы знаем...
  Кокур вопросительно повернулся. Чего это ты знаешь?
  - Полагаем, - поправился подьячий. - Вы в Брашов по ЛИЧНЫМ делам прибыли и неспроста остановились в Поветном Грифоне. Понятно будете решать ЛИЧНЫЕ вопросы, - правильно делался акцент в речи. - Обращаться к незнакомым людям, которые в большинстве не склонны идти на контакт с посторонним человеком, а тем более с подобными вам. Я о вядзьмарах и прочих...
  О прочих развернутого объяснения не последовало, не будировать напряженность.
  - ...Согласитесь, против вас много предубеждений. Обоснованных, не обоснованных, опустим это. Мы выправим бумагу, где укажем, действуете вы от лица закона и вам обязаны повсеместно и посильно содействовать. В том числе, отвечать, по всем... почти по всем, вопросам. В исключение занесем сугубо личное. Бумага весьма поспособствует решение ВАШИХ дел, а вы, заимообразно, поспособствуете решению НАШИХ.
  Хоружий не утерпел, перебил подьячего.
  - Облегчить задачу поисков, предоставим несколько адресов и имен горожан, подозреваемых в предосудительных контактах с Веселем. Подозрения более чем обоснованы, - Дыбка пошарил в столе и извлек свиток, показать Кокуру. - Здесь все обобщено! Об интересующем нас объекте и его банде. Очень требуется гниду изловить. Пока он под себя весь город не подмял, попирая законность и распространяя отраву. А тенденция такая прослеживается. У самих не получается, - честен хоружий от безысходности. - Чуть чего, он сразу под землю. В одном месте нырнет, в другом вынырнет. Там же прячет награбленное, уворованное, морит похищенных им людей. Мы пробовали в катакомбы лезть... Пробовали. Только служивых потеряли. Да и место... Не Приречный лес. Боится народ.
  - А Весель нет! - добавка от покарябанного подьячего. - Может договор на крови с кем заключил? Душу прозаклал!
  Кокур махнул. Молчи лучше!
  - Если помощь потребуется, - никак не заткнется Юрай. - Через неделю-полторы подъедет еще вядзьмар. Из столицы. Пригласили через образованную гильдию. Правда по другому делу, но возможно он не откажет вам в помощи советом или участием.
  - По причине? - сразу прорезался интерес у Кокура. Эдакая изюминка в пресной булке.
  - Нам бы не хотелось вашего вмешательства, - заюлил Дыбка. - Получится зря обеспокоили, а платить придется и вам и ему. За беспокойство.
  - Пока что спросил, - пользовался Кокур моментом давить на хоружия.
  - Оборотень. Откуда только? - по-гусиному дернул шеей Юрай, высказать предположение. - Не исключено с Малохвы перебрался.
  - Eigi einhamr или vargúlfr? - резко перебили подьячего.
  Никто Кокура не понял и он кивнул продолжать.
  - Гофтары на столичный манер выехали на природу. На свежем воздухе побыть, в тишине. Под сенью дерев отобедать. А тварь выскочила и двоих задрала в смерть. Барон приказал облаву организовать. Организовали, подловили. Серебром ранили крепко. А через неделю, в Жабине, сельцо в десяти верстах от Брашова, мужик его вилами шырнул. Мало не убил! На подворье, зараза такая, залез, теленка утянул. Потом пропал. Сейчас спокойно. Ждем из столицы, до конца разобраться. Окончательно дело закрыть.
  Чем дольше слушал Кокур рассказ, тем больше удивлялся услышанному. Умеет, конечно, народ сказки выдумывать, но тут уж... Оборотня на вилы? Живым остаться, со зверем в бой вступив? Байка из разряда смертельности воздействия серебра на нежить и тварей. Кстати, серебро в истории с гофтарами тоже упомянули. А с кровососом с серебряной челюстью не сталкивались? Нет? Повезло. А суккубов с серебряной заколкой в волосах не встречали? Тоже нет? Впрочем, очевидно. Живых свидетелей тому не бывает, поведать о несостоятельности бредней о всемогуществе argent*.
  - Так что скажете, господин вядзьмар? - вывели гостя города из размышлений о неоправданной славе белого металла. Впрочем, если в виде чеканенных монет, тут просто убийственная потенция.
  "Мерзейшая мощь," - вспомнилось название одной книжонки по призыву демонических сущностей песка и жары. Или о чем другом?
  - Условия такие, - заговорил Кокур, вызвав огромное облегчение у сидящих. Не камень с души, целую гору камней. - Гербовою бумагу обещанную. Список причастных со всеми подробностями. Пятьдесят грошей нормального качества.
  - За что? - подпрыгнул Юрай, проявляя фамильную прижимистость. Не зря родитель при казне. За каждую монетку трястись.
  - За оказанное гостеприимство, - коротко объяснял Кокур. - Со старухой мне надо поговорить. У вас в подвале сидит.
  - С лекаркой-отравительницей?
  - С ней самой. Подобные ей в травах весьма сведущи. Мох не везде растет. Иначе бы все пещеры, склепы, подвалы и погреба заполонил. Вроде герани или морковки сажали бы, кому не лень.
  Дыбка согласно покивал. Верно-верно. Как не сообразили? Очевидно же! На то и взгляд со стороны, многое видней и приметней.
  - На этом пока все, - закончил Кокур с требованиями к хоружию.
  При заинтересованности работодателя, вопросы решаются без проволочек. Гербовую оформили. Материалы на причастных выдали, деньги отсчитали.
  Кокур списки сунул в карман не читая. Позже ознакомится. Количество монет проверил, тряхнув кошелем. По звуку соответствует назначенной контрибуции. Документ "по праву и закону", изучил построчно. Заставил переписать.
  - Укажите, только вопросы законных интимных супружеских отношений не подлежат обсуждению. А то любая шлюха сошлется на исповедальность щепетильной темы, а я не разу не поп, и откажется со мной общаться. Не ногти же ей выдергивать.
  - А случалось такое? - страшно и любопытно Юраю. Когда еще близко с вядзьмаром сидеть и говорить доведется. Можно смело сказать знаковое событие, закрыв глаза на неоднозначность причин встречи.
  - И не такое тоже. Молотком плющить. Ножницами фаланги отстригать. Пилой пилить. Пилой эффективней всего. Жик туда, жик сюда. Долгое прощание, долгие слезы.
  - Но это..., - побелел подьячий от услышанных откровений. Вядзьмар же... О них песни, баллады слагают! Их чародейки любят!
  - Не совсем этично?
  Не в состоянии найти слов парень покивал.
  - Ну и хер с ним! - отмахнулся Кокур от чистоплюйства.
  Гербовую выправили. Все равно перепроверил. Сталкивался. Перепишут слово в слово, зевнешь заберешь, а потом глаза округлят бесстыжие, все как оговорено, проверяли же лично! В бумаготворчестве никакого доверия быть не может! Исключено!
  - Когда приступите? - пожелал уточнений хоружий. Чернила еще не высохли, но результатов желалось.
  - Старуха, мыльня, обед и в путь! - провозгласил Кокур планы на остаток дня, порадовав Дыбку.
  - Хорошо, - с большим облегчение выдохнул тот. Людям свойственно отлынивать от взятых обязательств или толковать их несколько в иной ключе от общепринятого. Но все равно, часть забот взвалено на кого-то и есть о чем отписаться маршалоку и подскарбию. Не быть крайним, немаловажно.
  Провожать в подвал выделили человека из прежней охраны. Того, что порасторопней.
  - Дело какое к ней? - осторожно выпытывали у Кокура. Оно понятно, с вядзьмаром говорить редкостная докука, но вдруг ответит. После удивит приятелей за кружкой пива. Не на один вечер новость мусолить. А не ответит, опять тема обсудить с теми же дружками. Сволочь, она на все триста шестьдесят градусов сволочь. И триста шестьдесят семь дней в году. День в запас занесен.
  - Я бы сказал огромное.
  Пятнадцать ступеней вниз на восток. Пять шагов по межэтажной площадке. Пятнадцать ступеней вниз, на запад... Шесть пролетов в темноту, сырость и вонь.
  Спустились. Сопровождающий передал распоряжение "господина хоружия" допустить "господина вядзьмара" к заключенной лекарке.
  - Может её наверх пригласить? - готовы услужить Кокуру. Статус поменялся, отношение тоже.
  - На месте разберемся, - отказался тот от услуги.
  Погремев замком, решетку камеры открыли.
  - Эй, старая! Давай сюды! - проорал стражник в сумрак пенала.
  В темноте завошкались.
  - От касатик, от спасибо! От уважил! - квохтала старуха, собирая пожитки и семеня к выходу.
  - Давай-давай! - подгоняли её. - Шевели колешнями!
  Кокур отстранив охранника, жестом показал отравительнице - прошу на выход! Эдак, уважительно. Милостиво просимо, драгоценная панеле. Почему панеле, а не пониа*? Известное дело, все ведьмовки девки не порченные. От этого у них сила злая, ведьмовская, с годами копиться, прибывает. Спросить бы о том у вядзьмара...
  - От молод..., - не успела похвалить старая своего спасителя.
  Молодчик то да! Блеснул дюсак в хитро вывернутой руке и старушечья голова, теряя срезанные лохмы, покатилась по грязным вонючим лужам. К ногам с тела упала нитка бус, мешочек на шнурке, снизка вал - овечьих гадальных косточек. Потом и само тело завалилось.
  - Епть мать! - ошалели стражи, не ожидавшие подобного поворота событий.
  - Её самую. Больше некого, - выдрал Кокур факел из настенного гнезда и припалил места рассечения плоти. Сладко и вкусно запахло мясом и кровью. - А то хватило бы ума её под топор отдать. Сунет бумагу о потомственном дворянстве и все! Никакого костра. В землю бросите, а через недельку вернется. Как башка прирастет. А на кол голову насадите, придет снимет.
  То все услышали. Не услышали тихое "nýtr manngi nás*", брошенное мертвой.
  Кокур покатал ногой голову.
  - Я прав, старая?
  Открытые глаза смотрели не мигая. Вдруг губы дрогнули, произнеся слово. Не вядзьмар. Слишком коротко и первая буква "Т". Может плюнуть хотела, а может обозвать обидно.
  Стражи только и сподобились крыжмой защититься. Живого вядзьмара боялись больше мертвой лекарки. Он бы рекомендовал поступать наоборот.
  Не лекарка она. Черчига. С чужого горя, с людской беды, с мучений ею же творимых, живет. Собирает, что скряга грошики. Копит. От смерти откупиться.
  
  
  4.
  
  Вернувшись на постоялый двор, Кокур первым делом проведал жеребца. Погладил, осмотрел, поластил. Лоб в лоб постояли.
  - Ничего, завтра с утра с тобой прогуляемся. Мир посмотрим, себя покажем.
  Мянтуз покосился на хозяина, потряс головой. Не ослышался ли? Еще полдня покоя? А после? Шкуру сызнова латать?
  - Слышь, человече! - позвал Кокур конюха. - Вечером воды дашь. Ведро. Кружку пива вольешь. Только пиво нормального, ржаного. И не опитков слитых.
  Закрепить сказанное в памяти прислуги, оставил на столбике ярыжку.
  За спиной хозяина одобрительно затопал Мянтуз. Заботу всякая живность понимает.
  Войдя в двери, Кокур обозрел зал. Народу вида благообразного, благородного и делового, полтора десятка наберется ли. Семейство: глава, его жена, некрасивая дочь и мальчишка лет семи. Два купца с золотыми гильдийскими знаками первой сотни. Попик в сумахового цвета корзене* не по чину и званию. Пожилая пара. Моложавая женщина, модная, манерная и любопытная ко всему. К ней спиной еще моложе, с капризно поджатыми губами и острым носом нальшанки. Между столов, суетятся слуги, таская на разносном серебре заказы и забирая использованную посуду.
  Появление колоритной фигуры, с не менее колоритным лицом, вызвало некую паузу в жевании, питие и разговорах. Пауза закончилась на втором шаге Кокура в сторону прилавка, где владычествовал Царный.
  - Съезжать будете? - поинтересовался хозяин "Грифона", очевидно находясь в курсе драматических событий в "Синицах" и аресте постояльца городскими властями.
  - Погожу пока, - разочаровал Кокур Царного. Подумал хитрое, поводил глазами. Извлек выданную в ратуше "гербовку" и протянул для ознакомления.
  - Должны были предупредить. С этим не к нам, - сразу пошел в отказ Царный, нести любые дополнительные траты по содержанию постояльца.
  - Прочитай для начала.
  Ознакомившись с текстом хозяин совсем расстроился. Знай заранее, согласился бы кормить в долг, а то и бесплатно.
  - У нас приличное заведение, - сказано в воздух и непонятно кому.
  - Книгу клиентов за прошлый год доставай, - потребовал Кокур, не обращая внимания на речи и удрученный вид Царного. Страдать красиво умеет. Оценил и поверил.
  - Может пройдете куда..., - переживали за репутацию, свою и "Грифона". Кому понравится селиться в заведение, где распоряжаются типы вроде заезжего вядзьмара с исполосованной рожей.
  - Неси! - отмахнулся Кокур от всяких возражений и контрпредложений.
  Кто из нас чутко внемлет другому хотя бы в малом, требовать взаимного вежества? Так чего хотеть ответно? И с кого спрашивать за неотзывчивость?
  Книгу вытащили с дальней полки. Кокур взялся быстро листать, ориентируясь по датам. Водяница толковала ему о прошлой осени. Выдалась она теплой, поэтому разброс возможен большой.
  - Самих постояльцев маломальски помнишь? - говорил Кокур с Царным, отвлечь последнего от упаднических мыслей.
  - У нас не всякий останавливается. Народу не так чтобы много. Те, кто выбрали Грифон, во-первых, могут себе это позволить. Во-вторых, им требуется нечто, чего в других местах не получить.
  - Помню. Пажи, миньоны, одалиски...
  - И это то же, но в основном чуть больше конфиденциальности присутствовать в городе и меньше беспокоящих хождений посторонних.
  - Понятно.
  - Если останавливались давно, не гарантирую вспомнить. Но некоторые из жильцов долго не забываются.
  - А именно?
  - Кто-то девку продажную за жену выдает, а то и в мужское обрядит. Кто-то кошелем трясет, а лишней монетки слугам не подаст за старание. Или же выставляется владетелем мира, а владеет, в лучшем случае, дорожной тоболой, кобылой и непомерными амбициями, что-то кому-то доказать. Ученые люди встречаются. Нечасто.
  - В чем ученые? Или чему? - знай шелестят переворачиваемые страницы под ловкой рукой меченого.
  - В разном и разному. Главное ведь в другом, преподать себя. А сколь глубоки твои познания, выяснят кому они потребны. Иные враньем помнятся.
  - И про что врут?
  - Имя. Возраст. Сословие. Разное.
  - Бабы наверное? - говорил Кокур, продолжая листать книгу. Можно придумать фамилию, можно изменить внешний вид, но искомых двое. Женщина и девочка.
  - Наоборот. В большинстве мужчины подвержены греху лгать. Но у противоположного пола ложь интересней, насыщенней, детализированней.
  - Это кто были? - ткнули в строку записи. - Гутные?
  - Мать с дочерью. К родне приезжают каждую осень. К брату. Живет на Гофтарах. Лавка ювелирная на Луже. Хорошая. Поставщик Их Сиятельства.
  - А чего у тебя, а не к родне под крышу? - спрошено Кокуром не знамо зачем. Не его "пташки".
  - У брата жена, - корректно намекнул Царный.
  - А лавка её отца, - понятна первооснова семейных отношениях. Не редкий случай, возмущаться и охать.
  - Ну..., - развел руками хозяин "Грифона".
  Снова листание.
  - Рогач Анни и Лизка.
  - Проездом в Ганичев. Оттуда дальше, на воды. В Аршаны.
  - Запомнил?
  - Аршаны это дорого и об этом должны были узнать все вокруг. Мы узнали.
  Палец Кокура опустился на строку ниже. Царный пожал плечами.
  - Вдовы. Решились перебраться на новое место и дело открыть. Белошвейное, - рассказывали, подметив, слушатель потерял интерес после первой фразы. Вдовы не интересовали. Но уточняющий вопрос прозвучал.
  - Вдовы, а фамилия одна? За братьев выходили?
  - Удивительно, но однофамилицы.
   Опять листание и скольжение пальца по записям.
  - Канедек, - прочитал Кокур каракули строк. - Не твоей рукой внесено.
  - Дом в Брашове купили. Школу для благородных девиц открыли. Писано моим поверенным. Я отъезжал по делам семьи.
  Кокур лишь кивнул головой - понятно.
  - А вот эти? Хорн?
  - Сестры.
  - И этих запомнил? - подозрительно Кокуру. Тот, кто прячется или скрывается, вряд ли будет выглядеть особенно. Скорее преложит усилия и не малые слиться с окружающими.
  - У каждого свое.
  - У меня рожа и это, - указал Кокур за спину на дюсак.
  - Кроме вашей братии, такое оружие таким образом никто не носит. Открыто, на люди, - маленькое и верное уточнение. - Еще манера общения... Взгляд змеиный...
  - Чем запомнились? - мало любопытно меченому слушать про себя.
  - Разница в возрасте большая. Старшей двадцать пять, а младшей четыре. Я бы предположил мать и дочь, но кто я такой подобные предположения допускать. Сестры значит сестры.
  Кокур с неохотой достал медальон. Открыл показать Царному портретную миниатюра.
  - Они?
  Хозяин "Грифона" задумался. Узнать он узнал. Стоило ли в том сознаваться? Мелочное желание насолить отогнал подальше. Уберется быстрей. Весомое основание не скрывать истину.
  - Они, - признали бывших постояльцев.
  - А куда съехали?
  - Сказывали к отцу, в Шацков.
  - К отцу? - подозрителен меченый к услышанному от Царного. И отец и Шацков под большим сомнением.
  - Слышал с другими постояльцами разговаривали, - разъяснено Кокуру. - Справлялись о дороге и возможных попутчиках. Младшая очень живая девочка.
  - Нашли? Кого?
  - От нас отправились, как и прибыли вдвоем. Возможно и присоединились к кому. Или к ним. С внешностью старшей панеле Хорн, - рука Царного описала в воздухе лицевой круг. - Будет не трудно вызвать симпатии у любого.
  Медальон Кокур убрал. Щелкнул замочком, в мешочек опустил и за пазуху сунул. Задумался, вызывая самые недобрые предчувствия у владельца "Грифона".
  - Комнату необходимо глянуть. Где сестры жили, - известили Царного.
  - Сдана на шесть дней. Освободиться через четыре, - проявили не отзывчивость и нисколько не стремились откликнуться на предложение. Всякой власти имеется предел. Гербовка меченому не Всевышним выдана.
  Кокур повернулся к залу. В нем ни прибавилось, ни убавилось. Семейство, купцы, поп, старики...
  - Кто-то из присутствующих?
  - Отбыли в город час назад, - не стал выдумывать Царный. Понимал, постоялец, прикрываясь гербовой бумагой, способен устроить повальный опрос, не единому слову против не внемля.
  - Пять минут мне хватит. Никто не узнает.
  Про зеркала не стал рассказывать, приберег. Подсмотрел, не хозяин Грифона повышенным любопытством мается.
  - Не положено, - продолжал упираться Царный. Нутро восставало сдаваться идти на поводу у ЭТОГО ВЯДЗЬМАРА. Ни одна, а две причины. "Этот" и "вядзьмар".
  - Мне не в тряпках рыться и шкафы вскрывать. Саму комнату осмотреть, - с нажимом произнес Кокур, повлиять на упертого хозяина. Прибегнул к пресловутому "змеиному" взгляду. Что в нем змеиного? Но раз говорят...
  - Увидит кто? - искал Царный способ убедить не соваться с досмотром. Вернутся сьемщики, пусть с ними договаривается. Упрашивает, "гербовку" сует, платит.
  - Про Веселя слыхивал?
  - Доводилось, - тухло Царному от первого же аргумента.
  - Могу войников с хоружием позвать. Поспособствовать взаимопониманию. Через час весь город прознает, с обыском в Грифон приходили. Потом никому ничего не докажешь. Не отмоешься. Бандитский вертеп! Гнездо разбоя!
  - Седьмая, - вручили меченому отпирку. Не от сердца оторвали, вместе с сердцем отдали.
  Кокур живо поднялся на этаж. Захватил из поясного кармашка щепоть и выстрелил у двери костяной пылью. Серебристая взвесь тускло искрилась, не оседая. С наэлектризованным треском выделился алый рунный символ.
  - Иваз, - прочитал Кокур. Очертив его пальцем, знак погасил.
  Отперев, послушал звуки коридора, комнат, снизу из зала. Толкнул двери. Новый вброс некротической пыли. На этот раз ничего не выявилось ни в воздухе, ни на полу, ни на потолке.
  Вошел. Достал медальон. Острым краем вонзил в ладонь до крови, испачкать металл украшения.
  - Hēr kwam inganganą spinþrф-wihtą, habdē himmai hes hamą ana handiwi (Вот вошел паук-создание, у него в руке паутина...)...
  Подвесил на левом мизинце, наблюдая качение. Сперва беспорядочное, а затем с оттяжкой к окну. Прежде чем двинуться, правой рукой выдернул из поясного кармашка трубочку вощеной бумаги. Зубами сдоил горошину, растворить под языком. Добравшись до окна, подул на стекло. Внизу, туманом обозначился неполный отпечаток детской ладошки.
  Довольно хмыкнул. Опять поранился медальоном. Подвесил на безымянный. Походил по комнате. Возле шкафа медальон задергался поплавком. Кокур присел на корточки. Поплевал на кончики пальцы и сунул под шкаф, повозил за ножками. Кроме пыли прилип черный длинный женский волос, магнитившийся к поднесенному украшению. Свил находку вокруг указательного и сунул в отдельный поясной кармашек. Нашел больше, чем надеялся. Те, кого искал, останавливались в "Грифоне", жили в этой комнате. Куда отправились? Куда угодно, но не в Шацк. На местный манер Шацков.
  Выходя из комнаты, бросил за плечо щепоть пепла, скрыть следы собственного присутствия. Закрыв двери, развеял костяную пыль, начертав и огласив руну.
  - Иваз!
  Вернулся к Царному и отдал отпирку.
  - По записи сестры жили у тебя шесть дней. Чем занимались?
  - В основном отдыхали и отъедались.
  - Из-за младшей?
  - Дорога им далась нелегко. Они верхами прибыли. Само по себе необычно. И утомительно. Для детей и женщин, которые...
  - Я понял, понял, - не стал углубляться в тему Кокур. То, что у владельца отменная наблюдательность и склонность к анализу, он оспаривать не возьмется. Спросил о беспокоящем. - Их спрашивали после отъезда?
  - Кто?
  - Мало ли. Приперся вроде меня, бумагой размахивал, вопросы задавал, лез во все закоулки и захоронки.
  - Спрашивать не спрашивали, но уезжали они поспешно.
  Осмотрев зал на второй или третий раз, Кокур сделал заказ.
  - Полный обед, мыльня и допоздна отсутствую.
  - Обычно наоборот, - соизволили заметить постояльцу.
  - Помыться я могу подождать, а жрать охота со вчера, - признался тот чистосердечно.
  Отъевшись и отмывшись, валялся на кровати, читая адресные списки. С одной стороны катакомбы и местное ворье его нисколько не интересовали. С другой, гербовая бумага сильно помогла. Стали бы с ним откровенничать и предъявлять записи? Ни каким случаем. Теперь бы поточнее узнать, в какую сторону беглянки подались. Ну и еще беспокоил непонятный зверь, сожравший двух торгашей, раненный серебряной стрелой и попавший на кметские вилы. Ненормальный какой-то. Не бывает таких. А раз не бывает, но имеется, то...
  - С волками жить по-волчьи выть. С волками легче, - озвучена неоспоримая убежденность. Доводов поколебать её или опровергнуть еще близко не придумано.
  Перед выходом переоделся, выглядеть респектабельным. Сменил безрукавку на куртку с баской, поменял перевязь под правую руку, не смущать гражданский и ратный народ. На голову шляпу со сложенными в треугольник полями, торчать клювом. Головной убор украсил пером из целого набора.
  - Надеюсь, не признают с чьей задницы выдрано, - пожелал Кокур неведенья глазастым модникам. Дюсак оставил в куфре. Оценив внешний вид емким словом "raufottr*", отправился в указанную у хоружия, аптеку. Даже причину не искал, зайти. Действительно требовалось прикупить пузырек темного стекла с плотной крышкой.
  - Может еще чего желаете? - заговорщицки спросил аптекарь. Такая милоты и улыба!
  Помимо зелий и снадобий, торговали множеством сопутствующих товаров. Рубища из крапивы, пояса с магнитным железом, живые пиявки, череп-светильник и прочие разности, вплоть до стеклянного фаллоса, наполнять водой для естественности ощущений. На полки расставлена алхимическая причудливая посуда, расфасованы ингредиенты для исследований и опытов, лежат лечебники и астрологические тома. Плюсом чучела животных и в огромных банках заспиртованные уродцы.
  - Есть такой момент. Сны плохие мучают. А хотелось бы приятных, - оглянулся Кокур на двери. Нет ли кого лишнего подслушать?
  - Имеется отличное средство. Стоит щепоть положить в курительную чашу и ночь пройдет в приятных грезах.
  - Не шерсть баргестовой суки с размолотой мандрагорой? - шепотом спросил Кокур, выдать себя за человека в зельях толк понимающего.
  - Как можно? Запрещенным товаром не торгуем, - полон истового негодования аптекарь.
  "Молодец, выкрутился," - не разочарованы милым и улыбчивым. Названной рецептуры в природе не существует. Отсюда и косвенные подтверждения, аптекарь здесь светить лицом.
  - Что тогда? - выглядел разочарованным Кокур.
  - Мельченная травка. Привозная. Курительная.
  - Дорогая? - мялись и жались, отыгрывая форсистого, но не готового раскошелиться за невесть что. Вот если бы шерсть и мандрагора, то да! Никаких вопросов.
  - Унция за серебряный, - готовы поклясться за честность озвученной цены.
  - Точно товар годящий?
  - Я вам ручаюсь!
  - У кого берете?
  - Купцы возят в Ганичев. Нам маленько продают, - вдохновенно делились с Кокуром ничего не стоящей информацией. - Где закупаются не сказывают. Секрет торговый. Но спрос велик. Не залеживается.
  - Давай на пробу! - позволили себя уговорить.
  Получив крохотный пакетик, Кокур, утолить любопытство, заглянул в него. Буро-зеленая труха с запахом прели.
  - Все без обмана, - убеждал аптекарь, готовый побожиться в бескорыстии.
  - Верю, - отдали за товар ярыжку.
  Покупку Кокур бережно убрал. Не надобность в пузырьке, не заходил бы вовсе. Но раз совпало почему бы и не поработать немного на хоружия.
  Выйдя на улицу, ленно двинулись на спуск, высматривая помощника. Коль уж о тебе ходит дурная слава, надо образу соответствовать. Ожидания оправдывать. Сейчас требовалось исполнить несложную работенку и без такового не обойтись. Самому возиться невместно. Зря что ли в шляпу с пером вырядился.
  - Малой! - поманил он падлетка (подростка), слоняющегося возле склада в ожидании поручения.
  Долговязый оборванец охотно подошел. Зовут, значит заработать предложат. Обитателю окраин и малый медяк дорог.
  - Секреты хранить умеешь?
  Вопрос не застал паренька врасплох. Жизнь научит веретеном вертеться.
  - Могила! - обещали верно хранить чужие тайны
  - Я не здешний. Приехал к вам в город. Книгу про рыбную ловлю пишу, - растолковывал Кокур проблему. - Черви надобны.
  - У нас на червя не всякая рыба берет. Плотвица на мелководье. Карась. Окуня из-под коряги вытяните. Язя с глубины. Лещика.
  - Условия такие. На червя и только! Какая ловится, про ту и напишу. Все по честному, - убеждал Кокур. - Добудешь, грош с меня. Только сейчас нужно. Не дохлые и заморенные, а живчики. Чтобы на крючке крутились, рыбку обедать подманивали.
  - Мигом накопаем! - заверил пацан, притопывая от нетерпения исполнить несложное дело. - Мордаса возьму подсобить.
  - В шинке подожду. Пивка глотну, - указал Кокур на непримечательное заведение. Вместо вывески квач из цветных лент, символизирующий гнездо тоты. - Внутрь не лезьте, вызовите. Без лишних глаз, - напустил лишнего туману. И эдак, пальчиками, благородно шевельну - пшел!
  Пацаны оказались расторопные, часа не прошло вернулись с добычей. Расплатившись с ними, Кокур переложил из лопухового конверта пять штук по мельче в купленный в аптеке пузырек. Остальных выкинул.
  Следующий визит к Речным воротам. Не совсем по пути, но лучше на паперть загодя заглянуть.
  - Здравия господину хорошему, - приветлив Побуда со знакомцем. Брякнул кружкой для сбора подаяния. Не обнесите милостью своея убогонького.
  - Вопрос имеется.
  - Ежели про Веселя пытать будете, дорого станет, - тихо произнес нищий. - Сами понимаете, прознают, считай покойник. Язык через задницу вытянут.
  - Нахер мне ворюга ваш сдался, - тут же последовал категорический отказ. - Пусть его хоружий с подьячими ищет и ловит.
  - Так сказывают ты подрядился, - без всякой наигранности и притворства не поняли Кокура .
  "Полдня не прошло, город знает, кто на кого охоту открыл," - удивительна меченому осведомленность лица, которому должно прибывать в полном неведенье о его договоренностях с Дыбкой. - "Потому и ловят своего Веселя, что воду ситом черпают."
  Не упустил, отметил проступившую кровяную сетку в белках глаз побирушки. И суженный в точку зрачок. Подсматриватель нашелся. Не зря выходит с зеркалом возился.
  - Про меня много чего сказывают. Про вашего оборотня скажи. Что, как давно, в какой стороне было?
  - Заработать желаешь? Слух имеется скоро из столице ваш брат, вядзьмар, пожалует.
  - Пока доберется, денег по легкой сшибу. И тебя не забуду, - Кокур сунул нищему не ярыжку, а лукашик*.
  Нищий прибрал монету в отдельный карман.
  - А может я не знаю ничего?
  - От того, кто ничего не знает, не пахнет татараком* на розовом масле и привозным мидусом. Или у героев Радожа особый стол? - не очень тонко намекнули не валять дурака.
  Побуда усмехнулся. Подловили.
  - На поминки попал, - назвали причину отрыгивать благородно.
  - И на поминки не приглашают, и не пускают, - отринута предложенная нищим версия. - Своих кормят-поят.
  - Так и не гонят, если придешь.
  - Баб не гонят. Воют громко и слезы льют шибко, - опять уел Кокур побирушку. - А мужики обопьются, обожрутся, обрыгаются и подерутся. Их сразу в шею.
  Мимика досады сменить личину.
  - Тихо было. Леса у нас по округе особого нет. Королевский заповедник только, да околки часто разбросаны, - прекратил артачится Побуда. Нечем толково перебить чужую речь, а мямлить хуже только будет. - Недели три назад, двоих оборотень загрыз. Гильдийские тесной компанией гуляли, приезжего привечали.
  - Много народу?
  - Шестеро. Включая слугу.
  - А загрыз кого? Чужого?
  - Одного нашего, местного, второго ганзейского.
  - Одной упряжки?
  Нищий усмехнулся. Какие правильные вопросы задает. Вроде не вядзьмар, а сыскарь столичный. Ответы заранее знает, а спрашивает.
  - Приятельствовали крепко. Торговлю прибыльную вели.
  - Не привозной травкой, окуриваться горожанам?
  - Говорят местная она, - осторожен в словах Побуда.
  - В ухо дуну, скажешь ветер?
  - Ежели глаза закрыть.
  Разошлись на этом, дальше говорить.
  - Облаву организовали, - вел речь Побуда. - Стрел серебряных набрали. Охотников наняли. По рощицам пройтись. В овраги заглянуть. Выследили короче. Убить не убили, но подранили. Серебро оно само тварь найдет, хоть в небо стрельни. Крови - лужа натекла! Чуть ли не за хвост держали, шкуру снять. Удрал.
  - Брешут поди про рану.
  - Свидетели имеются. Стрелок десять монет призовых от гильдии получил. А через неделю зверя в одной деревне мужик вилами ширнул. Опять ушел. С той поры ни слуху, ни духу. Должно быть сдох.
  - Раньше не мелькал?
  - Волки водились, а нечисти не было. А ты, действительно, пойдешь, тварь искать?
  Кокур протянул руку. Нищий не сообразил к чему.
  - Дорого станет знать, пойду я или нет, - пояснили Побуде жест.
  Побирушка рассмеялся. Интересный человечек в город заехал. Масти непонятной и мутныыыый!
  - Законно, - вернули полученную монету.
  - Пойду конечно, - заверил Кокур. - Сам оборотень что? Собака зубастая, только в холке повыше, когти поострее. Ценное в нем клыки, язык и хвост. Любой знающий алхимик или аптекарь полторы-две сотни отвалит, не зажмется.
  - Всего-то?
  - Труды-то пустяковые. Он же сейчас полудохлый. Сам говорил, стрелой серебряной угостили, - Кокур сдержался открыто не заржать над услышанными суевериями. - На вилы подняли. Когда еще в силу войдет? Добить проще, чем гоняться по долам или днями в засаде сидеть, ждать пока объявиться.
  На том закончили. Интересно получилось, не столько спросить, сколько сказать.
  Выяснив далеко ли оружейная лавка, Кокур через два перекрестка и направо добрался до указанного ему места.
  Хорошее строение с барельефной вывеской. Отмостки метены. Ступени крыльца не скрипят. Петли на дверях под золото крашены. Название скромное "Аматарный покуць" (Охотничий угол).
  - Чего желаете господин... Не слишком ошибусь, предположив в вас вядзьмара, - присмотрелся к посетителю хозяин. Лысый до блеска, бровастый, круглый телом, радушный ликом и словом.
  - Если не ошиблись, ничего не продадите? - отобразил Кокур шутливую готовность покинуть лавку.
  - В торговле прежде всего ценится платежеспособность, а не внешний облик и кастовая принадлежность.
  - К следующему разу бороду отращу и контуш соболий прикуплю, не вызывать подозрений.
  - Вас узнают в любом наряде. Сталкивался с ваши братией...
  "И этому дорогу перешли," - посочувствовал Кокур недоброй или доброй памятливости малушского шинкаря и брашовского торговца.
  - ...Довелось послужить под их началом, - не таясь делились прошлым.
  - Это где?
  - Когда Мозыльский Лес чистили. Загонщиком служил. Ох и лес! Дебри!
  - Так это еще...
  - Верно-верно при покойном Лукане. Кроме того, сильно вы от обычных людей в быту отличаетесь.
  - Чем же? Вдруг скрываться придется.
  - Простой человек, зайдя ко мне, сразу на чучело косится, - указал Лысый на достопримечательность лавки. Имелись в ней таковые. Вполне приличная работа, сохранившая внешний вид и передавшая внутреннею сущность. Оскал зубов, когти навыпуск, блеск ярости в глазах. Но речь вели конкретно об одном творении безвестного чучельника.
  - На стшигу? А что в ней такого? Сова и сова. Почти.
  - Именно почти. Для вас почти сова. Для остальных... Кровь пьет, младенцев ворует, - с удовольствием демонстрировали посетителю осведомленность в тонкостях вядзьмарского ремесла.
  - И только? - любопытны Кокуру наблюдения лысого. Чем еще он на простого смертного не похож, цепляться глазу?
  - На развешенные рисунки внимания не обратили. Видели в живую, встречались. Не исключено добывали. Что вам какие-то карандашные черканья и пятна акварели. Велетень*, савра, пепелица... такие же объекты охоты, что и зайцы с лисами.
  - Теперь в подобную лавку буду заходить с открытым от удивления ртом и выпученными от страха глазами, - пообещал Кокур походить на прочих обывателей.
  Не много нужно пробудить симпатию. Беседа легкая, ответная доброжелательность. Сказать свое мнение, выслушать стороннее. Не выставляться человеком пришедшем за ярыжку купить товар и торговца в одном кульке.
  - Оснащение требуется? - готов содействовать Лысый в выборе.
  - Всего с собой не прихватишь, приходится обращаться по мере надобности, - признался Кокур по-простецки.
  - Это верно. На мой личный опыт, охота скорее склад характера, нежели что-то другое, - с пониманием вопроса высказался собеседник. - Некоторые суслика не добудут, чем угодно вооружившись.
  Кокур облокотился на прилавок сообщить доверительно рассказать.
  - Давеча у егерей проводником в лесу был.
  - У егерей? - удивительно и весело Лысому. Фантазией не обделен, представить казус. Лесным следопытам вожатый понадобился не заблудиться.
  - При чертополохе. Все как положено, - отмели малейшие сомнения в доверительно сказанном.
  - Потом удивляемся, оборотни у стен города шастают, - сокрушался Лысый прискорбному факту проявления непрофессионализма.
  - Вот про зверя и хотел с вами перемолвиться, - Кокур выложил серебрушку и провез по прилавку к хозяину ближе. - Человек я приезжий, округи толком не знаю. Примечательные места интересуют. Глухие уголки. Леса, речки, озера, дороги, деревни. Не тыкаться слепым щенком. Оборотень не волк, в овраге не прячется, в поле норы не роет.
  Лысый проблему понял, задачу осознал, сходил за бумагой и чернилами. Спустя полчаса рисования и подробного рассказа где и что, у Кокура имелась кустарная карта с необходимыми ландшафтными подробностями, представлять с чего начать и куда двигаться. Следуя правилу... Одному из основных... Торопись медленно! И чем дольше живешь, тем меньше по этому поводу возражений и сомнений. Не оказаться в финальный момент не подготовленным и растерянным.
  - Сами-то что по поводу клыкастого соседа скажете? - задали вопрос Лысому. Всегда отыщутся детали и факты упущенные другими. В некоторых ситуациях важно личное отношение и эмоциональный окрас.
  - С душком история, - признал тот, готовый апеллировать к фактам. - При свете, к скопищу людей, тварь ни за что не сунется. Если только больна или серьезно ранена и другим способом пожрать не добудет. Она сунулась. Изгрызла двоих и удрала. Не сожрала, не уволокла, а глотки вскрыла, следов натоптала, к ручью ушла и как в воде растворилась.
  - Хитро.
  - Слишком хитро. Насколько знаю, добычу оборотни не бросают. Болеют редко, если вообще подвержены каким либо заболеваниям.
  - Свидетелей много?
  - Вечереть начинало. Кто-то что-то видел. Торгашам ли различить нюансы? Сообща сошлись - оборотня вина. Дальше странностей еще больше. Тварь позволила себя подранить обычным охотникам в каком-то, в пять дерев, березовом околке. Чуть ли не на том же самом месте, где совершила нападение на гофтаров. И совсем непонятно как тварь, неделей позже попалась на вилы обыкновенному деревенскому мужику. Ну тут да, ранена и ослаблена. Но с чего в деревню полезла? Имеется и менее людные места. Хуторов полно. Выселок. Ребятня в лес шастает. По дорогам телег груженных полно.
  - Согласен.
  - Так-то не было у нас подобного. Вполне тварь могла прийдя из другого, более беспокойного места. В Ашмяншчыне их много. В друцкой земле встречаются. Но..., - Лысый отрицательно помотал головой, выказать великое сомнение в достоверности официальной истории. Однако и правды доискиваться не налегал.
  "И тут поди без Веселя не обошлось," - предположил Кокур и готов был побиться об заклад, так оно и есть. Такой ресурс под боком и не использовать? Хищные твари просто и без затей хотят вас сожрать, не думая о последствиях. Люди обставляют грешки, всякие последствия для себя исключить.
  - Поделитесь своим виденьем неожиданной для города проблемы, - обратился Лысый к Кокуру с просьбой.
  - Однозначно не eigi einhamr, и под большим-большим сомнением что vargúlfr...
  - Простите великодушно, перебью. А в чем отличия? Вы же оборотней упомянули?
  - Их самых. Первый это зверь трансформирующийся в человека. Второй, человек обращающийся в злобную лютую тварь. Разница очень большая. По поводу рассматриваемого нами случая, вернее грешить на баргеста или пастера. В последнюю очередь на слака. Но склоняюсь думать произошедшее не более чем мистификация. Кто-то порешал общие дела в свою пользу.
  - Доверюсь мнению сведущего человека, - не привел возражений Лысый. В таланты некоторых горажан он верил больше, чем в бездумную алчность зверя.
  На ратуше отбили шесть часов. Кокур не обращая внимание на протесты с оплатой, рассчитался за израсходованный материал. Бумага и чернила не бесплатны. Покинув "Аматарный покуць", уверено отправился к кварталу близь Мародеров. К особе пользующейся благосклонностью неуловимого Веселя.
  
  
  5
  
  Купецкая (так и называлась!) на два перекрестка от площади, влево. Статуя Святого Жижа, вытянутым перстом, указывала Кокуру нужное направление. Шагал степенно, наслаждаясь теплом летнего вечера. Такая погода больше располагала к безделью, созерцательности и легким беседам, поверхностно скользить по дням ушедшим. Кокур даже хмыкнул.
  "Поверхностно скользя," - определенно намек зарядить организм гарэлкой. После чего безделье обретет некую знаковость, особый философский оттенок всепонимания и готовности высказываться по любому маломальскому поводу. Мазня на холсте, стиль одежды, композиции в парфюме, поварские рецептуры, тонкости политики и политические тонкости. Выделяться интеллектом особенно приятно и притягательно. И модно. И современно. И денежно. Последнее несколько приземлено, но тоже весьма актуально. Однако существовало подозрение, вся эта легкая мимолетная белиберда предзакатного тепла, привносящая в душу смятение, есть предрасположенность отставит дела и заглянуть к шлюхам. Здесь уместен вздох сожаления и он был произведен с осознанием невозможности визита.
   Отсчитав указанный в бумагах хоружия дом от угла и сравнив с описанием - фахверк под дубовым гонтом, постучал дверным молотком, обозначить свой приход.
  "Попадьи бы сейчас," - наложена резолюция на интуитивные предчувствия тягостности общения. Участвовать в пьесе, в которой действие и реплики придумываются находу, никак не отнесешь к увлекательному занятию.
  "Кому как," - маленькая поправка, ощущать в кармашке аптечный темный пузырек. Вынужденная и предусмотрительная страховка достичь нужного результата, без дополнительных затрат времени.
   На стук открыла ухоженная, отлично выглядевшая женщина. Ей около сорока. Весьма добротно и прилично одета. Отнюдь не в домашнее. Темные волосы прибраны в жемчужную сетку. Брови слегка подведены. Мягкие черты лица. Прямой нос. Изящная родинка над губой. Настоящая, а не чернильная мушка или прилепленная блеска, столь ценимая пылкими любовниками. Хороший рост нивелировать тяжесть крупной груди, подчеркнутой новомодным фасоном платья.
  "Еще поди и пупок миндалевидный," - дополнил Кокур увиденное. Тоже, знаете ли, не маловажная деталь для содержанки. Про остальное, широту бедер, упругость ягодиц, выбритость лобка, приличные люди при первой встречи не думают и не воображают.
  - Что вы хотели? - вспыхнуло беспокойство в глазах хозяйки дома.
  - Сайда Черек? - переврал Кокур имя из списка. Умышленно. Людям подобное коверканье не нравится.
  - Сенда Ченек, - поправила женщина, волнуясь еще больше. Она поглядела на гостя, глянула ему за спину, словно опасалось, за ним прячется второй. Бросила взгляд на улицу, где визитеров могло оказаться еще больше. Присутствие слежки замеченной Кокуром, уверенности Сенде не придало. Она боялась и все! Боялась любого явившегося к ней на порог незнакомца, любого слоняющегося вдоль линии домов Купецкой улицы.
  - Прошу простить, - галантны с собеседницей. - Запись в документах сделана скверно. Мне нужна Сенда Ченек.
  - Я и есть, - признались, преодолев страх.
  - Просто замечательно, - Кокур слегка поклонился.
  Так показалось женщине. Так показалось наблюдателям за встречей на пороге дома под дубовым гонтом. На самом деле сделан легкий вдох, понять исходящий от Сенды аромат. Дайнавская роза! Весьма примечательно. И главное весьма дорого. Вряд ли такими ароматами пользуются рядовые домохозяйки Брашова. Подобный парфюм в столице-то доступен хорошо обеспеченным и высокоблагородным особам. Но вот подишь ты, брашовская содержанка дразняще благоухает утреннем букетом распустившихся цветов. Признаться, аромат ей шел. А вот серьги абсолютно нет. Цвет камня не гармонировал с цветом глаз. Более того, он с ним диссонировал.
  "Глаза тут не причем," - согласился Кокур с чьей-то прихотью нарядить женщину дорого.
  - У меня к вам разговор, - объявлена Сенде цель вечернего посещения.
  - Не имею чести знать вас, - не торопились впускать гостя под крышу.
  "Из благородных," - сделано очередное наблюдение Кокура, отнюдь не радостное, но не удивительное. Себялюбие ублажают разными способами. Один из многих, вчерашнему босяку спать с породистой сукой, а предосудительную связь сделаться не общеизвестной, но обсуждаемой в узких городских кулуарах.
  - Не обязательно обременяться лишними знакомствами. Мне необходимо задать вам несколько вопросов, получить на них ответы и вот почему, - протянута Сенде "гербовка" из ратуши. - Назовусь. Кокур. Напоминает кличку, но не обращайте внимания. Это не столь важно, сколь важен повод мне заявиться к вам.
  Женщина в нерешительности взяла бумагу, развернула, не быстро прочитала. Лучше будет сказать без всякого желания. Она представляла, чем для нее беседа обернется. Синдром каторжника. Тебе плохо и трудно, но ты втянулся и привык. Перспектива изменений ни в коем случае не подразумевает обретения свободы, но однозначно к изменению условий неволи или вовсе смерть. Ожидание худшего. Неотступное, неотвязное, омертвляющее. В кандалах и тело и душа. И все что происходит или произойдет только усугубит незавидное положение.
  - Не знаю, чем могу вам помочь и в каком деле, обращаться ко мне, - вернули документы предъявителю.
  И повод она знала, и чем помочь тоже. Но добровольно ничего не сделает. Даже ради себя. Соответственно не расстарается и за других.
  - Для начала впустите меня в дом, - подсказал Кокур участливым голосом хорошего лекаря.
  Пригласить это добровольно. Впустить - подчиниться от безысходности.
  - Да. Конечно. Входите.
  Сказать "прошу" - изъявить личное желание, опустить - подчиниться сложившимся обстоятельствам. Ей легче душевно. Оправдано перед собой. У нее нет выбора. И лучше бы его не было в дальнейшем.
  - Надеюсь не отвлек вас от важных занятий. Хозяйки обычно готовят, трут пыль с мебели, ухаживают за цветами, занимаются починкой одежды. Бывает кроят и шьют наряды по кому-то особенному или к особенному случаю.
  Шутка не зашла. Женщина даже не попыталась претворяться. Она нервничала и плохо свое эмоциональное напряжение скрывала.
  - Нет-нет. Ничего такого, не отложить на позднее время.
  - Замечательно. Просто чудесно, - довольны её покладистостью. - Вы одна?
  Вопрос заставил Сенду дернуться. В лице прибавилось красок торопливости отбора ответов.
  - Слуг я не держу.
  - Может вы кого ждете? Я не вовремя?
  - Нет-нет, что вы! - заспешила Сенда убедить Кокура.
  Чем дольше они общались, тем неуверенней и скованней чувствовала себя женщина.
  "Родные стены не помогают. Или же это не её стены," - вникал в чужие тайны меченый.
  Всякое сочувствие опустил. Он здесь за другим и проявлять душевный такт не обязательно.
  - Вы чем-то взволнованы или озабочены? - заставил Кокур нервничать Сенду больше и больше.
  - Нет-нет. Все хорошо.
  В который раз двойное отрицание. Невольно выдать обратное. Ничего хорошего с ней не происходит.
  - Обычные женские страхи?
  - Пусть будет по вашему, - согласилась Сенда лишь бы отвязался.
  - Вам идти на исповедь? - новый заход с шуткой и новая ожидаемая неудача. Напряжена внутренне. Пытается справляться, растрачивая последние невеликие душевные силы казаться спокойной. Но ей не спокойно. Ни вчера, ни сегодня, ни завтра.
  "Если и спит с Веселем, то по принуждению," - нисколько не оправдывали и не обвиняли Ченек. Так. Заметки на полях. Со знаком восклицания. Нервный узел для укола острым.
  "А что? Похоже," - согласились с извращенной аллегорией.
  - Не в ближайшие дни. Проходите, располагайтесь, где сочтете для себя удобным. Вам чего-нибудь подать? Граматки, крупника, может вина?
  - Буду благодарен за вино. Половину шклянки. Даже четвертинку. Все-таки на службе употреблять хмельное не годиться.
  Никуда особо не лез. Ни под стол, ни в соседнюю комнату. Прошелся вдоль стены с посудными полками. Тарели и блюда очень многое расскажут о владельце. У обладателя роскоши абсолютно ни вкуса, ни чувства меры. Коллекция. Чего подороже, поблестящей, по вычурней формой и цветом. Несколько картин. Мастерству художников не тягаться с позолотой рам. Именно на это более всего обращаешь внимание. На позолоту. Одежда прибрана в скрыни и шкафы. Тоже знак. Беден - вешаешь на гвозди. Живешь в достатке - запираешь в сундуки.
  Салфетки в центре стола и на углу бельевой куфры. Поползли узоры и восстановить требуется всего-то пара петель. У хозяйки душа не болит. Чужое и даровое. Заприметил и зеркало с легким муаром на глади. Ловко, парой движений, протер краем скатерти и вернул на место.
  Расположился лицом к дверям. Окно с боку. За окном дерево и с улицы толком не увидеть в доме происходящего. Но оконный проем высоко и подобравшись под него, можно безопасно подслушивать обитателей.
  Вино принесено, но хозяйка тут же спохватилась выйти.
  - Забыла предложить закуски.
  Лишний повод отсутствовать в комнате, потянуть время с разговором. Попробовать собраться, настроиться.
  "Или дождаться помощи," - уверен Кокур в истинности своего предположения..
  - Не стоит вашего беспокойства, - удержали женщину, не позволив удрать. По другому её поспешные действия не назовешь. - Прошу присаживайтесь, - указано место напротив.
  Сенда присела на краешек стула. Поближе к двери. Лучше услышать шаги. Задолго до стука молотка, означить приход.
  Кокур вдохнул аромат вина. Ммм! Сделал глоток. Мммммм!
  - Золотой Токай! - удивился он недешевому вину.
  - Я в этом плохо понимаю.
  - Однако приобрели?
  - Осталось от гостей после какого-то праздника, - не растерялась Сенда, предупредить следующий вопрос о цене и месте покупки.
  - У вас бывают подвоевода и подскарбий?
  - Что вы! - волнуется и краснеет Сенда. Приставучего собеседника просто с шеи не ссадить. "Оседлал" надолго.
  - Вы внимательно прочитали бумагу выданную мне в ратуше? - отставил Кокур шклянку говорить о деле.
  - Да.
  - Вам понятно написанное в ней?
  - Изложенное предельно ясно, - волнение женщины нарастает. Преамбула завершена, приступить к основному. Игре в вопросы и ответы. У кого их окажется больше.
  - Скажите, вам известно кто такой Весель?
  "Ей стыдно, обидно, мерзко," - подмечена реакция. Зрачки расширились. Она больно сжала пальцы.
  - С чего вы решили, что я знакома с упомянуты вами человеком? - прозвучало если не возмущение, то недоумение точно.
  "Она невнимательна," - не ускользнул от Кокура промах Сенды.
  Заготовить ответы, не значит правильно их расставлять. Делать нужный акценты, обрываться на полуслове, в последствии трактовать в нужную тебе сторону. Короче, извлекать максимальную пользу из позиции обороны.
  - Я спросил известно ли вам кто он?
  - Да. Грабитель, разыскиваемый городской властью. Давно и безуспешно.
  Новая нота. Чужеродная. Неуместная. Злорадная. Не ей одной мучиться.
  Неновое лекарство для униженных и оскорбленных. Все равно что нищему на упрек живет подаянием, похвастать - живу на чужие!
  - Видели ли его когда? Встречались ли? Общались? - держался Кокур сухого делового тона.
  - Ваши подозрения ничем не обоснованы, - готовы от всего отпираться.
  - Если вас спросят, давно ли виделись или встречались с неким Кокуром, вы ответите, вчера или третьего дня. Беседовали. У нас ведь беседа?
  - Да. Наверное, - не уверена Сенда.
  "У нее совсем тусклый взгляд. Как у Ганки," - напросилось невольное сравнение. В Малушах он сладил, как обернется в Брашове?
  Женщина, в предчувствии усиления давления с стороны собеседника, спохватилась разгладить складки на скатерти. Складок нет, но разгладить не помешает. Чтобы уж наверное не было.
  Кокур допил вино одним затяжным глотком.
  - Слышали такое имя Весель? Отвечайте! Быстро!
  - Да, - вырвалось у Сенды помимо воли.
  - Видели его? Случайно сталкивались? Не случайно? - выстраивались в цепочку хитрые вопросы.
  - Читала словесное описание, - сделано усилие отвечать кратко. Очень боялась ляпнуть лишнего.
  - Узнали бы? По описанию.
  - Нет, - ответ-точка, попытаться закрыть неприятную тему.
  - Плохо.
  Кокур демонстративно уронил шклянку. Разбилась вдребезги, заставив Сенду вздрогнуть.
  - Я несколько неловок, - врал он в глаза, не дрогнув ни единым мускулом.
  - Сейчас уберу, - собралась женщина сбежать за совком и веником.
  - Сидите! - пресекли попытку бегства. - Насколько понял, вы не замужем.
  - Вдова.
  Горькое признание. Действительно горькое. Либо прошлое настолько хорошо, считать действительность дурной. Либо день сегодняшний настолько плох, цепляться за прошлое и видеть в нем исключительно светлое. Без теней.
  -  Haell? Ekkja?
  - Не поняла вас, - впервые женщина посмотрела Кокуру в глаза.
  - Haell, женщина, муж у которой убит. Ekkja - умер от болезни.
  - Пропал, - озвучен щадящий вариант. В то что пропал, она не верит сама. Нет оснований верить.
  - Давно?
  - Три года назад.
  - Имущество наследовали?
  - Все отошло брату мужа. Это его дом, - совсем грустно Сенде.
  - За вами имеются личные долги? Или остались долги мужа?
  - Деверь выплатил.
  - Расскажите мне последние городские слухи.
  - Слухи? Зачем? - вторая встреча взглядов.
  "Что вам от меня надо?"
  "Разве не очевидно?"
  - Вопросы задаю я. Меня интересуют слухи. Понятно? - жесток и требователен экзекутор к жертве.
  Сенда согласно покивала, стараясь побыстрей сообразить о чем рассказывать.
  - Оборотень загрыз двух человек. Из столицы вызвали вядзьмара, тварь отловить. В следующем году свадьба Мызы-младшего. Городу нужно собрать на достойный подарок.
  - Про Веселя!
  - Он пришлый. Бывший бройник откуда-то из Лидчины. Ищут в катакомбах и городе, а он в ратуше сидит и сам руководит своей поимкой, оттого и поймать не могут. Еще его Королевской Мышью обзывают.
  - Почему?
  - Королевская - заправляет всем в Брашове. Мышь - поймать не могут.
  - Про ратушу верно сказывают, - согласился Кокур, отслеживая мимику женщины. - Вот где мышей. Одна на одной. Никакого амбара не хватит прокормить.
  В дверь требовательно стукнули. Скорее грохнули.
  - Я открою? - подхватилась женщина с явным облегчением на лице.
  "Еле дождались," - без труда подметил Кокур перемены в Сенде. Из двух зол выбирают не меньшее, а привычное, известное и изученное.
  - Да, конечно, - дано разрешение впустить еще одного позднего посетителя.
  Брякнули не закрытые запоры, скрипнули петли и вновь брякнули ничего не заперев.
  В комнату вошел мужчина. Рослый, крупный. Хорошо одетый. Дорого. И дорого пахнущий. Подвело лицо. Исполнитель. Такие ничего не возглавят. За таким не пойдут. Такие послушными ходят в ярме чужой воли.
  - Борыс Петраш, брат моего покойного мужа, - быстро назвала Сенда вошедшего.
  "А она Ченек," - памятно Кокуру. Он поднялся из-за стола и протянул мужчине руку.
  - Наслышан! - сделал меченый лицо приветливым, чем вызвал некоторое замешательство у деверя Сенды. Не готов он к дружеским жестам. Сбивают с толку. Готовился к опасностям и конфликту, а тут такое...
  События ускорились. Стоило рукам встретиться, Кокур рванул ничего не подозревающего Петраша на себя, уронил на стол и двинул кулаком в основание черепа, лишая сознания.
  - Дверь запри! - рявкнул на растерявшуюся женщину.
  - Я... Я..., - глотала слова и кивала Сенда. Будь она смелей, ошпаренной белкой выскочила бы из дома, прочь убежать.
  - Живо! - скомандовал Кокур, гримасничая гнев. С его отметинами плевое дело изобразить людоеда у добычи.
  Когда Сенда вернулась Петраш сидел на стуле с заведенными руками за спину и стянутыми по парно мизинцами и указательными пальцами. Кокур приводил мужчину в чувства, хлопая по щекам.
  - Давай! Не кисни! - трепали жертву. Трясущейся Ченек приказал. - Половину шклянки вина разбавленного водой принеси!
  Женщина послушно метнулась выполнять приказ. Провозилась дольше необходимого и вернуться с три-четвертью наполненности.
  - Развяжи, гад! - усердно пыхтел Петраш, промаргиваясь и приходя в себя окончательно. Дергал шеей, дергал плечами, пытался встать со стулом.
  Кокур поднес к лицу мужчины острие баллока. Не клинка, а клыка пастера.
  - Загадку отгадай? Сколько у нас на двоих глаз?
  На удивление пленник попался вменяемым, сообразить к чему спрошено. Ответ не сказал. Гнев поумерил.
  - Сиди мышью. Поговорить нужно, - Кокур взял шклянку, лишнюю жидкость вылил на пол. Достал аптекарский пузырек и вытряхнул червей. Разбултыхал. Длинные тела живо задвигались в жидкости. Показал пленнику. - Рот открывай! - ткнули Петраша под челюсть.
  - Гад! - тянул пленник шею изо всех сил, спастись от боли.
  Клык легко преодолел кожу, мышцы и уперся в кость. Рана закровила.
  - Дырку проковырять? Или вернутся к вопросу о глазах. Так вот у тебя неверный ответ. Всего два! И оба у меня.
  Снова удивительная податливость. Рот послушно открылся. Против жесткого давления Петраш не тянул характером.
  - Шире! - потребовал Кокур.
   Похвальное подчинение. Приятно работать и общаться.
  - Теперь пей! - быстро вливали содержимое шклянки.
  Не захлебнуться Петрашу пришлось живо глотать.
  - Тварь! - обозвали мучителя, сдерживая рвоту. Жидкость с шевелящимися червями хорошо чувствовалась внутри. - Вядзьмар поганый! Все вы твари! Все до единого!
  Кокур отставил шклянку на стол.
  - В чем-то ты безусловно прав. Но поговорим вот о чем. Замечательные червячки прозываются maðkr. Собраны с живого альгуля*. С живого.
  Пленник сообразил, что стал жертвой чего-то ужасного и непоправимого. Какого-то мерзкого ритуала. Смертельного и... Петраш с отчаянья всхлипнул.
  - У ближайшего бальвера (врача) узнаешь подробности. У хорошего. Про maðkr не все знают. А лучше к знакомой ведьме обратись. Уж те распишут, заслушаешься. Но это потом. Через полторы недели.. примерно полторы... тебя черви начнут жрать. Кишки проедят, печень, сердце, легкие, почки прогрызут. По венам поползут, до глаз и носа доберутся. Глянешь в зеркало, а он как слеза в уголку век притаился. Или соплей свисает и шевелится. Бывает мочевой канал закупоривают, поссать невозможно. Капли не выдавишь, не выдоишь. В яйца заберутся. Будешь бабу еть и кончишь в нее жменю вот этого богатства. Короче, вся история закончиться, как до мозгов доползут. Тогда все. Точка в бытие. Что требуется? Отвяжитесь от меня. Своих дел полно, на вас оглядываться. Отстанете, через Сенду порошок желанный тобой передам. Три дня попьешь и опять здоров. Итог таков. Я вас не встречаю, она жива здорова, ждет порошок. Нет? Никто тебе не позавидует. Даже покойники с кладбища! Услышал меня?
  Ченек стояла преисполненная ужаса. Не в лучшем состоянии пребывал и Петраш.
  - Коли друг друга поняли, удаляюсь. Благодарю за вино и беседу.
  Выйдя из дома, Кокур в задумчивости оглядел улицу. Один филер прятался в палисаде неподалеку. Второй стоял за деревом в шагах в сорока.
  - Репутация наша все, - пробурчал меченый. - Неси всякую хуйню и прокатит на ура!
  Но очевидно он погорячился. За два квартала до Грифона, заметил темные фигуры в проулке. Ждали ли конкретно его, не стал выяснять. Взмах руки, кинуть дирк. В темноте всхлипнули, закашляли и упали. Вторая фигура метнулась напасть и нанизалась на встречный выпад мечом. Ни толстая поддёва, ни кольчужное плетение не спасли. В жизни всегда так. То, что выглядит незыблемым и надежным, на поверку гнило и предательски шатко. Кокур подержал клинок в ребрах, оседающей на колени жертвы.
  - Печет, - пожаловался через два вдоха мертвец.
  Меченый пошатал оружие, расширяя обильно кровоточащую рану, поглядывая на камень в навершии. Тот пульсировал алым, создавая иллюзию заговорщицкого моргания. Почему бы и нет. Вполне обоснованная ассоциация. В рукояти вовсе не каменье. Око голема. Кому нужны такие подробности на темной пустой улице, объяснять их?
  
  6.
  
  На следующее утро, выезжая из Брашова, Кокур вел такую речь. В роли слушателя, как обычно, выступал жеребец.
  - Чем мне, Мянтуз, не нравятся города, дорог к ним много. Взять хотя бы наш. Так себе городишка. В меру поганенький, а дороги аж четыре! По которой прибыли не считаем. На Ганичев - раз. Отвилок на Шацк - два. В Мытов - три. И еще одна путка на Полесный. Потому план такой. Проедемся по округе, на свежем воздухе. Понятно, я проедусь, а ты прорысишь. А когда по иному было? Скоро Разгора (Троица), её тут Гряной Неделей зовут. На русалок посмотрим. Доведется мертвяка прихватим, заработать. Растраты покрыть. Совсем от безделья поищем здешнего оборотня. Любопытная зверушка. Как тебе распорядок, Мянтуз?
  Бахмат рысил, не отвлекаясь. Мелет и мелет. Разве чего путного придумает поделиться?
  - Представляешь, за оборотня гофтаров погрызшего, назначено двести серебра! А за лихоимца Веселя по совокупности тысячу! Тысячу! За обнаглевшего и оборзевшего ворюгу больше, чем за приличного зверя! Такая вот херня на свете твориться! Люди хуже всякого адова отродья. Это не я придумал. Попы. Тебе ли не знать.
  Погода установилась отменная. Жарковато, но терпимо. По округе мотались без малого три дня, не пропуская самой захудалой деревеньки, хутора или выселок. Встречали их по разному. В большинстве случаев крайне насторожено и опасливо. Раз вядзьмар объявился, жди беды. Вернее уже беда, не понятно только какая и с какой стороны выползет, порушить отстроенное, чью-то жизнь забрать. Расспросы Кокура, лишь добавляли народу тревог. Ищет кого, значит пропали. Не зря слухи про оборотня ходят.
  - Куда наши красавицы свернули? Как думаешь, Мянтуз? - воспрошал всадник после очередной неудачи в поиске. - До чего хитрая порода. Ехали бы себе и ехали. А они к папеньке. Здрасьте, вам! Папенька лично мною в могилу положен за сто верст в сторону запада, а едут они на восток. Ты в воскрешение веришь? Занятная процедура. Но в данном случае гарантирую невозможность её проведения. Если только САМ не подключился. А ОН этим не занимается. И как тогда быть?
  Подобные разговоры служили скрыть нарастающую раздражительность. Ни намека на следы беглянок обнаружить не удавалось, а мест куда бы подались не находилось. Ни путей, ни направлений, вообще ничего. Птицами улетели.
  После короткого отдыха у тихого ручья, воды попить, лицо умыть, свернули в разоренное понство Калишское. О чем красноречиво предупреждал перевернутый герб, исчерканный желтой краской. Мазнули, что харкнули. И цвет подходящий.
  - Здесь попытаемся, - без всякой надежды объявлено бахмату верховым. Предчувствия не обмануть. Пусто, но если уж взялся лезть во все углы, пропускать не следует. Не дергаться впоследствии сомнениями.
  Длинная еловая аллея. Приятная плотная тень, смолистый воздух и теплый сквозняк. Беседки в окружении скульптур. Обнаженные дриады милы, игривы и завлекательны.
  - Мне уже здесь нравится, Мянтуз, - склонился из седла Кокур, рассмотреть след на сырой земле. Не лучший сосед для людского жилья топтался. Или уже хозяин? - А тебе, грива?
  Жеребец шел не отвлекаясь. Приучен. Будь что серьезное всадник или спешится, или в чащу направит.
  - Не положено посторонним, - не дружелюбно встретили их у ворот усадьбы. Серьезный дьяк. С крупным гранитным лицом и руками кузнеца. Голос густой и басовитый.
  "Гречишный," - первая ассоциация услышанному.
  - Приятель просил заехать, справиться о здоровье. В большой дружбе они с хозяином, - выдумал Кокур причину своего прибытия в понство. Правдой, что хорошим серебром, придерживают разбрасываться перед каждым, кто в чине.
  Не слишком поверили, но честно уведомили.
  - Помер пон Калишский. Описываем имущество, на торги выставить. Ежели должен был, верные бумаги готовьте. Закладные, долговые, обязательства, расписки. А ежели сами должны остались, найдем взыщем в пользу третьих лиц. Не найдем, славьте Господа, прибрал одалживателя, снял заботу.
  - Помер-то пон достойно? - не забылся недобрый след, оставленный на дороге.
  - Спьяну угорел. Старки пережрал, - нисколько не осуждали покойного ударившегося в бражный загул.
  - С какой радости?
  - С горя. Псов разводил. Редкой породы, - деловито объяснял дьяк. - Отправился их натаскивать на волков, да на логово слаков наткнулся. Всю свару в клочья и двух псарей к ним приставленных. Урон чести и имуществу. Ущерб непоправимый и невосполнимый. С того и запил.
  - Слаки, редкие твари для этих краев, - сквозит нескрываемое недоверие к дьяковым речам. - Не оборотень?
  - Слаки. Они и есть. Редкие, а подвернулись. Оборотень в другой стороне шастает. В лес скоро не зайдешь, через поле не проедешь. Не за ним, случаем? Не из столицы пожаловали? - уточнили у Кокура.
  Глянуть со стороны и не угадаешь с какого ремесла живет, а на лошадку посмотришь, сразу сомнения долой. С вядзьмарского промысла жируют. Серебро в гриве. Может и копыта серебром кованы.
  - Новых бы развел. Делов то, - опустил Кокур объяснения откуда и кто он.
  - Кобелей ни одного не осталось. В псарне только суки и щенков немного. Ходить за ними некому. Самого Калишского знатно подрали. Добрый конь выручил, - вещал дьяк благодарному слушателю. Может и на мзду какую надеялся. За подробности. - Неделю лекарь не отходил. Отец Амельян дважды пона исповедовал. Вроде на поправку пошел, с постели поднялся и запил в дым и сопли.
  - Ясно, - протянул Кокур ярыжку, закрепить доверительные отношения. Пригодиться. Спросить чего. Следы опять же. Тем более покойник свежий. Все одним клубком.
  - Рассматривать дело будут к концу месяца. Скажу одно, широко жил пон. Долгов много наделал. Ничего стоящего не нажил, а чего нажил слаки уничтожили, - осуждал дьяк неразумность хозяина, повлекшую крах фамилии. - Молодой Калишский не раздумывая от наследства отказался. Потому на имущество арест наложен.
  - С долгами пусть приятель разбирается. Его друг. Схоронили-то Калишского где?
  - За домом, за оранжереей, в конце аллеи. Оградки увидите. И старые и новую.
  - Не в склепе? - удивился Кокур и огорчился. Склеп в его делах вроде приюта. Кого только не набьется свежиной лакомиться. Или свежениной послужить. Как повернется.
  - Родом не вышел Калишский склеп заиметь, - не сказали доброго о покойном, нарушив традиции не хаять усопших.
  Кокур спешился.
  - Погуляй покуда, - отпустил он Мянтуза. - Гляну, может неспокойно бывшему владельцу лежится. Сам ворочается или ворочает кто.
  Чтобы он сказал, оглядев свежие погребение? Не уважили. Покойник от слова покой, а Калишскому его не видать.
  - На Кривую среду* и встанет, - наблюдал Кокур множественные полудетские следы, отчетливо видимые на рыхлой земле. - Плитой бы придавить.
  Вспомнил о разорении хозяина. Плитой! В овраг не кинули в холщевом мешке и на том спасибо.
  Походил, поглядел. Пока лежит, никому до мертвяка дела нет. Встанет, в деревеньку ближайшую сходит. Загрызет кого, покусает, тогда и в колокол ударят.
  - И осинки подходящей под рукой нет, - оглядел Кокур ближайшие к могиле дерева. - Березовый вбить, щекотно ему будет. Еловым занозить только.
  Наведался в дом. Обычная для таких случав толкотня. Писари деловито сновали из помещения в помещение, внося в списки количество стульев, столов, кроватей, рубах и портков. Вплоть до заношенного исподнего. Посмотрел на картины. Полюбовался гобеленами. Полистал книги. Для чего пришел?
  "Сестричек наших ищем," - сердился он непонятно на что. На бездеятельность? Да вроде не сидит в шинке, на пивной пене не гадает. На чужую хитрость? На то и хитрость другим голову ломать. - "Мне... Могли ли они побывать в имении? Не могли," - готов Кокур поклясться. Что же смущает? То и смущает, его очевидное неверие, на нем беглянкам сыграть.
  На Кокура косились, но и слова не сказали о неуместном присутствии постороннего.
  Вышел на крыльцо, спустился до искусственного озерца с красноперыми рыбинами. От озерца перебрался к конюшне. Три кобылки для хозяйства и жеребчик ездовой на издыхании. Знатно досталось. На шее следы глубоких укусов. Круп в жестоких шрамах. С левого бока кусок шкуры выдран. С мясом. Тонкая пленка, прикрывала внутренности. Того гляди лопнет и кишки вывалятся наружу. Чудом до сего дня выжил.
  - Сдохнет, - пожаловался конюх на беспомощность выходить тонконогого красавца.
  - Не сдохнет, - оглядел Кокур страдающее животное. Дышит горячим, глаза на свет не реагируют, язык черным сделался. Губы отвисли. Слюнит. - Режь ему вены.
  Конюх с подозрением покосился на советчика.
  - Режь говорю, коли жить спокойно хочешь, - настаивают добить животину. - Слаки драли, на мясо не пустишь, никто жрать не станет. Шкуру не выделаешь. Не пригодится. В землю нельзя. Сжечь только. Если от руки умрет обойдется. Сам околеет, и в огне перекинется. В лесу мяса не хватит прокормить перевертыша.
  Конюх отпустил истовую крыжму. Да не одну.
  - Святой отче...
  - Твоему отче до такого забота малая, - Кокур показал половину фаланги мизинца.
  - В опись внесен. Сам сдохнет, вычеркнут. А ежели насильно умертвить, счет предъявят за умышленную порчу имущества. И не за сдыхотину, а полноценного рысака.
  Кокур несколько опешил от такого заявления.
  - Сами разбирайтесь, - не стал спорить с конюхом. Должностенка у него не соответствовала и призвание не подходящее уговаривать, по уму поступить.
  Из любопытства нанес визит на псарню. Что за порода - салюки? Три суки, щенки и подпсарничий возле них.
  - Ежели щенка хотите приобрести, то с этим к дьяку Гарасыму. Он всем распоряжается и всеми командует, - отказались вести дела без посредников.
  - В работе собачки как? - разглядывал Кокур живность. Глаз радовали статью.
  - Бестолковые. Для красоты и форсу. Бреху много, беготни и дури. Разве путная псина слаку дорогу заступит? Бежать будет быстрее собственного визгу. Но как вырастут, то да. Редкие красавцы.
  - И на кого с ними ходить?
  - На курицу только. На кролей.
  - А то кто? - указал меченый на выглядывающих из-за двери баб. Не старые, грудастые, сбитые.
  - При псарне они. Кормилицы.
  - Щенков что ли? - удивился Кокур условиям выхаживания собачьей молоди. Слыхивал о таком, а сталкиваться не доводилось.
  - Когда в рост идут с бабьей груди подкармливают. Зубы крепче. В кости плотней. Вес хорошо набирают. Все согласно правил. Так что ежели щенка возьмете, сразу и бабу покупайте. Похолоплены они. Двух-трех выкормит. Щенки, шельмы такие, подрастут, кусаться начинают. Сосцы иной раз отгрызают.
  - Утопить пока слепые, - посоветовал Кокур подпсарничему. Тот лишь развел руками. Не в его власти чужим имуществом распоряжаться.
  Еще два дня мотался по окрестностям. С полным отсутствием успеха.
  - Что же, Мянтуз, толкуют умные головы, отрицательный результат тоже результат. В нашем случае нихера подобного. Сегодня возвращаемся, а завтра с утречка, зарядим Полесный путь проверить. Заодно и нашего оборотня горемычного навестим. Серебряными стрелами израненного, навозными вилами проколотого... Я такого и в сказках не читал. Если сдох хитрюга, трофеев наберем. Жить-то на что-то надо. Сам понимаешь, не до Веселя нам.
  Въехав в Речные ворота, не преминул поговорить с Побудой.
  - Какие новости, страдалец? - по свойски обратился Кокур к нищему.
  - Разные. И про разных.
  - А самая горячая? Как поссать с большого пива? Булькает и наружу проситься.
  - Серьезных людей ты задел. Крепко. Боком выйдет.
  - Это когда в шинке? В Синицах?
  - Когда после.
  Послушать, два близких приятеля разговаривают. Друг дружку с полуслова понимают, лишнего языком не мести.
  - Не припомню... Еще чего хорошего? Веселя не изловили, пока отсутствовал? Больно у вас хоружий деятельный. Ночью по городу бегает, шею не боясь свернуть.
  - Свернут надоест, - уверенно произнес Побуда. И ведь верно сказал. Бегать Дыбка бегает, только подошвы снашивает.
  - Значит не поймал еще.
  - Ему зачем ловить? Человека отрядил, - многозначительно поглядели на Кокура. Многие любят таким тешиться. Вес словам придать. - Свою жопу прикрыл, отсидеться, - уверен побирушка в талантах хоружия Дыбки, лишнего не переработать. - А чем чужую прикрыть, не его забота.
  - Понять можно. Должность хлебная, не особо хлопотная, терять из-за ерунды.
  - А тебя как понять? Чего ищешь, не потерявши?
  - Я сам по себе. Чем занят, меня только касается. И еще любопытных не люблю. Говорил однажды. После Синиц.
  - Люди толкуют иное.
  - А ты не за людей переживай. За себя. Лекарю покажись. С глазами. Гноить начнут. С другой стороны, слепым подают больше.
  Разговор не слово молвить, а слово за собой оставить. Характер выказать. Готовность кусаться.
  На этом общение завершили. Кокур тронул лошадь добраться до Грифона. Почти на том же месте, где бандюков кончил, опять встретили. Но уже мирно.
  - Разговор имеется, - поднял руки встречающий. Второй остался в тени, пряча за спиной взведенный самострел.
  - Говори, - не стал обострять ситуацию Кокур.
  - Сколько просишь за снадобье, Петраша на ноги поставить?
  - Недели не прошло, а две назначил.
  - Ранее надо в божеский вид привести.
  - Раскис? - догадался Кокур о состоянии деверя Савры.
  - Нечеловеком сделался. Лежит, в потолок смотрит и плачет. Ни ест, ни пьет, о делах и говорить не приходиться. А на нем многое завязано. Ни с людьми толковать, ни людей послушать. Убытки несем серьезные.
  - Лады, - охотно согласился Кокур, уважить просящих, тем более деньги упомянули. - Завтра отъеду нужных травок насобирать. День на готовку, день настоится. Через четыре дня получите. Как раз будет. Двести серебра. И не ярыжками.
  - Годно! - отступил с дороги переговорщик.
  Дальше Кокур добрался без проблем. Расседлывая Мянтуза говорил.
  - Представляешь, за горсть навозных червей две сотни серебра отвалят. Вот это доходы! Золотое дно, деньги на пустом и с пустого поднимать. А главное затрат почти никаких. Мальцам заплатил, бочку накопают. Одна проблема, не за всякого двести выложат. Но ежели хорошо все организовать...
  Конь взрыл передним копытом солому, прервать речеизлияния хозяина.
  - Я тебе про перспективы, а ты... Нет бы поддержать и восхититься.
  Перспективы оценены дерганьем шрамированной шкуры. Кокур погладил затянувшиеся раны.
  - Ладно тебе. Кто старое помянет...
  Отправился в мыльню. Залез в бочку почти кипятка и сидел долго. Медленно перебирал события последней недели. Искал зацепки, намеки. Не пропустил ли чего? Все ли верно понял из увиденного? Задали ему "сестренки" задачку.
  "Ну просто только в сортире и то тужиться придется" ‒ утешал сам себя Кокур, склоняясь к тому, метод пона Калишского утешиться определенно подошел бы ему лучше.
  Пальцы скользнули по шрамам на лице. Дорогое дорого достается терять его.
  Переоделся в чистое, заношенное отдал прислуге стирать. Старания благословил монеткой и похлопыванием по сдобной заднице. Остыв с помывки, спустился в зал ужинать. Подождал заказ. Росоль - мясной наваристый бульон с лапшой. Бигус - капусту со свиными ребрышками. Шкварки вытопленные до золотистого цвета с картофельными ломтиками. Непременные смаженки. Штоф зубровки с чаркой из голубого стекла. Ел охотно, на собравшуюся публику глазом пытливым поглядывал. Народ тихий, воспитанный с дуру и радости песню...
  - Дзе нi едзем, дзе нi йдзём, -
  Карчмы не мiнаем.
  Як працуем - то не п'ём,
  А ѓ гасцях гуляем.
  Чарка на пасашок -
  На марозе кажушок.
  А за ёй чарговая
  Чарка аглаблёвая, - не затянет.
  Приятного вида молодица, сидевшая за соседним столом, приятно ему улыбалась. Маленькими глоточками медленно пила тминный ликер, смакуя вкус и аромат. Кокур налил себе зубровки, столичным манером чокнулся о бутылочное горлышко.
  - Ваше благополучие, панеле! - отсалютовал и долгим тягучим, будто поцелуй, глотком, осушил.
  Панеле ответила зеркально. Начало продуктивному диалогу положено.
  Поманил слугу, приказал наполнить чарку себе, килишак* панеле и отблагодарил за усердие монетой. Ухаживания благосклонно приняли.
  - За цвет ваших глаз! - выдан тост и поднята голубая чарка.
  - И что в них такого? - подхвачен килишак и оттопырен розовый мизинчик.
  - Хотелось бы знать каков их оттенок утром!
  Глоток получился затянутым вздохом. Панеле, если и уступила меченому, то немного.
  - Знатного вина поднеси за соседний стол, - приказал Кокур отловленному половому.
  Тот выказал усердие. Принес "Серебристую рецину", отрекомендовал и сообщил от кого. Дождавшись согласия панеле принять дар, штоф Кокура переставили и его самого пригласили составить хозяйке стола общество. Все согласно застольному этикету. Несколько архаичному, но из обихода не выходящего.
  Женщине за тридцать. Не сказать красива. Миловидна. Слегка полновата. Двойной подбородок только наметился. Щеки круглы. Мушка-накладка. Губы розочкой. Одета по модному в голубой бархат с серебряным шитьем. На плечики наброшена легкая луда*. Дорогой аксессуар - белой кожи перчатки - положены на край столешницы.
  - Не удивлюсь они пошиты из единорога, - позволил Кокур отпустить комплемент. Признаться глупость. Но когда комплементы звучали по иному.
  - Всего лишь из шкур козлов.
  - Они вам досаждали? Вели себя неподобающе?
  Женщина оценила шутку, одарив улыбкой.
  - Позвольте представиться. Кокур, - сделал меченый еще один шаг к сближению.
  - Разве это имя?
  - Разве это имеет значение?
  Снова понимающая улыбка. Участвовать в интрижке... это так модно и пикантно. Есть особое очарование сводить знакомства с подобными её собеседнику. Чувствовать себя рядом с ним покрытой шрамами прежних расставаний. Загадывая найти того, кто способен рубцы залечить.
  По поводу душевных травм, Кокур бы употребил эпитет "драная". Но разве применительны к такой симпатичной панеле подобные сравнения, умалить "кровоточащие раны" её любящего сердца.
  - Позвольте узнать ваше?
  - Савра*, - переняла и поддержала женщина игру в прозвища. Маскарад без масок. Дразнящая открытость. Соблазняющая. Соблазнительная. Прятаться на виду. Это как с вином. Главное вкус и градус, а не то в чем подано и во что налито.
  Кокур взял инициативу застолья в свои руки. Панеле - рецины, себе - зубровки.
  - За приятную встречу, - простые слова и хитрый прищур глаз. Пить следует не моргая и не отводя взгляда от визави. Сохранять зрительный контакт до последнего глотка.
  Килишак и чарка пусты и поставлены рядом. Видеть стекание капель по прозрачному стенкам.
  - Гармония во всем.
  Выдан пресловутый апарт. Т.е. неслышимая реплика в сторону. Как в хороших пьесах с предсказуемой концовкой. С той лишь разницей женщина слова слышит.
  - Я вас видела прежде. Мельком. Вы не обратили на меня внимание, - легкий... легчайший упрек.
  - Вам показалось. Непременно уделил бы вам время, но боялся скомпрометировать.
  - Чем же? - оживилась Савра. Безопасно ходить по острому это ли не удовольствие? Рисковать ничем не рискуя. Терять не теряя. Обретать, не разбогатев ни на медяк. Провоцирующий статус кво, нарушать, оставляя в неприкосновенности.
  - Дуэты принцессы и бродяги хороши на сцене.
  - Вам случалось быть в опере?
  - Последний раз на Трубадуре.
  - И каковы ваши впечатления?
  - Завидую. Попасть в заветную спальню, достаточно спеть несколько незатейливых песенок.
  - Хотите попробовать?
  - Попасть в спальню?
  - Спеть!
  Зубровка... Рецина... Глядеть поверх края чарки... Оставить губы влажными после вина... Выглядеть художником в поисках красоты... Выставляться натурщицей, чья божественность ляжет в основу великой картины...
  Божественность ляжет... Умаляет ли доступность недостижимое? Скорее недостижимое не исключает доступность.
  - Мне рассказали вы охотитесь за кровожадными тварями, - продолжила Савра разговор не уступив в состязании не моргать.
  - И за ними тоже, - согласился Кокур, повернув голову лучше видеть его шрамы.
  - Вы, вядзьмар?
  Опасное острое слово, с пряным послевкусием дикости и крови. Ощущать себя отважной амазонкой. Сердце убыстряется, стучит в висках. Сохнут губы. Желания легки, чувства невесомы.
  Легкая рука меченого наполнила чарку рециной и килишак зубровкой. Обмен... обман... Доверить форму, но не содержание.
  - Путешествуете? Это сейчас модно, - оставил Кокур без ответа вопрос Савры. Позволив додумывать, то чего нет и фантазировать, то чего не произойдет. - Люди отправляются за тридевять земель узнать новое. И ни за что не признаться, видели новое в лавке по соседству по весьма скромной цене.
  Савра рассмеялась. У нее приятный смех и она умеет смехом выразить свое отношение к собеседнику. Совсем не важно сказана ли глупость или нелепица, когда сидишь на расстоянии руки... ближе... вдоха друг от друга.
  - Вы из столицы? - спрошено бесхитростно, но с прицелом хитрость проявить.
  - Можно сказать. А вы?
  - В некотором роде, - не прекращалась игра образов. Кокур и Савра. Савра и Кокур. Мужчина и женщина. Ничего лишнего.
  - Не припомню, встретить вас у Гнашевских или Радованов.
  - А я вас у Шималей.
  - Вы бывали у них в Брзне? - загорелся взгляд у Савры. Люди вхожие в ТАКИЕ двери, к ТАКИМ людям непросты. Вядзьмар ли он вообще? Притягательность тайны можно сравнить с полетом бабочки к огню, а можно к забегу мыши под бок спящему коту. У второго варианта гораздо больше ветвлений событий и некоторые из них весьма пикантны. Греховность многогранней благочестия. Отсюда и неоспоримое количество адептов у первой и малое число у второго.
  - Коротко общался с Владко Шималем-младшим.
  Савра прослушала начало фразы. Не ухватила заложенной сути. Ей она и не важна.
  - Сказывают на дуэли противник отрубил ему голову!
  - Проткнул сердце, вырвал печень, лишил мужественности, надругался над телом, - не загнутый большой палец, явно нечто среднее между похвалой и грязным намеком.
  - Вы затмили Столичный Вестник!
  Пожалуй сейчас её смех слишком громок.
  - Я его читал и должен сказать привел не весь перечень финала упомянутого поединка.
  - И можете назвать из-за чего он дуэлировал?
  - Конечно. Из-за Репки* Дзеджецкой. Панеле осталась весьма довольна. Шималь не был приятным человеком, а судя по реакции несравненной Ре и хорошим любовником не являлся.
  - Бедняжка Эльжата! В её годы и вдова! - красиво вздыхает Савра. Ни маковинки сочувствия, жалости или иных подобающих моменту эмоций. Просто информация.
  - И что с того? Подобный статус не накладывает ограничений, - по своему видят драматизм ситуации. - Он их снимает.
  Савра понимающе разулыбалась. Это легко. Достаточно допить рецину.
  - Ну а вы? Что вас привело в Брашов?
  - Охочусь, - взгляд Кокура толковался однозначно. За юбками. Он постарался. И та, что сидела напротив непрочь проверить на себе удачливость охотника. Она ведь тоже аматар, потому страсти следует хорошенько разогреть. Кто боится обжечься, довольствуется льдом.
  - Слышала недалеко от города появился оборотень?
  - Вы удивительно осведомлены.
  - Поэтому вы здесь? Вершить возмездие? Судить и карать?
  - Скорее заработать на зверюшках. Хвосты нимфиц, икра шулок (пиявка), чешуя свитлы... Список обширен, - дразнит Кокур собеседницу. Так занятней. Любопытство, как известно, до добра не доводит. А до чего тогда?
  - Не представляю на что названное вам сгодится.
  - Из шерстинок хвостов делают отличные кисточки наносить пудру. Проходят морщины. Икра шулок возвращает утраченную девственность. Толченая чешуя, отличное средство для укрепления зубов и придания им белизны. Некоторые любят кусаться.
  Кокур достал из пояса и положил на скатерть ярко-красную горошину. На ровном боку кругляша зажглась искорка отраженного света.
  Савра в предвкушении услышать необычное. Из ряда вон выходящее. Даже попробовать угадать.
  - Икра ваших шулок?
  - Сушеная кровь суккубы.
  Мысли женщины сразу приняли определенное направление. О суккубах наслышаны все.
  - И что в ней такого? - хотели подробностей. Жизнь это опыт. То чего никогда не бывает избыточно.
  - Наделяет умением греховного создания. Открывает запретное. Чуть-чуть, - Кокур провел ногтем две черты очень близких. - Но и за малое готовы заплатить... достаточно много.
  В породе людской находятся образчики, всегда готовые воспринять что-то новое. Не из тяги к познаниям. Оказаться в числе немногих к познаниям прикоснувшихся. Движет не азарт первооткрывателя и исследователя, но жадность первенствовать. Пусть в малом, пусть в ничтожном, но первенство! Быть на вершине! Стоять над другими. Да! Как не вспомнить ночных бабочек, летящих на огонь. Летящих не за светом и теплом. Пыхнуть в лучах славы. Хотя бы и единожды, опередив остальных.
  - Вы меня искушаете?
  - Самым наглым образом.
  - И что я буду должна?
  - Узнаю цвет ваших глаз утром.
  - И только?
  - Расписка кровью. На простыне.
  - Боюсь с этим возникнут проблемы.
  - Тогда удовольствуюсь малым. Цветом ваших глаз.
  Она задумалась. Совсем не обязательно, когда согласна без всякого внутреннего противления. Но таков порядок. Обряд. Ритуал. Обычай. Мучиться не выбором, а тем что он сделан, в желании выбор повторить.
  Кокур мизинцем подкатил горошину к Савре. Поманил полового.
  - Шклянку подай.
  Половой унесся выполнял распоряжение.
  - Что вы задумали? - теперь уже мизинец Савры подгребал горошину ближе к ней. Чувствовать обжигающее тепло. Маленький уголек, способный разжечь пожар.
   Пояснения последовали.
  - Её надо суметь употребить. Kneyfa*. Не сложное действо.
  Брови Савры дернулись, в признании она не поняла сказанного.
  - Не буду претворятся, что слышала о таком.
  В принесенную шклянку всклень* налито зубровки.
  - Кто-то растворяет и пьет, - на лице Кокура осуждающее пренебрежение. - Но правильней проглотить и запивать. Позволив раствориться внутри себя.
  - Пить все? - в больших сомнения Савра одолеть полную емкость.
  - Грехов не бывает на половину.
  - И что потом? Когда выпью?
  - Потом это потом...
  ... Его бок не грели и Кокур проснулся.
  - Все хорошо? - спросил он сидящую в ногах, на краю постели, обнаженную Савру.
  - Какие вы мужики скоты! - произнесла она упавшим голосом и закрыла лицо руками. - Какие скоты!
  "Виноватый найден," - не удивлен обвиняемый раскаивающейся грешницей, бывшей весьма раскрепощенной в общей постели. - "А все суккубья кровь," - переложена ответственность непонятно на кого.
  Чтобы женщина сказала, признайся он, вчерашняя горошина слабый тоник на основе аира и шиповника. И никакой крови.
  
  
  7.
  Добираться до Полесного заповедника неблизко и утомительно. Три с лишним часа дорожных петляний, спусков и подъемов, оказаться перед врытым столб с предупреждением о приближении к границам "королевской земли" и незаконности всякой деятельности, не санкционированной короной. Оставалось преодолеть луг и топкие берега ручья, вступить в тревожащий сумрак леса. Девственного, спелого, нетронутого, нехоженого.
  - Что скажешь? - вглядывался Кокур в дремучую стену.
  Хочешь спрятать, положи на видное место, говориться в миру. Глупость, но иногда работает. Впрочем, на глупцов и рассчитана.
  Наитие безошибочно подсказывало, искать следы беглянок среди двухсотлетних дебрей абсолютно не продуктивно. Но всегда изыщутся доводы не прислушиваться к верным подозрениям, поступать обратно.
  Жеребец без понукания сошел с дороги.
  - С грамотешкой у тебя туго. Для кого написано - нельзя! - укорили бахмата и не думая остановить лошадь или поворотить вспять.
  Мянтуз привычно фыркнул, тряхнул гривой, хлестнул хвостом. Кто бы говорил.
  В лесу все примечать надобно. Полет и пение птиц, пробежки и мелькание зверья, дикость полян и прогалин, непотревоженность дерев и кустов. Уметь понять от чего так, а не иначе? Сорока затрещала? Тебя заприметила или кого другого? Предупредить? Опять же кого? Каршак в небе круг сузил? Над тобой крыло держит или еще кем? Ветка засохла сломленная. Ломали для чего? В траве сук березовый, а вокруг одна игольчатая зелень, откуда взялся? Кто принес? Почему бросил? Пятно травы чахлой? Не костром ли выжгли и как давно? Опять же зверье. Мало кто с человеком свяжется. Медведь только. Волк обнаглеет. Лось во время гона. Олень. Зубру моча в голову ударит. Твари божьи (людишки которые), что не божьими законами живут, спят и видят раздеть, разуть, в дерн положить. Ну и прочие, помыслом всевышним не пойми для чего созданные, присматриваются. Сгодишься на обед или мосластый больно. Потому мух не лови, не виться им над тем, что от тебя останется виться.
  Удалось зацепиться за едва приметную тропку. И не тропку вовсе, след давнишний двойной. По одному месту два раза проехали, обратно неаккуратно, вот и просвет пробился. Не искав не найдешь, не зная не обнаружишь.
  И без того неторопливый шаг сбавили, ничего не пропустить, лишнего не шуметь, чащу слушать. С час крались. Три раза Кокур спешивался разглядеть примеченное.
  Не зря мучились. Покружив-попетляв выбрались к жилью лесничего. Дом добротный с крыльцом. Двор обозначить столбики врыты, прожилины брошены. Поленница из которой лет пять ни полена не вытащили. Огород на задах.
  "С Ганкиным не сравнить," - отметил Кокур старания содержать гряды в порядке.
  - Интересно, Мянтуз, получается.
  Собак нет. Ни охотничьих, ни брехливых шавок, лаять на три версты.
  Спешился. Привязывать жеребца не стал. Пусть погуляет. Ученый. Далеко не отойдет.
  На подворье порядок. Нужное на местах, ненужно прибрано. В загончике гуляют шустрые куры. Петух-красавец расхаживает. Шпоры с доброе шило. Гребень набок. Трясет "мудастой" бородкой, кокоет. Лошаденка имеется. Под навесом сенцо жует. Другой живности нет. Не положено. Отметил Кокур и неладное. Сильно пахло кровь, сукровицей с гноем. На веревке сохли полосы. Простынь распустили, делать перевязки. Отстираны плохо, наскоро и неумело.
  - Значит, поранили, - наблюдались вольно болтающиеся по ветру концы ткани.
  Постоял, ожидая реакции на свое вторжение. Не дождался. Неторопливо, с оглядкой, с выдержкой пауз, поднялся на крыльцо. Старался вести себя обычно. Заезжий. Которому спросить только.
  - Не на именины, похоже, попали, - подозрительно затишье в доме.
  Стукнул раз, войти. Сумрак сеней. Запах крови явственней. На стороне полная корзина окровавленных тряпок. Ходом заглянул в щель кладовой, нет ли кого. Неприятно, когда вдруг из-за спины и в спину. Вроде пусто. Снова стукнул, открыл дверь. Шагнув в комнату, разглядывал сидящего за столом хозяина.
  - Что вядзьмар? За долей пришел? - катал желваки возрастной, но все еще крепкий мужик. Такими на иллюстрациях изображают аборигенов. Еще не цивилизован, но уже и не дикарь.
  Eigi einhamr. Понимает Кокур кто пред ним. Ни легче, ни проще не делается.
  - Góðan daginn (Здравствуй) - произнес он спокойным уверенным голосом.
  Не ответили. Трудно сдерживали гнев, не броситься на незваного гостя.
  - Ai (Привет) - сделан второй заход.
  Его не поняли. Не понял и Кокур, почему не поняли. А может не хотели понимать? Не до него, со своим "здоровканьем".
  - Happą, haldą, hailą habjai (Да будет у тебя удача, поддержка, здоровье), - произнес Кокур и поднял руки вверх, повернув ладони в сторону хозяина.
  Eigi не спускал с него глаз. Недоверие помноженное на недоверие и желание драки. Не жажда убить, но выплеснуть накипевшее, накопившееся. Боль душевную остудить болью телесной.
  - Чего заявился, раз не за моей шкурой? - не приняты хозяином благие пожелания и честные намерения.
  Кокур старательно вдохнул носом.
  - Кровью пахнет.
  - Кровью везде пахнет, где вы объявляетесь, - обвинил eigi с полной убежденность в правоте.
  - В данном случае, я не причем.
  Мужик чуть наклонил голову.
  - Так чего надо? Возьми и уходи, - разрешили гостю. - Или бери и убирайся, féskjálg augu*! - добавлено с прирыком.
  ‒ А у тебя есть? - не ответил Кокур на оскорбление. Когда желают спровоцировать на драку, лучше подождать с её началом.
  Кровь не eigi и это представляло определенный интерес.
  - Найдешь, твое! - не желали нормального общения. Как ни худо, помощи не спросят, не примут и гостеприимства не окажут.
  - Kona (женщина) твоя где? - простой вопрос и одновременно опасный, способный подтолкнуть eigi к необдуманным действиям.
  Шаткое равновесие качнулось не в сторону продолжения диалога.
  Мужик уставился в стол, сильными пальцами вцепился в края столешницы. Лицо начало терять человеческие черты потихоньку трансформируясь в звериную морду.
  - Даг, кто там? - раздался слабый голос со второй половины жилища. Вход в ложницу занавешен плотной тканью. Видеть мешала, но дурной запах раны не останавливала.
  - Вядзьмар явился! Непонятно зачем, - гырчал eigi. Сейчас выглядел и не человеком и не зверем. Смотрелось настолько необычно и дико, ссысь в портки, не полегчает!
  - Так скоро! - рассмеялась женщина и болезненно охнула.
  Очевидно её смех и сбил градус накалившихся до предела страстей. Все-таки мысли eigi больше обращены на свою женщину, чем на вторженца.
  - Хотел свежий анекдот рассказать. Про оборотня и серебро, - поддержал Кокур шутку невидимой хозяйки. - Но у вас вижу и без того весело.
  - Пусть зайдет, - дозволили гостю. Очевидно, короткий разговор она слышала.
  Мужчина оборов неприязнь, недовольно кивнул, разрешая визитеру пройти в ложницу.
  Кокур вошел. Бардака больше. Вынужденного. Много разбросанных тряпок, пропитанных кровью.
  На кровати лежала eigja* einhamr. Судя по тонкости черт лица Высокой Крови. Хозяин - сермяжник, kynsmár*(простолюдин), varghold (волчье мясо). А женщина - kynstórr (благородная), varggull (волчье золото). Но не это приковывало внимания. Выпирающий живот. Беременная на поздних сроках. Вернее сказать, сроки рожать для нее подошли.
  - Когда? - спросил Кокур, закончив беглое знакомство с раненной.
  - Ни тебе здрасти, ни до свидания, - болезненно улыбалась eigja. Вроде шутила. Пыталась. На самом деле ей не до шуток.
  - Góðan daginn!
  - А по нормальному?
  - Ai! - повторено звучавшее ранее приветствие.
  - Другое дело, - трудная попытка приподняться провалилась. Eigja плохо, больно и страшно.
  - Так когда?
  - Надеюсь не сегодня, - призналась та. Без пяти минут мамаша вправду на это очень надеялась.
  Не выдержал Даг.
  - Зоэн, это плохо кончится! Ты не сможешь!
  - Смогу! - сразу возразила eigja. Ни за что с ним не согласиться. Varggull это не порода, не условность иерархии. Это форма бытия. Бремя с первого рассвета и до последнего заката.
  "Люди долга и чести," - смотрел и слушал Кокур, не перебивая и не встревая в перепалку.
  ‒ Ты не сможешь, - не находил себе места глава дома. Была бы комната с тронный зал и тогда бы его мельтешение создало ощущение тесноты и давки.
  - Смогу! - женщина не спорила и не убеждала. Объявляла принятое ею решение. Объявляла в несчетный раз, оставить неизменным для всех .
  ‒ Дай-ка посмотрю, - счел возможным влезть Кокур в спор, унять намечающийся разлад. Ни сочувствия, ни жалости в нем нет. Острое понимания безвыходности ситуации. Смерть свое получит в любом случае. Осталось выбрать жертву. Или назначить.
  - Смыслишь в лЕкарстве? - пыталась выровнять дыхание Зоэн. Сил у нее непозволительно скромно для её состояния.
  - Кое-что, - не стал брать на себя лишнего Кокур и рекомендоваться врачевателем. - Скорее в снятии шкур и разделке туш.
  - Мясник короче.
  - Живодер. Потому в мясе разбираюсь.
  Провести осмотр, пришлось обойти кровать, протиснуться в узкое пространство, откинуть простынь. Колотая рана. Три проникающих. Две в хребет. Проколы посинели и гноились. Сочилась вонючая сукровица. Торчал острый отколок позвонка. Не хорошо торчал. В ране все было не хорошо. Вокруг нее, сама рана, вид выделений. Еще хуже перспективы на успешное выздоровление. Точнее их полное отсутствие, в виду решительного настроения рожать.
  - Вижу не vanasott kvenna (месячные) тебя одолевают, - отодрал Кокур один из окровавленных кусков тряпки, вместе с лоскутом отмершей кожи.
  Зоэн рассмеялась. Попыталась. Боль заткнула смех на первом ха.
  - Можно попробовать, - без особого энтузиазма предложил Кокур. Он представлял, не в деталях и частностях, но все же, почему затянули с лечением раны.
  - Я не скину! - сразу последовал категорический ответ раненной.
  - Сдохнешь, дура! - не выдержал Даг и вновь забегал по комнате. В отчаянии, в понимании грядущей близкой беды, её полном не принятии.
  ‒ И сдохну, - ничуть не испугалась роженица. - Ты прекрасно знаешь, у нас роды нельзя ускорить. Только сами. ТОЛЬКО САМИ! - повторила она с нажимом.
  История ранения проста. Её кратно поведал сам Даг. В убийстве гофтаров обвинили оборотня. Устроили облаву. Отвести беду от своего дома, eigi решил подыграть охотникам. Помелькать, обозначив место своего обитания в другой стороне от своего жилья. Облава это серьезно. Поищут и найдут. Не сами, дождутся вядзьмара. Нужно, залезут в заповедник. Закон дозволяет. Не охоту, за это спросят, а уничтожение "богомерзких тварей, созданных замыслами диавола". А у него баба на сносях. Мелькнул. Но не учел одного, среди людей попадаются умельцы, не отмеченные ношением брактеата. Попал под стрелу.
  - Серебряную? - с некоторой усмешкой спросил Кокур. Байки про волшебные свойства серебра приелись ему до чесотки, но почему над другим не поёрничать.
  - Стальная, - помрачнел Даг. До этого не выглядел веселым, а тут совсем туча тучей.
  Домой ели приполз. Рану Зоэн подлечила, но он слег. Скорее выздороветь, срочно требовалась свежая убоина. А тут он влежку, ей рожать и помощи ждать не от кого.
  - И эта дура, с пузом, отправилась в деревню. В лесу то ей не управиться. Залезла в сарай и получила удар грязными вилами.
  - Мясо ведь принесла! - виновато смотрела Зоэн на своего мужика.
  - Лучше бы я сдох! Господи Боже мой! - терял разум Даг от треволнений и беспокойства.
  Кокур покачал головой. Услышать такое и от кого.
  - Я бы на ЕГО месте чудо явил, - прокомментировал он слова eigi.
  Чудо, понятно, не произошло. Не в этот раз, да и не про тех рассказ.
  Удар вилами пришелся в спину, задел позвоночник. Добычу Зоэн дотащила. Но в её положении и из-за тяжести ноши, осколки сместились, повредив спиной мозг, внесли заразу. Хитрая жизнь поставила перед выбором или она или детки. И никаких компромиссов. Выбор eigja - дети. Выбор Дага - жена. Не из большой любви, как пишут в книгах. Хотя для eigi einhamr найти свою половинку, та еще проблема. А уж заполучить в спутницы Высокую Кровь занебесная удача. Даг боялся, смерть женщины будет напрасной. Что ему делать с новорожденными? Как управляться. Им же мать нужна! Молоко! Уход! Забота! Опека! Куда бежать? За что хвататься?
  - А если девки родятся? - метался по тесному пространству Даг, натыкаясь на углы.
  - Ты же знаешь, скину, не смогу больше родить. Не смогу! - горячо убеждала Зоэн мужа. - И что же? Впустую жила? Никого после себя не оставлю? Нет! Я рожу!
  - А мне что делать? С ними? Что?
  - Ты мужчина! Ты - eigi! Справишься, - и уже тихо и примирительно. - Как-нибудь справишься. Я знаю. Прости.
  Даг выскочил из комнаты, из дома, хлопнул дверью. Эхом хлопку, чему-то упасть, звякнуть на полках, съехать ручкой по стене и грохнуть об пол.
  Зоэн устало прикрыла глаза. Споры это последнее в чем она нуждалась в своем положении.
  - Ты ведь не за ЭТИМ здесь? - погодя спросила женщина.
  Кокур промолчал, наскоро перестраивая песочный замок своих замыслов. Как реки не текут прямо, так и дороги не бывают прямыми. К собственной цели добраться сколько зигзагов положишь, удивишься пройденным и накрученным.
  - Вижу нет, - утвердительно проговорила Зоэн.
  - Ищу кое-кого, - признался Кокур.
  - Успешно?
  Движение бровей меченого вверх не отнесешь к утверждающей мимике. Нечто средненькое. И вроде бы нет, и вроде бы да.
  - Деревня, где тебя замечательно ткнули, в какой стороне? - спросил Кокур более менее сориентировавшись с последовательностью предстоящих действий. Ох, не зря народ вядзьмаров не любит. Ох, не зря! Такие шкуры!
  - К западу отсюда. Пойдешь?
  - Скатаюсь, - не стал скрывать Кокур цели вопроса.
  - Спросишь чего?
  - А чего с деревни спросить?
  - С меня. Хвост? Послед? Околоплодных вод набрать? Зубы завещать?
  В роженице заговорила обида. Всеобъемлющая. Уйти по собственному выбора, когда больше всего требуется остаться и жить! И ведь было ради кого и чего!
  - Займи голову другими мыслями. Полезней всем выйдет.
  Зоэн подозрительно поводил носом, принюхиваясь. Поманила слабой рукой подойти. Кокур не шевельнулся. Догадался для чего. Впился взглядом. Тебе это надо?
  - Ты не вядзьмар.
  - С чего решила?
  Eigja оскалила зубы. Левый верхний клык порчен.
  - Я их на вкус узнаю.
  Кокур вышел во двор. Даг сидел на крыльце обхватив голову, глядел куда-то в зелень леса. Дышал часто, неровно. Видел прошлое и не видел будущего. Не хотел. Возможно боялся. За себя. Оплошать. Подвести.
  - Не уговорил? - спросили Кокура, заранее зная ответ.
  - Даже не пробовал... Повезло тебе...
  - С чем?
  - С бабой, - и поправился. - С Зоэн.
  Из комнаты раздался протяжный взволнованный зов.
  - Даг! - требовали eigi вернуться.
  ‒ Мне же туда нельзя! - вытаращился Даг на Кокура. Так бы оно и было, если бы было не так.
  - Кто узнает? Иди. Больше не кому. Не мне же в повитухах помогать, - отправили eigi к роженице. - Иди уже! Сама не управиться.
  Мужчина помешкал мгновение, подхватился и заскочил в дом.
  Надежды Зоэн на отсрочку не оправдались. Всегда сложно с надеждами. Они вроде ерша в руках. И уколют, и соплями измажут, и улов крайне мал.
  До деревни Кокур добрался часа за два. На подъезде к околице, пошарив в одной из сумок, выбрал и повесил на луку седла брактеат, блестит и скалиться.
  - Войт ваш где? - справился у первого попавшегося местного мужика, гнавшего гусей к пруду.
  - Тама он. Дом с красными ставнями, - бочком отступал к обочине деревенский, стаскивая с головы брыль. Страшновато ему.
  Проехал по улице, провожаемый пытливыми взглядами и пересылаемыми от двора к двору голосовыми предупреждениями.
  - Вядзьмар! Вядзьмар едет!
  Любопытство проявляли с осторожностью, в глаза не лезли, но и по углам тараканами не разбегались.
  Войт, очевидно уведомленный мальчишками, поджидал гостя на крыльце дома. Должность такая, заезжих встречать и провожать. Рад ты им хлеб-соль вынести или не рад, старайся.
  - День добрый, господин хороший. Меня Грыцом кличут. Войт здешний.
  - И вам того же.
  - Проходите в хату, стол накроем, - не гостеприимство, обряд. Выказать расположение тому у кого приметная висюлька болтается. Ни с чем не спутаешь.
  - Некогда, - последовал отказ от угощений и обхождений. День короток рассиживаться на пирах и гульбищах.
  - Торопитесь? За оборотнем прибыли? - почтительно держался Грыц. Голова седая, понимает перед кем шапку ломает, шею гнет. - Ежели помощь требуется, мы завсегда рады, - выдумывал войт. А что еще вядзьмару скажешь? На хер-то не пошлешь?
  - Будете мешаться, под ногами у меня путаться, - Кокур сделал глубокую паузу проникнуться войту посылу слов. - Всех ваших покойников с погоста подниму. И свежих и дзядов* вековых. Понятно?
  - Так чего хитрого... Понятно нам. Понятнее некуда, - согласился войт с требованием Кокура.
  Под ноги Грыцу бросили две серебрушки.
  - Мужиков пивом угостишь.
  Уже выезжая за деревню, Кокур, пожаловался жеребцу.
  - Придется, Мянтуз, помотаться. Суеты привалило, откуда не ждали! Но я помню, что добрые дела добром не заканчиваются. Их побоку! И поверь... хочешь перекрещусь... у нас с тобой сплошная меркантильность и нажива на уме. Глядишь негаданно в прибыток выйдем.
  Заложив немалый круг заявились в усадьбу Калишского. У ворот встретил знакомый дьяк. Поздоровались, как со старые знакомые.
  - Не закончили еще? - придал Кокур голосу явную заинтересованность.
  - Списки проверяем, - объявлено Гарасымом. Умеющий слышать услышит. Потребности у его собеседника.
  - Дело имеется к ТЕБЕ, - здесь важно обозначить в чьи руки денежка упадет. Обезличенность пониманию не способствует и вредит.
  Дьяк ответил не сразу. Посмотрел по сторонам, пошевелил губами, поводил носом. Не сторонник он с малознакомыми личностями договариваться. Но так оно по жизни складывается, не хочешь, а придется.
  - Касательно чего? - уточнили у Кокура, прежде чем выразить готовность к сотрудничеству.
  - Щенков хочу приобрести и холопку к ним. Псарь сказывал бабьим молоком подкармливать требуется. Тем более еще слепые.
  - Щенков? - с подозрением спросил дьяк. По его меркам псы последнее в чем возникнет потребность у меченого.
  - Надумал подарок сделать приятелю. В память о Калишском.
  - Понимаю, - хотелось и смущалось дьяку. Опять взор по двору прогулялся. - Порода такая простому человеку отдавать нельзя. Документы уже оформлены. Опять же родословная собачья. Можем вписать на прикорме были, но указать следует чьи они. Земко или Кипрыан из Жабынь не подойдут. Вдруг за щенков сам Мыза спросит или еще кто из благородного сословия. Неприятности получатся.
  Думал Кокур недолго. Сунул руку в один из потаенных карманов. Из тех что близко к печени. Вытащил сложенный гармошкой потертый лист. Королевские печати на каждом углу и сгибе.
  - Его пиши.
  Гарасым бумагу бережно, не повредить, развернул. Прочитал и сложил.
  - Он вам кем приходится? - очень уважительно спрошено у подателя серьезного документа.
  Ответ дьяка не порадовал. Кокур вытянул с пояса филактрий на гайтане и все сторонние вопросы кончились. Дьяк крыжму наложил и изобразил готовность сотрудничать.
  - Сколько с меня? За двух щенков и холопку? - потребовал Кокур скорее завершить возню с покупкой живого имущества.
  Дьяк опять задумался.
  - Щенков по пятьдесят серебра...
  "Скидку сделал," - не смешно покупателю породистой живности. Не ему скидка, филактерию на гайтане.
  - ... а бабу за двадцать. Дешевле не как. Скажите только какую из двоих, купчую выправить.
  Кокур порадовался предусмотрительности не козырять гербовой бумагой из города. Все бы много сложнее обернулось для него.
  - Поговорю сначала, потом скажу. Где их найти?
  - При кухне, кашеварят, - направили Кокура не бегать по имению лишнего.
  Отпустив жеребца погулять, двинулся в указанное место. По прошлому посещению примерно ориентировался, где это в доме.
  Старшая сорокой крутилась у плиты, мешала в сковороде капусту, сыпала соль и приправы в борщ, кипятила бульон. Младшая, задрав подол, мыкала под плюгавым подьячим, в чуланчике, на мешках с крупой. Дверь не закрыта и с прохода видна голая задница, раздвинутые колени и пятки на мужской пояснице, "пришпоривать" мах.
  Кокур собрался ждать, как управятся. Прошел к столу, уселся и попросил пива.
  - Кончилось. Взвар только, - виновато призналась старшая.
  - Обойдусь, - отказался он, поглядывая в окно. Погода как на заказ. Светло, тепло...
  Возмущенного посторонним присутствием - цырка что ли? подьячего, заткнул одним взглядом. Тот шамкнул ртом и убрался, на ходу приводя одежду в порядок. Мятая баба, подоткнувшись тряпицей, сходила освежиться. Ни вины, ни стеснительности не чувствовала. Подневольная. Привыкла.
  - Ты, - указал Кокур старшей. - Выйдешь и будешь ждать. Товарка твоя освободится, зайдешь. Будут нос совать, мне скажешь, - и выбрал из кухонных ножей покрупней. Положил на видное место.
  - А готовка как же? - забеспокоилась та. - Перекипит или подгорит что.
  - Не мне жрать.
  Оставшись один на один молодухой, спросил.
  - Звать как? Лет сколько? Давно при псарни состоишь?
  - Тишей нарекли. Двадцать шесть годков ныне. У покойного пона Калишского полгода, - одним выдохом, без запинки, сказано холопкой.
  - Грудь покажи.
  Девка скинула лямки саяна, расшнуровала вязки лянки. Оголилась.
  - С молоком нормально?
  Тиша сделала сдавливающие движения, цыркнув белой жидкостью на пол. Кокур осторожно помял левую грудь. Она хуже отдала молоко. Выдавил капли, растер и понюхал.
  - Болела чем?
  - Здоровая, - заверили Кокура.
  - Рожала?
  - Не замужняя я, - никаких сожалений. Обычно деревенские девки по иному к безбрачию относятся.
  Кокур сделал жест рукой уходить.
  - Кастрюли глянь и зови товарку.
  Помешав варево, поковыряв в шипящей сковороде, Тиша вышла сменить за дверью старшую.
  - Имя, сколько лет. Давно ли на псарне, - пытали женщину. Не сказать в теле, сбитая. Крепкая. На лицо обычная. Волос красивый, травяным настоем мыт. Кожа чистая. Руки не праздные.
  - Еськой кличут. Тридцать годков исполнилось. Месяц в услужении, - присматривались к Кокуру. Не новый ли хозяин? Не по поручению ли от нового хозяина? Чего ждать? Чего терпеть придется?
  Рассказ холопки короток, а понятно, не любо житье в усадьбе. Все чужое, ничего своего, хоть убейся трудами.
  - А до этого?
  - В деревни жила. Из погорельцев мы.
  - Дети?
  - Были двое, - потускнела Еся.
  Не полез выяснять подробности куда делись. Ему без нужды, а ей...
  - Мужик где твой?
  - Сказывала же, погорельцы, - невесело отвечала баба. Отплакать отплакала, отболеть не отболело. Да и не отболит такое.
  - Грудь показывай.
  Та с некоторой робостью обнажила. Не обе сразу открыла, а левую. Промял. Канальца сосков осмотрел.
  - С молоком как?
  Надавила, здорово цвыркнув на пол. Подхватил капельку с груди, растереть понюхать.
  - Вторую!
  Повторила действия.
  Осмотром не удовлетворился. Прощупал мягкости вокруг сосков и ближе к ребрам. С молоком у второй явно лучше дело обстоит.
   Заставил спустить рубаху до пояса.
  - Сиди смирно! - одернул Кокур стеснительную холопку, не позволив прикрыться.
  Распрямил Еське плечи, болезненно пальпировал шею и позвоночник. В подозрительном сочленении резко надавил.
  - Болит?
  - Нет, - соврала Еська.
  "Переживет," - не стал Кокур углубляться в причины врать ему. Понятно не хочет при псарне находиться.
  Заглянул в уши, в корни волос, в ноздри.
  - Рот открой.
  Зубы в норме. Язык тоже.
  - Дыхни!
  Терпимо.
  - Со мной поедешь, - уведомил Кокур холопку.
  - Барин, - заговорила Еська, волнуясь. - Ежели в город, под мужиков ложиться, лучше утопите. А то морду утюгом прижгу. Или на косу брошусь.
  - А чем плохо? - как-то не ожидал Кокур высоко морального взбрыка от женщины.
  - Срамно, - категоричны в оценке плотских утех.
  Вопросы нравственности к его делу не относились, обсуждать их и спорить. Другие заботы одолевали.
  - Щенков кормила?
  - Привелось, - не очень радовала Еську теперешняя работа.
  - За домом смотрела, на огороде ковырялась?
  - В деревне жила. Как без этого?
  - Значит справишься. Ничего нового не предложу. Все тоже самое делать. Постараешься, вольную получишь.
  Обещание не подстегнуло настроение Еськи. Не верила?
  "Для чего ей вольная? Ни детей, ни мужика, ни кола, ни двора?" - понимал Кокур сдержанность женщины. - "Помыкаться и погодя в вольные шлюхи вольно пойти?"
  - Эту забираю, - предъявил Кокур живой товар дьяку.
  Тот куда-то исчез, вернулся с бумагами и корзиной с пищащими щенками.
  - Вот её закупная. Вот родословная на собачек.
  Кокур отсчитал деньги. Отдельно сунул Гарасыму пяток монет. Приняли с благодарностью и благословением.
  - Вещи свои забирай, - распорядились Еське. - Я пока телегу найму. Пешком неделю добираться будем.
  Имущество холопки уместилось в скромный узелок. Телегу Кокур легко нанял. Конюх охотно согласился подработать извозом. Лошадок все одно продадут в чужие руки, чего жалеть. Для мягкости и удобства пассажирки, бросил пару охапок сена.
  Цель поездки деревенька поближе к заповеднику. Глушцы. Средней захудалости и близкого разорения малолюдное селение.
  Возницу отпустил перед речным мостом. Спокойный поток темен от глубины, слабо плещет в дубовые опоры древней конструкции.
  Стоило телеге скрыться из виду, зашвырнул корзину с пищащими щенками в воду. Еська удивленно глянула на Кокура, но ничего не спросила. Окрестилась и буркнула.
  - Отче Небесный, воля твоя во всем...
  В Глушцах, Кокур нашел войта. Подал "гербовку". Старик только на печати глянул и сделался готовым посильно помочь.
  - Отмыть! Переодеть! Накормить, как следует! - наказано местной власти с выдачей ярыжки. - Завтра заеду, заберу.
  Когда делом занят, время летит незаметно. Не ты его подгоняешь, а оно тебя. В город Кокур успел вернуться пред самым закрытие ворот.
  - Господин хоружий вас спрашивал, - уведомил опцион стражи.
  - Услышал, - отозвался тот. По рваной морде судя, на хер послал и стражу, и хоружия.
  Перевел жеребца на рысь. Ночь на дворе, а не все сделано, новый день начинать.
  Нужная улица - Купецкая. Нужный дом - под дубовым гонтом. Требовательно загрохотал в двери фахверка.
  Открыли почти сразу. Если прошлый раз Кокур видел перед собой неуверенную настороженную женщину, теперь сильно напуганную, с проплаканными до красноты глазами.
  - Я что-то пропустил? - потребовали он рассказа, едва вступив в комнату.
  - Все что знала я вам рассказала, - потряхивало Сенду от одного вида позднего гостя. - Чего вы еще хотите?
  - Свои хотелки не с тебя получу. Приходили? - не собирался Кокур ни утишать, ни церемониться с расстроенной сожительницей Веселя.
  Женщина молчала, потупив глаза, и комкала кружевной платочек.
  Есть вещи о которых лучше догадаться, нежели ждать внятного рассказа.
  - Ну-ка!
  Сенда попробовала помешать самоуправству, но её властно одернули.
  - Руки!
  Кокур сноровисто раздергал вязки на женской лянке и оттянул вырез. Синяки и красные пятна на шее и груди. Болезненно вспухшие, с темно-багровыми ареолами, соски.
  "На смотрелся... до изжоги," - остался спокоен Кокур от увиденного безобразия. Поддаваться чувствам испортить встречу, не добиться нужного ему результата.
  - Можно еще прижигать...
  От сказанного меченым, Сенда вздрогнула. Хотела, но не отступила. Не посмела. Дергала в руках платочек.
  - Выдрать клещами...
  В отчаянии женщина всхлипнула. Слезы в глазах только выглядят завораживающе. Признак слабости, вызывать у сильного пола рефлекс защитника.
  "М-да...," - отогнан прочь порыв утешать.
  - За чем вы так...
  - Погоди, дойдет до этого, - и не думали как-то успокаивать Сенду или проявить участливость.
  - Я ничего не сделала! - надрывно в голосе женщины. Ей страшно от прошлого, настоящего и будущего. От всего сразу.
  - Вот поэтому. Ничего.
  - А что я могу?
  Отчаяние. Не единожды виденное им за сегодня. Такое разное...
  - Например выдать мне личные вещи твоего любовника. Ношеные.
  - Я... у меня... нет... Вы их не знаете..., - полная чехарда в женской голове, спровоцированная страхом, что-либо предпринимать.
  - Червями накормить? - пригнулся и грозно надвинулся Кокур на Сенду. - Уверен, за тебя двести монет не внесут, вылечить. Понаблюдаю, как загнешься.
  - Прошу вас..., - в отчаянии замотала она головой, обреченно опускаясь на стул. Даже побег выше её сил.
  - Знаковое место, - Кокур нагнулся заглянуть Сенде в лицо. Подергал спинку стула. Дать шанс самой встряхнуться. Поить водой, хлестать по щекам, щипать коду возможно действенней, но тут уж мешали кокуровы заморочки.
  "Погодим с оплеухами," - отложены радикальные меры приведения собеседницы в чувства.
  - Я..., - пытались объясняться. Это же важно, чтобы тебя поняли. Прониклись. Вошли в положение.
  С гостем не сработало. Взгляд не потеплел, голос не сделался добрым.
  - Как прежде уже не будет. Пора менять любовничка, - не убеждал, командовал Кокур. - А то в следующий раз не синяков наставит, а дырок вырежет. Или угля горящего насыплет. Вниз или вверх.
  Время тихих слез. Жалко себя и страшно за себя. Раб привыкший к ярму. Тягло приросло к телу, к душе. Оно уже часть раба. Неотделимая.
  Пальцем за подбородок, задрать лицо Сенды вверх.
  - У вас удивительная возможность опровергнуть одно из предубеждений. Красивые - дуры! Вы красивы. Что с остальным?
  Такая вот нехитрая обманка, запудрить мозги. Хочется быть образчиком форм и эталоном ума. Половина имеется, оставалась еще половина. Совершенство. То к чему стремятся все.
  Непонятно, сработал ли капкан. Наверное сработал, раз Сенда довольно быстро пришла в себя.
  - Пойдемте, - позвала она меченого.
  Завела в ложницу. Открыла дальнюю скрыню с аккуратно сложенными дорогими вещами.
  - Здесь все его, - призналась женщина. - Можете взять нужное.
  Кокур выбрал нательную рубаху. Лежала почти сверху. Портки с расшитым растительным орнаментом гульфиком.
  - Простынь, на которой спали.
  Некоторая недосказанность, прекрасно женщиной понятая.
  Сенда поникла. Ей стыдно и ей нужна... необходима передышка действовать дальше.
  Своевольничая, Кокур вздернул подол её платья вместе с лянкой. Ляжки в полосах от ремня. Внутрення сторона бедер в крупных синяках.
  - Мастерство выездки видно по результату, - отпустил Кокур оскорбительный намек, заставить Сенду шевелиться.
  Заполучив простынь, развернул посмотреть. На ткани сероватые пятна со специфическим запахом.
  - Хорошо бы обувь. Найдется?
  Сенда сходила и принесла ношенные, но приличные сапоги, с короткими голяшками. Кокур аккуратно сложил вещи в позаимствованный мешок.
  - Сейчас уйду, а они придут. Придут, - говорил он уверенно Сенде. Ей не безразлично его слушать. - Скажешь предупредил, Петраша немедленно поместить в темное место, от света солнечного... Запомни солнечного! подальше. Желательно с толстыми стенами и тихого. Пока он тараканов и мышей жрать не начал, а они его. Еще пожалуешься вещи забрал, не сказал для чего. Наверное, - сделали нажим, прозвучать предположению в её пересказе, - в ратушу снести, опознать.
  - Они про зелье спросят обязательно, - напомнила она про уговор.
  - Как и обещал. Но возможно раньше, - Кокур хлопнул себя по поясу. - Все нужное добыл.
  Вернувшись на постоялый двор распорядился конюху.
  - Вычистить, накормить, напоить. С зарей, а то раньше, выеду.
  Поплескавшись в мыльне сбить пыль и усталость, плотно поел.
  - Меня не беспокоить. Все вопросы завтра. Я спать, - предупредил он Царного. Других слов, вроде здравствуй, как здоровье, все ли в порядке, не нашлось.
  Спать Кокур не лег. Долго и осторожно возился с очень непростыми ингредиентами. Закрыв лицо плотной повязкой, толок в ступке до состоянии пыли. Смешивал с костной пылью и снова толок. Просеивал, грел над огнем. Заговор читал.
  - Newun knuttō þiz bandijō, newun balwō þiz sandijō... (Девять узлов тебе я связываю, девять бед тебе я посылаю...).
   Закончив, ссыпал в кожаный мешочек. Плотно увязал.
  - Попов на тебя нет, такое творишь! - похвалился алхимическими манипуляциями, за которые, прознай кто, костер обязателен.
  С предосторожность опустил в калиту побольше. Извлек из запасов тонкой кожи перчатки. Разложил на тряпице. Осторожно натрусил на них черной пыли.
  Постоял в темноте у раскрытого окна, снять напряжение трудов ночной прохладой, вдохнуть свежего воздуха. Далеко за полночь лег спать.
  
  
  
  Комментарии.
  Заговоры в основном взяты из книги "Hwītaz hrabnaz" (Белый ворон), за авторством Rekwaz, а так же из "Язык и стиль древнегерманских заговоров" Тороповой Т.В. За верным написанием и толкованиями к первоисточникам. Так же использован белорусский фольклор: песни, пословицы, наименование предметов.
  
  Бахмат - крепкая лошадь.
  Кустош - хранитель библиотеки.
  Грáдок - городок, обособленный район.
  Ратница - устар. казарма.
  Роковник - погодник событий.
  Ватракос - жаба
  Ювха - змея-оборотень.
  Сланги - огромные змеи пожирающие людей.
  Ярыжка - серебряная сонета, умышлено порченая уменьшить вес.
  Панеле - и обращение и обозначение незамужней девицы.
  Отпирка - большой ключ, но не к замку, а двигать засов.
  Куфра - сундук с выпуклой крышкой.
  Важня - весовая.
  Филактерий - медальон с мощами святого внутри.
  Hundssoð - шуточное "собачий суп". Варево из обрезков мяса, жил и мослов.
  Подсол - скорый, догоняющий, второй удар.
  Трау - темнокожие существа, ростом от карликов до великанов, не любят закрытых дверей и обожают пауков.
  Vafamaðr ‒ приблиз. злобный призрак
  Миголь ‒ дикий кот. Миф. Боится переходить дорогу, где следы телеги.
  vatn ‒ вода.
  Argent ‒ серебро.
  Пониа ‒ обращение и обозначение замужней женщины. К мужчине - пон.
  nýtr manngi nás ‒ мертвец ни на что не пригоден.
  Корзень - княжеская мантия.
   raufottr ‒ продырявленный. Здесь в значении "пидорский".
  лукашик ‒ полноценный "не порченный" серебряный грош с изображением Лукаша Мидного.
  татарак ‒ бифштекс из мяса и рыбы.
  Велетень ‒ радуга. Змей пьющий из колодцев, озер и рек, вызывающий засуху.
  Савра ‒ солнечная ящерица. Может ослепить своим сиянием.
  Пепелица ‒ горностай. Альгуль - миф. нежить. Превосходящая степень гуля.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"