Брусникин Илья Сергеевич : другие произведения.

Страшный Ангелок (Повесть Антонова) 2021

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В квартире главгероя живёт чудовище на цепи, которое он кормит и содержит. Повесть написана Юрой из "До дна ближе..." в альтернативном 1960-м. Метафора развода в семейной паре. Иллюстрации созданы при помощи ИИ MidJourney.
МИД смазанный в роли дома на Нетленке [Илья Брусникин]
  Предисловие
  Перед нами - уникальное свидетельство, единственное в своем роде. Автор книги - бывший работник карательных органов Советского союза, с честью пронёсший своё бремя. Оказавшись на пенсии, он написал повесть, где в фантасмагорическом виде изобразил пародию на действительность сталинского СССР, работу ОГПУ и быт простых граждан. Подобная публикация на родине автора, конечно же, невозможна, а обнаружение рукописи грозило бы следствием и долгим заключением. Отпечатанная на домашней машинке повесть была переправлена нелёгким путём через польский коридор в Германскую империю и по просьбе автора издана на языке оригинала и без изъятий.
  1960
  
  Мёртвая девушка лежала в тупичке Благодати. Её светлые волосы выбивались из-под чёрной шинели, которой она была накрыта. Я приподнял ткань. Свет уличного фонаря упал на лицо девушки. Она была очень похожа на мою супругу в молодости, перед расстрелом.
  Час назад труп нашла женщина, возвращавшаяся со смены на фабрике. Она не поднимала шум и спокойно сообщила постовому милиционеру на ближайшем перекрёстке. Тот в свою очередь осмотрел тело, убедился, что девушка мертва, и вызвал по уличному телефону санитарную машину. Раньше машины прибыл следователь из отделения. Он засвидетельствовал самоубийство в акте и дал команду грузить тело, но в последний момент остановил людей в белых халатах. На рукаве шинели была красная повязка, которую он вначале принял за повязку дружинника. Следователь приподнял рукав шинели и разглядел чёрную четвёрку в белом круге. Он сразу доложил в ОГПУ, и я прибыл на вызов.
  Я выслушал постового и следователя и отпустил обоих. Надел резиновые перчатки. Установил треногу с фотоаппаратом, настроил вспышку и снял карточки - общий план, положение тела, рукав с повязкой. Под шинелью девушка была совершенно обнажённая. Гладко бритая во всех местах. В пальцах её правой руки запутался шнурок с резным кулоном, внутри которого размещался серый перламутровый камень. Сама правая рука истерзана глубокими бороздами, будто дикое животное било мощными когтями. На спине и на теменной части головы были страшные ушибы с рассечением до кости, характерные для падения с огромной высоты.
  Долгие годы ожиданий увенчались вполне ощутимым шансом. Причины смерти девушки, как и чёрная шинель с повязкой, мало волновали. Главное это стечение обстоятельств, приведшее меня к этому случаю.
  Я сделал ещё один снимок - снимок её лица для себя. Собрал фотоаппарат и вышел на улицу, попутно дав отмашку санитарам увозить тело.
  На Лубянке я отнёс негативы в лабораторию и убрал акты в стол. На сегодня достаточно следственных действий.
  Дом на Нетленке упирался в темноту вечернего неба своей тёмной глыбой. Дом предназначался для работников госструктур. Совслужащие жили в каморках с высокими потолками и очень толстыми стенами. Дворник Фаррух хмуро поздоровался и заладил свою трель об очередном пропавшем мешке дохлых крыс.
  - Целый дом чекистов, а крыса найти не могут. И в милиция говорю, а они только смеются. Ведь постоянно. Положу мешок в печка утром топить, а потом смотрю, мешка нет. Ай шайтан!
  Я лишь сочувственно развёл руками и пересёк огромный двор. В подъезде спешно спустился в котельную, проскочил мрачный бетонный коридор и попал в помещение с печью. Тканевый мешочек лежал брошеный под дверцей печи. Внутри вяло юлозили крысы, которых не добил Фаррух, вперемешку с мёртвыми. Самые свежие, сегодняшние. Я сцапал мешок и убежал, минуя лифт, через лестничную площадку прямиком на свой десятый этаж. Обливаясь потом и натуженно выдыхая, я вставил ключ в скважину. Стар я уже для этой беготни.
  Не успел я войти в квартиру, как раздался приглушённый гул в самой дальней комнате, будто кто-то огромный бьётся о стены. Учуяла меня, радуется.
  - Сейчас несу уже, несу. Обожди, - постарался я успокоить её и спешно скинул ботинки.
  Дверь комнаты была опечатана знаками Давида и Соломона, чтобы, не ровён час, свои не нашли. Не без труда я натянул прочную цепь, уходившую в комнату через отверстие рядом с дверным косяком и закрепил звено на крюке. Теперь можно входить не боясь. Я открыл дверь и вошёл в темницу, где пахло сеном, шерстью и ещё неизвестно чем. Пока глаза не привыкли ко тьме, можно было разглядеть дёрганья у стены. Я присел на полу, надел толстую специальную перчатку, развязал мешок и выудил крысу. Трупик ещё хранил тепло кочегарки. Я протянул его в темноту.
  - На, ешь, ешь, моя хорошая, - проговорил я, успокаивая.
  Крысиная тушка рывком исчезла с моей руки. Послышалось чавканье и хруст маленьких крысиных косточек. Прожевала. Я протянул следующую крысу, которая так же резко исчезла с ладони.
  - Кушай, всё хорошо.
  Она больше не узнаёт мой голос и никогда за прошедшие годы не реагировала на него. В ней нет ничего живого. Я высыпал оставшихся крыс на пол и вышел. Запер дверь, отпустил цепь. Сел на пол и не смог сдержать слёз. Главгерой кормит чудовище [ИИ MidJourney]
  

***

  Наутро в управлении я первым делом запустил своим ключом вычислительную машину, чтобы как следует прогрелась. Затем спешно оформил вчерашнее дело и присвоил номер. Просмотрел фотокарточки, доставленные из лаборатории, вынул ту, где было лицо девушки крупным планом, а остальные убрал в папку. Заранее подготовил ориентировку с приметами для поиска по картотеке. Отпер ключом электрошкаф и убрал папку и бумагу внутрь. Сел за вычислительную машину. На клавиатуре, вмонтированной в стол, напечатал номер дела и взглянул на время - 9:30, самый пик работы системы. Затем нажал клавишу "Ввод". На чёрном экране, размером чуть больше ладони, загорелась надпись "Приём документов". Обмануть алгоритм невозможно, да и опасно это. Но воспользоваться утренней загруженностью системы никто не запрещает. Приметы в виде глубоких рассечений автоматически переведут дело в Тёмный отдел, но перед этим я мог получить сведения о личности мёртвой девушки. Автоматизированной системе требуются секунды на отсортировку дел, но могла произойти задержка в исполнении команд, и нужные сведения придут ко мне раньше, чем дело отойдёт наверх. Подобное случалось ранее, и ошибка тут же исправлялась. Я открыл массивную дверцу электрошкафа. Из огромного туннеля повеяло прохладой с запахом смазочного масла и старых книг. Тишина по отсекам. Закрыв дверцу, я крепко сжал ручку и приготовился распахнуть её. Секунды тянулись бесконечно длинные. В моём возрасте рука ещё крепка, а нервы уже как сталь. Но без тряски в поджилках не обошлось - это может оказаться мой единственный шанс. Волнение внутри. Ну давай же, ну! Над дверцей вспыхнула лампочка. От внезапности я вздрогнул, рванул дверцу электрошкафа и схватил подъехавшую бумажку. Быстрее! Прочитать. Виктория такая-то, 24 года, адрес в Роще, занятость, родственники - только пожилые родители в Зуеве. В проёме затрещал электрический звонок - система распознала ошибку и затребовала документ назад. Я покорно вложил лист в ячейку, закрыл шкаф и сел записать всё по памяти. Вышло неплохо - две строчки самых нужных сведений. Я сложил листик и убрал во внутренний карман. Налил чай, бросил пару кубиков сахара и принялся размешивать, успокаивая внутреннее состояние. Глубоко вдохнул, выдохнул и почувствовал, что организм стал стабилен.
  В дверях кабинета появился сотрудник Тёмного отдела в сопровождении вахтёра. Тёмный глядел на меня своими глазками-точечками. Не поленился же прибрести сюда со Второго корпуса.
  - Здрасьте, - кивнул я, изображая лёгкое удивление.
  - Почему была задержка, - выпалил тот.
  На чёрном кителе блестели чересчур отполированные пуговицы с пятиконечными звёздами, направленными вниз. Такие же звёзды красного цвета были нашиты на рукавах.
  - Задержка на целых две секунды, - добавил вахтёр из-за спины. Трусливый шакал.
  Я пожал плечами.
  - Взял ориентировку, сел читать, а тут сигнал. Сразу и вернул, - я снова пожал плечами.
  Эти двое замерли в дверях. Вахтёр-псина переминался с ноги на ногу, а Тёмный, замерший, будто изваяние, сверлил своим взглядом, словно не верит.
  - Смотри у меня. Разнарядку можем взять не только среди всяких.
  Развернулся и ушёл, сохраняя подозрительный вид. За ним вахтёр, бросив на прощание свой самый гневный взгляд. Пускай идут, сами как несанкционированные проявления потустороннего мира, которыми занимается Тёмный отдел. Я, наконец, выдохнул.
  

***

  Теперь доступ к любым сведениям, касающимся дела, закрыт. Поиск даже в Центральной бюрократии даст красную лампочку. Официально Виктория, девушка 24-х лет с длинными светлыми волосами, среднего роста, погибшая вчера в Москве - больше не существует. Но благодаря утренним манипуляциям у меня на руках имеется адрес её проживания, а так же адрес проживания её родителей, пусть я и не запомнил их имён.
  По адресу её проживания ехать бесполезно. Следственные органы Тёмного отдела уже выехали туда, и я лишь привлеку ненужное внимание. Остаётся вариант ехать к её родителям в Зуев. Необходимо представиться милиционером под чужим именем. Поездочка будет опасная, но это если начнут копать и выяснять.
  На вокзале ко мне подошла цыганка с предложением погадать.
  - Всё расскажу про тебя, где был, кого любил, всё знаю - знаю и что ждёт тебя.
  Я протянул ей руку. Дамочка стала водить по ладони и прощупывать линии-трещинки. Внезапно её лицо стало испуганным, она замерла. Значит, увидела. Увидела, как я привёл домой такую же, как она, гадалку. Приглашённая ведунья обещала исполнить любое помазание и любой ритуал за умеренную оплату. Но она испугалась, войдя в дальнюю комнату. Было опрометчиво приглашать колдунью с улицы, да и эта оказалась шарлатанкой. Вокзальная цыганка увидела и то, как позже я вынес в кочегарку человеческие останки - всё вместилось в один мешок. Было это лет шесть назад, а кажется, что в прошлой жизни. Цыганка отдёрнула руку и убежала, неуклюже переставляя ноги.
  Была ли Виктория ведуньей неизвестно. Вряд ли, да и неважно это. Мне требуется сила, гораздо бОльшая, чем вокзальная гадалка, способная только видеть мысли. Значительно бОльшая сила, к которой может привести Виктория.
  Перед поездом я показал удостоверение, без которого невозможно попасть за пределы городской стены, прошёл в вагон и занял место на лавочке у окошка. Вынул из внутреннего кармана фотокарточку. Сходство Виктории с супругой было невероятным. Возможно, просто милый образ истёрся в памяти, и фото девушки наложилось на запомнившееся лицо. Но нет, Виктория никак не связана с моей женой, это очевидно, но в этом сходстве виделся знак, что я на верном пути. Я хотел видеть этот знак.
  Когда повысились нормы по расстрелам и было спущено указание добирать из инвалидов и бездомных - на Лубянке это сочли за благость. Буквально за год с улиц Москвы пропали все искалеченные ветераны Южного похода, все безногие-безрукие попрошайки просто исчезли со своих насиженных мест; дома скорби, пансионы для престарелых и разные приюты в кратчайший срок были закрыты за ненадобностью и перепрофилированы в детские сады и дома малютки. Простые люди заметили преобразования, но никто не знал, какой ценой была достигнута эта так называемая красота. Свою цену заплатил и я. Моя Люська снялась с учёта и отказалась от пенсионного обеспечения. Но на комиссии не удалось снять группу. Тот факт, что она с её хромотой без всяких проблем ходит на работу - не оказал должного впечатления. Однажды я пришёл домой и не дождался Люсеньки. Её просто не стало. Она как тысячи других просто исчезла незаметно. За один вечер мои виски поседели. Люся, Люсенька. Людочка моя.
  Небо крепко заволокло облаками. Скорый электропоезд мчался через пейзажи из лесополосы в поля коллективных хозяйств, мимо огромных ферм и тракторных ремзон, и через сорок минут я прибыл в Зуев. На выходном контроле очередь задержала беременная женщина, спорившая с сотрудником в форме. Женщина объясняла, что ей необходимо сойти именно на этой станции, что она живёт в Зуеве, хотя терминал показывает регистрацию в Москве, а билет и вовсе до сотого километра. В итоге контролёр грубо отодвинул её в сторону и принялся за остальных пассажиров. Пройдя все необходимые контрольные мероприятия, я спустился в город. Дом родителей Виктории оказался деревянной лачугой с небольшим огородом и ветхим забором. На звонок после чересчур долгого копания открыла немолодая женщина в меховой безрукавке поверх платья. Она поправила платок на голове и застыла в ожидании, глядя своими пристальными глазами.
  - День добрый. Милиция, - соврал я строгим голосом. - Я по поводу Виктории...
  Глаза женщины расширились, и смягчилось лицо.
  - Она что-то натворила? Викушка в милиции?
  Из глубин дома подкрался немолодой мужчина в валенках - отец Виктории. У него были мощные руки. Он облокотился на входную дверь и приобнял супругу за плечо.
  - Милиционер пришёл из-за Вики, - сказала женщина и взяла мужа за руку.
  Его лицо тут же оживилось.
  - С ней всё в порядке?
  Как сообщить пожилым родителям, что их дочери нет в живых? Вот они стоят пред тобой, до последнего момента не знавшие трагической вести. Что ещё, кроме правды.
  - Ваша дочь погибла при невыясненных обстоятельствах.
  Женщина, мать Виктории, вся мелко задрожала, дёрнулась и, не пытаясь сдержать слёз, убежала в ближайшую комнату. Отец проводил жену взглядом, повернулся ко мне и пригласил войти. За одно лишь мгновение он превратился в дряхлого старика, шаркающего по коридору, молча показывая мне следовать за ним.
  Эта милая семейная пара не ожидала такого удара. Я задавал рядовые вопросы, в том числе нужные мне. Отвечал отец - скупо, кратко, часто начинал фразы и прекращал на полуслове. К отцу присоединилась мать. Она скулила, прижавшись к мужскому плечу. Выяснилось, что дочь связалась с неким Колей год назад и удрала в Москву. Мать принесла единственное письмо от дочки. Конверт был без обратного адреса. Я развернул белую страничку. "Мамочка и папочка, у меня всё хорошо. Я живу в квартире с Олей. Вместе с другими ребятами мы служим в церкви и совершаем обряды. Коля тоже служит, но и работает. Нам хватает денег...".
  Вот и зацепочка. Погибшая имеет отношение к служениям.
  - Это её почерк? - поинтересовался я. - Вы уверены, что письмо от неё?
  Мать закивала - Конечно, письмо от Вики. Она всегда как ребёнок - и разрыдалась.
  Действительно, это так наивно - писать такие вещи. Глупая девочка не знает, как громили религию лет двадцать назад. Её церковь это Второе пришествие, которое Тёмный отдел до сих пор не может изловить.
  Мать обтёрла слёзы и снова запричитала.
  - Ну как же так вышло. Я ведь ей амулетик дала из лунного камушка, наказала всегда носить при себе, - всхлипывания, слёзы. - Бабка моя мне его подарила, заговорённый кулончик.
  Муж гладил жену по руке, приобнял и прижал к себе, поцеловал макушку.
  - Когда можно увидеть доченьку?
  Знал бы я что это за оберег, забрал бы себе с мёртвого тела. В скором времени он бы мне пригодился. А ныне он лежит в хранилище улик. Пора идти.
  - Вам сообщат, - ответил я, поднялся и вышел из дома.
  Заняв своё место в вагоне, я увидел проезжающий чёрный автомобиль работников чека. Поезд отправился.
  На обратном пути в окнах поезда мелькали тени. Кто-то из пассажиров пытался разглядеть, кто шныряет над вагонами. А кого-то это и не беспокоило вовсе. Тени двигались к югу города. Сгущающаяся тьма означала, что я на верном пути.
  

***

  В коридоре послышался стремительный топот с пререканиями. В дверях кабинета появился конвойный с кобурой на портупее и за воротник втянул молодого человека в наручниках.
  - Держи! - боец усмехнулся. - Этот тебе!
  Он пихнул парня так, что тот споткнулся на ровном полу и неуклюже налетел на стол. Паренёк начал было возмущаться, но под строгими взглядами сразу передумал.
  - Ещё один четвёрошник. Только послушай, что говорит, - конвойный бросил на стол бумаги и ушёл.
  Я показал пригласительным жестом сесть на стул и проглядел акты. Очередной студентик высказывал восхищение организацией каэр-деятельности. Главный вопрос был - знает ли он Викторию.
  - Ну-с, товарищ. Почему Четвёртый интернационал? Почему не пятый или десятый?
  - Вы ничего не понимаете! - выпалил молодой человек. - Сталинский режим катится к чёрту! С годами становится хуже! Мир забыл про коммунизм! Зажравшиеся верхи и нищие стиснутые низы не только в Союзе, но и в Германии!...
  - Тише-тише, - взмахом руки я прервал его. - Сейчас наговоришь мне.
  Я вздохнул и отложил бумаги.
  - Тебе знакома девушка по имени Виктория? Молодая, светлые волосы... Не пересекался где-нибудь на собраниях, на встречах ваших?
  - Я на собрания не ходил и никакой Виктории не знаю, - ответил паренёк.
   Я пролистал бумаги. Действительно, конкретно в деятельности не участвовал. Пойман только за разговорчики.
  - Послушай, - максимально возможным мягким тоном заговорил я. - Ты ещё молодой. Ты уже наговорил на расстрельную статью...
  - Ну и чёрт с вами, - снова сорвался юнец. - Я жертва режима! Власть уничтожает граждан! Сталин ест людей!
  - А ну-ка цыц, - я ударил по столу. - Послушай ещё раз. Тебе жить и жить. Учиться, работать. Потом семья, дети, блаженная старость. Напишешь покаянную, отработаешь годик на северных стройках и вернёшься в строй. Через несколько лет всё забудется...
  - Лейба всё рассказал! Он всё знает, он видит!...
  - Лейба? - я снова прервал его. - Это твой друг?
  - Лейба будущий руководитель страны! Он построит коммунизм после Сталина! А Сталин со дня на день скорчится! С ним рухнет власть в Союзе, а вслед и во всём мире!...
  Надо понимать, Лейба это очередной проповедник падения режима. Эх, мой маленький мальчик. Как бы я хотел, чтоб слова твои были правдой. Но ты слишком далёк от истины. Знал бы ты, сколько этих лейб ушло в застенки, и сколько ещё уйдёт. Он продолжал разглагольствовать выученные фразы. Я же подписал протокол о передаче дела другому следователю. Это твой второй шанс, малец, которым ты вряд ли воспользуешься.
  - Вахта! - крикнул я в коридор; появился боец с ружьём. - Уводите.
  Глупый мальчик продолжал воспалённую речь. Вахтенный уткнул ему в спину ружьё и с нажимом вывел из кабинета.
  Что мы имеем? Подпольный Четвёртый интернационал, которым руководит некий Лейба. И каким-то образом к этому сброду примешана бедная Виктория, входившая в церковь Второе пришествие.
  Остаток дня прошёл в работе с бумагами. Уходил поздно вечером, когда стемнело и ко Второму корпусу управления стали свозить арестованных. Из окна кабинета было видно, как на освещённый двор один за другим въезжали автобусы. Из них выводили людей в наручниках - кто-то хромал, кого-то поддерживали с двух сторон, кого-то и несли за руки и ноги. У отдельных арестантов были кляпы или чёрные мешки на головах. Нестройная процессия медленно двигалась к воротам Второго корпуса. Внезапно один арестант сорвался и совершил нелепую попытку сбежать, за что был забит электродубинками бойцами из конвоя. Я отвернулся и поспешил уйти домой.
  Когда я открыл дверь квартиры, то никакого шума в дальней комнате не последовало. Значит, спит. Я разделся и тихонько прошёл через заколдованную дверь. Из темноты доносилось мерное сопение. Она всегда спала очень крепко, так что при всём желании не растолкаешь. Отличная возможность прибрать помещение. Я принёс из кладовки ведро, грабли и совок. Когда глаза привыкли, то стало достаточно слабого уличного света. Она спала под окном огромной чёрной массой. Я открыл форточку, чтобы проветрить комнату. Затем собрал совком кучи по углам, осторожно переступая через цепи. Подмёл сено. Вынес ведро в коридор, убрал инструмент на место. Там же в кладовке насыпал из мешка жестяную миску комбикорма с горочкой. Долил воды в специальное ведёрко. Ну вот и порядок. Закрыл форточку и вышел, легонько прикрыв за собой.
  Мой ужин, как обычно, состоял из консервированного гороха с кусочками докторской и витаминного спецпрепарата "Шиповник" в виде белого порошка для разведения в воде, выдаваемого в ведомстве каждому сотруднику старше тридцати. Питание моё было лишь набором полезных веществ для нормального функционирования организма. Вывалив еду на сковородку, я поставил на медленный огонь. Не смотря на то, что на кухне имелась яркая лампа, одетая в тканевый абажур с бахромой, я предпочитал сидеть в тусклом свете настольного ночника. Полумрак создавал некое ощущение безопасности и к тому же позволял уложиться в один талон на электричество в месяц. Кухня, как и вся квартира, сохранила неизменный вид с момента, когда Люся была здесь крайний раз. Я бережно стирал десяток вязаных салфеточек, разложенных Люсей везде, где можно: по полочкам, на радиоле, на трюмо и на кухонной радиоточке над раковиной. За семь лет салфеточки нисколько не потеряли белизны. Из посуды имелась только одна тарелка, одна ложка, одна вилка, одна кружка - всего по одному. Всё лишнее было убрано в буфет много лет назад. На вешалке по-прежнему висела одежда Люси - лёгкая курточка и короткая жакетка с меховым воротником, а под вешалкой стояли её туфельки, - всё это я регулярно чистил от пыли специальной щёточкой. На диване остались крошечные часики, которые я приколол булавкой к спинке - там, где их всегда оставляла Люся. Я не сразу смирился с уходом Люсеньки, но чтобы пережить трагедию, пришлось выключить все чувства. Полный уход в себя грозил совершенной потерей облика и непоправимыми переменами в жизни. Некоторые люди стремительно катятся вниз. Я же хотел сохранить рассудок и просто замер. Застыл. Я стал такой же автоматизированной системой, установленной на Лубянке. Лишь изредка я мог позволить себе слабость поддаться эмоциям.
  Защёлкал дверной звонок. Он бы и должен звонить, но я скрутил резонатор. Вместо трели раздавались щелчки электрического реле, достаточно слышные в квартире. С промедлением, ибо кого это принесло в столь поздний час, я подошёл к боковому окуляру. Трубка-перископ позволяла незаметно подглядеть за гостями у дверей. Я перестал дышать. Лампочка на площадке освещала молодую девушку в положении, терпеливо глядевшую в безответную дверь. Она ещё несколько раз нажала кнопку звонка, помялась на придверном коврике и спустилась вниз. Такие гости здесь не нужны. Но через пару минут девушка вернулась на площадку, воткнула меж дверью и косяком записку, сложенную пополам, и ушла окончательно. Выждав несколько минут, я открыл дверь, поднял упавшую бумажку, оглядел площадку и заперся. На кухне я уселся на табурет и прочитал под светом лампы: "Прошу прощения, я за вами следила. Вас видели на том месте, где нашли Вику. Я была с ней на ритуале перед её смертью. Можно с вами поговорить завтра в вечернее время? Заранее спасибо".
  Я отбросил бумажку, срочно накинул пальто и ботинки и вылетел из квартиры. Было ошибкой не открывать этой девушке. Я могу и должен с ней поговорить именно сейчас. Именно она утром спорила с контролёром на станции Зуев. Я выскочил из подъезда и пробежал через двор до ворот. Вахтёр в будке смотрел на меня непонимающим взглядом. Всё бестолку - девушки и след простыл. От разочарования я треснул кулаком по столбу и отправился к себе, бросив взгляд на застывшего вахтёра.
  Когда Сталин умирал, народу ничего не сообщалось о его тяжёлом состоянии. Вся Лубянка замерла в ожидании. Верхушка готовилась покинуть посты ногами вперёд вслед за своим вождём. Тогда-то сгустились тени над Москвой. Безобразные твари зашныряли по подворотням. Вскоре на Строгинских полях провели ритуал, и Сталин вернулся. Оживший вождь народов разместился во Втором корпусе, специально отстроенном на месте снесённых жилых домов. Сразу после подняли разнарядку по расстрелам.
  За последующие пару лет на Строгинских провели ещё несколько ритуалов. И наступила затяжная пауза. Чудовища полностью пропали из города. Чем же до последнего времени занимался Тёмный отдел, кроме осознания своей исключительной важности, - непонятно.
  Крайне необходимо было побеседовать с девушкой, оставившей записку. Очевидно, что вновь готовится серия ритуалов. И к ним имеет отношение подпольная организация, желающая сменить режим.
   Я набрал целую ванну крайне горячей воды и залёг отмокать на целый час. Из радиоточки чуть слышно напевали популярные эстрадные исполнители свои песни про королеву и компас.
  

***

  Я не был склонен к хондре по ушедшему и никогда не ударялся в воспоминания о Людочке. Это разрушительное чувство спало глубоко внутри и вырывалось наружу только во снах. Этой ночью снилась любовь между нами. Моя Люсенька всегда разрешала любить её, и утром после пробуждения, и вечером перед сном. Соитие всегда поднимало ей настроение. После она улыбалась и порхала. Люся и без этого никогда не грустила. После таких глубоких снов я просыпался с налётом настроения, царившего в этих видениях. Уже наступило понимание действительности, но голос моей Люси ещё продолжал звучать в голове, будто она сама не хотела расставаться. Будто закрываешь дверь в комнату, чтоб не вернуться туда никогда, и любимая пытается сказать последние слова в уменьшающуюся щель. Должен признаться, такие происшествия выбивают из колеи, заставляя некоторое время приходить в себя, снова запирать нутро на замок, приводя свой внешний вид в порядок.
  С самого утра на Лубянке готовились к задержанию Лейбы на складе на окраине Москвы. Ему недолго осталось плясать на свободе. Арестованный вчера юноша с горящим взором, похоже, не на шутку разозлил следователя. Группа задержания выехала на двух новеньких автобусах. Вместе с лидером ожидается ещё пять-семь его фанатично преданных сторонников, потому было послано двадцать вооружённых оперативников, дабы задавить количеством. Мне выделили служебное авто с водителем и радиосвязью. В дороге я пролистал дело Лейбы со списком его грехов и поглядел на свежепроявленную фотокарточку из вчерашней слежки. Он был молод, лет тридцать, не больше. Большие очки в тонкой железной оправе придавали его лицу черты интеллигента. Зафиксировать его лицо в памяти, чтобы не вышло заминки, когда после задержания он будет стоять в одном ряду с остальными арестантами. Я закрыл папку и убрал в планшетку. Поймать Лейбу будет выгодно с той стороны, что я смогу через него ближе подобраться к готовящемуся ритуалу.
  Водитель был молчаливый. Поставив машину во дворе соседнего дома, он вышел и долго курил папиросы, прохаживаясь кругами и поглядывая в сторону глухого забора, над которым виделся частокол треугольников складских крыш. Вторая по порядку крыша и была нужным ангаром. Радиостанция лежала у меня на коленях и иногда издавала шипение.
  - Начинаем! - кратко передал по рации командир группы.
  Более никакого шума, никаких выстрелов. Задержание заняло минут семь, не более - группа врывается, кладёт людей на пол, тщательно обыскивает помещение, выстраивает задержанных в шеренгу.
  - Операция завершена! - передала рация.
  Я вышел из авто, прошёл по дорожке вдоль забора, спустился по доскам на территорию складов. Около нужного ангара стояли два автобуса. Внутри ангара среди стопок бруса и досок держали охрану бойцы с ружьями. Вдоль стены человек десять в наручниках стояли, понурив головы. Человек в очках в железной оправе был крайним в ряду задержанных. Он смотрел вызывающе, прямо в глаза.
  - Лейба? - спросил я скорее для протокола.
  Я огляделся в поисках помещения для допроса.
  - Есть здесь кандейка какая? - спросил я командира группы, и тот указал в дальний угол ангара.
  Лейба держался уверенно. Он шагал твёрдой походкой, как хозяин положения. Мы поднялись по металлической лестнице. Открыв дверь, я подтолкнул Лейбу в темноту, вошёл и включил свет. Указал на стулик возле стола, куда Лейба и сел.
  - Ну-с, - я положил планшетку на стол, открыл и достал белый лист бумаги. - Руководство антисоветской ячейкой. Надеюсь, знаешь, что тебя ждёт.
  Лейба не шелохнулся. Он перемещался взглядом по разным точкам на стене перед собой, определённо игнорируя мои слова. И чёрт с тобой - в Управлении займусь тобой плотнее. Я занялся написанием протокола. Такого-то числа такого-то года по такому-то адресу в ангаре была задержана группа во главе с руководителем, известным как Лейба. На первичном допросе говорить отказывается.
  - Товарищ начальник! - раздалось снаружи будки.
  Спешные шаги по железным ступеням вверх, стук в дверь, на пороге оперативник группы задержания.
  - Разрешите обратиться! - он запыхался, так быстро бежал. - Ваш водитель просил передать, что вас срочно вызывают по радио в вашем автомобиле!
  Я отложил начатый протокол и вышел из будки.
  - Стой тут и охраняй, - сказал бойцу, и тот ответил "Есть!".
  Водитель курил у разлома в стене и издалека показал мне знак, обозначавший большого начальника, который ждёт меня по связи. Эка невидаль. Пришлось поспешить, перейти чуть ли ни на бег. Дёрнув дверь машины, я заскочил в салон и схватил переговорное устройство.
  - На связи! - дыхание перехватило.
  - Это... Лейбу задержали? - раздался голос кого-то из высших чинов, явно не моего начальника.
  - Так точно, товарищ...
  - Слышишь?... Лейбу нужно отпустить.
  Я малость оторопел от внезапности.
  - Ты понял? Лейба должен уйти немедленно. Остальных везёшь на Лубянку. Всё ясно?
  - Так точно, - приказ есть приказ.
  - Всё, - связь затихла.
  Я вышел из авто и направился на склад. Бойцы смотрели на меня, будто им было известно содержание разговора по рации. У бригадирской коморки не было бойца. Я заспешил наверх. В самой будке также никого. Я сбежал по лестнице и толкнул ближайшую дверь на улицу. Обошедши стену, я попал на тихую улицу. За перекрёстком с места стронулся автомобиль, в котором на заднем сидении и находился Лейба. Он не спешил. Лейба не удирал. Он просто уехал.
  В ангаре подбежал боец, готовый выполнять приказания.
  - Увозите, - сказал я на ходу и направился к своему авто.
  В управлении я сразу направился к начальнику за разъяснениями. Он был один в просторном кабинете. Постучавшись и спросив разрешения войти, я проследовал к гостевому стулу, сел и положил папку с делом Лейбы на колени. Начальник оперативного отдела Фирсов был невысокий, с мощной коренастой фигурой, с широкой гладкой лысиной и жёстким взглядом глаз-щёлочек. Френч сидел на нём идеально. Фирсов совмещал должности начальника оперотдела и заместителя начальника штаба, поэтому, будучи в разъездах, мог отсутствовать в своём кабинете весь день. И это было счастливой удачей, что удалось вот так застать его на месте.
  Он поглядел на папку, затем на меня:
  - Дело Лейбы забирает Второй корпус, - произнёс он ровно. - Почему до сих пор оно не в электрошкафу?
  - У меня есть вопросы...
  Фирсов чуть наклонил голову и стал сверлить взглядом, разрешая мне эти вопросы озвучить.
  - Почему приказано отпустить Лейбу? Столько усилий...
  - Второй корпус будет использовать Лейбу для дальнейшей проработки.
  - Почему они сами не взялись за это дело?
  - Тёмному отделу не было известно. Когда команда прошла через штаб, то со Второго корпуса пришла повесточка. С тобой разговаривал сам заместитель.
  Вспомнилась похабная манера, с которой заместитель говорил по радиосвязи.
  Фирсов поглаживал левый бок в области сердца. Его взгляд забегал по столу и стал взволнованным.
  Я не унимался с вопросами:
  - Какая может быть разработка Лейбы, если других кружков нет, да и всех его сторонников отловили на складе...
  - Так, прекратил мне это, - взгляд Фирсова посуровел. - Папку сюда давай.
  Он перегнулся через стол, выхватил дело у меня из рук и убрал в свой электрошкаф, откуда оно с шумом тут же ушло в систему. Фирсов выпрямился на стуле, но сразу же сгорбился, натирая левый бок с усилием. Тяжело выдохнул, так же тяжело вдохнул.
  - Всё, иди! - он отмахнулся рукой.
  Ему явно становилось плохо. Дыхание стало натуженным. Он водил головой, пытаясь облегчить вдохи. Видя моё замешательство, он резко поднялся и гавкнул:
  - Иди, тебе сказано!
  И рухнул на пол лицом вниз. Я подскочил и аккуратно повернул его на бок. Фирсов стонал и держался за сердце. Было похоже на приступ. Я схватил трубку телефона, набрал номер медпункта и вызвал врача. Затем позвал заместителя Фирсова из соседнего кабинета. Буквально через минуту прибежали два санитара с носилками и забрали начальника, который к этому моменту перестал издавать звуки. Заместитель начальника Прунин постоял с руками в карманах, хмыкнул и ушёл в свой кабинет.
  Далее последовало дознание у помощника начальника штаба, больше похожее на допрос - что произошло, о чём говорили, где и как находился Фирсов, где и как был сам. Провели следственный эксперимент в кабинете Фирсова. Его состояние стремительно ухудшалось, и Фирсов был перемещён в медблок Второго корпуса, оборудованный значительно лучше любой городской больницы (так сказал дознаватель). Я сидел в своём кабинете под надзором вахтёра с ружьём. В туалет отлучался также в его сопровождении. Это продолжалось до темноты, что заставило понервничать, потому что вечером у меня дома ожидалась гостья. Внезапно прозвенел телефон, строгий голос в трубке потребовал вахтёра. Тот внимательно выслушал, ответил "Вас понял", повесил трубку и направился покинуть кабинет. На мой вопросительный взгляд он бросил, что следствие окончено и я могу быть свободен. После его ухода я выждал несколько минут, надел пальто с шарфом и убыл домой.
  Сложно было поверить, что Фирсов, герой Южного похода, с железным здоровьем, вот так скоропостижно слёг с сердечным приступом. Но его болезнь была скорее мне на руку в свете моих несанкционированных действий. Фирсов не стал бы разбираться, попадись я где-то на своих незаконных манипуляциях, и вряд ли бы встал на защиту. Будет крайне выгодно, если Фирсов вернётся к работе после того, как я завершу свои дела.
  

***

  Я зашёл в универмаг на соседней с Нетленкой улице. Очередь в продуктовом отделе была небольшая. Немолодая симпатичная продавщица в красном форменном фартуке порхала вдоль стеклянных прилавков, навешивая сосиски и колбасу, нарезая хлеб огромным ножом, вмонтированным в стол, наливая молоко и сметану в бидоны и большие банки. Покупатели платили в кассу, получали чек, показывали его продавщице и брали с прилавка свои бумажные свёртки с яствами, перемотанные шпагатом. Очередь быстро набивалась и змейкой уходила ко входной двери. За спиной две старые женщины обсуждали сплетни.
  - Черти эти подлючие кота утащили! - гавкающим голосом возмущалась одна старушка. - Выхожу с ведром на помойку, а он на стену спрыгнул и когтями хвать кота и потащил!
  - А я, знаешь, тоже видела, - отвечала вторая старушка. - Сидит такой мерзкий на козырьке и пялится на меня. Я его клюкой погнала прочь! Постовому говорю, а тот руками разводит, дескать, ничего поделать не может.
  Подошла моя очередь. Продавщица узнала меня и улыбнулась.
  - Как обычно, - сказал я и улыбнулся в ответ. - Десять банок.
  Я оплатил в кассу. Продавщица, не поглядев на чек, нанизала его на штырь в пёструю пачку к остальным и упаковала мои консервы в завёртку, ловко складывая бумажные углы привычными движениями. Я забрал увесистую покупку, поблагодарил с улыбкой и ушёл.
  

***

   Придя домой, я первым делом тщательно побрился. После вылил в унитаз пену из ванночки, сменил лезвие в станке на новое. Убрал всё в зеркальный шкафчик. Обтёр лицо одеколоном.
  Поставив стул рядом со входной дверью, я сел и приготовился ждать гостью.
  По квартире пахло курениями, от которых мой жилец в дальней комнате успокаивался и не создавал шума. Доставить её в дом было гораздо проще, чем содержать и ухаживать. В ту далёкую ночь она растерзала когтями еду, завёрнутую в газету, и разодрала мне куртку, но вдруг остановилась, принюхиваясь безобразным носом. Всё было внезапно. Я в испуге ретировался, она приближалась. Я бежал, а она преследовала меня на бреющем полёте, порхала, то приближаясь, то удаляясь. Она не пыталась накинуться, а следовала за мной. Я бежал по безлюдным улицам, радостный и вместе с тем озадаченный, и приговаривал ей в голос - Вот так, лети сюда, лети за мной, умничка. Она впорхнула в квартиру на мой запах через окно, предварительно открытое для неё. Тогда же пришлось связать её спящую. Наутро я раздобыл длинную крепкую цепь, стальные хомуты на болтах и заковал нового жильца квартиры по всем конечностям. Затем выдолбил отверстие в стене рядом с дверью в комнату и протянул цепь, чтобы натягивать для усмирения. Как же она бесновалась с цепей! Все клыки обломала. Но вскоре привыкла и угомонилась. Но такие же крылатые существа, как она, по ночам бились в окна. И тогда приглашённая ведунья за солидную сумму нацарапала на двери печати, и ночные налёты прекратились.
  Послышались тяжкие шаги по ступеням. Беременной женщине было тяжело преодолевать пролёт за пролётом до десятого этажа, а в лифт можно войти только по карточке-пропуску. Я прильнул к дверному глазку и увидел, как девушка поднялась на площадку, опёрлась на перила и взялась за поясницу. Я открыл дверь, выглянул и негромко поздоровался.
  - Я приходила вчера, - сказала она.
  - Я понял.
  Она подошла, намекая на беседу в квартире, но опечатанная дверь могла вызвать ненужные вопросы. Я пригласил сесть на лавку возле лестничного окна. Мы прошли. Девушка натуженно села, выдохнула и отёрла лоб.
  - Спасибо, что согласились встретиться, - проговорила она. - Я и не знаю, к кому обратиться. Моя подруга сказала, что вы занимались фотографированием Вики в переулке. Я и подумала, что вы занимаетесь следствием по её делу.
  Я кивнул.
  - Мы с Викой жили вместе. Меня зовут Оля. Мы служили в церкви... Церковь ведь не запрещена?
  Конечно, запрещена. Все верослужения запрещены уже сколько лет. Как же тебя, Оля, и твоих сподвижников ещё не загребли под белы рученьки да в чёрный воронок.
  - Той ночью, когда погибла Вика, Коля, наш лидер, привёз нас с Викой на Каширские поля. Там в избушке были ещё люди, сплошь одни военные в чёрных шинелях, и несколько брюхатых женщин. Коля говорил, что тот ритуал имеет особое значение и каждый, кто присутствует, должен поучаствовать. И по его команде военные стали раздеваться донага, и девушкам сказали ложиться на столы. И они нас... - Оля замолкла на секунду. - Вы поймите, я хочу семью. А Коля и есть наша семья. И если он сказал "надо" - значит надо. И я сделала всё, что он говорил.
  Вот и ответ, почему молодые люди спокойно проводят церковные служения - кто-то из верхов привлёк церковь для ритуала, раз присутствовали военные.
  Я старательно кивал, делая вид, что мне есть дело до рассуждений девушки о её морали.
  - А Вика... Она, видимо, испугалась. Коля не участвовал в извращениях. Он расставлял на полу разные фигурки и возле каждой говорил на каком-то языке. Духота стояла до головокружения. И когда армейцы закончили, земля затряслась. Мелко так, но было заметно. И нам сказали встать в круг, и тут обнаружилось, что Вики нет. Когда хватились, её и след простыл. Накинула шинель чью-то и пустилась наутёк. Коля так кричал после этого, рвал и метал. Схватил её платье, вышел, потом вернулся и сказал, что ищейка взяла след Вики. Пообещал связать её и заставить силой.
  Коля не смог сдержать обещание. У Вики оказался кулон, с помощью которого она почти смогла вырваться из мерзких лап ищейки. Возможно, она хотела приземлиться на крышу, но не сложилось.
  Припозднившийся жилец дома протопал мимо нас наверх. Я символически поздоровался, Оля неуверенно кивнула ему. Он грозно окинул нас тяжёлым взглядом и продолжил свой нелёгкий путь.
  - Поймите, я много слышала про чудовищ, которые обитают вокруг. Я суеверная, я верю в них, но никогда их не видела.
  Я кивнул. Их много лет и не было в городе. Когда обряды прекратились, они исчезли. Я попробовал повернуть разговор в нужное мне русло.
  - Скажите, этот обряд был помазанием? У этого Коли были какие-то атрибуты с собой? Банка или ёмкость?
  - Он говорил, что свершится помазание. Но чего-то такого у него не было. Был кубок как золотой... Знаете, я не уверена, что мы делали что-то благое. Понимаете? Мы возносили молитвы на дому, собирали деньги, которые потом давали нуждающимся. Наши все будущие дети - это колины дети, - она поглядела вниз на свой огромный живот. - Но чувство у меня такое, что обряд этот не из добрых намерений.
  - Он говорил, когда состоится следующий раз?
  - На третью ночь... Вместо Вики будет другая девушка.
  Я посчитал в уме.
  - Получается, завтра...
  Оля кивнула и продолжила:
  - К нам потом пришли люди из органов, взяли объяснения, и всё на этом - ни задержания, ни ареста. А вы ведь тоже в органах работаете... Я, поймите... Я не хочу участвовать в этом... Но если Коля говорит, то значит - надо. Он всегда был добр к нам, он ласковый...
  Снова послышались шаги снизу. Оля замолкла. Показалось заинтересованное лицо вахтёра этого дома. Он поднялся на площадку и уставился на нас.
  - Это что за посиделки здесь? - спросил он строго.
  - Это гостья ко мне, - я стал оправдываться, но разговор с Олей уже утомил; я узнал, что нужно было. - Мы просто беседуем.
  - Какие-такие гости? - возмутился вахтёр. - Вас я знаю, а вот девушка - как вы попали сюда? Это режимный объект. А ну-ка уходите. Если б не ваше положение, я бы уже доложил куда следует.
  Оля поднялась и вперила в меня взгляд, полный надежды. Нужно подкрепить её эту надежду.
  - Вам нужно пойти, не бойтесь. Я поговорю в управлении по этому поводу...
  Она стала спускаться, обернулась, сказала "Спасибо". Прошла мимо сурового вахтёра. Снова посмотрела на меня, тихо попрощалась. Вахтёр грозно глянул на меня и двинулся вслед за Олей.
  Всё сложилось как нельзя лучше. Лейба уже не нужен. Ритуал помазания проходит завтра на Кашире. Люсечка, хорошая моя, я невероятно близок к цели, близок как никогда. Остались лишь сутки. Вечерняя передача оперы по радио всегда позволяла успокоить нервы.
  

***

  Из самых дальних глубин встроенного шкафа-гардероба, с самого его дна, я выудил золотую баночку с крышкой. В ней находилась специальная смесь для помазания, мира - масло насыщенного цвета, выделившееся из образа Погибели, кровь демона. Баночка пролежала после прошлого ритуала нетронутой семь лет. Открыв крышку, я отпрянул от омерзительного запаха. Вот только не это. Вместо розовой миры с приятным запахом ладана плескалась жижица с мутными разводами. Очевидно, содержимое испортилось за годы. Дурак. Почему решил, что это добро имеет вечный срок годности. Ни разу даже не заглянул внутрь, хотя и вспоминал не единожды за прошедшие годы. Осталось только вылить в унитаз. Западня.
  Сидя во мраке кухни, я отгонял попытки разума паниковать. Размышления крутились вокруг одной мысли - где достать свежую миру. Остался один день до ритуала. Тогда давно всё было легко. Я просто зашёл на склад улик, просто взял одну из баночек в глубине одной из полок и просто ушёл. Всё было просто. Но не сейчас. Очевидно, все атрибуты находятся под строжайшей охраной во Втором корпусе, а проход туда только для сотрудников Тёмного отдела. Проникнуть возможности нет. Но в качестве варианта, попасть можно с обратной стороны - вместе с задержанными. Я сделаю донос сам на себя, сяду на тротуаре просить милостыню, тщательно подготовившись - сменю одежду на обноски, налеплю растительность на лице. Мгновенно объявятся наши люди и возьмут под руки. Уже вечером я буду вышагивать с другими задержанными через двор вовнутрь Второго корпуса. А что далее? Куда следует идти, оказавшись внутри этого секретного здания. Должны быть камеры, где люди ждут расстрела. Я могу сразу и раскрыть себя, в камере, чтоб меня освободили и провели по зданию до кабинета начальника, где будет проведена разъяснительная работа - кто я таков и как оказался здесь. Сочинить наинелепейшую причину - приболел, так-и-так, взят по ошибке, доносчик ошибся. Будут искать мотив. Чёрт бы побрал эту версию, совершенно ненадёжную. Червь сомнения подтачивал нутро.
  Столько лет ожидания, и всё коту под хвост. И всё из-за мелочи.
  Тяжёлый подъём утром. Город ещё спал. Казалось, город всегда спит. Огромная столица половины мира уснула вечным летаргическим сном будто в ожидании, когда её разбудят, растрясут. Окна квартиры выходили на задний двор, шоссе и парк за ним. Горели фонари. Ни одного автомобиля или прохожего. Левее, далеко за деревьями и домами, была Кашира - возможно, единственное место в Москве, где велась кипучая деятельность. В дальней комнате также было тихо.
  Выход со двора был закрыт впервые за время, что живу на Нетленке. Разбуженный вахтёр злобно прогавкал:
  - А чтоб не волочились в дом всякие! Гостям вход только по звонку и чтоб с бумагой был! - и нажал на кнопку открытия калитки.
  В Управлении было тихо. Стоя в темноте своего кабинета и помешивая чай в узорном подстаканнике, я глядел в окно на двор Второго корпуса. Окружённые высокой каменной стеной с вышками вооружённой охраны по периметру, под светом фонарей стояли спецавтобусы. В окнах корпуса горел свет и мелькали редкие тени проходивших по коридорам работников. Второй корпус никогда не спит. И где-то в его нутре находилась нужная мне баночка с мирой. Я засел за вычислительную машину, открыл поиск по уликам, место поиска ТО - Тёмный отдел. Имеется почти полторы тысячи наименований, закрытых для просмотра. Система не даст посмотреть описание объекта, но через поиск возможно понять, есть ли вобще на складе та или иная улика. Когда работник склада улик вносил банку в систему, он её как-то озаглавил. "Банка"? Отыскалось порядка полсотни банок. "Сосуд"? Также почти сотня. "Мира"? Соответствий нет. "Помазание", "Для помазания"? Нет результата. Я опробовал десятка два наименований, но конкретики не получил. Попасть бы в их хранилище улик - я бы нашёл нужную баночку с мирой. Попасть во Второй корпус... Дикая идея. Но всё же. Кроме варианта под видом арестованного может быть и более цивилизованный, скрытный способ.
  Открыв электрошкаф, я заглянул в его чёрную бездну. Подсветил карманным фонарём. В луч света попали мелкие частицы пыли, плывшие вместе с восходящим воздухом. Люк электрошкафа достаточно широкий, чтобы протиснуться. По системе тяг можно безопасно спуститься до самого низа, боком, не без труда. Но связана ли система с системой Второго корпуса? Уверенности в этом нет. Этот вариант не подходит.
  Взяв из стола пачку старых бумаг и фонарь, я спустился в кочегарку. "Черти", двое молодых парней, сидели в закутке вдали от входа. Я поздоровался и показал пачку, намекая, что хочу сжечь старые документы. Огромная печь уже вовсю пылала. Открыл юшку, и жар обдал лицо. Вынимая по одной бумажке, комкая и кидая в огонь, я оглядывал пол вокруг. Обошёл печь. На полу обнаружилась широкая решётка для слива воды. Не без усилий я тихо поднял решётку и посветил внутрь. Достаточно большое пространство со склизскими от нечистот стенами имело лишь узенькую трубу, переходящую в общую канализацию. Не выйдет. Ну и к чёрту. Зашвырнув оставшиеся бумаги в печь, я спешно вышел.
  Я глядел на Второй корпус в поисках пути. Канализация здания имела сток, через который возможно проникнуть внутрь здания. Труба стока, скорее всего, выходит в Москву-реку. Спилить решётку и с компасом пробраться по лабиринту труб.
  С крыши корпуса тянулся мощный кабель на крышу нашего здания. Кабель служил для связи. Я отставил остывший чай, вышел из кабинета и поднялся по лестнице на самый верх. Сдвинув щеколду, открыл деревянные створки люка и выбрался на крышу. Нужный кабель выходил из технического отверстия в крыше, цеплялся к поддерживающему тросу на уровне головы и под пологим углом уходил вниз на соседнюю крышу. Я подёргал трос с кабелем. Аккуратно повис на нём и раскачался из стороны в сторону. Выглядело надёжно. Такая конструкция точно выдержит мой вес. Люк на крыше Второго корпуса такой же деревянный, взломать будет несложно. И главное - трос был вне обзора часовых на вышках по периметру - я смогу проскользнуть незаметно. Взять из дома нужную оснастку - маленькую фомку, толстый трос, чтоб перекинуть через кабель (троса у меня нет, но сойдёт обрывок цепи), перчатки обязательно, чтоб не изрезать руки. Решено. После работы заеду домой и, когда начнёт темнеть, отправлюсь в Управление - когда людей в здании минимально. Сумасшедшее время заставляет принимать сумасшедшее решение.
  - Эй! - окрик отвлёк от мыслей.
  В дверь просунулся помощник начальника, молодой парень.
  - Тебя вызывают, - он кивнул головой на коридор и убежал.
  Я прошёл в кабинет начальника, где теперь заседал его заместитель Прунин, закрыл дверь и занял место на стуле возле стены. Сам Прунин сидел за массивным столом, держась прямо и спрятав затёкшие глаза. Он неуверенно крутил в пальцах карандаш. Затем спрятал его за стопкой бумаг, почесал красный нос и сложил руки перед собой.
  - Послушай. Мне тут донесли, что с твоей машины приходили запросы во Второй корпус. Вот, посмотри сам.
  Прунин протянул печатный листик, где в столбик были перечислены слова, которые я искал в хранилище улик Тёмного отдела. Напротив каждого слова были указаны дата и время. Я вернул листик на стол. Ждать гнева от Прунина не приходилось. Его более интересовала бутылка водки каждый вечер, нежели неаккуратные действия подчинённых. Уважать заместителя приходилось постольку, поскольку.
  - Давай без самодеятельности. Давай, чтобы мне не приходилось получать жалобы на тебя или кого-то. Хорошо?
  Я кивнул.
  - Всё, иди. Это можешь забрать, - он подвинул в мою сторону листок с запросами.
  Я взял эту бумагу, вышел и в своём кабинете убрал её в ящик стола, где лежала фотография Виктории и написанный от руки адрес её родителей.
  Чем ближе была задуманная мной операция, тем более усиливалось волнение внутри. Я ушёл пораньше, чтоб не попасть на какой-нибудь выезд. На улице начинало темнеть. До дома добирался пешком, мысленно воспроизводя детали предстоящей операции. Самое главное это попасть внутрь Второго корпуса. Дальше будет значительно проще. В случае, если во Втором корпусе нарвусь на кого-то из работников, то не побоюсь и применить силу в довольно широких пределах.
  На улице темнело. Молодые люди, бритые наголо по моде и в шинелях, прогуливались под руку с девушками, одетыми в береты разных цветов и строгие пальто. Попадались редкие патрули. В лавке на соседней улице я купил пирожные - любимые пирожные Люды. Милая продавщица в синем фартучке и с белоснежной кружавчатой тиарой в волосах протянула коробку.
  - Никак на свиданье собрался? - зычным голосом спросила она.
  - Можно и так сказать, - ответил я и выдавил улыбку. Этой ночью у меня однозначно будет свидание.
  Будучи сладкоежкой, Люся сохраняла фигуру благодаря неуёмной энергии.
  Вахтёр открыл кнопкой калитку и проводил настороженным взглядом. У подъезда я обернулся и увидел, как вахтёр повернул голову в сторону от моего направления. Видимо, он следил за мной до самого входа в здание.
  Я поднимался по лестнице, держа в руках коробку из кондитерской лавки, перевязанную тесёмками, и вспоминая, где лежит необходимый реквизит - цепь в кладовке, ломик, скорее всего, там же, перчатки либо в кладовке, либо посмотреть на полке в туалете. Чего не достанет, можно приобрести в Доме быта на углу. Мелькнувшая на площадке выше тень оторвала от мыслей, и мне в голову прилетел удар такой силы, что я кубарем скатился вниз к лавочке между лестничными пролётами. Пирожные разлетелись по ступеням. Надо мной нависли силуэты, три или четыре - в шоковом состоянии сложно было определить. Я инстинктивно закрылся рукой.
  - Не лезь в дела Тёмного отдела! - прошипел голос прямо в самое ухо. - Иначе будем разговаривать официально!
  За этим последовал хороший пинок по рёбрам, заставивший свернуться в узел.
  - Ты понял?! - прошипел тот же голос.
  Следом оплеуха. После этого раздался гул спешно удаляющихся шагов, стихнувший внизу за хлопком двери, когда нападавшие выбежали во двор.
  Я пролежал несколько минут, пока не пришло осознание происшедшего. Я прополз по площадке к краю пролёта. Зацепившись за перила, я медленно поднялся на ноги, но разогнуться не смог. Замер в попытке поймать равновесие. Все движения отдавались болью в спине, животе и в рёбрах. Только бы не попасться на глаза лишним свидетелям. Я проковылял последний лестничный пролёт, открыл дверь и вошёл в квартиру. Скинул пальто с шарфом, расстегнул пуговицы на рубашке и повалился на пол в прихожей. Наступило некое ощущение безопасности, облегчение, хотя все планы пошли насмарку. Надо отдышаться. В дальней комнате раздавалось буйство с лязгом цепей. Надо подниматься, через силу. На кухне я умыл руки и лицо. Взял из шкафчика лампадку с благовониями. Погляделся в круглое зеркальце, осмотрел себя, повернулся спиной, разглядывая в отражении множество синяков от падения по ступеням. Прошёл к двери с печатью, зажёг лампаду. Не ослабляя цепь, приоткрыл дверку в комнату, чтобы приятный запах быстрее достиг моего чудовища, чтоб оно, наконец, успокоилось. Закружилась голова, и пришлось сесть на пол. Вскоре вся квартира прониклась тяжёлым запахом ладана. Шумы затихли. Я вполз в комнату и припал к огромной туше, мерно сопевшей в успокоении. Она уснула. Её жёсткий мех на спине пах зверьём, дикостью. Но сейчас она безопасна. Какой же я дурак, Люсенька. Самый настоящий глупец. Казалось, манипуляции с поисковыми запросами сошли мне с рук. Заместителю начальника было, вобщем, наплевать. А Тёмный отдел принял меры и подослал своих работничков в штатском. О проникновении во Второй корпус не может быть и речи. Казалось, всё потеряно. Я поцеловал шёрстку Люси, нежно погладил и приник головой. Навалилась невероятная усталость. Крайне захотелось спать. Прости, Люсечка, я растерял твои любимые пирожные.
  В эти минуты натуженного глубокого сна виделась любовь с Люсенькой, но в её нынешнем обличии. Она была страстная, как раньше. Я целовал её жёсткие склизские и бесформенные губы. Её тяжёлый длинный язык проник в мой рот. Её ноздри обдавали жаром. Я страстно гладил её тело, целовал мохнатую шею, грудь. Люся тяжело и томно вздыхала, издавая низкий рык, стискивая мою голову безобразными лапами. Я целовал жёсткий мех и спускался всё ниже к главному её месту. Я весь для тебя, Люсенька, я весь твой! Пусти же меня! И в этот момент пробудился в холодном поту. Сердце неимоверно колотилось. Чувство отвращения заставило покинуть комнату - без шума, чтоб не разбудить чудовище. Обрывки мерзкого сна мелькали в сознании. Как автоматический, я надел лёгкую куртку, превозмогая боль в теле, и вышел. Чтобы не пересекаться с вахтёром, который, несомненно, знал о предстоявшем нападении, я обошёл жилое здание, вкарабкался на мусорный контейнер и перелез через ограду, подавив при этом чуть не вырвавшийся вопль боли. За парком я сел на высотный монорельс западного направления. Вагон был совершенно пустой. Машинист вёл поезд сквозь начинавшуюся ночь над крышами домов, над безлюдными улицами и высокими трассами, подсвеченными мощными прожекторами. В окне проплыл огромный монумент в честь юбилея Сталина. Проехали невероятной красоты белые высотки, уходящие шпилями в облака. В лучах яркого света то тут, то там проскакивали демонические создания, юркими тенями шныряя с крыши на крышу. На середине пути я окончательно пришёл в себя. Туман развеялся. Я еду прямиком на Каширку в ночь ритуала, не продумав свои действия, без какого-либо плана. Я еду в неизвестность. Это самый крайний вариант. Сомнения стали грызть нутро, вспыхивать огоньками в голове - а если задержат на месте и далее устроят публичный суд, надумают факты и отправят на пожизненное. Никто мне не поверит и даже не дадут слова сказать. Никто не задумается над истинными мотивами моих действий. Вариант только быть предельно осторожным. Поездка на Каширские поля [ИИ MidJourney]
  Я сошёл на предпоследней станции, спустился с платформы и стал пробираться через Битцевский лесопарк. Семь лет назад всё было значительно проще. Тогда ночью я пробрался на полигон в Коммунарке, нашёл захоронение с именем Люсеньки и руками откопал землю так, чтобы показалось её лицо. Стряхнул с лица грязь, вытер руки. Окунул кусок ткани в банку с мирой и провёл по лбу моей Люси. Затем уселся ждать. С собой были бутерброды и пирожные, завёрнутые в газету. Я не знал, как должно происходить пробуждение, и просто выполнил процедуру, описанную в старинной книге, печатный перевод которой, как и банку с мирой позже, обнаружил на складе улик. Тогда давно, будто в другой жизни, всё было гораздо проще. Только результат получился не тот. Люся вернулась, но в ужасном облике.
  Я шёл по широкой разбитой дороге в кромешной тьме. Под ногами хрустела щебёнка. Справа стояли спящие домики деревни Кашира. Слева на высоком пригорке начинались каширские поля. Продравшись через кустарник, я поднялся наверх. Поля уходили вдаль и оканчивались линией тёмного леса. Далеко виднелись огни нужной избушки. Безопасней всего было подобраться незамеченным через лес.
  Избушка находилась за глухим деревянным забором. Территория освещалась фонарями на столбах. У ворот стоял ряд автомобилей и чёрный автобус. Вдоль ограды маячили двое вооружённых часовых. Я занял выжидательную позицию в некотором отдалении у дерева и наблюдал за происходящим. Охрана вела себя расслабленно. Двое молодцов с ружьями не спеша проходили вдоль частокола, каждый со своей стороны и, постояв немного, двигались в обратную сторону. Один из них закурил папиросу и замер на углу, облокотившись на забор. Он делал продолжительные затяжки и смотрел вдаль, ненавязчиво оглядываясь кругом. В дневное время он мог бы заметить меня, сидящего на корнях дерева и скрытого за листвой. Назвать охрану бдительной никак нельзя.
  Вдали замелькали огни фар. На поле въехал автомобиль и, раскачиваясь на ухабах, подъехал к воротам. Это оказалась санитарная машина Управления. Бойцы бросились открывать въезд и скрылись из поля зрения. Воспользовавшись удачным шансом, я на полусогнутых подбежал к забору, ухватился за верх и подтянулся, заглядывая на территорию. Было пусто. В окнах дома горели свечи и не было никакого движения. Скрипнули ворота с обратной стороны дома. Я спешно вскарабкался на забор, перелез и буквально рухнул подле него в землю. Боль от недавних тумаков прокатилась по телу. Забор осветился ярким светом фар въезжающего санитарного автомобиля. Я прокрался в тени и присел у фундамента меж сложенных дров и мешков, по всей видимости, с комбикормом. Заглянул в одно из окон - в довольно просторной комнате на полу горели свечи, расставленные кругом. Не было ни души. Дверь в комнату была открыта нараспашку, но какого-то движения в соседнем помещении не происходило. У ворот началась деятельность, собрались люди, голосов было не разобрать. Хлопнули дверцы машины. Погасли фары. Я не осмелился выглянуть посмотреть, что происходило спереди здания. Судя по звукам, процессия направилась в дом. Я аккуратно, буквально одним глазом, заглянул в окно, надеясь увидеть что-то полезное. Процессия из трёх человек мелкими шажочками тащила носилки с телом, накрытым простынёй с головой. Позади процессии промелькнуло знакомое лицо в больших очках. Лейба, тот самый руководитель ячейки подпольщиков, отпустить которого было приказано, находился здесь, на ритуале помазания. Он помог занести носилки в комнату и поставить их на пол. Затем четверо мужчин подняли тело за руки-ноги и перенесли в центр круга из свечей, аккуратно их перешагивая. Все вышли. Вернулся Лейба с медицинской сумкой, из которой достал несколько позолоченных предметов, среди которых был сосуд с пробкой. Лейба вынул пробку, понюхал и закрыл обратно. Затем вышел, хлопнув дверью.
  Если в этом здании и была мира, то именно в этом сосуде с пробкой. Я оглядел оконную раму. Стекло держалось штапиком, прибитым мелкими гвоздями. Отодрать штапик, да ещё и с минимум треска, стоило усилий. Внезапно раскрылась дверь. Я пригнулся и выглянул одним глазом. Вошла Оля, обмотанная с головы до ног в белую ткань, прошла к телу в круге свечей и заглянула под простынь. Затем откинула её. Под простынью оказалось тело Фирсова в больничных пижамах. Фирсов был мёртв. Оля поднялась на ноги и спешно ушла, закрыв за собой дверь. Я продолжил разбирать окно. Спереди здания раздался крик Оли:
  - Коля! Коля! Он же мёртвый! Мертвеца привезли!
  Последовала словесная перепалка. Я ускорился. Достаточно было отодрать штапик с двух сторон, и стекло поддалось. Я поддел его ногтями и потянул на себя. Вынул из рамы и поставил внизу. Нервы напряглись до предела. Я перебрался через пустое окно в комнату, цепляя одеждой за гвоздики в раме. Открыл бутыль. В лицо пахнул приятный дурман ладана. Достал из кармана платок и обильно полил на него из сосуда. Тёмные капли на полу растёр ногой, платок положил в карман куртки, не боясь заляпать маслянистой жидкостью всю остальную одежду без возможности отстирать, закрыл бутыль и поставил на место. Снаружи продолжались возмущения Оли, переходящие иногда в крик. Я перелез через окно и поставил стекло на место. При этом угол стекла откололся, и, поймав его, я поставил кусок туда, где он должен быть. Раздалась звонкая пощёчина. Оля взвизгнула и умолкла. Я выглянул из-за дома. Беременная девушка лежала на земле, закрываясь руками. Лейба приблизился к ней, наклонился, что-то произнёс и влепил девушке затрещину. Она взмолилась:
  - Коля! Коленька! Не надо!
  Коля-Лейба взял её за волосы и потащил к дому. Оля вцепилась в его руку и закричала.
  Не время раздумывать над открывшимися фактами. Главное это как можно скорее добраться до Люсеньки и обмазать ей лоб платком с мирой.
  Я влез на забор, неловко спрыгнул и поспешил прочь вглубь лесной чащи вдоль поля. Через несколько минут из ворот выехал санитарный автомобиль, долго ковылял по ухабам и скрылся за пригорком. Обогнув поле через лесополосу, я вышел на дорогу и сквозь ночную прохладу направился к станции монорельса.
  Я сидел на лавочке в ожидании монорельса и дрожал всем телом. Ладони стали липкие. В свете фонаря я увидел, что они в засохшей крови и мелких порезах от стекла. Я собрал росу с травы и обтёр руки об штаны. Мой внешний вид был ужасен. Я скинул паутинки и мелкие веточки с ободранной одежды. Если наткнуться на милицейский наряд, то попадёшь в отделение до разбирательства. С чуть слышным шелестом подошёл электропоезд. Я приложил карточку к автоматическому контролю, зашёл в пустой вагон и сел возле окна. Дрожащие руки отказывались слушаться, скользя по поручню. Двери закрылись, динамик объявил следующую станцию. Над поездом замелькала тень. На крышу остановочного павильона села безобразная тварь с крыльями и проследила за отходом поезда. Всю дорогу по крыше вагона ходили существа. Я видел их в отражении окон зданий, проплывавших мимо. Чудовища напали бы давно, если б хотели. Они держались на расстоянии и не показывались. Хотя всё прошло наилучшим образом, внутреннее волнение не покидало. Демон следит за главгероем [ИИ MidJourney]
  Я смотрел во все глаза, когда поезд подошёл к моей станции, но мои сопроводители пропали. Я выскочил из вагона, сбежал по ступеням с платформы и направился через лесопарк по кратчайшему пути, минуя дорожки и тропинки. Рука в кармане сжимала замасленный платок. Ноги сами несли через кусты и листву. Тёмная масса казённого здания уже зачернела вдали. Выйдя с парка, я пересёк трассу, прошёл вдоль ограды до скамейки, с помощью которой перемахнул во двор своего дома. В нынешнем состоянии приподнятого настроения организм не ощущал ни боли, ни усталости. Я обошёл здание и осмотрел пустой внутренний двор. Вахтёр в будке спал по-солдатски - сидя на стуле и склонив голову на грудь. Поглядывая на него, я проследовал вдоль здания в свете фонарей.
  Внезапно тишину прорвал визг шин у ворот. Подъехавший автомобиль часто засигналил, требуя открыть въезд. Сотрудники Лубянки уже тут по мою душу. Я сорвался и побежал к двери подъезда. Глупейший поступок! Попав в здание, я только загоню себя в ловушку. Из дома нет выхода, но мне нужно хотя бы выпустить Люсеньку. Я дёрнул дверь, но она уже заблокирована. Разбуженный вахтёр что-то кричал в будке, указывая рукой. Машина с чекистами зарулила во двор. Дверцы на ходу открылись, выскочили сотрудники с пистолетами и ринулись ко мне. Я добежал до угла здания, но с обратной стороны на трассе уже стоял воронок, из которого выходили вооружённые чекисты. Они не спешили, видя моё замешательство.
  Всё. Сопротивляться бесполезно.
  

***

  Я не был удивлён, когда мне расколошматили лицо при задержании - это обычная процедура для острастки, чтоб отбить желание сопротивляться. Не был удивлён, хотя и озадачен, когда надели мешок на голову - будто не знаю, куда повезли. Не удивили меня и когда вели во Второй корпус с помощью шеста и петли на шею, как бешенное животное, иногда поддавая электрическим током под рёбра. Ясно, что эти инструкции продиктовал следователь, отдавая приказ на задержание. Как и приказ поместить в одиночную камеру без окон и скамеек, с железной дверью и бетонным полом. Чтоб я не сомкнул глаз, вахтёр плескал с ведра водой, обязательно ледяной. Через неопределённое время, безумно долго тянувшееся, двое бойцов с помощью всё той же петли, напялив мешок на голову, провели в кабинет для допроса. И поистине удивлён я был, когда проводить допрос пришёл Коля-Лейба - во френче, сидящем по фигуре, гладко бритый, с острыми глазками на бесстрастном лице, он имел угрожающий вид, не в пример мне, жалкому побитому 35-летнему старичку, в растрёпанной одежде, прикованному цепью к железному столу. При его появлении вахтёр с ружьём вытянулся в струну, затем спешно покинул допроску и запер за собой. Коля-Лейба молча прошёл и сел за стол напротив меня, положил перед собой папку, открыл и вынул поочерёдно предметы, которые затем кинул передо мной - фотографию Виктории, записку с её адресом, список запросов в систему Тёмного отдела и промасленный платок, завёрнутый в пергаментную бумагу. Затем сложил ручки перед собой и уставился на меня вопросительно. А я и не стал увиливать от ответа, врать или молчать. Я рассказал всё, как есть, безо всякой надежды на то, что следователь пожалеет, вынося решение.
  - В вашей афере была одна существенная ошибка, - заговорил следователь после паузы. - Проводимый ритуал не позволяет обрести прежний облик, как вы ошибочно решили, а он направлен на укрепление позиций. Семь лет назад мы вдохнули новую жизнь в нашего хозяина, Иосифа Виссарионовича, и его нынешний образ нас вполне устраивает. Новый же ритуал, - он поискал слово на стене. - позволит призвать на землю гораздо бОльшую силу, значительно более мощную...
  Лейба под прикрытием искал людей для проведения обряда и нашёл жертвенных агнцев на скормление потусторонним силам. В Первом корпусе управления произошла ошибка из-за несогласованности действий, Лейбу приняли за настоящего подпольщика и после задержания сразу отпустили по команде.
  Где-то в глубине души я понимал, что он рассказывает мне всю задумку Тёмного отдела по той причине, что мне уже не жить. Неизвестно только, когда всадят пулю в затылок - сейчас или после допроса, или вечером. Я перебил следователя:
  - А Люся? Что с ней?
  Тот вопросительно нахмурил брови. Я добавил:
  - У меня в квартире... в дальней комнате...
  Лицо следователя снова приняло бесстрастный вид:
  - Ах, это... Её выпустили на волю.
  Мы будто поменялись местами. Теперь я был у него на допросе, но он так же невозмутимо смотрел на меня ледяным взглядом за большими очками в железной оправе.
  Коля-Лейба сложил в папку вещественные доказательства моего преступления, поднялся и стремительно вышел в открытую вахтёром дверь. Тянущиеся минуты зазвенели в бетонной коробке комнаты допроса. Я ожидал, что вахтёр приставит ружьё к моей голове. Но вошли два конвойных с чёрным мешком и петлёй на шесте и вывели из комнаты. Мы бы должны спускаться вниз, так как моя одиночка находилась в подвалах, но меня повели на верхние этажи. Новая камера заключения была также одиночной, но с железной кроватью, хоть и без матраца, и с узеньким окном, забранным решёткой и металлической сеткой. Вместо двери была также решётка. На улице было темно. Слышалась возня в соседних камерах. Когда конвой уходил, то раздался требовательный женский голос:
  - Скажите, за что нас задержали! И когда отпустят?! Который день держат взаперти!
  Этот вопрос остался без ответа. Конвой вышел. Громко лязгнул электрический замок.
  - Не бойся, - ответил мужской голос. - Разберутся и выпустят нас...
  Я узнал эти два голоса. Женский - тоненький, приятный, девчачий - принадлежал маме Виктории. А мужской глубокий бас, соответственно, отцу. Я не стал выдавать своего присутствия за стеной в соседней камере и просто смолчал. Вероятно, есть и мой вклад в их арест. Я пытался мысленно посчитать, сколько дней назад я ездил в Зуев - родителей Виктории задержали сразу после моего ухода или через время. Но голова отчаянно отказывалась соображать. Я прилёг на кровать на голые пружины. Резко навалилась усталость, и разум провалился в сон.
  Скрежет, раздававшийся неизвестно откуда, заставил спросонья искать источник этого звука. Я вскочил, как ужаленный. Настойчивый шум происходил с обратной стороны окна. Слетела железная сетка. Мощные лапы с когтями обхватили решётку, и в несколько рывков та была отодрана с кусками кирпичной кладки. В образовавшейся дыре замаячило безобразное лицо и мохнатое тело. Это была Люся! Она нашла меня! Я бросился к ней и прижался к её телу.
  - Люсечка! Ты тут! Прости, пожалуйста, меня за всё! - на глаза навернулись слёзы. - За все эти годы заточения! Прости, пожалуйста! Я пытался вернуть тебя...
   Я пытался вернуть тебя. Но когда попытки исчерпались, эта цель стала частью повседневной жизни. Твоё спасение обернулось заточением. Годами ты жила как домашнее животное на привязи. И я не спрашивал тебя.
  Её тяжёлая рука просунулась через разлом в стене и грубо обняла мою спину. Было больно и приятно одновременно. Она стискивала мой бок, оставляя ссадины. Тёрлась страшным лицом о мою голову. Затем заёрзала, пытаясь ухватить меня второй рукой. Я понял её замысел. Мы улетим отсюда вместе. Но пролом слишком мал, чтобы я мог протиснуться наружу. Я принялся расшатывать кирпичи и вынимать их. Люся поняла и стала отламывать куски кладки. Она рычала и шипела, кидая обломки вниз. И ведро ледяной воды вывело меня из забытия. Я очнулся на железной кровати под недовольное бормотание матери Виктории.
  - Вставай! Руки за спину! - произнёс вахтёр в сопровождении конвоя у входа в камеру.
  Я пытался сбросить с себя туман сна. Сердце колотилось. Я сел на кровати и огляделся. Подошёл к окну в поисках Люси. Удар электродубинкой по спине подкосил ноги.
  - Глухой, что ли? - прогавкал вахтёр над душой.
  Рык вырвался из глубины моего нутра. Неожиданно появились силы. Я вскочил и накинулся на вахтёра. Схватил его обеими руками за воротник и швырнул об стену. Тот от неожиданности не успел среагировать и повалился на пол. Я сорвался и, разбежавшись через всю камеру, врезался в группу сопровождения у дверей камеры, пытаясь пробиться в коридор. Но конвой был готов к подобному. Сгруппировавшись, бойцы дали отпор, оттолкнув меня обратно в камеру. Я заорал и предпринял новую попытку прорваться, но поймал удар дубинкой в поясницу и по ногам, упал на пол и только закрывался руками от новых ударов. Вахтёр бил наотмашь, приговаривая матом. Затем добавил ногой под рёбра, плюнул и вышел, хлопнув дверью.
  Сил подняться уже не было. Я лежал лицом в пятне крови и дышал с хрипотой. Через короткое время раздался звук открываемого замка. Это не могло принести ничего хорошего. Краткий топот ног нескольких человек. Сильные руки взяли меня за руки-ноги, стремительно подняли над полом и кинули на койку. Крепкая хватка держала запястья и лодыжки. Возникло затишье. В груди булькала кровь. Я заскулил чуть еле слышно. Мягкие шажочки проследовали из коридора в камеру.
  - Где наш буйный, - пропел приятный мужской голос. - Вы этак не попадёте на оформление.
  Шаги замерли у койки. После некоторой возни ниже спины вонзилась игла. Пауза. Хватка ослабла. Шелест шагов стремительно удалился, и скрипнул замок камеры. Я остался один.
  Казалось, я стал засыпать, но разум всё не мог провалиться в забытье. Голова постепенно налилась тяжестью. Я не мог уснуть. Хотелось рвать и метать, но и организм был ослаблен. Я открыл сонные глаза и сел на шконке. Сразу встать не получилось. Перед глазами всё мелькало. Слишком много информации поступало в мозг. Он не справлялся. Пришлось закрыть глаза и действовать наощупь. Свесив ноги, я искал пол. Ботинки с вырванными шнурками болтались, и один упал куда-то. Нет сил искать его. Я ощутил пол и закрепил его подошвами. Подвинулся на самый край шконки, держась за пружины. Привстал и снова сел. Нужно медленнее. Мозг не выдерживает таких скачков. Постепенно поднялся и выровнялся, удерживаясь за спинку шконки. Повернулся в сторону входа в камеру и открыл глаза. Но картина была чрезвычайно обильная, много предметов разных цветов. Закружилась голова и подобралась тошнота. Срочно закрыть глаза! Развернулся, мелкими шажочками пробрался к решётке окна. Нащупал проём, открыл глаза. Ударил яркий свет. Не так мотает голову, но попытка разглядеть что-то заставила сомкнуть глаза. Я уже с трудом держался на ногах. Появилась испарина. Дыхание стало тяжёлым. Ещё немного и будет обморок. Быстрее лечь! Я добрался до шконки и повалился, как мог. Упал поперёк, но стало значительно легче. Подтянул на пружины себя всего, повернулся к стене и снова открыл глаза. Однотонный цвет бетона не вызывал головокружения. Я просто смотрел в стену, не способный уснуть. Доносились тихие всхлипывания мамы Виктории и её неразборчивое бормотание. Звонкая капель протекающей трубы отсчитывала бесконечные секунды. Сколько прошло времени в этой мучительной бессоннице. Кажется, удавалось провалиться в сон, но этот сон был поверхностный, тяжкий, тревожный. Они добились, чего хотели - теперь я безопасен. Я не способен причинить вреда.
  Скрипнула дверь, тень подобралась и замерла над душой. Тяжёлая рука шлёпнула по лицу. Очень неприятно, но мне без разницы. Голос потребовал подниматься. Рука потянула за одежду, и я, повинуясь, слез на пол и встал, держась за опору. Судя по окружающим звукам, в камере было несколько человек. Голос небрежно сказал надеть башмак. Хозяин голоса пнул потерявшийся ранее башмак в мою сторону. Я нащупал его и всунул ногу. Две крепкие руки взялись за меня по бокам под локти, чтоб я не упал. Мы пошли. В пути я периодически открывал глаза, но поступавшие изображения не обрабатывались мозгом. Я видел что-то - серые стены, стальные решётки, фигуры в форме, чёрные перила. Два лестничных пролёта вниз, большой зал. Мы оказались в помещении с главными воротами, через которые вводили заключённых, прибывших на автобусах. Я стоял с закрытыми глазами. По телу прошла испарина. Состояние предобморочное. Очень хочется спать. Прилёг бы прямо здесь, на бетоне. Раздались голоса. Один конвойный спросил издалека. Второй, что рядом со мной, ответил - На оформление. Отлучился, вернулся. Связал руки за спиной, да так туго, что верёвка впилась в запястья. Почему не наручники? Я попытался шевелить руками, повёл плечами. Конвойный ткнул дубинкой меж лопаток, скомандовав "Марш вперёд". Я повиновался. Стреляйте уже тут, лишь бы отстали. Снова этот долгий путь, тянущийся бесконечно переход. Большой зал сменился коридором, который стал тёмным, тускло освещённым свечой. Грязные стены будто в плесени, они были как живые. Что-то копошилось на поверхности. Это сами стены шевелились от проходящих фигур, стягивались и разжимались, меняя окрас, блестели от влажности. Ноги скользили на каждом шагу. Омерзительный запах тухлого пропитал всё пространство. Этот запах проник под одежду, от него никак не спастись. Наконец, мы остановились. У массивной деревянной двери было двое человек. Я их разглядывал. В кресле-каталке сидела массивная девушка, одетая в ночную рубашку. Она водила головой в нервном припадке, вывернув сжатые кулачки, прижимая к телу плюшевого пса. Один глазик у неё сильно косил в сторону. Она пыталась сконцентрировать свой взгляд на мне и издавала нечленораздельные стоны. Рядом с ней трясся молодой человек, тощий и с неухоженными волосами. Он опирался на деревянную трость и глядел себе под ноги с лицом, наполненным страданием, будто проснулся с сильным похмельем. Человек в форме, начальник конвоя, подкатил за верёвку тележку, на которой сидел безногий дед, заросший бородой и одетый в рваньё. Тележка на подшипниках остановилась посредине коридора. Дед завертел головой и взмолился дрожащим голосом - "Я не хочу". Начальник пнул тележку сапогом со словами "Заткнись, пойдёшь первым". Тележка проехала пару метров и ударилась о массивную дверь, откатившись после этого назад. Я сел на липкий пол и положил голову на колени. В нагретом воздухе витали испарения. Казалось, так и усну здесь, в этой духоте. В темноте коридора раздались шаги. Вскоре на свет вышли, звеня подкованными сапогами, трое крепких парней в форме. Один из них отодвинул ногой тележку с дедом и с большим усилием открыл деревянную дверь. Дед взмолился:
  - Ребята, я же воевал! За Сталина воевал! В Туркестане ноги отшибло мне! Я инвалид войны! Я награждён!
  Крепкий чекист сморщился, взял деда за воротник, снял с тележки и затащил в проём, не обращая внимания на его протестные вопли. Внутри, куда вела дверь, залязгала цепь. Главный конвойный подошёл к девушке и воскликнул:
  - Собачку уронила? - таким тоном, каким говорят с совсем маленькими детьми.
  Он присел подле каталки, поднял с липкого пола оброненную мягкую игрушку и вложил в цепкие пальцы девушки, проговорив с нежностью в голосе:
  - Держи, моё солнце.
  Пальчики девушки нелепо стиснули пса вниз головой поперёк туловища. Её лицо исказилось в гримасе, означавшей, видимо, улыбку. Главный поднялся на ноги, отвернулся от девушки и коротко махнул бойцам. Двое подняли девушку из каталки и, мелко затрусив, внесли в дверной проём. Начальник конвоя повернулся к дрожащему молодому человеку, взял его под локоть и ногой выбил трость. Деревянная палка пролетела пару метров и глухо упала на измазанный нечистотами бетон. Через несколько секунд двое крепких вернулись. Главный улыбнулся молодому человеку и сделал пригласительный жест в сторону деревянной двери. Тот неуверенно поднял лицо, взглянул в глаза начальнику и мелко согласно закивал. Держась за стену, он переставлял ноги, одну за другой, в указанном направлении. Двое чекистов стиснули его худые руки выше локтя и помогли войти в темноту дверного проёма. Подошла моя очередь "на оформление". Я поднялся на ноги. Крепкие парни остановились у двери, предлагая мне самому пройти. Я так и сделал. Шагнул в огромный тёмный зал, и дверь за спиной с грохотом закрылась. Вошедших ранее уже не было поблизости. Лишь разбросаны истерзанные обрывки одежды и разодранный плюшевый пёс. По стенам мерцали огоньки свечей, давая минимум света. В глубине звенели цепи и раздавался глухой шум возни. Из мрака выскочило огромное чудовище с цепью на четырёх лапах, с безобразным лицом и огромной пастью с множеством зубов, с которых капала кровь, свисали куски мяса и лоскуты ночной рубашки. Огромные чёрные глаза замерли на мне. Чудовище пригнулось, готовясь напасть, зарычало и кинулось на меня.
  
  2021
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"