...Её принесли в среду. Причём я сама даже толком не поняла, откуда она взялась - большая бутыль литров в двадцать, ещё, наверное, никем никогда не открываемая, с неповрежденной ещё, совершенно нетронутой, неразъеденной этикеткой, поражающей своей девственной новизной. Помню только, как угрюмый мужской голос пробурчал:
- Принимайте заказ... двадцать литров, чистая для анализа, девяносто восемь процентов, как договорились.
В голосе, несмотря на угрюмость и раздражительность, порождённые ежедневной жизненной суетой, пожирающей рядового человека порой без остатка, всё же проскальзывала неуверенность, неуверенность и некий страх. Я не думаю даже, что его смутил мой подозрительный вид - растрёпанная, глаза горят, одежда ни к чёрту, и одно что-то такое (как я теперь понимаю), что выдавало, могло бы выдать во мне присутствие ЧЁРНОЙ. Нет, он даже не посмотрел на меня, молча кивнул двум своим напарникам - тоже, кстати, несколько подозрительного вида - и вот уже в моей квартире стояла - нет, меня поразила не бутылка. Но в моей прихожей, страшная и безмолвная, находилась ОНА - и огненная четырёхрогая корона, сияя ослепительно чёрным светом, жутко вздымалась над пластиковой крышкой...
Я с молчаливым недоумением воззрилась на этикетку, не понимая, что здесь творится.
- Я не заказывала...
- У меня записано, - бурчал мужчина, стуча карандашом по бумажке, - извольте взглянуть.
Буквы расплывались у меня в глазах, но я взяла себя в руки... Да, фамилия моя, имя, адрес - всё совпадает. Какой же идиот заказал это на моё имя... Не понимаю...
- Я не... - но тут же словно электрический ток прошёл по моему телу. Я снова воззрилась на бутыль, и уже не смогла больше оторвать от неё взгляда. Ослепительно чёрное сияние, окаймлённое по краям жуткой бело-фиолетовой каймой, начало усиливаться и расползаться. У меня зашумело в ушах. Шум был невыносим. Сияние стало смертельным, и расползлось настолько, что видящими остались только уголки моих глаз, воспринимавшие лишь эту фиолетовую кайму, по интенсивности своей сравнимую с невиданной молнией. Я почувствовала, как пол уходит у меня из-под ног.
Меня поддержали. Постепенно мне становилось лучше.
- Поставьте на кухне... Сколько с меня?
- Там всё написано, - угрюмый голос доносился как бы издалека. Глаза мои вновь становились зрячими, шум в ушах постепенно слабел.
Я взглянула, машинально вынула деньги и протянула мужчине. Тот кивнул, и в мгновение ЭТО переместилось ко мне на кухню. Я испытала непреодолимое желание переместиться туда же, но подавила его.
Дверь хлопнула, щёлкнул замок. Я оказалась с ней один на один.
Я оказалась на кухне, одна, в темноте. Я чувствовала незримое присутствие, присутствие чего-то гораздо более страшного, чем одиночество... Я подошла к бутыли и села рядом с ней на пол. Этикетка её белела во тьме, но маслянистая жидкость в ней казалась чёрной.
Что-то не так в этом мире...
- ЧТО-ТО НЕ ТАК В ЭТОМ МИРЕ!!!
Мой крик потряс пространство, содрогнулась даже бутыль, и лишь она одна осталась спокойной и непоколебимой, словно улыбаясь мне страшной улыбкой.
Я придвинулась и осторожно отвернула крышку. Горловина бутыли была суха и девственно чиста. Будто её несли осторожно, на цыпочках...
Из бутыли ничем не пахло. "Температура кипения свыше трёхсот градусов... - вспомнила я. - Кажется, 337... нет, 338... да, точно, 338..."...
Я придвинулась вплотную. Приложившись щекой к открытой горловине, я наслаждалась чем-то невыразимым, но очень мощным, исходившим от бесцветной, чёрной в темноте жидкости, так внешне спокойной, но столь страшной внутренне...
Я ведь никогда не чувствовала её на своей коже, подумала я, почему?
В дверь позвонили. Некому, подумала я. Никто не придёт ко мне, я не нужна никому. Я обречена на одиночество. Я обречена на незримое присутствие чего-то страшного, исходящего от этой жидкости, так мало отличающейся внешне от обычной воды...
Резкий звонок раздался ещё раз, ещё... Я замерла. Соседи, наверное... зачем я так громко орала...
если её найдут у меня, начнётся выяснение... зачем, почему... до ментов дойдёт...
не открою.
Не буду открывать...
Она была со мной согласна. Она вцепилась в меня, не давая двигаться...
С трудом я отлепилась от притягивавшей меня горловины, завинтила крышку. Притяжение чуть-чуть ослабло.
Но я не могла уйти... В квартире воцарилась тишина, сосед исчез.
Я легла на пол рядом с бутылью. Чёрное бессознание навалилось на меня. И последней в мозгу моём, в моих глазах исчезла чёрная страшная надпись на этикетке... СЕРНАЯ КИСЛОТА 98% Ч.Д.А. ... H2SO4.
...Меня разбудил свет. Поразительно, но никогда свет не казался мне столь неприятным. Тело моё онемело, руки и ноги не двигались, в ушах шумело, страшно хотелось пить... В форточку, несмотря на лето, дул холодный пронзительный ветер. С великим трудом я двинулась - и тут же отпрянула, коснувшись рукой пронзительно холодного, словно лёд, стекла.
Холод немного привел меня в чувство. Я открыла глаза и села. Взгляд мой постепенно фокусировался. Где я... и что же было вчера? Чувствую себя, словно с похмелья. Нет, вчера я не пила. Не имею такой дурацкой постоянной привычки. Но что же тогда?..
И почему я валяюсь на полу, на кухне? Я рассеянно оглядывалась вокруг, пока вдруг взгляд мой не упёрся в ту самую бутыль.
И тут я всё вспомнила.
Небо затянуло тучами, собирался дождь. Люблю дождь. Или когда просто пасмурно.
Я с удивлением разглядывала бутыль с кислотой. Жидкость внутри теперь не казалась уже мне зловещей и затягивающей, от вчерашнего непреодолимого влечения осталась лишь мимолётная тень. Жидкость как жидкость, похожа на воду, лишь чуть более густая и маслянистая.
Но я знала, что это не так.
Со страхом я взглянула на свои руки; перевела взгляд на бутыль, страх прошёл. Не было, ведь не было никакого влечения... только непреодолимое желание сделать что-нибудь. Что?
Я не решусь... Я взяла со стола какую-то палочку, долго разглядывала её. Ума не приложу, зачем она здесь находится, и уж тем более для чего она мне нужна.
Я вернулась к бутыли, отвернула крышку, обмакнула палочку в кислоту и вытащила её. Тусклые блики играли на зеленоватом стекле бутылки, маслянистая жидкость была абсолютно спокойна; отпустив палочку, она не сделала больше ни движения.
Я молча взирала на то, как палочка постепенно чернеет. Это не неистовое пламя, здесь нет никакой ярости, вообще никакого движения. Она въедается и пожирает с молчаливой ненавистью, не ледяной и застывшей, но горячей, недвижимой, сосредоточенной в самом ядре её сущности, в каждой её молекуле, вожделенно жаждущей всё новых жертв... готовой погибнуть ради этого...
Палочка обуглилась.
......................................
Я положила её обратно на стол. Завинтила крышку.
- Так-то, - сказала я кислоте.
Кислота ничего не ответила, но словно усмехнулась про себя.
Я будто понимала, что она хотела сказать.
И я отошла.
Больше я сегодня к ней не приближалась.
На следующий день тоже...
И лишь к вечеру, когда снова начало загрызать одиночество, я, повинуясь какой-то непреодолимой магнетической силе, встала и вошла на кухню.
Больше суток я не ела, но не ощущала голода. Все мои внутренности онемели, окаменели и отвалились.
Бессознательно я рисовала в мозгу своём какие-то странные узоры. И каждая линия, нарисованная прозрачно, постепенно становилась коричневой, потом чёрной. С каждой линии стекали вроде как кровоподтёки, какие обычно рисуют томатным соком в фильмах ужасов, только коричневатые, оставляющие за собой чёрный выжженный след.
что за чушь...
ненавижу этот мир!!!!!!!!!
Она смеялась надо мной, смеялась долго и едко.
Чтобы ненавидеть этот мир, недостаточно просто сидеть. Иначе ненависть никогда не разовьётся, не станет настоящей.
И недостаточно просто ненавидеть его. Какая элементарная вещь - предназначение... да, я знаю. Надо делать... ведь так? - обратилась я с немым вопросом, тупо грызущим мой мозг.
Да, - ответила она.
каждому своё.
Ночь с воскресенья на понедельник. Я не включала свет. Я взяла со стола обугленную палочку, так и лежавшую там с тех пор, как произошла их ужасная встреча. Я открыла крышку и обмакнула в жидкость чёрный конец палочки.
Долго смотрела на палочку, и сердце моё сжимал страх.
Преодолев его, я приложила обмакнутый в кислоту конец к своему предплечью.
Сначала я не почувствовала ничего. Секунды через три началось лёгкое пощипывание, перешедшее сразу же в невыносимую, всё усиливавшуюся боль. Она въедалась, она жгла, словно огонь; горячие волны непонятного жара и боли поднимались вверх по моей руке. Мне хотелось кричать, но я не издавала ни звука, ни писка. Не могла. На руке своей я видела в темноте лишь маленькое тёмное пятнышко. Никакого эффектного шипения, как в фильмах, никакой раны, никаких пузырей. Лишь страшное въедание в моё мясо, всё глубже и глубже, ужасающая боль - и небольшой омертвевший струп, всё чернеющий... Я смотрела и видела, как вокруг мёртвых тканей вздуваются болезненные белые границы - кислота зашла под кожу. Моё мясо пришлось ей по душе. Я ощутила боль в мышце, горячими волнами поднимающуюся вверх. Да, она добралась до мышцы. Я знала, что по меньшей мере несколько дней моя рука будет слаба.
В эту ночь я снова ночевала возле неё. Просыпалась порой от тупой боли в мышцах руки, но острой, жгучей боли уже не было.
Она смотрела мне прямо в лицо. Ей понравилось.
На следующий день ожог уже не болел, но при резких движениях рукой от него поднималась тупая смутная боль; рука ослабела.
Вид его был страшен. Нет, не тем, что он был страшно разворочен и разъеден. Нет, он не был таковым.
Он напоминал чёрную дыру, уходящую в пустоту. В страшную, чёрную пустоту. Ткани потемнели и стали твёрдыми. Белые границы, вздувшиеся вчера, сегодня значительно уменьшились, почти исчезли.
Я долго смотрела на бурое пятно. Я не могла перевести взгляда на бутыль: глаза мои непроизвольно опускались.
Я открыла холодильник. Там валялся огрызок копчёной колбасы и резиновая перчатка.
- Тьфу...
Я взяла колбасу и съела её. Весь мой обед. Достала перчатку, повертела её в руках и положила обратно.
чушь какая.
.....................
Не обольщайся, - сказала бутыль.
нет, я не обольщаюсь, нет...
(Уж не схожу ли я с ума?)
Нет, не схожу. Я абсолютно нормальна.
Уже больше недели я не обращала на кислоту никакого внимания. Хотелось сказать: наконец-то заткнулась, сволочь - но не могла я произнести ни слова. Это, пожалуй, было единственным, что исходило от неё в это время.
...Ночь. Я сижу и смотрю телевизор. По нему идёт какая-то тупая кровавая фигня - нечасто по телику показывают действительно гениальные фильмы ужасов. (Я заметила, что последнее время получаю какое-то особое, странное удовольствие, созерцая кровь, кишки и отрезанные конечности). Я смотрела фильм рассеянно, не вдумываясь совершенно в его содержание. Сейчас мне не хотелось этого.
..................................
ХВАТИТ!!! - страшным голосом прокричала кислота с кухни.
Чего ты там копаешься!
я живу, живу... но лишь одна дорога. Дорога, не предназначенная никому из других людей.
Телевизор взвизгнул и сдох. Облачко белого дыма, распространяя неприятный специфический запах, поднялось вверх и растворилось в воздухе.
Я вскочила, очнувшись от оцепенения, и выдернула вилку из розетки. Только пожара мне не хватало.
Делать, что делать...
Повинуясь страшному притяжению, я потащилась на кухню.
Что, ну ЧТО тебе надо?
да, знаю...
...................
Она, необычайно, до мерзкого, живая в своей неподвижности, и в то же самое время мёртвая, и этим внушающая непреодолимый ужас - ужас, который вызывают ещё не остывшие, почти живые глаза только что растерзанного трупа - пялилась прямо мне в лицо.
Над головой её (чушь какая... над крышкой бутыли!) всё ярче разгоралась чёрная ослепительная корона. Она становилась всё чернее, всё ослепительнее... как тогда, в самом начале... Ужас... ужас и тьма... я знаю, она пожрёт меня, если...
Я коротко простонала - это был единственный звук, который могли издать мои онемевшие от ужаса лёгкие.
Ноги мои не слушались меня. Они подогнулись, опрокинув меня на колени. Чтобы не распластаться по земле, я опёрлась слабеющей, но в то же время невероятно сильной (?!) рукой о пол, по-прежнему не сводя глаз со страшной жидкости, не в силах просто отвести их. Я чувствовала, как она засасывает меня внутрь себя. Нет, не тело моё, но всю душу мою вытягивает, перерабатывает, и возвращает уже другую - чёрную, омертвевшую, безжалостную. Я знала, что больше уже не испытаю слабых человеческих чувств. Я смотрела ей в самую сердцевину, самую её суть, внезапно открывшуюся мне, не в силах отвести взгляда... И суть эта была столь ужасна, что всё тело моё окаменело.
А ведь я люблю её... - мелькнуло у меня.
Эта мысль меня словно громом поразила. Через несколько секунд, когда я осознала, что именно мне пришло в голову...
Со слабым, жалобным стоном ужаса я вскочила с пола: абсолютный, непреодолимый, леденящий ужас придал мне нечеловеческой силы. Чем дальше... тем... лу... не оглядываясь, я бросилась, спотыкаясь, почти не вставая с пола (не до того!!!), на четвереньках в комнату... что-то больно ударило меня в лоб... и воцарилась тьма...
Очнулась я на полу. Тупая боль во лбу заставила меня непроизвольно поднять руку и ощупать голову. Нет, вроде всё нормально. Вчера я, вроде, со всего размаха шандарахнулась головой об пол - но это стоит того.
Что-то изменилось во мне.
Больше я не чувствовала абсолютно никакого страха. Внутри меня что-то омертвело и застыло. Я улыбнулась мрачной улыбкой и отправилась привычным путём на кухню.
- Вот так, подруга, - неестественная улыбка застывшим оскалом зазмеилась напряжённо на моих губах.
Где тот страх, что я испытывала тогда? Где слабость моя? Всё исчезло, растворилось, как сон. Я была всего лишь исполнительным, застывшим зомби.
Она не ответила мне ничего. Она была неживой, неотличимой от обычной воды. Жидкость, просто жидкость.
Смеркалось. Моё застывшее состояние постепенно улетучивалось, исчезало. Но где-то глубоко внутри меня - я это знала и чувствовала - уже посеяно было семя омертвения и разложения.
Невыносимый стыд нахлынул на меня. Мне захотелось сжаться, спрятаться - только чтобы не видеть её, не произносить её имени... не вспоминать о минувшей ночи...
СЕРНАЯ КИСЛОТА 98% ЧДА...
Я не знала, куда деваться, только бы не видеть этой надписи перед своими глазами. Но надпись эта, словно навязчивая идея, повсюду преследовала меня.
Моё тело болезненно скорчилось, будто сама она, реальная, маслянистая, вновь оказалась на моей коже. И уже не маленьким пятнышком на руке.
Темнело... Не хотелось никуда идти... Но что же делать тогда???
Я быстро оделась. Щёлкнул замок. Я оказалась отрезанной от своего мира.
Я спустилась вниз по лестнице, быстро, не оглядываясь. Серый плащ мой подметал грязные ступеньки. В душе было непонятное волнение, почти страх. Я прижала рукой свою напряжённо отвисшую и оскалившуюся нижнюю челюсть, опустила веки, прикрыв горящие глаза.
Я вышла из подъезда. На улице не было никого. Лишь ТЬМА.
Страх нарастал.
Я знала, куда я иду. Целью моей был старый пустырь, там, где заброшенные гаражи и рядом свалка. Старый деревянный полуразрушенный дом, про который поговаривают, что там обитают привидения. Конечно, это чушь. Мне было не это нужно.
Жухлая трава (скоро осень) уныло шуршала под моими ногами. Здесь я вновь почувствовала себя в безопасности. Здесь я - ОДНА.
Чёрные доски были словно белёсыми во тьме. Старая дверь скрипела и с трудом поддавалась, пока я открывала её. Ржавый замок захрустел и отвалился. Я вошла внутрь, чувствуя в сырой полуподвальной тьме что-то родное, знакомое. Плащ мой, узкий и длинный, непонятно-серого цвета, волочился по дощатому полусгнившему полу. Удушливый запах трупного разложения наполнял сырую атмосферу. Наверное, где-то в подполе сдохла кошка или крыса.
Миновав тесную прихожую, я вошла в чёрную комнату и прислушалась. Мне было хорошо. Я могла бы так ещё долго стоять, наслаждаясь непонятной, страшной, но столь родной мне энергетикой этого дома. Но я не могла забывать о деле.
Во тьме не было слышно ничего. Но постепенно, привыкнув к тишине, я стала различать неясные звуки, доносившиеся из угла. Вроде бы возню, а затем словно слабые стоны, негромкое попискивание... Я пошла на звук, и, наконец, нашла то, что искала.
Собака-мать поднялась ко мне навстречу. Она была готова защищать... что? Да. Семь маленьких беззащитных комочков барахтались у ног матери, порываясь встать и уползти, но ещё не окрепшие лапки их не слушались и разъезжались в разные стороны. От них и исходил этот слабый писк.
Пока собака ела колбасу, захлёбываясь в невиданном (в общем-то, последнем моём - опять! где взять денег?) куске, я схватила щенка. Он попытался запищать, но я зажала ему рот рукой.
В синий квадрат окна заглядывала полная луна. Я сунула свою добычу за пазуху и поспешила покинуть дом, пока собака не спохватилась.
Я быстро пересекла пустырь. Щенок шевырялся у меня под плащом, но я держала его крепко, прижимая руку к груди.
Быстро миновав самый страшный отрезок пути - улицы, на которых могли находиться люди, хоть сейчас и пустынные - я зашла в свой подъезд и стала подниматься по лестнице. Щенок, наконец, перестал шевыряться и умиротворённо прижался ко мне. Я чувствовала его тепло под плащом.
Я зашла в квартиру, разделась и вытряхнула щенка на кухонный стол. Маленький, почти жалкий пушистый комочек умоляющими глазами смотрел на меня. Он будто знал. Он жалобно пищал, и глаза его были кристально чисты и невинны.
На мгновение мне стало жалко его. Но условия здесь диктовал не человек. Лицо моё исказилось страшной, неестественной гримасой, настолько злобной, что щеночек испуганно попятился. Я знаю, он видел сверкание моих нечеловеческих уже глаз, сделанных таковыми не мной, нет... Я опустилась на стул и сжала голову руками.
Щеночек пищал и пытался уползти. Неподвижным, застывшим взглядом я смотрела на него. Смешно... вот ещё одна жизнь, хоть крошечная и незначительная. С чего всё начинается...
чего же я...
- Чего же ТЫ ждёшь? - страшным голосом возопила бутылка.
Он её не слышал, но я - совершенно отчётливо.
Я встала с табуретки, открыла холодильник, достала резиновую перчатку и натянула её на левую руку (перчатка оказалась на правую).
- Ну что ж, начнём... - сказала я не то себе, не то ей, не то несчастному щенку так, словно проводила обычный, рядовой опыт.
- Начнём, пожалуй, - повторила я, безуспешно пытаясь разыскать пипетку среди всякого хлама на столе.
Пипетка оказалась в хлебнице на холодильнике; кроме неё там лежал дохлый таракан и больше ничего.
Я умудрилась найти на своей же кухне какую-то странную ёмкость, что-то среднее между тарелкой, кастрюлей, банкой и вазой, которую я в жизни никогда не видела. Я растерянно повертела её в руках, но, поняв, что данная мировая загадка неразрешима, я прекратила всякие попытки вникнуть в сущность этого чуда, и просто откачала в неё по резиновой трубке немного кислоты.
- Что ж, приступим, - сказала я щенку.
Щенок заскулил и забился в угол.
Я достала из-за холодильника какую-то алкогольную жидкость бурого цвета, совершенно не поддающуюся идентификации, и отхлебнула немного. И вмиг противная неуверенность исчезла окончательно, в мозгу и всём теле появилась сила и решимость, мысли просветлели и стали совершенно прозрачными.
Ну же! - сказала кислота.
Да, - ответила я.
Я взяла щенка и левой рукой, одетой в перчатку, запрокинула его голову. Щеночек смотрел на меня с ужасом. Но во мне уже нарастала кровожадная радость, предвкушение мук этого невинного создания. Вновь неестественная гримаса напрягла каждый мускул моего лица. Я набрала в пипетку немного кислоты и для начала закапала ему в глаза.
Он завертелся, задрыгался, запищал и стал изо всех сил тереть мордочку лапами. Я смотрела и смеялась. Я смеялась долго, наблюдая за отчаянием моей маленькой жертвы, чувствуя его страх всеми фибрами своей души. Лёгким нажатием большого и указательного пальцев я открыла его рот и по капле начала вливать туда чудодейственную жидкость. Щенок задрыгался ещё сильнее; время шло, и постепенно его хаотичные движения стали переходить в конвульсии... Представляя, как ему больно, я наслаждалась его агонией; я вбирала в себя его жизнь, неся смерть; глаза мои горели, зубы обнажились, из горла вырывалось хриплое рычание. Переломив одним лёгким движением его позвоночник, я положила ещё чувствующее, но уже полумёртвое тельце в кислоту и прикрыла непонятную ёмкость разделочной доской. Через прозрачное стекло ёмкости я наблюдала, как дрыганья тельца становятся всё слабее; как с него слезают волосы и кожа; как самая плоть превращается в разъеденное месиво. Вскоре лишь небольшие шерстистые клочки плавали в непонятной консистенции жидкости, не имеющей ни цвета, ни названия; потом растворились и они. Последними расплылись тонкие косточки, и лишь тогда я вдруг очнулась, осознав... что уже всё, всё кончилось, больше ничего... и наслаждение вдруг закончилось, оставив внутри лишь некую удовлетворённость и... пустоту. Одновременно.
Я с трудом поднялась со стула, разминая затёкшие мышцы, взяла кастрюльку (будем так условно её называть), вылила её содержимое в унитаз и тщательно смыла. Помыла кастрюльку, доску и пипетку, сложила их в одну кучу на столе. Я чувствовала внутри себя смертельную усталость. С трудом я доковыляла до кровати, свалилась на неё и тут же отрубилась.
...Я сидела перед зеркалом, внимательно изучая своё изображение в нём. За последние дни в лице моём произошли значительные перемены. Оно ещё больше осунулось, под пергаментной кожей резко выступили скулы. Нижняя челюсть выдвинулась вперёд, придавая моему лицу злое, даже свирепое выражение. Серые глаза с ужасно расширенными зрачками блестели абсолютно чужим, нечеловеческим блеском.
ЧЁРНАЯ не плачет. Она не чувствует боли, жалости, страха и сомнения.
Почему же Я это чувствую?..
Почему?..
Да, я плакала от безысходности жизни. От абсолютного бессилия.
Она не утешала меня. Она не говорила, что делать дальше. Она смотрела и ждала.
Лишь взгляд её стал жутко живым, почти осязаемым, почти человеческим.
Почти.
Звонок в дверь. Я вскочила с кровати, не понимая, что происходит.
Я включила свет. На часах было полтретьего ночи.
Звонок раздался ещё и ещё раз.
Не обуваясь, я прошлёпала босыми ногами к двери и открыла её.
Очень неразумно, кстати... Но я не думала ни о чём.
В дверях стояла молодая женщина, надвинув шляпку на глаза. Таких обычно рисуют на обложках журналов - ухоженный вид, правильно намазанное лицо, безупречная фигурка. Я с раздражением оглядела её: ведь я сама видом своим скорее напоминала ведьму, и одежда моя болталась на моих костях, как на вешалке.
- Я пришла за своим заказом, - сказала она.
Вот оно что! Эта тварь хочет забрать у меня единственный теперь смысл моей жизни!
- А скулы не перекрестит, - злобно прошипела я, - сука! Пшла вон!
Она попятилась, не ожидая такого натиска - несмотря на крайнее моё истощение, энергетика моя была неожиданно сильной и злой - но тут же остановилась и с наглой улыбкой шагнула вперёд.
- Я не спрашиваю твоего мнения обо мне, - сказала она. - Тащи кислоту, иначе крупно пожалеешь об этом!
- Посмотрим, кто первый пожалеет, - пробормотала я. - Ладно, проходи. - В мозгу моём начал созревать безумный план. - Если сможешь унести.
- Ты потащишь, - угрожающе сказала она, - а я поймаю машину. И не смей болтать, узнаю - убью!
Злой смех заиграл у меня на губах, когда я закрывала за ней дверь. Я размахнулась и изо всей силы ударила её костяшками в лицо. Она коротко простонала и свалилась на пол. Шляпка упала и откатилась.
Я порылась в её одежде и вынула пистолет. Вот сволочь! Не сводя с женщины насторожённых глаз, я зашла в туалет и достала из-за унитаза верёвку.
Я надела на ноги ботинки и вернулась к распростёртому существу.
- Вставай! - прорычала я, давая ей ботинком в рожу и одновременно наводя на неё пистолет. - Пошла, тварь!
Она застонала, стала ощупывать руками своё повреждённое искусственное лицо, глядя на меня с непередаваемым ужасом. Я засмеялась и вновь вмазала ей ногой в рожу. Лицо лопнуло, из трещин потекла кровь, пачкая пол.
- На четвереньках на кухню - быстро!
Она униженно ползла под дулом пистолета. Я надвигалась на неё, сжимая в другой руке верёвку.
- К окну! На пол! Быстро!
Она не пыталась защищаться, она не знала, как это делается. В мгновения в руках моих оказались сила и полнейшая, абсолютная власть над униженным и растоптанным живым существом. Да, жизнь её в моих руках, и я не выпущу её!
Я отчётливо слышала, как бутыль смеялась. Смеялась уже не надо мной, но над моей распластанной по земле жертвой.
Я перевернула её на спину и, не сводя с неё дула её собственного пистолета, привязала её за руки и шею к батарее. Одним движением я разорвала её одежду и выкинула в коридор. Безупречное тело женщины казалось, обнажённое, тонким и жалким.
мерзкая тварь. ненавижу этих сучек, которым самое главное - иметь побольше бабок и мужиков. Овцы. Глупые твари. И даже то, что она пришла за кислотой, не оправдывает её.
Я выкинула пистолет, как ненужный атрибут. Взяла со стола ту самую "кастрюльку", но осознав, что данная ёмкость не совсем подходит для задуманного мной, я нашла обычную поллитровку. Отвинтила крышку бутыли, откачала кислоты в банку.
"Правильно ли я..."
Да, - прошептала кислота и разразилась долгим, гулким и зловещим смехом, больно отдававшимся в самой сущности моей.
Девушка с ужасом косилась на меня. Но я уже не обращала на неё внимания, как на живой объект. Немой диалог шёл между мной и КИСЛОТОЙ.
Да, я готова, - сказала я.
ДАВАЙ, - сказала бутыль.
Я завинтила крышку.
Маслянистая жидкость блестела каким-то невыносимым, почти жирным блеском, глядя на меня из банки.
Жертва не СЛЫШАЛА её, но ДОГАДЫВАЛАСЬ. Она ощущала страшную энергетику, исходившую уже не от жидкости, но от МЕНЯ. Я видела, я знала это. Я одна была властительницей Мира. Леса, поля, моря и горы, взгляните же на меня! Я, ОДНА, повелеваю вами всеми, и я страшна, поскольку в руках у меня ТА, что не поддаётся никакой вашей глупой идентификации, ТА, что в своём единственном, безумном и жадном порыве готова пожрать весь этот мир...
Я - ВАША ПОГИБЕЛЬ!!!
Я приблизилась к жертве и встала над ней.
- СЛУШАЙ, - голос мой был страшен. - Ещё одно движение, один писк, и вся эта хрень окажется на твоём лице или где-нибудь пониже! А теперь слушай сюда. Ты не заберёшь её, поскольку теперь она МОЯ. Ты уже больше никогда не выйдешь отсюда. Так что молись своим богам, чтобы поскорее СДОХНУТЬ, ведь смерть твоя будет долгой и мучительной. - Я разразилась долгим глухим смехом, столь похожим на тот смех, который я только что слышала от НЕЁ.
Жертва дрожала, в глазах её читался непередаваемый УЖАС.
Я даже не одела перчатку.
Я властна над самоей Кислотой.
Я властна над ВСЕМ.
Я наклонила банку и вылила половину её содержимого девушке пониже шеи. Кислота потекла по её груди и животу, обнажая плоть, пожирая её. Жертва закричала, но я зажала ей рот рукой.
- Не смей, - прошипела я.
И она не посмела. Она лишь смотрела на меня в таком беспредельном УЖАСЕ, что даже я сама содрогнулась, то ли от спазма, то ли от наслаждения - непередаваемое чувство, когда питаешься чужой жизнью, и твоё человеческое тело, не в силах вместить столько чужого страха, само дрожит и разлагается.
Она содрогалась от боли и беззвучно кричала.
Я уже не могла ненавидеть её. Ведь ненависть распространяется лишь на РАВНЫХ. Я, напротив, как бы породнилась со своей жертвой, высасывая из неё жизнь по клочкам. Я смеялась, да, СМЕЯЛАСЬ.
Нет, человек. Ты лишь зомби в моих руках. Это Я беспредельно властвую над тобой, Я заставляю тебя убивать, принося МНЕ в жертву живую плоть. ТЫ накормишь меня, и Я знаю это.
Гулкие слова ЕЁ страшными ударами отдавались в моей голове.
- Открой рот, - приказала я.
Жертва, не сводя с меня глаз, полных ужаса, слёз и размазанного макияжа, повиновалась.
Я испытывала страшное наслаждение, всеми помыслами своими, всеми фибрами своей души слившись с бесцветной жидкостью. Не забывай... СЕРНАЯ КИСЛОТА... СЕРНАЯ КИСЛОТА 98% ЧДА... H2SO4... H2SO4.
Я вновь наклонила банку, и по капле начала вливать жидкость в рот жертвы. Она попыталась его закрыть; кислота потекла по размазанным губам и подбородку, сжигая всё на своём пути. Стараясь, чтобы страшная жидкость не попала мне на руки, я схватила полурастерзанную девушку за нижнюю челюсть и рывком открыла ей рот. Вывихнутая челюсть так и осталась отвисшей, уродливо сдёрнутой на сторону. Жертва хрипела, её язык судорожно корчился. Я всё вливала в неё кислоту, мучительно, по капле, и рот её постепенно терял всякие подобия очертаний, превращаясь в коричневую размазанную жижу; растворялись зубы, оставляя от себя немыслимые костяные осколки. Я знала, что жидкость уже проникла в дыхательные пути и пищевод. Я знала, что если я прикоснусь к её телу, я почувствую, как страшно напряжены её мускулы. Это болевой шок, подумала я. Скоро ей всё будет безразлично.
Глаза её начали подёргиваться мутной пеленой, тело тряслось и дрожало.
Я выплеснула остатки кислоты ей в глаза, чтобы не видеть их.
В мгновение, показавшееся мне вечностью, лицо её стекло и пропало.
Из разъеденного живота наружу полезли кишки.
Мучительные конвульсии стихали.
Последние подёргивающиеся движения исчезли.
Тело в последний раз напряглось - и вдруг обмякло.
Она умерла.
......................
Я чувствовала в теле своём смертельную усталость. Осторожно я перерезала полуразъеденную верёвку около шеи трупа; отвязала руки - на них остались ужасные красные полосы. Тело глухо рухнуло на пол.
В квартире стоял странный, неприятный запах разъеденной плоти и чего-то ещё, непонятного.
Серная кислота не пахнет, - вспомнила я.
Нет, не пахнет.
Я открыла окно. Сразу стало свежее. Помыла банку. Взяла нож и, как в тумане, подошла к трупу.
Я взяла её за левое предплечье, то самое, где у меня был ожог. Оно было ещё тёплым и странно расслабленным. Окоченение наступит потом.
Повинуясь неведомому инстинкту, я вырезала из её руки большую полосу мяса. С него всё ещё капала кровь. Я слизала её.
Я вытащила сковородку и слипшуюся соль. Я разожгла огонь на плите, порезала мясо на куски, положила их на сковороду, поставила её на огонь. Долго я наблюдала за тем, как они жарятся, словно исполняла неведомый магический ритуал.
Мясо оказалось нежным и вкусным, похожим на свинину. Это была лучшая моя еда за последние дни. Я не ела так вкусно с тех самых пор, как в первый раз увидела бутыль у себя в прихожей.
Я сожрала всё до последнего кусочка. В желудке моём воцарились тепло, мир и покой.
Я легла на пол, спиной к трупу, и долго прищуренными сонными глазами вглядывалась в жидкость в бутыли. Недра её были глубоки и бесконечны.
- Я знаю, - сказала я, прижимаясь щекой к бутыли и обнимая её рукой.
Да, я знаю.
Ты не знаешь самого главного, - ответила она.
- Ты не знаешь самого главного. Ты не знаешь Смерти.
Несколько дней спустя.
Я лежала на полу и смотрела в потолок, уходящий в Бесконечность.
Я думала.
...и упала навзничь в лужу олеума...
откуда этот отрывок?
разъедено сердце, разъедена плоть... это могут быть слова песни?