Федорцов Игорь Владимирович : другие произведения.

Обличье Зверя

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 8.50*12  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Призывавшие к миру и богу, забудут и о мире и о боге. Брат предаст брата, отцы отдадут сыновей палачам, матери забудут имена собственных детей. Друзья станут опасней врагов, а врагам будет потерян счет. Такова природа Власти и Человека. И где среди лихолетья, крови и войны место тому, кто никогда человеком не был?
  Обличье зверя
  Часть первая.
  Миром правит любовь!
  (рунная надпись на клинке)
  
  Ad notam*.
  
   ˮ... И не знал человек, куда ступать ему, кому лик свой обратить, в ком искать поддержки и кто суд над ним в грехах и делах его неправедных. И не ведал он дорог истин и не просил утешения в неведенье, но веровал заблудшей душой, забвение будет лучшим обретением. И возжаждал человек забвения. И было даровано ему. А цена с того дарения спрошена немалая. И принял человек забвение, и, принимая, прозрел, случится ему возжелать воскрешения, будет плата за то равной, если не большей, им уплоченой....ˮ
  Из ,,Об утратах и обретенияхˮ, преподобного Иво Фрашери.
  
  1. Королевская тюрьма ,,Брюхоˮ. Пыточная Южной Башни.
  Через оконце расположенное под потолком в помещение проникало солнце. Оконце маленькое, света едва с пригоршню, но яркого, предзакатного. Где-то там, в небесной выси, за крыши домов, за шпили соборов и маковки церквей, скатывался оранжевый желток, а здесь всего-навсего крохотное пятно кралось по неровностям камня и плесени в швах кладки. Вслед за пятном, запаздывая, ползла отогревшаяся муха. Большая, говенная, с зеленым перламутровым брюшком, с черными отяжелевшими крыльями. Муха отставала, как не старалась поспевать.
  − Ооууууу! - завыли за стеной по соседству.
  Проштрафившийся сервиент* вздрогнул от неожиданности.
  − Ооуууйй! - вой перешел в высокий визг, и почти сразу оборвался.
  Тобасу Уигну сделалось страшно. Не от визга, от резкой тишины. Страшно до онемения нутра. Усилием воли он заставил себя отрешиться от угасающего солнца и зеленобрюхой беглянки. Ни свет, ни насекомое его более не занимали.
  Сервиент затравлено посмотрел на мейстера* Солано. Омоньер* Ордена Святого Храмна*, в черном шапе*, стоял напротив, за спинкой пыточного стула. Злое волевое лицо отмечено шрамом. Лицевой нерв поврежден и верхняя губа поддергивается. Голова наклонена к плечу. Пес и пес, присматривающийся куда надежней вцепиться.
  Стул, перед омоньером, измызган засохшей кровью. На подлокотниках глубокие царапины и выщипы от ногтей. Сиденье с дырой - подставлять жаровню, собирать исторгнутые по слабости жидкости или выпавшие внутренности. В верхней части спинки железный налобник, величаемый местными острословами венчальной короной. Оденут - повенчают. С тяжкой и долгой погибелью, с муками, претерпев которые при жизни уже не убоишься в посмертии.
  Уигн попытался немного собраться с мыслями. Собраться с мыслями - важно! Для него важно. Сейчас не время думать о постороннем. О звуках, солнце, прочей ерунде. Важно собраться с мыслями и думать.... заставить, принудить думать о собственной шкуре. Потому как...
  − Аааааа! - резанул слух новый дикий вопль.
  Следом стук. В дерево остервенело вколачивали гвозди. В человека вколачивали гвозди. Мозжили запястья, разбивали голени. Человек кричал. Кричал долго, насколько хватало дыхание, насколько держалось сознание.
  − Ааааа! Мааааамаааа!
  Как надо измываться над крепким и телом и характером мужиком, чтобы он, в неизбывных страданиях, позвал родимую матушку. Неутомимую заступницу перед Господом, людьми и всем миром. Милостивицу, чье благословление щедрей божьего, чье проклятье тяжелей Вселенской беды.
  Уигн сообразил, что не дышит. Слушает, впитывает этот страшный грохот молотка и крик... вопль.... визг... Взгляд сервиента метнулся ко второму храмовнику и пристыл, примерз, присох.... Мейстер Локли безучастно перебирал предметы на низком столе. Пилки для мелких костей, ножечки срезать кожу, шильца вонзать под ногти, месяцевидные зубильца рубить пальцы...
  По сравнению с омоньером, храмовник* франт. На нем светло-серая туника с узкими рукавами, поверх черный скопуляр с вышитым серебряной нитью крылом ворона. На голове в нарушение устава нарядный шаперон, а не скромный коиф. Препоясан Локли рыцарским, а не орденским, поясом с ножнами. Ножны в богатых накладках со сканью и позолотой. Рукоять меча из рога горного тура.
  Из-за стены новый звук. Жалобное блеяние изломанного и исковерканного человек. Грубый бас настойчиво требовал.
  − ....как на духу!... правду! Правду, мне говори!...
  Чего от него добиваются? Чего требует? Уигн взахлеб вдохнул холодный и тяжелый воздух пыточной. Лучше подумать чего хочет Воронье!
  Позади шорох. И как забыл?! Фра* Лукко! Этого Уигн хорошо знал. Просто отличненько. Нет, не водил знакомства и не состоял в приятельстве, кто он, а кто фра Лукко? но наслышан. В Брюхе ничего не утаишь. Неважно здешний ли ты сиделец, простой служака из охраны вроде сервиента или храмовник, добывающий истину. Все друг о друге знают. И потому Уигн вздрогнул, когда костяшка щелкнула о костяшку. На шелковом прочном шнурке четок, крупные антрацитовые кругляши. Для чего фра Лукко четки Уигн осведомлен. И пусть он не видит храмовника, но чувствует.
  От навалившихся треволнений у сервиента начали подергиваться пальцы, дрожать губы. По вискам, справа и слева, кто вперед! сползали капли пота. Слабость из груди скатилась вниз живота. Приспичило помочиться. Где стоишь. Не до позора! Страх выжег чувства.
  Омоньер проявлял не свойственное терпение, ожидая ответов сервиента. Мейстер Солано здесь за главного. Но первым заговорил другой, Локли.
  − Вам не мешают? Крики? - голос добр, мягок и бархатист. Тембр переливчат и переменчив, в нем слились сотни оттенков сотен других голосов. Но схожий со многими, он отличен от них. Таким голосом с Уигном говорили на исповеди, побуждая к честности. Честность не блажь, не причуда. Потребность! Как дышать, есть, пить, спать. В честности спасение души! Души которая...
  ˮ ...подобно свинье норовит вымазаться в греховную грязь плотских утех и еретических сомнений...ˮ Так предупреждает отец Рымань. И он прав! Тысячу раз прав этот святой человек!
  Уигн с запоздалым раскаянием припомнил попытку сокрыть от духовника малюсенькую правду. О грехе рукоблудия. Застыдился. При живой-то жене! Но духовник сразу учуял недомолвку. Пришлось каяться. Легче не легче, но и пользой обернулось. Видно отец Рымань вразумил Лейси и, та стала более уступчивой.
  − Нет, − наскреб (верно, верно! наскреб!) мужества ответить Уилн.
  Одно слово, а усталость, будто целый день мешки с зерном на мельнице таскал.
  − Действительно? - уточнил Локли, звонко щелкнув пальцами. − Мы могли бы пригласить вас к себе. Знаешь куда? В Серную Башню. Но там не очень уютно. Не как здесь. Стол, стул, общество... Или желаешь?
  Уигн сомлел. Тех, кого забирали храмовники либо больше никогда не видели, либо позже волокли на эшафот. Третьего не было!
  Сервиент лишь мотнул головой - не мешает, ни сколько!
  − И что же происходило дальше? После извлечения несчастного из воды? - потребовал рассказа омоньер и склонил голову в другую сторону.
  − Слушаем, слушаем тебя, − вторит добрейшим голосом мейстер Локли.
  Храмовник взял со стола спицы тянуть жилы. Правду дознаются любым способом. Выбьют зубы, выкрутят пальцы, выдавят глаза, раздробят кости, изжулькают мошонку.
  − Рассказывай как есть, − разрешил Солано сервиенту.
  − Важно восстановить подробности событий. Иначе виновные уйдут от наказания, − разъяснил Локли плохо соображающему Уигну.
  Уж как Воронье наказывает, во сне увидишь - не проснешься! Сердце не сдюжит!
  Уигн застыл с открытым ртом. Слова не желали покидать пересохшее горло.
  − Чем больше раздумий, тем дольше молчание, − Локли поменял спицы на большие ножницы. Крык! сработала пружина. − Становится подозрительным, так ли все происходило, как нас пытаются убедить очевидцы событий.
   Кто их пытался убедить и в чем? У сервиента мелькнула подозрение, его самого обманывают, он ведь первый на допросе. Но подозрения показались столь кощунственными, что он тут же их забыл, запамятовал, выбросил из головы прочь!
  − Чистая..., − простонал Уигн.
  − Рассказывай! - оборвал омоньер перепуганного до усрачки сервиента.
  За спиной равномерно защелкали костяшки, что капельки в водных часах. Кап-кап... Кап-кап... утекает вода, утекает время...
  Уигн мысленно, в яви духу не хватило и шелохнуться, осенил себя охранным крестом.
  − Ну, значится, когда утопца из колодца вытащили, винтенар Коул и говорит...
  Опять затык. Можно ли при омоньере повторять слова произнесенные сгоряча, но богохульные?
  − Продолжай-продолжай, − явил великодушие Локли, верно угадав причину заминки. - Истина такова, какова она есть. Приукрашивать, значит лгать, искать выгоду, выгораживать... остальное на твое усмотрение.
  Выгораживать? За себя бы ответить. Уигн вздохнул. Воля ваша. Пожелал перекреститься, но опять не посмел.
  − Тогда винтенар Коул и говорит, теперь из-за утопца такая срань начнется, говно до Всевышнего долетит.
  Локли кивнул - услышано!
  − А почему он решил, что... человек мертв? - уточнил Солано.
  Уигн уловил легкую заминку в голосе. Очевидно, омоньер хотел назвать пленника по имени, но не назвал.
  ˮВон оно как оборачивается! И имени его знать не положено! Мятежника проклятого!ˮ − совсем скис сервиент. Ноги ослабели и, ссать хотелось, не утерпеть!
  − Не подскажешь что это?
  В руках Локли держал мягкую, отожженную проволоку, унизанную острыми шипиками. Внешне напоминало метелку с несколькими десятками наконечников.
  − Волчья колючка, мейстер, − одними губами произнес Уигн. - Так прозывается.
  − А для чего? - взгляд Локли не на собеседника, а ему за спину.
  Легкий шорох. Уигн инстинктивно оглянулся. Фра Лукко! Слишком близко!
  − Для дознания. Вводят в член. Потом вытаскивают...
  − Так ты знаком с её действием? Видел? И как?
  У сервиента сбилось дыхание. Проклятые ноги отказывались держать. Под левой коленкой задергалась жила. Мелко-мелко. Замокрело в брэ. Немного.
  − Тебе дурно? - спросил Локли. - Присядешь?
  Голос! Голос заслушаешься! Само участие, сострадание, забота!
  Уигн с радостью бы примостил куда-нибудь свою задницу, но единственный стул в помещении - пыточный. А уж туда он успеет! Спаси и сохрани Всевышний, раба твоего! В глубине сознания перепуганного сервиента промелькнула безжалостное сомнение. А есть ли на свете способное спасти или оградить от Воронья?
  На предложение храмовника Уигн помотал головой. Хриплое ,,благодарствуюˮ так и не выползло из глотки.
  − Мейстер Локли интересуется, видел ли ты, как ей пользуются? - растолковал Солано заданный сервиенту вопрос.
  − Один... Два раза... Давно. В прошлом годе. На Святого Мартина. Когда..., − Уигн вдруг почувствовал некое вдохновение. Ощущение легкости. Чем больше говорит, тем спокойней становится. Не так сухо в горле, перестают дрожать колени. Он даже немного распрямился в спине. - Тока не мужика допрашивали, а бабу...
  Уигн уже собирался поведать о присутствии на допросе Ведьмы из Буркха. Ох, и краля! А когда её....
  − Должно быть очень больно? - перебил Локли порыв сервиента рассказывать.
  − Аж наизнанку выворачиваются, − признался Уигн.
  − Ты не пояснил, почему винтенар решил, что человек мертв, − вернулся к разговору Солано.
  На этот раз Уигн ответствовал без заминки.
  − Так утопец посинел и пена у него изо рта шла.
  − Посинел?
  − Ну... как..., − Уилн честно попробовал найти подходящее сравнение.
  − За инструментом совсем не следят, − Локли показал сервиенту клещи. К стальной скуле прилип человеческий ноготь. Черный с кусочками порченой плоти.
  В голове сразу сделалось пусто. Уигн сбился. Но молчать ему не позволили.
  − Дальше что?
  За спиной перестук костяшек, но сердце колотиться еще быстрей.
  − Марек, сервиент из нашего развода, он с побережья. Рыбак словом, − полилось из Уигни. − У них с детства приучают утопцев спасать.
  − А разве не в воле Всевышнего даровать жизнь и смерть? - последовала каверза Локли.
  Тут уж Уигн нашелся быстро.
  − Само собой в Воле Небесной забрать жизнь или оставить. Тока ведь не зря же лекаря существуют. Стало быть способствуют Божьему промыслу.
  Локли одобрил услышанное, щелкнув пальцами − Молодец!
  − Продолжай! - торопит мейстер Солано.
  − Он значит, рот утопцу кордом отворотил...
  − Кордом? Зачем?
  − Зубы стиснулись. Вот и ковырнул, язык поддел и наружу вытащил. А я помог утопца Мареку на колено животом положить, − старался рассказывать Уигн.
  По неосторожности или специально брякнула пила для костей. В голове Уигн сразу гул как с похмелья. От которого полдня в лежку.
  − И что потом? Положил беглеца на колено, − помог собраться с мыслями храмовник.
  − А потом Марек вдарил утопца по спине, − уже не торопился как прежде Уигн. - Раза три приложился. Крепко. Коул ему замечание сделал. Отобьешь чего или хребет сломаешь. Благородный никак, не шваль базарная. А Марек винтенара послал по-своему...
  − Odjebi (отеб...сь) или Ajd u kurac (пошел на х...й)?
  − Во-во, − согласился Уигн, но не уточнил вариант. − А как только Марек приложил утопца, вода у того изо рта хлынула. Вода и кровь маленько. И сблеванул чуток. Но не задышал.
  − А кто помогал Мареку?
  − Никто. Что делать не знаем. Мешаться только. Сам управился.
  − А винтенар?
  Уилн раскрыл рот, но долго соображал с продолжением.
  − Мы договорились, с тобой. Правду! − напомнил мейстер Локли.
  Храмовник хрустнул пальцами разминая суставы, растирая фаланги. Он готовился к трудной, кропотливой и главное долгой и плодотворной работе. Работе, которая не может быть безрезультативной. Не-мо-жет!
  − Он это... ну сказал...
  ˮПрости Коул,ˮ − искренне раскаялся Уигн.
  − ...поздно, дескать, душа его Уэкуфу* досталось!
  − Ты смотри! Винтенар у них не простой парень-то! С приграничья...
  − Пять лет оттянул, − Уигн попытался загладить вину перед товарищем. Вложил получается старого приятеля.
  − И потому винтенар?
  − По выслуге, − пояснил сервиент.
  − Где служил?
  − В Майгаре.
  − А чего же он на второй срок не остался? Еще пять и в сотниках*.
  Уигн не очень понимал, как относится к делу, по которому его маринуют в пыточной, послужной список Коула, но предпочел рассказывать все, что знает.
  − По ранению. У него на бочине, − сервиент указал на себе где именно, − шрамина. Смотреть страхотно.
  − Разберемся с твоим винтенаром, − остановил отступление от темы омоньер. - Потом что?
  ˮПрости Коул, не хотел я,ˮ − опять повинился Уигн.
  − Продолжай.
  И снова за спиной шорох. Голова Уигна дернулась повернуться. Фра Лукко отступил. Не на много, на шаг. И то полегче. Тяжесть в груди отпустила.
  − Марек утопца на землю скинул. Голову ему задрал и стал вдыхивать в рот из себя воздух. Думали, действительно все, не отойдет, − и счел обязательным добавить. − Всевышний миловал.
  Хоть так прикрыть винтенара. В действительности Коул снова упомянул Уэкуфу.
  Уигн насмелился вытереть пот со лба. Ей-ей что у отца на покосе. Вые...ся!
  − Как думаешь, почему тот человек поступил так?
  − Вас испугался, − железно уверен Уигн.
  − Нас? Но ведь допрос мятежников ведет королевский бейлиф. Орден тут причем?
  − Мы когда в камеру вошли, из колодок утопца освободить и к мессиру Вокху отвести, он крепко ругался. Дескать, долго ему с крысами сидеть. С крысами под надзором крыс. Еще попытался ударить винтенара. Коул возьми и скажи, это сейчас ты такой храбрый, а вот посмотрим, насколько твоей храбрости хватит, когда с Орденом толковать начнешь. Заключенный....
  − А может вы его..., − перебил сервиента храмовник.
  Этот мейстер Локли, хуже омоньера! Влезет в разговор, пальцами щелкнет, с толку собьет, спутает! Разобиженный сервиент призадумался, о чем его спросили.
  Непонимание позабавило храмовников.
  − Ты же долго тут служишь...
  Уигн кивнул.
  − ...и про мужеложство слыхом не слыхивал?
  Так вот куда клонят! Это же прямая дорога на костер!!!
  − У нас с подобным строго, − сказал, как отрезал Уигн. Очень постарался. И тени сомнения не прозвучало. Но сомнения сомнениями, а признался. - С бабами иной раз допускаются вольности, а чтобы мужиков... Такого не знаю!
  − Неведенье о грехе, не свидетельствует о его отсутствие. Оставим это на рассмотрение следующего раза. Значит, когда он услышал, что его приведут к нам... Кстати, откуда винтенар узнал о нашем прибытии в Брюхо?
  − Мы видели, как вы приехали.
  − И арестант слов винтенара испугался. Это было заметно?
  − Тут же заткнулся. Не боялся бы, рычал до дверей бейлифа. Они все тут недовольные. Тому вина потребно или свежей соломы в тюфяк, этому шлюху или бумагу и перо. По первости жрать брезговали! Выливали, да плошки били. Баланду, понятное дело, к деликатесам не отнесешь, но все лучше, чем с пустыми кишками. А утопец наш, из камеры вышел и тише воды, ниже травы. Шелковый.
  − И вас шестеро повело его на дознание к бейлифу. Почему не десять?
  − Десятеро когда арестант со Дна, с нижнего этажа стало быть. А утопец с предпоследнего. Не особо опасный. По уложению полагается в сопровождение шестеро. Шестеро и наличествовало.
  − Вывели вы его из камеры и...
  −Поднялись дальним коридором, в ближнем ремонт, и вышли во двор. Когда мимо тюремного колодца проходили, он возьми и сигани. Только вода булькнула.
  − И никто не помешал?
  − Мы и не думали, что арестант на такое решиться. Да и ловок.
  − Согласись довольно-таки странный поступок? Ведь самоубийц даже не хоронят, а души их прокляты.
  − Слаб, значит, в вере, − непоколебим в своей правоте Уигн. - А может и вовсе еретик. Не зря же в каземате сидел.
  Сервиент нарочно сморозил глупость. Еретиков в Брюхе не держали, но для убедительности сойдет.
  − Ну, таких еретиков после мятежа полная кутузка, − рассмеялся Локли, легко раскусивший хитрована.
  − Подытожим. Я буду говорить, а ты либо подтверждать, либо опровергать, − предложил Солано.
  Уигн согласился. Попробуй не согласись! Стул по-прежнему вакантен для несогласных. А человек за стеной более не кричит. Отмучился, прости Господи!
  Локли словно мысль Уигна перехватил.
  − Кажется, мэтр Амбуаз наконец-то освободился.
  Сервиент облизнул сухие губы.
  − Я готов отвечать, мейстер омоньер....
  Храмовник с минуту буравил Уигн взглядом. Приглашать или не приглашать пытаря, так истолковал промедление сервиент. Хлюпнул носом. Разжалобить.
  − Вас отправили отвести арестанта на допрос к королевскому бейлифу..., − начал блиц-допрос Солано.
  − Так точно, мейстер!
  − Вы пришли. Двое у дверей снаружи...
  − Хоппер и Вюлль, мейстер!
  − Двое у дверей внутри...
  − Я и Хольт, мейстер!
  − Давай покороче, без фамильярностей, − попросил Локли. - И не так громко.
  − Двое возятся с арестантом снять колодки.
  − Винтенар Коул и Марек, − отчеканил Уигн.
  − Как содержали?
  − Руки и ноги в больших колодках, и поясными цепями к стене.... На растяжку. Чтобы вреда себе не нанес.
  − Ты слышал, что арестант говорил винтенару Коулу?
  − Так точно! Арестант обозвал нас крысами.... облезлыми крысами.
  − И только?
  − И сосками, − признался Уилн.
  − И вы его...., − влез Локли.
  − Нет!
  −???
  − Нет!
  − В колодках он беззащитней младенца!
  − Нееееет! - взвыл Уигни.
  − Не надо кричать, − ласков Локли. - Рано пока... Вообще-то церковь не поощряет пыток... Но мы не церковь. Мы Орден Святого Храмна. Нам проститься и отрубание пальцев, и выдернутые ногти, и вывернутые руки, и разбитые суставы. И ослепление и оскопление. Но скажу тебе честно, цена за истину чаще всего много выше, чем она, истина эта самая, того стоит.
  − Нет! - не стал оговаривать себя и других Уигн.
  − Сервиент..., − Солано нахмурился припоминая фамилию, − ...Хольт давно у вас?
  − Месяц.
  − Вы в приятелях?
  − Не особенно.
  − Почему?
  − Откупной.
  − Не воевал, а взнос сделал?
  − Так и есть.
  − А ты?
  − Рутьер* шестой линии* второй роты третьей королевской батальи.
  − Мессира Дьюса?
  − Мессира Тида.
  − Ранен?
  − Никак нет!
  − Как думаешь, Хольт подтвердит сказанное тобой по расследуемому делу? Подумай. Ведь ему нет смысла вас выгораживать. Он ведь не из своих.
  − Не могу поручиться, за сказанное Хольтом, но лично я говорю правду. На обиды арестанта, винтенар Коул только и сказал ему, что отведут не к бейлифу, а к Воронью, − в отчаянии Уигн назвал храмовников уничижительным прозвищем, но поправляться не стал. - Пусть у вас повторит свои слова.
  − Все слышали обман винтенара и промолчали? Заранее сговорились?
  − А кто и что мы против винтенара Коула? Никому не охота лишний раз сортир драить. Вот и поддакнули, − простодушен Уигн..
  В том же духе и темпе допрос длился несколько минут, после чего многострадального, изошедшего потом и подванивавшего мочой, Уигна отпустили, намекнув никуда не пропадать. Ни со службы, ни из дома.
  − Почему ты выбрал именно его, а не винтенара? - полюбопытствовал Локли у омоньера.
  − Улитка. Снаружи твердая раковина, а внутри... мягкотел. Стержня нет. Характера. Такой хорош в группе, за чужими спинами. Сам слышал - шестой шеренги. В одиночку слаб. Его и допрашивать не надо. По лицу читается. Я все ждал, когда он обоссытся.
  − Но не обоссался же. Значит, не так уж и плох.
  − Плох, − не согласился с выводом подчиненного омоньер.
  На минуту в комнате воцарилась тишина. Люди будто подождали, пока солнце покинет помещение. Посторонних нет, можно говорить.
  − Я бы сказал весьма неопределенно и весьма занятно, − прервал молчание Локли.
  − Согласен, странная попытка сквайра Свена покончить с собой.
  − Не связан ли он с Ингид? Его несколько раз видели среди её людей. Но он сам не из свиты.
  − А чтобы он поимел с отравления Каана?
  − Не просто Каана, а брата короля! - уточнил Локли немаловажную деталь.
  − Отравление, как и соитие, действо тайное и личное. А так как это проделала Ингид... Сомневаюсь что сквайр настолько глуп подвязаться в соучастники.
  − Не зря Орден придерживается целибата! Ох, не зря! - рассмеялся Локли.
  − Допрос у бейлифа ничем Свену особенным не грозил, − рассуждал вслух Солано. - Вокх не из тех, кто способен добраться до сути, а само участие Свена в мятеже, лишь следование оммажа и фуа* принесенного тану Фоссу. И судя по поведению с винтенаром, арестант прибывал в уверенности, ему нечего опасаться. Засудить кого-либо из Старого Королевства надо умудриться. Если на то нет воли короля, (у Локли выгнулись брови - и Ордена!) а её нет, то ничего и не будет. Посидел бы полгода и вышел.
  − Или внес залог, или поменялся местами с младшим братом, если таковой имеется, − добавил храмовник вариантов досрочного выхода на свободу. Те кто может себе позволить, в Брюхе не задерживаются. Вредно для здоровья. Очень.
  − Но как только речь зашла об Ордене, Эрд Свен испугался. Почему? Он не мог не знать, мы ведем дела личных преступлений против короны. Личных.
  − Может замаран в деле с канцлером Тунаром Амюсом?
  − Мелок. Канцлер таких к себе и близко не подпускал.
  − А если лошадка.... жеребчик из спален мистресс* Медани?
  − Беден. Для её любовника непростительный изъян, − отмел Солано и это предположение. − Ей важен объем мошны, но не мошонки.
  − Не от безделья же он удумал топиться?
  − Он мог совершить нечто предосудительное, еще никому неизвестное и потому боялся встречи с нами, − впервые произнес фра Лукко. Ему не попеняли, а дополнение приняли к вниманию.
  − Или задумывал совершить предосудительное, − ухватился за мысль Локли.
  − Не реализованный замысел очень трудно доказуем.
  Пауза в ожидании новых предположений.
  − Или он знает нечто, что может нас заинтересовать, − сообразил первым Локли и щелкнул пальцами - истинно так!
  − Заинтересовало, - поправил фра мейстера и тот опять щелкнул пальцами - в точку!
  − А почему именно колодец? - не унимался Солано. − Всегда есть шанс на спасение. Почему не Серная Башня. Там отличный переход. Почти тридцать ярдов высоты над мостовой. Гарантированная смерть.
  − Боялся высоты, − пошутил Локли, но тут же оставил дурашливость. - Он не бывал в Башне. Откуда ему знать про переход?
  − Бейлифа он не боялся, но забеспокоился услышав, что попадет к нам, − цеплялся до каждой мелочи Солано и настоятельно требовал от подчиненных того же.
  − Последствия беспокойства − решил свести счеты с жизнью. И предпочел не мечи бдительной стражи во время безнадежного побега, не прыжок с высоты, не удар голову о стену, а тюремный колодец. Шаг отчаяния?
  − Отчаяние подвигает на незамедлительную деятельность, а Свен выжидал целых двадцать минут. От камеры до колодца. Предостаточно времени принять взвешенное решение.
  − Хочешь дознаться почему?
  − А ты?
  Локли пожал плечами - как скажешь!
  − Мне наказано срочно отбыть в Чедвиг, − объявил Солано отъезд. - Займись сам.
  − Что на этот раз?
  − У короля приватный разговор с наследниками.
  − Судилище? Аерн будет?
  − Отцовская нахлобучка.
  О присутствии в замке старшего сына Солано умолчал. Мейстер понял - умышленно.
  − Хорошо, я допрошу винтенара, − принял не обязательное поручение Локли без всякого к тому энтузиазма. − Пообщаюсь с человеком выдержавшим пять лет на границе с горцами Майгара. Заодно потолкую с Мареком. Послать винтенара это уже из разряда панибратства или деловых отношений.
  − С Хольтом обязательно, − подсказал Солано. − И приглядывай за девчонкой. Фра Лукко, проследи, за нашим несостоявшимся утопцем. Спусти его к Крысоеду под наблюдение. Лишний волос не должен упасть с головы Эрда Свена, пока не узнаем, что именно толкнуло его на столь неординарный способ самоубийства.
  − Будет исполнено, брат омоньер.
  Фра Лукко бесшумно скользнул за дверь.
  − Когда вернешься? - допытывался Локли у омоньера.
  − По возможности быстро.
  − Как поступить с Ингид?
  − А что с ней не так?
  − Боюсь, не все откажутся от тех предложений, что она делает, в обмен на некоторые послабление в содержании.
  − Не сбежит и ладно. Как только оформится брачный союз с Ногром, надобность в Ингид отпадет.
  − Мое мнение Кэрэн похлопочет и мамашу упекут в монастырь. Королевская кровь слишком жидка, отправить отравительницу на плаху.
  − Кроме Гильфа, есть еще попы. Всплывут её занятия волжбой и костер обеспечен.
  − Они всплывут? - не разделял уверенности омоньера храмовник. В помещение холодно и Локли забавлялся, пуская парок.
  − Вне сомнений. И Гильф не станет цапаться из-за Ингид с Великим Викарием.
  − Что король за нее попросит, если все так именно и устроиться?
  − Да что угодно. Хотя бы развод с Лисбет.
  − Короля срубило на свежатинку? Кто на этот раз?
  Омоньер оставил Локли в неведенье. Слухи о разводе существовали со дня королевской свадьбы. В третьи королевы прочили всех мало-мальски смазливых девиц побывавших под Гильфом.
  В миру наступил вечер и, в пыточной сделалось слишком темно. Омоньер и Локли направились к выходу.
  − Турому опять прислали цветы. Второй букет за два месяца. Двенадцать фарозских роз, − завистливо вздохнул Локли. Завидовать было чему. Розы стоили умопомрачительно дорого.
  − Розы? - Солано запамятовал, говорилось ли ему о первом случае подношения павшему фавориту. Так и не вспомнил, потому буркнул невразумительное. - Ему теперь только и остается любоваться цветами.
  − Наведаешься во Фрисс? Пробст на пару с приором исходят желчью. Ты дважды пропустил обряд Смирения, − предупредил Локли.
  − Если им более нечем себя занять, пусть исходят.
  Чтобы сказал Уигн, теперь увидев лицо омоньера? Неподдающаяся контролю злая ярость!
  − Так что мне им передать? Если спросят?
  − Объяснюсь при возвращении.
  − Заготовить списки, что именно захотят от тебя услышать в приватной беседе? - язвит Локли.
  − Их интерес мне ведом.
  − Ты в этом уверен?
  − Чтобы быть уверенным в чем-то, надо обладать властью несколько большей, чем доступно смертному.
  − Ну.... Иногда, достаточно хоть какой-то....
  
  
  2. Северо-запад Мальгара. Храм Предков*.
  
  Пельин знал приглашенных достаточно долго. Много солнц и лун. О каждом мог поведать больше, чем гости сами о себе. В любой другой день их не зазвать и не усадить за общий стол. Не заставить разделить угощение и питье. И лишь четыре раза в год, приходя сюда, они усмиряют взаимные неприязни и старые обиды. Они... Дунга, бесхитростный и простоватый. Таких хорошо иметь врагами, но не друзьями. Не украсть, не покараулить. Чревоугодник. Ест, не наестся. Еду будто в пропасть бездонную бросает. Кике, вечно дерганый и нервный. Хорек и хорек. Что плохо лежит − утянет, а придется солоно сбежит. Нанки. Шея длинная, бабья. И осанка такая же. И голосок переспевшей молодухи, сладкий. Мастак договариваться, мастак договоры переиначивать и выворачивать к личной пользе. Масо. Грузный, грубый, жесткий. Воин каких мало, пахабник каких поискать. Неру − изворотливый лис. О нем надо помнить все время. Когда спишь или молишься, бодрствуешь или пируешь. И не обманывайся если его нет. Он рядом, с боку, за спиной, в твоей тени, везде! Наблюдательный и хладнокровный. Забудешься, упустишь на миг, потом пожалеешь, да поздно! Кэтро. За глаза его дразнят Уткой. Хром, потому ходит вперевалку. Беззастенчивый обманщик и хитрец! Обведет вокруг пальца любого. Даже Небесную Чету! Нынче осунулся и бледен. Уж не от молодой ли жены? Пятой!
  Жрец задержал взгляд на Масо. Который раз лапает молоденькую рабыню. Лезет под узкую юбку, что шепчет. Рабыня заливается краской. Масо довольно похохатывает. Приглянулась девка, надо уважить, подарить.
  Гости не торопливо, не уронить достоинства, вкушают сочное мясо ибекса, потягивают крепкую брагу-мудай, переговариваются с ленцой и не выказывают нетерпения. Не лица, но личины. Не слова, но яд лицемерия. Не радость встреч, но пытка ожиданием. Не родство крови, веры и языка, но общность властолюбия. Таковы они гости Пельина. Было ли когда-то иначе и были ли люди иными? Старики (а сам он кто?) помнят − было. И время, и люди, и жизнь между людьми....
   Недельный пост, молитвы, ночные и дневные бдения у Небесного Очага дались Пельину трудно. Годы. Годы выстудили не плоть - душу. И не хочется ничего кроме покоя. Ничего. Ни жареного ибекса, ни браги, ни даже женщины. Только покоя и огня у которого увы! уже не согреться и остается наблюдать горение высушенных особых трав и прутиков священного бойгэ, коричного дерева. Вдыхать чудесный запах, пронизывающий весь мир.
  Обычаи предков требовал от жреца до оглашения Предсказаний не прикасаться к питью и еде. Но глоток хмельной браги был бы очень-очень кстати. Не утолить жажду. Легче поведать правду. А сказать её без утайки, надобно мужество большее, чем мужество воина.
  ˮСтоит ли говорить?ˮ - усомнился Пельин. До сего дня подобных сомнений не было... не могло быть! Но последнее Предсказание таковые породило. И не только сомнения.
  В сущности, правда людям потребна меньше всего. Им нужно жить, добывать пропитание, растить детей. Для чего им правда?
  ˮА для чего тебе?ˮ - начинает Пельин привычный в последние дни диалог с собой. Диалог ли? Уговоры не уступать душевному смятению. Пока веруешь, правда за тобой!
  ˮЗнать.ˮ
  ˮЧто именно знать?ˮ
  ˮСлово Анту-солнца и Нуке-луны.ˮ
  ˮУзнал. Дальше что? ˮ
  ˮДонести его до людей.ˮ
  ˮКак сегодня?ˮ
  Тупик. Сегодня меньше всего жрец хотел делиться божественным откровением. Сорок одна кость с тридцатью шестью рунами Судеб и пятью рунами Пустоты, были брошены в пепел священного бойгэ. И то, что они открыли....
   ˮБоги не обманывают!ˮ - напомнил Пельин себе и глянул на мерную свечу.
  Мысль... не мысль − мыслишка, что иногда.... иногда обманывают кощунственно спасительна, но отвергнута им. А может все гораздо проще? Боги жаждут крови и плоти человеческой? Может, наступает время отделить здоровое семя от дурного. Знать бы наверное.
  Пельин стойко выжидал отпущенное для пира время, остро чувствуя возрастающую усталость. От сковывающей тяжести и недосыпа предсказание все меньше страшило своей обреченностью. Возможно оно последнее.
  Мерная свеча выгорела до половины. Пора.... Требуя внимания, жрец взял костяную палочку и ударил в большой гонг. В полированном зеркале металла зарябило уменьшенное отражение Пельина. Иссушенное временем и невзгодами тело. Краски татуировок потускнели, шрамы (гордость мужчины) полученные в боях и в ритуальных испытаниях почти не видны на желтушной коже. Лысый шишковатый череп покрыт пигментными пятнами. С левой стороны, вместо уха, белесый рубец.
   Жрец переждал затихающий звук. Он скажет как есть. Поймут ли? Проникнутся ли важностью произнесенного слова? Боги, боги! Не оставит нас ваша милость!
  - Сколь недолог земной путь, но однажды он завершится. Достигнет ли человек почтенного возраста или будет ему час от роду, возвысится ли в деяниях своих или проведет дни в рабском ошейнике, жизнь его пресечется и душа, покинув более ненадобную телесную оболочку, отправится в Великое путешествие по Млечному Пути к Арке Судеб.
  Пельин подождал. Пусть проглотят последний глоток и кусок и обратятся в слух. Им еще предстоит впитать своими маленькими птичьими мозгами то, что прозвучит в самом конце!
  − Всех нас без исключения ждет воздаяние за малое и большое, за свершенное и по малодушию оставленное. Там, за Аркой, Великий Анту-Солнце решит, даровать ли человеку новую жизнь или же препоручит воле Нуке-Луне томить грешников ожиданием, и лишь спустя века и тысячелетия, позволить вернуться в мир падающей звездой Черуве*. Будут и такие кто навсегда отправятся к Уэкуфу и растворятся в вечной черноте Ам-Утран, страны мертвых.
  Перевести дух и продолжить.... Перевести ... Пельин сдержался не глотнуть браги. Нет! Нет! Нет! Всем важно слово Предсказания. Не зная помыслов Небес, не сможешь принять верных решений.
  - Кратко Слово Небес, - Пельин взял паузу повторно стукнуть в гонг. Легонько, только обозначить звуком, что именно поведало Гадание. - Из черноты Ам-Утран, через Арку Судеб, Алуэ* вернулся в мир живых.
  В храме замер воздух, замерли люди, замер свет. Жиденький дымок благовоний причудливым завитком повис в тиши и пустоте огромного зала. Расписанный золотом свод осязаемо тяжел, крепкие колонны и нервюры столь же осязаемо хрупки и ненадежны.
  На встревоженных лицах единое − этого не может быть! Не может быть! Не может быть потому как не было до этого времени. Все верно, но не бывалое произошло и рушится представления о возможном и невозможном. Боги умеют удивлять и потешаться.
  − Это все, что поведали Анту и Нуке? - насмелился первым спросить Кэтро.
  − Да, − при всем желании короче Пельину не ответить.
  − И что же делать?
  Хороший вопрос, но поверхностный и безответный. Следующий лучше. Важнее. Глубже.
  − Зачем Алуэ вернулся в наш мир?
  Но у Пельина нет ответа и на него.
  − Говорят, когда входишь в Арку, − плетет нить иносказания жрец, − дозволяется спросить Небожителей, о чем пожелаешь. Спроси их о том. Спроси Анту-Солнце, спроси Нуке-Луну, хватит смелости спроси того кто сокрыт в Великой Темени. Открытое мне, я открыл вам. Предсказания служат понимать грядущее, предупреждают нас, но не дают советов в поступках. И потому давайте думать, что нам делать.
  − Раз Алуэ среди людей и его можно отыскать, − грозен Масо. Он убежденный сторонник решительных действий. Иногда даже очень решительных. В ущерб рассудительной осмотрительности.
  − Его нужно найти! - это уже голос Неру. Проняло и этого!
  − Как сказать! Разве сказано об обличье человека? - сомневается Дунга в успехе поисков.
  − В мире людей можно быть только человеком, − убеждал Масо.
  − Если обретет плоть. Не обретя плоти, Алуэ беспомощен, − рассуждает Кике. Кто бы с ним спорил?
  − А почему собственно в человеческом облике? - обращается ко всем Нанки.
  − Если нет, − рассудителен Кэтро, − Какой ему смысл быть среди нас?
  Жрец догадался, сейчас разговор, важный разговор превратиться в птичий гвалд. Только они не на базаре, рядиться. Да и что вырядишь?
  − В образе человека ли, зверя ли..., − берет слово Пельин. − Само его присутствие среди живых повод перестать спать спокойно. Будь по другому, по другому бы звучало Предсказание.
  − Амутуи! - прорычал Масо, хватанув кулаком по колену. - Объявляем войну!
  − В суматохе ему проще скрываться, − отклоняет призыв Нанки. − Но совершенно верно, его нужно отыскать!
  − Где? Мир слишком велик. Даже если кланы разойдутся до последнего воина на его поиски.... Нас ничтожно мало, охотиться за песчинкой в пустыне!
  − Мир велик тому, кто лишен памяти предков, − не допускает споров жрец. − Забыли? Где-то на равнине затаился Периман, первый среди слуг Уэкуфу!
  − Алуэ хочет разбудить его?
  − Возможно.
  − Тогда чего мы ждем? - не терпится воителю начать драку.
  − Успокойся Масо! Кроме Перимана есть еще Уальипэн в Большом Болоте. Карлик Сомпалуэ в Великом Озере. В Бесконечной Реке царствует Кэтро-намун. Коло-коло затеняет крылами Бескрайнюю Равнину. Кучивилу хранит Перевитый Бор. Их много. К кому Уэкуфу мог отправить своего посланника?
  Можно не ждать ответа. Никто не знает. Во всяком случае с той долей уверенности чтобы ясно и твердо высказаться.
  − Тогда следует отправить и к озеру и к болоту и в другие места воинов. Они перехватят Алуэ, - предложил Нанки, вытягивая шею.
  − А если он обхитрит воинов и они не найдут его? - Дунга видит и такой исход поисков. Вполне возможный исход.
  − Тогда пусть Анту и Нуке заступятся за нас! - делается смурым Пельин.
  Жрец закрыл глаза и ударил в гонг. Больше он не ответил ни на один вопрос. Сделался глух и недвижим. Он прекрасно слышал, кто и о чем его спрашивал. Понимал важность их вопросов и их тревогу. Но, что ему ответить? Предсказание лишь предвещает события, но не направляет действия. Подвешивает Бытие на мудрости и здравомыслии человеческом. Более ненадежного способа не сыскать. Но если богам не поступать так время от времени, не будет и такой крепи.
  Пельин просидел до самого вечера, пока рабыня не осмелилась напомнить ему.
  − Солнце коснулось дальних пиков, мачи*.
  Поднялся. Тяжко-то как! Словно все болячки и хвори разом вспомнили про него и кинулись терзать и мучить. Ломила спина, горели огнем суставы, судороги тянули мышцы, колотилось сердце, давило в висках и голова гудела гонгом.
  ˮНу-ну расквохтался,ˮ − пожалел он себя и, шаркая, побрел на задний двор.
  Сопровождающий жреца раб расторопно открывал перед ним двери. Одни, вторые.
  ˮКак далеко,ˮ − опять пожалел себя Пельин. Пожалеть пожалел, но визита не отложил и не сел передохнуть.
  За храмом, в ровных линиях песчаных дорожек, сад. Здесь приятно в жару и чудесно в дождь. Пахнет медоносами и закат подобен цвету дикой землянике. В самом конце сада, за зарослями можжевельника, прячется под нависшей скалой загон. В нем безмолвными тенями мечутся свирепые псы-трегуа. Нерастраченная ярость требует выхода. Они жаждут охоты. На человека.
  В отгороженном участке загона, к х-образно скрещенным жердями накрепко привязан кожаными ремнями мужчина. Под ним, в ногах, на короткую цепь посажена женщина. Она нага, грязна и вонюча. Пельин вспомнил её имя. Лауэн, что значит лесная земляника.
  Раб поймал быстрый взгляд жреца. Как она?
  − Чиста, − заверил раб, но имел ввиду нечто другое, нежели состояние тела.
  И мужчина, и женщина наказаны за прелюбодеяние. Нет, в кланах не страдали ханжеским целомудрием, но женщина изменила мужу, а мужчина взял её, зная, она принадлежит другому. Теперь оба приговорены к мучительной казни. Их не кормили, но мужчине в избытке давали воду. Лауэн не полагалось и этого. Первая часть наказания, дождаться, когда измученная жаждой женщина начнет пить мочу мужчины стекшей в лужи. Раз она приняла его семя, значит, примет и это. Пока женщина не сдавалась. Но по всему упорство продлиться не долго. Как только сдастся, достанется кобелям-трегуа. Не в качестве жертвы, но суки. И лишь потом её скормят злобным тварям. Мужчина последует за женщиной, но не раньше, чем увидит последствия слабости своего духа.
  Пельин остановился и посмотрел на пленника. Мужчина ненавидел его и не скрывал своей ненависти. Ненавидел за себя, ненавидел за женщину. За то, что не позволили жить как он того хочет. Опасное заблуждение. Жить, как хочешь, не дозволено и не дозволят никому. И свобода выбора только жалкая видимость свободы. Но Пельин слишком устал растрачиваться на пустые рассуждения.
  − Мы лишь пожинаем плоды своих деяний. Так устроено и не зависит, нравится нам данное устроение или нет. Данность можно не принимать и не соглашаться с ней, но поможет ли неприятие и несогласие хоть сколько облегчить последствия? Ты мог взять в дом первую красавицу, вдовую молодицу, зрелую деву или злющую каргу, но выбрал чужую жену. Променял токикуру* на бабий подол. Ты вор, − Пельин говорил только с мужчиной. Разговаривать с женщиной... бог не снизойдет до беседы с тлей. - Неважно кто из вас первым сделал шаг в пропасть. Но первый утянул за собой второго.
  Мужчине не нужны объяснения и назидания жреца. У Пельина защемило в груди. Будь взгляд пленника кинжалом, гибель неминуема. Впрочем, может статься и он, и этот влюбленный дурак, и храм, и эти горы скоро обратятся в прах.
  − Слушай меня! - призвал пленника Пельин. - Говорят, раз в сто лет солнце темнеет. Великий Анту закрывает глаза на наши греховные деяния. Я не ровня ему, но и я закрою глаза на твой проступок. Вполне возможно за это с меня взыщется, у Арки Судеб. И, тем не менее, я освобожу тебя и освобожу её, − Пельин подал знак. Раб кинулся выполнять приказ, но жрец указал − первой Лауэн! - Женщина носит твое дите. Оно еще мало и не округлило живот, но оно растет.
  Жрец рассчитал правильно, удивление мужчины искренне.
  ˮВечно бабы тянут! Боятся сглазить? Или бояться еще чего-нибудь?ˮ - отвлекся Пельин, но продолжил.
  - Она будет ждать тебя здесь, а ты отправишься к заброшенным городам. В один из них. За Ледяным Зубом. Возьмешь серебра. Ни оружия, ни доспехи, ни украшения, ни иных даров для своей женщины не тронешь. Только серебра. Круглые монеты, называемые на Равнине деньгами и которые меняют на любой товар. Ты будешь чрезвычайно осторожен. Не говорю как мышь, но осторожней стократ. В руинах дремлет Великий Мор. Я не хочу, чтобы ты коснулся его, погиб сам или принес болезнь с собой. Опасайся Солнечных Призраков*. Встретишь, и память твоя станет памятью младенца, − Пельин оборвал речь, набраться уверенности. Скользнул взглядом по ломаной линии гор, сощурился на блеск льдистых пиков, почувствовал теплоту заката. - Раздобыв серебро, спустишься на равнину и будешь держаться левого берега Бесконечной Реки. Они называют это место Киардха. Что значит черный. Камень Тысячи Дланей. Следы тех, кого не помнит само время. Мы же знаем его как Перимана.
  Мужчина не выказал страха, а в глазах отразилась хищная готовность к битве.
  Пельин призадумался. Предстояло внятно сформулировать своему посланнику задачу.
  − Я должен убить? - потерял терпение пленник. - Кого? Скажи имя!
  − Прежде наблюдать. Наблюдать за происходящим вокруг и не отмахиваться от мелочей. Их не будет в твоем походе. Что потребуется, поймешь сам. И вот тогда-то...
  − Я убью стольких сколько потребуется..., − пообещал пленник с жаром. Предложи ему сейчас встать в одиночку против армии, согласился бы. За свою женщину и свое дитя, он не побоится бросить вызов Небесам. Людям тем более! Люди не боги, они смертны!
  − Мне сокрыто его обличие. Мне не доступны его помыслы, и я не уверен в его целях. Он Алуэ, если ты понимаешь, о чем я говорю. И возможно, как раз наоборот, тебе придется помочь ему, − предостерег опрометчивость и поспешность действий Пельин. − А возможно убивать тех, кто станет Алуэ мешать. Ты не должен совершить ошибку в выборе. Иначе...
  Мужчина в ярости натянул сковывающие его узы.
  − ...Иначе тебе лучше отказаться и принять здесь легкую смерть. И ей тоже!
  Тысячная попытка разорвать путы закончилась ничем. Как и все предыдущие.
  ˮОн принял условия,ˮ − сокрушался жрец. - ˮНо ничего не понял... Не уподобился ли я ему в тщете своей? То чему суждено погибнуть − погибнет...ˮ
  Пельин закрыл лицо ладонями и раскачиваясь из стороны в сторону принялся читать заклятье. Монотонно, гнусаво и не внятно. Женщина и раб в страхе притихли. Мужчина подался вперед, сколько позволяли путы.
  −...Вступая в чащу.... бойся... клыки и когти... против тебя.... водную ширь.... гадов сокрытых... Взбираясь.... о тварях парящих... Но более.... зверя.... в чистом поле.... А обличьем зверь...., − гнусил жрец.
   Позади него, за заснеженные пики, скоро падало солнце, а черные тени крались в обжитые долины Майгара.
  
  
  
  3. Шинок ,,Королевский шлюшельникˮ.
  
  От Абони, светлого города соборов и храмов, до Чедвига, королевской крепости, можно добраться тремя дорогами. Двумя точно! Чедвигский тракт для тех, кому не жалко ни себя, ни лошадок, ни груза, если таковой перевозится. Чего уж таить, тракт место разбойное, лихим людом давно и надолго облюбованное и, как поговаривают, в своей лихости и наглости не приемлющих не только закона божьего и королевского, но и власти Соломенного Венца*. Плевать они хотели (и могли!) на всех!
  Нижней Веткой путешествовать и поспокойней и шинков рассовано за каждым пнем два. Ехать против Чедвигского тракта втрое дольше, но комфортно, сыто и весело.
  Глинистым Руслом еще век назад ездить зареклись. Шел он от Абони через Перевитый Бор и люду на той дороженьке сгинула тьма-тьмущая! Сколько не пытались дознаться, куда народ подевался, так и не дознались. Толи не старались, толи купцы абоньские сунули кому следует мзду немалую и дознание похерили. С торговцами из Бопамана абоньские испокон веков на ножах, а те на Русле интерес имели.
   Король, с великой свитой или с малой, в спешном деле или так ˮяйца покататьˮ всегда ехал от Абони по Нижней Ветке и всегда останавливался в ,,Королевском шлюшельникеˮ. Повод для подобного выбора весьма курьезен. Заприметив заведение со столь вызывающим названием, разгневанный Гильф решил разобраться с наглецом. В те годы король многое делал сам, не передоверяя работу подданным. Рубил головы смутьянам, контролировал поступление налогов, порол собственных детишек, врачевал раны, сдирал кожу с предателей, не гнушался зубодерством. Несчастных попавших на плаху, на порку или на зубодерство, успокаивал: Рука у меня легкая. Спорить с ним никто не отваживался.
  Ввалившись в тесный смрадный шинок, битком набитый придорожной пьянью, хлеставшей пиво и винище, дезертирами-пиллардами*, визжавшими шлюхами и лихо отплясывающими гильярду, Гильф опешил, а вдохнув разок другой отравленный флюидами порока воздух, помягчел сердцем....
  − Точь-в-точь как у меня. Такой же срач!
  ... и заказал кролика (вполне возможно хорошо приготовленную кошку, если уметь приготовить − мммм!) и пива, со спадающей с кружки белой пеной.
  С той поры и кухня в шинке стала лучше и пиво выше всяких похвал, а хозяин, отмытый и постриженный, предусмотрительно завел дозорного приглядывать за дорогой, не прозевать дорогого гостечка. К приезду монарха лишние люди любезно выпроваживались со двора кто на сеновал, кто в ближайшую канаву. Глиняная посуда менялась на фарфоровую, пол мели полынным веником для запаху и от блох. Увы, увы, увы! Иногда что-то улучшить не значит сделать доброе дело. Исчезли колоритные босяки, вытягивавшие через нос, без чиху, пинту портера и плевком гасившие свечу. Канула в лету достойная женщина Свегда, за вечер обслуживавшая винтенарство, по три, а то и по четыре члена на заход. Откочевали невесть куда балагуры-ваганты, затих задиристый стих и слог веселых песен. Запропастился несравненный вой Рупя, против которого лучший столичный рубака Дугэл Кетш не держался и полминуты. Все становилось обыденным и пресным. Уходил... ушел бодрящий дух безбашенного разгула и безоглядного греха, за что когда-то и глянулся Гильфу придорожный ,,шлюшельникˮ.
  Король ковырял вилкой яичницу на сале. В этот раз от кролика (или кошки!) отказался. К пиву не притронулся, лекарь (гореть ему в аду!) запретил. Видите ли раны могут воспалиться.
  Напротив короля устроился омоньер. Храмовник ничего не ел. Перед ним лишь кружка с чистой водой.
  − Ты нынче редкий гость во дворце, Солано. Так занят? Или отсутствуют хорошие новости?
  − Отсутствовали, сир. Теперь есть.
  − Только теперь?
  − Мы отыскали подтверждение, разыскиваемый манускрипт из Сарцана в королевском особом архиве Ногра.
  − Хорошо звучит. Для правды. А на самом деле?
  − Сир, он там. Но доступ в архив ограничен, а кому разрешен, единичны, − Солано сдерживал разражение. Отчитываться перед кем бы то ни было омоньеру претило. Король не исключение.
  − Ордену некого использовать?
  Король оставил яичницу в покое и сощурился на огонек свечи. Лекарь ( гореть ему в аду!) говорит полезно для зрения!
  − Из тех, кому всецело доверяешь, таковых нет.
  − Ногру не отказываем и полагаемся на нашу тихоню? Так понимаю?
  − На данный момент, сир, да. Только лэйт Кэрэн.
  − Девка добудет нам манускрипт? - усомнился Гильф.
  − Орден не возлагает на вашу племянницу такой ответственности. Мы приставим к ней доверенную особу, которая поможет лэйт в затруднениях или справится сама.
  − Не слыхивал, чтобы в ордене служили бабы. Или я ошибаюсь? Или чего-то не знаю?
  − В редких случаях, мы прибегаем к помощи мирян, − краток в пояснениях омоньер. - Добровольной помощи.
  − Хорошо. Что даст манускрипт с описью вывезенного из Сарцана? Как определишь из перечисленного нужный предмет. Это может быть ковчег, мощи, корона. Что именно мы ищем? Хроники исчисляют взятое добро в три больших флейта, едва одолевших пролив при тихой погоде.
  − Для этого опись и потребна. Нас интересует не все что выгребли из Галахада, а только похищенное из храма Святого Кеннета. Вряд ли список реликвий велик. Пусть десяток. Часть хранится у нас, часть однозначно попала в Дакс, часть в Ногре. Лучший вариант − спуститься в вашу королевскую сокровищницу и взять искомое.
  − А ты не допускаешь, трофей давно переплавили в звонкую монету?
  − В храме Кеннета никогда не держали ни золота ни серебра.
  − Ладно бы так. А если ЭТО уплыло в Дакс?
  − Тогда следует спешить. Пока на страну не наложила свою когтистую лапу империя.
  − У меня только одна племянница. И родниться с Бирром? Ох-хы-хы!
  Кто поверит вздохам короля? Раны - да, но не от печалей о судьбе лэйт Кэрэн. Заметил бы король, пропади девушка из Пфальца*?
  − Жизнь часто напоминает игру в мечи и чаши*, − пространен Солано. − У кого-то хорошая карта, у кого-то нет, кто-то берет взятки, кто-то пасует.
  − А почему манускрипт нельзя выкрасть? Или купить? Или снять копию под предлогом написания новой хроники.
  − Сир, выкрасть нельзя, у нас в Ногре и близко нет людей надлежащего умения и ранга. Подкупить мы не сможем, поскольку те, кто имеет доступ к документам весьма высоких чинов и титулов. Любые, даже незначительные, наши контакты сразу станут известны Юэлю, королевскому бейлифу. Описью могут заинтересоваться и в самом Ногре. Нам это надо? Привлекать лишнее внимание. Обратиться официально, значит насторожить их. Керт Пятый и его канцлер далеко не дураки. К тому же есть еще одна причина. Второстепенная, но так или иначе для Ногра малоприятная. Когда делили добычу, Ногр некоторым образом нагрел ваших предков. И весьма. Им нежелательна огласка той давней истории. Каково выставить перед всем миром венценосного предка обманщиком.
  − Зачем же им хранить компрометирующую бумагу?
  − Манускрипт никоим образом не компрометирующая бумага. До той поры пока её не прочтет посторонний и не захочет пересчитать доли. Ногр это делать не будет, в Даксе об описи или не знают или забыли, а нам не обязательно сознаваться в осведомленности о её существовании.
  − А почему у нас нет второго экземпляра? Или третьего? Делили-то трое!
  − Возможно виной спешка. И Асгейрр, и Ногр, и Дакс торопились убраться из Сарцаны, пока весть о добычи не достигла ушей Заарских пиратов.
  − Чем же может быть ценна увезенная под шумок триста лет назад безделица?
  − Сир, это явно не безделица. Монахи храма Святого Кеннета подозрительно не сознаются, что именно у них украли. Их требования крайне сжаты и до безобразия внятны. Верните взятое! А насчет ценности? Раз требуют, для них увезенное ценность.
  − Для даяков с Белых островов зеркальце стоимостью в грот дороже ведра золотого песка.
  − Жрецы Святого Кеннета не даяки. К тому же реликвии трудно соотносить с общепринятой шкалой материальной выгоды. Для нас возможно это ничто. С другой стороны, если припомнить Вимпекскую Икону с Ликом Создателя, под чьей сенью, плечом к плечу, в одном строю бились непримиримые враги, нас это устроит. Мы вернем испрашиваемое. Дружить конечно не станем, но помощь против империи получим. Все наши траты и усилия оправдаются.
  − Даже не предположу, что именно подвигнет меня встать в один строй, скажем, с дикарями Майгара!
  − Неважно с кем, важно против кого. В ситуации с империей Хайош выбирать не приходиться. Любой её враг наш друг и союзник.
  − Вот именно, но было бы из кого выбирать! − рыкнул король, вытирая слезу навернувшуюся на глаз. Лекарь... гореть ему...
  − Тем более, важно достигнуть ясности в истории с кражей. Кстати, империю Хайош объединило не что иное, как Святая Плащаница. Вспомните, с чего началось! Пять княжеств претендовало владеть ею единолично. Нашелся умник провозгласить: Одна святыня на всех! Через сто лет результат. Великая Империя. Чье величие скоро мы почувствуем на собственной шее, если ничего вразумительного не предпримем.
  − Плохо, что у меня нет такой плащаницы, − король поднял кружку, но тот час поставил. На этот раз не обвинив лекаря. − Но зато имею Кайона.
  − Надеюсь, сир, в скором времени вопрос со Старым Королевством разрешиться к нашей пользе.
  − А уж как я надеюсь, омоньер! Только вот хватит ли талантов у моих отпрысков? У Аерна не хватило! - искренне посочувствовал Гильф любимцу. − Как он там?
  − Ваш сын под моей опекой. Что же касается остальных... Я верю в разрушающую способность пороков. Великое создается ценой каторжных усилий выдающихся умов. И оно же рушится под дуновением глупости.
  − Не забывайся! Ты говоришь о моей крови! - выказал недовольство Гильф.
  − Речь не об ущербности ума. О слепоте желаний и властолюбии.
  − Что бы ты запел, будь на их месте?
  − Я не на их месте. Я, омоньер.
  − Слабовата гарантия бескорыстия. Сознайся, Солано, Орден тоже заинтересован в возвращении реликвии.
  − Заинтересован.
  − И какова мотивация?
  − Монахи Святого Кеннета считают, Орден виноват в пропаже.... пусть будет реликвии.
  − Правда?
  − Когда Господь сотворил человека, Храмна поставили приглядывать за ним и оберегать.
  − И?
  − Прародитель человечества носил имя Кеннет.
  − Не слышал такого от попов.
  − Вы многого от них не услышите. Многие знания повергают дух в великие смятения.
  − Вернуть доброе имя хорошо, но согласись не тот прибыток влезать в старые дрязги, − добивался правдивого ответа Гильф.
  − Орден владел значительными землями в Галахаде.
  − Вот это я понимаю! На землицу всегда спрос. Надеетесь вернуться?
  − Надеемся, − процедил Солано.
  Когда долго наблюдаешь подданных привыкаешь к их сладким рожам, любое проявление иных чувств улавливаешь сразу. Омоньер гневался. Невозмутимый омоньер изволил играть желваками и узить глаза! Это презабавно когда тебя хотят сожрать с говном и не могут. Пока.
  − Ты, Ворон, со мной через губу не разговаривай! Из нас двоих я король!
  Солано нечего сказать. Разве что процитировать Фрашери. Червь думает о навозной куче - милый дом! Человек думает о доме червя - гора дерьма! Небеса думают о человеке не лучше, чем человек о черве и его жилище.
  − Что предпримем, отыскав.... пусть будет реликвию, − повторяет Гильф омоньера.
  − Оценим насколько выгодно её возвращать. Самое малое, узнаем из-за чего нас не любят Великие Мормерства Пролива. Хотя обобрали только храм в одном из них.
  − Одном, но действительно Великом!
  − Пусть так, но...
  − Любовь мне их не надобна. А мечи... Мечи - да!
  − Будь я почитаемым в миру Иво Фрашери, рек бы − иной раз любовь сокрушает хладный булат.
  − И что тебе мешает произнести такую мудрость?
  − Я омоньер Ордена Святого Храмна. Меч мне понятней.
  − Солидарен с тобой, − Гильф решительно потянулся к пиву. − Хотя я только король Асгейрра.
  
  
  4. Кэффа. Левый берег канала. У моста Святого Гугона.
  
  Чернила, а не ночка! Ни зги! Никакая Славная Рука* не понадобиться! И погодка та еще!
  Вспыхивает крохотный свет. Приподнятый до плеча фонарь плохо освещает небольшой пятачок луж, раскисшей земли, фигуры двоих людей, задок телеги и косые прочерки дождя.
  − Переждать не могли? В такую темень тащились!
  − Не могли! Забирай ящик!
  − Интересно, что в нем? - кряхтит здоровяк снимая груз.
  − Тебе-то что? - ворчит фонарщик.
  − Тяжелый, − здоровяк принюхался. - И воняет. Покойником.
  − Тебе-то что? - фонарщик сердиться еще больше.
  − Посветил бы куда ступать, − советует здоровяк, шлепая по лужам и грязи. − А то сковырнусь с твоей вонючей хренью прямиком в канал.
  − Не сковырнешься, − фонарщик приподнял свет повыше. Видно лучше, но не сильно. − А сковырнешься, туда тебе и дорога.
  − Это почему? - пыхтит здоровяк. Груз скользит в руках, он поддерживает его коленом, перехватиться ловчей.
  − Спрашиваешь много.
  Идти рядом. Мимо остовов брошенных и сгнивших лодок, мимо куч мусора собранных еще высоким весенним половодьем, мимо вымоен в земле, наполненных уже в осеннюю слякоть. Где-то в ночи и непогоде спрятан спуск к берегу.
  Мосток, широкая доска с набитыми поперечинами, скрипит и проседает. Не в лад топочут люди. Речной ветер бросает брызги на стекло, слепит фонарь. Слышно, волны плещутся у свай. Звук шагов становится громче. К боку причала жмутся несколько лодок. Легкий ял, крепко стиснут соседями посолидней, черпает бортом. Блеклый отсвет скачет по ряби короткой неровной дорожкой. Вода черна до копоти.
  Здоровяк с облегчением уронил ящик на причал. Не рассыплется, поди.
  − Вон та! - светит фонарщик лодку.
  − Хлипкая, − жалуется здоровяк. Для него и морской баркас - утлое корыто!
  − Весла на дне, − сообщает фонарщик.
  − Помог бы, − просит здоровяк своего сопровождающего.
  − Справишься, − поспешно отказывается тот. В такую мокрень и шевелиться не охота.
  Здоровяк потянул за веревку прыгающее по волнам суденышко. С предосторожностями, придерживаясь залез. Выругался. По щиколотку воды! Стянул ящик, резко опустил, качнувшись.
  − Не утопи! - рявкнул фонарщик.
  Здоровяка распирало любопытство, что же такого важного в ящике и что за блажь мокнуть под дождем ночью. Но за любопытство ему не платят, а за лишние вопросы вполне могут сунуть стилет под ребро.
  − Свет давай! - перекрикнув порыв дождя и ветра потребовал здоровяк.
  Фонарщик отдал ему фонарь. Оставшись в темноте, запахнулся в плащ и ссутулился.
  − С богом!
  − Надо же! Какая заботливость!
  Здоровяк достал весла, приладил в уключины, сильно налегая, направил лодку вверх по течению под мост. Горбатая громада Святого Гугона угадывалась в полсотни ярдах выше лодочной стоянки.
  − Махнешь как обратно! - наказал фонарщик, осторожно ступая по краю причала.
  В какофонии непогоды отчетливо слышится весельный скрип, размеренные всплески воды под ударами. Свет фонаря рывками удалялся все дальше и дальше, но не бледнел, размываясь, а обращался в маленькую точку, проткнувшую темноту.
  Фонарщик не на миг не отвлекся, наблюдал за фонарем. Ни здоровяка ни лодки он не видел.
  Справившись с течением и ветром, гребец ткнул суденышко в берег. Посветил место высадки. Кругом непролазно. Выбрался и подхватил ящик. Скользя по раскисшему грунту доставил ношу к решетки канализационного стока. Крякнул от удовольствия бросая ношу чуть ли себе не на ноги. Неудачно. Грязью плюнуло на штаны. Здоровяк выругался для порядка, снял с пояса корд. Скрипнули гвозди, хрустнуло дерево - он отворотил крышку на сторону. Ну и вонища! Поддел и распорол хорошо провощенную мешковину большего мешка. Затем второго, вложенного в первый. Сплюнул от омерзения. Ящик поддал ногой, опрокинул набок. Сдерживаясь не дышать, быстро вернулся к лодке, вскочил в нее, порядком черпнув волну и едва не утопив фонарь. Поднял свет повыше, мотнул им туда-сюда.
  Коротко свистнула стрела. Здоровяк опрокинулся за борт вместе с фонарем.
  − Вот ты молодец, Джог! Как я теперь обратно? - проворчал фонарщик, приглядываясь куда ступить. - Ни хера не видно!
  Стоило ли говорить об этом? Стрелок пустил стрелу на голос.
  − Хккк! - осеклось дыхание фонарщика.
  Следующая стрела сбила его с пристани в канал.
  Шел дождь, подвывал ветер. В разрыве облаков проглядывала звездная сыпь. Мучной кляксой выделилась луна.
  − Ну и ладушки, − тихо произнес стрелок, не скоро покидая схрон.
  Черные волны не отдали обратно ни фонарщика, ни здоровяка.
  
  
  5. Приграничный септ в Бахайи. Замок Брух.
  
  В подвале темно, сыро и холодно. По западной стене сползают капли грунтовых вод, просочившихся сквозь гранитную кладку в ярд. Факел воткнут не в гнездо у двери, а в специальную треногу. Пламя горит не ровно, рассержено шипит и истекает смольем. В помещении двое. Девушка и мужчина. Между ними толстая решетка.
  Сидя на скрипучем табурете, мужчина разглядывал пленницу. Пленница, поджав ноги и обхватив их руками, втиснулась в самый дальний угол. Она боялась. Она смертельно боялась мужчину. Она хотела его в этом убедить. Мужчина не верил страху пленницы. Он наблюдал и размерено раскачивался вперед-назад, табурет столь же размерено скрипел. Не отвлекаться на противный скрип, не выйти невзначай из образа, нужны железные нервы и стальная выдержка. Пленница на скрип не реагировала, испугано моргала и обиженно шмыгала носом.
  − Кто ты? - спросил мужчина не переставая раскачиваться.
  Скр-скр... Скр-скр...
  Девушка выразительно не понимала заданного вопроса.
  − Кто ты? - терпеливо повторил мужчина.
  Скр-скр... Скр-скр...
  Не естественно испуганный взгляд.
  Скр-скр... Скр-скр...
  Мужчина ждет ответа. Он может позволить ждать.
  − Балжан..., − сообразила девушка.
  На лице мужчина хитрая гримаска легкого удивления.
  − У! Сладкая, как мед? Интересно, кто-нибудь уже попробовал... сладость?
  Скр-скр...скр-скр...
  − Балжан бент Архи, − без принуждения разоткровенничалась пленница. К шмыганью добавился блеск слезинок в больших глазах.
  − Я не спрашивал, как тебя зовут. Имя не важно. Совсем. Я спрашивал кто ты? Песчаная Рысь? Огненная Ласка? Дочь Зари? Взнуздавшая Ветер? Кто?
  Балжан замотал головой. Она не понимает, о чем её спрашивают.
  − Я из Худдура, − не отвечает, блеет она жалобно-жалобно.
  − Как думаешь, для чего я тащился в такую даль?..
  Мужчина склонил голову, устало потер лоб. Сколько это заняло времени? Почти ничего! Острая булавка упала на его тень. Прямо на левую сторону груди.
  − ...Пять суток в седле слишком даже для выдубленной конским потом задницы степняка, − мужчина тяжко несколько раз вздохнул, прижал руку к сердцу. Заныло чего-то.
  Он привстал и передвинул табурет вперед, почти к самой решетке, и левее, в бок. Вперед - лучше видеть пленницу, в бок не заслонять свет. Блеску он ,,не заметилˮ.
  Девушка сжалась еще больше. В рваный рукав куртки видно круглое предплечье. В разорванные шалбар крепкую ляжку.
  − У тебя есть семья? Муж?
  Мужчина продолжал скрипеть табуретом, испытывая выдержку пленницы.
  − Отец, мать, братья, − перечислила она и, смутившись, договорила. - Мать-поле приняла хэйз*.... мою кровь только два года назад.
  Кивнул головой, понял. Девушку отдают замуж не раньше истечения трех лет со дня появления первых регул. Ранние не рожают крепкого потомства. А слабаки дохнут в степи быстрей мух.
  − А жених? Ээээ.... махтуб?
  Она энергично замотала головой.
  − Мало лошадей... нет приданного...., − подбирая слова (уж слишком старалась) дополнила Балжан. - С крепким родом не породниться, а связываться со скудным - уравняться с ними!
  − Но шашбау ты носишь.
  Девушка обиженно потупилась.
  − Позор отцу если у его дочери в косах нет серебра.
  Краткая тишина. Шипит факел, капает вода, скачут и ползают по стенам тени.
  − Так кто ты? - подался вперед мужчина, почти коснувшись лицом решетки.
  − Бент Архи, − девушка принялась всхлипывать и прятать лицо в колени. Впрочем, щель подглядеть оставляла. - Отец не даст выкупа.
  − Напрасно упрямишься, − произнес мужчина.
  Балжан изобразила извинение. Она не виновата, что не может ответить на его вопрос, как он этого хочет.
  − Что же...
  Мужчина поморщился, помял левую сторону груди. Сердце. Должно быть устал. По-стариковски, медленно, поднялся с табурета и повернулся уходить...
  Дальше и мужчина, и пленница действовали вместе. Мужчина резко скакнул к двери, избегая цепкого захвата сорвавшейся с места Балжан. Оказавшись в недосягаемости, одним движением сорвал с пояса кинжал и, разворачиваясь, бросил. Не в пленницу. Пленнице. В руки. Та, сходу, поддавшись импульсу, схватила оружие и, широко расставив ноги, присела в низкую боевую стойку.
  − Значит Песчаная Рысь, − рассмеялся мужчина.
  Балжан свирепо зарычала. Она выдала себя, враг перехитрил её. Но теперь у нее оружие!
  Мужчина прочел её решимость сражаться.
  − От того что у тебя в руках железка, твоя шкура не стала дороже. Она, как и раньше, дешевле некуда. Если мне вздумается тебя прикончить, я справлюсь сам. Если возникнет желание развлечься − кликну спарсов. Не забывай о лучниках. Их у тана Лэдда полно. Но есть и отличные новости. Для тебя. Больно хорошо врешь. А играешь? Куда там Кабушу!
  − Ррррр, − скалилась Балжан. Гнев и ярость горячили кровь.
  − Кс-кс-кс! Хорошая киса, − поддразнил мужчина пленницу. - Думаю, нам есть о чем договориться. Я хочу пригласить тебя на Великую охоту... Нет-нет... Королевскую охоту! А лучше сказать... Охоту на короля! Что скажешь?
  
  6. Кэффа. Апостольский Дворец.
  Ему нравилось находиться ЗДЕСЬ. Особенно в солнечные дни. Из узенького оконца рыжий свет границей ложился на мраморный пол, разделяя квадрат помещения. Из комнаты специально убрали лишнее: армуар, бомбе, герион, кассоне*, не заслонять грань медного и серого, отчего контраст достигал максимума. Он всегда располагался в глубине тени. Не из-за боязни быть узнанным - не знавшие его сюда не вхожи. И не скрыть эмоции - ему ли стесняться своих чувств и порывов? Отсюда, из старого, от древности черного, и жесткого кресла, под фреской Начал Сотворения*, покрытой сетью трещин, лучше слышались пения хора. Чудесные детские голоса, волнующие и чистые, похожие на весенний ручей, исповедально-пронзительные и высокие. Кроме этого удобней наблюдать. Допущенные к нему всегда... всегда! будь-то новости дурные или добрые, оставались на засвеченной половине, в шаге от рубежа с тенью. Отчаянные подходили чуть ближе. Если разговор затягивался, свет, повинуясь движению солнца, отступал к ногам посетителей. Те, начинали нервничать и пятиться. Все без исключения! Отчего так? Вопрос давно перестал его занимать. Он допускал, для всякого из визитеров ответ на него будет различен. Сколько людей, столько и ответов. И не всякий узнаешь или угадаешь. Да и нужно ли ему знать и гадать? Какие бы они ни были - ответы, ОН призывает людей сюда! Зачем? Прозвучит грубовато, но... Псов надо обязательно кормить и обязательно стравливать! Обязательно!
  
  7. Из миссионерских заметок Иво Фрашери. ,,Воинские напутствия-заклятья горцев Майгара.ˮ
  
  ˮ...Вступая в чащу лесную, бойся хищника таящегося! Клыки и когти его против тебя. Преодолевая водную ширь, стерегись гадов глубинами сокрытых. Вода стихия изменчивая и слаб в ней ею не порожденный. Взбираясь в высокие горы, помни о тварях парящих. Не тягайся с ними! Лишенному крыл, полет заказан от роду и до кончины. Но более всего опасайся встретить зверя лютого в чистом поле, что не таится и не бежит от тебя прочь. Ибо сей зверь в хитрости, в силе, в ловкости многих лучших превосходит. И встреча с ним гибельна. А обличьем зверь - Человек....ˮ
  
  Ad rem.
  
  1. Левый берег Плейсы. Висельный Холм у замка Чедвиг.
  
  − Сдается мне, опять к войне оборачивается, − произнес Кейдж, вглядываясь в противоположный берег.
  Повернуться сервиента побудил звук. На всю округу лязг цепей - запоздало поднимали герсу. Герольды звонко дунули в медь. По мосту, громыхая в настил дерева, пронеслась кавалькада и, пригибаясь под зубья решетки, въехала. Королевский замок, перенесший двухнедельную осаду, напоминал тулью судейской шляпы, сильно побитую молью. Прореха на прорехе!
  − Может и так. Тебе что за печаль? Скажи спасибо, нынче свезло, − ответил ему напарник нимало не интересуясь суетой.
  − На дожде мокнуть повезло? - не оценил Кейдж выпавшего воинского счастья.
  Он поправил на плечах куцый плащик, сбил на груди и животе с жака* дождевые капли, притопнул ногами согреться. Осень ети её! Совсем не жарко!
  − В замке сейчас винтенар три шкуры дерет, да приговаривает. Не там стоишь! Не там сидишь! Морда опухшая! Оружие не чищено! Пояс не по уставу! Я вас сволочей! Я вас сукиных детей...
  Кейдж согласно ухмыльнулся. Винтенар горазд собачиться. Бывают же такие люди! Не поцапался - день зря прожил! А налается, вроде сладкого поест до отвала иль наеб...тся до судорог. Улыбается, что блаженный подаянию!
  − ...от него крику больше, чем от товарок на овощном рынке. А здесь мы как у бога за пазухой. И компания у нас не шумная, − Кессер, так величали второго сервиента, хохотнул.
  Кейдж полностью разделял мнение старшего приятеля. Уж от кого-кого, а от покойников ни какого беспокойства. Висят дружненько. Пить-есть не просят. Попахивают, но терпимо. На вонь воронье привадилось, ближайшие ветки позанимали, ждут. Клювами черными крутят, глазками круглыми блымают. Кыш, картавые!
  Висельников пятеро. Обычные мужики. Деревенские. С голодухи и отчаяния подавшиеся промышлять на большую дорогу. А куда деваться? Нынче пахари, печники, плотники без особой надобности. Война мирную жизнь с ног на голову поставила, им применения не нашлось. Не прижились стало быть в войне.
  Нудно поскрипывала перекладина под раскачиваемыми ветром телами. Намокшие от дождя одежды... одежды? ремуги несчетно чиненные! капали водой. Черные Братья полным составом. Спасибо бейлифу. Расстарался в коем веке!
  − Потерял чего? - подивился Кейдж приятелю.
  Кессер ковырял в земле под висельниками.
  − Дружок у меня в школярах ходил. Сказывал, здесь корень должен чудной расти. Мандрагора. Аптекари да лекари, из образованных, по пять гротов за штуку покупают.
  − Под висельниками растет? - не поверил Кейдж.
  − Ага. Под мужиками только. Когда вздернут, они и обтрухаются. Не видел что ли ни разу?
  − Да, как-то...
  − Во. А от семени удавленников корень и произрастает, − вещал приятелю Кессер с умным видом.
  − А под этим-то чего рыть? Он ведь в сапогах? - закатился Кейдж над незадачливым добытчиком.
  Кессер с досады помянул святых. Нехорошо помянул!
  − Корешок-то аптекарям для чего? - выспрашивал сервиент у старшего, расхаживая вокруг него кругами. Надо же время занять.
  − Лекарство всякие делают, − не уверенно ответил Кессер. Дальше оплаты его интерес к диковинному растению не распространялся.
  На стенах опять завывание труб. Шумно клацает механизм подъема. Всадники, пролетев мост, сбились в кучу, ожидая открытия въезда.
  − Четвертые за день! Точно к войне...
  − Не выдумывай, - Кессер сковырнул из-под земли невзрачный корешок. Обтер о штаны, рассмотрел, забраковал и выбросил.
  − К тану Инхорна три дня съезжались-разъезжались, а потом на мятеж сподобились!
  Заслышав кряхтение, Кейдж глянул назад. Не уж то нашел?
  Кессер почесывал в паху.
  − Тан не причем. Риаг* Аерн смуту учудил. Решил старшенький батюшку своего поторопить, престол освободить. И то верно, зажился старый хер на белом свете.
  − Э, ты бы язык не распускал, − предостерег Кейдж.
  − Услышит кто?
  − Услышит кому надо.
  Кессер отмахнул от предупреждения.
  − А! Братству вздернутому все едино кто при короне. Старина Гильф, баба его придурочная, от нее прижитые выблядки или сиротка Аерн. Воронью пожрать бы, а ты не трепливый. Да и должен мне.
  − Это за что должен?
  − О! Обеспамятовал?! А кто тебя откупил, когда ты жалование просрал в мечи и чаши? И как повелся-то?
  − Лишка хапнул, − сознался Кейдж.
  Сервиент подошел ближе к берегу, надеясь увидеть, кого же на этот раз принесло.
  − Кифф Пустоглазый, − определил Кессер. − У него штандарт с золотым полем. И корона малая намалевана.
  − Вижу, − согласился Кейдж, хотя последней подробности не различил. Спалил зрение в подмастерьях у сапожника. Науки никакой, одно битье. Хорошо дочка у мастера безотказная, утешала его горькую ученическую жизнь по мере желания и отцовского отсутствия.
  − Ты лучше не коней считай, а к реке спустись. Лесу кинь, повезет, сома зацепишь. Их нынче развелось, сами в руки просятся. Перри на прошлой неделе − во! с мою ногу вытягнул. Ему винтенар полпенса отвалил за добычливость. Два дня королем в шинке сидел, шлюшек спаивал.
  − Буду я такую пакость жрать! Сомы трупятину по дну собирают.
  − Охо-хо-хо! Трупятину. Скажешь тоже.
  − А что нет?
  − Откуда трупятина? Мертвяков из замка в поле зарывали. Двести девяносто два отважных воя. Чин по чину яму вырыли, освятили, голышом покидали, − Кессер прихлопнул в ладоши.
  Коль не знатен, не богат,
  Для тебя дорога в ад.
  Похоронят под вербою,
  Ссыкнут-перднут над тобою!
  − Ой, как весело! - передразнил певуна Кейдж.
  Приятель любитель глотку драть. Спьяну заведется, не переслушаешь.
  − Сходи не рядись! - не отступается от напарника Кессер.
  − Это здешних зарыли, а ниже по течению? - не внемлет уговорам Кейдж. − У Ланта с полтыщи потопла в своих железках. Рассказывают, тех кто от спарсов* Гильфа спасался, на другой берег переправился, маршалк* Фригг обратно в воду загонял и из луков приказал бить без разбору. Как в мишени садили.
  Со стороны замка долетел неуверенный звон малого колокола. Отбили полуденную. Не по уложению, но большой-то из катапульты разнесли. А раньше как бухнет-бухнет, ясные небеса вздрагивали!
  − Половину отмучались, − вздохнул Кейдж.
  Согласно распорядку, все же к воинству приписаны, один из сервиентов обошел периметр охраняемой территории виселицы. Двадцать на двадцать ярдов. Немного, но за целый день маршировки ноги в кровь собьешь!
  − Вот объясни для чего их стеречь? - спросил Кейдж старшего товарища.
  Мертвяков он, в общем-то, не боялся. Но неприятно, на синюшные морды смотреть и вонь вдыхать. Воронье еще. Кра-кра! Кра-кра!
  − Как для чего? Глазом моргнуть не успеешь, снимут. Веревка сказывают, удачу в игре приносит. Только я тебе скажу − брехня. У меня знакомец, грот отвалил за фут пеньки, думаешь, помогла? Наследство спустил в один вечер. С утра в кармане золотую марку грел, а к вечеру уже и выпить оказалось не на что.
  − Может обманули? Не висельная была.
  − Не. Ему верный человек продал.
  − Откуда известно, что верный?
  − Уж известно. А еще такую веревку вокруг головы повяжешь, моментом болеть перестанет. Потом одежка с них. В полночь рубаху с повешенного наденешь, вокруг себя по три раза в обе стороны повернешься, невидимым станешь. Собаки и те на нюх не возьмут.
  − Ворью в самый раз.
  − Или любовнику. А что? Шасть в дом к зазнобе, а никто и не видит.
  Кессер покряхтывая от удовольствия опять потеребил брагетт.
  − Сапоги с них износу не знают. Хоть сто лет ходи. Дорога в три раза короче покажется.
  − В чем тут ходить?! - фыркнул Кейдж.
  Единственный висельник в обуви сам Черный Олуз. Обутки на нем действительно не всякий и чинить возьмется. Подошва в дырах, смоляным тряпьем подвязана.
  − Из мошонки приворотное зелье варят, − продолжал рассказывать добытчик корня, проявляя не дюжие познания. Тоже видать дружок-школяр просветил.
  Кессер подозвал напарника и они вдвоем сладили небольшой навес, заслонить костер. Ветки сложены, но дождь и ветер задували и тушили пламя, не давая ему должно разгореться. Дыма полно, а огня и тепла не дождаться.
  − Можно хер отрезать? Пока задеревенелый! - заржал Кейдж, представляя забаву.
  − Дурень! Я тебе верно говорю. Из ногтей чего-то там делают. Волос заговаривают и в свечу вставляют. Зажжешь такую, подышишь и вскорости сам покойник. Сало топят. Ведьмы салом тем мажутся и летают. Висельник он как бы между небом и землей парит.
  Кессер привстал на мыски показать полет. Обхохочешься! Летун!
  Костер разгорелся и сервиенты с удовольствием над ним грелись и сушились.
  − Интересно, для чего столько-то народа в замок понаехало?
  − Узнаем, вернемся.
  − Ежели война, запишусь в бриганы, − поделился планами Кейдж.
  − Легких денег захотел? Хэга наслушался?
  − В Чедвиге мне в неделю десять фартингов платят, а в войске копейщик четыре в день получает. Разницу улавливаешь?
  − За то тут над тобой только дождь каплет, а там стрелы с неба сыпятся. Знаю о чем говорю. Четыре раза в войске состоял. За Рагам противу Лафии. За Лафию противу Хюлька. За Швальб противу Бахайи. В последний раз с мессиром Манусом мар-Филлом в Спорную Марку ходил. Землица в том краю поганенькая, тощенькая и мало её. За полдня пешим пройдешь. Но тану она понадобилась до зарезу. Мое и все тут! Сцепился он за Марку с тамошним Реном мар-Шайо накрепко. Раз пять мы владения захватывали, и столько же нас оттуда вытуривали. Деревни пожгли, посевы вытоптали, скотину поизвели. Крестьяне от нас в лес удрали и попрятались. В любой дом заходи и ночуй! К концу похода жрать нечего стало. Не купить, не украсть, не на меч взять. Траву жевали, что овцы. Животами мучились, не приведи бог! От повального дристу войску урону больше, чем от неприятеля. Помню, отрядили нас жратухи поискать. На заимку наткнулись. Думали к волчатнику*, − Кессер покачал головой, вспоминая давние подробности. − Оказалось беженцы. В котле младенца варили! С корнем петрушки и картофельными очистками....
  Кейдж по рассеянности не обратил внимания, голос Кессера потускнел. Считай, полкотелка они тогда с сослуживцами выхлебали, пока сообразили.
  − ...Мы их блядей на месте кончили и в огонь покидали. Два дня шлындали по округе, а ничего и не нашлындали! На последнюю битву строились, руки оружие держать отказывались. Но куда деваться? Герольды потрубили - становись! Как заведено, сквайры удалью блеснули. Наш-то одолел вражьего. Тан и орет, мол, Бог за нас! Вперед удальцы! Ну, мы и поползли в атаку. Лансеры на лошадях прытко, а мы пешими в хвостах телепались, бздюки их нюхали. Только в низину сунулись, как вдарят-вдарят по нам из луков. От стрел небо черно сделалось! И нас и скавайров наших накрыли. Еле ноги унесли. Из трех тыщь вернулось едва ли пять сотен. А ты заладил на войну, на войну, − расстроенный нахлынувшими воспоминаниями, сервиент вздохнул. - Нет, парень. Уж лучше я тут, в замке. Через годик, глядишь за выслугу накинут. Фартинг-два не помешают. Зато и голова не болит чего пожрать и где поспать. Шинок за углом. Пиво правда хреновенькое, но в походе и такого не поднесут. А ночевать в казарме оно спокойнее. Лежи себе. Слушай, как Форст храпит. Или нюхай как горошница переваривается.
  Дружно загоготали. Уж что-что, а насчет храпа Форст мастак. Такие рулады выдает, на горне не сыграют. А про горошницу.... комары дохли!
  Кессер опять почесал в паху.
  − Ты чего? Живность прикупил? - не оставил без внимания Кейдж действия приятеля.
  − Эдме, сучка, наградила.
  − Так ты теперь риагу Аерну ровня, − подначил Кейдж незадачливую жертву бабьей нечистоплотности. − Сказывают и он хером занемог.
  − Типун тебе на язык. У меня что? Мандавошки! А он живым сгниет за три года. С сифачком шутки плохи!
  − Я слыхивал, ему лекаря девок таскают. Мол, девственная кровь всякую заразу смывает.
  − Ну, я не риаг Аерн, мне целку забесплатно не предложат, а в Шелковой Подвязке на мое жалование её не купишь. Да и целки там уж по тридцать третьему разу в целках ходят. Ежели в деревне несмышленку сторговать.
  − После того как округу королевские спарсы прошерстили, тут и восьмилетних девок не отыщется, − заверил Кейдж.
  Кессер уже не таясь приятеля почесался от души.
  − А вот морду ей набок сверну, курве. Теперь придется лекарю пенс отдать. За припарки и мазюки.
  Оба пристроились у костерка. От дыма подальше, к огоньку и теплу поближе. Кейдж достал хлеба, сало, пирогов и честно поделился.
  − Благодарствую, − не отказался Кессер. Развернул свой узелок. В нем кусок кровяной колбасы с зазеленелым боком, горбушка хлеба, луковица, крепкая обскобленная редька. Отдельно, в глиняной плошке, слипшаяся в ком каша, без мяса и масла.
  Подогрев еду над огнем, размерено жевали. Запивали слабеньким хересом. Больше помалкивали. Времени прорва, наговорятся еще.
  Из-за дальнего лесочка золотистых березок показался фургон. Добрый мерин упрямо переваливал транспорт через ухабины, промоины и дождевые лывы. Фургон немилосердно болтало, он глубоко оседал то левым, то правым бортом. На очередном повороте пошел юзом и едва не опрокинулся.
  − Но, пошел! Пошел, говорю! - покрикивал возница подхлестывая мерина.
  − Маркитанты, − признал Кессер желтую ромбовидную латку на тенте.
  - Сучья у них житуха, − посочувствовал, размякший от хереса Кейдж. − Всю жизнь под небом. Ни кола, ни двора.
  Фургон подъехал поближе и сервиенты разглядели − правит баба. Остановилась на взгорке. Легче потом стронуться.
  − Ежели за веревкой или еще чем, проваливай, − предупредил Кессер. - Не велено никого и близко подпускать к лиходеям.
  − А чего же подпускаешь? - подколола сервиента женщина.
  Ей лет сорок. Крепко сбитая. Где надо кругло, где надо мягко. Ничего вида не портит. Мордой подкачала, но взгляд живой, игривый. Понимает откуда в жизни деньги и дети берутся. По-всему тертая бабенка.
  Кессер покосился на висельников. Обнаглевшая ворона примостилась на плечо одного из пятерки и долбачила глазницу.
  − Им положено, оне при должности, − пошутил Кессер. Дружно рассмеялись. И маркитантка и сервиенты.
  − Чего тебе? - подобрел страж виселицы. Не от смеха, конечно. С маркитанткой воину завсегда есть на чем сойтись.
  − Не велено же? - раскусила подвох баба.
  − Ты скажи сначала, может договоримся? - состроил хитрую рожу Кессер.
  − Смотря на чем?
  − Оно и понятно не на пустом месте о пустом баять будем.
  − В Чедвиг еду. Не он ли? - вроде как потеряла интерес к предложению договариваться маркитантка. Но у нее глаз, что у хорошего волчатника, всякую мелочь примечала за сервиентами. Кто главный, а кто при главном. За жалование служат или в чины метят. Шибко в жизни дерьма хлебнули или сами, по жизни, дерьмоватые.
  − Он самый и есть, − не скрывал Кессер. − Но можешь даже туда не щемиться. Не допустят.
  − Почто? - действительно расстроилась маркитантка. - От Уилдена сколько миль отмахали по слякоти и выходит зазря?
  − Про то велено молчать, но красивым и невредным скажу, − расцвел от собственной хитрости Кессер. − Сир Гильф своих наследников привечает. Потому еже ли ты не мистресс Медани или Элори Блаженная, ехайте мимо и скоро. Тамошнее воронье не чета нашему.
  Понятливой маркитантке не надо объяснять о чем предупреждают. В дорожной жизни бестолковка должна соображать быстро.
  − Еще что интересует? - подводил Кессер к нужному разговору. Баба ему глянулась. Ишь как глазками блестит и постреливает!
  − Волос вон с того красавца позволишь остричь?
  − Чернявого? А остальные чем не хороши? Вона белобрысый! Красавец!
  − На черноволосых грехов больше.
  − А не забоишься?
  − Живых бояться надо. Мертвые чего сделают?
  − Ладно-ть уболтала, − согласился Кессер и прямо проворковал что сизарь горленке. - А что в замен... поимею?
  − Мази тебе дам.
  − Мази? Для чего она мне? − попробовала возмутиться жертва ,,курвы Эдмеˮ.
  − Э, милок, ты кому глаза мылишь? Я таких сотнями лечу, да сама не хвораю.
  − Договорились, − не стал упрямиться пристыженный Кессер. За мазь платить не придется и то выгадал.
  − Могу левую заднюю заячью лапу отдать. Длинноухого в полночь на кладбище добыли. Удачи прибудет. Ни в кости, ни в карты, ни в ином бедовом деле урона не понесете. Всегда в прибытке.
  − Для того у меня барсучий зуб припасен, − обосновал отказ Кессер.
  − Клевер с четырьмя листиками дам. Под пятку в башмак положишь, суженную встретишь
  − Да уж встретил, − почесал мотню Кессер.
  - Еще что? - сменил приятеля Кейдж. - Может мандрагорень интересует? Помогу сыскать.
  Маркитантка посмотрела на него со снисходительностью. Чего не знавши мелет. Кейдж, понял сказанное приятелем про корешок − дурость!
  − Вон того надобно глянуть, − попросилась маркитантка.
  − Гляди, − дозволил сервиент, но дорогу заступил. У приятеля не выгорело сговориться, может ему шанс?
  − А поближе?
  − И что смотреть станешь? - заигрывал Кейдж по молодости лет находивший особое удовольствие почесать языком с противоположным полом.
  − Есть местечко, − женщина покрутила ладонью туда-сюда, - одно скромное.
  − Это какое?
  − Я уж найду, не ошибусь.
  − Тогда и я поищу.... местечко, − Кейдж повторил движение маркитантки.
  Женщина раздумывала не долго. Можно сказать сразу ухватилась за предложение сервиента. У парня даже подозрение вкралось, не продешевил ли?
  − Присмотри! − сказал маркитантка кому-то.
  − Ты куда? - высунулась из фургона симпатичная и заспанная девица. Мордочка приятная, а заговорит, вроде щавеля полный рот. Кривится, да кваситься.
  − Звать-то как? - спросил Кейдж маркитантку.
  − Так и зови. Зовуткой.
  Управлялась она живо. Сервиентской пикой подцепила с головы черноволосого клок волос вместе с кожей. Добычу тут же завернула в чистую тряпицу, упрятала в один из карманов. Затем безбоязненно подошла к Олузу. Аккуратно развязала брагетт и умело, Кейдж отвернулся не смотреть, вырезала у висельника тестикулы.
  −Ловко управилась, − похвалил Кессер. Жизни он прожил дольше, видал всякого, потому не забоялся и не побрезговал понаблюдать.
  − С мужиками-то? Легче легкого.
  − Ой, ли! - фыркнул Кессер. Не любил когда бабы за здрасте! себе цену набивают. Ходит павой, глядит орлицей, нос воротит, а прижмешь, брык на спину - сдаюсь!
  − А ты попробуй роженицу обиходь!
  Кессер махнул руками. Все-все, молчу!
  Ценную добычу маркитантка сунула в берестяную коробушку. Коробушку спеленала в шкуру.
  − Слей, - попросила она девку.
  Тщательно, с зольным раствором, на две воды, вымыла руки. Отыскала среди своей поклажи и отдала Кессеру мазь.
  − Лучше конечно причиндалы твои обрить.
  − Это где же такая цирюльня? - подтолкнул Кейдж приятеля.
  − Ну, или опалить, − пошутила ответно маркитантка.
  − Разберусь, − решил поскорее отделаться от зубоскалов Кессер.
  − Мажь утром и вечером, − наставляла женщина удаляющегося сервиента. - Ну что, пошли дружок.
  − Так я еще цену не назвал.
  − Известная твоя цена! Луком-пореем* от тебя не откупишься. А на Кензи таращишься попусту. Со мной договаривался, с меня и расчет.
  Все случилось просто и не очень интересно. Зашли за повозку, маркитантка подобрала подол, нагнулась.
  − Некогда разлеживаться. Ехать далеко, раз в Чедвиг не пускают.
  Кейдж похлопал по крепкой заднице.
  − Ты не жениться собираешься, − торопила маркитантка. − Для милки нежности прибереги.
  Через десять минут фургон покатил дальше.
  Кессер обвел вокруг себя на несколько раз ножом. Проследил чтобы круг замкнулся и линия не имела разрывов.
  − Ты чего?
  − От ведьминого сглаза.
  − Какая ж она ведьма? - довольно лыбился Кейдж. - Все на месте. Баба и баба. Хвоста не заметил.
  − Лишним не будет, − со знанием жизни произнес Кессер. - Попы не зря твердят. От них, от баб, все беды мужские и земле разор.
  Случайное ли совпадение или недоброе предчувствие заставило сервиента поступить так, но распогодившийся денек закончился для обоих скверно. Из-за того же леска золотистых березок, скользнули бесшумными тенями два десятка, одичалых в воинскую лихую пору, псов. По следу бежали-гнались за добычей или за хозяйкой поспешали-трусили, но свернули к Висельному Холму, где живые охраняли мертвых. И свежатины псы до отрыжки поели и смердятины на зуб попробовали.
  Что бы не говорили, война она подобна чумному мору, скоро начинается, но не скоро завершается. А те, кто долго живет, и вовсе утверждают, нет ей окаянной окончания никогда. И участвуют в ней все!
  
  
  
  2. Замок Чедвиг. Донжон.
  Со времен возведения грозная фортификация повидала немало больших и малых осад. Замок и разоряли, и сжигали, но хуже последнего раза испытаний не выпадало. Две недели непрерывных обстрелов из десятка катапульт и баллист. Западная стена ,,обеззубелаˮ, у левой надвратной башни отпал целый угол, у фланкирующей после обвала раскрыто нутро. Верхний этаж донжона разнесен в мусор и щепье. В кладке зияют проломы, в проломы торчат рухнувшие стропила, видны провисшие лестничные марши и разваленные плахи настилов. Сильно пострадал замковый храм. Портик в руинах, из четырех игольчатых шпилей уцелел один, флешь и крыша осели, пинакли сбиты. Досталось и звонницам. Большой колокол сметен, а малый звучит над округой по-сиротски жалобно. Остряки уже прозвали его ,,кастратомˮ. Колодец во дворе завален обломками перечницы - сторожевой башенки с внутренней стороны надвратной башни. Большая часть хозяйственных построек выгорела и уничтожена. Ангус мар-Тонг, человек в Хюльке не из последних, по прямому приказу риага Аерна вел осаду, долбя куртины в щебень, осыпая зажигательными стрелами, ведя множественные подкопы. Чедвиг запирал границу Кайонаодха и Асгейрра. Мятеж наследника грозил расползтись за пределы Старого Королевства. Имейся под рукой тана больше людей, а сам Тонг больше терпения, захватил бы Чедвиг непременно. И как там дальше сложилось бы одному богу известно. Но замок выстоял, от гарнизона осталась половина, округу вытоптали и пожгли. Десятки деревень и хуторов теперь лишь зола, пепел и головешки. Разорение края непостижимое ни умом ни сердцем. Тем не менее именно в Чедвиге король решил провести встречу и как не отговаривали настоял на своем.
  − Пусть полюбуются! - таково его заключение.
  В большом зале грязно и мусорно. В выбитом окне сквозняк треплет занавесь, метет в углы солому, труху, птичьи перья, обрывки тканей, сдувает пыль с полок и известковую крошку из щелей. В огромном камине сложены не дрова − обломки мебели: лавок и столов, шкафов и сундуков, распотрошенные фолианты. Камин не разожжен. И не похоже что собираются разжигать, и это не смотря на собачий холод, пробиравший до костей и промозглую сырость от близости реки. Гобелены, вывешенные в арках опорных столбов, порчены и драны. Факела освещения горят через один. Многие немилосердно дымят и дергаются. Не ухоженней донжона места в замке не сыскать, но в зале полно народу.
  Вдоль стен, тесным рядом, плечо к плечу, расставлены две спарсы. Не в полных составах после тяжелейших боев под Лантом и Крэ, но грозные и непреклонные. Перед здоровыми мужиками в мятых доспехах и секирами наизготовку, прогуливаются Карл Инчи и Лок Чечень. За обеими дурная слава рубак и головорезов. Командоры спарс друг друга недолюбливают. Но здесь они не для выяснения чувств и антипатий, зал стерегут. Тем кому должно войти - войдут, кому не повезет остаться - останутся! За командорами лично приглядывает маршалк Фригг. Три месяца без сна и отдыха и вот уже от цветущего военачальника, любимца женщин, веселого выпивохи и греховодника, тень от прежнего. Под глазами круги, нос заострился, взгляд влажно блестит, как у больного чахоткой. Фригг в любой момент готов выкрикнуть - взять! Спустить закованных в латное железо волкодавов на всякого кто только подумает вякнуть против короля Гильфа.
  В тени стены, и не за углом камина и не перед камином, омоньер ордена Св. Храмна. В неизменном шапе, с глубоко надвинутым капюшоном. Он наблюдает. За омоньером, еще дальше от сторонних глаз, далак* фра Мюрис, держит на плече двуручный меч. Зримое воплощение предостерегающей строки Святого Писания: Меч поднявший, меча убоится! Присутствие омоньера само по себе придавала обстановке в зале повышенный градус нервозности, а уж далак и его меч накаляли ожидания грядущего судилища до предела.
  В стороне от маршалка топчется камерарий Дебрей. Длинное жеребячье лицо камерария бесстрастно, насколько может оставаться бесстрастным тыловой сиделец в гнезде войны. Под кустистыми бровями маленькие внимательные бегающие туда-сюда глазки. Они видят все. Кто шепчется, кто мается, кто прячет недовольство за воинственной сдержанностью. Над короткой верхней губой камерария нависает нос-крюк, из-под губы торчат крупные желтые крепкие зубы. Подбородок вытянут вперед, и по-бабьи гол. Стыд-то какой не растет борода окаянная!
  Центральная фигура в зале король Гильф Второй Амаль. Туго опоясан, но брюхо что поплывшее тесто свисает через ремень. В добротном доспехе. Без единого украшения. Гильф не жаловал бирюлек и висюлек.
  − Я вам кто? Баба? На меня цацки вешать! - рычал он своему кубикулярию Хеншу при малейшей попытке напомнить о королевском достоинстве и положенных регалиях: солидной цепи с рубином и пятью перстнями как символе владения землей, водой, воздухом, лесами и людьми. О скипетре и державе кубикулярий предпочитал не заикаться вовсе! Прибьет!
  В молодости Гильф несомненно был привлекателен. Но как пишут хронисты − годы и невзгоды рано состарили самодержца. Еще больше его состарили женщины и любовь к возлияниям. Умение хлебать всякое пойло без всякой меры вызывало восхищение у его собутыльников. В чем в чем, а в выпивке тягаться на равных с Гильфом никто не мог. Раскисших выпивох, уснувших за столом, король отправлял в курятник проспаться. Откуда те, пристыженные, возвращались в помятом виде, в перьях и птичьем помете.
  Высокий лоб короля пересекал шрам, спускавшийся через глазницу на щеку. Травмированный глаз плохо видел и Гильф постоянно прищуривал его. От чего о короле сложилось мнение, как о недоверчивом человеке. Густые брови почти всегда сдвинуты к переносице. Нос с горбинкой и слегка свернут. Бытовало мнение - в Великой сече ( у короля все сечи великие!) в действительности в пьяной драке с покойным братом Кааном. Широкие скулы Гильфа выдавали примесь южной крови Великих Мормерств. Бородка росла куцая, не солидная, отчего Гильф величал себя за такое непотребство козлобородым. Стригся властитель Асгейрра не по моде коротко, стрижка оголяла коцанное правое ухо, а на левом отсутствие мочки. Король выглядел бродячим мартовским котом и это сравнение льстило ему гораздо больше чем эпитеты Воитель, Великий и прочая, прочая, прочая... Пожалуй, оно наиболее полно отражало внутреннюю сущность венценосца, что однозначно весьма не плохо. Целостность натуры обеспечивает подданным относительную уверенность в будущем. Но только относительную.
  Камерарий заговорил с Гильфом. Король слушал Дебрея, мрачнел и невнятно шептал. Упоминание кровосмесительной связи не отнесешь к молитвам.
  − Сир, − обратился к Гильфу лекарь, вылезший из-за спины Дебрея, − вам не рекомендуется волноваться и нельзя долго находиться на ногах. Ваши раны могут воспалиться.
  Не лучший момент лезть с указаниями.
  − Я провел в дороге полдня, значит не упаду и за полчаса. И тебе платят деньги, избавлять своего короля от таких мелочей, как хвори.
  − Раны ваши получены в бою. Вас подвели ваши латы.
  Лекарь Дойрон слыл человеком не слишком сдержанным на язык. Иногда невоздержанность в речах ему сходила с рук. Как сейчас. Иногда приводило к печальным последствиям. В прошлом месяце он отведал плетей. И у целителей есть придел могущества и влияния на венценосный особ.
  − Меня подвели мои отпрыски, − Гильф качнул головой в сторону двух молодых мужчин и двух женщин.
  Экрут, первенец короля от Лисбет Безумной, ничем не походил на родителя. Ни осанкой, ни походкой, ни внешностью, ни громкой речью. Серый, пригнутый, приплюснутый, с дерганой моторикой холеных ручек, он напоминал амбарную крысу. Хитрую амбарную крысу, не владеющую ничем, но претендующую на все! и доподлинно знающую где, чего и сколько лежит и припрятано. И как лежащее и припрятанное пригодиться. И кому пригодиться. И сколько можно утянуть в свою пользу без боязни быть битым.
  Длинный нос Экрута вечно шевелился, будто он принюхивался. Его брови то сходились к переносью, то расходились, что сбивало собеседников с толку. Переменчивая мимика убеждала их в рассеянности и невнимательности − слушает, но думает о своем. Но думал-то Экрут как раз о том, о чем и следует думать! Он отличался исключительной деловой хваткой, въедливостью и дотошностью в мелочах. Любил долгие переговоры и особенно подготовку к ним. Рылся в документах, штудировал законы, заготовлял тексты, обожал расплывчатость трактовок, нечеткость правил, судейские прецеденты, разнообразие редакций кодексов и уложений. Торговался не то что за каждый грот или пенс, за фартинг! А уж проценты в сделках оговаривал до сотых долей!
  Свой двор, весьма компактный, содержал на собственные средства. Имел достойных массариев* и страшную любовницу - Саскию Нелль. Страшную не в смысле необузданной страсти и похоти, а буквально. На личико.
  Позволял себе баловство собирать редкие книги. Сказывают, спалил второй экземпляр раритетного издания по фехтованию с гравюрами Дюрера, чтобы оставшийся, которым владел, взлетел в цене вдесятеро!
  Терпеть не мог родню, извечных попрошаек и особенно свою матушку Лисбет. Узнав от лекаря о его первых юношеских поллюциях, родительница загнала к нему в постель свою адди*. Обретение статуса мужчины прошло крайне болезненно. Экрут не числился в любимчиках и не сильно тому убивался. Свято верил, власть у тех, кто за спинами красавцев, в тени колоссов и на побегушках у великих умов. Опираться на веру, пусть приземленную и стяжательскую, уже что-то! Многие не имели и такой.
  Рядом с Экрутом − Кифф Пустоглазый. Огромное бельмо ослепило десницу, отчего держит голову слегка повернутой, видеть больше. Он оскорбительно заносчив, до неприличия честолюбив и преисполнен избыточного призрения. К братьям и сестрам. Причины? Ах, да причины... Куда же без них! Они: Аерн, Экрут, Дуанн, Медани и Элори его братья и сестры! Достаточно? Остальных живущих − из подозрений в жалости к нему. Полуслепой, тот же увечный. Кифф категорически не терпел советов старших, чурался забав ровесников, и был готов под корень извести собственных слуг. Попы вызывали в нем стойкую неприязнь к церкви. Они хотели, чтобы он посещал храмы неизвестно зачем, любил неведомо кого и прощал непонятно почему. Едва ли можно сыскать существо к которому он питал пусть не любовь, не мог Кифф опуститься до столь ,,возвышенногоˮ чувства, но крохотную привязанность. Кошек, собак и птиц предпочитал травить и часами наблюдал как божьи твари мучаются, корчатся и издыхают в агонии. Находил забавной псовую охоту, когда аланты и грейхаунды рвали на куски медведей, волков, оленей и всякую иную живность попавшую им в пасть. Несколько раз проделывал подобное с людьми. Перевозбуждался до обмороков. Нашел силы отказаться от пагубного увлечения. Позволить чему-то подчинить его? Ну уж нет! От вина его воротило, от цветов он чихал, единственный приемлемый запах − запах крови. Словно где-то в подсознании ворочались воспоминания далеких предков. Впрочем предков он тоже не переносил. Благородные деяния достойные подражания ограничивали способы и пути достижения желанных целей. А цели имелись, удивляться тут нечему.
  Противность характера обеспечивала Киффу желанный вакуум в общении. Но назови его кто несчастным и одиноким он бы удивился. Несчастными нас делает кто-то. Враги, дети, жены, друзья. У него ничего этого не было. Разве что любовница. Которую он посещал строго по четвергам, рано утром до завтрака и молитвы. Кифф делал свое дело, Мюринн терпеливо переносила тяжесть выпирающих мослов и ребер любовника и получасовой акт размеренного соития. Он был холоден, что лед, она не теплей его. За всю встречу они не обменивались и десятком слов. Поцелуев избегали обоюдно. Матушка считала Киффа достойным короны, о чем твердила постоянно к месту и не к месту. Когда её спрашивали почему, Лисбет Безумная заразительно хохотала.
  − Наверное, потому что зачала его самым постыдным образом!
  Кифф единственный кто удостоился знать пикантную подробность. Удивительно, но его родитель, ничего предосудительного не помнил.
  Обе дочери Гильфа держались от братьев в стороне, предпочитая дистанцироваться от родственников как от чумных. Медани, не высокая, с мелкими чертами лица, пожалуй, скорее миловидная, чем красивая. В одежде неукоснительно блюла гармонию темно-бардового и темно-фиолетового. Тугие пояски резче обозначали тонкую талию и лучше подчеркивали объем груди. Избыток цепочек, кулонов и колец (почти на каждом пальце) неплохо отвлекал и вуалировал неприятное впечатление от общения с ней. Кто-то из придворных признался, говорить с мистресс Медани все одно что облизывать подколодную змею. Медани не носила ни барбета, ни вимпла, предпочитая покрывало-солнце и тонкого золота обруч. Её темно-льняные волосы собраны в косы. И две из них закручены в кольца у висков.
  Ни первый, ни второй брак не испортили её фигуры деторождением, чего она строго, даже маниакально избегала, но прибавили небольшой шрам на подбородке (от удара латной рукавицей первого мужа) и жесткий рубец на шее (от столового ножа второго супруга). Обеих она благополучно пережила. Медани считали изворотливой, на что она не обижалась. Меркантильной, что в её понимании скорее добродетель, чем порок. Лживой, с чем мистресс никогда не спорила. Испорченной, о чем иногда откровенничала. Все человеческие достоинства Медани измеряла количеством полновесных золотых марок, а большинство, но не все! прегрешений прощала за количество тех же марок, но вдвое большее. Поговаривали, правда с осторожностью, о её связях с Соломенным Венцом*. Она, не таясь водила дружбу с антикварами*. Подозревали, зналась с фальшивомонетчиками. До подделки монет не опускалась (это прерогатива монетного двора, а там царь и бог граф-палатин), но кое-какие вещицы для нее делались. Не брезговала Медани и знакомствами с теми, о ком плакала виселица и рыдала плаха, а бейлиф Вокх зачитывал их имена перед сном как молитву - не забыть! Внешне молодая женщина выглядела большой модницей, легкомысленной ветреницей, говоруньей от которой много шума и беспокойства, сногсшибательной шлюшкой и много еще кем. Здесь уместно вспомнить змею и не обманываться расписной яркой кожей и игривым язычком. Помним о яде!
  Элори, самая младшая из детей короля от Лисбет, умиляла. Её приятное личико носило печать благолепия и набожности. Губы все время подрагивали от произносимых молитв. Взор редко поднимался выше горизонта и обычно прибывал опущенным к долу. Церковники звали её Благочестивой, королевский двор Блаженной. Она успела побывать замужем и брак её уверенно двигался к разводу. По выражению Дея Тейта, мужа Элори, в их спальне вечный пост. Он силой добивался регулярной супружеской близости, она стой же регулярностью не донашивала зачатых от него детей. Развод не состоялся по причине банальной, Дей Тейт погиб в первую неделю мятежа. Элори облачилась в траур, но горе не исторгло из её серых глаз ни слезинки, скорбь не обозначилась лучиками морщинок. Соболезнования она принимала с тем же выражением лица что и месяц до этого поздравления ко дню ангела. Свое свободное время Элори посвящала изучению мудростей Священных книг. Являлась обладательницей роскошного Писания стоимостью в тысячу грот на которое облизывался сам Великий Викарий. Разъезжала по монастырям и святым местам. Бжегский скит, Вандарская обитель, Лелюва пустынь - обычный маршрут её паломничеств. Строгий, как у почтовый кареты. Попы её привечали ( неправедно надеясь заполучить в дар земли Тейтов), ставили прочим женам и девицам в пример. Наверное поэтому Элори Благочестивую не очень жаловали в обществе ,,шитья и вышивкиˮ. Мужчины её сторонились и сально шутили. ˮУ такой и место не сыскать куда присунуть. Вся Святая!ˮ В детстве она не перечила отцу, в замужестве - супругу. Но не разу не поступила как того от нее требовали. Близкие считали её простушкой, двинутой на вере, но никто не мог с уверенностью сказать, о чем она думает на самом деле. Её исповедник огорчался и жаловался в высшие инстанции.
  − Она поит меня чистой водой!
  − И что в том плохого? - удивлялся недовольству Хэйард Великий Викарий королевства.
  − Я бы хотел узнать, что за срань у ней в голове!
  Пожалуй, исповедник единственный кто не доверял Элори. Справедливо не доверял.
  Впрочем, Гильф хорошо относился к обеим своим дочерям.
  − По крайней мере они не путаются у меня под ногами.
  Но так было до мятежа. Ох, уж этот мятеж, наделавший столько шума! Он многим добавил седин, многим стоил жизни и имущества. Разгоревшись в полную силу, он внезапно сошел на нет. Анналисты искали причины в осенней распутице, в несогласованности действий танов, во вразумлении Всевышним Аерна, старшего сына и наследника здравствующего короля. Некоторые... всегда найдутся умники, которым надо больше остальных, призрачно намекали на обострившиеся отношения между Гильфом и Кайонаодхом в преддверии неизбежной войны с империей. Указывали на странную сдержанность Ордена Святого Храмна, привыкшего более ,,выявлять и хвататьˮ, нежели выжидать. На попустительство маршалка, не задавившего смуту в самом её начале. Голоса умников не услышали. Да и сами они частично отреклись от пасквильных измышлений, бросавших тень на великого короля, частично отправились искупать грехи в монастыри. Упертых оплакала университетская вольница, возложив цветы на могилы почивших светочей науки.
  − Сир! Доставлен Дуанн Амаль! - правильно доложил сентинар бриган, Ланн Дусс человек громоподобный и неповоротливый. Он единственный из замковых допущен в залу.
  − Давай его сюда! - прикрикнул король. - Мог бы и не докладывать. Его и ждем.
  Третий сын короля, произведенный лоном Лисбет Безумной, закован в легкие ручные кандалы. Как представитель королевского рода оковы изготовлены из золота. Не сказать, что золото держит лучше ржавого железа, но почему не потрафить самолюбию высокородного арестанта.
  Дуанн высок, но сутулость скрадывает рост. На нем дорогая, по последней моды одежда. Одно катарди чего стоит и сколько стоит! Шитого золота едва ли не больше чем в кандалах. Украшений нет. Были, но королевский мятежник щедро раздарил их своим церберам. Он на редкость подвижен и эмоционален. До мятежа круг занятий Дуанна сводился к охоте, пирушкам, увеселениям, и опять к охоте, пирушкам и увеселениям. Мятеж привнес в его жизнь сладкий привкус вседозволенности, ощущения собственной величины и значимости. Он как хищник, рожденный в неволе, попробовав живой крови, уже не признавал иной еды. В Кайона Дуанн очутился случайно. Искал новых развлечений. Риаг Аерн, по-братски, доверил ему командовать лансерами и послал на убой. Дуанн ни разу не принимал участия в настоящих боевых столкновениях, воинского лиха не хлебал и подвоха не углядел. Позже ему припишут смерть Тейта, мужа собственной сестры. Дуанн ничего такого не помнил. Эмоции столь захлестнули его, что в памяти отложились всесветный ор, грохот железа, давка, свалка и сотни смертей. Ту битву он воспринимал статической картинкой, где в центре он сам. Потом были еще битвы и еще. И даже когда Аерн сдался на милость отца, Дуанн два раза выводил роты в бой. Оба к всеобщему удивлению выиграл, но в оконцовке оказался и без рот и без денег. Впрочем, денег у него не водилось никогда. В достаточном количестве. Дуанн желал многого, но довольствовался и обходился малым. Он часто говорил, чувствовать себя счастливым можно и с тремя пенсами в кармане. Три пенса стоила самая дорогая шлюха в столичном Охотничьем Домике.
  Но довольствоваться и обходиться малым вовсе не означает принимать сие за должное и незыблемое. И если представится возможность....
  − Сир, − согнулся Дуанн в неглубоком поклоне королю и родителю. - Рад видеть вас во здравии.
  − Рад он меня видеть! В здравии! - возмутился Гильф наглостью сын. - Ты бы больше радовался, шагая за моим катафалком.
  − Сир, уверяю вас, − Дуанн приложил руку к груди в знак беспримерной искренности, − я и представить не мог на сколько в Хюльке паршивые лучники. Аерну не стоило делать на них ставку.
  − А ты на кого бы сделал? - фыркнул король наглецу. О геройствах сына он наслышан в подробностях. И как тот громил Тейта, и как спалил и уничтожил процветающий Длугош, не оставив от городка ни кирпичика ни живой души, и как отдал под меч Доуд, рассчитавшись с наемниками из Рагама. Впечатляющие успехи вдохновившие столичных рифмачей состряпать баллад, пользующихся определенной популярностью у пустоголовых юнцов, изнывающих под отцовской опекой. Но как сие не лестно, у короля имелись серьезные сомнения на счет самостоятельности Дуанна в действиях. Ибо как за самим Гильфом стоял Орден Святого Храмна, так и за плечами мятежного сына виделась одиозная фигура Глена Веронна. Старый бродяга, носивший забытый титул Северного пограничья - фрайх, отменный воин, осмотрительный полководец, наставник молодой поросли, после уроков которого граф-палатин прореживал генеалогические древа многих родов. В свое время у Гильфа не хватило духу, все-таки они были лично знакомы, подписать указ об аресте фрайха. Приказ пошел на растопку, а мессир Веронн продолжал смущать молодые умы. Такие люди как Дуанн Амаль и Глен Веронн просто не могли разминуться. И они не разминулись!
  − Я бы поставил на спарсов. Будь у меня такие парни, что сейчас подпирают стены донжона, по мессиру Фриггу уже бы справили сороковины.
  Маршалк выдержан. Мессир Дуанн волен играть и переигрывать в солдатиков сколько захочет, но прошлого не изменить. Мятеж подавлен!
  Король жестом приказал сыну присоединиться к братьям и сестрам.
  В нарушении этикета, постыдный тыл показывать монарху возбранялось, Дуанн повернулся и поприветствовал Медани жестом. Направил на нее два пальца, указательный и средний. Женщину шатнуло от негодования, а лицо исказила такая ненависть, что присутствующим показалось, в зале стало гораздо холодней, чем на улице. Дуанн довольно улыбнулся.
  − Я тоже рад встрече!
  Медани справилась с чувствами и промолчала. Ненависть не предполагает ответов. Только месть. Дуанн не очень опасался сестры. Наверное, потому что не имел дел со змеями и не понимал их нрава. Они ведь умеют ждать, умеют двигаться так, что кажется не двигаются вовсе, а их раздвоенный язык отвлекает от двух ядовитых зубов.
  Экрут, подергав носом, сделал вид что не заметил действа. Кифф облил призрением и Дуанна и Медани. Чувства должны направлять действия, действия должны приносить желаемые плоды усилий. Эти двое варились в собственной неприязни уже с десяток лет! Кто возьмет верх, ему, Киффу, безразлично!
  Элори молитвенно склонила голову. Загляни кто под капюшон её сбернии*.... Но для того и капюшон, прятать лицо от посторонних глаз.
  − Наконец-то все в сборе, − выдохнул король и поманил к себе камерария. - Раздай. И не перепутай! Этот Дуанну лично от меня!
  Дебрей выполнил просьбу короля. Разнес туго скрученные свитки королевским наследникам. Дуанну вручил последнему.
  − Что это? - спросил Дуанн, прицеливаясь сорвать большую королевскую печать.
  − Узнаешь в свое время, − последовал ответ короля торопыге. - И не трогайте, пока не разрешу!
  Король подал знак Солано.
  - Зачитай-ка им, омоньер.
  Черный призрак выплыл в центр залы. На оглашение свершенных злодеяний потратил полчаса. В мятеже наследника Аерна, в той или иной степени принимали участия все отпрыски королевской семьи Амаль. Экрут организовал брату большой займ, целиком ушедший для найма рот бриган, лансеров и пяти спарс. Последнее пришлись к поре и очень пригодились в битве при Клюце. Самопровозглашенный риаг на голову разбил сенешалка Фланна Кайда, а Дуанн разгромил баталью Тейта. Кифф вроде оставался в стороне, но ордену удалось доказать, именно его люди, по его прямому распоряжению, разграбил королевский обоз, что повлекло немалые трудности в снабжении армии и значительным потерям в войне. Медани, одной ей известным способом, договорилась с частью знати Лафии и Бахайи, присоединиться к Аерну. Более того, мистресс привлекла к заговору канцлера Тунара Амюса и тот запустил руку в государственную казну, что было неслыханно! Элори, чья набожность того гляди превратиться в святость, совершала молебны во спасение многострадального Кайонаодха. Щедрые пожертвования, собранные для оказания помощи, чудесным образом использовались на покупку оружия и жалование мятежников. Под её эгидой наскоро создали Орден Святой Хильдебранты, для оказания помощи раненым и калечным. Но почему-то (и почему только?) святые братья более воевали на стороне новоиспеченного риага Аерна и мародерствовали в Хюльке, чем исполняли святую миссию милосердия.
  Когда Солано умолк, а голос его перестал отзванивать в притихшем зала недобрым эхом, слово взял король.
  − Медани, кажется твой любовничек командовал лансерами при Херсте? Какой он у тебя по счету?
  − Двадцать шестой, сир, − сделал миленькое личико Медани.
  − Тут ты не в свою мамашу.
  − Должно быть в вас, сир.
  − Из-за тебя я лишился толкового канцлера! - искренне возмутился Гильф. Все знали, насколько близко король воспринял измену преданнейшего ему и государству человека. − У меня не наблюдается избыток хороших управленцев и финансистов.
  − Сожалею, сир. Впредь учту.
  − Хотел бы я знать, о чем именно ты сожалеешь. После того как ты уморила двух своих мужей и растратила их достояние, ты замахнулась на государственную казну! По-моему слишком!
  − Только на часть.
  − Часть чего? Канцлера или казны? - съязвил Гильф. Беспутную дочь он любил. Не родись она девкой вот кого посадил бы на престол!
  − И того и другого, − признается Медани.
  − Разворачивай, − прекратил король препирания с соучастницей мятежа.
  Медани небрежно оторвала королевскую печать попортив свиток.
  − Как понимаю это Рагам, − рассмотрела она изображение.
  − Мне отсюда не видно, но вряд ли ты ошибаешься. Слава Великой Кьен Валькирии ждет тебя! Элори!
  Младшенькая разрезала нить маленьким кинжальчиком.
  − Лафия, сир, − в голосе приторная благодарность. За монастырь Св. Идрика, Копскую пустынь, и другие святые места и местечки туата.
  − Возможно, Лафии нужны твои молитвы. Но лично тебе больше пригодиться толковый маршалк.
  − Маршалк?
  − Советую присмотреться к Руарху Иву. Ему не тягаться с моим, но Фригг нынче вне игры.
  − Как пожелаете, сир, − слова и поклон дочерней благодарности.
  − Экрут!
  − Голадж, милорд, − доволен Экрут. Крысе выделили амбар с зерном, а еще с сыром и колбасой, и всем, всем, всем...
  − Деньги великая сила, но иногда мечи сильней. А в Кайона сильней в большинстве спорных случаях. И прежде чем трясти мошною, взвесь, может проще обойтись закаленным булатом. Кстати, в Голадже существует забавная традиция. Любой мужчина может продать свою жену на воскресной ярмарке. Избавься от своей дуры, сынок! Моим внучкам сильно не повезет, если они уродятся в мать. Впрочем, тоже скажу и о внуках, если пойдут в отца. Кифф, ты!
  Пустоглазый разворачивал бумагу, словно её вытащили из бочки золотаря.
  − Бахайя, − ,,выплюнулˮ Кифф.
  − Всем мы ждем своего часа. Блеснуть талантами, доказать чего стоим. Твой шанс, − король в шутку прикрыл свой травмированный глаз. - И не верь, что кривым всегда везет.
  Гильфу понапрасну растратился на слова. Кифф не оценил ни шутки ни отцовского благословления.
  Дуанн не стал ждать. Дернул печать, откинул с куском бумаги.
  − Хюльк!
  − Ты не удивлен? - рассмеялся Гильф.
  − Удивился бы, достанься мне нечто другое.
  − Каждому свое, сын мой. Каждому свое!
  Камерарий вскинул руку в знак соблюдения всеми полной тишины. Кажется, его послушался даже сквозняк.
  − Моей волей вы назначены в туаты Кайонаодха риагами, − проговорил король. − С этого момента вы полновластные владетели полученных земель. Так что теперь под жопой каждого из вас свой личный трон. А на ваших головах маленькая, но своя корона. Конечно, мое слово выше вашего, но мешать я вам не стану. Владейте!
  − А как же Аерн? - перебил Дуанн. - Наш старший брат? Или ты ему уготовил передать Асгейрр?
  − Хрен ему, а не Асгейрр! - выругался король. - Твой братец умудрился залезть на такую проебину и подцепить такую заразу, что никаким наследником ему похоже не быть вовсе. Его хворь не предполагает здорового потомства, а моя кровь должна жить тысячу лет. Потому тот, кто подомнет Кайона, станет наследником трона.
  − Швальб вы оставили для Кэрэн? - любезно поинтересовалась Элори. - Она же в некотором роде...
  − Не впутывайте ее! - помрачнел король. - Всякого из вас кто попробует втянуть девчонку в наше семейное неурядье, сгною в Брюхе! Омоньер! Прими мои слова как приказ к решительным действиям! Невзирая на лица и родство!
  Солано послушно склонился. Наказ собственно излишен. Племянница короля, лэйт Кэрэн, с недавних пор под усиленным приглядом. У короля и у ордена на девушку большие планы. Совместные и раздельные.
  − А насчет Швальба, не беспокойтесь? - Гильф не был злорадным, но тут случай особый. − Сентинар, давай парня сюда!
  Дусс пропал на минуту из залы и вернулся в сопровождении рослого воина. Разворот плеч, твердый шаг, ладно сидящий доспех, пытливый до всего взгляд. Парень на загляденье! Медани при его появлении повела бровкой. Не ожидала!
  − Выдь-ка ближе, голубец, − поманил король скромника.
  Приглашенный сделал несколько шагов вперед.
  − Давай, давай не стесняйся. Прошло время стесняться, − подбодрил король.
  Воин вышел в центр. Он не стушевался. Скорее напоминал матерого волчару (в его-то годы!), готового к драке.
  − Ну, назовись! - приказал король, любуясь парнем. Впрочем, для присутствующих имя приглашенного озвучивать не требовалось.
  − Винтенар Эерих Гашш, сир, − склонился воин.
  − Эерихом Гашшем ты звался до того как я тебя позвал вот сюда. Теперь Эерих Великий Бастард, − рассмеялся Гильф. Тут же осекся. Рана в груди причинила резкую боль. Стрела едва не отправила короля к праотцам. - Пусть твое происхождение не столь высоко, как у твоих единокровных братьев и сестер, хотя в последнее время я склоняюсь считать это отягчением, а не превосходством, но моей крови достаточно компенсировать любое неравенство! Поэтому ты получаешь Швальб. Клянусь Небесами, утрешь нос этим неблагодарным интриганам, получишь Асгейрр! Получишь еще до того как я превращусь в дряхлую развалину. Так что дерзай. Это не только его, это всех касается. Дерзайте! Бейлифы в туатах предупреждены, указы за большой королевской печатью передадут эрлам и мормерам. Владейте, а я посмотрю! - и хыкнул. - Может, мятеж организую. Не все же вам воду мутить! Но предупреждаю, кто вылезет за границу Кайона, окажется не на троне, а на плахе. Вопросы? Неясности? Недоговоренности?
  − А пожелания? - вылез вперед Экрут. Он уже прикинул, на чем навариться.
  − Все пожелания на подковах ваших коней. Прямо отсюда, вы отправитесь в свои вотчины. И что бы духу вашего не было ни в столице, ни где-то еще.
  − В Хюльке таны уже отслужили щитовые, − прорычал недовольный Дуанн.
  − За то тебя неплохо знают. Доброе имя много значит, − издевался над плененным мятежником Гильф. - Может Веронн что присоветует?
  Король жестом приказал наследникам или теперь уже риагам, убираться. Лекарь спешил нести склянку с настоем.
  − Вы себя не бережете, − волновался Дойрон.
  − Тебе же лучше, больше заработаешь, − слабо огрызнулся Гильф. Если бы его спросили как он? Он бы честно признался - херово! Но его не спросили, а венценосец не имеет права жаловаться первым. Тем более подданным. Зачем радовать.
  
  
  
  3. Замок Чедвиг. Восточная стена. Сторожевая турнелль.
  
  Туман накрыл реку, заткал белым окрестные поля, переполнил низины и овражки. Замок плыл в молочной кипени потрепанным невзгодами кораблем. Бесшумные волны обтекали каменный остов, вскидывались на стены-борта, лезли кверху, захлестывали проломы и обрушения. Подрастеряв прыть, медленно отступали, опадали в ров, уползали за березовые околки. Слева, обманной отмелью, вспухал Висельный Холм, заманивал хороводом светлячков-факелов, перекличкой встревоженных голосов.
  ˮСлучилось что? ˮ − присмотрелся Солано, но так ничего толком и не разглядел. Из-за тумана и сумерек.
  Достаточно прохладно и омоньер, согреваясь, прогулялся по парапету стены, неосознанно переступая чересполосицу стыков плах настила. Когда ходить бесцельно надоело, коротал ожидание, кидая с высоты камешки. Когда и это занятие приелось, оценил состояние башен и куртин. Печальное зрелище трудов людских. Ангус мар-Тонг осадное дело знал крепко и применял умело.
  Далак Мюрис предупредительно кашлянул, обозначив свое присутствие. Теперь он облачен в обычного кроя тунику, но не серую, как у большинства храмовников, а темно-голубую. Поверх туники неизменный орденский черный скопуляр. На голове шапочка-каль. Грозное оружие осталось в комнате. На поясе только уставной баллок.
  Встреча омоньера и далака - не частное свидание переговорить и разойтись, бывшему ученику и бывшему наставнику найдется, о чем перемолвиться, но не в этот раз. Солано прибыл из столицы в свите короля, а Мюрис, весьма нежданно, прислан Орденом ,,...наблюдать исполнение закона, всячески пресекая его неправедное толкованиеˮ. Пространная формулировка подразумевала широчайшие полномочия, вплоть до вмешательства в ход судейства. Не все достойные петли её обретали, далеко не всех обласкивала ,,сосновая толстухаˮ. Орден заинтересованно нуждался в должниках. Не денежных, хотя и в них тоже, но подушных. Однако на этот раз у омоньера возникли большие сомнения о причинах присутствия в замке далака. В Чедвиге ему ничего... вернее никого не заполучить, а раз так...
  ˮЛокли знал, что пришлют далака...ˮ, − заподозрил Солано. Впрочем, к чему пенять на подчиненного? Сам должен давно сообразить. То обостряющийся, то вялотекущий конфликт с приором и пробстом не мог закончиться ничем иным кроме вмешательства в его дела, полной подконтрольностью и, не исключено, показательной поркой. Что собственно и предстояло.
  − Объяснения нужны? - первый вопрос далака.
  − Какие уж тут объяснения.
  − Тогда жду их от тебя.
  − Могли бы проявить терпение, − укорил омоньер.
  Намек далаку понятен. Он и не скрывает инициаторов проверки.
  − Обсудишь с самим пробстом. И с приором.
  ˮЗначит инициатор Брадарˮ, − заходил желваками Солано. Последнее время старик сделался невыносимым. Ни шагу без его дозволения. Все подгребал под свою руку. Непонятно, отчего приор Эверт смотрит на происходящее самоуправство сквозь пальцы, позволяя дружку вторгаться не в свою зону ответственности. Цена дружбы? Или цена старческого спокойствия, досидеть в приорах до почетной кончины. Еще один ˮвеликийˮ сиделец в бессмысленном пантеоне Ордена?
  Омоньер открыл ладонь получить тессер*. Свинцовый кружок с оттиском символом Храмна-ворона. На грубой тесьме восемь узелков-напоминаний о смертных грехах. В каких обвинят его? Нелюбовь к ближнему не вчиняется в вину Святым Писанием.
  − Согласно уставу Ордена, у меня есть право покаяться брату.... Но я не воспользуюсь им.
  − Настолько безгрешен или настолько уверен в себе?
  − Уверен, − тверд Солано. О грехах лучше с далакам не заводить разговора, верный проигрыш. - Мои дела и помыслы во благо Ордену! И пусть хотя бы половина братьев из Фрисса скажут о себе тоже самое.
  − Гордыня, − не проникся пониманием к радетелю за Орден фра Мюрис. По-паучьи цепкие пальцы отпустили первый узел. Тессер слабо качнулся.
  ˮТолько-то?ˮ − озлобился Солано. Предстать перед Капитулом Ордена он не боялся.
  − Тогда..., − омоньер не убирал руку, ожидая тессер.
  То, что далак, здесь и сейчас, применит к нему данную ему власть, омоньер не очень-то верил. Или не хотел верить. Или не допускал подобных мыслей. Или заблуждался, как всякий определивший цель, но не разборчивый в средствах её достижения − победителя не судят! Не обязательно судят.
  − Омоньер ничем не лучше других, − отказал ему Мюрис.
  Все оборачивалось к худшему. Обязанности далака не предполагали рассмотрения в миру каких-либо иных ценностей, кроме ,,Бог есть Истина, Истина есть Богˮ. Что может быть выше? А человеческая жизнь? Что она? Песчинка в песочных часах.
  − Но ничто не помешает мне его выдать... и забрать*.
  Солано невольно вздрогнул, утверждаясь, его разлад с пробстом и приором зашел далеко. Слишком далеко!
  У Западной Башни шумное движение. Развод сервиентов во главе с винтенаром прервал обход стены. Встречаться с омоньером? Не приведи Господи! С далаком! Спаси-сохрани!
  По ступеням бодро задробили башмаки. Умудренный винтенар повел людей окружным путем.
  − Шевелись, свиньи непоросные! - подгонял он служивых убраться поскорей.
  На стене вновь тихо. Сумерки, ветер, фра Солано, фра Мюрис и тусклый блеск раскачивающегося свинца.
  − С чего начать? - омоньер сделал над собой колоссальное усилие остаться спокойным. Его усилия далак также не оценил, как и радения во благо Ордену.
  − С чего пожелаешь. Ты ведь ознакомился с буллой приора?
  Не услышал ни да, ни нет. Солано хватило на три верхние строки, дальнейшее сообщение проигнорировал.
  Тессер слабо качнулся на короткой тесьме. Как же! Гордыня!
  − Я наблюдаю, − напомнил Мюрис.
  − Наблюдают за тем, кто вышел из доверия, − крайне недоволен омоньер.
  − Утрата доверия, - Мюрис расправил оставшуюся часть тесьмы, пропуская узелки между пальцев. - Здесь нет такого греха.
  На Висельном Холме оживление. Человеческая фигура, скорее всего винтенара, в окружении суеты и факелов.
  Далак подступился вплотную к прорехе в стене - зубец вывалился наружу. Под ногами обрыв в двадцать ярдов. Потревоженный камешек бухнул где-то далеко внизу.
  ˮНе вводи меня во искушение, ибо слаб дух мой и смятение сердца моего великоˮ − припомнил Солано строфу псалма, но не увидел ничего крамольного в действиях строфой предупрежденных. Проявил бы он стойкость, находись здесь с ним пробст или приор? Вот это было бы воистину подлинное искушение? А сейчас? Разве нет?
  − Меньше всего я желаю чтобы наблюдали из-за моей спины, − признался Солано.
  − Придется потерпеть, − все так же сдержан далак. Пожелание омоньера значат для него еще меньше, чем усердие и радения. Он здесь и этим сказано достаточно.
  − Да, уж как-нибудь, − согласился выносить тяготы неприятного разговора Солано.
  Далаку на его тяготы плевать. Ищешь утешений, исповедуйся.
  Омоньер сосчитал бегающие огоньки на Висильном Холме. Нечетно − к добру, четно - к худу. Огней пять.
  ˮВспомнил....ˮ
  Суеверия слабость, омоньеру не пристало её позволять.
  − Начни с Аерна, − отвлек от раздумий Мюрис.
  Говорить Солано вовсе не желал, ни в такой обстановке ни при таких условиях. Сам по себе разговор ставит его в подчиненное положение, каждое произнесенное слово ляжет на чаши весов его дальнейшей судьбы. Её будут решать за него. Скоро ли, долго ли, но решат.
  − Он болен и он в Ольбре, − обошелся Солано скупыми подробностями.
  − Что из этого правда? - не удовлетворился краткостью Мюрис.
   Солано внутренне подобрался. Но от него требовалось отвечать и быстро.
  ˮВрать надо легко! Как дышишь!ˮ - мысль насколько мерзкая, насколько и справедливая. Ею и напутствовался. И еще... Ложь не включена в списки смертных грехов. Наверное, потому что присуща всем. И грешным, и праведным.
  − Все. Аерн болен, а в Ольбре помещен по просьбе короля...
  − А король знает о своей просьбе? - тут же перебил далак. - Держать наследника в замке, куда никого не пускают.
  − Это его просьба, ограничить круг контактов Аерна.
  − Из-за болезни?
  − Болезнь не позволит Аерну прожить долго, но пребывание в замке гарантирует, срок его жизни не станет меньше отпущенного.
  − А зачем королю сифилитик? Зачем он тебе? Зачем он Ордену? Зачем с ним возиться? - сыпались вопросы Мюриса.
  Отвечать на все? Или что-то пропустить?
  − Предлагаете прикончить? - Солано умышленно употребил множественное число. Далак не приходит сам по себе. Его присылают! - Пока он жив, порядок наследования не нарушен. А это время!
  − Я ничего не предлагаю, − напомнил ему Мюрис, с кем тот разговаривает. Солано от извинений воздержался. Он их и не мыслил. Он омоньер.
  − Тщеславие! - скользнул второй узелок на тесьме.
  У Солано сбилось дыхание. Рука легла на пояс, не вцепиться в рукоять баллока.
  - Что насчет слухов? - требовал объяснений Мюрис.
  − Слухи это только слухи. Их всегда много.
  − По поводу способа лечения Аерна, − потяжелел голос далака.
  Нельзя сказать, что Солано испытал страх, но в возникшем чувстве явно присутствовал его привкус. Холодящий привкус, вызвавший желание плюнуть на все, хватануть горячего глегга* и завалиться в кровать. Задрав ноги на спинку, слушать тишину и сверчков. Ну, их всех! И далака в том числе! И его расспросы. И ответы на его расспросы.
  − Шесть, − далак сделал паузу, ожидая продолжения от Солано.
  − Чего шесть?
  − Шесть девочек. Не достигших зрелого возраста. Тебе назвать их имена?
  Наивно полагать, что тайное навсегда тайным и останется. Но так скоро? Впрочем, немного найдется молчунов перед далаком.
  − Если имена понадобятся, их назовут. И среди них нет детей. Они все даровали первую кровь пашне*. И сниться мне они тоже не будут! Тот, кто стыдиться трудов своих, вкусит горечь их плодов, − закончил Солано строкой из Писания.
  − Хочу понять, ты искренне заблуждаешься или веришь в то, что делаешь?
  − А я хочу понять, почему вас так волнует судьба Аерна?
  − Она волнует тебя, а Орден то, что ты делаешь? Ведь не говорят об омоньере, но говорят об Ордене!
  − Пусть говорят.
  − Тебе пересказать что именно и в каких выражениях?
  − Я делаю то, что необходимо. В данный момент и ближайшее время.
  − Дурная слава, что дурная болезнь, не проходит и не скоро лечиться. Если лечиться вообще. Добавь теперь назначение риагов. Была ли в том нужда?
  − Аерн себя не оправдал. Поднять Кайона, надо быть политиком, а не полководцем. Аерн никудышный политик и посредственный полководец. При том, что он на голову выше Дуанна и остальных. Ни происхождение матери, покойная Гвиннет родом из Рагама, ни деда - он тан Гаеэля, не помогло ему. За исключением Хюлька остальные туаты не поддержали мятеж.
  − Противостояние не состоялось, − согласился далак.
  − Потому и назначены риаги. Королю нужен покорный Кайонаодх.
  − Ты сказал королю. А тебе?
  − Нам! Я не отделяю себя от Ордена!
  − Вот в это я и хотел бы поверить более всего.
  − У тебя есть сомнения? Или у кого-то есть сомнения?
  − Человек слаб духом и порой легко ищет собственной выгоды там, где следует блюсти общую. Ты - человек.
  Далак ощущал, его собеседник буквально пропитан жгучим нетерпением закончить разговор. Солано терпеть не мог держать ответ перед кем-либо. Но гордыню уже прошли.
  − Так же как и ты.
  − Сейчас речь не обо мне.
  − Я служу Ордену! - рыкнул Солано.
  Запоздалая волна холода прокатилась по спине омоньера.
  − Гнев! - качнулся тессер на третьем узелке.
  Далак выдержал паузу, позволяя Солано прийти в себя.
  − Чья идея с наследниками? - продолжил Мюрис.
  − Высказал её Гильф, но принадлежит она Амюсу. И возникла, полагаю, когда канцлеру не удалось реформировать налоги. В Старом Королевстве не смотря на разногласия, не приняли нововведений. Не ровняйся туаты друг на друга, реформа могла состояться.
  Но далака интересовала совсем другая подробность.
  − Ты в этом уверен, что это Амюс а не другой?
  − Да.
  − А в причинах столь рискованного решения?
  − Да.
  − На чем основана твоя немногословная уверенность?
  Солано на мгновение задумался. Семя быстрее произрастает только в подготовленной пашне... Значит ли что на Гильфа влиял кто-то еще? Не бывший канцлер?
  ˮНе поздновато ли?ˮ − укоротил собственные сомнения Солано. Да и разве в том его... Ордена интерес.
  − Мотивы. Королю нужны деньги... все деньги и армии Кайонаодха. Только так.
  − Посыл короля мне понятен. Но следовать совету бывших друзей, все одно, что потакать собственным врагам.
  − Король знает что делает.
  − С какой поры король делает то, что хочет?
  − А разве в его деяниях нет заинтересованности Ордена?
  − Интересы можно реализовать по-разному. И с меньшей кровью. Для чего тебе понадобился бастард? − Мюрис без особого труда установил авторство омоньера.
  − Швальб ослушается короля, не примет риага и прольет королевскую кровь. В данном случае законных наследников не поставить.
  − А почему именно Эерих Гашш?
  − Он рос при дворе. К тому же зрелый мужчина. Не заскулит, когда ему станут ломать кости и окунать в кипяток, − признался Солано.
  − Думаешь, жизни одного бастард окажется достаточно запустить новый мятеж?
  − С удовольствием бы послушал от кого-нибудь, что будет достаточным для этого. А что касается Эериха... Одним больше одним меньше, разницы нет, важен успех в начинаниях.
  − Парень не так прост, − предупредил Мюрис. − Он привык добиваться своего в жизни. Без чьей либо поддержки.
  − И многого он добился? Винтенар!
  − Зато сам.
  − Пусть пробует, кто против. Но вполне достаточно, если достойно умрет.
  − Как понимаю слова короля о короне пустой звук.
  − Не всем и не все обещания обязательны для исполнения.
  − Тем более бастардам. Любопытно проследить, − ответил Мюрис. По его опыту полукровки дееспособней чистокровных.
  − Первоначально Аерна хотели заменить Дуанном, − продолжил омоньер без принуждения. - Он конечно не ровня Аерну и остальным, но у него у него есть Веронн. Фрайх сам по себе мятеж. Против всех и против себя самого. В его возрасте трудно переменить характер или пересмотреть убеждения. Он и не будет, − Солано говорил о фрайхе с уважением. Чего удостаивались не многие, не только в миру, но и в Ордене. Человек делал то, что считал нужным, ни на кого не оглядываясь, и ни с кем особо не считаясь. Как не позавидовать!? − Но потом рассудили, лучше задействовать всех. Никого не оставлять за спиной.
  − Слишком легко и складно.
  − Нелегко и не складно, − выразил несогласие Солано.
  − И избыток действующих лиц. Можно запутаться.
  ˮКажется, это намек получить подробностиˮ − догадался Солано. - ˮПолучит!ˮ − Желание отвязаться от далака, подгоняло.
  − Вижу, не все разъехались? - спросил он Мюриса.
  − Риаг Дуанн, − будучи человеком старой закалки, Мюрис не пренебрег официозом. − Добивается пересмотра своего назначения. И денег. В кредит войны не устроишь, а его собственные карманы пусты.
  − Ты обратил, сколько с Дуанном людей?
  − Десяток-полтора, − не увидел ничего необычного в малочисленности свиты далак. − С ним редко бывает больше.
  − С Пустоглазым почти тридцать. И еще добрая сотня ждет в Шантале. Известно доподлинно. В Пфальце, не смотря на ограниченный круг знающих людей, предупредили Киффа. Как видишь, борьба за Кайонаодх началась не в Чедвиге. В замке она получила лишь монаршие дозволение.
  − И кто поделился секретом?
  − Шенк Гибб, − щедро открыл тайну омоньер.− А ему проболтался, скорее всего, сенешалк.
  − Ты не уверен?
  − Скажем не на все сто.
  − А зачем пьянице Кайду лезть туда, куда его, судя по всему, не приглашали?
  − Добрые дела зачтут или заплатят.
  − У него долги?
  − У кого их нет, − уклончив ответ омоньера.
  − А Гибб? Толстобрюхого потянуло интриговать? С таким же успехом он может пытаться петь!
  − В пение главное не исполнительское мастерство, а аплодисменты.
  − И кто же ему будет аплодировать?
  − Новый канцлер, − порадовал учителя Солано.
  − Весьма занятно, - призадумался Мюрис.
  Солано позлорадствовал. Вопросы задавать легко, отвечать на них трудненько. И делать умный вид то же очень просто.
  Тессер предостерегающе качнулся. Думай, о чем думаешь!
  − У Гибба есть младшая дочь Анстиг. Она подружка Мюринг Гахх. Лэйт Мюринг Гахх лежит под Киффом Пустоглазым. Эклер друг семьи Гаххов. Давний друг. После кончины Роя Гахха особенно. Так что в курс дел ввели не только Киффа но и канцлера, − расшифровал омоньер события. − Эклеру помогают по крохам собирать влияние при дворе. Семейство Гаххов было не из последних, пока Рой не рассорился с королем.
  − Кто-то тянет Гаххов, а те канцлера? Эклер не Амюс.
  − Он справиться, − уверил Солано.
  Мюрис наградил его пытливым взглядом.
  − Ты полагаешь, он нам пригодиться?
  − Об этом рано говорить, − осторожен Солано. - Вот когда прочно усядется на королевскую кассапанку*...
  Он вспомнил королевское − ,,Я король!ˮ в придорожном шинке. Заиметь в друзьях недругов своих друзей никогда не помешает.
  − С твоих слов вытекает Анстиг и Мюринг не просто подруги.
  Далак не был бы далаком если бы не блюл интересы Веры. При любых обстоятельствах. Даже допрашивая омоньера и болтающийся на третьем узле тессер.
  − Отец Жибер, − не скрывал источник информации Солано. Маленький подарок. За все ,,хорошееˮ.
  Тайна исповеди, относительная тайна. Верить, что чистосердечное признание сойдет с рук − наивность, которой давно здравомыслящее большинство бесследно переболело.
  − И сколько просит?
  Жесткий голос подобен раскату грома.
  − Ему требуется протекция Ордена. Он хочет быть настоятелем в Осьно.
  За свой секрет Жибер просил немало. Но теперь это уже забота далака. Жаль, конечно...
  − Весьма познавательно, − признал Мюрис и удивил омоньера. - Особенно про Киффа.
  Далак сунул руку под скопуляр и извлек нож в кожаном чехле. Бисер тускло переливался в вечернем сумраке. Бахрома спутана.
  − Знаешь чей?
  Мюрис вытащил нож из чехла. Сталь не блестела. Вороненый металл впитывал скупой свет.
  − Майгар, − определил омоньер без колебаний.
  − Непросто майгар. Не рядовых майгар, а заслуженных опытных воинов. Их видели во многих местах Кайонаодха. Несколько групп. Одну, у Перевитого Бора, уничтожили.
  − Гм..., − хмыкнул озабоченный омоньер.
  − В Кайонаодхе полно мест почитаемых Майгарами, но они вспомнили о них именно сейчас, когда король решил поставить на колени Старое Королевство. А что если танов предупредили и они договорились с майгарами о помощи? А посещение святилища договору подтверждение? Тогда Кайонаодх сожрет Асгейрр, а не Асгейрр их.
  − Если это так я найду тех, кто снюхался с горцами, − пообещал Солано.
  Вручат ему тессер, осудит ли его Капитул Ордена, но пока он омоньер оправданию бездеятельности не будет.
  − Прежде разберись с фарозскими розами и Амюсом. Можешь пояснить происходящее? Внятно пояснить.
  Солано пожал плечами. А что там такого?
  − За два месяца заключения, ему дважды присылали по букету. Вот и все. С чем тут разбираться?
  − Кто прислал? Почему? И почему именно такие цветы?
  Приор, пробст, король, далак.... Советы, просьбы, требования, приказы... Сколько всего на одного омоньера!
  − Мне нет до этого дела. Бывший канцлер сидит в Брюхе и будет сидеть до решения суда! - огрызнулся Солано. - Добьется родня его оправдания, в чем очень сомневаюсь, поедет в ссылку. Не добьется, палач на коште у короля, но не Ордена.
  Мюрис терпеливо выслушал запальчивую и несдержанную речь омоньера.
  − Первый раз Амюс получил букет в прошлом месяце, седьмого числа. Одиннадцать красных.... и одна белая роза, − далак говорил с легкими паузами, подчеркивая ими важные детали. − Второй раз... восьмого этого месяца. Десять красных.... и две белых... Предположу, следующий будет... девятого дня следующего месяца и в нем будут.... девять красных... и три белых.... Что это? - далак потребовал от омоньера четкого ответа. Краткого и четкого. У Солано такового не нашлось. Даже невнятного.
  − Я разберусь с этим, − пообещал Солано, сознавая, его ткнули носом в дерьмо. Как котенка.
  − С чем еще тебе предстоит разбираться? Чего еще ты не знаешь, Дюк? - назвал Мюрисс по имени своего ученика. Делал он это крайне редко, когда хотел предостеречь. - Ты слишком во многом хочешь верховодить.
  − Я служу ордену. Так же как и все мы! - зашипел Солано. Он не любил собственного имени. Его часто на этом ловили, провоцировали, он знал это, но ничего не мог поделать с собой. Собственное имя служило для него худшим из оскорблений. Здесь же, в обращение зашифрован особый смысл. Значит, он чего-то не видит, не понимает, упускает из виду!
  − Служишь, − успокоил ученика Мюрис. - Но кто взваливает непосильную ношу, может её не донести.
  − Кто-то же должен!
  − Ни Аерн упрятанный тобой в Ольбр, ни смута в Кайона, ни победа или неудача одного из наследников, пусть даже бастарда, не должны отвлекать тебя от главного - лэйт Кэрэн! Вся это возня с Кайона идет с подачи короля или еще кого-то, но не Ордена. Крушение Кайона не поможет нам вернуться за Пролив! А девчонка поможет. У нас нет альтернативы и ты должен это осознать и принять. Против империи Асгейрр не выстоит ни с батальями Кайонаодха, ни с ротами из Ногра, ни с нашей поддержкой, ни без нее. Только в первом случае Орден исчезнет вместе с Амалями. Во втором... земли Галахада не самые приветливые. Уйдя от одной войны, мы влезем в другую. Она будет не намного легче, но с той разницей, мы будем биться и гибнуть за свое! Помощи Сарцана и Великих Мормерств слишком мало спасти Асгейрр, но достаточно вернуть Галахад. Это пойми! Все что от тебя сейчас требует Орден, не важно как, чем и кем ты пожертвуешь, заполучи манускрипт! И все!
  − Пока я здесь за лэйт присматривают, − резок ответ Солано. Он давно не ученик. Давно! Он омоньер!
  − Кто присматривает? - подозрительно тих голос Мюриса. − И насколько остры и внимательны глаза твоих наблюдателей?
  Его спокойствие подобно ушату воды на разгоряченную голову.
  − Если ты о Мэйве Ланже..., − обуздал горячность Солано. − Младший сын лэндлорда Ланжа из Тревилла. Фамилия знатная. Но знатностью не наполнишь карманы. Полгода ошивается при дворе непонятно в качестве кого. Появился в свите Киффа, затем отирался у Экрута. Теперь походу сам по себе. Не бретер, но эпатажен. Два поединка. Выиграл случайно. Но на всех произвел впечатление. Не без пособничества Дафны Этуро свел знакомство с лэйт Кэрэн. Несколько мимолетных встреч. Одно коротенькое свидание. Никаких обязательств. Девочка выросла и хочет любить. И хочет ответной любви... Обычное дело в бытие взрослеющего человека. А женщины особенно.
  − Если бы дело заключалось только в этом... Дафна Этуро, адди и близкая подруга лэйт Кэрэн...
  Солано кивнул соглашаясь - все так.
  −... И вот эта близкая подруга заказала у Эйкина...
  Омоньер взял протянутую далаком керамическую трубочку. Обожжена под цвет кожи. Крышечка открывается давлением ногтя. Неприметная и миниатюрная.
  На ладонь выкатилась горошина. Солано понюхал. Запаха отсутствовал.
  − Яд?
  В столице мэтра Эйкина знали как просвещенного ученого и умелого медикуса. Он так и представлялся − медикус Эйкин. Считал, звучит солидней. Медикус бесспорно был образован, смекалист и обладал рядом востребованных умений. Первым из лекарей додумался использовать хлопок с растертыми фисташками, акацией и медом в качестве противозачаточного средства. До этого повсеместно употреблялась кожура лимона внутрь вагины и горькая ртуть в качестве профилактического питья. Оспорил и доказал вздорность убеждения, что рыжие родятся в результате греховного зачатия во время регул. Успешно изготовлял различные зелья широчайшей направленности действий: лечить, травить, привораживать, изгонять. Являлся ярым сторонником Солернской школы медицины, и тончайшим знатоком ведьмовской волшбы и любжы. Выполнял узко специфические хирургические операции. При помощи многочисленных срезов сводил клейма у каторжников, сшивал девственные плевы у поддавшихся греховному соблазну девиц, зубопротезировал сластен, драчунов и любителей грызть орехи, исправлял ,,заячью губуˮ, лопоухость и курносость. Словом, занимался много чем предосудительным, за что и попал в поле зрение Ордена. Будь медикус менее умен и умел, запросто бы распрощался с жизнью или свободой, угодив в Брюхо. Но Орден взял его на довольствие. Эйкин и не подумал отказываться. Свобода или жизнь - риторика чистой воды! Глупая нужно сказать риторика! Глупейшая! Под патронажем и соответственно защитой, ни больше, ни меньше, самого Святого Храмна, он задумал осуществить множества небезопасных идей, коими фонтанировал его изощренный в изобретательности и новаторстве ум.
  − Алеколу*, − назвал снадобье Мюрис. - Он научился делать зелье.
  − Парня и прислугу уберут, − моментально отреагировал Солано на слова далака.
  − Твой выводы скоропалительны и от того удручающи. Не станет этих, объявятся другие. И действовать будут не в пример осторожно. Если у Кэрэн это серьезно... значит тебе в руки дается еще один способ влиять на её. Идгид слишком ненадежный поводок. С рождения девочку препоручили нянькам. Её дочерние чувства не более, чем боязнь окончательно остаться в одиночестве. Любовью к матери там и не пахнет! Так зачем же спешить с Ланжем?
  − По возвращению я приму должные меры, - мысли, что может и опоздать, Солано отсек как ненужные и несвоевременные.
  
  
  
  4. Туат Хюльк. Развилок на Довер и Инхорн.
  
  − Не поторопимся, опоздаем! − подгонял спутников Дуанн. - Эрл Вильм не очень жалует поздних гостей. Ворота Инхорна захлопнут и перед самим Всевышним!
  ˮОн никого не привечает. Таких гостей особенно!ˮ − мог бы возразить Веронн молодому риагу. Но не стал. Дуанн из тех, кто признает собственные заблуждения, лишь приложившись об них лбом. Не тихонько, а со всей страстью душевных порывов.
  − Утонем в одной из этих проклятых луж, вовсе никуда не успеем! - не согласен со спешкой Деро.
  Конь под сквайром осел на задние ноги и едва не завалился. Всадник удержался, но нарядный шаперон слетел с головы под копыта!
  − Но! Шлюхино семя! - с досады рванул поводья Деро.
  − Не отставать! - не терпит замешательств Дуанн.
  Дорога через низину подобна грязевой реке. В начале спуска сгнивший межевой столб завалился на обочину. Огромные лопухи, наступавшие из канав, барабано дрожали от редких дождевых капель.
  За низиной путь ложился на длинный полукруг, взбирался на взгорок к поросшим сорняком развалинам. Под деревом, с прореженной безжалостным ветром листвой, прятался от непогоды фургон маркитантов. Похоже, им удалось в такую мокрень развести костерок. Две фигурки, накинув на плечи мешки, жались к крохотному теплу. Над огнем висел котелок, пуская жиденький пар.
  Всадники пронеслись мимо. Деро из предосторожности прикрыл собой Дуанна.
  − От вашего брата можно ожидать чего угодно!
  − Не в такую сырость! Пустоглазый в дождь и носа из дома не покажет! Без маменькиного дозволения!
  − Ему незачем самому месить грязь. Найдет кого подослать!
  За сосняком открылась давно брошенная пахота, за недоглядом поросшая бурьяном и овсюгом.
  Одолев поле, дорога добегала до вросшего в мох камня и расходилась надвое. Левый отвилок долго тянулся вдоль сосен, нырял в подлесок, проседал в балку и прятался за черемушник. Правый, заложив зигзаг, перечеркивал бурьянное море и скатывался к низкому берегу речки. Неподалеку находился мост, но от всадников, и он и река, заслонены вымахавшем на гарях густым осинником.
  − Не нравиться мне это, − Деро придержал разгоряченного скачкой коня. Животное заплясало под седоком, разбрызгивая бурую жижу.
  Не только сквайр, но и вся кавалькада вглядывалась в неожиданную помеху на пути. Да и помеху ли?
  На камне стоял человек. Стоял задрав голову. Смотрел в серую осеннюю высь, ловил раскрытым ртом редкий дождь. Жадно сглатывал малую влагу и не мог утолить жажду. Человек абсолютно гол. Ни клочка ткани или шкуры прикрыть свою наготу.
  Деро привстал в стременах и далеко огляделся. Он не жаловал случайные встречи. Случайность обычно чей-то трезвый расчет. Но за непогодой многое увидишь?
  − Лучше поберечься, сир, − беспокоится Деро.
  − Кого? Его? - возмущается Дуанн. Легкий флер пренебрежительности нынче в моде поголовно. И в столицах и в провинциях. Когда не нажит опыт, не пройдены горнила потерь и обретений, что еще остается молодым воителям? Глупости и бравада.
  − Как знать, − Деро никак не мог определить для себя, что именно заставляет относиться к безоружному несчастному с подозрительностью.
  − Обычная жертва разбоя! - уверен Бусси. Уверен-то уверен, но рука тянется к шестоперу. У всякой веры свой оплот.
  − Не словить бы стрелу, − крутиться в седле Деро.
  − Чистое поле вокруг! - вразумляет не в меру подозрительного товарища Дуанн, тыкая в стороны света плетью. Намокший темляк кропит восток и север водой.
  − Сир! Позвольте мне? - вызвался Йюхен. Баннерет* преисполнен надежд ухватит судьбу за хвост. Предыдущая попытка закончилась тюремным заключением, и как знать, не плахой ли? Только благодаря Дуанну он на свободе и в целостности.
  Дуанн первенства не уступил. Он вообще не любил уступать. А теперь, обладая малым королевским величием, тем более.
  − Сир! - пытался образумить риага Деро, но не образумил.
  − Самому зачем лезть! − звучит вдогонку упрек Веронна, но и его Дуанн не слушается.
  Расстояние малое, доброй лошади на два скока. Риаг подъехал к камню. Жертва разбоя или не замечала или не отреагировала. Как не замечала ни холода и ни дождя.
  − Кто такой? - потребовал объяснений подоспевший Йюхен. Не самому же риагу спрос чинить?
  Человек не шелохнулся. Разве что от глотания часто дергался острый кадык.
  − Кто такой спрашиваю? - прорычал Йюхен. Рослый баннерет давил голосом. - Беглый? Отвечай!
  Обыденность бытия, его размеренность и даже в какой-то степени предсказуемость, притупляет восприятие окружающего. Не замечаются настораживающие детали, остаются без внимания важные мелочи, ,,не читаютсяˮ штришки к событиям, в лицах, в действиях. Зрячие слепы, имеющие слух глухи...
  От Веронна не укрылось, человек слушает их. И слышит! Прекрасно слышит!
  ...Звякнул металл. Не пряжка о пряжку, не украшение на конской справе - оружие! Человек чуть повернул голову, наблюдать всадников в щель век. Повернулся ровно на столько, на сколько требовалось. Обратили ли ˮбряцающие и воспрошающиеˮ на это внимание?
  ˮНет, конечно!ˮ - изумился Веронн. И изумление старого рубаки не отнести к приятным.
  Глен Веронн много старше своих спутников и помнил, чему и как обучали в старых школах. Не в нынешних, где мастер больше напоминает балаганного Полишинеля, а истинных фехтмейстеров. Помнил ˮзлых мэтров клинкаˮ натаскивавших учеников в жестоких сшибках и рубках. Измыватели мрачно шутили над разодетыми зазнайками.
  − Если тебе мешает биться слишком задранный кверху нос, отсеки его! Пока тебе не отсекли голову!
  Сейчас и Дуанн и Йюхен и Бусси напоминали таких зазнаек. Разве что Деро должным образом осторожен.
  Взгляды Веронна и пытливого сквайра встретились. Что Деро хотел ему сказать? На что обращал внимание? Фрайх не понял.
  Йюхен направил короткую пику ткнуть молчалника. На крестьян угроза производила должное воздействие. Они или разбегались, или падали на колени, или начинали без умолка трещать и вопить, выпрашивая милости. Здесь же все обратно. Человек расслаблен и спокоен. Дыхание не участилось, а выровнялось. Крестьян не учат тонкостям боевой концентрации!
  ˮСеверянин?ˮ − изумился Веронн. Но в Скарре нынче днем с огнем не сыскать доброго бойца. Повывелись. − ˮМайгар?ˮ − другая крайность, но тоже маловероятная. Чего горцу здесь делать? - ˮНе лапотники же из Кайона драться научились,ˮ − не поверил фрайх. В свалке они хороши, а нос к носу слабоваты. − ˮКто тогда?ˮ
  Дальнейшие наблюдения вызвали у Веронна еще большее удивление. По человеку, сверху вниз пробежала легкая волна, будто он мысленно проверял готовность мышц к схватке. Дернулась шея, напряглись плечи, поджался живот, подогнулись колени. Затем волна пошла вспять. Перебрала пальцы левой руки - мизинец чуть отошел в сторону. На правой − пальцы поджались.
  ˮИшь, шельма! - неосознанно восхищался Веронн, улыбаясь в усы. До чего приятно встретить толкового воя. С таким вот и сражаться не обязательно. Увидел стойку и движения, и сразу понятно кто кого. Ты или он!
  − Оглох!
  Пика чуть двинулась в сторону голого. Тот подался вперед, перераспределив опору ног.
  В старой школе это называлось баланс мер. Ничего лишнего в ответ на угрозу. Ничего! Ни единого движения, ни единого вдоха.
  Йюхен потянулся кольнуть пикой.
  − Долго молчать собираешься?
  Теперь человек не двигался вовсе. Не находил пику достаточным преимуществом перед ним?! Или пика таковым и не являлась. Мысли в голове Веронна закрутились быстрее. Почему босяк не боится вооруженного противника? Не потому ли что Йюхен его за противника не считает?
  ˮЧто предпримет?ˮ - попытался угадать Веронн.
  Фрайх железно уверен, человек безучастен только до той поры, пока угроза не обернется явной атакой.
  ˮОн не позволит коснуться себя! Будет дорожить своей шкурой как самым бесценным сокровищем на свете!ˮ - открылось старому вояке. - ˮОх, курвец! Уклониться в развороте и пропустит укол! Перехватит ближе к руке и сдернет раззяву с коня!ˮ
  Варианты множились и, Веронн путался в прочих возможных событиях.
  Ударит в морду лошадь!? Нет! Нет! Скользнет между Дуанном и Йюхеном! Дуанн левша, ему неудобно рубить! Как узнал? Откуда? Меч ему не виден! А Йюхен? А что Йюхен? Где ему развернуться с пикой?! Если только подтоком? Бляжья рожа! Дуанн! У него к подседельной сумке цеп привязан!
  ˮЗараза!ˮ - выругался Веронн. Человек ждет и не собирается уклоняться! Он будет атаковать! Безоружный!? Вооруженного? Фрайх не усомнился в наблюдениях − так и произойдет!
  Веронн потратил драгоценные секунды оценить человека, узнать упущенное и важное. Крепкие кости спеленованы в тугую ткань мышц и сухожилий.
  ˮДолжно быть вынослив как вол! И Ловок! − на ум Веронну пришло сравнение с ртутью, подвижной и неуловимой. −
  И... И...ˮ
  Качество цеплялось за качество. Одно вытекало из другого, переплеталось, суммировалось....
  Разворот корпуса, положение головы, мягкость стойки. Все это не от заученных премудростей на тренировках, а от опыта, из пройденных боевых стычек. Подкачал только взгляд. Отсутствующий. Словно человек сквозь пелену каких-то далеких образов пытался разглядеть, сосредоточиться на настоящем. А так... Нет, перед ними не жертва грабежа! Кто угодно, но не жертва! Но почему здесь и в таком виде или лучше спросить зачем?
  − Имя есть? - обратился Веронн к обнаженному бойцу. Спросил обыденно, как спросил бы примелькавшегося слугу.
  Человек вздрогнул, будто ему неожиданно гаркнули в ухо.
  − К..хан...., − первый звук получился разломанным. Толи К, толи Х, толи КХ, толи иначе - гадай!
  − Как? - подивился риаг. Ему показалось, человек не договорил, сглотнул окончание. - Ты из Дакса? Кха? Небо? Или Кханга-дхага? Вооруженный? - спрашивал Дуанн и сразу переводил спутникам, не знавшим ни слова древнего языка.
  Свита верноподданно захмыкала.
   − ...Или просто Кханга. Меч, - дополнил Веронн. Он следил за реакцией человека. Реакции никакой.
  − К..ха..н, − прохрипел человек со странной обреченностью в голосе. Одним коротким словом сказал о себе все. Все что хотел или все что знал?
  − Может Ксан? Хенк Ксан? Нет? - посмеялись над беднягой свита риага.
  Дуанн оценил шутку сдержанной улыбкой. Чуть уголками губ дернул.
  − Пусть будет Кхан, − согласен Веронн и распорядился. − Бусси, отправь кого к маркитантам. Пусть захватят нашего Кхана и двигаются за нами в Довер.
  В Довер это уже спутникам. Их курс менялся на этом развилке.
  − Зачем тебе эээ... даже оборванцем не назовешь! - полюбопытствовал Дуанн.
  − Для численности! - опередил фрайха с шуткой Бусси.
  − Да-да! Самая пора обзаводиться шутами! - отпускает колкость Ло-Рю.
  Есть люди чью сущность отражает их язык. Они будут дольше всех спорить в проигранных пари, будут многословны там, где необходима краткость, засыплют вас словами, что снег зимой, когда достаточно коротких да или нет. Они произнесут самый уморительный спич на собственных похоронах, скажут самый занудный тост на собственной свадьбе. Их признания в любви достойны пухлого романа, но выслушать их полностью сможет разве что глухая. Словесная невоздержанность послужит причиной их ранней смерти. Будь иначе, они бы пережили чуму, войну, и всю родню, но способностью говорить ненужности приобретут столько врагов, что пол мира встанет против них в качестве противника, а остальные в секунданты вызвавшей стороны.
  Ло-Рю не следовало говорить подобного. Ему и по рангу и по роду полагалось помалкивать и сопеть. Но Ло-Рю молод и как и Йюхем мечтает ухватить удачу за скользкий хвост. Не много ли желающих на одну хвостатую?
  Приказ отдан и его не отменили. Дуанн не воспротивился. В Довер так в Довер. Он научился чувствовать настроение наставника. Почувствовал и теперь, но не утрудился разобраться в подоплеке решения фрайха. Почему нет? С мар-Тонгом он не плохо знаком.
  - Нам сюда, − Веронн указал дорогу вдоль сосен.
  − Сир, разрешите проверить до реки? - наячился Деро в разведку.
  Молодому сквайру не терпелось влезть в какую-либо передрягу. Не удивительно. Как еще он может восстановить расположение риага! Он был с Дуанном в заключении. Занимал соломенный тюфяк по соседству. Дружбу советуют подвергать испытаниям: добром, бедой и тюрьмой. Убедиться, дружба ли это? Между Деро и Дуанном дружбы быть не могло. Не преодолели заключительный отрезок. Последнюю неделю в камере они беспричинно дулись друг на друга как капризные дурнушки не поделившие перспективного женишка.
  − До моста и обратно! - разрешил Дуанн.
  - Проследи, чтобы маркитанты не забыли парня, − дополнил приказ Веронн. Выпытать, что насторожило Деро в Кхане, фрайх отложил на его возвращение.
  Кавалькада свернула с развилка и заспешила наверстывать упущенное время. Сквайр Деро и с ним трое бриган в сопровождении, унеслись к реке. Еще один, живо обернулся к маркитантам, придержал коня на том же развилке и повернул за риагом.
  Фургон тащился не столь быстро. Играть в догонялки с всадниками и со временем, коня изведешь.
  − Чего уставилась, бесстыжая? - ругалась Аннис на девушку.
  - А то я голого мужика не видела? - ничуть не смущалась Кензи. - Вот уж секретов! В пригоршню уместятся!
  − А ты прикройся! − маркитантка кинула нежданному пассажиру скомканную тряпку. − Потом штаны тебе подыщу и рубаху.
  − А он ничего..., − подзуживала Кензи наставницу. - Чем бы с него за проезд взять? С голого-то какой барыш?
  − На колени ему сядь! О барыше она беспокоиться! - окончательно распалилась Аннис. − Ну-ка марш на козлы!
  − Там дождь! - заканючила девушка. Внутри фургона много интересней.
  − Не сахарная, не растаешь, − не потерпела возражений Аннис.
  − Сама говорила, мне простужаться нельзя, − упиралась девушка.
  − А на голых мужиков лупиться можно? Да, прикройся ты! - рыкнула маркитантка пассажиру. - Сидишь истуканом.
  Кензи прыснула в кулачок, продолжая подглядывать, на что благовоспитанным девушкам заказано до замужества смотреть.
  Увы, но пассажир не отреагировал на просьбу Аннис. Она сама натянула на него старую короткую тунику.
  − Звать-то как? Не экать же тебе все время. Чего молчишь? Ладно, молчун, жрать запросишь, сам назовешься.
  − Хан, − резко произнес пассажир.
  − Ух, ты! Как о жратве вспомнила и имя нашлось. Это где ж так непотребно младенцев нарекают?
  Тут уж она ответа не добилась.
  Мерин приморился и фургон еле тянулся по раскисшей дороге. По-хорошему бы стать на роздых. Но где? Кругом грязь. А время? Светло еще! С такой скоростью до города за неделю не доберешься!
  − И чего нам в Довере делать? - любопытничала Кензи не столько направлением и конечной точкой пути, сколько глянуть на попутчика.
  − Город все-таки. Людишек больше. Найдется кому снадобья продать. После войны поди мужиков раненых полно. Опять же пошлину с нас за въезд не возьмут, поскольку мы по приглашению самого риага Дуанна.
  − Риага?
  − В давешние времена так в Койана выборных королей величали. Риаг Оффа или риаг Кедрик.
  − А Довер большой город?
  − Большой ли малый, любой сгодиться. Зима на носу. Надо куда-то притулиться, переждать. В замирье, скитаясь по дорогам, немного заработаешь. Да и не спокойно по округе. Лихого люда за каждым кустом трое. А уж в лесу! Пока еще бейлиф сподобится всех переловить.
  − А куда это он так спешил, риаг?
  − Так нам и скажут. Спешил и спешил. Пир или еще какое безобразие устроить. Турнир может.
  − А этот ему зачем?
  − Родственник, − пошутила Аннис. - Глянь, как сидит. Спину не гнет, глазами лупает и молчит. Вылитый риаг!
  Обе, и женщина и девушка, рассмеялись. Кисло скривился и Хан.
  − Ну, хоть так-то. На человека похож. А то морда, что у холощенного.
  Тут уж обе хохотали в голос, от души. Успели разглядеть у Хана и тыл и фронт!
  − А если войну затеют? - лезла с расспросами Кензи. Хитрила, потирая плечи - замерзла она!
  − Зато мы уже и местечко застолбили. Солдатикам рубаху, штаны починить. Мази какой. Присыпки
  − Особенно от мандавошек.
  − И что? Военное дело такой. А фартинг что из рук полученный, что из говна выковырянный, фартингом и останется, − по-житейски наставляла Аннис девушку. - Чем захворают за то и заплатят.
  − Проходу не дадут вояки окаянные. Лишний раз не нагнись, мимо не пройди. То за жопу ущипнут, то запазуху заглянут.
  − А ты не выряжайся. Не на гулянье. Одежку поскромней, да погрязней. Говорить что будут, ступай себе, не слушай. Делами занимайся. Люди-то на смерть идут. В здравом уме под стрелы и мечи не полезешь.
  − И потому все им дозволено?! - негодовала Кензи. Имела на то причины. Насмотрелась.
  − Чего не позволишь, того и не будет.
  − Ты это Мэгги расскажи.
  − А то ей не говорено! А она, как и ты меня послушала. В одно ухо влетело, в другое вылетело. На кого пенять-то?
  Отогревшись Кензи вернулась на козлы.
  Возница ли ,,зевнулаˮ или проезду не было, но ухнув в жижу, фургон застрял намертво. От Аннис досталось всем. Кензи − безглазой вороне, непогоде что течет хлещи всяких женских дней, мерину - не зря с ним так, ну и Хану за компанию.
  − Присмотрел бы за сикухой. Бабье ли дело конем править!
  От причитаний и ругани живой пользы мало, пришлось вылезать под дождь и пробовать толкать.
  − Чего сидишь? Помогай! Чай не тебя риагом назначили.
  Хан спрыгнул на дорогу, половчее ухватился и рванул повозку вверх. Засевшие задние колеса чавкнули, отрываясь от грязи.
  − Ополоумел! Надсадишься! Толкай! Толкай! Толкай!
  Фургон покатился. Первая Кензи, потом Аннис, комкая подолы впрыгнули под тент. Хан остался стоять, где слез. Смотрел во след и не видел ни фругона, ни дороги. Только край далекого неба зачеркнутого горизонтом.
  − Ты чего? Дождь ведь! Не мокни! Давай, скорее!
  Очнувшись от её зова, Хан неуверенно пошел, мало помалу, сокращая расстояние.
  − Полоумный честное слово!− вздохнула Аннис без всякого зла.
  − Обычно ты не так говоришь? - поддела языкастая Кензи.
  − Много знаешь, что да как, − осекла ученицу Аннис - На дорогу смотри. Опять в какую лыву въедем.
  Бродячая жизнь научит внимательности и недоверчивости. Доверчивость по нынешним временам роскошество не позволительное, а вот суметь сходу, с первого взгляда, ˮщелкнутьˮ человека что орех, то не просто талант − жизненная необходимость! Бабий наметанный глаз увидел все что следовало. Силен. Невреден. Немногословен. Хе-хе-хе! И живое все при нем. Но и странный, непонятный. Не определишь кто и есть. Из знатных, или голь перекатная? Чего ждать от такого? За себя не переживала. За Кензи. Молодая. В голове ветер. Такую ласковым словом помани, пойдет, что голодная дворняга за подачкой.
  Хан нагнал повозку ярдов через сорок. Ловко впрыгнул. Уселся на прежнее место.
  Ехать долго и негоже время впустую тратить. Аннис практично использовала навяленного ей пассажира. Поручила перетереть в ступке коренья. Хан работал на совесть. С чем Аннис возилась по полдня, управился за час.
  − Все польза. Не только глазами лупать, да девку в смущение вводить.
  Подкинула еще работенки. Пока Хан трудился, Аннис экзаменовала Кензи в лекарском искусстве.
  − Как волдырь лечить?
  − Протяну сквозь него шерстяную нитку и обрежу кончики.
  − А что лечит плакун-трава?
  − Больные глаза. Промывают росой или водой из чашечек травы.
  − А вот скажем голова у человека болит.
  − Мох с человеческого черепа высушить и истолочь. Давать нюхать.
  − А от желтухи как избавиться?
  − Проглотить восемь вшей на куске хлеба.
  − Аааааа..., − задумалась над очередным каверзным вопросом Аннис. - А вот отчего ты валериану за поясом носишь?
  − Я??
  − А у нас, что полный фургон Кензи?
  − Я... ну... это...
  − Давай-давай, поживей. Очень мне любопытно узнать, отчего это молодая смазливая девица еще и валериану таскает.
  − Ни отчего! − отказалась отвечать Кензи, хотя ответ конечно знала.
  − А хочет это девица быть еще краше и чтобы ухажеры вокруг нее роем вились.
  − Где тут ухажеры! - отмахнулась и совсем уж раскраснелась Кензи.
  Серый пейзаж расступался впереди, еще медленней тянулся пообочь дороги, и, не охотно прощаясь, отставал, бежал следом пузырями в лужах. Миля провожала милю, межевые столбы передавали друг другу эстафету. Старое кладбище сползло в овраг. В раскисшей земле серели кости. Деревушка, спасаясь от сырости из низины взобралась на бугор. Светлые квадраты окон в черных обгоревших коробках. Могильники печных труб. В сторонке догнивала никем не прибранная копна сена. Коровий скелет пророс щетинником.
  Отъехав подальше, за деревеньку, место больно неприглядное там ночевать, остановились.
  − Воды близко таскать и травы полно, − довольна выбором ночлега Аннис.
  Костерок сладился быстро. Водица в котелке вскипела. И вскоре к сырости и прохладе примешивался густой запах каши. Хан ел через ложку.
  − Не голоден что ли? Или не нравится? - недовольна маркитантка. Стряпуха по правде она не важнецкая, но кому рожу воротить-то? − Сама бы крольчатины отведал, но не заработали.
  После еды и мытья посуды, Аннис толи подобрев, толи осознав, Кензи не угомониться подглядывать за мужиком, полезла в сундук с жалобными причитаниями.
  - Одно разорение... Последнее сыми да отдай!...
  Открыла нехитрую защелку, на честного человека рассчитанную, сунулась в нутро, пахнущее полынью.
  − Оденем тебя чин по чину. Чтобы мужественностью не блестел.
  − В берестянку положи, на хранение, - прыснула Кензи.
  − Ох, получишь ты у меня, девка! Ох, схлопочешь! - погрозила Аннис.
  Вытащила несколько свертков. Любовно отложила в сторонку. Нужное глубже схоронено. Богатство невелико, не спутаешь что и где лежит.
  − Эти подойдут, пожалуй, − протянула она штаны Хану.
  − В них же Курт помер? - брезгливо зашипела Кензи. − Ты хотела на тряпки пустить.
  − Курт помер, ему, стало быть, не пригодятся. А вот нашему герою в самую пору.
  − Ему? Он в два раза худей Курта.
  − Ничего, не выпадет. Веревкой подвяжем и нормально. Так походит, а после подошью.
  Нашлась Хану и рубаха. Почти новая.
  − Не считая заплат. Заплаты старые, − пошутила Аннис.
  Хан над шуточкой хмыкнул.
  − Ну, во! А то сидишь букой. Что ты, что дрючок вон тот в кустах. Рассказал бы про себя. Откуда сам, про женку, детишек. Как в таком виде оказался? Черного Олуза повесили, так может еще какой шалапут завелся, − любопытничала, торопилась спрашивать Аннис.
  На все её вопросы Хан промолчал. Ему нечего ответить. Даже при всем желании. Прошлого он не помнил... Не помнил себя в своем прошлом. А те крохи памяти, что остались... Что ему с тех крох?
  Костерок догорал. Ночь выспела темнотой. Тонким блином мутнела луна. Ручей невесело журчал под бережком. Упоительно тихо...
  Утолклись спать. Пошел дождь и потому теснились в фургоне. Кензи определили на лавку.
  − Твердо на ней! - жаловалась Кензи. - И тесно!
  − Задницу наешь, мягче будет, − отмахнулась от капризов ученицы Аннис. - А тесно, шуруй на улицу.
  Ага! Сейчас! Нашла дурочку! В фургоне много теплей, от специально нагретых на костре каменюк. Не каплет. И не страшно. А на улице! В траве шелестит, у ручья плещется, в близкой сторонке хрустит сучьями, птиц не слышно.... Если только филин ухнет.... Примета нехорошая.... Где ночная птица ухает, там девица чистоту потеряла.
  Аннис и Хану место на дне фургона. Маркитанка долго крутилась, прилеживалась, пристраивалась. Хан как лег на спину так и замер.
  − Вода в головах, − напомнила ему лекарка. - Не спутай!
  Утихает возня, ровняется дыхание, убаюкивается тишиной слух, теряет остроту. Весь мир - колыбель.
  Ночью Кензи проснулась от шума.
  − Ты чего это удумал, а? - тревожилась Аннис.
  Хана бил озноб. Он клацал зубами. Лежал, вцепившись в подосланную вместо матраца тряпку.
  − Захворал что ли? Говорила, не торчи под дождем.
  Аннис привычно пощупала лоб Хану.
  − Негорячий.
  − Может тиф? - лезет поучаствовать Кензи.
  − Тьфу на тебя? Скажешь такое. Какой тиф.
  Нашарив руку Хана, посчитала пульс.
  − Чисто хвост овечий. Мотыляется счету нет.
  Дотянулась до воды.
  − Вот еще забота, − ворчала Аннис. Сунула кружку. Вода пролилась. Хан не сделал ни глотка.
  − Свет зажечь? - подхватывается девушка.
  − Вот еще. Свечу портить!
  − Делать что будем?
  − Да уж известно что...
  Аннис решительно содрала с Хана рубаху и сдернула штаны. Сама разделась до нательной туники.
  Девушка понимающе фыркнула.
  − Дура ты еще. Мужику иной раз не это надо. Тепла нашего. Бабьего, − вразумляла маркитантка. − Его не от хвори бьет. Внутри что-то.... Душа колотится. Может он с горя великого такой...
  Аннис легла к Хану, прижалась поплотней, закинула его руку на себя, крепко обняла.
  − Ну-ну, успокаивайся! Все образуется. Жизнь она беды горькие переборет. Водой что святой слезой омоет, − напевала-баюкала Аннис. - Ночка пройдет, день придет. День придет и дела будут. Закрутят-завертят, завертят-замутят дела-заботы. А в заботах напасти наши пропадут-сгинут...
   Любопытная девушка все ждала, когда они завозятся, задышат часто, запыхтят. Наставница начнет мыкать, выгибаться и задыхаясь приговаривать − ох, родненький!
  Жизнь она цинична в своей простой правде. Ничего не скрывает. И не очень стесняется показать лишнего. Не подгадывает ни к сроку, ни к уму, ни к пониманию. Хочешь − смотри, хочешь − слушай. Хватит ,,тямыˮ сообразишь, а сообразив, перестанешь по-дурацки хихикать и смущаться.
  Кензи ошиблась. Аннис оказалась права. Хан скоро успокоился. Озноб прекратился и он уснул. Уснула и Аннис, прижавшись щекой к плечу и обняв. Спала так, будто заслонилась от мира надежной непробиваемой стеной.
  − Муж и жена, − вздохнула Кензи. Ей скоро шестнадцать и на душе, особенно по ночам, беспокойно и маятно.
  Шумел дождь, барабанил по тенту. Громко хрупал травой мерин. Люди спали....
  ...Деро и с ним троих бриган накрыли сразу за леском. Лучники сбили их из седел в два захода.
  Лежа в луже, загребая в жмени жидкую грязь, Деро безуспешно пытался подняться.
  − Ишь ты! Живехонек благородие! - склонился над ни крепкий латник. - И стрела его не взяла. Жаль не Дуанн. За него риаг Кифф денег сулился отвалить. И эрл Вильм тоже!
  − Я... тебя..., − Деро пробулькал угрозу забитым кровью горлом.
  − А ну, кто первей?!
  Мужик дернул голову Деро кверху и набок. Вогнал шабер за ухо. Так в его родной деревне забивали скот. Не все. Кто умел. Он умел.
  Угасающее сознание открыло сквайру, что же было странным в том человеке на камне. Но кому открытие могло пригодиться? Сквайру Деро точно нет.
  
  
  
  5. Кэффа, столица Асгейрра.
  
  Король не любил путешествовать в карете и всячески таких путешествий избегал.
  − Пусть видят, Гильф Второй, еще в состоянии удержаться на кобыле, − обычно шутил он и хохотал над двусмысленностью громче остальных.
  Считалось уместным поддержать шутку коротким фырканьем, усиливая неоднозначность фразы. Толи удовлетворенные ,,кобылыˮ фыркают, толи подданные по достоинству оценили веселый настрой короля.
  С Плешивых Холмов вид столицы мерзопакостный. Напоминает закопченный прохудившийся котел с варевом. Из дырявого бока ,,подтекалиˮ предместья - невзрачные домишки и усадебки, в кривых квадратах заборов, пустотах огородов, зигзагах и кривулинах улочек. По-над городскими стенами с разностью высот торчат ,,ребраˮ башенок, башен, турнеллей, ,,мосолˮ Великой Дуры (т.е. обсерватории), острые шпили храма Восшествия Господа на Небесный Порог. Серой шапкой пенятся крутые крыши Пфальца. Обозначая кварталы Губари и Вайда, плавают множества множеств луковок церквей и церквушек. За ними выглядывает Фрисс - цитадель храмовников. С какой стороны не посмотри котел и есть! Кипят людские страсти, доходят души и судьбы. А подует северо-западный ветер, разгоняя наваристую вонь дубилен, кожевен и скотобоен! Нос затыкай! Куда там новомодному средству от насморка.*
  К Кэффе, королевский кортеж тащился по единственно мало-мальски пригодной для проезда по такой погоде дороге. Три века назад, вбитый в дорожное плотно крупный галечник не поддавался влаге, но уже не везде. Ушлые крестьяне растаскивали камень на хозяйственные нужды. И от того повсюду оспины глиняных луж. Расхитителей предупреждали, секли и случалось вешали. Впрочем висельников хватало и без них. Если в Кайона, считай, никого из мятежников особо не тронули, то в Асгейрре закон постарался наверстать упущенное. Сотни добровольцев-мятежников украсили собой столичный и окрестные пейзажи. Проезжая мимо одной из виселиц, Гильф в приветствии вскинул руку. Длань дающая и длань карающая. Забыли сучьи дети?
  С галерей и стен свисают полотнища королевских и городских стягов, а между ними большие тележные колеса, обвешанные усекновенными конечностями. Не у всех мятежников закон отобрал жизнь, у малой части частью малой и довольствовался: рукой по локоть или ногой по колено.
  На башнях герольды дружно дунули в медь приветствие - Славен край в державной длани! А-то не славен!?
  Под копытами уставших лошадей загромыхал мост через ров. Под мостом из черной глади мусорных вод, торчат срезы столбов и макушки утопленников. За смуту карали по-разному. Не гнушались и утоплением.
  Кортеж втянулся в сумрачный тоннель въезда. Чадили факела, роняя смоляные капли на влажных камень мостовой. До головной боли звонко цоколи копыта. Мгновения сумрака и вот уже площадь.
  По периметру редкая линия сервиентов. Бедняги промокли до нитки, но держались браво. Пики торчком вверх, грудь вперед и навыкат. Ноги твердо на ширине плеч. На мордах суровое спокойствие, внушать подданным уверенность в незыблемости правопорядка, мироустроения и законности.
  С площади повернули обычным и наезженным путем в хитросплетение улочек и переулков. Впереди едущие хабилары* в пурпуре королевских цветов, разгоняли зевак, оглашая улицы дурным криком врастяг.
  − Божиииююю Милостииииюююю, сир Гильф Второоооййй! Божиииююю милостиииююю....
  Народ приветствовал короля. Народ махал королю. Народ кланялся королю. Народ плевал вслед королю. Народ поминал короля всуе непотребными словами. Народ судачил о короле. Народ по своему любил короля и ненавидел. Многие ли из земных правителей могут похвастаться тем же? Если подданные не сложили о тебе и пары анекдотов...
  
  ...− Что больше всего украшает короля? Корона или уд*?
  − Конечно уд!
  − А зачем он ему на лбу!?...
  
  ... и не спели нескольких непотребных куплетов...
  
  ...Наш король с зарею встал,
  Во рту волос щекотал!
  Не с усов не с бороды,
  Рыжий! С милкиной манды!...
  
  ...ты никчемный король!
  Омоньер Солано держался от Гильфа по левую руку, но позади, под локотком, внимательно осматривая крыши. Старания хабиларов, как всякие титанические усилия по поддержанию порядка и безопасности, тщетны. Достаточно спрятать на крыше Зала Гильдий и за пинакль на церкви Великомученика Прова по лучнику.... По доброму лучнику. В памяти омоньера всплыло сожаления Дуанна о паршивых стрелках из Хюлька. Только чудо спасло жизнь королю. Не окажись стрелок паршивым.... Пожалуй, троица хороших лучников запросто бы решили дело в пользу престолонаследника. Безо всякого мятежа, разорения городов, разрушения замков и кровопролитных битв. Если бы только мятеж не являлся тайным детищем храмовников и самого короля.
  Удобное место для стрелков Солано, на всякий случай, постарался запомнить.
  На Старогривной плотная толпа, не пробиться. Не протаранить и лансерами. Если только пустить спарсу Карла Инчи. Но ведь это королевские подданные! Налогоплательщики и в случае беды ополчение. Хреновастенькое, но ополчение!
  − Что? В городе разразилась эпидемия желтухи? - недоволен Гильф. Рана беспокоит и хочется поскорее добраться до места.
  − Они жаждут видеть своего короля, сир!
  − Как же! Жаждут убедиться, не сдох ли я! - не столь наивен Гильф. Он помахал толпе рукой. - Видите? Нет? Жив!
  Народ свистит, вопит, кидает шапки вверх.
  − Сир, вы не справедливы! - вдохновлен подданный зрелищем народного ликования.
  Лизать королевский зад невозбранно и похвально. Не зря Херцл, королевский шут, утверждал, путь к высотам власти, легче пролизать, чем прорубить.
  − Скажите лучше как проехать! Меня ждет уйма дел и треклятый канцлер! - проявил нетерпение к задержке Гильф.
  В противостоянии короля и народа, выиграл король. Хабилары постарались расчистить проезд испытанным способом. Пинкам, тычкам и руганью. Кого-то опрокинули в грязь, кого-то наградили синяком. Тележку зеленщика разбили в хлам. Толстую бабу вытянули вдоль хребта плетью. Та взвыла - вороны с церкви взлетели! Как бы сложилось дальше неведомо, но стоило объявиться волчатнику и все срочности отпали, а раны забыты.
  − На псарни! - пожелал король, игнорируя нытье подоспевшего лекаря.
  − Сир, вам необходимо отдохнуть. Вы себя не бережете.
  − Беречь короля, забота окружающих, − не слышит умных советов Гильф.
  Совершив крюк, въехали в королевские псарни величаемые столичным людом Палатами Заседаний. Такой же пустой лай с утра до ночи. И толку столько же!
  − Сюда, сир, − показывал путь Дегро. - Направо, сир!
  Волчатник оброщ как каторжник и могуч, что вековая листвяжина.
  Несколько переходов. В вольере натаскивали мастиффов. На человека. Впрочем, от него осталась только груда растерзанного красного мяса. Псы таскали кишки по земле, крупный кобель спокойно отгрызал со ступни пальцы.
  − Как того? - Гильф указал на красномордого.
  − Смалько, сир, − ответил волчатник. - Но вон тот, в дальнем краю не в пример лучше. Ярый! Так и кличем!
  Распахнулись двери. Светлое теплое помещение. Чистое и ухоженное. Женщина, лежала на охапке свежей соломы и кормила щенков аланта грудью. Двое слепышей, довольно таки крупных для своего возраста, с удовольствием тянули человеческое молоко.
  При виде Гильфа кормилица забеспокоилась встать и приветствовать высокого сюзерена. Она покраснела, словно её застали за чем-то постыдным.
  −Лежи! - дозволил король, поочередно принимая щенков. − Хорошо берут?
  − Да, сир.
  Гильф рассмотрел попискивающие комочки.
  − Молока хватает?
  − Хватает, сир.
  − Я сам знаю кто я.
  Король потрогал кормилицу за грудь. Пальцы жестко прошлись по соскам, увлажнившихся молоком. Вернул пискунов на кормление.
  − Продолжай.
  Сам заглянул в корзину. Дожидаясь очереди, барахтались и возились щенки.
  − Три кобелька и две сучки, − доложил волчатник.
  Король принимал щенков одного за другим. Вертел рассматривая, дул в морды.
  − Этого можешь не кормить, − разочаровался Гильф в одном из помета.
  Щенок меньше остальных и не достаточно подвижен.
  − Не видишь, он слаб? - ворчал король на волчатника. Тот склонился в согласии.
  От следующего Гильф тоже не пришел в восторг.
  − Что за окрас? А уши? На задние лапы глянь!
  Гильф отшвырнул щенка на пол. Слепыш тонко заскулил.
  Волчатник собрал отбракованных щенков. Король выговорил ему напрасно. Все недостатки Дегро прекрасно видел. Но без воли сира? Хруст тонких шеек не побеспокоил монарха. Бездыханные тельца, Дегро зашвырнул в клетку с грейхаунду.
  Визитом на псарни Гильф остался доволен. Настроение короля улучшилось, и он уже более терпеливо сносил задержки на пути к дворцу.
  Королевский Пфальц подвергался перестройке всякий раз со сменой главного обитателя. Иногда изменения носили косметические преобразования, иногда устраивалось нечто кардинальное и грандиозное. Но воровали в обеих случаях. Тянули не по-божески! Правда и судили ворюг не дожидаясь Небесных кар. Головы рубили, что курям на кухне! Даже великому мэтру Реймзу, а чего уж говорить о тех, кто даром поскромней и родом пожиже? Свидорф, Кюлосс, Кайгн?
  При отсутствии средств, что, впрочем, являлось хроническим состоянием казны, но при наличии непомерной жажды перемен, ограничивались перекладыванием аллеи в саду, переносом прудов, разрушением и возведением летних павильонов и ротонд. Надстраивали во флигелях этажи, расширяли проезды, облагораживали фонтаны, занимались архитектурным украшательством, меняли черепицу крыш. Однажды постарались поджечь. Господь не допустил разорения. Или плохо постарались. Где вечная стройка, там и вечный бардак. Кучи мусора, разбросанные доски, горы щебня и извести, к месту и не очень, строительные леса. Ничего удивительного, ни сам венценосец, ни его придворные не любили дворца, как не любили и название резиденции − Королевский Пфальц. Но сколько не пытались переиначить название, оно прилипло накрепко. Что ириска к гнилым зубам!
  Шеренги герольдов, дворни, поваров, прислужек, прачек... Приветственные поклоны, кислые рожи и еще более кислое
  − Божьей Милостию с возвращением, сир! - квохчет кубикулярий, дирижируя нестройным хором голосов дворцовых слуг.
  Гильф по-молодецки проскакал несколько маршей, запыхался и костеря предков за столь долгий подъем, вошел в зал. Брякнули оружием массарии, их винтенар громко гаркнул.
  − На краааауллл!
  Топот ног заглушил все прочие звуки дворца.
  Это в сказках и то не во многих (доказано, не все в них брех и пустомельство!) с дороги спешили в мыльню или в баню. В жизни наоборот - в трапезную!
  Всякий монарх предрасположен к гурманским причудам. Андраш Третий никогда перед едой не мыл рук, даже после сортира, дескать, вкусней еда. Джойд Кривой Нос, страдавший хроническим насморком, ронял сопли во все блюда, не успевая утираться, лишал ближних аппетита. Нынешний - Гильф Амаль, любил питаться наспех. Он мог закатить пир и высидеть за столом дольше всех, сожрав и выпив не меряно. Мог устроить веселую пирушку, скакать козлом, тискать и лезть за лиф платьев к раскрасневшимся партнершам. Мог чинно вести прием послов и гостей, угощая их яствами и расхваливать изыски в печеном, вареном и копченом виде, разражаясь целыми кулинарными лекциями. Но прибывая в кругу своих, король хапал еду, прохаживаясь вдоль длиннющего стола. Хватал руками мясо. Не отрезал, а откусывал от целого куска, сколько влезало в рот. Остатки кидал обратно или швырял скулящим борзым. Особо пряные куски запивал вином, а иные соусом прямо из соусницы. Расковыривал паштеты, тщательно обсасывал вымазанные пальцы. Каждый по отдельности и по нескольку раз. Выворачивая ножку у фазана или журавля, брызгал жиром и размахивал ей, подговаривал сотрапезников угощаться без стеснения. Натыкивал грибы на нож и, прихватывая сталь лезвия зубами, снимал и глотал не жуя. Черпал бульон половником и шумно сёрбал из него. Яйца фесских перепелов загребал в рот десятками, жамкал, хрустел вытягивая содержимое. Скорлупу сплевывал куда придется. Порой в супницу. Супы не переносил, но требовал готовить.
  − Руки ополоснуть негде! - доводил Гильф до сердечных колик панетария* Нелля.
  Любил макать хлеб в вытопленное сало и, капая на костюм, пол и стол, шумно высасывал юшку из набухшей корки. Из рыбы, выбирал кости, мякоть поддевал широкой лопаткой для торта и чаще валил на скатерть, чем доносил до рта. Оброненное тут же подбирал. Обожал икрицу! Мог сожрать в один присест фунт и больше. От копченого сальца откусывал шкурку. Потрошил голубцы, добывая мясо. Из пирогов лакомился начинкой. Мистресс Лисбет, супруга короля, избегала присутствия за одним столом с мужем.
  − Я не питаюсь в свинарнике! - отказывалась она, чем заслужила симпатии и подарки от Гильфа. Семейные обеды скучны до ломоты в скулах!
  Нынешний день не исключение. Похапав еды и вытерев руки о скатерть, а морду о портьеру, Гильф поковырял пальцем в щербатом рту застрявшую жилку и порыгивая, направился на Малый Совет. Его уже поджидали вызванные: канцлер и граф-палатин. Великого Викария отсутствовал. Приболел. Поскольку встреча будничная, собирались в Гостевом зале. Для более доверительных встреч у короля существовали личные покои, для гостей высокого ранга − Большой Чертог, который монарх откровенно недолюбливал. Сумрачно, холод мрамора, колонны и эхо.
  − Пещера! − морщился Гильф всякий раз, как предстоял торжественный прием.
  Ушлый трувер Легьюр заслужил дворянство, удачно сострив.
  Как семечки в чертоге геморроя,
  Мне хочется под небо голубое.
  Гильф ржал до икоты. Подсуетившийся Дойрон унял внезапную и неблагородную напасть и был жалован кошелем с гротами.
  У стола, разложив бумаги, суетился канцлер Эйбах Эклер, еще три месяца назад скакавший на цырлах обычным дворцовым нотарием. Глядя на его прилизанный, приглаженный вид, как не вспомнить поговорку: Низвержение орла с небесных высот (это о Туроме Амюсе!) возносит куриц на вершину забора (это об Эклере).
  В тени занавесей окна пристроился омоньер Солано. Последнее время Орден поспешествовал большинству дел короля.
  − Дай волю, вы мне хер заправлять начнете, туда куда и без вас попаду, − порой жаловался король на чрезмерную опеку храмовников, но обойтись без них не умел.
  Памятником самому себе, восседал на стуле, граф-палатин Ариас Горрус. В нем всего понемногу: твердолобости, упертости и тупости. Изъяны, имеющие и положительную сторону. Горрус не задавал лишних вопросов и блюл интересы короны, а прежде прочих короля. Привилегией, сидеть в присутствие монарха, пользовался неизменно и при любых обстоятельствах. Сказывают, при Сузах, когда под проливным дождем, Походный Совет собрался обсуждать предстоящую битву, Горрус уселся прямо в грязь, не желая отказываться от заслуженной предками привилегии. Сидение в присутствие монаршей особы не вызывало бы столько злословия, если бы через некоторое время граф-палатин не начинал раскачиваться на манер игрушечного болванчика. Поэтому графу-палатину всегда предлагали крепкий стул. Скрип раздражал и бесил короля.
  Камерарию Дебрею, он тоже тут, должно находиться при короле, согласно существующих циркуляров. Сейчас ему больше предстояло слушать, чем говорить. Кубикулярий Хенш исходя из уже упомянутых циркуляров и вовсе тень короля. А от тени как известно не избавиться даже в мыльне или сортире. Разве что ночью. Но и тогда...,, в холода когда в помещение не топлено должным образом или не успел согреться воздух, надлежит греть королевскую постель, а буде на то монаршая воля оставаться под одеялом с королем на ночь...ˮ Ко всему кубикулярий обязан выручить короля по любому вопросу. Будь то вино, легкая закуска или иная малая прихоть.
  Не прошенным гостем встречи являлся шут Херцл, спорщик, выдумщик и умница. Последнее следует отнести к недостаткам. Умных терпят по необходимости, но не любят. Гильф держал Херцла в качестве брехливой моськи, коей дозволено облаять любого. Шут так и делал, но держался им же установленной границы. Исходя из чего, он, одних ,,казнилˮ, а других миловал, Херцл не пояснял. Однако, вопреки таланту обретать врагов и терять друзей, был до сей поры жив, а не удавлен в одном из переходов Пфальца. Одевался шут весьма изыскано и единственная вещь грубо контрастирующая с его отменным гардеробом - колпак с бубенцом. Он сам его придумал, сам сшил и таскал всякий раз при выходе к королю и иное публичное место.
  − Зачем он тебе? - недоумевал Гильф глупому наряду.
  − В него удобно блевать с перепоя, − серьезно ответствовал Херцл, что несколько раз и проделывал, убеждая короля.
  − А бубенчик на кой? Ты же не корова?
  − Звонить. Когда темно можно ориентироваться только по звуку, − еще серьезней делался шут.
  − И куда ты заведешь?
  − Я выведу!
  В общем, весьма странен королевский шут. Весьма. А странные и умные - такая язва! Солано при всякой встрече, мимолетной или как сейчас затянувшейся, раздражался Херцлу. Впрочем, не самому шуту, а тому, как тот передвигался. Кривобоко, пришаркивая, припрыгивая. Так двигается мнимый увечный у церкви. Но увечный хочет бОльших подаяний. А чего добивается шут? И зачем?
  − Когда успел вернуться? - поинтересовался король у Херцла, как только тот закончил кривляться с каждым присутствующим.
  − Вчера. Родственников и врагов нужно хоронить быстро.
  − Отчего?
  − Первых до оглашения завещания. Иначе так и останутся смердеть в церкви, не погребенные и забытые разобиженными родственниками. А вторых, следует закапывать до того как поймешь, сколь ничтожен был повод для вражды.
  − Тебя упомянули в завещании?
  − В основном нецензурными словами. Брату же досталось и того меньше.
  Временами Херцл к месту и не к месту упоминал о своем единокровном брате, но никто особого интереса к сей неизвестной персоне не проявлял. Что странно и омоньер тоже.
  Король плюхнулся в кресло, придвинутое для него ближе к огню. У камина жарко. Сразу клонит в дрему. Но когда предаваться неге? Некогда!
  − Есть что срочное? - Гильф покосился на объемную папку канцлера. Если это то, о чем подозревает, остаток дня пропал!
  Начали с пустяков.
  − От канцлера Турома Амюса, − Эклер продал королю прошение. Большой лист, еле влезал в заветную папку.
  − От бывшего канцлера, − проворчал Гильф. Чего-чего, а от Амюса предательства и воровства он не ожидал. Истекший срок королевских переживаний не уменьшил. - Чего ему?
  − Сообщает о своей полной невиновности и просит допустить к нему его лекаря.
  Король, несколько картинно и громко разорвал бумагу и кинул в огонь. Словесного ответа он дать не соизволил.
  − Продолжай.
  − Из Штрэена доносят... Роберт Белезм* чинит насилие над домашними. Выколол глаза собственным детям. Жену каждодневно истязает в застенках, после чего подвергает насилию, оскверняя супружеское ложе. Родственник женщины испрашивает вашего справедливого суда.
  − Сами разберутся. Дальше.
  − В семье не без урода, − проворчал граф-палатин.
  − Это вы о ком? - оживился репликой шут. - О родственнике?
  − Продолжай! - поторопил Гильф. Херцла устрожил взглядом. Не цепляйся!
  − Мессир Вокх, столичный бейлиф, докладывает. Не смотря на предпринятые меры, не удалось задержать убийцу молодого рейнха Стифена, некоего Хенка Ксана. Где означенный преступник находиться, ничего неизвестно.
  − Этот Ксан удалец, каких поискать! Двенадцать поединков и двенадцать покойников! - напомнил Херцл неутешительный счет возмутителя столичного спокойствия.
  − Омоньер?
  − Смерть рейнха не относиться к делам короны, − отказался участвовать Солано в розысках.
  − Да не уж-то!? - сделал удивленные глаза Херцл. - Сынок Олли Стифена, а перед ним племяш Карла Улоффа, а до того внучок прежнего графа-палатина, а еще раньше младшенький Ллойда...
  Король, слушая шута, развернулся в полуоборот.
  − ... наследники героев великой битвы при Гершеме. Так, сир? Может месть?
  − Солано!
  − На дознание потребуется время и люди. Прикажите оставить прежние дела?
  Гильф в неудовольствие брякнул кубком по столу. Всем нужны время и люди.... Время и люди. Он не Господь Всемогущий!
  − Занимайся своими.
  − Хорошо спелись! − упрекнул Херцл монарха. - Одному нет дела, до художеств Белезма, второму откровенно наплевать, что делается, чуть ли не под стенами Фрисса!
  − Горрус, займись ты! - перепоручил следствие Гильф. - Найдите мне этого Ксана. Хоть из-под земли! Дальше!
  Граф-палатин качнулся, принимая поручение. Стоило ли выводить болванчика из равновесия?
  − Из Серейи сообщают. Дакс ввязался в войну с Империей, − перешел к значимым новостям канцлер.
  − От этого осла Бирра не приходиться ожидать чего-нибудь умного. Ослы, как правило, не умнеют ни в двадцать, ни в сорок лет, − печален Херцл. Шуты редко бывают веселыми парнями. Умные - никогда!
  − Они столько не живут, − не мог успокоиться Гильф. С Ксаном за живое задело.
  − Живут, как видишь, - мудр шут.
  − Бирр посчитал ситуацию удобной, − следует комментарий канцлера.
  − Обычно её должно считать выгодной, − замечает Херцл, уныло забавляясь, выворачивая колпак на изнанку и обратно.
  − Его астролог..., − терпелив канцлер. Эклер новичок и его авторитета мало заткнуть рот говоруну с колокольцем.
  − Считать он может что угодно, − Гильф махнул шуту - помолчи! − Они уже сошлись? Каков итог?
  − Сражений еще не последовало. Но Дакс вторгся на территорию Империи и продвинулся до...до...до... Бакеша.
  − Фьюююють! - присвистнул Херцл.
  Его примеру желали последовать многие. Властитель Дакса двинулся разумом пойдя на неслыханный шаг - воевать на территории империи.
  − Интересно узнать мотивацию, − покосился шут на храмовника. Ему действительно интересно. Колпак оставлен в покое.
  Гильф тоже зыркнул на омоньера. Солано безучастно пялился за спину канцлера. Для него, похоже, столь необычное начало войны не великая новость. Не неожиданная точно!
  − Что там с астрологом? Как его?
  − Мэтр Цвейц.
  − Совсем как у меня! - вставил шут, намекая на созвучие имен. - Может он хотел пошутить с Бирром?
  − Мы проверили. Не исключено, империя имеет способ на него влиять, − закончил фразу Эклер.
  Король и шут тут же устроили перепалку.
  − О! Ненужно искать повод. Дакс сам подал!
  − Империи? Повод? Шутишь?
  − За то выглядит благообразно!
  − Особенно этот мэтр Цвейц.
  − А что такого?
  − Конкретно что, кто и как дорого? - потребовал Гильф уже у канцлера.
  − Мы выясняем.
  − Выясните. И повлияйте... Даже за дорого.
  − А за очень дорого? - тут как тут Херцл.
  Гильф погрозил кулаком.
  − Если понадобиться и за очень дорого!
  − Сир, если речь о значительных суммах...
  − Только не начинай свое нытье. Нет денег, казна пуста. Она всегда пуста! Это её естественное состояние. Быть пустой...
  − Совсем как мои карманы, − шут вывернул парочку. Алая материя свисала длинными алчными языками.
  − На то ты и канцлер её наполнять, − проигнорировал Гильф слова шута.
  Эклер с пониманием отнесся к пожеланию монарха. Хотя собственно чего понимать! Гони деньги!
  − Бирр осведомлен о наших договоренностях с Ногром, − продолжил доклад канцлер.
  − Хочет подмылиться? И что Ногр?
  − Ногр понимает, нынче он в цене.
  − О времена! - Херцл закатил глаза. - Меняя девственность на дружбу, не продешевим ли мы? При нынешней морали за нее можно просить поддержки Всемогущего Господа, а не лебезить пред Кертом Пятым.
  − Где свахи? - взгляд Гильфа переполз с канцлера на омоньера и обратно.
  − Посольство прибудет самое позднее через месяц, − уведомил Эклер.
  − Вы настояли на обязательном присутствие их лекарей?
  − Да. Присутствуют мэтр Кабаль и мэтр алхимии Созса. Так же мистресс Каролла, сестра короля Керта и аббатиса из Улла, весьма сведущая в женских делах.
  Херцл оставил колпак и возвел руки к небу.
  − О, Великий! Две развратницы берут под свое покровительство бесценное сокровище! Бьюсь об заклад на что угодно, по приезду в Ногр нашу Кэрэн примут за очередную шлюшку, а не эталон непорочности!
  − Заткнись! - не выдержал рявкнул Гильф на досаждавшего ему шута. − Солано! За тобой! Присмотри!
  − Лэйт Кэрэн под надежным досмотром, сир, − заверил омоньер. Прозвучало не убедительно, на ,,отвалиˮ.
  − Бросьте! Досмотр за бабой никогда не может быть надежным! − опять неймется Херцлу. - Достаточно надежным.
  − Орден примет во внимание все складывающиеся обстоятельства, − отвлекся от созерцания дверей и стен Солано.
  Злые глаза омоньера. Прибил... распял... растоптал шута.
  − Ох, сердце вещует − оконфузимся! - простонал Херцл.
  Король глотнул вина. Поплямкал губами, пробуя вкус. Асберро выше всякой похвалы, но слабоват.
  − Сколько у нас времени? Прежде, чем империя встанет у нашей границы.
  − Дакс ей не соперник, − веско выразился Эклер. Как прозвучало! Сейчас он нравился самому себе!
  − Я буду молить Всевышнего за короля Бирра, − съязвил Херцл.
  Державного соседа Гильф терпеть не мог. Впрочем, зануду Бирра невозможно долго выносить. Он все время пытается рассказать, какой он славный король и как его любит и боготворит знать и народ. За три последних года, славный король, подавил два мятежа своих лордов, а уж крестьянские волнения не прекращаются в Даксе ни на миг. Столь безжалостно своих подданных не рисковал обдирать ни одни известный Гильфу монарх. Бирра риск не пугал. В его понимании любовь это прежде всего терпение. Ослиное.
  − Меня срок интересовал?
  − Два года, − назвал канцлер срок. Он загодя переговорил с сенешалком Кайдом. Тот склонялся к тому же. Канцлер не хотел подставляться с пророчеством и повторил.
  − Солано? Что скажешь?
  − Три.
  Херцл тряхнул бубенцом. Дзинь-дзинь... Врешь-врешь!
  − С чего? - поддержал неверие шута король.
  − Империя не просто подгребает под себя чужие владения, она их вживляет в себя. Налоги, землепользование, конфискация маноров, раздача их бывшим врагам и т.д. Два года это войны. Плюс год переварить и усвоить добычу.
  − Насчет войны... - Херцл погрозил пальцем, ай-яй-яй! - Не лишка ли отмерил?
  Гильф выразил согласие с шутом, кивнув.
  − Территория Дакса на половину в горах. Империя не сунется к нам, не обеспечив себе спокойного тыла. Полгода равнинные марки, полтора лэндлордства предгорий. Беллегуард особенно силен. Они бы давно послали Бирра с его властью, но у того в руках торговля страны. На собственных харчах горные лэндлорды недолго протянут.
  − А что мешает им принять власть империи добровольно, коли Бирр у них не в чести?
  − Не повоевав? - удивился омоньер.
  − Не получив как следует по зубам, а потом жирной подачки в оставшиеся зубы, они не утихомирятся, − согласился с храмовником Херцл.
  − И следом мы, − признал неизбежное король.
  − Такова политика империи. Им нужен выход к морю.
  − А нам союзники!
  Король с омоньером переглянулись. Канцлер дорого бы отдал узнать, значение обмена. Судя по событиям, это как-то связано с замужеством лэйт Кэрэн. Брак состоится, он общеизвестен, а что осталось вне внимания? Ногр сомнительный союзник. Значит что-то помимо союзничества? Что?
  − Прежде всего, нам нужны деньги, − напомнил канцлер. - Пришлось значительно потратиться на подавление мятежа. Если не предпримем усилий...
  − Война вообще штука затратная, − согласился Гильф. Кому как не королю об этом знать. - Никто не предполагал, что псы начнут сбиваться в стаю, вместо того что бы сцепиться между собой.
  − Должно быть Аерн устраивал их больше нежели ты, − дерзит шут.
  − Они мне тоже не очень нравились в последнее время, − в тон ответил Гильф.
  Порой оба, король и шут, выказывали удивительное единодушие. Сегодня не тот случай!
  − Теперь, когда в Кайонаодхе относительный порядок..., − вернулся к теме налогов канцлер, вступив на твердую почву. Уж про деньги он знал все!
  − Да откуда там порядок возьмется? Не было и нет, − сердиться Гильф.
  − И еще вопрос будет ли?
  Нет, шут сегодня определенно несносен. Хотя чего от него и требовать?
  − Но ваши наследники...., − решил польстить канцлер.
  Непростительно. Уж от кого-кого от канцлера меньше всего ждут лести. Если все лизать будут, кто правду скажет? Херцл если только.
  − Вот именно. Мои! - кривиться Гильф.
  Шут подыграл монарху, сплюнув.
  ˮАмюс сразу бы все понял! ˮ − с этим не поспорит ни король, ни кто-либо из присутствующих. Разве что сам Эклер.
  − Сколько Кайона приносит в казну? Десятую часть! - пошел в разнос Гильф. − А сколько бы могла? Треть? Коснись войны, за пределы туатов не выделят и сопливого бригана, под руководством столько же сопливого тана. А если решат, выделить, срок службы у них сорок дней и не днем больше. Дальнейшее, только исходя из личного желания! Их личного желания, а не моего! Откажутся, не помогут и деньги! Надавить? Они что гадюки, тут же сплетутся в единый ком. Начни я войну с любым из моих соседей, танов Кайонаодха не созвать и трубам Страшного Суда. Они платят мизерный налог и чеканят собственную монету! Стоит заикнуться о новых законах, вопят о нарушении их истинных свобод и привилегий, − поворот королевской головы к графу-палатину. Начинает раздражать болтание. − Они помнят обиды со времен Объединения, а их родственные связи подобны тысячи узлов на одной веревке. Мне как королю не очень потребны подданные, которые обсуждают мои решения и отменяют их, сочтя вредными. Они худая лошадь в упряжке. Тянут в сторону и мешают остальным. Вспомни, что произошло, когда попробовали отменить Щитовую Службу и ввести денежный налог. Иметь дело с наемниками много проще. Платишь деньги, они воюют. И что получилось? Таны воспротивились. Мол, от веку заведено служить королю сорок ден. Сорок дней пройдут и они, со спокойной совестью, отправятся по домам. Даже с поля битвы. Не веришь? Поспрашивай у Аерна. Но хуже того, они подают опасный пример другим. Если один может не подчиниться, значит и другому не зазорно. И я надеюсь, очень надеюсь, то, что задумано перетряхнет туаты и переломает, перемелет кости и хребет Кайонаодха. Так что или это норовистая лошадка повезет своего нелюбимого короля куда он захочет или её шкура украсит мою спальню греть ноги!
  − Сир, их Великие Свободы и Вольности существовали исстари, − подал голос болтающийся граф-палатин. Его не особенно волновало мнение кого-либо из присутствующих, даже Гильфа. Он представлял ЗАКОН. - Свободы и права Кайонаодха прописаны. И под их хартиями скрепляющие подписи ваших предков и большие королевские печати.
  − Ну, когда-нибудь все хорошее заканчивается. Собирая по крупицам Асгейрр, мои предки слишком щедро раздавали привилегии, что сегодня поспособствуют краху их детища. Я этого не хочу и не допущу. Все слышали, скоро война. И мне нужны деньги и люди, без оглядки на какие-то, столетней давности хартий вольностей, из-за которых таны не считают себя обязанными поддерживать мои начинания. Поэтому, ничего из перечисленного, я не получу, если не выбью дурь из Кайонаодха. Не позволительная роскошь попустительствовать одним подданным жить по другим законам, нежели прочим. И не смотри на меня Ариас! Да, я заплачу кровью моих подданных за прочность державы врученной мне во власть божьей волей и предками. И если я не прав, отвечу пред Всевышним. Перед ним и не перед кем другим! А если ты печешься о моих наследниках... Я готов внести и такую плата за единство страны.
  − Королевской кровью? - не поверил граф-палатин, прекращая болтанку.
  − А вы предполагаете задницей сира? - хихикнул шут. Слушок по поводу Горруса, он конечно слушок. Но уж больно вонючий пропустить его.
  Гильф глянул на побледневшего блюстителя закона, потом на Солано.
  ˮТы не знаешь, почему мой шут до сей поры, жив?ˮ
  ˮПоправимо.ˮ
  Молчание целое искусство. У придворных оно должно быть красноречивей слов.
  − Пусть вначале докажут, что она у них королевская, − выдавил из себя Гильф.
  Канцлер первым склонился в поклоне в знак понимания и уважения неслыханной жертве короля.
  − Это все?
  − Да, сир.
  − Нет, не все. Ты тут намекал о деньгах....
  ˮХо! - изумлено вытаращился шут. - ˮНамекал? О деньгах не намекают! О них лгут.ˮ Вдохновенно и много! Лгут когда их нет. Ни ломаного гроша! И еще больше лгут, когда они в наличие!
  − Я рассматриваю переуступить сборы налогов в Клейбше и Сневе на последующие три года. Ряд торговых домов выказал по этому поводу значительный интерес, − сообщил Эклер. Когда королю потребны деньги, бездействие опасно для карьеры.
  − Еще бы им не выказать! Золотое дно! - мрачнее тучи сделался Гильф. - Переуступить не мудрено. А потом что с ними делать? С Клейбшем и Сневе? Выгребут под чистую!
  − Они предлагают хорошие условия.
  − Предлагать одно, а выполнять эти живоглоты их собираются?
  − Но в казну нужны деньги...
  − А когда они не нужны!
  − Возможно, в качестве временной меры наполнения казны стоит ввести новый налог? - предложил канцлер. - Вряд ли она будет популярной, но деньги соберет.
  − Популярной? Я не акробат с рынка гоняться за популярностью. Главное слупить с моих подданных деньжат и побольше. Но платят поголовно! И тан, и шорник, и поп, и шлюха.
  − Без различия сословий? - подивился канцлер. В налоговые силки угодят все. Но все ли согласяться с ролью добычи? Особенно когда разброд в Кайонаодхе.
  − Подданные одинаково подданные для короны! - подтвердил Гильф.
  − За исключением конечно, короля, − вставил словечко шут. - Состояние личных средств нашего любимого монарха не позволяет уплачивать в казну ни фартинга*!
  Канцлер оценил шутку кривой улыбкой. А чему веселиться? Шут прав!
  − Соль, сир, − великолепен в своей находчивости Эклер. Эту идейку он обдумывал и держал про запас при случае протолкнуть. Наличие денег в казне это его уверенность в дне завтрашнем. Тунор Амюс сумел продержаться двадцать лет! Чем он хуже?
  − Что соль? - не понял Гильф.
  − Налог на соль. Ею пользуются от нищего до дворца.
  − Дрянь тут же перестанут жрать, потом покупать, а потом и продавать, − раскритиковал идею шут. - Не пройдет и полгода и невостребованной солью можно будет посыпать улицы и солить воду в каналах. Прикажите ходить по дворам и совать язык в каждую кастрюлю, выявляя обманщиков.
  − Но полгода!
  − За пять грот в день* можно и лучше выполнять свои обязанности, − поддел канцлера Херцл.
  − Налог должен пригодиться и в будущем, − предупредил король.
  Обиду Эклера можно понять. Вместо триумфального успеха такой конфуз!
  − Я подумаю, сир, − пообещал канцлер. - И изложу свои соображения к концу недели.
  − А чего тут думать! - состроил рожицу шут. - Налог на двери. Уж подобная конструкция есть в любой коморке. А еще лучше на проем для входа в помещение и перемещения между ними! А то ведь найдутся хитрецы дверь снимут, натянут тряпку или шкуру. А то и вовсе оставят лаз. А так, любая дыра - дверной проем.
  Лицо канцлера пошло красными пятнами. От досады. Он издевается?!
  − Молодец! - похвалил Гильф находчивого шута.
  − Я стараюсь, сир. Общее благо прямая обязанность шутов, ну и разумеется иногда королей.
  − Может, еще что предложишь?
  − Сколько угодно! - кривлялся шут. − Налог на королевское посещение. Каждый подданный платит за то, что в любой момент его может посетить монаршая особа. Это великая честь. Отказаться от нее, нанести оскорбление Величию короны. Что же он не пустит к себе на порог короля?
  − Ну, с этим ты загнул! - рассмеялся Гильф находчивости своего шута.
  − Главное деньги. Для этого все средства хороши. Ого, слышали как тонко, − Херцл поднял палец вверх и щелкнул по колокольцу. − Средства для пополнения средств!
  − Хочешь мятежа в стране?
  − Ты в Кайонаодхе, я в Асгейрре. Чем я хуже?
  Шут мог быть очень злым, когда постарается.
  − Готовь бумаги, подпишу, − махнул король канцлеру.
  Эклер поспешно раскланялся и удалился с каменным лицом. Какие именно готовить бумаги? О налоге на двери? О монаршем посещении? О переуступке налоговых сборов? Какие?
  Но ведь никто не обещал, что канцлер это легкая должность.
  
  
  6. Пфальц. Гостевой зал.
  
  − Мы не скоро найдем замену шалунишке Амюсу, − Херцл помахал Эклеру колпаком. - Как Великий Викарий впарил такое сокровище Большому Совету? Мучайся вот!
  Слышал ли его Эклер? Шут не очень таился. Но при дворе уметь не слышать ора в ухо и наоборот слышать о чем шепчутся в другом конце дворца, ценный талант придворного. Ценней разве что физиогномика и чтение мыслей.
  Следом за канцлером откланялся граф-палатин. Мысль поменять ,,шатающегося пняˮ витала в воздухе. И вреда особого нет, но и пользы ощутимой тоже. От, в общем-то, здравой мысли, Гильф всякий раз отмахивался. За Горрусом такая родня!...
  Камерарий и кубикулярий скорее из разряда мебели, чем живых людей. По присутствовали и хорошо, незачем держать. Дебрей и сам радешенек покинуть короля. Умаялся длинной дорогой. Кубикулярия Гильф отправил пригласить лэйт Кэрэн и заодно распорядиться приготовить ему ушат с горячей водой.
  − Только траву не бросайте (это о лепестках роз и георгинов). Воняет потом бабой! - наказал король верному слуге.
  Херцл откровенно тяготился опустевшей залой и ну и заодно омоньером. Король еще куда ни шло, но два вершителя людских судеб на одного шута явный перебор!
  − Если я не нужен, сир? - спросился Херцл, размахивая дурацким колпаком.
  Он вежлив. Слишком вежлив. Приторно вежлив, что ему не свойственно. Быть вежливым.
  − Куда собрался?
  − К мистресс Лисбет, − скакал Херцл в поклонах и коленцах. − Мне назначено.
  − Не желаешь остаться? - спросил Гильф. Шут собирался удрать, когда нужен. Действительно, нужен!
  − Принести лэйт Кэрэн свои извинения за вас? Впрочем, короли, ломая чужие судьбы, не имеют привычки извиняться.
  − И правильно делают, − согласен Гильф. − Если своя через колено, почему с чужой сдувать пылинки?
  − Дряхлеешь дружище, − пришел в ужас шут. Но шутовская рожа говорила совершенно обратное. Скалился, поганец!
  − С чего ты взял? - возмутился Гильф. Короли не стареют и тем более не дряхлеют!
  − С того... Раз допускаешь рассуждения о чужой и своей судьбе. Это определенно мудрость. А мудрость приходит как правило, когда от нее нет ни малейшей пользы. Она сродни половому бессилию. Когда усвоишь все тонкости как, уже не на что не способен.
  − Ладно, ступай. Сегодня ты ядовит больше обычного. Ляпнешь непотребное при девице. Отпаивая её потом холодной водой!
  Херцл раскланялся, расшаркался, изогнулся словно его изломали на дыбе.
  − Проблей лэйт Кэрэн о её великом долге.
  − Каком еще долге?
  − О таком.... Чтобы оплата союзнических услуг Ногра выглядела презентабельно. Никогда бы не подумал, что расчетная единица может быть столь приличной. Приличной в смысле достаточной, а не большой. В остальные ваши с омоньером затеи лэйт не стоит посвящать.
  − Что в остальные? - не понял Гильф. Вернее понял, но откуда пронюхал шут!?
  Херцл крутанулся на одной ноге.
  − И не проговорись о той маленькой подробности.... малюсенькой.... , − попятился шут к дверям. − Омоньер, разрешите и с вами попрощаться!
  Херцл мотал колпаком. Вздумай Солано его преследовать, получил бы бубенцом многочисленные fendente, tonto, squalembro*.
  − Меньше трепись, − предупредил храмовник. Он, как и Гильф, озадачен намеками шута.
  − Я нем! - пообещал Херцл. − Я бесконечно далек от ваших интересов. Скажу больше, мне ваши интересы вовсе не интересны. Но вы все равно мне не поверите.
  − Мой долг не верить никому, − предупредил Солано. Угроза возымела действие.
  − Так и не верьте! - обрадовался шут. - Не верьте всем без исключения! Даже тому кому верите!
  Шут подпрыгнул, стриганул ногами и ляпнул на первый взгляд дурость....
  − Ах, как скучна столица без Кабаша! Ни одного приличного спектакля...
  ... и ускакал прочь, задорно звеня колокольчиком.
  Лицо Солано дернулось от неудовольствия. Далак... теперь шут! Что он упустил?
  − К чему дурак помянул Кабаша? - извернулся в кресле Гильф видеть омоньера.
  − Это ваш шут, сир. Вам должно быть видней к чему он распускает язык.
  − Последнее время у меня есть желание отправить его на недельку в Брюхо, − пожаловался король.
  − Не портите репутацию тюрьмы. Граф-палатин вас не поймет.
  Солано срочно засобирался покинуть короля. Повод для этого имелся. Уважительный.
  − Сир, я, сегодня же пришлю к вам нужного человека. Она должна неотступно находиться при лэйт Кэрэн.
  − Все-таки она?
  − Да. Женщина.
  − Я её знаю?
  − Вы можете ей доверять.
  − В качестве кого? Еще одной адди?
  − Попечительницы. Фратта Деринн будет готовить лэйт к предстоящему замужеству.
  − Ты находишь монахиню добрым советчиком будущей супруге наследника Ногра? Не вышло бы как с Элори. Не позволит мужику лишний раз залезть.
  − Деринн не монахиня. Она не принимала постриг.
  − Тогда кому же она сестра? Воронью?
  − Ордену, сир, − склонился Солано.
  Гильф в согласии кивнул. Делай как знаешь.
  − Надеюсь в ближайшем будущем услышать от тебя новые подробности о манускрипте.
  − Приложу к тому все усилия, − пообещал Солано.
  Омоньер ушел, зал опустел и Гильф, пользуясь моментом, поднялся и, покряхтывая, помочился в камин. Не нюхать едкий фимиам прошелся к окну и обратно. Рана разнылась и король потрогал повязку под одеждой. Вызвать лекаря? Даст своего отвратного пойла и полегчает.... Но в мыслях отослал лекаря подальше и вызвал кубикулярия.
  − Приму лэйт Кэрэн в моих покоях, − распорядился он.
  Гильф понятия не имел что скажет девушке. Разве, следуя совету шута, проблеет о долге. Кроль беззлобно усмехнулся.
  ˮПроблею? Он же меня козлом обозвал!!?ˮ
  Малая гостевая место ухоженное, обставленное сандаловой мебелью и увешанное дорогими гобеленами. Свободные стены покрыты занятными фресками. Вечерами, когда сквозняк качает пламя свечей, свет, то тусклый, то яркий, мечется по росписи, двигает изображения фигур, меняет выражения лиц, сгущает и обедняет краски. Смотрится живо и забавно.
  От огромной жаровни тепло. Даже жарко. В окне не витраж, а прозрачное стекло. Редкое, имперское, слегка выпуклое на подобие линзы. Стекло запотело и рука сама тянется рисовать рожицы. Не все детские привычки остаются в той поре, когда сказкам веришь больше, чем будничной и серой действительности.
  Поставец с посудой, шкаф с книгами, стол для письма. В чернильнице давно сухо и она доверху наполнена дохлыми мухами. Сам складывал. Великий королевский труд в пору размышлений о благе державы и подданных. Между перьев паутина и махра пыли. Король не занимался здесь делами государственными или личными (личными он занимался в спальне), здесь он назначал встречи. Не всякому и очень редко. В малой гостевой велись доверительные разговоры и обсуждались щекотливые темы, рассматривать союзы и альянсы. Мечта многих попасть сюда, быть вхожим в узкий круг людей в который даже королеве и детям короля заказан путь. Разве что пронырливой Медани удалось переступить порог заветных комнат. Прежний канцлер бывал тут пару раз, омоньер Солано три-четыре. Счастливчиков не много, но в Пфальце их считали именно счастливчиками.
  С этим дальним расчетом Гильф и пригласил сюда дочь покойного брата. Станет ли она счастливой от приобщения к кругу избранных? Собственно... в этом ли дело?
  Кэрэн не подпадала ни под один из провозглашенных и страстно воспетых труверами, канонов красоты. Локоны не золотисты, а скорее пшенично-желты. Лицо не овально и не бледно. На скулах легкий румянец. Глаза не голубые, а карие. Брови слишком тонки. Нос? К носу особых претензий нет. К форме губ тоже. Подбородок с небольшой ямкой, что скорее личит мужчине, чем женщине. Шея худа. И как не прячь, торчат ключичные кости. Маленькая грудь. Действительно маленькая. Ни затянутый туго поясок и ни крой лифа котты, её не увеличат сколько не старайся. Талия... бедра... походка... А!!!! Что говорить, если даже взгляд девушки... Нет в нем той заинтересованности, что так будоражит умы сильнейшей половины мира. Нет изысканной рассеянности, заставляющей кавалеров лезть из кожи понравиться и запомниться. Нет легкой капризной пренебрежительности, распаляющей желание мужчины обладать женщиной, рассыпаться перед ней в комплементах, таскать подарки, добиваться тайных встреч и уламывать позволить залезть под подол! Нет дымки уступчивости, обещающей верную награду терпеливым и настойчивым. А что есть? Что в наличии? Робкое любопытство, ум и доверчивость? Не то! Совершенно не то!
  ˮТоща,ˮ − так оценил основное ,,достоинстваˮ своей племянницы Гильф. Оценил деликатно. Весьма деликатно!
  Кто бы ему возразил? Наверное шут. Природа-матушка непонятно почему тянула вдохнуть в лэйт Кэрэн женственности. Вот-вот, совсем скоро все должно перемениться. Но пока... это удручающее пока заставляло с замирающим сердцем глядеться в зеркало, сравнивать себя с остальными и приходить в отчаяние. Девушка более напоминала миленького подростка, обряженного в женское платье. Это раздражало и мешало увидеть − срок преображения близок. Другое дело чем эта природа одарит, а чем обделит. На поверку в нехватке обязательно окажется самое нужное!
  − И как такую Эрбру втюхать? - скривился Гильф. Произнеся имя наследника ногрского престола, удивился. Впервые выговорил без ошибки сокращенный вариант. Ну и имечко у паренька. В документах полное наречение занимало целых полстроки! Без всяких королевских титулований.
  Кэрэн потупила взор. От обиды. Она, конечно, не обольщалась по поводу своей внешности, но слышать такое из чужих уст все одно тяжело. Впрочем, нечто подобное говаривал ей и отец. Приходилось утешаться разумным пониманием − правда всегда не из приятных. Будь по-другому, правду высказывали бы честно и открыто, в глаза!
  Но правда правдой, а девушка тайно завидовала своей адди Дафне Этуро. Вот уж кто красива! И вздыхай не вздыхай, о такой красоте можно только мечтать! И она мечтала. Без всякого зла. За что её не ругал даже исповедник.
  Закончив критический осмотр юной особы, Гильф остался не в восторге от товара, который необходимо продать. И единственное, но неоспоримое достоинство Кэрэн, в ней тысячелетней выдержки кровь младшей ветви Амалей. Все остальное... а ничего остального и нет. Что с того что она не глупа? От жен не требуется наличие высокого ума и могучих талантов. От жен правителей требуется послушание рожать наследников мужеского пола. И желательно первенцев, а не поскребышей*.
  − Давно хотел с тобой поговорить Кэрэн, − зашел из далека Гильф. Не удачно. Начинать с вранья дурной знак. Дважды дурной, вранье столь явное распознается без труда. - Но как знаешь над временем не властны даже короли. То мятеж, то поездки, то да сё...
  Пауза. Достаточно ли тумана приступать к основному? Что изменится, если нет? В конце концов он её не к сожительству уламывает!
  − Спасибо что уделили мне внимание, сир, − склонилась Кэрэн.
  ˮХорошо вообще вспомнили о моем существовании,ˮ − так наверное звучал бы честный ответ. Выходит спасибо говорить не за что.
  − Скоро в Кэффу прибывает посольство. Из Ногра. Не обычное посольство. Свадебное. Во исполнение взаимных договоренностей.... Я понимаю, тебе бы не хотелось покидать Асгейрр.
  − Мне бы это вовсе не хотелось, сир...
  − Но таковы оговоренные условия. Ты выходишь замуж за..., − Гильф вовремя сообразил, сейчас имя соискателя не удастся произнести, − ....наследника престола. Думаю, твой отец воспротивился бы подобному союзу. Но он не я. Личные сипатии и антипатии отходят на второй план перед необходимостью печься о благе государства. Действовать в государственных интересах и не чьих более. Звучит не очень ободряюще, но так уж оно есть и такова ситуация. В Кайона только-только подавлен мятеж, Дакс напросился на войну с Империй. Сама империя поглядывает в нашу сторону с вожделением ненасытной волчицы. Не позволить Хайош сожрать нас, потребен союзник. И единственный возможный союзник королевство Ногр.
  − Я думаю, сир, наш сосед никудышный союзник.
  Гильф сдержано выдохнул. Он не Великий король, а король рохля! В его государстве кому не пристало, имеют собственное независимое, в разрез его, понимание политики, её хитросплетений, явных и тайных выгод и ловушек. А он так - жопа на стуле!
  − Откуда такая уверенность?
  − Вы отдаете им не свою дочь, а только дочь своего брата. Родство второй линии. Потомки не смогут претендовать на престол Асгейрра. А это всегда учитывается. Но они соглашаются на союз и скорее всего не собираются соблюдать обязательств своей стороны.
  ˮА то я не знаю!ˮ − разозлился на правду Гильф.
  − Про родство ты, безусловно, права. Но видишь ли в чем загвоздка. Мои дочери побывали замужем. А если говорить об одной из них, Медани, то слава о ней достигла и Ногра. И эта не та слава, которой стоит бравировать женщине. Любой женщине. Что простолюдинке, что дочери короля. Элори? На ней вдовий траур и минимум год она не сможет выйти замуж. Но будь это единственным препятствием, его можно было обойти. Не сказать легко, но возможно. Однако... У тебя есть качество... назовем его так, уже не присуще им обеим. Они не девственны. Что же касается тебя... Ты не связана обязательствами и ты... ,− надо уметь останавливаться в тот момент, когда полная досказанность более испортит, чем внесет ясность, о чем собственно плетут речь. Гильф умолк во время.
  Кэрэн густо покраснела. Она женщина... будущая женщина и у нее есть маленькие секреты. Разве может быть женщин без секретов? Хотя бы одного, самого маленького? Её секрет Мэйв Ланж, напоминающий конфетку (нарядный, пахнущий смесью ванили и корицы) завернутую в дорогую обертку. Дафна уши прожужжала про него. В первую встречу, он был рассеян, но учтив. Во вторую, галантен и любезен. В третью, весел и несколько волен. Она позволила ему вольность. От его легкого поцелуя в сгиб локтя у нее зашлась душа. Её словно окатили теплой волной, сбежавшей от макушки к бедрам.
  − Невеста должна быть чиста. Таковы условия Ногра. Поэтому я бы попросил тебя, очень попросил. Ограничить круг своих знакомств. Вокруг тебя вьется множество молодых людей. (Ах, если бы это соответствовало действительности!) Их внимание (Здравствуйте, лэйт! Рад вас видеть, лэйт! До свиданья, лэйт!) льстит твоему самолюбию. Все это естественно и так тому следовало бы быть, но.... Ни у кого не должно иметься повода сказать о тебе грязного слова...
  Несколько неожиданно для короля и зрелого мужа. Язык повернется сказать все что угодно. За небольшую сумму, а уж тем более за большую, по дурости, со зла, из завести. Но Гильф как мог это объяснил Кэрэн. Просто и кратко.
  − Сомневаюсь, что есть кто-то, кто позавидует мне, − ответила Кэрэн.
  − Заверяю, позавидуют. Даже выпавшему бремени исполнить долг перед короной. И пусть со стороны это выглядит, как размен... в сущности вовсе не важно как выглядит. Долг есть долг. Осознай и прими его. Возможно, тогда твоя судьба покажется тебе не столь удручающей и незавидной.
  Гильф вытащил из ящика стола миниатюру. Сделал усилие сконцентрироваться.
  − Эрбр, когда-нибудь Тритий, рода Халаши.
  Кэрэн переборов робость приняла портрет. Будущий супруг совершенно не глянулся. Он не походил на тех кто ей симпатичен. И не обладал ни единой черточкой Мэйва Ланжа. И еще имя! Эрбр! Чуть ли не бобр! Кэрэн едва не засмеялась удачному сравнению.
  − Он мил, − произнесла девушка, посчитав себя должной высказаться, по поводу увиденной миниатюры.
  Своя брехня переносится легче, чужая застревает костью в горле. Не проглотить!
  − Да он просто чучело! Не наследуй он корону на лопоухую голову, и не надобность в союзе, я бы не отдал за него и шлюху с Губарей.
  Кэрэн оценила прямоту короля. Немного расправила плечи. Как человек собравшийся встретить тяжкие невзгоды лицом к лицу.
  − Мой тебе совет, никогда не говори мужу подобной ерунды. Мил он или хорошо. Если не пересилишь соврать, обзови проще. Дураком!
  Кэрэн в удивлении подняла глаза на Гильфа.
  − Заводит сильней.
  Гильф не был грубияном или уж отъявленным циником. Но все женщины с кем он сходился в постели, чего-то хотели от него. Шлюшки - денег, простолюдинки - дохода и дворянства, знатные мистресс - высших титулов и больших владений для мужей, сыновей или еще кого, собственные жены - ничем неограниченной власти! Кому-то перепадало желаемое, кто-то подтирался его обещаниями. Если не наглели, просимое получали. Власть женщины над мужчиной может быть не зримой, но крепкой. Но надо осознавать, в чем суть этой власти. Именно осознавать. Её не растолкуешь.
  Коснулись и болезненной для обоих темы. Весьма болезненной. После горьких пилюль следовало подсластить.
  − Граф-палатин уведомил меня, ты вновь просила за свою матушку...
  Король сейчас порадовался, что когда-то запретил кому-либо напрямую обращаться к нему по поводу невестки-отравительницы. Свалил все на законника Горруса.
  − Как только ты отбудешь в Ногр, я обещаю, отправить в монастырь Святой...
  − Хильдебранты, − подсказала Кэрэн.
  − В любой, по твоему выбору, − согласился король. Не по доброте. Торг есть торг и нечего стесняться.
  − Благодарю, сир.
  Сделать вид, что предложил пустяк, значило обесценить свое предложение. Она должна видеть как не просто далось ему это решение! Гильф с видом грозовой осенней тучи расправил взятый со стола свиток, корябнул по нему пером и отложил. Помилование готово.
  Проверенный трюк сработал и на этот раз. На бумаге нет ни строчки, а перо даже не окунулось в чернила (их нет и в помине!). Но выглядело действо!!!! Милостью божью, не меньше!
  − Благодарю, сир, − еще раз произнесла Кэрэн.
  − Портрет оставь себе. Привыкай.
  Кэрэн стеснялась, но стеснение переборола.
  − Дозволено ли мне спросить, сир?
  − Пожалуйста. Если в моих силах ответить, ты получишь ответ.
  − Каким бы он не был?
  Гильф насторожился. Необдуманное обещание могло сыграть с ним дурную шутку. Но забрать собственные слова не возможно!
  ˮПроклятый шут, вечно его нет, когда необходим! Трекнул бы своим поганым языком, глядишь, быстрее сладилось.ˮ
  − Именно так.
  − Правда, что в Ногре, до сей поры существует herrenrecht*, − из-за стеснительности Кэрэн произнесла последнее слово на древнем.
  − Существует. Так же как и в остальных странах. В той или иной степени, − попытался выкрутиться Гильф.
  Король еще разок дурно помянул Херцла. Так вот о какой малюсенькой подробности упоминал шут?!
  ˮНе он ли девку надоумил?ˮ
  − Я имела ввиду королевскую семью, − уточнила Кэрэн. Все её не интересовали.
  − Ты веришь сплетням о Керте Пятом? Что он первым взошел на брачное ложе своего старшего сына?
  Кэрэн только кивнула. От страха у нее перехватило горло.
  Надо иметь особую наглость оспаривать правду известную всем. Как говорится ˮссы в глаза, а ему все божья росаˮ. Это не про него. Не про Гильфа. Не может быть король наделен всеми должными правителю талантами. А иной бы раз очень пригодились!
  − Если тебя это сильно волнует, мы оговорим в брачном договоре особый пункт.
  − Благодарю, сир.
  − Сегодня или возможно завтра к тебе прибудет наставница. Фратта Деринн. В её обязанности входит дать тебе необходимые пояснения, какие только может дать умудренная жизнью женщина молодой девушке. Её приказания обязательны к исполнению, её требования неукоснительно должны выполняться. Твое не подчинение я расценю за не должное внимание к моим словам. И не верь, что к сухому грязь не пристанет. Грязь пристанет к любому!
  − Я запомню ваши слова.
  − Достаточно если не забудешь о своем долге, − повторил Гильф.
  
  
  
  7. Фрисс. Орден Святого Храмна.
  
  Зодчий Фрисса собирался обороняться от всего белого света. Долго и успешно. Толстенные куртины Финиса* замкнуты башнями в октагон. К въездным воротам узкий подъем по отсыпной дамбе. Крутой, не всякая лошадь втянет воз. И не широкий, двоим не разъехаться. На въезде три ряда толстых герс, между ними нависающие над головой стальные игольчатые плиты. Плиты подвесные, при необходимости крепление освобождают и они обрушиваются на врага. Внутри Финиса - четырехугольник −Уптон. Стены еще толще, башни массивнее. Кладка похожа на берег изрытый стрижами. Амбразуры, бойницы, узкие окна. Для лучников, больших и малых скортионов, эвфитонов и полиоркетов*. Пространство простреливается отовсюду. Попасть в Уптон можно через одну из башен. Герс нет, но в чреве её спрятан подъемный мост. Миновав мост, окажешься во дворе, перед монолитом (столь плотно уложены большие камни) Хоарда. Три башни соединены вогнутыми стенами. Донжона как такового нет. Хоард заключает в себе дворик, артезианский колодец и сад, где на малом солнечном пяточке растут вишни.
  Солано давно уже сюда не тянуло. Наверное, стой поры, как осознал, великий Орден по сути великий миф. Миф оберегаемый и с тщанием поддерживаемый. Приложи половину, да что там треть! треть усилий не на поддержание былого величия, а обретение нового, этой трети хватило бы с лихвой. Но Орден столь незыблем и вечен, что закостенел в своей вечности. Так омоньер думал. Считал себя вправе так думать. К своему прискорбию он не ошибался и в малом. А как хотелось ошибаться. Он с радостью бы приклонил колени, покаялся в грехе Уныния и искупил его неслыханными деяниями, но... каяться не в чем, и не за что. По-молодости досадовал на удручающее открытие, потом злился, потом преисполнился великого презрения. Не к Ордену, нет! К людям, примерившим на себя его величие, что будничную одежду.
  ˮДалак назвал это гордынейˮ, − припомнил Солано нерадостную встречу. Впрочем, радостных с далаком (не с Мюрисом!) не бывает и убеждаться в том лишний раз не обязательно.
  Время подгоняло, но куда и зачем спешить? Солано позволил вольность задержаться. В ,,Хохолкеˮ подавали отменные отварные лытки, изумительную кровяную колбаску пряно пахнущую дымом и Фрисский портер! Название откровенный обман. Орден не варил пива и не производил вин. Как впрочем не выращивал хлебов и не разводил живность. Орден Святого Храмна воевал. Ранее часто, потом реже, теперь - никогда.
  Хозяин, шен Луц, лично знал Солано. Чем не повод хлебосольству? Тряся огромным брюхом − ей-ей целый баррик*, совершая пассы волосатыми ручищами, шинкарь засуетился.
  Для омоньера освободили стол у окна, смахнули крошки на пол, развезли пролитое пиво и даже старательно погоняли мух, рассевшихся на подоконнике.
  − Как обычно, мейстер Солано?
  − Да, конечно, − согласился храмовник. - Как обычно.
  Луц тут же сообразил заказ, поставил и отошел. Омоньер не терпел стояния над душой и навязанных, а тем более пустых разговоров.
  Ел Солано дольше обычного. Луцу показалось, без всякого удовольствия и больше поглядывал за окно, чем в тарелку.
  Во дворе, поднимая пыль, облезлый кошак отбивался от двух дворняг. Шипел, выгибался, отмахивался лапами, пятился к дереву. Дворняги не спешили подставлять морды под острые когти, а приноравливались подкрасться, цапнуть и придушить хвостатого бойца. Они даже не лаяли, рычали и наскакивали. Обычное дело... Но как и во всякой схватке в ней своя стратегия и тактика, неявные преимущества и невидимые изъяны. Долго коту не выстоять, но если попытается спастись на дереве, ему конец! Деревце чахлое, ветки тонюсенькие. Высоко на него не запрыгнуть, достанут. Выходит отступать некуда?
  Солано спроекцировалась драку на себя. Он, приор и пробст. Одно худо, за спиной у него и такого ,,деревцаˮ нет.
  Трудно сказать насколько подглядывание в окно, медленное жевание или перекатывание горошин перца по тарелке способствует размышлениям, но очевидно как-то способствует, коли омоньер выпал из реальности на добрых полчаса. И размышления гостя не назовешь приятными. От наблюдательного Луса не ускользнуло омоньер дважды посолил один и тот же кусок, трижды переносил солонку с места на место, всякий раз заглядывая в нее. Из своих наблюдений шинкарь сделал далеко идущие выводы. У мейстера омоньера трудные времена. Луц загадал, лучше бы они не касались платежеспособности клиента, а остальное поправимо.
  С персон приора и пробста, еще надоедят, Солано переключился на далака и как ни странно на Херцла. Ему дважды указали на недостаточность опеки лэйт Кэрэн, из чего следовало, внимание к девушке третьих лиц заметно стороннему глазу. Кто-то всерьез вознамерился помешать союзу Асгейрра и Ногра. Причем таким образом, что либо Гильфу в последний момент придется отказать посольству. После трех месяцев упорных переговоров, отказ воспримут за оскорбление. Либо на заключительном этапе менять условия союза, предварительно достигнутые и согласованные. Что тоже приведет к быстрому разрыву отношений с соседями. Либо стараниями этих третьих лиц, увлечение... пусть будет увлечение Мэйвом Ланжем, дойдет до ушей посольства в самый неподходящий момент с самыми нежелательными подробностями. Насколько они будут правдивы, разбираться не станут. У Ногра в Пфальце есть свои уши и глаза. Или найдутся. Конечно, всегда можно прибегнуть к услугам мэтра Эйкина, которого на данный момент следовало загнать в пыточную и ,,венчатьˮ.
  ˮНе в Брюхо же к мамаше девку сажать!ˮ − психовал Солано. Сказывалась накопившаяся усталость и мизерность плодов от приложенных усилий.
  Другая сторона дела выяснить и как можно скорей тех, кто решил вмешаться. Кто они? То, что Ланж влюбленный юноша еще ни о чем не говорит. Вполне допустимо дурит голову Кэрэн для достижения своих целей. Но играть в такие игры самому крайне опасно. Скорей всего, юнец на поводке у других. Но куда любопытней ухажера выглядит Дафна Этуро. Алеколу это уже серьезно и её следовало бы прижать. Не будь она дочерью королевского сомельера, а по совместительству главного собутыльника короля, проще простого. Но она дочь именно Пако Этуро. За ним слава воителя короны и еще больше родни всех рангов и уровней, не считая тяжелой мошны, щедро открытой для Гильфа. Хорошо бы узнать нет ли рядом второй такой Дафны. Ведь в конечном результате с Кэрэн могут поступить как с её двоюродной, сестрицей Мэдани. От кого ждать удара? Своих, Кайонаодх (подсказка возникла в последний момент и сбрасывать со счетов Старое Королевство не стоило!) или Хайош? Начав рассматривать с конца, империю Солано отбросил. Империи по большому счету союз мало, чем угрожал.
  ˮИз двух крыс не сложишь слона,ˮ − так прокомментировал сам себя Солано. - ˮТолько крыса скорей всего Асгейрр, а Ногр больше, чем на мышь не тянет. Или на хомяка. Жирного и щекастого.ˮ
  Для танов слишком тонко. Они попросту бы свернули девке шею. Остаются свои. Из личных побуждений или еще каких? Личностные мотивы не показались Солано достаточными. Месть Гильфу он отклонил сразу. Мстили бы прямым наследникам.
  Еще вариант, вся свистопляска направлена не именно на срыв союза, а против Ордена? И вот тут становится непонятно совсем. Как ЭТИ узнали о манускрипте? Если о браке Кэрэн и Эрбра знали все, кто хотел знать, то круг лиц посвященных в истинную подоплеку союза Ногра и Асгейрра узок. Орден и Гильф. Если предположить, что король не проболтался, тогда получается кто-то из Фрисса. Приор? Пробст? Далак? Кто?
  Солано не был настолько фанатичен, ни при каких условиях не допускать предположения, ,,длинный языкˮ обитает у них в Ордене. Или чьи-то ,,длинные ушиˮ, что не намного лучше. И как теперь поступать, если информация действительно уплыла из самого Фрисса?
  ˮА король?ˮ − вернулся омоньер к монарху, но вынуждено признал, если союз не состоится, Гильф терял больше всех. К тому же ему легче контролировать сохранность секрета. Но и здесь не все чисто. Шут! Прайдоха упомянул Кабаша. Упомянул не просто, а как-то увязав исчезновение актера из столицы с изоляцией Аерна. Получается, Херцл в курсе всего! Кэрэн, Кабаш, разговор короля с лэйт. С Кертом Пятым угадал! Провидец? Провидцы это слишком замутно. Надо бы расспросить, куда он ездил. И что это за брат, о котором нет-нет да вспомнит... Может это как-то связано?
  От самой идей общаться с вечно кривляющимся шутом, омоньеру становилось противно. Шут по обыкновению спрячет правду в словесный мусор. Стоит ли жемчуг истины ковыряния в говне? Не всякий раз угадаешь, стоит или не стоит.
  − У тебя есть перо и бумага? - спросил Солано, оторвавшись от раздумий.
  − Конечно, мейстер, − услужливо откликнулся Луц.
  Брюхан пропал и снова появился.
  − Обыкновенная, не монастырская.
  − Сойдет.
  Солано размашисто и скоро заполнил половину страницы текстом. Острый глаз Луца увидел незнакомые ему буквы. Вроде на древнем? Шинкарь демонстративно переключился изучать потолок. Чужие тайны укорачивают собственную и без того недлинную жизнь.
  Омоньер поставил подпись, притиснул свинцовый личный оттиск, сложил послание.
  − Отправь кого-нибудь в монастырь Великомученицы Маркетты. Письмо для послушницы Деринн.
  Не прошло и минуты, а шустрый посыльный, подхватив подмышки деревянные сабо не потерять в грязи, несся по улице, собирая за собой местных шавок и дворняг.
  Храмовник пригубил пива. Ему показалось недостаточным принятых мер и, он вновь взялся за перо. Второе послание ушло так же скоро, как и первое. Но в противоположную сторону.
  Солано вернул письменные принадлежности.
  − Клебб объявился?
  − Со дня на день вернется.
  − Пусть сразу зайдет ко мне на Рыбий Нос. Или лучше отряди кого вечером к нему домой. Он неделю будет отъедаться и отсыпаться, прежде чем соизволит подать о себе весточку.
  И здесь Луц готов помочь омоньеру. Конечно, якшаться с антикварами* приличному человеку репутацию уронить. Торгуют недозволенным, неправедно добытым за тридевять земель в Заброшенных Городах: богомерзкими книгами, неведомым оружием, редкими безделушками, много чем. И имеют с того неплохо. Самому Луцу такой знакомец не к чему. Гемморойно с таким. Попы узнают, взъедятся. Или тот же Орден. А вот слушок долетит до нужных людишек, так мол и так дела с пропащими* крутит, другой посетитель в шинок пойдет. Не менее хлопотный, но нужный и денежный. А сервиенты нагрянут, так нате-возьмите! выполнял просьбу мейстера омоньера из Ордена Святого Храмна! Кто я такой ему отказывать и кто вы такие с расспросами о том лезть!
  Солано расплатился за еду, за посыльных и выдал аванс за беспокойство с антикваром. Больший, чем Луц рассчитывал, но меньший, чем омоньер мог отвалить. Солидный кошель храмовника очень впечатлял шинкаря.
  Оставшиеся три квартала, Солано прошел пешочком, ведя лошадь в поводу. Его узнавали. Кто-то раскланивался, кто-то воротил морду. Два жлоба занимавшиеся ,,дойкойˮ уличного кукольника отвалили едва тень омоньера легла на перекресток Капуцинов и Горелой Горки. Он удостоился томного взгляда Файны-швеи, текло у бедняжки на омоньера, и привычной трескотни Трии, шлюхи с Дальних Губарей.
  − Мейстер сегодня один? - пахнуло на Солано крепким перегаром вэн-жона и гвоздичной воды. Причем в такой смеси будто пили и дорогое вино и дешевый парфюм.
  − Более чем когда, − признался омоньер в собственных ощущениях.
  − Никто не поймет вас лучше, чем я! − новый выхлоп вэн-жона и гвоздики. - Черного неба одиночества, что накрыло тебя с головой.... И что там тра-ля-ля... Стану я путеводной звездой...., − вдохновенно прошептала Трия.
  ˮЧто-то новенькоеˮ, − подивился Солано.
  С богемой: труверами и вагантами, рисовальщиками и актерами, шлюхи предпочитали не сходиться. Не платят! А от поэтических фантазий и вдохновения или анус болит, или глотка, или триппер в качестве подарка.
  − И сколько?
  − Грот! - нагло заявила Трия.
  − Да ты не звезда, а маяк!
  − А какая вам разница на куда залазить, − глубокомысленно заметила шлюха, останавливаясь у лавки булочника. Дальше не её территория промысла.
  Солано едва только заступил за герсу альбарана* охранявшего подход к Фриссу и его тут же предупредили.
  − Вас ожидает приор Элверд.
  − Я буду.
  − Сейчас, − поторопил клирик. - С ним пробст Брадар.
  − Буду сейчас, − пообещал не оттягивать встречу Солано. Худших собеседников не придумать. − Фра Локли здесь?
  − Да. Мейстер в фехтовальном зале. С новичками. Как обычно.
  Омоньер миновал дамбу. В Финисе, раскланялся с допиером*, распекавшим нерадивого возницу. Наскоро миновал Уптон и вошел в Хоард. Его уже встречал служка с напоминанием.
  − Вас ждут.
  Солано передал ему свою лошадь.
  В ордене не в чести принимать с порога, не позволив сбить пыль с одежды, испить воды и умыть лица. Но тут видно припекло! Или он сам виновник нетерпения иерархов Ордена? Пройдя арку, Солано пересек дворик, поднялся на галерею.
  В кабинете приора светлый сумрак. Из освещения лишь угли в жаровне. Но омоньеру вовсе не обязательно разглядывать лица присутствующих. Вряд ли на них душевность и расположение. Впрочем, взаимно. Ничего подобного не испытывал ион сам. Солано поискал глазами писца. Того не оказалось. Значит, разговор останется вне архива Ордена. Добрый знак?
  Угли в жаровне перемигнулись, словно волчья стая, сбившись, пялилась на омоньера. Но пробст и приор хуже всякого зверья. От них мечом не отмашешься. Как не вспомнить кошака и дворняг во дворе ,,Хохолкаˮ.
  ˮСейчас начнутˮ, - позволил себе заметить Солано.
  Угли подтвердили, вновь перемигнувшись.
  Старость бывает безобразной. Лицо приора Элверда в глубоких морщинах, почти складках. Волосы длинными седыми прядями ниспадают на черный скопуляр. Крючковатый нос велик. Нос королевского камерария и близко не конкурент! Солано удивлялся, не мешает ли такой ,,клювˮ есть? Или из того что приору мешает спокойно досиживать отмеренные годы только и остался один омоньер, т. е. он.
  Солано несказанно поражало, что можно делать часами в пустой комнате. А то, что приор все время сидит у себя, он знал точно. Молиться? Тогда икона нужна, а её нет. Придается воспоминаниям славных побед? Вот уж полвека побед ни в малом ни в большом не одерживали. Некем. Медитация духа? Говорят есть такие, ощущают бег времени, что течение воды и способны видеть будущее. И это не про него. Что тогда? Ни-че-го! Но, Господь с ним, Элверд меньшее зло. Бездеятельное. А вот пробст! Устранится от всего и не позволять делать другим, вот его правило.
  Поближе к углям, грея старческую жидкую кровь, топтался Брадар. Кривенький, косенький, тощенький. Такой же древний как сам Орден. Древний? Сгнивший! подходит больше. Старческая кожа похожа на пленку над гнойником. Зелено-желтая. Он и был гнойником. Только не вылезающим наружу, а упрятанным глубоко внутрь.
  И пробст и приор вызывали в Солано стойкую неприязнь и причина неприязни проста. Судьбу Ордена они видели по-разному. Он хотел вернуть былое величие деяниями, они о былом величии говорить. Солано ратовал об усилении влияния на окружение: знать, купцов, ремесленников и прилагал к тому усилия, они хотели выглядеть в глазах окружающих стражами порядка и оплота короны. Но выглядеть не значит быть! Солано желал подчинения монархии воле Ордена, они всячески дистанцировались от правящей фамилии, забывая, командует всегда кто-то один! Он настаивал на увеличении числа братьев Ордена, ему отказывали, не смущаясь факта, еще десятилетие другое и Орден не сможет защитить не то что бы кого-то, но и себя!
  − Ты долго отсутствовал. Надеюсь, тому есть оправдания? - обратился к нему пробст. Ни доброго дня, ни как труден путь, ни здоров ли?
  Опустил приветствия и омоньер.
  − Я не ищу оправданий. Я исполняю возложенные на меня обязанности.
  − Вот и просвети нас, как именно ты их исполняешь. Не мешает ли гордыня (и эти туда же, за далакам!) видеть окружение в истинном свете? Не заблуждаешься ли греховно полагая служение себе или сторонним лицам, истинным служением Ордену.
  − Заблуждения и грехи, прерогатива далака. Спросите его.
  Приор бросил взгляд на пробста, тот покосился на приора.
  ˮРешают кому первому начать?ˮ - так их понял Солано.
  − Дойдет и до далака. Но думаем обойтись и нашими силами. Без твоего бывшего наставника. Хотя бы пока.
  − Если угодно спрашивать, спрашивайте, − склонился Солано. Но и в согнутой спине смирения − ноль! Он и склонился скрыть свои чувства. Столь велики он были - не скрыть! И не о гордыне речь!
  − Очень любезно с твоей стороны дозволять нам спрашивать тебя, − едок пробст. - Но мы готовы выслушать твой рассказ. Брату незачем стыдиться братьев. Не так ли?
  ˮО чем не расскажи, будешь виноват. Пес их разберет старых грымз что конкретно им надобноˮ, - задумался Солано над тем, что поведать и насколько полно.
  − У тебя затруднения? - подогнал Брадар.
  − Нет, мейстер пробст, − Солано опять спрятал неприязнь за поклон.
  − Не епитимью отбываешь, можешь не гнуть хребет, в том все равно нет почтения, − раскусил омоньера Брадар. - Тем более ты не собрании Капитула. Оно еще только в конце следующей недели.
  Новость о Капитуле неприятная новость. Так вот почему тессер остался у далака! Нет нужды вручать. Капитул вывернет его наизнанку, добиваясь правды во всех вопросах. Но надо ли её знать всем? Солано вспомнил о своих подозрениях об утечки секретов Ордена.
  − Король Гильф счел возможным назначить в туаты Кайонаодха своих наследников.
  − Час от часу не легче! Он что? Рехнулся? Дразнить псов голым задом? - возмутился приор, вытянувшись в кресле.
  ˮСлышал бы тебя Гильфˮ − подивился бурной реакции Солано. Зато реакцию короля мог себе представить. Приор, не Господь, за бороду ухватят, не вырвется!
  − Ты хоть обеспокоился об Элори? - приор подался вперед. Почти лег на столешницу. - Что скажет Викарий когда узнает что мы не защитили её. Только не ссылайся на указ короля! Я не желаю слышать подобные отсылки от омоньера Ордена!
  − В маршалки Лафии, мистресс Элори, королем рекомендован рейнх Руарх Ив.
  Пробсту без разъяснений понятно, кто подсказал Гильфу кандидата на высокий пост. Понятно ли Элверду? Потому как задышал спокойней − да.
  − У рейнха выдающиеся таланты? - не удерживается от уточнений приор.
  Честно сказать, Солано удивительна его обеспокоенность. Ну и что-что судьбой Элори Блаженной озабочен Викарий? Он много чем и кроме нее озабочен. Очень уж трепетно относился к хору мальчиков при соборе Святого Марира. Не к самому хору, и не ко всем мальчикам. К некоторым ,,златогласым агнцамˮ. Всегда есть о чем договориться с любвеобильным Великим Викарием.
  − У него выдающийся размер уда и талант к любовным играм, − пояснил Солано. И видя непонимание приора, добавил. - Королю нужен Руарх Ив и совсем не нужна рийа Элори. Ни в Лафии, ни где бы то ни было еще.
  − Но хоть кто-то при ней есть, кроме этого жеребца из Клейбша? − вмешался пробст.
  − В свите имеется пара-тройка деятельных человек. Не слишком толковых, но достаточно энергичных порадеть за свой кошель.
  − Насколько деятельных и толковых? − выпытывал приор у омоньера. - И чем короля не устраивает Элори в качестве рийи?
  − Туат они вряд ли подымут, но крови Киффу или еще кому, попортят изрядно. А насчет почему не нужна... Из опасений. Мятеж должен остаться в границах Старого Королевства. Вот и все. А мистресс Элори весьма скрытная особа. Её бзики понятны лишь ей самой.
  − Оставим ситуацию до будущей встречи. Сейчас это не совсем то, что хотелось бы нам услышать, − лез распоряжаться пробст. − Мирские новости пусть властвуют над мирянами.
  − Орден участвует в Кайонаодхе! - напомнил омоньер.
  − Орден участвует во многом, − голос Брадара ломок, что сухая ветка. - Но это вовсе не означает что именно это интересует нас.
  Приор кивнул. Согласился с дружком или поторопил с ответами?
  Омоньер просто диву дался, насколько он не переваривал этих двоих. Ненавидеть он мог врагов, а этих не переваривал и брезговал, как брезгуют испачканной отслужившее свое вещью. Да, именно так он и воспринимал, выпачканной вещью.
  − Расскажи о манускрипте, − потребовал приор.
  Больная тема. И для него и для них и исходя из сторонней осведомленности других тоже.
  − Не все обстоятельства событий в Галахаде пока ясны...
  − Не торопись, не торопись! - остановил пробст Солано. - Поясни, что за обстоятельства?
  − Орден организовал поход в земли Западного Галахада и привлек к участию в нем Асгейрр, Ногр и Дакс. Поход сложился удачно...
  − Ты находишь его удачным? Польстившись на сиюминутную выгоду, Орден в результате потерял все владения по ту сторону пролива! - удивлен пробст.
  Не возразить. Так и случилось.
  − А зачем собственно понадобился поход? Что такого искали в Галахаде? - заерзал приор. Кого спросил? Но отвечать пришлось Солано. Все-таки он здесь для ответов.
  − Из Галахада исходила постоянная угроза вторжения конгов. Война Ордена с ними шла с переменным успехом, и тогдашний приор Пайс решил прибегнуть к сторонней помощи, положив конец затянувшемуся противостоянию.
  − А почему не к помощи Великих Мормерств?
  − Сарцана блюла с конгами нейтралитет.
  − Почему?
  Солано пожал плечами. Совсем как школяр. Почему, почему... Ногр тоже не с кем не воюет и все. Поди, разбери почему. Не в традиции!
  − И почему же? - повысил голос приор, словно говорил со слабослышащим.
  − Они не воевали, − только и ответил Солано к своей собственной досаде.
  − А с чего Пайсу взбрендило воевать? Ведь помниться на тот момент войны не было. Конги сидели смирно. Орден с ним торговлишку начал. Бросовые бусы на золото менял. Не хуже Голаджа дела проворачивали.
  ˮТебе-то откуда знать!ˮ - сердился Солано. Но приор прав. В тот год конги и Орден замирились.
  − Когда тебя глянуться соседние долины ничего лучше не придумает, как объявить об угрозе твоей порченой саранчой житницы. Практика от края земель до края вод, − ответил общими словами Солано.
  − Иных причин не назовешь?
  − Нет.
  − А ты не пробовал поискать? Например....
  Пробст катнул по столу свиток в чехле черной кожи. Пятисот лет свитку, не меньше.
  − Хроника Гоарда весьма противоречивое сочинение. Добавь сюда корявость изложения, вычурность слога, вздорность выводов и ты получишь настоящую головную боль. Его редко кто читает. Зачем утруждаться? Но у хроники есть одно замечательное качество. В ней полно цитат из сочинений других ученых мужей. Тех, чьи труды мы уже никогда возможно не получим в руки. Никогда! - жестом пробст предложил Солано рассказывать далее.
  − После похода победители вернулись в Сарцана, переправиться на кораблях через пролив. В Сарцана поделили добычу. Поскольку море противник не подвластный оружию, каждый отвечал за свою долю сам. Вскоре после отплытия победителей и разразился скандал. Асгейрр, Ногр и Дакс обвинили в хищении из храма Святого Кеннета. К числу виновных причислили и Орден. Как пособника похитителям.
  − Единственный раз, когда Мормерства выступили одним фронтом. Мало того подключили конгов, − назидателен пробст. - Орден вышвырнули из Галахада.
  − Что же утянули победители при нашем попустительстве? - торопил омоньера Элверд.
  − Поскольку обвинения не конкретизировались, а жрецы не называли украденный предмет, настоящих виновных в хищении не смогли найти. Но и обвиняемые не смогли оправдаться в своей причастности к преступлению. Впрочем, до последнего времени не очень и старались. Я выяснил, существует манускрипт, в котором подробно описано вывезенное из-за Пролива триумвиратом Асгейрра, Ногра и Дакса...
  − От туда много чего вывезли.
  − Меня интересовало только похищенное из храма Святого Кеннета.
  − И что можно украсть из храма Прародителя людей, где никогда не было ни золота, ни серебра, ни драгоценных каменьев? Ничего стоимостью более одного грота?
  − Возможно на вид это обычная деревяшка, или камень, или глиняная черепушка. Религиозные предметы обладают ценностью не измеримой денежным эквивалентом.
  − А зачем обычная деревяшка, камень или черепок могла понадобиться?
  Если бы знать зачем? И главное что?
  Солано повторил общеизвестные ему, приору и пробсту факты.
  − То есть все твои розыски ознаменовались весьма скудными результатами? Некий манускрипт из которого можно узнать, что вывезено из-за Пролива. И уже из списка вычленить искомое нами. А если украденное не упомянуто? Скажем, забыли за ничтожностью? Деревяшка, черепушка? Зачем их вписывать?
  − Члены триумвирата не доверяли друг другу и для оценки и дележа, пригласили нотариев из Голаджа, сделавших себе имя и безупречную репутацию честных людей.
  − Ты уповаешь на человеческую честность, когда учетчик сидел по уши в золоте?
  ˮЕсли упомяну финт Ногра при дележе, мне конец! Заедят!ˮ - остерегся Солано.
  − Они могли нагреться на разнице в цене или процентах. Но не украсть. Если предмет был, он обязательно упомянут в манускрипте, − стоял на своем омоньер.
  − Как ты можешь искать, не зная что? - наседал пробст.
  − Даже приблизительно! − негодовал приор.
  У стариков и голоса зазвучали в тон! С повизгиванием.
  − Как это возможно найти? - добивался ответа пробст. Вот только не ясно, в поисках истины и интересов общего дела или ради собственного удовольствия потешиться?
  − Иного пути нет, − уже и короткие ответы давались Солано с великим терпением.
  − Или ты не видишь? - подколол Брадар.
  − Тогда скажите мне! - не выдержав, гаркнул Солано. И великое терпение когда-то заканчивается.
  Пробст довольно заложил руки за спину, словно давно этого и ожидал. Призвание омоньером... омоньером!!! помощи.
  − Ведомо ли тебе, почему Господь поставил Храмна-ворона наблюдать за человеком? Знаешь ли ты истинную причину изгнания Кеннета-прародителя из-за Небесных Порогов?
  − В общих чертах, − признался омоньер, обрекая себя на поток и укоров, и упреков, и нравоучений.
  Обошлось. Как не странно...
  − Человек был, есть и всегда останется существом неблагодарным, − рассказывал Брадар. Кому это в новость, но только не омоньеру. - Кеннет-Прародитель не исключение. Он позавидовал Господу в его могуществе. Как неразумный сын завидует силе отца, его уму, его богатству. И наш Прародитель в зависти своей стал искать способ возвыситься и сравняться с Господом. Прежде чем населить мир зверями, рыбами и птицами, Господь наш изгнал за Пределы прежних его обитателей. Никто не ведает, что это были за твари, но очищение потребовало значительного времени. ...И мог Он сотворить многое, но за время войны сотворил подобие свое − человека. И беседовал с ним, и наставлял. Так отмечено в Святых Посланиях. Выходит порядочно воевал. И вот Кеннет задался целью найти, отворить Пределы и сразиться с изгнанными тварями, победить и возвыситься. Мне встречалась книга, где один ум выводил род человеческий от обезьян. Отмечая, те мастера повторять за другими. Что-то в этом есть? не находишь? Гм... да, ладно. Может, была и другая причина у Кеннета-Прародителя, но теологи придерживаются именно этой. По-моему Риххи-Еретик склонялся к мысли, что Прародитель при помощи тварей желал не возвысится, хотя и это тоже, но и низвергнуть Господа. Стоит ли верить еретику и стоит ли так плохо думать о нашем Прародителе? Но Кеннет предпочел разрушать и умерщвлять, как предпочел бы всякий представитель рода человеческого, нежели следуя искры божьей созидать. Господь наш, предчувствуя беду, приставил к Кеннету Храмна-ворона, наблюдать и опекать. Опять же Риххи-Еретик утверждает, именно Храмн подучил Кеннета, где найти союзников в борьбе с Владетелем Небес. Но опять же, кто такой Риххи? Еретик! Прародителю удалось обмануть своего Стража и открыть Пределы, ввергнув мир в войну и отдав дом свой на поругание, − пробст снисходительно покачал головой. - Пришлось Господу закатывать рукава и наводить порядок. Знакомо? Последствия наших глупостей всегда разгребает именно Он. В тот раз итог трудов его, восстановление миропорядка и изгнание Кеннета из-за Небесных Порогов на поруганную войной твердь. Но дабы не пропали старания Господа все-таки не мало он повозился с Прародителем, дана была Кеннету Непорочная Дева, для продолжения рода своего! Опять же сошлюсь на Риххи-Еретика, прости меня Всевышний. Милостью своей оставил Господь одну из изгнанных за Пределы. И приняла она власть его, волю его и веру его. Вот такие вот подробности. Не знать которые, предосудительно, а знать и стыдно и вредно. Ибо невольно задаешься вопросом о греховной сути человека и о Пределах, как символе высшего искушения. Не можешь не задаться. С грехами все понятно, несть им числа, а вот Пределы якобы находились в землях конгов и те за неприкосновенность оных, получали плату со всего Галахада. Пайс пожелал прогнать конгов и занять их место. Не благие мысли двигали приором Ордена, но корысть. Он заключил союз с Асгейрром, Ногром и Даксом и они, совместно, огнем и мечом прошли по землям конгов. Но труды и кровь оказались впустую. Конги водили всех занос. Или прочие позволяли себя водить. Или что другое. Но ничего похожего на Пределы обнаружить не удалось. Скальный город Спарада, покинутый и полуразрушенный, на эту роль не подходил. О нем знают давно. Не знают только, почему покинут и что скрывают глубины его недр. На сегодняшнем безрыбье вполне очень даже может быть, что Пределы он и есть. Наряду с каким-нибудь Заброшенным Городом в горах Майгаров. Или островом на озере Гиле, что на границы Бахайи и Хюлька. Некоторые убеждены, Пределы погребены в Уэрдской болотине в Швальбе. Иво Фрашери утверждает, это Камень Королей. Я уж помалкиваю о Ногре и их Ущелье Туманов, куда и в языческую пору и до недавних времен скидывали королевских дочерей. Возможно, о местонахождении Пределов знали в храме Кеннета-Прародителя. Ведь трудно предположить, что там хранилось не связанное так или иначе с ним. Тут уместно вспомнить еще одного погрязшего в грехе еретичества хрониста. Гаупа. Слышал о таком? Ну, теперь слышал. Он упорствовал в следующем, открыть Пределы Кеннет смог собрав в чашу кровь Господа, коей был наделен при своем создании. Для чего я тебе все это рассказал? Возможно, твой молодой и цепкий ум вытянет из всех этих историй подсказку. Что же в действительности хранили жрецы. И что может быть упомянуто в манускрипте, если упомянуто. Вижу, у тебя есть вопросы? Прочтешь Гоарда, узнаешь больше. Или еще кого осилишь, − с ехидцей закончил Брадар.
  Солано изобразил на лице благодарность. Вроде как горчицы хапнул полный рот.
  − Теперь расскажи, как добудем твой манускрипт, − попросил приор. − Если действительно считать, что он того стоит. И времени и усилий.
  Дальнейший рассказ омоньер сильно ужал, а местами не договорил, но меры безопасности упомянул.
  − Сегодня я отправил фратта Деринн к лэйт Кэрэн. Присматривать и опекать.
  − Тому есть предпосылки? - оживился пробст.
  − Предосторожность не помешает.
  − Тебе ли говорить об осторожности? Ты омоньер!
  Солано повинно склонил голову.
  − Так есть ли предпосылки посылать фратта Деринн? - настаивал пробст.
  − Мэйв Ланж замечен в обществе лэйт Кэрэн. Она ему благоволит. Возникли подозрения, их близкие отношения не случайны.
  − Близкие звучит настораживающее, не находишь? Они столь бурно развиваются?
  − Поэтому фратта Деринн за ней и присмотрит, − поспешил с ответом Солано. Еще не хватало выслушивать вздохи по поводу сегодняшних нравов. Пришлось рассказать об алеколу и Дафне Этуро.
  − Не находишь, слишком много возни. Вопрос можно решить гораздо проще. Если это заговор, − сделал на удивление дельное замечание приор. - А вот если это личное тогда да, можно все обставлять как в дешевенькой пьесе.
  − До причин и до действующих лиц и до авторов скоро доберемся, − пообещал Солано, но уже не так гонористо как до этого разговаривал с не перевариваемыми иерархами.
  − На фратта Деринн возлагается только опека?
  − Она отправится в Ногр вместе с лэйт. Это будет выглядеть естественней, чем приставь мы её или кого другого в последний момент...
  − Согласен, − одобрил!?! пробст.
  − И поможет лэйт или возьмется сама организовать изъятие манускрипта из королевского архива.
  И с этим Брадар не спорил.
  − Мы идем самым длинным путем, Солано, − резюмировал речь омоньера приор. - Самым длинным путем!
  − Других попросту нет.
  − Нет или есть вопрос открытый. Так и признай − из найденных тобой! − теперь говорил только Элверд.
  − Я делаю все возможное.
  − Дружба с антикваром Клеббом входит в это возможное?
  − Я не назвал бы это дружбой.
  − А как бы ты назвал? Как назовем мы? И как это воспримут другие? Омоньер не один в подлунном мире. И каждый твой или наш промах это промах Воронья, − приор употребил просторечное название.
  − А каждая удача это удача Ордена, − парировал Солано.
  − Тогда расскажи насчет Аерна? И о столь удачно выбранном способе лечения, который взбудоражил провинцию и вот-вот взбудоражит столицу. Не участвуй в этом ты, а значит и Орден, всем бы было наплевать. Глубоко. Но твое имя озвучено.
  ˮОни что? далака, как следует, расспросить не могли? За каким хером присылали. Напугать? Безмозглое старичье!ˮ - исходил желчью Солано, но ничего поделать не мог.
  − Наследник болен, и король решил его уединить.
  − Король разрешил? В Ольбре? Куда не впускают никого. Никого без особого указания омоньера. Включая, меня, − усмехнулся приор.
  − Вы ездили в замок? - удивился Солано не ожидавший подобной прыти от старца. Покинул стол? Выполз из Фрисса?
  − А меня пустят?
  Солано не нашелся с ответом. Конечно, нет. Ни его, ни кого-либо еще, включая короля. Если надо сядут в осаду!
  − Бывал бы чаще во Фриссе, знал бы, наверное, ездил я в Ольбр или нет.
  − Доступ ограничен во избежание распространения болезни и покоя больного.
  − Стремишься давить на Гильфа? Ничего не напоминает? Отравительница Идгид и лэйт Кэрэн?
  − Если вам так угодно думать...
  − Мне угодно, чтобы омоньер Ордена помнил, он омоньер Ордена, а не королевский прихлебай! Не придворный, не эрл и не мормер! Солано, ты служишь Ордену!
  Его отчитывали как мальчишку. Не за что! Из старческого маразма!
  − Для чего тебе Клебб? Какой в нем прок Ордену. Ордену, а не брату Солано? - не на шутку разошелся приор.
  − Он один из немногих кто ходит в Заброшенные города в горах Майгара. А мне нужны книги. Вполне допустимо ответ, содержится не только в манускрипте из Сарцана.
  − Вместе с книгами, которые так тебе нужны, антиквар притащит десяток еретических сочинений, которые тоже востребованы. Но это еще ничего, их можно выловить. Не боишься получить в привесок Великий Мор? Или Забвение?
  − Если у нас не получится, забвение постигнет Асгейрр и Орден. Нашествие империи обернется худшим злом.
  − Твоя правда, − согласился приор.
  У Солано зачесалась кожа. Будто это не похвала, а крапива.
  − А ты, следовательно, берешь ответственность риска на себя? - вновь подключился к разговору пробст
  − Я осознаю риск. Я омоньер!
  − Как не странно, но мы осведомлены кто ты, − остановил его пробст. - И как давно! И как долго!
  Это уже угроза! Открытая и явная!
  − Насколько Гильф сведущ в наших целях?
  − Ровно на столько на сколько ему следует быть сведущим, − утаил Солано подозрения короля. Меньше поводов для претензий. - Гильф верит, что выдаст Кэрэн за наследника Ногра, верит что заполучит манускрипт, верит что с его помощью мы, Асгейрр и Ордена, сможем притянуть к войне помощь Мормерств. Если бы он во все это не верил, давно сдался.
  − Тогда крепи его веру, оставь все прочее и занимайся лэйт!
  Это был уже третий совет, сосредоточится на судьбе девушки. Девушки? Манускрипта!
  − Почему с посольством проволочка? - не дает передышки приор.
  − Время за Ногр. Наверное, хотят выторговать, что-то дополнительно.
  − Что можно получить сверх того, что обычно дают за королевскую кровь!?
  − Попробовать им не запретишь.
  − Поторопить нельзя?! - давит приор.
  − У нас нет для этого возможностей, − признался Солано.
  Её конечно можно отыскать, возможность. Но это время, деньги и люди!
  − Возможностей или желания? Поторопили же Дакс открыть военные действия с империей. Нашли чем.
  − Это стоило баснословных сумм!
  − Деньги для того и служат, покупать. Мы купили Дакс. Почему не купить Ногр?
  − Было бы возможно, давно купили, − твердо заверил Солано. Он почти выдохся. Как они ему надоели! Не разговор, а ночной бой с комарами. Они иззудели его, а он никак от них не отобьется!
  Пытка закончилась внезапно.
  − Я, как и ты, хочу еще при жизни увидеть наши знамена, поднятые выше прочих! - примирительно молвил приор. Так или иначе Солано он прочитал. Сейчас, взорвется.
  ˮДолго хочешь прожитьˮ, − зло выдохнул Солано. С ним? Перемирие? Ни за что!
  − Но это вовсе не значит что на хоругвях будет твой лик, − предупредил пробст. − Достаточно лика Господа! - и отпустил. − Фра Ваерд ждет тебя. И не забудь хронику. Надеюсь, пригодиться.
  Солано забрал свиток и выполз из кабинета приора едва живой. Он истратил столько сил, хватит переспорить Общий Совет туатов Кайонаодха. Он пытался держать ум трезвым, а сердце холодным. Сегодня получилось. А завтра? Возможно и завтра он перетерпит нотации двух выживших из ума стариков. Встает вопрос, что ему делать дальше? Когда чаша терпения переполниться.
  Распаленный Солано тщетно гнал крамольные мысли, ибо в них склонялся к неподобающему. В его мыслях нет ничего от братской любви. В том, что ее давно нет, никак его не извиняет!
  − Во благо. Во благо! - твердил он себе. Верил ли? Несомненно.
  После ухода омоньера, Элверт и Брадар многозначительно переглянулись.
  ˮНу как он?ˮ
  ˮКак обычно.ˮ
  Пробст рассмеялся. Тихо, по-стариковски.
  − Слыхал? Даже далака не боится!
  − Забоялся бы, когда бы Мюрис стал размахивать перед ним тессером. Даром, что его бывший наставник.
  − Прибережем крайние меры до следующего раза.
  − Вот так всегда. Все ему сходит с рук! Да еще с прибытком. Он догадывается? Ему не шепнут?
  − Вряд ли. Тогда с гордыней не совладать и всем Фриссом. Но надеюсь, от нашего разговора будет хоть какая-то польза.
  − Ты все-таки намерен оставить свой пост?
  − Не вижу ни единой причины оставаться пробстом дольше. Надо быть справедливым. Я действительно стар, − закряхтел Брадар. − Пора уступить дорогу, а не путаться под ногами.
  − Все равно не вижу Солано на твоем месте.
  − Он верит в то что делает и делает то во что верит. По нынешним временам это искупает многое. Более того, он заставит других поступать так же.
  − Поэтому ты отправил его к Ваерду?
  − Слепой не прочтет выражения его лица, − посмеивался довольный Брадар.
  − То как он нас любит чистой братской любовью! - хмыкнул приор. − А голос?
  − Голосом он владеет отменно, − признал пробст. - Гораздо лучше, чем мимикой. Врет складно, умалчивает не подкопаешься. Впрочем, Ваерда мне подкинул допиер, возмущенный тем, что омоньер чаще других из братьев позволяют себе игнорировать Смирение. Сам рассуди, Солано одинаково не переносит старых и дряхлых вроде нас с тобой и увечных и немощных вроде Ваерда или Тильда. За малую полезность Ордену.
  − А какое дело до Смирения допиеру? Ему что? Нечем заняться в своих кладовых.
  − Очевидно, он уже навел в них порядок. Мыши налево, колбаса направо!
  
  
  8. Замок Фрисс. Дормиторий.
  
  Во рту вязкий привкус крови. Он и привел Солано в чувства. Ни махина Хоарда нависшая над головой, которую странно не заметить, ни вечерний ветер безжалостно трепавший полы шапа, ни колкий дождь, брызнувший в лицо, но не принесший свежести, не смогли этого сделать. Кровь иное дело. Омоньер пососал прокушенную от досады на себя губу, сглотну тягучую слюну. Раз-другой. Эти двое.... В руке жалобно хрустнула жесткая высохшая кожа свитка.
  Давным-давно... Давным-давно он спросил у своего наставника Мюриса, в чем смысл Смирения?
  − Испытания одного - унижение. Многих − обряд. Плохой, хороший, но обязательный без исключения для всех. То, что он не устраивает тебя, не означает, что обряд дурен. А в чем смысл? Помнить, кто мы друг другу.
  Тогда наставник не сказал братья, сказал отцы и сыновья.
  Омоньер без стука (в служении нет секретов) толкнул дверь и вошел в келью Ваерда. Серое помещенице с закопченным потолком и паутиной по всем углам. Небольшой очаг с горсткой слежавшейся золы давно не разжигали. Раскоряченный лежак закинутый овчиной. Такая же овчина, скатанная в тюк, служила храмовнику подушкой. Стол, глиняная миска. В остатках еды копошатся мухи. Вокруг миски крошки, куски, непрожеванные шкурки сала. Пустой подсвечник. Зачем он слепому? Расшатанная - видны вылезшие шляпки гвоздей, лавка. В углу на подставке ушат и медный кувшин под воду. Это все чего удостоился немощный старец, потерявший здоровье в бесчисленных стычках с горцами и ослепший от бесполезной писанины в скриптории Ордена.
  − Фра Ваерд, я здесь обрести Смирение, − произнес Солано абсолютно спокойно. Отсечен в памяти часовой разговор-пытка с приором и пробстом, снова забылись слова фра Мюриса. Не устраивает тебя... А если не устраивает? Тогда что?
  Старый храмовник кивнул. Он вообще старался обходиться без слов. Обладая скрипучим противным голосом, будто выдергивают доску, приколоченную ржавыми скобами, приучился молчать.
  Солано снял шап, не нашел куда пристроить, единственный гвоздь в стене занят, повесил на ручку двери. Принялся хозяйничать. Развел огонь в очаге, дал ему разгореться. Дул, взбадривая пламя и разгоняя сажу. Семь раз (как и положено!) сходил к колодцу за водой с небольшим ковшом, наполнил кувшин и подвесил над пламенем. Поставил ушат, пододвинул лавку. Попробовал, не качается ли? Лавка ,,плясалаˮ грозя развалиться. Солано, гардой баллока, подбил шляпки гвоздей. Попробовал вновь. Лавка обрела терпимую устойчивость. Пока возился с починкой, в кувшине нагрелось. Ополоснул ушат, перелил воду.
  − Я готов фра Ваерд.
  Старик на ощупь обошел стол. Омоньер усадил его, разул, пододвинул ушат. Ваерд осторожно опустил стариковские, с дряблой кожей и вспухшими венами, ноги в воду. Омоньер преклонил колени и, шепча молитву, не спеша, омыл ступни. Тщательно, перебирая каждый палец, скобля грубые натоптыши и мозоли. Затем столь же тщательно вытер подолом своего шапа, не оставив ни капли на коже.
  − Прими мое смирение фра Ваерд, − произнес Солано, троекратно целуя старику ноги.
  Зачерпнул в пригоршню мутную воду и умыл себе лицо.
  − Пусть смирение прибудет с тобой, брат мой в служении, − Ваерд возложил руки на голову Солано.
  Обряд завершен. Омоньер вынес воду. Протер пол.
  − Ты чем-то расстроен фра Солано? - заговорил с ним старик.
  − Разве? - все так же сдержан омоньер. На сегодня он наговорился досыта и снова погружаться в хаос слов не намерен.
  − Ты так давил мне на пальцы! Я готов был расхныкаться от боли!
  ˮКончится это или нет?ˮ - не впускал гнев в сердце Солано. Приор, пробст, Ваерд. Кто еще? Кто следующий? Орден превратился в собрание беспрестанно говорящих, ничего не делающих и не к чему не способных стариков! Заняв место потеплей можно не утруждаться марать ручки. Они хотят величия Ордена ничего не предприняв для этого! Да и молодые не лучше стариков! Все устремления напялить скопуляр с орденской эмблемой и красоваться на рынках и толкучках! Строить глазки мистресс и шлюхам! Считать себя избранными среди избранных. В фехтовальный зал палкой не загонишь!
  − Сожалею, если я причинил тебе мучение. День был трудным фра Ваерд, − ограничился полуправдой Солано. - Для меня во всяком случае.
  − Не бывает дней легких в служении Ордену. Сколько помню, они всегда тяжелы для тех, кто несет его. Истинное служение. А помню я много! Помню, когда во Фриссе не хватало мест разместиться всем нашим братьям. В День поминовения Святого Храмна, приходилось спать на полу и тесниться по пять-шесть человек в комнате. Ныне войдя в Финис, миновав Уптон, очутившись в самом сердце, в Хоарде, многих ты встретил? Многих ли ты видел? Многих ли не узнал? Разве скажешь, теперь здесь не достаточно места для братии? Фрисс пуст, как выгнившая тыква! Где они, чьи плечи держали славу Ордена, чьи руки вздымали наши знамена к облакам, а клич останавливал биение вражеских сердец? Они в горах Майгара, на полях Южной Соммы, в вонючих болотах Хирса. Мы рассеяли свою мощь, как неразумный пахарь рассеивает зерно перед стаей грачей на пашне. Уж давно нет всходов и слава наша − слава прошлого! - старик прервался и продолжил с еще большей горечью. - Вчера, когда я шел к пробсту, к моему лицу прилипла паутина! Паук успел её сплести! Сколько же времени никто не ходил этим путем?
  − Время не щадит никого? И нет нечего вечного...
  − Кроме тех, кто служит Вечности! - надсадно скрипит Ваерд. − Кто и есть сама Вечность!
  − Мне пора брат, − слова старика не пролились бальзамом на душевные раны омоньера. Да и не нуждался он ни в утешении, ни в утешительных беседах, ни во врачевании душевных ран. − Я еще не так стар, чтобы меня освободили от обязанностей.
  − Погоди, − остановил старик, сдернул с шеи черный шнурок, протянул. Ключ?
  − Что это? - не торопился принимать Солано.
  − Его мне выдал пробст. В моем теперешним состоянии, мало на что годишься. Потому выполняешь не слишком много поручений. По вторникам я хожу к Брадару поболтать по-стариковски. По средам, когда его нет, прибираюсь, как могу. Ключ от его библиотеки. Нынче там полно книг из архива и еще больше из Заброшенных Городов. Они тряхнули антикваров.
  − Антикваров? - удивился Солано неожиданному известию. Пропащих ни разу не трогали на его память.
  − Трех-четырех, точно.
  − И Клебба?
  − Не знаю такого. Не слышал.
  − И что Брадар? Читает их?
  − По большей части спит над ними. Спит так крепко, что мне пришлось трясти его за плечо растолкать, − говорил Ваерд так быстро, что задохнулся. - Я знаю о манускрипте. Не спрашивай откуда. Знаю.
  ˮСекрет, который ни для кого не секрет. Значит, сведения утекли из Ордена. Просто отлично!ˮ - закипел Солано. - ˮДаже молчать уже не годимся!ˮ
  − Сегодня я нечаянно услышал чужой разговор, − Ваерд понизил голос, но от этого он не зазвучал приятней. − Некоторые теряют осторожность и говорят громче, рядом со слепым. Путают. Слепой не глухой. Разговор не предназначался для посторонних. Я не могу передать его целиком. Только часть. Пробст договаривался с коннетаблем* Риданом. Они собираются отлучить тебя от омоньерства... Госпитальер* Вирб с ними. Когда соберется Капитул. Ты им больше не нужен. Это их слова.
  ˮТак вот зачем это представление?! Убедиться, знаю ли я больше их! А заодно подготовить обвинение. Влез не в свое дело в Кайона, не справился с поручением. Манускрипт еще не получен и что в нем не известно. А им похоже известно! Известно ли? Может не все, только часть, но тем не менее. Кто-то сделал мою работу. Если правильно поднести... Из семи четверо уже против меня. Остальных тоже доберут... ˮ
  − Значит из-за манускрипта..., - затаил гнев Солано. − Жаль не знал этого раньше.
  − Да уж всяко не за то, что ты их терпеть не можешь! - скрипит старик. - Тогда бы они избавились от тебя давным-давно.
  − И что же утянули из храма Кеннета?
  − Откуда мне знать?
  − А вдруг. Про манускрипт узнал как-то.
  − Именно как-то. А положено ли мне знать про него? То-то!
  − Ключ что? Вернуть пробсту?
  − Можно и вернуть. А можно взглянуть чего ему натаскали, пока тебя не было.
  − Не пояснишь, ты чем-то обижен на пробста? Раз советуешь подобное. Мне.
  − Я обижен на то, во что превратился Орден! - скорготал Ваерд. − Многие хотят посиживать спокойно в удобных креслах и загребать жар чужими руками. И не особо печалится, что проели за бражными столами, растеряли во дворцах, проспали на мягких кроватях остатки былой славы. И мне этого не понять. И не принять!
  − Я сочувствую тебе старик, − искренен Солано.
  − Сочувствуй себе брат! Мое время скоро закончиться, твоему продлится еще долго. Я уйду с гордо поднятой головой. Как уйдешь ты? Будет ли стоить хоть сколько скопуляр с символом Храмна! Я слеп и не увижу, какое решение ты примешь. И не услышу его в твоем голосе. Ключ твой, а как с ним поступить.... В битве у Вёзара, последней моей битве мы не могли победить и не могли отступить. И потому сделали лучший выбор в нашей жизни, − старик стоял, расставив ноги и сжимая кулаки, будто и в этот момент находился там, в плотном строю на бранном поле. - Мы атаковали! Это не жертвенность, мы не жертвовали собой, это осознание кто мы есть и что мы должны свершить! Мы!
  Короткая пауза отдышаться.
  − Не хочешь, неволить не стану.
  − Отчего же, − Солано забрал ключ из дрожащей руки старика.
  Граница между ,,не должен ˮ и ,,обязанˮ слишком условна. Есть еще время подумать. До конца следующей недели точно. Но омоньер уже решил для себя как поступить.
  − Пусть Ворон приглядит за нами, − склонился Солано перед стариком и убрал ключ в шап.
  − Пусть приглядит, − ответил поклоном Ваерд.
  Покинув келью, Солано постоял на ветру, заглянув в его черную глотку ночного неба. Чернота манила. Куда? Зачем?
  Прихватив лампу у служки, Солано поднялся к себе в комнату. Собственно делать ему здесь нечего. Он с удовольствием бы отправился на Рыбий Нос, где давно жил и прихватил Трию. Но уже поздно и его не выпустят из Фрисса. Еще не все порядки похерили.
  Отворив дверь, остановился на пороге. Долго вглядывался. Лежак с набитым шерстью тюфяком. Стол. Грубый как из под топора. В трещинах и сколах (он их помнил все!) и давнишнем воске от оплывших свечей. Полка для книг и посуды, пузатый сундук. Все его богатство. Его неприкосновенный и жизненный багаж. Они, несомненно, побывали у него и рылись в его вещах. Тюфяк сбит, сундук отодвинут. Книги стоят не в том порядке. Вот вам прямая польза от бардака. Никто кроме хозяина не упомнит где что лежало и стояло. Уже и обыскать правильно, не оставив следов присутствия, не умеют?
  ˮА для чего им стараться? Скоро Капитулˮ, − закипал Солано. Еще не совсем, но вот-вот!
  Что же именно они искали? Хотели лишний раз удостовериться, он их не опередил? Или еще что-то? События выстраивались в логическую последовательность. Мятеж в Кайона, манускрипт из Сарцана, лэйт Кэрэн, Капитул Ордена и его отстранение. Занозой саднила мысль. Его обошли. А может изначально впрягли в работу в которой не преуспеть. Ему не преуспеть. А он и рад стараться!
  − Нерешительность есть признак великих сомнений и смятения духа, − раздался за спиной голос Локли. - Крепок ли ты в вере, если страхи одолевают тебя?
  − Моя вера выкована из клюва Ворона и закалена в его крови! - ответил обычной формулой Солано.
  − А вот моя, крепилась в старом добром мистеле*, − Локли похлопал опечатанный кувшинчик по боку. - Не желаешь подкрепить бренную плоть и нетленную душу?
  Возможности прояснить хоть что-то Солано решил не упускать.
  − Ты знал, что пробст отправил ко мне далака?
  − А должен был? - удивился Локли.
  Молчание омоньера, признак не принятия ответа.
  − Нет, не знал.
  − Антикваров кто тряхнул?
  − Ридан. Но ничего такого. По верхушкам прошлись. Юсваль, Гибт... Кэрот, кажется. Мелочевщики.
  − Клебба зацепили? - и сразу подозрение.
  ˮС пробстом и приором понятно. А Луц? Скрыл от меня? Или действительно только мелочь потревожили? Что им с них? С пустяками пропащие возились. Или коннетабль по наводке ходил? Кто навел? И почему на этих?ˮ
  − Его самого нет. А дома он ничего такого не держит.
  − У меня на Рыбьем Носе были?
  − У тебя нечего искать, раз ты до сей поры паришься с манускриптом.
  ˮИ этот в курсе всего!ˮ − Солано шлепнул свиток на лежак. Смысл им заниматься.
  − Много сняли с антикварного барахла?
  − Этого не скажу. Не вхож запросто ни к приору ни к пробсту. Чин мал.... М-да... Вижу не вовремя я... Что ж...
  Солано остановил его жестом.
  − Ты еще тренируешь комтура* Церса?
  − По его же собственному настоянию еще усерднее прежнего. Наверное, метит подвинуть Ридана.
  ˮА тот скакнуть в омоньеры. Чем не вариант!ˮ
  Солано поставил лампу в центр стола.
  − Попробуй разузнать, что они изъяли или нашли в изъятом.
  Локли ответил не сразу, прикинул шансы на успех. Шансы были. Церс в приятелях с допиером, а тот вась-вась с коннетаблем.
  − Если получиться.
  Омоньер выставил на стол кружки.
  − Ты не спрашиваешь о далаке... не о чем не спрашиваешь.
  − И как тебя наркутил пробст?
  − Ни о чем... Идет?
  − Идет.
  − Я пошлю за закуской, - сделал примирительное предложение Солано.
  − Мистель? Под закуску? Нет-нет! - отказался Локли. - Под добрые новости.
  − А они есть? − отпустило Солано. Он всегда удивлялся умению подчиненного не морочиться обидами и бедами. Он так не мог. Не умел. Не учили.
  − Сколько угодно.
  Храмовник разлил вино по всем правилам, правой рукой. Выпили, держа кружки левой. От сердца! Во славу Ордена!
  − С чего начать? - спросил Локли.
  − С моего отъезда из Брюха.
  − Тогда еще по глоточку.... Закрепить послевкусие.
  Сказано-сделано! Вторая дополнительная. Не только послевкусие закрепили, но и на душе сразу легче и говорить проще.
  − ....Первым я вызвал Марека. Меня очень заинтересовала его активность в процессе спасения Свена. Сервиент явился со свежим синяком под левым глазом.
  − Бейлиф?
  − Зачем бейлифу сервиент, если разборки повесили на нас? После нескольких вопросов выяснилось, постарался наш геройский винтенар. И за что? Обвинил Марека в пропаже некоего предмета, который у арестанта имелся до того как сигануть в колодец, а после чудесного спасения, пропал. А вот Уигн подобной подробности не отметил, потому как не видел арестанта близко до купания. В грехе воровства винтенар Марека и заподозрил. В чем и принуждал сознаться. Искренне и чистосердечно. Наши методы пользуются популярностью.
  − Винтенар ошибался?
  − Марек поклялся всеми святыми о не причастности к исчезновению ценностей.
  − Ты ему поверил?
  − Это что? Игра такая? Верю, не верю? - Локли нацедил по третьей. - Я вызвал Коула. Тот и не отпирался, имел желание применить и возможность осуществить рукоприкладство по отношению к подчиненному. Ему доподлинно известно, Марек шнырь и вор. В чем готов поклясться на Святом Писании. В казарме несколько раз пропадали деньги и вещи. Прямые подтверждения крысятничества Марека отсутствуют. А тут почти с поличным. Был медальон и пропал.
  − Медальон?
  − Винтенар обозвал пропавшую вещицу медальоном. И даже описал его. Как сумел. Неточно и расплывчато. События с утопцем начали приобретать хоть какую-то осмысленность и я приказал перекрыть поступление воды в колодец и вычерпать содержимое, осматривая каждый добытый предмет, каждый комок грязи. Сам же отправился потолковать с людьми, как их мне отрекомендовали, хорошо знавшими незадачливого утопца. Благо большинство в Брюхе дожидается королевской амнистии. Заметь, не суда, а именно амнистии! Помнишь наш разговор об Ингид? Желает принять постриг, но не желает на костер...
  − Давай о Свене.
  − Некто Вайлар припомнил забавную историю с перевернувшейся лодкой на озере Копли. Наш несостоявшийся утопец, тогда вовсе не собирался тонуть, а легко и просто спас трех адди королевы Гвиннет. Мало того, достал со дна, а там ярдов пять глубины, утопленное мистресс имущество. Если сопоставить с нырянием в колодец, отличному пловцу тяжело топиться. Еще Вайлар припомнил, после случая спасения адди, Свен стал вхож в свиту мистресс Гвиннет на правах своего. Для всех он числился при наследнике тана Фосса, но нашего утопца привечали отдельно и особо. Он не дурно вписался. Веселый нрав, живость речи, славно танцевал, отменно бился на саксах*, нежаден на подарки и, не в укор сказано, небогат. Другой мессир, Уэйтц, потешил меня чудной историей. Во время празднований в честь рождения наследника престола, то бишь смутьяна Аерна, Свен, будучи навеселе, свалился в канал и переплыл его туда и обратно, распевая песни. Так что, наш утопец выбрал для себя отнюдь не самый легкий способ покончить с жизнью.
  − Было бы желание.
  − Желание вещь великая..., − оживился Локли.
  Солано махнул рукой. Этот анекдот он знал. Во всех вариантах.
  − Что же получается? - продолжал рассказ храмовник. − Марек, отрицает причастность к хищению, но винтенар настаивает на обвинениях в краже медальона. Совершил один, а пятно ляжет на всех шестерых! А сквайр Свен отчего-то не заявил о пропаже имущества, как можно было ожидать. Пришлось мне тащится в лазарет и навестить нашего утопца. Выглядел он не совсем здоровым. И если физическая форма еще сносна, то душевная составляющая желает лучшего. Вполне возможно расстройство следствие пережитых потрясений.
  − Притворяется?
  − Можешь попробовать сам с ним поговорить. На мой взгляд, в ближайшую неделю бессмысленное занятие. Неделя было бы пол беды, беда, − Локли постучал пальцем по лбу, - разговаривать с ним будет бессмысленно и через месяц и через год. Сервиент упоминал Уэкуфу... хоть и грешно так говорить, похоже Уигн угадал. Словом, ничего вразумительного я от Свена не добился. Зато пока я шастал по коридорам и этажам Брюха в поисках ответов, из колодца выудили.... Тебе понравиться... Опля!
  Локли выложил перед Солано золотой медальон на крепкой крупной цепочке.
  − Предмет по всему сквайру был очень дорог, и расставаться с ним, без веских причин Свен не собирался. Тем более сидя в колодках его не спрячешь. Выронить в тюремном дворе не выронишь, подберут. Зашвырнуть не зашвырнешь, увидят и найдут. И только прослышав о встрече с нами, Свен забеспокоился, что некий секрет раскроется. После чего инсценировал попытку самоубийства, а на самом деле медальон спрятал.
  Омоньер разглядел анаграмму и вопросительно глянул на Локли. Что еще?
  − Его поступок тем удивительней, что все кто знаком с ним накоротке в один голос заверяют, Эрд Свен родом из Голаджа, из Бозо. Танство на границе с Худдуром. Весьма засушливое место. Лужу найти проблематично, а уж выучится хорошо плавать... Поэтому, на всякий случай, я отрядил фра Лукко собрать о Эрде Свене подробные справки. Включая родословную от пятого колена и до любовных шашней нашего неудавшегося утопца.
  Придраться к действиям подчиненного не придерешься. Все сделано правильно.
  − Медальон не семейная реликвия. Работа современная, − разглядел омоньер стилизованные под древность надписи. - Любой средней руки ювелир шлепнет.
  − Первая буквица несомненно его имени, − Локли очертил контур пальцем. - Вторая... все так делают... его дражайшей половины.
  − Спорно.
  − Спорно? Загляни внутрь! − предвкушал неожиданность Локли.
  Солано осторожно открыл медальон. Портрет развеял бы все сомнения. Портрета, увы, не было. Даже крошечного. Но медальон не пуст.
  − Волосы?
  − Я так думаю младенца. Сорокового дня жизни.
  Не закрывая, Солано положил медальон на стол. Говорил с Локли, уставившись в точку. Вернее на темно-синюю нить зацепившуюся за отщеп сундука. Нить с туники далака! Но и это открытие не могло сбить омоньер с размышлений.
  − Хранить локон первенца в обычаях жителей побережье Пролива.
  − Жителей с той стороны Пролива, − уточнил Локли. - С чего бы сквайру Свену, из засушливого Бозо, соблюдать обычаи Великих Мормерств?
  − Если на минуту забыть, что он с приграничья с Худдуром, и вспомнить, в мормерствах свен это младший ранг рыцаря...
  − То окажется, наш свен Свен весьма ловкий малый. Мало того что выдает себя за другого человека, так еще по всему заслужил благосклонность мистресс Гвиннет, чья анаграмма имени украшает его медальон.
  − Или одной из её адди.
  − Из-за истории с адди никто не станет топиться. Тем более столько лет спустя. А вот если предположение верно и анаграмма действительно Гвиннет, а не скажем какой-нибудь Гротии или Гретты, становится понятна его боязнь попасть к нам на разговор. Ведь речь бы зашла об Аерне. И кто знает, до чего мы дознались, раз притянули его к ответу без видимых на то причин. Он банально испугался, что его столь хранимый секрет выплывет наружу, после стольких лет забвения.
  Солано слушал и переосмысливал каждое прозвучавшее слово. Выискивал пороки в рассуждениях, выдумывал зацепки переиначить и переврать виденье ситуации. Напрашивающийся вывод, безусловно, можно опровергнуть. Опровергнуть при желании и упрямстве, можно все что угодно, даже то, что день это день, а ночь это ночь! Но опровержения выглядят еще невероятней, чем доводы Локли.
  − Согласно записи в церковной книге королева Гвиннет родила мальчика, − Локли разлил остатки вина. − И теперь стоит вопрос от кого?
  Омоньер переменил позу, теперь он подпирал рукой подбородок и пялился на подчиненого. Храмовник подтолкнул кружку к Солано.
  − Подождем вестей от фра Лукко? Он вернется через месяц, − напомнил Локли.
  Солано едва не ударил кулаком по столу. К концу следующей недели он уже не омоньер. А если история со Свеном правда, то получается, его возня с Аерном напрасна!
  − У нас мало времени ждать, − произнес омоньер и хапнул вино одним затяжным глотком.
  Локли щелкнул пальцами.
  − Тогда надо кое-что предпринять и...потолковать с кем-нибудь из бывшего окружения покойной мистресс Гвиннет.
  − Сомневаюсь, что здесь мы добьемся правды. Это же эшафот!
  − Тогда спустимся в усыпальницу. Побеспокоим почившую. В её левой руке* самый правдивый ответ, чьи волосы в медальоне Эрда Свена. Нам повезло, что она из Кайонаодха.
  
  
  9. Туат Хюльк. Дорога на Довер.
  
  − Вот напасть! Спишь и спишь за мужиком! - ворчала Аннис.
  В коем веке маркитантка проспала! Уж и дождь перестал, и зорька разгорелась, а никто и ухом не повел, в бок не толкнул!
  − Ой, да ладно, − посмеивалась Кензи над наставницей. - Как к родному прижималась!
  − Пока поедим, пока тронемся, полдня долой, − суетилась Аннис, не зная за что схватиться. − А когда в Довер доберемся?
  В сущности Аннис права. Проведя половину жизни в дороге, научилась ценить время, научилась понимать его быстролетность и невозвратность.
  Пожевали всухомятку, второпях. Черствый хлеб, сыр − плесень с него пришлось срезать, вода замутненная дешевеньким закисшим вином.
  − На, примерь, − Аннис подала Хану сапоги. - Подойдут, носи. Чего им место в сундуке пролеживать. Новей не станут.
  Сапог её жалко. Ой, жалко! Загадывала продать, а деньгу отложить. Зима скоро, а зимой денежки что дым в трубу улетают, не напасешься. Потеплей одеться, дров или хвороста прикупить. А если морозы грянут как в прошлом году? Под крышу проситься придется. В фургоне околеешь.
  − Обойдусь, − отказался Хан от подарка. Почувствовал нежелание маркитантки расстаться с выгодой.
  − Обойдешься... А мне опять с тобой возись!
  − Чур, я в следующий раз! - лезет Кензи в разборки.
  − Цыц, болоболка! - понарошку сердиться Аннис на девушку. Шестнадцать девоньке. Пора уж и на мужиков заглядываться и ласки от них хотеть. Вон сидит, коленки расшаперила.
  Хан без дальнейших препирательств примерил обутки. Удивительно, но в пору пришлись. Может что ношены переношены и чинены не раз. Не успел к обновке притопаться, отправили запрягать мерина.
  − Справишься? - поинтересовалась Аннис у Хана.
  Он не знал справиться или нет. О собственной жизни в памяти черным черно замазано.
  Подойдя к лошади, Хан заставил себя не искать подсказок, не обращаться понапрасну к утраченному прошлому. Все одно не вспомнить. Доверился смутному наитию. Вроде когда-то мог лошадь обиходить.
  Осмотрел шею, спину мерина. Не сбита ли, нет ли болячек. Сбрую проверил. Кожа хорошая, мяконькая. Узда, седелка, хомут.... Мерин сперва фыркавший от недоверия к незнакомцу, успокоился, притих, дался в руки. Хан подогнал шлею по размеру. Завел лошадь в оглобли... и дальше, по порядку: дуга, гужи, супонь... Справился. На удивление...
  Работа не вызвала нареканий. Аннис лишь хмыкнула. Не безрукий мужик попался.
  − Сушин набери, − последовал новый приказ. - Кто знает, где ночевать придется.
  Хан молчком исполнил и эту просьбу. С бабой спорить - наслушаешься всякого! Это не из прошлых, из нынешних ощущений.
  Скрипят вразнобой оси, покряхтывают борта, обмахивается хвостом мерин и тянет фургон.
  Кензи дремлет на козлах, Аннис возиться с корешками. Через сито готовит особую приправу. И к столу и к пользе. Семя льна, петрушки и конопли, укроп, пожитник, семя дикой моркови, фенхеля и сельдерея. Соль конечно! Пахнет!!!! Рецептов у Святой Хильдегарды на все случаи жизни предусмотрено. Для мужчин к примеру − вареный сельдерей, пчелиная пыльца, желток, две луковицы, семена тыквы, тыквенное масло, сок алоэ. Столетний дед за юбками гоняться начнет, молодому форы даст!
  Позади фургона шагает Хан. Иногда налегает плечом, пособить лошади, выбраться из промоины или лужи. Не дорога - наказание Божье! Морозец бы ударил, землю прихватил. Грязюка сплошная!
  − Накинь, − подала Аннис Хану провощенную мешковину.
  Закрапал дождь. Кап-кап. Дальше-больше. Потек с небес без продыху!
  Хан набросил на голову, расправил по плечам и спине, сомнительную защиту. Но лучше такая, чем вовсе без нее.
  Ругать Судьбу удел слабаков. Тех, кто не обучен полезному промыслу добывать себе хлеб насущный. Не знает с какой стороны меч заточен. Боится вымазаться в чужую кровь и пролить свою. Для кого страх согрешить тяжелее вериг и каторжных кандалов. У Джефа с Судьбой негласный уговор. Она к нему помягче, он о ней ни словечка худого. Ремесло свое лихое бродяжье познал до тонкостей. С мечом не расставался с десяти лет. Чужой крови пролил достаточно, а грехи? придет срок − ответит. Но с этим лучше не спешить. И так мессир Майси, бейлиф Хюлька, громогласно пообещал жителям Крамба отловить Джефа и сварить в кипятке. Все остальные виды казней посчитал мягкими. Но обещать легче, чем собственные обещания выполнить. Джеф выскользнул из всех ловушек и засад.
  − Фургон, − толкнул Джефа в бок Щурый.
  Знались они давно, но за что напарнику не повезло такую кличку иметь, Джеф не любопытствовал. Они оба в бегах, оба в розыске бейлифом. К обоим большущие претензии со стороны закона, по поводу неправедного жития. И место нахождение.
  − Вижу.
  − Маркитантки. Одна..., − Щурый пригляделся внимательней. - Не... кажись двое. И мужик следом телепается. Что скажешь?
  А что сказать? Лежа в кустах в такую погоду кроме лихоманки ничего не вылежишь. Опять же бейлиф.
  − Руки только при себе держи, − предупредил Джеф.
  − О? - не понял приказа Щурый.
  Два дня назад они укатали двух купчиков. Ничего кроме денег и еды от них не взяли. Товар бросили в овраг.
  − Палево, − отказался Джеф забрать хоть сколько из невеликого хабара. - Какие мы с тобой торгаши? На рожи наши глянут и поймут, не чисто.
  − Так добра столько пропадет! - заходился от негодования Щурый.
  − Ты о шкуре своей думай. Вот она пропадет...
  Им до зарезу нужно попасть в Довер. Там у Джефа хорошие знакомцы. Приютят, дадут отсидеться зиму. При деньгах это сделать проще. Но в город умудрись, попади! Их описание, наверное уже у каждого сволочного сервиента имеется, что в городских воротах толкутся!
  − Может с ними и въедем в город. Ищут то двоих, а нас будет пятеро. Да в фургоне, не пешие.
  Поднялись из секрета. Джеф заботливо закинул за плечи котомку. В нем длинный ящик-полено. В руку толщиной. Потрясешь не бренчит, не пересыпается. Может бумаги. Еще до того как сошелся с Щурым, антиквара с барахлишком придавил. Тело и шмотки с книжками в болотине утопил, а вот ящик пожадничал. Работа на загляденье. По черному дереву резьба, знаки всякие. Буквицы чудные медной проволокой вдавлены. Сверху лак. Хотел подломить, глянуть внутрь, да замочек мудреный. Мастер нужен. Не сломать, не попортить. У Джефа на примете таковой имелся. Опять же в Довере. Откроет. И не такие открывал. Вполне возможно, внутри полная лажа или вовсе пуст. Но и за пустой ящик, не хило денег поднимешь.
  − Не сутулься. Мы честные люди, − напомнил Джеф Щурому.
  Тот рад бы, да половину жизни прятался от сервиентов, голова сама ниже плеч виснет.
  Срезали угол луга и выбрались к дороге. Репье со штанин смахнули, подождали пока подкатит фургон. Не суетились, на встречу не спешили. Заподозрят чего и разговаривать не станут, а то за дубье возьмутся.
  − Доброго пути, уважаемые, − поклонился Джеф. - Не возьмете в попутчики?
  В ответ от Аннис услышал.
  − Дорога никому не заказана, ступайте.
  − Приморились пехом. Подвезите, − попросился Джеф и пообещал. - Заплатим, коли сговоримся. Лошадке на овес, хозяйке на плат.
  Наметанный глаз верно определил кто всем заправляет. Мужик так, с боку припека!
  Аннис не настроена подбирать незнакомцев. Люди неизвестные. Что на уме держат? По виду из лихих, но после войны никто сильно нарядными не выглядит. Хлеба бы добыть, не до нарядов.
  − По совести, без обмана, − посулил Джеф. - Наперед.
  Он не встречал людей, что откажутся от легких денег. Мерину холку хомутом бить, не хозяйке.
  Не будь Хана, Аннис ни за чтобы не согласилась. Маркитантов обычно не трогали. Но кто нынче поручится за их неприкосновенность? Люди храмы обирают, с древних икон оклады снимают, а уж ближнего, что липку обдерут, не усовестятся! Однако, деньги лишними не будут. Опять же за сапоги, что Хану отданы, вернуть неплохо бы.
  − У брата спрошу?
  ˮАга, братˮ, − раскусил маркитантку Джеф. - ˮМамаша к соседу не похаживала, что ты братца такого заимела?ˮ
  − Попутчики вот просятся, − разыграла роль сестры Аннис и подсунула Хану нож - возьми! Тот не взял.
  Маркитантка виду не подала, что рассердилась.
  − Пенс с двоих! - потребовала она. Обдираловка, но риск имеет свою цену. На безлюдье тройную.
  Джеф без слов полез в кошель, выудил монету, подал Аннис. Кензи сунул фартинг. На сладости.
  Забрались в фургон. Поклажу Джеф сунул под лавку, не светить. Сидели тихо, что мышь под веником, с расспросами не лезли.
  ˮНе просты парни, ох не просты,ˮ − подмечала Аннис. Чего уж она там подмечала? Что не спрятать, не сокрыть как не старайся? Джеф бы с удовольствием послушал. Умным да бывалым полезно внимать.
  Парням сомнения маркитантки понятны, но старались выглядеть непринужденно.
  − Далеко ли до Довера, матушка?
  − Пффф! - возмущенно зашипела Аннис. Старухой облаял! − Послезавтра к вечеру прибудем. А вам туда зачем?
  − Слыхивали в роты вербуют, − вполне правдоподобно придумал Джеф. Говорить Щурому не доверял. О чем предупредил загодя. Не спросят молчи, спросят коротко отвечай.
  − И ты в роты? - подивилась Аннис Щурому. Такого ханыгу и в пустой амбар страшно пускать, а тут в роту. Он там на старые портянки позариться!
  − С меня вояка никакой. В обоз, − не стал гнать Щурый, проявив удивительное здравомыслие.
  − Бумагу что ли зачитали? - любопытствует Аннис. Бумагой у пропащих указы бейлифа зовутся.
  − Знакомец рассказывал, − ,,не понялˮ Джеф.
  − И кто с кем, и чем не поделился?
  − А нам-то что? Заплатят таны, за них станем. Кто другой − за него. Воинское умение простое. Бей-руби!
  Разговор не разговор. Тягучая игра в вопросы и ответы. Кто кого подловит.
  Фургон ползет, оставляя в грязи колесный след, макает спицы в лужи. Аннис возится с травами, с попутчиков глаз не спускает. У Щурого язык чешется, поболтать, но помня наказ приятеля помалкивает. Джеф поглядывал за названным братом маркитантки, тревожился. Родственник слова никому не сказал, шлепал следом. Вымокшая мешковина не спасала от дождя. Но его устраивала и такая.
  Налетел ветер, просушил серое небо. К закату остановились на ночлег, облюбовав пригорок. Под одинокой березой. Дерево в спираль от комля свилось, ветки в ширину распластало, место стерегло. Дождь зачастит, меньше мокнуть.
  − Спать уж, где пристроитесь, − предупредила Аннис. - В фургон не пущу, хоть грот предложите.
  − А за два? - пошутил Джеф, разрядить обстановку. Занервничала маркитантка. Крепилась-крепилась, а заегозила.
  − И за два не пущу! - в отказе Аннис.
  − Устроимся как-нибудь, − отстал Джеф. В шутках тоже меру знать надо.
  − Мы привычные, − ляпнул Щурый.
  − Где же привыкнуть то успели? - зацепилась Аннис за оговорку.
  − А где и брат твой, − нашелся с ответом Джеф и так глянул на Щурого, пояснений непотребно - язык прикуси!
  Хан, скинув дождевик, щеголял в одной рубахе, мастеря костерок. Розжигом занимался в удовольствие. Лицо в сизый дым от берестяной коры кунал. Вроде слаще и не дышал.
  − А ему хоть говори хоть нет, бес толку. Упертый, как и вся ваша жеребячья порода. Давно ли лихоманка трясла, а сегодня героем ходит, соплей в землю бьет, − Аннис покосилась на Хана. Мужики, они насчет самолюбия слабоваты. Но Хан ноль внимания. Или не услышал. Или, что скорее всего, похеру ему.
  Джефа брат маркитантки занимал сильно. Непонятной роли человек. Роль она у всякого есть. Трус героя корчит, герой в боги метит. Нищий богаче купца выглядит. Купец мошной трясет, полмира купить грозится. Они вот путники уставшие. У маркитантки братец странный. Никто в своей собственной шкуре не ходит. А очень полезно знать, кто есть на самом деле. Только вот с этим, с братом, не угадать, что за птица? К примеру, с сушины щепу на растопку тесал. Тонко-тонко. Топором бил от пальца на волосинку. И не боялся откромсать. Рубаха колоколом, на доходягу в ней похож, а коряжину припер, вдвоем с Щурым надсадились ворочать. А огонь разжигал? Так долбанул, искр - лес поджечь можно! За водой пошел, в ночи растворился! Как вернулся, не уследил. Не запнулся в темноте, не водой не плеснул, ни капли из котла на сапоги не пролил. Вот и гадай, что за человек пред тобой. Непонятный. И это не то, что плохо. Опасно!
  Чем дольше и внимательней Джеф присматривался к Хану, тем больше беспокоился. Вспомнил слух. В Лафии людоеды объявились. Но в послевоенную пору чему удивляться? Человек всяким способом выжить хочет.
  От этой мысли рука сама за голенище потянулась, за ножом. Еле унял желание острым поиграть. Надо же такая дрянь на память пришла.
  Костерок горит, каша силу нагуливает, кипит, густо пыхтит. Аннис хлопочет. Что-то подсыпает, солит. Кензи хлеб режет, Щурый ей помогает. То это подаст, то другое, только что подол следом не носит. Джеф в сторонке на границе света и темноты. Хан на кочке примостился. Подобрал ветку, сломил надвое, в одинаковую длину. Сидит, забавляется, в пальцах крутит. Порознь левой-правой, впротивоход в обе стороны, вместе вперед-назад, потом левая быстрей, потом правая... и не обронил не разу, не сбился, не замешкался. Пустая вроде забава. Пустая, а ну как пика* в руках окажется. Джеф хотел в шутку спросить, где научился, но осекся на вздохе. Ветром костер притушило, темнота сдвинула границы. Хана что родного за плечи обняла, собой укутала, укрыла. Только сидел и пропал! Джеф тряхнул головой - блазниться! Костерок от ветра выправился и вот он! Хан! Он да не он! Черной дырой Джефу показался! Свет будто отскакивал от человека и только руки игравшие с палочками можно различить.
  Натешившись, Хан воткнул ветки в картофелины, удобней переворачивать, и подсунул к углям.
  ˮМайгары так делают!ˮ − подобрался Джеф и опять на памяти подслушанный разговор убиенных им купчиков. Видели горцев в Кайона. В Швальбе, Бахайе, во многих местах. Джеф на всякий случай нож из сапога достал. Зыркнул, не попалился ли? Ох, лучше бы не трогал сталь!
  За спиной Хана ночь собралась в черную плотность. Туманом сползалась, облаком накипало, вскидывалась над плечами и головой. Джеф стиснул зубы борясь с наваждением. Куда там!
  ˮОтсюда снимуˮ − подбодрился Джеф. Но... вот он, сидит человек, а не возьмешь его, не достанешь! Жила тонка! Да и человек ли перед ним?
  Джеф спиной почувствовал ночной мрак. Плотный, липкий, приставучий... Холод под сердцем ворохнулся. На ушко будто кум покойничек шепнул-остерег.
  ˮА ты бейлифа, боялся.ˮ
  − Ну, спасибо вам за тепло, за помощь, − подался порыву Джеф. − Пойдем ночлега искать. Слыхивал тут деревня неподалеку. Может и себе транспорт найдем.
  − Ты чего? - удивился Щурый. Он уж с Кензи на ты. Разок за попу тиснул, виду не подала.
  − Каши хоть поешьте! - удивилась Аннис решению попутчиков. Чего подхватились?
  − Чего же добрых людей объедать, − любезен Джеф. Но Аннис не проведешь, не от любезности это, от... от... от страха? − Пошли, друже, не будем людям мешать отдыхать. У них день не легче нашего.
  Джеф буквально уволок подельника от насиженного места. Аннис в недоумении поглядела на Хана. С его выходки люди в ночь подались? Вроде сидит, за картошкой присматривает, не сгорела ли?
  Бывший попутчик ломился в потемках, не различая дороги. Щурый едва поспевал. Запинаясь, налетал на кочки, цеплялся ногами за траву.
  − Стряслось чего?
  − Стряслось, − буркнул Джеф. Ускоряя и ускоряя шаг. Почти бежал. От провожающего взгляда Хана...
   Страхи наши они из детства. Уж и не помнишь почему боишься, а изжить страх не можешь. Живет под сердцем, время свое выжидает. Этот страх Джеф помнил. Не мал уже был. На спор ночью кладбище перешел. Смелый? Дурной! Пока кресты да могилы со всех сторон не окружили еще ничего, а потом... Увязался кто-то следом, в затылок пялился. И от взгляда этого тяжелого, сердчишко через раз стучало, а то и вовсе замирало. А как в шею кто дохнул, будто холодным пером провел, то и вовсе худо сделалось. И бежать сил нет, а побежишь что? Далеко? Да и не побежать. Ноги что хлипкие тростинки подогнулись, сломились. Джеф и на коленках полз, и на четвереньках. От ужаса подвывать стал по-собачьи.
  Спор он выиграл. Домой пришел, не помня как. Неделю сидел на улицу носа не показывал. Заря упадет, на двор по нужде ни в какую! Под себя ходил! Ночью криком кричал, из снов страшных вырывался. Мать спохватилась, пропадает парень! к бабке повела. Жила у них за околицей древняя карга. Говаривали второй век небо коптит. Глянула старая на Джефа, белей стены сделалась. Водой святой умывала, заговоры шептала, травы настаивала, поила. Матери, как та не добивалась, правды не открыла.
  − Не твоего ума дело, голубушка. Лучше за дитем смотреть надо. А то ить и внуков не дождешься.
  Ему, при последней встречи, молвила.
  − Второй раз не отпустит. Первый раз пожалел. А он не из жалостливых.
  Кто пожалел? Кто отпустил? Джеф не понял.
  Зато отец родимый, так родительскую руку приложил, шкура с задницы лоскутами сошла. А как наросла, так тятя не поленился, второй раз её согнал, для закрепления науки. Повторение оно мать учения. Так-то!
  Вот и сейчас. Тот же страх. И взгляд тот же!!! Жжет в затылке холодом. Будто тавром метит.
  − Ну, ты даешь! - недоумевал Щурый. - Там тепло, сытно. Бабы. Я уж к молодой подкатил, подластился. Брат её не мешал. Сидел пришибленным чухарем.
  Джеф остановился перевести дух. Себя загнал и подельника.
  − Я тебе врал когда?
  − О чем ты?
  − Скажи, я тебя обманывал?
  − Нет.
  − Подставлял, бросал?
  − Да не было такого, − не мог сообразить в чем дело Щурый.
  − Вот и сейчас просто поверь мне. Поверь. Останься мы. Даже никого не тронув. Он бы нас задавил. Знаешь, как хорь куриц. Не для еды, не для забавы. А потому что есть, что под ногами у него путаемся!
  − О ком ты?
  − О нас!
  Щурый ничегошеньки не понял. Но промолчал. Не верить Джефу у него нет повода. А верить?
  Людей рига Дуанна фургон настиг у деревеньки с потешным название Синебородье. Такое и спьяну не придумаешь, а вот придумали и гордились! От завернули, так завернули! Могём!
  − Что за Синебородье? - изумилась Кензи.
  Аннис своеобразно истолковала название и сгустив краски, поведала девушке о ужасном тане и его несчастных семи женах.
  − Вот и выходи после этого замуж, − совершенно не ужаснулась Кензи.
  − А может слушать надо что говорят, − в общем то верно интерпретировала рассказ Аннис. Дескать, сказано не лезь, значит не лезь!
  И куда только бабья мудрость девается, как под венец сходят? В церкви, перед образами теряют? Или на законный хер сядут, что счастье оседлают? Не скинуть наездниц богом данных!
  Остановились на лужку. Чистенько, мерину травки вдоволь пощипать. На возмущение прибежавшего крестьянина, Аннис строго ответила.
  − Мне сир Дуанн велели. Хотите, жалуйтесь ему.
  Крестьянин попенял на убытки, возвел напраслину на маркитантку о своем скором разорении и голодании детей, но жаловаться не посмел. Пятерых, что на вороватого старосту управы искали, риаг Дуанн приказал сечь плетьми. Не любил наушников и трусов.
  − Сами бы повесили давно, − таков ответ жалобщикам.
  Хан с лошадкой возился, обихаживал. Репешки с хвоста и гривы вычесывал, копыта осмотрел. Аннис над огнем колдовала, ворчала.
  − Этак бы кто меня по заднице гладил, так я бы маковым цветом цвела и спать подмытой рано ложилась.
  Безделья маркитантка не жаловала и такого счастья никому не позволяла.
  − Сходи-ка девонька в шинок, − Аннис подала Кензи вырученные деньги. - Купи хлеба, сыра, пинту вина и если хватит голубя.
  − Может свинины? В голубе одни кости.
  − Как разбогатеем, - пообещала Аннис. Ртов кашу есть прибавилось, а деньгами не особо разжились.
  Кензи долго и не отговаривалась. Фартинг карман жег. Девушка чуть ли не вприпрыжку отправилась исполнять поручение, не забыв накинуть на голову нарядный плат.
  − На-ка вот картошки почисть, − Аннис сунула освободившемуся Хану под ноги ведро. В ведре шесть приличных клубней и нож, хлипкий и источенный до предела.
  Сама Аннис приладила над костерком на колышки котелок с водой. Помешала пустую воду ложкой, глянула в круговорот. Дунула три раза. От сглазу. Затем из мешочка щепоть душистой травки. По поверхности расползлось пыльное пятно. Пряно запахло.
  − Ну вот, закипит...., − она повернулась к Хану поторопить.
  Тот и не приступил к чистке.
  − Чего выжидаешь? Обед сам за брюхом не ходит, расстараться надо. Ручками-ножками.
  Слышал ли? Смотрел куда-то ей за спину. А потом поднялся и ушел.
  Аннис со вздохом подтянула ведро к себе.
  − От мужиков толку нигде нету. Пустая вещь в дому, − в сердцах оговаривала она сильный пол. - Только воевать.
  Маркитантка долго еще перемывала косточки мужскому роду. От прародителя их непутевого до теперешнего никчемного поколения. По ее женскому мнению Всевышний зря утруждался создавая столь безответственную особь.
  − Нам бы приладил чего и так бы обошлись, − подытожила она краткую, но накаленную эмоциями речь.
  Выпроводить чужака на столование к риагу, хоть так крути хоть эдак, а лишний едок, ей было жалко. По-бабьи жалко. Сама по свету помыкалась и мыкается по сию пору. Просто так на дороге не окажешься. А причины на ней оказаться не из сладких. Не от добра люди по миру идут. От беды бегут, от лихолетья.
  − Да еще голым, − вспомнила она первую встречу.
  Видать здорово его Жизнь-Матушка приложила. И вспоминать прожитое не желает.
  Картошку почистила, ссыпала в воду. Прошлась, выглядывая, куда подевался Хан и, посматривая, не возвращается ли Кензи.
  − Её только за смертью посылать, - забеспокоилась Аннис. Ученица задерживалась. - Тут на хромой ноге три шага шагнуть! В соседнюю деревню подалась что ли?
  Женщина вбросила в котел трав, опустила вываренный до известковой белизны мосол. Мяса нет, так хоть бульон замутит, запаху мясного прибавит.
  − Ааааанниииисссс...! - блажила Кензи, сигая через грядки чужого огорода. - Ааааанннннииииссс....
  − Ой, божечьки ты мой! - встревожилась маркитантка. - Ой, ты ж лихо проклятое, не спалось тебе, не сиделось смирно!
  За девушкой гнался воин. На кольчуге и наплечниках отблеск солнца. Ноги спьяну заплетались и только потому не поспевал за девушкой.
  − Стой сука! Стой! - рычал сквайр Ло-Рю.
  − Аааннииисс! − исходила криком перепуганная в смерть Кензи. Вот она запнулась о здоровый кочан капусты, проехалась юзом пачкая лицо и одежу...
  − А, сучара... − обрадовался воин и сам ухнул носом в морковную грядку.
  Девушка быстро вскочила и бросилась бежать дальше. Нарядный плат слетел с головы - не обернулась поднять. Не до того!
  − Стой! Покалечу, сука! Ноги переломаю! - грозил Ло-Рю, подхватываясь с земли за беглянкой. Сквайр пребывал в бешенстве. На его щеке царапина, из порванной мочки на доспех накапала благородная кровь. − Я тебя патаскуха на куски порежу! На кускиииии!
  − Давай Ло-Рю! Давай! - орала вывалившая из шинка толпа собутыльников. Сквайры совместно угощались пивом и свежиной.
  − Вали её!
  − Мы верим в непорочное зачатие! Ло-Рю, давай!
  Аннис запаниковала. Душа зашлась от страха. Убьет ведь, убьет. А нет, за собой утянет. Хуже смерти девка муку примет.
  − Ох, дуреха! Ох, дуреха! - едва не плакала женщина.
  Беглянка достигла забора. Не стала терять время, искать лаз. Сиганула через преграду, зацепилась подолом, выдрала огромный клок. Сияя ляжками понеслась дальше. До спасения, как ей казалось, оставалось совсем близко. Ло-Рю протаранил забор весом, запутался в плетях хмеля, упал. Поднялся, хватаясь за столбик, и упрямо продолжил погоню. Куда она сбежит! Не сбежит!
  Аннис подхватилась защитить девушку.
  − Как вам не стыдно! Вы же благородный человек, - выкрикнула женщина образумить сквайра, остановить.
  − Обеих задавлю! - беленился сквайр, вконец потеряв разум.
  - Она еще ребенок, − заслонила Аннис ревом ревущую Кензи и отступала... отступала... отступала.
  Женщина заворожено следила за ногами сквайра, быстро отмерявшего оставшееся расстояние. Двадцать шагов, пятнадцать, десять... так скоро... так скоро...
  Сбоку мелькнул Хан, шагнул из-за фургона. Таранный удар кулака, обмотанного кожаным ремнем. Звук − к трюхлявине приложился.
  Спина Ло-Рю выгнулась, он остановился, ошалело полупал глазами и бухнулся на колени. Попытался что-то сказать, выплюнул кровью. Еще. Алая жидкость толчками била из полопавшихся сосудов. Сквайр завалился вперед, подергиваясь и хрипя.
  Не прошло и минуты фургон, Хана, Аннис и рыдающую с перепугу Кензи, окружили. В кольцо щетинился десяток мечей. Кто-то возились со сквайром. Чего возиться? Уж и глаза закатил и не дышал.
  − Встань на колени и заведи руки за голову! - проорал, негодуя Бутс.
  Хан не шелохнулся лишь смотрел... в пустоту. Свет гас и мир беднел красками. Цвета линяли, обедняя синь небес, зелень луга, блеск стали. Оставались лишь оттенки серого. Тысячи оттенков серого.... Оттенки пепла. Оттенки прошлого. Оттенки будущего....
  − Я не буду повторять десять раз!...
  ....Риаг Дуанн, фрайх Веронн, Нелл Бусси и Йюхен возвращались в полном раздрае чувств. В Довер их не пустили. Фрайх подобный исход предвидел. Он вообще был против поездки. Пустая трата времени. Так и вышло. А как спорили-то!
  − Ангус мар-Тонг откажет нам в любой помощи. Он и Аерна поддержал только потому, что они, какие-никакие, родственники. А ты...
  − Я риаг! - глупо упрямился Дуанн.
  − У него нет причин даже впускать тебя в город! - предупредил Веронн.
  − А как же указ короля? А бейлиф? А нунций? - азартно перечислял Йюхен. Он верил в силу бумаги с королевскими печатями. Ну-ну...
  − Король далеко. Указ порвали и выбросили. Бейлиф у эрла на прикорме, что гусь новогодний. А нунций... Что вон та былина у обочины, что тот нунций. Одинаковы танам.
  − Все-таки указ..., − не совсем из сказанного согласен Бусси.
  − Указ власть тому дает, у кого она и так есть. Он только факт констатирует. А так писулька и есть. Толку с нее, − темяшил фрайх своим молодым спутникам. Напрасный труд.
  − Уверен, не посмеет мар-Тонг не принять, сира! - ни в какую не верит фрайху Йюхен.
  − Еще как посмеет, − абсолютно уверен Веронн.
  − Бог рассудит, − попробовал примерить спорщиков Бусси.
  Вот и рассудил. По вероннову слову. Бывший союзник в город их не впустил. Ворота захлопнули перед самым носом. Разговаривать Тонг тоже не стал, послал винтенара сервиентов, а потом одного из герольдов, придать отказу законность.
  − То, что мы сражались на одной стороне против короля, ни к чему меня не обязывает. То, что ты назначен риагом, не дает тебе права распоряжаться в моих землях, − передал герольд слова Ангуса мар-Тонга.
  Герольда Дуанн попытался зарубить. Не в гневе, не в порыве чувств. Осознано и хладнокровно. И не за нанесенное оскорбление. За неприятную правоту. Веронн не позволил, а то наделал бы дел, недоумок! Весь туат за такое оскорбление враз поднялся бы.
  Если и были у Дуанна какие-то призрачные надежды на старые связи в Хюльке, то прием мар-Тонга ясно дал понять, его ни здесь, ни тем более где-то еще в Кайона, не примут. Таны ничего ему не должны. Тридцать человек, что с ним, собранные с миру по нитке, ничтожная сила убедить их в обратном. Ничтожная! И если его не изведут местные, то прикончит Пустоглазый. Отсутствие до сего времени Деро, чем не симптом.
  Они проторчали перед закрытыми воротами битый час, требуя личной встречи с таном. Удостоились стрелы под ноги. Без оперения. Знак того убийц не найдут и искать не будут. Пришлось поворачивать восвояси. В спину раздавался свист и улюлюканье. Швырнули конский кизяк. Дуанну выпачкали плащ. Он зашвырнул королевский пурпур в канаву.
  Веронн отмалчивался, наслаждаясь приятной погодой. Осень такой благодатью не часто балует. Бусси ругался на чем свет стоит. Дуанн зрел злостью на Тонга, Хюльк и всех остальных. Заявить свои права на власть не получилось. Имеет ли смысл ехать в Инхорн к эрлу? Даже если обратиться к бейлифу и обжаловать неподчинение, старая крыса сильно не расстарается помочь, а все что предпримет, начнет длинную переписку со столицей. Там со смеху покатятся над его риагством! Мар-Тонг. А что мар-Тонг? Наглядно продемонстрировал общее настроение знати в туате. Риаг им без надобности. И добровольно они его принять не согласятся. Единственный способ − сила! Лансеры, бриганы, спарсы. Откуда взять? Вернее, где изыскать денег, нанять воинство? Таны об его затруднениях прекрасно осведомлены. А если и найти денег, это будет только означать начало нежелательной внутренней войны. Прежде, чем он доберется до Швальба, Лафии или еще кого, предстоит взять за шиворот танов Хюлька и уж потом раздвигать границы власти, которые сейчас едва ли больше, чем тень от его собственной лошади.
  − Нам нужен замок. Любой. Тот, который сумеем взять, − изрек Веронн налюбовавшись солнцем и лугами.
  − Если только подарят! - ворчит Бусси. - Нас всего тридцать! Какой замок?!
  − Я же говорю, любой, которым мы в состоянии завладеть.
  − Тогда нам в Гаэль или Инхорн. Там полно развалин, − огрызается на слова фрайха Дуанн, дошедший до белого каления. В таком настроении он обгавкал бы всякого. Собственного родителя первым.
  − Мозгами пошевелите! - прикрикнул на молодежь недовольный Веронн. - Нету мозгов? Тогда шевелите сраками, пока за нас не взялись. В Хюльке бродяг вешают не спрашиваясь у бейлифа!
  Окрик отвлек Дуанна, от упоения собственными невзгодами. Не мог старый вояка просто так брякнуть о замке.
  − Добровольно нам его не сдадут.
  − Ишь чего захотел! Добровольно ему! - негодует Веронн на бестолковость и беспардонно показывает вверх кукиш. Небесам? Хорошо если им.
  − Тогда предложи сам!
  − Надо изыскать способ его заполучить. Замок любой и способ любой, − гнул свое Веронн. Ну, молодые пошли! Все им на блюдечке подай-принеси!
  − Придется штурмовать, − додумался Йюхен. ,,Додумкаˮ баннерета еще безумней дурной идейки Веронна. Тот хоть на штурме пока не настаивал.
  − Этот способ нам мало желателен, но его нельзя исключать, − не отказал Веронн и подобному ходу дел.
  − Как ты это себе представляешь?− пыхтит Дуанн. Легко давать трудновыполнимые и недостижимые советы. Никто ведь не попользуется.
  − В тридцать мечей? Совсем не представляю, − признался Веронн. Фрайху пришлось ровней держать спину под перекрестием взглядов спутников. Аж взопрел, так припекали.
  − Тогда что? Купить? - не очень уверен Йюхем.
  − Это еще менее реально, чем захватить, - не верит в куплю Дуанн. В штурм он еще готов поверить. Тридцать мечей собраны, а вот денег нет почти совсем.
  − Найти человека который примет нас, − предложил Бусси иной подход к решению проблемы.
  − После того как Тонг дал нам от ворот поворот? Такого дурака не сыскать ни днем с огнем, ни ночью в подполе, − не приемлет предложение фрайх. - Ни один септ не пойдет против старших танов.
  − Так какого праха ты твердишь о каком-то там замке? - взрывается Дуанн.
  − Я твержу? Я констатирую первейшую необходимость! Которая поднимет наш карликовый авторитет. Ну или замок послужит на время прибежищем. Не болтаться же по дорогам в зиму? - спокоен Веронн. - Есть тут орешек, что по нашим зубам? - гогочет старый плут. У него во рту, слева внизу, пустые десны.
  − Кеш, - делает выбор Дуанн, но в голосе полная безнадега. Как у приговоренного к плахе. Топор уже падает вниз, какие бы чудеса не предстояли, они запоздали.
  − Кеш? Пускай будет Кеш, − согласен Веронн.
  У Дуанна неприятное чувство, назови он Крамб, столицу Хюльк, а наставник согласился бы и на нее.
  − Или мы едем к твоему братцу на поклон, − продолжил мысль Веронн. - Кто-то же должен нас приютить, раз твой папаша заказал нам возвращение.
  − К Пустоглазому? - не верит услышанному Дуанн.
  − На выбор. Можно и к Медани податься, − пуще прежнего веселиться Веронн.
  Йюхен глянул на старого фрайха - спятил? Говоришь о таком? Но фрайх есть фрайх, ему и король рот не заткнет. И Орден и все остальные.
  Лошади поднялись на взгорок у Синебородья.
  − Что там за свара? - навострился Дуанн.
  Всадники пришпорили коней и оказались на месте в тот момент, когда события грозились принять необратимый ход.
  ...- Тем хуже для тебя! - взбешен Бутс непокорностью виновника убийства.
  − Что происходит? - гаркнул Веронн пресекая начало любых действий.
  Ему, а не риагу, доложили суть инцидента.
  − Простолюдин убил сквайра Ло-Рю.
  − Убил? Чем? Не вижу оружия, − взял на себя разбирательства Веронн.
  ˮГлянуть бы как он это проделал,ˮ − пожалел фрайх о своем отсутствии при столь интересных событиях.
  Бутс замялся.
  − Оружия не было, но преступление очевидно. Кхан убил сквайра и должен понести наказание.
  − Простолюдин без оружия убил сквайра? - медленно произносит Веронн, смакуя факт. Он не ошибся. Этот молодец, что попался по дороге, непрост! - Я правильно понял? - требует фрайх ответа у собравшихся.
  − Эта сучка...
  − Мне не важна предыстория, − нависает над пешими грозный фрайх.
  − У него не было орудия, − признает Бутс. - Но сквайр Ло-Рю мертв и это требует...
  − Я знаю, чего это требует, − пресекает всякие словоизлияния Веронн.
  Фрайх с высоты лошади осмотрел столпившихся притихших людей. Из всех его сейчас занимал только Хан.
  ˮУблюдок!ˮ - восхитился Веронн виновником. - ˮХоть бы изобразил раскаяние на роже или еще чего там...Слезу пустил.ˮ
  Взгляд фрайха уперся в неподвижное тело Ло-Рю. Почему-то Веронну вспомнились неосмотрительные слова сквайра. О шуте.
  ˮКак же он его уделал? И почему?ˮ − спрашивал себя Веронн. Ответ не давался. Во всяком случае с наскоку. − ˮ В отместку или за бабу? Спрашивать у бриган соврут не моргнут или небылиц наплетут. Сквайров пытать, только подогреть скандал. А требуется унять. Пожалуй за бабу. Так даже лучше получитьсяˮ − решил фрайх. В глазах северянина уважительный мотив.
  Дольше размышлять фрайху не позволил Дуанн.
  − Думаю, тут не о чем рядиться...
  − Думаю, да, − перебил риага Веронн. Кхан ему нужен живым. И Дуанну тоже. Только он об этом еще не догадался. − Как понимаю, покойный Ло-Рю полез под чужую юбку, посягнув на чужое добро?
  − Девушка дала повод!
  − Но не дала, − рассмеялся Веронн. - Судя по результату столкновения, правильно сделала.
  Среди бриган легкие смешки. Люди остывали. Тем легче воспримут его решения. Да и Дуанн тоже.
  Веронн поднял руку, призывая к вниманию.
  − Проступок Кхана карается смертью по всем законам Асгейрра и Кайонаодха. Простолюдин не может поднять руку на благородного. Никаких оправдательных причин его действиям нет и быть не может. Их попросту не существует в природе! Но... так сложилось, идет война и мы на вражеской территории. Жизни каждого из нас предназначены служению делу риага и потому..., − теперь Веронн обращался только к Хану. - С тебя Откуп Кровью! Откажешься принять волю риага Дуанна, или примешь, но не исполнишь должно, или не исполнишь вовсе, или решишь сбежать, тебя ждет смерть! Твои сообщницы, выступят гарантом отсроченного правосудия над тобой, − пафос слов резко упал. − Такого количества мужиков, сколько придется на каждую из твоих баб, не выдержит бордель шлюх. А потом я сдеру с них живых кожу и залью в их чрева кипящего масла....
  
  
  
  10. Туат Рагам. Раагам.
  
  Встреча Медани и Совета туата состоялась в Старой Ратуше, в посольской палате, по такому торжественному случаю нарядно прибранной. У рийа возникло подозрение, в помещение стаскали всю утварь и мебель, наличествующую в здании. Большой стол уставлен светильниками ушедших эпох от Сотворения Мира. Стол поменьше задвинут в угол и сервирован закусками. Ничего такого от чего текут слюньки и урчит живот. Жаркое, заливное. Пожалуй лишь капуцын в грибном рагу выглядел аппетитно. Но грибы.... повар мог и напутать. Вдоль стен несколько поставцев с какой-то дребеденью. Парадное тяжелое оружие, огромные тарели, подавать целиком вепря и диких бычков, захваченные далекими предками нынешних танов, морские раковины якобы привезенные из дальних походов, но скорее всего приобретенные в Шендаме, в лавке диковин за шесть пенсов штука. Ряд вещиц непонятного происхождения и предназначения, но из золота, что уже не плохо само по себе. А вот знаменитая Танская Братина из коей пивали на равных с королями, из плохонького серебра. У колонны специально организовано место нотария. Кипы бумаг и такое количество перьев, словно общипали полтора десятка гусей. Множество лавок, путаться под ногами. Стулья трех видов и размеров количеством под двадцать. На восемь-то человек? Палата не велика и щедрость принимающей стороны явлена неслыханная - весело потрескивая сырыми дровами, горел камин! За переносным ограждением, на возвышении, Святое Житие, скромный труд переписчиков из скриптория Геншанского монастыря.
  Медани потешила фривольная мысль. Подменить святую книгу, брошюркой со стишками Аретино, для наглядности иллюстрированной Джулио Романо. Брошюрка, не смотря на тощенький размер, произвела в столице фурор. Не случиться ли здесь тоже самое? Не станут ли клятвы более нерушимы и крепки?
  Что рийа порадовало, никто Совет не проигнорировал. Было ли это обычное любопытство поглядеть на бабу определенную во власть или дань уважения к королевской воле или стечение обстоятельств, Медани предстояло выяснить самой. А вот чего не выяснить Совету, в честной игре слепого жребия, за небольшую сумму, каких-то жалких триста грот, свиток с картой туата Рагам адресно оказался у нее. В туате у Медани имелись кое-какие связи и знакомства и еще больше на такие связи и знакомства перспектив. Было бы глупо от них отказываться или удачно не использовать. Кроме прочего под боком Шендам. Она точно знала, не так давно, две недели назад, Совет заседал, долго и безрезультатно, изыскивая способ получать с морского порта дополнительные налоги. Шендам находился на территории туата, но не подчинялся ему. Вольный город по всем раскладам прибывал вольным от всех! и короля в том числе. Необременительный взнос, налогом сумму не назовешь, установленный двести лет назад смехотворен. Венценосный дурень, прапрапрапрадед Медани, щедро назначил четкую сумму в пять тысяч грот, не предусмотрев скорого роста торговли и развития города.
  Краткое знакомство прошло без заминки. Бейлиф Айдж Рюок представил рийа Медани танам, мормер Беар перечислил состав Совета туата. Собравшиеся вели себя сдержано, вежливо и немного отчужденно. Обычное поведение людей готовых вас выслушать, но не склонных вам помогать. Ни в чем, ничем и никогда.
  Медани подобное отношение не обескуражило. Ей было даже занятно, как она управится с танами. Но то что управиться вне сомнений. Талант находить общий язык с самыми разными людьми достался ей от бабки.
  Официальная часть завершилось довольно быстро. Мессир Рюок повторно огласил указ Гильфа Второго короля Асгейрра и ардриага* Кайонаодха, известный присутствующим.
  Медани была мила, обаятельна, хороша и ничего не требовала. Глупо ,,с порогаˮ клянчить у подданных денег на войну, рассыпаться в заверениях блюсти закон и разглагольствовать о стремлении к всеобщему благоденствию, хотя бы потому что денег на войну она с них однозначно получит, соблюдать законность и традиции собиралась лишь в той мере, которая отвечала её личным интересам, а всеобщее благоденствие в принципе невозможно. Потому лучше сосредоточиться на процветании собственной персоны. По умолчанию, конечно же. Все что Медани себе позволила в кратенькой речи, вскользь упомянуть торжество справедливости. Ничего более подходящего в тот момент на ум не приходило. Слушатели выглядели слишком серьезными, что бы о чем-то серьезном пытаться говорить.
  Таны не скрывали разочарования. Они ожидали от нее заискиваний, просьб, жеманных заигрываний, намеков очень личную благодарность за их поддержку. Честно признаться готовились к обещаниям лизать, сосать и подставлять. Обломились. К досаде и непониманию. Словом рийа Медани произвела двоякое, но благопристойное впечатление. Старые олухи едва ли заподозрили, она буквально превзошла сама себя в разных любезностях. У Энарда мар-Беара, здоровяка с обветренным до цвета меди лицом, поинтересовалась здоровьем жены и поздравила с рождением дочери. Мормер, выглядевший столпом вселенской незыблемости, расчувствовался и пригласил с визитом. С Меткэфом мар-Вагном, любителем и заводчиком собак, посоветовалась о приобретении комнатной живности.
  − По меньше блох, потише лай и никакой вони, − выразила рийа пожелания к забаве.
  Тан разразился целой лекцией о грейхаундах, алантах, мастиффах, лэймерах и т.д. Медани ровным счетом ничего не поняла, но поблагодарила. Переступив черту дозволенного, дружески подержала лектора за ручку. Властитель должен поставлять пищу для сплетен, иначе сплетники изыщут её сами. К тому же, Вагн нравился ей более остальных. В его взгляде было что-то от хорошего кобеля.
  Гленн мар-Бирд, владетель Оливери, просветил насчет лучших мест охоты на лисиц. Ведьмина Падь, Паутинный Дол, Златый Бор. Названия звучали строками поэмы!
  Моннет мар-Викс обсказал ситуацию на границах - у них трения со Швальбом, в торговле - затык с Шендамом, в дипломатии отсутствие желанного мира с Лафией. Раздор с соседом за Спорную Марку не прекращался вот уже двести лет. Медани поболтала с каждым, никого не обойдя вниманием, и завершила встречу сердечным пожеланием видится чаще и не только на подобных встречах.
  Благородные таны раскланялись и, теряясь в догадках, разошлись. Они, съевшие зубы в войне и политике, склонялись считать, денег рийа так или иначе попросит. Войско - точно! Первая просьба мало выполнима, если выполнима вообще − денег нет, а войско? Щитовую Службу придется нести. Другое дело, что столичная блядешка (ох, уж эти слухи!) предпримет с собранным воинством. Проведет смотр? По закону туата Рагам, риаг, в данном случае рийа, неволен объявлять войну кому бы то ни было. Воевать же в частном порядке, бабе − смешно! Спокойней остальных чувствовал себя Ренн мар-Шайо. Спорная Марка бремя налогов и Щитовой Службы не несла. Танство перманентно находилось в состоянии войны с Лафией, Хюльком и Бахайей, с церковниками, и как острили злопыхатели - со всеми остальными кроме Господа и Орденом Святого Храмна.
  − Вы их определенно покорили, мистресс, − польстил Медани бейлиф.
  Айдж Рюок, болезненного вида мужчина, напоминал ей засохший цветок. Герань или что-то в этом роде. Весь растопыренный, тонкий и ломкий.
  − Вы так думаете? - восторженной наивной дурочкой захлопала ресницами Медани.
  − Вне всяких сомнений! − доволен бейлиф.
  − Я бы предпочла чтобы меня боялись, − красиво оперлась она на спинку трончика. Место восседания пророчески шатнулось. Власть рийа зыбка.
  − Бояться? Вас? Скажите тоже! - чуть не заржал Рюок. И непременно бы заржал, не будь он человеком не столько сдержанным и воспитанным, сколько осторожным. Чутье подсказывало ему - не нарывайся!
  Веселым, бейлиф глянулся больше. Насколько это вообще возможно. Похож на живого, а не на лист из лекарского гербария.
  После Совета Медани выразила желание проехаться по Раагаму. Ее с готовностью сопроводили осмотреть достопримечательности и красоты.
  Развалины Старого Раагама (правильней Раагаама, а исторически верно Рааʼг-амаа!) удручающее зрелище. В обмелевшем рву полно лягушек, в руинах шастают бродячие и одичавшие псы. Везде бурьян, бурьян и бурьян. Три века назад город буквально стерли с лица земли. Пришлось отстраиваться на новом месте.
  После развалин, затяжной и унылый спуск в низину. В окружении ив и валунов Водопад Влюбленных. Жиденький ручеек шлепался с ярда на плоский камень. Облако брызг и аура радуги в пейзаж ничего не добавляли.
  − В давешние времена здесь назначали свидания, − пояснил бейлиф очевидное. - Вода в нем круглый год теплая.
  Кажется, она помочила пальчик. Кажется, произнесла Медани вслух: ˮПодмываться удобноˮ. Кажется, даже смутилась. Кажется, её не расслышали.
  Далее обзорный крюк с охватом нескольких окрестных деревень и хуторов. Местного пива ей не предложили. Все-таки женщина. На казни двух воров присутствовать настояли. Все-таки рийа. До отвала угостили сыром с голубой плесенью и согрели горячим глеггом.
  Еще одно из красот − Оленья Горка.
  − Здесь до сих пор они (очевидно олени?) встречаются! − восторгался бейлиф и тыкал рукой в какие-то дикие заросли дальше по склону.
  Горка невысока, вытоптана и удобрена овечьим дерьмом, и испятнана кострищами.
  − Не сомневаюсь, − согласилась Медани, посматривая сопровождающих её мужчин. Встречаются. Сплошь и рядом.
  Приятно поразила долина Ветряков. Около десятка ветряных мельниц медленно, скрипя и рокоча, вращали свои огромные крылья.
  ,,Эдилия!ˮ − затаила дыхание Медани.
   Потом была еще тройка мест, куда её затащили. Там уж все неисправимо провинциально. И красоты и люди в жюнелях, хубонах, катеронах, то что давно не носят в столице.
  ˮДостопримечательность забытой богом дыры − сама дыра и есть!ˮ − таков неутешительный итог поездки.
  Фогт* Рагама, мэтр Нокс, проявив не дюжие организаторские способности, подмазав кого нужно и договорившись с кем следовало, настоял на встречи рийа с городским купечеством и знатью. Такой предприимчивый человек мог пригодиться в будущем и Медани не отказала в просьбе.
  Для такого случая откупили большой зал Торговой Гильдии.... у самой Торговой Гильдии, ибо встречу организовывали от имени.... Торговой Гильдии. Не пожалели свечей, тепла и музыки. В зале блистали представители крупных торговых домов: Кормики, Зейды, Шпеи, не отставала и местная знать, белая кость Раагама: Конроды, Вюрены, Гроу. Были, в основном, семейно. Мужья и жены, дочери и сыновья, племянники и племянницы, друзья и любовницы, добрые знакомцы и нужные знакомые. Для первого раза пожалуй слишком много народу. Медани светилась улыбкой, благосклонно выслушивала представления, делала дружеские замечания.
  − Мистресс Лайз, пожалуй вам больше бы подошла бирюза, чем топазы, − душевно щебетала Медани.
  Лайз умилилась словам, а святые на небесах онемели в ужасе! В мыслях Медани пожелал видеть на жене тана Конрода конскую сбрую и седло. Мистресс широка в кости и по мужски крепка.
  − Мессир Гроу, вас трудно с кем-либо спутать!
  Сквайр Гроу возвышался над присутствующими на пол головы и был шире любого в два раза.
  ˮКак же ты топчешь свою курицу?ˮ - стрельнула Медани в сторону мистресс Гроу, миниатюрной крохотули без всяких женских форм.
  − Мэтр Зейд, вы приятный собеседник.
  Собеседник заикался, глотал слоги, и понятен только людям, знавшим его с раннего детства. Когда же мэтр Зейд употреблял спиртное, то и знакомые оказывались бессильны в понимании загадочной речи.
  Разговаривая с семейством Вюрен, Медани позволила себе подержаться за округлый животик мистресс. Пришла в полное умиление и восторг, ощутив толкание растущего плода. Сделала для себя вывод, беременность дурно сказывается на женской внешности и что она с большим удовольствием подержалась бы за самого мессира Вюрена или хотя бы за ту часть, что осчастливила семейство прибавлением.
  Не обошлось без приятных неожиданностей.
  − Мистресс, я право не знаю, радоваться мне или плакать! - произнес Ридж Блас, торговец в Раагаме не из первых, но проныра отменный.
  Купец выделялся из окружения отсутствием золотого шитья на одеждах, висюлек из серебра и минимализмом в обладании камней. Имелся всего один. Правда камешек сей красный алмаз, обладал баснословной стоимостью и большой редкостью. Остальное все как у людей.
  − Если не будешь жадничать, − выдвинула не менее шуточные условия Медани.
  − Я само бескорыстие...., − заверил Блас.
  − Тогда мне нужен кто-нибудь из Стальных колец*.
  − Вы втянете Раагам в войну? - хищно улыбнулся Блаз. На поставках во время мятежа он поднялся втрое! Согласно выплаченному налогу. А на самом деле? Ответ сокрыт в трех бочонках с серебром, закопанных в подвале его купеческого дома. Ну и в памятной книжице мистресс Медани.
  − Хотелось бы, но Совет еще не определился с этим.
  − А разве Совет еще не знает, чего именно хочет.
  − Узнает, но позже.
  − Мистресс, я полностью к вашим услугам, − таял Блаз. В отличие от Совета туата Рагам, он уже ясно представлял, чего и главное сколько хотел.
  − Откуда такая покладистость?
  − Я помню ваши слова.
  − Какие?
  − Кто имеет деньги, имеет всех!
  − Неужели я столь мудра?
  − И еще добавляли. Многократно!
  − Теперь припоминаю. Говорила.
  Прием шел. Свечи горели и гасли. От жары становилось душно и кисло пахло потом. Музыканты чаще фальшивили в самых простых пассажах.
  Если не хотите безвозвратно разочароваться, не дожидайтесь истечения времени встреч, разговоров и свиданий. Недосказанность много приятней, чем точка в окончании. Ибо недосказанность предполагает новые встречи и свидания, а точка означает завершенность события! Порой безвозвратно.
  Первый час Медани перенесла отлично, второй непринужденно удерживала улыбку на лице, третий боролась с искушением потихоньку удрать, на четвертый её не хватило. В завершении Медани подарили ,,чудесное ожерельеˮ стоимостью вполовину ею обутых для такого случая туфель и кошель с сотней грот на женские капризы. Жизнерадостные толстосумы изволили пошутить. Медани подмывало брякнуть, что урильник под её кроватью, стоит в два раза дороже. Но она оставалась столь же любезна и обворожительна, как и на встрече с танами.
  После всех дневных и вечерних хлопот и забот, Медани уединилась в спальне, и похвалила себя, за отменную выдержку и старание. Эти надутые индюки из Совета думали она будет клянчить у них денег? Конечно, будет, но не сейчас. Ибо денег у нее - полно! Голову прежнего канцлера оценили в сумму достаточную содержать приличную армию в течение всего года. Крах финансового колосса еще будет отмечен историками, описан романистами и приукрашен словесами поэтов. Действительность упростят, но расцветят пустыми подробностями и позолотят догадками. Медани с удовольствием вспомнила долгую и нудную оппозицию Тунару Амюсу. Поисками случая насолить, дикими россказнями, слезными просьбами к отцу сместить канцлера с поста.
  Амюс проявлял выдержку, отец пробовал её унять. В Пфальце радовались и наслаждались беспричинной склокой. В один прекрасный момент судьба, не без помощи самой Медани, столкнула её и Амюса на полутемной галерее во дворце. На ней тогда было обворожительное соркани темно-фиолетовых оттенков, подчеркнуть бледность лица и яркость взгляда.
  − Мистресс, я огорчен тем как вы ко мне относитесь. Возможно знай я истинную причину..., − придворный старой закалки, Амюс предпочитал договориться и умел это делать.
  − Причину... причину..., − шипела Медани и вдруг... О! это женское вдруг! Оно неотразимо действует на мужчин. - Вы... Вы... Вы... меня совсем не замечаете, − и вздох способный всколыхнуть вселенную! − и не любите...
  Несколько прямолинейное заявление многодетному отцу и счастливому мужу. Но война есть война! Все средства хороши! Она рыдала у него на груди, колотила кулачками и плела что-то маловразумительное о своих разбитых чувствах и неразделенном сердце. Вполне возможно о неразделенных чувствах и разбитом сердце, но кто обратит внимание на такие мелочи!
  Конечно, Амос не очень поверил ей. Иначе бы не занимал столь ответственный пост. Легковерные простаки не назначаются канцлерами и уж тем более не держаться в высоком кресле два десятка лет. Еще месяц после их встречи Медани краснела и бледнела столкнувшись с ним. Словно малохольная дура опускала зареванные глаза. Сбивалась в речах, если в тот момент говорила. Теряла ритм, если танцевала. Оступалась, если шла. Обессилено падала в первое ближайшее сиденье, если находилась рядом с ним. Она напоминала порченую девственницу, последствия падения которой лицезрели все! Медани непременно присутствовала на всех приемах и мероприятиях, где бы Амюс не появлялся (даже заседание Большого королевского Совета!) и тут же покидала, когда мероприятие покидал он. Когда канцлер серьезно простыл, не смущаясь мистресс Агнесс Амюс, она прилетел к нему с Дойроном, королевским лекарем.
  Про них стали шушукаться. Сперва немного и насмешливо, потом благожелательно и сочувственно, очень скоро ехидно и зло. Прежние любовники Медани делали ставки сколь долго Амюс будет ходить мимо наживки и блюсти супружескую верность. Другие бились об заклад, на какой срок канцлера допустят к раздвинутым ногам и во что это ему станет? Еще не состоявшаяся связь обрастала правдивыми и достоверными подробностями! Появились свидетели и очевидцы. Начатое Медани, довели до логического конца другие, охочие перемывать чужие косточки. Амюс настоял на свидании. Подслушай их сочинитель романтических пьесок, целиком бы вставил разговор в сцену из спектакля. В финал.
  − Мистресс, наши отношения служат темой нежелательных пересудов....
  − Отношения? О чем вы Тунор? - лепетала она. Простое ,,Тунорˮ слаще птичьего пения на зорьке. - Вы не замечаете меня, а заметив спешите спрятаться. Единственная встреча когда мы стояли ближе чем на шаг, слишком скоротечна, считать её какими-либо отношениями. Их нет! Но если вы считаете, что она... как-то... то я прошу у вас прощения. Я недолжна была так поступать, − сбивчивая речь оборвалась в ожидании его слов.
  Не давать высказаться собеседнику, погубить дело. Общение ценно само по себе, а когда добиваешься чего-то, ценно вдвойне. Позволяйте собеседнику хоть иногда открывать рот, даже если уверены - прозвучит очевидная глупость или затертая банальность. Но банальности и глупости вас сблизит. Может и не приведут к полному взаимопониманию, обычно того и не требуется, но вы станете лучше осознавать, чего хотят от вас услышать и что вам, соответственно, следует говорить. Скорее добьетесь желаемого.
  − Вы сожалеете о том?
  Медани протянула ладонь и показала аграф. Тогда, в коридоре, она не сообразила оторвать украшение. Но позже купила у слуги Амюса. За ничтожный грот. За марку верный камерарий канцлера обещал принести костюм хозяина целиком, но она попросила аграф.
  − До сих пор не выбросила, − поникшим голоском произнесла Медани. − Возьмите, если считаете что он к чему-то обязывает, - и горько (у Амюса заныло в груди... Наконец-то!) произнесла. - Окажись безделица вашим сердцем, я бы предпочла оставаться воровкой.
  Мужчины падки на лесть. Но открытая лесть не так хороша. А вот скрытая... дает ощущения тайной власти и могущества. Уровень бога или подобного ему!
  − Оставьте себе, − Амос сжал аграф в её руке.
  Пальцы Медани холодны (очень кстати! очень!). Он согрел их дыханием, слегка касаясь губами.
  − Пожалуйста не надо, − искренне (ха-ха-ха!) молила она.
  − Почему? Вам неприятно?
  − Я слишком слаба, − призналась Медани.
  Отказ лапать, действует на мужчин совершенно противоположным образом. Телесный контакт для них предпочтительней вербального. Руки Амюса не ведали преград. Пальцы познали её упругости и влажные щелки. Канцлер отбросил сомнения и крепко поцеловал её. Еще и еще. А потом пользовал похабно и многократно. В тот момент Медани была безоговорочно согласна с некоторыми запретами святых отцов церкви*. Все-таки в человеке избыточно скотского.
  Далее смута в Кайона. Поползли слухи о суммах взятых из казны в пользу мятежников. Граф-палатин не мог не отреагировать, капнул и нашел, просто не мог не найти! какие-то бумаги. Припомнилась связь канцлера с Медани, подозреваемой в пособничестве риагу Аерну. Дело умело раздули и Тунор Амюс, умница, стратег и политик, загремел в Брюхо, под следствие к Ордену Святого Храмна. Ему инкриминировали воровство и посягательство на честь члена королевской семьи. За воровство ему грозила конфискация имущества и ссылка, а вот за посягательство... ,,сосновая толстухаˮ и топор.
  Заказ успешно выполнен и заказчик щедро рассчитался с Медани. Так что денег у ней полно и без займа у Совета туата Рагам. Но тратить свои кровные высшая бессмыслица. Надо постараться заставить платить этих милых людей, от щедрот отваливших сто грот на женские капризы. Ах, наивные! Если бы они знали, сколько на самом деле стоят её капризы. Пусть не все, но один самый-самый...
  Медани покосилась на широченную кровать. Увы, сегодня никто не приглашен разделить столь обширное, холодное и скучное ложе. Не отбирать же мессира Вюрена у его беременной женушки. Рийа скакнула и плюхнулась, сбивая льняные покрывала. Мудрость (знать бы чья?) приписывает подавать блюдо мести холодным. Но сто крат приятней готовить. Ни одного ингредиента нельзя положить больше или меньше. Иначе испортишь. А вкушая его сладость надо помнить горечь того дня, когда оно только задумывалось, а рецептура составлялась.
  Конечно, обойдется дорого! В финансовом плане. Но на что не пойдешь ради удовлетворения своих желаний. Тем более рийа уже представляла, как восполнит потерю. Орден Храмна очень удивится имени человека пожелавшего низвержения Тунора Амюса. И главное, человек тот и не подозревает, что она знает его. Можно считать это случайностью, но Медани называла это редкое... редчайшее явление везением.
  Везение это когда не ждешь ничего, а небеса вспомнят о тебе в нужный момент!
  
  
  
  11*. Ольбр, замок ордена Св. Храмна.
  
  Будоражащая смесь запахов: жженой серы, лавандового масла, выпаренного розмарина. Привычно. Стол с посудой упрятан за ширму. Зачем пугать непосвященных ретортами, кукурбитами, аламбиками, алуделем*. Страха хватает и без этого.
  − Я всего лишь лекарь, − устало произнес Вервик.
  Девушка... пожалуй еще девочка, одной рукой прикрывала припухлости наметившихся грудок, второй, сложив ладонь лодочкой, лобок и под ним. Она младше его дочери. Наверное, на год. Может чуточку больше.
  Лекарь прикрыл на мгновение глаза. Легче не сделается, он это давно понял. Но что тогда? Молиться? Не поможет. Ей не поможет. А ему? Прятаться за молитвы с каждым разом все тяжелее, и всякий раз тянет проорать их во все горло. Услышь меня, Господи! Услышь же!
  − Мне необходимо осмотреть тебя, − спросился Вервик.
  Он не позволит прибегнуть к грубым действиям. Зачем? Ей и так достанется. Он знает что её ждет. Верно и остро. Остро как боль от укола раскаленной иглой. Девочка не первая и не последняя, но ему не привыкнуть. Он не хочет к ЭТОМУ привыкать! А чего он, собственно, хочет? Честно, без уверток, без молитв, которые больше не помогают. Больше не помогают! Хотя бы чуть-чуть...
  − Тебя ждет сир Аерн, − голос Вервика срывается на шепот. Он сам едва слышит, что говорит ей.
  Девочка загнано дышит. Вот-вот разреветься. Она боится. От страха, забыла полученные наставления. О высоком долге, о великой чести, о том, как она хорошо заживет после. Ей более ни дня не придется работать на чужих людей. Возиться в огороде на морковных грядах, собирать волосатых зеленых гусениц с кочанов капусты и противных оранжевых жуков с картофельной ботвы. Чистить свинарники и приглядывать за цыплятами - бестолковой мелочью, что недогляди и утащит коршун. Надрываться таскать неподъемным ведром воду и поить скотину. Вставать рано-ранешенько, до зорьки, доить коров и выгонять в стадо, провожая за околицу. Сидеть бесконечными вечерами, ссучивая из шерсти нить. Убегать прятаться в лебеде или в сарае, когда мимо деревни идут наемники. Есть пустые щи, куда мать нарубит первой крапивы. Присматривать за младшими в семье. Обходить стороной дом бабки Свеяры, ведьмы и противной старухи. Бояться грома и молнии, спаливших в позапрошлом году мельницу. Ничего подобного более совершать не придется! И огород, и коровы, и крапива остались яркими картинками ушедшего в небытие. С позавчерашнего дня началась совершенно новая жизнь. Ей выпала счастливая возможность прожить её счастливо и беззаботно, как того она хочет. Следует лишь исполнить то, что от нее требуют.
  − Все само сладиться, − стыдилась родительница своих слов. - Твое дело подчиниться, да дурой не быть, обидеть, чем мессира. Что скажут, то и делай. - И в утешение добавила. - Всем нам через то испытание, − и пояснила кому. - Бабам.
  Но она и свой ум имела. Кошки, собаки... Люди... Подглядела за соседской Мартой и её женихом. В амбаре... Чего уж там такого особенного? Причем испытания? Из-за колючей соломы? И стонать зачем? Можно и потерпеть.
  − Я только лекарь, − голос Вервика стал просящим. Он не спросил её имя. Не спрашивал у прежних не спросит и у нее. Безымянные помнятся, но легче. Обезличено. Как давно ушедшие предки. Уйдут и эти. Проводив их из лекарской, Вервик их не разу не встретил. Об них никто не говорил и не упоминал.
  Девочка шмыгнула носом, набралась храбрости и убрала руку от грудок. Затем, не так смело, отвела вторую, опустив вниз.
  Чистая нежная детская! детская! кожа, ровная без изъянов. Даже родинки и те редкость. Вервик коснулся небольшого шрама на боку. Маленького едва заметного шрама.
  − Через забор.... от быка прыгала, − залепетала девочка, испугавшись, выгонят. Из-за шрама выгонят! - Никому проходу не давал. Даже взрослым.
  ˮСколько они заплатили родителям?ˮ - думал лекарь, пропуская речь девочки. Если в деревне голод, продадут и за пенс. Спасти остальных. И хорошо если просто не увели за долги семьи. В Хюльке таких семей - после мятежа, каждая вторая!
  Никаких признаков поверхностных недостатков или физических отклонений Вервик не обнаружил. Теперь следовало осмотреть промежность. Уложить на лавку и осмотреть.
  ˮГосподи! Господи!ˮ - забилась в истерике перепуганная мыслишка. Бежать, бросить все и бежать! Замолить, отстоять покаяния, выстрадать епитимьи, заслужить, выпросить прощение.
  ˮПо делам моим, Господи, суди! По делам моим, Господи! Избави меня!...ˮ Молитва горяча, но не отогревает, не привносит тепла и надежды. Почему?
  Лекарь вспомнил о своей дочери. Они могут забрать её. Вместо вот этой деревенской простушки.
  ˮНадо успокоиться. Успокоиться. Надо просто делать свою работу. Только работу. Это моя работа,ˮ − твердил он не вдумываясь в сказанное им же. Он и твердил их, не вдумываться.
  Вервик не стал укладывать девочку на лавку, присел перед ней на корточки.
  − Ноги, − он похлопал её по коленям.
  Девочка расставила ноги шире. Вервик достал зеркало...
  Он посвятил лекарству тридцать лет и любил свою работу, как всякий однажды сделавший правильный жизненный выбор. Он был готов говорить и заниматься лекарством без сна и отдыха. Он любил когда его величали лекарем, любил называться лекарем, любил когда к нему шли как к лекарю за помощью. Он любил быть лекарем. Любил. Теперь же ощущал острую неприязнь к богоугодному умению, вдруг ставшему подлым и грязным ремеслом.
  Руки сделали должное, пока в голове путались мысли. Беглый взгляд более отметил дрожь собственных пальцев, нежели нетронутость органов.
  − Все хорошо, − поднялся Вервик и жалко улыбнулся.
  Если он обнимет девочку или выкажет жалость, она все поймет. Догадается. Будет ли это правильным? Будет ли это хорошо? Или ей лучше оставаться в неведенье? Вервик помнил о своей дочери. Он не мог не помнить. Ведь если не другая, значит она.
  Девушка... девочка опять прикрылась ладошками. Лекарь обратил внимание, у нее грубая кожа на руках. Мозоли просто так не сойдут. Их и за неделю не отпаришь, не отмоешь.
  − Сейчас тебя оденут, − сообщил Вервик и звякнул в унылый колокольчик. Девочка сжалась. Он понял её спонтанное желание забиться, пересидеть, осмыслить произошедшие и происходящие с ней перемены.
  Появилась служанка. Старая женщина с умершими от невзгод глазами и шаркающей походкой. Вервик позавидовал ей. Она больше не чувствует. Не в состоянии чувствовать то, что обречен чувствовать он. И главное помнить. Нет такого лекарства ,,забытьˮ.
  Всех одеяний легкая туника из шелка на тонких бретелях. На ноги нарядные башмачки без задников. Девочке одежда понравилась. Легче теплого летнего ветра.
  Служанка ушла и вернулась с мэтром Кабашем. Вервик отвернулся не смотреть. Он не переносил Кабаша. От актера исходили флюиды лжи. Так ему казалось. Полноватый мужчина красил волосы, пудрил лицо, подводил глаза. Руки скорее паучьи лапки, все в движении, ткут невидимую паутину. Сегодня она его жертва.
  Лицедей обошел вокруг девочки. Поправил лямку туники, отвел волосы за ухо, приподнял подбородок кверху. Девочка испугано моргала но не выказывала неподчинения. В испуганных глазенках блеснули слезы. Но только блеснули.
  − Ей ничего не требуется, − признал Кабаш достаточность внешности. - Сир будет доволен.
  Резкий хлопок в ладоши. Театральный сигнал к началу разыгрываемого действа. Фра Монк. Громада. В широком черном шапе, он необъятен! Главный злодей. Один из главных.
  ˮМы все здесь злодеи!ˮ - убивался Вервик над собой.
  − Фра Монк храмовник. Он отведет тебя к сиру Аерну, − произнес лицедей лисьим голоском.
  - Все хорошо, − ободрил Вервик девочку. ТО малое что он мог ей дать. За малое и зачтется ему.
  От произнесенной лжи язык горит, будто лизнул раскаленную сковородку. Он бы лизнул, лишь бы горел язык, а не душа!
  Храмовник поманил девушку, но видя её робость, взял за руку. Жестко, но не грубо. Порыв Вервика вмешаться, успокоить, пожалеть, остался только порывом. Маленькой уступкой собственной неспокойной совести. Страх безжалостен к нему - не рыпайся! В замке всем заправляет Орден. Всем и всеми. И все здесь принадлежит Ордену от крыши до страшных подвалов. Так же как ты, твоя дочь и твоя хворая жена. Даже сам сир Аерн не более чем вещь принадлежащая Ордену.
  − Тебе не стоит бояться, − заверил девочку Монк. - Страх делает людей глупыми. Глупых не любят и не терпят ни минуты.
  Девочка поникла совсем и поплелась следом, позволяя себе лишь чуть-чуть упираться. Она была обыкновенной простушкой, за всю жизнь не покинувшей деревни дальше соседней околицы и Бернского леса.
  − Ты не скажешь лекарь, отчего мне не по нутру твоя кислая рожа? Прям такая кислая, кислей некуда, − уставился на Вервика лицедей. - Совесть мучает?
  − Моя совесть никого не касается. Я сам с ней договорюсь.
  − Вот-вот. Договорись, договорись. И мне спокойней и тебе безопасней. Хочешь совет? Хочешь-хочешь! Совесть она только кажеться недотрогой, а на поверку тряхни мошной потолще...
  − Я вам еще нужен? - терпит присутствие лицедея Вервик. Терпение, привычка выработанная от общения с нудными пациентами.
  − Мне? Мне лично такие хлюпики за ненадобностью. У них на лбу написано - предатель! А вот зачем тебя омоньер пригрел? Отменный-отменный! А бабу свою выходить не можешь.
  − Что вы от меня хотите?
  − От тебя-то? Да не много. Чтобы ты сопли свои подобрал. Неровен час в три ручья потекут, жалостливый ты наш. Думаешь, зачтется жалость твоя, когда помрешь? Мечтай-мечтай! Свое-то жальчее? Дочурку жальчее, нет? То-то... Тогда будь любезен сделай морду по приятственней. Не сможешь, я помогу. У нас знаешь как? Человек плачет, а рот до ушей, всем видно смеется. Захлебывается от веселухи. Не желаешь попробовать?
  − Если у вас нет жалоб на здоровье, прошу покинуть лекарскую. Мне необходимо работать.
  − Работай-работай. Я твоего куска не отниму. Но ежели в следующий раз слабину дашь.... Ежели увижу губешки твои затрясутся...
  − Я понял. Уходите, − попросил Варвик.
  Хлопнула за лицедеем дверь. Лекарь не удержался, вздрогнул. Он и представить не мог себе следующего раза. А ведь он будет. И не где-то, а здесь! При его непосредственном участии.
  Девочка ни за чтобы не запомнила пути, каким её вели. Отвлекалась, глазела на разные диковины. Окружающее походило на сказку. Не добрую и не злую. Волшебную. Вокруг все было волшебно. Чудные каменные фигуры, игравшие в ,,замри-отомриˮ и она застала их в тот миг когда те замерли. Кто они эти воины в гранитных латах и плащах? Кто эти великанши в мраморных туниках и коттах? Высокие колонны-сосульки толи росшие к потолку, толи, наоборот, свисающие с потолочных сводов. Задрав голову, на них можно увидеть завораживающих ярких птиц в голубых небесах, неведомых зверей в изумрудных рощах и прекрасных людей на лужайках и берегах. Наверное, это рай! Ведь там хорошо, красиво и много-много цветов. Девочка поискала глазами фигурку Эстлин, своей младшей сестренки, умершей прошлым летом. Священник сказывал, безгрешные души попадают в рай. Значит она там! Девочка уверена, она узнала глазастую егозу, прежде чем капитель колонны заслонила сестренку.
  Эхо вырывается из-под ног, кружит вокруг, взбирается вверх. Чудиться кто-то идет следом, опережает, а то и вовсе взбирается на галереи и балконы.
  Сквозняком качает тени, огни и гобелены. Или это не сквозняк! Проказливые феи прячутся и морочат ей голову своей хитрой игрой. Их полно в лесу, но они есть и здесь.
  ˮВ плохом месте феи не живут,ˮ − успокоилась девочка. − ˮДаже предложи соты с медом и свирелькуˮ. Она прикрывает глаза обмануть проказниц и резко распахивает веки увидеть их. Вздыхает. Фей так просто не проведешь. Зато увидела домового! Честно-честно! Его кошачью мордочку, усы врастопырку и нос-пипку. Домовой мелькнул и пропал в темном углу. Неужели там живет?
  ˮНадо ему молока принести ˮ − наказала себе девочка. Строго наказала, не забыть! Обидеться.
  Лестница. Широкая, с множеством ступеней. Каждая ступень различается по цвету. Идешь как по радуге. Вверх, вверх к самым небесам! Сфинксы пропускают подняться, не повернув в след свои свирепые морды.
  Перила, не упасть с лестницы-радуги, в виде спины невиданного огромного змея. Хочется потрогать. Девочка не заметно для храмовника гладит камень. Холодный. Совсем как уж, которого ей поймал брат. Уж жил два дня в старой крынке. Она ловила и бросала ему жуков и стрекоз. Потом выпустила. Уж не терпел неволи и ничегошеньки не ел.
  Зная счет только до пяти, все равно отважилась считать, касаясь причудливых фигур-балясин. Хитрые лисы на задних лапах, журавли-дылды на ножке-тростинке, аисты расправили огромные крылья. Фигур много и все разные-разные!
  Девочка пугается. Застывший стражник оказывается живым! Смотрит на нее строго. Она прячет руку за спину. Вдруг схватит и уведет обратно, вниз. В сказке все чудеса в самом конце и она хочет увидеть их все-все-все! до последнего.
  Свет. Много света! Дождь! Ливень света! Блестит позолота, искриться серебро, сияет сталь. Оружие на стенах вызывает неприятный холодок. Но оно красиво, особенно со сверкающими камнями. Розовыми, синими, зелеными, красными.
  Чучела зверей. Каких знала, о каких слышала, о каких и понятия не имела. Она с удовольствием бы остановилась рассмотреть, потрогать, погладить, заглянуть в глаза и открытые пасти. Но её ведут дальше, к новым чудесам. И чудеса не заставляют себя ждать. С картин в больших... больше чем дверь в доме! и тяжелых рамах, богатые лэйт кланяются ей, воины замирают и прижимают руку к груди. Строгие старцы благословляют пятиперстием и шепчут молитвы. Матушка всегда учила, молитва первая помощь в беде. Но какая может приключиться с ней беда или напасть в таком волшебном и полном разных чудес месте?
  Ароматно пахнет жаренным. Даже не определить чем. Мясом? Овощами? Хлебом? Так вкусно, что приходиться сглатывать слюну. От запаха даже слюни кажутся вкусными и их хочется глотать снова и снова.
  Прошли комнаты, где развешаны одежды. Она никогда таких не видела. Представить не могла существование такой красотищи! Из бархата и парчи, расшитые золотой нитью и жемчугом. Гаммуры, котты, марлетт, сбернии... Широкие с пышными юбками и узкие как ночная рубашка. С подбитыми плечиками и короткими рукавами, с рукавами до пола и широким, как лаз в подвал. Кали, фолии, шапероны... С перьями, отороченные мехом, вышитые бисером.
  Мысленно она примерила на себя каждое из увиденных платьев. И каждое ей пришлось в пору и ходить в нем можно целыми днями, а не только по праздникам. Девочка не пропустила глянуться в зеркало. Да, вне сомнений, во всех платьях ей было бы лучше, чем в тонкой тунике.
  ˮКирст бы обзавидывалась,ˮ − уверена она. Дочка мельника носила богатую кофту из бархата, и все мальчишки ходили за ней гужом. А уж на танцах или посиделках и шагу не давали ступить. Появись в таком платье в родной деревне, все кавалеры безраздельно её! Но она бы никого не замечала. Больно надо!
  Комната знамен не понравилась. Зачем столько дорогой материи изведено на непонятно что. Украшать одну единственную палку с блестящим набалдашником?
  По мере того как они шли, настроение девочки улучшалось и она совсем перестала упираться.
  Её привлекли гобелены тончайшей вышивки. Загадала научиться вышивать не хуже. Попросит и научат столь умелому рукоделию: олени, лужайки, охотники и псовые своры. Ей все удастся!
  Эта зала! От нее просто захватило дух! Волшебство впитано в камень! В золотые арабески стен и колонны, мозаики плит и зеркала потолков, в рисунки цветного стекла и инкрустации массивных дверей, скрипом возвестивших её приход. Здесь танцевали! Она мечтала так! Она так видела! Здесь должна звучать красивая и веселая музыка, а благородные сквайры вести по кругу своих неотразимых избранниц. Они чинно раскланиваются, меняются местами. Снова раскланиваются. Сквайры поддерживают мистресс за пальчики. Пахнет цветами и любовью. А как только музыка стихает, тут же начинает звучать другая. Медленная и торжественная. От которой легко сердцу и душе. Она не знала, откуда к ней пришла такая необычная фантазия. Но здорово сознавать, так оно и есть, так оно и должно быть, так оно и будет! С ней, во всяком случае, непременно!
  Фра Монк толкнул дверь и впустил.
  − Входи.
  Девочка скорее машинально, чем осознано легко шагнула в натопленную уютную и яркую комнату. Обежала помещение взглядом увидеть сира. Ведь он ждал её.
  − Как тебе зовут? - раздался сиплый голос сбоку. Из-за ширмы вышел человек.
  − Аннэка, − задохнувшись, произнесла девочка и, слезы потекли из глаз.
  Наследник трона Асгейрра. На голове проплешины от выпавших волос и бляшки отслаивающейся кожи. Возле рта, это не могла скрыть куцая бородка и усики, россыпь язв. Нос неестественно сиз и прыщав. Сифилис терзал плоть старшего сына короля Гильфа.
  Сказка оборвалась на пороге королевских покоев, а надежда воплотить её в явь умерла на мягкой подушке и кружевных простынях королевского ложа.
  
  12. Граница туатов Швальб и Хюльк. Деревня Мщец.
  
  Такие мгновения собственной жизни воспринимаются особенно осознано - последние! Что забавно, мгновения эти скорее тягучи, чем быстролетны. Растянуты, но не бесконечны и крайне... крайне неприятны.
  Эерих куницей вывернулся из-под броарда*. Он не видел выпада, не видел оружия, уловил только встречное движение плеча противника. Сработали рефлексы. Шейные мышцы дернулись, выворачивая позвонки и острое лезвие, не задев, мелькнуло возле лица, обдав льдистым блеском и холодным дуновением. Бастард сделал наспех, на пятках, почти падая, полшага назад... Слева рубящий сизый сполох секиры. На блок не примешь, щит (если бы он был!) не подставишь. Спасительный отскок. До судорог потянуло связки. От затылка до ахилловых сухожилий. О спасении заявлять, пожалуй, самонадеянно и преждевременно. Отскок, но прямехонько под жесткий удар. Кованный сапог отшвырнул Эериха на забор. Раздался жалобный треск. Толи штакетина, толи ребра не выдержали столкновения с ограждением. Дыхание перехватило.
  − Ххххыыыы, − заскрипели легкие. Не вздохнуть, не выдохнуть! - Ххххыыы!
  Сползая, Эерих задержал падение, вцепился в прожилину. Снова мелькнул сапожище. Буцкнул по пальцам. Не цепляйся!
  − Хк! - дернувшись всем телом, бастард отпустился.
  Запоздалый выпад сорвал наплечник. Оторванная вязка стегнула по щеке до крови. Эерих перекатился вперед, пнул нападавшего в голень. Воин, заваливаясь назад, швырнул в него меч. Сталь грохнула об дерево над головой. Попытка потянуться и подхватить второй клинок грубо пресеклась. С лесорубским размахом горизонтальный удар в шлем, в околышек. Голова больно дернулась, хрустнуло в шее.
  − Поккк! − лопнул подбородочный ремень, и шлем улетел в огуречные плети.
  Уворот, еще... Бастард, с перехватом рукояти за навершие, достал врага в незащищенный пах. Свиной визг раненого!
  − Ыыыххх..., − Эериху, с надрывом, удалось втянуть воздух в отбитые легкие.
  Рядом уже двое. От укола первого откинулся вбок и на руку. Боль прострелила до локтя. Вражеский броард задел волосы. Второй нападавший, пинком подмышку, показалось, оторвалось плечо! подбросил Эериха подняться.
  − Ыыыххх..., − натужно тянут воздух горящие огнем легкие. Бастард, спасаясь, нелепо оседает.
  Вжихххх! - секущего удар вражеского меча крошит верхушки штакетин. Щепки и обломки в стороны!
  Дзыкк! - лопнул перерубленный гвоздь.
  Буххх! - содрогнулся оградный столбик.
  Шиииххх!
  Бастард ужом извернулся от падающей вертикали. Под убойным железом хрястнула располовиненная прожилина ограды.
  ˮДобьют!ˮ − воет прощальная мысль....
  Отчаяние вскидывает Эериха в стойку. Ноги не держат, и он проседает в коленях. Краем сознания, ловит выпад, поворачивается на мысках, пропускает удар мимо и бьет сам. Бьет!? Отмахивается. Вяло и вполсилы. Зацепил!!?
  Сквозь затуманенный разум слышит свист и сигнал горна. Скоргочащий звук огромного точила. Эерих наугад, в глазах пульсирует красная пелена, тычет клинком навстречу предполагаемой атаки. Никого не достает. Хватается за штакетину, удержать равновесие. Пальцы липнут в крови или смоле. Боль окутывает кисть в свинцовый кокон. Бастард сглатывает стон и пытается проморгаться, отдышаться, прейти в себя. Окружающее плывет и качается. Надо опереться. Приваливается к забору. Порывистое дыхание рвет легкие. Эерих тратит время на яростные быстрые короткие вдохи, согнать муть и увидеть врага.
  Эрл Лоэр Марч. Солидная квадратная фигура. В нарушении традиции батард не на боку, а торчит за спиной. Шлем с позолотой и сканью. На щите - цапля. Родовой знак.
  Марч медленно, словно в раздумьях, не продолжить ли бой? опускает вскинутую руку.
  ˮНу, вот... ну вот... сейчас...,ˮ − гудит в голове Эериха. Взбодриться, прогнать усталость, нужны эмоции. Злость, ярость, желание победить, выжить, в конце концов. Ничего не осталось! Что имел в душе, выплеснул наружу, словно воду из ведра. Выложился полностью!
  Новая атака не начинается и это радует. Эерих кряхтит - не рассыпаться бы! и встает ровнее. Здорово приложили. Левая рука отказывает, в плечо, будто гвоздей набили. Бастард покосился на ладонь. Пальцы посинели, с безымянного сорван ноготь, мизинец изуродован, остро торчит кость. Дистальная* фаланга болтается на перебитых жилах. Просто замечательно! Но это не все! Бок простреливает острой болью. Эерих шикая сквозь зубы, сдерживает стон. Не зачем неприятелю знать о его ранах и ушибах.
  ˮДобьют,ˮ − объективно оценивает бастард недолгое окончание проигранной им схватки.
  Еще десять минут назад он в компании бейлифа Лудэна, нунция Рейсберга и десятка воинов охранения, спокойно въезжали в деревушку. Мшец.
  ˮТочно Мшец. Не все мозги вышибли,ˮ − порадовался бастард.
  Въезжали, коротая время беседой. Вернее беседовали бейлиф и нунций, он слушал. Не будь разговор для него столь значим, конечно, углядел бы засаду. Её слепой не углядит! Но он сидел в седле, раззявив рот голодным птенцом. Атаковали неожиданно, по проезду русла ручья. Сразу с двух сторон. Спереди, из проулка, не различимого за кустами черемухи, выскочили всадники. Сзади, из-за перекрестка, высыпали пешие, отрезать путь к отступлению. Нападали люди ратные, к грабежам не склонные. К переговорам тоже. Пришлось экстренно спасаться. Пригнуться от броска копья. Кувыркнуться из седла, осевшей на подрубленные ноги лошади. На опережение швырнуть щит в одного из противников. Пятиться, отмахиваясь от мечников. Забор крестьянского огорода не вовремя отступлению помешал.
  Сперва вчетвером, он и бриганы отбивались против всех. Потом уже управлялся в одиночку. На дороге, под копытами лошадей остался лежать нунций. Рейсберга достали отменным броском франциски. Узкое лезвие угодило в голову, раскроило лоб, вошло в мозг. В пару к нунцию, спеленованный в плащ бейлиф. Этого срубили мечом. Ну и охрана. Трое недвижимые, четвертый с копьецом на вылет, все еще слабо ворочался. Голова пятого подсматривала из лопухов. Тело лежало в ручье. Других ему не видно. Королевский баннероль, обеспечивающий им неприкосновенность, неизвестно где. Утерян в запарке боя.
  − Следовательно, ты и есть Эерих Великий Бастард? - спросил эрл. Голосище - гром! Лошадь в испуге присела под тушей Марча. - Ублюдки выживают во всех битвах. А если и мрут, то последними. Отчего так?
  Эериху не до разговоров. Бережет остатки сил для последней сшибки. Такие дела разговорами не сладишь.
  − Подай сумку бейлифа! - приказал эрл одному из своих людей. Васлет*, ловко, свесившись из седла, подобрал кожаный мешок, подал Марчу. Тот растянул вязки, запустил лапищу, достал свиток, сорвал печати.
  Бастард встал прямее. Боль в боку тянула и скрючивала. Плечо горело огнем, кисть слабо слушалась. Не подал виду. Терпел... Терпел!!! Выглядеть жалким перед смертью... за ради чего? Лишней минуты?
  Эрл пробежал королевскую бумагу, скомкал и швырнул на тело нунция.
  − У нас риага выбирает Совет туата. И никогда не назначают. И ни от кого подобного назначения мы не примем. Если нам потребуется риаг, мы уступим доверенному человеку часть своих полномочий. Ровно столько сколько потребуется и ровно настолько насколько надобно. В Асгейрре вольны поступать по-своему, но у нас здесь так.
  Эерих резким выдохом сбил капельку пота с кончика носа. Он только-только отдышался.
  − Я не сам себя назначил, − произнес он. Прозвучало плохо, вроде оправдывается перед эрлом. - Воля короля.
  − В Швальбе, − Марч посмотрел по сторонам, − нет воли ардриага! Это не его земля! Моя!
  − Земля - да, а нунций и бейлиф люди короны.
  Слова бастарда прозвучали дерзко. Эрл предупредил взглядом - не перегибай! Эерих взял меч удобней. Поискал глазами щит. Далековато. И поднимет ли? Удержит? Не стоит и пробовать. Потянулся к поясу за кордом. Едва не взвыл. Плечо!
  − О мертвых только хорошее, − продолжал говорить эрл. − Живые они не заслужили и плевка. Но речь о тебе. Твой папаша решил избавиться от собственного ублюдка нашими руками? Или вознамерился стравить нас с остальными туатами? Смерть риага, чем не повод дружно взяться за мечи против Швальба.
  − Откуда мне знать, кто чего решил или решает, − просипел Эерих.
  − Ты не умен.
  − Мечом махать ума много не требуется.
  Бравада бастарда Марчу понятна. Уступившему в схватке ничего и не остается, как хорохориться и выказывать гонор.
   − А почему ты? У Гильфа полно ублюдков и родовитей.
  − Очевидно я самый ублюдок! Или ему жалко должности сотника, - нашелся с ответом Эерих. Он не собирался сдаваться ни в драке, ни в разговоре с эрлом. Да и обидно. Проигрывать всегда обидно. В игре, в бою, по жизни...
  − Пожалуй тут ты прав, раз выстоял против бывших спарсов. Не знаю, за что ты получил винтенарство, но Бирюзового торквеса* стоишь.
  − Буду гордиться.
  − Будешь. Если уберешься из Швальба немедленно.
  − А как с этими? - Эерик кивнул на мертвых.
  − Пустое. Мы объявим катэль*. Пришлют других. Мы их вздернем. Король снизойдет до переговоров. Договоримся. Так уже было. Традиции никто не нарушает.
  − Ловко. Но я, − бастард, наконец, высмотрел что искал, − про королевский баннероль. Пусть я по вашему закону не риаг, однако представляю здесь интересы сира Гильфа Второго Амаля, − Эерих мысленно поблагодарил Рейсберга за те отрывочные и неполные, но полученные сведения о порядках в туате. - Объявите катэль?! Не поторопились? Туат задолжал королю Щитовую. Откажетесь от нее... Жив я или мертв, с вас спросится. Найдут как. Сам же сказал, традиций никто не нарушает.
  После долгого молчания, которое, кажется, не решались прервать даже вездесущие птахи, и долгих переглядок бастарда и эрла, последний заговорил.
  − Ты в своем праве, − признал Марч справедливость требования. - Щитовую отслужим. Так же передадим пять тысяч грот, что собраны и предназначались сиру Аерну. Можешь воспользоваться на свое усмотрение.
  Эерих кивнул соглашаясь. Глупо не соглашаться. Быть мертвым героем слишком долго. Оставаться бастардом какой-то срок, предпочтительней.
  − Так же ты волен без чьего бы то ни было дозволения, − эрл повысил голос в конце, − самостоятельно изыскивать средства на собственное содержание, но не более десяти грот в месяц.
  Несостоявшийся риаг моргнул - услышано!
  − Все причитающееся получишь в течение недели, − пообещал Марч. - Срок знаешь. По его окончанию туат ничем не обязан ни представителю короля, ни самому королю! Мы объявляем катэль!
  Эериху удалось окончательно выпрямиться и не опираться на забор.
  − Как блюститель королевского баннероля, я удовлетворен. Как бастард нет.
  Лучше сразу оговорить острые моменты. На будущее.
  − Когда станешь таном. Или хотя бы кем-нибудь, − отказался Марч. Он был в своем праве. − Гейнс!
  На зов эрла вперед выехал воин. Пожилой дядька сильно сутулился в седле и напоминал вымокшего ворона.
  − Останешься. Проследишь за порядком. Передашь шинкарю, выделить помещение, − и уже Эериху. − Согласно закону туата, представителю короля отводится территория в двенадцать миль от места пребывания. Вот и прибывай. - И опять Гейнсу. - Павших обиходить за счет осеннего налога и только моих. Со своими пусть возится сам, − снова очередь бастарда. − На всякий случай запомни. У нас лежачих не бьют. Придется плохо − ложись!
  Надо ответить! Как? Чем? Злость плохой советчик, но бастард разозлился. Нашел силы! Наскреб! Пожертвовал тем малым, что накопил за пять минут передышки.
  Эерих, стараясь не морщиться, вцепился зубами в поврежденный мизинец...
  Если хочешь открыть в боли неизведанные доселе грани, расширить представление о ней, познать её оттенки и полутона, испытай её на собственной шкуре.
  ... скрипнув зубами, перекусил кожу и жилы...
  Познав боль, непременно выяснишь что-нибудь хорошее про себя. Нет, совсем не то, о чем подумал, цепенея от чудовищной муки. Набор сумбурных коротких слов и мыслей, конечно, охарактеризует тебя как личность, но не только это! Ты не слабак! Не слабак! Ты можешь этим гордиться! Можешь думать об этом в возрастающей степени! Но думается совсем о другом.
  ˮХорошо, сзади забор. Поддержит.ˮ
  ...и далеко сплюнул откушенную фалангу.
  По бледному лицу бастарда, расползается улыбка. Кровь на губах, кровь стекает по подбородку, капает на грудь. Никогда победитель не выглядел столь отвратно. А выглядел он соответствующе своему прозвищу и статусу - ублюдком!
  Марч рыкнул успокоить возмущенно загалдевшее сопровождение. Эрл (с его-то опытом!) просчитал ситуацию правильно. Но ставить точку в конфликте в данный момент, признать за противником превосходство духа и мужества. Мир одинаково любит победителей и мучеников. Но последним ко всему прощают любые слабости. Даже то, что они убл.... бастарды.
   Звучит сигнал и через пять минут на улице остались только мертвяки, полудохлый Эерих и Гейнс.
  Сделал себе уступку, бастарда, обессилено привалился к забору.
  Мечник недобро посмотрел отъезжающим во след.
  − Променял бы остаток жизни на возможность прикончить заносчивого гада, − с удивлением услышал Эерих из уст воина.
  − Тогда второй после меня, − еле расцепил зубы бастард. Мог и промолчать, но так легче перетерпеть боль.
  Гейнс криво сощурился.
  − Будешь ли ты первым. Неуверен.
  Эерих только теперь осознал скорую ненависть к эрлу Марчу. Те, кто разрушает наши судьбы худшие из врагов. Замирения с ними не бывает.
  − Подбери баннероль, − попросил бастард. − Должны же мы хоть что-то собой представлять, коли в риагстве отказано.
  Королевский символ дело хорошее, но для начала мечник по-хозяйски осматрел убиенных. Срезал кошели и выворачивал карманы.
  − Доспех не пропадет, а деньги зевнешь и под пыткой не вернуть.
  Один из лежащих слабо застонал. Живой?
  − Извиняй, парень, − Гейнс выдернул из-за голенища шабер, подбросил, переменил хват и ударил в незащищенную шею. Придержал, пока тело не прекратит дергаться. Эериху объяснил. - Эрл завсегда раненых бросает. Невместно ему возиться. Поранили, не поднялся, сам виноват. Пройсса, старшего моего, так же вот бросил.
  Следующего, лежавшего вниз лицом, перевернул ногой. Нагнулся, сдернул с шеи мешочек. Высыпал земельную пыль на мертвого.
  − Мать дала. С отцовой могилы. Теперь ни мужа, ни сынка. На тлен для последнего в роду заговор делают. Он последним и был.
  Гейнс двинулся дальше, попутно объясняя бастарду.
  − С нунцием они давно не в ладах. Рейсберг хоть и поп, за интересы короля стоял. Эрл свое гнул. Кто кого? А тут такая возможность. Жаль попика. Честно жаль. А бейлиф - сука! У кого сила тот его и покрывал... − Гейнс вернулся на несколько шагов. − Знатно ты Гернота приложил. Сразу и не признать, морда всмятку. Видишь, на запястье шерстяную нитку повязал. Говорил из плащаницы Святого Иеримии. В бою охранит. Чего только людишки не удумают.
  Эерих понял, речь о воине, сбитым с коня броском щита.
  К мародерству эрлова назначенца, Эерих отнесся с созерцательным равнодушием. Человек делает свое дело и пускай. Шарит по карманам, монеты выгребает. Лезет за пазухи, обереги и амулеты снимает. Содержимое кошелей пересыпает себе. Полчаса назад благородно возмутился бы, а сейчас даже не стыдно. Сейчас так тихо, так покойно... лишь острая иголка пульса в висках и в травмированных пальцах.
  Новый взмах шабера. Выверенный, поставленный удар.
  − Чего ж мучился? - посочувствовал Гейнс убиенному им. Не звучало в его голосе ни наигранности, ни ерничества, ни злорадства. - Мыкнул, я бы к тебе первому подошел.
  Раненый с развороченной брюшиной цеплялся за жизнь до последнего. Оно и понятно, подыхать даже в такой слякотный и паршивый день не хочется. Подыхать в любой день не хочется. Это понимаешь только, когда смерть тенью накроет. Раненый завозился. Засопел. Попробовал поднять руку защищаясь.
  − Поглянь, дурья башка, у тебя весь ливер наружу. По земле валяется. Мухи ползают. Огневица пойдет, сутки мучиться будешь, пока отмучаешься. Все одно помирать.
  Умирающий согласен страдать и терпеть оставшееся ему время. Он сипит, перебирает пятками отползти.
  Гейнс присел, закрыл рукой глаза всхлипнувшему воину.
  − Считай, договорились. Я быстро. − Гейнс добил и поднялся с колена. − Не знаю про иные места, а у нас так. Дедами заведено, отцами не отринуто, то и нам переиначивать не след.
  Обойдя побоище, подобрал королевский знак. Поймал лошадь и подвел к Эериху.
  − Если не далеко, я пешком, − предложил Эерих. В том состоянии, в котором он прибывал после схватки, и через полено не перешагнуть, не то, что в седло влезть.
  − Под баннеролью пешими не ходят, − напомнил Гейнс королевский рескрипт.
  Бастард с сомнением поглядел на лошадь.
  − Тогда подержи, − попросил он.
  − Я одну подержал, троих сынов мне родила, − отказал ему Гейнс. - Давай сам, коли в риаги метил.
  Эерих зло уставился на воина.
  − Я тебе не кума в гляделки играться, − не впечатлен он ,,испепелениемˮ.
  Эерих вложил в единый рывок остатки сил, боль и крик. Ткнулся головой в гриву лошади не сверзнуться на землю.
  − А вы как хотели, мессир, − перешел на уважительный тон Гейнс. - Лечь оно проще простого. Вот подняться то да!
  Гейнс трусил впереди показывая дорогу. Эерих позади, чувствуя отбитыми внутренностями каждый шаг лошади. А уж как по мостку копыта задробили, до зубовного скрежета пробрало!
  За оградами черных от дождя и времени домиков мычала и блеяла живность, охотно брехали собаки, беспокоились люди. Ребятня, переборов страх, лезла повыше на заборы, крыши сараев, сеновалы, рассмотреть конных. Про схватку в деревне уже прослышаны и из ворот, то там, то здесь, выезжали телеги, вывозить покойников. Возницы, кто попроще, ломали шапки, кланялись, здоровались. Кто понахальней смотрели в сторону. Разминулись, не увиделись.
  Шинок на другом конце Мшеца. Никогда еще расстояние в милю не казалось Эериху столь дальним путешествием. Во дворе все просто. Сараюшка, навес, коновязь. Бочка с водой поить лошадей и умываться.
  Если кто и сиживал в шинке за кружкой пива и разговорами, то поспешили убраться. Какое пиво и какой разговор, если лязг железа на всю округу, мертвые по улице лежат, а раненные и вооруженные под королевским стягом на постой прибыли. Присмотреться надобно. Присматривались через забор, да прислугу пытали расспросами.
  Шинкарь определил Эериха в узкую комнату с единственной мебелью - кроватью. Окна нет. Под потолком отдушина, куда проникает свет и свежий воздух. В холода отдушину затыкали, и помещение напоминало склеп. Последнее пристанище неудачников.
  Устроились быстро, и Гейнс посоветовал Эериху.
  − Лекаря бы надо, − посоветовал мечник.
  − Лекарю платить положено, − ответил Эерих. Деньгами с покойников он брезговал.
  Удивление воина неподдельно, но слов произнесено не много.
  − Терпеть придется.
  − Угу, − согласился Эерих.
  Гейнс оказался опытным воякой. Не особо церемонясь, эдакий пустяк! вправил Эериху плечевой вывих. Подождал пока тот престанет эмоционально и выразительно мыкать, хыкать и бодать спинку кровати. Спокойно выслушал цветастое мнение бастард о его костоправстве.
  − Зато бесплатно, − утешил страдальца воин и продолжил осмотр. − Ребра целы. Бок... печенка вроде не лопнула...
  − А лопнула бы?
  − Попам за отпевание причитается. Да и за помин души не плохо бы. Тут хватит, − Гейнс хлопнул по собранной мошне. − С пальцем ловко управился, но кость острая. Мясом не затянет. По сустав ампутировать надо, − закончил самовольный лекарь с таким видом, словно говорил не о Эерихе, а о ком-то постороннем. Впрочем, а чего от него требовать, ведь это не его месили бывшие спарсы!
  − Поможешь.
  Эерих вытащил здоровой рукой нож.
  − Эко ты быстрый какой, − остановил его Гейнс.
  − А чего телиться? - духарился бастард.
  − Дык и спешка не надобна, − забрал нож мечник.
  Эерих с облегчением уступил инициативу. Гейнс деловито разостлал чистую тряпицу... бывшую когда-то чистой. Разбадяжил в вине смоляную каплю из маленького флакончика. Запахло дегтем, но капля явно не деготь. Достал нитку с иголкой.
  − Макай! - приказал Гейнс бастарду.
  −???
  − Ну, не хер же. Откусыш макай.
  Бастард сунул мизинец в раствор. Закряхтел, зажмурился, напрягся до ломоты. До жопы пробрало!
  − Ровней держи!
  Помогая правой, Эерих зафиксировал поврежденную руку на весу.
  − Мы мигом! - пообещал Гейнс.
   Он стянул кожу от торчащей сахарным осколком кости и самым кончиком ножа рассек мышцы и связки.
  − Морду-то не вороти! Кусал, не ойкнул, а тут чисто девка в стогу не валяная.
  Орудовал Гейнс ловко. Уже почти отделив сустав, сменил наклон рассечения, выкроив лоскут кожи.
  − Макай!
  Бастард послушно сунул укороченный мизинец в раствор. Скрипнул зубами. Гейнс буркнул, что-то вроде - не баба, не рожаешь!
  Самозваный лекарь, закрыв сустав лоскутом кожи, оформил культю и принялся шить, спрашивая Эериха о чем-то пустом. Бастард невнятно отвечал. Что-то. Смысла никакого, но диалог устраивал обеих. Один ,,заговаривалˮ боль пациенту, второй отвлекался от нее, не завизжать.
  Стяжки наложены, нитка обрезана, результат полевой народной хирургии осмотрен и одобрен.
  − Не уссался? - настроение у Гейнса не самое паршивое.
  Бастард возмущенно выпучил глаза. Кого спросил!!!?
  − Вот и ладненько, − похвалил терпеливого пациента Гейнс. − На сегодня хватит, − он потрепал Эериха по плечу. - Ложитесь-ка мессир отдыхать, а я пойду с попом перетолкую о скорбях ратных.
  Оглушив себя тремя пинтами дешевого вердеша, Эерих завалился спать. Не уснул. Болели раны, кипела обида, обжигала злость. Крутенько жизнь закладывала повороты. Жил, не о чем таком не тужил, тянул службу в винтенарах. Годик-другой и сотник, а то глядишь и в миллинары* поднялся бы. Нет, отправился на границу. Путь известный, пройденный многими. Кем до половины, кем до конца. Умереть на ветеранском пенсионе неплохая перспектива! Но его назначили в риаги. Что щенка в воду бросили. Старайся, выплывешь! Сомнительно, что король имел персональную претензию к нему. В мятеже не участвовал, с интриганами-родственниками связей порочащих не поддерживал, никому из обитателей Пфальца дорогу не переходил. Однако его взяли и макнули в риаги, как шкоду в дерьмо. Любуйтесь, Эерих Великий Бастард! А на поверку, прав эрл, наживка и всего-то!
  От таких мыслей на душе гадко. Не встревал ведь и не стремился встревать во всякие свары. А тут сразу главное действующее лицо! Хорошо жив остался. Радоваться? Не рано ли? А как выкрутиться? Знать бы как! В свете последних событий, закончить жизнь, проливая кровь за чужие выгоды, не желалось. А желалось проливать только за собственные. Пускай и не великие, но именно свои. Танство устроит. Пускай в глухомани, по соседству с болотом и лягушками. Ну и с Марчем не забыть разобраться, с чьей подачи его сегодня трепали, что медведь барбоску. Да еще щедрость явил. Эерих вспомнил про десять грот. Милостыню собирать разрешил, благодетель.
  Ночь короталась не сном − думами. Важными. А какие из них важней? С чего начинать, когда нет ничего? А появится? Те же деньги. Щитовая соберется. Не проскользнет ли скромное богатство песком между пальцев?
  Эерих потер виски. Одуревшая голова напоминала грохочущий бубен. Первое, правильно использовать присланных нести Щитовую Службу. А пришлют ему лишних в септах. Тех, кого в ротах ставят за двенадцатую линию. Тех, кому до конца дней прозябать в десятых и двадцатых очередниках в семье. Они не наследники, им не отломится за старшими. Удачная женитьба тоже не грозит. Все перспективные невесты давно сговорены и не за ними. Кроме людей у него будут деньги. Обещанные Марчем пять тысяч грот. На краткий срок он и при деньгах и при людях. Остается их толково применить, пустить в рост. В Швальбе развернуться ему не позволят, не стоит и рыпаться. Потому точка приложения сил должна находиться вне туата и конечно должна окупить затраты. Обычный грабеж закончится виселицей. Причем эрл Марч сам его изловит, или выкупит у служивых. Отдадут за недорого. Значит к деньгам и людям, потребен союзник и стоящее дело. Какое дело? И кто союзник? Кто вопрос важный. Первостепенный! Экрут отпадает. У него полно денег и наверняка полно прожектов под собственные деньги. Зачем ему с кем-то связываться? Пустоглазый? Вряд ли он пожелает знаться с бастардом. Дуанн? Младший Амаль в таком же незавидном положении, только не ублюдок. Хотя как сказать. Отличился в Хюльке! Элори? Нет ей веры! Хоть тресни, нет! И причин явных не назвать, и шибко дурного за ней не числится, а не лежит душа с ней сходится! А с бабами так, лучше себя не сильничать, проку не на понюх. Осталась Медани? Если слухи об её связях с Соломенным Венцом верны... с ней можно попробовать. Но что ей предложить? За пустяшное не возьмется. Пачкаться, так не в ложке говна, воровать так не фальшивый грот.
  Утро. Помутнел свет, бойкая птичка сунулась в отдушину, не осмеливаясь влететь. На полу крошки. Много. Чирикнув, с сожалением улетела.
  Из пены сомнений... Из тумана терзаний... Из штормов отчаяния... Из глубин безнадеги... Искушающая... Соблазнительная... Дразнящая... Великолепная... Она настолько хороша, хочется кинуться осуществить немедленно! Чтобы уже завтра пожинать плоды трудов своих. В такие минуты на второй план отступают трудности, риски кажутся мизерными, а удача стоит под седлом, нестись быстрее ветра. Как здесь не потерять голову?
  Наверное, потому что накануне, Эерих голову действительно едва не потерял, он подошел к своей придумке строго и расчетливо. Не позволял себе сбиваться на счастливый придых. Идея была им рассмотрена со всей тщательностью ценителя шахмат. Ходы атак и обороны проанализированы, отмечены лучшие, взяты на заметку допустимые, плохие безоговорочно отринуты. Права на ошибку ему не предоставлено. Промахнется... С риагством еще выкрутился. Здесь же однозначно и безоговорочно − конец!
  Эерих долго сидел на кровати, ежась от холода и кутаясь в куцее одеялишко. В сухом остатке ночной бессонницы - жажда! Жажда действовать!
  
  
  
  13. Гейб. Туат Бахайя.
  
  Гейб старый город. Зажиточный и уютный. В нем обжит и ухожен каждый фут и ярд. Милые беленые фахверки подглядывают на улицы сквозь зелень плюща. В окнах, повсеместно, вощеная бумага, где достаток − бычий пузырь, а то и стекло. Обилие лавок и лавочек, на каждом и всяком углу лоточник. На торжищах, особенно на Купцовой Губе, продают все, что продается или считается возможным продать. От швейных иголок до дорогих тканей и причудливых морских раковин помнящих шум прибоя. Много оружие. Завалящего, плохонького, хорошего, отличного, разного... Местной ковки для среднего дохода и редкие экземпляры из-за Пролива, любителям пустить пыль в глаза. Кое-где (если знаешь где!) приторговывают антикварным булатом. Полно украшений. Не всякая мистресс откажет себе в приобретении красивой безделицы. Выложит и пятьдесят грот, и сто, и больше. Юные лэйт падки до колечек, что сороки до блескушек! Для них драгоценных фитюлек - россыпи! Избыток посуды, своей и привозной. Тонкий фарфор утолить тщеславие благородных и знатных; расписной фаянс потрафить вкусам обывателей, мол и мы не хуже живем; грубая гончарка гожая лишь на крестьянский стол. Одежда в невообразимом выборе расцветок и фасонов. Гаммуры, котарди, марлотты, сюрко, На торжества, на праздник, на повседневную носку. Еды полно! Ешь - не тресни! Поджаристые булки, лепешки с медом, сыром, зеленью и прочей начинкой. Кренделя с корицей, сахаром, с не пойми чем, но вкусным! Колбасы! Кровяные! С гречневой кашей, с ливером, с салом! Копченые! С дымком вишни, каштана, груши, дуба, ольхи! Фаршированная требуха! Желудки с картошкой, шкварками и печенью. Осердие с орехами и пряностями. Ветчины более десяти видов! С можжевельником, с чесноком, с тмином, копченой без дыма на сажи от дров. Птица! Гуси, утки, куры, фазаны! Мясо! Вырезка телячья, ребра свиные, филе говяжье, кабанина, медвежатина! Промыслового зверя, в лесу или степи, какой имеется, бьют, разделывают и на торг волокут! А рыбы! Озерная из Геле-моря! Речная из Плейсы и Гривца! Морская из Пролива! Горы! От карася сорного до севрюги и осетра. А поискать хорошенько, угорь-змею отведаешь, что не при всяком королевском дворе к столу подают!
  На городских улицах в любой час многолюдно. Кто пехом, кто в повозке, кто верхом правит. Несут, везут, доставляют. Дело пытают и от дела лытают. Среди людской круговерти выделяются оружием и воинской справой сервиенты. Рослые, мордастые, серьезные - не подступись! И уж не с кем не спутаешь шлюх. Их атрибут − красные колпаки видны из далека. Путешественник и искатель приключений Дэмиен Сарт, побывавший в Гейбе век назад, из многих впечатлений от пребывания в городе, оставил и такое.
  ˮ...Шлюхи здесь дешевы, задиристы и весьма умелы. Пробираясь от Ратушной площади до Собачьего Выгона, а это ярдов сто пятьдесят пути, мне двадцать раз предложили свои услуги обитательницы многочисленных Голубятен*. Выбор великий! От сопливой десятилетней замарашки до почтенной старухи восьмидесяти лет...ˮ.
  Другой любитель перемены мест, Веспиан, сколь знаменитый философ столь и знаменитый выжига, сравнил служительниц со спелой малиной. ˮГлазу понятно, где изобилие лакомого.ˮ
  Обидно, но ни один из упомянутых путешественников не удостоил своим капризным внимание Палатин - богатейший городской квартал, где ,, улицы мощены мрамором, стены из сандала и палисандра и крыши крыты не свинцом, а серебром.ˮ Очевидно, для них подобное обыденно или наличествует здоровая аллергия на вранье. Не заинтересовал авторов и Дворец Нобилей. В Гейбе уж и старожилы не помнили от фамилии ли местного тана или от высокой должности произошло прозвание хором. Само здание пряталось от уличной суеты за величественным портиком, а два десятка ступеней и полсотни беломраморные колонны которого, что фильтр процеживали посетителей. Во дворце странноприимный дом, бордель и долговая тюрьма под одной крышей. И никому не тесно!
  Остался без должного внимания и Мост Вздохов. Оно и понятно, таких мостов, мостиков и мосточков в городах по два-три! У каждого своя занимательная и поучительная история про неразделенную любовь и разбитые сердца. Высокая трагедия человеческих судеб завершалась прощальным шагом с высоты моста. Но все же, отличие от прочих было и не малое. Дело не в размерах, ажурности кованных перил, в дикости рож гранитных горгулий или форме конструкции. Мост Вздохов нависал не над рвом, рекой или ручьем, а над Конюшенным спуском, отдаленно.... отдаленно напоминавшим набегающую волну. Возможно, улица когда-то и была рекой, но теперь здесь скопище скобяных и шорных лавок и на удивление... никаких конюшен.
  Не заикнулись хронисты собственных скитаний и о древнем амфитеатре, напоминавшем большущее ухо. Руины у горожан Ухом и прозывались. В старину сказывают здесь устраивали побоища между людьми, травили зверьем приговоренных к смерти, разводили костры публично сжигая ведьм. Похоже, с той замечательной поры удальцы бездоспешного, одоспешенного и конного боя извелись, зверье в лесах и горах выловили, ведьмы вняли увещеваниям и отказались от рискованного ремесла. (Последнее сомнительно, мужья и отцы тому порукой!) Теперь Ухо место заброшенное и сорное, к которому присматривается местный клир, хапнуть под монастырь. И давно бы хапнул, но куда девать местных нищих и бродяг коим амфитеатр служит последним пристанищем... Предпоследним. Последнее давно вынесли за городские стены. Живым тесно!
  Кифф Пустоглазый городские красоты не углядел. Его мало занимали храмы, лавки и шлюхи. Прибывая в некоторой отстраненности от происходящего, он рассеяно слушал вещавшего ему нунция Фирша, человека словоохотливого, вольного в речах, потому собственно и отправленного в ссылку, в Гейб. Да кем!? Самим Великим Викарием! По слухам, нунций имел трех любовниц, презирал деньги, не воспринимая их за мерило счастья и наделал ошеломляющее количество долго!
  Сегодня, наслаждаясь ролью сопровождающего, Фирш забавлялся сам и забавлял рассказами Киффа. О замечательном граде Гейбе. Риаг откровенную ,,лапшуˮ пропускал мимо и лишь по упоминанию великой радости горожан его приезду, заметил на суесловие.
  − Не наблюдаю ликующих.
  Фортуна помогла нунцию выйти из неудобного положения. Из подворотни выплеснули содержимое помойного ведра.
  − А разве нет? - нашелся с ответом Фирш. Не припомнить случая, чтобы старый пройдоха не выкрутился. Даже Орден Св. Храмна не смог к нему подобраться. А шептались было за что!
  Нунций продолжал заливаться соловьем, а Кифф не обращать внимание. Полно нищих и увечных. На папертях битком, честным людям в храм не пройти. У ворот монастыря раздают хлеб. Давка, крик, драка! Прокаженные трясут колотушками и тянут изъеденные болячками руки за подаянием. С настырными попрошайками справляются сервиенты, кому вменено ограждать риага от нежелательных встреч. Бегают псы. Из сточных канав немилосердно воняет. В них всякий сор и нечистоты, протухшая требуха и дохлятина. На Водовозной, монахи выуживали распухшее тело ребенка, придать должному погребению. По-людски чтобы.
  За двумя поворотами праздник. Гуляли Святого Килиса - покровителя ткачей, меховщиков, сукноторговцев. Воют трубы, гремят литавры, бухают барабаны. По периметру акробаты на ходулях с гирляндами цветов. Первыми - первые богатеи Айкоки и Брандты, разодетые в парчу и атлас. За богатеями, не намного скромней, Шаффены, Кьюссы, Харги. В горностаевых мехах, в шапках с собольей опушкой, в тяжелых медвежьих шубах В такую-то теплынь!? За ними, уж не рядами, а бестолковой толпой, пошивщики одежды с флагами из разноцветных тканей: бархата, шелка, виссона. Златоткачи в плащах из дорогущего люстрина с висюльками из яшмы, аметиста, янтаря и жемчуга. Кружевницы в черных юбках и накинутых на голый верх кружевных накидках. Кружева что паутина. Видны плечи, груди, животы. За кружевницами торговая мелюзга с бурдюками, кувшинами, бочками на тележках. Наливают всем, лишь бы громко орали.
  − Славься Святой Килис! Славься!
  Крикунам радостно и возбужденно вторили обитательницы Голубятен. Шлюх в торговых рядах - Боже мой! Им любой праздник в приработок!
  Людской поток не пересечь, потому свернули на Богоявленную к собору, а оттуда к ратуше, зданию помпезному, не по разряду сверкающему новыми витражами и позолотой шпиля. В соседях у ратуши базилика Святой Аюн, буднично серая и невзрачная. Не символично ли! Торжество материального над духовным!
  Риага встречали. По ранжиру. Местные таны − знатные в первом ряду, худородные в тылах. Выборные от Гильдии купцов. Сказывают, передрались и изорались избираться. Представители цехов, разноцветные, что бойцовые петушки и столь же гонористые. Само собой духовенство. Эти скромно, по-простому. Лишних ротозеев оттеснили за площадь.
  Фогт, бледный и взволнованный, мощно откашлялся, одернул одежду, готовясь произнести яркую и значимую речь.
  − Гоните всех в шею! - приказал Кифф бейлифу Макгилу, чем вызвал у последнего определенные симпатии.
  Макгил с самого начала противился ненужной суете. Суета мешала пониманию остроты ситуации. В Бахайи смена власти! Совет туата рассуждал схоже. Не тот случай гульбища устраивать. Ежели изъявит риаг охоту потешиться, к сукноторговцам пускай присоединится. А специально... обойдется! Не до веселья. Всякая власть над Советом туата противоречит сути Совета, ибо он сам властью в туате и является. Корону не нацепишь на две головы. Одна непременно или склониться или окажется на плахе!
  Кифф безразлично миновал фогта, в растерянности разинувшего рот. Уклонился от приветствий танов. Не заметил дары цеховых и едва не въехал в ратушу верхом. Конь, будет ли в его жизни подобный момент, прошелся по дорожке из рассыпанных роз добрый десяток ярдов. У самой лестницы Кифф, без посторонней помощи, спрыгнул с седла и не дожидаясь сопровождения устремился вверх, войти. Перед ним экстренно распахнулись двери.
  Солнечный свет, пронизав витражное стекло, разноцветно пятнал клетки мраморного пола. Зал отзванивал эхом шагов. Под крышей хлопали крыльями и летали голуби. В воздухе, в потоках сквозняка, в радужной пыли, кружились легкие перышки сизарей.
  − Сир, добро пожаловать в Бахайю, − рявкнул эрл Мирчэ мар-Редда.
  Быкоподобный глава Совета туата загромождал проход новоявленному риагу Киффу. Им уже тесно, а что будет дальше?
  − Не удачная шутка, − остановился Кифф. Не обегать же препятствие.
  Из-за могучей спины эрла выглядывал весь состав Совета.
  − Шутка? Вовсе нет. Гостеприимство Бахайи общеизвестно, − не стал молчать эрл. Ему и не положено - молчать.
  Кифф дернул щекой. Мимический тик мог означать что угодно. От недоверия до желания закончить прения по вопросу хлебосольства принимающей стороны.
  Эрл отступил, но не пропустить, а представить риагу уважаемый Совет. По едкому замечанию нунция, уважение являлось исключительно внутренним делом высшего руководства туата.
  − Грен мар-Раас....
  Тан почти зеркальная копия самого Киффа, с той разницей, что оба глаза зрячи. Человек серый, во всех значениях и смыслах данного слова. В одежде предпочтения отданы мышиному и серому. Серый цвет лица не признак хворей, а некий маскирующий окрас. Невнятные эмоции слабое отражение серых чувств и серых желаний. Преобладание нездоровой тяги к уединению и фантазиям.
  − Хью мар-Дагю....
  Неприятный тип, даже нет - слизняк! с которым противно... мерзко находиться рядом. Тан отличался ядовитым характером, деспотизмом, самодурством и отменными воинскими талантами. В мятеже дважды помог Аерну. Не деньгами и не войском. Дельными советами. Один из них, поставить над лансерами Дуанна, Аерн счел желанием потрафить ему в устранении брата. Оказалось, Дагю углядел в Дуанне задатки военачальника.
  − Шейн мар-Ской...
  Человек-тень, человек призрак. Талант выпадать из поля зрения. О нем забывали, находясь в шаге. Он не стеснялся напомнить о себе шепотом на ухо. Интриган до мозга костей! Единственный выбранный в Совет двадцать лет назад и не разу из него не выходивший. Даже когда в войне с Голаджем, Совет туата доблестно пал в последнем бою. Погибли все кроме Скоя. Он доблестно не получил ни царапины.
  − Берд мар-Жежи...
  О жадности тана ходили легенды, а его дворовые ходили в обносках и рванье. Сыновья служили у него за обыкновенное жалование сквайра - два пенса в неделю. Приданное дочерей таково, что мешок с прошлогодним снегом весомей богатства невест. Исполнения супружеского долга рассматривал в разрезе экономии на визитах в бордель. Впрочем, жену не бил, являя предосудительный пример. Никто не знал, сколько у него в мошне, но полагали значительно. Никто не брался угадать, сколько тан вообще хотел иметь, наверное, не придумана такая сумма. Он не раздавал милостыни, не содержал богадельни и презирал меценатство. Жежи любил деньги, деньги любили его. Счастливый тендем... союз... брак..., и заметьте, не на Небесах!
  − Дасс мар-Майл.
  Его столько раз ловили на измене, что перестали обращать на это внимание. Он столько раз предавал, что сам запамятовал, кому служит и за кого выступает. Он не делил друзей и врагов, поскольку менял их чаше, чем зубочистки. Очень неохотно брался за меч. Война требует выбора стороны, а тан всегда держался своей и только своей. Он походил на сгнивший зуб отравляющий дыхание. Где бы Майл не объявился, смердело изменой и предательством. Однако обилие родни, которой позавидовал бы и король, позволило прожить тану долгую жизнь. В смутные времена (т.е. всегда) родственники цепко держались друг дружки. Никто не желал связываться с трясиной рода Майл.
  − От своего имени и имени Совета и народа Бахайи - добро пожаловать, сир! − через силу, со скрипом, но кратко приветствовал Киффа эрл.
  Мар-Редда напоминал театральную бутафорскую булаву. Видимость не соответствовала подразумеваемой функциональности. Готовность сокрушить, не означала способность воплотиться в действие. И уж тем более достижения мизерного, но результата.
  − Я услышал вас, мессиры. Остается поверить, что это действительно так.
  − Желаете отобедать? - уточнил мар-Редда, согласно регламенту.
  В воздухе не пахнет съестным и не наблюдается снование слуг с блюдами.
  ˮКто же такой умный?ˮ − напрягся нунций. Дагю? Он?
  Формальность приглашения соблюдена. Остается услышать отказ.
  − Нет, − отклонил риаг предложение.
  Кифф не любил чужих застолий по простой и объяснимой причине. Будут угощать, чем захотят угостить. Навяжут свою волю. Чего Пустоглазый не терпел и не потерпит! От танов Бахайи уж точно!
  − Тогда прошу в зал Совета, сир, − пригласил мар-Редда широким жестом.
  Насколько ратуша поражала великолепием снаружи, настолько удручала аскетизмом во внутреннем убранстве. Камень, свет и эхо. Ничего более. Тот же аскетизм и в зале Совета. Голые стены, голые лавки, древний стол который в пору иметь захудалому шинку, но никак месту проведения важных встреч государственных мужей. Камин затянут паутиной и обжит крысами. Острую мордочку видно из-за решетки. Пыль на подоконниках, на полу. На Святом Писании её с палец! Люди клялись без привлечения в свидетели Небес. Если не игнорировали эту надобность вообще.
  − Сказано и увидено достаточно, − произнес Кифф, когда двери в зал закрылись. - По большей части мое время потрачено впустую. Вы в своем праве, я в своем. Никакие заверения непотребны. Вы не уступите мне, а я не позволю забрать мое. Так что давайте пока договариваться.
  Прозвучавшее ,,пока договариватьсяˮ очень не понравилось танам. Очень. ,,Пока договариватьсяˮ означает, если не договорятся, риаг предпримет непопулярные шаги. Какие? Очевидно, разгонит Совет и назначит выборы нового. И не потерпит в нем ни единого человека из предыдущего состава. Заволновался даже мар-Ской.
  − Чего вы хотите, сир? - спросил мар-Редда.
  Откровенность требует откровенности. Киффу повезло. В Бахайе оговорок и ограничений слову и воле риага гораздо меньше, чем в том же Хюльке, Рагаме или Голадже. Про Швальб и говорить не приходилось.
  − Лафию, − назвал Кифф. - Мне нужна Лафия, − и дополнил, − Для начала.
  Конкретика танов не обескуражила. Насторожило дополнение. Сынок Гильфа собирался воевать и воевать долго и как загадывал, успешно. Последнее явно из разряда заблуждений прыщавой юности. Но кто об этом растолкует риагу? Дагю? Пожалуй, смог бы. Но Дагю не полезет вперед. Для этого есть глава совета − эрл.
  − У вас далеко идущие планы, сир? - попросил уточнений мар-Рэдда.
  − Достаточно далеко.
  − И каковы они?
  − Я же сказал Лафия!
  − Разногласия с Советом Лафии у нас давно урегулированы и претензии друг к другу сняты!
  Внешне все правомочно. Желаете воевать, сир? Дайте разъяснения. Внутренне эрлу начхать на затеянную риагом возню с соседями, но не начхать, кто останется в Совете.
  − Теперь разногласия есть.
  − Каковы они и какова их составляющая? Финансовая, территориальная, пошлинная, административная, − топил риага в бюрократической терминологии мар-Редда.
  − Я желаю видеть туат под своей рукой. Чем скорее, тем лучше.
  ˮДля насˮ, − верно определил недосказанность Дагю.
  − Сир, инициирует войну? - добивался эрл озвучивания сути пожелания Киффа.
  − Осуществляю собственную волю.
  Кифф не питал особенной неприязни к Элори. Он вообще не питал к сестре чувств. Ни братских, ни человеческих, ни покровительственных. Не грезил кровосмесительством и не желал спровадить в монастырь. Возможно, считал её убогой. Да, да, да! так он и считал. Убогой. Из-за её ненормальной набожности. Обладая физическим недостатком, Кифф искал нечто подобное в других. Элори сверх меры набожна. Для него что юродивая.
  − Вы созываете Щитовую Службу? - уточнил Дагю.
  Самый легкий способ уступить и не испортить отношения с риагом. Щитовую службу туат обязан нести. А вот после... возможно и придется договариваться.
  Киффу понятно, ему предложат то, что и так в его праве. Сорок дней службы! В чем подвох? Если представить, как долго таны начнут собираться, согласовывать места проезда и лагерей, рядиться о поставках и оплате провизии, срок можно урезать в половину. Оставшуюся половину времени будут сознательно состязаться в беге с черепахой. И проиграют! А потом с легким сердцем потребуют с него денег. Надо отметить, не малых денег.
  − Мессир Жежи, − назвал имя Кифф. - Полагаюсь на ваш опыт воина.
  − С чего начать сир? Выдвинутся к Фроппу? Или к Раггету? - скучен тан. С Щитовой никаких особых преференций, он не ждет.
  − Ни то, ни другое. Монастырь Святого Идрака, септ Местад.
  − Мы давно решили этот спор! - вмешался эрл. - Он по праву...
  − У вас не хватило оснований его забрать? - легкие морщинки покрывают венценосное чело Киффа. − Теперь они у вас есть.
  Дагю понятно, очень скоро Мирчэ мар-Редда сложит свои полномочия. По всей видимости, сложит вместе с головой. Можно ли винить главу совета в следовании букве закона? Нет, конечно. Но нужно понимать, что и кто теперь закон в Бахайи. Все короли одинаковы. Великие и мелкие, деспоты и реформаторы, гонители веры и ревнители традиций. Они хотят слушать только то, что хотят слушать.
  − Какие?! - продолжал спрашивать мар-Редда, прекрасно сознавая, ему следует заткнуться. Но он обязан спрашивать!
  − Мое слово.
  Мар-Жежи правильно понял своего риага. И угадал за эрла. Место вот-вот освободиться.
  −...Мессир Майл вы выдвигаетесь три дня спустя, поддержать мессира Жежи. Если он испытает трудности в ратном деле.
  Лис Дагю с некоторым удивлением слушал Пустоглазого. Риаг не так прост и не так наплевательски равнодушен, как желает показаться. В Бахайе Щитовое войско не может превышать пяти тысяч человек. Жежи в одиночку способен выставить половину. Но в случае удачи, поделят добычу не на всех. Достанется риагу и тану. Наблюдатели не получат ничего материального. Разве позже, пройдутся в одном строю с победителями. Жежи из кожи вылезет, но подгребет монастырь под себя. Не плохо риаг пришпорил скрягу! И вряд ли тот позволит себе медлить, когда ему будут наступать на пятки.
  Не все в Совете обладали проницательностью Дагю, потому и не заострили внимания или не захотели заострить, монастырь - святое место и брать его штурмом святотатство! А без штурма не обойтись, как не крути − Жежи расстарается. Скряга не удовольствуется мирной контрибуцией в двадцать пять процентов, а наложит лапу на все без остатка! За штурм Великий Викарий предаст виновных анафеме! Но собравшихся отлучение волновало меньше всего. Есть повод для более насущного беспокойства. Совет, за исключением Жежи, обнесли трофеями!
  Мыслишка про Викария показалась Дагю не пустяшной. Святого старца побаивался Гильф, с ним не очень-то связывались, а тем более ссорились, храмовники. Почему Пустоглазый решил ему можно начхать на слово Святого Престола? Или ему разрешено? Или откуплено для него?
  ˮНадо оглядеться,ˮ − выразил опасения Дагю принимать чью-либо сторону, риага или Совета. Денег, конечно, хотелось, но свяжешься с Матерью-Церковью, икнется не раз!
  Тан Берд Жежи склонился в знак готовности действовать.
  − Я выступлю через пять дней.
  − Через три, − поправил Кифф. − Через три и не днем позже. Если вы нуждаетесь в помощи и укреплении, мессир Майл вас догонит.
  − Согласен, сир. Через три. И помощь мне не требуется! - отказался Жежи. Майл не тот человек брать с собой в компанию.
  − Я мог бы выступить к Фроппу, − предложил тан Ской. Он не любил когда о нем забывали, тем более когда собирались обделить!
  − Обещаю подумать, − уклонился Кифф от заманчивого предложения. - И мессиры, позволю напомнить, мне нужна Лафия. По кускам или сразу целиком. И в любом виде, − подсказал риаг собравшимся. - Даже если от нее только и останется, что земля.
  Взаимное понимание, трудно ожидать подобного от первой встречи, достигнуто в течении получаса. Бытие держится не на трех слонах, не висит на нитях дождей, как многие заблуждаются, оно прочно сидит на мешке с золотом, опираясь на сталь. Владеющий и тем и другим Бытием управляет, если не сказать понукает.
  Кифф покинул зал, оставив танов судить и рядить, чего ожидать от него в дальнейшем. Впрочем, мар-Дагю знал наверное. Войны. Большой Войны! Самый простой способ, и действенный, добиться желанной власти и богатства. Ему начинал нравиться ˮкривой риагˮ, уловивший суть Бытия.
  Пустоглазому сущность миропорядка открылась совсем недавно. Сталь, и это очевидно, штука предательски обоюдоострая. И не всегда на нее следует рассчитывать. Иногда предпочтительней денежки. Денежки, в свою очередь, обладают низменным свойством исчезать в самый неподходящий момент. Но соедините не соединимое, запрягите своенравных ,,рысаковˮ в повозку своей судьбы и заставьте тянуть! Деньги привлекут на вашу сторону сталь, а сталь добудет больше денег. Сейчас нужда в деньгах. Ведь обоз, разграбление которого Киффу вменили в вину, на самом деле ничегошеньки не вез для армии короля. Воздух. Пустые бочки и корзины. Ни крупинки каши, ни зернышка пшеницы, ни шмотка сала, ни капли масла! Ничего, что можно положить в рот, чем одоспешить и вооружить рутьеров, чем починить и зарядить катапульты и эвфитоны! А вот деньги за якобы оплаченные товары ушли на погашение долга. А долг, в свою очередь, образовался.... Хорошо, деньги не пахнут. Иначе бы вонь выдала истинную подоплеку падения канцлера Турома Амюса.
  Ужинал Кифф в одиночестве. Десяток свечей в подсвечниках на столе составляли ему молчаливую компанию. Иная и не нужна. Как-то Гильф, движимый великим отцовским чувством, вздумал поучать. Дескать, желая приблизить кого, всегда приглашай такого человека на ужин. Болтайте о пустяках, о чем угодно, но не о делах. Подчеркни приятность общества приглашенного. Прислушайся к его словам, спроси совета. Советам не обязательно следовать, но обязательно выслушать. Ничто не скажет о человек больше, чем данные им советы. Глупы они, корыстны, или человек блюдет твои интересы. В дальнейшем, если это стоящий человек, он сделает больше, чем от него ждешь или попросишь сделать. Кифф проигнорировал поучения отца, как, впрочем, и многие иные родительские поучения, вкупе с поучениями многих других доброжелателей. Пустоглазый всегда ужинал в одиночестве. Не потому что оно ему надобно или он придавался сокровенным мыслям и размышлениям о грядущих свершениях. Его давно и строго предупредили - думать будут другие, но предоставят свободу действий. И уж точно Кифф не готовился к молитве, он их попросту не выучил. Ни одной! Пустоглазый не терпел смотреть со стороны, как едят. Выбирают куски получше. Отламывают лапки. Отрезают порции, боясь испачкаться. Жирными губами льнут к кубку. Пытаются шутить и говорить с набитым ртом. Жуют, глотают и все никак не набьют брюхо. Их взгляд остается голоден и рыскает, и скачет от блюда к блюду. Чего бы сожрать еще? Кифф допускал, и он выглядит не лучше, но терпеть себя, не то же самое, что терпеть других. Он и не терпел.
  Горели свечи, скрипел нож по фарозскому фарфору, брякала вилка, пилось вино. Заканчивался день. Один из многих. Один из тех, что забудется, сотрется в памяти. Ибо памятным будет только тот, когда он наденет корону Асгейрра. Он не грезил, не фантазировал, не томился в пустых ожиданиях чуда. Он уверовал, однажды так и произойдет. Корона достанется ему! И не существует ничего, что помешает заполучить желаемое.
  Нарушать свою трапезу Кифф не дозволял. Не делал исключения ни людям, ни делам, ни событиям. Но как только звякнул о пустую тарелку нож, и было отставлено вино, в дверь просочился белесый призрак. Не буквально, но очень похоже. Человечек столь невзрачен и мелок, не заметишь под самым носом. Но замечать его все же, следовало.
  − Сир, − склонился человечек, отчего показался еще ниже своего и без того лилипутского росточка. - Ваш брат выбрал другую дорогу. Его не встретили. И..., − человечек умышленно потянул с речью, − сквайр Деро, больше не с нами.
  Кифф многозначительно молчал, человечек не выпрямлялся.
  − Нужен хороший стрелок, − наконец вымолвил Пустоглазый.
  − Сир, говорит о ком-то конкретном?
  − Тот, что присматривал за гостинцем.
  − Джог?
  − По-твоему, я должен помнить его имя?
  − Его помню я, сир, − спохватился человечек. - Но хороший стрелок и королевская кровь обойдутся очень дорого. Еще дороже обойдется отвести подозрения.
  − Все не так. Королевская кровь не причем. Мне нужен Глен Веронн. Мертвым.
  − Глен Веронн? - яко бы уточнил человечек.
  − Глен Веронн, − не погнушался повторить Кифф.
  − Хорошо, сир, − выказал понимание и повиновение призрак. - Вы отпишите в столицу?
  На этот раз человечек ответа не дождался. Отпущенное время истекло, и он выскользнул за дверь.
  За окнами торопливый закат угасал за черными крышами. Вселенский ритм. На смену дню приходила ночь. Ночь уступит новому дню.
  ˮЧетвергˮ, − вспомнил Кифф. Мюринг Гахх осталась в столице.
  
  
  
  14. Пфальц. Алое крыло.
  
  Ассаф с настороженностью вступил в покои Лисбет Безумной.
  ˮС замиранием сердца,ˮ − поэтизировал свое состояние взволнованный астролог. Очень неверно! Сердце у него учащенно молотило под ребра. Он шумно сопел, не шел - крался, почти уткнувшись носом в спину служанке. Так велики его переживания.
  Парадная зала. Стол для игры в карты. Зеленый бархат протерт локтями игроков. Крошки мела в серебряном блюдце и на полу. В центре высокий светильник о двух десятках свечей. Вокруг стола табун креслиц и стульчиков, прайд подставок, границы шелковых ширм, отгораживающих от чужих глаз непонятно что. По стенам гобелены с растительным рисунком. В угол задвинута и забыта корзина с клубками для вышивания. Рама со свинцовым невнятным рисунком на серой ткани мешает пройти.
  Более ничего Ассаф рассмотреть не успел. Очередные двери распахнулись и астролога впустили в следующую комнату. Предположительно библиотеку. Солидный шкаф с книгами в том убеждал. Феофрас ,,Исследование о растенияхˮ, Буруни ,,Познания драгоценностейˮ, ˮБестиарий любви в стихахˮ Анонима... Бессмертные творения Ассаф узнавал по обложкам. Издания редкие и явно антикварные.
  − Подождите нас мэтр, − произнес голос с хрипотцой и придыханием. - Мы заканчиваем наш спор.
  Астролог вздрогнул (подпрыгнул!), повернул голову и вздрогнул повторно.
  Мистресс Лисбет полулежала в высоком кресле. Напротив нее, подложив подушечку под колени, стоял Херцл, поддерживал королевскую ступню за пятку и!!!!!!....
  ...и сосал мизинец королевской ноги!!! Херцл дегустировал его, как дегустируют тончайший аррабиду, выявляя нюансы купажа, наслаждаясь каждой молекулой винного вкуса. Вкушал, как вкушают янтарную халву, где сладость меда гармонично соперничала с горечью семян кунжута. Втягивал в себя легчайшим дымом опиумной смеси, применяемой в южных странах для созерцания истинной сути вещей и тайн мироздания.
  ˮЭто Херцл!?ˮ - вылупился в немом изумлении Ассаф. - ˮХерцл?! Человек, переспоривший сначала самого Киркла Эйба, непревзойденного ритора столичного университета, а затем и всю университетскую коллегию? И в чем? В извечном вопросе, является ли человек божественным творением или же он есть часть самого Создателя! Ум, первенствовавший в решении квадратуры круга и трисекции угла, введший в математический обиход понятие квадратриссы! Единственный, кроме короля, конечно, кому прежний канцлер Тунор Амюс сердечно пожимал руку и справлялся о здоровье! Это Херцл?!ˮ
  − И что напоминает? - не спускала глаз с шута королева.
  − Право я в затруднении...
  − И в чем же затруднение?
  − Затруднение обычное для всякого истинного ценителя прекрасного. Выразить ощущения! Согласитесь, зрение и слух дают несколько поверхностные восприятие, а вкус... вкус познание нечто сакрального и потаенного!
  − И что ты ощущаешь сакрального, мой храмовник? - пальцы Лисбет до побеления впились в подлокотники кресла.
  Херцл опять взял мизинец в рот. Ни тени брезгливости или душевного смятения. На этот раз он дегустировал плоть... Презренную и Святую плоть.
  − Ты определился? - пыталась насмехаться над шутом Лисбет.
  − Конечно, − уверен Херцл.
  ˮКто из них безумен?ˮ - пребывал в полной растерянности Ассаф. - ˮОна или он?ˮ
  − И...., − щеки Лисбет зарумянились от волнения.
  − Вашу муху Венеры*, − употребил шут термин, приписываемый знаменитому медику Реальдо Коломбо*. Говорят, они были дружны.
  Лисбет удерживала улыбку, сколько могла. Достойное поведение проигравшего. Похвальное самообладание. Безукоризненное.
  − Откуда тебе знать! - срывается тихий голос королевы... женщины.
  − Нет? - искренне удивлен шут. - Стоит сравнить, чтобы быть точным.
  Лисбет убрала ногу. Ей хочется сердиться. Хочется наорать на шута. Ей хочется...
  − Вы позволите? - Херцл поднял с пола белый чулок.
  На лице Лисбет мелькнуло сомнение, дозволять ли? Правильно ли будет не отказывать? Как всякой женщине, которой срочно нужен реванш, мааааленький реванш, она откинула сомнения, вытянула ногу, едва не угодив шуту в лицо.
  Херцл обращался с королевской ступней, будто она одновременно из хрусталя и льда. Он не позволил драгоценности разбиться и растаять.
  − Подвязку? - спросил шут.
  Ему бы рукоплескала столичная публика, его бы обожали завсегдатаи театра. В одном слове уместить манерность куртуазности, необузданность похоти и мастерство соблазнения.
  ˮУ него глаза цвета гречишного меда...,ˮ − разглядела Лисбет, но спохватилась.
  − Я сама, − отказала она, приложив усилие, говорить спокойно. Невозможное возможно! Изредка. Голос не выдал её смятения.
  ˮГосподи! Шут совратил королеву!ˮ - обомлел от догадки Ассаф. - ˮОн её совратил!ˮ − Сердце астролога перестало биться вовсе, − ˮСовратил!ˮ
  Херцл поднялся с подушечки.
  − Надеюсь, величайшая из мистресс простит мне, недостаточность учтивости в поступках и мыслях?
  − Уходи, − Лисбет на миг смежила веки, осознавая и признавая свое поражение, и свою слабость.
  Шут беззаботным облачком проскользнул мимо растерянного астролога. Озорной блеск в глазах... гаденькая ухмылочка... тихо хлопнула дверь.
  О Лисбет Безумной болтали разное. Что собственно не удивляло. В Пфальце болтали обо всех, не пропуская ни кухарки, ни священную особу короля. Порой болтовня обретала некие умозрительные подтверждения и сплетники вкупе со слушателями начинали безоглядно верить рассказанному и услышанному, сколь бы неразумной их вера не выглядела. С королевой подобное происходило чаще других. В молодости Лисбет являлась особой весьма своевольной и своенравной. Единственно к кому она прислушивалась, её духовник. Кроме власти Бога, молодая лэйт ничьей более признавать не желала. Отец, поставленный перед угрозой ухода единственной дочери в монастырь, недолго размышлял, когда Гильф овдовел. Тур скорых переговоров завершился успешно. Посмотрев на избранницу и потискав её, танцуя гавот, король одобрил кандидатуру Лисбет.
  − Есть за что подержаться! Надеюсь сие утлое судно* после того как я проделаю в нем дырку продержится дольше предшественницы, − пожелал Гильф, похлопывая будущего тестя по спине.
  Король не требовал многого: денег, земли и войска. Он по обыкновению воевал. Священники настаивали на смирении и virgo intact*. Пескары и Баталли возражали в пользу своих дочерей и родственниц. Но все устроилось. Как только король снял траур, состоялось венчание. Лисбет оправдала ожидания короля и родни. С удивительным упорством она посещала королевскую опочивальню, изгоняя оттуда приблудных девок, дворцовых служанок, местных приживалок. Досталось и собственной сестре. Супружеское ложе она не уступила никому, ежегодно рожая королю наследников обеих полов. Из двенадцати выжило пятеро. После появления Элори, Лисбет объявила Гильфу.
  − Теперь вы вольны таскать в постель кого вздумается. С меня довольно!
  После чего, еще не старая женщина целиком посвятила себя себе любимой и всячески чуралась общения с супругом. Они порой не виделись неделями, а встретившись, обходились дежурными.
  − Сир...
  − Мистресс...
  Раскланивались и расходились. Первоначально к обоюдному удовольствию.
  Свое прозвище ,,Безумнаяˮ Лисбет получила разрешившись одиннадцатым ребенком. Мальчик родился крупным. Пробиваясь на свет, дите значительно травмировало материнское лоно, уморив роженицу, повитух и себя. Не смотря на предпринятые многоопытными бабками старания, было ясно, новорожденный, если и выживет, не будет полноценным человеком. Лисбет накрыла младенца подушкой и удушила.
  Прозвища она не стеснялась, даже гордилась им. Смотрите, с кем имеете дело!
  С лихвой исполнив долг перед супругом и страной, ныне Лисбет делила свое время между игрой в карты, в чем была мастерица не из последних, и турнирами в кегли. Азартно ставила деньги, столь же азартно влетала на крупные суммы, столь же скоро их отыгрывала. Когда выигрыш был особенно хорош, сорила деньгами на право и налево, одаривая встречных-поперечных. Не от щедрот, от осознания зыбкого превосходства. В деньгах. Иногда, разнообразить досуг, совершала выезды на охоту в качестве зрителя. Любила зрелища лицедеев. На все старания уличить ей в супружеской измене ни разу не попалась. Толи не имелось любовников, толи связи были мимолетными, быстротечными. Разобиженный отказами в супружеской близости, Гильф пообещал.
  − Поймаю, разводом не ограничусь. Вышвырну весь твой выводок из дворца!
  Она ему даже не ответила. Пренебрежительно фыркнула в лицо.
  К собственным детям Лисбет относилась по-разному. В любимчиках ходил Кифф, и за него она всегда готова вступиться перед королем, богом и белым светом. Она искренне считала, более подходящей кандидатуры на трон в государстве не сыскать. Экрута не замечала. Был и ладно. Авось пригодиться. Старший хоть и не был красавцем, но голову на плечах имел и варила она как положено. Ни единому успеху сына Лисбет не порадовалась. Дуанн вызывал у нее выматывающую мигрень. Лисбет настоятельно подыскивала ему пару, руководствуясь правилом, ,,женится - остепенитсяˮ. В будущей невестке видела лишь одно качество, называемое в народе и обиходе ˮебли...остьюˮ. Дочери её раздражали. Когда Лисбет пытались сообщить или поведать о Элори или Медани, слушала невнимательно, если вообще не прерывала.
  − Оставьте мокрощелок в покое!
  Придворные пожимали плечиками, затыкались и шушукались. Безумная, что вы хотите? Но чтобы сказал после увиденной сцены Ассаф? Лисбет не единственная чокнутая!
  По уходу Херцла, потребовалось некоторое время прейти в себя и королеве и астрологу.
  - Надеюсь ничего тревожащего в гороскопах моих детей? - вспомнила Лисбет о присутствии Ассафа. То, что несвоевременный гость стал невольным свидетелем, ее не обеспокоило.
  − Нет-нет! Все хорошо, − расшаркался астролог. - Но я принес совершенно новый и хотел показать его вам.
  − Новый? Чей? Короля?
  − Прежде взгляните на него, мистресс Лисбет, − заверил Ассаф. - Вы сочтете его прелюбопытным.
  Астролог старался казаться искренним. Бывшему медику легче легкого. Когда изо дня в день врешь пациентам - привыкаешь, приобретаешь навык в легкости фраз и витиеватости речи. Двусмысленность не обязательна, но приветствуется.
  Неделю назад Ассаф, выкроив свободный часок, собирался посвятить его изысканиям рецептур трансмутации свинца в золото. Время от времени он занимался подобными пустяками.
  − Еррундой! - именно с длинным грассированием ,,рˮ, отзывался он об подобных опытах, во время пространных бесед с знакомыми алхимиками.
  Последователей Гермеса Тресмегиста за подобные занятия Ассаф неизменно порицал, ибо считал превращение обычного в обиходе металла в редкий, выдумкой. Что же подвигало его самого к порицаемым опытам? Пиетет перед Асмусом Скептиком, утверждавшим: Редко, но случается, неблагородное становится благородным и только после многих трудов. Что если Скептик прав? Впрочем, никак не скинуть со счетов и осуждаемое всеми корыстолюбие. Беззаветное служение науке не снимало остроты вопроса личного благополучия. Вот здесь и вставала перед Ассафом дилемма, уверовать авторитету Асмуса или же прибегнуть к средству, рекомендованному, величайшим из великих, Джоном Ди? Ассаф склонялся к последнему и готовился воплотить способ повышения материального благосостояния описанный Ди в ,,Роге Венерыˮ. Способ рискованный, но при положительных результатах позволяющий навсегда забросить реторты и кукурбиты, и посвятить остаток жизни астрологии. Занятию ээээ... ˮбожественной незамутненностиˮ, кажется так охарактеризовал выбранное Ассафом поприще кто-то из титанов ума ушедшей эпохи. То, что Ди подбивает поставить на кон бессмертие души, астролога не пугало. Он не дилетант! А сомнения и страх есть удел бесталанных трусов!
  Ассаф уже разжег огонь в тигле, когда к нему явился занятный посетитель. Рыхлая кожа щек свидетельствовала о пережитой оспе. Глаза навыкат, веки без ресниц, брови в не проходящем изумлении задраны вверх. Чувствовал себя гость в незнакомом помещение комфортно, робости при виде атанора - алхимического стола, не испытывал. Говорил безо всякого смущения.
  − Люди боятся науки, − утверждал все тот же Скептик. - Она подрывает их веру в Создателя. Познание вот истинная беда!
  Профессия, Ассафа, предполагала постоянные контакты с людьми и желательно на долгосрочной финансовой основе. Некоторые из них действительно становились его клиентами. Увы, очень редко постоянными и совсем уж нечасто состоятельными, щедро оплачивать астрологические услуги.
   Посетитель не походил ни на богатого клиента, ни на человека кому интересна астрология, как наука или хотя бы её прикладная сторона. Представился гость мэтром Когри, хотя судя по рукам и манерам ни к сохе крестьянина, ни к молотку ремесленника он отродясь не притрагивался.
  − Чем могу быть полезен? - задал Ассаф обыденный в таких случаях вопрос.
  − А вы хотели бы быть полезным?− обескуражил астролога дерзкий посетитель.
  − Конечно, − подтвердил Ассаф готовность к сотрудничеству. - Природа не терпит бесполезности.
  − Это упростит жизнь и мне и вам, − остановил Когри астролога, не дозволив влезть в дебри казуистики. Надо отметить, остановил наиболее приятным Ассафу способом. Шмякнул на стол увесистый кошель.
  Шшшшмяк! − тугой, глухой, солидный звук от плотно набитых монет. Выпирающие тонкую кожу гонты намекали на золотые марки.
  − Думаю, этого достаточно.
  − Смотря для чего, − скромничал Ассаф. Деньги просто так на стол не кидают. Многие путают астролога и аптекаря. Если надобно приворотное зелье он разочарует гостя. Не варит! И на черном зеркале не гадает! За этим будьте добры к шарлатану Эйкину.
  − Купить ваше время для составления гороскопа. Нового.
  − Значит, у вас уже имеется гороскоп? Кто его составлял? И чем не устраивает прежний?
  − Составляли его вы, а чем не устраивает? - Когри указал пальчиком на кошель. - Давайте об этом и потолкуем.
  Он сунул руку в поясную сумку, извлек и протянул свиток Ассафу. Будучи человеком щепетильно относящимся к всякого рода профессиональной халтуре, астролог поспешил развернуть бумагу. Действительно рука его и составлял он гороскоп не далее полугода назад.
  − Простите, но это не ваш! - возмутился Ассаф.
  − А кто утверждал, что он мой? Всего-навсего лэйт Кэрэн.
  − Ничего не понимаю, − уставился на посетителя озадаченный астролог.
  − И не удивительно. Вы ведь не спросили за что получили столько денег. И заметьте, − посетитель сунул руку в кошель и достал оттуда марку. - Чистое золото без примеси свинца и солей реагентов.
  − Так что вы хотите получить за свое золото? − осторожничал Ассаф. Ему, кажется или его действительно хотят подкупить.
  − Внесете в гороскоп лэйт Кэрэн небольшие изменения.
  − Исключено!
  − Послушайте...
  − Исключено!
  − Да, послушайте...
  − Я не занимаюсь подлогами.
  − Дайте сказать! - рявкнул Когри, теряя терпение.
  − ??? − возмущенно пыжился на крикуна астролог.
  − Труд ваш не настолько велик. Добавите несколько строчек, − мэтр Когри сдвинул брови, формулируя правку. − Она будет править неким государством и выиграет две больших битвы. На суше и на море. Не строчкой больше.
  − Я ручаюсь за составленный гороскоп. И могу поклясться о его соответствии полученным мною расчетами и не стану обманывать лэйт Кэрэн!
  − Вздор! Я не требую обманывать лэйт Кэрэн. Не зачем. Ей даже не обязательно знать о существовании исправленного гороскопа!
  − Для чего же тогда нужно добавление? Кого надуть?
  − Ну, уж сразу надуть. Ввести в легкое заблуждение.
  − И в чем отличие?
  − Господи, ну до чего ученые бывают твердолобы. Во всем! Вы покажите его мистресс Лисбет, она расскажет о нем королю. Гильф Второй не примет посольства из Ногра. Девушка всего на всего не желает выходить замуж за чужеземца и покидать Асгейрр. Вы ей поможете. Мы ей поможем.
  − Я не участвую в дворцовых интригах! Я ученый. Я отказываюсь!
  − Понимаю... Понимаю... Очень даже понимаю.... Приходит незнакомый человек и требует поступиться профессиональными принципами. Только много ли они стоят, если вы могли спасти, в данном конкретном случае лэйт Кэрэн, но не спасли.
  − Это не мое дело!
  − Не ваше. Мое. И вы выполните мою просьбу, нравиться вам она или нет.
  − И как вы меня заставите?
  − Легко и просто. У вас же имеется собственный гороскоп?
  − Нет.
  − Как так?
  − Истинные астрологи не составляют гороскопов для себя!
   ,,Истинныеˮ прозвучало очень хорошо. Почти как доказанный и неоспоримый аргумент в судейском разборе.
  − Но кто-нибудь из друзей составлял его вам?
  − Я мало с кем контактирую. Во всяком случае, из тех, кто служит астрологии.
  − Тогда вам стоит взглянуть на это, − посетитель протянул маленький свиточек.
  Ассаф с недоверием взял из рук бумагу...
  − Тут ничего нет, − удивился тот.
  − Конечно, нет. Пока нет. Но возможно появиться и будет иметь к вам непосредственное отношение. Тут хватит место для эпитафии, для ужасающих предсказаний, для дотошных расчетов траекторий светил и плохом влиянии планеты. Ратху ваша планета?
  − Прошу немедленно покинуть мой дом! - возмутился Ассаф угрозе.
  − Вы абсолютно не подумали.
  − Я все хорошо обдумал. И не могу исполнить вашу просьбу. Уходите!
  − Уйти то я могу, но могу и вернуться. Вас не волнует как скоро?
  − Вы угрожаете мне?!
  − Вовсе нет. Угрожать удел бессильных Я пытаюсь, А − сделать вас чуточку самостоятельней в плане финансов. Бэ − убедить помочь лэйт Кэрэн. Цэ − предупредить об опасностях невыполнения А и Бэ. Несколько отдает математикой, но уж лучше ей, чем вонью анатомического театра. Вы знакомы с Велизарием?
  − Не имею чести.
  − Он сейчас изучает один важный вопрос. Отличается ли мозг умного человека от мозга городского дурочка? Уже есть первые результаты. У покойников абсолютная идентичность!
  − Но мое имя! - взмолился Ассаф, сдаваясь под столь ужасающим аргументом.
  − Больше думаете о бренности бытия. И краткости дней.
  Ассаф осторожно двинулся вокруг стола. Мысль сбежать показалось ему спасительной. Выскочить в коридор и кликнуть помощь.
  − Мне всегда нравился третий псалом Величия Господня... Жизнь червя и жизнь короля равноценно для Небес... Вот только когда приходить час умирать, все соглашаются быть живым червем, чем мертвым королем. Лукавая может поджидать вас и в коридоре. Откуда известно, один я пришел или с помощником? Вы любите молоко, но не получил ли молочник задаток, подсыпать чего. Цирюльник что скоблит вашу бороду три раза в неделю, возможно уже принял кошель побольше вашего и наточил бритву острее, чем следует. Вас могут подстеречь бандиты у лавки книжника на Флагоносцах. Вы там частый гость. Кстати? Почему вы не купили себе Молох Ведьм? Удивительно мерзкая книжонка! Но... но... но... и еще раз но! Когда попы схватили почитаемого вами до дрожи в пупку Асмуса Юлиуса, известного более как Асмуса Скептика, а схватили его не больше не меньше, за еретические речи, знаете, что спасло его от костра? Наличие в библиотеке упомянутой книжки. Не знаю, Асмус ли делал пометки построчно и на полях, но ему зачлось. Он избежал костра и закончил дни в Горном скиту, переписывая набело хулимое им Святое Житие. Но что зачтется вам? Рог Венеры? Гермес Тресмегист? Или ваше последние приобретение у антиквара, гравюры Иоанна Ангела? Но пока попы раскачаются, вы к тому времени поскользнетесь на мокрой набережной, где любите гулять в любую погоду. Другой вариант, некто Клебб продаст вам чудесную вещицу из Бэнеу или Эйриша, отравленную дыханием Мором. А ваши реторты и колбы из великолепного мюрского стекла? Вполне возможно на их стенках осели еще не ведомые науке ядовитые соли! Неосторожное движение, порез и мэтр Коломбо с удовольствие сделает вашу посмертную маску, а мэтр Велизарий с не меньшим удовольствием вскроет ваш черепок. Поверьте, я уверен в сказанном. Я не пугаю вас и очень ценю как именитого астролога, но и вы цените меня как мэтра в той области, в которой подвязался много лет назад.
  − И что же это за ремесло?
  − Искусство. Искусство воплощать чужие желания. За деньги, разумеется. Большие деньги. Алхимией столько не заработать и астрологией тоже. Славу и известность может быть, но не денег. Так что... Задаток внесен, не важно кем, внесите вы и я улажу ваши дела, и вносителю не о чем волноваться. Поручение будет выполнено! Так или иначе. Вами или кем-то другим. Более... хотел сказать покладистым, но скажу умным.
  Ассаф усиленно посопел размышляя. Как быть? Бумага, которую он держал в руках, казалась ему неприглядной. Одно дело продавать умение, другое предавать его.
  − Столько мук из-за пустяка, − подивился Когри метаниям астролога.
  − Это не пустяк!
  − Поверьте, гороскоп этой девочки − пустяк.
  − Не пустяк!
  − С чем сравнивать. С моей и вашей жизнями?
  Ассаф окончательно сдался. Сказать не сказал, повинно опустил голову.
  − Можете не спешить, − не торопил посетитель. − У вас неделя. По её истечению мистресс Лисбет должна ознакомиться с гороскопом лэйт Кэрэн.
  − Как вы узнаете, выполнил ли я ваши требования?
  − О, у этих стен столько ушей! Вы крайне удивитесь, что они порой слышат! Например, Малиновка? Вам знакомо?
  Ассаф готов провалиться от стыда! Он покраснел! Малиновкой он нежно дразнил свою служанку, когда настаивал на близости.
  − Вот видите. Так что узнаю.
  Посетитель уже стоял на пороге, не преминув повертеться перед большим металлическим зеркалом. Кривляка!
  − Позвольте... от чистого сердца.... Честно! Забросьте ваши опыты со свинцом. Задача не имеет решения. Лучше займитесь ядами. Не поверите, сколь прибыльно можно составлять рецептуры веществ без запаха, вкуса и цвета, способных убить в течение необходимого срока. Скажем два дня или месяца. Полгода. Многие находят приятным сознавать и наблюдать недруга, который и не подозревает, что мертв. Или другой пример. Осмунд. Отравив свою ветреную жену, рейнх понял, сколь сильно и трепетно её любит. Он сам мне говорил, последние месяцы жизни с ней, счастливейшие для него! Мелкое нивелируется, истинное возвеличивается! Пред смертью все наши обиды и деяния - грошовый балаган!
  Посетитель откланялся.
  Ассафу очень не хотелось, чтобы его жизнь, человека и ученого, оказалось грошовой. Он жаждал успехов, славы и признания. И он преисполнен надежд заполучить это в скором времени. Судьба Кэрэн, пусть и во всех отношениях приятной девушки, никак не могла перевесить его чаяний. И потому он выполнил просьбу мэтра Когри и пришел к Лисбет Безумной, воспользовавшись дарованным ему правом входить к королеве без доклада.
  Астролог подал свиток гороскопа. Бархатная ручка с безобразно обкусанными ногтями схватила бумагу.
  Гороскоп выписан по всем правилам. По верхним углам покровительствующие планеты, в нижних враждебные. Цветные рисунки и схемы. Отдельной строкой благоприятные дни недели и числа.
  − Я сам крайне удивился, когда мне вдруг пришла мысль уточнить гороскоп. Повод тому ,,Книга суждений о звездахˮ умнейшего... умнейшего Абрахама Бэн Эзрэ, не так давно купленная мной. Удивительное чтение! Удивительное! - ахал астролог. − Сопоставив прежние данные с новыми и кое-что уточнив, внес соответствующие исправления. Лэйт Кэрэн ждет блистательное будущее. Уже сейчас, выражаясь поэтическим языком, её судьбоносные звезды сияют ярче звезд прочих! Лэйт предстоит править единолично и выиграть две судьбоносные битвы. Одну на суше и еще более грандиозную на море.
  Немедленного разоблачения Ассаф не боялся. Ведь перед ним дилетант, а дилетанты безоговорочно верят всему сказанному.
  − Обратите внимание сюда, − Ассаф аккуратненько указал нужное место. - Я перепроверил несколько раз!
  Лисбет прочитала написанное.
  − И ты решил принести гороскоп мне?
  Ассаф сделал пару спокойных вздохов. В мыслях он несколько раз репетировал этот момент.
  − Именно вам. Во дворце не избыток мистресс вашего ума. Вы королева, а к королю мне не скоро попасть. А то, что открылось, разве не достойно внимания?
  − Уверен?
  − Конечно! Лэйт Кэрэн прочат замужество с наследником Ногра. Но у Ногра нет морской границы. А выигрывать битвы, не предназначение женщины.
  − Много ты понимаешь в предназначениях, − надолго задумалась Лисбет.
  Ассаф увидел у нее то выражение лица, которое как нельзя подходило нелестному прозвищу − Безумная.
  − Я оставлю его у себя, − сказала Лисбет голосом не терпящим не только возражений, а даже недовольного сопения! Она сказала!
  − С удовольствием. Для лэйт Кэрэн составлю другой.
  − Обойдется и старым, − пригрозила Лисбет. Ему или девушке?
  − Не смею прекословить, мистресс, − склонился Ассаф.
  Поклон дался легче под тяжестью кошеля. Не такого увесистого, как от мэтра Когри, но достаточно солидного.
  
  
  
  15. Кэффа. Район Губари.
  
  Питейни южной части города одинаковы, что близнецы-оборванцы. Крыльцо в одну ступеньку, дубовая дверь на кованых петлях. За дверью − крепкие столы старого дерева, пережившие прадедов, дедов и отцов посетителей. Громоздкие лавки отполированные сотнями седалищ всех мер, объемов и обхватов. Под потолком густой запах, вобравший вонь немытых тел, чад жарки, сырость кипятка, копоть светильников и еще многих составляющих.
  ,,Два Весельчака" считалось заведением приличным. Шинкарь Морф, по прозвищу Пуздре (язык не повернется назвать его отложения сала животом или брюхом!), степенно расхаживал за огромным, в вечных пивных лужах, прилавком. Пуздре гордился своей питейней. У него отирались лучшие шлюхи, подавалось не разбавленное пиво и вино и, знаменитое жаркое из кабаньей ляжки с чесноком и зеленью. У порога, в должности вышибалы, торчал его пасынок. Пока Морф был в бегах, случилась с ним в молодости такая оказия, покойница-жена прижила дите невесть с кем. Здоровья пасынку бог послал за семерых, сэкономив и значительно на умишке.
  На удивление, сегодня, в шинке не много народу. Толи оскудели наличностью, толи жадность заела, толи еще какая причина нашлась отказаться от доброго, перченого до слез, куска свинины и от кружки пива. Да пиво-то какое! Темное! Выдержанное! Пахучее! В светло-коричневой шапке пены! По горлу само катится. А вкус! А отрыжка! Что за пиво без отрыжки? Так, моча подкрашенная!
  В уголку бродяжка скромно хлебал кашу с молоком. Деньга завелась, почему не позволить себе не только сухари и воду. От воды конечно непрямая польза. Харя так распухает, любой человек сообразит − голодует несчастный. С другой стороны, скорее ноги протянешь, не жравши. Впрочем, сейчас мысли у бродяжки тонули в миске с кашей и молоком с толстой сливочной пенкой. А когда он покончит с едой... ,,Мордатыйˮ* грел потайной кармашек. День завтрашней он день завтрашний и есть, что будет, не загадывай, не угадаешь. Мор, светопреставление, война? Живи сегодня! Бродяжка чуть убавил темп хлебания.... Кадык жадно дернулся. Сегодня на десерт − шлюшка! Разложить бедовую, разогреть ласками, сойтись не торопясь. Чтобы квохтала, рыбой выловленной жадно хватала воздух, зверюгой дикой рвала спину ногтями.
  − Шшшлюююп! − бродяжка шумно втянул выкатившуюся на губу соплю. От дум ли сладких, от еды ли вкусной?
  Левее едока каши спал перебравший сервиент. Сложил руки перед собой, опустил голову. И не надо ему мягче подушки и чудесней снов. Дрыхнет себе. Время от времени громко икает, тяжко глотает подступавшую к горлу рвоту. Иной раз и бзднет. А чего? Во сне-то?!
  Поодоль, торгаши, набарыжившие немало, по-быстрому допивали четверть фарозского. Вечерело и они торопились уйти. Ночью на улицах не особенно спокойно. Карманы вывернут, весь навар пропадет. Но навар ладно, еще приварится. А голову снимут, не отрастет. Почти на бегу разлили по последней с горкой.
  − Ну, будем здравы, мессиры, − благородно выдохнул наливала. Дружно запрокинули кружки, похватали закуску и за дверь!
  Музыкант отставил гитэйру в сторону. Музицырование не вызывало интереса, а значит ничего не подадут. Для чего терзать струны и душу? Горестно сие... Охладел народ к высокому искусству изящного слова и музыки. Довольствуется вульгарным примитивизмом...
  
  Прекрасный призрак предо мною предстал
  И у меня не волос дыбом встал!
  
  ...Разве это искусство?
  Разобиженный на бескультурье музыкант, обвел зал угасшим взглядом. Утешение нашел в дешевом лайбройском пойле, вине столь паршивом, что за него даже не брали налог при вывозе за пределы страны. И где ж такое пьют и не давятся?
  Ныне Морф прибывал в умиротворенном градусе расположения духа. Таких градусов у него три: хороший, когда народ валом, вино-пиво рекой, жратва горой и к шлюхам очередь; умиротворенный (наш случай!) когда думаешь не о доходе, а житие-бытие: паршивый, когда клиентов нет совсем, или винтенар Коул и его держиморды нагрянут поесть-попить за спасибо, или буза учинится. По нынешним порядкам такое происходит запросто! Уж коли королевские чада плюют на закон, что спрашивать с подданных? Особенно с тех, кто этот закон и в лучшие времена не соблюдал, владение оружием считал добрым ремеслом, а большую дорогу подходящим поприщем для реализации врожденных талантов, наклонностей и предрасположенностей. Впрочем, в большинстве своем, у Морфа столовались вполне приличные люди. Приличные это те, кто платят или за кого платят. Как сейчас. Молодые васлеты заняли местечко и коротали времечко за выпивкой, закуской и разговорами.
  Из кухни высунулся Терри - пакостник и вор, тощий и длинный как осиновая жердь. Из-под жидких сальных волос чуба блеснули хитрые мышиные глазки.
  - Жаркое готово! - пропищал мальчишка, оголяя в подозрительной улыбке (опять сожрал чего-то!) гнилые зубы.
  Недовольно зыркнув на прислугу, не будь Терри единственным отпрыском сестры, давно бы выгнал в шею, Морф распорядился:
  - Подавай мессирам! - и отвлекаясь на знакомую кособокую фигуру, поторопил паршивца. - Пошевеливайся!
  Терри юркнул обратно на кухню и вскоре мелькал в зале.
  Морф поприветствовал подошедшего горбуна. Калека обряжен в тряпье с огромными пестрыми на показ заплатами. Сильный ожег с левой стороны лица скрывал некогда срезанное клеймо вора из Лафии. Правая трехпалая рука ловчее и сноровистей левой, разбитой в пытке. Волосы не чесаны, но не грязны, а умело обсыпаны золой и соломенной трухой.
  - Милость Создателя! - приветствовал горбуна шинкарь.
  - Во спасение милостью! - ответил гость.
  - Пивка? - спросил Морф - Для такой важной персоны не поленюсь, расстараюсь нырнуть в подвал за холодненьким.
  Горбун на ля-ля не повелся. Хера от Пуздре дождешься холодненького с подвала. Да и что ему пиво! Есть повод!
  - Вина, - усмехаясь показной галантности заказал горбун. - Сегодня длань подающих не в пример щедрее вчерашнего.
  - С чего бы? Горб подрос? - ответил ухмылкой на ухмылку Морф, отчиняя кувшин и протирая краем фартука кружки для себя и гостя. Горбун любил лиастос, но ничего обойдется и кисленьким тафелем.
  - Горб не причем. Будь он с Фрисс, никого не разжалобит. В Нижних Сплавинах чумные появились. Вот у кого грехов много и раскошеливаются. Забыл? Деньги брошенные калеке сирому все одно что жертвованы Святым Небесам и воздаются сторицей. Жить хотят, сучата, дольше преподобного Мосса*!
  − А кто не хочет? Хоть букашка, хоть человек, от лишнего денька не откажется. Про чумных правда или трёк базарный?
  − Не поручусь за языки. Но за деньгу просили молиться Мавронию. Он первый заступник в болестях и немочах.
  − То есть брех? Зачем же мелешь?
  − Надо же разговор поддержать?
  − Тогда по прачку поделись.
  − Чего же я буду имя честной женщины трепать! - возмутился горбун.
  − А ты про себя! - поддел Морф. - А то слухи...
  − Ну, я еще не дошел до крайности о себе сплетни разносить.
  − Тогда про другое скажи.
  Горбун наполнил свою кружку. По установившейся между ним и шинкарем приятельской традиции первое угощение за счет заведения. Последующие за свои кровные. Выпил и довольно выдохнул. Хорошо! Теплый хмель приятно и сладко туманивал голову.
  - Могу про другое, - согласился горбун, поглядывая через плечо в зал шинка.
  - О жене кожевника и пекаре рассказывали трижды. О народившемся шестипалом младенце тоже, − предупредил Морф. Горбун мог часами городские события рассказывать. Всю брехню не переслушаешь! - Давай чего посвежей. Не очень-то отлучишься от прилавка с людьми поболтать. Мой папаша за ним и помер.
  - Не иначе застукали, колодезной водицей пиво разбавлял.
  Морф довольно гыкнул. За папашей такой грешок водился.
  - Ну, давай удиви, старину Морфа!
  - О Фамуке, ростовщике с Южного Базара, слыхал?
  По-хозяйски предупредительно, Морф сам налил горбуну вина до верху кружки.
  - Скажешь разорился и я обещаю тебе пятидневное довольствие, комнату и шлюху в придачу. Все даром.
  Гость не откладывая на потом, отпил половину налитого.
  - Разорился!! Долго ждать придется. По всему к Соломенным вошел.
  - С чего бы Соломе такую паскудину привечать? - усомнился Морф, наблюдая, как горбун допивает остатки.
  - У Соломы спроси, − осклабился горбун одолев выпивку. - Не вхож? Тогда дальше слушай. Крэйк с ним месяц назад крупно поцапался. На понятиях разошлись.
  − Ну и разошлись. На то и понятия. У кого есть, у кого нет. У Фамука точно нет. Ни совести, ни понятий.
  − Ладно, бы так. Только нынче Крейка из канала выловили. Неделю наверно с раками мылся. Распух. Еле признали.
  − Могли свои приголубить.
  − Кто? И за что?
  Морф пожал плечами.
  − Мало ли....
  - И Здоровяк с ним пропал.
  Морф насторожился. Крейк со Здоровяком не разлей вода последнее время. Особенно последнее время.
  Горбун и шинкарь подумали об одном и том же. Подчищают?
  − И Джога не видать последнее время.
   − Насчет Фамука думаю мимо, − рассуждал Морф. − Трусоват. С ржавыми слюнями* никогда не связывается. Покойников боится. Но со стриженных* слов нет, хабар принимает. А что к бейлифу никого не мели?
  − Из стоящих нет, а мелкоту, ту за всегда к ответу притягивают. Кошель срежут, девицу к непотребству ссильничают, вещички обнесут. Жизнь идет.
  − А что люди хорошие про то бают?
  − Разное. Но по большей части помалкивают. Мути много. По всему тех, кто королевский обоз придавил, в убыток списывают...
  Горбун подался вперед...
  − Вот ведь в чем штука... хабара с того обоза никто в глаза не видел. Ни у кого. Ни у рыбалей*, ни у прилавочников* не мелькнуло и крохи малой. С того думаю и Крейк, и Здоровяк и Джог....
  − Лишнего не плескай, − остановил треп Морф. − А не держится, палец в рот засунь*.
  Горбун жестом попросил Морфа наполнить кружку.
  - Боюсь, цапалка не совладает. Пролью.
  Морф налил половину. Недопитый кувшин убрал. Конец угощениям и разговору.
  - До дому как дойдешь? Совсем захмелел. Темень несусветная. Гляди сервиенты загашник проверят.
  - У меня-то? - пьяно ощерился калека.
  - Горбатый не святой.
  Убогий лихо намахнул остатки вина...
  − Забегу, как не мимо буду.
  ... и двинулся к выходу.
  − Забегай, если и мимо будешь, − ответил Морф принятой в некоторых кругах фразой.
  Шинкарь внимательно осмотрел присутствующих в зале. Мог ли кто слышать слова горбуна? Пожалуй нет. Но ведь не у кого на лбу не написано ,,уши"*. И еще вопрос чьи. Мало горбатый, без языка оставят. Некоторые не любят когда лишнее треплют.
  Морф убрал кружки и по-хозяйски развез тряпкой по столешнице пролитое вино. Вот так бы запросто затереть тревожные мысли, одолевавшие последнее время. Папаша, натаскивавший его ремеслу торговли, называл это нюхом на неприятности. Но о чем беспокоился родитель, не шло дальше урона кошельку.
  Шинкарь невнятно выругался, прогоняя раздумья.
  - Наше дело торговое...
  За столом молодой компании громко загалдели. Пятеро юнцов (для Морфа и тридцатилетний - сопляк!) коротали вечерок за доброй чаркой. Не сказать что расфуфыренные павлины, но одеты соответственно столичной моде. Преобладание синего и зеленого − цвета короны, подчеркивали лояльность к королевской партии. Сейчас, когда мятеж подавлен, никто не рискнет носить фиолетовое с голубым. Мода модой, но молодые люди поголовно при оружии - мечи и басселарды*, в поддеве кольчужные колеты. Ночью город принадлежал тем, кто не боялся темноты улочек, черноты площадей и что важно, себе подобных. Если не получилось по молодости бесталанной добиться славы на поприще ратного служения, то почему не вознестись к её вершинам на волне скандальных выходок и эпатажных проказ? Едва ли минул месяц, как неведомо куда запропал Ханк Ксан. Жители Кэффы до сих пор с содроганием вспоминают буйного удальца, взрастившего в себе все мерзкие человеческие качества и наклонности, как искусный садовник взращивает редкие цветы. Но кто из нас чист душой и подобен ангелам? Кому сидить? Прискорбно другое, обделив кротостью и милосердием, природа, даровала Ксану выдающийся талант фехтовальщика мечом. Впрочем, меч слишком узкая специализация. Ксан сражался любым оружием, с любым противником или несколькими, при любой погоде, в дождь, в снег или зной, в любое время суток, будь то ночь или погожий денек. Все памятен его поединок в слепую, с завязанными глазами, на слух, с лэндлордом Арби. С несчастным лэндлордом Арби. А как он поступил с близнецами Бедли и Хором? Нанес им раны! Бедли на левую щеку, Хорому на правую.
  − А то, не различаю! - хохотал Ксан, через минуту прикончив обоих.
  Общий список жертв негодяя значителен. Перечислять не хватит дня. Ксан убил брата своей любовницы, вздумавшего препятствовать их встречам. На ступеньках Собора Ангельского Света порешил трех наемных убийц, подосланных рейнхом Жиссо, поквитаться за опороченную дочь. Прилюдно выпотрошил мэтра Гоноби, известного столичного фехтмейстера. Умышлено рассорился с сотником массариев и убил его вместе с вмешавшимся в ссору вентинаром. За полгода своего безумия Ханк Ксан отправил к праотцам более пятидесяти человек, в последний месяц - двенадцать! На него охотились как на зверя, устраивали засады, стреляли в спину, нападали толпой. Смерть не брала скандального провинциала. Наоборот, благодаря ему, регулярно снимала обильную жатву. Он был душой всякой компании, центром всякой смуты, острием всякого эпатажа. Его проклинали матери убитых, на него точили зубы законники, его предали анафеме попы. Королевского нотария завалили просьбами, требованиями, жалобами приструнить распоясавшегося бретера! Нотарий, взывая к королю, изводил кипы бумаги. На что получил устный ответ.
  − Пусть лучше владеют оружием или бьются с ним скопом. Что до порченных девок. Ни один кобель суку не тронет, если сама не позволит.
  Нашлась ли управа на Ханка Ксана, или образумился, но пропал и, следов его отыскать не удалось никому. Растворился в ночи, что щепоть соли в морской волне. Но кто помешает воскреснуть пропавшему? В столице или другом месте.
   Как твоя коллекция, Жош? Пополняется?  вроде невзначай поинтересовался полнощекий смуглявый Руг у приятеля.
  Компания заинтригованно оживилась. Стукнули отложенные ложки и ножи. Какая еда! Дальнейшее надо и слушать и видеть.
  Веснушчатый весельчак Жош, картинно, с ловкостью щипача* извлек из кармана трофей любовной победы, кружева женской нижней туники. Не с подола!
  − Ооооо! - восторгались приятели. − У тебя их уже мешок набрался!
  − Половина! - отказался от лишнего Жош, натянул кружево, и провел под носом, вдыхая запах. − Как вспомню....
  − Вспомни! Вспомни! - гомонили приятели, требуя подробностей.
  − Это... так... лично..., − дразнился сердцеед и скривился чихнуть. - Ой! Ой! Волос щекотит!
  − Га-га-га! Рассказывай! Га-га-га! Откуда волос! Га-га-га!
  Жош, убрав волосинку, повторил ,,дразнилкуˮ.
  − Как вспомню....
  − Рассказывай!
  Рассказчик тянул время, купаясь в лучах дружеского обожания. Он хитро подмигнул музыканту, сосавшего кислятину.
  − Могилу Лизон, знаешь?
  Служитель высоких муз обреченно кивнул.
  − Давай! − Жош перекинул ему монету.
  Не обошлось без второго вздоха. Как низко можно пасть, в погоне за хлебом насущным. Эх! Пропади оно все!
  − Под этой плитой
  В покое,
  Устав от любовных боев,
  Лежат - впервые
  Пустые -
  Ножны для тысяч х...ев!
  Оглушительный успех! В подставленные ладони звездопад из пенсов и фартингов. В пору усомниться, стоит ли заниматься высоким искусством, когда за вульгарность платят гораздо лучше и чаще?
  − А куда подевался твой дирк?
  Жош сделал непонимающую мину. Какой дирк?
  − Который с твоих слов тебе подарила...
  − Ах, дирк...., − сразу вспомнил Жош.
   Так, так, так...,  погрозил ему улыбчивый Петанж. - Любовь оказалась короче недели.
  − Пришлось обменять, − раскаялся обладатель веснушек.
  − Интересно на что?
  − На беспрепятственный доступ к ....., − Жош сложил ладони, оставив между ними щель, через которую посмотрел на приятелей.
  Поняли и восхитились находчивостью.
  − И только? - не верит Руг. − Тупой ножик и победа?
  − Пришлось расстараться. Как говаривал мудейший из мудейших Иво Фрашери, цитадели чаще сдаются перу, чем клинку.
  Согласье двух сердец и ху... с пиз....й
  Рождают сладость высшую, друг мой.
  Ханжи её поносят вероломно,
  Но ты свой ум на помощь призови:
  Любовь без еб...и, согласись, никчемна;
  Еще никчемней еб...я без любви!
  Пока разоблаченного Жоша толкали в бока и всячески шпыняли, Руг набухал в братину добрых десять пинт вина и запустил посудину по кругу. Каждый отпил по три глотка.
   А ты, Валч? Не охмурил ли ты богатыми дарами (взрыв хохота, у Валча с деньгами всегда напряг) вдовушку, совратив со светлого пути вечной памяти почившему супругу? Признайся, не водится ли за тобой греха по страшней? Не наставил ли ты кому-нибудь рога?
  Валч, поджарый, жилистый парень с задатками бретера, энергично жевал кусок индюшачьей ноги, макая мясо в острый соус.
   Да, да!  изобразил Жош озабоченного отца семейства.  Не навязался ли ты в женихи?
   С таким иероглифом?  Валч ткнул пальцем в шрам на щеке.  Разве к самой отчаянной. Таких в Кэффе не водится.
   Или самой завалящей!  сострил сидящий рядом Руг, над сетованием товарища. Громы и раскаты смеха.
  Валч и сам рассмеялся. Мужчину, конечно, красят ссадины и шрамы, но лучше обойтись без подобных украшений.
   Отстаньте!  попытался он отмахнуться от наседавших с расспросами сотрапезников.
   Не прибедняйся. У тебя талант выискать особ для которых важнее тяжесть самого мужчины , а не тяжесть его кошелька.
  Приятели поддержали слова свистом и стуком по столу. В Хюльке, аппетитная мельничиха предпочла Валча прочим.
  − С моей рожей только в королевском зверинце со смилодоном миловаться.
  − С ним или с ней?
   Хохот, казалось, разнесет стены шинка. Бродяжка оторвался от каши. Спящий сервиент сонно, не открывая глаз, приподнял голову и уронил опять.
  − Зверюга действительно живет в зверинце?
  − Живет. Только к ней никого не допускают. Даже посмотреть.
  − К ней? Значит все-таки она!?
  И опять хохот до слез.
  − И на кой фарозская нечисть королю? - не отставали от Валча.
  Надо было что-то предпринимать, иначе вечер пропадет.
  − На Мэйва натравить, − нашелся парень. − С такой милой мордашкой как у него, он скоро до коленок лэйт доберется.
  − А что? Он еще не добрался? - тут же накинулись на скромника.
   Мэйв! − братина нашла героя. - Мы хотим знать все!  потребовали от юнца.
  Не ожидавший подобного внимания, Мэйв покраснел.
   Ух, ты! За румянился!  захохотал довольный Руг и передразнивая высокий суд, отстучал ложкой по тарелке. Дзынь-дзынь дзынь! - Виновен!
   Изыдите, охальники!  вступился за юношу Жош, лицедействовал в роли священнослужителя и кропил дружков вином.
   Наставь нас на пути праведные ваше поповство!  ,,взмолилсяˮ Петанж.
  − Что за поп без пуза? - не поверил Руг.
  − Не в пузе достоинство....
  Договорить Жошу не позволили. Покатывались!
  Ржут окаянные, чисто жеребцы! Услышит кто, подумает конюшня, не шинок.
  − Окститесь, греховодники! Поведаю вам в назидание историю...., − Жош подождал пока приятели притихнут.  Один тан, чьи владения в приграничье с Худдуром, сподобился захватить в плен двух девиц из сообщества Каменных Сов. Для домоседов, не выезжавших далее родового столба на границе родительских вотчин и юнцов (кивок на Мэйва) общающихся с натурами утонченными, разъясняю, воинских сообществ у юашей тьма тьмущая. И мужские, и женские, и недорослей, ищущих громкого имени, и прославляющих подвигами клановый тотем, и кровнородственные, и братьев, и сестер, и бог ведает еще каких. И все мастаки кровь пускать. Так вот эти две красотки были не из самых воинственных. Из Каменных Сов. Доводись тану схватиться с Огненными Ласками или тьфу! тьфу! тьфу! с Песчаными Рысями, те бы ему уши живому объели. В общем, повезло воителю. Дрались, однако, Совы отменно и перебили уймищу танских мечников. Разозлившись, тан, в отместку, приказал одну повесить на её собственных кишках, а вторую, помыть, если удастся, и привести к нему в опочивальню.
   Око за око!  прокомментировал Руг, довольно потирая руки, словно сам отправлялся карать воительницу на ложе правосудия.
   Не перебивай! Тихо!  зашикали на него.
  Жош выдержал паузу, хлебнуть вина.
   Тан был мужчина крупный да видный,  продолжал рассказчик передавая братину другим,  силой не обиженный, поэтому не очень прислушался к словам своего ветерана, предложившего для начало переломать девке руки-ноги. Послал тан советчика куда подальше и отважно пошел вершить...
  − Месть! Месть!  закончили смолкнувшего товарища, собиравшегося вновь промочить горло.
   Её самую. СвятУю и СвЯтую! − Жош горько всхлипнул. − Девице хватило одних зубов, чтобы с той поры великий воитель и любовник разговаривал голосом храмового певчего! - рассказчик заговаривал фальцетом. − Запомни Мэйв, так поступать нельзя! Особенно на первом свидании.
  − А на втором? - ржали вокруг.
  − И на втором?
  − А на третьем уже можно? Можно? − орала компания.
  − Тоже нет! Иначе епитимья! Пять лет!
  − Откуда знаешь?
  − С неделю как закончилась!
  Смех, вино через край, здравицы, обнимания, братание...
   Наши вчера с Фарозом схватились,  сообщил Руг приятелям, когда гомон стих.
   Опять, небось, Валч с Саганом заедались?  предположил Петанж, вопросительно поглядывая на дружка. Вдруг расколется?
  − За ними не заржавеет, − вставил словечко Мейв.
  Валч всем видом давал понять, сказанное к нему никоим образом не относится.
   Не отмалчивайся!
  − Да ничего не было.
  − Ага, так тебе и поверим.
  − Вот привязались!
  − Ваааалччч!
  У бедняги отобрали тарелку с индюшатиной. Кружку милостиво оставили.
   Сидели мы в Лопухе, на северной стороне площади Неена, эль потягивали,  неохотно отозвался пытуемый любознательными собутыльниками.  За соседним столом фарозцы в кости резались. Деньжата у них водились приличные. Вино, жратвы полно, девки к ним липли. Ну, у Горана глаза и разгорелись. Самому-то играть, кошель пуст. Вот и пристал. Давай, да давай фароз шумнем, как на улицу выйдут, освежиться.
   Ну!??
   Ну и шумнули. Он-то припоздал, а мы с Саганом отдувались.
  − Так его поэтому нет?
  − Поэтому, − Валч прикрыл рукой глаз, обозначив фингал.
  Боевая травма друга вызвала бурю веселья и подначек. Однако Валч вернул себе тарелку и продолжил доедать индейку и не одной подробности сверх рассказанного из него не вытянули.
  Отстав от не словоохотливого Валча, хмельное братство вновь пристала к самому юному. Над кем еще скулить и измываться? В компании всегда иметься такая ˮпалочка-выручалочкаˮ. Самый юный, самый бедный, самый худородный.
   Эй, Мэйв, от твоей постной мины у меня аппетит пропал. Целый вечер ты вроде перекисшую простоквашу хлебаешь,  поддел Петанж, как показалось ему через чур мрачного приятели.
   Налейте парню. Ему сегодня назначено, − потребовал Жош.
  Мэйв покраснел.
  − Ой, ладно Мэйв! - подступил к нему Руг. - Тоже мне секрет. Только немые не шепчутся, лэйт Кэрэн на тебя запала.
  - Ничего она не запала! - буркнул кавалер лэйт Кэрэн.
  Жош приложил кукиши к груди, изображая женский бюст, а покачиванием бедер - походку худосочной пассии друга.
  − Ах, мессир Мэйв, − пролепетал он. - Сегодня я предрасположена вам уступить.
  Весело всем, но не Мэйву.
  − Если вы мессир перестанете тупить!
  − Бу-га-га! - качает пламя свечей гогот.
  − Наливай! - потребовал Руг. - А то скоро он с нами и пить побрезгует. Ему сам камерарий подавать вино будет.
  − А деньги на шлюх выдаст канцлер.
  − Нет! Статью отдельную заведут!
  Бу-га-га! - дребезжит единственное стекло в окне.
  Братину опростали и Руг наливал в кружки. Мэйву побольше, но так чтобы не бросилось в глаза.
  − Фас!
  В дружном салюте, пику* плеснулось через край.
  − За удачу. Пусть она не оставит достойных и вспомнит обделенных, − произнес Петанж и подмигнул Мэйву.
  Мэйв храбро выглыкал вино. Последние глотки вталкивал в себя. Не любил он вина!
  − Поговаривают, скоро прибудет посольство из Ногра.
  − Тогда тебе стоит поспешить Мэйв, − присоветовал Жош.
  − Как говаривал старина Ксан, ставка всегда должна быть высокой, иначе не почувствуешь вкуса победы! − поддакнул Петанж.
  − Он объявился? Что говорит? Где пропадал? - загомонили вокруг. Выказывая искреннюю заинтересованность, спросил и Мэйв, завидуя приятелям, знавших фехтовальщика. Он бы весьма смутился, откройся ему, никто из его собутыльников не был близко знаком с Ксаном. Они его даже не все не видели. Но по умолчанию каждого, Ханк Ксан их закадычный друг.
  − Неа. Знаю, с кем-то драться собирался. А с кем и где не сказывал.
  − Так это когда было!
  − Вот с той поры ни слуху, ни духу.
  Тема пропавшего скандалиста быстро себя исчерпала. О нем говорено на сто рядов. Веселье вновь замкнулось на Мэйве.
  Юноша не разделял радости приятелей, и тому было несколько обстоятельств, в которых он не признается. Присутствующим точно. Ему не нравилась лэйт Кэрэн. Убейте, не нравилась. Не было в ней ни единой черточки, вызывающей в нем симпатию. Вот Дафна Этуро нравилась! До тяжких вздохов, до бессонных ночей, до грешных грез, до торопливых черканий на бумаге при лунном свете, где каждое второе слово любовь. Сперва это была только анаграмма ,,Лˮ, потом маленькая любовь, с маленькой буквы. Дальше − с заглавной. И напоследок уже все буквы в его любви обернулись большими! Увы, чувство не возвысило его. Подчинило. Именно по настоянию Дафны он познакомился с лэйт Кэрэн. Адди буквально притащила его к подруге и представила. Он не желал знаться с лэйт. Она отбирала крохи времени, что он мог посвятить Дафне. Многие бы его поведение назвали дуростью. Знакомство с особой королевской крови крайне полезно и открывает такие перспективы! Полезны, перспективы? Рыбий жир тоже полезен, но кто его любит? Он сделал несколько попыток сближения с Кэрэн. Ничего особенно, так... По сравнению с Дафной лэйт Кэрэн просто рыбий жир! Кому понравиться рыбий жир, когда рядом чудесный торт? Никому! Но Дафна сама просила Мэйва уделить капельку внимания Кэрэн.
  − Ты ей не безразличен! Она только про тебя и трындит. Пожалей мои уши! - жаловалась ему Дафна. - Несколько встреч, пара объятий, поцелуй! Неужели мне тебя учить?
  Проси она за себя, Мэйв бы выполнил любую её прихоть. А так, через силу... То, что заставляют делать, всегда делаешь без желания и уж точно без всякой симпатий. Кроме прочего, он испытывал банальный страх. Оскорбление королевской крови и королевского величия многим стоило головы. Но как он мог отказать Дафне?!
  − Так ты идешь во дворец? - подтолкнул баловня судьбы Жош.
  − Иду, − буркнул Мэйв с обреченностью. Он написал лэйт о свидании. Его же настропалила Дафна.
  − А что так невесело? Иду.... Или ты заранее настроен на поражение. Поверь, победы добиваются настойчивостью.
  − Сочини пару стишков, ты же умеешь, − наставлял горе-влюбленного Петанж. − Не сподобишься, любой поэт за фартинг-два, накрапает тебе целую поэму. Или Жоша попроси, он по этой части мастак...
  − Запросто! - готов помочь Жош.
  − ...Или возьми с собой розу. Лэйт понравиться! Скажи, что представлял её на месте этого цветка, покрывал поцелуями каждый лепесток, держал его на груди, согревал сердцем и поливал слезами, доверял ему самые сокровенные желания и слова. Ну, неужели не мог додуматься до таких пустяков?
  − Он своего тестя боится, − с пафосом заявил Руг.
  − Не тестя. А угодить в Брюхо. Ведь так Мэйв? - тормошил влюбленного Жош. - За тещей не хочешь приударить?
  − Ничего я не боюсь, − огрызнулся юноша.
  − Тогда чего сидишь будто это перед тобой дилемма пускать кого в свою кровать или нет. Пусть она переживает.
  − А ты не должен оставить ей выбора. Ты говорил, у тебя опыт в амурных делишках. Или врал?
  − Ничего я не врал.
  Мэйв не врал, похваляясь любовными успехами. Лишь забыл уточнить, победы вершились над служанками, шинкарками, прачками. И там где ему не хватало терпения или харизмы, вход шли деньги.
  − Тем более. Кто взял одну крепость, знает, как овладеть любой другой.
  Компания весело трепалась, Руг подливал вино. За дружбу, за удачу, за славных предков.....
  От выпитого Мэйв порядком захмелел. Но отказа приятели не поймут. Последние порции он пил, словно заведенная кукла. Розлив. Тост. Пьет. Розлив. Тост. Пьет.
  На ближайшей церкви ударил вечерю. Его спасение!
  − Мне... ндо... дти..., − непослушным языком произнес Мэйв.
  − Надо? Иди! - не стали его удерживать и не потому что сами отъявленные сердцееды и ловеласы. Отправляйся Мэйв прямиком на плаху, и тогда бы его не удерживали. Валч потому что не признавал юношу. Ну, прибился, притерся. Это ничего не значит. Руг видел в Мэйве конкурента. Дафна лакомый кусочек. С чего бы ему мешать интрижке с Кэрэн? Чем она закончится для дурачка? Он-то причем? Жош...Тут все сложно. Уплаченный за хорошего человека, т.е. за него самого, карточный долг, не позволяет отказывать в небольшой просьбе одному тоже очень хорошему человеку. Петанж не остановил приятеля в силу прямого приказа родного брата. Брата он бы рискнул ослушаться, но члена Ордена Святого Храма ни за что!
  Мэйв вывалился на улицу, жадно вдыхая и подставляя лицо под холодный ветерок. Немного полегчало. Пусть не уверенно, но юноша побрел в темноту. На свидание ему не хотелось, хотелось упасть в постель и продрыхнуть до утра.
  Спавший сервиент облевался и его выкинули из питейни.
  − Дома выспишься! - проорал Терри, помогавший вышибале.
  Минуту назад едва тепленький сервиент довольно шустро поднялся с земли и устремился следом за Мэйвом Ланжем. Не догонять, но не упустить из виду.
  Оставшаяся в шинке компания беспрепятственно гужбанила до утра. За них уплачено. А кем и за что, разве важно.
  
  
  
  Гл. 16. Кэффа. Р-н Гайа.
  
  Труды дня не отменяли забот вечера, а отложить их на завтра нельзя. Да и не умел омоньер Ордена Святого Храмна откладывать. Пока солнце не село крутись, трудись, успевай.
  Солано поправил капюшон шапа и прибавил шагу. Он предпочел бы двигаться по грязи верхом. И проще, и чище, и быстрее. Но верховыми их троица привлечет излишнее внимание посторонних. На них и так пялились во все глаза. В Гайа храмовников не больно жаловали. Их, впрочем, не жаловали ни в одном из районов Кэффы. Но здесь особенно. После того, как Орден спалил квартал выходцев из Мольяка, голаджского пограничья с юашами. Редчайший случай, когда храмовники бесцеремонно вмешались в епархию церкви. Орден долго упрекали в жестокости, в попрании законов человечности и государства, взывали к королевской справедливости. В них только что не плевали - боялись! Королю тоже не понравилась деяние Ордена по искоренению адептов поклонения богини Мадж, но совершенно по другой причине. Гильфу ничего с того не перепало. С тех событий, без малого сорок лет минуло, храмовников горожане чуяли за милю, что хороший пес дурного хозяина. С тем отличием, что пес старается убежать, а жители приберегали камень за пазухой. Авось сгодиться.
  − Спешить незачем, − ускорился мейстер Локли за омоньером. Обоих легко, не смотря на почтенный возраст, нагнал фра Киан. Знал, Солано не терпел, когда кто-то отставал или плелся в хвосте.
  − Предпочту прибыть к месту на полчаса раньше. У хозяев останется меньше времени подготовиться.
  − Вряд ли нас..., − Локли поскользнулся, но устоял на ногах, − ждут.
  − Заблуждаешься. Кто стережет чужую тайну, понимает, рано или поздно за ней придут...
  ...Утрешний визит в Брюхо оставил у Солано неприятный осадок. Впустую потраченное время. Омоньер тешился слабой надеждой, задать несколько вопросов Эрду Свену. Локли честно предупреждал, пленник малость не в себе. Но, пожалуй, преуменьшил степень этой самой ,,малостиˮ. Ни искорки разума. По заверениям тюремных лекарей - временно. Но когда одного из медицинских светил попросили спуститься, наотрез отказался, сославшись на занятость. Припрятанной гаррафао* обеспечивал ему занятость до следующего утра.
  Нудный спуск вниз. Невольный счет пролетов и ступеней. За каждым поворотом обязательная процедура. Кто? Куда? Проходите! Порой сервиенты, спрашивая, не открывали глаз и продолжали дремать. Явись к ним воскресший святой Фока и его бы спросили: Кто и куда?
  Воздух сперт и затхл. Вдыхаешь миазмы мочи, экскрементов и копоть факелов. В горле, над кадыком, сладкий ком тошноты. Кто посещает Брюхо, мудро делает это натощак или хлебнув порцию вердеша. Однако на Дне более воздуха ощущаешь нехватку света! Солнечного, факельного, от свечи, от лучины, любого! Пусть бы и от банки со светляками. Но света ничтожно и любой, омоньер в их числе, старается вести себя потише. Ступать бесшумно, меньше разговаривать, не совершать резких движений. Словно это не королевская тюрьма, а вражеская территория.
  В коридоре темень. Сиротливый светильник едва тлеет. Хлюпают лужи. Локли, проглядев, запнулся о выставленное, но не убранное ведро, опрокинул помои. Сослепу сервиент обругал мейстера, но рассмотрев храмовника, извелся в извинениях.
  Выслушивая скупой рассказ Крысоеда, Солано понаблюдал за Свеном в специальный глазок. Пленник безучастно сидел за столом, глядя в пустую тарелку. Сколько длился рассказ, столько и сидел, вычленив себя из происходящего бездействием... безмыслием.
   − Кормят? - спросил омоньер, опасаясь забывчивости здешней охраны.
  Надо знать нравы Брюха. Здесь забыли не только кормить, поить и вершить приговор. Человека забывали. Навсегда.
  − Как положено. Три раза. И сам есть и угощает, − Крысолов осклабился. - Раскладывает на три порции и съедает по очереди.
  Крысоед похож на крысу (или Экрута!!!) и повадками и обликом. Большую. Костистую. Носатую. Хищную. У Солано нет-нет возникало желание потрогать Крысоеда за нос. Не маска ли? Уж больно велико сходство.
  Скрытое наблюдение ничего омоньеру не принесло, и он приказал открыть камеру. Свен не повернул головы на шум движимых запоров и появлению множества посетителей. По выражению на бледном лице, он отсутствовал в темнице, пребывая в пределах посторонним не доступным.
  ˮТакой запросто мог уложить не только Гвиннетˮ, − разглядывал Солано пленника. В облике Эрда проскальзывало что-то от юашей. Пожалуй, слишком резко очерченные скулы. Но остальное? Остальное... Черты присущие жителям из-за Пролива не явны.
  ˮТак же и у Аерна!ˮ - отметил омоньер, мысленно спроецировав один облик на другой.
  Солано, привлечь внимание, достал медальон и покачал перед Свеном. Взгляд пленника не видел ни предмета, ни человека предмет раскачивающий.
  ˮОн и стен не видит,ˮ − думалось омоньеру. − ˮА что видит?ˮ
  − Вы в порядке? - спрашивая храмовник, понимал, сейчас до пленника не дозваться и не докричаться. Но попытка не пытка. Вдруг чужой голос достучится до разума Эрда.
  − Не ответит, − заверил Крысоед. − Я от него звука не слышал, не то, что слова. Раз, специально ему пересоленной каши дали. Сожрал, не поморщился, но так ничего и не сказал.
  Солано недобро глянул на Крысоеда. Что за самоуправство? Кто велел?
  − Так для дела же! - залепетал надзиратель. За не санкционированную инициативу запросто сам на нарах окажешься.
  Встреча завершилась ничем, а весь день прошел в какой-то сумасшедшей и бесполезной суете. С пленником не поговорил, про розы канцлеру ничего не выяснил, с манускриптом не продвинулся не на шаг. Не хватало информации и не хватало Клебба!!!! Проклятый антиквар сулился достать несколько нужных анналов и хроник. Знающие люди уверяли, в городе он еще не появлялся. Само собой напрашивалось, либо сгинул, либо улов настолько хорошо, что клятый барыга не желая терять и малой части, еле-еле телепается по раскисшим дорогам Кайона. Бесполезность усилий доканывала Солано, а мысли его все чаще обращались к ключу полученному от Ваерда. Это был всего лишь шанс не провести остаток времени впустую. Узнать хоть что-то, прежде чем его отлучат от омоньерства.
   Единственный кто порадовал Солано - Локли, пропадавший два дня невесть где.
  − Королеве по статусу положена многочисленная свита, − докладывал он. − Но близкое окружение составляли всего четверо. Две из них уже перед Создателем. Рани Салма Прато, стараниями асколийских разбойников, отправилась на Небо пять лет назад, Эненс Пти-Пон, волей божьей, - около трех. Гайд Брюс живет в Бьюке в Бахайе, в Кэффа только мистресс Янси Ламбли.
  − Жена покойного бейлифа? - припомнил Солано знакомую фамилию.
  − Она самая. Старухе почти шестьдесят.
  − Больна? - уточнил омоньер. Возиться с немощными? Увольте! Хватит Свена!
  − Здорова настолько, насколько позволяет почтенный возраст. У нее свои заскоки, но соображает весьма не плохо...
  Расспросы почему он в этом уверен, Солано оставил на потом. Хватит с него всевозможной говорильни во Фриссе.
  − ...Но даже если разговор с ней ничего нам не откроет, останется еще две попытки.
  − Две? - не понял Солано.
  − Мистресс Брюс и усыпальница. В успех на королевском кладбище я верю больше. Мертвые не лгут. Они могут себе эту роскошь позволить.
  − Туда запросто не попадешь. Ключи у Викария в Апостольском Дворце. А уж какие привести причины добиться разрешения вскрыть склеп королевы Гвиннет...
  − Не все столь печально! - не унывал Локли. Понятно почему. Сладкий выхлоп жаэна* шибал в нос. - Я нашел крота.
  − Не в Брюхе?
  − В Брюхе таких не держат. Но он самый настоящий крот.
  − Настоящие не попадаются. Ордену тем более.
  − Положим, он и не попадался. Честный обмен. Услуга на услугу и меня свели с...., − Локли осмелился пропустить имя, - с кротом.
  − С кротом, так с кротом, − не выказал недовольства Солано. Какое недовольство? В пору хвалить!
  В Кэффа, впрочем, любой другой город не исключение, каждый выживал в меру способностей. Кто-то горбом, кто-то ремеслом, кто-то, разоряя старые склепы в катакомбах города и снабжая антикваров древним барахлом: рукописями, оружием, украшениями и поделками старых мастеров. Таких разорителей и прозывали кротами. Прогулки в темноте, среди могил и тлена, не очень полезное для здоровья занятие. Многие нашли свое последние пристанище среди чужих заброшенных погребений. Многих попы отдали палачам и сожгли. Оставались в живых самые ээээ.... самые ушлые что ли, которых перечтешь по пальцам одной руки. Солано с таким водил знакомство. С Кигэном, человеком среди кротов не последним. Но Кигэн уже довольно стар, в лазы не ходил и ограничивался только рассказами. При случае мог, конечно, сгодиться. Отказывать в услужении Ордену не принято.
  − Усыпальницу пока оставим.
  − Тогда визит к мистресс Ламбли. Сегодня или завтра?
  − Сегодня! - решителен и тверд Солано. Хватит с него бумажной возни! Кроме головной боли и рези в глазах − ничего! Да и характер требовал живого дела....
  ...Улица стремительно тонула в вечерних сумерках. Тени падали с крыш, выползали из подворотен, серели, чернели и уплотнялись в неприветливый мрак. Закрывались лавки, перекрывались проезды, вспыхивали фонари над вывесками шинков и голубятен. Горожане стремились в тепло и уют, к очагам и лучинам, к любимым и родным, к чужим и ,,несвоимˮ. Желтые глаза окон всматривались в ночной город. Мерный шаг сервиентов содрогал мостовую. В далеких переулках уже звенела сталь, и доносились призывы о помощи. Гремела колотушка квартального обходчика. Резче пронимал холод и вонища из сточных канав.
  − И так везде, − перешагнул Локли кучу мусора. − Хлев.
  − Ты бывал в местах, где лучше?
  − Нет, но надеюсь, таковые имеются и когда-нибудь....
  − Города одинаковы. В них живут одинаковые люди.
  − Церковники утверждают, человек происходит от божественной плоти, − посмеялся Локли. - По всему плоть взята у задницы.
  Легкость нрава подчиненного иногда злила Солано. Иногда просто приводила в бешенство. Но мейстер Локли являл собой образчик толковости, расторопности и ума. Без него, и Солано признавал сей факт, не управиться и с половиной дел. Подчиненный, которого не надо подгонять и объяснять десять раз, весьма ценен и редок. Пусть больших симпатий у омоньера Локли не снискал и его язык тому виной, но что не отнять, не гнушался возложенных трудов и не терпел безделья.
  − Надеюсь, попы не слышали тебя.
  − Что такое надежда? - тут же пустился в рассуждения Локли. Чем еще заняться, шагая через лужи и грязь? - Упование на чью-то непроходимую глупость. Военачальник надеется на глупость врага, картежник на глупость партнеров, юный воздыхатель на глупость своей легковерной возлюбленной. Отсутствие перспектив самостоятельно достичь целей, заставляет желать помощи от других.
  − В виде глупости.
  − Точно так!
  − Долго думал?
  − Все время, что вынюхивал и выспрашивал о ближайшем круге Гвиннет. Мы сами надеемся, мистресс Янси, либо поделится с нами известным, либо подтвердит уже нам известное.
  − Поделиться? Уверен? - сомневается Солано в покладистости старой адди. Достаточно вспомнить Лисбет и её окружение. Курвы! И чем старше, тем хуже.
  − Представляй мы, скажем, коллегию нотариев или королевских мытарей, сомневаюсь. Но Ордену Святого Храмна она ответит! Раз Ламбли какое-то время находилась при дворе, она не станет заблуждаться, во что выльется молчание или не разговорчивость. Преступления против короны не имеют сроков забвения. Пусть вспомнит папашу нашего Гильфа. До коронации он вешал друзей братца, с которым грызся с пеленок и не мог с ним не только страну разделить, но и куска хлеба. А как заполучил корону, переключился на врагов единоутробного родственника. Корона олицетворяет не личность. Она олицетворяет власть. А на чьих она ушах не так уж и важно.
  − А ты не исключаешь, что мистресс Янси была всего лишь серой мышкой, которой многого и знать не положено. Ведь в конце концов она вышла замуж за бейлифа. Не очень блестящая партия для адди королевы.
  − Вещи, представляющие для нас интерес, адди знать должна. Статус обязывает. Королева не отшельница, а персона публичная. А публичных персон опекают не только от чужих глаз, но и от собственных секретов. А бейлиф... подозреваю, это был вынужденный шаг.
  − Знать бы, что послужило причиной его сделать.
  − В крайнем случае, купим, − заверил Локли. − С финансами у нее неблестяще.
  − Деньги... − не возразил и не согласился Солано. Недолюбливал он тех, кто торговался. Есть в этом что-то постыдное. Порочное.
  − Предложи я ей вторую молодость, она бы разговаривала более охотно, но серебро тоже сгодится. Оно обеспечит спокойную старость.
  − Все хотят обеспеченной старости, а так же зрелости и юности.
  − Это легко устроить!
  Улица, кажется Беглянок, подалась вширь, охватить фонтан. Слабая струя плескалась в черной гранитной чаше, в черной воде. Ни отражение звезд и луны, ни отражения окон. Дыра посреди мостовой, обложенная крупным камнем. Солано привычно заглянул, увидеть свое отражение или намек на него за мелкой рябью. Чернота в черноте.
  Из тьмы и вонищи сточной канавы, выползла старая карга. Не разглядев впотьмах, кто переел ней, предложила.
  − Девочку не хотите, благородные мессиры? - прохрипела старуха, вытаскивая из-за спины кроху.
  На ребенке старая дерюга, выброшенная хозяевами за ветхостью. Худенькие ручки-ножки девчушки кукольно торчат в стороны. Сколько ей? Пять? Шесть?
  − Этот город еще паршивей, чем я думал, − мрачнеет Локли. Даже его бойкий нрав и веселый градус жаэна отступают пред людской алчностью.
  − Бога не боишься? - зарычал фра Киан.
  − Не боялась, давно бы удавила, − проскрипела карга. - Не жравши третий день. Помоев и тех жалеют.
  Вытирать слезы сирым и убогим не входит в круг обязанностей омоньера и храмовника. Люк Солано отдал бы последнюю рубаху. Омоньер Солано - нет.
  Свернули в левый проулок. Желтым пятном манил далекий фонарь. Где-то здесь обитал медикус Эйкин.
  − Квартал остался, − определил по неведомым ориентирам Локли.
  В разрыв развалин блеснула вода канала и очертания моста Святого Гугона. Из темноты выплыл свет и громыхнули колеса.
  − Перед ликом твоим предстану в наготе души своей..., − гнусил простуженный голос священника.
  В окружении четырех факельщиков в балахонах тащилась телега. Груз из сваленных одно на другое тел, добро обсыпан известью.
  − Ого! Чумные! - удивился Локли негаданной встречи с мрачной процессией.
  Для омоньера это тоже новость. Еще какая!
  Солано стиснул зубы не выругаться. Раньше о заразе он узнал бы одним из первых. Теперь в Ордене не утруждаются владеть важнейшей информацией.
  − От Сплавин второй день возят, − дополнил происходящее Киан. - И из Заовражья.
   Солано не требовал, но Локли взял с собой фра. Тот славился хорошим зрением, отменной реакцией, волчьим чутьем на ловушки и умением обращаться с арсеналом мэтра Амбуаза. Несколько зубилец, молотков, игл и спиц у него в большом мешке за спиной. Локли заверил для эмоционального воздействия. Солано более верил в воздействие прямое - телесное. Но ведь идут к старухе.
  Подходя к дому, Локли проворчал.
  − Пахнет чем-то заплесневелым. Уж не старостью ли?
  Дом семейства Ламбли не представлял ничего особенного. Один из многих. Тронут эрозией равнодушного времени и проказой хозяйского недогляда.
  − Судя по размеру и фасаду здания, прежний бейлиф честный человек. Или слишком мало бейлифом побыл, - Локли забарабанил в закрытые ворота. − Пора представиться!
  Их долго не слышали и долго открывали. Сперва, одна пара глаз оценила поздних визитеров, потом вторая. Когда в окошке появилась третья, Локли пригрозил.
  − Терпение богоугодная черта, но не служителей Ордена Святого Храмна. Стоит ли его испытывать?
  Окошко шустро захлопнулось и, некоторое время за воротами царила абсолютная тишина. Фра Киан успел совершить прогулку вдоль забора и зайти с другой стороны, убедиться, обитатели не сбегают. Мистресс Янси и не собиралась никуда сбегать. Она готовилась принять. В гостиной, при зажженных сорока свечах. Помещение сияло от света. Ни уголка для тени. Ярко во всех закутках.
  Не тесно, но и не просторно. Стол круглый, семейный. За ним чувствуешь локоть сидящего рядом. Поставцы с дорогой и обычной посудой, глиняными зверушками и свистульками. Лукошко с нитками и спицами. Их давненько не вынимали, на цветных нитках бахрома пыли. На видном месте сандаловый старомодный комод. На нем Святое Писание и несколько склянок. По запаху лекарства.
  Мистресс Янси не выглядела старухой. Взгляд жив, брови подчернены, на скулах румянец. Ей не дашь шестидесяти. Ей и полтинник много! Одета не буднично, но и не празднично, со вкусом и опытом бывшей придворной.
  − Чем вызвано нетерпение служителей....
  Янси намекнул - назовитесь!
  − Омоньер Ордена Святого Храмна, − представился Солано.
  − Ваша строгость подчеркнуть важность персоны или дела, по которому вы пришли? - едва заметно улыбнулась Янси.
  Она умела очаровывать. Жаль перед ней солдафоны.
  − Солано, − поправился омоньер.
  − И более ничего?
  − Достаточно, − отказался Солано называть собственное нелюбимое имя. Он думал ограничиться в представлении, но мистресс посчитала по-другому.
   - А кто с вами?
  − Это важно?
  − Конечно. Мне надо знать, следует ли мне отвечать омоньеру в присутствии других служителей Ордена. Или..., − легкий взлет бровей. − Или лучше держать язык за зубами.
  Солано мысленно настроился на сложный разговор. А на что он рассчитывал? На дружеские посиделки?
  − Мейстер Локли, − назвал спутника омоньера.
  Его галантный поклончик вызвал улыбку у мистресс. Вспомнилась молодость. Тогда такие поклоны следовали чаще.
  − Фра Киан, − бесцветен голос третьего.
  − Отложите свой мешок вон туда, фра. Он достаточно тяжел, держать его, − указала мистресс Янси на лавку у двери.
  − Не стоит беспокойства.
  − Если вы боитесь меня побеспокоить, то вам следовало выбрать другое время посещения и уж тем более волочить сюда ЭТОТ мешок.
  − Соседи? - позволил догадку Локли. Про мешок он тактично забыл.
  − В моем ли возрасте бояться сплетен? Скоро вечеря. Живешь не по часам дня, а часам молитв. Их хотя бы меньше.
  Солано оставалось только подивиться, как тонко им намекнули на их срок пребывания в доме Ламбли. Смутить не смутила, но заставила понять − перед ним человек двора.
  − Мы не задержим вас, − пообещал омоньер.
  − Вина? Закуски? - предложила мистресс.
  − Благодарим... И воздержимся от угощения, − отказался за всех омоньер. Из осторожности. Медикус Эйкин предупредил, люди в столице помешались на ядах! Это входило в моду - травить себе подобных, по малейшему поводу.
  − Что же, тогда остается узнать о цели вашего пребывания под моей крышей.
  − Мы хотим поговорить о покойной королеве Гвиннет, − произнес Солано. Он выбрал нейтральное предложение, желая понаблюдать, за поведением и реакцией женщины.
  − Вас не устроили дворцовые хроники?
  − То о чем мы будем говорить, не отражено в них.
  − Возможно, интересующие вас события не имели места быть.
  − Мы знаем на верное, они были и нам хотелось бы знать некоторые детали.
  Мистресс Янси опустила голову к груди, подумав, согласно кивнула. Слова поняты.
  Она жестом предложила сесть Солано, потом пригласила Локли.
  − Фра Киану найдется небольшое дело, пока я с вами разговариваю. Если это то, о чем я думаю.
  Фра застыл у порога. Четвертого стула в комнате не было.
  ˮПредусмотрела,ˮ − понял хитрость Солано. Он разрешил фра уйти.
  − Нет-нет, чуть погодите, − остановила мистресс.
  Женщина достала из комода небольшой свиток, чернила и перо. Села за стол, уверенно и размашисто написала несколько строк. Подождала, пока чернила просохнут.
  − Вы должны подписать, − передала она лист омоньеру.
  Солано пробежал по ровным строкам. Рука у Янси при письме не дрожала. Буковки круглые, строки не сбились.
  В его лице, Орден обязывался выкупить закладные на дом семейства Ламбли, примерно пять тысяч грот и еще тысячу безвозмездно выдать некоему Миллису Лиу.
  − Милл доводится мне внучатым племянником. Очень славный мальчик. Единственный родственник по линии прялки*.
  − После нашего разговора, − согласился Солано на условия. Торговаться он бы не стал, попроси она вдвое. Но надо знать, за что платить.
  На отсрочку мистресс не согласилась.
  − Никаких после. Вы подписываете, я отсылаю это нотарию со своим человеком, и вы вольны спрашивать о чем угодно. Я отвечу максимально подробно и максимально искренне.
  − Максимально? Уверены? - усомнился Солано.
  Янси чуть откинулась на спинку стула и убрала руки со стола. Лицо спокойно. Безмятежно. Она не боялась разговора. Ведь разговор нужен, прежде всего, им, а не её.
  − На вопрос сколько раз я изменила своему мужу, назову имена и количество и даже отвечу, понравилась это мне или нет. Возможно, ответ вас разочарует, но это будет предельно честный ответ.
  − Мы будем говорить о Гвиннет, − озвучил круг интересов Солано.
  − Понимаю. Ордену нет дела до моих любовников, но есть дела до любовников покойной королевы.
  − Любовников?
  − А вы думаете Свен единственный? - хитро сощурилась Янси. - Ведь речь пойдет о Свене? Или я ошибаюсь?
  Солано, не говоря ни слова, подписал документ, поставил оттиск и вернул бумагу.
  − Пусть фра Киан проводит моего человека и вернется.... За мешком.
  Солано предпочел бы несколько иной тон разговора. Люди обещающие говорить правду, охотнее всего поделятся ложью. Бочками лжи в которых не наскрести и ложки истины.
  Вызвали слугу. Тот явился уже готовым к выходу. И тут предвидела?
  − Отдашь мэтру Хубэру. Лично в руки!
  Слуга понятливо кивал и кланялся. Выпроводив посыльного, женщина облегченно вздохнула.
  − Вы позволите? Мои капли?
  Накапала в ложку пять капель настойки валерианы, затем добавила еще три из другого флакона, долила вина и выпила.
  − Молодым радуешься регенгушу, а теперь лекарствам. Раньше желаешь ярких чувств и ощущений, а сейчас предпочитаешь не чувствовать ничего.
  Мистресс Янси вновь села за стол, на этот раз, прихватив, Святое Писание.
  − Не будет лишним....
  В силу опыта, Солано не очень верил в благотворное влияние святых книг на правдивость. Скорее можно быть уверенным в совершенно обратном.
  − Как вы догадались?
  Солано предъявил ей медальон Свена. Медальон она сразу узнала.
  − Так и подумала. Он заказал их у мэтра Тьюри. Тогда вся столица заказывал подобную чепуху у чокнутого ювелира.
  − Чокнутого?
  − Платить такие деньги! За безвкусицу?!
  − Вы сказали их....
  − Да. Медальона два. Один болтался на шее Эрда, второй где-то на дне канала.
  − Гвиннет выкинула медальон?
  Мистресс Янси с осуждением поглядела на Локли. Это же очевидно!
  ˮТрудно не согласится,ˮ − признал за ней победу Солано.
  − Вы предвидели, что рано или поздно придется ворошить прошлое? Придется рассказывать?
  − О нем все время рассказываешь... о прошлом. Не обо всем, но часть. Поучаешь молодежь. Вспоминаешь былое со знакомыми и близкими. Тешишься сам. Но время идет. Молодежь не слушает, а близких и знакомых уменьшается с каждым годом. Начинаешь воспринимать себя захламленным чуланом, в котором столько дорогого тебе, но не интересного остальным.
  − Не всем.
  − Ну, вам не само мое прошлое интересно, а поскольку постольку, оно связано с королевой Гвиннет и её интрижкой с Эрдом Свеном.
  − Это была только интрижка?
  − Вы не поклонник труверов и это очевидно. Романы длятся долго, интрижки коротки.
  − Может вы и правы, − согласился Солано. Ему не привычно, что с ним не боятся говорить свободно и спокойно. Большинству из его визави развязывал язык мэтр Амбуаз, после нескончаемо долгих трудов.
  Янси со вздохом провела ладонью по щеке, коснулась подбородка. Не всегда воспоминания приятная штука.
  − Начну с того что ваш Гильф грубая свинья. Именно с этого и начну. Воевать можно с подданными, с соседями, с врагами, но зачем тащить в супружескую постель походные привычки. А он так и делал. Он обходился с Гвиннет, как с обозной шлюхой. С той лишь разницей, что не переуступал своим дружкам, не платил денег, а пользовал исключительно единолично. После его визитов бедняжка ходила враскорячку и в синяках. Полдня проводила в мыльне, мочалом сдирая с нежной кожи его пот, слюни и грязь. Вылавливая вшей и вытравливая...
  Солано стукнул пальцем по столу - ближе к теме! Праведные негодования выслушает позже.
  − ...К спасительному решению избежать унижений, Гвиннет подтолкнул сам король. Кавычки здесь присутствуют. А Гильфа науськал исповедник. Король потребовал наследника, как требуют в шинке вина или жареную утку. Вынь, да положи! − Янси не удержалась от колкости. − Мужчины часто присваивают себе первенство в праве деторождения. Они заблуждаются. Достаточно прибегнуть к некоторым средствам... К лимонной цедре, пить семена моркови или по рецепту Эйкина, использовать хлопковый шарик с растертыми финиками и кожурой аниса, и все обернется в пользу другим. Но здесь интересы короля и Гвиннет совпали. Забеременев, она могла на законных основаниях отказывать своему похотливому муженьку.
  Янси не на долго прервалась.
  − Многие думают, женщины выбирают любовников по каким-то особым признакам. Красоте, богатству, уму или силе. Вполне возможно. Но Гвиннет руководствовалась другим. Сходством Свена с её дедом. Просто поразительным сходством. А так, ей достался худородный, нищий и безвестный сквайр.
  − И как же они сошлись?
  − Никак. Я привела его к Гвиннет.
  − Взяли и привели?
  − Взяла и привела. Она сделал выбор, ткнув в него пальчиком - этот. Прикажите спорить? Впрочем, если Гвиннет и прогадала, то не много. Свен, он.... он, скорее образчик возлюбленного, чем обычного любовника. Но ему повезло очутиться под одним одеялом с королевой, вытеснив на время мистресс Гайд.
  Солано поднял палец, требуя пояснений.
  − Я могла бы не комментировать данный факт, прямого отношения он к нашему разговору не имеет, но скажу. В союзе Гайд и Гвиннет, королева олицетворяла мужчину. Это прибавит вам понимания, почему она не могла смириться с выходками мужа. Она хотела быть...
  − Сверху, − нашелся с верной подсказкой Локли, за что получил признательную улыбку.
  − Именно. Но сверху или снизу, так или иначе, Гвиннет добилась желаемого. Когда Гильф вернулся, ему выложили приятную новость и указали причину, по которой ему заказан путь к ложу королевы.
  − А вы уверены, что Аерн плод любви Гвиннет и Свена?
  − Молодой человек, не очень и умно....
  Это только к Локли!
  ˮЧего она к нему прицепилась?ˮ - подивился омоньер.
  −...я достаточно пожила, выслушивать неуместные куртуазные глупости о любви. Про остальное скажу, я уверена. Потому что знаю, чего это стоило Гвиннет. Потому что Свен не вылазил из королевской спальни почти две недели. Он дразнил Гвиннет хормагун, а её... − мистресс Янси очень красноречиво прервалась, − азаргун.
  − Королева имела рыжий цвет волос? - уточнил Солано.
  − Скорее темной меди. Почему вы спросили?
  − Хормагун значит темно-рыжая. Масть лошади у юашей.
  − Кобылы, которую он оседлал. А азаргун?
  − Огненно-красный цветок.
  − Кто бы подумал? У них было что-то общее!
  − У кого у них?
  − У Гвиннет и Свена. Он звал королевскую менжу азаргун, а она ласково звала дырку Гайд фиалкой. У мистресс смуглая кожа.
  Локли не желая получить выговор от бывшей адди, отвернулся. Фантазии у людей!
  − Да, он трувер! - в полголоса буркнул мейстер.
  − Точнее, воздыхатель, получивший желаемое... Не любовник, − морщит носик мистресс Янси вспоминая. − Тем не менее, Гвиннет мужественно перенесла общество вашего трувера. Её терпение вознаградилось.
  − Но ведь зачать она могла и от Гильфа?
  − Спросите лучше, а хотела ли она этого? Ко всему вы плохо слушали о некоторых специфических женских знаниях и умениях. Любая из нас умеет считать свои дни. А поскольку я являлась адди, то и Гвиннет. Подобное мимо меня никак не могло пройти. Свен правильно заподозрил, ребенок от него и даже предлагал Гвиннет сбежать.
  − Куда мог увести королеву нищий сквайр?
  ˮНищий ли? Сквайр ли?ˮ - тут же рождались подозрения у Солано.
  − Об этом лучше спросить у самого Эрда Свена.
  − Спросим. А как она относилась к его предложению?
   − Гвиннет - королева! Её дитя наследник не самой завалящей короны. Пускай Свен обладал большими достоинствами, чем Гильф. Но Гильф король, а Свен... еще предстояло получить то, на что он прельщал Гвиннет.
  − И что же это?
  − Мы говорим об Аерне? Или я ошибаюсь?
  − А разве предложение любовника не относится к нашему делу?
  − Конечно, нет. Это отдельный разговор и отдельные условия.
  − Сколько народу оказалось посвящено в подробности связи королевы?
  − Немного. Я, Гайд, мистресс Салма Прато, Эненс Пти-Пон и старая нянька. Только благодаря ей, сплетни не пересекли порога королевской спальни. Для всех Свен ухлестывал за адди Гайд.
  − У вас имеются какие-нибудь вещественные доказательства их связи. Письма, записки, предметы.
  − Кто же подобное станет хранить? - удивилась вопросу Янси, но подумав мгновение, добавила. − Хотя пожалуй, да. Имеется.
  − Какое? И где?
  − В склепе Гвиннет.
  − И что это?
  − Нечто, чем Эрд Свен очень дорожил.
  − Можете описать?
  В ответ Солано получил лишь сдержанную улыбку.
  − Сколько бы я не потратила времени на описание, оно не материально, а значит малодоказательно. Когда Гвиннет умерла, Эрд пробрался в церковь и подсунул к ней в гроб, под изголовье. Тогда же он взял часть волос Аерна.
  − Откуда вы знаете?
  − Я и Гайд в тот момент находились у тела читать молитвы.
  − Вы позволили ему святотатство?
  − Позволили. При ком другом, он мог попасться. Наша Гвиннет вместо королевской усыпальницы, угодила бы на помойку. И вместе с ней и мы. А Ордену не пришлось бы искать встречи со мной так долго.
  − Вы не слишком любили королеву.
  − Любила? Её? Спросите слугу, любит ли он хозяина? Спросите свою лошадь, нравится ли ей возить вас на своей спине. Спросите пса, которого кормите и выгуливаете. Кота, которому чешите за ухом. Они ответят, что скорее ненавидят, чем испытывают к вам теплые чувства. Ненависть плата за несвободу. Быть адди почетно, но слишком хлопотно.
  − Почему-то мне кажется, вы преувеличиваете?
  − А вы попробуйте проверить.
  − Это будет не трудно.
  Мистресс вытащила из Святого Писания лист. Сжатый страницами свиток почти расправился.
  − Что скажите теперь?
  А вот теперь омоньеру мистресс Янси совсем не нравилась. Столь откровенно желать торговаться!?
  В частном письме, экс-адди Ламбли просили помолиться за ушедшую в мир иной старую подругу.
  − Вы находились в приятельских отношениях с мистресс Гайд?
  − Скажем, я позволяла так думать.
  − Почему?
  − Иногда вместо Гайд, я исполняла прихоти королевы. В постели.
  − И вы не давали мистресс повода для размолвки?
  − Лишние враги не нужны никому, − Янси довольно откинулась на спинку. - Особенно когда столь близко стоишь к трону.
  Она дождалась того чего хотела. На Святом Гугоне зазвонили вечерю.
  − Думаю мессиры уже поздно для дальнейших бесед. У меня время молитв. Его слишком мало, а грехов, которые стоит поспешить замолить, слишком много.
  − У нас еще остались вопросы.
  − Мы ведь договорились?
  − Но мы еще вернемся к нашему разговору?
  − Буду ждать. У меня есть дальняя родственница. Её приданное слишком мизерно для хорошей партии. И пожалуйста, не берите с собой мешок. У меня слабое сердце. Я пью капли.
  Уже на улице Локли недовольно произнес
  − Нам утерли нос. Мы шли задавать неприятные вопросы. А нам рассказали довольно таки грязную историю.
  − Истории про людей не бывают чистыми.
  − Или их редко таковыми рассказывают.
  − Но не за шесть тысяч грот.
  − Сколько? - и удивился, и возмутился Локли.
  − Шесть тысяч грот, такова цена искренности нашей мистресс Янси Ламбли.
  Вопрос денег и искренности отходил для омоньера на второй план. Требовалось срочно решить, как поступить с Аерном. Если рассказ Янси полностью подтвердиться, а он подтвердиться, то всей дальнейшей возни с претендентом на Асгейррское государство − грош цена. И что остается? Остаются сведения фра Лукко добытые в Бозо и предмет под изголовьем покойной королевы. Младенческая прядь наследника потеряла всякую ценность. Безвестный сквайр Эрд Свен выходил на первую позицию, потеснив мнимого королевского сына.
  Солано никто не тревожил и не отвлекал от нахлынувших дум. Рассказу мистресс Янси он верил. И эта самая вера порождала в нем сомнения, все ли он так понял, как ему рассказали, как преподнесли? Ведь достаточно сместить акцент и ты увидишь события в другом свете. Как с картиной на стене. То, что на ней нарисовано, не меняется. Но стоит солнечному лучу упасть на краски и каждый мазок, каждый штришок, каждый жест и поза запечатленных фигур воспринимается совершенно по-иному, нежели рассматривать при обычном освещении. Так что же поможет, пролит свет на любовную историю Гвиннет и Свена? И увидеть сокрытые оттенки, а возможно новые действующие лица разыгравшей мистерии. И как знать, не объявится ли среди марионеток дергатель нитей.
  − Знаешь что странно? - спросил Солано мейстера, отрешаясь на минуту от размышлений и сомнений.
  − Она не выглядит старухой?
  − Мистресс Янси даже не упомянула происшествие на озере Копли.
  − Еще один секрет?
  − Как знать, как знать....
  
  
  
  17*. Кэффа. Пфальц. Алое крыло.
  
  − Адди, вы опаздываете! - строго выговорила фратта Деринн запыхавшейся девушке. - Быть пунктуальной не значит делать одолжение. Речь об элементарной воспитанности!
  ˮПровались ты со своей воспитанностью!ˮ − в мыслях огрызнулась Дафна. Но вовсе не обидное замечание задело девушку. Монахиня упорно не обращалась к ней общепринятым ,,лэйтˮ. Адди то, адди сё - всячески подчеркивая различия, между ней и Кэрэн. Дочь королевского сомельера всего лишь дочь королевского сомельера, и никак не ровня племяннице короля. Выказать недовольство девушка не посмела, а вот извиняться пришлось. Дафна запоздало изобразила заискивающую улыбку.
  − Прошу прощения фратта Деринн, − склонилась она. - Так сложились обстоятельства.
  − Как бы они не складывались это не повод прикрываться ими, − не желала слушать монахиня оправдательный лепет.
  ˮНу, покусай меня! Только отстань!ˮ - еще больше злилась Дафна, все также заискивающе улыбаясь.
  −...Еще хуже, этими обстоятельствами вы не управляли. Хотя должно признать, не все они подаются управлению и очень мало какие из них непредсказуемы.
  ˮНачалось!ˮ − обреченно поморщилась Дафна, переглядываясь с Кэрэн.
  ˮА что я могу?ˮ − скисла подруга провинившейся, чем еще больше её разозлила. Но все же, шипеть и фыркать рассерженной кошкой, Дафна поосторожничала. Да и позволили бы какой-то (какой-то!) адди фыркать и шипеть?
  С момента появления фратты Деринн, жизнь лэйт и её окружения перевернулась с ног на голову. Привычный распорядок переменился кардинально. Без дозволения монахини никто не имел права на свободное посещение Кэрэн или Дафны. О предстоящем визите следовало загодя условиться, оговорить время и продолжительность. И не важно, будь то швея или торговец украшениями и косметическими бальзамами, близкий родственник или хороший знакомый. Труверам, жонглерам, акробатам и фокусникам вход заказан категорически. О них монахиня и слышать не хотела! Комедиантов секли и гнали в шею! Прежнюю прислугу сменили практически за один день, а новенькие подчинялись исключительно фратта Деринн. Оставили только Фиюру. Именно из-за нее Дафна и задержалась. Забрать, пахнущую новомодной розмариновой водой, записочку от Мэйва Ланжа. Служанка трусила и могла выдать себя и других. Скандал бы закончился не в пользу Дафны. И без того девушке казалось, монахиня весьма насторожено относилась к ней и крайне неодобрительно смотрит на присутствие рядом с Кэрэн. Впрочем, так фратта Деринн относилась ко всему окружению лэйт. И это касалось не только людей. Монахиня приказала убрать из комнаты ,,Страсти Святого Хлотаряˮ, картину кисти великого Охои. Художник слишком детализировано и натурально изобразил казнь. Обнаженного мужчину разрывали лошадьми. В понимании Деринн, со святыми можно обходиться как угодно, но в пристойном виде. Штаны должны прикрывать срам. Цензуре подверглось и собрание книг. Неведомо куда (и хорошо, если не на растопку!) пропали Жизнь животных, Роман о Розе, сборники блазонов*... Ладно бы только этим и ограничились! Изменения коснулись и привычного быта. Девушек будили в несусветную рань. Попытка не подчиниться заканчивалась обливанием холодной водой. И не брызганьем в лицо или плесканием из кружки, с сюсюканьем - Доброе утро! Рявкнув - А ну встать! − поливали из серебряного ковша. Ночная туника промокала насквозь! После добровольного (или принудительного) подъема, обязательная молитва. Стоя на коленях на холодном полу, (фратта не признавала ни подушек, ни циновок), в не натопленной комнате, с открытыми для проветривания окнами. ,,Славен День Господеньˮ читали дважды. ,,Под дланью Небеснойˮ - пропевали вслух. ,,Лик к ликуˮ − с обязательными поклонами и челобитьем.
  После молитв, завтрак. Печеное яблоко, пресная овсянка или гречневая размазня, когда с медом, когда со сладкой патокой. Обязательный стакан молока с черствым черным хлебом. На замечание Киттин, (еще одной адди из свиты лэйт), что от такой еды портиться цвет лица, бедняжка получила пощечину.
  − С этим я легко помогу, − высказала фратта, ревущей девушке. Пунцовый отпечаток явственно виднелся на нежной щеке.
  Бунт был моментально подавлен, а кормежка не сделалась разнообразней и вкусней.
  После завтрака - непременно рукоделие. В основном вышивание нитками или бисером. Чувствительные девичьи пальчики до крови истыканы иглами. Неженок и плакс фратта заставляла сучить грубую шерстяную нить. Так что приходилось терпеть и не плакаться. Перед обедом легкая прогулка по пустынным аллеям дворцового парка, в обществе самой фратты. В этот момент к ним не рисковал приближаться даже винтенар массариев короля. Сотник разговаривал с дистанции в десять ярдов и не дюймом ближе!
  После скучной прогулки опять молитвы. Обед, простой и постный. И три часа! Три! Свободного времени! Что впрочем, не означало перемен общества, места или рода занятий. Скучное ничегонеделанье. Скажи кто раньше, отсутствие дел может тяготить, Дафна не поверила бы. Затем изучение Святых Книг, чтение Домостроя, и нравоучительные беседы перед сном. Мир сделался хмур и не ласков. Совсем как за окном. Осенний дождь и серое небо.
  Дафна пробовала пожаловаться за себя и Кэрэн королю. Тот приподняв её личико пальцем за подбородок, спросил глядя в глаза.
  − А чего бы ты хотела?
  − Сир, мы...
  − Речь о тебе, − прервал её Гильф.
  Его взгляд... взгляд мужчины... властителя, от которого обмирает душа и сладко под сердцем и в горле.
  Дафна мужественно не отвела глаз и не сделала попытки освободиться. Она даже не моргнула. Хлопоты закончились ничем...
  − Проходите, адди, − предложила фратта Деринн. - Ждем только вас.
  Дафна послушно проследовала к свободному стулу с высокой спинкой. Кресло, видите ли, портит осанку. Ну и что? За час горбатым не станешь! Но фратта Деринн руководствовалась собственными принципами и, ни чьими другими. Руководствовалась и настаивала на своем! Кресла, пуфики, подставки, длинношерстный ковер убраны! Дафна не смогла припомнить ни единого случая, когда бы спор закончился не в пользу монахини или был достигнут плохонький компромисс!
  Для своего возраста, что-то около семнадцати, Дафна выглядела на загляденье. Такими хотят видеть собственных сестер, жен и любовниц. Возбуждающие линии фигуры, безупречность лица, легкий голос, сродни пьянящему вину, улыбка в адресности которой не сомневаешься - исключительно для тебя! Но не смотря на все достоинства и красоту, Дафна, и не только она, проигрывала... проигрывали и кому? Фратте Деринн! Молодой женщине бывшей не на много старше её, всегда укутанной в строгое одеяние, под которым не угадать ни единого изгиба тела. Грудь, шея и подбородок закрыты вимплом. Поверх головы покрывало, затеняющее лицо. Руки упрятаны в широченные рукава. Ничего приметного, броского, цепляющего. Но...но...но... В Деринн жила... обитала... царствовала... странная и притягательная сила, родственная пламени гадальной свечи. Сила, перед которой не устоять и которой с радостью, с желанием, полной безоглядностью, болезненным счастьем, отдаешься без остатка. В обладании даром притягательности соперниц у фратта не было. И Дафна сильно сомневалась, была ли подобная магическая.... колдовская.... таинственная сила, вообще хоть у кого-нибудь.
  В покоях светло, горят не меньше двух десятков светильников, жарко натоплено и немного душновато. Пять человек, включая фратта Деринн, для такого помещения много. Кроме Кэрэн и Дафны вечерние беседы посещают Эттейн Нюзз и Киттин Воо. Обе девушки входили в круг близких лэйт и потому обязаны присутствовать. Эттейн... о ней мало что скажешь. Одна из многих. Не хуже и не лучше. Природный штамп. На таких обращают внимание когда поблизости нет подобных Деринн или Дафне. Киттин милашка и задавака, упрямица и капризуля. Все в меру. Схожих с ней за благо брать в жены. Отлично дрессируются.... Превосходно подаются выезде... Не обременительное покорение строптивой повышает самооценку! Не в этом ли прелесть брака и залог его крепости?
  Фратта Деринн отшагала по комнате полукруг. Следом за ней, по полу и стенам, волочилась и ломалась длинная острая тень.
  − Фактически с приходом адди Дафны, мы начали разговор о вещах, о которых я желала с вами поговорить. Поговорить об обстоятельствах и предопределенностях, с которыми сталкиваемся сейчас или столкнемся позже. На одни из них мы повлиять не в силах, другие есть следствие наших разумных и неразумных поступков, третьи являются итогом чужой воли. Вы сами определите, что есть что. Во всяком случае, я на это надеюсь, определение не должно вызвать у вас каких-либо особенных затруднений.
  Хождение монахини по комнате весьма не привычно. Ранее фратта вещала сидя на скамье, держа спину прямо, словно проглотила жердь. Не похоже, что сегодня она волновалась или выискивала эффектное начало беседы. Трудно представить фратту Деринн испытывающую в делах или беседе затруднения любого порядка. Дафна заподозрила, монахиня расхаживает, выискивая место, видеть лица слушательниц (её уж обязательно!), а самой прибывать в не зоны видимости!
  Девушку бросило в жар. Подозрения моментально трансформировались в уверенность. Записка загорячела маленьким угольком. Он вот-вот прожжет карман.
  − Можно приоткрыть окно? - спросила Дафна и пожалела о своей скоропалительной просьбе. Девушке показалось, она выдала себя с головой!
  − Можно.
  ˮСидела бы лучше!ˮ - укорила Дафна себя за суетливость.
  − ... говорить мы будем, − внимательный взгляд, требующий от слушательниц сосредоточенности. − Об утлом судне. Так называют нас мужчины в своем кругу. Иногда прозвище звучит как дырявое судно. Тем самым намекая, мы при столкновении с жизненными невзгодами терпим верное и скорое крушение. Откуда такая уверенность? Из предубеждения о нашей вторичности. Они первые, мы вторые. Согласно одной из еретических версий, Кеннет-Прародитель получил женщину продолжить свой род по воле Создателя. *И была она из числе познавших гнев и узилище Господне, но прощена....* В общепринятой говорится... *Создал Господь вслед за светом и тьмой, твердью и небом, рыбами и гадами подводными, лесными и полевыми тварями, мужчину и женщину.* Следующее предложение предпочитают никогда не цитировать. *И создав женщину, более Господь ни создал ничего.* Венчание трудов! Совершенство из совершенств. Вершина мастерства задуманного и воплощенного. Увы, лавры оказались призрачными. *Умножая, умножу скорбь твою в беременности твоей, в болезни будешь рожать детей, и к мужу твоему влечение твое и будет он господствовать над тобой...*
  Фратта приостановилась. Дафна с облегчением, тихонько, вздохнула. По крайней мере её не очень видно из-за Кэрэн.
  − Наше рождение. Обстоятельство от нас не зависящее. Оставим несуразность Альберта Великого, сравнивающего женщину с кобылой, ˮкоторая, как говорят, может зачать от ветраˮ. Будем опираться на великую волю Господа благословившего соитие родителей, и прибавившего лекарям забот определить истинность зачатия. Начало жизни скрыто от сторонних глаз, но сколько суеты вокруг! Иногда женщину заставляют мочиться на зерна пшеницы и ячменя несколько дней подряд. Если прорастет пшеница, будет девочка. Прорастет ячмень − мальчик. Ничего не проросло − беременности нет. Другой способ, женщина мочиться в емкость, куда бросают ржавый ключ. Если ржавчина не сойдет с ключа, женщина беременна...
  Фратта снисходительно посмотрела на Эттейн. Девушка готова её дополнить.
  − Об испытании луком лучше умолчим...
  Полукруг шагов. Жаровня подсвечивала фигуру фратта. Розовый отсвет дотягивался до лица. Дафна завидует монахине. Она завидует всем. Зависть её второе ,,яˮ.
  − ...Пройдет не так много времен, девять месяцев, и в муках, плаче и крике, миру явится невинное дите. Святой Августин пренебрежителен к таинству появления человека. *Все мы рождаемся между мочой и калом.* Сомнительная благодарность матери, выносившей ребенка. Но кто он кричащий, беспомощный, крохотный человечек? Первый вопрос всех отцов... *Ибо отцы не молили Бога ниспослать им дочерей, а ангелы не включали девочек в число благ господних.* Святая Хильдебранта попыталась смягчить предпочтительность родителя, утверждая. Мальчик рождаются, когда между отцом и матерью чистая любовь. Добродетельные девочки, если отец и мать искренне расположены друг к другу. Порочные девочки - подтверждение отсутствия чувств между родителями. Как видите, рождение мальчика само по себе воспринимается благословлением союза. Чуть позже мы вернемся к этой теме.
  Дитя рождено и мир незримо распался надвое. Не по принципу добра и зла, света и тьмы, благородный и безродный, но по принципу мужчина и женщина. Далее я буду говорить только о нас. О том, как к нам относятся те, кто назначен Господом над нами. Дабы понять чего от нас хотят, ждут и как поступать, когда чужая воля направлена супротивно нашей и её не превозмочь. Крепить ли свой дух, когда обстоятельства выше нас или предаваться горестям. Вспомните Кристину Пизанскую и её Град Женский. *В безумии своем я впала в отчаяние из-за того что Бог определил мне родиться в женском теле.* Ничего удивительного, когда общество придерживается догмы − женщины уже потому плохи, что они женщины!
  − Но Кристина писала совершенно о другом! - вступилась Кэрэн за автора. Книгу она читала и находила в равной степени поучительной и интересной.
  − О другом. О том, что женщина не хуже мужчины. Обрати внимание не хуже, но не равна! Кристина потратила много усилий доказать свою мысль. Но доказать себе, не значит доказать всем. А всем она как раз и не доказала. Не смогла! Её и не слушали.
  − А как же Агриппа Неттесгейм? Его Речь о достоинстве и превосходстве женского пола? - не отступалась Кэрэн, вызывая восхищенные взгляды Эттейн и Киттин. Даже Дафна, относившаяся к лэйт покровительственно, поглядывала с искренним интересом. В чтении адди предпочитала веселые блазоны и Овидия Назона.
  − Глас вопиющего в пустыне. Кто ему внял? Расскажи где, в каком углу мира мысли Агриппы нашли воплощение? Скорее уж Марбода Рейнского. *Женщина это искусительница, колдунья, змея, чума, хищница, сыпь на теле, опьяняющий туман...*
  Монахине ничего не ответили. Не нашлись или не знали. Молчание вызвала у Деринн досаду. Иногда победы нисколечко не радуют.
  − Мы малы и все что нам потребно, забота и грудь матери. Но не забывайте, появились мы на свет в женском теле и потому нам чаще достается молоко кормилицы. Примогенитура* не распространяется на женщин. Нас быстро отлучают от материнской груди, чтобы родившая нас, быстрей восстановила здоровье и была готова для нового зачатия. Наследника.
  За грехи ли своих родителей, но к великому сожалению дети часто умирают. Их жизнь хрупка. И когда она обрывается, священник утешает не особо горевать, ибо они неполноценные люди*, раз не достигли зрелого возраста. Их хоронят, где придется. Хорошо если под порогом дома, а не где-то в крапиве, в саду, как околевшую кошку или собаку. Тех, кто выжил, крестят. Крещение! Великое событие! Причастие к величайшему таинству. Мальчиков крестят обязательно. Девочек если не забудут. Зачем? Будучи в семье, мы не принадлежим семье в полной мере. Мы те, кто, достигнув сроков, уйдем продолжать чужой род и унесем часть семейного достояния. Но пока мы ничего не мыслим, растем и хотим только есть и спать!
  Монах Бартоломей в своем писании О свойствах вещей, поделился наблюдениями. *Дети имеют мягкую плоть и гибкие податливые тела, проворство и легкость в движениях, их легко обучать. Они живут без мысли и забот. Их легко рассердить и легко порадовать и они легко прощают... Дети часто имеют дурные привычки. Они любят игры и пустые занятия, не обращая внимания на то, что выгодно и полезно. Они считают важными дела, которые не имеют значения и неважными важные дела. Они хотят того, что неправильно и вредно, и скорее воспринимают рисунки детей нежели рисунки взрослых. Они больше плачут и рыдают от потери яблока, нежели от потери наследства. Они забывают о милостях оказанных им. Они желают все что видят и требуют его и рвутся к нему. Они любят разговаривать с другими детьми и избегают общества стариков. Они не держат секретов, но повторяют все что видят и слышат... Вымытые, они снова пачкаются. Когда их моют и расчесывают им волосы они брыкаются, раскидываются и колотят руками и ногами и сопротивляются изо всех сил Они думают только о своих животах, всегда желая есть и пить.*
  Он написал о детях, не различая принадлежности к полу. Их действительно еще не видно тех различий. Мальчиков одевают в платье и иногда в передники. Порой в юбки. Не сделать нарядней... Согласитесь, женские одежды есть и будут примером изящества, но надевают по единственной причине. Боязни сглаза или порчи. По логике взрослых, ничего подобного девочкам не грозит? Черную зависть вызывают истинные ценности семьи. Девочки к таковым не причисляются.
  В три года нас перекладывают из колыбели в отдельную кровать. Мы самостоятельно ходим и, нам одевают помочи. Здравая забота родителя о ребенке и подспудно привитие послушания. Позже, по мере взросления, от помочей откажутся. Но на нас они так и останутся незримыми оковами, подчиняться чужой воле. Одежды мальчиков украсят поясами, так схожими с поясами для ношения оружия. Нас − желтыми лентами. Ленты сложат на плечах в банты, и мы будем напоминать маленьких ангелов, чьи крылья так и не расправились. Ангелочков, которые не полетят. Не пустят. Не позволят. Нас научат стесняться самих себя, втолковывая женские добродетели. Знаменитый Бернардино перечислил их в своей страстной проповеди: умеренность, замкнутость, стыдливость, внимательность, благоразумие, робость, честь, усердие, целомудрие, послушание, смирение, вера. Другие добавляют *благочестивая женщина не должна оживленно жестикулировать, смеяться, но только улыбаться не показывая зубы, не должна смотреть прямо, но опустив глаза к долу, не должна рыдать, заламывать руки, но плакать тихо...*
  С четырех лет мы уже не просто дети, мы мальчики и девочки, которых учат письму, музыке, рукоделию, танцам. Но нас не выпускают за порог детской. Наши сверстники более вольны. Их ждут жмурки, прятки, качели. За ними внимательно присматривают взрослые, забавляя и забавляясь сами. Никто не видит зазорного попросить мальчишку показать ,,петушкаˮ. С проявлением первой эрекции, мальчик приобретает статус маленького мужчины. Его науки становятся другими и забавы тоже. Оружие, война, осады, умение управлять, командовать и подчинять. Наша участь проводить время за рукоделием, чтением книг и привыкать подчиняться. Наша участь наши добродетели, что так трудны и так хрупки. Мы были и остались существами, от которых нельзя избавиться, потому что так не принято. Хотя в законах наказание за детоубийство и прописано, но, как правило, карается очень мягко. Если не повезло, и мы родились в бедной семье, нас могут продать, и в десять лет отправить в голубятню или того хуже, прямиком на улицу, торговать своим юным телом. Малолетние шлюхи востребованы повсеместно. Если мы родились бедными, но знатными, это еще не послабление судьбы. Нас с удовольствием отдадут за старика, калеку, изверга лишь бы избавиться. За нами нет приданного, значит, нет будущего. Но даже если мы знатны и богаты это вовсе не означает, свободны воли и выбора. Просто комната, в которой живем больше прочих комнат. Но вокруг те же стены из назначенных нам добродетелей и решетки из придуманных нам пороков. Почему назначенных? То, что человек не принимает осознано, ему назначено другими. Это не всегда плохо, но всегда ли хорошо? Почему придуманных? Страх великий попечитель. Он не отпустит никогда.
  Но приходит срок, и маленькие женщины становятся просто женщинами. Детство заканчивается с первыми регулами. По словам Исидора... *Из-за отвратительной субстанции не всходят семена, прокисает виноградное сусло, погибают травы, деревья роняют плоды, ржавеет железо и чернеет медь, бесятся собаки.* Подобное утверждение было бы смешным, и даже вздорным, если бы не исходила от мужа оставившего нам обширные Этимологии. Тем не менее, мы молоды, мы девственны и мы, те, кто наделены способностью рожать. Для семьи мы обретаем статус некоего скоропортящегося товара, который лучше поскорее и с выгодой продать или поменять. Рожающие наследников нужны всем.
  Фратта Деринн дала короткое время девушкам переглянуться, пошептаться и переброситься коротенькими фразами. Она не прислушивалась, о чем её слушательницы шушукаются. Когда плевела слов унесет время, останутся зерна познания. Деринн рассчитывала на это.
  − Для мужчины, будь то простой пахарь, зажиточный горожанин, предприимчивый купец или знатный тан, ценность женщины, прежде всего в её способности к деторождению и никаких других. Ни её высокий ум, ни её образование, ни её таланты его особо не волнует. Есть - хорошо, нет - меньше мороки. Повторюсь...
  Пауза и колкий взгляд. Кэрэн. Дафна. Киттин. Эттейн. Снова Кэрэн. Для чего пауза? Вызвать смущение? Дать время подумать. Дафне самой захотелось глянуть на слушательниц со стороны. Что видит монахиня? Что читает по их лицам? По её лицу?
  Девушке потребовалось усилие не выдать тревожных подозрений. Разговор затеян неспроста! И тема выбрана не спроста! Ради кого столько стараний? Втемяшить что-то в голову Кэрэн? Вряд ли фратта Деринн старается для окружения лейт. А если разговор из-за нее? Ведь монахиня ждала её прихода. Мысли захлестнула паника. Такого никогда прежде не было! Фратта Деринн никогда никого не дожидалось!
  − ...Для мужчины основной критерий женщины - деторождение! Для особ королевской крови это особенно важно, ибо первейшая обязанность женщины высокого положения заключается ни в управлении страной, ни в знание законов и попечение их, ни религиозность, а именно продолжение королевской линии. Наследника. Рождение дочерей дело обыденное. Любая корона будь она имперской, королевской или эрла из Кайонаодха требует от своих женщин наследников. Это долг императрицы, королевы и эрли. Таков прямой закон. Все те украшательства, что присутствуют в жизни... а к ним я отношу, прежде всего, творения труверов, придворных поэтов или бардов из многочисленных свит, суть подсластить пилюлю. Куртуазность хороша тем, что есть. Но существует она не благодаря повсеместной в ней потребности, но вопреки ей. Как там...
  Тебе послал я в дар венок,
  Душистый, словно сад.
  Я верил - взятые тобой,
  Цветы не облетят.
  Вздох, подарив цветам, венок
  Вернула ты назад.
  Теперь дарить не свой, а твой
  Он будет аромат.
  
  Замечательные строки, но вспомните судьбу рани Элиз Кёсли! Сколь ни великие чувства питал к ней муж, но он спровадил её в монастырь, ибо она не могла родить ему детей.
  − Вы хотите нас убедить, чувства не играют никакой роли? - не то возмутилась, не то обиделась Эттейн. - Мужчине не важно, что чувствует он и вызывает ли его приязнь взаимность?
  − В большинстве случаях неважно. Брак не по любви, но в надежде на продолжение рода. Мужчине обычно достаточно того, что женщина здорова, имеет приятный или, по крайней мере, не уродливый вид. Все остальное приложиться. Обязанность любить и чувствовать возлагается на женщину.
  − А на мужчину?
  − Возможно, они бы и рады, но они предупреждены Иоанном. *Телесная красота ограничена кожей. Если бы мужчины могли заглянуть под кожу, вид женщины вызвал у них отвращение. Если вам не нравиться прикасаться к плевкам и испражнениям даже кончиками пальцев, как можно желать заключить в объятия мешок навоза?* Это о нас. Может мешок навоза вызывать чувства?
  − Зачем же говорить такие гадости!? - разобиделась Киттин. Она на немного опередила Дафну и Кэрэн.
  − Гадости. На которые охотно сошлются. Они устраивают сильного. Или как прежде величались − сарджуш.
  В глазах девушек непонимание. Не поняли, о чем она сказала.
  − Сарджуш в переводе означает лучшая часть чего либо. Раз есть лучшая часть, найдется и худшая.
  − Вы сказали чувствовать и любить обязана женщина. Но как поступить, если тебя прочат одному, а твое сердце отдано другому? - настороженно вступила в разговор Дафна. Она помнила о записке в кармане.
  − Следует не забывать о своем имени, − ответ Деринн. - И не забывать о женских добродетелях.
  − Вы только о них и твердите! - возмутилась Эттейн.
  Дафна порадовалась за подругу. Ей такое сказать нельзя! Сегодня во всяком случае.
  − А вы тешитесь наивными грезами и глупыми ожиданиями! - спокойна Деринн.
  − Но мессир Дигл взял в жены Мерис Гебд, о которой судачила столица, − припомнила Киттин одну из будораживших столицу историй.
  − Вы путаете привязанности и стяжательство. За избранницей дали огромное приданное. Кстати, для мужчин, золото вторая причина выбора кандидатуры для брака. Но даже в этом случае, это был выбор и согласие мужчины, но не женщины. Мистресс Мерис вообще не о чем не спрашивали. Ни о чувствах, ни о желаниях. Как мессир Дигл будет уживаться с вольным прошлым избранницы, его личное дело. Я думаю на сто тысяч грот приданного, недурно!
  Фратта Деринн сделала шаг в сторону. Теперь ей лучше видно Дафну. Адди выпрямилась на стуле, но спрятаться за стул было бы верней. Ей очень не хотелось так думать, но, похоже, фратта знает о её роли в свиданиях Кэрэн и Мэйва.
  ˮПодозревает! Подозревает!ˮ - предупреждала себя Дафна, стараясь не выдать волнений.
  Сейчас бы взгляд со стороны ей не помешал. Открытая книга, так говорят о неопытных прожженные интриганы, пытари и палачи.
  ˮНу и пусть!ˮ - сердилась девушка и продолжала бояться.
  − Святой Павел предупреждает мужчину - *лучше вступить в брак, чем разжигаться*, − продолжала фратта Деринн. − А Гильберт сокрушается о женщине. *Все добродетели святой ничто по с равнению с целомудрием, с которым она рассталась*. Церковь склонна к компромиссу и оговаривает четыре условия заключения брака. Первое: вступление в брак равных, свободных и согласных. Второе: Женщину должен выдавать отец или родственник. И у нее должно быть приданное. Третье: Свадьба должна быть публичной. И четвертое. Брак должен быть подтвержден выполнением супружеского долга. Принимаю тебя в жены, если отныне и впредь я тебя плотски познаю, говорит муж. Принимаю тебя в мужья, если отныне и впредь ты плотски познаешь меня, говорит жена. Не замысловатая формула, но достаточно внятная. Рассмотрим первое условие. Равными это значит равными по происхождению. Крестьянин не войдет в королевский дом, так же как в дом тана или эрла. А королевский дом не отдаст дочерей в хижину. Хотя при желании короля такое возможно. В качестве наказания, например. Свобода подразумевает и критерий происхождения и положения в обществе. Связанные клятвами не могут сочетаться браком, если клятвы нарушатся. От клятв и обязательств следует освободиться, исполнив их или выкупить на них права. Либо получить дозволения от клятву принявшего. Тем не менее, согласие требуется от мужчины. Ибо согласие женщины прокомментировано вторым условием. Её выдадут отец или родня. Если у девушки нет никого, родительские или родственные обязанности исполнит Святая Церковь. Вдовы вправе распоряжаться собой сами, но тогда они потеряют, то, что имеют из имущества. Адди! (это ко всем) если вы ерзаете в ожидании момента вставить очередные глупые реплики или комментарии, то напрасно. У нас не открытый диспут. Повторюсь! Создание семьи не требует каких-либо чувств ни от одного из вступающих в союз. Чувства желательны, но вовсе не обязательны! Ферран авторитетно утверждает, *любовь есть болезнь и душевная и физическая, она поражает одновременно печень, рассудок и сердце. К ней надо относиться серьезно, поскольку жизнь больного оказывается под угрозой.*
  − Вы хотите сказать, что желание даже знатной женщины совсем-совсем ничего не значат? - смелее прочих оказалась Эттейн.
  − Я бы сказала меньше, чем ничего. Ни знатной, ни нищенки. Мы говорим с вами не о вступлении в брак, как процедуре или обычаю, а о положении женщины в иерархии семьи, её долге перед ней и теми правами, что она располагает. Не следует путать положение в семье и положение в обществе. Вы можете быть королевой в государстве, но не более, чем прислугой у мужа. На королевском совете, на площади, подданные будут слушать вас раскрыв рот, но в домашней обстановке вам самой не дадут рта открыть! Вот о чем речь! И то, что женщине позволяется, позволяется с молчаливого согласия или гласного одобрение мужчины. Под патронажем, которого она находится. Такова природа взаимоотношений.
  − Получается, всегда решают мужчины? - возмущена Киттин. Узнала ли она новое для себя? Нет, конечно. Ей только честно озвучили неприглядность будничности.
  − То есть я буду не свободна? - вмешалась Дафна, заполнить наметившуюся паузу. Если все время отмалчиваться, фратта добьется своих целей. Кэрэн сидит как пришибленная!
  − Вы будете свободной настолько, насколько вам позволят свободной быть. Только кажется, чем выше наше положение, тем более шансов воспользоваться своей свободой. Но это только кажущаяся возможность. Права и обязанности женщины сосредоточены в умении вести хозяйство, приумножать благосостояние семьи, не уронить честь своего мужа дурными поступками или помыслами, родить и воспитать детей. Это долг, это право, это все, что от нас требуют и это все что нам дано. Остальное, песни труверов, участие в увеселениях и прочие, с разрешения или одобрения мужчины, супруга, отца, опекуна, брата. Анэш Дакская содержала целую плеяду великих поэтов, восхвалявших её достоинства, но как только она перешагнула черту дозволенного, муж выгнал её на мороз. Падшая замерзла насмерть, под балконом собственной спальни. И никто за нее не вступился. Ни могущественные родственники, ни друзья, ни общество двора. Супружеская верность одна из составляющих семейного уклада. Любая связь, даже дружеская, ставит под сомнение чистоту рода. А если вы внимательно слушали меня, то запомнили, для мужчины важна способность женщины рожать от него детей! Наследников!
  − Но это так.... Так... − не могла успокоиться Киттин. Дафна мысленно поддержала девушку. Киттин конечно не слишком умна, но в сегодняшней беседе ум ей не потребуется.
  − Приземлено, вы хотели сказать? Правда не выглядит нарядной, нарядной выглядит ложь. Мужчины скажут вам все что угодно, все, что вы захотите услышать. О звездах, о цветах, о своих потаенных чувствах. Будет ли они искренне? Не исключено, − Деринн заговорила строже. − Но вернемся к третьему условию брака. Как только во всеуслышание объявят о вашей свадьбе, о вас вспомнят злые языки. Вспомнят ваши поступки от рождения до того момента когда вы обопретесь о руку законного супруга. Те, кто знал вас, расскажут то, что знали. И не все сказанное будет соответствовать действительности. Грязь польется рекой. И лишь ненавистные добродетели способны хоть сколько-то оградить нас от мутного злобного потока. Конечно, если мы следовали им. Кто-то будет пустословить, кто-то иметь со лжи корысть, кто-то...
  Фратта Деринн сделала шаг и остановилась против Дафны. Пальцы девушки сами собой вцепились в сиденье. Скрывая сковывающее напряжение, Дафна чуть прогнула спину - устала сидеть!
  − ... из зависти пытаться разрушить вашу жизнь.
  Монахиня снова отмеряла полукруг.
  − ...Многие впадают в опасное заблуждение. Можно устроить собственное счастье, прибегнув к ворожбе и привороту. Например, опоив травами, − взгляд в сторону Киттин. - Или развести вино своими регулами и дать избраннику испить, − очередь Эттейн. − Некоторые советуют пить семя мужчины, что бы он сильнее любил...
  У слушательниц, (не у всех) сбилось дыхание. Пить семя мужчин? Как такое возможно придумать?
  − ...Есть и такой совет, − фратта не стала сдерживаться, но хотела. − Собственноручно выловить небольшую рыбу, поместить её в промежность и после того как она задохнется, изготовить и накормить мужчину....*
  Им неловко смотреть не только друг на друга, но и в пол! Способности слушательниц бледнеть и краснеть позавидовал бы и хамелеон.
  − ...Многие прибегают к подобным трюкам, умножая нелепицы и дурную славу, забывая одно. Судьба каждого из нас в руках Создателя и прежде всего к нему следует обращаться за помощью, а не к знахаркам, за пенс продающих сотни готовых советов подобного рода. Но даже не поступай вы так, еще не значит, что о вас не скажут худого, если до этого ваши поступки не отличаются разумностью. А разумность их проявится при выполнении четвертого условия. Исполнения супружеского долга. Важное условие, которое отметет все дурные россказни или покроет вас несмываемым позором! И не только вас, но и вашу семью! Есть такое испытание, девственница должна зажечь своим дыханием свечу. Вы скажите вздор. Я поддержу вас, но в этом поверье мужская убежденность, та кто и помыслах не имела греха прелюбодеяния, сможет это проделать с легкостью. В Фарозе, в первую брачную ночь в спальне с молодыми обязательно присутствует родственник мужа, засвидетельствовать девственность невесты. В Кайонаодхе утром вывешивают простынь, дабы народ убедился, кровь из лона пролита. В некоторых септах Бахайи, невеста хранит простыню с пятном своей крови. Считается ткань, обретает некую магическую способность. Ей лечат слепоту. Не ведаю, насколько успешно, но лечат. В Голадже, в Воссе на границе с юашами..., − фратта Деринн прервалась, не успевая за собственными воспоминаниями, - прибегают к обряду макрума*, обеспечить чистоту девушки до её замужества. Непрошедшая обряда или уклонившаяся от его исполнения, считается распутницей и никогда не выйдет замуж, навеки оставшись аджуз - каргой. Есть только одно исключение. Когда отцы исполняют фэда - выкуп пленного старшего сына. Они посвящают своих дочерей в ракебэ*. Считается, об их чистоте отныне заботиться богиня Мадж, − голос фратта приобрел прежнюю уверенность. - Иногда служительниц богини называют мар. В Кайона это означает старший, в приграничье - змея.
   Неестественная пауза в речи, пауза в движении. Память умеет подловить в самый неподходящий момент для копания в прошлом.
  За окном слышно цвирканье сверчка. Тихо гаснут оплывшие свечи. Темнеют угли жаровни.
  − Четвертое условие самое важное. Без него все предыдущие теряют всякий смысл, − фратта говорит отрывисто, жестко, жестоко. − Многие утратив чистоту прибегают к обману. Шарик из хлопка пропитанный бычьей желчью. Вкладыш из растения смалевки. Её сок раздражает женское лоно и оно от малейшего прикосновения кровит. Некоторые используют пиявок. Но те, кто прибегают к обману обманывают людей. Смогут ли они подобным образом обмануть Господа нашего? - её голос почти шипит, а поза походит на кобру перед броском.
  Вопрос Деренн обращен ко всем. Сколько тайно согласятся? Одна? Две? Три?
  − Если жизнь до замужества подчинена распорядку установленному отцом и поддерживаемому матерью, то после замужества женщина подчиняется мужу. Во всем! Беспрекословно! И нет выше власти над ней, чем власть Господа и власти мужа. Я не случайно вспомнила Вседержителя. Дабы упорядочить подчиненность, Церковь накладывает следующие ограничения. Нельзя заниматься соитием в пост, а так же в воскресенье. Нельзя заниматься им во время беременности. Запрещается представать пред мужчиной обнаженной. Запрещены не естественные соития. Жене должно лежать навзничь и никак по другому, а мужу сверху. За уподобление псам, за соитие в задний проход − епитимья. За соитие в рот худший из грехов! - епитимья! Пенитенциалий Финмиана требует воздержания три раза в год по сорок дней. Цель соития не наслаждение, а деторождение. Однако Церковь соглашается, наиболее благоприятно складываются обстоятельства для зачатия в момент высших содроганий и выделения семени женщины и мужчины. Процитирую вам Немесия. *Женщина имеет все те же половые органы, что и мужчина, только внутри, а не снаружи. Полагают, что семя женщины никакого значения не имеет для деторождения детей. Испускаемое женщинами, по их мнению, есть скорее пот от членов, чем семя. Другие же говорят, женщины тоже испускают семя и зародыш образуется от смешения того и другого семени - потому и совокупление называется смешанным. Но конечно семя женщины не столь совершенно как мужское, но еще незрелое и более жидкое. Будучи таковым семя женщины служит пищей для мужского. Из него же сплачивается некоторая часть плевы, окружающая рога матки и так называемое и имеет форму колбасы, что служит вместилищем экскрементов зародыша. Самка у животных всех видов тогда допускает самца, когда может зачинать. Таким образом, те виды, которые всегда могут зачинать, всегда допускают совокупление. Каковы курицы, голуби и люди. Но другие самки после зачатия избегают соития. Женщина допускает всегда*.... Удивителен вывод сделанный Немесием. *Женщина же, как в других отношениях обладает свободой воли, так и в отношении совокупления после зачатия. Это потому что неразумные животные управляются не сами собой, а природой и получают от нее определенную меру и время...*
  − Дурак он! - по-настоящему возмущена Дафна. После стольких страхов она выискала мужества не бояться. Характер? Или у человека уставшего бояться притупляются страхи? Или понимание, поддавшись боязни, не добьешься желаемого! - Получается женщины неразумное животное?!
  − Такова мысль мужчины и ученого, − не пробиваемо спокойствие фратта Деринн. − Но речь мы вели о зачатии и хотя церковь не отрицает благотворного влияния наслаждения в соитии, меньше всего женщина должна думать о получении удовольствия и, только о наилучшем исполнение своего предназначения, продолжения рода.
  − И желательно мальчика! - язвит Дафна.
  − Желательно, − соглашается фратта Деринн и тут же ошарашивает слушательниц. - Для этого мужчина перевязывает левое яичко, а женщина после соития ложиться на правый бок. Это способствует рождению наследника. Если у мужчины возникнет прихоть завести дочь, то все следует проделать наоборот.
  Для кого-то открытие тайны. Кого-то макнули в помои. Приемлешь ты или нет, но жизнь не станет подстраиваться под твои вкусы. У розы цветы и шипы. Банальность? Но ведь справедливо!
  − ...Супруга не может отказывать мужчине в близости, за исключением причин названных Церковью. В случае измены мужчины, грех проступка ложиться на НЕЕ. Не мужчина слаб, но женщина коварна. Не мужчина легковерен, но женщина хитра. Не мужчина ослушался заповеди Создателя, но впал в заблуждение, обманутый женщиной.
  Внемлющие тебе глухи. Велика новость?! Она говорила, её слушали, но воспримут только то, что захотели запомнить и воспринять.
  − Из ваших слов, выходит и вправду, самое худшее, что могло со мной произойти, произошло! Я принадлежу к женскому роду!
  − Вы не одиноки адди Киттин. У вас в единомышленниках Кристина Пизанская и все мужчины Мира. Они тоже в этом убеждены. Но поверьте, мужчинам вас не жаль.
  − Тогда зачем...., − адди Дафна дирижировала свою речь. − ...
  У ней во власти - дух и плоть.
  Её люблю! Пускай простит Господь
  Мой тяжкий грех!
  Любимая прекрасней всех!
  − А если продолжить? − ни на секунду не задумалась фратта, −...
  О, где красавица моя
  Увы, увы: Я брошен ею!
  В отчаянье повешусь я -
  Другой красавице на шею.
  Вполне возможно у твоего и моего автора имелись уважительные причины написать свои строки. Можно допустить, причины авторами надуманы. Не исключено они ошибались, придаваясь сложению рифм. А что-то упущенное, не понятое нами, подсказало бы - так написано специально. Строки пишут люди. Им присуща, не материальная, хотя и она тоже, но человеческая корысть.
  − И в чем же именно подобная корысть? − решилась спросить Кэрэн.
  − Коли мы скатились к поэзии. Отвечу вам подобающе. Может, будет понятней.... Хотя куда уже понятней.... Кто-то честно провозгласит...
  
  Нет, лучше вожатого, чем Назон*!
  За ним подобает идти:
  Он путь указует для дев и для жен
  Желающих сбиться с пути.
  
  Кто-то пошутит....
  
  Её румянец ярче мака,
  Она сердечна и умна.
  И добродетельно. Однако
  Она увы!... моя жена.
  
  Их выгода наша греховная распущенность! Это ведь не жены умны и сердечны, и добродетельны. ЭТО ДРУГИЕ. У жен, по представлению автора, таких качеств быть не может. Но полной мерой достанется и другим.
  
  Хочу влюбиться вновь, но мне ни дур
  Не надо, ни разумниц для романа:
  Одни поднимут юбки слишком рано,
  Другие поздно через чур.
  
  Фратта Деринн ждала возражений и, готова на них отвечать. Но вовсе не об этом она хотела говорить со своими слушательницами. Вовсе не это выделяла в разговоре.
  − Бьюсь о заклад, из последнего стиха вы запомнили только... Хочу влюбиться вновь. Это для вас. Для остальных... остальное. Роберт Белезм, мессир Дигл и даяки.
  − Они своих жен едят..., − обвиняет Киттин. Чего хорошего ждать от сильного пола?
  − Зачем же.... Даяки народ с Белых островов. Многие назовут их поведение отъявленным грехом. Желая доставить удовольствие избранницам**...
  Кэрэн внимательно рассматривала носки своих туфель. Киттин в смущении прикрыла щеки ладошками. Эттейн хлопала длинными ресницами, в притворном осуждении. Какой стыд!
  − Вот за кого я выйду замуж! - с вызовом произнесла Дафна.
  − Будет ли учтено ваше пожелание? Сомневаюсь, - охладила оппонентку фратта Деринн и жестом приказала молчать. − Я хочу, чтобы вы понимали, в бытопорядке главенствуют мужчины. Их слово закон, их воля должна исполняться, их интересы должны блюстись и ставятся превыше остального. Мы лишь часть мира мужчин. Не маленькая, не большая. Важная часть. Для которой путь добродетелей преисполнен трудов, а путь порока легок и приятен.
  Фратта Деринн посмотрела на притихших девушек. Ей нет дела до Дафны Этуро. С ней давно все ясно. Адди не восприняла ничего, поскольку сделал для себя выбор. Достигать желаемого! И сейчас нетерпеливо ждет, когда она уберется отсюда. Киттин её слова не нужны. Девушка просватана и преисполнена добрых ожиданий от будущего. Дай-то бог! Для Эттейн её речи безнадежно запоздали. В сущности, она распиналась для Кэрэн. Лэйт не на кого опереться в своих шатаниях и сомнениях, а Дафна не та особа, чья поддержка выручит. Скорее наоборот. Но всегда ли по жизни есть тот, кто подставит плечо, а не подставит подножку?
  ˮИногда нет ни тех, ни других,ˮ − предложен монахиней еще худший вариант.
  − К сожалению, мне пора уходить, − собралась фратта Деринн. - Лэйт, проводите меня.
  Монахиня, не торопливо, поджидая Кэрэн, направилась к выходу. Девушка пристроилась с боку, слушать. Но разве не все сказано?
  − Есть вещи не предназначенные для чужих ушей и говорить их не доставляет ни малейшего удовольствия. Но я все же скажу. Вернее расскажу вот о чем. Одна юная особа очень любила книги, представления лицедеев, баллады о любви. Она жила в выдуманном мире и ей было там уютно. Скорее потому что в реальном мире её не любили, обделяли вниманием, и ей не на кого было опереться. Она искала опоры в чужых выдумках и своих фантазиях. Особенно ей нравилась одна. Юная лэйт отправляется в лес и встречает белого единорога. И жизнь её в раз меняется. Девушка очень верила, во что хотела верить и совсем не замечала происходящего вокруг. Ей нравилось уединение, и она могла часами пропадать в старом саду, выбирая заброшенные и дикие уголки. Ей хотелось встретить диковинное животное. Она мечтала о переменах в жизни, но не знала, как их добиться. Когда живешь в сказочном мире рано или поздно столкнешься лбом с действительностью и, надежды окажутся хрупче стекла. В один несчастливый день, на одной из дорожек девушку подкараулил собственный брат.
  − Они поссорились?
  − Её непорочность осталось на его пальцах.
  − Вы рассказываете о мессире Дуанне?
  − Я рассказываю тебе о том, что не всегда наши мечты оказываются безобидными. Надо трезво смотреть на вещи. Надо стараться увидеть грань возможного и невозможного. Как единорог. Не составит труда прочесть о нем сотни книг, но следует помнить, он мифический зверь. И его не встретить ни в дальних странах, ни у нас в лесах. Проявляй трезвомыслие. Именно этого я тебе пожелаю, прежде чем попрощаюсь на сегодня.
  
  
  
  18. Пфальц. Алое крыло.
  
  − У меня впечатление, она видит нас насквозь! - пожаловалась Киттин, в тот момент, когда Кэрэн вернулась.
  ˮТеперь эта взялась конючить!ˮ - негодовала Дафна. Страхи этой дурочки ей понятны, но не интересны. За то ей крайне интересно, о чем секретничали фратта и Кэрэн.
  Адди сразу поняла, монахиня сказала нечто важное. Но как спросить? В другой раз Дафна не отстала бы, не выпытав всей правды. Сейчас же вынуждено отложила на более поздний срок. Но чтобы не наплела вечная дева, ход сегодняшних событий не изменить. От того что подготавливают долго и упорно, не отступаются в одночасье. Не позволяют себе отступиться!
  − Хуже, чем на исповеди! - вздыхала Киттин. Пощечину она не забыла и серьезно побаивалась монахини.
  − Боишься - промолчи! - неосмотрительно присоветовала Дафна.
  Девушки с удивлением возрились на нее в некотором ужасе. Как это промолчать?
  Дафна с запозданием сообразила, сказала лишнего. Пришлось изображать из себя оторву. Ножку вперед, руки в боки, подбородок кверху, уголки губ вниз...
  − А то нет? Скажите, все вчистую выкладывали?
  По себе не суди, никто не заявил. Каждая робко, но играла в кошки-мышки с духовником. Наивные забавы ума и души. Но куда без них? Привкус греха, сластит пресную жизнь!
   − Рта не раскроешь, она все знает! - продолжала сокрушаться Киттин.
  ˮЗаткнись ты уже!ˮ - готово вырваться у Дафны.
  − И что за обряд макрума? Никогда о таком не слышала.
  ˮНе иначе у нее сложности со своим пучеглазым,ˮ - поостыла Дафна, отложив на память разузнать. Сейчас ей не до этого. Ни Киттин, ни Эттейн по всему не интересует, что наговорила фратта на прощание их драгоценной лэйт.
  − Ерунда какая-нибудь! - отмахивается Эттейн. Сказанное фратта ей не нравилась. Ей вообще все не нравилось. И ранг адди прежде всего. Впрочем, не сам ранг, а место (грустно и нудно) и человек (пфф!) - лэйт Кэрэн, при которой не веселишься, а выслушиваешь постоянные нравоучения. Они ей и дома до изжоги надоели. - За то про даяков...., − девушка озорно глянула на дверь, не войдет ли кто?
  И сразу сделалось легко. Минуту назад подавленные девушки теперь веселы и беззаботны. Все о чем толковала фратта Деринн, обыденно и приземлено, а они желали возвышенного. Серость и будничность не сравнимы с яркими праздниками. А праздника хочется всем. Причем каждодневно.
  − А вы слышали, что написал негодник Жош? - нашла более занимательную тему для разговора Эттейн.
  − Нет! А кому? Лоури?
  − Карой! Карой Лехель! - поразила она подруг новостью.
  Дафна готова пришибить трещоток! Но лучше пусть судачат, чем ахают о фратта Деринн. И все-таки о чем они говорили, лэйт и монахиня?
  − Он с ней? Почему я ничего не знаю? - подзадорила Дафна.
  Эттейн, не всякий раз случалось оказаться в центре внимания, окончательно расхрабрилась.
  − Послушайте! Послушайте, что он выдумал к первому свиданию...
  Не наряжайся
  И не суетись.
  Короче раздевайся
  И ложись!
  − Ах! - осуждение, восхищение, изумление, зависть. Все уместилось в одном коротеньком ах!
  Слушая восторги подруг и, принимая в них скромное участие, Кэрэн пыталась одновременно спокойно размышлять. Для чего фратта вспоминать забытую историю с Медани и Дуанном? Или семейная тайна открытая многим, но старательно замалчиваемая, извлечена ей в назидание? Неужели фратта видит в ней Медани, а в Мэйве − Дуанна? Вздор! Она ничего про него не знает. Мэйв не Дуанн! Мэйв другой! Когда сказано слишком много, до истины еще предстоит докопаться. Вопрос чаще всего не в том, что сказали, а для чего? И почему сейчас, а не в другое время? Мудрец вздыхал - Легче получить из горы щебня фунт золота, чем из ста слов крупицу истины! Но мудрые не в фаворе у простых смертных. Никто не станет мордоваться с истиной, когда ей в противовес золото. И совсем не плохой вариант, когда от истины можно отказаться в пользу презренного металла. Вот от фунта золота в пользу истины гораздо сложнее!
  − Кэрэн, для чего тебя вызвал сир Гильф? - перехватила нить разговора Дафна. Так-то оно надежней.
  О посещении короля Кэрэн рассказала едва не сразу по возвращению. Ужели Дафна забыла? Дафна не забыла, как вполне была осведомлена о шашнях Жоша и Карой. Но иногда выгодней побыть незнайкой.
  − Неужели о приеме посольства? - ввернула Киттин. Она умела быть расторопной. Когда хотела.
  − О наследнике Ногра, − не сделал тайны Кэрэн, но благоразумно опуская подробности разговора с королем.
  − И!!!! - чуть ли не хором выдохнули девушки.
  − Что и? - не поняла Кэрэн.
  − Ты видела портрет? Видела?
  − Видела, − призналась Кэрэн. Показывать портрет на миниатюре не отважилась. Будущий супруг ей не нравился. Не понравится и им.
  − И как он? Смуглый? Говорят все ногрцы смуглые. Высокий? А бородка? Длинная? Короткая? - тарахтели Киттин и Эттейн. Вопросы спались с такой скорость, словно задавать их являлись сутью нетерпеливых речей. Ответы не важны!
  − Обыкновенный. По портрету не скажешь. Борода (можно ли считать бородой жиденькую поросль?) короткая. Нос − такой..., − изобразила Кэрэн нечто среднее между клювом грифона и новогодней сосулькой.
  − Твоя мантель*? Когда можно посмотреть? Кружева из Фароза? Нет? Почему? - ускорялся треск вопросов.
  − Все хватит-хватит, − замахала на подруг Дафна. - Между прочим, никто не должен видеть мантель невесты до дня скрепления союза церковью.
  − Ууууу! - заныли в голос обе девушки. - Ну, хоть одним глазком. Мы никому не скажем!
  − Платье еще не готово, − ложь во спасение обиды подруг не уменьшила.
  Отведенные пол час пролетели незаметно, когда в комнату вошла пожилая служанка в сопровождении хмурого монаха. Сдвинутые брови и чело в морщинах должны означать нисхождение небесной благодати. Но святой брат скорее выглядел лесным татем, чем скромным обитателем келлии.
  − Лэйт и адди, − указующие кивки кто именно, − время вечерних молитв!
  Перепираться и спорить с ней бесполезно. Будь здесь сам король, его бы тоже попросили выйти. Быть может чуточку вежливей, чем адди лэйт.
  ˮВедьма!ˮ - вздохнула Дафна. Время осязаемо уходило. А ей еще столько всего надо успеть.
  Иттейн и Киттин наскоро попрощались и ушли в сопровождении монаха. Служанка бесшумно притворила двери. Тоже своеобразный ритуал. У Дафны остались считанные минутки посекретничать.
  Адди сунула Кэрэн записку.
  Пока лэйт жадно читала, Дафна покусывая губу, продолжала гадать, что наплела монахиня. Могло ли сказанное помешать её затее? Если да, то, каким образом?
  Записка прочитана и скомкана в кулачке.
  − Тебе будет лучше не ходить, - перешла на шепот Дафна.
  − Не ходить? - не поверила Кэрэн. Её адди проявляла живейшее участие в их встречах. Неужели она настолько серьезно восприняла слова фратта Деринн? Или она тоже вспомнила забытую историю Медани?
  − Раньше король... теперь фратта, − смутилась Дафна. − Будет ли уместно отвечать на знаки внимания мессира?
  Принцип ,,от обратногоˮ, срабатывает не всегда, но достаточно часто. Для этого нужно острое понимание сложившейся обстановки, терпение усиливать внутренний раздрай и смятение, и главное не напирать, не подталкивать, а вовсе даже наоборот. Принцип-то ,,от обратного!ˮ
  Нерешительность Дафны пробудили в Кэрэн противоположный порыв. Она пойдет! И сразу в груди маята, и абсолютная неготовность воспринимать доводы против. Ничьи.
  ˮЯ пойду! Я пойду! Пойду!ˮ - держало круговую оборону сердце не согласное слушать увещеваний. А как иначе, если памятный волшебный поцелуй в сгиб локтя, все еще волнует.
  − Может позже? - уговаривала Дафна. - В следующий раз?
  − Прибудет посольство, мне шагу не дадут ступить, - не поддавалась сомнениям Кэрэн. Ей очень хотелось увидеться с Мэйвом. Она об этом мечтала две последние недели! Каждый прошедший день. Загадывала на каждый будущий.
  Если тебе открыты слабые стороны человека, не ошибешься, заставишь подчиниться. Если ведомы сильные стороны характера, его поступки открытая книга. Дафна знала, о чем сказать лэйт. Изолированность, обособленность, граничащая с одиночеством не только у Кэрэн, у любого, предполагает склонность к болезненной и острой честности. Еще одна черточка в характере, за которую обладательницу или обладателя, столь положительного и редкого качества, следует любить, любить, любить....
  − Будет НЕЧЕСТНО, но лучше не ходи...
  − Вот именно нечестно! - ухватилась за подсказку Кэрэн. Убедить себя, сделать половину дела!
  − Может, я схожу? - настаивала Дафна.
  Чисто женский трюк. Срабатывает гарантировано! Чувство собственника у женщин заложено природой. У влюбленных граничит с манией. Расстаться с Мэйвом, уступить его кому-то!!!
  − Я сама!
  ˮОтлично сказано!ˮ - похвалила адди решимость подруги.
  − У меня голова кругом идет от всего этого, − пожаловалась Дафна и направилась к высокому гериону, разлить вино.
  И опять время... некогда бояться, волноваться, раздумывать... Рука тверда и действия выверены. Профессиональные отравители нашли бы Дафну талантливой.
  В кубок для лэйт, последней каплей, падает маленькая янтарная горошина. Мэтр Эйнин содрал за алеколу безбожные деньги, но уверял в ее действенности.
  Кэрэн, впервые, от треволнений не иначе, протянула записку прочитать. Раньше она их бережно убирала в шкатулку, в потайное отделение. Для Дафны любовные послания не представляли откровения. Некоторые диктовала сама. Случалась и писала тоже.
  Сонет обошелся в два грота, но был хорош. Сочинить такой в Кэффа мог не каждый. Но Дафна знала кто.
  Как тяжко мне, в пути взметая пыль,
  Не ожидая дальше ничего,
  Отсчитывать уныло, сколько миль
  Отъехал я от счастья своего.
  Усталый конь, забыв былую прыть,
  Едва трусит лениво подо мной, -
  Как будто знает: незачем спешить
  Тому, кто разлучен с душой родной.
  Хозяйских шпор не слушается он
  И только ржаньем шлет мне свой укор.
  Меня больнее ранит этот стон,
  Чем бедного коня - удары шпор.
  Я думаю, с тоскою глядя вдаль:
  За мною - радость, впереди - печаль.
  
  − Он что? Уезжает? - сообразила спросить Дафна и, уловив замешательство лэйт, пояснила очевидное. - Здесь говориться о разлуке. Вот я и подумала. Можешь не отвечать, если не хочешь.
  Кэрэн от нахлынувших чувств чуть не брякнула - куда? Но ведь Мэйв её тайный воздыхатель, а не Дафны!
  − Нет, он ничего такого не говорил, − смутилась лэйт.
  - Многие сейчас хотят попасть в Кайона. − высказала Дафна нужную догадку. − Всех так и тянет воевать. С ума посходили!
  Война это подвиг, разлука и смерть. Увидится то, что пожелаешь. Или боишься.
  − Я иду! - полна решимости Кэрэн и не раздумывая выпила вина. Больше обычного, на глоток или два. Вино показалось безвкусным. Скатилось по горлу, не привнеся и малой толики удовольствия.
  − Пожалуйста, верни мне ключ, − попросила Дафна.
  − Он мне пригодится.
  − Кэрэн! Не ходи! Фратта Деринн! Она... все узнает.
  − Пусть узнает!
  − Будет скандал!
  − Из-за свидания? - расхрабрилась Кэрэн.
  Адди не случайно искушала подругу отказаться. Лучше сейчас испробовать разные варианты, нежели потом отыщется повод и разрушит её начинание.
  − И из-за него тоже! Меня посадят в Брюхо!
  − Ты причем?
  − А записка?
  Кэрэн не задумываясь бросила записку в жаровню.
  ˮЩедро!ˮ - подивилась Дафна жертвенности лэйт. Её порой умиляло, некоторые из записок, лэйт таскала с собой, спрятав за лиф. Адди едва не закатилась смехом. Писанное её рукой грело сердце Кэрэн.
  Бумага легко занялась игривым огоньком. Завился дымок, скрутился пепел. Вот и все!
  − Кэрэн! - умоляюще взывала адди.
  − Я иду!
  − Лучше напиши, а я отнесу.
  − Правду надо говорить, глядя в глаза, − не поддавалась сомнениям и уговорам Кэрэн.
  ˮ Не пропустить бы этого волнующего моментаˮ
  − Не выдумывай. И отдай ключ! - повысила голос Дафна.
  − Адди! Кажется, вы забываетесь! - прикрикнула Кэрэн.
  − Простите лэйт, − сникла Дафна, исторгая вздох сожаления и грусти. Теперь не лгали даже её глаза. Она великолепно справилась с волнениями. Великое искусство скорбеть в минуты торжества освоено отлично!
  Пререкания прекратились. Вошла служанка и Дафна без напоминаний покинула покои лэйт.
  Закрылась дверь, успокоились и замерли тени, растворились в неярком свете звуки. Гнетущее ощущение тесноты и сдавленности, покинутости и брошенности..
  Что остается в минуты душевного смятения? Где искать опоры? В чем? В молитве...
  Путаются и теряются слова, заученные и сотни раз повторенные. Прежде ясный смысл укутывается в туман и уже не понятно, о чем молишь. И молишься ли? Или собственные желания преобразились в бессвязный набор слогов.
  Кэрэн пробовала молиться. Снова и снова, всякий раз скоро сбиваясь...
  Не убоюсь я гнева Господня, ибо чиста в вере и в помыслах ...
  Так ли это? Правда ли? В чем обман? Его нет! Не может быть. Раз его нет в сердце!
  Время летит быстро. На дворцовой церкви сонно отбили повечерие. Последняя возможность пересмотреть принятое решение и отказаться от него. Все еще можно уладить, оставить, как есть, в стадии прекрасной незавершенности и недосказанности, хлипким мостиком к мечтаниям и грезам! Но на тысячу доводов против, легко отыскивается один единственный, который перевесит остальные. Он отыщется этот довод. Непременно отыщется. Отыскивается всегда, иначе откуда столько разбитых на осколки судеб?
  Кэрэн задула свечи. Одну за одной. Оставив лишь крохотный огарок. Убрала в жестяной короб фонаря. Он будет гореть ровно столько, сколько потребуется дойти и вернутся. Она так себя пообещала. Пообещала клятвою клятв, зная, что нарушит её и любую другую, какую придет на ум произнести. Клятвы имеют над нами власть лишь там, где в них нет необходимости, где же необходимость присутствует, власть их ничтожна!
  В ночном Пфальце потаенная жизнь не останавливается никогда. Не может остановиться. В залах слышны быстрые приглушенные шаги и шажки, легко скрипят двери, звякают открываясь-закрываясь задвижки и запоры. Впускают и выпускают. Черные тени выдают посетителей. Заблудившимся светлячком мигает робкий огонек и тут же гаснет. Обладатель света не рассчитывает быть увиденным и узнанным, так же и свет наблюдающий. Зачем осложнять жизнь себе и остальным?
  Из коридора Кэрэн свернула к ближайшей лестнице. Для посторонних она отправилась на кухню. Поверят? Во дворце верят всему что видят и что рассказывают. Усомниться, нажить врагов. А первое правило придворного? Не быть врагом никому, как никому не быть другом.
  Посольский зал или зал Вздохов. Место, где обычно назначаются первые свидания, прежде чем влюбленные найдут свой уголок в Пфальце. Негласное правило, входящие в зал, идут по левой стороне. Покидающие по правой. Наивная конспирация и призрачный шанс не столкнуться со знакомым. Совсем рядом взволнованное перешептывание. Чья-то страсть достигла вершин. Чваканье? Чмоканье? Толкут липкое и влажное.
  Кэрэн догадалась, опустила фонарь ниже. Увидят свет, но не увидят её лица. И гораздо лучше видно дорогу.
  Наконец лестница. Она не широка. Будь Кэрэн внимательней или волнуйся меньше, заметила бы, в нише прячутся.
  Писл Кайб, конюх, подымался в покои вдовствующей мистресс Сьюз, повелительницы его брагетта! О! Чего толька она не повелевала проделывать! И каким только прихотям он не повиновался, доверяя ей свой ,,скипетрˮ.
  Конюх лишь хмыкнул, признав в ночной гостье лэйт Кэрэн.
  ˮКто же трогает нашу недотрогу?ˮ - проводил он девушку взглядом. Припомнил последние сплетни. - ˮНе уж-то взаправду сопляк Ланж?ˮ
  Конюх втянул воздух носом. Запах женщины о многом может сказать. И что он узнал? Ничего такого чему бы удивился. Никаких неожиданностей. Все как раз ожидаемо!
  Свет из арки окна стелется по полу бледно желтым ковром. Слишком светло, но пятно не обойти. Если увидят... Непременно увидят. Кругом столько шорохов и тайных движений, раздернутых штор и неожиданных сквозняков. Но прочь сомнения! Ступив на путь нельзя возвращаться! Кэрэн стремительно преодолела предательскую зону.
  Следующая лестница! В конце сразу налево, к низенькой дверце, через которую на кухню таскают дрова и впускают слуг. Слышно возню.
  − ...ще! ...ще! ...ще! - задыхается женский голос, не успевая проговаривать слово полностью. Скоро от подгоняющего ,,ещеˮ остался только яростный придых.
  Девушка, спасаясь от звуков, выскочила на улицы. Не сразу сообразила, не отомкнула замка! Дверь не заперта и ключ, в общем-то, для нее оказался бесполезен. Предупреждение? Но кто его поймет, когда луна в полнеба и свежий ветер, и закончился дождь.
  Она прошмыгнула под галереей, стараясь держась в тени. На балконе переговаривались. Придумывали слова обменяться.
  − Вы получили вести из Кайона? - спрашивала женщина.
  − Ожидаю со дня на день, − отвечал мужчина. Он устал и разговор ему в тягость.
  − Вы испросили у короля дозволения вернуться моему брату в столицу?
  − Нет. Король запретил обращаться с подобными просьбами.
  − И как же быть?
  − Для начала получим известия. Я уверен, можно что-нибудь придумать.
  Острое, как укус пчелы понимание. Оба лгут! Лгут друг другу и выгадывают. Ей плевать на брата. Он встречался с королем, но не замолвил словечка за родственника жены.
  Выдавая девушку, жестко захрустела галька. Кэрэн замедлила шаг и тут же ускорила, миновать предательское место.
   Где-то хлопали двери, раздавались приглушенные голоса, судя по невнятности и сбивчивости, их обладатели злоупотребили вином. В кордегардии массарии резались в карты. Свет от масляной плошки выхватывал из темноты возбужденные потные лица.
  − Да что ж такое! Третья раздача!
  − Карта не лошадь. Всех не катает! - утешали проигравшего.
  − Давай по последней!
  − А у тебя кроме собственного хрена что-нибудь осталось? - подзуживают ˮдойногоˮ.
  - Ставку гони! У нас как в борделе. Денежки вперед!
  − Кольцо пойдет? Десять грот!
  − Может медяшка?
  − Сам ты медяшка!
  Они лгут! Двое играют на одну руку. Третий сам по себе. Но хуже всех четвертый. Он не жертва. Он.... Что-то не так с кольцом! Что?
  Кэрэн не хватает воздуха. Она будто тонет в темени и лжи.
  В фонтане шлепает вода, но, кажется, некое существо шлепает за тобой следом. Ускоряешь шаг, чуть ли не бежишь, спотыкаясь о кочки, и преследователь, подышав в затылок холодом, понемногу отстает.
  С центральной аллеи Кэрэн свернула в боковую. Ближе идти и уж точно не с кем не столкнешься. Девушке пришлось низко пригибаться, уворачиваться от веток, не зацепиться платьем и не оцарапать в кровь лицо.
  Ночь полна иллюзий и обмана. Светлячки смешиваются со звездами, звезды заговорщески моргают. Кому? Каждый куст затаившийся зверь, каждое дерево подкарауливающий гигант, шорох − знак надвигающейся беды. Там куда не достает свет - черный проход в неведомое, где тебя ждут... караулят... зацапают...
  От старой сирени вправо. Куст сильно поврежден. В пору цветения, воздыхатели не милосердно ломают ветки, одаривая любимых чудесными пахучими цветами. Скольких таких счастливиц, Кэрэн наблюдала во дворце. Ей тоже дарили, но то были цветы услужения, но не чувств.
  Тропинка обежала небольшой прудик. Место вполне романтическое и приятное, если бы не комары. Редкая страсть в силах перенести назойливое зудение приставучих насекомых, огромного терпения стоит отбиться от настырных кровопийц. По поверью, в пруду, обитал базилик - уродец с головой петуха и телом дракона. Раз в десятилетие базилик всплывал на поверхность, утащить неверного влюбленного или коварную обманщицу. Поэтому, несмотря на докучливое комарье, здесь назначали встречи и торжественно клялись в любви и верности, призывая в свидетели водяную тварь. ˮПусть меня схватит базилик, если в моем сердце скрыт обман!ˮ Монстр не хватал и клятве верили.
  В просвете мелькнула решетчатая стена ротонды, увитая серебристым от луны плющом. Что она скажет Мэйву? Как скажет? И будет ли он слушать её. Что если да? Что если нет?
  Последние полсотни шагов. Приходилось сдерживаться не побежать. Однако побежала, запыхалась и остановилась, перевести дух. Говорить в таком состоянии не возможно. Избыток волнения. Еще минутка оглядеть себя, поправить шапочку-каль, подоткнуть выбившиеся волосы. Выглядеть растрепой не хотелось. Посветила путь. Ступеньки...
  − Входите лэйт Кэрэн, входите! - прозвучал уверенный голос из темноты.
  Фратта Деринн!!?
  Тот час по волшебству вспыхнули лампы. Множество ламп. Ночь сделалась светлой и яркой. Люди с закрытыми лицами плотно окружили девушку. Они не дотронулись до нее, но ясно дали понять, лучше не совершать ничего такого, провоцирующего их дотронуться. Кэрэн опешила, потом испугалась. Сильно! Не за себя.
  Мэйв Ланж стоял на коленях со скрученными за спиной руками и тянул шею, как можно выше от лезвия. Страж держал возле его горла арит*. По острому клинку стекал отраженный свет, торя дорожку крови.
  Монахиню трудно узнать в мужском одеянии.
  − Любовь требовала криком предупредить тебя о засаде, − Деринн указала на пленника. − Что значит собственная жизнь по сравнению с добрым именем любимой. Он промолчал. Поскольку своя шкура ему дороже вашей чести, лэйт Кэрэн.
  − Как вы смеете! − затух голос Кэрэн. Не нужно слов. В них нет необходимости. Фратта Деринн посмеет все на что решиться.
  Монахиня указала рукой и фонарь поднесли ближе к лицу пленника.
  − Раз он не насмелился доказать свою любовь, придется вам лэйт доказывать свою.
  − Вы убьете его! - кинулась Кэрэн спасать плененного воздыхателя, но её грубо удержали сзади за плечи.
  − А вы хотите, чтобы он жил? - прямой вопрос фратта Деринн.
  − Я...
  Кровь Мэйва закапала на пол. Кап..... кап.... кап... кап.. кап-кап.. кап-кап-кап... поторапливая с ответом.
  − Вы хотите что бы он жил, лэйт?
  Страж чуть ослабил пальцы на рукояти и тут же усилил хват. Замах не требуется. Достаточно подтянуть арит и острое лезвие вскроет Мэйву горло.
  − Да...Да... Я хочу... хочу!
  − Хорошо, − фратта придерживает руку стража. − Но если вы забудете о своем долге и чести... Не мечтайте, его не выволокут на эшафот и не обвинят в покусительстве на доброе имя Амалей. И платок с его кровью не станет вашей святыней. Его сгноят в Брюхе. Охолостят, как деревенского борова и отдадут на потребу нарушившим запрет на греховную противоестественную связь. Даже если Мэйв Ланж каким-то чудом сбежит, будет ли он нужен с такой славой хоть кому-нибудь, кроме добровольной веревочной петли? Вы понимаете, о чем я?
  Кэрэн молча кивнула. Её поразило лицо Мэйва. Юноша готов расплакаться. Не от отчаяния, от жалости к себе. И нет тщетных усилий увидеть любимую в последние мгновения свободы, и нет радости расстаться с жизнью за нее. Нет ничего из воспетого труверами. Ничего кроме жалости и испуга. Он забыл о ней, как только арит коснулся глотки.
  − Увидите мессира Ланжа и оставьте нас. Нам необходимо кое-что прояснить. Очевидно, мы еще недостаточно наговорились за сегодня.
  Ротонда опустела. В узком кругу света Кэрэн и фратта Деринн. Разговор получился до нельзя коротким, но беспрецедентно содержательным.
  Звонкая пощечина обожгла щеку девушки.
  − Вы не вняли просьбе своего короля помнить о долге перед короной.
  Вторая пощечина звонче и крепче первой.
  − Вы не вняли моим словам о своем добром имени.
  Кэрэн попробовала закрыть лицо.
  − Руки, убрать! − последовал властный приказ и набатная залепуха всей пятерней! Рука у фратта Деринн тяжела. - Как доверить вам отвечать за чужие судьбы, если вы не в состоянии справиться с собственной?
  Несправедливо и неправильно! В её жизни все! все несправедливо и неправильно! Слезы сохнут от обиды и обреченности.
  − Есть то, что мы хотим делать. Есть деяния возможные к свершению и деяния обязательные. Вам не повезло, лэйт, − произнесла фратта Деринн, смягчившись. - Не повезло, но мне не жаль вас. И вам не нужна моя жалость. И вам не стоит жалеть себя. Вы сами впутались в эту истории, не удосужившись разобраться в ней. В жизни много событий, якобы происходящих сами по себе, а на поверку все далеко не так.... Теперь ступайте, − Деринн забрала у девушки фонарь и задула. - Я прослежу, чтобы вы не сбились. Не посмели. Не смогли, даже если очень-очень захотите.
  Фратта Деринн лгала. Так же как и прочие. Мужчина и женщина на балконе. Игроки в карты. Но Кэрэн вовсе не любопытно, в чем её ложь и кому достанется выгода от лжи.
  Порой дорогу не измерить ни шагами, ни верстами, ни временем на преодоление. А лишь тяжестью груза, который тащишь в собственной душе. И сто шагов покажутся двойной вечностью.
  
  
  19. Пфальц. Алое крыло
  
  Книги Заветов писали наивные люди, свято веровавшие в востребованности их усилий. Кратко и ясно сформулировав поджидающие род людской напасти и искушения, они поделились виденьем избежать греховности. Они думали, кто-то прислушается к советам и последует им. Но что увещевать оглохших душой, на свое разумение, вершивших дела свои?
  Не убий! - повторяли обнажавшие первыми меч.
  Не укради! - припоминали отбиравшие у убогих последний кусок.
  Не возжелай! - укоряли завсегдатаи чужих спален.
  Возлюбите чад своих, и воздастся вам любовью большей! - умилялись не способные любить и не нуждавшиеся в любви....
  Мистресс Мика Этуро совершенно не испытывала светлых чувств к собственным детям. Могло ли сложиться по-другому? Для кого как, но для нее, однозначно, нет! Все трое девки, все трое от презираемого мужа. Ни богатство последнего, ни его высокое положение, сомельер короля! не могли смягчить её отношений с мессиром Пако Этуро.
   − Подвальщик! - кричала Мика в ярости при очередной семейной ссоре.
  Скандалить мистресс умела. Раз и навсегда назначив мужа ответственным за её пропащую жизнь, не упускала возможности отыграться.
  Когда- то Мики прочили брак с младшим братом короля, с Кааном. Но Гильф счел род Марсденов слишком бедным ( или недостаточно состоятельным - звучит лучше) для подобной партии. Союз не состоялся. Брак с Пако Этуро по сути, унизительный компромисс. Мика не желала подобных компромиссов. Но кто её спрашивал, чего она желает, а чего не желает? Скромное приданное, красоты не на ломанный фартинг, уживчивости и того меньше. Куда с таким богатством? Вернее за кого? Все разногласия снял король, выступив сватом. Гильфу требовалось прибрать окраины заснеженного Скарра и держать нищих и гордых северян на коротком поводке. Окраины он прибрал. Фрайхи встали под его руку.
   Свадебные фанфары.... Свадебные кортежи... Свадебные пиры... промелькнули одним днем. Праздник не привнес в душу мистресс умиротворения, а в семью лада. Король воевал, Пако следовал за ним, Мика рожала дочерей. Глава фамилии относился к бабьему нашествию со спокойствием. У него полно бастардов. Выбирай и признай законным наследником. Девкам Мики кроме имени и сундуков с тряпьем ничего существенного не получить. Нищие и гордые таковыми и оставались.
  − Вы достойны лучшего! - мрачно цедила Мика, разглядывая подросших деток. Девочки каждое утро являлись к ней в спальню, пожелать доброго дня и вместе помолиться. Взгляд матери надолго задерживался на старшей, Лессе, меньше на средней Кайле и совсем чуть-чуть на младшей Дафне. Должно быть так она распределяла ,,хорошую жизньˮ, которую у них украли. Как и у нее.
  Дети любят своих родителей вопреки всему. Не задумываясь и не вникая почему и за что. Любить отца и мать это в крови! Любить безоглядно, стараясь не замечать терпкую и горькую ноту невозвратно уходящего времени. Те, кого мы любим в разряды Вечности, увы и ах, не зачислены.
  Не обделили бы любовью и Мики Этуро, люби она хоть сколько своих дочерей. Она их не любила. Её нелюбовь оказалась сильнее детских чувств. Старшая - Лесса, выйдя замуж, скоро забыла о существовании матери. Избегала встреч, а встретившись, не раскланивалась и не смотрела в её сторону. Даже в церкви. Даже в Прощенное Воскресенье. Отяжелев первенцем, не поделилась радостью, не испросила материнских советов. Средняя − Кайла находила забавным изводить родительницу предосудительными эпатажами. Посещала фехтовальный зал, изучала алхимию и особенно растительные яды, устраивала молебны и жертвоприношения богине юашей Мадж. В канун смотрин устроенных матерью с большими-большими хлопотами, в одночасье объявила о искреннем желании принять постриг и уйти в монастырь. Едва скандал с замужеством утих, отказалась от пострига, но воспылала небывалым почтением к отцу. Лично прислуживала Пако за столом и организовывала ему всяческие увеселения, помогала в делах, советовалась и сам давала советы родителю. Очевидно дельные. Ключи от кладовых, подклетей, запасников и ларей перешли от Мики к Кайле. На радостях любимица Пако сходила в церковь, зажечь заупокойную свечу о еще живой матери. Младшая - Дафна, долго путалась в противоречиях ума и чувств, пока не поняла, что собственно её снедает? Зависть. С кем не бывает. Одно беда, стоит такой червоточинке поселится под сердцем и она сожрет и сердце, и душу, и все остальное по кусочкам. Маленькими незаметными порциями. Вчера, сегодня, завтра... Иво Фрашери осуждал страдающих подобным недугом. Преподобный относил один из восьми грехов к болезни. Он размышлял: ˮ...Те, кто болен, достоин сочувствия, ибо завидуя звездам, не желают подняться к ним, но увидеть в лужах у собственных ног...ˮ Дафна находила приемлемым видеть звезды в лужах, и, именно, у её ног. Она завидовала Лессе, сумевшей избавиться от материнской опеки. Завидовала Кайле, ибо самой не хватало смелости не то, что не повиноваться, прекословить матери. Завидовала Дафна и лэйт Кэрэн. Не чему-то конкретному или предметному, как часто случается, а всему сразу, принимая во внимание каждый кусок, всякий глоток, пустую безделицу, чужой взгляд или доброе слово. Болезнь, будем следовать утверждению Фрашери, приняла особо острую форму, когда объявили о брачном союзе с Ногром. Но просто и тихо завидовать, слишком мелочно и бездеятельно. Бездеятельной Дафна не была. История любви Мэйва и Кэрэн выросла из всепожирающего желания отнять то, что самой не получить. Отнять - высшее право королей и Небес! Не удивительно, она завидовала и королю и Небесам.
  И вот теперь выверенные планы рухнули! Песчаные хоромы в одночасье рассыпались, воздушные замки одномоментно сдулись. Никто не заставлял адди Дафну красться вслед за Кэрэн. Но зависть, как и месть, требует если не личного участия, то присутствия обязательно и не довольствуется чем-то меньшим.
  Встреча лэйт Кэрэн и фратта Деринн удивила Дафну, пожалуй, больше, чем саму виновницу. Когда удивление прошло, девушка испугалась. Испугалась так же сильно, как в детстве, встретив старого кукольника.
  ...Ей восемь или около того. Она прогуливалась по саду под ручку с Лессой, собирая желтые и красные листья.. Откуда взялся кукольник? Будто материализовался из воздуха. Из закатного сумрака, окрашенный в темно-бардовые цвета, с темно-бардовыми каплями-пуговицами на ветхом домино. Душа замерла, глаза наполнились слезами.
  − Желаешь сказку? - спросил кукольник голосом подобным урчанию хищника.
  − Пойди прочь! - погнала его Лесса. Не испуг младшей сестры подвиг гнать незнакомца, но брезгливость. У кукольника не ухоженная внешность и грязные руки.
  − Какую желаешь? Добрую с плохим концом или злую с хорошим? - улыбался кукольник и тетешкал на черных от грязи руках уродливую куклу. Дафне казалось, качают её саму. Заглушая растущий ужас, она зажмурила глаза и заревела громко, как могла. Когда открыла, противного кукольника уже не оказалось. Но остался висеть на ветке рябины его уродец. Дафну увели. Она не показывалась на улице целую неделю. А когда разрешили выходить, первым делом отправилась забрать куклу. Чутье не подвело. Кукла висела на прежнем месте. Она сняла уродца с ветки и спрятала в угол шкафа. Кукла и теперь там. Пропыленная, в паутине и крошках полыни.
  Дафна так спешила убежать, что запнулась о ступеньку и потеряла туфель. Парчовая лодочка соскользнула со стопы и закувыркалась вниз. Каменные горгульи, свидетели бегства и утраты, злорадно дразнились, высовывая языки. Девушка не остановилась, подобрать туфельку и, прихрамывая, бежала скорее добраться до своих покоев. Только это пришло ей в голову. Стоит ли её винить? Все мы наивно ищем в своем доме защиты от невзгод и неудач.
  Поддернув юбки, выше приличиствущего, (кто сейчас увидит?) Дафна быстро вбежала по лестнице. Пронеслась по коридору, потревожив влюбленную парочку. Потом сообразила, босиком бежать много удобней, содрала второй туфельку и прибавила прыти, перескакивая через ступеньку. Достигнув нужного этажа, выровняла шаг. Адди не должна походить на загнанную лошадь. Держалась левой стороны коридора, здесь меньше дверей и, следовательно, возможности столкнуться с кем-либо лицом к лицу. Она даже немного успокоилась. Напрасно. В последний миг Дафна различила, возле её покоев таятся несколько фигур в шапах. Люди вооружены. От укрытого света длинный луч скользнул по клинку. Дафна поспешно юркнула за колонну, понаблюдать за незваными гостями.
  − Не поможет, − раздался у нее за спиной насмешливый голос.
  ˮШут!ˮ - вздрогнула Дафна, узнав мерзкого ёрника.
  − Что не поможет?
  Девушка старалось говорить тише, шут наоборот говорил в полный голос. Чуть ли не блажил во весь коридор.
  − Прятаться не поможет.
  − Я не прячусь!
  − Значит, я прячусь, − отвесил шутовской реверанс Херцл. - Изображаю из себя соленой столб в попытке спастись от Воронья.
  − От Воронья? - не поверила Дафна. − Почему вы думаете, что там храмовники?
  В животе сделалось холодно. Если действительно Воронье, прятанье не поможет. Ничего теперь не поможет!
  − Пойдем, спросим? Вдруг я ошибаюсь и это обыкновенные воры, забрели пошарить в сундуках адди и лэйт Кэрэн. Кстати, не знаешь где она сама? Хотел зайти пожелать приятных снов. Пусть ей приснится сир Эр. Эр...бр.. Тьфу ты Господи!
  − Я не знаю, где лэйт Кэрэн, − ответила Дафна, зевнув уловку.
  − Вот тебе раз! А разве она не должна находиться у себя? - насмехался Херцл. - Самое время читать молитвы, − шут подмигнул, − или сонеты скабрезника Аретино*, и разглядывать презабавные картинки?
  − Наверное, она уже легла.
  − Наверное? - Херцл подмигнул адди. − Или лучше спросить с кем? Как там у нее успехи с кхе...кхе... мессиром Ланжем? Или это у него успехи с ней?
  − Спросите её сами, − отодвинулась о шута Дафна, но тот час сблизилась обратно. Место за колонной не так много, шагнул в сторону и на виду.
  − Зачем ставить лэйт в неловкое положение, − шут наклонился и оперся локтями о колени. - Для этого у нее пылкий Мэйв.
  В полумраке видно блеск его глаза. Потешается! Дафна вцепилась в туфель, не съездить шута по лицу. Она тоже желала бы мессиру Ланжу любовных успехов. От всего сердца!
  − Так что? Мы идем?
  − Куда? - отступила глубже в темень Дафна. Люди у дверей не собирались уходить. Но и не делали попыток войти.
  ˮОни знают, что меня нет! Ждут перехватить!ˮ - паниковала девушка и ей было отчего паниковать. Воронье!
  − Поинтересуемся у мессиров, что они делают в такой час у вашего порога.
  − Нет, − отказалась Дафна. Ей хотелось отделаться от навязчивого общества шута. Но как это сделать.
  − Может пари?
  − Нет.
  − Если ребята из Ордена... тебе не позавидуешь.
  − Почему вы хотите меня убедить, что там храмовники?
  − Ну, не знаю. Говорят этот Ланж, − шут понизил голос до заговорщицкого, − еще тот фрукт! Теперь многих притянут к ответу. И массариев, и ближний круг, и адди, и лэйт, и тех, кто носит и передает записки. Ведь, наверняка, дело не обошлось без записок. Что за чувства без миленьких писулек?! Маленьких таких бумажечек, способных наделать больших пребольших бед. Все думают, сердца скрепляет Небесное благословление. Чушь! Чернила! Копеечная жижа из непроливашки! И еще спорный вопрос что крепче. Заметь, слова данного под церковными сводами недостаточно, но все в порядке когда поставлены закорючки на документе. Будь то купчая, брачный договор или денежный заем.
  Дафны стиснула туфельку. Затрещал шов.
  ˮЭта дура хранит записки у себя. Все!ˮ − И уже про себя. - ˮСама не умней? Надо было их стянуть и выкинуть!ˮ
  Но с этим теперь ничего не поделать. И думать следует, где найти убежище. Временное, но надежное.
  − Лэйт не посвящает меня в свои любовные дела.
  − Да неужели? - хихикнул шут.
  − Точно так.
  − Вот Воронье и выяснит! − голос шута сделался еще тише. − И про записки и про, то что голубки познакомились в доме твоего батюшки. Сводничество тяжкий грех!
  − Что вы себе позволяете?
  − Тогда заговор! - легко нашел иной вариант шут. − Так лучше?
  − Никакой это не заговор? - оправдывалась Дафна. - Отец устраивал вечер в честь рождения внука. Там многие присутствовали.
  − Припоминаю, припоминаю, − завел глаза ко лбу Херцл. - Я тоже у вас обритался.
  Дафна сдержалась не обвинить шута в обмане. Он никогда не был вхож в дом Этуро. В отличие от Тунора Амюса, сомельер скорее плюнет Херцлу в рожу, чем протянет руку в качестве приветствия. А разговаривать и вовсе не станет.
  − Это там они снюхались? Ах, счастье как смерть, всегда внезапно! - умилился шут.
  − Вы скажите! − подивилась сравнению Дафна. От слов шута мороз по коже!
  − Уверен! - настаивал на свое Херцл. - И все же, если под дверями Воронье, ты ненадолго спрячешься от них за этой колонной. Да и на площади Арфистов, в доме родителя скоро сыщут. На родственников плохая надежа. Они только увидят шап с крылом, − шут расправил ворот своего домино, − тотчас вытащат беглянку из самого темного угла! Место в Брюхе предостаточно и для родни и для родителя и для виновных.
  − Зачем вы мне все это говорите? - голосок Дафны стал обиженным.
  Она с ужасом признала справедливость сказанного. От Воронья не скрыться нигде. Они настигнут её даже в соборе Святой Бегин. Прецедент имелся. Орден не признает неприкосновенности укрывшегося в храме.
  − Могу подсказать, надежное место, где они тебя не сыщут, хоть убейся! Ну, или не будут искать. А если и найдут, то вряд ли вломятся, забрать с собой. А если и вломятся, им дадут от ворот поворот. Да еще и выставят распоследними дурнями.
  − И где же такое надежное место? - насторожено спросила Дафна. Она подумала о королевской тюрьме. Шуточка во вкусе Херцла.
  − Брюхо, − угадал её мысль шут и, остался собой очень доволен.
  − Мессир, − голос Дафны задрожал от страха и обиды. Талант, выработанный в детстве. Так легче добиться своего. - Вы конечно вольны шутить, но я в крайне затруднительном положении выслушивать ваши остроты. Как вы можете не видеть? Я нуждаюсь в добром совете и помощи. И мне вовсе нет охоты отвечать за чужие грехи!
  − Конечно, я волен! И еще как! Я могу все. И шутить и не видеть. Но готов помочь, если вы признаетесь, за что эти парни вас преследуют.
  Говорить правду все одно, что снимать с себя одежду. Под нарядным шелком может скрываться проказа.
  − Я не очень представляю, − тянет Дафна с признанием, стараясь определить, что именно хочет услышать шут. А заодно вспомнить, что он говорил и насколько ориентируется в происходящем.
  − А ты постарайся. Только не заяви, что мочишься стоя*! - ерничал шут в свое удовольствие. Он напоминал пчелу, тонущую в меду. Куда не повернись, везде сладко!
  − Вы правы. Это из-за Мэйва Ланжа.
  − И только? И что натворил наш нищеброд? Купил себе парадный доспех?
  Легче не замечать шуток. Совсем не замечать.
  − У них назначено свидание. Сегодня.
  − У кого у них?
  − У Кэрэн и Мэйва. Я передала ей записку от него, − всхлипнула Дафна в отчаянии прижимая туфель к груди. - Я не думала... не думала..., − выжимал из себя слезы адди. - Что все.... Так...
  Шут покивал головой...
  ˮЯвный талант!ˮ
  ...и сделался серьезным. Серьезный шут это... это серьезно и тревожно.
  − Деяния подобные твоим расценили бы низким интриганством. Я бы назвал их игрой. Так вот, голубушка, никому не позволено играть, как вздумается. Все подчиняются правилам. Чаще чужим. До тех пор ... до тех пор, пока не смогут правила изменить.
  − Все? - Дафна готова внимать откровениям шута. Правда-правда! Честно-честно!
  − Поголовно. И король, и Орден. Все. Ты хотела сыграть самостоятельно, слабо представляя, с кем связываешься. И что из этого вышло?
  − Фратта Деринн... Мне не повезло.
  − Если знала о фратта Деринн тем более. Это не невезение, а чистый проигрыш. Кстати, вовсе не обязательно было прибегать к услугам Мэйва.
  − А к чьим? Вашим? Или Соломенных? - крупица раздражения не повредит. Нельзя покорно ,,глотатьˮ обиды.
  − Слишком неинтересно. Почему было не попытаться убедить лэйт воспользоваться опытом юашей? Красиво и неординарно решить пустяковую проблему при помощи рукояти баллока. Чисто психологически переносится легко, а договору с Ногром конец. Из-за такого пустяка как непорочность. Вернее отсутствия оной на момент заключения союза.
  − К чему вы об этом мне говорите? - недоумевала с опаской Дафна. В секреты посвящали либо близких соратников, либо скорых покойников.
  − Хочу понять. Или убедить себя, включить тебя в число своих друзей.
  − Сомнительная для меня радость иметь шута в друзьях.
  − О радости речи не идет. В друзья выбирают тех, кто может пригодиться. Вот и я решаю, сможешь ли ты пригодиться мне?
  − Вы настолько сильный игрок?
  − Не наговаривай на честного парня. Шут всегда пляшет под чужую дудку.
  − И вы ищите пару для танцев?
  − Именно, − шут захыкал. - Любовь можно заниматься в одиночку, а танцами удобней вдвоем.
  − Я вам не подхожу.
  − Тогда зачем мне с тобой возиться?
  − Не зачем. Вроде. Но вы тут. И вы меня караулили, − догадалась Дафна и догадка её вовсе не порадовала.
  −Хотел рассказать тебе главное правило всех существующих правил?
  − Какое?
  − Поддерживать иллюзию, что выиграет любой.
  − А на самом деле?
  − А на самом деле выиграет тот, кто первым поймет, такого просто не бывает.
  Дафна бросила взгляд на людей у двери. Скорей всего они слышали их, если не возню, то разговор точно. Если не договориться, шут подаст знак, и она окажется в лапах неизвестно кого.
  − А мой отец?
  − Подвальщик Пако? - шут поманил пальцем, нагнуться. Касаясь щеки девушки влажными губами, произнес едва слышно. − Тебе не зачем знать, но я скажу..., − шепот сделался еще тише. - Твоя сестрица Кайла умнее многих. Твоей мамаши уж точно.
  Дафна дернулась выпрямиться, шут удержал.
  - А ты умней Кайлы?
  − И что вы предлагаете? - задала прямой вопрос Дафна.
  − Так ты уже переменила мнение и желаешь стать другом шута? - обрадовался Херцл, тряся руку девушки в пожатии. Как это не мерзко, руку она не отняла.
  − Шут всяко лучшая компания чем, приор Ордена или бейлиф Вокх или тех, в темноте.
  − Льстишь! Льстишь! Заметила? Слова льстить и лизать схожи по звучанию?
  − Я согласно. Нечасто лизать вашу задницу, − согласилась Дафна. − Образно конечно.
  − И не только её и не только образно. Ты верно схватываешь. Теперь посмотрим, действительно ли ты готова к этому.
  − К чему к этому?
  − Ну...
  − Здесь? - сконфузилась Дафна. Конечно, Аретино бойко описал многие подробности, но вот так, сразу...
  − Ты уже готова отказаться?
  − Нееет! - пересилила себя девушка.
  − Не беспокойся. То к чему я тебя призываю почетно и престижно, мой кукушонок.
  − Кукушонок? - не поняла Дафна смысл обидного прозвища.
  − Подброшенный в гнездо, он выталкивает прочих птенцов. Всех до единого.
  − И кто эти все? - уточнила Дафна слишком уж многозначный намек шута.
  − Ты сообразишь. Главное помни. Судей нет, есть игроки. Играй!
  − А что с Кэрэн?
  − С Кэрэн? А что с ней такого? За ней присматривает фратта. Так же как и мэтр Эйкин, ваша монахиня служит Ордену...
  ˮА вот кто подсунул мар Деринн к храмовника вопрос пока неразрешенный?ˮ − вклинилась в речь беспокоящая мысль.
  −... Так что будет лучше оставить лэйт в покое. Я сказал в покое? Я так сказал? Фу! Фу! Фу! Другим конечно же! Оставить другим! - шут раскланялся с этими неведомыми и незримыми другими. - Вижу ты устала от разговоров. Пошли, провожу. Туфель, пусть и не хрустальный я вручу твоему принцу. Надеюсь в двенадцать, ты не превратишься в жабу?
  − Уже давно за полночь, − не сдержалась Дафна ответить зубоскалу.
  − Все превращения только под утро и начинаются! - парировал шут.
  − А как же эти? - спросила девушка. Она ожидала шут подаст им сигнал, уходить или приблизиться. Ничего подобного.
  − Успеха бегства ищут в стороне, где искать не станут. В нашем случае Зеленое Крыло, − шут оставил вопрос адди без ответным.
  − К королю? - удивилась Дафна.
  − А чем тебя не устраивает визит к королю? Уж к кому-кому, а к сиру у Воронья нет свободного входа! Или у тебя какие-то неизвестные мне возражения?
  − Мы договорились...
  − Это хорошо, что ты держишься уговора.
  − Но сейчас уже поздно для таких посещений.
  − Не переживай. Ничего не поздно. В крайнем случае, отыщут тебе новую обувь.
  − Стоит ли беспокоить, сира, ради такой мелочи?
  − Ради мелочи конечно нет! Но предлог будет.
  − Все-таки сейчас поздно.
  − Поздно-поздно! Заладила, − ворчал по-стариковски шут, что ему собственно не свойственно. − Девкам поздно шлюхаться, где ни попадя, а для короля самое время заниматься государственными делами. Наш Гильф трудяга каких поискать. Он вечно по уши в бумагах.
  − А мы ему не помешаем?
  − Вот еще. К тому же не будет беды если и малость отвлечется.
  − Если вы так уверены.
  − Уверен ли я! Конечно уверен. Совершенно, уверен. Кому как не мне знать, чем сейчас забита голова нашего любимого короля! К тому же я обещал. Увидишь, я всегда делаю то, что говорю. Чего не могут позволить себе многие из здешних обитателей.
  − А король действительно нас примет? - выспрашивала Дафна.
  − Нас? Тебя точно. Еще ни разу не видел, чтобы он отказывал хорошеньким девушкам. Они ему − да и то не многие, − подхихикивал шут.
  Желание поскорее оказаться в безопасном месте, заставляло девушку торопиться.
  − Не спеши так. А то я чувствую спиной твою грудь..., − остановился Херцл и Дафна на него налетела. - Хорошо, ты не мужчина! Представляешь, что бы я чувствовал тогда? И главное где!
  Через десяток шагов шут внезапно остановился.
  − Что стряслось? - забеспокоилась Дафна.
  − Будь любезна...., − шут протянул руку.
  − Что? Что такое?
  − Все-таки ты идешь к королю. Так что гони....
  − Чего вы хотите?
  − Не надо казаться глупой. Надо выглядеть умной! А быть уж как придется.
  Шут еще только заикнулся, Дафна догадалась, что он требует у нее. Девушка отдала глиняную трубочку с горошинами алеколу.
  − Король стар для таких штучек....
  − Это не для короля! - вскинулась Дафна.
  − Не перебивай, а то не узнаешь, что снадобье мэтра Эйкина вообще-то бесполезно. Плакали твои денежки! - хохотнул шут. - В Ордене не дураки, запомни это.
  Херцл махнул вентинару массариев и, спокойно ввалился в гостевую. Анфилада комнат, Дафна только мельком успела осмотреться. Ожидала увидеть нечто... На самом деле все просто... очень даже.
  Шут придержал шаг.
  − Я дам тебе шанс. Скажи, кто сейчас даст тебе больше?
  Девушка подтвердила - никто.
  Стукнув в дверь, Херцл тут же её открыл.
  − Позволишь?
  − Ты с уловом? - нетрезвый голос Гильфа звучал слишком громко.
  − Конечно! Как ты мог сомневаться.
  − Ну, так давай эту шлюху сюда!
  Дафна, оторопев, остановилась. Пытаясь сообразить, о чем... о ком только сейчас выругался король.
  − До скорого! − попрощался Херцл с ней и буквально обежав, выскочил за дверь. Закрыв за собой створку, довольно мурлыкнул.
  − Король под приглядом. Чем занять королеву?
  
  
  
  20. Туат Лафия. Фропп.
  
  Свир Дезли, никоим образом, не относил себя к везунчикам. С какой стороны не посмотри, прискорбный факт печальной действительности. Будучи предпоследним сыном в большой семье Юбы Дезли, он родился уже после Чумы, но, ни один из его старших братьев не сдох и не уступил Свиру первенства. От немалого богатства прижимистых пращуров ему выделили дрянного коня, дрянной доспех, дрянной меч и десять грот наличности. Можно ли перечисленное и дочь, заделанную служанке в четырнадцать лет, отнести к признаку имущественной состоятельности? Скорее нет, чем да!
  В пятнадцать, а куда деваться? Свир покинул родовой замок в поисках кормления. Ни одна блядь, включая служанку, не вышла его проводить. Опускаясь за спиной, лязгнула герса. Сплюнул со стены гелд. Завыл пес - счастливого пути! Тогда Свир Дезли был по-юношески самоуверен - Мир ляжет под него! Покорно распластается, как служанка на скрипучем топчане, и он сделает с ним все что захочет, сколько захочет и куда захочет! Но видимо брачное ложе заготовили для других и счастливый брак не состоялся. Полюбовно Мир не давался, принудить к согласию не получалось и сквайр Дезли переключился на войну. Воевал он много и не прибыльно. Доход изводил незатейливо − на вино и шлюх. Нечасто заводил любовниц. Некрасивых и небогатых. Поскольку не блистал статью и не показушничал с щедрыми подарками. Пережил двух старших братьев, но их оставалось еще трое. Посидел в Брюхе за пьяную бузу. Слава бретера не оправдала ожиданий. В столице, и без него прилично махать мечом умели и махали в свое удовольствие, но не попадали в Брюхо. Высокому Суду родовитость важней молодецкой удали, а закрыть глаза правосудию двух грот, ровно столько денег отягощало его тощенький карман, ничтожно мало. Приговор прозвучал, трижды ударили в гонг и Свир очутился в камере. Не вид на море ласкал опечаленный взор осужденного сквайра, но виселица и отхожее место сервиентов. Однако, благодаря отсидке, он свел знакомство с сестрой своего товарища по несчастью - Орна Оксерра. По выходу из узилища, родственница Орна, на первое время приютила Свира у себя в спальне. Она оказалась изумительной проблядью и требовала от него такого, что шло в разрез с его понятием долга мужчины! Тогда же случай свел Свира с Паллом Зонгом. Тот охаживал сестрицу до него и нет-нет по старой памяти наведывался освежить отношения. Там они и сошлись, Дезли и Зонг. Приятель проявил понимание к бедственному положению не состоявшегося покорителя Мира и похлопотал пристроить в свиту мистресс Элори Блаженной. Не на первые роли. Первые давно и в очередь заняты, и прочно удерживались: Дейтом Ахеном, Инрэйгом Омишем, Бриулем Со, Руархом Ивом и иными отпрысками знатных фамилий. За неимением прочих альтернатив применению талантов, спрячешь амбиции и подвяжешься статистом в сопровождение, в конце выездного кортежа. Пусть Дезли и Зонгу доставался не лучший кусок за столом, но кусок бесплатный. Их ночлег не предполагал отдыха на кроватях, но на ночь у них имелась крыша над головой. Жалование выдавали не в кошелях, а совали россыпью толику монет. Не часто, но все же. Словом существовать (но не жить, как хотелось и мечталось!) можно. Потом грянул мятеж и Дезли с Зонгом растрясли жирок. Сквайры правильно восприняли события. Пробный шанс! Когда других не предоставлено, ухватишься за подвернувшийся! Они не побоялись подмочить репутацию, поскольку никакой репутации за ними не водилось. Не побоялись лишиться родового герба, ибо герб им не полагался по статусу. Они не побоялись нарушать законы и за деяния поплатиться имуществом, ибо как такового имущества за ними не приписано вовсе. Дыры в карманах и ветер над головой не конфискуешь! Они воспользовались моментом, как насильник пользуется беззащитностью жертвы. Нацепив табарды с символикой Ордена Милосердной Хильдебранты − Веткой Полыни, проливали кровь, не гнушались работы палачей, не брезговали и мародерством. Война пожирала иллюзии, но расплачивалась чистым золотом, щедрее наполняя кошели марками, а брюхо колбасой и вином, чем иной род человеческой деятельности. Они чувствовали себя теми, кем всегда воспринимали. Людьми достойными светлого и обеспеченного будущего, не постеснявшимися при первой возможности ободрать Мир как липку. Беспардонный Зонг скабрезно свидетельствовал: Имели его содомски. Они прославились настолько, что граф-палатин прямо указал бейлифам на кого обратить пристальное внимание, ведя следствие о мятеже. Прибытие в Кэффу грозило сквайрам заключением в Брюхо и не исключено плахой. Когда высочайшим волеизъявлением Орден Хильдебранты распустили, Дезли и Зонг остались в Кайона, в качестве безвекторной угрозы. Позже, воспользовались знакомством, присоединились к Элори Блаженной в Лафии. Их радушно приняли. Большинство из свиты Блаженной предпочли остаться в столице. Прежних фаворитов валили хвори, у них появились неотложные дела, о них ходатайствовала родня перед самим Гильфом. Двор мистресс Элори стремительно обезлюдел, а Дезли и Зонг из задних рядов статистов переместились в передние. Второй шанс грех было упускать.
  − Куда теперь? - потешался Зонг, подразумевая, ныне содомией дело не ограничится.
  Фропп встретил новосозданный двор молебном, но не кормежкой. Таны выглядели ничуть не богаче Дезли и Зонга. Замки в кои заезжали по пути, походили на руины или руинами являлись. Торговля в туате шла вяло, купцы ˮперекатывали пенсыˮ*, ремесла чахли, цеха бедствовали. Единственные кто процветал - монастыри. Смертный грех ростовщичества возвели в ранг добродетелей. В деньги превращалось все, к чему прикасалась рука Святых Отцов.
  На попов, подмявших туат, можно было только облизываться. Зонг, заделавшись едва ли не больший циником, чем сам Создатель, даже предложил.
  − Не принять ли постриг? Братия в пост икру жрет! А я её при дворе не пробовал ни разу!
  В его словах скрывалась большая правда. Большая и горькая.
  Первая встреча рийа Элори с Советом туата закончилась ничем. Пшиком. Совет имел массу полномочий, но не имел денег. Попы имели деньги и не нуждались в полномочиях, получая де-факто, что хотели. Памятуя о религиозном подвижничестве Элори, они выказали ей симпатии, заверили в верности и откланялись. Хитромудые церковники рассчитывали, подержать Блаженную на голодном пайке, сделав сговорчивой и ручной. Дезли и Зонг обеспокоились. Шанс обращался в пустышку. И если не предпринять необходимых в данной ситуации шагов, они окажутся в еще более худшем положении, чем до мятежа.
  В безрадостных для сквайрах реалиях, Лафия упиралась воевать и не желала повиноваться рийа. В богославенном болоте жизнь и без того расчудесна. Саботаж подданных подвигал рийа к решительным действиям, благо попы допустили ряд непростительных ошибок. Проигнорировали мнение исповедника Элори, отца Соллера и взвалили бремя содержания рийа и её двора на хлипкие плечики Совета туата. И это после того, как приняли ˮлюбимийшую дщерьˮ под сенью божественной красоты и великолепия монастыря Св. Юссы. А что же Совет? Совет от безысходности и нищеты отвел под резиденцию рийа Элори дальнее крыло Странноприимного Дома и постарался о ней забыть.
  Резкий контраст выкристаллизовал идею. Оставалось набраться храбрости её воплотить. Элори неизвестно почему откладывала решение и тянула время. Неужели надеялась на мирный исход противостояния? Дезли учуял колебания рийа и спросил прямо. Не облекая слова в текучую форму иносказания, не обращаясь к полунамекам и дипломатии.
  − Вас терзают сомнения?
  Дезли стоял к рийа вплотную, возвышаясь (с его-то пропорциями!?) над хрупкой фигурой в сиреневой гаммуре. Испугается? Отправит прочь? Начнет испрашивать совета? Хныкать и заламывать нежные ручки?
  − Сомнения? - подивилась Элори смелой наглости сквайра.
  − Низвергни врагов своих словом своим, ибо повергая их в тлен сталью, только множишь их ряды. И кровь порождает кровь большую... ,− процитировал Дезли из того немногого, вдолбленного в память еще в отрочестве. Так красиво и верно он никогда еще не говорил.
  − Да, плевать! Большую-меньшую! - честно ответила Элори не открыв сквайру ничего нового в породе людей.
  Удивляются те, кто способен удивляться. Дезли такую способность давно потерял. Наверное, когда первый раз участвовал в захвате города. Многие иллюзии души и разума человеческого, заляпавшись в кровь, потом отпадают корками и сходят сухими коростами. Легче жить.
   В базилике собачий холод. Причуда Блаженной, принимать в столь не подходящем месте. Свир Дезли терпеливо наблюдал за Элори и грыз имбирный пряник, роняя крошки под ноги. Слабость с детства. Имбирный пряник. Наверное, потому что ни в праздники, ни в иные торжественные дни, слаще и вкусней ему ничего не перепадало. Теперь он мог позволит есть вкуснятину круглосуточно. Что и делал. Не оглядываясь на приличия и начхав на чье-либо мнение.
  Рийа Элори молилась. Истово и усердно. Даже нунций, прибывший к ней, не посмел отвлекать от столь важного дела. Сам Астиг колен не приклонил, ограничился короткой молитвой.
  − Удрать хочет, − шепнул Зонг, стоявший рядом с Дейзи.
  Оба выполняли ,,присутствиеˮ в качестве охраны и наблюдателей, посмеет ли Блаженная преступить собственные предрассудки. Столь слепую веру в Создателя оба считали предрассудком.
  В своем роде Палл Зонг любимчик Судьбы. Так изгаляться! В детстве он был крайне болезненным ребенком, притом еще и единственным. Над ним тряслись няньки, квохтала наседкой сердобольная матушка, отец баловал, обходя запреты тех же нянек, жены и лекарей. В семь лет Палл напоминал пожухлую травину. Дунет ветер сильней и сломит. Наверное, дунул бы и наверное бы сломил. Судьба решила, внести коррективы, и один за другим убрала родителей из спокойной и размеренной жизни мальчика, а несчетного сиротку передала под опеку троюродной или еще какой ...юродной тетки. Поплакав над могилами безвременно почившей родни, тетка передоверила Палла надзору мажордома, тот сплавил его к слугам, а слуги живехонько спровадили на вольное проживание в конюшню. Нежный хрупкий цветок последнего из Зонгов коротал дни и ночи в обществе грубияна конюха.
  Чтобы не околеть, слез и мольбы не достаточно. Требуется собственные усилия не подохнуть под воняющей плесенью дерюгой, ночуя в старых ломанных яслях. Как только голод подвел брюхо к спине, пришлось поднапрячься. Зонг не сдох! К весне он уже походил на обыкновенного деревенского пацана, грязного, завшивевшего и вечно голодного. Болезни и чахлость ушли вместе с соплями и кашлем. Он помогал конюху с лошадьми: таскал сено, чистил стойла, скоблил бока кобыл и жеребцов, учился ездить верхом без седла. Помогал жене конюха в огороде: перекапывал гряды, махал тяпкой, таскал воду в ведрах, поливал всходы, лопатил навоз. Хилые руки окрепли и обросли мышцами, впалая грудь налилась мощью, ноги впитали силу родимой землицы и теперь не волочились, а бодро шлепали, не минуя ни одной из попутных луж. Он скакал, бегал и прыгал. Однажды запрыгнул в спальню смазливой служанки. Опытная мистресс обучила Палла тому, чему собственно не подошел срок учиться. Как любовник он был превосходен, а как мужчина еще безопасен.
  Любовные утехи показались пресными и, Зонг днями терся возле воинов. Развесив уши, слушал их красочные, изобилующие мельчайшими деталями, боевые истории. Те, в благодарность, обучали его всяким полезным финтам и уловкам в обращении с альбацетой*. Изучив тонкости ножевого боя, Палл постиг и премудрости мечного. Ему не преподавали защит и позиций, не заставляли заучивать названия типа mandritto squalembro или tramazzone. Его учили не эффектным, но эффективным способам убийства. Убей или будешь убит! Вот не хитрая премудрость его воинского образования. Жизненно-важная кстати премудрость.
  Всякое топтание на месте ведет к цикличности, торможению развития. Судьба учла и это. Тетушка оказалась никудышной хозяйкой и родовой замок Зонгов продали за долги. О Палле не вспомнили, а он о себе не заявил. Он ушел с гелдами наниматься на службу. И стой поры, вот уже двадцать лет, тем и занимался, выискал место ,,слизывать сметануˮ. У наемников Бахра это обозначает хороший найм. У пиратов Пролива условия бонусов к фрахту. У нотариев Фароза большой навар с легкого дела. У любовников.... Впрочем, не столь важно, что распутники подразумевали.
  Рийа Элори склонилась, уперлась лбом в холодную плиту. Руки вытянула вперед. Шептала молитву.
  − Благослови мя десницей твоея и возможу я с радостию беды...
  ˮА задница неплоха,ˮ − оценил Дезли округлые очертания ягодиц. Он непроизвольно переглянулся с Зонгом. Тот от нечего делать покачивался с пятки на мыски. Под подошвами мерзко скрипели камешки. Не смотря на разность подхода к наблюдению, один оценивал объект, другой некие действия с объектом, их оценки некоторых зримых достоинств рийа Элори совпали.
  Нунций терпеливо ожидал окончания молитв и от нечего делать разглядывал витраж. Святой Лусс, покровитель города, заслонял взволнованную паству огромным плащом от Черного Мора. Болезнь выступала в образе разъяренной псины, покрытой язвами, истекающей соками и бурой кровью.
  Базилика не из богатых. Святого не особо почитали. Мор случилась в Лафии достаточно давно. От древности фрески угасли на серых стенах. Часть узких окон, где вывалилось алебастровое кружево рам, заложили досками. Те, что целы, черны от грязи и полосаты от стеков дождя, дозировано пропускают свет. Только-только развеять мрак.
  Пол замусорен. В светильниках огарки свечей сожрали крысы. Под редким факелами потеки масла. Там где гнезда пусты сажные пятна. На поставце лежит Святое Откровение, похожее на кусок гранитины. На нем присягали на верность, клялись в честности, принимали обеты. Очевидно, не очень часто и не многие.
  Свир Дезли с удовольствием бы послушал рийа, почему выбрана именно эта забытая богом и людьми базилика? Почему не собор Св. Трояна, напротив гостеприимного Петушистого Петуха? В шинке народу не меньше чем в соборе. Или храм Всевоздвиженья у мясного рынка? Собор и храм более соответствовали высокому положению Элори. Но она предпочла базилику. Если это скромность, то глупей, вряд ли придумать. Скромность личит тому, у кого полные кошели. Попам и монастырям. Лафия давно поделена воюющими, молящимися и работающими. Но церковники подмяли остальных. Таны смотрят им в рот, крестьяне гнут на них свои спины, купцы покорно несут десятину, не считая обязательных пожертвований. Если у тебя есть деньги - жертвуй, если нет − вкалывай! Зачтется все!
  Дезли опять вернулся к обозрению откляченного зада рийа Элори. И опять хруст камня. Зонг покачивался с непроницаемой физиономией. Его вообще трудно вывести из душевного равновесия. Разве что отменным ужином. Или интимным общением с цыганками, на которых по признанию Зонга у него ,,железный суточный стоякˮ.
  Хруст послужил напоминанием Элори, её ждут. Она завершила молитву. Самостоятельно поднялась с колен. Повернулась поприветствовать нунция Астига.
  − В здравие ли дочь моя? - произнес нунций церемониальную фразу. Как хочешь её толкуй. О телесном ли здоровье справляется или печется о бессмертной душе.
  Дезли склонялся к духовности, Зонг - к плоти. Но спорить воздержались. В святом месте спорить?
  − Молитвой и милостью Божьей все хорошо, − произнесла Элори, склоняясь поцеловать Астигу руку.
  ˮБабья лапкаˮ, − оценил Дезли холеную поповскую длань. Нечто подобное он высказал о настоятеле Дюбоске из Вальва, уместившего восемь перстней на пяти пальцах! Нунций скромней. В половину.
  − С добрыми ли вестями, преподобный? - спросила Элори.
  ˮЭто вряд ли,ˮ − полон скепсиса Дезли. − ˮБудь вести добрыми, уже трещал бы сорокой и крутил жопой, привлечь внимание.ˮ
  Зонг посчитал бы подобное мнение следствием недоедания, недопивания и редкими визитами в бордель.
  − С добрыми, с добрыми, дочь моя, − раскланялся нунций, удивив скептика. Он ошибся в попе?
  − Я уже хочу молочного поросенка, − шепнул Зонг. Дезли ему не возразил. Последнее время они больше постились, чем обедали.
  − Слушаю вас преподобный, − разрешили нунцию рассказывать.
  Астиг и Элори отошли в сторонку, ближе к поставцу с Откровением. Нунций само благорасположение. Духовная дщерь само смиренное ожидание.
  − Я выполнил твое поручение дочь моя, − похвалился нунций и извлек из складок ризы увесистый кошель. - Арисий, настоятель монастыря Святого Идрака, внял твоей отчаянной просьбе и внес в успешное разрешение твоих дел. Здесь сто грот из монастырской казны.
  Приятели обменялись взглядами. Зонг готов, не стесняясь заржать. Всем известно, упомянутый настоятель имел славу первого барыги в Лафии, наживавшимся на ростовщичестве. Скепсис Дезли приобрел вселенский размах, пропала охота слушать дальше. Но не у Зонга! Он напоминал лайку учуявшую добычу. Пока дело не коснулось денег, попы тряслись над Элори как над агнцем, называли сестрой в вере, благоговели как перед святой. Коснулось.... Ни агнец, ни сестра, ни святая. Приблуда с протянутой рукой. Им без разницы, кто решит мирские дела в туате. Мирские дела головная боль Совета и рийа Элори. Нищего Совета Лафии и нищей рийа. Расплывчатые перспективы приобретения новых земель не вдохновила попов к сотрудничеству. На старых не все отлажено, на новые зариться. К тому же воевать грех. Для чего выбрасывать деньги?
  Лицо Элори до этого упокоенное, полыхнуло гневным румянцем. Она глянула в сторону сквайров.
  Взгляд первого - если препоручите нунция мне, хорошего не выйдет. Взгляд второго - в конце концов для чего я тогда здесь!?
  Румянец полинял в бледность. Возле губ залегла жесткая волевая складка.
  − Хотите сказать, все, на что вы оказались способны, раздобыть сто грот? Столько отвалил старый дурак Арисий за все милости полученные от меня?
  ˮОго, как запела?ˮ - выпал из душевного равновесия Зонг. Он даже перестал качаться.
  − Но...
  − Сто грот? Что прикажите делать с ними? Чем мне платить воинам?
  − Не обязательно платить... таны присягнули вам и поддержат вас!
  − Что мне проку с полусотни дохлых танов? Они сами ищут моей поддержки!
  − Мистресс...
  − Вы могли по дороге заехать Дойвиц или Кашир! В десяток прочих мест! Они все по пути!
  − Но вы не поручали мне...
  − А у самого ума не хватило? Вам доверили дело и мне совершенно наплевать, как извернетесь выполнить его! А вы даже не попробовали воспользоваться делегированными мною полномочиями! Для чего вы ездили?
  Элори схватил кошель и швырнула Зонгу (или в Зонга). Тот подхватил. Хо! Сто грот он достал бы и с облака.
  − Уберите старого дурака отсюда и никогда не подпускайте ко мне. Сунется, отрубите тупую седую башку!
  Повторять Зонгу без надобности. Сто грот внесены на счет его исполнительности!
  − Пойдем, мессир, − сгреб Зонг нунция. За шиворот, как котенка.
  − Дочь моя..., − сипел передавленным горлом Астиг.
  − Нотария мне! Живо! - не желала слушать оправданий Элори.
  − Дочь моя!!!
  − Заткните его!
  Сквайр поднес к носу нунция здоровенный кулачище. Астиг в страхе зажмурился, сжал губы в нитку. Молчу, молчу!
  Среди женских типов, двинутые на вере числились у Дезли в последнем разряде. Ни шлюхи, ни жены, ни мадонны! Но мистресс Элори стремительно поднялась в глазах сквайра. Еще чуть-чуть и займет вершину в его иерархии. Первая, сразу перед шлюхами.
  ˮЖаль нельзя её будет опрокинуть,ˮ − искренне сокрушался Дезли, отправляясь выполнять поручение. Железное правило. С тем кому служишь дружбу не водить, денег не делить и в одной постели не встречаться. Даже спина к спине.
  − Что с ней? - спросил нунций у Зонга за порогом базилики.
  − Могу дать два объяснения. Выбирайте. Или ей сегодня нужен крепкий хер, или вскорости повитуха.
  − Ах! - схватился за голову нунций. - Как можно? Как можно? Она... она...
  − А что вы хотели? Женщина! Гнездо порока и лжи! Или для вас это в новость?
  − Я буду молиться за нее! − пообещал нунций преданно вглядываясь в лицо Зонг.
  Сквайр более слов и заверений в преданности ценил деньги. Сто грот, например.
  Когда Зонг вернулся в базилику, Элори диктовала, нотарий строчил. Дезли слушал. Внимательно.
  − Волей мне данной монастырь Святого Идрака упразднить! - и тут же дала сопроводительный комментарий. − Накопление благ не суть существования монастыря, но в молениях и душепопечительстве им пребывать должно!..
  Нотарий пожелал что-то робко возразить или поправить, или предостеречь.
  − Пиши сказано! - не потерпела ни возражений, ни поправок Элори. - На монастырское имущество наложить арест, тщательно составить опись, после чего выставить на продажу или заложить. И стены, и очаги!* Все! Вплоть до нательных штанов и рубах! Земли монастыря отписать в вечное пользование короны и размежевать на равные доли по сто акров. Пиши!
  − Но воля короля...
  − Здесь право моей воли! И над тобой тоже. Дезли!
  Сквайр сделал шаг вперед. Положил руку на эфес меча - готов служить!
  − Если он, − палец Элори больно ткнул нотария в спину, − еще раз вздумает раскрыть пасть, убей его! Искромсай! Изруби! - хрипела рийа. − Прямо за столом!
  Второй шаг сквайра выразил полное согласие с таким ведением бумажных дел.
  ˮКрутенько заворачивает!ˮ - одобрил Зонг начинания рийа.
  Угроза заткнула рот нотарию и больше возражений не последовало.
  − Размежеванные доли подлежат передаче верным мне людям, − и уточнение. Немаловажное. − В независимости от звания и родословной. Подчеркните это. Важна верность мне, но не древность крови...
  ˮНа халяву не получить,ˮ − похвалил Зонг.
  ˮОй, ли?!ˮ - не верил Дезли. Не верил и все!
  −... Все мы пыль под оком Божьим, так не следует кичиться древностью рода! Средства от продажи имущества направить для найма бриган, лансеров, спарсов...
  Та-та-та.... Та-та-та... сплошной поток хороших.... отличных.... отличнейших новостей! Все испортила последняя. Как плевок в наваристый суп.
  − Выполнении конфискации земель монастыря Святого Идрака возложить на мессира Руарха Ива, назначив маршалком туата Лафия. Мессирам Зонгу и Дезли нанять воинов в необходимом количестве и встать под руку мессира Ива, − и объявила срок выполнения. - Не позднее послезавтрашнего утра должны выступить. У вас есть какие-то возражения мессир Зонг?
  − У меня? Нет. Обдумываю наилучший способ выполнить ваш приказ, мистресс, − не дрогнул сквайр под свирепым взглядом Элори.
  Поверила ли она Зонгу? Ну, наивные в базилике точно не присутствовали.
  − Вы тоже обдумываете, мессир Дезли? - обошлась мягче рийа.
  − Я уже нашел решение, − громыхнул фразой сквайр.
  Элори воздержалась от многословных пожеланий и напутствий. Молчание венценосца всегда золото. Себе, им, или кому-то еще. Пусть угадывают.
  Внемля рийа, Зонг размышлял над столь скорой трансформацией. Блаженная? Уху-ху! Скорее Грозная! Являлись ли перемены спонтанными и вызваны безысходностью положения, или это обыкновенная бабья блажь властвовать и править по-своему? Или же она умело притворялась? Ни один из вариантов Зонга не устраивал. Обстоятельства могут перемениться как в лучшую, так и в худшую сторону. А касаемо притворства... Та же ложь! Палл Зонг не любил когда его обманывали. Терпеть этого не мог и никому не спускал обмана. И как прикажите воспринимать произошедшее? Он мог бы обратиться к Дезли и тот, конечно, сподобился бы поведать ему о любопытном разговоре с рийа. Но Зонг не спросил, а Дезли ему не поведал. Впрочем, Дезли в любом случае не передал бы приятелю содержание памятной беседы.
  Спешные сборы затянулись на полтора дня. Сквайрам не удалось ни поговорить толком, ни проглотить куска хлеба. Они мотались с окраины на окраину Фроппа в поисках ратного люда готового воевать. Желающих набиралось не много. Не хотели связываться с попами. Таны, праведно метавшие громы и молнии в зажравшихся слуг Господних, на поверку оказались жидковаты в коленках. Кричать и орать горазды, а воевать нет. Не сильно рвались пощупать поповскую мошну и наемники. Полагали, в случае войны, получить от монастырей намного больше, чем упадет с руки Зонга и Дезли. От безысходности сквайры наведались к бейлифу, в местную каталажку. Разругались в пух и прах. Мессир Оннор ни в какую не желал делиться камерниками, но в оконцовке кое-что уступил. В общем, ситуация напоминала не утверждение законной власти рийа, а обычный мятеж. Попы держали бразды правления надежно, и перехватить их была еще та морока! Однако старания многоопытных мессиров увенчались плохоньким, но успехом. Тридцать бриган, плюс к ним двадцать добротных лучников, плюс двадцать паршивеньких лансеров и сколько же всякого сброда из пересортицы пиллардов и гелдов, гожих в обоз и охранение.
  Ни Зонга, ни Дезли в поручении рийа ничего не смущало. Ни поставленная задача, тряхнуть попов, ни средства достижения целей, ограничений никаких не выдвинуто, ни безусловный резонанс от грабежа. Взвоют во всех сторонах света! В Лафии, в Кайонаодхе и в Асгейрре! Все это конечно малоприятно, но не настолько отказаться пополнить собственные кошели. Где прольется золотой дождь, непременно кто-то промокнет более других. Зонг и Дезли думали прежде всего о себе.
  Вечером перед выходом, сквайры наконец-то смогли позволить себе глоток вина и кусок мяса. Засели они в Петушистом Петухе, почав кошель со ста гротами. Из горячего заказали: похлебку с фенхелем, кабана отваренного в морской воде, фаршированное белыми грибами вымя, обжаренную до корочки свиную утробу. Из закусок: деревенскую ветчину, бычьи яички, начиненную овощами и грецким орехом тыкву. Выбрали дорогой регенгуш в пыльной бутыли, закупоренной пять лет назад. Красных Шапок* настырно набивавшихся в компанию и в постель послали подальше - не до них!
  Дезли разулся, с блаженным оханьем стащил сапоги, ничуть не смущаясь острого и кислого запаха.
  − Уффф..., − вздохнул с облегчением сквайр.
  − Ты знаешь, − Зонг шмыгнул носом, поморщился и пошутил. - Сыр и регенгуш, как-то не очень....
  − Тогда закажи себе пива...
  Сквайры опрокинули по кружке. Без тостов и здравиц. Господь косо смотрит на выпивох, так что можно не утруждаться. Не подаст!
  − Надеюсь это не бабий взбрык? - высказал пожелание Зонг, откусывая духмяной ветчинки.
  − Ты имеешь виду, не единичный ли?
  − Про это самое.
  − Много хочешь от женщины, − уклонился от ответа Дезли, пластая свинину на куски и утопляя в жирном соусе.
  − От женщины я обычно хочу одного!
  − Как раз этим их взбрыки и лечатся, − Дезли, вытирая рукой жирный подбородок. − Не хочешь попробовать?
  − Я знавал Дея Тейта, − уведомил Зонг.
  − Я тоже. Отставка принимается, - согласился Дезли со своим и приятеля решением. Элори Блаженная не лучший вариант любовницы.
  − А как тебе маршалк? Ив пошел в гору. Неожиданно.
  − Его подсказал король.
  − Глупо следовать подсказкам короля, возле которого увивается Орден. Не находишь?
  − Мне все равно, поскольку это не ты...
  − И не ты, − зарядил в ответ Зонг. - И все же... Руарх Ив... Маршалк слишком много для него... Жирно.
  − Твоя правда, − не спорил Дезли.
  − Напрашивается вывод, − Зонг нахлестал в кружки с горкой.
  − А вот с выводами не стоит спешить, − придержал приятеля Дезли.
  − Пожалуй, да, − призадумался на минуту Зонг. − Повременим.
  Завидное единодушие. Когда в людях столько общего - дела пойдут!
  
  
  
  21. Туат Лафия. Монастырь Св. Идрака.
  
  Второй штурм оказался столь же плачевно безуспешным, как и первый. С гиком, посвистом и на дурничку, влезть на высоченные монастырские стены оказалось не возможно. По всем воинским канонам, требовалась тщательная подготовка, скрупулезная выверенность и согласованность действий атаки, большее количество сдвоенных осадных лестниц, не помешал бы обстрел из катапульт и баллист. Дыра в стене приветствовалась!
  Даже на беглый и поверхностный взгляд, монастырь на удивление хорошо подготовлен к подобному рода неприятностям: осадам, штурмам и блокадам. Комплекс строений занимал макушку холма и возвышался над плоской равниной. По склонам предусмотрительно вырублен основной массив леса. Жалкие околки берез, осин и боярышника, пятнами разбросанные то тут то там, доброго укрытия нападавшим не предоставляли. Голову спрячешь - задницу видно, зад уберешь - голова торчит! Для обеспечения большей недоступности, часть холма срыли, значительно увеличив высоту стен. Подобраться к ним крайне трудно, а подобравшись, предстояло подниматься на высоту в пятнадцать ярдов, под интенсивным обстрелом обозленных монахов. Или кого там нанял прот* Арисий. Неприступность неприступностью, но во всех подобных сооружениях слабое место ворота. Психологически они воспринимались входом-выходом, являясь первоочередной целью для достижения верного успеха. Долбить ворота именно этого монастыря сомнительное тактическое решение. Из-за отсутствия пространства маневра. Дорога круто поднималась вверх, шла по вдоль стены, под выносной галереей, и ныряла вправо, в надвратную башню. Втащить таран в гору − проблема, пройти под галереей − проблема, раскачать и долбить − проблема, а потому занятие малоперспективное, чреватое невосполнимыми потерями. Однако, идея выноса ворот ни на минуту не покидала Руарха Ива. Он тешился ей, что сладкоежка карамелькой, облизывая и обсасывая со всех сторон. Одно беда вкусной идея казалась только маршалку. И Зонгу и Дезли пока удавалось отговорить Ива от опрометчивого шага, но тот все время выносил её на военный совет. Очевидно, из-за отсутствия каких-либо других продуктивных соображений по поводу взятия монастырской цитадели.
  − Надо хорошенечко подумать, − призывал маршалк воинский совет сводной армии, за глаза величаемой Зонгом артелью. Два неудачных штурма уполовинила состав советующихся. Рейнху Куксу проломили голову камнем при первой попытке взятия. Сквайр Инрэйг Омиш и Дейт Ахен (земля пухом славным парням!) словили по стреле при второй. - Возможно, все-таки придется выносить ворота. Зато сразу попадем во внутренний двор.
  Зонг с удовольствием бы высказался куда они на самом деле попадут. Масса вариантов куда, и выражение ,,пальцем в жопуˮ самое благозвучное из них. Дезли наоборот, предпочитал не страдать по такому ничтожному поводу. Куда бы они не стремились попасть, при сложившихся обстоятельствах, скорей всего попадут на погост. Туда, где хоронят еретиков. Не освятив могилы, не водрузив надгробного знака, не обронив слезинки, не сказав доброго прощального слова.
  − У нас не так много людей, − напомнил маршалку васлет Борво. Ныне васлет покойного Дейта Ахена самостоятельная единица, и его мнение выслушивают. - Штурм ворот это множественные потери. Мы и без этого лишились четверти воинов.
  Рорт Борво являлся еще большим неудачником, чем Зонг или Дезли. Без шуток. Приятели, хоть к своим сорока, но прибывали в звании сквайров, а Борво к пятидесяти оставался гордым васлетом. Не из-за малого радения, Борво не чурался участвовать в воинских компаниях, но воевал по большей части не на стороне победителей. Близорукость на перспективы карьеры нивелировала его героические усилия в достижении званий − он прибывал в безызвестности, а отсутствие нужных связей (кто же дружит с пораженцем?) перевело бедность в хроническую форму. Удачу не перебодаешь, фортуну не переплюнешь! Заработав седину и артроз, но не заработал ни титула, ни земли, ни денег. У него не было ни жены, ни дома, куда бы он жену привел. Да что там дом и жена!? Внебрачного дитя не прижил!
  − Что скажете? - Ив переадресовал вопрос Дезли и Зонгу. Очевидно, так он хотел вызвать угрызения совести у обоих. Вы непростительно мало навербовали всякого сброда! Где роты и батальи? Где баллистеры и спарсы?
  Взывать к совести сквайров равноценно попыткам говорить с вороной. Пытаться не возбраняется, но результата не дождешься и через сто лет.
  − Потери безусловно сдерживающий фактор, но не забывайте об ограниченности во времени, − снизошел до ответа Зонг. Дезли поддержал приятеля кивком - все так и есть, мессиры. - Мы можем рискнуть первым - людьми, но что делать со вторым, со временем?
  − Риск есть риск.... придется воевать не числом, а умением! - объявил Руарх Ив, резко разведя руки. Маршалский шап расправил крылья полов.
  ˮОн меня пугаетˮ, − глянул на Зонга встревожившийся Дезли.
   Теперь уже Зонг кивнул соратнику, соглашаясь.
  Геральдический девиз древнего рода Ивов гласил ˮБыть Великими, а не казаться имиˮ. На поверку все обстояло противоположным образом. Руарх Ив казался. Он не был плохим или уж совсем никчемным человеком. По сути, он много кем не был. Любящим сыном, верным мужем, лучшим другом, достойным противником, харизматичной личностью. Он и личностью-то не был. Зонгу назначенец рийа Элори напоминал мыльную пену. Видимость объема, большие пузыри, шипение и лопанье. Забавно и не более того. Дезли новоявленный маршалк тоже напоминал пену, но после пива. Не пивную, не следует путать, а именно после пива. Но если постараться поковырять, в каждом сыщется хорошее. Согласно уверениям Зонга, даже в говне.
  Коли речь зашла о хорошем, хотя хорошее общепринято говорят только о покойниках, Руарх прежде всего ходячая вывеска мужской моды. Наглядная иллюстрация течений и веяний: разрезы, буфы, ленты, шнурки, кулиски... Поглазеть на чудо принимали во многих домах, как, впрочем, и во многих постелях. Пожалуй, в постельных делах он и был дарованием. Но дарование, не талант. Все-таки размер не определяет качество и количество гениальности. Ив не расстраивался и успешно пользовался тем, чем обладал. Ему стоило бы довольствоваться достигнутым и не задирать нос, но иногда его заносило. Как теперь. Маршалк прежде всего военачальник, а не любовник и не вешалка для коричневого шапа с малиновым капюшоном. Свое неожиданное назначение Ив воспринял признанием неких одаренностей, доселе не открытых и им не реализованных. Командовать он взялся с неподдельным энтузиазмом и всеми теми знаниями, что почерпнул за прошедшие годы. Увы, знания оказались непростительно скудны. Ив обожал военные советы! С нескрываемым удовольствием выслушивал собравшихся, сознавая − решающее слово за ним! Не ленился каждодневно объезжать позиции, но не выискивать ущербность обороны врага или выявить пути реализации собственных преимуществ. Ему нравилось демонстрировать своим воинам пресловутый шап маршалка туата. За что Ив и получить среди языкастых подчиненных прозвище Милашка. Он таким и был. Милашкой. Следующей ступенью признания был бы Пупсик, но маршалк столько не пил.
  − У вас есть иные соображения, мессир? - обратился к главе совета Борво.
   Соображения Ива отдавали прокислым.
  − Если проделаем задуманное рано-рано утром, когда противник еще не отойдет ото сна, проделаем быстро, на одном дыхании, думаю, мы без особых потерь доберемся до ворот и высадим их, - опять взмах руками. Толи расправить шап, толи наглядно показать распахнутые ворота монастыря.
  Зонг откровенно заскучал. Рано утром? Пусть будет рано утром. Когда туман и не видно не зги и со стен все время летят факелы и горшки с угольем. (Хорошо не с дерьмом как при осаде Брасбо.) Допустим, удалось. Дружно и быстро. Почти полмили надо топать вверх по раскисшей дороге, тащить тяжеленное бревно, которое еще нужно отыскать и, не издав ни звука подобраться поближе. С первым же ударом в ворота (если до удара дойдет) им за шиворот выльется кипящее масло, на головы обрушиться град стрел и камней. То, что в башне готовы к обороне и бдят поддерживая огонь, сомневаться не приходилось. По сути, маршалк подбивал организовано провалить сулившее прибыль дельце. Или того хуже совершить добровольный организованный суицид.
  − Я бы проработал двойной штурм, − напросился Борво.
  ˮНе удивительно, что в васлетахˮ, − повернулся послушать Дезли. - ˮК необходимым идеям необходимо подталкивать, а не выстреливать в лоб.ˮ
  − Выкладывай! − охотно отозвался Ив, прохаживаясь перед столом, подметая полами шапа сор и солому.
  ˮ Он в нем на петуха похож, − сделал открытие Зонг, присматриваясь к малиновому капюшону. - Точно! И ходит как по двору перед курями. Ко-ко-ко! Ко-ко-ко!ˮ Сквайр невзначай сжал кулаки и посмотрел на них. Несут ли петухи яйца, вопрос пустой казуистики. Нет, конечно. Но и не таскают между ног.
  Ив остановился подле стола, оперся руками. Перед ним вовсе не карта и не макет местности для наглядности штурмовых действий. На блюде жирный, хорошо прожаренный, поросенок и кружки с вином. Зонга и Дезли план брать поросенка приступом устраивал более других.
  − Начинаем с севера, но одновременно заходим с восточной стороны, − выкладывал суть замысла васлет. − Часть стены там просела и не так высока. Небольшая группа лучников лезть не на саму стену, а на киновий. Это несколько выше, но и преимущество явно. С крыши киновия, можно вести обстрел практически всех стен и особенно западного участка, куда следует сместиться и предпринять решающий штурм. Если правильно спланировать, к вечеру возьмем монастырь. Но приготовления должны быть скрытными.
  − Разъединить силы, не самая удачная мысль.
  Руарх подобрал веточку и показательно сломал. Потом еще раз и еще раз, пока обломков не собралось с десяток.
  − Вот вам наглядность. Вместе мы сила! − мудро произнес маршалк и протянул пучок васлету. - Попробуйте сломать.
  Васлет взял, но пробовать не стал. Даже переломи он ветки, Ива ни в чем не убедить. Мудрость почерпнутая невесть откуда, сродни заразной болезни, запросто не проходит, но зудит и зудит. Наглядный символ единства и непобедимости, Борво ссыпал под стол.
  − А что вы скажете мессиры? - дошла очередь высказать собственные мнения Дезли и Зонгу.
  − Мы рассматриваем оба варианта, − ответил за двоих Зонг. - Выбрать наилучший.
  − Тогда попрошу поспешить, − легко отложил рассмотрение плана Ив. − Решение должно быть к полудню.
  Штурм поросенка прошел успешно. Победа далась легко. Без потерь и ранений. Сытая отрыжка моментально излечивалась добрым глотком аррабиды.
  Перетерпев совет и подкрепив силы, Зонг и Дезли отправились проводить повторную рекогносцировку местности. Сквайры не разговаривали, довольствуясь обоюдным молчанием. Собственно о чем говорить? За проистекшие два дня, стены не стали ниже, защитников уменьшилось незначительно, а дух их не ослаб, а как бы даже укрепился победами и видом павших врагов. Убрать убитых маршалк распорядиться забыл. Зонгу и Дезли до них нет дела. Остальным меньше возни. С приходом темноты карманы павшим героям вывернули. А что начали подванивать... Ну, живые не лучше мертвых. Достаточно въехать в воинский лагерь.
  Наблюдения сквайров не утешительны. Братия продержится в осаде и год и два. К тому же в любой момент может прийти подкрепление. Те же таны. У попов хватит ума и денег не пожадничать, заплатить. В отличие от рийа Элори. В смысле оплаты.
  − От того что мы кружим вокруг да около, что воронье над падалью, монастырь не сдастся, − подытожил вылазку Дезли.
  − Предлагаешь вернуться к поросенку? - посмеивался Зонг. Когда с обстоятельствами ничего не поделать, только и остается веселиться.
  Обогнули овражек и сожженный дотла хутор. Золу прибил дождь, ветер порушил остатки сгоревшего. На трупы жителей собрались мухи.
  Пересекли не убранный огород, позволяя лошадям щипать крестьянские посадки. Зонг обтрусил с яблони переспевшие плоды.
  − Монастырь слишком хорошо отстроили, − констатировал Дезли очевидное. Не из желания поумничать, а настроиться на поиск выхода из тупика.
  − Хрум... − куснул Зонг яблочный бок. - Зримое подтверждение... Хрум... У попов достойный... Хрум... доход. Жалко Хрум...хрум... Взятие заветной касапанки на заключительном этапе... Хрум..., − здесь сквайра осенило. − Ты помнишь осаду Айсора?
  − Я там был, − признал Дезли, соображая к чему приятель клонит.
  − В или под?
  − Под.
  − И что скажешь? Хрум...
  Дезли посмотрел на монастырь из-под руки, прихлопнул назойливую муху, в задумчивости почесал нос.
  − Предлагаешь Балаган?
  − Идея нашего маршалка и того хуже...., − произнес Зонг и уточнил не маловажную деталь. - Дурней.
  − А васлета? - напомнил Дезли, продолжая размышлять над поданной ему мыслью.
  − Слишком очевидно. И не удивлюсь, если ими, − сквайр кинул яблочный огрызок в монастырь, − ожидаемо.
  − Если отыщем ли тех, кто нам потребен.
  − У меня хорошая память на лица, − похвалился Зонг.
  − Тогда почему не попробовать, − не увидел Дезли препон к реализации идеи. − На правильную войну совершенно недостаточно времени и ресурсов.
  Порядка у обозников меньше, чем на ярмарке во время пожара.
  − Мне нравиться, − оценил хаос Зонг. Ему действительно нравилось. В бардаке присутствовал острый вкус жизни.
  − Те еще вояки, − согласился Дезли. Сквайр видывал и похуже биваки. Под тем же Айсором.
  Повсюду куриные и гусиные перья и разбросанное рванье. Чадили без присмотра кострища, воняли гниющие отбросы и экскременты. На телеге, под вымпелом, выставив голое волосатое пузо, дрых часовой. Под телегой пользовали пленную хуторянку.
  − Ты хоть мыкни, квашня! - ругался очередник на бесчувственную от унижения и насилия женщину. Ударил по лицу. Голова несчастной мотнулась. Из уголка рта потянулась жижа похожая на слюну.
  Неподалеку, между двух осин, сноровисто ошкуривали собаку. Живую. Затянув веревкой пасть чтобы не выла, обозники дружно орудовали ножами. Способ проверенный всеми армейскими поварами. Мясо приобретает приятную своеобразную пряность. Костровой колдовал над углями. Держал жар в малиновом цвете.
  − Вентинар, − позвал Зонг пилларда, определив старшего по новым сапогам. Сапожки действительно приметные. Юфтевые. С самого Инрэйга Омиша.
  Служивый грелся на солнышке и полусонно подглядывал за происходящим. Весь его интерес на данный момент, как скоро разделают собаку и приготовят мясо.
  − Вентинар слишком много для меня, мессир, − нехотя отозвался пиллард, поворачивая голову.
  − Считай получил задаток.
  − Предпочитаю, считать денежки, − не спасовал пред благородиями старший, и подумав, представился.− Клембо. Обозный старшина.
  − Тогда, Клембо, о них и поговорим. О деньгах, − подключился к разговору Дезли.
  − От чего не поговорить о хорошем, − согласился пиллард. - Поговорим.
  − Нужен масочник*.
  Замирание в мимике и движениях. Клембо втянул голову в плечи, удержаться и не осмотреться вокруг. Ну и запросы у благородиев. Придумают же! Масочника им подавай!
  − Масочник? Здесь? - забегали заплывшие глазки старшины. − Смеетесь, мессиры? Что ему тут делать? Какой доли искать?
  − Лучшей, вентинар, лучшей! − не поверил Зонг хитровану. − Или последний указ городского бейлифа напомнить?
  − Не стоит ваших трудов, мессир..., − заскромничал Клембо.
  − Так что? Найдется масочник?
  − Надо-ть поспрашивать, − уклончиво ответил старшина. - А для чего он вам?
  − Для чего обычно нужен масочник? На паперти постоять? - изъяснился Зонг понятным всякому городскому босяку языком.
  − На паперти? - изумился Клембо. Сильно изумился. Разговор со сквайрами набирал вес. Золотом! − В монастыре что ли? Такой вряд ли найдется.
  − Мы же о деньгах говорим, не так ли?
  − О них родимых, − согласился пиллард.
  − Потому и нужен масочник.
  − Комедь ломать? - все никак не верил пиллард. Обычно масочника искали вздернуть.
  − А для чего же еще!
  − Можа конопляную косу примерить!
  − Можно и примерить, − согласился Зонг обмениваясь взглядом с Дезли. - Смотря к кому только.
  − С кого начнем? - готов действовать тот.
  Клембо очень не понравились молчаливые переглядки сквайров. А уж слова чисто нож под сердце!
  − В одного или кумпанством? - бросил набивать цену Клембо и перешел к конкретным вопросам. Нюх на злато-серебро его никогда не подводил.
  − А когда масочник один работал?
  − Про деньги что?
  Дезли кинул Клембо пустой кошель. Тот в недоумении потряс. Не звенит, не болтается. Шутка?
  − Сколько влезет МАРОК, столько получит сверх доли.
  − Неее. Надо бы наперед. Вдруг чего, − не согласился старшина. Сразу, в здравом уме, никто не соглашается. Подпишешься, а потом оно боком вылезет.
  − Если вдруг и чего, ему и вдвое больше не пригодиться. А так, знает, за что рискует.
  Пиллард деловито поскреб заросший подбородок. Изобразил сомнения, размышления над сомнениями, сомнения о пользе размышлений над сомнениями, сомнения по поводу сомнений о пользе размышлений над сомнениями.
  − А когда надо-ть?
  − К вечеру.
  − Пошукаем до вечера.
  Зонг кинул пилларду грот. Свои деньги сквайр тратил в исключительных случаях, при условии покрыть прибылью затраты.
  − Кто с масочником? - спросил он у приятеля, отъехав от лагеря пиллардов.
  − Или ты или я. Второй присмотрит за маршалком.
  − Присмотреть, конечно, следует.
  Дезли достал пенс. Показал Зонгу. Предложил выбор.
  − Нос или Корона?
  − Корона. Верх идет, низ остается.
  Монета легла ,,носомˮ вверх.
  − Если везет-то по крупному, − засмеялся Зонг.
  − Бывали и удачней дни, − не очень огорчился Дезли.
  Заложив полукруг осмотреть еще разок дорогу к монастырю, повернули к шатру маршалка. Поставить в известность о сделанном выборе.
  − Переговорю с Борво, − вызвался Зонг. − Кажется он не плохой парень.
  − Здесь все поголовно из Жития Святых. На подбор!
  Лагерь согревался дымом костров, тревожился голосами. Ширыкали точилом, наводя бритвенную остроту на оружие. Постукивали молотки − чинили броню. Досматривали и обихаживали лошадей. Большинство бездельничали, резались в кости в счет будущей добычи или жалования, ставили на кон личные вещи. Проиграть меч или щит - повесят, расстанешься с сапогами или со штанами, твое дело. Босого и с голым задом из строя не выгонят.
  − Так что? - путаясь в шапе, вышагивал Ив. - Каков окончательный план компании?
  − Штурм сегодня, − объявил Зонг. − На закате. Когда часть братии отправиться стоять вечерю.
  − И в чем хитрость? А фактор неожиданности? - допытывал Ив подробности.
  − Атака вызовет суматоху. В обороне ведь монахи, − брехал Зонг не очень стараясь выглядеть убедительным. -Массовый штурм они не выдержат.
  − Пока успешно отбили два. Думаете, дрогнут на третьей? - немного растерялся Ив.
  − Они уповают на бога, а мы на сталь!
  − И что?
  − На войне бога нет!
  От таких слов Зонг сильно себя зауважал. Даром грамоту освоил через пень - колода, а сказанул как по написанному!
  − Но и сталь не всесильна! - испортил торжество момента Ив.
  − А безделье не приносит результатов! - уел маршалка Зонг.
  − Есть ли иные соображения или предложения? - обратился Ив к васлету, не столько за идеями сколько за поддержкой.
  Борво мужественно закусил губу не влезать в разговор и промолчал. Как его о том просили. Маршалк подивился. До сего момента васлет буквально фонтанировал планами и прожектами.
  − Так тому и быть, − выразил готовность действовать Ив. - Преступайте, мессиры!
  Предложение Зонга определенно не нравилась маршалку. Совершенно надо сказать не подходило к обстоятельствам! Во-первых она, идея, была не его. Во-вторых как ему командовать?!
  После объявления подготовки к новому штурму, неповоротливое и неторопливое время закончилось. Оставшиеся часы понеслись вскачь.
  Обязанности драть глотку возложили на васлета. Борво развернулся, раздавал оплеухи никудышным воякам живее трясти задницами. Нерадивых подгонял, словесами изысканными, снискав признание отъявленных богохульников и матерщиников. Маршалк не вмешивался - не зная, как подступиться, а наблюдал, монументально красуясь в шапе.
  Зонг и Дезли успели распить кувшин вердеша, инструктируя масочника. Все на контрасте. Вино паршивое, масочник толковый и расторопный.
  − Справишься, любая вещь твоя, − пообещал дополнительный бонус Дезли.
  На войне обещания стоят дешевле, чем в миру. Добрая половина обязательств не исполняется. Не перед кем.
  К закату, как только солнце стало падать за край пашни, началось скорое выдвижение на позиции. С шага на легкую трусцу, с трусцы на бег.
  − Мессир, вам лучше снять шап, − предостерег маршалка васлет. - Монахи хоть и никудышные лучники, но береженого бог бережет.
  − Следуя вашей логике Борво, в битвах вообще не следует участвовать! - преисполнен сарказма Ив. Кому-то сладки дымы отечества, а ему шлепанье солдатских сапог по лужам.
  − По возможности, мессир, по возможности, − поддержал васлета Зонг. − Вы представляете собой желанную мишень. К тому же ваша жизнь принадлежит рийа Элори, но никак мистресс Печальный Случай.
  − С каких пор? - Ив приятно удивился заботой соратников.
  − С тех самых как вы стали маршалком туата!
  Главное правильно расставить акценты и оппонент поверит в то, что он хочет верить.
  Руарх Ив поломавшись, позволил себя уговорить и с сожалением поменял шап на обыкновенный солдатский плащик. Вид не столь впечатляющ, но что поделать!
  − Мессир, согласно планам и диспозициям, вы возглавите арьергард, − уведомил Зонг, − Мессир Дезли свяжет врага схваткой, а вы поддержите его. Внезапная атака ошеломит поповских прихвостней.
  Маршалк согласился. Не соглашаться поздно и урон чести! Благородному человеку нельзя уклонятся от битв!
  Передышка, подровнять строй. Все на нервах. Кашляли, переговаривались, переминались. В задних рядах подальше от глаз васлета, пустили по кругу кувшин с вином. Доведется ли еще?
  Вместо горна взмах меча - пошли! Воины в молчании двинулись вперед, вытягивая строй в змею. Тишина переполнена молитвой и учащенным стуком сердец. Она неприкосновенна до последней минутки.
  Дзинь! Дзинь! Дзинь! - сходил с ума колокол у дозорных в надвратной башне.
  − Идут! Идут! − возбужденные крики на стенах.
  − Джииии! Джииии! − посыпались стрелы, вразнобой и редко.
  − Уфффф! Уфффф! − били полиаркеты. Веера больших стрел рассерженными шершнями прогудели в воздухе.
  Звякнул пробитый металл, захрапел и завалился мечник, другой. Строй запнулся, выровнялся и перешел на бег.
  − Ровней! - командует вентинар и падает с пробитым горлом. Словил хлебалом саженный срезень. Чего раззявился?
  Колышется строй, шлепает грязь, хрипят глотки, втягивая холодный воздух и выбрасывая горячий выдох, оседающий влагой на усах...
  − Ничего не выйдет, − пророчествовал маршалк. Без шапа и не в победной атаке. Так воевать ему совершенно не нравилось.
  − Они еще не успели добежать, − показательно спокоен Зонг.
  − Вы думаете, добегут? - изумился маршалк необоснованной уверенности сквайра.
  − Добегут, − стоит на своем Зонг.
  Стрелы похожи на дождь.... Какая-то сумасшедшая гармония... Осень, дождь, закат и смерть... Во истину в увядании своя, изысканная, красота.
  Штурмующие продвигались вперед к стенам и воротам. Передних подпирали задние, не позволяя повернуть в отступление. Лансеры (последние они) честно отрабатывали горький солдатский хлебушек.
  Миновали подъем, пробежали под галереей. Закрываясь щитами, вскинули устанавливать штурмовые лестницы. Лезли на зубцы. Сверху опрокинули бочку с гашенной известью. Обжигающая каша выедала глаза, обваривал лица и руки. Подгоняемый эхом раскатился вой и крик.
  − Не вижу таран, - наблюдает маршалк безумие штурма. Без тарана план окончательно разонравился Иву.
  − Обойдутся и без него.
  − Ваш друг бездарно положит моих людей! − сумел повысить голосок маршалк.
  − Мертвые сраму не имут, − лаконичен Зонг.
  Сквайр ловит восхищенный взгляд старого лансера. Как сказано!
  − Вы правы, − согласился маршалк. Похоже мессир Дезли словил стрелу и упал в грязь.
  Атака бурлила под стенами, жиденькими протуберанцами выплескивалась вверх. В двух-трех местах удалось подняться на зубцы, но не сумели закрепиться. Лязгала сталь, живые надрывали глотки, мертвые молчали. Воинов сбивали со ступеней, камнями крушили дерево лестниц или сдергивали на сторону крючьями. Бой не долог, поскольку безнадежен. Уцелевшие отступили. Поражение выглядело до омерзения неприглядным и тотальным.
  Прикрывшись щитом, Дезли вполглаза наблюдал за угасающей атакой. Жалел ли он тех, кем пожертвовал для осуществления замыслов? Нет. Жалостливые не воюют. Во всяком случае, долго. Или бросают ремесло, или спиваются, или скурвливаются, или погибают. Каждый выбирает сам. Но это не его выбор.
  Рядом, дотянуться рукой, задыхался раненый. Стрела глубоко сидела в шее. Кровь сбивала дыхание.
  − Хы...хы...хы..., − тянул раненый. Ритм замедлялся и замедлялся, пока не прекратился вовсе. В изумленных глазах вопрос - неужели все? С таким делом обращайся к богу, приятель.
  Еще раненый. Прошитый полиаркетной стрелой лансер. Он загребал и шевелил руками-ногами, пытаясь ползти, но лишь месил пропитанную собственной кровью грязь.
  В куче нападавших со стены тел шевелятся двое. Не жильцы. У одного торчит обломок берцовой кости, кровь хлещет фонтаном. Второй почти перерублен ребром сброшенного сверху щита. За кучей тел затаился пиллард. Такой же мертвец, как и Дезли.
  Бриган с поврежденным позвоночником удивленно лупает глазами, не ощущая собственного тела. Он натужно экает, пытаясь говорить. Полуоткрытый рот полный грязи выдает только низкое ,,Эˮ.
  Дальше, двое пиллардов. Рядом с лестницей. В неестественных позах.
  На стене радостно улюлюкали и ликовали!
  − Что бэзбожники зьилы! - надрывал голос монастырский келарь Нилий и грозил кулаком, отступающим и павшим злодеям. - Так вас псов поганых! Так! В Божье место с оружием!
  Келаря ничуть не смущало, он сам минуту назад в Божьем месте стрелял из лука. В божьих чад. Пусть и заблудших!
  Крик Нилия поддержали десятки глоток.
  − Псы! Псы! Пошли прочь! Еще вам? С нами Господь! - раздавались радостные вопли. Кто-то затянул молитву. Её не подхватили.
  ˮСвяты, кто верует,ˮ − пожалел Дезли наивность монастырских сидельцев. Кто часто воюет, знает, сколь изменчив нрав Вседержителя.
  − Дядька Нилий! Дядька Нилий! Сколько же их! Убиенных! - молоденький монашек, боязливо высунулся за стену. - Ужас! − Он еще буквально принимает великую заповедь ˮни убий!ˮ
  Земля усеяна телами. Пилларды, бриганы, несколько лансеров, спешившихся для боя. Поднявший меч, меча да убоится!
  − Отвел Господь, погибель, − вытер со лба пот Мартин. Старый монах гордился. Не забылось прежнее умение. Вспомнилось! - Весь запас высадил в паскуд!
  − Сяго добра для них не жалкуй! Не жалкуй! - подбодрил келарь стрелка. - Получили свое, взкормыши песьи!
  − Смерти-то сколько! - робел монашек, просидевший всю схватку за бочкой. Но и его вклад в победу весом. Не делом - молитвой!
  − Аз воздам! - грозен келарь и был по своему прав.
  − Глянь-ка, дядька Нилий! - острый молодой глаз высмотрел раненого. − Шевелиться! Шевелиться!
  − Где? − келарь потянул стрелу добить врага. - Ну, я его!
  − Да, вон! В шапе с малиновым капюшоном.
  − Ну-ка, ну-ка! - присмотрелся Мартин. - Маршалк! Как есть маршалк! Живехонек гаденыш.
  Человек шевельнулся и попробовал встать на четвереньки.
  − К настоятелю его надо! Спрос учинить! − возрадовался Нилий. - Ужо спытает с него! Прот Арисий умеет спрошать!
  Маршалк привстал на колено, повалился и пополз вниз по дороге.
  − Уйдет ведь! - встревожился монашек.
  − Не уйдет! - погрозил Мартин.
  В считанные минуты ворота приоткрыли и, пятеро монахов по-здоровше, заспешили пленить раненого. Маршалк тщетно пытался уползти. Нашел силы встать и проковылять несколько ярдов. Не успели возбужденные удачей монахи настигнуть и подмять беглеца, за их спинами поднялись мертвецы. Те, у ворот, впихнули лестницу между створин, теперь не закрыть. Остальные тихо кинулись в монастырь. Запоздалый крик, шум и захватчики внутри.
  − Хо! - орали пилларды, без всякой пощады пуская в ход длинные ножи. Воскресшие в основном они.
  Раненый маршалк вывернулся из захвата растерявшихся ловцов. Воровским приемом перебросил нож из руки в руку, пырнул монаха в грудь. Изогнувшись полосонул другого по горлу. Остальных добил чудесно воскресший мессир Дезли.
  − Сигнал! - рявкнул сквайр. Погибший сигнальщик, не вставая, выдул высокую ноту.
  Через двадцать минут Зонг привел в монастырь арьергард и Руарха Ива.
  
  
  
  
  21. Туат Лафия. Монастырь Св. Идрака.
  
  В покоях настоятеля настоящий разгром. Расшвыряны стулья, опрокинуты лавки, вывернуты дверцы шкафа. На крошеве стекла калачиком лежит мертвый ризничий. Темными пятнами выделяется кровь множественных ран. Мертвые занимают немного места. Тело обходят, переступают, не замечают. Оно не мешает никому. В углу, в тугом узле из Святой Плащаницы собрана утварь: потир, дискос, блюда литейные и всенощные, водосвятая чаша, звездица... много чего. Повсюду на полу листы из поруганных истоптанных святых книг. Оконные занавеси порезаны и оборваны. Гобелен, вытканный не менее пяти веков назад, попорчен. Шальная стрела влетела в окно, ткнулась в ткань и повисла в дырке.
  Пока сквайры Дезли и Зонг возились с настоятелем и казначеем, маршалк Ив прохаживался по комнате. Он, то останавливался, привлеченный заметной безделицей, то переминался у рипиды - большим опахалом из золота. Как истинный любитель прекрасного (или дорогого) отступал, любуясь тонкой работой и цветом камней. Рубины были особенно хороши. Рубины! Выше всяких похвал!
  На чудом не опрокинутом в схватке герионе, три кубка с подобранными по размеру шпинелями. Камешек к камешку, будто в сосуды насыпали крупной вишни. Зеленого стекла бутылка высока, тонка и выглядит цельной свечкой из изумруда. А может она таковым и являлась! Под герионом, закатан в фарозский ковер епитроп*. Еще минуту назад монах шевелился, теперь затих. Сквозь ворс и основу пропиталась кровь.
  На специальном поставце доска для игры в шахматы, инкрустирована обсидианом двух контрастных цветов. Фигурки из кости (белые) и из полированного гагата (черные). Работа аккуратная, выполненная до мелких черточек. В костяном короле нетрудно признать самого прота.
  Маршалк подвигал пешки, переставил башню и заинтересовался другим. Бережно, не допустить святотатства, взял копие. Не всякое оружие так изукрашено как церковный нож. Тяжел от золота и каменьев. Подстать ему лжица* Обе вещицы старинные, богатые.
  − Вы ответите за самоуправство! - блажил привязанный настоятель. Стул ходуном ходил под вредным и несговорчивым стариканом.
  Прот Арисий болезненно худ, до молочной белизны сед и покрыт морщинами, что земля трещинами в засуху. Взгляд злой, неуступчивый. Одеяние прот соответственно чину, но не скромное. Золотое шитье, в серебряном узорочье, с разноцветным жемчугом. На ногах не сандалии, а сапожки с золотым каблучком.
  Напротив настоятеля, через стол, так же привязанный к стулу сидел монастырский казначей Рэйб. Полная противоположность Арисию. Общение с финансами благостно сказалось на состоянии здоровья. Рэйб тучен, круглолиц и до слащавости прилизан. Волосы умащены мирром. Казначей обижено дул губы и молчал, в ожидании неприятных для него вопросов. Пошмыгивал носом, тягая кровавую соплю. Не очень вежливо с ним обошлись, вызволяя из недр кассоне.
  − Готово, − отступил Зонг, дополнительно проверив узлы на веревках. - Можно начинать. Сквайр Палл Зонг, − представился он настоятелю и казначею. Любезная ухмылочка подговаривала - прошу любить и жаловать!
  − Мне не потребно твое имя! - плевался словами Арисий. - Не потребно! Вы ответите за самоуправство! Ты ответишь! И ты! И ты! - и ехидно-ехидно. - И не перед Господом! Далече до него.... Найдется на вас и земной суд! Найдется!
  − Никакого самоуправства прот, − не убирает ухмылки Зонг. − Показать приказ рийа Элори? Той самой, которой вы отказали в посильной помощи. Стоит того? За жменю монет и такие неприятности!
  − Знать не знаю ни Блаженной, ни тебя! И знать не желаю! Изыдите! Изыдите, говорю вам!
  − Знать нас и не обязательно, − осадил прота Дезли. Представляться он не намерен. Кому и для чего?
  − Война закончена, мессиры. Наступило время дискуссий победителей сссссс! побежденными, − Зонг вытер об антиминс* выпачканные в кровь руки.
  − Еретик! Еретик! - шипел Арисий, дергая крепкие узлы.
  − Еретик... Еретик... − шептал казначей и сжимался... сжимался... сжимался, холодея от страха.
  Дезли посмотрел на настоятеля как на умалишенного. Еретик!? О чем ты, прот? Причем здесь вера?
  Арисий прекрасно понял сквайра. Вера не причем.
  − Освободите меня! Немедленно! - помягчел чуточку тон прота. − И я подумаю, стоит мне с вами говорить!
  − Мы это учли, святой отец. Учли, − заверил Зонг.
  Васлет Борво, в понятной до последней тонкости игре без правил, не участвовал. Держался в сторонке, отстраненно, насколько можно быть отстраненным в подобной обстановке и наблюдал за происходящим. Когда пройдешь десятки битв и боев, волей не волей узнаешь, за такими вот разговорами обычно следует обильная кровь.
  − Мессиры, будьте благоразумны! - призвал святых отцов Руарх Ив. Он посчитал это необходимо сделать. Он маршалк и здесь происходящее с его дозволения, под его доглядом и под его ответственность. Что-что, но последнее, ни Зонг, ни Дезли оспаривать и не помышляли.
  − Еретики! Варначье! Душегубы! Изыдите говорено вам стократно! - елозил и пыжился освободиться прот.
  Попытки Арисия развязаться малоэффективны. Зонг умел вязать узлы. В далекой юности полгода болтался по морям на одной из посудин капитана Тамба. Приобретенный бесценный опыт, ни раз, ни два, пригождался в жизни.
  − Темнеет, − наблюдал Дезли за гаснущим за окном днем.
  Замечание сквайра послужило началом объявленной дискуссии. Победителей с побежденными, не желающих конструктивного диалога.
   - Прокляну! Прокляну! На костер! Всех! Изжарить! Спалить! Сжечь! Пепел над пустыней развеять!
  Зонг ухватил настоятеля за горло и сжал с такой силой, что бедняга засипел, засучил ногами, задергался, закатил глаза.
  − Мессир Зонг! - вмешался маршалк и зарекся о том. Брошенный Зонгом взгляд горячей кипящего масла. - Не переходите границы, − едва ли кто из присутствующих услышал.
  Мучитель позволил жертве немного отдышаться.
  − Мы покинем вашу гостеприимную обитель, − пообещал Зонг, − как только узнаем от вас, где собранная монастырем десятина...
  − Тьфу! - плюнул в него не желавший сдаваться Арисий.
  Плевок не получился. Во рту пересохло. Символическую выходку настоятеля Зонг проигнорировал.
  Ветер внес в окно дым, запах гари и крики. Стучали молотки и, человек выл собакой. Долго, длинно, одним звуком. На дверях церкви распинали келаря.
  Визжал молодой монашек. Пилларды тащили беднягу из хрона.
  − Дядька Нилий! Дядка Нилий! Споможитя! Споможитя, бедуююююю! - взывал перепуганный парень.
  − Мордашка-то чисто бабья! - потешались пилларды.
  − Вот и посмотрим, − ржал кто-то. - Глядишь еще, что от бабы нащупаем!
  − Дырку!
  − Га-га-га!
  − Мешает, − Зонг кивнул васлету и тот с шумом закрыл разбитые рамы. Уцелевший осколок, клыком торчавший сверху, в розовых бликах. Над трапезной и гостевым домиком встало высокое зарево.
   Гм... не одобрительно поглядел на Борво Дезли. Оказывается, имелись и иные причины задержки карьеры васлета. Белоручка!
  Сквайр пододвинул поближе трикирий, зажег все свечи, поплевав на пальцы, поправил фитильки.
  − Вы слыхали басню Обезьяна и Зеркало? − вопрос Дезли к обоим пленникам.
  Прот не снизошел отвечать. Он горел праведным негодованием. Как они смеют обращаться с ним неуважительно?! Как?!
  Зонг встал за спиной Арисия. Дезли отошел за казначея. Загреб жидкий волос в кулак.
   − Ай-ай-ай! - тряс жирным подбородком Рэйб и шептал белыми губами молитву. − Господи, укрепи и сердце, и разум, и чресла....
  − Что-что? - прислушался Зонг. - Громче!
  − Господи, укрепи..., − казначей не выдержал и расплакался.
  Зонг посмотрел на свою руку, показал Рэйбу.
  − Благодарствую, но пока не подводила, − произнес он, убирая любезную улыбочку в запасники. Собственно, в дальнейшем он вполне обойдется и без нее.
  Казначей с перепуга залился слезами. Сделалось так страшно! Не в мочь!
  − Кто первым правильно отвечает на заданный вопрос, остается цел, − объявил Дезли. − Молчуну отрезают уши и дырявят щеки. Далее нос, глаза... Пальчики на ногах... особенно чувствительны.
  − Да вы знаток! - искренне восхитился Зонг неожиданным талантам приятеля. − Как далеко вы заходили?
  − С таном Викси. Когда добрались до его яиц, он открыл требуемое.
  − Ууууу! Позволить себя покалечить, чтобы во всем признаться?! Ум у людей есть, нет?
  − Вопрос первый. Где десятина? - просто спросил Дезли.
  Казначей вопрошающе смотрел на настоятеля. Смаргивал навернувшиеся слезы, не пропустить дозволения говорить. Прот метал гневные взгляды на Дезли - изувер! и строгие на казначея - молчи, прокляну!
  Дезли быстрым взмахом стесал казначею ухо!
  − Ааайййй! - взвизгнул Рэйб, выдувая кровавый пузырь соплей. Он до последнего веровал, сказанное мучителем только дурная шутка. Попытка запугать. Его! Казначея монастыря Святого Идрака! Бедняга забыл о приоритетах. Мучителей он интересовал как казначей и совсем не важно под патронажем какого святого находился.
  − Следует отвечать, − пояснил Дезли но не Рейбу, настоятелю.
  Зонг не позволил открыть Арисию рта. Отрезанное ухо прота шлепнулось на стол. Для наглядности и эмоционального воздействия.
  − Аааааа! - завыл настоятель. - Изуверы! Изуверррыыы!
  − Где десятина? - напомнил Дезли вопрос.
  − Наши люди обшарили монастырь и то, что нашарили, не соответствует нашим ожиданиям, − Зонг указал кровавым кинжалом на узел в углу. − Где десятина! Только не порите чушь, что отправили её Викарию. Не поверю!
  − Она... она... − заторопился казначей.
  − В подвале! За винным бочками комната! - неожиданно сдался настоятель, почувствовав сталь у виска.
  − Надо успевать, − пожурил Дезли казначея за нерасторопность и отсек второе ухо.
  − Аааааааа! - закатился Рэйб.
  − Проверь! − отправил Зонг одного из двух караульных у входной двери. − А где украшения из монастырской церкви. Позолоченный потолок не вяжется с голыми стенами и ободранным иконостасом! Где запрестольный крест, на котором сказывают сотня аквамринов, где дарохранительница? Где рака Святого Идрака. В сто фунтов золота. Панагиар, тарель? Гдееее?
  − Побойтесь богаааааа! - причитал настоятель и лишился второго уха.
  − Отвечать по существу. Что не понятного? - Дезли заглянул в лицо казначею.
  − Все...все понятно! - закивал соглашаясь Рэйб.
  − Так где?
  − Прот Арисий приказал спрятать...
  - Куда?! - и Дезли проткнул щеку казначея, круговым движением вырезая дыру.
  − Бааааааа! - забился несчастный.
  − Без носа ты будешь походить на свинью. Хрю-хрю! Свинка в рясе, − прошептал Зонг проту в изувеченное ухо.
  − За церковью. Под плитой могилы прежнего настоятеля Фёрта, − выдал секрет спасовавший перед угрозой Арисий.
  − Мертвые стерегут достояние? - поражен Зонг выдумкой. - Хитро! Покойникам можно доверять. Сами не упрут и другим не расскажут.
  Второй караульный умчался вскрывать тайник.
  − Где касапанка? - гнул свое Дезли, тягая казначея за патлы.
  − Больше ничего нет! Ничего! - убеждал Рэйб, едва живой от страха.
  − Это же монастырь! Мы здесь молимся за падшие души! - вторил ему прот.
  − Не забудьте о нас! - напомнил Зонг. - Так где? Где деньги, что вы ссужали цеховым, купцам, танам? Где проценты с них? Тридцать процентов! Это... это... здорово!
  − Вас ввели в заблуждения, − хныкал настоятель, во все глаза следя за казначеем. Опередить... опередить....
  Зонг глянул на Рэйба. Тот был готов отвечать. Сквайр поощрил готовность казначея. Кинжал впился в щеку Арисия. Круговое движение, скрежет выковыриваемых из челюсти зубов, кровь.
  − Ууууу! - взвыл прот, дергаясь на стуле.
  − Сквайр Зонг! Вы соображаете, что делаете! - не выдержал маршалк. Пока кромсали казначея, он помалкивал. - Все имеет свой предел!
  Зонг крутанул кинжал еще раз. Прот выгнулся. Ив побледнел. Ему сделалось дурно. Он растянул ворот, обрывая шнуровку. Вздохнул глубже.
  − Вам нужна нюхательная соль? - уничижительно спросил Зонг маршалка.
  − Нет, − сглатывал и сглатывал Ив подкатывавшие волны тошноты. - Это.... Не благородно!
  ˮЧего он там проблеял?ˮ - не понял Дезли.
  ˮОн обозвал нас хамьем!ˮ − пояснил Зонг.
  Сквайрам было начхать на благородство, на маршалка, на монахов и всех остальных. Но не на деньги. Бесплатные подвиги закончились для них давным-давно. Всякое их усилие имело свою цену. У всякого действия свой прейскурант.
  − А вам? - вопрос Дезли к Борво, - требуется соль?
  − Нет, − отказался васлет. Он не краше маршалка, но держится.
  − Отлично! - похвалил Зонг. − Тем более у меня все равно её не водится. Не пользуюсь.
  − Но так нельзя! - паниковал маршалк. Стараясь не смотреть на окровавленное лицо прота.
  − Прикажите заявиться с пустыми руками к рийа Элори?
  − Можно обойтись без издевательств!
  − Попробуйте, − предложил Зонг, отступая от стула и приглашая маршалка продолжить его работу.
  Ив смалодушничал. Он и подходить близко не желал, словно боялся подцепить неизлечимую болячку.
  − Говори! − рявкнул Дезли на казначея, рванув за волосы.
  − В...в...в...в..., − никак не мог произнести окончательно перетрусивший Рэйб.
  − В дальней комнате... под полом! - поник прот. - У стены....
  − Что ж. Больше нет вопросов? А у вас мессир маршалк?
  Тот замотал головой - никак нет! И блеванул под ноги. Вытер рот рукавом. Кошмар!
  − Вы, Борво?
  Идентичное мотание − нет. Васлет, всецело и полностью, согласен с маршалком. То, что вытворяли эти двое - кошмар!
  Левая бровь Зонга выгнулась вверх. Кошмар? Кошмара вы еще голубчики не видели!
  Казначей зажмурился не видеть. Маршалк поспешил отвернуться. Борво спрятался за шкаф. Сцепил руки, чтобы не дрожали. Дезли спокоен. Ничего особенного.
  − Ну-ну... Все не так уж и страшно, − похлопали по щекам Рэйба.
  Тому стоило не малых усилий и всей воли подглянуть в прищур век. Лучше бы не делал этого! Зонг подавал ему на лжице вырезанный глаз настоятеля Арисия.
  − Что мы забыли? - спросил он казначея с поистине отцовской заботой. - Мы ведь что-то забыли? Правда? Что?
  − Лллличные ссссбережения ббббратии, − и не подумал запираться Рэйб.
  − Ну вот, говорил же - забыли! Ты знаешь где они? Знаешь? Мне бы не хотелось...
  − Я... я... я..., − тычок от Дезли помог выплюнуть слова, − знаюююю....., − начал подвывать Рэйб.
  Зонг подсунул лжицу к перекошенному рту казначея и тот покорно открыл его. Амммм!
  − Вот и молодец. Если соврал. Ты ему позавидуешь, − все так же по-отечески, с добром, предупредил Зонг.
  Сквайр вернулся к обмякшему на стуле Арисию.
  − Передайте наше глубокое почтение. Мы хотели по доброму. Честно....
  Кинжал с чваканьем вошел-вышел в шею прота. Заплескался фонтанчик крови. Быстро стих.
  − Вы ... вы с ума сошли! Вы что... что сделали? - выпал из оцепенения и возмутился маршалк.
  − Уродство не эстетично! - произнес Зонг, осматриваясь не испачкался ли?
  - Вы представляете, что теперь будет?! Попы... они... Они же такое устроят! Такое! Войну!
  − Несколько запоздалое предупреждение, − Зонг сбил с рукава алые капли. − А насчет войны... Мы и так её начали.
  − Лучше бы вы прикончили этого! - орал маршалк, не контролируя захлестнувшие его страх и панику.
  − Не лучше, − не согласился Дезли. - Тот кто ворует, знает больше того кто владеет.
  − Так ведь? - вытаращился Зонг на казначея. − Приворовывал?
  Казначей и не подумал запираться. Он приворовывал, неправильно списывал долги, оценивая занижал стоимость дарений, скрывал отказные на имущество и средства, завышал цены и недоплачивал доходные. Он грешен! Только не трогайте его! Не трогайте! Не прикасайтесь!
  Маршалк завелся и угомонить его просто не удастся. Он направо налево сыпал обвинениями. Как обычно, все виноваты, но кто-то меньше остальных. Кто-то это он, маршалк! Пока Зонг и Ив выясняли грядущие последствия скорой смерти Арисия, Дезли вытащил из гобелена стрелу, покрутил в руках. Истерика действовала ему на нервы. Истеричные бабы − плохо, истеричные мужики - никуда не годится!
  − Рийа Элори не требовала убийства херова попа! - исходил страхом маршалк. От него воняло потом и... Зонго дернул носом. Мочой?!
  − На войне всякое случается...
  − Это не на войне! Не на войне! А здесь! Здесь! В моем присутствии!
  Когда Ив оказался в пределах досягаемости Дезли, а он, потеряв осторожность, оказался, то заполучил стрелу в глаз до половины древка. Клацнули зубы, дернулась голова и, жалобно хмыкнув, маршалк грохнулся на пол. Лежащий среди битого стекла и выдранных страниц, в нарядном шапе с малиновым капюшоном, Руарх Ив выглядел не столь впечатляюще, как до того, пока был жив-здоров.
  − Трагическая случайность, − объявил Дезли внезапную кончину маршалка.
  − Бывает и часто, − вздохнул Зонг. − Вы не находите Борво?
  Васлет затравлено искал спасения. К выходу ему не пройти. Дезли контролировал дверь. К тому же она открывалась на себя. Лишняя заминка... В окно не выскочить, мешает закрытая им самим рама. Да и Зонг. Остается... принять то что произойдет. Сейчас... здесь...
  − Да, − согласился васлет, отступая к стене. Разоренный шкаф − жалкая защита, но прикрыл его слева.
  − Мистресс Элори возлагала на мессира Ива большие надежды, − сокрушался Дезли.
  − Нас всех постигла невосполнимая утрата, − горевал над убиенным Зонг. - Я искренне скорблю. А вы?
  − Мне тоже... очень... жаль..., − процедил Борво. Его взгляд белкой метался от Дезли на Зонга и обратно. Надо было как-то спасаться. Как? Он даже меча вытянуть не успеет! Закричать? И толку-то? С его крика!
  Зонг, с оттяжкой, глотнул из изумрудной бутылки. Наслаждаясь вкусом напитка повторил. Протянул Дезли, тот отказался. Борво? Васлету не до питья.
  − Когда-нибудь я обязательно приму постриг, − объявил Зонг толи под впечатлением вина, толи разбросанного богатства.
  − Когда-нибудь мы все проделаем что-нибудь этакое...., − не спускал глаз с васлета Дезли.
  Как понимал сам Борво, сейчас взвешивались шансы его прикончить. Наблюдался значительный перевес в пользу худшего для него исхода. Что делать? Сопротивляться? До одного из сквайров он возможно доберется. Во-первых, только возможно доберется. Во-вторых, хотелось жить. Остро, до слез.
  − Этакое удивительное? - подсказал Зонг.
  − Удивляющее.
  Зонг сковырнул с рипиды большой рубин и посмотрел камешек на свет догорающих свеч. Алый луч пятном лег ему на щеку. Слеза? Рана? Язва?
  − Борво, вы выглядите так, будто мы проиграли эту битву? - подивился Зонг унылому виду васлета. - Мы выиграли! Не все, но...
  Сквайр, без стеснения сунул камешек в кармашек. Нагнулся содрать с маршалка золотые шпоры. Демонстративно сдул с них пыль, пошеркал об антимис и швырнул васлету.
  − Во всяком большой деле, жертвы неизбежны. На войне тем более.
  Зонг встал ближе к Дезли. Борво тяжело задышал. Это конец? Или начало?
  − Надо быть готовым. К жертвам, − увещевал Зонг.
  Как его понять? И что есть непонятного в том, что он говорил? Предлагал.
  Борво обреченно выдохнул. Опустился на колено подобрать шпоры с пола и так и застыл. Коленопреклоненным.
  Меч Зонга больно ударил васлета по плечу.
  − Встань сквайр Рорт Борво. Ибо преклонять колени надлежит только пред родителями, принося клятву королю и молясь Господу нашему.
  − И не перед кем более, − меч Дезли опустился на второе плечо васлета. Клинки сквайров легли крест на крест.
  ˮНожницы...ˮ − тускло думал Борво. − ˮОтчекрыжат.ˮ
  Не отчекрыжили...
  Тридцать телег наполненных доверху монастырским добром ползли в сторону Фроппа. Охрана бдила, присматривала за всем обозом, выезжала вперед с разъездами. Путь предстоял нелегкий, а золото ненадежный груз. Хлопнешь варежкой - пропадет бесследно. Вел обоз сквайр Ротр Борво, временно облаченный военнским советом в шап маршалка. Малиновый капюшон неутомимо мелькал во всех направлениях. Ухватив удачу за хвост, сквайр Борво решил её не упускать.
  В середине обоза, завернутое в десять слоев ткани, с обломком стрелы в глазнице, лежало тело маршалка Руирха Ива, удачливого полководца и неудачливого смертного. Ему соседствовал Арисий. Тело прота поместили в колоду с медом. На следующей телеге, под приглядом масочника, ехал казначей Рэйб, единственно выживший обитатель монастыря Святого Идрака. Его ожидали добрые времена. Лучше прежних! Так заверил Зонг и подтвердил сквайр Дезли. Сквайр Борво внушал ему с неподдельным оптимизмом, так и будет.
  Сами творцы победы тянулись в хвосте.
  − Начало положено, − размышлял Зонг над вехой в карьере.
  − Как потопаешь, так и полопаешь, − прост вывод Дезли.
  Они помолчали. Помолчать всегда есть о чем и всегда полезно. А вот говорить...
  − Доводилась бывать в Штирии? - спросил Зонг, кутаясь от припустившего осеннего дождика. Осень вспомнила - скоро морозы и вознамерилась превратить день в вёдра.
  − Проездом.
  − У местных есть чудной обычай.
  − Вы о клятве на марке?
  − О ней самой.
  Дезли без дальнейших слов сунул руку в кошель, извлек золотую монету. То же проделал Зонг. Теперь у них таких полно. Содержимое кассапанки и так кое-что по мелочи, они оставили себе.
  − Полдня?
  − Пожалуй.
  Зонг подбросил монету, а Дезли поймал. Затем очередь Зонга ловить подброшенную приятелем денежку.
  Жизнь совершает чудесные превращения и порой старые друзья и вчерашние соратники становятся лютыми врагами. На этот перевертыш судьбы, каждый сквайр предусмотрительно купил у другого полдня форы. Такой вот рыцарский обычай в упомянутой Штирии. Крае знаменитых и отчаянных воинов, которые никогда ,,клятвы на маркеˮ не соблюдали, но охотно рассказывали о ней другим.
  Зонг не считал себя умнее. Дезли не находил приятеля наивным и глупым. Трезвость взглядов характеризовала сквайров только положительно. Целеустремленность добавляла харизмы. И то и другое вскоре им должно очень пригодится.
  У Старой Лежбицы, селения нищенского и порченого войной, обоз разделился. Большую часть, ускоренным маршем, Борво повел во Фропп. Меньшая, всего три телеги, свернула на убитый возами проселок, к обители Святого Фаустина. Зонг считал данное направление перспективным. Дезли поддерживал его. Перспективы определенно просматривались.
  
  22. Туат Рагам. Столица Раагам.
  
  И Совет Рагама, и торговые люди, и сердобольные горожане порицали рийа Медани, пологая, она, в силу женской ветрености и легкомыслия предается праздности и ничегонеделанию. В свое удовольствие катается в повозке запряженной молочной белизны кобылами, смущая местных жеребц... мессиров. Без разбора посещает лавки и лавчонки и балует себя покупкой дорогих тканей (твилл по весу золота!), ювелирными чепуховинами и экзотическими сладостями. Транжирит деньги налево направо, благосклонно принимает подарки и любит выслушивать незаслуженные комплементы. Раз в три дня выезжает на обязательную прогулку за город, поучаствовать в охоте на лис, где от нее больше визгу, чем толку. Не чинясь навещает непервых лиц Раагама, не понятно для чего.
  Многие из обывателей склонялись относить рийа к неизбежному злу, которое придется содержать в складчину. Накладно? Пускай тешиться, лишь бы воевать не торопилась. В ту пору подданные не столь плохо думали о правителях как во времена нынешние, а желание ратиться превалировало над прочими страстями и душевными порывами не только у венценосцев. Потребность строить и торговать откладывалась сразу, когда открывалась возможность хапнуть благ земных. Сразу и много! Люди не отличались терпением, а Церковь вещала о чудесах. Чудеса предполагают осуществление мечтаний здесь и мгновенно. Никто не хотел возводить дом свой, наживая горб и утруждая руки, но многие стремились поиметь результаты от взмаха волшебной палочки! Чего-чего, но взмаха волшебной палочки от Медани совершенно не ждали, но ожидали взмаха подолом. Только перед кем? Легендарная Танская Братина пылилась в ратуше, ожидая назначения сенешалка туата. Рийа согласно обычаю предстояло удостоить избранного подношением вина. Пригубить самой, передать... Кому?
  Чтобы в прекрасную головку молодой женщины не пришла глупость самолично искать воинской славы, в истории Рагама случалось и такое, Совет, после недолгих совещаний, приставил к Медани двух молодых людей из приличных семейств, достойных глотка из святыни. Перспективе оказаться у кормила туата и в постели рийа, удостоились Хенрих Дёрш и Бува Кенч. Молодцов, уродившихся и статью и лицом, вытащили из дедовских вотчин, отмыли от навоза, облагодетельствовали и снабдили толикой денег на представительские расходы. Приписали к свите рийа и стали ждать результатов. А результатов, как ни странно не наблюдалось!
  Мистресс Медани было не до любовных шашней и не до войны, к которой еще следовало подобающим образом подготовиться. Она искала новые и восстанавливала прежние связи среди всех городских сословий, порой с натяжкой относимых к законопослушным горожанам. Речь не о бандитах с большой дороги, о тех, кто не прочь заработать на чужих амбициях. Люди, прятавшиеся в тени мятежа Аерна, несомненно, могли пригодиться снова, когда она этот самый мятеж, под собственным уже стягом, устроит. Не теперь. Со временем.
  Появлению рийа в Раагаме очень обрадовался Збод Дави, торговец сукном и по совместительству поставщик оружия. При первом знакомстве, Медани попросила Збода доставить продовольствие и вооружение в осажденный королевскими войсками Флек. Торговец тогда ей ответил.
  − Мистресс, не имеет значения куда. Хоть заключенным в Брюхо. Главное за сколько!
  Уговор он выполнил.
  Визит Медани в нотариальную контору до смерти перепугал Канна Юбера, отличного вербовщика и удачливого шпиона, а в мирное время переписчика. Невзрачная серая личность, днями корпела среди развалов свитков с законодательными актами и уложениями.
  Некто Хопс расшаркался и раскланялся перед Медани, в порыве радости готовый целовать край её платья, подобно боевой хоругви. Торговец мясом, скучал по живому делу, а еще больше по хорошим прибылям. Старый скряга и скопидом, зная Медани, твердил доверенным людям.
  − Парни, грядут огромные деньги!
  О скорых переменах говорили в полголоса в узких кругах заинтересованных лиц, где неизменно присутствовал мессир Блас. Имен, сроков и сумм не озвучивали. Не смотря на это, разговоры отличались содержательностью и проработанностью деталей, что служило железной гарантией, ожидаемое произойдет.
  С Йофаном Изером бон-командором* спарсов из Фароза, Медани встретилась случайно. Настолько случайно, что поблизости не оказалось посторонних глаз и ушей. Встретилась в оружейной лавке, опять же, случайно принадлежащей Риджу Бласу.
  − Рад видеть вас, мистресс, − расцвел майской розой командор. - Слышал, вы ныне в большущем фаворе.
  Мощная фигура Йофана занимала добрую половину невеликого пространства лавки. Наемника боялся лавочник, от его вида трясся служка, гелд у двери балансировал на грани нервного срыва. Даже пыль, которой везде полно, не смела оседать на знаменитого рубаку. Не боялась спарса Медани. По многим причинам, одна из них − командор не в её вкусе. Такие в постели быстро выдыхаются. Но вести дела с ним можно и нужно.
  − Слишком большом, спать спокойно. А как ты?
  − Договор закончился месяц назад. Мятеж не продлился достаточно долго. Аерну не хватило характера идти до конца, а у его братца невыносимо тощая мошна, − и польстил. − Но сказывают мальчик не без талантов.
  − Хочешь вернуться?
  − В Хюльк? Мистресс, мои желания подчинены звону монет, а кроме звона мечей, − Йофан приложил ладонь к уху... к тому месту, где оно когда-то было. − Там теперь ничего не слышно. Сейчас вообще с заработком туго.
  − Плохо слушал, − Медани тряхнула поясной кошель. Добро звякнуло золото.
  − Хотите нанять честных парней из Фароза?
  Спарс из Фароза заикнулся о честности? Она ничего не пропустила?
  − Ой, ли!!? - рассмеялась Медани.
  Вид у командора - оскорбленная гордость! И цена гордости...
  − Скину пять процентов, − незамедлительно предложил Йофан.
  − Честность стоит обсудить, - мила с командором Медани.
  На его опыт, лучше бы мистресс еще раз тряхнула кошелем.
  − Всегда есть что обсуждать.
  − Но не всякий возьмется исполнять.
  Тут было о чем поспорить.
  Йофан провел множество переговоров. На одних драл глотку и стучал кулаком по столу. На других вещал бесстрастно и пространно, уподобившись проповеднику среди дикарей Белых Островов. На третьих перемежевывал слова глотком вина и куском дичины. На четвертых мок под дождем, отказываясь спрятаться под крышу. С нанимателями надо уметь разговаривать. Нанимателя надо понимать лучше, чем он понимает сам себя. Ибо в себе разбираться нанимателю нет причины, у него есть золото! Да и мало приятное это занятие, ковырять в выгребной яме собственного ,,яˮ. Как говаривали среди наемников − виселица покажет сколько в каждом говна.
  − Пришлю весточку в Ночной Бивак.
  − Вы в курсе, где я остановился? Польщен! - на симпатягу командор спарсов не тянул. С его-то репутацией и видом? Но, старался.
  − Некоторые вещи просто необходимо знать. Что бы такие как, скажем, Лихт Боццан, вовремя оказались под рукой.
  Йофан полон не показного презрения к названому субъекту.
  − Вольф Фрерик...
  К презрению добавилось возмущение. С кем вы ровняете спарсов и с кем хотите вести дела, мистресс!?
  − Айларих Серебряное Крыло...
  − Нужно потерять голову, связываться с майгарским полукровкой!
  − А что насчет Грязнули?
  − Зачем вам ублюдочный бриган?
  − Допускаю, мне понадобятся все ублюдки Кайонаодха.
  − Так уж и все? - строит хитрый глаз Йофан.
  − Я пошлю тебе весточку.
  − Буду с нетерпением ожидать. Но не слишком долго. На спарсов всегда спрос.
  − Йофан! Йофан! - махнула на него надушенным платком Медани. - В Кайона, когда затевается или уже идет крупная драка, нанимают всех без разбору. В Старом королевстве важно не за что воевать или за кого. Достаточно просто воевать или как сказал один мой знакомый за сколько!
  − Просто воевать все равно, что пить не выходившую брагу, − спорит Йофан. Как всякий успешный военный он имел свои принципы. Или хотел, чтобы другие думали, они у него имеются. Принцип наемничества прост - плати! Обыденность, но её хотелось облагородить.
  − За идею больше отвалят? − подивилась Медани словам спарса. Раньше он не искал иной мотивации вытащить меч кроме, как золото.
  − За победы, − сделал уточнение командор. - А у победы, как известно три составляющих, − и принялся загибать пальцы. − Тугой кошель, большое знамя и большая идея. У вас это в наличии?
  − В стадии формулирования.
  − Помочь?
  − Не терпится в дерьмо?
  − Вы о политике?
  − О ней самой... Но учти, в качестве золотаря ты мне не подходишь.
  − Буду довольствоваться любым местом подле вас.
  Городские поездки и внезапные нежданные встречи не только помогали наводить мосты связей, но и способствовали ˮоседанию илаˮ. Вскоре Медани более четко представляла симпатии и антипатии среди своего окружения и в среде обитания столпов Рагама. Кто с кем спит и кто собирается с кем спать, кто совместно пьет и ест и кого не усадить за один стол, сколько не рядись. Она собирала тонкие паутинки сплетен, слухов, полезных сведений, доносов - случалось и такое, свить крепкие нити полезных знакомств. Некоторые она до поры зарезервировала, особо выделив тана Матса Ликверна. Очень богатого, очень старого (древнего!) и все еще заглядывающегося на молодиц. Столь прекрасно дополнявшие друг друга качества могли вполне пригодиться. Некоторые из знакомств Медани задействовала сразу. Разместила личные деньги в одной из гильдий, внесла долю и подсказала перспективы развития цеховым, выделила значительный пай в ростовщическую контору ,,Голли и братьяˮ. Скью Голли, глава конторы, слыл отъявленным мерзавцем и мошенником. Но Медани полагала, мерзавцы и мошенники, тоже люди. А приносящие прибыль люди хорошие. Часть ,,нитейˮ рийа подергала, проверяя на прочность. Тан Локс готов на многое, ибо ничего не имел кроме многих долгов. Фогт Раагама имел их еще больше, а следовательно и готов на большее, почти на сознательный подвиг. Локс передал Медани часть любопытной переписки между эээ.... неважно, а фогт подписал ряд документов и помилований. Еще рийа позволила себя потискать мессиру Ворену, мужчине приятному во всех отношениях. Но это так, без корысти, для души. Так что обыватели и необыватели сильно ошибались насчет рийа. Медани не тратила время, она в него вкладывала: знакомства, связи, деньги. Изыскивала тех, кто станет воплощать её волю. Рийа нуждалась в продажных шкурах, готовых сторговаться за медяк на любое дело. В жадинах, чьи загребущие руки обязательно жестко контролировать. В ловцах легкого достатка и титулов. В бессребрениках, жаждавших высоких целей, в чем их предстояло убедить. В безумцах, видящих себя на эшафоте, в ареоле славы и шуме рукоплесканий. Словом ей пригодился бы всяк, к какому бы он роду-племени не принадлежал, чем бы не занимался в прошлом и не грезил заняться в будущем, лишь бы держался её стороны.
  Уходящий день выдался отменным во всех отношениях. Медани встретилась с Йофаном Изером, они поторговались, и бон-командор спарсов проявил дальновидную сговорчивость, а не обычную твердолобость. Сообразил, ему легко найдется замена. И искать долго не придется. Канн Юбер вкратце поделился сведениями о беспорядках в Лафии. Медани одобрила порыв сестры всерьез взяться за попов. Просто одержать верх у Элори не получится, но со временем - да. Что с этого можно поднять? И стоит ли лезть, коли туда уже сунулся Пустоглазый? Рийа решила направить в Лафию Хопса. Осмотреться. Скряга ничего не пропустит. Ни мимо глаза, ни мимо рук.
  Ко всем прочим приятностям Медани удалось разобраться с потенциальными любовниками. С обеими сразу. Мессир Дёрша застукали с адди Дегрун Вэза (девица выполняла её поручение) весьма в недвусмысленной ситуации. Какая уж тут двусмысленность - голые и в постели!? А запах в спальне!? Так пахнет порок - спермой и потом! С Бувой Кенчем вышло спонтанно, но тоже удачно. Она нечаянно нагрянула в мыльню. Увиденное вызвало у Медани недоумение. Кенч абсолютно не годился в любовники. Даже в голодный год. Надо уважать себя как женщину, связываться с такой мелюзгой. После разоблачения, мессиру рекомендовали либо удалиться, либо найти себе ,,что-то сорозмерноеˮ. Медани хохотала до слез, представляя соразмерное в яви.
  Совершив небольшую вечернюю прогулку, Медани пребывала в приподнятом настроении. Настолько приподнятом, что позволила себе немного хорзо*? Вульгарно - да! Лапотно - да! Не приличествует женщине - да! И все что не скажите и не подумаете - да! да! да! И еще тысячу раз - да! Но превосходно! И она позволила. Выпитое кружило голову, что поцелуй страстного неизбалованного юнца. Легкая вдохновенность и тонкое восприятие чудесного вечера не покидала её, пока... пока, все не рассыпалось объявлением неожиданного визита. Действительно, неожиданного. Когда Медани доложили о прибывшем, она по началу восприняла сообщение за нелепость или ошибку, а затем как шутку. Но тех, кто ошибается она гнала в шею, а в шутниках видела только одного человека - себя!
  − Эерих, риаг туата Швальб, − доложили ей. - Без сопровождения!
  − Как интересно? - подивилась Медани.
  Интерес делился поровну между ,,риаг Эерихˮ и ,,без сопровожденияˮ.
  Бастарда она не принимала во внимание. В её виденье событий, он являлся величиной пренебрегаемой. Надо знать сумасшедших танов Швальба. Они не дадут Эериху власти. Следовательно, бастард выступал в роли просителя. Но чем-то делиться можно, будучи уверенной, отхватить что-то взамен и с процентами. Такой уверенности Медани не ощущала. Ни отхватить, ни с процентами. Следовательно, связываться с бывшим винтенаром, нет ни малейшего резона.... Но немного поразмыслив, глоток хорзо поспособствовал этому, Медани не отказала гостю в аудиенции. Хотя к отказу склонялась. В борьбе рационального и не рационального, то бишь рийа и женщины, с малым перевесом одолела последняя. Медани припомнила, когда близко увидела бастарда. В Чедвиге. Не будь все столь официально, пожалуй, Эерих добился бы много большего и гораздо быстрее, чем ждали от Бувы и Хенша.
  Нежеланного и нежданного гостя пригласили в гостевую. Для встреч в Парадном зале бастард не вышел происхождением, а для Малого, мизерными перспективами на сотрудничество. Так что только гостевая, где поят вином, но не слушают, а не соляр*, где тоже поят вином, но ведут доверительные беседы. О погоде, о здоровье, о разном. Часто до утра....
  Горят свечи, высоко вытягивая пламя. Сладко-сладко пахнет воском. В дырки ставня сеется луна и немного сквозит. Над жаровней, малиновый купол углей. На резном складне поблескивает позолотой икона. Кого не разобрать. Лик темен и теряется в жадном блеске. По столу рассыпаны и раскатаны свитки к коим не притронулись и не притронуться. Поверх важных бумаг высохший кошель. Подаренные сто грот давно иссякли. Вдоль стен и у стола скамьи. Под задницу сидеть, под ноги - подставить. Несколько сундуков. Замки намертво закусили проушины запоров. В низкой нише спрятан проход. Скромная дверь вела в обитель снов и грез. Иногда решению дел требовался подушечный подход.
  − Чем объяснить твое появление? - спросила Медани, опуская какое-либо обращение. Умный поймет, а неумному и этого достаточно.
  − Добрососедством...
  ˮЯ умоляю!ˮ
  − ...вежливостью...
  ˮЭто шантаж!ˮ
  − ...малой толикой родства...
  ˮПодставить щеку для лобызания?ˮ
  − ...и желанием пообщаться, − ответил Эерих. По сути своей обычное словоблудие. Но не прозвучало в его словах ни наигранности, ни слащавости, ни двойственности, когда понятно, все обратно сказанному.
  ˮНеужели действительно за этим?ˮ - готова изумиться Медани.
  − У тебя неважнецкий лекарь, − разглядела она гостя во всей красе.
  Коросты ссадин, синяки, замотанная кисть. Ему здорово досталось! Таны? Таны...
  Бастард ничего и не предпринял скрывать последствия жесткой схватки.
  − Не держу. Затратно.
  Это что? Признание в финансовой беспомощности?
  − Могу одолжить, − любезна Медани.
  Речь явно не о деньгах. О лекаре. Поймет или сделает вид, что не понял и сразу ухватиться - вот об этом я и хотел бы просить...
  − Я так плох?
  ˮНе дуракˮ, − похвалила Медани сообразительного родственника. Для воспитанника казарм, нюх на словесные скользкости неплохо развит.
  - Ровно настолько, насколько позволяет убедиться, не одалживать денег. Если только ты не выиграл первую схватку за Швальб, - обозначила рийа условия, при которых возможен диалог о финансах. Поманите дурака пряником, он спляшет.
  − Проиграл в чистую, − сознался Эерих честно.
  Бастард откровенно её изучал. Как изучают арбузную дольку. С какого бока слаще, сахаристей и больше мякоти.
  Медани не удивилась. Этому − нет. С течением лет, привыкаешь к неосознанному стремлению других заглядывать в декольте, и сознательному − в душу. Впрочем, в душу не заглядывают в нее лезут.
  − Лучше сказать нечто нейтральное, − Медани посчитала, дружеское внушение бастарду не повредит, отвлечет. − Обострившиеся разногласия в процессе урегулирования. Прими в качестве рекомендации. Правда красит победителя, но не проигравшего.
  − Разногласия как раз урегулированы. Неясности оговорены. К обоюдному удовольствию.
  Сказать и не сказать одновременно. Редкое качество. Медани простила бастарду его разглядывание.
  − Предложили Щитовую службу? Она ничего им не стоит.
  − И некоторую сумму
  Замечательное уточнение.
  − Правда? - Медани интонацией показал, ей все равно. Поскольку ничего поясняющего его присутствие пока не услышала.
  − И пригрозили катэлем.
  Так причина в этом? А она подумала бог весть что! Даже хвалила!
  − И потому ты здесь? - близка к разочарованию Медани. − Изыскать скорейший способ предупредить короля?
  − После того как меня сунули в Швальб? - в недоумении Эерих от её слов.
  ˮА хватит силенок, побыть не благодарным? ˮ− иронична Медани над бастардом. - ˮИ надолго ли тебя хватит?ˮ
  − Ну, если не это, тогда переходи к существу..., − предложила она покончить с проволочками. Вечер слишком хорош, посвятить его перебирать словеса и состязаться в изворотливости.
  − Есть одна идея...
  − С этим беда. С чужими идеями, − покачала головой Медани. Уж этого добра вполне хватает. Даже в избытке. Она так ему и сказал. − Идеи имеются у всех, но, как правило, скучны до зевоты и не интересны до изжоги. И обыкновенно касаются денег. Редко малых, чаще значительных сумм. Которые из воздуха не возникают, но запросто растворяются в чужих бездонных карманах.
  − Назовите случай, когда бы в той или иной форме речь шла не о деньгах? Но вы правильно упомянули, суммы значительные.
  − Рассчитываешь получить у меня заем? Или рекомендации?
  − Совместно реализовать упомянутую мною идею, − Эерих только что не облизнулся. Наиграно, конечно. Но смотреть неприятно. Может специально? В отместку? Гм... мстительные мужчины обычно мелочны и занудливы. Чего не скажешь о женской сущности.
  − У тебя приторный вид.
  − Ничего не могу поделать, − вот здесь он впервые сфальшивил.
  В полнее возможно Медани фальшь почудилась или придумалась. Тяжко говорить с человеком, от которого ждешь и никак не дождешься подвоха.
  − Тогда постарайся быть лаконичным, а то переешь сладкого.
  − Подробности после принесения мною вам вассальную клятву.
  Жизнь приучила Медани не теряться. На это просто не должно хватать времени. Все как в фехтовании. Выпад - защита, защита - выпад. Чем меньше пауза, тем целее шкура и дольше жизнь.
  − Зря ты отказался от лекаря, − сделалась серьезной рийа. Она ничего подобного не ожидала. И предположить не могла!
  − Я принесу вам оммаж, − заверил Эерих.
  Откуда-то стойкая предубежденность - дурят! Дурят, нагло глядя в глаза, не краснея и не жеманясь.
  ˮНе плохой экземплярчик для королевских конюшен,ˮ − выставила Медани бастарду высокий балл. Не понятно только к чему оценка относилась. К заговорщику, обманщику или мужчине. А по совокупности? Каков ,,букетˮ!
  − А как же Швальб? - говорила и раздумывала Медани. Раздумывала и не находила причин соглашаться. Не могла найти. И существовали ли они, причины вообще? Что с ним делать? С бастардом? Мужчина, как и оружие, требует применения. На войне, в политике, в интригах, в пастели. Иначе зачем он? Ах, да. Завести детей. Этого делать она не собиралась лет сто.
  − О Швальбе потом. А оммаж и фуа я вам принесу.
  ˮГнать! Гнать! Гнать!ˮ - пульсировало в висках у Медани.
  − Хотите втянуть меня в конфликт с эрлом Марчем и его компанией?
  ˮГнать! Гнать! Гнать!ˮ
  − Так или иначе, конфликт неизбежен. И нет, не хочу. Вы удивлены предложением? Но это же очевидно....
  ˮГнать! Гнать! Гнать!ˮ
  −...происхождение. Мне ничего не отломится. Даже если таны резко переменят свое отношение ко мне или их заставят переменить и я стану риагом. Даже если выйду победителем и подомну Кайона, как того желает король. Даже если Гильф, по каким либо причинам, передаст мне корону Асгейрра...
  ˮГнать! Гнать! Гнать!ˮ - не давала Медани покоя паническая мысль.
  − ...Никто добровольно не пойдет за бастардом. А раз так, меня придушат, или же отравят, или же случайно упаду с лошади или же неприятельская стрела сразит меня в спину в честном бою. Доискиваться причин не станут. Все вздохнут с облегчением и король первым. Мне не простят и малой оплошности и не воспоют здравицы за величие трудов!
  − Хочешь видеть меня гарантом?
  − Гарантом чего? Моего счастливого правления? Надолго? Не трон должен держаться на плечах подданных, а плечи подданных должны поддерживать трон! В моем случае, какой трон не окажется, больший − Асгейрра или меньший − Кайонаодха, для меня слишком высоко падать. Тогда зачем он мне? Но я знаю, зачем он вам.
  ˮВ этом ты прав, тебе скипетр и держава совершенно за ненадобностью!ˮ - вынуждена согласиться Медани со здравомыслием бастарда.
  − И потому ты решился предаться под мою руку?
  − Не только. Помочь осуществить мою идею можете только вы.
  − Я всего лишь женщина. Нейтралитет и обожание закончится, как только я открою рот заикнуться о деньгах на войну. Они не против войны. Но если и дадут денег, то при условии сохранения контроля над их расходованием, − призналась Медани. Она не обманывала. Все так и будет.
  Эерих не выразил сочувствия, но испытывал солидарность к танам Рагама. Чьи деньги, тому и пиво и танцы!
  И Медани согласилась бы с бастардом, и что кривить с танами, но с чем она точно никогда не согласится, с навяливанием своих людей. Свои люди обычно не способны ни на что, кроме как, заполучив власть, тут же её передать или перепродать другим. Переложить из рук в руки. Ей это нужно меньше всего. Своей властью она не собиралась делиться. И тот кому она преподнесет вина в Танской Братине, будет прежде всего её ставленник и ни чей более.
  − Сделайте им хороший подарок. Легче договоритесь.
  − Разрешить отпраздновать дни Медб*?
  − Это подачка, но не подарок. Да и попы возмутятся.
  − Отменить все налоги? - рассмеялась Медани.
  − Не плохо бы, но слишком щедро. Воспримут за слабость... Я возвращаюсь к оммажу.
  − Не торопись. Давай внесем ясность.
  − Давайте.
  − Что в обмен? Морганатический брак*? В Кайона это легко устроить. Здесь строго запрещены только браки родственников по материнской линии, − Медани улыбнулась. - Очевидно, с отцовством не все так очевидно.
  С этой стороны Эерих ситуацию не рассматривал, но признаться, брак с единокровной сестрой не прельщал. Хватит с него танов Швальба омрачать жизнь.
  − Танство меня устроит. Любое.
  − Подозрительно... Или ваш оммаж и идея стоят и того меньше.
  − Дайте мне кормление и я сейчас же отрекусь от венца риага в вашу пользу и всей прибыли от замыла тоже.
  − Ха! и мне выпадет счастье разбираться с танами Швальба? Я, по-твоему, столь неумна?
  Бастард не спешил отрицать её последних слов. Рийи потребовалось пауза понять почему.
  − Пока не вижу причин принимать присягу.
  − Тогда я пока оставлю риагство за собой и продолжу.
  Эерих сжато изложил свой замысел. Чем дольше он говорил, тем больше теплел взгляд Медани. К концу его речи она почти восхищалась бастардом! Негодяй стянул её идею, к которой она шла подкрадывалась! робкими шажочками. Но как изящно стянул! И как филигранно собирался исполнить! Нет, овцы не будут целы и не все волки окажутся сыты. Но тем, кому перепадет кус!!!! Да, он кудесник, её милый братик!
  −Таны тебя вздернут! - вырвалось у Медани. Но еще до того как ему на шею накинут веревку, она готова заключить его в свои сестринские объятья! Расцеловать, впредь по-свойски звать Риком, и внести в личный поминальник. Столь внезапный всплеск бурных чувств ей едва удалось подавить. Умение наступать на горло собственным страстям неоспоримое достоинство любого правителя!
  − За что? - не видит причин столь печальному завершению собственной жизни бастард. - Сейчас, я в Швальбе в статусе наблюдателя при королевской баннероли. Никаких особых преимуществ это мне не предоставляет, кроме контроля за соблюдением интересов короны. А все её интересы далеко не тайна. Щитоваю службу таны созывают сами. Не я собираю батальи и роты под баннеролью, но таны Швальба отправляют их ко мне. Они хотят побыстрей разделаться с долгами перед Гильфом, и с чистой совестью объявить ему катэль. Захват Шендама будет выглядеть первой фазой их возмущения и неповиновения. Что касается Шитовой, сомневаюсь, что таны пришлют достойных воинов. Совсем пропащих конечно не будет, но и ничего доброго.
  − И как ты собираешься поступать? - на языке у Медани вертелось ,,выкрутитьсяˮ. Ведь именно это он и сделает - выкрутится!
  − Формально за действия своих людей на территории туата несут таны. Вне территории я их могу задействовать только для защиты Королевского Величия. То есть они будут сопровождать меня до того места, где я передам баннероль королевскому бейлифу, − Эерих сделал паузу подчеркнуть важность замечания. - Нигде не оговорено, куда именно идти, но ближайшая территория − Шендам. Ведь после того как в туаты назначены риаги, бейлифы перестали подчиняться окрикам из Кэффы и следовательно не правомочны принимать баннероль под свою руку. Это общеизвестно, четко прописано и я ничего не нарушаю. Но пока служивые под Королевским Величием, они люди короля. Как только я предам баннероль, они люди танов.
  − То есть получается ты с любого боку не причем?
  − Я выполню свой долг.
  − Гильф свернет тебе шею!
  − Не вижу повода.
  − Ха! Он не видит! Не видит! - у Медани озорно блеснули глаза. Наглец! − Если король не догадается, ему шепнут. Канцлер вряд ли, − рийа довольно ухмыльнулась, − а Херцл вполне справиться с задачей.
  − И что с того? Шендам вольный город.
  − Но налог-то он платит не в казну, а в королевский карман! Как ты думаешь, простит тебе Гильф потерю пяти тысяч грот?
  − Пусть взыщет с танов Швальба.
  − Он взыщет.... Хорошо, а что после?
  − Я вернусь к вам, поскольку мне больше некуда податься, и буду служить там, куда вы сочтете нужным определить.
   Медани не утерпела, прошлась вихрем по комнате, роняя со стола свитки. Она не могла упустить представившейся возможности и отказаться от такого предложения и.... от бастарда! Столь заманчивые перспективы немного спутали её планы, она планировала использовать спарсов и бриган в ином деле, но похоже им нашлась дополнительная работенка.
   − Почему все-таки ко мне? А не к Экруту? Или Пустоглазому?
  − Шендам фактически анклав на территории Рагама. И тому и другому далеко тянуться, не вызывая лишних вопросов и противодействия с вашей стороны...
  ˮЕще бы!ˮ − чуть не вырвалось у Медани.
  − ...Ну и конечно ни тот ни другой мне не поверят. У одного слишком много денег, у второго переизбыток самомнения. Они увидят за словами то, чего там в действительности нет. К тому же, тогда не поиметь дополнительной выгоды с Экрута.
  − Хочешь сказать, ты вызываешь у меня доверие?
  − Доверие слишком дорогая штука. К тому же вы не настолько наивны и беспомощны, настолько желаете казаться.
  − Я?
  − Мне довелось присутствовать на вашей свадьбе.
  − Какой именно? - насторожилась Медани. Что первая, что вторая, оставили у ней только негативные воспоминания.
  ˮДва раза, когда я чувствовала себя первостатейной шлюхой, − так отзывалась она о своих замужествах. - Причем оба раза не заплатили ни фартинга.ˮ
  Здесь она явно привирала. Достояние покойных супругов отошли к ней.
  − Сомневаюсь, что первая выглядела лучше, − откровенен Эерих в наблюдениях давних событий.
  − Отец нуждался в союзе со знатью юга Асгейрра, − честно призналась Медани. А вот в чем она не призналась, так в тех чувствах, что испытывала к отцу за его благодеяния и участие в судьбе.
  − Мы считаем сервов рабами, а сами не вольны в своих решениях. Мы идем на уступки обстоятельствам, выгодам, всему чему угодно, но..., − позволил себе порассуждать бастард.
  − Опасное заблуждение считать что-то своим.
  − Иногда просто необходимо заблуждаться, − закончил неуместные отступление Эерих. − Легче обитать под солнцем.
  Разговор явно отклонялся от первоначальной темы в душещипательные дебри. Выворачивать личное Медани зареклась давным-давно. И зарок не нарушала ни в приватных беседах, ни на исповеди, ни наедине с собой. Она предпочитала не заниматься этим никогда. Слишком грязно и противно.
  − Я приму оба твоих предложения. Клятву и идею. Они меня устраивают.
  − Свидетели я, подозреваю, будут излишними.
  − Своим людям я никогда не позволю совершить деяния против короны, − повеселилась Медани над своими же словами.
  − Тогда начнем?
  − Ты готов принести её прямо здесь?
  − Раз ни Малый, ни Парадный залы не про мою честь, достаточно этой каморы.
  ˮОн не занудлив,ˮ − не смутилась Медани своего негостеприимства.
  − Клятву крови знаешь?
  Сама Медани не верила в действенность клятв. Не верила ни в какие заверения и обязательства. Может потому что сама не считала клятвы и заверения обязательными или к чему-либо обязывающими. Но упомянутая, хотя бы красива. Разве что ясам шанджар − клятва на красном корне* выглядит еще примечательней. Но для нее она не подходит, богоданным естеством. Рийа хотела пошутить, но осталась серьезной.
  − Служить верой и правдой, телом и духом, жизнью и смертью, пока не прольется кровь?
  − Именно, − поразилась Медани знанию бастарда столь редкой вещи. Оказывается, на конюшне обучают многому такому, чему не обучают в столичном университете. А там дурят голову, чем угодно. От риторики до арифметики, от философии до стихосложения, от отстаивания незыблемости религиозных догм до умения оплевывать незыблемые догмы в еретических диспутах.
  Эерих извлек скин-ду* и чиркнул по большому пальцу. Все одним скорым движением, без лишних раздумий. Обильно смочил лезвие в крови. Опустился на колено.
  − Я, Эерих Гашш, клянусь служить Медани Амаль, рийа Рагама, верой своей и правдой своей, телом своим и духом своим, честью своей и сталью рода своего, жизнью дарованной и смертью ниспосланной Создателем, во всех делах, началах и свершениях до времен, пока вновь не прольется кровь!
  Служение без срока. До той поры, пока тот, кому служишь, не измыслит против тебя дурное. Не попытается пролить твою кровь вновь или не вернет клятву пролив собственную.
  Медани перевязала рану бастарда своим платком.
   − Я, Медани из рода Амаль, рийа Рагама, принимаю клятву Эериха Гашша, на служение верой и правдой, телом и духом, честью и сталью, жизнью и смертью, до той поры пока кровь не прольется вновь! И не попустит Создатель созреть в моем сердце злу, не затаит мой разум обмана, а деяния мои не навлекут гнев Господень неправедностью.
  Рийа приняла скин-ду от Эериха, слизала кровь с одной стороны лезвия, вторую подержала над свечой. Кровяной духмянный пар унес клятву к небесам. Всевышний свидетель их союза!
  Эерих поднялся с колена, готовый к служению.
  − На будущее, если таковое нам определено..., − Медани акцентировала свои слова. - Спать я с тобой не буду. Это к тому, что так далеко твоя служба мне не распространится.
  Легкий поклон в принятии воли своего сюзерена.
  То, что мелькнуло на его лице могло означать ,,Очень надоˮ или ,,Жальˮ. В коем веке Медани захотела узнать точный ответ.
  
  
  
  23. Туат Голадж. Танство Гензан. Дуфур, столица туата.
  
  − Добрый знак, сир, − благодушно щурится на солнце Гердт.
  Что позволило ему так считать? Хорошая погода, наконец установившаяся, после стольких унылых дней с проливными дождями? Или близкое окончание долгого пути? Или и то и другое? Совокупность сбывшихся ожиданий и приятность ощущений, довольный вид и необычный для почтенного возраста румянец на щеках, говорили о переполненности чувствами и душевной сумятице нунция. Увидеть Гердта, старого брюзгу таким, редкость необычайная!
  − Скоро узнаем, − не расположен верить нунцию Экрут. Риаг крутит по сторонам своим острым носиком. Принюхивается к неприятностям или вынюхивает хорошее?
  Дорога неторопливо сворачивала к реке, проваливалась каскадами трудных спусков и как с ладони стекала на берег. Восхитительный и величественный водный простор, заполнен тяжелыми неповоротливыми галерами, глубоко осевшими от грузов, воздушными ялами, белопарусными куттерами и кэтами. Южный Гривец широк и места хватает разойтись и купцам и рыбакам.
  Цепкий взгляд Экрута провожал и встречал речные суда. Риаг вертелся в желании спросить, но задавать вопросы нунцию или бейлифу бессмысленно. Что они понимают в торговле, в судоходстве и товарообороте?
  − Вы заметили, по течению идет меньше груженых судов, чем против? - не сдержался Экрут спросить, без особой надежды на обстоятельный разговор с нунцием.
  − Нет, сир. Не придал этому должного значения. А это так важно?
  − Еще как важно! Еще как! - вдохновился Экрут возможностью выговориться. - Товар из Восса и Дуфура идет в Гензан, а оттуда дальше. Таких судов больше. Туат живет с торговли! Продает и перепродает. И очень мало, из десяти только три идут груженными в обратном направлении, покупает!
  − Сир, вы слишком много хотите от слуги Господа. Перипетии торговли для меня тайна великая.
  ˮИ плохо!ˮ − недоволен Экрут. - ˮПастырю чужды интересы приданных его попечению!ˮ
  − Меня поразило другое, сир. В городках и вдоль дороги очень мало лобных мест и виселиц! - делился уже своими наблюдениями Гердт. - В чем усматриваю почтение к закону, - хвалит нунций подданных Экрута. В такую чудную погодку грешно думать дурно.
  − Положим, почитают они его не больше, чем в других пределах Кайоны, но отправляют воров на каторгу, в рудники и мраморные карьеры, − пояснил Экрут очевидное. - Зачем пропадать рабочим рукам!
  − Разумно! - согласился нунций. Ах, он согласится с чем угодно! Какое солнце! Какой воздух! - От мертвых польза только червям!
  В Гензане оставались не долго. Сбить дорожную пыль и подкрепиться. Однако Экрут не отказался посетить набережную и склады. Тан Гензана, Яг Трови, неодобрительно отнесся к плебейским склонностям риага. По его убеждению, вколоченному тяжелой дланью покойного родителя - светлая ему память, владетеля короны должно интересовать: боевитость рот и баталий, земли и деньги для награждения преданных и верных слуг, и наличие наследника мужеского пола. Но, похоже, ничего из перечисленного риага Экрута совершенно не заботило. На Трови даже снизошло крамольное и колкое как гвоздь озарение. Из все столичной кодлы, понаехавшей к нему, сынок Гильфа меньше остальных подходил на верховную должность. За то мытарь из него отличный! На вид определяет сорта и качества сукна, ведает цену и запросто ловит нечистых торговцев на обмане.
  − Э, братец! - радовался Экрут. - Товар похоже с душком! От рыбалей? Не может тусса* стоить полмарки за фут! Никак не может. Доставить сюда издержек несчетно! Ткани цена марка, а то и полторы! А в Кэффе она по две идет и не залеживается!
  Хозяин товара бледнел, краснел и пробовал отбрехаться. Дескать, остатки, товар подмочен.
  Экрут утешал его, хлопал по плечу.
  − Ну-ну любезный! Я не бейлиф, но ты все-таки с ценой порядок наведи. А то стыдно за тебя.
  Нунцию и тану он объяснил следующее.
  − Чем дороже товар, тем выше доход. Чем выше доход, тем выше статус торгаша, чем выше статус торгаша, тем больше взимаемый с него налог. Чем больше налог, тем меньше у меня головных болей эти самые деньги искать, собирать и занимать, − и мелко захихикал, − А уж пересчитать, перемогу гордыню, пересчитаю!
  И Гердту и мар-Трови его объяснения пустой звук. Им ли заниматься подобным? Но риагу не перечили, соглашались, дружно кивая.
  Здесь же в Гензане попробовали знаменитой селедки, малосольной и икристой. Экрут щедро расплатился, нахваливая деликатес. Сам же, не гнушаясь запаха, кишки выпотрошил, плавники оторвал, тушку очистил. С руки угостил Саскию. Бедняжку укачало в повозке, тошнило.
  ˮУж не наследника ли заделал?ˮ - заподозрил Трови. Но сам своей мысли побрезговал. Страшна больно... Саския.
  До Дуфура добирались еще два дня. Экрут терял терпение.
  − За что не люблю путешествия, в них определенно нельзя заняться, чем-либо полезным, − жаловался риаг Саскии Нелль, прижимаясь к теплому боку. Та была с ним полностью согласна с небольшим дополнением. Путешествовать еще и неудобно. Лишний раз не умыться, не нужду справить, не поесть. Впрочем, она всегда с Экрутом соглашалась, когда согласие ничем её не стесняло и не к чему не обязывало. В остальных случаях находила контрдоводы значительно весомей его.
  Дуфур торговый город. Город торгашей. Не даром на гербе крона − старинная монета. На всякой улочке, во всякой подворотне бойкая торговля и громкая мена. На каждом удобном перекрестке затор прилавков. Порой, из-за устроенной толчеи, не проехать. На площадях не фонтаны и памятники - рынки. Не стесняясь торгуют у общественных бань, на ступеньках городского суда, под окнами тюрьмы, у входа в коллектор, у колон храмов и соборов. Везде! Даже на Эшафотной чуть ли не с лобного места деньгу с продажи зашибают! И чем!? Мясом!
  Приезд Экрута прошел буднично. В Дуфуре не любили необоснованно тратиться и уважали экономить. Событие, сулившее лишь дополнительные расходы, а двор риага расходы и еще какие! не воодушевлял ни Совет туата, ни многочисленно городское купечество, ни цеховые гильдии коих пруд пруди, ни прижимистых обывателей. Обошлись без вручения ключей, без долгих речений, вместо дорожки из свежих цветов постелили тканую, порченую молью. Зевак не подпустили и близко. Прибывший с риагом двор, человек сорок, частично определили на проживание в один из фахверков взятых в аренду. Домик не велик, но уютен и опрятен. Частично отправили в казарму. Женщин разместили в монастыре Св. Урсулины. Как-то обустроили, вложившись малой денежкой. Заверили риага, жилищные неудобства временны. Соврали, конечно.
  Воздав должное скромному гостеприимству и не менее скромному хлебосольству, Экрут загорелся смотреть город. Он хотел увидеть, обнюхать, потрогать Дуфур. Пядь за пядью, шаг за шагом. Доедая лимонный мусс, риаг тыкал серебряной ложечкой в тех, кого желал видеть в провожатых.
  − Вы, Эммер.
  Купец только присутствовавший, но в обеде не участвующий − не всех кормили, учтиво поклонился. Учтивость учтивостью, а радость невелика. Муторно в глаза заглядывать, в речах заискивать.
  − С превеликим удовольствием, сир, − отозвался Эммер.
  Удовольствия на его бородатом лице не наблюдалось.
  − Пожалуй, вы... Дейтт,
  Второй кандидат проворно отвесил поклон, да еще ножку назад отставил и ручкой... ручкой до полу. Лучше всякой танцовщицы. От нахлынувшего счастья купец и не вспомнил, ни его самого, ни Эммера риагу не представляли и узнать о них он мог только загодя.
  − Мессир Горв.
  Глава Совета, конечно, был несколько сконфужен. Его имя не прозвучало первым. Но как человек осознававший скромность свои дарований и заслуг, порадовался и такой очередности. Не забыли!
  − Мессир Фольч, − ложечкой трясли в воздухе - не вздумайте увильнуть!
  Полная неожиданность! Мессир Фольч предпочитал оставаться в тени при всех проистекающих городских событиях.
  − Сир. Всегда готов оказать вам посильную услугу!
  Нарядите кряжистый дуб в пурпуэн, наздевайте висюлек и пристегните к поясу меч вот вам и Маттиас Фольч. Кто с ним общался, находили его скучным, те кому довелось выслушивать его суждения находил тана занудным, те кто наблюдал за ним, считали Фольча себе на уме. И были правы. Ум Фольча работал исключительно в двух направления. На благо родному городу и на благо собственное. Увы, не в равных долях, каким бы патриотом Дуфура он себя не мнил.
  С первого взгляда, с первого слова и жеста, риаг Фольчу не глянулся. В отличие от других, ему Экрут крысу не напоминал и близко. Актера плохо справляющегося со свой ролью. Не потому что бездарен, наоборот - талантище! Зрителей считает простаками и деревенщиной.
  − Посмотрим, посмотрим! Готов ли...
  Назначив выездную компанию, Экрут поднялся из-за стола и потребовал, потирая лапки.
  − Показывайте!
  Просто и ясно. Без всяких конкретных уточнений что и чего? немало озадачив купцов. В любом городе найдется пара-тройка местечек, куда ни то что приезжему, но и не всякому коренному жителю соваться стоит. Целее будет.
  − Сир, мы завсегда готовы, − переглянулись Эммер и Детт. Здесь они, пожалуй, помянули худым словом городскую прижимистость. Накормили бы от пуза, глядишь риаг в дороге умаявшись, отправился бы спать, а не затеял выезд в город.
  − Сир, ваша охрана! - напомнил ему мар-Говр.
  Экрут сделал удивленные глаза.
  − В купеческом городе? Охрана? Вы смеетесь, тан!
  − Не было бы урону чести, − не согласен мар-Говр.
  − Только не начинайте! - противился Экрут. Таскать за собой два десятка сопровождающих? Долгое занятие получится!
  − Сир, можете на меня положиться! - влез Фольч. Его слову можно верить. Мечу, впрочем, тоже.
  − Все-таки не помешает взять винтенара с его парнями, − беспокоился Говр, сдувать пушинки с риага.
  Экрут победил в споре и охрана осталась отдыхать. Захватили лишь пару посыльных.
  Старые Ворота, Старая Площадь, Старая Ратуша, Старый скотный рынок....
  − А новое? Новое у вас есть? - не терпелось Экруту поскорее раскрыть городские секреты.
  Купцы расстарались и отвели риага к пристаням и новому мосту. Красавец-мост напоминал резное коромысло. Взгляду приятно, а взойдешь, дух запирает от высоты и речных панорам!
  Примечательным обзором Экрут любовался недолго и потребовал лодку, осмотреть сооружение с воды. Решение подозрительное. Не надоумил ли кто?!
  − Это куда годится!? - углядел риаг крошащиеся швы опор-быков и зыркнул на Эммера. - Кто подрядчик? Пусть устранит! Я проверю!
  ˮНастучали, сучьи дети!ˮ - насупился купец. - ˮЕще штаны не сняты, а уж лизать приноравливаются. Тьфу!ˮ
  Инцидент с мостом отошел на второй план при посещении перестраиваемых пристаней. Экрут едва не хлопал в ладоши, как ребенок.
  − Ого, развернулись! - толкался он с инициатором перестройки, Рафертом Эммером. Чтобы риаг сказал, узнай, мост возводил тоже Эммер? Отчего-то купец уверен, риаг знал.
  Экрут скакал среди куч, стоп и отвалов всякого товара, с ненасытностью вдыхая речной воздух. Бриз пропитан флюидами дальних стран, куда ему не попасть. Запашист выловленной рыбой, обожаемой в любом виде. И в сыром в том числе! Прян от специй и трав, которые не суждено продавать. Как не подосадовать! Он отлучен от торга, гама и склоки! Ему заказано все, чем он так страстно желал заниматься.
  В доках Экрут полез смотреть только что спущенную на воду, галеру. Конструкцию судна изменили, укрепили, расширили, сделали маневренней. Создателю было чем похвалиться. Экрут обошел палубу от носа до кормы, спустился в трюм. Почему здесь так, а не эдак? Сколько возьмет на борт? А сколько прежде? А осадка? А течи? А чем воду удалять? А это что? А вот то? А то? Судовладелец благоразумно спрятался за спину судостроителя и тот отдувался по полной, перед въедливым риагом.
  Разобравшись с тонкостями судостроения, Экрут причалы не покинул. Собрал вокруг себя небольшую стайку судовладельцев и речных лоцманов. Обстоятельно и дотошно выспрашивал о количестве судов, владельцах, о препятствиях и трудностях хождения вниз и против течения. И те и другие подробно отвечать осторожничали, но были принуждены рассказывать. Простые ответы риага не устраивали. Он даже пригрозил, вроде как и в шутку.
  − С вас что? Клещами тянуть? Так с этим спешить не стоит. С клещами.
  Подробностей в речах подданных заметно прибавилось. Выложили что знали. Не все. Иначе что за купцы! Но большую часть слили.
  Закончив разговор, Экрут с сожалением покинул реку. Он не побывал на складах, не заглянул в учетные книги, не поговорил с ремесленными людьми. Много чего не сделал.
  В Нижеградок, на лобное место опоздали. В огромном костре догорали пастушок Гийом*, его корова с которой он состоял в порочащей связи и вязанка хвороста, на которую мерзавец взбирался, постыдную связь осуществляя. Собственно, смотреть уже было не на что. В бушующем пламене чернели обгоревшие ,,куклыˮ тел.
  Далее Августинский рынок. Не просто ряды прилавков из свежеоструганных досок, а именно рынок. С въездными воротами и божеским взносом.
  − Сколько просите?
  − Полпенса с продавца. Вне зависимости, сколько завезет товара.
  − Мудрецы! - похвалили Экрут и кинул монету в ящик сборов. - Чем больше привезет, тем ему дешевле.
  Купцы порадовались, риаг, а подмечает такие тонкости!
  Первоначально земля рынка предназначалась для монастыря Святого Августина, божьего человека. Но купцы подумали, для чего святому столько места, когда сам он обходился меньшими благами? Подумав, порешили - незачем! Августину поставили часовенку, незанятую площадь пустили под торговое дело, а здешнему проту жаловали тысячу грот в качестве взноса на богоугодные свершения.
  Не задержавшись на входе, Экрут припустил в торговые ряды. Пробовал спелые арбузы, сгрыз грушу, отважился отведать заморского плода именуемого дуриан.
  − И вкусный? - спросил он, принюхиваясь к ужасной вони фрукта.
  − Кто распробовал, − щуриться хитроватый торгаш. - За уши не оттащишь!
  − Ну-ка давай, − осмелился риаг.
  Торгаш сделал вид, не расслышал. Экрут потряс кошелем.
  − Сир! - воззвал Говр, уберечь от дегустации. Фрукт не здешний, кто знает, как организм воспримет экзотику. Все-таки не привычная зубам и кишкам репа!
  − Ммм! - восхитился Экрут, вкушая фрукт. - Недурно, недурно! Надо угостить Саскию.
  Завершив пробы, долго прохаживался по рядам, спрашивал цены, торговался, обижался когда ему уступали.
  − Что ты за торговец, если я только рот разинул, а ты сдался! И в чем же твоя выгода? В чем? - сердито водил носом Экрут и сжимал лапки в кулачки.
  − Так из уважения, сир!
   − Из уважения? А с чего тебе меня уважать? А? Вот возьму и повышу налоги в три раза? Тоже уважать будешь!? - пугал Экрут озадаченного купца.
  Не прошел риаг и мимо прилавком с сукном, чуть ли ни на зуб пробовал качество материала.
  − Сэйфур из Фароза возишь?
  − Нонче нету, сейфура. Накладно. Шендам такую пошлину ломит, разоришься.
  − Банак не вижу? Разобрали?
  − Не торгую. Нет хорошего качества.
  − Неужто плохо стали делать?
  − Делают дОбро. Нам остатки достаются. Мороки больше.
   − А цены-то у тебя братец ого-го!
  − Так из-за Шендама! Опять сборы подняли!
  − За какие такие грехи?
  − А они объяснят? Хочешь, бери, говорят, нет, ищи в другом месте. Скоро с шеи на голову сядут!
  − Говорят на борьбу с пиратами, − подсказал Фольч причину поборов.
  − Хорошее дело.
  − Хорошее, но накладно.
  Торговец готовой одеждой, что подсолнух, рыж и улыбчив. Манерами обходителен, предупредителен и вежлив. Словам риага внимал как откровению божьему.
  − Вот посмотри на мой пурпуэн и мессира Дейтта. Видишь разницу?
  − У мессира вроде с блесками.
  − Пусть мой не такой и нарядный, но прочней. Ему и через пять лет ничего не будет, а у мессира Дейтта черз год полиняет!
  − Я его уже два года ношу, сир, − пояснил Дейтт.
  − Вот-вот. Годик и слуге отдашь! Локти вылезли, нить порвалась, ткань поползла. Слабое сукно на пошив берешь. Не ноское, − риаг подмигнул торговцу. Мол, знаю почему. - Мудрец ты братец.
  − Не без этого, − признался рыжий.
  Лишь через три часа Экрута выманили с рынка. До печенок достал и купцов и сопровождающих. На что Говр - святое терпение и тот шипеть начал.
  Строительство странноприимного дома риаг смотреть не стал, не заинтересовало. Хотели каналом риага удивить - не удивили, но похвалы от него удостоились.
  − Мудрецы!
  Очевидно, ,,мудрецˮ служило у риага высшей оценкой находчивости и предприимчивости человека. В торговле во всяком случае.
  Канал обошелся городу дешево. Под него использовали старый крепостной ров, вырытый когда-то для обороны от беспокойных юашей. Со степью худо-бедно мир уже лет десять. Ров, без догляда стал зарастать, вот и нашли ему лучшее применение. Не все в нем собак топить, да лягушкам жить!
  − Зерном дорого торгуете, − укорил он Дейтта и Эммера.
  ˮИ об этом знает,ˮ − не доволен строитель моста.
  То, что у купцов доли в хлебном деле они не очень афишировали. А то что Фольч в ,,интересеˮ участвует и сами не ведали.
  − Так дорого и достается. Из далека возим. А Шендам цену ломит за провоз. Через него продовольствие доставлять дорогое удовольствие. Ложка зерна станет дороже самой ложки! У соседей по крохам собираем.
  − Сами растите. В Худдуре земли пахотной до горизонта!
  − Юаши нас и на сто шагов к своим пределам не подпускают!
  − Не подпускают, потому что и не стремитесь. А хотели бы давно весь Кайонаодх кормили, а не побирались с мира по нитке.
  − Не получиться, − подключился к разговору Фольч. − Мы там за последние клочки держимся. Уйдут гарнизоны и степным городкам конец!
  − Надо чтобы не ушли! Поставьте фактории. Торгуйте! Втягивайте степь, приучайте к цивилизации. Не мену вводите, если только на первых парах закрепиться, а торговлю. Не бусы с зеркалами как дикарям с островов поставлять, а стоящий товар. Инструменты, одежду, оружие плохонькое. Мало ли чего! А степняку приобрести вещь что-либо свое понадобится отдать, ценное. А что в степи ценное? Скот и земля. А вы только за золото продавайте, за звонкую монету. А где юашу монеты взять? У нас. Скот продать, землю, на службу поступить. В туже охрану! В дозоры.
  − Это сколько времени пройдет?! - вздыхает Дейтт.
  − А вы бы хотели завтра получить? Не завтра и не через год. Но через три-пять будет! Можно организовать новые септы или танства и сажать тех, кто будет приглядывать за землей и за степняками.
  − Не уступят они нас свою землицу.
  − Свою не уступят. А чужую? У них там, что не год свары да битвы. Чего бы трофеи не спустить. Надоумить только надо. Сегодня сто акров, завтра тысячу продадут и пойдет дело. Тут как с малым дитем. Сперва ты его кормишь, потом он уже сам ест, а затем уже и тебе кусок подаст. Не забывайте. Худдур к горам подходит. А там руда, жилы золотоносные, камни.
  − С горцами еще та морока.
  − Морока с глупыми да ленивыми. С остальными честная, − у риага рот до ушей в улыбке, − торговля.
  Покатались еще. Предложили подняться на звонницу Матрония. Историю занятную рассказали. В сильный ветер скрипят в ней перекрытия - стонут души погибших строителей.
  Предложение Экрут отверг.
  − На ворон смотреть?
  Ну, положим, посмотреть с высоты было на что, но Экрут боялся высоты. Мягчел членами и раскисал душой и умом.
  Мотание по городу риагу нисколечко не наскучило и грозило затянуться до полночи.
  − Голубятни не видел у вас? − спросил у он провожатых, повергнув в немалое смятение. − Не уж-то все по нерушимым заповедям Господа живут?
  Дейтт, простая душа, видевший Саскию Нелль близко, сердобольно подсказал.
  − Что поскромней в Слободке Булочников. Солидные у монастыря Святого Лаврентия.
  − Монахи как? - посмеялся риаг над таким соседством.
  − Все живые люди, − пространно ответил Эммер, поглядывая в сторону Фольча. Тот не видел повода для волнений. Ремесло конечно постыдное, но доход с него не плох.
  − Заедем, посмотрим вашу Слободку, − объявил риаг.
  − Это ж крюк какой! - отчаялся Говр загнать Экрута домой.
  − А куда спешить? Совет без меня не начнется.
  Еще до въезда в злачное место, риаг поманил из подворотни жующую булку шлюху. Девка подошла, вытерла жирный пальчики о кружавчик, поклонилась. Вежливо.
  ˮИшь ты фифа,ˮ − понравилось риагу обхождение.
  − Желаете чего мессир?
  − Сколько просишь?
  − Смотря куда пристроитесь, − не торопилась называть цену девка. - И сколько вас будет.
  − Без изысков.
  − За сиську и бесплатно потрогать дам. Или посмотреть товар желаете? - языкатая девка поддернула подол до колена.
  − А выше чего? - извострился Экрут. Он так сжался в седле, что более походил на заморенного подростка, чем на мужчину.
  − Стесняюся, − гоготнула шлюха.
  Ей кинули пенс. Подол взлетел к горлу. Девка повернулась вокруг себя, блеснув ягодицами.
  − Так сколько?
  − Ежели вовсе местно, − девка ткнула пальцем вперед и взад, − три пенса.
  Фольч ради любопытства оплатил забаву риагу.
  − Так куда пройти, мессир? - подобрала монеты девка. - Или наскоряк, в подворотне?
  − Потом отработаешь, − махнул ей рукой Экрут.
  Девица вернулась выглядывать клиентов.
  − Налоги платят?
  − А то как же.
  − Надо лечебницу для них открыть, − Экрут мелко захихикал. - А то вот братец мой не уберегся....
  − Так ведь дорого...
  − Дорого самому лечиться.
  − Не вижу смысла...
  − Путный хозяин за скотиной всегда приглядывает, − мудрствовал Экрут поглядывая на Фольча.
  Вот тут уже тан забеспокоился. Для только что прибывшего в город, риаг подозрительно много знал. Вопрос на сколько много Фольча взволновал еще больше!
  Проехали дальше. Экрут со внимание оглядывал улицу. Будь его воля, в каждое бы окно заглянул. Возле одного плохонького домишка остановился. Втянул воздух носом.
  − Суп то с бараниной, − проинформировал он спутников.
  Те, поочередно, втянули воздух. Суп да суп.
  − Гм..., − остался недоволен их реакцией Экрут.
  Еще полчаса езды от Белой Башни до Толстухи и в Слободке.
  На улице обычный мусор. Ни чисто, ни грязною. Кое-где брошены деревянные мостки. Над дверями не просто вывески, а гирлянды резных крашеных цветов, фонари. Большинство вывесок выполнено резьбой по дереву. И уж совсем завалящие в красках. Из ближайшего ,,Причал на чалˮ лилась музыка и гремел пляс.
  − Зачем это вам, сир? - не вытерпел Дейтт. Рынок он еще понимал. Ну, пристань! Но Слободку?! Голубятни?
  − Дело до той поры дело, пока прибыль приносят. Шлюхи не чем не хуже речных судов. Или я ошибаюсь?
  − Так ведь не очень то и велика, − не сведущ в доходности голубятен Дейтт.
  − По сезону, − вроде как невпопад брякнул Экрут.
  После Слободки, так же не спеша с остановками, повернули к собору Святого Марциана. Только-только под крышу подвели.
  − Смотри-ка и попы не бедствуют. Вроде не торгуют, − бегло осмотрел строительство Экрут, но и этого хватило увидеть розовый мрамор из Бойте.
  От собора, наконец, повернули и отправились до дому.
  Совет собрался в расширенном составе, что не часто, но бывало. Купцы покрепче, цеховые − два-три человека, прочие заинтересованные люди. Всякого рода сходы и встречи не по собственной инициативе, воспринимались в городе с настороженностью. Обычно с них денег трясли. Причем не в долг, а на ветер. Отдайте и не вспоминайте! А как риаг поступит? Зря что ли во все дыры своим носом крысиным лез, лапками трогал, беседы вел, расспрашивал? Даже в городскую ,,жопуˮ т.е. канализацию заглянул!
  − Весьма признателен вам за познавательную прогулку, − поблагодарил Экрут и оглядел томившихся ожиданием. Что дальше? - Отправляйтесь по домам. День был трудным. Мессиры, − это уже к танам. - Всем доброй ночи. Увидимся завтра. Бейлиф Куэ останьтесь. И вы мессир Гердт и вы Говр. Дейтт и Эммер обязательно. Мессир Фольч без вас никуда!
  Экрут как-то по-женски махнул ручками, остальные - кыш!
  − Совет переносится? - спросил его Эммер.
  − Отчего же. Совет будет. В том составе, в котором назвал.
  − Но, простите, сир! У нас не принято....
  − Было не принято, было..., − поправил риаг.
  Это совсем другой Экрут. Не тот, что таскался по городу, рассыпал охи и ахи, что горох по бубну. На недовольство и ворчание городских, пискнул.
  - Бейлиф, обеспечьте порядок. Пока это ваша обязанность.
  Куэ вежливо выполнил просьбу риага.
  Закрылись двери, воцарилась тягостная тишина. Мар-Говр гадал, о чем его спросят и как ему на то отвечать. Он не был силен ни в политике, ни в управлении, ни в торговле. Именно таких и назначают или выбирают на высшие должности. Поскольку сам решить вопросы не сможет, понадобятся советники. А вот в советники попадают те, которые во всей лиховерти денег и власти разбираются. И всем хорошо. Дела не стоят, деньги текут и есть человек, с которого спроситься ежели, что криво.
   Бейлиф хмурился, ему очень не тонко намекнули о его пока исполняемых обязанностях. Нунций пялился в унынии в окно. Его неведенье в управлении и торговле слабый иммунитет, спрос будет. Только за что?
  Эммер загадывал себе выволочку за злополучный мост. Он уже прикинул, сколько надо отрыгнуть, чтобы не выдрали заглоченное вместе с желудком. Фольч пытался сообразить, почему оставили тех, кого оставили, а можно сказать назначили в новый совет. По-че-му? Любой ответ его не радовал. Риаг знает о них гораздо больше, чем следовало бы знать. Но что гораздо хуже, сведенья он добыл загодя. И, следовательно, есть люди которые своей охотой или чужой волей, но поделились некоторыми (знать бы наверное какими!) городскими секретами. И кто эти покладистые люди? Свои или пришлые. Если свои, значит, почуяли за риагом силу. Почему он не чувствует? Или почувствовал, но еще не понял, не осознал, а главное не принял! А чужие? Неужто, так легко пролезть святая святых Дуфура? Фольч даже зауважал Экрута. Заморыш заморышем, а вон как в дела влез. Как-то дальше обернется? А обернется так. Либо он без риага обойдется, либо риаг без него. Затевать что-то совместно, значит поступиться чем-то в пользу Экрута. А чем он может поступиться? А тем.... Плохо сие...
  − Весьма примечательный у нас город, − похвалился Экрут, пристраиваясь на край стола и весело болтая ногой. - Богатый. Что? Не так Говр?
  − Сир, город у нас действительно примечательный. А богатый или нет... куда нам до столицы!
  − Не прибедняйся, не прибедняйся, − погрозил ему Экрут. - Денег у вас полно, − и шутливо протянул руку к Святому писанию. - Свидетельствую в том.
  Все как бы посмеялись.
  − Откуда же полно, сир! - вздохнул Эммер. Купеческое чутье подсказало, обдирать их будут не милосердно и многократно.
  − Откуда? С торговли. Не из воздуха.
  − Так сколько с торговли-то! На прожитье! - поплакался Дейтт. Уж на что простодыр, но и он почувствовал неладное.
  Эммер и сам улыбнулся. С его-то рожей канючить о бедности. Один пурпуэн в сто грот ценой.
  − У вас самый захудалый бордель лучше, чем в Кэффе добрый ремесленник живет, а то и купец. Шлюх не очень много, и те ухожены. А коли такого добра в городе мало, значит, порядочные женщины в низкое ремесло не скатываются. Или за хозяйством присматривают или на шее мужниной сидят, или трудятся где. А раз есть с чего черни кормиться значит, не только торгуете, но и цеха работают. А на пристанях? С худой жизни новые галеры не строят. Я с моста глянул − полная река. Значит в достатке чего на новых галерах доставлять. А склады? Не будки какие, а добротные. Внутрь не заходил, не знаю что там, но по виду не пыль да мыши. И порядок! Главное, порядок!
  − Так чем мы хуже то остальных?
  − Дело не в том хуже вы или лучше.
  − Воевать будем, − высказался Фольч, как можно короче. Много слов скажешь, другие промолчат.
  − Если бы только воевать! - посочувствовал Экрут. − Вы знаете на каких условиях я отправлен в Голадж? Или подомну всех или это кто-то проделает другой. Это полбеды. Я и другой, вам все едины. Но Кайонаодх под корону Асгейрра встанет.
  − Разорить решили! − вздохнул Куэ, чего от него не ожидали.
  − Легко хотите отделаться, мессиры голаджцы, − уже не стал сочувствовать Экрут. − Будите жить не как бог на душу положил или предки завещали, а согласно единым законам Асгейрра. Вольности и свободы отменяются. Был туат и нет туата. Межи и границы упраздняться.
  − Это что получается..., − заморгал глазами мар-Гонт.
  − А что получается? Не попробуешь, не узнаешь. Но лучше не пробовать. Таково мое мнение. Воевать, конечно, все одно что деньги на ветер выбрасывать и растрачивать людишек к делу пристроенных. Умелым занятие пустое − оружие ковать, лавочнику − мечом махать. Пашни немногие конскими копытами поганить, избы-деревни жечь, города рушить. Торговлю в убыток и не малый вводить.
  ˮТак, так, так!ˮ - приободрился Эммер. Неспроста ведь разговор затеял. Что-то попросит? Денег вестимо!
  − Стране со страной конечно выгода биться есть, при условии, добычу снять. А междоусобица выгод не имеет. Оружием поля не вспашешь, вкусный дуриан не вырастишь и не съешь. Потому воевать воздержимся...
  ˮУффф!ˮ − в едином порыве выдохнули Говр и Эммер.
  − ... по возможности. Сами на рожон не полезем. Однако, и в данном раскладе можно в прибытке остаться. На мой взгляд, у войны одно несомненное достоинство. Что в мирное время стоило дорого, в одночасье приобретешь за полцены.
  − А не зазорно на людском горе деньгу сшибать? - вставил свое слово нунций.
  − Кому зазорно, пусть молятся больше. Может с молитв тех храм краше, чем Марциану поставят.
  − Обычно наоборот. Цены вверх скачут, − поправил Эммер. - Хлеб ...
  ˮА что вам говорено про Худдур?ˮ
  − ...справа воинская...
  ˮА про горцев?ˮ
  − Не на все, − хитро водит носом Экрут и потирает лапки. - Как вложитесь, мессиры, такую с того отдачу и поимеете.
  Он сделал паузу. Самому отдохнуть. Тарабанил - запыхался.
  − Так для чего же надобны деньги? - расстроен мар-Говр. Не понятно ему куда вкладывать? В наемников?
  ˮКуда гнет?ˮ - беспокоился Фольч.
  − На все! Слишком много может случиться, что бы вот так сейчас сказать, за это столько, за это столько, а за вот это и вообще платить не стоит, но придется.
  ˮЗагадки загадывает,ˮ − разочарован Фольч. - ˮКогда разгадывать будет?ˮ
  − По сколько? - теребил риага Дейтт.
  − Сами определитесь. Хоть десятину вносите. Вы мессир Эммер, убедите в том купцов. А вы мар-Говр послужите гарантом их исполнительности. А вы бейлиф будете гарантом того, что нерадивые получат по заслугам. А вы нунций обяжите своих подчиненных в церквях объяснить народу, что деньги не на карнавалы собираются. На том совет завершим, − пресек всякие споры риаг. − А на вас мессир Фольч я возлагаю обязанности канцлера. Будете отдуваться за всех, но и спрашивать со всех будете.
  − Польщен, − только и выдавил Фольч. Когда тебя осыпают милостями, смотри не прозевай оплеуху. А то, что оплеухами приветят Фольч не сомневался.
  Вечером, ластясь и мостясь к Саскии, Экрут признался.
  − Они настолько богаты, что не скрывают своего богатства. Не пойму только. Не умеют или не боятся?
  − Ты о ком сейчас?
  − О Дуфуре в общем, а в частном о Дейтте, Эммере. И ты была права, Эммер и Фольч ворует. И не просто ворует, а много.
  − Это так очевидно?
  − Если покопаться.
  − Остальные честней?
  − Это еще предстоит выяснить.
  Экрут заткнулся поцеловать любовницу. Долго слюнил губы, неумело совал язык в её приоткрытый рот. Саския отвечала, в меру желания. Возня её не возбуждала. Вкус его слюней напоминал раскисший холодец.
  − И как ты поступил? - спросила Саския когда Экрут от нее отлип.
  − Дал Фольчу больше. Но вот думаю, не много ли он займет места у кормушки.
  − Сомневаешься? Не жадись, − попросила Саския. Она знала, как не понравиться исковерканное слово Экруту. Но по-другому нельзя. Он ведь собирался - жадничать и что неприятней, опять вознамерился целоваться.
  - Место у трона должно стоить дорого, − грел он руку на её плоском животе. Вторую подсунул под не менее плоскую задницу.
  − Когда это будет настоящий трон, − не очень-то считалась с его самолюбием Саския.
  Они опять целовались. Она опять сосала его язык, с неприязнью ощущая его эрегированный член у себя под боком.
  − Здесь живут люди, которые думают, что кто-то разобьется для них в лепешку.
  − Ты же не станешь их разубеждать в обратном?
  − Конечно, нет!
  Рука Экрут нашарила грудь любовницы и торчащий сосок. Ей было холодно, он думал от выспевающего желания. От его лап! Сколько раз Саския задавалась вопросом, что он чувствовал, облизывая её соски. И находила лишь один правдоподобный и честный ответ - ребра. Природа обделила в размере груди, очевидно не рассчитывая на её материнство. Впрочем, и в остальных местах она не оказалась щедра. Впалый живот, плоский зад, мосластые ноги.
  − Ты заменишь Говра?
  − Обязательно. Его не за что хвалить, но и повесить не за что. Тут нужен человек деятельный.
  − Фольч уже занят. Эммер?
  − А если ты?!
  Она не уклонилась от его поцелуев и ласк. Не в благодарность. Пока он возился, тычась во все места, что слепой щенок за титькой, было время подумать. Экрут собирался усложнить себе и ей жизнь. В Кэффа этот трюк бы и прошел. Но не в Кайонаодхе! Править женщина еще могла, но не управлять! Существенная разница! Огромная!
  − Оставь Говра и препоручи мне.
  − Ты этого хочешь? Зачем?
  − Найду причину его повесить или наградить.
  − Я думал, тебе будет приятно заниматься делами лично.
  − Будет проще, если ими будет заниматься Говр под моим присмотром.
  − Я могу проявить монаршею волю.
  − Волю да, но не глупость, − произнесла Саския, покрываясь мурашками. Холодная влажная лапка Экрута полезла ей под ночную рубаху.
  − Пусть это будет самодурство.
  Саския прислушалась к отяжелевшему дыханию Экрута. По её убеждению он переставал сносно соображать, как только эрекция набирала достаточную крепость.
  − Не будет. Как они восприняли известие воевать?
  − Подразумеваешь платить?
  − Ни одно и тоже?
  − Они осознают необходимость зла, выраженном в денежном эквиваленте. Я мог бы им назвать сумму. Но будет лучше если они сами её установят.
  − Надеешься получить больше?
  − Я получу ровно столько, сколько потребуется. Как только определюсь с союзниками.
  − Только не Эерих!
  − Почему же?
  − Он никто. А если у него достанет ума выжить, он может стать проблемой. Проблемой, но не союзником. И мертвый он будет куда полезней.
  − Мертвых союзников не бывает.
  − Эта наилучшие союзники. По крайней мере не ударят в спину.
  − В этом есть свой резон. Но и не Дуанн.
  − Дуанн это прежде всего Веронн, − согласилась Саския. − Тебе с обеими сразу не договориться. Не хочешь попробовать с Киффом?
  − Из Киффа никудышный союзник. Хуже он только в качестве врага. Пустоглазый будет действовать вопреки выгоде и здравому смыслу и логике. Он будет действовать сам по себе и сам для себя. Так какой с него прок? К тому же викарий не спустит его с поводка.
  − Уже спустил. Кэффа далеко. А Элори?
  − Я с ней за всю жизнь не перебросился и десятком слов. Так уж сложилось. Как же мне с ней договариваться сейчас?
  − Я понимаю, к чему ты клонишь.
  − Ты получила письмо от Януша?
  − Днем.
  − Он согласился? − возился риаг, путаясь в подоле ночной рубахи любовницы.
  − Раздумывает, стоит ли ссориться с королем.
  − А со мной?
  Ей не обязательно раздвигать ноги и облегчать ему задачу. Он спокойно доберется к цели и так, но она раздвинула. Акт понимания и подчинения, а для него признак победы.
  − Он думает.
  − Он не верит в себя или в меня?
  − Януш оценит свое неверие.
  − А ну как спишется с Медани? Она пронырлива, они быстро найдут общий язык.
  − Она прежде всего злопамятна. Ему не стоит это забывать.
  − К старости злопамятной становиться даже фруктовая муха.
  Пальцы Экрута грубо вторглись в её влажную плоть. Женщина не противилась тому, что он делает. Она давно поняла, мужчинам надо позволять делать то чего они хотят делать.
  − Экки! - вцепилась Саския в плечо любовника.
  − Хотя они идеально подойдут друг другу. Медани через чур любит копаться в грязи, − тяжело дышал Экрут.
  ˮА ты?ˮ − терпела Саския, забывая задыхаться. Если в ней и проклюнулось желание, то теперь оно исчезло вовсе.
  − Ты не прав.
  − А как она справилась с Амюсом? А?
  ˮБоже как долго?! - едва не вырвалось у Саскии поторопить Экрута.
  − Боюсь, он сам этого хотел.
  − Потерять должность?
  − Успеть, спрятаться.
  Саския раздраженно замолчала. Постель не годится для долгих обсуждений и бесед. Особенно когда у собеседника губы и язык заняты другим.
  
  
  
  24. Туат Хюльк. Танство Шанталь. Замок Эсбро.
  
  С плоского взгорка хороший обзор. Дорога в зеркалах подмерзших луж, кочковатая низина, смородиновый пожухлый околок, обвалившаяся часовня и... замок, похожий на сжатый кулак. Толстенные башни стоят плотно, оставляя куртинам минимум пространства. Шагов пятьдесят. Высокие зубцы, узкие просветы бойниц, выносные галереи. Острые когти массивной герсы впились в черную ладонь подъемного моста.
  − Поднять не удосужились, − любовался замком Веронн. Фрайх находил Эсбро прекрасным местом проявить лучшие качества и защитникам и захватчикам.
  − Чему удивляться? После того как им выложили сколько нас, - не контролирует гнев Дуанн.
  Риаг переполнен эмоциями, что кружка хорошим пенным пивом. Сейчас чувства попрут поверх. Было от чего. Вчера вечером, сквайр Арт Бутс, тайком покинул лагерь риага и переметнуться к тану Мюрру. Легко и просто. Не страшась ни дурной славы, не тяготясь данным риагу словом. Наплевав на старых товарищей и крепкую дружбу. Ничего сквайра не удержало от постыдного поступка.
  − Сколько ему отвалят? - с отчуждением смотрел на замок Бусси. В отличие от фрайха он не видит ни башен, ни герсы. А что видит? Замок который им ни за что не взять! Внезапность утеряна. Сил мало. И до предательского бегства Бутса замысел фрайха выглядел бредятиной, а теперь...
  Веронн качнулся в седле, и конь послушно сделал несколько шагов.
  − Что вы там высматриваете мессир? - прорывает Дуанна.
  Он бы тоже высматривал и подмечал, будь с того хоть на фартинг толк. От высматриваний ни зубцы ни башни не станут меньше, а их защитники не разбегутся.
  Скрипеть зубами дурная привычка... Слабоков... Дуанн хлопает лошадь по шее успокоить. Но успокаивать надо его самого.
  − Смотрю, где нашего перебежчика вздернут.
  − С чего вы взяли? - не верит в возмездие Бусси. Последнее время он мало чему верит, а когда его неверие не оправдывается, старается не показывать удивления.
  − Заслужил, − объявляет Веронн приговор Бутсу.
  − Повесят или нет, нам что делать? - требует ответа Дуанн. Ответ вот что ему действительно нужно. Прямой и честный ответ. Что ему... Что им... Что прах побери делать? После того как ничего сделать нельзя. Проклятый трус не просто предал, он предал его дело. И даже если Бутса, что с того?
  Хорошо видно, суета и мельтешение на стене перетекает на галерею. Минуту спустя, с нее сбросили человека.
  − Аааак!− оборвался отчаянный крик и тело Бутса, не доставая до земли, закачалось маятником.
  − Мюрр оказал нам неоценимую услугу, − удовлетворен Веронн. − Не пришлось гоняться за дураком. И наглядный урок − мы в Кайона. Здесь свои порядки.
  − Если бы нам это как-то помогло, − недоволен Йюхен. Баннерет последним видел предателя и корит себя, что не распознал измены. Перед сном Бутс заглянул распить по глоточку вина и поболтать. Теперь каждый брошенный в его сторону взгляд баннерет принимал за немой вопрос. ˮА ты как? Не рванешь за ним?ˮ И что ответить? Йюхен не оправдывал поступок Бутса, но сквайр был по-своему прав. И если бы не дурость Мюрра с казнью, правота перебежчика вполне очевидна, а выбор стороны правомерен. Йюхен не задавался размышлять, последовал бы он за приятелем. Важнее как долго не последует. Да, Дуанн вытянул его из гиблой передряги, но повод ли убрав голову с плахи, совать её в петлю или под меч?
  − Отнесем безвременную кончину незадачливого соратника к хорошим предзнаменованиям и..., − объявляет Веронн.
  ˮОсталось только подтвердить хорошее,ˮ − не верится Бусси. - ˮЧем-то более весомым.ˮ
  − ...приступим к переговорам, − удивляет всех фрайх.
  − Переговорам? - вырвалось у Дуанна.
  ˮТы спятил, старый!ˮ - горит во взгляде риага.
  − А я подумал - штурмовать! - поддел фрайха Бусси.
  − Со штурмом подождем. Йюхен, командуй, станем здесь, − распорядился Веронн за риага.
  Тому некогда. Он буравит замок взглядом, любуется висельником и не понимает, чем помогут переговоры?
  Застывшая на дороге колонна быстро распалась. Фургон маркитантки съехал с обочины на лужок.
  − Может стоило выдвинуться туда? - Йюхен указал на черные развалины часовни.
  − Надоумить Мюрра на вылазку? К тому же там кладбище, − сходу назвал фрайх, несколько причин не совершать предложенного.
  − Неприятное соседство, − согласился с последним Бусси, но с первым.
  − Было бы не плохо выманить тана, − мечтает Дуанн о легком решении проблем. Он за бой в поле. Хоть какой-то шанс.
  − Незачем дразнить спящего пса до срока, − отказывается Веронн провоцировать владетеля Эсбро. - Винтенар! Готовь переговорщика!
  − Не глупи! Они не примут наших условий. Мюрр не сам по себе, он человек тана Тонда! - сердиться Дуанн. Мысль договариваться риагу претит, если не сказать она ему горше горькой редьки.
  − Переговоры займут некоторое время, − Веронн не собирается считаться с порывами и чувствами воспитанника. Он слишком долго воевал растрачивать нервы на подобные пустяки. - Потому тан не нападет, не принято - раз! Будет держать нас за надутых недоумков - два!
  ˮОдного точноˮ, − изподтишка поглядывает Бусси на фрайха. Тот открыто смотрит на Дуанна. Имеет ввиду риага? Смешно.
  − Ну, вы и скажете, мессир! - ничего не понял из услышанного Сиор Дод. Числиться в дураках юный сквайр не желал. Он крайне болезненно воспринимал любое не лестное мнение о себе. Даже мнение врагов. Юношеская болезнь. Героя должны любить все! Насчет любви к героям, Веронн многое мог бы ему порассказать и имел на то крепкое мнение. Героев чаще ненавидят. Чужие потому что герои, свои за то, что герои! Возможно, любят женщины. Но они любят все яркое и блестящее! Стоит блеску померкнуть или поблекнуть. И где она, любовь? Сказать Доду о том? Пожалуй, не стоит. Жизнь сама его разочарует. Не единожды. А трезвый взгляд на течение бытия приобретается после сотен шишек, оплеух и предательств. Иначе не закрепиться.
  Шумит, обустраивается лагерь. Первым делом разжигают костры, бегут за водой к ручью. Кашевары весят котлы, чинят поварское колдовство из ничего сварганить нечто удобоваримое. Война - погодит, а обед - нет! К столу отчиняют заначки, достают вино и пиво.
  − Скажешь, сир Дуанн предлагает мессиру Мюрру встать под его венценосную руку. Обязуется за верную службу выплатить..., − Веронн прикинул сумму, - ...тысячу грот немедленно и по полтысячи ежемесячно в течение года, начиная с завтрашнего дня. По принятию власти в туате, сир Дуанн отдаст мессиру Мюрру любое старшее танство. На выбор.
  Столь щедрое предложение озадачило Дуанна и не только. Ведь откровенный, не прикрытый брех! Будь у риага такие деньги, была бы и армия. Но похоже Веронна ложь не смущала и он отпрвил переговорщика.
  − Ступай!
  На вопросительный взгляд: А кто со мной? ответил.
  − Сам справишься. А баннероль оставь. Ни к чему она.
  Переговорщик поник. Если не посылают благородного, не дают баннероли, значит впереди верная смерть.
  − Да и не зевай там, − честно предупредил Веронн парня. - И побольше твердости в голосе, − посмотрев как посланца шатает от страха, добавил. − И шаге!
  Когда бедняга отошел на достаточное расстояние не слышать, Веронн вернулся к разговору с Дуанном.
  − От того переметнулся Бутс или нет, задача прежняя, − разъяснял фрайх риагу и благородным воителям. - Забрать замок...
  − И как это проделать? - свирепеет Дуанн. Он не видел ни единой возможности последовать совету наставника. А хотел бы. Очень хотел.
  − ...или же убраться отсюда? - договаривает альтернативный вариант Веронн. Если человеку не оставить выбора он, как правило начинает лучше и быстрее соображать. Но тут фрайх ошибся. Соображать не хотели ни риаг, ни его мизерный двор. Разве что Дод нахмурил брови, означив титанические движение мыслей. Тоже титанических.
  − Из сказанного вами, ни то, ни другое невозможно в силу сложившихся обстоятельств. Как не трудно это заметить, − скис Бусси, − но это заметно подавляющему большинству.
  − Тогда большинство пусть выберет из невозможного, − последовал резкий ответ Веронна.
  Никто не против выбора. Но из чего тут выбирать? Вслух несказанно ни слова, но этого и не нужно делать.
  Визит переговорщика к стенам Эсбро ничего не дал. Беднягу подманили под галерею, спустить послание риагу и облили дерьмом. Наглядный ответ на щедрость риага Дуанна Амаля.
  − И что изменилось? - укорил риаг своего наставника.
  − Ничего, − согласен Веронн. А что еще сказать? Все ждали от него чуда. - Разве что манна небесная для нас просыплется.
  Фрайх проехал вперед, просматривая пути к замку. Что хотел подметить - подметил. Пастушья тропка ныряла и пряталась среди кочек. Бережок ручья, превращенный острыми козьими копытами в топь, хитрый ложок, отлично дополнявший ров, неприметную калитку в левой башне. Замок старый. Очень. Раньше так и строили. Не всегда же ворота расхибаривать. Судя по кустам бурьяна, о существовании калитки не помнили, а значит и не пользовались.
  В Веронна - нечего лупиться! пустили стрелу. Недолет.
  − Старый трюк. Со стены бьют дальше. А эта − подманить. Дескать, безопасно подъехать еще. Десяток шагов и очутишься под градом стрел, − пояснил Веронн.
  Дуанну не надо объяснять. Свежа память, купился на такую простецкую ловушку. Под Крэ. И напрасно положил с полсотни. Риаг даже скосился на Веронна. У фрайха не заржавеет солоно напомнить. Тогда Веронн не постеснялся наорать на него.
  − Шары повылазили, дуроеб!
  В замке отбили сигнал. С поскрипыванием подняли мост. До половины.
  Еще одно важное открытие успел сделать фрайх, наблюдая Эсбро. Ни полиоркетов, ни аркбалист, ни бриколей на стенах и башнях нет. Насколько открытие пригодиться? Собственно штурм, как последний довод с их стороны не отменялся и никакие обстоятельства его не отменят.
  Всадники повернули к лагерю. К озорным огням и суете, запаху еды и голосам. Неверие в собственные силы верная предпосылка краха всех планов. Именно неверие и заставило сквайров в молчании караванной нитью плестись за фрайхом.
  − Мюрр не принимает нас всерьез, − озвучил итог поездки и ,,переговоровˮ Веронн - Здесь правда за ним. Имея такие стены и, я бы не беспокоился. Поэтому времени у нас до утра.
  − А к утру Мюрр одумается и примет наше предложение? Или что произойдет? - говорит от оппозиции Бусси.
  − Возможно, изменится. А возможно или что....
  − Тогда стоит воззвать к божьей помощи! - это уже эскапада Дуанна.
  − Она пригодиться, − соглашается фрайх. − Как и любая другая. Божья или нет.
  У подножья пригорка щиплет травку мерин. Фыркает, охаживает хвостом бока, встряхивает гривой, отгоняет прилипчивых мух.
  Ведьмы (так Веронн величал маркитантку) не видно. Девчонка после эксцесса с перепившим до умопомрачения Ло-Рю лишний раз на улицу носа не показывала.
  Хан пристроился на козлах, изводить деревягу. Вокруг бело от колечек и завитушек стружки.
  В охране фургона тройка бриганы. Мрачные и злые. Мало целый день в дороге, так еще убивца сквайра карауль. Не пожрать, не посрать не отойти!
  Бриганы недружно поприветствовала риага.
  − Во славу сира Дуанна!
  Какова плата, таков и клич!
  − Слушай меня, Кхан, − обратился Веронн к северянину, ибо считал того уроженцем Скарра. - За моей спиной замок. Если любопытно − Эсбро. В нем заперлось с полсотни добрых вояк. Не считая дворовых дармоедов. Допускаю − больше. И добрых вояк и дармоедов. Меньше вряд ли. Он мне нужен. Замок.
  Дуанн не вмешивался, слушал и не смог определить, от кого его больше корежит. От фрайха распоряжающегося от своего, а нет его имени или от невозмутимости Хана. Один требовал невозможного, хотя требовать с подданных прерогатива риага, второй невозможность исполнения понимал, но оба спокойны, будто речь об мелкой услуге или одалживании на выпивку.
  Хан продолжал строгать палку. У Дуанна рука сама отыскала плеть. Огреть паскуду! Перетянуть по роже, до визгу исполосовать, ублюдка! Увидеть панику и унижение.
  − Слезь, когда с тобой мессир фрайх толкует! - уловил настроение риага один бриган. Может когда и зачтется усердие. - А то я тебя....− и замахнулся пикой древком приложить по лбу.
  Наклон обстругиваемой палки изменился, направление движения ножа тоже. Не много, но достаточно. Веронн словно ждал нечто подобного от Хана. От удовольствия аж цыкнул.
  ˮУхлопает дурака,ˮ − отследил направление вероятного броска Веронн. Он представил как нож, скользит поверх дерева, срывается с руки, делает оборот и...
  ˮВ глаз или в шею?ˮ - гадает Веронн, примеряя действие к себе. - ˮГлаз! Конечно глаз!ˮ
  Фрайх сурово глянул на бригана и тот моментально потерял воинственны запал.
  − Стемнеет, проберешься в замок и откроешь калитку, − продолжил говорить Веронн. - Она в левой от тебя надвратной башне. Отсюда не видать, но она имеется. Свет в ней означит твой успех. Если до утра сигнала не последует, я выполню обещание. И приглашаю тебя посмотреть, если не веришь или сомневаешься.
  Веронн говорил спокойно, без надрыва. Не дойдет добром, не дойдет и злом, в этом он уверен. С Кханом точно.
  − Оружие можешь взять любое. Голоден − накормят. Вино лучше не пить. И чеснок не жрать. Знаешь, из-за чего сорвалась ночная вылазка и взятие Крэ? - Веронн не оглянулся на Дуанна. - Стража учуяла хмель и чесночную вонь затаившегося лазутчика. Все ясно?
  Хан пожал плечами. А что не ясного-то?
  Веронн на мгновение задумался и тут же мысль выложил.
  − Если с калиткой не получится, ворота и мост за тобой.
  Страже и винтенару строгий... строжайший наказ.
  − Как стемнеет, пусть не мешкает, − предупредил Веронн и опять обратился к Хану. - Исполнишь, прощу твоих девок, а тебя награжу.
  Посулы и угрозы Хан оставил без внимания. Он продолжал изводить деревягу. Судя по оставшейся длине, как раз хватит до конца дня.
  Риаг, Веронн и иже с ними отправились к развернутому для них шатру. Их ждала трапеза. Скудность блюд превзойдет скромность Великого Поста. Как не вспомнить щедрые обещания Мюрру. Ни теми ли деньгами за харч плачено?
  − Почему быдло просто не вздернуть? - недоволен Бусси. Вольность не говаривать он лично спустить не мог. Не спустил бы. Но осложнять себе жизнь склокой с фрайхом? Увольте.
  − Вздернуть? Слишком роскошно для такого. Запороть как вороватую суку на псарне! - новый рецепт, но уже от Йюхена.
  − А ты что предложишь? - обратился Веронн к риагу.
  − Ничего. Подожду результатов, − осторожничает Дуанн. Фрайх неспроста принял решение заслать лазутчика. Несмотря на кажущую невыполнимость, все-таки маленький шанс на успех присутствовал. Маленький? Чуть больший, по сравнению с помощью Небесного Воинства.
  − Сбежит.
  Фрайх даже не ответил на глупость. Сиор Дод. Но так думают... держат такую мысль многие. И Дуанн в их числе.
  − Тогда зачем он вступился за баб? Наивно полагал, обойдется? Не похож он на наивного. А хотел бы сбежать, давно бы сбежал. Думаешь, стража его караулит? Блядешек его! Чтобы они не удрали, − несколько сумбурно ответил Веронн. - А должок он отработает.
  Его бы уверенность и остальным!
  − Меня смущает, способен ли ваш Кхан на большее, чем строгать деревяшку, − последовала полушутка-полуиздевка от Йюхена.
  − Спросите рекомендации у сквайра Ло-Рю, − отшил баннерета Веронн.
  − Повезло..., − это уже Бусси. Многим не понять что и кто ему Ло-Рю. Слишком сволочной тип, прикипеть к нему сердцем.
  − Значит из нас он единственный везунчик. Потому и пойдет.
  − Вот бы так, - все равно упорствует Йюхен.
  Баннерету непонятно отчего разговора сторониться риаг. Уверовал фрайху, когда не осталось и малого во что веровать? Значит Бутс был прав? Только убежал не в ту сторону.
  − Откуда такое доверие? - не весело цедит риаг и слова и вино.
  − Кхан справиться, − тверд Веронна. Фрайх лихо намахнул полную кружку регенгуша, и признался. − Неохота лично взбираться на стену.
  ˮА он ведь это сделает,ˮ − убежден Бусси. Именно, Веронн, а не Дуанн. Это еще хуже, чем полагаться на успех Кхана. Если в последнем можно сомневаться, то в том, что фрайх исполнит обещание, полезет на стену, поведет их за собой, никаких сомнений. Это будет конец всего и всему!
  − Тогда за Кхана, − предложил Бусси здравицу.
  − За успех! - поправили его. Но и так понятно, на кого сделаны ставки.
  Маясь в бессоннице, изворочавшись в постели, несколько раз поднимаясь глотнуть вина, Веронн сообразил, что его мучает и не дает покоя. Как не странно не ответ справиться Кхан или нет. Беспокоило совсем другое. Что же ему хотел поведать Деро? Что он упустил важного? Разрешить загадку фрайху так и не удалось.
  Пока благородные мессиры ужинали и отдыхали в преддверии воинских дел, в фургоне царила паника.
  − Что же делать-то? Что делать? - причитала Аннис, возясь над ранами и ушибами ученицы.
  Кензи всхлипывала, ойкала и конючила.
  − Аннис больно.... больно же... ну, больно...
  − Тихо ты! - приструнила Аннис страдалицу. Боялась, стенания девушки, навлекут новую беду. А до беды - шаг шагнуть! Маркитантка невольно прислушалась. Что там на улице?
  − Чего рожа каменная? - пристал к Хану с разговором один из бриган. Нилс. Он и еще двое дежурили у фургона, пресечь побег. - Спужался? Я с тебе за сквайра Ло-Рю шкуру с живого слуплю. Я его с мальства знал. В бою вместе стояли. Добрый воин был. Негоже такому парню от такой гниды сгинуть. Да еще чтобы гнида эта жила и жизнью радовалась, на солнце грелось, да возле баб терлась. Мессир Веронн пущай тебя хоть звездами осыплет, а мне за кровь сквайра Ло-Рю с тебя крепко взыскать надо. И взыщу. Не сумлевайся.
  Длинный плевок Хана шмякнулся Нилсу на сапог.
  − И это тебе припомню, − пообещал посеревший от злости бриган. - Так что ежели в замке тебя прикончат, легко помрешь. От моей руки.... Ангелы услышат как заверешишь!
  Новый плевок попал точно на предыдущий.
  − В рожу харкнешь, утрусь и стерплю. Рано еще тебя в оборот брать, − сдерживал себя Нилс. - Погодю малость. Что б потом за все скопом... раааз!
  Закатное солнце не торопилось, тонуло за редким леском. Простреливало насквозь кроны багровыми и розовыми лучами. Краски тускнели, мутнели и расплывались тенями. Серое оборачивалось черным.
  Стража у фургона сменилась. Новые бдели рьяней прежних. Расхаживали кругами. Из виду Хана не выпускали ни на миг. Мало бриган, шагов за пятьдесят двое лучников пристроились на бугорке. Луки в готовности. Стрелы в землю воткнули. Сноровистей тягать. В четыре руки за минуту десяток в воздух поднимут. Увернись, попробуй!
  − Дайте девке по нужде отойти! - возмутилась Аннис чрезмерной опеке бриган.
  − Доглядывать велено! - осклабился стражник. По выговору откуда-то из Заречья.
  − Мою доглядывай, − рассердилась маркитантка. Весело им жеребцам.
  − Нужна мне твоя тухлятина, − гоготнул зареченский, подмигнув женщине.
  − Я вот собачью шерсть на тебя сожгу и заговор положу...
  − Шептальщица выискалась. Напрасно утрудишься. Нету у меня дома. Некуда возвращаться, − равнодушен к угрозе бриган. − А язык не распускай. Неровен час храмовникам донесут или попам. Спалят вместе с телегой и барахлом. Не дожидаясь утра, когда за тебя фрайх возьмется, − и постращал за длинный бабий язык. − А он в ентом деле первейший умелец. Видывал! Иконы слезьми текут, а статуи глаза зажмуривают, такие казни учиняет.
  Закончив перебранку с бдительными бриганами, все же усовестились, отпустили Кензи прогуляться до кустов, Аннис спросила Хана.
  − Поешь? Целый день с палкой возишься. Ладно бы путное... ложку строгал или веретено резал. Изводишь без дела.
  Сказала, словно в пустой колодец. Молчание в ответ.
  − Немтырь херов! Навязался же на мою голову! Слово хоть молви! − вышла из себя лекарка и тут же обняла Хана за плечи, прижалась щекой, зашептала жарко, молитвенно. - Я-то ладно, пожила. А ей... Не сделаешь, не справишься, сама Кензи прирежу. На себя грех возьму. А моя смерть на тебя ляжет. Как камень мельничный. Слышь меня? Слышь, немтырь окаянный!? Будь ты не ладен!
  Летят белыми перышками стружки, вьются завиваются в спиральки, скачут колечки, ширкает и щепит податливое древо нож. Нету слов у Хана, ни для кого нету!
  − Чего сидишь-то? Яйца высиживаешь? - опять пристал к нему Нилс. Специально подменился в стражу встать. Не верил он, что Кхан (или как там его?) возьмется за поручение. Заскулит. А то и в бега дернет. Вот тогда-то его час настанет. Поквитаться. - Или обделался? - бриган втянул воздух. - Вроде как жиденьким потягивает с твоей стороны, − рыготнул. - Гелды не учуют? Или в другую сторону мнишь метнуться? Ну-ну... Бог в помощь.
  Из вечерней темноты вынырнул винтенар. Охотничьим псом обошел фургон, прежде чем заговорить с Ханом.
  − Подсобировайся, − произнес он сдержано.
  Не своей волей, а человека на смерть посылает. И будет ли толк с той смерти, одному Создателю ведомо. Похоже не будет. А хотелось... желалось... чаялось... Провалится вылазка, мессир Веронн на штурм погонит. Под стрелы, под кипяток и камни. А у них что? Три лестницы, да лучников десяток. Побьют. За успех винтенар с готовностью простил бы Хану смерть сквайра Ло-Рю. Сквайру все одно могильных червей сытить, а вот ему пожить охота. И остальным тоже. Как человек войны, винтенар понимал трудность... невозможность исполнения поставленной задачи. Потому неспешность Хана вызывала у него уважение. Не трясется, не бегает с расспросами, не лезет за советом. Ждет своего часа. Может и смерти своей ждет.
  − Стража на стене сменилась. Будут до утром. Где-то через час обход.
  Хан кивнул. Отложил остаток деревяшки. Вытянул из-под козел сапоги. Вытряс сор, постучав по голенищу. Старательно намотал портянки, расправил складки, обулся. Встал, пробуя, не жмет ли где, не давит. Удовлетворился и... сел на место.
  − Обождем чутка, − согласился винтенар, уразумев значение кивка и коротких сборов.
  Возможно, наблюдавшим, Хан казался самоуверенным и спокойным. По поводу самоуверенности - далеко не правы, в остальном так и есть. Не было у него ни нервного мандража, ни лихорадочной обеспокоенности, ни особой воодушевленности. С равным успехом (или удовольствием) он мог наплевать на слова Веронна, а мог и расстараться проявить себя. Показать в выгодном свете. Он вообще подозрительно, много чего, оказывается, мог. Запрячь лошадь и не запутаться в ремнях и шлеях. С железом малым - ножами и топорами управлялся на загляденье! Человека даже прибил, не напрягаясь, не раздумываясь. Но все эти ,,могˮ и ,,умелˮ сами по себе мало что объясняли. Тут очень важны ощущения. Не как итог устремлений, а окраска действий. Тона, полутона. От начала и до конца. Ведь если разбираться, истинное ,,яˮ проявляется в поступках. Речи и мысли всего лишь жалкие блики трудов и деяний. Отсюда непраздное любопытство, не слишком ли многое упрятано во тьму беспамятства? Что за ,,кладˮ носит он в себе? Для какой надобности? И как все обернется, когда надобность возникнет? Почему именно он и как его угораздило влипнуть?
  Над хлынувшим ливнем вопросов Хан не морочился, но отметил, есть такие и требуют ответа. И он их намерен получить. Непременно. Позже. А на первое время, ему следует уяснить пределы собственных возможностей. Пускай память не желает откликаться на запросы сознания. Зато на раздражающие факторы отлично откликается тело. Мышцы помнят не меньше. Не это ли ключик к прошлому? Очень может быть. Двусмысленность этого самого ,,можетˮ, его безвкусная вариантность, подталкивала к пониманию, не следует преподносить самому себе сюрпризы, а неожиданности не должны стать для него,Хана, фатальными. Трезвая внутренняя самооценка, вот что ему требуется для начала. Сидя смирно на заднице не ,,аттестоватьсяˮ.
  Назначенный срок истек быстро. В уме ли отсчитал время или подслушал в размеренном плеске воды в ключе, Хан спрыгнул с повозки. Выдернул шабер из-за пояса опешившего бригана и растворился в темноте.
  Винтенар, объявился вовремя. Пресек гвалт и запоздалую слепую беготню.
  − Скок ко мне, шабер хвать и утек, − разъяснил зареченский командиру.
  − Утек..., − передразнил винтенар раззяву. - Чего же тогда живой, коли он утек?
  Только теперь бриган сообразил чем, могло закончиться для него ,,хватьˮ. Зареченский, с перепугу ли, наказал себе поставить свечу Святому Панкратию. Уж сколько зароков давал, а все не досуг. Осерчает святой, тогда что?
  Хан оказался под стеной к окончанию обхода. Посты проверены, зуботычины засоням розданы, их матери обруганы, вся родова поименована.
  − Заснете, заебы грешные, вниз сковырну и будить не стану. Вы не за себя отвечаете, не за стену. За жизни своих товарищей. Так что держите мое слово в дурных своих бошках крепко. Может поумнеете хотя бы до утра.
  И опять хрясь в рожу, хрясь! С душой, с хрустом выбитых зубов, шлепком свернутых скул, сопением расквашенных носов.
  Хан ящеркой вскарабкался по герсе на самый верх. По цепи добрался до подъемной балки. В узкую щель не пролезть, тесно. Понаблюдал внутри. Гелды готовились вечерять. Чесночный запах и дымка курицы. Слабо тянуло пивом. На четыре хари один кувшинчик. Губы помочить!
  Встав в рост, Хан обшарил каменную кладку на сколько хватило рук. Запомнил щели всунуть пальцы, неровности поставить ногу, трещины втиснуть шабер. Закончив осмотр, недолго подождал, слушая ветер и собак. Тявкали, суки! Не за стеной. Дальше.
  Полез. Где быстро, где медленно, где смещаясь вбок, где подолгу зависая. В трудном месте использовал шабер. Опасался, паршивая сталь лопнет со звоном и выдаст его. Шабер выдержал. Через час горевшие огнем, сбитые пальцы Хана уцепились за камень между зубцами.
  Прислушался. Шагали двое. Схема караула проста. Один ходит вдоль всей стены, от угловой до угловой башни. Другие провожают по своему участку, передавая следующему. Обходящий ни на миг не пропадал из поля зрения.
  Хан со сдерживаемым выдохом подтянулся. Затаился. Чувство контроля чужого взгляда вырабатывается долгими тренировками, терпением и кровью. Вколачивается в подкорку десятками схваток, вбивается в тело ушибами и синяками проваленных попыток. Иначе никак. Не придумано....
  В висках легкое покалывание. Слева... слева... справа... справа... Тут нет ритма, нет формулы, нет подсказок когда действовать. Мгновением раньше, сейчас или позже... Ждешь....ждешь... ждешь... обостряя слух, ощущения, доверяя наитию... Слева....слева... справа ... Чехарда покалываний подстраивается под сердцебиение. Обманка, собственное желание упорядочить хаос, понять... предугадать... Не поймешь, не предугадаешь... и лучше не предугадывать.
  Истекают секунды.... Истекают минуты... Бытие обретает неторопливость, тягучесть меда... Вязнут... Замедляются звуки шагов, сонно моргают звезды, сморено обвисает стяг... Слева........... Слева........ Справа......... Слева....... Разрывы в покалываниях все дольше и дольше.... Справа....... Хан тенью мелькнул за спинами охраны, через парапет стены. Всего ярд шириной. Но это только-только успеть.
  − Шумнуло чего? Нет? - насторожился гелд.
  − Нетопырь наверное? - трусит второй. − Их тут на каждом чердаке полно.
  − Все одно глянем. А то винтенар, зараза такая, последние зубы выбьет.
  И тот и другой свесились за стену посветить факелом.
  − Вроде никого.
  − Походишь, всякая херня мерещится, − пожаловался трусоватый.
  − К попу сходи.
  − А что поп? Скажет, читай молитву, злое и отступит.
  − Отступит. А ежели оно с мечом или секирой, шиш отступиться и молитва не пригодится.
  Хан пережидал, пока стражники успокоятся. По-прежнему, но уже тише, пульсирует и колет в висках. Слева.... Справа.... Справа... Слева...
  Осторожно, придерживаясь за перила, прокрался вниз. Постоял под лестницей, просматривая темноту замкового двора. Где-то брехали собаки. Повезло что где-то, а не под ногами!
  − На-те, жрите! - доносится голос и собачье радостное повизгивание и грызня за подачку.
  Хан моргнул раз другой. На короткий миг чернота ночи отступила. В серой дымке увидел открытую дверь, человека кидавшего объедки псам и... опять непроглядно.
  ˮНадо было сладкого пожрать,ˮ − запоздало посетовал он на собственную забывчивость.
  Караулка недалеко. В оконце свет. Подле силуэт гелда. Хан двинулся туда. Темень отлично скрывала его. На угла сарайчика, в бочке с водой, купался кусок ночного неба. Зачем-то махнул над бочкой. Махнул будто стер отражение. Черно и темно в воде.
  ˮГлаза,ˮ − опять посетовал Хан, но не поверил. Не в них дело. Странное ощущение. Должно быть так себя ощущает дождинка упавшая в океан. Осознание мощи и обособленности одновременно. Хан и ночь. Нет ни звезд, ни диска луны, ни слабого света огней. Это чуждо ему. А вот все остальное... темнота...
  Под стенкой завозились. Хан напряг зрение. Подросший щенок зализывал рану на задней лапе. Крепко досталось от вожака. Щенок попробовал примирительно заскулить, но под взглядом Хана лишь заелозил забивась в глубь дыры и прижимая уши.
  Гелд коротал дозор с куском хлеба и шматом сала. Так и помер, сипев набитым жрачкой ртом. Используя пику, Хан поддел стражника повыше и приколол за шиворот к деревянной балке. Устал человек мотаться туда-сюда в охранении, прислонился перевести дух.
  В караулке тесно. Воинскому человеку удобства излишне. Лежак, из не струганных досок закинут овчиной. Грубая столешница в осмолинах. На ней временами разделывали свиней. Из остальной меблировки табурет и стул. Стул случайный гость. Винтенар приволок. Любит благородная жопа с комфортом сиживать. Светильник на подоконнике, манит мотыльков и комарье. За столом двое. Лицом к входу и спиной. Из еды хлеб, сало, горсть печеных каштанов, кувшин с вином. По запаху дешевый вердеш или легуа. На посту нельзя. Так они же не на посту!
  − Ну, кум, будем! − поднял чокнуться дальний. - Одну войну пережили, другой глядишь и не случится.
  − С кем воевать то?
  − А хоть с кем, лишь бы не воевать. Разве что с бабьем...
  Шутка и тост одобрены стуком кружек. Кумовья дружно заглыкали вино. Пока донышки торчали к верху произошло много чего. Дверь приоткрылась. Некто остался вне жидкого света. Изъятый минуту назад баллок, ширкнув, вошел под пятый позвонок ближнему стражнику. Вино полилось по подбородку, за ворот, на грудь. Гелд повалился набок.
  − Ты чего кум? - вылупился дальний, стукнув о столешницу пустой кружкой.
  Он успел увидеть быстро шагнувшего в караулку незнакомца, мах его руки. Отблеск стали ослепил глаз. Боль порвала глазницу и прострелила в затылок. Гелд смахнул кружку на пол и завалился лицом в закуску, в немом зеве загребая сало за губу.
  Хан притушил лишний свет. Рассадил мертвяков. Одного привязал к спинке. Коряво, но на скорую руку сойдет. Из оружия позаимствовал, баллоки с поясов. И свой нож из глазницы мертвеца. Светильники переставил. В окошко не поймешь упились молодцы или кимарят. Постояв минуту, сгреб в жменю сало и хлеб. Выйдя, швырнул щенку. Пес, забыв о ране, высунулся, хватая подачку.
  Отерев жирную руку о штаны, Хан. Шагнул в проход, в надвратную башню. Поднялся по лестнице. В щель в двери рассмотрел помещение. Рядом с механизмом подъема стол. На столе единственный светильник, в плошке с маслом фитиль. Четверо завершали трапезу.
  ˮДа что ж такое!ˮ - усиленно моргал Хан. Окружающий мрак пульсировал то светлея, то обретая первозданную непроглядность. Чем дольше Хан вглядывался, тем серого становилось больше и видел он лучше.
  − Ты проставляться думаешь? - доносится до Хана насмешливый голос.
  − За что это?
  − Как за что? Энья уж как неделю мальчонкой опросталась.
  − А я причем?
  − А кто причем? - дружно гогочут приятели.
  − К ней половину казармы ходила! - возмутился непроставившийся.
  − Э, ты не юли! Я сам мальчонку видел. Рыженький, вихрастенький! Весь в тебя!
  Опять гогот. Очевидно, папаша ни рыжим, ни вихрастым не являлся.
  − Даже канопушки твои! - измывались дружки.
  − Да идите вы...
  − Может его мухи обосрали?
  − Кого попашу или мальчонку?
  Хан просмотрел каждую щель в двери. Нож дотягивался до крючка. Откроет. Пошарил над дверью. Тянет слабый сквозняк.
  − Ну, так что? - не отступались от назначенного в отцы. - Когда накатим за здоровье мамы и сынка?
  − Ссаться начнете, − огрызается родитель.
  − Ты проставься, а там посмотрим.
  − В гости приходить-то можно? - ржет один из четверки. - А то соскучился!
  − Соскучился, чепуху руками мять!...
  Хан спустился вниз, приоткрыл дверь и подсунул под нее деревяшку, чтобы не закрылась. Вернулся.
  − О тебе уже и священник спрашивал, − скулили над парнем приятели. - Мальца-то крестить надо. Хочешь, я кумом буду?
  − Таким как Вилдэр, − стражник указал пальцем вниз. - И куму хорошо, и куме неплохо!
  − Ха-ха-ха! Га-га-га!
  Хан скинул крючок, легонько потянул за ручку двери и отпустил. Свет мотнулся, дверь слабо стукнула. Гелды разом прервали веселье. Потянулись за оружием.
  − Сквозняк что ли?
  − Ты дверь закрючил?
  − Конечно!
  Опять стук. Задуваемый светильник зашипел.
  − Закрыл он. А если васлет припрется? Всем за тебя получать?
  − Да закрыл я, − возмутился допустивший оплошность.
  Дверь стукнула сильней. Опять заплясал свет, мешая и путая тени предметов и людей.
  − Гляну.
  Гелд поднялся, забирая светильник с собой.
  − Смотри, погаснет!
  − Не погаснет.
  Дверь раскрылась шире, заставив сбиться с шага. Сквозняк почти задул огонь.
  − Говорю же, осторожней!
  − На Энье осторожничай. Учить меня взялся.
  Гелд потянулся накинуть крючок. Дверь открылась, нож уперся в подбородок.
  − Тщщщ..., − предупредил Хан, прячась за опешившего воина от остальных. Хлопнул по светильнику, задавил свет ладонью. Тупо стрельнула боль. Запахло паленое мясо.
  − Не задует, не задует! Криворукий хер! - бурчали в темноте. На пол бухнулась плошка. − Еще и светильник уронил!
  − Сейчас второй зажгу, − засуетился третий, папаша.
  Слабо чиркнуло и брызнули искры. Воздух колыхнулся от резкого движения рядом.
  − Да не маши руками. В рожу попадешь!
  Странный звук. Знакомый. Когда сталь входит в плоть.
  − Эй, Уэлт? Трой? - заспешил гелд, чиркая огнивом.
  Под лопаткой остро кольнуло. Сознание угасло вместе с искрами. Темнота вокруг стала непроглядной.
  Хан сделал круг по комнате. Повернул к двери. Остановился. Недобро вздохнул. Видел в темноте. Без света. Без света даже лучше.
  ˮПонятно,ˮ − вспомнил он проблемы со зрением. А чего понятно? И откуда понятливость такая? Напрасные старания. Не вспомнить. Одни догадки.
  Закрючив дверь, Хан растащил убитых. Кувшин выставил на видное место. Кружки в разброс, одну повалил. Опитки плеснул на стол и пол. Они едва блестят в полоске лунного света. Запах пива приглушил запах крови. Придирчиво оценил инсценировку.
  По боковой лестнице спустился вниз. Безбожно скрипели ступени, пугая звуком мышей и крыс. В углу свалены истлевшие мешки и корзины, наполненные непонятно чем. Осмотрел запоры на калитке. Не без труда открыл. Но то полбеды. Окованная с обеих сторон махина, не ведавшая ухода с приснопамятных времен, в ржавых коростах, затянута паутиной, облеплена пылью. Сходил, забрать светильник. Подливая в петли остатки масла, по малу увеличивая амплитуду, осторожно тянул и толкал, тянул и толкал. На себя от себя, на себя от себя. Рутинная, тупая и долгая работа.
  
  
  
  25. Туат Хюльк. Замок Эсбро.
  
  ˮСкоро светаетˮ, − предугадывал Дуанн нарождающееся утро. Еще полно звезд, за пятном облака не видно луны и на востоке только-только бледнеют осенние небеса. Контуры замка сливаются с фоном сонного леса и едва просматриваются. Неуверенная штрих-линия на темном чуть темнее. Риагу показалось, конечно, показалось! он никак не мог видеть прятавшихся бриган.
  ˮСкоро рассветˮ - дергал за полы плаща настырный ветер. Дуанн кутался, но напрасно. Свежо... Холодно... Осень выстывала в ожидание снега, морозов и вьюг.
  Рядом с Дуанном, стремя в стремя, сопит, что бугай в ярме, Сиор Дод. Голова не покрыта (шлем подмышкой). Плечи не во всякие дверной проем пройдут. Сжирает за присест барана и выпивает ведро вина. Здоровяк заменил Бутса и жаждет оправдать замену.
  ˮСкоро рассветˮ, - плещется в бережок ручей и бежит, бежит, бежит прочь, качая на прощанье прибрежный прутик ивы.
  Время добрых молитв, мудрых размышлений и душевного покоя.... Куда там! Риаг зол. На себя, на каждую истекшую секунду, на всякую наступившую. Из молитв на уме короткая фразочка - Скоро рассвет! Размышления куцы и однообразны. Что если сигнала не последует? И откуда взяться покою, если нервы натянуты тетивой.
  Веронн расслаблен и терпелив. Коротая безделье, подтягивает ремешок, тут же ослабляет, вновь подтягивает. Йюхен невольно подражает ему. Дергает ремни пряжки. Оставив в покое доспех, принимается рассматривать ногти, откусывает заусенец, сплевывает. Надевает латную рукавицу. Снимает.
  Бусси замер соляным столбом. Состояние внешнее, отражает состояние внутреннее. Внутреннее напряжение не подпускает к сердцу страх. Чего он боится? Разве страхам есть какое-то внятное объяснение?
  ˮРассвет! Рассвет!ˮ - оповещает округу бойкая птаха.
  Веронн сбивает щелчком соринку.
  − Вам пора, мессиры, − командует он Йюхему и Бусси.
  Первый мягко соскальзывает с седла, второй, изображавший соляной столб, тяжко спрыгивает.
  − Сигнал? - зачем-то спрашивает Йюхен. Баннерет прекрасно знает, никакого сигнала не подано.
  − Пора, − подтверждает Веронн выдвижение на позиции.
  Фигуры воинов шаг за шагом растворяются в ночи, сливаются с ней. Но риагу видится, он различает сквайров.
  − Откуда тебе знать? - прерывает свое молчание Дуанна.
  − Оттуда. Тихо.
  ˮПочему он так в нем уверен?ˮ − не понимает Дуанн. Лично в нем такой уверенности нет. Как не старается себя в том убедить.
  Мысли кружат и кружат, танцуют вокруг этого самого ,,почемуˮ. Но ответа нет и это раздражает сильней, чем затянувшееся ожидание. Свербит выругаться. Дуанн сдерживается. Не поможет. Во всяком случае сейчас.
   У подножия левой башни внезапная короткая вспышка. Еще! Еще! Внешне фрайх все так же спокоен. Он дождался того в чем был уверен.
  − Вовремя, − одобряет Веронн и придерживает рвение риага. − Ждем пока не опустят мост и не распахнут ворота.
  − Мой прадед не гнушался мечным боем! - горячится Дуанн. После стольких часов ожиданий, кровь вскипает жаждей действовать. Веронну его порыв понятен. Риаг молод и ищет славы меча. В голове, скорее всего, не легкость и ясность, а сумбур и поросячий восторг! Он собирается повести людей за собой. Похвально и печально.
  − И в одном из них он схлопотал чеканом по темени, − Веронн перехватил повод лошади риага. − До сей поры нет твердой уверенности что Пьез Третий его сын. Не завалилась ли твоя бабка на радостях в постель к одному из рейнхов.
  − Ты говоришь о моем предке!
  − Да хотя бы о Святых Небесах! Риаг должен прежде повелевать, а потом уже воевать!
  − Вот я и повелеваю. Я − в замок!
  − Когда скажу, − охладил пыл риага Веронн.
  − Ты! - шипит Дуанн, по-кошачьи округляя глаза.
  − Тихо, мой мальчик, тихо! - успокаивает фрайх горячего воспитанника. - Пора тебе привыкать отвечать за других, а не другим за тебя. - И как ушат холодной воды. - Напомнить Крэ?
  Крэ... Крэ... Крэ... − оно не украсит список деяний, и лучше его не вносить ни в какие списки.
  Проникновение бриган в замок происходило беспрепятственно. Но всегда отыщится раззява, запнется на ровном месте....
  Доска брякнулась и задребезжала на камнях. Противно и резко. Короткая пауза тишины... Статичность фигур, грозовая наэлектролизованость рассветных сумерек. И сразу ор, крик, лязг железа!
  Десять лучников смели со стены дозор гелдов. Грохоча по ступеням переходов, заняли позицию и яростно дергая тетивы, садили стрелы в проспавших вылазку. Застигнутые врасплох гелды плохо одеты. Кто в стеганом акетоне, кто в кольчуге, кто с голым пузом, но со щитом. Лучники спешат. Тир закончиться быстро и начнется настоящий бой!
  Ударом молота свернули храповик и подъемный мост грохнулся, разбивая тяжестью опорные столбы. Из настила выбило доски, стрельнули по сторонам щепки. Из окантовки повылетали ржавые тяжелые клепки, со свистом разлетелись, сбивая траву и ветки. По цепи вверх понеслась волна. Звонкий щелчок и цепной обрывок размазал бригана по перегородке.
  − Наддай! Наддай! - орали остальные, налегая вращать ворот, рывками вздергивали герсу вверх.
  В воротной арке яростная свалка. Во встречной атаке люди резали людей. Без жалости, с криком, с надрывом, скользя в пролитой крови, в воде, на тонком ледку. Узкое пространство противно отзвенивало ратное железо. Удары что щелчки.
  Молоденький бриган, поскользнулся и упал, угодив лицом в вывороченные кишки. Рванулся подняться и ослаб, уставился в мерзкое сплетение сизых внутренностей.
  − Блядство! Блядство! - ругался бриган не в силах подняться.
  Его втоптали в грязь свои же.
  Васлет Бертри оборонял занятую стену и лучников. Лучников даже больше. Позицию еще можно отбить, а стрелков вырежут − взять негде. Две атаки прокатились почти без разрыва. Бертри ухитрился сдержать натиск и не пропустить гелдов к подъемникам. Тараном щитов сбивал с лестниц, устраивал завалы, наспех взламывал полы. Приказал плеснуть в известь воды. Кипящая жижа три минуты близко не подпускала гелдов и бой велся со средней дистанции. Пики, топорки, дротики рассекали воздух в обоих направлениях. Ругань, угрозы, проклятья. Накопившееся безумие выплеснулось в короткую схватку.
  Васлет встретил бой достойно. Гелда, саданувшего в щит − вдарил так показалось рука оторвалась! пинком отправил к перилам. Ударом корпуса сбросил и гелда и выломанный участок заграждения. Сам едва не кувыркнулся следом. Задержался на самом краешке. Успел развернуться. Как на танцульках, на одной ноге. Грохнул мечом в шлем ближайшего противника, свалил под ноги и долбил краем щита, пока не прикончил. Предупреждая новую атаку, под прикрытием все тех же лучников, используя меч не по назначению, сковырнул четыре лестничный ступени. Ловчей обороняться.
  При поддержке лучников, Йюхен со своими людьми, проскочил к замковой казарме, успеть блокировать из нее выход. В казарме не шутка! Мечники, лучники − половина защитников замка! Дверь подперли рогатиной, накатали чурок, привалили тележку с хламом. Действовали наскоро, наспех. Баннерет тут же расставил бриган, держать оборону.
  − Щиты вперед! Здесь стоять! Выпустят...
  И без слов понятно, что тогда.
  Запертые в казарме сами не стали дожидаться подмоги. Рубили дверь изнутри. Дерево толстое, старое, высохшее до звона. Выдержит минут пять.
  − Приглядывайте! - приказал Йюхен, принимая на щит первого набегавшего противника.
  Бусси с вверенным десятком зачищал замковый двор, не позволяя противнику сгруппироваться и организовать атаку. Полусонных, растерянных гелдов рубили не задумываясь. Их васлета со спущенными штанами приласкали от макушки до кадыка. Только юшка полетела. На баб и замковую шушеру орали.
  − Назад суки! Назад сказано! Под кровати лезьте! Всех кончим!
  Понятливые так и делали. С непонятливыми не чикались - на клинок!
  В маленьком дворике какой-то хибары вырезали и псаря и подручных и всю псарню. Здоровенный алант едва не хватанул Бусси за глотку. Выпрыгнул откуда-то из-под хламья. Мощные челюсти клацнули, прихватив клок отросшей за последние дни бородки. Ладно бы красота пропала, жизни чуть не лишился. Псу сломали хребет ударом цепа. С остальными проще. Визг и вой стоял - уши закладывало.
  Священнику и рта не дали раскрыть. Поповская кровь священна - церковь не спустит поругания - вздернули на притолоки часовне. Ловко так получилось - почти и не задержались.
  В кухне размолотили посуду, опрокинули лари, сдернули с шестов связки лука и чеснока. Обварили кухаря, стряпух загнали в подвал и заперли. Далее скорым маршем прошли вдоль построек: халуп, сараев, подклетей. Выкосили пяток гелдов. Под горячую руку вломились в лечебню. Вход им пытались заслонить лекарь и его помошник. Плешивый и картавый медик пытался взывать к их совести.
  − Как вы матерям своим в глаза смотреть будете?
  − Не твоя печаль! - и пластали и лекаря, и помощника, и раненых, и немощных, и роженицу.
  Подозрительную дверь, ведущую куда-то в жилые покои дверь, завалили и подожгли.
  − Возвращаемся! - пятился Бусси от набиравшего мощь огня. Пламя ухватилось за косяк, лизало дерево двери, ползло по половицам, жадно заглатывая пролитое на солому масло, тряпье и мусор. Добравшись до человеческого тела, зафыркало, заурчало, набрало мощь, поднялось ввысь к потолкам.
  Отряд Бертри истаял быстро. В нем и людей-то раз-два и обчелся! В последней схватке двое уцелевших прикрывали васлету фланги, не давали зайти за спину. Бертри увернулся от франциски, закрылся от копья. В безвинной ситуации неожиданно ,,зевнулˮ и корд развалил ему щеку и выбил зубы. Сквайр, глуша боль криком, не сдавался, бился остервенело, на характере, втягивая в себя через дыру кровь и воздух, пока не затошнило. Отрыгнул под ноги гелдам. Новая сшибка спасительно коротка. Как выдох. Свистнула пара стрел - свои пособили, пара взмахов и стена чиста. Даже не вериться! Шатаясь, Бертри оперся о меч.
  Бриган рядом обмяк на колени, улегся на замызганный настил, подплывая кровью, закрылся щитом. Черепаха и черепаха. Второй оперся рукой о зубец не упасть.
  − Тефшись ( Держись!) - подбодрил Бертри старого бойца.
  Бриган, икая пробитым нутром от боли, засовывал пальцы в рану, заткнуть кровоток.
  − Тефшись, - повторил Бертри. Кровяная слюна пузырилась и стекала из раненой щеки на грудь.
  Тревога застал тана Мюрра в облаках перин и снов. Едва вынырнув из сладости покоя, он подхватился с кровати. Скача то на одной, то на другой ноге надевал шоссы, башмаки, жипон, поверх поддевы доспех. Путаясь в ремешках, орал команды и высовывался в окно.
  − Держать ворота!
  Стрела ширкнула тана по макушке, кровь потекла за шиворот и на уши. Но обращать внимание на пустяки некогда.
  − Сволочи! - рычал Мюрр, не понятно на кого. На своих ротозеев или обманувшего стражу врага. Втягивая живот, тан торопился застегнуть поясной ремень. Не смог попасть шпилькой в дырочку, отбросил с ножнами вместе, оставив меч в руке.
  Опять сунулся в окно.
  − Гесс! Гесс! Казарму! Казарму! Выпусти гелдов!
  Фьют! Цзинь! Рекошетит стрела о шлем и впивается изголовье кровати.
  − Аааааа! - заголосила мистресс Мюрр, натягивая одеяло поверх головы.
  Тан очумело разглядел заголенные ноги и зад, и черную кудель промежности.
  − Ты-то чего?
  − Аааа! - еще громче выла мистресс.
  − Дура! - тан выскочил из комнаты, больно цепляя косяк плечом.
  Для Юрга Гесса сегодняшний день не лучший. Вчера перебрал. С жестокого похмелья голова абсолютно не варила, а сил махать мечом... только-только, что махать. А махнешь по спине пот ручьями, а во рту горечь и сушь. Но приказ прозвучал и Гесс его выполнит.
  Баранья атака - щиты в щиты. Больше шума и толкотни. Тычки мечами, сверху, под низ, в щель строя. Редко рубящие удары, при возможности пинки. Тяжелый башмак-сабатон что булава. Попадет - кость в крошку!
  Левый фланг Йюхена провалился сразу. Прижали к стене и раздавили. Справа не лучше. Просели на полшага. На шаг. На два...
  Бриганы, что хлебный мякиш в пальцах. Их мяли, катали, плющили. Баннерет удерживал позицию насколько позволяли выделенные ему скромные силы и ждал подмоги. В сложившейся нелегкой обстановке, ему только и оставалось обороняться и ждать.
  Наметившийся успех обернулся для Гесса поражением. Строй развернулся спиной к лучникам риага и подставил спины. Те, воспользовались. Грех не воспользоваться! Воздух наполнился плотным свистом стрел.
  Гелды валяться с ног, оседают на землю, мешают дожать противника, пробиться к спасению. Гесс словив стрелу в ляжку, охромел. Со зла выдрал наконечник с куском мяса.
  − Вперед! Вперед! - гнал он своих людей, но атака захлебнулась и теперь уже его черед отступать.
  − Стрелков бери! Стрелков! - орал Гесс, отсылая часть прибывших из донжона. Строй пришлось развернуть, спрятаться за щиты, встать в оборону.
  За лучниками началась охота. На этот раз защищать их особо некому. Васлет Бертри держался на ногах, но серьезно помочь не мог.
  Брошенная секира подбила ноги Гокни. Лучник сковырнулся с лестницы, проехал юзом вниз. В него в остервенении всадили копье. Вошло вязко, с хрустом.
  − Уууу! - заблажил Гокни, что марионетка, дергая конечностями. Его подцепили вторым и третьим, перекинули через себя, словно сено метали.
  Следующий Брайс. И тоже копьем. Когда метнули, лучник не углядел. Мощный удар откинул Брайса к стене. Острие вышло насквозь, пришпилив его к ставню-тапеку. Брайс засучил ногами, наблюдая в кровавой пелене, силуэты врагов. Он уже не увидел, в гелдов запоздало полетели стрелы. Первого в подзатылок, второго в шею. Хейгс! Спасибо ему! Жаль не сочтемся...
  Менли и Доуни зажали что овец в загоне и изрубили в куски. И самих, и луки, и налучья. Рубили - кровавые ошметки оставались.
  Сопляк Ченс угорело метался, не позволяя себя схватить, дотянуться мечом или копьем. Вскакивал на зубец и, балансируя не свалиться, отстреливал серию по три-четыре. Мчался во всю молодецкую прыть, перепрыгивая мертвых и раненых, разворачивался на сто восемьдесят градусов и, продолжая бежать, лупил в преследователей с десяти шагов. Вспрыгивал повыше, на ящик или бочку, и успевал выпустить пару стрел до того как сам становился мишенью. В самый отчаянный момент, уселся на перила и, собирая занозы на штаны, съехал, всаживая во всякого неприятеля, в кого мог попасть. Тетива пела, что струна на лютне. Рука сама чувствовала сколько тянуть, когда отпустит. Почти и не целился.
  Вжыхххх! - в глазную щель личины.
  Вжихххх! - в незащищенную шею.
  Вжихххх! − под ключицу, выбив тонкой упругий фонтанчик крови.
  Бац! пришпилил башмак к настилу и добил тут же! В ощеренную в крике пасть!
  Большого роздыха баннерет не получил, гелды с лучниками управились быстро.
  Юрг Гесс, вживив подоспевший резерв, перетасовал строй, выдвинул тех, у кого клевцы и пламеи и двинулся вперед.
  − Дверь держите! - надрывался Йюхен прячась за подобранным с павшего щитом. Свой потерял. Так хряснули − ремни оторвалась. В этот лупят не легче. От щита в лицо летит щепа, дцынькает окантовка, звенит и вминается умбон.
  Гелды наседали и наседали. Теперь они действовали одним фронтом. Выталкивая Йюхена и бриган с занятого пяточка.
  Баннерет с нарастающим беспокойством вслушивался в треск дерева. От двери летели отщепы. Вот-вот пленники освободятся. И тогда... Про тогда Йюхен старался не думать.
  − Вырвутся! Вырвутся! - запаниковал рядом кто-то.
  Крик почти сразу перешел на блеянье агнца на заклание. Шипастый цеп смял и трахею, и ребра.
  − Держись! - ревел Йюхен.
  Вынырнув из-за дальнего угла, на выручку спешил Бусси.
  ˮДавай! Давай! Давай!ˮ - мысленно подгонял баннерет сквайра.
  В казарме, в оконце подсадили лучника.... Тот выцелил Бусси.
  ...Не у всякого хватит духу, смерти в глаза заглянуть. У большинства кишка тонка. Что поделать, смерть не лекарь, у нее рецепт на все случаи только один.
  Бусси увидел лучника. Увидел близко. Каждую черточку в лице, морщинку, злой прищур. Как тянет тетиву. Плавно, на вдохе.... Как сгибается лук, сближая плечи, что бы расправить их выстрелом.
  Внутри, за ребрами, хлипко. Мир сделался мягким, горячим, текучим.
  ˮГосподи!ˮ - рвется немой крик перепуганной плоти.
  ˮГосподи!ˮ - молит душа.
  Тяжелый колун смел стрелка с позиции, что перышко ветром.
  − Господи! - вздыхает-всхлипывает Бусси.
  Причем тут Господи? Хан постарался.
  − Силищи у дурня! - прохрипел бриган за плечом Бусси, видевший бросок. С приличного расстояния прилетело вражине.
  Всхлип ли не дошел до Создателя, или Хан посчитал свое участие в спасении сквайра законченным и не вмешался вторично, но срубили сквайра Бусси, в пустяковой драчке пятеро против трех. Руку отсекли, а затем и голову сняли. Отпрыгнула что капустный кочан от доброго пинка.
  Дверь больше не звенела, жалобно всхлипывала, содрогаясь от ударов. Лопнула одно доска, пустила длинный скол. Вторая. Отвисла верхняя петля. Под край подсунули лавку. Навалились в раскачку. Со скрипом, выдирая гвозди из навесов дверь пошла вверх и уперлась в притолоку.
  Все настолько безнадежно безнадежней некуда. Йюхен не приказал отступать только по одной причине. Быстрее добьют.
  ˮА как все удачно складывалось,ˮ − посетовал баннерет.
  Где-то быстрым всполохом мелькнуло воспоминание о Бутсе. Много ли он выиграл, оставшись с риагом? День? О, да!
  Опять невесть откуда появился Хан и зашвырнул заткнутый горящей тряпкой, кувшин, в высокое, под самой крышей оконце. В казарме еще больше шума, топот, возня. Застеленная на пол для тепла в три слоя солома занялась сразу. Повалил сизый дым, языки пламени рванулись к стропилам и кровельной дранке. Второй кувшин Хан запустил поверх своих, в притолоку двери.
  Бой на мгновения замер. Люди вжимали головы в плечи, озирались, слушая нарастающий вой горящих заживо людей.
  − Открооооооте!!! Откройтеееее! Помогитееее! Богом прошуууууу!
  Пауза закончилась внезапно.
  − Гесс вперед! - проорал владетель Эсбро.
  Ченс никогда не видел тана Мюрра. Он даже не знал, существует ли таковой на белом свете, что храбр, умен и умел, не смотря на молодость. Только-только двадцать пять минуло. Не слыхивал о его славе знатного мечника, выигравшего досрочно прошлогодний турнир в Инхорне, о таланте поэта, женского угодника и любимого мужа. Много чего не ведал ни сном ни духом про тана молодой лучник Ченс. Но именно в него пустил последнюю стрелу. Так уж вышло, не загадывал, не выискивал, не зарекался. Хлопнула тетива, засвистело оперение, сверкнул наконечник, и угодила стрела в око. Вошла в глазницу и вышла в затылок, упершись в шлем. Перешагнул через порог донжона тан Мюрр, выпустил из руки родовой меч и упал бездыханным под ноги своим отступавшим воинам.
  
  
  26. Замок Эсбро.
  
  Поднять полностью герсу не удалось. Риагу Дуанну, Веронну и Доду пришлось спешиваться и корячиться под преградой, пачкая руки и одежду. Можно было в калитку, но Кайона обязывала предводителя, если он только не самолично взобрался на стену, входить только через парадный вход. Победа победой, а урону чести быть недолжно!
  От вида крови, порубленных тел, стенаний раненых и умирающих, разорения и разрушения Дуанну сделалось хмельно. Сладкой волной ударило в голову, зашумело в ушах, забухало в висках. Победа! Победа! Победа! Перепрыгивая через павших и лежачих живых, скача через пролитую кровь, ринулся к донжону, размахивая мечом.
  ˮМальчишка!ˮ −Веронн проводил воспитанника хмурым взглядом. Не умнеет. И поумнеет ли? Королевский венец не всем в пору, но мечтают носить и носят многие. И те, кто впоследствии станут мудрыми властителями и те, кто так и останутся посредственным рубаками.
  − Не стоять! Не стоять! Бей! Бей! - выл Дуанн на бегу, созывая Йюхена и Бертри и всех кто мог держать оружие.
  Гесса и гелдов смяли и выбили. Пленных и не подумали брать. Некогда возиться. Впереди донжон, последний оплот и последняя линия обороны. Ррррраздавить! Сломаааать! Никаких переговоров!
  Нижний зал донжона им сдали без боя. Защитники дружно отступили к лестнице второго этажа, устроив завал на ступенях и площадке из подвернувшегося барахла. Баррикаду укрепили, набросав стульев и лавок и перевернув сверху посудный поставец. Возглавлял оборону сквайр Хакль, муж бесталанный, но упертый и упрямый. Покойный тан Мюрр поручил ему защищать донжон. Он и будет её защищать. Пока не получит обратного приказа.
  − Во славу риага!− ломились бриганы вверх ведомые Дуанном, Йюхеном, Додом и запаздывающим из-за ран Бертри.
  Кто-то садил из лука почти в упор. Слышно как бьет тетива о наруч и жужжат в полете стрелы. Одна цокнула и скользнула по наплечнику Дуанна. Выбрала иную жертву.
  − Во славу! - ревут глотки, торопя себя и первые ряды.
  Сброшенная сверху цветочная кадка вбила голову бригана в плечи, швырнула земли в глаза следующего, хлестнула ветками по роже третьего.
  − Бей - завыл Йюхен, прикрывая голову щитом.
  − Фей! Фей! (Бей! Бей!) - вторил Бекри, поддерживая себя. От потери крови дрожь в ногах. И меч скользкой рыбой норовит вырваться из руки.
  Через перила кувыркнули тяжеленный кассоне. Сундук накрыл здоровяка Дода, сбил на колени. Бертри сунулся помочь. Его достал Хакль. Мечом в шлем. Бертри откинулся назад. На руки не взяли, он поехал по ступеням под ноги бриганам. Кто-то сердобольный, за шиворот, оттащил беспамятного сквайра полежать в сторонке.
  Риаг отшвырнул щит, выдрал из убитого гелда корд и двуручно рубился на острие схватки. Прыткому мечнику отсек кисть, лучнику броском с короткой дистанции проломил височную кость.
  − Бей! - надрывает глотку риаг. Сорвавшийся голос пускает ,,петухаʼ. Позора никто не замечает.
  − Бей! Бей! - хрипят и сипят басы и баритоны за спинами Дуанна.
  Атака вползала, втиснулась в узость лестничного пространства, перелезла завал, устремилась на второй этаж. Дуанн словно ослеп. Не видел чужих смертей, не считал смертей соратников, и не думал о своей собственной. Накопленное за последние дни напряжение он с привеликой отдачей, выплеснул в бой. А насчет смерти... еще не его время. Он чувствовал это. Он риаг!
  Хакля упокоили классическим ударом. С хорошим замахом тяжело провалили ключицу. И сразу вторым, пока Хакль оседал. Горизонтальным подрезом по горлу, разхрящили кадык.
  Гибель Славного Упрямца лишила воли к сопротивлению, и часть защитников бросили позиции и сдались. Желающих умирать за проигранное дело не нашлось. Вымотавшийся до коленной дрожи Йюхен подчищал этажи донжона, выковыривая неприятеля, откуда можно. Извлек васлета из сундука. Другого из шкафа. Бриганы плохо подчинялись, в боевом опьянении, в горячке, полосовали без разбору чина, возраста и пола. Сопляка сдури схватившегося за баллок (против мечей!), вдоль и попрек, как тушу в мясницкой лавки искромсали. Двух сквайров, из худородных, не позарившись на выкуп, загнали на крышу и скинули. Гордый стяг Мюрра швырнули в загон к хавроньям. Нарядное полотнище накрыло навозную кучу.
  − Слава риагу! - орали и скакали на крыше. Победители ликовали. Не чаявши выжить, оказались победителями.
  Совсем небольшая часть из замковых, человек восемь - десять, во главе с витенаром Риденом, без толкотни, держа ряды и сдвигая щиты, огрызаясь ратным железом, отплевываясь топорками и копьями, дистанцируясь от противника пиками, отступила по переходу донжона в жилые палаты, оттуда по открытой галерее в Дальнюю башню, где и заперлось в виду бессмысленности дальнейшего бегства. Бриганы сработали на опережение и завалили выход во двор. До конюшни рукой подать, а не добраться. Большую инициативу высвободится, решили не предпринимать. Спалили казарму, спалят и башню. Так что затихли и ждали, пока у победителей страсти не утихли.
  После захвата ключевых и не ключевых позиций, начали наводить порядок.
  Винтенар с оставшимися двумя лучниками и двумя полудохлыми от ран бриганами, загонял сдавшихся на милость победителя в сарай. Нескольких отрядили стаскивать покойников подальше от колодца. Из самого колодца выловили двоих утопленников, чтобы воду не запоганили. Раненных тянули под навес, разворошив им для удобства под спины немного сена. Тягали не всех. Чужих, не ходячих, потихоньку прирезали и к мертвякам.
  Дуанн облазил донжон от подвала до чердака. Заглянул и в покои тана Мюрра. Успокоил зареванную мистресс Джизу Мюрр, побывавшую под двумя его бриганами. Пообещал защитить от подобного и более не позволять поступать с ней дурно. Злой и белый Бертри присутствовавший при разговоре риага, не стесняясь рылся в вещах, хлебая аррабиду из горлышка. Семейную реликвию Мюрров, фалк* врученный когда-то самим Нэйбом Усмирителем, в знак признания заслуг рода перед троном, снял с видного места и выкинул в окно. Благородное оружие ударилось обо что-то древком, отпружинило и, изменив полет, воткнулось в землю, чиркнув искрой. Наконечник в локоть длины, вороновым пером переливался отблесками догоравшей казармы. Сталь ненасытно впитывала цвета огня.
  Во всей этой свистопляске железа и крови, Веронн разыскивал Хана. Тревожится, не прибили ли, не тревожился. Подобная мысль казалась фрайху донельзя абсурдной. Везунчик не может сгинуть в пустяковой схватке, за дерьмовенький замок, где полегло от силы-то человек тридцать.
  Хана фрайх нашел. Тот сидел на разбитой повозке, поджав ноги. Держал на коленях чугунок, таскал вареную в мундире картошку, очищал и ел. Круто солил, подбирая соль просыпанную прямо на колено. Рядом крутился щенок-хромоножка и часть еды перепадала ему.
  − Полоумный! - изрек Дод. Юноша безмерно счастлив. В схватке побывал, рану получил, теперь дело за наградами.
  − Трезвомыслящим Эксбо не взять! - ответил довольный фрайх.
  Позже, но не в это утро и не в этот день, Веронн часто вспоминал пасторальный завтрак. Жующего картоху Хана. И не мог никак сообразить, что его больше смущало. Спокойствие или отстраненность от происходящего. Будто с этим хаосом, ни моментом предшествующим, ни моментом проистекающим, ни временем последующим, жизнь Хана никак не связана. Ни кровью, ни судьбами, ни местом, ни действием. Но это потом. Сейчас Веронн готов облобызать не только убийцу Ло-Рю, но и дворнягу!
  Целовать конечно ни пса, ни героя не стал.
  − Баб можешь при себе держать. Никто не тронет. Старая ведьма раненых пусть осмотрит. А молодухе накажи, не шастать по лагерю. Расточительно, за каждый раз как её за манду поймают, хорошим мечником расплачиваться, − объявил фрайх. - А тебе, как и обещал..., − Веронн содрал с сапога шпору и кинул Хану. - Для начала васлетом походишь.
  Другой бы от радости и милости в поклонах сломался. Но Хану картошка важней. Фрайх не обиделся.
  ˮХерова порода... Из Скарра оне видите. Невместно подачки принимать!ˮ − ворчал Веронн добродушно.
  Только там, на севере земель Дуэгга, в Скарре, на самой-самой окраине, в приграничье с Ледяной пустынью, остались вот такие вот, кому важно само дело, а не то, сколько за него отсыплют. А уж кланяться и вовсе спина не приучена. На севере, среди препоясанных мечом, все равны.
  Мелькала у Веронна еще одна мыслишка по поводу Хана. Но так, мыслишка. Беглая и прыткая, как мышь. И даже наверное не мыслишка, а некое недопущение, неприятие. Кхан и Хенк Ксан не один человек. С чего бы ему вспомнился столичный скандалист?
  ˮОт изжоги!ˮ − так объяснил себя фрайх. Лукавил.
  Что бы на его догадки и мысли сказал Хан? Наверное ничего. У него самого этих самых догадок и мыслей - пруд пруди.
  Венчание трудов ратных, враг повержен и в твоей полной милости. Это сладко... сладко ощущать чужую жизнь в своей власти. Совсем как в детстве, чувствуешь в ладошке теплое тельце воробья. Крохотная пичуга притихла не в силах вырваться и лишь подрыгивается на усиление сжатия пальцев. Ты чувствуешь теплую жизнь, чувствуешь трепыхание сердечка, чувствуешь сочащуюся кровь из кулака. Это истинная власть. Истинная без остатка. Власть над чужой судьбой и чужой жизнью.
  − В подвал, посмотрим позже! Этих в шею! В шею сказано! Своих прихлебаев полно! - распоряжался на ходу Дуанн. − А с этими на ваше усмотрение. Этого маркитантке покажите. Этого к попу. Где поп? Найти!
  Но самый острый вопрос досталось решать Веронну. Нужно было что-то предпринимать с сидельцами в башне. Силой их быстро не возьмешь, сдаваться они особо не настроены. Спалить как в казарме? Дойдет и до этого. Веронн наблюдал за Дуанном. Одним махом полмира под меч отправит, если эти полмира только пискнут против него. Особенно сейчас.
  − Переговорщика давай, − проорал Дод, исполняя роль рупора, фрайха.
  Защитники посовещались и вытолкнули Ридена. Человек создан договариваться. Воин опытный и сволочь отменная.
  По распоряжению фрайха принесли ведро с говном. Прямо из нужника зачерпнули. А то как? Долг платежом красен. Переговорщик не спасовал. Нет, в благородство победителей он не верил. Как раз наоборот. Но риагу нужны и он сам и те кто подглядывают за происходящим в дверные щели. Иначе зачем все это?
  − Про то, что есть, речи не поведем, − напустил на себя мрачный вид фрайх. Он выглядел под стать наплывающей из-за леса дождевой туче. - Толкуем о том, что будет.
  − Если столкуемся, − согласился Риден, оглядывая и осматривая разорение. Еще вчера в Эсбро существовал какой-никакой порядок и относительная чистота.
  − Не столкуемся, вздерну, − приводит Дуанн не самый лучший довод для убеждения. Но довод пустяки. Рядом с фрайхом он выглядит пусть подросшим, но щенком. Он окреп, ему купировали уши и хвост, но хватки нет. Молочными зубами больно не укусишь. А хочется.
  Веронн переждал речь воспитанника. Путное не скажет, но вдруг?
  − Веревок хватит? - не очень испугались угрозы винтенар. В их положении только смелым и остается быть. К тому же Риден знал, кого следует опасаться. Таких людей не спутаешь ни с кем. С фрайхом он лицом к лицу, а второго.... Увидеть мешали столпившиеся близко бриганы.
  − Не хватит, в ров скину, − рычит Дуанн. Винтенару даже не смешно, от его рыка. А Веронну стыдно.
  − Кидай, − не уступает Риден.
  В отличие от риага, винтенар прошел неплохую школу жизни. Понимал, к чему приведут все тары-бары. К переговорам. А что такое переговоры? Торг. Каждый свою выгоду ищет. Сейчас вот попугают-попугаю, постращают-постращают, погрозят-погрозят да предложат службу. Так и вышло.
  − Службу предлагаю, − вернул переговоры в свои руки фрайх.
  − То веревка, то служба. Уж что-либо одно, − Риден опять попробовал протаранить взглядом толпу бриган. Нужен был ему один человек... Наблюдал во время боя из донжона.
  − Одно другому не помешает, − убавил грозности фрайх. Не в его характере долго притворяться. Не нужда, вовсе бы этим не занимался.
  − Сперва, про службу послушаем, − предлагает приступить к делу Риден.
  − Копейщику четыре, лучнику шесть, бригану восемь фартингов в день, винтенару - два сверху, таковы условия фрайха. Обычные условия, ничего привлекательного.
  − У нас от пяти начиналось. Мне, стало быть, без малого грот причитается, − возмущен но осторожен переговорщик. Наглеть не стоит! Ведро с дерьмом вот оно.
  − Стоите ли испрашиваемых денег? По мне так нет.
  Хорошо уел. Действительно, не зазря бы получали, замок бы выстоял. Риден подозревал кому спасибо сказать. Сыскать бы только.
  − На войне всяко повернется, - не признал сомнений в профессиональной непригодности винтенар.
  − Так что скажешь за службу? − фрайх прикинул, во сколько обойдется перенаем пленных, плюс повышение жалования своим. Есть от чего голове болеть. Одна надежда, в замке найдутся деньги. Должны найтись!
  − Мы не бабы нас уламывать. Платишь - думаем..., − Риден отшагнул в сторону. Вроде от ведра подальше, а на самом деле.
  ˮКхана ищет,ˮ − догадался Веронн. Огонь еще не унялся в казарме. Оттуда, нос закладывает, несет сожженной человеческой плотью.
  − ...Нет, значит, нет!
  ˮПоквитаться хочешь?ˮ - Веронн сощурил глаз на винтенара.
  Риден дернул носом.
  ˮНе без этогоˮ
  − Я подумаю. Стоите ли испрашиваемого, − вслух произнес фрайх.
  Переговорщик его понял.
  − А как узнаешь?
  − Найду способ. Еще и прибавлю по фартингу сверху. Тем, кто чего-то стоит.
  − Другой разговор! - уступает винтенар.
  ˮЗабесплатно пойду!ˮ − таково его последнее слово.
  В общем, все более-менее успешно. Вероятность полюбовного разрешения конфликта велика. С той лишь разницей, фрайх более чем уверен, гелдов получит. Пусть и без винтенара.
  Переговорщика отпустили целым и не вымазанным. К дверям башни выставили охрану, из молокан*. Потому как не пьют. Главным назначили Дода. Больше некого.
  − Гляди в оба! - наказал и предупредил фрайх.
  Сама обстановка требовала воззваний и проповеди. Люди сплочены общим делом, устремлением, грезами. Дуанн оглядел бриган людей. Его людей. Что он им скажет? Что пообещает? Куда поведет? Но нужны ли им длинные речи? Простая истина, люди услышат только то, что хотят услышать, риагу не нравилась. Сейчас не нравилась. Хотелось говорить о будущем. Дуанн проявил похвальную разумность и постарался быть краток.
  − Отсюда начнем! - провозгласил риаг соратникам, наступление новых времен.
  И начали...
  ...с грабежа, дележа и насилия. Выворачивали кладовые. Наспех хлебали вино. Выбив крышку, макали голову и глыкали не набравший спелости вердеш, пока дыхания хватало. Черпали шлемами, кто-то набирал в сапог. Жрали колбасу, обгладывали окорока, рубили головы сыра и пихали в рот, раздирая щеки и давясь до слез. Лезли руками в кадки с грибами, выуживали соплистые опята да лопушастые груздочки и пригоршнями! пригоршнями в рот, в глотку, в кишки... Что бы глаза, брюхо, душа наелись! В загоне визг, валили свиней и поросят. Еще дергающуюся полуживую скотину, потрошили и на огонь. Курям откручивали головы и в перьях, с потрохами, на угли. Обожравшись, опившись отлавливали служанок и прислугу. Не стыдясь возраста девчонка ли, молодуха в соку или старуха, заламывали руки, рвали платья, затыкали рты, грубо лапали и насиловали, торопливо и поочередно, выплескивали ярость и страх прошедшей схватки! Пресытившись, орали лужеными глотками похабное...
  Ах, кто б в шинок меня не вел,
  Уйти мне сил не хватит:
  С двух кружек я валюсь под стол,
  С трех - под того кто платит!
  
  С великого перепою, боролись и барахтались в грязи, дрались до кровавых соплей и мирились пуская сопли в общий жбан. Резались в карты и кости. Делили добычу. Одежду, оружие, еду. Хозяйственную утварь. Все что имело мало-мальски ценное, зачислялось в трофей. Некоторые продували и добычу и исподнее с себя. И снова дрались и мирились!
  Не зря эгльцы во всех краях считались народишком приставучим и злопамятным, признанными мастерами вино хлестать. Нилс, не то, что нынешние бабьи прилипухи, после шести пинт падает. Он и после восьми тверд в походке и крепок в руке. Но на хмельной ум и обиды острей. Припомнил. Кинулся к Хану.
  − А! Сучонок! Думал, я забыл! Зашибу!
  Хан среагировал без суеты. Пинком катнул на встречу нападавшему корзину со свеклой, одновременно выдернул из борта повозки крепкую жердь. Ясеневую, упругую, от времени и непогоды гладкую.
  Нилс запоздало скакнул, зацепился, засеменил, выравниваясь и, угодил под удар. Жердь! Ясеневая! Пополам! Шлем всмятку! Разбитый череп плеснул по сторонам мозгами и кровью.
  − Ах, ты...! - кинулся второй. В охране его Хан не видел. Должно быть из собутыльников Нилса.
  Хан по городошному, с подкруткой, запустил обломок. Ясень, укая торчащими щепками излома, угодил в ноги. Бригана снесло. Зарылся мордой, тут же перевернулся, зашелся в крике, задирая перебитые конечности вверх и обхватывая руками. Острые кости прорвали мышцы, кожу и одежду.
  На смену павшим двум поднялись еще трое.
  − Лови! - крикнули Хану и он перехватил переброшенный ему фалк. Попав в руки, оружие описало пару кругов, не завывая, но яростно визжа во вращении, и замерло отведенное назад для удара. Те, кто кинулся на выручку, благоразумно остановились.
  − Прекратить! - вмешался винтенар. Начальство пыталось мыслить объективно и не упасть. - Петли захотели? Разойдитесь сейчас же!
  Винтенар чин не великий, можно послать. Но за его спиной показалась массивная фигура Сиора Дода.
  − Пшли прочь! - выдохнул он драчунам. Хану присоветовал. - Уберись куда. Утром, мессир Веронн разберется.
  Никто сквайру не возразил. Одно дело с ровней ,,хер за херˮ спорить, другое с благородным. Моргнуть не успеешь, на суку окажешься. А время то не подходящее. Гульба в разгаре!
  Поздно вечером лежа под повозкой, Хан слышал сквозь редкий дождь, перешептывание Аннис и Кензи.
  − Вишь мужик, какой попался. Заступник. Не бросил. Теперь вовсе в гору пошел. Васлетом сделался. Чего руками машешь? Приглядись. Подластись. Мужики они что дворняги. Посытней покорми, помягчи постели, на завтра сам придет за добавкой.
  − Не нравится он мне. Молчит все.
  − Не нравится? Он не сорока без умолка трещать.
  − Не нравится, говорю.
  − То, что у мужика нравится, то у него не на виду.
  − Ой надо же! − посмеялась Кензи.
  − Ты дурочку из себя не корчи. Вчера он за тебя заступился, а завтра некому будет. А так мужняя жена.
  − Сама и живи с ним.
  − Скажешь! Деток рожать надо, а я старая уже, - маркитантка засмеялась. - Подмахнуть подмахну, а уж не залечу. Хоть стог подорожника съем!
  − То-то радости с пузом таскаться. Вон Майра своему троих выносила и что? Доброго слова не услышала. Муженек любимый с ней как со скотиной последней. Бил до смерти.
  − Так надо не на рожу мужика смотреть, он не церковная икона им любоваться. А хозяйственный ли, нраву каков, работящий ли.
  − Хозяйственный? Ой, уморила! Голым на дороге подобрали!
  − Вчера гол как сокол, а сегодня синица в десницы, а в скорых днях и журавель в щах.
  Хан слушал бабий треп, противился наваливающемуся липкому сну и все равно засыпал. Тонул, в черном омуте....
  ...Последний аккорд желаний и надежд, и первая нота реквиема вечного покоя. Его ждала тьма. Именно ждала. И только его. Он чувствовал её ожидание и предугадывал припоминал дальнейшее. Она прикоснется...
   Щенок примостившийся под боком, чуя неладное, жалобно лизнул ладонь человека. Хан дернулся и очнулся. Попробовал сглотнуть. Ком запирал горло, мешал дышать. Резко сел, обхватил голову руками. Он был еще там, в жутком сне-яви и как ни странно знал, что будет дальше. Вспомнил малое....
  
  
  
  27. Туат Швальб. Околица деревни Мшец.
  
  От собственных дум, как и от собственной смерти не убежишь, не старайся. Но пытаться... пытаться никто не запрещает. Кто-то разобидевшись на прошлое, утешается мыслью − лучшее впереди. Кто-то наоборот горюет по ушедшим денькам − все хорошее позади. Кто-то считает день вчерашний повториться в дне завтрашнем, и нет из круга времен выхода. Из перечисленных Эерих был исключением. Если допустимо считать исключением обыкновенного смертного затерявшегося среди смертных. Ушедшие годы он не считал худшими. Не загадывал, что завтра колбаса станет вкусней, солнце ярче, а неурядицы самоустраняться, не воспринимал жизнь за колесо. Хотя... с натяжкой... катится и катится... Эерих вырос на задворках Пфальца, по соседству отцовским покоям, в той свободе, которая полагалась и допускалась бастарду. Пфальц слишком велик часто попадаться на глаза и слишком мал чтобы о тебе забыли окончательно и навсегда. От рождения он знал кто его ОТЕЦ. В этом не было тайны и в перипетии его происхождения посвящены многие. Даже слишком. Мать жила своей жизнью и уделяла Эериху ровно столько времени, сколько требовалось от хорошей матери. Он был одет, обут, сыт и пристроен к делу. Слава богу, женщине хватило мудрости осознать, мужчину воспитает только мужчина, и до двенадцати Эерихом занимался шен Горок, крестный. Уже после него пристроили (или сбагрили!) в роту бриган, постигать воинское умение. На неокрепшие мальчишечьи плечи легла тяжелая ноша воина. Он не жаловался. На жалобы не хватало духу. И не плакал. Слезы вышли крепким воинским соленым потом. И не мог сбежать. Сбежать означало признать себя слабаком. Носитель королевской крови быть слабаком не может! И куда сбежать? К кому? В какой части света и чьим покровительством воспользуется ублюдок? Не благородный бастард, а ублюдок. То-то! Подобное происхождение способно помножить беды и горести надвое и уменьшить радости и успехи втрое, но не облегчить жизнь. Судьба старалась подставить подножку или крепко пнуть, люди въехать в рожу. И никто не торопился протянуть руку помощи. Да и были ли такие? Науку не падать, держать строй и удары, постигал на зуботычинах и оплеухах. Постигал, насколько хватало способностей. И способностей его, в конце концов, хватило на лычку винтенара. Для его лет, без всякой протекции, успех. Он уже прицеливался дослужить до сотника, когда Воронье напомнило ему о происхождении. Ублюдку не позволительно прожить и закончить жизнь в собственных заботах. Он потребовался отцу - Гильфу Второму Амалю. Утверждают, и, наверное, не безосновательно, у всякого в умах и сердце живут надежды. Такие милые утешеньица (дурочку - лялька!): бедному разбогатеть, больному выздороветь, мечтателю научиться летать, провинциалу пристроиться в столице, столичному прибиться к трону. Плох тот воин кто не грезит повести за собой армию! Иногда надежды воплощаются в явь. Тут Эерих исключением не являлся. Он точно знал, чего хотел. Но звание риага никоим образом его чаяниям не отвечало. Танство. Кусок земли, где бы чувствовал себя полновластным хозяином. Люди которые помогали бы ему и которым помогал он. Аклеус Варба (святой человек!) писал: Кто видит на обед лишь корку хлеба, возмечтает о кремовом торте. Если благополучие измерять по шкале корки-торты, то Эерих довольствовался бы пирогом с мясом. Не очень возвышено, но гарантировано и сытно без приторности.
  К этому Эерих и стремился. К надежности своего существования. И вот уж чего точно не пожелал себе и в качестве подарка на тезоименитство* - титул риага.
  − Сир, пополнение, − отвлек Эериха нотарий Лэнард. Мудрый дядька заподозрил, так долго разглядывать мух на окне можно только этих самых мух не замечая, а паря где-то в высотах грядущего или ползая в дерьме прошлого.
  Лэнарду почти сорок. Безобразно сутул, удивительно пронырлив, еще более удивительно образован и настораживающее хваток в мечном искусстве. Умение сие вряд ли от божьей искры, скорее от собственного желания и каторжного труда. Таланты без непреклонного и непоколебимого стремления вкалывать до семи потов быстро увядают.
  Собственно Лэнард первый человек нанятый Эерихом. Без помощников ему не обойтись, будь он риаг или вассал риага. На момент их встречи, Лэнард сидел в местном шинке и грамотно составлял жалобу на местного мытаря, честно отрабатывая обед. После короткого диалога, Эерих рискнул нанять грамотея. Незнание законов часто ведет к плачевным последствиям. Лэнард законы знал. Знал и устные обычаи, в иных случаях соблюдаемые крепче параграфов изложенных на бумаге. Бумага имеет свойство теряться и гореть, а заветы предков, вживленные в плоть и кровь, если канут в лету, то только с последним их носителем.
  Гейнс поначалу встретил нотария недружелюбно.
  − Очень кстати!
  Эерих и сам находил появление Лэнарда в Мшеце весьма настораживающим. Уж не таны ли подослали? Мысль тревожащая. Её и придерживались, присматриваясь к крючкотвору.
  − Не... не они, − сделал умозаключение Гейнс. − Спину слишком прямо держит. Таны таких не любят.
  Эерих поначалу не понял о чем сказано. Грамотей сутул, что вопросительный знак! Но дошло. Чинопочитания в Лэнарде не на фартинг! Ему что тан, что эрл, что король, что хер лысый - едино.
  − На вороненка то же не похож, − гадал Гейнс, могла ли такая птица к ним залететь. - Может кто из сродственников твоих? Бабы они охочи на выдумки.
  Сомнительно, что Гейнс имел ввиду всех женщин доводящихся родней Эериху. Если только Медани.
  Сроку от стычки с эрлом Марчем прошло всего ничего, а поляна под Мшецем превратилась если и в лагерь, то беженцев. Каждый день к Эериху прибывали люди, отряженные септами Швальба нести Щитовую службу. Чухонцы, как называл их Гейнс.
  − А как же, чухонцы и есть.
  Очевидно прочитав на лице Эериха не понимание, о ком все-таки речь, развернуто пояснил.
  − Те, кто не с меча, а с земли живут.
  Дополнительные сведения о иерархии сословия Эерих узнал у Лэнарда.
  − Чухонцы, лапотники, откупные, подневщики, − называл нотарий.
  Легче не помнить, чем задурять голову, ради понимания кто к тебе заявился. А заявлялись разные...
  Верховые восседали на захудалых клячах. Бедным животным грозило провести остаток дней своих, таская воителей на худом хребту, а не похрустывая травкой и свежим сенцом под навесом, дожидаясь очереди к живодеру. Пешие понуро тащились под хлябями небесными через грязь и колдобины. Похожие на бродяг, на отбившихся от сообщества пилигримов, на обнищавших ремесленников, на кого угодно, но не на воинов. Случалось, целые компании смурые и невеселые, облепив скрипучие телеги прибывали к месту сбора. И верховых, и пеших, и тележечников объединяло снаряжение дедовских времен, более подходящее для дорожного разбоя, чем для воинской компании.
  Эерих неудовольствия не выказывал. Люди не виноваты в его разладе с танами Швальба. Спрашивается, а он виноват? Виноват. Не садись не в свои сани.
  − Утан Дулш, − представился новоприбывший и подал крохотную грамотку-замарашку.
  На сером клочке, неровно оторванным от большого листа, коряво и с ошибками, очевидно писано деревенским старостой, сообчали (вступительное слово в послании выделено, дальше - мельче, из экономии бумаги и чернил): Утан Дулш, сын таких-то родителей, в соответствие с условиями служения Щитом и Мечом, снаряжен для несения оного в течении ,,сорока денˮ считая от Льялы-Дождевицы.
  − От Святого Северина, − пояснил Лэнард бастарду.
  Воитель не махнув мечом уже оттянул пять дней службы.
  − Чего так долго? - пытал нотарий парня. - Тут ходу два дня!
  − А собраться? А погоды какие? - уверен в уважительности оправданий Утан. - Так и не очень припозднился. Не из последних.
  Ратник высок и крепок. Обладает бородой и здоровым румянцем. Крепко пахнет козьим молоком. Щит размером со столешницу держит легко. На поясе тяжеленный мэйс*. Из доспехов наплечники и камай. Утан бос. Сапоги привязаны к походной котомке. Обувь видно досталась от деда. Крой старый, когда правый-левый не различали. Точали одинаковыми, потом разнашивали по ноге.
  Грамоток подобных предоставленной Эериху, у нотария собралось более пятидесяти.
  − Эерих Гашш, − назвался в ответ несостоявшийся риаг. - В лагере найдешь, где поставить палатку. Гейнс объяснит, где продаются еда и вина. Если испытываешь затруднения...
  Дулш испытывал. Должен испытывать финансовые затруднения.
  − ... Все необходимо я в состоянии купить, − выпятил геройскую грудь чухонец.
  Наличие у парня пары завалящих майлей и то сомнительно. Но ведь не признается. Не за что не признается, что денег нет вовсе! Другое дело непомерная гордость. Её хоть отбавляй!
  − Скорее отберет, чем купит, − делает неутешительное замечание Лэнард.
  − Юманн Дейк-младший! − величает себя очередной служивый во благо королю.
  Юманну не более четырнадцати. По меркам родного септа он дееспособный мужчина. Запримечен в ухлестывании за девицами с отягчающими подозрениями в порче оных. Значит очень даже дееспособный. Дейк-младший вихраст, смазлив на личико и скульптурно строен. На Дейке стеганый акетон, с нашитыми конскими копытами. Часть копыт отсутствует, часть раскрошилась от древности или попаданий оружием. Снизу обыкновенные штаны, которые носят холопы трудясь в поле. На ногах башмаки. В руках щит вышедший из употребления лет сто назад и копье. Вместо меча здоровенный корд с деревянной ручкой. За спиной доброе налучье, потертое, но ухоженное.
  − Есть чем защититься от дождя? - справился Эерих у юного ратника.
  − Мы, Дейки, привычные, − самоуверен Юманн.
  − Не удивлюсь если он первостатейный браконьер, − таков итог впечатлений Лэнарда от общения с юнцом. - И здесь он не только из-за девок. Еще и от волчатника поберечься.
  − Браконьеры тоже на что-то годны.
  − Кроме строя.
  − Кроме строя, − признает бастард правоту нотария.
  После юнца перед Эерихом предстал пожилой мужик. Голову держит в наклон, бычится словно собирается боднуть. Давно не стрижен. Бороду укоротил кривенько, откромсав лишнее ножом. Кольчуга не по размеру, висит мешком, утянут широким поясом с надраенными медными бляхами. На старой сморщенной и полопавшейся коже медь выглядит уродливо. На боку, справа (левша выходит!) меч, по едкому замечанию Лэнарда, в ножнах сржавевший. С другой стороны подвешен битый и плохо правленый шлем, с обломанным наносником. Мужик молча сунул представительскую бумагу. Из нее следовало, славный муж Андреас Люгг, мечник и воин, отслужит Щитовую от септа Гожгегожег.
  − Это где? - спросил Эерих. Занятное названице. Четыре буквы, а очередь какая?
  − Там! - указал большим пальцем себе за спину Люгг.
  − С Уэрской Болотины, − пояснил Лэнард.
  − С её родимой.
  − Задолжал чё ли? - уточняет нотарий у воина.
  − По зову долга, − саркастичен Люгг. На коверканье слов не обижается.
  − А как иначе! - соглашается Лэгард и у обоих рожи... Создателя объеб .... объегорят!
  Прибывали вояки и видом похлеще.
  − Вы что? С каторги? - удивился Эерих двум босякам. Босякам в буквальном смысле. На обеих мешковатые туники и портки. Оба вооружены дубьем, гвоздями шипованном.
  − Как можно! - в голос возмущены оба воя.
  − Из долговой ямы? - угадывает Гейнс.
  − Было дело, задолжали малеха, − признал тот, что бойчее. Второй, скромняга, поддакнул.
  − И на что вы гожие такие красавцы?
  − А ты спытай, − недобро ощерился скромный.
  Теперь бойкий кивал и поддакивал.
  − Токась пожрать бы чего.
  − И за что кормить-то вас?
  − Добрее будем, когда спытывать начнешь.
  − Гнать! - резолюция Лэнарда.
  − В шею! - согласен с ним Гейнс.
  Эерих сунул каждому по пол пенса.
  − Купите еды. И без безобразий в деревне.
  − Нечто мы без понятия, − остались довольны босяки.
  Поесть они понятно не поели, а проставились друг другу на всю полученную наличность.
  − А то мы умишком убогие, деньгу на жратву изводить?! - рыготали они над пожеланием риага.
  Порой прибывали и вполне прилично вооруженные. Септ ли богаче или служивые не слишком бедствовали, а может родовая гордость не позволяла в худом виде предстать, но на крепкое винтенарство людишек набиралось.
  − Как был винтенаром так и остался, − заметил себе Эерих.
  Сбор с бору по сосенке продолжался до конца недели. В последние дни почти никого не явился, что вполне могло означать - восемьдесят шесть воинов все чем Эерих мог располагать.
  − Лэнард. Купи крепкий кожаный мешок и собери туда представительские грамоты, − наказал бастард нотарию. − За каждую головой отвечаешь!
  Тому разъяснять не надо. Не всякая бумага − бумага, а порой важный документ.
  Воинские люди деревенским излишняя забота и беспокойство. В шинке из-за них тесно, к девкам пристают, парней задирают, на гулянке первые гости пожрать, попить и подраться. К Эериху дважды приходили с жалобами.
  − Ой, гуска какая была! - убивался хозяин. - Я её орехами кормил, отдельно держал, хотел мессиру Марчу в подарок на Годины подарить! А яйца какие несла! Одно на сковородку, второе не вмешалось!
  По всему мужика стоило турнуть. Расповадишь, ходоки попрут со всякой ерундой. У того пес пропадет, у того крынка со сметаной, яблоню обтрусят. Выручил Лэнард, общавшийся с деревенским запросто.
  − Не бреши!
  − С чего это я брешу?
  − Вот брешешь! Кто гуску откармливает и яйца от нее берет?
  − Так прибыток! - растолковывает крестьянин.
  − Старая гуска была! И хотел ты её мессиру Марчу подсунуть. Порченую птицу отдать!
  − Ни в коем разе! Разе мы такое могем?
  − Могете! - передразнил Лэнард крестьянина.
  Пять минут препирательства и мужик убрался ни с чем.
  − За хозяйством смотреть надо, − напутствовал Лэнард просителя. − Пусть бабы-то досматривают!
  Но оказывается, за самими бабами пригляд требуется. Двое из Эериховых воев припутали в леску девоньку. Ничего так, справная, видная. Справную и видную, попользовали в промежность и не только. Родители в гневе, а по девке судить, так, в общем-то, все не так плачевно.
  − Били? - спросил Эерих, не зная как поступить. Искать виновных − отыщет. А отыскав − судить? А людишек у него и без того не богато.
  − Не, обходительные.
  − Сама дала? - ввернул Гейнс.
  − Не, обходительные же говорю, − твердила свое девка не смотря на щипки и толчки родни.
  − Значит приболтали, − сделал вывод Лэнард масляно улыбаясь. − Так чего хотите?
  − Как чего? Виру за поругание. Кто её теперь такую замуж возьмет.
  − А лет то ей сколько? - приценивался к девицы Гейнс.
  − Семнадцать.
  − В таком возрасте не убудет, а коли до сей поры незамужняя, и не прибавит.
  Оставалось поражаться здравомыслию ушлого нотария. Верно. С чего бы страдалице до сей поры в невестах невеститься, мучиться?
  С утра денек задался погожим. Пригрело солнце. Небо синее и безоблачное. Воздух чист, печными дымами не замаран. Нарядный народишко чинно − воскресенье ныне, отправлялся в церковь. Коровьим боталом брынькал колоколешко, сзывая паству. Совестливых поторопить, прочим не заблудиться. Не в чистом поле, не в трех соснах, в душе своей темной, ˮгрехами изъязвленной, страстями изъеденнойˮ. Умел отец Оттон мудрым словом ожечь сердца. Эерих имевший с пастырем долгую беседу, признал за Лэнардом справедливость слов.
  − Честный? Дорого возьмет.
  Потому воинство риагово до сей поры оставалось без божьего благословления, без пастырского напутствия. Да и на что напутствовать и благословлять?
  Эерих, вставший еще до петухов и звонов - не спалось, распорядился лагерь сворачивать.
  Потому как люди быстро построились, не совсем пропащие вояки. На лицах оживление. На некоторых надежда - домой отошлют. Чего бока пролеживать? Не лето. Вон скоро опять дожди зарядят. Огороды не все убраны. Картошка у многих не копана.
  Все что Эерих хотел им сказать и скажет обдумано многократно. И говорить он будет не о служении королю, что вообще-то глупо, не о высоких целях, что еще глупей, не о светлом будущем - не поверят, и не высшей миссии что только повеселит. Достаточно глянуть на соседа справа, толкнуть в бок соседа слева, оглянуться назад. Ни для чего такого, о чем могло быть сказано в подобные минуты, они не годятся. А на что годятся? Про то и речь пойдет.
  − Для начала... для тех, кто еще в неведенье. Я, Эерих Гашш, королевский бастард. Наверное поэтому я сейчас с вами. Батюшка решил, здесь мне самое место. Бастард в Кайонаодхе, да еще в Швальбе!
  Тонкость или лучше сказать безнадежность положения Эериху растолковал Лэнард. Если по истечению месяца отец или ввиду его уважительного отсутствия кто-то из отцовой родни не примет ребенка на руки при свидетелях, новорожденный лишался прав носить фамилию родителя и претендовать на ,,блага копьяˮ, даже окажись он в последствии единственным наследником. Если такое дитя не признает и родня с материнской стороны (мать в данном случае никто не спрашивал, она свое дело сделала) то младенец лишался поддержки и ,,по линии прялкиˮ. В Швальбе тот кто лишен поддержки и рода отца и рода матери приравнен к серву. Гожим только коровам хвосты крутить и кур щупать. То что Эерих ,,от ложесны на руци родаков принятˮ* не подтвердить. Потому для местных он не бастард, как себя величает, а ,,konˮ и ,,bodˮ* и лучше словеса сии не переводить, так пояснил Лэнард.
  Эерих сделал паузу. По рядам прошел шопоток. Хаяли? Или подначивали?
  − Так что тем, кому невместно ходить под рукой бастарда, может отправляться домой. Сейчас.
  Три человека тут же покинули строй. Десяток шатнулись, но задержались. Из любопытства. Чего скажут дальше? Или из за страха. Нотарий держал развернутым королевский баннероль. Ублюдок то сам по себе тьфу! и растереть, а с королевским величием шутки плохи. Иначе бы таны их не прислали.
  − Продолжим, − кивнул Эерих строю. − Вы знаете кто я, а я знаю кто вы. И почему здесь.
  − Счастливые звезды свели! - потешались в задних рядах строя.
  − Возможно и так.
  − Воевать в Швальбе не будем! - предупредил Люгг и наклонил голову ниже обычного. Точно на калган возьмет! Косматый мечник по опыту знал, чем краше речь, тем жарче драка!
  − А за что тут воевать? - Эерих кивнул в сторону деревни. - И с кем? И много ли получим?
  − И по какому месту? - опять ржут доблестные вои.
  − Вот именно.
  − Не рассусоливай! Говори как есть! - поторопили его без всякого чинопочитания.
  − От вас требуется выбрать трех человек...
  Гы-гы-гы. Га-га-га! Запросто!
  − ...Выберете не на отвали, а действительно стоящих людей, к словам, которых прислушаетесь и отнесетесь серьезно. Этим троим, я прямо здесь растолкую исполнение Щитовой Службы. Они вынесут вердикт стоит она того или нет. Если они говорят да, вы не задавая лишних вопросов... Вообще их не задавая, выполняете мои приказы. Если скажут нет... значит, мы остаемся каждый при своем. Нищий у нищего котомку не отберет... Кого не устраивает, может отваливать.
  Риск Эериха не беспокоил. В случае отказа, выборные унесут секрет в могилу. Гейнс и Лэнард предупреждены, что делать. А пять тысяч грот, переданных таном Марчем, он истратит на наемников.
  Строй поредел еще на пяток-другой человек.
  Десять минут всеобщего ожидания. Десять долгих минут пока Утан Дулш, Андресс Люгг и Кибс Хев вникнут в суть предстоящих свершений. Десять минут принять решение за себя и остальных.
  − Парни! - Утан поднял руку призвать к молчанию, хотя и так никто и не пискнул. - Я был бы последним дураком отказавшись рискнуть в таком дельце!
  − Боишься пчел, не поешь меда. Хочешь медку, лезь в улей. Выгорит..., − Кибс раскинул руки, словно собирался обнять мир. - Во! И все наше!
  − Со многими из вас я не то что за один стол, в одно отхожее место побрезговал ходил. Некоторым охотно свернул бы шеи, − бычился Люгг. - Тут драться придется, спину доверить прикрыть в бою, а в бой такое дерьмо, как здесь собрано, не годиться. Может к чему и способны, но не в роту.
  − О деле давай! Нам с тобой не целоваться! - осадили Люгга.
  − Но выбирать мне не с чего. То, что услышал.... От него... От риага... Если не сейчас, то когда? Не сдохну, хорошо. Сдохну, буду знать за что. За свой интерес!
  К середине дня воинство покинуло Мшец, распылилось по немногочисленным дорогам Швальба и Рагама. Но какие бы тропки не выбрали, по каким дорогам не месили грязюку, все, так или иначе, держали путь в Фаенк, городишко в полдне хода от Шендама.
  
  
  
  28. Раагам. Район Стёки.
  Луна скупилась серебрить мокрые от дождя крыши домов и многочисленные лужи улиц. Света явно недостаточно и путешествующим в лабиринтах ночи не обойтись без фонаря. Яркая клякса плясала, в такт осторожным шагам.
  − Почему бы для встреч не выбрать место поближе и поприличней? − ворчал мужчина. - Королевского ключника или Розу и Лилию?
  − Зачем мне лишние глаза? - отвечала ему женщина. Голос принадлежал Медани. Законопослушные граждане очень бы удивились, их ветреная рийа, в такую пору, презрев тепло, уют и общество домашних и близких, шатается по одному из самых не благополучных районов Раагама − Стёкам. Удивление стократ бы возросло, опознай они в провожатом Зака Башмачника, оцененного городским фогтом в пятьдесят грот. И не важно, за живого или мертвого, целого или частями. - К тому же в Ключнике зависает ухо.
  − Ухо? - придержал шаг провожатый.
  − Бейлифа, − пояснила Медани.
  − И кто? - навострился Зак.
  − А ты угадай! - не делиться секретом рийа.
  Заку понятно имени он не дознается. Забесплатно. Чухнуть бы заранее, а то выходит наследил позавчера. Могли и за шкирку взять. То-то фогту радости, а палачу работы.
  − А в Розе? - озвучивает Башмачник новый вариант.
  − Их там вообще двое!
  − Тьфу, ты! - от сердца досадует Зак. На неделе встречался в упомянутом шинке с поддел... эээ.... приятелем. Выходит, спалил лепшего кореша.
  − А Знахарка? Приличный шинок. Вино, музыка, девочки.
  − Очень смешно. Особенно про девочек.
  − А остальное?
  − Дыра! - возмущается Медани.
  − А в Дупло?
  − Это ты послал или предложил?
  Зак запнулся и, не стесняясь, захохотал.
  − У вас чувство юмора мистресс, как у..., − Зак вовремя спохватился. С кем речи ведет?
  − У шлюхи? Тоже самое, говорил мне второй муж, − недобро призналась Медани. - И считал меня не лучше. Первый впрочем, тоже.
  − А что Белый Пастух?
  − Дыыыра! - не принимает Медани и этого предложения.
  − В Девственицу!
  − Уже одно название доверия не вызывает.
  Совсем недавно она о том же, о доверии, столь содержательно толковала с бастардом. Но тот умничка, все понимал. Не то что этот пентюх.
  − Как будто что-то в нашем задрипанном мире его вызывает!
  − Деньги! - убеждена Медани.
  − О, да! - соглашается Зак. − Надежней союзника, чем полновесная марка не сыскать.
  Улочка сужалась. Фахверки сходились, почти соприкасаясь балконами и эркерами вторых этажей. В черной непроглядной тени, куда не добивает свет фонаря, легкое беззвучное движение. Уловить его способен только истинный обитатель Стёков.
  − Не ошибитесь ребята раскрыть хлебало, − предупредил Зак, отводя фонарь не засветить караульщиков. Очевидно, его с опозданием, но узнали.
  − Темно! - извиняясь, произнесли из темноты. В слабом свете едва сверкнуло лезвие. Кинжал убрали в ножны.
  − Фонарем пользуйся! - присоветовала Медани. Она немного струхнула, но быстро справилось со страхом, упрятав его за подначку.
  − Это кто? Новая поблядушка старине Ходжесу? - скалятся караульщики. Непонятно как на крохотном пяточке спряталось четверо оборванцев.
  − Бери выше. Рийа Рагама!
  Слова Медани сочли неудачной шуткой и послали подальше.
  − Надеюсь мистресс не в обиде? - спросил Зак, когда они отошли.
  − Я никогда не обижаюсь, но и ничего не забываю, − успокоила его Медани.
  − Слава богу, вы не видели их лиц, − добродушен и насмешлив Зак.
  − Зато я слышала их голоса, − заверила Медани.
  ˮПопали парниˮ − посочувствовал Зак.
  Когда он подвязывался сопровождать мистресс, Клейст через которого уговор велся, предупредил.
  − Лишнего не мели и ушами не хлопай. У нее везде свой интерес. Дорогу не заступи.
  − Что? Под Соломой лежит?
  − Под кем она лежит, не твоего умишка дело. Солома тоже не сама по себе. Есть кто-то сверху.
  Дорога на спуск. Свет в лужах похож на гигантские следы. Скользко, грязно и воняет. Злонравная шавка звонко их облаяла. Старалась до хрипоты.
  − Неплохо живут, − шипит Медани, органически не переваривая такие вот неожиданности.
  − С чего вдруг такой вывод?
  − Не всех псин сожрали!
  Зак предпочел бы не слышать последних слов. Вернее не слышать интонации с какой они произнесены. Точь-в-точь Клейст будет.
  В темени окна шинка служили отличным маяком. Более ни одного света в округе.
  − Добрались! - сообщил Зак спутнице.
  − Вижу.
  Какой-либо вывески шинок не имел и в народе запросто прозывался У Людоеда. Шинкарь, нареченный в честь покровителя босяков, побирушек и скитальцев, Мартином, внешне на людоеда и походил. Огромный, волосатый. Крупная голова кочка. Кустистые брови, нос-залупеха, большой рот с короткой губой, торчащие желтые зубы. Но внешность обманчива. Мартин добрейший человек. Отслужив, вернее, отмахав топором в городских палачах двадцать лет, он ушел на покой и поселился здесь. Репутация позволяла ему не бояться местных обитателей, а умение молчать, (не всякий лишившийся головы, являлся именно тем, о ком говорилось в приговоре) хорошо сказывалось на клиентуре.
  Башмачник повел Медани не к центральному входу. На ступеньках тискали полудохлую от вина шлюшку и норовили нагнуть к расшнурованному брагетту. Через двор спокойней и привычней.
  В задней комнате рийа уже заждались.
  − Мистресс! - возмутился Йофан. - Вы опоздали!
   Тепло, светло и вкусно пахнет. На столе, на блюде, варварски наломан на кусище молочный поросенок. Над нежным мясом витает парок. Ломти хлеба поверх крошек. Белый соус налит в глубокую миску.
  − А чего ты ожидал от женщины, облаченной властью?
  − Раньше за вами подобного не водилось.
  − Раньше я не была рийа. Обязанности растут, заботы тоже. Глаз и ушей до неприличия много.
  Сдав спутницу с рук на руки, Зак вышел прочь. От некоторых соблазнительных секретов лучше держаться подальше. Как можно дальше. В этом Башмачник лишний раз убедился, столкнувшись с Бангором. Лично против слюнаря ничего не имел. А вот работенка у парня... Ржавые Слюни пускать. Значит, тем, кто не сможет с рийа договориться, не особо позавидуешь.
  Медани скинула капюшон сбернии и прошла к очагу. Протянула руки согреться.
  − К чему такая предосторожность?
  − Береженого бог бережет.
  − От кого? - любопытствовал Йофан. Порой лишнее слово скажет больше длинной фразы. Нужно только услышать.
  − Ну..., − неопределенно дергает плечиками Медани. - Мало ли... хороших людей.
  − Воронье? Вы у них на догляде?
  − Не хотела бы в этом убедиться.
  − Почему? - подал первую реплику Грязнуля.
  Сотник* наемников-бриган похож на новенький грот. Красив, опрятен и прилично одет. Грязнулей его прозвали за врожденную смуглость.
  − Моя затея в их прямой компетенции, − призналась Медани без особого стеснения.
  − Даже так! - Йофан стал серьезен. - С удовольствием послушаю.
  − Будет обидно, если наши ожидания не оправдаются, − не доволен задержкой бриган. - Тащиться сюда, не ближний свет.
  − Может вина? - гостеприимно предлагает Йофан. - За встречу?
  − Нет, спасибо, − отказалась Медани. Вину она предпочитала в таких случаях хорзо или дун. Как предпочитала ничем из чужих рук не угощаться. Особенно при таком раскладе.
  Постояв у очага, подсела к столу. Её собеседники с ленцой потягивали командорию.
  ˮНе плохие связи у хозяинаˮ, − оценила Медани отвергнутые яства.
  Командория, вино из-за Пролива. Из Великих Мормерств. Из Сарцаны или Бру. Официально его не ввозят. Запрещено и карается. А кто ввозит, сбывают его самым надежным клиентам. А надежные клиенты это те, кто платит много, а вопросов задает мало или вовсе не задают. А коли прихватят на горячем, не бельмеса не понимают.
  − Тогда... слушаю вас, мистресс, − сказал за себя Йофан. Он всегда говорил за себя. Предпочитал. Прошлое научило, будущее обязывало.
  − Время дорого, − напомнил бриган, покусывая поросячий бочек с корочкой.
  Медани легко прочитал гримасу на лице командора спарсов.
  ˮМогли бы обойтись и без него.ˮ
  ˮМогла бы − не пригласила.ˮ
  ˮДля чего вам этот напыщенный индюк?ˮ
  Медани не ответила бон-командору, но ответила Грязнуле.
  − Но не дороже того, что предложу, − заверила рийа сотника.
  − И сколько?
  − В суммах затрудняюсь сказать, а по факту целый город.
  И спарс и бриган удивленно воззрились на собеседницу. Грязнуля отложил еду и отодвинул кружку. О серьезных вещах толкуют трезвыми и не отвлекаются пожрать.
  − Не то, что вы подумали, − успокоила наемников Медани. − Раагам не причем. Самой пригодиться.
  − Мы не думали о Раагаме, − буркнул бриган. Первая его мысль была именно о столице туата.
  − Я знаю, о чем вы подумали. И знаю, о чем вы подумаете, когда послушаете дальше.
  Синхронно хмыканье наемников обозначало высшую степень недоверия к её словам. Оба напустили на себя непроницаемое спокойствие.
  − Но..., − Медани подняла левую руку раскрытой ладонью к собеседникам.
  − Рассматриваем, − согласились оба, повторив жест.
  Стандартная формула. Сказанное и услышанное останется между ними.
  − Шендам.
  Рты собеседники не раскрыли, глазами удивленно не захлопали, дыхание не прервали. Но выглядели.... Медани приятно смотреть. Голыми в центре сечи. Ну, или, по крайней мере, на ярмарочной площади.
  − У меня проблемы со слухом или у мистресс с произношением? Шендам? Так я вас расслышал и понял? - удивляется и злится Йофан.
  За сдержанностью лихорадочная работа мозга. Додумать оставшееся за сказанным вслух.
  − Именно так. Шендам. Вы его возьмете.
  − Я могу уйти? - спокойно произнес Грязнуля.
  − Не дослушав?
  − А нечего слушать! − взорвался негодованием бриган. Большей глупости от бабы он услышать не мог. Захватить Шендам? Шендам!
  − А я послушаю, − произнес Йофан. Никчемных шуточек Медани не позволяла и не позволит. Глупостей тоже самое. Если о чем говорит, то знает о чем.
  − И что ты хочешь услышать? - горячился бриган. - И что ты скажешь своим людям. Тем, кто останется в живых! Если таковые останутся!
  − Сядь, − приказала, а не попросила Медани. - Если думаешь, я тащилась в такую даль, по такой темноте с Соломенным под ручку, послушать твой визг, то ошибаешься. Ты приглашен, значит нужен! Значит будешь слушать, что тебе скажут... Что я тебе скажу!
  − А если не буду? - подался вперед бриган.
  − Охолони, − попросил его спарс. - И лучше заткнись.
  Бриган зло зыркнул на Медани потом на Йофана.
  − Заткнись, − повторил бон-командор. Из лучших побуждений повторил.
  − Заткнуться?
  − Ну, да. Заткнись.
  Грязнуля мог считать конкурента кем угодно, но имя себе спарс сделал не на пустом месте. И его знакомство с Медани весьма специфично. Конечно, существовало множество слухов. Просто тьма! Тьма тьмущая! Но...
  Рийа выждала пока бриган отдышится. Дыхание собеседника верная подсказка, слушает ли он тебя, взволнован или же отвлечен и думает о своем. Все стадии бриган прошел быстро и приготовился внимать её речи.
  − Мне нужен Шендам! - и рука Медани легла на столешницу. Острые коготки стукнули в дерево. − Я видела укрепления города, я находилась за стенами и знаю, что из себя представляет порт. И поверьте, у меня нет столько свободного времени, особенно сейчас, заниматься пустяками или участвовать в затратных авантюрах.
  Как понял Йофан да и Грязнуля, она не против авантюр, но только не затратных.
  − Шендам и есть авантюра! - не удержался высказаться сотник.
  Медани знала о склонности бригана к препирательствам. Хуже любой бабы! Если те отвечали на слово десятком слов, Грязнуля способен выдать не меньше тридцати!
  − Видимость! - когти отплясали быстрый марш.
  − Как вы это представляете? - перешел к конкретике спарс, не позволяя бригану раскрыть рта.
  ˮПоссорится с Медани и хрен с ним,ˮ − думалось Йофану. − ˮА мне еще пожить охота.ˮ
  − Вы отправитесь в Шендам нанять суда и сдернуть в Фароз. Скажем... ничего не скажем, все и так поймут из-за мятежа.
  − Как понимаю это предлог.
  − Предлог, − согласилась Медани.
  − В город наемников пускают, только полностью разоружив, − напоминает Грязнуля.
  − Знаю. И потому...
  − А раз знаешь...
  − Прекрати перебивать! - потребовала Медани. - Я говорю, а вы слушаете и отвечаете на вопросы. Когда закончу, выскажетесь или спросите или выкатитесь отсюда в бляжью дырень!
  ˮСучка!ˮ - восхитился яростью рийа Йофан.
  ˮСучка!ˮ - готов был стереть её в пыль Грязнуля.
  − Вы отправляетесь в Шендам нанять суда. Ты и ты. Оба. Вам обеим до зарезу нужно домой! Срочно! Безотлагательно! Опередив остальных! Понятно?
  − Понятно, − согласен бриган. Его тяжело заткнуть.
  − С оружием вас не пустят за стены. Это закон и он свято соблюдался и соблюдается. Но вам дозволен вход на Внешнюю площадь, где оружие складывают в бочки и ящики, и отправляют под надзором на нанятые суда. Роты идут пешим ходом к пристаням.
  − Все верно, − согласился Йофан. Так и происходит.
  − На Внешней вы окажетесь одновременно. Должны оказаться одновременно. К полудню. На бой курантов. И устроите свару за очередность первыми оформить фрахт судов, сдать оружие и пройти в город. Первым лучшие кабаки и шлюхи! Ты Йофан выступишь инициатором. Спарсы есть спарсы, а бриганы только бриганы. Можете выбить друг другу пару зубов для правдоподобия. Биться на смерть не обязательно. Главное натуральность, а не дешевый балаган. Нужна аккуратная общая свалка. Но городских не трогать. До поры! Как только на башне поднимут второй королевский флаг, ты Грязнуля начнешь отступать к Меловым Воротам. Их откроют. Вам нельзя будет терять ни минуты.
  Медани замолчала. Время задавать вопросы.
  − А если флаг не подымут?
  − Тогда вы замиритесь и разойдетесь.
  − Кто откроет ворота?
  − Откроют мои люди.
  − Почему Меловые? Конные ближе.
  − Потому что...
  − Ты должна сказать!
  − Должна но не скажу. Довольствуйся услышанным...
  Пока бриган и Медани обменивались волчьими улыбками, Йофан пытался вспомнить что там у Меловых Ворот. Какое здание? Усадьба. Да точно. Усадьба. Или нет? Что-то королевской фамилии.
  − Они займут башню, − продолжала излагать Медани. − Удастся скрыто, нет − с боем. Будут удерживать, пока не войдете в город. Но не долго. Вбейте своим болванам в головы, беспрекословно слушать ваши команды! И как только ворота откроют, все к воротам и в город.
  − Пожалуй, сработает! - выдохнул Грязнуля. Перспектива захватить богатейший порт обрела четкие очертания и понятность. Так просто?
  − Пожалуй, да, − сдержан спарс. Шендам! Да там мостовые из серебра и крыши из золота!
  − Принимаете предложение?
  − А условия? − спохватился бриган. Может оказаться, золотой телец не так велик.
  − Оговариваем кондоту? - хитро прищурилась Медани. Суть изложена, пора торговаться.
  − По справедливости и слову! − согласились оба.
  − Треть спарсам, треть бриганам и треть моим людям.
  − Ты согласна ограничится третью? - удивился Грязнуля. Когда так легко отказываются от денег? От сумасшедших денег! Подозрительно.
  − Согласна. Каждый получает по трети.
  − Ты сказал треть твоим людям. Не тебе?
  − Именно так и сказала. Доля достанется им целиком.
  − Понятно, − согласился спарс. И переглянулся с Грязнулей. Их пытались надуть? Или действительно все здорово?! Или только выглядит здорово?!
  − По возможности, вы ничего не сожжете. По возможности! И уж во всяком случае, ничего не тронете в порту.
  − То есть товар не наш?
  − Ваш, но не корабли! С городом делайте все что хотите, но с пирса и плюнуть не смейте!
  Спарс прикинул возможность захватить суда. Многие изрядная прибавка к общей добыче. Но и то, что получат - много! Очень!
  − Принимаю, − согласился Йофан.
  − А почему не трогать? - сомневается Грязнуля. - Портового барахла не мало! Зачем отказываться? Или твои люди все ценное упакуют и погрузят на эти корыта, отгонят подальше в море, а нам? Остатки сладки? Так что ли?
  Спарс прикусил губу. Об этом он не подумал. Совсем не подумал.
  − Что ты знаешь о Крабовой Унии?
  − Купеческий союз...
  − Значит ничего. Ты Йофан?
  − Я понял.
  − Что ты понял?
  − Корабли не трогать.
  − Так почему не трогать суда? - не отступался Грязнуля.
  − А я так хочу!
  − А я хочу по-другому, − упрямился бриган.
  − Должно быть у тебя полно денег. Славно поживился в Хюльке? Сколько ты торчишь лафийским попам?
  Медани задела больную тему. Мятеж не особо отяжелил карманы наемников. Аерн рано сдался.
  − Мы торгуемся, − напомнил Грязнуля.
  − Это не подлежит торгу. Я сказала, вы принимаете.
  Бриган так легко бы не сдался. Не на того напала! Но его смущало... очень смущало, почему сразу согласился командор. И что там с Крабовой Унией?
  − Принимаю, − уступил бриган.
  − Тогда купи должность у Лихта Боццана. Люди у него приличные, пригодятся.
   - Дальше что?
  − Захватив город, отправите гонца в Дуфур, к Экруту, с предложением продать Шендами ему. Предложение будет исходить от МОИХ людей, − потребовала Медани.
  − Продать порт? - изумился спарс. - Да это же золотое дно! Одни торговые сборы сколько принесут!
  − Это пункт условий, − напоминает Медани. - К тому же, Шендам вольный город, но выплачивающий долю королю. Сколько вы удержите его, когда король возьмется за вас?
  − А так он не возьмется?
  − Если продадите, нет. Что гласит уложение о воинских трофеях? Проданный трофей будь то оружие, конь, имущество движимое и недвижимое, замок ли, город ли, к прежнему владельцу возврату не подлежит. Не сумел отбить к сроку, не тебе владеть! Теряются права и претензии не рассматриваются ни графом-палатином, ни Вороньем, ни королевским судом. Захочет король пусть разбирается с Экрутом сам.
  − Да крысеныш ему и гнилой лодки не вернет!
  − Это не наше дело.
  − Стоп-стоп! Не пойму, Шендам порт, город или хрен пойми что?
  Ну, как тут не вспомнить умничку Эериха! Ну, слов нет какой умничка! Такой вот пустяк, а вывернул на свет!
  − Вообще порт. Но по договору с королем Нэйбом, основополагающему документу, по которому Шендам вольным сделался, назван городом. А раз город, под уложение подпадает. И настаивать, что Шендам порт жители сами не будут.
  − Почему это?
  − Тогда их вольность фикция. И они мои законные подданные.
  − Но это же...
  − Мы сдаем хабар Экруту, − требует Медани.
  − А он купит?
  Медани вытащила из рукава письмо, переломила лист и позволила прочесть несколько корявых строк.
  − Узнаешь руку? - спросила она Йофана. Письмо читал он.
  − Знакома.
  − Мы попросим у Экрута вдвое. Предпочитаю сухопутных крыс. Так что толкнете Шендам и никаких забот.
  − Принимается, − хором ответили и спарс и бриган, − Дальше.
  − Дальше получив согласие на покупку, вы умываете руки. Захватить, обобрать и продать. Все!
  − То есть!? - обалдели наемники от такой наглости. Продать целый порт... город и ничего с этого не поиметь?
  − Вы слышали.
  − Не много ли хотите? - выпучил глаза возмущенный сотник.
  − Город обойдется в шесть частей, и четыре загребаете вы? Четыре! - возмутился до сей поры спокойный спарс. Дележ денег выведет из равновесия и мертвеца!
  − Всего лишь три. Одна часть моим людям. Не забыли?
  − Три! - возмущены до глубины души наемники. - Три! Это же... Это же... Это же чистый разбой!!!
  − Вам мало? - не поддается эмоциям и не лезет в спор Медани. − Воистину не имевший вчера пенса, завладев гротом, заплачет о своей бедности.
  − Нам мало! - тверд Грязнуля.
  ˮОн жаден! Столько достоинств!ˮ − любовалась распалившимся сотником Медани.
  − Где тут вонь? - прямо спросил Йофан.
  − Чувствуется? − рассмеялась Медани над серьезностью бон-командора.
  − Прямо прет! - возмущается тот неприкрытой попыткой надувательства.
  − Второй лист? - спросила рийа своих деловых партнеров.
  Находись здесь мудрый Клейст, он бы посоветовал парням утереться и обойтись без дополнений. Разевая пасть на большой кусок, и на какой?! С руки Медани! смотри не выверни челюсти. Именно это спарс и бриган собирались проделать. Разинуть пасти. Широко.
  In fine.
  
  1. Туат Хюльк. Танство Довер.
  
  Известие о захвате Дуанном Амальем замка Эсбро повергло Ангуса мар-Тонда в растерянность. Он только-только вернулся с удачной охоты. Здоровенный вепрь, убитый им, более похож на заросшую жесткой травой гору, чем на животное. Ангуса ждали веселы пир и добрая компания. Его ждала жена, прекрасная Сенга и рожденный четыре недели назад наследник. Его ждал священник, ибо дите предстояло омыть в церковной купели и наречь славным именем Ангусом. Старшие сыновья в роду поголовно носили это имя. И отец, и дед, и прадед и так до седьмого колена. В крестные приглашен Ли мар-Сест. Друг и соратник на войне, компаньон и союзник в Совете Хюлька. Все говорило за то, наступило хорошее время. И кому такое понравится?! На пороге собственного дома, сухой, без подробностей, рассказ одного из уцелевших винтенаров Мюрра.
  − Как? - задал короткий вопрос Ангус, в ярости срывая перчатки с рук. Захватить Эсбро не так просто. Насколько ему известно, у Дуанна Амаля жалкая горстка людей. Не предательство ли причина захвата? Или же редкая гостья, воинская удачливость, навестила отлученного от власти риага. Или опасная мудрость Веронна, решила дело в пользу его воспитанника?
  − Ночью вырезали охрану, открыли боковой вход в надвратную башню, − признался винтенар.
  − Сколько их было?
  − Не знаю, − предпочел такой ответ беглец из замка. Он знал, прекрасно знал, но благоразумно промолчал.
  − Всех! - повысил голос до крика Ангус. Вторая перчатка не желала сниматься с руки.
  ˮПриросла что ли?ˮ - пыхтел тан.
  − Не более четырех десятков, − под тяжелым взглядом тана винтенар перечислил главных виновников. − Сир Дуанн, мессиры Веронн, Йюхен, Бертри, Дод... − и за чем-то добавил он к перечисленным. - Кхан.
  Ангус гостевал Эсбро не далее месяца назад, возвращаясь из Инхорна, после заключения в туате перемирия. Можно и так сказать − перемирие. Капитуляция звучит слишком уничижительно. Старый волк Гильф показал своему щенку кто в стае главный. Щенок поджал хвост.
  − Предательства не было. Мы сделали все что могли. Мессир Мюрр и другие погибли.
  − А ты как уцелел?
  − Когда донжон захватили, на чердаке спрятался. Отсиделся. Господь смилостивился. Не нашли.
  − Четыре десятка..., - раздумывал Сест над рассказом винтенара. Ему довелось побывать в Эсбро.
  − Сейчас это уже малозначащие подробности, − никак не мог принять Ангус факта о падении замка. - Четыре, сорок четыре или один.
  Разорение Эсбро вызов. После того как Дуанну указали его истинное место, а вернее отказали в таковом, он решил потягаться в упрямстве и везучести. Однажды ввязавшись, он уже не отступится. И Веронн не позволит. Для чего еще старому фрайху лезть в новую смуту, когда со старой не поимел ничего. Но Дуанн не тот человек, чьей руки разумно держаться. Однако Веронн держится и по всему не бросил и не бросит воспитанника на произвол судьбы.
  − Веронн с ним? - уточнил на всякий случай Сест. Скрипучий тан, прозвище данное за надсаженный голос, удивлен событием не меньше своего приятеля.
  − Да.
  ˮБудь по-другому, по-другому бы и вышлоˮ − утвердился Сест в мнении. Победу для риага добыл Веронн. Без фрайха Дуанн никто и ничто! Так считали многие. Стоит только вспомнить штурм Крэ. Успехов, которых юный Амаль достиг во время мятежа своего брата, безошибочно отнесли фрайху. Лишь некоторые усматривали в Дуанне задатки полководца. Но усматривать не значит признавать.
  Сест несколько раз прокрутил мысль. Как долго Дуанн собирается находиться в тени Веронна. Рано или поздно он проявит самостоятельность. Захочет проявить и старику не поздоровится Нет худших врагов, чем бывшие друзья.
  − Северный лис не торопиться на покой, − попенял Ангус на обстоятельства гарантировано послужившие причиной падения замка. Сам по себе никакой исключительной или важной роли он не играл. Стоял на отшибе. Но факт его взятия горсткой босяков под командованием нищеброда оскорбителен и.
  Винтенара отпустили. Отсыпаться, отъедаться.
  − Что собирашеься предпринять? − произнес Сест.
  − Проучить, − настроен решительно Ангус.
  − Посадишь в осаду?
  − Тратить время и людей? Нет. Вытащу в чистое поле, где Веронну не представится возможность победить, примеив один из своих трюков.
  − Думаешь, Веронн позволит Дуанну принять правильный бой на открытом месте?
  − А чем сидеть за стенами? Сиди не сиди, ничего не высидишь. К тому же у Веронна, как и у Дуанна нет денег воевать. Бриганы разбегутся. А пока деньги еще в наличии, сопляк попытается подмять несколько септов, заиметь крепкий тыл, откуда двинется покорять весь туат. Что-то ему преподнесут на блюде, тот же мар-Бирд, что-то он прирежет мечом. Так что Дуанн прятаться за стенами не будет. В любом случае.
  − Веронн на пустышку не клюнет. И Дуанна остережет.
  − Выманю мальчишку на Дьюсса.
  − Мало вероятно. Старые счеты хорошо сводить, когда стопроцентно выиграешь.
  − У Дуанну будет превосходство в позиции и во времени.
  − Тогда Дьюсс проиграет. Потягаться с Дуанном еще туда-сюда, а против Веронна он, что такса против аланта.
  − Я прикрою его.
  − Кем?
  − Лично. Они на моей земле и Эсбро был замком моего человека.
  − Во исполнения закона? - хмыкнул мар-Сест.
  − Ну, не из желания стяжать славу полководца. Там её просто не против кого стяжать.
  ˮА Веронн?ˮ
  ˮДаже Веронну за такой срок не собрать необходимое количество людей.ˮ
  Немой диалог имел продолжение уже за праздничным столом.
  − Тебе не кажется, мы на пороге затяжной войны.
  − Кажется, кажется. И потому я не собираюсь тянуть покончить с Дуанном и Веронном.
  Они не раз уже об этом говорили. Признать одного из наследников Гильфа риагом всего Кайонаодха. Не дожидаясь пока край захлебнется в крови и выгорит в пожарах. Сколько бы они не перепирались, не ссорились, ведя диалог с сопредельной стороной, не исполчались на кровавых полях, за Киффом, Медани или Экрутом, висела и будет висеть, тень Гильфа Амаля. Он вознамерился натаскать своих щенков носить корону. Похвально для родителя заботиться о потомстве. Вот только кто позаботиться о Кайонаодхе? Гильф прихлопнет всех, когда Старое королевство достаточно ослабнет. Очевидное неочевидное для многих. Иначе в туатах давно задались вопросом, за ради чего: кровь, грязь и поруха. Но не зададутся. Еще живых больше, чем мертвых, стяги септов не втоптаны в грязь, замки старших танов не сравняли с землей, святыни не поруганы и дух не сломлен. Война должна взять свою цену, и она её возьмет. Обязательно и скоро. Если продолжать тянуть с выбором.
  
  
  2. Апостольский дворец.
  
  Та самая комната. Любимая. Где в солнечный день пространство поделено между светом и тенью.
  − Научитесь играть в шахматы, Эрвик. Как только осмыслите, что скрывается за ходами фигур, вы воздадите должное гениальности создателю игры. И насладитесь прочтением тонкости поединка. Скажу из собственного опыта, трудней всего играть против себя. Нет повода считать противника дураком или надеяться на глупый зевок. И противник одинаково хорошо играет любыми фигурами любого цвета. Одолеть такого будет нелегко. Удивительный баланс сил и талантов позволит оценить себя самого. Но даже ев случае выигрыша остается привкус поражения. Победы не даются просто. Чем-то приходиться жертвовать. Пешками, рыцарями, замками. Даже королевами.
  − Примите мою признательность за добрый совет, Святейший, − склонился клирик.
  Несмотря на молодость, получилось у него плохо. Спина не гнулась. Но Святейший отметил про себя другой недостаток, не замеченный им ранее. Клирик не расслышал то, о чем ему сказали. О королеве.
  − Признательность я приму, но ты все же, научись играть.
  − Да, Святейший.
  − Но вернемся к нашим делам! Кха-кха, − Святейший по-стариковски кашлянул. − Так что поведал майгар?
  − Его слова мерзостная ересь и ложь, Святейший.
  − Я не спросил тебя о лжи или ином, но спросил, о чем майгар рассказал. Он ведь рассказал?
  − Очень немногое. Их верховный жрец...
  − Имя у жреца имеется?
  − Он не назвал.
  − Не назвал или вы в Трибунале не поинтересовались?
  − Мы посчитали это маловажным.
  − Продолжай.
  − Жрец предрек майгарам появление Алуэ, человека из Страны Мертвых.
  − Не вижу ничего необычного. У нас подобный вздор несет каждый второй алхимик. И поголовно забывают, воскрешать мертвых в мире не подвластно никому. За исключением...
  Клирик вытянулся в струнку.
  − ...того кто эту жизнь людям дал. Это все? - недоволен хозяин комнаты. К сожалению, день не солнечный и граница не отчетлива. Отсутствие светового контраста делала беседу вялой и не наполненной, а собеседника инертным. Тень не разверзалась перед ногами бездонной пропастью.
  − Нет, Святейший. Майгар сказал, что жрец и току думают, человек послан разбудить злых духов.
  − Послан? И к кому же гонец Уэкуфе наведается? Раз есть цель, значит, есть и хозяин цели.
  Не подглянув в бумажку клирик не мог ответить. Запоминать богомерзкие имена он не собирался. Он и произносил их так, будто перекатывал во рту горячую картофелину. За то Святейший отметил нерадение докладчика вторично.
  − Уальипэну, Сомпалуэ, Коло-коло Кэтро-намун, Периман.
  − Ты пропустил Кучивилу, − подосадовал Святейший.
  − Возможно..., − Эрвик пробежал глазами по списку.
  − Не возможно, а так и есть. Кучивилу, стерегущий Перевитый Бор.
  − Я преклоняюсь перед вашей осведомленностью.
  − Я бы преклонился перед твоей.... Занимательный список. И что он нам дает?
  − Перечень богомерзких имен! − крепнет голос клирика.
  − Это само собой. А кроме? Ничего тебя не настораживает в нем?
  − Меня настораживает, что майгары шастают по Кайона! Уже уничтожено несколько отрядов.
  − Положим это не твоя забота. Столкнись ты с ними лицом к лицу, вряд ли после облачат в тогу победителя. Скорее в саван.
  − Господь бы не попустил!
  − Господь помогает тому, кто не сидит, сложа руки. И не надеется на его помощь, − Святейший сделал о клирике третью пометку в уме. - На ровном месте.
  Эрвик промолчал. Толи не нашелся что возразить, толи посчитал возражения опасными, толи сообразил, его не осведомленность и отсутствие внятных мыслей не очень-то нравится Святейшему.
  − Если рассуждать, не апеллируя к Создателю, то вырисовывается следующее. Все их богомерзкие духи или божки, кому как нравится, не овеществлены. Поди проследи, живет ли Кучивилу в Перевитом Бору, сидит ли Сомпалуэ в глубине Великого озера. Может да, а может, нет. Зависит от фантазии наблюдателя. И так можно сказать про каждого, за исключением одного. Перимана, который очень даже вещественен.
  Клирик не мог скрыть своего удивления. Чем заслужил четвертую пометку в памяти Святейшего. А Святейший, и это хорошо известно окружению, ничего не забывал. И никому не забывал.
  − Я нахожу настораживающим факт, что некто Алуэ заявится навестить Перимана, которого в Кайонаодхе знают под другим именем. Черный Камень Королей. И это в канун некоторых важных событий...
  − Простите...., − не понял Эрвик.
  Это уже пятая за сегодняшний день промашка. Пятая. Задавать вопросы на темы которые тебя не касаются, не следует.
  − Вы здоровы, брат мой? - спросил Святейший клирика.
  − Хвала Господу, не жалуюсь.
  − Хорошо. Рад за тебя. Тогда поступим следующим образом, отпустим майгара. При условии, что он отведет нашего посланника к своему жрецу. Я хочу знать больше об этом Алуэ. Как можно больше. Все что знает их жрец, должен знать и я.
  − Боюсь, мы обречем нашего брата на смерть.
  − Смерть во имя веры зачтется всякому. В последнее время подобный подвиг редкость. Мы забыли жертвенность наших предшественников, а уж ровняться на них и вовсе не стремимся. Я уж не упоминаю Царствие Небесное, куда все желают попасть ничего не делая и ничем не жертвуя.
  − Вы правы, Святейший, − согласился Эрвик, не уделив ни слова подвигу.
  − Ну, вот и отправишься вместе с майгаром в обиталище порока и ереси. Легко бить праведным среди праведных, но явить твердость духа и непоколебимость веры в гнездовье лжи, достойно всяческих похвал.
  − Они не станут с нами разговаривать, − скороговоркой произнес клирик, глотая или утишая слоги.
  Смотреть на него в этот момент крайне забавно. Морда стала, что мраморный пол. Из эмоций и мимики только трещины морщинок.
  − Станут. Пообещай им свободный доступ к святыням. Раз в году.
  − А если майгар не согласится? - предложил вариант неудачи своего подвига.
  − Найди другого майгара, который даст свое согласие, − в умении настаивать на своем Святейший превзошел все мыслимые высоты и авторитеты. ˮДругогоˮ прозвучало в столь великолепной огранке тонов, что даже полуобморочный клирик понял, это относится и к нему.
  − Будет исполнено, − склонился... сломался Эрвик.
  Святейший жестом показал перейти к следующему пункту доклада. Клирик трясущимися руками перелистнул.
  − Мистресс Янси.
  − С ней, что-то не ладно?
  − Мистресс Янси плохо справилась. За время встречи усмотрено пять явных признаков лжи.
  − Пять? Это много. Очень много. А что омоньер?
  − Все обошлось.
  − Или он сделал вид? Не следует недооценивать мейстера Солано.
  − Он бы высказал свои подозрения. Учитывая его личную заинтересованность в судьбе Аерне.
  − Личное слишком отвлеченное понятие. Во всяком случае, для меня. За личным всегда прячется что-то еще.
  − Мы работаем в этом направлении.
  Святейший согласно кивнул - работайте.
  − Но, так или иначе, мистресс справилась. Важен результат, а не путь его достижения.
  − Вы как всегда правы, − соглашается с очевидным клирик. Соглашаться с набившими оскомину истинами всегда легко.
  − Омоньер настаивал на второй встрече?
  − С этим все улажено.
  − Очень хорошо... Но раз речь зашла о Солано... Какие новости из Фрисса?
  − Мейстер..., − клирик прикусил язык не назвать имя. Подтверждением правильности действия послужил негодующий взгляд Святейшего.
  − Капитул Ордена соберется в конце месяца.
  − Пробст не передумал? Старый пройдоха вполне может позволить себе подобную выходку.
  − Он назначит приемником мейстера Солано, − уверено, с ноткой раздражения, произнес Эрвик.
  − Что? Есть препятствия? - заподозрил Святейший клирика не в обмане, но в самозаблуждении.
  − Их возникновение возможно. Учитывая сложившуюся в Ордене обстановку.
  − И какова она? Обстановка?
  − Все в этом мире движется снизу вверх. Но если у подножья просторно, то наверху тесно, − ответил клирик пространной цитатой Фрашери. Он думал, ему это зачтется.
  Святейший не имел привычки ставить в заслугу знания чужих мудростей. Образованность еще не признак ума. Клирик как раз из таких.
  − А скольких из всех мы учитываем?
  − Многих.
  ˮЗначит чуть больше, чем никого,ˮ − недоволен Святейший. Иногда хочется приятно ошибаться в собственных подозрениях. Клирик на ошибку не указал и подозрения не развеял.
  − Нам крайне, крайне желателен мейстер Солано на посту пробста Ордена.
  Прозвучало странно. Не пожелание − приказ.
  Клирик склонился, хотя и не знал, как гарантировано исполнить его. К сожалению Святейший тоже знал, клирик не способен ему помочь. А он вообще способен на что-нибудь ответственное?
  − Продолжай.
  − Получен ответ из Ногра.
  − Наши предложения приняты к рассмотрению?
  − Нас заверили, покажут все бумаги, которые мы просили.
  − И какова цена вопроса?
  − Отмена брака с лэйт Кэрэн Амаль.
  Святейший не считал краткость сестрой таланта. Не во всех случаях. Ему хотелось услышать от клирика развернутый анализ ситуации, где человеческими словами, без всяких недомолвок и вывертов, без жонглирования фактами вскрылись бы причины нежелания наследника Ногра вступать в союз с племянницей короля Асгейрра. Видит ли будущий король помеху собственным планам или же находит брак банальным расходованием человеческих ресурсов.
  ˮВот даже как?!ˮ - ехидно восхитился хозяин комнаты. - ˮЧеловек это ресурс. Король - ресурс! Надо почить Фрашери.... Надо...ˮ
  − Вполне приемлемо, − согласился Святейший. − Если только мы получим от него оригиналы.
  − Это потребует времени.
  − Так ведь и брак не завтра. Пока посольство, пока мы расшевелимся....
  − Думаю, он согласится.
  − Конечно, согласится.
  − Дозволите придать огласки историю с Мэйвом Ланжем?
  − Зачем же торопиться бросаться грязью. Передайте это дело Саманбу. Когда посольство отправится в обратную дорогу, Кэрэн Амаль должна завершить жизненный путь. Скажем на границе. Или неподалеку, на сопредельной территории. Все должно указывать на нападение скаррцев. Ведь там еще не перевелись достойные воины? Битвы за свободу продолжаются либо до полной и безоговорочной победы, либо до тотального поражения.
  − Это все на сегодня, − закончил доклад Эрвик.
  − Очень хорошо. Прикажи натопить в библиотеке. Хочу кое-что посмотреть. Не идет у меня из ума это распроклятый Периман.
  Чтение мудрого Фрашери Святейший оставил на после.
  
  
  3. Туат Лафия. Септ Местад. Монастырь Св. Идрака.
  
  Тан Жежи почти час рассматривал разоренный монастырь и наблюдал за вороньем в сером небе.
  ˮОткуда их столько?ˮ
  ˮОткуда? На падаль слетелись. На падаль!ˮ
  Тан даже не приказал монастырь обшаривать. И так понятно, его опередили. Жирных попов потрясли до того как он прибыл проделать это лично.
  − И что теперь, мессир? - осмелился прервать наблюдения тана один из его сквайров.
  − Кажется, наш риаг просил принести ему Лафию? Я сделаю ему приятное. Прикрою немного землицы. Идем к Горгуду.
  − Мессир, это очень хорошо укрепленный город!
  − Зато там целых два монастыря! И один в предместьях!
  
  
  4. Место действия не определено. Возможно королевская тюрьма Брюхо.
  
  − По-моему я только и делаю, что посещаю самые злачные места нашего королевства? - воскликнул посетитель узилища, едва не поскользнувшись на ступеньке.
  Тот к кому он обращался, сидел на топчане, поджав ноги. Спустить их на пол пленник попросту не мог. Вода. Шли дожди, и камеру подтопило. Сейчас воды по колено или выше. Отхожее ведро притоплено и нечистоты плавают в ободке верхнего края.
  − Не боишься утонуть, Хенк? - посетитель указал на парашу. − Ведь так? Хенк Ксан?
  − Если думает, я вас не признал, то ошибаетесь. Признал....
  − Ну-ну. Произносить имена моя прерогатива. Зови меня дорогой друг. А что? Так и зови. Я в последнее время тем и занят, что становлюсь добрым другом всякой швали. Ты согласен Хенк?
  − С чем?
  − Что ты, попросту говоря шваль. Никчемный человечишка. Который подохнет в компании подвальных крыс. Впрочем, если ты сочтешь это хоть каким-то утешением, здесь не водятся крысы. Но ведь ты равно подохнешь. Ты будешь сидеть на этом топчане день, два, неделю, месяц, и смотреть, как твое дерьмо дрейфует из угла в угол, одновременно выковыривая червей из собственных лодыжек. Мерзость всегда заводятся там, где кандалы натирают кожу. И вот так ты просидишь достаточно долго, что бы однажды умереть. Но даже твой хладный труп не извлекут из этой дыры. Он так и останется здесь.
  Скандальный бретер, гроза столичных фехтовальщиков, повеса и буян, понуро опустил голову. Ему нечего возразить. Вернее нечего возразить именно этому человеку. Стыдно вспомнить, он проиграл! И кому!?
  − Так ты согласен?
  − С чем? - еще раз переспросил Хенк. Признавать себя шваль? Может так оно и есть на самом деле? Но кто же признает правду.
  − Что ты здесь запросто окочуришься, если не докажешь взаимность дружить со мной.
  − Зачем это вам?
  − А вот это не твоего ума дело. Хочешь стать мне другом? А? Другой бы уже от счастья пел, бросался на шею, и тянулся пожать руку, спрашивал не угодно ли мне чего?
  − И что вам угодно?
  − Пока не знаю.
  − Тогда и я не знаю, хочу ли стать вам другом.
  − Ого! Да в тебе говорит гордость! Похвально. Похвально! Очень! А знаешь в чем различие гордости и гордыни?
  − В чем?
  − Обуянных гордыней множества, тех, кому присуща гордость, − жест руки посетителя читался, таких как я. − единицы.
  − Рад, что хоть это за мной осталось.
  − Ну, не только. Еще ты отменный мечник. От бога! Хочешь узнать от кого у меня талант держать клинок, раз я тебя одолел? Сам не знаю. Хотя случается, задаюсь подобным вопросом. Ты не огорчишься? Нет? Ответа я не скажу. Попахивает ересью.
  − Так вам нужен фехтовальщик? - не скрывал надежды оказаться правым Хенк. Больше он ничего предложить не мог. Все чем владел это отменное (отменное если проиграл этому?!) умение драться холодным оружием.
  Увы, сейчас от прежнего Хенка осталась бледная тень. Где несностность характера, задиристость речи, вызывающие манеры. Одно единственное поражение и от кумира юнцов и девиц не осталось следов. Постыдная и скорая капитуляция духа.
  − Пожалуй, да. Да. Мне нужен фехтовальщик. Но не простой. Умение не задавать вопросы, столь же важно как исполнять веления. Сказали - сделал. Не сказали - не сделал.
  − Я понимаю.
  − Ты пойми другое. Ты уже трижды мертв. Первый раз, когда проиграл. Второй, когда угодил сюда. Сказать про третий раз?
  − Нет, − твердо заявил Хенк.
  − Уверен?
  − Более чем.
  − Тогда договорились.
  Посетитель собрался уходить. Хенк привстал с топчана спросить.
  − Завтра, друг мой. Потерпи до завтра. Надо еще обставить твое возвращение. Не скажу что с фанфарами, но...
  
  
  5. Замок Эсбро.
  
  Утро не назвать добрым. Да, да, да его вовсе нельзя таковым назвать. Лежа на тюфяке с колкой соломой, Глен Веронн пялился в потолок, ощущал себя старым и разбитым и не мог никак определить, чего же он больше - стар или разбит? Последнее щадило самолюбие, но первое, надо признать, честней. Даже громко сопящей рядом девице, чей голый зад он поглаживал кончиками пальцев, не переубедить его в обратном. Он хронически и неизлечимо стар. Из-за сопящей девицы тоже. Кому скажи, притащил в постель девку и полночи вел с ней беседы. О чем он разговаривал с ней, толстожопой деревенской коровой? О чем? Какие сыскались точки соприкосновения интересов, кроме доброго перепихона? Весь её интерес, хер потверже, да мужик порасторопней. А его? Ля-ля-ля, ля-ля-ля. Вместо того чтобы.... Даааааа. Позорище. А голова? С пяти-то пинт? Она просто-напросто лопнет от накатывающей волнами боли, что перезрелый арбуз. А во рту? Погано будто за ночь сгнили все зубы разом и теперь он выдыхает и вдыхает собственное зловоние почище какого-нибудь дракона. В кишках печет-припекает. Дракон и есть. Старый дряхлый дракон.
  Девка засопела чуть громче. Веронн хлопнул по сдобной бабьей заднице. Не претворяйся, не спишь ведь. Раньше он не так бы её заставил сопеть. Раньше... Веронн сел, спустил ноги на холодный пол. В былые дни этого хватало привести себя в чувство. А сейчас что? А сейчас к ступне прилип мышиный помет. Вот что сейчас.
  Фрайх кряхтя поднялся и, пошатываясь, поковылял к столу. Налил вина, сделал глоток. Надо же! Глоток?! Его теперь хватает на глоток и сразу тянет блевать, как забеременевшую дуру. Веронн сплюнул в угол, вино выплеснул следом. Стукнул кружкой о столешницу и отбил ручку. Покрутил похожее на огрызок бублика глиняное полукружье, зашвырнул во все тот же многострадальный угол.
  − Чего это я? - спросил он себя вслух, нисколько не опасаясь, что девка сочтет его еще и двинутым. Сам с собой разговаривает. А того это! Если день начинается паршиво, жди продолжения. Хорошее заканчивается быстро - это про вчера, а дурное подобно осенней непогоде, длится и длится - это уже про сегодня. Он вновь налил вина. Сцепив зубы, стоически давился, но не осилил каких-то полглотка. Ну? Скажите это добрый знак? Веронна передернуло от послевкусия вина, от спазм в желудке. Фрайх разок другой икнул не исторгнуть выпитое. Поискал куда выплеснуть опитки на этот раз. Хорошо бы в огонь. Но в комнате огня нет. В очаге черные головешки, в жаровне черные уголья, свечи, что горели с вечера, оплыли и угасли. Черные фитильки высохли и скрючились.
  Веронн с всхлипом облегчения плюхнулся в кресло и уставился на дверь. Ожидать. Или предчувствие его обманули? Если так, он действительно безнадежно стар.
  Время неторопливо перебирало мгновения, за окном светлело. Сиротливо горланил петух, избежавший ощипа и общего котла. На задворках тявкали псы. Бессильный горн выдал тусклую ноту. Побудка. Веронн более-менее притерпелся к холоду, но в голове все еще шумело и тянуло прилечь. Он ждал.
  В дверь постучали.
  − Да!
  На пороге бриган. Заплывшие глаза не разглядели фрайха. Он обратился к сопящей девке.
  − М...ссир. К вам винт...ар.
  − Пусти.
  Бриган отстранился и махнул рукой в коридор.
  − Давай, м...ссир при...мает.
  Винтенар, после вчерашних возлияний и двух драк, выглядел вполне прилично. Желтый синяк на скуле и разбитая губа, не портили производимого впечатления. А фонарь под глазом просто очарователен. Ветеран! Таких ничто не берет и с ног не валит! Ни пойло вроде вердеша, ни крепкая оплеуха.
  − Стряслось чего? - готов фрайх ни свет ни заря выслушивать гадости. Иначе, зачем его беспокоить?
  − Я насчет Кхана...
  − Сбежал? - не поверил Веронн. Дурная мысль сама напросилась на язык. - Или опять кого угробил?
  − Не чисто с ним, − выдавил из себя винтенар, одновременно мотая головой. На месте, дескать. Помедлив, кивнул - угробил.
  − В смысле? - ничего не понял фрайх из безмолвных комментариев винтенара.
  Тот выдал. Как обухом в лоб!
  − Майгар он, − заявил винтенар.
  − Майгар?
  − Это... вчера... ему фалк кинули. Видел, как он с ним управился. Я на границе четыре года оттянул. Вылитый майгар! Они так же, − винтенар изобразил рукой движение оружия Хана. - Он... точь-в-точь как они.
  − И потому ты решил..., − память сразу, как на крючок подцепила имя Деро. Не об этом ли хотел его предупредить? Но пропавшему сквайру он бы возможно поверил, а винтенару?
  ˮЕсли сошлется на чутье или увещевания сердца, прикажу выпороть!ˮ − настроился фрайх слушать обоснование столь своеобразных выводов.
  − Уаке. Копье по-ихнему, − и винтенар повторил финт фалком. - На равнине так не бьются. Нигде. Не умеют.
  − А рожа?
  − Мало они наших баб пользуют.
  − Майгар говоришь....
  
  
  
  
  
  
  Комментарии
  Каойна сокр. от Кайонаодх или Старое Королевство.
  Древнее территориальное объединение пяти туатов: Хюлька, Лафии, Рагама, Голаджа, Бахайи, вокруг которого ,,наросло мясоˮ завоеванных земель − Асгейрра. Туат управлялся выборным Советом танов и назначенным им Главой Совета, эрлом или мормером, если туат имел выход к морю. Туат делился на разное количество септов. Владелец септа носил звания тан. Септы объединялись в танство. Главе танства, к фамилии добавляли приставку ,,марˮ, что значит старший. (Мар-Тонг, мар-Горн и т.д.) Туаты в большей или меньшей степени различались обычаями, традициями, обладали различными вольностями, что не раз служила причиной военных конфликтов.
  Титулы в Асгейрре (по возрастанию)
  Сквайр - безземельный дворянин. Лэндлорд - мелко земельный владелец (барон). Рейнх - средне земельный владетель (граф) Лорд - крупно земельный магнат (герцог). Фрайх, вышедший из употребления титул дворян северного пограничья.
  Должности в Асгейрре.
  Канцлер - финансы, администрирование. Сенешалк - военные силы королевства. Маршалк - командующий отрядами короля. Камерарий - управляющий делами короля, его личными доходами. Волчатник - егерь. Шенк - виночерпий. Граф-палатин - архаичная должность. Глава судебной службы. Панетарий - хлебодарь. Отвечал за снабжение королевского дворца провиантом. Сомельер - виночерпий. Кубикулярий - управляющий личными делами короля. Бейлифы - судейские в городах, провинциях и туатах. Подчинялись графу-палатину. Великий Викарий - глава церкви в королевстве.
  Орден Святого Храмна. Монашеский орден. Во главе Ордена − приор. Пробст отвечал за непоколебимый дух и веру воителей. Драпиер − снабжение и финансы. Омоньер или милостынщик − глава внешних связей. Далак - расследование нарушений членов братства. Коннетабль возглавлял все военные силы ордена. Сталлеры командовали конными отрядами, комтуры - главы пехотных подразделений и замков. Госпитальер отвечал в ордене за медицину.
  
  Ad notam - лат. К сведению. Ad rem - к делу. In fine - в конце.
  Гл.1
  Мейстер - обращение к члену Ордена.
  Шап - широкий плащ с капюшоном.
  Храмовник − Искаженное от Храмна. Храмн в переводе ворон. Храмовник что-то вороненка.
  Сервиент - рядовой городской и замковой службы.
  Фра - брат. Фратта - сестра. Титулование и обращение к члену Ордена Святого Храмна.
  Уэкуфу - бог зла. Правильней Уэкуфе.
  Сотник - воин. звание. Просторечие. На самом деле звание − сентенар.
  Рутьер - зд. рядовой роты. Уточнение ,,шестой линииˮ означает, воин не отличался выучкой и крепостью духа. Лучших бойцов ставили в первые линии.
  Омажж и фуа - присяга служения и клятва верности.
  Мистресс - обращение и титулование женщины. Буквально содержанка. Правильней было бы произносить после имени, но пред фамилией. Напр. − Роза мистресс Браун, т.е. Роза содержанка (на содержании) Брауна.
  Гл.2
  Храм Предков* - во второй главе частично использована лексика и мифология араукан. Любопытным смотреть ,,История и этнография народа мапучеˮ А. Боркеса-Скеуча. Использовано исключительно для колорита.
  Черуве - падающая звезда.
  Алуэ - тень, душа умершего.
  Мачи - жрец, связанный с добрыми духами.
  Токикура - боевой каменный топор. Знак высшего воинского отличия.
  Солнечные Призраки - миражи, якобы вызывающие потерю памяти.
  Гл.3
  Соломенный Венец - преступное объединение.
  Пиллраты - воины вооруженные тесаками. Наемники.
  Мечи и чаши - азартная карточная игра.
  Пфальц - название королевского дворца.
  Гл.4
  Славная Рука - суеверие. Факел из руки мертвеца, держащей особенную свечу. Делал человека невидимым.
  Гл.5
  Хэйз - регулы.
  Гл.6
  Армуар - шкаф для оружия.
  Бомбе - сундук с выпуклыми стенками.
  Герион - столик на ножке-колоне.
  Кассоне - большой сундук для одежды.
  Сотворение Начал - Сотворение мира.
  
  Часть первая. Миром правит любовь!
  Гл.1
  Винтенар. - низшее армейское звание. Командир двадцатки.
  Жак - защитный доспех. Стеганая куртка с кольчужным подкладом.
  Риаг - зд. царек, королек. Рийа - титул правительницы туата. Форма от риага.
  Спарсы - обычно отряд численностью в восемьдесят человек тяжеловооруженной пехоты с секирами.
  Лук-порей - суевер. Человек, у которого имеется это растение победит любого.
  Лэйт - обращение и титулование девушек знатного рода.
  Гл2.
  Массарии - королевск. телохранители.
  Адди - служанка знатного происхождения у королевских особ.
  Антиквары - жарг. торговцы раритетами.
  Сберния - верхн. широкая одежда типа плаща.
  Гл3.
  Тессер - символ обвинения в грехах.
  Выдать и забрать тессер - совершить правосудие немедленно. Казнить.
  Глегг - то же что и грог.
  Кровь пашне - старинный обычай, когда кровь первых регул смешивается с землей.
  Касапанка - шутл. Казна.
  Алеколу - шпанская мушка. Сильнейший афродизиак.
  Гл4.
  Баннерет - дворянин, которому дозволялось возглавить отряд под собственным стягом.
  Гл5.
  Средство от насморка − суевер. Собранная между пальцев ног грязь.
  Хабилары - легковооруженные всадники.
  Уд - жарг. мужской пол. член.
  Роберт Белезм - такой типус действительно существовал. И упомянутое со своими близкими творил.
  Королевский фартинг - ежегодный взнос в казну королем.
  Пять грот. - жалование канцлера.
  Гл6.
  Поскребыш - последний сын в многодетной семье.
  Herrenrecht - право первой ночи.
  Гл7.
  Финис - название октагона. Букв. Рот змеи. Уптон - верхнее поселение. Хоард - высокая охрана.
  Баррик - двухсотлитровая бочка.
  Альбаран - башня для охраны подступов к воротам замка.
  Пропащие - жарг. название людей преступивших закон.
  Гл.8
   Сакс - длинный нож.
  В левой руке - в Кайона знатных женщин хоронили, вкладывая в левую руку волосы рожденных ею детей. Чем больше прядей, тем больше милости её душе и её потомкам.
  Гл.9
  Пика - зд. заточка, стилет.
  Ардриаг - верховный король. Титул в Кайонаодхе. Его носил король всего Асгейрра.
  Гл.10
  Фогт - выборный глава города.
  Стальные кольца. - жарг. наемники.
   Запрет отцов церкви - церковники разрешали половой акт между мужчиной и женщиной только для продолжения рода в позиции лежа и мужчина сверху, как наиболее благоприятный для зачатия потомства. Остальное - греховно!
  Гл.11
  Лечение венерических заболеваний таким с позволения сказать способом никоим образом не является выдумкой автора. Об этом упоминает Э. Фукс в ,,Истории нравовˮ и Август Фогел в ,,Половом вопросеˮ. В последней книге речь шла о девочках одиннадцати-двенадцати лет!!!!
  Кукурбит, аламбик, алудель - алхим. посуда.
  Гл12.
  Броард - широкий меч.
  Васлет - слуга, оруженосец.
  Бирюзовый торквес - у спарсов знак отличия воинской доблести.
  Катэль - выступление знати против верховной власти в знак протеста попрания их вольностей.
  Миллинар - тысяцкий.
  Гл14
  Муха Венеры - термин введен Коломбо. Клитор.
  Реальдо Коломбо - медик. Историческая личность.
  Утлое судно - прозвище данное мужчинами женщинам. Символизировало неустойчивость к жизненным невзгодам и испытаниям.
  virgo intact - нетронутая девственность. Т.е. требовали от короля безбрачия.
  Гл.15
  Мордатый - жарг. монета номиналом в грот.
  Здесь и в гл. 16 использованы стихи: Жана де Лафантена, Бена Джонсона, Томаса Роулендсона, Мэри Уортли, Шарля Демустье, Пьера Мотена, В. Шекспира и т.д.
  Преподобный Мосс - легенд. Прожил более ста пятидесяти лет.
  Ржавые слюни - жарг. кровь
  Стриженные - жарг. ограбленные.
  Рыбали - жарг. воры.
  Прилавочники - жарг. сбытчики краденого.
  Засунуть палец в рот - жарг. выражение. Означает, если не можешь молчать засунь палец в рот. У болтливых палец отрезали.
  Басселард - кинжал.
  Пику - сорт хорошего и дорогого вина.
  Гл.16
  Гаррафао - пятилитровая фляга.
  Жаэн - темно-красное вино.
  Линия прялки - наследники по женской линии.
  Гл. 17.
  Кроме некоторых, малых числом, цитаты (помечены в начале и в конце звездочками) принадлежат упомянутым авторам. Вставлены специально. В Ср. века в женщине видели, прежде всего, источник порока.
  Блазоны - хвалебные стихи часто эротического характера. Существовал блазон посвященный соску, женской попе.
  Макрума - жестокий обряд, практикующийся и до сей поры. В медицине известен, как инцизия. Здесь упомянут в наихудшем своем проявлении - инфибуляции. (Якобы без этого не рождаются мальчики!???)
  Ракебэ - всадницы. Женщины воительницы.
  Избранницам** − текст опущен умышлено. По высокоморальным соображениям.
  Гл 18.
  Мантель - мантия, одеяние невесты.
  Арит - холодное оружие в виде большого серпа.
  Пьетро Аретино - итальянский автор, в стихах прокомментировал шестнадцать эротических гравюр Любовных позиций (Европейская Камасутра).
  Для примера так описана поза девять: ( м. - мужчина, ж. - женщина)
  
  М: Для того я так над тобой изогнулся
  Чтоб, любя, твоим любоваться задом -
  Да и ты мой зад изучала взглядом.
  Потому не думай, что я свихнулся!
  
  Ж: Как не думать! Эта чужда услада
  Поза: если б твой уд и встрепенулся,
  Тона первой песенке бы запнулся.
  Развернись-ка лучше, ложись-ка рядом.
  
  М: нет, судить, сударыня, погодите.
  Пусть мой уд и слаб - я могу перстами...
  И устами тешить Вас, поглядите.
  
  Вы сейчас, несомненно, сами
  Наслажденья дивные ощутите,
  Что не всем даруются небесами....
  
  Мочишься стоя - т.е. признаешься что ведьма. Суеверие.
  Гл. 19
  Перекатывать пенсы - жарг. т.е. перекатывать в пустых карманах яйца.
  Альбацета - складной нож.
  И стены и очаги - т.е. продать все движимое и недвижимое имущество.
  Красные Шапки - одно из названий проституток.
  Гл.20.
  Прот - настоятель монастыря. Церковный сан равный архимандриту.
  Масочник - уголовник, имеющий талант к перевоплощению. Обычно работал в группе.
  Гл.21
  Епитроп - надзиратель за монастырской недвижимостью.
  Лжица - ложка для причастия.
  Антиминс - шелковый или льняной плат с вышитой частичкой какого-нибудь святого.
  Гл.22
  Бон-командор - сводный командир. Под его началом могло находиться пять-шесть спарс. Т.е. около полутысячи человек.
  Хорзо - молочная водка.
  Соляр - здесь спальня.
  Дни Медб - празднества, посвященные древней богине, разгульные и бесстыдные. Медб значит хмельная.
  Морганатический брак - брак лица принадлежащего к королевскому дому с лицом не королевского рода, не дающий прав престолонаследования.
  Ясам шанджар - архаика. Клятва на гениталиях.
  Скин-ду - небольшой нож. Носился скрытно с внутренней стороны бедра.
  Гл. 23
  Тусса - дорогая ткань.
  Пастушок Гийом - историч. личность. Судим за скотоложство и казнен.
  Гл.26
  Фалк - древковое оружие. Наконечник представлял собой клинок меча или сабли.
  Гл.27
  Тезоименитство - день святого имя, которого носишь.
  ˮот ложесны на руци родаков принятˮ − т.е. сразу после рождения.
  ,,konˮ и ,,bodˮ − в переводе пес и хер.
  Гл.28
  Сотник* наемников-бриган - у простых наемников звание сотник условно. Численность отряда определялась финансовыми возможностями и успешностью командира.
   Эпилог.
  Молокане - религиозное течение. Признавали бога, но не признавали святых и икон. Не употребляли спиртного, не ели свинину.
  
  
  Большинство описанных суеверий существовало, а возможно и существует до нынешних дней.
  Упомянутые книги и их авторы (за редким исключением) не являются авторским домыслом.
  
Оценка: 8.50*12  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"