Она все-таки ничего себе. Врач. Разведенная. Сын во втором классе. Конечно, диплом и паспорт не предъявила. Но нет же смысла лгать. Также, как мне - не верить.
Искусственная блондинка. Была красивой, но малость увяла. Во всяком случае, сейчас так кажется. Час назад красивей представлялась. Не удивительно.
По-латышски - ни слова. Не исключено, что только сейчас. Зато по-английски - отменно. Легко, бегло, литературно и с отчетливо пушкинским произношением.
Не скажем, что она сердечна ко мне. Собственно, я на это и не рассчитывал. Идиотское воспитание! В конце концов, кто урвал непредвиденный куш?
Не скажем также, что сам я спокоен. Будем готовы на все. Хорошо знаю, что ничего не может случиться, но руки на руле трясутся. Это только в американских боевиках серенький клерк, за всю свою жизнь оружия не видавший, разве что столовый нож, вдруг бестрепетно ограбляет банк.
Я виноват. Мне и расхлебывать. Алвил выпишется из отеля, и они с Райтом будут меня ждать, как договорились.
*
С Райтом я дружу еще со школьной скамьи.
Я был извращенец. Не особенно, но все-таки. Не помню, как мы подружились. Как я узнал, что и Райт настоящий перверт.
После уроков шлялись по городу и искали девушек. Совсемок.
А ссовсемками не густо. Мы возмущались, что для таких крутых парней, двоих во всей Риге, их не наберется и трюжины на каждый палец (трюжина - это научное название чертовой дюжины). Нам не подходили заурядные звезды экрана. Мы были сопляками, и, как положено таковым, провозглашали "мочалкой" любую женщину, хоть на полдюйма отличившуюся от текущего идеала красоты. Засекши девушку, кто-то из нас вопросительно указывал на нее. Другой качал головой и говорил: "Не совсем". И до тех пор "не совсем", пока не находили совсемку. Ей-то и повисали на хвосте и разыгрывали шутон. Детски невинный. Например, разошлись, обогнали девицу с обеих сторон, неожиданно увидели друг друга: "Здорово! Какими судьбами!", после чего следует сердечное рукопожатие. Все это происходит как можно быстрее. Совсемка, резко обалдев от внезапной ее не касающейся суматохи, по инерции повисала животом на наших руках. А мы страстно извинялись.
Иной раз сиживали на скамейке, грызли кукурузные палочки и философствовали. Обо всем. О вещах, не подлежащих обсуждению. И оказалось, что мы такие же, как все. Что до женщины в жизни не дотронулись, также как и кичившиеся своими половыми подвигами одноклассники. Что по ночам случается испачкать простынь. Что много чего боимся. Что многого не можем. А главное: узнали, что большинство других и не подозревают о своем сходстве с нами. И со своими отцами, бабушками...
*
Сегодня я получил деньжата за ворота. Возня с железом вообще неплохо оплачивается, но на этот раз даже не рассчитывал, что ухвачу столь солидный куш.
Встретил Райта с Алвилом. У Национального театра. Они только что вывалились из кинчика. Потом прибыли в "рыбную закусь". Алвил помешан на рыбе.
Так случается только в жизни. Именно в этот момент доллары отягощали мой карман. Никаких отговорок! Я угощаю!
Взяли форельки, пивцо, и давай языком молоть.
Алвил восхищается фильмом. Точнее, отношением к нему критики.
Картина о древнем Риме. Все, как положено: режут, душат, рубят головы, насилуют, бьют женщин плетьми... Садистски связанная императрица перед глазами сената рождает нового императора. Ересь сплошная. Но афиши! Там указано, что лента эротическая!
Алвил завелся. Он требует от меня имя того, кто первый назвал картину эротической. Он готов критика этого пригласить к себе в клинику. На удаление цисты яйцевода. Живая эротика, не какие-то там картинки. Алвил, правда, не согласен по заказу критика оперировать без анестезии, зато обязуется предоставить плейер с дебильниками. С нужными звуками.
Райт давится пивом, а дальше, следовательно, капли равномерно обрызгивают скатерть. Столь свински мы не вели себя со школьных лет.
*
По соседству с Райтом обитал старина Фрид. У него была одна рука с тремя пальцами, один глаз, один сын, которого никто не видел, и один единственный зуб. Зуб на весь мир. На общество, которое с отвращением отринуло его. У Фрида не все были дома, к тому же он дурно вонял, сморкался и вытирал нос о пустой рукав.
Мы с Райтом как-то зачастили к нему. Брали бутылку - и в гости. Больше к нему никто не приходил. Он лил настоящие слезы, впуская нас.
Напившись, Фрид охотно рассказывал о войне. Из-за этого мы и посещали его.
Про войну учили в школе. И фильмы снимали. Мальчишками мы охотно играли в войну. Но Фрид воевал в какой-то другой войне. Которую не снимали и в которую не играли. К тому еще на обеих сторонах успел. А пенсию русские платили. Вот вам и придурок!
Мы узнали, что такое мародерство. Довольно детально.
Однажды на уроке истории Райт вызвался разъяснить этот термин. Учительница была молодая. Ее смутило начало изложения: "Я и еще парочка хлопцев захожу в ваш дом и требую пожрать. Находим у вас и винцо..."
Из-за пиетета к женщине Райт закосил под "деревенского парня с Вологодчины" и заменил учительницу некоею "курляндской красавицей". Но все-таки, когда вино было выпито и настал черед красавицы, его выгнали из класса.
На этом не кончилось. Характеризуя личность мародера, Райт упустил из вида цвет шинели. Еще два года спустя его отстраняли от охраны памятника Красным стрелкам, не позволяя надевать оскверненную шинель.
Шинели нас не занимали. Интерес представляли простые парни: с завода, поля, школьной скамьи. Ведь спецподразделения мародеров вроде бы не было.
У Райта дома сседьмого класса хранилась тетрадь-анкета. Только для парней. На вопрос: "Что бы ты делал, если завтра был бы конец света?" было дано четырнадцать ответов. Восемь из них - "изнасиловал бы бабу". Три с указанием на конкретных девчонок. Один - на учительницу.
Последним из всех оказался ответ самого Райта. Он писал, что сдулся бы, как дождевик, и нагадил б в штаны.
*
Количество пустых пивных бутылок на столе возрастает. Поглумившись над фильмом, мы перекинулись на сограждан и всю общественность. Как в студенческие годы, когда Алвил с Райтом своими медицинскими шуточками освобождали всякие сходки от ненужных гостей и мы могли спокойно остаться втроем.
В душе Райта засел молодой паренек с девицей. Похоже, происходящее на экране девочку глубоко затронуло. Парень в толпе у выхода тихонько бубнил ей на ухо, что это, дескать, историческая правда: в античных обществах господствовала другая мораль. В наше время трудно понять тогдашние забавы.
Алвил спрашивает меня, что по этому поводу сказал бы Шаман.
Шаман был замполитом с рождения. В племени Чилкутов он работал правой рукой вождя. Красил лицо, держал речи и завершал их криком: "Дело!" "Хау!" мы откликались.
Делом звали нашего бога. Склеенного из больших, картонных папок. На животе у него было написано "Дело No__".
Друзья детства таковыми и остались в памяти Алвила. Я их до сих пор иногда встречаю. Ничего занятного рассказать не могу. На улице мы здороваемся.
*
С Алвилом судьба нассвела еще в детстве.
Большими друзьями мы быть не могли. Он был на два года старше, к тому еще левой рукой вождя. Его талантом создавалось все чилкутское вооружение. Луки, стрелы, мечи, томагавки... Красиво и практично. Алвил и пользовался ими наиболее умело. С расстояния десяти метров мог загнать стрелу с наконечником из гвоздя точно в цель, да так, что не вытащишь. И жестяным топориком своего производства срубить совершенно настоящую березку. Так и не пойму, как мы этими изуверскими причиндалами не выпустили друг другу кишки.
На поле сражения я был нулем. Насс Алвилом связывало другое. Я мог, не уставая, наблюдать, как он придавал деревяшкам сказочные формы. Как куется деревянный меч, точно из учебника истории. Как простой гвоздь становится наконечником стрелы, плоским и острым, как бритва.
Нередко я просиживал в мастерской Алвила допоздна. И одним прекрасным вечером во время созревания вишен я узнал иные индейские сражения.
Алвил пытал вишни. Они были пленниками. Им не было пощады. Алвил колол их гвоздями, не спеша сдирал шкуру, резал орнаменты на их телах. Процедура сопровождалась разнообразными стонами и воплями. Таланта Алвилу было не занимать. Аутентические записи его голоса позже использовались в "Терминаторе" и других американских шедеврах.
Иногда покалеченные вишни бежали. Алвил бросался в погоню. Истерзанная жертва, облипшая песком, уже направлялась к спасительной щели в бетонной дорожке, надеясь спокойно умереть в страшнейших муках. Тогда Алвил хватал ее и наконец-то приканчивал на особом камне.
И я оборудовал камень для себя, и мы играли вдвоем. И каждый последующий раз сравнивали, чей камень страшнее залит кровью и усеян расколотыми черепами.
*
Незаметно наш разговор отклоняется от проблем истории и этики в сторону женщин. Виной этому две барышни у соседнего столика. Ничего себе барышни.
Я бросаю взгляд на часы и объявляю, что с начала разговора прошло четырнадцать минут. Не верят ребята. Глазеют в свои хронометры, вычисляют и крутят головами. Рекорд все-таки. Не шутка. Предыдущее официально засеченное время беседы без перехода на секс - одиннадцать минут. Долго продержалось.
Зреет вечерняя программа, проста, как само мироздание. Бабки есть - их надо слегка спустить. По-моему. В студенческие годы у нас с Райтом этот позыв неизменно был общим. Алвил единственный из нас был отягощен семейными узами (сейчас все наоборот).
Давно не делали мы ничего такое согревающее душу и совершенно дурное. Такое - плюнь на все и выметай хлам из головы!
Может быть, не брезгануть услугами интимсервиса?
Мнения расходятся. Дело в том, что раз уже пробовали. Ничего радостного не получилось. Уровень обслуживания надолго охладил желание побаловаться продажными девицами. Другие исследователи независимо от нас пришли к такому же выводу.
Но эти блядовники существуют и не разоряются! Газеты полны реклам. И ассортимент услуг чем дальше, тем шире. Может быть, загвоздка в том, что все наши знакомые искали самое дешевое место?
Райт считает именно так. Он привык верить в связь между ценой и качеством.
А Алвил эстет. Он твердит: закажи что хочешь, плати, сколько угодно, явится та же выскочка пэтэушница или потасканная медсестра. Учительница и вообще интеллигентная женщина, способная на творческий подход, на телефонный вызов не подпишется, а дипломированные проститутки трудятся в отелях и кабаках, а не сидят на трубке.
Я слушаю и молчу. Потом встаю и заказываю еще пиво. Во мне созревает идея.
*
В вишневой эксекуции не было секса. Обыкновенный фашизм. Мужчинами нассделали человечки.
Я лепил из пластилина совершенно настоящих людей. Лучше, чем Алвил. Так мы дополняли друг друга.
В наших играх сражались маленькие, примитивные, удобные в обращении человечки. Сражения были кровавые, с захватом пленных и заложников. А после битв случалось, что пленных пытали. Тогда Алвил откладывал маленького бедолагу в сторону, а я ваял настоящего, большого, живого человека. С мышцами и ногтями. Его судьба, как правило, складывалась ужасно.
Однажды за этим занятием нас настиг Шаман. Алвил слегка напрягся. Я был жалким третьеклашкой, и Шаман мог бы засмеять Алвила, который с такими сопляками пупсиков лепит, пока мужчины бледнолицых бьют. Но нет. Он мигом оценил наши развлечения. Констатировав у пленного exitus letalis, он осведомился, сумею ли я слепить бабу.
Работу Шаман одобрил.
Моя первая женщина сгорела быстро, изойдя дикими воплями, ломая руки и коптя.
В короткий срок нашими забавами успело насладиться все чилкутское племя. Женщины становились все красивее. Пытки огнем были вытеснены утонченной вивисекцией. Однажды увлекшись, вождь даже загнал себе гвоздь под ноготь.
Шаман заметил, что ему более по душе сожжение. Сейчас он пастор.
К концу моего третьего класса Алвил переселился в Елгаву. И я забыл его, как забывают друзей детства. И не подозревал, что познакомлюсь с ним вновь, как с однокурсником Райта. И нахлебаюсь всякого вместе с ними, лопухами этакими.
*
- Ну, какой прок от продажной женщины? - я риторически восклицаю и дожидаюсь отсутствия ответа. И продолжаю: - В конце концов, все на что она способна, нам доступно и дома. И гораздо качественнее.
Алвилу дома не доступно. У него все на работе. Не будем мелочны.
- От продажной сучки требуется то, что в принципе невозможно получить от супруги или подруги. А иначе - за что же ей, елки-палки, платить! Тогда уж лучше жене!
Идея не настолько тривиальна, чтобы хлопцы прямо так и рванулись ее осуществлять. Мне и самому потребовалось чуть времени, чтобы свыкнуться с ней.
Откладываем идею как таковую в сторону и обсуждаем себя. Годится ли шуточка, сама по себе недурная, именно нам.
Нас всех троих уже обременяет криминальное прошлое.
С моральной точки зрения, тяжелее всех оно ложится на плечи Райта. В студенчестве он споткнулся о педагогическую работу. И соблазнил девятиклассницу. Или она его. Кто уж там разберет. Достаточно того, что ей не было шестнадцати.
Земной суд Райта миновал, зато провидение оказалась неумолимым. Четыре года спустя она заполучила его замуж. А их отпрыск так и не подозревает, что папа - бандюга.
Я был морально сгнившим уже с ранних школьных лет.
Однажды после уроков стоял в универсаме с двумя бубликами в руке. Я имел шесть копеек, а жрать хотелось неимоверно.
Человек предполагает - бог располагает. Пока моя очередь дошла до кассы, всевышний с одним бубликом уже справился. "Всего три копейки, мальчик", продавщица сунула одну монетку назад. Я было разинул рот, но за окном столь маняще маячил автомат газировки...
Насчет Алвила вообще слова излишни. Ведь не бублики ему вручают благодарные пациенты. Настоящие взятки. И ничего, что после операции. Еще недавно это называлось "нетрудовыми доходами".
Планерка растягивается еще на одну бутылку. Тогда встаем, старательно хрустя одноразовой посудой, и трогаемся.
*
Жду около гостиничной двери. Рядом с темно-синим пассатом с каким-то скандинавским номером. Можно подумать, что моя машина. Дверь, правда, заперта. Ну и что?
Надеюсь, что произвожу солидное впечатление. Не так уж много во мне пива.
Подкатывает пожилой опель. Из него выходит худой мужик с усталым видом и озирается. Должно быть, он.
Делаю шаг навстречу. Он понимает. Сзади появляется женщина. Смазливая, неприметно одетая, блондинка. Еще одна остается в машине.
Подхожу и приветствую на английском. Она кивает. Мужик молча протягивает руку. Я застенчиво кладу в нее двадцать пять долларов. Он берет и по-русски с латышским акцентом говорит:
- Выдои этого, как следует. Вон, у него даже руки дрожат.
Елки-палки, неужто и впрямь дрожат?
- Там видно будет, - женщина хмуро отвечает. - Он с приветом.
Опель уезжает. Я молча подвожу гостью к дверям. Не знаю, что говорить. Просто любуюсь единственной женщиной во всем листе блядовников "СМ-рекламы", которая знала английский, не была жутко молода и согласилась на изысканно индивидуальный подход: "Мне нужно очень правдоподобное унижение, отвращение и отчаяние", - так я молвил. После длительной паузы она заявила: "У нас нет анального секса". "Исключено!" я ручался. Она заметила, что не обойтись без доплаты и что скажет "да", только увидев меня. Пожалуйста! Проститутка оценит меня, а не я ее!
Пропускаю ее в дверь. Как леди. Пусть! Мент пристально провожает нас взглядом. Я туповато улыбаюсь, мол, пойми кореш, иной раз природе не сопротивишься. Чтобы он понял, кто она. А то вдруг пролет... И уж не мальчишке этому судить, кто кому здесь должен улыбаться.
Заходим в номер.
- Мое имя Нилс, - говорю без вступления, как придурок. - А вас как звать?
- Нина, - она коротко отвечает и берется за пуговицу.
- Стоп, - я вмешиваюсь. - Пальто еще понадобится.
Она пожимает плечами и заходит в комнату. Так я и знал. Вот она, культура обслуживания. Пока что она ведет себя так, будто заказано унизить клиента. Наверное, заурядный иностранец с нестандартными запросами отказался бы от ее услуг.
- Пожалуйста, садитесь, - я указываю на стул. Спинкой к выходу. Сам обхожу стол и сажусь напротив. Включаю магнитофон. Он взревывает. Я морщусь, как будто не ожидал такого шума. Райт с Алвилом резко, но тихо выходят из ванной. На их лицах детский энтузиазм. Я копаюсь в магнитофоне и наконец убавляю звук.
- У меня своеобразные желания, - объясняю. - Я предупреждал заранее.
- И какие?
Ребята незаметно приближаются по мягкому ковру...
*
Беса, сидящего во мне, я знал с подростковых лет. Был с ним на ты, как налогоплательщик с финансовым инспектором. Как не пытайся от него отмазаться или отбрехаться, тот или иной налог должен быть уплачен. Иначе рано или поздно придется оплатить все. Как тому парню с Вологодчины.
В школьные годы я не задумывался о налогах, но отца Сергия все равно было жалко. Ну, чего ему не запереться одному в спальне и... Скажем так: переспать с этой девицей... В отшельническом одиночестве. А папаша на облачке пусть не возникает! Кто ружье зарядил, сам знает, что выстрелит. Не трудно вообразить, как он сам ребро это адамово мурыжил, пока не достиг желанных форм, и как сам потом слюной исходил...
А Сергий - вот тебе на! Палец отрубил. А дальше? Таким образом еще девятнадцати соблазнительниц можно избежать. Нет, восемнадцати. Большой палец правой руки останется последним, и его то - попробуй, сруби!
Тогда уж другой палец рубить следовало.
х
- Я бы хотел по возможности правдоподобного негодования, отчаяния, ненависти. Нужно, чтобы вы слегка посопротивлялись, потом сдались бы, но в вашем лице должен отражаться страх и отвращение, как к омерзительному монстру. Если выйдет убедительно, я хорошо заплачу.
- Сколько?
Нет места сомнениям: мадам никогда подобного не вытворяла и вряд ли способна. Не профессионалка же. Наверное, у нормального мужчины просто раздевается, приступает к минету и так далее. Сдвинутых у нее не бывало. Такой соскучился бы.
- За вашей спиной мои друзья. Не двигаться!
Она оборачивается. Потом возмущенно обращается глазами ко мне. Первые естественные эмоции. Они усугубляются при виде дулового отверстия моего сверкающего пистолета - прямо перед глазами. Ребята прижимают ее за плечи.
- Тихо! - я шепчу. Несказанные слова замирают в ее горле, и рот остается полуоткрытым. Пистолет она видит впервые.
Сейчас ей положено кричать. Кто же будет стрелять в отеле средь бела дня! Или резко пригнуться. Вот я стреляю. Райт хватается за живот и хрипя валится на пол. Алвил отскакивает. Дверь распахивается и появляется полицейский-супермен с базукой. И так далее...
Она этого не знает. Она молчит и сидит, как мышь. Может быть, у нее дома нет телевизора?
*
Дело было на тусовке у одного мажористого кореша. Все упились. Хозяин хвастался пистолетом. Купил, мол, чтоб жене дома было безопаснее. Предупреждал, что штуковина заряжена.
Каждый уважительно разглядывал блестящую вещицу и передавал дальше. Зашел разговор об оружии. Один из сидевших рядом со мной неожиданно схватил меня за плечо, ткнул дулом в ухо и заорал: "Деньги или жизнь!"
Шутка. От меня требовалось что-то остроумное. Но я лишился чувства юмора. Сидел, как обмерший, скривившись от внезапного захвата. Палец шутника дрожал на спуске.
Пистолет, должно быть, имел предохранитель. Как ни странно, я не стремился в этом убедиться. В помещении воцарилась гробовая тишина. Секунду спустя остряк смутился, виновато улыбнулся, положил оружие на столик и хотел что-то сказать. Не успел. Впервые в жизни я врезал, не предупредив.
*
- Если без глупостей, ничего не случится. Только правдоподобные эмоции. Я же предупредил.
Она остекленело уставилась на меня. Чувствуется отсутствие кинематографической закалки.
Я хладнокровно выдерживаю взгляд. Побоишься выстрелить - и взгляд тебя выдаст. Но я не боюсь. И музыку не сделаю громче. Это говорило бы о неуверенности.
Райт резко обхватывает ее за голову и запихивает в рот полотенце. Ткань чистая и смоченная в ананасовом соке. Гуманная идея Райта.
Она хватает Райта за руки, но попадает в широкие ладони Алвила. Крик ее приглушен, но вполне различим. Я прибавляю звук и встаю. Дверь номера кажется достаточно звуконепроницаемой.
Ребята хватают ее подмышки. Она оказывает сопротивление и опрокидывает стул.
- Вас никто не слышит! - я произношу ясным русским языком, и она в смущении забывает отпихиваться.
- Если свяжем, хуже будет, - я кладу моток веревки на столе рядом с пистолетом. - Будете спокойны, ничего не случится. Как договорились: незначительное унижение за значительную плату. В этом и есть прелесть вашей профессии.
Я размахиваю полтинником ей перед глазами и сую его в карман пальто.
- Для начала.
Ребята подволакивают ее два шага до подоконника и прижимают плечами к оконной раме.
- И это мы соблюдаем! - я вытаскиваю мелкую, серебристую пачку с надписью "Флирт". - Мы всего лишь слегка пофлиртуем.
Какого хрена я оправдываюсь?
У нее длинные сапоги, короткая юбка, но колготок нет. Хоть что-то профессиональное. Задираю одежду вверх, но ничего не снимаю. Пальто распахнуто, сапоги на ногах, все разверсто, кляп во рту, слезы в глазах, сидит, замерев, на подоконнике... Достаточно для полной иллюзии насилия.
Но не для насилия. Алвил, вот, даже намазался, чтобы не повредить ее рабочий инвентарь.
Музыка звучит громко. Я действую брутально. Она отворачивается. Слезы текут.
Я нагнетаю в себе злость. Шлюха! Это твое ремесло! Твое ежедневное занятие. И за час спектакля заработаешь месячный оклад профессора!
Все. Сую ей в карман следующий полтинник и смениваю Алвила. Она и не сопротивляется. От изнасилования лишь сценография осталась.
Миг спустя ужасное отвращение корчит все нутро. Нужно было предугадать заранее: меня ведь больше это не интересует!
Поскорее бы... Да еще Райт...
Было запланировано вручить двести баксов. Дудки! И ста хватит. За отель еще платить...
Алвил уступает место Райту. Райт колеблется. Я шарю в кармане, нащупывая деньги. Кажется - без этого Райт не подпишется.
Видно, и Алвил так же обмяк, как и я. У нас внутри все одинаково происходит.
И она расслабилась.
Райт тяжело подходит к полке и берет бутылку. "Что с тобой?" спрашивает мой взгляд. Похоже, я знаю, что. И меня охватывает недоброе предчувствие, что Райт не сделает этого. Что впредь между нами всегда будет эта стена: мы - да, он - нет.
- Прости, пожалуйста, - Райт отводит глаза.
Тишина. Мы отпускаем ее руки. Я вытаскиваю полотенце изо рта. Она так и остается на подоконнике.
- Все равно же все вместе были, - Райт шепчет. - Каждый мог остаться последним...
*
Еще совсем светло. Где-то около семи. В отеле расплачиваться за сутки. Она в нашем номере провела какие-то полчаса.
Торможу перед указанным ею домом. Не на синем пассате, разумеется.
Не похоже, что кто-то собирается выскочить из подворотни с намерением меня поуродовать.
Она сама привела себя в порядок. С виду она сохранилась лучше остальных присутствующих.
Сидели за столом. Выпить нужно было. Похмелье уже начало сказываться.
Предложение выпить она не приняла и не отвергла. Просто молча выпила. У нее сто долларов в кармане. Еще десятку сутенер подбросит.
Алвил спросил, как она себя чувствует. У него к тому еще и гиппократова клятва на шее!
Она пожала плечами.
Я подавил в себе желание поинтересоваться обеспечением их безопасности. Впрочем, не секрет ведь, что и охрана там сопоставима по качеству с самими услугами. Райт осведомился, часто ли случается в их деле, что клиент не блистает нежностью. Она молча выпила, и в первый раз заговорила:
- По-всякому бывает. Но по одиночке.
- Мы заплатили, - я пробормотал, сознательно нагнетая напряжение. Лишь бы не поддаться депрессии! Не позволить изнасиловать себя!
- Латышенки всегда милы. О вас, правда, этого не скажешь, - она задумчиво протянула. Тут ухмыльнулась и добавила: - Но одно вас всех непременно тревожит: что о вас подумают! Даже шлюха.
И конец разговору.
Вот и поездке конец. Она отстегивает ремень. А мне давит на пах. Очень даже давит.
Я сунул туда пистолет. Сам не знаю, зачем.
Я не рэкетир. Пистолет мне подарили. В Голландии. Похоже, не из дешевых. Но в данный момент мне ясно, что не захочу оставить у себя ничего, напоминающего сегодняшний день.
Она распахивает дверцу. Сейчас выйдет.
- Нина! - первый раз за весь вечер я обращаюсь к ней по имени.
- Пожалуйста! Возьмите. Может понадобиться. Иногда чувствуешь себя спокойней.
Кладу пистолет ей на колени. Она глазеет, как на жабу. Так и не пойму, я заискиваю перед ней или пакость делаю.
Оружие большое, блестящее и тяжелое. Впечатляющее. Не скажу, какой точно системы, но уж видно, что настоящее. Один к одному.
И струя будь здоров! С пяти метров можно гангстеру в темные очки зафинделить. Если воды набрать побольше.