Фенек : другие произведения.

Игры в вечность

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 7.08*12  Ваша оценка:
  • Аннотация:

    Стать богом. Сотворить свой мир - степи, горы, реки, моря. Построить города, слепить из глины человечков. Есть ли игры увлекательнее? Вот только любой игре приходит конец. Демоны разрушения уже выпущены на свободу. Смогут ли боги помешать?

Екатерина Бакулина

ИГРЫ В ВЕЧНОСТЬ

  
  

Средь оплывших свечей и вечерних молитв,

Средь военных трофеев и мирных костров

Жили книжные дети, не знавшие битв,

Изнывая от мелких своих катастроф.

В. Высоцкий

  

* * *

И солнце коснулось тонким лучом края небес на востоке,

И начался новый день

  
  
  -- * * *
  
  
   Я долго сидел, вытянув ноги, на шершавом плоском валуне у самой воды. Молчал.
   Пришел поговорить, но слова не шли, словно потерялись где-то там, наверху, среди света и шелеста молодой травы. Здесь не место словам, здесь тихо. Только сонно шуршит белоснежная галька, ворочается с боку на бок, тускло поблескивая сквозь темную гладь воды. Пахнет можжевельником, чабрецом и морской солью - да, говорят воды реки солоны как кровь... хотя что за безумец решился попробовать их на вкус?
   - Можешь называть реку Стиксом, если хочешь, - однажды сказал Уршанаби. - У нее много имен и все придуманы людьми.
   Стикс? Кое-кто называет - привычное имя сразу ставит все на свои места. Старый демон знает толк в именах, у него самого их сотни. Нет, это не Стикс, ибо и я не грозный Зевс Тучегонитель Высокогремящий, нет, всего лишь игрушечный бог игрушечного мира. Хотя громыхнуть могу и я, даже всерьез.
   Пусть будет просто Река, ведь и он не вполне Харон.
   Уршанаби сидит неподвижно, словно уснув, прикрыв золотые птичьи глаза. Сонно шуршит белоснежная галька, лодка покачивается лениво вверх-вниз, тихий рокот потока из глубины.
   Алый дракон на борту косит единственным глазом.
   Впервые увидев, я думал дракон нарисован - старая краска облупилась местами, потемнела, пошла разводами у воды, сквозь киноварь кое-где проступает гнилая доска. А дракон вдруг вильнул длинным хвостом и ушел на глубину, ни брызг, ни всплеска, словно тень ушла в тень. Порезвился, вынырнул, беззвучно фыркнул, отряхнулся всем телом - прямо тощий хорек! Игриво блеснул чешуей. И замер. Снова лишь киноварь на темной доске. Все хочу спросить... Харон-Уршанаби усмехается мне.
   Зачем пришел?
   Если бы знать зачем.
   Надо что-то сказать.
   - У меня хризантемы никак не цветут, - невпопад жалуюсь я и сам пугаюсь случайных слов. - Уже все пробовал, и так, и эдак, а они мельчают, сохнут, белой дрянью какой-то покрываются, но цвести не цветут. Дома-то какие красавицы стояли, вдоль дорожки, желтенькие, словно осенние солнышки горят под окнами. Но то дома.
   Лодочника словами не удивишь. Наверно, я не первый здесь такой дурной бог. Может, он знает заранее как оно будет и как было сотни раз до меня. Ведь было? Да, наверняка, было, не я первый, не я последний. Далекие земли всегда манили людей, тем более такие чудесные земли.
   - Скучаешь? - спрашивает он.
   - Скучаю, - покорно соглашаюсь я.
   Если б ты только знал, лодочник, старый ты демон, как я скучаю. Все бы отдал, лишь бы вернуться.
   Нет, вру сам себе, не все. Не отдам. Все отдать не в силах. Могу ведь вернуться, хоть сейчас могу. Уйти. Домой. У меня в кармане, у самого сердца, лежат два заветных ключа: длинный, блестящий - от входной двери, и маленький с потертой пластмассовой верхушкой - от гаража. Триста лет лежат. Никто не знает, что они там... а они лежат.
   Ушел бы, но как уйти? Я - это высокое хрустальное небо над головой. Уйду - оно рухнет.
   - Я устал, - говорю шепотом, словно боясь спугнуть редкую правду. - Мне кажется, мы совсем заигрались. Это все дурь, блажь, взрослые вроде бы люди, а ведь скоро сами перестанем замечать, где кончается сон и начинается явь.
   Лодочник чуть усмехается, подаваясь вперед, внимательно щурит золотые глаза.
   - А сейчас замечаете?
   - Сейчас? - я собираюсь ответить, но нет, только вздыхаю. - Сейчас не знаю.
   Если бы знать! Раньше думал, что знаю наверняка, что там, далеко, за гранью небес - реальный мир, а здесь, рядом - только игра. Нет, не игра. Игра для нас. А люди живут и думают, что все всерьез. Те, наши люди, красноголовые человечки, резные фигурки на доске. Для них это не игра, не сон. Жизнь. Единственная правда.
   - Хочешь уйти?
   - Хочу. - Вдруг становится обидно, прямо до слез. - Но разве от них уйдешь? Они же как дети, их только оставь.
   И так сквозь пальцы все сыпется, мир готов развалиться в наших неумелых руках. Глупые боги, седые дети. Заигрались, слепили роскошные замки на песке, гордимся... но с горизонта уже бежит волна, скоро прилив. Смоет?
   - Думаешь, ты сможешь удержать? - на этот раз в расплавленном золоте нет усмешки, лишь искреннее желание знать. Алый дракон на борту внимательно навострил уши, слушает хорек, тоже знать хочет.
   Я поджимаю губы, стоит усилий найти нужный ответ.
   - Не знаю, - признаюсь, скорее самому себе, - но я здесь нужен.
  
  
  -- Часть 1
  

Второй поворот направо, а дальше прямо до самого утра.

Дж. Барри "Питер Пен"

  
  -- 1
  
  
   Эмеш наблюдал, прислонившись спиной к стене.
   Он просто смотрел, предпочитая не вмешиваться в чужие ссоры без особой нужды.
   А она готова разнести весь мир, если ее желание не будет исполнено. И она действительно могла это сделать. На щеках Лару пылал восхитительный румянец, ее золотые кудри разметались в негодовании, ноздри дрожали, губы сжаты в тонкую решительную линию.
   Лару бушевала.
   Атт, в основном, молчал.
   Они ругались более часа. При всех. Это уже само по себе беспокоило - Лару, как умная женщина, всегда предпочитала выяснять отношения наедине, тем более с отцом. Без посторонних глаз он давно бы пошел на уступки, но теперь успел сказать "нет", и брать свои слова назад не намерен. Атт бы хотел, пожалуй, но уже не мог - поздно. Дочери он никогда бы не смог отказать, но сейчас, при всех, она была не дочь, а взывающая к справедливости гневная богиня. Богине Атт отказывал без раздумий.
   Она была зла на царя Аннумгуна и на всех людей заодно, кричала, что пора с ними всеми покончить. Хватит! Пора все бросить и вернуться домой, они слишком заигрались.
   Но больше всего настораживало то, что причины своего гнева она раскрывать не хотела. Хотя, что уж тут, по всему выходило - сумасбродный царь отказал ей. Только вот как это вышло? До сих пор ни один вечный обитатель небес не мог устоять, не говоря уж про смертных. Или тут что-то еще? Что не так?
   Гнев Златокудрой вскипел последней каплей.
   - Я выпущу на них шун! - срывающимся голосом крикнула она, и выскочила хлопнув дверью.
   Эмеш вздрогнул. Дело принимает серьезный оборот. Атт наверняка все замнет, сославшись на скверный характер дочери, но вот только не все, пожалуй, закроют на это глаза. Такими вещами не шутят.
   - Ру! - ее удалось догнать лишь внизу, на лестнице.
   Лару неслась, прыгая через три ступеньки, совершенно не желая что-либо слушать.
   - Ру, постой.
   Пришлось схватил ее за руку, чуть ли не силой развернуть к себе. Златокудрая богиня шмыгнула, совсем по-детски вытирая ладошкой нос. Эмеш едва удержался, чтобы не улыбнуться.
   - Ты наговорила много лишнего, Ру, - тихо сказал он.
   Лару кивнула, молча. Она все понимала, но высказала уже столько слов, что теперь их совсем не осталось.
   - Тебе стоит вернуться и объяснить.
   Лару отчаянно замотала головой. Возвращаться сейчас было выше ее сил, Эмеш это прекрасно понимал. Но и оставлять все как есть тоже не стоило.
   - Пойдем вместе, я еще раз поговорю с Аттом, а ты просто постоишь рядом, можешь даже спрятаться за моей спиной. Хорошо?
   Он старался говорить как можно мягче.
   Она упрямо стиснула зубы.
   - Нет.
   - Ру, ты не понимаешь. То, что ты сказала, может сильно тебе повредить.
   Глаза Лару изумленно расширились. Где-то глубоко в них метались страх и непонимание. Только сейчас она начала понемногу осознавать что произошло, и не знала еще как с этим быть.
   - Неужели ты думаешь, Сар, отец действительно решит, что я могу выпустить спящих?
   Эмеш вздохнул и пожал плечами.
   - Не думаю. Но, все же.
   - Что "все же"? - голос Лару дрогнул. - Кто может поверить в это? Я крикнула сгоряча...
   - Тебе не стоило упоминать спящих при всех.
   Лару прикусила губу, но делать что-либо теперь уже поздно. Было видно, как в ней борются два совершенно противоположных желания: вернуться и убежать, как можно дальше.
   - Сар, но ведь я не собираюсь выпускать их, ничего не случиться, - тихо произнесла она.
   Эмеш кивнул. Конечно не собирается. Однако, внутренний голос настойчиво твердил ему, что на этом дело не закончится. Он бережно обнял Лару за плечи, и она тут же уткнулась носом в его плечо - приятно и даже трогательно. А потом Лару подняла свои прекрасные, голубые словно небо, глаза.
   - Убей его для меня, а?
   В глазах сверкнула надежда.
   Эмеш фыркнул, засмеялся и хотел уже отпустить Лару, но вместо этого только обнял крепче.
   - Кого? Царя? Атну? - поинтересовался он, чуть склонив голову на бок, словно стараясь лучше разглядеть. - Что он тебе сделал?
   Щеки вдруг вспыхнули огнем, а голубые глаза ненавистью.
   - Ты даже не представляешь!
   - Да уж, сложно представить, - усмехнулся Эмеш.
   - Убей его, Сар. А лучше перебей их всех, чтобы ни одной этой твари не осталось. Ты ведь можешь.
   Голос Лару, чуть хрипловатый от возбуждения и крика, вдруг сорвался. Эмеш отстранил ее от себя и заглянул в глаза, пытаясь понять. Значит, все серьезно, действительно серьезно. Она на самом деле хочет убить?
   - Рассказывай, - строго сказал он.
   Лару мотнула головой и поджала губы. Не расскажет.
   - Ру, так нельзя.
   - Прекрати! - оборвала она. В голосе вдруг прорезались стальные нотки, сделав ее так похожей на отца. - Ты убьешь его для меня, или я попрошу кого-то еще?
   - Брось, Ру, это всего лишь наши человечки, они...
   Он вдруг умолк, чувствуя, что и сам не до конца понимает. Как можно вот так, взаправду, сердиться на собственные игрушки, созданные вот этими вот руками? Никак. Игрушки можно сломать, выбросить, убрать на чердак. Но ненавидеть можно только равного себе.
   Этот царь, все эти человечки - они ведь не люди, не настоящие, не такие как мы... или нет?
   Нет.
   Самообман.
   Он слишком хорошо запомнил это. Они не такие. Они всего лишь отражение нас самих - наши человечки.
   - Ты прав, - Лару сжала губы в тонкую линию, - они всего лишь люди.
   - Как и мы, - едва слышно добавила она.
   И в голубой бездне ее глаз отразилась тень одиночества.
   Вот так.
   Люди, значит.
   - Ру, милая...
   Столько хотелось ей сказать, но все слова казались неуместны сейчас.
   Нет, Ру, не стоит искать в них то, чего нет. Они не люди, не те люди, как бы нам, возможно, хотелось. Забудь. Они лишь такие, какими мы хотим их видеть, не более. Их воля, их поступки - лишь наша отраженная воля... Не стоит сердиться на них.
   Не то, не так.
   Вместо слов, Эмеш нежно провел ладонью по золотым волосам.
   - Сар, я ведь не собираюсь никого выпускать, - тихо сказала она, - просто не могу сейчас вернуться. Если вернусь, то захочу снова кого-нибудь убить. Завтра поговорю с отцом. Хорошо?
   Он долго смотрел на нее. Ну что, в самом деле... Кивнул.
   - Хорошо. Ларушка, хочешь, пойдем посидим, поговорим.
   Эх, давно надо было поговорить, ведь он все видел... но что теперь.
   - Угу, - согласилась она.
   И тогда великий Эмеш взял за руку богиню плодородия, и повел к себе домой.
  
  
  -- 2
  

Когда боги были людьми...

"Атрахасис"

  
  
   Серый осенний дождь лениво барабанил в стекло, навевая сон. Одинокая машина зашуршала колесами - нет, конечно мимо, только потревоженные лужи взметнулись фонтанами мутных брызг.
   Где-то далеко, на кухне, звякнул чайник, надо бы встать, но вставать так лень, совсем обленилась она за выходные. Может ну его, этот чайник? Вот приедет Саша, тортик, наверняка, привезет - вкусный, с орешками, тогда и чайку попьют... Только это еще не скоро. Да и прежние чаепития с Сашей, с некоторых пор, перестали радовать. Невесело это стало.
   Странно выходит, раньше, в детстве, она называла его дядя-Саша и на "ты", требовала страшных сказок и хулигански кидалась подушками из-за угла... красные такие были, с дивана в гостиной, с бахромой и цветами; папа смеялся, а мама ругалась, но скорее так, для порядка. Сейчас все больше тянет на "вы" и на "Александр Николаевич" - взрослый, седеющий человек, усталый и словно потерявшийся в жизни. Не удивительно, впрочем, после того, что случилось. Какие там подушки, пусть и с бахромой. Да и не дядя он конечно, не родственник - друг семьи, в равной степени старше ее и моложе отца.
   - Леночка, и мне завари, если не трудно.
   - Да, пап, сейчас.
   Златокудрая лениво потянулась в кресле, отложив книжку.
   - Тебе варенья принести?
   - Принеси... - с готовностью согласился он.
   Варенье было вкусное, земляничное, ароматное, с приятной горчинкой, в изящной хрустальной пробабкиной вазочке. Как отказаться? Тем более, что землянику Златокудрая собирала сама, даже специально ездила с подругой в лес. А варила, конечно, мама, только она так умеет.
   Жаль мама улетела в Брюссель по делам... не хватает ее, хочется поговорить.
   Бывают такие вещи, что все никак не дают покоя, сколько ни пытайся скрыться от них в завалах работы или в тягучей лени редких выходных. Не осознаешь их толком, не можешь разглядеть - что за штука, к чему она? А штука все лезет в душу с настойчивостью, с тупым упрямством, хватает липкими трясущимися пальцами, не отпускает.
   - Пап... - вздохнула, раздумывая как начать, - возьмите меня с собой, а? Ну, что тебе стоит?
   Она прекрасно понимала, что выглядит сейчас как ребенок, клянчащий заветную конфету перед завтраком. Может, так и есть...
   Они затевали большую игру. Пока Златокудрая еще сама толком не понимала - как и что. Однако, была причина тянувшая ее туда, за собой, неудержимо. Она сопротивлялась, но без особого, впрочем, успеха. Игра. Лару долго не верила, думала, что отец с Сашей просто рехнулись, какой-то демон Уршанаби, какой-то новый мир. Что за бред? Может и бред, но теперь она тоже его хотела. Тот мир казался прекрасным, искрящимся и далеким, как мечта.
   Атт хмуро качал головой, мешал в кружке сахар, постукивая тонкой ложечкой. Он все пытался отказать или хотя бы уйти от разговора, но на свете существовало два человека, которым оказать не получалось никак, две женщины - жена и дочь. Остальным владыка небес отказывал не раздумывая.
   - Рано тебе еще в эти игры играть.
   - Не рано. Я уже давно взрослая женщина, пап, если ты не заметил! Исполнительный продюсер. У меня через неделю съемки в Праге...
   - Вот именно, Лена, - в голосе владыки небес прорезались неприятные жесткие ноты, - у тебя съемки. У тебя вся жизнь здесь, и туда тебе не надо совсем.
   - А тебе? А у тебя? Или у Саши?
   Ляпнула, и разом прикусила язык, поспешно глотнула горячего чая, обжигаясь, пытаясь скрыть неловкость. Что толку. Хотела сказать "прости", но передумала - он и так все понимает и, конечно, простит глупую дочь.
   Атт не стал отвечать. Зачем? Вопрос скорее риторический. Впрочем, у Саши еще наверняка все наладится, а у отца... У Атта осталось не так уж много жизни в этом мире, жалкий огрызок жизни остался... безнадежно больной, прикованный к инвалидному креслу старик. Мама иногда, тайком, плакала.
   Быть может, поэтому так тянет за неведомый горизонт? Смутная надежда? Вечность? Или просто грядущее могущество и власть?
   Лару точно знала, что не хочет искать ответ. Отец всегда был грозным владыкой небес, даже здесь, даже сейчас.
   Дождь барабанил в стекло.
   Пушистые, кипельно-белые хризантемы у калитки отцвели, а она и не заметила как, мама успела оборвать сухие головки. Желтенькие, папины любимые, что вдоль дорожки - пока стоят, но уже понемногу блекнут, словно дождь смывает летнюю краску. И только под окном полыхают огнем два алых куста, припозднившихся, с длинными острыми иглами лепестков. Скоро снег, а они все стоят, горят вечным огнем...
   Глотнула, едва не подавившись чаем. Это все осень, с ее серостью и тоской. Надо бы на море хоть на пару дней слетать, чтобы солнце, пальмы и симпатичные загорелые мальчики вокруг. Она это заслужила.
   Слетай, Лена, - говорили глаза Атта, грустно улыбаясь из глубины, - ты лучше на море слетай, чем туда, развлекись. Глядишь, и пройдет. Хочешь, я тебе даже съемки перенесу на недельку, я могу, все что угодно, любые чудеса, только не просись туда со мной. Потому, что я не в силах тебе отказать.
   - Ну пожалуйста, пап.
   - Леночка, зачем тебе? Чего тебе так не хватает здесь?
   Атт не хотел ее брать. Сашу хотел, кучу других, посторонних, незнакомых людей хотел, а ее нет. Даже Димка, папин водитель, всего-то на год старше ее, и ему, видите ли не рано! Ему можно. А ей рано.
   - Но ведь я вернусь. Это же не насовсем.
   - Кто знает, вернешься ли. И какой ты вернешься, Лена. Сможешь ли потом здесь, как раньше...
   - Ну, пап.
   - Не проси меня, не надо. Ты же знаешь, я не смогу отказать тебе, но это неправильно.
  
   Он и не смог. Став в новом мире Владыкой Небес, а она Златокудрой богиней.
   Игра? Может быть только игра.
  
  -- 3
  
  
   - Вот здесь у нас будут горы. А здесь, вот так, река.
   - Ру, милая, река не может течь снизу вверх.
   Задумалась, упрямо хмуря лоб, заткнула за ухо выбившуюся прядь.
   - Тогда - вот так.
   - Неправильно у вас все, - ехидно фыркнул из-за спины Италь, - горы должны быть на севере, а на юге море, и непременно какое-нибудь "Срединное", хоть и с краю. И еще Царство Света, и Земли Орков, и Великая Степь. И все с большой буквы! Главное Империю потом, с большой буквы, не забыть.
   - Почему это?
   - Так положено.
   Лару надула губки и топнула ножкой.
   - А я хочу так! Саш... Сар, скажи ему!
   Она до сих пор еще путалась, все пытаясь назвать по-старому. Зачем придумали этот запрет на имена? Это Солнце-Италя она могла легко называть Италь, даже не знала, как это напыщенное самодовольное светило звали раньше. А вот Сашу называть Саир или, тем более, Эмеш - было непривычно. Лодочник уверял, что на самом-то деле его следует называть не Эмеш, а Энки, или на худой конец Эа, Айя... Йа - если без глупостей. Вот уж действительно глупости, смешно даже - "Эй, Йа! - Я? - да не ты, а Йа", от всего этого голова шла кругом. Он называл ее Ларушка или Крошка Ру, иногда еще Златокудрая.
   - А ну, брысь! - цыкнул Эмеш на светило. - Если девушка хочет тут горы, пусть будут. Тоже мне, начитался книжек дурацких, орков ему подавай.
   Светило даже не обиделось.
   - Орков мне не надо. Впрочем, орки, наверно, тоже были... Но если взять за прообраз изначальную землю, то вот тут у нас, снизу, на юге, должно быть море, оно же Персидский залив.
   - Вот только Персидского залива нам тут и не хватало!
   - Да нет, Сар, я не в том смысле... В долине - Хиддекель и Перат, к северу - горы Загрос, и почти царство света, чудесная Аратта или возможно даже земной...
   - Какой пират? - это, конечно, Лару встряла. Италь запнулся.
   - Перат... ну, Евфрат который, и Тигр.
   - А-аа.
   Златокудрая задумалась совершенно серьезно.
   - Топай давай отсюда, светило, со своим Хиддекелем, - пожелал Эмеш. - Уж лучше мы с Ларушкой будем орков лепить.
  
   Орков, правда, лепить не стали. Только людей.
   Хотя, по первой-то, выходили чисто орки - страшенные. Чуть не перебили сгоряча, но потом оставили, пусть живут. Назвали керуби, кажется с подачи того же Италя (или лодочника?), бегают теперь такие - в шкурах, с перьями. Эмеш однажды натолкнулся на одного в темноте, с перепуга подумал - демон крылатый... ан нет, человек.
   Нормальных людей тоже сделали.
  

* * *

  
   - Ну, как там? - Лару подпрыгивала, пытаясь заглянуть Эмешу через плечо, но роста ей явно не хватало.
   Эмеш стоял в дверях и что-то сосредоточенно рассматривал.
   Атт, Италь, Думузи и прочие боги, толпились чуть поодаль, считая ниже своего достоинства выказывать нетерпение. Хотя некоторым, ох как, хотелось посмотреть, а Гизиду - тот просто изнывал от неизвестности.
   - Я сделал настоящего человека! - поведал Эмеш.
   - Зря ты это, Сар, - Думузи покачал головой, и в его глазах неожиданно скользнуло осуждение.
   - Что зря? - удивился Эмеш.
   - То и зря, - буркнул тот, отводя взгляд.
   Эмеш не понимал, да и не собирался ничего понимать, а может, делал вид. Его просто распирала гордость от содеянного. У него, наконец, получилось! Там, внутри, спал на мягкой подстилке человек.
   - Вот - человек, - медленно, произнес Эмеш, словно пробуя слово на вкус. - Настоящий!
   Думузи, горячий степной ветер, презрительно скривился, всем своим видом давая понять, что не одобряет подобную глупость.
   - Удачная подделка, не более, - в его словах звенел лед.
   - Ты просто завидуешь, - добродушно фыркнул Эмеш.
   - Нет, я просто знаю, чем это кончится.
   И уже собираясь уйти, бросил через плечо:
   - А ты сможешь убивать настоящих людей, Сар, когда придет время?
   Тогда Эмеш не ответил, не хотел думать об этом. Зачем убивать? Он же людей сделал для другого. Он же не зверь, в конце концов, зачем ему?
  
   Людей поначалу держали в долине Ир, в горах - не разбегаются, и удобно присматривать. Создали все условия: озерцо, сад, фрукты-овощи рви какие хочешь.
   - Пусть пока тут поживут, это у них Эдем! - довольно говорил Атт, обозревая владения.
   - Яблоками с дерева познания не забывай кормить, - усмехался Италь.
   Кормили, а как же, новорожденные люди, они такие глупые. Как выучились немного, поумнели, так и отпустили в большой мир, плодиться и размножаться.
  
   Думузи злился, и пытался как-то устроить настоящий потоп, но, слава богу, не вышло.
   - Ты не Думузи, ты Энлиль, - непонятно говорил лодочник.
   - Нет, я Думузи, - настаивал Думузи.
   - Ладно, может быть ты прав. Тебе видней.
  
   Так и жили.
  

* * *

  
   Кроме прочих людей, Эмеш создал одну женщину.
   Маленькую, курносую, рыжую. Миленькую, но никак не красавицу.
   И эта женщина бегала за ним везде, не отставая ни на шаг.
  
   - Ты что, совсем рехнулся на старости лет?!
   Увидев ее, Думузи сначала остолбенел, потом долго переводил взгляд с девушки на Эмеша и обратно, словно пытаясь что-то понять, и только потом заорал.
   - И что такого? - довольно улыбнулся Эмеш.
   - Как, что такого? - Думузи, зло оскалился. - Это по-твоему что?
   - Ее зовут Маиш. Ишик, милая, иди сюда.
   - Да, дорогой, - девушка послушно подошла, улыбнулась, остановилась чуть позади и робко взяла Эмеша за руку.
   Думузи сжал кулак, несколько раз бессильно потряс им в воздухе и, в конце концов, со всего маху ударил себя по бедру.
   - Ты точно рехнулся, Саир, - качая головой, простонал он.
   - Да, что такого?
   - Что я по-твоему, ничего не понимаю? - возмутился Думузи, тыча пальцем в спрятавшуюся за спиной Эмеша девушку. - Какого хрена ты это сделал? А? Можешь сказать?
   - Не твое дело, - лицо морского бога вдруг стало суровым.
   Думузи в самых красочных выражениях объяснил все, что о нем думает, размахивая руками. Потом, иссякнув, тяжело вздохнул и уселся на песок.
   Волны с тихим рокотом накатывались на берег, оставляя за собой влажный след.
   Несколько минут тишины, только Маиш нетерпеливо шаркнула ножкой.
   - Прости меня, Сар, - едва слышно попросил Думузи, и Эмеш уселся на песок рядом с ним. - Прости... просто когда я ее увидел, то понял.
   - Да, - Эмеш тоже вздохнул, разглядывая что-то далеко на горизонте. - Я не удержался.
   - Прогони ее, а? Так будет лучше. Для тебя. Просто прогони...
   - Не могу.
   Стиснул зубы, покачал головой.
   Думузи набрал горсть песка, пересыпал из одной руки в другую, потом снова, потом отбросил в сторону, подобрал небольшой плоский камешек.
   Сложный выходил разговор. И так понятно, но все же...
   - Все мы сбежали от чего-то, просто так человек не станет бросать прежнюю жизнь, - медленно произнес ветер. - Но не стоит таскать прошлое за собой.
   - Не стоит, - согласился Эмеш.
   Конечно, он все понимал.
   Думузи обернулся к нему.
   - Ну, так как?
   - Шел бы ты, - устало посоветовал Эмеш. Поднялся на ноги, стряхнул с себя песок и, взяв Маиш за руку, пошел прочь вдоль кромки набегающих волн.
  

* * *

  
   Домик Эмеша стоял на берегу моря.
   Да, тогда еще на берегу, а не глубоко под водой. Но сам домик был тем же самым.
   После Думузи, Эмеш долго не решался показывать рыжую девушку кому-то еще. Но потом понял, что вечно так продолжаться не может.
   - Сегодня у нас будут гости, Ишик.
   Он крепко держал ее в объятьях, а она улыбалась и кивала в ответ. Она всегда улыбалась и всегда соглашалась с ним, что бы он ни говорил. Но Эмеш старался не обращать на это внимание. В конце концов, он ее создал не для того, чтобы спорить по пустякам.
   - Подождешь меня тут, хорошо? И надень что-нибудь красивое.
   - Что мне надеть, милый?
   Она все пыталась назвать его "господин", но он решительно не позволял, надеясь когда-нибудь научить называть по имени.
   - Что-нибудь на твой вкус, - Эмеш развел руками.
   Маиш обиженно прикусила губу, оглянулась на шкаф. Потом снова, с надеждой, на Эмеша. Он понял, улыбнулся.
   - Ну, например, то розовое платье, оно тебе очень идет.
   Маиш ловко выскользнула из его рук, подбежала к шкафу и увлеченно принялась рыться среди вешалок. Наконец, поиски увенчались успехом, она довольно взвизгнула, держа в руках невесомое розовое платье на тонких бретельках.
   - Вот это, милый?
   Эмеш кивнул.
   - Это.
   Маиш радостно прижала к груди розовое платье, и тут же, ничуть не смущаясь, начала переодеваться.
   - Ну, как я тебе? - кокетливо поинтересовалась она, расправляя складки.
   - Восхитительно! Сегодня ты будешь хозяйкой.
  

* * *

  
   - И что это значит? - Атт в недоумении разглядывал совершенно обнаженную Маиш, танцующую на берегу. Розовое платье валялось рядом.
   Эмеш стоял белый как снег, не в силах произнести ни слова, и только судорожно глотал воздух.
   Он впервые привел гостей, хотел показать... Атт, Лару, Гизиду, Италь...
   А рядом с девушкой, как ни в чем не бывало, сидел Думузи, небрежно завернутый в простыню. Он с, довольной ухмылкой, окинул взглядом собравшуюся компанию и медленно, вальяжно поднялся на ноги.
   - Хорошая девочка, - со знанием дела сообщил он. - А знаешь, Сар, ты не зря старался, в пастели она то, что надо.
   Эмеш начал медленно покрываться красными пятнами. Думузи окинул его оценивающим взглядом с ног до головы и ехидно подмигнул.
   - Все хотел спросить, ты ее приукрасил, или оригинал был столь же хорош?
   Вот тут Эмеш не выдержал. Зарычал, вскипев гигантской волной, ринулся на Думузи, мгновенно сбив его с ног. Он бы, пожалуй, убил в ярости степного бога, невзирая на все его бессмертие, но вовремя оттащили. Окунули в море, благо недалеко. Эмеш еще долго вырывался, орал. Но держали его крепко.
   Потом, убедившись, что в драку больше не полезет, отпустили и молча отправились по домам.
   Все прекрасно понимали, что именно произошло.
   Тяжело дыша, Эмеш сидел на песке, обхватив голову руками.
   - Сар, - Думузи подошел и остановился совсем рядом, в двух шагах. Все равно теперь уже некому оттаскивать. Гости разошлись, оставив их одних.
   Выглядел степной ветер не лучшим образом - губа разбита в двух местах, глаз уже слегка заплыл, из рассеченной брови широкой струйкой течет кровь.
   Ничего, сам виноват, жить будет.
   - Сар, послушай, - Думузи сплюнул в сторону кровь, - если тебе девка нужна, так сходи вон в город. Там полно. Их там целая тьма наплодилась, на любой вкус. Но не надо больше так... Хорошо?
   Эмеш, что есть силы, зажмурил глаза и застонал.
   Долго потом не мог и смотреть в сторону людей.
  
   Не стоит таскать прошлое за собой.
   Они не такие. Не найти, не вернуть. Просто игра и больше ничего - игра, чтобы забыть.
  
  -- 4
  
  
   Царь Аннумгуна, Атну ясноглазый, мудрый правитель и доблестный воин, чья голова как у тура подъята, стены вознес городские до неба. Слава его от Бехреша до Ану, будет вовеки людьми не забыта. Бог на две трети, на треть человек он.
   Было в ту ночь для Лару постелено ложе, но не явился супруг в обитель богини. Очи Атну налились слезами, сердце тоска неземная объяла, ласки богини он больше не ищет.
   Гневно Лару на него взирает.
   И открыл Атну уста, и молвит богини: "Горькие вопли мне грудь разрывают. Без дела сижу я, пропадает сила. Всех покорил от Бехреша до Ану, больше врагов не осталось на свете. Ярче других Аннумгун мой сияет, стены его подпирают тучи. Мне лишь теперь на покой удалиться, нет мне соперников больше на свете".
   И открыла уста Лару, и зазвенел ее голос, песне подобный: "К востоку отсюда, за светлым Севешем, горы покрытые лесом кедровым. Кедры те стережет злой Хумбаба. Сруби ему голову и в дар принеси мне. Вечное имя себе этим создашь ты".
   И открыл Атну уста и молвил смущенно: "Как же пойду, как в лес вступлю я? Хумбаба могуч как гора, неусыпен. Ни днем, ни ночью не знает покоя. Глаза его молнии мечут, ноги его тверды словно камни. Хумбаба страшен - ураган его голос, уста его пламя, смерть - дыханье. Рыком одним поражает тучи, стрелы его огнем убивают. Бог Гизиду наделил его силой".
   И взглянула на него богиня и молвит: "Только боги пребудут вечно, а человек - сочтены его годы. Что б он ни делал - все это ветер. Где же она, сила отваги? Иль за меня не готов умереть ты?"
   И тут же поднялся Атну на ноги, глаза его засияли как звезды, светлый клинок из ножен он вынул, клятву принес прекрасной богине. "Если из леса живым не вернусь я, знай, что Атну умер героем!"
  

песнь об Атну, царе Аннумгуна

  

* * *

  
   - Зачем тебе это, Златокудрая?
   Он приподнялся на выпрямленных руках, все еще легко прижимая ее к смятой постели, она прерывисто дышала, сейчас уже едва заметно, и блаженная расслабленность еще не успела покинуть тело... волосы в беспорядке разметались по подушке. Ей было хорошо, очень хорошо, и было бы лучше, если бы царь ничего не спрашивал сейчас, просто сделал как она хочет.
   - Зачем тебе это? - спрашивал он.
   - Разве моего слова не достаточно, милый? - она попыталась улыбнуться.
   - Нет. Я хочу знать.
   Он хочет знать? Лару с недоумением заглянула в серые глаза царя, и глаза вдруг оказались совсем рядом, только что бушевавшая страсть сошла пенной волной, лишь сухой песок... серый лед. "Зачем?" - говорили глаза. Так царь, наверно, смотрит на своих рабов... или врагов? Вдруг стало страшно, Лару едва удержалась, чтобы не дернуться, попытаться вырваться из его рук. А смогла бы? Вырваться? Она, Златокудрая богиня, из рук человека?
   Лучше даже не думать.
   Она любит его? Сложный вопрос. Она просто чувствует себя женщиной рядом с ним, обычной, слабой женщиной, готовой на все. Сама пугается этого чувства, прячется за божественной мишурой, требует подвигов. Зачем?
   - Я так хочу, - твердо сказала она.
   Губы царя тронула легкая улыбка, глаза неожиданно потеплели. Он понимал все куда лучше, чем ей бы хотелось.
   - Я не мальчик, которого можно легко послать на подвиги, исполнять любую прихоть, - сказал он.
   Не мальчик, - царь Аннумгуна, Атну ясноглазый. А ведь она помнит его мальчиком, ребенком. Удел и кара богов - помнить все. Она помнит его угловатым, порывистым подростком, трепетным юношей, который целовал землю у ее ног, самозабвенно глядя в глаза, словно преданный пес. Когда же мальчик вырос? Стал мужчиной, суровым, жестким, резким... нет, резким не с ней. Требовательным. Когда он изменился?
   Какой Атну ей нравится больше? Тот или этот?
   Сердце в ответ забилось, истекая горьковатым душистым хмелем. Этот.
   - Ты хочешь поторговаться, мой царь?
   О, как бы она хотела поторговаться! Хотела и одновременно боялась, ведь это было бы так легко, она бы дала ему все! Ему, своему царю. Это поставило бы все на свои места, сделав простым и ясным. Игрой, и больше ничем. Но только если он начнет торговаться сейчас, это будет уже не тот царь, не ее, чужой. Даже не прежний мальчик. Если начнет торговаться - тот, ее царь, уйдет навсегда.
   А взамен? Станет мелочным, хитрым старым царьком? Нет, конечно не так... не так скоро? А ведь однажды он действительно состарится, сморщится, поседеет, ослабеют руки и выпадут зубы. Она увидит все это, как видела не раз. Он изменится, люди меняются. Сможет ли она вот так же быть рядом с ним, что бы ни случилось? Вряд ли. Зачем врать? Она найдет себе нового, молодого царя, который будет преданно заглядывать в глаза и вилять хвостом. Так может лучше сейчас, честнее?
   Поторговаться с ним, пообещать... чего ему обещать?
   - Нет, моя богиня, - шепнул он, - я не стану торговаться с тобой, я сделаю это просто так, для тебя. Но я хочу понимать: что я делаю и зачем.
   Зря она затеяла это.
   Ведь так нельзя! Он хочет?! Какое право он имеет хотеть, что-то требовать от нее?! Она богиня, она имеет права без объяснений.
   Лару все же дернулась, глупо, словно девчонка, попыталась вырваться, вскочить на ноги, обрушить на строптивого царя весь свой божественный гнев, но натолкнулась на серые спокойные глаза. Замерла, прикусив губу. А царь потянулся к ней, поцеловал, и долго смотрел, улыбаясь, осторожно гладя жесткими шершавыми пальцами по щеке. Моя богиня, говорил он. Моя.
   Кто другой бы посмел? Его богиня!
   Мелкие морщинки уже начали появляться у глаз, делая взгляд пронзительней и резче, на висках пара ранних седых волос, кожа потемнела от солнца, обветрилась... не мальчик, нет, давно не мальчик, такого не пошлешь... И плевать ему, что она богиня, а он всего лишь человек.
   Боже! Неужели она такая старая? Триста лет!
   - Это игра, - губы шевельнулись почти сами, плохо понимая кому говорят и зачем, неумело оправдываясь, - игра и больше ничего. Почему ты не хочешь...
  

* * *

  
   Лару старательно обвела в кружочек еще один город, повернулась и показала Думузи язык.
   - Еще один! - победно провозгласила она. - Майруш! Итого - четырнадцать городов с храмами! А у тебя только пять осталось!
   - Ру, ты слишком серьезно к этому относишься, - пожал плечами Сребророгий месяц-Кунан с соседнего дивана.
   - Как раз наоборот, слишком несерьезно, - буркнул Думузи.
   Они сидели в главном роскошном зале небесного дворца, где во всю стену красовалась карта мира с раскрашенными зонами влияния. Здесь было так удобно делить этот мир, попивая вино и болтая о вечном. Главный зал их игры.
   - Да ладно, кому нужны эти рейтинги? - Кунан протянул руку, взял со столика имбирное печенье.
   - Как кому? - изумилась Лару. - Это же сила! Чем больше влияния, тем больше силы!
   - Чем больше, тем больше, - передразнил Думузи. - Зачем тебе еще? Ты и так хороша.
   Месяц-Кунан страдальчески закатил глаза, эта тема успела его основательно достать. Собственных почитателей ему хватало, а чужих отвоевывать он не собирался, по крайней мере в войне. Лару с Думузи же грызлись едва ли не из-за каждого человека. Впрочем, скорее из чувства противоречия, чем ради какой-то цели.
   Забавней всего в этой ситуации было то, что Эмеш, вот уже лет двести не вылезавший из своих глубин, держал рейтинг куда выше их обоих. Впрочем, в последние годы начал потихоньку сдавать позиции, почти незаметно. Но Эмеш - творец, люди будут почитать его просто так. Выше Эмеша только Атт - громовержец и владыка небес.
   - Слишком несерьезно ты... - тихо повторил Думузи, дикий ветер степей. И вдруг снова усмехнулся ей в глаза: - а думаешь, завоевав город и построив в нем храм, ты заставишь людей почитать тебя?
   - А куда они денутся? - удивилась Лару. - Рано или поздно начнут. Я не тороплюсь.
   Начнут.
   Дело пошло, за работу уже взялись аннумгунские жрецы. Певцы уже поют песни о той победе, прославляя Златокудрую, что принесла победу храброму царю. И Майруш скоро поверит и возрадуется ее величию! Великая битва, великая слава!
   Осада Майруша... помнишь, как это было?
  
   Там было жарко, сухо, только пылища поднималась столбом. Да и не осада, про осаду придумали потом, что три дня и три ночи, доблестный враг, ощетинясь, сурово сжимает в руке копье... Про такого врага не стыдно и вспомнить, такой победой не стыдно и гордится!
   А было так, забава. С разбегу взяли, с первого же наскока. Снесли хлипкую ограду, разнесли по кирпичику царский дворец, прирезали в неразберихе ихнего царя...
   Да что царь? Мальчишка. Он изо всех сил задирал подбородок, стараясь выглядеть надменно и грозно, но выходило скорее беспомощно и смешно. Жиденькая, не успевшая войти в силу бородка, топорщилась тонкими косичками, царские одежды мешком висели на костлявых плечах... длинная бахрома, затейливо расшитый белоснежный плащ-конас, и драгоценный кидарис, слишком тяжелый еще для его головы, который все норовил сползти на лоб... золотые браслеты болтались и звенели на руках. Щенок в дорогих побрякушках, не воин.
   Он все кричал, словно наивно пытаясь прогнать аннумгунских солдат: "Вы не имеете права! Убирайтесь домой, грязные свиньи!" Дворцовая стража толпилась вокруг, едва ли не хватая за руки, чтоб сдуру не кинулся в драку - всем ясно, что драться уже бесполезно. А он все кричал, ярился, брызжа слюной, потрясал в воздухе кулаками. Но верная стража упрямо тащила назад.
   Атну стоял напротив, чуть ухмыляясь, небрежно вытирая испачканную в чужой крови руку о короткую армейскую рубаху, торчащую из-под бронежилета.
   Дикий матерый волк, голодный волк... и лопоухий дворцовый щенок.
   И вдруг мальчишке каким-то чудом удалось вывернуться, он с истошным криком кинулся на Атну, в тонкой руке молнией сверкнул кинжал.
   Только верные воины царя успели раньше. Тело упрямого щенка дернулось, обмякло и рухнуло к ногам.
   Остальные сдались почти без боя.
   Почти. Старый майрушский сотник Мессилим дрался отчаянно, до последнего, как горный лев. И даже когда весь город покорно, словно жертвенная овца, складывал оружие к их ногам, Мессилим, окровавленный, раненый в бок, скрежеща зубами, положил едва ли не десяток аннумгунских бойцов. Безумная ярость в глазах, серый слой пыли на сером лице и широкие подтеки пота... искореженный доспех, чужой медный меч, вместо своего, поломанного, стиснут в руке. Но до конца. Пока еще жив - до конца!
   Голову Мессилима воткнули посреди площади на шесте, и радовались потом, а потом пили. И жирные мухи стаей вились вокруг поверженной головы, на жаре. Грязь, вонь и мухи, затравленные лица новых рабов, глухой лязг кандалов, груженые добычей ослы... Певцы воспоют эту победу в веках!
   Победы приятно вспоминать, но лучше - песни о победах.
   Песни в ее честь.
  

* * *

  
   - Почему ты не хочешь?
   Это был не вопрос, а если и вопрос, то не царю, а самой себе. Люди должны выполнять волю богов не спрашивая, не сопротивляясь, их ведь для этого и создали, своими руками, они лишь фигурки на доске. Ресурс для пополнения силы. А силы ей надо много, очень много... У нее есть цель! Жаль только, что никому нельзя рассказать.
   Люди должны слушаться, не люди даже - "наши человечки". Так всегда было проще называть, маленький трюк, чтобы обмануть совесть. Впрочем, тех, первых, иначе и не назовешь: глупые, послушные игрушки. Всего лишь человечки, не люди. Но они изменились. Когда? Как? Никто и не заметил, как это произошло, боги слишком привыкли. Перестали замечать.
   Но вот сейчас один такой "человечек" упрямо и требовательно смотрел в глаза, словно стараясь понять смысл игры. "Зачем?" - говорил он занесенной над доской руке. И вдруг показалось - он способен понять много больше ее самой... глупо, конечно.
   - Хорошо, - просто согласился царь, - пусть будет игра.
   А еще он улыбался, мягко так, с горькой толикой сожаления, смотрел, как смотрят взрослые на глупых, упрямых, но все же любимых детей. Совсем не так, как люди должны смотреть на богов.
   - Ты пойдешь и совершишь этот подвиг в мою честь, - с нажимом произнесла она.
   - А если я откажусь?
   - Ты?
   В его глазах сверкнула насмешка.
   И тут же внутри ядовитым клубком шевельнулось раздражение - это неправильно! Так нельзя! Какое право имеет он... Хотелось взвиться в гневе, покарать! Убить! Снести голову с плеч, распять на кресте.
   Нет, просто хотелось плакать.
   Как она устала. Ну, сколько можно? И, кажется, - все зря, не выйдет ничего, если даже какой-то царь, какой-то человек, способен с ней вот так! Надоело все! Плакать хотелось. А плакать ей нельзя. Не здесь, не сейчас. Она не может позволить этого себе. Боги не плачут. А если и плачут, то не перед людьми. Она - Златокудрая, Аикана Наура, Утренняя Заря и Любовь.
   Ни один мужчина не смеет с ней так!
   И вот нахмурилась, сев на кровати, подобрала под себя ноги. На этот раз он не стал ей мешать, остался рядом и принялся ждать. Хотелось что-то ответить, объяснить, но только все объяснения казались равно глупы и неуместны сейчас. Почему? Что такого случилось с их уютным миром? Или это с ней?
   Лару встала, подошла к окну, словно надеясь найти ответ там, но за окном ответа не было, только море. Огромное, изумрудно-зеленое у самого берега, чистым кобальтом уходящее в горизонт...
   Чайка тревожно вскрикнула, расправляя крылья.
   Вот оно море, и край земли у края небес. Если долго плыть, то рано или поздно уткнешься в хрустальный свод, прикоснешься кончиками пальцев, осторожно приложишь влажную от волнения и соленых брызг ладонь, затаив дыхание постоишь рядом и начнешь понимать, как пугающе хрупок этот крошечный мир. Кажется, ударь со всей силы кулаком, и небосвод вздрогнет, пронзительно зазвенит, рассыпаясь мириадами сверкающих осколков. А там, за хрусталем, притаились лишь пустота и мрак.
   Лару закрыла глаза, слушая пустоту. Пустота отозвалась, задрожала, всхлипнула, едва сдерживая слезы... или это уже не пустота?
   - Я сделаю это для тебя, - царь неслышно подошел, обнял сзади, прижимая колючий подбородок к ее шее. Он был едва ли не с нее ростом, пожалуй не выше, этот строптивый грозный царь. - Я сделаю для тебя все, что захочешь, любую глупость. И я буду играть по твоим правилам.
   - Всегда? - спросила она, прижимаясь всем телом, словно надеясь вобрать в себя его тепло, его уверенность и силу.
   Сбивалось дыхание и дрожали губы.
   - До самой смерти.
   Он легко подхватил ее на руки и отнес на кровать.
   Ни один мужчина не сможет устоять. Ни один царь не пожелает ссориться с богами, понимая, чем обернется. И он согласен. Сколько раз было такое. Тысячи раз!
   Тогда почему же сейчас ей так плохо?
   Не покорность, нет, в его глазах лишь улыбка и спокойная решимость идти до конца, хоть на смерть. Потому, что так надо.
   И она не выдержала, разрыдалась, уткнувшись носом в широкую грудь. Богиня? Глупость! Ложь! Она никогда не была богиней, никогда не хотела, она пришла сюда за другим... Кому она хочет соврать? Заигравшаяся девчонка, давно заблудившаяся в своих снах. Только это больше не игра, и она не богиня рядом ним, она не хочет так.
   Но иначе не выйдет.
   Надо идти до конца.
   Плечи дрожали, Златокудрая обхватила царя крепко-крепко, захлебываясь в соленых, горьких слезах, а он ласково гладил ее по волосам. Его богиня. Тише, тише, милая, все хорошо...
  
  
  -- 5
  
  
   - Отправила царя на подвиги? Молодец!
   Думузи улыбался ей, а сам небрежно обнимал за талию какую-то пышногрудую красотку. Златокудрая даже не сразу нашла, что ответить. Вдруг захотелось ему все рассказать, но язык не поворачивался, ведь на смех поднимет.
   Да еще красотка эта... Где он их берет?
   - Правильно сделала, пусть сдохнет там! - это Думузи опять, - тогда Аннумгун останется без царя. Без царя они сами не справятся, и вся твоя великая империя достанется мне, я нашлю на них Урушпак.
   - Он победит и вернется!
   - О, не сомневаюсь!
   Смеется. Неприятно так. А глаза у него... Чему верить - словам или глазам? Может, она придумала себе все это? Придумала, конечно, разве можно столько лет... Но почему эта глупая выдумка никак не дает ей покоя? И думает она все о чем-то не о том... совсем не о том.
   Просто женщиной хочется побыть, без всей этой суеты. Просто. Как это иногда бывает с царем. До тех пор, пока он не начинает с ней соглашаться. Но разве может быть иначе? Она богиня.
   А ведь некоторые, настоящие, как она, пришли в этот мир не богами. Не захотели. Уршанаби называл их ануннаками, отец - пришельцами, а Италь смеялся - это у нас будут эльфы. Мудрые, почти бессмертные, но не боги, а люди, их осталось мало. Может и ей в пришельцы податься? А что, из нее выйдет симпатичная эльфочка.
   Думузи, наверняка, рядом с этой вот красоткой не мучают вопросы - кто он такой, бог или не очень. Вон она как к нему жмется, не до вопросов ему.
   Зависть?
   Ревность?
   - А ты, Дим, мог бы для меня убить чудище? - неожиданно спросила Златокудрая.
   Запнулась, язык прикусила. Что за чушь она несет? Какие ему чудища? Богу - раз плюнуть.
   - Конечно. Только Гизиду ругаться будет. И царь потом будет мучиться, придет в лес, а там никого, бегать начнет, кричать, звать: "где ты, мой злой Хумбаба!" Пойти убить?
   - Не надо.
   Смеется ей в глаза.
   Хочется уйти и не видеть его больше никогда. Ничего не видеть. Нырнуть, как Эмеш, на морское дно, и не вылезать. Но... но что если ветер пойдет и убьет царя, там в лесу, вместо чудища? Ведь может, чего ему стоит? А потом его Урушпак завоюет ее Аннумгун.
   Темные глаза ветра сверкают таким страшным огнем!
   Да, не нужны ей никакие города, никакая божественная сила, другое ей нужно. Это все игра, мишура пустая. Сама не заметила, как сказала вслух.
   - Надоело мне это все, Дим... боги, люди, подвиги... зачем мне его подвиги? Может зря отца уговорила меня взять? А? Я ведь не в богов хотела играть, я...
   Сама испугалась своих слов, особенно когда увидела его переменившееся лицо.
   - Я вот думаю, может мне в пришельцы податься? - скорей захотелось уйти от темы, сказать какую-нибудь бессмысленную глупость, - как думаешь, из меня вышла бы эльфочка?
   - Дура из тебя бы вышла ушастая, а не эльфочка, - ветер зло огрызнулся, и мерзко хихикнула его красотка.
   Дрянь! Она-то как смеет!
   И Лару не выдержала, вскипела.
   - Да, пошел ты, Дим! Чего тебе от меня надо? Не надоело тебе еще! Да, пошел ты! И сучку свою забери!
   Она что-то еще кричала, он смотрел, а красотка улыбалась, все понимая. Потом Златокудрая убежала все-таки на дно, к Эмешу - там спокойнее.
   Хватит. Хватит с нее, давно хватит.
  
  
  -- 6
  
  
   Круглый белый камешек подпрыгнул на ладони, перевернулся на другой бок. Еще влажный, чуть прозрачный, с тонкой серой полоской посередине. Пальцы привычно сжали плоские бока, рука отошла назад, широкий размах, и камешек, резво подскакивая, запрыгал по волнам - один, два, три, семь, десять раз... Эмеш был настоящим экспертом в этом деле.
   Достойное занятие для морского бога.
   Чайка тревожно вскрикнула, расправляя крылья. Похоже с востока приближалась гроза. Нет, пусть гроза подождет.
   Эмеш стоял босиком, широко расставив ноги, его пятки утопали в крупном золотистом песке, его пальцы лизали набегающие волны. Он стоял и смотрел туда, где до самого края мира плескалась вода, изумрудно-зеленая у самого берега, чистым кобальтом уходящая в горизонт...
   Вчера все утро он провел вместе с целой стаей пенноволосых дев, духов моря маибу, плоть от плоти прозрачной зеленой волны, ласковых, словно шепот прибоя, страстных и неуемных, словно разбушевавшийся шторм. К полудню, устав от забав, нырнул на глубину и до самых звезд обсуждал с Иникером неуклюжую поэзию аннумгунских баллад, размеренно наслаждаясь густым сливовым ликером с шалфеем и мятой. Позавчера они, кажется, обсуждали вопросы мироздания и пили коньяк... надо признать, пил Эмеш один. Иникер, как истинный демон, пить не умел, хотя по части философских бесед не знал себе равных. И за день до этого они тоже, наверняка, обсуждали что-то, и море все так же манило стройными ножками пенных дев.
   Вечность ухмылялась завидным постоянством.
   За такой вечностью легко прятаться.
   Солнце забралось высоко, начав понемногу припекать спину. Лениво потянувшись всем телом, он растянулся на песке, подставив солнцу лицо, раскинув руки, позволил мыслям течь свободно и неспешно.
   Часа через два, когда полуденное светило начнет жарить не на шутку, Эмеш поднимется, стряхнет со спины песок и зашагает к дому.
   - Сар, - Златокудрая возникла из воздуха у самой кромки воды, предусмотрительно держа босоножки в руках. - Сар, я хочу поговорить.
   - Привет, Ру. Пойдем в дом?
   Кивнула, нервно кусая губы, давно он не видел ее такой.
  

* * *

  
   - Еще варенья?
   Златокудрая вздрогнула, рассеяно взглянула в опустевшую вазочку и принялась мешать нетронутый чай. Покачала головой.
   - Сар, тебе не кажется, что мы заигрались? - тихо сказала она.
   Эмеш усмехнулся. Откинулся назад, устраиваясь удобнее в любимом кожаном кресле, на минутку прикрыл глаза. Не так давно он слышал эти же слова от Атта, похоже, что-то менялось в их мире. Понять бы - что.
   - Тебе тоже надоело? Хочешь домой?
   Она бросила крутить ложкой чай, нахмурила тонкие брови, став вдруг страшно далекой и отстраненной.
   - Да. Нет... нет, дело не в этом. Просто неправильно все это.
   - Что?
   - Ах, Сар, - она тяжело вздохнула.
   Было хорошо заметно, как сильно ей хочется рассказать, но то ли слов нужных не находится, то ли еще чего-то важного. Златокудрая подняла голову, заглядывая ему в глаза, так требовательно, настойчиво. Она хотела понять.
   - Сар, ты давно видел людей вблизи?
   - Давно, - хмыкнув, признался он.
   Нет, у него тут появлялись время от времени прекрасные жрицы Златокудрой, но это, пожалуй, не совсем то, что она имеет в виду.
   - Сходил бы, посмотрел, - Лару поджала губы, и снова принялась мешать чай.
   - Дай сюда ложку, - не выдержал он, - у тебя даже сахара в кружке нет. Рассказывай лучше, что случилось.
   Она долго, сосредоточенно молчала. Сидела на диване, поджав ноги, наблюдая, как в кружке медленно движутся чаинки, ложась на дно.
   - Знаешь, я вчера отправила царя убивать лесного стража.
   Ее голос дрогнул. Честно говоря, всего трагизма ситуации Эмеш при этих словах не осознал. Златокудрая молчала, словно сказанного было вполне достаточно. Он подождал немного, озадаченно потер подбородок.
   - И что?
   Она только снова вздохнула.
   - Думаешь, Гизиду будет ругаться? - осторожно спросил Эмеш.
   Фыркнула презрительно - нет, не боится, делать ей нечего, как только бояться какого-то Гизиду? Тут что-то еще. Ладно.
   - Думаешь, страж убьет твоего царя? Переживаешь?
   Она тихо шмыгнула носом. Та-ак.
   - Тогда иди, помоги ему.
   Интересно, а как вообще царь собирается сражаться? Ему тогда надо брать с собой целую армию. Впрочем, он ведь у нас герой! Героям положено сражаться с чудищами в одиночку, в крайнем случае с верными друзьями, а уж никак не с армией. Армиями на чудищ не ходят. Еще героям положено чудищ побеждать. Живо представилось, как царь размахивая геройским медным мечом, с криком "Ура!" бросается в бой и рубит в капусту восьмимиллиметровую сталь. Герои - они такие! Они могут. Особенно, если Златокудрая поможет, как обычно, так вообще потом легенды ходить будут.
   Чего тут переживать?
   - Сар, ты не понимаешь!
   Не-а, не понимает. Определено. Златокудрая снова вздохнула.
   - Он не хотел...
   Эмеш выжидающе смотрел на нее.
   - Он не хотел, Сар, ты понимаешь?! Он хотел отказаться. Я думаю, он хотел даже послать меня к черту, но он царь, он не станет ссориться...
   Вот оно что.
   - Ларушка, милая... - Эмеш горько усмехнулся, едва-едва, - по-моему, ты просто напридумывала себе все это, и видишь то, чего нет. Ты послала - он пошел, что тебе нужно еще? Что не так? Чего ты хочешь?
   Златокудрая не спеша отпила чай, зажимая в ладошках горячую кружку. Кажется, все ее мысли были где-то далеко, не здесь. А ведь, пожалуй, даже не в царе было дело. Нет, не в царе. Эмеш слишком давно ее знал, чтобы понять.
   - Слушай, Сашка, а ты сам никогда не хотел вернуться? - тихо спросила она.
   Эмеш не ответил. Но только никогда. Не хотел. Зачем? Там, по ту сторону хрустальных небес, у него никого нет.
   У меня тоже никого нет там - хотела сказать Лару.
   А еще - знаешь, мне кажется, нельзя больше с ними играть.
  
  
  -- 7
  
  
   - Да, чтоб тебя..!
   Ботинок скользнул в сторону, взметнув до колена брызги липкой грязи. Тизкар едва удержался на ногах, успев ухватиться за ветку терновника - первое, что попалось под руку, зашипел, выругался сквозь зубы, вытаскивая длинные колючки. Капелька крови размазалась по ладони грязно-бурым пятном.
   - Эй, царь! - снова заорал он, поправляя на плече едва не ухнувший в лужу автомат. - Долго нам еще, а?
   Царь даже и не подумал ответить, все так же горным козлом продолжая скакать впереди, по россыпям мокрого щебня и торчащим отовсюду корням, так уверенно, не сбиваясь, словно, по устланным коврами ступеням дворца. Аж зависть берет - вот бы так!
   Зависть? Тизкар болезненно сморщился. Да, всю его жизнь - зависть! Уже почти тридцать пять лет как. Он всегда был вторым, всегда стоял на шаг позади. Всего один какой-то паршивый шаг! Они были двоюродными братьями. Но сейчас... Сейчас не в зависти было дело. К той зависти он давно привык, смирился, даже однажды начал радоваться, что все именно так, а не иначе. Пусть. На шаг позади, всего лишь один какой-то шаг, за спиной... Но сейчас, все так же глядя в спину царя, становилось страшно. Скачет. Скоро прискачет уже. Эх, царь ты царь, горный козел, поскользнулся бы что ль, наконец, сломал бы ногу, и мы бы все вернулись домой. Нога-то что, срастется, все ведь на тебе, как на собаке. Можешь даже не ломать взаправду, не скажем никому. Главное - вернуться. Только ведь не вернешься? А? Царь? Упрямый...
   Сил уже нет на это смотреть.
   Собрался было окликнуть снова.
   - Заткнулся бы ты, Тиз, - сквозь зубы посоветовал Этана.
   Едва не пихнул в спину. Тащится следом, челюсть упрямо выставил вперед, накренился, от него за версту шибает потом и мокрой шерстью. Буйвол, он буйвол и есть. Огромный, на целых пол головы выше даже здоровенного Тизкара, мощный, обманчиво неторопливый и неуклюжий на вид, не человек - гора. Но эта гора, когда случалась необходимость, умела двигаться бесшумнее совы, быстрее и точнее стрелы, пущенной умелой рукой.
   И этой горе Тизкар доверял даже больше, чем самому себе. Самому себе он вообще мало доверял, так уж вышло.
   Да, Буйвол прав, лучше помолчать. Давай, топай вперед.
   А то услышат еще.
   У края земли, у края небес, боги или демоны услышат - уже не важно. Но если услышат... Тизкар криво ухмыльнулся. Если услышат - кто знает, чем обернется. Уж наверняка Гизиду, хозяин этих лесов, не пощадит их. Как и они не пощадят его стража, разнесут на куски. За тем и пришли.
   Волосы противно липнут ко лбу, струйки воды навязчиво лезут в глаза, заставляя щуриться, и лезут за воротник, пробирая холодом до костей. Пальцы на ногах совсем онемели. Эх, и жрать охота! Вечер уже, давно бы пора устроить привал.
   Вот дойдут, и будет им.
   А завтра уже, небось, чудище убивать.
   Впятером они идут, герои! На чудище! Как же! Златокудрая-то царя послала, он и поскакал! А они все за ним следом. Сами. Тоже, типа, повоевать приспичило, тоже подвигов захотелось, аж до зуда в заднице. Ага.
   Впрочем, вон Илькуму действительно захотелось до зуда. Мальчишка он еще, даже больший мальчишка, чем кажется. Вон, бредет за Этаной следом, спотыкаясь на каждом шагу. Такой же мокрый и грязный, кажется, совсем неуместный здесь. А ведь не хуже прочих. Илькум - стрелок. Лучший стрелок, гениальный. Таких, как он - не найти. Все, что могло с грохотом или легким свистом вырваться из рук, все что могло неотвратимой молнией метнуться, ища свою цель - цель находило. Будь то маленькая пуля эредской винтовки, полулегального дара богов, или тонкая красноперая стрела кузунского лука, или широкое майрушское копье - все находило цель. Быстро, легко и неотвратимо. Говорят, это дар Думузи, хозяина ветров. Что ж, может быть, а может и нет, кто их, этих богов, разберет.
   Герой! А какой же герой без подвигов? Царь отговаривал, Тизкар отговаривал, Этана, так вообще, бегал, ругался, кулаками махал. А толку? Куда ж тебе, мальчик? Нет, все равно, говорит, пойду! Не возьмете, говорит, запрете, - все равно пойду! Убегу, и за вами следом. Ладно, взяли. Лучше уж пусть под присмотром геройствует, так спокойнее. Да и хороший стрелок не помешает.
   Тизкар молча скрипнул зубами.
   Ноги скользят по камням, еще немного, и сорвется, покатится куда-нибудь в пропасть, вниз головой. И без всякого чудища, пропади оно!
   А вот нахрен Златокудрой чудище? А? Кто бы сказал? Подвигов захотелось во славу ее? Тизкар неохотно вздохнул - эх, нам не понять, неисповедимы пути твои... Привилегия солдат - не спрашивать, не думать, а просто идти вперед. Надо - пойдем, не надо - так дома останемся, отдыхать будем, есть-пить будем. Что нам? Спрашивать и думать - удел царей. Пусть этот козел горный думает, чтоб ему! Вон как резво скачет, ему-то и думать недосуг, взыграло у него.
   Может, давай я тебе сам ногу сломаю, царь? А потом радостно потащим тебя домой.
   Тизкар на мгновенье закрыл глаза.
   Там, где-то далеко, у стен Аннумгуна, плескалось теплое море, изумрудно-зеленое у берега, спокойное, ласковое. Помнится, тогда он стоял на берегу вглядываясь в горизонт, то все казалось - в невообразимой дали видно хрустальный небесный свод, искрящийся от солнечных бликов, звенящий на ветру.
  

* * *

  
   - Тиз, у тебя есть сыновья?
   Вздрогнул, потом хохотнул, пытаясь припомнить.
   - Не знаю, может и есть.
   Царь стоял рядом, все еще думая о чем-то своем, совсем не о том, о чем спрашивал, широко расставив ноги, подставив лицо свежему соленому ветру и щуря глаза.
   - А у меня нет, - сказал он. - Ты знаешь, столько женщин было, но либо вообще не рожали, либо девочек. Как думаешь, почему так?
   - Боятся?
   Атну усмехнулся, вздохнул, поскреб шершавый подбородок, потом сморгнул, словно возвращаясь в действительность из далеких земель.
   - Но ведь ни одна, Тиз, за столько лет... - медленно произнес он. - Я ведь все перевернул с ног на голову, но нет. Пусть бы даже соврала. Я бы сделал царицей, признал бы сына наследником.
   - Царь, брось ты это. Успеешь еще.
   Атну покачал головой.
   - У царя должен быть наследник, мало ли что. И не надо на меня так смотреть. Сам подумай - случись что, и они тут перегрызутся за трон, растащат втихаря каждый к себе в нору, все пойдет прахом. Вон, Урушпак только того и ждет, небось корабли наготове держит. Пока вы тут будете грызться, он и ударит.
   - Царь, я не... я все, что в моих силах...
   Царь быстро, искоса глянул на него - словно стрелой насквозь, и отвернулся.
   Тизкар вдруг почувствовал неприятный холодок внутри, что-то неправильное происходило, но он пока еще не понимал, как ему с этим быть.
   Где-то вдалеке тревожно вскрикнула чайка.
  

* * *

  
   Или не чайка? Тизкар, наконец, мотнул головой, приходя в себя. Камень под ногой вывернулся, скользнул вниз, другой ногой он умудрился зацепить торчащий корень и, с размаху, полетел в грязь.
   - Да смотри ж под ноги, наконец, демоны тебя раздери! - буркнул Этана, рывком, за шкирку, вытаскивая его из канавы.
   Вот ругается Буйвол сквозь зубы, а самого ведь тоже шатает. Сам устал. Эх, да все устали. И по горам лазить совсем не привыкли, и лесов отродясь не видели. Пока шли от Аннумгуна по берегу - хорошо было идти, весело, песни пели, шутки шутили. Как у подножья гор начались непролазные заросли олеандра и церциса, тоже еще идти было можно. А вот как дорога взметнулась вверх, то щерясь провалами голых скал, то смыкая над головой мохнатые сосновые лапы - вот тогда хорошо прочувствовали: куда и зачем идут.
   Не нравился царю тот этот поход? Да уж, кому бы понравилось?
   И ведь не в чудище же дело, сдалось оно? Что они, чудищ никогда не видели? Убьют - так убьют, не убьют - так... Первый раз что ли? Да провались оно, это чудище!
   Если развернутся и уйдут - Лару Златокудрая разгневается, а не уйдут, победят чудище, - разгневается Гизиду, хозяин лесов. Не победят - так просто, по-тихому, башку сложат. Может оно и лучше, по-тихому? Пусть боги сами разбираются, кто - кого, у них свои счеты, людям в такие дела лучше не лезть. А то еще разозлятся, сровняют в божественном гневе весь Аннумгун с лицом земли. Что им? И камня на камне не оставят. Доказывай потом...
   Кто разберет, как лучше. Вздохнул. В такие минуты Тизкар готов был радоваться, что стоит за спиной, на шаг позади. Слава богам - не ему решать! Что бы он решил?
   Впрочем, Златокудрая-то пострашнее хозяина лесов будет, лес - он от Аннумгуна далеко, да и что им с этого леса... а Она рядом. Златокудрая - это сама жизнь.
   Ладно. Осталось немного, вон сколько уже прошли. Тизкар оглянулся через плечо.
   Где-то там, позади, шел Мелам. Шел? Или может уже не шел, пропал, растворившись в мелкой навязчивой мороси. Мелам то появлялся, то незаметно исчезал, когда ему заблагорассудится, то ли наставник, то ли советник царя, хотя что делать советнику в таком месте? Да и наставник уже ни к чему, не по возрасту - такого царя, как Атну, поди наставь. Седой, поджарый был Мелам, с крупным породистым носом и тонкими, словно витые канаты, руками. Говорят, еще у старого царя Лугальбанды в наставниках ходил, а то и у Энменкара... хотя брешут поди, не живут люди так долго. В глаза наставника уважительно называли Мелам-Ату, за глаза не менее уважительно - дед. Глянешь на такого деда, и сразу становится ясно - не моргнув глазом уложит и буйвола Этану, и здоровенного Тизкара на обе лопатки, хоть обоих за раз.
   - Ну, долго еще? - тихонько поинтересовался Тизкар, больше всего опасаясь, что за разговоры Буйвол сейчас свернет ему башку.
   - Все, пришли! - царь вдруг оказался рядом, сверкнул прищуром серых пронзительных глаз.
   Там, впереди, из-за костистой гряды черного сланца, выглядывали исполинские кедры. Нишубур.
   Ну, вот и славно!
  

* * *

  
   Мальчишка Илькум отчаянно чихал, кутаясь в два плаща - свой и Этаны. Нос распух, словно огромная красная слива, глаза слезились и зубы отчетливо выбивали дробь.
   Огня разводить не стали, зачем раньше времени напоминать о себе. Хотя, наверно, боги и так знают... все равно, лучше не искушать. Только без огня ночью в горах холодно. Не то что сопливого Илькума, даже Тизкара холод пробирал до костей. Ничего, до завтра как-нибудь продержатся.
   Царь с Меламом ушли дальше в лес, осмотреться, а они втроем остались. Сидели на земле, под старой, упрямо росшей вкривь и вкось пихтой, а лес тихо гудел за спиной.
   Страшный лес, незнакомый, непонятный. Для жителей бескрайних равнин и тростниковых болот, где три молодых тамариска на заднем дворе - уже непролазная чаща, лес, даже без всяких чудищ... да что там, гораздо страшнее самих чудищ! С чудищами можно сразиться и победить, а так... Ничего, с лесом они тоже справятся.
   Вот дикому буйволу на лес, да и на богов, похоже, плевать, он скакал вокруг стрелка образцовой наседкой, отпаивал коньяком и стращал всякими ужасами.
   - Смотри у меня, - сердито ворчал он, грозя толстым пальцем, - не оклемаешься к утру, так и останешься здесь сидеть. Без тебя чудище угрохаем.
   Незадачливый герой жалобно шмыгал носом, пытаясь заверить, что он вот сейчас, еще чуть-чуть, и будет совершенно здоров, оставаться никак не хотелось. Виданное ли дело - в двух шагах от подвига!
   Тихо как.
   Где-то далеко огромное, красно-оранжевое солнце коснулось круглым боком вершин Унхареша.
   Говорят, Унхареш подпирает небо, а за его западными склонами нет ничего кроме великой бездны Ану. Яснолицый Италь, проходя свой ежедневный путь по небу, каждый вечер спускается к подножью гор и вступает в темное царство у пределов Илара, откуда людям возврата нет. В это время демоны ночи савалар сменяют демонов света илиль на посту у входа в священную долину, и ночь сменяет день.
   Стрелок ерзает на месте, ему плохо, неуютно и хочется поговорить, лишь бы не оставаться со своими мыслями один на один.
   - А как вы думаете, какое оно? А? Какое? Никто из людей его близко не видел. Говорят, убивает одним взглядом. Говорят...
   - Не ссы, герой, - беззаботно ухмыляется Этана, - мы с Тизом тебя этой скотине в обиду не дадим. Правда, Тиз?
   - Угу, - кивает уверенно.
   Еще как не дадим!
   - На, вот, пожуй.
   Этана достает две полоски сухого, вяленого мяса, головку козьего сыра и несколько луковиц, дает часть Илькуму, и сам начинает смачно хрустеть. Кажется, Буйвола ничем не испугаешь и не проймешь. Что ему все чудища мира? Да он их одной левой! Только кажется, конечно, Тизкар слишком давно его знает, прекрасно видит, что творится внутри - Буйволу страшно не меньше.
   А Буйвол весело усмехнулся, снова сунул мальчишке какой-то кусок и мельком бросил на Тизкара тяжелый взгляд - молчи, Тиз.
  

* * *

  
   Стрелка они встретили прошлым летом, когда возвращаясь из очередного похода, из Майруша, домой, высадились тогда на ночь у края степей. Тизкар всегда считал, что спать лучше на твердой земле, и вот причалили, вытащили на берег корабли.
   Мальчишка, босой пастушек, стоял у самой воды и словно ждал их. Больше никого, только овцы устало блеяли за его спиной.
   - Дяденьки, возьмите меня с собой, - попросил он.
   Дяденькам стало весело, заулыбались.
   - В Аннумгун, что ли, хочешь?
   Мальчик очень серьезно расправил плечи.
   - Воином хочу быть. Героем. А мамка не пускает.
   Еще веселее стало дяденьками, долго хохотали, толкая друг друга локтями в бок, утирали здоровенными лапищами навернувшиеся слезы.
   - Героем, значит? А драться умеешь, герой?
   - Копье умею кидать. Лучше всех! - с готовностью поведал он. - Хотите, покажу.
   - Давай!
   Отчего бы не поглядеть на такую забаву?
   Своего копья у пастушка не нашлось, только корявый тисовый посох, у аннумгунских солдат тоже с копьями не ахти, пошарили, пожали плечами. Трофейное, майрушское, что ли, ему в закромах раздобыть?
   - А это у вас что?
   - Это у нас вместо копий, - добродушно усмехнулся Этана, похлопав висящий на плече автомат.
   - А можно посмотреть?
   - Смотри. Не видел, что ли, никогда? Только осторожней.
   - Не-а, - море искренности в сияющих восхищенных глазах.
   Мальчик взял бережно, словно живого дикого зверька, едва ли не обнял, любовно погладил, шевеля губами.
   - А куда нужно попасть? - вдруг спросил он.
   - Смоковницу видишь, вон на пригорке? Сбей несколько штук.
   Этана ответил, и только потом понял - спрашивают у него что-то не то. Не может же мальчик...
   А мальчик уверенно взвел затвор, с предохранителя снял, ставя на одиночные, легким движением вздернул к плечу. Раз, еще раз... еще. Листья испуганно взвились. Дяденьки не выдержали, побежали смотреть. Три смоковы, зеленые, перебитые у самого корешка, лежали на земле.
   Конечно, никто не поверил, что Илькум первый раз. Умел, давно умел, стервец, вон как лихо! Покрасоваться ему приспичило.
   Кто, где и как научил пастушка стрелять - узнать не удалось, сколько ни бились. Ни тогда, ни потом. И ведь не было у пастухов такого оружия. Копья были, стрелы были, мечи медные были. Все грохочущее оружие богов в Аннумгуне, и все наперечет.
   Кто научил?
   - А копьем бы попал? - спросил тогда Этана.
   - Попал бы, - кивнул, ни тени сомнений.
   Мальчика забрали с собой, и овец его забрали, заодно, не пропадать же добру. Он довольный был, как же! Скоро героем станет!
  

* * *

  
   Скоро. Станет.
   Вон, звезда одиноко поглядывает на него сквозь сырые лохмотья туч. Посиди пока тут, герой. Не спеши. Послушай, как шумит за спиной незнакомый лес, как ветер легко срывает уснувшие капли дождя и шелестит, бросая их в небо, как птица ночная скользит меж деревьев, гулко ухая в тишине, как шишка упала в ворох желтых хвоинок и покатилась, запрыгав по склону... Слушай. Впереди долгая ночь.
   Не спеши, герой, утром на подвиги.
   Эх, знал бы ты, какие они...
  
   - А как мы чудище найдем? - спрашивает герой, стуча зубами.
   По лицу Этаны скользит кривая усмешка, чуть трогает уголки губ и исчезает.
   - Зачем искать? Оно само нас найдет.
   - А потом?
   - Потом? Потом оно убьет нас. Или мы его. Как повезет.
  

* * *

  
   Наверное повезло им. Хотя, если знать все наперед - поди разбери кому повезло больше, может как раз чудищу.
   Вот здесь, у обрыва.
   Здесь было тихо, прохладно и пахло хвоей. Дождь чудесным образом кончился, и солнечные лучи плели в воздухе золотое кружево, пронизывая насквозь могучие кедры, густой фиолетовой тенью ложились на землю.
   Где-то над головой трещала неугомонная сойка - пусть трещит, значит, у них еще есть время.
   - Нужно выманить его из леса и сбросить вниз, - сказал царь.
   Они с Меламом вернулись под утро, уставшие, но вполне довольные, и долго, едва ли не до утра еще что-то обсуждали, Тизкар слышал сквозь сон.
   - Не очень-то высоко, - он с сомнением заглянул за край. - Вылезет.
   - Другого ущелья у нас в запасе нет. Ноги переломает, уже хорошо. Потом хромого добьем, иначе к нему не подобраться. Стрелять бесполезно, у него шкура крепкая, так что пусть для начала об камни вниз головой полетает.
   Царь прошелся по краю обрыва, поковырял землю ногой, заглянул вниз, переглянулся с Меламом... что-то они нашли там, не разобрать.
   Царь, чуть напряженный в глубине серых глаз, но внешне спокойный, собранный, готовый в любую секунду кинуться в бой, как может быть готова лишь дрожащая на натянутой тетиве стрела.
   Даже на войну ни разу так не готовился, как сюда.
   Этана хмурится рядом - набычился, угрюмой скалой нависает над царем, смотрит с обрыва вниз, оценивает. И нежно прижимая к толстому пузу автомат, поглаживает его, беззвучно шевеля губами, словно разговаривает. Почему-то вдруг подумалось - Этана единственный из них, кого дома по-настоящему ждут. У него там семья, жена-красавица, ребенок вот-вот должен родиться, а может уже, вот пока он тут по горам бегает. И вернуться ему хочется, просто позарез, быть сейчас там, а не здесь, не упустить! Ведь все может случиться без него. Хотя тоже сам пошел, никто не уговаривал, может быть даже наоборот. Почему пошел? Так и не узнал, а сейчас не время. Сейчас только ляпни - он тебя за шкирку с этого же обрыва. И будет прав.
   Такого буйвола, кажется, на чудище можно в одиночку выпускать - разорвет голыми руками.
   Илькум, словно заведенный, носится вокруг. Его так и распирает жажда действия - скорей бы, скорей! Ждать невыносимо, когда так близко. А ничего, кстати, за ночь Этановых стараний мальчик вполне пришел в себя. Посмотрим, что ты умеешь, герой!
   Мелам сидит в сторонке и ждет.
   Сыро, скользко, за несколько дней все размыло, и пока не собиралось высыхать. Тут, если с разбегу, то и сам не заметишь, как полетишь вниз кувырком. Осторожней надо.
   - Мы втроем: я, Тизкар и Этана, пойдем в лес, - сказал царь, - найдем стража, заставим его погнаться за нами и приведем сюда. Так что приготовьтесь побегать.
   Тизкар прямо так с готовностью и кивнул. Вот это здорово ты, друг-царь, придумал! Бегун ты наш, горный козел! Побегать - это да! Оно за нами, а мы от него! Вот побегаем! Только пристрелит, как пить дать, хоть бегай от него, хоть нет. И ладно бы еще если только меня, или вон буйвола этого, а если тебя? Где нам потом нового царя искать? А? Как думаешь? Может пусть оно лучше само придет?
   Прислушался. Нет, пока не идет еще, пока тихо, только сойка трещит.
   - Илькум, - продолжал царь, - тебе найти дерево повыше и поближе к краю, чтоб можно было и в овраг стрелять. Нужно разбить этому стражу глаз.
   - Один?
   - Один у него глаз, Илькум.
   Стрелок серьезно кивнул.
   Тизкар смотрел на него и понимал - не боится парень, совсем не боится, серьезный такой, но словно в игрушки играет. То ли не верит еще до конца, что все происходит на самом деле, то ли... демон его разберет. Хотя стрелку-то что, ему бегать не надо, залез и сиди.
   Царь долго объяснял как выглядит единственный глаз лесного стража, и куда бы еще, кроме глаза хорошо попасть, если повезет. Стрелок внимательно слушал, что-то спрашивал, кивал.
   - Мелам, сам знаешь, бросать под ноги.
   Дед тоже кивнул, послушно так, впрочем, они-то с царем наверняка ночью еще все обсудили. Ему достались две гранаты. Гранатой стража, конечно, не взять, но если под ноги, то поскользнуться должен. Хорошо бы взрывной волной отбросило вниз. Тогда полетает.
   Царь окинул всех последним внимательным взглядом, неожиданно легко, весело ухмыльнулся, хлопнул ладонью по бедру, поднимаясь на ноги.
   - Ладно, пошли.
   И сердце ухнуло, заметавшись пойманной за хвост белкой.
  
   Сейчас побегают!
   Сначала, конечно, отошли немного в лес, пошумели-постреляли. Потом принялись ждать.
   Сойка, она умная, благословенная богами птица. Как только умолкла, оборвавшись на полувскрике, сразу поняли - скоро. Спугнули сойку. Вот сейчас!
   Ветка хрустнула. Потом тихо.
   Тихо. Долго тихо. Потом...
   Вон! Там! Что это?
   Кажется, неторопливая тяжелая тень скользит между деревьями, Тизкар щурится, вглядывается до рези, но пока не разобрать. Идет? Тихий механический гул, короткий лязг в наступившей тишине.
   Идет! Провалиться б ему в Илар! Идет!
   Вроде и ждали, а все равно оказались не готовы вот так, глаза в глаза. Темные демоны ночи! Аж ладони вспотели разом, вцепившись что есть силы в холодный автоматный ствол.
   Одними губами Тизкар бормочет проклятья.
   Страшный он! Не реальный! Так не бывает! Не так Тизкар представлял себе грозного стража лесов. Думал, железный великан-человек придет с горящими глазами, думал, огнем изо рта пыхать будет, думал, ручищами кедры с корнем выдирать в гневе будет, думал... разное думал, но что бы так!
   Нет. Не человек. Совсем не человек, не живой, и не демон даже. Нет у лесного стража ни горящих глаз, ни огнедышащего рта. Вообще никакого рта нет, не то что рта - головы. И рук нет. Вместо всего этого - четыре тонкие длинные, в два человеческих роста ноги, словно у гигантского паука, небольшое паучье плоское тело и шестиствольные пулеметы с обеих сторон.
   Вот сейчас как жахнет из них, они и побегают!
   Тизкар глубоко вдыхает, вглядывается, пальцы сами ложатся на курок. Только ведь без толку в него стрелять, что ему! Такую шкуру не прошибешь!
   Сейчас?
   Рубашка промокла и липнет к спине... ничего... Вдох-выдох. Ничего! Что нам чудища, и не такое... Ухмыляется про себя, криво правда ухмыляется, но ничего!
   А страж двигается медленно, неторопливо, высматривая незваных гостей, осторожно переступает длинными паучьими ногами. Кажется даже - от такого убежать легче легкого. И Тизкар чувствует, как намертво прирос к месту, не может пошевелиться. А ведь пора! Давай! Сейчас! А то не убежишь!
   Но первым срывается с места царь. Короткая очередь в воздух, и вот уже летит прочь быстрой стрелой.
   Мгновенье, и страж рядом. Воздух взрывается рокочущим пулеметным огнем.
   Еще мгновение! И, кажется, накроет царя с головой. Не убежит.
   Еще мгновенье... Тизкар не успевает опомниться, как бежит и стреляет сам, привлекая внимание стража. Пусть лучше за ним. За ним! И вот уже, сломя голову несется, не разбирая дороги, перемахивая на бегу через канавы и поваленные стволы. Скорей! Вперед!
   Никогда в жизни он так не бегал! Дыхание срывается в безумном ритме, горло режет, сейчас задохнется. Сейчас...
   Страж мечется между ними бешеным тигром, то к одному, то к другому - хоть небольшой шанс уйти. Как хорошо, что их трое - один бы не выжил, не успел бы увернуться, уйти.
   Умная, хитрая тварь! Стреляет, лишь когда может прицелиться, не тратя патронов зря. Только вблизи. Но вблизи оказывается слишком быстро! Не убежать.
   Влажный лесной воздух яростно врывается в легкие, обжигает, словно пытаясь разорвать грудь на куски. Ничего. Вперед! Ничего... вот сейчас... Тизкар несется, скачет, и больше всего на свете боится споткнуться, задержаться хоть на миг. Если остановится, то точно знает - уже не найдет в себе силы бежать. Рухнет. Умрет.
   Плевать!
   Еще немного, еще... Давай!
   Он уже плохо понимает где царь, где Этана. Знает только, что нужно лететь вперед, изредка стреляя, чтоб страж не забыл про него. Лететь и стрелять.
   Еще. Давай! Ну, давай же! Давай! Вот сейчас! Солнце вдруг бьет в глаза.
   Вот он, обрыв! Отчаянный вдох разрывает легкие. Осталось чуть-чуть, еще...
   Царь вдруг оказывается впереди, чуть сбоку, он первый выскакивает на небольшую площадку на самом краю. Страж не отстает от царя ни на шаг.
   И царь, не раздумывая, на полном ходу, летит через край. Вниз!
   Аж сердце замирает.
   - Цаааарь! - орет во все горло Тизкар, не думая больше ни о чем.
   Едва следом не прыгает.
   - Царь!
   Страж разом поворачивается к нему. Вот он, в двух шагах...
   Словно во сне гулкий лязг металла о металл, жалобный звон стреляных гильз о мокрые камни... слишком близко! Все, бежать поздно.
   Все.
   Тишина.
   Конец.
   Глубокий последний вдох. Мир замирает вокруг, плывет, медленно так...
   Нет. Вдруг тонкий пронзительный свист, и чудище дергается назад. Рвется. Качается. Крутится на месте, глупо лупит куда попало. Ааа! Тизкар летит в сторону, пригнувшись. В неразберихе, длинные лапы чудища скользят по камням, ища опору, грохочут. Судорожно. Тщетно.
   И тут же взрыв. Потом еще один. Оглушительный такой взрыв и грохот камней. А в глазах туман и черные круги, и дикий звон в ушах.
   Тизкар едва успевает отскочить, закрывая руками голову. Плечо наискось рвет летящий осколок...
   А когда он снова начинает видеть - на краю больше никого нет.
   Пусто.
   Страж больше не стреляет - это малыш Илькум разбил его единственный глаз, а тратить патроны впустую, не целясь, страж не привык. Но и сдаваться не хочет. Упрямо, остервенело, лезет наверх, изо всех сил цепляясь на ощупь покореженными ногами.
  
   Тизкар уже плохо понимал, что было дальше, в голове звенело.
   Он смутно помнил лишь, как страж все-таки вылез, неуклюже хромая, как они били, а он метался... он помнил, как Этана всадил меч по самую рукоять в сочленение ноги под коленом, как летели быстрые пули стрелка в дыры сорванной о камни брони, как склонился над обрывом Мелам.
   Помнил, как на загривке стража вдруг оказался царь, с последней гранатой в руке.
   Что было дальше - он не помнил совсем. Кажется что-то взорвалось, и что-то упало... кажется даже на него... а дальше лишь тишина.
  
  
  -- 8
  
  
   - Господин, - Иникер, верный Эмешев демон, бежал следом, едва поспевая, шурша перламутровой чешуей.
   - Господин, - говорил он, - спрашивали Лару, но я не решился ее будить.
  
   Златокудрая снова появилась вчера, ближе к ночи, какая-то вся издерганная и растерянная.
   - Я переночую у тебя, ладно, Сар?
   Нервный, сухой блеск в глазах. Оставалось только приветливо улыбнуться.
   - Сколько угодно, Ру. А что случилось?
   - Ничего, - фыркнула она.
   Потом молча, спокойно, словно у себя дома, залезла под одеяло, прямо не раздеваясь. Свернулась калачиком.
   - Как там твой царь?
   Она не ответила, лишь шмыгнула носом.
   По всем прикидкам царь, вот где-то сейчас, должен добраться до чудища. Или уже добрался?
   Лесного стража Эмеш помнил хорошо - забавная штуковина, жалко будет, если царь все-таки его поломает. Самое забавное, что Гизиду так ничего и не знал, от хранителя лесов надежно скрывали правду, хихикая за спиной. Гизиду бесился, не понимая... так ему и надо, неприятный тип.
   Лару лежала, обхватив руками подушку, с открытыми неподвижными глазами. Что не так?
   - С Думузи поругалась опять?
   Она тихо всхлипнула, закрыла глаза.
   - Ру? - Эмеш присел на край кровати.
   - Я просто посплю, ладно? Мы потом поговорим.
   - Все нормально? Принести тебе чего-нибудь?
   - Не надо, Сар. Все хорошо.
   Ладно, пусть спит, с расспросами все равно приставать бесполезно. Завтра поговорят. Ничего. Ну, в самом деле, за ночь ничего не случится. Пусть Ларушка спит, если дома неуютно одной.
   Эмеш пожал плечами и пошел философствовать с Иникером во двор, подальше, чтоб не мешать.
  
   Демон ждет.
   - Кто спрашивал?
   - Гизуду, он просто в ярости. Он там просто в ярости! - Иникер взволнованно размахивал руками, изображая всю ярость маленького хранителя кедровых лесов, - он кричит, что это Лару во всем виновата. Говорит, что какой-то царь что-то у него поломал. Я так и не понял.
   Эмеш довольно хмыкнул. Ну и царь! Ему удалось, кто бы мог подумать. В капусту? Геро-ой!
   - Хорошо, Ник, я сам ей передам.
   Иникер кивнул и быстро ретировался за дверь, ссылаясь на неотложные дела.
   Спальня была наполнена до краев ароматом роскошных белых пионов, гибискуса и тонкими сладкими нотками абрикоса. Лару все так же уютно свернулась калачиком под одеялом, положив ладошку под голову, словно ребенок, даже жалко будить. Эмеш осторожно присел на край.
   Сколько сотен лет он ее знает, да с детства, считай, а все не перестает любоваться - так хороша. Даже и не скажешь сразу, что в ней особенного, красота Лару шла изнутри, даже не красота - сила. Богиня плодородия, как-никак. Впрочем, это было в ней и раньше, только раньше он предпочитал не замечать, здесь - другое дело. Здесь - игра.
   Пододвинувшись ближе, Эмеш поцеловал розовую щечку.
   - Ру, проснись.
   Сморщив носик, богиня фыркнула что-то неразборчивое и отвернулась, натягивая одеяло до самых ушей. Эмеш усмехнулся и принялся тормошить, она лениво хихикала, но вылезать никак не желала.
   - Давай, Ру, пора вставать. Твой царь поломал-таки лесного робота и хочет тебя видеть.
   Вот это подействовало, да еще как. Лару мигом оказалась сидящей на кровати, сон как рукой сняло, только голубые глаза недоверчиво хлопали ресницами.
   - Атну? Уже? Не может быть!
   - Еще как может, - заверил Эмеш, - Гизиду просто в ярости, рвет и мечет. Уж у него вряд ли есть сомнения на счет твоего участия в этой забаве.
   Как ни странно, лицо у Лару было почти испуганное, и уж точно не по поводу ярости хранителя лесов.
   - Уже? - тихо повторила она, кусая губы.
   Несколько секунд сидела неподвижно, словно обдумывая, и вдруг улыбнулась, чуть натянуто, тряхнула головой.
   - Атну настоящий герой! Таких, как он, среди людей больше не найти. Он бесстрашен как лев, никто раньше и близко не решался подойти к лесному чудищу, не то, чтобы сразиться с ним!
   - Ру? - Эмеш посмотрел на нее с подозрением.
   Она подскочила на месте, выскользнула из-под одеяла, понеслась в ванну. И ему не осталось больше ничего, как пожать плечами и отправиться на кухню завтракать. Там на столе, Иникер как раз заботливо приготовил кофе и хрустящие гренки с сыром.
   Так какие планы на сегодня? На море он уже ходил, для философских бесед еще рановато - напиваться за завтраком даже ему самому не казалось удачной идеей. Взять, что ли, и правда отправиться в город, посмотреть вблизи как там идут дела? Он давно собирался, едва ли не каждый день, но каждый день откладывал на потом, довольствуясь привычной размеренностью вечности. Обленился.
   Да уж, пожалуй, удобнее и безопаснее считать это ленью. Как сказал Уршанаби - он тут залег, как положено, на дне бездны Абзу, и спит. А что, может быть... спать было спокойно и уютно, и просыпаться не хочется вовсе. Вот только у него не бездна, не Абзу какая-нибудь, а море - вон какое лазурное, искрящееся светом.
   И нет в мире ничего, кроме этого моря.
   Нет, пожалуй еще есть Ларушка, вон весело плещется в ванной, напевая задорный, легкомысленный мотивчик. У Ларушки дела, у нее куча верных жрецов и, похоже, не менее верный царь, который совершает подвиги в ее честь.
   Наверно, пора и ему, наконец, сходить к людям, поглядеть, хоть одним глазком, как там они, потребовать каких-нибудь великих свершений в свою честь, громыхнуть, хоть разок, тяжелой соленой волной о неприступные стены. Сделать хоть что-нибудь. А то ведь, чего доброго, еще совсем забудут о его существовании, с них станется. Бог, который спит себе на дне, ничего не делает и ничего не требует - это какой-то неправильны бог, зачем тогда он вообще нужен людям?
   В конце концов просто посмотреть, что там с этими людьми стало, может и правда так изменились, как говорят? Может...
   Лару загремела за дверью какими-то баночками - готовится!
   Усмехнулся. Сходит, пожалуй, только в отличие от Лару, Эмеш не станет так усердно прихорашиваться перед появлением среди людей.
   Не прошло и часа, как, наполняя кухню ароматом весенних цветов и ванили, Лару явилась во всей красе полупрозрачного летящего платья, ничуть не желающего скрывать соблазнительность форм.
   - Ну, как я тебе? - кокетливо спросила она, застегивая на шее перламутровое ожерелье.
   - Восхитительно!
   Врать в таких случаях совершенно бессмысленно, можно даже не пытаться.
   Она замерла, набрала воздуху в грудь, и вдруг стала серьезной, по-вчерашнему растерянной. Не долго, лишь на миг.
   - Тогда, пожелай мне удачи.
   - Удачи? Тебе? - удивился Эмеш.
   - Просто пожелай, - загадочно улыбнулась она, исчезая за дверью.
  
  
  -- 9
  
  
   Как это было?
   Тизкар лежал на спине, уставившись в небо, пытался вспомнить, осознать, но мысли только неразборчиво гудели в голове.
   - Мы победили? Да? - язык слушался плохо.
   - Победили, - глухо подтвердил царь, откуда-то издалека, - ты спас мне жизнь, Тиз, и едва не погиб сам.
   Спас? Погиб? Тизкар лежал и смотрел в небо.
   Да, кажется спас. Он успел закрыть царя собой, когда тот, запихнув в провал разбитого глаза гранату, оказался на земле, обломки поверженного стража накрыли их с головой. Он и сам плохо понимал, что произошло.
   - Ничего, Тиз, вот сейчас придет Златокудрая, поставит тебя на ноги.
   Да, вот сейчас придет, и все будет хорошо. Или не придет, и все останется как есть. Почему-то было все равно. Едва не погиб... если Златокудрая не придет, то "едва" превратиться в "совсем"... пусть...
   Боли не было, ничего не было, только гулко звенела пустота. Ног тоже не было, и рук... то есть, они наверняка были, но Тизкар их не чувствовал. Все, что у него осталось - это высокое синее небо над головой, а в небе ленивые лохматые облака.
   И страха тоже не было - теперь поздно бояться. А тогда, там, бояться было некогда. До страха ли?
   - А остальные? Как?
   - Нормально, - отозвался царь, - все живы.
   - Это хорошо.
   - Хорошо.
   Устало так и безразлично.
   - Царь, а царь, водички дай, а.
   Атну загремел чем-то, тихо выругался, сквозь зубы, вставая, и Тизкар услышал шаги - неправильные такие, победители так не ходят, приволакивая ноги.
   Царь грязный, изодранный... хромал, морщась при каждом шаге, бережно прижимал к груди неестественно вывернутую правую руку, в левой держал фляжку с водой.
   Ничего, потерпи немного, козел наш горный, сейчас придет Златокудрая.
   - Руку сломал что ли, царь?
   - Похоже. А в ноге две пули. Меткая тварь! - неуклюже улыбнулся, дернул плечом.
   Да уж, тварь... Убили ее, значит. Хорошо.
   Скрипнув зубами, царь кое-как уселся рядом с Тизкаром, приложил фляжку к его губам, подождал, пока Тизкар напьется, потом глотнул сам.
   Ничего, сейчас придет...
   Солнце забралось на самую вершину небосвода и теперь медленно ползло вниз. Тизкар лежал, глядя в небо, слушал, как над головой снова трещит неугомонная сойка, как стучит вдалеке дятел, как гудит, покачиваясь на ветру, кедровый лес - уже не страшный лес, неизвестно когда успевший стать понятным и родным.
   Лежать бы так и лежать.
   Казалось, так и будет - он будет лежать, глядя в небо, а царь сидеть рядом, пожалуй до самого конца... не оставит его. Может, не придет Златокудрая? Чудище они убили, чего теперь к ним ходить?
   Наигралась? ...хотя это уже не его мысли.
   Хотелось закрыть глаза и уснуть, сон подкрадывался тихо, почти незаметно, осторожными мягкими шагами.
   - Не надо спать, Тиз, - шепнул царь, - подожди. Наспишься еще.
   Тизкар ждет. Он и сам видит - из этого сна можно не вернуться назад. Может быть это и правильно, не вернуться... осторожные, мягкие шаги сна...
   Женский испуганный вскрик совсем рядом, и оборвался - словно рот зажала ладошкой.
   Откуда здесь женщины? Тизкар попытался приподнять голову, оглядеться. Нет, не выходит.
   - Привет, Златокудрая, - это голос царя, - вон, в овраге твое чудище. Ты довольна?
   Она не ответила ничего. Тишина. Осторожные шаги.
   - Да не меня, его, вон, сначала лечи. А то помрет еще, нам потом возиться-хоронить.
   Тонкий, нежный аромат цветов... Тизкар отчаянно заморгал, когда понял - прямо перед ним прекрасное сияющее лицо богини в ореоле золотых кудрей. Если бы мог, он, не раздумывая, упал бы сейчас на колени - никогда еще не видел так близко. Священный трепет наполнил сердце. Теперь и умирать не страшно, подумалось вдруг.
   - Его?
   - Да. Сможешь?
   - Попробую, - сказала она, кусая губы, но они все равно дрожали.
   Златокудрая потянулась к нему, коснулась рукой груди.
   Легкое тепло разлилось по телу, потом все жарче и жарче... что-то кольнуло у самого сердца, побежало волнами по коже, и тут же страшный, наотмашь, удар в спину. Разом вернулась боль - здоровенная ссадина на щеке, ободранные руки, разорванное плечо, вывихнутая лодыжка, сломанная спина. Не выдержал, застонал сквозь зубы.
   - Сейчас, сейчас, потерпи немножко. Сейчас все пройдет.
   Влажный блеск в голубых глазах.
   Тело скрутило от навалившейся боли, сейчас, казалось, разорвет на части, он умрет. Уж лучше б скорее, сил больше нет.
   И вдруг все прошло, отступило. Тизкар лежал, и не мог поверить.
   - Ну как ты? Пошевели рукой.
   Он пошевелил. Ничего, нормально шевелится, как раньше.
   - Встать можешь?
   Нерешительно приподнялся, потом сел, осторожно, чуть пошатываясь, поднялся на ноги. И тут же повалился на колени перед богиней.
   - Спасибо тебе, Златокудрая!
   Она лишь махнула рукой.
   - Кого еще?
   Царь молча указал на скрючившегося под деревом Этану, раненого не то в бок, не то в живот.
   Огромная мощная туша обмякла, затихла, лишь изредка болезненно вздрагивая. Эх, досталось тебе, буйвол! Рядом сидит стрелок, нервно кусая ногти, не понимая, что ему делать и как. Хочет помочь, мальчик. Когда Этана дергается - он испуганно, осторожно, гладит его по ноге, бормочет что-то.
   Ничего, у стрелка похоже только ушибы и царапины, вот сейчас Златокудрая буйвола вылечит, и он тоже придет в себя.
   Дед сидит, привалившись к дереву спиной, закрыв глаза. Ранен, нет - не разобрать.
   Златокудрая послушно обошла всех, у Этаны задержалась надолго, кажется, вытащила из него какой-то осколок.
   - Все? - когда она снова вернулась к царю, ее руки заметно дрожали, на тонком невесомом платьице алела чужая кровь. Тизкар вдруг понял, что Златокудрой страшно, до слез, на самом деле, хоть такого и не может быть. Боятся ли боги?
   Атну стоял перед ней словно ничего не случилось, словно это не он только что стонал и шипел, неся Тизкару фляжку с водой. Стоял и стоял, спокойно, гордо, прямо, как и подобает царю, только руку чуть неуклюже к себе прижимал, не по-царски.
   - Ты довольна? - спросил он.
   Она уже было протянулась к нему, но отпрянула, словно обожглась, не ответила ничего.
   - Чего ты хочешь теперь, Златокудрая?
   - Я... - голос дрогнул и сорвался.
   Она ведь хотела что-то сказать, но сразу не смогла. Вдохнула поглубже, собираясь с духом. Богиня... Ветер подхватил трепещущее золото волос, солнце брызнуло янтарными бликами...
   - Я довольна, царь! - сказала она, и голос звонким колокольным серебром разнесся по лесу, вспыхнули ясным пламенем голубые глаза, - твой славный подвиг не забудется в веках! Ты - герой! И нет тебе равных среди людей!
   Герой скривился, сжимая зубы. Промолчал.
   - Я хочу наградить тебя, царь! Я хочу подарить тебе вечную жизнь! Ты будешь жить в небесных чертогах вместе со мной, ты станешь моим мужем! Люди станут почитать тебя как бога, ты будешь вечно молод и вечно счастлив...
   - Твоим мужем? - спросил царь, облизав пересохшие губы. - Наградить? Почти богом?
   Она готова была продолжать, но запнулась на полуслове. Синее небо испугано заметалось в глазах.
   - Ты не хочешь?! Я предлагаю тебе вечную жизнь!
   - Прости...
   Царь не хотел.
   - Я не нравлюсь тебе? - она побледнела, все еще не в силах поверить. Возможно ли?
   Он подошел, совсем не хромая - и как удалось? Обнял ее здоровой рукой, притянув к себе, и долго так, зарывшись носом в золотых кудрях, стоял, словно прощаясь. Навсегда. А она, казалось, боялась даже вздохнуть, замерла настороженной ланью, не решаясь ни прижаться в ответ, ни отпрянуть.
   Потом царь мягко отстранил ее, отступив на шаг, глянул в глаза.
   - Прости, - сказал тихо-тихо, - ведь ты же заранее знала, что я откажусь. Зачем...
   - Что! - она рванулась прочь. - Ты обещал быть рядом со мной! Ты обещал сделать для меня все!
   Царь вытянулся, словно от боли.
   - Я обещал, - хрипло сказал он. - Я сделаю для тебя все, что захочешь: пойду воевать с чудищами, разнесу в хлам все города в степи, прыгну с обрыва вниз головой, сделаю любую глупость, какую пожелаешь. Я всегда буду любить тебя. Как человек. Как мужчина любит женщину. До самой смерти. Но не надо делать из меня бессмертного бога, не надо предлагать вечное счастье, я не смогу так...
   - Ты отказываешь мне?!
   Он смотрел ей в глаза - чуть-чуть сожаления, чуть-чуть грусти...
   - Прости.
   Со всего маху она ударила его по щеке.
   - Да как смеешь ты! Ты - мне! Ты что, забыл кто я!
   Огонь. Вспышка! И в краткий миг из испуганной девушки она превратилась в грозную богиню, в сияющем ореоле света вознесшуюся высоко над землей. Ее волосы взметнулись золотой волной, ее глаза яростно метали молнии - истинная дочь самого неба! На неземном лице румянцем полыхала ярость. Она была прекрасна и страшна одновременно, как может быть прекрасен и страшен лишь жаркий дикий огонь.
   Невысокий, жилистый человек стоял перед ней на земле, задрав голову. Он ни в кого не стал превращаться - уставший, раненный, со сломанной рукой, кровь и грязь смешались - не разобрать, волосы слиплись от пота... Великий аннумгунский царь? Нет, к чему это здесь. Просто человек, не желающий принимать божественную милость. Стоял и смотрел.
   - Нет, Златокудрая, не забыл, - сказал тихо. - Именно поэтому и не могу. Я бы никогда не смог отказать тебе, как женщине, но как богине... Прости. Неужели ты сама не видишь, как далеко это может зайти. Уже зашло. Я не встану по ту сторону. Я человек. Я не могу.
   - Я покараю тебя, человек! - грянул гневный голос богини. - Ты! - приказала она, - убей его!
   - Прости, Златокудрая, но я не могу, - Тизкар не сразу понял, что это говорит он сам, - мой долг охранять моего царя. Я не могу.
   - Твой долг - делать что я прикажу! - глаза уже резало от нестерпимого света, уши закладывало от раскатов грома. - Я сравняю весь ваш Аннумгун с землей, если не подчинишься! Убей!
   Тизкар опустил глаза, стиснул зубы, понимая, что нечего больше сказать. Он не сможет, чем бы она не грозила.
   - Я могу сделать это, Златокудрая, - Этана сделал шаг вперед, на сером лице маской застыла решимость. - Но поклянись, что не тронешь Аннумгун.
   Тогда Лару закричала - пронзительно, отчаянно, страшно.
   И вдруг стало тихо. Пусто. Темно. Только пять человек остались в лесу, совсем одни. И в воздухе пахло хвоей. Где-то далеко звенела мошкара, ветер гудел в верхушках деревьев, а над деревьями плыли облака, медленно, неспешно скользили под самым хрустальным сводом. Небо смотрело на них.
   Царь вздохнул, сделал шаг, морщась от боли... звонко хрустнула ветка.
   - Царь?
   - Да, Этана, ты все сказал правильно. Жизнь тысяч людей важнее жизни царя, - посмотрел пристально, снова вздохнул, покачал головой. - У тебя дома жена и мать, береги их. Все правильно, любой бы... Это я дурак.
   - А я?
   - И ты тоже, Тиз, - он криво усмехнулся. - Но каждый решает сам.
  
  
  -- 10
  
  
   - Сар! Саи-ир!
   Бодрый голос с кухни заставил Эмеша высунуть голову из-под одеяла. Часы показывали полдень, голова слегка гудела. Сколько ж они вчера выпили? Ох... Помнится, Ларушка бушевала и грозилась выпустить демонов, но, слава богу, обошлось.
   С кухни доносился запах яичницы с беконом и свежесваренного кофе. Несмотря на состояние - очень аппетитные запахи. Да и, в кои-то веки, Лару решила сама что-то приготовить.
   - Сар, вставай, иди завтракать, - потребовал голос.
   Эмеш лениво потянулся и сел в постели. Потом свесил ноги, нащупал на полу тапочки.
   - Сар, - не унимался голос, - если ты не придешь сейчас, я съем все сама.
   Эмеш усмехнулся, но это заявление заставило его пошевеливаться. Он еще раз потянулся для верности, зевнул, и только после этого направился в кухню.
   Лару уже разложила все по тарелкам и даже соорудила себе бутерброд с ветчиной и сыром. У нее были мокрые волосы и розовый махровый халатик. Интересно, много ли таких вот халатиков у нее припрятано по разным домам?
   - Давно встала? - поинтересовался Эмеш, усаживаясь за стол.
   - Ну-у... - Лару неопределенно дернула плечами.
   Вид у нее немного взъерошенный, и даже чуть усталый.
   - Не спала что ли вообще?
   Криво ухмыльнувшись, Лару сверкнула глазами.
   - Слушай, а ты та-аак храпишь! - Лару попыталась изобразить, но вместо этого только пару раз хрюкнула и рассмеялась. Все же, вчерашнее не прошло для нее даром, она выглядела немного взъерошенной и даже напряженной, изо всех сил старалась выглядеть непринужденно, но это старание слишком бросалось в глаза.
   Ладно. Пусть отдохнет чуток, придет в себя.
   Он только принялся мазать себе маслом хлеб, когда раздались протестующие вопли Иникера и, вслед за ними, стук в дверь.
   - Там открыто.
   В двери появилась утыканная шипами голова морского демона, пробормотала что-то, извиняясь, и была тут же оттеснена в сторону. Вместо нее появился невысокий полноватый мужчина в свободных одеждах небесно-голубого цвета - Атт, собственной персоной. Судя по всему, ничего хорошего от этого визита ждать не придется. Вслед за ним вошли еще пятеро богов и два крылатых демона света илиль.
   Эмеш поморщился - чужие демоны в доме не к добру, тем более в такую рань.
   Остановившись в нескольких шагах от стола, Атт в недоумении разглядывал Лару, видимо ожидая от нее чего-то. Его лицо было мрачно, словно воды Могуна перед грозой. Илиль молча подошли и встали с обеих сторон, шелестя белоснежным оперением. Остальные расположились сзади полукругом, насколько позволяла обстановка.
   Картина эта была настолько впечатляюща, что Эмеш испытал жгучее желание встать со стула, но передумал и просто отложил бутерброд.
   - Лару, Аикана Наура, Златокудрая, ты обвиняешься в том, что выпустила демонов шун, и, тем самым, навлекла опасность на срединный мир, - холодно объявил Атт.
   Эмеш икнул, выругался и уставился на Атта во все глаза. Что за бред? Они что, с ума все посходили? Он обернулся на Лару, но и та совершенно ничего не понимала, так же удивленно смотрела на отца. "Что происходит?" - испуганно кричали голубые глаза.
   Илиль решили времени не терять, невозмутимо подошли и взяли Лару под руки. Только тогда Эмеш, наконец, опомнился.
   - Уберите от нее свои лапы! - он попытался отобрать Лару у демонов, но те лишь мягко отстранили его, не желая начинать драки. Да и неизвестно еще, что могут игрушечные боги против настоящих демонов.
   - Да вы что! Она этого не делала! - запротестовал Эмеш.
   Атт сжал зубы, выразительно шевеля желваками.
   - Ты можешь это подтвердить? - мрачно поинтересовался он.
   - Конечно, она... - тут Эмеш запнулся, только сейчас поняв, что случилось. И тихонько, шепотом: - Спящие на свободе?
   - Да, - Атт беспощадно кивнул.
   Эмеш почувствовал, как на спине выступает холодный пот.
   Только этого еще не хватало. Это значит, что мало не покажется никому, это все равно, что запустить программу самоуничтожения... Конец света? Конец их маленького мира? И что теперь?
   Но как такое могло произойти? Этот вопрос он задал вслух.
   - Врата открыты, - Атту объяснения явно давались с трудом. - Вчера Лару грозила выпустить шун.
   - Она была со мной, она не могла сделать это.
   - С тобой? - ехидно возразил Яснолицый Италь, хозяин солнца. - А ты сам где был этой ночью.
   - Здесь, - Эмеш поднялся, глядя Италю прямо в глаза, сверху вниз, он был почти на голову выше. Впрочем, светило это ничуть не смущало.
   Атт рядом тяжело дышал, он с великой радостью поверил бы любым оправданиям, но не мог.
   - Савалар видели Лару на вершинах Унхареша, - тихо сказал он. - И твой Иникер видел, как вы выходили из дома вместе.
   - Иникер? Вместе? Выходили?
   Не может быть. Сколько ж они выпили вчера, обсуждая никчемность людей и жалуясь друг другу на жизнь, что он теперь ничего не может вспомнить? Выходили? Гулять на Унхареш? Забрели к вратам? Этого просто не может быть. Или может? Воспоминания как-то мутно шевелились в голове, мешая одно другому. Да, кажется куда-то ходили, и холод собачий, ветер... на Унхареш? Черт побери! Неужели и правда? Какого демона рогатого их туда понесло?! А демоны... демонов он не помнил, хоть убей. Только вот его внезапный склероз ничего не гарантировал.
   Эмеш лихорадочно пытался все осознать. Этого просто никак не могло быть, это не правда, в любом случае, это не Ларушка, она никак не могла, она не способна на такую подлость! Нужно срочно что-то придумать, и ни в коем случае не отдавать им ее. Он не верил.
   Как Атт может верить? Немыслимо.
   - Не стоит выгораживать мою дочь, - сурово произнес владыка небес.
   Эмеш тряхнул головой.
   - Нет. Я могу поклясться.
   - Молчи! - рявкнул он, меньше всего сейчас желая выслушивать оправдания. - Это дело решит суд. А если будешь настаивать на своем, то отправишься в Илар вместе с ней.
  
  
  -- 11
  
  
   - Подлей еще горячей воды, принеси мне виноград и... ну, и еще чего-нибудь.
   Девушка послушно улыбнулась, готовая выполнить любую прихоть. Шамхат, кажется, ее зовут. Изящная, тонкая, звенящая как струна... темная умбра струящихся волос падает на высокую грудь, растекаясь потоками у дрожащих от бешеного сердца сосков, катится ниже, вдоль крутого изгиба бедра... влажный кармин чувственных губ и сияющая лазурь бездонных глаз. Впрочем, глаза Эмеш видел редко, сколько не пытался в них заглянуть, глаза неизменно пугались, прячась за ширмой густых ресниц.
   Пусть, не важно. В остальном - выше всяких похвал. Шамхат - жрица Златокудрой, их присылали ему каждый год, и год от года все прекрасней.
   Эмеш вытянулся в ванне во весь рост, расслабился и закрыл глаза. С водой, конечно, он прекрасно справился бы и сам - повернуть красный краник ему не сложно. Но было очень забавно наблюдать за девушкой, которую приводят в священный трепет технические чудеса. Впрочем, чудеса скорее магические.
   - Вот, господин.
   Она поклонилась, словно опасаясь встретиться с ним взглядом. Да они и на царя-то своего боялись поднять глаза, не то, что на бога.
   От воды поднимался легкий аромат меда и лаванды.
   Однако ж, день с самого утра не задался.
   Так, значит, демоны на свободе?
   Эмеш потер одной пяткой другую. Демоны? Демоны... Первый шок прошел, и теперь остались только смутные, взбудораженные вопросы. Что это для него значит? Что это значит для всех них? Он так давно привык к устоявшейся размеренной жизни, что сейчас даже не верилось в возможность перемен. Все уляжется, рано или поздно, ничего особенного не произошло. Демонов, конечно, загонят назад, если они вообще существуют, Ларушке устроят выговор, может быть, Атт подержит ее какое-то время взаперти. Да. Они боги и это их мир. Что, в самом деле, может случиться?
   Внутри неприятно скребли кошки.
   Эмеш приоткрыл один глаз, Шамхат стояла не шелохнувшись, глядя в пол. Словно фарфоровая кукла. Интересно, если он пролежит здесь еще часа два, она будет все так же стоять? Проверить?
   - Можешь идти.
   Девушка поклонилась и, пятясь, выскользнула за дверь. Эмеш отщипнул виноградинку.
   А если нет? Если на самом деле случилась беда? Почти двести лет он тут безмятежно дрых на своем морском дне, а вот теперь кто-то пришел и настойчиво тормошит его, пытаясь вытащить из-под одеяла. Просыпаться не хотелось, как и не хотелось что-то менять.
   Демоны, значит? Демоны... Шун. Если все, что он о них знает, правда, то шун - это запущенная программа самоуничтожения мира, рано или поздно они сметут все. Даже боги, пожалуй, не в силах ничего сделать. По крайней мере, Эмеш не мог себе представить, как они будут с этими демонами бороться. Проще уйти. Да, пожалуй, уйти - единственный для них выход. Домой? Нет, сейчас даже не верилось, что был у него другой дом и другая жизнь, как-то уж слишком давно. Давно и не правда, скорее сон, чем явь. Домой он не вернется.
   Тогда что? Не получилось с этим миром, может быть получится с другим, первый блин, так сказать... Они же смогут начать заново? Наверняка смогут.
   Кошки скребли все сильней.
   Не нравилось ему все это, не нравились перемены, к чему бы они там не привели. Старый, что ли, совсем стал? Слишком обленился и привык?
   Да не будет ничего, не будет... рассосется само собой.
   Эмеш глубоко вдохнул и сполз, ныряя в ванну с головой, потом долго лежал, глядя сквозь воду в потолок. Однажды он случайно обнаружил, что может дышать под водой, ничуть не удивился, все-таки он морской бог, ему, наверно, положено. Но ныряя, по привычке, всегда задерживал дыхание.
   Вода чуть-чуть колыхалась над ним, блики разбегались по потолку, и это отчего-то хорошо помогало сосредоточиться.
   Демоны?
   Если они и правда на свободе, то кто тогда это сделал? Кто выпустил? В то, что врата открыла Ларушка - не верилось никак, ну не могла она, зачем? Кричать, злиться, кидаться чем-нибудь тяжелым в гневе - могла. Но чтобы так...
   А вот какого черта, кстати говоря, она делала на Унхареше той ночь? Уж кому-кому, а савалар можно верить смело, демоны совсем не умеют врать. А он? Вроде они пошли гулять вместе, вроде даже в горы... так может он сам по пьяни полез к вратам? Сам выпустил демонов? Эмеш моргнул, под водой моргать было как-то странно. Да, с него станется, мог и выпустить... пора завязывать с этим делом, а то так глядишь, и конец света можно устроить.
   Впрочем, уже устроили, чего уж.
   Вынырнул, фыркнул, вытер ладонью лицо.
   Какие еще варианты?
   Гизиду в гневе вполне мог решить отомстить Лару за лесного стража. Да уж, в гневе он страшен. Хотя отходчив, и вряд ли запала хватило на столько, чтобы продумать и осуществить столь хитроумный план.
   Италь? Яснолиций бог солнца... Мог, тоже, пожалуй, мог бы, но вот непонятно зачем. Да и многие могли бы, если уж честно, но никто бы не стал. Для чего? Глупо.
   Думузи? Вот это особый случай. Мог, конечно, мог, слишком много тут "за", но и так же много "против". У них с Лару почти война, и даже не разберешь - игра это или всерьез. Раньше Эмеш думал, что все с ними ясно, все ждал, что бурные ссоры обернутся таким же бурным романом, но время шло, и ничего не менялось. Кто их теперь разберет, слишком перемешалось все за триста лет.
   Но люди сами не могли, и демоны не могли сами... Так или иначе, придется искать виноватого среди богов. Вариантов не так уж много.
  
   - Господин! - шипастая морда Иникера просунулась в дверь, - прошу прощение за беспокойство.
   - Что там?
   - Там Думузи. Он ждет в гостиной.
  
   Думузи сидел у окна, в большом кожаном кресле, вцепившись в подлокотники так, что побелели костяшки, и мрак метался в его глазах. Степной бог, дикий степной ветер, изодранный в клочья, весь в крови, и готовый хоть сейчас снова кинуться в бой. Какой ненормальный решился с ним драться? Пожалуй, даже Атт бы поостерегся.
   Благоухая лавандой и облачившись на ходу в мягкий пестрый халат, Эмеш уселся напротив. Он только хотел осведомиться, что у Думузи стряслось, но степной бог его опередил.
   - Ты знаешь, что Лару отправится в Илар?
   - Да ладно, уж не думаешь ли ты, что это всерьез?
   Ки-Илар, нижний мир, или как называли его люди Тат-Фишу - Земля-Без-Возврата. Люди никогда не возвращаются оттуда, возможно, с богами все иначе, но пока никто пробовать не спешил. Если Лару отправят за Реку, никто не знает, сможет ли она вернуться. Нижний мир цепко держит добычу. Это почти равносильно смерти, для людей это и есть настоящая смерть.
   Думузи язвительно ухмыльнулся, дернув щекой.
   - Ты же знаешь законы, - сказал он. - Тому, кто самовольно откроет врата грозит изгнание в Илар.
   - Брось, - не поверил Эмеш, - эти законы наверняка писаны Аттом, он не даст свою дочь в обиду. Ну, может, посадит ее под домашний арест. К тому же, я не верю, что это сделала она.
   - Зря не веришь.
   Зря? Эмеш подался вперед, вглядываясь в темные глаза гостя.
   - Что ты хочешь сказать?
   Думузи дернулся было вскочить на ноги, но тут же едва не задохнулся от резкой боли, захрипел, подавившись кашлем.
   - Сиди уж, Дим, смотреть страшно. Кто это тебя так?
   Считается, что боги бессмертны и неуязвимы. Бессмертны - да, убить такого почти невозможно, да и все раны заживает быстро, не оставляя следов. Только пока рана заживет, еще успеет доставить обладателю немало хлопот, вот как Думузи сейчас.
   - Сядь, и посиди немного спокойно, а то весь ковер мне заляпаешь кровью, - посоветовал Эмеш.
   Думузи покосился с явной неприязнью, но возражать не стал.
   - Какая разница кто...
   - Ладно, - Эмеш махнул рукой, - это твое дело. Давай, рассказывай, что ты хотел.
   - Лару отправят в Илар, - механически повторил он. - Она сама виновата...
   - Что значит сама?
   - То и значит, Сар. Она выпустила демонов, на Вратах отпечаток ее силы.
   - На Вратах? - не поверил Эмеш. - Откуда ты знаешь?
   Думузи уставился в пол, стиснув челюсти, и на скулах явственно вспухли желваки. В нем заметно боролись два желания - рассказать и послать Эмеша в бездну с его вопросами. Последнее, похоже, побеждало.
   - Зря я сюда пришел, - сказа он, медленно вставая. - Я разберусь сам...
   Эмеш едва удержался, чтобы не схватить степного бога и силой не усадить на место. Если б тот выглядел сейчас поприличнее, то, наверно, так бы и сделал.
   - Подожди...
   - Нечего мне тут делать, зря я пришел... - хмуро процедил Думузи. - Я сам виноват не меньше.
   - Ты о чем?
   - О демонах, - коротко бросил он.
   Эмеш нахмурился. Острый, пронзительный взгляд степного ветра больно резанул по глазам, заставляя сморгнуть.
   - Рассказывай, - потребовал Эмеш, и где-то далеко, с разбегу разбилась о скалы ревущая волна.
   - Хочешь поговорить? - Думузи скривился в презрительной усмешке. - Ты думаешь, наша Златокудрая тут ни при чем? Хочешь отыскать правду, другого виноватого. Но что если правда в том, что другого виновного нет?
   - Она не могла этого сделать.
   Нет, Лару не умела так врать в глаза. Она прекрасна, легкомысленна, порою вспыльчива, да! Она живой огонь из ненависти и любви. Огонь страсти, а не лед расчета и интриг. Он прекрасно видел ее лицо, когда пришел Атт, она не понимала, она не делала этого.
   - А кто мог? - Думузи зло сощурил глаза. - Может быть ты?
   "Может и я" - едва не ляпнул Эмеш, но вовремя прикусил язык. Может и он. Вполне может. Он даже толком не помнит. Ведь тоже таскался на Унхареш. Может он сам?
   И что тогда? Илар? Навсегда? Непрошеный холодок пробежал по спине, впиваясь в кожу острыми когтями.
   - Может и я, - тихо сказал Эмеш, подцепил холодок за шкирку и отбросил прочь.
   Думузи сразу сдался, сморщился, словно от боли.
   - Нет, не ты, - так же тихо произнес он.
   Они смотрели друг другу в глаза, когда-то друзья, когда-то враги, Идим Джайарах, хозяин ветров и Саир Нимрахим, грозный повелитель морей. Могучие боги? Дети, заигравшиеся в песочнице? Вечные дети.
   Вечность ухмыльнулась, вильнула лисьим хвостом и скрылась в кустах.
   Три правила зачитал им седой лодочник Уршанаби, начиная игру: не творить демонов, не наделять людей силой, не открывать Врата. За нарушение любого из них - смерть, вполне реальная смерть, хоть тогда это казалось лишь забавным, пикантным штрихом.
   Представить, что Лару умрет - было страшно.
   Даже не то, что Лару, а то, что умрет. Смерть - это неправильно. Смерть слишком долго обходила их стороной, успев превратиться в далекую прозрачную тень. Но сейчас тень обрела плоть и грозила сожрать так уютно обустроенную, согретую солнцем реальность. Она уже облизывалась на пороге, хищно причмокивая.
   - Я не верю, что это она, - Эмеш и сам с трудом узнал свой голос, - я не позволю...
   - Не позволишь? Как?
   Думузи вдруг затрясся, едва сдерживая рвущийся из разодранной груди хохот, слезы выступили на глазах, на губах проступила кровь, искореженные легкие хрипло булькали, тело скрутило судорогой. Эмеш едва удержался, чтобы не отвести глаза, от этого зрелища становилось не по себе. А дикий ветер степей продолжал самозабвенно хохотать, стискивая зубы от боли.
   И почему-то вдруг стало отчетливо ясно - для него вечность лишь пустой звук.
  
  
  -- 12
  
  
   Этана который час сидел молча, угрюмо глядя в костер, изредка ворошил ветки, и тогда стайки искорок с треском подскакивали, кружились в дыму, уносились далеко к звездам. Этана провожал их взглядом.
   Царь спал. Или, может быть, просто лежал неподвижно, закрыв глаза. Златокудрая так и не вылечила его, пришлось самим - пули из ноги вытащили, перевязали, Мелам напоил каким-то отваром, теперь пусть отдыхает. Назад все равно они раньше утра не пойдут, а больше делать нечего. Впрочем, дед опять куда-то пропал, у него-то дела нашлись.
   Тизкар бродил вокруг костра, пытаясь найти себе хоть какое-то дело, но ничего придумать не мог. Спать не хотелось, ничего не хотелось, только мысли всякие дурные не давали покоя.
   - Хорош бегать! - буркнул сквозь зубы Этана. - Надоело уже.
   Тизкар замер, потоптался на месте и уселся рядом.
   Долго сидели так, разговаривать было не о чем, да и не хотелось. Этана размеренно ковылял палкой костер, поднимая искры.
   - Слышь, Тиз, - он вдруг повернулся, почти умоляюще заглядывая в глаза, - может, я пойду, а? Вы потом догоните. Не могу больше тут.
   - До Аннумгуна девять дней пути, - медленно и как-то тускло произнес Тизкар. - Днем раньше, днем позже... Мы все равно опоздали, что бы там ни случилось. Ночью заблудишься. Утром пойдем все вместе.
   Плечи буйвола вздрогнули и опустились.
   - Может, не опоздаем?
   - И что? Какая разница? Что ты будешь там делать? Может там сейчас уже ничего и...
   Тизкар запнулся, прикусил болтливый не к месту язык. Зря он это вообще... Этана подобрался весь, осунулся, кажется, даже постарел лет на десять. Сидел, все так же угрюмо глядел перед собой пустыми глазами. Далеко он сейчас, не здесь. Этана - единственный из них, у кого есть семья. Жена, и ребенок вот-вот, или уже... Да теперь, может, и не важно.
   - Ну, хоть просто рядом побыть, - голос у него глухой, изменившийся, совсем чужой. - Я не могу тут больше.
   Тизкар судорожно вздохнул, рывком поднялся на ноги, и опять принялся ходить туда-сюда. На месте сидеть не получалось, он бы и сам сейчас побежал со всех ног в Аннумгун, но ночью идти через незнакомый лес в горах - большая глупость. Да и царю надо отдохнуть. И дед куда-то запропастился.
   Надо что-то делать, надо... Надо что-то делать, в конце-то концов! И вроде бы не он виноват, да и уместно ли тут искать виноватого? Но хуже всего была неизвестность - что там, дома? Знать бы наверняка. Если бы можно было что-то исправить!
   - Эй, буйвол, а может еще все обойдется?
   Этана бросил на него короткий взгляд, и Тизкар разом проклял все на свете, что вообще раскрыл рот. Но молчать больше не получалось.
   - А что я должен был сделать? Что?! Ну, что! Скажи мне!!! - он кричал, напряжение, наконец-то, хлынуло наружу, и стало немного легче. А потом стало стыдно. Тизкар сморщился, сел в траву, обхватив руками голову.
   - Ничего, - тихо сказал Этана. - Причем тут ты?
   Ткнул палкой в костер.
   - В следующий раз, Тиз, слушайся лучше богов, - сказал царь из темноты.
   Тизкар едва не подпрыгнул на месте.
   - Царь, я...
   - Ты тут не причем, - царь повторил слова Этаны, ровно, спокойно. - Это был мой выбор. Только мой. Но ты в следующий раз слушайся лучше богов, хорошо?
   Птица ночная протяжно вскрикнула в тишине.
   Просьба? Приказ? Насмешка? Раскаяние? Какая разница. В следующий раз? Казалось, следующего раза уже не будет. Тизкар сидел и чувствовал, как начинает бить озноб. Холодно, сыро, пока бегал вокруг - еще ничего было, а теперь... Молча встал, подошел к костру. Этана сидел отвернувшись, стиснув зубы.
   - А ну, оба спать, - велел царь. - Завтра длинный день.
   К своему удивлению, Тизкар провалился в сон почти мгновенно, стоило только положить голову и закрыть глаза.
  

* * *

  
   Проснулся он на рассвете, едва только круглый бок солнца коснулся края степей. Поежился от холода, роняя с плаща, в который к утру завернулся с головой, крохотные капельки росы, потянулся. Сквозь туман доносились приглушенные голоса - это Мелам о чем-то спорил с царем, ровно, тихо, не повышая голоса, но, даже не разбирая слов, было хорошо заметно, как дед взволнован. Что там еще?
   Не мешать им? Полежать, делая вид, что спит? Если нужно, потом все расскажут. Нет, пожалуй, так он не сможет, не сейчас. Он хочет знать.
   - Эй! - позвал Тизкар.
   Голоса ненадолго замолкли, потом едва слышный шепот.
   - Тиз, иди сюда! - велел царь, наконец.
   Тизкар пошел.
   Этана с Илькумом уже сидели рядом, стрелок, правда, сонный, зевал, изо всех сил стараясь продрать глаза. А вот Этана, похоже, не ложился вовсе, хмурый и, кажется, еще больше осунувшийся.
   Выходило, дед не терял времени зря.
   - Я нашел прямой проход в Ки-Эреду, - спокойно объявил он.
   - Куда? - у Тизкара глаза на лоб полезли, вот так, вдруг, поверить было сложно.
   Ки-Эреду - обиталище богов, верхний мир. Значит, лесной страж не просто так был поставлен в этих горах. А Мелам не просто знал об этом проходе, он даже почти знал где искать? Ну и дед! Тизкар смотрел на него едва ли не с благоговейным трепетом.
   А зачем тут, интересно, ходы? Богам, конечно, ни к чему, они могут и так, без ходов, напрямую, но вот людям... Интересно, кто и для какой цели сделал это?
  
   - А ведь я однажды уже был там, - поведал Мелам. - И тоже отказался. Мне тоже предлагали вечную жизнь и вечное счастье.
   Ухмыльнулся, поймав на себе ошалевший взгляд стрелка.
   - Нет, Златокудрая мне жениться не предлагала, рожей не вышел. Это Атт хотел наградить за заслуги... а я, дурак такой, отказался. Тоже отказался.
   - Почему?
   Мелам развел руками - сложный вопрос, даже сам себе толком ответить не можешь, не то, что другим.
   - Не захотел.
   Он хорошо помнил, как это было. А ведь дед тогда был совсем еще мальчишкой, постарше стрелка, конечно, но уж намного моложе того же буйвола. Этана, кстати, ничуть не удивился, то ли хорошо знал историю, то ли понимал причины, а может быть просто не до того сейчас.
   И Атт тогда все понял, не стал кричать, метать молнии и грозить карами. Впрочем, это совсем другое, дед отказался от дара, а царь отказал женщине. Интересно, а сам бы он как? Некоторым женщинам сложно отказать...
   В тот раз Мелам предстал перед очами владыки небес. Молодого героя распирала гордость, шипя, выпирала мутной пеной из всех щелей, грозя разорвать в клочья. Боги смотрели на него, улыбались ему, говорили всякие приятные слова. Он искренне радовался и задирал кверху нос, принимал поздравления и угощения с божественного стола, довольно урчал, жмурясь в лучах собственной славы. Он герой! Жизнь казалась чудесным сном. Он! Здесь! Рядом с ними! Как равный!
   Пока вдруг не натолкнулся с разбегу на взгляд небес. Нет, ни как на равного смотрели на него, ни как на героя, даже на человека, жалкого и ничтожного, так не смотрят. Так смотрят на вещь. Хорошую, добротную, местами забавную и чрезвычайно полезную. Но все равно - вещь.
   Сказать, что мир перевернулся - ничего не сказать.
   - Простите, - тихо сказал Мелам, - я не хочу, я лучше пойду домой.
   И ушел. Его отпустили.
   У него хватило самообладания кое-как жить дальше, а у Атта, на удивление, хватило такта не спрашивать ни о чем. Мелам ничуть не сомневался, - небеса поняли все без слов. Больше никто ничего не предлагал, боги вообще разом перестали обращать на него внимание, и дед был несказанно рад.
   Только однажды Мелам снова увидел бога вблизи.
   - Пойдем, что покажу, - предложил Атт без предисловий, взял Мелама за руку и шагнул прочь.
   Под ногами вдруг взвился песок. Ветер пустыни, вместо соленого бриза. Они стояли у огромной, уходящей куда-то ввысь стены, лазурной, искрящейся, исходящей мягким теплом и светом. От земли, и в самые небеса. Мелам едва не задохнулся от внезапной мысли - это и есть небеса, он стоит у самого края.
   - Да, - сказал Атт, - потрогай, не бойся.
   Долго не решался Мелам протянуть дрожащую руку, кощунством казалось ему прикасаться к небесам, святотатством. Нет... ничего особенного, теплая, гладкая, упругая поверхность. Протянул другую руку... ничего. Только мягкие искорки потянулись к пальцам, дрогнули и улеглись.
   Атт улыбался.
   - Понял? - спросил он.
   - Это все вы?
   - Всего лишь замки на песке, Мелам. Мы куда большие дети, чем вам кажется.
   Долго молчал, словно собираясь духом.
   - Знаешь, чего я боюсь больше всего? А? Ты знаешь, чего боится владыка небес? - он нахмурился, резко проступили морщины на лице, и Мелам вдруг отчетливо осознал - Атт старик, действительно старик, ему чудовищно много лет.
   - Мне все кажется, - тихо сказал бог, - что однажды набежит большая волна, и смоет... а что я, глупый ребенок, могу?
   Он стоял у самого края мира, протянув руки к хрустальному своду небес. Казалось, ударь со всей силы, и небосвод дрогнет, затрещит...
   Стало ужасно, невыносимо страшно.
   - Зачем ты говоришь мне все это?
   Атт лишь покачал головой.
   - Я ведь раньше думал - ну и пусть, ерунда, смоет, так построим новые, заново слепим людей. Я думал, это игра, Мелам. Думал, не выйдет, так переиграем, или просто уйдем, если надоест. Бросим и уйдем. Понимаешь?
   Уже собираясь ответить, Мелам снова натолкнулся на взгляд небес, и промолчал. Ибо как на равного. Человек и человек.
   Да, он понимал.
   - А я так хочу домой, Мелам.
  
   Вот так.
  
   - И мы можем, вот сейчас, вот прямо сейчас, отправиться к богам? - Илькум во все глаза смотрел на деда. - Можем, да?
   - Можем. Но сейчас мы идем домой, - ответил за деда царь.
   - Так или иначе, дело сделано, - нехотя вздохнул дед. - Зачем нам к богам? Просить у Златокудрой прощения? Думаешь, поможет, мальчик? Но если понадобится, мы знаем, где искать.
  

* * *

  
   Далеко они не ушли.
   - Эй, ты!
   Чуть хрипловатый грубый голос.
   Царь не стал оборачиваться, хоть и сразу понял - обращаются к нему. Оборачиваться было лень.
   Он успел сделать еще несколько шагов, прежде чем чья-то ладонь цепко впилась в его плечо, с силой разворачивая к себе. Тихо зашипел от боли - рука и без того сломана, нечего уж так-то хватать.
   - Стой спокойно, ублюдок! Ты что, не слышишь?! - злился незнакомец. Высокий, на голову выше царя, худой, темноволосый, лицо перекошено от ненависти. И тут же короткий удар в челюсть, почти без замаха, отбросил Атну на несколько шагов.
   - Что ты хочешь? - сухо спросил царь, медленно поднимаясь на ноги, оттирая кровь с разбитой губы.
   - Ничего. Я пришел посмотреть.
   - Посмотреть? Ну и как?
   Незнакомец демонстративно осмотрел царя с головы до ног и с презрением плюнул.
   - Не ахти, - бросил он.
   - Хорошо, - согласился царь.
   Потом безразлично пожал плечами и отвернулся, собираясь идти.
   - А ну, стой!
   Вокруг плывет глухой непролазный туман, вязкий, серый, надежно ограждающий от ненужных глаз. Лишь небольшой пятачок чистого прозрачного, словно хрусталь, воздуха между ними.
   Вон он стоит, ждет, застыл напряженно, словно в боевой стойке, пришел мстить. Кто ты такой? Бог? Гизиду, гневный хозяин лесного стража? Демон, посланный убивать? Темные глаза незнакомца смотрят в глаза царю, сверкая бешеным огнем.
   Да, он пришел мстить! Дурак.
   Царь медленно, за ремень, потянул с плеча автомат. Хорошо, что заряжен, только предохранитель надо до конца вниз... ухмыльнулся незнакомцу. Тот едва уловимо дернулся, неуверенно переступая с ноги на ногу.
   - Что ты хочешь? - спросил царь.
   - Твоей смерти!
   - Тогда убей.
   Глупо сражаться с богом, боги бессмертны. Даже если выстрелишь, даже если он сейчас упадет, потом придет снова и так же встанет за спиной. Но стоять и покорно ждать - еще глупее.
   - Ублюдок! - зарычал сквозь зубы бог.
   - Я буду стрелять, - ровно сказал царь.
   У бога нет ответа, он молчит, он пришел не за этим, он пришел мстить, драться, как мужчина с мужчиной... да, пришел мстить и драться. Он и правда пришел посмотреть. Не убивать. Хотя, пожалуй, убил бы с удовольствием.
   - Ладно, - царь нажал на курок.
   Короткая очередь разорвала воздух, почти без звука, словно серый туман поглотил все, только чуть хрустнуло в ушах... медленно-медленно летят пули. На лице бога недоумение и боль, спустя вечность он падает на колени, схватившись за грудь, согнувшись... алая кровь проступает под пальцами.
   Царь медленно подходит к нему.
   - Еще? - спрашивает он.
   - Подожди, - глухо хрипит бог.
   - Хорошо.
   И царь садится рядом, вытянув больную ногу, положил на колени автомат.
   Бог отчетливо скрипит зубами, разглядывая окровавленную ладонь, ему больно и страшно... да, он бессмертный, человек бы не выжил вот так, когда сердце и легкие разорваны в клочья, почти в упор.
   - Прости, - говорит царь. - Но тогда у меня не было выбора. Хватит. Вы уж как-нибудь сами.
   Бог долго-долго смотрит ему в глаза и долго-долго молчит, по его лицу скользит тень понимания. Не было выбора. Тогда...
   - Да, - соглашается вдруг, неизвестно с чем, может быть сам с собой.
   - Ты еще будешь убивать меня?
   Бог отворачивается, мотает головой, пытается вздохнуть, но вместо этого заходится кашлем.
   - Тогда я пойду, у меня дела, - тихо говорит царь.
   И тяжело поднявшись на ноги, ковыляет в туман.
  
  
  -- 13
  
  
   - Похотливая сука! - визжала Кани, рыжеволосая богиня красной глины. - Она сама виновата! Пусть убирается в ад! Пусть черви обглодаю ее кости!
   Женщины осторожно поддакивали, мужчины сокрушенно качали головами - все шло как по писанному.
   Атт сидел смурнее грозовой тучи, изредка громыхая отдаленными раскатами, чтобы утихомирить зал. Яснолицый Италь бросал на него короткие косые взгляды, и снова принимался изучать свои ухоженные ногти - маникюр занимал солнце куда больше превратностей любви. Говорят, и Яснолицый успел засветиться на Унхареше той ночью, побродил и убрался восвояси в положенный закатный час. Может быть, отчего бы и нет... Маленький лесной бог Гизиду рядом с громадой светила нервно хихикал, кусая губы и пугливо зыркал по сторонам. Говорят, он тоже был в горах, не цитадель смерти, а проходной двор, право слово!
   Вот Думузи - тот тоже, наверняка, там был, хоть и не признается никогда, скотина! Он вполне успел прийти в себя, перестав хромать и неприятно булькать на вдохе, но землистый цвет осунувшегося лица говорил, что не все еще раны затянулись. Он сидел на положенном месте, сложив на груди руки, и откровенно скучал.
   Серебряные локоны месяца-Кунана, тоскливо перебирал неизвестно откуда взявшийся ветерок. Ну, с этим все ясно - Лару обещала чудесные вечера под сенью звезд, но, видать, сорвалось. Как жаль. Если приглядеться - жаль было ни ему одному, рыжая Кани визжала со знанием дела.
   Эмеш напряженно вглядывался в каждое лицо. Тщетно. Да и что он надеялся усмотреть?
   Лару походила больше всего на затравленную лесную мышь, зажатую в угол, чем на прежнюю грациозную кошку с сияющим взглядом. Красные глаза, распухший нос, дрожащие губы шептали без перерыва: "это не я, это не я... я не хотела, это не я..." Сколько раз Эмеш пытался пробраться к ней и поговорить, но демоны строго блюли закон, охраняя пленницу - днем светлые илиль, ночью темные савалар, сменяя друг друга в ускользающий от взгляда миг.
   Он изо всех сил пытался докопаться до правды, но правда ускользала, как верткий уж в неопытных руках ловца. Единственное, что удалось доподлинно узнать от Иникера - он сам вернулся домой почти на час раньше Лару, но вернулся почти под утро, и тут же завалился спать.
   - Не лезь, - сурово сказал Атт, когда Эмеш прилетел с расспросами к нему.
   - Неужели ты думаешь, это сделала она? - не поверил он.
   - Плевать, - рявкнули небеса, - ты свое дело уже сделал. Не лезь!
   Эмеш ушел, прикусив язык. Он проморгал беду, хоть и был рядом.
   Атт отказывался говорить с ним, это как раз можно было понять, хозяин небес не мог простить Эмешу, что тот не уберег его дочь. Они ушли вместе...
   Что теперь? Виноват? Да. Старый дурак? Сто раз да! Но не оставлять же как есть!
   Но тогда как? Найти виноватого? Кого?
   Бегал, глупо приставал с вопросами. Некоторые сразу посылали, как Атт, некоторые пожимали плечами.
   Италь степенно и равнодушно поведал ему, что да, в горах был, ну и что с того? Не думает же Эмеш...? Нет, Эмеш ничего такого не думал.
   Гизиду прятался и нервничал.
   - Надо убираться отсюда скорее, - жаловался он, - иначе демоны сожрут нас самих.
   Надо. Скорее. Но не оставлять же Ларушку.
   Думузи... с ним всегда было не просто. И в этот раз степной ветер не был оригинален.
   - Уходите, - хмуро говорил он. Как будто сам собирался остаться.
   Помнится, в самом начале он все пытался улизнуть назад, но отчего-то не вышло. То ли не пустили, то ли передумал, сейчас уже не разберешь. Рвался, метался, потом успокоился и затих, залез подальше в свои степи.
  
   Уходить? Как бы там ни было, привычной жизни пришел конец.
   Но дело еще в том, что оставив этот мир и вернувшись назад, они вновь станут просто людьми. Не Вечными. Обычными. Их сила останется здесь, игра закончится. Все знали, что рано или поздно придется вернуться, но никто давно не воспринимал это всерьез. Триста лет - серьезный срок, за это время они забыли себя прежних.
   Попробовать начать сначала?
   - Мы слишком заигрались, - угрюмо бурчал Атт, расхаживая взад-вперед.
   Он давно хотел уйти, но прекрасно понимал, если уйдет так просто - обрушится небо. А хрупкий, и без того, мир, уже начинал крошиться в руках. Строили наспех, неумело. Тут у нас горы, а вот тут река, да не так, а вот так... Слепили, как могли. Замок на песке.
   И вот она - волна, поднялась с горизонта, бежит, грозясь нахлынуть высоким приливом.
   Пока этого предпочитали не замечать.
   А веточка, детской рукой воткнутая в песок, дала корни, зазеленела настоящим деревом на песчаной крепостной стене. Ящерка облюбовала высокую башенку - греться на солнце, а в тени, у западной стены, завелись муравьи. Живые жители замка. Настоящие, в игрушечном мире. Они перестраивали, меняли мир под себя.
   И мир менялся. Становился все более реальным, обретая собственную плоть и кровь взамен зыбкого марева иллюзии, учился дышать легким вздохом ветров, учился плакать слезами дождя и смеяться зайчиками, бегущими по глади реки, учился петь голосами птиц и тихо шептать шуршаньем песка...
   Мир неуклюже пытался встать на собственные ноги. Но его вело и швыряло из стороны в сторону. Он был пока не готов, еще бы немного, еще бы несколько сотен лет...
   Настоящему миру нужны настоящие боги, - говорил Уршанаби, - вы не справитесь, и мир подомнет вас под себя. Лучше уходите. Вы же всегда знали, что придется уйти.
   Они сами видели это - они не боги. И эта игрушка становилась слишком сложной для них-людей.
   И без того...
   А теперь еще демоны.
   Демонов боялись, но боялись и уходить. Слишком привыкли. Как привыкают к хорошему, богатому, обустроенному дому. Бросать? Оставлять все? Уходить, с одной дорожной сумкой, неизвестно куда? Домой? А что там, дома? Однажды они уже сбежали оттуда, разменяв человеческую жизнь на божественную вечность.
   Вечность стала слишком уютной, они слишком привыкли быть богами. Да, заигрались.
   Демонов искали. Искали с единственной мыслью - лишь бы не найти! Потому, что никто не знал, что делать потом. Сражаться по-настоящему не умели. Дети против раскатистой океанской волны, что они могли? Вроде-как-боги, против подлинных демонов.
   Вдруг все рассосется само собой? Глупо? Возможно. Но это был единственный шанс сохранить вечность.
   Вечность улыбалась, словно шлюха, и призывно махала рукой.
   Выход искали, но найти ничего не могли.
  
   - Думайте, - смеялся лодочник-Уршанаби, обнажая несколько рядов нечеловеческих, острых зубов, - думайте. Возможно, один из вас выиграет главный приз.
  
   Лару признали виновной, и Атт не сказал ни слова в ее защиту. Когда пришло время, он вышел на трибуну, шаркая ногами, словно дряхлый старик, и поставленным голосом зачитал приговор. В зале царила тишина, и только Лару тихо всхлипывала в своем углу. После этого демоны света илиль взяли ее под руки, и отвели во тьму Илара. Ибо так велит закон. Не верилось, что это смерть. Смерть это как-то по-другому, не здесь, не так, здесь только игра. Лару скоро вернется, веселая и прекрасная, и все будет как прежде. Вечно...
  
   Думузи вздохнул с облегчением, провожая взглядом лодку, скользящую сквозь гладь реки.
   Атт часто-часто моргал, стараясь скрыть слезы.
   Наверх небо и ветер ушли вместе.
  
  
  -- 14
  
  
   Дома встречала растерянная Шамхат.
   - Господин... - она все никак не решалась начать, собираясь с духом.
   - Не бойся, говори.
   - Господин, - тихо начала Шамхат, - прости, что обращаюсь с этим к тебе, но... - она неуверенно облизала губы, - но я больше не слышу песни Великой Матери.
   Эмеш едва удержался от ехидного смешка, сейчас это было бы не к стати. В его представлении Лару ну никак не подходила на роль Великой Матери, она и на роль жены-то не особо подходила. Но для людей златокудрая красавица всегда была олицетворением плодородия, так что все правильно, она и есть Великая Мать. Шамхат - жрица Златокудрой. И утратив связь с госпожой, жрица заволновалась.
   - Лару в Тат-Фишу, - как мог более буднично сказал Эмеш. Почему-то стало неловко, словно он сам во всем виноват.
   Никогда раньше не видел, чтобы так, на глазах, менялось лицо: краски поплыли, потухли глаза, по серым осунувшимся щекам пролегли широкие борозды слез.
   - Тогда мы все умрем, - едва слышно произнесла она.
   Эмеш стиснул зубы, он и сам все прекрасно знал, но предпочитал, пока мог, не замечать будущего. Все действительно не просто, слишком уж сильно люди зависят от них. Может быть со временем мир мог бы стать более самостоятельным... но долго ему вряд ли протянуть. Лару - это Жизнь. Без нее не взойдут посевы, не родятся дети, не распустятся цветы, певцы не сложат баллады под луной. Лару - это бурлящая кровь мира. Без нее лишь серость, покой и сон.
   Не сразу, конечно, пока еще мир наполнен живительной кровью, но скоро ее запас иссякнет. Боги не подвержены этой напасти, но что делать в таком мире богам?
   Собирать чемоданы?
   Ну, наверно они найдут замену... нет, они обязательно вернут Лару! Потом отловят блудных демонов, и все пойдет, как прежде. Пойдет в вечность.
   Шамхат рыдала, не стесняясь слез. Она не спрашивала, почему так вышло, ничего не спрашивала, просто рыдала, не в силах сдерживать свои чувства. Эмеш хотел было успокоить, но понял, что не найдет подходящих слов. Какие тут слова? Можно ли успокоить обреченного на смерть?
   Можно лишь успокоить себя, поверить, что это всего лишь игра. Их человечки - ненастоящие люди, лишь искусно вырезанные фигурки на шахматной доске.
  
   Хотели поиграть - поиграли, а что теперь?
   Зря они...
  
  
  -- 15
  
  
   Теплая, гладкая, упругая лазурь под пальцами, струится, переливается светом, щекочет крошечными искорками. Привычная лазурь небес.
   - Чувствуешь? - спрашивает Италь.
   - Угу, - отзывается Атт.
   И долго еще водит кончиками пальцев по небесному своду, прислушивается, словно врач к дыханью больного, и чувствует... да, кое-что чувствует. Небо едва заметно дрожит, волнуется. Только он не знает, как успокоить. Сколько пытался - не выходит. С каждым годом, да что там, с каждым днем небо становится все больше чужим, не его, не подвластным.
   - Как давно ты это заметил? - спрашивает он.
   Италь косится на него, чуть морщится, словно извиняясь, наверно считает, что должен был сказать раньше.
   - Дрожит с неделю. А вообще, первый раз, где-то с полгода назад заметил.
   - А я первый раз - почти семьдесят лет назад.
   - Семьдесят лет?! - Италь недоверчиво глядит на владыку небес.
   - Да. Конечно тогда так, ерунда, я даже сразу не придал значения... но потом вспомнил и задумался.
   - Семьдесят лет! - Италь потрясенно качает головой.
   Хмурился. Уставшее напряженное лицо светила темнеет, на лбу явственней проступают складки морщин. Ему тоже не нравится, он все понимает.
   - Я тогда привел к краю небес человека, Мелама... может ты помнишь, молодой герой... Так вот, я привел его к краю небес, не спрашивай зачем, просто захотелось показать. И там... как бы тебе объяснить, Олис... поднеси руку к небу.
   Италь послушно подносит, и небо отзывается - вспыхивают крошечные искорки, тянутся к пальцам, бегут по ладони, и замирают, осторожно мерцая у предплечья.
   - Видишь, небо отзывается на прикосновение. Ему тогда тоже отозвалось, чуть-чуть, но потянулось искорками.
   - Не может быть! Тебе показалось? - не верит Италь.
   - Может. Не показалось. В этом-то все и дело. Помнишь, мы водили сюда кого-то из первых? Ведь ничего. Никому не отзывалось, ни капли, ни единого всплеска, словно палкой в воду ткнуть, лишь круги расходились.
   Да, так было, он прекрасно помнит - те, первые люди послушно подходили, трогали небо руками... они не боялись, просто делали то, что им велени боги. И небо оставалось к ним равнодушно, как к неживым. Не люди, игрушки...
   - И что ты хочешь этим сказать? - интересуется Италь.
   Он все больше хмурится, спрашивает, но Атт прекрасно видит, как в его голове уже роятся свои ответы и догадки.
   Что он хочет сказать? Понимать бы самому! Слишком сложно все это. Сначала Атт думал - это оттого, что они люди, у них нет силы. Но ведь Мелам тоже человек, небо отзывается ему также, как отзывается владыке небес... нет, не также конечно, чуть-чуть, но ведь отзывается! Они позовут и оно отзовется. Они просто еще не умеют звать, но время идет...
   Становится не по себе.
   - Ты водил его к южному склону, Мариш? - вдруг спрашивает Италь.
   - Да.
   - А меня к восточному? Давно ты был в пустыне последний раз?
   - Давно.
   Атта слегка передергивает, а Италь ухмыляется довольно.
   - Ты к южному сейчас не хочешь сходить?
   - Зачем? Брось, Олис, сейчас не время для глупых шуток.
   Ухмылка Италя становится едва ли не вдвое шире, солнечный бог довольно потирает руки.
   - Вот-вот, - говорит он.
   - Что еще за "вот-вот"?
   - Мариш, ты только подумай, ведь это наш мир, мы его создали, это наша игровая площадка, маленькая уютная комнатка. А, с некоторых пор, в этой комнатке завелся шкаф с монстрами, которые того и гляди выскочат в темноте. Ты только подумай, мы сами боимся заходить далеко в пески Бехреша, потому что не знаем, что нас там ждет. Мы! И вдруг не знаем! Мариш!
   - Да, мы не знаем, - спокойно соглашается Атт. - А хочешь, скажу почему? Это больше не наш мир. Не только наш. Мангаров этих степных видел? Откуда они, как думаешь? Никто из нас их не делал. Да! И не смотри на меня так, я тоже сначала думал, что это Думузи. Нет. Не он, могу тебе это гарантировать со всей ответственностью. А ты знаешь, что пастухи, особенно из южных степей, любили пугать детей рассказами о чудищах с плоскогорий, мохнатых и длинноногих? И вот чудища пришли. Это их порождения, люди создали их, даже без всякой силы, без всяких игр. Это их мир и они его творцы.
   Италь долго хмуро смотрит на него, потом трет пальцами подбородок, кивает чему-то своему, словно все сходится в его мозгу наилучшим образом.
   - Так наверно правда про шаманов, я все не верил... - говорит осторожно.
   - Про каких шаманов?
   - Да в степях у нас, не слышал? Шаманы завелись, чудеса всякие творят. Я-то, как разумный человек, не принимал всерьез, думал шаманы-шарлатаны, всякие там бабки-дедки-целители, дипломированные маги в пятом колене. А ведь наверно, некоторые правда чудеса творят, как думаешь?
   Атт устало вздыхает.
   - Думаю, творят.
   Италь нервно дергает бровями, словно Атт не его слова подтвердил, а ляпнул какую-то страшную ересь. Наверно, так и есть.
   - А как это у них выходит, ты случайно не знаешь? - осторожно говорит он.
   Атт качает головой. Когда они пришли сюда, их наделили силой, установили правила. Но кто и как наделил людей?
   А в чем она, эта сила, на самом-то деле - вот вопрос.
   Небо гудит над головой, отдаваясь в сердце тупой болью. Да, Атт с небом связаны. Они - одно, дышат одним дыханьем. Да, все именно так, как это ни смешно. Атт поддерживает его, оно - Атта. Но когда становится совсем уж плохо, когда небо тревожно вздрагивает - владыка небес инстинктивно дергается, пытаясь отстраниться, ему тоже становится не хорошо, страшно, больно, это тяжело выдержать. Он плохая поддержка для неба, наверно оно это чувствует. Он так и не смог принять небо до конца. Всегда хотел домой, едва ли не с первой минуты жалел, что отправился сюда.
   Все они плохие боги, и вот теперь люди тащат одеяло на себя, может когда-нибудь они займут их место? Природа не терпит пустот, пытается заполнить.
   - В степях... - задумчиво говорит Атт, наконец, скорее самому себе. - Я вот не пойму, почему тогда на севере все спокойно, ничего нового, все по старому. А ведь людей там тьма, в одном Аннумгуне втрое больше, чем во всех южных степях. Почему же тогда там ничего? Неужели у аннумгунцев нет никаких сказок, которые можно сделать явью? Какой-нибудь нечисти или спрутов морских? Ведь есть сказки! Я слышал. Такого напридумывали, аж волосы дыбом встают. Но ничего, тишь да гладь. Ни магов, ни чудищ. Шарлатаны одни, в пятом колене.
   Италь как-то нехорошо усмехается.
   - Знаешь, почему? На севере, в бездне морской, засел наш великий Эмеш, который никак не желает, чтобы мир менялся.
   - Причем тут Эмеш?
   - А притом. Энки наш, Эа... Мариш, что ты знаешь о наших собственных, тех, далеких богах? Да нет, болтовня Уршанаби тут не причем, хотя, думаю, болтает он неспроста. Просто Эмеш не играет в бога, он так живет, он взаправду...
   Почему-то вдруг подумалось, что Эмеш не станет отстраняться, если его море вдруг вздрогнет. Почему-то подумалось - оно и не вздрогнет, пока не захочет он. Он сам - это море. Атт видел, как волны поднимаются от одного его гнева, видел, как солнечные зайчики разбегаются по волнам, когда он смеется, даже если небо затянуто тучами. Небо лишь слушается божественной воли, а его море - оно просто живет вместе с ним.
   Эмеш единственный, кто принял этот мир до конца.
  
  
  -- Часть 2
  
  

Ты ведь сама знаешь, как повелось на свете. Иногда пошалишь - а потом все исправишь. А иной раз щелк - и нет пути назад!

Е. Шварц "Обыкновенное чудо"

  
  
  -- 1
  
  
   Аннумгун.
   Отсюда, с городской стены, открывается самый лучший вид на море, отсюда можно увидеть его целиком, с высоты оно кажется больше, чем с берега. Изумрудно-зеленое море, едва тронутое мелкой рябью волн.
   Еще отсюда можно увидеть весь шумный, многоликий город, роскошный дворец и храм Златокудрой Лару. А вдалеке, у восточной стены - великую, полноводную реку Шанар, степенно несущую в море свои желтые воды, густо пахнущие илом и прелой травой. А за рекой - обширные земли долины Инну, зеленые пастбища и плодородные поля. А дальше весь мир, от края до края.
   Здесь хорошо виделись эти края.
  
   Аннумгун встретил их ночной прохладой и тишиной.
   Когда стемнело, до города оставалось еще несколько часов пути, и решили не останавливаться на привал. Чем ближе подходили, тем тяжелее было идти. В последний день все шли молча, не разговаривая, даже Илькум притих, поддаваясь общему настрою. Этана вообще был на себя не похож, и если в начале пути он все рвался вперед, домой, то сейчас плелся позади всех, угрюмо глядя под ноги.
   Только царь с Меламом иногда перекидывались парой слов.
   Царю сделали хороший костыль. Как он с этим костылем по горам прыгал - просто диву давались, на здоровых ногах не угонишься, а потом, вечером, весь взмокший, буквально валился на траву. Сколько раз и Тизкар и Этана предлагали помощь, так нет. Под конец-то, по берегу, проще стало идти, хотя и сил, похоже, не осталось. Но ничего, дошел, не хуже других. Когда на горизонте появился Аннумгун, он лишь короткий взгляд бросил, не останавливаясь.
   Вот Этана надолго замер, вытянулся, едва ли не принюхиваясь, и все вглядывался в горизонт, словно надеясь что-то разглядеть. Бесполезно, темно уже. Аннумгун встретил тишиной и далекими огнями. Казалось бы, все как всегда. Стены целы, дома целы, боги на них не покушались, не грозили ничем. Город тихо спал и не знал ни о чем.
   И все равно не оставляло чувство, что что-то не так. Тревожное чувство в глубине сердца.
  
   Уже несколько дней, как они вернулись, но понять так и не смогли.
  
   Сейчас ходили по Аннумгунской стене, говорили о чем-то...
   Почему-то снова вспоминался Майруш, и развалины дворца... Впрочем, что там у них дворец, в Майруше, срам один, жалкий сарай по сравнению с нашим-то аннумгунским. Да! Наш-то ого-го! Дворец! Достойный богов! Золото и пурпур!
   ...эх, не приведите боги, увидеть в руинах...
   После всего, что было в лесу, становилось страшно.
   И отчего-то еще отчетливо вспоминалась голова Мессилима на шесте.
   Драться, как он, до конца, пока жив. Он хорошо знал, за что драться, храбрый сотник!
   Всем бы майрушцам такую храбрость, глядишь, и не взяли бы город. Хотя взяли бы, конечно, что уж, их пришло втрое больше. С автоматами против мечей. Ни единого шанса у Майруша не было. Но не так позорно бы взяли.
   - Не так позорно? - усмехнулся Атну. - А ты что, Тиз, повоевать хотел? Крови хотел, но сорвалось? Да? Не наигрался еще? Хотел, чтоб тебя самого прирезали? Или друзей твоих, вон Этану, к примеру? Хотел? У Этаны, между прочим, жена, вряд ли она с тобой согласится. Позорно взяли, ему! Благодари небо, что так позорно.
   Вообще бы взяли без боя, если бы молодой майрушский цареныш не уперся рогом, как его свои не отравили втихаря - только загадка. А если бы все вот так... Может и прав царь, хорошо, что малой кровью обошлось. Хотя Атну, окажись он вдруг волей судьбы на той стороне, сам бы встал рядом с сотником, плечом к плечу. И до конца. Пока жив. Уж в этом Тизкар не усомнился бы не на миг.
   Тогда, помнится, на следующее утро, голова Мессилима с шеста пропала. Кто унес, как? Почему не уследили? Зачем кому-то понадобилась голова?
   Принялись искать.
   - Он был воином, - пожал, словно невзначай, плечами Этана, - а так оно не хорошо. Не по-людски.
   Да, ведь это Буйвол тогда снял голову, нашел тело и ночью похоронил, как подобает, достойно славного воина. Втихаря. Но местные видели, они готовы были буйвола за это на руках носить, улыбались ему.
   - Зря ты это сделал, - сказал царь, - пока голова висела на шесте, Мессилим был лишь не в меру храбрым, бешеным бойцом, дравшимся до последнего и поверженным сильным врагом. Скорее всего, им бы и остался. Теперь он герой, едва ли не равный богам. Смотри, даже враги склонились перед ним, признали его доблесть, отдали все почести. Теперь его не забудут. Забудешь ли такое? Ты только что создал его славу, своими руками. Это торчащую на площади голову хочется забыть, по ней уже ползают мухи. А героев нет. Слава вечна. Теперь каждый мальчишка здесь захочет быть похожим на него. Ты готов сразиться с сотней Мессилимов, Буйвол?
   Буйвол угрюмо сопел в ответ. Он сделал то, что должен, и сделает это снова, даже если потом его собственную голову, вот так же, вздернут на шесте.
   Майрушские князья приходили выражать благодарность.
   - Благодарим, о, царь, за твое благородство, достойное богов! О, величайший из мужей, да прибудет с тобой вечная благодать, да воссияет твое славное имя, - долго бормотали они, все сбиваясь на неприкрытую, скучную лесть. - Мы не забудем вовеки веков.
   Не забудут теперь.
   Этана хотел было встрять, сказать, что царь не знал, и это он во всем виноват, но не успел, Атну жестко одернул его.
   - Молчи, - сказал, когда майрушцы ушли, - им не стоит знать, что ты без моего приказа. Если узнают, как легко мои люди могут ослушаться меня, значит, я плохой царь. Значит, и они тоже однажды смогут. Молчи. Я так велел.
   Буйвол молчал.
  
   - Мы с ним слишком похожи, Тиз, - царь смотрел куда-то вдаль, туда, где сверкал небесный свод, - я тоже не смог, ради пользы. Гордость или глупость? Как мальчишка не смог. Я плохой царь.
   Море плескалось у городских стен. Откуда-то издалека надвигалась гроза, едва заметно скользила легкой тенью по морю.
  
   - Господин!
   Маленький костлявый жрец с куцей бородкой возник за спиной.
   - Ты должен выслушать меня, господин.
   Жрец привычно держался с достоинством и важностью, но красные глаза плохо скрывали волнение и бессонную ночь.
   - Слушаю, - разрешил царь.
   - Великая Мать больше не отвечает, - поведал жрец.
   Царь пожал плечами - это он сам в состоянии понять, без жрецов.
   - Ее словно нет с нами, - жрец растерянно развел тонкими руками, - нигде нет. Я не знаю, как это понимать.
   - Что значит "нет"?
   Жрец замотал головой.
   - Я не знаю, никогда раньше не было такого.
   Хищный, затравленный взгляд на царя, словно на последнюю надежду. Тизкар вдруг понял - жрецу ужасно хочется принести строптивого царя в жертву богам, может быть это поможет, может быть тогда Златокудрая снова обратит к людям свой лик. Что еще ему остается?
   Хочется, но только никогда не посмеет, слишком боится. Царь - он рядом, вот здесь, еще свернет в гневе шею без лишних слов, а боги - они где-то там далеко, кто их разберет. Впрочем, однажды, отчаявшись окончательно, жрец решится, даже своими руками. Подлая скотина! Тизкар хотел было высказаться, но царь остановил.
   Жрец опасливо косился то на невозмутимого царя, то на гневного Тизкара, словно раздумывая, откуда ждать первый удар.
   А ведь он, этот тощий трясущийся старик, сейчас ненавидит царя, винит во всем. Как и многие.
   - Царь и его народ связанны, словно нити в веревке, не разделить, - говорит старик. - Тебе, господин, следовало быть более осторожным в своих решениях.
   Еще чуть-чуть и Тизкар бы кинулся на него с кулаками, но царь преградил дорогу рукой.
   - Ты прав, Уанна, все так, - тихо, но очень жестко, произнес царь, и в суровых глазах полыхнул огонь. - Но я не раб, и не умею покорно склонять голову, как умеешь ты. Я не умею радоваться каждой подачке, словно нищий, и не хочу быть шутом среди богов. Они позабавятся, и им надоест. Я могу пожалеть, что родился царем, но я никогда не стану жалеть о том, что сделал. Запомни. Так было нужно. И если потребуется, я сделаю это снова.
   Жрец поджал тонкие губы, куцая бородка заметно дрожала.
   - Теперь иди, Уанна. Я все сказал.
   Тизкар зябко поежился, стало как-то не по себе.
   - А сделал бы, царь? Снова? - едва слышно спросил он, когда жрец скрылся за краем стены.
   Царь стоял неподвижно, глядя куда-то вдаль. А ведь Тизкар и не помнит царя таким. Кому стало легче, что ты отказал? Кому во благо? Тебе? Тебе хорошо? Сделал бы, царь? Снова? Вот так?
   Ветер с моря ударил в лицо солеными брызгами.
   - Не знаю, Тиз.
   В серых глазах тоска и боль.
  

* * *

  
   - Ну, как у тебя?
   Царь нерешительно топтался на пороге, и слишком хорошо было заметно, как ему неловко здесь, даже в глаза смотреть неловко. Этана тяжело вздохнул, неумело выдавил улыбку на сером, осунувшемся лице.
   - Да ничего.
   - Жена-то как?
   - Никак! - огрызнулся, с трудом справляясь с собой. В последнее время это давалось все сложнее.
   Нет, наверно это не царь виноват, так вышло, он все прекрасно видел. Царь иначе не мог. Да и что толку, какая разница кто виноват, если горе готово случиться, вот-вот.
   - Заходи, царь.
   Царь качнулся было вперед.
   - Прости, Этана... - попросил, так и не решившись войти.
   Тиль давно должна была родить. Но ничего, совсем ничего. Она все больше спала, все меньше вставала, словно готовясь однажды не встать совсем. Ни одна женщина в городе не родила с тех пор, как они вернулись. Да и не только в городе, говорят. И ведь не случайность, в такие случайности Этана не верил, теперь так будет всегда, и Тиль умрет. Его веселая красавица Тиль. Милая Тиль.
   Слезы затаились в глазах, челюсти сжаты упрямо.
   Этана мрачнел с каждым днем, плечи поникли, руки бессильно повисли плетьми. Самое страшное - он ничего не мог сделать. Любого врага голыми руками порвал бы в клочья; любого бога, встань бог на его пути, - свернул бы в бараний рог. А тут - словно ребенок. Бессилен. Только смотреть и до крови кусать губы.
   На пути никто не вставал, и рвать было некого.
   Ждать? Что еще оставалось?
   - Этана...
   Он отчаянно замотал головой.
   - Дело не в тебе, царь.
   Маленькая уставшая женщина сидит на кровати, под глазами темные круги, рядом миска с нетронутой едой. Она тоже не винит царя, грустно поглаживает круглый живот, а притихший Этана бережно держит ее за руку... тонкие пальчики благодарно прильнули к огромной ладони.
   Царю хочется уйти, он лишний.
   Выть хочется.
   - Во мне дело. Если б я мог...
   - И что теперь? Пойти в храм? Упасть в ноги? Попросить? - ни тени надежды, лишь равнодушие и пустота. - Жрецы еще просят, что с того? Она не отвечает. Совсем. Думаешь, ответит тебе?
   - Нет.
   Царь так не думал.
   - Прости...
  

* * *

  
   Мелам не любил бродить по стенам, предпочитая уютный покой тихих тенистых двориков, удобное кресло и чашку горячего чая с душистым медом.
   - Какой совет ты хочешь услышать, мой мальчик?
   - Не знаю, - признался царь, - наверное, никакой.
   - Ты хочешь, чтобы я пожелал удачи и похлопал тебя по плечу?
   - Нет, - он покачал головой, - удача тут ни при чем.
   - Тогда чего ты хочешь?
   - Налей мне еще чашечку...
   Вечер был тихий, долгий и какой-то муторный. В последние дни время тянулось, словно вязкая липкая жижа, густело все больше, наливаясь покоем и тоской.
   - Тамариск так и не расцвел, - дед кивнул на дерево за своей спиной, - почки уже набухли, а потом засохли все разом.
   - Везде?
   - Везде, - сказал дед.
   - Это я виноват?
   - Может и ты. Богов все же надо почитать... - он на секунду задумался, - как богов.
   И помолчав, добавил непонятно:
   - А может просто время пришло...
   - И что мне теперь делать? - все же спросил царь, впрочем, все так же не рассчитывая на ответ.
   - Ты уже взрослый, мой мальчик. Решай сам.
   - Спасибо, Мелам.
  

* * *

  
   Прощаясь с царем, Этана крепко пожал руку, потом обнял и похлопал по спине. Тизкар стоял в стороне, он так и не смог заставить себя посмотреть царю в глаза.
   - Попробуй только не вернуться! - буркнул вослед.
  
  
  -- 2
  
  
   Все десять глаз зверя не мигая смотрели на него.
   Лишь несколько шагов разделяли охотника и добычу, огромного мангара и маленького человека.
   Кинакулуш тяжело дышал, от напряжения сводило пальцы, замешкайся он хоть на миг, и может сразу прощаться с жизнью. Выставил вперед левую руку с длинным широким ножом, поднял правую, с копьем, для броска.
   - О Златокудрая Лару, помоги мне! - шептал он, не очень-то надеясь на помощь. Златокудрая отвернулась от людей, говорят, люди сами в этом виноваты. Может быть... Хотя Кинакулуш не очень представлял, чем таким они могли не угодить прекрасной богине. Впрочем, до этого ли сейчас?
   Перед ним стоял огромный мангар.
   Восьминогие, десятиглазые - эти твари напоминали здоровенных волосатых пауков, но мощное туловище и когтистые руки-лапы, больше походили на человеческие. Еще недавно, когда эти чудища пришли с юга, их считали демонами. И только после того, как одного чудом удалось убить - поняли, что это обычные смертные звери, такие же, как и остромордые степные собаки, что побираются у деревень и никогда не упускают случая задрать молодого, отбившегося от стада ягненка. Мангары тоже интересовались овцами, и за короткое время истребили едва ли не половину стад. Но не меньше овец, мангаров интересовали люди.
   Мангара можно убить. Это знание пришло не сразу, но когда оно пришло, вместе с ним пришла и надежда.
   Кинакулуш не был воином, не был охотником, вместо этого он был всего лишь простым пастухом, не привыкшим к противникам крупнее степных собак. Но сегодня перед ним стоял грозный враг. Не многим посчастливилось выжить после встречи с этой тварью, и почти никому не удавалось убить его в одиночку. Он переступал с ноги на ногу, двигаясь чуть по кругу. Тварь повторяла его маневр, осторожно переставляя длинные ноги. Словно танец смерти.
   Ладони вспотели от напряжения. Если метнуть копье - можно промахнуться, мангары быстрые, верткие твари. А с одним ножом у него слишком мало шансов. Если удастся продержаться еще немного, то подоспеют Игги с Нанумом, они наверняка слышали его крики и рев зверя.
   Кинакулуш тяжело дышал, глядя мангару в глаза. Тот был явно не голоден, иначе не стал бы тянуть время - убить человека одним ударом вполне в его силах. Зверь фыркал, пыхтел, медленно двигаясь по кругу, и человек делал тоже самое. Это могло продолжаться долго, одуряющее долго - мангар не спешил нападать, а у Кинакулуша, к счастью, крепкие нервы.
   Верный способ убить мангара - воткнуть копье ему в глаз. Можно попытаться, но слишком мало шансов на удачу, а если он промахнется - это конец. Но если он будет тянуть - зверь бросится первым.
   Мангар замер. Демоны! сейчас или никогда. Кинакулуш прицелился, и что было силы метнул копье в морду зверя.
   Промахнулся, конечно.
   Мангар взвыл, но копье прошло выше, едва скользнув по бурой шерсти на макушке.
   Дальше все неслось слишком быстро, чтобы хорошо осознать - мангар прыгнул. Увернуться от его лап удалось лишь чудом, таким же чудом удалось увернуться снова... и еще... Неловко замахнуться, и тут же потерять последнее оружие - длинный охотничий нож. И кое-как, чудом из чудес, увернуться опять - что он мог еще?
   Все неслось словно в тумане, на одних инстинктах.
   Морда мангара совсем рядом. Скалится! Кинакулуш кое-как старается отползти, ноги уже не держат, руки судорожно цепляются за траву.
   И тут - гладкое древко под пальцами, словно само скользнуло в ладонь. Сейчас!
   Воткнул, с размаху, не задумываясь... кажется, в глаз. Потом подобрал и ткнул куда-то длинный нож.
   Зверь взревел, встал на дыбы, пытаясь выдернуть копье передними лапами. Тщетно.
   Это длилось не долго. Дело сделано.
   Рухнул на землю, дернулся последний раз, и затих.
   Все. Все? кажется...
   И сил больше нет, совсем, ноги подкашиваются... только сейчас Кинакулуш осознал, как бешено колотится сердце и шумит в ушах. Сел, пряча в ладонях лицо. Безумие. Все это слишком для пастуха. Демоны! Голодные демоны плоскогорий! За что ему все это? За что боги наслали на людей эту мерзость, за какие грехи? Демоны...
   Очнулся Кинакулуш, только когда кто-то начал трясти его за плечи, вздрогнул и поднял глаза.
   - Нан...
   Нанум расплылся в широченной улыбке и помог встать. На его лице читалось изумление, пополам с едва ли не благоговейным трепетом.
   - Ты завалил его? Один?
   Кинакулуш оглянулся, словно не веря сам, вяло кивнул.
   - Вроде, да.
   Нанум весело, с наслаждением засмеялся, хлопая друга по плечу.
   - Молодец! Мы услышали, как он ревет, и сразу кинулись сюда. А ты и без нас тут справился.
   Подойти к мангару, даже зная, что тот давно мертв, было не просто, начинало подташнивать. Зверь лежал на спине, задрав кверху скрюченные длинные лапы. Дохлый паук. Но у мангара хорошая крепкая шкура, тонкая и легкая. Если сшить из нее куртку, то не будет во всем мире защиты лучше, ни от меча, ни от когтей. У мангара горьковатое сухое мясо, но попробовать надо, иначе удача охотника отвернется от тебя.
   Кинакулуш с трудом выдернул копье из головы зверя, пришлось упереться ногой. Чуть сложнее оказалось найти нож - согнувшись пополам о крепкую шкуру, он валялся в траве рядом с тушей.
   И аккуратно вытерев лезвие о траву, Кинакулуш почувствовал себя настоящим воином.
  

* * *

  
   Они сидели у костра, с наслаждением поедая добычу, жир стекал по пальцам, и это было особенно приятно - жир, сок убитого, поверженного им зверя. Им самим! Это действительно случилось, на самом деле! Долговязый Игги сунул в руки бурдюк сиккеры, Кинакулуш послушно отхлебнул. Хорошо!
   Через три дня пути они будут в Урушпаке, а если понадобиться, пойдут дальше, в Аннумгун. Говорят, царь Аннумгуна ближе всего к богам, он должен знать, что делать.
   Вот уже много дней, как Златокудрая отвернула свой лик от людей. Весна на исходе, а жизнь как будто замерла. Не появляется в степи новых зеленых ростков травы, на севере, говорят, не всходит пшеница, овцы не спариваются, и, значит, не буде потомство на следующий год. Мало разве мангаров, так нет, голодные люди скоро уничтожат все стада и все запасы зерна. И кто знает, что тогда будет.
   - Смотри, вон там! - Нанум прошептал одними губами, но Кинакулушу достаточно было взгляда.
   В колеблющемся, подернутом туманом воздухе, скользнула огромная тень. Неужели опять? Эти твари ведь ночью спят, охотятся только днем. Но мангар пробежал мимо, даже не удостоив людей вниманием.
   Нехорошо все это.
   Кинакулуш нащупал рукой копье, замер и готовясь к самому худшему. Время тянулось мучительно долго, но ничего не происходило. Тихо... Может, показалось? Напряжение уже начало понемногу спадать, когда в вечерней неуверенной темноте появилась еще одна тень. Кинакулуш мигом оказался на ногах, но... это был человек.
   - Доброй ночи и легкого ветра, - человек приложил руку к сердцу, в знак приветствия и добрых намерений.
   - Доброй ночи, - Кинакулул совершил тот же жест в ответ, - проходи к костру, раздели с нами пищу.
   - С удовольствием, - произнес человек, подходя ближе.
   Высокий мужчина средних лет, простое серое канди перехвачено поясом, сандалии на грубой кожаной подошве.
   - Я пастух, из восточных степей, иду в Аннумгун, - сказал он, забыв, впрочем, назвать свое имя.
   Уселся рядом у костра.
   - Мы идем с юга, пока направляемся в Урушпак, но, возможно, тоже придется идти дальше, к морю.
   - Значит, нам по пути, - улыбнулся гость, оглядываясь по сторонам.
   У него были правильные, довольно мягкие черты лица, чуть загорелая гладкая кожа и спокойный, оценивающий взгляд. Вряд ли пастух, скорее горожанин, никогда не знавший тяжелой работы и степных ветров... да и сандалии тоже - Кинакулуш глянул на свои задубевшие босые пятки...
   - Пастухи, значит, - усмехнулся гость, указывая длинным пальцем на тушу мангара.
   Кинакулуш опустил глаза, неожиданно смутившись, - он просто защищал свою жизнь, и ему повезло.
   - Мне помогли боги, - тихо сказал он.
   - Боги? Это какие боги, интересно?
   Кинакулуш почувствовал, как смятение охватывает его душу, он промолчал, не найдя слов в ответ. Но на помощь пришел Нанум.
   - Степной бог помог ему избежать смерти, и направил руку в цель.
   - Степной бог? - кажется, гостя это позабавило. - И часто он помогает?
   - Не часто, - буркнул Кинакулуш.- Я просил помочь Лару.
   Гость поднял на него глаза, и долго смотрел, словно оценивая.
   - Лару изгнана в Тат-Фишу, - сказал он, наконец, - разве ты не знал.
   Кинакулуш дернулся, словно от удара. Как он мог знать. Этого не может быть! Златокудрая богиня, Великая Мать, в царстве мертвых?! Как такое могло случиться?
   Но тогда...
   Его начал трясти озноб, казалось, что из-под ног выбили землю, столкнули в пропасть. И вдруг, все встало на свои места.
   - Поэтому жизнь остановилась?
   - Жизнь? - гость посмотрел на него с интересом. - Да, без Лару ничто в мире не может родиться на свет.
   У Кинакулуша потемнело в глазах. Он закрыл лицо руками, и несколько минут сидел так, стараясь осознать, покачивался из стороны в сторону. Не может быть. Как же так?
   Остальные тоже притихли, переглянулись.
   - Значит, мы все умрем?
   Гость сжал губы в тонкую линию, в глазах усмешка мешалась пополам с сожалением - странное сочетание.
   - Если не помочь Лару выйти из мира мертвых, то да.
   Вздох, больше похожий на всхлип, в ответ, на большее у Кинакулуша не осталось сил.
   Если не помочь?
   - Если не помочь? А Златокудрой можно помочь?
   - Можно, - человек склонил голову на бок. - Разве ты не знаешь закон? Любую жизнь можно выменять на другую. Например, твою на ее. Ты бы мог?
   Кинакулуш чувствовал, как кружиться голова. Слишком много всего для одного раза, слишком сложно для простого пастуха. Много времени потребовалось, чтобы осознать и прийти в себя. Гость не торопил его, не мешал, да и друзья хранили молчание. Не каждый день случается такое.
   Наконец, Кинакулуш принял решение.
   Он поднялся на ноги, выпрямился во весь рост, расправил плечи и старательно отряхнул одежду, словно собираясь предстать перед богами прямо сейчас, на суд, на смерть. Было во всем этом что-то смешное, геройский пафос - он идет спасать мир!
   Или нет?
   Нет, не так. Одна сухая решимость. Просто так надо. Кто, как не он? Гостю отчего-то стало не по себе, не так он это представлял...
   - Значит, я могу спуститься в Тат-Фишу и обменять свою жизнь на жизнь Златокудрой Лару? - голос Кинакулуша звучал спокойно и ровно.
   - Да.
   Смех за спиной, резкий.
   - Эй, хочешь отправить парня на тот свет?
   Рядом выросла длинная тощая фигура. Пастухи разом охнули, узнав гостя.
   - Привет, Сар, - тот, как ни в чем не бывало, помахал рукой, - это ты спугнул мангара? Он как полоумный выскочил на меня, пришлось его пристрелить.
   - Зачем ты здесь?
   - А ты? Проводишь беседы с местным населением?
   Эмеш криво ухмыльнулся.
   - Вроде того.
   - Ну-ну.
   Думузи задумчиво повел подбородком, чуть выставив вперед челюсть, хмыкнул и не спеша подошел к костру. Не обращая внимания на сидевших рядом пастухов, словно у себя дома, он удобно уселся, отрезал приличный кусок мяса, отхлебнул из бурдюка.
   Пожевал немного и с интересом осмотрелся по сторонам.
   - Решил завербовать парня и заслать в Илар? - спросил он с набитым ртом, кивнул в сторону Кинакулуша.
   Тот за все время не шелохнулся и не произнес ни звука, даже, кажется, дышать перестал.
   - Что тебе нужно, Дим?
   Думузи пожал плечами, откусывая очередной кусок.
   - Да ничего особенного. Просто спросил.
   - Неужели? Значит, ты тут просто гуляешь, и решил заглянуть на огонек?
   - Угу. Вроде того.
   Эмеш скривился, - пришибить бы его чем-нибудь... ну хоть временно.
   - Нам надо поговорить, - сказал он. - ожет, отойдем в сторону?
   - Ты их стесняешься? - ехидно поинтересовался Думузи.
   - Хватит, Дим. Вставай.
   Думузи облизал пальцы, вытер руки об себя и нехотя поднялся на ноги. Весь его вид говорил, что приходится отрываться от важных дел. Черт, можно подумать, он просто решил пообедать у себя на кухне.
   - А я! - это Кинакулуш подал голос, - я хочу спуститься в Тат-Фишу. Что мне сделать для этого?
   - Зарежься, - небрежно посоветовал Думузи не оборачиваясь.
   Кинакулуш судорожно сглотнул. Как ни странно, он воспринял эти слова всерьез, достал нож и уже примеривался воткнуть его себе в сердце, но Эмеш успел вовремя, в два прыжка оказавшись рядом.
   - Ты что, совсем сдурел, что ли? - зашипел он, выхватывая нож из дрожащих рук пастуха. Тот беззвучно открыл рот, но не нашел что ответить, и снова закрыл.
   - Так же нельзя!
   - Я хотел помочь, - обижено пробормотал Кинакулуш.
   - Так ты ни кому не поможешь, помрешь и все, - Эмеш мысленно хватался за голову... люди, что с них взять.
   - Он сказал...
   Эмеш бросил уничтожающий взгляд на Думузи.
   - Нашел, кого слушать.
   - Но...
   - Э-эх, - осуждающе цокнув языком, Эмеш засунул отобранный нож себе за пояс, - здоровенный, взрослый мужик, а ведешь себя как ребенок. Стой тут и не двигайся, не делай ничего. Я скоро вернусь.
   Думузи уже ждал его в сторонке. Подумав немного, Эмеш решил не ругаться из-за дурацких советов - только время терять.
   - Что ты здесь делаешь?
   - Увидел тебя и решил зайти поздороваться, - пожал плечами Думузи.
   - Я очень ценю твою вежливость. Теперь, я надеюсь, ты можешь идти.
   - Подожди, не так быстро, - ни тени усмешки, Думузи разом стал серьезным, глаза нехорошо сверкнули. - Значит, ты хочешь вернуть Лару.
   - Хочу.
   Думузи долго молчал, словно обдумывая, не похоже, чтобы ему нравилась эта идея.
   - Ты хочешь обменять ее на пастуха? - сказал, чуть прищурившись. - Думаешь, это равноценный обмен?
   Что за танцы вокруг? Ведь ты не за этим пришел.
   - Не знаю, но хочу попробовать.
   - Что ж, легко отдавать чужие жизни, - фыркнул, едва ли не с презрением. Это уже начинало раздражать.
   - Хочешь, отдай свою.
   В лице Думузи что-то дернулось, едва заметно.
   - Не делай этого, Сар, - неожиданно тихо попросил он.
   - Это почему же? Я просто хочу вернуть нашу Ларушку.
   - Не сейчас. Подожди.
   - Ждать? - удивился Эмеш, теряя терпение. - Ждать, пока все в этом мире спокойно сдохнут?
   - Так ты спасаешь мир? - ни тени усмешки, только вопрос.
   Что тут ответить?
   - Да пошел ты!
   Думузи покачал головой.
   - Не стоит. Это может плохо кончиться.
   Почему-то Эмеша это даже развеселило.
   - Неужели? Ты мне угрожаешь.
   Степной бог тяжело вздохнул и покачал головой.
   - Не я. Не тебе. Поверь. Я не желаю тебе зла, Сар, несмотря ни на что. Просто не делай этого, хорошо? Подожди.
   - Чего ждать?
   - В Иларе безопаснее, - серьезно сказал он.
   - Безопаснее? - зло оскалился Эмеш. - Конечно, Идим! Ты безусловно прав! Безопаснее быть мертвым, чем живым.
   Огонь в темных глазах, и сразу снова тьма, словно печь невзначай приоткрыла створки, пыхнула, обдавая жаром, и захлопнулась снова. Думузи внимательно щурил глаза.
   - А демоны?
   Что делать с демонами Эмеш пока не знал. И какое это имеет отношение к спасению Лару?
   - Демоны пока никак не проявили себя. Может быть, их и не было? Может, это всего лишь сказка, чтобы нас запугать?
   Думузи нервно дернулся.
   - Это не сказка, уж поверь мне.
   - Тебе?
   - Это не сказка, - повторил, не обращая внимания на вопрос. - Сейчас они слабы и затаились, набираются силы. Если в мир вернется жизнь - у них будет больше пищи.
   - И что? Нельзя же вечно ждать, Дим. Мы погубим мир, все сдохнут, а потом демоны вылезут и сожрут с голоду нас самих. Чего ждать?
   - Может и так, - серьезно согласился Думузи, отвернулся, опустил глаза. Нет, голодные демоны его не слишком пугали, что-то еще.
   Долго молчали. Тихо кругом.
   Воздух в степях сухой и прозрачный, наполненный до краев запахом жухлой травы, ветер шелестит осторожно, перебирает пальцами тонкие стебельки, словно струны, поет колыбельную песню. Искорки с треском подскакивают от костра, кружат, теряясь в дыму, иногда, словно опомнившись, улетают высоко, к далеким огням на своде небес.
   Пастухи в полголоса обсуждают что-то, передавая друг-другу бурдюк густой, кисловатой сикеры, посмеиваются, рассказывают разное...
   Тихо. И несмотря ни на что, жизнь лениво идет своим чередом. Долго ли?
   - Делай, как сочтешь нужным, - шепнул ветер. - И знаешь что, будь осторожен.
   Эмеш тяжело вздохнул, поблагодарил за заботу и послал ветер куда подальше.
   На этом они и расстались.
  

* * *

  
   В Илар пойдут с утра.
   Тащить куда-то, прямо сейчас, этого испуганного победителя мангара - мучила совесть. Пусть еще хоть одну ночь... успеют они. Вон сидит, добросовестно прощается с жизнью, заливая хмелем. О чем он думает сейчас, этот пастух?
   Легко ли отдавать чужие жизни? Нет, ветер, не так легко, как думалось. Человечки наши... имеем мы право?
   Впрочем, есть ли выбор? Другого способа он не знал.
   К чему думать об этом.
   - Эмеш.
   Обернулся - пастух стоит рядом с ним.
   - Да?
   - Почему я?
   Слегка покачивается на нетвердых ногах, хочет знать.
   - Садись.
   Плюхнулся на землю, икнул, громко шмыгнул носом... почему он? Его на Златокудрую? Неужели достойный обмен. И о чем только думал?
   - Почему? - пожал плечами. - Ткнул пальцем наугад, кто-то же должен... Ты одиночка, ни жены, ни детей, вообще никого, даже родственников. Никто плакать не будет. Вот и решил...
   Кинакулуш болезненно поджал губы, отвернулся.
   Вот ведь, ляпнул не подумав, честно. Зря он так, не стоило говорить человеку перед смертью, что он никому не нужен, что никто не пожалеет. Зря. Дурак. Надо было сказать, что пал божественный жребий, что великая честь - так было бы проще. Соврать. Ложь была бы честнее.
   - Прости.
   - Да ничего, ты прав.
   Уронил на руки тяжелую голову, взлохматил волосы.
   - А у меня ведь брат был, старший, знаешь... пропал прошлым летом, - зачем-то начал рассказывать Кинакулуш. - Ушел овец пасти, и так и не вернулся. Не нашли. Даже овец не нашли, хотя куда они могли деться? А, как думаешь?
   - Не знаю, - пожал плечами Эмеш.
   - А ведь не только наши овцы, соседские. Они приходили потом, ругались, кричали: "ваш придурок блаженненький, наших овец увел". Он и правда странный был, братик мой, не такой... как ребенок был... все в город просился, говорил: "героем хочу стать! Достойным богов!". Мамка плакала, не пускала. Говорила, нельзя ему туда. Может, зря не пускала? А? Ушел бы сам, проводили бы его, знали бы - что с ним и как. А то ведь пропал. Думаю все ж, в Аннумгун ушел...
   Кинакулуш шумно втянул носом воздух, икнул, сорвал травинку, начал крутить задумчиво.
   Сколько ему лет, интересно? Двадцать пять? Тридцать? Больше? Кожа выдублена ветрами, пучки морщинок в уголках привычно сощуренных глаз, жесткие крепкие руки... Старший брат в герои подался, значит? Разве может такой в герои?
   - Соседи потом приходили, - говорит, - за овец пришлось три мешка зерна отдать, и шапку лисью, хорошую такую, с хвостом... а больше у нас ничего не было. Зимой, так вообще жрать нечего. Мне кое-как удавалось наскрести, чтобы с голоду не помереть, но как ни бился... Мать захворала и померла, старая она уже... да и ослабла... А Илькум... вот думал - пойду в Аннумгун, может и встречу там его... братика... хороший он, добрый, только как ребенок еще, подвиги ему все, словно игра. Зато, небось, триста лет проживет, никто ведь не верит, что ему почти сорок... мать говорила - отцовская дурная кровь... А больше у меня никого нет.
   Помолчал, шмыгнул носом.
   - Теперь уже не встречу никогда.
   Встал, тряхнул головой, и ссутулясь заковылял к своим, допивать остатки кисловатого хмеля.
   - Подожди, - Эмешу вдруг стало интересно, не утерпел, - а отец-то у вас кто?
   Тот горько вздохнул, не оборачиваясь.
   - У него-то - ветер, а у меня - как у всех.
  
  
  -- 3
  
  
   Эмеш сидел долго, почти до самого утра, думал, слушал шелест травы. Потом уснул.
  
   - Господин! - раздался сквозь сон взволнованный вопль Иникера, - у нас гости.
   - Какие еще гости? - Эмеш отчаянно тер глаза, пытаясь понять, в чем дело. Солнце едва-едва встало.
   - Царь!
   - Какой царь? Где?
   - Атну. Тут, у нас.
   - Этого еще не хватало! - охнул Эмеш, собираясь с мыслями.
   Растолкал сонного и не вполне трезвого Кинакулуша, потащил с собой, едва ли не за шкирку.
   - Уже? Куда? На тот свет пора? - пастух еле ворочал языком, стараясь хоть как-то продрать глаза. Выходило с трудом.
   - На дно морское.
  

* * *

  
   - Он там! - Иникер бежал впереди. - В гостиной.
   Демон болтал безумолку, но картина от этого мало прояснялась, выходило - царь просто появился перед домом, ни с того ни с сего. Подошел, постучал в дверь. Как он мог попасть? Кто-то провел? Люди не могут так просто попасть в мир богов.
   Царь сидел на диване - хмурый, задумчивый. Спокойно сидел и ждал, словно у себя во дворце. Вошедший хозяин дома не произвел на него впечатление - то ли не слишком походил в своих потертых сандалиях на хозяина морей, то ли с богами царь уже привык по-свойски.
   Пастуха Эмеш пока решил оставить в прихожей.
   Вошел, уселся в любимое кожаное кресло и пару минут молча разглядывал царя, давая тому возможность собраться с мыслями. Царь тоже молчал, разглядывал.
   Вообще-то царю стоило свернуть шею.
   Ну, так что?
   - Может вина? Или, к примеру, перепелов в брусничном соусе, - гостеприимно предложил Эмеш.
   - Вина, - не моргнув глазом, согласился царь.
   Эмеш махнул рукой, и дивная красавица Шамхат появилась словно из ниоткуда, наполнила хрустальный бокал царя вином, сам Эмеш от вина решительно отказался - помним чем это кончается, концом света, не меньше.
   - Ты хотел меня видеть?
   - Хотел.
   - Ну и?
   - И увидел, - вздохнул царь, глядя куда-то поверх головы бога.
   Эмеш нахмурился и даже не нашел, что сказать, что-то было во всем этом не так. Словно это он явился во дворец и хочет чего-то от царя. А царь взял левой рукой бокал, машинально, словно не чувствуя вкуса, отпил и поставил обратно на столик, продолжая смотреть. Эмеш не удержался, обернулся, проследив его взгляд.
   Фотография, старая пыльная - он, Лару и Думузи... нет - Лена и Димка, сидят у Атта в саду, еще там... Давно. Думузи - молодой веселый парень, с гитарой в руках, Ларушка в голубых джинсах и белой футболке, светлые волосы собраны в хвост, Эмеш, пожалуй, постарше их обоих. Тогда еще они не были похожи на богов. Тогда еще люди. Совсем другие. Это потом что-то изменилось.
   Когда же они перешли ту невидимую грань? Войдя в этот мир? Или что-то случилось потом?
   - Где Златокудрая? - между тем спрашивает царь.
   Эмеш вздрогнул, возвращаясь из воспоминаний, глянул на царя.
   Понял вдруг, что тот давно смотрит не на фотографию, а на него, не моргая, в глаза. Царь! Победитель лесного чудища! Эмеш не удержался и хихикнул, вспоминая разгневанного Гизиду.
   Впрочем, это было уже совсем не весело.
   - Лару в Тат-Фишу, - сказал он.
   Да, царь как и ожидалось, изменился в лице.
   Нет, совсем не так, как ожидалось. Царь, в отличие от прекрасной жрицы, хотел знать. А плакать он не хотел.
   Хмуро кивнул, стиснув челюсти.
   - Из-за меня? Почему? - в сухом голосе не было отчаянья. Ничего в нем не было.
   - В гневе она выпустила на свободу спящих демонов. Это карается смертью.
   Эмеш плохо понимал, зачем нужно что-то объяснять, но раз человек пришел... Человек?
   Человек упрямо смотрел в глаза. Сурово, требовательно.
   - Что за демоны?
   - Спящие. Шун. Рано или поздно они разрушат этот мир.
   - Мы все умрем? Как скоро? - спросил царь. Равнодушно. Ему все равно? Нет, пожалуй, не все равно. Вон как искры мечутся в глазах! Но прежде всего он хочет знать, что происходит, отчетливо знать. Изучить врага и расстановку сил.
   Самому бы знать. Эмеш передернул плечами.
   - Думаю да, вы все... но когда не знаю, - сказал он.
   Думаю и мы, - а этого он не сказал, промолчал. Они тоже, пусть не сейчас, потом, но вечность уже таяла на горизонте. Это было еще не страшно, слишком далеко.
   - Я могу что-то сделать? - спросил царь.
   - Ты? Нет.
   Кивнул - хорошо, это понятно, что может сделать человек?
   - А вы, боги, вы можете?
   Этот человек хотел знать, действовать хотел, совершенно не желая оставлять все, как есть. Он собирался сражаться до конца, до последней возможности, до последней капли крови. Он так привык. Жизнь людей слишком коротка, чтобы стоять в стороне и ждать. А этот к тому же царь. Царь и воин.
   Только вот боги сражаться давно разучились - вечность опасная штука, размеренность, покой...
   - Вряд ли, - признался Эмеш, - я не знаю, как можно бороться с демонами. Они сильнее нас.
   Вот так люди, пожалуй, становятся атеистами. Перестают верить в богов.
   Царь поднялся на ноги.
   Он прошелся по гостиной туда-сюда, чуть прихрамывая, мало обращая внимание на присутствие бога, который ничего не знал и ничем не мог помочь, налил себе еще вина, выпил залпом, постоял у окна, глядя, как плещется за стеклом вода, как плывут мимо рыбы.
   - Вряд ли? Ты не знаешь? А кто может это знать? - потребовал ответа.
   Под взглядом царя неудержимо захотелось вскочить, извиниться, пообещать, что он вот сейчас, прямо сейчас! побежит узнавать и искать. Обязательно найдет и доложит. В кратчайшие сроки.
   Эмеш сдержался, откинулся на спинку кресла. Окинул взглядом царя. Пожалуй, пришло время быть честным.
   - Мы не всесильны и не всезнающи. У нас есть определенная сила, в остальном - мы просто люди.
   - Я знаю, - сказал царь. - Что вы собираетесь делать?
   Знает он!
   Что они собираются? Они ищут демонов, надеясь в конце концов так и не найти. Боятся, не знают, что делать. Да, по большому счету, ничего делать не хотят. Боги, да, всемогущие боги! Но боги - пока это легкая, увлекательная, не напрягающая забава. Как только начнутся сложности... зачем им сложности? Они пришли играть. Драться они не будут, просто тихо уйдут.
   А люди пусть сами, это ведь ненастоящие люди, подумаешь...
   Рассказать?
   Царь смотрит в глаза.
   Черт побери! Кажется, он знает все не хуже, без всяких слов. Ненастоящие?!
   Больше всего хотелось поскорее отделаться от царя, как от соринки в глазу, мешает, не позволяет спокойно жить. Спокойно уйти. Словно, собственная совесть смотрит в глаза. Смешно?
   Уйти? Бросить?
   Вздохнул.
   - Думаю, мы просто уйдем, в свой мир, туда, откуда пришли.
   - Хорошо... - кивнул царь, спокойно, словно чего-то такого и ожидал... наверно ожидал. - А Златокудрая? Что будет с ней?
   Златокудрую он бросать не хочет. Рассказать царю? Жизнь за жизнь? Не хочется, неприятно, словно оправдываешься... Послать царя подальше.
   - Илар - это смерть, равно для богов и людей.
   - Я спасу ее! - это вдруг подал голос пастух, Эмеш даже вздрогнул.
   Спаситель стоял в дверях, моргая мутными глазами и неуверенно цеплялся за косяк.
   Царь такого не ожидал.
   - Кто это?
   - Я Кинакулуш, победитель мангаров! - герой громко икнул и покачнулся.
   Царь озадаченно переводил взгляд с него на Эмеша и обратно, силясь понять. Вид нетрезвого спасителя не внушал никакого доверия.
   - Жизнь за жизнь, - вздохнув, сказал Эмеш, объяснять все-таки пришлось, - есть закон - жизнь можно обменять на жизнь. Спуститься в царство мертвых и обменять. Его жизнь на жизнь Лару.
   - Его жизнь?
   Голос царя говорил - "вот его?!"
   - Любую. И его тоже. Жизнь есть жизнь.
   Царь нахмурился.
   - Это равноценный обмен?
   - Не знаю, - Эмеш пожал плечами, - но стоит попробовать.
   - Почему его?
   - Почему бы и нет? Кто-то должен...
   Царь хотел было что-то сказать, но передумал. Окинул икающего спасителя взглядом с ног до головы. И долго стоял, что-то решая.
   Да что тут решать? Узнал, что хотел, и проваливай! Что может сделать человек? Они сами не знают, как быть... Сейчас надо еще в Илар тащиться, а царь... не забираться же его с собой. Надо будет отправить царя назад в Аннумгун.
   Спасителя заметно шатало. Какой ему сейчас Илар? Как-то неприлично даже.
   - Ему бы проспаться сначала, на ногах не стоит, - кивнул царь.
   - Ага, - с готовностью согласился спаситель, - мне бы поспать. Оглянулся, словно ища, куда бы привалить и вздремнуть.
   Эмеш подумал и махнул рукой. Успеем еще на тот свет, утро - вечера, как говорится... впрочем, утро сейчас, но все равно. Очень хотелось тоже завалиться в кровать, отделавшись от царя и совести разом, поваляться, выспаться хорошенько, потом хорошенько позавтракать, и уж тогда можно хоть в Илар. Как там еще с Уршанаби сложится? Сейчас казалось - вся его затея не стоит выведенного яйца, глупо менять какого-то пастуха на аж почти настоящую богиню. Но ведь другого плана все равно нет.
   - И мне тоже не мешает поспать, - вздохнул он, - а то разбудили ни свет ни заря... Потом тебя, царь, наверх отправлю.
   И быстренько ушел к себе, пока настырный человек не задал новых вопросов.
  

* * *

  
   Когда проснулся, с кухни доносились аппетитные запахи кофе, гренок и жареной картошки.
   Они сидели за столом втроем - аннумгунский царь, пастух и Эмешев демон, обедали и живо обсуждали что-то, кажется спасение мира. То есть Иникер, конечно, не обедал, он просто обсуждал, ибо потрепаться любил как никто другой, а тут такой случай.
   Эмеш молча налил себе чашечку кофе.
   Троица, умолкнув, выжидающе смотрела на него. Жрать хотелось, аж сил нет, но только если сейчас сесть, то придется участвовать в мироспасительной беседе, Иникер, вон, уже нацелился что-то спросить, небось, важное, глобально-философское, как всегда. А разговоров совсем не хотелось, тем более таких. Ладно, картошка пусть подождет, потом, когда вернется.
   Сначала дела.
   Выхватил из сковородки пару ломтиков.
   - Ну что, пошли в Илар, герой.
   - Пошли, - согласился царь, глядя Эмешу в глаза.
   Поднялся, положив руку на плечо пастуха - ты, мол, сиди тихо, не дергайся. Эмеш едва не подавился картошкой, но промолчал, только кивнул. Ладно, пусть так, царя ему будет даже проще сменять, они сами решили. Царь так царь. В конце концов - царь сам виноват.
   Кинакулуш, словно извиняясь, смотрел на бога.
  
  
  -- 4
  
  
   По левую руку вздымались к небу светлые горы Унгаля, по правую - темные горы Унхареша. Жизнь и смерть. А они где-то посередине.
   Сердито шурша песком, набегали на берег волны. Священное озеро Нух потемнело, отражая в своем зеркале тяжелые, разбухшие от воды тучи, первые капли уже готовы были сорваться и ринуться вниз - словно Атт намеревался устроить всемирный потоп и покончить разом.
   Ветра не было, во влажном холодном воздухе висела осторожная тишина. Только песок шуршал.
   - Не подходи близко к воде, это может быть опасно, - Эмеш отдернул царя подальше от кромки прибоя. - Здесь рядом Фисид. Будет весьма некстати, если ты помрешь раньше времени.
   Царь поспешно кивнул, делая несколько шагов в сторону. Фисид - река смерти, берущая начало у вершин Унхареша. Мирикиль - река жизни.
   - Там долина Ир? - спросил царь.
   - Да, там.
   - Там жили люди, когда их только создали боги?
   - Там, - невольно усмехнулся Эмеш. - Между прочим, я принимал в этом непосредственное участие.
   Несколько шагов тишины, лишь шелест шагов. Царя, похоже, не слишком впечатлило.
   - Зачем вы создали нас?
   Эмеш едва не споткнулся и тут же понял - он не знает ответа на этот вопрос. Конечно, он мог бы сразу, не раздумывая, ответить себе, Атту, любому... и ничуть не усомнился бы, что сказал правду. Но что ответить человеку.
   - Просто так, - сказал он.
   И еще несколько шагов тишины. Царь не возражал.
   - Знаешь, для нас это была всего лишь игра, вы - просто игрушки, - получилось неправильно, он и сам плохо поверил. Слишком цинично, за цинизмом легко прятать истину.
   - Богам нужны люди, - сказал он, - а людям люди нужны еще больше.
   Царь искоса глянул на него, кивнул.
   Эмеш прикусил язык, и дальше говорить не стал, иначе это будет слишком похоже на оправдания, а оправдываться он не хотел.
  
   У входа, на солнышке, расположилась черноголовая ворчливая Нима. Она безмятежно загорала, раскинув в стороны все свои восемь ног, вытянув длинный скорпионий хвост и подставив теплым лучам симпатичное личико. Вряд ли царь хорошо разглядел это личико, между тем, Нима могла дать фору любым городским красоткам. Ее мужа рядом видно не было, а жаль, он был гораздо сговорчивее, и, наверняка, пропустил бы без лишних вопросов.
   Эмеш не первый раз встречался с этой парой, вот только вряд ли скорпионы его помнят.
   - Добрый день, - громко поздоровался он, подойдя ближе.
   Нима ничуть не удивилась. Она медленно подняла голову, осмотрела гостей с ног до головы и села, подобрав под себя ноги.
   - Какого демона вам тут надо? - вежливо поинтересовалась она.
   - Я Саир Нимрахим, люди называют меня Эмеш, я...
   - Я знаю, кто ты, - отмахнулась Нима, - я спрашиваю, что тебе здесь надо?
   Эмеш бросил короткий взгляд на Атну, - ничего, царь держится спокойно, достойно. Недаром победитель лесных чудищ.
   Черт! Ему бы самому так достойно держаться, а то мнется, заигрывает...
   Нима нехотя поднялась и встала перед ним во весь рост. Она была человеком лишь до пояса, ниже пояса гигантским скорпионом.
   - Я хочу пройти внутрь, - сказал Эмеш.
   Но Нима не привыкла просто так открывать вверенные ей врата.
   - Зачем? - поинтересовалась она, важно складывая на груди руки.
   - Мне надо поговорить с Уршанаби.
   - А ему? - скорпиониха кивнула в сторону царя, тот безразлично стоял в стороне, предоставив разбираться Эмешу.
   - Ему тоже.
   - Неужели? - удивилась Нима. - Зачем ты притащил с собой человека, Саир?
   - Он идет со мной. Это мое дело, и оно тебя не касается.
   - Касается, раз уж ты решил пролезть в охраняемую мною дверь.
   Нима уперла руки в бока, не желая просто так сдавать позиции. Конечно, Эмеш знал - это скорее показное, ей просто нечего делать и даже не из-за чего ругаться с мужем. Они жили тут слишком давно, успели обсудить все, и до смерти надоесть друг другу.
   Для Нимы это было какое-никакое, а развлечение. Обижать ее не хотелось, но и терять время тоже.
   - Не искушай меня, - мягко произнес он, и на ладони вспыхнуло самое настоящее, крошечное пламя.
   Это не произвело никакого впечатления на скорпиониху.
   - Спорим, ты ничего мне не сделаешь? - склонив голову на бок, произнесла она.
   - Спорим, ты откроешь мне дверь? - усмехнулся Эмеш. И, помолчав, добавил. - Я бы и правда готов был с тобой поспорить, Нима, но боюсь, что выиграю этот спор, и тебе придется спуститься в Илар вместе с нами.
   Скорпиониха начала что-то недовольно бурчать себе под нос, но вслух возражать не стала. Она сняла с шеи увесистую цепочку с ключом, и принялась крутить им в замке. Раздался скрежет, щелкнул замок, и Нима распахнула дверь в нижний мир.
   - Надеюсь, вы понимаете, что не стоит соваться за реку? - предупредила она. - Иначе пути обратно не будет.
   Желая избежать дальнейших разговоров, Эмеш поспешно кивнул и направился к двери. Еще бы не знать! Скорпиониха вытащила откуда-то два желтых пластиковых браслета.
   - Наденьте, это ваш пропуск обратно, и знак того, что вы вошли по доброй воле. Не потеряйте, а то не сможете выйти назад.
   - Угу, - нацепив один браслет себе на руку, второй Эмеш отдал царю. - Ну, мы пойдем.
   Вниз вел длинный узкий коридор, с серыми, облупившимися кое-где стенами и редкими тусклыми лампочками. Здесь почти никто не ходил, и содержать в порядке этот проход было некому. От самой двери и до Илара была ничейная территория, еще не мир мертвых, но уже и не мир живых. Когда-то, очень давно, было решено закрыть это место и поставить стражу у ворот. Тогда создали двух чудовищ гайрурту - Ниму и Кайраша. Только охранять было все равно не от кого, мало кто хотел по доброй воле спускаться сюда, смерть и вечность - плохие соседи.
   Шли молча, он впереди, царь чуть сзади. Заблудиться пока было невозможно, коридор не имел ни ответвлений, ни боковых дверей. Впрочем, одна дверь все же была, пройдя до самого конца, они уперлись в нее носом.
   Эмеш нажал несколько пожелтевших кнопок. Где-то глубоко в недрах земли включился и пополз наверх лифт, медленно, грохоча и подрагивая. На царя, похоже, лифт не произвел впечатления, или тот просто не подавал виду. Царю, наверно, полагалось сохранять невозмутимость при любых обстоятельствах, хоть лифты, хоть скорпионы. Хотя ему-то, пожалуй, уже нечего бояться, нечего терять, он и так идет в Илар, на смерть. Дальше некуда, чего ж еще? Спокойно идет.
   Совесть...
   Оглянулся, хотел царю что-нибудь сказать, что-нибудь хорошее... Царь усмехнулся ему, чуть кривовато, с каплей сарказма. Понимающе так. Эмеш отвернулся, и больше не смотрел, говорить не стал. И так, пожалуй, все написано на его лице.
   Совесть.
   Ладно, осталось не долго.
   Последняя дверь, повинуясь командам Эмеша, отползла в сторону, и перед ними открылся потрясающий вид. Аж дух захватывало.
   Было ли над головой небо или потолок гигантской пещеры, даже Эмеш не мог с уверенностью сказать. Вправо и влево, насколько хватало глаз, тянулась мерцающая, словно живая стена. Она казалась прозрачной, но увидеть, что за ней - не возможно, сколько не смотри. Мир мертвых строго охранял свои тайны.
   Между ними и стеной степенно несла свои воды темная, полноводная река. Их местный Стикс. В сущности, именно он и был настоящей границей, а стена лишь гигантской ширмой.
   До берега метров двести, по мелкому белоснежному песку, похожему не то на снег, не то на соль. У берега, ткнувшись носом в песок, стояла лодка. Самая настоящая, из дерева, хоть и сильно потемневшая от времени. На темном борту лодки нарисован красный дракон с длинным, худым телом и маленьким неуместными крылышками. Красный хорек - как звал его Атт.
   В лодке, сгорбившись, надвинув на самые глаза дурацкую клетчатую панамку, сидел Уршанаби, старейший из демонов.
   - Эй, лодочник, - Эмеш решительно направился к нему.
   Старик поднял голову, даже отсюда были видны его желтые, словно птичьи, глаза. От такого взгляда с непривычки прошибает холодный пот.
   - У меня перерыв, - отозвался Уршанаби, - не видишь, я отдыхаю.
   - У меня важное дело.
   Тихонько хмыкнув, лодочник покачал головой, похоже, его это забавляло.
   - Баш на баш. Жизнь за жизнь, - начал Эмеш решительно. - Я хочу вернуть Лару, и привел человека взамен.
   Лодочник окинул царя критическим взглядом.
   - Что-то хиленький твой баш, который на баш, - ухмыльнулся он, - не впечатляет.
   Да чтоб тебя! Эмеш заскрипел зубами.
   - Ты уверен, что его жизнь стоит жизни Лару? - поинтересовался демон.
   - Он царь Аннумгуна, величайшего из городов! - заверил Эмеш, а лодочник безразлично пожал плечами, "подумаешь царь", говорила его ухмылка, "что мы, царей не видали? Да их тут валом!"
   - Он герой! Великий герой! Он покорил все земли от края до края! Грозные воины Урушпака валялись в пыли у его ног и молили о пощаде! Он порубил в капусту лесное чудище!
   Лодочник устало смежил веки и очевидно заскучал, Эмеш осекся на полуслове. Все не то. Что толку восхвалять человека. Попробовал еще:
   - Это из-за него Лару попала в Илар.
   Не открывая глаз лодочник покачал головой, почмокал губами и едва ли не захрапел. Что еще? Эмеш даже растерялся.
   Похоже все. Вернуться? Как же так?
   Ругаться с Уршанаби Эмеш был не готов.
   - Ты прав, Лодочник, - голос откуда-то из-за спины, это царь решил высказаться, - моя жизнь ничего не стоит, она лишь пыль. Не в моих силах спасать богов. Я просто человек.
   На этот раз Уршанаби открыл один глаз, с интересом глянул на царя, потом на Эмеша, мол - ты научил?
   - Я просто человек, - повторил Атну, - но у меня есть жизнь, а у нее жизни нет. Могу ли я... - Эмеш вдруг понял, что человек уже давно решительно смотрит демону в глаза, желтые, птичьи, в которые даже боги-то побаиваются заглядывать, - ответь мне, лодочник! Может ли мужчина отдать свою жизнь женщине? Просто так. Не рассчитывая, чего она стоит? Не задумываясь, что будет потом?
   Ни тени сомнения в голосе, ни тени страха. Пастух бы так не смог, пастух бы промямлил чего-нибудь, помялся, и, наверно, ушел домой. Впрочем, как и он сам, обидно, что ни говори.
   Демон кивнул.
   - Игра подходит к концу, - он повернулся к Эмешу, словно напрочь забыв про царя. - Вы создали равных.
   Равные? Равные с равными. Боги и люди.
   Нет. Всего лишь - люди и люди.
   Эмеш вдруг понял, вздрогнул, по-новому посмотрев на царя. Равные. Да. Жизнь есть жизнь. Его или Златокудрой - все одно. Все они люди, все равны перед лицом смерти, да и перед лицом жизни тоже равны.
   Жизнь за жизнь.
   Царь свою отдает так легко. А он сам? Смог бы он? Ведь не смог, даже не подумал, побежал искать других, кто вот так, может... почему? Чем они лучше? Или, вернее, чем лучше он, раз ему так жалко своей?
   Чушь! Кто ж свою-то, какой дурак? Кто бы стал?
   Вот он, дурак, стоит перед ним. Потому, что не настоящий?
   Нет, совсем не по этому. Такой же человек.
   Признаться, Эмеш не был к этому готов.
   Уршанаби хищно улыбается, выставляя напоказ все свои многочисленные тонкие зубы.
   Игра закончена?
   - И что теперь? - глупо говорит великий морской бог.
   - Вам надо либо стать настоящими богами, достойными настоящих людей, либо просто уйти. Этот мир скоро вылупится из своей скорлупы. Окончательно станет реальным.
   Настоящими? Легко сказать... Проще уйти.
   - А что будет с нами, если мы не уйдем?
   - Погибните.
   - А с ними? - кивает на царя.
   - С ними? - лодочник пожимает плечами, - Выживут. Люди вообще очень живучи. Не все, конечно, но некоторые выживут. Люди останутся.
   Это приятно, хоть за гибель человечества можно не отвечать, прямо гора с плеч. Эх...
   Лодочник скалит бесчисленные зубы в ответ, весело ему, и хорьку его красному весело, тоже хихикает беззвучно, дергая тонкими усами.
   - И много еще времени осталось?
   - Не очень. Особенно теперь, когда Златокудрая выпустила демонов. Кстати о ней, - лодочник вновь ехидно покосился на царя. - Кого ты все же хочешь спасать, царь? Златокудрую или вашего сына?
   - Что?!
   Царь как-то разом переменился в лице.
   - Ты разве не знал? Она ждала ребенка от тебя, мальчика.
  

* * *

  
   - Тиз, у тебя есть сыновья?
  
  
  -- 5
  
  
   Выйти из лодки ей помог Уршанаби. Сама Лару, кажется, вообще не понимала, что с ней происходит. Она смотрела прямо перед собой, и в ее взгляде была лишь пустота. Совершенно бледная, с ввалившимися глазами, обнаженная, ничуть не похожая на ту Лару, которую Эмеш привык видеть.
   Она ступила на землю и замерла, словно мраморная статуя.
   - Вот, забирай, - весело сказал Уршанаби.
   Эмеш достал из рюкзака длинную рубашку и накинул Лару на плечи. Потом надел ей на запястье желтый браслет, взятый у царя, и повел наверх. Лару послушно шла, словно слепая, не глядя себе под ноги. Она не проронила ни звука, пока они брели по длинным коридорам нижнего мира, и только когда солнечный свет ударил в глаза, всхлипнула и крепко сжала Эмешу руку.
   Вести Лару в ее дом или к себе - пока не хотелось, сразу сбегутся доброжелатели. Лучшее, что Эмешу удалось придумать, это отвести ее в Синарихен, маленькую деревню керуби. Никто из бессмертных там не появляется, это место не то чтобы не любили, а просто предпочитали не замечать. Да и что тут замечать? Захолустье, деревенька на самом отшибе мира, вдали от всего. Дальше только бескрайние пески Бехреша.
   В Синарихене жил Утнапи, не то бог, не то просто пришелец-аннунак, Эмеш так и не разобрался толком - вроде бы, была у Утнапи какая-то сила, но в чем она? Человек как человек, почему-то упорно сторонившийся великих богов. Эмеш был едва ли не единственным, с кем он сохранил с ним хоть какие-то отношения.
  

* * *

  
   Придерживая за плечи Лару, Эмеш постучался в дверь простой тростниковой хижины, на берегу реки Могун.
   - Да-да, сейчас иду, - отозвался хозяин.
   Он был невысоким, светловолосым, и загорелым до черноты. Он выглядел бы почти мальчишкой, если бы не глаза.
   - Сар? - переводя недоуменный взгляд с Эмеша на Лару, Утнапи не находил слов. Гости здесь бывали не часто.
   - Привет, Ут. Я тут привел Лару.
   - Лару? - Утнапи все еще пытался осознать, что к чему.
   - Да, я вытащил ее из Илара. Она поживет у тебя немного, пока все не утрясется. Ты не против?
   Этот вопрос привел его в чувства, Утнапи замахал руками, давая понять, что совершенно не согласен.
   - Нет, я не могу, - запротестовал он, - почему мне? Сар, может, ты заберешь ее к себе?
   - Ты боишься Атта?
   - Что? - Утнапи не сразу понял вопрос, и сильно смутился.
   Эмеш прекрасно знал, Утнапи не из тех, кого можно напугать страшными карами. Бог-пришелец поджал губы и покачал головой.
   - Нет, это тут не при чем. У меня... Понимаешь, Сар, я... ну, короче, у меня есть девушка...
   - Девушка? - теперь настала очередь Эмеша удивляться. - Кто?
   - Ты не знаешь, она из деревни...
   - Из деревни? Керуби? Какая-нибудь кривоногая, трехглазая и волосатая красотка?
   Ноздри Утнапи раздулись в негодовании, он пробурчал что-то вроде "не говори так", но сказанное Эмешем было недалеко от правды. Керуби - неудавшаяся первая попытка создать людей, уродливые и часто нежизнеспособные. Их хотели уничтожить сразу, но Утнапи вступился за несчастных чудищ, увел их в дельту реки Могун. Он обладал каким-то своим странным и чрезвычайно болезненным восприятием справедливости, и на этом почти никак не сказались долгие века жизни.
   Впрочем, не в кривых ногах красотки было дело, а в кривых Эмешевых руках, это он, по неопытности или по глупости, налепил такое безобразие.
   - У Киты замечательные глаза, и доброе сердце, - тихо сказал Утнапи.
   Эмеш только развел руками. Ладно, пусть так.
   - А чем тебе помешает Лару?
   - Кита будет ревновать, - неуверенно начал Утнапи. - Она у меня знаешь какая!
   Живо представилось, какая может быть трехглазая Кита в гневе, картина получилась жутковатая. Чего доброго, этой ревнивой красотке еще и от Лару достанется, за усердие. И будет у нас два трупа...
   - Так я же тебя ничего такого не заставляю, - примирительно улыбнулся Эмеш. - Просто присмотри за ней немного.
   Утнапи нервно хихикнул. "Просто присмотреть" за Лару было совсем не просто, так уж она устроена, и с этим ничего не поделаешь, это качество досталось ей в нагрузку к великой силе дарить жизнь. Плодородие и любовь...
   Да и чем это может помешать, в конце-то концов.
   - Знаешь, мне ее больше негде спрятать, - с нажимом произнес Эмеш. - Вряд ли Атт сюда сунется. Это самое надежное место.
   Утнапи тяжело вздохнул и обреченно, с пониманием, кивнул.
   - Хорошо, - сказал он, - но ты сам поговори с Китой, и скажи ей, что Лару твоя девушка.
   - Лару моя девушка? - удивился Эмеш. - Не смеши меня. Она всегда была сама по себе.
   - Не важно. Просто скажи это.
   Ладно, почему бы и нет. Эмеш согласился.
   - Где твоя Кита? Она с тобой живет?
   - Нет, здесь очень строгие законы, - вздохнул Утнапи, глядя в сторону. - Она живет в доме своих родителей. И будет жить там до свадьбы.
   - До свадьбы? - Эмеш так и ахнул. - Ты что, собрался на ней жениться?
   - Да, осенью, после сбора урожая.
   Вот так, прям...
   - Зачем?
   - Я ее люблю, - тихо сказал Утнапи, неловко улыбнулся, словно извиняясь.
   Эмеш вздрогнул, внимательно взглянул на него.
   - Она всего лишь... керуби...
   Хотел сказать "всего лишь человек", но передумал. Утнапи чуть усмехнулся.
   - Не важно.
   Хорошо. Может и не важно. Эмеш решил, что это уж совсем не его дело, и лучше не лезть. Хочет - пусть женится, жалко, что ли. Никому хуже от этого не станет. У него самого сейчас другие дела.
   Он подхватил на руки Лару и понес в дом.
   Обстановка была более чем скромная. В одном углу располагалась кровать, состоящая из тростниковой подстилки и потертой овечьей шкуры. В другом углу большой плоский камень изображал из себя стол, на нем стояло несколько грубых глиняных плошек, рядом расстелена видавшая виды циновка. Еще корзина с каким-то барахлом, свернутый кусок беленого полотна. Вот, пожалуй, и все. Не густо. Вряд ли Лару здесь понравится... но ничего, потерпит.
   Уложив Лару на постель, Эмеш тщательно укрыл ее лохматой овечьей шкурой, убрал с лица золотые волосы и осторожно поцеловал. Даже сейчас - удивительно хороша.
   Щеки Лару начали понемногу розоветь, руки потеплели. Она шмыгнула носом и закрыла глаза. Пусть поспит, это ей сейчас очень надо.
   - Как она? - спросил Утнапи, заглядывая Эмешу через плечо.
   - Ничего, поспит и придет в себя.
   - Угу. А ты хочешь чаю? Или еще чего-нибудь.
   Чего-нибудь - было бы очень даже неплохо. При этих словах Эмеш почувствовал, как сильно проголодался. Все хождения туда-сюда по степям и подземным мирам изрядно утомляли, пообедать так и не удалось, с тоской вспоминалась иникерова картошка... и вот теперь явно настало время чего-нибудь перекусить. Он так и сказал Утнапи.
   Тот сбегал к соседям, притащил несколько запеченных в листьях рыбин, хрустящие ячменные лепешки, козьего молока и миску с финиками.
   Скоро они уже сидели под старым тамариском, ели рыбу и пили ароматный зеленый чай с мятой. Утнапи рассказывал какие-то незамысловатые житейские истории, а Эмеш почти не слушал, просто прислонился спиной к стволу дерева и смотрел в небо. Высокое, синее... Воздух здесь сухой, теплый и прозрачный, совсем не такой, как на берегу. И еще тишина, переплетенная с ненавязчивыми звуками размеренной деревенской жизни. Мир и покой. Здесь всегда так, ничего не меняется, никто никуда не спешит. Хорошо. Даже не хочется думать, что будет дальше. Размеренный покой вечности...
   - Ты надолго здесь, Сар?
   Эмеш не сразу услышал вопрос и мотнул головой.
   - Думаю, нет. Мне нужно будет поговорить с Лару, узнать кое-что, потом - не знаю.
   Вряд ли удастся задержаться, наверняка начнутся выяснения отношений с Аттом, наверняка какие-то дела и проблемы. Да и вообще...
   Утнапи пристально посмотрел на него, словно собираясь что-то спросить, но передумал и отвернулся. Некоторое время он жевал лепешку и думал о чем-то своем.
   - Ты думаешь, это действительно не она сделала? - спросил он, отхлебывая чай из полосатой чашки.
   Эмеш хотел было ответить, но передумал, и долго сидел молча.
   - Не знаю, - сказал он, наконец, впервые признавшись в этом самому себе, - я не знаю. Не верю, что это сделала Лару, она не могла. Но в то же время, здесь слишком много того, чего я не понимаю.
  

* * *

  
   Солнце садилось за реку, в бескрайние пески пустыни Бехреш, подрагивало в раскаленном воздухе, и тихонько, не спеша, устраивалось на ночлег. Тамариск шелестел мелкими, слегка пожухшими листочками, а откуда-то с воды доносилось дружное кваканье лягушек. Впервые этой весной.
   Эмеш уже собирался уходить, когда его шею нежно обвили тонкие руки. Обернулся. Грациозно, словно кошка, Лару скользнула вперед и устроилась у него на коленях, ни слова не говоря, прижалась щекой к его шее, крепко обняла и закрыла глаза.
   Несколько минут Эмеш не решался пошевелиться, слушая прерывистое дыхание Лару, потом провел ладонью по ее волосам.
   - Ну, как ты?
   Он не видел, но почувствовал, как Лару улыбнулась.
   - Ну, я пойду, - Утнапи поднялся на ноги, - вам никто не помешает.
  
  
  -- 6
  
  
   Ларушка стояла у куста белой сирени в саду. Прекрасная, сияющая, полная до краев молодостью и весенним солнцем, беззаботно счастливая. Легкое голубое платьице раздувал ветерок, играя прихотливыми складками, и золото волос искрилось мириадами бликов, слепя глаза. Золото и лазурь. Белоснежные грозди в обрамлении зеленой листвы.
   - Леночка, - ахнул Эмеш, - я обязательно должен тебя написать, вот так, в цветах.
   Ларушка весело фыркнула, морща нос.
   - Эх, Сашка, ты давно собираешься, но до сих пор так и не собрался. У тебя все дела. То одни дела, то другие... Я так скоро состарюсь и перестану быть похожей на твою прекрасную музу.
   - Ты никогда не состаришься, - улыбнулся он.
   Он все-таки написал ее, почти год спустя. Она стояла в его мастерской, обнаженная, ничуть не стесняющаяся своей наготы, пеннорожденная Афродита, выходящая из океанских волн. Лазурь и золото, молодость и любовь, мешались в палитре с запахами краски и лака.
   - А твоя жена не ревнует? - смеясь, спрашивала она.
   Эмеш пожимал плечами. Конечно нет, причем тут жена? Юлька никогда не ревновала. За пятнадцать лет жизни с мужем-художником она давно привыкла к обнаженным натурщицам, прекрасно понимая, что искусство - искусством, а жена - женой. Вещи разные, ничуть не мешающие друг-другу. Натурщицы приходили и уходили, сверкая ослепительными формами, оставляя после себя лишь ворох этюдов и никакого сожаления в душе - музы, модели, прекрасные образы...
   Юлька всегда была рядом. Маленькая, рыжая, симпатичная, хоть и не слишком-то красавица - единственная женщина в его сердце, среди вороха муз.
   Ларушка, конечно, все прекрасно знала, хоть и подшучивала иногда. Ее новый парень, с которым они встречались уже месяца два, ревновал страшно, и даже как-то порывался набить Эмешу морду, но потом передумал. Наверно, решил не связываться. И правильно. Еще неизвестно, кто бы кому набил.
   Вечером на кухне пили чай.
   Ларушка сидела, завернутая, по случаю перерыва, в простыню на манер римской тоги, уплетала за обе щеки разноцветные мармеладки и Юлькин черничный пирог.
   - Ну, ты, Сашка, и зверь, - весело возмущалась она с набитым ртом. - У меня уже все затекло так стоять. Надо перерывы делать почаще, вон, вкуснотища какая!
   Юлька улыбалась.
   - А меня ты напишешь когда-нибудь? - спрашивала она.
   - Тебя? - привычно удивлялся Эмеш, - зачем тебя писать? Ты у меня и так всегда под рукой.
   - Ну и что! Ну, хоть маленький портретик, я ужасно хочу.
   - Я боюсь тебя испортить, - серьезно говорил он, - ты же знаешь, я не слишком хороший художник, у меня кривые руки. Я боюсь, что не смогу передать всей твоей красоты, что навру, не договорю важного... у меня рука не поднимается, я все боюсь испортить...
   И долго смотрел на нее, счастливо улыбаясь. Он действительно боялся, Юлькина красота таилась не в золотых кудрях и грациозном изгибе бедра, хотя это было тоже. Ее красота была в тех зеленых глазах и мягкой теплой улыбке. Плохо предаваемая, истинно женская красота...
   - А меня, значит, портить можно? - возмутилась Лару.
   Эмеш рассмеялся и поспешил заверить:
   - Тебя, солнце, ничем не испортишь! Даже мне не под силу - ты богиня. Давай, допивай чай и пойдем работать.
   - А я?
   - А ты, Юля - жена, - он поцеловал ее в подставленную щечку. - Хочешь, я тебе еще чая сделаю? Или варенья с балкона принесу?
   - Ты мне лучше белье на балконе повесь, творец мой, - улыбнулась она.
   Он заварил ей чаю, принес варенья, покорно повесил все белье и помыл посуду.
   - Когда-нибудь я тебя обязательно напишу, - пообещал, в который раз.
   Но так и не написал, не успел... знать бы заранее, что так обернется...
   Хотя такое лучше не знать.
   Больше года потом приходил в себя.
  
  
  -- 7
  
  
   Эмеш проснулся на рассвете. Небо над головой уже розовело, а в пушистых облаках играли первые лучи солнца.
   Рядом, среди лиловых цветов шафрана и маленьких золотых нарциссов, спала Лару, посапывая, словно ребенок. А ведь вчера еще на этом месте была только сухая, вытоптанная земля. Тамариск за ночь тоже преобразился, зазеленел, пустил длинные грозди нежно розовых цветов.
   В мир вернулся жизнь, вместе с Лару.
   Эмеш лежал на спине, вдыхая пьянящие ароматы весны. Было так хорошо, не хотелось никуда идти, не хотелось ничего делать. Просто лежать здесь и смотреть в небо, высокое, ясное, по-утреннему свежее.
   Лениво потянувшись, он заставил себя встать. Потом принес из дома одеяло, укрыл им Златокудрую. Пошел к реке умыться.
   Так, что у нас на сегодня? С Китой, что ль, пойти поговорить? Или с Аттом?
  
  
  -- 8
  
  
   Утро было тихим, ясным, почти праздничным. По воде, обгоняя друг друга, скакали солнечные зайчики. Над водой, с легким шелестом, носились легкокрылые стрекозы всех мастей. Воздух звенел, переполненный теплом и весенними красками. Нази смотрел на все это великолепие и диву давался, как, всего лишь за ночь, преобразился мир.
   На край тростниковой лодки села бабочка. Большая, лохматая, черная с серебристыми крапинками, словно посыпанная пеплом. Странная такая. Нази хотел смахнуть ее, но бабочка только лениво переползла чуть дальше к носу лодки, даже не думая улетать. Нази махнул снова, бабочка ощетинилась, грозно выгнула крошечную спину и зашипела.
   От неожиданности Нази отпрянул и громко икнул. Где ж это видано, чтобы бабочки так себя вели? Бабочка ему сразу не понравилась.
   Нази оглянулся. За его спиной, на корме, возился с сетями Субах, и, конечно же, ничего не видел.
   - Суб, посмотри-ка!
   Субах оторвался от своего занятия и закрутил головой, не понимая, куда следует смотреть.
   - Да вот. Бабочка. Она шипела на меня.
   Субах с сомнением глянул сначала на бабочку, потом на Нази.
   - Ну, конечно! - сказал он.
   - Ты что, мне не веришь? Я тебе правду говорю.
   - Бабочки не шипят, - веско заметил Субах.
   Нази вздохнул. Он и сам знал, что не шипят, но это была какая-то особенная бабочка. Не хорошая. Лучше прогнать ее пока не поздно. Так он и сказал.
   Субах усмехнулся и небрежно махнул. Но она улетать и не думала. Тогда Субах осторожно протянул длинную, покрытую толстой серой кожей руку, надеясь взять бабочку за крылья. Бабочка попятилась, потом неожиданно грозно захлопала крыльями и издала такой грозный рев, что Субах едва не вывалился за борт.
   - О-ох, - только и смог выдавить он.
   Сидел и смотрел на диковинное создание во все глаза, пытаясь понять - сошел ли с ума он сам, или, может быть, спятила эта черная тварь.
   - Ну, что я тебе говорил! - торжествующе воскликнул Нази.
   Субах провел тыльной стороной ладони по лбу и тяжело вздохнул. Да, надо признать, был неправ.
   - Что будем делать? - спросил он.
   Нази растерянно пожал плечами и принялся чесать макушку большим черным когтем. Трогать бабочку было страшно, но и оставлять ее сидеть на лодке совсем не хотелось. Похоже, рыбалка сегодня не удалась, лучше вернуться домой, пока не случилось чего.
   Бабочка невозмутимо чистила усики передними лапками, а рыбаки перебрались на другой конец лодки, Нази взялся энергично грести шестом к берегу.
   - Смотри, еще! - вскрикнул Субах, дергая Нази за рукав.
   На носу лодки сидела такая же бабочка. Да что же это делается! Никак пустынные демоны решили с ними поиграть. Нужно скорее домой, созвать всех, рассказать учителю, иначе не миновать беды.
   Тут на конец шеста, плавно, словно красуясь, опустилось еще одно чудовище. Нази закричал и в ужасе замахал руками. Шест выпал и плюхнулся в воду.
   Что же теперь делать? Хоть руками греби. Рыбаки молча смотрели, как быстро вода уносит прочь шест, а бабочка преспокойно сидит на нем. А до берега далеко, Могун хоть не слишком широк, но быстр.
   Нази поднял глаза к небу.
   Над лодкой кружилась черная стая.
  
  
  -- 9
  
  
   - Доброе утро.
   Эмеш обернулся. За спиной, у самой воды, стояла невысокая, чуть полноватая женщина с тяжелой корзиной белья на плече. Глаз, вопреки ожиданию, оказалось два, только широкий, пожалуй, слишком широкий для человека нос, четыре пальца вместо пяти, бурая сухая жесткая кожа на тыльной стороне ладоней, гордая спина и темные волосы, собранные в тугой пучок. Женщина как женщина, в целом. Кита. Почему-то Эмеш ничуть не усомнился. Только он почему-то думал - она страшнее и моложе.
   - Доброе утро,- ответил он.
   Видимо, на этом церемонии заканчивались, она сняла с плеча корзину и не спеша принялась за работу.
   - Ты Кита?
   - Да. А ты Эмеш?
   Она сказала это так легко, словно просто имя, за которым ничего не стоит.
   - Ты знаешь кто я?
   - Да, - сказала она, - ты хозяин моря. Прости, я моря никогда не видела, Ут рассказывал, но все равно... Должно быть, оно велико и прекрасно.
   Стало немного обидно. Эмеш пригляделся, но нет, ни капли издевки в словах, только правда. Он могучий повелитель неизвестно чего. Должно быть, это солидно!
   - А Лару? Ты знаешь о Лару? - любопытство рвалось наружу.
   - Лару - Великая Мать, - серьезно сказала она. - Вы ведь занимались любовью сегодня ночью? Надеюсь, ты сумел доставить ей удовольствие - тогда нас ждет хороший урожай.
   Эмеш поперхнулся и почувствовал, что начинает краснеть, давно с ним такого не случалось. Ничего особенного, Кита говорила о вещах обычных и понятных, спокойно и прагматично. Да, все так и есть, а в Аннумгуне, в весенний праздник перед посевом зерна, царь должен всю ночь провести на ложе с Великой Матерью, стараясь изо всех сил ради хороших всходов. Проверенно - помогает. Но там это больше походило на изысканный обряд, а тут... "Боги спариваются в кустах - к удачному лету", пронеслась в голове новая примета, стало вдруг ужасно смешно, прямо до слез.
   Что ж, сегодня ночью они с Златокудрой изрядно порадовали местных жителей. Надо полагать, Утнапи зря переживал, ревновать не будут.
   - Я слышал, вы с Утнапи хотите пожениться.
   В зеленовато-серых, с тонкими темными прожилками, глазах разлился огонь. Домашний, тихий, словно ручное пламя камина. Но все же огонь. И еще - счастье.
   - Ут хороший человек, - сказала она, - хороший и терпеливый. Он три года приходил ко мне, приносил цветы, подарки, он помогал моему отцу чинить крышу, помогал моим братьям стричь овец. Он так долго был рядом, что я, наконец, не выдержала и сдалась.
   - Ты не хотела? - удивился Эмеш.
   Но сам вдруг понял другое - человек. Утнапи для нее человек.
   - Нет, - она покачала головой, - сначала не хотела. Я ведь однажды была замужем, правда недолго. Мой муж был ловцом песчаных огней, пять лет назад он ушел в пустыню и не вернулся. Мы даже детей не успели завести.
   Песчаных огней? Да, Эмеш что-то такое слышал, Бехреш загадочное место. Говорят, если наловить в корзину крошечных песчаных огоньков, маленьких бесплотных светлячков пустыни, и поставить корзину у изголовья больного - к утру хворь пройдет. Говорят, светлячки частички жизненной силы, они легко отдают ее человеку, которому нужна помощь, и меркнут, растворяясь без следа.
   - А через год, - говорила Кита, - нашли его кости, почти занесенные песком. Такое бывает.
   Да, такое бывает. Пустыня порой жестока к людям.
   Кита вздохнула, воспоминания отразились печалью, скользнули непрошеной слезой по щеке.
   - Впервые Ут пришел ко мне через год после того, как я стала считаться вдовой. Хотя я знаю, он поглядывал на меня еще много лет назад, но понимал, что я откажу, что люблю другого. Сначала я была против, но он был так ласков и терпелив...
   Она прикусила губу, собирая в корзину чистое белье.
   - Я ведь просто женщина, Сар, я не смогла устоять.
   Холодок пробежал по спине, Эмеш не сразу понял, в чем дело.
   Люди еще ни разу не называли его по имени.
   Женщина, просто женщина, широкий нос, четыре пальца, бурая кожа на руках - нет, это все ничего не значило. Просто женщина.
  
   Жизнь за жизнь. Вы создали равных.
  
   Потребовалось много времени, чтоб поверить - это действительно так. Люди сильно изменились с тех пор, как вышли глиняными игрушками из его рук. Он слишком долго спал в своей бездне, слишком долго предпочитал не замечать. А теперь время пришло. Вот они - люди.
   Эмеш тихонько шел между маленьких тростниковых домиков и смотрел по сторонам. Все давно проснулись, занялись своими делами - рыбаки ушли на реку, пастухи погнали овец в поле, женщины занялись домашней работой, и из некоторых дверей уже вкусно пахло готовящейся едой. Простая, незамысловатая жизнь, полная повседневных хлопот.
   Под деревом, в траве, весело резвилась малышня, и лохматый пес сердито потявкивал на них сквозь сон, для порядка. Жизнь шла своим чередом, словно не желая ничего знать.
   Люди... вот они люди. Настоящие или нет, важно ли? Люди.
   Становилось не по себе.
   А демоны? Где они? Может сказка? Может, и нет их вовсе? Очень хотелось, чтобы демонов так и не нашли, чтобы все утихло и шло дальше, как шло. Даже страшно представить, что этому может прийти конец.
   Что они могут? Сражаться?
   Бросить все и уйти?
   И то и другое слишком тяжело, не под силу. И не уйти, и не защитить.
   Старик, сидя на солнышке, чинит старые сети - серьезно, умело, пальцы скользят сами, что-то распутывая, что-то затягивая... издалека и не разглядеть. Эмеш долго стоял, наблюдая. И вдруг, первый раз, отчетливо понял - игре на самом деле пришел конец.
   Просто нечестно играть с этими людьми. Неправильно. Он больше не сможет.
  
  
  -- 10
  
  
   Лару сонно терла кулачком глаза.
   - Ну как ты, Ру?
   - Отлично! - она сладко потянулась, вдыхая свежие ароматы цветов и молодой листвы.
   Жаль было нарушать ее такое чудесное утро, лучше поговорить о пустяках, о чем-нибудь незначительном, словно ничего не произошло. О чем?
   Вдруг захотелось спросить, как там в Иларе, но он удержался. Илар - одна из тех тем, на которую не стоит говорить громко, тем более с утра. Захочет - сама расскажет.
   Да и что спрашивать? Она здесь...
  

* * *

  
   Царь очень хотел выбрать сына.
   Он долго колебался, скрипел зубами, бродил, хромая, по берегу туда-сюда, стискивал в кулак побелевшие пальцы. Он готов был разорваться на части, и сам умереть хоть сотню раз, лишь бы не выбирать. Но выбирать было надо.
   У царя должен быть наследник...
   И он выбрал.
   Нет, он все же выбрал Златокудрую.
   - Ребенок родится мертвым, - сказал Уршанаби, и царь, бледный как смерть, кивнул.
   А Эмеш пообещал ему найти истинного виновника, вернуться сюда, спасти обоих. Царь грустно ухмыльнулся, не слишком-то веря, бросил исподлобья короткий взгляд, стащил с запястья желтый браслет и отдал богу.
   - Если сможешь, спаси всех, - сказал он.
   Потом кивнул напоследок, подошел к лодке, легко толкнул от берега и, стоя уже по колено в воде, запрыгнул сам. Даже Уршанаби, кажется, опешил - никогда не видел, чтоб это делали так.
   Царя ждал Илар.
  

* * *

  
   - Я хочу с тобой поговорить, - сказал Эмеш, поняв, что не сможет сейчас о пустяках.
   - Хорошо, - согласилась Лару.
   Сразу поникла, заглянув в лицо.
   Они решили уйти подальше от домов, где им никто не сможет помешать. За всю дорогу Лару не проронила ни звука, шла чуть ссутулившись, сжавшись, словно от холода. У зарослей тростника Эмеш жестом предложил остановиться.
   Уселись прямо на земле, и долго еще молчали, не глядя друг на друга.
   - Ру... - Эмеш сделал глубокий вдох, начинать было сложно, но и тянуть то же. - Ру, ты была на Унхареше той ночью. Мы вместе пошли туда гулять. Расскажи.
   Он ожидал взрыв, бурю эмоций, крики, но в ее голосе скользнули только усталость и обреченность. Да уж, столько раз ей приходилось отвечать на этот вопрос.
   - Это не я, Сар.
   - Я знаю, - он кивнул - расскажи мне правду. Что там было?
   Вдруг Эмеш понял, что смотрит прямо в бездонные голубые глаза. Глаза эти искали понимания, поддержки и еще сочувствия. От этого взгляда стало немного не по себе, захотелось отвернуться, уйти. Эмеш моргнул и коснулся ее руки.
   - Ру, расскажи мне.
   Глаза исчезли под тонкими пальцами, Лару закрыла руками лицо.
   - Да, я была там, - голос звучал глухо, отстранено.
   - Прости, Ру, я плохо помню, я...
   - Сар, я не открывала врат.
   - Мы были у врат?
   Эмеш затаил дыхание. Лару молчала, опустив голову.
   - Не бойся, Сар, ты туда не ходил, - горько усмехнулась она. - Ты пошлялся немного по вершинам и пошел домой, спать. А я...
   Он не удержался и облегченно вздохнул.
   И все же. Ларушка, что же случилось?
   - А тебя зачем туда понесло? - чуть более грубо, чем следовало, спросил он.
   - Я просто хотела посмотреть.
   Это ж надо! У Эмеша аж челюсть отвисла, просто не было для такого слов. Посмотреть?!
   - Посмотреть? Ру, согласись, это не лучшее место для прогулок.
   - Я просто хотела посмотреть, - всхлипнула она.
   Старый я болван, алкоголик и недорезанная свинья - понял Эмеш со всей отчетливостью, - отпустил Ларушку одну, проспал, считай, конец света.
   Вон, как ей плохо сейчас. Да и не ей одной.
   Сомненья закрались в душу.
   - И что там у врат? Видела кого-нибудь?
   Лару уже открыла рот, чтобы ответить, но вдруг вздрогнула и замерла, даже, кажется, дышать перестала. Словно эти слова заставили ее задуматься над тем, над чем она раньше не думала.
   - Думузи, - сказала она, - он тоже был там.
   Да кого там только не было! - хотел было вздохнуть Эмеш, но понял, Думузи был не просто где-то там, в горах. Он был Там. Рядом.
   - Я встретила его у врат, - сказала она, - мы поругались и я ушла. А он остался. Сар, поверь, я не открывала. Они были закрыты, когда я уходила.
   Эмеш смотрел ей в глаза и понимал - Лару говорит правду, она просто не умеет так врать. По крайней мере ту часть правды, что знает сама, и это, последнее, пугало больше всего.
   - Ты думаешь, это он?
   Хотела ответить, но передумала, осеклась.
   - Не знаю, Сар. Наверное он бы мог... Но мне не хочется верить, что это он.
   - Не хочется верить? Почему? А кто тогда?
   - Не знаю кто, и не знаю почему. Просто не хочется, - грустно сказала она. - Думузи он...
   Да уж, Думузи. Эмеш фыркнул.
   - Он ненормальный. От него не знаешь чего ожидать.
   - Он ветер, Сар, - сказала она, словно это все объясняло. - Я никогда не умела с ним ладить. Но то, что сейчас произошло... не знаю... мне страшно.
   Еще бы не страшно. Иметь такого врага, как Думузи. Он бы мог...
   Или не врага? Не врага. Что у них все-таки за отношения с ветром степей? Ведь они знают друг-друга еще из той, прошлой жизни. Ведь они почти что нашли общий язык в начале, но разругались. И с тех пор, не переставая, грызлись друг с другом. Любовь? Ненависть. Ревность? Что, в конце-то концов?
   Как только Лару решили отправить в Илар, Думузи громче всех принялся кричать, что пора уходить. Бросить ее? Что-то не сходилось, что-то мешало. Внутри снова неприятно скребли кошки.
   Ларушка хмуро ковыряла песок.
   Ладно, ставим кошек, впереди самое сложное.
   - Ру, а ты можешь почувствовать демонов? Как далеко?
   Она вздрогнула и грустно усмехнулась, словно давно ожидала такого вопроса.
   - Могу наверно, но как далеко не знаю. Я ведь жизнь, а они смерть, мы как разные полюса магнитов. Но у меня было не слишком много опыта в этом деле.
   - То есть, ты не можешь сказать, где они, и есть ли где-то в этом мире вообще?
   - Есть ли вообще? - удивилась она. - Ты думаешь, их нет? Думаешь, это была ложь?
   - Не знаю, Ру. А ты?
   Она задумалась, и, кажется даже, прислушалась, словно надеясь услышать осторожные шаги, словно надеясь почувствовать мерное дыхание мира, разгадать...
   - Не знаю, - сказала она.
   - Понятно, - Эмеш вздохнул. - А они тебя?
   - Они? Не знаю. Думаю, что они тоже меня могут почувствовать, но даже не представляю на каком расстоянии.
   - Понятно...
   И что теперь? Ждать? Может, и нет ничего?
   Она смотрела в сторону, но казалось, заглядывала внутрь себя.
   Впереди шуршала галькой река. И вдруг снова захотелось спросить про Илар. Не успел, не спросил - Лару начала сама.
   - Сар, там было так... - она не договорила, запнулась.
   Вздрогнул, холодок пробежал по спине.
   - Было страшно?
   - Нет.
   Она покачала головой, и вдруг сами поджались губы, подбородок едва заметно дрогнул. Эмеш протянул руку, притягивая ее к себе. Ларушка, все будет хорошо...
   - Нет, Сар, - она послушно прижалась щекой к его груди, - там не страшно. Там пусто. Темно. Одиноко, - не удержалась и всхлипнула. - Илар словно высасывает тебя досуха, медленно, осторожно. Не страшно и не больно, просто чувствуешь, как жизнь уходит, память уходит... все уходит от тебя, и ты превращаешься в тень. Страшно становится потом. Сейчас становится страшно.
   Она прижалась всем телом, плечи дрожали.
   Женщина, просто женщина. Золотые волосы, голубые бездонные глаза и великая сила жизни - все это ничего не значило. Просто женщина.
  

* * *

  
   Нет, потом они все же говорили о пустяках. Гуляли вдоль реки, пошли в степь.
   Еще недавно бурая, расцвеченная лишь грязно-охристыми пятнами прошлогодней травы, степь рассыпалась вдруг мелкими желтыми звездочками гусиного лука и горицвета, чуть подальше уже виднелись белые пятнышки ветреницы, покачивали головками ирисы, обещая вот-вот распуститься. Где-то вдалеке, среди ошалевших, вылезших разом тюльпанов, бродили овцы.
   Пустяки вились один за другим, складываясь в незамысловатый узор, и ни о чем больше не хотелось думать. Все демоны мира не могли этому помешать, Илар сам стал лишь тенью и ушел в небытие.
   Двое просто бродили среди весенних цветов, болтая о пустяках.
   А когда устав, день укрылся средь костистых хребтов Унхареша, они легли на траву, и еще долго смотрели, как на темном бархате небес загораются огоньки. Серебряный месяц-Кунан вышел полюбоваться на них... что ж, пусть завидует!
  
  
  -- 11
  
  
   Да, еще этой ночью у Этаны родился ребенок, мальчик - толстощекий крикливый карапуз. Впрочем, как и у многих - жизнь вернулась в мир дружным криком младенцев.
   Едва ли не сутки буйвол не находил себе места, изнывая от ожидания, бегал вокруг дома, слушал стоны жены и рвал на себе волосы - как она там? Почему все никак? Почему кричит? Все пытался заглянуть, хоть одним глазком, но женщины не пускали.
   - Родит твоя Тиль, родит, не переживай, - уверяла старая бабка-повитуха, высовывая нос из дверей. - Ослабла конечно, бедняжка, не легко ей, но родит. Сегодня все рожают, прямо не знаешь куда бежать, на всех рук не хватает. Как сговорились... Видать, боги нас пожалели.
   Буйволу было плевать на богов. Он хотел, чтоб все, наконец-то, закончилось, чтоб с его Тиль все было хорошо, чтоб ребенок родился, здоровый... Но она все кричала, а он все бегал, вздрагивая от каждого звука, и лишь иногда, в короткие промежутки тишины между схватками, стоял, привалившись спиной к стене, приходя в себя, ожидая. Когда же?!
   К утру Тиль затихла, и почти тут же по дому разнесся пронзительный детский плач.
   Буйвол кинулся в дом, сметая все на своем пути. Впрочем, сейчас ему уже не мешали.
   И вот теперь, когда все закончилось, когда уставшая Тиль и ребенок спали... теперь пьяный вдребезги буйвол тихо сидел на пороге, впрочем, пьяный скорее от счастья и пережитых волнений, чем от вина. Он обнимал Тизкара и радостно бормотал, в который раз, с трудом ворочая языком:
   - У меня сын, Тиз! Ты слышишь! У меня сын родился! Я уж надеяться перестал, а глядишь ты! Тиль, моя милая, умница моя, такого сына мне родила... пусть спит сейчас, ей надо, пусть отдыхает... а ты видел какой? А? Ручки у него... а пяточки... нет, ты видел какие пяточки? Маленькие, розовенькие, с пол пальца размером, а ведь пятки! А пальчики... пальчики крошечные-крошечные, и каждый ведь с ноготочком...
   Тизкар кивал и улыбался. Видел, конечно, видел. Он тут всю ночь просидел, едва ли не за руку держал измученного ожиданием, нервно огрызающегося буйвола, не давал ему лезть драться с повитухой, этой "старой каргой, которая ничего не смыслит". Ничего, бабка не обижалась, понимала. Он пытался еще буйвола накормить, но безуспешно, буйволу было не до того. Теперь вот вина напился, на радостях-то, довольный... Хорошо ему.
   Буйволу хотелось завидовать, для него сейчас есть вещи куда важнее государственных дел.
   Тизкар вздохнул. Эх, так и не удалось сегодня поспать, а с утра дел по горло... сейчас наверняка припрутся важные жрецы, Уанна этот - извещать, что боги, видите ли, снова благосклонны, что в мир вернулась жизнь. Будут что-то долго и нудно объяснять...
   Видел он эту жизнь, вон, посапывает в колыбельке, слюни пускает. Не хотелось видеть никаких жрецов, не хотелось слушать никакие мудрые речи. Все, что они могли сказать, он прекрасно видел и сам. Остальное...
   Так, значит, царю удалось? Он скоро вернется? И все будет по-старому?
   Что-то не верилось. Скорее не вернется и не будет.
   Хотелось спать, и не хотелось думать ни о чем.
  
  
  -- 12
  
  
   Утнапи разбудил непонятный шум с улицы. Он потянулся, зевнул и прислушался. Похоже, перед домом собралась вся деревня, там что-то взволнованно обсуждали, дожидаясь своего учителя.
   Черт, не нравится ему все это.
   Утнапи быстро оделся и выглянул за дверь.
   Все разговоры разом смолкли, и все взгляды обратились к нему, взволнованные, настороженные. Вперед вышел Салиш - хмурый кряжистый великан, с тремя кривыми шишковатыми рогами на лысой макушке. Салиш по праву носил звание вождя керуби, но, несмотря на грозный вид, был мягким и мудрым человеком.
   - Учитель, - вождь почтенно склонил голову, - вчера двое рыбаков не вернулись с реки. Мы надеялись, они вернутся на рассвете, но их до сих пор нет. Мы хотим их искать. Ты поможешь?
   Пропали рыбаки? Странно. Такого тут не было очень давно, все лодки возвращались в деревню задолго до заката. Утнапи давно уже позаботился о том, чтобы на воде им всегда сопутствовала удача. Несчастья случались, но все же...
   Пропали именно сейчас? Не хорошо как-то, может быть простое совпадение, но что-то не очень в это верилось. Тихо заныло внутри.
   - Кто пропал?
   - Нази и Субах. Они ушли ловить рыбу еще вчера на рассвете, и до сих пор не вернулись. Другие тоже не видели их лодки.
   Маленький верткий хитрец Нази и рассудительный увалень Субах, они много лет ходят вместе, знают Могун вдоль и поперек, все быстрины и мели. Не верится, что их просто отнесло течением, и они никак не могут вернуться домой. Случилось что-то странное, если не сказать - страшное. Утнапи терялся в догадках.
   - Да, - согласился он, - я помогу вам искать.
   Пропавшие рыбачили в правом рукаве Могуна, со стороны пустыни, и это настораживало само по себе. Бехреш опасное место, чего там только не случалось, разные истории ходили. Ловцы песчаных огней часто видели духов, бесплотные тени, идущие, не видя ничего перед собой. Бродячий дух мог пройти сквозь камень, сквозь сухое дерево, сквозь человека, мирно спящего и не подозревающего ни о чем. Такое бывало. Дух не замечал, упрямо шел вперед, глядя вдаль пустыми глазами, а человек надолго терял рассудок...
   Но духи не появлялись у реки... или не появлялись пока? Кто знает. Или это не духи? Бехреш - странное место.
   А еще эти Спящие демоны с Унхареша. Говорят, это грозит концом света... Неужели, началось?
   Слабо верилось, что конец света может начаться с двух пропавших рыбаков из захолустной деревушки. Нет, должно быть не так. Где знамения небесные? Почему не дрожит земля, не разверзаются небеса... где бушующий огонь, или, хотя бы, всемирный потоп?
   Субах пропал... Нет, не верится, есть какие-то простые банальные причины... Может быть все еще обойдется.
   А демоны эти, какие они из себя? Утнапи задумался. Почему-то представлялась парочка здоровенных рогатых монстров, больше похожих на чертей-переростков. Демоны... Вон, Уршанаби тоже демон, так он не страшный, если конечно не заглядывать ему в глаза, и не рогатый совсем. А илиль, демоны света - так вообще больше похожи на ангелов, херувимы такие... савалар тоже, хоть и темные.
   Демоны... Что в них такое?
   Илиль и савалар. Главное - и те и другие за гранью добра и зла, как день и ночь, солнце и луна. Демоны - особые силы этого мира, сказал однажды Уршанаби. Они нейтральны. Всегда.
   Но как же тогда Спящие? Они - чистая смерть, разрушение... Или нет? Или не так? Или есть что-то еще?
   Илиль и савалар, тьма и свет... они на самом деле одно целое, не могут друг без друга. Кто-то говорил даже, что это одни и те же демоны, меняющие форму... кто знает...
   Только нейтральность демонов накрепко засела в голове.
   Значит, у Спящих должна быть противоположность, другая половина? Такая же сильная, созидающая... Отыскать бы!
  
   Утнапи бродил по берегу реки, думая о своем, и никак не мог сосредоточиться на поиске. А надо было. Что-то не так, что-то подсознательно действовало на нервы, что-то неправильное. Они прочесывали реку вдоль и поперек. Дело шло уже к полудню и солнце начало припекать, когда Утнапи вдруг понял, что его беспокоит - вокруг была тишина, такая, что воздух звенел. Даже собственные шаги казались приглушенными и нереальными, словно сквозь толщу воды.
   Вот тебе и знамения небесные!
   Утнапи непроизвольно поежился, когда понял.
   Ничего, может, просто кажется, столько всего произошло за последнее время. Может, не тишина, может, уляжется само собой? Только укладываться никак не собиралось.
   А лодку скоро нашли, далеко вниз по течению, на другом берегу, со стороны Бехреша, и сердце чуяло - неспроста там... Утнапи хмурился, скрипел зубами, но простого объяснения найти не мог, как ни пытался, как ни хотел.
   Лодка оказалась пустой.
   По всему видно, ее вынесло на берег уже без рыбаков. Лодка ткнулась в песок, сильно накренившись на бок, вокруг никаких следов, лишь любопытный кулик пробежал, заглянул, и скрылся в камышах.
   Утнапи стоял над находкой, и ничего не мог придумать. Прыгнули в воду? Утонули? Но как? Почему? Зачем?
   - Посмотри, - Салиш подобрал что-то в песке у борта лодки.
   Утнапи подошел, пригляделся. На ладони вождя лежала мертвая черная бабочка.
   Бабочка? И что? Мало ли их? Салиш хмурился, качая головой, упрямо считая, что что-то не так. Да, наверно он прав, что-то слышал Утнапи про этих бабочек, но вот что и где, вспомнить никак не мог. Он осторожно взял за крылышки двумя пальцами, покрутил, и чуть было не отбросил в сторону, когда понял. Это было не живое существо. То есть живым оно никогда не было. Это не бабочка, а частичка чего-то большого...
   Демоны?
   Началось?
   Эх, Эмеша бы сюда.
  
  
  -- 13
  
  
   - Ай! - взвизгнула Лару, когда на нее свалился взъерошенный Утнапи.
   Он тут же вскочил на ноги, отряхнулся, тяжело дыша и смущенно извиняясь. Перемещения давались ему нелегко, требовали подготовки и больших затрат сил.
   К тому же, он еще не придумал с чего начать. Эмеш сидел рядом, ожидая объяснений. Надо было что-то сказать, и Утнапи глубоко вдохнул, собираясь с мыслями.
   - Знаешь, Сар, у нас два рыбака пропали...
   - И? - Эмеш выжидающе поднял бровь.
   Рыбаки, значит? Ага, ну-ну...
   Утнапи нервно теребил ремень, морщил лоб и с трудом подбирал слова.
   - Мы нашли пустую лодку, со стороны Бехреша. И еще черную бабочку, - во взгляде Утнапи были разом страх и надежда. Может быть, это всего лишь бабочка? Может этот ничего не значит?
   Эмеш хотел было отмахнуться, но вдруг понял, помрачнел, и разом вытянулся, впился в Утнапи взглядом, словно желая что-то особенное в нем разглядеть.
   - Черную бабочку? - переспросил он, неожиданно чужим голосом. - Расскажи поподробнее.
   Утнапи едва сдержался, чтобы не попятиться.
   - Она лежала у лодки, мертвая. Большая, лохматая, с серебристыми точками.
   - Ты трогал ее?
   - Нет! - поспешно воскликнул Утнапи.
   Слишком поспешно и не слишком убедительно. Эмеш встал, подошел, принялся осматривать его, с головы до ног. Он и сам не знал, что точно ищет, но очень надеялся ничего не найти. Какие признаки? Утнапи все-таки не человек, не вполне человек, возможно, это не опасно для него, но кто знает... Мало, что ли, и без этого проблем.
   Про этих бабочек Эмеш знал не много, но то, что знал - не оставляло сомнений, время пришло. Демоны на свободе, их больше не нужно искать, они найдут сами.
   - Кто еще прикасался к бабочке?
   Утнапи молчал, поджав губы.
   - Кто еще прикасался к бабочке? - медленно, с нажимом, повторил Эмеш.
   Утнапи тяжело сглотнул. Отпираться было бесполезно.
   - Двое. Вождь Салиш и еще один рыбак.
   Эмеш помрачнел еще больше, нехорошо скрипнул зубами.
   - Их нужно убить. Немедленно. Иначе будет поздно.
   У Утнапи волосы зашевелились на голове. Такого поворота он не ожидал.
   - Как?! - завопил он, протестующее махая руками. - Нет! нельзя!
   Эмеш взял его за плечи и хорошенько встряхнул. Это немного привело Утнапи в себя, он замер, обмяк, но в глазах все равно метался ужас.
   - Послушай, Ут, это очень серьезно, - медленно начал Эмеш. - Это как вирус. Если коснется тебя - ты заражен... не знаю, сколько времени пройдет, но скоро ты сам погибнешь, превратишься в кучку этих тварей. Ут, их нужно убить раньше и уничтожить тела, сжечь.
   - Нет, - Утнапи уже шептал, а не кричал, на крики не осталось сил. - Нельзя. Они же люди. Нужно как-то по-другому. Неужели ничего нельзя сделать? Может, ты ошибаешься? Может, это просто бабочка?
   Как бы хотелось ошибаться! Хотелось, чтоб все было не так. Найти дугой выход. Но другого выхода Эмеш не знал. Знал только - если тянуть, то будет хуже. Нельзя тянуть. Он не знал, сколько времени у них в запасе, не важно! Нужно действовать сейчас. Ему самому вовсе не нравились такие меры, но рисковать целой деревней, оставляя жизнь двоим, он не хотел. Что делать? Никогда в жизни еще не приходилось принимать таких решений. Словно все это не с ним... Почему он?
   - Нельзя. Это одно из проявлений Спящих, Ут, ты же сам знаешь.
   Эмеш говорил тихо, и голос его звучал спокойно, ровно, хотя и давалось это с огромным трудом. Было страшно. Даже испарина выступила на лбу. Только паниковать нельзя, никак, нужно что-то делать, и делать быстро. Спокойно надо.
   - Я не знаю другого способа, - медленно говорил он, - но если медлить, то пострадают другие.
   Утнапи затравленно смотрел на него и тяжело дышал.
   - Не надо, пожалуйста, я никогда не смогу... - просил он, понимая, что спорить все равно бесполезно.
   Надо что-то делать. Если тянуть - только хуже.
   - Я могу сделать это, - Эмеш невесело усмехнулся, собирая последние силы. - А ты потом, если хочешь, свалишь все на злобного и коварного чужака. Ты не виноват.
   - Сар, не надо...
   Утнапи был поражен до глубины души.
   - Ут, не спорь со мной, - Эмеш старался говорить настолько жестко и строго, насколько мог. - Так надо. Где сейчас эта твоя бабочка? Мне надо на нее посмотреть, чтоб уж наверняка.
   - Я оставил ее у лодки, - тихо произнес Утнапи.
   - Хорошо, идем.
   Слава богу, Утнапи додумался не тащить ее с собой, и уж тем более в деревню. Мало ли, кто бы там захотел посмотреть на бабочку вблизи, потрогать...
   - Идем.
   - Сар, - голос откуда-то сзади.
   Эмеш обернулся, и увидел испуганную, бледную Лару.
   - Пойдем, - разбираться времени не было, потом как-нибудь... взял Лару за руку. Еще мгновение, и они уже стояли на берегу реки.
   - Показывай, - потребовал он.
   Бабочка лежала на песке, накрытая керамической плошкой. Утнапи осторожно приподнял, зачерпнул бабочку вместе с песком.
   - Вот.
   Эмеш аккуратно взял плошку из его дрожащих рук. Да, это действительно та самая бабочка. Аж мороз по коже. Похоже, та. Это то, чего он боялся... Предвестники бури...
   Вот оно, значит, как. Искали-искали, и вот нашли. Значит, демоны все же не сказка, и теперь...
   - Что это? - Лару пыталась заглянуть через плечо.
   Бабочка вдруг шевельнула усиками. Или показалось? Нет, не показалось - лапки дернулись, чуть встрепенулись крылья.
   - Ру, назад! - невероятного усилия стоило не выронить плошку, не отбросить подальше, - Ру, уходи! Ты сейчас разбудишь ее!
   В руках сонно ворочалась смерть. Лару зажала обеими руками рот, чтобы не закричать, кинулась прочь. Бабочка дернулась еще разок и затихла.
   Эмеш с облегчением вздохнул, аккуратно поставил плошку на землю, накрыл сверху тяжелым камнем - теперь не сбежит! Златокудрую, пожалуй, стоит держать подальше, в ней слишком много жизни, черные твари это чуют. Слишком опасные твари.
   Подумал, зарыл плошку поглубже в песок, обернулся к Утнапи.
   - Покажи мне тех, кто брал в руки бабочку.
   Утнапи попятился, прекрасно поняв.
   - Нет, Сар, я не могу.
   - Хватит, Ут! - Эмеш зло зашипел, - если ничего не сделать пострадают все. Давай.
   - Но так нельзя! Пожалуйста, не делай этого.
   - Если ты не покажешь, я перебью здесь всех до одного. Для верности. Включая тебя.
   Эмеш повернулся к Утнапи спиной и сделал пару шагов. Это подействовало.
   - Хорошо, - выдохнул Утнапи, - я покажу.
  
   А ты сможешь убивать настоящих людей, Сар, когда придет время?
  
   Он сможет, конечно сможет. Все же люди не слишком настоящие, их игрушечные человечки...
   Набрав воздуху в грудь и зажмурив глаза, он сможет сделать это. Быстро и безболезненно. Он, конечно, их сначала усыпит, как больную собаку, а потом огнем. Гуманно.
   Надо сжечь тело, иначе демоны встанут.
   Надо. Вот они, перед ним. Он сделает это. Быстро. И безболезненно, да... это он уже говорил... Просто... Нет, это если открыть глаза - быстро и просто, с закрытыми - еще надо попасть. Руки дрожат. Его мутит, еще немного и вывернет наизнанку. Но он сможет. Пусть не сразу... От этого становилось совсем уж не хорошо.
   Вот сейчас...
   Нужно убить и сжечь. Они еще живые, только спят. Нужно убить. Только никак не удается, его трясет. Все кажется - они сейчас проснуться, кричать будут. Еще немного, и он сдохнет тут сам, никогда не предполагал, что это так сложно.
   Утнапи молча стоял рядом, смотрел, и серое лицо каменело все больше, на нем застыли решимость и ужас, да - то и другое сразу.
   - Отойди, я сам, - вдруг холодно сказал он, и Эмеш с трудом узнал изменившийся голос.
   Утнапи глубоко вздохнул, и без всякой божественной силы, просто, по-человечески, взял нож, подошел и недрогнувшей рукой полоснул по горлу. У ключицы, где проходит артерия - быстрая смерть. Потом другого. Нет, керуби даже не проснулись. Кровь вокруг...
   - Теперь сожги тела. Сможешь?
   От такого голоса Эмеш вздрогнул. Потом с трудом кивнул, чувствуя, как темнеет в глазах. Теперь да, сможет. Уже мертвые, неуклюже лежащие у ног тела, сжечь отчего-то легко, хотелось поскорее покончить с этим и забыть, не видеть...
  
   Не думать об этом, забыть и больше никогда не вспоминать. Сделать свое дело, повернуться, уйти. Потом брести долго и почти бесцельно, а наткнувшись на реку сбросить одежду, искупаться...
   Эмеш ожесточенно тер кожу, надеясь смыть с рук чужую смерть. Долго. Тщетно. Потом устал. Лежал на берегу, приходя в себя. Солнце лениво клонилось к закату.
   Только в темноте, задворками, пробрался в деревню, - смотреть людям в глаза не хотелось.
   Утнапи сидел, забившись в угол своей хижины, отвернувшись, словно надеялся спрятаться от самого себя. Все такой же бледный, с вытянувшимся лицом. Утнапи... как же он?
   А ведь не первый раз он так ножом по горлу, вдруг понял Эмеш. Или по крайней мере не первый раз убивает. Кто бы мог подумать, добрый, мягкий, тихий Утнапи, который так заботился о своих кривоногих монстрах. Он смог.
   Эмеш подошел, тронул его за плечо.
   - Ну, как ты?
   Утнапи дернулся, словно прикосновение обожгло. Мотнул головой.
   - Ут...
   Постоял. Что было толку, лучше не трогать его сейчас. Да уж, нелегко ему далось...
   - Где Лару? - спросил Эмеш.
   Кивнул куда-то в сторону.
  

* * *

  
   Лару сидела во дворе, обхватив колени руками, покачиваясь из стороны в сторону. Она даже не подняла головы, когда он подошел.
   - Как ты вытащил меня из Илара?
   Почему-то стало стыдно, захотелось соврать.
   - Жизнь за жизнь.
   - Чья жизнь?
   - Царя. Он сам пришел ко мне.
   Нет, он все же оправдывается. Он отправил царя в Илар, на смерть. Смерть есть смерть. Огнем, ножом или в старой лодке с драконом, не так уж и важно, конец один. Но тогда было легко, он не сомневался, а если и сомневался... Это было иначе, не похоже на смерть, похоже на игру, обмен. Но ведь результат один. Хотя, может, были и другие пути - этот показался проще.
   А лицом к лицу не смог, своими руками. Струсил, хотя точно знал, что это необходимо.
   Он убил царя, принес в жертву Златокудрой.
   Она кивнула, словно прекрасно знала сама. Впрочем, может и знала.
   - А мой сын?
   Эмеш хотел ответить, но не нашел подходящих слов.
   - Знаешь, Сар, - грустно улыбнулась она, - я ведь так хотела родить ему сына. Наследника. Сама! Я не позволяла никому, так хотела, чтобы он был со мной счастлив... Выходит, зря.
  
   - Тиз, у тебя есть сыновья?
   - Не знаю, может и есть, - Тизкар хохотнул, пытаясь припомнить.
   - А у меня нет. Ты знаешь, столько женщин было, но либо вообще не рожали, либо девочек. Как думаешь, почему так?
  
   - Ру... - Эмеш сел рядом, пытаясь все осознать.
   - Да, Сар. Я хотела, чтобы он был счастлив. Наверно, меня просто мучила совесть. Я ведь никогда не любила его, но и никогда бы не отпустила, не позволила бы ему найти другую... он был мне нужен. Ты ведь все про меня знаешь, Сар, может быть, знаешь даже больше отца. Ведь ты понимаешь? Правда, очень нужен. Это не честно, но...
   Лару едва слышно всхлипнула, сцепив пальцы. Эмеш кивнул.
   - И мне хотелось... - тихо говорила она, - ну, хоть что-то для него... родить ему сына. Глупо, да?
   Эмеш молча покачал головой.
   - И я знала, что он победит. Он всегда побеждал врагов, любых. Я не сомневалась. И я действительно знала, что он откажет мне. Но так надеялась... глупо... Я хочу домой, Сар. Я хочу домой. Я не могу больше так.
   Он не плакала, просто уткнулась носом в колени. Закрыла глаза.
  
  
  -- 14
  
  
   Тихо, только сонно шуршит белоснежная галька, ворочается с боку на бок, тускло поблескивая сквозь темную гладь воды.
   Или нет, галька не белоснежная, она серая, иногда почти черная, и река у ног другая - Могун, и за рекой не Илар, а просто бескрайние пески, пески до края мира, до самого хрустального купола небес. Осторожней! Заденешь неуклюже хрусталь, и он зазвенит, рассыпаясь мириадами сверкающих осколков. А там, за хрусталем, лишь пустота и мрак.
   Эмеш закрыл глаза, слушая пустоту.
   Чайка тревожно вскрикнула над головой. Или это не чайка?
  
   Она неслышно подошла сзади и осторожно тронула за плечо. Он вздрогнул, медленно обернулся, прекрасно понимая, кого увидит. Говорить не хотелось.
   - Эмеш, я хочу спросить... - сказала она.
   Он кивнул и закрыл глаза.
   Она все знает. Поэтому называет его не по имени, а как бога. Что ж, так проще, боги имеют право делать все, что считают нужным, в отличие от людей.
   Только почему-то вдруг захотелось хоть немного побыть просто человеком, не богом.
   - Зачем нужно было убивать? - спросила она.
   Эмеш поднялся на ноги, и его лицо оказалось совсем близко с ее лицом. Глаза Киты смотрели прямо в его глаза, спокойно, уверенно, даже требовательно... зеленовато-серые, с тонкими темными прожилками. А еще у нее были золотистые веснушки, и на лбу, у самых волос, маленький белесый шрамик.
   Он дернул головой. Нет. Он бог, хозяин морей, он имеет право убивать просто так, без объяснений... Такова его воля! Пусть, он не своей рукой, он лишь заставил, убедил, что так надо, но какое это имеет значение?
   - Так надо. Это не твое дело, - бросил сквозь зубы.
   Что еще сказать.
   Крохотные жгучие искры в ее глазах... и неожиданная звонкая пощечина.
   Это было так...
   Эмеш задохнулся, пощечина разом вышибла весь воздух из легких, он стоял, судорожно глотая ртом воздух, и не мог поверить.
   Плотно сжав губы, Кита смотрела ему в глаза. Не с осуждением, нет, скорее в них было понимание и сочувствие.
   На богов так не смотрят.
   Вдруг стало ужасно стыдно, хоть и не сразу смог объяснить бы причины своего стыда.
   Какие они боги, раз не могут справиться? Ведь это их мир! Заигравшиеся дети. Могут лишь наскоро слепить и потом сломать, не в силах ничего исправить. Могут лишь просто уйти, испугавшись первых же проблем.
   - Это было необходимо? - ее голос звучал спокойно и ровно.
   Сделав глубокий вдох, Эмеш начал понемногу приходить в себя.
   Конечно, это было необходимо, как же еще. Стал бы он ради развлечения? Когда из пустыни летит черная дрянь, некогда жалеть и спасать случайные жертвы, нужно действовать, и чем быстрее тем лучше. Жертвы. Двое, ради тысячи. Иначе тысячи не спасти.
   Эмеш отрыл было рот, но понял, что не может ей это сказать, снова не может найти нужных слов, у него последнее время вообще плохо со словами. Жертвы... Объяснить? Но как? А если она не поймет? Кто он в ее глазах? Хладнокровный убийца, монстр, злодей? Нет, на злодеев так не смотрят. Лучше уж быть злодеем, чем так.
   Она жалела его.
   Глаза Киты ждали ответа.
   - Да, это было необходимо, иначе нельзя, - облизав пересохшие губы, сказал он. Голос дрогнул.
   Кита коротко кивнула и отвернулась. Эмеш вздохнул с облегчением и тут же замер в ожидании новых вопросов. Он бы хотел ей все объяснить, но только и сам не понимал всего. Демоны!
   - А Ут? Ты убьешь и его? - спросила она через плечо.
   Сердце остановилось. Совсем. Он стоял, слушал - нет, не бьется. Наверно, он умер.
   Кита не стала дожидаться ответа, ушла. Она умница, она понимала, что ответить он не сможет. То есть сможет, он сейчас скажет: "если понадобится - да", но это не будет правдой. Убить он не сможет, даже если понадобится.
  
  
  -- 15
  
  
   - Ты знаешь, что Лару хотела взять этого царя Атну в верхний мир, дать бессмертие, сделать своим мужем?
   - А он отказался?
   - Да.
   Утнапи понимающе усмехнулся, взъерошил короткие волосы на макушке. Он вдруг стал другим, словно что-то сломалось в нем... или, может, наоборот, вернулось на место. Кажется, вот таким он и должен быть. Сейчас Утнапи удивительно походил на царя, такой же невысокий, крепкий... хотя нет, царь был куда шире в плечах, но вот взгляд - такой же жесткий, внимательный прищур серых глаз.
   Что его изменило? Чужая смерть? Нет, что-то подсказывало - не смерть, жизнь. Вернувшаяся человеческая жизнь, вместо божественной вечности. Необходимость принимать решение и действовать, быстро, без лишних рассуждений и соплей... А ведь он умеет, понял вдруг Эмеш, умеет действовать, хоть и давно забыл, здесь это не нужно. Здесь только размеренность и покой, триста лет...
   - Думаю, царь прав, - говорил, между тем, Утнапи, - ему не место среди нас.
   - Он всего лишь человек...
   - Нет, Сар. Дело не в этом. Он другой. Знаешь, иногда мне кажется, их мир гораздо правдивее и реальнее нашего, есть там что-то, чего давно уже нет у нас. У них все по-настоящему. Не знаю, было ли это настоящее у нас там, наверно было, но здесь его точно нет. Мы что-то потеряли, становясь богами.
   Сидит, просеивая сквозь пальцы песок.
   - Настоя-ящее, - задумчиво протянул Эмеш, покачал головой, - глупости все это, у них там тоже самое. Только издалека может все иначе смотрится, жизнь-смерть. Красиво и романтично, а на деле - все одно. Как и у нас. Мы точно такие же.
   - Может и так, - серьезно согласился Утнапи, и долго молчал, ковыряя носком сандалии песок, разглядывал что-то под ногами, потом так же, молча, смотрел вдаль.
   - А кем ты был в жизни, Сар? - вдруг спросил он.
   Эмеш нахмурился. Не стоит таскать прошлое за собой - помнил он. Да, впрочем, что у него за прошлое, обычное, его таскай - не таскай, не истреплется.
   В жизни! Вдруг по-новому понял сказанные слова. Ни в "той жизни", ни "там", ни "раньше", а просто "в жизни", как будто сейчас уже не жизнь. Впрочем да, только игра.
   - Преподавателем живописи в институте, художником, не слишком, впрочем, талантливым... - сказал, и невольно улыбнулся, да, это здесь он великий морской бог. - Знаешь, Ут, мне это нравилось.
   - Верю, это хорошо... А потом?
   Потом вспоминать не хотелось.
   - Да, то же ничего особенного.
   - Понятно, - вздохнул Утнапи. - А я был военный летчик, полторы тысячи боевых вылетов, орден "За службу Родине", медаль "За отвагу"... да много чего.
   - А потом?
   Эмеш вдруг почувствовал, как земля уходит из-под ног.
   Не стоит таскать прошлое. Совсем не стоит! Они были правы. Когда прошлое грозит схлестнуться с настоящим - рушится мир.
   Утнапи смотрел куда-то вдаль, в глубину, внутрь себя...
   - Потом глупо. Сердце. Не разрешили летать, перевели в наземные службы... а куда мне в тридцать семь лет вдруг без неба? Смотреть как они летают... Пить начал... Атт ведь не хотел меня сюда брать, говорил, что эти игры не для меня. Но я просил только одного - крылья.
   - Крылья? - не поверил Эмеш.
   - Ага.
   Он мечтательно закрыл глаза, улыбаясь чему-то своему, далекому.
   - Я умею летать, Сар. Ты не знал? Просто, как птицы.
   И засмеялся.
   Эмеш с трудом сглотнул.
   - Вообще-то знаешь, не стоит говорить о прошлом...
   - Не стоит, - серьезно согласился Утнапи, - но какая теперь, к чертям, разница.
   Солнце садилось за реку, тихо шурша песками Бехреша, словно песок прошлого шуршал у ног.
   - А как тебя звать-то, Ут, ну, на самом деле.
   - Павел.
   - Александр, - Эмеш пожал протянутую руку.
   - Закурить бы сейчас...
   - Угу...
   Эмеш машинально похлопал себя по бедру, нет, у него и карманов-то не было, не то что сигарет в них.
   - Я сейчас.
   Он быстро встал, шагнул куда-то в пустоту и через минуту вернулся с пачкой сигарет в руке.
   - Вот! Держи. Все-таки удобно быть богом.
   Утнапи кивнул, улыбаясь.
   И вроде бы ни к чему.
   - Только летать тут неудобно, все время о небо головой бьешься.
  
  
  
  -- Часть 3
  
  

Когда я умру, - ответил Маугли, - тогда и настанет пора петь Песню Смерти. Доброй охоты, Каа.

Р. Киплинг "Маугли"

  
  
  -- 1
  
  
   Сейчас нужно пойти к Атту.
   Пожалуй, с этого стоило бы начать, но это только потом легко говорить, как было нужно.
   Нужно поговорить. Это глупости легко делать в одиночку, без оглядки. Оглядываться и думать лучше вместе. И сражаться лучше вместе.
   Для начала Атт наверняка попытается свернуть Эмешу башку, за все его глупости. Но, пожалуй, у него ничего не получится, дело слишком серьезное, чтобы отвлекаться на такие пустяки.
  
   Дворец у Атта большой, просторный, светлый, с высокими стрельчатыми окнами, длинными рядами витых колонн и мозаиками, мягко поблескивающими кусочками смальты. Пожалуй, немного старомодный и вычурный, но вполне отвечающий статусу владыки небес.
   Секретарша в приемной критически осмотрела Эмеша с ног до головы и тяжело вздохнула.
   - Знаете, - важно сказала она, - у нас вообще-то не принято ходить в таком виде.
   Вежливо улыбнувшись, Эмеш пожал плечами.
   - Знаете, мне вполне нравится мой вид. Если хотите, я могу вытереть ноги вот об этот коврик.
   Он кивнул на роскошный шелковый ковер с витиеватым золотым узором. Секретарша совершенно серьезно задумалась, окинула опытным взглядом запыленные сандалии Эмеша, потом, очевидно, оценила стоимость ковра и строго сказала:
   - Нет, пожалуй, не стоит.
   - Вот видите, - веско заметил он. - Теперь я могу пройти?
   Секретарша снова вздохнула, видно было, что посетители доставляют ей много хлопот и отрывают от важных дел.
   - Сейчас я вас соединю. Если Атт пожелает, он пригласит вас к себе.
   Эмеш фыркнул, еще бы он не пожелал. Но спорить было бессмысленно, только время терять.
   Секретарша набрала номер, и через несколько секунд на небольшом экране у ее стола, возникло царственное лицо Атта. Эмеш подошел поближе.
   - Привет, - поздоровался он, и даже помахал рукой.
   Атт нахмурился, что-то буркнув себе под нос.
   - Мне надо поговорить с тобой. Лично, - сказал Эмеш.
   - Ты был в Иларе?
   - Был.
   Глупо отрицать, он не за этим сюда пришел. Да и Атт не спрашивал, он все прекрасно знал.
   - Поднимайся, - Атт махнул рукой и исчез.
  

* * *

  
   Кабинет Атта находился на самом верху, под гигантским хрустальным куполом, искрящимся миллионами солнечных зайчиков. Атт считал, что купол этот выглядит слишком легкомысленно, но зато сразу дает понять, где ты находишься. Он неоднократно порывался заменить его экраном во весь потолок, и включать на нем небо только по особым случаям, но так до сих пор этого не сделал. Наверно, к лучшему. Лучше настоящее небо над головой, чем иллюзия.
   Впрочем, где оно, это настоящее? То беспредельное небо, незаметно растворяющееся голубоватой дымкой во тьме вселенной? Нет его здесь, и не было никогда, не небо - твердь, скорлупа, отделяющая крошечный, несмышленый мир от невообразимой бесконечности вовне, от мрака... впрочем, от мрака ли? Кто бы знал...
   А звезды, мерцающие в вышине, - лишь дрожащие фонарики на небесной тверди, не те далекие миры, полные тайн, лишь близкие огни...
   Эмеш остановился перед массивной дубовой дверью, с золоченой ручкой. В отличие от купола, дверь выглядела очень официально, реально даже, ничуть не игрушечно, вполне достойно владыки небес. Что ж, это его дворец.
   Сходу пнул ногой дверь - такую дверь еще надо уметь пинать, не отбив ноги.
   Атт представительно располагался в кожаном кресле, за большим, черным, полированным столом. Живое воплощение власти, ибо он и есть та небесная твердь, плоть от плоти, это он прикрывает собой крошечный мир, не давая мраку пробиться сквозь хрупкую скорлупу. Великий хранитель мира...
   Нет, не так. Просто уставший, растерянный, пожилой человек. Не таким привык видеть его Эмеш.
   - Ты садись, садись, чего встал, - буркнул Атт, едва шевеля блеклыми тонкими губами. Он все еще глядел в окно, туда, где среди лохматых облаков носились быстрые ласточки.
   - Ну, - сказал он, - говори.
   Говори... Легко сказать... Эмеш хотел начать, у него была заготовлена целая речь - все что было, и что должно было быть, он хотел объяснить. Как пришел царь, сам пришел, никто его не тянул... как ходил потом в Илар менять царя на Лару, и оказалось - жизнь есть жизнь, да, жизнь какого-то игрушечного царя действительно достойна жизни... (впрочем, все сходится!) достойна жизни игрушечного божества. Они оба ненастоящие. Это была игра.
   Он хотел рассказать, как надеялся помочь этому миру, и ведь он, правда, почти сам верил в это - помочь! Но вместо помощи пришлось убивать рыбаков, правда, не ему, он не смог, он ничего не смог сам.
   Глупые, никчемные слова, червяки, которых только давить... Все не так.
   - Там бабочки, - просто сказал он.
   - Я знаю, - согласилось небо.
   Атт по-прежнему смотрел на ласточек в облаках.
   - И что будем делать? - спросил у него.
   - Сражаться.
   Пожал плечами - чего ж тут непонятного. Они давно искали демонов, ждали, и вот нашли, демоны пришли к ним сами. Они собирались сражаться, и вот время пришло. Пора действовать. Пора вытащить из ножен заржавевший клинок, вскинуть над головой, под истошный боевой клич... или не клинок? Что там у него? Может быть, автомат, как у царя? Да хоть кухонный нож! Сойдет и нож. Но лучше, конечно, достать из закромов грозовые перуны и со всей божественной силы, со всей божественной дури их! В демонов! Чтобы знали!
   Эх, знать бы самим...
   - Как ты собираешься с ними сражаться, Мариш?
   - Не с ними, - тихо сказал Атт.
   Потом он долго молчал, думая о чем-то нереально далеком, том, что было не здесь и не сейчас. Облака медленно плыли в вышине, клубились, лениво перетекая из одного края небес в другой. Небеса не привыкли спешить, и со всей дури не привыкли.
   - Не с ними, - собственным эхом отозвались небеса, - не с бабочками нам надо сражаться, а с собой.
   - С собой? Я не понимаю...
   Атт, наконец, повернулся к нему, окинул изучающим взглядом, словно видел в первый раз. Впрочем, может так и есть, как сейчас - в первый.
   - Это уже не наш мир, Сар, - Атт говорил медленно, его слова текли словно облака, из края в край, от начала к концу. - Мы разучились... а, скорее, и не умели никогда по-настоящему держать мир в руках. Мир не подвластен нам до конца. У нашей силы слишком ограниченные рамки. Ты же всегда знал, что это игра. Игра, у которой есть правила. Ты знал, как по этим правилам играть, и внутри этой игры ты был всемогущ. Ты был бог. Был, Сар. Загвоздка в том, что правил больше нет, люди делают, что хотят, мир меняется, и мы ничего не можем с этим поделать. Мы не всемогущи, мы сами это видим. Мы уже не вполне боги. Пришла пора решать, разобраться, кто мы и перестать метаться туда-сюда.
   Решать? Что тут решать?
   - Мы все-таки боги, - ответил, почти уверенно. - Ведь это же мы создали этот мир, создали людей, создали все это. Неужели мы не сможем справиться с какими-то бабочками?
   Хотел сказать еще - кто как не мы, других богов тут все равно нет, а, значит, придется нам, Мариш, к чему метаться?
   Атт усмехнулся, и словно расслышав мысли, но не слова, устремил на Эмеша испытывающий пристальный взгляд.
   - Попробуй, - сказал он, - может у тебя получится. Италь, вон, уверяет, что ты умеешь.
   Эмеш растерялся.
   - Я? Умею что?
   - Умеешь быть богом по-настоящему.
   Атт смотрел на него в упор, внимательно прищурившись, глаза в глаза.
   - Сар, ты видел человеческих магов? - вдруг спросил он.
   - Кого?
   - Магов. Бормочут заклинания и творят чудеса. Не слишком пока чудесные чудеса, но ведь творят. И заметь, без всякой нашей помощи.
   - Глупости, - не поверил Эмеш.
   Как могут люди, не обладая силой? Или силой их тоже кто-то наделил, обойдя второй запрет? Если так - он даже ничуть не удивится.
   - Нет у них никакой силы, Сар. Просто люди. Я проверял.
   - Но тогда как? Есть какие-то универсальные волшебные слова? Может, и нам тоже попробовать?
   Слова? А было бы не плохо. Эмеш сейчас готов был поверить во что угодно, в любую магию, лишь бы найти верное средство. Если нужно - он целый здоровенный том волшебных слов готов выучить, уже представлял черный такой, пыльный фолиант, в переплете из кожи девственниц. Готов даже сам этих девственниц наловить на переплет... впрочем, нет, к этому он как раз не готов, книжный червь он, не способный ловить и сдирать кожу живьем. Зато готов увешаться с ног до головы лягушачьими лапками и мышиными крылышками... или чем там положено? Готов варить зелья, скакать всю ночь вокруг костра и бить в бубен. Бить в бубен он сможет! Громко! Чтоб содрогались небеса!
   Был бы толк.
   - Не знаю, - сказал Атт, - думаю, нет никаких волшебных слов, дело в чем-то другом... Сила не в мышиных крылышках.
   Не в крылышках, покорно согласился Эмеш. Крылышки так, шелуха, для отвода глаз, они нужны, чтобы проще было поверить, нужны лишь для деревенских шарлатанов, надеющихся своими плясками впечатлить доверчивую толпу и натрясти полную мошну медяков. Нет, почему-то казалось - настоящий маг может без крылышек, одним взглядом. Настоящий бог... Настоящий бог тоже может, и еще как! Значит, надо научиться. Не так, как сейчас, не набором балаганных фокусов... им надо стать истинно всемогущими, всевидящими и всезнающими. Кто-то должен.
   - Настоящему миру нужны настоящие боги, - подтвердили небеса. - Кто-то из нас должен стать настоящим, иначе не справиться.
   Почему-то становилось страшно. Почему-то устах небес это звучало как приговор, захотелось крикнуть - "нет! только не я".
   Наверно потому, что это означало перестать быть человеком, ибо нельзя приобрести не теряя.
   Пробовать не хотелось. Слишком страшно.
   - Может, просто уйдем, а? Мариш? Может, ну его? Ты же давно хотел уйти.
   Надежда робко скребется внутри.
   - Хотел, - сказал Атт,.- Но разве от них уйдешь? А ты, Сар, сможешь их бросить? Зная, что погибнут, ведь мир еще не готов остаться без нас. Рухнет небо. Ты сможешь? Ты уже научился убивать этих людей?
   Эмеш на секунду зажмурил глаза. Не научился, так и не смог, это слишком трудно...
   Не бог он, нет, не у него выходит взирать свысока, когда сталкиваешься лицом к лицу. Не умеет - одного ради тысячи. Это только на словах легко, да когда издалека. А когда своими руками - не выходит, руки трясутся. Плохие у него руки, слабые.
   Нужно встать и сражаться, но не умеет он, не привык. Не воин он. Он даже не молодой щенок, которого легко натаскать, научить, приучить. Он старый пес, давно привыкший спать в хозяйском кресле и каждый раз вовремя получать полную миску хрустящих сухариков, даже не кость.
   Бросить?
   - Знаешь, лодочник сказал, что люди выживут и без нас.
   Хотелось оправдаться, снять с себя ответственность. Кто он такой, чтобы отвечать за тысячи-тысяч людей?! Люди как-нибудь сами, ну не ему же, в самом деле, спасать человечество!
   Атт ответил не сразу, сначала глянул на Эмеша так, что тот все понял и без слов. К чему это? Скорее удобная ложь, чтобы заглушить совесть.
   - Конечно, выживут, - сказал жестко. - Люди, они как крысы. Выживут. Какой-нибудь Ной в своем ковчеге забьется в нору и выживет, а потом даст жизнь сотням других. Но погибнут слишком многие.
   Умолк, поджав губы, пророкотал далеким раскатом, сверкнул ослепительной молнией глаз. Потом встал, достал из бара бутылку коньяка, налил себе и Эмешу, задумчиво покрутил в руках бокал, но так и поставил на стол, раздумав пить. Вздохнул.
   - Сар, ты только не думай, что боюсь вернуться, - сказал тихо, и лицо владыки небес стало вдруг совсем человеческим, старым. Он, пожалуй, и сам понимал, что объяснять ни к чему, но хотелось поговорить, поделиться. - Я прекрасно понимаю, что меня там ждет. Но я, не задумываясь, сменял бы вечность на полгода нормальной человеческой жизни. Я устал бегать от этого, я хочу вернуться.
   - Полгода?!
   - Да, Сар. Может быть год. Ты же знаешь сам. Может быть, даже полтора... хотя вряд ли. Больше мне никто там не даст.
   Он грустно улыбнулся и развел руками. Долго сидели, почти неподвижно, молча. К чему слова? Иногда молчание куда красноречивее, и невысказанные слова - правдивее сказанных вслух.
   Полгода - год человеческой жизни вместо вечности. Он на самом деле готов вернуться.
   У Атта там чудесный дом, хризантемы вдоль дорожки, любящая жена, и дочь - та настоящая Ларушка, белобрысая Леночка, которая, кажется, осталась там, дома... Атту есть куда возвращаться. Хоть ненадолго, но вернуться, окунуться с головой в уютное домашнее тепло.
   А ему самому? Эмеша по ту сторону хрустальных небес, никто не ждет, ему нечего искать там. Ни тепла, ни дома, ни семьи. Уходя - он ушел навсегда.
   Он никогда не рассчитывал вернуться.
   И тогда, уходя, он долго стоял на пороге, прощаясь. Вдруг спохватился, побежал, зачем-то смахнул со стола пыль, аккуратно застелил кровать, полил из желтенькой леечки цветы на окне... за шторой притаилась банка с кистями... две в краске, совсем засохли, размочить бы... эх... рука сама скользнула по стопке разномастных подрамников, столпившихся у стены... эх, давно он... давно, да и не к чему теперь. Отвернулся, вышел, поспешно щелкнул в двери ключом, потом долго ждал громыхающий лифт, но плюнул, пошел вниз пешком. Зачем-то достал газету из ящика, покрутил в руках и сунул назад.
   На улице было холодно, самый конец октября, и первые мокрые снежинки безжалостно били в лицо колючими иглами, а лужи подернулись инеем у краев. Деревья стояли почти голые, озябшие, серые... красный краплак рябины ярким пятном мазнул поперек грязной слякотной сепии...
   Корноухий дворовый пес равнодушно смотрел из-за угла, а люди - они как всегда спешили, все по своим делам, даже не замечая, хрустя последним ссохшимся листом. Тогда он достал из кармана ключи и вдруг размахнулся, со всей силы, забросил подальше, в осенние лужи, в грязь. Брызги... Корноухий лениво проводил взглядом и пошел посмотреть, понюхал. Эмеш вдруг испугался - принесет. Нет, не принес - дворовый пес не умеет играть. Раз бросили, значит, всерьез, насовсем.
   Теперь он не вернется.
   Теперь у него есть только этот мир, ненастоящий, сказочный, чужой мир. И за него придется сражаться, с демонами. Сказка? Бред? Правда?
   - Думаешь, мы справимся? - спросил, без особой надежды.
   Атт глянул на него, скрипнул зубами.
   Он-то хочет вернуться, его дом - его ждет, но ответственность тяжелым грузом давит на плечи. Ничего, Атт сильный, он справится.
   - Не знаю, - твердо сказал владыка небес, и в голосе ясно зазвенела каленая сталь. - Но пока я еще что-то могу, я буду сражаться. Сначала как человек - до конца. Потом, если повезет, как бог - одним ударом.
   Невысокий, лысый старик, несчастный, больной и уставший. Грозный владыка небес, мечущий грозовые перуны. Воин, твердо решивший идти до конца. И сражаться. Пока еще жив - до конца! За свой мир, за своих человечков, которые ему как дети... Эмеш смотрел на него и пытался понять, какой Атт настоящий, какой он на самом деле. Старик? Бог? Суровый воин? Такой может, не хуже Утнапи...
   - Как там моя дочь? - тихо спросил воин.
   Эмеш вздохнул резко, зажмурил глаза.
   - Ничего, жива...
   Что тут еще скажешь? После всего.
   - Ты не думай, Сар, я бы ее не бросил, не оставил бы в Иларе. Но сначала хотел попробовать справиться с демонами сам, они ведь будут охотиться за ней. В Иларе безопасней.
   Эмеш до хруста стиснул челюсти. В Иларе безопасней... Вспомнился Думузи, который... впрочем, он уже давно перестал что-либо понимать. Он хотел как лучше... Глупый заигравшийся бог, наивный, все бегает, суетится, играет в детектива, Холмса или там Пуаро, а может старушку Марпл, милую старушку, платье в горошек и теплые чулки... старушка расследует преступление - демоны, видите ли, на свободе, старушка спасает мир, размахивая старым зонтом, она, конечно, найдет и спасет...
   Вдруг стало стыдно - все не так.
   Лучше поговорить о чем-то другом.
   - Так что будем делать, Мариш? Там бабочки.
   Атт глянул на него, и все же выпил свой бокал, одним махом, поморщился, чуть мотнув головой.
   - Причем тут бабочки...
   Бабочки не причем, понимал Эмеш, он и сам это видел прекрасно. Бабочки лишь часть чего-то большого, осколки ломающейся скорлупы, или частички мрака... даже без бабочек...
   - Небо гудит, - сказал Атт. - Я все пытаюсь его успокоить, но не выходит. Не знаю как. Такое чувство, что оно скоро треснет. И я не знаю, что будет тогда.
   Мир становится реальным, он готов вылупиться, избавится от игрушечного небесного свода, о который бьются головой птицы, и еще Утнапи этот, крылатый... мир уже готов разойтись ввысь и вширь, расплеснуться морями, подняться к облакам снежными вершинами гор. Только сначала он треснет по швам, и тысячи тысяч жизней полетят в пропасть.
   Уцелеют ли они сами? И что будет потом?
   Атт потянулся к бутылке, налил и выпил еще, на этот раз не морщась.
   - Ну, так как ты?
   - До конца, - вздохнул Эмеш, прекрасно видя, как его голова уже бесстыдно торчит на острие кола, и жирные изумрудные мухи ползают, деловито потирая лапки. - До конца.
  

* * *

  
   - Скажи, Сар, - спросил Атт, когда они сидели на открытой веранде и обсуждали предстоящую войну, - ты сам нашел ты дверь, или тебе показали?
   - Какую дверь?
   - Ту, в лабиринте.
  
  
  -- 2
  
  
   Эмеш остался один.
   Кажется, даже свет немного ослаб, впрочем, он не вполне был в этом уверен.
   Лабиринт, больше похожий на храм, на вершине горы. Их всех привели сюда, но внутрь пускали только по одному.
   Если сможешь пройти извилистый путь до конца и найти выход, значит, сможешь все.
   Экзамен на бога. Каждый сам за себя.
   Эмеш закрыл глаза, сделал глубокий вдох.
   Тишина. Ни один звук снаружи не в силах пробраться сюда, сквозь толщу стен и пустоту сотен комнат. Даже звуки шагов и дребезжанье разноцветных бубенчиков недавних провожатых стихли, как только они скрылись за дверью. Словно они просто растворились там. Может быть, они знают какой-то тайный ход, надо будет попытаться его найти - вдруг повезет.
   В то, что эти существа не люди, и они могут много больше его самого, верилось пока с трудом. Люди как люди...
   На прощание Эмешу дали небольшой кусочек мягкого, крошащегося мела - отмечать двери, которые он будет проходить. Какая забота. Он-то думал, они сделают все, чтобы нельзя было найти дороги назад. А они даже не потрудились завязать глаза, когда вели сюда. Эмеш знал, что у него неплохая память, он запомнил каждый поворот. Конечно, никто не утверждает, что будет легко, но, вроде, и ничего невозможного. Если все пойдет как надо, то уже сегодня вечером он будет ужинать под открытым небом, а не в этих кротовых норах.
   Начало игры, отборочный тур.
   Их ведь неспроста их послали в этот лабиринт, Уршанаби знал что делает. Слишком ценный приз ждал в конце.
   Должен быть какой-то подвох, какая-то уловка.
   Что ж, он сам на это согласился.
   Итак, Эмеш остался один.
   Пора было начинать, а не торчать столбом.
   Эта комната, в отличие от других, имела четыре двери - по одной в каждую сторону. Ну, разве не глупо? Неужели они думают, что кто-то может выбрать не то направление? Ну, разве можно было забыть, через какую дверь они вошли сюда, и в какую ушла позвякивающая процессия провожатых. Пока это больше всего походило на дешевый аттракцион.
   Эмеш подошел к двери и старательно нарисовал на ней жирный крестик. Это, конечно, совершенно бессмысленное действие, даже если он вконец заблудится, то вряд ли попадет сюда. Но раз уж у этой игры есть правила - будем по ним играть. Подумав немного, он нарисовал вокруг крестика аккуратный кружек - это все-таки его первая дверь, можно и постараться.
   Проделав все это, Эмеш торжественно открыл дверь. Там было то, что он и ожидал - другая комната, та самая, через которую они прошли, и где бесследно растворились смотрители лабиринта. Надо было поискать потайной ход, ведь это, кажется, не запрещалось. Нужно выйти из лабиринта, а уж как он это сделает - не обсуждалось.
   Эмеш огляделся.
   Голые, ровные, желтовато-серые стены. Тонкая коричневая полоска орнамента, идущая где-то на высоте пояса. Эта комната ничем не отличалась от всех остальных. Здесь было три двери - та, через которую он вошел и по одной в боковых стенах.
   Ему было налево.
   Сложно представить, где здесь может быть потайной ход - стены ровные, покрытые чем-то вроде штукатурки. На них и трещин-то не было, не говоря уже о возможности спрятать какую-то дверь. Ровный земляной пол. Да нет здесь никакого потайного хода, просто они вошли в следующую дверь и звуки шагов стихли.
   Однако, для полной уверенности, Эмеш все же обшарил все стены и пол, но, как и следовало ожидать, ничего не обнаружил.
   Он нарисовал на двери крестик и пошел дальше.
   Теперь нужно повернуть налево, потом снова налево, прямо, два раза направо и снова прямо. Пока Эмеш был полностью уверен, что идет правильно. Комнаты были похожи друг на друга, как соты в улье. Конечно, он отдавал себе отчет, что однажды может ошибиться, ведь они прошли около полутора сотен комнат, и, пожалуй, невозможно без запинки добраться до самого конца. Что ж, будем надеяться на удачу, до сих пор она была вполне благосклонна. Думать о проблемах пока не хотелось.
   Скоро Эмеш рисовал крестики уже без особого усердия.
   Надо сказать, что комнаты были достаточно большие, где-то по двадцать шагов от двери до двери - это ж не лень было отгрохать такую громадину.
   Он открыл очередную дверь... да что собственно говорить, ничего нового он там увидеть не мог. Еще одна серая комната с темя дверьми.
   И все же, он вдруг начал сомневаться в правильности выбранного наплавления. Конечно, память его не должна подвести, но лабиринт был очень уж большой. И...
   Вот черт! Как?! Эмеш не мог поверить что такое возможно! То, что он видел, не укладывалось у него в голове. Прямо перед ним была дверь, а на ней жирный крестик обведенный кружком. Тот самый первый крестик. Но этого не могло быть. Никак! Он не мог вернуться назад, он прекрасно помнил дорогу.
   С минуту Эмеш стоял, не в силах пошевелиться, даже дышать, кажется, перестал. Это было настолько неожиданно, что он не мог поверить в реальность происходящего.
   Потом потянул руку. Да, крестик был на месте, пальцы скользнули по шершавой поверхности двери, немного размазав тонкие линии, и это, наконец, вернуло мне способность думать.
   Так, и что теперь?
   Эмеш растерянно огляделся. Да, это действительно была та первая комната, здесь было четыре двери, а во всех остальных комнатах только три.
   Значит, где-то он ошибся, причем настолько, что сделал круг и вернулся назад. А еще возомнил, что у него все получится. Вот идиот!
   Э-эх, что же делать?
   Эмеш открыл дверь и остановился. Сначала надо подумать, где он мог свернуть не туда. Конечно, не здесь, уж с первой дверью ошибиться не мог... или мог. Сейчас он был готов поверить во что угодно. Эмеш закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Но он успел побывать во стольких комнатах, что вычислить, где произошла ошибка, казалось невозможным.
   Единственное, что Эмеш смог придумать на первое время, это пройти по своим крестикам еще раз, вдруг удастся что-то вспомнить.
   Это было совсем не сложно, его корявые значки на дверях были хорошо заметны, даже с противоположного конца комнаты. По дороге он пытался сверяться со своей мысленной картой, и отметить несколько комнат, где хоть немного мог усомниться в правильности направления. Но их получилось больше, чем он ожидал, выбрать нужную совсем не просто.
   Второй круг Эмеш, кажется, пошел быстрее первого. И вот он снова стоял в комнате с четырьмя дверьми, уткнувшись носом в свой первый крестик.
   Надо было решать.
   Интересно, что происходит с теми, кто заблудился в лабиринте? Вроде как служители выводят неудачников наружу, но как они их находят? Какие-то датчики? Впрочем, они ж демоны, они и не такое могут.
   Черт! Не думать об этом! Он найдет выход, чего бы это ни стоило, он всегда привык идти до конца.
   Эмеш сел на пол, прислонился спиной к стене и закрыл глаза. Надо было хорошенько все обдумать, пока окончательно не заблудился. По крайней мере, сейчас он знает, где находится.
   Раз он так и не смог решить, где именно ошибся, то решил действовать по порядку. Начать с первой комнаты, из тех, в которых сомневался, и так пока, наконец, не найдет выход. Все казалось просто - пойти до конца каждый поворот, пройти по тому пути, который он запомнил. Но ведь где-то он допустил ошибку, и может быть не одну. Ладно, в любом случае ничего умнее пока придумать не смог.
   Свои новые направления Эмеш решил отмечать кружком, чтобы не запутаться.
   Первая попытка закончилась неудачей. Он пошел, как казалось, до самого конца, но выхода там не было. И решил не блуждать без толку, пока совсем не потерялся, а вернуться по знакам назад.
   Тем же закончилась вторая, третья и четвертая попытки.
   На пятый раз он по пути два раза походил через комнаты с крестиками, и решил, наконец, что вряд ли это направление может быть верным.
   Сложно сказать, сколько времени он провел в беготне по комнатам, но порядком устал и окончательно уверился, что таким способом не добраться до цели.
   Хорошо. Надо иначе.
   Эмеш решил снова вернуться в первую комнату. Она почему-то представлялась чем-то очень надежным и правильным, точкой отсчета, если угодно. Это, пожалуй, было единственное место в лабиринте, в котором он был полностью уверен.
   Там он снова сел на пол. Надо было немного отдохнуть и собраться с мыслями. Эмеш размышлял так долго, что едва не уснул, все-таки усталость давала о себе знать, по лабиринту изрядно набегался.
   И тут ему голову пришла неожиданная мысль - надо нарисовать карту! Возможно мысль не такая уж неожиданная, но тогда она показалась настоящим озарением.
   Комнаты были одинаковые, примерно квадратные. Он расчертил на полу остатками мела ровные ряды клеток. Вот здесь, Эмеш отметил эту комнату крестиком, он находится сейчас. Теперь надо было нарисовать путь, по которому предположительно надо пройти, чтобы выбраться наружу. Раньше ему казалось, то он хорошо его запомнил.
   Эмеш принялся за дело.
   Хм... интересно, линия дважды пересекла саму себя. Что ж, вполне могло быть, что провожатые водили его кругами.
   И еще... Вот черт! Так и есть! По его карте выход оказался в этой самой комнате, его линия вернулась назад. Тут где-то ошибка. Поэтому-то он и ходил кругами, просто плохо запомнил дорогу и каким-то образом вернулся в начало. Что ж, можно сказать повезло, он мог зайти куда угодно.
   Та-ак... Нет, подождите, как же это так? Эмеш вдруг осознал одну существенную, но совершенно не реальную вещь - на карте он возвращался в эту комнату через ту же дверь, что и выходил, но на самом деле - возвращался через противоположную. Это совершенно не укладывалось у него в голове. Значит, опять где-то ошибся. Но это как раз не сложно проверить.
   Он встал и направился к двери. На этот раз Эмеш старался как можно лучше все запомнить, благо заблудиться было не возможно, на дверях по-прежнему красовались крестики. И скоро вышел в первую комнату с противоположной стороны, как и ожидал. Тогда он попытался проследить этот путь по карте еще раз, и снова оказалось, что выход там же где вход.
   Чудно.
   Однако это все могло объяснить и оправдать его. Он все запомнил правильно, и вовсе не так глуп, как начал было думать. Просто здесь замешано колдовство. Конечно, и не стоит забывать, ради чего он тут. Экзамен на бога. Но как с этим справиться? Несмотря ни на что, он всего лишь обычный человек. Игра? Но как в нее играть?
   Теперь он и не сомневался, куда пропали его провожатые, когда вышли за дверь. Они просто перенеслись сразу к выходу.
   У Эмеша опустились руки. Вот все и кончилось.
   Он чувствовал себя совершенно беспомощным, и это начинало уже раздражать по-настоящему. Обман! Что за игры, в самом деле!
   А они еще дали мел. Словно издевались. Они сказали, что это ему поможет. Хорошая шутка, ничего не скажешь. Вот найти бы выход, тогда...
   Вот черт! Эмеш со всего маху саданул ногой по двери, и та закачалась, едва не сорвавшись с петель.
   Теперь остается только ждать, когда за ним придут... если придут. Бегать по лабиринту, как дрессированная крыса, было совершенно бессмысленно.
  
   Ждать пришлось долго.
   Его разбудили шаркающие шаги. Приоткрыв один глаз, он увидел старого рогатого смотрителя, который увлеченно разглядывал его карту.
   - Так, значит, ты нашел выход? - усмехнулся он, поворачиваясь к Эмешу.
   - Как же я мог найти выход? - прошипел Эмеш сквозь зубы, - здесь нет выхода. Это обман.
   Смотритель покачал седой головой, и бубенчики на его одежде тихо звякнули.
   - Здесь есть выход. Здесь столько выходов, сколько захочешь.
   - Это обман! Магия! - фыркнул Эмеш, - я все понял. Из этого лабиринта можно выйти только при помощи магии.
   - Вся магия у тебя вот здесь, - смотритель постучал себя указательным пальцем по лбу.
   Эмеш выругался и отвернулся, чтобы не сорваться. У него там не было никакой магии, уж это он точно знал.
   - Ты мне не веришь? - смотритель не особенно удивлялся, - но все действительно зависит только от тебя. Выход будет за любой дверью, какой ты захочешь, и, если захочешь, там будет любая другая комната. Вот смотри.
   Он подошел двери с крестиком и открыл ее. Конечно, у него получилось, там был выход. Эмеш снова презрительно фыркнул. Еще бы, ведь у проклятого демона в голове действительно была магия, в отличие от него. Так Эмеш и сказал. Смотритель с досадой покачал головой.
   - Ты ничего не понял. Лабиринт слушается меня, и тебя будет слушаться. Можешь попробовать сам, если хочешь. За дверью будет то, что ты там ожидаешь.
   - Я вот очень хотел увидеть там выход.
   Смотритель усмехнулся.
   - Ты не верил, что выход там есть. Сначала ты знал, что выход далеко, и не мог его найти, потом ты видел свои крестики, и знал, что выхода там быть не может. Все дело вот здесь, - он снова постучал себя по лбу костлявым пальцем. - Ты мог с самого начала перенестись куда угодно, хоть домой, но ты знал, что это не возможно.
   Эмеш все равно не верил. Так не бывает. Он не умеет. У него не получится.
   - Конечно, не получится, - пожал плечами смотритель, - но ты сам виноват. Я рассказал тебе, что нужно делать, и теперь все зависит лишь от тебя. Выходи, или оставайся тут навсегда.
   Он шагнул в сторону и исчез, словно и не было. Без всяких дверей.
   Несколько минут Эмеш стоял тихо, шипя сквозь зубы, сжимая и разжимая кулаки. Происходящее по прежнему казалось обманом, то, что ему предлагали - невозможно. Никак. Он никогда не сделает этого, он не приведение, чтобы ходить сквозь стены...
   Все это не правда, это не настоящее. Это игра.
   Вот сейчас он откроет дверь...
   За дверью была еще одна комната, и две двери - направо и налево.
   Эмеш с силой захлопнул дверь, так, что со стены посыпалась штукатурка.
   А потом долго бегал по комнате кругами, ругая проклятых демонов, лабиринт и себя заодно. Но что толку. Иного выхода у него не было. Нужно либо совершить невозможное, либо сдохнуть тут. Какой он был дурак, что согласился!
   Его не выпускали. Он сидел на полу, ходил, метался, распахивая без конца двери, бился о стены, бессильно выл в углу. За ним не приходили. Сколько прошло времени, он точно сказать не мог, вокруг ничего не менялось. Подбородок успел покрыться колючими сантиметровыми волосами.
   Странно, что ни голода, ни жажды он почти не испытывал.
   Никто больше не приходил к нему, никто не смеялся над нелепыми попытками, никто вообще им не интересовался. И однажды Эмеш проснулся и решил что все, хватит. Либо он сделает это сейчас, либо не сделает уже никогда.
   Он встал, огляделся, и, подумав, выбрал дверь на которой никаких крестов не было. Медленно подошел, коснулся пальцами шершавого сухого дерева. Потом глубоко вдохнул, закрыл глаза и взялся за ручку.
   Оставалось только открыть. Там, за дверью, его уже давно ждут, там люди, солнце и свежий воздух. Они все там, а он здесь. И нужно лишь потянуть ручку на себя.
   Вот так, спокойно, не спеша. Там его ждут.
   Ему все равно нечего терять, да и верить уже давно не во что. Все просто.
   Дверь распахнулась, и легкий ветерок дунул в лицо, играючи взъерошил волосы.
  

* * *

  
   - А знаешь, что сделал Утнапи? - засмеялся Атт.
   - Что?
   - Когда провожатые ушли, он написал на противоположной двери мелом "выход", и вышел! Сразу. Он сказал - ведь ясно же, что это только игра.
  
  
  -- 3
  
  
   Решил заглянуть домой по дороге, посмотреть, как там дела, заодно побриться и переодеться.
  
   С кухни доносилось нестройное пение на два дурных голоса, Эмеш даже испугался сначала, неожиданно как-то. Потом понял - это пастух философствует на кухне с Иникером. Демон свое дело знал твердо - стройный ряд бутылок уже выстроился под столом.
   Увидев хозяина дома, Кинакулуш заметно занервничал. М-да, пора бы отправить этого пастуха домой.
   - Собирайся.
   - Я тут эта... - пытался оправдаться пастух.
   - Ага, я понял. Домой сейчас пойдешь.
   - А можно мне в Аннумгун? - неожиданно попросил он.
   - Зачем?
   - У меня братик там, мне бы повидать...
   В Аннумгун? Да можно и в Аннумгун, какая разница куда, только братика своего пусть сам ищет, самому не когда, дел по горло. Оставит его у ворот, а дальше - пусть как знает.
   - Да, да, конечно! Я сам найду, только отведи меня в Аннумгун, прошу тебя. Я знаю, братик там, мне царь сказал.
   - Царь?
   - Да, он сказал Илькум-стрелок, мальчик, они подобрали его год назад в степях.
   Столько надежды и счастья в глазах.
   Ладно. Хоть что-то полезное сделать...
  

* * *

  
   Подумал, решил оттащить пастуха поближе к дворцу, раз царь знает его брата, то наверно стоит искать где-то поблизости.
   Давно он тут не был. Давно собирался заглянуть к людям, а теперь уже, считай, ни к чему. Побродить по улицам, посмотреть, как они живут, поговорить... хотел, и понял, что не сможет сейчас. Все казалось, он ходит среди мертвецов, которые пока и сами не знают, что они мертвецы, ходят, смеются, ругаются, занимаются своими делами. Но все они обречены, слишком мало шансов у них на удачу. Даже боги бессильны.
   Среди людей было страшно. Нет, здесь ему нечего делать.
   Хотел уже уйти, но решил немного прогуляться по Аннумгунской стене.
   Отсюда, открывается самый лучший вид на море, отсюда можно увидеть его почти целиком, с высоты оно кажется больше, чем с берега. Море, и край земли у края небес. Кажется, ударь...
   Нет, там не мрак. Море уходило в бесконечную даль. Вдруг показалось, там, за крутым гребнем волны есть неведомы края, отсюда до них рукой подать, стоит только снарядить корабли... Хрусталь небес таял за горизонтом.
   Это все море...
   Только не изумрудно-зеленое оно сегодня, не такое, как он привык. Сегодня море посерело, вздыбилось пенными стадами барашков, и барашки эти взволнованно блеют, и смотрят в небо, ища защиты... Они так же боятся, как и он, так же не знают куда идти. Море всегда было под стать ему. Его море.
   Вдруг подумалось - море действительно его. Захоти он, и море успокоится, захоти - и с горизонта поднимется гигантская волна, налетит, накроет город. И сила тут не при чем. Это просто его море.
   Море - это он сам.
   Шелест прибоя отдается в его сердце. Крики чаек...
   - Эмеш?
   Едва не подпрыгнул от неожиданности, оглянулся. За спиной стоял сухощавый старик, высокий, прямой и еще удивительно крепкий для своих седин... крупный породистый нос и пронзительный взгляд. Где-то он видел его, давно, слишком давно.
   - Я Мелам, - сказал старик, - возможно, ты помнишь меня... хотя это не важно сейчас.
   - Мелам?
   Эмеш нахмурился, пытаясь вспомнить. Да, кажется, было что-то такое, молодой герой... неужели он еще жив? Так давно... Может, Атт решил подбросить несколько лишних десятков лет... может быть... Впрочем, наверно это и правда не важно. Старик ведь пришел не за этим.
   Он прекрасно узнал бога. Он чего-то хочет, чего-то ждет.
   - Все так плохо? - спросил Мелам.
   - Да, - отчего-то ответил Эмеш, - плохо. Все даже еще хуже.
   И Мелам спокойно кивнул ему, словно они оба знают, о чем идет речь. Потом долго глядел на море.
   - Ты боишься? - спросил старик.
   - Боюсь, - покорно согласился бог.
   Даже в голову не приходило, что говорят они о чем-то не том, так не может быть, так неправильно.
   - Море выдает тебя с головой, - усмехнулся Мелам. - Море - это ты.
   - Да, - снова согласился, - море это я.
   - Зачем ты пришел?
   Эмеш пожал плечами.
   - Не знаю. Я не знаю, как быть. Мир ускользает из наших рук. Боюсь, осталось не долго. Там бабочки, летят, с юга... Мы должны что-то делать, но никто не знает что. Мы никогда не умели сражаться. Мне страшно... Мы должны стать богами... Я должен научиться быть богом взаправду. Но я не умею. Я не понимаю как. И я боюсь потерять этот мир. Мой мир.
   Опускались руки.
   Мелам стоял, чуть склонив голову набок, улыбаясь ему в глаза, словно зная какую-то тайну.
   - Да, это твой мир, - уверенно сказал он. - Ты - это весь мир. Не бойся.
   Потом вдруг повернулся и тихо ушел. А Эмеш еще долго стоял, не в силах даже вздохнуть. Что хотел сказать этот человек? Зачем он приходил?
   Весь мир... Правда ли?
   Какой-то Мелам... Был ли он? Не был ли? Словно приснился. Появился, сказал, исчез...
   Весь мир! Мой, как мое море.
   Сердце вдруг встрепенулось в груди, забилось, предчувствуя бурю.
   Накатила, и с ревом разбилась о берег волна.
  
  
  -- 4
  
  
   У хижины Утнапи собралась вся деревня - мужчины, женщины, дети. Вид у них был очень решительный, суровый и можно даже сказать кровожадный. Впрочем, керуби всегда так выглядели, даже если намерения у них были самые мирные. Но сейчас в толпе чувствовалось звенящее напряжении. "Они пришли меня убивать", ехидно подумал Эмеш, подходя ближе. Не удивительно, после того, что он сделал. Он бы и сам был столь же гостеприимен к чужаку, который решил поубивать ни в чем не повинных людей. Без него тут было тихо и спокойно, добрый тихий Утнапи... А теперь - это конечно он, Эмеш, во всем виноват. Давайте его убьем!
   Они, конечно, ничего ему сделать не смогут, он будет защищаться. Возможно, стоило просто смотаться, чтобы не было лишних жертв, или все же попытаться как-то убедить: то, что он сделал - необходимо, правильно и иначе никак нельзя. Пожалей он этих, и погибли бы слишком многие. Эти двое принесли себя в жертву ради...
   В жертву? Бред какой-то. Он так не умеет.
   Пожалуй, стоило бы привести Иникера сюда, вот кто мастерски вешает на уши лапшу, он бы их тут всех споил, а потом быстренько убедил в величии и непогрешимости хозяина. Жаль, не выйдет, эх...
   В конце концов, можно просто пригрозить им скорой расправой и разогнать, бог он или не бог! Бог. Значит, эти люди должны его бояться. Проблема в том, что керуби не знали богов кроме Утнапи, а Утнапи... ну, он не слишком годится на роль грозного божества.
   Хотя кто его знает, этого Утнапи, может он как раз грознее всех прочих, вместе взятых.
   Значит, поговорить. Можно еще подкрепить слова молниями и фейерверками, вот уж что-что, а это он умеет точно.
   Эмеш вышел в центр образовавшегося круга, разглядывая собравшихся людей. Интересно, кто возьмет на себя инициативу, вождя-то больше нет.
   Керуби перешептывались, нервно сопели, но ни нападать, ни говорить пока не стремились.
   Эмеш ждал, но скоро это бессмысленное стояние в центре круга начало ему надоедать. Он еще раз окинул их испытывающим взглядом, переступил с ноги ногу.
   - Что вам нужно? - поинтересовался он, когда стало очевидно, что ждать можно долго.
   По толпе пробежала волна шепота, они зашевелились, но никаких действий не последовало.
   - Я спросил, что вам нужно? - повторил он.
   Вперед вышел невысокий, кособокий мужчина, с орлиным носом и длинными седыми волосами. Видимо, теперь он тут за старшего. Вполне неплохо, по крайней мере выглядел он разумным и сдержанным, сразу убивать не будет, сначала наверняка произнесет длинную пафосную речь. А уж потом...
   - Мы не к тебе пришли, а к учителю, - с чувством собственного достоинства поведал он.
   Эмеш разом почувствовал себя глупо. К учителю... и куда он лезет? Самомнение? Просто последнее время все дружно что-то хотели от него, а тут... Хорошо.
   - Все нормально, Сар, - окликнул сзади Утнапи, - они просто хотят знать, что теперь делать.
   Как бы ему саму хотелось это знать!
   - Бабочки могут появиться и здесь, надо быть осторожными, смотреть в небо, смотреть по сторонам. И при малейшей опасности прятаться по домам, затыкая все щели.
   Эмеш приготовился выдать подробную инструкцию, но керуби, похоже, пришли не за этим.
   - А нашего учителя то же надо убить? - вдруг спросил переговорщик.
   - Что? - Эмеш растерялся, испугался, не желая верить собственным подозрениям. - Убить? Почему?
   - Потому, что я тоже брал ее в руки, - ровно произнес Утнапи. - Прости, Сар, я не знал, что этого делать нельзя.
   Он стоял так спокойно, даже чуть-чуть улыбаясь, чуть-чуть виновато, словно ничего особенного не происходило, словно это не его вечность готова была вот-вот переступить край небытия. И только сверкающие глаза живо выдавали истинные чувства.
   Утнапи! Ох, черт побери, как страшно стало! Земля разом ушла из-под ног. Он стоял и не мог поверить. Холод комком свернулся в животе, тянул, заставлял дрожать. Как же так!
   - Нет, Ут, пожалуйста, я так не могу, - Эмеш не был уверен, что сказал это вслух.
   Утнапи пожал плечами, все еще улыбаясь.
   - Если другого выхода нет...
   Мир рушился.
   Так стремительно, так беспощадно, проваливался в пустоту откуда возврата нет. Этого не может быть, этого просто не может быть! Должен быть выход! Эмеш готов был кричать, рвать на себе волосы, метаться, как раненый зверь, но вместо этого только стоял, даже не шелохнувшись, беззвучно шевеля губами.
   Должен быть выход. Так нельзя! Нельзя здесь умирать взаправду!
   Вечность ухмыльнулась, вильнула лисьим хвостом и скрылась в кустах. Ушла их вечность.
   Совсем.
   Игра подходит к концу?
   - Может тебе показалось, Ут, - спросил, почти жалобно. Надежды, конечно, никакой, но Утнапи это, похоже, развеселило.
   - Брось, Сар, я еще не совсем выжил из ума.
   - А Лару? Может она вылечит?
   - Нет, - покачал головой, - она пробовала.
   - А может... а...
   Не может. Эмеш старался найти еще хоть что-то, но не находил. Он больше не понимал как быть, все больше и больше проваливался в пустоту.
   Что-то подсказывало, что не получится даже как Златокудрую вывести назад из Илара, не обменять. Теперь будет навсегда, по-настоящему.
   Дыхание сбивалось и сердце вдруг, совсем по-человечески, закололо в груди. Вдруг осознал со всей ясностью, что он уже не молодой человек, и все эти игры-зарницы не для него, что... домой бы сейчас, чайку, тапочки... ну куда он полез, старый болван, в какие боги! Домой бы, гори оно все огнем! И кисточки те, забытые, наконец, в разбавителе размочить, вспомнить... забыть...
   Или ладно, пусть не домой, домой все равно сейчас не выйдет. Хоть валерьянки бы для успокоения нервов...
   Только он бог, а валерьянка богам не положена.
   Сердце... Ну какие ему войны и спасения человечества? Что он в самом деле, как ребенок... Аж в глазах темно.
   - Пойдем, Сар, нам надо поговорить.
   Эмеш вздрогнул, судорожно вздохнул, и послушно поплелся за следом, едва волоча ноги. В тот маленький аккуратный домик, по выложенной гладкими речными голышками дорожке... и любопытные ирисы осторожно выглядывали из-за угла. Шаркает ногами, смотрит на них. Вот они все также и будут стоять, покачиваться, даже когда... Нет...
   Зашел, плюхнулся на циновку, не глядя, едва не разбил кувшин с маслом, расплескал, тихо выругался, пытаясь оттереть с одежды жирное пятно. Все как во сне. Это не правда. Не может быть правдой.
   - Ты уже знаешь? - Ларушка сидела рядом, бледная, испуганная.
   Он, кажется, кивнул.
   - Что вы будете делать? - спросил Утнапи.
   Эмеш потерянно, непонимающе смотрел на него. Что он хочет? Что делать?
   - Сар?
   - Ут, я не знаю, - забормотал, едва шевеля языком. - Но ведь так же нельзя, может есть какой-то выход...
   - Нет, - прервал он, серый лед сверкнул в глазах, - я не об этом. Что вы с Аттом решили?
   Эмеш закрыл глаза, глубоко вздохнул. Нужно собраться. Так нельзя. Что решили?
   - Сражаться.
   Да, кажется, так.
   - Вы знаете как?
   Хотел было кивнуть, но передумал. А знает ли он? Ни черта он не знает! Что у них получится? Да, надо было хоть что-то делать, и они с Аттом решили собрать всех (вот сейчас Атт наверно и собирает), а потом пойти в пустыню, найти источник этой проклятой заразы, этих бабочек и перебить всех разом. Таков был план. Другого не было. Возможно, некоторые из наших погибнут, - сказал тогда Атт. Возможно, многие не согласятся, - сказал еще.
   - Атт хочет собрать всех и пойти в пустыню.
   Утнапи язвительно скривился.
   - Думаешь, получится?
   - Не знаю, но надо же что-то делать, - растерянно развел руками.
   - Надо, - кивнул уверенно. - А если не выйдет?
   Ну почему все чего-то хотят от него?! Почему от него? Ну, сколько можно.
   Утнапи был готов спрашивать еще, план ему не нравился и доверия не внушал, он хотел разобраться и обсудить, но вот тут Эмеш не выдержал, усталость и раздражение плеснули наружу.
   - Да откуда я знаю! - заорал он, вскочив с места. - Откуда я знаю, что делать! Да идите вы все! Скоро мы все сдохнем, зачем дергаться вообще!
   - Не надо, Сар, - Лару схватила его за руку, в глазах метался ужас, - не надо так, успокойся. Сядь.
   Ее губы дрожали.
   - Это все из-за меня, - казалось, она готова вот-вот разрыдаться, - это из-за меня. Я не хотела...
   - А ну, оба заткнулись! - неожиданно рявкнул Утнапи.
   Подействовало. Эмеш с шумом выдохнул, едва ли не рухнул на пол. Стало вдруг ужасно стыдно. И вместе с тем стало легче.
   Лару тихо всхлипнула.
   - Сейчас не важно, кто виноват, - теперь Утнапи говорил тихо, но очень твердо, - сейчас это уже ничего не изменит. Нужно решить, что делать дальше.
   Она слабо кивнула, утирая нос.
   - Сар, возьми ее и уведи куда-нибудь, подальше, здесь слишком опасно... и для нее и для нас. Да и тебе нечего тут сидеть. Так что идите, вон, к Атту.
   Может оно и правильно, зачем тут, у самой границы пустыни, когда бабочки летят... Только где сейчас безопасно? И для нее и для нас. Да, для них тоже - если демоны тянутся к Лару, то оставаться с ней рядом опасно, лучше увести ее подальше, может тогда бабочки больше не станут приставать к керуби. Может быть. Недолго. Хотя, вряд ли. Скоро бабочки захлестнут весь мир.
   - А ты?
   - Я останусь.
   Хотел было возразить, но что тут возразишь? Правильно, ему нельзя, его лучше оставить тут, а еще лучше убить прямо сейчас и сжечь тело. Как тех куруби. Эмеш судорожно сглотнул. Но разве можно? Ут! Разве могут демоны игрушечного мира всерьез повредить настоящему, не игрушечному человеку? Вот он, Утнапи, сидит напротив, невеселая улыбка затерялась в уголках губ, в глазах тлеют серые угли... Сколько ему еще осталось?
   Нет, до сих пор не верится, что все всерьез.
   - Ут...
   - Надо попробовать увести отсюда людей, подальше, - он слабо морщится, словно слова горчат на языке.
   Ему не хочется говорить о себе - слишком страшно, хочется заняться каким-то делом, не думать... правильно наверно... но как же так...
   - Куда увести?
   - На север, лучше туда, где нет обычных людей... сам понимаешь, с людьми мои рыбаки вряд ли поладят.
   С людьми вряд ли, мало что ли людям демонов и мангаров, а тут еще эти керуби, которые страшны как орки, звери - не люди на вид. И их слишком мало, чтобы защищаться, еще перебьют рыбаков с перепугу.
   Решили увести их в долину Ир, надежно укрытую между двумя горными хребтами - Унгаля и Унхареша. Через горы бабочки вряд ли полетят, остается путь либо с юга, где хребты сходятся узким ущельем, но этот вход надежно стережет крепость Нимсун и демоны дня и ночи, крылатые илиль и савалар, уж они-то не пропустят. Еще в долину можно попасть с севера, со стороны озера Нух, но это слишком долгий путь.
   Да, пожалуй, туда. Хорошее спокойное место, бывший Эдем.
  
  
  -- 5
  
  
   Керуби все так же топтались на улице.
   - Я попробую уговорить, - сказал Утнапи, хорошо понимая, как оно будет.
   Керуби сопротивлялись, упирались всем, чем можно, не желая оставлять свой дом. Они не понимали зачем, не хотели понимать, цеплялись за то единственное, что у них было. Ут уговаривал, долго, честно живописал все ужасы и взывал к благоразумию, и казалось уже - его красноречие победило.
   - А ты пойдешь с нами, учитель?
   - Нет, я остаюсь. Мне с вами нельзя.
   - Тогда и мы не пойдем.
   На этом все. Дальше, сколько не бились, продвинуться не смогли.
   - Если вы останетесь, то все погибните! - пытался настаивать Эмеш.
   - Мы спрячемся, демоны не смогут до нас добраться.
   Да разве спрячешься в этих хижинах? Что за глупость? Силой, что ли, их тащить? Как? Хватать каждого за шкирку?
   Живо представилась картина, как маленькую деревушку, что в дельте Могуна, накрывает гигантская черная туча, как бабочки - их тьмы и тьмы, летят, кружатся, а керуби в панике пытаются укрыться в своих домах. Но только бабочки все равно лезут во все щели, от них не укрыться.
   Эмеш бегал, ругался, пытался сделать хоть что-то.
   Тут Лару испуганно схватила за руку.
   - Что такое, Ру?
   - Не знаю. Я что-то чувствую.
   Вот оно. Подумалось сначала - бабочки летят, та самая туча. Оказалось нет, не совсем.
   Два человека приближались со стороны реки. Они шли странной, прыгающей походкой, даже издалека хорошо видны дерганные, нечеловечески-резкие движения, словно марионетки.
   - Мне страшно, - пальцы Златокудрой больно впились в руку.
   - Что там? - поинтересовались рядом.
   Двое приближались.
   - Это Субах и Нази, - крикнул кто-то, впрочем, без особой уверенности. Что-то было не так.
   Пропавшие? Нашлись, вернулись?
   Керуби расступались перед ними, опасливо пятились, давая дорогу, и двое шли прямо к богам... даже нет, к Златокудрой они шли, тянулись к ней, выбросив вперед руки. Ближе и ближе. Грязно-серые лица жутковато расплываются мутными разводами, пустые глаза смотрят прямо перед собой, не живые, не люди больше - демоны... куклы.
   Ближе.
   Замерли на мгновение, словно принюхались, по коже прошла неприятная рябь.
   - Сар! - Ларушка взвизгнула, прячась за Эмешову спину.
   Демоны пришли за ней. Да, в Иларе безопаснее, там никто не нападал, не преследовал, не пытался сожрать живьем... и пока она была там - все было спокойно, никаких демонов, а тут словно почуяли, слетелись. Неужели и правда - она? Но как она могла?!
   Или просто почуяли жизнь, и как гиены сбежались?
   Демоны идут. Ближе...
   - Сар! Ну, сделай же что-нибудь! - кричит Лару, цепляется, в панике тащит прочь.
   - Огнем надо, - это Утнапи, но он тихо, почти шепотом, и стоит спокойно, не шелохнувшись.
   Огнем! Да! Руки сами вскинулись, и со всей дури, со всей силы какая была, швырнули вперед, исторгая жаркое пламя, шипящие струи огня. Хотелось их разом, наверняка! Быстро! Шарахнуть и убить, стереть с лица земли...
   Один лишь миг, и только дым, гарь, и пепел кружится клочьями... гадко пахнет горелым мясом.
   Он лежит на земле - это его самого, словно взрывной волной, так отбросило назад.
   Эмеш закашлял, тряхнул головой, пытаясь хоть как-то проморгаться, глаза слезились от едкого дыма, обожженные руки нестерпимо горели и звенело в ушах.
   Что-то не так?
   Кто-то кричит... Тряхнул головой снова, что было силы, пытаясь хоть немного прийти в себя.
   - Совсем сдурел, гад? - отчетливое сдавленное шипение Утнапи над самым ухом, - силу рассчитывать надо.
   Надо. Еще как надо. Это он с перепугу. Это нервы. Первый раз с ним такое. Когда настоящие демоны прут на тебя - тут не до расчетов. Никогда еще он не бил огнем всерьез. Никогда всерьез не дрался, тем более так, за свою жизнь.
   Демоны валяются рядом обугленной кучкой.
   Стало немного не по себе.
   А больше он никого не задел? Нехорошо екнуло сердце. Дрянной он все-таки бог, и криворукий.
   - Ру?
   - Я здесь.
   Так, она была за его спиной, ей не досталось.
   Зато досталось керуби. Несколько обугленных тел неподвижно скрючились на земле, рядом катаются в пыли еще несколько, пока живых, истошно крича, пытаясь сбить пламя... Утнапи с одеялом в руках - уже успел сбегать в дом... накрывает, держит... тела дергаются и снова кричат.
   Все поплыло перед глазами. Тошнота подступила к горлу, Эмеш едва успел отползти в сторону и его вывернуло на изнанку. Потом упал рядом и долго смотрел в небо.
   Как же так.
  

* * *

  
   - Живой?
   В бок пнули ногой, не больно, скорее обидно.
   - Угу.
   Кажется, живой. Зря. Не хочется сейчас быть живым. В Иларе спокойней, там тишина, там река, там галька шуршит...
   - Вставай.
   Кое-как сел, принялся тереть руками лицо и тут же охнул, застонал - ладони все в волдырях, болят нестерпимо.
   - Ну ты и силен, придурок, шестерых одним махом, - Утнапи смотрит презрительно.
   - Прости, я не хотел, я первый раз так...
   Бормочет что-то, неуклюже оправдывается, понимая, что зря. К чему?
   - Им, вон, поди скажи.
   Хочется провалиться сквозь землю, выть хочется. Спрятать, прижать лицо к обожженным ладоням...
   - Вставай.
   Поднимается, слепо цепляясь за что-то. Ноги держат плохо, едва не падает... Слабость во всем теле - это он слишком много силы огнем выбросил за раз, теперь может быть несколько дней в себя приходить.
   Только нет у него этих нескольких дней.
   Может и хорошо, что так. Больше огнем он бить не будет. Наигрался.
   Эмеш снова принялся трясти больной головой, пытаясь хоть как-то собраться, сфокусировать взгляд. Нет, лучше даже не смотреть на все то, что он тут устроил. Шатаясь побрел к дому. Прятаться, наверно.
   - Шел бы ты отсюда, Сар. А? Может мы как-нибудь сами, - просит Утнапи.
   Кивает. Сейчас пойдет.
   Только сил идти куда-то совсем нет, лишь доползти до кровати и рухнуть.
  
  
  -- 6
  
  
   Прохладная нежная ладонь на лбу.
   - Это я, тише, сейчас легче будет.
   И правда, приятное тепло разливается по телу, легкое покалывание. Голова проясняется, и вместе с ней проясняется и память, наваливается.
   - Спасибо, Ру, - говорит через силу. Лучше небытие и мрак, чем так.
   Она сидит рядом, бледная, серьезная, собранная. Копоть и пыль... на щеке розовый ожег, золотая прядь у лица свернулась спиральками от жара - и ей все-таки досталось. Ничего, ей чуть-чуть. А вот несколько керуби он спалил подчистую. Как теперь...
   Напиться хочется, вусмерть, до беспамятства, чтоб на несколько дней, а лучше вообще...
   Может и правда лучше уйти отсюда, а то одни беды...
   Никудышный он бог.
   Встает, тупо бредет к двери.
   У двери останавливается. Долго стоит. Мысли тяжело ворочаются в голове.
   Так, значит, - он уходит, отказывается, а они сражаются тут без него, из последних сил.
   Оглядывается. Ларушка шмыгает носом, растирает по лицу грязные подтеки слез. Ей тоже страшно, она наверно тоже хочет уйти. Так что? Оставить их? Пусть они сами, без него?
   Постоял. Вздохнул. Оттер ладонью лицо.
   Нет, пожалуй, он все-таки не уйдет.
   Нельзя взять и уйти, хоть это и проще всего - заползти в какой-нибудь темный угол и тихо сдохнуть там от презрения и жалости к самому себе. Сдохнуть всегда проще. А жить сложнее. Жить и действовать. Да, пусть действовать он не умеет, пугается, спотыкается на каждом шагу, делая одну фатальную глупость за другой. Но ведь надо, иначе никак. Если не он, то кто? Атт? Атт наверняка не станет делать глупостей, он всегда действует четко, хладнокровно, что бы не случилось.
   Только один Атт, наверняка, не справится, он то же не всемогущ. Тоже лишь человек. И другие тоже ничего не умеют. Очень удобно свалить ответственность на ближнего своего, а самому развести руками - я, видите ли, не умею, не могу.
   Никто не умеет.
   Но он сможет. Но должен. Научится. Теперь он понимает, как надо... Слишком дорого пришлось заплатить за это понимание, чтобы просто уползти и сдохнуть. Он будет сражаться.
   Сражаться... смешно как звучит! Он, и вдруг сражаться, по настоящему, насмерть. Он, и насмерть! Бред. Кто бы мог подумать еще пару месяцев назад. Или это до сих пор игра? На этот раз игра в доблестного рыцаря, героя в сияющих доспехах.
   Огляделся, пожал плечами. Какая-то неубедительная игра. Нет у него доспехов. Даже пастухам он являлся в более приличном, подобающем герою виде. А сейчас вместо доспехов - бледно-зеленая, измазанная в грязи футболка и бежевые шорты, пачка сигарет в кармане, пара вишневых карамелек и носовой платок, все те же сандалии на босу ногу... седеющие волосы ошарашено топорщатся клочьями. Хорош герой!
   С тоской посмотрел на север, туда, где плещется соленое море. Туда бы сейчас, к Иникеру, рассказать ему, пожаловаться... пусть тоже жалеет и презирает героя до конца дней. Впрочем, они оба бессмертные, жалеть придется долго.
   А они тут пусть без него? Сейчас налетят бабочки и пожрут всех. Утнапи не сумеет их защитить. Да, он храбрый и сильный, он умеет сражаться, умеет как человек - лицом к лицу. Но против демонов это бесполезно, против демонов надо как бог, надо огнем, божественной силой, будь она неладна... А у Утнапи божественной силы днем с огнем... не захотел тогда он божественной силы, отказался на раздаче, черпнул самую малость, летать ему, видите ли, захотелось... а остальное недосуг. Зря. Сейчас наверно и сам понимает, что зря, локти кусает, только поздно.
   Вон он сидит, незадавшийся бог, задумчиво смотрит вдаль. О чем думает, хотелось бы знать.
   Эмеш подошел, тронул за плечо, Утнапи повернулся, зло глядя в глаза - "чего тебе еще надо? Убирайся, гад, пока всех не спалил!" Промолчал.
   - Ут, прости, я никуда не пойду, - сказал спокойно, не прося, утверждая. - Я останусь. Хочешь - ударь меня, дай в рожу, я заслужил. Хочешь - даже убей на месте. Но я никуда не пойду.
   Утнапи смотрит на него, и злость нехотя сменяется удивлением, потом безразличием. Нет, бить он не будет. Кивнул - оставайся. Промолчал снова.
   Так они и сидели рядом.
   Кита принесла им еды - две миски тушеной фасоли с луком, щедро сдобренной перцем, кинзой и мятой, тонкие лепешки, которые полагалось мазать какой-то странной золотистой штукой - мертоха, кажется, сказала она, по вкусу штука похожа на соленое масло с жареной мукой. Еще немного козьего сыра и сладких фиников.
   Поставила перед ними, грустно улыбнулась, старательно не глядя Эмешу в глаза, шепнула пару слов Утнапи, и тихо ушла.
   Было что-то во всем этом что-то удивительно простое, человеческое, настоящее.
   Маленькая старушка гнала мимо соседнего дома пегую козу, покрикивая, стращая длинным толстым прутом. Только козе, похоже, было на этот прут наплевать, она остановилась на полдороги и принялась, как ни в чем не бывало, щипать траву. Наблюдать почему-то было приятно, и казалось, нет в мире беды страшнее, чем эта упрямая, невозмутимая коза. Мир и покой.
   Финики медом таяли во рту.
  
  
  -- 7
  
  
   Хотелось уйти подальше, побыть одному, хоть немного разобраться с собой, пока есть время. Сидел на берегу реки, бросал в воду круглые камешки. Хорошо, тихо, галька шуршит, совсем как у моря... вода плещется, размеренно, набегая на берег крошечной волной... шлеп-шлеп-шшшш, и тащит гальку за собой, дальше, куда-то к краю земли...
   - Развлекаешься?
   Нет, это не Утнапи. Это Думузи возник за спиной, Эмеш чуть не подпрыгнул от неожиданности.
   - Что ты здесь делаешь?
   - Привет, Сар, - только усмехнулся он.
   Призрачное ощущение покоя как ветром сдуло. Сил уже больше нет, ну, сколько можно, всего за один день? Неужели, им мало? Теперь еще этот, бешеный ветер степей...
   - Что ты здесь делаешь?
   - А ты? Молодцы вы со своим царем, что ни говори.
   В голосе столько сарказма, что стало обидно, и больше всего за царя.
   - Царь отдал свою жизнь. Ты бы так смог? Жизнь за жизнь?
   Ветер фыркнул в ответ.
   - А ты бы, Сар! Ты бы смог?
   - Царь предложил помочь.
   - И ты сразу согласился? Ну, конечно! Какая удача. Пастуха-то своего тоже в дело пристроил?
   Эмеш чувствовал, как что-то закипает внутри, раздражение и злость подступают к горлу, слишком много накопилось за эти дни... да что там, за последние пару часов столько всего накопилось - Ут, демоны, бабочки, неумелый огонь... еще немного и плотину прорвет, он сорвется. Еще чуть-чуть, и свернет этому бешеному ветру шею, несмотря ни на что.
   - Чего тебе надо, Идим?
   Ветер презрительно кривит губы. Да ничего ему не надо, просто так приперся, позлорадствовать.
   Хочется, наконец-то, кого-то убить, не сдуру, не зажмурив глаза, а вот так, лицом к лицу. Взаправду, так чтобы, наконец, самому поверить, и больше уже не пугаться.
   - А что, Сар, может вы договорились заранее? Твой план? Она выпускает демонов, потом ты выпускаешь ее из Илара. А я, как дурак...
   Не договорил, заткнулся.
   И что-то, наконец, щелкнуло у Эмеша внутри, сломалось, штормовая волна вскипела грязной пеной, хлынула вперед, ломая все на своем пути... замерла на гребне. Так хотелось кинулся на Думузи, врезать со всего маху в челюсть, повалить. Нет, он сдержался. Хватит, сейчас не до того. Замер в полушаге, пристально глядя в глаза.
   - Сволочь! - прошипел только сквозь зубы.
   Думузи тяжело дышал. Ему бы тоже сейчас хотелось подраться, выплеснуть.
   Вот они стоят друг напротив друга, глядя друг-другу в глаза, - Идим Джайарах, хозяин ветров, против Саира Нимрахима, грозного повелителя морей, дикий ветер степей, против раскатистого рева океанской волны, стремительный гепард, против ощетинившегося волка. Боги? Люди? Кто разберет.
   - Ведь это ты. Ты был там, Идим.
   - Был, - лицо Думузи бледное, напряженное, но на нем только презрение и гнев. - Я сторожил Лару от глупостей. Ждал ее у ворот. Я знал, что она придет.
   - Хорошо ж ты сторожил, раз врата открыты.
   Едкая усмешка перекосила лицо ветра, и Эмеш понял, что сейчас он его убьет. Взаправду.
   - Я сторожил, пока ты спал, - Думузи вроде усмехается, но голос совершенно чужой, глухой. В глазах мечется огонь. - Она была там.
   - Это сделала не она.
   - Она, Сар. Но либо эта дура сама не поняла, что сделала, либо...
   Ветер вдруг умолк, осекся, глядя куда-то в сторону. А Эмеш чувствовал, как руки уже сами поднимаются, и сейчас со всей дури... Убьет. Точно.
   - Это я! - ворвался в уши крик. - Я сделала! Хватит!
   Лару кричит. Эмеш понял это не сразу, слова с трудом прорвались сквозь накипевшую злость. И волна зашипела, тихо катясь назад.
   - Что? - Эмеш не верил своим ушам.
   Думузи вдруг резко выдохнул, плечи поникли, он зажмурил глаза, а когда открыл - в них было только... что в них было, не разобрать? Не привычно видеть у ветра такие глаза. Боль и стыд.
   Но вдруг многие кусочки сложились в рисунок. Только разве можно в это поверить?
   Эмеш медленно опустил руки. Какое-то время они стояли, глядя друг на друга, глядя на Лару. Пытались понять все без слов, но без слов не понять. Думузи тяжело провел ладонью по лицу.
   - Рассказывай, - потребовал Эмеш.
  
  
  -- 8
  
  
   Та ночь была ветряная, холодная... или может быть на Унхареше так всегда? Лару зябко ежилась, кутаясь в теплую Эмешеву куртку, но ветер все равно пробирал насквозь. Или это страх? Глаза слезились, закрывались... хотелось спать.
   Зубы стучали, дрожали руки.
   Зачем она тут одна? Ну не дура ли, а? Надо было вернуться вместе с Эмешем, сейчас бы грелась под одеялом, свернулась бы там калачиком, и слушала бы как храпит грозный хозяин морей.
   Нет, сказала: "иди, я то же скоро вернусь, вот только..." Что "только", она так и не придумала, но Эмешу, похоже, было все равно. Он здорово напился, успокаивая Лару, и сейчас больше всего хотел улизнуть домой под любым предлогом, холод и ветер не радовали его. Ее не радовали то же, но и горы не отпускали.
   Сама Лару, кажется, хмеля совсем не чувствовала. Только хотелось спать.
   Из-под ног брызнули мелкие камешки, запрыгали по склону, шелестя на разные голоса. Лару поскользнулась, вскрикнула, едва не свалившись в низ, больно, до крови рассадила коленку. Долго сидела потом на земле, пытаясь понять...
   Зачем она здесь?
   Посмотреть?
   Да, вот они Врата. Те самые, за которыми спит смерть. Маленькие какие, просто нора заваленная камнем, не впечатляют, как-то скучно. Неужели они и есть? Почему-то казалось - это место должно выглядеть иначе. Величественнее, что ли. Вот у отца величественный дворец, достойный владыки небес, вот там в парадную залу ведут действительно величественные Врата! Огромные, резные, золоченые... А эти...
   А папа, наверно, сейчас спит, в тепле, под одеялом. Конечно, ему-то чего шататься по каким-то горам с разбитой больной коленкой.
   Холодно как, аж челюсть сводит. Куртка слишком велика, все время поддувает под нее, пробирает до костей.
   Зачем она здесь? Оглянулась. Ах да, Врата.
   Вот они.
   Раз уж она пришла, надо, наверно, подойти поближе, посмотреть. Когда еще увидишь такое. Ведь больше никогда, в здравом уме...
   Земля тихонько качается под ногами. Шаг, еще шаг.
   - Не ходи туда.
   Голос. Что за голос? Откуда?
   Тихо вскрикнув, Лару обернулась.
   За спиной стоял Думузи. Грозно уставившись на нее из-под нависших бровей, желваки ворочаются на скулах и ноздри подрагивают, раздуваясь.
   - Дим? Что ты здесь делаешь?
   Она непонимающе хлопала глазами, дрожала.
   Он медленно подошел, внимательно разглядывая ее, словно видя впервые.
   - Я ждал тебя, - сказал он.
   Его взгляд был таким! пронзительным, жгучим, как расплавленное олово, Лару показалось - он видит ее насквозь. Страшно. Обидно отчего-то... Она еще плохо понимала.
   - Зачем?
   - Уходи.
   - Ты знал, что я приду? - почему-то в это было сложно поверить, она и сама не была уверена, что придет. Она вовсе не собиралась.
   Темные глаза Думузи сверкнули сурово.
   - Ты же сама обещала выпустить демонов.
   - Но я же не хотела! - ее голос задрожал, на глазах выступили крупные слезы. Лару стало обидно по-настоящему. Неужели он мог подумать, что она на самом деле хотела?
   - Но ты пришла.
   Лару прикусила губу, и вдруг все накопившееся за день хлынуло наружу соленым потоком. По щекам, по подбородку... слезы...
   - Уходи, - холодно сказал он. Равнодушно. - И больше не приходи сюда.
   Стало страшно от этого холода, очень страшно, все что угодно, но только не так! Лучше бы кричал на нее, ругался, лучше бы даже насмехался жестоко, как он умеет. Лару попятилась... несколько шагов назад, к Вратам у нее за спиной. Не к Вратам конечно, просто назад, она и не думала что...
   - Стой!
   Думузи попытался схватить ее за руку, но Лару увернулась, отскочила, прижалась к шершавому камню, словно ища защиты. Хотела сбежать, уйти от него...
   Под пальцами что-то шевельнулось, ладонь мягко кольнуло иглой и вдруг все затихло, начало медленно проваливаться куда-то, словно в туман. После она даже не будет уверена - было это или не было, да нет, просто показалось, она устала и немного пьяна. Вот широкая жесткая ладонь, что больно впилась в плечо и резко дернула на себя - была. Даже синяк остался. Остальное - только сон, она так устала...
   Всхлипнула, побежала прочь. Сейчас надо домой, то есть не домой, все равно куда, просто в кровать, свернуться калачиком и уснуть... забыть этот холод... да, так будет лучше всего... зачем она вообще сюда пришла. Она не хотела... Страшно. Обидно...
   - Уходи, Аик! Скорей! - неслось ей вслед.
  

* * *

  
   Думузи остался один.
   Златокудрая убежала, испугалась, но, кажется, толком не поняла, что произошло. Может и к лучшему, теперь все равно...
   Он и сам понял не сразу.
   Врата потихоньку начинали светиться ровным голубоватым светом, то, что Лару далеко - уже ничего не значило. Процесс запущен. Она коснулась двери, случайно разбудила, поделившись частичкой жизни, открыла... еще чуть-чуть и демоны будут на свободе.
   Думузи чувствовал, как спина становится мокрой от пота. Дыханье перехватило. Надо что-то делать, надо кого-то позвать, он сам не справится.
   - Маа-ариш! - заорал он сквозь пространство, и тут же осекся. Атт не успеет, даже если сейчас кинется сюда - будет поздно. Демоны вырвутся, и их обоих накроет этой волной. Зачем обоих?
   Надо что-то делать самому. Нельзя же просто сбежать! Нельзя же бросить вот так!
   Гул из-под земли нарастал, все сильнее...
   Но как? Ничего в голову не приходило, он просто стоял и глупо пялился на все более и более разгорающийся свет.
   Все, это конец - крутилось в голове. По-любому конец, он сейчас умрет.
   Стоял, тяжело дыша.
   Если Врата открыла жизнь, то может быть...
   Грохот. Свист! Вспышка! И огромный камень сорвало с места, сбило Думузи с ног, оглушило, и все разом провалилось во тьму. Он даже не успел додумать до конца.
  
   А когда очнулся, понял, что демонов нет, Врата открыты, он почему-то жив, только голова дико болит - но это камнем...
  
  
  -- 9
  
  
   - Это была я, Сар. Я не хотела, правда, я вовсе не думала... но это была я. Зря ты вытащил меня из Илара. Я это заслужила. А царь нет, - ее глаза сухие и тусклые. - Знаешь, как это называется? Преступная халатность. Из-за меня погибли люди и еще погибнут. Таких, как я, надо стрелять.
   Сидит, смотрит в сторону, пальцы сцеплены.
   - Сейчас не время заламывать руки, стенать и искать виноватого, - это Утнапи подошел и встал рядом. - Ваши вопли тут никому не помогут. Если можете что-то сделать - делайте. Нет - уходите. Только если соберетесь делать - сначала подумайте хорошенько, а то силы невпроворот.
   Покосился со значением. Да, Ут, ты прав, невпроворот силы, а пользоваться не умеем. Наверно потому и не умеем, что невпроворот, всегда хватало с избытком, не задумывались как надо. А теперь придется учиться.
   - Ут, прости меня, если можешь, - Лару смотрит на него, и он отворачивается.
   - Не говори мне больше этого, Ру. Никогда. Я не хочу тебя обижать, но...
   Нет, он не простит.
   Или, может быть, даже простит за себя - за себя всегда прощать легче. Но за других простить не сможет, за тех, кто погиб и еще погибнет.
   Лару понимает. Она и сама себя не простит, может быть, потом научится с этим жить. Может - нет.
   Что-то изменилось в ней - не Ларушка, не Златокудрая богиня, не заигравшаяся девочка - нет, это все куда-то ушло, смыло, словно и не было никогда. Взрослая женщина, прекрасно отдающая себе отчет в том, что случилось. Почему-то вдруг вспомнилось, как однажды видел ее на работе, когда третьи сутки почти без сна она носилась с чашкой кофе в руках, что-то доказывала, что-то устраивала, кому-то звонила. Он и забыл ее такой.
   Слез и истерик больше не будет.
   Вечность сыграла с ними злую шутку - они разучились жить всерьез, забыли, как это бывает. Вот тут у нас будут горы, а тут море, а вот здесь мы слепим из глины человечков, построим им домики, отправим на войну или на подвиги. Ой, какие они смешные и неуклюжие, как забавно копошатся, мечами картонными машут... ой, не вышло, поубивались все? Ничего, налепим еще, что нам стоит?!
   Слишком долго это было только забавой, когда ни за что не нужно по-настоящему отвечать. Теперь придется вспоминать и учиться заново.
   Игры кончились.
   - Что будем делать? - спрашивает она, и сейчас, как никогда, похожа на отца, суровое грозовое небо.
  
  
  -- 10
  
  
   - А ну, пошевеливайтесь! Живо собираемся, и с вещами на выход!
   Думузи, не церемонясь, гонял керуби, строил на площади, следил, чтобы не копались, не тащили с собой лишнего.
   Он не стал их уговаривать, не стал доказывать, что оставаться опасно. Он просто шарахнул молнией, и грозно рявкнул, - если хоть кто-то заведет разговор, что хочет остаться, он тут же прикончит их на месте. Всех разом. Не разбираясь, кто виноват. Они могут даже не сомневаться.
   Они и не сомневались. Сложно сомневаться, когда у твоих ног бьют молнии. Керуби зашевелились, забегали, и вот уже первые потенциальные переселенцы начали дружными рядами выстраиваться на площади.
   Думузи умел быть убедительным.
   - Так! Старая, ты куда козу тащишь?
   Пегая, однорогая коза растерянно топталась, отчаянно упираясь всеми копытами, похоже, она не очень-то понимала, куда ее тащат и зачем. Бабка гладила ее по шее трясущимися от волнения руками, упрямо тянула за собой, спотыкалась, слезно причитая на каждом шагу.
   - Ну, пойдем, Зорька, милая моя, красавица моя, кормилица, пойдем скорее...
   - Убери отсюда свою скотину, я сказал!
   У бабки подкосились ноги, она упала рядом на колени, обняла, прижалась жалобно.
   - Ну как же я ее? А? Зореньку мою? Как же брошу...
   Скотинка потерлась рогатой головой и неожиданно лизнула в лицо. Тоскливые такие, желтые глаза с вытянутыми зрачками, бородка подрагивает.
   Эмешу стало жалко.
   - Дим, ну, может, возьмем? У нее всего одна коза.
   - Ага, это у нее одна, - фыркнул он, - а у других может с полсотни наберется. У тебя, Сар, хватит время и сил таскать с собой все их стада?
   Не хватит наверно. Даже так-то не по себе становится, когда думаешь, что надо всю эту толпу тащить в горы. Хватит ли времени? Их всего трое, Утнапи не в счет. Будут переправлять по несколько за раз, бегать туда-сюда. Этак, они до утра будут, а если еще и стада... Долго, там бабочки без них... Отдохнуть бы еще, перед бабочками.
   А имеет ли это смысл вообще, - думал Эмеш, глядя на испуганных, сбившихся кучкой керуби. Знают ли они, где сейчас безопасно? Может там даже опаснее, чем здесь? Зачем, ради чего гонять несчастных, отбирать у них дом, привычнее вещи. Что их ждет?
   Может, лучше оставить?
   Ага. Оставить, уйти и забыть вообще, как дурной сон.
   Уйти всегда проще.
   Ходил между людьми, собирал, подгонял. Не хотелось ни о чем думать, даже на минуту вперед. Только о том, что есть прямо сейчас.
  

* * *

  
   - Смотрите! - чей-то крик вернул его к действительности.
   Эмеш вздрогнул и растерянно завертел головой.
   Вся толпа, задрав головы, смотрела в небо. Больше никто ничего не кричал, ничего не говорил. Ни единого звука. Замерли.
   Над толпой широкими кругами парила бабочка. Точно такое же черное мохнатое чудище, как и то, что нашли у лодки.
   Эмеш опомнился почти мгновенно.
   - Что вы стоите! - заорал он на керуби, - а ну, живо, все по домам! Закройте двери, заткните все щели и не высовывайтесь, пока я вам не скажу.
   По толпе пошли волны, люди начали двигаться, что-то говорить друг другу.
   - Быстро по домам! - Думузи подкрепил свои слова ослепительной молнией, ударившей в центр площади, все же хорошее средство, с ними только так и надо!
   Подействовало, керуби бросились в рассыпную, больше уговаривать не пришлось. Через несколько секунд в поле зрения никого не осталось, все попрятались, затаились, хоть наверняка самые любопытные сейчас наблюдают за происходящим сквозь щели своих тростниковых хижин. Поменьше бы этих щелей...
   - Где Лару? - крикнул он Утнапи, - найди ее и спрячь, бабочки наверняка захотят добраться!
   Стараясь не упускать из виду парящую над головой бабочку, Эмеш огляделся по сторонам.
   Поблизости других черных тварей не было!
   Черт! Наверно он уже начал привыкать к таким вещам, или может просто ожидал чего-то подобного. Только увиденное его даже не испугало. Над пустыней двигалась огромная колеблющаяся черная туча. И не было никаких сомнений в том, что это такое.
   - Ну что, постреляем? - весело, почти беззаботно предложил Думузи, его тон жутко раздражал. - Только поаккуратней, Сар, меня не спали заодно. Хорошо? Ты их легонько, вот так.
   Думузи одним точным движением поджег кружащую над головами бабочку. Даже пепла не упало на землю, ветер подхватил и унес его прочь. Потом подмигнул, довольно потирая руки. Эмеш заскрипел зубами. Отвечать не хотелось, просто кивнул.
   Постарается, аккуратно, а если и заденет - не велика потеря.
   Туча приближалась, словно росла на глазах. Скоро уже можно было различить крошечных черных существ. Эмеш сделал глубокий вдох и приготовился к бою. Надо собраться, почувствовать огонь на кончиках пальцев. Надо точно, аккуратно. Да уж, если сейчас так же, со всей дури, то надолго его не хватит. А бабочек вон сколько! Слишком много. Как они себя поведут?
   Тяжелее всего далось ожидание.
   Туча приближалась, стремительно, целенаправленно, словно чуя врага. Нужно было просто стоять и ждать. Нервы натянулись до предела, ведь никто не знал, что будет когда черная волна накроет деревню. Будет ли тогда смысл сражаться? Или сейчас сбежать, укрыться?
   Будет смысл! Некуда бежать.
   Впервые сорвавшись с кончиков пальцев, огонь больно обжег ладони, Эмеш охнул, испугавшись - как же теперь? Как же он будет снова и снова? Ведь самому больно! Ничего, чуть придержать, не с такой силой, тише, точнее.
   Ничего, второй раз было легче. А третий... да когда тут вообще об этом думать, гори оно огнем!
   Древние инстинкты волной захлестнули разум - выжить и убить врагов, во что бы то ни стало! Еще и еще! А уж обожженные ладони как-нибудь потом, не до них.
   Голова кружилась с непривычки, когда потоки божественной силы лились сквозь тело, пронзая насквозь, вырываясь наружу яростным огнем. А ведь красиво! Демоны их раздери! Если бы не было так страшно, Эмеш бы успел восхититься непередаваемым зрелищем - ослепительное пламя рассекает черные тучи.
   Море бушевало, накатываясь на врага девятым валом, ревел ветер, грозя разорвать на куски. Они с Думузи стояли спиной к спине, в кольце огня, прикрывая друг-друга, когда-то друзья, когда-то враги, не давая смерти подбираться слишком близко.
   Но бабочек много, Эмеш больше всего боялся, что выдохнется раньше, чем они закончатся. И тогда уж точно конец. Если он не умрет сразу, то его убьют потом, чтобы не дать заразе распространяться. Убьют вместе с Утнапи. Ничего... Плевать! Об этом он будет думать потом. Сейчас нельзя об этом. Он и так слишком долго, для человека, топчет эту землю. Он все равно никогда не сможет вернуться домой, он это знал, сам не зная откуда.
   Снова и снова с ладоней срывался огонь. Прицельно и не очень - что толку целиться, когда даже неба нельзя разглядеть. Огонь, дым, пепел, мечущиеся в воздухе черные тела смешались в одно целое, он уже не различал ничего вокруг, он даже не мог бы с уверенностью сказать касались его бабочки или нет. Он просто не мог сейчас об этом думать. Ни о чем не мог думать.
   Еще немного, и силы закончатся, вот уже вспышки стали слабее, перед глазами плывут круги. Еще чуть-чуть, и туча накроет его с головой. Еще...
   И вдруг, словно по команде, бабочки взмыли в небо, исчезли где-то там, так стремительно, что Эмеш даже не успел понять что к чему.
   Какое-то время он еще стоял, пошатываясь, глупо озираясь по сторонам и плохо понимая, что произошло. Потом, когда напряжение начало спадать, Эмеш испугался, что потеряет сознание и рухнет прямо здесь, на площади. Он израсходовал слишком много сил, теперь дрожали руки и кружилась голова.
   Отыскал глазами Думузи, тот сидел на земле и был не в лучшем состоянии.
   Утнапи стоял на пороге дома, растерянно глядя бабочкам вслед. И улыбался.
   Ладно. Все. Хватит.
   С трудом передвигая ноги, Эмеш проковылял мимо него, и рухнул в кровать.
  
  
  -- 11
  
  
   - Господин!
   Тизкар обреченно вздохнул - и кому неймется? Ночь на дворе, он только кое-как разделался с делами, только блаженно растянулся на кровати, надеясь спокойно поспать, хоть несколько часов до рассвета. А тут опять.
   Махнул рукой.
   - Пусть войдут.
   Последние несколько дней были сплошным кошмаром, сумасшествием, его дергали, таскали в разные стороны, то одни, то другие. Одни требовали во что бы то ни стало вернуть Атну, другие настаивали, чтобы Тизкар объявил себя полноправным царем, а тот бывший, что поссорился с богами, недостоин даже пыли у его ног, третьи настойчиво и упрямо предлагали своего царя.
   Говорили, что царь добился милости богов и вернется. Говорили, что это Тизкар, став царем, вернул милость богов. Говорили... сил больше не было слушать их болтовню. Но не скрыться. Конечно, со временем все уляжется, вернется в привычную колею, но до этого надо еще дожить.
   Прошения, требования, доносы, советы - сыпались на него как из рога изобилия, и днем, и ночью, умудряясь без спросу проползать даже в личные покои. Тизкар изо всех сил старался держаться, и сейчас, как никогда раньше, завидовал Атну - там, где царю достаточно было лишь взгляда, одного слова, - ему приходилось кричать и доказывать, бегать и стучать кулаком о стол. Уже все горло сорвал, все руки отбил. А толку?
   На этот раз явились жрецы.
   Важные, расфуфыренные, преисполненные собственного достоинства дармоеды. Они взирали на Тизкара, и взгляд их ясно говорил "ай-яй-яй!". Да, именно так, и ничего больше, сами жрецы красноречиво молчали. Толку от жрецов было мало, одни расходы, жертвы храму... блеск и пляски официальных церемоний.
   Раньше царь всегда договаривался с Лару наедине. А сейчас Тизкару было плевать. Лару не приходила к нему... Хорошо... как бы он с ней? А ведь как новый царь он должен...
   Ладно, об этом потом. Тут явились жрецы, стоят, ждут.
   - Что вам надо? - потребовал Тизкар.
   Жрецы переглянулись.
   - Плохо! - поведал Уанна, маленький костлявый старичок в красном балахоне. - Боги не отвечают. Небо гудит.
   Это голова у него гудит, а не небо! Так гудит, что у этих жрецов отдается. Хочется прогнать.
   - И что это значит?
   Разогнать их всех хочется.
   Уанна глубокомысленно развел руками - мол, ты ж почти царь, вот и думай. Тизкара он явно недолюбливал, и смотрел сейчас, едва заметно ухмыляясь, не упуская случая надменно сверкнуть маленькими голубыми глазками. Свернуть бы ему шею!
   - Что вы хотите от меня?
   - Мы пришли сообщить, - многозначительно вздохнул, - мы думаем, царю стоит знать.
   Еще бы царю знать не стоило! И именно сейчас, посреди ночи!
   В этом месте Тизкар не выдержал, шагнул вперед, схватив жреца за грудки, тряхнул что есть силы, и, пожалуй, вышиб бы из него дух, если бы не почувствовал чье-то присутствие за спиной. Не увидел, не услышал, а именно почувствовал, и даже не оборачиваясь и не слыша голоса, он мог бы точно сказать.
   - Оставь его, - это был Мелам, советник царей. - Он сказал, а ты выслушал, теперь пусть он идет, а ты думай.
   - Я уже устал думать, - Тизкар зашипел, нехотя разжал руки.
   Оказавшись на свободе, Уанна мгновенно подобрал полы длинной одежды и пустился прочь, с завидной для своего возраста прытью. Остальные, не задумываясь, последовали его примеру.
   - Сядь, Тиз, думаю, нам стоит поговорить.
   И Тизкар сел, тяжело вздохнув, обхватил голову руками. Говорить не хотелось. Что толку говорить?
   - Я так устал... скорей бы царь вернулся.
   - Атну не вернется, - сказал советник. - Теперь ты царь. Тебе придется справляться самому.
   - Не вернется? Откуда ты знаешь.
   - Знаю.
   Сказал так, что нельзя было усомниться - он знает, наверняка. Тизкар крепко зажмурился, судорожно сглотнул вставший в горле ком. Как же так?
   Теперь, значит, навсегда.
   Он не знал, что делать. Мелам смотрел на него.
   - Там пришел Кинакулуш, пастух, - произнес медленно, - говорит, брат нашего Илькума. Говорит, видел царя.
   - Видел царя? Где он?
   - Царь ушел в Тат-Фишу.
   Тизкар шумно выдохнул, покачнулся, без сил привалился к стене. Да, он же с самого начала знал, что так будет. Что это навсегда. Он вдруг поймал себя на мысли, что не царя жалеет, оставившего этот мир, а себя - оставшегося. Многие бы все отдали, лишь бы оказаться на его месте - месте царя, а он пугается, мучается, не знает, как быть. Он не привык стоять впереди. Не привык отвечать за все.
   - Атну обменял свою жизнь на жизнь Златокудрой.
   Тизкар кивнул, наверно это имеет какое-то значение, но только не сейчас и не для него. Что бы там не сделал царь, он их оставил.
   Мелам не спеша, обстоятельно, рассказал все, что узнал от Кинакулуша.
   Пастух побывал в доме великого Эмеша, и рассказывал необычные, странные вещи. Впрочем, может быть все это неправда, может быть выдумки пастуха. Однако, он действительно оказался братом Илькума, знал где нашего стрелка искать, знал много всяких подробностей, и судя по всему действительно встречался с Атну. Но вот было ли правдой то, что он видел бога? И имеет ли это хоть какое-то значение.
   Не имеет - сказал Мелам. Наверное так...
   Пастух еще говорил про каких-то демонов, которые вот-вот разнесут мир на части. Что за демоны? Даже боги бессильны. Боги собираются просто уйти в какую-то свою далекую запредельную страну, оставив их одних.
   Значит, демоны? Значит, миру скоро конец.
   - Возможно, первыми будут не демоны, - тихо сказал Мелам.
   - Что это значит? - Тизкар поднял на него глаза.
   - Небо гудит, - вроде бы старый советник повторил слова жрецов, но в его устах они имели иное значение... или просто казалось. - Может так случиться, что небосвод скоро треснет, разлетится на куски.
   - Скорей бы, - буркнул Тизкар, с ужасом понимая, что ему все равно. Конец света очень удачно избавит его от всей этой глупой беготни, больше никому ничего доказывать не придется. Вот сейчас бы треснул небосвод, обрушился бы на него, демоны бы налетели... и ничего, и даже не вздохнул бы, жалея. Устал.
   Наверно, это неправильно.
   Наверно, надо что-то делать, он же царь, он должен... Хотя, что он может? Держать небосвод руками? Или, когда тот взорвется, закрыть собой людей, как когда-то, не задумываясь, закрыл царя.
   Мелам покачал головой. Это были еще не все новости.
   - Урушпак готовит корабли, хочет воевать. Что будешь делать?
   Словно это теперь имело какое-то значение. Небо рухнет и накроет Урушпак с его кораблями, да и Аннумгун заодно. Плевать!
   Что он будет делать? Невольно вздохнул с облегчением и пожал плечами.
   - Сражаться.
   Сражаться он умел, это было просто и понятно. Тизкар почти счастливо улыбнулся - вот и дело нашлось. Простое, ясное дело, ни дворцовых интриг, ни страшных демонов, гори они огнем! Очень даже удачно сейчас - война отвлечет от прочих забот. Небо, если оно так хочет, может трескаться, а он просто будет делать то, что должен. И не думать ни о чем.
   Это так просто.
   До конца.
   Он умеет.
  

* * *

  
   - Про небо и демонов чтоб никому, понял?
   Этана на мгновение задержался, качнулся, и снова принялся мерить комнату широченными шагами, от стенки до стенки.
   - Понял, - сказал он.
   - Начнется паника раньше времени, и считай - все.
   - А так, Тиз? Не все? Есть надежда?
   В его голосе надежды не было точно.
   - Посмотрим.
   Кивнул - ладно, посмотрим. Что ж еще остается, кроме как стоять и смотреть, если даже боги бессильны. Впрочем, может быть это все не правда? Мало ли что болтает какой-то пастух. Мало ли что болтает Мелам.
   Надо готовиться к войне, а там будет видно.
   Тизкар отвернулся, прикрыл глаза. Временами думалось - есть ли смысл в войне, зачем убивать друг-друга, если победителя все равно не будет? Но что тогда? Лечь на землю, уйти, отстраниться и позволить воинам Урушпака взять город? Ведь они за этим придут, они не знают о демонах. Могут и не знать, ненависть слепит им глаза. И тогда? Увидеть золото и пурпур в руинах, смешанных с грязью? Да никогда! Пока еще жив - он не увидит этого. Никогда! Ему хватило Майруша.
   Эх, сотник майрушский, отчаянный Мессилим в покореженных доспехах, залитых кровью, как мы похожи сейчас. Только хватит ли у нас силы и храбрости встать и стоять, несмотря ни на что, подобно тебе. Спокойно стоять, хладнокровно, без страха и лишних проклятий, а не броситься отчаянно на верную смерть, подобно молодому царенышу в дорогих побрякушках.
   Ничего, хватит сил. Он проследит, чтоб хватило у всех! За горло схватит каждого, и заставит!
   В кузницах уже куются новые мечи и копья, амбары забиты зерном на случай осады - Аннумгун с разбега не возьмешь, у Аннумгуна войска, высокие стены. Новобранцы уже тренируются на полях. Многое сделано, и многое еще предстоит сделать. Он готов к войне, пусть Урушпак приходит, они встретят достойно! Только так, пути назад нет.
   Да, он не тот царь, не Атну, и Урушпак не желает трепетать перед ним, как трепетал перед тем царем, не спешит склониться... но это пока. Пока Урушпак еще просто не знает всего, и даже демоны не знают, с кем связались! Ибо он сможет, он справится! Еще не знает как, но должен. Обязан! Потому что выбора нет, и тысячи людей ищут защиты у него за спиной, и не уйти, не пригнуться, уклоняясь от летящих стрел, только стоять упрямо до конца, расправив плечи. Иного пути нет.
   Тизкар сам не заметил, как поднялся на ноги, как встал неприступной Аннумгунской стеной, стиснув зубы, зато заметил, как замер вдруг на месте Этана, словно налетевший на эту стену, как пристально глянул в глаза, и как изменилось его лицо. Смятенье, потом...
   - Я с тобой, господин! - глухо поклялся буйвол, опускаясь на одно колено, и Тизкар вздрогнул.
   Господин! Сегодня он впервые по-настоящему стал царем.
  
  
  -- 12
  
  
   Там, вдалеке...
   Мне снился сон.
   Я стою над миром, где-то в небесах, раскинув руки. Я вижу весь мир, от края до края, чувствую его каждой клеточкой тела, его земля - моя кожа, его небо - мои глаза, его реки - моя кровь, его ветер - мое дыханье.
   Ноздри щекочет соленый морской бриз, задорно ерошит волосы на затылке, играет зелеными стебельками тростника, бежит дальше, в бескрайние степи, катится душистыми волнами шалфея и мяты, гоняя по коже стада счастливых мурашек. Могучие кедры гудят над моей головой, вторя смолистому дыханию ветра, и сойка - неугомонная птица, трещит без умолку, разнося свежие сплетни - и я рад им всем. Сотни, тысячи и тысячи-тысяч сердец бьются вместе с моим, одной песнью, отзываясь любовью и ненавистью, покоем и тревогой, гордостью и стыдом, надеждой и отчаяньем - я слышу их все, эти тысячи-тысяч, слышу, среди звона кузнечиков и рокота горных рек.
   Священное озеро Нух до краев полно соленой слезой, благословенной влагой - искрящейся радостью жизни, что беззаботно скачет по крутым склонам Унгаля, топая босыми детскими пятками; полно светлой скорбью уходящего, что степенно льется по склонам Унхареша, неторопливыми старческим шагам. Жизнь и смерть всегда являются в положенный час - я вижу их!
   Мне снился сон, и я в небесах. Небеса бездонны, бесконечны, и нет конца и края этой уходящей в небытие синеве, пронизанной солнцем, где носятся ласточки, задевая вечность тонким крылом. И смотря с небес, с этой невероятной вышины, я вижу каждую капельку росы на листе, каждого муравья, бегущего по стеблю травы, каждую улыбку, блестящую искорками в глазах.
   Кто я? Бог? Человек? Нет, я был и тем и другим, все не то.
   Мне снился сон, и я - это весь мир. Мы дышим вместе, одним дыханьем, он со мной, и я с ним. Я - это весь мир, и весь мир - это я. И нет у меня большей радости, чем быть им, и нет большей радости у него, чем быть мной.
   Мне снился сон...
  
  
  -- 13
  
  
   Нежная, прохладная ладонь на лбу.
   Так тихо, спокойно, приятно, что не хочется открывать глаза. Пока он лежит, ничего вокруг не существует, и ветер еще ерошит волосы, дыша мятой и морем. Но стоит только пошевелиться, и реальность взорвется множеством воспоминаний.
   Эмеш вздрогнул. Ладонь исчезла, вместо нее лба коснулись теплые губы.
   Он моргнул, рывком сел, сгоняя с себя остатки сна. Рядом с ним, на краю кровати сидела Лару, Аикана Наура, женщина, так не похожая сейчас на Златокудрую богиню.
   - Как ты? - спросила она.
   - Нормально.
   Глаза у нее синие, печальные и бездонные как небо. А он и забыл уже, каким небо бывает бездонным, слишком привык к сверкающей тверди.
   Небо, его настоящее небо... Вздохнул.
   Надо что-то делать, надо поговорить с Аттом, с остальными. Бабочки налетели и, скорее всего, налетят снова, в следующий раз они, возможно, не отобьются. Эмеш вдруг понял, что и сейчас возможно не отбились, что он сам может находиться в таком же положении, как Утнапи. Он ведь даже не знает, вдруг какая-то из черных тварей коснулась его, он мог не заметить, не уследить, их было так много.
   И тогда...
   Смерть?
   Задумался.
   Да хоть бы и смерть... Плевать. Он больше не верит в собственную смерть, она потерялась где-то там, в недосягаемой высоте небес.
   Сейчас реальны только эти голубые, бездонные глаза. И бесконечное одиночество в глазах. И вдруг неожиданно понял, что знает гораздо больше, чем ему положено знать. Как, откуда? Может быть, видел во сне.
   - А ведь он любит тебя, Ру, действительно любит, - Эмеш еще плохо понимал, но сердцем чувствовал, что говорит правду. Он знает, он видел.
   - Что?
   Лару встрепенулась, отпрянула, губы дрогнули в неудавшемся вскрике.
   - Откуда ты знаешь, - прошептала она.
   - Знаю, - улыбнулся он.
  
  
  -- 14
  
  
   В ту ночь Думузи стрелой влетел в покои небесного бога, не обращая внимания на вялые протесты слуг.
   - Господин еще спит, не стоит сейчас его беспокоить.
   Думузи оттолкнул их с дороги.
   Атт и не думал спать, ходил туда-сюда, от кровати к окну, и обратно. Нехотя обернулся на шум.
   - Демоны на свободе! - с порога выпалил ветер.
   - Я уже знаю, - громыхнуло небо далеким раскатом.
   - Это я виноват! Я! - ветер вдруг испугался, забился пойманной пташкой в силках.
   - Замолчи, Идим, - отозвалось небо. - Мне ты можешь говорить все, что угодно, я даже могу поверить и покарать. Но демонов ты не обманешь. Рано или поздно они придут за ней.
   - Я не позволю!
   - Не позволишь? Как и кому? Ты не позволишь спящим найти Лару и забрать ее жизнь, или ты не позволишь илиль увести ее в Илар?
   - Илар?! - ошарашено взвился ветер.
   - Илар, - сурово подтвердило небо. - Ты знаешь закон, того кто откроет врата - ждет смерть.
   Ветер заметался, ища выход, но не нашел. Без сил рухнул на пол, привалившись спиной к стене, закрыл руками лицо.
   - Лучше бы это был я, - тихо сказал он, - лучше бы это я открыл врата.
   - Не говори глупости, - сказало небо, - лучше бы этого не делал никто.
   - Я заберу ее из Илара.
   - Заберешь? Как? - устало фыркнуло небо, но за усталостью притаилась надежда, может и правда ветер знает секрет.
   - Жизнь за жизнь! Это я виноват!
   Целая вечность тяжелой тишины.
   - Не надо, - попросило небо сквозь слезы, - уходи.
   - Я заберу ее, - тихо пообещал ветер, хлопнув дверью.
  

* * *

  
   Потом ветер унесся бить морду царю, но не слишком-то преуспел...
  

* * *

  
   А в чем ты вообще преуспел, дикий, бешеный степной ветер? Хоть раз в своей долгой бессмысленной жизни, в чем ты преуспел? Молчишь? Ни в чем?
   В той бессмысленной драке ты хотел по-честному? Как мужчина с мужчиной? Ты с царем? Наивный ветер. Глупый бешеный ветер. Царь - он воин, а ты кто? Бог? Может ли бог на равных сражаться с человеком? Нет, вот видишь, а ты хотел. Ты силен - да! Ты быстр - сто раз да!!! Но он человек, и он хочет жить, он не готов променять свою короткую жизнь на твою вечность.
   Если б на равных - ты был бы уже мертв.
   Так в чем ты преуспел, горячий степной ветер? Хоть раз?
   Всю свою долгую жизнь ты бежал от себя, бежал так далеко, как только мог, не понимая, что бежать некуда, и ты лишь бьешься лбом о стену.
   Ты боялся сам себя. Боялся признаться сам себе.
   Боялся даже напиться... нет, однажды ты действительно напился, ты был пьян, ты решил, что хватит бежать. Ты пошел признаваться ей во всем, но по дороге встретил ее отца. Признался. Всю ночь рыдал и признавался, глотая пьяные слезы.
   А утром боялся поднять на небо глаза. Небо молчало и делало вид, что ничего не знает.
   Она тоже так и не узнала ничего.
   Так может пора? Сейчас?
  

* * *

  
   Думузи нерешительно сопел за спиной.
   - Дим?
   Он судорожно, неловко вздохнул, одергиваю край рубашки. Он смотрел ей в глаза.
   - Дим!
   - Это я виноват, прости. Ведь я был там с тобой, Аик, и не смог... это я виноват...
   Она до боли прикусила губу.
   Эмеш смотрел и не верил своим глазам - он никогда не видел Думузи таким. Дикий ветер затих, присмирел, у него дрожали руки и еще больше дрожал голос. Огонь в глазах тоже сделался тихим, ручным, одиноким словно пламя свечи - дунь и погаснет.
   - Я хочу поговорить, Аик. Наедине. Можно?
   - Можно, - тихо разрешила она.
   Ветер протянул ей руку, помогая подняться, и Любовь впервые нерешительно коснулась его руки. Лару Златокудрая, Дарящая Жизнь, из всех богов и царей этого мира лишь один ни разу не познал счастья с тобой. Как так вышло?
  
   - Я знаю, сейчас не время, - тихо сказал он, - сейчас надо наверно говорить о другом... Аик, я не могу больше о другом! Я всю жизнь бежал от этого, думал что бегу. Но убежать так и не смог. Нельзя убежать от самого себя.
   Они сидели рядом, и Думузи осторожно держал ее руку в своих руках, боялся даже поверить, что все это наяву.
   - Все мы здесь пытались от чего-то бежать, - говорил он. - Кто-то бежал удачно, кто-то не очень. Твой отец бежал от смерти. Прости, наверно я не должен так говорить, но иначе не объяснить... твой отец бежал от смерти, это здесь он хозяин небес, а там он тяжело больной, прикованный к инвалидному креслу старик. Хотя, впрочем, хозяином небес он был и там... Эмеш бежал от горя, ты же знаешь, он потерял жену, маленькую рыжеволосую женщину, с которой прожил почти пятнадцать лет. Он бежал, хотел убежать, но все время оборачивался, и тогда прошлое настигало его. Нельзя таскать прошлое за собой. Кому, как ни мне, это знать.
   Мое прошлое пришло само. Да, Аик, я бежал от тебя. Я так хотел убежать, но ты пришла за мной. Ты стала моей личной Немезидой, и обнаженный меч в твоих руках был вечно занесен над моей головой. Это было страшно. Не смотри на меня так, ты не виновата, это все я. Я просто дурак. Вот сейчас я смотрю на тебя и вижу вовсе не сияющую богиню, не Лару, не Аикану Науру, прости, я вижу просто девушку, ту самую, что стояла тогда у куста белых хризантем в саду. Ты помнишь? Вряд ли ты помнишь...
   - Зачем ты бежал от меня, Дим?
   - Аик, ведь ты и тогда была сияющей богиней, дочерью хозяина небес. А кем был я? Дикий, бешеный ветер. Неудачник. Больше чем никто. Разве могла ты снизойти? Разве мог я позволить тебе снизойти? Ты должна была оставаться богиней, равная с равным, не со мной. Я пытался сбежать от этого, от тебя, от себя. Но не мог. Мое прошлое всегда было рядом со мной. Я злился, огрызался, пытался прогнать... Прости, Аик, я часто был груб с тобой, часто говорил всякие гадости... Прости, я обижал тебя... я так хотел убежать... но, оставаясь один, я боялся даже закрыть глаза, боялся заснуть, потому что в каждом сне была ты.
   - Ты жил с этим триста лет?
   - Да.
   - Дикий мой, бешеный ветер! Глупый ветер! Я, наверно, единственная здесь такая неправильная, я бежала не от себя, я бежала к тебе. Да, Дим, я бежала к тебе. Ты даже не представляешь, что мне стоило уговорить отца, какие невообразимые доводы я приводила, ведь он отказывался брать меня сюда. Триста лет я бежала к тебе, а ты бежал прочь. С того самого дня, когда я стояла у куста хризантем.
   - Триста лет?
   - Да.
   - Я не верю.
   - Не надо. Не верь, просто знай - я люблю тебя, только тебя. Все это время я лишь пыталась забыть...
   - Я больше не побегу.
   - А я больше не отпущу тебя никуда, мой бешеный ветер. Глупый ветер!
  
  
  -- 15
  
  
   - А знаешь, кажется, это я прогнал их, - неуверенно сказал Утнапи. Его глаза блестели.
   - Кого?
   Эмеш понял не сразу, или, может быть, понял, но сразу побоялся поверить.
   - Бабочек.
   - Как это?
   Почему-то было все равно, и где-то там, в вышине, плескалось бездонное небо. Он видел... Нет, неправильно! Так не должно быть, не должно быть все равно, ведь это важно!
   - Как? - повторил Эмеш, тряхнув головой.
   - Ведь это игра, Сар, это наш собственный мир. Мы здесь боги, надо только поверить, - он чуть усмехнулся, грустно так, словно не победил, а проиграл, - но, наверно, я плохой бог и плохо умею верить. Я умею только знать, и делать что знаю. Верить не умею. Получилось не сразу и не так как хотел, я ведь хотел сжечь их, как вы с Думузи, но не вышло. Тогда я решил их прогнать.
   - Но как ты прогнал?
   Усмехнулся. Пожалуй, он и сам не до конца понял.
   - Сказал: "пошли вон!" и они улетели. Нет, Сар, я не шучу, так и было.
   Он был невысоким, светловолосым, и загорелым до черноты. Он выглядел бы почти мальчишкой, если бы не глаза. Ему было больше трехсот лет, и все эти годы он был почти богом. Может быть единственным добрым богом, среди них - богов великих и могучих. Он был... и от этого становилось сильно не по себе.
   А еще Утнапи, как никто другой, умел играть в игры, хоть его и не хотели сюда брать. Может, поэтому и не хотели. Пожалуй, единственный, кто всегда помнил - он человек. Или еще Атт...
   Что же в нем было не так? Ведь именно он должен был стать лучшим!
   "Я плохо умею верить. Я умею только знать, и делать что знаю".
   Да, он всегда видел, что это всего лишь игра, но не мог поверить, что играют они всерьез. Не мог принять игру до конца, сделать ее частью себя, он стоял чуть в стороне, снаружи. Наверное, тяжело жить сразу здесь и там? Тяжело, Ут?
   Эмеш едва удержался, чтобы не спросить это вслух, подумал, не стал. Вместо этого спросил другое.
   - А ты мог бы прогнать их насовсем?
   Утнапи покачал головой, устало так, обречено.
   - Я пробовал, не выходит. Я плохой бог, слишком человек. Я даже своих бабочек не могу до конца прогнать, они все лезут...
   - Своих?
   Накатившая волна с разбегу ударила по голове гулким гонгом.
   Да, он знал, конечно, знал. И еще он знал, как это происходит, слышал. Он, видел, как это было с рыбаками. Если бабочки дотронутся до тебя, это как вирус... ты сам станешь демоном, оболочкой, куклой. А через несколько дней тебя разорвет на части, ты превратишься в черную стаю, распадешься на тысячи крылышек, поднимаешься в воздух, чтобы найти и коснуться снова. И снова...
   А Утнапи, значит, уже чувствует, как они копошатся внутри, силясь разорвать. Скоро он станет таким же серым чудищем, расплывающимся мутными разводами, как те двое. К горлу подступила тошнота. Лучше даже не думать и не представлять. Не знать. Как же сейчас ему?
   Сидит, спокойно, смотрит, дышит ровно.
   - Убей меня, Сар, я все равно не смогу.
   Эмеша аж передернуло, мурашки пробежали по коже.
   - Сможешь, - запротестовал он. - Ты прогонишь их, Ут. Ты уже один раз прогнал и сможешь сейчас. Кто, как не ты!
   И совсем тихо попросил:
   - Ты должен, потому что я никак не смогу.
   Казалось, если Утнапи сейчас сможет, то потом у них все будет хорошо, мир не треснет, они смогут его удержать... Утнапи сможет, кто как не он! Он лучший. Он прогнал, и он сделает это снова.
   Утнапи качает головой.
   - Ты сможешь, Сар, это как раз не сложно. Тебе нужно просто смотреть в глаза, даже если страшно. Смотреть и запоминать как это, чтоб в следующий раз уже без колебаний. У вас впереди война.
   - Я не хочу, - признался Эмеш.
   - Я еще попробую, - пообещал Утнапи.
  
  
  -- 16
  
  
   Он пробовал. Честно пробовал, изо всех сил. И чем больше он пробовал, тем яснее становилось, что ничего из этого не выйдет, даже со стороны было заметно. Уже поздно. Кожа на лице шла серыми пятнами, делая его все больше похожим на демона-рыбака.
   - Ут! Держись, пожалуйста! Ты должен! - Лару все пыталась подойти, взять за руку, чем-то помочь. Ведь она - жизнь, ее сила всегда помогала выжить.
   - Не надо, Ру, лучше не подходи близко. Я боюсь, оно выскочит...
   Она зажимала ладонью рот, стараясь не кричать.
   Думузи потащил ее устраивать новый дом для керуби. Они вдвоем до самой ночи бегали туда-сюда, суетились, перетаскивали рыбаков в долину Ир, помогали кое-как обустроиться там, объясняли, как и что. Дело шло медленно, сил почти не было, устали, вымотались, Думузи еще не вполне отошел от утренней схватки с бабочками, а у Лару просто опускались руки... Но бегали - лучше бегать и валиться с ног от усталости, чем просто сидеть и ждать.
   Они были вместе. Хоть у кого-то все хорошо, и Эмеш радовался, глядя на этих двоих. Несмотря ни на что, они нашли самое важное и вернулись, никуда не уходя. И теперь надеялись что-то сделать для других.
   Правильно. Хорошо. Конечно, всем было страшно. Думузи-то еще ничего, а Лару, поначалу, стояла тут, глядела на Ута, и бессильные слезы ужаса прятались в глазах. Она не плакала, но от одного ее взгляда сердце переворачивалось...
   Эмеш отворачивался. Интересно, а у него самого какой взгляд? Тоже, небось, не из приятных.
   Он сидел рядом с Утнапи, боясь отойти даже не минуту, боясь даже отвернуться невзначай. Ужасно хотелось поговорить, но язык не слушался, не ворочался, словно одеревенел. Поэтому он просто сидел. Утнапи тоже сидел, тоже молчал и слепо глядел по сторонам, словно не замечая.
   Кита тихо подошла и села рядом, прижалась, положив голову Утнапи на грудь.
   - Все будет хорошо, - шепнула она, нежно погладила его руку, - не надо бояться. Я с тобой.
   Утнапи вздрогнул, хотел было прогнать, но не смог, только тихо вздохнул, обнял, крепко прижимая к себе. Даже серые пятна с лица на минуту ушли, словно испугавшись, поверив, что они тут ни к чему. Кита смогла прогнать... На минуту...
   - Что ты здесь делаешь? Ну-ка пошли! - прикрикнул было на нее Думузи, проходя мимо, но быстро прикусил язык.
   - Я никуда не пойду, - сказала она уверенно. - Я его жена.
   Не пойдет, хоть что делай. Хоть молниями бей, хоть огнем, все равно не пойдет. Второй раз потерять не сможет.
  
   К ночи Утнапи все же заперли в доме, заткнули все щели - если вдруг взорвется бабочками, то они так просто не вырвутся на свободу. Эмеш сидел рядом, разговаривал через стенку - его словно прорвало, трепался о всякой ерунде, даже не замечая о чем, заставлял Утнапи говорить тоже. Так было проще, казалось, пока он слышит голос - все нормально. Значит, Утнапи жив, и его бабочки еще далеко.
   Киту в дом не пустили, она сидела рядом, прижавшись к двери щекой. Молчала. За все время не проронила ни слова. Глаза сухие, далекие. Она не будет плакать и не будет кричать.
   - Я много думал, - сказал вдруг Утнапи, - не знаю, поможет тебе это или нет, но ты должен знать. Помнишь, Уршанаби говорил нам - демоны нейтральны. Всегда. И даже если сила не нейтральна внутри демона, она нейтральна вовне. Что-то всегда уравновешивает. Как савалар и илиль...
   - Ну?
   Сейчас было сложно сосредоточиться на каких-то серьезных мыслях, но он старался. Если есть хоть какая-то надежда, он должен попробовать все, любые средства.
   Демоны заставляют этот мир распадаться на части, обращают его в хаос.
   - Демоны - разрушающая сила. А созидающая? - попытался размышлять вслух Эмеш. - Мы? Боги? Ведь мы создали этот мир. Или та сила? А помнишь, как мы получили свою силу? Там, на вершинах Унгаля?
   Ут, за стеной, кивнул, он помнил, конечно, помнил. Высокогорное озеро, прозрачное, чистое, мелкие камешки видно на невообразимой глубине, и солнечные лучи пронзают до самого дня, сверкают живыми блестками на поверхности. Отсюда берет свое начало Мирикиль - огненная река жизни... почему огненная - Эмеш так и не понял, река как река на вид, вода, не огонь.
   - Только это не разрушение и созидание, Сар. Это другое.
   - Другое? Что?
   - Не знаю, спроси лучше у Уршанаби, или хотя бы Италя, он знает куда больше меня. Поверь, я тоже плохо понимаю, я не знаю... но я чувствую, что оно где-то рядом. Надо только приглядеться.
   Эмеш приглядывался, как мог. Что ему еще оставалось.
   Они говорили долго, о многом и ни о чем, пытаясь найти важное, но не находили толком даже простого. Надо было поговорить, слова прогоняли страх, неизбежное отступало, теряясь в словах. Голос Утнапи какой-то глухой, чужой, отстраненный. Мороз по коже от этого голоса. Но все равно лучше говорить, чем молчать. Тишина во стократ страшней. От тишины не знаешь, чего ждать.
   И говорили много - о вечном и мелочах, о жизни и немного о смерти, о демонах и мангарах, о рыболовных сетях и выделке овечьих шкур, о землянике на горных склонах и абрикосах в царских садах, говорили о женщинах, о политике, о вине, о смысле бытия...
   Эмеш уже перестал замечать, о чем они говорят.
   День. Вечер. Ночь...
   А утром явился Атт.
  
   Нет, сначала ночью еще приходили керуби. Последние здесь, те, кого еще не успели увести. Перед тем, как отправится в старый Эдем, они решили проведать двух неудавшихся богов. Они стояли в стороне, нерешительно сопели, боясь подойти, не желая помешать. Пожалуй, они сами прекрасно видели, что происходит.
   - Вы что-то хотите? - громко поинтересовался Эмеш.
   Керуби зашептались, потоптались еще немного на месте, потом вперед вышел кособокий старик. Приглядевшись, Эмеш узнал в нем того самого переговорщика.
   - Мы пришли поговорить.
   - Со мной?
   - Да, с тобой.
   - Хорошо, давайте поговорим, - согласился он.
   Делегация немного помялась и подошла ближе, даже в темноте Эмеш мог легко разглядеть их осунувшиеся, испуганные лица. Да уж, ребятам досталось в последнее время, волей судьбы они оказались в самом пекле.
   Переговорщик оглянулся на остальных, словно ища поддержки, видно было, что говорить ему не легко.
   - Мы не понимаем, что происходит, - печально сказал он. - Наш учитель больше не выходит, нас заставляют покинуть наши дома, у нас больше нет вождя и никто не может рассказать, как нам жить дальше.
   Эмеш заскрипел зубами. Ну конечно, во всех несчастьях они наверняка винят его, ведь все неприятности у них начались с его приходом. Он гад такой! Грязный монстр-убийца, шарахнул огнем, и сейчас вот не выпускает их учителя из дома, привел с собой еще двоих...
   - Ты хороший, - серьезно, доверительно произнес переговорщик.
   Это было настолько неожиданно, и по-детски непосредственно... Эмеш даже не нашел что ответить. Тяжело сглотнул.
   - Ты ведь сможешь защитить нас?
   Защитить? Как, черт побери, он будет их защищать? Почему он? Ведь это Думузи с Лару сейчас уведут их в безопасное место, это они сейчас помогут... а он просто сидит тут и тянет время, не в состоянии ни помочь, ни убить. Он ничего толком не может.
   Защитить? Дети...
   Переговорщик с надеждой смотрел на него. Ждал.
   - Наш учитель всегда заботился о нас, помогал нам. Я знаю, ты был его другом.
   Был. Почему они говорят об Утнапи в прошедшем времени? Это сильно раздражало. Он еще жив! Он там, за стенкой, у него еще все получится. Вот он прогонит своих бабочек и сам защитит своих керуби от любых напастей.
   Они не знают или не верят? А он верит? Или просто боится своими руками... Нет, он все-таки верит... ну может не слишком сильно, не достаточно сильно, чтобы сделать сказку правдой.
   И все же, вдруг понял, - было бы намного проще и спокойнее, если бы эти люди его ненавидели.
   Эмеш на минуту до рези зажмурил глаза.
   - Я постараюсь, - без особой уверенности пообещал он, потом отвернулся, стараясь не встречаться с переговорщиками взглядом, - а вы уходите отсюда, там вас ждет новый дом, там будете в безопасности.
   Керуби заметно приободрились и важно кивнули.
   - Мы верим тебе, - серьезно сказал кособокий старик.
   Вот только этого ему еще не хватало! Веры! Они еще в него верят! Стоят такие довольные... Правильно, в богов надо верить, несмотря ни на что. Он сам постарается поверить, и может тогда.
   Сглотнув подступившие бессильные слезы, Эмеш покачал головой.
   - Я сделаю все, что в моих силах, но чудес обещать не могу. Я далеко не всесилен.
   - Мы понимаем.
   Керуби с достоинством поклонились и удалились в темноту.
   Замечательно! Просто отлично! Ну, просто слов нет.
   Они ему верят, демоны их раздери!
   - И я верю, - тихо сказала Кита.
   Он вздрогнул, этого еще не хватало. Ладно. Если верят люди - это еще куда ни шло, но вот если бы поверили боги... хорошо что Ларушки нет рядом.
   - Я тоже верю, - признался из-за стены Утнапи.
   Сговорились, - устало подумал Эмеш, закрывая глаза.
  

* * *

  
   Утром явился Атт.
   Почему-то казалось, он должен привести целую армию за собой - богов, демонов, даже людей в сверкающих доспехах, казалось, что они вот-вот будут сражаться, жечь бабочек огнем... они пойдут в пустыню, пройдутся по всему миру и сожгут все. Победят, в конце концов, они не могут не победить.
   Не могут.
   Атт пришел один - просто невысокий, пожилой, лысый человек... подошел, сел рядом, покосился на дочь, вздохнул, похлопал Эмеша по плечу.
   - Они уходят, - сказал, словно невзначай, словно все и так знали о чем речь.
   И этого оказалось достаточно, не надо больше ничего объяснять. Война проиграна, даже не начавшись. Эмеш даже не удивился, кивнул. Не будет ни богов, ни людей, ни демонов, ни сияющих доспехов. Игра окончена.
   Теперь надо только самим.
   - Там небо гудит, - тихо сказал Атт, - никто не знает, что делать. Они боятся. Не хотят. Хотят уйти...
   Эмеш кивнул. Да, пожалуй, все правильно. Пора им возвращаться.
   - И ты иди, Мариш. Ты же хотел, - сказал он. - И Ларушку с собой захвати, зачем ей здесь...
   Атт хмуро посмотрел на него.
   - А ты?
   А он? С ним давно все ясно.
   - А я останусь. Знаешь, я ни разу за триста лет не хотел вернуться. И сейчас не хочу. У меня там ничего нет, никто не ждет, совсем никто, даже хризантемы.
   Он невесело усмехнулся, задумался. Да, действительно, он говорил правду, верил сам себе. Главное верить.
   - Ты еще, может, посмотришь, как они цветут... вдоль дорожки...
   - Неужели, ни разу? - Атт вот не верил.
   - Ни разу.
   Эмеш развел руками. Ни разу, что тут поделаешь, ему было хорошо здесь, это был его мир, он принял его до конца. Сейчас он твердо, упрямо верил в это сам, как никогда раньше, как никто другой. Он видел весь этот мир во сне, от края о края. Он принял его весь, не во сне, по-настоящему принял.
   А там, снаружи, у него не было совсем ничего.
   - Я как в сказке, помнишь, как Питер Пен. Мое окно закрыто, меня никто не ждет, и я не могу вернуться назад. Мне даже иногда, кажется, что в моей кровати уже спит другой мальчик...
   Усмехнулся. Да, он сам мальчик, не желающий взрослеть, хоть и седина уже в волосах, но все равно мальчик, которому в сказке лучше, чем в реальном мире. Он никак не всесильный бог. Это игра. И это его игра. И даже, возможно, игра по его правилам! Захочет - будет летать!
   Даже дернулся, попробовал - вдруг и правда полетит. Нет, не летается, только Атт как-то подозрительно на него смотрит. Неловко вдруг стало, ведь заигрался, в самом деле.
   - Я лучше останусь, Мариш, вдруг что и выйдет, - попытался неуклюже оправдываться.
   Атт хотел было возразить, но отчего-то передумал, только вздохнул.
   Снова подумалось про Лару - она уже вернулась. Даже никуда не уходя. И Думузи. То, от чего они так долго пытались бежать - исчезло, словно наваждение, словно сон. И теперь уже все равно где они, тут или там, для них все позади. Они вернулись.
   Атт тоже почти вернулся, он одной ногой стоит там, сейчас для него тот мир ближе чем этот. Он уже чувствует его, чувствует запах дома... Ему тоже не нужно больше бежать, он готов принять реальность до конца, какая бы она не была.
   Эмеш слегка завидовал им, он не был готов принять. Он от реальности отказался. Та реальность ему больше не нужна.
   - А Ут где? - спросило небо.
   - В доме, - Эмеш кивнул на дверь, - пытается прогнать своих бабочек.
   - Своих?
   Атт сначала не понял, нахмурился, сдвинул брови, потом разом обмяк и побледнел. Нет, все-таки одной ногой он еще здесь.
   - И я не пойду - сказал уверенно.
  
  
  -- Часть 4
  
  

Только в грезы нельзя насовсем убежать:

Краткий век у забав - столько боли вокруг!

Постарайся ладони у мертвых разжать

И оружье принять из натруженных рук.

Испытай, завладев ее теплым мечом

И доспехи надев, что почем, что почем!

Разберись, кто ты - трус, иль избранник судьбы,

И попробуй на вкус настоящей борьбы.

В. Высоцкий

  
  
  -- 1
  
  
   Море у стен шуршало галькой, тревожно, набегая волна за волной. Посеревшее, пенное море. Брызги горчили на губах.
   Тизкар постоял немного на берегу, переступая с ноги на ногу, потом быстро разделся, разбежался, и со всего маху влетел в море. Холодная вода обожгла кожу. Он нырнул, привычно уходя на глубину, и долго плыл, пока еще мог, пока перед глазами не заплясали круги и легкие не начали разрываться, прося воздуха. Взметнулся, вынырнул, фыркая и тряся головой. Отдышался и снова нырнул. И еще.
   Потом, размеренными широкими взмахами поплыл от берега прочь, словно надеясь достать до хрустального свода где-то там. И со всей злости пнуть ногой, чтоб зазвенел. Смешно конечно, не доплыл... не доплыть. Когда устал, повернулся и лег на воду, раскинув руки, глядя в небо.
  
   Она ждала на берегу. Рыжая, миленькая, но, пожалуй, не красавица. Она сидела рядом со сброшенной одеждой и ждала.
   - Кто ты? - удивился Тизкар.
   - Маиш.
   Ее зеленые глаза смотрели прямо, спокойно, без тени сомнения.
   - Что ты здесь делаешь?
   - Жду тебя.
   - Зачем?
   Ее губы тронула легкая улыбка, девушка чуть наклонила голову на бок, разглядывая мокрого, обнаженного царя.
   - Я так хочу, - сказала она.
   Тряхнула головой, и золото жарким пламенем рассыпалось по плечам.
   Она была дочерью рыбака, жившего по соседству, и ей было почти семнадцать.
   Когда-то в детстве, она слышала много странных пробабкиных сказок о морском боге, о том, что было очень-очень давно, даже пробабка не знала, когда это было... Сказки эти совсем не похожи на то, что рассказывают жрецы, и чем-то запали в душу, взволновали. Потом, конечно, девочка выросла и забыла. Но однажды утром увидела на берегу...
   - Я не морской бог, - сказал Тизкар.
   Она снова улыбнулась.
   - Мне не нужен бог.
   - А человек? - сердце почему-то ухнуло, и забилось в груди.
  
   Она осталась. Она пришла и захотела остаться, и Тизкар не смог ее прогнать. Нет, он бы никогда не смог ее отпустить, даже если бы она захотела. Было что-то такое, что все демоны, все враги отступали прочь под взглядом зеленых глаз.
   Они победят. Теперь Тизкар точно знал это. Он не позволит небу обрушиться, не позволит Урушпаку взять город. Никогда. Он не позволит, чтоб и волос упал с ее головы. Теперь ему есть за что сражаться. Нет, конечно, было и раньше - за свой город, за свой народ... но теперь - иначе. За свой город он был готов драться до конца и умереть, как тот храбрый майрушский сотник. Но теперь Тизкар точно знал, что будет жить! Долго, счастливо, что бы ни случилось. У него будут дети, и даже, наверняка, внуки. Он победит. Он еще пока не знает как, но так будет. Просто не может быть иначе.
   Он рассказал ей все, сам даже удивился, как решился, как посмел рассказать, но она не испугалась.
   - Все будет хорошо, - сказала тихо. - Я тебе верю.
   Тизкар смотрел в ее глаза, сияющие, как когда-то море.
   Ради нее он победит всех.
  

* * *

  
   Этана гонял своих бойцов, ни днем, ни ночью не давая покоя, пытаясь за короткий срок научить тому, на что требуются месяцы. Воины Урушпака скоро будут здесь, отдыхать некогда. Их придет много, все что есть, Урушпак не может позволить себе проиграть! Но нужно победить, уже все равно какой ценой, потому, что небо готово рухнуть. Нужно успеть. И будь, что будет.
   Некогда отдыхать. Незачем.
   И бойцы его не понимали, но, кажется, чувствовали, и делали успехи, непостижимые уму. Готовы были сражаться так, как просто никогда бы не могли сражаться.
  

* * *

  
   Тонкая красноперая стрела потянулась к самому уху, еще, еще... руки чуть дрожат от напряжения. Илькум ровно дышал, смотря вперед, на мишень, и ничего в мире больше не существовало. Только он и цель. Короткий вдох, миг тишины и долгий пронзительный свист. Стрела сорвалась и ринулась вперед.
   Прошла мимо. На ладонь прошла мимо и упала в траву.
   - Ничего, Иль, ты сможешь, - шепнул на ухо Кинакулуш, похлопал по плечу.
   Илькум промахнулся. Снова. Когда люди в первый раз увидели это - испугались, решили, что дурной знак - боги окончательно отвернулись от них, даже волшебный дар у стрелка забрали. И только Тизкар отчего-то радостно засмеялся.
   - Ничего, ты сможешь, - сказал он. - Но тебе нужно постараться, у нас мало времени.
   - Я сделаю это, господин.
   Илькум коротко кивнул. Спокойно, серьезно. Он сделает. Научится сам. Никакой волшебный дар ему в этой войне не поможет, но дар ему, человеку, и не нужен. Он стал взрослым.
  
  
  -- 2
  
  
   Решили вместе с Аттом пройтись вниз по реке, надо же хоть с чего-то начать.
   Что они искали? Эмеш и сам не знал. Но сидеть и ждать было невыносимо, а идти вдвоем в пустыню - глупо, слишком опасно. Это больше не их мир, и они больше не всесильные боги. Теперь взаправду, они люди, как и полагалось. Да, у них есть особая сила, или, скорее, набор красочных балаганных фокусов, но они люди.
   Думузи с Лару остались в Синарихене, даже не попытались составить им компанию... впрочем, у них дела - надо устроить керуби на новом месте, надо увести в долину Ир последних оставшихся... хотя кто знает, где сейчас безопаснее. Об этом думать не хотелось. Они остались без возражений, стояли у дома, держась за руки, как дети. Счастливые.
   А Атт и Эмеш весь день бродили вдоль реки, метр за метром, осматривали. Но так и не могли ничего найти. Что они искали? Все было как всегда, никаких следов страшного или хотя бы необычного, совсем ничего. Наверное, хорошо... а может как раз наоборот. Просто хотели чем-то заняться.
   Атт бродил хмурый, больше погрузившись в себя, нежели смотря по сторонам.
   - Если среди керуби обнаружится еще хоть один случай заражения, придется... - он на секунду задумался, подбирая слова, и все же решился сказать прямо, - придется убивать всех.
   Голос совершенно бесцветный, отстраненный.
   - Ты когда-нибудь убивал людей?
   Атт остановился, поджав губы, окинул Эмеша внимательным взглядом с ног до головы. Щека неприятно дернулась.
   - Мне бы не хотелось этого делать, - едва уловимое раздражение скользнуло между слов. - Но, возможно, у нас не будет другого выхода.
   Да, выхода нет. Спорить с этим бесполезно. И Эмеш еще долго шел молча, сунув руки в карманы, пиная носками сандалий песок. Они просто глупые боги, которые хотят спасти мир, но не могут спасти даже кучку людей. Может даже честнее будет просто уйти, чем вот так барахтаться и пытать убедить друг друга, что они смогут. Зачем внушать людям неоправданные надежды? Кому от этого лучше?
   А люди еще в них верят, глупые. Впрочем, в кого им еще верить, как не в богов? Больше у них никого нет.
   Атт вдруг остановился.
   - Эй, Сар! - по его напряженному голосу было ясно, что ничего хорошего ждать не стоит.
   Он сидел на корточках и осторожно водил рукой по песку. Медленно-медленно, словно пытался что-то нащупать, а оно все ускользало.
   - Что там у тебя? - хмуро поинтересовался Эмеш, подойдя ближе.
   - Не знаю, иди сюда, попробуй.
   Эмеш присел, тоже начал водить рукой. Даже глаза закрыл, чтобы лучше сосредоточиться, подержал руку над тем местом, куда указал Атт.
   - Ты ничего не чувствуешь?
   Долго водил. Вроде бы ничего. Или нет? Вот! Хм...
   - Кажется, что-то есть, не пойму только что.
   - Я тоже, - вздохнул Атт.
   Атт поднялся на ноги и с сомнением почесал затылок.
   - Попробуй еще.
   Сначала Эмеш ничего нового не почувствовал, пришлось серьезно сосредоточиться, изо всех сил. Потом, почти у самого песка, рука наткнулась... по ощущениям, оно было твердое и холодное, но сквозь него можно было легко, без сопротивления, пронести руку. Да и глаза говорили, что ничего тут нет. Оно было похоже на закругленный стержень, торчащий из земли. Вот! Кажется, он вздрогнул.
   - Чувствуешь? - спросил Атт.
   - Угу. Какой-то стержень, сантиметров десять в диаметре. Он уходит куда-то очень глубоко.
   Атт со вздохом покачал головой.
   - Я бы сказал это росток, и он уходит к самому центру мира, - сказал он.
   Эмеш в недоумении уставился на него, но Атт только развел руками.
   - Не думай, я знаю не больше твоего. Просто делюсь своими впечатлениями.
   Хороши впечатления, надо сказать. Росток, уходящий к самому центу. Впрочем, Атт возможно тоже что-то "видел", что-то свое.
   - Как ты нашел его?
   - Не поверишь, - ухмыльнулся тот, - я просто на него наступил.
   Отчего ж не поверить? Всяко бывает.
   - И сразу почувствовал? Даже через ботинки?
   Атт пожал плечами, иногда и сам не понимаешь, каким местом чувствуешь опасность.
   - Хорошо бы в Илар, поговорить с Уршанаби. Мне надо знать об этом как можно больше, - сказал он. - Сходи в Илар, а? Давай. Как только что-то обнаружишь, сразу свяжись со мной. Думаю, у нас не так много времени.
   - Прямо сейчас?
   - Можно и сейчас.
  

* * *

  
   Сейчас он все-таки не пошел. Они бродили вдоль реки до самого заката, пока демоны тьмы савалар не сменили на своем посту демонов света илиль. Солнце скрылось в песках Бехреша.
   Еще не появились вдали тростниковые домики, как стало ясно - большой беды не избежать. Так бывает, еще не понимаешь до конца что произошло, только чувствуешь... Чувство опасности обострилось в последние дни до предела, аж резало изнутри, больно резало, словно тупым ножом.
   И этот нож не подвел.
   Чем ближе они подходили к Синарихену, тем чаще стали попадаться маленькие, обожженные, скукоженные черные трупики. Их отчетливо видно даже в темноте, неправдоподобно отчетливо. Черные трупики больно резали глаза. Здесь совсем недавно было настоящее сражение. Кое-где лежали даже тела незадачливых керуби, так и не успевших в чудесный Эдем. Возможно, жители пытались бежать, но не смогли, ненароком попали под огонь. А может, по ним стреляли прицельно, боясь распространения заразы.
   Может лучше уж не знать подробностей.
   Первый раз Эмеш шарахнулся, увидев на песке мертвую бабочку, но потом привык, и теперь спокойно шел вперед, методично расчищая дорогу огнем. Атт словно ожидал увидеть что-то подобное, он только вздохнул и покачал головой. Да, нож не подвел, тупой, но надежный нож.
   Чем ближе они подходили к деревне, тем больше бабочек валялось под ногами, некоторые из них с опаленными крыльями, другие, казалось, совсем не пострадали и померли непонятно от чего. Хотя понятно, конечно, чего уж...
   Впереди бежала сплошная огненная стена, расчищая путь. Эмешу даже думать не хотелось о том, что будет, когда они войдут в деревню. Они шли молча, не желая сложных вопросов и еще более сложных ответов. Все и так было ясно, без слов.
   В деревне Эмеш не выдержал.
   - Лару! - первый раз позвал тихо, не уверенно, словно боясь, что его услышат.
   Но лишь тишина была ответом.
   - Лару! Аик! Ты где! Дим, Аик! - потом кричал уже не стесняясь, бегал, заглядывал в каждую дверь, звал.
   - Их здесь нет, - сухо сказал Атт, когда Эмеш едва не налетел на него с разбегу.
   - А где они?
   - Не знаю. Но здесь нет. Скорее всего в долине, но мне отсюда не дотянуться. Я не чувствую где. Они ушли...
   - А Ут? - вдруг вспомнил, на спине разом выступил холодный пот.
   - Ута нет, - сказал Атт, и сразу стало понятно, Утнапи нет иначе, не так как Златокудрой, которой нет здесь. Его нет совсем.
   На подгибающихся ногах Эмеш кинулся к маленькой тростниковой хижине, что стоит чуть в стороне от других домов, недалеко от реки - приземистая, подслеповатая, но аккуратная. Дорожка к хижине выложена гладкими, обкатанными рекой камнями. Ут довольствовался малым, жил, как и все остальные в деревне, но в этой простоте чувствовалась забота и любовь.
   Вот она, рядом. За домом, ближе к воде, виднелись золотые головки ирисов, они тихонько покачивались на ветру, словно напевая. Колыбельную? Асфоделии это, а не ирисы - подумалось вдруг. Одни мертвые вокруг. Забыть бы, уснуть и не просыпаться.
   Хуже всего, что Эмеш прекрасно видел и в темноте - бог он или не бог? Зря бог, гораздо спокойнее ничего не видеть, в темноте проще, чем так.
   И дверь распахнута настежь.
   Не раздумывая, Эмеш влетел внутрь, бабочки - не бабочки, теперь ему было плевать.
   На полу, у двери, лежала Кита.
   Эмеш покачнулся, присел рядом на корточки, осторожно тронул ее плечо. И Кита вздрогнула, подняла голову, в ее стеклянных, красных от слез глазах не было ничего, лишь пустота.
   - Его больше нет, - белые, прокушенные до крови губы дрожали.
   Да, он видел. Земля плыла под ногами.
   - Ничего, все будет хорошо...
   Эмеш и сам понимал, что говорит глупости, больше чем глупости - ложь. Но так хотелось самому в эту ложь верить. Да, он отчетливо понимал - бессмысленно успокаивать, бессмысленно говорить что-то. Не честно успокаивать и врать! Но так было проще, удобнее и даже самому немного верилось, что вот-вот, еще немного, и все будет хорошо. Как раньше.
   Предлог, чтобы тянуть время. Больше ничего. Он прекрасно понимал, что сейчас сделает. Как раньше - уже никогда не будет.
   Но пока еще можно было, он сидел рядом с рыдающей Китой, на корточках, гладил по волосам и говорил удобные глупости, стараясь заглушить рвущийся наружу крик.
   - Хватит, Сар, перестань, - это Атт появился в дверях, его бесстрастный голос резанул беспощадно, по самому горлу. Насмерть.
   Атт - Владыка Небес. Вот сейчас он настоящий, спокойный среди безумия, холодный... Он всегда умел приказать так, что невозможно ослушаться.
   Как удобно, когда над головой такие небеса!
   Эмеш поднялся на ноги.
  
   Это не сложно, Сар, тебе нужно просто смотреть в глаза, даже если страшно. Смотреть и запоминать - как это, чтоб в следующий раз уже без колебаний. У вас впереди война.
  
   Вдох-выдох.
   Нет, еще раз. Вдох-выдох.
   Вдох. Давай!
   В глаза! Не отворачивайся! Смотри ей в глаза, придурок! Иначе будет хуже. Стеклянные, заплаканные глаза, что смотрят на тебя едва ли не с благодарностью, сразу поняв.
   И пламя срывается с кончиков пальцев, ладони жжет, в лицо ударяет горячая волна.
   В глаза!!! Огонь...
   Все. Быстро.
   Лишь пепел и дым.
   Как не вспыхнула тростниковая сухая хижина - только загадка.
   Идешь, почти на ощупь, задыхаясь, кашляя, хватаясь по дороге за стены, на улице сползаешь на землю и долго смотришь в небо, не видя ничего. В душе пустота, в голове пустота... Не нужно больше ничего, лишь бы не думать, не вспоминать.
   - Ты все еще хочешь остаться? - спрашивает небо, потом протягивает кувшин с водой. - Давай, Сар, вставай, у нас еще много дел.
   Взял, глотнул, потом еще, остальное вылил на голову. Немного полегчало. Не сильно...
   - Не надо было уходить. Пока я сидел рядом, Ут был жив.
   - Причем тут ты.
   Да, он был ни при чем, совсем. Что проку от него?
  

* * *

  
   Они еще долго бродили между домов. Никого, больше никого. Наверно, это Думузи сделал свое дело, хорошо сделал. Нашли несколько мертвых - сожгли. Живых к счастью не нашли.
   К счастью.
   Эмеша крупный озноб бил от такого счастья.
   Но если бы нашли живых - ему пришлось бы убивать снова. Так что лучше никого не найти. Счастье, что живых нет.
  

* * *

  
   Он все ходил тенью туда-сюда, плохо понимая, где он и зачем, когда окликнул Атт.
   - Чувствуешь?
   Эмеш вздрогнул, покрутил головой, послушно прислушался к своим ощущениям.
   Сначала вроде ничего, но... нет, вот оно! Слабая, едва уловимая вибрация, далекий гул, тихонько, едва уловимо.
   - Что это?
   - Не знаю.
   Атт то же внимательно слушал, замер, даже, кажется, дышать перестал. Слушали, внимательно, настороженно.
   А гул все нарастал, сильнее, сильнее. Эмеш едва подавил в себе желание броситься отсюда со всех ног, но устоял, приготовился при первой же опасности шагнуть отсюда подальше, на север или лучше домой, на морское дно. Залечь бы там снова в свое бездне Абзу и спать, спрятавшись с головой под одеялом, вдруг все устроится как-то без него.
   Смешно. Сейчас мир рухнет, без него или с ним. Вон как гудит.
   Сильнее. Еще! Треснет небо?
   И вдруг тряхнуло так, что Эмеш не удержался на ногах, отлетел в сторону, больно ударившись макушкой о старый корявый тамариск. Тряхнуло и затихло, словно не бывало. Тишина. Аж воздух звенит.
   Когда немного пришел в себя, Атт уже стоял рядом.
   - Идем! - сказал он.
  
   Долго искать не пришлось. В том самом месте, где они недавно нашли торчащий из земли стержень, сейчас зияла жуткого вида трещина.
   Атт, словно завороженный, остановился в нескольких шагах.
   - Вот оно.
   - Пророс твой росток, - глухо произнес Эмеш.
   Атт резко обернулся.
   - Что ты сказал?
   - Пророс говорю, даже сквозь асфальт пробился, гад. Мариш, наш мир разваливается на части.
   Это было настолько очевидно, что даже не хотелось объяснять. Небо пока держалось, зато трескалась земля. Хаос, предвечный мрак, рвался сквозь тонкую ткань мира, разрывая в клочья.
   Ветер гнал пыль по земле. На краю трещины он словно налетал на невидимую стену, пыль разлеталась в разные стороны, а потом ветер снова тащил пыль вдоль трещины к самой реке. До воды разлом пока не доходил, но что-то подсказывало, что он еще будет расти. Внутри трещины была пустота, та, что лежит за пределами мира, та, что давит сверху на небесный свод.
   Наверно небо пробить сложнее, вот и прет через землю. Эмеш покосился на Атта. Легко ли небу сейчас, когда насквозь лезет пустота? Небо было сурово и невозмутимо. Интересно, что Атт чувствует? Что бы он чувствовал сам, если бы пустота лезла сквозь море? А может лезет? Прислушался. Нет, море спокойно, плещется волной. До моря пока не добралось.
   Каково это?
   Трещина казалась нереальной, словно сошедшей с полотна взбесившегося сюрреалиста. Почему-то возникло неодолимое желание подойти и потрогать - что это, правда ли? Есть ли там эта невидимая преграда, какая она на ощупь? Какая на ощупь тьма? Эмешу пришлось сделать над собой усилие, чтобы остаться на месте.
   - Даже не думай, - сурово буркнул Атт, словно прочтя мысли. - Что бы это не было, лучше держаться от него подальше.
   Эмеш кивнул, уж это-то он и сам прекрасно понимал. Им хватит и без того.
   - Что будем делать, Мариш?
   Атт очень долго молчал, и в конце концов беспомощно развел руками. Он не знал. Против этого у него не было в запасе средств.
   - Пойдем пока, найдем Лару.
  
  
  -- 3
  
  
   Эдем потрясал воображение.
   Лучше уж было сразу в Илар, чем в Эдем. Даже пожалел, что не пошел, а теперь поздно.
   Бабочки добрались и сюда. Все усилия тщетны. Как? Может, лучше не знать.
   Трупы людей, черные тела бабочек на выгоревшей траве... живые люди... Здесь были и живые. К несчастью.
   Они с Аттом потеряно бродили среди всего этого великолепия, и руки опускались, потому что становилось ясно - все бесполезно. Они опоздали. Война проиграна, еще не начавшись. И все время чувствовали на себе настороженные взгляды людей - от пришедших богов, как и от бабочек, им не приходилось ждать добра. Наверняка, они и сами понимали, что с ними будет.
   - Надо сжечь их всех. Давай, Сар, ты пойдешь туда, а я туда, - сухо распорядился Атт, указывая направление рукой. Лицо его было мрачным и отрешенным.
   - Всех? - Эмеш не поверил своим ушам. - Но среди них могут быть здоровые, не все же...
   - Хватит! - рявкнул на него Атт. - Думаешь, мне это нравится? Думаешь, ты сможешь определить?
   Он тяжело дышал.
   - Мариш! Ну, зачем! Что толку?! Нам придется выжечь весь этот мир! Давай тогда сразу всех?! Давай, просто уйдем!
   - Выполнять! - громыхнуло небо, и ослепительная голубая молния ударила прямо у его ног.
   Безумие. Никчемная жестокость. Зачем?! Эмеш хотел было возразить, но что толку было возражать. Вздохнул, и поплелся выполнять приказ.
   Это оказалось не так уж и сложно. Слишком много всего случилось, теперь все равно. Они в любом случае мертвы - сейчас или потом.
   Он методично подходил к каждой хижине, превращая ее в гигантский костер, так же методично осматривал все вокруг.
   Люди даже не пытались сопротивляться, не пытались бежать, не кричали и не плакали. Они были настолько напуганы, что походили скорее на глиняные куклы. Их человечки. И это немного облегчало дело... или как раз наоборот - Эмеш еще не решил.
   Он старался не думать о них, как о живых людях. Они ненастоящие, он же вылепил их своими руками. Это все просто игра. Просто игра. Все это происходит не на самом деле. Это игра. Сейчас постреляют, потом выключат свет и пойдут домой. Забудут навек. Как сон. Просто игра, просто...
   Среди мутной круговерти его встретил седой старик... знакомое лицо... Эмеш тряхнул головой и присмотрелся. Да, тот самый переговорщик. Который верил. Так и не узнал его имя...
   Прицелившись, Эмеш швырнул в старика огнем.
   Сколько это длилось - сказать сложно. Время текло по каким-то своим законам, больше не подчиняясь разуму. Пожар в ночи, безумие.
   Только когда не осталось ничего живого вокруг, он понял, что на сегодня все, и понемногу начал приходить в себя. Тяжело дыша побрел прочь, надеясь хотя бы в одиночестве найти каплю покоя. Отдышаться, прийти в себя.
   Но вдалеке от всех, на излучине сверкающей Мирикиль, под сенью цветущего миндаля и фисташки, среди зеленых листочков цикламена, где днем греются на камнях юркие ящерки, а ночью поют цикады... там...
   Эмеш наткнулся случайно, и долго стоял, пытаясь привести в порядок мысли... не нужно было ничего объяснять, не нужно было ничего спрашивать и узнавать наверняка. С некоторых пор он просто видел правду, чувствовал ее, не понимая умом - почему и как.
   Два обгорелых до неузнаваемости трупа, даже в смерти прижавшихся друг к другу.
   Пугаться и горевать уже не было сил, только тихо постоял рядом.
   Стянул с себя майку, накрыл, зачем-то кинул сверху горсть земли. Даже прочитал "Отче наш"... глупо, конечно глупо, тем более из уст игрушечного бога. Но что делать еще? ..."царствие твое, на небесах и на земли..."
   Закрыл глаза. Постоял.
   Ушел. Так и не смог заставить себя рассказать Атту. Да и зачем? Он все равно не поверит, не захочет, не сможет - предчувствие, не более того, все равно сейчас точно не узнать. Такие предчувствия лучше держать при себе. Потом они, может быть, разберутся, но то потом... Сейчас это ни к чему.
   Вдруг, он ошибся?
   Нет, точно знал - ошибиться не мог. Он знает все. Даже если захочет, сможет точно узнать, как все было. Не сейчас
   А в голове бестолково крутилась только одна мысль: если даже Утнапи не смог - все, это конец. Они не смогут. Все зря.
   Одиночества больше не хотелось. Ничего больше не хотелось.
  

* * *

  
   Они вдвоем сидели и смотрели как догорает огонь, как последние трескучие искорки возносятся к небесам, чтобы погаснуть там навсегда. Последние искорки...
   Пожалуй, уже настал рассвет, и демоны света илиль сменили на посту демонов тьмы савалар, и день сменил ночь.
   - Пойду, схожу в Илар, - сказал Эмеш. - Береги себя.
  
  
  -- 4
  
  
   По левую руку светлые горы Унгаля, по правую - темные горы Унхареша. За спиной шелестит набегающими волнами священное озеро Нух.
   А он? На какой стороне?
   Эмеш шагал по черному граниту дороги и старался думать только о делах, но о делах получалось плохо. Последнее время мир вывернулся наизнанку, обнажая незащищенное сердце, и сердце нестерпимо ныло под порывами ветра.
   Он ведь просто человек, что он мог сделать? Если даже Ут не смог, который написал "выход" и прогнал бабочек, который умел летать, как птицы... Он не умел и того.
   Они с Аттом, пожалуй, еще подергаются в агонии сотворенного ими мира, не долго, для очистки совести, потом махнут рукой и уйдут, чтобы жить дальше. Впрочем, как теперь жить дальше - он тоже не знал. И как Атт будет... сможет ли теперь вернуться? Без дочери.
   Но все равно, что бы они не делали - все бесполезно, он не видел ни единого способа, ни единого правильного пути. Честнее отвернуться. Да, честнее. Но как уйдешь?
   До конца - упрямо шептал человек в нем.
   Одним ударом! - громко спорил бог.
   Но Эмеш не умел ни так, ни так.
   У самых врат, на больших плоских камнях, сидели Кайраш и Нима, привычно переругиваясь из-за грязной посуды. Вот уж кого совершенно не касалась история с концом света, так это их. Они наверно даже и не знали, что твориться вокруг. Ничего, однажды бабочки прилетят и сюда.
   - Привет, - сказал он.
   Кайраш обернулся, внимательно осмотрел Эмеша с ног до головы и насторожено принюхался, морща нос.
   - Ты Саир? - серьезно спросил он.
   - Да.
   - Что-то не очень похож.
   Эмеш развел руками - может и не очень. Он изменился?
  

* * *

  
   Лодочник, как ни в чем не бывало, занимался своими делами. Наверняка он пережил не один конец света и то, что происходило наверху, его мало интересовало. Скоро работы ему прибавится...
   Пришлось немного подождать, пока старый демон усаживал в лодку двух молодых охотников, судя по одежде из южных степей. Не люди, тени людей, блеклые и пустые... какими же они были раньше?
   Эмеш уселся на песок и принялся ждать. Ждать пришлось долго, Уршанаби совершенно не собирался спешить, степенно, с достоинством работая шестом. Лодка мерно покачивалась на волнах. Наверно, так оно и полагается, смерть не терпит суеты.
   В конце концов, лодка ткнулась носом в песок. Гостя демон, казалось, не замечал вовсе.
   - Я пришел поговорить с тобой, - не вставая с места, окликнул его Эмеш.
   Уршанаби лениво обернулся в его сторону, задрал подборок, довольно шевеля редкой бородкой, сдвинул панамку на затылок.
   - Что-то ты зачастил к нам.
   - Мне надо поговорить.
   - Говори, - согласился лодочник, и алый дракон на борту лодки принялся задумчиво чесать лапой за ухом.
   Легко сказать - "говори", если бы он знал вопросы, то может быть и сам нашел бы на них ответы. Так что он хочет узнать? Что этот старый демон может сказать такого, чего он не знает и сам? Пожалуй, ничего. Но ведь зачем-то он пришел.
   - Я не знаю, что мне делать, - признался, наконец, чувствуя, как опускаются руки.
   Лодочник склонил голову на бок, разглядывая, оценивая.
   - Тогда или домой, Сар, отдохни.
   - Я не могу вернуться домой. У меня больше нет дома.
   - Глупости, - снова усмехнулся демон, - ты можешь вернуться не хуже любого другого. Там все по-прежнему, ничего не изменилось. Ты даже ключи найдешь.
   - Я не хочу, - сказал твердо.
   - А что хочешь?
   - Сражаться хочу.
   Лодочник булькнул, закаркал, видимо это должно было изображать смех.
   - Ну-ну, - сказал он, - не наигрался?
   Наигрался. Еще как! Если б ты только знал, лодочник, как наигрался, сил больше нет. По горло сыт этими играми.
   Ответить было нечего.
   Что он хочет? Спасти мир? Глупо. Очень глупо, даже смешно. Тем более смешно, что мир как-нибудь спасется и без него. Ведь он это знал, твердо знал. Он может уйти, но мир останется. Треснут небеса, треснет земля, но мир уцелеет, по-новому соберется из кусков. Ведь так? Да - молчаливо подтвердил лодочник, мир не погибнет, он просто должен перестроиться, вылупиться из скорлупы. Ты же не хочет остановить, не позволить? Вот тогда он точно погибнет, рано или поздно задохнется и начнет гнить изнутри.
   Тогда что?
   Какой-нибудь Ной в своем ковчеге забьется в нору...
   Эмеш вдруг поймал себя на забавной мысли - ему ужасно неловко признаться, что хочет помочь людям, он изо всех сил пытается придумать оправдания, найти другие причины. Хочет доказать, что этот мир ему зачем-то нужен, он не хочет домой, хочет сделать этот мир своим домом.
   А на самом деле - просто ответственность за этих людей. Совесть? Ведь он сделал их сам, вылепи из глины. Они как дети. У него никогда не было настоящих детей.
   - Сегодня я научился убивать, - сказал он зачем-то.
   Лодочник безразлично пожал плечами, словно это было все равно.
   - Что ж, молодец. Тебе это надо. Даже боги рождаются в крови и грязи, иначе никак. Теперь остается научиться воскрешать и дарить жизнь.
   Эмеш хотел было возразить - он всего лишь человек, он не сможет никогда... Сможет. Если он действительно хочет остаться, то есть только один путь. А, значит, придется уметь и это, уметь по-настоящему. Не только забирать - это может каждый дурак. Дарить и воскрешать.
   Красный дракон повернулся и смотрел на него нарисованными глазами, не мигая. Ждал.
   - Я решил играть до конца, - твердо сказал, вставая.
   Лодочник пожал плечами.
   - Это больше не игра.
   - Не важно. Я хочу до конца, что бы это ни было.
   - Конец может оказаться там, - демон махнул рукой за Реку.
   - Не хуже чем любой другой.
   Было уже не страшно. Хватит.
   - Ты знаешь, что делать? - демон ехидно щурит золотой глаз.
   Да, он знает. Как ни странно, но он действительно знает. Есть только один путь. Ведь так?
   Теперь у него есть вопрос. Самый важный.
   - Скажи мне только одну вещь, лодочник - мог ли Утнапи сам прогнать своих бабочек?
   Уршанаби довольно прикрыл глаза, пошевелил губами, словно пробуя вопрос на вкус. Похоже вопрос ему подошел.
   - Это правильный вопрос, Саир, - сказал он, - может быть единственно правильный из всех, что ты готов был задать, и я отвечу тебе, - демон ухмыльнулся, выставляя напоказ все свои многочисленные рыбьи зубы, аж мороз по коже. - Я скажу: мог. И ты бы мог. И даже тот царь, которого ты приводи сюда, и даже тот пастух, которого ты хотел привести... Любой человек может, это заложено в вашей природе. И ты, и Утнапи, и те люди, которых вы лепили по образу и подобию. Нужно только ни минуты не сомневаться, и тогда мир будет слушаться вас, как послушался лабиринт. Это еще слишком молодой мир, ему легко слушаться людей. Потом будет сложнее, когда мир повзрослеет, одеревенеет со временем, застынет в устоявшихся рамках. Пока он еще молодой, зеленый и гибкий, можно гнуть, как хочешь. У тебя, как и у всех вас, есть истинная сила, совсем не та, распределенная по ролям, что была дана вам в начале игры. Забудь про то, что ты морской бог. Помни что ты человек, которому под силу все. Все. А теперь иди, меня ждет работа.
   Махнул, отвернулся.
   Идти? Куда? Что делать?
   Эмеш стоял, стараясь собраться с мыслями, осознать. Да, наверно он сможет...
   Сейчас пойдет, Уршанаби все равно не скажет больше ничего.
   Стоял, ковыряя ногой песок. Тихо шуршала белоснежная галька...
   На берегу уже начали собираться тени, ожидая своей очереди уйти навсегда на тот берег, в Илар, или как еще говорили - Тат-Фишу, Страну-Без-Возврата. Что там? Ад или рай? Неведомые земли...
   Эмеш невольно присмотрелся. Тени - керуби, возможно те, которых он убивал этой ночью. Они не видели его, мертвые - живого, они и друг друга-то едва воспринимали, двигаясь, словно во сне, отрешено, слепо... одна за одной. Только две тени держатся за руки, словно боясь потерять друг друга в наступающей темноте, мужчина и женщина. Эмеш едва не вскрикнул когда понял - Думузи и Лару. Едва удержался, чтобы не подбежать, попробовать заговорить.
   Не стоит тревожить мертвых.
   Он стоял, судорожно глотая ставший вдруг сухим и колючим воздух, не чувствуя уже ничего, он совсем разучился чувствовать. Стоял и смотрел, как Уршанаби деловито рассаживает тени на скамейках лодки, места хватило всем, какой бы маленькой ни казалась его посудинка. Эмеш точно знал - так надо, сколько потребуется места, столько и будет.
   Все еще никак не верилось.
   Так не бывает.
   Он все смотрел... Вдруг на мгновение его взгляд пересекся с отрешенным взглядом тени, Лару вздрогнула. Узнала? Мертвый прямо глянул в глаза живому, бескровные мертвые губы беззвучно шевельнулись, - "прости", понял Эмеш, не слыша слов. Одно мгновение, один тихий всплеск воды и все кончилось, тени, только тени, не замечающие даже друг друга.
   Только тогда Эмеш почувствовал, как подкашиваются ноги, едва не рухнул на песок.
   Мир действительно перевернулся.
   Увидеть так близко, на самом деле... ведь это реальность.
   Ларушка, девочка... ну, как же так! Как же так?!
   Если бы Утнапи смог...
   И я бы смог - осознал, наконец, до конца. Если б я смог - она была бы жива! Теперь поздно.
   Под взглядом мертвого, игра окончательно перестала быть игрой.
  
   Уже отвернулся, чтобы уйти.
   Нет. Хватит! Уходить и отворачиваться больше нельзя. Нужно что-то делать, и прямо сейчас, прямо здесь! К чему тянуть? Лодка все дальше, скользит по блестящей глади реки...
   Еще плохо понимая, что он собирается делать, Эмеш стащил с ног сандалии, бросил на берегу, и с разбегу кинулся в воду. Кожу разом обдало огнем, он едва не задохнулся от боли, едва не ослеп... "Совсем сдурел! Так нельзя!" - в панике орал ошалевший разум, но тело упрямо делало свое, уж плавать-то морской бог умел, как никто другой. Догнал лодку, одним рывком взлетел на борт. Сердце заходилось от собственной наглости.
   Ничего. Откуда-то точно знал - так надо. Похоже он становится всезнающ, как ни крути. Хорошо. Так надо.
   Уршанаби наблюдал с интересом.
   - На тот свет невтерпеж?
   - Поворачивай! - приказал громко. - Я беру их с собой.
   Демон засмеялся, гулко, раскатисто, лодка вздрогнула от его смеха.
   Демон. Эмеш только сейчас, в близи, стоя с ним в одной лодке, понял, насколько Уршанаби не человек. Как бы не был похож, как бы не скалил бесчисленные рыбьи зубы - он не живое существо, и даже не мертвое, ибо мертвое когда-то было живым. Он никогда не был живым, никогда не дышал... он... оно. Оболочка, тряпичная кукла, которую дергает за ниточки невидимая сила. Оно лишь притворяется живым, но жизнь ему чужда. Оно...
   Так страшно, как сейчас, Эмешу не было еще никогда в жизни.
   Вот он истинный демон, лицом к лицу. Это на самом деле.
   Только поздно боятся. Бросившись в реку смерти - поздно бояться, надо было раньше.
   - Поворачивай, демон! - сказал твердо.
   Демон задумчиво покачал головой.
   - Полагаешь, ты можешь их забрать? А как же жизнь за жизнь?
   - Можешь забрать в обмен мою. Если сможешь!
   - Одну за всех?
   - Хватит с лихвой!
   Рука сама потянулась вниз, скользнула по борту лодки, уверенно схватила что-то... красного нарисованного дракона? Неужели правда? Да, именно так. Так надо. Дернуть его, тряхнуть за хвост, и вместо дракона в руках огненный меч. Ладони жжет, но ничего, он уже привык.
   Эмеш держал меч обеими руками, выставив вперед, и отблески пламени сверкали в желтых птичьих глазах.
   - Греби, я сказал!
   - Ты убьешь меня? - вместе с отблесками, в желтых глазах светится живой интерес.
   - Я заставлю тебя подчиниться!
   Как ни странно, демон кивнул, довольно оскалился и развернул лодку.
   Эмеш не удержался, вздохнул с облегчением - драться с демонами ему не хотелось, он еще боялся, ведь такого просто не может быть... не может быть с ним... в самом деле. Но было. И отступать поздно. Если бы пришлось - он бы, ни на секунду не усомнившись, снес лодочнику башку, вот этим самым мечем. Не важно как, и не важно, что было бы потом.
   А прыгнув из лодки на землю, почувствовал, как меч ускользнул из рук, вновь становясь красным драконом. Правильно. Так надо. Он с лодкой одно, не разделить. Он даже одно целое с Уршанаби. И голова шла кругом, отчаянно пытаясь понять.
   Впрочем, незачем понимать. Понимать он будет потом. В тишине. Когда сделает все, что должен.
   Эмеш едва ли не силой вытащил тени из лодки, все до единой, они не упирались, просто застыли столбом. Потом стащил с запястья желтый пластиковый браслет, тот самый, без которого не выйти из Илара, размахнулся и кинул в реку. Больше не понадобится. Даже засмеялся от этой мысли. Сразу стало как-то легко.
   Крепко схватил за руки Лару и Думузи, потащил наверх. Идут ли за ним остальные - было все равно, оборачиваться не хотелось. Он как Орфей вел наверх прекрасную Эвридику... впрочем нет, ее Орфея он вел то же. А кто он сам теперь?
   Теперь остается научиться воскрешать и дарить жизнь.
   Он учится - как умеет.
  

* * *

  
   Кайраш лежал на спине и глазел в небо.
   - Повесь браслет вон туда, - откуда-то из-за спины грустно сказала Нима, она еще не знала всего.
   Потом обернулась к нему не спеша, хотела что-то сказать и замерла на месте, настороженно нюхая воздух. И вдруг оба скорпиона оказались на ногах, пред ним, ощетинились, зашипели дико, так что тени попятились. Смертоносные жала сверкнули, наливаясь ядом.
   Нет, Эмеш не испугался.
   - Я его выбросил, - сказал лишь, смеясь.
   Он больше не боится, он даже не станет убивать - просто уйдет, забрав тени с собой.
   Теперь ему можно все.
  
  
  -- 5
  
  
   Эмеш долго смотрел на небо и никак не мог понять, день сейчас или ночь. Солнце тусклым-тусклым блином висело в зените... или это луна?
   Только потом понял - это боги ушли, скоро не будет ни дня, ни ночи.
  
   Атт был у себя, в огромном, опустевшем дворце. На верху, в кожаном кресле, за большим, черным, полированным столом. Задумчиво вертел что-то в руках, Эмеш так и не успел разглядеть что, ладонь быстро сомкнулась, надежно пряча маленькую вещичку.
   - Ну как? - мрачно спросили небеса, не оборачиваясь и не слишком-то надеясь на ответ.
   Эмеш покачал головой - слишком сложно, чтобы объяснять. Они стояли втроем у двери.
   - Папа, - всхлипнула тень за его спиной.
   Впрочем, уже не тень, вдали от Илара она все больше и больше обретала плоть.
   Атт вздрогнул, поднял глаза и едва сдержался, чтобы не закричать, сразу поняв все. Вскочил, подбежал на негнущихся ногах, боясь даже дотронуться, не то, что обнять. Он понимал, что произошло, но никак не мог поверить, руки дрожали...
   Только сейчас Эмеш, наконец, понял, что сделал.
   - Я отбил их у Уршанаби, - виновато улыбнулся он. - Теперь все будет хорошо.
   А ведь он, черт возьми, всемогущ! Он умеет воскрешать мертвых и не боится демонов. По-настоящему.
   Крупные слезы катились по морщинистым щекам небес, словно капли дождя.
   - Спасибо, - едва слышно шепнули губы.
   Как хорошо, что Атту ничего объяснять не надо, он все понимал и сам. Эмеш был несказанно благодарен небу за это понимание. Как можно объяснить? Река, Илар, огненный меч... Атт не будет расспрашивать, к чему? Нужны ли ему подробности, когда он ясно видит главное. Демоны так, шелуха, демоны далеко... его дочь рядом, теперь все будет хорошо.
   И, конечно, он сейчас не будет уговаривать Эмеша вернуться домой, вместе с остальными.
   Теперь Эмеш точно знал - его место здесь.
   Теперь точно знал - так правильно. Так надо. Это легко.
   Все вдруг становилось таким простым и ясным, когда выбор сделан и перед тобой только один путь. И он уже идет по нему, он не сможет вернуться, не сможет свернуть. Дом остался слишком далеко позади. Дома больше нет, и, кажется, - не было никогда. Он больше не тот Эмеш, которым был, он другой. Этот Эмеш родился здесь, и здесь его дом. Это его мир.
   Смотрел на Атта и улыбался.
   А ты иди домой, великий владыка небес, - молча говорил он, - мне так будет проще, когда один на один, не оглядываясь больше на всех вас, не имея грозного неба над головой и сияющей армии за спиной. Уходи, так мне будет легче рассчитывать только на себя. И верить.
   Я справлюсь. Я уже почти научился.
   Атт все стоял, сжимая в объятьях дочь. Долго стоял, наверно день и ночь успели поменяться местами. Эмеш не мешал, в таких делах мешать нельзя. Потом Атт повернулся к нему.
   - Мы остались одни тут, Сар, больше никого. Ты чувствуешь?
   Эмеш закрыл глаза, слушая пустоту. Да, он чувствовал, пустота была рядом, не за хрустальным куполом, она была прямо здесь, заглядывая мертвыми глазами ему в глаза. Не было больше никого. Улыбнулся счастливо.
   - Ты знаешь, что делать? - спросил Атт.
   Эмеш кивнул. Он знал, хоть и не понимал еще до конца как. Но после Илара он знал - верный путь сам ляжет под ноги, нужно только поверить, не усомнится, довериться этому пути. Не бояться.
   - Ты справишься?
   Снова кивнул. Справится. Он действительно верил сам. Теперь точно справится.
   Атт кивнул.
   - Ну, удачи, Саша. Я верю в тебя.
   Эмеш не удержался, ухмыльнулся во весь рот - когда в тебя верит само небо, сомневаться нельзя.
   Больше ничего не говорили, ни единого слова.
   Атт подошел, пожал Эмешу руку, его ладонь оказалась широкой, крепкой и жесткой. А на другой ладони лежали ключи. От дома. Там. Большой, длинный, блестящий - от входной двери, и маленький, с потертой пластмассовой верхушкой - от гаража. Настоящее сокровище, ценнее которого нет.
   Они люди, что бы там с ними ни случилось. Просто люди.
   И трое из них сейчас возвращался домой, все еще плохо веря в свое счастье.
   Один остается. Его дом здесь.
  
  
  -- 6
  
  
   - Эй, парень.
   Кинакулуш остановился, замер, глядя на стоящего в стороне человека. Хотел что-то сказать, но передумал.
   Думузи сделал шаг вперед.
   - Я хочу поговорить.
   - Со мной? - глухо поинтересовался пастух.
   - С тобой и твоим братом.
   - Хорошо.
  

* * *

  
   Думузи выпросил у Атта несколько часов, чтоб "закончить кое-какие дела", причин он объяснять не стал. Еще несколько часов, и они будут дома. Это было так странно, что казалось неправдой, никакого дома нет, и не было никогда. Слишком давно. Как там будет?
   Но только с каждой минутой воспоминания возвращались - его дом... серенькая кирпичная пятиэтажка углом, кусты сирени у подъезда, какая-то бабка с тазиком вечно развешивает на улице белье... узкая темная лестница и дверь, обитая красновато-бурым дерматином, чуть ободранная с угла, а за дверью, дома... Думузи на минуту закрыл глаза, стараясь поверить. Эх, там мама, отец, старшая сестра и дядя Женя, мамин брат, еще толстый полосатый кот Барсик. Заметили ли они его отсутствие в триста лет? Ведь говорят, что вернутся они туда же, откуда ушли. Не верится, что скоро все это снова будет. Он сам слишком изменился.
   По-прежнему - не будет. Но все же будет вечно орущий телевизор, огромная кастрюля супа в холодильнике и будильник, звенящий в самый неподходящий момент. Будет? Странно.
   Как может снова все это быть?
   Он бог, дикий ветер степей.
   Кто он?
   Все так перемешалось.
   Нет, он больше не бог, бога больше нет.
   Что-то изменилось. Щелкнуло. Резко и страшно. Это от того ли, что он скоро вернется домой, и этот мир станет лишь сном? Или оттого, что умер недавно? Илар, Река. Не хотелось такое вспоминать, внутри все сжималось - живым не стоит помнить мир мертвых и желтые глаза лодочника. Не стоит. И еще больше не хотелось вспоминать, что было до того. Те бабочки, огонь... Нет, не стоит. Ничего не было. Это только игра, только игра - повторял сам себе, нельзя умереть и воскреснуть на самом деле. Не было. Не было!
   Однажды, когда он состарится, в том своем мире, все будет совсем иначе, никакого Илара, никакого лодочника...
   Или нет? Кто знает.
   Сейчас не время.
  

* * *

  
   Еще немного он побудет тут богом. Еще есть дело.
   Впрочем, дело скорее для человека.
   Вот и пришли. Мальчик-Илькум замер на поле, к нему спиной, красноперая стрела ползет к уху, замирает на миг и срываясь с тетивы, летит в цель. Точно, в яблочко, вонзаясь в хвост предыдущей, расщепляя пополам. Кто-то радостно улюлюкает, а Илькум лишь оглядывается растеряно. Думузи встречается с ним взглядом.
   А ведь не мальчик уже. Повзрослел за эти несколько дней, возмужал, хоть, кажется, ничего не изменилось в лице, только взгляд стал суровый, тяжелый. Да еще круги под глазами - устал, нелегко им тут.
   - Илькум, я хочу поговорить.
   Стрелок даже не удивился.
   - Уходи, - серьезно сказал он.
   - Мне нужно поговорить. Потом я уйду и больше никогда не вернусь.
   - Уходи сейчас, - сказал Илькум. - Нам не о чем говорить.
   Кинакулуш подошел, что-то шепнул брату на ухо, похлопал по плечу, тот долго думал, и в конце концов кивнул.
   - Хорошо.
  

* * *

  
   Они сидели в стороне, у стены, и что-то не клеилось.
   - Так ты пришел забрать меня с собой? Зачем?
   Думузи ходил туда сюда, не находя себе места, судорожно сжимая и разжимая пальцы, он и не знал толком, что сказать, не был готов сейчас к этому разговору, но времени уже нет. Наконец, остановился, заглядывая Илькуму в лицо.
   - Ты мой сын...
   - И что? Тебе всегда было плевать, - холодно произнес стрелок, сжимая зубы. - Тебе никогда не нужна была моя мать, и я тоже не нужен. Что вдруг теперь?
   Думузи тихо кашлянул, пытаясь собраться и найти слова...
   - Возможно, этому миру скоро придет конец, я не могу ничего с этим сделать. Единственное, что я могу - забрать несколько человек с собой.
   - Я никуда не пойду.
   - Но тогда ты погибнешь, - Думузи с трудом сдерживался, чтобы не сорваться на крик, не схватить и тащить силой.
   - Знаешь, отец, - Илькум медленно и очень отчетливо произнес это слово, - когда-то я так хотел, чтобы ты обратил на меня внимание, хотел, чтоб ты пришел, хоть посмотрел на меня... но кто я для тебя? И кто для тебя моя мать? У тебя их были сотни, ведь так? Не качай головой, это не важно. Знаешь, я так хотел быть достойным тебя, хотел стать героем, совершить подвиги... Чтобы ты заметил меня. Чтобы гордился. Смешно? Пожалуй. Но как иначе? Я так хотел...
   Илькум, тяжело дыша, облизал пересохшие губы, слова давались с трудом и уши горели от волнения.
   - Знаешь, Ветер, это все твой дар, - зло продолжал он. - Это ни на миг не позволяло мне забыть кто я такой. Как насмешка. Да, я хотел быть достоин. А когда дар вдруг исчез - я испугался, словно вся жизнь перевернулась, и я не знаю больше куда идти. Зато потом стало так легко... Правда. Я вдруг понял, что могу жить, как захочу, просто, для себя, никому ничего не доказывая. Уходи, Ветер, и забирай все с собой. Мне не нужно. Мы тут как-нибудь справимся сами.
   - Справитесь? - не поверил Думузи. - Как?
   - Уходи.
   - А ты? - спросил у Кинакулуша.
   Тот лишь усмехнулся. Он тоже не пойдет.
   Он еще пытался что-то говорить, доказывать. Бесполезно. Илькум слушал и качал головой.
   - Хорошо, - сказал Думузи, наконец. - Прощай. И удачи вам всем.
   Была даже глупая мысль остаться тоже. Но если останется он, то вместе с ним останется Лару, а вместе с ней Атт. "Уходите", - очень отчетливо сказал Эмеш, - "Я справлюсь один, вы будете только мешать". Эмешу, который вывел их за руку из Илара, сложно не верить. Несмотря ни на что, вопреки всему. Он справится. Хотя, что может сделать человек?
  
   Повернулся, чтобы уйти. За спиной стоял царь.
   - Кто ты? - потребовал он.
   - Думузи.
   Имя прозвучало как-то неправильно, фальшиво. Не слишком-то ветер похож сейчас на бога, да после Илара - считай, совсем не похож. Бог умер там. Сила божественная еще осталась, но вот величия больше нет.
   Тизкар долго стоял размышляя, оценивая.
   - Что ты хочешь?
   - Мы уходим. Возможно, этот мир скоро погибнет... - он говорил прямо, почему-то казалось, что царь и так должен все знать. Царь смотрел равнодушно, похоже, так и было, он все знал. - Я могу взять несколько человек с собой, в свой мир.
   - Сколько?
   Думузи набрал воздуха в грудь, выдохнул, покачал головой.
   - Думаю человек пять-шесть... на самом деле я точно не знаю, но пятерых проведем точно.
   Глаза Тизкара жестко сощурились.
   - А остальные?
   Думузи не стал отвечать.
   - И кого ты возьмешь? - спросил царь?
   - Могу взять тебя.
   - Меня? - царь усмехнулся. - Я не пойду. Мое место здесь. Как я могу бросить их?
   - А чем ты сможешь им помочь?
   На этот раз царь отвечать не стал - к чему, и так ясны все причины. Думузи больше не возражал, к чему? Все уже сделали свой выбор.
   - Я хотел взять Илькума, - отчего-то тихо, словно оправдываясь, сказал он, - но он не захотел.
   - Очень хорошо, - ровно сказал царь. - У меня на счету каждый воин.
   Думузи с трудом сглотнул. Их ждет битва, с Урушпаком. Пойти что ль к урушпакскому царю, запретить воевать?
   - Я могу сделать, что войны не будет.
   Тизкар шумно выдохнул, стиснул зубы.
   - Не надо. Нам нужна эта война.
   Думузи не стал возражать. Пусть война - так им проще.
   - Мы уходим... - совсем-совсем тихо, глядя в сторону.
   Зря он пришел.
   - Идите.
   Царь ухмыльнулся.
  
  
  -- 7
  
  
   Воины Урушпака приплыли утром.
   Впрочем, было ли это утро, Тизкар точно не знал, в последнее время все перемешалось так, что и не разобрать. Но раз корабли приплыли, то пусть это будет утро, так проще.
   Двадцать кораблей. Огромная сила.
   Загвоздка в том, что Урушпак мог выставить по крайней мере вдвое больше, своим шпионам Тизкар доверял, как самому себе. Где остальные?
   Он бродил по стенам, старясь найти ответ, вглядывался в горизонт.
   Хитрый враг, опасный враг.
   Тизкар тихо радовался про себя - чем опасней враг, чем он страшнее, тем лучше. Вражеские полчища, топчущие поля у стен Аннумгуна, хорошо отвлекали от беспросветно-серого неба, в котором давно потерялись день и ночь. Небо гулко трещало, грозя ежесекундно обрушиться на голову, но оно было слишком высоко и непонятно, кто знает, упадет ли или раздумает, а вот урушпакская армия была реальней реального, прямо перед носом.
   Если б не враг, скорее всего, началась бы паника.
   - Думаешь, они полезут на стены? - хмуро поинтересовался Этана, поглаживая рукоять меча.
   Да, сейчас в ход пойдут мечи, луки и копья, грохочущее оружие богов не для войны, скорее для забавы, его слишком мало - едва ли три десятка автоматов найдется, пять винтовок... патронов почти нет, здесь делать не умеют, а боги больше не дают... вообще больше ничего не дают эти боги, ну и демоны с ними, как-нибудь сами.
   У Тизкара тоже на поясе меч, на плече автомат - так и пойдет воевать. Огнем и мечем.
   - Конечно, полезут, - уверенно говорит он.
   - Это же самоубийство, - Этана хмурится, спорит, но, пожалуй, и сам понимает не хуже, просто хочется поговорить, небо давит тишиной, - Аннумгун приступом не взять, это же не Майруш, где ни стен, ни рва нормального нет. Нас только в осаду, да и то, смотри, нас же больше! Выйти да раскидать этих заморышей, раз плюнуть!
   - Они не станут ждать.
   - Почему? - Этана делает вид, что удивляется.
   - А ты бы стал?
   Он смотрит в небо, вздыхает и качает головой. Нет, он бы тоже не стал. Чего ждать, если завтра может не прийти вовсе? Уж лучше сейчас погибнуть в бою, просто и понятно, чем завтра неизвестно как, под осколками треснувших небес. Лучше сейчас, погибнуть самому и забрать с собой столько врагов, сколько сможет. Они будут рады. Благодарны.
   Вот и воины Урушпака тоже пришли убивать.
   Именно убивать, не побеждать, не сражаться, не терпеливо ждать у стен - они тоже боялись беспросветного серого неба, им нечего больше ждать и отступать некуда, их дом остался слишком далеко. Под этим небом он превратился в сказку о потерянном рае, и единственное, что осталось реальным в их жизни - это враг. Спасительный враг, за него хватались как за соломинку. Враг, которого нужно уничтожить. Остальное потеряло смысл. Бежать некуда, только вперед, на эти стены. Скорей! Так или иначе, все должно вот-вот кончиться, а уж потом хоть трава не расти.
   Хорошая будет битва!
   Пожалуй последняя, для всех, не зависимо от исхода.
   Тизкар до хруста стиснул пальцы в кулак. Эту битву нужно выиграть, во что бы то ни стало!
   - Агга! - крикнул он, - бери своих людей и к Морским воротам. Если что увидите, сразу сигнальную ракету. Понял?
   Люди Агги - едва ли не треть его войска, еще треть останется здесь, и вместе с Этаной кинется в бой, как только солдаты Урушпака полезут на стены. Этого буйвола никакими силами не удержишь в резерве. И последняя, пожалуй, чуть меньшая часть, самые опытные, вместе с Меламом дожидаются в городе, еще неизвестно где понадобятся.
   - Но, господин! - неуверенно возмутился Агга, - ведь бой будет здесь! Зачем нам уходить?
   - Это приказ! Пошел! - багровея, заорал на него Тизкар.
   Как он устал доказывать, кто бы знал. Вот Атну бы сюда, тому хватало единого взгляда, ему бы не посмели вот так "но, господин!", побежали бы сразу, не раздумывая.
   Ничего, Агга тоже побежал. Вон он уже орет на своих людей, строит, уводит ко вторым вратам. Хорошо.
   Нужно победить.
  
   Он все же упустил, когда вскипела первая волна, когда взревела, и вот уже волна катится вперед, грозя захлестнуть стены.
   - Приготовиться! - медным гонгом ревет Этана в ответ волне, его глаза полыхают огнем, пальцы тискают рукоять меча, словно любовницу, изнемогая от страсти.
   Они готовы! Все как один. В каждом суровом решительном взгляде, в каждых испуганно поджатых губах есть лишь один ответ - они готовы. До конца.
   Повзрослевший Илькум, бледный как смерть, лицо окаменело, заострилось, и вот уже ползет к уху тетива, натягиваясь до предела, бьющимся нервом. Ему страшно, это его первый настоящий бой, там, в лесу с чудищем - не в счет, там была игра, а вот сейчас оно начнется по настоящему, сам за себя. И когда будет нужно - рука не дрогнет, уж в этом-то Тизкар не усомнился бы ни на миг. Когда будет нужно - он сможет! Звонко зазвенит тетива, и стрела угрожающе свистнет, сорвется, полетит, рассекая воздух, найдет в безумном месиве чье-то незащищенное горло, в самую жилку, и расцветет алым цветком. Вот тогда будет страшно, но уже врагу.
   Кинакулуш, младший, чудесный Илькумов брат, казавшийся старшим едва ли не вдвое... не воин - пастух из южных степей, что ему Аннумгун? Но все равно упрямо стоит, стиснув зубы, и щурясь, глядит на волну. Он тоже готов, и тоже до конца.
   - Огонь!
   И вот сорвалась тетива, зазвенела.
   А волна неслась, перескакивая через трупы своих, словно это были лишь камни, галька под ногами... Людей не было, только грохочущая, беспощадная, неотвратимая волна. У стен она вспенилась кровавыми брызгами, перекинулась мостиками через широкий ров, взметнулась, разбившись, откатилась прибоем назад, чтобы налететь снова. Снова и снова. Упрямо и жестоко... прежде всего к себе.
   Волна билась о стены, изматывая, не давая перевести дух.
   За ней накатила вторая волна, еще выше, еще страшнее первой, ударила тараном в ворота, взлетела ввысь. Казалось, сейчас проломит, разнесет в щепки, смоет. Вот уже первые чужаки появились на стене, вот уже короткий широкий меч Этаны режет им глотки, пронзает сердце и печень... остервенело рубит все, до чего может дотянуться - ноги, руки, вспарывает живот. Вот уже Тизкар бросил бесполезный автомат, расстреляв все патроны, и сам, что-то крича, режет. Хлещет кровь.
   Многие без доспехов, у кого-то лишь кожаный панцирь с металлическими бляхами прикрывает грудь. Многие и не воины вовсе, вчера еще только они возделывали поля и пасли овец... Их легко резать, скучно. Но их слишком много, и волна сейчас захлестнет с головой. Тяжело.
   Может зря он отослал Аггу? Может Меламу пора прийти на помощь?
   Нет.
   Нет, не зря и не пора. Эти вчерашние крестьяне не могут быть основными силами грозного Урушпака. Просто не могут быть никак. Главное впереди, нужно покрепче стиснуть зубы. Уже скоро! Они смогут! Еще чуть-чуть!
   Волны бессильно бились о скалы, исходя пеной, захлебывались в своей крови. Сейчас схлынут.
   Вот сейчас! Волна, громыхая, покатилась назад.
   - Вперед! - кричит кто-то. - За ними! Добьем их!
   Уже готовы распахнуться ворота, выпуская на волю свою волну.
   - Стоять! - орет Тизкар, стараясь перекрыть грохот боя. - Не сметь! Оставаться на месте!
   - Стоять!!! - подхватывает медный гонг Этаны, заставляя вздрогнуть и замереть.
   Их слушают, замирают. Этана жалобно смотрит на него, дикий буйвол хочет вырваться, полететь вослед волне и разбить, растоптать, превращая волну в грязь. По глазам видно, что хочет. Очень! Аж челюсти сводит, как хочет! Но не побежит. Он еще не понимает зачем, но верит Тизкару, слепо, так же, как раньше верил Атну. И Тизкару немного стыдно за такую верность - вдруг не достоин? Не важно, в бою иначе нельзя! Не сомневаться ни на миг!
   Его воины тоже смотрят волне вослед, тоже жалеют, но уже начинают остывать, приходить в себя, стараются отдышаться. Начинают искать уцелевших своих. Начинают осторожно поглядывать в небо.
   Если б можно было крикнуть - не смотреть! В небо не смотреть!!!
   Глухое серое небо плывет разводами, ни единого облака, только беспросветная серая муть расходится грязью, как круги на воде. Живот сводит судорогой от такого неба. Может лучше открыть ворота, и на врага? И будь, что будет. Погибнуть в бою...
   Нет. Не сейчас. Им еще нужно победить.
   И тут за спиной, с моря, налетела новая соленая волна - вон ракета взмыла ввысь, вон грохот и лязг далекой битвы у северных ворот. Это воины Агги схлестнулись до последнего.
   Правильно, все правильно. Но еще не все.
   Едва сдержался, чтобы не послать своих людей им на подмогу. Вместо этого приказал спрятаться за стеной, не высовываться. Пусть думают, что они ушли туда... не все, конечно, это было бы глупо...
   Затаиться, слушая как бешено колотится сердце, смотреть как плывет разводами небо над головой.
   Воздух становится вязким, густым и одновременно сухим, царапая горло. Глаза слезятся, и уже приходится часто моргать, чтобы видеть хоть что-то. Лучше не видеть!
   С юга, из-за спин урушпакской армии, надвигается черная стена, шевелится словно живая. Рубашка разом прилипает к вспотевшей спине. В бой! Лучше погибнуть под мечом, чем ждать вот так! Кажется, кто-то кричит это за него, или он сам?
   Нет, Тизкар молчит, крепко стиснув зубы, и покрасневшими, слезящимися глазами, до рези вглядывается вдаль. Он будет ждать, что бы ни случилось. Он будет крепко держать эти стены, и пусть паникуют враги. Он будет ждать. И его воины будут ждать, пусть только попробуют!
   Одного взгляда хватило, чтобы Этана подавился криком "вперед!". Стоять, буйвол! Буйвол стоит.
   Вот они, враги! Из-за холма, наперерез черной туче, вылетела толпа. Нет, не толпа - лучшие, главные силы урушпакской армии, которые тоже решили, что лучше уж под мечом, чем так. Им страшно. Может, они и правы. Но нам сейчас не до того. Сначала победить их, а потом...
   Хорошо, что не бросились в погоню, их бы разбили, самих бы растоптали, превратив в грязь.
   Оглушительный треск неба надо головой. И только одна мысль снова крутится в голове, глупая мысль - надо успеть победить.
   Мелам со своими людьми бросается в бой. Да! Сейчас самое время, наставник! Уставшие и измотанные - они не справятся сами.
   Врагу больше нечего терять, он остервенело рвется на стены, не замечая, как стрелы пронзают сердце, они уже мертвы, так или иначе, стоит ли обращать внимание на какую-то стрелу. Отрубленные руки сжимают меч, и головы, катясь по земле, изрыгают проклятья, и волосы встают дыбом.
   Черные тучи с юга затягивают пеленой небеса, рассыпаются мириадами крошечных осколков, вот уже все вокруг кишит ощетинившимися мохнатыми бабочками. Мир окончательно сошел с ума.
   Небо все-таки трескается, и земля с утробным урчанием уходит из-под ног, желая поглотить все.
   - В атаку! - орет Тизкар, больше не помня себя.
   Помня лишь одно - надо успеть победить!
  
  
  -- 8
  
  
   И был свет, и была тьма, и был огонь, и был лед. И дрожала земля, и звезды сыпались с небес. И в ужасе кричали люди, увидев сие, и прятались в домах своих. День и ночь слились в одно, и солнце с луной, обнявшись, кружили по небу. Время запуталось в шагах своих, и никто не знал, сколько оно прошло.
  
  
   Несколько мгновений паники, глубокий вдох... он сможет, у него просто нет другого выхода. Главное не торопиться, не метаться из стороны в сторону, для начала нужно поверить, как тогда в Иларе. И броситься в реку, доверяясь своим чувствам, не слушая сопротивляющийся разум. Разум - он глупый, он не умет верить. А сердце умеет.
   Бог он, черт побери, или не бог!
   Это просто.
   Стать настоящим, без игры и правил.
   И перестать быть человеком. Навсегда. Страшно, но он сможет. Это как смерть...
   Эмеш зажмурил глаза и до боли стиснул зубы. Кровь стучала в висках все сильнее с каждым ударом, и он знал, что выхода у него нет. Делай то, что должен, и помни что ты человек.
   Сон стоит, закрыв глаза. Вдыхает полной грудью, словно последний раз, надеясь вспомнить, ощутить... Он человек.
   Его прежняя, человеческая жизнь пахнет одуванчиками, медом и детством, таким далеким, что оно теряется где-то вдали. Только тихо скрипит во дворе карусель, дворник монотонно скребет об асфальт метлой, пух с тополей летит, кружит в ветряном танце, и ложится на землю, словно майский снег. Соседский кот лениво разлегся на солнышке, вытянув лапы... было ли?
   Было. Все было, и больше не будет никогда.
   Человеческая жизнь пахнет утром, туманом и рекой... тихая заводь, неподвижная гладь воды. Он сидит на узком мостике, рядом с отцом, закинув удочку. Ветер шелестит в камышах. Отец большой, спокойный, неторопливый, он берет из коробочки жирного червяка, насаживает на крючок и забрасывает подальше, к торчащему из воды дереву, где кувшинки... спугнув тонкокрылую стрекозу... В то утро они наловили целое ведерко карасей.
   Боже! О чем он только думает! Но разве можно о другом?
   Человеческая жизнь пахнет мимозой и шоколадом. Это Юлька сидит напротив, такая счастливая, такая молоденькая, веснушки рассыпались по носу, и рыжие хвостики задорно кивают ему... она шуршит оберткой и улыбается. А он твердо верит, что они будут вместе всегда. Всегда-всегда.
   Человеческая жизнь...
   Была и прошла. Столько было всего. Столько пронеслось перед глазами, словно прощаясь. Он помнит, он не забудет. И сейчас помашет вослед.
   Он больше не будет человек. Это уже не его жизнь. Он умер и родился, там, в Иларе. Или может, быть раньше, кто разберет?
   Вздыхает последний раз.
   Оглядывается по сторонам. Здесь все иначе, ни одуванчиков, ни стрекоз. Только небеса грозно гудят в вышине, грозя рухнуть. Это его мир.
   Однажды он создал его, своими руками, пусть не один, но все же. И это он создал людей. Он не сомневался тогда. А сейчас дрожат руки. В чем же дело сейчас? Вот он перед ним, его настоящий, рукотворный мир. Какой он? Разглядеть бы, полюбить, ведь иначе не выйдет. Обязательно полюбить и принять.
   Слишком давно он прятался от мира среди пенных дев и философских бесед. Настала пора оглянуться и посмотреть.
   Как тогда, во сне.
   Ведь он всевидящ!
   Он стоит над миром, где-то в небесах, раскинув руки. Он видит весь мир, от края до края, чувствует его каждой клеточкой тела, земля - его кожа, небо - его глаза, реки - его кровь, ветер - его дыханье.
   Ноздри щекочет соленый морской бриз, задорно ерошит волосы на затылке, играет зелеными стебельками тростника, бежит дальше, в бескрайние степи, катится душистыми волнами шалфея и мяты, гоняя по коже стада счастливых мурашек. Могучие кедры гудят над его головой, вторя смолистому дыханию ветра, и сойка - неугомонная птица, трещит без умолку, разнося свежие сплетни.
   Сотни, тысячи и тысячи-тысяч сердец бьются вместе с его сердцем, одной песнью, отзываясь любовью и ненавистью, покоем и тревогой, гордостью и стыдом, надеждой и отчаяньем - он слышит их все, эти тысячи-тысяч, слышит, среди звона кузнечиков и рокота горных рек.
   Да, все так! Все как во сне.
   Но на этот раз среди безмятежного тепла раздается сухой треск - это мир трещит по швам, и грязно-серое небо идет мутными разводами, дрожит земля, и черные тучи летят с юга, грозя накрыть собой все.
   Смотри! Смотри еще! Не отворачивайся! Это тоже твой мир!
   Дальше, ближе...
   Море. Город. Крепостные стены, и кровавые волны бьются о скалы. Война.
   Война? Даже сейчас? Среди всего этого хаоса? Неужели людям и без того мало смерти вокруг, что они стремятся убивать друг друга? Как же так? Хочется вдруг плюнуть и уйти.
   Почему?
   Он всезнающ!
   Им больше нечего терять, и не на что надеяться, война уже началась и некуда отступать...
   ...единственное, что осталось реальным в их жизни - это враг. Спасительный враг, за него хватались как за соломинку. Враг, которого нужно уничтожить. Остальное потеряло смысл. Бежать некуда...
   Да, ему самому больше некуда бежать, поздно, он отказался. Он понимает этих людей. Последняя битва.
   Лучше погибнуть под мечом, чем ждать вот так!
   И еще, главное - надо успеть победить!
   Надо успеть, иначе будет поздно! Даже под рушащимися небесами не позволить врагу захватить родной город. А уж потом - хоть трава не расти, пусть рушатся проклятые небеса. Но сначала - надо победить!
   На городской стене яростно бьется герой, забыв обо всем в безумии боя. Настоящий герой! В сверкающих доспехах, огромный, могучий, мускулы вспухли буграми, звериный оскал застыл на лице, меч рубит без устали, сверкая молнией в руках. Главное - успеть победить! Эмешу кажется - вот это он сейчас бьется на стене, это его последний бой, и отступать некуда.
   Он успеет. Даже сейчас, когда черные тучи накрыли их с головой. Успеет победить! Сердце захлестывает бешеная ярость героя. Успеть!
   Победить!
   Ведь он всемогущ!
   Да! Он всемогущ! Человек, ставший богом, бог ставший человеком - он может все!
   Очень хотелось остановиться, повернуть назад, отказаться. Но только выбора давно уже нет, он сделал свой выбор, поздно бояться. Но страшно, очень страшно. Если он сможет - это будет навсегда.
   Пусть будет! Давай! Время не ждет. Надо еще успеть победить!
   Пусть падает небо и трещит земля, он успеет!
   Герой на стене весь в крови, сейчас упадет, будет поздно, черные тучи накроют его, поглотят навсегда. Город падет.
   - Убирайтесь прочь! - кричит сияющий герой, срывая голос.
   - Убирайтесь прочь! - шепчет он, и слова эхом отдаются в каждом уголке мира, словно серебряный перезвон бубенцов.
   И вслед за серебряным звоном целая минута беспросветной глухой тишины, от которой закладывает уши.
   Он может все!
   Бабочки в нерешительности застыли в небесах, хлопая крыльями. Он прогоняет их? Куда?
   Нет, не так!
   Он - это весь мир. И весь мир это он. Весь, без остатка. Даже эти черные осколки небес, даже бабочки - это тоже он, и он принимает их как часть себя, протягивает им руки. Идите ко мне! Не бойтесь, я не обижу.
   Я принимаю вас!
   И они идут.
   В грудь ударяет рокочущая волна - это новая сила обрушивается на него, ломая кости, сминая, грозя вывернуть наизнанку. Он больше не человек. Он - весь этот мир, от края до края. Он принимает весь мир, целиком, и мир в ответ принимает его. Они дышат вместе, одним дыханьем, мир с ним, и он с миром. Он - это весь мир, и весь мир - это он. Одно. Не разделить.
  

* * *

  
   Он метался и кричал от боли, его тело разрывалось на части, распадалось на тысячи кусков. Он видел это, но сделать что-то было уже выше его сил. Он знал лишь одно - нельзя отступать. Если он потеряет сознание - значит, конец, он не сможет сохранить свой разум, превратится в дикого зверя, воистину всемогущего, но зверя. Сила без разума сметет все на своем пути, разнесет в щепки весь мир.
   Разум и сердце сохранить... человеческое сердце... и тогда...
   Уже все равно, что будет тогда, потому что для него это тогда никогда не настанет, но он просто обязан сделать все, что может теперь.
   Боль и ужас.
   Это больше не сон, это на самом деле. Его мозг одновременно пронзили, словно острые стрелы, тысячи слов, он слышал каждую мысль, он чувствовал каждый вздох каждого живого существа на земле. И думал, что сойдет с ума, ибо человеческий разум не может вместить все это.
   Он бился в судороге и выл от боли, и не было сил терпеть. Но бежать некуда, кругом только бесконечный ослепительный свет. Мир раздирал его на части, пытаясь впитать, войти внутрь, раствориться и растворить.
   Боль и ужас. Ужас и боль.
   Еще немного, и от него самого не останется и следа, он полностью исчезнет в этом свете, сознание разорвется, и тысячи глупых людей растащат его на части.
   Он кричал, но слышал лишь их крики.
  

* * *

  
   И был свет, и была тьма, и был огонь, и был лед. И дрожала земля, и звезды сыпались с небес.
  

* * *

  
   Человек, бывший богом. Бог, бывший человеком. Всемогущий.
   Кто он теперь?
  

* * *

  
   Потом все затихло и тишина была хрупкой, словно дыхание младенца, ласковой, словно руки матери. Боли больше не было, был лишь покой.
   Он победил? Успел?
   Он лежал навзничь, на земле, и смотрел в небеса. Небеса бездонны, бесконечны, и нет конца и края этой уходящей в небытие синеве, пронизанной солнцем, где носятся ласточки, задевая вечность тонким крылом. И солнце - далекая, пышущая жаром звезда, и звезды - больше не огоньки на хрустальной тверди, их не достать рукой, до них тысячи-тысяч миль...
   Его мир - реальный мир. И он стал частью этого мира, и мир стал частью его самого. Каждое дуновение ветра, каждая птичья трель, каждый людской вздох отдавались эхом в его сердце, не мешая друг-другу, не замутняя разум. Возможно ли? Пожалуй, он уже совсем не человек... почти...
   Это навсегда.
   Вечность приблизилась, взяла за руку, обняла его, заглянула в глаза. А глаза у вечности... он впервые увидел ее глаза.
   Поздно бояться.
   Он принял вечность, обнял ее, поцеловал в губы... и она осталась. Навсегда. Его вечность. Его. Кто другой бы посмел?
   И нет ей конца.
  
  
  -- 9
  
  
   Как это было?
   Тизкар лежал на спине, уставившись в небо, и пытался вспомнить, осознать, но мысли только неразборчиво гудели в голове.
   - Мы победили? Да? - язык слушался плохо.
   - Победили, - глухо подтвердил голос, откуда-то издалека. - Ты победил, царь, войска Урушпака разгромлены. Ты герой.
   Герой устало скривился.
   Они победили... а небо...
   Небо.
   Он лежал навзничь на земле и смотрел в небо, бездонное, бесконечное, и нет конца и края этой уходящей в небытие синеве, пронизанной солнцем. Лохматые облака лениво плыли куда-то по своим делам, а в облаках носились ласточки, задевая вечность тонким крылом.
   Они все-таки победили.
  
   Люди потихоньку вставали, приходили в себя, искали своих. Люди устало бродили среди живых и мертвых, врагов и друзей. Люди выиграли эту битву, и те и другие - выиграли. Успели. Теперь можно просто жить. Люди радовались, и люди плакали... И Тизкар долго стоял над трупом стрелка, пронзенного копьем насквозь, долго искал Мелама, и не нашел. И горели всю ночь погребальные костры.
   И Этана всю ночь обнимал жену, не веря, что все позади, и не мог уснуть, слушал, как сын тихо ворочается в колыбельке. И звонко трещали цикады за окном, мерцали далекие звезды...
   Много еще будет всего - новые войны, новые победы. И снова засеют поля, и снова соберут урожай, и овцы будут бродить среди маков в степи. Желтые звездочки гусиного лука и горицвета рассыплются по бескрайним полям, и могучие кедры будут гудеть на ветру.
   Много будет.
   Скоро заделают выщерблены на Аннумгунских стенах, сложат доспехи, повесят на стену мечи, помянут мертвых. Воспоют и забудут. Лишь старики вечерами станут рассказывать детям о далекой войне... Человеческая память коротка, как короток век. Забудут даже богов, ибо боги ушли.
   А люди остались.
   Люди разошлись по своим домам, по своим делам, потихоньку примерили на себя новый мир, заглянули в самые дальние уголки, и мир оказался куда больше, чем им казалось. Так всегда бывает, когда кончается детство, и уютный дворик у дома перестает казаться огромным миром. Дети вырастают...
   Однажды, наверно, они расправят крылья и полетят к звездам...
  
   Возможно, однажды сами будут играть в игры...
  

* * *

  
   И солнце коснулось тонким лучом края небес на востоке.
   И начался новый день.
  

* * *

  
  
   Если кто скажет горе сей: "Поднимись и ввергнись в море", -- и не усомнится в сердце своём, а поверит, что сбудется по словам его, -- будет ему, что ни скажет.
  
   Марк 11:23
  
  
  
  -- Эпилог
  
  
   Ленка, закусив губу, старательно запихивала в вазу целую охапку хризантем.
   - Привет, солнышко, как прошел день?
   - Хорошо, - улыбнулась она, подставляя щечку для поцелуя.
   - Как папа?
   - Да ничего, он там, на веранде сидит, чай пьет. Хочешь, сходи пока к нему, а я сейчас.
   Атт привычно располагался в большом плетеном кресле у стола, ноги заботливо укрыты теплым пледом, руки заметно трясутся, когда он подносит чашку ко рту, щеки запали, нос слегка заострился. И только в по-прежнему ясных, голубых глазах плещется беззаботно-высокое небо.
   - Димочка, проходи, садись, - улыбается Атт, - наливай себе чайку. Вон там печенье бери, Лена сама пекла - вкусное, с орешками.
   Дима кивает, пододвигает поближе высокий стул. Печенье и правда вкусное, не зря вчера Ленка пять раз за день звонила, чтобы по дороге домой он не забыл зайти в магазин, купить грецких орехов и муки. Потом до ночи крутилась у плиты, а он, довольный, сидел рядом, слушая Ленкину болтовню. Она так изменилась с тех пор, стала тихой, домашней... уже два года как его жена. К отцу езди вместе, каждые выходные... сегодня, правда, он чуть задержался.
   - А я вчера у Эмеша был, вино пили, - хвастается Атт, все так же счастливо улыбаясь чему-то своему, глядя вдаль, - у них там сейчас знаешь какое вино, из-за моря, с хайдарских виноградников...
   - Опять эти сны ему снятся, - тихонько говорит Лена, садясь рядом, - не знаю, верить ли...
   Она тоже улыбается, только грустно. Как тогда - светлые волосы собраны в хвост, голубые джинсы и маечка... нет, полосатый свитер с оленями, сейчас холодно.
   - Ты думаешь, для нас это было правдой, Аик, или то же только сном?
   Она вздрагивает, в глазах, кажется, сверкают слезы... Пусть бы лучше - лишь сном.
  

* * *

  
   - Вон какой у меня парень растет! Герой! - Тизкар подхватил визжащего от восторга малыша на руки, подкинул в воздух, потом поймав, потрепал по белобрысой голове.
   - Герой! Хорошим царем будет, весь в отца, - согласился Этана, ухмыляясь в бороду.
   Пятилетний мальчишка, размахивая деревянным мечом, гонял по двору здоровенного петуха с уже изрядно пощипанным хвостом, петух отчаянно хлопал крыльями и не сдавался. Его, этого мальчишку, когда-то нашли в корзине у реки, новорожденного, красного, заходящегося от крика. Пригляделись, отнесли царю. Тизкар тоже пригляделся, и ахнул.
   - А что, моя-то все равно только девок рожает, мальчиков никак, - станет объяснять потом, то ли оправдываясь, то ли просто недоговаривая чего-то важного. - Вот и усыновил, пусть будет наследник. У царя должен быть наследник.
   У царя должен быть наследник. Вот он какой, невысокий коренастый парень с пронзительным взглядом голубых, ясных, словно весеннее небо, глаз. Одного только взгляда этих глаз достаточно, чтобы все поверили - наследник, хорошим царем будет. А белобрысый - так это в мать.
   Тизкар любил его, как родного.
   А еще Тизкар любил гулять по высокой Аннумгунской стене - отсюда открывался самый лучший вид на море, отсюда можно увидеть его целиком - изумрудно-зеленое, вскипающие у пристани пенной волной, чистым кобальтом уходящее в горизонт.
   Недавно из-за горизонта приплыли торговые корабли, важные заморские купцы-хайдары разинув рты восхищались величием Аннумгуна, и наперебой предлагали товары, один другого чудесней. Оказалось, за морем есть большая земля, до нее всего пять дней пути, при попутном ветре.
   За песками Бехреша тоже скоро открылась неведомая страна - бескрайние, наполненные зноем саванны и люди, с обожженной солнцем кожей. Степи Кузуна уходили далеко на восток, теряясь в туманной дали, и даже костистые хребты Унхареша перестали быть краем света.
   Мир стремительно расходился ввысь и вширь, расплеснувшись морями, раскинувшись лесами, взмыв под самые небеса снежными пиками гор, а в небесах, почти на недосягаемой высоте, носились ласточки, радуясь нежданной свободе.
  

* * *

  
   - Как тебя звали, Сар, там, в другой жизни.
   - А была ли она?
   Алый дракон на борту поводит ушами, прислушивается, косит единственным глазом.
   - Может, и не было.
   Только белоснежная галька шуршит у ног.
  
  
  
  -- Стражи Ишме-Шмаша

(рассказ)

  
  
   Дзинь-дин-динь. Динь-дзинь-дин-динь. Дзинь.
   Бубенчики дрожат за спиной, всё дальше, всё тише.
   Оборачиваться нельзя.
   Останавливаться нельзя.
   Разговаривать нельзя.
   Только идти вперёд, слушая, как ветер осторожно перебирает натянутые струны. Вон, до того дерева у черты. Уже скоро. Осталось двадцать шагов.
   Кудда идёт рядом, чуть впереди. Мальчишка совсем. Ему ведь до судороги хочется рвануться вперёд, добраться, добежать, скорей! Но торопиться нельзя. И я вижу его прямую напряжённую спину, костлявые лопатки почти сошлись у выпирающего хребта, гордо вывернув плечи. Он едва держится, но держится достойно. А ноги уже не гнуться, с трудом делая шаг... ещё шаг. Ничего. Уже почти всё позади. На сегодня мы свою работу выполнили.
   А потом он привыкнет.
   Я же привык.
   Все привыкают.
   Первый раз всем страшно.
   Десять шагов. Налетевший ветер бьёт в спину волной липкого, потного холода, далёкий рокот и низкий утробный рёв, словно из-под земли. Не оборачиваться.
   Не оборачиваться, Кудда! Ты же знаешь - нельзя! Уже скоро...
   Воот... Молодец, мальчик, не останавливайся, иди. Иди. Сейчас это уже не наш зверь. Нас сменили.
   Иди.
  
   Переступив чёрту, он падёт на колени, всхлипывает, уткнувшись лицом в ладони, его трясёт, и, кажется, сейчас вывернет наизнанку.
   Ничего, сейчас всё пройдёт. Так бывает. Ты храбрый, Кудда.
  
   Я с наслаждением стаскиваю рубаху, царапающую жёсткой коркой, пропитанную насквозь острым запахом золы и крови. Принимаюсь привычно соскабливать бурую глину, она отходит пластами, словно старая кожа, осыпается пылью. Иногда кажется, что другой кожи у меня и нет, и сейчас я отдеру всё, до костей. Но это не страшно. Долго... Хочется спать.
   Отскоблить, оттереть песком.
   Искупаться бы, смыть всё это. И я, так же привычно, с завистью, гляжу на быстрый ручей, что бежит чуть поодаль, между камней. Сверкающий, беззаботно прозрачный, полный прохладой и вечерним солнцем. Искупаться бы! Иль хоть ладонь ненадолго подставить быстрой упругой струе, ощутить...
   Нельзя.
   Ручей берёт своё начало в горах, бежит через ущелье духов. Он несёт смерть. Нельзя. Здесь воду берут из другой маленькой, заросшей речушки. Смерть...
   Да мы и сами всё равно, что мёртвые сейчас. До утра, до восхода - мёртвые. Сейчас нам нельзя в мир живых.
   Кудда жадно пьёт из кувшина нагретую солнцем воду, поднимает дрожащими руками, запрокидывает. Ведь всё выпьет сейчас, а больше нет... Ладно, ничего. Он первый раз, ему можно, а я до утра потерплю. Смотрю, как последняя капля влаги исчезает, как мальчишка блаженно вздыхает, жмурится, понемногу приходя в себя. Не удержавшись, облизываю пересохшие губы, Кудда смотрит на меня, и только сейчас понимает, что сделал. Я устало пожимаю плечами - ничего...
   И вытягиваюсь под деревом во весь рост, закрываю глаза.
   Долго лежу, сон не идёт, хоть я и не спал больше суток - там, за чертой, спать нельзя. А тут отчего-то не хочется. Ничего не хочется. Жизнь уходит, отворачивается от меня, перестаёт замечать. Говорят, со стражами это бывает. Когда ты слишком часто мёртвый - даже смерть перестаёт замечать тебя. Я видел таких, они больше ни там, ни там. Я не хочу!
   Но хуже всего, что с каждым днём мне всё больше плевать.
   Кудда давно свернулся калачиком под деревом и тихо сопит, лишь иногда вздрагивая во сне. Здоровый живой сон, полный ярких грёз. Я немного завидую ему. Это хорошо, что завидую.
   Лежу, смотрю в небо. А небо смотрит на меня мириадами звёзд. Рогатый месяц-Кунан блестит серебряным боком, неспешно прогуливаясь из края в край. Он тоже видит меня. А ещё, со своей вышины, он видит Аннумгун, и море, тихонько шуршащее галькой у городских стен. Море... Я закрываю глаза, слушаю далёкий плеск волны.
   Иногда мне кажется, - начинаю забывать кто я такой, что родился не здесь, и что в жизни бывает что-то ещё, кроме серых камней, бескрайней сухой степи и дрожащих бубенцов, звон которых не оставляет даже во сне. Говорят, голодные духи хатаниш боятся этого звона. Может быть. Я верю тем, кто говорит. Решил верить, и верю. Пусть будет так.
   Говорят, духи не трогают мёртвых, только живых, поэтому нельзя смотреть им в глаза, глаза выдадут сразу.
   Эх, я уже сам плохо понимаю, кто я: живой, что только прикидывается мёртвым, или мёртвый, что иногда пытается казаться живым. Красная глина въелась в кожу, и смерть въелась слишком глубоко, три - не три, всё одно.
   Я страж ущелья Ишме-Шмаша, у края степей, у края земли, где ветряные плоскогорья Наннара сходятся с зелёной долиной. Я охраняю людей от духов. Духи приходят каждый день, каждую ночь, они убивают...
   Я никогда не видел тех духов. Ни разу. За те пол года, что я здесь - не видел.
   Недавно я начал слышать их вой. Раньше не слышал. Даже когда хатаниш клацал зубами у меня за спиной, даже когда выл над самым ухом, - не слышал. Теперь слышу.
   Благо это, или проклятье?
   Я никому об этом не говорю, иначе меня прогонят. Страж должен видеть. Все видят, кроме меня.
   Я чужак. Словно слепой. Но я научился скрывать это.
   А они видят. Может быть потому, что родились здесь, и им доступно то, что недоступно мне?
   Когда-то я думал, что это сказки, и духов нет, но с каждым днём, с каждой минутой...
   Можно ли не верить, живя здесь?
   Можно ли не верить, когда на твоих глазах хатаниш рвёт человека в клочья? Рвёт взаправду, и хлещет настоящая горячая кровь. Можно ли? Я видел эти раны, словно огромные когти исполосовали тело. Балих, долго умирал у меня на руках, молча, тихо, он смотрел в небо и в глазах его застыл ужас. Мы ходили с ним в паре, как сейчас с Куддой. Он был старый, опытный страж, он хотел прогнать голодного духа, как делал много раз, но что-то пошло не так. Сейчас уже не узнать.
   Я видел, как это было!
   Нет, самого духа я не видел и тогда. Как рвал - видел, век бы такого не видеть! А хатаниш - нет.
   И забыв обо всём, я кинулся на врага.
   На врага! Я не видел его, но разве это имеет значение? Я схватил какой-то камень и бил им, плохо понимая куда, и рука моя скользила сквозь воздух не находя цели. Я орал и выл в бессильной ярости, не понимая - как же так! Ведь он рядом! Я чувствую! Я бы убил его, если бы видел. Я бы его убил! И плевать, что они бессмертны. Даже голыми руками. Я умею. Я воин. Почти пятнадцать лет моей жизни прошло в походах и боях. Клянусь всеми богами - я бы его убил!
   Хатаниш не тронул меня, иногда мне кажется - он не видел меня тоже.
   Наверно он ушёл, не знаю...
   Но с тех пор я начал слышать их рёв. И я рад. Когда-нибудь голодный дух хатаниш придёт за мной, и мы встретимся лицом к лицу!
  
   Небо смотрит на меня.
  
   - Исин, - её тёмные глаза смотрят прямо в мои, и улыбаются. - Я пришла к тебе.
   Такая красивая... стоит, чуть наклонив голову на бок, короткая смешная чёлка падает на лоб. Она протягивает мне руку, и я тянусь к ней.
   За её спиной стоит зверь.
  
   - Эй!
   Кудда трясёт меня за плечи. Кажется, я всё-таки заснул.
   - Эй, ты чего? - взволнованно шепчет он.
   Я мотаю головой, сажусь, пока ещё не понимая.
   - Ты кричал, Исин. Нельзя! - шепчет он. - Тихо! А то духи услышат и придут.
   - Пусть приходят, - зло буркнув, я поворачиваюсь к нему спиной.
   Кудда долго стоит надо мной, потом, кажется, уходит, махнув рукой. Сейчас лучше больше не спать, иначе всё начнётся с начала.
   Этот сон я видел много раз. И я прекрасно знаю, что этот зверь и есть голодный хатаниш - огромный, лохматый, с гнилыми зубами и глазами полными раскалённых углей. Над ним вечно вьются мухи, словно над падалью. Я никогда не видел его наяву, но точно знаю - это он, иначе и быть не может. Зверь никого не убивал в моём сне, не кидался, не рычал, брызжа зловонной слюной. Он просто стоял. И это было хуже всего. И каждый раз я просыпался в холодном поту не от страха за свою жизнь, и даже не за неё я боялся... просыпаясь, я уже не мог вспомнить. Было что-то ещё!
   Но однажды я вспомню. Отчего-то казалось - это невероятно важно.
   Небо подмигивает мне звёздами с вышины.
   Ужасно хочется пить, во рту давно пересохло... а ручек сверкает и манит прохладой, звенит между камней. Нельзя. Нельзя... Язык словно деревянный, шершавый, распух, не ворочается.
   Да послать всё это в Илар! Это не мои законы, к демонам! Я не верю, что вода в этом ручье несёт смерть, я видел, как из него пили звери и птицы, я видел, как рыбы плескались в его воде. Просто здесь ничего нельзя! А я решил слушаться и верить. Да пошло оно всё в Илар! Всю свою жизнь я поступал иначе: пил, когда хотел пить, хоть воду, хоть вино, и ел, когда хотел есть, и врагов я убивал, а не прятался, изображая мертвеца. Только здесь ничего нельзя. Стражи... Демоны!
   Встать сейчас и уйти, и делать всё так, как привык. Жрать хочу, мясо хочу! Пол года мяса не видел, - здесь ничего нельзя.
   Уйти? Сейчас...
   Лежу и смотрю в небо.
  
   - Исин, - её тёмные глаза смотрят прямо в мои, но улыбки в них нет. - Зачем ты пришёл?
   Это снова сон. Или не сон? Так было. Это просто память.
   - Я пришёл за тобой, Элили. Я хочу уйти. Пойдём со мной.
   - Нет, - отвечает она, - я не пойду. Моё место здесь.
   - Тогда я уйду один.
   - Ты испугался, Исин? - кажется, в её глазах мелькнула усмешка. - Ты испугался наших духов?
   Хотелось ударить её, честное слово! Что она понимает! На кой сдались мне их духи? Чего ради мне изображать из себя покойника... или героя? Я так и не понял в кого играю. На кой прятаться за дурацкими бубенцами, не смея даже посмотреть в глаза врагу? Я не привык!
   Ради неё? Она не моя. Она не простит и не будет со мной.
   Я убил её отца. Просто. Пристрелил, со спины, без лишних затей и угрызений совести. Я был на войне и убил врага. Элили, гордая дочь майрушского сотника Мессилима. Наши войска пришли в Майруш прошлым летом, взяли город.
   Её я встретил на следующий день, у ворот, она хотела уехать. Ведь я мог бы просто забрать её, как трофей из побеждённого города, притащил бы в Аннумгун, была бы моей рабыней... или женой, если б пожелал. Я бы пожелал, и куда бы она делась?!
   Вместо этого - попёрся на край света к каким-то её родственникам. Зачем? Теперь я страж, живой мертвец. Я ничего больше не хочу, я даже её больше не хочу - нет сил.
  
   - Исин, - тёмные глаза смотрят прямо в мои...
   А небо до краёв полно звёзд.
  
  

* * *

  
  
   - Эй! ровнее мажь, а то учует! - сдавленно шипит Лукани.
   - Да пошёл ты! - в голос говорю я, и он подпрыгивает, истерически машет руками на меня. Как же! Громко говорить здесь нельзя.
   Я злой и голодный. Меня послали вне очереди, заменить его напарника, который недавно слёг. Всего день дали нормально отдохнуть. Потом перед дежурством - сутки голодовки и уединения на пустыре, иначе, говорят, злые духи хатаниш не поверят, разорвут. Эти сутки я спал, благо, давно привык спать в прок, когда нет других дел. Но жрать всё равно охота, не хуже голодных демонов. Ещё сутки. В конце-концов я сдохну здесь.
   Лукани беззвучно ругается сквозь зубы, я спокойно мажу себя глиной с ног до головы. Надо, так надо.
   Глотнул напоследок из кувшина мутной воды.
   - Пошли.
  

* * *

  
   - Я выхожу замуж, - сказала Элили вчера.
   На этот раз она не смотрела в глаза, словно боялась, словно я - тот голодный злой дух. Старательно отводила взгляд. Я молчал.
   - Он пастух. Абисарахи, - её голос так старался быть твёрдым. - Мой дядя уже дал согласие. Женщина не может долго жить одна, у меня нет ни братьев, ни отца...
   - Хорошо, - кивнул я.
   Повернулся спиной и ушёл. Мне уже всё равно.
  

* * *

  
   Ночь. Небо затянуло облаками, так, что круглый бок Сребророгого едва проглядывает и снова исчезает, лишь тускло мерцая. Дождь бы пошёл, так ведь нет, как же, пойдёт он... Дожди здесь редкость. Воздух густой и душный.
   Я иду вдоль невысокого, где-то по пояс, вала из земли и камней, ритмично бью в свой бубен - пугаю духов. Лукани делает тоже самое, чуть в стороне. Так нам и бродить до завтрашнего вечера, пока не сменят. Сутки. Изнуряющая, тупая работа. Как мальчишки, вроде того же Кудды, выдерживают - даже не представляю. Я хоть не вижу этих духов и мне плевать. Хожу себе, гремлю... А они видят. Их смерть бродит в двух шагах за валом, принюхивается, ждёт. Один неосторожный шаг и хатаниш бросится, последнее время это случается всё чаще.
   На валу торчат палки или просто высокие камни, между которыми натянуты нити бубенцов. Здесь, где скальный разлом Ишме-Шмаша выходит к долине - шагов четыреста в ширину, а по середине бежит ручей. Двое стражей на этом берегу, двое на том. Обычно, духи не лезут через вал. Но если такое случается, нужно этим же бубном, хитро притоптывая, отпугнуть, загнать назад. Целый ритуал. Главное - в глаза не смотреть. Обычно, это выходит. Если нет, то оставшиеся в живых стражи бьют в гонг, и люди в деревне успевают спрятаться. Большая их часть. Потом хатаниш возвращаются в своё ущелье. Насытившись.
   Приглушённый рык у меня за спиной. Совсем рядом. Оборачиваюсь - ничего. Я никогда не вижу их. Но он здесь, рядом, я знаю. Я слышу его шумное дыхание, чувствую запах гнили. Хорошо, будем гонять.
   Громко бью в бубен, иду прямо на него. Мне всё равно куда смотреть - глаз я не увижу. Зверь напряжённо рычит, не уходит. Вот он, передо мной, я слышу. Кажется, протяни руку... Не уходит. Мой бубен ему не страшен. Да я бы тоже не испугался, чего уж... Пляски эти вокруг устраивать, как полагается, пока не уйдёт? Долго. Надоело всё!
   - А ну, пошёл, - тихо, сквозь зубы, чтобы не услышал Лукани, говорю я. И размахнувшись, бью наотмашь. Пронзительный визг, и я чувствую, как натянутая кожа бубна тыкается во что-то. Попал! Надо же, демоны его..! Бью снова.
   - Па-ашел!
   Он огрызается, отступает назад. И я вдруг вижу, как мухи вьются вокруг. И бью по мухам.
   Зверь пятится, я слышу! Я гоню его через камни, через вал, на ту сторону. Луплю по морде. На вершине вала он останавливается, шумно втягивает ноздрями воздух. Что-то учуял?
   - Пошёл прочь! - ору я, и бью уже не бубном, рукой. Чувствую, как сжатые в кулак пальцы с размаху попадает во что-то влажное и скользкое, твёрдое. Что-то хрустит. Натянутая струна бубенцов со звоном рвётся, и зверь несётся прочь, отчаянно повизгивая.
   Я прогнал.
   Долго стою, смотрю мухам вслед. Потом поправляю бубенцы, связывая разрыв. На земле, под ногами, что-то валяется, я наклоняюсь, поднимаю... Зуб. Огромный сломанный гнилой зуб, в тёмной склизкой крови. Я выбил.
   Стою и ржу, как дурак, сжимая в руке зуб голодного духа.
  
   - Я больше не пойду с тобой, - переступив чёрту, Лукани оборачивается ко мне, его лицо перекошено, - никто больше не пойдёт. Лучше уходи отсюда.
   - Я прогнал вашего духа, - усмехаясь, говорю я.
   - Ты разозлишь их! Они соберутся в стаю и нападут. Убьют всех. Так нельзя!
   Ничего нельзя - это я знаю твёрдо.
   Хорошо, значит, я наконец, уйду. Пошло оно всё...
  

* * *

  
   - Исин, - её глаза смотрят прямо в мои, - ты уходишь?
   - Да, - ровно говорю я.
   Я уже собрался. Впрочем, у меня и вещей-то никаких - нечего собирать. Старая армейская рубаха мешком висит на плечах, в кожаном ремне давно проковыряны новые дырки... ничего, вот вернусь домой! Отъемся и отдохну. Я уже почти слышу шум аннумгунского базара и плеск волн у высоких стен, крики чаек... Как я устал от этих проклятых тварей!
   Да провались они в Илар! Этот ад закончился для меня. Надоело.
   Меч приятной тяжестью трётся о бедро.
   - Пойдём со мной, - привычно говорю я, зная, что она откажет. - Пойдём. Ты же всё равно не любишь этого Абисарахи, какая тебе разница? Я заплачу калым твоему дяде, хоть в десять раз больше этого пастуха, хоть золотом, хоть овцами. Пойдём со мной, будешь жить как царица. У меня хороший дом, и слуги, тебе не придётся ничего делать самой... Я ведь хороший воин, Элили. В личной гвардии царя, один из лучших. Я хорошо заработал на той войне.
   - Да, - говорит она, - ты хорошо заработал.
   Словно пощёчина. Её ноздри раздуваются от обиды и гнева, и я понимаю, что ляпнул лишнее. Кусаю свой длинный язык. Мы разорили весь Майруш, подчистую. Её Майруш. Я убил её отца, другие убили её братьев. Она не пойдёт со мной.
   - Элили...
   - Уходи, - говорит она.
   И я вижу, как в глубине тёмных глаз затаились слёзы.
   - Элили...
   - Уходи!
   Я вижу... Я не могу так!
   - Элили! Пойдём, куда хочешь. Хоть в Майруш, хоть в степи, я буду пастухом, или охотником, или придумаю что-нибудь ещё. Пойдём со мной. Элили, я же люблю тебя! Я не могу без тебя! Я не могу просто уйти! - голос подло срывается. Никогда раньше я не говорил таких слов, как-то не приходилось. Наверно, некому было.
   Стою, тяжело дыша, прекрасно зная, что сейчас она скажет: "нет".
   - Прости, - говорит она. Её губы дрожат.
  

* * *

  
   - Встань на колени, - лысый жрец Энундарана ухмыляется. Я выше на целую голову, и конечно ему приятнее смотреть на меня сверху вниз, чем наоборот.
   Скрипнув зубами, я подчиняюсь. Если уж принял решение, значит надо идти до конца.
   - Ты хочешь остаться?
   Я киваю.
   - Ты нарушил закон. Ты же знаешь, за это тебя ждёт суровое наказание. Но ты чужак и можешь просто уйти.
   Где-то далеко плещется безбрежное море. А ведь сейчас весна, у нас в саду за домом расцвёл миндаль... Мои друзья, наверно, готовятся к очередному походу, в очередной Майруш, а, может, сидят где-нибудь, пьют вино, или тискают девочек... я так хочу...
   - Я хочу остаться, - говорю твёрдо.
   Жрец ухмыляется так мерзко, что хочется свернуть ему шею.
   - Ты раскаиваешься?
   - Да.
   Там, за чертой нельзя разговаривать, нельзя делать резких движений, и, уж тем более, нельзя бить духов бубном по морде. Я нарушил закон. Я разозлил духов. Нельзя.
   - Скажи! - требует он.
   Беззвучно рычу проклятья сквозь зубы. Я никогда не стоял на коленях, и даже перед царём не склонял головы. Я не привык... Чувствую, как лицо покрывается злыми красными пятнами.
   - Я раскаиваюсь.
   - Хорошо, - довольно говорит он. - Двадцать ударов кнутом, потом три дня поста вместо одного перед, каждым дежурством в течении месяца.
   Наверно, на моём лице слишком красноречиво написано всё, что я думаю, поэтому что жрец добавляет:
   - Ты можешь просто уйти.
   Элили, совсем бледная, стоит рядом. "Пожалуйста, уходи!" - беззвучно шепчет она. Я вижу.
  

* * *

  
   На пустыре я провалялся три дня. Меня притащили и бросили, оставив рядом кувшин с водой. Если бы я сдох, они были бы только рады. Последним ударом, словно издеваясь, этот гад сломал мне два рёбра. Теперь не вздохнуть. А вечером идти в ущелье.
   Кое-как удаётся сесть.
   - Исин, - Элили стоит рядом, всё такая же бледная, - почему ты остался?
   Улыбаюсь, но как-то криво - что тут сказать.
   - Я принесла тебе поесть, - она садится рядом, достаёт хрустящую ячменную лепёшку и полголовки мягкого сыра. - Мне только сейчас удалось незаметно ускользнуть, прости... раньше не получилось.
   - Мне ведь не положено сейчас есть, - я заглядываю ей в глаза.
   - Никто не узнает.
   - А если духи чего-то там учуют?
   - Ты в это веришь? - удивление звучит в голосе.
   - Нет, - говорю честно. Хочется усмехнуться, но болят рёбра. Элили ведь тоже родилась не здесь, это неё законы, хоть и какие-то там её корни из этих земель.
   Беру, разламываю лепёшку. Ужасно вкусная, горячая, пахнущая живым огнём.
   Элили рядом...
   - Иди домой, Исин, - тихо просит она, - ты же хочешь домой. Ведь хочешь? Забудь всё это.
   Протягивает руку, осторожно касается моего плеча, и в глазах разом темнеет, становится нечем дышать.
   - Там, в Майруше, ты... - она кусает губы, - я не виню тебя. Я могу это понять. Это война, и ты солдат. И мой отец был солдатом. Вы оказались по разные стороны, так вышло... это... Я ведь ненавидела тебя, но больше не могу. Исин...
   Она всхлипывает.
   - Пойдём со мной, - шепчу я, прижимая её к себе, она больше не сопротивляется.
   - Я не могу, Исин, я боюсь. Как же тебе объяснить, ведь ты не поймёшь... Ведь эти голодные духи в моей крови, я боюсь они пойдут за мной... теперь, когда я видела их, и они видели меня - они пойдут...
   - Пусть идут, - счастливо улыбаюсь я. - Я убью всех твоих духов.
   Её волосы пахнут молоком и солнцем.
   - Их нельзя убить, - тихо говорит она, - это наши сны. Они живут, пока живём мы.
  
   За её спиной стоит зверь. Да, это всё тот же сон - я помню. Зверь подходит, и довольно урча трётся о её ноги, лижет её руку шершавым языком.
   Такие сны лучше забыть.
  
   - Они приходят из наших снов, Исин. Они убивают. Здесь они за чертой, в ущелье, а там... Я боюсь! Это наше проклятье. Вдруг, они вырвутся и начнут убивать. Вдруг, я не справлюсь.
   Элили рыдает, уткнувшись в моё плечо, я обнимаю её, глажу по голове. Боль куда-то незаметно уходит, оставляя только тепло и покой.
   Всё вдруг встает на свои места.
   - Ты ведь раньше не видела их? Пока не пришла сюда?
   Она мотает головой.
   Становится ужасно смешно, только сломанные рёбра мешают смеяться.
   - Тебя запугали здесь, Элили, не знаю, как уж им это удалось, ты ведь храбрая. Элили, милая... Ничего. Хочешь, я сейчас пойду и перебью всех ваших духов. Всех, до единого! И тебе нечего будет бояться!
   Она смотрит на меня огромными распахнутыми глазами. Глупая моя... да и я дурак, давно надо было!
   - Я никогда не видел ваших духов, - признаюсь ей. - Только недавно я начал их слышать, потому, что наконец в них поверил. Я бил вашего хатаниш по морде, а он не видел меня, и не тронул. Это не мои сны, Элили, они опасны только для тех, кто их видит. Только для тех, кто боится. Это ваши страхи. А я их не боюсь. Я убью их всех! Ты ведь веришь мне?
   - Верю, - серьёзно говорит она.
  

* * *

  
   - Я сейчас заберу свои вещи и уйду, - рычу я на жреца, который опрометчиво встает на моём пути.
   Он отползает в сторону и не решается спорить.
   Я достаю, пристёгиваю к поясу меч.
   - Куда ты идёшь! - орёт Энундарана у меня за спиной.
   - Туда, - я спокойно машу рукой в сторону ущелья.
   - Ты же сказал, что идёшь домой!
   - Вот сейчас разберусь с вашими демонами, и сразу домой, - обещаю я.
   Жрецу хочется схватить, не пустить, ведь по лицу видно, как страшно хочется! Но он боится меня. Я даже сейчас - страшен. Это не надолго, сейчас он побежит, соберёт себе маленькую армию. Будет не пускать. Ничего. Я должен успеть.
   А ещё мне срочно, позарез, нужно научиться видеть этих духов, иначе драться не выйдет и не получится убивать. Но ничего. Я научусь, раз надо.
  
   Ни переодеваться у черты, ни мазаться глиной я не хочу, к чему?
   Уже слышу топот за спиной, и ускоряю шаг.
   - Стой! - кричат они. - Нельзя!
   Это им ничего нельзя, а мне можно. Мне теперь всё можно. Главное не испугаться.
   Бок отдаётся болью на каждом шагу, но выбора уже нет. Я смогу.
  
   Стражи шарахаются от меня.
   Я влезаю на каменистый вал, вытаскиваю из ножен меч, и сталь звенит в напряжённой тишине.
   - Эй, демоны! Идите сюда! - ору во всё горло.
   И они идут. Я слышу, как ущелье отзывается дружным рёвом. Вглядываюсь, до рези в глазах, но не вижу ничего. Интересно, они видят меня?
   Сейчас нельзя об этом думать, иначе начнёшь бояться.
   Мухи! Над ними должны виться мухи! Смотри!
   Толпа, во главе со жрецом, замерла у меня за спиной, за чертой. Они не посмеют сюда сунуться. Это хорошо.
   Вот он, первый, идёт, уже близко. Я слышу сопение и тяжёлые шаги. Слышу шорох песка. Демоны! Я даже вижу следы на песке! И мухи, те самые мухи!
   Приготовиться, перехватить поудобнее меч. И только сейчас я понимаю, что не учёл одного: они, вся эта толпа за спиной, твёрдо верят, что голодный хатаниш сейчас разорвёт меня в клочья. И только я один верю, что будет не так. Не я против духа, а я - против толпы. Их страх - против моей уверенности. Хватит ли этой уверенности на них всех?
   Хватит. Должно. Иначе никак. Выбора всё равно нет.
   - Эй, тварь! - говорю я, - я знаю, что ты здесь! Посмотри мне в глаза, я пришёл тебя убить.
   И вдох-выдох. Спокойно, главное спокойно сейчас... Вдох-выдох.
   Тварь рычит, припадает к земле, сейчас кинется! Я вижу, как взвился песок из-под её когтей. Я выставляю меч вперёд, на звук, на рык. И почти сразу чувствую, как тяжёлая туша повисла у меня на руках. Чувствую удар огромных когтей, и широкие кровавые борозды ползут по плечу. Хатаниш! Тварь! Я наконец вижу его! Он бьётся в предсмертной агонии, мой меч вошёл ему в грудь.
   Я сбрасываю его на землю, выдёргиваю клинок и снова бью. Вонючая чёрная голова катится прочь.
   Хочется перевести дух, но тварь дёргается, кажется, сейчас встанет.
   Это их проклятая вера, в то, что духов нельзя убить! Можно! Ещё как можно!
   - Только попробуй встать! - сурово говорю безглавому духу, - я убью тебя снова и снова, пока тебе не надоест. Только попробуй! И ты пожалеешь.
   Он дёргается последний раз и затихает.
   Я тяжело вздыхаю. Разодранное плечо дико горит огнём.
   Я поднимаю глаза.
   А ущелье полно горящих углей. Их сотни. Теперь я вижу их всех. Вижу. Все они пришли за мной.
   Спина разом становится липкой от пота. Их слишком много, и они идут! За мной. Я только что разворошил осиное гнездо. Дурак! Мне же говорили - нельзя! Демоны! Провались они все в Илар!
   Я поворачиваюсь к толпе.
   - Их можно убить! - ору, со всей дури. - Их можно убить, вы же видите! Это просто звери! Трусливые звери, которые боятся даже ваших звенящих бубенцов! Их можно убить! Чего вы их боитесь! Я сейчас перебью всех до одного!
   Толпа взволнованно гудит, она видит. Но мне уже некогда смотреть на толпу.
   Голодные духи Ишме-Шмаша идут ко мне, всё ближе. Я ведь хотел драться - вот, это будет отличная битва. Убью их, сколько смогу, а там поглядим.
   Я их убью, они уже знают, что можно. Они видели. Они поверят.
   Вдох-выдох... всё хорошо. Я же сам этого хотел. Рукоять привычно лежит в ладони...
   Чьи-то быстрые шаги за спиной, и кто-то встаёт рядом. Хорошо! Очень хорошо! Я уже не один! Некогда оборачиваться, голодные духи подходят, бросаются на меня...
   Вот чей-то меч свистит, вместе с моим. И катятся черные головы. Они видят!
   Кажется ещё...
   И волна горящих углей накрывает меня. И я бью.
  
   Духов можно убить.
  

* * *

  
   - Исин, - её тёмные глаза смотрят прямо в мои, - я тоже люблю тебя.
   И слёзы солёные дрожат в этих глазах. Она сидит рядом со мной на земле, держит за руку...
   Боли уже нет, она ушла, остался только покой.
   - Исин... - шепчет Элили.
   Я улыбаюсь. Я смотрю в небо, а небо полным-полно звёзд. Тихо, лишь волны шуршат, набегая одна за одной... кричат чайки... домой... мы сейчас пойдём... я пойду... прости.
   Духов можно убить.
  
  
  

Туманы Айдарики

(рассказ)

  
  
   Лето давно перевалило через середину и медленно остывало от испепеляющей жары.
   В неподвижном прозрачном воздухе звенели кузнечики, пахло пожухшей травой, мятой и утренним туманом. Первые золотые лодочки ивовых листьев уже коснулись воды - легкие, тонкие. Савранга подхватила их, закружила, радуясь новой игрушке, и потащила показывать морю. Но море степенно перебирает гальку у берегов, ему нет дела до детских глупостей.
   Небо высокое, синее, прозрачное, словно хрусталь, ни облачка от края до края. Жаль, это не долго. Скоро придут дожди. Целых пол года дождей, целых пол жизни. Сначала по-осеннему теплых, светлых, потом ледяных, зимних, с колючим снегом. И небо станет низким и серым. Тяжелые осенние туманы окутают Айдарику с головой.
   А потом снова придет весна...
  
   Лето перевалило через середину.
   Тихо как. Только стая красногрудых казарок опустилась на воду, дружно хлопая крыльями.
   Я осторожно прикрыл за собой дверь, стараясь не шуметь - пусть дети спят, еще рано. Прошелся, не спеша, по влажной от росы тропинке, к самой реке, постоял немного, закрыв глаза, вдыхая душистый утренний покой. Потом уселся на край мостка, принялся болтать ногами в прохладной воде. Достал подсохшую лепешку.
   - Цыпа-цыпа-цыпа.
   Демонов аши, этих маленьких водяных олешков, полагалось кормить каждое утро. Я поначалу пугался, потом привык. Демоны! Смешно сказать - в детстве я слышал сказки о других демонах, свирепых и кровожадных. А эти - маленькие, едва ли в пол локтя длинной, смешные, бока пятнистые, рожки мохнатые, олешки и есть. Вертятся у ног, суетятся, так и норовят озорно ущипнуть за голую пятку. Говорят, если хорошо прикармливать, то аши приносят счастье в дом и рыбу в сети. Пусть приносят. Сетей у меня, правда, нет, зато дом такой, что о лучшем и не мечтать. Пусть приносят.
   Хороший дом.
   - Цыпа-цыпа.
   Улыбаюсь, довольно щуря глаза.
   Сейчас лепешку докрошу, и пойду, схожу на маяк, посмотреть, как там дела. Что-то огонь тревожно мерцает сегодня, вроде и ветра нет... Волнуется? Мой маяк. Да, за все эти годы он стал моим, родным почти. Я часто сидел там вечерами, иногда ночами... Надо сходить, проведать.
   Да и вообще надо сходить. Говорят, вчера триему Агги видели у причала. Он, вроде как, по дороге с Тарсы решил заглянуть к нам. Надо б послушать свежие новости, выпить по кружечке. Со старым Агги хорошо выпить, да и истории его - что может быть лучше сказок о далеких берегах?
  

* * *

  
  
   - И когда здесь будут?
   Джаш бросил на меня короткий взгляд, дернул плечами и отвернулся. Кто знает. Да и имеет ли это значение? Рано или поздно войска будут здесь.
   Он сидел напротив, молчал, стиснув челюсти, хмуря седые брови, и сосредоточенно ковырял в плошке кизиловое варенье. Пальцы его непрерывно двигались, словно пытаясь нащупать что-то, не доступное глазу. Хоть бы нащупал! А глаза заволокло туманом, казалось, он не здесь, далеко... За все эти годы, я впервые видел его таким.
   С Аггой я так и не поговорил, он уплыл на рассвете, торопясь домой, его вполне можно понять. Хорошо хоть заглянул рассказать, а то явились бы однажды аннумгунские корабли и... Становилось страшно.
   - Слышь, Джаш... - я чувствовал, как руки начинают дрожать, хотелось поговорить, молчание давило, - и что, мы ведь по разные стороны теперь, а... как же так вышло?
   - Так и вышло.
   В его глазах неожиданно сверкнул злой огонь.
  
  

* * *

  
  
   Айдарика - маленький остров. Наверно, слишком маленький и слишком тихий, но я давно привык. Здесь ничего не происходит, не меняется, здесь только поля, усыпанные стадами лохматых коз и каменистые склоны, усыпанные зарослями багряника, горстка домиков у берега и шалаши пастухов за рекой... Еще есть маяк, мой маяк...
   Остров затерялся в безбрежных соленых водах, где-то по середине, между аннумгунскими и хайдарскими землями. Когда-то этот маленький остров был камнем преткновения, его рвали, делили, и никак не могли поделить. Разорвали-таки. Теперь к северу от Савранги - хайдарская земля, а к югу - наша. Сколько крови, говорят, тогда пролилось! У хайдаров кровь горячая, своей земли они не отдадут пока живы. Но это ничего. Говорят, вырезали на острове почти всех.
   Да, маленький, тихий остров. Совсем маленький.
   И совсем тихий, даже демоны, и то - ручные, пятнистые, рожки у них мохнатые... Демоны...
  
   Я почти тридцать лет здесь, а пролетели как один день, сделав прошлое не реальным, туманным сном, тающим вдали. Помню...
   Да, все еще помню.
   Страшно давно это было.
   Помню - стою на главной площади, поросшей местами сурепкой и лютиком, с тоской оглядываюсь по сторонам. Мне ведь было чуть больше двадцати, и по молодости-то все мечталось о битвах и славе, о подвигах. Какие тут подвиги? Тишь да гладь. Я ведь только в одном бою успел побывать - ранили, в ногу, сухожилия повредили, так, что хромаю до сих пор. Тогда вообще без палки ходить не мог, сейчас уже ничего. Отправили смотрителем на маяк.
   Сказали - год-два, потом переведут в другое место. Здесь никто долго не задерживался. И все равно казалось - жизнь кончена. Что может ждать меня в этой дыре? Два года - целая вечность. Что мне здесь?
   Чужая земля, чужие люди.
   А я стою посреди площади...
   Мне, мальчишке, ужасно хотелось выглядеть серьезным, взрослым, опытным воином, много повидавшим в жизни. Если не удалось взаправду, то хоть так. Я даже бороду отпустил, надеясь казаться старше. Со стороны, пожалуй, это выглядело смешно.
   - Эй, парень! - окликнул чей-то голос из-за спины. - Так, поглазеть приплыл, иль по делу?
   Я оглянулся. Он был высокий, тощий, черный от солнца, в подвернутых до колен пыльных штанах, и видавшей виды серой рубахе. Насмешливый, пронзительный взгляд и манера держаться, достойная царей. Он ведь едва-едва старше меня, но тогда я отчаянно проигрывал ему в солидности, которой так хотелось. Даже со своей бородой.
   - По делу, - я огрызнулся, задирая подбородок.
   - Ну-ну, - он ухмыльнулся, протянул руку. - Меня зовут Джаш.
   Его зовут Джайаруш - узнал я потом, просто наши никогда не умели выговаривать чужеземные имена, коверкая и перевирая. Он представлялся просто. На самом деле - Джайаруш иту-Немейлаш ками-ит-Файхар, старший сын хайдарского нойона, син-эке - "говорящий с ветром", еще год назад командовавший войсками в Элое. А после той войны, Джаш бросил все и уехал на край света. Сюда, на Айдарику.
   Я много тогда не знал.
   Я долго думал - стоит ли пожать руку? Жесткая, шершавая, с ранних лет привыкшая к оружию, ладонь.
   - На маяк? - спросил он.
   Я кивнул. Спорить было как-то глупо.
  
   Вечером мы уже пили с ним пиво на берегу, у моего маяка. Огонь весело трещал над головой, затмевая звезды. Отчего-то казалось, мы сидели втроем.
   - Теперь он твой - серьезно сказал Джаш.
   И пламя взвилось, словно махнув мне рукой. И я помахал ему.
   Джаш улыбнулся. Он умел разговаривать с огнем, с ветром, с птицами... действительно умел.
   И он многому научил меня, этот син-эке. Таким вещам, о которых я и не подозревал.
   Еще он научил меня побеждать. Я тоже теперь умею, хоть и не разу больше не был на войне. И он умеет, всегда. Наверно поэтому он и уехал, такая сила - слишком опасна. Он почти бог. Бог, умеющий только побеждать.
   Он сам выбирал - стоит ли драться.
  
   А еще, он научил меня твердо знать.
   Эх, знать бы наперед!
  
   Акнару я встретил той же весной, у реки.
   Дурак тогда был, ой и дурак, молодой! Не понимал, что нельзя. Сейчас-то что говорить, внуки уже. Но тогда... Тогда мне не было дела, тогда я готов был пойти за ней на край света... да я и сейчас готов.
   Жена-хайдарка... И пусть границу, эту быструю, своевольную Саврангу, можно не задумываясь перейти вброд, настоящая граница - она не здесь. Акнара отчетливо понимала это уже тогда, а я... Тогда я не понимал.
   Война. По разные стороны.
  
   Она стирала белье, стоя по колено в воде, заткнув за пояс подол. Гибкая, стройная, черные кудри перехвачены алой лентой. И я невольно залюбовался ею. Акнара, казалось, не замечала меня, и лишь закончив работу, подняла насмешливые глаза.
   - Насмотрелся? - весело поинтересовалась она, - и что скажешь?
   Я вздрогнул от неожиданности, а она рассмеялась звонко, словно весенняя капель. Ничуть не смущаясь, Акнара смотрела на меня, уперев ручку в бок, чуть склонив голову, разглядывала. В тот самый момент я и понял, что не нужно мне ничего в мире, кроме нее одной.
   - Ты ведь Менкар, с маяка? - спросила она, - я думала, что ты старше.
   Наверное я начал краснеть под ее взглядом, потому что она снова рассмеялась. Потом мы болтали о чем-то, стоя по колено в реке, и я даже не замечал как вода заливается в новые сапоги. Мы болтали, а когда я предложил проводить ее домой, Акнара вдруг схватила свою корзину с бельем, и упорхнула словно пташка.
   Помнится, тогда я не мог понять, и всю ночь не спал, ломая голову - уж не обидел ли чем. Но, конечно, придумать ничего не мог.
   Я приходил к реке, к тому самому месту, и ждал, надеясь увидеть ее снова. И однажды, уже под вечер, увидел ее в компании подруг. Тогда она сделал вид, что не заметила меня, или не узнала, поспешила пройти мимо. А я не знал, что и подумать.
  
   - Нам не стоит встречаться, - сказала она, устраиваясь у меня на плече.
   Мы лежали в траве, и словно не было ничего вокруг. Только мы и небо. Весь мир словно перестал существовать. Ее волосы сладко пахли земляникой, столько лет прошло, а я все помню.
   - Почему не стоит? Что в этом плохого? Я хочу пойти к твоему отцу просить тебя в жены.
   - Нет! - Акнара почти вскрикнула и разом села. Ее губы дрожали, а на глаза наворачивались слезы, - не надо, прошу тебя.
   Я не понял тогда, она пыталась объяснить, но я наверное не просто не хотел понимать. Таким несущественным, таким глупым мне это казалось тогда.
   Очень доходчиво мне все объяснил Джаш, после чего я долго ходил со сломанным носом и разбитой губой. Он сказал тогда, чтоб я и близко не подходил ни к Акнаре, ни к другим хайдарским девушкам. Чтоб выбирал бабу из своих, так и сказал... Еще сказал - свернет шею, без всяких разговоров.
   Почему-то так и не свернул.
   Мне предлагали вернуться. Меня звали в Аннумгун. Я так хотел уехать...
   Но разве я мог?
   Несмотря ни на что, она стала моей, иначе и быть не могло. Я твердо знал, что так будет, я так решил. Джаш всегда говорил - нужно верить, и идти вперед. Я верил и шел. Мы любили друг друга, а то, что все против нас - мне было плевать.
   Мы прожили вместе уже почти двадцать семь лет. У нас родилось четверо сыновей и дочь, прекрасная, как ее мать. Все это время жизнь была проста и размеренна для меня, я и думать забыл о том, чтобы покинуть Айдарику, ставшую мне домом. Даже звон далеких войн переставал тревожить былые юношеские мечты, когда я смотрел как моя любимая стряпает на кухне пироги.
   Наверное, я просто был счастлив здесь.
   Но если бы я знал!
   Если б знал, смог бы я запретить старшему сыну, Наиру, взять жену с той стороны? Смог бы я помешать младшему, Этане, уйти в пастухи к своему дяде?
   Даже если бы знал, что бы я смог сделать?
   Да.
   По разные стороны. Война.
   Скоро сюда придут аннумгунские корабли. А гордые хайдары снова встанут стеной, как один, на защиту своей земли. И Джаш. Джайаруш иту-Немейлаш ками-ит-Файхар, син-эке.
   Очень боюсь, что и мои сыновья... Наир иту-Менкар, Этана иту-Менкар ками-Акургаль.
   Наших на Айдарике - полторы сотни солдат, простых солдат, у которых как правило что-то не задалось, вроде меня. Нас отослали подальше, чтоб не мешали. Хайдаров - вдесятеро больше, пастухов. Вот таких же босых, прокопченных на солнце пастухов, командовавших войсками под каким-нибудь Элоем. Я только потом узнал - что здесь за пастухи. Я видел, как Джаш уезжал иногда на год-два, и возвращался с новыми шрамами. Не он один уезжал.
   Все они знали, что так будет. Они ждали.
   А Аннумгун не ждал, решив когда надо - просто прислать корабли. Мы здесь - так.
  
  

* * *

  
  
   - Цыпа-цыпа-цыпа.
   Сижу у реки, кормлю демонов свежей сладкой булкой. Они крутятся, удивленно поглядывая на меня бусинками глаз - вечер ведь, а я с угощением пришел. Надо с утра. Но они не отказываются. Рожки мохнатые, бока пятнистые... Тонкие желтые листочки несутся мимо.
   Шаги за спиной.
   Не хочу оборачиваться, не хочу знать.
   - Менкар...
   Джаш хочет что-то сказать, но у него не выходит, он тяжело пыхтит и садится рядом.
   - Наши там... - пробует снова, но голос подводит.
   Я не тороплю. Наверно, я и так все понимаю, мне не нужны его слова.
   Ему тоже тяжело. Ему за пятьдесят, и седина в волосах. И он мой друг, уже много лет.
   Но старый шамшер висит на боку. Я хорошо помню эту саблю, ее узкий клинок, ее удобную рукоять с темляком, ее ножны из черешни, покрытые мягкой кожей - однажды я держал ее в руках - такое сложно забыть. Она умеет лишь побеждать и не знает пощады в бою. Джаш готов. Джайаруш. Он воин. Нет, он - бог войны! Он победит, иначе и быть не может. А я...
   Я хранитель маяка. Указывающий путь.
   Я вздыхаю.
   - Тебе лучше уехать, - в конце-концов говорит он. - Когда придут ваши корабли, я буду убивать каждого аннумгунца, что ступит на нашу землю.
   - Я больше не аннумгунец, - говорю я.
   - Ты хочешь перейти на нашу сторону?
   Его глаза впиваются в меня, пронзая насквозь.
   - Нет, - говорю я, - не хочу.
   Глаза чуть теплеют.
   - Это хорошо, - говорит он. - Иначе я бы перестал тебя уважать.
   Я бы и сам перестал. Стар я для этого.
   Тихо так. Небольшая заводь, вода словно зеркало, и облака в ней плывут так же неспешно, как и наверху. Вот еще тонкокрылая стрекоза пронеслась, едва не задев плечо.
   Демоны осторожно поглядывают на меня с глубины.
   - Твои сыновья с нами, - говорит Джаш, смотрит в сторону.
   Я киваю. Я всегда знал, что так будет.
   - Ты уедешь?
   - Наверно уеду, - говорю я.
   - Надо бы уехать, - говорю я.
   Вздыхаю, оглядываюсь по сторонам.
   - Нет, я останусь, - говорю наконец.
   Джаш смотрит на меня, качает головой. Он, конечно, тоже это знал.
   - Ну, как я уеду? У меня ведь дом, жена, дети... внуки уже... Куда мне уезжать?
   Я бы уехал, если бы был один. Я бы уехал, будь у меня другая жена. Я уже не молодой, хромой хранитель маяка, меня бы отпустили. Зачем я им? И я бы вернулся домой.
   Теперь не вернусь.
   - Ты будешь стоять в стороне и смотреть, кто победит?
   Вопрос? Усмешка?
  
   Маленький тихий остров, совсем маленький и совсем тихий. Пусть бы так было всегда.
   Пусть будет.
   Ты же сам учил меня, син-эке - главное верить. Ты всегда верил в победу, и всегда побеждал врагов. И воины твои не знали страха, и рука твоя не знала усталости.
   Я давно уже верю только в тишину и покой.
   Тихо... осенний туман медленно подбирается к Айдарике. Иди скорей. Иди сюда.
   Я встал тогда, пошел. Затушил маяк.
   - Без маяка в тумане им не найти остров! - сказал громко. От всего сердца сказал. Я знал, что так будет.
   Надо мной смеялись. Долго смеялись.
  
   Пять лет смеялись, потом надоело.
   Это мой маяк. И его бог.
   Он укажет путь, и он не пустит. Я так сказал.
  
   Кораблей не было. Вообще. Ни одного больше. Даже старого Агги я больше не видел... что ж, я сам хотел.
   Говорят, Айдарика просто исчезла, остался только туман.
   Еще говорят - в тумане видели огромных рогатых демонов с пятнистыми боками. Они жутко воют из глубины, пугают, плещутся в волнах. И корабли осторожно проходят мимо.
   Прости, Джаш, ты больше не попадешь ни на одну войну. Я так решил.
   Я решил остаться.
   Только поля, усыпанные стадами лохматых коз и каменистые склоны, поросшие багряником, еще желтоглазые кувшинки и пугливый ракитник, дрожащий на ветру.
   А я сижу по вечерам на причале, где раньше стояли корабли.
   - Цыпа-цыпа.
  
  
Оценка: 7.08*12  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"