Лето. Первый день лета. Пора радости. Пора расцвета. Пора тепла. Но только ли? Пора жары? Пора пыли? Пора смерти? Да. Так и только так можно сказать про первый день лета. Первый июньский день. Июня года тысяча девятьсот шестнадцатого.
Война шла уже около двух лет, и конца ей не было видно. Небольшой городок на востоке Галиции успел уже несколько раз перейти из рук в руки. Немногочисленные оставшиеся жители уже не удивлялись постоянной смене армий, поочередно оккупировавших его. Но настроение у всех, кто продолжал проживать в нем, с каждым днем, с каждой новой сменой власти становилось всё менее радостным. Честно говоря, оно изначально было совсем не радостным, но с тех пор неуклонно ухудшалось.
Всякий раз, когда в город заходили люди в военной форме любого цвета, начинались массовые погромы, грабежи. Насилие било молодым ручьем, заливая всё в округе. И это притом, что каждая из сторон позиционировала себя как "освободителя" от "ига" другой. А местные, тем временем, в сердцах проклинали и "Антанту" и "Центральные державы". И немцев, и русских, и ту многоголосую солянку из целого винегрета народов, что составляли армию Австро-Венгрии. Все они были нам ненавистны. Мы хотели лишь одного - чтобы нас, наконец, оставили в покое. Но до этого было еще очень далеко.
Я взял деревянную лестницу и приставил её к стеллажу с книгами. Забравшись на самый верх, я поставил одну занимательную книгу на четвертую полку. На самом деле, ничего особенного в ней не было. Просто не самое свежее, но и не старое издание фольклорных изысканий одного клирика. Аббат Огюстен Кальме "Трактат о явлениях Ангелов, Демонов и Духов, а также о Привидениях и Вампирах", книга более известная как просто "Трактат о явлениях духов".
Несмотря на впечатляющее название - не более чем сборник различных "бабьих басен", безо всякой литературной или художественной обработки. Эта книжка вряд ли пришлась бы по вкусу читателю, привыкшему к Лорду Байрону или бредням сумасшедшего ирландца про одного несчастного румынского князя, который, должно быть, при жизни, поди, и не думал, что спустя много сотен лет после смерти, к нему придёт такая удивительная слава. И всё же, трактат Кальме, безусловно, имел значительную культурологическую ценность для любителей народного творчества и ученых.
Но, в наши дни, таким только детей пугать. А после начала этой ужасной войны - вообще за пояс заткнуть. Каждый из нас теперь может похвастаться тем, что видел такие ужасы, по сравнению с которыми всякие черти да упыри - не более чем милые пушистые зверушки. И от самого осознания этого факта волосы сами волей-неволей дыбом становятся.
Книга простояла на полке библиотеки всего несколько секунд. В следующее же мгновение, полки затряслись, и с верхнего книжного ряда их посыпалась целая стопка. Я не сразу понял, что происходит.
Резким толчком меня отбросило назад, вместе с лестницей. Она несколько раз перевернулась в полете, и чуть было не перебила мне спину. Слава Богу, для этого лесенка была слишком легкой. И только чудом меня не придавило стеллажом, который обрушился в нескольких сантиметрах от моей головы, когда я уже лежал на животе, лицом вниз и не видел ничего из-за поднявшихся клубов пыли
Однако мне не требовалось ничего видеть, чтобы осознать, в чем было дело. Мои уши разразились резкой болью, когда услышали страшный шум. Это был рёв артиллерии. Город снова был в осаде. Его опять штурмовали.
В те времена еще не была развита бомбардировка городов с помощью авиации. Поэтому балом правил, господствуя над сценой безраздельно, могучий "бог войны". Артиллерийские орудия, каких ранее не знал мир. Мировой конфликт разбудил спящего бога, и он решил сполна наверстать упущенное им время, сея смерть и разрушения, превращая жилища и постройки в дымящиеся руины.
С потолка осыпался отделочный слой. Мой пиджак пришел в уже полностью негодное состояние, весь в пыли, пепле и мелу. С трудом мне удалось заставить своё тело принять вертикальное положение. В ушах гудело. Стены библиотеки сотрясались. Нужно было выбираться отсюда. Зданию теперь уже было отмеряно недолгое время.
Я понимал, что если задержусь здесь, то буду похоронен под руинами. Снаряды не оставят здесь камня на камне.
Еще один залп артиллерийского огня, и дверь, к которой я направлялся, завалило обломками. Это преградило мне путь наружу. Требовалось немедленно найти другой выход. Я бросился промеж падающих с полок книг по направлению к короткому коридору. Это было скорее машинально. Просто инстинкт самосохранения. Мне было неизвестно, куда и зачем я бегу. Да я и не задумывался над этим. Всё сознание заполонила лишь одна мысль - сбежать подальше от этого ада.
Но это было невозможно. Ад был везде. Он окружал меня кольцом блуждающих огней и обваливающихся стен, сыплющейся извести и песка, а, может, и чего-то другого. Он сковывал моё дыхание запахом гари и клубами пыли, делая каждый вдох подвигом, достойным античных героев.
Наконец, я достиг коридора. Миновав его, я метнулся за угол. И остановился. Прямо по курсу была стена. Эта проклятая стена! Можете ли вы в это поверить? Лично я своим глазам не верил. Сознание отказывалось принимать тот факт, что дальше мне бежать некуда. Что я буду погребен под обломками или разорван очередным взрывом.
Вдруг, всё изменилось. "Бог войны" разродился новым сыном погибели. Звук выстрела вновь отозвался болью в моих измученных ушах. Всё произошло быстро, слишком быстро.
Меня отбросило ударной волной к ближайшей стене и даже слегка задело пламенем, что еще более испортило мой и так уже ни на что не годный костюм. Удар был сильным. И мне пришлось туго. Тупая боль прокатилась почти по всему телу - от затылка и до самой нижней точки спины. На секунду я даже потерял сознание. Отяжелевшие веки опустились. Я чуть было не поверил, что это мой конец.
Но в следующий миг, сознание вернулось ко мне вновь. Очень болела поясница. На одно, всего одно, мгновение мне даже показалось, что я не смогу подняться. Однако, слава Богу, мои ноги были в порядке. Я мог ими двигать.
В то же время, я попытался открыть глаза. Пришлось сделать над собой усилие, дабы не провалиться в сон. Когда мне всё-таки удалось сделать это, моему взору предстала одновременно ужасная и радостная картина. Снаряд разрушил находившуюся напротив меня стену. Я огляделся вокруг и заметил, что от библиотеки остались одни обломки. Руины, если вам угодно. Получилось так, что данный выстрел спас мою жизнь. Иначе, я бы непременно бросился бежать в обратную сторону, в надежде найти выход и был бы завален обломками крыши.
Я сделал над собой еще одно усилие и, облокотившись о стену, заставил себя встать с пола на ноги. Слегка покачиваясь, я направился к огромной дыре, которая казалась мне теперь единственным спасением из тьмы и ужаса того ада, что я только что пережил. Эх, знал бы я тогда, что это было лишь преддверьем ада и настоящий ужас, его нижние круги, у меня еще впереди.
Пробираясь сквозь обломки, я несколько раз спотыкался, буквально "убив" свои ботинки. Теперь они, как и всё на мне были рваные, сбитые и выглядели очень непредставительно. Всё равно. Мне было всё равно. Лишь бы, наконец, перелезть эти трижды проклятые куски бетона и кирпича и оказаться на улице. Ноющее правое плечо и левое колено, в котором раздавалась "колючая" боль, только раздражали. Да, они ужасно раздражали. Я всеми силами старался не замечать их и, прилагая максимум усилий, двигаться только вперед. Но чем больше я пытался игнорировать их, тем со всё более ненавистной мне силой они напоминали о себе, замедляя этим самым моё движение.
"Проклята, будь проклята, боль! Ты мешаешь мне выжить!" - именно с этими мыслями, я, наконец, преодолел преграду и спрыгнул с небольшой высоты на вымощенную дорогу перед тем, что осталось от библиотеки. В колено снова больно "укололо". Я грязно выругался, уже вслух. Первое время я был поглощен борьбой со своей болью, поэтому не придал особо значения тому, что было вокруг меня. Однако секунду спустя мне пришлось оглядеться. Так или иначе, всё равно пришлось бы, ведь я хотел выжить.
Кругом всё дымилось и горело. Повсюду были развалины. Город вспыхнул и просто погас. Да, он угас, был разрушен. Он умирал. Артиллерия, "бог войны", разнесла своими снарядами здесь, практически, всё. По крайней мере, в той его части, которая была доступна моему взгляду.
На перекрестки по левую сторону от меня шел вялый бой. Отряд горожан в рабочей одежде первое время весьма успешно отстреливался от наступавших людей в мундирах. Но, вскоре большая часть из них дезертировала, бросив двоих оставшихся на произвол судьбы и наступавших военных.
Один из них, тот, который был постарше, взялся за пулемет и принялся "косить" ряды наступавших. Первое время, он делал это довольно успешно, учитывая, что проулок, из которого шли наступавшие был довольно узким. Но боеприпасы, вскоре закончились, и ему пришлось взяться за винтовку.
Стоявший за ним юноша палил из маузера куда попало. Но недолго. Учитывая то, что он стоял в полный рост, юнец являлся легкой мишенью для армейских снайперов. Вскоре, он покосился и, выронив пистолет, упал на дорогу.
Сидевший за баррикадой старший лишь ненадолго отвлекся, чтобы посмотреть на то, что случилось его товарищем, и тут же принялся работать винтовкой с той же эффективностью. А эффективность эта, должен сказать, была довольно низкой. После того, как патроны в его пулемете закончились, ему лишь изредка удавалось попасть одиночными выстрелами в какого-нибудь зазевавшегося солдата.
Результат не заставил себя долго ждать. После двух очередных выстрелов с противоположного конца улицы, и этот защитник города улёгся лицом вниз. Теперь ничего уже не мешало армии спокойно пройти по этой улице.
Я был уверен, что на следующий же день, как только город окончательно падёт, этот человек и ему подобные, несмотря на проявленный героизм и проявленную стойкость перед превосходящими силами противника, будут объявлены "бандитами" или, что еще хуже, "пособниками врага". А ведь они, всего лишь, защищали свой город. Людей, места и дома, которые любили. И всё это будет забыто во имя пресловутой "политической целесообразности", в угоду официальной военной пропаганде.
Боясь, как бы и меня не приравняли к таковым, я старался не попасться на глаза солдатам. Отсидевшись за углом одного из разрушенных зданий, я подождал, пока отряд пройдёт мимо меня и будет достаточно далеко. Убедившись в этом, я вышел из-за него и направился в противоположном от них направлении. Тем не менее, я помнил, что в безопасности себя чувствовать было нельзя. Кто знает, сколько еще военных рыскают по городу, думая, что бы такого, какой кусок себе урвать и кого бы еще расстрелять за "пособничество врагу", "дезертирство", "сопротивление" или по иному надуманному поводу, свято уверенные, что война "спишет" все их грехи. И самое противное было осознавать то, что это и было так. Война действительно "спишет" им всё, а некоторые из них вернутся домой "героями" и будут почитаемы до конца своих дней.
Поэтому я сторонился людей в форме, какого бы цвета она ни была. Им было легко убить любого здесь, и всем было бы всё равно. Никто бы мне не помог и не отомстил бы за мою смерть. Вот такая она, война. Гражданские на ней всегда в самой большой опасности и меньше всех защищены. Но, в то же время, именно они проявляют самое большое мужество. Именно они - настоящие герои любой войны. Незаслуженно забытые герои.
Мне было сложно ориентироваться на местности, ведь все места, которые я знал, были разбиты, искорежены и теперь слабо напоминали знакомые мне улицы, дома и перекрестки. Разруха и беспорядок царили везде. Но, всё же, я понимал, что на месте стоять нельзя. Нужно было выбираться из города. Или, по крайней мере, найти себе укрытие.
"Бог войны" молчал уже довольно долго, а потому идти по улицам было относительно безопасно. И всё же, я опасался выходить на открытую местность.
Впрочем, из-за многочисленных завалов, перебраться через которые не представлялось возможным, путь мой теперь лежал через площадь перед полуразрушенным театром. Еще издали я увидел распластавшиеся на ней тела. Должно быть, тела тех гражданских, которые бросили своих товарищей на перекрестке. А, может, и кого-то другого. Это насторожило меня, но другого пути не было. Кроме того, театр казался теперь достаточно надёжным укрытием. Хотя тогда ни в чем нельзя было быть уверенным.
Я не собирался выходить на центр площади. Это было бы слишком заметным. Поэтому я начал передвигаться к театру постепенно, пытаясь найти защиту в тени разбомбленных построек. Это замедляло меня, тем не менее, шансов на то, что меня кто-либо заметит, было намного меньше.
Как только я, примерно, наполовину преодолел расстояние к намеченной цели, то начал слышать странный звук. Будто что-то сверлят, что ли? Или нет. Это было больше похоже на звук двигателя. Но что за двигатель? Ответ напрашивался сам собой. И это не сулило ничего хорошего. Самолет в небе. Слишком низко, чтобы просто пролетать мимо. Нет, он "зачищал" территорию от чего-то. Или, скорее всего, от кого-то.
Теперь всё мне стало понятно. Люди, которые лежали на площади не были убиты солдатами. Их расстреляли с воздуха. То же самое ждало и меня, если бы промедлил.
Я лихорадочно думал над тем, что же мне делать. Оставаться неподвижным, в надежде, что меня не заметят. Или же бежать сломя голову к театру, рассчитывая на плохое умение стрелять у пилота и собственную скорость.
Время, однако не оставило мне выбора. Пока я размышлял, пилот, видимо меня заметил и, описав круг, направил самолет в мою сторону. Я сорвался с места и изо всех сил сделал рывок к театру. Боль в ноге снова дала о себе знать. И я, чуть было, не повалился на землю, когда с самолёта был открыт огонь. И, должен сказать, что именно это спасло меня.
Самолёт набрал слишком большую скорость, а меня повело в сторону. Таким образом, пули сделали две дорожки буквально в нескольких сантиметрах от меня, и самолёт тут же пролетел мимо. Ему требовалось развернуться, чтобы вновь начать стрельбу по мне. Я воспользовался этим, сделал еще один рывок и прыгнул в пробоину под театром.
Приземление было не самым мягким, но после всего того, что уже со мной случилось, это был просто подарок судьбы. Пробоина вела в подвальное помещение прямо под зданием.
Понадобилось время, чтобы мои глаза могли привыкнуть к темноте, и у меня появилась возможность оглядеться. В целом, подвал был не таким уж большим. Не знаю, что раньше тут находилось. Была ли это гримёрная или еще что. Сейчас здесь всё было разрушено. И я молился, чтобы выход отсюда не был преграждён завалом.
И, видимо, мои молитвы таки были услышаны. Несколько шагов дальше, и я наткнулся на поворот, из-за которого били слабые лучи света. Похоже, это был путь наверх. Так и оказалось. Мне удалось быстро подняться по разбитой лестнице, и я оказался внутри.
Как и ожидалось, в картине, оказавшейся перед моими глазами, было мало приятного. Всё вокруг было грязно и разбито. Но намного хуже было то, что я отчетливо ощущал запах гари - театр всё еще горел. Это было плохо. Значит, здесь мне было не укрыться. Нужно было выбираться и отсюда.
Я не стал выходить тем же путём, что и вошел, так как был уверен, что на площади меня ничего хорошего не ждёт. Поэтому мне подумалось, что лучше найти другой путь и выйти с противоположной стороны, затерявшись где-нибудь в переулке.
Когда я поднялся на этаж выше, а, затем хотел уже спуститься вниз, к черному ходу, то услышал страшный стон из ближайшей ко мне комнаты. Действительно страшный, полный муки и страданий.
За время войны я слышал самые разные стоны. Слышал, как горько стонут матери, потерявшие своих сыновей на войне. Слышал предсмертные стоны умирающих солдат, смертельно раненых в битве. Слышал стоны новоиспеченных инвалидов, накачанных препаратами в госпитале. Но этот был не таким. Он звучал так, будто вся боль мира была сосредоточена в нём одном. Сквозь него я чувствовал отчаяние, страх... нет, не страх, а самый настоящий ужас. Человек, издававший его, был явно обречен и четко осознавал это.
Мне не удалось побороть в себе ненужный альтруизм, а так же - банальное любопытство. Я направился в эту комнату, с целью если не помочь или облегчить страдания, то хотя бы посмотреть, кто именно может издавать такие страшные и, в то же время, вызывающие сочувствие звуки.
Я был готов ко многому. Но не к тому, что было мною увидено в тот день. Этот момент своей жизни я буду помнить до конца своих дней. То, что предстало перед моими глазами, было поистине пугающим. Настолько, что страх пробирал до самых костей.
Ближе к окну, на противоположном от меня конце помещения, лежал человек. Для удобства, я буду называть его человеком, но так ли это было, на самом деле, пусть каждый решит для себя сам, прочтя то, что я напишу ниже.
Он лежал почти неподвижно, и, всё же на его физиономии отражалась такая мука, что казалось, он бьётся в конвульсиях. Его лицо можно было бы назвать красивым, если бы не гримаса боли, искажавшая его черты и не немного заостренные уши, выделявшиеся из-под длинных волос. Впрочем, уши были здесь чем-то наименее необычными. В конце концов, такие и даже более "острые" бывают у людей. Он был хорошо сложен, насколько можно было судить по мышцам рук, видневшихся из-под разорванной рубашки. И да, он был силён. Я понимал это, хотя бы, по тому, что люди после таких травм не выживают. А он был не просто еще жив, но и явно находился в сознании.
Его грудь была насквозь пробита какой-то трубой. Должно быть, сбитой откуда-то сверху во время артиллерийского обстрела. Одного этого хватило бы, чтобы отправить на тот свет любого из нас. Но только не его. И, всё же, по сравнению с тем, какие еще травмы были ему нанесены, это казалось просто царапиной.
По всей комнате были разбросаны куски его ног. Ниже груди всё было залито кровью. Одна из кистей - оторвана, а на второй сохранилась лишь пара пальцев. Но всё это меркло в сравнении с тем, как пострадал живот. Он был буквально вырван, словно что-то взорвалось не снаружи, а у него внутри. Его содержимое вывалилось полностью и лежало то тут, то там. Кровь текла рекой. И, всё же, не это было самым жутким.
Из его живота торчал то ли гриб, то ли какой-то распухший кокон, крепившийся к чему-то внутри него жутковатого вида тентаклями, щупальцами. Он был размером примерно, с футбольный мяч, окровавлен и, к тому же, пульсировал. Одного этого мне хватило, чтобы захотеть побыстрее убраться оттуда.
И я бы, наверняка покинул это место, если бы человек, заметив меня, не постарался бы приподняться, устремив взгляд прямо на меня. Взгляд был, в буквальном смысле, парализующий. Я не знаю, что заставило меня остановиться: его глаза, полные боли, мольбы, и, в то же время, бесконечной ненависти или сам факт того, что кто-то может в таком состоянии еще пытаться подняться.
- Гу... Гугри. По... по-мо-ги мне... - слабо простонал он.
- Что? - опешил я.
- По... пожалуйста, по-мо-ги-и-и. - Продолжал протяжно умолять меня этот загадочный человек.
- Откуда Вы знаете моё имя? - только и смог выдавить из себя я, пораженный всем, что происходит.
- Я много чего знаю, Гугри. - Продолжал говорить он. Его голос был всё так же слаб, но стал увереннее. - Подойди поближе, пожалуйста. Не бойся меня. Неужели ты думаешь, что в таком состоянии я способен навредить, кому бы то ни было?
В его словах была логика. Не помня себя от страха и удивления, я приблизился к нему на своих двоих, которые шли, на удивление легко. Наверное, из-за того, что я был в шоке. Я машинально снял свой потрепанный пиджак и бросил его ему на живот, прикрыв тот самый непонятный "гриб". Как будто это хоть как-то могло облегчить его страдания.
- Вытащи... вытащи это... - попросил умирающий, явно указывая на трубу. Я не видел в этом никакого смысла. В конце концов, он бы всё равно умер от потери крови. Я удивлялся, как он до сих пор от неё не умер. Но всё-таки, решил, что чем быстрее этот человек умрет, тем лучше будет ему же.
Я ухватился за холодный, скользкий от крови металл обеими руками и приложил столько усилий, сколько только смог. Но больное плечо предательски заныло. Нет, я не мог полноценно воспользоваться этой рукой. А сил лишь одной другой явно не хватало, чтобы вытащить трубу из груди человека.
- Выйди на улицу. Позови других людей на помощь. Пожалуйста. Я щедро тебя вознагражу за это. - Умолял он.
- Зачем? Вы всё равно умрёте. - Вздохнув, ответил я.
- Нет, я выживу. И тогда ты получишь свою награду. - Настаивал он. Но, вскоре, я заметил, что гарью запахло сильнее. Огонь всё ближе подбирался к нам. - Нет, всё. Уже всё. Никто не успеет прийти на помощь. Огонь доберется до меня раньше, и тогда я умру по-настоящему. Надо же... после стольких столетий...
- О чем вы? - Я, было, подумал, что он бредит.
- Ах, люди. Вы думаете, что знаете всё о том месте, где живетё. Но это не так. Я ходил по этой земле за многие сотни, и даже тысячу, лет, до того, как ты, человек, появился на свет. И думал, что буду ходить еще долго даже после того, как твои внуки сойдут в могилу. Но, видимо, этому не бывать, и я закончу своё существование здесь.
- Кто вы? - только и смог выдавить из себя я.
- Долго объяснять. Да и, вряд ли, человек в силах будет это понять. Я - тот, кто дышит битвой. Где война, там непременно будут такие как я. А уж тем более, такая война, как эта.
- Quirinus...
- Что вы сказали?
- Ерунда. Это слово больше ничего не значит. Оно уже ничего не значило, когда я выигрывал славнейшие битвы для ваших командиров. Долгое, долгое время мы довольствовались ролями наёмников для вас. Это давало возможность почувствовать вкус войны. Но что будет после? Предрекаю, что рано или поздно, мы выйдем из тени и превратим весь ваш мир в арену для битв. И там, в своей родной среде, будем править. Но уже без меня. Дни моего величия уже позади.
Я знаю и помню многое. Помню так много битв, что все из них не могу перечислить. Да, я участвовал в Битве при Ниневии. Мои приспешники тогда повеселились на славу, вкушая горячую кровь персов на службе у ромеев. Именно я вселил в сердце императора Ираклия ту отвагу, с которой он ринулся в бой, в одиночку громя толпы вражеских армий. Я слышал, как шахиншах порицал перебежчиков из стана своего противника. "Посмотрите на своего царя, - говорил Хосров Апарвез, - сражается, как лев. Он не знает страха". И не устояло войско персов, и сметено было мощью моей и ромеев, вдохновленных своим повелителем.
Я осаждал Задар, как самый видный и отважный из участников Четвертого крестового похода. Мною восхищались все воины и клирики вашего христианского мира. Но поход этот был направлен против таких же христиан. А мне было всё равно, ибо если и верил бы я в вашего бога, то знаю точно - не место мне, и подобным мне в его чертоге. Завоеватели, среди которых первый был я, увидели город, укрепленный огромными стенами и величественными башнями. Тщетно мы старались сыскать иной город, более богатый и более прекрасный, более укрепленный и процветающий. Три дня и три ночи грабили мы его и убивали жителей и защитников Задара или Зары, как его тогда называли. Мой клинок и клинки моих рабов-пиратов вдоволь напились крови тогда. Крови всех, без разбору. За эти, по его мнению, злодеяния, Римский первосвященник Иннокентий проклял нас и запретил всякому писарю упоминать нас в своих записях. Имена наши стёрты были из памяти людской навсегда.
И это я вместе с Рожером де Флором, ставшим позднее известным как "Тирант Белый" бился с турками во славу греческого басилевса и спас Константинополь, который уже тогда планировали назвать "Истамбул". Это меня вам надо благодарить, что этого не случилось тогда, хотя позднее этот величественный город, всё же, пал под ударами врагов.
А какое отчаяние охватывает меня, когда я слышу, что большинство моих подвигов приписывают Владам, Драконам. И одному из них - даже мои нечеловеческие силы, не понимая их природу, и называя его вампиром. Тогда я был наёмным боярином, служившим двум Владам подряд. Я никогда не переходил реку. Ждал, когда турки перейдут её сами и тогда нападал на них. И снова турки были посрамлены мною. И долго еще посрамлял я воинов многих иных народов.
И вот, теперь, человек, ты видишь меня таким. Я обречен, но я не хочу умирать столь ужасной смертью. Молю тебя, помоги.
- Кем бы ты ни был, как я могу тебе помочь теперь?
- В соседней комнате есть топор. Возьми его и отсеки мне голову. Избавь меня от мучений. Быстро!
Я не мог не подчиниться. Магнетический взгляд его глаз так испугал меня, что я безвольной куклой помчался выполнять поручение. Следующие мгновения я помню смутно. Я опомнился только, когда уже заносил тяжелый предмет - а в том, что это был топор, я не сомневался - над головой лежащего человека.
- Постой. - Сказал он. - Я благодарен тебе за это. И ты получишь награду.
Оставшимися пальцами он разорвал то, что осталось от его рубашки, и сорвал с шеи медальон на золотой цепочке. Сам медальон был, так же, золотым и представлял собой небольшой щит со схематичным изображением копий и волчьей пасти над ними. Под рисунком было грубо выцарапано какое-то слово. Должно быть, на латыни. Quirinus. Оно было мне знакомо. Умирающий произносил его. Но значение слова было мне неизвестно.
Я, молча, взял медальон из его рук и положил в карман брюк. После этого, я снова поднял топор, занеся его точно над его головой. Физиономия человека исказилась. В ней появилось что-то звериное. Он открыл рот, и из него вылезли, как будто лапы паука. А промеж них - два тентакля, как раздвоенный змеиный язык. Однако не прошло и секунды, как жуткое зрелище исчезло.
- Нет, еще. - Снова заговорил он. - Понимаешь, у нас, то есть, у таких как я, очень развит... забыл язык, как же это называется? Ах, да. Воля к жизни. Инстинкт самосохранения. Я, всё еще, могу нанести тебе последний удар, чисто машинально. И тогда нас обоих ждёт ужасная и мучительная смерть. Подожди, пока я закрою глаза.
Я подождал. Человек или то, что казалось человеком, закрыл глаза, и я опустил лезвие топора на его шею. Но она поддалась не так уж просто.
После первого удара, он зашипел и выплюнул кровавый комок себе на грудь. Я нанес еще один. И еще один. Кровь забрызгала мне руки и лицо, не пощадила и рубашку. Липкая, противная жидкость. И лишь после четвертого или пятого удара, его голова отделилась от тела и покатилась куда-то в угол.
Раздался пронзительный вопль. Из головы снова высунулись эти два щупальца и принялись судорожно биться по полу. Обезглавленное тело начало содрогаться в судорогах и вспыхнуло зеленым пламенем.
Я был так напуган, что не заметил, как вновь взревел "бог войны". Обстрел города возобновился. Мне потребовалось время, чтобы осознать это. Я думал, что схожу с ума, раз вижу такое. Это не поддавалось логическому объяснению. Такого не бывает в реальной жизни.
Когда я осознал, что всё еще нахожусь в опасности, то не желал терять более ни минуты. Я побежал вниз, по ступенькам, а когда достигнул первого этажа, то выбросился в разбитое окно. Как раз во время, потому что в следующее мгновение, в театр попал еще один снаряд. Меня отбросило ударной волной и потоком пламени куда-то на дорогу. Более, ничего я не мог сказать, так как потерял сознание.
Я пришел в себя спустя неделю, в госпитале. Со мной обходились хорошо. Я даже удивился, узнав, что именно солдаты подобрали меня, когда я был без чувств, и отнесли в безопасное место. Правда, уверен, что будь я в сознании и на ногах, меня бы ждала совершенно другая судьба. В любом случае, я рад, что всё сложилось именно так.
Как и ожидалось, моему рассказу никто не поверил. Всё списали на иллюзию или ложное воспоминание, которое я получил, как следствие, травмы головы. Но я знал. Знал, что это было не так. Со мной осталась одна вещь, которую, на удивление, не украли солдаты или кто-либо еще, когда я лежал без чувств. Было такое впечатление, что мне так повезло лишь потому, что она предназначалась только мне, и больше никому. Поэтому никто другой просто е мог её взять. Медальон на цепочке.
С тех пор прошло много лет. Отгремела война, а после неё - вторая. Я узнал, что значило то латинское слово "Quirinus", которое выгравировано на медальоне. Это было имя древнеиталийского бога войны. Своего рода, более раннего аналога Марса. Это имя переводилось как "Копьеносец". Символом его было копьё, а священным животным считался волк.
Медальон был очень древним. К тому же, из чистого золота. Так или иначе, я мог получить за него довольно приличную сумму. Но на жизнь мне хватало, а эта вещь, не знаю почему, запала мне в душу, и не отпускает. Я не мог просто так отделаться от неё.
Но, хотя и много воды утекло с тех пор, я до сих пор вздрагиваю, смотря на этот медальон. И пытаюсь разгадать его природу. Что же это, всё-таки, такое?