Аннотация: Чижов говорит с трупом жены, заключает сделку с дьяволом и окончательно теряет веру. Мужское нытьё это всегда Неинтересная история.
Неинтересная история
- Привет, любимая. Привет, моя хорошая. Прости, я так давно не появлялся. Но я тебя безумно люблю. Всё это время любил, несмотря ни на что. Думал о тебе каждый день. А ты такая же красивая, как и была. Прости, что не могу сдержать слёз - это от радости.
1
Я обнял её хрупкое бледное тело, и сделал это аккуратно. На исхудавшем тельце через рваные тряпки, заменившие одежду, проступали рёбра. Она молчала. Глаза были закрыты тканью как повязкой. Голова запрокинута, будто лебедью отвернулась от меня. Изо рта и живота тянулись чёрные трубки к аппаратам рядом с койкой. Руки оканчивались почерневшими запястьями без пальцев. Одна нога тоже почерневшая. Вместо второй ноги была сухая серая косточка, как осенняя веточка, так грубо отпиленная над коленом и затем обломанная, что остались на конце светловатые заусенцы.
- Я когда узнал, что ты здесь, то сразу не поверил. Пришлось сильно подготовиться... нет, не душевно, потому что я уже знал, что буду говорить, да и слова сами нашлись. Хотя я, честно, сильно волновался. Но мне нужно было подготовить специальную машину, чтобы забрать тебя. Ты так похудела. Не бойся, тебе сделают протезы. Такие, что ты даже ходить будешь!
Я первым делом прочитал в папке, которую украл из архива. Представляешь, я всё-таки добрался до этой папки. В ней было сказано, что после расстрела тебя забрали для эксперимента. Я узнал, где находится лаборатория, и узнал, что скоро эксперимент заканчивается. Представляешь, тебя хотели похоронить. Но я быстро собрал нужные документы, пришлось даже подделать кое-что, чтоб из газодинамки дали аккумуляторы, а из мосздрава дали санитарный автомобиль. Самый лучший, тёплый внутри, и мягкий, в нём не трясёт. Я же до сих пор в чека, только поэтому удалось провернуть такие дельца. Ещё я заплатил нашему дворнику, чтоб он помог мне. Представляешь, он даже помнит нас, спрашивал меня что-то. Скоро он придёт.
Я не хотел отпускать её. Я прижался к её груди, слушая, как бьётся сердце. Чувствовал, как она дышит. Так же, этой весной, я лежал головой на её коленках, а она перебирала мне волосики на голове. Гладила своими нежными пальчиками и смотрела в окно, а я почти засыпал, слушая запах её ситцевого платья в горошек. Ух, Маша! Как же я скучал! Теперь всё будет хорошо, теперь наладится, теперь ты со мной, и не отпущу тебя вовеки. Знаешь, я уйду из ЧК, слышишь, навсегда покину это дрянное место, и уедем с тобой жить на края.
Мой помощник вкатил огромный аккумулятор, сопровождая свои действия оханием и вздохами. Я подключил сложные аппараты и составил их на ту же тележку прямо на аккумулятор.
Накрыл Машеньку простынёй и аккуратно завернул, оставив наружу лицо. Как младенца.
Мы выкатили тележки через коридор морга в тёмный двор к автомобилю. Я переложил Машеньку на кушетку внутри фургона. Затем дворник помог поднять увесистую тележку с приборами, и я остался внутри кареты. Мотор захрапел, машина съехала с длинного полукруглого подъёма, и мы отправились в путь.
Машенька, представь, я хотел наложить на себя руки. Я приставил наган к виску и в мыслях видел тебя. Представь, если бы выстрелил. Я бы умер без тебя, а ты бы не выжила без меня. Вот такие бы из нас вышли Ромео и Джульетта!
Её рука выбилась из-под простыни, будто тянулась ко мне. На твёрдой холодной коже с трудом ощущался пульс. Я гладил её и целовал, стараясь не касаться запястий. Это причинило бы ей боль. Не бойся, родная. Всё хорошо. И пальчики твои вернём. Сейчас это не важно, это не главное.
Помнишь, как мы долго стояли в дверях больницы и не могли распрощаться? Так не хотелось отпускать тебя. Потом я полночи шёл домой через весь город, счастливый. Пришёл в свою квартиру, холодную, пустую, и стало так одиноко. Я ждал нашей новой встречи. Ты всё помнишь, родная. Это были мы с тобой.
Представь, в меня стреляли недавно. И не так, как после Гражданской. А совсем подло, в спину. Потом ещё раз стреляли. Два раза я чуть было не умер. Как выжил - не представляю. Потом насильно лечился в психиатрии. Меня заворачивали простынёй и кололи лекарствами, заставляя забыть о тебе. Но ничего у них не вышло. Я с тобой. Я думал о тебе постоянно с того момента, как мы расстались. Вспоминал наше время. И никто не верил, что ты жива. Предлагали мне девиц с Цветного. Я их всех проклял, тварей бездушных. Я даже подумывал сжечь кабинет начальника и всю их компанию чекистскую. Какой же я был сумасшедший.
Я смотрел на её лицо в мелькающем свете уличных фонарей. Пятна света падали через крошечное окошко кареты и пробегали по её лицу. Спящий ребёнок. Я запустил пальцы в её волосы. Разгладил. Провёл ладонью по впалым щекам и сухим губам. Сколько страданий пришлось на тебя. Когда мы приедем, нас будет ждать профессор Лазарев. Он осмотрит тебя и скажет, что делать дальше. Предстоят процедуры и ой какое долгое лечение. Но он обещал, что всё наладится.
Я выглянул в окошко. Ну вот, мы свернули на Гнездниковский и скоро приедем. Но мы едем не в больницу. Нам туда нельзя пока что. Мы едем ко мне, но на минутку.
Помнишь, как мы сидели в Апельсине. Маленькая столовая с высоченным потолком. Людей было немного. Воздух чистый, не прокуренный. По радио шла передача про семью. Даже не помню, что нам подали. Ты всё оплатила, настаивала на этом. Потом мы ждали транспорт. Светило яркое солнышко. Кое-где лежал лёд. По убогой дороге ковыляли телеги. Люди шныряли такие занятые. А мы с тобой вдвоём. Ты обняла меня и прижалась так крепко. Такие влюблённые. Позже я был там ещё раз, через месяц. После как тебя забрали. Я шёл пешком, через вьюгу, протаптывал снег. Это было тоже утро, такое ненастное. Я выбрел к продутой безлюдной площади, пытаясь не упасть на льду. Всего-то прошёл месяц, но как всё поменялось. В столовой тоже было пусто. Я попросил чаю. Радио не работало. Посидел в тишине и ушёл. Я много раз хотел вернуться туда. Снова почувствовать пальцами поверхность стола. Испробовать тот же чай. Но я больше туда не вернулся. Апельсин был началом и стал концом.
Карета остановилась с протяжным визгом, и стало темно. Мы на месте. Мой спутник отправился за профессором Лазаревым. Я вышел наружу. Мы остановились под аркой. Прохлада. Мостовая. Я уловил еле слышный стон Маши, и занырнул в фургон. Тише, Машенька, всё хорошо. Скоро придёт профессор, и мы поедем дальше. Да где ж он, старик этот, чёрт бы его побрал.
Я быстро поднялся наверх, раскрыл дверь своей квартиры. В темноте нащупал стерженёк выключателя, повернул. Свет не загорелся. Зажёг спичку, которая вспыхнула и сразу погасла. Плохое предчувствие закралось в сердце. Зажёг поновой. На свет огня стала слетаться мошкара, целый рой образовался за пару секунд. Спичка погасла.
- Вы тут? - спросил я в темноту.
- Проходи, Чижов, - ответил незнакомый голос.
- Я не могу надолго оставлять её одну, - произнёс я.
Но предательский холодок уже пробежал по спине. Засада. Что-то внутреннее подсказало - беги.
Я сорвался с места и выскочил в коридор. За спиной мелькнула тень. Всё кругом замедлилось. Я ступал по драному ковру, приближаясь к выходу на лестницу. За спиной раздались выстрелы. Первый, отбил штукатурку справа. Второй, ужалил бок. Третий, прошёл над головой. Четвёртый, ударил по рёбрам насквозь. Пятый, под рёбра навылет, свалил с ног. Пытаюсь ползти, ногтями хватаясь за гнилые доски. Не могу дышать. Приближаются шаги стрелявшего. Внизу, на площадке меж пролётами лестницы окно, через которое виден санитарный автомобиль. Я собираю оставшиеся силы и кричу - Машаа!!
2
- Да успокойте его, чёрт возьми!
Вокруг суетятся размытые фигуры. Я не могу понять, куда я попал и кто все эти люди. Я прикован по рукам и ногам. Белые простыни. Это кушетка. Люди в белых халатах.
- Мне нельзя тут быть! - я пытался объяснить мелькающим лицам. - Маша одна осталась, ей нельзя без меня...
- Нету твоей Маши! Умерла она давно! Уймись уже, Чижов! Дурак!
Это голос Забельского. Он был в халате, накинутом на гимнастёрку. Один из докторов не давал ему приблизиться ко мне, отбиваясь от его жестикуляций.
- Она в машине осталась, поймите, - я дёргал ремни, которые связывали руки и ноги. - Да пустите же!...
- Вколите ему пирамидону, что ли, - начальник дёрнулся в мою сторону, и доктор с маской на лице оттеснил его, давая понять, что им лучше известно.
В шею впилась игла. Наступила лёгкость. Я смог только разглядеть бинты на груди и пару бледных пятен крови на самих бинтах.
3
Когда я пришёл в себя, то ремней уже не было. Вокруг полумрак. Темнота стояла и за окнами. Соседние койки пустые. На мне больничная рубашка с завязками вместо пуговиц. Грудь перемотана бинтами с тремя алыми кровавыми разводами. Сколько прошло времени?
Маша!
Нужно срочно возвращаться к ней!
Я соскочил на пол, схватил со стула толстовку и кожаную куртку.
Отворилась дверь, и в палату вошёл почтальон в фуражке и с сумкой наперевес.
- Вы Чижов? Вам телеграмма. Срочно.
Он протянул бланк для росписи и телеграмму, после чего удалился.
Текст будто напечатан на машинке на дому, а не в почтовом отделении.
'Прошу не волноваться за супругу. Она в надёжных руках. Прошу прибыть ко мне. Автомобиль ожидает вас у входа'
Подписано кратким Т. Надо понимать, Товарищ.
Я быстро оделся и вылетел наружу, не встретив ни одного врача в коридорах.
У подъезда ждал лакированный рено с крышей. Корректный водитель призывно махнул рукой.
Я уселся на переднее рядом с ним.
- Меня зовут Бесов. Мой начальник попросил сказать вам сразу, что ваша жена в порядке, и скоро вы её увидите.
Автомобиль плавно стронулся с места и двинулся в пустынную городскую ночь.
- Где Маша? Где она?
Бесов был невозмутимо спокоен.
- Вам нужно говорить об этом с моим начальником. К сожалению, я не знаю, где ваша жена.
- Кто твой начальник? - рявкнул я.
- Он влиятельный человек. Он вам поможет.
Бесов был чересчур положительный. Ладно, побеседую и с начальником.
Сколько же тебе лет, Бесов. Сорок пять, пятьдесят. Блаженный старик с манерами. Хорошо одет. Повезло в такие годы устроиться личным шофёром. Небось, бывший князь - сын кучера. Хотя, такой напыщенный не станет скрывать своё происхождение. Спросить его? Думаю, нет. Не нужно нагнетать атмосферу. И без этого он стал поглядывать на меня, будто мысли читает.
В какой-то момент я понял, что ехали мы по незнакомым улицам.
- Вам не нужно знать, где находится конечный пункт нашей поездки. И не следует волноваться. Я лично ответственный и за ваш обратный путь.
Интересно, подумал я. Значит, Маша не там, куда мы сейчас едем.
Через несколько минут Бесов осмотрелся и остановил у ворот большого многоэтажного дома.
- Я вас проведу.
Я проследовал за Бесовым через двор с вялой клумбой. Сквозь массивные двери прошёл в чистый подъезд, поднялся на второй этаж. Бесов остановился возле двойных дверей, приоткрыл, доложился - К вам Чижов. - и пригласил войти; сам запер за мной дверь и, судя по затихающим шагам, удалился.
Я попал в просторный кабинет с пейзажами на стенах и шёлковыми занавесями до полу, подобранными завязками с галунами. У стены стоял дубовый стол. В центре помещения красовался тот, кто назвался в телеграмме одной буквой Т - таинственный.
Высокий, худой, гладкое бледное лицо и острый взгляд немного исподлобья. Пальтишко, похожее на церковное одеяние, застёгнуто на тысячу пуговиц, высокий воротник полностью скрывал шею. Франт. Крыса. Такой в окопах не ползал. Я этих великовозрастных жоржиков бил ещё до нэпа.
- Чижов? - он легко шагнул и сделал движение рукой, будто заискивал. А рука-то вся в кольцах-перстнях. - Давайте сразу к делу. Ваша жена в полном порядке и находится под надзором профессора Лазарева. К сожалению, сейчас я не могу вам сказать, где она... Вам необходимо провернуть одно дельце. Уверен, оно вам по плечу...
Сука белопузая, - подумал я. - Торговаться решил.
- Вам нужно пройти в ОГПУ в подвальную комнату допросов и забрать то, что лежит в ящике стола. Вы понимаете, что вы там состоите на службе, поэтому выполнить мою просьбу не составит труда. Вещица эта принадлежит мне, и она крошечная, поместится в карман. Так что всё просто... Вы мне вещицу, я вам... Марию.
Ради Машеньки я пойду на всё.
- Куда вам доставить?... вашу вещицу, - ответил я осторожно. - Я же не знаю адреса.
- А не надо никуда доставлять, - мой собеседник расплылся в движениях. - Вынесите вещицу наружу, и с вами свяжутся сразу, как выполните задание. И ещё просьба - не привлекайте никакого лишнего внимания. Пойдёт? - он блеснул улыбкой из мелких и совершенно белых зубов.
Вероятно, увидев мои сомнения, он подольнул с протянутой рукой, предлагая скрепить сделку рукопожатием. Странная сделка - человека, мою Машеньку, в обмен на маленькую безделицу неизвестного назначения. Очень непонятно. Но главное для меня - это, конечно же, Маша. Ладно, чёрт с вами. Я протянул руку в ответ.
И тут он сжал так сильно, что я не смог выдернуть, а когда он отпустил, то вся ладонь была в крови - перстни на его руке были усеяны иглами со внутренней стороны. Он поднёс взявшийся из пустоты пергамент под свою ладонь, и стекавшие капли моей крови образовали на листе буквы мелкого текста.
Я отскочил, достал платок и принялся вытирать проколотую руку.
Этот тип отвернулся к столу и делал какие-то пометы.
Было чувство, будто в отношении меня задуман обман.
- Если я откажусь? - спросил я, и голос мой дрогнул.
- Теперь у вас нет вариантов, - он даже не повернулся в мою сторону, продолжая стоять спиной. Показалось, что он стал крупнее. - Вы скрепили сделку кровью, - его тон резко сменился с заискивающего на утверждающий. - Откажетесь, и вашей жены не станет. Мне даже напрягаться не нужно будет.
Я перемотал руку носовым платком.
- Где Маша? - спросил я в спину, уже растеряв всю уверенность.
- Идите, - ответил этот.
И тут я вспылил. Подорвался и вцепился в лацканы его пальто.
- Где моя жена?! - я тряс его за одежду. - Ты, гриб поганый, говори, где Маша!
Он стоял невозмутимо, как глыба, и затем проявил новые эмоции. Он стряхнул меня, как пылинку, обладая какой-то неестественной силой.
- А ну вы, потише тут, мальчик. Бросаться будете на шелупонь, с которой ваше чека борется. Сделку поняли? Выметайтесь отсюда! И чтоб без фокусов!
Я ретировался. Вышел из кабинета ошарашенный. С кем я связался? Во что влип? Этот Т слишком силён, и нет гарантий, что он станет выполнять условия сделки. И может ли он выполнить. Казался обман. Меня просто используют.
Внизу у ворот дожидал Бесов, как и обещал.
В окнах кабинета, где только что произошла странная сцена, не горел свет. Он не горел ни в одном окне.
Я сел в автомобиль. Бесов участливо спросил:
- Вы поняли условия сделки?
- Какая сделка? - я снова вспылил. - С этим чёртом? В гробу я таких видал.
- Пожалуйста, не злите его. Мой начальник очень влиятельный. Вы будете долго расплачиваться, если провалите сделку.
- Ты! - я обернулся на Бесова. - Ты с ним одна компания! Нет, ребята, ищите дураков для ваших конспирологий!
Не успел я открыть дверь, чтоб выбраться из авто, как Бесов коснулся моей шеи, и я мгновенно провалился во мрак.
4
Когда я проснулся в больнице, я долго приходил в себя. Вокруг тишина, без суеты на этот раз. Пахнет ядовитой смесью йода, сулемы и человеческих выделений. Горит тусклая лампочка. На окнах решётки. Железная дверь с окошком и волчком. На соседней койке лежит древний старик с заросшим лицом, в тельняшке и с совершенно худыми ногами. Буравит меня неосмысленным взглядом и моргает, как годовалый малыш.
Голова стала как в тумане. Казалось, всё происшедшее было сном.
Так, собраться.
Ремнями я не привязан.
Правая ладонь без следов проколов. Могли они так быстро пройти?
Грудь забинтована, два старинных бледных пятна крови, как и должно быть.
На стуле рядом, на спинке висят косоворотка, кожаная куртка и брюки.
Собраться не выходит. Видимо, пирамидон ещё действует.
Загремел засов, открылась дверь, и вошёл доктор в белом халате и чепчике. Проплыл к моей койке и присел на стул. В дверях остался стоять вахтёр.
- Как себя чувствуете, Чижов? Больше не буяните?
Я отрицательно покачал головой.
- Вот и прекрасно. Беспокоит что-то? Голова не болит? Понимаете, где находитесь?
Я кивнул. Больница Ветеранов.
- Товарищ доктор? У меня просьба.
Врач участливо притих с выражением внимательности.
- Могу я позвонить?
Глупая просьба, согласен. Врач отвернулся, собираясь уйти. Для подкрепления я вынул из гимнастёрки несколько мятых десяток - набралось бы на его зарплату. Врач тоскливо поглядел на протянутые деньги и, всё же, взял их. Убрал в карман и не спеша вышел, щёлкнув громкой дверью. Через минуту вошёл вахтёр-красноармеец, неся телефонный аппарат с очень длинным проводом. Просунул аппарат через окошко в двери, поставил мне на стул.
- Наберите адресный стол, - попросил я.
Боец нехотя снял трубку и попросил барышню соединить со службой справки, затем протянул трубку мне и вышел, прикрыв дверь.
Я представился сотрудником чека и попросил телефоны больниц, где есть диализ - аппарат для очистки крови. Без такого аппарата Машенька не сможет жить и находится сейчас в больнице, где есть этот аппарат.
Женщина с сонным голосом назвала всего два телефонных номера. Отлично. Я набрал первый и спросил, есть ли у них Мария Лешукова, так же представившись работником органов. Ответили, что таких нет. Хорошо. Второй номер.
Не успел я снять трубку, как телефон зазвонил. Я вздрогнул от внезапности. Аппарат трезвонил, оглашая пустоту. Звонки один за другим эхом разлетались по палате и удалялись в коридоры. Я решился поднять трубку.
- Чижов! - раздался раздражённый голос Таинственного Товарища. - Не валяй дурака! Тебе не нужна жена? Хватит сидеть, иди в гэпэу.
Повесили трубку.
Старик в тельняшке всё так же буравил меня несмышлёными глазками. Я вскочил и спешно вышел, никого не встретив на пути из больницы.
***
Главный страх мужчины - получить удар и не суметь ответить на него.
Потеряв Машу, я получил свой главный удар, и нет выбора, кроме как постоянно подчиняться чужой воле.
От волнения трясло весь путь. Всё было так мутно и непонятно. Я двигался через сумерки на Лубянку к логову чудовища, из нутра которого обычно не возвращаются живыми. От меня требовалось добраться до самого дна, найти неизвестный предмет, выйти наружу и... что далее?
Неизвестность. Страх.
Я вошёл в здание ОГПУ. Красноармеец у конторки проследил за мной суровым взглядом.
До подвальной допроски я добрался без проблем. Низкие серые своды освещались тусклыми лампами. Шаги эхом гуляли по углам. Все камеры были пустые. Единственная допросная комната в подвале находилась в самом конце. От неё тянулся пробитый ломом жёлоб к люку возле стены. Я вошёл внутрь.
Сразу у входа стояла низкая тумба с ящиком и дверцей.
Я открыл ящик. В центре лежала крошечная деревянная шкатулочка, в которых старушки обычно хранят свои кольца. В этой шкатулке лежала ржавая булавка с потёртой головкой. Глупость какая. Я оглядел на всякий случай всю тумбу, и за ней посмотрел. Что это? Всего лишь старая убогая иголка. Откуда она тут? Зачем она нужна? Это и есть важная вещица, которую просил демон в кабинете? Мои руки, потемневшие, иссохшие, тряслись, как у старика.
Донеслись частые шаги со стороны лестницы. Я захлопнул находку и кинул в карман.
- Чижов? Ты тут?
Голос Юрки. Я выглянул из камеры.
- Чижов, ты зачем пришёл? - он был взволнован. - Уходить тебе надо. Забельский тебя ищет, у него приказ на твой допрос. Он тебя и без допроса убьёт. Ему с проходной доложили, что ты пришёл. Пошли, что стоишь!
Юрка взял под локоть и повёл наверх. Я поддался.
- Юра... - протянул я нерешительно. - Ты настоящий?... Я уже не пойму, где правда, а где нет... Где я сплю, а где проснулся...
- Чижов, ты больной что ли? Совсем потерялся? Ты знаешь, что тут происходит? ЦКК всё ГПУ на коня высадил, всех начальников на допрос вызывали. Забельскому жареный кол в зад пихали. Обещал, что разберётся. Из Терции только ты живой. Максима пристрелили на границе. Сергея начальник сам пришил в своём кабинете. На тебя уже составлен акт, и только ждали, когда очнёшься. Вчера прибыл комбат Штык для расследования. Лучше б ты в больничке лежал и не приходил в себя.
Мы незаметно вышли во внутренний двор Лубянки и направились в соседний корпус.
Все эти подробности Терции лишь нагоняли головную боль и усталость. Как же всё это неважно и ненужно.
Юрка подвёл к темноте под лестницей, отворил засов и распахнул дверь, за которой была ночная улица.
Юркин взгляд был печален и жалостлив. Так смотрят на беспомощного инвалида, которому соболезнуешь и желаешь помочь, хотя бы добрым словом. Только тут, в свете фонаря, я разглядел седину в его волосах и темноту вокруг глаз. Он заметно постарел с последнего момента, когда я его видел.
- Ты меня понял, Чижов. Не дури, и уходи куда подальше.
- Никуда он не пойдёт, - с этими словами в бок уткнулось ружьё.
Поджидавшие красноармейцы взяли меня под руки. Юрки и след простыл.
- Попался, дорогой, - ухмыльнулся начальник караула, окружённый своими бойцами с ружьями. - Ведите его наверх.
Я молча подчинился.
Бойцы подвели к знакомому кабинету Забельского. Раскрылась дверь. Начальник, глядя на меня снизу вверх выпученными глазами, схватил лапищей за грудки, втянул в кабинет и, рявкнув бойцам 'Пошли вон!', захлопнул дверь с таким грохотом, что задрожали окна, и запер на ключ.
- Ты сука, Чижов! Зря я из тебя человека пытался сделать! Ты гнида! - он орал, взмахивал руками и стучал мне в грудь. - Ты из-за своей бабы всех подставил! Идиот!
Забельский гневно прошёл к своему столу и рывком поднял трубку телефонного аппарата. В свете ночной лампы его широкая фигура выглядела зловеще. Обычное выражение брезгливости на его лице стало похоже на оскал. Он уставился мне в глаза из-под лампы и продолжил, ожидая ответа по трубке:
- Нет, Чижов, ты так просто не отделаешься! Ты влетишь по всему закону! Ты ответишь за все свои выходки! А за украденную папку ответишь отдельно!... Алло!! Дежурная! Комбат Штык ещё не ушёл?... Как освободится, зовите к Забельскому... Уж он-то поработает над тобой...
Я глядел на него, и что-то дёрнулось в самом нутре. Чувство, долго копившееся и вмиг сорвавшееся. Я врезал сапогом прямо по лицу начальника, отчего тот покатился на пол возле окна. Я бил сапогом по его огромной лысой голове, пока кровь не хлынула и не забрызгала всё вокруг - пол, ножки стула и стола. Кровь замарала и сапоги. Перед глазами стояла сцена, как он рвал письмо Машеньки из лагеря на мелкие куски, письмо - последняя уцелевшая вещь от любимой, последнее напоминание о ней, и я вкладывал всю злость в каждый удар. Злость обуяла полностью. Бил с остервенением по лицу, вискам, по шее. Что-то вырвалось из моего тела вперёд меня, нечто длинное, чёрное, дикое и неконтролируемое, будто чудище выкинулось на берег и извивалось, бросаясь кругом. Вот вам коммунизм! Вот вам земля крестьянам и фабрики рабочим! Вот вам новый мир! Сколько людей убила власть, сколько истерзанных душ. Получи, сука. Хотел моего ответа? Вот мой ответ! Это ты ответишь, ты один за всех!
Когда я остановился, начальник ещё был в сознании и делал руками неопределённые движения. Этого мало. Я наступил ему на беззащитное горло и стоял так, пока Забельский махал толстыми ручками и пытался снять мою ногу. После недолгого вороханья он, наконец, затих.
Я отошёл к самой двери. Меня трясло. Но и этого недостаточно. Да гори оно всё пламенем! Гори оно огнём. Сжечь всё вокруг. Уничтожить это чудовище в его же конуре.
Возле стола стояла керосинка. Я перерыл ящики стола. В нижнем, кроме бумаг, лупы, портсигара лежал наган, который я прихватил себе, но самое главное там же - спички. Я открыл керосиновую лампу и расплескал содержимое на занавески и на мёртвое тело. Топливо для священного огня, пламени, которое очистит это помещение. Подпалил спичку и поднёс к обезображенному трупу. Огонь стал лениво распространяться от тела по полу к стенке, ускорился вверх по льняным занавесям и перед потолком замедлился на пару секунд. По стенам забегали отблески. Смрадный дым поплыл по комнате. Вот оно. Да! Гори, скверна! Гори, проклятье! На минуту показалось, что из огня стали вылетать тонкие чёрные существа, как в моей квартире, и стали метаться под потолком, пролетая сквозь огонь, и что Забельский зашевелился, беспомощно пытаясь содрать с себя горящие одежды, протянув обугленные горящие пальцы к обрывкам пылающей окровавленной рубашки. Но нет, он лежал неподвижно.
Я вышел через ту самую дверь, возле которой был схвачен красноармейцами. И быстрым шагом направился к единственному месту, где мог принять успокоение, - к своему дому. Шёл, не поднимая глаз, не встречаясь взглядом с редкими пешеходами.
Пожарная машина пронеслась мимо, трезвоня медным колоколом на всю округу.
По пути я вынул из кармана треклятую шкатулку с иглой. Демон обещал вернуть мне Машеньку за эту вещицу. Нет, не живую и настоящую, а вечную жизнь с ней в тёмном и страшном сне. Я зашвырнул шкатулку в темноту переулка. Прочь от меня, к чёрту, глупости. Всё обман - никто не вернёт Машу, нет никакой сделки.
В переулке завертелась тьма, из которой выпорхнули чёрные существа и взлетели высоко в небо, рассыпая после себя ниточки разных цветов. Демоны, как вОроны, сидели повсюду на крышах домов, на проводах и на фонарных столбах, связанные меж собой длинными нитями, свисавшими бахромой с их крыльев и ног. Они следили за мной.
- Пошли вон! - крикнул я и не встретил никакой реакции.
Я добрался до квартиры и огляделся перед входом под арку. Людей никого.
Сорвал сургучную печать и отворил дверь в прохладное помещение жилья, в котором, казалось, пронёсся ураган. Конечно, здесь провели тщательный обыск, перевернув всё вверх дном. Вынесли всё ценное. И папочка из стола, конечно же, пропала. Весь кавардак оставили как есть и опечатали вход.
Я закрыл окна, отыскал на полу грязный истоптанный сапогами плед, завернулся и сел в покрытое пылью кресло.
5
Родной дом - единственное пристанище. Напоминало занесённые песками развалины древних восточных дворцов, когда-то живых, и от которых ныне остались одни смутные очертания. Можно было только догадываться, как проходила в них жизнь.
Вот в этом углу стояла кровать, где мы с Машей спали в обнимку, еле умещаясь вдвоём. Слушали дыхание друг друга. Я просыпался утром, стараясь не разбудить любимую. Теперь кровать перевёрнута, одеяло и подушки распороты и выпотрошены.
В другом углу когда-то стояла чугунная колыбель для Алиночки. Доченька спала в ней как маленький сурок - тихо и ворочаясь изредка с боку на бок. Алина никогда не плакала ночью, не заставляла маму вставать и успокаивать. Неродной мне ребёнок, она была любима, как своя кровинушка. Теперь же в том углу было пустое место. Колыбель пропала. Никто по этой пустоте не сможет предположить о жизни, проходившей тут.
Маша, простишь ли за мою слабость и беспомощность. Я не смог, я предал тебя. Я потерял тебя навсегда.
Твой голос звенел в голове печальным колокольчиком. О тебе я думал ежедневно, вставая утром с проклятым будильником, заваривая опостылевший кофе. Всегда, когда было тяжело, твой бесплотный образ появлялся и сопровождал меня.
Я поднял с пола огромный осколок зеркала и вгляделся в себя. Это был вовсе не я там, по ту сторону стекла. Чем дольше я глядел на отражение, тем более становилось ясно, что всё вокруг, по эту сторону зеркала, есть отражение той жизни за стеклом. Человек с пропитым печальным лицом подозрительно смотрел с той стороны на себя. Хмурил пустой уставший взгляд совершенно безжизненных глаз и не верил увиденному. Мы смотрели друг другу в глаза, пытаясь определить, кто из нас настоящий, а кто есть лишь мимолётный повтор. Кто из нас живёт и движется, а кто просто отражается. Можно ли обмануть отражение. Совершить движение, за которым не успеет моя копия. Доказать, что это я реален. Но я был уверен, что отложив с отвращением зеркало, человек по ту его сторону отправится принимать верные решения и налаживать свою жизнь. Зеркало как маленькое окно в одну из реальностей, в параллельную вселенную, один из вариантов возможных событий, кривой и надтреснутый мир, более непригодный для жизни.
Промозглая сырая прохлада не сходила. Муравьи пропали, нужник больше не журчал протёком, входная дверь заработала как надо, а на столе появился давно утерянный алинкин котик, стоял, глядя на меня, и, по-прежнему, улыбался. Конечно, тёмные существа, эти тонкие бабочки и чертенята с горящими глазами, покинули моё обиталище. Ушли отсюда вслед за своим хозяином.
- Вы, Чижов, совсем расстраиваете меня...
Я дёрнулся, услышав этот поганый голос. Мой Тёмный Товарищ объявился из воздуха. Его тонкая фигура в чёрных одеяниях стояла за опрокинутым столом на расстоянии от меня.
- Пытались самостоятельно найти вашу супругу... Я же просил вас не делать лишних телодвижений... А в довершение вашего фарса убили начальника и устроили жалкий пожар в его кабинете... На что вы рассчитывали?... Сжечь всё здание? Этого не вышло, и с пожаром быстро справились службы. А начальник ваш был уже безопасен и нам не нужен... Скверно, Чижов. Оберег более не охраняет здание на Лубянке, но вы принесли много проблем своими поступками, - он покачал головой и добавил. - Не видать вам вашей жены.
Я вскочил с кресла, выхватил наган Забельского и разрядил весь револьвер в Товарища. Но ничего не случилось. Пули прошли сквозь фигуру и исчезли в пустоте. Тот даже не дрогнул. Я швырнул наган, который также пролетел сквозь бесплотную материю и пропал.
Частицы воздуха колебались. Замершая пыль висела в полутёмном пространстве комнаты.
Злодей усмехнулся.
- За вами уже пришли...
Фигура в чёрных одеяниях растворилась, и мгновенно навалились окружающие шумы.
Входная дверь распахнулась с грохотом, и в комнату ввалились раскрасневшиеся бойцы с ружьями.
6
- Говорят, ты уже знаешь меня...
Огромная фигура в картузе и гимнастёрке возвышалась надо мной, закрывая свет лампы. Я сидел в подвальной допроске, пристёгнутый хомутами к стулу, со связанными за спиной руками и с кляпом во рту.
- Представлюсь ещё раз - комбат Штык, следователь из Ленинграда... Веришь или нет, я боялся, что не успею поработать с тобой, Чижов...
Он был огромен. Пуговицы на его животе, казалось, отлетят от натуги. Он сжимал коммунизатор толстенными пальцами. С манжет свисали ниточки разных цветов.
Штык говорил бархатным голосом тюремного горба.
- Мне поручено получить от тебя признания в срыве операции Терция. И ты знаешь? Я почти уверен, что ты не виноват, что тебя и всю твою группу подставили... Но... - он снял картуз, обнажив голову, побритую под Котовского. - У меня приказ... - он поглядел таким участливым и сочувственным взглядом, что на минутку мне почудилась свобода. - Мучайся, Чижов...
Я будто отделился от тела и взметнулся под потолок бесплотной сущностью. Я стал не я. Я уговаривал себя, что это не я, что это не со мной. Что мутная мешанина перед глазами лишь сон, виденье. Я увидел сцену со стороны, будто из-под потолка. Увидел отблеск лампочки на лысой голове Штыка. Увидел, как в тени его огромной фигуры сидел на стуле, потупив глаза в пол, оборванец в чекистской одежде. Рядом со Штыком он был больше похож на вокзального беспризорника - маленький, грязный, попавший в лапы закона.
Первым делом Штык бил коммунизатором в грудь, попадая в солнечное сплетение. Чижов задёргался, как белка в капкане. Он извивался на стуле, как мог. Штык бил методично, нанося удар за ударом. Он работал голыми руками, просто так - без перчаток и фартука, не боясь замараться чужой кровью. Натуженные вопли Чижова остановились, когда пропало дыхание. Он брыкался, пытаясь сделать вдох, но тело не слушалось.
Через минуту Штык устал. Вышел из допроски и закурил папиросу, разминая плечи и буравя Чижова взглядом.
Наконец, тот судорожно вдохнул. В его горле забулькала кровь, засочившаяся затем через кляп.
Штык сдул пепел с цигарки, затем совсем отбросил недокуренную папиросу, циркнув на пол. Поставил дубинку в угол и обратился к тумбочке, на которой лежали инструменты, во тьме похожие на набор средневекового врача. Он перебирал ржавые лезвия, пассатижи и их комбинации, подыскивая нужный предмет.
В ход пошло толстое длинное шило. Штык приставил его Чижову к плечу и навалился телом. Шило резко вошло по рукоять. Чижов пытался орать, захлёбываясь кровью. Он дёргался от боли, обострявшейся с пульсом. Его тело трясло мелкой дрожью. Голова упала на грудь.
Штык вынул шило и, нежно приподняв лицо Чижова, заглянул ему в глаза.
- Живой?... Погоди, не падай в обморок...
Звук перекладываемых инструментов прекратился. Садист водил перед Чижовым огромным ножом, пока не понял, что взгляд поймал его очередное орудие.
Затем вонзил этот нож выше колена, в мясо. Чижов задёргался от новой порции боли. Не было сил, и пропал всякий голос.
Через паузу комбат вынул нож и воткнул в другую ногу. Чижов снова дёрнулся. Судороги били всё его тело. Штык вынул инструмент из ноги и со звоном кинул к остальным.
В этот небольшой перерыв Чижов заплакал.
Я заплакал, заскулил писком. Заплакал беспомощными слезами. Трудные слёзы. Слёзы сожаления, признание поражения. Все ошибки, всё, что сделал и не сделал... что мог бы сделать. Вот он конец, вот она точка в моём описании... Я не выберусь живым. Что я натворил...
Боль стала проходить, как будто начал действовать укол обезболивающего. Вначале обрушилась с плеч, прокатившись облегчением по организму. Затем стало легко во всём теле. Наступило расслабление, такое внезапное и необъяснимое.
В коридоре стояла тень, которую я краем глаза принимал за моего истязателя. Но шагнувший в клеть оказался Таинственным Товарищем.
Бесов стоял за его спиной.
Время снова замерло.
Руки и ноги оказались свободны от пут. Кляп пропал.
- Вы знаете, Чижов... Так как наша с вами сделка, всё же, имела успех, мне разрешили выполнить одно ваше пожелание...
- Провались, ты, чудовище... - выдавил я.
- Ваша злость, Чижов, здесь неуместна. Ваша злость, вобще, не имеет правильного направления. Вы глупый и недалёкий человек, до последнего момента получивший ровно то, что заслужили. Я хочу вам помочь, и, к вашему счастью, мне позволили это сделать, - он возвышался надо мной, почти касаясь потолка своей пёстрой причёской. - Что вы хотите больше всего?
- Я хочу покинуть этот проклятый мир...
- Нет, Чижов... Вы не этого хотите. Подумайте, как следует.
Я рылся в голове. Что он хочет от меня? У меня ничего нет. Ничто не держит меня на этой земле. Тяжкий груз давит на душу. Я устал. Я хочу отринуться от всего происходящего и забыть. Именно груз происшедших событий не даёт нормально жить, нормально чувствовать себя. Этот ком воспоминаний постоянно вертится в голове и тянет вниз, заставляет деградировать. Я хочу забыть.
Забыть всё...
Я взглянул на гостя. Его лицо смягчилось. Он ткнул в меня пальцем и произнёс с просветлённым взглядом:
- Именно, Чижов. Вы совершенно правы.
В камеру беззвучно вошёл Бесов, направляясь ко мне.
- Стойте... - я хотел задать последний вопрос. - Кто вы?...
Лицо Товарища исказилось в раздумьях.
- Я... наместник здесь. Исполняю, как бы доступнее объяснить, высшую волю. Есть процессы, которые должны происходить.
Т означало Теург - организатор этой самой высшей воли.
Бесов взял мою ладонь и закрыл глаза. В теле появилась невероятная лёгкость. Приятная слабость заставила откинуться на стуле. Я глядел в кирпичный потолок и чувствовал, как сонливость обволакивает разум, пока, наконец, чувства не отключились совсем.
В своих самых светлых снах я видел нас с Машей в каком-то будущем, одном из возможных вариантов. Мы ехали в автобусе, сидели на кожаных подушках задних сидений. Я нежно держал её ладошку в своих руках, не боясь отпустить и потерять. За окошком светило утреннее солнце, а напротив нас сидели наши маленькие дети. Это были мы - где-то там, вместе, живые и счастливые.
![Двор дома 98к1 в роли морга Больницы Ветеранов [Илья Брусникин]](/img/f/fedorow_r_s/glava4-neintistor/20161121_070937_photo-resizer.ru.jpg)