НИКТО ЖЕ ВЕСИ ЧАСА...

"(Писано Эстрил Рифельях Эйнис, иначе называемой Этель Дельяр, 
менестрелем, в 1108 г. от основания Иленгора)
                               
Позвольте представиться, господа хорошие. Раз уж я ничего не могу знать о 
вас, которые, может быть, в данный момент еще и на свет не родились, то 
хоть уж вы узнайте малость обо мне. Я - Этель Дельяр, придворный 
менестрель герцога Мэйри. Мне стыдно произносить свое звание, поскольку 
оно кажется насмешкой - при более чем скромных размерах Мэйрийского 
герцогства и нищете его правителей... 

Эта должность досталась мне от отчима, который зашибся насмерть по 
пьяному делу, когда мне было восемнадцать лет. Родственников, которым 
он мог бы передать свою должность, у него не было - племянник Анри был 
напрочь лишен слуха и голоса, да и рано покинул дом, поступив в армию. 
Осталась я - падчерица, голоса и слуха не лишенная, не слишком вредная, с 
одним только недостатком. В виде бабушки, которую считали ведьмой, 
поскольку родом она с дальнего севера и кое-что смыслит в лекарственных 
травах. Впрочем, бабушка с радостью уехала из этой дыры, как только 
подписали договор о принятии меня на должность придворного менестреля: 
у бабушки своя жизнь, от которой я бесконечно далека... и хвала богам за 
это.

На тот случай, если кому-то взбредет в голову идеи перевести мои скромные 
записки на какой-то другой язык и вам они попадутся в переводе, сообщаю, 
что пишу я на мэйрийском  диалекте кервельского языка. 

В тот день я чувствовала себя неважно. Что неудивительно, ибо сутками 
раньше в полночь на небе заметили Таргелин - Звезду Безумцев, иначе 
называемую Алхэннариэ - по имени одного из наиболее странных богов 
древности, о котором не говорят никакие предания, кроме преданий народа 
Арэ, да и те вряд ли правдивы - уж больно недостоверны их предания о 
других богах. 

Таргелин изображается на знамени Арэ, это их национальный символ, как 
например, ветка яблони - символ храмдийских рифеллитов (из которых была 
моя бабушка со стороны матери), а ветка сирени - храмдийских эльмарцев 
(из которых был мой дедушка по отцовской линии). 

И есть в Арэ какой-то Орден Звезды, про который ходят всякие слухи, но не 
известно ничего достоверно. Говорят, он как-то связан с культом Алхэннера 
(Гэленхора, как звучит его имя на современном арэльском языке), который 
был запрещен триста лет назад в связи с одним очень грязным и до сих пор 
не раскрытым делом. Арэльцы от этого усиленно открещиваются. 

Впрочем, культ Гэленхора не восстановился даже тогда, когда дело 
подзабылось (вернее, когда у Кервельского Императора пропала 
возможность следить за тем, что деется в его вассальных герцогствах, одним 
из которых является и Арэ), а Орден живет и здравствует и, говорят, 
нынешняя герцогиня имеет к нему какое-то отношение. 

Впервые я испытала на себе действие Таргелина лет 20 назад, в позапрошлое 
его появление. Я-то это плохо помню - маленькая все же была - а вот 
родители рассказывали, что болела я сильно: без сознания три дня 
пролежала, бредила, металась и говорила непонятные слова. Не писала бы 
сейчас я эти строчки, если бы не бабушка Хризида. Вылечила и сказала, 
чтобы я не слишком-то придавала значения тому, что мне чудилось - 
вредный вздор это все, а детский ум - он и на вздор податлив. А главное, 
чтоб я ни слова не говорила никому из наших арэльских родственников. 
Впрочем, я все быстро забыла - и что мне чудилось, и саму болезнь. В 
детстве плохое не запоминается. 

Но над словами бабушки я долго думала, когда стала уже постарше, да и 
саму ее тоже расспрашивала, что к чему. Почему, например, с арэльцами 
про Таргелин лучше не говорить? Может, рифеллитские суеверия какие? Но 
бабушка будто и не слышала, когда я заговаривала на эту тему, хоть так-то 
была очень даже словоохотлива и на знания не скупилась. Так что многое я 
у нее переняла, почти как в самой настоящей храмдийской школе: 
старинные храмдийские песни, были и небылицы, еще она меня научила 
выращивать цветы и разбираться в травах - лечить и немного колдовать, 
чтобы лучше росли и дольше хранились срезанными. На бОльшее у меня 
способностей не хватает, и не знаю, что тут виной - примесь ли другой 
крови или склад характера: целительством и огородничеством я способна 
заниматься по необходимости, в то время как для настоящей рифеллитки это 
искусство и призвание. И лекарства я могу готовить только по лечебнику, а 
умения чувствовать травы у меня, увы и ах, нет. Говорила мне бабушка: 
"А умрешь ты, Эстрил, от опечатки в травнике..." 

Когда Таргелин появлялся в прошлый раз лет 5 назад, я чувствовала себя не 
так уж и плохо. Только что голова болела и было состояние состояние 
какой-то тоски: все домочадцы казались мелочными и противными, жизнь -  
лишенной смысла, слова - враньем от начала и до конца. 

Тогда же и с герцогиней Югеттой я впервые поссорилась по-крупному - 
а причину вам, господа хорошие, и знать незачем. Истерика у обеих 
случилась. Правда, у нее скорее притворная: есть у Югетты такая слабость, 
она считает, что истерика - это очень аристократично. Насмотрелась на 
изысканных южанок, чуть что хватающихся за нюхательные соли и носовые 
платки. И эти-то смотрятся по-идиотски, даром что у них личики беленькие 
без тени загара, ручки тоненькие что палочки - ни дать ни взять жухлые 
южные цветочки, которые у нас на севере иначе как в теплицах не растут и 
иначе как бледненькими и дохленькими не бывают. А уж Югетте с ее 
мощным бюстом и румяными толстыми щеками и вообще не к лицу 
подобные обморочно-жеманные манеры, идущие от слабости жизненных 
сил на фоне пресыщенности жизненными благами. 

На сей же раз голова у меня с утра побаливала и настроение было неважное. 
Решив ни с кем не ссориться и не нервничать, я провела утро в саду, 
окапывая и поливая белые и чайные розы нежной арэльской породы - красивые, 
но хрупкие, редко расцветавшие в более холодном и сухом кервельском 
климате. 

Днем голова у меня прошла, и я решила съездить к тете Ирене... ну, в 
смысле, баронессе Арфланской. Она - пожалуй единственный известный 
мне пример сбывшейся баллады: сестра менестреля (ну то есть моего 
отчима), вышедшая замуж за дворянина. Правда, ее покойный муж, дядя 
Робер, как я привыкла его звать, был далеко не прекрасным рыцарем из 
поэмы, ибо женился он на тете Ирене лет в пятьдесят уже почти что 
немощным, жестоко страдающим от давней простуды. Другое дело, что 
человек он был добрейшей души и тетя Ирена, кажется, искренне его 
любила - вот тут он дал бы сто очков вперед любому самому молодому 
рыцарю.

А выбрала я такое критическое время для поездки затем, чтобы присмотреть 
за ее дочерью Сибиллой, которая в прошлое появление Таргелина чуть не 
умерла от горячки. Вдруг болезнь повторится? На этот случай я и собрала 
полную сумочку трав и благовоний: ветки вербы, срезанные на закате за 
неделю до третьего весеннего полнолуния (в ту пору самое время вербу 
собирать - соки в ней тогда особо полезные), ранний подорожник и 
собранную на заре душицу, валерианов корень и мандрагору, мяту и ладан, 
сушеные розовые лепестки (живые-то подоспеют хорошо если через 
неделю), тенг-иррское камфорное масло, липовый цвет и сухую малину... и 
еще много чего, в общем, полный набор. 

Только тут, господа хорошие, никаких колдовских предметов у меня и в 
помине не было - только травы и ароматы, для здоровья полезные. Это 
жрицы Гульды пусть кормят духа болезни пеплом черной курицы и 
семенами паслена - все равно их "лечение" способно скорее уморить, чем 
поставить на ноги, даже если они всех черных кур в округе перережут. 
"Лечение волшебством - это лечение силой духа и никаких тебе черных кур 
и семян паслена," - так мне бабушка Хризида говорила. Но лечению 
волшебством я от нее выучиться не смогла. Что ж, каждому свое.

И вот, отпросилась я у герцогини Гальярды (матери герцога, Югетта - 
жена), оседлала рыжую свою кобылку Огневицу и поехала в Арфлан. Не 
одна поехала - Гийом увязался, в кольчуге и вооруженный (ох и по-
идиотски же мы смотрелись, тем более, что я его выше на голову, а 
сложения примерно того же).

Пять лье от нашего замка Льяра до Арфлана одолели быстро - лошади сытые 
(сами недоедим - лошадей накормим обязательно), погода ясная - лето уже к 
середине подбирается. В замке Арфлан нам обрадовались - Гийом в 
большой дружбе с арфланскими стражниками, они сразу повели его пиво 
пить, а меня с ахами и охами осадила женская половина замка - я не знала, 
кому и отвечать. Кончилось тем, что толстуха кухарка Анна, 
обладательница зычного голоса и авторитета старшей, заявила:

--И не надейтесь, дамзель  Этель, пока не покушаете с дороги, никуда вас не 
пущу. Тем более, что госпожи отдыхают. Вы тоже отдохните.

Буквально растолкав всех прочих служанок, она чуть ли не силком 
потащила меня на кухню, усадила за стол, налила мне огромную кринку 
молока, отрезала большую краюху хлеба, принесла блюдо полевой клубники 
и горшочек с медом.

--Кушайте-кушайте, дамзель Этель. Вишь вы какая худенькая стали - все 
в трудах да в заботах, дома поди ничего не кушаете. А у нас тут дела 
хорошо - вон девушек посылали в поля за клубникой, все по полному 
лукошку принесли, кушаем вдоволь. А скоро малина пойдет... Ох хорошо 
цветет малина в саду, много ягод народится - медового варенья 
наварим. А у вас как, девушек уже за ягодами посылали?

--Скажи, Анна, а как госпожа Сибилла? - прожевав, задаю я наиболее 
важный в данное время вопрос. - Она не хворает? А то вон, проклятая звезда 
опять появилась. Прошлый-то раз как хворала...

--И!- лицо Анны делается неузнаваемым от жалостливой гримаски. Она 
хочет еще что-то добавить, но не решается.

Меня так и подбрасывает на стуле:

--Что с ней? Ночью жар был? Так чего ты мне тут зубы заговариваешь? Веди 
меня к ней быстрее, - волнуясь, я вскакиваю с табуретки. 

--Эх, дамзель Этель, - вздыхает Анна. - Заговаривается госпожа Сибилла. 
Наяву бредит. Со вчерашнего дня, как только эта звезда-то взошла 
проклятая, ходит по дому, говорит не пойми что. Сейчас только 
угомонилась, уснула.

Я спешно отставляю снедь, так как чувствую, что есть мне уже не хочется. 
Спрашиваю:

--А госпожа Ирена как? Она же тоже болеет, когда Таргелин восходит.

--Госпожа Ирена? Жаловалась ночью, что голова очень болит, со 
вчерашнего вечера ничего не кушала и уснула только днем. Не будите ее, 
дамзель Этель.

Похоже, придется мне тут еще не на один день остаться. За тетю Ирену я 
почти не боялась - храмдийский сбор из двенадцати трав помогает от любых 
головных болей, даже от вызванных появлением Проклятой звезды. Зато 
насчет Сибиллы я боялась больше. Я знала, что когда Таргелин исчезнет с 
неба, то и у бедной Сибиллы все  пройдет, но мало ли что может случиться 
за это время? Надо бы что-то придумать. 

Пока мои пациентки не проснулись, я решаю прогуляться по замку и 
поговорить с прочими женщинами - а то чую, потом мне не до того будет. 
Оказывается, что Лоретта - молоденькая горничная, недавно взятая из 
деревни помогать старой Далии - тоже страдает от головной боли, надо 
будет и ей трав заварить. И пусть лежит в постели в комнате для служанок - 
Люсьена за нее потрудится. Лоретта, еще не обученная надлежащим 
манерам, делает глубокий, но неловкий реверанс, чуть при этом не падая: 
"Спасибо, дамзель Этель..." Хочу я ей сказать, что мне реверансы ни к чему, 
но замолкаю - мне ни к чему, а перед господами делать полагается, так пусть 
учится.

Когда тетя Ирена проснулась (это было уже ближе к вечеру), я заварила 
травы, подсластила отвар медом и добавила туда подогретого красного 
виноградного вина, привезенного еще покойным дядей Робером из Пардина. 
Получился очень приятный напиток, а то без меда, вина и некоторых трав, 
добавленных только для вкуса, пить было бы невозможно. Разделив напиток 
на две части, одну я сама понесла только что проснувшейся тете Ирене, а 
другую попросила отдать Лоретте.

Очень обрадованная моим приходом, тетя Ирена приняла из моих рук 
кружку с еще дымящимся напитком и тут же выпила до капли. Буквально 
через несколько минут ее бледное и усталое даже после сна лицо порозовело 
- я могла быть уверенной, что тетина головная боль прошла по крайней мере 
до следующего утра.

--Хочешь кушать, тетя Ирена? - спросила я, почти уверенная в ответе. - Я 
сама принесу или Люсьену попрошу, Лоретту не буду беспокоить - на нее 
тоже Звезда действует. 

--Ну, - улыбнулась тетя, - принеси, будь добра. Угоди старой тетке, - 
подмигнула лукаво. 

Тете Ирене двадцать девять лет (старше меня всего на три года, но
по кервельским меркам это возраст солидный), но выглядит она, как молодая 
девушка. Наверное, потому, что несмотря на замужество и рождение дочери, 
которое превращает любую кервельскую девушку в самовластную хозяйку - 
начальницу над мужем и всеми в доме - в душе она так и осталась ребенком. 
Вполне понятно - при старом муже, баловавшем ее, предупреждавшем все ее 
капризы (которых и было-то немного) и, в сущности, всерьез ее не 
воспринимавшем... Да и после его смерти тете так и не пришлось столкнуться 
с жизненными трудностями - земельными делами ведал сенешаль, а дом в руках 
держала Анна. Скромных доходов при более чем скромных запросах им хватало.

--Да-да, - поддержала я шутку, - совсем старая тетя стала. А по-моему, 
мужчину бы тебе - сразу помолодеешь.

Тетя покраснела и хихикнула:

--Ну тебя, бесстыдница... незамужняя девица, а болтаешь такие вещи. 
Принеси-ка мне лучше хлеба с сыром, сидра и клубники, а то есть хочу.

Спустившись на кухню за едой, я узнала от крутившейся там же Люсьены, 
что Сибилла проснулась. Послав служанку с подносом в комнату госпожи 
Ирены, я заварила для Сибиллы лекарство - сбор от головной боли и от 
нервного расстройства, разбавила подогретым вином с корицей и понесла 
ей. 

Я долго стучала у дверей, но на мой стук Сибилла не отвечала. Тогда я 
толкнула в дверь и зашла. Сибилла, казалось, не заметила меня. Во всяком 
случае, она продолжала сидеть, сгорбившись, на незастеленной кровати, 
устремив тусклый бездумный взгляд в угол. 

Я же, увидев ее, на минуту остолбенела,  насколько она за один день стала 
на себя непохожа. У нее вообще такие чудные золотые локоны, она всегда 
так тщательно за ними ухаживала - а тут они потускнели и свалялись так, 
будто она неделю не мыла голову и не расчесывалась. Такое часто бывает у 
больных людей и свидетельствует о том, что болезнь тяжелая - так меня еще 
бабушка Хризида учила. Да и лицо - всегда было такое белое, с 
очаровательным румянцем, а теперь посерело и осунулось. Пожалуй, надо 
будет еще лекарство заварить - что-нибудь бодрящее.

--Сибилла, сестренка! - тихонько окликнула я, боясь испугать.

Она дернулась и испуганно воззрилась на меня своими огромными 
зелеными глазищами, казавшимися еще больше на исхудавшем лице. Потом 
вся как-то сжалась, сгорбилась, опустила голову, обватила колени руками и 
так застыла.

--Сестренка, чего ты испугалась? - как можно ласковее спросила я, подходя 
ближе. - Я стучалась, а ты разве не слышала?

--Нет... действительно, не слышала, - прошептала она хриплым голосом, с 
трудом подбирая слова и удерживая взгляд. - Я... задумалась.

--Задумалась? О чем? - хорошо, если о чем, а не о ком...

--Не знаю, говорить ли... Никто не понял - ты не поймешь. Зачем говорить?

--Ну, не хочешь - дело твое. А я тебе виноградного вина принесла - с 
травами, с корицей. Очень вкусное. На, попробуй, - я почти насильно дала 
ей в руки кружку. Она машинально выпила. - Ну что, я права была? Вкусно?

Сибилла не отвечала. Она снова погрузилась в свою пугающе-неподвижную 
задумчивость. Но несколько минут спустя она снова заговорила - торопливо, 
хрипло, как бы сама с собой:

--Понимаешь, Этель... нет, ты не понимаешь. Ты не знаешь, каково это - 
слышать, что тебя зовут, и не понимать, кто и куда...  ведь говорят знаками, 
не словами... Разве это не знак - тени мелькают в зеркале? И звезда светила в 
окно всю ночь - яркая, белая... и очень грустная... Почему она такая? Зачем 
она светила? Где найти сил сделать первый шаг?.. Те, кто шел этим путем до 
меня, знали... А я даже не знаю, что это за путь, и есть ли он на самом деле - 
путь, а не несколько примятых былинок в нехоженой пустоши. Почему мне 
снится одно и то же - белая дорога, как луч звезды... а я не могу пройти по 
ней, она проваливается под моими ногами, словно ледяная... Хватаюсь 
пальцами за осколки льда: больно, руки в кровь... и ничего не знаю... ничего.

--Сибилла, ты что говоришь? - вскричала я. Это было не просто странно - 
это было жутко. Наша Сибби, которая в жизни не читала ничего сложнее 
"Книги хороших манер", отпечатанной в единственной в Мэйри типографии, 
принадлежащей брассанке Айрин - откуда она могла вычитать такие слова? 
Арэльские песни, в которых полно подобных вещей, поются только на 
незнакомом Сибилле арэльском языке, ни одного перевода я не слышала... 
В общем, бред.

Мне едва хватило сил высечь искру и зажечь маленькую курильницу с 
ладаном. Нетрудное, привычное действие вернуло мне самообладание, да и 
запах ладана очень успокаивает. Паузы в речи Сибиллы появлялись все 
чаще и становились все дольше. Наконец, она замолкла, спрятав лицо в 
ладонях - мне показалось, что она плачет. 

--Сибилла, есть хочешь?

Она ничего не ответила. Я тихонько выскользнула из комнаты, нашла 
Далию и попросила посидеть, последить за молодой госпожой, пока я 
отдохну, а сама вышла в сад подышать свежим воздухом. 

В саду же я встретила даму Алесту - уже немолодую жрицу Гульды, 
жившую при замке. Ну что ж, на ловца и зверь бежит - попросить бы ее 
присмотреть за госпожой Сибиллой, а то сама ведь вовек не догадается. Но 
прежде мне следовало церемонно поздороваться и выслушать длинный 
список поучений, которые она не уставала повторять во всякий мой приезд. 
Мало ли что я делаю не так - и волосы коротко стригу, и жрецов ни в грош 
не ставлю, а уж богохульных и матерных песенок спела без счета в самых 
разных местах - от кабака до герцогского замка. И не понятно еще, где 
смеялись больше!

--Ах, госпожа, - притворно вздохнула я в ответ на ее долгую тираду (ну что 
ж, сегодня я спорить с ней по этому поводу не буду). - Давно я собиралась 
принести в жертву Гульде белую голубку и помолиться, чтобы она, благая 
госпожа наша, научила меня должному почтению к богам.

Горестно покачав головой и явно мне не поверив (интересно, кто бы мне 
поверил, особенно если учесть, что такое повторяется хорошо если не 
каждый мой приезд), дама Алеста сдержанно ответила:

--Да будет так, дитя мое. Надеюсь, твое раскаяние не запоздает и не 
прогневается на тебя благая госпожа наша. 

--Да, кстати, госпожа, - остановила я ее, хотя она хотела уже скорбно, но с 
достоинством удалиться. - Молодая госпожа очень больна. Вы пытались ее 
лечить?

Алеста медленно позеленела - она знала, что будет дальше. В прошлый раз, 
когда Сибилла сильно болела, я буквально заставила жрицу сидеть всю ночь 
у постели больной вместо того, чтобы ходить по замку и пугать 
наступающей карой за непочтительность к ее богине.

--Я... принесла жертву Гульде и отслужила малый обряд, - лепечет дама 
Алеста, зная, что это меня не удовлетворит.

--Вы знаете, - говорю я твердым голосом, - что обе госпожи больны и за 
ними требуется уход и моральная поддержка. Вы также знаете, что 
служанки не могут справиться с этим - Лоретта больна, Далия слишком 
стара, а Люсьена не может находиться сразу во всех местах. Вы же ничем не 
хотите помочь.

Оторопевшая от такой дерзости Алеста не находится с ответом, я же 
продолжаю:

--Оттого вы будете этой ночью помогать мне ухаживать за госпожой 
Сибиллой - ведь вас с детства учили ухаживать за больными, это ваша 
прямая обязанность. Отлынивать вам было бы непорядочно.

С последним дама Алеста не могла спорить, поэтому она согласилась, 
правда, тоном оскорбленного достоинства:

--Я вовсе не намеревалась отлынивать от своих обязанностей. Просто мои 
обязанности перед богиней прежде всего. Сейчас, когда я их выполнила, я с 
радостным чувством выполненного долга посижу ночью у постели госпожи 
Ирены или госпожи Сибиллы. А тебе, дитя мое, не следует быть столь 
дерзкой с избранной служительницей Гульды.

Величаво, но с заметной досадой повернувшись, пожилая жрица пошла 
прочь, а я, порядком уставшая от ее ужимок, молча уселась под деревом 
разглядывать травку.

Впрочем, я скоро ушла из сада, чтобы не застать на улице восход Проклятой 
Звезды, ибо известно, что люди, находящиеся на открытом воздухе во время 
восхода Таргелина, сильнее подвергаются его вредоносному действию. А 
болеть мне было никак нельзя, ибо на моем попечении оставались 
родственницы. На всякий случай я заварила еще трав и выпила порцию 
отвара от головной боли.

Решили, что ночью за госпожой Иреной будут ухаживать по переменке 
Далия и Люсьена, а за Сибиллой - я и дама Алеста. Ей я вполне доверяла, 
ибо ухаживать за больными она умеет весьма хорошо и, положа руку на 
сердце, единственный ее недостаток состоит только в том, что она не может 
трезво посмотреть на вещи и отступить от порядка, который ей вдолбили 
еще в годы обучения. Сказали ей, что полагается прежде совершать обряд и 
говорить душеспасительные поучения, а только потом лечить - она так и 
делает. Сказали, что грешно перед богиней использовать чужеземные 
рецепты - она и шарахается как от огня от моих храмдийских травяных 
сборов. Хоть я и пыталась ее убедить, что они не опасны и не содержат 
никакого зловредного колдовства. Но... не ее вина, что ума у нее не хватает 
на большее, чем повторять чужие речи. Впрочем (хорошо, что моих 
крамольных записей жрецы и читать не станут) точно такой же умственной 
скудостью страдает и сама пресвятая госпожа наша Гульда, так что неоткуда 
ее жрицам быть умнее. 

С вечера я заняла свой пост в комнате Сибиллы. Девушка, еще 
находившаяся под воздействием моих трав, сидела молча, сгорбившись и 
подобрав под себя колени. Она лишь изредка покачивала головой как будто 
в ответ на чьи-то речи, нервным движением потирала руки и косилась на 
окно, благоразумно занавешенное плотной шторой - чтобы Таргелин не был 
виден и не светил своими зловредными лучами. К еде Сибилла так и не 
притронулась и протестовала в ответ на все мои попытки накормить ее с 
ложечки. Она выпила только травяной чай, в который я подмешала 
снотворное. Я, правда, была не уверена, что оно подействует - то, что 
годится при обычном расстройстве, иногда бесполезно при расстройстве, 
вызванном восходом Проклятой Звезды.

--Сестра, - хриплый шепот Сибиллы показался мне страшно громким и я 
вздрогнула. - Этель, а тебя никогда не звали?

--Кто? - уже знакомое липкое ощущение страха заставило поморщиться. - И 
куда?

--Если бы я знала, - горько усмехнулась Сибилла. - Это - без слов... Только 
Звезда светит... Если бы мне хватило сил на один шаг - первый шаг... Если 
бы мне сказали... Но нет - я ловлю туман руками...а он ускользает меж 
пальцев...  И ветер бьется в окно - хочет что-то сказать, но я не понимаю... 
Он говорит не словами... не чеканным литьем слова - он шелестит по 
листве... гонит видения, как опавшие листья... Я хочу спросить его... но не 
могу - с ним я тоже не умею говорить... А еще... понимаешь, сестра, мне 
отчего-то кажется, что у меня в руках должно быть что-то яркое и горячее - 
как будто маленькое солнышко. Оно светит отраженным светом звезды - 
той, которая взошла... Но и немножко другим  - теплым, радостным... Если 
бы оно не потерялось... может, его погасили? Или сожгли багровым огнем 
войны? 

Сибилла заплакала, неловко вытирая глаза ладонями и размазывая слезы по 
щекам. 

--Я ничего не помню, ничего, ничего... Знаю только, что моя дорога - в 
никуда, что я зря живу... но как мне сделать первый шаг? Самый первый...

Сибилла опять замолкла и уткнулась лицом в ладони. Я насилу справилась с 
приступом страха, сейчас даже еще более сильным, чем днем. К тому же, у 
меня скоро начали слипаться глаза и мне пришлось изо всех сил бороться с 
неприятной дремотой, которая мне принесла бы только кошмары. Так мы 
просидели половину ночи, пока меня не пришла сменить дама Алеста. Я 
возрадовалась ее приходу, как благословению богов, и, совершенно 
измученная, кое-как дотащилась до своей комнаты, дрожащими руками 
подвесила у изголовья одну из трех заблаговременно припасенных веток 
осины, отгоняющих ночные кошмары (одну Люсьена повесила в комнате 
тети Ирены, другую у Сибиллы) и свалилась в постель.

--Дамзель Этель, немедленно откройте! Дамзель Этель, да проснитесь же!

--Чтоб тебя!  - Все еще туго соображая, я открыла дверь. - Дама Алеста, 
почему вы не у Сибиллы?

--Ради всеблагой богини нашей, не сердитесь! Я уже старый человек, вышла 
по нужде... вот тут-то все и случилось, - рыдала Алеста.

--Да скажите толком, и побыстрее! - крикнула я, предчувствуя что-то очень 
недоброе и начиная спросонья злиться.

--Да вот... - давясь слезами, начала рассказывать жрица, - заснула молодая 
госпожа, я думала, ничего не случится, пока я выйду ненадолго... 
Возвращаюсь, а госпожи-то на месте и нет. Я туда-сюда, на кухню, в другие 
места, подождала - нет как нет. Побежала к вам сразу...

Сон у меня как рукой сняло, впрочем, злость у меня еще больше 
разыгралась, как и страх за Сибиллу:

--Вовек себе не прощу, что вам доверила за госпожой следить, - процедила я 
сквозь зубы. -  Она могла уйти из замка через потайной ход. Немедленно 
ступайте на дозорную башню, позовите часового! Нужно немедленно 
прочесывать окрестности!

Она жалобно захныкала:

--В башне крутая лестница, я уже старый человек, я не поднимусь...

--Ну тогда идите в казарму, разбудите других стражников!

--Ночью идти к мужчинам... это же неприлично!..

Я взбесилась окончательно:

--А рисковать жизнью госпожи Сибиллы - прилично? Ну-ка, бегите без 
разговоров, мне еще одеться надо! 

Испуганная Алеста скрылась, я наконец смогла натянуть на себя свой 
видавший виды зеленый камзол и поспешила на дозорную башню звать 
часового. Заснувший на часах и едва разбуженный мной бедолага Эсташ с 
трудом понял, чего от него хотят. Все еще зевая, он клялся и божился, что 
мимо него птичка не пролетала, змейка не проползала, пусть у него 
отсохнет... эээ... "простите, дамзель Этель... я хотел сказать - рука", 
если он соврал.

--Ну теперь я буду настороже, клянусь рогами Эратана, которые наставила 
ему Гульда с Иаллом... опять же, простите, дамзель Этель, за красивое 
словечко, - лукаво и без тени смущения ухмыльнулся Эсташ, видимо, до сих 
пор считая все случившееся бабьими страхами.

Выругавшись про себя длинной заковыристой фразой, причудливо 
сочетающей в себе "трупных червей", "задницу Гульды", "утопленников" и 
прочие приятные вещи, я сломя голову понеслась в казарму, не особенно 
веря, что дама Алеста сумеет хорошо объяснить стражникам, что случилось.
 
У дверей казармы я застала картину, которая в другое время меня бы весьма 
позабавила: Алеста деликатно, одним пальчиком чуть скребется в дверь к 
стражникам, которых после выпитой вечером солидной бочки пива не 
разбудил бы и более громкий звук. Я, уже не имея сил злиться, просто 
отодвинула пожилую жрицу с дороги и, не особенно церемонясь, изо всей 
силы пнула дверь ногой. Недовольное ворчание и вялая ругань яснее ясного 
показали, что мой метод стучаться оказался гораздо успешнее.

--Клянусь ляжками Гульды, эти бабы совсем уже стыд потеряли, - проворчал 
недовольный спросонья капитан Жиль, заметив нас с Алестой. - Что 
стряслось?

--Госпожа Сибилла убежала, - пояснила я как можно ровнее. - Ее не нашли в 
замке, возможно, она ушла через потайной ход. Она болеет... не в себе - в 
ров может упасть, река обрывистая, в лесу волки. Нужно немедленно ее 
искать, возможно, прочесать всю округу. Госпожа Ирена больна, ее 
беспокоить нельзя, поэтому чем быстрее и бесшумнее вы отправитесь на 
поиски, тем лучше. Понятно объяснила?

Такая длинная тирада, высказанная таким спокойным тоном в таких 
условиях, была для меня верхом самообладания. Обращаясь к притихшей 
Алесте, я не особенно вежливо добавила:

--И чтоб ни слова женщинам, а то эти болтушки живо растрезвонят по замку 
и напугают госпожу Ирену. И вообще лучше вам пойти в комнату госпожи: 
когда она вернется, дадите ей лекарство, которое стоит на столе слева, в 
синем стеклянном пузырьке, он там один такой. И не вздумайте опять жечь 
черную курицу и семена паслена - кур в замке и без того мало, да и пользы 
никакой.

Алеста, слабо кивнув, скрылась. Стражники, недовольные моим 
вмешательством и, подобно Эсташу, недооценивавшие серьезность 
ситуации, но не решившиеся ослушаться, не слишком любезно спровадили 
меня:

--Подите, дамзель Этель. Дальше без вас справимся как-нибудь, не женское 
дело в казарме торчать.

Ничуть не обидевшись, я потащилась в свою комнату. Пережитое волнение 
лишило меня последних сил, и без того подточенных головной болью и 
недосыпанием. Кое-как дойдя до кровати, я тут же заснула.

Проснулась я только утром, солнце уже светило вовсю. Первым делом я 
побежала к Алесте - не вернулась ли госпожа Сибилла. 

--Госпожа Сибилла не вернулась, - отрапортовала мне уже пришедшая в 
разум дама Алеста, - я никому ничего не говорила, стражники прочесывают 
округу. Наверное, надо будет все же рассказать госпоже Ирене.

--Не сейчас, ближе к вечеру, - остановила я уже готовую бежать 
докладывать жрицу. Страх и чувство вины не оставляли меня ни на минуту, 
но я изо всех сил бодрилась.

--Ах, и еще... - замялась Алеста. - Забыла сказать... Я нашла на столике 
кусочек пергамента... Видимо, госпожа Сибилла писала... я не стала читать... 
возьмите.

Тьфу на нее, на эту Алесту! Растяпа несчастная... Я грубо выхватила у нее из 
рук пергамент.

"Сестра моя Этель!

Не суди меня строго и не плачь обо мне, не пытайся меня искать - пусть 
все будет так, как будет. Я ухожу и, возможно, навсегда. Я знаю только 
одно место на земле, где ждет меня мое истинное назначение и чужая 
память, ставшая мне больше, чем родной. Я знаю только одного человека, 
который расскажет мне все о моем солнышке и о багровом огне, 
спалившем его, о золотисто-зеленой тени деревьев, умерших, когда и наши 
прабабки не успели родиться, и о пронзительном серебре Звезды на черном 
бархате неба - Звезды, которая будет светить и тогда, когда наши 
правнуки умрут. Но я не скажу тебе, куда и к кому иду - чтобы не вздумала 
меня разыскивать и возвращать обратно. В этом я не верю даже тебе.

Но если я не дойду, обрежусь о кромку льда на белой дороге, то дай 
напоследок рассказать тебе все, что я смогла узнать и понять - ведь тебе 
никто не расскажет правды. А если расскажут - то им ты все равно не 
поверишь. Может, поверишь мне? 

...Их было семь - странных детей с печальными глазами, учеников Звездного 
бога. Четыре девушки и трое юношей. Кажется, они так и родились с 
бременем печали на плечах, хотя и печалиться им тогда было не о чем... а 
может, они просто были зорче всех и предвидели то, что скрывала от 
остальных дымка неведения... Ведь остальные не знали ни о том, что у 
Звездного бога есть враги, ни о том, что он бессилен против них...

...Если тебе скажут, что пресветлые боги сражались с ордами проклятых 
демонов ночи и победили их в честном бою - не верь. Не было проклятых 
демонов ночи, не было воинов в белых доспехах! Были лишь печальные, 
недоумевающие глаза Звездного бога (не спрашивай его имени, я не знаю!), 
всю жизнь свою умевшего лишь творить прекрасное и никогда не 
сражавшегося, брошенного трусливыми союзниками - и безумная ненависть 
или холодное презрение в глазах его врагов... Ах, да - еще смущенные лица 
Эратана и Гульды, не привыкших воевать с невинными и проклинавших ту 
бойню... Бойню, которую люди величаво нарекли Войной Двенадцати - белое 
войско против полчищ демонов ночи...  Ну что ж, людям тяжело верить, 
что их боги сражались в неправой войне, хоть и были там наименее 
неправыми...

...Забыла написать - перед битвой Звездный бог создал Звезду - последнюю и 
самую прекрасную, живую и обладающую душой... Ту, что вы зовете 
Таргелином. Говорят, свою душу вложил в нее Звездный бог, чтобы 
сохранить хоть частичку древней мудрости и красоты в мире, где, может 
быть, ни того и ни другого уже не останется...

...Звездного бога изгнали, его народ перебили... а те семеро провидцев - 
остались... Я вижу это: пустыня, ночь... лучи Звезды падают на песок, 
образуя какой-то узор. И - семеро держатся за руки. Семь разноцветных 
лучей скрещиваются и сливаются: золотисто-зеленая тень и сине-
серебряный звездный отсвет, алый огонь и таинственные переливы цвета 
морской волны, белый лунный отблеск, лиловое с черным и теплый, золотой 
свет моего солнышка... 

...Они жили, вершили свой тихий, каждодневный подвиг... Они умерли, но их 
место заняли ученики - и приняли в наследство те же семь лучей... 
Менялись поколения, но Семеро, идущих под Звездой - были. Они уберегли 
мир - и он не потонул в грязи и серости, ибо семь лучей светили своим 
разноцветием...

...Я не расслышала имени предателя - но он был, осквернивший свой алый 
луч злобой и жаждой мести... кровавым стал этот луч, огненно-кровавым, 
и в его пламени сгорели лиловый свет Предвидения и серебряно-сапфировый 
звездный отсвет памяти...

...Но Звезда не погасла, а засияла ярче и вновь зажгла семь лучей, хотя и не 
смогла вернуть алому незапятнанную чистоту прежних дней... И это не 
важно - главное, Звезда светит и зовет, и луч ее - белая ледяная дорога, 
ведущая к небесам. Меня она тоже позвала. Она - и еще мое янтарное 
солнышко...

Я иду! Прощай, сестренка..."

Так это же предание о Гэленхоре! Арэльское, конечно, чтоб его. Убью того, 
кто рассказал его Сибилле. Нет, меня заносит. Некому было ей это 
рассказать, кроме меня - а я не рассказывала. Ибо знаю - арэльская 
поэтическая экзальтация губительна для любого, кроме самих арэльцев, 
впитывающих ее прямо-таки с молоком матери.

А если... Конечно же! Звезда сама навеяла ей это видение. Ясно, как день, 
что идет она в Арэ - где бы еще говорили про Гэленхора и кому бы еще я 
так не доверяла! И почти наверняка отыщет этот самый Орден Звезды, 
упорно именующий себя литературным кружком. (Интересно было бы 
выяснить его состав). А "один человек" - его магистр, так, что ли? И неужто 
они хотят вернуть прошлое - Алхэннера и благословенные дни Кэрин-
Иллайе? Вот сумасшедшие! А говорят - "литературный кружок". Вот 
почему бабушка не хотела, чтобы я рассказывала кому бы то ни было в Арэ 
о своих видениях - она предостерегала меня от Ордена Звезды и уцелевших 
осколков культа Алхэннера, стараясь при этом не пробудить подросткового 
любопытства. Эх, если бы дозволили боги нам снова встретиться - я бы 
расспросила, что к чему. 

А вообще, это страшно: оживала колдовская древность, которую так 
неосмотрительно считали давно ушедшей и забытой. Как приятно 
рассказывать легенды, сидя в общем зале Льяра или Арфлана и зная, что 
говоришь о делах дней давно минувших или о несуществующих вещах - и 
как неуютно, когда это вторгается в твою реальную жизнь, которую ты 
надеялся прожить как все, спокойно, без потрясений и неожиданностей.

Когда дама Алеста довольно бестактно попросила у меня записку, чтобы 
прочесть, я махнула рукой, дескать, читайте... и ну вас к Харрану.

Надо было видеть, какое впечатление произвело на нее это письмо.

--Ой-ой-ой, - запричитала Алеста, - наша голубка умрет во лжи и 
богохульстве... Как те арэльцы, которых ради спасения душ их поражал 
огнем и мечом святой Фульк... (1) Ой-ой, и душу голубушки нашей не возьмет 
к себе благая Гульда, а проклятая Морье будет мучить в шеоле... 

--Рифеллина смерть! Вечно бы вам кого-нибудь хоронить, - процедила я 
сквозь зубы. - А трупоеда Фулька и его поход на Арэ никто не считает 
"святыми" уже лет сто. Давайте лучше подумаем, что сказать соседям, куда 
девалась Сибилла. А то ведь начнут болтать языками, чего только не 
придумают: что у Ирены Арфланской дочь сумасшедшая, или что она с 
любовником сбежала, или что ребенка нагуляла, а мать ее из дому за это 
выгнала... Это ж бабы-дуры безмозглые, им обоврать ближнего своего 
ничего не стоит.

Дама Алеста горестно покачала головой и ничего не ответила. Впрочем, я 
догадывалась, что не добьюсь от нее ничего толкового.

Вечером все рассказали тете Ирене, но записку не показали. Потрясенная, 
тетя Ирена почувствовала себя плохо, к ночи ее состояние ухудшилось, я 
нашла признаки горячки и три ночи просидела у ее постели. Алеста, 
чувствуя свою вину, не выходила из часовни, творя обряды и давая 
невыполнимые обеты, чтобы только госпожа Сибилла нашлась, а госпожа 
Ирена поправилась. На третье утро тете Ирене полегчало, но я ухаживала за 
ней еще три недели, пока она окончательно не выздоровела. Признаюсь вам, 
господа хорошие - мне очень тяжело ухаживать за больными: от неприятных 
запахов, неизбежных для лежачего больного, мне становится дурно; я 
панически боюсь всякой заразы; постоянно опасаюсь перепутать дозировку 
ингредиентов в приготовляемых лекарствах, ибо лишена знаменитого 
рифеллитского "чутья" ("А умрешь ты, Эстрил, от опечатки в лечебнике...") 
Так что не буду изображать из себя прирожденную сестру милосердия и 
признаюсь сразу - получалось у меня плохо. Тете Ирене памятник надо 
ставить за терпение, что она ни разу даже меня не упрекнула!

Постепенно жизнь вошла в привычную колею. О Сибилле не было ни слуху, 
ни духу, только мы с тетей Иреной на что-то надеялись и оттого не давали 
даме Алесте служить заупокойную службу. 

Соседям сказали, что Сибиллу отправили погостить в Силье, к тетке - 
настоятельнице большого храма Гульды. Без пересудов не обошлось, но они 
быстро утихли.

Я, чтобы не оставлять тетю одну, с разрешения герцогини Гальярды 
переселилась в Арфлан. Герцогиня Югетта поворчала немного, но 
вынуждена была умолкнуть, ибо приличие моего поступка было 
несомненным. Да и ей было облегчением, что я переселялась подальше от ее 
мужа, герцога Альсанда, которого она безо всякого основания ревновала ко 
мне. 

Впрочем, я часто ездила в Льяр - так же часто, как раньше ездила в Арфлан. 
Немудрено, ибо помимо менестрельской должности в Льяре у меня 
оставался огород с травами и цветник. Вот только чайные розы у меня все-
таки не распустились - так бутоны и опали.

А через пять месяцев получили письмо. Вернее, два. Одно - от Сибиллы, 
адресованное матери, другое - от Илтенайра, герцога Арэльского, 
персонально ко мне. Гонец, привезший эти письма из Арэ, передал нам 
около десяти арэльских ливров, сказав, что это подарок Сибиллы.

Сибилла писала:

"Матушка!

Прости меня, что я так неожиданно ушла. Мне стыдно, что я огорчила 
тебя, но я не жалею о содеянном. Я просто не могла иначе, пойми. Иногда в 
безумии на нас нисходит озарение, способное решить нашу судьбу раз и 
навсегда. Моя судьба решена, и я счастлива.

...Я ушла в ту ночь из дому - больная, полубезумная. Мне было плохо, я не 
видела, куда иду - но шла, потому что не хотела, чтобы меня вернули домой 
и заперли. Я прошла в ту ночь около десяти лье, но не по дороге, а по 
лесным тропинкам. Я не знала, куда иду - но шла, ибо вернуться для меня 
было смерти подобно. Я ничего не ела, хоть и взяла с собой хлеба.

Лишь через три дня я вышла к дороге. Мои силы были на исходе, зато я 
теперь точно знала, куда идти: в Арэ, упасть в ноги мудрой герцогине 
Илтхэ, она подскажет...

...Я потеряла сознание прямо на дороге. Меня привели в чувство и взяли с 
собой брассанские торговцы, тоже направлявшиеся в Арэ - господин 
Джеркьелд, его компаньонка госпожа Тайрин, и несколько служащих их 
компании. Они оказались добрыми людьми - кормили меня, дали место в 
повозке и все время спрашивали, удобно ли мне. Я даже испугалась, 
припомнив твои уроки, что незнакомцам доверять опасно. 

Впрочем, я скоро все поняла. Как оказалось, госпожа Тайрин хотела взять 
меня к себе в дочки, потому что ей не разрешили иметь детей. Я 
переспросила, и мне объяснили, что это брассанский обычай. Госпожа 
Тайрин жрица, хоть и не живет в храме. Она обязана слушаться старших 
жриц и если хочет иметь детей, то обязательно должна спросить 
разрешения в их главном храме. Госпоже Тайрин не разрешили, и она искала 
девушку моего возраста, чтобы удочерить. Впрочем, когда я сказала, что 
это невозможно, она не рассердилась, только посоветовала мне помнить, 
что я в любой момент могу обратиться к ней, если передумаю.

А потом мы приехали в Арэ. Это чудесный город - весь из белого мрамора и 
такой чистый, а сколько садов! И каждый дом - дворец! Мои спутники 
тоже направлялись во дворец герцогини Илтхэ - показать свои товары: 
брассанскую серебряную посуду и диковинные часы. 

Нас принял герцог Илтенайр, но принял не в большом зале, а в... "малой 
гостиной". Он так любезно говорил с нами, купил большие настенные часы, 
умеющие играть музыку, и маленькие на цепочке, чтобы всегда носить с 
собой.

Когда я сказала, что хотела бы служить герцогине Илтхэ и учиться у нее, 
он сделался очень серьезным и сказал, что обязательно поговорит со мной 
позже.

Он совсем не гордый. А красивый - как с картинки. И одежда... Алый 
атласный камзол с золотым шитьем, на поясе - кинжал с золоченой 
рукояткой, на голове - золотой обруч с большим бриллиантом вместо 
парадной герцогской короны... И представляешь - широкий стальной 
браслет на правой руке, а в браслете - огромный рубин, да такой яркий! У 
них в Арэ иногда носят стальные украшения. Они очень тонко 
обрабатывают сталь и серебро. Иногда их вкус более чем странен. Вот 
помнишь, мама, ты недавно подарила Этель довольно невзрачную 
безделушку - черненое серебряное ожерелье с большим синим не то 
стеклом, не то камнем? В Арэ ее нашли бы очень... дай вспомню слово... да, 
"элегантной".

Когда купцы попрощались и ушли, я осталась во дворце с герцогом 
Илтенайром, который попросил меня называть его сокращенно - Нар. Я 
совсем его не боялась. Я рассказала ему про себя, про свой дом, про тебя и 
про Этель, про свою дорогу в Арэ. Я рассказала, что Звезда позвала меня в 
дорогу, и что я поняла, что должна идти сюда, пусть он не смеется надо 
мной.

--Правду ли вы сказали, дитя мое? - переспросил он. - Если вы говорите 
правду, то вы пройдете испытание, которому мы вас подвергнем, и 
станете нам как родная, а если лжете, то провалитесь и вас с позором 
отправят домой. 

--Я правду говорю, клянусь! Скорее начинайте испытание!

--Это будет вечером, а пока вам покажут дворец... и дадут новое платье, 
потому что ваше грязное и поношенное.

Меня отвели в роскошную баню, помогли помыться и принесли одежду. Мне 
показалось стыдно ходить в коротких штанишках, но мне сказали (здесь 
все умеют говорить по-нашему, хотя между собой стрекочут на своем 
диковинном языке) - так вот, мне сказали, что платье здесь надевают 
только в торжественных случаях. (Но и платья здесь такие, что я сначала 
стеснялась надевать, хотя мне дали их целый сундук - очень узкие и с 
большим вырезом. Дама Алеста бы в обморок упала, если бы увидела!) 

А потом мне показали дворец. Везде ковры, на стенах гобелены, везде 
мягкие кресла, сиденья, диванчики... и куча бархатных подушек! Черное 
дерево, серебро, золото, хрусталь... и в каждой комнате брассанские часы с 
музыкой. А в саду - всякие-всякие деревья, травы, цветы, пряности... Мне 
понравился один цветок, он называется "орхидея"... ты бы видела, какой 
красивый! И представляешь, там яблоки круглый год! И еще там растут 
очень кислые плоды, которые называются "лимонами", они невкусные, но 
если их варить в сиропе, то получаются "цукаты". А еще там заваривают 
одну травку, она называется "чай".

Знаешь, я не боялась испытания, которое мне хотели устроить герцог Нар 
и герцогиня Илтхэ. Я знала, что все будет хорошо. Но и ты, мама, не 
волнуйся - ничего особенного не было. Просто вечером меня привели к 
герцогине. Она уже старая, намного старше тебя, и больная. Мне ее 
жалко, она так добра со мной и очень страдает, потому что у нее больное 
сердце.

В ее роскошной комнате было, помимо их с герцогом, еще пять человек - две 
девушки возраста Этель, одна пожилая дама, и двое мужчин лет 
тридцати. Они стали задавать мне разные вопросы, чтобы проверить, как 
они сказали, мой ум, мои способности и мое благонравие. Потом они 
посовещались и сказали, что я принята и приступлю к службе и занятиям 
со следующего дня.

Я перезнакомилась с другими фрейлинами и ученицами герцогини. Видишь 
ли, очень многие дворяне и богатые купцы посылают сюда дочерей, чтобы 
те получили образование и потом сделали хорошую партию. Герцогиня и ее 
помощники - те пять человек, которых я видела в первый вечер, учат нас 
разным наукам и искусствам, а тем, кто беден, еще и платят. Мы же 
причесываем герцогиню, развлекаем ее беседой, играем для нее на 
музыкальных инструментах и везде сопровождаем. Обычно девушки 
оставляют службу через три года, но мне сказали, что я могу остаться 
здесь хоть на десять лет. Наверное, это потому, что они верят в Звезду, 
благодаря которой я сюда и пришла. 

На этом заканчиваю письмо. Иллаэр передаст его и еще десять арэльских 
ливров. Для меня это не очень большая сумма, а дома, как сказал мне  
Джеркьелд (я еще раз его видела), эти монеты ценятся очень дорого.

Целую тебя,
    Сибилла.

Да, матушка, обязательно передай привет Этель. И дай ей почитать это 
письмо!"

Прочитав письмо, тетя вопросительно взглянула на меня:

--Этель, я чего-то не понимаю, или это действительно чудо? Как Сибилла 
могла догадаться, что ее примет герцогиня Илтхэ? И причем тут Звезда?

--Ну... - я замялась, так как мне не хотелось говорить про легенду о Звезде. 
Нечего посвящать тетю Ирену в такие темные дела, только пугать. - 
Наверное, дело в том, что Сибилла ушла из дому как раз когда взошла 
Звезда и это показалось ей знаком судьбы. Девушки верят в такие 
вещи. А мысль попытать счастья у Илтхэ ей могли подать брассанцы, но 
потом Сибилла могла вообразить, что это она придумала. А то, что Илтхэ 
приняла ее, неудивительно - она любит окружать себя юными девчушками, 
которые ею восхищаются и слушаются беспрекословно. Но я не слышала, 
чтобы она обращала любовь к ней ее фрейлин во зло.

А сама вздохнула про себя с облегчением и поблагодарила Рифеллу, за 
то,что Сибилла, очевидно, совсем пришла в себя и стала прежней наивной 
девочкой, восторженной и непосредственной. Правда, мне немного не 
нравилось, что Сибилла окажется вовлеченной во всю эту темную 
арэльскую мистику. Но не думаю, что это уж слишком опасно - питья крови 
кервельских младенцев за ними замечено не было, хвала Рифелле. В Арэ 
мне многое кажется подозрительным, но уж девчушки при Илтхэ живут 
хорошо. 

Эх, про кого бы я ни за что не подумала, что он каким-то боком относится к 
Ордену Звезды, так это про Илтенайра. Насчет Илтхэ-то я и не сомневалась 
почти, но Илтенайр, в поэзии любящий только длинные баллады о битвах, в 
музыке - военные марши, а уж в мистике и вообще ничего не 
понимающий... представить его в роли члена Ордена - это даже не смешно. 
Это диагноз. Поставленный его супруге Илтхэ и всем членам Ордена. Уже 
судя по одному этому факту воспринимать Орден всерьез нельзя.

--А может... Этель, ты не боишься, что они там занимаются какими-нибудь 
предосудительными вещами? - опасливо спросила тетя Ирена. - Все же это 
Арэ... Да и репутация у герцогини Илтхэ...

--Ложь, тетя, - отрезала я. - Мой дедушка из Арэ, не забывайте, и я сама там 
жила до восьми лет. И потом еще не раз бывала на Цветочных 
Празднествах (2), многих там знаю. Герцогиня действительно чудачка и с ней 
иногда бывает тяжело говорить, но она не делает ничего дурного. А ее 
фрейлины - милейшие создания, веселые и утонченные... и очень быстро 
находят хороших мужей или галантных любовников.

--Этель... - осуждающе протянула тетя. - Про арэльские нравы я кое-что 
слышала, но тебе не след говорить такие речи. 

--Эх, тетя. Говорят, менестрели - самый циничный народ, - рассмеявшись, 
ответила я строчкой из старинной страдательной песенки про белошвейку и 
соблазнившего ее арэльского менестреля.

Ирена поморщилась, но потом не утерпела и хихикнула - уж больно не 
похожа я на героя вышеупомянутой песенки.

Письмо же от герцога Илтенайра было кратким и невежливым. Что с него 
взять - никогда никого не уважал, кроме своей жены-герцогини, но и это не 
искреннее послушание, а страх перед ней как перед носительницей власти, 
потому что только от ее доброй воли зависит, будет ли ее инхэ орэмельдо 
влиять на государственную политику, останется ли милой живой игрушкой, 
или скоро наскучит своей капризной супруге и повелительнице. Второе не 
удовлетворило бы его честолюбие, а третье было бы сущей катастрофой для 
него, чужестранца и выходца из низов. 

"Досточтимейшей прекраснейшей госпоже Эстрил Рифельях Эйнис, иначе
именуемой Этель Дельяр.

Здравствуйте!

Вы кое-что знаете о Звезде и Ордене - Сибилла мне рассказывала, что 
оставила вам записку. Вы также могли догадаться, что возглавляет Орден 
герцогиня Илтхэ. Это так, и я тоже вхожу туда, и туда же была принята 
Сибилла. Но очень прошу не говорить ни с кем об этих вещах, а лучше и 
самой забыть. Не то чтобы я чего-то боюсь - ведь времена Фулька давно 
миновали - но все же это не ваше дело.

Лучи Луны сплетаются в сети,
И голос струн наполняет сердце
Вином колдовским и полынным хмелем -
Так полнятся ядом медовые соты.
Бесследно сгинет ушедший следом
За песней струнной, за светом лунным -
Бессонный спутник Владыки Ночи,
Душа, которой покой неведом.

        - Закройте окна, заприте двери!

А еще я буду рад услышать ваше выступление на Цветочных Празднествах 
следующего года. Я готов оплатить вам обратную дорогу - для нас это не 
дорого. И не забудьте взять с собой серебряное ожерелье с синим камнем, 
которое подарила вам ваша тетушка. В нем вы будете неотразимы, 
особенно в сочетании с голубым платьем, которое шьет  для вас Сибилла 
своими руками (уж позволю себе выдать ее маленький секрет).

 Илтенайр Арэльский"

Эх, ваша светлость, с каким удовольствием я исполню ваше пожелание - 
закрою все окна и запру все двери, какие только можно, главное, чтобы вы 
все не лезли в мою жизнь со своими бредовыми мечтаниями о возвращении 
Гэленхора! Но если вдруг обидите Сибиллу - клянусь, вы сто раз об этом 
пожалеете, как бы мало ни значили перед лицом великих мира сего такие
ничтожные личности, как Сибилла или я. Ведь даже мелкая колючка в башмаке
хотя бы и великого герцога способна наделать массу неприятностей.
Слово мое крепко".

"Этот своеобразный документ, оригинал которого хранится в 
архиве герцогов Арэльских, рисует самое начало событий XII-
XIII веков, получивших название Войны Духа, а именно - уход 
из дома и появление при арэльском дворе Сибиллы д'Арфлан, 
которая через три года станет женой Линнэра Арэльского, 
наследника герцогини Илтхэ. Ни автор записок (в будущем - 
придворный менестрель Арэльских герцогов, борец против 
произвола сильных мира сего, прозванная "совестью герцогства"), 
ни ее кузина еще не знают, какие события завязываются сейчас 
с их участием. Еще никто не подозревает, чем на самом деле 
является синий камешек в невзрачном черненом ожерелье Эстрил 
и какие силы стоят за спиной Илтенайра. Судьбы остальных 
неизвестны".
          Ваэлро, книготорговец и историк из Арэ (1449 г. от 
основания Иленгора).


Примечания.

(1)  Имеется в виду поход против герцогства Арэ в 801-810 гг от основания 
Иленгора. Арэ формально была в составе Кервельской империи, но 
фактически управлялась самостоятельно. Чтобы подчинить себе излишне 
независимую провинцию, король-император Кервеля ухватился за первый 
попавшийся предлог ("дело о мельнице" - весьма запутанное и до 
описываемого времени не разрешенное), чтобы обвинить арэльских дворян 
и жречество в преступлениях против неарэльского населения Империи и 
объявить военный поход. Во время этого похода особенно отличился некий 
Фульк, на счету которого было около трех сотен собственноручно убитых 
им арэльских жрецов. 

(2)  Цветочные Празднества - ежегодные состязания трубадуров в Арэ. 
История их насчитывает около тысячи лет.