|
|
||
Это возвращение к теме предыдущей статьи "Куда мы движемся? Куда движется весь мир?" через год. Существенно переработана третья, теоретическая глава. Примечание: статья написана в августе 2000 года, обновлена в июле 2001 | ||
Прогноз был построен в виде сценария, я частично применил метод, использованный Д. Ергиным и Т. Густафсоном в книге "Россия: 20 лет спустя (четыре сценария)". Новизна этого метода в том, что на основе политологического анализа строится раскрепощенный интуитивный сценарий основных событий будущего.
Так что же я увидел?
Его главные выводы:
1. Основная борьба в ближайшее тридцатилетие развернется между Китаем и США.
2. В первом десятилетии XXI века Китай будет активен на востоке и юге, во втором десятилетии - на западном направлении, а в третьем предпримет силовую попытку стать гегемоном Евразии.
3. Европа объединится в двадцатых годах, преодолев внутреннее и внешнее сопротивление.
4. Отношение к России на Западе в первом десятилетии наступающего века будет негативным и циничным, во втором и третьем - дружелюбным, но тоже циничным. Запад "разрешит" Китаю угрожать России потерей ее территориальной целостности.
5. Арабский мир со второго десятилетия станет нестабильным, так как нефть начнет неуклонно и безнадежно дешеветь. В третьем десятилетии возникнет крупное арабское государство - долгосрочный союзник Китая и враг Запада. По-видимому, это будет конфедерация нескольких арабских народов.
6. В Черной Африке в двадцатые годы XXI века возникнет крупная империя также с антизападной ориентацией.
7. В первом десятилетии Запад все еще будет пожинать плоды победы над СССР и развращаться ими. Во втором десятилетии начнется гонка вооружений, в третьем возникнет крупный военный конфликт между западным и китайским блоками. Китай уступит Западу, но через небольшое время он будет признан как великая держава с очень широкой сферой влияния.
8. В сферу интересов Китая к концу третьего десятилетия попадут почти вся Центральная Азия, почти весь Индокитай, а также Корея и Филиппины и какие-то части Индонезии, если та распадется.
9. Либеральная модель получит дальнейшее развитие практически везде лишь за исключением китайской зоны влияния, включающей также и большую часть арабского мира и Черной Африки.
10. В отличие от противостояния СССР и США, новое, между Китаем и США, станет соперничеством двух стратегически стабильных стран. Поэтому мотивация для решения внутренних проблем средствами внешней силовой политики здесь не будет столь сильной. Значит, угроза крупной войны будет меньше, чем при советско-американском российско-китайских отношениях сменится несколько периодов по схеме "тепло - холодно", а после 2025 Россия начнет интегрироваться в Большую Европу. В то же время российский ДВ и Сибирь останутся под усиливающимся влиянием Китая.
Политологический прогноз-сценарий на сроки, превышающие тридцать лет, становится неэффективным. Поэтому от экономических и политологических подходов я обратился к историологическим. Проанализировал историю России, еще нескольких стран и народов, исходя из новых представлений о конкретных параметрах структуры исторических процессов в национальных организмах - общинах.
Структурный анализ истории стал как бы футурологией истории. Практически, я прогнозировал те или иные состояния разных наций в прошлые века, а затем искал подтверждение этих предположений в исторических фактах.
Схема и метод, опробованные на "прогнозировании истории", по ходу дела использовались в прогнозировании событий XXI- XXII веков.
В результате я пришел к новым выводам - о том, что:
1. В двадцатые годы XXI века разразится мировой экономический кризис, который станет концом глобальной либеральной экономики.
2. Объединение Европы после 2040 закончится, начнется ее разъединение. Раскол произойдет не по национальному признаку, а по суперэтническому - возникнут германская, славянская (или германо-славянская) и латино-галльская Европы. Раскол Европы явно обозначится около 2050 года.
3. Китай не удовлетворится статусом второй сверхдержавы, и уже в XXI веке устремится к созданию мировой империи, используя для этого все доступные ему средства настолько решительно, насколько это ему позволит страх перед ядерным возмездием.
4. Россия до 2030 не решит ни одной своей основной проблемы, и в 2025-2040 будет охвачена общеевропейской корпоративной революцией, которая здесь завершится неудачей. После 2060 российская экономика окажется под преимущественным контролем европейцев и китайцев и как бы отделится от социально-политического организма России.
5. В Европе, России, Китае и большей части остальной Евразии либеральные экономические модели будут отвергнуты уже в двадцатых годах XXI века. На их место придут корпоративистские. Не все и не везде корпоративистские модели будут успешны, однако в целом они утвердятся как эффективная альтернатива либерально-рыночным моделям. Либерализм в чистом виде останется только в Северной Америке, Великобритании, Австралии, Новой Зеландии и еще в нескольких небольших странах Америки и Евразии.
6. Корпорация вберет в себя не только мощь, "полагающуюся" транснациональной олигополии, но и часть силы государственной власти. Наиболее сильные корпорации станут некими почтигосударствами, регулирующими не только экономические, но и социальные отношения.
7. Во второй половине XXI века совершатся две крупные научно-технические революции. В середине сороковых годов будет создана эффективная термоядерная энергетика, которая, если не учитывать огромные первоначальные капиталовложения, в десятки раз удешевит производство энергии. В семидесятых-девяностых годах произойдет транспортная революция, которая обеспечит трудно представимую сейчас мобильность людей. Люди получат возможность жить в Европе, работать в России, Индии или Африке, по выходным отдыхать практически в любом месте Земли.
8. Католицизм в XXI веке переживет эпоху бурного возрождения. В XXI веке необыкновенно усилится Италия, став одним из европейских гегемонов. Возрастет влияние испано-латиноамериканского блока в Европе и обеих Америках. Протестантские Церкви в основном будут вовлечены в обновленную католическую Церковь. Соборность станет верховным принципом, подчинившим себе папскую теократию.
9. Ислам в XXI веке охватит большую часть Африки и негритянского населения Америки, но будет иметь весьма скромные успехи в Европе, Китае и Индии.
10. В сферу интересов Китая к концу третьего десятилетия попадут почти вся Центральная Азия, почти весь Индокитай, а также Корея и Филиппины и какие-то части Индонезии, если та распадется.
11. В отличие от противостояния СССР и США, новое, между Китаем и США, станет соперничеством двух стратегически стабильных стран. Поэтому мотивация для решения внутренних проблем средствами внешней силовой политики здесь не будет столь сильной. Значит, угроза крупной войны будет меньше, чем при советско-американском соперничестве.
Российская политика первого десятилетия XXI века - это политика "великой дружбы" с Китаем. Но реально - "ущербной дружбы" против Запада. В 2010-2025 в российско-китайских отношениях сменится несколько периодов по схеме "тепло - холодно", а после 2025 Россия начнет интегрироваться в Большую Европу. В то же время российский ДВ и Сибирь останутся под усиливающимся влиянием Китая.
Сценарное моделирование, в последующем соединенное мной с историологией, можно применять частично в "фоновом" режиме. Те его "круги", в которых силен "сценарист", можно использовать как бы между прочим, "по ходу", оставляя оппонентам поле для конструктивной критики, в том числе и через концентрацию на "забытых" им составляющих метода.
Важно только, чтобы "сценарист" чувствовал живые импульсы от "пропущенных" им "шагов - кругов" и поверял ими свои выводы пусть случайно и несистемно, т.е. накладывая на "рассказ о будущем" фон размышлений о движущих силах, ключевых игроках, ограничителях...
Но сначала - подробней о методе сценарного моделирования и его месте в стратегическом менеджменте.
Метод нацелен на создание наиболее адекватного, богатого деталями и активного видения будущего, из которого затем будут выращиваться все остальные компоненты стратегии.
Что такое стратегическое планирование?
Это управление на основе предвидения изменений.
Какое место в стратегическом планировании занимает предвидение, т.е видение будущего?
Прислушаемся к авторитетам в этой области А. Томпсону и А. Стрикленду:
"Хорошо обоснованное стратегическое видение - обязательное условие для обеспечения эффективного стратегического лидерства. Менеджер не может работать эффективно в качестве лидера или разработчика стратегии без ясной концепции своего бизнеса - каким видом деятельности заниматься, чего не предпринимать и какую долгосрочную конкурентную позицию выбрать".
И дальше: "Стратегическое видение и миссия компании всегда крайне индивидуальны. Общие положения, применимые к любой компании, или к любой отрасли, не имеют управленческой ценности. Стратегическое видение или миссия как бы отделяют одну компанию от других и наделяют ее собственными отличительными чертами, направлением деятельности и путем развития" (А. Томпсон, А. Стрикленд).
Иначе говоря, корпоративные (а мы добавим и любые другие - национальные, отраслевые, например) "видение" и "миссия" неразделимы между собой, ведь согласно тем же авторам:
"Устанавливая миссию, менеджер определяет сферу деятельности компании, а также те услуги, которые она будет предоставлять своим клиентам. Менеджеру необходимо стратегически обдумать сферу деятельности фирмы. Все это должно сопровождаться разработкой концепции долгосрочного развития фирмы. Именно то, что видится менеджеру относительно места своей компании на рынке, и является стратегическим видением. Развивая и обнародуя миссию и стратегической видение, менеджер знакомит сотрудников со смыслом цели и убедительно объясняет направления будущего развития".
Определение "видения" и "миссии" предшествует стратегическому планированию. Это верно как для компаний и отраслей экономики, так и государств.
Стратегия, выращенная из видения, должна вовремя предупредить об опасности и необходимости "смены курса", одновременно она должна быть мечтой, т.е. мотивировать, возвышать и побуждать к действию.
Более того "видение" или, что практически то же самое, "направление движения", "курс" и является самым ценным в стратегии, ее ядром. Вдумаемся в слова Р. Уотермена, одного из самых крупных авторитетов в этой области:
"Правильный стратегический курс компании слегка напоминает порхание бабочки на залитом солнцем лугу. Он может показаться в чем-то странным, неэффективным, иррациональным. Внешне сумасбродное, рискованное поведение компаний объясняется обманчивой природой благоприятных возможностей, которые, как мне кажется, часто появляются в маске и, как правило, неожиданно. Более того, и ложный случай часто выступает в наряде удачи, соблазняя даже самых рассудительных стратегов...
Итак, на что же походят стратегии лучших компаний? Чаще всего крупные решения, принимаемые корпорациями или отделениями, бывают сюрпризом - не для их конкурентов или деловой печати, а для них самих".
И дальше: "Сколько бы времени вы не тратили на планирование, некоторые вещи вы спланировать не можете. Разрабатывайте основное направление корпорации, а не стратегию. Придерживайтесь простой, целенаправленной и даже обыденной базовой стратегии...
Эффективная стратегия должна быть простой. Непомерные усилия, вложенные в нахождение и формулирование законченной стратегии, предназначенной дать компании "непрерывный успех в конкуренции" - выражаясь языком разработчиков стратегий, - вероятно, напрасны" (Р. Уотермен).
В основе такой стратегии, по Р. Уотермену, лежат "информированность" (чем больше, тем лучше), "оппортунизм" (постоянная готовность к смене курса) и то, что он назвал "фактором Коломбо":
"Объяснение творческого процесса, высказанное Артуром Кестлером, во многом напоминает фактор Коломбо. Он рассматривает акт творчества как интуитивный прыжок, который связывает два прежде не связанных факта (или идеи), создавая из них один новый. Иногда это вопрос не столько получения новой информации, сколько умения взглянуть по-новому на уже известные факты. Основатель "Полароид" Эдвин Лэнд также подтверждает, что каждый значительный шаг в любой области "совершается таким человеком, который освободился от способа мышления, свойственного его друзьям и знакомым, - возможно, более сообразительным, более образованным, более аккуратным, но не постигшим искусства взглянуть свежим, ясным взглядом на старые-престарые знания".
И дальше: "Как и у шахматных мастеров, полагаться в нужных случаях на интуицию руководителям помогает большой запас информации и опыта. Он помогает также узнать, как открыть шлюзы интуиции, чтобы поддержать творческое поведение. Дэвид Огилви, основатель рекламной фирмы, носящей его имя, пишет:
Я сомневаюсь, чтобы хоть одна кампания из ста содержала крупную идею. Меня считают одним из наиболее плодовитых авторов рекламных идей, но за всю свою долгую карьеру я не могу насчитать и двух десятков крупных идей. Большие идеи появляются из подсознания. Это верно для искусства, науки и для рекламного дела. Однако ваше подсознание должно быть хорошо насыщенно информацией, иначе идея будет неподходящей. Напитайте информацией свой мозг, а затем отключите рациональное мышление. Этому могут способствовать продолжительная прогулка, горячая ванна, полпинты кларета. Если линия связи из вашего подсознания открыта, внутри вас вдруг выбьется масштабная идея".
Метод моделирования сценариев, раскрепощая фантазию, "тренируя интуицию", учит быть "информированным оппортунистом", своевременно и точно "открывать шлюзы интуиции", и в результате помогает создавать то, что Р. Уотермен назвал "простой стратегией".
Сценаристы "по Герману Кану" (который считается создателем этого метода) особое значение придают воображению стратега:
"Как и всегда во времена великих перемен, кажется, что события опережают нашу способность их осознать, осмыслить и подготовиться к ним. В такие времена для ясного понимания происходящего требуются две вещи: воображение и умение размышлять.
Оба эти качества лежат в основе используемого нами подхода. Это так называемое моделирование сценариев, являющееся дисциплинирующим методом прогнозирования будущего. Мы надеемся, что этот метод так же эффективен при решении проблем, которые могут возникнуть в будущем. Его цель - раскрепостить мышление, сделав его восприимчивым к новым идеям, преодолеть узость традиционных взглядов, избегая ловушек метода простой экстраполяции. Описываемый нами подход может также содействовать раннему распознаванию перемен, вырабатывая гибкость в действиях. При успешном применении этот метод делает сюрпризы истории менее неожиданными и учит действовать с оглядкой" (Д. Ергин, Т. Густафсон).
"Сценаристы" инструментализируют воображение. Проще говоря, делают его инструментом анализа и прогноза, лишая неопределенного статуса некоего "личного творческого резерва".
Те же авторы пишут о том, что "более традиционные методы планирования и прогнозирования на поверку, как правило, оказывались несостоятельными, приводя тех, кто их использовал, в глубокое смятение. Подобные методы имеют тенденцию к укреплению консенсуса и традиционного мышления, а также догм, укоренившихся в структурах власти. Люди "наверху" думают так, как принято думать, и их карьера, положение и власть зиждутся на устоявшихся убеждениях. Нет никакого "окна", через которое проникали бы новые идеи или информация, способные подвергнуть сомнению укоренившиеся понятия. Каждый, кто попробует сделать это (спросить: "А что, если?"), рискует прослыть инакомыслящим или, в лучшем случае, чудаком".
И дальше: "Традиционное прогнозирование, будь то "корпоративное планирование" в компаниях или же "информация и анализ" в правительстве, в любом случае сталкивается с трудностями при определении точек отклонения и изменений в тенденциях. Говоря словами Джеймса Шлезинджера, бывшего директора ЦРУ, министра обороны США и министра энергетики, традиционный метод прогнозирования "хорош для наблюдения за событиями, укладывающимися в привычные рамки". Не удивительно, что его большой недостаток состоит в неспособности распознать переломные моменты. Однако именно эти переломные моменты имеют наиважнейшее значение, поскольку они переносят нас в другой мир - "зазеркалье", - требующий от нас нового видения и новых решений" (Д. Ергин, Т. Густафсон).
Д.Ергин и Т.Густафсон подчеркивают, что "обдумывание "невероятного" и "праздное теоретизирование" составляют основу метода моделирования сценариев", а также, что "данный подход не направлен на решение вопроса, какой из сценариев более правдоподобен. Он скорее создает язык, на котором можно говорить о будущем, и предоставляет возможность включиться в игру. Сценарии - это поучительные истории, и сам процесс работы над ними, их осмысления так же важен, как и конечные результаты".
Одним из "секретов" американской стратегии является способность создавать адекватное "видение" и насыщенные информацией "сценарии" на пути к нему. Эти две задачи как раз и решает метод моделирования сценариев, который поверяет интуитивное видение сценарными моделями и при необходимости возвращает его "на доработку".
Пока советская номенклатурная элита упрямо двигалась к видению "мировой социалистической системы", к бескрылой "реальносоциалистической" адаптации идеи мировой революции, американцы плавно меняли курс страны с видения "общества массового потребления" товаров к видению "постиндустриального общества" услуг и затем к видению "информационного общества" эпохи Интернет.
Советское "видение" завело советское общество в тупики дотационной экономики, "интернациональной помощи" и безнадежной гонки вслед за военным превосходством. Оно не распознало ловушек 1980-90 годов: Афганскую, нефтедолларовую, многочисленные ловушки перестроечной и постперестроечной эпох, вплоть до последней - ловушки искусственно завышенного к доллару рублевого курса 1995-98 годов.
Большинство из этих "сюрпризов", а на самом деле закономерных последствий неправильной политики, можно было заранее предусмотреть. Как можно сейчас предусмотреть и ослабить угрозу поглощения растущим великим соседом Восточной Сибири и российского ДВ.
Американцы в 1980-90 годах, в отличие от своих конкурентов, не сделали ни одной крупной стратегической ошибки. Они не позволили втянуть себя ни в торговую войну с Японией, ни в заимствование чуждых им коллективистских методов японцев, ни в неэффективную борьбу с госдолгом, они продолжают держать на коротком поводке европейцев и т.д.
Помогая российским реформам, они как бы между прочим затянули удавку на шее российского ВПК. Красиво? Довольно таки. Цинично? Есть немного. Хорошо смоделировано? Безусловно.
Сценарное моделирование появилось в недрах американского военного ведомства как результат осмысления и переживания Карибского шока. Решения, которые принимались в ситуации Карибского кризиса, стали удачным сочетанием жесткости и уступчивости, результатом верных оценок и своевременной информации. В итоге Кеннеди вышел победителем сначала в психологической, а потом, как следствие, и политической битве с Хрущевым.
Шок и успех Карибской драмы породил у американцев естественное желание использовать ее опыт. Американцы, давно влюбленные в фантастику и кино, полюбили и "театр". Появились сценарные методы, вознесшие воображение над логикой. Практичность американцев оказалась сильнее их рационалистичности, и это послужило новому триумфу американского духа, призвавшего в помощь мечту и воображение, из самого идеализма своего сделавшего машину по производству идей.
Кстати, и Интернет появился в 60-х годах как реакция на угрозу. Угрозу потерять управление войсками в ситуации уничтожения централизованных командных пунктов.
В корпоративном стратегическом менеджменте этот метод получил развитие в нестабильных и политизированных отраслях, особенно в нефтедобыче.
Важно понять также, что сценарные методы не создают видение для государства и нации, которое является ядром также и частных корпоративных "видений", они скорее помогают его проявлению, осознаниванию, ведь основы видения в коллективном сознании нации.
Видением была наша мечта о коммунизме, уходящая своими логическими корнями в наследие классиков марксизма-ленинизма, а эмоциональными - в русские базовые ценности. Видением является и "американская мечта" о личном преуспеянии и общественном благе, уходящая корнями в ценности и нормы, провозглашенные американской конституцией, в этику бизнеса, киномифологию Голливуда и мироощущения покорителей Дикого Запада, джаз и рок-культуры.
Чтобы ответить на этот вопрос, следует сначала представить себе недостатки обыденного человеческого восприятия того, что называется "прошлым", "настоящим" и "будущим".
Соотношение индивидуального и общественного внимания к этим фундаментальным восприятиям явно не в пользу прошлого и будущего, тем более у представителей "стратегической сферы" в силу их особой занятости.
Но проблема не только в точке приложения нашего внимания. Более существенна проблема "искажений".
Обычно живое, понятное, актуальное прошлое это еще свежий опыт 1-2-3 летней давности. За пределами "актуального круга памяти" прошлое все больше искажается. Чтобы убедиться в искажении прошлого, посмотрите в свой дневник или рабочие записи n-летней давности. Там вы неожиданно увидите "другого человека".
Еще хуже с общественной памятью, причем речь не о намеренном "переписывании истории", речь о ненамеренной перенюансировке истории, незаметно, но кардинально меняющей ее образ.
Обычное "естественное" видение будущего - это прежде всего мираж, т.е. экстраполяция наших желаний, мечтаний, страхов и "уважений" настоящего. Такая экстраполяция бессознательна и потому человек не может противостоять ее мифам. Сознание человека как бы заключено в узких границах между в прямом смысле "завтра" и актуальным прошлым 1-2-3 летней давности. На границах стоят мутные стекла, которые чем дальше в прошлое или будущее, тем сильнее искажают видение как прошлого, так и будущего.
Человеческое и общественное сознание являются невольными пленниками Настоящего. Это и то, что Р. Уотермен назвал "защитным покровом привычки". Сознание не замечает своего плена, поскольку воспринимает свои экстраполяции в прошлое и будущее как реальности, особо не задумываясь насколько они реальны. Человек не замечает своего плена, пока судьба круто не развернет его жизнь вопреки и в опровержение устоявшемуся видению.
И все же мы можем увидеть и устранить этот мешающий реальному видению "покров привычки", если попытаемся сознательно расширить область своего актуального настоящего. Например, с помощью "дисциплинированного воображения", взятого на вооружение "сценаристами".
Метод нацелен на увеличение зоны актуального настоящего, на создание и наращивание его событийного, фактурного тела, пронизанного нервами живых впечатлений и кровеносными сосудами актуальной информации.
Способ оживления прошлого ("живая вода") - это интенсивная работа воображения. Способ его овеществления ("мертвая вода") - это интенсивная загрузка фактами, их постоянная сценарная увязка между собой.
Сначала необходимо разобраться с прошлым, "поработать историком" - превратить прошлое в Настоящее.
Первым шагом на этом пути должно стать погружение и в результате внутреннее оживление прошлого 10-20-30-40-n летней давности, т.е. того прошлого, которое еще не потеряло объективной живой связи с настоящим, из которого это настоящее выросло. Конечно легче "оживить" близкое прошлое, чем далекое, но в воображении все возможно.
Вторым шагом на этом пути является попытка "спрогнозировать", смоделировать современное нам настоящее, "пропустив" его через факты, мысли и эмоции "оживленного" прошлого. Причем на выходе должно быть нескольких сценариев-альтернатив.
Третьим шагом на этом пути станет сверка смоделированных прогнозов и наличных фактов, объяснение того, почему реализовался этот, а не другой сценарий.
Четвертым шагом является специальный анализ видений, сравнение того, что двигало или могло двигать мыслью интеллектуальной элиты несколько десятилетий назад, с тем, что реализовалось уже в наши дни. Это поможет избежать многих ошибок и искажений экстраполятивности при создании (уточнении) уже современного видения будущего.
Дальнейшими шагами будет уже собственно футурологическая работа, создание и "доводка" сценариев-прогнозов. Об этом подробно изложено в главе "Основной алгоритм сценарного метода".
Описанные выше шаги - лишь предварительный этап перед собственно футурологической работой. В процессе последующей работы будет подтверждено или опровергнуто качество предварительной работы как условие качества работы основной. А схалтурить здесь, зная ключевые и второстепенные факты нашего настоящего "будущего", легко. Кто проверит, кроме вас самих и вашей совести, "знали" вы или "спрогнозировали"?
Но если предварительная работа проведена честно, то в награду футуролог получит ключи от будущего, а конкретно освоенный метод, информированность, верное направление взгляда и оппортунизм в соединении с творческим подъемом.
Двигаясь из настоящего в будущее, важно постоянно помнить, что общение с прошлым и приобщение к будущему возможны только через погружение в интуитивную реальность, только через интенсивную работу воображения. Каркас из понятий и логических цепочек не может здесь играть решающей роли, а только - служебную.
Ведь видение - это не схема будущего, видение - это образ, картина, пейзаж. В худшем случае - мираж. Сценарий будущего точнее назвать пьесой со своими сюжетными линиями, действующими лицами, движущими силами...
Сами же формализированные сценарии, выводы, рекомендации, формулы видения, миссии, целей, т.е. все то, что остается в отчетах как некий товарный продукт, имеют вторичную ценность как средство восстановления и активизации интуитивных образов и вполне сенсорных фактов в головах "посвященных". В максимуме же (если это работа сделана очень талантливо), сценарии могут стать фактически учебным пособием, самостоятельным источником и активизатором знаний.
Живое видение неизбежно обедняется, а потом и омертвляется, если долго (4-6-8 месяцев) не получает новых фактов и мыслей. Поэтому работа над "видением" должна продолжаться без больших перерывов.
Только так видение становится национальным или корпоративным ноу-хау, одним из основных факторов конкурентоспособности. В свою очередь уточняются и формализованные составляющие видения.
- уникальна его цель, направленная на расширение актуального, живого, интуитивно схватываемого настоящего, создающая на одной из его окраин более точное "воспоминание", а на другой виртуальную реальность "предвидения";
- уникальна его психологическая и гносеологическая основа - "дисциплинированное воображение";
- уникально сознательное принятие такого отношения между формальным сценарным результатом и интуитивным образом-видением, когда первое - "ничто", а второе - "все".
Сочетание этих трех "уникальностей" превращает "сценарный метод" в потенциально очень эффективный инструмент в руках футуролога и даже историографа (в чем-то метод близок к методу французской историографии "Анналов").
Одновременно оно востребует от человека, его применяющего, довольно редкое сочетание личностных качеств: сильную интуицию, гибкую, но безукоризненную логичность, умение "вжиться" в иные времена и судьбы, но и одновременно держать эмоциональную дистанцию, чтобы оставаться исследователем, не превратившись незаметно для себя в проповедника.
- рассматривается предшествующий период, решается вопрос о том "каким образом страна, отрасль или иной объект прогнозирования "оттуда" попали "сюда", производится как бы разгон в будущее из истории ближайших десятилетий (смотрите подробнее в предыдущих главах);
- затем анализируются движущие силы развития сценариев: политические, экономические, идеологические, рассматривается современное состояние этих движущих сил и их потенциал;
- после этого можно познакомиться с игроками: прежде всего ведущими, т.е. теми, действия которых могут приводить к смене сценария;
- затем исследуются "ограничители". Например, такие, как уровень правовой культуры российского общества и его правовой нигилизм: эти "ограничители" относительны, например они ограничивают политическую инициативу либерального толка, но дают "зеленую улицу" государственникам правого и левого толка.
Параллельно обращается внимание на "предопределенные исходы", например, такие как экономические и жилищные проблемы в России 2010г., которые при любом раскладе (сценарии) будут "на выходе", т.е. в том самом прогнозируемом будущем;
- наконец, сочиняются (а на самом деле - выращиваются в собственном воображении) сценарии, причем "первая часть каждого из них - это рассказ наподобие того, что мы сможем найти в какой-нибудь книге по истории" (Д. Ергин, Т. Густафсон);
- "Вторая часть представляет собой анализ тех обстоятельств, которые создают вышеописываемую ситуацию" (Д. Ергин, Т. Густафсон);
- проанализировав весь набор сценариев (их должно быть несколько) необходимо "заглянуть за угол", т.е. ощутить себя в том самом будущем, куда привели сценарии, увидеть в нем общие для всех сценариев черты и по возможности проследить общие тенденции еще на несколько лет вперед, таким образом дополнительно проверив сделанные ранее выводы;
- очень полезно рассмотреть и "сюрпризы", которые "независимо от своего характера, дают толчок переменам. На примере "сюрпризов" можно исследовать конкретные опасности, время наступления разных событий и более конкретные вопросы. Они служат "пробным камнем" для сценариев. И, как мы увидим, они важны тем, что заставляют нас мыслить более гибко, помогая выявить и распознать пути, ведущие от одного главного сценария к другому" (Д. Ергин, Т. Густафсон).
Пройдя эти семь или восемь кругов можно заглянуть в "зеркало будущего". В упорядоченной таким образом структуре прошлого, настоящего и будущего полезно обратиться к анализу конкретных проблем сегодняшнего дня. Например, перспектив внешней политики России, иностранных инвестиций или эволюции личности и политики президента. Многие "старые проблемы" предстанут для вас в новом свете.
"Направление движения" определяется интуитивно выбором стратега-исследователя. Это то самое видение, хотя "видение", названное "направлением движения", может оставаться расплывчатым, по сути, идеологическим выбором футуролога или его заказчика.
Но, если мы стремимся не к пропагандистскому эффекту, а к глубоким знаниям, интуитивный выбор "направления" после завершения цикла "моделирования" (тех самых "семи кругов") должен быть вновь подвергнут пристрастному анализу на "идеологичность", "заданность", "субъективность". И, кстати, вторая идея "взаимосвязанности сценариев" здесь как нельзя кстати.
С освоением методов историологии вопрос о создании адекватного "направления-видения" получает дополнительное развитие, хотя казалось бы решается догматически - через отнесение к тем или иным "сезонным" характеристикам историологического цикла.
В дополнение к "либеральной" восходящей модели исторического развития, хорошо описывающей развитие материальной цивилизации и развитие политических институтов и идей, мною были использованы циклы подъема и спада "жизненной силы" национальных организмов*.(* Примечание: Это 12, 48, 192, 768, 3072-летние исторические циклы, имеющие свои характеристики, объекты, субъект и цель.)
В историологическом анализе, который в своей основе является этнополитикой, поскольку основной вопрос здесь это вопрос о власти, о власти наций и их элит, я руководствовался видением жесткой конкуренции наций за право осуществить биологическую революцию. Действительно ведь, что "планета наша для счастья мало оборудована". Это не ошибка строителя. Это замысел проектировщика.
Там, где Д. Ергин и Т. Густафсон увидели освобождение России от наследия тяжелого прошлого - я увидел новый, только обреченный на неудачу ("зимний"), цикл воплощения базовых национальных ценностей русского народа.
Это сильно развернуло общий вектор исследования, но "как ни странно" не опровергло, а уточнило и углубило наиболее важные выводы, сделанные в ходе построения "либерального сценария".
Дело в том, что историология как бы вырывает исследователя из плена настоящего. Поскольку исследователь пропитывается мыслью, что история наций циклична, т.е. за периодом силы неизбежно наступает период слабости, а за гармонией - кризис (и наоборот), причем циклы имеют конкретные параметры и привязки, он освобождается из плена экстраполяции не через постоянные усилия, постоянную борьбу с энтропией, как при "классическом" применении сценарного метода, а так же незаметно для себя, как незаметно он экстраполировал современность.
Он уже не подгоняет свои выводы под политические интересы сего дня и под естественную для любого человека мечту увидеть и ощутить близкое будущее как собственное счастливое будущее, он смотрит на будущее глазами историка-наблюдателя, вынужденного смириться с предопределенным также, как историк смиряется со свершившимся. Но эта предопределенность не является жесткой, не является фатумом личным и общим, она "резиновая", поскольку она жестко определяет не судьбу, а только силу.
Поэтому историология, которая для большинства читателей прогнозов еще долго останется в лучшем случае спорной как схема, как структура истории, обладает изначальной наличной ценностью как метод, как психологический инструмент настройки сознания исследователя на получение максимально объективного, неангажированного, неискаженного даже с самыми благими намерениями результата.
Первоначальное недоверие к историологическим выводам о структуре истории со временем будет преодолено, но опыт моделирования сценариев "в циклах" пригодится уже сейчас как скептику в отношении к историологии, так и оптимисту.
Важно и то, что сама спорность (для кого-то "безумность") идеи о структуре истории провоцирует на ее опровержение, а, поскольку этот спор без дна, то роль, провоцирующая на спор и углубление, является еще одним весьма полезным "естественным" свойством историологического взгляда.
Получается прямо по Попперу - теория чего-то стоит только в том случае, если допускает "фальсификацию", т.е. появление альтернатив-опровержений. Сколько раз "опровергали" книгу Бытия, но проходило время и ее глубинные мифы вновь всплывали под новыми теологическими, сознательно-мифологическими, символическими, психологическими, поэтическими, социологическими и иными трактовками.
Поэтому вероятность реализации основных сюжетов главного сценария здесь многократно выше, чем сюжетов из "сценариев-отщепов". Например, мировой кризис глобальной либеральной экономики в 20-х годах XXI века почти неизбежен, как и усиление зависимости азиатской части России от Китая в XXI веке вплоть до ее аннексии в XXII-м.
"Главносценарность" позволяет увеличить эмоциональную суггесию, т.е. эмоциональную насыщенность, целенаправленность, даже "агрессию", и сконцентрироваться на "видении" почти как на реальности. Тем самым "будущее" приближается к "настоящему" еще больше.
Разброс в сценариях при цикличном видении исторического развития не может быть большим. Предопределенные исходы и ограничители здесь имеют не только материальный и пережиточный характер, но и характер ценностных императивов национального духа.
Наличие главного сценария, соответствующего внутренней логике развития страны (ее основной нации), не исключает возможности существенных отклонений от "главного сценария" в силу действия субъективного фактора (роль личности в истории), влияния стран-соседей и "сюрпризов" из материального базиса (прежде всего неожиданных прорывов в науке и технике).
Поэтому от главного сценария могут быть "отщеплены" сценарии неглавные, которые однако не следует считать самостоятельными альтернативами, поскольку они являются результатом влияния факторов более низкого порядка, чем "программа национальной общины".
Влияние "роли личности", не поддающейся прогнозированию в принципе, однако не столь велико, как может показаться, оно существенно только на сравнительно коротких участках истории и зачастую уравновешивается в совокупности влияний. Например, непредсказуемость Гитлера оказалась в значительной мере "погашена" непредсказуемым Сталиным, но не им только, а коварство Сталина - не менее коварным Черчиллем, представляющим зрелую интеллектуальную мощь стоящего за его спиной истэблишмента.
Зато некоторые ожидаемые научно-технические "очевидно-невероятные" события в этом сценарии играют одну из заглавных ролей. Это предположение об энергетической (термоядерная энергетика) революции в 40-50-х годах и о транспортной революции в 70-90-х годах XXI века. Поскольку эти события - ожидаемые, они перестают быть "сюрпризами" и включаются в главный сценарий.
А если эти революции не состоятся? Если не совершатся эти, то совершатся другие научно-технические революции, которые окажут близкое по результату конечное воздействие на ход истории, неумолимо ведущей землян в Мировую Деревню.
Метод односценарности не отвергает метода многосценарности, с помощью которого анализируются действительно альтернативные сценарии. Оба метода можно использовать совместно, особенно в рабочей группе, сначала дать "обмануть" себя или кого-то из рабочей группы в том, что сценарий будет только один, увлечься, "озариться" им, а потом также "обмануться" вторым, третьим...
Многосценарность помогает создать пространство всех возможных вариантов развития ситуации, независимо от теоретических и психологических пристрастий исследователя и сделать их системную увязку. Тем самым в систему стратегического прогнозирования фактически закладывается механизм ее самооптимизации как логической системы.
Многосценарность лучше подходит для описания цивилизационных, технических, экономических, институционально-политических трендов, чаще всего спиралевидных.
Главносценарность сосредоточивает мысли и чувства исследователя на "том самом" сценарии и подводит к "озарению". Ведь психологически равноправие сценариев на самом деле существует лишь негативно, т.е. через отказ от реально существующих и двигающих мысль конкретного живого исследователя интуитивных предпочтений.
Отступление логики перед интуицией компенсируется не только "равнодушием к настоящему" и особой эмоциональной концентрацией на видении будущего, но и пристрастной проверкой "направления движения" на стыке между "хочу быть счастлив и удачлив" и "надо" циклической предопределенности. Самооптимизация здесь имеет психологические механизмы.
Главносценарность лучше описывает культурологические, этнические, социально-психологические и теологические феномены истории, чаще всего волнистые, синусоидальные.
После такого "сеанса самогипноза" и озарения "видением" можно вернуться к многосценарности. Для этого не обязательно отказываться от цикличной концепции, достаточно сдвинуть синусоиду "микро", "малых", "средних" или "больших" циклов на один-два "сезона" (и картина сразу же изменится), тем более что в группе исследователей почти наверняка будут разногласия по вопросу о точке отсчета, а первое время даже о продолжительности самих циклов.
В "худшем случае" (для хороших интуитов, умеющих "погружаться", но "всей душой" протестующих против "коллективного сознательного") в правильно организованном потоке сознания, в котором логика работает не "параллельно", а "на" воображение, сценарий станет внутренне увязанной системой кадров - озарений, обладающей внутренней интуитивной правдоподобностью (~достоверностью).
По-видимому, Д. Ергин и Т. Густафсон, говоря об особой роли воображения в построении сценариев, близко подошли к такому пониманию роли интуиции в "сочинении будущего", но затем отступили на привычные позитивистские позиции.
Я же осознанно пытаюсь представить сценарий будущего как увязанный в единое целое образ, состоящий из картинок-озарений. Ясная логика политологического, социологического и экономического анализа включает "темную интуицию" ситуативных предположений и предпочтений, и выводит их на свет как наиболее ценное содержание.
Цель этого сценария - создать "главный сценарий" мирового развития 2000-2030 годов, т.е. сценарий, обусловленный саморазвитием внутренних сил крупных национальных организмов - основных соперников на мировом геополитическом поле. Реализованный в жизни сценарий будет отличаться от этого (главного) тем больше, чем конфликтнее и противоречивее будут взаимодействовать основные страны между собой, чем агрессивнее и "субъективнее" их политика, чем турбулентнее ход мировой истории, чем большее значение будет иметь фактор неожиданности "сюрпризов" НТР.
Здесь показан "нормальный", ламинарный ход истории. В ходе этого анализа-синтеза были исключены такие "сюрпризы", как большая ядерная война, дружба с космическими пришельцами или распространение СПИДа в угрожающих для существования целых стран и регионов масштабах.
Правда, "естественные" бедствия сами по себе довольно слабо влияют на ход истории, например, Великая чума XIV века скорее стала результатом, а не причиной европейского кризиса 1250-1430 годов, несмотря на то, что явилась основной прямой причиной увеличения смертности и тяжелого демографического кризиса в XIV веке. Историографы убедительно показали, что развал во всех сферах германского и французского миров начался за много десятилетий до Чумы, которая набросилась на ослабленное общество и ослабленные организмы людей как огонь на сухостой.
Затем, в свете этих картинок-озарений 2000-2030, дан анализ российской и околороссийской действительности в 2000-2010 на основе книги Ю.Шевцова "Россия: путь на Север".
Предполагаю получить жесткие оценки с выводами о "ненаучности" примененных здесь методов, особенно историологического. Но "научность" использованных здесь методов предполагает не столько тщательную аксиоматику и построение логических цепочек, сколько вживание в образ будущего и сюжетную непротиворечивость, о чем уже говорилось раньше.
Из этого понимания научности исходит мое стремление не к "достоверности", совершенно недостижимой в футурологии (да и в историографии), а к "правдоподобности", то есть к сюжетной увязанности, интуитивной теплоте и цельности-непротиворечивости образа будущего.
И еще одна важная оговорка. Эмоционально эта работа направлена против самоуспокоенности и самодовольства, которые все больше укореняются в сознании широких слоев населения и элит западных стран. Однако не случайно слом могущества империй и падение гегемонов происходили сразу вслед за высшим взлетом их силы и власти (сразу - это значит через 20-30-40 лет, т.е. "сразу" по историческим меркам). Не лучше внешнего и резкий внутренний надрыв национального духа, его резкое окоснение или угасание, что также следовало обычно сразу вслед за головокружительным успехом.
Победы США над СССР в военной гонке и над Японией в экономической создали в американском обществе опасный феномен самоидеализации. Но пока американские и прочие паблик-рилейтеры, став жертвой собственной пропаганды, поют славу всему американскому, в том ряду и всякой дури, в тиши, в самой Америке и вне ее, разворачиваются силы, призванные стать могильщиками американского могущества.
Поэтому хочу противопоставить разросшимся пузырям "положительных" мемов острые иголки эмоциональной критики. Отсюда "несправедливая" заостренность некоторых моих оценок.
Эмоциональная оценка - это часть метода, нацеливающего на вживание в образ. Необходимо только, чтобы эмоциональная разрядка не превращалась в (и не прикрывала) ненависть к оппоненту, в отрицание самого объекта оценки, его сущностных качеств, прежде всего национальных. Критика должна быть не отвергающей, как у многих наших футурологов-идеологов, а напротив, вовлекающей в круг проблем и забот объекта этой критики.
Основная же задача такого исследования - не "просвещение элит", что было бы слишком "не по-размеру", поскольку действительно "нет пророка", да и не надо, задача - создать максимально глубокое, внутренне непротиворечивое частное (но претендующее и на общее) видение будущего по принципу "Платон мне друг, но истина дороже". Не манипулирование сознанием, а его прояснение - вот цель, достойная Ее Величества честной мысли, сделать вклад в сокровищницу которой - большая честь.
Кому это нужно в таком случае? Да нашему же брату футурологу и его очень занятому заказчику из государственных и корпоративных структур, который многое может, но должен решиться куда двигаться, на что потратить деньги, энергию и власть.
После кризиса Соединенные Штаты и Западная Европа окажутся по разные стороны невидимого, но трудно преодолимого культурного барьера. Европу неодолимо повлечет к коллективистским ценностям, а американцы будут отчаянно искать и найдут новые формы реализации ценностей индивидуализма. Но не только европейцы "разлюбят" Америку. Динамичные американцы обнаружат, что "чахлый мир" Европы по всем важным для них параметрам уступает кипучему латиноамериканскому.
Европа, которая по выходу из мирового кризиса окажется реально единой, создаст эффективные корпорации и корпоративные союзы. Отвергнув американскую модель, европейцы многократно снизят и потребление американской масскультуры.
Обиженный дядя Сэм сделает в это время несколько грубых политических ошибок. Попытавшись наказать "упертых немцев", "строптивых французов" и "неверных итальянцев", он ускорит консолидацию европейцев на антиамериканской и антилибералистской основе. Американо-европейские противоречия в конце двадцатых годов чуть не разорвут Канаду.
В это время Китай, который быстро восстановит динамику экономического развития, сделает решительные шаги по Евразии. Начнется эскалация напряженности между Китаем и США. Разрядка напряжения произойдет в крупной локальной войне в середине двадцатых. Разборка будет жесткой. И, хотя Китай отступит перед техническим превосходством США и Европы, в войне и послевоенных политических маневрах он закрепит новый для себя статус сверхдержавы.
В сороковых годах уже никто не сможет оспаривать преобладающую роль Китая в Корее, Индокитае и в Центральной Азии. Хотя центральноазиатсий регион останется спорной территорией на перекрестье влияния Китая, Индии, России, персов и турок. Но китайское влияние здесь будет преобладающим, т.к. Индия будет изолирована с помощью Пакистана, а Россия сама попадет под китайский прессинг.
Арабы и Черная Африка станут союзниками Китая в основных политических вопросах. Их экономики попадут в зависимость от китайской экономики.
Внутренний идеологический и социально-экономический раскол Запада создаст китайцам еще одно стратегическое преимущество. Китай, заигрывая с Европой на политическом уровне и играя в примерного ученика - учась у нее реформированию экономики, усилит культурное, экономическое и расовое проникновение в США. Таким образом, он станет игроком и на поле американо-европейских отношений.
В тридцатых годах XXI века китайская диаспора в США не только увеличится численно, но и усилит влияние на внутреннюю жизнь американских штатов. Причем, здесь дело не в подкупе, триадах и высокой политике. Китайцы будут "просто" богатеть и размножаться, одновременно вплетая в свои сложные структуры базовые элементы американской демократии и бизнеса на штатном и муниципальном уровнях.
Грозовые тучи мирового экономического кризиса начнут сгущаться над США и Европой уже после 2005-2007 годов. Гедонизм в этих странах приведет не только к ожирению тела, но и к ожирению мозга.
Впрочем, развитие кризиса дальше всего зайдет в США. Причина - в политической, экономической и военной гегемонии США во всем мире в 1990-2020. Культурно незрелое американское общество, для которого, как ни для какого другого, актуальна формула "движение - это жизнь", уже сейчас нездорово. Причина болезни в чрезмерном поглощении ренты со своего могущества и в начинающейся гиподинамии от слишком комфортной для них глобализации.
Кстати, что такое "культурная незрелость" американскогообщества?
Это оборотная сторона его молодости. "Молодо-зелено". Американцы плохо понимают другие народы, несмотря на все их "карнеги" и "стратегии". Поэтому, когда средний американец начинает читать мораль, напоминать о семи смертных грехах и тому подобном, тошно становится всем, кроме самих американцев.
Зато когда американец творит бизнес и прочий экшн, ему подражают и у него учатся.
Американцы США - это один из немногих цивилизованных народов, почти лишенных Прошлого, но зато породнившихся с Будущим.
В этом их сила. Понятно, в этом и слабость.
Сухощавый конкурентный дух вывел Америку "в люди". Спокойная жизнь для него - смерть. Или вызов, если голова еще светлая. Но голова будет отяжелена самодовольством. Тем же самым ожирением - духа.
Ныне американская элита становится не только толстой, близорукой и мелочной, но и развивает бешеную активность, защищая свои новые привилегии. Логика простая: "Европейцам - по рукам, остальным - по шее!". Благо, что дубина тяжелая, а руки длинные.
При внутреннем разложении и чрезмерных доходах элиты и околоэлитных слоев, более половины американцев уже в начале первого десятилетия XXI века начнут беднеть и сокращать потребление, несмотря на увеличение продолжительности своего рабочего времени.
Всенародное казино на рынке ценных бумаг начнет играть против простых американцев, так как периоды спада на рынке станут все более частыми. Скажут - сам виноват, слишком рисковал. Но ведь и раньше рисковал. А малорисковые операции на рынке ценных бумаг будут съедаться инфляцией.
Так медленно, но верно, где-то с 2005-2007 начнется подрыв доверия простого американца к американскому фондовому рынку и всей системе. Он будет смотреть и видеть, как наглеют и транжирят деньги его более удачливые и циничные соотечественники. Еще недавно он был с ними в принципе на равных и в своих неудачах видел случайность. "Сейчас не повезло - повезет в следующий раз". Но сейчас (т.е. после 2010) он радуется банкротству очередного выскочки и ненавидит работодателя. Он все глубже досадует на всю систему, в которой есть привилегированные бездельники, но уже нет таких как он. А таких как он, обманутых системой "простых американцев", становится все больше и больше.
Кризис начнется, как и почти сто лет назад, с биржи. Тот кризис, как оказалось, открыл эпоху мирового господства Соединенных Штатов, а этот, как подтвердят дальнейшие события, эту эпоху закроет. "Бжезинские", т.е. стратеги-экстраполяторы, будут застигнуты врасплох и растеряются.
В однодневье десятки миллионов людей во всем мире потеряют триллионы долларов сбережений. Правительства западных стран ответят грамотно и адекватно, в соответствии с имеющимися и согласованными задолго до событий сценариями кризиса. Вот только сценарии придется выбирать из самых мрачных, из тех, вероятность развития которых по мнению стратегов была пренебрежимо мала.
Людям объяснят, что в принципе ничего страшного не произошло. Просто лопнул мыльный пузырь. Осталась экономика, великолепная американская экономика с ее технологиями и менеджерами. Что произошло? Ничего!
На самом деле все произойдет раньше. Произойдет постепенно, где-то начиная с 1995 года. Возникнут очень сильные и самоподдерживающиеся перекосы не только в ценах на акции, но и на многие услуги.
Например, деятельность по обслуживанию того же фондового рынка окажется настолько утонченной, перегруженной совершенно лишними потребностями, а ее оплата настолько высокой, что эта отрасль экономики приобретет размеры, на порядок превышающие ее оптимум.
Почему так получится? Неужели правительства и "мозговые центры" не углядят? Не заметят только лишь потому, что противоречия будут медленно накапливаться в течение двух десятилетий? Ситуация с лягушкой, сваренной на очень медленном огне?
Не заметят потому, что эти перекосы произойдут в рамках привычной и, самое главное, удобной парадигмы управления рыночной экономикой, опирающейся на способность рынков балансировать спрос и предложение, и перераспределять выгоды через механизм конкуренции.
Не заметят и потому, что американская гегемония, которую почему-то назвали глобализацией, ослабит сложившийся еще на заре капитализма механизм межстрановой конкуренции, до сих пор неизменно эффективно корректирующий весь механизм международных экономических отношений.
В результате увидят, но не предадут должного значения факту возникновения перекоса между экономиками изысканных и обычных потребностей. Все потребности, которые позволяют обогатить жизнь людей и усилить их мотивацию к любой деятельности, я отношу к обычным. Конечно, среди обычных есть и такие, полезность которых сомнительна, как, например, курение. Но я хочу здесь высветить особый аспект отношений между потребностями, потребителями и производителями, который поможет объяснить истоки Кризиса. Потому что речь здесь идет не вообще о вреде и пользе, а о коренном пороке Системы.
Изысканной я называю потребность, в которой символ играет преобладающую роль, и цена которой складывается в замкнутой на самою себя экономике изысканных потребностей или иначе - брэнда. В экономике брэнда потребитель переплачивает производителю, но сам в качестве производителя заставляет переплачивать уже в свою очередь другого потребителя, а тот делает тоже самое с третьим, и так продолжается пока цепочка не замкнется в круг. А все вместе они дружно паразитируют на экономике обычных потребностей постольку, поскольку их услуги все больше участвуют и в цепочках ценностей обычных товаров.
Экономика брэнда существовала всегда и при разумных пропорциях она не опасна. Опасен самоподдерживающийся рост этой экономики выше нормальных пропорций и, в частности, рост ее фиктивной составляющей. Эта составляющая создает все более высокие барьеры между элитарной и обычной сферами потребления.
И опять бог бы с ними, это всегда было и всегда будет, в этом одно из проявлений богатства мира и жизни. Но современная "экономика услуг" и глобализация создали механизм навязывания изысканных потребностей всему американскому обществу (и не только американскому). Причем, процессу вытеснения обычной стоимости стоимостью фиктивной сейчас предела нет. Однако рано или поздно это движение должно закончится крахом или натолкнуться на сопротивление. Ведь не может же цена обычного товара состоять на 80-100% из платы за символы.
Порче виртуализации услуг подвергаются не только спекулянты фондовыми ценностями и бизнес-консультанты, но также адвокаты и врачи, превращающиеся в циничных вымогателей. Обычная экономика, ориентированная на удовлетворение самых насущных потребностей, попадает в очень сложную и липкую, как паутина, сеть зависимости от экономики изысканных потребностей. Болезнь начинает загоняться вглубь, не встречая должного сопротивления, вплоть до кризиса - слома всей экономической системы.
Однако не в одном "навязывании" и "цепочках" дело. Изысканная потребность объективно индивидуализирована или ориентирована на очень узкий сегмент рынка. В ее удовлетворении могут участвовать обычные товары и услуги. Впрочем, можно ли назвать обычными товарами 900 роллс-ройсов в гараже или 1000 красавиц в гареме султана Брунея, чашечку кофе за 3000 долларов в японском деловом клубе?
Главное здесь то, что узкий сегмент рынка, как правило, монополен или олигополен. Это позволяет "законно" и незаметно завысить цену услуги во много раз. А рынок, на котором господствует символ (та же чашечка кофе в престижном клубе), способен завысить цену в десятки, а то и сотни раз. Ведь символ, как наркотик, захватывает человека целиком. Более того - он захватывает элитную группу, заставляя ее служить себе и тратить на себя несоизмеримые суммы.
Экономика виртуальных услуг и сверхмелких рынков торгует символами, которые представляют собой особую форму пропуска в то или иное сообщество. В первые два десятилетия XXI века она будет оттеснять от потребителя и подчинять себе реальную экономику, сама будет подвергаться все большей " виртуальной порче".
А хуже всего то, что она воспитает поколение жадной и спесивой "золотой молодежи". Эти люди, став "у руля", будут держаться за него до тех пор, пока их силой от него не оторвут. Все их навыки, как и у их советских комсомольских "предшественников" 70-х и 80-х годов XX века, будут сведены к одному - цепкой хватке на руле власти.
В начале двадцатых годов XXI века американская экономика будет состоять из недомогающих отраслей массовых товаров и цветущей обманчиво здоровым румянцем экономики брэнда. Американские политики превратятся в сообщество сварливых интриганов, наподобие любимой нашей "бабушки Олбрайт", а европейцы будут со все большим раздражением воспринимать американское господство.
Кризис как раз и откроет всем истинное положение вещей в американской и отчасти в европейской, канадской и японской экономиках. Именно он скажет сакраментальное "А король то - гол!". Рухнут сотни финансовых империй, разорвутся миллионы контрактов. Разом обедневшие собственники ценных бумаг перестанут предъявлять спрос на многие товары и услуги. Эффект домино. По всему миру.
Но за первыми верными и точными шагами последуют вторые, третьи и четвертые. Последующие шаги будут содержать все больше ошибок. Ведь кризис ударит по интересам широких элитных кругов. Страсти, а не разум, начнут яростно диктовать властям свои жесткие условия.
Компании будут продолжать лопаться одна за другой, не находя рынков сбыта и источников внешнего финансирования. Возникнет затоваривание одними товарами, крайняя нехватка других. В общем, все обычные следствия большого кризиса.
Вместо того, чтобы провести скоординированные денежные реформы и окончательно "прихлопнуть" экономику брэнда, продолжат массированную скупку ценных бумаг по медленно растущим ценам. Но это не возродит доверия людей к системе "либерально-брэндовского" капитализма, изжившего себя за три десятилетия лихорадочного потребления, виртуализации потребностей и товаров.
Доверие рухнет окончательно. Рухнет вместо того, чтобы возродиться, потому что народ, в отличие от элиты, будет уверен в том, что возврата к изжившим порядкам не будет и НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ.
Правительство США, резко увеличив госдолг, погубит репутацию доллара. Через несколько месяцев оно откажется от поддержки фондового рынка. Но будет уже поздно. Вся система глобальной либеральной экономики станет неуправляемой и войдет в штопор вместе с производством большей части товаров и услуг.
В США кризис займет трехлетний период и приведет к 30%-му падению ВВП. В Европе, России и Китае "уложатся" в два года и объемы падения ВВП будут ниже, чем в США.
Потом еще около трех лет американская экономика будет находиться в депрессии, в то время как в Европе и России уже через год - два начнется медленный, а в Китае быстрый рост.
В годы Кризиса Европа найдет собственные рецепты экономического выживания. Политики либеральной ориентации здесь сразу же будут сметены с арены борьбы. Основная борьба развернется между партиями социалистической ориентации - противниками дальнейшей европейской интеграции, сторонниками усиления политической роли национальных правительств и новыми традиционалистами, выступающими за реформу политической и экономической систем в рамках объединенной Европы.
Новые традиционалисты докажут, что приостановка объединительных процессов в условиях кризиса неизбежно приведет к быстрому разрушению, причем кровавому, всего здания Европы. Необходим решительный развод или решительные антикризисные меры со стороны европейского организма как единого целого.
Традиционалисты сумеют убедить европейцев. Лишь Великобритания и несколько мелких стран решат пойти на решительную автономизацию. Впрочем, через два года почти все они вернутся в Европу.
Традиционалисты проведут законы об усилении власти Европарламента. Затем они от лица Европарламента начнут решительную реформу. Будут созданы корпорации нового типа, которые объединят отрасли в сложные организации, в которых особую роль получат своеобразные отраслевые "парламенты". Отраслевые органы будут выполнять некоторые функции, прежде принадлежавшие исключительно государствам и собственникам.
Этим будет положено начало быстрому росту интернациональной бюрократии и технократии нового типа. В то же время традиционалисты особо позаботятся о сохранении конкурентных начал в экономике, а также о том, чтобы сбалансировать власть "отраслевых парламентов" властью "обычных" правительств и парламентов, а также властью собственников и профсоюзов.
Кроме того, будут созданы ассоциации мелких собственников и кооперативов, причем новое законодательство здесь повторит все многообразие национальных вариантов таких объединений, только выведя их из под защиты и контроля местного законодательства. Этим будет дан ход конкурентной борьбе за утверждение наиболее эффективных форм кооперации труда и мелкого капитала.
Новая система возникнет удивительно быстро. Всего за три года европейский экономический ландшафт неузнаваемо изменится. Американцы, вначале ошарашенные крахом собственной модели и занятые собственными проблемами, в первое время даже попытаются перенять что-то из европейского опыта, но в итоге уже в год завершения рецессии развернут яростную борьбу за новое утверждение своей обновленной модели. Ведь и они найдут новую формулу для своей экономики. Они найдут эту формулу в рамках либеральной рыночной модели.
Американцы освободятся от большинства паразитов и создадут эффективные законы против возрождения паразитизма экономики брэнда. Индивидуализация американской экономической жизни усилится. Усилится и усложнится антимонопольное законодательство. Будут законодательно приняты очень жесткие профессиональные кодексы юристов, врачей, банкиров и т.д.
На каждом рабочем месте (и не только) законодательно будут установлены телекамеры и прослушивающие устройства, записи которых будут стекаться в единый информационный банк. Зарплата и все доходы, не связанные с собственностью, будут ограничены налогами и даже лимитами. Иметь сверхвысокую зарплату в американском обществе станет просто неприлично. Сверхдоходы от собственности - пожалуйста, а вот иные - нет!
Прямым следствием экономического кризиса, который беспрецедентно быстро ослабит Запад, станет попытка Китая силой утвердить статус гегемона над восточной половиной Евразии.
До этого основными методами китайской экспансии были проникновение на территорию сопредельных государств и захват ими важных позиций в экономике, а также создание инфраструктуры, способной дестабилизировать обстановку в случае необходимости. Теперь добавятся прямое военное и политическое давление, быстро перерастающее в террористическую дестабилизацию, косвенное и прямое военное вмешательство.
Так, в середине двадцатых годов XXI века будут "взорваны" арабский и африканский миры, а высадка китайской армии на Филиппинах и арабская агрессия против Израиля приведут к войне между Китаем и Западом. Мир едва удержится на грани ядерной войны. В обычной войне китайцы и арабы потерпят решительное поражение.
Но в итоге эта война станет стратегической победой Китая. Она создаст ему двух стратегических союзников и парализует волю к сопротивлению у зависимых от него правительств, многие из которых уже через несколько лет после конфликта попадут почти в вассальную зависимость от Китая. Важно и другое следствие - все мировое сообщество признает границы китайской зоны влияния. Даже Япония медленно, но верно, начнет вовлекаться в орбиту китайского влияния. Многие юные китайцы в это время фанатично уверуют в себя, как носителей мировой миссии.
Стратегический успех Китая в двадцатые годы будет полностью осознан мировым сообществом только в сороковых годах, когда США почувствуют себя повсеместно выставленными за дверь, как в Европе, так и на Дальнем Востоке, в Африке и арабском мире. "Задворки" собственного дома - Латинская Америка тоже вдруг приобретут голос и силу, и заговорят с американцами на равных. Европа же сама по себе не сможет противостоять китайскому напору на континенте, потому что треснет пополам.
Но, несмотря на описанные пертурбации, США останутся наиболее влиятельной мировой державой до конца XXI века, так как Европа начнет разъединяться, России потребуется мощный военный союзник против Китая, да и у самого Китая надолго испортится пищеварение от обильной территориальной добычи.
После 2030 влияние США будет уже не тотальным, а выборочным. Культурное влияние и вовсе сойдет на нет. До конца сороковых годов XXI века Соединенные Штаты сами будут вовлечены в бурные потоки латиноамериканского католического и "карнавального" возрождения. Особой проблемой для Америки станет негритянская исламская революция.
Почему? Потому что российский экономический организм останется относительно слабым и болезненным, а российская политическая элита еще долго не захочет признавать сего факта, компенсируя объективную слабость субъективной энергичностью.
Россия в начале XXI века сделает выбор в пользу огосударствленной олигополистической экономики и автократичной президентской власти. Главной целью она поставит сначала восстановление влияния на постсоветском пространстве, а потом вынужденно сконцентрируется на более узкой цели - на сохранении своей территориальной целостности.
Но эти цели в первом десятилетии XXI века не найдут поддержки у соседей. Ни у дальних, ни у ближних. Для больших стран распавшаяся Россия будет представляться источником наживы, для мелких перестанет быть источником опасности. Всех их будет страшить только сам процесс ее распада.
Поэтому США и Европа в первом десятилетии будут поощрять ползучий распад России. Их вполне устроит медленное расползание страны под давлением исламских сил на Кавказе и в Поволжье, китайских - на Дальнем Востоке и в Сибири, европоцентристских - на северо-западе, и т.д.
Во втором десятилетии XXI века западная политика управляемого ползучего развала России уступит место политике поддержки России как сильной региональной державы. Эта держава должна "естественно" опираться на Запад как на тыл в противостоянии китайской угрозе.
"Сердечная дружба" с Китаем в первые годы XXI века будет таковой только на словах, да еще в виде перетекания высоких технологий из России в Китай в обмен на качественные и некачественные товары народного потребления.
Российский ядерный потенциал будет неумолимо сокращаться под давлением экономических проблем, в то время как американский потенциал лишь немного сократится, а во втором десятилетии будет интегрирован в единую систему гарантированного уничтожения ядерной мощи любого противника.
Гарантия, конечно, будет теоретическая. Система даст лишь гарантию победы в войне со сравнительно небольшим ущербом для США, так как в худшем случае через нее прорвется около 0,5% выпущенных противником ракет. Этого будет достаточно, чтобы стереть с лица земли несколько крупных американских городов и создать в густонаселенных районах Америки несколько "чернобылей".
Уже в середине второго десятилетия XXI века Россия, наряду с другими европейскими странами, попытается встать под американский зонтик. Ее поставят в очередь и потребуют "хорошего поведения" на целых десять лет. В начале двадцатых этот зонтик все же будет открыт над частью России, одновременно с Индией и Индонезией. Опасность приближающейся войны с Китаем заставит американцев снизить свои требования к сомнительным союзникам. Одним из таких союзников Запад в то время будет считать и Россию.
Во втором десятилетии начнется кризис российского авторитаризма, быстро исчерпавшего свой ресурс не "просвещенного деспотизма", а "просвещенной" деспотии. Либералы вновь начнут приобретать вес и влияние. Их поддержат не только в интеллектуальных слоях общества, как это было в девяностые годы XX века, но и в широких слоях народа - в буржуазии, среди людей свободных профессий, студентов и даже части госслужащих.
Охлаждение отношений с Китаем и потепление российско-европейских отношений будут способствовать либерализации российского общества. Власти, в поисках альтернатив, будут поощрять развитие "либеральных резерваций", которые возникнут в результате местных выборов в разных регионах страны. Но эти "резервации" не сотворят чуда ни у себя дома, ни, тем более, в стране.
Как и двадцать лет до этого основным дефицитом российской экономики останется дефицит доверия людей к государственной политике и друг к другу. Отсюда и дефицит частных (и честных) предпринимателей и переизбыток коллективных паразитов.
Из этих "резерваций" капиталы будут выливаться быстрее, чем втекать, а рабочие и служащие будут возмущаться эксплуатацией и призывать к госвмешательству.
Портфельные инвестиции от серьезных инвесторов из развитых стран здесь не будут большими. Инвесторы предпочтут огромные растущие и более "правильные" рынки Латинской Америки, Восточной Европы, стран Дальнего Востока и даже Индии.
Зато Россия будет привлекать арабских, турецких, китайских, кавказских, индийских и центрально-азиатских предпринимателей - торговцев, производителей дешевого ширпотреба. Таких экономических мигрантов, прочно обосновавшихся в России, но не порывающих живых связей со своей родиной, в России будет к началу двадцатых годов более шести миллионов человек. Концентрироваться они будут, прежде всего, в столицах и либеральных "зонах". Они станут заметной политической силой и главным фактором роста там социальной напряженности.
На Западе в это время утвердится весьма пренебрежительное отношение к России и русским. Поэтому помощь новым либеральным реформам будет незначительна. Но инвестиции в ТЭК и инфраструктуру будут иметь преимущественно западное происхождение.
Идея сохранения территориальной целостности России перед разъедающей ее кислотой китайской ползучей экспансии, хоть и получит поддержку западной общественности, но встретится с равнодушной обструкцией западных политиков. Эти политики "запрограммируют" Россию на роль страны-буфера, которая все свои "избыточные" ресурсы должна направлять на сохранение Кавказа и территорий восточнее Уральских гор. На Кавказе Турция будет проводить агрессивную политику поддержки исламских сепаратистов.
Либеральная "альтернатива" лишь приведет к смещению вправо всей российской политики. Россияне в это время научатся балансировать между идеологиями и политическими партиями.
Российская дипломатия к концу десятых годов XXI века также станет вполне адекватной. Она будет балансировать между Китаем и Европой, а силовой вектор направит на юг. В странах Центральной Азии, исламском мире Россия будет настойчиво добиваться статуса авторитетного арбитра.
Союзы с Ираном против Турции, Индией и Японией против Китая станут более-менее постоянными ориентирами российской геополитики.
Экономический и идеологический кризис середины двадцатых годов обрушится на Россию как снежная лавина с гор. Экономика, в предкризисные годы показывающая 6-7% ежегодного роста, окажется в глубоком кризисе. Либералы уже в первый год после начала кризиса потеряют все голоса избирателей. Как и в Европе, в России возникнет партия корпоративистов, которая на очередных выборах станет партией власти.
Эта партия быстро привлечет в свои ряды российское чиновничество, за долгие годы настрадавшееся по "настоящей" государственной идее.
Корпоративисты начнут внедрять в России европейские рецепты. Будут созданы отраслевые советы, которые ограничат власть собственников и возьмут на себя часть функций местных властей. Мелкие предприятия поначалу не тронут, но потом, под влиянием разбуженной народной политической инициативы (а проще - погромов азербайджанцев, арабов, турок) и здесь начнут ускоренно внедрять корпорации по европейским (немецким) образцам.
В конце двадцатых годов Россия устремится в Большую Европу, тем более что до нее там уже обоснуются ее западные соседи по СССР: страны Балтии, Беларусь, Молдавия и Украина.
Основной целью военной реформы станет усиление эффективности обычных вооруженных сил с постепенным тихим сокращением стратегических.
Госчиновникам повысят зарплату, создадут новую систему чинов и льгот, в госаппарате проведут более-менее эффективные чистки.
Оживление экономики, причем не только ее потребительских отраслей, но и высокотехнологичных, снова вовлечет в полноценную экономическую жизнь миллионы людей. Новый госзаказ, торговля с Китаем, Индией частично восстановят загрузку мощностей в оборонной промышленности.
Уровень мировых цен на энергоносители в 2000-2005 также будет благоприятным для российской экономики.
Все это станет основой для роста авторитета президентской власти, и, более того - создаст внутри России иллюзию возрождения сильной евразийской империи.
Потребность в реванше, созданная десятилетием унижений, все более жесткая конкуренция за должности в госаппарате вокруг "генеральной линии", усилия пропаганды быстро "заведут" общество на реванш, причем реванш по-крупному.
Имперцы, националисты, "черносотенцы" и антилибералисты сплотятся в боевые и крикливые группы. Они выйдут на улицы городов, войдут в парламенты всех уровней, заполонят просторы Интернет и страницы печатных изданий.
Конечно, это чрезвычайно напугает казахстанских и украинских политиков. И, хотя российский президент будет проводить корректную политику, соседи по СНГ ему не поверят. Казахстан сделает решительный шаг к союзу с Китаем, а Украина и Беларусь - к вхождению в Европу.
К 2006 националистическое движение в России оформится в большую партию. Эта партия будет стремиться завоевать политическую власть в стране.
До конца первого десятилетия умеренные государственники, составляющие костяк партии власти, будут бороться с националистами и имперцами, используя и репрессии. Одновременно будут подхвачены некоторые пропагандистские идеи имперцев, особенно их антизападные лозунги.
Власть попытается привлечь на свою сторону казачество, но по-настоящему сумеет использовать не казачий, а мусульманский фактор. Влияние татарских организаций в это время весьма усилится на всех уровнях московской власти.
Идеям православного и казачьего возрождения, разношерстным идеям геополитического и "вечного" империализма, а также идеям арийской общности власть противопоставит широкую консолидирующую концепцию евразийства.
"Черносотенцы", "арийцы" и "геополитики" так и не смогут создать единую программу. Их объединение будет носить характер временный и вынужденный. Власть же скажет: "ислам и православие - близнецы и братья", "в монгольском иге было больше хорошего, чем плохого", "душа России - в Диком поле".
В этом, как и идеологических клише их противников, будет столько же правды, сколько лжи, но идеология евразийцев сохранит самое важное - межнациональное и межконфессиональное равновесие в российском обществе.
Евразийство не сможет параллельно решить другую задачу российской власти - вновь консолидировать вокруг России Украину, Казахстан и Беларусь. Там решат, что от России, как и от греха, надо держаться подальше.
В 2005-2008, когда в России разгорится борьба партии власти с националистами и имперцами, Казахстан получит четкие гарантии своей безопасности от Китая. Вместе с гарантиями он примет китайских студентов, рабочих, торговцев, инженеров и сельскохозяйственных предпринимателей.
В Казахстане начнут осуществляться и серьезные китайские экономические проекты, в то время как российско-казахстанские экономические отношения начнут умирать. Чтобы перехватить у националистов боевую инициативу, российский президент, больше "для вида", запустит механизм антиказахстанских санкций в ответ на "скандальное" сближение Казахстана с Китаем. Это произойдет в конце десятилетия, в то время, когда отношения России с Китаем из дружественных начнут превращаться во враждебные.
В целом шовинистический всплеск в России усилит национализм на Украине и в Казахстане, и убедит большую часть населения этих стран в том, что от России надо отойти подальше. Отойти в сторону более спокойных и конструктивных соседей на западе и юге. Этот всплеск станет ценным подарком украинским и казахстанским националистам.
Те, выиграют, поскольку в отличие от российских "коллег", будут озабоченны угрозой распада своих стран, а не имперскими и националистическими мифами. Получится как не раз бывало "кто начинает, тот проигрывает". Российские националисты проиграют, националисты в соседних странах СНГ - выиграют.
Дальнейшее развитие отношений России с ближайшими соседями в десятых и двадцатых годах XXI века - это череда возвратно-поступательных движений по принципу "шаг вперед - два шага назад". Казахстан, Узбекистан и Киргизия прочно попадут в зону китайского влияния, а Украина и Белоруссия будут втянуты в европейский объединительный процесс. Россия раздвоится на европейскую часть, ставшую преимущественно европейской зоной экономического влияния и восточную часть, "осваиваемую" китайцами. Центральное правительство в Москве станет заложником своей политики: пойдешь на запад - оторвут руку, пойдешь на восток - потеряешь голову.
После "разборки" в середине двадцатых Россия сделает свой выбор. Она выберет Европу. Это будет естественный выбор слабой России, ведь ее демографический центр тяжести все-таки находится в Европе, а не в Азии. Выбор России будет облегчен тем, что Китай будет унижен поражением и временно изолирован.
Эта чужая победа откликнется в России очередным всплеском (но не взрывом) мессианских настроений, который, правда, в этот раз разбудит созидательную энергию экономических и социальных реформ.
Тридцатые годы будут для России десятилетием эйфории корпоративной революции, сближения с Европой и ослабления китайской угрозы. Но в это же время все основные опоры новой российской политики начнут разрушаться: по Европе пройдет глубокая трещина, российская корпоративная революция выродится в пародию на корпоративную Европу. Зато китайцы на удивление быстро восстановят, а затем усилят свое влияние в Индокитае, ЦАР и в самой России.
В этот период пронесутся бури и над самыми благополучными странами. Над США (кризис, латиамериканизация), Европой (кризис, полное преобразование экономической, социальной, политической систем), арабским миром (исчезновение нефтяной ренты, образование конфедерации). Над голодной, но жизнерадостной, Африкой разразится "эпидемия" исламской революции. Произойдет объединение южной и центральной Африки.
Бурные процессы преобразований и кризисов затронут в этот период почти все развитые регионы мира. Это приведет к появлению серьезных идеологических мутаций.
Уже говорилось о торжестве евразийства на российском идеологическом пространстве. Корпоративизация европейской жизни и решительный отказ европейцев от американских ценностей будут освящены "возрождением" некоторых прообразов средневековых институтов. Мирное завоевание "испанцами" (латиноамериканцами) северной Америки приведет к появлению новой идеологии, как и объединение значительной части арабов и африканцев.
В этот период появится больше вопросов, чем ответов. Новые идеологии будут "сермяжными". Что-то вытащат, подобно старому платью из сундука и объявят новой идеологией.
Это тридцатилетие будет, как и предыдущее, временем действия, а не размышления. Однако "действия" станут в это время более агрессивными и менее рациональными. Транскультурные идеологии, которые захватят многих людей в это время, окажутся временными ответами на серьезные вопросы.
Даже в корпоративной Европе корпоративизм не станет глубокой идеологией. Скорее это будет прагматичная и преимущественно экономическая теория, вроде кейнсианства. Ее идеологический подтекст приобретет некоторое значение лишь в ситуации острого кризиса и борьбы с американским засильем.
Только Италия родит особый транскультурный феномен, который получит право на жизнь и развитие в последующие десятилетия.
Немцы, русские, американцы, англичане, французы создадут (если создадут) в это время более или менее качественные идеологические подделки. Китайцы создадут очень активные новые идеологемы, но они в это время не будут понятны вне китайской культуры. "Испанцы" увлекутся мирным завоеванием пространств. Их идеи будут простыми, как ламбада или улыбка ребенка.
И только у итальянцев родится то, что в конце века сделает Италию духовным центром Европы. В 2000-2030 западный мир будет охвачен новой волной итальянского "возрождения". Итальянская культура впервые за много веков заиграет в полифоническом единстве сразу всех ее основных духовных центров: католического Ватикана, деятельной Ломбардии, романтичного Неаполя, аристократичной Венеции, интеллектуальной Флоренции, сводимых воедино Римом. Городом живым и вечным.
Следующий папа, возможно, будет испанцем. Итальянцы сделают папский престол инструментом реальной консолидации католического мира.
Во втором десятилетии XXI века будет созван католически-протестантский собор, на котором католики предпримут серьезную попытку к объединению с протестантами. Впервые обсудят идею о создании регулярного собора, подобного парламенту, которому должен подчиниться и римский епископ. Католическая церковь активно включится в процесс объединения Европы. Но не для того, чтобы ее объединить, а для того, чтобы обеспечить переход власти из рук Севера в руки Юга, взяв реванш за поражение папы и Габсбургов в конце XVI века.
Уже во втором десятилетии XXI века Ватикан начнет перераспределение власти между Севером и Югом Европы через передачу духовной и политической власти собору-парламенту. Такой орган должен будет тихо и достойно осуществить переворот сначала в церквах и душах людей, а потом и в политических институтах Европы.
Идея соборной Европы частично восторжествует во второй половине XXI века, после того, как политический раскол Европы с особой силой востребует некое духовное объединительное начало. Но "тихого и достойного" торжества не получится. Этот процесс в конце века расколет Германию на швабско-баварский юг и прусско-сакско-франконский север. Зато для латинских стран и Франции этот собор-парламент станет авторитетным политическим и духовным центром.
Сравнительная экологическая чистота и безопасность, дешевизна производства энергии будут ее очевидными преимуществами. Но для ее воплощения потребуется разработать несколько тысяч совершенно новых технологий.
К концу двадцатых будут разработаны детальные технические проекты - варианты реализации идеи мирного термояда. Но мир в конце двадцатых годов - это испуганный мир.
Запад, еще недавно тешивший себя иллюзиями постепенного преобразования американской гегемонии в общемировое правительство, увидит перед собой соперника, всерьез претендующего на мировую гегемонию и оттеснение Запада на обочину мировой политики.
Подобно японцам в 60-70-х годах XX века, перехватившим, освоившим и усовершенствовавшим многие западные технические достижения, китайцы в первые десятилетия XXI века, несмотря на усиление охранительной работы западных спецслужб, "перетащат" к себе и к ужасу западной общественности, до трети новейших технологий.
Новый проект, требующий привлечения не менее 200 тысяч ученых и инженеров из тридцати стран, будет совершено беззащитен против китайской разведки. Эта проблема, несмотря на свою, казалось бы, вторичность, задержит реализацию проекта на несколько лет.
Одновременно эта опасность стимулирует европейцев на внедрение новых "правил игры" в рамках корпоративной модели. Суть их в том, что корпорация, выигравшая тендер и осуществившая разработку новой технологии, получает право на производство с помощью этой технологии части товаров (услуг). В результате основной свой доход корпорация - держатель технологии и ноу-хау, получит не от продажи технологии, а от производства с помощью своей технологии. Фактическая утрата технического секрета приведет и к потере права на производство.
Это суть отношений. Конечно, сами отношения будут сложнее. Результат их в том, что к охране научных, конструкторских, технологических и экономико-производственных секретов будет подключен сильный корпоративный, не только творческий, но и охранительный дух.
Американцы не примут европейских правил игры. Здесь НИОКР сконцентрируются в руках трех десятков ведущих компаний и десятка университетов. Но многие мелкие американские фирмы будут втянуты в Проект европейскими корпорациями.
Европейцы переиграют американцев. Более половины технологий в рамках Проекта будут иметь европейское происхождение, и лишь четверть - североамериканское.
Первая термоядерная электростанция начнет работать в середине сороковых годов, а до конца XXI века будет построено еще три суперэлектростанции в рамках мировой энергетической корпорации. Термоядерная электроэнергетика произведет переворот на мировом энергетическом рынке и в семидесятых годах XXI века положит начало мировой транспортной революции.
Китай так и не сможет создать в этом веке национальный термояд и в семидесятых годах согласится на включение своей электроэнергетики в состав Корпорации. К тому времени энергетическая Корпорация сама станет подобием крупного государства, которое, как известно, не имеет постоянных друзей, а только - постоянные интересы. Иначе говоря, Корпорация будет играть в собственные геополитические игры, но на ином геополитическом поле. Поэтому Китай, поступившись частью своего национального суверенитета в пользу Корпорации, не попадет в зависимость от западных стран-конкурентов, играющих с ним, в отличие от корпораций, на одном геополитическом поле.
Для рассматриваемого нами периода особо значимо то, что начало энергетической революции в двадцатых годах XXI века даст дополнительный толчок корпоративной революции в Европе, России и Японии (напрямую), в Китае (косвенно). Дискуссия вокруг мирного термояда окончательно похоронит надежды арабов на восстановление мировой роли нефти. Американцы, проиграв в этой гонке европейцам, через десятилетие отомстят им активной поддержкой процесса раскола Европы.
По обычным вооружениям паритета давно уже нет. "Так скажем, по танкам страны НАТО вместе с бывшими союзниками СССР по ОВД превосходят силы России в Европе примерно в три раза, а с учетом воинских потенциалов Украины, Молдовы, Беларуси - примерно в четыре раза. Таково же положение и по многим другим видам вооружений".
Читаем дальше:
"Сейчас же в случае военного конфликта России и НАТО, даже если РБ выступит на стороне РФ, ни о какой наступательной войне на западе Европы говорить не приходится. Согласно договору ОВСЕ, украинская армия дислоцирована в основном в Прикарпатье и в лучшем случае, вероятно, сохранит нейтралитет. Восточная, Центральная и, что особенно важно, открытая с моря Южная Украина вообще никакими войсками практически не прикрыты. Страны Балтии обладают символическими вооруженными силами, которые не могли бы сдержать войска НАТО, даже если бы того пожелали. На Западе у РФ имеется всего четыре воинских группировки: в районе Петербурга (около 50 тысяч, правда их численность может быть увеличена согласно фланговым послаблениям 1995 года к Договору ОВСЕ), в Калининградской области (60 тысяч по договору ОВСЕ), в Беларуси - около 100 тысяч и в Приднестровье - около 20 тысяч (подлежат полному сокращению)".
"Причем белорусская армия из этих четырех группировок является наиболее боеспособной и мощной в военном отношении единицей. Российские войска и особенно Балтийский флот укомплектованы призывниками менее чем на половину кадрового состава (в Беларуси комплектация - 96-98 процентов) и страдают всеми общими болезнями российской армии".
Столь значительный перевес НАТО не оставляет России практически никаких надежд на ведение успешной наступательной войны в Европе. Ее оборонительная доктрина скорее всего основана на угрозе нанесения ядерных ударов "по тем объектам противника, уничтожение или повреждение которых приведет к долговременным разрушительным последствиям".
О чем речь?
"Речь идет об экологической войне. Ударам ядерными боезарядами должны быть подвергнуты атомные электростанции и другие объекты с ядерными реакторами, ГРЭС на больших реках, нефтехранилища и места захоронения ядерных отходов, узловые объекты транспортной инфраструктуры, химические производства, крупные мегаполисы. Ведение Россией войны с такими ограниченными задачами возможно и при достижении целей относительно небольшим количеством ядерных боеголовок".
Потому то так опасен для России проект глобальной противоракетной обороны, которая способна "предотвратить даже ограниченный российский ядерный удар по экологически уязвимым объектам Запада".
Впрочем, это опасность для реваншистской России, пытающейся вновь стать мировой державой. Для спокойной России, сосредоточенной на своих проблемах и ведущей эффективную дипломатическую игру, военная опасность со стороны Запада невелика. Потому что агрессивность Запада имеет в первую очередь экономические и культурные, а не военные и политические формы. Западу сейчас достаточно захватывать рынки.
"Многие факты свидетельствуют о том, что падение промышленного производства и снижение экономического потенциала России, которое имеет место на протяжении уже ряда лет, будет продолжаться и впредь - независимо от хода экономических реформ".
Основным промышленным центром СССР была Восточная Украина и прилегающие к ней области Российской Федерации. "Существует расхожее мнение, что на Украине было сосредоточено около 40% всего промышленного потенциала бывшего СССР и около половины советского ВПК. В основном же украинская промышленность концентрируется в восточной части этой страны".
С конца 60-х годов советская экономика попала в структурную ловушку: чтобы поддержать социальную стабильность в этом важнейшем регионе после истощения здесь собственных запасов сырья, на него были сориентированы основные добывающие центры в Северном Казахстане, Западной Сибири. Это было экономически невыгодно, более того, вело к тяжелому структурному перекосу.
Другая причина развития структурного геоэкономического кризиса в том, что экстенсивное, неконкурентное и хищническое в основе своей "социалистическое плановое хозяйство" в своем походе за ресурсами вынужденно было все дальше забираться в труднодоступные местности Севера и Дальнего Востока.
"Таким образом, Советский Союз был столь монолитным целым с планируемой централизованной экономикой не только потому, что этого хотели коммунисты. Дело в том, что колонизация огромных пространств Сибири, Севера и Дальнего востока в условиях истощения природных ресурсов вблизи традиционных промышленных центров требовала концентрации этой власти в руках центра. Действительно, кто, как не государство, мог обеспечить строительство на севере железных дорог, портов, ГЭС и АЭС, без которых никакие инвестиции в разработку богатейших месторождений полезных ископаемых были бы просто невозможны? Советский Союз был государством - колонизатором, своеобразной армией, ведущей боевые действия со своими климатическими и географическими условиями. С учетом полностью дотируемого Урала (10-20 млн. человек), с учетом степных приуральских регионов (со слабым сельским хозяйством или вовсе без оного) и заключенных с военнослужащими (около 5млн.), количество населения на колонизируемых территориях составляло 55-65 млн. человек".
"Эффективность советской экономики падала из-за роста затрат на освоение новых месторождений сырья и транспортировку этого сырья в традиционные промышленные регионы для переработки. Этот замкнутый круг могла разорвать только технологическая революция, способная покончить хотя бы с ресурсопотребляющими гигантами юга России и восточной Украины. Но средств для такой колоссальной перестройки и модернизации у Москвы не было. Эти средства "съедались" сражениями с собственной природой, гонкой вооружений, борьбой с Соединенными Штатами за глобальное лидерство и тому подобными дорогостоящими "программами".
Вывод: милитаризованная экономика требовала ресурсов, а обеспечение ресурсами в условиях России требовало централизации, что, в свою очередь, поддерживало милитаризм. Этот порочный круг мог быть разорван только победоносной войной или революцией в самом СССР.
Исходя из базового, геоэкономического характера кризиса, развивающегося в Советском Союзе с конца 60-х годов, Ю. Шевцов делает выводы о том, что "рассчитывать на скорую остановку спада российской промышленности не стоит. Экономические реформы, конечно, раскрепощают собственника, создают предпосылки к повышению эффективности производства. Но они пока не компенсируют негативных последствий разрушения советской макроэкономической системы".
"Структурная перестройка России заключается, по сути, в упадке перерабатывающей промышленности, особенно ее станового хребта - тяжелой индустрии, превращении добывающих отраслей в ведущую часть экономики и выживании части наукоемких материалоемких производств".
"России достались хорошие земли Северного Кавказа; земли похуже - в индустриальном Поволжье; немного черноземов на границе с Украиной и обширные площади обезлюдевшей Нечерноземной полосы. Этого совершенно недостаточно для 150-миллионной страны с такими регионами, как Урал, Сибирь, Север и Дальний Восток, которые надо в прямом смысле кормить. (А ведь в них проживает 50-60 млн. человек). Не говоря уже о городских агломерациях Москвы и Петербурга, которые также окружающими их деревнями накормлены быть не могут".
Прежде всего именно поэтому в ближайшие 10-15 лет Россия не сможет удовлетворить внутренние потребности в продовольствии. Положение усугубляется разрушением отраслей, производящих сельхозмашины, удобрения, ядохимикакты.
Базовая причина - в той же геоэкономике. Климат большей части России не позволяет получать значительную часть сельскохозяйственной продукции без существенных дотаций либо же - огромных инвестиций в современную технику и технологию.
Первое может быть обеспеченно сильным государством (это недавно было). Второе - иностранными инвестициями. Но иностранные инвестиции в сельское хозяйство, сельскохозяйственную химию и машиностроение параллельно с существенным продовольственным импортом - это фактическая потеря экономической независимости страны.
Разрушались как городские, так и деревенские семьи. "Вдоль восточной границы Беларуси сегодня тяжело найти непьющего крестьянина и даже крестьянку. Наконец, в России отсидеть в тюрьме за какое-либо преступление - это зачастую норма для "простого человека".
Все это приводило к снижению рождаемости, социальной и моральной деградации, особенно сильной в деревне и зонах новостроек. "Ни для кого не секрет, что во многих местах Сибири туберкулез или какая-нибудь венерическая болезнь так же обычны, как в Беларуси простуда. У местных медиков периодически возникают академические споры: весь народ чукчей болен туберкулезом или только 70%? Какая может быть семья, какое расширенное физическое самовоспроизводство при столь быстрых темпах колонизации и урбанизации? Русские как народ просто надорвались, создавая свою империю".
"Никогда ранее Россия не теряла деревни и семьи. Впервые у нее не стало источника демографической стабилизации при крайне негативных демографических тенденциях, набирающих все больший размах".
В тоже время начался демографический взрыв в Центральной Азии и на Кавказе. Причем этот взрыв затронул только мусульманские народы. Среди мусульман сохранились патриархальные отношения. Автор, по моему несколько однобоко, рассматривает демографический взрыв в Центральной (Средней) Азии как следствие политики руководства СССР на обеспечение хлопковой независимости.
Мои выводы: если бы Советский Союз не развалился в начале 90-х годов, то в 2010-2020 мусульмане постепенно взяли бы власть в свои руки. Или же СССР взорвался бы в это время вследствие национального и конфессионального конфликта. Первое более вероятно при условии, что Советскому Союзу удалось в 1990-2010 существенно ослабить вышеописанные структурные проблемы. Поскольку в рамках существовавшей в Советском Союзе парадигмы управления обществом эти проблемы все-таки неразрешимы (или, опять же, разрешимы только с помощью крупной победоносной войны), то в 2010-2020 СССР неминуемо бы развалился. Но не распался бы, как это случилось, а взорвался подобно Югославии.
Сейчас в России живет более 20 миллионов мусульман. В стране быстро воспроизводятся демографические проблемы СССР. Славянское население убывает, несмотря на интенсивное переселение русских из ближнего зарубежья. Мусульманское же быстро растет. Растет и влияние мусульман в важнейших центрах России. В Москве сейчас проживает около 800 тысяч татар, а Ямало-Ненецкий автономный округ в шутку называют "Татаро-Донецким".
Основная демографическая проблема Кавказа - это быстрая рождаемость среди горцев, которые вынуждены время от времени, подобно лавине, "сходить" с гор на равнину. Отсюда - состояние перманентного изменения соотношения между этническими группами на Кавказе - постоянно кипящий "кавказский котел".
"Советский космополитизм" приводил к тому, что "значительная часть горцев переселялась в крупные города России, Грузии, Казахстана, Украины. Между тем, образ жизни в горах и в городе принципиально различен. К какой бы нации ни принадлежал горец, горы "заставляют" его культивировать мстительность и гостеприимство, взаимопомощь и семейные традиции. Недаром, скажем, грузинские горцы - сваны - по манере поведения от тех же чеченцев ничем принципиально не отличаются, а со своими сородичами - грузинами имеют достаточно сложные отношения. Примечательно, что во время изгнания абхазами грузин из Сухуми сваны не помогли своим соотечественникам, более того - просто ограбили тысячи беженцев, проходивших через их районы".
Читаем дальше: "Русские горцы на Алтае или украинские в Карпатах - такие же. Кстати, у кавказских горцев была еще и древняя традиция воинственных грабительских набегов на равнинные районы. Люди со столь своеобразной клановой культурой, переселившись в города, естественно, пополняли в первую очередь ряды организованной преступности. Собственно, сам горский образ жизни, сохраненный в советском городе, был преступлением. В СССР не поощрялась семейная взаимопомощь и клановость в торговле или административных структурах, индивидуальная предприимчивость и независимость от власти, которые ценились в горах".
Конфликт на Кавказе приведет к переселению в Россию сотен тысяч славян, грузин, армян, чеченцев и т.д. Они селятся прежде всего в прилегающих к горным республикам областях России и в крупных российских городах, создавая тем самым потенциально взрывоопасную ситуацию.
Поэтому, если "тихий" рост влияния поволжских мусульман хоть и чреват потенциальными конфликтами, но скорее всего усилит российскую элиту в ее консолидационной политике, то повышение температуры в кавказском котле способно в лучшем случае поглотить всю энергию России на его "остужение".
Это справедливо не только для Кавказа, но и Центральной Азии, которая является очень хрупкой геополитической структурой, крайне зависимой от контроля над водными источниками и состояния ирригационных систем.
Полагаю что, несмотря на нынешнюю стабильность Ирана и его растущее влияние в Таджикистане и Афганистане, будущее в регионе - за Турцией. Иран будет слабеть и терпеть поражения гораздо чаще, чем одерживать победы. Шиизм и идеи иранской революции также будут все больше уступать суннитским радикальным течениям.
Слабая, но единая православная Россия естественно будет стремиться к союзу с Ираном (ирано-таджикским блоком). Слабая, но переживающая исламско-христианскую и тюркско-славянскую (евразийскую)трансформацию Россия будет колебаться между Турцией и Ираном, не имея здесь четких и долговременных приоритетов. Результатом такой политики может стать постоянная нестабильность в Центральной Азии. Возможен взрыв и исход оттуда в Россию миллионов беженцев.
Мое мнение: если Россия будет балансировать между Турцией и Ираном, скача с одной чаши весов на другую, то Китай уже во втором десятилетии XXI века станет управлять этим балансом, бросая то на одну, то на другую чашу региональных геополитических весов свои тяжелые гири. Неустойчивая российская политика в Центральной Азии поможет Китаю быстро овладеть регионом.
Успех аграрной реформы ведет к тому, что китайская деревня становится "носителем огромной скрытой и явной безработицы". Поэтому "КНР не может позволить себе замедления темпов экономического развития". Экономическое развитие где-то после 2005 года должно начать охватывать и континентальные районы Китая, которые с неизбежностью востребует российские и казахстанские природные ресурсы. Отсюда неизбежность разворота Китая на север и северо-запад, сначала "дружеского", а со второго десятилетия XXI века все более "требовательного" характера.
"Россия полностью оголена на Востоке и в качестве сдерживающих факторов относительно КНР может выставить только ядерное оружие и потенциально антикитайскую реакцию на российско-китайский конфликт со стороны Запада. Этого, конечно, достаточно, чтобы российско-китайская дружба пока процветала. Но стоит вспомнить, что в 60-е годы Мао, несмотря на слабый Китай, мощный СССР и войска США во Вьетнаме близ границ КНР, не побоялся пойти на конфликт с Москвой. Мир на границе сегодня обеспечивается не сдерживающим потенциалом России относительно КНР, а ориентацией самого Китая на регион ЮВА. Россия Китаю пока просто не нужна".
"Тенденция к повороту на Запад просматривается и в транспортных проектах Китая. Наиболее крупные - строительство трех трубопроводов от месторождений нефти и газа, ряда железных и автодорог. Трубопроводы предполагается провести в Китай из Эвенкии, Якутии и Туркмении. А также - линию электропередач из Иркутской области".
"Каток евроинтеграции по мере того, как единая идеология станет кристаллизироваться и укрепляться, будет более страшен для России, нежели даже географическое расширение ЕС. Ибо мощь влияния европейских СМИ, масскультуры, системы ценностных ориентаций, общественного мнения и т.п. на российское население, естественно будет нарастать. Однако европейская система ценностей не может быть адекватной российской действительности хотя бы потому, что европейцам не приходится противостоять столь многим противникам на своих границах и осваивать столь сложные регионы, какими являются российские Сибирь и Крайний Север. Экспансия европейских ценностных ориентаций в Россию в случае продолжения ослабления собственно российской культуры во многом губительна для РФ. Ну, нельзя в России культивировать, скажем, пацифизм. Это позволительно в богатой Европе, где армии все более становятся наемными. В России же с ее мусульманами, Кавказом, соседним Китаем, преступностью, отрицательным демографическим приростом - столь высокая степень индивидуальной свободы, которая влечет за собой отказ от насилия как рода деятельности - просто абсурдна и разрушительна. Такой роскоши Россия позволить себе просто не может. А из Европы это влияние будет идти".
На основе анализа тенденций развития евроинтеграции Ю. Шевцов делает интересный вывод:
"Сегодня главной проблемой России является не Кавказ, не Китай, не рождаемость и не кризис в экономике. Сегодня и на ближайшие несколько десятилетий главная проблема Москвы - впервые в истории ставшая единой Европа, чья нарастающая мощь уже сегодня даже близко не сопоставима с российской. Пройдена грань, когда Москва могла предотвратить консолидацию Старого Света. Запад прирастает бывшими союзниками Москвы. Сегодня России к объединенной помолодевшей Европе придется приспосабливаться".
Иначе говоря, культурная агрессия Европы способна отколоть от России большие куски одной лишь силой притяжения своего духовного потенциала.
"Сколько мусульман было лет тридцать назад в США или, например, во Франции? Мало. Почти не было людей, перешедших в ислам из христианства. А сегодня только в США до десяти миллионов мусульман, из которых порядка трех-четырех миллионов - принявшие ислам коренные американцы. В прошлом году в Нью-Йорке они даже проводили марш миллиона черных мусульман Америки. Ислам в США распространился в первую очередь среди негров. Во Франции уже насчитывается как минимум несколько десятков тысяч французов, принявших ислам у себя на Родине".
"Россия и все постсоветское пространство стоят перед угрозой перехода мусульман к массовой миссионерской деятельности в северном направлении. Как показал пример Боснии, славяне могут быть хорошими мусульманами".
Русское Православие же слишком слабо, чтобы самостоятельно сдерживать натиск Ислама.
России не грозит поглощение Европой, так как в основе европейского объединения, по мысли Ю. Шевцова, лежит принцип Свободы (в тройственной интерпретации, которая мне ближе, ценностной системы "демократии - рынка - многообразия"). "Принцип разнообразия, вероятно, задает ту духовную границу, за которую не может перейти на Востоке Европейская интеграция. Россия не может быть равноправной частью Европы, ибо она слишком велика, чтобы быть равной другим народам и слишком нуждается во внутренней консолидации ради обеспечения своей стабильности в море азиатских проблем. Россия может быть надежным партнером ЕС, но не его составной частью. Россия - это особый мир, возможно, особая цивилизация. В рамках индустриального Севера Европа и Россия едины, но не более".
Ясно, что Россия в этом союзе будет наиболее слабым и зависимым партнером: "сырьевым придатком", а также "стабилизатором Евразии", "буфером между Европой, Исламом и Китаем".
Но здесь хотелось бы ответить не на вопросы из серии "как должно быть", а из серии "как может случиться". Яйцеголовые редко прорываются к рулю власти, а прорвавшись, нечасто имеют возможность воплотить свои идеи в жизнь. Миром обычно правят "посредственности". И нельзя не согласиться с Ю. Шевцовым также и в том, что именно они спасут Россию.
Ныне реальными представляются два сценария политического развития России в первом десятилетии XXI века. Хотя и они неравноправны.
Первый сценарий предусматривает попытку восстановления России, как это понимают русские и "советские"националисты. На пути его воплощения такие "ограничители", как отсутствие паритета с Западом по ядерным и по обычным вооружениям, деградация российской армии и ВПК, долгосрочная продовольственная зависимость, инвестиционная зависимость добывающих отраслей, наступающий ислам, проблема кавказского сепаратизма и нестабильность в Центральной Азии, усиление Китая и инфильтрация китайцев, все более мощное влияние объединяющейся Европы, особенно на западные области России, а также на Украину и Беларусь.
Из каких сегментов смогли бы националисты сложить систему эффективной политики и власти, когда столько сил работают на разрыв или подавление России?
Ясно, что антизападная политика должна опереться на решительную поддержку одной из глобальных внешних сил. Такой силой может стать только Китай. Но вряд ли он захочет пойти на конфронтацию с Западом уже в первом десятилетии XXI века. Только если на словах?
Что может стать для националистов внутренней опорой? Есть ли в России агрессивная сила, имеющая наступательную идеологию, осознанные интересы, социальную и экономическую базу? Такой силой являются сейчас только мусульмане.
А может ли такая опора-сила организоваться вокруг идей православного отечества, президента-царя и "советского" порядка?
Может. Но это не будет идеология жесткого государственного централизма, которая мобилизует народ на возрождение русской или "советской" империи. Скорее эти идеи вплетутся в обтекаемое и всеядное евразийство, в котором будет реализовано не решительное, а брюзгливое антизападничество, не русский национализм, а тюрско-русский "интернационализм", не культурно экспансивное православие, а блудливое византийство с московским хамским душком. Что-то вроде патриарха Алексия в лужковской улыбке и кепке.
По причине полной неготовности к нему российского общества, русский национализм, даже если он случайно придет к власти, быстро трансформируется в евразийство.
Поэтому евразийство - это все-таки не вторая, а единственная альтернатива идеологического возрождения, политической и социальной консолидации России в первом десятилетии XXI века.
Единственная еще и потому, что третья альтернатива - либеральная не имеет сейчас в России опоры в сколь нибудь широких слоях общества. Либерализацию мы проходили в девяностых, сейчас маятник качнулся в другую сторону. Следующего качка надо ждать где-то к середине десятых годов наступающего века.
Четвертая альтернатива - распад России. Эта альтернатива еще более маловероятна. Русские сейчас слабы в нападении, но по-прежнему сильны в защите. Начало быстрого распада России стало бы началом ее возрождения. Мы снова бы пришли к варианту евразийства, но менее обтекаемому, более угловатому, менее компромиссному, более органичному.
Как Россия справится со своими проблемами, если оттолкнет руку помощи от Запада?
Уверен, что даже при самой интенсивной антизападной риторике, она эту руку на самом деле не оттолкнет. Прагматичный Запад, крайне заинтересованный в стабильности России, в ее ресурсах и надеясь на новую либерализацию, эту помощь даже усилит (конечно, избирательно) по сравнению с постперестроечными годами. Эта помощь будет концентрироваться в ТЭКе, энергетической и транспортной инфраструктуре России и в ее инфраструктуре связи, а также, скорее всего, в химии и сельскохозяйственном машиностроении. Конечно, этой помощи будет недостаточно для возрождения независимой великой России, но она поможет смягчению наиболее важных структурных проблем страны.
По-видимому, ни с одной из крупных структурных проблем Россия в первом десятилетии XXI века не справится. Но научится жить вместе с ними. Это значит, что к 2010 году в России:
- ядерный потенциал будет существенно снижен, но обычные вооруженные силы усилят свою боеспособность. Это геополитический императив для России, ее ответ на нестабильность Кавказа и Центральной Азии. Это одна из выгод тесного сотрудничества с Китаем и Индией, которые в этот период предъявят большой спрос на поставки российской военной техники и, тем самым, обеспечат дополнительное финансирование российского ВПК;
- тяжелая промышленность перестроится на обеспечение ограниченных потребностей ВПК и безграничных потребностей ТЭК;
- сельское хозяйство сможет обеспечить потребности страны в продовольствии только на 75%, а сельскохозяйственное машиностроение в машинах и механизмах - на 40%;
- Кавказ останется потенциально взрывоопасным регионом России и будет отвлекать на себя огромные ресурсы;
- отношения с Украиной, Белоруссией и Казахстаном ухудшатся, но транспортировка по их территории российского сырья и товаров останется стабильной. Будут реализовываться и новые транзитные проекты, хотя и не так быстро, как это было бы при нормальных отношениях;
- Китай приобретет большое влияние в России через свои диаспоры на Дальнем Востоке, в Сибири, в крупнейших городах европейской части России и начнет использовать их в своих политических и экономических целях;
- европейские и американские инвестиции в российские ТЭК, связь, химию и сельскохозяйственное машиностроение, как и европейские рынки для российского газа и нефти, существенно увеличатся. Фактически Россия превратится в сырьевой придаток Европы, поставляя сюда в конце десятилетия втрое больше сырья и полупродуктов, чем в "союзный" Китай.
Россия, несмотря на свое декларируемое антизападничество, к 2010 году окажется под мощным экономическим влиянием Европы и США, одновременно попав и под влияние Китая. Это создаст уже в это время ощутимую разность потенциалов между европейской и азиатской частями России.
Ее политические и военные силы будут сосредоточены на решении кавказских проблем и проблем, возникающих со странами распавшегося СНГ, а также с Турцией, Ираном и Афганистаном.
Экономика приобретет более сбалансированный характер и в целом интегрируется в мировую экономику. Кое-где от наплыва российских товаров начнут защищаться тарифами. Кстати, это и будет одной из причин осложнения отношений между Россией и некоторыми странами Центральной Азии.
В головах россиян перебродят агрессивные идеи и реваншистские послекризисные настроения, превратившись к концу десятилетия в консолидирующее евразийство славянско-тюркского и православно-исламского направления.
К 2010 российское геополитическое пространство будет напоминать заболоченную неуютную местность. С европейского запада - отвесная стена. На мусульманском юге - трясина. На китайском юго-востоке - безбрежный океан. Очередной тайфун оттуда грозит смыть все живое. Российские политики по-прежнему будут решать: толи на стену взбираться, толи дамбу строить, толи по болоту в сапогах и на авось. А кто-то решится "Построю плот и поплыву". И поплывет, под звуки вальса "На сопках Манчжурии".
Впрочем, это дело политиков - решать и решаться куда плыть стране и дрейфовать регионам. Обычным российским людям первое десятилетие нового века представится деятельным и полноценным. Многие обретут простые ориентиры в жизни, утраченные в девяностые годы XX века вместе с работой, стабильным социальным статусом и моральной цензурой. В это время возродятся многие рабочие и ИТРовские профессии, статусы четко оконтурятся и сложатся в устойчивую иерархию, а государство снова объяснит людям "что такое хорошо и что такое плохо".
**Примечание: XI глава является фактически конспектом книги Ю. Шевцова "Россия: путь на Север"