Аннотация: Оптимистичная история о том, что каждый обязательно получит по заслугам за все содеянное. Или не содеянное.
Иногда мне кажется, что я уже умер и нахожусь в аду.
Дверь скрипнула, поворачиваясь на петлях. Я шагнул в темный дермантин прихожей. Пальцы автоматически нашарили выключитель. Загорелась тусклая лампочка, но тени не ушли, они только сгустились и заползли за мебель, спрятались в обуви, парочка заползла в шкаф, наполнив его мраком.
Они никогда не уйдут, даже если я попытаюсь изгнать их всеочищающим пламенем и светом, безжалостным светом, вытесняющим и выдавливающим все на своем пути. Им ведь некуда идти. Это их последнее прибежище. Так ведет себя тьма.
Я посмотрел в зеркало. Непослушная щетина торчит, рвет и пробивается через кожу. Ее не берет никакое лезвие, и я давно уже потерял надежду избавиться от волос раз и навсегда. Да и лезвия у меня нет. Они ведут свою тайную жизнь, шепчутся о чем-то в пыльной тишине моей квартиры, и им тоже некуда податься. Они не покинут меня, лишь будут расти и расти, пронзая тело под самыми замысловатыми углами. Словно трещины в моем разуме, что лишь ширятся, проглатывая самые жирные мысли, питаясь, вырастая и превращая единое сознание в набор разрозненных осколков.
Скоро.
Я скоро исчезну.
Потому что ее нет.
Я прохожу внутрь. Плед лежит на кровати, как всегда, дожидается меня. Беру его в руки, кончики пальцев скользят по ткани, как могли бы они скользить по коже. Но это не кожа, а войлок, замызганный, покрытый фекалиями мириад неведомых паразитов, живущих на его поверхности. Я все равно вдыхаю. Где-то глубоко внутри теплится надежда ощутить этот запах. Снова. В последний раз. Я хочу его ощутить. Я. Хочу. Почувствовать. Его. Я готов вырвать себе сердце, чтобы втянуть в себя с последним вдохом этот аромат... Его нет. Плед пахнет только тленом и разложением.
И где-то на самой глубине, на самом донышке, в яме, куда никогда не доходит солнечный луч, таится страх, что ничего другого никогда и не было. Плед всегда был связан лишь со смертью. Все остальное привиделось, это просто игра отражений и теней, возмущенных изгнанных теней, пытающихся связать мою душу.
На столе лежит веревка. Она стара и изгрызена. Я не смотрю на нее. Что бы не лежало впереди, это не будет выходом. Я понимаю, что уже поздно, ничего не исправить.
И я не могу смириться.
Я не хочу смиряться. Я хочу кричать, орать, пока не закончится воздух в легких, я хочу выгнать всю затхлость этим криком. Я хочу удариться головой о стену, один раз, еще, снова и снова, чтобы хрустнула кость, чтобы кровь хлынула из ссадин и залила глаза, так что ничего не будет видно. Я хочу умереть. Нет, я не хочу этого.
Один. Еще только предстоит осмыслить этот факт.
Эта душа, эта глупая, жалкая, трусливая, ничтожная, тупая душонка до сих пор не приняла очевидного. Праздник закончен. Ярмарка уехала. Ветер носит песок посреди пустых павильонов.
Ее нет.
Я хотел бы так думать.
Но я знаю, что это неправда.
Она существует, живет, она никуда не ушла. Это я ушел, потому что случилось непоправимое. Произошла ошибка. Она неисправима. И что бы ни случилось, рану уже не залечить. Мир треснул пополам, она осталась в другой половинке. Этого не изменить. Нас разделяет не обычная пропасть, о, если бы это было так, я бы перебрался через любой провал, перескочил бы через любую бездну. Я бы порвал тело в клочья, пробираясь через шипы, я спустился бы через жерло на самое дно, если бы это могло повернуть что-то.
Хоть что-то.
Но нельзя перепрыгнуть через ничто.
Крик бессилен. Воздух бессилен. Их энергия давно высосана, она кончилась, согласно законам термодинамики. Полная тепловая смерть уже наступила, двигаться дальше некуда. Неизбежность. Незыблемость. Стабильность. Прекрасный новый мир, наполненный безмолвными статуями, лишенными движения. Они здесь, чтобы мучать меня. Их неподвижность означает, что ни один не поднимет руку, чтобы оборвать это жалкое существование.
Тому, кто убьет его, отмстится всемеро.
Я иду на кухню. Пустота окружает и давит со всех сторон. Когда-нибудь она решится подкрасться, и сомкнуть тысячи своих цепких рук на моем горле. Но не сейчас. Она выжидает и мерзко хихикает по углам, потому что ей нравится, нравится, что я знаю, и что она знает, что я знаю. Это дополнительное мучение.
Я сажусь за стол, на котором ничего нет, в окружении медленно ржавеющей посуды, в которую никогда ничего не попадет. Еда на текущем этапе уже не нужна. Это вообще была только иллюзия, каприз клеточек тела, пищащих о том, как они скоро умрут. Ложь, великий обман. Поэтому в холодильнике находится только одно протухшее яйцо. Это обязательно. Что, если бы оно было целым? Неужели из него могла бы появиться новая жизнь? Здесь, в этом холодном омертвелом месте, населенном демонами моего рассудка?
Я смотрю сквозь окно. Сияющее за стеклом пламя неспособно изгнать сумрак, также как оно неспособно проникнуть внутрь моего черепа и уничтожить соорудившего себе там логово червя. И я думаю, что оно не хочет. На самом деле это даже не огонь, а нечто обратное, может быть даже его полная противоположность: тьма, притворившаяся сиянием, тьма, притворяющаяся путеводной звездой, чтобы вползти через глазницы и насытить то существо.
Ту тварь.
Дрянную мерзкую тварь, что присосалась к моим мыслям и воспоминаниям, что пьет соки из самых лучших, самых светлых дней моей жизни. Отгрызающую раз за разом еще один миг, еще одну секунду того времени, что я провел с ней. Я уже не помню ее облик, помню лишь копну светлых волос и улыбку, которая светится изнутри, заслоняя лик неестественным блеском. Я уверен, что мог бы вспомнить больше, если бы нырнул достаточно глубоко, туда, где нечем дышать и где тварь не имеет своей власти, потому что этот блеск, это последнее ускользающее воспоминание о том, чем она была и кем стала, этот блеск отпугивает ее.
Она улыбается. Чувствую ее улыбку, просачивающуюся сквозь поры и заставляющую изогнуться в кривой усмешке и щель моего рта. Червь может и это. Он может многое, ведь именно его извращенный ум создал это место.
Это танатос. Все черное, злое, отвратительное, что было во мне, теперь сгустилось и приобрело новую силу, выплескивается и рвется наружу. Я готов блевать червями. Каждую минуту, каждую секунду своего бесконечного, долгого, нудно тянущегося монотонного существования я ощущаю эту серую гнилую массу, поднимающуюся изнутри к горлу.
Потому что ее нет.
Мог бы я хоть что-то изменить? Я постоянно думаю об этом, перебираю кусочки пазла, к которым так часто прикасались, что они больше напоминают отполированные морем голыши. И их уже невозможно сложить. Пути назад нет.
Но и впереди ничего нет.
Коварный факел наконец касается горизонта. Тьма начинает расти. Наступило ее время, время бесконечной власти и мрачного торжества, темного, потаенного пира, который только начинается. Слуги расставляют блюда и зажигают свечи черного воска. Князь входит в свое царство, чтобы осмотреть челядь и сесть на трон.
Десять, одиннадцать, двенадцать. Медленно ползут стрелки часов. Этого не может быть, я знаю, что они давно умерли, как и все остальное. Нет, это ползут удлиняющиеся тени, когти которых наконец-то получили возможность прорвать ткань реальности. Теперь они выберутся наружу.
Скоро окружение тонет во мраке. Глаза слепо шарят, пытаясь найти хоть что-то, за что можно зацепить взгляд. Это рефлекс, который я до сих пор не могу подавить. Ведь дело не в этом.
Зрение бесполезно. Опираться следует на слух. И я слушаю, слушаю упругую, пружинящую тишину, отслаивающуюся легкими покрывалами со стен. Вселенная тормозится, скорость звука замедляется и очень скоро я перестаю слышать даже это. Остается то, что всегда было, но что мы никак не могли почувствовать, потому что тишина всегда забивала своей оглушительностью эту последнюю ноту.
Я слышу вздох.
-Анна.
Я всего лишь констатирую факт. Я знаю, что это она.
То, что за спиной, никак не реагирует. Я медленно начинаю поворачиваться. Там, в углу, где прежде ничего не было, танцуют призраки. Очертания едва видны.
-Анна.
Я слышу вздох.
-Я ждал тебя.
Ничего не происходит. Она просто стоит там. Можно было бы даже подумать, что это просто фантом. Но я знаю, что это она. Тот последний лучик ясно говорит, что это она, подлинная, это ее присутствие, а не еще одна причуда больного мозга.
-Я так рад тому, что ты пришла.
Ничего не говорит. Но я слышу, как она дышит. Я чувствую ее взгляд, упирающийся через покровы тени, обшаривающий меня, наблюдающий меня во всем моем текущем жалком состоянии.
-Как ты?
Она смотрит. Я слышу вздох.
-Как муж?
Ничего не происходит. Лишь где-то с грохотом падает еще одна секунда, отрезанная от вечности.
-Как твои дети?
Внезапная тугая боль скручивает меня, тело словно превращается в тугой канат агонии. Я задыхаюсь. Боль рвет изнутри, жар, стремительно нарастающий, согревающий стылые внутренности.
Я слышу разбивающуюся о пол каплю.
-Послушай, послушай, - кричу я, катаясь с боку на бок, когда жар поедает меня. Это даже не тепло, это восторг, невиданное последнее облегчение, сигарета, даваемая висельнику перед казнью. Нет, даже не так, нечто большое. Камень, закупоривший пещеру на долгие века, наконец откатился в сторону. Это первая капля собирающейся свободы. - Ведь это я, неужели ты забыла? Почему ты молчишь?
Крохотный огонек загорается в ее руках, но я знаю, что он никак не связан с происходящим. Он мне не поможет. Нет, это тьма, что соединила нас на мгновения, это ее я должен благодарить. Я буду восхвалять ее, буду целовать полы ее одеяний, я буду вылизывать землю в тех местах, по которым она несет свое покрывало, за этот подарок, за эту невиданную щедрость.
-Анна! - умоляю я, корчась от светлой боли радости. - Поговори со мной! Пожалуйста! Скажи хоть что-нибудь! Я так давно не слышал твой голос! Так давно не слышал...
-Я слышу.
Ледяной покой врывается внутрь. Со звуками ее голоса вновь воскресает все то, что так давно было похоронено и забыто. Я нахожу в себе силы встать и стоять, несмотря на то, что все внутри желает пуститься в пляс, прыгать до потолка, а может быть и выше, вопить, кричать, радоваться, праздновать, петь. Но я знаю, что она не сможет понять этих чувств, поэтому сохраняю покой.
-Я помню тебя, - говорит она. Я вздрагиваю. От каждой ноты, каждой гласной я дрожу, словно лист под проливным дождем.
-Мне жаль, что все так вышло.
-Жаль? - переспрашиваю я.
-Я не хотела того, что произошло.
-Анна! Послушай, - кричу я. - Ведь мы снова вместе! Тьма связала нас. Она соединила нас! Мы снова рядом, здесь, в тенях, мы можем...
-Я думаю о тебе.
-Нет, нет, ты не понимаешь! Я лишь хочу сказать тебе, что...
Мне вырывает позвоночник. Тело медленно опускается на стул. Рот пытается втянуть воздух. Но воздуха нет.
-Я помню. И вспоминаю каждый день. И постоянно прошу прощения, за то, что ты совершил.
Я пытаюсь крикнуть, сказать ей, объяснить, но ничего не выходит. Ведь воздуха нет.
Я слышу шаги, вижу ее приближающуюся фигуру. И понимаю, что объяснять уже поздно.
-Я молюсь за тебя.
Ее легкие, ее божественные руки касаются меня. Я чувствую поцелуй на своем лбу. Это все равно, что удар тяжелого пудового кулака, гигантской чугунной гури, проламывающей стены и отправляющей в глубокий покой без всяких воспоминаний.
Когда я прихожу в себя, пламя снова светит сквозь стекло, или делает вид, что светит. Снова пустота. Снова хаос. Снова одиночество. Никого нет.
Пошатываясь, я бреду в прихожую. Тусклая лампочка на потолке не в силах разогнать тени, спрятавшиеся по углам. Смотрю в зеркало. Щетина, но нет лезвия, чтобы ее срезать.
Затем тени нападают. Их блики и всполохи мелькают в глазах, они окружают и страшно кричат, и хватают меня. В миг они сковывают меня и оставляют без движения. И я наблюдаю, как из черноты дверного проема медленно выходят корявая фигура, отвратительное исчадие, которое я узнаю без труда. Урзиэль.
Который и есть я.
Урзиэль скрипит голосом кладбищенских петель. Эти звуки заменяют ему смех.
-Доволен ли ты подарком? - спрашивает он. Я молчу, стиснув зубы. Нет, он не добьется от меня ни звука.
Одна из теней ломает мою руку. Боли нет, но я все равно кричу.
-Ты плохой ученик, - шелестит Урзиэль. - Мог бы уже давно понять, что за все нужно платить.
Я пытаюсь плакать, но слез тоже нет.
-Ведите его, - коротко командует он. Тени волокут меня в комнату, туда, где уже лежит приготовленная веревка. Старая и изгрызенная, но это единственный выход, который у меня есть.
-Мы повторим урок, - говорит Урзиэль. - Столько раз, сколько потребуется.
-Увижу ли я ее вновь? - решаю спросить я.
Урзиэль на секунду замирает, словно ошарашенный мыслью о том, что я решился заговорить. Его многочисленные глазки бегают, когда он раздумывает над ответом.
-Да, - наконец пророняет червь. - Ваши встречи будут случаться еще некоторое время. Но за все нужно платить. И я постараюсь, чтобы ты сполна расплатился за каждую. Собой. О, ты будешь страдать. И страдание будет долгим, колодец без дна, время без движения. Пройдет тысяча вечностей, прежде чем ты увидишь ее вновь.
-Плевать. Делай, что должен.
-Ты сам все сделаешь.
Он подает мне табуретку. Я беру веревку и начинаю вязать узел.
-Сколько мы еще можем сделать, - мечтательно шипит Узриэль, - сколько удивительных вещей сотворить. Мы изменим тебя, мы научим тебя, мы вылепим из тебя новую породу, сверхчеловека. Мы невероятно преобразим тебя. Какие тайны мы сможем узнать...
-У тебя нет от меня тайн, - возражаю я, протягивая один из свободных концов веревки через петлю. - Я знаю, что ты ненавидишь меня, хотя и не понимаю за что, знаю, что будешь мучать, знаю, что заслужил это. Видишь, я смирен. Знаю, что должен платить за свою ошибку и за нее заплачу.
-Какую ошибку? - спрашивает Узриэль, его губки трясутся как бы от смеха, подобно нанизанной на кол рыбе. - Ты думаешь, что ошибся? В чем?
-Я знаю, - говорю я, затягивая узел и вставая на табурет, - что не должен был делать того, что...
-Кретин! Ты ничего не сделал!
Его бесчисленные студеные глаза приникают ко мне, входят в мою плоть, я хочу отстраниться, но не могу даже пошевелиться.
-Ты упиваешься жалостью к себе, - раздается шепот сквозь каждую клеточку моего тела, - воображаешь себя мучеником, страдальцем, получающим суровое наказание за незначительный проступок от лица сил, которые ты не способен понять. Ты жалок, ты цепляешься за эту ложь только потому, что не в силах осознать собственное ничтожество. Ты даже не шизофреник, пустое место, трусливый человечек, погруженный в собственные фантазии о том, как тебя мучат и убивают, и режут на куски. Плесень! Я ненавижу тебя. О, да, как я тебя ненавижу! Потому что ты хуже пустого места, меньше, чем ничто, оскверненная бездна! Я ненавижу тебя, потому что я и есть ты, как и это место, как все вокруг, все, что ты создал, чтобы сбежать от того факта, что ты не сделал ничего. О, если бы ты был поджаривающимся на вертеле грешником, но ты никогда им не будешь. Это слишком величественная роль для гноя. Ты не преступник и не герой, лишь мечтатель, переставший видеть реальность за своей суицидальной дремой. Я извергну тебя из уст своих.
-Ложь! Лживая тварь! - кричу я, отталкиваясь. Мир летит навстречу, но никак не заканчивается, а только переходит в бесконечность звездного сияния. Огонь пожирает шею, но уже поздно, червь подгрыз корни сада и никакие силы не смогут его оттуда изгнать. Я знаю, что он неправ, но сомнение уже поселилось внутри и останется навсегда, зло, которое нельзя изгнать ни одной веревкой. Петля стягивает шею, я хочу кричать, но не могу.
Иногда мне кажется, что я уже умер и нахожусь в аду.